Башни земли Ад Владимир Свержин
        Институт экспериментальной истории #16
        В средневековой Европе едва пробиваются первые ростки Возрождения, а беспощадный враг стоит у ворот, грозя растоптать все на своем пути.
        Объединившись, Европа могла бы найти силы для отпора Железному Тамерлану и Молниеносному Баязиду. Но… Монархи и рыцари вдохновенно воюют друг с другом за мосты и огороды, замки и титулы.
        Кто помешает непобедимому Тамерлану присоединить к своей империи «лоскутное одеяло» Европы?
        На этот раз задача так сложна, что Институт Экспериментальной Истории посылает в сопредельную реальность лучших оперативников - благородного Камдила, хитроумного Лиса, неотразимого Дюнуара, мудрого Хасана.
        С этого момента в разных концах мира начинают происходить удивительные события.
        - Вы что же, собрались идти походом на Луну?
        - На Тамерлана.
        - Уж лучше бы на Луну!
        Кардиналы и кондотьеры, полководцы и разбойники объединились, чтобы сражаться. Но чтобы победить, нужно еще разгадать тайну неуязвимости Железного Тимура…
        Владимир Свержин
        Башни земли Ад
        Пролог
        «Нам жизнь такое сочинила,
        Дала такие траектории,
        Как будто наша кровь - чернила
        Для написания истории».
        В. Свержин
        Здание института Экспериментальной истории, любезно предоставленное правительству семейством герцогов Бедфордских, в прежние времена служило одной из многочисленных резиденций этого древнего рода, близкого к английскому королевскому дому.
        Знаток архитектуры затруднился бы ответить, в каком стиле строилось роскошное поместье. Старая, еще нормандской поры, башня, воздвигнутая на сорокаярдовом насыпном холме - ламотте, недоверчиво и настороженно, как восемь сотен лет назад, поглядывала на округу недобрым прищуром бойниц, напрасно дожидаясь появления врага. Чуть в стороне возносились к небесам готические шпили чудом уцелевшей во времена Кромвеля церкви. Совсем рядом горделиво взирал на подъезжающих гостей величественный господский дом работы знаменитого архитектора Кристофера Рена.
        Дальний предок нынешнего представителя ее величества в Институте, двадцать третьего герцога Бедфордского, тогдашний владелец столичного района Ковент Гарден, был приставлен надзирать за восстановлением Лондона после Великого пожара 1666 года. В те бурные дни завязалось тесное знакомство вельможи с великим зодчим.
        Недоброжелатели поговаривали, что герцогский особняк выстроен на деньги, отпущенные казной для восстановления города.
        Но сотрудникам Института, деловито спешащим по коридорам этого внушительного комплекса, некогда вникать в подобные обстоятельства. Здесь творится история порою куда более драматическая, нежели та, о которой века назад сплетничали недруги рода Бедфордов.
        Здесь творится история сопредельных миров.
        Кропотливая, незаметная постороннему глазу и непонятная непосвященным работа кипит здесь повсюду: и в окруженной огромным парком Чесвикской вилле, и в чопорных викторианских мезонинах, и в безликих коттеджах институтского городка, выросших, точно шампиньоны, на асфальтированной грядке XX века.
        Смешение веков и стилей само по себе довольно точно отражает суть работы Института.
        Непроницаемый периметр, воплотивший самые умопомрачительные новинки охранных технологий века XXI, гармонично завершает эту своеобразную картину, служа ей чрезвычайно дорогостоящим обрамлением.
        Голос Готлиба фон Гогенцоллерна в телефонной трубке звучал раздраженно:
        - Ваша милость, я не знаю, чем в данный момент заняты Уолтер Камдейл и Сергей Лисиченко. У этих господ своеобразное понимание понятия «дисциплина». Если они не отвечают на ваши звонки, то, можете поверить, на мои они не отвечают тем более. Когда увидите этих джентльменов, будьте любезны передать, что я крайне ими недоволен.
        - Всенепременно, - лаконично ответил Джордж Баренс, заканчивая разговор.
        Ему, корифею отдела разработки, было хорошо известно, что педантичный аккуратист Гогенцоллерн не жалует своих чересчур своенравных подчиненных из Лаборатории рыцарства.
        Как всякий преуспевший в кабинетной науке, «корифей и основоположник» искренне полагал, что все эти командировки в сопредельные миры безнадежно портят людей, и без того не слишком подходящих к роли адептов высокого знания. Не будь Вальдар Камдил и Лис одними из лучших институтских оперативников, он бы давно всеми имеющимися ребрами поставил вопрос об изгнании несносных козлищ из благопристойного овечьего стада.
        Джордж Баренс поднялся из-за стола и направился к двери кабинета. Он вовсе не собирался транслировать своим друзьям Уолтеру и Сергею рулады начальственного ворчания. Наезды корифеев на оперативников возникают с неизбежностью природных явлений и растворяются бесследно, как только доходит до реальной работы.
        Секретарша, учуяв шорох открывающейся двери, моментально свернула открытый на компьютере пасьянс и устремила пристальный взгляд в присланную утром вероятностную раскладку событийных рядов подконтрольных сопределов. Словно только сейчас заметив шефа, она обернулась, убирая локон со лба и вопросительно улыбаясь.
        - Как думаете, - обратился к ней руководитель отдела разработки, - где можно найти Уолтера Камдейла и Сергея Лисиченко?
        - В фехтовальном зале, - с романтическим вздохом ответила секретарша.
        - Вы, как всегда, прекрасно осведомлены, - не скрывая иронии, кивнул Барренс.
        - Стараюсь, - в удаляющуюся спину начальника скромно промолвила девушка, возвращая на монитор «Косынку».
        Фехтовальный зал, оставшийся практически без изменений с последней трети XVII века, был полон народа. Еще из коридора раздавался гул множества голосов и звон клинков. Среди многоголосия отчетливо слышались пояснения Лиса:
        - А камзолы они сымают потому, шо ежели тулово продырявить рапирой, то на нем останется куртуазный шрам. Его при случае можно будет мамзелям демонстрировать, ну а повезет, и мадамам. А что проку с дырки в камзоле? Одни убытки!
        Баренс вошел в зал. У стен, оживленно переговариваясь, толпились ценители фехтовального искусства, многие в колетах и с тренировочным оружием в руках. Посреди зала, самозабвенно звеня шпагами, перемещались два лучших институтских фехтовальщика, признанные мастера клинка - Мишель Дюнуар и Уолтер Камдейл.
        - Вот это, - на ходу пояснял зрителям Дюнуар, - «обман Анджело». Вот, глядите. Атака, батман, еще батман. Разворот…
        Он повернулся, уходя с линии атаки, и резко послал клинок вперед. Его оппонент скользнул в сторону, пропуская оружие мимо себя, и, в свою очередь, пояснил:
        - Укол вслед за парадом у острия шпаги на человека неподготовленного производит фатальное впечатление. Часто несовместимое с жизнью. Но прием довольно опасен и для самого атакующего. Контролировать оружие противника на развороте почти невозможно, и контратака может последовать незамедлительно. Вот так - мулинет и, вуаля! Туше!
        Он отсалютовал противнику:
        - Продолжим?
        - Нет, - вмешался лорд Баренс. - Джентльмены, пойдемте в мой кабинет. Сергей, вас также прошу присоединиться к нам.
        - А я тут при чем? Не шалил, не кричал, железками не размахивал, слова нехорошие на стенах не писал. Даже постель с утра застелил… кажется!
        Баренс молча покачал головой. Унять этого неуемного балагура не смог бы даже почитаемый всеми Доменико Анджело с его хитроумными фехтовальными приемами.
        - Ну да, конечно, всегда так. На какой обочине миров на этот раз пикничок устраиваем?
        - Всему свое время, - обнадежил шеф отдела разработки. - Следуйте за мной.
        - Располагайтесь, - скомандовал лорд Баренс дружной компании. - Вот посмотрите. Пришло утром из ближнего сопредела.
        - А я так надеялся, что это приказ о прибавке к жалованью, - сокрушенно вздохнул Лис. - Пусть же прах моих надежд развеют над сейфами бухгалтерии, и вот когда там вырастет много зелени…
        - Сергей, - укорил его Камдейл, - не время и не место.
        - Ну, ты скажешь! Даже песня есть:
        Прах надежд над бухгалтерией кружится,
        С тихим шорохом нам под ноги ложится.
        А шо касательно тех агентурных наворотов, которые нам тут подсунули, то знаю я эти охотничьи рассказы. Стаци понаписывают семь верст до луны, и все лесом, а нам потом - заморишься пыль глотать.
        - Насчет пыли - в самую точку, - обнадежил лорд Баренс. - Вот только Хасан Галаади из отдела мягких влияний паникером до сих пор не числился.
        - О, - глубокомысленно изрек Мишель Дюнуар, углубляясь в чтение, - уже интересно.
        - Даже интереснее, чем вы думаете. Вводная такая. Вы, конечно, помните битву при Анкаре.
        - Как же, помним, - подтвердил Вальдар.
        - Ага, как щас помню! Погнали наши городских. Наши спереди, городские сзади.
        - В ней Железный Хромец, Тамерлан, разгромил султана Османской империи, Баязида Молниеносного… - не обращая внимания на едкий комментарий оперативника, продолжил лорд Баренс. - В нашем мире эта победа фактически спасла Европу от нашествия османов.
        Как мы с вами помним, всего за несколько лет до того под Никополисом османы в пух и прах разнесли объединенную армию крестоносцев. Тогда султан не сумел развить успех: большие потери, возня с осажденным Константинополем, угроза нашествия с востока - все это не позволило нанести завершающий удар по Европе. А после разгрома под Анкарой у него и вовсе такого шанса не осталось. Тамерлан возил плененного султана за собой в клетке, пока несчастный не умер от огорчения.
        - И шо? Здесь Баязид вжился в образ ручной обезьянки? Недобитые янычары по ночам тайно носили ему бананы, похищенные из тамерлановского обоза, и гейши, ну, в смысле, одалиски, приходили плясать ему при свете луны…
        - Читайте донесение, - оборвал поток его красноречия Баренс. - Как сообщает Хасан Галаади, работающий ныне дервишем в восточном секторе наблюдения, Баязид нашел общий язык с Тамерланом, и теперь они готовят совместный поход на Европу.
        - Да, двух таких сюрпризов для одной Европы многовато, - покачал головой Мишель. - Позволю себе риторический вопрос: неужели по сей день в том сопределе не нашлось отчаянных храбрецов, которых бы Тамерлан допек столь невыносимо, что они пожелали бы рискнуть жизнью, дабы положить конец злодействам Железного Хромца?
        - Ты имеешь в виду покушения? Они были. - Баренс повернулся к шкафу и достал одну из папок. - Тринадцать покушений только за последние шесть лет. И каждый раз они странным образом срываются. Порою очень странным образом.
        Вот посмотрите. Конечно, у Тимура непревзойденная контрразведка и служба безопасности, но даже это не объясняет всех провалов. Поглядите, например, покушение номер семь. Убийца-исмаилит смог подобраться вплотную к Тимуру. Он проник к нему в шатер, когда тот спал. Однако стоило ему обнажить кинжал, он был укушен коброй и скончался в страшных муках.
        - Кобра ночью? Да еще в шатре Тамерлана?.. Действительно, странно.
        - Не менее странно, чем внезапно сошедшая лавина, погубившая отряд курдских лучников, засевших над горной тропой, по которой двигался Тимур со своими приближенными. Десятки трупов вокруг - у Тимура ни царапины.
        - Ядрен батон, мне б такую удачу, давно бы в Сочи жил! - восхитился Лис.
        - Простите за каламбур, джентльмены, но эта его удача - и есть наша головная боль.
        Европа сегодня обескровлена.
        В Англии совсем недавно произошла смена династии, и положение монарха очень шаткое.
        Во Франции, впрочем, как и на острове, только-только закончилась эпидемия чумы. Вдобавок к этому в разгаре Столетняя война плюс безумный король на троне.
        В Священной Римской империи - разброд и шатание. Сам император, просыпаясь утром, толком не знает - у власти он еще или уже нет.
        В Испании несколько сот лет не прекращаются войны с маврами. Италии как таковой еще не существует, но тамошние герцогства со всем южным размахом заняты сварами друг с другом. Папа Римский им в этом активно помогает, а папа Авиньонский, который тоже притворяется Римским, строит козни направо и налево, желая вернуть себе трон Святого Петра.
        - Ага. В общем, всем весело, и нам чуть-чуть.
        - Вам будет значительно веселее, чем остальным, - пообещал лорд Джордж. - В связи с тем, что после разгрома при Никополисе Европа не может противостоять объединенным силам Тамерлана и Баязида, руководство Института приняло решение откомандировать в сопредел вас. Задача, как вы, несомненно, понимаете, лежит на поверхности: остановить вторжение.
        - Ну вот, - обреченно констатировал Лис, - всегда поддерживал движение Тимура и его команды, ну, когда они еще были боевыми скаутами, а теперь, оказывается, надо их всех остановить, причем своими же руками!
        - Лис!!!
        Глава 1
        «Война состоит из непредусмотренных событий». Наполеон I
        Дорога была старая, почти непроезжая. Замшелые в человеческий рост дубы сомкнули над ней широкие кроны. Даже среди бела дня здесь царил полумрак. Лишь там, где солнце пробивалось меж ветвей, на камнях виднелись светлые пятна. От этого тропа через Арденны казалась покрытой белесой сыпью. Но и без того всякому было видно, что дорога при смерти. Глубокие промоины - следы весенних ручьев - никто не засыпал, никто не разгребал сползшие с гор осыпи, никто не растаскивал упавшие поперек дороги деревья.
        - Капитан! - Лис пришпорил коня, заставляя его перепрыгнуть через очередной древесный ствол, угрюмо лежащий на пути, - шо-то мне подсказывает, этот путь не ведет в светлое будущее. Больше тебе скажу: ежели б не долбаные колдобины, я бы решил, шо это та самая дорога, мощенная благими намерениями. Скажи мне, как тактик и стратег в одном флаконе, о чем думали наши проходчики, когда монтировали камеру перехода в этом… как бы это выразиться, шоб не выразиться, нижнем загривке мира.
        - О том, чтобы нас не засекли на выходе, - хмуро отозвался Вальдар Камдил. - Как обычно.
        - Тогда б уже сразу на Южном полюсе закопали. Вот где точно не засекут.
        - Там нас ожидает слишком прохладная встреча.
        - Да и здесь как-то… сплошное отсутствие наличия народного ликования: ни цветов, ни шампанского, ни девушек в кокошниках с хлебом-солью.
        - Кокошники нам совершенно ни к чему, но одну девушку сейчас как раз предстоит разыскать. А насчет шампанского - лучше вообще забудь это слово. Не забывай, что мы въезжаем в Бургундию, а ее правители испокон веков считаются королями христианских вин.
        - После вчерашней отвальной это обнадеживает. Слушай, капитан, а поведай мне вкратце, шо за очередная прекрасная дама нарисовалась на нашем тернистом пути, и какое отношение она имеет к попранию и потоптанию вражинских полчищ?
        - Баренс же объяснял…
        - Пока он объяснял тебе, благородному рыцарю, каких гоблинов надо будет оттроллить, я занимался серьезным делом - подбирал… нет, лучше будет сказать отбирал у хозчасти подарки для всяких праздношатающихся VIP-персон. Ты же у нас кто? Странствующий рыцарь в поисках штуки баксов? Ни фига ни разу! Ты - секретный посланец таинственного и могущественного пресвитера Иоанна! Звезды Востока и христианского Императора затуманных царств. И ведь шо показательно: все про этот свитер еще с колыбели слышали - никто не видел. Я, между прочим, тоже слышал. И без всяких там Баренсов. Там золотоносные муравьи ежедневно притаскивают в закрома родины по пуду драгметаллов. Ты, кстати, не знаешь, где у них муравейник? Я бы десяток-другой прихватил.
        - Лис! Только не говори мне, что ты собираешься раздавать добытое непосильным трудом насекомых золото местной знати.
        - Капитан, ты из берегов-то не выходи! Я шо, по-твоему, неизлечимо болен?
        Мы же тайными тропами едем с Востока, причем довольно-таки дальнего! Я прихватил черный перец, гвоздику и прочих драгоценных пряностей из гастронома. Все думал - вытряхивать их из пакетов, или ну его. Только представь: вваливаемся мы к герцогу, выкладываем на стол расфасованные в пакеты с индийской вязью специи для плова. Светлость щупает товар и, горя взором, понимает, что заморский Ваня нереально крут, потому как ни на каком ткацком станке целлофан не соткешь, а применение эдакого материала, скажем, в женской одежде, неминуче привело бы к демографическому взрыву в Европе, столь необходимому в ее, не пойми меня правильно, критические дни.
        - Лис, тебя опять куда-то понесло. Дай отдых языку.
        - Не дают позаботиться об Европе! Более того, слова не дают сказать! Душат прекрасные порывы. Но если правде затыкают рот, она говорит другим способом!
        - Лис!!!
        - Ну ладно, шо ты кричишь? Сейчас как набегут все лисы из леса - тебе сильно полегчает? Я только хотел дать тебе возможность собраться с мыслями, шоб поведать о прекрасной даме, к которой стоит наш путь.
        - Лежит, - поправил Камдил.
        - Путь к прекрасной даме? Ну, тебе видней.
        Камдил подавил тяжкий вздох и безнадежно махнул рукой.
        - Начать придется с небольшой предыстории. Когда Тамерлан взял в плен Баязида, он в свойственной ему манере решил сокрушить, но теперь уже не военную мощь владыки правоверных, а его султанское величие.
        - Про клетку я уже слышал, - напомнил Лис.
        - Клетка здесь ни при чем. Камера, клетка - лишь досадные превратности судьбы. Тамерлан - большой выдумщик на тему, как бы побольнее пнуть ближнего. Но здесь Баязид сам подставился. Надо же было ему написать Тамерлану в вызове на бой похабную чушь по поводу гарема Железного Хромца. Я не исключаю, что Владыка Самарканда и сам уже чувствует, что в его годы бегать за красотками еще можно, но вспомнить зачем, удается не всегда. А тут еще сорокалетний «юнец» напоминает, что лучшие годы жизни позади.
        - Ну, понятно. Мужик обиделся. Дальше-то что?
        - Дальше? Первым делом, разгромив султана, Тимур отловил его гарем…
        - Ну и…
        - Ну и… не угадал. Повелитель Самарканда распустил жен по домам.
        - Офигеть! Буквально красноармеец Сухов. И что нам с тех освобожденных женщин Востока?
        - Нам с тобой нужен лишь один цветок из всей благоуханной клумбы владыки правоверных. Среди многочисленных тамошних гурий и пери затесалась некая красавица, именуемая Анна Венгерская.
        Как утверждает наш общий друг Хасан Галаади, девушка не только хороша собой, но и весьма сообразительна. Избавление от брачных уз застало ее в то время, когда она методично и уверенно расчищала себе дорогу к сердцу Баязида и, понятное дело, к власти над Османской империей.
        - Достойная женщина. Чем-то напоминает прелестную Никотею.[1 - См. романы Владимира Свержина «Лицо отмщения» и «Сын погибели».]
        - Упаси Бог! Но одно можно сказать точно. Распустив всех прочих султанских красоток, Тамерлан целых три дня провел, общаясь с Анной.
        - Общаясь или «общаясь»?
        - Общаясь, - уточнил Камдил. - Во всяком случае, так пишет Хасан. А на исходе третьего дня он призвал к себе благородного рыцаря Сотомайора, посланного к нему королем Испании с изъявлением самых дружеских чувств и едва ли не братской любви…
        - Братская любовь у монархов - дело известное: чуть зазевался, тут тебе и братская могила.
        - Тамерлан и «зазевался» - слова из разных словарей.
        - Так вот, Повелитель Счастливых Созвездий, как именуют Тимура в Самарканде, приказал Сотомайору отправляться в обратный путь и сопровождать прелестную венгерку туда, куда она пожелает. Более того, Железный Хромец снарядил корабль и отсчитал рыцарю столько золотых кругляшей, что на эти средства можно было организовать круиз вокруг Земли.
        - Ну что за непруха! Где ж я был в это время? Шо ж Хасан раньше не подсуетился? Мы ж лучшие в мире сопровождатели прекрасных дам! Ну-ну, рассказывай дальше. Уже интересно.
        - А что дальше? Сотомайор выполнил порученное ему дело с честью и привез очаровательную венгерку в Бургундию.
        - Так. Шо-то я запутался. Я, конечно, понимаю, шо на глобусе Украины Венгрия обозначается бутылкой токайского в кольце сухой колбасы салями. Но где все это, а где - Бургундия!
        - Анна в более или менее близком родстве практически со всеми монархами Европы. К примеру, ее кузина по счастливой случайности приходится женой здешнему герцогу.
        - А-а. Ну, понятно. Годы разлуки с любимой сестричкой.
        - Почти, - кивнул Вальдар. - Если ты помнишь, Бургундия на сегодняшний день - едва ли не самое богатое государство Европы. А у Анны, ко всем ее прелестям, есть одно маленькое, но замечательное достоинство…
        - Ну-ка, ну-ка! Разговор коснулся женских достоинств?! Я замер в ожидании.
        - Оставь свои шуточки! Прав на престол Священной Римской империи у нее едва ли меньше, чем у нынешнего императора Сигизмунда. Так что счастливец, заполучивший ее в жены, да к тому же поддержанный герцогом Бургундским, имеет очень неслабый шанс взойти на императорский трон.
        - Ага, вот такая вот золотоносная невеста. Умница, красавица, с хорошим приданым. Я так понимаю, капитан, план, как говорится, подкупающий новизной: мы с тобой аккуратно разгоняем всех прочих воздыхателей, а дальше вы под колокольный звон и марш лейб-гвардии атаманского полка - к алтарю, кольцами меняться. Дельная мысль! Императорский трон - вполне удачное место для поднятия волны и одновременно дубины народного гнева.
        - Об этом говорить преждевременно. Но, как утверждает Хасан, и не верить ему оснований нет, в нашем деле Анна может стать ключевой фигурой. Во-первых, она лучше, чем кто бы то ни было в Европе, разбирается во всех хитросплетениях интриг султанского двора, а возможно, и окружения Тамерлана. Что, как ты понимаешь, для нас жизненно важно. Во-вторых, необходимо срочно выяснить, не завербовал ли Железный Хромец принцессу Анну. Подумай сам, что может статься, если в момент нашествия объединенного воинства на Европу оплот и буквально ось христианского мира - Священная Римская империя в один момент капитулирует перед захватчиками.
        Лис остановил коня:
        - Хм. Щас подумаю.
        Он спешился и зашагал к ближнему подлеску.
        - Ты не волнуйся, я быстро думаю.
        Сергея не было довольно долго. Когда же он наконец появился, лицо его казалось если не встревоженным, то уж точно удивленным.
        - Капитан, есть две новости.
        - Хорошая и плохая?
        - Это как посмотреть. Ну, первая лежит на поверхности. Я подумал и решил: Европе будет хреново. Совсем кирдык ей будет.
        - А вторая?
        - Вторая новость странная. Идем-ка со мной.
        Камдил последовал за напарником, и через несколько минут друзья оказались на небольшой изрядно вытоптанной поляне.
        - Вот погляди, Вальдар. - Лис указал на сырую от утренней росы землю. - Видишь след?
        В продавленной грязи виднелся четкий отпечаток медвежьей лапы.
        - Да-а, большой зверюга, - прикинув по размеру следа величину животного, констатировал Камдил.
        - Не маленький. - Лис потянул друга к ближайшему дереву. - А вот еще следы. Здесь - обутой ноги, здесь - разутой. А вот здесь уже и медвежьей.
        - Ты хочешь сказать… - медленно проговорил Вальдар.
        - То, шо я хочу сказать, лучше никому не слышать. Но, сдается мне, я знаю, почему эта дорога стала непроезжей. Таких следов разного размера я насчитал по округе не меньше дюжины.
        - Медведи-оборотни?
        - Если бы я впервые отправлялся в сопределы, я бы с возмущением отверг столь антинаучную версию. Представляешь, что сказал бы на эту тему старина Готлиб?! Но поскольку этот выезд даже не десятый… Вальдар, убираться бы отсюда надо поскорее, а то эта венгерско-бургундская Анна и не всплакнет, потому шо так и не узнает, как много она потеряла, лишившись внимания двух столь безбашенных кавалеров.
        - Это верно. - Камдил положил руку на эфес меча. И в этот миг закрытая связь зарокотала в голове бархатистым низким голосом Мишеля Дюнуара:
        - Джокеры, как там у вас погода? Как устроились на новом месте?
        Опахало из страусовых перьев поднималось и опускалось над головой Повелителя Счастливых Созвездий. Мускулистые невольники-эфиопы без устали обмахивали восседающего на троне старца. Золоченый трон, украшенный самоцветными каменьями, выложенный резными пластинами слоновой кости, стоял в видавшей виды походной юрте. Этот шатер из белого, со временем посеревшего войлока прошел с Тамерланом от Самарканда до Адрианополя и помнил грозного старца еще молодым и полным сил воином.
        В отличие от шатра трон прежде значился меж символов власти султана Баязида, но теперь поверженный властитель, еще недавно гордо носивший звание Тени Аллаха на Земле, сидел чуть поодаль хмуроликого завоевателя на низкой кошме, заваленной расшитыми шелком подушками. Баязид казался погруженным в размышления. По всему видать, невеселые. Ладонь его красовалась на рукояти бесценного кинжала, шедевра непревзойденных дамасских мастеров. Другая рука султана нервно теребила за спиной золотую кисть подушки.
        Лишенный величия повелитель старался не глядеть на человека, стоящего перед грозным Тамерланом с таким дерзким видом, будто неведомо было всем и каждому от полноводного Инда до Срединного моря, что следует униженно преклонять колени и опускать очи долу пред живым воплощением карающего меча в руке Аллаха.
        Человек, дерзнувший прямо глядеть на повелителя, пожалуй, был не старше султана, хотя длинная борода и прибавляла ему лет. Рваная шерстяная накидка висела на нем клочьями, и он то и дело придерживал спадающий с плеча лоскут выцветшей грубой ткани.
        - Ты ли тот человек, которого именуют Хасан Галаади?
        - Я, Великий амир.[2 - Амир - князь, принц; вопреки мнению многих авторов, Тамерлан не был ни султаном, ни шахом, ни ханом, а только амиром. И всегда возил с собой номинального «Повелителя» из Чингизидов.]
        - Знаешь ли ты, кто перед тобой?
        - Догадаться не сложно, даже ни разу прежде не видав. Слава Тимура мчится впереди самых быстрых всадников из твоих орд.
        - Отчего же тогда стоишь, как степной байбак?
        - Льстецы именуют тебя, амир, мечом Аллаха. Всякий день пять раз я преклоняю колени пред могуществом отца всех правоверных, но пристало ли так же воздавать хвалу его мечу, поясу, сандалиям?
        Баязид нахмурился, опустил глаза, но искоса глянул на своего победителя. Ему показалось, что на лице Тамерлана быстро, точно кобра по раскаленному камню, скользнула усмешка. Скользнула и пропала.
        - Ты дерзок, Хасан Галаади. Очень дерзок. Знаешь ли ты, что я могу казнить тебя за это?
        Дервиш безучастно пожал плечами:
        - Если будет на то воля Аллаха.
        - Ты что же, - заинтересованно подняв брови, спросил Тамерлан, - хочешь убедить меня, что не дорожишь жизнью?
        - Всякая тварь под небом дорожит жизнью. И букашке, втоптанной в пыль копытами твоего скакуна, и даже кедру, из которого сделан трон, ныне ставший твоим, была отрадна жизнь. Но посредством творений своих на Земле Аллах осуществляет свои высокие, неподвластные разумению смертных, замыслы. И ты, Великий амир, и низвергнутый султан Баязид, и я - нищий дервиш - лишь части Божьего плана. Чего бы ни желали ты или я, лишь Его замысел воплотится!
        Тамерлан улыбнулся, уже не скрывая более, что ему нравится разговор.
        - Ты и вправду мудр и красноречив, как о том рассказывают.
        Хасан Галаади молча воздел ладони к небу.
        - Говорят также, - продолжал Железный Хромец, - что ты обладаешь даром пророчества.
        - Я - не Магомед, не Иса, не Муса, мир праху благочестивых. Не верь глупцам, сеющим пустоту и разносящим слухи. Мне ни к чему присваивать чужое звание, сколь бы лестно оно ни звучало.
        - Но ведь правда, что ты предсказал Баязиду победу при Никополисе?
        - Я хорошо знаю западных варваров. Они храбры, но тщеславны. Каждый из них в бою рвется вперед, а следовательно, никого не заставишь прикрывать спину собрата по оружию. Ибо второму не достанется ни славы, ни добычи. Под Никополисом собралось большое войско, но каждый из отрядов шел под своими знаменами. В часы мира эти воины не верили друг другу, в бою же мешали. Лишь гнев Аллаха мог помешать Баязиду сокрушить неверных. Я же вопрошал просветленного учителя моего Абу-Хамида, вознесенного к престолу Господнему, и он поведал мне, что Аллах благоволит к Баязиду.
        - Но ведь ты предрек ему и разгром при Анкаре.
        - Разве это сложно было сделать?
        Хасан кинул взгляд на помрачневшего султана:
        - Он рвался в бой не менее, чем до того храбрецы из полчищ христианских варваров. Оттого и бросил выгодную позицию и поспешил навстречу тебе. Вернее, Баязид думал, что спешит навстречу. Всякому, кто со вниманием и усердием следил за твоими победами, Великий амир, ясно, что ты не стал бы медлить, дожидаясь врага, а уж тем паче отступать. Это значило лишь одно: ты пошел иным путем, более длинным, но зато изобилующим пастбищами и источниками воды. Баязид, спеша вкусить плоды великой победы, повел войско короткой дорогой, страдая от голода, жажды и жары. И жестоко обманулся в своих надеждах, так и не обнаружив тебя. Вернее, обнаружив, но у себя за спиной. На той самой оставленной им позиции.
        Галаади на мгновение замолчал.
        - К тому же я говорил ему, что сербы ненадежны, и оставят султана, едва появится возможность. Но это тоже не было откровением свыше. Можно ли полагаться на тех, чьи отцы и братья были убиты твоими руками?
        - Что ж, это верно, - кивнул Тамерлан. - Похоже, ты хорошо разбираешься в военном деле.
        Хасан со вздохом покачал головой.
        - Разве то, о чем я сейчас говорил, имеет отношение к военному делу? Люди остаются людьми, надет ли на них железный панцирь или ветхое рубище. Я не пекусь о мирских знаниях, ибо передо мной океан истины, заключенный в сердце каждого правоверного, а познавая свою душу, познаешь и своего Господа.
        - Ты говоришь мудро, Хасан Аль Саббах, прозванный Галаади, и все же ты лжешь! Разве Баязид не послал янычаров, чтобы они привели тебя?
        - Послал, Великий амир.
        - Но ты отказался идти.
        - И вновь каждое твое слово истинно. Я был погружен в благочестивые размышления о сказанном в «Заповеди пророка»: «Говорить людям по степени их разумения».
        - Тогда они попытались силой привести тебя.
        - И снова верно. Увы, так и было. Они набросились на меня, как гиены на смиренного агнца.
        - Но ты избил их и обезоружил.
        - Не я избил, но мой посох. Я же увещевал их кроткими словами, умоляя оставить меня и не чинить насилия. Но ведь если заповедано говорить людям по степени их разумения, то палка оказалась ближе к разумению янычар, нежели человеческая речь.
        - И все-таки ты пришел сюда, - не скрывая интереса, усмехнулся Железный Хромец.
        - Я надеялся отыскать здесь тех, чье разумение не нуждается в палке, и, что отрадно, не ошибся.
        - Но где ты выучился так ловко владеть посохом?
        - Я много странствовал, Великий амир, - уклончиво ответил Галаади.
        - Это понятно и без слов. А откуда ты родом?
        - Из Галаада в Трансиордании.
        - Стало быть, ты принадлежишь к роду Халила, как и пророк Магомед, мир праху его.
        Тамерлан задумался на мгновение.
        - А что ты скажешь, Хасан Галаади, если я предложу тебе следовать с моим войском?
        - Я откажусь, Великий амир.
        - Почему?
        - Я не желаю следовать с войском, как и путешествовать со стадом мулов, ибо не воин и не мул.
        Тамерлан рассмеялся, что в последние годы случалось с ним редко.
        - А если я предложу тебе сопровождать меня?
        - Я сочту это предложение разумным, Великий амир. Трудно отыскать еще одного столь необычного человека, длань которого, возможно, служит Аллаху для воплощения замыслов его.
        Повелитель Счастливых Созвездий хлопнул в ладоши, и в покрытую верблюжьими шкурами палатку вошел, почти вкатился обряженный в парчу евнух. Тамерлан едва бросил на него взгляд и сделал неопределенный жест рукой, вполне достаточный для ревностного служителя. Спустя мгновение на расстеленном перед троном ковре появился низкий лакированный столик, на котором беспорядочно, но густо были водружены ароматные яства и чаши, полные кумыса.
        - Ты разделишь с нами трапезу, Галаади?
        - Я был счастлив разделить с тобой беседу, Великий амир. Подобная же трапеза не подобает дервишу.
        - Что ж… - опечаленно вздохнул Тамерлан. - Тогда ступай. Но впредь, когда я призову тебя, не избивай моих людей.
        - Не присылай мне воинов с оружием. Присылай верных тебе с добрым словом.
        - Да будет так, - улыбнулся Повелитель Востока.
        Дервиш поклонился и направился к выходу, спиной чувствуя недобрый взгляд единственного глаза Баязида. У самого полога шатра суфий еще раз остановился, касаясь перстами лба и груди и складывая руки перед собой. В тот миг, когда он притронулся к священному амулету, висящему под грубой шерстяной накидкой, в голове моментально активизировалась закрытая связь.
        - Джокеры, Вагант, я - Дервиш. Приветствую вас в сопределе. Вербовочный подход, кажется, прошел успешно. Хотя с Тамерланом, как вы понимаете, ни о чем нельзя говорить наверняка.
        - А вот Штирлиц знал наверняка. Хотя Наверняк об этом не догадывался.
        - Сережа, погоди, - вмешался Джокер I, - как там обстановка?
        - Как водится. - Хасан поднял глаза.
        Примерно в миле от лагеря столбом поднимался к небу черный дым. В его клубах смутно просматривались некогда песочно-желтоватые городские стены. Неподалеку от разрушенной крепости, едва заметные с холма, суетились люди. Они убегали, возвращались, что-то высыпали из корзин на землю. Куча становилась все выше и выше, а люди сноровисто, явно не впервые, продолжали делать свое дело.
        - Это головы жителей города, - пояснил Хасан.
        - Да уж догадались, шо не урожай бахчевых, - с неожиданной досадой откликнулся Лис.
        - М-да… - вздохнул Мишель Дюнуар. - Жаль, что я не могу показать эту картинку своим подопечным.
        Часовой у двери в залу чуть замешкался, и в тот же миг тяжелая рука легла ему на плечо и отодвинула в сторону. Отодвинула с такой легкостью, как будто на страже стоял не видавший виды старый вояка двухсот фунтов весу, а соломенный манекен, по которому татарские юнцы-огланы пускают стрелы с несущихся вскачь коней. Стражник хотел было возмутиться подобной бесцеремонностью, но вовремя спохватился. Стоявший перед ним воин был на полторы головы выше и на треть шире в плечах. К тому же гостя сопровождал княжий тиун,[3 - Княжий раб, выполняющий ответственные хозяйственные обязанности. Зачастую управляющий поместьем.] а стало быть незнакомец, хоть и казался странным в своем нелепом яркоцветном одеянии, имел право явиться пред очи повелителя.
        Князь Витовт пировал. Охота была изобильна, и чистые реки всякий день одаривали наместника великого княжества Литовского щедрым уловом. За столами, расставленными покоем, разухабисто предаваясь хмельному разгулу, сидели, а порой и возлежали бояре, витязи и гости, прибывшие ко двору из дальних земель. Во главе стола, привлекая всеобщие взоры, располагались Витовт с супругой и приглашенный на празднество, приласканный князем скиталец, изгнанный Тимуром, недавний хан Золотой Орды, Тохтамыш. Увидев вошедшего, князь остановил жестом очередную здравицу и спросил, возвращая поднятый кубок на столешницу:
        - Тиун сказал, что ты - ритер высокого рода и прибыл сюда издалека по неотложному и чрезвычайно важному делу.
        - Он сказал правду, - громыхнул рыцарь.
        - Как звать тебя? Откуда ты родом и какая нужда привела тебя ко мне?
        - Мишель Дюнуар, барон де Катенвиль из Катенвиля на Луаре.
        - Стало быть, ты - франк?
        - Франк. Но прибыл сюда из другой земли и по велению монарха куда более могущественного и мудрого, нежели безумный Карл.
        - Вот как? Кто же послал тебя?
        - Я прибыл из далеких, скрытых горами и безводными пустынями владений пресвитера Иоанна - императора Востока.
        Князь Витовт приподнялся от неожиданности. Ему, как и любому властителю Европы, было хорошо известно, что где-то там, едва ли не у самой границы восхода, расположено огромное сильное царство, в котором некогда проповедовал апостол Фома, брат Спасителя, и в котором нынче правит таинственный мудрый правитель пресвитер Иоанн. Шептались, что ему известен секрет бессмертия, что слуги его могут летать по воздуху, что войско его бесчисленно и богатства несметны.
        Не каждый день ко двору прибывают такие гости! Витовт перевел взгляд на Тохтамыша. Тот безмолвствовал. Он также слышал замечательные рассказы о неведомом царстве где-то за полноводным Индом. Но никто из его аскеров и беков не мог рассказать о нем ничего путного, кроме известных всем легенд.
        - Предупрежу твой вопрос, князь, - резко, с напором продолжил Дюнуар. - Ты, верно, желаешь узнать, как я, франк, оказался при дворе Императора Востока?
        Я был одним из тех, кто чудом избежал плена при Никополисе. Мне верилось, что смогу выручить друзей, которым повезло меньше, чем мне. Я тайно последовал за войском Баязида. Но моих боевых товарищей отправили кораблем в Персию. Я примкнул к каравану, идущему туда. Караван-баши охотно нанимают людей, не задающих лишних вопросов и умеющих владеть оружием. Когда же я наконец прибыл на место, то выяснил, что моих соратников там уже нет. По слухам, они отправились дальше на восток.
        Странствуя с купцами, я наконец достиг цели. Те мои друзья, что еще оставались живы, были выкуплены мудрым пресвитером Иоанном. Его святейшее величество неизменно добр к единоверцам. Восхищенный могуществом и величием этого государя, я поступил к нему на службу. И вот я здесь, выполняю то, что повелел мой император.
        - Говори же! - завороженный рассказом посланца, негромко сказал Витовт.
        - Ты желаешь, чтобы я передал тебе слова пресвитера Иоанна здесь, при всех этих людях? Мой повелитель велел донести их лишь до твоего слуха…
        Витовт обвел глазами изрядно протрезвевшие ряды соратников:
        - Я верю всем и каждому из этих людей.
        - Твое слово, - пожал плечами барон де Катенвиль, - я лишь посланец, исполняющий приказ.
        Он отмахнул плащ, открыл висевшую на плече объемистую суму, достал нечто, завернутое в лоскут пурпурного шелка, подошел к столу и, водрузив сверток на столешницу, раскрыл его.
        Взорам собравшихся открылся золотой, украшенный пластинами драгоценного электрона[4 - Электрон - янтарь.] княжий венец.
        Князь побледнел. Несколько лет назад в кровавой схватке на Ворскле с полководцем Железного Хромца, Едигеем, этот символ власти был сбит копьем с его шлема. Витовт повернул корону: даже вмятина от удара красовалась там, где должна была быть.
        - Тамерлан, покоряя земли к западу от Инда, послал сведущих людей с дарами пресвитеру Иоанну. Но сказано древними: «Бойтесь данайцев, и дары приносящих». К тому же мудрый Иоанн усмотрел в этом подарке злой подвох. Дескать, примите дары от Тамерлана, который отбирает короны и дарит их. Мой господин велел отвезти этот дар тому, кому он истинно принадлежит.
        Витовт протянул руки к золотому венцу.
        - Еще, - не давая опомниться, продолжил таинственный посол, - пресвитер Иоанн велел сказать, что если ты, наместник, и впрямь желаешь стать достойным королевского венца, как о том сказывают, а ты, хан Тохтамыш, вновь сесть на трон Золотой Орды, то мне, буде на то ваша воля, следует помочь вам своим опытом, умением и знаниями.
        - Что же ты знаешь такого, что не известно нам? - процедил Тохтамыш, обиженный напоминанием о досадном фиаско.
        - Многое. Весьма многое. Вот, скажем, сейчас Тамерлан стоит под стенами Адрианополя. Один из сыновей Баязида, воспользовавшись пленением отца, заперся там, объявил себя новым султаном и отказался принять власть самаркандского выскочки. Сейчас город в огне, а возле некогда мощных стен громоздится минарет, сложенный из несчитанных голов его жителей. Впрочем, самому Мехмету ибн Баязиду до этого дела нет. Он спешит в Венецию, где ему обещано укрытие.
        - Это правда? - зачем-то уточнил Витовт.
        - Чистейшая правда. Пошли гонцов, если не веришь. Но вскоре узнаешь о том и без гонцов. Молва о сожжении блестящего Адрианополя быстро долетит до твоих владений. Напомню, Витовт, всадники Тамерлана могут двигаться еще быстрее.
        - Ты угрожаешь мне?
        - Лишь напоминаю. И еще хочу передать тебе то, что было мне сказано пресвитером Иоанном, которому открыты страницы грядущего. Сейчас мятежный сын Баязида спешит в Венецию, и та откажется выдать его Тамерлану, и тогда Железный Хромец расправится не только с Жемчужиной Адриатики, но и с Вечным Римом, и пойдет дальше, неся смерть и разрушая все на своем пути. Лишь минареты из отрубленных голов и пепелища украсят его путь.
        Но ты, Витовт, можешь помешать этому, так же, как и ты, хан Тохтамыш. Ибо ваши кони не менее быстры, чем кони Тамерлана, и в то время, когда он устремит свои взоры на Италию, вы можете ударить ему в тыл и сокрушить кровожадного старца.
        - Да! Можем! - хлопнул ладонями о стол Тохтамыш. В черных зрачках его пылал огонь, и это вовсе не было отражением пламени факелов, освещающих залу.
        - Если я сделаю это, - медленно, точно размышляя вслух, проговорил Витовт, - Рим, несомненно, объявит меня королем.
        Последние слова его были заглушены шелестом выходящих из ножен мечей.
        - Здравие королю Витовту! Здравие хану Тохтамышу! Смерть Хромцу!!!
        - …Не, шо ни говори, с короной это был козырный ход.
        - Да, атомарная копия получилась на славу.
        - Жаль, что пресвитера Иоанна в реале не существует. Вот бы он сейчас веселился!
        Глава 2
        «Доблестный муж храбро одолевает обстоятельства. Мудрый обращает их в свою пользу». Фридрих Великий
        Лис приподнялся на локте. За проемом окна, затянутого бычьим пузырем, словно боясь пропустить рассвет, голосил местный шантеклер.
        - И неймется же ему, - пробормотал Сергей, пытаясь рассмотреть пейзаж за окном.
        Селение, в котором оперативники нашли себе ночлег, вечером казалось абсолютно вымершим - ни огонька, ни дыма над крышей. Сейчас откуда-то издали ветер доносил звуки голосов. Лис прислушался. Всю дорогу от того места, где были обнаружены следы босых ног, плавно переходящие в отпечатки медвежьих лап, и до этого странного жилья Сергей кожей между лопаток чувствовал тяжелый взгляд. Стоило обернуться - ощущение пропадало. Сначала Лису казалось, что это лишь игра взбудораженного находкой воображения, но и Вальдар то и дело озирался. Все было тихо. Никто и не думал мешать им, не чинил каверз, но тягостное ощущение не пропадало. Когда у дороги показались распахнутые настежь ворота постоялого двора, сотрудники Института устремились туда, но в здании гулял ветер, наступая на хвосты голодным крысам. В зале, некогда, должно быть, многолюдной, было убрано, но на полу и на столах лежал изрядный слой пыли.
        - Шо-то здесь какой-то переучет, а также антисанитарный день, - оглядываясь по сторонам, заметил Лис. - Пойдем-ка отсюда, пока санитары не навалили.
        - Какие еще санитары? - удивленно спросил Вальдар.
        - Известно какие, санитары леса. А судя по следам, заодно и с фельдшерами.
        Как и ожидалось, поселок оказался неподалеку. Когда всадники въехали на единственную улицу, из-за высоких палисадов сдержанно гавкнули собаки и, сочтя караульный долг выполненным, тут же замолкли. Отчаявшись докричаться до хоть каких-нибудь хозяев, всадники без спросу вошли в один из дворов. Лохматый пес перед крыльцом выжидающе покосился на незваных гостей, но, словив налету кусок лепешки с запеченной олениной, удовлетворенно отправился переваривать добычу. В доме было так же пустынно, как на постоялом дворе. Казалось, жильцы ушли, нимало не заботясь об оставленном имуществе. Не бог весть каком, но все же.
        - Шо-то я не понял, куда все подевались. Я уже тут, а оценить привалившую в моем лице удачу категорически некому. Я не вижу не только счастья на лицах, но и самих лиц.
        - Впрочем, всего остального тоже нет, - хмуро отозвался Камдил.
        - Может, это… Ну, чума на все тутошние дома?
        - А тела куда делись?
        - Собаки съели. А кости зарыли на черный день.
        - Очень смешно. Должен заметить, друг мой, что самый настоящий «черный день» у них бы наступил аккурат в момент перехода на такую, с позволения сказать, диету.
        Сейчас Лис проснулся, вскочил на ноги, достал из лежащих в изголовье ножен меч и с тревогой отметил, что Вальдара рядом нет.
        - Ядрен батон! Вот ни хрена ни разу не поверю, что он за сигаретами побег.
        Поспешно одевшись, Сергей выскочил во двор. Давешний пес, увидев подателя земных благ, радостно завилял хвостом. Звук голосов, который слышался еще из дома, теперь раздавался более отчетливо.
        Сергей отыскал щелку в тесовых воротах и глянул на улицу. Возле забора, беседуя с незнакомым аборигеном, стоял Камдил. Среди низкорослого местного населения Вальдар с его неполными шестью футами роста считался человеком высоким. Но собеседник его и вовсе выглядел гигантом. Выражение лица местного жителя было хмурым, почти угрюмым. Но враждебности не чувствовалось. Мужчина был хорошо в годах, однако, по всему видать, чрезвычайно силен. Вот только самодельный костыль, на который он опирался при каждом шаге, придавал громоздкой фигуре отпечаток горькой обиды на весь мир.
        - А что, дед, немцы в селе есть? - вместо «здрасьте» спросил Лис, появляясь из-за ворот.
        - Никого нет. Я есть.
        - Шо ты говоришь?! Один во всех домах по очереди? А прочих ветром сдуло?
        - Погоди, Лис, - остановил его Вальдар. - Он говорит, что народ ушел на какой-то праздник Ардуинари. Не знаю, что это означает, но Ардуинари у древних галлов - аналог Артемиды, богини охоты.
        Камдил перешел на русский язык, чтобы не смущать хмурого аборигена, раздосадованного как незваными гостями, так и собственной малой подвижностью, помешавшей принять участие в празднике.
        - Собственно, название «Арденны» происходит от имени этой богини. Вероятно, среди местных охотников ее культ сохранился по сей день.
        - То-то он бирюком смотрит, - отозвался Лис. - Капитан, я вот шо подумал. Ежели родичи этого бедолаги такой же комплекции, как и он, так лучше пусть будут сборы недолгими, потому как хрен их знает, какими мухоморами они на своих праздниках догоняются. Еще примут нас за шпионов инквизиции, и поляжем мы в неравной борьбе с языческим мракобесием, шо та академия изящных искусств в битве за урожай.
        - Уезжайте, - без злобы, но с угрюмой безапелляционностью произнес хромоногий страж диковинного селения. - Приедут - не поздоровится.
        Он смерил Камдила внимательным взглядом, задумчиво проговорил:
        - Хотя… - Но тут же оборвал себя: - Уезжайте.
        - Куда ехать, хозяин! - всплеснул руками Лис. - Дорога, как драконий хвост, того и гляди, шею свернешь.
        - Дорога - потом, - опираясь на костыль, повернулся спиной неразговорчивый селянин. - Сейчас не ездят. Дижон там.
        Дижон бурлил. Приезд Анны Венгерской произвел на герцогскую столицу такое же впечатление, как сейчас бы высадка инопланетян на центральной площади. Конечно, резиденция повелителей Бургундии, этих почти королей, не впервой принимала высоких гостей: и монархов, и папских нунциев, а уж о купцах, менестрелях и прочих жонглерах и речи-то нет.
        Но увидеть своими глазами красавицу-принцессу съезжались отовсюду. Не то что из Парижа, но даже из Тулузы. Анна и впрямь поражала взоры праздных зевак и благородных рыцарей, собравшихся на турнир, объявленный герцогом Жаном Бесстрашным. Тонкий стан ее был окутан драгоценными мехами, неведомые европейцам благовония наполняли воздух запахом жасмина и алого цветка, именуемого «гюль».
        Она ступала по расстеленным для нее персидским коврам в легких сандалиях с загнутыми носами, и бургундские модницы, затаив дыхание, следили за каждым ее шагом. Модники и вовсе не знали, на что раньше смотреть: то ли на расшитые бисером туфли, то ли на тонкие лодыжки, если те случайно выглядывали из-под платья.
        Герцог изощрялся, придумывая все новые празднества, чтобы потешить гостью, устраивал охоты и пиры в честь ее прекрасных глаз. Глаза и впрямь были прекрасны: почти черные, миндалевидной формы, с длинными, удивленно загнутыми ресницами. На тонком лице принцессы они казались просто огромными и притягивали, заставляя смотреть, не отрываясь, забывая обо всем. Пожалуй, единственной, кто, казалось, не был в восторге от приезда в Бургундию экзотической красавицы, была ее двоюродная сестра Мария. Со сдержанным раздражением она наблюдала за чересчур явными знаками внимания «милой кузине», которые, не скупясь, оказывал ее супруг. Но житейская мудрость подсказывала ей, что лучше не перечить воле своенравного мужа. Тем более что в ее пользу говорили груды счетов, ежедневно доставляемых в герцогскую резиденцию, да и Анна, с приветливой улыбкой принимавшая ухаживания, казалось, оставалась холодна и неприступна.
        В эти дни Жан Бесстрашный устраивал рыцарский турнир. Знатоки называли герцога одним из фаворитов будущего состязания, и сам он надеялся блеснуть ратной сноровкой перед очами прекрасных дам. И потому с особым интересом оценивал всех приезжающих рыцарей. Облаченный в доспех Камдил не стал исключением из их числа.
        - Вы приехали на турнир? - поинтересовался властитель Бургундии, глядя на широкоплечего воина в странном восточном одеянии поверх бесценного доспеха.
        - Нет, ваше высочество, - склонил голову Вальдар.
        - Вот как? А я было решил…
        - Я прибыл с тем, чтобы передать вам, сударь, послание от моего господина, пресвитера Иоанна.
        - Вы что же, - герцог удивленно поднял брови, - прибыли сюда от самого пресвитера Иоанна?
        - Вот моя верительная грамота.
        Приезжий рыцарь протянул герцогу пергамент с массивной вызолоченной печатью, подвешенной к свитку.
        - Я - рыцарь кентурии личной охраны моего государя, хранитель сокольничьих покоев.
        - Верхних мхов и трех мостов, - не замедлил дополнить Лис.
        - Сергей, отстань. У меня дипломатический визит.
        - Так я же как раз, как Бог в помощь.
        - Что?
        - Ну этот, понтобол.
        - Надеюсь, ты сам понял, что сказал.
        - Понтобол, в отличие от дискобола, кидает понты. У тебя это получается как-то неубедительно. Клюква не развесистая. Скучно, бабоньки. Запоминай, два раза повторять не буду. Потому шо сам не запомню. Генеральный протопроцессор архистратига Михаила, адмиральный секретарь сущего.
        - Почему адмиральный?
        - Потому шо «капитаноперворанговый» - длинно и кострубовато. А не хочешь - назовись просто: канцлер высочайшего магистрата культуры путей сообщения иностранных дел. Жестко. Шо вчерашний гамбургер.
        - Лис, если я ему такое скажу, у герцога будет нервный срыв.
        - Да ну. Куда он отсюда нервно сорвется? Кто ж ему даст! Ты, главное, проходки на банкет возьми.
        - Погоди, дай ему дух перевести. У него пресвитер Иоанн в голове не укладывается.
        - Для меня было бы честью принять участие в турнире, но мой государь полагает, что угроза, нависшая над всем христианским миром, столь велика, что недостойно рисковать жизнью и здоровьем на ристалище, когда каждый меч и копье нужны на поле битвы против общего врага.
        Лицо герцога помрачнело.
        - Не могу представить, что у меня и могущественного императора Востока есть общий враг.
        - Я говорю о Тамерлане.
        - У меня нет причин считать его врагом. Более того, он доблестно разгромил Баязида, причинившего мне и всему христианскому рыцарству немало бед. А враг моего врага, как известно, мой друг.
        - У нас говорят: наводнение гасит пожар, но утонуть или сгореть - конец один.
        - Вряд ли Железный Хромец пожелает лезть в наши леса и горы.
        - Хромота не помешала ему дойти от Самарканда до Константинополя.
        - Я направил к нему посольство с поздравлениями, изъявлениями дружеских чувств и богатыми дарами. Судя по тому, что о нем рассказывает восхитительнейшая принцесса Анна, он благосклонно примет мои дары.
        - Благосклонно примет дары, - с усмешкой повторил Камдил. - Полагаю, вы отправили ему нечто ценное.
        - Конечно. Ирландских скакунов, линялых соколов, серебряную посуду, золотые украшения с каменьями…
        - Не сомневайтесь, он примет дары. Золото и серебро раздаст челяди и женам, ибо не почитает драгоценности достойными своего внимания, а вот хорошие кони и ловчие птицы придутся ему по нраву. Но, - Вальдар сделал паузу, - если бы существовала возможность повернуть время вспять, я бы настоятельно не рекомендовал вам делать такие подарки.
        - Отчего же? - Герцог нахмурился.
        - Не так давно Баязид, тогда еще бывший в зените славы и могущества, узнав о приближении Тамерлана, разослал посольства ко дворам европейских владык, предлагая им совместно выступить против Великого амира. Это было еще в те дни, когда султану только лишь донесли о приближении этого грозного полководца…
        - Да, такое посольство однажды прибыло и в Дижон.
        - И что вы ответили?
        - Три года перед этим я провел в османском плену. Пусть же сарацинские шакалы будут счастливы уже тем, что я не велел казнить их, едва они оказались в моих землях.
        - Ваше благородство всем известно, мой герцог. Примерно тот же ответ посланники султана получили и от прочих владык христианских земель. И это несмотря на клятву Баязида освободить земли по Дунаю, завоеванные после битвы у Никополиса и предлагаемую им щедрую награду каждому, пришедшему к нему на подмогу. Результат известен: Баязид сокрушен, и вся Европа в радостном порыве шлет дары его победителю.
        - Что же с того? - недоуменно пожал плечами Жан Бесстрашный.
        - Почти ничего, - криво усмехнулся Камдил. - Кроме разве что одного. Пленный Баязид, коварный и мстительный, как любой восточный деспот, склонил Тамерлана к совместному походу в Европу. Обилие же драгоценных подарков укрепило Железного Хромца в мысли, что земли, в которые лежит его путь, обильны и богаты. Так что отныне вам придется иметь дело не только с Баязидом, но и с Тамерланом.
        - Откуда вам известно, что Баязид смог договориться с Тамерланом? Мои сведения противоречат вашим словам.
        - Вероятно, монсеньор, - Камдил свел брови на переносице, - вы говорите об известиях, привезенных Анной Венгерской. Они были верны, когда Анна уезжала из Адрианополя, но с тех пор многое изменилось. Сын Баязида, Мехмет, восстал против отца, желая похитить султанский трон. Тамерлан с Баязидом общими силами обрушились на мятежника, и теперь на месте древнего города лишь груда обугленных развалин, а принц с небольшой свитой бежал в Венецию. Это вполне достаточный повод, чтобы начать войну.
        - Пожалуй, да, - задумчиво согласился Жан Бесстрашный. - Но, покуда стоит Константинополь, вряд ли найдется полководец, осмелившийся ударить в сердце Европы. Константинополь - надежный страж у ворот христианского мира.
        - Так ли важен страж у ворот, когда в стенах не счесть проломов? Не забывайте, что Баязид и прежде стоял на Балканах, а его вылазки заходили далеко в глубь имперских владений. К тому же, готов биться об заклад, цитадель Константинова града не устоит перед Тамерланом.
        - По вашим словам, Тамерлан - демон во плоти. Мне же его описывали как человека мудрого и не стремящегося к излишнему кровопролитию. Говорили, что он почитает ученых и ценит музыку.
        - Это правда. Но окажись вы сейчас у стен Адрианополя, его любовь к музыке перестала бы вас занимать.
        - И все же, друг мой, мне представляется, что вы и ваш господин преувеличиваете опасность.
        - Скорее преуменьшаю. Ибо словами невозможно полностью выразить то, что ждет Европу в ближайшие месяцы, если вы, герцог, не поднимете знамени, растоптанного при Никополисе.
        Жан Бесстрашный нахмурился при упоминании событий, для него крайне неприятных, но, точно не заметив этого, Вальдар продолжал:
        - Скажу честно, среди многочисленных советников его святейшего величества раздавались голоса о том, что поражения и плен сломили волю зерцала европейского рыцарства - герцога Жана Бесстрашного. Были и те, кто говорил: «Пусть Тамерлан идет в Европу, пусть он разорвет ее в клочья, сожжет и разграбит. Европа велика, он потеряет множество своих людей, погрязнет в бесконечных сварах со вчерашними союзниками, еще больше устанет от жизни. Годы победоносного старца позволяют надеяться на то, что, куда бы ни повел он свои бесчисленные рати, это станет его последним походом».
        - Но ведь это же… - Герцог вспыхнул, сжимая пальцы на эфесе меча. - Оставлять собратьев-христиан на растерзание диких орд бесчестно!
        - И неблагородно, - не давая хозяину закончить речь, кивнул Вальдар. - Так я и сказал, когда пришла моя очередь. И я был не одинок. Святейший пресвитер поддержал нас, и оттого я здесь, пройдя через сотни гор и рек, через пустыни и дремучие леса, через засады и открытые схватки…
        - Про медведёв спроси, - вмешался Лис. - Шо тут у них за пастбище…
        - Итак, монсеньор, от вас зависит не только сказать, впустую ли я и мой спутник рисковали жизнями, спеша принести вам тревожную весть. В вашей власти решить, быть ли далее Европе или же пасть ей под копыта жестоких варваров Тартарии, пред которыми даже османы Баязида не более чем вороны пред соколом.
        - Я обдумаю ваши слова, - без особого энтузиазма ответил герцог. - Нынче же прошу вас быть моим почетным гостем и после дневных ристаний прибыть с вашим благородным спутником на вечерний пир.
        - С благодарностью принимаю ваше приглашение за себя и за моего друга. Что же касается предмета нашего разговора, то давайте заключим пари. Я утверждаю, что не пройдет и нескольких дней, как Тамерлан возьмет Константинополь.
        - Это невозможно. Баязид простоял под его стенами несколько лет, и все без толку. И не он первый.
        - Тамерлан войдет в крепость за считанные часы. И если я выиграю пари и вы услышите, с каким треском распахиваются ворота Европы, тогда, полагаю, излишне будет доказывать, что думать и действовать следует очень быстро.
        Герцог потеребил длинный ус и выдохнул после недолгой паузы:
        - Я принимаю ваше пари.
        - Ай-ай-ай, дядько Вальдар. Нехорошо глумиться над простодушными туземцами.
        - Исключительно для пользы дела.
        - Для пользы так для пользы. Ты почему про медведей не спросил?
        Замок герцогов Бургундских поражал великолепием. Он все еще сохранял мрачное величие неприступной крепости, но лишь снаружи. Внутри под неусыпным присмотром огромной башни донжона красовался дворец, равного которому не сыскать было по эту сторону Альп. Лучшие архитекторы Европы съезжались в Дижон, зная, что герцоги несметно богаты и не скупятся на золото для демонстрации собственного величия. Совсем рядом, за границами цветущего герцогства, задыхалась от войны, неурожаев и чумы несчастная Франция. Но пока соседи истекали кровью и затягивали пояса потуже, Бургундия набирала силы если не славой мечей, то объемом торговли. Даже чума, пару лет назад опустошившая Европу, лишь вскользь затронула этот благословенный край. Все это вкупе с личной храбростью и высоким происхождением давало великим герцогам Запада основание помышлять о королевском венце. Жан Бесстрашный - могучий красавец с врожденной осанкой и решительностью монарха, куда более подходил для роли короля, нежели Карл Безумный, повелитель Франции.
        В тот день на ристалище хозяин Дижона превзошел себя. Его копье раз за разом находило цель, и противники герцога, все как один могучие воины, вылетали из седел, подобно тюкам с соломой. Среди ликующей толпы то и дело слышался радостный вопль. «Азур эт ор! - Лазурь и золото!» Любому, имевшему глаза, было видно, что именно эти цвета имеют перевязи на гербовом щите отважного бургундца. В отличие от привычного начертания герба, где их окружала алая кайма по краю щита, нынешняя эмблема точно повторяла герб королевства Арелат, прекратившего существование уже более трех с половиной веков назад. Кроме непосредственно Бургундии, оно включало Савойю, Прованс и ряд других земель, на которые теперь герцоги Бургундские поглядывали с нескрываемым интересом.
        Все время турнира Камдил сидел на расшитой подушке в герцогской ложе среди высоких гостей, по большей части знатных дам свиты герцогини, а также почтенных старцев. Он то и дело кусал губы, наблюдая за происходящим на ристалище и слушая на канале связи ехидные комментарии Лиса:
        - Капитан, где мой фотоаппарат? Вальдар Камдил - победитель всего, что движется, - на скамейке ветеранов. Ща я гляну на тебя своими честными глазами и начну транслировать на Базу эту скорбную картину маслом по сыру. Эх, жаль не родился еще Леонардо да Винчи, чтобы запечатлеть ее на холсте.
        - Где же ты честные глаза возьмешь? - хмуро отозвался Камдил.
        - Только в этом и загвоздка. Ладно, не журысь, кумэ! Пока ты здесь разыгрываешь ветерана на детском утреннике, я метнулся резвой рысью по местным объектам культуры, как то: базары, торговые ряды и прочие кабаки.
        Так вот, в одном из них удача улыбнулась мне в шестьдесят четыре зуба. Причем на эти зубы ни разу не ступала рука стоматолога.
        - Лис, а если опустить предисловие?
        - Если опустить предисловие, останутся одни голые тощие факты. Куда менее эротичные, чем модели «Плейбоя». Ладно. Специально для вестфольдингов, не доросших до понимания изящной словесности, перехожу к фактам. Имеется в этом славном городишке очень уютная гостиница с изысканным названием «Семь лун». Я бы счел это название скрытой рекламой спиртного, но ты опять начнешь впадать в истерику. Так вот. В гостинице остановился богатый греческий купец. Даже и не греческий. А прямо из Константинополя…
        - Ну-ну, интересно!
        - Вальдар, это еще не интересно. Это так, птицы над лесом. Суть, как водится, под деревьями. Поэтому зри в корень. Как мне поведал хозяин заведения, купец приехал через пару дней после торжественного явления принцессы Анны бургундскому народу. Арендовал три лавки и ведет активную торговлю. Шелка, восточные диковины, дамасские клинки, чеканное серебро… В общем, обороты представляешь. Поговаривают, что сей негоциант решил остаться в Дижоне надолго. В Константинополе - по утверждению почтенного труженика прилавка - сейчас неспокойно, а Бургундия - такой перспективный рынок…
        - Меня это не удивляет.
        - Меня тоже. Меня напрягает другое. Собственно, с чего все началось. Я зашел снять номер, и тут в салон спускается этот «грек». И виду этого грека, ну, мягко говоря, не античный. Таким носом в Византии мамаши детей пугают. И ежели увидишь подобного красавца, особенно при ятагане на коне, то лучше сразу в погреб прячься. В довершение всего этот герой Эллады командует своему слуге, чтобы тот прихватил ларец, привезенный из его обожаемой Сабы, и отнес жемчуга Анне. Для здешних туземцев что Саба, что Сибирь - без разницы. Но я точно помню, что этот город в Аравии.
        - В Йемене, - поправил Камдил.
        - Хрен редьки не слаще.
        - Да. Я понимаю, о чем ты. Но внешность обманчива. Османы уже не один десяток лет обретаются на византийских землях. А слуга и вовсе может быть не ромеем.
        Но, по сути, ты прав. Связь между принцессой Анной и купцом из тех самых мест, откуда она сейчас прибыла, наводит на размышления. Тем паче, судя по словам герцога, Анна расхваливала ему Тамерлана как любителя прекрасного, почтенного мудреца, вынужденного покорять мир исключительно в порядке самообороны. Ты прав, - повторил Камдил, - следует обратить внимание на связь этой парочки с высочайшим дуэтом.
        Стоя в затененной нише окна, Камдил направлял усиленное внимание на «дуэт». Вернее, как и подобало в танце труа-а-труа, таковых было три. Под звон лютневых струн и подвывание шеврета - французского родича шотландской волынки - пары церемонно скользили по драгоценному паркету, усыпанному лавандой и розмарином, сходясь, расходясь, куртуазно раскланиваясь и сменяя друг друга. Среди кавалеров изысканностью и великолепием отличался сам герцог, сопровождаемый иными героями сегодняшнего дня. Их дамы - сама герцогиня, несравненная Анна Венгерская, и некая прелестница двора, имени которой Камдил не знал, притягивали взоры окружающих, как и подобало первым красавицам Бургундии. Специально для сегодняшнего бала Анна Венгерская отказалась от привычных восточных нарядов. Отказалась в пользу темно-лилового платья с шитой золотым узором алой оторочкой и горностаем на плечах. На длинной изящной шее красовалось изумительной работы жемчужное ожерелье с тонкой работы подвесками.
        - Лис, ты видишь то же самое, что вижу я?
        - Это ты насчет тюбетейки, или тебе мониста понравились? Ясен пень, вижу.
        - Сережа, это не тюбетейка, а тюрбан.
        - Да все равно - привет из солнечного Узбекистана.
        - Насколько я помню курс географии, в Узбекистане жемчуг не добывают. А очень похоже, что жемчужины на шее Анны Венгерской и на головном уборе ее кавалера из одного комплекта.
        - У вас там, в Итоне, географы малахольные. В Узбекистане добывают все, шо угодно. Главное - знать у кого.
        - Лис, ты понял, о чем я говорю?
        - Да уж, как тут не понять!
        На голове Жана Бесстрашного, ошеломляя благородное общество доселе невиданным покроем, высился темно-лиловый тюрбан, расшитый по краю изумительным скатным жемчугом. Длинный край экзотического в здешних широтах головного убора спадал на грудь, и все придворные модники готовы были в клочья разорвать собственные шапероны[5 - Шаперон - род головного убора в виде колпака с длинным, порой до пояса концом.] и отдать последний ливр за этакую восхитительную диковину.
        - Вот к гадалке не ходить, завтра наш грекотурок получит заказов по числу отваленных им жемчужин. Хорошее вложение.
        - Лис, я не о том. Это один и тот же шелк, и один и тот же жемчуг.
        - И че?
        - Сережа, как ты не понимаешь! Он в ее цветах!
        - Во всей клумбе сразу?
        - О господи! Он надел ее цвета. То есть объявляет себя ее официальным поклонником.
        - Ну, тебе видней. Но, по-моему, здесь этих поклонников, шо котов на валерьяновом озере.
        - Где-где?
        - Неподалеку от молочных рек с кисельными берегами.
        В этот момент музыка стихла, и церемониймейстер, обряженный в длинное, старинного покроя одеяние с бубенцами, грохнул жезлом об пол, призывая слуг открыть двери в пиршественную залу. Хозяева и гости чинно последовали к столам, и как только они расселись, разодетые в ливреи слуги начали расставлять благоухающие яства на серебряных блюдах и зачем-то горки куриных яиц. Когда столы были заполнены и виночерпии закончили разливать вина в кубки, в залу под звук фанфар было внесено огромное золоченое блюдо. На нем возвышался пирог в виде замка в половину человеческого роста. Башни, стены, подъемные мосты и замковые рвы - все здесь было воспроизведено с величайшей скрупулезностью. Даже крошечные бомбарды на куртинах поражали достоверностью. Окружая «замок» плотным кольцом, у края блюда восседали чудовищные монстры, очень похожие на одетых в доспехи жареных цыплят. Следом за первым блюдом несли второе с выпеченным из теста оленем со стрелой в боку, прикованным золотой цепью к двум массивным пирогам, покрытым румяной корочкой. Как только и второе блюдо было установлено перед герцогской четой, Жан Бесстрашный
подал знак. Церемониймейстер поднес фитиль с огоньком на конце по очереди к каждой из маленьких бомбард. Орудия захлопали, наполняя залу пороховым дымом и выплевывая из стволов ядра лесных орехов. Вслед за этим чудовищные цыплята, как заговоренные, стали пританцовывать на месте. Дождавшись этого сигнала, благородное общество с радостью начало расхватывать лежавшие в горках яйца и бросать друг в друга.
        - Блин, капитан, шо происходит? Шо за падение нравов! - возмутился Лис, уклоняясь от метательного снаряда.
        - Это не падение нравов, это падение яиц. Милые детские шалости. Своеобразные знаки внимания. Не волнуйся, яйца заполнены фруктовой водой.
        - Детский сад, трусы на лямках! - сокрушенно констатировал Лис. - И эти люди запрещали мне пить коньяк из пластиковых стаканчиков. А куры от какого нетерпения вытанцовывают?
        - Понимаешь, в цыплят, перед тем как их подать, кладут небольшие сосуды с ртутью. Сосуды нагреваются, и ртуть начинает…
        - Шо ртуть начинает, я понимаю. Значит, цыплят на сегодня вычеркиваем. Больше никуда ртуть не кладут? Или там стрихнин?
        - Затрудняюсь ответить.
        В это время запасы яиц подошли к концу, и побоище закончилось само собой. Увидев это, герцог подал руку жене, предлагая ей вытащить стрелу из бока оленя. Герцогиня решительно потянула за древко, и тут же из раны в подставленную чару начало хлестать красное вино. Это событие было воспринято с радостным воодушевлением. Затем слуги герцога взрезали корочки пирогов и… Оглушительный визг огласил пиршественную залу. Из пирога, увидев свет, во все стороны запрыгали лягушки, отловленные в камышах Сонны. Из другого хлебобулочного шедевра выпорхнула стая птиц и заметалась в ужасе, взмахами крыльев гася свечи и погружая залу во мрак. Радостное возбуждение достигло апогея.
        - Весело у них тут, - констатировал Лис. - Почти как у нас на дискарях. Только мордобоя не хватает.
        Точно подслушав его слова, герцог хлопнул в ладоши, и тотчас загорелись новые свечи, птицы были изгнаны в распахнутые окна, а пироги на столе сменились настоящими. Вслед за этим Жан Бесстрашный радостно возгласил:
        - Пусть теперь выступают борцы. - Он испытующе поглядел на Камдила: - Не желаете ли померяться силой?
        - С вами? Нет. - Вальдар дернул плечами. - Неучтиво побеждать хозяина в его доме. Но, если желаете, можете выставить против меня трех своих бойцов.
        Глаза Жана Бесстрашного вспыхнули:
        - По очереди?
        - Как хотите. Можно и вместе, - со скучающим видом ответил Камдил.
        - Ну все, дорвался. Все б тебе маленьких обижать. Я ж говорил, без мордобоя дискарь - не дискарь, - со слезой в голосе отметил Лис. - Ладно, пойди порезвись.
        - Воля гостя для нас священна, - ухмыльнулся герцог, жестом подзывая к себе пажа и шепча ему на ухо имена поединщиков. Спустя минуту трое крепкого вида бойцов стояли в пространстве между столами, горя желанием проучить самонадеянного чужака.
        - Напоминаю, - огласил Жан Бесстрашный, - вы не должны бить друг друга в лицо, кусаться, выдавливать глаза и, - герцог сделал недвусмысленный жест, - щадить мужское достоинство. Готовы?
        Камдил бросил на руки Лиса расшитый золотом камзол и остался в одной шелковой рубахе.
        - Начали!
        Бой был недолгим. Хотя для Камдила он продолжался дольше обычного. Раза в три дольше, чем понадобилось бы ему, чтобы привести в полную негодность противостоящих ему борцов. Вероятно, они были славными поединщиками, но при этом отчаянно мешали друг другу, норовя первыми добраться до ловкого чужестранца. Камдил перехватил запястье одного из герцогских бойцов, повернул, бросая несчастного под ноги второго поединщика, сметая его. Затем как-то в одно движение подцепил носком колено третьего нападавшего и пяткой с силой ткнул во внутреннюю часть бедра. После чего, уложив третьего на второго, уселся сверху, объявляя во всеуслышание:
        - Вот так и малое побеждает великое.
        На лице герцога появилась досадливая гримаса. Такого афронта он никак не ожидал.
        - Ваша светлость желает еще выставить поединщиков?
        Жан Бесстрашный тяжело поглядел на Камдила, раздувая ноздри:
        - Это было отменно. Нет, более не желаю.
        В эту минуту вошедший в залу церемониймейстер объявил:
        - Барон Рауль де Буасьер к вашему высочеству.
        - Хотя почему же? - меняя свое решение, улыбнулся бургундец. - Сойдитесь-ка в схватке с моим лесничим.
        Глава 3
        «Дары принявши от данайцев,
        Стирайте отпечатки пальцев».
        Правила античных коррупционеров
        Тамерлан сидел на троне, устало склонив голову, водрузив на подлокотники темные от въевшегося загара руки с узлами вздувшихся вен. Казалось, он дремлет, едва слушая посла, пока тот разливался соловьем.
        - Мой король, славнейший и благороднейший Мартин I Арагонский шлет вам поздравления со славнейшей победой, в коей вы проявили полководческий дар, сравнимый с гением Александра Великого, божественного Искандера.
        При этих словах Тимур проговорил, точно возвратясь мыслями с горних высей:
        - Нет бога кроме Аллаха, и Магомет - пророк его.
        - О да, конечно! - чуть замешкался сбитый с голоса посол. - Его величество так и сказал, что только Господь Единый смог бы совершить более, нежели вы.
        - На все воля Аллаха, - словно сквозь сон отозвался Тамерлан. - Вон, поглядите. - Великий амир тяжело, будто через силу, поднял руку и указал на кошму у самого входа в шатер. - Видите этого правоверного в убогом рубище? Семь лун назад он поведал мне, что я победил, ибо не мог не победить. А раз свершилось то, что должно было свершиться - к чему попусту расточать славословия? Не разумней ли открыть душу голосу Всевышнего и услышать слова истины?
        Испанский гранд метнул заинтересованный взгляд на Хасана Галаади, сидевшего меж прочих советников Железного Хромца, но тот потупил взор, не желая вступать в безмолвную дуэль.
        - О, великий Тимур! - стараясь не выдать досаду, вновь заговорил арагонец. - Я всего лишь воин, и не мне судить о том, что истинно и что нет. Я исполняю волю своего короля…
        - Ну да, ты - воин, - перебил его Тамерлан. - И только воин. Тогда посоветуй в меру своего воинского разумения, подобает ли мне посылать твоему государю поздравления и дары, если по неведомой для меня воле Аллаха ты и подобные тебе нанесете поражение войску моего собрата, эмира Гранады?
        Тамерлан поднял на испанца тяжелый изучающий взгляд. Тот безмолвствовал.
        - Я вижу, из тебя плохой советчик. Твой государь посылает храброго туда, куда следует отправить мудрого.
        - Но, могущественнейший Тимур, - наконец вымолвил кабальеро. - Наши ссоры с эмирами Гранады и прочими властителями мусульманских земель в Испании длятся уже многие века и стали делом обыденным, как и всякие ссоры между соседями. Мы деремся и миримся, это обычное дело. К вам же мой государь испытывает величайшее почтение. Он прислал меня, дабы я передал вам богатые дары и слова восхищения. Король Мартин будет счастлив, если подарки его доставят вам радость. Мой повелитель желал бы стать вам другом, вернейшим и преданнейшим. И хотя разница в вере мешает изъявлению братских чувств, но ведь мы, как и вы, веруем в Бога единого.
        Тамерлан медленно кивнул:
        - И в то, что Иса ходил по земле и уста его изрекали слова божественной истины. Ступай. Я принимаю дары твоего короля и обдумаю твои слова.
        Арагонец, церемонно кланяясь, вышел из шатра. Убеленные сединами, покрытые шрамами во множестве походов советники наперебой загалдели, спеша поделиться с владыкой правоверных своевременными и, главное, мудрыми мыслями.
        - А ты чего молчишь, Хасан Галаади?
        - В собрании мудрых прислушиваются к тому, кто молчит, - негромко сказал дервиш. - Ты хочешь услышать от меня, биться ли тебе с Арагоном, Кастилией, Наваррой и другими королевствами Испании или нет? Как в прежние годы, ты решишь это без меня. Я лишь знаю, что, бряцая оружием вдали, у самого горизонта, где враг едва способен различить тебя, ты можешь напугать его. Но вернее - насторожишь, дав возможность загодя принять меры. Выхватывать меч стоит тогда, когда можешь пустить его в ход.
        - Но если я приму дары и не заставлю христианских владык склониться пред моим мечом, что скажут единоверцы, гибнущие от христианских рук в Испании?
        - Вероятно, то же, что сказали бы христиане своим владыкам. Что они не хотели умирать. Один человек некогда попросил муллу: «Подари мне кольцо, которое ты носишь на пальце. Я буду смотреть на него и вспоминать тебя».
        - И что же ответил мулла?
        - Он сказал: «Нет. Лучше смотри на свое кольцо, которое я не попросил у тебя, и вспоминай обо мне».
        Тамерлан улыбнулся:
        - Этот мулла знал, что делал.
        Он резко встал с трона. В движениях Великого амира больше не чувствовалось ни старческой дряхлости, ни сонливой усталости. Казалось, что Железный Хромец готов был сейчас же вскочить в седло и мчать вперед, не ведая пути, к последнему, закатному морю. Он повернулся к одному из своих приближенных.
        - Там среди даров я видел доспех…
        - О да. Великолепный доспех работы толедских мастеров. Его не стыдно надеть даже самому королю неверных. Он стоит целого табуна кобылиц. Столь тонкой и изысканной работы не сыскать во всех землях севера, юга, запада и востока. Ищи хоть целый год. Червленое золото на нем сияет ярче солнца…
        - Ничего не должно сиять ярче солнца, - оборвал поток славословий суровый полководец. - Набейте доспехи соломой, установите на колу и велите самым умелым лучникам стрелять в доспех с сотни шагов, потом с полусотни, затем с двадцати…
        - Но ведь… - попробовал было перечить ошеломленный царедворец.
        - Мне не нужен доспех, сияющий, как солнце. Мне необходимо знать, со скольких шагов и в каких местах его пробивают стрелы наших луков. Ступайте. После вечернего намаза я желаю знать результаты. Сейчас они очень важны. Завтра утром мы выступаем к Константинополю.
        В тени смоковниц, растущих на берегу речушки со странным названием Лик, весело несущей свои воды в сторону Мраморного моря, Тамерлан остановил коня и, закрываясь от солнца рукой, стал разглядывать тройную линию крепостных стен, прикрывающих Константинополь с суши. Перед стенами, напоминая адскую бездну, зиял ров, облицованный кирпичом, через который были перекинуты довольно узкие мостки.
        Никогда прежде Тамерлану не доводилось видеть столь мощную крепость. Всякому, имеющему глаза, было видно, что нет смысла идти на штурм этой неприступной твердыни.
        - Лишь безумец или ангел небесный с пламенеющим мечом решится пойти на приступ таких стен, - цокнул языком один из военачальников Тамерлана.
        - Воистину твои слова разумны, - милостиво согласился Железный Хромец. - Недаром же наш славный друг, султан Баязид, простоял здесь без толку два года.
        - И еще бы простоял, когда бы не мы.
        - К чему поминать былое? - покачал головой Тамерлан. - Разве кому-то из вас не доводилось испить полынную горечь поражения? Вон, кстати, и наш друг Баязид, да будет славно имя его вовеки.
        Баязид мчался верхом на тонконогом арабчаке, от нетерпения постоянно срывающимся в галоп. Вслед за султаном наметом шли янычары в белых шапках акберк, над которыми реяло знамя с алым мечом Али. Издали эту эмблему можно было принять за крест, когда б не раздвоенный клинок праведного халифа.
        - Как видите, - указывая на приближающегося султана, сказал Тимур, - мой храбрый и верный Баязид вполне оправился от невзгод и вновь, во славу Аллаха, может гордо именоваться Молниеносным.
        Между тем повелитель османов в считанные минуты сократил дистанцию и, подъехав к Тамерлану, приложил пальцы ко лбу и груди, приветствуя:
        - Ассалам алейкум.
        - Алейкум ассалам, - ответил Тимур с улыбкой. - Рад видеть тебя в добром здравии, слава Аллаху. Ты не лукавил, когда рассказывал мне о стенах Константинополя, - без перехода, едва завершив приветствие, продолжил Железный Хромец.
        - Сердце мое открыто перед тобой.
        - Теперь понятно, отчего ты простоял здесь столь долго. Взять эту крепость штурмом не сможет никто. Осада же, не сочти за обиду, и вовсе глупость. Покуда нет средства прекратить доставку продовольствия и снаряжения по морю, осаждать Константинополь - все равно что осаждать Луну.
        - До недавних пор я тоже думал так и сокрушался, что не знаю средства, дабы одолеть моих врагов. Но теперь Аллах услышал мои слова. Я и пред самим Иблисом, врагом рода человеческого, порази Господь его молниями в главу и чрево, поклянусь что нет на земле стен, которые бы устояли пред моим доблестным другом Тимуром!
        - И братом, славнейший Баязид. Ибо все мусульмане - братья.
        - Ну конечно, как может быть иначе! Моим храбрым старшим братом. Я настолько уверен, что Константинополю не устоять, что хочу предложить тебе подумать и о следующем шаге. Зато время, которое понадобится тебе, чтобы захватить столицу ромеев, я с войском отправлюсь к Дунаю, приведу к покорности изменников-сербов и приготовлю все для нашего дальнейшего похода.
        - Твои речи, как всегда, образец высокого ума, Баязид. Но расставание с тобой наполнит душу мою стенанием и глаза слезами. Я верю, что Создатель предаст нам эту землю в руки столь же щедро, как прежде отдал все прочие царства. Погоди немного, праведный султан. Тем паче, - Тамерлан сделал паузу, - я слышал, что немалая часть войска, оставленная тобой блокировать Константинополь, услышав о досадной ссоре между нами, страшась неведомого, перешла на сторону гяуров. Теперь они в крепости. Уверен, брат мой Баязид, что, увидев наш душевный союз, они вернутся под твое знамя, и ты поведешь их к дунайским кручам, дабы свершить праведную месть изменникам-сербам.
        Султан молча склонил голову:
        - Ты как всегда мудр, мой старший брат.
        - Яви же себя защитникам крепости. Пусть увидят они, что ты свободен, и верные следуют за тобой, как и прежде.
        Баязид склонил голову и повернул коня. Тимур долго, не отрываясь, смотрел вслед удаляющейся кавалькаде, пока не скрылся в облаке пыли красный раздвоенный клинок Зу-аль-Факкар. Когда же всадники исчезли из виду, Тамерлан усмехнулся и поманил к себе стоявшего поодаль дервиша.
        - Ты слышал нашу беседу, мудрый Хасан Галаади?
        - Слышал, властитель правоверных.
        - Что думаешь ты?
        - Мне не сказать лучше пророка, а он, как пишет о том ат-Термизи, обратился как-то к сподвижникам своим: «Сказать вам, что может быть лучше, чем соблюдение намаза, поста и раздачи милостыни?» Они ответили ему: «Скажи нам, о посланник Аллаха». И он провозгласил им: «Улаживание раздоров, ибо последствия их подобны сбриванию, но не волос, а веры».
        - И в последний свой час я не усомнюсь в твоем знании Корана и Хадисов.[6 - Устные предания о деяниях и высказываниях пророка.] Но я спрашиваю тебя не о том. Что видишь ты, проникающий умом своим в суть предметов и слов, в сладких речах султана?
        Хасан Галаади поудобнее оперся на посох.
        - Войско твое, Тимур, не знает поражений. Всадники твои подобны самуму, что в пустыне заметает города и бесследно истребляет народы. Воины твои горят желанием победить, они храбры и умелы.
        - Я знаю это и без тебя, Хасан, - нахмурился Великий амир.
        - Но беда в том, - не прерываясь, негромко продолжал дервиш, - что они - не мухи и не гекконы. Они не могут карабкаться на стены. Войско же султана по большей части состоит из пеших лучников, без которых не взять крепости. Кроме того, у Баязида есть корабли, которых нет у тебя, а без кораблей…
        - Да, все так и есть, - оборвал его речь Тамерлан. - Ты вновь доказал свою проницательность. И все же, мудрый дервиш, я возьму этот город. Возьму без пехоты и без кораблей. Ибо, как сказал один мудрец, сто раз сразиться и сто раз победить - не лучшее из лучшего. Лучшее из лучшего - покорить чужую армию, не сражаясь!
        - Сунь Цзы? - не смог сдержать удивления Хасан.
        - Верно, - поражаясь не меньше дервиша, проговорил Тамерлан. - Это сказал Сунь Цзы, но откуда тебе ведомо о нем?
        - Я много странствовал. - Дервиш воздел глаза к небу.
        Повелитель Счастливых Созвездий покачал головой:
        - Ты очень, очень диковинный человек, Хасан Галаади. Быть может, мне стоит опасаться тебя. Но ты меня забавляешь. Однако моли Аллаха, чтоб в недобрый час я не решил, что зря доверился тебе.
        Он повернул коня и резко бросил стоявшему рядом военачальнику:
        - Где тот перебежчик, что желал видеть меня?
        Крепость напротив константинопольских башен султан Баязид велел поставить еще несколько лет назад, намереваясь взять осадой вечный город. Довести до конца возведение османской цитадели султан так и не успел, но все же каменные укрепления имели довольно грозный вид и внутри ее стен воины Тамерлана разбили свой лагерь в относительной безопасности от вылазок противника.
        Чуть свет в крепость пробрался некий человек из Константинополя. Страже он назвал себя Гази-Мехмедом ибн Даудом, слугой Мир-Шаха, полководца Баязида, оставленного не так давно у стен ромейской столицы. Тщательно обыскав, телохранители доставили перебежчика к Тамерлану.
        - …Слова восхищения бледнеют пред тем восторгом, который испытывает мой господин. Храбрый Мир-Шах паша, большую часть жизни проведший в сражениях, склоняет перед тобой голову, ибо нет в подлунном мире равного тебе.
        Тамерлан пристально оглядывал посланца, лицо которого казалось скорее простодушным, нежели хитрым, но за видимым простодушием часто скрывалось изощренное коварство.
        - Ты рисковал жизнью, чтобы передать мне восторги твоего господина? - не спуская с турка внимательного взгляда, спросил Тимур.
        - И это тоже, о великий. Когда до нас дошла весть о разгроме под Анкарой, мой господин решил, что для султана, да продлит Аллах годы его, пробил последний час. Только это и подтолкнуло моего господина перейти на сторону императора ромеев. Но твоя доброта нашла путь к сердцу Мир-Шаха так же легко, как солнечные лучи к цветку, распускающемуся под синим небом. Со скорбью в сердце он пошел служить иноверцам. Теперь же, узрев воочию светоч мусульманского мира в сиянии величия и славы, склоняет пред тобой выю и предается тебе душой и телом. То же скажут и все, кто повиновался слову Мир-Шаха и перешел на сторону гяуров.
        - Отчего же ты не пошел к султану Баязиду? Ведь он здесь, свободен и стоит во главе войска.
        - Мир-Шах опасается, что Баязид не пожелает выслушать его и не захочет знать, что вынудило уйти на сторону врага. При Анкаре татары, шедшие в войске Баязида, перешли на твою сторону, а сербы вовсе бежали с поля боя. Вряд ли после такого несчастья султан пожелает разбираться, где измена, а где - расчет.
        - Это правда, - кивнул Тамерлан. - Что же предлагает Мир-Шах?
        - Под командованием моего господина в Константинополе более пяти тысяч воинов. Император не слишком доверяет вчерашним противникам, но его войско невелико, и потому государь ромеев вынужден нанимать всякого, кто готов поднять оружие в его защиту.
        - Разумно.
        - Поскольку император не доверяет воинам Мир-Шаха, он держит их там, на первой стене, чтобы при штурме они полегли среди первых, но казармы находятся в самой крепости, и потому янычарские орды то и дело проходят через ворота в город и обратно. И если ты дашь сигнал, наши храбрецы в один момент захватят надвратные башни второй и третьей стены и откроют тебе проход в сердце Константинополя.
        На губах Тамерлана появилась недобрая усмешка.
        - Я обдумаю твои слова и дам знать, Гази-Мехмет ибн Дауд, а сейчас скажи, какую награду желает получить Мир-Шах паша за свой подвиг?
        - Твой милостивый взор, о величайший из величайших, - лучшая награда, но если мудрейший из мудрых, Повелитель Счастливых Созвездий назначит моего господина комендантом поверженной столицы, Мир-Шах будет счастливейшим из смертных.
        - Я подумаю, - повторил Тамерлан. - Тебя же сейчас накормят и наградят за проворство.
        Стражники вывели радостного перебежчика, и советники наперебой загалдели, убеждая Железного Хромца воспользоваться удачным случаем.
        - Это прекрасная возможность, - твердили они. - Мы ворвемся в крепость, как ураган, и ничто не сможет остановить нас!
        - Глупцы, - оборвал их Тамерлан. - Мы ворвемся в крепость, предавая все огню и мечу, а потом поставим изменника Мир-Шаха комендантом. Ведь именно такова цена предательства.
        - Но ведь император ромеев - неверный, - напомнил кто-то. - И стало быть, здесь нет измены.
        - Измена остается изменой, будь на месте императора даже сам шайтан. Можете не сомневаться, так же легко, как сегодня ромеев, завтра Мир-Шах предаст и нас. Он вернется к султану Баязиду с ключами от константинопольских врат и тот озолотит его, ибо ему такой вот Гази-Мехмед вложит в уши слова о том, что верный паша с самого начала задумал отдать крепость владыке правоверных. Все остальное были лишь уловки, военная хитрость.
        Тамерлан встал с трона и огляделся.
        - Где Хасан Галаади?
        - Ему не подобает быть на военном Совете, - с ревностью в голосе напомнил один из темников.[7 - Темник - командир тьмы, соединения из десяти тысяч сабель.]
        - Лишь я могу сказать, что подобает и что не подобает. Этот дервиш, может быть, не умеет так ловко скакать на коне и стрелять в цель, как вы, но никто из вас не разумеет в военном деле, как он. Найдите его! - скомандовал Тимур.
        - Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, - раздалось вокруг.
        - Когда я шел сюда, - вспомнил один из приближенных Великого амира, - он спал на боевой галерее, что над нами, подложив под голову миску…
        «Иблис его покусай, - подумал Хасан, приоткрывая глаз и оценивая, достаточно ли крепко дремлет разморенная на солнце стража. - Кажется, все в порядке». - Он сдвинул в сторону миску и аккуратно вернул в щель предварительно вынутый оттуда камень.
        Длинной заточенной тростинкой Тамерлан рисовал что-то на дощечке, засыпанной песком. Лицо его было задумчивым и усталым, но в каждом движении чувствовалась энергия, казавшаяся невероятной в столь преклонном возрасте. Рисунок забирал все внимание Тимура, и даже самым верным советникам Великого амира не было позволено приблизиться и узнать, что за дивные знаки или непонятные письмена выводит Повелитель Счастливых Созвездий на зыбкой поверхности.
        Хасан Галаади вошел в залу, почтительно склоняя голову перед Тамерланом.
        - Мне сказали, ты спишь, - не то спрашивая, не то утверждая, бросил Тимур.
        - Даже если тело мое объято дремотным оцепенением, дух бодрствует. Ибо когда же, как не во сне, когда бремя земных нужд перестает донимать, возноситься человеку душою к трону отца небесного. Пока твои люди своим зовом не вернули меня из холодной синевы на разогретый камень, я размышлял, и сами собой у меня сложились короткие строки. Я бы назвал их слова сердца: «Жить в этом мире, что может быть интересней? Но душа моя жаждет удалиться от мира сего».[8 - Здесь и далее - суфийская поэзия Хизрат Инаят Хана.]
        - Погоди удаляться! - раздался на канале связи возмущенный голос Лиса. - Ты шо, мы еще поперек Альп баррикады не возвели. Щас ты его бросишь на произвол судьбы, он, в смысле Тамерлан, а не произвол, огорчится и ломанет куда глаза глядят. А глаза у него, как водится, глядят с лукавым прищуром, шо та шестидюймовка «Авроры» на Зимний дворец.
        - Сергей, ну я же суфий. Опять же дервиш. Мне положено возноситься мыслью и желать перехода в иной мир.
        - Вот рядом с Тимуром я перехода в иной мир не желал бы. Не дай бог, не так поймет. Ты уж повремени. Вот закончим дело - и все переселимся.
        - Аллах отмеряет дни всякого живущего. Не торопи же того, что не в твоей воле, Галаади. - Тамерлан чуть заметно скривил губы в усмешке. - А пока я желаю слышать слова твоего разума о том, что занимает мои мысли и чаяния.
        - Полагаю, ты говоришь о Константинополе, - вздохнул Галаади. - Признаюсь, меня удручает вид людей, которые, страшась гибели, лезут на стену, а оттуда их поливают кипятком, осыпают стрелами и дротиками.
        - На то они и воины, чтобы сражаться и, если надо, умереть во славу Аллаха.
        Хасан пожал плечами:
        - Оказывая уважение каждому встречному, я почитаю Бога. Любя каждую душу на земле, я ощущаю связь с ним. Но убивать во славу - это нелепость!
        - Если так, то наверняка тебе понравится то, что я скажу. Некие люди пожелали открыть мне ворота и сдать Константинополь, так что никто не будет лезть на стены. Мы войдем в цитадель почти без сопротивления. Что скажешь ты на это?
        - Тебе решать, Великий амир. Я же хочу поведать о дальней стране, где живут люди, обожающие жареные каштаны. Особенно вкусны они, пока горячи. Но вот беда: никто из них не желает совать руки в раскаленные уголья. Так вот, умники приспособили обезьян таскать каштаны из огня.
        - К чему ты мне это рассказываешь?
        - Скажи мне, Великий амир. Разве те, кто предлагал открыть ворота, твои люди?
        - Что с того, мои или не мои? - упорствовал Тамерлан.
        - Я уверен - не твои, а раз так, они ищут своей выгоды, своих жареных каштанов. Тебе же, увы, отводится роль обезьяны.
        - Да-да, они называют тебя земляным червяком, а еще рыбой! - зафонтанировал Лис на канале связи. - Холодной и скользкой. Бр-р-р!
        - Должно быть, это кто-то из приближенных Баязида улещивает тебя легкой добычей, - продолжил Хасан. - Ромеи страшатся тебя. Султан же, хотя на себе испытал мощь твоей длани, почитает варваром, которого можно обвести вокруг пальца и заставить действовать как выгодно ему.
        Тамерлан хлопнул в ладоши.
        - Похоже, ты прав, Хасан Галаади. Я мыслю также. Но Баязид и его коварные шакалы просчитались. У меня тоже есть выгода. Я вижу ее так же ясно, как видел солнце все мои годы. Садись, бери стило и пиши. У меня есть выгода, и у ромеев тоже она есть. Я знаю, где они совпадают.
        - Все обстояло так, - докладывал Хасан на базу. - Тамерлан отправил императору Мануилу прочувствованное, наполненное возвышенной скорбью письмо, в котором заверил государя, что не намерен воевать с ним, что он сражался с Баязидом, и далее собирается по велению предка своего, Чингисхана, идти к последнему морю. Он поведал, что тайные враги планируют сдать ему Вечный город, надеясь всласть пограбить столицу ромеев и остаться у власти, когда Тамерлан с войском пойдет дальше. Потом он заявил, что восхищен Константинополем, и сердце его наполнится болью, если придется, как заведено обычаем, предать город пламени и соорудить под стенами минарет из отрубленных голов. Тамерлан написал, что ему хорошо известно о путешествии государя ромеев в Европу с целью просить подмоги. Но то, чего он достиг - лишь малая подачка, а не реальная помощь. Напротив, он, Великий амир, предлагает императору свою верную дружбу и будет рад войти в город не как захватчик, а как собрат. Ибо те, кто столь пренебрежительно унижал Мануила, также и его враги. Дальше шли заверения, что Тамерлан не намерен утеснять христианскую церковь,
если та не будет призывать ополчиться против него, что не отдаст город на разграбление, но, наоборот, с целью дальнейшего процветания торговли и ремесел желает расположить в Вечном городе свою походную ставку.
        Затем Тимур призвал к себе одного из пленников - ромея, знатного патрикия, и велел ему перебежать в город. Татарские лучники стреляли вслед беглецу. Но каждый из них знал: если чья-то стрела достигнет цели, всех без разбора стрелков разорвут на части дикими лошадьми.
        Следует думать, вскоре тайный гонец предстал пред императором.
        Глава 4
        «Когда считают гибель в бою неизбежной - остаются в живых; когда считают за счастье жизнь - умирают». У-цзы
        Над ратушной площадью гремел зычный голос глашатая:
        - Слушайте, жители вольного города Гамбурга! Сегодня по приговору магистратского суда на этой площади предаются справедливой и заслуженной казни через усекновение главы семьдесят три злодея, именующих себя братьями витальерами, кои пиратством, грабежами и прочим насилием притесняли жителей славного города Гамбурга и всех прочих городов Ганзейского союза. Вина их ужасна, преступления бесчисленны. Казнь состоится сейчас же по объявлении приговора, и да свершится сие по воле Господа и решению магистратского суда. Сегодня будут казнены Клаус Штертбеккер, Гедике Михельс, Вичман, магистр Хайнц Вигбольд…
        Фамилии прочих «джентльменов удачи» утонули в шуме приветственных голосов. Совсем недавно эскадре Ганзейского союза, несколько лет пытавшейся поймать неуловимых приватиров, вдруг посчастливилось застать врасплох несколько кораблей этих бесстрашных пленителей моря. После короткой жестокой схватки шесть сотен пиратов оказались в плену, причем имена некоторых из них в балтийском приморье нагоняли ужас не только на купцов, но и на местных баронов.
        Окрыленный такой удачей, мэр Гамбурга отказался отпустить пленников за выкуп, хотя предводитель витальеров обещал за свободу доставить в Гамбург золотую цепь такой длины, что ею можно будет окружить город по периметру стен. О заманчивом предложении горожане шушукались уже несколько дней. Подумать только, ведь где-то ж цепь лежит, и если Клаусу и его пиратам отрубят головы, этакая уйма золота останется припрятанной. Кто знает, может, и до Страшного суда! Участь сокровищ внушала определенную жалость к морским разбойникам и даже к их предводителю. Сейчас тот стоял на эшафоте, с презрением глядя на гомонящую толпу, на палача в неизменном алом колпаке с прорезями для глаз, и, слушая приговор, покусывал рыжий ус. Наконец глашатай умолк, и на эшафот, стуча по ступеням резным посохом, взошел бургомистр:
        - Есть ли у тебя последнее желание? - поглаживая массивный знак бургомистерской власти на груди, надменно поинтересовался городской голова.
        - Есть, - осклабился Клаус. И от этой свирепой ухмылки по толпе зевак прокатился сдавленный вздох ужаса. - Построй моих людей цепочкой, одного за другим. После того, как этот боров отрубит мне голову, я встану и пробегу мимо них. Тех, кого мне удастся миновать, ты помилуешь.
        Бургомистр удивленно развел пухлыми ручками.
        - Не вижу причины для отказа. Тем более ничего не изменится, если выполнят твою просьбу.
        Из толпы раздались заинтересованные крики:
        - Вот это да!
        - Пусть! Экий выискался!
        Заинтригованный не менее прочих, бургомистр милостиво кивнул:
        - Хорошо. Раз такова последняя воля - будь по-твоему.
        Охочая до зрелищ толпа взорвалась рукоплесканиями и криками одобрения. Спустя несколько минут все приговоренные, цвет братьев-витальеров, стояли цепочкой чуть поодаль от деревянной плахи, хранившей следы множества ударов, пресекших чьи-то дни. С насмешливой ухмылкой обведя взглядом толпу, пират опустился на колени, примостил голову в углубление и схватился руками за деревянные поручни по обе стороны широкой колоды. Палач не спеша подошел к жертве, с видом художника оценил ее расположение, принял из рук ассистента меч правосудия, взмахнул, опустил, ухнув, и окровавленная голова с жутким оскалом скатилась в подставленную корзину. Но не успел палач обтереть тряпицей орудие казни, как обезглавленный Клаус оттолкнулся руками от сжимаемых мертвой хваткой деревянных штырей и пошел, нет, побежал вдоль строя. Толпа взвыла от ужаса и бросилась бы наутек с ратушной площади, но тут палач, раздосадованный столь резвым поведением трупа, устремился вслед убегавшему пирату с криком: «Стой! Чертово семя!»
        Он уже почти догнал Клауса и даже выставил ногу, чтобы подсечь мертвого бегуна, но вдруг кто-то с силой ударил палача в коленный сгиб, отчего тот, крича, завалился на спину.
        - Куда? - послышался над головой в колпаке жесткий голос, похожий на рык. - Пусть бежит.
        Разъяренный палач вскочил на ноги, отпрянул к плахе, схватил меч и с ревом бросился на обидчика. Богато одетый бородач гигантского роста даже не подумал скрываться или хвататься за оружие.
        Заплечных дел мастер с выдохом обрушил меч на глумливого невежу, но тот, не изменяясь в лице, чуть уклонился в сторону, перехватил запястье противника, чуть повернул его и основанием ладони второй руки ударил по плоскости клинка с такой силой, что та прилетела аккурат в лоб поставщика адской кухни. Череп палача отозвался колокольным звоном, и бедолага растянулся на земле без чувств. Теряя интерес к нему, гигант перевел взгляд на лежащее в нескольких шагах впереди обезглавленное тело.
        - Один, два, три, десять, восемнадцать! - во всеуслышание объявил неизвестный. - Впрочем, роли это не играет. Все они помилованы.
        - Стража! - возмущенно заголосил бургомистр.
        Горожане свистели и улюлюкали, понимая, что наступил истинный праздник, и невесть когда еще удастся посмотреть на такую замечательную казнь. Да и удастся ли? Будет о чем рассказать детям и внукам.
        Стражники, лучше бургомистра оценившие воинские навыки громадины-бородача, вяло подчинились команде, опасливо поглядывая на меч у бедра черт знает откуда взявшегося чужестранца.
        - Стойте где стоите, - командным голосом рявкнул тот, и стражи порядка не замедлили воспользоваться случаем выполнить четко изложенный приказ.
        - Я - Мишель Дюнуар, барон де Катенвиль, - произнес бородач с таким видом, будто это имя должно было открывать ворота в Европе так же легко, как мифический «Сезам» - скальную твердь под Багдадом. - Я привез в Гамбург папское помилование для всех этих господ.
        - Какое еще помилование? - должно быть, не совсем придя в себя от возмущения, завопил бургомистр.
        - Да какое угодно. Вот от Папы Бонифация IX из Рима, - жестом фокусника Мишель Дюнуар извлек из рукава пергамент с красной печатью. - Вот - от его святейшества Бенедикта XIII из Авиньона. Потрудитесь снять оковы.
        - Но этого не может быть! - возмутился городской голова.
        - Многого на свете быть не может. И все же есть. Однако этот концептуальный вопрос теологии мы оставим на рассмотрение кафедры философии богословского факультета Сорбонны. Я же здесь с простой и понятной целью: эти люди помилованы, и я их забираю.
        - Как бы не так!!! - вне себя от негодования воскликнул бургомистр. - Не для того мы ловили их столько лет, чтобы отпустить!
        Мишель Дюнуар покачал головой, хлопнул в ладоши и произнес судьбоносное:
        - М-да.
        На всех крытых галереях ближних домов, на крышах, даже на окнах магистратуры, стали появляться лучники, ожидавшие сигнала. Волчьи шапки и недобрые взгляды раскосых глаз производили на ошарашенных горожан отнюдь не меньшее впечатление, чем грозные луки с наложенными на тетивы стрелами.
        - Я так понимаю, - продолжал гигант, - что налицо мятеж против власти наместника Святого Петра… Полагаю, что дело кончится интердиктом.
        - Да, но… - меняя тон, заскулил бургомистр.
        - Да, - подтвердил Мишель Дюнуар. - Без «но». Я готов забыть об этом прискорбном инциденте, если славный город Гамбург, или, уж как вы там договоритесь, весь Ганзейский союз, оплатит десять вооруженных быстроходных кораблей для этих господ. В свою очередь, могу обещать, что вы никогда не увидите их на берегах Балтийского моря. Я внятно излагаю свою мысль?
        - Как скажете, монсеньор, как скажете, - понурил голову бургомистр. - Снять оковы.
        Ночь была туманной. Одна из тех сырых ночей, когда в небе не видать луны и даже волкам становится тоскливо. Вот и сейчас их разноголосый вой, разрывая души, плыл над округой, и туман за пределами освещенного пламенем круга то и дело вспыхивал желтыми огоньками голодных глаз.
        - Не нравится мне этот барон, - помешивая уголья в костре сломанной веткой, пробормотал угрюмый детина, видом не слишком похожий на доброго прихожанина. - Какой-то он…
        Мужчина замолчал, подыскивая слова:
        - Не такой.
        - Что ты имеешь в виду, друг мой, - ответил ему второй, разительно отличающийся от мрачного верзилы-собеседника. К обличью его больше пошла бы академическая мантия, нежели подложенная стальными пластинами бригандина.[9 - Бригандина - доспех из пластин, наклепанных под суконную основу.]
        - Ну вот ты, магистр Вигбольд, хоть и образованный, но сразу видать - наш. А этот… Вот он вроде и барон, и все у него как у барона. Вот только чует мое сердце, не барон он.
        - А кто же?
        - А бес его знает. Я таких людей прежде не встречал. Но чтоб вот так прийти на ратушную площадь Гамбурга и толпу во главе с бургомистром об колено сломать… Не вяжется это у меня.
        - Чего не вяжется, Гедике Михельс? Считай, второй раз на свет божий родился.
        - Оно, конечно, так. Но вот ведь как все неладно получается. И приговоры этому барону не указ, и помилование у него на всех нас имеется. Причем слыханное ли дело - от обоих Пап! Вот ты, человек, выросший в монастыре, скажи - возможно ли такое?
        - Раз есть, стало быть, возможно.
        - Э-хе-хех, - поежился брат-витальер. - Чудно у вас, образованных, голова устроена. Вот ты, магистр семи вольных искусств, а на такой простой вопрос путно ответить не можешь. Мало ли что есть. Коли не может быть, значит, не может.
        Гляди. Если бы один Папа указ подписал, другой бы наверняка против него выступил. Да и то сказать, к чему мы этим святошам?
        - Вот с этого, друг мой Гедике, и следовало начинать, - чуть свысока менторским тоном произнес магистр Вигбольд. - Зачем мы понадобились обоим святейшествам? Уж точно не в крестном ходе дарохранительницы нести. Хоть вези меня обратно в Гамбург и руби там руки-ноги вместе с головой, а я не поверю, чтобы этот барон настоящие указы привез. Нас всего несколько дней назад у Готланда прихватили. Судьи торопились, будто их черти в задницу вилами тыкали. Так что будь у барона хоть четыре ноги, как у коня, а все равно не поспеть от нашего моря в Рим, затем в Авиньон. А потом снова в Гамбург.
        - Вот и я о том, - хлопнул себя по колену Михельс.
        - Стало быть, избавитель-то наш, по всему получается, мошенник. Причем такой мошенник, что не приведи господь. Шутка ли - папские ордонансы подделать?!
        - И то верно.
        - Да уж не сомневайся. Теперь давай прибегнем к высокому искусству, именуемому логикой, и попытаемся для себя уяснить, с кем это нам довелось знакомство свести.
        - Да как же тут поймешь?
        - Ну не скажи. Известно нам об этом Мишеле Дюнуаре довольно много. Вот, скажем, кому наплевать на святость папских указов?
        - Нехристям всяким, - чуть подумав, ответил пират. - Сарацинам. А еще, ну, ясное дело, народу этих торгашей богопротивных.
        - Этот, пожалуй, ни на сарацина, ни на иудея не похож, - покачал головой магистр Вигбольд. - На груди у него крест святой. Вчера, когда он умывался, сам видел. Но ты, друг мой Гедике, еще упустил одних неверных, причем тех, кто вот под носом. Как твои усы.
        - А ведь точно, - морской волк хлопнул себя по лбу, - схизматики!
        - Они именуют себя православными.
        - Так что же выходит? Какой-то схизматик нас от казни спас?
        - Выходит, - подтвердил магистр. - Я думаю вот что. Этот барон и впрямь из франков. Но тут не так давно ромейский император Мануил и в Италии был, и во Франции, и в Британии - везде себе подмогу искал против османов. Вот этот барон, как пить дать, к нему на службу и подался.
        - Ишь ты! Да, лихой парень. - Михельс подбросил веток в огонь. - А эти в лохматых шапках откуда?
        - Оттуда же! Император к себе на службу всех берет. Лишь бы умели держать оружие в руках да против него не умышляли.
        - Эти оружие держать умеют, - почтительно вздохнул пират. - Значит, он нас в Константинополь везет. Небось на галеры.
        В голосе Гедике Михельса послышалась неизбывная тоска.
        - Вот это вряд ли, - покачал головой магистр. - Стал бы он из такой дали галерников везти. Но для чего-то мы императору понадобились.
        - Слушай, - Михельс вдруг приподнялся с места, - а помнишь, три года назад мы прямо у самого Любека неф захватили? Там для этого императора меха везли. Может, он нас самолично казнить решил?
        - А вот это может быть. Очень даже может быть. - Магистр на миг прекратил бросать и ловить на лету еловую шишку. - Эти ромеи, они жуть какие мстительные.
        - Так, может, - Гедике наклонился к товарищу и зашептал на ухо, - может, мы того… Ребят поднимем? Охраны же сейчас почти нет. Тартары к реке ускакали. Мы как раз тихонько этого барона по голове тюкнем, чтоб он до полудня не проснулся, и по лесам в обратный путь. А то, ишь! Наобещал с три короба: не появимся мы боле на балтийских берегах! Как же, не появимся, очень даже появимся.
        - Это верно. На убой идти неохота. Но и голову барону проламывать тоже нехорошо. Все ж человеку мы жизнью обязаны.
        - Если мозгами пораскинуть - мы Клаусу жизнью обязаны. А с бароном: пока едем - обязаны жизнью, а как приедем - смертью обязаны будем. А тут еще, сам подумай: у него бочонок, а в нем - пять тысяч цехинов. Отменные золотые кругляши на десять боевых кораблей. Бургомистр, когда их отсчитал, небось собственным языком подавился.
        - Да. Куш изрядный. - Глаза магистра семи искусств азартно блеснули. - К тому же этот самый Дюнуар говорил, что корабли для нас, стало быть, и деньги, по сути, наши… Но только ж ты не переусердствуй.
        - Да ладно, - оскалился Гедике Михельс, - это ж не, как там ее, логика. Тут меня учить не надо. - Он стянул с головы колпак и начал горстями засыпать его землей.
        - Сделаем так, что и не пискнет.
        - Хорошо, давай. Я людей покуда разбужу.
        - Заметано. Только пусть лежат и до сигнала не ворочаются. Там, в шатре, мы и вдвоем управимся.
        Две тени скользнули в тумане мимо часового к большой палатке, разбитой посреди лагеря. Песок соснового леса глушил шаги, но, кажется, почувствовав неведомых гостей, охранник бдительно повернулся на другой бок и трубно захрапел, отгоняя голодных волков.
        - Надо бы меч взять, - прошептал один из заговорщиков.
        - Потом, - в лад ему ответил второй. - Не ровен час проснется. Главное - барона оглушить. С прочими управимся.
        Они неслышно прокрались в шатер. На лежанке, укрывшись длинным походным плащом, лежал двухметровый гигант. В изголовье торчала рукоять меча. Михельс потянулся за ней, но тут же отдернул руку, получив увесистый тумак от приятеля.
        - Нет, договорились же!
        Пират со вздохом оставил оружие, размахнулся и обрушил набитый песком колпак на голову спящего.
        - Вот так. И не дернулся.
        - Где тут золото? - сразу же засуетился Гедике. - Здесь несколько бочонков. Вот этот.
        Михельс поддел крышку черешком ложки. Вспышка! Оглушительный грохот потряс шатер. Вернее, сам шатер сдуло как ветром. Контуженные пираты трясли головами, пытаясь восстановить целостность восприятия окружающего мира.
        - Зажгите факелы, - раздался чуть в стороне насмешливый голос Мишеля Дюнуара. - С добрым утром, господа!
        В тумане вспыхнули огни, и к месту, где только что стояла палатка, в сопровождении дюжины свирепых воинов в волчьих шапках вышел сам хозяин «апартаментов».
        - Я вижу, джентльмены, у нас есть повод серьезно поговорить. Гедике Михельс, ваш дурной нрав известен всякому на сотню миль от берегов Северного и Балтийского морей. Но вы, магистр! Вы же учились в Оксфорде!
        Вигбольд опустил голову.
        - Вы что же, решили, что кто-то из ваших, с позволения сказать, клиентов заказал привезти вас для расправы?
        - Император Мануил, - хмуро ответил выпускник Оксфорда.
        - Ну, хоть не тибетский далай-лама. И на том спасибо, - насмешливо хмыкнул Мишель. - Успокойтесь. У меня на вас другие планы. В ближайшее время вы будете переправлены в крымскую Готию. Этот край заселяют выходцы из знакомого вам Готланда. Так что язык похож, разберетесь. Для вас генуэзские мастера строят десять превосходных каракк. Экипажи уже набираются. Ближайшая задача - сделать так, чтобы ни один османский корабль не осмеливался покинуть порт. Вся добыча ваша, я не претендую ни на что.
        - Здесь какой-то подвох? - настороженно спросил магистр.
        - Если вы исполните все так, как я вам велю, вы или погибнете, или станете богатыми и знатными людьми. Если вы, как сейчас, решите демонстрировать мне свою глупость, погибнете непременно. Как вы только что убедились, все, что вы можете придумать, мне известно на три шага вперед. Не пытайтесь меня обмануть. Это невозможно. Так же, как невозможно обмануть смерть.

* * *
        Король Владислав II Польский хмуро смотрел в окно. Во двор Вавельского замка на великолепном гнедом жеребце въезжал незнакомый рыцарь. Монарх изучающим взглядом осматривал неведомого гостя. Золотой дракон на алой попоне и щите рыцаря ни о чем не говорил государю. Ни среди поляков, ни среди тевтонцев, ни уж тем паче на родине, в Литве, таким гербом никто не пользовался. За рыцарем следовали три дюжины всадников в характерных одеждах, какие носили только липики-татары, состоявшие на службе его двоюродного брата Витовта.
        - Кого это ко мне занесло, - поморщился король.
        Точно подслушав его мысли, в зал вошел поручник дворцового подкомория:
        - Мой государь! К вам от великого князя Витовта прибыл некий барон де Катенвиль с посланием.
        - Что еще нужно моему дорогому братцу? - нахмурился монарх. - Ладно, пусть войдет.
        Спустя несколько минут рыцарь появился на пороге. За ним в мантии, какую обычно носят выпускники университетов, шествовал мужчина средних лет с обветренным лицом и опаленными усами. В руках последнего красовался изукрашенный тубус, обтянутый сафьяном.
        - Великий князь Литовский Витовт шлет своему венценосному кузену Ягайло поклон, братский привет и пожелание вечного здравия, - с поклоном промолвил барон де Катенвиль.
        - Если мой кузен запамятовал, - едва разнимая губы, процедил самодержец, - меня здесь именуют Владислав II, а вовсе не Ягайло. И потому я бы желал впредь принимать здесь посланцев не от Витовта, а от великого князя Литовского Александра.
        - Это моя вина, ваше величество, - вновь склонил голову гигант.
        «Экого молодца Витовт себе заполучил. Уж верно, такой способен не только письма возить. По всему видать, в схватке ему под меч лучше не попадаться. Перемахнет от плеча до просака и не заметит».
        Князь отошел от окна и сел на высокий резной трон.
        - Да уж понятно, твоя. Где послание?
        Рыцарь кивнул ученому мужу. Тот неспешно с почтительной осторожностью извлек из тубуса перевязанный шелковой лентой свиток. Ягайло принял драгоценный пергамент и развернул его. Пробежав строчку за строчкой, он вновь свернул письмо в трубку и начал медленно постукивать им по золоченому подлокотнику.
        - Вы давно видели Александра?
        - Несколько дней назад, ваше величество.
        - Вам не показалось, что он спятил?
        - Он был в добром здравии, прекрасном расположении духа, полон сил и производил впечатление человека весьма трезвомыслящего.
        - Значит, временное помутнение рассудка случилось с ним именно в тот миг, когда он диктовал сие послание. Я надеюсь, завтра, от силы послезавтра ко двору прибудет новый гонец с извинением за нелепости, которые он пишет.
        - Я бы не стал на это полагаться, ваше величество.
        - Вы знаете, о чем тут речь?
        - Если мне позволено сказать, знаю. Великий князь, поддержав Тохтамыша и, в свою очередь, поддержанный князьями Смоленской и Галицкой земли, выступил против эмира Тамерлана, захватчика и узурпатора, дабы вернуть трон Орды его законному обладателю.
        - Что за чушь? - скривился Владислав. - В Орде добрая сотня чингизидов, и каждый мнит себя законным правителем. Витовту мало разгрома на Ворскле? И четырех лет не прошло после того позора. Я вижу, ему понравилось бегать подраненным зайцем.
        - Ваше величество, победы увеличивают славу, но поражения, если подойти к ним с умом, научают побеждать. К тому же Тамерлан сейчас у стен Константинополя. Ему не до волжских круч.
        - Если так, к чему дорогому братцу моя помощь? Пусть берет свою дружину, наездников Тохтамыша, союзников-русов и отправляется на легкую прогулку, о которой ты говоришь. А у меня здесь под носом Тевтонский орден. Я не понимаю, с какой стати мне посылать в поддержку Витовту, тьфу ты, Александру, своих воинов. Разве Тамерлан нападает на него? Нет. Он - на Тамерлана.
        - Ваше величество, действия великого князя Александра поддержаны римским понтификом. Его святейшество придет в негодование, узнав, что вы отказали в поддержке своему брату в столь богоугодном деле. В свою очередь, мне представляется, что папский эдикт, обращенный к великому магистру Тевтонского ордена, поможет вам более, чем тот отряд, который вы снарядите в помощь кузену.
        Ягайло исподлобья глянул на барона. «Этот может не только рубить», - подумал он.
        - Моя супруга, - медленно начал государь, - королева Ядвига, перед тем, как преподнести мне корону своего народа, взяла обещание, что я не стану посылать ее поляков воевать за чужие земли.
        - Но вы можете послать тех воинов, которые, служа вам, не являются поляками.
        - Говоришь складно. И все же твои речи пусты. Пока его святейшество не отправил тевтонцам эдикт, запрещающий поднимать оружие против нас и захватывать польские земли, у меня на счету каждый меч. А потому, - Ягайло сделал знак стоявшему в дверях поручнику, - сейчас мы отобедаем. За это время мой камерарий составит ответное письмо Александру.
        Король Владислав замолчал, изучающе глядя на барона.
        - А то вот еще. Не желаешь ли перейти ко мне? Если ты служишь за деньги, я заплачу больше. Если тебе нужны земли, можешь не сомневаться, за верность я щедро жалую.
        - Ни то, ни другое не интересует меня, ваше величество. Но, если пожелаете, я готов заключить с вами пари.
        - Пари? Какое пари?
        - Обещаю вам, государь, в любом случае оно будет для вас полезно и не обременительно.
        - Что ж, я слушаю твои условия.
        - Если вы выиграете, я перехожу на службу к польскому королю. Если же случится по-иному, польский король отпускает со мной одного рыцаря, по моему выбору. Тогда вы сможете сказать, что отправили помощь брату.
        - Но это будет не поляк, - уточнил заинтересованный Владислав.
        - Ну конечно. Я помню о вашем обещании.
        - Хорошо. Я согласен. Каково же пари?
        Дюнуар поглядел на разложенный слугами обеденный стол.
        - Прикажите им поставить передо мной три кружки пива, а перед вами столько же серебряных стопок с горзалкой.[10 - Горзалка - польский аналог водки.] Я берусь выпить пиво быстрее, чем вы свой брантвайн, или как там у вас его называют…
        - Что ж, - рассмеялся Ягайло. - Сегодня хороший день. В моем войске появится еще один рыцарь.
        - Одно условие, - продолжил Дюнуар.
        - Какое же?
        - Вы ни пальцем, ни жезлом, ни мечом, ни чем-либо другим не касаетесь моих кружек, я не касаюсь ваших стопок.
        - Согласен, - рассмеялся король.
        Спустя пару минут объемистые глиняные кружки, доверху наполненные вспененным пивом, стояли напротив небольших стопок в виде ушастых голов серебряных грифонов. Руки короля и Дюнуара прикоснулись к сосудам, наполненным живительной влагой. Поручник ударил об пол жезлом. Ягайло в одно движение опрокинул в рот стопку, крякнул, утер усы рукой, выдохнул, с ухмылкой поглядел, как льется в горло барона тугая пивная струя, пожелал здоровья собравшимся, выпил вторую. Но прежде, чем успел поставить ее на столешницу, пустая кружка барона де Катенвиля накрыла третью стопку, точно шляпой.
        - Э-э-э, - попробовал возмутиться король.
        - Вы, ваше величество, не касаетесь моих кружек, я - ваших стопок, - напомнил Дюнуар, сдувая пену с новой порции пльзенского. - Не знаю, как вы, государь, но я считаю, что лучшая закуска к пиву - это раки. А потому я бы желал взять у вас рыцаря, у которого в гербе изображен червленый рак в серебряном поле.
        - Ян Жижка? - припоминая, спросил Владислав II.
        - Он самый.
        Король покачал головой.
        - Что ж, уговор дороже денег. Он твой.
        - Монсеньор, - спросил у барона секретарь с обгорелыми бровями, когда они спускались вниз по лестнице. - С эдакой шуткой вы могли взять у короля половину его армии, а не какого-то рыцаря. Мне кажется, вы продешевили.
        - Магистр Вигбольд, - улыбнулся рыцарь, - вы ничего не понимаете. Теперь в моем распоряжении есть лучший адмирал - это ты, и лучший полководец в этой части Европы. С такими картами можно играть. А солдаты найдутся.
        Глава 5
        «Ничто так не связывает руки, как крепкое рукопожатие!» Савва Морозов
        Лис выглянул в коридор и опасливо поглядел по сторонам.
        - Тебя никто не видел?
        - Слуга на входе в гостиницу, - сознался Камдил.
        - Это хреново.
        - Что за таинственность? Ты здесь решил устроить подпольный фальшивомонетный двор?
        - Идея светлая, - хмыкнул Лис. - Вижу, общение со мной сделает из тебя человека. Но тут ведь такая кака с маком получается: поскольку мы с тобой официально в замке проживаем, этот приют отшельника я снял вроде как для лирических свиданий с прелестными девицами.
        - И немало в том преуспел.
        - Исключительно для конспирации. - Лис выставил перед собой ладони в отрицающем жесте. - Мы беседовали о поэзии Кафки.
        - Кафка не писал стихов.
        - То-то я чувствовал, беседа не клеится, все в койку тянет.
        - Ладно, бог с тобой и с Кафкой. Хотя тут могут быть сомнения. Мне-то зачем прятаться?
        - Капитан! Ты наивный, как барашек на лугах счастливой Аркадии. Я же снял эту комнату для свиданий. И тут появляешься ты, гремя броней, сверкая блеском стали. Шо о нас подумают?!
        - А что подумают? Что я пришел гневно пресечь твои бесчинства. Буквально, положить конец…
        - Стоп! Стоп! Стоп! Вот об этом лучше не начинать. Лучше расскажи, что там старина Жан себе думает?
        - То, что герцог думает себе, - он никому не говорит.
        - Ага, и поэтому остается невыясненным, думает ли он вообще.
        - Лис, ты спросил, дай мне ответить! Его высочество с недоверием отнесся к известию о том, что император Мануил, которого он совсем недавно принимал в этом же замке и изволил потчевать как дорогого гостя, что император, с которым он охотился в здешних лесах, император, которого он называл братом, вдруг перешел на сторону Тамерлана. Он ждет официальных известий.
        - Ага. А покуда наша венгерская прима султанского гарема поет ему в уши, какой Тамерлан душка и, буквально, любитель всего прекрасного. Кстати, о прекрасном! Вальдар, ты заметил, шо, когда на пиру воробушки крылышками бяк-бяк-бяк-бяк, свечечки затушили, герцог, как водится, бесстрашно пытался завладеть рукой вышеупомянутой прекрасной дамы?
        - Честно говоря, не заметил, - сознался Камдил. - Не всем же видеть в темноте как кошка.
        - Попрошу без инсинуаций. Как лис! Меня, Рейнара Л'Арсо д'Орбиньяка, сравнивают с каким-то заменителем кролика!
        - Ты начал рассказывать.
        - Ну да. Немая сцена по Гоголю. Народ визжит. Птицы с перепугу гадят. Свечи гаснут и тухнут…
        Лис сделал глубокомысленную паузу, затем начал с подвыванием:
        - В кромешной тьме Жан Бесстрашный тянет свои рыцарственные грабли к нежным перстам этой прелестной девы, этой звезды Востока венгерского разлива и та, будто опешив в первое мгновение, не решается провести освобождение от захвата с последующим броском и выходом на болевой. Но потом, вдруг, словно почувствовав, как убивается в этот момент Баязид, выдергивает свои тонкие пальчики из герцогских переносных тисков и мечет в герцога взгляд, от которого начинают дымиться гобелены за спиной его высочества. Можешь сходить посмотреть: еще вчера на нем была сцена охоты, а сегодня они уже там жарят дичь.
        - И что с того, - пожал плечами Камдил.
        - Капитан, я тут шо-то не вдуплил. Кто у нас спец по куртуазным вытребенькам?
        - При чем тут куртуазия? Жан Бесстрашный - видный мужчина. Анна тоже безмерно хороша собой…
        - Амор-р-р, - протянул Сергей и зыркнул куда-то в сторону потолочных балясин. - Это и ежу понятно. Не о том же речь. Она ж нарочно его подманивает, а потом отталкивает. С понтом: «Ах, я не такая! Я жду трамвая!» Но поскольку до первого трамвая в Дижоне еще лет пятьсот, то шо-то это ж значит?
        - Это вопрос? Или у тебя имеются какие-то соображения?
        - У меня имеются больше, чем соображения. У меня имеется далекий зарубежный друг, проживающий в непосредственной близости за стенкой.
        - Сережа, ты разговорил купца?
        - К чему такой официоз! Его слугу. Этой породе людей всегда нужна аудитория, чтобы продемонстрировать значимость. А если аудитория еще и согласна оплачивать обед и ужин…
        - Смету подашь в Институт. Что ты узнал?
        - Забавная ситуация. Во-первых, этот, с позволения сказать, греческий купец отправился в Европу практически тогда же, когда обретшая свободу венгерская принцесса отбыла к своей такой далекой, но близкой сердцу кузине. Выехал он действительно из Константинополя, и слуга был нанят там. Но, по его утверждению, до этого хозяин долгие годы торговал на Востоке.
        - То есть вероятность, что мы имеем дело с резидентурой Тамерлана, сильно выше среднего. Железный Хромец выпустил птичку, но очень желает ее контролировать.
        - Вальдар, я тебе больше скажу. Здесь речь идет не о банальном наблюдении. Буквально съемка из-под кровати. Слуга то ли жалуется, то ли хвастается, я точно не понял, что на Анну у его хозяина открыт неограниченный кредит с возвратом в следующей жизни. И шо львиная доля немалых заработков торговца уходит на оплату прихотей ее высочества.
        - То есть купец - не резидент. Он из группы обеспечения.
        - Может, и так, а может, и нет.
        - Тогда появляется резонный вопрос. Кто же резидент: сама Анна или есть еще некто третий? И какова задача этой разведгруппы?
        - Тут, брат, тебе карты в руки. Ты ж у нас мастер по окучиванию венценосных особ. Но могу добавить одну забавную информацию. Я б ее проверил, но приказчик божится, что его слова - чистая правда.
        - Давай рассказывай.
        - Вроде бы как несколько лет назад Жан Бесстрашный сватал Анну и вроде бы даже получил добро. Но дальше случилась какая-то маловнятная история, и наша томная красавица всплыла в гареме у Баязида. Буквально Анжелика и султан. Суть истории непонятна, но, как сообщает источник, Анечка на Ванечку разобиделась страшно. Сам понимаешь, первая любовь, рыцарь на белом коне. Мало того, что Жан, так еще и Бесстрашный… И вдруг нате-здрасьте - гаремная камера. И не приехал, не освободил.
        - Понял, понял. Для справедливости надо сказать, что герцог пытался. Он был одним из зачинщиков Крестового похода. И под Никополисом искал случая уничтожить Баязида.
        - Не сильно помогло.
        В эту минуту в дверь постучали. Лис с удивлением поглядел на светило, медленно ползущее по небосводу.
        - Солнце в зените. Я еще никого не жду… Все ушли на фронт! - голосом призрака черного вахтера прогнусавил Лис.
        - А кто же со мной говорит? - раздался за дверью громогласный бас.
        - Магический автоответчик. А будете так стучать - ща возьму в руки волшебный от ворот-поворотник.
        - Открой, - посоветовал Вальдар. - Это де Буасьер.
        Последний поединок во время недавнего герцогского пира живо всплыл в памяти Камдила. Ему не впервой было сталкиваться один на один с разного рода «первыми силачами». Среди них встречались ловкие и не очень. Бывали и просто грузные, ударом кулака переворачивавшие мясницкую колоду, однако неспособные попасть даже в посредственного боксера. Потому, когда Рауль де Буасьер, лесничий его высочества герцога Бургундского, бочком вошел в залу, Камдил поглядел на громилу с дежурным интересом. Но стоило прозвучать команде к началу поединка, улыбка быстро сошла с лица оперативника. Да, его соперник не обладал столь изощренной техникой, не умел уходить от ударов в последний миг, заставляя оппонента проваливаться. Но скорость, с которой летали его руки, и мощь захватов казались просто неправдоподобными.
        - Капитан, сделай уже шо-нибудь с ним, или он тебя сделает сам, - слышался возбужденный голос Лиса на канале связи.
        - Сделаешь тут, - проворчал Вальдар, пытаясь выбраться из мертвой хватки противника.
        Тот подхватил посланца императора Востока и, как мяч в корзину, бросил его через ползалы. Предчувствуя нежелательную встречу с мебелью, Камдил умудрился уйти в кувырок и тут же увидел над собою могучего лесничего, по-медвежьи пытающегося навалиться сверху. Как утверждал Лис, дальнейшее произошло очень быстро. Джокер-1 как-то странно извернулся на руках, поймал ноги бургундца в ножницы, затем, еще не успело тело массивного лесничего грохнуться на пол, зарядил пяткой в челюсть. А потом, оказавшись у него на груди, вцепился в горло. Победа была не просто впечатляющей, она оглушила зрителей. Зал притих. Все замерли, не веря глазам. Такого исхода поединка не ждал никто.
        - Стареешь, Капитан, - сочувственно вздохнул Лис.
        - Сереж, не подумай, что я оправдываюсь. Помнишь мой бой с медведем в Новгороде? Сейчас у меня было похожее ощущение.
        - Да ладно!
        - Вот тебе и ладно.
        В дверь снова грохнули:
        - Откроете вы там?
        Этот звук оторвал Камдила от воспоминаний:
        - Лис, отвори! Еще не выковали щеколды, которая смогла бы остановить де Буасьера.
        Через мгновение герцогский лесничий, наклонив голову, втиснулся в дверь, и только тут стало ясно, сколь мудрым решением было добровольно открыть дверь. За спиной Рауля де Буасьера, габаритами напоминая небольшую крепостную башню, возвышался еще один экземпляр давешнего соперника Вальдара, только моложе.
        - Это мой сын, - опуская ненужные приветствия, пророкотал гость. - Младший сын. У меня их вообще-то восемь. Этот вот еще только в силу входит. Я все думал, к кому бы его в оруженосцы определить. Так вот, ежели что, он того…
        Камдил с интересом поглядел на юношу. Из-под упрямо склоненного, как и у отца, лба смотрели весьма смышленые глаза.
        - Я ему приказал. Он будет повиноваться, - не унимался заботливый отец.
        Вальдар усмехнулся:
        - Что ж! По рукам!
        Камдил покачал головой и присвистнул:
        - Хороший бросок.
        Насаженная на шест голова чучела в старом бацинете[11 - Бацинет - вид шлема.] сорвалась с основы и, пролетев вместе с вонзившимся в нее топором шагов десять, упала среди корневищ векового дуба.
        - Лис! Глянь на всякий случай, нет ли кого поблизости. А то, неровен час, завернет сюда добрый человек дорогу спросить.
        - Ага, тут мы ему последний путь и оформим. Мальчик, ты где научился томагавки кидать?
        - Отец сызмальства велел. От заутреней и до обедни.
        - У твоего папы недюжинный педагогический дар! - восхитился Сергей.
        Кристофер де Буасьер озадаченно уставился на спутника благородного рыцаря:
        - Не, у него дара нет. У него свое все. И потом, мы не только топоры кидали.
        - А шо еще? Пламенные взгляды?
        Юноша отчего-то покраснел:
        - Ну, там, камни, бревна…
        - И прочие тяжелые предметы. Например, друг друга.
        - Оно конечно. Мы с братьями всякий день эдак возились.
        - Ладно, хватит разговоров! - прервал Камдил. - Бери меч.
        Верзила со вздохом принял из рук Сергея риттершверт, оглядел его, точно надеясь на то, что клинок сам знает, что ему делать, и нехотя принял защиту.
        - Мальчик мой, это что?
        - Ну, если вы меня будете рубить по правому плечу, я вскидываю оружие вот так, а если изволите атаковать в бедро…
        - Забавно, - усмехнулся Вальдар. - En garde!
        Детина встрепенулся, судорожно поводя клинком справа налево. В этот миг Камдил коротко подал свой меч вперед, демонстрируя атаку колющим в горло. Радуясь, что разгадал намерение противника, Кристоф де Буасьер отмахнулся мечом с такой силой, что, виси сбоку туша барана, легко перерубил бы ее пополам. Но ни туши, ни барана сбоку не было. Зато перед самым носом ошеломленного де Буасьера оказалось острие меча. Юнец раздосадованно взревел и попытался отмахнуть его в другую сторону. Острие исчезло и тут же уперлось в бедро новоявленного оруженосца.
        - Так. С мечом придется изрядно поработать. Что ж ты до таких лет дожил, а ничему не научился?
        - Мы, Буасьеры, с топором хороши, - насупился Кристоф.
        - Ага. Шо то сало с горчицею.
        - Боевая секира - это замечательно, - покачал головой Камдил. - Но меч - первейшее оружие рыцаря. А кроме того, что ж ты ревешь-то как медведь? В бою необходимо соблюдать хладнокровие.
        Кристоф повесил голову и виновато потянул носом воздух.
        - Ладно, с этим более или менее понятно. Ну-ка, Лис, покажи ему, как следует пользоваться луком.
        - Да легко, - расплылся в улыбке Сергей, вытаскивая из чехла английский ростовой лук и щелчком ставя на него тетиву.
        - Малый! - позвал он. - Возьми-ка бестолковку, которую ты снес топором, и кинь в сторону во-он того дерева.
        Кристоф повиновался, но с заметной неохотой.
        - Ап! - скомандовал Вальдар.
        Срубленная башка взлетела, подброшенная могучей рукой сурового юнца, и в тот же миг три стрелы одна за другой догнали ее в воздухе и пригвоздили к древесному стволу.
        - Мы, Буасьеры, - задирая голову и рассматривая оперение стрел, образовавших практически ровную линию, вздохнул оруженосец, - не признаем луков.
        - Это еще почему? - возмутился Лис.
        - Издали бить всякий сможет. А вот ты сойдись глаза в глаза.
        - Да не вопрос, - вскинулся Сергей. - Ты шо, меня на слаб? берешь?
        - Лис, - позвал Камдил, - остынь.
        - Не, ну капитан! Какой-то молокосос будет здесь пальцы гнуть, а я ему спускать должен?
        - Мы, Буасьеры, всегда говорим что думаем, - упрямо наклонил голову Кристоф.
        Камдил взял напарника за плечо, предотвращая атаку:
        - Похвальное качество. Чем еще славен ваш род?
        Юноша исподлобья хмуро посмотрел на своего рыцаря.
        - Мы, Буасьеры, никого не боимся.
        - Недурно. Но для рыцаря маловато. Кроме владения конем и оружием рыцарь должен обладать рядом вежеств. Уметь петь и аккомпанировать себе на лютне, слагать стихи, танцевать куртуазные танцы.
        - Мы, Буасьеры, не играем на лютне, - пророкотал оруженосец. - И песен не поем.
        - Господи, - всплеснул руками Лис. - Из какого леса ты явился?
        - Из нашего, - не меняясь в лице, сообщил Кристоф.
        - Ты что же, правда вырос в лесу? - удивленно переспросил его Вальдар.
        - Да. Я же сказал, мы Буасьеры…
        - Капитан, окажи мне рыцарскую милость! Заставь своего оруженосца не упоминать больше о нравах своего доблестного рода.
        Юноша опять насупился. И было видно, что, когда б не благоволил бойкому лучнику доблестный рыцарь Вальдар Камдил, малец не преминул бы еще раз продемонстрировать, как ловко он пользуется боевым топором.
        - Постой, - вдруг меняя тон, произнес Лис, - а скажи-ка, дружаня, ваш замок, часом, находится не к северо-востоку от Дижона?
        - Там. - Кристоф махнул рукой.
        - Это и есть северо-восток, - назидательно проговорил рыцарь.
        - Я почему-то так и подумал, - продолжал Сергей. - Судя по фигуре того инвалида, с которым ты беседовал в деревне, «они, Буасьеры», никогда не пренебрегали правом первой ночи.
        Юноша вновь нахмурился.
        - А ну прекрати!
        Камдил свел брови на переносице.
        - Да я шо! Я только хотел узнать, по какую такую воду весь народ свалил.
        Оруженосец долгим изучающим взглядом посмотрел на соратника благородного рыцаря, потом на него самого, точно спрашивая разрешения.
        - День поминовения святого Урсуса, - наконец произнес он.
        - А шо, дома поминать нельзя было? Или, там, на постоялом дворе кого оставить.
        Юноша, пожав плечами, отвернулся. Затем, точно вспомнив, улыбнулся и сказал:
        - А еще я рисовать умею.
        - Что ты рисуешь? - радуясь возможности сменить тему разговора, поинтересовался Камдил.
        - Всякое. Вот, к примеру…
        Он в задумчивости оглянулся, ища чем и на чем привести обещанный пример. Не обнаружив ничего подходящего, он потянул через голову холщевую рубаху, демонстрируя отменную мускулатуру, затем подошел к костерку, на котором Сергей еще недавно варил предусмотрительно захваченный с собой кофе, вытащил потухший уголек и через несколько минут изобразил на расстеленной поверх щита холстине тощую физиономию с переносицей, в силу жизненных передряг имевшую характерный вид латинской буквы «S».
        - О как! - восхитился Сергей. - А шо! Сходство на лице. А скажи, голуба, как ты теперь без рубашки-то пойдешь?
        - Да так одену. Потом отстираю.
        - Я те дам, отстираю. Ты че? С дуба упал? Меня еще никто никогда не рисовал. Я лучше у тебя рубашку куплю. На вон, плащом накроешься. Если что - скажешь: камизу медведь порвал.
        Глаза Кристофа удивленно расширились:
        - Мы, Буасьеры…
        - Стоп! Стоп! Стоп! Не начинай. Лучше скажи, парень, сколько тебе за рисунок отвалить?
        - На. Возьми, если нравится.
        Оруженосец удивленно, но с затаенным удовольствием протянул Лису холщовую рубаху.
        - Мы, Буасьеры - род богатый. У нас рубах много. Мы здесь испокон веков лесничими служим.
        - Хороший рисунок, - критически оглядывая изображение друга, кивнул Вальдар. - Скажи, кто тебя рисовать учил?
        - Никто. Сам умею. В замке книги старые…
        - Кристоф! Вот ты хороший парень, - хмыкнул Лис, - но иногда как загнешь! Я шо этих старых книг не видел? Там же человек как глиста в обмороке. А у тебя - вылитый я.
        - Это другая книга, - оскорбленный недоверием, пустился в объяснения юноша. - Ее моя троюродная прапрапрабабушка велела хранить, покуда она ей не понадобится. Вот с этого фолианта я картинки-то и срисовывал.
        - Ну, если прапрапра… - почесал голову Лис, - то, думаю, родственнице твоей книженция больше не пригодится. Занятно было бы взглянуть, как считаешь, капитан?
        - Отчего же это вдруг не понадобится? - ошарашенно спросил Кристоф. - Вот намедни, аккурат на зимний солнцеворот, она за ней приезжала.
        - Оба-на! Прапрапра сама приезжала? Ну, в смысле, не призрак, не вампир? Как там было: «Мумия возвращается»?
        - Моя троюродная прапрапрабабушка - не призрак, не вампир. Она молода и хороша собой. И была молода и хороша собой еще во времена святого Урсуса.
        - Которые были?..
        Кристоф собрался было ответить, но его речь была оборвана появлением одного из оруженосцев герцога Бургундского.
        - Насилу отыскал вас, монсеньор, - спрыгивая с коня и кланяясь, скороговоркой протараторил он. - Его высочество просит вас срочно пожаловать к нему.
        - Что-то произошло?
        - Да. Событие неимоверной важности. Полтора часа назад прибыл гонец с Родоса. Как утверждает великий магистр ордена Святого Иоанна Иерусалимского, император Мануил II открыл ворота Константинополя Тамерлану. И не просто открыл, а объявил себя его союзником. Сейчас тартарейцы, поддержанные ромейским флотом, движутся к цитадели иоаннитов, Смирне. Рыцари, конечно же, не сложат оружия, как сделал это коварный ромей. Но силы уж больно неравны. Торопитесь, монсеньор, герцог ждет вас.

* * *
        Жан Бесстрашный мерил шагами дворцовую залу. Ту самую, где совсем недавно проходило бурное пиршество. Увидев рыцаря Камдила, герцог стремительно развернулся на пятках и зашагал к нему, протягивая руки:
        - Входите. Я жду вас.
        Заметив за спиной Камдила замершего в поклоне дворецкого, бургундец резко выдохнул:
        - Вон! Да проследи, чтобы никто не приближался к дверям.
        Слуга, вероятно, привыкший к столь резкому обращению, моментально скрылся из виду. Можно было не сомневаться, что он скорее ляжет костьми, чем позволит кому-либо войти.
        - Друг мой, - начал герцог, - вы уже знаете новости?
        - Да. Ваш оруженосец известил меня.
        - Все сложилось именно так, как вы говорили, - сокрушенно развел руками потомок королей Арелата. - Нет! Что это я? Все еще хуже! Кто бы мог подумать, что Мануил способен на столь низкое предательство?
        - Тамерлан, - кратко ответил посол. - Впрочем, я не удивлен.
        - Ну как же! И полугода не прошло, как здесь, в этой зале мы беседовали о спасении христианского мира, и он заверял меня, что, покуда жив, будет стоять нерушимой стеной…
        - Он просил у вас воинов, мой герцог.
        - Да, но… Поймите, я не мог ему помочь. После разгрома при Никополисе я сам только восстанавливаю силы. Я дал ему некоторую сумму денег и заверил, что в моем лице он всегда может видеть сердечного друга…
        - Думаю, император ромеев был очень растроган, - склонил голову Камдил. - Полагаю, вашему высочеству известно, что такой же ответ он получил от королей Франции и Англии. Император Сигизмунд не соизволил даже принять его.
        При упоминании последнего имени Жан Бесстрашный нахмурился.
        - Только итальянцы, - продолжил Вальдар, - согласились снарядить небольшой отряд. Пожалуй, чуть больший, чем эскорт, подобающий венценосной особе в дальнем путешествии.
        - Но вы должны понять…
        - Конечно же, ваше высочество, я понимаю. Я понимаю, сколь тяжелые времена каждому из европейских монархов приходится ныне переживать. Но также я вынужден понять и Мануила. Пред его воротами стояла объединенная армия Тамерлана и Баязида, и в самом городе тоже имелось несколько тысяч османов, готовых силою открыть ворота. У несчастного императора только и оставался выбор: храбро умереть без всякой пользы или же согласиться на предложение Тамерлана, надеясь тем самым облегчить участь христианских народов, которые вскоре склонятся пред мечом Железного Хромца.
        Жан Бесстрашный прошелся по зале, кусая губы:
        - Вы уверены, что Тамерлан не остановится?
        - А вы бы, мессир герцог, в таких обстоятельствах остановились?
        - Но он же старец!
        - И двадцать лет назад он тоже был немолод, однако не так давно полный сил Баязид Молниеносный оказался выжившей из ума черепахой перед этим старцем. А потому, ваше высочество, я вернусь к тому, с чего начал. Если сегодня же вы, герцог, не поднимете свое знамя и не призовете рыцарство Европы отринуть распри и, объединившись, отстоять свой дом, через пару лет вашим нынешним подданным - а если посчастливится, и вам самому - придется творить молитвы у минаретов Дижона.
        Герцог дернул усом, сжав кулаки:
        - Я верю, что этого не произойдет.
        - На чем основана ваша вера, мессир?
        Герцог помолчал, угрюмо склонил голову и подошел вплотную к послу.
        - Монсеньор, я хочу, чтобы вы знали правду. Очень надеюсь, что она не покинет этой залы и останется между вами и мной. Мне тяжело говорить то, что вы сейчас услышите, но раз уж его святейшее величество, пресвитер Иоанн, почтил достойным своего доверия именно меня, а не кого-либо иного из европейских монархов, я отвечу тем же.
        Несколько лет назад, когда османы Баязида вторглись на Балканы, мой отец отправил меня во главе большого отряда рыцарей на помощь Ладиславу, королю Венгрии и Польши. Там я впервые увидел ее высочество Анну, младшую дочь короля. Вы сами недавно имели счастье лицезреть ее. Ответьте мне, как мужчина мужчине: разве возможно не восхититься ею и не полюбить всем сердцем?
        - Не думаю, герцог, что вас обрадует мой положительный ответ.
        - Я влюбился как мальчишка, каковым тогда и был, - не слушая, продолжал Жан Бесстрашный. - И уж не знаю, на счастье или на беду, Анна ответила мне взаимностью. Бои шли с переменным успехом, но военная удача все же оказалась не на нашей стороне. Король был вынужден просить мира. Баязид поставил условие: отдать ему в жены Анну. И если бы просто в жены - в гарем!
        Пальцы герцога сошлись на рукояти кинжала.
        - Я был в отчаянии. Я был готов убить Баязида, короля Ладислава, себя…
        Он замолчал, переводя дух.
        - Но, знаете, интересы государства… Я сопровождал Анну и лично передал ее посланникам султана. Не могу понять, как в тот день я не сошел с ума. Стоит ли спрашивать, почему, едва вернувшись в Бургундию, я примкнул к Крестовому походу и был одним из его вождей. Но и эта попытка закончилась крахом и обернулась для меня годами плена.
        Поверьте, монсеньор посол, даже там, в плену, я был счастлив, ибо за это время трижды видел Анну. Украдкой, всего несколько минут, но я был счастлив. Как вы знаете, мое возвращение в Бургундию оказалось горестным: отец на смертном одре, любимая за тридевять земель, казна пуста, бароны обездолены. Я женился на двоюродной сестре Анны. Не по любви, нет. Как водится - государственные интересы. Продолжение рода, выгодный союз… И вдруг несколько месяцев назад… о чудо! Мне сообщают, что Баязид сокрушен, Анна свободна и направляется сюда. Я снова счастлив.
        - Мне рассказывали, - задумчиво начал Камдил, - что прежде, чем отпустить ее высочество в Европу, Тамерлан имел с ней долгую беседу.
        - Да, это правда. Но вы же слышали голос Анны? Им можно врачевать раны лучше всяких лекарских мазей. Анна рассказывает, что повелитель тартарейцев весьма разумный и даже мудрый человек. Злая судьба ведет его все годы жизни, заставляя проливать кровь. Анна говорит, что мало видела людей, так хорошо сведущих в науках и любящих искусство, как Тамерлан. Он буквально очаровывает всякого, с кем изволит разговаривать. Вот и Мануил тому новый пример. К тому же, - продолжал герцог, - эмир предложил Анне помощь.
        - В ее путешествии к вам? - предположил Вальдар.
        - Нет. В отвоевании того, что Анне принадлежит по законному праву. У короля Ладислава было три дочери. Мария, упокой Господь душу бедняжки с праведниками своими, вышла замуж за императора Сигизмунда, и тот после смерти Ладислава пожелал наложить руку на тестево наследство. Однако средняя дочь покойного короля, Ядвига, успела выйти замуж за предводителя свирепых варваров-северян, Ягайло, и сделать его королем Польши. Венгрия по закону должна принадлежать Анне, но Сигизмунд еще три года назад короновался священным венцом королей Венгрии - короной святого Стефана.
        Жан Бесстрашный перестал ходить по зале и вдохнул полной грудью, точно собираясь нырнуть в воду:
        - Я почту себя униженным и недостойным рыцарского звания, если предоставлю пусть и наилучшему, но сарацинскому владыке помогать восстановить справедливость по отношению к любимой мною женщине. Я намерен просить развода у Папы. Признаюсь честно: мне все едино, какого из них. Тот, который первый даст освобождение от уз брака, получит в благодарность поддержку Бургундии. И не только Бургундии. В ближайшее время я намерен восстановить королевский трон Арелата и, венчавшись законным образом с Анной, объявить войну мерзавцу Сигизмунду. Я клянусь своими золотыми шпорами, что верну моей любимой ее наследственные владения и, с Божьей помощью, взойду с ней на императорский трон.
        - Понятно, - кивнул посол императора Востока, - поскольку Тамерлан обещал поддержку Анне, вы рассматриваете его как союзника в задуманном вами предприятии.
        - Да, - отвернувшись, подтвердил герцог.
        - И вследствие этого не намерены поднимать оружие против захватчиков?
        - Да, - повторил Жан Бесстрашный.
        - Вероятно, мне следует незамедлительно покинуть Дижон. Мое присутствие компрометирует ваше высочество в глазах дружественного вам повелителя тартарейцев.
        - Постойте. - Герцог повернулся. - Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось обо мне дурное мнение. Я много думал после нашего первого разговора. Если посмотреть непредвзято, Тамерлан своим походом спас Европу от полчищ Баязида. Мы с ним никогда не враждовали и, если сейчас не будем затевать распрю, то еще можно разойтись миром. По словам Анны, это вполне совпадает с намерениями Железного Хромца, мы сможем жить в мире спокойно и без взаимных обид. Мануил, как вы сами знаете, показал нам, что такое возможно…
        - Показал, - усмехнулся Камдил. - Следующими покажут рыцари в Смирне.
        Вальдар поклонился:
        - С милостивого позволения вашего высочества я могу идти?
        - Пожалуй, - рассеянно бросил Жан Бесстрашный. - Останьтесь пока при дворе. Я отпишу письмо с известием и объяснениями вашему государю и прикажу казначею выбрать подарки для его святейшего величества.
        - Вы безмерно добры, ваше высочество.
        - Ступайте.
        Лис ждал во дворе, коротая время в беседе с герцогской челядью.
        - Капитан, я все слышал, - отходя навстречу Камдилу, начал он. - Я в шоке. Есть авторитетное мнение, шо Тамерлан нас переиграл, как тех ушастых щенков. Это же надо! Одну Миледи послать в нужное время в нужное место, и все подвески у тебя в кармане. Давненько нами так полы не мыли. Шо будем делать?
        Камдил пожал плечами.
        - Есть еще резервный вариант. Джиакомо Аттендоло - основоположник династии Сфорца. Но, скажем так, вариант очень резервный. Одно дело - храбрый кондотьер, хотя и весьма толковый. И совсем другое - великий герцог Запада. Но тут надо либо что-то делать с Анной, либо, не прими за каламбур, поставить крест на Жане Бесстрашном и радоваться, если он не окажется по ту сторону поля боя.
        - Я так понимаю, пока казначей оплакивает матценности, с которыми ему предстоит расстаться, у нас есть время заняться Анной.
        - Пожалуй, да. Как минимум надо с ней встретиться без лишних глаз. Кстати, о глазах. Куда девался юный де Буасьер?
        - За рубашкой уметелился, - усмехнулся Лис. - Правда, за это время уже можно было вырастить лен и из собранного урожая наткать новых рубашек, но мало ли? Может, какая бургундская дама остановила мальчика, дабы полюбоваться его торсом. А! Вон он. Кстати, в рубашке. И, шо показательно, в портках.
        - Монсеньор, - едва приблизившись, начал детинушка, - моя троюродная прапрапрабабушка хотела бы свидеться с вами.
        - Прапрапра, - лишний раз уточнил Лис. - Ты ничего не путаешь?
        - Нет, - обиженно замотал головой Кристоф. - Но сегодня уже вечер. Завтра - суббота. Стало быть, в воскресенье, если вашей милости будет угодно…
        Камдил удивленно посмотрел на напарника:
        - Пожалуй, будет угодно…
        Глава 6
        «Гостю следует держаться так, чтобы хозяин чувствовал себя как дома». Хан Батый
        Тамерлан ехал по городу на роскошном туркменском жеребце, покрытом богатым ковром. Не раз и не два Великому амиру доводилось въезжать в побежденные города. Всякому было известно, что еще со времен Чингисхана в Орде властвует военный обычай. Если город добровольно открывает ворота и соглашается платить дань, любой грабеж, любое насилие против жителей приравнивается к преступлению против хана. Османские сипахи и янычары рыскали по улицам и площадям вечного города, бросая на горожан яростные взгляды, но не решаясь открыто нарушить указ Железного Хромца. Для особо ретивых грозным напоминанием служил десяток отсеченных голов, выставленных на пиках перед императорским дворцом.
        Тамерлан любовался величием огромного города, вернее остатками его величия. После нашествия крестоносцев две сотни лет назад Константинополь так и не смог вернуть себе прежние богатство и могущество. Но все же, даже в таком не праздничном виде, город потрясал красотой древних храмов, огромных цирков, стройностью колонн и величием статуй.
        «Конечно, - рассуждал Тимур, - Аллах запретил изображать человека, но ведь эти прекрасные изваяния сделаны до того, как правоверные узнали о воле Аллаха, милостивого, милосердного». Он внимательно выслушивал Хасана Галаади, переводившего слова императора Мануила, любезно вызвавшегося показать владыке тартарейцев ромейскую столицу. Слушая рассказы о прежней славе кесарей-василевсов, Тимур степенно кивал, то и дело бросая взор на императора. Османы в один голос говорили, что тот, по неведомому повелению свыше, похож на самого пророка Магомета. Великий амир не мог точно сказать, так ли это, но достаточно было взглянуть на венценосного провожатого, чтобы уразуметь, что пред тобой государь.
        - …позже выяснилось, что дочь Анны Комнины, Никотея, пыталась злоумышлять против василевса, желая взойти на трон вместо законного наследника, будущего Мануила I. Она уже заручилась поддержкой многих владык северных варваров, и, казалось, никто в мире не может остановить ее. Однако Господь милостью своей хранил вечный город. Она выпила из кубка, который подала ей рабыня, - рассказывал Мануил, поглаживая гриву своего коня.
        - Конечно, вино было отравлено?
        - О нет! - улыбнулся император. - Рабыня-персиянка действительно была известна как непревзойденная мастерица по изготовлению ядов. Но весь фокус в том, что вино как раз не было отравлено. Никотея незадолго до этого ради удовлетворения своей злобы обрекла рабыню на смерть. Однако та выжила и задумала отомстить. И не просто умертвить бывшую госпожу, она желала поглядеть ей в глаза перед смертью.
        - И что же?
        - Когда севаста Никотея отпила из кубка, рабыня сорвала чадру со своего лица.
        - Это великий грех, - покачал головой Тамерлан.
        - Может, и так. Но, увидев перед собой известную отравительницу, Никотея настолько испугалась, подумав, что вино отравлено, что яда и не понадобилось. Она умерла от неожиданного испуга.
        - Поучительная история, - кивнул покоритель мира. - Всегда интересно слушать о преданности, измене и мести. Вот, к примеру, не далее как сегодня султан Баязид прислал ко мне раба с жалобой на тебя. Он пеняет, что ты убил его подданных - воинов Мир-Шах паши, и желает, чтобы ты был наказан за их смерть.
        - Какова же твоя воля, Великий амир?
        - Я был удивлен этим письмом, о чем и сказал султану. Мир-Шах предал его, перейдя к тебе, затем пожелал сменить хозяина и вновь предал. На этот раз и тебя, и Баязида. Ведь, опасаясь праведного гнева, он пошел не к нему, а ко мне.
        - Мои люди, умеющие задавать вопросы так, чтобы услышать на них ответ, сообщили мне, что посланец Мир-Шаха побывал у Баязида, и тот посоветовал ему идти к тебе. Он надеялся, что в благодарность…
        - Он надеялся, что я как обезьяна стану таскать для него каштаны из огня. Но Аллах велик. Ни одна обезьяна не живет столь долго, сколько живу я. Замысел султана для меня был так же очевиден, как то, что корабли, стоящие пред нами, пребывают в воде, а не на суше.
        Он пришпорил коня, выезжая на пирс, возле которого ровным строем стояли корабли ромейского флота. Наварх, командующий морскими силами некогда великой державы, склонился перед Тамерланом, демонстрируя покорность его воле.
        - Готовы ли корабли выйти в море?
        - Да, о Великий амир.
        - Завтра на борт взойдут леванты.[12 - Левант - морской пехотинец Османской империи.] Вы отправитесь к Смирне.
        - Но, повелитель, если мне будет позволено сказать, это невозможно. С Эгейского моря движется шторм. Очень сильный шторм. Буря может продолжаться и неделю. Корабли, а тем более корабли, полные войск, пойдут на дно. Даже если каким-то чудом эскадре удастся выйти в Эгейское море и не разбиться о скалы в Дарданеллах, там их ждет верная гибель. В Эгейском море нет места, где бы по левому или по правому борту с кормы или с носа не был виден какой-либо берег. И корабли, и люди погибнут.
        - Мне рассказывали о Смирне. Покуда не будет пресечена морская дорога из Венеции туда, взять крепость невозможно. Поэтому флот должен стоять у стен этой твердыни как можно скорее. Сухопутные войска уже двинулись в путь.
        - Но есть силы, которые превыше человеческих. Никто не волен изменить путь урагана. Можно лишь полагаться на милость божью и ждать…
        Лицо Тамерлана помрачнело, будто наварх, походя, хлестнул его по щеке.
        - Один Аллах велик, - сверкая глазами, процедил он. - И он дал мне силу повелевать. Всякий, кто противится мне, - изменник, и обречен на смерть. Завтра утром леванты будут выстроены на палубах кораблей. К полудню я и мой верный друг и собрат Мануил будем принимать парад флота на императорской каракке. А потом мы пойдем к Смирне.
        - Но, друг мой, - с тревогой начал Мануил, - как же ураган?
        - Урагана не будет, - сквозь зубы процедил Тамерлан и, развернувшись к свите, задал вопрос: - Кто из вас, верные мои, желает, подобно мне, отправиться к Смирне по волнам?
        Привыкшие к степям лихие наездники замялись, опасаясь менять верного коня на своенравные волны.
        - Я почту за честь, - негромко, но четко произнес Хасан Галаади.

* * *
        Море лениво плескалось у пирса. Ветер с явной неохотой переползал с реи на рею, надувая паруса галеасов ровно настолько, чтобы корабли без труда могли совершать маневры. На легкой зыби Мраморного моря скользили быстроходные многовесельные галеры, огненосные дромоны, грозные каракки с боевыми площадками на баке и юте, полными султанских левантов.
        Вокруг строя эскадры вились легкие османские самбуки, прикрывавшие тяжелые корабли от внезапных атак брандеров.
        Наварх императорского флота смотрел на Тамерлана. В его взгляде сквозь почтение проступал неподдельный ужас. Вскоре после полуночи ему сообщили, что буря, уже ворвавшаяся в Дарданеллы, вдруг ослабла, точно выдохлась. А к утру от нее не осталось и воспоминания. Яркое весеннее солнце, легкий ветерок - живи и радуйся. Так бы наварх, вероятно, и поступил, но весь его тридцатилетний опыт плавания в этих водах гласил, что такого быть не может.
        Между тем Железный Хромец стоял на капитанском мостике рядом с императором, удивленным, кажется, не меньше наварха, и невозмутимо созерцал мерное движение волн. В отличие от большинства соратников и советников, с явным опасением разглядывающих корабли, он улыбался, неспешно переговариваясь то с василевсом, то со стоявшим за его спиной Хасаном Галаади.
        - Великий Чингисхан, мир праху его, до самых последних дней своей жизни мечтал дойти до Последнего моря. Ему не удалось, хотя нет и не было человека более могущественного, чем мой великий предок. Но если бы я желал лишь завершить дерзновенный замысел Чингисхана, я бы легко сделал это. Для таких кораблей нет последнего моря.
        Тамерлан положил руку на эфес персидской сабли. Индийский жемчуг и афганский лазурит, казалось, вспыхнули и заиграли внутренним огнем от прикосновения хозяина.
        - На берегу гонец. - Наварх указал жезлом на всадника, мчащегося у самого обреза воды вслед кораблям эскадры, величественно покидающей бухту Золотого Рога.
        - Да, я вижу, - хмурясь, ответил Тамерлан. - Что-то подсказывает мне, что он привез недобрые вести.
        - Почему ты так решил, брат мой, Великий амир? - поинтересовался император.
        - А вот спроси у него. - Железный Хромец кивнул в сторону Хасана. - Он все знает.
        Мануил обратил к дервишу вопросительный взгляд.
        - Если бы весть, которую везет гонец, была доброй, радость бы переполняла и его самого. Он бы сорвал кушак или тюрбан и размахивал им, ибо так лучше видно. Всадник же машет руками. Он выполняет свой долг, но не рад этому и не жаждет быть замеченным.
        - И верно, - улыбнулся Мануил. - Теперь это и вправду кажется очевидным.
        - Я же говорил. Этот умник проникает в суть вещей так же легко, как всякий иной, глядя в кувшин, говорит, полон он или пуст.
        - Все ведомо лишь Аллаху, - Хасан воздел руки к небесам, - милостивому, милосердному.
        Между тем шлюпка, отправленная за носителем недоброй вести, причалила к берегу. Еще немного, и он, поднявшись на палубу, увидел спускающегося к нему Тамерлана и рухнул на колени, точно более не в силах стоять на ногах:
        - Не вели казнить, о Повелитель Счастливых Созвездий, опора и надежда всех правоверных, блистающий меч веры, оплот…
        - Хватит, - резко прервал его Тимур. - Что привез ты?
        - Дурные новости, мой повелитель.
        - Говори же. Так и быть, я не стану казнить тебя.
        - Милость твоя безгранична, о гроза всех гяуров! - Гонец поднял голову, обнадеженный словами Тамерлана. - Тохтамыш, сын шакала и выродок кобры, Тохтамыш, самим шайтаном поставленный склонять голову пред сапогом нечестивца, собрав несметное войско, выступил на Итиль.[13 - Итиль - название р. Волга.] С ним князья руссов. Как говорят, Тохтамыш обещал им, что если вернет себе трон Золотой Орды, на веки вечные передаст все права на земли руссов великому князю Витовту.
        - Не тот ли это Витовт, - мрачнея на глазах, заговорил Тамерлан, - которого Удэгей, племянник мой, разбил на Ворскле и заставил бегством спасать жизнь свою?
        - Тот самый, о владыка правоверных.
        - Вот видишь, мой брат василевс, излишнее милосердие пагубно для слабых умов и неокрепших душ. Когда-то хан Тохтамыш прибежал ко мне, как избитый щенок, спасаясь от родичей своих, лишивших его и отчего дома, и воды, и табунов - всего, чем он владел. Я принял его как сына, держал возле сердца. Я дал ему в управление города и земли, научил воевать. Я выковал клинок из сгибаемой ветром тростинки. Какой же благодарностью ответил мне этот хан? Этот негодный потомок великого Чингиза? Он напал на меня, точно я когда-либо был врагом его. Я преподал ему урок и хотел верить, что Тохтамыш уразумеет его и придет, склонив голову и раздирая ногтями грудь. Но нет, он предпочел вылизывать блюда и глодать кости за никчемным князем гяуров. А теперь вот снова поднял оружие на меня, своего благодетеля!
        Железный старец сжал кулаки, и где-то вдали, точно заплутавшее подразделение разбитой армии, в небе показалась черная грозовая туча. За горизонтом блеснули зарницы молний.
        - Удэгею следовало бы изловить змееныша после сечи на Ворскле и задавить его.
        Тамерлан бросил яростный взгляд на стоявшего рядом императора:
        - Знаешь, брат мой василевс, как у нас поступают с изменником? Мы кладем его на живот, садимся сверху, обхватываем рукой за шею и тянем голову назад, пока не сломается хребет.
        Мануил нервно сглотнул. Не то чтобы ему никогда не приходилось видеть казни, но никогда прежде он не слышал, чтобы об умерщвлении ближнего рассказывали с таким радостным воодушевлением.
        - Так умрет и сам Тохтамыш, и все, кто пошел за ним, - с мрачным упоением продолжал Тамерлан. - А потом мы отрубим головы, и я велю сложить из них минарет. - Он воздел к небесам пальцы, унизанные перстнями, и Мануилу показалось, что в одном из них - массивном золотом кольце с рубином, сполохом отразилась приближающаяся молния. Раскат грома вторил словам завоевателя.
        - Готичненько, - почтительно отозвался Лис на канале связи. - Со спецэффектами у него круто поставлено. Хасан, как «о великий» делает эти фокусы?
        - Пока не знаю. Но впечатлен.
        - Не то слово. Голливуд нервно дымит мариванной в своем еще не открытом углу.
        - Отправляйся на берег. - Тамерлан обратил на гонца ледяной взор. - Скачи к Удэгею. Пусть возьмет два тумена и расправится с этим отродьем шелудивого ишака. Пусть из головы Тохтамыша сделают чашу для пиров и, оправленную в серебро, привезут ко мне.
        - Слушаю и повинуюсь, мой господин, - с облегчением склонился гонец.
        - Спеши же! Фирман с моей личной тамгой Удэгей получит до исхода дня.
        Эгейское море встречало эскадру безмятежной синью вод, бездонной синью неба и ласкающим ветерком. Казалось, бури никогда не тревожили этот райский уголок. Жители островов, то и дело мелькавших по правому и левому борту, с ужасом глядели на проплывающие мимо корабли. Всякому, жившему здесь, было известно, что время от времени император высылает эскадру, чтобы покарать сарацинских пиратов, а заодно и проверить, нет ли чего интересного на окрестных берегах. Но такой огромной эскадры не помнили даже старики. Видя сотни парусов на горизонте, местные жители судачили о том, куда же на сей раз отправляется императорский флот. Но самые дерзкие предположения оставались досужими измышлениями, не находя ни единого подтверждения.
        В отличие от доблестных соратников, осмелившихся разделить с Великим амиром тяготы морского похода, ни сам Тамерлан, ни Хасан Галаади не испытывали морской болезни. Железный Хромец стоял, опираясь на перила кормовой надстройки, и внимательно, точно изучая, рассматривал берега возникавших за бортом островов, пока те не терялись в дымке, растворенные горизонтом.
        - Это опасные земли, - подытоживая свои наблюдения, он повернулся к Галаади, - здесь множество бухт, где можно спрятать корабли. Отсюда легко нападать внезапно, а потом исчезать бесследно.
        - Когда-то так и было, - подтвердил Хасан. - Но здесь слишком тепло, и солнце ласково, как райские гурии. Местные жители редко берутся за оружие. Больше всего они любят танцевать и пить вино со своих виноградников.
        - Нечестивцы, - вздохнул Тамерлан. - Глупые нечестивцы. Всякий, кто не готов напасть, кто не почитает оружие мерилом высшего блага - в душе раб и непременно дождется сильного, который придет обратить его в рабство.
        Хасан Галаади посмотрел на вспененную форштевнем воду, будто искал в ней верные слова.
        - Когда людям хорошо и радостно, зачем им кого-то покорять? Они славят бога, как умеют, и, если мы хотим прийти на эти счастливые острова, ни к чему мечи и стрелы, достаточно слов мудреца.
        - Слов мудреца не бывает достаточно, - резко отчеканил Тамерлан. - Моя долгая жизнь научила помнить: «Слова о милосердии слышнее тогда, когда в твоей руке меч…»
        - «…А в руке врага его нет», - мрачно завершил Галаади.
        - Ты знал? - удивился Тамерлан.
        - Знал, - пожал плечами Хасан.
        - Ты считаешь меня жестоким?
        - Вместо ответа позволь мне рассказать тебе притчу.
        - В твоих притчах иногда есть смысл. Говори.
        - Однажды мудрейший и благословенный халиф Гарун аль Рашид, переодевшись бедняком, пошел ночью гулять по Багдаду. Навстречу ему попался юродивый, который бежал вприпрыжку, то хохоча, то обливаясь слезами. «Откуда ты?» - задал вопрос благословенный халиф, мир праху его. «Я ходил в ад», - ответил убогий. «Зачем?» - спросил его владыка Багдада. «В моей хижине нет огня, чтобы сварить еду, и я решил просить немного пламени у шайтана». «И что же ответил тебе враг рода людского?» - поинтересовался Гарун аль Рашид. «Он сказал, - смеясь и плача одновременно, ответствовал безумец, - в аду нет огня. Сюда каждый приносит свой огонь».
        - Каждый приносит свой огонь, - медленно повторил Тамерлан. - Ты мудр, Хасан Галаади, и притча твоя мудра. Но ты ничего не понимаешь.
        - Я буду счастлив выслушать тебя, о Великий амир.
        - И выслушав, ничего не поймешь. Разве только, подобно тому юродивому, спустишься в ад и выскочишь оттуда, смеясь и плача. Мой огонь спалил Багдад, землю халифов. И семь минаретов, по сотне тысяч голов каждый, славили Аллаха, напоминая, что станется с теми, кто противится воле его.
        - На горизонте корабли! - донеслось из вороньего гнезда.[14 - Воронье гнездо - наблюдательная площадка на мачте.] - Венецианские галеры, не менее двадцати вымпелов!
        В глазах Тамерлана вспыхнул грозный пламень.
        - Наварха ко мне!
        Командующий эскадрой без малейшей задержки появился перед Железным Хромцом, едва отзвучали слова призыва.
        - Скажи, - глядя поверх его склоненной головы, промолвил Повелитель Счастливых Созвездий, - ведомо ли, куда идут эти корабли?
        - Смею заметить, венецианцы торгуют повсюду, Великий амир.
        - И каждый раз ходят такими караванами?
        - Иногда и в большем числе. Воды полны сарацинскими пиратами. Одинокий корабль - легкая добыча.
        - Это верно… Одинокий корабль - легкая добыча, а тело, отделенное от головы, - совсем легкая добыча для шакалов и коршунов. Ну а здесь, - Тамерлан кивнул за борт, - для рыб. Ответь мне, у вас в море принято при встрече приветствовать друг друга и оказывать знаки почтения, как водится на суше?
        - Да, если державы не находятся в состоянии войны, то приветствовать другого морехода - обычай такой старинный, что уже, по сути, превратился в закон.
        - Вот и прекрасно. Сегодня мой венценосный брат Мануил устроит на борту праздник. Не важно какой. Он придумает. Ты же наилучшим образом приветствуй венецианцев и пригласи капитанов их кораблей пожаловать на борт.
        Венеция еще не ответила мне за укрытие для принца Мехмета.
        Плач и стон разносились над Эгейским морем. Плач и стон, сопровождаемые резкими хлопками бичей. Командиры и капитаны венецианских галер с неподдельной радостью отмечали победу ромейского флота над пиратами, наводившими ужас на все средиземноморское побережье. В честь оглушительного триумфа экипажам было выкачено по несколько бочонков отменного хиосского вина.
        А уж капитаны, почтенные гости наварха, и вовсе пировали от души. Мимо флагмана, мимо строя венецианских кораблей, спустив флаги, проходили самбуки, полные закованных в железо пленников. И венецианцы, и ромеи встречали каждое новое судно радостным свистом и улюлюканьем. Воздух оглашался угрозами и проклятиями. Сарацины, понурив головы, прятали глаза, стараясь ничего не слышать и не глядеть по сторонам. День уже клонился к ночи, из опустошенных бочонков можно было построить небольшой корабль.
        Но тут над морем разнеслось:
        - Аллах велик!
        И венецианцам показалось, что последний кубок вина был лишним. Едва видимые в сумерках быстроходные самбуки начали резко поворачивать, ловя акульими плавниками своих парусов вечерний бриз.
        - Аллах велик! - ревели тысячи глоток. Сарацинские корабли по два, по три, по четыре облепляли венецианские галеры, и на палубы с утробным воем, рубя всех, кто попадался под клинок, выплеснулся поток османских левантов.
        - Аллах велик! Аллах велик! - заглушая звон оружия и предсмертные крики, неслось над волнами.
        - Что? Что это? - Венецианские капитаны пытались осознать реальность, хватались то за оружие, то за борт, словно желая прыгнуть в воду.
        - Переводи, Хасан, - послышался спокойный голос у них за спиной. - Мне доложили, что эти корабли плыли в Смирну. Я тоже плыву туда, но без них.
        Тамерлан повернулся к своим телохранителям:
        - Взять этих гяуров и отрубить им головы. Хотя нет. Пусть эти несчастные возблагодарят Аллаха, милостивого, милосердного. Я дарую им несколько дней жизни. В цепи их и в трюм.
        Мощные башни запирали вход в залив. Они заперли его еще в те времена, когда Римская империя безраздельно властвовала на Средиземном море, как на внутреннем озере. С тех пор эти твердокаменные ворота в одну из важнейших крепостей Малой Азии укрепляли ромеи, сарацины, а последние триста лет - рыцари-крестоносцы. Все лучшие фортификационные новшества, прежде чем найти себе применение в Европе, опробовались здесь и тщательнейшим образом изучались, а лишь потом… Смирна - оплот христианства на востоке, с полным основанием считалась неприступной крепостью. Под стать стенам и башням был и гарнизон крепости. Во всей Европе не сыскать было войска более дисциплинированного и боеспособного, нежели рыцари ордена святого Иоанна Иерусалимского - госпитальеры.
        Именно этим храбрецам было доверено стоять нерушимой стеной на пути варваров-сарацин. Совсем недавно султан Баязид пытался взять эту твердыню. Но, как ни тщился он, старания ни к чему не привели. И потому император Мануил с интересом наблюдал, чем закончится дерзновенная попытка Тамерлана. Ужасающая расправа, которую учинил его союзник над венецианскими моряками, утвердила василевса в мысли, что согласиться на предложенный союз в его положении было, увы, единственным правильным выбором. Однако симпатии к беспощадному тартарейцу это не прибавило. Втайне, не делясь мыслями даже с самыми близкими, он желал, чтобы здесь Тамерлан обломал зубы. Он понимал, что вся затея Великого амира с совместным походом предпринята затем, чтобы продемонстрировать Европе реальность их союза, а заодно и прихватить его, василевса, в качестве почетного заложника.
        Когда Тамерлану доложили, что Смирна уже близко, он приказал флоту остановиться и не приближаться к берегу на расстояние прямой видимости. Затем, как это бывало каждый день пути, Железный Хромец послал быстроходную самбуку к заранее обусловленному месту на берегу, чтобы отдать приказание войску, идущему по суше, не приближаться к крепости до сигнала. Дождавшись возвращения гонцов, оценив сообщения о передвижении армии, он вознес молитву Аллаху и отдал приказ начинать.
        Изящные венецианские галеры в кильватерном строю двинулись ко входу в залив. На боевых галереях башен тут же появились вооруженные люди. Они возбужденно кричали, приветствуя корабли под знаменем святого Марка. Было чему радоваться: галеры, все как одна, везли в Смирну продовольствие и военные припасы. Так случалось каждую неделю, и каждый приход венецианской эскадры считался праздником. Флагманская галера втянулась в залив. За ней последовала еще одна. Солдаты на боевых галереях кричали, размахивая оружием и шлемами. Всякому было известно, что Железный Хромец идет на них войной, что враг уже близко, и бог весть, удастся ли венецианцам продолжать снабжение осажденной крепости. Солдаты кричали… Как вдруг радостные вопли смолкли, на башнях взвыли сигнальные рожки…
        - Они что-то почуяли, - сквозь зрительную трубу вглядываясь вдаль, злобно процедил Тимур.
        - Возможно, корабли, проходя в залив, должны были подавать тайный знак.
        - Почему же ты, неверный, - Тамерлан гневно посмотрел на старого моряка, - только сейчас говоришь мне об этом?
        - Это лишь мое предположение… - понимая, что находится на волосок от гибели, взмолился наварх. - А венецианцы ни словом не обмолвились.
        - Эти неблагодарные порождения морской гадюки еще проклянут свою злосчастную судьбу. Но ты водишь флот, а не сидишь на веслах. Должен был подумать и разузнать. Из почтения к моему венценосному брату Мануилу я не стану казнить тебя. Но запомни, если вдруг я сочту, что ты изменяешь мне, собственными устами проклянешь лоно, породившее тебя на свет.
        Между тем сигнальные трубы стихли и в разогретом воздухе послышалось несколько глухих ударов.
        - Требюше,[15 - Требюше - камнеметное устройство. Большие требюше способны метать камни до 130кг почти на 300м.] - покрываясь испариной, прошептал наварх.
        Град камней обрушился на первую галеру. За камнями полетели зажигательные стрелы. В считанные минуты передовая, а затем и следующие за ней галеры, разбитые и объятые пламенем, начали погружаться в воду. Вопли радости сменились криками о помощи.
        - Надо приказать остальным галерам отступить, - глядя, как погружаются в пучину совсем недавно столь прекрасные корабли, наварх взволнованно схватился за аграф своего плаща.
        - Зачем? - досадливо поморщился Тамерлан.
        - Попытка не удалась. Если галерам не отойти назад, госпитальеры потопят их одна за другой. Слышите этот скрежет? Они поднимают цепь. Вход в залив перекрыт!
        Флотоводец поймал на себе холодный взгляд повелителя тартарейцев и в единый миг сник.
        - Что за беда, что потопят? Тот, кто умрет сегодня, умрет со славой. И Аллах вознаградит его за верность. Раз вход в залив перекрыт, леванты высадятся на берег и захватят башни. Такова моя воля. Подать сигнал армии приблизиться к стенам Смирны! Пока у нее есть стены.
        Тамерлан поднимался по мокрым и липким от крови ступеням захваченной башни. Кое-где еще тлели деревянные полы и брусья перекрытий. Османы, хлопотливо сортировавшие трупы гяуров и погибших левантов, видя мрачного старца, медленно восходящего на верхнюю боевую галерею, опускались на колени, порою в не высохшие еще кровавые лужи, и молча ждали, когда пройдет Железный Хромец. Хасан Галаади, переводчик и собеседник Повелителя Счастливых Созвездий, шел за ним с посланием, только что переданным из крепости в ответ на требование сложить оружие и выйти, отдавшись на милость победителя.
        - Командор иоаннитов, возглавляющий гарнизон крепости, пишет, - говорил Хасан, - что готов удерживать Смирну против любого врага в любое время. Что ни одному полководцу не одолеть этих стен. А ежели ты, о Великий амир, намерен держать город в осаде, то он, командор, будет счастлив приветствовать тот день, когда провидение задует светильню твоих лет.
        - Вероятно, он смел, этот неверный, - подходя к каменному парапету и устремляя взгляд на видневшиеся невдалеке крепостные стены, медленно проговорил Тамерлан, - а чрезмерная смелость делает его неразумным. Этот несчастный всерьез думает, что, командуя горсткой таких же, как он, храбрецов, может навязать свою волю стаду безмозглых трусов, весь смысл жизни которых - сохранение этой никчемной жизни. Пиши, Хасан Галаади, и пусть то, что я сейчас продиктую, будет переписано сотни раз. «Я, Тимур, Великий амир и Повелитель Счастливых Созвездий, приказал уничтожить этот город. Дома его будут разрушены, стены обращены в пыль, земля перепахана и засыпана солью. Все, кто будет обнаружен в городе, без различия возраста, пола и состояния, будут обезглавлены. Лишь те, кто выйдет, поклонится мне и признает над собой власть мою, останутся живы. Тем, кто откроет мне ворота Смирны, будет сохранена жизнь и имущество. И всякого, на кого укажут они из родни своей, я помилую. Такова моя воля и воля Аллаха».
        - Я записал, о великий. Кто доставит написанное в крепость?
        - Венецианский капитан.
        - Вы отпустите их?
        - Зачем? Я и без того был чересчур милостив и сохранил им жизнь. Чем они отплатили мне? Коварством. Никто из них и словом не обмолвился о тех знаках, которыми следовало обмениваться с этими проклятыми башнями. Нельзя прощать измену и коварство. Пусть капитанов, а заодно и всех, кто попал сегодня в плен здесь, отведут к стенам крепости и отрубят головы. Но предварительно засуньте в рот каждому такое послание.
        Хасан брезгливо передернул плечами.
        - Я вижу, тебе это не нравится, Хасан Галаади.
        - Не скрою, умерщвление созданий Аллаха всегда печалит меня.
        - Те, кто противится воле Аллаха, вызывают праведный гнев Его, и печалиться тут не о чем. А потому, Хасан, пусть головы коварных нечестивцев зарядят в камнеметы и обстреляют ими город. Вот тогда и посмотрим, как долго храбрый командор сможет удерживать эти камни.
        Глава 7
        «Всегда полезно оттачивать свой ум о чужие умы». Мишель де Монтень
        Дюнуар обвел взглядом четверых шляхтичей, понуро стоящих перед ним.
        - Где он?
        - Утек, ясновельможный пан, - с тоскливой безысходностью констатировал один из королевских слуг.
        - С каких бодунов он утек? - недобро хмурясь, прорычал барон де Катенвиль.
        - Не знаю, что и сказать. - Поляк с трепетом глянул на разгневанного гиганта. Судя по заметной ссадине под глазом, и без того день у шляхтича начался плохо.
        - Так. - Дюнуар сосчитал до десяти в одну сторону, потом в другую, потом - то же самое через один. - Вас король послал с незатейливым заданием: привезти сюда рыцаря Яна Жижку. Вы что же, охотились на него посреди большой дороги?
        - О нет! Что вы, ясновельможный пан! Как можно? Мы делали, как велел король. Впятером приехали в гостиницу, где квартировал сей рыцарь, я показал королевский указ. Сказал, что государь передает его конно и оружно вашей милости. Ян спросил, что вы за человек, я честно сказал: «Не знаю. Не из наших». Но ведь это истинно так, - словно оправдываясь, продолжал королевский гонец. - Я же ничего такого не сказал…
        - К делу! - резко перебил его барон.
        - Он мне тогда и говорит, мол, я на вашем языке читать не умею, прочти мне, что в указе написано. Я свиток развернул, а пан рыцарь в меня пивной кружкой ка-ак зарядит.
        Шляхтич потрогал ссадину, точно демонстрируя неопровержимые доказательства своих безрадостных слов.
        - Паны за мечи схватились, и он, значит, тоже. И такое началось! Я вскочил, на подмогу бросился. Но это не человек, а какой-то черт. - Поляк осенился крестом: - Прости меня, пресвятая Матка Боска Ченстоховска. Мы его и впятером одолеть не смогли. Одного из наших он так помял, что сейчас лекари бедолагу выхаживают.
        - Ты мне о Жижке рассказывай, а не о своих терзаниях.
        - А что рассказывать? Он окно выбил и выпрыгнул, а там как раз торговец на коне въезжал во двор. Так он купца из седла сдернул, сам вскочил, и - только его и видели. Мы искали, спрашивали, никто ничего сказать не мог.
        - Какой был конь?
        - Клеппер, - не задумываясь, ответил королевский посыльный. - Буланый, на лбу звездочка, передние ноги в чулках.
        - Ишь ты, разглядел. И то хорошо. А теперь убирайтесь.
        Шляхтичи, сообразив, что расправы не предвидится, быстро ринулись из баронских апартаментов.
        - Магистр Вигбольд, ты слышал?
        - Слышал, ваша честь, - отозвался пират.
        - Что ты на это скажешь?
        - Похоже, этот парень и впрямь стоит трех кружек пива. Но только ж где его теперь искать?
        - Как раз это нам и предстоит выяснить.
        - За день он мог далеко ускакать, - констатировал магистр Вигбольд.
        - Мог ускакать, а мог и нет. Собирайся, отправляемся на розыски.
        - Ах, как это не вовремя. Вы и впрямь надеетесь отыскать его?
        - Очень надеюсь. Посуди сам: парень выскочил в окно. Уж наверное, перед этим он не собирал вещи и не готовился отправляться в дальний путь.
        - Это и так понятно, - хмыкнул знаток изящных искусств.
        - Значит, если у него и были деньги, то какая-нибудь мелочь.
        - Можно сказать и так.
        - Доспехов у него тоже с собой нет, а рыцарь без доспехов… Что тут говорить.
        - Как устрица без скорлупы.
        - Вот-вот. Вдобавок и конь чужой. К слову, клепперы - лошадки хоть и не плохие, для путешествий в самый раз, но для боя не годятся - чересчур задумчивые. Стало быть, делай вывод: куда может податься и чем может заняться человек с мечом и без денег.
        - Грабежом промышлять, - с лаконичной искренностью ответил выпускник Оксфорда.
        - М-да. Что-то на факультете изящных искусств поставлено неверно. Продать меч тому, кто в нем нуждается.
        - Скупщику краденого?
        Дюнуар патетически вздохнул:
        - Злонравия достойные плоды. Хотя мысль интересная. Поторопись, у нас еще множество дел. Черт побери! С чего бы вдруг Яну Жижке столь бурно реагировать на приглашение короля прибыть в его резиденцию?
        Городок Ополье встречал путников распахнутыми воротами и довольно беспечной стражей. Сколько ни тужились привратники вспомнить, покидал или нет город человек с мечом на довольно примечательном клеппере, да так и не смогли. Они, конечно, слышали, что на днях в «Коронованном гусе» какой-то богемский рыцарь устроил драку и кого-то ранил, но эти однощитные рыцари то и дело устраивают драки. Приказа закрыть ворота не поступало, а выезжал этот чужеземец или нет… Кому он нужен, тот пусть и следит.
        Гостиница «Коронованный гусь» располагалась совсем недалеко от ворот на кривой, поднимавшейся в гору улочке среди довольно густой рощицы. Появление нового посетителя, возможно, богатого постояльца, было воспринято как рождественский подарок. Казалось, еще немного - и хозяин вместе с прислугой начнет водить хоровод вокруг Дюнуара и его вороного, покрытого алой попоной траккена. Следовавший за гостем двуконный возок, за пологом которого хозяин усмотрел человека в ученой мантии, и вовсе погрузили голову трактирщика в непроницаемый золотой туман.
        - Готов служить… Все, что угодно… Лучшие комнаты, прекрасная кухня, отличная конюшня, превосходные вина, только лебяжий пух. Ночью соловьи…
        - Угомонись! - рявкнул барон де Катенвиль. - Я ищу рыцаря, который сбежал пару дней назад.
        - Так что, ясновельможный пан не будет останавливаться? - со скорбью в голосе простонал хозяин гостиницы.
        - Ясновельможный пан пообедает и накормит своих людей и коней. Хорошо накормит. А еще он заплатит за информацию. Только самую ясную и полную.
        - Да-да, конечно, - услышав, что денежный поток все-таки проложит русло через его гостиницу, воодушевился хозяин. - Все, что пожелаете узнать.
        Он распахнул двери перед посетителями.
        - Ну, прямо сказать, он был никудышный постоялец. Беден, как церковная мышь, зато гонору, как у настоящего пана.
        - Что ж ты не отказал ему в жилье и хлебе?
        - Иногда он платил. Наш добрый король временами жаловал его. Этот Ян, что там ни говори, большой храбрец. И с оружием ловок, как бестия. Вот и последний случай… Представляете, один на пятерых набросился и одолел.
        - Да, я наслышан, - кивнул Дюнуар. - После этого он появлялся?
        - О нет.
        - Остались ли какие-нибудь его вещи?
        - К счастью, да. Ведь он что удумал? Мало того, что со мной не расплатился аж за три месяца, так к тому же сбросил с седла почтенного торговца и ускакал. Хорошо еще, купец не затеял шум поднимать. Я ему мекленбургскую лошадку, на которой Ян ездил, взамен отдал. Он тем и остался доволен. Что сказать, хорошая лошадь. А я вот теперь решил доспехи Яновы продать. Ведь кроме доспехов у него почти ничего и не было.
        - Продавать ничего не придется.
        - Это как? - похолодел трактирщик.
        - Вот королевский указ. Рыцарь Ян Жижка поступает под мое начало конно и оружно. Потрудитесь назвать сумму, которую вам задолжал этот человек, а также распорядиться отнести его доспехи, щит и все прочее оставленное имущество в мой возок.
        - Все будет исполнено, - глядя на указ с королевской печатью, склонился дугой хозяин гостиницы.
        - Да, и вот еще, - остановил его Дюнуар. - Ты сказал, что у Яна почти не было ничего ценного, кроме доспехов и коня. Что ты имел в виду, когда говорил «почти».
        - Видите ли, ясновельможный пан, у рыцаря был золотой перстень. Красивый такой, с орлом - подарок короля Владислава за победу в турнире на мечах, что проходил в Довбженском замке. Я давал за него хорошую цену, но рыцарь не пожелал с ним расстаться.
        - Понятно, - задумчиво протянул Дюнуар. - А ростовщики в вашем городе есть?
        - А то как же?
        - Расскажи-ка, приятель, как их найти.
        - Как будет угодно ясновельможному пану. Непременно расскажу. А только самый известный среди них, Николо Фрези, ломбардец, скоро и сам будет здесь. Он вызвался оценить доспех.
        - Вот и славно. На ловца и зверь… А скажи-ка мне, почтенный хозяин, это ты пригласил его, или воронье само падаль чует?
        - Как слух разнесся, что пан рыцарь сбежал, так он юнака своего ко мне и прислал. Ян был славен в городе своим доспехом. Отличная миланская броня. Сам король Вацлав Богемский за храбрость ему тот доспех пожаловал.
        - А остальные денежные мешки что? За ломбардцем не поспели?
        - Выходит, что не поспели.
        - Занятный факт. Что ж, где твои лучшие апартаменты? Нам с магистром обед накрой там. И как только придет твой маэстро Фрези, веди его ко мне.
        В дверь апартаментов негромко, чтобы лишний раз не встревожить знатного гостя, но в то же время настойчиво постучали.
        - Ясновельможный пан желал меня видеть? - Вошедший церемонно поклонился, сняв широкополую шляпу с высокой тульей, под которой так удобно прятать стальной наплешник. Лицо гостя выглядело скорее добродушно, нежели лукаво, и уж тем более не было на нем видно следов коварной алчности. Какой уж там ростовщик! Скорее приятель-собутыльник, всегда готовый ссудить монетой до лучших времен.
        - Вы действительно маэстро Николо Фрези? - на всякий случай уточнил Дюнуар.
        - Да, это мое имя, - без тени удивления на смуглом лице подтвердил ломбардец.
        - Я желал бы переговорить с вами.
        - Этот разговор представляет для меня коммерческий интерес? - с места в карьер уточнил добряга.
        - Как сказать…
        - С точки зрения логики, - из-за спины вошедшего негромко, однако очень внятно и доходчиво начал магистр Вигбольд, - несомненно, представляет. Ибо если вы не станете без запирательства отвечать на вопросы, то вашей коммерции наступит конец.
        Ростовщик быстро оглянулся и перехватил взгляд не замеченного им в первую минуту человека, притаившегося у двери. Что-то в этом взгляде недвусмысленно подсказывало коммерсанту, что субъект в ученой мантии с опаленным лицом и глазами, холодными, как осенняя Балтика, вовсе не шутит.
        - Что ж, у нас принято ценить логику, - отодвигаясь от ученого мужа к храброму рыцарю, констатировал маэстро Фрези.
        - Искренне надеюсь на это, - кивнул Дюнуар. - Итак, вы пришли сюда, чтобы прицениться к доспеху?
        - Точно так. Хороший миланский панцирь, кольчуга, наручи, поножи, шлем и щит потянут не меньше пятидесяти цехинов.
        - Насколько я понимаю, вы прежде видели этот доспех на рыцаре Яне Жижке, раз так с ходу называете сумму.
        - Конечно, видел. В городе не так много рыцарей.
        - Это верно. Но вот что странно: городская стража у ворот не могла припомнить, выезжал намедни Ян Жижка за крепостные ворота или нет.
        - Они, как водится, галок на башнях считают, - отмахнулся ломбардец.
        - И то верно, - согласился Дюнуар. - Где сейчас хорошую стражу найдешь? Сплошь тупая деревенщина. Но все же: известный рыцарь на чужом коне мчится из города, причем в поддоспешнике и с мечом на боку. Согласитесь, картина достаточно занятная, чтобы отвлечься от подсчета галок.
        - Может, так, не знаю. - Ростовщик со скучающим видом поднял глаза.
        - Все ты знаешь, морда щучья, - возмутился магистр Вигбольд. - Отвечай как есть. А то сейчас я тебе вопросы задавать стану. Уж мне ты на все ответишь. Даже какого цвета хвост у адского змия вспомнишь! - Ученый муж с хрустом сжал кулаки.
        - Ну, не стоит! Не стоит, - перебил его барон. - Мы тут мило беседуем. Я стараюсь для себя понять всякие мелочи. Вот, к примеру, вы оценили доспех в пятьдесят цехинов. Вас что же, не смутила та вмятина?
        - Какая еще вмятина?
        - Ну та, на спинной кирасе, чуть ниже оплечья.
        - Что за ерунда? Там же нет никакой вмятины.
        - А вам об этом откуда известно? - очень медленно, по слогам спросил Мишель Дюнуар. - Под гербовой коттой и плащом эта часть доспеха не видна.
        Ломбардец прикусил губу и почувствовал, как твердые клешни ценителя логики сжимаются у него на плечах.
        - Прикажете в кандалы, мессир?
        - Постой. Зачем уж так сразу в кандалы? Если добрейший господин Фрези и дальше будет пытаться водить нас за нос, он еще успеет в них насидеться. Простите моего друга, он бывает чересчур резок. Как вы желаете отвечать? Для начала на уже заданный мною вопрос или сразу перейдем к тому, куда делся Ян Жижка после бегства из «Коронованного гуся»? А также каким дивным образом он покинул город.
        - Вы ничего не докажете, - побледнел ломбардец.
        - Кому? - участливо поинтересовался Дюнуар.
        - Суду. - Итальянец расправил плечи.
        - Это в ваших городских коммунах суд имеет значение. А здесь вы помогаете скрыться человеку, нарушившему королевский указ, ранившему людей его величества, и никакого суда, кроме Страшного, вам не дождаться. Вы просто сгниете в каменном мешке. Так что решайте сами: мы без лишнего шума уладим нелепую выходку буйного рыцаря и с облегчением забудем о ней, или же вариант второй…
        Дюнуар погладил бороду:
        - Впрочем, о нем вы уже слышали. Решайте сами, не буду вас пока неволить. Раздумывайте над своим ответом. А во время этого раздумья я для себя постараюсь ответить на вопрос: для чего бы вдруг честному ломбардскому ростовщику в далекой Польше прикрывать какого-то богемского рыцаря. Лично вам это не кажется странным? Мне, например, кажется.
        Словно пресекая дальнейшие разговоры и ставя жирную точку затянувшейся вступительной части, магистр Вигбольд со стуком поставил на столешницу песочные часы. То ли этот понятный без слов жест, то ли глумливая усмешка на губах Дюнуара оказали решающее воздействие. Ломбардца прорвало:
        - Монсеньор! Я все расскажу, я ни в чем не виноват. Это моя дочь - Джованна. Она просто влюбилась в чертова богемца. Но сами поймите, он какой ни есть, а дворянин. При гербе, храбрец, каких мало. И король его тоже отличал. А в тот день примчался ко мне Ян, глаза выпучил, как у того рака, что у него на котте. Кричит: «Розмберк отыскал меня! Король ему голову мою отдает!»
        - Розмберк? - удивился барон де Катенвиль. - Кто такой Розмберк?
        - Я о том мало что знаю, - начал открещиваться меняла. - Джованна рассказывала, что это сосед Жижки был. Очень богатый, очень знатный. Ему замок Яна приглянулся, а может, земли его. Продать старое поместье Ян и родичи его отказались, так он судейских подкупил, грамоты всякие подделал и соседские владения отобрал. Ян с этим мириться не захотел. Своими руками замок сжег. Затем людей собрал и пошел по вотчинам пана Розмберка. Маетки да усадьбы палить. Долго его ловили. А когда уже почти совсем поймали, на престол Богемии взошел новый король, Вацлав. А его, извольте видеть, когда он еще принцем был, тот самый Розмберк в подземелье держал. Вот он в отместку Жижку под защиту взял. С Розмберком ничего поделать не мог - тот при императоре Сигизмунде в большом почете. Так он хоть Яна поддержал. Доспех вот этот самый в знак расположения подарил. Но тут император Сигизмунд на Богемию лапу свою наложил, и пришлось Яну к королю Владиславу на службу идти…
        - Стало быть, он решил, что король его пожелал Сигизмунду выдать, - усмехнулся Дюнуар. - Нелепая ситуация. Ладно, давайте рассказывайте, что было дальше.
        - Когда Ян Жижка прибежал ко мне…
        - Прибежал? - уточнил барон де Катенвиль.
        - Вы о коне? Коня он здесь, в роще, бросил. Стали мы думать, куда ему скрыться. Я и предложил. У нас в Италии сейчас храбрецы, умеющие оружие в руках держать, ценятся. На том и порешили. Денег у него с собой не было…
        - Зато был золотой перстень с орлом, - напомнил магистр Вигбольд.
        - Верно, верно. Он оставил мне его, чтобы я смог выкупить доспехи. Мы договорились, что Ян доберется до Равенны и остановится у моего родича. Я как раз намеревался отослать домой Джованну. Она б дружку своему доспехи и отвезла.
        - Дружку, - усмехнулся Дюнуар. - Как-то вы не по-доброму с избранником вашей дочери обошлись. Если коня он бросил здесь… Кстати, у хозяина гостиницы надо уточнить, куда же делся конь. Перстень отдал вам для выкупа доспеха. Как же он будет добираться до Равенны? Без денег, без коня…
        - Из города шел обоз в Краков. Мы переодели Жижку возницей, дали ему на дорогу немного денег и еды, договорились с кем надо. До Кракова он доберется, а оттуда скоро должен идти караван в Италию. С моим рекомендательным письмом его возьмут в охрану.
        - Понятно, - вновь ухмыльнулся Мишель. - Добрый человек.
        - Вы не подумайте. Если он женится на Джованне, я дам этот перстень за ней в приданое!
        - Это, конечно, сильно меняет ситуацию. Но к моему делу отношения не имеет. Вы можете еще что-нибудь рассказать?
        - Я ничего боле не знаю.
        - Хорошо. Я вам верю. Магистр, проводите нашего любезного гостя и объясните ему по дороге, сколь полезна бывает молчаливость для продления жизни.
        Когда магистр Вигбольд, закончив популярную лекцию, вернулся, Мишель Дюнуар, склонившись над столом, вычерчивал что-то на расстеленной карте.
        - Отправляемся в Краков? - спросил Вигбольд.
        - Зачем? - не отвлекаясь от своего занятия, бросил де Катенвиль.
        - Ну, этот же кошель ходячий говорит, что отправил его туда дожидаться каравана?
        - И я ему верю, - не отвлекаясь, кивнул барон.
        - Тогда что же?
        - Если я столь быстро нашел этот след, то уж людям Розмберка, кто б они ни были, тоже не составило бы труда отыскать его. Бьюсь об заклад, что Ян предпочтет другой путь.
        - Например?
        - Основных два: через Хорватию сушей и через Бремен к морю, оттуда кораблем. И то и другое - опасно. И то и другое - через земли империи. Но мне почему-то кажется, что он решит плыть морем. Так меньше шансов встретить недобрых знакомых.
        - Разумно, - согласился магистр Вигбольд. - Разумно. Однако нам остается надеяться, что Ян вновь совершит какую-нибудь ошибку, которая поможет его отыскать.
        - Они шо, все сговорились, как лучше басурманам Европу слить? - возмущался Лис на канале закрытой связи. - У одного - любовный гон. Он палит из тортов по гостям и нарезает круги вокруг местной Гюльчатай. Другой вздумал играть в Дубровского. Такое ощущение, шо Тамерлан ща осознает, как его игнорируют, и от обиды удавится на собственной чалме.
        - Это вряд ли, - отвечал Хасан Галаади. - Ему сейчас не до огорчений, он занят любимым делом. Жители Смирны как получили от Великого амира столь оригинальные летающие послания, так с ними буйное помешательство случилось.
        Казалось бы, совсем недавно под этими же стенами стояли османы Баязида, у которых опыта по штурму и осаде мощных крепостей куда больше, чему Тамерлана с его степной кавалерией. И ничего, заставили Баязида уйти несолоно хлебавши. А тут - просто мистика какая-то. Горожане от ужаса прониклись исступленной храбростью и набросились на рыцарей и сержантов, охранявших ворота. Они дрались насмерть, совершенно позабыв себя, и затем уже над телами растерзанных иоаннитов едва не поубивали друг друга, спеша первыми открыть замки и убрать засовы. Часть рыцарей засела в донжоне и сражалась за каждую пядь двора, за каждую ступеньку. Осознав, что сопротивление бесполезно, подмоги ждать неоткуда, а силы на исходе, рыцари вступили в переговоры с императором Мануилом, желая сдаться ему. Василевс принял их капитуляцию.
        - Хорошая новость, - отозвался Камдил.
        - Это еще полновости. Новость плохая. Мануил собрал взятых им под защиту госпитальеров в зале дворца, отведенного под его ставку. А не прошло и часа, как в императорскую резиденцию ворвалась толпа неизвестных, якобы местных жителей. Горстка изможденных безоружных израненных рыцарей не в силах была пресечь так называемую вспышку народного гнева. Пленников связывали кожаными ремнями, а затем совали их головы в мешок с коброй - Тамерлан поклялся предать смерти всех, не пожелавших склониться к его ногам.
        - Не думаю, чтобы это могло понравиться Мануилу, - заметил Вальдар.
        - Это ему и не нравится. Очень. Но силы василевса слишком незначительны, чтобы противостоять Железному Хромцу. А еще утром прибыл гонец от султана Египта. Он тоже набивается в союзники.
        - Хасан, - задумчиво проговорил Камдил, - есть ли возможность вбить клин между Тамерланом и его союзниками?
        - Возможность-то есть, - вздохнул Галаади, - смысла нет. Потому как и Баязид Молниеносный, и Мануил боятся Тамерлана больше, чем ненавидят. К слову сказать, сразу после отъезда султанских послов Тамерлан велел сровнять город с землей. Помилованные жители будут расселены в других областях, подальше от побережья.
        - И все же, джентльмены, при всех явных минусах в этой ситуации имеется небольшой плюс: ожидание посольства и переговоры дают некоторую фору, - предположил Дюнуар.
        - Я бы не слишком на это рассчитывал, - ответил Вальдар. - Константинополь и Смирна тоже, как нам казалось, позволят выиграть не менее полугода.
        - В любом случае иной возможности нет. Так что работаем по плану. Дражайший кузен и кум, ты встречаешь Тамерлана в Италии, я наношу фланговый удар на Балканах и в Буджуке. Тохтамыш маневрирует у себя в Сарае, а ты, Хасан, как водится, заставляешь их всех плевать друг в друга ядовитой слюной.
        - Офигительный план. Нижними полушариями мозга чувствую, шо Тамерлан обречен. Осталась всего одна ерундовина. Понять, как мы эти удары будем наносить.
        Увидев подъезжающего к воротам рыцаря на вороном траккене, стражник поудобнее схватил алебарду и сделал ею некое странное движение, отдаленно похожее на салют. Барон де Катенвиль снисходительно кивнул в ответ и хотел было пришпорить коня, но тут из ниши, которая используется, чтобы ударить в тыл прорвавшимся врагам, к всаднику кинулась миловидная девушка в простом, но отделанном не без кокетства платье.
        - Мессир рыцарь! Умоляю, выслушайте меня!
        - Уже делаю это. - Дюнуар осадил скакуна. - Судя по темным глазам и смуглой коже, вы не из этих мест. Я так понимаю, вас зовут Джованна?
        - Да-да, я - Джованна. Джованна Фрези. Раз уж вам известно мое имя, значит, вы знаете, что Ян - мой нареченный. Ради вашей матери, ради любимой женщины…
        - Каждой из них и всех сразу, - не замедлил с комментариями Лис.
        - Не ищите его. Ведь вы же можете его не найти? Мир так велик. Я готова заплатить. Вот, держите! - Она протянула всаднику расшитый кошелек. - Здесь больше сотни золотых. Дукаты, флорины. Я бы дала и больше, но это все, что у меня есть. Прошу вас! Он ни в чем не виновен.
        - М-да. - Рыцарь сурово поглядел на глотающую слезы девушку. - Рыдать прекратите.
        - Я умоляю вас. Вы не знаете, что это за человек.
        Дюнуар повернулся к стражнику, достал из поясной сумки серебряную монету и кинул тому:
        - Ну-ка, служивый, сходи проверь посты. Я тут постерегу.
        Увидев в ладони свое полумесячное жалованье, стражник не замедлил скрыться в привратницкой.
        - Синьорина, - переходя на итальянский, начал барон де Катенвиль. - Вы что же, решили, что я - охотник за головами? Что какой-то там богемский Розмберк, или как его там, нанял меня, чтобы отыскать вашего замечательного возлюбленного? Во всей Богемии вместе с Моравией и Хорватией не хватит золота, чтобы нанять меня. Спрячьте ваши флорины и прекратите хлюпать носом.
        - Но вы же ищете Яна? - растирая кулаком слезы, всхлипнула Джованна.
        - Да, черт возьми! Ищу. И буду молить небеса, чтобы найти его как можно скорее. И если вам известно, где он, синьорина, я готов заплатить вдвое больше, чем вы мне предлагали.
        - Я не стану торговать любимым, - гордо выпрямилась итальянка, и в голосе ее зазвенел пафос римской патрицианки, который и в самой-то империи в последние века ее существования встречался не часто.
        - Идиотизм! - взорвался Мишель Дюнуар. - Где такое видано? Я приехал с приказом моего государя, имя сейчас не важно, предложить этому безземельному разбойнику пост командующего армией, а он бегает от меня, как олень от борзой. Он что, у себя в Богемии не набегался?
        - Я не верю вам!
        - Ступайте домой, барышня, мы зря теряем время. Как я вам могу доказать истинность своих слов? Поклясться на мече? Дать расписку? Впрочем, вот, полюбуйтесь. Если умеете читать. Это указ великого князя Витовта, дающий Яну Жижке право назначать капитанов, изымать необходимые подводы, фураж, лошадей, волов, лодки и прочее, прочее, прочее у местного населения его именем. Может, это вас убедит.
        - Поклянитесь на мече, - глядя на исписанный пергамент, тихо попросила девушка.
        - Клянусь и присягаю… - начал Мишель.
        Когда он закончил витиеватый текст торжественной клятвы, девушка просияла и тут же задала вопрос, от которого зубы барона заскрежетали, как миланская броня, вскрываемая дисковой пилой:
        - Неужели это правда?
        - О-о-о! - взвыл Дюнуар.
        - Вот, передайте ему, когда найдете. - Джованна вновь протянула кошелек с золотом.
        - Поверьте, щедрость моего сюзерена поистине не имеет границ. Оставьте эти деньги себе.
        - Тогда… Тогда, - сеньорита всплеснула руками, - погодите, не уезжайте. Я очень быстро!
        - Вы что же, собрались передать ему в дорогу жареную курицу с огурцами? - усмехнулся рыцарь.
        - Нет-нет. Я вышила для Яна портрет, наш с ним вместе. Пусть он напоминает ему обо мне.
        - Портрет - дело хорошее. Несите скорее, - скомандовал барон. - Да, кстати. Может, он все-таки сказал, куда направляется?
        - В Бремен. Ян говорил, что ехать в Краков глупо. Там его наверняка ждут. А в Бремене легко затеряться. К тому же там всегда много купцов. Можно сесть на корабль. Венецианцы регулярно ходят туда.
        - Я передам ему приветы от вас, синьорина.
        Дюнуар галантно склонил голову.
        - А теперь вынужден прервать нашу милую беседу. Иначе, того и гляди, ваш нареченный в горячке наломает очередных дров.
        Бременский торг кипел, к зависти алхимиков, оставляя в осадке немалое количество драгметаллов, как это случалось с любой торговлей во все ярмарочные дни. Если бы местные жители могли, они бы добавили к этим дням еще и ярмарочные ночи, а также ввели бы восьмидневную неделю и двадцатипятичасовой рабочий день.
        Сидя в таверне за кружкой хмельного эля, что готовят по ту сторону английского пролива, магистр Вигбольд докладывал об успехах сегодняшних поисков.
        - Венецианцев сейчас в порту нет. Пара галер ушла еще третьего дня. Смотритель порта утверждает, что на неделе, если бог даст хорошую погоду, придут еще две. Есть неф из Генуи. Я побеседовал там кое с кем, показал вышивку. Никого похожего они не видели. Но обещались, если встретят, сообщать мне.
        - Думаешь, найдут? - спросил Дюнуар.
        - Куда денутся. Я сказал, что после святейшего помилования осознал пагубность своего прежнего ремесла, и теперь, по мере слабых, - магистр Вигбольд сжал устрашающих размеров кулак, - сил, я борюсь с морским разбоем. А этот красавчик, - он ткнул в Яна Жижку, - самый что ни на есть пиратский соглядатай. Выискивает для приватиров корабли с ценным грузом.
        - Эк ты его… - Барон покачал головой. - А если твои приятели сами решат Жижку захватить?
        - Это вряд ли. Я им подробно втолковал, что за соглядатаем надо будет скрытно проследить. Как передает, кому, где.
        - Разумно. Черт. Я надеялся, что наш красавец уже где-то себя проявил. Но, похоже, затаился. Никто его не видел, не слышал - как в воду канул. Итальянских купцов по дороге мы не встречали. Стало быть, наняться в охрану и с нею же сесть на корабль Ян не может. Значит, ему остро нужны деньги.
        - А если все-таки, - магистр Вигбольд положил руку на рукоять кинжала, угадывавшуюся под длинной мантией, - порешил кого. Или на худой конец просто кошель срезал?
        - Не должен бы. Но пропал, как в щель ушел. - Дюнуар подошел к окну и открыл створки. С улицы слышался рев сигнальной трубы.
        - …Объявляем, что сегодня в три часа пополудни на площади у ратуши состоится Божий суд, назначенный повелением ратуши между рыцарем Герхардом фон Шредингером и купцом Ульрихом из Гнейзенау. По дозволению судей на поле схватки, в силу телесной немощи и преклонных лет истца, выступит его кампеон, Ян с Троцнова.
        Мишель Дюнуар повернул голову к Вигбольду:
        - Ты смотри! Вылез. Да так хорошо вылез - сам о том не подозревает.
        Глава 8
        «Желающий сохранить тайну да сохранит в тайне, что у него есть тайна». Аббат Фариа
        - Капитан, - входя в замковые апартаменты посланца далекого императора Востока, с ходу бросил Лис, - скажи мне, где черти носят славного представителя дома де Буасьеров, эту свежую поросль и, более того, молодого побега?
        - Если все идет так, как я думаю, - отвлекаясь от чтения пергаментного свитка, промолвил Камдил, - он во дворе отрабатывает технику защиты от рубящих ударов по восьми направлениям.
        - Да? Если бы все происходило, как ты думаешь, мы бы уже здесь давным-давно не стовбычили, а пили бы с Расселом Лисовый напий. Для особо хрупких вестфольдингов, так и быть, можно ограничить разгул корвуазьем. Если он и отрабатывает какие-то маневры, то это глубокий, как шахты Донбасса, обход.
        - Чего?
        - Твоего распоряжения. Совмести свой ясный взор с оконным проемом и убедись в полном отсутствии наличия вышеупомянутого молодого чела.
        - Вот же… - Вальдар с досадой бросил свиток на стол. - Сговорились они, что ли?
        - Кто? С кем? О чем?
        - Не знаю. Местные жители, герцоги бургундские, римские папы…
        - Капитан, что ты уже опять затеял? Я шо-то пропустил. Чем тебе Ватикан с местными герцогами не угодил?
        - Помнишь, Кристоф упоминал святого Урсуса?
        - Ну, было что-то такое. Он нам грозился сегодня с бабушкой своей, прапрапра, встречу устроить. Она, с понтом, с этим святым в один детский сад ходила.
        - Это верно. Но я о другом. Я не знаю такого святого.
        - Ты не знаешь? Такое бывает?
        - Видишь, бывает.
        - И это мне говорит человек, по конспектам которого составлен Гугл?
        Камдил метнул в напарника взгляд, полный негодования:
        - Да. Я не знаю святого Урсуса. Я тебе больше скажу. Ватикан о нем тоже не подозревает. И тем не менее год за годом, как минимум со времен Арелатского королевства, здешние правители жертвуют ему пуд серебра.
        - Пуд серебра? - Глаза Сергея расширились. - Какой интересный святой. Меня неудержимо потянуло ознакомиться с его житием. Я бы в урсусы пошел, пусть меня научат. Это ж сколько серебра за семьсот-то лет!
        - Лис, я же тебе толкую. Нет никакого жития. Ни о чудесах его, ни о подвигах во имя веры нигде ни слова. О святой Урсуле есть. А о святом Урсусе - как не бывало.
        - Да, это сильно, - после недолгих колебаний согласился напарник. - Надо будет у Кристофа спросить. Но опять-таки, для того чтобы задать ему прямо в глаза прямо ртом вопрос на засыпку, надо это лицо, эту наглую рожу где-то найти. Я, между прочим, еще утром выдал твоему оруженосцу два денье, чтобы он купил мне фунт воска для стрел. И где?
        - Совершает глубокий обходной маневр, - вздохнул Камдил. - Ладно, оставим в покое святого и выясним, куда делся наш непослушный малыш.
        Обширный сад, примыкавший к герцогскому замку, был разбит еще в те незапамятные времена, когда бок о бок с поселениями грозных, но диких бургундов начали возводиться роскошные виллы римских наместников. Конечно, темные века не пощадили ни имперской мощи романизированных галлов, ни садов, окружавших их усадьбы. Однако традиция осталась. Сад был обширен, густ и едва ухожен. Кое-где - предмет особой гордости хозяев замка - еще возвышались римские беседки, уже давно без куполов, но местами с сохранившейся колоннадой. В прежние времена бургундские герцоги очень любили привести гостя в такую беседку и порассуждать о том, что их род возводится к самому Цезарю, а вот французские короли - безродные выскочки. Все эти Меровинги, Каролинги… Время от времени династии герцогов менялись, но разговоры оставались прежними.
        Лишь совсем недавно они стихли. В Париже ныне правила та же династия Валуа, что и в Дижоне. Пусть другая ветвь, пусть безумец-король, но все же поминать о родстве с Цезарями стало как-то неудобно. Поэтому герцоги враз утратили интерес к руинам беседок, оставив их зарастать плющом и медленно разрушаться по воле дождей и ветров.
        В солнечный день здесь было тенисто. Радостно шелестела листва, пели лесные птицы, а глазастые косули выходили навстречу прогуливающимся и настойчиво тыкались мордочкой в руки, требуя чего-нибудь вкусненького.
        Обойдя замок и его окрестности, Камдил и Лис совсем уже было отчаялись найти юного воспитанника, когда до их слуха донеслись гвалт и крики.
        - Вальдар, - прислушался Лис, - шо-то в этих нестройных воплях подсказывает мне, шо под их шумок наш мальчик затеял здесь небольшую перепланировку.
        - В каком смысле?
        - В смысле: налево махнул - улочка, направо - переулочек. Я почем знаю? Пошли глянем.
        Картина, представшая взору сотрудников дипломатической миссии, была до унылого однообразной. Шестеро стражников в коттах с эмблемой герцога Бургундского по одному или по двое бросались на стоявшего посреди аллеи Кристофа де Буасьера, и тот, изловчившись, хватал одного из них и меланхолично отбрасывал в сторону. В это время кто-нибудь из шестерых вновь оказывался на ногах, и все вновь шло по кругу.
        - Что здесь происходит? - возмутился Камдил.
        Увлеченные делом стражники не обратили внимания на гневный окрик.
        - Капитан! Щас все уладим. - Лис ринулся в гущу сражения.
        Всякому, кто видел долговязую фигуру Сергея, было трудно представить, как быстр и тяжел его удар. Ближайшие несколько секунд сократили число активных нападающих до трех и заставили все еще стоящих на ногах обратить пристальное внимание на вопрошавшего.
        - Але! Полузащитники зеленых насаждений! Вы чего ребенка обижаете?
        На фоне «ребенка» Лис смотрелся мелковато, но трое нокаутированных в мгновение ока стражников были веским аргументом для перехода от дел к словам.
        - Он покушался, - с опаской переводя взгляд с распластанных тел на чужестранцев, резко бросил один.
        - На кого?
        - На принцессу Анну.
        - Кристоф, - Лис повернулся к оруженосцу, - мальчик мой! Ты покушался на принцессу Анну?
        - Нет, - хмуро бросил де Буасьер.
        - Вот видите. Он не покушался.
        - Он врет. Его застали здесь с кинжалом во время ее прогулки.
        - Вас вон с алебардами застали. Что с того?
        - Герцог послал нас охранять ее высочество.
        - Эка невидаль. А я послал этого вьюноша за воском. Кстати, ты воск купил?
        - Купил, - отчего-то помедлив, неуверенно произнес Кристоф.
        - Да, - патетически возгласил Лис. - Он купил. Он купил воск. И это символично. Он купил не кварту пива и не бушель табака, которого вы еще не знаете, а воск. Тысячи пчел рисковали жизнью, чтобы сегодня этот невинный мальчик пошел на рынок и смог отдать мои два денье за чудесный продукт их жизнедеятельности. Вы спросите, что такое воск?
        - Да мы знаем…
        - Нет! Вы спросите, - Лис угрожающе ткнул пальцем в грудь ближайшего стражника, - ибо видеть и знать - это разные вещи. Вдумайтесь! Вся гамма чувств, от сладости меда до боли укуса, запечатлилась в этом мягком, податливом субстрате. Из него можно слепить ангела, а можно - демона. Не так ли Господь в Эдемском саду экспериментировал с материалами для создания человека? Вдумайтесь в суть сакрального смысла сего святого символа. Сила сатанинская слепнет, сторонясь солнечного света, сохраненного сими созданиями…
        Бургундцы все еще добросовестно пытались уловить смысл в речах Лиса, но он продолжал. Речь его звучала подобно песне вещего друида, заклинающего деревья сплясать джигу после щедрых возлияний самхейна. Еще немного, и стражники бы согласились на все, вспомнили, что занимали у Сергея в прошлом году денег и что на самом деле они - корейцы из Зимбабве. Но тут, отвлекшись от рулад своего собственного голоса, Лис поинтересовался:
        - Кстати, а воск-то где?
        - Вон, - обреченно вздохнул Кристоф, кивая на куст можжевельника.
        - Мой мальчик, ты все перепутал. Этим растением невозможно вощить стрелы.
        - Там, под ним.
        Лис нагнулся и тряхнул головой:
        - Что это?
        - Восковые таблички.
        - Кристоф! Зачем мне восковые таблички? Что я с ними буду делать?
        - Рисовать. - Детинушка поднял с земли спрятанный до начала схватки предмет.
        - Кто, я? - устремив на оруженосца полный недоумения взгляд, вопросил Сергей.
        - Ну, я буду рисовать.
        - Монсеньор, - Лис повернулся к напарнику, - твой воспитанник кучеряво живет. Того и гляди, он начнет учить нас растирать краски, подносить палитру. Или пол-литру. Я уж не помню, что там подносят. Ну-ка, дай. - Он выхватил дощечку, залитую воском, из руки оруженосца.
        - Ба! Да это же принцесса Анна! Мальчик, это ты, значит, ее портрет кинжалом выцарапывал?
        - Ну да, - сокрушенно признался де Буасьер, - на стилос денег не хватило. Пришлось кинжалом.
        - А что, похожа!
        - Я хочу видеть портрет, - послышался рядом приятный женский голос.
        - Ваше высочество. - Камдил принял дощечку из рук напарника и, мельком кинув взгляд на изображение, протянул даме.
        На восковой глади, опершись локтем на перила балюстрады римской беседки, в задумчивости сидела очаровательная дама с большими печальными глазами. Впрочем, может, и не печальными. Но Камдилу показалось именно так. Ее высочество приняла табличку и начала придирчиво, с видом знатока изучать рисунок.
        - Это удивительно! - после напряженного ожидания сказала она. - Всего несколько минут я сидела так в беседке в конце аллеи. Пожалуй, и зеркало не отобразило бы меня лучше. Где вы учились, юноша?
        - Нигде, - отчаянно смущаясь, пролепетал де Буасьер. - Я это… Ну… Как-то сам…
        - Превосходно. Мне приходилось видеть фрески древних мастеров. По чистоте и точности линий ваш набросок не уступает им. Я бы желала, чтобы вы продолжили работу, - мягко, но требовательно произнесла Анна. - Вы нарисуете мой портрет.
        - Но, ваше высочество, никогда прежде… - Кристоф захлопал глазами, и щеки его приобрели оттенок вечерней зари.
        - У вас, юноша, врожденный талант. Я верю, творения ваших рук послужат украшением моего замка, когда я вернусь на трон родной Венгрии.
        - Есть одно препятствие, сударыня, - отвлекая принцессу от возвышенных мечтаний, поклонился Камдил. - Этот юноша - мой оруженосец, а я в ближайшие дни намерен покинуть Дижон.
        - Зачем? Разве вас плохо здесь приняли? - Она перевела взгляд на скучающих в ожидании стражников и жестом отослала их. - Я слышала, что вас прислал сюда пресвитер Иоанн, могущественный повелитель многих царств, император Востока, ревнитель христианской веры и много других громких титулов. Признаться, я была удивлена.
        Люди моего недоброй памяти супруга, Баязида, а тем паче воины Тамерлана, искали богатейшие земли неведомого христианского царства. Но так и не нашли. Конечно, там, на Востоке, как говорят, великое множество высоких гор, неприступных ущелий и непроходимых джунглей. Где-нибудь в этих диких местах и впрямь может существовать некое государство, которое укрылось от глаз самых зорких разведчиков. Но, согласитесь, вряд ли это большое государство и, верно, силы его незначительны. Если, послушав ваши прелестные речи, Жан пойдет войной против Тамерлана и Баязида, ему не дождаться серьезной помощи от неведомого никому владыки.
        - Опаснее всего как раз то, чего не видишь и о чем не знаешь. Герцог сказал мне, что намерен развернуть свое знамя и повести войска в империю, чтобы вернуть вам престол.
        - Это справедливое деяние, - принцесса кивком подтвердила слова Вальдара, - и оно требует доблести, которую уже нечасто встретишь в нашем мире.
        - И в предстоящей войне Тамерлан придет вам на помощь?
        - В мире нет сейчас полководца более славного, нежели амир Тамерлан. Я была тронута добротой этого могущественного воина. Узнав о моей горестной судьбе, он вызвался помочь.
        - Замечательно. Я растроган не менее, чем Тимур. Как, должно быть, известно вашему высочеству, я обладаю определенной способностью предугадывать события. Если хотите, расскажу, как будет выглядеть ваш поход в империю.
        Лицо принцессы стало отчего-то сумрачным.
        - Сделайте любезность.
        - Тамерлан сам, а вероятнее, с помощью вашего поклонника, займет карпатские перевалы и заставит императора Сигизмунда стянуть туда максимум войск, чтобы не допустить вторжения на равнину, естественно, ударив с противоположной стороны. Жан Бесстрашный без особого труда сокрушит слабые войска императора. Возможно даже, часть их перейдет на вашу сторону. Сигизмунд и впрямь не пользуется особой популярностью в своей державе. Я допускаю, что следом за этим отряды, направленные закрывать проходы в Карпатских горах, сочтут за благо сложить оружие перед венграми. Положение между молотом и наковальней не сулит им ничего хорошего. В такой ситуации лучше сдаться христианскому владыке, а не кровавому сарацину.
        - Надеюсь, все так и будет, - улыбнулась Анна.
        - Я почти не сомневаюсь в этом, - поклонился Камдил. - Но главное начнется позже. Тамерлан очень быстро найдет повод обвинить герцога в тайном заговоре или измене, а затем расправится с ним. А возможно, и с вами. Земли Венгрии - очень удобный плацдарм для похода на Европу. Тем более что огромные венгерские табуны позволят Тамерлану не перегонять коней из степей Туркестана или Аравии, а брать их здесь, совсем рядом. На этом ваше царствование закончится.
        - Это ложь! Тамерлан - мудрый и добрый старый человек. Ничего в мире он не желает более, чем справедливости и покоя для своего народа. Разве пример императора Мануила, которому он оставил и жизнь, и свободу, и власть, - не лучшее подтверждение моих слов?
        - Несомненно, лучшее. Но позвольте мне кое-что пояснить. Совсем недавно в Адриатическом море Тамерлан захватил венецианскую эскадру. Это было сделано при помощи ромейских кораблей. Венецианских капитанов пригласили на императорскую каракку под предлогом участия в празднестве, а затем пошли на абордаж. Конечно же, Мануилу это не понравилось. Но он был вынужден промолчать. А сегодня…
        - Сегодня? - переспросила Анна.
        - Да-да, именно сегодня. Ваш мудрый старец взял Смирну. Я не буду говорить о минаретах из отрубленных голов, так, вероятно, у Великого амира проявляется тяга к прекрасному. Я расскажу о рыцарях, которые сдались на милость императора Мануила. Он неосторожно дал слово сохранить им жизнь. Но Железный Хромец такого слова не давал. Не прошло и часа, как у каждого из рыцарей на голове очутился кожаный мешок с коброй внутри. Такая вот неприятность. Никто этих рыцарей не убивал. Их всех укусили кобры.
        - Это ложь и клевета, - упрямо повторила принцесса. - Никто не может знать о том, что происходит за тысячу лье от него.
        - Все случилось именно так, как я говорю. Очень скоро до вас дойдет эта весть.
        - Я не желаю больше вас слушать. - Анна поджала губы. - И я желаю, чтобы этот юноша рисовал мой портрет.
        Анна Венгерская развернулась, недвусмысленно давая понять, что аудиенция окончена, и направилась к замку.
        - Кристоф, - задумчиво глядя вслед удаляющейся принцессе, начал Лис, - из данной вводной есть два вывода. Первый: тебя надо учить рукопашному бою не менее, чем обращению с мечом. Это позорище, так долго и нудно разбираться с какими-то стражниками. Тем более, - он еще раз оценивающим взглядом окинул могучую фигуру де Буасьера, - дарования вполне заметны. Я бы даже сказал, рельефны. И еще о дарованиях. Имеется авторитетное мнение, что твой художественный талант может дорого обойтись Европе.
        Мессир Вальдар, ты как думаешь? Анна потопала ябедничать герцогу, шо какие-то хулиганы на улице пытаются отобрать у нее новую погремушку?
        - Вероятно, ты прав.
        - Я прав невероятно. Но, как мы видим, Кристоф, мальчик мой, день движется к полудню. Твоя бабушка, часом, еще не проснулась?
        - Воскресенье, - пробасил юноша. - Сегодня она не спит.
        - А-а, у старушки бессонница.
        - Нам уже следует ехать. - Оруженосец не тронулся с места, продолжая пристально глядеть в спину Анне Венгерской.
        - Але! Деревянные подошвы твоих башмаков дали корни?
        - Я создам лучшей портрет из всех, когда-либо нарисованных человеком, - не обращая внимания на Сергея, проговорил юноша. - Она достойна самого лучшего.
        - Капитан, ты слышал? Этот увалень, похоже, влюбился.
        - Его можно понять. Девушка и впрямь редкой красоты.
        - О господи, Вальдар! Скажи мне, что я ослышался. Утешь меня. Ты сам-то не того? А то число контуженных карими глазками и алыми губками стремительно растет.
        - Не того, Лис. Сейчас она - объект разработки. - Камдил потянул оруженосца за рукав камизы. - Эй, парень! Очнись. Она уже скрылась за поворотом.
        - Да, но вы же видели эти уста, этот взгляд…
        - Уста и взгляд она унесла с собой. Кристоф, отправляемся к твоей бабушке! Пока не выяснилось, что проезд за ворота Дижона нам запрещен.
        - Но, господин рыцарь, - обратился Кристоф, - я смогу ее нарисовать. Даже если на это уйдет половина моей жизни.
        - Мой юный друг! Уж и не знаю, огорчит ли тебя эта новость, но у нас нет возможности оставаться в Дижоне в течение половины твоей жизни. Более того, у нас даже лишнего дня нет. Сегодня мы встречаемся с твоей пожилой родственницей, а завтра на рассвете намерены отправиться в Италию.
        - Если, конечно, герцог не воспылает к нам внезапной привязанностью. Буквально, прикованностью.
        Стража на воротах скрестила алебарды:
        - Не велено выпускать.
        - Что не велено? - не замедлила возмутиться «высокопоставленная» физиономия. - Тебе рождаться было не велено, а ты еще тут палками размахиваешь!
        - Я - посланник его святейшего величества, пресвитера Иоанна, - гневно напомнил Камдил. - Никто не имеет права удерживать меня или кого-либо из членов посольства.
        Сержант, командовавший стражей в воротах, недобро посмотрел на Лиса и стал оправдываться:
        - Ваша милость, я же человек маленький. Мне приказано не выпускать вот этого парня и, стало быть, вас. Герцогу - ему-то видней, что да как. А я только…
        Он хотел развить мысль, но в этот миг из-за спины Камдила к стражникам шагом подъехал Кристоф де Буасьер, со вздохом ухватил алебарды чуть ниже топорков и дал шпоры коню.
        - А ну, стой! - заорал сержант, глядя, как могучий конь галопом уносит оруженосца из-под арки ворот, как тянутся за ним, скользя на подошвах, стражники, пытающиеся вернуть свое оружие.
        - Мост поднимай! Не выпускать!
        Это была тщетная предосторожность. Конь юного де Буасьера уже перелетел через мост, после чего сын герцогского лесничего резко повернул, и стражники, подчиняясь неведомому им еще закону инерции, полетели в ров. Сержант оглянулся и завопил какому-то ретивому лучнику:
        - Не стрелять! Руки обрублю! Живьем брать!
        - Лови! Лови! - заорал Лис, пуская коня с места в карьер.
        Через секунду высокое посольство пресвитера Иоанна мчало по дороге в сторону маячившего вдали леса.
        - Сейчас они опомнятся и снарядят погоню, - констатировал Вальдар.
        - Да ладно! Шо нам их погоня? Вечером к закрытию ворот приедем, сделаешь протокольную рожу и заявишь протест герцогу против ущемлений и прочей экстерриториальности.
        - Я-то заявлю. Но полагаю, об экстерриториальности Жан Бесстрашный еще понятия не имеет. А вот ущемление наверняка его палач делает безукоризненно.
        - Не впервой, прорвемся. Возвращаться-то по-любому надо. В гостинице много чего полезного осталось.
        Дорога скрылась в лесу. Всадники, горяча коней, влетели под густую сень деревьев, промчали ярдов пятьсот, пока не осознали, что Кристофа впереди нет.
        - Что еще за новости? - Камдил натянул поводья. - Куда делся этот самобытный талант?
        - Уже умотал куда-то. Не знаю, как ты, я никаких боковых тропинок не видел. Наш мальчик, конечно, полон вдохновения, как сало калориями, но кобыла у него - не Пегас, летать не может.
        Словно подслушав эту тираду, из леса на дорогу неспешно выбрела буланая лошадь Кристофа.
        - М-да, - подтвердил Вальдар. - Не Пегас. Давай-ка посмотрим, что там у парня случилось.
        Они спешились и повели коней в поводу через придорожные кусты. Верная кобылка де Буасьера мягко потрусила в лес, как будто только и ждала, когда Камдил с Лисом увяжутся за ней.
        - Никаких следов, - удивленно констатировал Лис. - Если наш Леонардо недовинченный не сигал с ветки на ветку, шо тот Маугли от бандерлогов, то вариант с конем, кажись, не сработал.
        - Даже если он прыгал с ветки на ветку, - глядя на идущую впереди лошадь, озадаченно проговорил рыцарь, - далеко упрыгать он не мог. Времени-то с его исчезновения прошло - всего ничего.
        Между тем лошадь остановилась и оглянулась, точно недоумевая, почему ее преследователи отвлекаются от погони.
        - Она нас куда-то ведет. - Лис взъерошил пятерней волосы.
        - Что ж, последуем за ней, - ответил Камдил и прислушался. Со стороны дороги ветер донес рык потревоженного медведя. За ним послышалось испуганное ржание, людские крики.
        - Похоже, медведь.
        - Кажется, это наши преследователи среди местной флоры наткнулись на голодную фауну.
        Они шли за буланой кобылкой еще около часа, пока не оказались на широкой поляне с огромным раскидистым дубом.
        - На мухоморье дуб зеленый, - сбивая носком сапога красную в белый горошек шапку гриба, объявил Лис.
        Сбитый головной убор, если предположить, что у грибов есть голова, отлетел ярда на три, затем развернулся в воздухе и стремительно возвратился на место.
        - Во, блин! Мы его еще даже не курили, а уже так плющит. Капитан, ты видел?!
        - Я и сейчас вижу, - очень медленно, разве что не по слогам произнес Камдил. - Сережа, ты не туда смотришь.
        - Куда не туда?! Здесь у грибов такое самосохранение…
        - Лис, ты на дерево погляди.
        - Шо, златая цепь на дубе том?
        - Почти…
        Спутник вельможного посланца отвлекся от созерцания гриба и обомлел. На месте, где только что, расстилая по зеленой траве могучие корни, рос величественный дуб, стояла, окруженная рвом и палисадом, башня под зеленой крышей.
        - Капитан, если это сторожка местной бабы-яги, то, надо сказать, евроремонт тут сделали первоклассный.
        - Мост опущен, ворота открыты, - удивленно рассматривая невесть откуда взявшееся строение, констатировал Вальдар. - Похоже, нас здесь ждут.
        - Ждут, - подтвердило ни к селу ни к городу образовавшееся эхо.
        - Маманя дорогая! - Лис упер руки в боки. - Шо ж эти маги никак не могут обойтись без спецэффектов? Мессир рыцарь, ты как думаешь, это у твоего оруженосца близкое знакомство с тутошними волшебными короедами, или у лошади тепловой удар?
        - Бог весть, - признался Камдил. - Работаем как обычно. Я иду, ты меня страхуешь. Очень хочется верить, что тут обитает молодая и красивая прапрапра…
        - Ясно-ясно. Действуем.
        Камдил положил руку на крестовину меча. Подошел к одиноко стоящей башне, потрогал ворота, медленно заглянул, осмотрелся и пошел дальше. Ворота тихо затворились, но света, пробивавшегося через бойницы, вполне хватало, чтобы разглядеть лестницу.
        - Ядрен батон, - ошарашенно выдохнул Лис.
        Ничуть не смущаясь его присутствием, башня растаяла, а на ее месте вновь красовался тысячелетний дуб.
        - Капитан, ты меня слышишь?
        - Ничего себе, засада. - Сергей потянулся за притороченным к седлу топором.
        - Не надо, - послышался за спиной звучный голос Кристофа. - Он скоро выйдет.
        Девушка сидела на высоком резном троне одна в круглой зале. Свечи в бронзовых канделябрах зыбким пламенем освещали ее тонкое горделивое лицо. Зеленые глаза, опушенные длинными ресницами, глядели изучающе. Зеленым было и длинное, затканное золотыми лилиями платье незнакомки.
        - Ты - Вальдар из рода Камдилов? - убирая золотистый локон со лба, произнесла красавица.
        - Да, сударыня, - поклонился рыцарь. - Я был бы весьма благодарен, если бы и вы назвали свое имя.
        Девушка улыбнулась с некоторым превосходством:
        - Я - Мелюзина, дочь Ардуинари. Думаю, рыцарь, ты знаешь, почему я пригласила именно тебя.
        - Представления не имею.
        Взгляд девицы выразил удивление.
        - У меня нет ни времени, ни желания допытываться, говоришь ли ты правду. В любом случае я знаю: ты прибыл в наши края, дабы остановить страшную угрозу, идущую с востока.
        - Это верно. Но, увы, пока что задуманное мне не слишком удается.
        - Это должно удаться, Вальдар из рода Камдилов. Пояс Береники треснул. Даже в наших краях, за сотни лье от его границ появляются те, кому быть здесь, - она обвела рукой свое убежище, - запрещено от века. Вчера совсем недалеко отсюда мои подданные уничтожили гули. Никогда со времен смерти Геллы эти мерзкие твари не проникали так далеко. А у самого пояса последние месяцы они просто кишмя кишат.
        - Гули, если не ошибаюсь, - начал Камдил, - это такое существо… Синдбад-мореход повествует о нем. Он писал, что причалил к некоему острову и едва спешился, на плечи ему вскочил странного вида человек, который гонял его несколько дней, моря голодом, пришпоривая босыми пятками…
        Мелюзину передернуло.
        - Да, речь в этой повести о нем. О мелком, гнусном, злобном гули. Но они бывают не только мелкими, Вальдар из рода Камдилов. Я знаю, что ты и те, кто пришел с тобой, могут победить. От берега Моря Мрака и до пояса Береники, от южных отрогов Гипербореи и до побережья Срединного моря мне подвластен весь малый народец. Я помогу тебе, но только помогу. Вы, люди, изгнали меня из своего круга, и я не стану решать за вас и облегчать вашу участь.
        Она поднялась, сделала шаг, и длинный шлейф платья заструился, точно потек, за ней.
        - Кристоф всегда знает, где найти меня. - Мелюзина хлопнула в ладоши. Зала стремительно закружилась, превращаясь в винтовую лестницу, а в голове буквально взорвался голос Лиса:
        - Вальдар, ты там жив? Что случилось? Куда ты пропал?
        - Все в порядке. Я возвращаюсь.
        - Не, ну, капитан, ты даешь, - возмущался Лис. - Я так понимаю, мальчик, - он ткнул в оруженосца, - не обманул. Прапрапра действительно молода и хороша собой. Чем, скажи, вы там занимались столько часов кряду? Только не вешай мне лапшу на уши, что вы участвовали в коллоквиуме на международные темы.
        - Прапрапра Кристофа - не кто-нибудь, а сама Мелюзина.
        - Фея Мелюзина? Это та, со змеиным хвостом и крыльями, как у летучей мыши?
        - Только по субботам, - нахмурился за родственницу де Буасьер.
        - Не суетись, приятель. Хвост так хвост. Мы с твоим добрым рыцарем и не такое встречали. Так шо сказала прародительница Лузиньянов?
        - Честно говоря, я не все понял. Она говорила о проблемах с каким-то поясом Береники. О том, что в последнее время появилось много нечисти. Рассказала, что где-то поблизости словили гули.
        - Это которые гули-гули или которые из Синдбада-морехода?
        - Второе. И обещала всемерную помощь своих подданных. - Камдил замялся.
        - Шо, неужели в борьбе за дело коммунистической партии?
        - Это вряд ли. Но в борьбе против общего врага.
        - Офигеть. Ладно, капитан. Все замечательно, но уже темнеет. Я бы сказал, что к закрытию ворот мы однозначно не успеваем. Кристоф, твоя прапрапра не сдаст нам на ночь три койкоместа в дубе том?
        - Не, - замотал головой смущенный детина. - Но тут неподалеку постоялый двор есть. «Медвежий угол» называется.
        - Были мы в том углу. Там слой пыли без хорошего размаха топором не прорубишь.
        - Это прежде было. В канун дня святого Урсуса. А сейчас там хорошо.
        - Ладно, делать нечего, - подытожил Камдил. - Ночевать где-то надо.

* * *
        Юный де Буасьер оказался прав. Постоялый двор, еще совсем недавно оглушительно пустой, сейчас был переполнен народом. Хозяин приюта уставших путников, заметив подъезжающих, выскочил навстречу, размахивая перед собой руками:
        - Господа, не гневайтесь, умоляю вас. Ни одного местечка, просто ни одного.
        Судя по количеству возов за изгородью и суетящихся вокруг них слуг в расшитых ливреях, хозяин не лукавил.
        - Как это нет! - возмущенно проговорил Кристоф. - У тебя нет мест для меня и моих друзей? Ты что же, наглец, спятил?
        Кристоф де Буасьер выехал вперед, грудью коня наезжая на трактирщика.
        - О, молодой господин, - хозяин постоялого двора сложился в поклоне, как перочинный нож, - простите, я не разглядел.
        - Лучшие номера, лучшее, что есть у тебя в погребах…
        - Ваша честь, помилосердствуйте. Лучший номер… - Он замялся.
        - Ну, что еще?
        - Там их высокопреосвященства играют в карты.
        Глава 9
        «Случайность - внезапно наступившая неизбежность». Исаак Ньютон
        Над толпой, заполнившей ратушную площадь, звучал крик судебного пристава:
        - …Таким образом, рыцарь Герхард фон Шредингер при многих свидетелях поклялся на Библии, что он не брал в долг и не принимал в уплату за его заклад сто пятьдесят марок серебром, о которых говорит истец. Он также обвиняет Ульриха из Гнейзенау в том, что последний коварно подделал его расписку, дабы завладеть имуществом ответчика. Поскольку истец также прилюдно громогласно присягнул на святом писании, что слова его обвинения истинны, суд вольного города Бремена постановил за отсутствием улик и взаимным обвинением сторон передать это дело правосудию господнему. Пусть же кампеон, защитник слова истца, и ответчик сойдутся здесь на ристалище и Божьим судом укажут, на чьей стороне правота.
        Народ одобрительно загудел и, возбужденно переговариваясь, стал наваливаться на внешнее ограждение ристалища. Стражники древками алебард оттеснили зевак, делая грозные лица и беззлобно поругиваясь.
        - …Суд постановил избрать оружием для поединщиков кулачные щиты, палицы и кинжалы.
        Судебный пристав подал знак трубачам на балконе ратуши, и те немедля грянули сигнал начала судебного поединка.
        - А ну отойди! Куда ты прешь?! - Один из стражников выдвинул перед собой древко алебарды, оттесняя от ограды хорошо одетого гиганта с мечом на боку. Тот перехватил древко и не спеша поднял его вместе с болтающимся стражником над собой.
        - Нишкни. - Гигант опустил алебарду.
        Толпа взорвалась хохотом, наблюдая, как поднимается распластавшийся на земле стражник. Между тем поединщики вышли на ристалище, и зеваки, тут же забыв о неведомом силаче и его жертве, устремили любопытствующие взгляды на восьмиугольник, обнесенный деревянной оградой.
        - Который из них наш? - обратился к гиганту человек в ученой мантии с чернильницей и связкой перьев на поясе. - Тот, бородатый, или этот, который улыбается?
        - Который улыбается.
        - Бородатый покрупнее будет. Этот как-то так себе.
        - А вот увидишь.
        Подошедший к ристалищу судебный пристав спросил представителя истца и ответчика, не желают ли они сознаться в неправоте и решить дело миром, и, получив в ответ единодушное «не желаю», дал команду. Стоящие на ристалище стражники подняли алебарды и быстро отскочили за изгородь, чтобы не мешать поединщикам. И сделали это вовремя. Бородатый, тот, который больше понравился магистру Вигбольду, размахивал палицей, готовясь вбить голову противника куда-нибудь в область желудка.
        Дзынь! - булава ударилась о выпуклый умбон кулачного щита и пролетела мимо. И Герхард фон Шредингер устремился вслед за ней.
        - Э-эй, - все так же улыбаясь, позвал Ян с Троцнова. - Ты куда? Я здесь.
        Взбешенный немец развернулся, нанося удар наотмашь. Еще одно короткое движение, поворот щита… Палица германца уткнулась в землю, сверкающий на солнце умбон врезался в челюсть бородача, отбрасывая его шага на три. Толпа вновь захохотала, заулюлюкала, приветствуя ловкого поединщика.
        - А парень, того. Вполне. - Магистр Вигбольд поднял вверх большой палец.
        - Бьюсь об заклад, это только начало.
        Наследник тевтонской ярости замотал головой, восстанавливая четкость расплывшегося пейзажа, и вновь ринулся на богемца, пытаясь щитом остановить щит и булавой подсечь его колени. Но каким-то чудом юркий кампеон исчез с линии атаки, зацепил кромкой своего щита щит противника, дернул на себя и в следующий миг вновь обрушил умбон на челюсть фон Шредингера.
        - Кости святого Фомы! Да он над ним издевается! - поразился ученый муж.
        - Конечно, - подтвердил барон де Катенвиль. - Это иллюстрация на тему: если ударят тебя по правой щеке, подставь левую.
        - Теперь я понимаю, зачем вам нужен этот парень.
        - О нет! Если бы только в этом были его дарования, он мог бы спокойно продолжать искать себе на голову приключений по всей Европе.
        Между тем публичное глумление над ответчиком продолжалось. Он вновь, хотя и с меньшим задором, бросился на Яна Жижку. Тот принял удар на щит, подцепил носком одну ногу противника, ткнул пяткой во внутреннюю часть бедра опорной ноги. Фон Шредингер попытался уцепиться за воздух, но без особого успеха. Еще секунда, и богемец оказался сидящим на груди поверженного.
        Его кинжал уткнулся в горло ответчика.
        - Где деньги, которые ты взял у мастера Ульриха?
        - Сдаюсь, - прохрипел опозоренный рыцарь. - Все отдам.
        - Заметь, - Дюнуар воздел к небу указательный палец, - первый раз Ян Жижка пустил в ход оружие. Этого Шредингера он сделал одним щитом. Ну и ногами.
        - Да, верно. И что же?
        - А то, почтеннейший магистр, что этот поединок не столько решает проблемы Яна, сколько создает их.
        - Каким это таким образом?
        - Довольно печальным для храброго поединщика, однако, хочется верить, удачным для нас. Обрати внимание на во-он ту группу вооруженных мужчин в кожаных гамбизонах.
        - На шее у каждого золотая цепь со львом святого Марка? Уже обратил. Должно быть, какие-то знатные венецианцы. В прежние времена я бы с ними поговорил накоротке.
        - Упаси тебя бог, магистр Вигбольд, от таких разговоров. Ты мне еще нужен живой. А потому собери-ка лучше тех ребят, которых ты навербовал для своей каракки. Пусть все они при оружии будут поблизости. Когда понадобится, я свистну.
        - Вот оно как? Что ж, я сейчас.
        - Быстрее, друг мой. Как можно быстрее.
        Между тем толпа валила поздравить успешного бойца. Его хлопали по плечам, жали руки, совали какие-то калачи и кружки с пивом. Вокруг слышались речи:
        - Мастер Ян! Мастер Ян, у меня тут есть одно дельце. Я хорошо заплачу.
        - Не слушайте его! Вот у меня…
        - А ну-ка! Ну-ка, расступитесь.
        Через людское море, сопровождаемый несколькими слугами, продвигался сгорбленный годами седовласый купец в бархатном, отороченном мехом длинном, не по погоде жарком одеянии.
        - Никогда в жизни не видел лучшей схватки, господин рыцарь, - обнимая Яна Жижку, проговорил торговец. - Это был восхитительный бой. Вот. Держите. Здесь двадцать марок, как мы и договаривались. А вот еще пять от меня за великолепное зрелище.
        Рыцарь принял мешочек с монетами и, улыбаясь, подбросил его в руке:
        - Я не пересчитываю.
        - Не стоит даже трудиться. Я хочу сделать вам хорошее предложение, почтеннейший Ян с Троцнова. У меня есть внучатые племянники. Трое. Молодые парни. Если бы вы научили их так же ловко обращаться с оружием, я бы хорошо заплатил. Десять марок за каждого и, конечно же, стол и кров. К тому же фон Шредингеру, чтобы отдать долг, видимо, придется уступить мне свой замок. Я хочу оставить его внучатым племянникам. А покуда там нужен будет управляющий. Если мы сладим, я могу предложить эту должность вам, да к тому же мне всегда понадобится умелый защитник.
        - Слишком много «если», - рассмеялся Ян. - Если отдаст, если сладим. Пожалуй, еще месяц я готов пожить у вас и понянчиться с вашими мальчишками. А там и поговорим серьезно.
        - По рукам. - Купец протянул рыцарю скрюченные подагрой пальцы.
        Ян Жижка коснулся его ладони, стараясь не сильно ее сжимать.
        - Достопочтенный господин, - на плечо Жижки опустилась рука тяжелая, как заглавная буква закона, - нам бы следовало переговорить. Без свидетелей.
        - Что еще за блажь? - повернулся рыцарь.
        - Нам бы стоило переговорить, - с нажимом повторил человек в кожаном дублете с медальоном святого Марка на шее.
        - Не видите? Я сейчас занят.
        - Так освободитесь.
        - Подождите, - уже не скрывая раздражения, бросил рыцарь и тут же почувствовал, как два острия упираются ему под ребра.
        - Я не стану ждать. И вам не советую тянуть время.
        - Мастер Ульрих, - Ян Жижка склонил голову, - не обессудьте. Мне тут нужно кое с кем переговорить. Я скоро вернусь.
        - Я буду ждать вас, друг мой.
        - Ладно, приятель, веди.
        Тамерлан возлежал на кошме, время от времени пригубливая кумыс из пиалы. Евнух султана Баязида говорил:
        - От перевала Герханак до Кумыка двенадцать тысяч триста шагов пути, и в ширину этот перевал полторы сотни шагов.
        - Полторы сотни - это немного, - хмуро отозвался Великий амир. - Высоки ли там горы?
        - Они уходят под самые тучи и склоны их отвесны, так что и горный козел не решается скакать по ним.
        - Опасное место. Оно хорошо для внезапного прорыва, но в то же время в такой теснине малым отрядом легко сдерживать большую армию. Есть ли поблизости другие перевалы?
        - Есть. Сатарлык. Он шире, местами и до восьми сотен шагов. И скалы там не так высоки. Но до Кумыка оттуда больше сорока тысяч шагов. К тому же у спуска в равнину дорогу пересекает река, текущая с гор. Воды ее холодны даже в самую нестерпимую жару. Русло ее не шире трех конских скоков, но на том берегу расположена башня, запирающая спуск с перевала.
        - Это очень хорошо, - не меняя выражения ни лица, ни голоса, кивнул Тамерлан.
        Молчаливый писец, сидевший у самой кошмы перед расстеленной на полу выделанной бычьей шкурой, поднял глаза и поинтересовался:
        - Стоит ли делать мне на карте знак, что это выгодный путь?
        - Это путь, где нас ждут. И если дождутся, будут рады своей прозорливости. Почему бы не порадовать врага напоследок? Упиваясь храбростью и силой, он ринется в бой и, когда мы отступим за реку, пойдет за нами, чтобы изгнать из своих земель. Если мы все же не побежим и, отступая, будем сопротивляться, врагу придется усилить давление и прислать к Сатарлыку новые войска - ведь до победы рукой подать. И вот, когда гяуры уберут засаду с Герханака - а я уверен, что они ее там держат, - мы ударим через него, а затем расплющим войско неверных, точно куриное яйцо, между молотом и наковальней. А из Кумыка свободный путь на равнины, где сможет развернуться и наша конница.
        Тамерлан прикрыл глаза, отпил кумыса и спросил:
        - Что сообщает мой храбрый брат, султан Баязид?
        - Он пишет, что встречает на пути отчаянное сопротивление коварных сербов. Их правитель, Стефан Лазоревич, еще недавно сражавшийся под знаменами султана, оказывает упорное сопротивление. Его отряды невелики, но им несть числа. Баязид продвигается вперед, каждый день теряет людей в мелких стычках. Ему никак не удается принудить Стефана к настоящему сражению.
        - Этот серб не глуп. Храбр и не глуп. В этом я убедился, когда близ Анкары мои нукеры пытались разорвать его строй. Отпиши султану, что лучше ему не пытаться искать битвы с сербами. Минула почти четверть века с тех пор, как османы разбили их на Косовом поле, и все это время сербы тщательно учились у своих победителей. Для этой учебы Стефан Лазоревич на время затаил гнев на убийц своего отца. Пусть Баязид займет сербские укрепления на всех горных дорогах и оттуда устраивает набеги, уводя скот, выжигая поля и не давая сербам бежать из страны. Нынче же отпиши ему мой совет.
        - Не премину, Великий амир. Но султан Баязид также ожидает и вашей прямой военной помощи.
        - Да, - не открывая глаз, подтвердил Повелитель Счастливых Созвездий, - я знаю об этом. Ступай.
        Он поставил на пол опустевшую пиалу и, не обращая больше внимания на евнуха, пятящегося к двери, подозвал многомудрого Хасана Галаади, который в безмолвии наблюдал эту сцену.
        - Что ты можешь сказать об услышанном?
        - Мудрый Али Аби, мир праху его, когда-то сказал: «Невозможно вернуть только три вещи: стрелу, пущенную из лука, необдуманное слово и упущенную возможность». Султан Баязид, как путник, сбившийся с дороги, бредет за миражом, и Шайтан завлекает его все дальше в мертвую пустыню. Сначала Баязид послал в тебя стрелы вражды, затем ранил неосмотрительным словом. Теперь же упускает возможность исправить сделанное им прежде.
        - Отчего ты говоришь так? Разве видишь в словах и поступках султана коварный умысел?
        - Я бы не считал коварством желание ослабить сильного и послать кого-то умирать вместо себя. Это слишком естественное желание. Но ты оказался умнее и не полез, как обезьяна, в тыкву за финиками.
        - Да, я слышал. В Индии так ловят этих ловких зверьков. На дно привязанной к дереву выдолбленной тыквы кладут спелые плоды. Мартышка чует их, засовывает лапу, сжимает добычу в кулак и застревает. Ладонь проходит легко, но кулак с добычей - нет. А разжать его мешает жадность.
        - И глупость, - добавил Галаади.
        - Но к чему ты упомянул об этом?
        - Баязид и прежде сражался в тех краях, и прекрасно знает, как нелегко там воевать. Особенно конницей, не имея пехоты. Но он ждал, что ты, Великий амир, разделишь с ним тяготы, которые тебе будут горше, чем ему. Ты же не захотел этого делать, и теперь самому Баязиду, как той мартышке, застрявшей в тыкве, нет возможности ни съесть заветный плод, ни вытащить лапу обратно.
        - Что ж, в таком случае пусть старается дальше. Конечно, я помогу ему, но в тыкве нет места для второй руки. Я поведу войско так, будто собираюсь идти на помощь Баязиду, сам же ударю по владениям кеназа урусов Витовта. Следует отомстить ему за то, что он поддержал набег коварного выродка Тохтамыша. К тому же, если мы не ударим первыми, резонно ожидать, что Витовт ударит нам в спину, когда мы пойдем на помощь султану.
        - Это весьма разумно, Великий амир.
        - Да уж, конечно, разумно, - слышался в голове голос Дюнуара. - Надо его задержать. Я никак не успею подготовить здесь группу встречающих, если Тимур начнет движение прямо сейчас.
        - Я очень постараюсь, но ты же понимаешь, это Тамерлан.
        - Кто бы мог подумать?! Какое тонкое наблюдение.
        - Одно тревожит меня, Великий амир. После недавнего захвата каравана венецианцы точат нож на тебя. Если ты решишь воевать с Витовтом, они не преминут ударить в спину.
        - Им будет не до того. Мой друг и соратник, султан Египта, пообещал мне поднять все народы Магриба против гяуров в течение ближайших месяцев и быть готовым, подобно новому Аль Тарику, вторгнуться в Испанию на помощь единоверцам. Теперь смотри, многомудрый Хасан Галаади. - Он приподнялся на локте, достал из серебряного футляра отточенную тростинку и начал водить ею по расстеленной на полу карте из бычьей шкуры. - Мы угрожаем гяурам здесь, в Сербии, и вот тут, на самом побережье Последнего моря. Откуда нас ждать, с какой стороны? К тому же все пираты из Магриба получат от египетского султана фирман с позволением нападать на прибрежные города и перехватывать христианские корабли в море. До того ли будет Венеции?
        - Может, и так. Но мне вдруг вспомнилась притча. Некий человек пришел к мулле и попросил: «Дай мне сто дирхемов на три года». На что мулла ответил ему: «Я могу дать тебе и на сто лет, но ни одного дирхема». То, что говорит султан Египта, звучит красиво, но только во сне могло ему присниться, что он сумеет объединить все племена и народы Магриба, тем более за несколько месяцев. Так что и на сто лет, но ни одного дирхема.
        - Сон. - Лицо Тамерлана вдруг стало задумчивым. - Ты напомнил мне. Сегодня ночью я видел сон. Очень странный. Будто в походе я вдруг решил поохотиться на удода. И когда я подстрелил его и подошел, чтобы поднять с земли, он вдруг обратился в муравья и убежал от меня. Хотел бы я понять, что означает этот сон.
        - Если позволено мне будет сказать, - покачал головой Хасан Галаади, - он предвещает недоброе. Как известно, удоды - священные птицы, охранявшие покой мудрейшего из мудрых, царя Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими. Когда-то царь, в совершенстве владевший языком зверей и птиц, спросил у этих крылатых стражей, чего бы они хотели в награду за верную службу. И удоды ответили: «Самое прекрасное, что мы видели в мире - это твоя корона. Сделай нам такие, дабы мы приобщились к славе твоей». Мудрый царь предостерег их: «Короны тяжелы для легкокрылых птичек», - но те настаивали, и царь исполнил их желание. Очень скоро птицы воистину на своей шее убедились, сколь тягостны для них золотые венцы. И они взмолились, прося Сулеймана ибн Дауда забрать свой дар, ибо поняли они, что сопричастность высшей мудрости и тайнам, сокрытым от взора прочих, куда сильнее злата и власти. С тех пор, в напоминание о коронах, на голове удода хохолок из перьев, и птица эта приобщена ко многому, неведомому простым смертным. Считается, что если удод провожает войско или караван, то ему суждена удача.
        - Значит, я убил свою удачу? - напряженно глядя на собеседника, спросил Тимур. - А муравей? Что означает он?
        - Муравей - это малость, открывающая истину. Когда Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими, заканчивал строительство храма, то он почувствовал, что силы покидают его, и обратился к джиннам, помогавшим строить храм, с просьбой довести дело до конца после его смерти. Но джинны возроптали: «По повелению Аллаха мы подчиняемся тебе, и никому иному. Когда же не станет тебя, не станет и власти над нами». Тогда царь царей поднялся из последних сил и, опираясь на посох, встал посреди храма. Там и настал его последний час. И так стоял он еще три года, покуда крошечный муравей, также помогавший в строительстве храма, не подгрыз его посох. И случилось это в тот момент, когда джинны укладывали последний камень. Сулейман, да прославится имя его вовеки, упал. Джинны, воочию узрев истину, разлетелись. Храм же остался совершенным для людей, но несовершенным пред ликом Господа, ибо только сотворенное Господом совершенно.
        - Стало быть, истина ускользает от меня, и этим разрушится мое царство. - Лицо его помрачнело. - Мне надо обдумать твои слова, многомудрый Хасан Галаади. Как я и велел прежде, Смирну должно сровнять с землей. Мы же отправляемся в Константинополь. Я желаю дать отдых войскам и тщательно подготовить будущее наступление. И да будет Аллах милостив ко мне.
        Трактирщик поднимался по лестнице, то и дело оглядываясь на молодого господина и его друзей. Он двигался так, как будто восходил на эшафот, и даже гомонившая за столами толпа слуг в разноцветных ливреях тоже отчего-то смолкла, глядя на хозяина и следующих за ним гостей. Наконец трактирщик поднялся на верхнюю галерею, дошел до одной из дверей и постучал:
        - Ваше высокопреосвященство! Позвольте.
        - Ну! Кого еще черт несет? - раздался из-за двери громкий властный голос.
        - Здесь молодой господин с друзьями. Они желали бы переговорить с вашими высокопреосвященствами. - Трактирщик чуть приоткрыл дверь.
        - …Теофил, приятель, если тебе нечего больше ставить, я могу сыграть на твою сутану.
        - Но как можно?!
        - У своего Папы узнаешь, как можно. Ты мне уже все проиграл. Ну не хочешь играть на сутану - давай на камилавку. Я буду носить ее по воскресеньям в память о тебе… Трактирщик! Гнусная морда, убирайся к чертовой матери! Мы с моим преосвященнейшим собратом проклянем тебя в два горла и предадим анафеме всю округу. Наместник Люцифера, я тебе велел не беспокоить нас, даже если архангел Гавриил начнет свистеть в свою боцманскую дудку.
        Грузный рослый хозяин постоялого двора постарался уменьшиться в размерах и беспомощно оглянулся на Кристофа.
        - О! Я слышу, тут собрались достойные люди! - Глаза Лиса зажглись ярче гостиничных светилен. - Капитан, не надо биться головой об заклад. Нам здесь будут рады.
        Сергей оттеснил хозяина и пнул дверь ногой:
        - Физкульт-привет! Форточку откройте! Шо-то у вас тут смрад, как в кадильне после черной мессы.
        - Наглец!!! Ты кто такой?! - послышалось в ответ.
        - По ту сторону Рифейских гор этот вопрос заставил бы меня схватиться за оружие. Но вам, так и быть, отвечу. Серж Рейнар л'Арсо д'Орбиньяк. Можете не аплодировать. Сегодня мое честное лицо является частным лицом. А это мои друзья, Вальдар Камдил, сьер де Камварон и его оруженосец, Кристоф де Буасьер - хозяин здешних мест.
        Войдя, посланец императора Востока обвел глазами «лучшие апартаменты». В комнате было довольно чисто, мебель выглядела под стать местным обитателям, массивно и добротно. За тяжелым столом сидели двое мужчин в длинных красных одеяниях. На груди у одного красовался золотой наперсный крест, и еще один, усыпанный каменьями, лежал перед ним на столе.
        - Брюхо Вельзевула, - отозвался на приветствие тот кардинал, у которого все еще имелся крест. - Дела мне нет запоминать ваши дурацкие прозвища. Тоже, прости господи, хозяин нашелся. Отец небесный - хозяин всей земли, а я - его смиреннейший слуга. Так что убирайтесь к черту, если не желаете прямо сейчас провалиться в геенну огненную. Прямо на рога Вельзевула.
        Лис с Камдилом переглянулись, едва скрывая улыбку:
        - Не желаем, ваше высокопреосвященство, - поклонился Вальдар. - За себя и за своих друзей я приношу извинения, что мы прервали важный богословский диспут. Но как лица, неплохо сведущие в подобной теологии, мы с другом просили бы позволения также участвовать в дебатах о страстях и искушениях. Тем паче что у его высокопреосвященства, похоже, доводы кончились. А у нас, - Камдил встряхнул на ладони увесистый кошель, - их полно.
        Крестоносный картежник широко заулыбался:
        - Отчего же. Новые доводы в богословском споре - это всегда интересно. Эй, трактирщик! Тащи стулья и вино. Что ж ты раньше не сказал, что достойные люди приехали на богословский диспут. Ну что, преосвященнейший Теофил, брат мой во Христе, позволим этим благочестивым мирянам принять участие в духовных наших исканиях?
        Второй кардинал скептически поднял брови:
        - Я бы с радостью. Но, как верно сказал этот малый, у меня закончились доводы.
        Лис нагнулся и черпнул рукой, точно поднимая что-то с пола:
        - Да простит меня ваше высокопреосвященство, этот золотой довод, должно быть, просто укатился из вашего поля зрения.
        - Вот и прекрасно! - Кардинал-богохульник потер ладони. - Тогда начальная ставка - солид.
        Лис с Камдилом уселись на принесенные стулья, и кардинал с крестом начал ловко тасовать колоду.
        - Играем в брэн. Я сдаю три карты. Если в них есть комбинация из карт, одинаковых по достоинству, или же имеется рост, вы скидываете их на стол. Затем я вновь мешаю колоду и вновь сдаю по три карты. И так, покуда не закончится колода. В конце считаем очки.
        - Как скажете, ваше высокопреосвященство, - складывая руки перед грудью, согласился Камдил.
        Ободренный словами нового игрока, кардинал начал сдавать:
        - Тебе, тебе…
        - Уважаемый, - раздался голос Лиса, - уберите крест со стола.
        - Что это значит? Чертовы копыта! - возмутился кардинал.
        - Да хоть подковы от этих копыт, - зевнул Лис. - Это значит, что пронося сдаваемую карту над крестом, вы видите ее отражение в этой блестящей вещице.
        - Вы что же, - кардинал отложил колоду, - называете меня жуликом?
        Темные густые брови итальянца сошлись на переносице, подобно грозовым тучам. Еще мгновение, стул его высокопреосвященства с грохотом рухнул, а сам он уже стоял с длинным кинжалом в руках. Стоял и недовольно смотрел на острия двух мечей, направленных ему в грудь.
        - Падре, - вкрадчиво начал Камдил, - я допускаю, что вы отличный фехтовальщик. Но вам не выстоять против двух наших клинков и его, - он указал на стоящего у дверей Кристофа, - боевого топора. Даже не пробуйте.
        - Я крикну своих людей, - быстро сообразив, что противник говорит правду, предупредил шулер.
        - Он тоже, - напомнил Лис, указывая на второго кардинала. - И пока здесь будет кардинальная разборка, малыш Кристоф вдобавок созовет своих людей. А это вся округа.
        - Быть может, стоит вернуться к нашему богословскому спору? - предложил Камдил.
        - Вы правы, - вздохнул кардинал, возвращая кинжал под сутану. - И правда, я погорячился. К чему наперсному кресту лежать на столе.
        - Но как же мой проигрыш? - возбудился второй отец.
        - Проигрыш есть проигрыш, - развел руками Вальдар.
        - Вот-вот, - согласился кардинал, тасующий карты. - Вы точно видели, что мой крест все время лежал на столе?
        - Пожалуй, нет, - почесал затылок его высокопреосвященство.
        - О том и речь.
        - Я вот вижу, - глядя на руки сдающего, прищурился Лис.
        - Что же вы видите?
        - Что благословение господне сошло на некоторые из этих карт, и одна их часть сбоку истерлась больше, чем другая.
        - Полагаю, как в жизни. Короли, дамы, рыцари и божественные тузы одеты чище, нежели всякая деревенщина. И карты повторяют тот же порядок.
        Камдил потянулся и вытащил из колоды одну из светлеющих на общем фоне карт:
        - Надо же! Король треф. А тут что? Туз червей.
        - Вы опять за свое? - возмутился кардинал.
        - О! Погляди! - Лис выдернул колоду из рук служителя церкви. - Они не только чище. Они и больше. Колода-то говорящая.
        Он провел по торцам карт большим и средним пальцами:
        - Слышите? Звучит по-разному.
        - У меня нет другой, - нахмурился кардинал.
        - Лис! У тебя же точно есть?
        - А то! Естественно! - Д'Орбиньяк вытащил из поясной сумки карты. - Можете убедиться: они не потерты, не помечены и разложены по мастям, как и надлежит.
        - Хорошо, - вздохнул кардинал. - Благословляю.
        - Позвольте, я буду тасовать. - Вальдар с поклоном взял карты. - За вечер вы, должно быть, притомились.
        Он разделил колоду на две части. Затем жестом фокусника сложил ее, вдвигая одну часть в другую, сделал еще несколько пассов и начал раздавать под пристальными взглядами обоих кардиналов. С каждым коном бдительность кардиналов лишь возрастала, и лица их по цвету постепенно сливались с мантиями.
        - Черт возьми, - зарычал святой отец, лишенный высокого звания банкомета, - за время игры мне не пришла ни одна крупная карта.
        - Мне тоже, - поднял голову его собрат.
        - Да, они все здесь. И там. - Лис ткнул пальцем на карты напарника.
        - Но это настоящее жульничество.
        - Вы можете это доказать?
        - Я бы доказал. Один на один, - процедил взбешенный кардинал.
        - Рейнар, одолжи, пожалуйста, его высокопреосвященству свой клинок. Кристоф, а ты дай мне свое оружие. Негоже «Ищущему битву» обнажаться на постоялом дворе.
        - Дьявольщина! - Обманутый шулер ловко поймал брошенный ему меч.
        - Надеюсь, это не имя. - Камдил встал в защитную стойку.
        - Я - граф Балтасар Косса.
        - Я почему-то так и подумал.
        Клинки их скрестились и зазвенели. Длинная сутана мешала Балтасару. Он все время пытался поддернуть ее, но Камдил, похоже, и не собирался пользоваться своими преимуществами.
        - Вилы Люцифера! Давно я не встречал таких прекрасных фехтовальщиков, - то ли выругался, то ли похвалил кардинал. - А если я вот так?
        Он сделал выпад, точно собираясь разрубить противнику голову, затем резко перевел меч, атакуя бедро.
        - Тогда, - Камдил повернулся, пропуская клинок мимо себя, - вы останетесь без оружия.
        Он перехватил запястье и резко ударил по плоскости клинка возле крестовины.
        - Дьявольщина, - вновь яростно выругался кардинал. - Вот уж не думал встретить в такой глухомани столь занятных людей. Вы деретесь не хуже, чем играете в карты! Сьер, не помню как там вас, не ведаю, что вы делаете в этой берлоге, но, клянусь хвостом и рогами Люцифера, я был бы рад видеть вас в своей чертовой свите. Я кардинал святейшего Папы Бонифация, а не, как этот ублюдок, гнусного приспешника антихриста, выродка, пасынка вавилонской блудницы, Бенедикта тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будь помянут, Тринадцатого. Я везу герцогу Жану Бесстрашному разрешение на его развод и новый брак.
        - Два, - со вздохом напомнил «ублюдок».
        - Точно. Два. Второе я выиграл. - Балтасар Косса широко улыбнулся. - Так что? Поступаете на службу? Герцог чертовски щедр, и будет мне благодарен по гроб жизни. К тому же там всегда есть кого обыграть в картишки.
        - Это верно, - подтвердил Вальдар. - Мы только что из Дижона. Я - посланец его святейшего величества, пресвитера Иоанна. Государь отправил нас склонить герцога к войне против Тамерлана и Баязида, но его светлость предпочитает думать о венгерской юбке, нежели о чести и войне против общего врага.
        - Вот дурак! У нас в Италии я бы ему подарил сотню отборных римских юбок. Предпочесть войне какую-то очередную куколку? Да он из ума выжил.
        В дверь дробно постучали:
        - Простите, господа.
        Трактирщик обвел недоумевающим взглядом свои лучшие апартаменты.
        - Там у ворот большой отряд. Именем герцога они требуют выдать вас, молодой господин, и ваших спутников.
        - Черта с два, - подбоченился Балтасар Косса. - Неси сюда лучшего вина. А эти порождения опившихся хорьков пусть ждут у забора. На рассвете мы выступаем в Дижон.
        Глава 10
        «Обидеть боксера может каждый. Но не каждый успевает извиниться». Майк Тайсон
        Пустырь за монастырем братьев-кармелитов десять лет тому назад был подарен святой обители прежним хозяином для еженедельного поминовения его души. Сначала здесь предполагалось воздвигнуть новую часовню, но, когда стены ее были уже почти выведены, в морозную ночь в канун Всех Святых грунт просел, сведя на нет долгие усилия братии. Сие было признано недобрым знаком. Так и остались руины стоять за невысокой оградой, ожидая решения своей участи и зарастая высокой травой и молодыми деревцами.
        - Они идут туда! - Магистр Вигбольд ткнул пальцем в сторону калитки, густо занавешенной плющом.
        - Я вижу, друг мой. Твои парни готовы?
        - Конечно. Все до единого тут.
        - Когда я свистну - начинайте. - Дюнуар проверил, легко ли выходит меч из ножен. - Ладно, не скучай. Похоже, самое время для моего эффектного появления.
        Барон де Катенвиль направился к калитке, за которой только что скрылись люди со знаками святого Марка на гамбизонах вместе с Яном Жижкой.
        - Туда нельзя! - Из прикрытой зеленью ниши в каменной стене появились двое парней с длинными кинжалами в руках.
        - Видите ли, молодые люди, - задумчиво глядя на внезапно появившуюся стражу, менторским тоном проговорил бородатый гигант, - концепция вашего тезиса в базисной своей части содержит эмпирически выверенные предпосылки когнитивного диссонанса.
        - Чего? - ошеломленно переспросили молокососы.
        - Диссонанс, говорю, - рявкнул барон де Катенвиль, перехватывая запястья обалдевшего «заградительного отряда» и коротким поворотом выводя их на болевой прием. Кинжалы выпали из разжатых пальцев, и юнцы бы взвыли от боли, когда б Мишель не столкнул их лбами со всего размаха. - Головами думать надо, - переступив через стражей, Мишель открыл калитку.
        - …Таким образом, вы, сами того не ведая, нарушили священные права братства мастеров клинка святого Марка, - разносилось по пустырю. - Только нам во всех землях Империи дозволено выступать кампеонами в судебных поединках, учить владению оружием особ не рыцарского звания, а также наниматься в личную охрану любого, кто пожелает ее иметь в землях Империи. Как нарушивший наши священные права, вы должны будете принять бой со всеми моими лейтенантами, а затем, если будете живы, то и со мной - капитаном братства святого Марка. Поскольку вы, как выяснилось, чужестранец, в знак снисхождения вам будет дозволено сражаться с каждым из нас по очереди. Итак: меч и щит, длинный меч, кинжал, алебарда. С чего предпочитаете начать?
        - Господа, я нарушу ваше уединение. - Мишель Дюнуар появился из-под арки.
        - Кто вы такой? Убирайтесь прочь.
        - Если вы столь рьяно гоните меня, то вам совсем не обязательно знать, кто я такой, - подходя ближе, заявил барон де Катенвиль. - Мой учитель страшно утомился после боя и не может принять ваше любезное приглашение. Но я с радостью заменю его.
        - Благодарю, но… - удивленно начал храбрый богемец.
        - Что вы, учитель! Отдыхайте, - не давая рыцарю договорить, перебил его Мишель. - Я так долго искал вас. Джованна просила кланяться и передала вам это.
        Дюнуар протянул Яну Жижке вышитый портрет.
        - Отдыхайте. Если мне понадобится ваша помощь, я непременно вас призову.
        - Убирайтесь, незнакомец! Если вам дорога ваша жизнь - уносите ноги, пока не поздно. Только безумный осмелится самолично кинуть нам вызов. Вы надеетесь, что ваша сила поможет одолеть? Не тешьте себя пустыми упованиями.
        - Слишком много разговоров. Кто первый? - Оружие мелькнуло в руках мастеров клинка.
        - Нечто подобное я и предполагал. - Дюнуар вложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. В тот же миг на гребне стены появилось три десятка людей вовсе не монашеского вида с арбалетами в руках.
        - Забыл сказать, я и впрямь чертовски дорожу своей жизнью. Чего и вам желаю. Сражаться будете по очереди. Хотя лучше бы почтенным господам согласиться обсудить некоторые животрепещущие вопросы, не сопровождая беседу звоном оружия.
        Мастер длинного меча ринулся в атаку первым. По своим габаритам он ближе всего стоял к Мишелю Дюнуару. Четырехфутовый клинок со свистом рассекал воздух там, где только что находился барон де Катенвиль. Но тот постоянно ускользал и оказывался где-нибудь сбоку от нападавшего. Мастер клинка перехватывал меч под ложный гард, старался нанести колющий удар, атаковать топорками крестовины, булавой яблока-противовеса, но «ученик заезжего мастера» уходил из-под удара, как заговоренный.
        - Эй! - В самое ухо противника крикнул Дюнуар, заставляя его обернуться и в тот же момент, точно хлыстом, нанося ему удар двумя сложенными пальцами по глазам. Мастер рухнул на колени, закрывая лицо руками и забывая обо всем на свете.
        - Следующий!
        Ровно через минуту мастер боя на алебардах описал дугу в воздухе, подброшенный ногой Мишеля, и тот, перекатившись через стену, воткнул отнятую алебарду в землю возле головы поверженного соперника.
        - Господа! - вновь принимая позицию готовности, заговорил барон де Катенвиль. - Можем продолжить наше содержательное развлечение, а можем вернуться к вопросу, который я желал бы обсудить, пока вы живы, а не произнести в качестве эпитафии над свежими могилами.
        На лице капитана братства святого Марка отразился настороженный интерес:
        - Нам следует посоветоваться.
        - Не смею мешать. Я тоже с радостью воспользуюсь паузой, чтобы обнять учителя.
        Откланявшись, Дюнуар бросился к Яну Жижке.
        - Кто вы такой? - пытаясь выбраться из медвежьих объятий, поинтересовался тот. - И почему зовете меня учителем?
        - По сути, я должен величать вас маршалом. Но, согласитесь, нелепо называть так человека, который только что нанялся учить воинской премудрости купеческих племянников.
        - Это что, какая-то глупая шутка?
        - Вовсе нет. - Дюнуар протянул Яну пергамент. - Ознакомьтесь, это верительная грамота великого князя Витовта, подтверждающая мои слова. Это я вас искал в Ополье. И, потрудись вы явиться к королю Владиславу, нам бы сегодня не пришлось демонстрировать здесь свое искусство.
        - Потрудись я доверять королям, моя голова была бы уже давным-давно с телом поврозь.
        - И все же, прошу вас, не убегайте больше. Поверьте, это не пустая блажь Витовта.
        Между тем мастера клинка закончили военный совет, и капитан братства святого Марка объявил:
        - Вы можете говорить, но если предмет вашей речи будет сочтен нами досужим, а уж тем паче оскорбительным, бой возобновится. Причем вновь с каждым из пяти.
        - Согласен, - улыбнулся барон. - Итак, почтеннейший капитан, почтеннейшие лейтенанты. Вы - лучшие бойцы империи, истинные мастера оружия, спаянные воедино тайным уставом и дисциплиной столь же нерушимой, сколь нерушима сталь ваших клинков.
        - А то! - не без удовольствия подтвердил капитан.
        - Вы стоите у трона земных владык ближе любого советника. Вам доверяют жизнь венценосные повелители этого мира, будь то люди светские или духовные.
        - И это верно.
        - Вы отстаиваете интересы, защищаете своим искусством честь и выгоду земных владык.
        - Точно.
        - То же можно отнести и ко всем прочим братьям вашего благородного сообщества. Но ведь, вне всяких сомнений, вам понятно, что за столь многое вы получаете слишком мало.
        Дюнуар вытащил из сумы несколько золотых кругляшей и, не оглядываясь, бросил их через плечо в сторону ограды. Люди Вигбольда стремглав бросились на добычу.
        - Посмотрите, никто из них не обладает вашим искусством, не имеет и толики вашего опыта, не удостоен столь высокого доверия, но в единый миг способен заработать не меньше вашего.
        - К чему ты ведешь, незнакомец?
        - Я говорю правду?
        - Да, ты говоришь правду, но что с того?
        - Если новичку дать щит, сердце его успокаивается. Ему кажется, что теперь он в безопасности, ему ничего не угрожает. Ведь есть щит, который примет все удары. То же происходит и со многими властителями. Они успокоились и пребывают в праздности. Даже не глядя, что творится за щитом. А стоило бы. Поскольку наступает страшное время, когда полчища, исторгнутые тартарейскими безднами, подобно новому Аттиле, ворвутся в замки и города ваши, вытопчут посевы и сожгут леса. Железный Хромец вышел из края неведомого, и от поступи его уже содрогаются ближние земли. Баязид Молниеносный, сокрушитель христианского воинства, склонился перед ним, и Мануил, василевс Константинополя, положил корону к его ногам. Сарацинские владыки бегут поклониться трону его. Ибо там, где идет Железный Хромец, смерть едва поспевает махать косой, выполняя его приказ.
        Я обращаюсь к вам, - продолжал Дюнуар, - великие мастера. К вам, крепкой защите, принимающей на себя первый удар, отстаивающим честь и выгоду обоих владык. Будете ли вы смиренно дожидаться, когда враг прижмет вас к стене и убьет поодиночке, обозленный сопротивлением, как лошадь укусом слепня? Или же, исполняя клятву верности, которую давали сюзеренам, возьметесь оберегать их от нависшей угрозы, стремясь предугадать и предупредить атаку противника и навязать ему свои законы боя? Кому, как не вам, сделать это?
        Вот что хотел сказать я, и вам судить, осмысленна ли моя речь, и есть ли в моих словах что-либо оскорбительное для почтенного братства. Я готов к схватке и жду вашего ответа.
        Мастера отошли в сторонку и начали оживленно переговариваться. Наконец капитан вернулся на прежнее место.
        - Твои слова искренни и мудры. Это речь честного благородного мужа, мы не поднимем более оружия ни на тебя, ни на твоего учителя. Сочтем происшествие глупым недоразумением.
        Дюнуар оглянулся на обалдевшего Яна Жижку:
        - Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что таковым этот обмен любезностями и будем считать.
        - Что же касается сути твоих слов, следует ли понимать, что ты уже знаешь, как поступить, какие действия предпринять?
        - Знаю, - кивнул Дюнуар, - и как речено у святого Марка в главе IV, стихе IX: «И сказал им, кто имеет уши слышать, да услышит…»
        Дворцовый сад благоухал и радовал взор. Широкие листья пальм нависали над аллеей, даруя бесценную тень в полуденный зной. Трое мужчин - старец, широкоплечий и статный, с длинной седой бородой, с черными, лишенными блеска молодыми глазами шел, прихрамывая, то и дело оглядываясь и бросая рассеянный взгляд на красоты императорского парка. Его спутник также был немолод, хотя и годился в сыновья Хромцу. Третьим был Хасан Галаади, благочестивый дервиш, исполнявший роль переводчика. Красоты природы, похоже, совсем не интересовали Мануила. Он шел на полшага позади старца, хмуро глядя под ноги, лишь изредка поднимая глаза, тоже по-восточному темные, окруженные сеткой глубоких морщин, и, казалось, полные усталости. Он шел, словно гость за добрым хозяином. Между тем и парк, и дворец, и сам город все еще принадлежали ему, василевсу Мануилу.
        Тамерлан остановился у небольшого искусственного водопада и замер, наблюдая, как струится, перепрыгивая с камня на камень, веселый ручеек, играют в потоке воды радостные лучи солнца, превращая брызги в невесомые волшебные бриллианты.
        - Воистину, брат мой, славнейшей Мануил, этот город создан быть столицей мира. Правитель его должен почитать себя любимцем Аллаха, счастливейшим из смертных. Твое же лицо печально, и взгляд полон грусти. Что гнетет тебя среди этой красоты?
        - Разве могу я быть счастливым, живя среди руин былого величия? Моя порфира и золотой венец - насмешка над могуществом предков.
        - Ничто не вечно. Все изменчиво, - погружая ладони в холодную струю водопада, промолвил Тамерлан. - Величие, как эта вода, омывает тебя и катится дальше.
        Когда-то мне пришлось спасаться от несметного множества врагов на дрянной кобыле. Такую сегодня я не дал бы и последнему из слуг. Эта кляча спасала меня и мою любимую жену, Сарай-Ханум, из благословенного рода Чингисхана. Прекраснейшей из женщин, отраде взора моего, даже пришлось какое-то время прятаться в яме от погони. В краю безводном и безжизненном она сидела несколько дней, не зная, вернусь ли я живым. Однако Аллах был милостив к нам.
        Как говорил мудрейший абу Язиз Вистами, «кого Бог любит, тому посылает страдания». Если ты страдаешь, брат мой, драгоценнейший Мануил, то это лишь испытание, посылаемое Аллахом.
        - Вся жизнь моя - сплошное испытание, - коротко ответил василевс. - До недавнего времени я знал, что мое слово - слово императора. И оно крепко, точно стены Константинова града. Любой, с кем доводилось мне иметь дело, знал это. Теперь же мое слово не стоит ничего.
        - Слова - лишь гнезда. Их значение - крылатая пташка в полете. - В этот миг из небесной сини раздался крик ворона. Тамерлан, задрав голову, поглядел на чернокрылого вестника смерти и чему-то улыбнулся. - Чего ждать от птиц? Порою радости, а порою - досады.
        Не стоит укорять себя, о мудрейший из василевсов. Меня и самого разгневал тот досадный случай в Смирне. Ни ты, ни я не смогли предотвратить его. Стало быть, такова воля Аллаха. И не нам, земным владыкам, противиться ей.
        Как тебе известно, я велел тщательнейшим образом разобраться в этом деле. Не то чтобы меня заботила жизнь убитых рыцарей - я и сам намерен был казнить их, однако никому не позволено посягать на одного из моих ближайших друзей и соратников, на моего брата. - Тимур стряхнул капли с пальцев и провел руками по лицу, охлаждая его.
        - Как мне удалось разузнать, все нападавшие были жителями Смирны. Они невзлюбили рыцарей за гордыню и притеснения, которые те чинили в городе, и, как только представилась возможность, поспешили отомстить.
        - В Смирне не водятся кобры, - напомнил василевс, - их можно было отыскать только далеко за крепостными стенами. У жителей города не было ни времени, ни возможности изловить их.
        - Для меня это не меньшая загадка, чем для тебя, брат мой. Но разгадка не оживит твоих пленников. Мир их праху.
        - Великий магистр ордена иоаннитов прилюдно обвинил меня в вероломстве и приказал топить или захватывать все ромейские корабли, встреченные орденским флотом в Средиземном море. К его нападкам присоединилась Венеция. Вероятно, за ней последует и Генуя - она не пожелает отстать от своей вечной соперницы. Таким образом, Ромейская империя лишится выгоднейших рынков.
        - Недобрые известия, - печально вздохнул Тамерлан. - Но мы, властители, лишены счастья слышать одни лишь приятные вести. Что толку терзаться и сотрясать воздух стенаниями и угрозами.
        Кто поднимет меч против тебя, станет и моим врагом. Пусть они ярятся, пусть думают, что ты слаб, а я стар, устал, и все, чего желаю, - любоваться этими стройными пальмами и смоковницами, пить сладкую воду твоих источников и, купаясь в роскоши, ожидать конца своих дней. У нас есть время подготовиться и нанести удар, короткий и смертоносный, как бросок кобры.
        Сюда кто-то идет. - Тамерлан напрягся и положил руку на изукрашенную драгоценными каменьями рукоять сабли. - Птицы смолкли.
        Через несколько секунд послышались шаги, и на аллее появился один из советников Тимура:
        - О Великий амир! Я принес тревожные новости. - Он искоса глянул на Мануила и толмача.
        - Не стану отвлекать вас, - поймав этот взгляд, склонил голову василевс.
        - Что произошло? - дождавшись, когда Мануил с Хасаном отойдут на безопасное расстояние, спросил Повелитель Счастливых Созвездий.
        - Сведущие люди, которым было велено надзирать за приезжими, сообщили, что с караваном армянских купцов из Киликии прибыл некий юноша, в котором опознали молодого рыцаря-иоаннита Гаспара де Велюна. Он младший брат Эжена де Велюна - командора иоаннитов, погибшего во дворе резиденции императора Мануила в Смирне.
        - Очень интересное известие, - медленно кивнул Тамерлан. - Вряд ли юноша снял рыцарское облачение, прибыл сюда и скрылся под чужой личиной, чтобы разузнать цены на константинопольском рынке. Что-то подсказывает мне, горячий нрав и необузданная храбрость толкают этого юнца на путь мести. Но мудрые говорят, если собираешься мстить кому-то, готовь две могилы. Молодой рыцарь собрался унять муки сердца пролитою кровью. Моей или Мануила.
        - Великий амир может не сомневаться, - поклонился советник, - ему не удастся осуществить свой замысел - верные люди следят за каждым его шагом.
        - Это правильно, что следят, но неверно, что не удастся. Иногда смерть человека бывает полезнее его жизни. Главное, помочь несчастному гяуру сделать правильный выбор.
        - Слушаю и повинуюсь, - склонился верный пес Повелителя Счастливых Созвездий.
        - Ступай. - Тимур жестом руки отослал его. - Верни ко мне Хасана Галаади. Он долго жил при дворе Баязида и сможет рассказать много интересного о сыновьях Мануила. Скоро понадобится верный наследник.
        Балтасар Косса открыл глаза, потянулся, вскочил с пуховой перины и, встав на руки, пошел к распахнутому окну. Достигнув конечной точки маршрута, святой отец ловко перевернулся, еще раз сладко потянувшись, и уселся на подоконник. Утреннее солнце окрашивало нежно-розовым снега далеких горных вершин, в лесу, состязаясь в искусстве пения, выводили рулады восхищенные рассветом птицы. Кардинал широко улыбнулся, проникаясь всеобщей радостью, и прочувствованно изрек:
        - Какого черта?!
        У высокого частокола, окружавшего постоялый двор, прислонясь спинами к толстым бревнам ограды, храпя на разные лады, спали воины со значками герцога бургундского на коттах. Балтасар тряхнул головой, чтобы вытрясти из нее остатки дремоты.
        - Антонио! - крикнул смиренный пастырь. - Дьяволово гузно, что здесь делают все эти ублюдочные выродки?
        Престарелый слуга, еще в годы учения Балтасара в Болонском университете приставленный маменькой следить за нравственностью беспутного чада, тихо вошел в спальню и с укором поглядел на господина:
        - Быть может, ваше высокопреосвященство соблаговолит одеться? Вы же совсем голый.
        - И что с того? Таким меня сотворил Господь. И надо сказать, - он слегка напряг мускулы, и те шарами прокатились под его смуглой кожей, - хорошо сотворил. - Граф Косса осенил себя крестом и потребовал: - Ладно, давай, где там моя сбруя? Среди этих храпящих сволочей нет ни одной хорошенькой девушки. А прочий чертов сброд недостоин созерцать меня во всем великолепии. Но ты не ответил, Антонио, что эта дрыхнущая банда делает во дворе перед моими окнами, и почему она мешает мне наслаждаться пением утренних птиц.
        - Должно быть, ваше высокопреосвященство запамятовали, вчера, ближе к ночи, сюда приехали некие господа в сопровождении молодого хозяина этих мест.
        - И что с того?
        - Сначала вы играли с ними в карты, потом изволили сразиться на мечах. А далее, когда пришло известие, что за этими господами прибыл отряд герцога Бургундского, вы повелели людям его светлости ждать у забора и не тревожить вас, а заодно и этих сеньоров, ибо вы заняты важнейшим теософским диспутом, и всякий, кто осмелится помешать ему, будет предан анафеме.
        - А, да, припоминаю. Этот, с которым я дрался, черт меня раздери, если я помню его имя, в высшей мере достойный человек. - Кардинал продел голову в горловину рубахи. - Он так же ловко владеет клинком, как жульничает в карты. Надо будет потребовать от него под страхом отлучения от церкви обучить меня этим проклятым трюкам. Как это он так раздал? Я следил за его руками похлеще, чем ты за мной в пасхальную неделю.
        - Смею напомнить вашему высокопреосвященству, что сьер де Камварон, с которым вчера вы имели неосторожность играть, - посланец пресвитера Иоанна - святейшего императора Востока, и, стало быть, вы не в силах отлучить его от церкви.
        - Что ж, досадно. Быть может, мой дорогой Антонио, ты напомнишь мне еще что-нибудь важное, что я забыл?
        - Непременно. Ваше высокопреосвященство помнит, что вы затеяли начать войну против Тамерлана и Баязида?
        - Вот как? Зачем мне это было нужно? - Кардинал задумался. - А, ну да, конечно. Они типичные порождения адской бездны. Особенно этот, Тамерлан. Говорят, он родился с железными зубами, весь седой, а в кулаке сжимал затвердевшую каплю горячей крови… Значит, я решил объявить им войну. - Балтасар почесал тонзуру и водрузил на нее алую камилавку. - По-моему, весьма богоугодное дело. Надо будет отписать об этом знаменательном решении его святейшеству, Папе Бонифацию IX.
        - Но это же безумие, ваше высокопреосвященство, - с тихой печалью в голосе проговорил слуга.
        Благодушное настроение как ветром сдуло с лица кардинала.
        - Безумие - предполагать, что я безумен. Этот сьер прав. Если мы не остановим Железного Хромца сегодня, завтра он всех задавит поодиночке. Недавно я слышал от аббата Вермини из Венеции, что Тамерлан складывает настоящие горы из отсеченных голов возле стен захваченных им городов. И заметь, с начала своего похода и до недавних дней этот душегуб шел по землям, населенным единоверцами. Резонно предположить, что к христианам его отношение будет еще более жестоким. Хотя куда уже более. Знаменщик Антихриста ведет кровавую армию тартарейцев на мир, осиянный благостью Спасителя. Ополчимся ли мы против него или же склоним выю, дабы стать еще одной ступенькой у трона врага рода человеческого?! - Балтасар замолк, гневно взирая на замершего слугу.
        - Я лишь… Это слишком опасно… - сжавшись, начал оправдываться тот.
        - Примерно так я скажу в сегодняшней проповеди. - Кардинал удовлетворенно потер руки. - Раз уж я - командующий армией и флотом его святейшества, папы Бонифация, то, значит, я стану во главе христианского войска.
        - Но вряд ли его святейшество решится поддержать столь дерзкий план.
        - Кто, Пьетро? Пьетро Томачелли? Этот огрызок не смел молвить и слова поперек моего еще в годы учебы в Болонье. А сейчас без моего совета он и рта на собственной роже не найдет. Куда он денется? Поддержит.
        А тот, кто поведет воинство Христово на порождение Антихриста, как Бог свят, будет признан следующим Папой. И заметь, мой дорогой Антонио, тогда уже ни в Авиньоне, ни где-либо еще, ни один епископ, ни один аббат, ни один монах, черти бы их всех разодрали, не посмеет раззявить пасть, чтобы молвить слово против. Ergo sum, борясь с врагами нашей веры, угрожающими извне, я также сражаюсь и с расколом церкви. Все разногласия должны утихнуть, и распри смолкнуть пред общим врагом. Разве я не прав, Антонио?
        - Ваша мудрость общеизвестна, монсеньор.
        - Вот так-то лучше. И я сверну голову всякому, кто усомнится в этом. Надо придумать, как убедить авиньонского недоумка проявить христианское смирение, а не свою обычную тупость, и не ставить мне палки в колеса. Скажи-ка, Антонио, что там поделывает мой преосвященнейший брат во Христе, Теофил?
        - Изволит почивать в соседней комнате ваших покоев.
        - Да? А почему не в своих?
        - Его высокопреосвященство проиграли свои покои сьеру де Камварону и его спутникам. Вы милостиво разрешили поставить кровать для него в соседней комнате, когда кардинал объявил, что он намерен улечься спать прямо на столе.
        - Вот оно, поражение добродетели, - вздохнул граф Косса. - Ну да ладно. Этот бедолага что ж, намерен возвращаться в Авиньон, к своему господину?
        - С позволения сказать, вчера ночью вы убедили фра Теофила ехать с вами в Дижон.
        - Зачем?
        - Мне то неведомо. Но когда кардинал заявил, что желает утром вернуться к Бенедикту XIII, вы угрожали отослать в Авиньон выигранное вами разрешение на развод герцога с подробным рассказом об обстоятельствах, при которых этот документ попал к вам в руки.
        - Клянусь хромотою Асмодея, пляшущего на загривке всякого, кто садится играть в карты! Если я так поступил, значит, у меня был какой-то план. Не могу вспомнить какой.
        - Мне о том ничего не ведомо, ваше высокопреосвященство, - подавая своему господину наперсный крест, повторил верный слуга, - но вам бы следовало побольше спать и употреблять поменьше вина.
        - Скажешь тоже. Ты прямо как моя дорогая мамаша. Даже Спаситель наш в Кане Галилейской превратил воду в вино, а не наоборот, и, заметь, Антонио, в хорошее вино.
        Так. Время заняться делами. Пусть все просыпаются. Господь и я уже сделали это.
        Балтасар Косса ворвался в соседние апартаменты, как волна цунами в мирно спящий порт:
        - Вы что же, забыли? Вчера мы изволили объявить войну Тамерлану. Как можно продавливать перины и пролеживать тюфяки, когда Железный Хромец, подобно смертному остову, стучит костлявою рукой в незапертые врата христианского мира? Отверзните очи, отворите слух, ибо за топотом копыт…
        - Шо, пыль по полю летит? - Лис уселся на сундуке и начал массировать виски. - Кардинал, ты чего? На постоялом дворе будильником устроился?
        Его высокопреосвященство несколько осекся.
        - Пыль, конечно, летит. Но я о другом. За топотом копыт не слышен рев трубы архангела Гавриила.
        - А, ты в этом смысле? Капитан, просыпайся, там уже зорю играют.
        - Что случилось? - Из соседней комнаты появился Камдил, на ходу застегивая перевязь меча.
        - Да вот, преосвященнейший говорит, что враг у ворот, а мы ни куем, ни мелем.
        - Как у ворот? Вчера он был в Константинополе. Ваше преосвященство, вы ничего не путаете?
        - Короля от дамы покуда отличаю, - без прежнего громового пафоса ответил Балтасар Косса. - Кстати, господа, вы не заметили? В этой округе, как на грех, ни одной пристойной дамы. Я поглядел вчера на жену трактирщика… Ее во время штурма на стену выставлять для устрашения врагов. А если те не устрашатся - сбрасывать им на головы. С полдюжины сволочей под собой похоронит.
        Но я не о том. Мы начинаем войну, и это серьезное дело. И как всякое серьезное дело, оно требует серьезных денег.
        - О, приветствую такой деловой подход, - заулыбался Лис. - У меня есть пара занятных идей…
        - Рейнар, ты опять? - Камдил с поддельным вниманием начал разглядывать потолочные балки.
        - Все в рамках приличий. Нельзя допускать застоя монет в одних руках. Нужно срочно освободить эти руки для новых дерзаний.
        - Как вчера за столом? - съязвил кардинал. - Кстати, господа, я настаиваю, чтобы вы научили меня этому фокусу.
        - Да, расклад «Фараон» - хорошая штука, но, боюсь, его одного все же будет недостаточно для локализации денежных потоков.
        В комнату вошел Кристоф с кувшином воды, тазом и полотенцем.
        - Прошу извинить меня. - Он склонил голову. - Я не хотел подслушивать, но дверь была приоткрыта, и вы говорили столь громко… Нынче у меня был сон. Я видел мою прапрапра…
        - Дальше можешь не продолжать, и так ясно, - перебил Лис.
        - Она сказала, что святой Урсус поможет нам в столь праведном деле.
        - Не помню такого святого, - пожал плечами кардинал, - но, черти б меня побрали, это не повод отказываться от его помощи. Итак, благородный юноша, нам следует приложиться к мощам, или же хватит дюжины месс?
        Глава 11
        «Втоптанное в грязь семя дает отличные всходы». Из мемуаров Адама
        Курфюрст Саксонский сощурился и поглядел на своего кампеона:
        - Так ты полагаешь, этот план сработает?
        - Я уверен в этом, мой государь. Как говорил один мудрец, иной раз преступнику удается избегнуть наказания, но ему никогда не избегнуть страха перед ним.
        - Разумно. В высшей степени разумно, - подтвердил курфюрст, поигрывая янтарными четками, - что ж, твое предложение может дать весьма и весьма достойные плоды.

* * *
        Князь Бернард V Ангальд-Бернбургский хлопнул по плечу кампеона:
        - Это ты здорово придумал. Нужно составить указ, и пусть в воскресенье герольды огласят его во всех моих землях. Клянусь мощами святого Фомы, я буду только рад, если удастся превратить этих грязных негодяев в славных парней. И вдвойне рад, что это случится подальше от моих владений.
        - Итак, пиши. - Стефан, юный пфальцграф Зиммернский, оглянулся на кампеона и начал диктовать: - Да будет известно всем и каждому, что мы…
        - …Мы, Генрих I, владетель Блауэнский, бургграф Мейсенский…
        - …Мы, Альбрехт III, герцог Мекленбург-Шверинский…
        - …Мы, герцог Вартислав VII Померанский…
        - …желая явить милосердие и пример христианской любви к ближнему, объявляем всем ворам и душегубам, будь то городским или же лесным, что будет им даровано помилование, и не спросится с них за былые прегрешения, если ко дню святого великомученика и драконоборца Георгия придут они, дабы сложить оружие к нашему престолу. Такое отпущение грехов будет даровано всякому, кто вступит под знамена рыцаря Яна Жижки, коронного маршала великого княжества Литовского.
        - …Тем же, - выкрикивал герольд с бело-голубыми ромбами Баварии, - кто принесет с собой оружие и доспех, как то: шлем, кольчугу, или железную шапку, или стальной нагрудник, щит, наручи и горжет, будет выдано пять пфеннигов серебром, а кто придет с луком и арбалетом, получит три пфеннига серебром…
        - …Прочие, - слышалось в тот же день в Брауншвейге и Геттингене, - получат один пфенниг серебра. Все же, кто решит пренебречь милосердием и пожелает далее коснеть во грехе и жить злодейством, да будут казнены без всякой жалости.
        Этот указ, до удивления сходный в разных частях империи, звучал над ратушными площадями, на лесных дорогах, в горах, у ворот замков - словом, везде, куда могли доскакать голосистые ботены.[16 - Ботен - посыльный, младшая ступень геральдической корпорации.]
        - И если те, кто устрашится расправы, сбегут от меня к соседу, - удовлетворенно выслушивая герольда, улыбнулся король Богемии, - тем лучше для меня, а хуже для соседа.
        Лесная дорога едва освещалась растущей луной, то и дело скрывавшейся под облачным покрывалом.
        - Мастер Рихард, - жалобно позвал возница, изображая на простодушном лице страдальческую гримасу, - ну зачем нам было переться на ночь глядя через этот лес, да еще с таким дорогим грузом?
        - Ты поменьше горлань, - отозвался тот, кого возница назвал мастером Рихардом. - Головой думать надо, раз уж Господь в великой мудрости своей поместил туда мозги. После герцогского приказа, небось, все разбойнички-то из лесов вприпрыжку убежали. Не дураки же они.
        Но-о, неживой! - Купец подбодрил задумчивого мула, вполне согласного, что ночью вовсе незачем шляться, где ни попадя.
        - Ох, не дураки, - подтвердил возница.
        - То-то же. - Купец погладил седеющую бороду и засунул руку под камзол, чтобы почесать свисающее чрево. - А то, что не поспим разок, так это ерунда, подумаешь, велика потеря. Зато у городских ворот раньше всех будем.
        Из придорожных кустов на обочине послышался заливистый свист.
        - А вот не все разбойники-то поубегали. - Возница сдвинулся с к?зел под навес повозки. - Так, стало быть, и дураки.
        Перед мастером Рихардом выросли, точно материализовались, два субъекта мрачного вида с топорами в руках. Один из них попытался схватить мула под уздцы, второй - сдернуть с седла его хозяина. Мастер Рихард выдернул руку из-под камзола, и отточенный золингеновский клинок блеснул в лунном свете.
        - Раз, - открыл счет купец, и ухвативший его негодяй упал на дорогу с перерезанным горлом, - два, - острие кинжала вошло в шею второго, рассекая сонную артерию. Словно по волшебству, унылая повозка, едва влачимая уставшим от жизни мулом, вдруг лишилась тента, и из нее, как горошины из стручка, на землю высыпали пятеро ладных ребят во главе с возницей, как один с кулачными щитами и мечами. Спустя минуту около десятка трупов лежало на дороге и по обеим ее сторонам.
        - Этих повесить вдоль большака для устрашения и в назидание, - отцепляя седую бороду и сбрасывая пивное брюхо, командовал мастер Рихард. - Среди вас раненые есть?
        - Нет, мастер.
        - Вот и отлично. Хорошо усвоили мои уроки.
        - Э-э-э… - засуетился один из учеников, - глядите-ка, на дереве еще один.
        - Ага, вон, на ветке, - подтвердил второй. - А ну, слезай, гаденыш!
        - Господа, господа, я не нападал на вас! Я не пустил ни одной стрелы!
        - Слезай давай. Этого тоже повесить? - уточнил возница.
        - Господа, я только хотел узнать, как скоро открываются городские ворота, чтобы поспеть к ним первым, я желаю записаться в ополчение маршала Яна Жижки.
        - Этот пойдет с нами.
        Мишель Дюнуар ходил вдоль строя, вглядываясь в лица душегубов: молодые и не очень, со шрамами и нежным пушком на месте будущей грубой щетины. Вчерашние разбойники, собранные со всей империи, смотрели на прохаживающегося гиганта со смешанным чувством страха и звериной, вызванной этим страхом, злобы.
        - Сволочи, подонки, грязные выродки, - душевно вещал барон де Катенвиль. - Если вы думаете, что будете щерить на меня свои пасти, и мне станет отчего-то страшно, то представьте себя ежом под кувалдой. Такова будет ваша краткая и безрадостная судьба.
        Начиная с сегодняшнего дня из вас, отрыжки рода человеческого, будут делать солдат, причем не тупорылых недоумков, бегающих за господами рыцарями, а лучших солдат христианского мира. И те из вас, мерзкие крысоглоты, кто доживет до этого светлого дня, на священном писании, о котором вы, может быть, когда-нибудь слышали, присягнет, что я говорю правду.
        Те из вас, кто не пожелает повиноваться приказам или вздумает пререкаться со мной, вашими капитанами, лейтенантами и даже капралами, до упомянутого светлого дня не доживет. Это я вам обещаю. Все это время, пока вы будете состоять под славными знаменами вашего любимого, лучшего из всех ныне живущих полководцев, благородного Яна Жижки, вы будете получать два пфеннига в месяц жалованья, наиболее достойные - четыре пфеннига, а также вино, мясо и долю добычи после нашей победы. Вопросы?
        - А с кем сражаться-то будем?
        - Вопрос глупый. Заруби на твоем носу, пока я не зарубил. С кем будем сражаться, определяет твой доблестный полководец. А тебе до этого дела нет. В тело османа алебарда входит так же легко, как и в твое собственное. Еще вопросы?
        - А этот Жижка, он, часом, не из Богемии?
        - Из Богемии.
        - Эге! - радостно воскликнул любопытный разбойник. - Так я же его знаю! Он из наших. Мы с ним в Южной Богемии славно веселились.
        - Теперь веселья будет еще больше, - обнадежил Дюнуар.
        - Джокеры, - раздавался в это время на канале связи мощный голос барона де Катенвиля, - надо срочно решать, где брать деньги. Можно, конечно, запросить базу, но там подобные ассигнования будут дебатироваться и утрясаться вплоть до утверждения статьи расходов в государственном бюджете.
        - Ну, как обычно, - с вазелиновой слезой в голосе всхлипнул Лис, - как финансы на спасение мира отмутить, так это я. А как потом на разборе полетов в Институте клизму с граммофонными иголками за неэтичное поведение огребать, так это снова я. Шо-то мне хочется поделиться славой. Как минимум второй ее составляющей.
        Хотя есть тут у меня одна идейка. Если рухнувшее на нас благословение Господне останется в силе, то Европе будет что вспомнить ближайшие лет двадцать.
        На пирсе было многолюдно. Прибывшие в Константинополь иноземные купцы толпились около пришвартованных кораблей, спеша предъявить императорским чиновникам образцы товаров. В свою очередь, люди василевса шныряли тут и там, подглядывая, подслушивая, вынюхивая. Эта своеобразная игра шла здесь всякий день на протяжении многих веков. Торговцы пытались скрыть истинную цену товара и заплатить как можно меньшую пошлину. Слуги же властителя Константинова града стремились задрать пошлины до небес или, если купец упорствовал и называл цену несусветно малую, купить груз без остатка.
        Тамерлан подошел к одному из торгующих, кряжистому бородачу, поднял выставленную им соболью шкурку, полюбовался игрой света на драгоценном мехе и качеством выделки.
        - Откуда ты? - спросил он.
        Тот скорее догадался, чем понял вопрос, и замахал руками, показывая, где лежит его родина.
        - Ты говоришь на арабском, греческом, фарси?
        - Немного греческий, - коротко ответил купец.
        Тамерлан повернулся к свите и позвал Хасана Галаади:
        - Я хочу знать, откуда этот человек.
        Хасан поглядел на дорогой, крытый парчой кафтан, смазные до колена сапоги и ответил, не спрашивая у бородача:
        - Это, верно, рус!
        - Точно-точно, с Руси мы, - услышав знакомое слово, закивал тот.
        - А, Русь, Московия, - задумчиво кивнул Великий амир. - Город белого цвета. Страна глубоких снегов, но также и сладкого меда, дорогих мехов и белых рабынь. В прежние времена я был в той земле. Но тогда передо мной, подобно степному пожару, по ней промчался Тохтамыш. После этого вечно голодного хана пусто, как после крысы в конской торбе. Теперь же Тохтамыш лучший друг князя русов Витовта, и они вместе идут грабить мои земли. Но Аллах, милостивый, милосердный, даст мне силы не допустить этого. - Тамерлан воздел руки к небу и приложил их к лицу. - Спроси у руса, многомудрый Хасан, хороша ли торговля, не донимают ли поборами и службами рыщущие волки, ненасытные князья.
        - За море плыть - не баклуши бить, - радуясь собеседнику, заговорил заморский гость. - Оно б, конечно, ежели б дороги получше да по землям людишки злые не озоровали, легче было бы. А князья нас не донимают. Родом я из великого торгового города, именуемого Новгородом. Князья у нас испокон веков одной только дружиной верховодят. С того и живут.
        Тамерлан внимательно слушал говорливого рассказчика, а тот, не теряя времени, поднимал и тряс перед лицом знатного иностранца все новыми и новыми шкурками.
        - Вот лиса чернобурая, вот белка, а это, извольте полюбоваться, мех воистину драгоценный - северный лис, песцом именуемый. Есть также горностаи первостатейные…
        Тимур отобрал себе несколько шкурок и, не торгуясь, выложил на стол горсть солидов с золотым ликом императора Мануила.
        - Долгих лет вам, - напутствовал Тамерлана купец. - Храни вас Бог, добрый человек.
        - Обречена страна, в которой богатые кормят сильных объедками своего пиршества, - отходя от словоохотливого руса, сказал Железный Хромец. - Что думаешь ты, многомудрый Хасан Галаади, по этому поводу?
        - Чтобы узнать чистоту золота, делают пробы. Время измерит все и всему назначит цену. А до того лишь Аллаху милостивому, милосердному, ведомо, что хорошо и что плохо.
        - Но разве верный мусульманин, стремясь уподобиться вышнему, успехом жизни своей не доказывает, что путь его верен?
        - Успех дает видимость праведности даже тому, что ложно и мнимо.
        Тамерлан нахмурился:
        - Ты смеешь перечить мне?
        - Паруса тех кораблей, Великий амир, перечат ветру, не давая ему нестись без преграды куда вздумается. Но без парусов корабль не сдвинулся бы с места.
        - И все же порой наступает час, когда стоит убрать парус, чтобы не очутиться в пучине. Спроси у любого из этих корабельщиков. Но сейчас у меня нет времени спорить с тобой, Хасан. Сюда идет мой брат Мануил, и потому ступай. Я призову тебя, когда сочту нужным.
        Император ромеев, в окружении нескольких слуг и телохранителей, спускался по широкой каменной лестнице, на каждом пролете которой грозным символом былого величия красовались мраморные львы, попирающие тяжелой лапой державные шары.
        - Здравия и долгих дней тебе, мой добрый брат, - сделав несколько шагов к лестнице, приветствовал Тамерлан.
        - И над тобой пусть будет всегда раскрыта длань господня, - величественно склонил голову Мануил. - Мне передали, что ты хотел видеть меня.
        - Я лишь хотел поделиться с тобой своими мыслями и спросить у тебя совета. Ибо вчерашняя речь твоя была столь мудрой и в то же время столь горестной, что я почти не спал в эту ночь, обдумывая слова моего дорогого союзника и друга.
        Не подумай, я не упрекаю себя ни в чем. Содеянного не изменить. Если даже я ошибался, то осознание своей ошибки - путь к просветлению. Ты говорил, что венецианцы злы на тебя и грозят войной из-за той досадной истории по дороге в Смирну. Что эта война может нарушить торговлю. Я пришел сюда, желая своими глазами увидеть, какова эта торговля. Я понимаю твое огорчение.
        Ни тебе, ни мне не нужна война с венецианцами. Но захваченные нами галеры везли в Смирну продовольствие и, не захвати мы их, осада могла бы затянуться. Однако ночью я принял решение, о котором и хотел с тобой посоветоваться. Нам, как я уже сказал, не нужна ссора с Венецией. Но и венецианцы скорее всего не горят желанием скрестить с нами мечи.
        То, что они именуют честью, не позволит им отступиться. Но для меня это лишь глупые обычаи чужого мне народа. Я готов вернуть венецианцам захваченные у них корабли вместе с их экипажами без всякого выкупа, щедро наградить их и отослать богатые дары тем, кто правит Венецией. Я слышал, в ней нет ни короля, ни герцога.
        - В ней есть дож. Но это выборная должность. Он правит страной некоторый срок, затем купечество и местный патрициат выдвигают других кандидатов. Они бросают записки с их именами в особый сосуд, а затем вытаскивают одну из них. Тот, чье имя будет прочитано, становится новым дожем.
        - Какой глупый обычай: ни ум, ни доблесть, ни славный род, а лишь нелепый случай правит в этих землях. И конечно же, богатые там кормят сильных.
        Мануил поднял на собеседника удивленные глаза.
        - О, это я о своем, - одними губами улыбнулся Тамерлан. - Мы тут спорили с моим добрым Хасаном Галаади, который бывает порою колюч в своих речах, словно дикобраз. Но к нашим делам это не имеет отношения. Я думаю отослать корабли в Венецию, написать дожу и всем его приближенным, что сожалею о случившемся и готов утолить скорбь плачущих светом моей щедрости. Что я намерен лично гостем прибыть в их прекрасный город, о котором я слышал столько всего занятного…
        Тамерлан хотел еще что-то добавить, но вдруг прилавок с серебряными украшениями в трех шагах от них перевернулся. Браслеты, аграфы, ушные подвески градом полетели в свиту императора Великого амира, а из-за деревянных к?зел стремглав выскочил смуглый худощавый юноша, на ходу выхватывая из-под дорожного плаща длинный кинжал.
        - Умри! - крикнул он.
        Ряды свиты пришли в неровное движение, безнадежную сутолоку. Все пытались оказаться первыми около находящихся в смертельной опасности владык. Тамерлан отпрянул, выхватывая саблю, и тотчас же толпа верных нукеров сомкнулась вокруг него. Мануил сделал шаг назад, но его телохранители не могли протолкнуться сквозь орущее месиво людей, на четвереньках подбирающих драгоценности. Казалось, еще мгновение… Но тут чья-то рука перехватила запястье юноши, резкий поворот, клинок звякнул о пыльный камень, вторая рука императорского спасителя плотно обхватила шею нападавшего.
        - Все равно ты сдохнешь! - хрипел несчастный. - Придут другие!
        В этот миг кто-то из нукеров Тамерлана метнул кинжал, и неудачливый цареубийца вдруг сразу обмяк, захлебываясь кровью.
        - Зачем? - крикнул Хасан Галаади, отпуская безжизненное тело. - Как теперь узнаешь, кто подослал его?
        - Я видел его прежде, - сказал один из невесть откуда взявшихся приказчиков. - Он венецианец.
        - Вот, значит, как? - Тамерлан склонился над трупом, выдернул кривое лезвие из раны и обтер пальцами кровь с клинка. Алый рубин на его указательном пальце радостно вспыхнул, и черные глаза старца, казалось, отразили этот блеск. - Я был неправ, мой брат Мануил, - процедил он с нескрываемой досадой. - Венеция не ищет с нами мира, и нам не стоит этого делать. Это была ошибка. Но она ведет к просветлению.
        Кортеж их высокопреосвященств двигался в сторону Дижона. Посланец Бенедикта XIII, Теофил был удостоен высокой чести ехать в одной дорожной повозке с Балтасаром Коссой. Как сказал, увидев это, Лис: «У меня от вас в глазах красно, шо на первомайской демонстрации». Преосвященный Теофил заинтересовался было, демонстрация чего происходит наутро после Вальпургиевой ночи, но его инициатива не была поддержана собратом, которого сейчас больше занимал вопрос, хороша ли кухня у герцога Бургундского. Он пытался добиться подробных ответов на свои кулинарные вопросы от сьера де Камварона, но тот был задумчив и молчалив. Мысли его были далеко. В стенах некогда великого, но все еще величественного Константинополя.
        - …Когда Тамерлан начал меня расспрашивать о наследниках Мануила, я сразу понял, что императора в ближайшее время ждут большие проблемы со здоровьем.
        - Ага, острое несварение на почве локального переизбытка железа в организме.
        - Что-то вроде того. Тимур в таких делах большой мастер. Так что могло быть всякое. Нам еще повезло, - продолжал Хасан, - поскольку Великий амир заинтересовался двумя наследниками, и я почти уверен, что в случае гибели василевса он станет помогать обоим, стравливая их друг с другом, пока ромеи в братоубийственной войне окончательно не истощат силы и не приползут к нему на коленях, умоляя о заступничестве.
        - Мануил в такой ситуации нам куда выгоднее, - сказал Вальдар. - Хорошо бы теперь как-то убедить самого императора, что покушение не было случайностью.
        - Попробуем, хотя никаких реальных доказательств у меня нет. Да и Тамерлан все ловко вывернул. Теперь у него имеется замечательный повод напасть на Венецию.
        - Ты же говорил, что Тимур решил дать отдых войскам и до весны сидеть в Константинополе.
        - Да, таково было его решение, - подтвердил Галаади, - но у меня сильное впечатление, что его что-то подзуживает, что-то не позволяет сидеть на месте. Он дает роздых армии, но при этом его люди расширяют дороги, укрепляют мосты, разведывают пути на Балканах, строят вдоль дороги станции в полудне пути друг от друга, свозят туда продовольствие, а теперь еще и это… Вероятно, Тамерлан начнет подстрекать василевса к активным действиям против Венеции. Похоже, ему очень не нравится, что Мануил избрал себе роль наблюдателя.
        - Еще бы. Он послал Баязида воевать со Стефаном, братом одной из жен султана. Мануила стравит с Венецией, которая и без того спит и видит, как бы ромеев загнать в угол, а потом, когда плацдармы будут готовы, он ударит сам. Дубовый ставень не проломить кулаком, но трухлявую доску проткнешь пальцем.
        - И еще не надо забывать, - напомнил Хасан, - что как раз в это мирное время Тимур желает провести рейд в земли Витовта.
        - Скорее всего, - предположил сьер де Камварон, - поход будет начат как помощь Баязиду, а затем тумены Железного Хромца повернут на Белград. Там бы их и встретить. Мишель, что там у нас с войсками?
        - С войсками у нас хорошо. Без войск плохо. Нам удалось собрать около десяти тысяч голов всяческого сброда. Народ боеспособный, но сражаться желает, как я исповедоваться. Сотни полторы самых отпетых энтузиастов пришлось развесить по ветвям за попытки к бегству и нарушения воинской дисциплины. Сотен пять - сечь кнутом за кражи. Но в целом все замечательно. Ученики и лиценциаты братства святого Марка школят эти отбросы общества днем и ночью. Жижка гоняет их в хвост и в гриву, так что Сидорова коза рядом с ними - высокий символ неприкосновенности личности. Но деньги, которые удалось выкрутить из коронованных скупердяев на очистку больших дорог от больших проблем, подходят к концу. Так что, Лис, поторопись там со своими сравнительно честными методами изъятия денег из населения.
        - Погоди, - вмешался Камдил, - может, ему еще ничего делать не придется. Тут имеется какой-то местночтимый святой, именуемый Урсусом. Так вот, адепты его культа сообщили, что этот небожитель желает оказать нам, как бы это выразиться, финансовую помощь.
        - Замечательно! - восхитился Дюнуар. - Небожитель хоть состоятельный? Или нам придется ходить по всему краю и потрошить в церквях его имени кружки для подаяний?
        - У него здесь нет церквей, - восстанавливая истину, сообщил Вальдар.
        - Ага, значит, кружки отменяются.
        - Но каждый год герцоги Бургундии приносят ему в качестве безвозмездного дара пуд серебра.
        - О-о. Уважаемый святой. И давно?
        - Лет триста, по нашим сведениям, но, вероятно, больше.
        - Гм. На такие деньги можно устроить крестовый поход в Антарктиду, насыпав дамбу через весь Тихий океан. А адепты надежные?
        - Если считать Мелюзину надежным адептом, то - да.
        - Вальдар. - Дюнуар сбился с шага. - Ты имеешь в виду фею Мелюзину?
        - Да, - скромно ответил Камдил. - Ни с какими другими Мелюзинами пока не знаком.
        - Я поражаюсь. Липнут они к тебе, что ли. Я уже сколько лет в Институте. Ну, призраки, духи там всякие. Этой братии навидался. Что ж к тебе этих Мелюзин с Мерлинами как магнитом тянет? С чего бы вдруг?
        - Сам гадаю, - признался Камдил. - Хотя Мелюзина как раз сказала, что я должен об этом знать. Вероятно, какие-то родственные связи. Может, Камдилы, как и Плантагенеты, в родстве с Лузиньянами? Хотя мне ни о чем таком неизвестно.
        Честно говоря, меня сейчас другое заботит, но это, как говорят на Руси, дележ шкуры неубитого медведя. Если этот самый Урсус выдаст нам эдакую уйму серебра, то, введя его в оборот, мы обесценим имеющуюся в ходу наличность до критически малой величины. Но тут уже поживем - увидим.
        - …И вот, знаете, дружище Вальдар. Я бы сейчас с удовольствием вкусил пиренейской ягнятины с финиками, приготовленной в лимонном соусе. Потом свининки дю нуар - фаршированную ножку с трюфелями, или сладкую телятинку, карамелизированную в вине Мори. А вот что бы из вина? Бургундия ведь славится винами, - рассуждая о местных деликатесах, граф Косса становился велеречив и благостен, и даже черти в аду не поминались им через слово, ни полностью, ни частями.
        - Затрудняюсь ответить, - склонил голову Камдил, - но впереди уже видны башни Дижона. Уверен, герцог с радостью ознакомит вас с сокровищами своих винных погребов.
        - Клянусь петлями ворот святого Петра, да не заржавеют они во веки веков, если он не сделает этого, я и этот… Теофил, что ты спишь, чем ты занимался всю ночь, грешник? Ну, не важно. Я и это чучело в образе кардинала в один голос предадим этого герцога анафеме, как врага христианской церкви.
        Кафедральный собор Дижона был переполнен добрыми прихожанами, ибо сегодня паству ожидало замечательное представление: сразу два кардинала, один за другим, должны были нести слово Божье в массы. По жребию первым вещать досталось преосвященному Теофилу, и он говорил много, долго, украшая речь обширными цитатами и ссылками на церковных авторитетов, так что публика, внимавшая его словам, успела вздремнуть. Его высокопреосвященству пришлось кашлянуть, чтобы возвратить паству из горних высей на церковные лавки.
        Балтасар Косса не взошел, а буквально взлетел на амвон и уперся в него руками так, что людям знающим показалось, будто сейчас кардинал скомандует: «На абордаж!». Однако команды и обычного за ней гиканья и свиста не последовало. Но после традиционного вступления кардинал заговорил тем самым голосом, который не так давно лучше всякого кнута гнал его отчаянных головорезов на борт вражеского судна.
        - Мой преосвященный собрат говорил много и умно. И поэтому я скажу о простом, ибо без простого не понять сложного. Уверен, что все, пришедшие сюда, как минимум раз за сегодняшний день уже прочли «Отче наш». Я прав?
        Публика возбужденно зароптала.
        - Да, я знаю, что я прав. Вы же все тут - добрые христиане. Вы гордитесь, что вы добрые христиане. И всякому, кто придет к вам и спросит вас о вере, вы скажете, что вы добрые христиане. Но… - Кардинал поглядел исподлобья на прихожан. - Несчастные, что дает вам право думать так?
        Что дает вам право носить знак смерти и воскрешения Господнего? Вы, как те невежды, те фарисеи, которые, узрев Христа, сына Божьего, посланного в мир, дабы спасти детей Адамовых, не признали его и гнали прочь.
        Они так же гордились своей любовью к Богу и так же были глухи и слепы. Души их были - врата с засовами, и на сердце лежали скрепы железные. Вы бубните себе под нос слова молитвы, отдаете малую лепту в храм Божий и уже потому числите себя христианами.
        Но где же деяния ваши? Я спрашиваю, не отводите взоры! Или забыли вы, что, еще не открыв глаза, бормочете вы «Отче наш»: «Прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим»?
        Забыли вы притчу Иисусову о должнике, который не мог расплатиться с царем и, пав перед ним на колени, молил о пощаде? И простил его царь. Но когда с той же просьбой к сему должнику обратился бедняк, задолжавший ему самому, тот не выжал из своей души слова прощения, и бедняк попал в темницу. Но царь, прослышав о жестокосердии должника своего, велел его также отправить за решетку. Ибо, как говорит Иисус: «Так и Отец мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца брату своему прегрешения его».
        Захлопните рты свои и отверзните уши! Вспомните, скольких вы не простили, скольким поставили тяжкую пяту на горло и разорвали сердце нечестивыми перстами. Вспомните, грешники, ибо все вы коснеете в грехе и всякий раз молите о грехе, думая, что Господь добр и у него больше дела нет, как прощать ваше зло, ваши козни, вашу гнусность и скверну.
        Вы думаете, будто за малую лепту по сходной цене можете купить отмычку от Царствия Небесного? Если и впрямь полагаете так, то забудьте об этом. Ибо в измышлении сем равная мера глупости и нечестия. Лучше вспомнить о долге перед Царем. Перед Царем Небесным, выше коего нет никого. Вы же теперь, жируя и бездумно плодясь, точно кролики в садке, не видите меча, воздетого над вами.
        Хромец Тимур, демон-Асмодей в человеческом облике, ведет орды тартарейские, дабы смести, осквернить, сжечь христианскую церковь, любимую дщерь Господа нашего, втоптать в грязь веру отцов ваших и самих вас обратить в рабов или же умертвить себе на потеху. Так помните, не прощавшие своих должников, что врата темницы Царя Небесного уже распахнуты, и нет у него иной тюрьмы, кроме адской бездны. Помните о том, несчастнее, и будьте готовы отдать, что подобает, или же, - Балтасар Косса развел руками, - не будет спасения жестокосердным, забывшим о долге своем…
        Кардинал говорил еще долго, и чем дольше звучала его речь, тем сильнее прихожане вжимались в скамьи и проникались мыслью о неотвратимости уплаты господнего долга. Наконец прозвучали слова «проповедь окончена» и гомонящая толпа заполнила ратушную площадь, оглашая воздух криками об отмщении неверных и призывами к герцогу возглавить крестовый поход.
        - Ну, как вам? - довольно потирая руки, поинтересовался у соратников Балтасар Косса. - По-моему, замечательно.
        - Я потрясен до глубины души, ваше высокопреосвященство, - прокомментировал высокий посол его святейшего величества.
        - Черт возьми, люблю я это дело, - самодовольно улыбнулся кардинал, - а кстати, к вопросу о любви. Что за волшебная фея сидела рядом с герцогом? Такая, с блестящими волосами и миндалевидными черными глазами? С лицом, как у Мадонны сразу после отлета архангела Гавриила.
        - Это Анна Венгерская, - сказал Камдил.
        - Да? Интересно, интересно. Охвостье Люцифера! Так вот почему бургундец топчется на месте, как дрессированный медведь. Я желал бы побеседовать с ней накоротке.
        - Думаю, герцога ваше желание не приведет в восторг.
        - Пустое, - отмахнулся граф Косса. - Приведет, не приведет. Кстати, я тут подумал: конечно, его святейшество не возражает против развода бесстрашнейшего из своих сынов, однако же, как ни жаль, Анна все еще должна почитаться супругой Баязида. Ведь не считать же законным разводом бесчинство предводителя тартарейцев. Пока мы… с Анной не решим этот щекотливый вопрос, герцог может даже и не мечтать о браке с этой дамой.
        Глава 12
        «Любуясь игрой света на острие клинка, помни, что оно отделяет тот свет от этого». Аббат д'Эрбле
        Публика, заполнившая цирк, ревела, приветствуя все новых и новых борцов. Празднества, устроенные Тамерланом в честь благополучного избавления от гибели императора Мануила, должны были показать народу, сколь велика радость Повелителя Счастливых Созвездий. Уже пронеслись, совсем как в прежние века, стремительные разноцветные колесницы, уже промчались ловкие степные всадники, то спрыгивая с лошади наземь, то опять вскакивая в седло, то сваливаясь набок, исчезая за лошадью и появляясь затем из-под конского брюха. Уже пустили стрелы в цель проворные наездники сартских кочевий, и, согнув мощные луки из турьих рогов, метнули стрелы вдаль на целый стадий ромейские стратиоты… Теперь же, на радость публике, на широкие деревянные помосты поднимались силачи, поднаторевшие в высоком искусстве борьбы без оружия и снискавшие себе немалую славу, каждый в своем народе.
        - Человек рождается на свет, чтобы бороться, - глядя на могучих атлетов, размышлял вслух Тамерлан. - Само рождение - это уже борьба. Борьба с тем, что было, за то, что будет. Хотя, как твердят мудрецы, лишь в утробе матери человек вкушает покой. И вот из этого покоя он рвется в неизвестность. Не так ли, брат мой, славнейший Мануил?
        - А как же упование на Господа? Разве не его длань бережет тебя, Великий амир, так же, как и меня?
        - Ты говоришь верно. Но посмотри, какими удалыми батырами, по милости Аллаха, выросли эти воины. А ведь когда-то они также ползали на четвереньках, как и все прочие дети. Кто-то преуспевает в борьбе с собой, кто-то в борьбе с миром, но всякому, имеющему глаза, легко увидеть, что Аллах в мудрости своей сотворил нас готовыми к борьбе не для того, чтобы мы попусту донимали его молениями. Если можешь сделать сам, зачем молить Аллаха? Ведь не станешь же ты просить Господа о помощи, чтобы открыть рот или съесть вот этот финик. Глупо просить о достижимом, - жуя сладкий плод, неспешно продолжил Тимур. - Я стремлюсь лишь к невозможному, и потому Аллах дает мне все то, что угодно милости его.
        Между тем на широком борцовском помосте один за другим под одобрительный гул толпы демонстрировали свое искусство соплеменники Тамерлана, могучие пехлеваны кураширы.[17 - Пехлеван - богатырь, силач в Средней Азии. Курашир - борец, практикующий кураш (куреш), среднеазиатский вид борьбы.] Звучали хвалебные речи, и каждый раз друзья и родичи уносили на плечах победителя. Трибуны, вернее, та их часть, которая была заполнена воинами Тамерлана, в такие моменты разражалась громовым кличем «Уррах».
        - Каждый народ, как и всякий человек, борется за место под солнцем, и каждый народ по крупицам собирает знания о том, как бороться, чтобы стать непобедимым. Не так ли, мирза Хасан? - Тамерлан повернулся к виновнику торжества, спасителю императора.
        - Так, - склонил голову Хасан Галаади.
        - Ты бывал в разных странах, - не спускал с него изучающего взгляда Железный Хромец. - И в тех, где имя Аллаха свято для всякого правоверного, и там, где его клянут нечестивцы, до сих пор не узревшие света истины. Уверен, ты подтвердишь, что из всех искусств важнейшими для нас являются воинские.
        - Не мне, дервишу, рассуждать о воинских искусствах. - Хасан отложил стило, которым записывал результаты поединков, и воздел руки к небу. - Мое оружие - искренность, которая, подобно жемчужине, таится в сердце каждого человека. Ибо речено: «Пред искренне любящим расступятся и скалы».
        - Ты лукавишь, Хасан. - Тамерлан пригрозил ему пальцем. - Все мы видели, как одолел ты кровожадного убийцу, посягнувшего на жизнь моего дражайшего брата и друга Мануила.
        - Я лишь пытался уберечь несчастного от страшного преступления, о котором и пророк Магомет, и пророк Иса, мир праху обоих, говорят, что это смертный грех.
        - А как же те воины, которых Баязид послал, чтобы привести тебя ко мне в день нашего знакомства?
        - Я уже говорил о том, Великий амир. Я вовсе не думал избивать тех несчастных. Сам Аллах покарал нечестивцев, осмелившихся прервать мои возвышенные размышления.
        Тамерлан нахмурился:
        - Ты хочешь сказать, Хасан Галаади, что тебе неизвестны секреты воинского искусства?
        - Я не говорил такого. Но я не воин.
        - И все же, мирза Хасан, прошу тебя, выйди на помост, порадуй нас с императором своим умением. - Тамерлан выразительно поглядел на дрожащего Мануила, и тот безмолвно склонил голову, неохотно подчиняясь приказу.
        - Позволь спросить, Великий амир, зачем желаешь ты моего позора? Аллах дарует мне победу в минуты опасности, или же в час, когда мне угрожает бесчестие. В моих ли силах состязаться с лучшими из пехлеванов?
        Тамерлан поджал губы:
        - Мы снова вернулись к тому, о чем говорили на пирсе: если корабельщики не убирают паруса, буря топит корабль. Я не желаю твоего позора, Хасан Галаади, я желаю видеть воинское искусство, которым, как я успел заметить, ты владеешь прекрасно.
        - Кажется, он что-то заподозрил, - взволнованно говорил Хасан на канале связи.
        - Это неправильные пчелы и они делают неправильный мед, - не удержавшись, съязвил Лис. - Спой Тамерлану «Я тучка-тучка-тучка, я вовсе не медведь».
        - Сергей, прекрати, - вмешался Камдил. - Может, он и не догадывается. Просто твой выход из-за печки настолько смешал его планы, что Тамерлан желает тебя образцово проучить.
        - Сомневаюсь. Он воюет с детских лет, видел, как сражаются врукопашную степняки, узбеки, таджики, киргизы, горцы Афганистана, наблюдал боевое искусство курдов и индусов. Мое боевое самбо кажется ему удивительно незнакомым.
        - Я вижу один вариант сравнительно безболезненного выхода из этой ситуации: тебе надо проиграть.
        - Ну, я же и говорил, показать, что ты вовсе не медведь. Вам лишь бы наступить на певучее горло миргородского соловья кованым сапогом британской военщины.

* * *
        Хасан Галаади медленно поднимался на застеленный коврами борцовский помост, где ждал его выставленный Тамерланом борец. Тот был на полголовы выше и куда массивнее дервиша. Под рев толпы пехлеван картинно сгибал и разгибал руки, демонстрируя литые шары бицепсов.
        - Фактурный персонаж, - прокомментировал Лис. - Как раз на роль Тугарина Змия…
        - Я видел этого парня на помосте, - вмешался Камдил. - Он мощный, но довольно медленный.
        - Капитан, - напомнил Хасан, - мне же необходимо красиво проиграть. Хотя ума не приложу, как это сделать. Если бороться с ним по правилам кураша, он мне первым же хорошим захватом ребра переломает, а очень бы не хотелось.
        - Неожиданно, - хмыкнул Лис. - Обычно всем нравится.
        - Ничего, мы не ищем легких путей. - Хасан поднялся по лестнице и сбросил халат на руки подбежавшего секунданта. Раздались слова команды, и могучий курашир бросился на дервиша, стремясь ухватить его за плечо и руку. Дервиш стоял не шелохнувшись, но едва пальцы батыра коснулись его, Хасан поднырнул под мышкой нападавшего и оказался у него за спиной. Трибуны радостно завыли, наблюдая, с каким безмятежным видом благочестивый суфий хлопает по плечу великана-курашира. Тот развернулся и снова бросился в атаку. Он попытался сжать плечи Хасана, но не успели его пальцы сомкнуться в железном кольце…
        - Аллах акбар, - возгласил дервиш, поднимая руки и без труда разрывая захват.
        Еще одна попытка.
        - Иншалла! - Хасан Галаади опустил руки, вновь освобождаясь от силача-курашира.
        Побагровев от ярости, тот снова ринулся в атаку, схватил Хасана… Казалось, еще мгновение, и он попросту раздавит его. Но в следующий миг Хасан откинулся, падая на спину и увлекая за собой противника. Люди на трибунах привстали, чтобы лучше видеть происходящее. Дервиш мягко, словно перекатившись, упал на помост, выставил ногу, упер ее в живот, перебрасывая могучего борца через себя. Силач под хохот и улюлюканье толпы хлопнулся наземь, быстро вскочил и увидел Хасана, спокойно лежащего на спине. Глаза его были воздеты в небо. Недоумевающий взор борца устремился на Тамерлана. Тот был мрачен, словно грозовая туча. Поднявшись со своего места, он недовольно огласил:
        - Хасан Галаади проиграл.
        Дервиш одним движением вскочил на ноги и поклонился на четыре стороны.
        - Хасан, ты уверен, что это называется «проиграть»? - спросил Вальдар.
        - У меня по-другому не получалось.
        - Зачем ты сделал это? - возмутился Тимур, когда богобоязненный суфий поднялся в ложу. - Я видел, что ты мог победить.
        - Победа нужна была кураширу, а не мне. Тебе же, Великий амир, нужно было увидеть мое искусство. Надеюсь, я вполне явил его.
        - Ты хотел выставить меня на посмешище.
        - Я просил не позорить меня, но ты не послушал моих слов, о великий. Позволь мне уйти и следовать далее своим путем.
        - Не позволяю, - мрачно ответил Тамерлан. - Ступай, вечером жду тебя на пиру. Мне понадобится твое умение.
        Лис потрепал по плечу молодого слугу:
        - Да, приятель, жизнь твоя мотузяная. Ездочишься ты из конца в конец, таскаешься за хозяином, как рак за собачьим хвостом… А конец-то, он все равно один. Чуть что не так - окажешься на улице под забором, и хошь живи, хошь помирай, никому дела нет.
        - Твоя правда, - согласился приказчик. - Выпьем.
        Лис и купеческий слуга подняли кубки и, сдвинув их, осушили до дна.
        - За чистоту придорожных канав, - возгласил Лис. - А знаешь, шо я тебе скажу. Все дело в том, шо ты не умеешь читать и писать.
        - Опять твоя правда, - со вздохом повторил слуга.
        - Вот нравишься ты мне, парень. - Лис снова наполнил кубок. - Ежели хочешь, обучу тебя грамоте.
        - Да неужто!
        - Ужто-ужто! Вот хоть сейчас буквы тебе покажу да научу складывать в слова. Только вот на чем бы… Слушай, а у хозяина твоего, часом, каких-нибудь записок нет?
        - Оно-то есть, - с сомнением проговорил взыскующий знаний слуга, - но у него строго. Мне их брать не велено.
        - Ну, раз не велено, так не велено. Оставайся неучем. А только сам посуди, кто узнает? Хозяин твой во дворец уехал. Так шо еще час его, как пить дать, не будет. За это время и осла музыке выучить можно, а не то что такого умного парня грамоте.
        - Ну, осла-то, поди, нельзя, - вдумчиво глядя на благодетеля, промолвил слуга.
        - Это не скажи. Вот с тобой управимся и займемся другими ослами. В смысле, в другой раз займемся ослами. Так что, если есть у хозяина что написанное - тащи сюда.
        - Есть-есть, - заверил слуга. - Мой господин как с проповеди вернулся, так сразу писать. Потом его во дворец зачем-то вызвали, так он вскочил и убежал. Даже стакан с недопитым молоком оставил.
        - Видать, очень торопился хозяин, - посочувствовал Лис. - Раз молоко не допил. А он его, стало быть, любит?
        - Ну, я бы не сказал. Но когда письма, счета всякие пишет, тогда пьет. Говорит, в чернилах вещество есть, которым дышать вредно. От него молоко спасает.
        - Это правда. Уж спасает, так спасает. Ладно, тащи пергамент. Молоко, так и быть, можешь оставить.
        - Капитан, ты понимаешь, что это значит? - неслось на канале связи.
        - Конечно. Один из старейших вариантов тайнописи.
        - Ну так здесь более продвинутые и не нужны. Хорошо бы теперь это письмецо как-нибудь перехватить, и если господин негоциант его написал после шоу, устроенного Балтасаром в церкви, то я примерно знаю, об чем этот злостный тимуровец плачется своему руководству. Так, может, того, не стоит расстраивать старичка? Его Хасан и так обидел в лучших чувствах.
        - Душевный ты.
        - Точно. Я душевный, а ты мозговитый. Поэтому, мессир рыцарь, помозгуй, как нам перенять гонца, а я пока душевно выясню, как торговец планирует скинуть весточку.
        Дверь в покои, отведенные личному посланцу его святейшего величества, пресвитера Иоанна, распахнулась, и на пороге во всем своем великолепии, сияя, как натертый сукном золотой безант, возник граф Балтасар Косса.
        С кардиналом, утром щедро расточавшим громы и молнии в дижонском соборе святого Ламберта, его роднила лишь алая камилавка, мало сочетавшаяся с расшитой перевязью и мечом на боку.
        - Клянусь всеми потрохами чертова брюха, сегодня дьявольски удачный день, - потирая руки, выпалил папский легат. - Вальдар, у тебя есть что-нибудь выпить, во мне сейчас бушует такой пожар, что если я не залью его хваленым бургундским, то спалю весь Дижон.
        - Я бы рекомендовал «Кло-де-Вужо». Не менее двадцатилетней выдержки.
        - Ну, так распорядись, черт возьми.
        - Непременно, - кивнул рыцарь, - но, может, вы расскажете, что так воспламенило нутро вашего преосвященства?
        - Я сейчас виделся с Анной. О-о-о. Это такая женщина! Рядом с ней у самого Асмодея шерсть на ушах встанет дыбом, не говоря уже о других частях его чертова тела.
        - Но, ваше высокопреосвященство…
        - Да полно тебе занудствовать! Ты мне куда больше нравился, когда обыграл меня в карты и надрал задницу с мечом в руках. Хотя не думай, что я тебе это забуду. А роль моралиста вам, сударь, подобает не более, чем преосвященнейшему Теофилу рыцарский доспех. Ну, где вино? Я спрашиваю, где вино?
        - Его уже открыли, но оно должно подышать. К тому же я распорядился, чтобы принесли дичь и зрелый сыр…
        - Да к черту сыры. Какого дьявола тут будет дышать вино, если я уже сам почти не дышу? Наливай! - Балтасар Косса схватил поднесенный ему кубок и в три глотка опустошил его, вряд ли ощутив послевкусие, в букете которого присутствовали нюансы трюфелей, дикой мяты и фиалки.
        - Значит, так, - опуская кубок на столешницу и жестом требуя вновь наполнить его, возбужденно заговорил кардинал, - мы встретились с ней, она сама прислала ко мне служанку, чтобы назначить свидание в саду. Здесь отменный сад.
        - Да, я знаю.
        - В условленное время я был там. Когда она заговорила, в моем сердце начался такой колокольный перезвон, что, заиграй в этот миг архангел Гавриил на своей треклятой дудке, и его бы я не услышал.
        - Что же она говорила вам?
        - Да какая разница? Какую-то чушь. Лопотала, что несколько лет прожила среди неверных, и душа ее полна горечи, что ей нужен личный духовный наставник, которому бы она могла безмерно довериться, что, как только она меня увидела, она испытала священный трепет. Какая разница, я слышал подобную ерунду сотни раз. Не в этом дело. Важно, как она смотрела. Рога Вельзевула! Ее глаза одновременно жгли и излечивали боль, ее губы… Ее губы произносили всякие слова, что-то там о спасении души, о земной скверне, райском блаженстве, но я видел, я чувствовал, что они требуют поцелуя.
        - И она ни словом не обмолвилась о вашей утренней проповеди? О крестовом походе, который вы изволили объявить?
        - А, это? Нет, ничего такого.
        - Странно.
        - Не до этого было. Я смотрел на эти губы, жаждущие лобзаний, и понимал, что если я не утолю их жажду, то я буду вдвойне грешником, ибо отрину моления страждущего и проявлю гордыню, презрев лучшее из творений Господа нашего. - Балтасар Косса вновь осушил кубок, на этот раз закусив вино ломтем выдержанного сыра. - Клянусь, - пережевывая сыр, заявил он, - пусть мне даже в аду придется лизать раскаленную сковороду, если я солгу, когда в самой Италии, не говоря уже о всей прочей Европе, найдется девушка, целующаяся столь же жарко и страстно, как эта венгерская принцесса. Потом она сказала, что приближается стража, приставленная к ней герцогом, и будет нехорошо, если нас увидят вместе.
        - Да, уж это точно.
        - Мы договорились встретиться в полночь и продолжить нашу богословскую беседу. Уверен, я смогу убедить ее высочество принять активное участие в объявленном крестовом походе.
        - Боюсь, как бы она не убедила вас в обратном.
        - Это вряд ли. - Граф-кардинал самодовольно развел плечи. - Еще ни одной женщине не удавалось убедить меня делать то, чего я не желаю.
        - Как показывает мой опыт, некоторым женщинам удается заставить своих поклонников желать того, в чем они желают нас убедить.
        - Вот и посмотрим, - напыжился граф. - Давай на спор. Если ты проиграешь, а ты проиграешь, ты открываешь мне секрет тасовки карт, тот самый, при помощи которого ты чуть не раздел нас с братом Теофилом на постоялом дворе.
        - А если проиграете вы, что вероятнее?
        - Тогда я сделаю тебя аббатом самого доходного аббатства Италии и выпишу индульгенцию на все смертные грехи, даже если ты решишь поджарить обоих святейших понтификов на одном вертеле.
        - Интересные условия. - Камдил собрался было что-то добавить, но тут дверь вновь открылась, и в комнату, пряча за спиной измазанные краской руки, бочком втиснулся Кристоф де Буасьер.
        - Ба, - пропуская мимо себя оруженосца, рассмеялся Балтасар, - я гляжу, вместо постижения рыцарской премудрости ваш мальчик учился красить заборы.
        - О нет, ваше высокопреосвященство, - обиженно, но очень твердо отозвался сын главного лесничего Бургундии, - принцесса Анна почтила меня высокой честью позировать для ее портрета.
        - Это чистая правда, - подтвердил Вальдар. - Как ваше высокопреосвященство могли сами убедиться, нам не удалось избежать этой чести.
        - Сегодня у нас была первая проба. Ее высочество так прекрасна и столь терпелива. Почти три часа кряду она сидела, едва дыша, даже не шелохнувшись. И только когда ее служанка пришла с просьбой герцога принять его, принцесса изволила вымолвить слово. - Кристоф закончил вдохновенную речь и удивленно оглянулся. - А что вы на меня так смотрите?
        - Мой мальчик, - вкрадчиво начал Камдил, - ты хочешь сказать, что ближайшие три часа ты провел, рисуя Анну Венгерскую?
        - Это так же верно, как то, что я сын своего отца.
        - Всякий, кто видел тебя рядом с бароном де Буасьером, не усомнится в вашем родстве. Но, граф, тогда…
        - Да вы что, сговорились дурачить меня? - взорвался кардинал, гневно сдвигая брови на переносице. - Черти будут донимать вас икотой от заката до рассвета за такие идиотские шутки.
        Оруженосец сжался от неожиданного взрыва кардинальского возмущения. Но через мгновение порода взяла свое, и, мрачно насупившись, Кристоф де Буасьер проговорил со свойственным ему напором:
        - Я говорю правду. Святой Урсус мне свидетель, что все обстояло именно так, как я рассказал. Если вашему высокопреосвященству угодно считать меня лжецом…
        - Моему преосвященству угодно… - беленея, начал кардинал, - а впрочем, - он поправил расшитую золотом перевязь, - а впрочем, сегодня в полночь я узнаю всю правду, не сочтите за каламбур, из первых уст. - Он развернулся и, чуть склонив голову, зашагал прочь, всей фигурой своей выражая негодование.
        - Что случилось с мсье кардиналом? - затворяя гневно распахнутую дверь, поинтересовался Кристоф.
        - Как сказал бы Рейнар, - улыбнулся Камдил, - не бери дурного в голову, а тяжелого в руки.
        - Как угодно вашей милости, - склонил голову Кристоф. - Но я как раз намеревался упражняться с палицей…
        - Вот и замечательно. Палица для тебя - вещь не тяжелая.
        Де Буасьер расплылся в улыбке от скрытой похвалы:
        - Я только хотел сказать, мессир рыцарь, моя прапрапра…
        - Да, я понял.
        - …передала, что на рассвете, вернее, перед рассветом, она отведет вас к святилищу достославного и праведного Урсуса.
        Купеческий слуга, высунув кончик языка, старательно выводил буквицу за буквицей.
        - Не дави на перо, - командовал Лис. - Из-за таких, как ты, поголовье гусей в джунглях Антарктиды уже приказало всем долго жить. Никаких же перьев не напасешься. Не дави, я тебе говорю!
        Мальчишка-посыльный, предусмотрительно выставленный для наблюдения за улицей, влетел в комнату, нарушая учебный процесс:
        - Господин купец возвращается!
        - Молодец, благодарю за службу. - Лис кинул юнцу медяк. - Давай, парень, двигай в свой номер, положи все, как было, в другой раз продолжим.
        Новоиспеченный грамотей не заставил себя упрашивать и стремглав вылетел из комнаты.
        - Все в порядке, капитан. Текст я отснял, сейчас нарисую дубликат послания к турецкому султану. Родная мать не отличит.
        - Два вопроса. Первый: чья мать? И второй: при чем здесь турецкий султан? Он сейчас бесчинствует в Сербии.
        - Вальдар, как джентльмен джентльмену: я пытался избегнуть первого вопроса. Родная мать этого сукиного сына. И второе, не надо портить мое красное словцо своими бледными намеками.
        - Оставим вопросы его родства и прочие словца. У нас тут ерунда какая-то получается.
        - Шо такое уже опять, шо? Жан Бесстрашный принял ислам, чтобы уклониться от воинской службы в крестовом походе?
        - Не угадал, но тоже не слабо, - заверил Камдил. - У нас Анна Венгерская раздвоилась.
        - После тринадцатого тоста?
        - Если бы. Одну Анну Венгерскую самозабвенно рисовал Кристоф, а с другой в это время не менее самозабвенно целовался граф Косса.
        - Офигеть! А третьего экземпляра у вас там случайно не завалялось? Я бы тоже не прочь.
        - Порисовать?
        - Ну, не обязательно. Ладно. Это все лирика. Как говорят в Одессе, если вы ждете, чо я скажу за это клонирование, так я за него скажу против. Нам и с одной этой Шахерезадой забот хватало, а стереоэффект - это уж как-то совсем не в тему.
        - Согласен.
        - Ага. Погоди, там у соседей дверь хлопнула. Наш торговец военными секретами вернулся. Послушаю, может, шо толковое скажет.
        Лис отключил связь и, схватив со стола пустую глиняную кружку, устремился к стене.
        - …Собирай вещи, - по-гречески командовал торговец.
        - Мы что же, уезжаем?
        - Может быть, все может быть.
        - Но товар… у нас же полная лавка товара…
        - Бери лишь то, что понадобится в путешествии. За товаром присмотрят.
        - Как пожелаете. Сообщить хозяину гостиницы, что мы съезжаем?
        - Нет. Все, что не нужно, мы оставим здесь. Заплати ему за неделю вперед и скажи, что мы отлучимся, к примеру, встретить новый караван. Хотя нет, сейчас этого делать не будем. Завтра на рассвете, как только откроются ворота, мы или уедем отсюда, или останемся. - Купец на мгновение замолчал. - Ночь покажет.
        - Ночь покажет, - повторил Лис. - Шо у них сегодня, детский крик на лужайке намечается? Буквально, закрытие смены. Костры на улице, песни до рассвета и помазание герцога Бургундского зубной пастой. Один я не в теме. Просто аж обидно.
        - …А теперь ступай, - распорядился купец. - Мне нужно подбить счета.
        Минут двадцать спустя за стеной послышался звук отодвигаемого стула и шаги.
        - Ага, выход заморского гостя, - под нос себе пробормотал Лис, включая связь, и тихо, чтобы не скрипнуть, приоткрыл входную дверь.
        Купец неспешно, чинно, как и подобает человеку богатому и уважаемому, спустился по лестнице, огляделся и, не заметив устремленных на него взоров, тихо, бочком направился к двери на задний двор.
        - Как интересно. - Лис, выждав паузу, последовал за ним следом.
        Почтенный торговец пересек двор, остановился у самой изгороди и тихо свистнул переливистой трелью.
        - Это еще что за мастер художественного свиста?
        На зов из-за дровяного сарая выбежал крупный мохнатый пес, черный, без единой светлой отметины, едва заметный в сгущающихся сумерках.
        - Занятно, неужели он кому-то из местных маякует?
        Купец присел и начал что-то шептать на ухо псу.
        - Умилительно. Хотелось бы видеть, как четвероногий друг все это перескажет. - Лис скользнул за поленницу и, дождавшись, пока наговорившийся с собакой купец вернется в здание, бросился вслед псу.
        - Эх, знал бы, колбасы прихватил, - сокрушался он, глядя, как лохматый гонец скрывается за кустами бузины. - Тузик, Шарик, не убегай, Бобик, отбивная за мной!
        Еще несколько шагов, и Сергей застыл на месте, как вкопанный. В шаге от кустов начиналась сплошная каменная ограда. Никаких, даже самых малых следов лаза в этом глухом углу не наблюдалось. Пса не было тоже.
        - Что за чертовщина? Какой такой Герасим утопил Муму в воздушном океане?
        - Капитан, я ее потерял.
        - Кого?
        - Кого-кого?! Муму с донесением.
        - Каким образом?
        - Сам не знаю. Она добежала до стены и растворилась без следа и осадка. А может, превратилась в почтового голубя, хотя голубей я здесь тоже не видел.
        - Обидно, конечно, ну да ладно, времени нет. Уже темнеет. Двигай во дворец, постараемся здесь не оплошать.
        Ночь сочилась нежной истомой, и соловьи, заливавшиеся в дворцовом парке, должно быть, слетелись из всех лесов Бургундии на майский смотр.
        Балтасар Косса нервно расхаживал по аллее неподалеку от той самой беседки, где совсем недавно юный Кристоф делал первые наброски портрета очаровательной принцессы.
        - Уж полночь близится, но Аннушки все нет, - трагическим шепотом взвыл Лис, - а комары все есть, есть и есть. Капитан, может, у них там, в Венгрии, другой часовой пояс?
        - Какой еще часовой пояс? Что за бред?
        - Ну, скажем, часовой пояс верности, надевается на часовых, чтобы хранили верность.
        - Лис, ты можешь помолчать?
        - Могу. Но меня напрягает молчаливое участие в кровопролитии в роли бессловесной жертвы. Потому что комары не просто есть, а есть меня, причем нещадно.
        - Кардинала они тоже есть, - отозвался Камдил. - И меня заодно.
        - Тебя за одно, а меня - за все. Потому шоу тебя студеная кровь вестфольдингов, а у меня - горячая, хохландерская. Которая, по факту, самая горячая и вкусная. А кардиналу, тому вообще все по тиаре. Он святой водой побрызгался и теперь молитвами кровососов отгоняет. Интересно, какая молитва лучше отгоняет комаров, «Отче наш» или «Дева Мария, радуйся»?
        - Лис, не богохульствуй.
        - Капитан, ну ты нормальный? Я тебе о чудодейственной силе молитвы толкую, а ты угрожаешь мне поленом адского костра… Стоп, долой трескотню и позерство! Объект появился.
        - Что ты видишь?
        - Сейчас переключу на обзор.
        Девушка в темном плаще с капюшоном спешила по аллее к уединенной беседке. Ветер то и дело подхватывал край плаща, открывая взору длинную юбку.
        - Действительно, похожа на Анну, - проговорил Вальдар. - Кого же тогда рисовал наш мальчик? Неужто у принцессы здесь имеется двойник? Очень странная история.
        - Да чего тут странного? Балтасар - мужик видный.
        - Так и герцог вполне себе хорош, к тому же он вокруг Анны разве что хороводы не водит. А тут н? тебе.
        - Вот они, нравы султанских гаремов. Один выстрел глазами, и наповал.
        Между тем кардинал бросился навстречу женщине, сжал ее в объятиях, легко поднял на руки и, осыпая поцелуями, понес в укромную, заросшую плющом беседку.
        - Ну шо, на следующий сеанс «Дети до шестнадцати не допускаются»? - поинтересовался Сергей. - Возвращаемся во дворец?
        - Да. Надеюсь, Кристоф сумел подкупить прислугу ее высочества и убедиться, как ты говоришь, в полном отсутствии наличия Анны в ее собственных покоях. Но, проклятие, кого же он тогда рисовал? Правда, есть один момент, который меня насторожил. И в первом, и во втором случае, когда наш юный талант рисовал Анну Венгерскую, она сидела не шелохнувшись, причем в последний раз, как утверждает Кристоф, почти три часа. Без специальной подготовки это физически нереально. Ну, если ты, конечно, не снайпер из девятого управления, как некоторые.
        - Вот не надо тут камней в мой огород. Мне их уже на ограду вполне хватило бы. Ладно, капитан, стереги эту воркующую парочку, а я мотнусь во дворец, осведомлюсь, как там дела у Кристофа.
        - Погоди, по моей аллее тоже кто-то идет, - отозвался Камдил.
        - Шо, еще одна мисс Венгрия?
        - Скорее, мистер Бургундия. Черт подери, это Жан Бесстрашный.
        - Анна, Анна! Я знаю, что ты здесь! - послышалось на аллее.
        Глава 13
        «Погружение в бездну неведомого непременно приводит к смерти. Такова жизнь». Джордано Бруно
        Тамерлан проводил цепким колючим взглядом слугу, наполнившего его кубок медовым напитком, именуемым вино Апиция. Час кипячения на медленном огне превратил этот волшебный нектар из зловредного дурмана в благоуханный настой с финиковой сладостью, подобающий доброму мусульманину.
        Но Тимура не заинтересовал ни древний рецепт, ни тонкий вкус замечательного напитка. Он не отрываясь смотрел на золоченое одеяние слуги, затем, точно очнувшись, жестом остановил не менее блестящего лакея, намеревавшегося аккуратно нарезать кусочками фаршированную каракатицу, возлежащую на золотом блюде. Лакей побледнел. Заметив это, император Мануил сделал знак Хасану Галаади.
        - Прошу тебя, друг мой, переведи Тамерлану, что своим отказом он до полусмерти напугал беднягу. Тот, несомненно, решил, что попал в немилость, и теперь судьба его висит на волоске.
        Дервиш склонился к уху властителя правоверных.
        - Слуги должны бояться господина, - причмокнув, чуть насмешливо ответил Тамерлан. - Если слуга перестает бояться, хозяин не может спать спокойно. Можно помиловать, и даже наградить за ловкость и отвагу поверженного врага, но даже если помилованный враг снова поднимет оружие на тебя, то не будет свиреп, как прежде. К тому же великодушие твое привлечет многих, даже если вооружит неблагодарных. Однако к слуге не следует знать жалости. Он должен помнить, что и само его существование в руке господина, что только господин - источник земных благ, и только ему дано решать, кому жить, а кому умереть. Слуга, живущий без страха, опасней скорпиона.
        - У нас все по-иному, - возразил император, - поскольку государь - воплощение Господа на земле, даже стоять рядом с ним - великая честь, что уж говорить о привилегии наливать вино или нарезать мясо для помазанника Божия. Сыновья лучших фамилий ромейской империи испокон веку состязались за это право. Почитание - вот альфа и омега любого правления, ибо страх, как бы силен он ни был, заставляет убоявшегося искать пути к устранению источника страха. В то время как почитание толкает еще более возвеличивать правителя, ибо с ним возвеличиваешься и сам.
        - Твои слуги, почтеннейший брат мой, уже ходят в золоте, как высочайшие из советников, но еще едят на серебре, и каждый из них втайне желает заполучить себе и твою посуду, и твое убранство, и твой дворец. Немногие мечтают о власти, ибо власть - это тяжкое бремя, но всякий слуга, не ведающий страха, желает стать господином, не ведающим жалости. Предо мной склонила голову половина мира, а вторая лишь ждет хорошего пинка, чтоб преклонить колени.
        Твои земли, драгоценный брат мой, не сочти за грубость, не простираются вдаль от столицы и на день пути. Я слышал о тех временах, когда империя была столь велика, что море, по которому не так давно плыл наш флот, было ее внутренним морем, а теперь все по-иному. А изменилось это не потому, что сабли врага острее или кони быстрее, чем у тебя, а потому, что слуги твои имеют слишком много, и многое боятся утратить. Страх порождает глупость, а глупость отнимает все: земли, богатства, славу и самое жизнь.
        Твои слуги ничтожны, из каких бы славных и родовитых семей они ни происходили. Если устрашает их моя немилость, как гостя и друга твоего, то как бы дрожали они, когда б я пришел как враг. У них много золота, у моих же нукеров его почти нет. Разве только насечка на клинках и доспехах. Я сам… Разве видел ты меня когда-нибудь, изукрашенного златом и каменьями, точно женщина? Я ношу лишь эти перстни, но каждый из них - знак моей власти. Вот этот - над Самаркандом, этот - над Исфаханом. Лишь один перстень, этот, с красным яркоцветным камнем, достался мне по наследству, и только им я и впрямь дорожу. Рассказывают, что он принадлежал моему отцу, но перед самым рождением моим из кольца исчез рубин. Когда же я родился на свет, оказалось, что камень зажат у меня в кулаке. Это было сочтено благоприятным предзнаменованием.
        Воистину, нет силы, которая остановила бы меня в достижении цели. - Тамерлан зыркнул исподлобья на Хасана Галаади. - Переведи все в точности. Я желаю, чтобы император до последнего слова понял, что я ему сказал. Пусть запомнит: счастье слуги - это милость господина.
        Дервиш склонил голову, давая понять, что вполне уразумел слова Повелителя Счастливых Созвездий.
        - Хотелось бы только знать, - поднимая на толмача печальный взгляд, чуть заметно усмехнулся Мануил, - о ком сейчас говорил Великий амир, о слугах моих или обо мне самом.
        - Мне перевести это? - спросил Хасан.
        - Пожалуй, не стоит. Скажи моему венценосному брату, что я от всей души благодарен ему за совет. А тебе, дервиш, - за спасение. Хотя мне все больше кажется, что нож убийцы стал бы лучшим для меня исходом.
        - Это не так, - кланяясь, тихо проговорил Хасан.
        - Я жду, - недовольно прикрикнул Тимур. - Переводи.
        - Император говорит, что ваша мудрость безгранична и может соперничать лишь с вашей храбростью. И он еще раз поблагодарил меня за спасение.
        - Все это лишь слова, - отмахнулся Великий амир. - Мы воздали хвалу Всевышнему, теперь следует заняться делами земными. Если мы в скорейшем времени не обрушимся на Венецию, все эти разжиревшие на аравийских богатствах торгаши возомнят, что напугали меня.
        - Если государю, как и прежде, угодно выслушать мои слова, я скажу, что думаю о войне с Венецией.
        - Говори, - милостиво позволил Тамерлан. - Быть может, ты и упрямец, какого не сыскать в моих землях, но иногда в твою голову приходят умные мысли.
        - Так ли уж плохо, если венецианский дож и его совет уверятся в своих силах, в том, что испугали тебя? У них недостаточно войск, чтобы первыми нанести удар, а долгое ожидание и пустая уверенность неминуемо заставят торговцев ослабить бдительность. Это будет самое лучшее время для нападения.
        - Ты говоришь верно, Хасан Галаади. Столь верно, что, не будь ты дервишем, посвятившим жизнь божественному знанию, я бы с легким сердцем доверил тебе один из туменов. Но твоя правота - чушь. Мне не нужно ждать, пока Венеция вздумает ослабить бдительность. Все, что может выставить эта республика - двадцать тысяч пехотинцев, две тысячи конных латников и три тысячи легкой кавалерии на манер османской, ее именуют стратиотами. Для тех мест подобная армия весьма значительна. Скажем, Флоренция, которая также почитается одной из сильнейших, может выставить не более десяти тысяч пехотинцев. И всего лишь около полутора тысяч всадников.
        С таким войском моя армия справится вне зависимости от того, будет ли враг бдителен, или же решит заснуть в самый неподходящий момент. Да, в первом случае победа обойдется дороже. Но это не имеет значения. Значение имеет другое: когда знаменитые венецианские каналы потекут кровью, а не водой, прочие христианские земли содрогнутся, и правители их трижды подумают, обнажать ли меч против меня.
        Так-то, Хасан Галаади. Но полно, мой венценосный собрат жаждет узнать суть моих слов. Скажи ему, что нам следует сегодня же обсудить поход на Венецию.
        - Непременно, - выслушав слова перевода, кивнул император. - С тобой же, почтенный дервиш, я бы тоже с радостью обсудил… - он помедлил мгновение, подыскивая нужное слов, - многое.
        Хасан поклонился:
        - Буду счастлив приобщиться к твоей мудрости… как только появится подходящая возможность.
        Ночь была душной. Вдали на крепостных башнях перекликались часовые, стараясь не уснуть под однообразный плеск морских волн. Чернь небесного поля была густо засеяна семенами звезд, полная луна надзирала за твердью земной, точно зрачок божественного ока. Хасан Галаади дремал на открытой галерее Влахернского дворца, бросив под спину видавшую виды циновку и накрывшись дорожным плащом из грубой шерсти. Тихие шаги, нарочито тихие, едва слышные тренированному уху, заставили его резко подняться, чтобы во всеоружии встретить позднего гостя.
        - Мир тебе, дервиш, - донеслось из темноты негромкое ромейское приветствие.
        - И тебе мир… - Хасан вовремя остановился, чтобы не назвать титул говорившего.
        Фигура, статная и величественная даже во тьме, даже в черном плаще-балахоне, выступила из тени виноградных лоз, увивших колоннаду. Всякому, кто хотя бы раз видел шествующего императора ромеев, достаточно было одного взгляда, чтобы узнать его. Мануил не шел, а именно шествовал, горделиво и величественно, как подобает природному монарху.
        - Ты удивлен? - приблизившись, спросил василевс.
        - Я ждал тебя, государь, но и представить не мог, что здесь, в такое время…
        - Время самое безопасное. В этот час никто не увидит нас и не сможет помешать беседе. Не бойся, я прошел через потайные двери. Все полагают, что я в своих покоях.
        - Это очень предусмотрительно, - почтительно склонил голову Хасан, - ибо Тамерлан подозрителен, и час от часу его подозрительность становится все нестерпимей.
        - Должно быть, его встревожило покушение на меня, - глядя в сторону моря, разделенного лунной дорожкой, вскользь, точно между прочим, негромко предположил Мануил Палеолог. - Ведь не успей ты в последний миг…
        - Телохранители Великого амира были не менее ловки. Они окружили Тимура кольцом мечей прежде, чем убийца смог приблизиться.
        - Да, - согласился император. - Мою стражу задержала толпа… И проклятое серебро.
        - Эти события могут быть не связаны между собой, а могут быть и связаны.
        - Что ты имеешь в виду, дервиш?
        - Предположим, Тамерлан узнал о готовящемся покушении, тогда легко можно представить, что каждый шаг стражи и толпы был заранее подготовлен. Я не исключаю также, что стражники императора ромеев были подкуплены. Для Тимура золото имеет цену, лишь пока служит его целям. А его богатств достанет, чтобы озолотить всю дворцовую стражу, а твои ромеи любят золото превыше всего.
        - Если так, то перед нами изощренное коварство, которому не может быть ни оправдания, ни прощения.
        - Это обычное коварство, - усмехнулся дервиш. - Признаться, я ожидал чего-то подобного. Когда Великий амир призвал меня, дабы осведомиться о возможных наследниках ромейского трона, я заподозрил неладное.
        - И оказался прав.
        - Увы, опасения мои не стали меньше. Тамерлан зол, ибо я не дал свершиться злодеянию, но Железный Хромец не остановится из-за неудачи. Ему нужен слуга на ромейском престоле, а не союзник и не друг.
        - Слуга, живущий в страхе и полагающий, что все блага этого мира в воле господина, - тихо продолжил Мануил. - Я понял, о чем он говорил сегодня на пиру. Отлично понял. Что ж, в таком случае выбор у меня невелик. Либо смириться и умереть с достоинством, либо уповать, что небеса откроют мне путь к избавлению.
        - Уповать, что ангелы Господни по велению Аллаха спустятся и оборонят тебя крыльями своими?
        - Я был бы рад молить небеса о столь незаслуженной милости, но, увы, никому еще не удалось таким образом избегнуть смерти. Следует действовать самим и верить, что с нами Отец небесный. Как бы он ни назывался.
        - Аллах велик, и на все воля его. - Дервиш воздел руки к черному в звездных проблесках небу. - Но, может, в таком случае государю, как помазаннику Божию, ведом путь, по которому нам следует идти?
        - Не ведом, но я размышляю о нем. Пока лишь могу сказать доподлинно, что ст?ит здесь поднять оружие против Тимура, и все мы, все, на кого я могу рассчитывать, бесславно поляжем в кровавой бойне. Нас слишком мало, и силы, увы, не равны.
        - Добавь к этому, что Великий амир следит за всеми, кого подозревает в искренней привязанности и верной службе государю ромеев, и ст?ит ему лишь получить малейший повод, Тамерлан ударит первым.
        - Остается искать помощи вне Константинополя.
        - Например, в Венеции, которую владыка правоверных решил утопить в крови.
        - Но Венеция - исконный враг Константинополя.
        - Не время для прежних распрей, когда речь идет о единой для всех угрозе. Что же до прочего, в земных делах невозможно предусмотреть всего, и высшая предусмотрительность - это вера в Бога.
        - Я обдумаю твои слова, дервиш.
        - Обдумай, василевс. Только помни, каждый час раздумий приближает тебя к достойной гибели. А это, как мы уже договорились, не самый удачный исход.
        Мануил немного помолчал, любуясь далекой зыбью, и, кивнув, запахнулся в плащ.
        - Скоро я найду тебя опять. А пока да пребудет с нами милость небес.
        - Да будет так, - прошептал Хасан Галаади.
        Герцог Бургундии шел, почти бежал, по аллее. Плащ за его спиной развевался, пальцы храброго рыцаря яростно сжимались и разжимались на рукояти меча.
        - Сейчас прольется чья-то кровь, - безрадостно констатировал Лис. - Капитан, ты как думаешь, герцог ограничится кардиналом или обоих порешит?
        - Балтасар Косса - ловкий боец, - напомнил Камдил.
        - Но не со спущенными же штанами!
        В этот миг, опровергая подозрение Лиса, из беседки выскочил сам папский легат, на ходу выдергивая клинок из ножен.
        - Мерзавец, обольститель! - закричал герцог.
        - Надо вмешаться. - Камдил, стараясь не ломать ветви кустов, покинул свое укрытие.
        - Погоди, куда ты поперся? Ты на чьей стороне дрекольем махать будешь? Ты что, хочешь стать тупым углом любовного ромба?
        - Хороши шутки! Они друг друга поубивают!
        - Пацаны, ховайся в жито! И шо теперь?
        Не слушая напарника, Вальдар мчался вслед за герцогом. Тот обнажил меч и бросился на кардинала.
        - Капитан, ну не разнимешь ты их сейчас!!!
        Горя праведным гневом, граф Косса устремился навстречу противнику.
        - Ой, мама дорогая! А это ж шо еще такое?
        За спиной кардинала появилось неведомое существо, на полголовы выше Лиса, считавшегося в этих местах верзилой. Существо было, очевидно, женского пола. Обвисшие почти до пояса груди, трехпалые лапы, покрытые густой темной шерстью, жуткая, почти безносая харя. Все наводило на мысль, что с человеком существо имеет весьма отдаленное родство. Мерзкая тварь взмахнула лопатообразной конечностью, да так и застыла на месте с поднятой вверх лапой, которую язык не поворачивался назвать рукой. Вместе с нелепой тварью застыл и Балтасар Косса.
        - Ну, ни фига себе, - восхитился Лис и выскочил на аллею. И в тот же миг лицо герцога Бургундского начало оплывать, как тающий воск, плащ сполз на землю, образуя длинный шлейф зеленого в золотых искрах платья. Черты лица изменились, будто кто-то снял с руки перчатку.
        - Мелюзина, - ошеломленно выдохнул Камдил, чуть не выронив меч.
        - Так-то получше будет, - любуясь замершими в оцепенении фигурами, проговорила фея.
        - Мадам! - с трудом приходя в чувство, выдавил Камдил. - Хотелось бы знать, что означает вся эта сцена.
        - Что означает? - Мелюзина закончила превращение, вытянула правую руку в сторону застывшего монстра и поманила его пальцем. - То, что сейчас мы изловили суккуба.
        - Суку-что? - переспросил Лис.
        - Мелкую, но зловредную дрянь из породы джиннов, - пояснила фея. - Это суккуб, женская особь. А вот инкуб, благороднейший Серж Рейнар Л'Арсо д'Орбиньяк, именуемый также Гайренским соловьем, инкуб - это особь мужская. Впрочем, они могут принимать любой вид. Вы, мой юный друг, сегодня упустили инкуба в образе черного пса.
        - Елкин дрын, - Лис почесал затылок, - шо деется? Всякие сукубаторы с инкубаторами по дорогам шляются, как так и надо. Куда бедному менестрелю податься?
        - Постойте, - не давая мысли напарника растечься по древу, перебил Вальдар, - но откуда здесь джинны? И где настоящая Анна?
        - Анна? В своей опочивальне. Правда, сон ее отнюдь не безмятежен. Это, скорее, сонное оцепенение, в котором ей грезится все то, что происходит здесь. Эта тварь ввергла ее в забытье, и уже не в первый раз. Суккубы, как и инкубы, мало что умеют, но то, что у них получается лучше всего - это приманивать мужчин и женщин и выпивать их силы до последней капли.
        - Но здесь! Здесь-то они откуда?
        - Я же говорила, пояс Береники разорван. Мы поймали того инкуба, которого ты упустил, доблестный Лис. Впрочем, без нашей помощи ты бы все равно не смог одолеть его. Стоял бы, вон как этот, - фея усмехнулась, - кардинал. Джинны созданы из начального огня. Человеческое оружие бессильно против них. Но мне удалось заставить инкуба поведать много интересного. Их план, вернее, план того, кто все задумал, не был лишен изящества. Самим этим стихийным духам не свойственно думать, они слепо выполняют повеление хозяев.
        - Так что ж замыслил их хозяин?
        - Представьте себе, что на моем месте оказался бы…
        - Жан Бесстрашный? - предположил Вальдар.
        - Нет, мой юный друг, инкуб, неотличимый от Жана Бесстрашного. Каким бы ловким бойцом ни был кардинал, он все равно не выстоял бы. К тому же, как вы сами видели, самозваная венгерская принцесса готова была помочь своему пламенному собрату. Кардинала решено было ранить. Тяжело, возможно, так, чтобы он к утру отдал Богу душу, но все же успел исповедаться.
        - Но зачем джиннам убивать Балтасара Коссу? Он пират, мошенник, безбожник, но…
        - Это лишь часть плана, - заверила Мелюзина. - На время тело кардинала прячут в беседке, а «принцесса» зовет на помощь так, что на выручку ее высочеству мчится настоящий герцог Бургундии и множество его челядинцев. Здесь, в парке, он застает Анну в разорванном платье со следами борьбы, всю в слезах, и полураздетого кардинала. Жан Бесстрашный хватается за меч, Балтасар Косса, как мы уже знаем, тоже. Герцог наступает, кардинал отступает, в какой-то момент они скрываются в беседке. Оттуда доносятся стоны. Когда слуги вбегают туда, видят два распластанных на земле тела. Кардинала и герцога. Герцог тоже ранен, но куда легче. Видя это, потрясенная Анна с криком убегает. Когда утром слуги осмелятся войти в ее покои, они увидят, что принцесса бьется в истерическом тревожном сне и не может проснуться. Но я отвлеклась. Слуги принесут раненых во дворец. Кардинал скоро умрет, исповедавшись в многочисленных грехах, сокрушив веру паствы, собравшейся было идти в крестовый поход. Герцог выживет, хотя ситуация, в которой он окажется, будет не из приятных: раздор с Римом, впрочем, как и с Авиньоном. Убийство
кардинала - в любом случае - убийство кардинала. Сорванный крестовый поход… Все это толкнет Жана Бесстрашного на множество безумств.
        - Думаю, да, - согласился Камдил. - Но в чем подвох?
        - В том, что герцог уже не будет герцогом.
        - То есть?
        - Его место занял бы инкуб.
        - То есть как?
        - Очень просто. Вы представить себе не можете, с какой скоростью инкуб способен проглотить свою жертву. Он надевается на нее, как мешок. Через несколько дней Анна Венгерская тоже пришла бы в себя, но это уже была бы не она.
        - Суккуб?
        - Верно, мой юный друг, - кивнула Мелюзина. - С этой минуты у Тамерлана в самом сердце Европы появились бы два очень влиятельных и абсолютно послушных раба.
        - Откуда вам известно о Тамерлане?
        - Именно ему было адресовано послание, которое мы перехватили.
        - Выходит, Тамерлану служат джинны? - ошарашенно спросил Вальдар.
        - Я не могу о том ничего сказать, но ему служит человек, которому покорны по меньшей мере два джинна. Слабых, тупых, но джинна, а это уже немало. Хотя, кто знает… Однако, друзья мои, пора идти. Урсус ждет нас.
        - Оно, конечно, нехорошо заставлять покойного святого ждать, но может, шо-то надо сделать с этими отморозками?
        Мелюзина приблизилась к преосвященнейшему мошеннику и коснулась пальцами его лба.
        - Этот очнется спустя полчаса и даже под пыткой не вспомнит, что было здесь. Он будет свято уверен, что Анна Венгерская попросту не пришла на свидание. Забудет он и о страстном лобзании суккуба. А сама эта тварь?.. Не тревожьтесь, о ней позаботятся ее ближайшие родственницы.
        - В каком смысле? - недоумевающе посмотрел на фею посланец пресвитера Иоанна.
        - В самом прямом. Все суккубы в давние, очень давние времена, когда человек был еще столь юн, что готов был признать Богом всякого, творившего самые малые чудеса, были духами лесов, рощ, ручьев… По обе стороны пояса Береники.
        - Что это за пояс, мадам? Вы все время упоминаете о нем.
        - Когда-нибудь я расскажу тебе об этом. Пока же можешь считать пояс Береники чем-то вроде границы. В ту пору, когда Иблис еще не разжег пламя мятежа и не стал зваться Шайтаном, духи склонили пред ним голову, вняли прелестным речам прародителя коварства и восстали, желая изгнать с Земли имя Божье и дух его. Тогда гнев Творца предвечного обрушился на мятежников, и огонь небесный испепелил некогда священные дубравы и осушил источники земли джиннов. С тех пор живут они бесприютными чудовищами, ища жертву себе, ибо лишены они силы, и лишь чужою жизнью питают жизнь свою.
        Фея хлопнула в ладоши, и Камдил почувствовал легкое прикосновение к плечу. Он быстро повернулся и увидел девушку с длинными струящимися волосами. Рука ее, коснувшаяся рыцаря, была одета… в небольшие остроконечные листья, на глазах у Вальдара превратившиеся в рукав платья.
        - О Господи! - только выдохнул он, ошеломленно распахивая глаза. Ног у девушки не было. Она произрастала из древесного ствола. Но еще миг - и красавица в легких башмачках ступила на аллею и как ни в чем не бывало склонилась перед Мелюзиной.
        - Оллелея, заберешь тварь, когда я прикажу, а пока ее никто не должен видеть, только кардинал Косса, когда придет в себя, - негромко, но властно скомандовала фея.
        Дриада, едва касаясь земли, порхнула к суккубу, нарисовала в воздухе круг, и обе исчезли.
        - Маманя дорогая! - всплеснул руками Лис. - Это же какая удобная любовница могла б получиться. Чуть что - бах, и слилась со шкафом.
        - Тише, - нахмурилась Мелюзина, - не стоит гневить дриаду.
        - Действительно, Рейнар, что ты сразу - любовница…
        - Вообще-то я имела в виду деревянную мебель. При дриадах не стоит упоминать об этом. Печальная для них тема. А теперь идем.
        - Далеко идти? - осведомился Вальдар. - Может, дождемся утра и отправимся верхом?
        - Верхом далеко и долго. И самый быстрый конь не догонит вчерашний день. Мы пойдем сейчас и скоро будем там. Пространство едино. Лишь знающий путь достигнет цели.
        Фея коснулась рукою ветвей ближайшего дерева, и оно безропотно повернулось, открывая взгляду новую, дотоле незаметную аллею.
        - Капитан, вот шо хошь думай, клянусь тебе ушами кролика-плейбоя, но только никакой дороги там не было. Я как раз смотрел, где тут можно задуматься о великом, ну, в смысле, и о малом.
        - Лис, нашел чему удивляться. Нас еще ждет святой Урсус.
        Глава 14
        «Тот, кто бережет лепешку, всегда хочет есть». Китайская пословица
        За спиной Камдила послышался тихий шорох. Он попытался оглянуться, но резкий окрик Мелюзины остановил его:
        - Не оборачивайся, ни в коем случае не оборачивайся. Там нет ничего, что вы с Рейнаром могли бы увидеть очами, - уже куда мягче добавила фея. - И ступайте осторожнее.
        - Шо, кто-то ставит на аллее медвежьи капканы?
        - Тсс! Придержи язычок, Гайренский соловей. Не гневи медведей.
        - Да я шо, я ж наоборот. В смысле, для предотвращения и недопущения.
        - Ступайте осторожней, - не обращая внимания на Лисовские речи, повторила Мелюзина.
        - Здесь могут быть ловушки? - смягчил формулировку Камдил.
        - И да, и нет. Никто не ставил здесь капканов и не рыл волчьих ям. Но если тысяча верных шагов приведут вас к цели, то лишь один неверный - в пропасть.
        - А как узнать?
        - Ступайте осторожно и будьте в каждом шаге.
        Они шли долго, никуда не сворачивая. Лис, наделенный чутьем прирожденного охотника, то и дело озирался по сторонам, пытаясь запомнить кусты и деревья, обрамлявшие бесконечную аллею.
        - Капитан, шо-то меня тут напрягает, - вдруг раздалось на канале закрытой связи.
        - Что именно?
        - Понимаешь, мы вроде идем, никуда не поворачивая, но мне сдается, шо мы проходим одни и те же кусты уже в пятый раз.
        - Не может быть. Если бы мы ходили по кругу…
        - Если бы мы ходили по кругу, мы бы подходили к этим кустам каждый раз с одной стороны, а если мои глаза не переметнулись на сторону врага и не врут мне, как президент народу, то мы ходим мимо этих кустов взад-вперед.
        - Лис, это абсурд!
        - Капитан, а вообще то, что здесь происходит, - не абсурд? Девушки в листве, которым не стоит предлагать посидеть вечерком в кресле у камина, зубастые мымры, косящие под мисс Венгрия. Да и сама наша проводница, именующая тебя юным другом, это, типа, норма?
        - Нет, конечно, но…
        - Это еще не «но», - заверил Лис. - «Но» я тебе сейчас покажу. Осторожненько закрой один глаз, а вторым погляди налево и вверх. Метров эдак на пять выше кромки зеленых насаждений.
        Камдил немедленно выполнил просьбу друга.
        - Не может быть!
        - Ага? Проняло? А теперь направо.
        Вальдар повторил движение. В ночном небе, залитом лунным сиянием, под углом примерно сорок пять градусов к земле, пренебрегая законом всемирного тяготения, вышагивали такие же Камдил и Лис, но шли они в разные стороны и без какого-либо намека на очаровательную предводительницу в стелющемся по земле зеленом платье с золотыми искрами.
        - Интересно знать, шо там такое позади нас. Шо уже мы там не узрим.
        - Скорее, не задерживайтесь, - властно произнесла Мелюзина. - Идти еще долго, мы должны успеть.
        - Куда идти? До чего успеть? - не унимался Лис. - Капитан, вот ты умный. На твою голову не всякий шлем налазит. Ты можешь сказать что-нибудь членовразумительное на тему наших псевдогеографических похождений? Реально, шоб какой-нибудь уважающий себя святой, даже неизвестный ни одному из местных понтификов, выбрал местом возвышенного уединения парк герцогского замка? Он же святой, а не гном садовый. Как тут поотшельничаешь вволю, когда все кругом благоухает, птички поют. В то время, когда ты, уже который век, не щадя живота своего и прочих частей тела, умерщвляешь плоть, всякие праздношатающиеся благородные доны и прекрасные донны эту самую плоть зачинают. Никакого места для пафоса, сплошной бардак и подрыв устоев. Короче, Вальдар, куда она нас ведет? - Лис вдруг остановился. - Ну вот, мы опять прошли эти кусты.
        - Может, не эти, может, похожие?
        - Не пыли, пехота! Я в прошлый раз, когда мы шли, спецом тут монетку обронил. Вот она. - Лис наклонился поднять с земли серебряный пражский грош с двухвостым львом и украдкой скосил глаза назад. За спиной Рейнара клубился туман. Непроглядный, плотный, точно грязная вата. Он висел в полушаге от визитеров святого Урсуса так, будто из него можно было вырывать клочья и бросаться ими, точно снежками.
        - Стой, не смей! - закричала, нет, загремела Мелюзина, оглушительным раскатом пронесся ее негодующий голос по еще недавно безмятежной аллее. Казалось, мгновение, и молния, сорвавшись с небес, испепелит ослушников.
        - Что ты сделал, несчастный? Ведь я же приказывала - не оглядываться!
        - Да я шо ж, я только монетку поднять.
        - Лис, помолчи, - оборвал его Камдил. - Что теперь?
        - Если святому Урсусу будет угодно, он не разгневается, - пожала плечами Мелюзина, - или, вернее, не слишком разгневается. Пока же остается стоять и ждать. Нельзя своевольничать в лабиринте, - укоряющим тоном продолжала фея, - особенно когда идешь дорогой посвященных.
        - Так то ж, если идешь, а мы ж на месте топчемся, - попытался возмутиться Лис.
        - Ты так ничего и не понял, - вздохнула фея. - Раз начал оглядываться, значит, боишься, значит, не веришь. Значит, деяние, которому посвятил себя, не овладело еще безраздельно сердцем твоим. Иначе стал бы ты помышлять о странностях пути? Первое же испытание сокрушило вас.
        - Никто не говорил, что нас ждут испытания, - напомнил Камдил.
        - Никто не говорил, что может быть по-иному. Рыцарь всегда готов к испытаниям. Дух его непоколебим и доблесть нерушима. Теперь же, - дочь Ардуинари развела руками, и золотые искры осыпались наземь, - остается уповать и… быть готовым.
        Едва произнесла она эти слова, как впереди на аллее, еще минуту назад просматривавшейся далеко вперед, заклубилось грозное облако. Заклубилось, становясь все плотнее и принимая вид ползущего между кустов и деревьев змея небывалой величины.
        - Берегись! - Камдил выхватил меч и крутанул его в запястье, разгоняя для удара. - Сейчас посмотрим, как это чудище реагирует на Катгабайл.[18 - Великий меч Тюра. Подробней см. книгу Владимира Свержина «Ищущий битву».]
        - Вальдар, сзади еще один! А Мелюзина? Где Мелюзина?
        Камдил оглянулся. Феи нигде не было. Растворилась в воздухе. Две пасти сомкнулись, точно желая растерзать друг друга, как раз в том месте, где стояли рыцарь и менестрель. Сомкнулись, и завертелась, закружилась вокруг яростная схватка. Земля ушла из-под ног, и, точно вихрем, неведомая сила вырвала и взметнула над самыми высокими деревьями аллеи гостей святого Урсуса.
        - Спина к спине! Руби! - командовал Вальдар, и меч его голубой молнией рассекал мертвенный туман. Ни рыцарь, ни его напарник уже не могли сказать, в какой стороне находится земля. Рев, напоминающий звук бури, загнанной в огромную трубу, оглушил их, но они продолжали отчаянную схватку с неведомым кошмаром.
        «Ну, хватит!» - подумал Вальдар с досадой.
        Вдруг твердая почва резко ударила их по ногам, заставляя по инерции встать и перекатиться. Туманные чудовища пропали так же внезапно, как и появились.
        - Капитан, - ощупывая землю вокруг себя, приподнялся Лис, - не врубился, что это за драконьи страсти? Как-то не куртуазно, когда тебя едят сразу с двух сторон. Елкин дрын, все болит.
        - Если я не ошибаюсь, - с облегчением возвращая меч в ножны, проговорил Вальдар, - следуя логике сакрального лабиринта, мы столкнулись с Неведомым Ужасом. Говоря без пафоса, страхом неизвестного.
        - Ага. Сзади страх, спереди ужас… Пойти, что ли, расслабиться, подремать на американских горках? Да ладно. Бог с ними, шо там по той логике дальше?
        - Номером первым было испытание доблести. Сейчас, наверное, нас будут проверять на стойкость.
        - Да? - Лис поднялся на ноги и начал отряхиваться. - Ну что ж, постоять-то можно. Как там? Постоим, братцы, за Урсусь святую! - Сергей поднял кулак, адресуя призыв неведомым братцам, и тут же охнул и замахал руками, пытаясь удержать равновесие.
        - Земля! - крикнул Лис.
        - В смысле?
        - Это зыбучий песок! - Сергей дернулся, пробуя вырваться из неожиданной ловушки, но еще глубже увяз.
        - Погоди, не двигайся! - Камдил быстро начал расстегивать рыцарский пояс.
        - Ага, не двигайся! «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“». Оно само подо мной движется.
        - Погоди, сейчас я кину пояс. - Камдил выдернул ремень из лопасти, удерживавшей ножны, и почувствовал, что еще секунду назад каменистая, поросшая приземистыми кривыми деревцами почва начала подниматься, точно крепостной мост. Вдалеке послышался рокот катящихся валунов.
        - Елкин дрын! - снова завопил Лис. - Вот это попадалово!
        Камдил перекинул ремень через ствол деревца и заорал, стараясь перекричать надвигающийся рокот:
        - Хватай! Обматывай вокруг запястья!
        Сергей не заставил себя долго упрашивать. Еще мгновение… Вальдар прыгнул и повис, едва ли не параллельно поднявшейся земле. На счастье, деревце выдержало. Сильный рывок… Лис вылетел из зыбучего песка, да так и повис в воздухе, не касаясь песка ступнями.
        - Хорошо висим!
        И тут град из мелких, но увесистых камешков ударил по ним барабанной дробью.
        - Ой-ё!
        Следом летели булыжники побольше. Один из них попал аккурат в основание ствола, переломил его, как спичку, и дерево рухнуло наземь. Возможно, это был последний камень обвала. Сколько ни слушали прижавшиеся к земле Камдил и Лис, грохота больше слышно не было.
        - Шо я тебе скажу, Капитан, - не поднимая головы, изрек Лис, - то, шо я думаю на эту тему, нашей милой феюшке говорить не стоит, а то она с непривычки покраснеет и обратит меня в жабу, или, того хуже, в злобного карлика-кернеса.
        - Это еще кто?
        - Это много хуже, чем кто угодно. Ну шо, Капитан, будем надеяться, камнями лузу забило под завязку. Попробуем встать?
        - Да, вариантов немного, - вздохнул посланец его святейшего величества. Он приподнялся, встал на четвереньки, пытаясь одновременно потереть все ушибленные места, и наконец выпрямился, да так и застыл с отвисшей челюстью.
        - Капитан, это шо, новое испытание? Впереди кабинет дантиста?
        - Посмотри. - Камдил указал вперед.
        Там, где несколько минут назад печалила взор унылая мелколесная равнина, поднимался к небу горный кряж. Заснеженные вершины его виднелись сквозь продранные скалами облака. Склон горы был покрыт густым лесом, судя по толщине ближайших дубов, произраставшим здесь не первую сотню лет. Чуть в стороне меж заросших мхами древесных стволов сиял и переливался вход в пещеру.
        - Капитан, утешь мою израненную душу. Скажи, что это и есть заначка святого Уксуса.
        - Лис, не стоит.
        - Ну хорошо-хорошо. Наисвятейшего ПТУРСа.[19 - ПТУРС - противотанковый управляемый ракетный снаряд.]
        - Прекрати немедленно! Вдруг он все слышит.
        - А не надо было на голову камнепад спускать. Я, между прочим, тоже не железный дровосек. - Лис встал и снова отряхнулся. - Ну что, Вальдар, пошли глянем, что там нам Бог послал.
        Он в несколько шагов оказался возле входа в пещеру.
        - Вот это да-а. Послал, так послал. Золото, серебро, драгоценных каменьев - возом вози.
        - Постой! - крикнул Вальдар. - Не ходи туда. Святому Урсусу приносят в дар только серебро.
        - Я шо, по-твоему, ослеп?
        - Не стоит туда ходить, дождемся хозяина.
        - Зачем? Мы все прошли. Это наш главный приз. Да с такими сокровищами мы даже Тамерлана наймем воевать против самого себя.
        - Лис, стой, не двигайся!
        - Вальдар, ну ты даешь!
        - Стой, я тебе говорю!
        - Да я стою непоколебимо, шо тот курс доллара к гривне. Так, слегка шатаюсь, но на месте. Шо мы ждем? От Бога дулю?
        - Без хозяина мы туда не пойдем.
        - Сэр рыцарь, вот ты умный человек. Тебя даже в палату лордов на завтрак пропускают. Ты шо, забыл, что к лику святых причисляют уже после склеивания ласт?
        - Здесь необычный случай.
        - Тут я согласен. Как для святого, мужик очень состоятельный.
        - Я не о том. Он, очевидно, в родстве с Мелюзиной, а эта леди, как ты сам мог заметить, вполне себе жива и здорова, хотя наш Кристоф, ежели с утра прапрапра… начинает произносить, то к вечеру только заканчивает.
        - Мог заметить, - возвращаясь к исходной точке, вздохнул Лис. - Я бы ее и самое теперь с удовольствием заметил бы.
        Воздух рядом с ними сгустился. Невесть откуда взявшийся ветер сорвал с деревьев листву, и между оперативниками в зеленом, искрящемся золотом платье с длинным шлейфом будто из воздуха соткалась вечно юная фея.
        - О! Несказанно рады встрече! Ну шо, Капитан, пошли?
        Мелюзина, ни слова не говоря, нагнулась, подняла с земли камень и швырнула его в пещеру. Длинная красноглазая голова дракона на золотистой сверкающей шее молнией выплеснулась из скального провала и, проглотив на лету камень, снова исчезла.
        - Не стоит туда ходить. Это не то, что предназначено вам, но пещера Урсуса совсем близко.
        - Офигеть! - прокомментировал Сергей. - Шо это было?
        - Горор, - равнодушно пояснила Мелюзина. - Золотой дракон. Тварь ленивая и туповатая. Обычно он и его сородичи ложатся у входа в пещеру и прикидываются грудами сокровищ. Алчные путники спешат добраться до золота и драгоценностей, подходят, а дальше - сами видели.
        - Я бы сказал, у этого монстра странная диета.
        - Это ты о камне, мой юный друг? Ничего странного. Урсус смирил Горора и поселил в лабиринте. Он не дает пленнику умереть с голоду, но все же привычной добычи у дракона больше нет. Хотя время от времени находятся глупцы, желающие завладеть сокровищами моего брата.
        - Ага, находятся, а потом сразу перестают находиться. - Лис передернул плечами, вспоминая клыкастую пасть.
        - Постой, - прервал его Камдил. - Почтеннейшая Мелюзина, святой Урсус - ваш брат?
        - Да. Мой любимый старший брат. Мы дети единой матери - Ардуинари.
        - Достойное семейство, - констатировал Вальдар.
        - В высшей степени, - гордо подтвердила Мелюзина.
        - Боюсь показаться невежливым, но, увы, я не осведомлен о житии вашего брата, и если нам, - Камдил замялся, - предстоит встреча с ним, быть может, прекрасной даме угодно будет рассказать о том, что ждет нас. Чем прославлен святой Урсус, каков его нрав…
        - Ага, и главное - режим питания, - добавил Лис. - А то ведь знаем этих драконоборцев. Лучшее средство от дракона - собственный дракон.
        Фея метнула на болтливого оперативника недовольный взгляд.
        - Мой брат не питается человечиной, если ты это хочешь узнать. Однако неучтивых остроумцев он скармливает Горору.
        - О как! Редкостное для святого драконолюбие.
        - Лис, да уймись ты наконец! С твоими шуточками мы до Рождества с места не двинемся. Прошу вас, сударыня, не обижайтесь на моего друга.
        - Что ж, раз ты просишь… - вздохнула Мелюзина и начала рассказ: - Брат мой, Урсус, родился в незапамятные времена. Так давно, что никому и в голову не приходило считать месяцы и годы. Ночь сменяла день, морозы сменялись теплом. Отцом Урсуса - у нас разные отцы - был великий небесный медведь. Его черной шкурой до сих пор укрывается земля в пору сна. Вынашивая будущего сына, Ардуинари обратилась в гору, ибо для нее ничего не стоит принять любой угодный ей облик.
        Однажды, когда снег еще не покрыл скалы, но холодный ветер надсадно выл, срывая листья, ломая ветви и выворачивая деревья из земли, когда волчьи стаи, породненные с этим воем, рады были любой добыче и нападали на все, во что можно было вонзить клыки, в пещеру, где спал сын Великого Небесного Медведя, пришли люди. Они спасались от морозов и диких зверей. Никто сейчас не скажет, сколько их было, но выглядели они столь несчастными, что Ардуинари по доброте сердца пожалела их и дала приют в своем чреве. Сначала, увидев огромного, невероятно огромного медведя, люди испугались. Но затем, обнаружив, что тот спит, свыклись и даже в морозные ночи стали греться, прижимаясь к его теплому боку. Так Урсус впервые спас их. Впрочем, кто знает, может, и не впервые. Волки, чуя запах потомка Ардуинари, страшились подойти к входу в пещеру.
        Но зима была долгой, очень долгой, куда длиннее, чем сейчас. У людей закончилась пища, и мужчины этого неведомого племени были вынуждены идти на охоту. Что произошло с ними, не может сказать никто. Однако доподлинно ведомо, что все они сгинули без вести. Не вернулся ни один. Ардуинари вновь сжалилась над своим народом. За месяцы зимы она уже привыкла и привязалась к ним. Плач и стон женщин, детей и стариков удручали мою добрую матушку. Так вот, Ардуинари свершила чудо. Урсус, не просыпаясь, немного повернулся, и оказалось, что там, где он спал, земля настолько прогрелась, что на ней взошли съедобные злаки.
        - Земля - в пещере?! - присвистнул Лис. - Ну, ни себе чего, озимые!
        Мелюзина вновь с укором поглядела на спутника доблестного рыцаря.
        - Это были волшебные злаки. Изголодавшиеся люди набросились на них и съели в один присест. Однако на следующее утро «поле» вновь было покрыто живительными стеблями и кореньями.
        - Лихо! Где б себе такой огородик откопать…
        Не обращая внимания на замечания Лиса, Мелюзина продолжала:
        - Когда же наконец солнце прогрело землю, и белый ее убор сменился зеленым, остатки племени вновь пригорюнились.
        - Им прислали счет на коммунальные услуги?
        - Им угрожала гибель. С одной стороны, они со страхом наблюдали, как начинает все сильней и сильней шевелиться спящий медведь. Люди понимали, что, когда огромный зверь проснется, он будет голоден, зол и мало кому удастся спастись от него. С другой же стороны, спустись оставшиеся в пещере женщины и дети в равнину, без мужчин они стали бы легкой добычей для зверья, как двуногого, так и четвероногого. И снова Ардуинари пожалела их. В один день, когда пение местных птиц было особенно радостным, небо синим, и проклюнувшиеся из почек зеленые листья благоухали свежестью, сын великого небесного медведя проснулся. Он встал, и замершее было от ужаса племя увидело, что перед ними человек в медвежьей шкуре. И сердца людей возрадовались, и женщины, увидев Урсуса, преподнесли ему венки из свежей листвы и похлебку из злаков. С той поры Урсус стал родоначальником и хранителем своего народа. А день, когда он просыпается от зимней спячки - самый почитаемый здесь праздник.
        - Насколько я понимаю, - начал Камдил, - праздник мы здесь застали. Судя по габаритам, местное население действительно ведет свой род от медведей, возможно, даже пещерных.
        - Можешь не сомневаться, мой юный друг. Так оно и есть. Отец твоего оруженосца - старший из потомства моего брата.
        - А серебро, как же серебро? Венки, похлебка - более или менее понятно, но драгметалл-то ему зачем?
        - Каждый год в дар святому Урсусу преподносится пуд серебра. Из него делаются сапоги, браслеты, пояс и шейный обруч, которые не дают Урсусу вновь принимать медвежий образ.
        - А что, бывало? - поинтересовался Камдил.
        - Бывало, - кивнула Мелюзина. - Когда его народу грозила опасность, Урсус много раз обращался в медведя, неуязвимого для мечей, копий и стрел, и во главе рода своего сеял гибель меж врагов. Стоит лишь ему снять преподнесенное серебро, он волен снова превратиться в медведя.
        - Святой оборотень - это что-то новенькое, - не сдержался Лис.
        - Не более, чем рогатый бог лесов Кернунос - в угоду английской церкви ставший святым Корнелием.
        - Ох, лучше не напоминай, - отмахнулся Сергей, - а то, неровен час, шут его появится.[20 - Рыжий гном. Более подробно об этом см. В. Свержин «Все лорды Камелота».]
        - Браток тоже скучает по вас, - улыбнулась Мелюзина. - Но мы заставляем Урсуса ждать.
        Тропинка петляла меж толстенных дубов, переплетающихся кронами и корнями, меж скал, обрушившихся на землю в незапамятные времена и теперь почти укрытых буйной зеленью. Одна из таких огромных каменных глыб высилась над тропой, нависая и грозя рухнуть. Казалось, хватит одного хорошего толчка, и глыба похоронит своей громадой и тропинку, и всякого, идущего по ней. Поежившись от неприятного ощущения, институтские оперативники быстрым шагом, едва ли не бегом, преодолели опасный участок и собрались было идти дальше, но тут Мелюзина окликнула их и указала вверх, туда, где скала едва соприкасалась с остальным горным склоном, образуя небольшую, едва заметную с тропы арку.
        - Нам туда.
        Подъем не занял много времени. Когда же Лис и Камдил взобрались на скальный огрызок, их взору предстал скрытый от досужих взглядов темный провал довольно жуткой пещеры. Со всех сторон, сколько можно было видеть, из темного провала на начинающих спелеологов глядели оскаленные медвежьи черепа.
        - Сударыня, мы точно пришли по адресу? - глядя на разверстые в последнем реве пасти, озадаченно поинтересовался Камдил.
        - Да, - как ни в чем не бывало ответила Мелюзина, - это захоронения Буасьеров.
        Камдил наклонился и потрогал ближайший череп.
        - Они что, все тоже?..
        - Способны оборачиваться медведями? - закончила его вопрос фея. - Конечно, а что может им помешать? В них течет кровь Урсуса. Кровь великого медведя и Ардуинари. Их род живет здесь задолго до того, как в эти края пришли бургунды. И во все времена, кто бы здесь ни правил, ни сидел на троне, с Буасьерами предпочитали не ссориться. Сами они не любят покидать здешние леса, но и соваться без спросу в их владения тоже не стоит.
        - Ну, мы-то со спросом…
        Вдалеке в глубине пещеры раздался тихий серебристый звон. Мелюзина пристально глянула на Лиса.
        - Все, молчу и кланяюсь, кланяюсь и молчу.
        Удовлетворенная обещанием, фея ступила в проход меж оскаленных пастей:
        - Здравствуй, мой дорогой братец, - зазвучало под каменным сводом, и спустя мгновение послышался ответ, который легко можно было принять за звук не слишком далекого камнепада:
        - Здравствуй, сестрица.
        Фея подняла руки, и пещера осветилась шедшим от нее сиянием.
        - Ого, - пробормотал Лис. - Капитан, это одному мне кажется, что перед нами метров пять шерстистой святости?
        - Если тут нет никаких оптических искажений - не меньше пяти с половиной ярдов.
        - Как он, должно быть, расстраивается по поводу своих мелких потомков…
        - Ну, где они? - вновь проревел Урсус.
        - У входа, милый братец, ждут, когда ты позволишь им войти.
        - Они прошли испытания, пусть входят.
        Не заставляя себя упрашивать, оперативники углубились в горный некрополь.
        - Значит, это вы - приходящие ниоткуда? - разглядывая гостей, спросил великан.
        - Можно сказать и так, - склонил голову Вальдар. - Но если разобраться…
        - Это ни к чему. Мне известны ваши помыслы. Не принадлежа к здешним народам, вы желаете спасти их от беды, о коей сами мало что знаете.
        - Ну почему же?
        - Я не для того звал вас, чтобы рассуждать о знании и незнании. Всему свой черед. Когда придет время, сестрица скажет вам все, что будет нужно. Я же увидел вас воочию, а заодно испытал вашу доблесть и упорство в достижении цели. Конечно, вы ничтожны и слабы, но упорны. Я помогу вам.
        - От всей души благодарны за помощь.
        - Я не дам вам хлеба для насыщения, ибо, - Урсус глянул на Рейнара, - нельзя насытить ненасытного.
        - А шо я? Я ж для дела.
        - Но я дам зерна для посева, и хлеб, что вы взрастите, насытит вас.
        - Почтеннейший святой, спасибо за хлеб, пусть даже и без соли, но как нам быть…
        Туманная дымка затянула пещеру. Камдилу вдруг показалось: блеснули огнем и померкли глазницы медвежьих черепов… А затем, точно ветви хлестнули по лицам. Сергей и Вальдар отпрянули и едва не споткнулись о лежащие на земле туго набитые мешки.
        Глава 15
        «Добро бывает либо с кулаками, либо с протянутой рукой». Джиакомо Аттендоло, первый герцог Сфорца
        Плотные квадраты пикинеров и алебардиров, соблюдая дистанцию, размеренным шагом двигались в сторону холма. Гулкий рокот барабанов сопровождал каждый шаг, заставляя сердца вторить ударам, а тысячи ног - маршировать в общем строю.
        - Хорошо идут. - Мишель Дюнуар повернулся к маршалу великого княжества Литовского. - Я думал, на то, чтобы обучить их передвижению в баталиях, уйдет больше времени.
        - Всякому, кто покидает или ломает строй, после учения каждый из соседей дает по десять палок, - пояснил Ян Жижка. - В бою же, как я велел объявить в войске, любой побежавший будет незамедлительно убит.
        - Сурово.
        - Другого способа нет, как только жаловать за доблесть и карать за трусость и неповиновение, а уж тем более, когда нужно сделать боеспособную армию из нескольких тысяч головорезов.
        - По-хорошему, этих головорезов нужно куда больше. Но взять их пока неоткуда. Да и денег в обрез.
        - Что, совсем плохо? - Ян Жижка грустно поглядел на барона де Катенвиля.
        - Да как сказать… - вздохнул Дюнуар, активизируя связь и переадресовывая вопрос маршала джокерам.
        - Как раз подсчитываем барыши. Святой Урсус нам тут отлистал, вернее, отзвенел пару мешков серебряных баблонов. Так, примерно с два пуда.
        - Два пуда, - на мгновение задумался Мишель, - это порядка двадцати тысяч пфеннигов… Не то чтобы совсем ничего, но категорически мало для нашей акции.
        - Думаешь, у нас было время расписывать святому Урсусу бизнес-план разгрома Тамерлана? Он, конечно, на всю голову святой, но как-то меня не тянет прерывать его возвышенные размышления столь низменными вопросами.
        - Эх, времени маловато. Чуть бы побольше. Открыли бы здесь игорный дом и, с благословения нашего… - Лис задумался. - Вальдар, как правильно говорить: пиратствующего прелата или прелатствующего пирата?
        - Его высокопреосвященства.
        - Ну, да бог с ним, в общем, настригли бы здесь золотого руна. Это ж, если я шо-то в ком-то понимаю, Бургундский орден?
        - Орден Золотого руна? Бургундский, - подтвердил Дюнуар, - но до его учреждения еще 25 лет.
        - Вот, как раз материально-техническую базу подготовили бы.
        - Оно-то, может, и неплохо. Через двадцать пять лет вопрос нашествия Тамерлана снялся бы сам собой. Ибо, на радость прочим смертным, завоеватели столько не живут. Беда в том, что до этого Железный Хромец успешно доковыляет до Дижона. Не сочтите за каламбур, сыграть в кости.
        - Вот и я о том. Но шо попишешь, ежели святой вел себя, шо тот кулак на продразверстке? Сперва нам с Вальдаром чуть головы не поотламывал, а потом, когда мы уже с сестрицей его пришли, так прямо в глаза, прямо ртом и врулил: «Кормить не буду, но зерна чуток дам. Шоб вы подавились».
        - Лис, все было не так.
        - Вот ты мне рассказывать будешь. Я ж, можно сказать, вот этими руками пострадавший.
        - Вот этим языком, - поправил напарник.
        - Языком я самооборонялся от магических выходок родичей семейства де Буасьер. Ладно, скажем уважаемому святому Урсусу наше рыцарское спасибо, что он на серебро расщедрился. Я думал, он и впрямь пшеницы или ячменя насыплет. Теперь осталось узнать у прелестной феи, не страна ли дураков это благословенное герцогство, и по совету ее братца засеять огородик серебряными зернами. Безумно хочется услышать, как зазвенят колосья.
        Камдил задумался.
        - Насчет колосьев ничего сказать не могу… Послушай, Лис, если мы бросим в землю ну, скажем, двадцать монет, а взойдет сто, ты сможешь развить успех?
        - Спрашиваешь! Пока, чует мое сердце, землю на огородике придется загодя удобрять пометом святого Урсуса.
        - Сергей, прекрати молоть чушь.
        - До того, как ее молоть, ее надо сначала посеять и взрастить. И опять же - собрать урожай. А я не намерен жать чушь, когда на повестке дня стоят звонкие баблоны. Вальдар, что ты там придумал? Поделись своими аграрными прозрениями.
        - Идея вот какая. Если в землю загодя положить свинцовые трубки с отверстиями, на каждое отверстие - по серебряной монете, все эти трубки вывести на резервуар со сжатым воздухом, на глазах у толпы засеять поле монетами, а потом в нужный момент открыть клапан…
        - Ну, как для вестфольдинга, скрывающего меч от перековки на орало, так ты - крутой земледелец. Но, может, ты еще скажешь, как нам скрытно провести стройку века с трубами и клапанами? Хотя…
        На лице Сергея заиграла улыбка, не обычная, насмешливая, а какая-то задумчивая.
        - Да, кажется, я знаю, как сделать.

* * *
        Ян Жижка взмахнул рукой, и с холма с гиканьем, улюлюканьем и боевым кличем «Уррах» вылетел отряд татарской конницы. Едва оказавшись на расстоянии прямого выстрела, всадники погнали коней вдоль строя, осыпая его градом стрел. Войлочные наконечники, привязанные к древкам, не пробивали щитов и доспехов, но попав в неприкрытую часть тела, синяки оставляли внушительные. Из строя послышалась команда: «Павезьеры, вперед!». Спустя несколько мгновений вокруг баталий сомкнулась цепь тяжелых ростовых щитов, из-за которых, не давая всадникам приблизиться, торчали острия пик.
        - Лучники и арбалетчики к бою!
        Выстроенные на флангах стрелки резво взялись за дело. Густой дождь стрел обрушился на закрепленные вдоль склона холма деревянные щиты с грубо нарисованными всадниками.
        - Правый фланг, два румба вест! Левый фланг, два румба ост!
        Лучники и арбалетчики, повинуясь четким приказам, смещали направление атаки, загоняя сбившихся в кучу всадников под таранный удар вновь перешедшей в атаку пехоты. Щитоносцы-павезьеры, разомкнув стену, снова отошли на фланги, ожидая новой команды.
        «Бей, коли, круши! Не щадить никого! На этих ублюдках ваша добыча!» Баталия ответила командиру слитным ревом, с видимым удовольствием втыкая в соломенные чучела длинные пики, обрушивая на глиняные «черепа» крючья и топорки алебард. Взвыла труба, заглушая воинственные крики, и новая команда заставила баталию в полном порядке отступить и развернуть фронт.
        - Атака левый фланг!
        Без паники и суеты вчерашние разбойники, ступавшие след в след друг другу, разом повернулись и перестроились, обращая к вновь появившимся всадникам лес пик.
        - Сомкнуть промежутки между баталиями!
        Кавалеристы, втянувшиеся было в оставленные между квадратами проходы, заметались в ужасе, понимая, что еще минута, и эта мерно шагающая пехота растерзает, и не заметит, и всадников, и их лошадей.
        - Разомкнуть промежутки!
        Ян Жижка довольно поглядел на соратника:
        - Ну как? Сегодня я решил обойтись без «горячих блюд». Порох нынче дорог.
        - Прекрасно. За столь короткий срок, друг мой, вы создали из лесного сброда настоящую армию. Но, думаю, зрители лучше оценят ваши достижения. - Мишель Дюнуар указал на дальние холмы, поросшие лесом. - Там, и вот там расположились наблюдатели.
        - Да? - Жижка нахмурился. - Признаться, я их не заметил.
        - Вы были слишком увлечены происходящим на поле. У меня есть несколько замечаний, но об этом позднее. Пока же, с вашего позволения, я послал людей пригласить соглядатаев к вам в гости.
        - Что ж, - Ян Жижка погладил усы, - посмотрим, кого на этот раз Бог послал.
        Спустя двадцать минут на равнине меж холмами показались два небольших рыцарских отряда.
        - Судя по лилиям в лазури, - разглядывая значки ближних всадников, начал Ян Жижка, - это люди короля Франции.
        - Верно, - подтвердил Дюнуар. - А вторые, у которых лилии в лазури соседствуют с золотыми леопардами в червлении, значатся англичанами.
        - В каком смысле, значатся?
        - В их жилах столько же французской крови, сколько у добрых подданных его величества, Карла VI Валуа.
        - Что, интересно, нужно этим господам в здешней глухомани?
        - Готов поставить золотой цехин против стоптанного башмака, их любознательность продиктована вовсе не досужим интересом. Однако надо отдать им должное, господа появились куда раньше, чем я их ожидал.
        Между тем обе кавалькады поднялись на холм. Рыцари, оруженосцы, конные лучники-аршеры с неприязненным подозрением разглядывали друг друга, не выказывая, впрочем, агрессивных намерений.
        - С кем имею честь, господа?
        - Граф Ришар де Монвуа, - гордо выпрямился командир первого отряда. - Бальи короля Франции, Карла.
        - Граф Ричард Маунтвей, - склонил голову второй. - Бейлиф короля Франции и Англии, Генриха IV.
        - Называйте меня пан Михал, а это, имею честь вам рекомендовать - маршал его светлости, великого князя Витовта, доблестный рыцарь Ян Жижка.
        Рыжий ирландский скакун маршала встал на дыбы, приветствуя гостей, и затанцевал на месте, удерживаемый твердой рукой хозяина.
        - Какое приятное общество, - улыбнулся Ян. - Что привело вас в наши края, столь далекие от родного дома?
        - Слухи о вашей доблести летят, подобно быстрокрылым птицам, - начал француз.
        - Птицам еще рано отправляться на юг, - не спуская с бальи внимательных глаз, заметил Ян Жижка.
        - Верно, верно! - обрадованно подтвердил англичанин. - Да и что там делать?
        - А вы-то сами для чего прибыли?
        - Я буду прям и честен, как подобает рыцарю. Славный король Генрих прислал меня, чтобы пригласить вас на службу к нему со всем войском. Он согласен дать полторы монеты за каждую из тех, что получаете вы от великого князя Витовта. И я, своими глазами увидев ваши учения, склонен думать, что это войско стоит каждого шиллинга. Ну а мой король, в свою очередь, стоит того, чтобы ради него обнажать меч.
        - Твой король - узурпатор, дорогой кузен! - возмутился граф де Монвуа.
        - Зато твой - выживший из ума сластолюбец, мой дорогой кузен, - парировал граф Маунтвей. - И раз уж Господь отметил чело его безумием, то грех возлагать на него корону Франции.
        - Вот как? - подбоченился вельможный бальи.
        - Да, именно так! - Бейлиф упер руки в бока.
        - А твоему королю не то что корону Франции, даже корону Англии носить зазорно! Он выскочка!
        - Да как ты смеешь?! Он священной королевской крови!
        - Ха! После Филиппа Красивого треть французского дворянства может похвастаться наличием в их жилах крови более священной, нежели у потомства каких-то там нормандских герцогов.
        - Это еще как знать, что за рассол течет в жилах самого Карла VI! Я уж молчу о его сыне.
        - Ты ищешь смерти, кузен? - Граф де Монвуа выхватил меч.
        - Я не страшусь ее, ибо мне есть за кого умирать, - горделиво ответил Маунтвей, выхватывая из ножен свой клинок.
        - Господа, мы вам не мешаем? - пытаясь вставить слово меж гневных возгласов ссорящихся родственников, спросил Мишель Дюнуар.
        - А? Что?
        - Нет-нет.
        Графы вернули оружие в исходное положение.
        - Итак, - перешел к делу де Монвуа. - Мой король готов платить две монеты за каждую вашу одну.
        - Ха, две монеты! Не смешите мои саботены![21 - Саботены - башмаки, часть рыцарских доспехов.] Где он возьмет эти деньги? Баварская шлюха[22 - Королева Франции Изабелла Баварская, жена Карла Безумного, известная своими громкими скандальными романами.] уже давным-давно разграбила казну, так что доходы короля откуплены на десять лет вперед.
        - А твой король и вовсе может платить лишь тем, что награбит, как разбойник на большой дороге.
        - Пусть даже так. Но он может платить.
        - Как же! Может! Уж скорее моя срамная капсула[23 - Срамная капсула - часть доспеха, защищавшая гениталии. Порою ей придавался вид фантастического чудовища или же чертовой морды.] может разговаривать. Он может дать лишь то, что награбят его головорезы. Зачем же этим удальцам помирать за вашего самозванца и делиться с ним, если, сражаясь против него, они могут оставлять себе б?льшую часть добычи?
        - Господа, не желаете ли отобедать? - вновь перебил спорщиков полномочный представитель князя Витовта. - Весьма рекомендую. Сегодня у нас телятина с ветчиной и изюмом, шафранное ризотто с уткой и трюфелями, колбаски, тушенные в вине с овощами, хороший выбор рейнских вин, засахаренные фрукты на десерт…
        - О, это чрезвычайно любезно с вашей стороны, - улыбнулся француз.
        - Да-да, весьма любезно! Мы с кузеном и наши люди проголодались с дороги.
        - Всегда к вашим услугам, - склонил голову Дюнуар. - А после легкой трапезы вы можете увидеть, как наше войско отражает удар тяжелой кавалерии.
        - Прекрасно!
        - Ночью для вас и ваших людей будут разбиты шатры в лагере, и вы, господа, воочию оцените, в каком порядке он содержится и насколько хороша караульная служба.
        - Браво, браво, мсье Мишель, вы совершили настоящее чудо!
        - О, не стоит приписывать мне чужие заслуги. Все это сделали пан Ян и офицеры братства святого Марка. Господа, убедившись в нашем гостеприимстве, завтра поутру вы отправитесь в обратный путь, чтобы засвидетельствовать своим государям наше совершеннейшее почтение. Столь глубокое, что оно не позволяет нам поднять оружие ни на одного из них. А поскольку войско наше создается для благого дела, для защиты христианского мира от полчищ Тамерлана и Баязида, то мы имеем честь передать через вас сердечный призыв королям Франции и Англии забыть распри и объединиться в борьбе с общим врагом.
        - Дело, конечно, благое, - начал граф де Монвуа, - но это невозможно!
        - Объединиться? Нет, решительно невозможно. Даже против Тамерлана.
        - Увы, господа, - тяжело вздохнул пан Михал, - я ждал подобного ответа. Что ж, в таком случае вам следует вспомнить о рыцарской добродетели, именуемой щедрость.
        - О чем это вы, мсье?
        - Да-да, о чем это вы, сэр?
        - Не стоит так беспокоиться, джентльмены. Мы не претендуем ни на ваши золотые шпоры, ни на рыцарские цепи. Но ведь, будем честными, вам, несомненно, были даны значительные суммы для подкупа пана Яна, меня и прочих командиров. Так вот, эти суммы вы оставите здесь.
        - Но это грабеж!
        - Ни в малейшей степени. Как можно! - почти ласково глядя на возмущенного француза, гулким басом проворковал Мишель Дюнуар. - Когда вы, граф, вернетесь к своему королю, а вы - к своему, то сможете с полной ответственностью сказать, что сделали все возможное, все, что было в ваших силах, чтобы выполнить порученную тайную миссию. Ибо защита христианских земель от вторжения неверных куда важнее распрей в благородном семействе.
        - А если мы откажемся? - гордо расправил плечи граф Маунтвей.
        Лицо Дюнуара помрачнело:
        - Тогда обед для вас, увы, отменяется. Вы сможете не только увидеть, но и поучаствовать в следующих занятиях, и в полной мере оценить, как эти головорезы расправляются с отрядами тяжелой кавалерии. Неужели, джентльмены, вы и впрямь полагаете, что это хорошая мысль?
        - Господин Раскольников, почему вы убили старушку, у которой в кармане был всего рубль, - не удержался от комментария Лис. - Ну, так ясное дело. Десять старушек - десять рублей.
        - Да, Сергей, именно так все и происходит, буквально наживаемся на билетах, пока вы там мозгуете, где раздобыть средства на содержание армии, и топчетесь на месте вокруг Жана Бесстрашного, словно дети вокруг елки. Спасибо еще, в Европе кто-нибудь постоянно с кем-нибудь воюет, так что…
        - Ну да, ну да, к ужину дюжина сладких калош на зубок перепадает. Но тут уж, кому татор, а кому лятор. Главное, не волнуйся. От имени и по поручению святого Урсуса, в ближайшее время состоится торжественная сбыча мечт и прочие пляски с бубнами, скачки с пиками.
        - Все, обойдемся без треф и червей. Раз уж гости осознали необходимость раскошелиться, следует их хорошо накормить перед обратной дорогой.
        Граф Балтасар Косса сидел на каменной скамье в увитой виноградом беседке и тряс головой, мучительно пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли.
        - А, друг мой, проклятие Люциферу, чертовски рад вас видеть! Действительно, чертовски, - он попытался встать, опираясь на перила балюстрады, - похоже, я все-таки перебрал хваленого здешнего вина. У нас в Италии оно как-то мягче. - Кардинал собрался с силами и придал лицу осмысленное выражение. - Постойте, а где Анна?
        - Анна? - деланно удивляясь, переспросил Вальдар. - По всей вероятности, нежится в постели, где ж ей еще быть в такое время?
        - Как это так, в постели? - в свою очередь поразился кардинал. - А как же я?
        - А вы, мой друг, изволили заснуть в беседке. И потому лишены были счастья оценить мягкость здешних перин.
        - Дьяволовы ляжки! Какие перины? При чем тут перины? Я точно помню, что договаривался с ее высочеством встретиться здесь за полночь. На прощание она подарила мне такой поцелуй… - Балтасар Косса мечтательно поднял глаза к луне. Казалось, еще мгновение - и он завоет от томления и сердечной муки.
        - Граф, - Вальдар с сомнением потер переносицу, - на вашем месте я бы не принимал такие подарки.
        - Это еще почему? Уж не местного ли герцога мне бояться?
        - Герцога? Нет. Хотя с ним в здравом уме тоже не стоит портить отношения. Поверьте на слово: о вчерашнем поцелуе лучше забыть.
        - Вот еще! - возмутился кардинал. - О таких поцелуях не забывают.
        - Вы правы, но, с Божьей помощью…
        Балтасар насупился:
        - Извольте объясниться.
        - Боюсь, вы не поверите моим словам, но если б вы могли увидеть воочию…
        - Анну? Я ее не только видел, но и осязал. - Косса потряс руками перед лицом Камдила. - Вот этими самыми пальцами ощущал!
        Рядом с беседкой тихо зашуршало листвой стройное деревце. Вальдар прислушался.
        - Похоже, у вас все-таки будет случай еще взглянуть на предмет своего обожания.
        - О, счастье! - воскликнул кардинал, срываясь с места и едва не сбивая с ног Камдила, выскочил на аллею. - Она все-таки пришла!
        Камдил едва успел отпрянуть в сторону, и вовремя. Обратное движение кардинала было еще стремительней и сногсшибательней.
        - Там что-то стоит, - после секундной задумчивости произнес он.
        - Думаю, вас огорчит известие, что именно с этим чем-то вы вчера целовались.
        - Н-нет, - кардинал с ужасом поглядел на приятеля, - признайся, что ты врешь. Вот, как на исповеди, возьми и признайся немедленно. Клянусь, я отпущу тебе этот грех!
        - Как на исповеди говорю. Это суккуб в своем натуральном виде.
        - Суккуб? - Балтасар Косса еще раз выглянул из беседки. И остановился, раздумывая, ущипнуть себя или же чудище. - Господи, прости меня, грешного. Вальдар, ты не врешь? Я целовался с суккубом?
        - Я же говорил, что тебе лучше забыть.
        - Вальдар, я действительно целовался с суккубом?!
        - Увы, это так.
        - Все, я отлучу ее от церкви.
        - Кого? - Камдил указал на дриаду-отступницу. - Ее?
        - Да к черту ее. Анну. Как она могла так посмеяться над моими чувствами, над моей страстью. Все, анафема! - Балтасар Косса сжал кулаки. - Прокляну на веки вечные!
        - Скорее всего Анна ничего не подозревает о своем двойнике. Судя по тому, что рассказывал Кристоф, суккуб вводил ее высочество в сонное оцепенение и занимал ее место.
        - Да, - кардинал сжал виски, - так и было. Ваш оруженосец и впрямь вчера рассказывал, что рисовал Анну в тот самый час, когда я… Бр-р… Это ж надо так оплошать! Вальдар, прошу вас как друга, как рыцаря, как будущего собрата по оружию, никогда и никому не рассказывайте об этом случае.
        - Даю вам слово дворянина. Более того, я постараюсь убедить в этом и Рейнара. Ему, менестрелю, это будет куда труднее сделать.
        - Полагаю, ты все же найдешь для него убедительные слова?
        - Приложу все усилия. В свою очередь, надеюсь, что вы сможете отыскать не менее убедительные слова для герцога Бургундского. Что-то мне подсказывает, - Камдил посмотрел на светлеющее небо, - что вам следует настоятельно позаботиться о его душе. Подозреваю, что он не раз, и не десять целовался с суккубом.
        - Помилуй меня, Господи, и благослови деяние мое! - Кардинал осенил себя крестом. - Без промедления! Для столь благого дела, как спасение души ближнего!.. Разве могу я знать отдых и сон, ведая, что христианская душа вот-вот сорвется в разверстую пасть геенны огненной. Смогу ли я сомкнуть глаза, слыша адский хохот, сотрясающий… - Кардинал задумался, и, воспользовавшись запинкой, Камдил смог вставить слово:
        - И еще, у нас с Рейнаром есть одна небольшая задумка. Смею надеяться, она будет полезна и вам, и нам, и нашему общему делу.
        В глазах Балтасара Коссы вспыхнуло любопытство:
        - Судя по вступлению, после воплощения вашей задумки в жизнь может потребоваться отпущение грехов.
        - Пожалуй, да, - подтвердил Вальдар. - Но для начала нам будет необходимо ваше благословление.
        - Хорошо, благословляю, - отмахнулся Балтасар Косса, а теперь, если не возражаешь, я вернусь в свои покои. Вздремну до заутрени, а лучше - до обедни. Все-таки спасать христианские души лучше на ясную голову.
        - Благословление понадобится не здесь и не сейчас, - пояснил рыцарь. - Позвольте, я провожу вас в замок, а заодно и объясню суть дела.
        Жан Бесстрашный сумрачно глядел на собравшихся. Лицо Анны Венгерской также выражало глубокое огорчение. С утра ее высочество заявила о пропаже камеристки. К полудню объявившиеся при дворе посланцы его святейшего величества, а заодно с ними и преосвященный Балтасар Косса в красках живописали головокружительную операцию по борьбе с магическими агентами Тамерлана и даже показали герцогу Бургундии изловленные в его владениях экземпляры. К чести своей, Жан подтвердил громкое прозвище Бесстрашного, однако радости это ему не прибавило. Чтобы как-то развеять мрачное настроение, он немедленно дал согласие явить чудо христианское в пику злокозненному черному колдовству неверных. И началось.
        Отбитый у бродячих собак пустырь был начисто выкошен и окружен цепочкой алебардиров герцогской стражи. Дижон и его окрестности полнились слухами о том, что здесь, именно здесь всем желающим будет явлено некое чудо. Охочий до зрелищ люд с рассвета толпился вокруг «живой изгороди», с нетерпением ожидая, когда уже наконец произойдет хоть что-нибудь. Что именно будет происходить на пустыре, толком не мог сказать никто. Говорили разное. От скромных предположений о дивном небесном знамении до громогласного утверждения, что именно здесь, именно сейчас на землю снизойдет благодать в образе долгожданного мессии. Когда к таинственной площадке пестрой кавалькадой направились сам герцог и его двор, толпа радостно взвыла, понимая, что вот-вот начнется. От группы всадников отделились трое, и дижонцы смолкли, с интересом разглядывая посланцев его святейшего величества и красноречивого проповедника, слово которого совсем недавно поднимало бургундцев на крестовый поход.
        - Да благословит Господь собравшихся, - приветствовал замершую публику Камдил, - должно быть, вам сказали, что здесь произойдет чудо.
        Ответом ему был одобрительный гул.
        - Это и так, и не так. - Люд настороженно смолк, предчувствуя подвох. - Потому что, - продолжал Вальдар, - для вас чудо - это то, чего вы не можете ни сделать, ни объяснить. В противном случае это - обыденная реальность. Как вы, должно быть, слышали, наш господин, его святейшее величество, пресвитер Иоанн, принимает дары от верных ему народов, но не собирает дань. Это ему ни к чему: золото не переводится в его казне. Вы спросите, как? Мы готовы показать. Но лишь один раз. Ибо пресвитер Иоанн осенил нас благодатью лишь для одного таинства восприятия даров Господних, а потому пойдите и расскажите всем о том, что увидите. - Камдил сделал знак ждущим в сторонке работникам. - Распашите землю.
        - Капитан, ты уверен, что Мелюзина не оплошает?
        - Она обещала помочь. В конце концов, мы выполняем завет ее брата.
        - Ну, знаешь, мы тоже семьдесят лет выполняли заветы одного с кепкой. И все как-то мимо чудес.
        - Так у вас и Мелюзины не было, - парировал Вальдар.
        - Тоже верно. Глянь-ка на Анну. Она сегодня хороша, как маков цвет.
        - Ее высочество согласилась подыграть нам. Принцессу сильно огорчила перспектива окончательной замены суккубом, и она желает самолично убедиться, что ее друг и благодетель Тамерлан вовсе не так благостен и дружелюбен, как ей показалось. Ладно, пора за дело.
        Лис спешился, открыл суму, вытащил пригоршню серебряных динариев, подкинул их, пересыпал из ладони в ладонь, давая обществу насладиться звоном монет, и затянув «Ой да степь широкая, да степь привольная», зашагал по борозде, щедро разбрасывая монеты направо и налево. Когда сума опустела, Лис воздел руки к небу и возгласил патетически:
        - Как на Вальдаровы именины испекли мы каравай. Вот такой ширины, вот такой вышины. Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!
        Толпа завороженно слушала русскую детскую песенку, а голос Лиса все набирал силу:
        - Каравай, каравай! Кого хочешь, выбирай!
        Затем Сергея на боевом посту сменил Балтасар Косса в полном облачении и вдогон таинственным заклинаниям Рейнара отслужил мессу на привычной, хотя и столь же непонятной большинству собравшихся латыни. Едва он умолк, как в толпе кто-то восторженно ахнул, ткнул пальцем в сторону пашни и заорал:
        - Смотрите, смотрите! Монеты вылазят!
        Но указаний не требовалось. Толпа навалилась на алебардиров, стремясь оказаться поближе к Полю чудес. Только что вспаханные борозды уже густо серебрились «проросшими» монетами.
        - Вот и садовые гномы на что-то пригодились, - удовлетворенно резюмировал Лис и сказал вслух со слезой в голосе:
        - Я же говорил, монсеньор, почва никудышная, серебро не вызревает, сами поглядите - ни одной золотой монеты.
        - О чем это он? - удивился герцог.
        - Дело в том, - пояснил Вальдар, - что у нас одна мера серебра дает от четырех до пяти мер золота. Если же бросить в землю золотые монеты, то родятся драгоценные камни, размером не менее исходных семян.
        - Это правда?
        - Да шоб мне больше не видеть светлого лика нашего дорогого пресвитера! - Лис хлопнул себя ладонью по груди.
        - Ваша светлость, пошлите своего казначея собрать урожай. Держу пари, здесь не менее двух пудов серебра.
        - О Господи, и так можно круглый год?
        - Нет. Всего сто восемьдесят два дня в году. Земля должна отдыхать, - с самой серьезной миной на лице разочаровал Жана Бесстрашного посланец его святейшего величества.
        Герцог открыл рот, подыскивая слова, да так и закрыл, не найдя.
        - Мой государь и прежде всеми способами выражал благосклонность к вашей светлости, - продолжал Камдил. - В случае же успешного завершения нашего общего дела его святейшее величество готов предоставить часть своих полей для пополнения казны тех, кто поднимет оружие против Тамерлана. Это касается всякого, пожелавшего…
        - О да, - подхватил Балтасар Косса, - а Ватикан, дабы освятить сие высокое таинство и подтвердить его праведность, нынче основал банк, который принимает вклады любого, желающего участвовать в сем благом деле! Дабы до заветного дня сохранить и приумножить посевной материал. - Кардинал молитвенно сложил руки перед грудью. - Аминь!
        Глава 16
        «Наши пылесосы обеспечат вам победу в любой подковерной борьбе». Дэниэль Хесс, создатель «подметателя ковров»
        В пустой зале гулким эхом отдавались крики воронов. Мануил помнил их с детства. Он слышал от стариков, что прежде чернокрылые птицы не селились во Влахернском дворце. Существовала особая должность «оберегателя доброй вести», и занимал ее по обычаю один из молодых и ловких монахов, назначенных патриархом. Место считалось выгодным и доходным, тем более что самому «оберегателю» гонять птиц с крыши доводилось лишь по праздникам, а в остальное время этим занимались лучники и сокольничьи, состоявшие под его командованием. Те времена давно канули в Лету. Пользуясь безнаказанностью, вороны залетали порою в тронный зал - сердце некогда великой империи. Залетали и насмешливо каркали, хлопая себя по бокам мощными черными крыльями. В этот день вестники беды не унимались. Орали дурными голосами прямо с рассвета. Один из них - огромный, черный, словно припорошенный угольной пылью, влетел в тронный зал и долго пристально глядел на идущего к нему императора. Затем хлопнул крыльями, насмешливо щелкнул клювом и вылетел прочь.
        Сейчас василевс сидел на троне, вспоминая ворона, и сердце его наполнялось скорбью. В пустом зале не толпились более царедворцы, не ожидали приема заморские послы, просители не ждали у дверей благосклонного решения государя. Мануил чувствовал себя ненужным обломком некогда великого утеса, именовавшегося Ромейской империей. Теперь все обратилось в тлен. Даже трон был лишь жалким подобием того, прежнего, истинного: золотого, с движущимися рычащими львами, изрыгающими огонь. Пожалуй, единственное, что роднило старый трон, похищенный крестоносцами два века назад, с новым, была ширина. В будние дни император восседал в правой его части. В праздничные дни смещался влево, ибо правая часть предназначалась Царю Небесному, наместником коего на земле считался василевс.
        Сейчас Мануил сидел посредине трона, листая древний манускрипт, повествующий о временах, когда правил Иоанн II Комнин, о его племяннице Никотее, о посольстве, снаряженном владыкой Константинова града в земли русов. Уже тогда не свет, но угроза с востока надвигалась на земли ромеев. Уже тогда мудрый историограф и советник его предшественника, Иоанн Аксух, писал, что не устоять великому древу, коль его корни сгнили. Некогда Константинополь считался центром мира. Теперь - лишь желанной добычей для схизматиков-франков, иноверцев-османов и уж совсем диких уроженцев Тартарии во главе с неистовым Железным Хромцом.
        По дворцовой анфиладе гулял ветер, изредка слышались шаги немногочисленной стражи, да крики воронов заглушали далекий гомон торговых рядов.
        «И Прекрасный Иоанн, и его сын, Мануил I, несомненно, размышляли о возможной гибели царства, но разве мог кто-то из них предположить, что дни его закончатся именно так, в ничтожестве и запустении».
        За спиной василевса послышался тихий стук. Мануил вскочил, оглядываясь. Стук повторился. Негромкий, настойчивый. Император тихо обошел трон и отодвинул роскошную драпировку пурпурного шелка. Здесь, известная считанным людям, была скрыта потайная дверь. В прежние времена, когда подножье трона еще украшали механические львы, спрятанная под каменными плитами система рычагов заставляла железных монстров открывать глаза, подниматься, рычать и изрыгать огонь. Если же подобные уловки не действовали и наглец делал следующий шаг, залу сотрясал грохот, затягивал дым, точно жерло вулкана готово было разверзнуться под смутьяном. Сам же трон беззвучно поворачивался на оси, скрывая монарха в небольшой комнате за стеной. Там имелся выход в подземелье и потайные лазы, ведущие в гавань и в некий дом на самой окраине Константинополя. Говорили, что есть также и другие проходы, но Мануил, обнаруживший заложенную потайную дверь во время реконструкции дворца, отыскал лишь два. Сейчас он подошел к стене и, нажав пластину в полу, отключающую стопор, приоткрыл дверь.
        - Достопочтенный Хасан Галаади? Откуда ты здесь?
        - Это не важно, - торопливо сказал дервиш. - Мой предок служил здесь при Иоанне II Комнине. В его воспоминаниях говорится об этом потайном ходе. Чтобы не привлекать внимания, мне пришлось им воспользоваться. Давай же закроем дверь. Выслушай весть, которую я принес тебе.
        - Судя по тому, что ты воспользовался потайным ходом, это дурная весть.
        - Тимур, да наполнится душа его смирением, полагает именно так. Сегодня прибыл гонец с эстафетой из земель русов. В письме говорится, что оба тумена, посланные владыкой правоверных, дабы остановить и уничтожить изгнанного некогда Тамерланом из Золотой Орды хана Тохтамыша, разгромлены наголову.
        - Наголову? Два тумена? - словно не веря ушам, переспросил василевс. И сдвинул брови, чтобы скрыть невольное ликование.
        - Да. Тамерлан велел своим военачальникам идти через перевалы в Кавказских горах, дабы обрушиться во фланг армии Тохтамыша, когда та будет подходить к Итилю.[24 - Итиль - древнее название Волги.] Однако вышло по-иному. Тохтамыш переманил на свою сторону князей народа языгов, которые любезно пропустили войско Тимура, но сообщали о каждом его шаге людям хана. Стоило лишь туменам начать спускаться с гор, перед ними оказалась ордынская конница. Завязалась схватка. Всадники Тохтамыша были отброшены. Люди Тимура увлеклись преследованием, чего и ждали Тохтамыш и великий князь Витовт. Тяжелые кованые дружины русов и литов сомкнулись, зажав растянувшееся войско Тимура, как волчий капкан. Хвост колонны атаковали языги, немало прежде натерпевшиеся от Тимура, а в голову ударили основные силы Тохтамыша. Почти никто не уцелел. Тохтамыш прислал владыке правоверных вздорное письмо и отсеченную голову его сына, возглавлявшего тумены. Хан пишет, что если Тамерлан осмелится принести в его владения собственную голову, то ее постигнет судьба еще более плачевная, ибо он, Тохтамыш, уже выписал из латинских земель
золотых дел мастера, которому надлежит сделать пиршественную чашу из черепа Повелителя Счастливых Созвездий.
        - Самонадеянный глупец! - ужаснулся Мануил.
        - Это правда, - кивнул Галаади. - Сейчас Тамерлан в ярости. Ему и прежде случалось проигрывать, но такого разгрома он еще не знал. Тем более гибель сына… Он подозревает предательство. Как иначе хан и его союзники могли узнать, что Тамерлан велит своему войску идти таким непростым путем?
        - Ему не откажешь в прозорливости. Хотя, насколько мне известно, и Тохтамыш, и Витовт также не новички на ратной стезе. Пусть они и проиграли битву при Ворскле, но ведь не зря говорится: битье учит.
        - Может, и так, - согласился дервиш, - но Тамерлану не терпится отыскать виновного здесь. Он в неистовстве и ищет жертву. Больше всего в роли жертвы он хотел бы видеть тебя, государь.
        - Меня? - неподдельно удивился василевс.
        - Конечно. Всякому ясно, как тяготит тебя союз с Тамерланом. А после злосчастного случая в Смирне… К тому же русы - ваши единоверцы. - Хасан Галаади на мгновение замолчал. - Да и кому лучше тебя известны пути, по которым легионы империи ходили в походы на диких горцев Кавказа?
        - Но я там никогда не был!
        - Тимуру нет до этого дела. Ему нужен виновный. И это не может быть кто-либо из его приближенных или какой-то незаметный писарь, скопировавший и переславший через русских купцов распоряжение Великого амира. Это должен быть такой виновник, чтобы все ужаснулись.
        - То есть я, - окончательно мрачнея, предположил василевс.
        - Увы. То, чего Тамерлан не смог сделать руками фанатика-убийцы, он готов доверить палачу. Твоя смерть послужит достойным назиданием будущему василевсу.
        - Значит, я должен бежать?
        - Если тебе это удастся и ты сможешь добраться до христианских земель, тебя ждет не менее печальная участь. Вряд ли христианские владыки простят неотомщенную смерть рыцарей, сдавшихся на твое слово чести.
        - Да, это правда, - понурил голову василевс.
        - Но даже если кто-то из властителей пожелает держать тебя при себе, все, на что ты можешь рассчитывать, - участь нищего приживалы, кормящегося от щедрот с чужого стола.
        Лицо Мануила стало суровым.
        - И снова правда. Прости, благородный Хасан Галаади. Это была минутная слабость. Я опечален, что ты стал ее свидетелем, и благодарю Господа, что никто иной не видел ее. Блаженной памяти императрица Феодора говорила: «Порфира - отличный саван». Я должен остаться и дать бой.
        - Это слова императора. Великого императора. Увы, рожденного в несчастное для страны время.
        - У меня есть два пути. Выступить в открытой схватке и пасть, как надлежит воину. Если же Тамерлан не намерен умертвить меня немедленно, а желает устроить спектакль с моим разоблачением, осуждением и казнью - есть шанс, а там - будь что будет.
        Он хочет выступить в поход на Венецию. Я помогу ему в этом. И пусть проливы между островами Эгейского моря станут для него тем же, чем для его сына ущелья Кавказских гор.
        Он не верит мне. Тем лучше. Я предложу ему план морского похода на Венецию. Этот план вынашивали лучшие стратеги империи не один десяток лет, да все не было сил его осуществить. Но раз Тамерлан считает меня изменником, он его непременно отвергнет и начнет придумывать свой вариант похода. Вряд ли ему удастся изобрести нечто такое, до чего прежде не додумались ромейские стратеги.
        - Тамерлан - великий полководец, - с сомнением покачал головой Хасан.
        - Но у него нет опыта наварха. Он не знает мест, где придется воевать. На море невозможно использовать его победоносные тумены.
        - А если он вдруг поверит и примет твой план?
        - Вряд ли. - Пальцы императора впились в золотую фибулу плаща. - В любом случае необходимо связаться с венецианцами, и дай Бог, чтобы они нам поверили.
        Французский граф с английским переглядывались через стол, молча внимая словам хлебосольного посланца Витовта.
        - Вот, отведайте жареные морские гребешки, - заботливо увещевал тот. - Они, конечно, значительно меньше, чем из открытого моря, но, поверьте мне, гребешки из залива куда приятнее на вкус. Если вы хотите настоящее сладкое мясо, вам нужны только гребешки из залива. Я бы рекомендовал к нему эльзасское вино. «Сенсер», пожалуй, чересчур аскетичен. Можно попробовать «Марсель дес Энгельгартен». Кислинка в нем замечательно оттенит вкус морских гребешков.
        - Эх, жаль, что тебя сейчас не может слышать наш самый кардинальный из всех кардиналов, - проговорил Лис, пытаясь сдержать обильное слюноотделение.
        - Ничего, - утешил Камдил, - зато Мишель его может слышать.
        - …Так что, клянусь динариями, которые некогда посеял святой Матео, мы с честью обратим нашу жатву на пользу христианскому делу.
        - Золото и серебро все прибывает и прибывает. Кажется, сам герцог Бургундский не подозревал, что у его подданных на черный день припасено столько монет. Да не оскудеет сума святого Франциска.
        - О каком черном дне ты говоришь? Это самый праздничный день для всех истинно верующих. Ведь, по сути, что может быть надежнее, чем вклад в святое дело? Я уже написал своему казначею, Джованни из Флоренции.
        - Джованни де Бичи - де Медичи? - уточнил Вальдар.
        - Он самый. Вы что же, знакомы?
        - Наслышан.
        - Готов побиться об заклад, во всей Европе не найдется лучшего мастера сделать из одной монеты две, а то и три. И что уж совсем большая редкость среди людей его профессии, он честен, как последняя исповедь. Зачем этим добрым христианам, несущим свои лепты на алтарь столь великого и святого дела, оставаться без денег? Они смело могут рассчитываться теми платежными документами, которые мы готовы будем им предоставить. Ведь бумага куда легче, чем золото, ее проще спрятать в дороге, да и к тому же никто из непосвященных не знает, и никогда не решится проверить, сколько на самом деле дукатов и флоринов в апостольском банке. И уж подавно, никто не скажет, сколько денег там будет после того, как мы засеем монетами поля во владениях пресвитера Иоанна. И значит, мы сможем выпустить столько платежных бумаг, сколько потребуется, чтобы оплатить все наши военные расходы.
        - А если нам не удастся достигнуть благодатных полей? - поинтересовался Камдил.
        - Какая разница, дьяволово копыто, если не удастся, значит, на то Господня воля. Если кто-то недоволен, сможет поинтересоваться судьбою вложенных цехинов в день Страшного суда. Я же могу сказать одно: мы делаем богоугодное дело, и Всевышний не оставит нас милостью своей.
        - Согласен, - улыбнулся Вальдар. - Тогда вот еще, раз уж ваше высокопреосвященство отправляет эстафету во Флоренцию и Рим, было бы замечательно поручить мсье Джованни нанять некоего молодого кондотьера, Джиакомо Аттандело, по прозвищу Муцио Сфорца, а заодно и всех его братьев.
        - Вы полагаете, он может быть полезен? У нас есть много куда более известных - Гаттамелато или тот же Хокквуд.
        - Хокквуд уже стар, а Гаттамелато лучше всего умеет топтаться на месте и ставить в заслугу себе любой чих противника. Сфорца - вот кто нам нужен.
        - Что ж, может, у этого парня и впрямь шпоры святого Георгия. - Кардинал почесал тонзуру. - Я, кажется, что-то о нем слышал, помнится, он родом из Романьи.
        - Совершенно не важно, откуда он родом, и поверьте, с нами или без нас, о нем скоро услышит вся Италия. Так что уж лучше пусть он будет на нашей стороне, ибо нет никого в тех землях, кто смог бы лучше стать острием всесокрушающего копья.
        - Мессир рыцарь дело говорит, - подхватил Лис. - Там щас во как нужен специально заточенный парень, - он чиркнул себя ребром ладони по горлу, - потому шо где-то далеко, очень далеко идут грибные дожди.
        - Что? - удивился кардинал.
        - Не важно. В это время по анфиладам Влахернского дворца хромающей кавалерийской походкой рулит владыка правоверных, Великий амир, именуемый Повелителем Счастливых Созвездий. И этот грибной дождь навеял ему напасть на Венецию. Ну а дальше - больше. Уж если Тимур в кусок зубьями впился, то пока весь не зажует - не отдерешь.
        - Откуда ты знаешь?
        - Да ладно. У нашего любимого пресвитера есть старый мудрый Гугл фон Яндекс, вот он знает. А я так… Где кого в степень возвести, где корень квадратный извлечь, ну и, там, на лютне, опять же, из лука…
        Тамерлан глядел на василевса, не скрывая неудовольствия.
        - Послушать тебя, мой драгоценный и премудрый собрат, залив, на коем стоит богомерзкий город наших врагов - пасть дракона, в которую лишь безумец осмелится сунуть голову. Нам придется распылять силы, чтоб захватить какие-то острова, красться в ночи, будто крыса, почуявшая сыр, выманивать флот в открытое море и лишь тогда наносить удар. А если венецианцы не пожелают выходить из своей норы? Если они останутся спокойно ждать нас?
        - Венецианцы знают, что их флот больше и, увы, сильнее моего. И даже османские корабли, буде мы выступим вместе, не слишком изменят соотношение сил. Если они прознают, что мы хотим совершить набег, непременно захотят воспользоваться случаем и уничтожить нас разом.
        Они устремятся вслед эскадре, чтобы перехватить ее и запереть до того, как она выйдет из залива, и вообще из Адриатического моря. - Император взял стило и указал на разложенной перед ним бычьей шкуре-карте очертания далеких берегов. - Пока их флот будет в море, пока он будет гоняться за нами, Венеция почти беззащитна. Именно тогда войско, оставленное на острове, может обрушиться на врага и сокрушить, не дав опомниться.
        - А если венецианцам станет известно, что на каком-то из этих островов мы оставили сильный отряд?
        - Их это не удивит. В морской войне всегда есть необходимость держаться поблизости от удобных бухт, чтобы укрыться от штормов, набрать пресной воды и провизии, отремонтировать снасти. Венецианцы непременно решат, что мы высадили отряд, верней, не один отряд, а много. В Адриатике немало островов, удобных для стоянки. Если мы захватим несколько островов, венецианцы будут вынуждены осмотреть их все, чтобы знать, где и сколько войска мы оставили. Обычно в таких местах оставляют небольшие гарнизоны. Если дожу и его людям каким-либо путем станет известно, что гарнизоны на островах не представляют для него опасности, он до времени не станет возиться с ними, резонно предполагая, что гарнизоны предпочтут сдачу на почетных условиях бессмысленному кровопролитию.
        - Сдачу на почетных условиях, - дослушав перевод Хасана Галаади, презрительно ухмыльнулся Тамерлан. - Велик Аллах милостивый, милосердный! Объясни мне, драгоценнейший из гяуров, как можно сдаться, чтобы это принесло воину почет? Если бы мой сын или сын моего сына осмелился сдать любую из крепостей моей державы, я бы велел найти его и в пасти у шайтана, чтобы обезглавить и скормить шакалам.
        В том, что ты говоришь, возможно, есть резон, мой благоразумный друг, но такая победа - победа лишь над одним врагом. В тех же землях, где расположена богомерзкая Венеция, их много. Победа, о которой ты печешься, лишь обозлит властителей этих земель, но не устрашит их.
        - Но это военная хитрость, стратигма.
        - Хитрость нужна слабому против сильного. Когда же сильный начинает хитрить, все прочие почитают, что он слаб.
        - Однако же, Великий амир, если они будут полагать, что ты слаб, то не явятся на бой во всеоружии. Тем больше ужаснутся они, когда обман рассеется, и ты предстанешь пред ними во всей своей мощи.
        - Ты говоришь умно, - склонил голову Тимур. - Но сегодня мои звездочеты созерцали небесный свод. Звезда, что зовется у вас Сириус, звезда великой мощи, была ярко-красной, а это знак дурных вестей. Они утверждают, что начатое сегодня принесет много крови, но не успех. Пусть завтрашний день подарит нам решение, если, по воле Аллаха, он будет благоприятен для этого. Ступай, драгоценный брат мой. - Тимур оперся на руку Хасана Галаади и отошел к низкой лежанке, застеленной верблюжьей шкурой. - Я желаю передохнуть. Тебе, должно быть, уже известно - этот день для меня и впрямь день скорбной вести.
        Мануил склонил голову, а Хасан Галаади почувствовал, что пальцы казавшегося немощным старца железной хваткой смыкаются на его плече.
        - Послушай меня, премудрый дервиш, - процедил Тимур, опускаясь на лежанку. - То, что насоветовал Мануил, - ложь. Я вижу это по его глазам. Он хочет моей смерти, он ждет ее, жаждет. Однако не рожден еще хитрец, которому было бы по силам перехитрить меня.
        Отпиши Баязиду. Пора заканчивать гоняться за сербскими изменниками. Пусть расправится с ними раз и навсегда. Или же, если у него не хватает на это ума, оставит отряды на перевалах, а сам идет вот сюда. - Тамерлан резко поднялся, молодой, пружинистой походкой вернулся к расстеленной карте. - И еще. Там, на берегах моря руссов, великое множество разбойников, которые грабят всех и вся. Мы должны нанять их, хорошо бы всех. Мануил хочет поиграть со мной… Что ж, я предоставлю ему такую возможность. Более того: я дам ему случай прославиться, пусть венецианцы догонят его, и пусть он умрет, сражаясь, или победит. Это уже не важно. В любом случае василевс отменно потреплет венецианцев. А пиратской эскадры вполне хватит, чтобы доставить Баязида и его османов в Венецию. Ты все понял?
        - Слушаю и повинуюсь, мой господин.
        - Мишель, кажется, сработало.
        Хозяин пиршества на мгновение остановился, перестав расхваливать достоинства сыров и рейнских вин.
        - Да. Тимур заглотил наживку. Самое время подсекать. - Он повернулся к сидевшему за столом почтенному ученому мужу в академической мантии: - Магистр Вигбольд, вы нужны мне.
        - Прямо сейчас? - уминая крылышко пулярки, со вздохом спросил пират.
        - Именно сейчас. Прошу извинить меня, господа. Неотложное дело. - Он почти силой вытащил помощника из-за стола и отошел с ним в сторону.
        - Что за срочность? - недовольно оглядываясь, возмущался магистр. - Вроде бы никаких знамений не было, неужели нельзя было подождать до конца трапезы?
        - Значит, нельзя. Что за манеру ты завел задавать лишние вопросы. Скачи в Херсонес. Загоняй коней, если надо, плати за них втридорога. Очень скоро там должны появиться гонцы от Тамерлана. Они готовы предложить хорошие деньги за пустячное дельце. Вам необходимо дать согласие, а дальше, - Дюнуар положил на плечо пирату тяжеленную руку, - дружище Вигбольд, тебе дадут знать, что делать.
        - Как я узнаю того, кто передаст мне дальнейший план?
        - Он передаст тебе привет от меня.
        Магистр кивнул, распутывая завязки мантии и открывая взору обтягивающую мощный торс кольчугу:
        - Ну, стало быть, с Богом.
        Дюнуар вернулся к столу.
        - Прошу извинить меня, господа, позвольте вам представить: петух в вине. Поскольку я не имел чести знать, какое вино вы предпочитаете, вот этот в красном. Рекомендую, неплохой «Пино нуар», а этот - в белом. - Мишель сделал широкий жест. - Надеюсь, вам это блюдо придется исключительно по вкусу.
        - Вы на что-то намекаете? - нахмурился граф де Монвуа. - Или подшучиваете над нами?
        - О нет, господа, как я могу! Неужели только лишь потому, что петух, как и всякий рыцарь, имеет шпоры, носит плюмаж и яркие цвета, вы решили, что я сравню его с вашими сиятельствами? Как бы я посмел? Ведь птица эта, отличающаяся задиристостью и любовью к схватке, сражается попусту, в то время как вы проливаете кровь близких исключительно для радости своих господ. Разве есть у петуха хоть малейшее представление о рыцарской чести? О нет! Его радует лишь победа да горсть зерна. То ли дело рыцарь. Его радуют победа и горсть, - Дюнуар сделал паузу, - золота. Да вы пробуйте, пробуйте петуха. Вино, конечно, разное, но птица-то одна. Судя по тому, как побледнели вы, граф, вам следует дать петуха в красном вине, а ваша краснота свидетельствует о том, что вам нужен петух в белом. Впрочем, можете и наоборот.
        - Как вы смеете? - прохрипел граф де Монвуа, теребя золотую цепь на груди.
        - Ваши слова - прямое оскорбление, - вторил ему граф де Маунтвей.
        Глумливая усмешка сошла с губ барона де Катенвиля.
        - Если вы желаете скрестить со мной мечи - я к вашим услугам. К никчемным подвигам прежних ваших жизней вы прибавите еще один: сложите голову в поединке с человеком, осмелившимся сказать вам правду. Но это достойный исход для храбрецов. Тем паче, дав мне себя убить, вы избегнете участи наблюдать, как повелитель Тартарии повергнет ниц наших гордых владык и превратит в конюшни святые церкви.
        - Но наши мечи… - начал де Монвуа, - наши жизни в руке наших государей.
        - Оставьте золото и ступайте. Обед закончен, - отрезал Дюнуар. - Ваши государи - два глупца, дерущихся из-за монеты в миг, когда к ним подкрадывается голодный лев. - Мишель сделал едва заметный знак одному из слуг, тот кивнул еще кому-то по ту сторону шатра. Еще через мгновение тяжелый полог, закрывавший вход, распахнулся.
        - Монсеньор Ян, монсеньор Мишель, к вам посланец.
        - От кого?
        - От сербского королевича Стефана. Боярин Радко Кошенич.
        - Зови, - скомандовал Дюнуар.
        Задержанный аванпостами боярин дожидался своего часа почти весь день. В другой ситуации он бы оскорбился, схватился за саблю, высказал накопившийся гнев в глаза негостеприимному хозяину, но сейчас выбирать не приходилось. Корпус Витовта оставался последней надеждой сербов, зажатых в тиски заставами Баязида. Радко Кошенич вошел в шатер, выискивая глазами рыцаря Яна Жижку, с которым ему прежде уже доводилось встречаться в юные разбойные годы.
        - Ян, это я, Радко, ты помнишь меня?
        - Ну, как же! - подхватился маршал. - Поход на Тростичев?
        - Да, рад, что ты помнишь! Я прибыл сюда от моего государя.
        - Ему нужно войско? - переходя на немецкий, чтобы быть хоть как-то понятным «гостям», спросил Дюнуар.
        - Да! - Боярин гордо выпрямился. - Королевич Стефан знает, что великий князь Витовт и союзный с ним хан Тохтамыш воюют против Тамерлана. Баязид, с которым сражаемся мы, нынче уже не тот великий султан, он лишь железная палица в руке все того же Тимура. Поверь, Ян, ты и твои люди очень нужны нам. Иначе не выстоять. Нашим всадникам не сбить османов с перевалов. Ты знаешь, Ян, мне не по себе от того, что приходится просить. Я никогда не умел этого, но, пойми, если Баязид сокрушит мою родину, он прорвется и во все прочие христианские земли. Ворота настежь - и дому не устоять… - Боярин метнул взгляд на обеденный стол, на мешки с золотом. - Но я вижу, у вас есть предложения и получше. Оно и понятно: сербы нищи, как церковная мышь. Мы только и можем предложить, что наше почтение, немного еды для солдат и трофеи. Все трофеи. Это мало, но…
        - Завтра на рассвете наше войско выступает на соединение с королевичем сербским, - перебивая Кошенича, спокойно, точно между прочим, сообщил Мишель Дюнуар и тут же перевел это на французский.
        - Но золота нет, - боясь, что ослышался, напомнил боярин.
        - У нас есть. - Барон де Катенвиль повернулся к «гостям»: - А вам самое время собираться к своим государям. Прихватите петуха, он скрасит вам дорогу. Не против Баязида же вам идти, в самом деле.
        - Черт возьми, - возмутился граф де Монвуа. - Если бы только мой король велел…
        - Если бы государь дал соизволение… - продолжил граф де Маунтвей.
        - Его святейшество Папа Римский объявил войну против Тамерлана крестовым походом. Вряд ли короли посмеют возвысить свой голос против того, чьей властью поставлены они владыками земными.
        - Вальдар, твой кардинал уже точно отослал письмо его святейшеству с требованием немедленно объявить поход?
        - Можешь не сомневаться.
        - Проклятие! - Граф де Монвуа хлопнул ладонью по столу. - Я иду с вами. Лишь отпишу королю.
        - Джордж! - кликнул граф де Маунтвей одного из своих оруженосцев. - Ты отправляешься в Англию, чтобы сообщить его величеству, что знамя его верного подданного было из первых, вставших в строй при звуке труб крестового похода.
        Глава 17
        «Рисуя ветку, надо слышать, как свистит ветер». Тин Нун
        Балтасар Косса фонтанировал идеями с истинно цезарианским размахом, живописуя картину грядущего мироустройства, которое станет вполне достижимо, как только он взойдет на трон римского понтифика. Необходимость разгрома Баязида и Тамерлана представлялись ему препятствием досадным, но, по сути, мелким.
        Кому-либо не столь подробно осведомленному о деяниях сего достойного прелата такое отношение могло показаться непростительным легкомыслием и пустозвонством. Для тех же, кто помнил о дерзких набегах безжалостного пиратского адмирала, графа Коссы, его слова свидетельствовали лишь об одном: его высокопреосвященство бесповоротно решил для себя расправиться с Железным Хромцом.
        - …И более того скажу, друзья мои, в самом писании многое надо переосмыслить. Ибо, клянусь сандалиями апостолов, осмеливавшихся ступать на тень Спасителя, если мы сегодня не сделаем церковную службу ближе и понятнее последнему нищему - этот нищий не поленится и сделает это сам. Нельзя одновременно кричать о воздаянии на том свете и вкушать радости на этом. Что толку бояться Господа, как волка в темном лесу. Бог любит нас, а любовь, как и хорошее вино, пусть и с привкусом горечи, но все равно радость. Солнце, растворенное в крови!
        Так пусть же катится к Люциферу весь этот помет самоистязателей, решивших на веки вечные отбить аппетит у святого Петра, явившись к нему в столь непристойном виде. Бог есть любовь, Бог есть радость! Даже Иисус, если вдуматься, наставил нос врагу рода человеческого, воскреснув после смерти. Мы уже спасены, и нам открыт путь к вечной жизни. Так пусть черти умерщвляют плоть, если она у них есть, пусть Сатана постится за весь род людской. Мы же будем радоваться и славить Господа в доброте и всемогуществе его. - Кардинал набрал воздух, чтобы продолжить содержательную речь, но тут в комнату его покоев бочком, чтобы не сбить с мысли преосвященнейшего оратора, втиснулся Кристоф де Буасьер.
        - Вот этот юноша, - заметив оруженосца, Балтасар Косса простер к нему указующую длань, - должен был бы почитаться грешником. Я видел наброски ее высочества Анны Венгерской, которые он сделал. Там она вовсе не похожа на праведницу после долгого поста. На этих изображениях она предстает самой желанной женщиной в мире.
        Кристоф потупил взор и покраснел.
        - Не посыпай голову пеплом. Лучше помой и расчеши свои дивные кудри. Ибо зачем держать в запустении то, что Господь создал в великолепии. Итак, я спрашиваю вас, друзья мои, счесть ли нам грешником сего юношу лишь за то, что глаз его зорок, рука тверда и сердце тянется к истине, которая прекрасна?
        - Нет, - покачал головой Камдил, - наоборот, его стоит ценить как человека, щедро являющего миру отпущенные ему Господом дарования. Однако, ваше высокопреосвященство, позвольте юноше сообщить новости, которые он принес.
        - Купец не уехал из города, - все еще красный от всеобщих похвал, сообщил оруженосец. - Он уже приготовился к отъезду, когда глашатаи объявили о предстоящем чуде. Грек отправился смотреть, как поспеет драгоценный урожай. Увиденное настолько потрясло его, что он бегом вернулся в гостиницу, заперся там и никуда не выходит.
        - Никуда не выходит? - уточнил Камдил.
        - Точно так.
        - И слугу никуда не посылал?
        - Разве только за вином и еще за молоком.
        - И сидит оное млекопитающее в своей конуре, переживая успехи нашей аграрной реформы, - вздохнул Лис.
        - Кстати, о конуре, - вспомнив что-то, вновь заговорил де Буасьер, - купец дважды выглядывал из комнаты. И всякий раз, когда на улице громко лаяли собаки.
        - Вот оно, значит, как. - Сергей недобро улыбнулся. - Пропала собака по кличке Дружок? Ну ничего, разлука не будет долгой. Как там твоя прелестная прапрапра?
        - Будет рада увидеть вас вновь, - улыбнулся юный де Буасьер.
        Охотники сбились в кучу, и обескураженные собаки напрасно лаяли, стараясь привлечь к себе их внимание.
        - Что с ней? Что с ее высочеством? - кричали те, кто за чужими спинами не мог увидеть происходящего.
        - Она без чувств! Потеряла сознание. Она увидела сову.
        Охота герцога Бургундского, по праву считавшаяся одной из самых лучших в христианском мире, была окончательно и безнадежно испорчена. Ее высочество Анна Венгерская лежала в густой высокой траве, не подавая видимых признаков жизни.
        - Воду! Нюхательную соль! - кричали спешившиеся охотники.
        - Сова - дурное предзнаменование, - с видом знатока говорил кто-то. - Особенно днем.
        - Расступитесь! - во все горло заорал Жан Бесстрашный, подхватывая на руки любимую. - Мы отвезем ее в охотничий замок и призовем лекарей.
        - Не надо лекаря. - Служанка, обмахивавшая платком лицо госпожи, подняла голову и просительно глянула на герцога. - Эта восточная хворь неизвестна в здешних местах. В городе живет купец из Константинополя. Только у него есть снадобье от сего недуга. Но поспешите, иначе моя госпожа совсем уйдет в сон. Может так проспать целых сто лет.
        - Кристоф! - прикрикнул на своего оруженосца Камдил. - Ты знаешь эту гостиницу, в ней живет Рейнар. Спеши, загоняй коня, доставь сюда купца, даже если он, по восточному обычаю, спит после трапезы.
        - Как прикажете, монсеньор! - Де Буасьер вскочил в седло и дал шпоры коню.
        - А мы, - герцог примостил свернутый плащ на импровизированные носилки, сделанные из рогатин, - будем ждать твоего возвращения в охотничьем замке.
        Охотничий замок герцога Бургундского, как, впрочем, и все, ему подобные, не отличался особым комфортом, зато имел обширные конюшни, псарни и вольеры для ловчих птиц. Большая пиршественная зала могла легко вместить четыре дюжины охотников, а большущий очаг замковой кухни позволял быстро приготовить свежепойманную дичь, чтобы накормить эдакую ораву.
        Правда, сподручней было гостям пировать до самого утра, поскольку желавшим отдохнуть предоставлялись малюсенькие комнатки, почти кельи, с охапкой соломы в тюфяке и огарком свечи на всякий случай. Лишь для особо почетных гостей в башне замка имелось четыре покоя. В одном из них на широченной старинной кровати с нависающим пыльным балдахином возлежала Анна Венгерская. Прорезанные в толще стены узкие оконца были приоткрыты, но в комнате все равно царила духота и пахло клопами.
        - Ну что, прибыл этот ромей? - открывая дверь на лестницу, выкрикнул Жан Бесстрашный.
        - Прибыл, монсеньор герцог, - ответил снизу один из охотников.
        - Ведите скорей!
        Сопровождаемый Кристофом, Лисовский сосед неспешно поднялся по скрипучей лестнице.
        - Я видел тебя прежде в замке, - оглядев врачевателя с головы до пят, бросил герцог.
        - Я бывал там. Я торговец. Но мое истинное призвание - исцелять людей. Я посвятил сему высокому искусству многие годы. Торговля же - семейное дело на протяжении уже шести поколений. Вот передам сыну…
        - Не время разглагольствовать! Ее высочество в сонном оцепенении и уже несколько часов не приходит в себя. Если сможешь излечить ее - я сделаю тебя придворным врачевателем. Сможешь забыть о торговых делах. Я дам тебе золота, сколько унесешь.
        - Сделаю, что смогу. - Купец вошел в спальню. У ложа ее высочества, держа руку Анны, стоял Балтасар Косса в кардинальском облачении. Вид у него был столь набожен и скорбен, что хотелось броситься к его преосвященству и утереть слезы краем плаща. Рядом, протирая виски принцессы уксусом, то и дело поднося к ее лицу нюхательную соль, суетилась верная служанка. Купец бросил на кардинала пронзительный взгляд, и тот будто затрепетал под ним.
        - Я прошу всех лишних выйти. Его высокопреосвященство и служанка могут остаться.
        Посланец пресвитера Иоанна, поклонившись, удалился в соседнюю комнату, герцог Бургундский, бормоча что-то недовольное под нос, - на лестницу. Тщательно закрыв дверь, купец подошел к Балтасару Коссе и, не спуская с него взгляда, тихо произнес:
        - Спать.
        Старый пират не заставил себя упрашивать и, прислонившись к стене, захрапел, уткнувшись носом в колени.
        Убедившись, что прелат безмятежно дремлет, купец достал из поясной сумы перстень, нацепил его на указательный палец и заговорил нараспев: «Алеас и Фаратата, рабы перстня, повинуйтесь воле моей. Заклинаю вас именем лучезарного, сына лучезарного…»
        - Как поет, как поет! - послышался на канале связи восхищенный голос Лиса. - Капитан, кто такой этот лучезарный и мать его, в смысле сын его матери, или нет, мать его сына. Ну, ты понял.
        - Тебя - да, а о чем он поет - нет. Лучезарный - возможно, Люцифер. А что за сын Люцифера, не к ночи будет помянут…
        - …Ты, Фаратата, прими образ этой несчастной, до часа, пока я не лишу тебя его. А ты…
        - Этого достаточно, - резко оборвала речь торговца преобразившаяся на глазах служанка.
        Зрачки самозваного лекаря ярко вспыхнули, и он вдруг распался на трех совершенно одинаковых торговцев. Анна Венгерская, решившая, было, что роль ее сыграна, распахнула ясные очи, но, впечатлившись, продолжила свой обморок, на этот раз безо всякого подвоха.
        - Пламень нежгучий, отдели явь от нави, - скучающим тоном, словно распоряжаясь развести огонь в камине, произнесла дама в зеленом платье с длинным струящимся шлейфом.
        Мороки тут же вспыхнули изнутри и растаяли в воздухе. Торговец крутанулся на месте и тут же обернулся готовой к броску коброй. Яд стекал по длинным изогнутым зубам змеи, узор на кольцах сиял антрацитовым блеском.
        Дочь Ардуинари вскинула правую руку, разжала пальцы. Губы ее чуть шевельнулись и тут же железные скобы, которыми было скреплено ложе, удлинились, изогнулись и намертво обхватили змея, вытягивая его вдоль кровати.
        - Вот так-то лучше, - продолжая улыбаться, заметила фея. - Это железо. И как всякое хладное железо, оно почти не поддается чарам.
        Из железных обручей послышался сдавленный хрип.
        Мелюзина подошла к аспиду, прикованному к дубовой кровати. Кобра зашипела, норовя впиться ей в руку. Не обращая на это ни малейшего внимания, фея поднесла указательный палец к голове змеи, на которой в виде маленькой коронки поблескивал перстень с кровавым гранатом.
        - Тебе это больше ни к чему.
        Змей как-то сразу поник и начал шипеть что-то очень печальное.
        - Ладно, ладно, дух пустыни.
        Мелюзина щелкнула пальцами, железные скобы приобрели свой привычный вид. Кобра упала на пол и начала извиваться, корчась от боли. Там, где железо соприкасалось с ее телом, отчетливо виднелись следы ожогов.
        - Прими изначальный вид - я излечу твои раны, - потребовала Мелюзина, и кобра в мгновение ока обернулась длинным тощим старцем с глубоко посаженными черными глазами без зрачков, хищным носом, впалыми щеками и странного вида ртом, широким, как старомодный кошелек.
        - Асур. Я так и думала, - вздохнула Фея, проводя рукой по линиям ожогов.
        Пленник тяжело, с заметным шипением, вздохнул:
        - Асур.
        - Что же ты делаешь, несчастный, по эту сторону пояса Береники?
        В черных глазах блеснул недобрый огонек.
        - Не казни меня, повелительница. Я стану твоим рабом, буду служить верой и правдой, покоряться каждому слову, - быстро заговорило существо, при каждом слове обнажая длинные острые зубы.
        - Зачем мне твоя служба? - пристально глядя на пустынного духа, спросила Мелюзина. - Ты лишь тень своего былого могущества, все, на что ты оказался способен в минуту смертельной опасности, - создать морок и обернуться коброй. По сути, принять свой изначальный вид. Где твоя свита, дух пустыни? Где скорпионы и тарантулы, каменные змеи и сколопендры, источающие яд? Где воинство твое? Суккуб да инкуб, повинующиеся хозяину кольца?
        Асур опустил голову:
        - Поступай как хочешь, повелительница. Я в воле твоей. Об одном лишь заклинаю: не отдавай меня на расправу людям. - Он кивнул в сторону мирно похрапывающего кардинала. - Срам для преждерожденного - сложить голову по воле этих комочков глины, нелепой игрушки Азазеля.
        - Эта нелепая игрушка вызвана к жизни Творцом предвечным. Он вдохнул душу в мертвую глину и тем самым породнил людей с собою. Вы же лишь плод сознания его: огонь знойный и огонь живой.
        - И все же, - взмолился асур, - к чему нам, преждерожденным, вмешивать их в свои дела? Я вызвал твой гнев, преступив нерушимую границу, именующуюся поясом Береники, но какое до того дело какому-то герцогу и всем этим существам?
        - Ты желал подменить эту несчастную суккубом, желал умертвить этого соню и еще много недоброго, о чем они настоятельно хотели бы тебя расспросить. И кроме того, - из-под длинного шлейфа зеленого платья вдруг, точно часовая пружина, развернулся длинный змеиный хвост, обхватил горло асура и поднял его над полом. - Ты служил человеку. Как ты мог?! Что заставило тебя? - Змеиный хвост метался из стороны в сторону, длинное, казалось, лишенное костей тело пленника извивалось в такт его движениям.
        - Отпусти, - взмолился асур. - Я скажу, что знаю.
        - Вот это номер! - восхитился Лис, разглядывая происходящее в спальне через приоткрытую дверь. - Это у нас сегодня суббота? Такие бы конечности нашим футболистам. Все равно по газону ползают.
        - Погоди, погоди, - оборвал рациональное предложение друга Вальдар. - Вопрос действительно не досужий. С чего бы вдруг дух пустыни подался служить Тамерлану?
        Мелюзина еще раз встряхнула асура и отпустила его, отчего тот пролетел через всю комнату и шмякнулся о стенку. У кого другого от такого удара непременно случилось бы сотрясение мозга, но асур поднялся, будто вполз по стене, и покорно склонил голову перед Мелюзиной.
        - Я асур преждерожденный, - с печалью в голосе подтвердил он. - И я подчиняюсь воле Тимура, Великого амира, Властителя Счастливых Созвездий. Но я не помню почему.
        - То есть как это? - В голосе Мелюзины послышалась скрытая угроза.
        - Это правда, - вновь печально вздохнул купец. - Я и впрямь был торговцем уже невесть сколько поколений, сменяя сам себя, я копил золото в тех землях, где когда-то жил мой род. Зачем, спросишь ты. Потому что я люблю золото. За сотни лет у меня собрались горы его, я мог бы строить дворцы и властвовать над смертными, подобно их султанам или амирам. Я даже когда-то делал это, но меня начинала глодать тоска. Мне нравилось и нравится дорого продавать дешевое, хитрить, изворачиваться. И конечно же, нет ничего приятнее, когда золото протекает через пальцы мои в отверстое чрево сундука. Да, у меня больше не было в услужении ни змей, ни скорпионов, лишь пара слуг, покорных кольцу. Я не помню, откуда взялось оно у меня, и не помню, куда делись тарантулы и сколопендры. Я спокойно жил в Константинополе и без опаски ездил торговать по всей Азии, не страшась ни разбойников, ни местных властителей. Мне было радостно, когда они пробовали напасть и ограбить меня. Я упивался их смертями, и сокровища их становились моими сокровищами. Но вот однажды, когда мой караван возвращался из Полистана, груженный лазуритом и
специями, я встретил нескольких всадников. Один из них поманил меня пальцем, и я стал ему служить.
        - Это был Тамерлан?
        - Да.
        - Почему же ты покорился ему, и не просто покорился, а посмел нарушить вековой запрет?
        - Не знаю, не помню почему. Он повелел, я повиновался.
        - Но почему? Так же не бывает!
        Верхние конечности асура, гибкие, точно ветви ивы, взметнулись к потолку:
        - Аллах мне свидетель, не знаю.
        - Ты призываешь Аллаха в свидетели? - нахмурилась Мелюзина.
        - Аллаха, милостивого, милосердного, создавшего нас прежде людей и наделившего нас могуществом от первого дня и до скончания дней.
        - Я верю тебе, асур, - поднимая зажатый в ладони перстень, сказала дочь Ардуинари. - И коли так, клятвой твоей заклинаю тебя отныне и до века быть рабом этого перстня и служить всякому, кто станет обладать им.
        - Ты не…
        - Исчезни! - скомандовала Мелюзина, надевая перстень на палец.
        - Что здесь произошло? - утирая пот со лба, гневно заорал Жан Бесстрашный, врываясь в комнату. - Я дергал дверь так, что, будь на ее месте ворота Дижона, вывернул бы их.
        - Вам не стоило входить, герцог, только и всего. - Мелюзина начертала пальцем круг в воздухе, и двери соседних комнат распахнулись, точно по ним ударил внезапно налетевший шквал. Вальдар и Лис едва успели отпрянуть, чтобы не получить по лбу тяжелой створкой.
        - Что здесь произошло? - не унимался герцог. - Что с Анной, куда делся этот демон?
        - У Анны обморок. Самый обычный. Дайте ей нюхательной соли, и она придет в себя. Кардинал погружен в сон и, вероятно, проспит еще несколько часов. Нет смысла будить его, иначе несчастного ждет головная боль, куда более сильная, чем при обычном похмелье. Думаю, не стоит проверять, на что способен этот благочестивый муж в столь плачевном состоянии. А посему, мой юный друг, займитесь своей прекрасной дамой, а ваши соратники проводят меня. Уже наступила суббота, и мне следует поспешить.

* * *
        Ночной лес полыхал, озаренный бледным сиянием тысяч, сотен тысяч светлячков. Кони шли легкой рысью, позволяя вполне насладиться полуночной свежестью и соловьиными трелями. Май уже кончился, и певчим птицам не ко времени было услаждать слух томными серенадами. Но ради Мелюзины, совершающей прогулку в неурочный час по своим владениям, они рады были сделать исключение.
        - Так все же, что за демона мы изловили? - не удержался от вопроса Лис. - Ну, в смысле, мы пахали, я и трактор. Вы, конечно, изловили, мадам, - вспоминая недавнюю дорогу к святому Урсусу, поспешил уточнить Сергей.
        - Это не демон, это асур.
        - Автоматизированная система управления ракетами?
        - Что?
        - Вот и я спрашиваю - что?
        - Асуры - пустынные духи, вечные противники дэвов, - пояснила Мелюзина. - И тех, и других именуют джиннами, хотя в прежние времена, когда ворон был еще бел, никто бы, пожалуй, не осмелился назвать скалоподобных дэвов и змеистых асуров родичами. Впрочем, - она на миг задумалась, - сейчас джиннами именуют даже вредную мелюзгу вроде гули. Но вот что странно: асур действительно ничего не помнит. Ни того, как и почему он стал торговцем, ни почему безропотно служил Железному Хромцу. Пока он дрожал и взывал о пощаде, я пыталась углубиться в недра его памяти. Но там - лишь туман. А ведь он не просто служил человеку, что для джинна само по себе ужасное наказание, ибо они, как и все преждерожденные, не считают простых смертных ровней себе.
        Она задумалась.
        - Прошу извинить меня, - дождавшись паузы, вмешался Камдил. - Вы сказали, когда ворон был бел…
        - Старая история, - не дожидаясь конца вопроса, откликнулась фея. - Времена баснословные - о них молчат даже самые древние летописцы. Но, как всегда перевирая истину, повествуют легенды. Это были времена преждерожденных, могущественных, неукротимых, созданных из пламени. Сейчас, глядя на этого асура, трудно представить, что некогда он повелевал всем и вся в выжженных докрасна землях пустынь на юге Счастливой Аравии. Однако это правда.
        В те времена, когда ворон был бел, асур был именно таков. Он тогда и предположить не мог, что где-то далеко, в земле, именуемой Фессалия, один из преждерожденных народов схватился с другим и заставил его отступить с горных круч в непроходимые леса. Один из этих народов у вас именуют богами-олимпийцами. Другой - титанами. История эта, как и многие другие, записана в Великой книге, хранящейся в роду Буасьеров. Быть может, когда-нибудь потом, ты, Вальдар, увидишь ее, но сейчас я расскажу о том, почему у ворона стало черным оперение, и о поясе Береники, потому что иначе не понять всего остального.
        Приученные к туманным речам феи, Камдил и Лис не стали расспрашивать и уточнять, дожидаясь повествования.
        - Так вот, - продолжила Мелюзина. - Олимпийцы и титаны продолжали враждовать между собой, но бывало и другое.
        Среди поверженного народа отличалась красотой некая Коронида. Она стала любовницей солнцеликого лучника, златокудрого Аполлона. Впрочем, еще до того она была возлюбленной его брата, Диониса, а заодно с Аполлоном имела еще одного нежного поклонника из народа лапифов, обитавшего в предгорьях Олимпа.
        Не берусь сказать, как эта пылкая особа успевала делить свою благосклонность между двумя страстными воздыхателями, но до поры до времени ей удавалось сохранять тайну любовных встреч.
        Может, все бы и обошлось, когда бы не ворон.
        Олимпийцев, видимо, огорчали частые отлучки Аполлона с Олимпа: без его музыки и песен пиры становились невыносимо тоскливым ритуалом поглощения нектара и амброзии.
        Тогда они поручили ворону, который был не темнее снега на вершине Олимпа, служить вестником между повелителем Зевсом и златокудрым Аполлоном. Польщенная столь высоким доверием, птица ревностно принялась выполнять поручение. Как-то раз божественный вестник застал в объятиях Корониды не Аполлона, а его соперника. Вернувшись на Олимп, ворон не сдержался и поведал о том Зевсу и жене его, Гере.
        Вероятно, Гера проговорилась своим подругам, потому что за спиной Аполлона начали шептаться, замечая в нем сходство с козлоногим Паном. Аполлон заподозрил, откуда дует ветер, и устремился к возлюбленной. Как раз в ту пору ей пришла пора рожать.
        - Если я не ошибаюсь, Коронида родила Асклепия.
        Мелюзина остановилась, удивленно поглядела на провожатого и улыбнулась.
        - Да, но не только. Она родила двойню. Дионису она до того принесла сразу трех дочерей - харит. Но ведь титаниды - не люди, они рожают без мук. Так вот. Аполлон примчался к Корониде и увидел детей. Один был светел, как он сам. Другой же, напротив, темен, как лапиф. Взревновавший Волчий пастух пустил стрелу и убил неверную возлюбленную. Та же участь скорее всего ожидала и сводного брата Асклепия, которого наименовали Харисом.
        Но рядом с Коронидой находилась ее сестра, Береника - яростная воительница, покровительница амазонок, непобедимая в бою. Некогда Арес, первый воин среди олимпийцев, ища внимания Береники, преподнес ей откованный хромым Вулканом пояс, делавший его обладательницу неуязвимой для любого оружия.
        Береника схватила ребенка и привязала его к себе этим поясом. Аполлон и хотел бы, но не мог теперь навредить младенцу. В таком виде бесстрашная титанида отправилась на Олимп и предстала пред Зевсом, требуя правосудия. Повелитель олимпийцев, должно быть, чувствуя свою вину и опасаясь новой войны с титанами, которые могли выступить теперь вместе с лапифами, повелел оставить ребенка живым, но изгнать в азийские земли. При этом он сказал Беренике, что если она хочет и впредь защищать племянника от гнева и мести солнцеликого Аполлона, пусть бросит на землю свой пояс, и где ляжет он, будет нерушимая граница, которую Громовержец, именем Предвечного Создателя, запрещает преступать всем перворожденным, как по одну, так и по другую сторону рубежа. Береника пошла на это условие, и до недавнего времени никто из преждерожденных не смел и подумать нарушить запрет, всякая попытка грозила неминуемой гибелью, ибо слово Громовержца стало нерушимо. Тогда-то разгневанный Аполлон и метнул в белого как снег ворона одну из своих опаляющих стрел, и оперение гонца дурной вести почернело в единый миг.
        - Отсюда мораль, - не утерпел Лис, - если кто-то кое-где у нас порой, то сиди и не каркай.
        Глава 18
        «Самым мирным государством будет признано то, которое завладеет всем миром». Устав Организации Объединенных Нукеров
        За многие века существования ипподром Константинополя не видел зрелища, подобного тому, что происходило в этот день. Никогда еще зрителей не гнали на трибуны жестокосердные воины, пришедшие в прежнюю столицу мира из степей далекой Тартарии. Всякого, кто пытался уклониться от устроенного Тамерланом представления, ловили и били плетьми.
        Там, где прежде состязались в скорости разноцветные квадриги, где еще совсем недавно соревновались борцы, стоял эшафот, у которого в ожидании очередной жертвы топтался верзила с тяжелым кривым мечом. Двое подручных, повинуясь команде палача, подтаскивали к нему новую жертву. Кат заученным движением хватал его за шею, с размаху бил лбом о камень поворотного столба, примащивал бесчувственное тело на плахе и в один взмах опускал свое оружие на шею обреченного. Голова скатывалась в корзину, другие подручные оттаскивали тело, чтобы выбросить его на корм шакалам и воронью.
        Еще один, должно быть, помощник и подрастающая смена палача, подхватывал корзину с головой, чтобы бросить человеческий обрубок на громоздящуюся посреди залитого кровью поля груду - основание новой смертельной башни.
        Тамерлан, не отрываясь, точно завороженный, следил за кровавой расправой. Всякий раз, когда меч палача описывал свою роковую траекторию, камень на пальце Великого амира вспыхивал, и по телу пробегала блаженная дрожь.
        - Я вижу, брат мой Мануил, тебе не по вкусу то, что видят глаза твои, - оборачиваясь к василевсу, насмешливо спросил Тимур.
        - Для чего это? Разве воздаяние не должно следовать за деянием? - Император ромеев стиснул зубы.
        - Тебе кажется, что я жесток? Что все эти твари невиновны? Быть может, и так. Но разве владыки земли Рум в прежние времена не состязались между собой в количестве умерщвленных врагов? Разве не украшали они дорогу к столице тысячами распятий?
        - С тех пор, как великий Константин, основатель этого города, признал сыном Божьим одного из таких распятых, мы избегаем подобной жестокости, - не удержался от ответа василевс. - Стоит ли напоминать, что сей несчастный, умерщвленный на кресте, почитается и у вас как пророк Иса.
        Но Иса, Иисус, принес себя в жертву во искупление грехов рода человеческого. Те рабы, которых распяли вдоль Аппиевой дороги, были повстанцами. Эти же несчастные - в чем повинны они? За что ты караешь их?
        - Аллах милостив, и он не допускает безвинной жертвы. Ты говоришь, что эти люди ничем не заслужили кары, но это не так, мой драгоценный собрат. Все они жили вдоль того пути, которым шли тумены. Кто-то из них, - Тимур кивнул на очередного казнимого пленника, - отправился к врагу и сообщил о наших планах, кто-то принимал нас под своей крышей, приносил кумыс и лепешку, делал вид, что все спокойно и тем скрывал близость засады. Кто-то, зная о западне, не упредил моих людей. Как учил меня отец, если меч твой остановится, искореняя скверну, она сама искоренит и меч, и сердце твое.
        Подобно вашим императорам, я велел отсчитать каждого десятого во всех селениях на пути моих погибших воинов. И все, на кого указал перст судьбы, будут казнены. Одно лишь гнетет меня, - продолжал Железный Хромец, - хочу я узнать, кто главный мой враг. Ведь кто-то дал знать порождению гюрзы, Тохтамышу, и болотному псу, Витовту, о моих планах, иначе как они оказались в этом месте? Они должны были уже пройти дальше и там подставить спину для удара.
        Кто-то из тех, кто близок мне, кому я верю, предал меня, как сребролюбец Иуда великого учителя правоверных, ниспосланного Аллахом пророка Ису. - Тамерлан впился недобрым взглядом в собеседника. - Хорошо, что я не подозреваю тебя, мой драгоценный собрат, ибо ты разумный человек, и потому осознаешь, чем тебе и стране твоей грозит это мое поражение. Теперь, когда Тохтамыш уничтожил моих людей, он может, ничего не опасаясь, идти на Самарканд. Этот выродок, этот червивый плод великого Чингизова древа знает, что я не могу оставить столицу без защиты, и в то же время понимает, что я слишком увяз здесь, готовя поход в твою защиту против коварных змеев морских, венецианцев. Куда бы я теперь ни пошел, я не могу ударить в полную силу. Тохтамыш знает, что я не оставляю соратников, точно так же, как не щажу врагов, ведь стоит мне уйти, и Баязид, и Венеция набросятся на тебя, мой достойный собрат, со свирепостью хиндских тигров. А потому я верю тебе, василевс, ибо нет для тебя жребия хуже, чем обмануть мое доверие.
        - Но что же ты намерен делать? - пытаясь сменить тему, спросил император.
        - Как всегда и во всем уповать на милость Аллаха, - отрезал Тимур. Он замолчал и отвернулся в сторону поля, где воздвигалась новая башня из отсеченных голов, и глашатаи во весь голос выкрикивали имена приговоренных, откуда они родом и однообразно: «Так случится со всяким, кто станет противиться воле Повелителя Счастливых Созвездий, да хранит его Аллах, милостивый, милосердный».
        Тамерлан обвел взглядом притихшие трибуны. Должно быть, никогда прежде представления на ипподроме Константинополя не проходили в такой гнетущей тишине. Надрываясь, кричали глашатаи, плакали и голосили от ужаса жертвы в ожидании последнего мига. Меч со свистом рассекал воздух и тупо бил в массивную деревянную плаху. Удовлетворенно хекал палач после каждого удара. Трибуны оставались безмолвными.
        - Твоему народу тоже не нравится мое увеселение. Всякий глупец считает, что он будет жить вечно. И потому не видит радости в том, что нынче смерть обошла его стороной.
        Все эти люди, - Тимур обвел рукой замерших от ужаса ромеев, - либо непроходимые тупицы, либо смутьяны, что, впрочем, одно и то же. Только непроходимый тупица восстает против моей воли. Этим людям стоило бы кричать от счастья и благодарить судьбу, что не они сегодня обречены на смерть. Будь я на твоем месте, дражайший мой собрат, я бы достойно проучил самых дерзких из твоих подданных, дабы внушить страх и почтение всем прочим. Ты чересчур снисходителен к ним, Мануил. Те, кто не знает, как может быть иначе, не умеют ценить счастья, выпавшего на их долю.
        - Я живу и правлю по закону, освященному веками. Великий император Юстиниан, подаривший народу ромеев свой кодекс, говорил, что, если государь не чтит Закон, государя не будет чтить и последний из его подданных.
        - Государь и есть Закон, - покачал головой Тамерлан. - И если он поступает с оглядкой на то, что будет угодно какому-то водоносу или пастуху, то император ли является властителем этой черни или же чернь правит императором? - закончив фразу, Повелитель Счастливых Созвездий повернулся и направился к выходу из ложи. - Подумай над этим, Мануил, - не оглядываясь, бросил он. - Подумай, пока на челе твоем венец кесарей и рука еще отягощена державой.
        Хасан Галаади поклонился василевсу и вышел вслед за Тимуром. На какой-то миг взгляды императора и дервиша встретились, но они постарались тут же отвести глаза, чтоб, не приведи Бог, кто-либо не заподозрил их в сговоре.
        Тамерлан, насупившись, шел между рядами вышколенных аскеров, охранявших вход в ипподром и весь путь от него к воротам. Хасан Галаади неслышно ступал чуть поодаль Великого амира, зная, что Повелитель Счастливых Созвездий ничего никогда не упускает из виду, когда понадобится, он непременно призовет не в меру разумного дервиша пред свои грозные, но ясные очи. Тимур, несмотря на хромоту, шел быстро, думая о чем-то, известном лишь ему и Аллаху. Не доходя совсем немного до ворот, он остановился и обернулся к своему наперснику.
        - Скажи, многомудрый Хасан Галаади, кто изрек об этом городе: «Благословен будет повелитель, и благословенно будет войско, которое овладеет Константинополем: рай Господень откроется им».
        - Ходжа Ильхан ибн Умар, именуемый также Ходжа Атлы. Что означает «наездник-ходжа».
        - Ходжа-наездник, - повторил Великий амир. - Вот прекрасный образец истинно верующего, для которого слово обращается в деяние, а не деяние рассыпается в слова.
        - Ходжа Атлы был восхищен красотой города и мудростью народа его. Но это было две с половиной сотни лет тому назад. Вскоре после смерти блаженного Ильхана ибн Умара, мир праху его, войско рыцарей-франков ворвалось в город, разграбило столицу ромеев, истребило тысячи несчастных и даже посадило на трон непотребную женщину, опьяненную вином. Но открыло ли злодеяние сие путь в рай грязным нечестивцам?
        - Ты сравниваешь меня с ними? - Тамерлан резко повернулся.
        - Нет, владыка правоверных, это ты сравниваешь себя с ними.
        Тимур усмехнулся. Ему положительно нравилась спокойная храбрость благочестивого дервиша.
        - Тот, кого охраняет Аллах, да не устрашится льва в пустыне, - насмешливо глядя на собеседника, проговорил грозный завоеватель. - Ты бесстрашен, маленький дервиш, как всегда бесстрашен. Так и подобает всякому правоверному. Но, коль ты не страшишься ничего, скажи мне, что думаешь о сегодняшней казни? Прав я или нет?
        - Когда я был совсем мальчиком, мы с учителем отправились через пролив из земель Трансиордании в земли, где некогда правили фараоны, дабы там приобщиться к мудрости и познаниям жрецов тамошних храмов. Неподалеку от святилища Береники, - Хасан чуть заметно повысил голос, - буря напала на корабль, превратив морскую гладь в тысячу разверстых пастей. Ветер сломал мачту, она упала, убив некоего купца. Когда мы пристали к берегу, слуги несчастного сокрушались, что их хозяин погиб, не успев понять, от чего умирает. И когда Мункар и Накир[25 - Мункар и Накир: по мусульманским верованиям - два ангела, которые допрашивают покойников сразу после похорон. Грозные и неподкупные судьи.] призовут его на суд, ему нечего будет поведать им. Тогда мой учитель подошел к ним и сказал: «О чем плачете вы, о глупцы? Этот человек так и не понял, для чего живет, стоит ли сокрушаться, что он не понял, как умер?»
        - Что ты хочешь сказать мне своим витийством? - вновь нахмурился Тимур.
        - О величайший из великих! В этом рассказе нет витиеватых иносказаний. Если те, кому нынче отрубили голову, знали, зачем жили, то понимали, на что идут. И ты лишь помог им. И лишенные головы, они гордо предстанут перед Аллахом. Если же не осознавали они сути жизни своей, что проку в их смертях? Проклятия замрут на устах, когда меч коснется шеи, но Господь слышит и эти слова.
        Великий амир минуту в полном молчании разглядывал Хасана Галаади. Губы правителя сжались, и узлы желваков перекатывались на скулах, обтянутых морщинистой кожей.
        - Ступай прочь, Хасан эфенди, - наконец сказал он. - Я призову тебя позже.
        Тамерлан повернулся и в одиночестве зашагал между рядами воинов с обнаженными мечами. У ворот лагеря его встречал даруге.[26 - Даруге - начальник городской стражи или стражи лагеря, в обязанности которого входило обеспечение порядка и охраны имущества.]
        - О владыка правоверных! - начал он.
        - Салам алейкум.
        - Алейкум ас-салам, - касаясь правой щекой щеки Великого амира, ответил страж лагеря.
        - Скажи, видел ли ты нынче черного лохматого пса у моего шатра?
        - Ни черного, ни белого, ни какого-либо иного, мой господин.
        - Ни черного, ни белого, - повторил Тимур и, отстранив военачальника, прошествовал в свое походное жилище. Едва он остался один, как в приоткрытый полог, хлопая крыльями, ворвался черный, будто оживший ком печной сажи, ворон.
        - Ты здесь? - глядя на него, неуверенно, точно не желая полагаться на остроту своих глаз, спросил Тамерлан.
        Ворон склонил голову набок и громко, протяжно каркнул.
        - Значит, беда?
        Ворон развел крылья и трижды звонко щелкнул клювом.

* * *
        Герцог перестал метаться по залу, резко остановился и, в упор глядя на Камдила, произнес:
        - Я видел хвост. Огромный змеиный хвост. Она схватила им этого, странного, и размахивала бедолагой в воздухе, точно младенец погремушкой!
        - Да, ваша светлость. Ну шо такого, ну, не сдержалась барышня, ну, проявила себя, так сказать, с другой стороны, подумаешь, эка невидаль. Сказано же: проявил себя - закрепи.
        - Это потому, что суббота, - сочувственно глядя на Жана Бесстрашного, пояснил Вальдар.
        - Я не могу допустить, чтоб в моем герцогстве по субботам размахивали хвостами все, кому не лень. В конце концов, церковь против… не правда ли, ваше высокопреосвященство?
        Балтасар Косса, наслаждавшийся изысканным букетом хваленого бургундского вина, чуть было не поперхнулся от неожиданного вопроса:
        - Нигде в Священном Писании, ни у апостолов, ни у отцов церкви не сказано, что надлежит делать по субботам, имея хвост. В свою очередь, размахивать им, не имея оного, предосудительно, ибо сие нарушает замысел Божий.
        Храбрейший из европейских рыцарей озадаченно уставился на папского нунция.
        - Впрочем, если вашей светлости Угодно, - развивал свою мысль пират в алой сутане, - мы вместе с высокопреосвященнейшим братом моим во Христе, Теофилом, можем устроить в Дижоне отменнейший теологический диспут на эту тему.
        Кстати, - граф Косса приподнял камилавку и почесал тонзуру, - а где нынче черти, простите, всеблагие угодники, носят моего высокопреосвященнейшего собрата?
        - Не знаю, - буркнул герцог, - но, если пожелаете, прикажу узнать.
        - Это было бы очень уместно с вашей стороны. Крестовый поход все-таки… Пока же, если пожелает ваша светлость, я могу поделиться своими возвышенными соображениями на этот счет.
        Герцог Бургундский вызвал слугу, шепнул ему что-то на ухо и отпустил, не удостоив лишнего взгляда.
        Предложение Жана Бесстрашного немного перекусить после возвращения в замок было встречено общим одобрением, но легкая трапеза, едва начавшись, переросла в военный совет.
        - Отродье врага рода человеческого, гнусный выродок ехидны, отрыжка Левиафана, плевок из адской бездны, коварный и гнусный нелюдь, скрывавшийся под личиной неприметного купца, хотел причинить непоправимый ущерб нашей матери, первоапостольной римско-католической церкви в моем лице. Я уж не говорю о своем высоком сане, но каково, сами посудите, кардиналу, призвавшему христиан ополчиться против демона тартарейского, самому быть захваченным одним из прислужников Вельзевулова отродья. - Балтасар Косса перекрестил рот. - Не к ночи будет помянут.
        - Да, - согласился Жан Бесстрашный, - это было бы нелепо.
        - Вам не откажешь в мудрости, сын мой, - милостиво кивнул прелат. - Вот вы говорите, девица, осилившая коварного демона, помавала оной нелюдью в воздухе при помощи хвоста.
        - Да, именно так я и говорю.
        - Но мы уже едины в мысли, что сие деяние было направлено исключительно на спасение жизни ее высочества, - кардинал поклонился в сторону молчащей при мужском разговоре Анны Венгерской, - и на поддержание авторитета церкви.
        Жан Бесстрашный согласно кивнул.
        - Если тут мы достигли согласия, то следует упомянуть о многочисленных чудесах, кои свершались во славу Божью и для защиты девиц различными истинно верующими, впоследствии причисленными к лику святых.
        Так, Святой Юлиан словом Божьим смирил чудище, выходящее из вод морских, и дева, отданная на пожрание оному, одним лишь поясом своим опутав шею страшилища, привела его в родной город, и там сей дракон еще долго служил верой и правдой, пастью, лапами и хвостом своим отпугивая варваров от этой обители христианского благочестия.
        - Точно-точно, - не удержался Лис. - А еще в Англии святой Каранток был. Тот вообще виверну охмурил. Так она у него так усмирилась, что мясо жрать перестала, силосом перебивалась, но, правда, смердела так, шо нехристи за версту шарахались.
        - А христиане? - заинтересованно уточнил герцог.
        - А христиане из смирения терпели. В общем, ежели у тебя хвост имеется, значит, не суй свой нос куда попало.
        - А куда суй?
        - А хвост его знает. Да и какое нам, гением Творца небесного избавленным от хвоста, дело до чужого хвостосовательства и нососуйства.
        У нас у самих Тамерлан на хвосте, что уж совсем не куртуазно.
        - Да, конечно. - Лицо Жана Бесстрашного посуровело. - Теперь, когда я воочию убедился в искренности и правоте ваших слов, друзья мои, я не вижу иного способа для себя, как объявить сбор новой армии, чтобы дать отпор тому, чье имя - коварство, и чьему вероломству мог бы позавидовать сам враг рода человеческого.
        - Вот речь истинного рыцаря, - восхитилась молчавшая дотоле принцесса. - Теперь всякому без лишних слов ясно, что былые лишения не сломили ваш дух. Вы приняли верное решение. - Анна поднялась из-за стола. - В свою очередь, чтобы не отвлекать ваш доблестный взор, я задумала отправиться в неаполитанское королевство, в принадлежащий мне замок Соррино. Король Владислав - мой родственник. Я надеюсь убедить его вступить под знамена крестового похода. Буду ждать там вестей от вас, друг мой. - Анна смерила герцога таким долгим и недвусмысленным взором, что Жану Бесстрашному захотелось немедленно вскочить в седло и лететь в Соррино, не дожидаясь рассвета.
        - Но дорога опасна, - попытался было протестовать герцог.
        - Вам не стоит беспокоиться, - улыбаясь, словно кот, приглашенный на день рождения мыши, заверил Балтасар Косса, - мои дела здесь уже закончены, и я намерен возвратиться в Рим. С радостью сопровожу вашу прелестную гостью в ее замок.
        - Капитан, ты смотри, шо подлюка краснополая вытворяет! Опять глазки строит, никак не угомонится.
        - Наши дела здесь тоже закончены, - в тон кардиналу продолжил Камдил, - и мы также рады будем сопроводить ее высочество в Соррино.
        Балтасар Косса поджал губы.
        - Да-да, вот только надо будет во саду ли в огороде вашем полить слезой одно весьма приглянувшееся нам с кардиналом дерево, - поддержал Лис. - Эх, как оно будет тосковать в разлуке!
        Герцог Бургундский удивленно поднял брови, силясь понять, о чем речь. Но тут в залу, тихо постучав, вошел давешний слуга, отправленный на поиски кардинала Теофила.
        - Ваша светлость, - поклонился он, - мы нашли второе высокопреосвященство.
        - Где же он?
        Посыльный замялся.
        - С позволения сказать, кардинал нынче пребывает на том самом пустыре, на котором вы совсем недавно собрали богатый урожай монет.
        - Что же он там делает?
        - Как рассказали нашедшие его стражники, сидит, пригорюнившись. А до того бросил во вспаханную землю пригоршню золотых, отслужил мессу и теперь, стало быть, ждет урожая.

* * *
        Кристоф де Буасьер оглядел светлую, чуть голубоватую полосу клинка. Аккуратная ровная заточка. Ни пятнышка ржавчины. Мессир рыцарь останется доволен. Оруженосец вложил меч в ножны, подержал, разглядывая тисненый на коже узор и маленькие рубины по всей длине рукояти. Затем легко выдернул меч, сделал несколько рубящих взмахов и ловко вернул оружие в прежнее положение. «Надо еще бригандину уксусом обработать», - вспомнилось ему.
        Кожаная стеганка с металлическими пластинами, вшитыми внутри, принадлежала Рейнару. Для смягчения удара под стальные пластины набивалась верблюжья шерсть, и все было бы хорошо, когда б не блохи, норовившие поселиться в бригандине. Поэтому время от времени доспех приходилось обрабатывать винным уксусом. Это придавало воинскому снаряжению невообразимый аромат. Впрочем, такое средство не слишком помогало, да и выветривалось быстро, но, увы, ничего другого не было. Кристоф совсем уже было собрался приняться за бригандину, но тут дверь распахнулась, впуская господина рыцаря и его верного соратника.
        - Собирай вещи, мы уезжаем, - с порога объявил Вальдар.
        - Но… - замялся де Буасьер. - Как же, мы же…
        - Никаких мыжей. Родина Петрарки совместно с отечеством Цезарей заждалась нас. Она лежит и бредит: ну что же он не едет!
        - Кто?
        - Ну не Петрарка же.
        - А это кто?
        - Не занимай свою голову вещами, не сопряженными с боевой и политической подготовкой. Даже если для всех прочих Петрарка - это певец Лауры, то для тебя это - небольшой камнемет.[27 - Петрарка - название полевой катапульты.]
        При этих словах Кристоф де Буасьер окончательно потерял суровую нить Лисовской мысли, ибо неосторожно попытался вообразить себе камнемет, исполняющий канцоны неведомой Лауре. Лицо его стало задумчиво, и он чуть не отхлебнул из бутыли с уксусом, которую до этого неосторожно взял со стола.
        - Э-э, мальчик мой, не пей, козленочком станешь! Все не так фатально.
        - А как же Анна? - со слезой в голосе выдавил оруженосец. - И… и портрет. - В глазах юноши появился огонек надежды. - Она нас не отпустит.
        - Все учтено могучим ураганом, - заверил Лис.
        Кристоф снова напрягся.
        - Не волнуйся, - обнадежил мессир рыцарь, - мы обо всем позаботились. Анна поедет с нами.
        Если бы в этот миг на Бургундию обрушился обещанный Лисом могучий ураган, Кристоф удивился бы меньше.
        - И… и… я сейчас, - не сводя с Камдила удивленно-восторженных глаз, пообещал Кристоф. - А как же герцог? - вдруг насторожился он.
        - Ты знаешь, - Лис положил юноше руку на плечо, - мы решили оставить в Бургундии прежнего герцога. А шо, хороший мужик, опять же, Бесстрашный. Щас соберет армию и тоже в Италию притопает. Там нынче хорошо. - Он на секунду задумался. - А когда мы приедем, еще и весело будет.
        - Это уж точно, - подтвердил Вальдар. - Ладно, Кристоф, друг мой, вели подавать завтрак.
        - Слушаюсь. - Кристоф склонил голову и метнулся к двери. Его окрыленный любовью юный организм мчал так быстро, что де Буасьер едва успел распахнуть дверь перед собой. Необходимость увернуться от нее заставила сына лесничего остановиться. Он повернулся к рыцарю, достал из поясной сумы невзрачного вида колечко и протянул Камдилу.
        - Моя почтеннейшая родственница велела передать это вам, монсеньор.
        Вальдар принял сувенир и стал разглядывать его.
        - Это шо, то самое, в которое она асура упрятала? - восхитился Лис.
        - Не знаю, но моя прапрапра…
        - Мы поняли. Что она сказала?
        - Она сказала, что вам оно пригодится. И очень скоро.
        - Как интересно, - присвистнул Лис. - А оно как, трехзарядное или безлимит?
        Кристоф с подозрением глянул на Лиса и осторожно спросил:
        - Так я распоряжусь насчет завтрака?
        - Давай, - кивнул Вальдар, и юноша скрылся за дверью.
        - Капитан, дай поносить, не жлобись, - требовательно заявил Сергей, как только оруженосец исчез из виду.
        - Пожалуйста. - Камдил протянул другу кольцо. - Но только, может, не стоит торопиться? Ты помнишь историю с Лаис[28 - Лаис - более подробно см. В. Свержин «Фехтмейстер».] и ее перстнем? А она - не чета нам, потомственная жрица прародительницы Эстер. Даже у нее, невзирая на все предосторожности, дело пошло сикось-накось. А что у нас тут заключено, ни ты, ни я не знаем.
        - Капитан, вот ты сравнил! То ж кольцо Соломона, демон развесистый, шо та клюква в родном краю. А у нас шо? Чему нас учит уважаемая подруга Шахерезада? Кольца надо время от времени протирать и не терять. Ну, сам посуди. Стала бы прапрапра вручать двум недалеким размахаям перстень, который не работает без инструкции толщиной со строевой устав?
        - Вряд ли.
        - Тогда давай попробуем. - Сергей нацепил перстень на палец и начал усиленно тереть его, как в дни службы ременную бляху, чтоб довести до зеркального блеска.
        - Что пожелаешь, мой господин? - перед оперативниками сгустился из воздуха давешний ромейский купец.
        - Да так, - Лис оглядел джинна, - поздороваться решил, собеседование устроить. Ты же теперь у нас работаешь.
        Купец исподлобья поглядел на Сергея:
        - Я раб перстня.
        - Да, я в курсе. Это у вас традиция такая: раб перстня, раб лампы.
        Купец вновь кинул на Сергея хмурый взгляд из-под тяжелых бровей:
        - Я жду приказа, мой повелитель.
        - Вальдар, тебе не нужно где-нибудь дворец построить или город с землей сровнять?
        - Нет, - покачал головой Камдил.
        - Я не могу уйти, не выполнив приказа, - сквозь зубы процедил раб кольца.
        - Вот незадача. Слушай, как тебя звать-то?
        - Демириад ибн Шахлан. Сын царя Шахлана, повелителя джиннов и асуров, сокрушителя дэвов.
        - Короче, Димон. Это все в прошлом. Скажи, ты можешь перенести наш кортеж в Неаполь?
        - Нет, мой господин, - неожиданно улыбнувшись, промолвил царевич.
        - Это еще почему?
        - Ибо нарушил я древнее заклятие и преступил в дерзости своей нерушимый пояс Береники. Оттого сила моя обернулась против меня.
        - Мудрено, но в целом - понятно. И что ж ты теперь можешь?
        - Не более, чем всякий иной человек.
        - Вот так здрасьте. - Лис обиженно поглядел на Вальдара. - Капитан, это даже не китайская подделка, это просто форменное издевательство над уважаемыми людьми.
        - Вряд ли Мелюзина хотела посмеяться над нами.
        - Ну ладно, ты умный, тебе виднее. - Лис еще раз поглядел на бывшего соседа. - Дима, ты, часом, кушать не хочешь? Небось в кольце не кормят?
        - Асуры не нуждаются в человеческой еде, - гордо расправил плечи ибн Шахлан. - Но за приглашение спасибо.
        - Ой, да чуть шо - обращайся.
        - Это вы обращайтесь. Я раб кольца и должен служить.
        - Вот ты заладил…
        - Мессир рыцарь, - на пороге возник Кристоф де Буасьер, - завтрак подан. Добрый день, мсье, - поздоровался он с купцом.
        - Для кого добрый, для кого и последний, - буркнул джинн.
        - Но-но, нечего попусту зубами клацать. В общем, так. Даю тебе ответственное поручение. Сейчас пойдешь с нами и будешь пробовать еду.
        - Вы полагаете, она может быть отравлена? - насторожился оруженосец.
        - Это вряд ли, но не посылать же его в трактир за пивом, несолидно как-то.
        - Кристоф, - перебил рассуждения соратника Вальдар, - распорядись поставить еще один прибор.
        Кортеж его высокопреосвященства кардинала Балтасара Коссы готовился к выезду из Дижона. Дорожные возки для господ и прислуги, телеги с вином и снедью, стражники папской гвардии, приближенные кардинала самой пиратской наружности. Среди прочих, точно крейсер между рыбачьих шхун, возвышался настоящий колесный дом, выделенный Жаном Бесстрашным для своей прекрасной дамы. Шестнадцать серых першеронов, превышающих в холке рост всякого бургундца, были запряжены цугом, дабы легко и без натуги везти походный дворец. Два десятка бургундских рыцарей со своими оруженосцами, пажами и слугами ждали только приказа отправиться не то что в Италию, а и на край света за несравненной Анной Венгерской.
        - Ну шо, капитан, - глядя на толпу в разноцветных коттах, на пляшущие над колонной гербовые вымпелы, констатировал Лис, - уезжаем мы отсюда с большим приварком.
        - Будем надеяться, что Жан не станет мешкать со сбором армии, и французы с англичанами не будут ему мешать. - Камдил вскочил в седло.
        - Стойте, стойте, заклинаю вас, стойте! - по дороге навстречу кортежу, воздев руки, шествовал кардинал Теофил.
        - Священник навстречу - дурная примета, - пробормотал кто-то из стоящих поблизости рыцарей.
        - Согласно булле Папы Гонория III - только если с пустыми ведрами, - высокопарно заявил Лис.
        - Что, правда?
        - Да. И верхом на черной кошке.
        Рыцарь громко расхохотался, должно быть, представив себе кардинала с пустыми ведрами на черной кошке, тем самым несколько нарушив пафос ситуации.
        - Балтасар! - растирая по щеке слезу, возопил святой отец. - Брат мой, яви мне свой лик, ибо слова раскаяния рвутся из сердца грешника.
        Из дорожного возка на пыльный тракт сошел граф Косса, на ходу поправляя наперсный крест:
        - Я внемлю тебе, брат мой Теофил.
        - Да будет тебе ведомо, мой преосвященнейший собрат, что вчера ночью я, завидуя славе твоей, завидуя чуду, по слову твоему свершившемуся, дерзнул повторить деяние твое: я бросил в борозду золотые флорины и призвал имя божье в ожидании богатой жатвы. Но Господь презрел мои суетные молитвы. Я не дождался урожая, но если бы только это. - Он всхлипнул и продемонстрировал черные от земли руки. - Чтобы избежать подвоха, я просидел на пашне всю ночь, не сомкнул глаз до рассвета. И что же?
        - Что? - заинтересованно спросил граф Косса.
        - Вот этими перстами я обыскал бразды. Я просеял через сито все поле. Мои флорины исчезли.
        - Не, ну я знал, что золото без солнца не вызревает. - Лис почесал затылок. - Но чтобы вот так…
        - Думаю, садовые гномы сочли обнаруженное золото платой за их непосильный труд, - чуть слышно проговорил Вальдар.
        - Преосвященнейший собрат мой, - не унимался Теофил, - прости мне грех. Моя гордыня стала деянием, влекущим за собой воздаяние.
        - Прощаю тебя. - Балтасар Косса перекрестил конкурента. - Да будет с тобой милость Господня. Я не стану накладывать на тебя епитимью, но раз уж ты сам очами и руками своими уверился в праведности нашего святого дела, ступай в Авиньон и на пути своем с каждого амвона свидетельствуй о чуде, о том добром знаке, который подан истинно верующим в самом начале крестового похода против демона из бездны тартарейской. И да восстановится мир в доме Божьем. Да превратится расколотое в нерушимое пред лицом общего врага. Аминь.
        - Точно, шо аминь, - подытожил Лис.
        Глава 19
        «Если тебя грызет совесть, выбей ей зубы - пусть облизывает». Полковник Майкл Хор
        Как ни загонял коней магистр Вигбольд, время неслось быстрее. И лишь на тринадцатый день после выезда из лагеря чуть живой от усталости Хайнц Вигбольд остановился у готской заставы суверенного княжества Феодоро.
        - Мне нужны корабли, - отпивая из поднесенного уличным торговцем ковша и выплескивая остатки воды на лицо, прохрипел магистр. - Десять штук. На них иноземцы. - Он хотел еще что-то объяснить, но почувствовал, как от усталости кружится голова. Без малого две недели он со стаей бременских головорезов мчал по разбитым проселочным дорогам, едва заметным лесным тропам, лишь изредка - по сносным почтовым трактам, вознося хвалу Господу за сухую погоду.
        Но когда лесостепь перетекла в степь и полуденное солнце начало припекать немилосердно, благодарственные молитвы сменились мольбой о спасении. Последние три дня оказались наиболее тяжелыми. Керам[29 - Керам - Крым.] - место, о котором он не раз слышал на Готланде, оказался вовсе не тем райским садом, каким его описывали приезжие купцы. Больше он походил на раскаленную сковороду из Люциферовой кухни.
        Каждый вечер, становясь бивуаком, магистр Вигбольд падал на расстеленный дорожный плащ и думал, засыпая: «Хайнц, не может быть, чтобы какой-то барон скрутил тебя и запихнул, точно колбасный фарш в кишку. Не может быть, что это ты безропотно выполняешь чужую волю, мчишь, как борзая за вспугнутым зайцем!» Он мысленно оглядывался кругом и понимал, что ничегошеньки не мешает ему взять отвешенные ему Дюнуаром цехины и вместе с завербованными в Бремене людьми отправиться на все четыре стороны. Но всякий раз, когда он решал, что пришло время сделать это, чувствовал спиной тяжелый, будто прожигающий насквозь взгляд барона.
        Подъезжая к столице крымских ханов, небольшой отряд витальеров столкнулся с крупным татарским разъездом. Предъявленная им охранная грамота с тамгой хана Тохтамыша несколько разочаровала степняков. Огорченный мурза Джангир, предводительствующий татарским отрядом, решил пуститься на хитрость и предложил старому пирату померяться силами и выставить поединщиков. Победитель должен был получить ценный приз. Вигбольд сам вызвался скрестить оружие с татарским батыром. Тот был силен и ловок, а главное - свеж. Но на стороне витальера стояли отчаяние и безысходность. Лишенные «приза», то есть практически всего имущества, магистр с его немногочисленным отрядом едва ли смог бы добраться до цели. И потому, когда огромный татарин, выхватив кривой меч, ринулся на него, ревя, как ужаленный бык, Хайнц Вигбольд остался стоять, точно вкопанный, не прикасаясь к своему клинку. Столь диковинный маневр сбил с толку батыра. Он чуть помедлил с ударом, и в тот же миг магистр перехватил запястье вооруженной руки, крутанулся на месте, подворачиваясь под самое плечо могучего противника, и швырнул его оземь, до хруста заламывая
руку. Методу эту, как и ряд других, ей подобных, демонстрировал на ежедневных занятиях Мишель Дюнуар, заставляя повторять движения снова и снова, оттачивая до совершенства.
        Мурза Джангир, видя поражение своего человека, велел дать путникам немного еды, овса для коней и воду, отпустил их дальше, снабдив очередной, его собственной, охранной грамотой.
        Должно быть, в этот самый момент Хайнц Вигбольд, избороздивший в поисках добычи вдоль и поперек просторы Северного и Балтийского морей, четырежды приговоренный к смертной казни, магистр семи свободных искусств, осознал с неумолимой ясностью, что пойдет за чертовым бароном в огонь и воду. И не потому что тот хорошо платит, отменно владеет оружием и рассчитывает ходы на шаг дальше него, самого умного из витальеров, а потому что есть люди, за которыми следует подниматься и идти. И если дорога их ведет к славе и добыче, это будет великая слава и великая добыча, а ежели к смерти - ведь так или иначе все дороги ведут к смерти - это будет великая смерть.
        И теперь, когда тринадцатый день пути уже близился к закату, магистр Вигбольд растирал мокрой ладонью по лицу дорожную пыль и слушал ответ белокурого, но по-южному смуглого гота. Три корабля иноземцев сейчас находились в обширной бухте, именуемой Рыбный Сад.
        Когда магистр добрался до цели, кораблей уже было пять. Но от замка на отвесной скале, контролирующего бухту, до места, откуда бы всадники смогли добраться до лодок, спуск был тяжелым и долгим. Бухта, выбранная для стоянки эскадры, и впрямь была замечательная, со всех сторон окруженная высоченными скалами. Там, где она соединялась с морем, проход был сравнительно узок, надежно защищая корабельную стоянку от штормов. Впрочем, глядя на лазурную гладь в мелких барашках, трудно было представить себе это море бурным. Тем более северянину, привыкшему к холодным ветрам и серым волнам Балтики.
        Местами верхом, местами - ведя коней в поводу, Вигбольд и его люди наконец спустились к воде и, наняв за пару медяков лодку в рыбачьем селении, отправились на флагман эскадры, носивший гордое имя «Святой Климент».
        - Ба! Старый приятель, - увидев магистра Вигбольда, поднимающегося на борт, заорал Гедике Михельс. - Рад, что ты наконец вырвался от этого дьяволова живоглота. Теперь-то мы разгуляемся. Ну, давай, давай рассказывай, как тебе это удалось? - Гедике Михельс хлопал старого знакомого по плечу, точно хотел выбить из его одежды всю пыль, скопившуюся за недели тяжелого пути.
        - Гедике, дружище, я и не думал от него сбегать.
        - Ну да. Скажешь тоже, - не унимался пират. - Пойдем, пойдем в каюту. Мы тут уже славно начали. Правда, у этих берегов сейчас мало кто ходит. Поближе к Боспору держаться надо. Но три корабля мы уже перехватили. Один генуэзский с вином и шелком чего стоит. Но если этот дуралей, барон, дожидается своей доли…
        - Гедике! Заткнись и слушай меня. - Магистр встряхнул друга, точно пустой кошелек в портовом трактире. - Барон Дюнуар не ожидает прибыли от этой эскадры.
        - Ну да!
        - Не «ну да», а именно так и есть.
        - Он, конечно, говорил об этом, но кто ж поверит? - В голосе пирата слышалось удивление.
        - Ты поверишь, Гедике Михельс. Если только у тебя на плечах - башка с мозгами, а не ядро от камнемета.
        Взгляд боевого товарища магистра семи свободных искусств выражал настоящее изумление.
        - Хайнц, ты что же? И впрямь прибыл от него?
        - Это также истинно, как то, что над нами блистает солнце, а не золотой дукат.
        - Прибыл с приказом?
        - С приказом.
        - А если я откажусь повиноваться, что тогда будешь делать?
        - Если ты не всадишь мне нож в спину, сойду на берег и буду ждать.
        - Чего, Хайнц?
        - Там, - Вигбольд махнул рукой в сторону моря, - один хромой король сейчас намерен развязать большую войну. Это очень сильный король, не чета нашим вельможам. Он не верует в Христа, не знает жалости и получает искреннее удовольствие, складывая пирамиды из человеческих голов, высотой вон с ту башню.
        - И что нам с того? - заинтересованно спросил Михельс.
        - Ты храбрый вояка, но чуточку ума тебе не помешало бы. Живя в здешних краях, ты бы мог уже получше разобраться, что к чему, а не надираться захваченным вином, как гусь для фуа-гра. У этого хромого короля огромная армия. Ее надо перевезти на другой берег моря. Кораблей и так не хватает. И уж конечно, этому королю, Тамерлану, вовсе не понравится, если кто-то будет перехватывать его караваны.
        - Ну, так мы можем спокойно отсидеться.
        - Здесь? - Магистр Вигбольд расплылся в ухмылке. - Этот Хромец поставил себе на службу ромейского императора. Думаешь, корабли ромеев не найдут пути к этой бухте? Полагаешь, ты знаешь этот берег лучше их? Что ты будешь делать, когда поутру выяснится, что у самой бухты встал на якорь флот вымпелов этак в сто. А ведь ты знаешь, ромеи способны и на большее.
        - Способны, - поморщился Михельс. - Так что же нам предпринять? Не дожидаться же, пока наши головы кинут в пирамиду.
        - Следовать тому плану, который передал мне барон Дюнуар.
        - А что это за план?
        - Узнаешь в свое время, - сурово отчеканил Хайнц Вигбольд. - А сейчас нам позарез нужен богатый караван, чтоб о захвате его шептались не только в портовых лавках, но и в императорском дворце и в хоромах короля Тамерлана.
        - Вчера только вернулся Шлоссер на «Золотом Грифоне». Он бегал почти до Трапезунда. Там несколько кораблей. Они грузятся пряностями и шелками для Константинополя. Дня через три эти корабли должны выйти в море.
        - Это же прекрасно. - Магистр Вигбольд положил руку на эфес меча.
        - Но если мы будем дергать волка за хвост, он, без сомнения, захочет оглянуться и оттяпать руку по самую голову.
        - Не захочет. Вернее, захочет, но не сможет. А теперь, друг мой, Гедике Михельс, если твои перегретые солнцем мозги уже обрели былую ясность и ты готов действовать так, как я тебе скажу, дай сигнал кораблям эскадры завтра готовиться к выходу в море. А мы выпьем еще твоего хваленого вина и потолкуем.
        Магистр Вигбольд стоял посреди моря на сколоченном наспех плоту и размахивал над головой алым флагом с серебряным драконоборцем Георгием, пронзающим жертву. Несколько человек, голых по пояс, со следами бичей на спинах пытались грести обломками корабельных досок, совсем недавно еще служивших настилом палуб. Чуть в стороне, раскинувшись огромным пятном, полыхало море. Вернее, горел смешанный с нефтью тюлений жир, вылитый на поверхность волн, но кому было разбираться, что и для чего пылает в десятках миль от берега Трапезундского царства.
        Шесть кораблей под черно-белыми полосатыми флагами двигались в кильватерной колонне, точно утята, в первый раз спустившиеся в воду за матушкой-уткой.
        - Остановитесь! - на звучной латыни кричал магистр Вигбольд. На флагманском корабле послышались слова команд, и матросы засуетились на реях, убирая паруса.
        - Что стряслось? Кто вы такие? - послышалось с борта флагмана.
        - Я Джон Иствуд, англичанин, купец, - заорал во все горло магистр. - Я плыл на генуэзском корабле в Трапезунд. На нас напали пираты. Нам удалось отбиться, но во время боя загорелись бочки с тюленьим жиром, который мы везли на продажу с самого Готланда. Вон. - Магистр Вигбольд указал на бушующее пламя, плавающие снасти и маячившие вдали перевернутые шлюпки. - Мы еле спаслись. Я заплачу. - Вигбольд снял с пояса увесистый кошелек и подбросил его в руке. - У меня есть монеты. Возьмите нас на борт!
        На палубе флагмана о чем-то оживленно совещались хозяин и капитан судна, затем, при каждом касании грохоча деревянными ступеньками о борт, начала опускаться веревочная лестница.
        - Поднимайтесь.
        - У меня тут сундук!
        Через фальшборт в воду полетело два пеньковых линя.
        - Обвязывайте, мы затащим.
        - Только, ради Бога, осторожно, там ценные вещи, - взмолился Хайнц Вигбольд.
        - Давай-давай! - Магистр и спасшиеся матросы начали суетливо привязывать драгоценный сундук, то криво поднимая его, то падая в воду и вызывая оглушительный смех всей эскадры.
        Взгляды на кораблях были прикованы к терпящему бедствие купцу и его спутникам, а потому никто не заметил, как из-под перевернутых шлюпок всплыли несколько человек с кожаными мешочками пороха, привязанными к голове. Стараясь не шуметь и лишний раз не пенить волны, они приблизились к корме замыкающего корабля и, помогая один другому, стали взбираться на кормовую надстройку.
        В этот момент матросам на плоту все же удалось одолеть сундук, и он медленно, аккуратно начал подниматься. Магистр Вигбольд и его люди с легкостью, наработанной многолетней практикой, взобрались по раскачивающейся лестнице, параллельно крича слова благодарности на разных языках, от немецкого до латыни.
        - Кому я должен выразить благодарность за спасение? - кланяясь, спросил магистр.
        - Я Ахилл Тантакис, капитан этого корабля, - выступил вперед грузный мужчина средних лет. - А это - Эльчи-бей, посланец к могущественному повелителю Востока, Великому амиру Тамерлану.
        - О-о-о. - Вигбольд поклонился еще ниже, чтобы скрыть блеск в глазах. - Позвольте же мне вознаградить вас за спасение. - Он прижал руки к груди. - Сделайте такую любезность, пусть мои люди отнесут сундук к вам в каюту. - Магистр перешел на шепот: - Я не хотел бы открывать его здесь, на палубе.
        Капитан милостиво кивнул.
        Спустя пару минут Хайнц уже поднимал крышку сундука.
        - Вы только посмотрите, какие шелка, вы в Багдаде таких не сыщете. Посмотрите, как они играют на солнце. Прошу вас, приоткройте окно, чтобы впустить свет. - Магистр взмахнул алым, в золотых узорах, лоскутом. - Вот…
        И в ту же секунду вдали со стороны последнего судна, замыкающего колонну, раздался грохот, и к небу взметнулись языки пламени.
        - «Благое предзнаменование» горит! - донеслось с палубы.
        - А вот это золингеновские клинки. - Голос пирата потерял купеческую вкрадчивость. - Не хватайтесь за оружие, или я отрублю вам руки. Я - адмирал Хайнц Вигбольд. А вон, если вы потрудитесь взглянуть, мои корабли. Прикажите спустить флаги и обойдемся без лишней крови.

* * *
        Магистр Вигбольд больше не напоминал несчастного купца, потерпевшего кораблекрушение. Впрочем, выпускника престижнейшего английского университета он тоже не напоминал.
        Капитаны захваченных кораблей угрюмо стояли напротив стола в адмиральской каюте «Святого Климента».
        - Как я и обещал, - магистр Вигбольд наполнил кубок вином, - всем вам сохранена жизнь. Одного из вас, по жребию, я отправлю в Константинополь. Конечно, рассчитывать на возвращение грузов и кораблей вам не приходится, более того, по сотне безантов за каждую вашу голову я намерен выручить. Пусть тот, кого я милостиво отпущу, донесет мои условия до родичей оставшихся здесь, или же до всякого, кто готов будет раскошелиться, чтобы получить обратно ваши драгоценные персоны. За голову того самого нехристя, которого я прихватил на флагманском корабле, я хочу получить не менее пяти сотен безантов.
        Но, джентльмены, позволю себе посекретничать с вами. Я готов принять от Тамерлана тысячу безантов за его посланца, и если я их получу, готов вместе с чертовым нехристем отпустить и вас, даже без выкупа. Так что, сами понимаете, у посланца есть резон быть убедительным, излагая условия сделки Хромому Королю.
        Через три недели я жду посланца с деньгами на одном уединенном островке в устье Истра.[30 - Истр - Дунай.] Там уйма змей, и потому ни один человек по своей воле туда не сунется. Посреди острова посланец найдет сложенный костер. Ему останется только поджечь дрова и ждать моего появления.
        - А кто даст гарантию, что нашего человека не прирежут на острове, чтобы забрать деньги?
        - Как вы могли понять по выговору, я прибыл сюда издалека. И намерен вести дела самым что ни на есть честным и серьезным образом. Я деловой человек, а не душегуб. Если я не сдержу слово из-за какой-то вонючей тысячи безантов, - при этих словах глаза капитанов округлились, - следующий шкипер, вместо того, чтобы благоразумно спустить флаг и сдаться на мою милость, решит сдохнуть с мечом в руке, но не попасть ко мне живьем. К чему мне подвергать опасности своих людей, корабли? Если бы вы жили не здесь, а на берегах далекого Балтийского моря, всякий бы сказал вам, что магистр Вигбольд держит слово чести.
        Всю ночь Тимура мучили дурные предчувствия. Стоило ему только смежить очи, и сон явился, будто весь день только и ждал заветного часа. Он видел деву с огромными, точно ангельскими, крыльями и длинным змеиным хвостом. Дева была прекрасна, как сказочная пери. Но было в ее взгляде что-то гнетущее, устрашающее. Тамерлан начал шептать суру из Корана, но едва смог выдавить первые слова аята, как почувствовал болезненное жжение в груди. Попробовал отвести взгляд, но тщетно. Лицо диковинной красавицы всякий раз оказывалось там, куда падал взгляд Повелителя Счастливых Созвездий.
        - О Аллах милостивый, милосердный! - Тамерлан закричал, вскочил с кошмы и начал оглядываться по сторонам. Лагерь спал. Лишь у шатра о чем-то перешептывались караульные, да вдалеке, сменяя друг друга, кричали аяты часовые ночной стражи.
        Великий амир поднялся с ложа, сердце не болело, но стучало часто-часто, будто пленник, сотрясающий прутья своей решетки. Он хлопнул в ладоши, призывая слугу. Тот провел рядом со своим безжалостным господином много лет и прекрасно знал, что малейшее промедление может служить достаточным поводом не просто к опале, но и к казни. И потому научился просыпаться на зов Тимура так быстро, будто вовсе и не спал.
        - Слушаю, мой господин. Да осветит солнце мудрости всякий шаг…
        - Замолчи. Я видел дурной сон и хочу знать, что он мне предрекает. Где Хасан Галаади?
        - Его нет в лагере.
        Губы Тамерлана сжались, не предвещая ничего хорошего.
        - Разве я не приказал следить за ним?
        - За ним следят, но дервиш не ложится спать под крышей. Он может расстелить свой плащ под любым придорожным кустом или на дворцовой террасе. Ему нет нужды в ложе.
        - Все едино. Пусть его немедленно отыщут и приведут. Есть ли какие-нибудь новости из города?
        - Недобрые, мой господин.
        - Недобрые? И ты не спешишь оповестить меня о них?
        - Прошу извинить меня. Последнее время сон твой столь редок и потому столь драгоценен, что я не осмелился…
        - Оставь пустословие. Говори толком.
        - Уже после заката в Константинополь прибыл поврежденный корабль из Трапезунда. Его капитан доложил, что судно входило в караван, который направлялся в столицу ромеев. Однако на второй день пути среди моря он был атакован эскадрой пиратов. Тем удалось захватить все корабли, и теперь эмирал этой эскадры, некто Виболь-хан, требует выкуп за головы капитанов.
        - Виболь-хан? Он что же, служит Крым-Гиреям?
        - Может быть. Так его назвал человек, прибывший из Константинополя. Но сам эмирал не наших, а откуда-то издалека.
        - Издалека? - Тамерлан покачал головой. - Что же привело его сюда?
        - Мне то неведомо. - Слуга развел руками.
        - Это все?
        - Нет, мой господин, - с затаенным ужасом в голосе сообщил слуга Железного Хромца. - Среди пленников оказался Эльчи-бей.
        - Эльчи-бей? Мой родич?
        - Да, он следовал к тебе из Самарканда.
        - Так вот к чему был этот сон. - Тимур сжал кулаки. - Если мой родной город посылает сюда не простого гонца, а внука моей кормилицы, значит, произошло нечто очень важное. Чего хотят пираты?
        - Как утверждает прибывший ночью капитан, Виболь-хан хочет за голову вашего родича тысячу золотых монет.
        - Он голодный волк, этот Виболь-хан, - скривился Великий амир. - Но жизнь моего родича и, главное, вести из Самарканда, а судя по всему, это дурные вести, стоят того. Я желаю видеть ромейского наварха, - немного помолчав, продолжил он.
        - Но, мой господин, - замялся слуга. - Глухая ночь…
        - Тот, кто хочет увидеть завтрашнее утро, не должен знать разницы между днем и ночью, когда я ее не знаю.
        Наварх стоял перед угрюмым старцем, прожигавшим его насквозь тяжелым сверлящим взглядом.
        - …Настоящее имя мерзавца - Хайнц Вигбольд. Наши купцы, плававшие в Новоград и торговавшие с Ганзой, хорошо его знают.
        - И что ж они говорят о нем? - процедил Тимур.
        - Это человек храбрый и, несомненно, умный. По слухам, он имеет познания во многих науках, и если не считать того промысла, которым зарабатывает на жизнь, то вполне может сойти за человека достойного и образованного, чем неоднократно пользовался, чтобы ввести в заблуждение доверчивых простаков.
        - Он держит слово?
        - Я не знаю ни единого случая, чтобы эмирал его нарушил.
        - Но что этот достойный человек делает здесь?
        - Неизвестно, - вздохнул наварх, - знаю только, что его долго ловил флот Ганзейского союза.
        - Выходит, они решили перебраться сюда, где их еще не знают. Старый путь из варяг в греки. Так, кажется, это у вас называлось?
        - Именно так, - подтвердил наварх.
        - Сколько у него кораблей?
        - Неизвестно. Прибывший капитан говорил о десяти.
        - Значит, теперь их не меньше пятнадцати. Где они располагаются?
        - Это тоже неизвестно. Но мы можем снарядить экспедицию…
        - Для этого понадобится время и корабли. Ни того, ни другого в избытке у нас нет. Сколько на это уйдет? Недели? Месяцы? А боевых кораблей два, три, пять десятков? Сколько?
        - Может быть, четыре. Но, вероятней, пять.
        Полог шатра приоткрылся.
        - А, Хасан, проходи, мой многомудрый друг. Ты уже знаешь, что произошло?
        - Городские стражи рассказали мне, - поклонился дервиш.
        - Очень хорошо. Все, ступай. - Тамерлан оглянулся на ждущего наварха. - Когда ты понадобишься мне - я позову. В плену у этих негодяев оказался мой родич. Они требуют за его голову тысячу золотых. Не стану говорить, что жизнь Эльчи-бея стоит таких денег - это и так понятно. Но меня интересует эмирал с его кораблями. Это как раз то, что мне нужно.
        - Иметь дело с пиратами - опасная затея.
        - Всякий, берущийся за меч, рискует лишиться головы. Однако что-то я не заметил, чтобы оружейники бедствовали. Так вот, Хасан Галаади, я желаю и прошу, чтобы именно ты отправился с деньгами на указанный пиратами остров и убедил их перейти ко мне на службу.
        - Я сделаю это, Великий амир, если будет на то воля Аллаха.
        Остров, небольшой, вряд ли более трети морской мили в длину, выглядел на горизонте белым пирогом на голубой скатерти морских вод. Хасан Галаади, опершись на планшир, рассматривал лежащую справа по борту землю. Согласно древним поверьям, именно здесь находился вход в Тартар, страну мертвых. Вход в это мрачное царство охраняло несметное количество змей. Рассказывали, что прежде их было столько, что за много лиг от острова над морем разносилось их шипение.
        Но после Троянской войны безутешная морская богиня Фетида перенесла сюда душу любимого сына - храброго и почти неуязвимого Ахилла.
        Повелитель страны вечного покоя, сумрачный Аид, должно быть, не желая ссориться с могущественной богиней, во владении которой находился остров, позволил душе Ахилла не спускаться в мрачную бездну, а вечно оставаться на острове, дабы видеться с матерью.
        Со временем плававшие по Эвксинскому понту мореходы сообразили, что если преподнести храброму Ахиллу хороший подарок, то он легко договорится с родительницей о сохранности корабля, груза и команды. В свою очередь, Фетида активно поддерживала такой способ взаимовыгодного общения и для удобства превратила ядовитых гадов в безобидных ужей.
        Послышалась гортанная команда убрать паруса и перейти на весла. По большей мере остров спускался к воде отвесными скалами, и для того, чтобы пристать к суше, надлежало соблюдать крайнюю осторожность. Хасан знал это место. Когда-то дорогами экстремального туризма он объездил все окрестные острова в родном сопределе.
        Время и люди не пощадили величественный храм Ахилла Понтахра - покровителя мореходов. Уже в обозримом прошлом камень руин храма был использован для строительства маяка. Но до того святоши христианские, а затем - мусульманские с пеной у рта пытались сокрушить языческое святилище и выжечь из людской памяти даже упоминание о нем. Их попытки не увенчались успехом. Более того, к старым легендам прибавились новые. О сокровищах острова.
        Еще бы: несколько веков год за годом сюда привозились драгоценные подношения купцов, пиратов, навархов. Куда-то же все это делось?! Одни легенды утверждали, что во времена насаждения христианства в Кераме некий ревностный прихожанин решил снарядить корабль за сокровищами и преподнести их в дар церкви. Но стоило груженому кораблю отойти от берега, как налетевший шквал разбил судно. А дальше уже Фетида позаботилась об имуществе сына.
        По другой версии Ахилл и сам прекрасно справился с охраной накопленных богатств. На глазах у не в меру ревностного христианина монеты, кубки, драгоценные каменья вдруг ушли сквозь толщу скалы, как дождь в песок. И по сей день они лежат в глубине одной из карстовых пещер, ожидая того, кого Ахилл благосклонно сочтет наследником сокровищ. Обе легенды сходились в одном: вышедший из Херсонеса корабль больше никогда обратно не вернулся.
        - Многомудрый дервиш, - обратился к Хасану капитан, - дальше подходить опасно. Мы спустим лодку, я дам тебе двух матросов.
        - Не стоит. Я отправлюсь сам. Спускайте лодку.
        - Но деньги? Там увесистый мешок. Выкуп, дары эмиралу, его капитанам.
        - Пусть все это пока останется здесь.
        - Ты не боишься, достопочтенный, что я сбегу с такими-то деньжищами?
        - Не боюсь. Если ты сбежишь, охоту за твоей головой, не сговариваясь, начнут Тимур, император и этот эмирал. В чьи бы руки ты ни попал, прольешь слез и крови больше, чем монет в мешке.
        Капитан молча поклонился и, отойдя, скомандовал:
        - Шлюпку на воду, негодяи, пошевеливайтесь!
        Глава 20
        «Если вы хотите, чтобы вам поверили, придайте правде невероятный характер». Наполеон Бонапарт
        В незапамятные времена императору Священной Римской империи вдруг среди ночи понадобилось кольцо святого Маврикия. Самые дотошные историки не могут сказать, отчего вдруг у него возникла такая надобность. Может, собирался монарх похвастаться драгоценной святыней перед соседом, а может, планировал излечить неведомую хворь. Поскольку реликвия хранилась в спальне императрицы, государь отослал за ней племянника, Бертольда. Тихо, чтобы не разбудить государыню, юноша прокрался в ее покои и начал шарить в темноте в поисках святыни. Перстень все никак не находился, и тут вдруг пальцы юноши нащупали чьи-то всклокоченные волосы. В первый миг Бертольд испугался: уж не согрешил ли он, неосторожно прикоснувшись к императрице, но быстро сообразил, что волосы ее величества не могут быть столь жесткими и расти из подбородка. Он вцепился в бороду и из всей своей немалой силушки поволок чужака на свет божий. Имени незадачливого посетителя опочивальни ее величества история не сохранила. Известно лишь, что с головой он расстался как вор и злодей.
        В награду за подобную находчивость император даровал племяннику Нижнюю Бургундию - ныне княжество Савойя и графство Пьемонт.
        Название Савойя происходит от латинского наименования ели. Но местные летописцы, не удовлетворившись столь прозаичным объяснением, подыскали другое, более звучное: Salva Via - путь спасения. Учитывая тот факт, что во владении хозяев Нижней Бургундии и впрямь находились важнейшие альпийские перевалы, подобное объяснение вполне имело право на существование.
        Князь Амадей VIII, женатый на младшей сестре Жана Бесстрашного, весьма любезно встретил кортеж, а увидев Анну Венгерскую, немедля вызвался сопроводить гостей до южной границы своих владений.
        Летнею порой горные перевалы поражали нереальной живописностью, которая вдохновляла очаровательную принцессу любоваться пейзажами, Кристофа - делать наброски, посланцев далекого пресвитера Иоанна заодно с римским понтификом - внушать потомку находчивого Бертольда мысль о необходимости примкнуть к крестовому походу. Впрочем, сделать это оказалось довольно просто.
        Дед нынешнего правителя, прозванный Зеленым графом за пристрастие к этому цвету, числился среди первейших и отважнейших крестоносцев. Отец - Красный граф, получил свое прозвание за пятна крови, неизменно украшавшие его доспехи. Его ратная слава гремела по всей империи, по итальянским княжествам и, вероятно, могла бы распространиться гораздо дальше, когда бы не внезапная смерть во время охоты. Юному Амадею не терпелось приобщить свое имя к героическому списку и увенчать чело лаврами воинской славы.
        Анна Венгерская, прекрасная, молчаливая и величественная, явила собой для графа превосходный объект для куртуазной рыцарской любви, не предполагающей взаимности, с полным набором причитающихся знаков внимания: балладами, воздыханием под окном в ночном саду и непременными подвигами. А чем не подвиг - выступить против нехристей-мусульман и, к чести доблестных предков, вернуться с победой.
        Остановившись в итальянских предгорьях в Пьемонте, Амадей заикнулся было о том, чтобы устроить рыцарский турнир в честь Дамы возвышенных грез, но та отвергла его начинание, недвусмысленно заявив, что для доблестных воителей сейчас есть куда более разумное применение своих умений и сил, нежели схватки друг с другом. Амадей со вздохом был вынужден согласиться.
        И все же, как ни спешили посланцы его святейшего величества, кортежу пришлось сделать двухдневный привал на границе с владениями герцогов Мантуанских.
        Дорога через горы сама по себе оказалась непростой. Для громоздкого дома на колесах путь стал тяжким испытанием. Лишенная рессор неуклюжая постройка так заунывно скрипела при движении, что пришлось менять все оси, колеса и делать полный техосмотр этого необычного транспортного средства.
        Не тратя времени попусту, Кристоф взялся за кисть. Вальдару с Лисом не без труда удавалось заставить юношу заниматься тем, чем подобает заниматься достойному оруженосцу славного рыцаря. Улучая всякий удобный момент, де Буасьер спешил к венгерской красавице, силясь как можно более впечатляюще передать на холсте ее прекрасный образ.
        Тяготясь вынужденной передышкой, Камдил рассказывал о далеком царстве за морями и горами, о грозном и безжалостном Тимуре, строящем на берегах кровавых рек башни из человеческих голов.
        - …Думаю, мне удастся внушить его святейшеству, что столь обширные и богатые земли давно уже заслуживают герцогского статуса, - внушал Балтасар Косса сидящему рядом Амадею Пьемонтскому, - если ваша преданность Христову делу и матери нашей церкви останутся неизменными, мы с вами легко докажем, что вы заслуживаете большего, чем графский титул.
        - Забавно, если вдуматься, - прокомментировал Вальдар. - Мы сейчас сидим между двумя будущими римскими папами.
        - Шо, и этот тоже? - восхитился Лис. - А если между ними сидеть, желания загадывать можно?
        - Только если убедить их принять одно и то же имя. Но это вряд ли. После нашего с тобой приятеля других Иоаннов пятьсот с лишним лет не будет, причем следующий Иоанн взойдет на папский престол с тем же порядковым номером.
        - Вот это мужик расстарался! Наследил в истории!
        Он хотел еще что-то добавить, но почтительный слуга графа Амадея доложил:
        - К его высокопреосвященству синьор де Медичи.
        - О, прекрасно! Давно жду его! - Балтасар Косса вскочил с резного кресла. - Где он, почему до сих пор не идет сюда?
        - Он в саду, ваше высокопреосвященство. Сказал, что не смеет отвлекать вас от важной беседы.
        Кардинал посмотрел на собеседников.
        - Вы не возражаете, господа? Я с удовольствием познакомлю вас. Это известный флорентийский банкир. Я уже рассказывал про него, но, как видите, забыл упомянуть о его скромности.
        - Скромный банкир? Это что-то новенькое, - пробормотал властитель Савойи и Пьемонта. - Буду рад увидеть своими глазами.
        Сад цвел и благоухал, несравненный итальянский сад, любовно разбитый для услады дам и вдохновения живописцев. И то и другое сейчас было оценено по достоинству.
        Кристоф де Буасьер в перемазанном краской поддоспешнике любовно накладывал мазки на холст, то и дело отходя в сторону и сравнивая дело рук своих с прекрасным оригиналом. Рядом, не скрывая восхищения красавицей и, не менее того, ее изображением, топтался юнец одних лет с Кристофом, может быть, даже чуть моложе. Черты лица его были несколько грубоваты, но в больших темных глазах светился недюжинный ум.
        - Прекрасно, синьор Балтасар, до чего же прекрасно! - хлопая в ладоши, воскликнул гость, увидев приближающихся хозяина замка и его спутников. - В жизни не видел ничего красивее! Я готов хоть сейчас заплатить сотню флоринов за этот холст…
        - Козимо? Что ты здесь делаешь? Где твой отец? - воскликнул кардинал.
        - О, простите, монсеньор. - Наследник Джованни де Биччи галантно поклонился. - Я как раз прибыл с известием от него, но увидев, - он прищелкнул пальцами, - какое возвышенное спокойствие, сколько понимания и мудрости во взгляде… Когда б не довелось мне лицезреть вас, прекрасная синьора, я бы счел, что предо мною дева Мария во славе. Грандиозно! Восхитительно!
        - Козимо, мальчик мой, - перебил его кардинал, - оставь восхищение до лучших дней. Почему не прибыл твой отец? Я же настоятельно просил его встретиться со мной как можно раньше.
        - Монсеньор, вы же знаете, с каким почтением относится к вам мой дорогой батюшка. Он лил слезы и молил меня передать вам его искреннейшие слова извинения. Но дела Флоренции лишили его возможности лично поспешить навстречу вам. Все дело в том, что Флоренция ныне воюет с Луккой. Синьория нашего славного города поставила отца руководить земляными работами.
        - Никогда бы не подумал, что Джованни разбирается в земляных работах и фортификации.
        - Синьория надеялась захватить Лукку внезапным ударом. Но не тут-то было. Прежде чем наши войска прошли несчастные двадцать четыре с половиной флорентийских мили,[31 - Флорентийская миля - 1633м, римская - 1488м.] туда подоспел миланский кондотьер Муцино Аттендоло по прозвищу Сфорца…
        - Сфорца в Лукке? - переспросил Вальдар.
        - Да, - удивленно глядя на незнакомца, подтвердил Медичи.
        - А Джованни де Биччи осаждает город?
        - Я так и сказал.
        - Они строят плотину, чтобы повернуть течение реки и затопить крепость? - нахмурился Вальдар.
        - Откуда вы знаете? - насторожился флорентиец.
        - Это не важно. Давно начали?
        - Четыре дня назад. У жителей Лукки есть три дня, чтобы сдаться.
        - Проклятие, это у нас есть три дня, чтобы успеть. Даже меньше. Рейнар, мы выезжаем немедленно!
        - А… - начал было Балтасар Косса.
        - Надеюсь, мы скоро с вами свидимся, ваше высокопреосвященство.
        - Надеюсь, вам будет с кем видеться, - со вздохом добавил Лис. - Шо-то давно мы не устраивали поскакушки меж жерновами.

* * *
        Десятитысячное войско с нашитыми алыми крестами напоминало бесконечные колонны санитаров, идущих оказывать первую, самую неотложную помощь. Судя по лесу пик и подлеску алебард, клиент ожидался буйный.
        Ян Жижка разослал впереди колонн свои немногочисленные кавалерийские отряды, дабы заблаговременно освободить дороги от крестьянских телег, купеческих возов и, по возможности, кортежей знати. Крестоносное воинство шагало по Европе, высылая перед собой гонцов с сообщением о скором прибытии, просьбами заготовить провиант и вино на продажу и любезными предложениями примкнуть к походу супротив врага христианской веры, демона в человеческом облике, Тамерлана, и его прихлебалы, Баязида.
        Разрешение на проход не испрашивалось. Никому из князей и герцогов, по чьим землям лежал путь армии Яна Жижки, не приходила в голову светлая идея попытаться остановить войско или сразиться с ним. Слава о железной дисциплине этой армии летела далеко впереди авангардных разъездов. Некоторые владетели, по достоинству оценив твердый шаг новых легионеров, спешили примкнуть к армии со своими отрядами.
        Кое-кто из графов и баронов, принявших крест, пытались было чваниться своей знатностью и богатством, но очень быстро заметили, что вчерашние разбойники с большой дороги разглядывают горделивых рыцарей, гарцующих вдоль колонны, с полным равнодушием, а иногда и с презрением.
        В кои-то веки европейское отребье, приговоренное в родных краях к смерти или галерам, почувствовало себя частью грозной силы, заставляющей королей и принцев считаться с ними. Как ни пытались найти примеры в прошлом наиболее сведущие рыцари, в памяти их не сыскалось ничего подобного такому крестовому походу. Очень скоро, смирившись с фатальным непониманием их вельможного статуса, рыцари под командованием Мишеля Дюнуара стали принимать участие в ежеутренних маневрах, привыкая (о ужас!) действовать сообща.
        Наконец присланный из передового дозора нарочный доложил, что вдали уже виднеются башни пограничного замка, принадлежащего королю Сербии. Ян Жижка остановил войско. Мишель Дюнуар во главе нескольких собратьев из благородного общества святого Марка отправился по узкому мосту через реку в обветшалый замок. Там по условию договора его должен был ожидать Стефан Лазоревич, совсем недавно один из военачальников Баязида, а нынче - его смертельный враг и надежда всей Сербии.
        Замок был пуст. И пуст не первый день. За приоткрытыми, обвисшими на одной петле воротами по двору гуляли козы, на боевой галерее, свешивая ветки за стену, цвел куст шиповника.
        - Похоже, нас тут не ждут, - осматривая руину, констатировал Мишель. Он активировал связь:
        - Хасан, Вагант вызывает Дервиша.
        - Слушаю тебя, Вагант.
        - Скажи, у Тамерлана не было известий о том, что сербского королевича захватили в плен или убили?
        - Когда я отплывал на остров Ахилла - не было. А что, захватили? Или…
        - Не знаю. На месте его нет. Я послал гонца еще из Гельвеции. Но здесь, похоже, королевичем и не пахнет. А пахнет совсем даже не королевичем. Не хватало еще переться через пол-Европы, чтоб полюбоваться козами на замковом дворе.
        - Вагант, ты сам учил: спеши без торопливости. Может, гонец не доехал, может, у Стефана не сложилось. Война - дело непредсказуемое.
        Если бы его разбили, в окрестностях, вероятно, знали бы.
        - Тем более.
        Прерывая молчаливый разговор оперативников, к воротам подошел мальчишка-козопас. Почтительно оглядев незнакомцев, он поклонился, вытащил из-за пояса свирель, позвал коз и пошел с ними вниз с холма, насвистывая на дудочке что-то веселое.
        - Надо бы возвращаться, - обратился к предводителям один из лейтенантов братства святого Марка.
        - Тише. - Дюнуар насторожился. - Там вдали какой-то звук, кажется, ему ответили.
        - Небось еще какой-то пастушок.
        - Вряд ли. - Барон замолчал, вслушиваясь в шелест листвы и пение далеких птиц.
        - Наш-то парнишка смолк. Подождем еще немного.
        Не прошло и пятнадцати минут, как вдали послышался лошадиный топот, и очень скоро перед замком показался небольшой отряд, возглавляемый смуглым коренастым бородачом в запыленном плаще.
        - Вы Мишель Дюнуар? - оглядывая заметную фигуру барона, спросил он.
        - Истинно так, - склонил голову рыцарь.
        - Я королевич Стефан, прошу извинить, что не встретил в замке, как уговаривались. Сами понимаете, не до приемов. Старый замок - слишком легкая добыча, если бы османы вдруг прознали, что я намерен в нем остановиться.
        - Я так и подумал. Осмотрительность делает вам честь.
        - Рад, что мы понимаем друг друга.
        - Надеюсь, и в остальном поладим. Если бы ваше высочество спешились, я бы хотел немного прогуляться, а заодно и кое-что предложить.
        Стефан Лазоревич бросил поводья одному из своих юнаков и ловко спрыгнул наземь.
        - Слушаю вас, почтеннейший барон.
        - Я говорил вашему посланцу, что у меня есть план действий.
        - Да, он передал мне. Но, признаться, эти слова повергли меня в недоумение. Находясь за тысячу миль, вы полагаете, что можете командовать войском лучше, чем я, сражающийся на родине, знающий здесь каждый замок, каждый лес, каждое ущелье?
        - Ни в малейшей степени. Более того: армией командую не я, а коронный маршал великого князя Витовта. Я лишь иногда помогаю ему советом и собственным военным опытом.
        Королевич смерил гиганта долгим изучающим взглядом:
        - Хорошо. Что вы хотите мне сказать?
        - То, что поможет вам победить.
        - Какова же тут ваша, - королевич замялся, - выгода? Я знаю, что и король Англии, и король Франции предлагали вам больше, чем я мог бы дать даже и в счастливые годы. Однако войско стоит здесь, а не во Франции.
        - Очень верно подмечено. Считайте, что для вас моя выгода не представляет интереса.
        - Я этого не понимаю. А я опасаюсь людей, которых не понимаю.
        - Однажды в некой деревне долго не было дождя. Жители пришли к священнику и стали просить его совета. Он сказал: «Идите в поле и молитесь Господу. Но молитесь с истинной верой». Крестьяне ушли, затем вернулись со словами: «Ты обманул нас, святой отец. Мы истово молились, но на землю не упало ни одной капли».
        - И что же? - заинтересованно спросил королевич.
        - Святой отец так ответил им: «Вы истово кланялись и надрывали себе глотки, прося о дожде, но ни в ком из вас не было настоящей веры, ибо никто из вас не позаботился, чем станет укрываться, когда, по слову божьему, ливень обрушится на землю». Для истинно верующего, мой принц, чудо - настолько будничное дело, что не стоит забивать себе голову причинами и следствиями.
        - Пусть так, - усмехнулся наследник сербского престола, - что же вы хотели предложить?
        - Мне доподлинно известно, что Баязид получил из Константинополя рескрипт от Тамерлана, в котором Железный Хромец требует от султана отвести свое войско к морю, чтобы послать его против Венеции.
        - То есть Баязид уйдет? - Лицо королевича просияло.
        - Непременно уйдет. Однако ненадолго. Если план Тимура осуществится, Венеция падет, как перезрелый плод, и Баязид вернется через земли кроатов. Понимая это, он не станет полностью снимать блокаду горных перевалов и непременно оставит в крепостях на кручах свои гарнизоны.
        - Что же вы предлагаете?
        - Для начала, - Дюнуар улыбнулся, - дать знать Баязиду, что вы обескровлены, войско разбредается по домам, и вам необходимо отсидеться где-нибудь в глуши, пока в ваши земли вступят наемники, завербованные в германских княжествах. Он станет кусать локти, но времени для того, чтобы искать и ловить вас, у него не будет. Зато он решит, что может отойти к морю спокойно, не опасаясь удара в спину. И вот тогда, - Дюнуар хлопнул в ладоши, на лету сбивая жужжащую у лица муху, - следует сделать вот так…
        Обрушившееся здание античного храма возвышалось над островом. Землетрясение, некогда прокатившееся в этих местах, провалило крышу, лишившиеся капителей мраморные колонны тонули в зарослях дикого винограда, лишь кое-где просвечивая сквозь густую листву. Никто уже не мог сказать, куда исчезла огромная статуя Ахилла. Ее постамент выше человеческого роста торчал среди разнотравья грустным напоминанием о былых временах, о преходящей славе богов и героев. Прямо на мраморном возвышении высилась поленница смолистых дров. Хасан Галаади усмехнулся. Вряд ли даже отсюда, с самой высокой точки острова, огонь будет заметен с материка. Впрочем, он уцепился за край постамента, влез и начал чиркать огнивом - с какой-нибудь рыбачьей лодки такой импровизированный маяк скорее всего заметят. Интересно, что придумал магистр Вигбольд: отсидеться в устье Дуная или здесь, в карстовой пещере? А может, что-то более интересное? Он поглядел, как огонь длинным языком устремляется вверх, точно острым кинжалом рассекая быстро опускающиеся сумерки. Видимо, придумал. Дрова выгорят быстро. Если «рыбак, выведший на ночной лов» и
заметит пламя, то пока вернется, пока рыбацкое суденышко, вряд ли боевой корабль, подойдет к острову, ситуация может сильно измениться. Стоит вскоре ждать гостей.
        Дервиш неспешно огляделся в поисках хвороста. «Если, конечно, Дюнуар не заблуждался относительно предприимчивости и осторожности своего протеже». Хвороста вокруг святилища Ахилла было немного и, чтобы набрать его, нужно было пройти едва ли не половину острова. Когда же Хасан вернулся с охапкой сушняка, из-за каменной глыбы, кутаясь в плащ с капюшоном, вышел худощавый мужчина с мечом в руках.
        - Рад встрече, магистр Вигбольд, - бросая наземь ветки, приветствовал Хасан.
        На лице пирата отразилась легкая досада:
        - Почему вы решили, что это именно я?
        - Для духа Ахилла вы слишком телесны и слишком плотно одеты. Ночи здесь теплые. Советую вам снять плащ.
        - Обойдусь без советчиков, - буркнул адмирал, расстегивая скреплявшую концы плаща фибулу. - Вы привезли деньги?
        - Привез.
        - Где же они? Я обшарил все.
        - Вы что же, думаете, я прихватил их с собой на остров?
        - Это было бы весьма разумно, если ваш король желает видеть своего родича целым и невредимым.
        - Это было бы весьма неразумно, поскольку я желаю видеть и вас целым и невредимым.
        - О чем это вы толкуете?
        - Не знаю, кто посоветовал использовать этот остров для передачи денег, - разводя костерок, усаживаясь на камень и жестом приглашая пирата к огню, сказал Хасан, - но он для этого подходит не более, чем решето для плавания по морю. Сторонитесь этого человека. Он желает вам зла.
        - Что за бредни? Где золото? Отвечай, или я заставлю тебя не на решете, а вплавь добираться до Константинополя.
        - На все воля Аллаха, - продолжал свою неспешную речь дервиш. - Однако лучше бы тебе не пробовать осуществить свою угрозу. Как не стоило пробовать стащить монеты у доблестного барона Дюнуара, спасшего вас и всех шкиперов эскадры от бесславной гибели на плахе.
        - Что? - Хайнц Вигбольд от неожиданности вскочил на ноги.
        - Неужели ты запамятовал, что произошло той ночью, когда Гедике Михельс уговорил тебя похитить золото?
        - Проклятие, что ты знаешь об этом?
        - Практически все. Как и о том, что немногим позднее ты стал верным соратником барона, помог ему отыскать храброго Яна Жижку, затем вместе с Мишелем создавал нерушимое воинство из разбойников без рода и племени.
        - Проклятие! - повторил Вигбольд. - Да ты чернокнижник?
        - Ни в малейшей степени, - покачал головой дервиш. - Когда Мишель Дюнуар отправлял тебя в эти края, он велел как можно скорее наняться на службу к Тамерлану.
        - Оно-то так, но ты-то откуда знаешь? Рядом с нами никого не было.
        - От самого Мишеля. Мы с ним старые друзья. Ты прибыл, ожидая от Тамерлана предложения вступить к нему на службу? Я привез это предложение. Наш расчет был верен, Хайнц. Мы делаем одно дело. Не спрашивай, как я поддерживаю связь с бароном де Катенвилем. Тебе не подобает знать о том. Во многом для твоего же блага.
        - Стало быть, теперь, - магистр Вигбольд начал рассматривать узор на стали клинка, точно надеялся отыскать в нем ответ на мучивший его вопрос, - ты отдаешь команды?
        - Я, - подтвердил дервиш. - И поверь, точно так же, как моему другу Мишелю Дюнуару, мне не свойственно желать гибели тем, кто стоит под моим началом.
        - Хорошо, если бы так.
        - Только так. Иначе бы я прихватил сюда отвешенное мне Тимуром золото.
        - Неужто оно отравлено? - хмыкнул пират. - Никогда прежде от вида этого металла у меня не случался заворот кишок.
        - Все, кто попытается вывезти с этого острова хотя бы монету, пойдут на дно, не успев воспользоваться добычей. Местные жители прекрасно знают это, а потому еще раз говорю тебе: остерегайся человека, посоветовавшего устроить встречу именно здесь.
        С крепостных стен Лукки слышалось заунывное песнопение.
        - Что это они делают? - дивясь столь неурочной репетиции, спросил Лис.
        - Поют псалмы.
        - Не, ну я знал, шо без бокала нет вокала. Но тут, похоже, некоторые не желают страдать молча от хронических колик.
        - Сергей, что ты такое говоришь? Разве не слышишь, люди стараются.
        - Слышу, блин, стараются, прямо душу вынимают!
        - Если моя догадка верна, это нечто вроде колыбельной.
        - Не врубился.
        - Осада длится уже около недели. Вероятно, каждую ночь горожане выходят на стены и воют на луну. Поначалу флорентийцы напрягались, полагая, что вслед за священными гимнами зазвенит оружие, но на третий-четвертый день притомились и, оставив противнику спасаться столь нелепыми хоровыми упражнениями, пошли отсыпаться. Вот и сейчас, как сам можешь видеть, в лагере почти все спят без задних ног. А раз так, самое время нашему пока что неизвестному другу выкинуть один из своих излюбленных трюков. - Камдил прищурился, стараясь получше разглядеть округу. - Новолуние. Тьма, хоть глаз выколи. Сергей, ты ночью лучше меня видишь, погляди, вон там плотина. Если я не ошибся в своих расчетах, сегодня ночью из Лукки туда должны сделать вылазку.
        - Типа банный день?
        - Лис, если бы мы не успели, «банная ночь» наступила бы для всей флорентийской армии. Скорее всего крепостные ворота открывать не будут: воспользуются подземным ходом или веревками.
        - Тише, Капитан, вон, гляди: там отсветы. Они перемещаются. Кажется, там движется толпа, закрывая фонари плащами.
        - Похоже, это то, что нам нужно. Вперед.
        Глава 21
        «В пустоте пустота: пустота не пуста». Ю Сен Чу
        Увидев совсем рядом всадника на огромном вороном коне, рабочие бросились врассыпную, теряя кирки и лопаты.
        - Сфорца! - заорал рыцарь. - Где ты? Приди сразиться!
        Кто-то из воинов, сопровождавших команду землекопов, бросился наперерез кричавшему. Но, получив удар плашмя клинком по затылку, рухнул наземь.
        - Я звал Сфорца!
        - Я здесь, - раздался позади рокочущий девятым валом бас.
        Камдил развернул коня. Перед ним стоял рослый детина в доспехе. На щите его красовался лев с веткой айвы в лапах. По шлему, взбираясь на гребень, вился крылатый дракон с человеческим лицом.
        - Ты и впрямь Муцио Аттендоло?
        - Какому идиоту придет в голову назваться моим именем? Не знаю, кто ты, но если ищешь боя со мной, несчастный, спешивайся или предоставь мне коня.
        За спиной предводителя появилось еще несколько вооруженных бойцов, недвусмысленно поглядывавших на чужака. Герб с огрызающимся золотым леопардовым львом в лазури ничего не говорил жителям Лукки.
        - Пешими, так пешими. - Вальдар спрыгнул наземь, и тут же воины, стоявшие за спиной Сфорца, бросились вперед. Две стрелы просвистели в ночной тьме. Одна вонзилась в землю у самых ног первого атакующего. Вторая с сухим щелчком воткнулась в древко боевого топора в руках другого.
        - Не испытывайте судьбу. Больше предупреждений не будет. У нас с синьором Муцио свои дела.
        Сфорца потянул меч из ножен:
        - У нас нет с вами дел. Или это флорентийцы наняли очередного рубаку, чтобы обзавестись моей головой?
        - Ни в малой степени.
        - Тогда кто?
        Клинки скрестились.
        - Неаполитанцы?
        - Снова неверно.
        - Перуджийцы. Хотя, - Сфорца сделал выпад, - откуда у них деньги после нашей последней встречи?!
        - Нет, нет, и еще раз нет. - Камдил отбил удар и нанес два ответных.
        - А третье «нет» к чему? - ловко парируя оба удара, поинтересовался Джиакомуццо Аттендоло.
        - Меня не наняли вас убивать.
        - Да? - Сфорца попытался ударить с разворота, но Вальдар чуть сместился в сторону, подставляя щит. - Стало быть, вы ночной сторож при плотине? Где же ваша колотушка?
        - Ничего глупее в жизни не слышал, - отбрасывая плоскостью щита меч противника, сообщил посланец пресвитера Иоанна. - Я проехал тысячи миль, чтобы предложить вам маршальский жезл.
        - Что?
        - Маршальский жезл. - Камдил резким движением выставил меч, как рычаг, под мышку противнику и крутанулся на месте, долавливая щитом его клинок. Воин с драконом на шлеме рухнул, едва успевая повернуть голову, чтобы не расквасить себе нос, и секунду лежал неподвижно, ожидая, когда острие меча вонзится в шею, но, не дождавшись, стремительно откатился и вскочил на ноги:
        - Кто вы такой, проклятие?
        - Вас больше интересует мое имя, или для чего я сюда прибыл?
        - Ну, судя по тому, что вы предлагаете мне жезл, пред мной как минимум король Франции. Во всяком случае, безумны вы не менее, чем он.
        - Я Вольтарэ Камдель, сьер де Камварон. Не король Франции и не безумец.
        Сфорца посмотрел с сомнением на противника.
        - Черти бы вас разодрали, сьер де Камварон. Вы своим появлением портите один из лучших моих замыслов. Но раз уж вы решились не добивать меня, я, так и быть, любезно позволю закончить речь. Благо, наша потасовка не разбудила флорентийцев.
        - Я прибыл сюда, чтобы расторгнуть ваш контракт с Миланом, а с вашей помощью - все контракты, заключенные кондотьерами братства святого Георгия.
        - Эка! - присвистнул Муцио Аттендоло. - Зачем вам столько головорезов? Вы что же, собрались идти походом на Луну?
        - На Тамерлана, - поправил Камдил.
        Сфорца удивленно поднял брови:
        - Уж лучше бы на Луну.
        - Луна подождет. Против тартарейцев и их кровожадного владыки объявлен крестовый поход.
        - Да, я слышал. Об этом толкуют от Сицилии до Пьемонта.
        - Так вот. Тайный совет в Дижоне принял решение предложить именно вам, монсеньор Джиакомо, возглавить армию, набранную в итальянских землях.
        Сфорца задумчиво вложил меч в ножны.
        - Черт возьми, предложение лестное. Но… Я не воюю даром.
        - Мы это понимаем. Полагаю, что и прочие члены братства дали бы подобный ответ. Вы слышали о чуде в Дижоне?
        - Это о золотом урожае? Клянусь драконом святого Георгия, я не верю в это.
        - И правильно делаете. Золотого урожая не было. Был серебряный. В этих землях вызревает только серебро, не то что во владениях его святейшего величества, пресвитера Иоанна. - Камдил засунул руку в поясную суму, извлек горсть монет и без счета бросил стоявшим около Сфорца воинам: - Это плоды того урожая, проверьте сами, серебро настоящее.
        Вояки тут же присели и, светя фонарями, начали искать в траве монеты.
        - Мы практически не ограничены в средствах.
        - О-ла-ла. Это хорошая новость. Но, клянусь дубиной святого Христофора, покровителя всех, сражающихся за деньги, вы что же, не могли сделать мне это предложение утром?
        - Не мог.
        - Это еще почему?
        - Там, в лагере, Джованни де Биччи, который совсем недавно поставлен главой папского банка. Все финансовые дела ведет он. Если бы я помедлил, вы бы утопили его вместе с остальными флорентийцами.
        - Этого только не хватало! - подбоченился Сфорца. - Ринальдо! Землекопов обратно в крепость. Собери людей. Мы идем туда, - он ткнул пальцем в сторону мирно спящего лагеря, - учинять мир с Флоренцией.
        - Истинный Сфорца,[32 - Прозвище Сфорца происходит от итальянского sforzate - принудить силой.] - восхитился Камдил.
        Баязид заскрипел зубами и разразился отборными ругательствами, в которых посулы скорой и страшной расправы перемежались невероятными предположениями о родстве Повелителя Счастливых Созвездий с животными, рептилиями и пресмыкающимися Средней Азии. Он сжал в кулаке пергамент с личной тамгой Великого амира, стараясь представить, что в его твердой, привыкшей к ятагану руке не выделанная кожа ягненка, а горло Железного Хромца.
        С молодых ногтей он, прирожденный воин, выросший в седле, не знал поражений. Получив за стремительность и неотвратимость ударов прозвище Молниеносный, Баязид не только по титулу, но и по духу чувствовал себя тенью Аллаха на земле, указующим перстом его, карающим мечом и вершителем судеб.
        Какой шайтан попутал его, заставив идти навстречу Тамерлану вместо того, чтобы оставаться на укрепленной выгодной позиции близ Анкары?! А зачем потом, когда самаркандец обвел султана вокруг пальца и, пройдя орошаемыми плодородными землями, занял ту самую позицию, зачем он бросился в бой, точно зеленый юнец, впервые поднявший оружие?
        На эти вопросы Баязид не мог найти вразумительного ответа. Слава ли вскружила ему голову, счел ли он Тамерлана немощным старцем? Нет. Сейчас, по прошествии времени, султан понимал, что дело не в славе и не в военном таланте.
        Словно какое-то наитие толкнуло его на путь безрассудства. Мгновенное опьянение, марево, призрак скорой и решительной победы. Теперь он сам, султан османской империи, был тенью Баязида, как тот, прежний, тенью Аллаха. Унизительный мир с хромоногим степняком не принес ожидаемого избавления от ярма. Конечно, Тимуру помог советом переметнувшийся Хасан аль Саббах Галаади. Но вместе с тем Великий амир и сам по себе оказался вовсе не таким дикарем, как представлялось. И вот теперь Сербия…
        Вначале Баязид надеялся отсидеться здесь, подождать, когда Тамерлан завязнет в схватках с гяурами, когда хитроумный Мануил ударит ему в спину, и вот тогда возвратиться и отвоевать трон. Но не тут-то было. Тамерлан все не начинал большой войны, а Мануил оставался преданным союзником. Зато тут страсти разгорались не на шутку.
        Королевич Стефан, которого он надеялся одолеть в одном-двух сражениях, как некогда его отца, вовсе не собирался принимать бой. Он бил исподтишка, небольшими отрядами, и скрывался в лесах, в ущельях, в пещерах, куда только шайтан осмелится сунуть голову, не опасаясь ее потерять.
        Поняв бессмысленность такой войны, Баязид решил захватить основные крепости и делать вылазки оттуда, не давая сербам покоя, убивать, жечь, захватывать продовольствие. И в тот день, когда он распорядился перейти к этой тактике, к его досаде, пришло наставление из Константинополя действовать именно таким образом. Теперь Баязида не оставляло гнетущее чувство, будто он безропотно выполняет приказы Тимура. Следовало напомнить, что султан османской Порты - союзник Тамерлана, а вовсе не один из его темников! Баязид уже начал подумывать, не вступить ли в переговоры со Стефаном Лазоревичем, объединиться против общего врага, но понимал, что, памятуя прежние дни, королевич скорее заключит союз с самим Тамерланом.
        Когда пришло это треклятое письмо от Тимура, в котором он требовал, оставив небольшие гарнизоны в крепостях, идти к побережью, чтобы затем ударить по Венеции, Баязид пришел в бешенство. Теперь Железный Хромец уже не скрывал, что намерен использовать его как наконечник копья, вовсе не считаясь с судьбой посылаемых на смерть. Напоминание о том, что в Венеции прячется его, Баязида, сын, было лишь уловкой. Причем Великий амир даже не слишком пытался скрыть умысел. Он не советовался с союзником, он требовал повиновения!
        Баязид отбросил свиток. Не подчиниться указу, поднять знамя против самаркандского выскочки?.. Нет, еще не время. Тимур не станет терпеть измены союзника, и окажется потрепанное войско османов между двух огней. Значит, придется уходить, придется улыбаться, торговаться из-за добычи и ждать, ждать часа, чтобы нанести удар.
        - О мудрейший! Да хранит Аллах…
        Баязид обернулся. На пороге стоял Гусейн-паша - его правая рука и соратник во многих кровавых битвах.
        - Наши аскеры сегодня делали вылазку у Стоячей Браницы…
        - И что же? - Баязид приблизился к боевому товарищу.
        - Они перехватили гонца, посланного Стефаном Лазоревичем.
        - Его взяли живым?
        - Увы, нет. Но при гонце было обнаружено послание одному из воевод королевича - Любомиру Славичу. Сейчас наш толмач переводит текст, но смысл послания уже ясен: королевич пишет, что на подходе к границе большое войско наемников. Сейчас он собирает деньги, чтобы заплатить им, и потому требует от всех воевод прислать как можно больше золота, а заодно воздержаться от каких-либо нападений на нас, чтобы не распылять силы.
        - Денег ему не собрать, - хищно улыбнулся Баязид. - Если вытрусить мошну константинопольских нищих, у них золота наберется больше, чем у этого королевича. А если наемники не получат денег, они начнут грабить и захватывать все, до чего дотянутся. Таким образом, то, что он думал использовать против меня, обернется против него самого. Сейчас я могу уйти безбоязненно. А затем вернуться и ударить в спину. Ты принес хорошие вести, Гусейн!
        Лозник, старая византийская крепость, подобно амбарному замку надежно запирала горный перевал еще в те времена, когда служила пограничным укреплением между ромейской империей и племенами варваров. Именно здесь по решению Баязида оставались главные силы той части османской армии, которой надлежало удерживать пути к побережью на время отсутствия султана. Именно здесь обосновался Гусейн-паша, командующий турецким арьергардом.
        - Сербы не оставят наш уход без внимания, - прощаясь с боевым товарищем, предрек Баязид. - Я специально отдал приказ распустить по округе слух, будто в крепости остаются лишь слабые, больные да кучка стражников, чтобы только нести караул на стенах. Наверняка они захотят воспользоваться случаем и нагрянуть в гости.
        - Мудрость твоя безмерна, о великий, - отвечал Гусейн-паша.
        - Стефан не упустит случая. Ему нечем расплачиваться с наемниками, и трофеи для него - единственное спасение! Я знаю, Гусейн, ты верно распорядишься этой силой. - Султан погладил рукоять сабли. - Немалой силой.
        - Если будет на то воля Аллаха, я укажу гяурам их место. Я приведу Стефана в колодках.
        - Сделай это. И я дам тебе столько золота, сколько ты сможешь унести.
        «Сделай это» звучало в голове военачальника, когда он увидел из башни приближающийся отряд всадников под королевским штандартом с сербским орлом.
        «Вот они и попались», - удовлетворенно потирая руки, прошептал он. Паша оглянулся и поманил к себе командира гарнизона.
        - Прикажи кавалерии седлать коней, а сам вступай в переговоры. Пусть они уверятся, что вас мало, что вы готовы сдать крепость, если вам будут гарантированы жизнь и безопасность.
        - Исполню все, как ты повелел, о храбрейший паша! - откланялся комендант.
        - Кавалерии не шуметь! - вдогонку ему бросил военачальник. - Когда будут готовы ударить, я дам знак. Соглашайся на предложенные условия и открывай ворота, якобы для того, чтобы вынести ключи. Пусть Стефан уверится в своей победе.
        Переговоры длились недолго. Минут через двадцать сербский королевич любезно пообещал сохранить жизнь и даже оставить личное имущество всем, кто сдастся на его милость. Еще через несколько минут тяжеленные ворота отворились, и первый ряд сепагов - доспешной османской кавалерии, ринулся вниз по склону.
        - Измена! - раздалось среди наездников Стефана Лазоревича. И тут же отряд, повернув коней, устремился прочь от крепостных стен. Гусейн-паша мчал впереди своих аскеров, радостно осознавая, как медленно, но неуклонно сокращается дистанция, разделяющая его войско и телохранителей Стефана Лазоревича. Еще немного, и он нагонит королевича, нагонит и возьмет в плен. Без остановки преодолев несколько миль, всадники спустились в зеленое предгорье. На обширном лугу рядами стояли распряженные возы, кони как ни в чем не бывало паслись неподалеку.
        «Обоз, - понял Гусейн-паша. - Аллах сегодня милостив ко мне. Если Стефан думал укрепиться в Лознике, то, возможно, вся его казна и все имущество в этом обозе».
        Пользуясь возможностью, паша развернул свое войско широким полумесяцем и пошел в атаку, загибая фланги и грозя сомкнуть кольцо. Замешкавшийся было у возов королевич, должно быть, увидев, как перепуганные коноводы гонят табун в лес, и осознав, что еще несколько минут, и окружения не избежать, также устремился под защиту лесной чащи.
        С радостным кличем «Аллах акбар!» османские сепаги бросились вслед отступающим. Путь их лежал между выставленных рядами возов. Но едва всадники на галопе втянулись в проходы между ними, как где-то поблизости взвыла сигнальная труба. Из высокой травы со скрежетом поднялись и натянулись соединяющие возы железные цепи, слетели на головы конников грубые полотнища тентов, а из-за высоких бортов сквозь прорезанные бойницы по всадникам в упор ударили арбалетчики, укрывшиеся в возах. Стоявшие за их спинами алебардиры тут же передали им новые, уже заряженные, и принялись натягивать тетивы использованных арбалетов. Попавшие в ловушку всадники топтались на месте, кое-где пытались лезть на возы, но безуспешно - форты на колесах моментально ощетинивались алебардами, не давая приблизиться. Оставшаяся часть османского войска смешалась, потеряв управление. И тут из лесу под звук труб и грохот барабанов с развернутыми знаменами, опустив острия пик, выступила и пошла в атаку мерным шагом пехота.
        Если маневр с возами сбил наступательный порыв османского войска, то удар пехоты на кавалерию окончательно поверг османов в шок. Всем им, привыкшим с молодых ногтей к седлу, казалась дикой сама идея подобного маневра. Конечно, и у султана были янычары, храбрые и неудержимые в атаке, но они никогда не ходили таким сомкнутым строем с таким холодным безучастным спокойствием. Турки попытались было вновь броситься в атаку, но места для маневра уже не осталось.
        Пехотный строй разворачивался, захлопываясь, подобно волчьему капкану, прижимая всадников к возам, откуда продолжали густо лететь арбалетные болты.
        - С возами это ты хорошо придумал, - наблюдая за происходящим, констатировал Мишель Дюнуар.
        - Знаешь, пан Михал, - улыбнулся Ян Жижка, - мы, пока сюда шли, как-то на дороге встретили графский кортеж. И вот пока наша кавалерия с ними разъезжалась, мне мысль в голову и пришла. Ну и ты с гонцом ловко сочинил.
        - Ну, это ерунда, - отмахнулся барон, - человеку вообще свойственно видеть то, что он хочет видеть. Если врагу мельком показать всадника в приметной одежде, а потом, после короткой погони - труп в такой же, противник будет в полной уверенности, что подстрелил именно того, кого нужно. Ваше высочество, - Мишель повернулся к Стефану, - как видите, османы сдаются. Вам принимать капитуляцию. И вперед, на крепость, пока в Лознике не опомнились.
        Хасан Галаади сложил ладони перед грудью и склонил голову:
        - Да благословит тебя Аллах, милостивый, милосердный, о Великий амир.
        Тимур с неожиданной резвостью вскочил с кошмы и, едва не перевернув чашу с кумысом, устремился навстречу дервишу.
        - Какие новости, Хасан-эфенди?
        - Флот в девятнадцать вымпелов стоит на якоре у самой бухты Золотого Рога, о Повелитель Счастливых Созвездий. Эмирал Вигбольд, выслушав предложенные тобой условия, принял их с почтением. Он также разослал письма к другим охотникам за морской добычей, предлагая выступить с ним заедино. Как утверждает этот храбрый гяур, в ближайшие три-пять дней под его флаг соберутся еще несколько кораблей.
        - Это хорошая весть, друг мой, очень хорошая. - Тамерлан сжал кулаки, на морщинистом лице его, обтянутом сухой желтоватой кожей, появилась хищная улыбка, больше похожая на оскал.
        - Жив ли мой родич? - возвращаясь к оставленному кумысу, поинтересовался Тимур.
        - Не только жив, но и в добром здравии. Мы проговорили с ним весь обратный путь. Пираты не причинили ему вреда и даже, очевидно, чтобы не вызвать твоего гнева, о Великий амир, содержали его вполне пристойно.
        - Хорошо, - равнодушно кивнул Тамерлан. - Что за новости он везет из Самарканда? Уверен, Эльчи-бей рассказал тебе.
        - Не стану отрицать. Он и впрямь не скрыл, что заставило его отправиться в столь далекое и опасное путешествие.
        - Говори.
        - Твои сограждане избрали себе гонца, дабы тот привез встревожившую их весть. Было бы неразумным для меня посягать на право…
        - Значит, он привез дурную весть, - прервал речь дервиша Тамерлан. - Иначе к чему эти велеречия? - Он повернулся к одному из советников. - Вели привести ко мне Эльчи-бея. Ступай, ты прекрасно выполнил порученное тебе.
        Хасан, поклонившись, вышел.

* * *
        - Дервиш вызывает Ваганта. Вагант, ответь Дервишу.
        - Слушаю тебя, Хасан.
        - Эскадра на подходе. Как там твои успехи?
        - Все штатно. Утром разгромили Гусейн-пашу, сейчас вот стоим под Лозником. Если хочешь, сам взгляни.
        Дюнуар включил картинку и перевел взгляд на крепостные башни, прилепившиеся на отвесных склонах, и ворота крепости, возле которых хлопал по ветру королевский штандарт. Чуть в стороне, выставив стену щитов-повез стояла пехота. Еще дальше играли на ветру расцвеченные гербами рыцарские вымпелы. Стефан Лазоревич гарцевал на белом арабчаке, переговариваясь с комендантом старой каменной твердыни:
        - Мы обо всем договорились с тобой, Юнус-бей. И только коварный Гусейн-паша помешал тебе, мудрому и честному воину, поступить разумно и справедливо. Но вот что стало с Гусейн-пашой. - Королевич подал знак, и один из слуг поднес ему открытую суму. Наследник сербского престола запустил туда руку и извлек оттуда отсеченную голову. - Аллах карает за коварство. - Стефан опустил трофей в кожаный мешок. - И Гусейн, и его алары,[33 - Алары - личная гвардия паши.] и сипаги, гордость Баязида, сегодня днем сложили головы или были взяты в плен. Сам знаешь, участь тех, кто выжил, будет плачевна. Впредь не пройдет и дня, чтобы они не прокляли тот час, когда ангел смерти, налагая печать на чело, оставил их в живых. Но что касается тебя и всех твоих людей, мои обещания остаются в силе. Я сохраню вам жизнь, личное имущество и дам свободу уйти из моих земель.
        С боевой галереи не доносилось ни слова. Юнус-бей был старым и опытным воином. Уже без малого тридцать лет он провел, сражаясь во славу султана Баязида и его отца, Мурада I, погибшего некогда здесь, в Сербии, в схватке на Косовом поле. В то время Юнус-бей был еще молодым командиром бехли - всадников из земель, подчиненных Оттоманской империи. В том бою Юнус отличился, сумев остановить атаку сербов на фланг султанской армии. Баязид, сменивший отца на троне и возглавивший армию там, на Косовом поле, высоко ценил Юнуса и даже сделал его беем. Именно ему, храбрецу Юнусу, вскоре после сражения султан повелел задушить Якуба, собственного младшего брата, любимца армии, чтобы избежать возможного переворота: Юнус беспрекословно и даже, как показалось Баязиду, с радостью выполнил то щекотливое задание. Султан умел разбираться в людях.
        Одного лишь он не ведал: радость воина была совершенно искренней. До одиннадцати лет Юнус носил имя Юри и жил с большой семьей около Тырново. Мурат, захвативший земли болгар, велел собрать крепких и ловких мальчуганов, сделать их мусульманами и воспитать преданными султану воинами. Почти тридцать лет Юнус хранил верность. И все эти годы помнил, как горело родовое поместье, и отец его, старый воин, лежал в крови, а улыбающийся сипаг держал в руке его отсеченную голову.
        Юнус оглянулся. Под его началом в крепости оставалось всего несколько десятков бойцов. Достаточно, чтобы геройски погибнуть, отражая штурм, но слишком мало, чтобы отразить его. Он сжал виски, пытаясь унять стучавшую в них кровь. Наконец это ему удалось, и, переведя дыхание, комендант подошел к высокому парапету и встал между зубцов.
        - Королевич Стефан, - начал он. - Я не отрекаюсь от своих слов. Мы и впрямь договорились с тобой. Но выслушай меня, а затем реши, достойны ли слова мои милости твоей, или же лучше мне и воинам моим сложить головы, принимая бой в воротах.
        - Говори, Юнус-бей!
        - Если мы сдадим крепость, то подпишем приговор себе. Ты, некогда сражавшийся под знаменами Баязида, знаешь это не хуже меня. Ни мне, ни людям моим идти некуда. Но если ты примешь под свою руку меня и тех из моих людей, которые захотят пойти за мной, то я клянусь славою рода Асеней, рода, к которому принадлежу, что буду служить верой и правдой.
        Стефан Лазоревич смотрел на бородача в длинном расшитом золотом алом халате меж зубцами крепостной стены. «Отличная мишень! - подумал королевич. - С такой дистанции невозможно промахнуться. Что это? Очередная уловка? Но он клянется славою рода Асеней. Род в Болгарском царстве знатнейший…»
        - Я принимаю тебя под свою руку, Юнус, и принимаю твою службу.
        - Ну, где-то так, - констатировал Мишель Дюнуар. - Дорога к побережью открыта. Полагаю, остальные крепости, узнав о капитуляции Лозника, тоже не станут упорствовать. У тебя там как дела?
        - Корабли готовы, - ответил Хасан. - Надеюсь, у Вальдара с Лисом тоже все сложится.
        - Обычно у них складывается.
        - Было бы хорошо. Ладно, мне пора исчезнуть из лагеря, потому как сейчас Тамерлан покончит с традиционными лобзаниями и расспросами про здоровье родни, а дальше Эльчи-бей поведает, что Тохтамыш занял Сарай.
        - Точно, - послышался на канале голос Лиса, - и теперь угрожает погребу.
        - Угрожает-то он как раз Самарканду, - не удержался от улыбки Хасан. - И эта новость, готов спорить, Тимура не порадует. Мои приветствия, Рейнар! Что там у вас? Что с войсками?
        - С войсками хорошо. Мы тут на ночь глядя с Вальдаром устроили небольшой махач со Сфорца, в результате чего этот Муцио, по паспорту Джиакомо, пошел в лагерь к флорентийцам и так всех там аттендолил, шо они вместо крестового похода фигней занимаются, шо флорентийцы моментально согласились идти шо в поход, шо под грохот канонады, лишь бы этот бравый кондотьер перестал их сфорцировать напрочь и навзничь.
        - Сергей, уточни, Вальдар послал человека в Венецию сообщить дожу о предстоящей операции?
        - О чем-то таком они с кардиналом говорили. Вальдар щас отсыпается. Проснется - спрошу, он такие дела не забывает. Ладно, отбой связи.
        Хасан поправил длинное, мешковатое одеяние из верблюжьей шерсти и, чуть кивнув, прошествовал мимо караульного у ворот лагеря.
        - Негодяй! - раздался позади злобный рев Тамерлана. - Отродье шакала! Я прикажу скормить его змеям. Дикие свиньи будут пить кровь его. Я сделаю горшок для нечистот из черепа его!
        «Вот, началось», - подумал Хасан.
        Глава 22
        «Наносите удар, лишь когда успех обеспечен. В противном случае - выжидайте». Генерал Во Нгуен Зиап
        Император Мануил стоял под гигантским куполом храма святой Софии - мудрости Божьей, перед исполненным благости ликом Христа, взирающим на него с горних высей. Куда бы ни ступил повелитель ромеев, глаза Спасителя неотступно следовали за ним. Богослужение кончилось, но императору не хотелось уходить. Он стоял, разглядывая фрески, ища поддержки и совета у прародительниц Веры, Надежды и Любови.
        - «Царствие мое не от мира сего», - прошептал он. Император представил Древний Иерусалим и сына Божия, стоящего перед наместником Иудеи Понтием Пилатом. - Царствие мое не от мира сего…
        Сегодня он, Мануил, пусть не потомок, но преемник римского императора, того самого Тиберия Августа, чьим именем казнен был Мессия, должен сделать выбор. Быть может, последний. Не только для него, грешника, человека из плоти и крови, пусть даже и облаченного в порфиру, но все же суетного, мятущегося в поисках истины раба Божия.
        Только здесь, в огромном соборе под невероятным рукотворным небосводом, гордый Палеолог ощущал ничтожность свою пред ликом Божьим. Чувствуя себя наедине со Всевышним, Мануил говорил негромко, отбросив сладкие для уст слова молитвы. Говорил, как обратился бы к старику-отцу уже немолодой, состоявшийся, умудренный жизнью сын.
        - Господь, Отец небесный, прими душу мою. Тебе ведомы прегрешения мои, вольные и невольные. Ведомы и помыслы. Не восхваляю того, что удалось, не оплакиваю несбывшегося. На все воля Твоя. Я же, почитая имя Твое превыше жизни, в руки Твои передаю душу свою, плоды лет моих приношу на суд Твой. Вразуми усомнившегося, дай совет идущему во мраке. Если деяния мои - суть гордыня, и помыслы - лишь суета, тлен и томление духа, открой мне путь, не оставь в час испытаний милостью своей.
        Император умолк. Ни звука, даже эхо не отвечало на его слова. Чудо не происходило. Но вместе с тем на душе Мануила вдруг стало так спокойно, будто и не ждал его вскорости терновый венец вместо короны цезарей.
        Он стоял погруженный в себя, просветлев лицом, и тут услышал за спиной негромкий шорох.
        - Кто здесь? - Император поглядел через плечо. Позади стоял человек в длинном черном плаще, с капюшоном, надвинутым на голову. Несколько ракушек морского гребешка, обычных для паломника, украшали его одеяние.
        - Кто ты? Что тебе здесь надо?
        - Мир тебе, - послышалось из-под капюшона.
        - Ты здесь? - Мануил удивленно распахнул глаза.
        - Ни к чему имена. Господь ведает их, и нам они известны.
        - Но как?..
        - Мудрым суфием Хазратом Инаят Ханом речено: «Всеобщее сознание - вот плоть Христа, дыхание любви - его кровь. Дыхание Христа это жизнь Вселенной». Отчего же мне не войти в храм пророка Исы?
        - Однако единоверцам твоим…
        - Совершающие сходные проступки объединяются в суетной попытке выдать общий грех за добродетель. Лишь Господь знает истину и отделяет разрешенное от запрещенного. Пределы же человеческие достойны попрания взыскующими Божественной Истины. Я пришел сюда, поскольку единоверцы мои не сделают этого, а потому встреча наша не вызовет разговоров и не станет кормом для пожирателей слухов.
        - Но здесь храм. Дом Божий. Я не могу говорить с тобой в этих стенах ни о чем, что не относится к слову Господнему и деяниям Творца Небесного.
        - Это храм Софии - мудрости. А мудрость устами пророка Исы гласит, что Богу - Богово, а кесарю - кесарево. Ты уже поручил себя Богу, император Мануил. Теперь же самое время заняться тем, что поручено кесарю Царем Небесным. «Время любить и время ненавидеть», - утверждал мудрейший пророк Сулейман ибн Дауд, мир праху обоих. Время войне и время миру.
        Сейчас время мира подходит к концу. И нет более возможности длить его. Флот стоит на рейде Константинополя. В ближайшие дни он выйдет в море.
        - Я знаю.
        - Венецианцы оповещены о наших планах и готовы забыть былую вражду. Ибо не время радоваться, когда горит крыша соседского дома.
        - Это хорошая весть. Куда лучше той, что у меня. Я нынче беседовал с Великим амиром. Вопреки давешнему намерению, он более не желает самолично участвовать в походе.
        - Тимур получил дурные вести из Самарканда и теперь разрывается, как осел между двумя копнами сена. Ему надо возвращаться домой, ибо старый недруг угрожает родному городу. Великий амир в ярости, но он желает довести начатое до конца, и потому спешит отправить флот в Венецию, а сам начинает подготовку к возвращению.
        - Беда его на руку нам. Господь карает вероломных. Однако же задуманный план более не имеет смысла.
        - Отчего же? Предположим, Тимур и впрямь уйдет. Но откажется ли он так вот запросто от завоеваний? Прежде с ним такого не случалось, и вряд ли случится. Сейчас Великий амир угрожает Венеции. Он намерен захватить и сжечь ее дотла, как делал прежде со всеми захваченными городами.
        Такой шаг испугает и франкских князей, и римского первосвященника. Во всяком случае, на это очень надеется Тимур. После гибели Венеции должны начаться долгие переговоры. Время, которое нужно Повелителю Счастливых Созвездий, чтобы разделаться с его врагом в далеком Самарканде, будет выиграно.
        Но беда в том, Мануил, что с этой поры ты для Тимура уже не имеешь ценности. Более того, ты начинаешь представлять опасность. Сам посуди: зачем ему в тылу христианский правитель, имеющий сильный флот и неприступную крепость. Он и прежде искал твоей смерти, теперь же не станет изобретать повод и средства.
        - Я думал об этом, друг мой, - склонил голову император. - Много думал. Вероятно, на время своего отсутствия Тамерлан вновь призовет султана Баязида. Вероятно, именно ему он поручит вести переговоры с италийцами. Тимура они знают плохо, зато Баязид их громил жестоко. Возможно, чтобы обеспечить верность султана, он отдаст ему Константинополь, хотя вряд ли старый враг оправдает его надежды.
        - Скорее уж он поставит султаном одного из сыновей Баязида. Они спят и видят занять отцовский трон.
        - Может, и так. Но, как бы то ни было, теперь я не могу оставить город.
        - Почему?
        - Когда вскроется, что наши корабли перешли на сторону венецианцев, лютость Железного Хромца не будет знать удержу. Тамерлан предаст огню и мечу Вечный город, казнит жителей, ибо душа тартарейца черна, как самый закопченный котел преисподней. И хотя призывает он Господа, милостивого и милосердного, ни милость, ни милосердие не отыскали даже уголка в его сердце. Пусть флот идет и действует по плану. Я же останусь тут.
        - Мануил, ты что же, возомнил, что твоя смерть сможет утихомирить разбушевавшегося Тимура? Это пустая жертва. Он все равно сожжет город. Надо спасти как можно больше людей. Спасти тех, кто сможет сражаться. Ты возглавишь их, на помощь тебе по всей Европе собираются войска. У меня есть достоверные сведения, что в сербских горах у Лозника Стефан Лазоревич разгромил весь арьергард Баязида. И это только первая ласточка. Иногда чтобы победить, нужно отступить.
        - Ты говоришь верные слова, мой храбрый и многомудрый друг. И будь я полководцем, сказал бы также. Но я не только полководец. Я император. Господь возвысил меня над народом моим. И когда труба архангела Гавриила возвестит начало Страшного суда, я предстану пред Господом и дам ему ответ за каждый день свой и за грехи народа моего. И спросит меня Отец Небесный: «Где был ты, когда умирали они? Когда молили о пощаде, искали спасения у тебя, возвышенного мною и униженного гордыней и жалостью к себе. Разве не знаешь ты, что в огне гордыни выкованы ключи от адской бездны. Что жалость к себе - источник любого горя в жизни?»
        И мне нечего будет ответить. С этим пришел я сюда, ища ответа. И теперь знаю его. Я останусь в Константинополе и буду до последнего любезен с Тамерланом. А далее, если Всевышний даст силы руке моей, я вновь запрусь в стенах Вечного города и выведу старого и малого - всякого, кто способен держать оружие, чтобы отстоять дом свой. И уж если сложим мы головы, то как подобает мученикам за веру Христову, а не как бараны под ножом мясника. Я остаюсь, друг мой. Ступай. Ты сделал все, что мог. Оставь меня наедине с Господом, ибо долог список моих прегрешений и краток миг до последнего часа.

* * *
        Собор святого Лоренцо, излюбленная церковь рода Медичи, был под завязку набит людьми. Члены синьории на почетных местах, чуть позади - цеховые старшины, кондотьеры и капитаны городского ополчения. В проходах теснилась чернь, ворье и слуги городского патрициата.
        - …Жители славной Флоренции! - громыхал с амвона сильный голос Балтасара Коссы. - Не о том я хотел говорить с вами сегодня. Желал напомнить вам о доброй самаритянке, отринувшей дрязги и споры, дабы, пусть и с ущербом для себя и семьи своей, подарить спасение тому, кому оно было столь необходимо в час испытаний. Но теперь не ведаю я, упоминать ли здесь слова Писания. Ибо, вслушиваясь в звон флоринов, сделались вы глухи к зову Правды Господней. Забыли вы, должно быть, что этот град, цветущую Флоренцию, Карл Великий преподнес в дар Папе Льву III. Его заботами удобрена земля, на которой произросла дивная лилия, красующаяся в вашем гербе.
        - Это он хорошо загнул. - Лис склонился к уху боевого товарища. - Очень живо себе представляю этого самого Льва, заботливо удобряющего местные кустарники.
        - Рейнар, - шикнул рыцарь, - прекрати, это же Римский Папа!
        - Можно подумать, Папы не удобряют. От их святости все само рассасывается.
        - …И вот теперь, - неслось с амвона, - когда Рим взывает к любимой дщери своей, когда говорит он: «Враг стоит у ворот твоих, проснись же и вооружись!» - что слышим в ответ? Торгашеские расчеты? Уловки? Будто и не достойнейшие из достойных собрались нынче в синьории, а ростовщики и лавочники, алчущие насытить чрево ненасытное. Гнев Божий уже обрушился на головы ваши. Лишь несказанная храбрость сего рыцаря, - кардинал воздел персты, указывая на Камдила, - спасла от гибели флорентийское войско.
        Сказано в Писании: «Когда Господь не хранит стены, напрасно бодрствует стража». Всевышний смилостивился над вами. Он вложил слова вразумления в уста славного рыцаря Вальтерэ Камделя, и даже свирепый Джиакомо Сфорца пришел к вам, аки голубь с ветвью мирта, возглашая мир. Неужели же и после этого решитесь вы далее испытывать терпение Отца небесного? Подсчитывать гроши и зариться на чужие угодья и виноградники? Неужели желаете, чтоб завяла цветущая лилия Флоренции? Как ангелы Божьи пришли в Содом, ища в нем праведников, так и храбрые рыцари Вальтерэ Камдель и Джиакомо Сфорца пришли в лагерь ваш. Неужели же, как не сыскалось праведных в Содоме, кроме семьи Лота, так и во Флоренции один лишь род Медичи проникнут истинной любовью к Господу и страхом быть неугодными ему? Адская бездна разверзла врата свои пред теми, чьи очи прикованы к злату, точно глаза рыбы к червяку, насаженному на крючок. Дьявол выуживает души ваши, как здешние рыбари окуней из Арно.
        - Да, с миртовой ветвью - это он верно подметил, - усмехнулся Камдил, - хотя справедливости ради надо отметить, что ветвь была айвовая.
        Ветка и впрямь была айвовая. Она красовалась в лапах оскалившегося льва, совсем недавно пожалованного в герб Джиакомо королем германским Рупрехтом во время бесславного похода на Рим. Тогда лишь храбрость Сфорца да немного серебряной посуды оставалось у претендента на императорский престол после разгрома при Брешии. Посуду королю пришлось заложить, чтобы оплатить наемников, но это позволило государю, пусть и несолоно хлебавши, вернуться на родину. А Джиакомо Сфорца, милостью его величества, стал рыцарем, а не просто командиром шайки головорезов.
        В ту знаменательную ночь этот наводивший ужас на итальянские герцогства и республики гигант мчал к отсыпавшемуся после ночных псалмопений флорентийскому лагерю и горланил, словно боевой клич:
        - Мир! Мир наступил!
        Переполошившиеся караульные выскочили было к загораживающим проезд рогаткам, выставляя перед собой пики, но остановить или хотя бы притормозить охваченного миролюбием геркулеса им было не под силу. Приняв на щит острия пик, он вклинился между ними, соскочил наземь и, действуя кулаком в железной перчатке не хуже, чем палицей, в считанные мгновения разбросал опешивших стражников. К этому моменту подоспели и Вальдар с Лисом, и все прочие. Сфорца продолжал орать, точно собирался докричаться прямо до Флоренции, и те, кто пришел с ним, подхватили это слово, точно оно могло оградить от мечей и стрел. Как бы то ни было, но флорентийцы, пытаясь уразуметь, что происходит, действительно не стали пускать в ход оружие.
        Когда гигант с человекообразным драконом на шлеме ворвался в шатер, украшенный гербом с пилюлями Медичи, Джованни де Биччи суматошно пытался снарядиться для боя.
        - Мир! - вновь рявкнул Джиакомо, распугивая оруженосцев. - Я Сфорца, где мои деньги?
        Сейчас маршал, волею святейшего престола, Джиакомо Аттендоло восседал рядом с членами синьории, облаченный в лиловый пурпуэн с золотой отделкой, делавший его и без того широченные плечи просто необъятными. На груди его красовалась массивная золотая цепь из перемежающихся звеньев, покрытых драгоценной эмалью с изображением папской тиары и скрещенных ключей, а также орденских крестов в золотом венке. Коронованный латинский крест с расширяющимися концами ясно давал понять всякому сведущему, что пред ним рыцарь военного ордена Христа - особа, близкая к престолу его святейшества.
        В отличие от грозного великана, поигрывающего рукоятью кинжала, члены синьории выглядели понуро. Многим из них, представителям крупнейших флорентийских, а стало быть, и европейских банков, без лишних слов и библейских образов было понятно, что крупных и, главное, безвозвратных займов не избежать.
        Не то чтобы им нравился Тамерлан, но он был далеко. Венеция же с недавних пор поддерживала миланское герцогство и, стало быть, находилась в стане врагов. Если уж она поссорилась с тартарейским дьяволом, то пусть сама и отбивается. Но…
        - …И как некогда писал в послании своем апостол Павел: «Ни иудея, ни эллина», так и я говорю нынче - ни флорентийца, ни венецианца, ни миланца, ни римлянина. Ибо всякий, кто принимает Христа сердцем и душою, позабудет нынче былые распри и ополчится на своры тартарейские, как архангел Михаил, архистратиг Господень, на полчища Люциферовы. И кто примет нынче крест, тот спасется. Прочим же место в бездне, в геенне огненной подле Иуды Искариота, меж изменников и вероотступников.
        - Флоренция наша, - констатировал Вальдар. - Надеюсь, Сфорца отправил соратникам по братству святого Георгия не менее убедительные письма, чем нынешняя речь его высокопреосвященства.
        О живописные берега Арно, утопающие в садах и виноградниках! О мосты твои, Флоренция, схожие с дворцами, и дворцы, не ведающие равных!
        Кристоф де Буасьер восхищенно разглядывал столь необычные буйством и яркостью красок земли. После горных перевалов Савойи и сурового Пьемонта Флоренция восхищала своей невероятной яркостью, постоянным кипением жизни, бесконечной синевой небосвода, пронзительной чернотой ночи и ласковым сиянием дневного светила. В сравнении с этим городом его родной Дижон казался мрачным, словно военный лагерь рядом с пасхальной ярмаркой.
        По настоянию Козимо де Медичи, его отец выделил юному художнику и его восхитительной модели небольшое имение вблизи флорентийских стен. Казалось бы, здесь, на уединенной вилле на берегу Арно ничто не должно было мешать живописцу заканчивать свой вдохновенный труд. Однако не тут-то было. Услышав от сына Джованни де Биччи о замечательной картине, все, кто только мог, устремились на тихую виллу, желая своими глазами увидеть восхитившее Козимо дивное диво. Даже герцог Феррарский, прибывший во Флоренцию, чтобы засвидетельствовать свое участие в крестовом походе, едва покончив с делами, направился взглянуть на холст.
        Внезапно навалившаяся слава настолько оглушила юного оруженосца, что на четвертый день нескончаемого потока зрителей он взмолился, прося выставить у ворот стражу. Количество посетителей несколько уменьшилось. Теперь остались лишь те, кто мог себе позволить потратить несколько сотен флоринов на приглянувшуюся картину.
        Предстоящая война растревожила общество. Отправляющиеся в поход мужчины желали во что бы то ни стало обзавестись миниатюрой с прекрасным ликом своей возлюбленной. Женщины же непременно хотели украсить портретами мужей опустевшие палаццо. И все они без исключения пытались заказать портрет у юного Кристофа. Если бы он начал принимать заказы, то к моменту исполнения последнего внуки Баязида и Тамерлана сами бы сошли в могилу без всякой посторонней помощи. Но де Буасьер работал, порою стиснув зубы, и отвечал лаконичным и недвусмысленным отказом на все предложения. Несолоно хлебавшим флорентийцам приходилось искать других живописцев. Спрос рождал предложение. Никого больше не интересовали величественные, но безжизненные лики фресок. Знать готова была платить лишь за живые лица.
        Кристоф де Буасьер чуть подправил линию губ и отошел, чтобы полюбоваться рисунком. Теперь казалось, что Анна, задумчиво взирающая на мир своими бездонными, как флорентийское небо, глазами, будто бы прячет улыбку. Вот еще мгновение, и она рассмеется, да так, что переполняющая ее радость, словно пожар, охватит всю округу, и не будет ничего, способного эту радость омрачить.
        - Хорошо. - Кристоф с довольным видом засунул кисть за ухо и размял пальцы. - Моя госпожа желает взглянуть на работу?
        Анна Венгерская подошла к холсту, едва заметно улыбнулась, посмотрев на восхитительное творение юного гения, и вдруг, встав на цыпочки, прикоснулась к его щеке губами.
        - Я… я… - Слова, и до того не слишком часто слетавшие с языка оруженосца, вовсе разбежались, да так быстро, что минуты три он не мог отыскать ни единого. - Я лишь хотел спросить, - задыхаясь от волнения, прошептал он, - какой вы желаете вид позади себя. Дижон, Пьемонт или, может, здесь? Тут прекрасные сады.
        - Нет, - мягко и нежно произнесла Анна, доставая из рукава тонкий шелковый платок и вытирая им вспотевший лоб юноши. - Изобрази позади меня поле, на котором в полном вооружении гарцуют друзья мои: герцог Бургундский, князь Савойский, твой господин со штандартом пресвитера Иоанна, этот верзила Сфорца, флорентийцы, герцог Феррарский.
        - Но ваше высочество, я не знаю, как выглядит штандарт пресвитера Иоанна…
        - Спроси у Вольтарэ или придумай сам. Главное, сделай это как можно быстрее. Я во что бы то ни стало желаю послать этот портрет моему дяде Сигизмунду.
        - Я думал, я предполагал… герцог Жан… - залепетал сконфуженный де Буасьер.
        - Если счастье будет на его стороне, он получит нечто более ценное, чем портрет. Что же касается твоей замечательной картины, возможно, она сделает то, чего не смогу сделать я сама. Мой дядя умный человек и умеет понимать и без слов. Сделай же наилучшим образом то, о чем я прошу тебя, милый Кристоф.
        Баязид забрал в кулак свою длинную бороду. Полученные им вести заставляли насторожиться. Каким-то невероятным образом разбойники королевича Стефана умудрились одолеть Гусейн-пашу, а затем - Юнус-бея, на чью верность он рассчитывал безоговорочно, ни с того ни с сего открыл ворота Лозника перед сербами. Как бы мало сил ни оставалось в стенах крепости, их было достаточно, чтоб продержаться полторы, а то и две недели, а тогда бы он вернулся и собственноручно расправился с изменником Стефаном. Но нет. Лозник в руках сербов, очень скоро они займут и все прочие горные крепостицы, и тогда уже выбить их будет невозможно.
        - Это все, что ты хотел сказать? - дождавшись, пока умолкнет гонец недоброй вести, спросил Баязид.
        - Увы, нет, о величайший из великих. Стефан сделал в Лознике краткую остановку, желая дать отдых своим войскам, теперь же он следует за тобой.
        - Вот как? - Баязид дернул себя за бороду, словно желая вырвать ее с корнем. - Что о себе возомнил этот наглец? - Он прикрыл уставшие глаза, и ему живо представилось, как армия доходит до побережья, грузится на корабли и отплывает в сторону Венеции, а по еще не остывшему следу ее идет сербский королевич, убедительно растолковывая всем, что именно от него османский султан - тень и глас Аллаха на Земле - улепетывает, как вспугнутый заяц.
        - Много ли с ним войск?
        - Несчетно, мой господин, - поклонился сепаг, чудом спасшийся из Лозника. - Я стоял на башне рядом с Юнус-беем и не видел конца этому воинству. Из всех земель гяуры привели отряды к Стефану. Когда вымпелы их рыцарей хлопают на ветру, кажется, что огромный дракон взлетает над землей. Когда пехота их вздымает свои пики - будто лес голых деревьев вырастает перед очами.
        - Ты напуган, - сквозь зубы процедил султан. - Твоими устами говорит страх.
        - О нет, мой повелитель! Я и прежде шел за твоим бунчуком, и впредь готов служить верой и правдой. Я говорю лишь то, что видел. Рать Стефана неисчислима, и она идет за тобой.
        - Ступай, - отрезал султан. - Визирь передаст тебе мою волю.
        Запыленный, едва держащийся на ногах после долгой скачки воин, чуть покачиваясь, вышел из шатра, и Баязид Молниеносный остался один-одинешенек со своей нелегкой думой.
        «Он преследует меня, - размышлял старый воин. - Возможно, он даже знает, что мне все равно придется уйти. Если так, то не станет нападать вплоть до самого берега. Там войско остановится, и даже если корабли будут ждать, все равно последует неизбежная заминка. Самое время ударить, когда часть войска на борту, а другая ждет своей очереди. Если так - значит, мы имеем неплохую возможность устроить Стефану западню». Баязид хлопнул в ладоши, призывая визиря.
        - Здесь ли еще гонец от тартарейского эмирала?
        - Здесь, мой повелитель.
        - Сейчас я напишу ему письмо. Пусть отряд, который он намерен высадить на одном из здешних островов, сойдет наземь тут. Я укажу место. Дай ему лучших коней, дай охрану из моих телохранителей. Он должен оказаться на привезшей его шебеке как можно быстрее.
        - Слушаюсь и повинуюсь, мой государь.
        - Как только закончишь с этим, скомандуй, пусть трубы сигналят з?рю.
        - Но ведь ночь, мой господин. Войско отдыхало не более пяти часов после дневного перехода.
        - Мы должны торопиться. - Баязид поднялся со своего походного трона. - И доведи до каждого: кто хочет выспаться, рискует заснуть вечным сном. Ступай.
        Гонец с посланием Баязида мчал, загоняя коней. Воины, сопровождавшие его, природные наездники, к концу пути валились из седел от усталости.
        Экипаж шебеки поднял паруса, и с утренним бризом корабль вышел в море, несмотря на сильную зыбь, грозившую перерасти в шторм. Корабль мчал, держа курс навстречу ромейской эскадре, но никому на его борту не было ведомо, что ночь тому назад, едва улеглись спать на палубе посланные Тимуром воины, по рядам гребцов и матросов пополз глухой шепоток: «Пора!».
        Тихо свалились на палубу цепи, заблестели в свете луны отточенные кинжалы. Спустя час во всей эскадре не осталось ни одного тартарейца. Лишь кильватерная струя еще долго отливала красным от пролитой крови.

* * *
        Корабль с гонцом спешил навстречу эскадре. И вот наконец на второй день пути после полудня вдали показались вымпелы эмиральской каракки.
        - Аллах услышал мои молитвы, - прошептал гонец, воздевая руки к небесам. - Я уж было подумал, что мы разминулись.
        Он собрался подать сигнал, однако на флагмане и без того увидели лежащую в дрейфе шебеку. Шлюпка с шестью гребцами отвалила от борта посыльного судна. С борта каракки опустили трап, и гонец сноровисто полез на палубу, спеша передать эмиралу весть от Баязида. Магистр Вигбольд в чалме на турецкий манер, с хинджаром[34 - Хинджар - восточный кинжал обратновыгнутой формы.] за широким кушаком, приветливо улыбаясь, шагнул навстречу посланцу Баязида.
        - Рассказывай, что привез, - едва обменявшись приветствиями, громогласно потребовал он.
        - Милостью Аллаха, Баязид жив и пребывает в добром здравии. Он спешит к побережью, но повелителя османов преследует королевич Стефан, наивно решивший, что султан испугался его наемников и теперь бежит от него. Вот здесь, - гонец достал из-за пазухи свернутый пергамент, - подробно описано, куда вам плыть и где высадить отряд, чтобы в тот миг, когда Баязид остановится у берега и Стефан пожелает ударить и сокрушить владыку правоверных, наши люди обрушились ему во фланг и тыл.
        - Да, это разумно, - подтвердил магистр Вигбольд.
        Гонец хотел еще что-то добавить, но вдруг обратил внимание на матросов, старательно соскребающих бурые пятна с палубного настила. То здесь, то там его взгляд выхватывал характерные зарубки, какие оставляет вонзившаяся в дерево сталь.
        - А где наши люди? - чуть отступая, спросил вестник Баязида.
        - Отдыхают. - Хайнц Вигбольд шагнул к собеседнику. В этот миг на палубу из кормовой надстройки вывалил босоногий гигант. Кроме полосатых шоссов[35 - Шоссы - узкие штаны-чулки в эпоху Средневековья, прикреплявшиеся к поясу.] и гербовой котты на нем не было ничего. На груди его красовался вздыбившийся лев с айвовой ветвью. Покачиваясь, он дошел до борта, перегнулся и принялся распугивать нереид совершенно негалантным способом.
        - Приятель! - завершив свое действо, заорал он. - Я Сфорца, а не какой-то там рыбак. Почему тут все качается? Как тут можно воевать?
        - Сфорца… - Гонец бросился к борту, желая выбросить в воду драгоценный свиток. И в тот же миг хинджар молнией блеснул на солнце и вонзился между его лопаток.
        - Эк ты не вовремя, - покосился на гиганта пират.
        - Что не вовремя? - разразился бранью Джиакомо Аттендоло. - Вы приняли нашу братию на борт еще затемно, а сейчас, поди, и полдень миновал. Меня трясет, как кости в стакане.
        - Михельс, - магистр Вигбольд отвернулся от неистовствующего кондотьера, - спусти на воду баркасы с абордажной командой. Пусть они покуда держатся за нами. Мне нужен человек, который заменит эту падаль.
        - А если гребцы спросят, куда делся…
        - Гедике, - процедил сквозь зубы адмирал, - скажи им, что гонец так утомился, что не может сдвинуться с места. Ну а не поверят - выпускай абордажников.
        Глава 23
        «Они не попадут и в слона на таком рассто…» Генерал-майор Джордж Седвик
        Магистр Вигбольд наклонился, пытаясь вытащить пергамент из сведенных пальцев, но не тут-то было. Адмирал брезгливо поморщился. Что-то бормоча себе под нос, вытащил хинджар и отсек пальцы.
        - Уберите падаль, зашейте в мешок и в воду, - повернулся он к скоблившим палубу матросам. - Есть кто-нибудь, разумеющий эти письмена?
        - Я могу прочесть, - раздался неподалеку голос Камдила.
        - Рыцарь, умеющий читать? - Магистр смерил вышедшего на палубу воина взглядом, полным превосходства. - Это что-то новенькое. Приятель, ты и впрямь знаешь османскую грамоту? Небось в плену куковал?
        - Это не важно. Наш общий друг - барон Дюнуар - при желании как-нибудь расскажет о моих похождениях. Позволь-ка… - Камдил принял из рук адмирала окровавленный свиток и пробежал его глазами. Тут же компьютер базы Европа-центр предоставил перевод.
        - Баязид намерен устроить Стефану западню, и здесь подробно расписана последовательность действий, в том числе и тартарейского десанта: место, время, направления движения.
        - Очень содержательная эпистола, - изучив текст послания, согласился барон де Катенвиль. - Стало быть, скоординируем планы, ориентируясь на этот вариант действий.
        - Непременно, - подтвердил Вальдар. - И вот еще: султана хорошо бы взять живым. Если он погибнет, Тамерлан моментально посадит на трон свою марионетку, а живой Баязид еще может повернуть оружие против хромого узурпатора.
        - Сомнительно, конечно. Но вероятность такая есть. В любом случае живой он полезнее, чем мертвый.
        - Я постараюсь вас подстраховать.
        - Каким образом?
        - Очень просто…
        - Адмирал, - Вальдар покосился на запихиваемый в мешок труп, - вы говорили, нужен человек, который отправится к Баязиду?
        - Говорил.
        - Я пойду к нему.
        - Вальдар, ты что, спятил? Безопаснее спать на гильотине, чем соваться в лапы Баязиду.
        - Ну, в общем-то ты прав, - вздохнул оперативник. - Но с другой стороны, я смогу скорректировать действия прямо из лагеря врага.
        - Если ты имеешь в виду, что мы будем ориентироваться на твою отсеченную голову, водруженную на шест, то это вариант. Но не лучший.
        - Упаси Бог! Я с ней как-то сроднился за последние тридцать с лишним лет. Постараюсь на месте что-нибудь придумать. А у вас будет лишний повод атаковать решительно и быстро.
        Магистр Вигбольд осуждающе покачал головой:
        - Вы, сэр рыцарь, либо с жизнью решили проститься, либо не понимаете, куда суетесь. Гонца послать надо. Это как бог свят. Но только вернуться живым у него шансов меньше, чем у солнца взойти на западе.
        - Может, и так. - Камдил пожал плечами. - А может, и нет. Вот как раз и выясним. В любом случае, мой друг Рейнар, обладающий, по милости его святейшего величества пресвитера Иоанна, тайным даром телевизии, сиречь дальновидения, сможет поведать вам, что происходит в лагере врага, а быть может, даже и в шатре султана. К тому же я свободно владею языком османов и тартарейским наречием.
        Магистр Вигбольд лишь покачал головой:
        - Что ж, сэр рыцарь, это твой выбор.
        Баязид смотрел на склонившегося перед ним гонца. Утро задалось. Спешившая форсированным маршем армия оторвалась от преследователей почти на полдня пути. Было время отдохнуть и подготовиться к бою. К тому же, едва только войско начало становиться лагерем, на горизонте показалась шебека, посланная эмиралом с непроизносимым франкским именем. И вот теперь гонец сообщал хорошую новость: спустя несколько часов эскадра будет здесь. Конечно, Баязид понимал, что его требование может быть отвергнуто, что оно нарушает планы Тамерлана, но сознание этого нарушения согревало его душу. «В конце концов, если мы победим, кто посмеет осудить победителя, а если нет…» Султан отогнал крамольную мысль. Конечно же, мы победим.
        - Ты не похож на тартарейца, - прервал затянувшуюся паузу Баязид.
        - Конечно, - согласился гонец.
        - И на османа тоже не похож. Но отлично знаешь язык.
        - Я родом из княжества Феодоро. Эмирал Вигбольд нанял меня толмачом.
        - Да, Феодоро, - кивнул Баязид. - Конечно. У тебя определенно северные черты лица, как и у многих феодоритов. А что стало с прежним гонцом?
        - Он тяжело ранен. В пути шебека столкнулась с венецианскими кораблями и едва спаслась. Благо, дело было ночью. Твой гонец получил стрелу, и возможно, его уже нет среди живых.
        - Да, - вздохнул султан. - Таков удел воина. Что ж, ты принес хорошие вести. Ступай отдохни и поешь.
        Камдил, низко кланяясь, попятился к выходу из шатра.
        - Джокер-1 вызывает Джокера-2 и Ваганта. Я на месте. В лагере, по моим подсчетам, около двенадцати тысяч человек. Но часть кавалерии, должно быть, контролирует округу.
        - Ага. Массовый выезд контролеров на маршрут. Ты там, главное, следи, чтоб тебя не прокомпостировали.
        - Сейчас пройдусь тут, гляну, что где расположено, а заодно и присмотрю тихое местечко. Не то, о котором ты сейчас подумал.
        - А шо я, там действительно тихо. И мертвые с косами стоят, - взвыл Лис. - Представь себе: ночь, полнолуние…
        - Погоди, а это мысль.
        - Полнолуние - это не мысль. Полнолуние - это одна из фаз вращения…
        - Я серьезно.
        - Друзья мои, - послышался на канале связи голос Мишеля Дюнуара, - оставьте пикировки до лучших времен. Вальдар, не забудь включить картинку. Начинаем аэрофотосъемку.
        Передовые отряды королевича Стефана появились около полудня. Они осматривали местность, должно быть, подбирая удобную стоянку для армии. Скрытая за кустарниками шеренга лучников-янычар, дождавшись, когда всадники приблизятся, дала залп. Наткнувшиеся на засаду сербы не стали испытывать судьбу, ввязываясь в бой, и, оставив на поле несколько человек убитыми и ранеными, бросились врассыпную, чтобы собраться позже в безопасном месте. Новые стрелы летели им вслед, выбивая из седел очередные жертвы. От Геркулесовых столбов и до Босфорского пролива не найти лучников искуснее, чем янычары.
        Затрубил сигнальный рожок, и вслед спасающимся бегством сербам устремились могучие сипаги, оглашая воздух боевыми кличами. Преследование длилось недолго. Минут через двадцать перед османами показалась линия тяжеловооруженных, закованных в доспехи латников, над которыми развевался королевский штандарт Стефана Лазоревича. Отряд легкой конницы буквально обтек ее, и рыцари, опустив копья, двинулись вперед, переходя с шага на рысь. Сипаги попятились. Выдержать на такой дистанции удар конных латников было делом почти невозможным. Они начали разворачивать коней, спеша укрыться в лесу, маячившем за спиной, но тут собравшиеся воедино сербские конные лучники начали охватывать турецкие фланги, засыпая сипагов короткими стрелами с наконечниками, выдержанными в собачьем дерьме. Убить такими стрелами наповал не всегда удавалось, но даже самая пустячная царапина приводила к заражению крови.
        Сипаги, окончательно потеряв строй, бросились наутек. Таков был приказ Баязида: едва враг начнет давить, следовало отступать, демонстрируя ужас. Свою роль они выполнили отлично. Одного лишь они не могли оценить, поскольку не имели глаз на затылке: как только османские всадники бросились через лес, рыцарь с сербским орлом на щите поднял руку, штандарт начал качаться из стороны в сторону, и рыцарский бандон[36 - Бандон - строй рыцарей, разворачивающийся в одну шеренгу.] вдруг остановился и начал перестраиваться в клин. Затем послышался мерный грохот барабанов, и на дальнем холме спокойной неторопливой поступью двинулась вперед пешая колонна. В считанные минуты она перестроилась в четыре плотные баталии и, выстроившись так, что проходы между ними напоминали крест, под грохот барабанов и вой боевых труб зашагала вперед.
        Услышав мерный топот, янычары вновь вскинули луки. Но вместо потерявших равнение преследователей на опушку леса выступили павезьеры, несущие тяжелые щиты почти в человеческий рост. За ними, склонив копья, плечом к плечу шли вымуштрованные пехотинцы Яна Жижки. Конные лучники-сербы прикрывали их с флангов, готовые ответить выстрелом на выстрел.
        Янычары было попятились, увидев перед собою лес склоненных пик, но быстро остановились. Лесная позиция для них была куда выгоднее, чем холмистая пустошь, простиравшаяся от этого леса и до самого берега. Приказ Баязида сулил большинству из них геройскую смерть. Принять на себя первый натиск, сбить яростный порыв, смешать ряды, а затем, отступая, если будет, кому отступать, завести врага в ждущую его западню. Каждый из янычар, с детских лет выросший близ султана и его дворца, готов был умереть за своего Кормильца. Ритуальные ложки, закрепленные на их белых шапках, служили каждодневным напоминанием о том.[37 - Официальный титул султана для янычар в переводе звучал «отец, который кормит нас».] И уж конечно, во имя султана они готовы были убивать. Сейчас янычары вернули в саадаки бесполезные в рукопашной луки и потянули из-за пояса ятаганы, взялись за рукояти топоров и шестоперов.
        Пехота гяуров неспешно, точно и не атакуя, а просто гуляя в полном вооружении, двигалась вперед. На губах чербаджи[38 - Чербаджи - полковник янычаров, в буквальном переводе суповар.] Исмаила появилась ликующая ухмылка - как бы ни был хорош строй, никому еще не удавалось сохранить его, когда под ногами путаются корни, в лицо хлещут ветви, а смертоносные пики цепляются за деревья и становятся не столько оружием, сколько обузой. Сейчас, еще немного, еще несколько десятков шагов… Равнение шеренг смещается, и он тут же скомандует начать атаку. Нет еще в землях франков той пехоты, которая смогла бы выдержать свирепый натиск янычарских орт.[39 - Орта - подразделение янычар, численностью 200-250 человек.]
        Ровные линии баталий под гулкий бой тяжелых барабанов дошли до самой кромки леса.
        Тут вдруг барабан смолк, строй остановился, и в тот же миг послышалась нервная барабанная дробь. Ряды пик пришли в движение, павезьеры чуть развернулись, и в промежутки между щитами просунулись жерла ручных мортирок. Залп! Грохот, точно раскат грома, потряс округу. Сербские конные лучники натягивали удила, стараясь удержать испуганных коней. Некоторые, забыв о боли, не чувствуя шпор, в ужасе мчали по полю. Но пехотинцам не было до них дела. Еще один залп.
        Чербаджи Исмаил не видел своих людей, но мог поклясться, что среди деревьев эти нелепые изобретения гяуров еще бесполезнее, чем в открытом поле. Возможно, кто-то из янычаров и получил раны. Возможно даже кто-то мчит теперь на встречу с Аллахом, но что это в сравнении с потерей темпа. И этот дым, заволокший всю округу…
        Так думал чербаджи Исмаил, поскольку весь подлесок действительно заволокло клубами дыма. И потому старый волк не смог разглядеть, как после первого же выстрела разомкнулись павезьеры в центре баталий и, пригибаясь, скользя по-кошачьи неслышно, вперед устремились несколько сотен головорезов из самых ярых, наводивших ужас на больших дорогах в германских княжествах. Уж чему-чему, а драться в лесу, затянутом туманом, учить их было излишне.
        Они возникли, точно выросли из порохового дыма. И начали бить, молча, коротко, не тратя времени на схватку, целя в горло, чтобы, умирая, враг не издал ни единого звука. И как только расправлялись с ближайшими, кто обнаружился по ту сторону дыма, тут же карабкались на деревья, ожидая нового сигнала. И вскоре снова загрохотали барабаны. Баталии двинулись вперед. Чербаджи Исмаил скомандовал атаку. Строй замер в подлеске, ощетинившись пиками, а в спину янычарам, осыпаясь, точно желуди с дубов, снова ударили притаившиеся головорезы.
        - Джокер-1, как там обстановка? - звучало в это время на канале закрытой связи.
        - У нас на кладбище все спокойно. Схрон оборудовать не успел, так что пришлось спрятаться на дубе. Здесь как раз хорошее дерево попалось. Лет триста, не меньше. Тут среди могилок примерно две орты янычаров в засаде. Я только начал копать, а они сюда примаршировали. Баязид, конечно, ожидает десанта с моря, но, как видишь, решил подстраховаться.
        - Ты Лису сообщил? - поинтересовался Дюнуар.
        - Конечно. Они уже на подходе. Твой адмирал решил несколько кораблей запустить сразу в порт, чтоб захватить крепость, а остальные - сюда.
        - Разумно. Как там с твоего дуба, не видно, не придумал ли Баязид нам еще каких сюрпризов?
        - Пока не видно. Все по-прежнему. Он будет заворачивать вас влево, чтоб вы подставили спину под удар с моря.
        - Ну, это ему не удастся, сейчас пехота прорвется по центру, а на левом фланге у нас графы де Монвуа и де Маунтвей решили устроить соревнование, кто из них круче. Ну, и с ними там прочие германцы с трансильванцами, которые, соответственно, разделились по командам на красных и синих.
        - Лишь бы не заблудились и между собой не передрались.
        - Ой, не сглазь. Очень на это надеюсь.
        Баязид наблюдал поле боя из шатра, установленного на холме. Он не видел, что происходит в лесу, но звуки боя, доносившиеся оттуда, наполняли сердце его радостью. Стало быть, все идет так, как он задумал. Конечно, жалко терять таких храбрецов, как чербаджи Исмаил и его люди, но теперь хваленый строй наемников, о которых рассказывал и гонец недоброй вести, и его собственные разведчики, конечно, развалится. И как только гяуры начнут преследовать его храбрецов, на фланги их обрушится неудержимый удар тяжелой кавалерии. А янычарские орты по фронту, приняв уже ослабленный удар, сами перейдут в контрнаступление. Вот тогда-то и начнется самое настоящее сражение.
        Гяуры хитрят. Конечно, сражение под Никополисом их кое-чему научило. Они больше не бросаются в атаку лишь для того, чтобы показать собственную удаль. Но, как ни старайся, невозможно за несколько лет поменять голову и сердце. Как только эта их выдумка с пехотным строем развалится, они бросят в бой тяжелую кавалерию. Сейчас ее куда меньше, чем там, при Никополисе. И как у них повелось, у каждого отряда свой командир. В горячке боя каждый рыцарь позабудет не только о соседях, но и о ближайших друзьях. И вот когда рыцарская кавалерия гяуров выйдет на поле, настанет черед действовать его отборной коннице. Баязид смотрел в сторону леса, ожидая, когда среди зелени замаячат белые шапки.
        - Они еще держатся, - повернулся он к великому визирю. - Держатся, хотя могли бы уже отступить. Вот настоящие храбрецы. - Султан покачал головой, сожалея о гибели столь умелых воинов. - И все же им пора уже отходить.
        И тут же, словно подслушав речь Кормильца, из лесу выбежали янычары. Немного. Едва ли больше двадцати.
        - Где же остальные? - прошептал великий визирь. - Неужели…
        Султан бросил на него взгляд, полный негодования:
        - Куда подевался гонец от эмирала?
        - Его утром видели в лагере, затем он исчез, точно сквозь землю провалился.
        - Мне это не нравится, совсем не нравится, - процедил Баязид. - Ты разместил янычар на кладбище?
        - Да, мой повелитель. Там стоят семьдесят первая орта самсунджу и семьдесят третья орта турнаджи. Шестьдесят четвертая орта загарджи[40 - Эти орты формировались на основе охотничьего ведомства и считались элитными. Загарджи - проводники борзых. Самсунджу - проводники мастифов. Турнаджи - журавльщики.] расположена поблизости, в крепости.
        - Да, - кивнул Баязид, - это лучшие из лучших. А гонец - думаю, он просто сбежал или напился на радостях, как это в обычае у гяуров.
        Султан вновь поглядел на поле. Глаза не обманывали его. Спасшихся было не более тридцати человек. Из-за деревьев между тем, сохраняя равнение, неспешным шагом начали выдвигаться первые баталии.
        - О Аллах! - не удержался от выкрика главный имам аджака.[41 - Аджак - янычарский корпус.] - Гяуры прошли сквозь двадцать восьмую орту, как нож сквозь масло!
        - Они были воинами и погибли, сражаясь за веру, - сухо отрезал Баязид. - Как и положено, доблестных воинов прекрасные гурии встречают сейчас в райских кущах. На все воля Аллаха.
        Султан повернулся и махнул рукой, давая сигнал выстроившимся у подножия холма янычарским ортам перейти в атаку. Стройные ряды османов выступили навстречу баталиям, ощетинившимся копьями. Они выстроились полумесяцем и двинулись на врага. На флангах вместе с пехотой шагом шли отряды сипагов и конных лучников. Гулко звучавший барабан вдруг смолк и через мгновение зарокотал вновь. Но лишь в одной из четырех баталий. И повинуясь безгласному приказу, строй начал разворачиваться, превращаясь из квадрата в ромб.
        - А это еще что? - прошептал Баязид. - Что они задумали?
        Между тем наемники-франки и не думали останавливаться. Ромб неспешно, ни на минуту не теряя равнения шеренг, начал сдвигаться вправо и вперед, угрожая левому флангу турок. Баязид глядел на поле боя, не спуская глаз. Происходившее сейчас перед ним разительно отличалось от того, что демонстрировали гяуры еще совсем недавно. «Сам шайтан надоумил этих неверных», - процедил он, отдавая приказ о наступлении.
        Взмыл вверх и опустился султанский бунчук с двенадцатью лошадиными хвостами. С шелестом, переходящим в гулкий рокот, покинули тетивы десятки тысяч стрел. И с гортанными боевыми кличами янычары устремились вперед.
        Взвыла труба в грозных баталиях, и над первыми рядами на пиках поднялись в воздух плотные циновки, на которых обычно спали под открытым небом, укрывшись походным плащом. С самого начала они были примотаны к древкам пик, оставалось лишь дернуть за веревку.
        В одно мгновение щиты, утыканные стрелами, превратились в подобия дикобразов. Конечно, эта оригинальная защита, изобретенная маршалом Яном, не могла уберечь всех, но даже те стрелы, что пробивали ее, разили уже с куда меньшей силой.
        С каждой секундой армии сближались, но на устрашающий крик «Алла!» наемники отвечали ледяным молчанием. И это отчего-то пугало больше, чем любой боевой клич. Фланги османской армии быстро смыкались. Казалось, еще вот-вот, и окруженный враг дрогнет и побежит. Ведь только безумец решится драться в окружении. Но вот пехота замкнула кольцо, и кавалерия ринулась в коридоры между баталиями. Наемники остановились, точно вросли в землю, и тут же в шеренгах произошло небольшое перестроение, и за павезьерами вновь показались стрелки из ручных мортирок. Картечный залп в упор. Потом еще один.
        - Что они делают? - взвыл Баязид.
        Поле схватки было затянуто дымом, и потому султан не мог видеть, как баталии, сходясь, точно плавучие скалы Симплегады, зажимают и без того израненных кавалеристов. Янычары с яростным ревом бросались на помощь соратникам, но всякий раз откатывались под ударами пик и алебард. И вот тут, повинуясь лишь им ведомой команде, на залитое кровью поле наметом вылетели сербские конные лучники и закружили вокруг места схватки, осыпая янычар стрелами, зажимая их, точно зерно меж жерновами.
        Лицо Баязида побелело. На его глазах рушился подготовленный им план уничтожения и королевича Стефана, и всех этих наемников-гяуров. Янычарские орты метались, зажатые между нерушимо спокойным, слитым воедино строем наемников и конными лучниками-сербами, некогда обученными самим Баязидом. Еще немного, еще полчаса, и войско, не знавшее себе равных, попросту исчезнет. В этот миг на холме рядом с шатром Баязида появился чавуш[42 - Чавуш - тур. ординарец.] командира расположенной в крепости орты:
        - О великий султан! На горизонте видны корабли.
        - Ну, слава Аллаху, - еле слышно выдавил султан. - Значит, мы спасены. - Он повернулся к великому визирю. - Пусть сипаги и янычары орт, притаившиеся на кладбище отверженных, поспешат нанести удар.
        - Но, мой государь, - умудренный годами визирь склонил голову пред владыкой правоверных, - не будет ли это слишком рано? Я не вижу на поле боя франкских рыцарей.
        Султан метнул на своего первого министра взгляд, полный негодования:
        - Ты не видишь рыцарей, потому что их здесь нет. Это ясно и ребенку. Если мы станем тянуть, там, - он указал на поле, где метались, ища спасения, потерявшие командование и надежду янычары, - останется лишь кровавое месиво. Они думают, что поймали нас в западню? Самое время показать, что это не так.
        - Но как же рыцари?
        - У Стефана их не много. Сотни полторы своих. Тех, кто пришел с наемниками, уж точно, не больше.
        - Но и триста копий - большая сила.
        - Ты злишь меня. - Баязид яростно блеснул глазами. - Мои агалары остановят их. Пора уже покончить с сербским поскребышем и его сворой. Вперед, пусть убивают всех.
        Притаившиеся в лесу сипаги, с болью в сердце наблюдавшие, как гибнут зажатые в тиски боевые товарищи, с радостью бросились в бой. От берега навстречу им двинулись лучшие среди янычаров «охотничьи» орты - что бы сейчас ни случилось на поле боя, никто не должен был помешать высадке приплывшего войска. Именно ему сейчас надлежало стать тем самым последним доводом, который бы переломил ход событий. Неудержимым потоком, горяча коней, потрясая копьями, крича во всё горло, мчались сипаги, грозя одним мощным ударом смять и опрокинуть легких сербских всадников, бросить их на янычарские орты под отточенные лезвия ятаганов, свищущих, как хвост шайтана.
        Сипаги уже наполовину пересекли усеянное трупами поле сражения, когда с сербской стороны им во фланг, переходя с рыси в галоп, устремился ожидавший своего времени клин рыцарей королевича Стефана. Битва завязалась с новой силой.
        - Я же говорил! - Баязид вскочил с трона. - Я говорил, что силы их на исходе. Стефан бросил в бой свой последний резерв. Вот теперь-то ему несдобровать. Смотри, - он обернулся к визирю, - их там не больше двухсот копий против моих трех тысяч. Что это, как не отчаяние?
        - Соглядатаи называли большее число рыцарей.
        - Оставь, значит, прочие уже разбежались. Вот, гляди, - он указал пальцем туда, где сшибались в копейном ударе конные отряды, - наши теснят. Стефан обращен в бегство. Мы победим.
        - Но как же наемники?
        - Ерунда. Без Стефана они ничто. Кто им заплатит? Могу поспорить, - Баязид потер руки, - сейчас эти храбрецы вышлют переговорщика, чтобы договориться об условиях сдачи. Клянусь мечом пророка Мухаммеда, я сам готов заплатить, чтобы такое войско служило мне. Я осыплю золотом их командира, если он согласится встать под мое знамя.
        Султан еще раз глянул на поле. Увлеченные преследованием королевича, сипаги мчали сквозь лес, не разбирая дороги, стараясь не упустить драгоценный приз.
        - Проклятие! Куда их шайтан понес? Прикажите аге[43 - Ага - офицерский титул в Османской империи, командующий отрядом турецкой армии.] немедленно поворачивать.
        Великий визирь поманил к себе одного из чавушей, ждущих команды, ткнул пальцем в конное войско, втягивающееся в узкую горловину лесной дороги, и прошептал ему несколько слов. Тот молнией взмыл в седло и устремился вниз с холма.
        Между тем корабли подходили все ближе. Несколько тяжелых каракк вошли в порт, иные же остановились поодаль, опасаясь мелей, и вокруг них, точно свора псов вокруг медведя, кружили легкие одномачтовые тартаны, принимая на борт все новых и новых воинов.
        - Лис, самое время атаковать.
        - Сейчас-сейчас. Мы уже выгребаем. Шо те Стеньки Разина челны. Попроси там турок, шоб не разбегались.
        - Сережа, ближе к делу.
        - Да я шо, я же это так, в качестве подслащения пилюли.
        - Какой еще пилюли?
        - Ну, вообще-то она сама по себе довольно кислая.
        - Так, конкретнее.
        - Ты видишь каракки, ушедшие в порт?
        - Да, конечно. Вполне разумно.
        - Да разумно - это не то слово! Это просто какая-то многовесельная академия наук. Пока ты с Баязидом политесы разводил, ребята из братства святого Георгия прессанули приплывших с гонцом матросов и выяснили, где находится султанский обоз. И тут глаза у них загорелись, шо маяки в густом тумане.
        Я с Вигбольдом насилу убедил Сфорца, шо вообще есть смысл высаживаться на берег вне крепости. Так шо, на закуску после общего десерта у нас может случиться крепость с запертыми воротами и весьма боеспособным гарнизоном. Крепость они нам, рупь за сто, отдадут, поскольку загрузить ее на корабль и увезти нереально. А вот все, шо блестит и отчасти шевелится, особенно из числа прекрасных дам, наши горячие троянские парни, как пить дать, прихватят с собой. Полночи они окучивали Вигбольда на эту тему. Я очень надеюсь, шо магистр не купился, но, сам понимаешь: или да, или нет, или может быть.
        - Сергей, почему же ты раньше не сказал?
        - О, Капитан, я живо представляю себе твои действия. Картина маслом по сыру. Кладбище отверженных за городской чертой. Дуб. Могилки. Промеж них зарылись в лопухах янычары. И тут им на голову падает эдакий желудь, с нечеловеческим криком выхватывает меч, на всех кладенец, и ну устраивать на этом самом кладбище уплотнение народонаселения. Типа никаких изолированных могил. Не фиг роскошествовать! Так, Вальдар, их же там всего две орты. Ты б к утру управился. А потом чуть свет кинулся бы в синее море, держа в руках компас, и поплыл навстречу эскадре, горя праведным гневом, так, что вода в кильватере вскипела бы.
        - Убедил. Что там кардинал?
        - Не знаю. Он вчера еще отправился о чем-то перетирать с венецианцами. То ли молится, то ли опохмеляется.
        - Ладно, действуем по обстановке. Я уже вижу Сфорца. Они высаживаются на берег.
        Глава 24
        «Хорошо командуй, щедро плати, казни с умом». Заповеди кондотьера
        Черный, будто обугленный, ворон склонил голову и каркнул с такой безнадежно трагической интонацией, что у телохранителей Великого амира, прошедших за своим господином от Самарканда до стен Константинополя, невольно побежали мурашки по телу. Они видели эту птицу не раз. Везде: и в родных степях, и на заснеженных перевалах Гиндукуша, и в цветущем Гюлистане, и у охваченного пламенем города халифов, Багдада.
        Всякий раз, когда он прилетал, стражи шатра безмолвно, точно перед высоким гостем, распахивали полог и склонялись, опуская глаза. Никто не знал, почему так повелось. Всякий, кто стоял в карауле в такие часы, мог поклясться, что кроме обычного карканья из шатра не доносится ни звука. Но также всякий знал историю о том, как один персидский вельможа, не вовремя оказавшийся у обиталища Повелителя Счастливых Созвездий, попытался отмахнуться от пролетающей рядом птицы. Вельможа приехал с посольством и не ведал странного обычая. Но это не остановило Железного Хромца. Он пришел в ярость и велел забить несчастного палками, а потом отсечь голову и бросить останки на прокорм сородичам диковинного чернокрылого гостя.
        Видавшие виды стражники с невольным содроганием наблюдали это кровавое пиршество. Они готовы были поклясться, что среди множества налетевших пожирателей мертвечины не было того самого ворона.
        Узнав о казни вельможи, посол вознегодовал и потребовал объяснений у Тамерлана. Спустя час все персидское посольство, совсем недавно прибывшее в лагерь Тимура для заключения мира, было казнено, и войска пошли опустошать Персию и возводить новые окровавленные минареты. Так что всякий раз, когда прилетал ворон, стражники спешили впустить его, стараясь даже случайно не встать на его пути.
        Тамерлан слушал карканье ворона и точно видел с высоты птичьего полета, как османская конница, преследуя врага, вылетает на широкую поляну и оказывается в западне. Длинные ряды возов, ощетинившиеся остриями алебард, преграждают им путь. Сипаги, смешавшись, пробуют развернуться, но позади их ожидает такая же преграда. Словно мыши, попавшие в кувшин, конники Баязида мечутся по злосчастной поляне, и везде их встречают стрелы, камни, алебарды, копья и что уж совсем непристойно для воина - крестьянские цепы и привязанные к древкам серпы.
        Тамерлан сам не знал, как ему удается все это видеть. Он помнил ворона столько же, сколько помнил себя. Из того немногого, что оставил после смерти отец, Повелитель Счастливых Созвездий сохранил только перстень с неизвестным алым камнем, пульсирующим, точно живым, да этого ворона. И хотя Тимур, волею Аллаха, не обладал способностью пророка Сулеймана разуметь язык тварей земных и птиц небесных, он понимал, что тот хотел передать, и словно видел его глазами.
        Сейчас амиру представлялось, как вчерашние сербские крестьяне заточенными серпами цепляют головы сипагов, и те летят наземь. Видел поле между возами, залитое кровью, груды мертвых и раненых османов среди бурой травы, коней, мечущихся в ужасе, и торжествующих крестьян. Тамерлан видел, как, склоняя копья, мчит вперед, к шатру Баязида рыцарская конница гяуров, как навстречу им вылетает личная гвардия султана - его агалары. Перемалывая жалкие остатки османского воинства, маршируют стройные ряды наемников, а навстречу им от берега, зажимая в тиски последние свежие орты, бегут сотни вооруженных до зубов франков, а впереди них, рубясь со свирепостью голодного льва, воин в необычайном шлеме, украшенном драконом с человеческим лицом…
        А дальше кружащийся ворон показывает корабли у берега, те самые корабли, что несколько дней назад вышли из Константинополя. От их бортов отваливают какие-то небольшие суденышки и перевозят на берег все новые и новые десятки гяуров. «Это измена», - шепчет Баязид, не в силах разжать сведенных яростью зубов. Тамерлан еще наблюдает, как строятся на склоне холма телохранители султана, готовясь дать последний бой. Безнадежный, ибо не по силам горстке храбрецов совершить то, чего не смогла совершить целая армия. Но славной гибелью своей они обязаны дать шанс спастись их несчастному повелителю, доверив жизнь и честь быстроте конских ног.
        - Измена! - наконец во все горло закричал Тамерлан, до хруста сжимая кулаки. - Они предали меня!
        Стража у входа в шатер опасливо переглянулась. В такой миг Тимур, не слишком заботясь о справедливости, мог велеть казнить первого, кто попадется ему на глаза. Но грозный повелитель сидел, точно в оцепенении, яростно скрипя зубами и сжав руками виски.
        - Измена, - шептал он, - измена…
        Он умолк, опустился на кошму, тяжело дыша, покрываясь липким холодным потом, а затем взвился, точно укушенный скорпионом, и заорал так, что вздрогнули пасущиеся вдали от лагеря боевые слоны:
        - Мануила ко мне!
        Телохранители сомкнули щиты и встали железным строем, преграждая наступающим путь к вершине холма. Баталии франкских наемников приближались, метя острием ромба как раз в середину их шеренги. С фланга двигались от моря к султанскому шатру пираты, схлестнувшись в кровопролитной, но короткой схватке с охотницкими ортами. Ни у кого уже не оставалось иллюзий насчет подоспевшей к султану «подмоги».
        - Надо спасаться, о великий. - Визирь хлопнул в ладоши, требуя подвести лучших коней из конюшни Баязида. - Должно быть, Аллах прогневался на нас.
        Султан, казалось, не слышал. Он стоял неподвижно, глядя в одну точку. Туда, где сейчас сходились в сшибке два строя.
        - Надо спасаться, - повторил вельможа.
        - Да, - безучастно кивнул Баязид. - Спасайтесь, бегите.
        Происходившее на поле боя словно завораживало его. Он не знал, чем прогневил Аллаха, но понимал, что противник обманул, переиграл его.
        - Еще можно спастись, - заклинал визирь.
        Баязид не обращал внимания. Он видел, как сошлись в таранном ударе копейщики, и дальняя часть вражеского строя начала словно вдавливаться внутрь ромба, раздвигая его. До слуха Баязида донесся боевой клич. Он увидел огромного бородача с двуручным мечом в руках впереди наемников-франков. За ним, как острие копья, прорубаясь сквозь цепи султанских телохранителей, как сквозь кустарник, двигалась горстка воинов. Не больше трех десятков. Но что это были за воины! Казалось, никто не в силах противостоять им. Оружие в их руках разило с неумолимостью кары господней.
        - Святой Марк! - орал бородач. - Живьем брать!
        Баязид повернулся к визирю:
        - Скачите.
        - Куда, о повелитель?
        - Какая теперь разница? Отсюда. Я остаюсь там, где полегло мое войско.
        - Но еще можно…
        - Нельзя.
        - Святой Марк! - раздавалось все ближе.
        - Святой Георгий! - На другом франкском наречии отвечали пришедшие с моря пираты. Их вел другой верзила. Чуть поменьше ростом, но куда более яростный, и, главное, за ним двигалось намного больше войска. Баязид неожиданно для себя улыбнулся: рядом с детиной, горланившим «Святой Георгий!», чрезвычайно ловко работая мечом и щитом, шел давешний гонец. Султан, пожалуй, и сам не мог внятно объяснить, чему радовался в этот момент. Уж конечно, не тому, что позволил обмануть себя какому-то негодяю. Баязид потянул из-за кушака изукрашенный золотом и драгоценными каменьями ятаган.
        - Не всякое сражение можно выиграть, - он припомнил последние слова отца, умиравшего в султанском шатре во время битвы при Косовом поле, - но во всяком можно погибнуть с честью.
        Тогда Баязиду удалось победить. Сломить непокорных сербов. И первое, что он сделал, отпраздновав победу, - послал задушить своего брата. Чтобы у того и мыслей не возникло претендовать на трон. И вот теперь настал его собственный черед. Круг замкнулся. Баязид огляделся еще раз. Никого из приближенных рядом уже не было. Значит, вот так вот, настал и его черед. И теперь его собственные дети, его сыновья, вцепятся в глотку друг другу голодными шакалами, оспаривая хотя бы остатки добычи предков… Почему же он решил, что Аллах немилостив к нему? Очень даже милостив. Он не даст увидеть крах империи, низость и предательство тех, кто ближе всего стоял у трона.
        - Вот он, вот он! - неслось уже отовсюду. Великан, призывавший в помощники святого Марка, что-то выкрикнул, и вокруг султана, выставив перед собой щиты и убрав копья, начали строиться подбежавшие наемники. С другой стороны, навстречу им, также оградившись щитами, двигались воины братства святого Георгия.
        - Живым брать! - рявкнул бородач, и приказ этот облетел смыкающийся круг. Баязид не понимал слов военачальника, но видел, что стена щитов все ближе и ближе. Еще немного, и его просто зажмут, как створки раковины ничтожную песчинку. Баязид обвел глазами наполненные торжеством лица окружавших его воинов. «Не в каждом бою можно победить, но в каждом можно погибнуть с честью».
        - Иншалла! - закричал султан и с каким-то радостным возбуждением рванулся к пиратам. Те резко выставили щиты. Баязид скользнул вниз, отжимая плечом нижний угол одного из них, и что есть силы рубанул ятаганом по ноге. Его противник взвыл от боли и с размаху вонзил свой меч между лопаток султана.
        - Живы… - крик смолк, и над полем боя вдруг повисла тишина, если только может быть тишина на поле боя, оглашаемом криками раненых, конским ржанием и радостным карканьем воронья.
        - Такова воля Аллаха, - прошептал, едва шевельнув губами, султан и улыбнулся, ожидая, когда прекрасные небесные пери распахнут ему свои объятия и усмирят невыносимую боль.
        Джиакомо Сфорца, не скрываясь, начал разглядывать Дюнуара, точно не веря своим глазам. Должно быть, впервые в жизни кондотьер увидел перед собой человека еще более рослого, чем он сам. Но по всему выходило, что глаза не подводят. Предводительствующий железными баталиями рыцарь в алой котте с золотыми драконами стоял возле опустевшего султанского шатра, оживленно беседуя о чем-то с его приятелем Камделем и его соратником, балагуром-лучником по прозвищу Лис. Ветер доносил до Сфорца лишь отдельные фразы.
        - Да что толку? - отвечал бородач, опираясь на двуручный меч. - Этот ходячий рефлектор отобрал у нас победу. Столько труда, и все коту под хвост.
        - Ты преувеличиваешь, Мишель, - покачал головой Вольтарэ Камдель. - Победа над Баязидом доказала всем, кто после Никопольского разгрома утратил веру в себя, что врага можно бить. Причем силы у нас были примерно одинаковые.
        - И что? Ты думаешь, - недобро усмехнулся Дюнуар, - теперь все, кто способен держать оружие, бросятся записываться добровольцами? Даже если так, их надо обучить действовать единым строем, а с этим, можешь себе вообразить, какие будут проблемы. Там же не разбойники с большой дороги, которых за изгородью ожидает виселица. Там же, с позволения сказать, достойные люди. Зато в минусе - можно не сомневаться: теперь союзу между Тимуром и султаном Османской Порты пришел конец. Железный Хромец без малейших колебаний приберет к рукам наследство погибшего союзника. Посадит на трон кого-нибудь из сыновей, или других родственников Баязида, кто окажется посговорчивее, и уже ничто не помешает Тимуру насмерть стать в проливах и оттуда последовательно, без спешки, двигаться на Европу.
        - Мануил с Хасаном, - напомнил Камдель. - Хотя Мануил… - Он приложил руку к груди, точно выражая глубокую скорбь, и замолчал.
        Как ни силился Джиакомо Сфорца, не мог понять, отчего у этих троих вдруг стали такие суровые лица. Даже вечно насмешничающий Лис выглядел непривычно серьезным.
        Внизу у подножия холма на широком поле битвы последними угольками костра догорало сражение. По всему полю разбрелись солдаты, вырвавшие победу у Баязида своей невероятной стойкостью и дисциплиной. Теперь каждый был занят любимым делом: снимал с трупов драгоценности, забирал великолепные турецкие сабли, рубившие куда лучше их европейских сестер, стаскивал с мертвых сипагов изукрашенные золотым тиснением сапоги и дорогую, местами пробитую одежду. Порою воины находили кого-то из раненых товарищей и звали на помощь соратников. Порою останавливались, качали головой, доставали из-за пояса кинжалы и оказывали последнюю услугу милосердия раненому врагу, отсылая того к праотцам. Еще несколько часов, и можно было поспорить, никому бы не удалось отыскать на поле никого живого, ни одной ценной вещи.
        Сфорца глядел, не отрываясь, туда, где унылой толпой сгрудились пленные, еще недавно гордые воины, клянущие теперь свой горький жребий. Пленных было много, примерно столько же, наверное, было тех, кто, вовремя сообразив, к чему клонится сражение, не затрудняя себя вопросами чести, попросту дал деру. Их было приказано не преследовать. Остатки разбитой армии всегда сеют ужас среди тех, кому еще предстоит вступить в бой.
        Кондотьер бросил еще один взгляд на троицу, замершую в скорбном молчании над телом Баязида, перевел глаза на море и старую крепость. Оттуда к холму, нахлестывая плетью коня, мчал Кристоф, оруженосец Вальтерэ Камделя.
        - Что это он так торопится? Что произошло? - пробормотал Джиакомо Аттендоло, поправляя кожаную лопасть с толедским мечом. - Хорошо бы узнать это раньше всех.
        - …В общем, ситуация накалилась. Я не знаю, откуда Тамерлан проведал о разгроме Баязида. То есть, по сути дела, сражение еще не кончилось, а он уже нанес упреждающий удар, - рассказывал Хасан.
        - Какова сейчас обстановка? - поинтересовался барон де Катенвиль.
        - Да как сказать… Не то чтобы Мануил не готовился. Все отпущенное время он созывал всех, кто только может носить оружие. Но беда в том, что профессиональных воинов в городе не более пяти сотен. Остальные - ополченцы, которые для армии Тамерлана ничто, смазка для клинка.
        Как только Тимур прислал за императором гонцов с требованием прибыть к нему в лагерь, Мануил понял, что пришел его час. Его телохранители напали на гонцов, затем людская толпа захватила все ворота и начала строить баррикады на улицах. В городе находилось некоторое количество тартарейцев, они даже попытались сделать вылазку и отбить ворота. Но из-за высоких заборов в них полетели камни, дротики, даже горшки с нечистотами. Так что тартарейцы отступили несолоно хлебавши и теперь сидят в осаде.
        - Да, ситуация… - согласился Камдил. - Все равно что держать волка за уши. Татары скоро найдут лазейку.
        - Так и есть, - подтвердил Хасан. - Но сейчас Тамерлана это интересует меньше всего. То есть да, он, конечно, понимает, что штурмовать город с такими стенами, пусть даже и с маленьким гарнизоном - дело не простое, тем более что каждая улица, каждый дом может стать укреплением. Жители Константинополя напуганы, так что будут сражаться до последнего, лишь бы не попасть в руки к Тамерлану. И все же Великого амира заботит не это. Он в ярости из-за того, что кто-то смог его обмануть. Разгром Тохтамышем экспедиционного корпуса был первой ласточкой. Теперь потеря флота и уничтожение армии Баязида. Тимур явно догадывается, что эти поражения как-то взаимосвязаны, но он не может понять как. И вот это изводит Железного Хромца больше всего.
        Хасан перевел взгляд на шатер Великого амира. У входа, переминаясь с ноги на ногу, топтались мурзы, баи и ученые хафизы, составляющие свиту Повелителя Вселенной. Никто не решался войти внутрь. Лагерь неподалеку от городских стен был объят суетой, предшествующей началу боевых действий.
        - Гонец! - вдруг раздалось от ворот лагеря. - Смотрите, гонец из крепости!
        - Это Нураддин! - крикнул начальник стражи лагеря. - Я узнаю его. Он сын Юсуфа ибн Али, командира одной из сотен, запертых в ромейский стенах.
        Юноша осадил вороного коня у ворот лагеря, и десятки голосов наперебой стали задавать, по сути дела, один и тот же вопрос: что там, в Константинополе, и живы ли собратья, оставшиеся в коварной западне бездушных каменных стен.
        - Они живы, - спрыгивая на землю, заверил Нураддин. - Хотя и не все. Я привез Великому амиру послание от императора.
        - Что в нем? - протискиваясь к мальчику, спросил мурза, командовавший стражей.
        - Не ведаю. Но когда Мануил давал мне его, он был очень спокоен.
        - Значит, там недобрая весть, - окидывая парнишку суровым взглядом с головы до пят, вздохнул военачальник. - Если так, Великий амир казнит тебя. Давай свиток. Я сам передам ему. Быть может, меня, в память о прошлых заслугах, он помилует.
        Между тем от шатра уже неслось грозное:
        - Вестник? Где вестник?
        Мурза принял из рук парнишки пергамент, прикрыл глаза, должно быть, вспоминая все лучшее, что было в его жизни, и, развернувшись, зашагал, спеша предстать пред грозные очи Повелителя Счастливых Созвездий.
        Весь лагерь замер в ожидании то ли очередной смерти, то ли щедрой награды. Несколько минут было тихо, лишь перешептывались между собой воины, фыркали кони, да где-то вдалеке надсадно орал ишак, которому не было дела ни до императоров, ни до Великих амиров. Спустя несколько минут полог шатра распахнулся, мурза, бледный как полотно, вышел и кивком головы подал знак приближенным Железного Хромца занять свои места подле владыки.
        - Я получил, - холодно начал Тимур, - послание от императора Мануила. Не стану читать его полностью, оно полно ромейских учтивостей, за которыми ложь и пустота, и укоров, которые слабый всегда делает сильному. Но вот что он пишет.
        «Я был рад назвать тебя собратом, ибо имел случай узнать и справедливость, и могущество твое. Дружба моя была искренней, и я не желал иного жребия ни себе, ни стране моей, ни народу моему, как жить в мире и согласии с тобой, Великий амир, с детьми, внуками и правнуками твоими. Но кровь воителей Божьих, умерщвленных в Смирне, пала на меня, и она жжет сердце мое и язвит душу. Ты желал ополчиться на меня, дабы искоренить правого на троне Цезарей, и я готов против могучего оружия твоего выставить силу духа и крепость веры моей. Если поклянешься ты тем, что свято для тебя, не предавать мечу и огню великий град Константинов, готов я предаться в руки твои, не прося боле ни о чем и уповая на милость Божью и на жизнь вечную».
        Тамерлан скомкал пергамент, бросил на ковер и наступил на него расшитой туфлей с загнутым носом.
        - Что думаете вы об этом, мои умудренные годами и милостью Аллаха советники?
        - Смерть! Смерть ему, смерть! Конями рвать изменника! На кол! В мешок с крысами!
        - Я не о том спрашиваю вас, - прервал крики Тамерлан. - Император или выйдет сам, или же обратит Константинополь в крепость, где стар и мал будут драться до последнего дыхания и умирать, хоть за ногу укусив врага своего, пролив хоть малость нашей крови. Сами понимаете, это не пустая угроза.
        - Я полагаю, - встал с места один из сановников, - что следует принять условия Мануила, затем в назидание казнить его у городских стен, после чего жители Константинополя сделаются куда сговорчивее, и штурм не повлечет за собой больших потерь.
        - Да, ты прав, - кивнул Тамерлан. - Так было всегда, и так будет. Тело, лишенное головы, стоит не больше, чем голова, лишенная тела. Но тогда выйдет, что Мануил сильнее меня, ибо, презрев смерть, он явит миру полное бесстрашие. Я же только и смогу, что ужалить, будто притаившаяся под камнем змея. Нет. - Он замолчал и задумался, а потом вновь повторил: - Нет. Все будет не так. Я приму его условия, и он умрет ужасной смертью. Я буду целую ночь думать, какой же лютой казни предать его. Но я не трону город, ибо я сильнее, ибо надо мною лишь воля Аллаха, и в руке моей его меч.
        Услышав слова повелителя, советники зашушукались, но тут голос Тамерлана зазвучал вновь:
        - Но это не все. Как сказал я, лишь воля Аллаха надо мной. Но кто-то противится ей, будто камешек, попавший в сапог. Кто-то постоянно мешает идти, мешает двигаться к цели. И этот кто-то совсем рядом. День за днем он предает меня. - Тамерлан медленно обвел взглядом замерший круг. - Это один из вас. - Он вытянул вперед палец, украшенный перстнем с алым пульсирующим камнем, и начал поочередно указывать им на советников и военачальников. - Кто же это?
        Он остановился, не договорив фразу, камень в перстне вспыхнул ярким, запечатанным внутрь пламенем.
        - Это ты, Хасан Галаади.

* * *
        Когда Кристоф де Буасьер покидал Флоренцию, дамы рыдали, а отцы семейств, уже чересчур старые, чтобы отправляться в поход, но зато имевшие дочерей на выданье, с печалью глядели ему вслед. Какая замечательная партия уносится вдаль на гнедом андалузском жеребце. Французское де Буасьер у флорентийцев моментально приобрело форму Буаносэро, и потому теперь стоило кому-нибудь поприветствовать соседа «Буаносэро, синьор», как на ум приходил улыбчивый северянин с глазами цвета разнотравного меда, умеющий видеть и изображать все вокруг, как не дано было никому из снискавших прежде славу художников. Когда всадники проезжали по мощеной улице к воротам, Камдил не раз ловил на себе полные негодования взгляды. Еще бы. Как мог он ради каких-то воинских забав увозить из прекрасной Флоренции такое сокровище.
        Сейчас де Буасьер галопом мчался к шатру Баязида, и вода ручьем стекала с него.
        - Эй-эй! Что случилось, парень? - бросился наперерез ему Муцио Аттендоло.
        Любой бургундец понимает савояра. Любой савояр понимает пьемонтца. Любой пьемонтец находит общий язык с генуэзцем, а тот, в свою очередь, с флорентийцем. Но за столь короткое время бургундцу не по силам освоить сладкозвучное наречие земляков Петрарки. Тем более что Сфорца и вообще был уроженцем Романьи. И все же общий смысл вопроса был понятен.
        - Измена! - не останавливаясь, закричал Кристоф, давая шенкелей лошади.
        - Измена? - Джиакомо помрачнел и, сжимая пальцы на рукояти меча, начал пристально рассматривать стены и башни стоявшей у берега крепости. Еще совсем недавно несколько кораблей высадили там, в гавани, отряд под командованием его закадычного друга, прозванного Браччо. Чтобы враг не спохватился слишком рано, все люди Браччо вырядились в доспехи тартарейцев и османов, снятые с убитых людей Тамерлана. Так что помешать Браччо выбраться на берег турки бы точно не успели. А уж когда тот на берегу, остановить его было совсем не просто.
        - Что же за измена?
        Сфорца огляделся. Ну конечно, как он сразу не подумал: на поле обоза нет, значит, весь он в крепости. А уж там, поди, есть чем поживиться. Османы золото любят. Вон его сколько с трупов сейчас поснимали. А в обозе и казна, и султанские драгоценности. И другое барахлишко, которое Баязид из Сербии прихватил.
        Неужели Браччо решил все оставить себе? Нет, безумие. Из крепости ему с обозом не выскользнуть.
        - Если, конечно… - Сфорца повернулся к морю, где красовались стоявшие на якоре корабли эскадры, - если только он не договорился с адмиралом.
        Джиакомо оглянулся, ища взглядом своего оруженосца.
        - Эй, - подозвал он парня, - собери наших людей, и как можно быстрее!
        - Что им сказать, если они спросят зачем?
        - Скажи, что это мой приказ. Горе тому, кто ослушается.
        Между тем Кристоф де Буасьер домчал до вершины холма и спрыгнул наземь около мессира рыцаря, его соратника и гиганта в алой котте с золотым драконом на груди.
        - Отправляться нужно сейчас же, - воскликнул Камдель.
        - Если он решил казнить дервиша, то мы уже не успеваем, - возражал гигант с двуручным мечом.
        - Монсеньор! - закричал оруженосец. - У нас беда!
        - Что еще?
        - Гедике Михельс поднял мятеж. Адмирал Вигбольд и кардинал Косса взяты в плен и заперты в кормовой надстройке флагманской каракки. Мне удалось вырваться и прыгнуть за борт.
        - Что, прямо в кольчуге?
        - Мы, Буасьеры, с детских лет учимся плавать в кольчуге, а здесь полегче, чем в горной реке.
        - Проклятие! - рявкнул бородач с двуручником. - Что нужно этому недобитому мерзавцу?
        - Насколько я смог понять, он сговорился с кондотьером по прозвищу Браччо. Они хотят загрузить в трюмы захваченное в городе золото и уйти в море.
        - Вот же ж, блин горелый! - выругался Рейнар. - Шо это мафиозный контингент себе позволяет? Капитан, самое время навестить новоиспеченного адмирала Михельса и на лбу у него, шо на скрижали, вырубить десяток чисто конкретных понятий хорошего тона.
        Глава 25
        «Только промахнувшись, понимаешь, как попал». Вильгельм Телль
        Груженые лодки одна за другой приближались к флагманской каракке. Матросы споро, но без спешки, поднимали наверх тюки, сундуки и бочонки.
        - Перегружают добычу на «Святого Климента», - разглядывая из-под руки «морской пейзаж», проговорил Мишель Дюнуар. Импровизированный военный совет, собранный здесь же, в опустевшем шатре Баязида, обсуждал дальнейшие планы. Стефан Лазоревич, Жижка, Джиакомо Сфорца и, конечно же, посланцы его святейшего величества с негодованием наблюдали, как стремятся улизнуть с добычей недавние собратья по оружию. Само по себе их предательство было неприятным открытием для победителей, но похищение большей части добычи грозило обернуть победу в катастрофу. Внизу, у подножия холма, разглядывая стоящие на рейде корабли, расположились и воины железных баталий Яна Жижки и сорвиголовы кондотьеры Муцио Аттендоло. Не то чтобы в этом бою они сражались лишь в предвкушении богатой добычи. Но расстаться с ней, да еще так нелепо, никто из проливавших сегодня кровь на поле боя был никоим образом не готов.
        - Браччо опыта не занимать, - заметил Сфорца, - идти на штурм крепости, а уж тем паче осаждать ее, бессмысленно. Он не станет удерживать эти стены долее, чем будет нужно для погрузки добычи на корабли, а потом - ищи ветра в поле.
        - Мир не так велик, как думает этот проходимец, - сжал кулаки Ян Жижка. - Улизнуть с такими сокровищами будет не просто.
        - Погоди, - одернул его Дюнуар. - Мы пока не рассматриваем вариант ловли этих прохвостов по морям и океанам.
        - Но сейчас в море их не догнать. У них корабли. Гедике Михельс - опытный моряк. Так что, даже если мы раздобудем здесь какие-нибудь лодки, взять корабли на абордаж вряд ли удастся.
        - Это верно, - подтвердил Вальтерэ Камдель. - Только людей потопим. Тем более что на борту «Святого Климента» наши заложники.
        - Капитан, - покосился на него Лис, - ты говоришь так, будто у тебя уже есть план, как нарезать полдюжины тузов из шестерки.
        - Скорее, из джокеров, Рейнар.
        Мишель Дюнуар поглядел на него с интересом:
        - У тебя что, действительно есть план?
        - Возможно, - продолжая следить за погрузочно-разгрузочными работами, кивнул Вальдар.
        - Возможно или точно? Ты же сам понимаешь, как нам сейчас нужны и корабли и эта чертова добыча.
        - Понимаю. Синьор Джиакомо, как вы полагаете, что станет делать Браччо, если мы пойдем на штурм города?
        - Это не выход, монсеньор Вольтарэ. Я уже сказал: он будет оборонять его лишь до той поры, пока люди не погрузят добычу на корабли, а затем сдаст крепость и уйдет в море.
        - Вот и я так думаю, - улыбнулся Камдил. - Правда ведь, Браччо не из тех людей, которые без особой нужны оставят кому-либо свой кошелек? Даже если совсем недавно этот кошелек был чужим.
        Широкое лицо Муцио Аттендоло расплылось в улыбке.
        - Это верно.
        - А значит, выйдет в море не раньше, чем все погрузит.
        - Так и есть, - заверил Сфорца.
        - Обоз большой. Перегрузить все на борт корабля, тем более одного корабля, до заката невозможно.
        - Можете не сомневаться. Он будет работать и ночью.
        - Очень на это надеюсь. И можно надеяться, каракка до рассвета не выйдет в открытое море. Иначе слишком высок шанс столкнуться с одним из кораблей, стоящих на рейде.
        - А значит… - улыбнулся Дюнуар, догадываясь, к чему клонит его старый друг.
        - Конечно. Сыграем в Али-Бабу. Вполне может получиться. Особенно если Джиакомо с Яном и его высочеством будут громко стучаться в ворота.
        Огромный стадион пустовал. На трибунах его, конфузливо оглядываясь по сторонам, кое-где сидели горожане, но было видно, что и они, дай волю, со всех ног устремятся прочь от любимого константинопольцами ипподрома. Но волю им не давали. В проходах у всех ворот стояли вооруженные татары.
        В императорской ложе, которую столько веков подряд занимали правители Великой державы, в окружении ближней свиты и отборных лучников, хмуро стоял Тамерлан, глядя на поле для скачек, где, раздувая ноздри и прядая ушами, рвались с поводьев коноводов четыре вороных жеребца, диких, необъезженных, лишь недавно доставленных из Персии.
        - Я велел глашатаям созвать народ, - размыкая плотно сжатые губы, негромко проговорил Великий амир.
        - Ваше повеление было исполнено, о Владыка Счастливых Созвездий. Весь день вчерашний, от заката и до заката, и нынешний день глашатаи на улицах оповещали чернь и знать о предстоящей казни.
        - И что же? Вот это? - Тамерлан обвел рукой пустые трибуны. - Все, кто услышал?
        - Прочие не пришли. - Советник Тимура едва заметно отстранился, чтобы не попасть под тяжелую руку правителя, ежели затишье вдруг сменится бурей. - Не хотят идти.
        - Разве я интересовался их желаниями? Они что же, принимают меня за городского жонглера, которому всякий зевака хочет - бросит монетку, а нет - мимо пройдет? - Великий амир хлопнул в ладоши, подзывая начальника стражи: - Разошли отряды по улицам, идущим от ворот ипподрома. Пусть заходят в каждый дом и гонят сюда всех, кого найдут. Пусть гонят всех: прохожих, бродяг, торговцев и покупателей с рынков. Сердце мое наполняется досадой, когда я вижу столь дерзостное непокорство, и с каждой минутой досада возрастает. Пусть твои люди поторопятся. Ибо последних из воинов я посажу меж зрителей.
        Начальник стражи склонился, опасаясь поднять взгляд на опаляющие холодом глаза повелителя.
        - Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.
        - Я не закончил. После казни выдели сотню воинов с хорошим ударом. Всем, кто будет нынче собран на этих трибунах, да воздастся за неповиновение: сто палок каждому.
        - Но Великий амир! Мало кто из людей способен выдержать даже семьдесят палок. Мои люди знают свое дело.
        - Я буду милосерден. Тем, кто умрет на семидесяти, я прощаю тридцать оставшихся, но если ты решил мне перечить, тебя первого велю привязать к столбу. Ступай.
        И, словно позабыв о начальнике стражи, обернулся к свите:
        - Тех, кто сам пришел на ипподром, я прощаю. Более того, я награжу их. Все имущество умерших здесь сегодня горожан да будет продано, и десятая часть вырученных денег пусть станет им наградой. Пусть каждый живущий знает, что воля моя на земле, как воля Аллаха над миром. И кто ослушается - умрет. Кто повинуется безропотно, будет вознагражден и в этой жизни, и близ престола Аллаха, милостивого, милосердного.
        Он резко обернулся назад, где, дожидаясь своего часа, под охраной четырех дюжих воинов в ручных и ножных кандалах стоял Хасан Галаади, премудрый дервиш, которого недавно еще числили ближним советником Тамерлана.
        - Что скажешь ты на это? - с усмешкой сказал Тамерлан.
        - Ты весьма изобретателен в умерщвлении себе подобных, Великий амир, - отозвался связанный дервиш. - Но разве от того они перестают быть тебе подобными?
        Тамерлан сжал кулаки:
        - Я прощаю тебе эту дерзость. Смерть уже стоит за твоим левым плечом. Но прежде я желаю, чтобы ты воочию увидел гибель всех этих людей. Всех их: виноватых и невиновных, старых и молодых, мужчин и женщин. Они умрут, как умирали мои воины, посланные на Итиль, чтобы остановить Тохтамыша, как умирал султан Баязид и гибло его войско. Хочу, чтобы ты, Хасан Галаади, ощутил себя сопричастным их смерти. Да умоешься ты их кровью, да придут они к тебе во сне, дабы стенать, упрекая, что твои деяния стали причиной их гибели. Ну что же ты молчишь, премудрый дервиш?
        - Зачем же мне говорить, о Великий амир, этим я лишь помешаю тебе упиваться собственными речами. Ты пожелал меня покарать. Разве в силах я помешать этому? Но ведь ты, Великий амир, не просто желаешь убить одинокого дервиша, чье счастье и жизнь - единение с Аллахом в осознании величия замысла его. Ты желаешь моих терзаний и самой гибели моей, чтобы покарать за предательство. Но может ли кто-либо сказать, что я встречался с врагами твоими, что передавал им тайные известия о твоих замыслах, о движении войск, да о чем бы то ни было? Ведь ты просто-напросто ткнул в меня пальцем и тем назначил жертву собственной прихоти. Я знаю, что мне не остановить твоей карающей длани, но ведь и твоя длань не остановила того, кто на самом деле предает тебя.
        - Кто же это? Говори, и я отпущу тебя.
        - О Великий амир. Порою ты спрашивал моего совета, и всякий раз я давал тебе его. Порою желал узнать мнение ничтожного Хасана аль Саббаха из Галаада, и я говорил, что думал, не скрывая и не лелея тайных помыслов.
        Сейчас ты спрашиваешь о том, чего я не мог знать, ибо всякому известно, что, сколько возможно, я стараюсь избегнуть всего того, что касается власти. Я дервиш, а не мурза, и с первого дня нашего знакомства желал оставаться дервишем. Это ты приблизил меня. Теперь же хочешь предать смерти. Иного бы я спросил: за что, в чем моя вина? Но разве тебе интересно, есть ли вина, когда жажда крови иссушает твое сердце?
        - Оставь свои речи, - прервал его Железный Хромец. - Они разумны, и всякий, кто слышит их, сказал бы, что мудры. И все же слова твои лживы. Я знаю, что ты предал меня. Расскажи, как, кому и что ты передал, и тогда я сменю гнев на милость. Тогда позволю тебе жить. Открой мне сердце, открой без коварства и злоумышления против меня, и я верну тебе былое расположение.
        - Быть может, тот, кто сделал все, в чем ты обвиняешь меня, Великий амир, сейчас наблюдает за тобой и втайне смеется.
        - Нет, - покачал головой Тимур. - Ты снова лжешь, Хасан Галаади, никто не смеется над смертью. Но ты, должно быть, все еще не понял этого. - Он поманил к себе одного из приближенных и проговорил, не спуская взгляда с дервиша: - Приведите сюда Мануила. Одного из вас, того, кто сознается в заговоре, назовет имена прочих смутьянов, чистосердечно расскажет о планах мятежников, я помилую. Сейчас от вас самих зависит, кому жить, кому быть разорванным этими жеребцами. - Тимур указал на поле, где, дожидаясь жертвы, гарцевали кони. - Конечно, мне было бы приятней оставить в живых единоверца, но если ты решишь упорствовать… Подумай о том, как будет рваться твоя плоть, как лопнут сухожилия, и кровь хлынет из всех жил.
        Между тем расторопные слуги внесли в императорскую ложу василевса Мануила. Ступни ног его были обожжены, и потому он не мог самостоятельно идти, как и не мог поднять разбитые кисти рук.
        - Ты знаешь его, Мануил? - Тамерлан указал на стоящего чуть поодаль Хасана Галаади. - Он открыл мне все, как и положено доброму мусульманину. Кто ты для него? Гяур? Собачий выродок?! Теперь я знаю, как вы плели свой заговор, как желали убить меня. Как хотели посадить его на трон. Ведь так? - Тимур ухватился за веревку, наброшенную на шею дервиша.
        - Этот человек, - император с трудом открыл глаза, видневшиеся маленькими щелочками, - был здесь и переводил твои слова. Однажды он спас меня от удара кинжалом.
        - Ты что же, хочешь спасти иноверца? - Лицо Тимура исказила злобная гримаса. - Это зря. Он во всем сознался, и теперь ему дарована жизнь. Ты же упорствуешь, и я, как бы того ни хотел, не могу помиловать тебя, иначе все подумают, что я ослабел, и перестанут бояться, а когда правителя не боятся, кто будет его почитать?
        Вот, смотри. - Тамерлан жестом велел поднести василевса к самому ограждению его ложи. - Видишь, как мало народу пришло с тобой проститься. А ведь ты спас их. Храбрость твоя, пред которой даже я не в силах удержать восхищения, подарила жизнь всем этим двуногим тварям. И где они, неблагодарные? Как ни в чем не бывало торгуют в лавках, месят глину, продают свое тело.
        Поверь, Мануил, хоть судьба и вынуждает меня казнить врага, совсем еще недавно бывшего другом, но всякий раз боль терзает сердце мое. И вот эта пустота, - Тимур обвел ладонью безлюдные трибуны, - еще больше наполняет его горечью. Я поклялся, что отомщу за тебя подлой черни, но если ты откроешь правду, то вновь станешь мне другом. Воистину, каких только раздоров не бывает между друзьями. Я казню этого предателя и верну тебе золотой венец твоих предков.
        Ворота ипподрома распахнулись, между трибунами послышался сдавленный вой толпы, подгоняемой остриями копий и ударами нагаек.
        - Видишь, я держу слово. Прежде чем проститься со своей жизнью, они пришли сюда проститься с тобой.
        - Этот человек - дервиш и твой советник, - тихо выдохнул император. - Более мне о нем ничего неведомо.
        Тамерлан закусил губу.
        - Это все, что ты хочешь мне сказать, несчастный?
        Мануил закрыл глаза.
        - Все. Оставь свои речи, ибо вскорости меня ждет допрос, куда более пристрастный - святой Петр уже звенит ключами.
        - Приступить к казни, - процедил Тамерлан.
        - А что делать с этим? - спросил вернувшийся начальник стражи.
        - Покуда бросьте в темницу. Он все мне расскажет.
        - Слушаюсь, мой повелитель.
        - Ты хочешь еще что-то добавить? - глядя на старого воина, спросил Великий амир.
        - Да, мой господин. Там внизу гонец. Он привез замечательную новость. Две недели назад, наевшись рыбы, в Берке-Сарае умер Тохтамыш.
        - Хвала Аллаху! Руки мои развязаны!
        - Черт, как не вовремя! - послышался на канале связи голос Дюнуара. - Хасан, постарайся продержаться там как можно дольше. Мы сейчас разделаемся с мятежниками, отобьем корабли и отправимся вытаскивать тебя.
        Узкая лестница, ведущая в подземную тюрьму, была вырублена в скальной толще еще в те времена, когда император Константин только задумывал построить новую столицу на месте старого Византия. Никто толком не знает, для кого в те годы предназначалась темница. Императоры именовали ее «Забвение». Расположенная на задворках тюремного замка, она распахивала свои затянутые диким виноградом ворота крайне редко: только для особых пленников. Даже среди тюремщиков далеко не все знали, что за высокими стенами императорской темницы скрыто место еще более страшное, нежели тесные, сырые, зловонные, кишащие насекомыми и крысами камеры. Настоящая могила для живых мертвецов.
        Узнику, попавшему туда, никогда более не суждено было увидеть свет, вдохнуть полной грудью воздух, даже воздух неволи. Несчастный обычно приковывался цепями к стене, но даже если и нет, участь его была горька: малюсенькая камера наполнялась гулом. На поверхность из-под земли тянулось множество труб-воронок, затянутых сверху своеобразной мембраной из бычьих шкур. Всякий, кто ходил по дощатым настилам, положенным сверху этих мембран, словно бил ногами в барабан, и звуки ударов почти круглые сутки раздавались в камере.
        Стражники остановились у подножия башни, увитой виноградной лозой, и дернули за веревку колокольчика. В дубовой калитке приоткрылось зарешеченное оконце. Старший из стражей просунул между решетин небольшой пергаментный свиток. Спустя пару минут заскрежетал тяжелый засов, и дверь приоткрылась, впуская нового заключенного.
        - Там уже есть один, - словно оправдываясь, сообщил тюремщик.
        - Кто таков?
        - Неведомо. Нам о том не сообщают.
        - Есть так есть, - отозвался старший из стражников. - Приказ бросить вот его, - он ткнул в грудь человека в одеянии дервиша, - в самое глубокое подземелье. Начальник тюрьмы сказал, что это - самое глубокое.
        - Ну, стало быть, ему видней, - равнодушно кивнул надзиратель. - Где один, там и двое. Чего уж там. Все едино в цепях висит. Этого, кстати, приковывать? Или так, по-вольготному?
        - Великий амир ничего не говорил об этом.
        - И ладно. Пусть тогда в одних ножных кандалах гуляет. Ступай вниз. - Он ткнул дервиша в плечо. - Сейчас я велю бросить тебе вязанку соломы.
        Хасан Галаади безмолвно начал спускаться.
        - Надолго его к нам? - слышалось за его спиной. - Или, как водится, до смертного часа?
        - То никому неведомо, - отвечал начальник стражи. - Дервиш этот у Тимура в ближних советниках числился. Может статься, что завтра Великий амир сменит гнев на милость. Так что особо лютовать с ним покуда не стоит.
        - Тут и без лютости не сладко, - отмахнулся тюремщик.
        - Так, место срисовали, - слышалось в голове дервиша. - Хасан, давай определяйся, что у нас со временем.
        - Тамерлан дал сутки на обдумывание его слов, потом обещал тянуть из меня жилы и жечь огнем.
        - Елкин дрын, - вмешался в разговор Джокер-2. - В чем-в чем, а в этом он дядечка честный. Слушай, а может, начать сдавать ему пачками его собственных приближенных? Типа масонский заговор…
        - Какой?
        - Какой-какой. Татаро-масонский. Ну, мурзы уже кровушки насосались, золотом обросли, самое время возлечь на гарем, ой, прилечь на диван и начать рассказывать внукам о былых походах и небывалых победах. А тут Железный Хромец с его манией преследования шарахается по всему миру, шо тот пьяный от зеркала, и преследует кого ни попадя. Эффективный менеджер, блин.
        И вот они, не желая беспонтово сплести лапти, решили сплести заговор. Не, ну братие и дружина, я ж дело говорю! Прикинуть кого-нибудь из толстых крутяков в главари заговора, мол, его хотели назначить главным Сильвером на бочку, и дальше напеть песен, шо все они с Мануилом снюхались, а поскольку прозорливый Тамерлан императора вычислил и заставил действовать вопреки ранее намеченному плану, то прочие заговорщики решили покуда лечь на грунт и не отсвечивать. Сами посудите, до тех пор, пока Тамерлан с ними не разделается, он с места не сдвинется, а когда разделается, останется без тех приводных ремней, которые превращают вооруженную толпу кочевников в армию.
        - Мысль действительно неглупая, но меня смущает одно.
        - Что же?
        - У Тимура нет на меня ничего, ну разве только подозрение в моей связи с китайской разведкой. Надо ж было так проколоться с Сунь Цзы. Однако же, он целиком и полностью уверен, что его предаю именно я. Логики нет, имеется прозрение.
        - Все так, - остановил его Дюнуар. - В любом случае надо тянуть время. Нам до твоих берегов при самом оптимальном раскладе четыре дня ходу. А за четыре дня Тамерлан из человека может сделать обезумевшее, потерявшее всякий облик существо.
        - Пан Михал, только не надо мне этого объяснять. Я сам догадываюсь.
        Узкая лестница наконец закончилась и уперлась в дверь. Сопровождавший Хасана стражник пару раз грохнул по ней кулаком. Вновь заскрежетал замок, и в щель просунулась угрюмая физиономия надсмотрщика.
        - Кого тут еще несет?
        - На вот, забирай. - Сопровождающий ткнул дервиша увесистым древком копья в спину.
        Хасан, не удержавшись, влетел в караульное помещение, где кроме уже виденного стражника, тряся стаканчик с игральными костями, сидел его напарник. Отперев ручные кандалы, стражник тщательно обшарил нового узника и, не найдя при нем ничего подозрительного, открыл перед ним следующую дверь.
        - С новосельем! По ночам, если прислушаться, сюда доносятся вопли и стоны грешников из преисподней, конвульсии их сотрясают порою стены. Солому для лежанки тебе сейчас принесут. Еда раз в день. Привыкай. Здесь жизнь уже заканчивается, а смерть еще не наступает.
        - Наши судьбы в руке Аллаха, милостивого, милосердного. - Хасан сложил перед грудью руки.
        - Иди-иди. Мекка вот в той стороне. Можешь, когда пожелаешь, молиться.
        Дверь захлопнулась, оставляя дервиша в темноте. Он сделал несколько шагов, стараясь освоиться на новом месте. Вокруг все рокотало, точно в полковом барабане в час атаки. Хасан обхватил голову руками, затыкая уши, но вдруг услышал совсем рядом чей-то встревоженный голос:
        - Кто здесь?
        - Я Хасан Галаади, дервиш.
        - Дервиш? Неужели император смилостивился и решил перед смертью прислать мне единоверца для утешения истерзанной души? Когда же он назначил мою казнь?
        - Кто бы ты ни был, император не назначал твоей казни, и не он послал меня сюда.
        - Не Мануил? Тогда кто же?
        - Тимур из Самарканда. Быть может, слышал о таком?
        - Тимур?! Так, значит, ты пришел убить меня? Выходит, и здесь, у порога бездны, он отыскал несчастного Али, сына Аллаэддина? Что же, убивай. Я здесь в цепях, безоружен. Я в твоей власти. Убивай. Все равно и тогда, представ пред троном отца небесного, я прокричу о гнусной тайне этого проклятого рода.
        - Не кричи так, Али, сын Аллаэддина, - взмолился Хасан. - И без того голова разрывается от грохота.
        - Грохот? А, грохот. Я уже и забыл о нем.
        - Я сам жертва Хромого Тимура. А император, если Господь не вознес его живым на небо, был предан сегодня ужасной смерти.
        - Ты хочешь обмануть меня?
        - Зачем? То, что знаешь ты, знает и Тамерлан. К чему ему еще кто-либо, посвященный в тайну?
        - Да, это верно, - произнес невидимый в потемках сосед и сильно закашлялся. - Я не подумал об этом. Так, стало быть, Тамерлан захватил город и убил императора?
        - Когда меня уводили, чтобы бросить сюда, руки и ноги Мануила Палеолога привязывали к хвостам четырех необъезженных скакунов, а под животом императора на земле палачи ставили жаровню с раскаленными углями.
        - А потом Хромец велел отрубить императору голову?
        - Да, он вообще любит рубить головы. Но откуда ты узнал об этом?
        - Сам шайтан шепчет ему на ухо свое повеление: «Руби, руби, руби!» Об этом знал мой отец, теперь знаю я. - Он снова тяжело закашлялся. - Но мне недолго осталось знать, как и жить. Больше всего на свете я бы хотел покинуть это затхлое подземелье, взять в руки меч и схватиться в смертельном бою с одним, тремя, пятью, с дюжиной врагов, захлебнуться своей и чужой кровью, а не выплевывать ее вместе с нутром. Пятнадцать лет имя мое наводило ужас на пограничье земель ромеев и персов…
        Тебе не понять, дервиш, каково это - умирать, подобно псу на цепи. О, Аллах Великий, дай мне силы выйти отсюда, дай умереть, как подобает воину, и, клянусь славою твоею, я буду, даже умирая, кричать о милосердии твоем и проклинать род Тимура с его гнусной тайной.
        - Послушай, Али, сын Аллаэддина, если Аллаху будет угодно, я помогу тебе исполнить то, что ты желаешь. Но только, будь любезен, объясни, о какой тайне Великого амира ты все время твердишь?
        Ночь была безлунна и темна. Гарнизон крепости, только днем захвативший ее стены, выстраивался на боевых галереях с мечами, копьями и арбалетами на изготовку.
        - Ускорить, ускорить погрузку! - неистовствовал Андреа де Монтоне, прозванный Браччо, пожалуй, единственный, чья слава могла соперничать в италийских землях со славой Муцио Сфорца. - Держать стены! Отступать только по моей команде!
        В непроглядной тьме по обе стороны крепостных стен алыми звездами пылали смоляные факелы, едва-едва освещая место вокруг себя. В этом зыбком свете порой были заметны перебежки неведомых смельчаков. То один, то другой с вязанкой хвороста в руках и щитом на спине устремлялся ко рву, чтобы кинуть туда свою поклажу. Вслед храбрецам щелкали тетивы арбалетов. В ответ неслась турецкая брань. Засевшим в цитадели было ясно, что осаждающие в обмен на свободу подрядили янычар-пленников забрасывать фашинником ров, а потому не станут всерьез заботиться о потерях. То и дело во тьме слышался холодящий кровь рев Сфорца:
        - Мантелеты ставить здесь! Преграждайте дорогу рогатками! Ровняйте землю! Идиоты, башню вам самим катить придется! Не жалейте фашинника, черти б вас подрали!
        - Быстрее грузите! - в свою очередь, орал Браччо. - Ищите лодки по дворам! Здесь должны быть еще лодки.
        Море тихое и теплое, как парное молоко. Шестеро гребцов налегают на весла, спеша доставить пару сундуков с драгоценной поклажей на борт «Святого Климента».
        - Осторожнее, - послышалось впереди, - смотрите, куда гребете. Табань! - прямо из темноты перед носом лодки появился борт рыбацкой спинеллы.
        - Черти бы морские вас разодрали! - неслось оттуда. Высоченный бородач, потрясая мечом, костерил гребцов в хвост и в гриву, отвечая изысканной бранью на любое слово оппонента. Наконец спинелла скользнула во тьму, и гребцы снова было собрались приналечь на весла. Но тут из воды показалась рука, грозящая перстом. За рукой появилось лицо с носом в виде латинской буквы S.
        - Должо-ок! - драматическим баритоном возгласила голова.
        Глава 26
        « - Что вы чувствовали, стреляя в президента Соединенных Штатов?
        - Отдачу». Из интервью с Ли Харви Освальдом в день покушения на Кеннеди
        Когда римский император Диоклетиан присматривал место для своего дворца, он никак не мог подумать, что совсем рядом с последним его пристанищем произойдет битва, в которой потомки гонимых им христиан сойдутся насмерть с адептами иной версии единобожия, от которой у него, божественного цезаря, и в то же время августа, и вовсе бы произошло разлитие желчи.
        Сейчас в бывшем мавзолее яростного гонителя христиан располагалась церковь, с колокольни которой Андреа де Монтоне разглядывал копошащихся в ночной тьме под стенами солдат противника.
        Он уже и сам был не рад, что ввязался в эту авантюру, но когда он, бесшабашный кондотьер из Перуджи, увидел этакие горы сокровищ, разум его будто помутился. Теперь ситуация представлялась безвыходной. Даже сюда, на колокольню, доносились полные ярости крики недавнего закадычного друга, Джиакомо Сфорца, содержавшие подробное описание, что именно он намерен сделать с гнусным выродком Монтоне, когда войдет в город.
        Шансов долго удерживать старую крепость не было. Опасаясь восстания, хозяйничавшие в этих местах османы потребовали у кроатов, населявших округу, уничтожить все баллисты и тяжелые арбалеты, прежде установленные на стенах. А с тем, что имелось под рукой, удержать целую армию не представлялось возможным. Тем более подмоги ждать было неоткуда, а завтра или послезавтра, никто толком не мог сказать когда, должны были появиться корабли Венецианского флота. Если не поспешить, они запрут эскадру, и тогда вовсе не останется ни единого шанса. Следовало бежать как можно скорее, но вместе с тем предварительно создав у осаждающих впечатление, что крепость готова обороняться до последнего.
        Браччо обернулся, поглядел на бухту, у входа в которую, остерегаясь внезапного подхода венецианцев, стояли корабли его союзника, адмирала Гедике Михельса. С первого часа знакомства Андреа по достоинству оценил холодную свирепость немногословного северянина. И потому, когда вскоре после высадки его разыскал переводчик-гот и передал заманчивое предложение адмирала, он не нашел в себе силы ответить «нет». Обнаруженные в обозе сокровища были воистину фантастическими! Одна мысль тревожила его больше всех остальных: как надежней обезопасить себя. И даже не от Сфорца и его союзников, а от самого адмирала Михельса с его волчьим взглядом и откровенной готовностью убивать.
        Понятное дело, он не собирался брать на борт большую часть своего отряда, лишь только самых надежных. Этого бы, вероятно, хватило, если Гедике, как и договаривались, поплывет на одном корабле с ним. А если нет? Если вся его эскадра увяжется следом? Надо смотреть правде в глаза: как бы ни были храбры и ловки его бойцы, их слишком мало, чтобы противостоять сотням поднаторевших в абордажных схватках пиратов. «Впрочем, - на губах Андреа де Монтоне мелькнула незаметная в темноте недобрая ухмылка, - это если просто сидеть и ждать удара. А если нет? И этот самый магистр, бывший адмиралом до Гедике, и его высокопреосвященство, прежде чем надеть кардинальскую мантию, прекрасно справлялись с кораблями. Так что если предоставить им шанс…» Он подозвал к себе одного из подручных:
        - Отправляйся на «Святого Климента». Пусть наши люди перевезут кардинала и магистра на берег. Ты говорил, что они стерегут каюту.
        - Да, монсеньор.
        - Так вот. Пусть они выполнят мое поручение как можно более скрытно.
        Гребцы перегнулись через борт, пытаясь уразуметь, что происходит, и тут же цепкие пальцы ухватили их за ворота рубах, выдергивая из лодки в воду. Суденышко накренилось, но быстро встало на ровный киль, поскольку с противоположного борта на нее взгромоздился юноша раза в полтора крупнее среднего гребца. Пара затрещин - и еще двое рухнули на дно лодки без сознания.
        - Кристоф, ты как-нибудь полегче. Им еще на берег веслами двигать надо, - урезонивая, покачал головой Лис. - Парни, ведь правда же вы не обманете наших ожиданий и тихо, без шума, погребете к берегу? Или лучше будет, если мы вас погребем?
        Оставшиеся в добром здравии моряки закивали в ответ.
        - Эй, вы, купальщики, - негромко позвал Лис барахтающихся за бортом. - Вы что, сюда ванны принимать устроились? А ну, живо в лодку! И без глупостей. А то ведь не помилую.
        Он приложил руку к груди.
        - Капитан, еще одна шаланда, полная кефали, готова для приведения в Одессу. Сколько там у вас уже на борту?
        - Со мной девятнадцать, - отозвался Камдил.
        - Еще троих, запертых в сундуках, сейчас тебе пан Михал доставит. Потом я еще парочку.
        Темная громада «Святого Климента» приближалась, слегка покачиваясь на едва заметной при колеблющемся свете кормовых фонарей зыби.
        - Эй, на палубе! - крикнул Лис. - Шкоты за борт! Получайте гостинцы от Санта-Клауса.
        Команда, принимающая груз, быстро скинула канаты, и Рейнар с товарищами начали поспешно обвязывать вместительный сундук.
        - Вира помалу! - крикнул Серей. - Да глядите мне, аккуратненько. Головой отвечаете!
        Дежурившие на палубе матросы дружно потянули груз наверх. Вряд ли они могли бы сказать, какой по счету сундук они принимают на борт. Пока одни крутили шпили лебедки, другие отвязывали концы, третьи оттаскивали ценную поклажу в трюм, и так снова и снова.
        - Давайте, давайте, парни, поднажмите! - слышалось со «Святого Климента». - Отвязывай!
        - Идем за следующим? - чуть слышно спросил у Рейнара один из гребцов.
        - Погоди. - Лис покачал головой. - Убедимся, что все нормально, и отвалим.
        - Так, давай, осторожно! Осторожнее!!! Берегись!!!
        - Ядрид-ангидрид, - выругался на диковинном языке посланец заморского пресвитера. - Эпическая сила! На абордаж! Капитан, на борту проблемы. Начинаем!
        Лис не мог видеть, что именно происходило на палубе, но доносившиеся оттуда звуки вполне доступно обрисовывали картину. Когда тяжелый сундук по чьей-то косорукости рухнул с фальшборта, матросы отскочили, чтобы не угодить под него. Будь это настоящий сундук из тех, в котором султан возил награбленное, а уж тем паче свою казну, ему бы ничего не сделалось. Но, увы, «вместилище драгоценностей» лишь только этим вечером было изъято в одном из домов предместья. Едва упав, ящик распался на доски, демонстрируя удивленным пиратам свое «драгоценное» содержимое: одного из лейтенантов благородного общества святого Марка. Не успели моряки ошеломленно выдохнуть, угодивший впросак рубака полоснул ближайшего пирата кинжалом по ноге и, вскакивая на ноги, вонзил в живот другому несчастному короткий меч. На своем веку витальеры Гедике Михельса повидали многое, но такой прыти им встречать, пожалуй, не доводилось. Пока они стремительно выхватывали клинки из ножен, лейтенант расправился еще с двоими. За спиной его слышался боевой клич пресвитерианской гвардии, как объяснил потом Лис:
        - Сарынь на кичку!
        Девять человек, прибывшие вместе с ним, не могли даже мечтать одолеть полторы сотни пиратов Михельса и оставленных на борту для контроля за происходящим людей Браччо. Но внезапный удар и яростный натиск заставили экипаж попятиться. Завизжали пронзительно боцманские дудки, вызывая на палубу отдыхавших матросов, и те, полуодетые, мчались вверх по трапам с оружием наперевес. В суматохе никто не успел разобраться, откуда среди бегущих матросов очутились какие-то чужаки с белыми повязками на рукавах. Мало ли новых лиц появилось на борту каракки за последние дни? Да и поди разгляди их в потемках. Но голос, властный, требовательный, сразу внес ясность в еще затуманенные мозги:
        - Вперед, витальеры! Руби! За Гедике! За Михельса! Круши перуджийцев, смерть Браччо!
        Вывалившие на палубу матросы с воплями и ревом набросились на людей Андреа де Монтоне, быстро сообразив, что этот чертов кондотьер решил захватить груженный сокровищами корабль.
        - Круши, круши, бей! За Гедике, за Михельса! - орал Камдил, нанося удары и не обделяя ни одну из сторон.
        - А ну, стой! - чья-то тяжелая рука ухватила его за плечо. - Это я Гедике Михельс. А ты кто таков?
        Вальдар быстро развернулся. Однако недостаточно быстро. Мощный удар ногой сшиб его на палубу. Камдил увидел свирепое, красное в отсвете кормового фонаря лицо и занесенный над головой топор. Он тут же перекатился, услышал позади звук удара отточенного металла в палубный настил. «Может, застрял?» - мелькнуло в голове. Не тут-то было. Топор опять взлетел.
        Как обычно бывало в таких случаях, время начало растягиваться, и мир становиться черно-белым. Впрочем, сейчас - то он и не был особенно цветным. Вальдар издал какой-то невнятный рык, крутанулся, пытаясь зацепить лодыжку противника своей ногой. Но старый пират отскочил, разгадав его намерение. Вальдара охватила досада. Ему было необходимо ровно мгновение, чтобы вскочить на ноги. Этого мгновения не было. «Пусть на него кто-нибудь нападет!» - взмолился про себя Вальдар. То, что произошло дальше, потрясло его настолько, что подняться за мгновение Камдилу было не суждено. Прямо из воздуха сами собой вдруг образовались две светящиеся руки, выхватили из стоящего рядом шпиля тяжеленную вымбовку[44 - Вымбовка - один из выемных рычагов, служащих на судне для ворочания якорного шпиля.] и с размаху огрели ею Гедике по макушке. Пират, не издав ни звука, рухнул на палубу, а светящиеся руки, сжимающие вымбовку, так и остались висеть в ночной мгле.
        - Вот это да, - прислоняясь спиной к борту и переводя дух, прошептал Камдил. - Асур. Вот спасибо.
        Крики и звон оружия раздавались повсюду, времени на передышку не было. Камдил вскочил на ноги.
        - Руби! Они убили Михельса! За Гедике! - с такими словами Вальдар снова устремился в схватку, и светящиеся руки с вымбовкой летели за ним, спеша поразить всякого, неосторожно скрестившего мечи с хозяином перстня. Через десять минут все было закончено. Горстка пленных жалась у грот-мачты, ожидая своей очереди быть отправленным на берег.
        - Капитан, - подошел к Вальдару Лис, вытирая чьим-то оторванным рукавом кровь из рассеченной брови. - Мы классно поработали. И это само по себе должно нас вдохновлять на прочие нереальные свершения.
        - Ты это о чем, Сергей? - насторожился Камдил.
        - Не знаю, что сия хреновина с загогулиной обозначает, но только на корабле нет ни Вигбольда, ни нашего с тобой святоши.
        Гул, раскатами заполнявший подземелье, заставил Хасана вплотную приблизиться к закованному пленнику.
        - Слушай меня, дервиш, - начал тот. - Ибо я расскажу тебе то, что никому не известно.
        Хасан благодарственным жестом приложил руку к груди, активизируя связь.
        - Что там у тебя? - послышался в его голове вопрос Камдила.
        - Возможно, сейчас пойдет конструктив.
        - Надеюсь, у нас тоже пойдет. А то получился классический вариант хватания волка за уши. Корабль-то мы захватили, но сейчас у нас на борту всего пятнадцать боеспособных ребят, правда, очень хорошего качества, и куча раненых, а вокруг эскадра, которая бог весть как себя поведет.
        - Есть варианты?
        - Есть. Браччо прислал лодку с парламентером, обещал нам свободный выход и призовую долю, если мы уйдем со «Святого Климента», иначе пригрозил на рассвете приказать идти на абордаж.
        - Скорее всего это блеф. Вряд ли пираты захотят повиноваться какому-то чужаку.
        - Вряд ли, - согласился Камдил. - Тем более что крик «Вперед, витальеры! За Гедике Михельса!» на кораблях могли слышать многие. И потому считают, что на каракке перуджийцы, возможно, изменившие и самому Браччо. Но ведь это же не повод идти у него на поводу. Так что в ответ я пообещал: если замечу хоть малейшее движение кораблей или лодок в нашу сторону, велю прорубить днище и отправлю «Святого Климента» в гости к Нептуну, как в свое время херсониты - его небесного патрона.
        - Ну что же. Аллах да поможет вам.
        - И тебе не хворать.
        - …И минуло с тех пор много лет, - продолжал рассказ посаженный на цепь разбойник. - И отец уже состарился, и когда почувствовал, что смерть уже нагоняет его, призвал меня, чтобы рассказать эту историю.
        Когда был он молод и силен, вместе с другими молодыми воинами его рода промышлял старинным ремеслом, которым жили многие - брал дань с проходящих караванов. Тот же, кто отказывался платить за безопасный проход по горным тропам, терял все: и жизнь, и богатство. Быть может, ты, дервиш, осудишь его, да и меня с ним, однако так принято в горах, именуемых Крыша Мира. Народ мой испокон веков жил этим. Первейшим среди нас был один храбрец из народа барласов. Его звали Таргай, и не было никого в округе ловчее и храбрее его. Таргай возглавил отряд, в котором был и мой отец, и первое время под его началом эти удальцы не знали беды.
        Но однажды Таргай захватил караван, очень богатый караван. Но самым прекрасным сокровищем, которое попало в его руки, была прелестная гурия, дочь хана Бугай-Теймура. Хан Бугай происходил из Чингизова рода, и потому и он сам, и вся родня его в неисчислимом множестве принялись ловить отряд Таргая, дабы казнить его лютой смертью. Но Таргай был ловок и раз за разом избегал западни.
        И все же, ускользая, он оказывался все дальше и дальше от родных мест. И однажды тропа завела беглецов в такие земли, о которых не слыхивал прежде никто из его воинов. Местные жители не советовали идти далее в пустыню, именуемую Аль-Ахкаф. Они предупреждали, что лишь самые храбрые караванщики осмеливаются вступать в нее, ибо, по слухам, там расположен вход в царство шайтана.
        Правда, некоторым храбрецам удавалось пройти Аль-Ахкаф от начала до конца, и не просто дойти живыми, но и обнаружить многие богатства. Именно это и влекло многих смельчаков в знойные пески Аль-Ахкафа. Но немногие выходили из них, и никто не мог более отыскать следов исчезнувших караванов, ибо пустыня та подобна морю, и барханы, точно штормовые волны, перекатываются по глади ее.
        Местные жители, селившиеся на самом краю этого песчаного моря, отказались дать проводников.
        Но Таргай был храбр, очень храбр, и решил, что именно здесь он сможет оторваться от преследования и навсегда избавиться от ханских ищеек. Он взял еды и питья и устремился туда, куда вело его солнце - к закату. Все шло хорошо, если только путь в такой пустыне может быть хорош, покуда Таргай и его люди не отыскали среди пустыни мертвый караван. Там было много золота, много пряностей. Никогда еще столь богатая добыча не доставалась Таргаю столь малой ценой. Но мой отец заметил одну странность и сказал о ней предводителю: он увидел, что караван шел совсем не на запад, а на север.
        - Так, значит, там есть оазис, - возликовал Таргай. - Караванщик знал, куда идет, но песчаная буря не дала ему достигнуть цели.
        Он велел изменить направление движения, и отряд шел еще два дня, выбиваясь из сил, пока не увидел впереди башни.
        - Это был мираж? - предположил Хасан.
        - Это было похоже на мираж, - на ухо дервишу прокричал узник. - Это был мираж миража.
        - Я не понимаю твоих слов, Али, сын Аллаэддина.
        - Когда ты приближаешься к миражу, он отдаляется или исчезает вовсе. По словам отца, эти башни не отдалялись. Вскоре уже был виден прекрасный город, равного которому ни Таргаю, ни Аллаэддину, никому из воинов не доводилось видеть. Но вскоре стало понятно, что и стены, и городские башни лишь обман - зыбкое марево! Но ветер разбивался о них, и песок обтекал, точно они были из камня. Мой отец стал уговаривать Таргая повернуть, ибо ничего хорошего нельзя ожидать оттого, чего не может быть, но что есть. Таргай лишь отмахнулся. Он поклялся, что заночует в этом городе. Отец сказал, что не последует за ним, и остался у крепостных ворот. Все же остальные пошли за предводителем. И как только последний всадник въехал в распахнутые ворота, те захлопнулись за ними. И в этот момент отец увидел, что города больше нет, и лишь на месте башен, угрожающе вращаясь, стояли неподвижно черные песчаные смерчи.
        А его товарищи как ни в чем не бывало ехали вперед, осматривались, иногда спешивались, куда-то заходили. Вернее, им казалось, что они куда-то заходят. Аллаэддину, мир праху его, было страшно видеть, как его друзья подкидывают в руках пригоршни песка, точно это золотые монеты, как восхищаются невидимой добычей. Он слышал их восхищенные речи и сам звал соратников, но его слова не доносились до слуха пленников небывалого миража.
        Аллаэддин с ужасом видел, как они поили коней песком, и кони пили, как ели песок и просили еще и еще. Он не знал, как помочь друзьям, и взывал к Аллаху о милости. Когда ж на пустыню опустилась ночь, все легли спать, и Таргай лег. Но вдруг глубоко за полночь отец увидел, что тот встает и идет куда-то. Идет, будто слышит зов неведомый, не слышный больше никому. Он шел, не открывая глаз, а потом остановился и начал разгребать песок. Он делал это долго, но с таким упорством, будто точно знал, что должен копать именно в том месте. Там, в песке, он откопал камень, большущий камень. Одному человеку не под силу поднять его. Но Таргай поднатужился и чуть приподнял. Совсем чуть-чуть. А дальше камень, такой, что не под силу вытащить и четырем аскерам, неожиданно взмыл в небо, подобно встревоженному жаворонку, и рухнул в стороне. А из-под земли вырвалась струя воды, кипящей, ибо над ней поднимался пар, но не обжигающей, ибо, когда она с ног до головы окатила Таргая, тот лишь отряхнулся, и пар сам собою сгустился, и мой отец увидел джинна. Таргай распахнул глаза, отскочил, выхватывая меч, но джинн заговорил с
ним громовым, словно трубный рев, голосом, от которого и мертвые проснулись бы, но спутники моего отца продолжали спать. И джинн сказал ему:
        - Спрячь оружие, воин, ибо оно для меня не опасней дуновения ветра. Я повелитель земли Ад, шахиншах джиннов, поднявшийся надо всеми и дерзнувший оспаривать у Аллаха власть над земной твердью. И тогда создатель мира пригрозил заменить народ наш другим народом, и мы восстали, не зная удержу в силе и мощи своей. Длань Аллаха покарала цветущее царство: наслала засуху, ветры шумящие и ветры шуршащие, и затем был наслан вихрь, и в нем мучительное наказание, ибо губит он все живое и всякую вещь, и всякий плод и злак. Семь ночей и восемь дней бушевали ветры, шумные и буйные, покуда не стерли, не обратили в серый прах державу мою, не обернули сады пустыней и орошенные пашни безжизненным песком. Но мне удалось спастись в этом колодце, и в нем пребываю я до срока, до освобождения.
        - И вот теперь ты свободен… - начал было Таргай.
        - Нет, - сказал шахиншах джиннов. - Не свободен я. Ибо башни, что видишь ты, на деле - ужасные смерчи из песка и воды. И они погубят меня, если я лишь попытаюсь вырваться отсюда. Ты выпустил меня из мерзкого колодца, и я благодарен тебе уже за это. Никто прежде не дерзал войти в мой город. Я благодарен тебе за то, что ты отвалил камень. Подари же мне еще одну малость, и я исполню твои заветные желания.
        - Чего же ты хочешь, шахиншах?
        - Я могу запереть ворота крепости, и вы умрете медленной смертью, как прежде умирали в пустыне караванщики. Я буду каплю за каплей выпивать вашу жизненную силу, это будет слабеющая жизнь, которая позволит мне лишь существовать, не угасая. Но я могу предложить тебе выгодную сделку. Подари мне воинов своих. Даю тебе клятву, ты и род твой возвыситесь. Ты не будешь знать поражений, никогда не вспомнишь о бедности и, по воле моей, вместе с красавицей женой выберешься отсюда как ни в чем не бывало.
        - Но я и она останемся живы? - переспросил он.
        - Присягаю на том святым именем творца изначального.
        - Тогда я дарю тебе их.
        Али, сын Аллаэддина, снова закашлялся, сплюнул на гнилую солому и ожесточенно заскрипел зубами, почувствовав во рту вкус крови.
        - Отец рассказывал, что произошло дальше, и у меня нет причин не верить. Он зарылся в песок, моля Аллаха о спасении, и лишь это сохранило ему жизнь. Аллаэддин видел своих боевых товарищей, заснувших после сытной трапезы. Джинн встал между ними, протянул руки, и отцу показалось, что этих рук целая дюжина. Люди Таргая, а все они были силачи, крепкие, как горные барсы, и выносливые, как бактрианы, вдруг стали быстро, на глазах, усыхать и стариться. Вокруг сделалось так светло, будто наступил день. Мой отец видел лица товарищей. За мгновение те превратились в дряхлых старцев, а затем и вовсе в человеческие остовы. Но коршун не успел бы хлопнуть крыльями, как сами эти остовы обратились в прах, и ветер смешал его с песком.
        Исполненный ужаса, мой отец призывал имя Аллаха и пророков его. Он видел, как джинн, поначалу похожий на дымку, обрел зримую плоть. Шахиншах преждерожденных захохотал, вскинул руки, и те превратились в крылья. Он сгреб в охапку Таргая и его драгоценную пленницу… О том, что было дальше, мой отец не говорил. Однако, спустя положенный срок, красавица жена Таргая, благополучно вернувшегося в родные земли и уже ставшего амиром, разрешилась от бремени крепким мальчиком, которого в память деда назвали Тимур.
        Никому неведомо, кто был отцом его: джинн или человек, или же оба вместе. Однако же, как рассказывают, когда мальчик родился, в его левом кулаке была зажата капелька крови. Она не высохла, как любая другая капелька, а окаменела. И в этом камне заключен живой огонь.
        Али, сын Аллаэддина, поманил Хасана к себе.
        - Клянусь тебе великим камнем Мекки, это кровь джинна.
        - Да, я видел этот камень, - пробормотал дервиш. - Он заключен в кольцо, которое Тамерлан всегда носит на указующем персте левой руки.
        Хасан вспомнил, как вспыхнул пламень в золотом перстне на пальце амира.
        - Значит, кровь джинна. Шахиншаха джиннов. - Хасан помолчал. - То есть Иблиса, иначе говоря, шайтана.
        - Тише, не призывай того, кто и без того всегда рядом. - Али, сын Аллаэддина, махнул руками, и цепи его зазвенели. - Мой отец слышал, что сказал владыка джиннов на прощание Таргаю: «Пока ты будешь служить мне, вот этой кровью присягаю, стану тебе помощником во всех делах твоих. Но помни, всегда помни, какое вино пьянит меня и дарует силы. Покуда ты и потомки твои будут приносить мне жертву этим вином, и сам я, и воинство мое станем защищать вас. Но только отступись, и еда на языке твоем обратится в скорпионов, источающих яд. И убьет отступника, даже и в тринадцатом поколении».
        - Вино, которое опьяняет, - вслед за Али повторил дервиш. - Человеческая кровь. Иблис черпает жизненную силу из тех неисчислимых тысяч убитых Тимуром и войском его. Отсюда минареты голов, отсюда всепоглощающая страсть к убийству.
        - Я рассказал все, - завершил речь узник. - Моему отцу посчастливилось вернуться, ибо через день скитания ему встретился в пустыне караван, он указал место, где люди Таргая разыскали сокровища сбившегося с пути караван-баши. Впоследствии Аллаэддин зажил тихо и мирно в землях Полистана, как человек сильный и богатый. Мне неведомо, откуда Таргаю и сыну его стало известно, что отец мой жив. Но они искали его и нашли спустя много лет. Отец погиб от их стрел. Мне удалось спастись, выскочив из горящего дома, в чем был.
        Подобно всем предкам моим, я взялся за меч и был лучшим в своем ремесле, покуда коварный предатель не продал несчастного Али, сына Аллаэддина, императору Мануилу. Я знаю, Тамерлан ищет меня. Однако на сей разя спрятался так глубоко, что даже его всевидящее око не в силах отыскать. - Али рассмеялся и хохот его перешел в долгий неудержимый кашель. - Мне немного осталось, Хасан. И все, чего я хочу, - умереть с мечом в руках. Ты обещал мне это, дервиш.
        - Я держу слово, сын Аллаэддина. Для начала мы снимем цепи.
        - Но ключи…
        - Пустое. Ты же знаешь, дервиши умеют творить всякие чудеса.
        Камдил устало опустился на ступеньки трапа. Выжившие члены команды «Святого Климента» под наблюдением мастеров клинка сбрасывали трупы за борт.
        - Мой господин прикажет своему покорному слуге вернуться в кольцо? - в утренней туманной дымке из сереющего воздуха сгустилось толстогубое лицо с крючковатым носом.
        - Это ты, асур? - Камдил привстал от неожиданности. - Прости, в суматохе я даже не успел толком поблагодарить тебя за спасение.
        - Я раб кольца, мой добрый повелитель.
        - Ну что ты заладил «раб кольца»! Не я тебя сюда упек и не в моих силах отпустить…
        - Не отпускай меня, о славный рыцарь. Ибо только здесь я начал вспоминать, каким был, и ужаснулся тому, кем стал. - Асур окончательно сгустился, приобрел вполне человеческий облик и присел на ступеньки рядом с Камдилом. - Спасибо и тебе за спасение, мой славный господин. Ты спас больше чем жизнь. Ей по велению Аллаха ничего не угрожает. Ты спас то, что некогда я именовал собой.
        - Признаться, я не понимаю тебя. О чем ты?
        - В твоей пище, той, которую ты любезно предложил мне в Дижоне, не было лотоса.
        - Конечно, не было.
        - Первые дни я мучился без него, но потом начал вспоминать. И ужаснулся: как мог я, асур, дух пустыни, великий и могущественный, пасть так низко. Ведь я многие тысячи лет назад, еще до того, как Аллах покарал мятежного Иблиса, превратив его в Азазеля, и, заселив землю людьми, велел народу джиннов покоряться воле человека. Еще до всего этого я склонился пред словами пророка Худа, одного из нашего племени, и всегда был покорен воле Аллаха, милостивого, милосердного.
        Как же мог я служить порождению Иблиса? Горе мне и терзания. Нет и не будет тому прощения ни нынче, ни во веки веков.
        - Постой-постой. Ты хочешь сказать, что знаешь о происхождении Тамерлана?
        - Да. Я вспомнил, что сломило волю мою в день, когда я первый раз увидел его. Кровь шайтана омывает его сердце и движет мыслями. С каждой отсеченной головой, с каждым замученным и растерзанным потомком Адама крепнет сила Азазеля, и возрождает он к жизни сокрушенное воинство свое. Когда Господь сотворил человека и велел ему править Землей, он вдохнул в порождение свое искру огня предвечного. Похищая эти искры, Иблис жаждет уподобиться Богу и вернуть себе власть над Землей, как было до сотворения человека. Как мог я помогать Азазелю? Велика моя вина, и нет ей прощения.
        - Погоди, асур. Насколько я помню, Аллах милостив и милосерден, и никто, кроме него, не может судить о том, чему есть прощение, а чему нет. Но, скажи, когда бы тебе предложили пресечь козни Иблиса…
        - Сила моя не столь велика, как мощь шайтана, прародителя всего шайтанского рода, но вера укрепит меня, и я сделаю все, что смогу для того.
        - Честно говоря, я надеялся на подобный ответ, - улыбнулся Камдил. - Скажи, тебе известна местность, именуемая пустыней Аль-Ахкаф?
        - Я же асур, - улыбнулся собеседник Вальдара. - Мне известны все пустыни. А уж та, которую Аллах сотворил на месте цветущей земли народа адитов, и подавно известна всякому асуру. «И воздвиг он башни из вихрей стоячих, и запечатал меж них обиталище Азазеля…»
        - Ты мог бы помочь нам попасть туда?
        - Лишь прикажи, мой добрый повелитель. Едва только мы окажемся по ту сторону пояса Береники, я в считанные мгновения легко перенесу тебя и друга твоего, да хоть бы и всю армию, к башням страны Ад. Но ответь, о храбрейший господин кольца, неужто ты и впрямь решил сразиться с Иблисом?
        - Мы решили, - уточнил Вальдар. - Ты тоже будешь участвовать.
        - Слушаюсь и повинуюсь, мой добрый хозяин, - склонил голову асур. - И когда Азазель пожрет вас, я напишу о том песнь горя и страдания, которую все акыны будут распевать еще сотни лет.
        - Надеюсь, этого не потребуется. А пока вернись в кольцо, мне необходимо подумать.
        Камдил чуть заметно коснулся рукой груди.
        - Джокер-1 вызывает Ваганта.
        - Вагант на связи. Что там у вас?
        - У нас рассвет, впрочем, как и у вас.
        - Чрезвычайно тонкое наблюдение. Долго думал?
        - Не очень. Однако кое-что придумал.
        - Даже так?
        - Да. Я полагаю, самое время вступить в переговоры с монсеньором де Монтоне.
        - А смысл?
        - Я знаю, как помочь ему с пользой для нас сохранить лицо.
        - Боюсь, если Сфорца до него дорвется, то сохраненное лицо при отсутствии головы Монтоне не поможет.
        - Дражайший кузен и кум, вот ты и позаботься о том, чтобы синьор Джиакомо не наломал дров, а я постараюсь приготовить яичницу, не разбив яиц.
        - О, точно, перекусить не помешало бы, - раздался на канале связи голос Лиса.
        Глава 27
        «Если мы не решим проблем, проблемы порешат нас». Лаки Лучиано
        Сквозь небольшие отверстия в своде каземата ветер доносил унылый вой, которому бы позавидовала любая волчья стая. Грохот прекратился, настала ночь. Лишь изредка резкие удары над головой раздавались снова. Это с дежурным обходом по тюремному двору шла стража.
        - «Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч», - речитативом, точно заклинание, начал Хасан, перебирая волокна толстой веревки, заменявшей ему пояс. - А, да, вот оно. - Он потянул одну из прожилин, поскоблил ее пальцем и, найдя замочную скважину на кандалах Али ибн Аллаэддина, начал с аккуратной тщательностью выдавливать в отверстие нечто желеобразное.
        - Что ты делаешь, многомудрый дервиш? - поинтересовался разбойник.
        - Какой нелепый вопрос. Открываю замок.
        - Веревкой?
        - Если у тебя есть ключ, Али, можешь дать мне его. Так и впрямь будет намного быстрее.
        - Еще никому не удавалось открыть замок веревкой.
        - И землю никому не удавалось создать, пока ее не сотворил Аллах, милостивый, милосердный. Помолчи немного, любезный, а я закончу читать заклинание. - Хасан подождал еще немного, пока затвердел пластик, и, ухватившись за конец пояса, быстро повернул сформировавшийся ключ в замке, освобождая руки пленника. Тот удивленно потер запястья, словно не веря собственным ощущениям.
        - Ты настоящий чародей.
        - Я лишь дервиш, - отмахнулся Хасан. - Ну что, готов ли ты идти?
        - У меня осталось мало сил, мой избавитель, - вздохнул Али. - Нет и сотой части тех, что были прежде. Но того, что осталось, хватит для последней схватки. - Он оскалился в хищной ухмылке. - Конечно, если ты дашь мне оружие и сможешь открыть двери темницы.
        - Я обещал тебе это. - Хасан Галаади сел на прелую солому, брошенную ему в качестве подстилки, и развязал поношенные сандалии на толстой подошве из пробкового дуба.
        - Ты что же, собираешься поразить врага этим, словно таракана?
        - Зачем? - Дервиш что-то еще забормотал, ухватился за подошву и после каких-то странных пассов легко разнял ее, демонстрируя спрятанный внутри нож длиной с пол-локтя. - А вот и еще один. - Он достал второй клинок из левой сандалии. - Можешь посмотреть, они остры как бритва и сделаны из прекрасной стали.
        Али только развел руками и жадно ухватился за оружие. Хасан невольно усмехнулся, глядя на его радостное лицо. Разбойник просто не знал, что и сказать. Он был счастлив. Хасан вернул подошвы в прежнее положение, едва заметно сдвинув одну половину вдоль другой, и тут же из пробки, казавшейся монолитной, выступило шесть острых шипов.
        - Теперь, Али, сын Аллаэддина, делай то, что я велю, и вскорости ты будешь на свободе.
        - Все, что скажешь, о премудрый Хасан.
        - Приладь цепи к себе на руки так, будто они все еще заперты. Ложись на пол и притворись мертвым. А я сделаю так, чтобы гяуры открыли дверь.
        Али безропотно повиновался приказу наставника. Хасан, удовлетворенный видом распластанного перед ним тела, прищелкнул пальцами и, бросившись к двери, забарабанил в нее кулаками:
        - Скорее! Скорее!
        - Что еще такое? - послышался из-за двери недовольный голос надзирателя.
        - Скорее сюда! Я поймал его!
        - Кого?
        - Шайтана, безумцы, шайтана! Тамерлан прислал меня сюда изловить шайтана, которым был обуян этот несчастный. Давай скорее, пока я держу его!
        - Да что скорее?
        - Ты должен услышать и передать все от слова до слова. Это о Великом амире. Давай скорее! Или ты думаешь, что держать шайтана все равно что чесать за ухом? Если он вырвется из трупа Али, никому из нас несдобровать. Быстрее, быстрее!
        Лязгнул ключ в замке. Охранник с обнаженным мечом влетел в камеру. Его напарник остался в дверях, также с оружием наготове. Хасан склонился над «мертвецом» и начал распевно:
        - Агла Он Тетраграмматон… Тайными именами Бога заклинаю тебя и принуждаю говорить правду.
        И тут в камере послышался тихий хриплый голос, как будто удавленник пытался что-то сказать до того, как петля окончательно пережмет гортань.
        - Что он говорит? Ничего не слышно. Этот чертов вой!
        Тюремщик склонился к Али. Он попытался отшатнуться, увидев яростный оскал, но не успел. Остро заточенные стальные клинки, точно клыки тигра, вонзились ему в шею. Али резко вскочил на ноги… Первый брошенный им нож стоящий у двери тюремщик успел отбить мечом. Второй вонзился ему в грудь и надсмотрщик молча сполз по стене.
        - Теперь у меня есть два меча. - Али, сын Аллаэддина, потер руки. - Хотел спросить тебя, Хасан, что за голос здесь только что звучал?
        - Дервиши умеют многое, - чревовещатель собрал ножи.
        - Воистину так. Что ж, мне остается показать, что и я умею немало.
        Подхватив лежащее на полу оружие, он вдруг замер на пороге.
        - У меня есть просьба к тебе. Последняя воля умирающего. Если тебе удастся вырваться, езжай в Ареалу, это за Сладкими Водами.
        - Я знаю.
        - Там живет торговец, Махмуд ибн Фарсад. Скажи ему, что видел меня. Он поможет тебе найти моих сыновей. Они уже взрослые. Расскажи им, как умер их отец.
        - Я сделаю это, Али, обещаю тебе. Иди. Да поможет тебе Аллах.
        Хасан начал разматывать веревку, служившую ему поясом.
        - Вот только кое-что здесь доделаю.
        Дервиш выдавил из прожилины еще немного пластика и, не давая ему застыть, согнул в виде крюка. Наверху послышался грохот, звон мечей, стоны и ликующий возглас Али, знаменовавший победу. Попробовав, достаточно ли затвердел пластик, Хасан намотал веревку на локоть и бросился к выходу. Пол наверху в караульном помещении был залит кровью. Ошеломленные внезапной атакой стражники едва успели схватиться за оружие. А со двора тюрьмы уже слышался крик:
        - Ну же, где вы! Идите все сюда!
        - А ведь мог бы выжить, - пробормотал Хасан и скользнул к внешней стене. Еще задолго до сегодняшнего дня он тщательнейшим образом исследовал окрестности, и потому сейчас точно знал, куда бежит. Неподалеку от крепостного рва по ту сторону стены раскинул ветви огромный платан, помнящий еще императора Калоиоанна и его мудрого советника, Иоанна Аксуха.
        Вдали слышался звон клинков и крики. Судя по всему, Али действительно был отменным рубакой. Размотав веревку, Хасан ловко закинул крюк на венец стены, быстро взобрался наверх, вытянул свой «пояс», еще раз забросил его и спустя мгновение был уже на платане. То, что происходило дальше, он видеть не мог, и даже едва слышал крики «Дервиш, дервиш сбежал!». А в это время в тюремном дворе начальник стражи допрашивал молоденького лучника:
        - Ты что же, видел его?
        - Видел, - ошарашенно подтвердил стражник. - Я как раз спешил туда, где убили разбойника, и вдруг гляжу, он просто так взбежал по отвесной стене, а потом там, на парапете меж зубцами сел, взмахнул этак руками… - Лучник замялся.
        - Ну, что? Говори!
        - И улетел.
        На пирсе в ожидании, покуда лодка с парламентерами бросит швартовы, переминались с ноги на ногу пятеро воинов из отряда Браччо. Еще нескольких остроглазый Лис разглядел на крышах портовых сооружений, на колокольне и приоткрытых окнах окрестных домов. Все они с луками на изготовку ожидали лишь сигнала, чтобы послать на корм рыбам приплывших гостей.
        - Монсеньор де Монтоне готов принять вас, - сообщил один из воинов, лишь только парламентеры ступили на деревянный, весь в клочьях пены, настил пирса. - Он ждет здесь поблизости, в портовой таверне.
        - А что, хорошая идея, - потер руки один из приплывших, - заодно и сполоснем ночную вылазку.
        Солдаты поглядели недобро, но отвечать не стали.
        Синьор Андреа сидел один-одинешенек за длинным пустым столом. Как опытный воин, он прекрасно осознавал, сколь опасно его положение. Гибель адмирала Михельса как будто открутила гайку, скреплявшую единство эскадры. Сейчас капитаны стоявших на рейде кораблей заняли выжидательную позицию, решая, то ли, плюнув на долю в добыче, уйти в море, то ли вновь перейти на сторону противников Браччо. И уж тут непонятно, что хуже: ждать, пока крепость возьмут одновременным ударом с моря и с суши, или же подыхать от голода в осаде, которую Джиакомо Сфорца устроит старому приятелю со свойственной ему изощренностью.
        Когда Андреа сообщили, что со «Святого Климента» к крепости движется лодка с парламентерами, Браччо понял, что времени у него осталось совсем мало. Сейчас от него потребуют капитуляции, получат отказ, и к вечеру среди дымящихся руин города будет дрыгать ногами на какой-нибудь ветке славный перуджинец Андреа де Монтоне. Он скривился и потер шею руками, представляя, как стянет ее пеньковый воротник, и хрустнут под тяжестью могучего тела шейные позвонки. «Надо погибнуть в бою. Обязательно погибнуть в бою. Не приведи Господь попасться Сфорца живым. Но прочь, прочь, дурные мысли. Нельзя хоронить себя раньше времени. Скверная примета. Надо попробовать с ними поторговаться, ведь отчего-то вся эта свора не идет на приступ? Что, если обменять магистра Вигбольда и этого чертова кардинала на корабль и свободный выход в море? Можно, конечно, не сомневаться: едва только сможет, Джиакомо и те, кто с ним пришел, без промедления бросятся вдогон, но сейчас главное - вырваться из западни, а там уж да помогут мне все перуджийские святые. И святой Вальдо, и святой Валентин, и святой Коломбо, и святой Франциск.
Впрочем, нет. Этот помогать точно не станет, он все ратовал шляться босиком и в обносках, как Иисус с его апостолами…»
        Дверь таверны отворилась.
        - Капитан, - входя в помещение и окидывая быстрым взглядом стол, со слезой в голосе произнес длинный худой чужеземец с ломаной переносицей и точно приклеенной глумливой усмешкой, - шо-то одно из двух: или в этом заведении еще не образовалась свободная касса, или нам тут категорически не рады. Почтеннейший, вы администратор зала?
        Кондотьер с подозрением оглядел вошедшего.
        - Я Андреа де Монтоне.
        - Какая радость для всей семьи! - не унимался Лис. - А представьте только, вы могли быть Хираюки Мацумото. Вот бы родичи удивились. Однако будь ты Монтоне преклонных годов, и то без зазнайства и лени… дай мне простой, но четкий ответ: где жратва и с кем тут можно разговаривать по делу.
        Лицо кондотьера побагровело. Он поднялся, опираясь на кулаки.
        - Все, капитан, можно заходить! - не обращая на него внимания, крикнул верзила. - Обслуживающий персонал уже почтил тебя вставанием.
        Браччо схватился было за меч, но тут в зал вошел мужчина с суровым лицом северянина. Андреа вспомнил, что несколько дней назад видел его около Сфорца там, в Италии.
        - Мои приветствия, монсеньор Андреа.
        Де Монтоне склонил голову в ответ:
        - Что за шута вы прихватили с собой?
        - Не, ну шо такое? - не давая Камдилу вставить слова, возмутился Лис. - Делаешь человеку одолжение, буквально скрашиваешь его последние минуты - и никакой благодарности.
        - Мсье Рейнар. - Спутник поглядел с укоризной на разошедшегося балагура.
        - Не, ну шо, я не прав? Кто так ведет переговоры? Где дипломатический протокол? До сих пор еще не налито! То ли дело мы. Всю ночь готовились, сколько народу положили! И это только для того, шоб сказать прямо в глаза, прямо ртом: «Мужик, ты жить хочешь?»
        В Лисовском вопросе уже не слышалось и тени шутовства.
        - Вы пришли, чтобы угрожать мне? - На губах кондотьера появилась недобрая ухмылка.
        - Ничуть. Я пришел сделать предложение, которое вам предпочтительнее будет принять.
        - Для кого предпочтительнее?
        - В первую очередь для вас.
        Браччо не спускал с парламентера настороженного взгляда.
        - И все же вы пытаетесь меня запугать. - Он хлопнул ладонью по столу. - Так вот вам, сеньоры. Я и без ваших тупых шуточек и дурацких предложений знаю все о своем положении. И, возможно, к вечеру все те, кто считает себя моими женами, уже станут вдовами. Но вы-то этого не увидите. Я выставлю на пиках ваши головы, как только Муцио и все эти чужестранцы пойдут на штурм. И чтоб вам не было скучно, рядом будут скалиться головы кардинала и вашего адмирала. Так-то вот.
        - Это не так. - Камдил не спеша сложил руки на груди.
        - Точно-точно, - поддержал мсье Рейнар. - Как говаривал старик Данте: «Земную жизнь пройдя до середины, я очутился в сумрачном лесу».
        - При чем тут Данте?
        - Мой друг хотел сказать, что вы заблуждаетесь, и это заблуждение открывает для вас мрачные врата адской бездны.
        - Вот как? Заблуждаюсь?! Кто же помешает мне казнить вас?
        Камдил сплел пальцы в замок. В полумраке таверны появились две светящиеся руки, одна из них с силой ухватила Андреа за волосы, оттягивая его затылок вниз, другая прижала к горлу кондотьера отточенное лезвие кинжала.
        - Мне убить его? - послышался из темноты голос.
        - Пока нет, но будь рядом.
        - Слушаюсь и повинуюсь, добрый господин.
        Руки исчезли. Браччо быстро обернулся, ища глазами притаившегося врага, но тщетно: рядом с ним никого не было.
        - Монсеньор, - призвал Вальдар, - надеюсь, я вполне ответил на ваш риторический вопрос, и вы наконец выслушаете мое предложение.
        - Черт бы вас побрал, - недовольно буркнул Андреа, усаживаясь на стул во главе стола. - Я вас слушаю.
        - Даже Господь всемогущий не способен сделать бывшее не бывшим. Однако же, монсеньор де Монтоне, в наших силах сделать так, чтобы все решили, что то, что есть - это именно то, что должно было быть.
        - Это что-то слишком мудрено. Я сохраню свою жизнь?
        - Да.
        - Мои люди останутся живы?
        - Все мы смертны, - вздохнул Камдил. - И потому в свой час каждый отправится к праотцам. Но если вы согласитесь на мое предложение, у вас и у ваших людей есть значительный шанс выжить, прославиться и, более того, получить законную часть общей добычи.
        - Что я должен делать? - заинтересованно спросил кондотьер.
        - Прежде всего вспомните, что вы сознательно пошли на союз с покойным Гедике Михельсом, чтобы связать ему руки и не дать скрыться в море с добычей.
        - Именно так все и обстояло, - оскалился Браччо. - Какие могут быть сомнения?
        - Затем, чтобы спасти его высокопреосвященство и достопочтенного магистра Вигбольда, вы скрытно похитили их и привезли в город.
        - Вы читаете мои сокровенные мысли как по-писаному, монсеньор. Этот Михельс был сумасшедший дьявол. Я места себе не находил, покуда святой отец и адмирал не оказались у меня в руках. Простите, оговорился - в безопасном месте.
        - А значит, - Камдил сделал паузу, - наступает пора завершить ваш хитроумный план.
        - Я готов! - расплылся в улыбке де Монтоне. - Вот только запамятовал, каким образом?

* * *
        Тамерлан глядел, не отводя глаз от арены древнего цирка. Уже который час расторопные палачи уставали, их сменяли другие, тех, в свою очередь, третьи. Поток несчастных, обреченных на смерть, никак не иссякал. Привычные к расправам воины Повелителя Счастливых Созвездий оттаскивали в сторону корзины с отсеченными головами и вываливали их в кучу, спеша вернуться за новым «урожаем».
        Факельщики-ромеи, чуть живые от ужаса, стояли на всех пролетах лестниц, жались у ворот, не имея ни малейшей возможности помочь соотечественникам и моля небеса спасти их самих от расправы.
        Великий амир глядел безучастно, но душа его ликовала при взгляде на поднимающийся все выше минарет из искаженных предсмертной мукой лиц. Как всегда, в такие моменты запечатленный в глазах мертвецов страх пьянил его, будоражил кровь, заставляя течь быстрее и согревать холодеющее тело.
        Тимур отчего-то вспомнил, как много десятков лет назад мчал по степи на быстроногом жеребце, и ветер развевал его волосы и конскую гриву. Он вспомнил, как дурманил, кружил голову этот ветер, и аромат цветущих маков, и песнь, которую он горланил, вопреки свистящему ветру, заталкивающему обратно в горло крик ликования.
        Великий амир тряхнул головой, заставляя призрак былого развеяться. Теперь его больше не радовали ни стук копыт, ни песня, ни ветер. Он вслушивался, как глухо бьются друг о друга брошенные в основание минарета отрубленные головы. Вот эта музыка - отрада его старости. Тамерлан прикрыл глаза. Он не любил признаваться себе в том, как долго живет на свете. Лишь потому, что в бородах его внуков начала пробиваться седина, с неумолимой ясностью осознавал, сколь длинна его жизнь. Она промчалась бешеным галопом, точь-в-точь как его тумены по землям покоренных стран.
        Когда-то ему представлялось: вот еще десять лет и весь мир склонится пред ними. Затем, спустя годы, думалось: теперь-то уже точно не больше десяти лет. И так снова и снова. Никто не мог устоять пред его мечом, но даже ему, великому Тимуру, Повелителю Счастливых Созвездий, было не под силу сделать мир хоть чуточку меньше. Вот теперь до Последнего моря, казалось, совсем недалеко. Все, что мог противопоставить ему враг, - разрозненные отряды. Легкая добыча!
        Так ему казалось совсем недавно. И вдруг эти самые разрозненные отряды каким-то чудом громят войско Баязида Молниеносного, всего несколько лет назад разбившего, в клочья порвавшего объединенное войско гяуров.
        Что-то случилось, что-то происходит. И это что-то направлено против него! Он вспомнил брошенного им в застенки дервиша. Сейчас бы не помешало его мудрое слово.
        В проходе ворот послышались крики. Тамерлан открыл глаза:
        - Что там еще?
        - Скороход из тюремного замка, - склонился перед властителем начальник стражи. - Говорит, что должен передать тебе нечто очень важное.
        - Все одно к одному, - поморщился Тамерлан. - Ладно, приведите его сюда.
        Через несколько минут посыльный уже пал на колени перед Великим амиром.
        - О Владыка мира, - взмолился посланец, - не вели казнить!
        - Что случилось? - стремительным шагом приближаясь к носителю дурной вести, глухо спросил Железный Хромец.
        - Дервиш сбежал. - Гонец поглядел на Великого амира. Тот стоял молча, скрестив руки на груди. - Очевидцы говорят, что он взбежал на стену и улетел, подобно волшебной птице Рух.
        - Улетел? - тихо повторил Тамерлан. - Словно птица?
        - Да, один из лучников видел это.
        Тимур рывком выхватил саблю из ножен, в одно движение рубанул по склоненной шее и, стряхнув кровь с клинка, вернул оружие в ножны.
        - Это к остальным. - Он толкнул носком сапога безжизненное тело. Начальник стражи без лишних слов подхватил отсеченную голову и бросился на арену, а вслед ему неслось: - Хасана Галааду найти! Без промедления! Через три дня мы выступаем против гяуров.
        Когда в шатре, еще совсем недавно принадлежавшем Баязиду, а теперь - командном пункте объединенного войска, появились Балтасар Косса и магистр Вигбольд, присутствующие, вне зависимости от возраста и отечества, разразились приветственными криками. Лишь только общими увещеваниями спасенных пленников и посланцев его святейшего величества удалось погасить вспышку общего ликования. Тут же в импровизированной часовне была отслужена месса, и его высокопреосвященство, исполненный вдохновения, стоя на холме, с жаром обратился к воинству, весьма живописно рассказав историю прекрасной Юдифи, зарубившей притеснителя, злобного и коварного Олоферна.
        - …И как юная вдова, испившая чашу слез, оплакивая гибель пронзенного стрелами врагов мужа, как эта прекрасная жена, принесшая себя в жертву отечеству, так и вы, вернейшие из христиан, не щадя живота своего, а тем паче вражьей головы, обагрили мечи кровью ратей навуходоносоровых. Но забудем ли мы, братья, что рождены мужчинами, - воздев руки к небесному своду, возопил Балтасар. И всякому, слышавшему его, было понятно, что забыть о том, что Господь в великой милости своей сотворил их мужчинами, не удастся ни под каким предлогом.
        - Так остановимся ли мы, напоив землю христианскую кровью Баязида, этого нового Олоферна? Нет, ибо если свершим мы малое, когда могли свершить большее, то презрения будем достойны. Ибо не превзошли мы доблестью своей нежную, кроткую Юдифь, но лишь только сравнялись с ней!
        Многотысячная толпа отвечала ревом одобрения, грохотом оружия о щиты и прочими выражениями неистового восторга.
        - Смерть царю вавилонскому, Тамерлану, - потрясая зажатым в кулаке перевернутым мечом, кричал Балтасар Косса. - Не мир, но меч ждет его!..
        - Ну, с этим все более или менее понятно, - констатировал Лис. - Картина маслом по сыру. Юдифь с головой олигофрена. Затаив дыхание, жду вечера, когда вся эта шобла тайком проберется в лагерь Тамерлана и со всех ног начнет охмурять его танцами живота. То-то они пенсионера укатают! Без всякого меча обойтись можно.
        - Скорее всего и придется обходиться без меча. Если Али, сын Аллаэддина, рассказал правду, а врать ему резона не было, то меч, вероятно, окажется бессилен. Если помнишь, во время инструктажа в Институте лорд Джордж рассказывал, что на Тимура устраивалось множество покушений, и все безуспешно.
        - Да, что-то такое было.
        - А стало быть, надо отправляться, так сказать, к первоисточнику, к башням земли Ад.
        - Мгм, к первоколодцу. А шо мы там будем делать? Оно ж не плюй в колодец, вылетит - не поймаешь.
        - Уже, как ты говоришь, вылетело. И поймать надо. Потому как если предположения верны, то всех собранных нами воинств, всех демаршей Витовта и Мануила, царствие ему небесное, недостаточно, чтобы справиться с Тамерланом.
        - Ну вот. А счастье было так близко, так возможно. Капитан, скажи хоть прикидочно, шо мы там у этих башен делать-то будем? Я так понимаю, брать их штурмом или рыть подкопы занятие глубоко безыдейное.
        - Ума не приложу, - честно сознался Камдил. - Никогда прежде ни с чем подобным не сталкивался.
        - Аналогично. И шо теперь?
        - Спросим у Хасана. Он все же на дервиша учился. Опять же есть шанс, что Мелюзина что-нибудь толковое подскажет.
        - Хорошо бы, если так. - Вальдар кивнул и активизировал связь.
        - Джокер-1 вызывает Дервиша.
        - Я Дервиш, слышу тебя, Джокер.
        - Как обстановка?
        - Штатно. Благо, тайники загодя оборудовал.
        - Есть известия о Тамерлане?
        - Да, он собирается выступать в течение ближайших трех дней. А пока плюется ядовитой слюной и требует достать меня хоть из-под земли.
        - Агентура подсуетилась?
        - Конечно.
        - Убежище у тебя сейчас надежное?
        - В полной безопасности лишь тот, кто уже умер. По обычным меркам надежное, однако меня очень смущает перстень на указательном пальце левой руки Тамерлана, поскольку знаем мы о возможностях этого ювелирного чуда крайне мало.
        - Увы, увы. Что ты думаешь при этом раскладе предпринять?
        - Выбор невелик. Либо отсиживаться и ждать, пока ищейки Хромца придут за мной, либо присоединиться к собственным гонителям и попытаться выведать у знающих людей, что можно противопоставить неприятному сюрпризу с шахиншахом джиннов.
        - У тебя есть эти знающие люди?
        - Возможно, да, а возможно, нет. Стоит попробовать.
        - Монсеньор Вольтарэ! - К Камдилу подбежал его славный оруженосец, снискавший в ночной схватке на борту «Святого Климента» лавры отменного храбреца. Глубокая царапина на его щеке, оставленная вражеским клинком, еще кровила, но Кристофер не замечал этого.
        - Его высочество принц Стефан и маршал Ян зовут вас на военный совет. Синьор Джиакомо и пан Михал уже там. Все ожидают только вас с Рейнаром.
        - Да, мы уже идем.
        - Монсеньор, - смущенно продолжил де Буасьер, - могу ли я просить вас о милости?
        - Твоя храбрость сегодняшней ночью в любом случае заслуживает награды. Проси.
        - Сегодня непременно будет решено отправить гонца в Италию с реляцией о великой победе.
        - Несомненно, мальчик мой.
        - Я был бы весьма польщен, если бы меня включили в свиту посланника, или вовсе назначили гонцом. Клянусь золотыми шпорами всех моих предков, я буду скор, как только может быть скор человек, даже еще быстрее.
        - В этом я не сомневаюсь, - улыбнулся Камдил.
        На лице юноши появилось выражение с трудом сдерживаемой радости:
        - Так я могу надеяться?
        Камдил со вздохом покачал головой:
        - Анна?
        - Она сказала, что будет ждать меня с победой, и велела беречь себя.
        - Ну, то, что ты себя берег, мы знаем, - хмыкнул Камдил, указывая на окровавленную щеку юноши. - Мальчик мой, пойми меня правильно, вероятно, при других обстоятельствах ты и она были бы прекрасной парой. Однако же…
        - Я знаю, монсеньор. Она принцесса, а я - младший сын барона. Но я люблю ее, - Кристоф замялся, - и она меня.
        - Вот даже как. Очень занятно. Хорошо. Иди. Собирайся. Ты поедешь с сообщением. В конце концов, кто я такой, чтобы советовать тебе в делах сердечных. Будь счастлив, пока есть возможность быть счастливым.
        - Ваши слова - закон для меня, - поклонился оруженосец.
        - Ступай, ступай. После окончания военного совета ты отправляешься в путь. Кроме победной реляции у тебя будет письмо для твоего сюзерена. И помни, прекрасные глаза Анны Венгерской не должны лишить тебя ума настолько, чтобы ты перестал осознавать: без рыцарской конницы Жана Бесстрашного в решающей битве нам не победить.
        - Все будет исполнено, монсеньор Вольтарэ, - радостно воскликнул Кристоф, бросаясь к разбитому в низине лагерю.
        - Капитан, - обратился к напарнику Сергей, пристально глядя в спину удаляющегося юноши, - ежели наши с тобой страшилки про шайтанскую сучность Тимура - не повод обратиться к психиатру, то шо-то я сомневаюсь, что вся эта королевская конница и прочая королевская рать нам поможет.
        - Не скажи. Чем больше войска удастся положить, тем меньше шансов, что Тамерлан сунется в Европу. Не сам же он пойдет.
        - О, вот заодно и узнаем.
        Глава 28
        «Искусство войны состоит в умении определить неизвестное на основании вероятного». Генрих Жомини
        Камдил аккуратно вывел на пергаменте изящный вензель, заменяющий личную подпись, положил отточенное перо возле чернильницы и посыпал исписанный лист мелким песком.
        - Кристофер, принеси из нашей повозки воск.
        Оруженосец молча поклонился и выскочил из шатра.
        - Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя, - звучно процитировал Лис. - Капитан, ты что-нибудь придумал, чтобы летопись наша не закончилась, как у Нестора: короче, все умерли.
        - Думаю, - отмахнулся Вальдар. - Все эти джинны и шайтаны - не моя специализация.
        - Как будто нас кто-то будет спрашивать о специализации. Спецы? Спецы. А шо лизация, шо не лизация, хоть канализация!
        - Спасибо на добром слове.
        - Та обращайся. Добрых слов у меня, хоть завались.
        - Нет, завалиться нам нельзя. Пока ясно одно: надо отправляться в этот самый Ад и разбираться на месте.
        - Чур, я беру лютню и, если что, буду оттуда выгребать, распевая песни. Держись за мной, глядишь, прокатит.
        - Лис, ты о чем?
        - Ну, как? Орфей с Эвридикой почти проскочили. Ну, правда, из тебя Эвридика, как из меня этот… Лучи на Повороте.
        - Лучано Паваротти, - машинально исправил Камдил.
        - Ой, то все детали. Нас целое волновать должно. Шоб было с чем и на чем маршировать в светлое, по условиям пустыни изрядно выгоревшее, будущее. - Сергей откупорил бронзовый кувшин с рубиновой насечкой, захваченный в обозе Баязида. - Красивая вещица, надо будет домой захватить.
        - Лис, - сбрасывая наземь песок, впитавший излишек чернил, покачал головой Вальдар, - я, конечно, не знаток антиквариата, но, кажется, это очень старинный кувшин. С вывозом из Британии у тебя могут возникнуть проблемы.
        - Капитан, мне нравится твой подход. То есть мы отправляемся в землю с романтическим названием Ад, ни фига ни разу не зная, чем там будем заниматься, а тебя, шо те черные силы, гнетет мысль, как я буду винную тару из Британии вывозить. Не кипяти себе мозги. На вот лучше, выпей. - Сергей наполнил стоявшую перед ним глиняную кружку темной жидкостью. - Пальмовый самогон разлива трижды затертого года. Подумаешь, таможня не пропустит. Как говорится: «Вы нам запретили, так шоб вы так жили, как мы испугались». - Лис налил вторую кружку. - Давай. За благополучное окончание нашего безнадежного начинания. - Он в три глотка осушил чашу и сморщился. - Господи, сладкая, шо моя жизнь, только наоборот.
        - Вообще-то это нужно разбавлять водой.
        - Какое изощренное варварство, - сокрушенно покачал головой Рейнар. - Спиртом это надо разбавлять, а не водой. Чистым и горючим, как слеза Змея Горыныча.
        В шатер, неся воск, а заодно вязанку новых свечей, вошел Кристоф.
        - Ау, приятель, тебе османской бормотухи малехо плеснуть?
        Де Буасьер поглядел на соратника с недоумением:
        - Да простит меня монсеньор, но я предпочитаю бургундские вина.
        - Правильно, одобряю, поддержим отечественного производителя. Я в общем-то тоже их предпочитаю, но мне бы емкость освободить. Не на землю же выливать.
        - Сергей, погоди. - Камдил оборвал вольный полет мысли старого друга. - Не спаивай мне оруженосца.
        - Да чем тут спаивать? Это «пойло богов» кроме попкового слипсиса никаких алкоголических последствий вызвать не может.
        - Рейнар, - нахмурился рыцарь.
        - Ну вот. Никакого в тебе чувства коллективизма. Я тут мучайся, хлещи этот шмурдяк. И ведь ради чего? Не за для пьянства, а шоб порадовать мать-старушку. Угодить ее тонкому эстетическому вкусу. Тебе не понять, ты не смотришь индийских фильмов. Ведь ежели сказать, что из этого кувшина пил сам Омар Шариф,[45 - Омар Шариф - американский киноактер.] она ж его в красном углу под иконами поставит. - Лис налил себе еще кружку. - Эх, нет здесь Омара Шарифа, разделить мою злую долю.
        - Уж скорее, Омара Хайама.
        - Нет, под омаров такое вино не пойдет.
        Камдил подозвал оруженосца, свернул пергамент, обмотал его лентой, велел Кристофу растопить кусок алого воска, капнул им на послание и оттиснул гербовую печать серебряным перстнем.
        - Вот, держи. В этом письме я прошу ее высочество Анну Венгерскую сделать тебя рыцарем. Как принцесса и наследница престола она имеет на это право. Если желаешь, такое же письмо могу написать и герцогу Жану. Но что-то мне подсказывает, что тебе очень хочется записаться в паладины ее высочества.
        - Я был бы счастлив, - склонил голову де Буасьер. - Но как же вы? Вы так много умеете и знаете, я не перенял и десятой части и надеялся прослужить еще не один год под вашим началом.
        - Увы, мой друг, увы. Я тоже рад бы продолжить твое обучение, но мы с Рейнаром должны отправляться в дальний путь.
        - Вас зовет новый подвиг?
        - Можно сказать и так. Хотя я бы скорее назвал это фатальной необходимостью.
        - Тогда позвольте мне отправиться с вами.
        - Нет. Ты утром повезешь в Италию известие о победе и почту для своего герцога. Наш путь лежит в другую сторону. Так что, не обессудь. Вряд ли я смогу тебя еще чему-то научить.
        На глаза Кристофа вдруг навернулись слезы, он смахнул их и спросил с надеждой:
        - Но вы вернетесь?
        - Это уж как получится. Дела, ради которых мы покидаем лагерь, действительно чрезвычайно опасны. Но как говорят в наших краях, чтобы отрубить волку голову, хорошо бы сначала зажать его хвост. Не грусти, мой мальчик. Даст Бог, еще свидимся. Я верю, что ты станешь доблестным рыцарем и еще всем нам утрешь нос. А пока ступай. Тебе надо отдохнуть. Чуть свет корабль отбывает в Италию. Перед дорогой следует восстановить силы.
        Кристоф с грустью на лице поклонился и направился к выходу. У самого полога он остановился.
        - Чуть не забыл, монсеньор. Вас хотела видеть моя прапрапра…
        - А уж мы-то как хотели бы, - не удержался от реплики Лис, и тут же, будто ветер всколыхнул кожаный полог шатра, и, вихрем пролетев внутри, перевернул чашу с пальмовым вином.
        - Не, ну шо за ё-моё! - возмутился Сергей, однако не договорил. Дама в зеленом платье, затканном лилиями, возникла перед ним, словно выросла из-под земли.
        Лис озадаченно посмотрел на кувшин.
        - Вроде ж только начал. Мадам, вам налить? Вы не волнуйтесь, слабенькая наливочка. Почти компот.
        Фея Мелюзина традиционно игнорировала речь д'Орбиньяка, и тот, пробормотав: «Ну как всегда, одни убытки», вновь наполнил «кубок».
        - Мадам, - Камдил поднялся с места и склонился перед властительницей малого народца, - счастлив вас приветствовать.
        - Мне понятна ваша радость, - любезно улыбнулась Мелюзина. - Я решила навестить вас, ибо пришло время вам узнать, что, как только корабль, на котором вы утром выйдете в море, минует остров Крит, вы окажетесь по ту сторону пояса Береники.
        - Но откуда вам известно, что мы… собираемся выйти в море и что плывем именно туда?
        Фея улыбнулась, хлопнула в ладоши, и шатер наполнился чуть слышным дробным хихиканьем.
        - Если бы вы знали, сколько глаз смотрит на вас всякую минуту, когда вы спите и когда идете, когда смеетесь и когда плачете, может, вы трижды бы задумались, что делать, а чего нет. Но люди сами очертили себе границы, страшась неведомого.
        - Можно поинтересоваться, вид голых частей рыцарских телес распугивает малый народец? Не всякую минуту при полном параде бываешь.
        Фея метнула на Лиса взгляд, полный надменного презрения.
        - Ну вот, только потянулся к знанию, и на тебе - пограничный контроль. Спасибо, что в лягушку не превратили.
        - Я пришла сказать, - не обращая внимания на болтовню Рейнара, продолжила фея, - в Великой книге написано, что пустынный огонь нельзя усмирить, покуда девять не станут одним и один - девятью.
        - Ничего себе, занимательная арифметика! - возмутился Лис.
        - Погоди, Рейнар. Предсказание действительно несколько туманное. - Камдил повернулся к фее. - Быть может, существуют какие-то толкования?
        - Не существуют. До сего дня никто и не знал о пророчестве. Оно появилось лишь утром, когда я воззвала к Великой книге, прося дать ответ.
        - Спасибо за заботу, - вздохнул Камдил. - Хотя не знаю, чем может помочь столь развернутое пророчество.
        - Я тоже. Но лучше пусть вам будет известно о нем. Очень скоро я при всем желании не смогу быть вам полезной.
        - Но, быть может, существует какая-то магическая защита от джиннов? Зелье или заклинание? Может, амулет какой?
        - Ничего подобного нет и никогда не было. - Она развела холеными руками. - А даже и будь такое - Иблис учует вас, как только вы преступите заветную границу пояса Береники.
        Не так давно я рассказывала историю о том, как ворон стал черен. Так вот, сын Хариса, спасенного Береникой, и есть Иблис - прародитель всего рода Шайтанов. Против него магия бессильна, но защита… - Фея на мгновение замолчала, давая слушателям возможность оценить важность ее слов. - Защита есть. Она в вас. Вспомните лабиринт Урсуса.
        - Для этого его сначала забыть надо, - хмыкнул Лис.
        - Не ищите силу и защиту вне себя. Не обращайте взор к небесам - они пусты и холодны. Все, что нужно для победы, вы несете в себе. А я… вот, это вам пригодится. - Мелюзина смерила кувшин с рубиновой насечкой задумчивым взглядом, что-то прошептала и указала на него двумя пальцами. - Отныне вино в нем не переведется никогда.
        - От ёлкин!.. - Лис вскочил с места.
        Камдил за спиной погрозил ему кулаком.
        - Мой друг вне себя от радости.
        - Мне понятна его радость, - улыбнулась фея и растаяла на глазах.
        - Не, Вальдар, ну, не блин ли? - Сергей схватил кувшин, перевернул его и начал орошать землю финиковым вином. Вскоре его образовалась целая лужа, а поток все не иссякал.
        - Не обманула, ведьма. И шо я теперь, эту микстуру от горла маме повезу? Да шоб мне Лисового напию не пить. От как это называется?
        - Мелюзина права. В пустыне такой сосуд нам очень пригодится.
        - Ну конечно. Скорпионов травить. Нас после этого пойла на первом бархане развезет. И к тому же если пояс верности за Кипром уже не работает, так у нас в кольце образуется вполне себе работоспособный асур. Неужели у него в загашниках ни одного ковра-самолета не завалялось? Долетим с ветерком, шо на такси. По дороге и Хасана прихватим.
        - Кто его знает, что у него где завалялось. - Камдил потер лоб. - Вообще-то резонно. Как-то я сразу не подумал.
        - Это потому, брат, шо ты в детстве старика Хоттабыча не читал. А в нем сила, брат.
        - Очень может быть, - кивнул Вальдар, разминая палец с волшебным перстнем.
        - Жду твоих указаний, мой добрый господин, - раздалось под сводом шатра, и асур сгустился из воздуха прямо над лужей пролитого Лисом вина. Точнее, он не успел сказать «Господин», он произнес только «Госпо», и рухнул на колени перед благоухающей лужей густого на вид напитка.
        - Алла ваха сара нохе саб!
        - Капитан, че это он? Куда он нас послал?
        - Не знаю. Ты не видишь, мастерлинг эту речь не переваривает. Наверно, по-джиннски.
        - Але, дружаня. Ты че с земли-то пьешь! Я тебе так налью! - попробовал было воскликнуть Лис, но было поздно. Все до капли вылитое им вино будто испарилось, едва коснувшись уст асура. Даже грунт потрескался в этом месте.
        - Ну, ни себе чего! - восхитился Рейнар. - Вот это алконавт! - Он с уважением поглядел на духа знойной пустыни. - Еще плеснуть?
        - О да, конечно! Добрый друг доброго господина!
        - Тебе в кружку или так, по-простому, из горла?
        - Если мне будет позволено. - Асур протянул руки к древнему кувшину.
        - Та шо за вопрос! Пей сколько влезет. Только скажи, чего это тебя так проперло?
        - Это же алла ваха сара нохе саб! - привычно воздевая руки вверх, завороженно прошептал асур.
        - А, ну это все объясняет! Как я сразу не дотумкал.
        - Чудодейственный напиток, созданный мудрейшим царем Сулейманом ибн Даудом, мир с ними обоими. Он оживляет пламень, из которого сотканы джинны, и возвращает им силы и жизненную радость.
        - Шо, правда?
        - Асур в своем обличье не умеет лгать.
        - Вот это да! И как же кувшин у Баязида оказался?
        - То мне не ведомо.
        - Лис, ты пробку сохранил?
        - Ну конечно. Аккуратненько так вытащил. Сургуч практически не пострадал. Извини, акцизной марки не было. Гляди-ка, тут какие-то масонские значки.
        - Это не масонские значки, - отбирая у друга пробку, усмехнулся Камдил. - Это печать царя Соломона, иначе Сулеймана ибн Дауда.
        - Мир с ними обоими, - подтвердил асур.
        - Занятная находка, но сейчас о другом. Скажи, друг мой, смог бы ты перенести нас с Рейнаром и еще одного человека…
        - Если вы дадите мне еще этого восхитительного напитка, я перенесу вас, куда вам только заблагорассудится. Хоть и на это самое место, облетев вокруг света.
        - Так далеко не надо. Нам бы в пустыню Аль-Ахкаф, к башням земли Ад.
        - О, Аллах Всемогущий, нет места на земле хуже, чем это! Добрый друг доброго господина, что сказать тебе, чтобы отвратить от желания отправиться в это проклятое место?
        - Скажи, как быстро ты сможешь нас туда доставить, - не удостаивая джинну ответом, продолжил Камдил.
        Асур тяжело вздохнул:
        - В мгновение ока.
        - В два мгновения, - поправил Лис. - Хасана надо будет еще подобрать. На, дружаня, попей, успокойся.
        Со времен поздней римской империи гавань этого любимого Диоклетианом города не видела такого скопления реющих над мачтами вымпелов. Еще вечером сюда пришли венецианцы. Утром же, дело почти небывалое, к объединенному флоту примкнули боевые корабли генуэзцев. Даже здесь вечные конкуренты старались держаться порознь, но твердая рука и гипнотическое красноречие Балтасара Коссы делали свое дело. Кардинал с раннего утра носился взад-вперед между эскадрами, точно стежок за стежком, накрепко сшивая их в единый могучий флот. Задача, поставленная перед объединенными эскадрами, была проста и понятна: скорейший захват господства на море и последовательное уничтожение растянувшихся обозов армии Тамерлана, идущих наиболее удобной прибрежной дорогой.
        Магистр Вигбольд с грустью смотрел, как грузятся на корабли отряды итальянских кондотьеров братства святого Георгия. Ему сейчас надлежало выполнить особое задание.
        - Я, пожалуй, молю Бога лишь об одном - успеть вернуться до основной схватки. - Он с вежливым почтением склонил голову перед мессиром Вольтарэ и его спутником. Магистру было известно, что они, как и барон Дюнуар, посланцы его святейшего величества, и что они знатно потрудились ночью, отбивая у мятежников «Святого Климента». Но сейчас Вигбольд с радостью бы уступил высокую честь доставить сих почтенных господ на Кипр кому-нибудь другому. Он с невыразимой грустью смотрел, как доблестный рыцарь и его спутник поднимаются на борт, совсем как ребенок, у которого из-под носа забирают блюдо с конфетами. Наконец гости оказались на палубе, и адмирал Вигбольд направился лично приветствовать их.
        - Я велю отнести ваш багаж в мою каюту, - раскланявшись, сообщил он.
        - Это излишне, - покачал головой Камдил. - Нас вполне устроят более скромные апартаменты. Но когда корабль выйдет в море, прошу вас разделить с нами трапезу. Нам следует кое-что обсудить.
        - Непременно, мессир рыцарь. - Магистр Вигбольд отдал команду матросам принять вещи и закричал так, чтобы было слышно на всех соседних кораблях: - Поднять якорь! Марсовые по местам! Фок и грот ставить!
        Быстроходная каракка рассекала форштевнем волны Средиземного моря.
        - Какие будут приказы, мессир? - спросил магистр Вигбольд. - Мне сказали, что я должен буду доставить вас к острову Крит, однако это слишком неопределенно, и я бы просил уточнить, куда именно.
        - Нам следует обойти остров с востока. Я покажу вам маршрут. Конечная точка нашего путешествия - небольшой островок южнее Крита. Даже не островок, а большая скала.
        - Там есть удобное место для швартовки?
        - Нет. Там не швартуются корабли. Да и вообще люди не живут. Сплошные горы, почти круглый год солнце, воды нет.
        - Это, конечно, не мое дело, но если вы позволите, осмелюсь спросить: зачем вам этот остров?
        - Тебе и впрямь не стоит об этом задумываться, почтеннейший магистр. Однако, чтобы ты не подумал, будто мы не доверяем тебе, хочу по секрету попросить тебя об услуге.
        - Весь обратился в слух.
        - Когда мы подойдем к острову, корабль должен стать на якорь. Мы спустим шлюпку и втроем отправимся к берегу. Там вы нас оставите, а сами вернетесь обратно. Надеюсь, вы сможете это сделать?
        - Если у берега нет сильных течений, то, конечно, смогу. Однако, согласитесь, это будет странно. В команде начнутся толки. В море, когда человека высаживают на необитаемый остров, это всегда наказание, порой даже более жестокое, чем попросту отправить его болтаться на рее. Начнутся пересуды, могут решить, что между теми, кто стоит во главе армии, возник разлад. Это нехорошо для общего дела.
        - Пожалуй, ты прав, - согласился Камдил. - Скажи экипажу, что дальше мы отправляемся с тайным заданием, и скоро нас заберет другой корабль.
        - Как скажете, - кивнул адмирал. - На сколько дней следует запасти вам еду и питье?
        - Не заботься об этом, друг мой.
        Вигбольд укоризненно покачал головой:
        - Только ангелы Господни живы сиянием Отца Небесного. Человеку же следует есть и пить. А вдруг тот, второй корабль задержится? В море бывает всякое.
        - Не задержится.
        - Позвольте хоть на один день вам уложить, а то ведь не по-людски получается.
        - Что ж, - Камдил пожал плечами, - если тебе угодно.
        Через двое суток «Святой Климент» достиг крошечного островка Стронгилон. Глядя на него, казалось, что разгневанный циклоп метнул в морскую пучину оторванную от берега скалу, и она по сей день торчит из водной глади.
        Едва смерклось, шлюпка с капитаном и его спутниками отчалила от борта каракки и направилась к высмотренной еще днем отмели. Магистр Вигбольд глядел на таинственных гостей, в душе продолжая недоумевать, что понадобилось им на столь бесприютном клочке суши. Конечно, совсем неподалеку Крит, да и вокруг видны несколько набросанных Полифемом островков, но все же не шибкого ума был человек, надумавший встречаться именно здесь. Вальдар и Лис споро гребли к берегу, сохраняя магистру силы для обратного пути. Течение здесь было довольно сильное, так что утомлять себя попусту не следовало.
        «Все это очень странно, - думал Хайнц Вигбольд, - но, с другой стороны, и барон Дюнуар, и его приятель, дервиш, и эти двое вообще люди диковинные».
        Лодка причалила к северной оконечности острова, к небольшому, футов в двести, пляжу. Камдил и Лис распрощались с капитаном, и тот приналег на весла, радуясь возможности поскорее уйти из этих мест. Еще днем он заметил пенные буруны, разбивающиеся о верхушки едва прикрытых водою скал. Кабы не нарисованная мессиром рыцарем карта, вряд ли он решился бы сунуться к этому островку.
        - Надо же, придумали, где встречаться, - бормотал он себе под нос на обратном пути, привычно ворочая широкими веслами. - Что за люди?!
        Вдруг по морской глади прошла ощутимая рябь, подбросившая шлюпку, точно монетку в руке.
        - Э! Э! - балансируя, чтоб не упасть, возмутился магистр Вигбольд, и вдруг увидел, как ночную мглу, подобно молнии, ударившей с земли в небо, разорвала яркая вспышка. Рябь тут же улеглась, словно почудилась.
        - Вот это да, - прошептал старый пират. - Всякое видал, но такое! Может, и не люди они вовсе. Может, ангелы? Вроде тех, ходивших в Содом. - Магистр с чувством перекрестился. - Ох, неспроста это все, чует мое сердце, неспроста!
        По всей Италии бушевали карнавалы. Ряженные чертями пылкие дети юга таскали на огромном вертеле соломенное чучело поверженного султана, которое в конце празднества непременно бросали в костер, знаменующий адскую бездну. Отовсюду неслись задорные, веселящие кровь звуки тарантеллы. Глядящим на землю с небес могло показаться, что жители этого блаженного края все, как один, искусаны тарантулами и спешат неистовой пляской изгнать из своего тела вызываемое ими бешенство.
        Едва ступив на землю Италии, гонцы стремглав разлетелись кто куда: в Рим, Флоренцию, Милан, Неаполь. И в каждом городе, через который проносились запыленные всадники, их встречали охапками цветов, корзинами снеди и молодым вином.
        Пожалуй, среди всех посланцев лишь один не останавливался, чтобы вкусить щедрых даров. Он мчался, загоняя коней, меняя их и снова вскакивая в седло, чтобы нестись дальше, не зная устали. Лишь один раз он изменил своему обыкновению и задержался немного дольше: во дворце короля Неаполя. Обрадованный привезенной вестью монарх велел отсыпать посланцу сотню золотых. Тот вежливо принял королевский дар, тут же спросил разрешения откланяться, не задержавшись даже на пир в честь победы. К вечеру того же дня покачивающийся от усталости, серый от пыли Кристоф де Буасьер стучал в ворота замка Сорино, личной резиденции ее высочества Анны Венгерской.
        Бургундские рыцари, назначенные Жаном Бесстрашным для охраны принцессы, начали радостно хлопать его по плечам, выбивая клубы дорожной пыли, наперебой расспрашивая о недавнем сражении. Спешившийся оруженосец, словно медведь, окруженный сворой псов, двигался через двор, на ходу стараясь ответить на вопросы, сыплющиеся как из рога изобилия.
        - Оставьте его! - послышался негромкий, но властный голос принцессы Анны.
        Бургундцы отхлынули от сына Великого лесничего, и тот устремил счастливый взгляд на даму сердца.
        - Мадам, поздравляю вас, мы победили, вы вдова! - Он видел, как принцесса улыбнулась, и сердце юноши заколотилось, желая взлететь туда, наверх, на галерею, опоясывающую башню, где стояла Анна. Кристоф смотрел не отрывая глаз, недоумевая, отчего подгибаются колени.
        - Что с ним? - вдруг закричала ее высочество. - Он ранен?
        Бургундцы со всех ног бросились к лежащему на каменных плитах юноше.
        - Расступитесь, расступитесь, где раненый, - спешил к де Буасьеру лекарь наследницы венгерского престола.
        - Высокочтимая синьора. - Осмотрев бесчувственного гонца, эскулап, сдвинув на нос очки, констатировал: - На нем действительно есть несколько легких ран, однако у этого юноши необычайно сильный организм. Вряд ли эти царапины доставляли ему какие-либо хлопоты. Мы имеем дело с обычной усталостью.
        - Перенесите его в опочивальню, - скомандовала Анна. - И будьте осторожны.
        Кристоф пришел в себя от того, что нечто влажное касается его лица. Оруженосец приоткрыл глаза.
        - Не шевелитесь, - раздался совсем близко голос Анны Венгерской. - Это всего лишь вода с яблочным уксусом.
        - Моя госпожа, - не веря, что его касаются руки любимой, тихо проговорил юноша. - Умоляю извинить меня за минутную слабость. Я не спал четверо суток и почти не ел.
        - Вот и отдыхайте. - Принцесса отложила смоченный в уксусе платок и убрала выбившуюся прядь волос у виска.
        - Я уже могу встать на ноги.
        - Нет, вам еще рано. Я очень рада, что вы пришли в чувство, друг мой, но вам следует оставаться в постели как минимум до завтрашнего утра.
        - Но я не могу, я должен мчать дальше, мне поручено доставить послание герцогу Жану.
        - По доходящим до меня сведениям, нынче герцог движется к Турину, а значит, с каждым часом приближается сюда. Кристоф, - Анна покачала головой, - я настаиваю, чтобы вы отдохнули.
        - Но как же…
        - Среди доставленных вами писем я обнаружила адресованное мне.
        - Да, мессир Вольтарэ…
        - Я прочитала его, и буду счастлива посвятить вас в рыцарское звание. Завтра утром слуги подготовят купальню, мой капеллан отслужит мессу, и мы совершим обряд… - Принцесса замолчала так, словно спохватилась и не дала вылететь неосторожному слову. Вместо этого она коснулась пальчиками свежего шрама на обветренной щеке юноши. - А пока вам надо отдохнуть, слышите, я требую.
        - Моя госпожа, - тихо начал де Буасьер, - если позволено мне будет сказать… произнести слова благодарности, я просил бы разрешить мне открыть сердце…
        - Позволяю, - улыбнулась Анна. - Вы не должны ничего от меня скрывать.
        - Там, в бою и на суше, и потом, на море, я видел только вас. Вокруг были враги, множество врагов, но вы точно вели меня, моя госпожа. Мне казалось, будто я в тумане. Рублю, иду, не зная куда. Только и слышу боевой клич мессира Вольтарэ и вижу, - оруженосец замялся, боясь откровенностью оскорбить величие прекрасной дамы, - вас. Эти глаза. Это лицо, руки. - Кристоф приподнялся на локте, и сам себе не поверил, вдруг почувствовав, как губы Анны касаются его губ.
        - Ваше высочество, - прошептал он.
        - Тише, - она прикрыла ладонью его рот, - здесь нет высочеств.
        В дверь громко постучали.
        - Ваше высочество, ваше высочеству! Гонец от герцога Бургундского. Его светлость перешел Альпы. Он уже в Италии.
        Всадники на стремительных, точно пущенные охотником стрелы, текинских жеребцах, осадили коней, увидев перед собой надменного мурзу в зеленой чалме и дорогом, расшитом золотом, халате.
        Позади вельможи гарцевали на драгоценных арабчаках бородатые нукеры.
        - Кто вы и куда направляетесь в час, когда Великий амир выступил в поход, чтобы сокрушить неверных?
        - Мы выполняем повеление Тимура, - отозвался старший. - Разыскиваем опасного мятежника и смутьяна, дервиша Хасана аль Саббаха, прозванного Галаади.
        - Хасана Галаади, сбежавшего из Константинополя три дня назад? Его уже поймали. - Мурза вытащил из рукава свиток. - Вот фирман с тамгой Великого амира, да продлит Аллах его дни и усладит ночи. Мне предписано направлять в Галату все мною встреченные разъезды, дабы в наискорейшем времени собранный мною отряд смог присоединиться к войску Повелителя Счастливых Созвездий.
        Командир принял свиток из рук вельможи и, почтительно развернув, стал разбирать витиеватые строчки персидской скорописи.
        - Возвращайтесь в Галату, - скомандовал мурза.
        - Да. - Военачальник почтительно приложил фирман ко лбу, устам и сердцу и повернулся к своим людям: - Со мной останутся Ахмет и Бахтияр. Остальные могут тоже отправляться в Галату.
        Нукеры покорно склонили головы, повинуясь непререкаемому тону мурзы.
        - Но как же ты, почтеннейший?
        - Я присоединюсь к вам через два, от силы три дня.
        Он взмахнул рукой, отсылая всадников, затем долго стоял на месте, глядя, как те удаляются, скрываясь за песчаным занавесом, превращаясь в черные, едва различимые точки. И лишь когда они совсем исчезли из виду, он повернулся к спутникам.
        - Спасибо вам за помощь.
        - Мы твои нижайшие слуги, почтеннейший Хасан Галаади. То, что ты рассказал нам о последних часах нашего отца, не имеет цены. Мы счастливы знать, что он умер как воин, а не как жалкий пес на цепи.
        - Я лишь исполнил последнюю волю Али, сына Аллаэддина, мир праху его. А сейчас я должен вас покинуть. Ибо никому не следует знать, куда лежит мой путь.
        Глава 29
        «Все замечай, на многое прикрывай глаза, немногое поправляй». Граф-герцог Оливарес
        Оазис был невелик. Три десятка пальм, несколько хижин, неизменный минарет и бьющий из земли родник. Вот и все, что открылось взору Хасана, привыкшему видеть в темноте. До первого намаза оставалось не больше часа. Караваны, ходившие прежде в этих местах, после захвата ромейских земель первыми османами изменили маршрут движения, оставляя лишь дикому зверю да грифам-падальщикам хозяйничать здесь. Только посвященные являлись сюда, дабы приобщиться к мудрости Учителя, много лет назад ушедшего путем Истины из султанского дворца в Бурсе. Теперь в нескольких убогих хижинах расположенного в каменистой пустыне оазиса находился рибат, обитель странников.
        Хасан Галаади спешился и повел коня шагом. Немного не доходя до изгороди селения, он снял и отбросил в сторону усыпанную драгоценными каменьями саблю - великолепное изделие дамасских мастеров. Вслед за ней полетели наземь расшитый золотом халат и зеленая чалма с изумрудным аграфом, удерживавшим несколько павлиньих перьев. Он сбросил дивной работы сандалии с загнутыми носами и обул простые, те самые, в которых бежал из тюрьмы. В стенах обители не было места ничему, отвлекавшему от возвышенного созерцания и постижения Аллаха.
        - Познай свою душу, и ты познаешь своего Господа, - прошептал Хасан и побрел к входу в рибат.
        - Мир тебе, - приветствовал он привратника.
        - И тебе мир, ихван.[46 - Ихван - буквально «брат», член суфийского ордена обители.] Давно тебя не было.
        - Для Господа нашего нет давно и недавно. Лишь Всегда, и я всегда был пред очами его.
        - Откуда идешь ты? - последовал новый вопрос.
        - Оттуда, где был прежде.
        - А куда следуешь?
        - Туда, где мне надлежит быть.
        Обмен любезностями-паролями завершился, и привратник открыл калитку, впуская странника в стены обители.
        - Сейид-эфенди спрашивал о тебе еще на рассвете, Хасан Галаади, - вслед вошедшему негромко проговорил страж.
        - Откуда он узнал, что я приеду? Впрочем, - поймав недоуменный взгляд собеседника, аль Саббах усмехнулся, - о чем это я. Что же говорил Учитель?
        Привратник пожал плечами:
        - Сказал, что ты избрал дорогу, которая не пристала дервишу, но что она приведет тебя сюда. Непременно приведет.
        - Это потому, что я был в одежде мурзы, он решил, что я избрал неподходящий путь?
        - Спроси у самого Учителя. - Собеседник Хасана указал на один из домов. - Он ждет тебя. Ступай, я напою коня.
        Хасан вздохнул, чувствуя, как язык прилипает к гортани, словно он и не был институтским оперативником, словно еще совсем недавно не давал советы могущественнейшему из земных владык. Сейчас он чувствовал себя провинившимся школяром у двери строгого учителя.
        - Входи, Хасан, что застыл у порога, будто сурок у норы?
        - Салям алейкум, устаз.[47 - Устаз - обращение к учителю.]
        - Алейкум ассалям. Хорошо, что ты нашел время приехать сюда.
        - Сейид-эфенди, я ни на час не забывал о тебе и твоих уроках.
        - Я знаю, знаю.
        Из темноты в освещенную открытой дверью часть дома вышел старец. Борода его опускалась почти до пояса, и ни единого темного волоска не было в ней. Никто, в том числе и сам Учитель, не мог сказать доподлинно, сколько ему лет. В сравнении с Божественным Всегда, любой срок жизни смертного - короткий миг.
        - Знаю и то, мой дорогой ученик, что из бедного дервиша ты превратился в гази - воина за веру.
        - Но, устаз…
        - Не перебивай меня. То, что ты выбросил саблю и сошел наземь с коня - лишь мирская суета, попытка обмануть себя. В первую очередь себя. Ведь ты, Хасан Галаади, пришел в Обитель вовсе не для того, чтобы вернуться домой, чтобы припасть к истоку знаний, подобных воде, обтачивающей грубый камень в круглую сверкающую гальку. Ты избрал путь борьбы, презрев заповедь безучастного отношения к власти. Великий путь, но другой, не наш. И все же, Хасан, ты пришел сюда, пришел за советом. Спрашивай, ибо хотя я и знаю, о чем вопрос, но исходить он должен из твоего сердца.
        - Стало мне доподлинно ведомо, что смертный человек, именуемый Тимуром, душою и телом предался шахиншаху джиннов, прародителю народа шайтанов, коварнейшему Иблису, врагу рода человеческого. Ответь мне, устаз, как сразиться и победить его?
        Сейид Аль Муруни покачал головой:
        - Не тот вопрос ты задаешь. Разве против человека, носящего имя Тимур, желаешь ты биться? Нет. За него. Ибо ведаешь то, что ему неведомо, и желаешь возвратить в ряды верных того, кого исторгло оттуда не знающее предела коварство Иблиса.
        Хасан Галаади склонил голову, принимая укор.
        - Другой бы сказал: тяжкую ношу ты взвалил на плечи. Только Аллаху, милостивому, милосердному, по силам одолеть повелителя шайтанов, - продолжал устаз. - Но так сказал бы тот, в чьем сердце нет веры. Кто забыл в суетности и бренности дней своих, что Аллах создал людей и поставил их над джиннами и над самым мятежным из них - Азазелем, до того часа именуемого Иблисом. Милостью Аллаха ты победишь. Если сердце твое чисто и помыслы направлены лишь на победу Истины. Спроси же себя, Хасан Галаади, так ли это? - Он внимательно поглядел на своего ученика и чуть заметно улыбнулся. - Желаешь отведать кофе?
        - Был бы рад, - тихо сказал дервиш.
        - Хорошо. - Устаз поднял руку. Повинуясь сигналу, двое юношей внесли и развернули ковер, а третий поставил на него маленькие чашечки и джезву с густым ароматным напитком.
        - Хочу рассказать тебе историю, - едва пригубив бодрящего кофе, заговорил устаз. - Очень много лет тому назад, совсем еще юным мюридом[48 - Мюрид - последователь.] я совершал паломничество в Мекку. Проходя через Бисташ, я удостоился чести беседовать с великим Учителем, шейхом Ниматуллой, от которого спустя много лет воспринял руководство этим текке.[49 - Текке - суфийская обитель.] Разговор с ним просветлил мою душу, а на прощание шейх сказал, чтобы на обратном пути я вновь зашел к нему. Через некоторое время я снова пришел в Бисташ, и устаз спросил меня:
        - Вот ты искал единения с Богом в Его Доме. Скажи мне, как же выглядит этот Его Дом?
        - Дом Господа высок и величественен, - отвечал я. - Но в нем нет хозяина, и он пуст.
        Выслушав этот ответ, Учитель сказал:
        - Ничего ты не понял, и суть дела ускользнула от тебя. Ведь Хозяин этого Дома всегда был с тобой на твоем пути, и без Него ты не смог бы сделать ни единого шага. Это Он вел тебя к своей благодатной обители. Он же вывел тебя на обратный путь. Ты же искал и не нашел Его из-за своей нерадивости. Замечай же впредь Того, кто всегда рядом с тобой. - Так сказал Великий Учитель, знания которого наследую я, а теперь вот и ты, Хасан аль Саббах Галаади.
        - Благодарю тебя, о просветленный Сейид эфенди, - поклонился ученик. - Но скажи… я получил известие, - Хасан замялся, - нечто вроде предсказания, или вещего сна, в котором говорилось, что, когда девять станут одним и один станет девятью, можно будет взять верх над Иблисом. Но смысл этих слов темен для меня.
        - Ты слишком торопишься и желаешь дойти до Мекки, не переступив и порога собственного дома. Оглянись и подумай, что взял ты с собой, ибо, как говорится, стоит ли везти баллисты и осадные башни, когда имеешь ключ к замку городских ворот. - Устаз прикрыл глаза. - Ступай, у тебя есть все. Не бери лишнего. Ибо его может стать чересчур много. Ступай, Хасан Галаади. И да будет Аллах милостив к тебе.
        Сейид-эфенди допил свой кофе, поднялся и в безмолвии удалился, оставив ученика размышлять над ответом. Взгляд Хасана скользил по витиеватым строчкам арабской вязи аятов Корана и мудрых изречений просветленных учителей и праведных шейхов, пока сам собой не остановился на фразе Мухаммеда аль Яраги: «Я пришел дать вам свободу; и пусть до Всевышнего не дойдет молитва раба, покорившегося тирану». Хасан поклонился, благодаря устаза и самого Отца Знания за откровение, пришедшее ему. На улице возле дома Учителя толпились мюриды, желавшие увидеть и расспросить многомудрого Хасана Галаади, слухи о котором давно уже ходили среди правоверных. По-братски простившись с каждым, дервиш отправился к выходу из селения.
        - Когда ты вернешься? - открывая калитку, спросил привратник.
        - Когда будет угодно Аллаху.
        - Привести тебе коня?
        Хасан покачал головой:
        - Оставьте его для того, кому он пригодится. Прошу тебя, ихван, это хороший конь, ухаживай за ним.
        Дервиш вышел за стены обители и оглянулся в последний раз, устремляя взор на священную эмблему над входом: два объединенных четками топорика, отсекающих мирскую жизнь от жизни странника, идущего путем Истины, сума для подаяний - символ аскетизма и ежедневного усердия в накоплении знаний, и небольшой значок, венчающий эмблему - маленькую литеру, обозначающую великое Он.
        Хасан вздохнул и пошел туда, откуда недавно появился. Лишь на минуту он остановился, поднял с земли саблю, обнажил клинок до половины и прошептал:
        - Зло подобно тени, его можно видеть, но фактически его нет.
        Хасан поискал взглядом, нашел молодую смоковницу, широко раскинувшую ветви над обломками скалы, взобрался по каменистому склону и повесил оружие меж зеленой листвы. Он хотел еще что-то сказать, но тут в голове его раздался насмешливый голос:
        - Привет участникам забега Константинополь - Ад! О, Хасан, а что это за, как бы это покультурней выразиться, инжирина там, на ветках произросла? Какой Мичурин скрестил фигу[50 - Смоковница, она же - инжир, она же - фига.] с благородным клинком?
        - Сергей, да заставит тебя Аллах молоть языком кофе для всех дервишей Востока! Что это ты встрепенулся в такую рань?
        - Так надо. Мы ж такси вызвали. Как там: «Такси Асур. Ты не успеешь дочитать суру, как мы уже рядом». Дай маячок, чтобы мы не промахнулись.
        - Погоди, дай я хоть удалюсь от рибата. Ты представляешь, что здесь начнется, если вы свалитесь с неба в обнимку с джинном на глазах у правоверных, собравшихся для намаза.
        - Да как скажешь. Сколько годить-то?
        - Минут двадцать. Обойду скалу и включу маяк. Только, ради Бога, не искрите, когда будете заходить на посадку.
        - Асур передает тебе пламенное «слушаюсь и повинуюсь». А если ты еще инжира нарвешь, будешь совсем хороший мальчик.
        Тамерлан был мрачен. Казалось, улыбка не способна явиться на этом лице, словно высеченном из темного камня. Он слушал отчеты темников о продвижении войска на север в земли гяуров, и глухая ярость все больше и больше охватывала его. Великому амиру очень хотелось казнить военачальников, с унылым однообразием сообщавших, что по дороге на Фессалоники то там, то здесь на хвост колонны, на растянувшиеся обозы как снег на голову обрушиваются свирепые шайки морских разбойников. Но стоило примчавшимся на выручку аскерам вступить в бой, пираты бросались наутек, грузились на лодки и уходили в море под прикрытием другого, ожидавшего на берегу, отряда лучников. За время своих налетов разбойники мало что успевали похитить, но зато много жгли, резали упряжь и ломали возы.
        Отважные воины Повелителя Счастливых Созвездий много раз видели, как неспешно и горделиво проплывают на горизонте ромейские дромоны, венецианские галеры и каракки эскадры магистра Вигбольда. Всякий раз они осыпали проходящие мимо корабли проклятиями, одно страшней другого, но более ничем помешать им не могли. Наскоро собранные по черноморским портам корабли не способны были заменить Тимуру настоящий флот. Они всячески уклонялись от боя, а если удавалось, перебив небольшие отряды тамерлановских лучников, страдавших от морской болезни, экипажи незамедлительно выбрасывали белый флаг.
        - Вот она, месть василевса, - шептал себе под нос Великий амир. - Зря я был с ним так мягок. Зря поддался благородному порыву и не сжег, не стер с лица земли его подлый город.
        Идти еще было далеко. И долго. Почти месяц. Враг даже не пытался дать ему сражение, но отдавал ему земли с такой легкостью, будто это были не благословенные виноградники и оливковые рощи, не зеленые пастбища и журчащие реки, а безжизненные пески и черные скалы Каракума. На всем пути враг не осмелился вступить с ним ни в одну достойную упоминания схватку. И все же каждый день приносил ему новые и новые потери.
        - Надо уходить от берега, - бормотал Тимур. - Как можно быстрее.
        Перевалы в горах тоже сулили тяжелый и опасный путь. Но здесь хотя бы он мог выступить с врагом на равных, а не слушать, как глумятся над его прежде непобедимым войском мерзкие собаки.
        Однажды, несколько дней назад, после очередного доклада, Тимур пожелал, чтобы грянула буря. И Аллах, как всегда, был милостив к нему. Едва над морем начали сгущаться сумерки, горизонт затянуло черными свинцовыми тучами, и молнии огненными бичами стали подхлестывать вздыбившиеся бешеными конями, одетые пеной валы. В какие-то минуты уже нельзя было понять, больше воды вздымается снизу, или низвергается на землю из небесных хлябей.
        Когда утром шторм утих, на берегу обнаружились разрозненные обломки примерно десятка кораблей. Но ликовать было рано. Большая часть троп и дорог превратилась в непролазное болото, и растянувшаяся армия остановилась. Вот тут-то, подобно стервятникам на тушу буйвола, на нее вновь накинулись морские разбойники, отсидевшиеся в гаванях великого множества островов, разбросанных по Адриатике. С той поры Тимур не просил небеса ни о чем подобном.
        - Это все Мануил, - шептал он. - Мануил и проклятый дервиш.
        - …Но что хуже всего, - докладывал, понурив голову, очередной темник, - что население уходит из домов. Мы застаем пустые жилища, нет даже стариков, женщин и детей, они бегут, угоняют скот, увозят птицу. Кто-то руководит ими. Мы посылали отряды, чтобы перехватывать беженцев, но уже несколько раз эти отряды не возвращались.
        «Надо поворачивать назад, - думал Тамерлан. - Да, надо поворачивать. Все, что происходит в последние месяцы - не разрозненные неудачи. Это все одна война, которую некто, мне неизвестный, ведет против великой армии правоверных. Идти дальше? Уподобиться Баязиду, который вот так же, горячась, искал встречи со мной?»
        Он поглядел на темника. Тот, преклонив колено, ждал, когда Великий амир удостоит его ответом. Тимур молча глядел на военачальника, и тому, не смевшему поднять глаза на Повелителя Счастливых Созвездий, становилось нестерпимо жарко под этим взглядом. Тамерлан помнил этого воина еще совсем молодым, одного из тех, кто был рядом, когда Самарканд открыл ворота своему повелителю и склонился перед ним. С тех пор сотни раз Тимур имел возможность удостовериться в храбрости, верности и воинском искусстве старого боевого товарища.
        - Что ты полагаешь делать в этой ситуации?
        - Не гневайся, мой повелитель, нам следует повернуть назад. Я разговаривал с пленниками. Они утверждают, что скоро пойдут дожди, а потом и снег. Наше войско окажется в западне и станет легкой добычей для шныряющих по морю шакалов. Следует оставить гарнизоны во всех пройденных нами городах и вернуться в Константинополь. Там мы сможем перезимовать, собраться с силами и, едва потеплеет, вновь обрушиться на врага, но уже без спешки, хорошо подготовившись.
        Тимур молчал. Ему вспомнилось толкование сна, предрекавшего ему неудачный поход в этом году.
        - Проклятый дервиш, - прошептал он, едва шевельнув губами.
        Слова верного темника жгли Тимура, подобно раскаленному железу. Тот говорил правду. Чистую правду. И если бы другой Великий амир спросил у него, полководца, что надлежит делать, Тимур ответил бы ему так же. Но он сам был Великим амиром. И сейчас невольно подслушанные соратником мысли пугали его больше, нежели далекий враг.
        - Стало быть, я поступил неосмотрительно, что пошел войной на угрожавшего нам врага?
        - Я не говорил этого, мой повелитель. Ты, как всегда, мудр, однако враг силится вопреки твоей мудрости уязвить и изнурить нас.
        Тимур покачал головой:
        - Ты был смел, говоря мне правду, а теперь юлишь, точно полоз, которому наступили на хвост: ни уползти, ни укусить. - Он повернулся к одному из приближенных и чиркнул себя кончиками пальцев по горлу. Тот встал с места и сделал два шага к темнику. Военачальник поднялся с колен, передал ему саблю и в последний раз глянул на вознесшегося над странами и народами вожака их лихой шайки.
        - И все же я сказал тебе правду, Тимур. И если ты не повернешь сегодня же, гяуры возьмут нас голыми руками. Пока мы дойдем до них, мы будем чуть живы от усталости и голода, и твоя голова станет чьей-то пиршественной чашей.
        «Несчастный! - хотелось закричать Тамерлану. - Что ты делаешь? Теперь я не могу повернуть!»
        Но он лишь сжал губы в презрительной усмешке и перевел взгляд на ждущего доклада вельможу:
        - Я распорядился отыскать Хасана Галаади. Выполнил ли ты предписанное?
        - Мой повелитель, - бледнея на глазах, пролепетал царедворец, - мы сделали все, что только было возможно: разослали отряды, объявили награду… Он словно и впрямь улетел. Никаких следов. Правда, недалеко от Галаты были найдены убитыми воины, посланные на его поимку. Их зарезали ночью спящими и ограбили. Однако не может быть, чтобы к этому был причастен дервиш. Ведь они не убивают людей, и уж подавно не убивают правоверных.
        Тамерлан разжал зубы и проговорил чуть слышно, чувствуя, как пульсирует алый камень на указательном пальце левой руки:
        - И все же это след дервиша.
        В шатер, склонив голову, вошел начальник стражи.
        - Мой повелитель, прибыл человек из стана гяуров.
        Глаза Тамерлана недобро сверкнули.
        - Что нужно этому несчастному?
        - Он прибыл из некоего города, из тех мест, в которых был разбит султан Баязид. Гяур утверждает, что между вождями неверных возникла жестокая распря из-за дележа захваченной добычи. Теперь одна их часть обороняется в крепости, другая же осаждает ее.
        - Аллах услышал мои молитвы. - Тамерлан воздел руки к небу.
        - Предводитель мятежников, некто Браччо, из тех, кто служит за деньги всякому, готовому платить, прислал этого гонца. Он намерен поступить под твою руку со всем своим войском, кораблями и частью спасенных им сокровищ Баязида.
        Тамерлан насмешливо глянул на все еще стоявшего перед ним темника и скомандовал так, что было слышно за пределами шатра:
        - Скормите тело его воронам, а голову выставьте у въезда в лагерь в назидание тем, кто ослаб верой.
        Звуки намаза доносились, еле различимые в предутренней дымке. Когда б склоненные в молитве суфии поглядели на светящийся небосклон, они бы заметили, как яркая утренняя зарница озарила на миг горизонт и погасла вдали. Там, где блеснула вспышка, вдруг из пространства появились опоясанный рыцарь и лучник с длинным английским луком.
        - Хасан! - позвал рыцарь.
        Дервиш появился из еле заметного грота у основания скалы, прикрытого от любопытствующих глаз колючими ветвями кустарника.
        - Дружище! - Лис подскочил к старому приятелю, спеша обнять его. - Ну, ты крут! Ну, молодец! Мы уж думали, придется тебя из кичи доставать. А ты… - Сергей развел руками. - Горжусь, буквально снимаю шляпу.
        - Джентльмены, - вмешался Камдил, не менее друзей радуясь встрече, - я все же должен заметить, что нам бы следовало поспешить.
        - Да ладно, Вальдар, не гони коней. В ад мы всегда успеем. Мы ж не забег на верблюдах туда устраиваем. Асур нас прямо к подъезду доставит. На хрена нам шахиншаха в такую рань будить? Он только злее будет.
        - Сомневаюсь, что после восхода солнца его радушие возрастет.
        - Ну, это потому что ты «Вия» не читал. Все ж эти злопоганые духи на рассвете то ли деморализуются, то ли дематериализуются. Так что, ближе к полудню самое время потолковать с шахиншахом тет-а-тет. А пока можно забросить внутрь калорий. Зря, что ли, магистр Вигбольд маманю дорогую изображал? Тормозок в дорогу снарядил. Он, кстати, тебе привет собирался передать…
        - Лис, да погоди ты с завтраком. Хасан, тебе что-нибудь удалось выяснить?
        Дервиш поправил вервие, заменяющее ему пояс.
        - Ну, есть кое-какие мысли на этот счет.
        - Мысли - это как-то маловато. - Камдил поджал губы.
        - Точно-точно, - поддержал его Лис. - Если бы мысли насчет превратились в фунты, а лучше в пуды стерлингов на счету, я бы уже давно сделал наши Верхние пни и Задние окраины великой державой.
        - Этого не передать в словах, ибо невозможно нарисовать карту, отображающую путь Истины.
        - У-у-у-у… - Лис схватился за голову, - понеслось. Але, вспомни, что ты все-таки институтский оперативник.
        - Джентльмены, оставим эти разговоры на потом. У нас и впрямь пока есть фора по времени. Однако никакого плана действий, увы, нет. И непонятно, сколько времени понадобится, чтобы, во-первых, таковой появился, во-вторых, воплотился в жизнь. Поэтому я предлагаю сейчас отправиться, так сказать, на разведку, чтобы хоть понять, с чем нам придется иметь дело.
        - Ну вот, - печально вздохнул Лис, - так погибают замыслы с размахом, когда-то обещавшие успех, от толстых обстоятельств.
        - Долгих отлагательств, - поправил Камдил.
        - Это не наш случай, - отмахнулся Сергей. - Давай, капитан, вызывай асура.
        Джинн появился в тот же миг, как водится, склонив голову в знак высокого почтения, а увидев дервиша, и вовсе пал на колени.
        - Дружаня, воздвигнись. Этот святой человек не сделает тебе ничего плохого.
        - Да благословен будет песок под ногами твоими, просветленный Хасан эфенди. Верую я, что нет Бога кроме Аллаха и Худ пророк его для народа джиннов, как Магомет для людского племени.
        - Крайне интересная концепция, - перебил его Вальдар. - Однако, почтеннейший асур, давайте оставим теологию до возвращения.
        Джинн чуть обиженно поглядел на повелителя:
        - Если спросят тебя о Боге, скажи «Аллах» и оставь празднословцам попусту молоть языками.
        - Асур, мы летим в пустыню Аль-Ахкаф или нет?
        - Как будет угодно, мой господин.
        - Так и будет угодно.
        - Тогда соберитесь вместе и держитесь за руки.
        Еще миг - и земля ушла из-под ног. Тут же исчез сереющий небосвод, и разбросанные, обглоданные ветром кости скал, и одинокая смоковница, и все вокруг. Многоцветной каруселью закружился мир и вдруг окрасился алым и черным, будто не существовало красок помимо этих двух.
        - О, Аллах Всемогущий, - донеслось до оперативников. - Это Померсиел, первый и главный из шахов Востока! Тысячи джиннов в его услужении!
        - Но откуда, откуда он здесь? - Камдил почувствовал, что стремительно падает, но лишь крепче ухватил руки друзей.
        - Прости меня, добрый господин, - взмолился, взвыл асур. - Я не могу, не могу лететь дальше, он сильнее меня.
        И джинн рухнул на черную землю под красным небом. Точно клубы песчаного дыма взвились в пламенеющую высь, и над головами упавших послышался рокот, подобный гулу извергающегося вулкана.
        - Сейчас он явится сам, - пытаясь докричаться до спутников, горланил асур. - Чувствуете, как содрогается мир вокруг? Он приближается, и нет для него деяния слаще, чем испугать, вызвать дрожь у правоверного, и затем, когда устрашится тот и в малодушии перестанет уповать на Господа, пожрать отступника.
        - И вовсе не страшно, - крикнул Лис. - Шо я, в «Дьябло» никогда не играл? Вот только бы мышку найти.
        - Здесь нет мышей! - трагически выкрикнул асур. - И вообще ничего живого.
        - А скоро не будет и вас! - взревел сгустившийся вокруг песчаный смерч.
        Камдил выхватил меч из ножен. Клинок, выкованный из истинного серебра малютками-цвергами, блеснул единственным лучом в этом безжизненном мире. Еще никто из владельцев этого оружия не был побежден в бою. Относилось ли это лишь к схваткам с людьми или распространялось также на джиннов, было неизвестно.
        Клинок сиял, разгоняя сгущавшийся мрак, и на мгновение черный смерч отпрянул, будто от ожога.
        - Берегитесь! - услышал Камдил голос асура и увидел, как вокруг из грунта, напоминавшего вулканический пепел, одна за другой начали появляться огромные змеиные головы с распахнутыми пастями. Там, где полагалось находиться языку, у черных как ночь рептилий клокотало жаркое пламя, опалявшее даже на расстоянии нескольких ярдов. Мгновение - и змеи устремились в атаку одновременно со всех сторон.
        Катгабайл, меч однорукого Тюра, по праву принадлежащий ныне Камдилу, оправдывая свое имя, сам повел руку, отсекая в одно движение несколько змеиных голов. Те отпадали, но на их месте появлялись новые. Где-то в алом небе раскатами живого грома слышались рев и стон яростной схватки асура с джиннским шахом, а за спиной Камдила раздавалось:
        - Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! - Это Лис, отчаявшись поразить волшебных гадов калеными стрелами, глушил их увесистым бронзовым кувшином, точно булавой.
        - Ложись! - вдруг прозвучала совсем рядом команда Хасана. Повинуясь отработанному за годы армейской службы рефлексу, Камдил с Лисом рухнули в глубокую черную пыль. И вовремя: безоружный дервиш начал крутиться в танце, что-то напевая, вращаясь все быстрее и быстрее.
        - Это шо за дискотека? - крикнул Лис.
        - Не знаю, - пытаясь избавиться от прилипающего к лицу, забивающегося в нос, глаза и рот пепла, прохрипел Камдил, и тут оперативники увидели, как длинный светящийся луч, изгибаясь дугой, вылетел из точки, именуемой в Китае до-ин. Затем еще и еще. Спустя несколько секунд вокруг дервиша, подобно вращающейся раскаленной добела фрезе, вращалось нечто совершенно необъяснимое человеческим языком.
        - Во дает! - глядя, как разлетаются все новые и новые гады, восхитился Лис.
        - Дает-то он, конечно, дает. Но что-то ж надо делать? Сколько он так сможет карусель изображать?
        - А хрен его знает, шо дела… - начал Лис и остановился на полуслове. - Так шо ж я после этого за хрен? Капитан, позови-ка асура подкрепить силы, я ему бутыль открою.
        - Какое подкрепиться? Этот, с непроизносимым именем, тут же бросится следом.
        - А и пусть себе, шо нам, жалко? Ты прикажи асуру влететь в бутылку, а затем быстренько зови его обратно.
        Камдил рассмеялся и тут же начал отплевываться от пепла.
        - Рискнем.
        Все случилось мгновенно, а Хасан еще некоторое время кружился, не осознавая в состоянии транса, что все стихло.
        - Что произошло? - обессиленно усаживаясь рядом с валявшимися на земле друзьями, спросил он.
        - Полный Хоттабыч тут произошел, - посильнее налегая на пробку с печатью Сулеймана ибн Дауда, отозвался Лис. - Этот кувшин - шо-то вроде джиннской заправочной станции. Асур влетел туда, и этот птеродактиль, как там его, за ним. И когда он попал в кувшин, то даже не понял, как попал. Потому как асур, вон он, без чувств валяется, а этот шах, которого без мата и вспоминать не хочется, туточки законсервировался.
        - Но когда он выпьет, он же станет только сильнее!
        - Не выпьет. Спасибо Мелюзине, побеспокоилась.
        - А пробка?
        - Пробка качественная. Буквально со знаком соломонского качества. Такая и сотню джиннов в одном флаконе удержит. Так шо, - Сергей потряс сосуд, - имеем благородный коктейль «Пьяный джинн в винном соусе». Э, асур, ты там как, оклемался?
        - Не совсем, добрый друг доброго господина.
        - Нам бы в ад, а то мы шо-то тут засиделись…
        - Да, конечно. - Джинн щелкнул пальцами, и алое небо без горизонта сменилось безграничным синим, а черный туф под ногами - длинными, уходящими невесть куда волнами раскаленного желтого песка.
        - Я так понимаю, это Аль-Ахкаф? - спросил Камдил.
        - Да, мой господин.
        - А башни где?
        - До них не больше двух дней пути.
        - Очень весело, - хмыкнул Лис. - Как в том анекдоте: «Хочу добраться до башни!» - «Ну, пошли». - «Нет, я быстро хочу». - «Тогда побежали!». Асур, шо за дела? Мы ж на полную дорогу подряжались.
        - Прости, добрый друг доброго господина, силы мои на исходе, а если бы ты не позволил мне хоть на мгновение отхлебнуть заветный напиток, и вовсе бы иссякли. Я вынужден отдохнуть.
        - И сколько это продлится?
        - Не меньше недели.
        - Обалдеть! А наш Вигбольд тормозок соорудил всего на один день. Я, дурень, еще отказывался. Блин, Шахид-Такси. Капитан, что делать будем?
        Камдил пожал плечами.
        - Ловить попутный караван.
        - Поди знай, когда он здесь появится, - хмыкнул Сергей. - Ладно. Давай щас Дюнуару о нашем ДТП сообщим.
        Он активизировал связь.
        - Пан Михал… - Он не успел продолжить.
        - Господи, вы живы?
        - Да шо с нами станется? У нашего транспортного средства небольшая авария случилась, а так…
        - Небольшая авария? Вас месяц не было. Утром Тамерлан вступил в авангардный бой с войсками Сфорца, блокирующими крепость, и Джиакомо, как и предполагалось, отступил. У вас там что?
        - Судя по всему, мы на самом краю пустыни. До объекта пол-лаптя по карте, в смысле, два дня пути. Правда, у нас нет ни средства передвижения, ни пищи, ни воды. А так все хорошо. Настрой вполне боевой.
        - Мой добрый господин, - точно подслушав речь Лиса, начал асур, - я, конечно, слаб, но все же это пустыня, а значит - моя земля. Если ты пожелаешь, я помогу тебе. Дам верблюдов, приумножу хлеб и воду.
        - Конечно, что за вопрос?
        - Тогда подождите немного и не удивляйтесь ничему.
        Ждать действительно пришлось недолго. Минут через пять Лис вскочил на ноги с криком:
        - Крокодилы!
        - Это вараны, - уточнил Хасан, - только очень большие.
        Очень большие вараны в количестве четырех экземпляров резво неслись к месту вынужденной стоянки. Камдил поудобнее сдвинул перевязь меча, Лис нащупал изрядно опустевший колчан, но джинн жестом остановил их.
        - Я же просил не удивляться.
        - Не то шоб мы удивлялись, но крокодилы!
        - Сейчас они превратятся в верблюдов. Верных и неутомимых. Они доставят вас туда, куда вы пожелаете. Просто скажите им куда, они прекрасно знают все пути в этих местах. А теперь позвольте мне отдохнуть, и да поможет вам Аллах Всемогущий.
        Глава 30
        «Тот, кто хорошо ведет войну, подобен змее с гор Чан-Шань: ударишь ее по голове - она бьет хвостом, ударишь по хвосту - бьет головой. Ударишь по центру - и головой, и хвостом». Сунь Цзы
        Андреа де Монтоне поднял забрало шлема и спешился перед Великим амиром. Тот глядел на рыцаря со смешанным чувством радости и удивления. Нежданное появление этого союзника-гяура спасло поход от бесславного завершения, от голодного отступления, грозившего превратиться в бегство. Преданные этому смельчаку капитаны нескольких десятков боевых кораблей, ныне стоящих на рейде, быстро положили конец разнузданной травле Тамерланова обоза. Казалось, стоило какому-нибудь венецианцу или генуэзцу остановиться, чтобы высадить десант, тут же появлялись люди Монтоне и шли на абордаж. Тамерлан несколько раз своими глазами наблюдал с берега, как попадают в западню грязные шакалы, дотоле безнаказанно трепавшие растянувшийся хвост его армии. Сейчас Андреа церемонно преклонил колено и, вытащив из ножен меч, протянул его Повелителю Счастливых Созвездий.
        - Сколько ты оборонял эту крепость? - Тамерлан поглядел на развалины стен, брошенный лагерь осаждавших, засыпанные фашинником рвы и обрушенные башни.
        - Без малого полтора месяца.
        Тимур покачал головой:
        - Это великий подвиг. Мне говорили, что нечестивец, державший тебя в осаде, - один из лучших в твоих землях.
        - Это правда. Папа Римский сделал его командующим своей армией.
        - И все же твоя отвага превзошла его.
        - Если позволите, - Андреа поглядел на толмача, переводившего его речь, - я расскажу небольшую притчу, которую мне когда-то поведал отец.
        Тамерлан молча кивнул, рассматривая открытое мужественное лицо союзника. В храбрости его сомневаться не было оснований. Что же касается верности… Как утверждали в один голос все, у кого он мог узнать хоть что-либо об этом военачальнике, чем лучше была оплата, тем вернее он служил. Но кто способен награждать щедрее, нежели повелитель Востока, могущественнейший владыка правоверных?
        - Говори, - перевел толмач.
        - Однажды гончий пес спросил у оленя: «Скажи, как же так? Я молод, силен, ловок, быстрее меня не сыскать в округе, но каждый раз, когда я преследую тебя, удача отворачивается от меня». Олень рассмеялся, если, конечно, олени умеют смеяться, и ответил: «И не догонишь никогда. Ибо ты бежишь, исполняя волю хозяина, я же спасаю жизнь». Так и здесь. - Лицо кондотьера расплылось в улыбке. - Я спасал жизнь, а Муцио исполнял волю хозяина.
        - Твой отец был мудрецом, - улыбнулся Тимур. - Разумно следовать его совету. Я вижу, ты можешь не только вести в бой своих храбрецов, но и править народами. Я сделаю тебя амиром в твоих землях, и все, кто приказывал тебе, будут в пыли целовать след твоих ног и умолять о милости.
        - Право же, это чересчур высокая честь.
        - Так будет, ибо я желаю этого. Ты же пока можешь выбрать себе любую награду.
        - Если будет угодно вашему величеству, - Андреа склонил голову, - я бы просил оставить мне и моим людям ту часть сокровищ Баязида, которую нам удалось отстоять своими мечами.
        - Это не награда, а твоя законная добыча.
        - Если так, покуда ваше величество не сделали меня амиром, я прошу лишь об одной милости.
        - Какой же?
        - Я желал бы возглавить тот отряд, который ударит по войску гнусного мерзавца, змеиного отродья, Джиакомо Сфорца. Я желаю встретиться с ним в схватке кор-а-кор,[51 - Кор-а-кор - рука против руки.] всадить копье в его орущую от страха пасть, хочу видеть, как побегут его змееныши, когда рухнет их предводитель.
        - Ты получишь эту награду. - Тамерлан вернул Браччо его меч. - И очень скоро.
        Верблюды мчали по барханам несколько странно, по-вараньи извиваясь, точно перетекая, однако куда быстрее обычного дромадера.
        - Хасан, скажи мне как абориген, - отплевывая попадавший в рот мелкий песок, кричал Лис, - в каком тутошнем городе проходят гонки на верблюдах? На таких иноходцах мы завоюем если не первый приз, то уж точно кубок зрительских симпатий.
        - Они не пройдут допинг-контроль, - отвечал дервиш.
        - Зрительские симпатии?
        - Верблюды.
        - Ты что, кормил их гашишем?
        - Нет. Однако джинн…
        - Да ладно, немного джина на ход ноги не влияет.
        Камдил хмыкнул, слушая перебранку старых приятелей.
        Гребень очередного бархана лег под ноги скаковых верблюдов, песок с мерным шуршанием начал струиться вокруг их длинных мосластых ног.
        - Вон. - Камдил указал вперед. Впрочем, это было вовсе не обязательно. Вдалеке, радуя взор усталых путников, красовался восьмибашенный дворец. Сквозь открытые крепостные ворота въезжали купцы, куда-то, должно быть, с посланием, промчался всадник, почти у самых каменных стен, изукрашенных затейливой резьбой, катила тяжелые валы полноводная река. Финиковые пальмы склонялись над нею, суля долгожданную тень под опахалами огромных листьев.
        - Ну вот, кажется, и прибыли.
        - Хасан, - с сомнением в голосе спросил Лис, - а ты уверен, что это тот самый город? Может, зверьки нас куда-нибудь не туда вывезли? Мне кажется, я чувствую ветер с реки. И вроде птицы какие-то. Для миража как-то чересчур.
        - Нет, - покачал головой Хасан Галаади, - это он самый.
        - Не, ну это круто, шо ты так убежден. Может, и мне объяснишь?
        - А что тут объяснять? - махнул рукой Камдил. - Хасан правильно говорит. Сам погляди: мираж не мираж, а одно четкое отличие от реальности имеется.
        - Шо, ни одной рекламы «Макдоналдса»?
        - Сергей, не говори глупости. Город восточный?
        - Сто пудов.
        - Башни видишь?
        - Как тебя.
        - А минареты? А уж они-то точно должны были возвышаться над башнями.
        - И то верно. Ну, тогда, как говорится, станция Дерезай, кто приехал - вылезай.
        - Уже вылезли. - Камдил перевел глаза на дервиша. - Хасан, есть что-то необычное?
        - Здесь все необычное. Но, помнится, когда Аллаэддин рассказывал маленькому Али о своем приключении в пустыне, он ни словом не обмолвился о людях у городских стен. А здесь и караван, и всадник, и вон рыбаки.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - Как-то это все подозрительно. - Дервиш взглянул на рыцаря: - Вальдар, насколько я помню, твой Катгабайл из великих мечей?
        - Да. - Камдил расправил плечи.
        - А взгляни-ка ты на этот город через клинок.
        Рыцарь потянул чудодейственное оружие из ножен и выставил руку с ним вперед, точно норовя рассечь «мираж» на две части.
        - Матерь Божья! - вырвалось у него. - Вот это да!
        Как и всякий великий меч, Катгабайл без труда отсекал явь от наваждения, и потому картинка тут же раздвоилась, будто разваленная пополам. Слева по-прежнему шумели над рекою пальмы и неспешно выбирали сети рыбаки, справа посреди серого песка вздымались к небу черные смерчи «башен». Вокруг них, силясь взобраться или свалить их, кружили мрачного вида тени.
        - Джентльмены, у меня для вас крайне огорчительная новость: там джиннов больше, чем во всей тысяче и одной ночи.
        Командир высланного перед войском дозора соскочил с коня и рухнул на колени перед Тимуром:
        - Мой повелитель! Впереди лагерь врага. Над ним реет знамя со львом, держащим в лапах ветку айвы.
        - Это Сфорца! - воскликнул сидевший подле Тимура Андреа де Монтоне. - Клянусь своими шпорами.
        Он вскочил, точно ожженный кнутом. В глазах Тамерлана блеснули холодные огоньки:
        - Я помню это знамя. Значит, мы догнали твоего врага.
        - Да. Позволь же мне сокрушить его!
        - Я обещал тебе это.
        Лицо Браччо просияло. Он поклонился Великому амиру и бегом устремился вниз с холма, на котором располагался шатер Повелителя Счастливых Созвездий.
        - Он чересчур горяч. Рвется в бой, как и все прочие гяуры, - с усмешкой глядя вслед кондотьеру, тихо проговорил Тимур. - Такие, как он, хороши в атаке. Но стоит нажать посильнее, и они побегут от врага также быстро, как до того наступали. - Он повернулся к одному из военачальников: - Возьми свой тумен и двигайся за нашим доблестным союзником. Если будет надо - поддержите его, а если нет - держитесь в стороне от битвы.
        Потом же, когда вы покончите с этим главным батыром первосвященника неверных, ступайте на восток. Я знаю, там среди лесистых холмов есть старая дорога. В прежние времена она вела к горному перевалу, но когда Аллах обрушил скалы, по нему перестали ездить. Основные силы врага где-то близко. Я чувствую это. - Он поглядел в синее небо, где, раскинув крылья, парил черный ворон. - Вы должны найти и обойти его с тыла.
        Когда же начнется основная битва, а не эта мелкая свара, я подам знак: зажгу три костра с красным дымом. Как только увидишь этот знак, ты должен, как беркут на ягненка, обрушиться на загривок гяурам, смять их тыл, растерзать обоз, сжечь лагерь. Не щади никого. Пусть ужас следует впереди тебя, и стаи воронов следуют за тобой.
        Мурза приложил руку к груди и низко поклонился.
        - Ступай. А ты, - Великий амир поглядел на вестника, - продолжай делать свое дело. Сейчас утро. Что-то мне подсказывает, до полудня мы встретимся с неверными лицом к лицу.
        Лис утер со лба заливающий глаза пот.
        - Ядрен батон! А ведь какая была хорошая сказка! Шейхи тебе всякие, волшебные дворцы, верблюды. - Он похлопал между ушами своего дромадера. - Варанные. И вот так все ухайдакать. Мало того, что Деда Мороза нет, так еще и здесь кидалово.
        - Очень содержательное замечание, - поджал губы Камдил, - лучше бы мы в твою сказку, не глядя, въехали?
        - Ну, лучше не лучше - это хрен его знает. Шо теперь-то делать будем?
        Камдил повернулся к дервишу:
        - Ты знаешь, что делать?
        - Да, - кивнул Хасан, - теперь уже точно, да. Только мне нужно попасть внутрь.
        - Зачем?
        - Чтобы девять стало одним, а один - девятью.
        - Внятное объяснение, - криво усмехнулся Камдил.
        - Не думаю, что сейчас самое удобное время и место, чтобы углубляться в концепции духовного наследия суфиев. Одно могу сказать точно: если нам и впрямь что-то светит, то лишь в случае, если я смогу пробраться внутрь.
        - Ага, намек прозрачный, шо рюмка водки под кусочком черняги. Нам, стало быть, всю эту кодлу надо отвлечь на себя.
        Хасан развел сокрушенно руками.
        - Ответ ясен. Капитан, будут идеи?
        - Покуда нет, - честно сознался Камдил.
        - Новости хорошие, и все хорошеют. - Лис еще раз поглядел в сторону восьмибашенного дворца, окруженного манящей зеленью. - Знать бы раньше, обвешался бы артефактами, как дурень бубенцами. Чем будем удивлять всю эту гильдию фокусников?
        Камдил положил руку на эфес Катгабайла.
        - Судя по тому, что джинн, запечатанный у тебя в кувшине, сам не решился сунуться, великий меч для них представляет реальную опасность. Уж не знаю какую. В конце концов, Тюру его ковали не для схватки с людьми.
        - Логично, не попрешь. Итак, ножик-саморуб - одна штука. Шо еще? Моими стрелами в этой гоп-компании разве что приступ мерзкого хихиканья вызвать можно. Да и то надолго не хватит. Кроме того, в активе кольцо с выдохшимся асуром, бутылка шмурдяка «Джинн навеселе» и эти твари из Красной книги. - Сергей указал на верблюдов, то и дело норовивших высунуть длинные раздвоенные языки. - Хасан, ты не знаешь, у джиннов, случайно, нет варанофобии? Или какой-нибудь верблюдофрении?
        - Вряд ли.
        - Плохо. Слушай, а если попробовать открыть бутылку и заманить туда всю прочую кодлу? Может, этот шах упившийся с ходу не сориентируется?
        - Сомневаюсь. Напиток Алла ваха сара нохе саб только добавляет сил джиннам.
        - Капитан, ты шо, запомнил название?
        - Да, - удивленно подтвердил Камдил. - Как-то само запомнилось.
        - Обалдеть. А как ты думаешь, эту торговую марку все джинны знают?
        - Наверняка.
        - Угу. Хасан, я, кажется, знаю, что делать. Ща мы возьмем эту банду в клещи. Только я тебя очень прошу, ты уж поторопись, а то хрен его знает, сколько нам удастся геройствовать.
        Рыжий конь Андреа де Монтоне вздыбился, не желая останавливаться. Но ловкий кондотьер натянул узду, заставляя скакуна повиноваться. Тот заплясал на месте, мотая головой, разгоряченный недавней схваткой и готовый вновь ринуться с места в карьер.
        - Мой повелитель, - осаживая неаполитанского жеребца, воскликнул Андреа, - они бежали. Бежали, как трусливые зайцы. Мы захватили лагерь, в котлах еще варилась каша.
        - Ты преследовал их или остановился, чтобы отведать кашу?
        - Орлы мух не ловят, - скривился де Монтоне. - Мне нужна кровь Сфорца, а не его каша. Мы устремились вслед этим паршивым шавкам и гнали их несколько миль, покуда не столкнулись нос к носу с основными силами врага.
        - Ты видел их позиции?
        - Конечно. Мы опрокинули передовое охранение, разорвали его, как волчья стая глупого барана, но сражаться против всей армии, - Монтоне с сожалением развел руками, - увы, нас было слишком мало.
        - Опиши позицию врага.
        - Это равнина. Довольно узкая равнина. Шириной по фронту не более шести миль. На правом нашем фланге отвесные скалы, слева - лес.
        - Густой?
        - О да. На опушке леса, - Андреа задумался, подыскивая слова, - нет, это даже не замок, так, укрепленная ферма.
        - Враг многочислен?
        - У меня не было времени считать его знамена. Хотя да, многочислен, однако не настолько, как армия моего повелителя.
        - Это лесть?
        - Нет, это слова воина. В центре штандарт самого великого маршала, Яна Жижки. Это опасный и умелый полководец. У него по фронту немного кавалерии, но очень сильная пехота. Именно она решила исход боя с Баязидом. На правом фланге врага, у фермы, знамя герцога Жана Бесстрашного. Насколько я могу понять, именно здесь основные силы врага. Я видел там великое множество рыцарских баньер. Должно быть, на ферме расположен резерв. Если мы попробуем атаковать герцога Бургундского, оттуда ударят нам во фланг.
        - А что на правом фланге?
        - Войско королевича Стефана. Судя по знаменам, к нему примкнули кроаты и моравы. Возможно, туда же поставят и людей Сфорца, но в целом это самая ненадежная часть войска. Оттого его и поставили, уперев флангом в скалы, чтобы хоть как-то обезопасить.
        - То, что кажется безопасным, чаще всего таит наибольшую беду, - улыбнулся Тамерлан. - Сербского королевича нельзя обойти с фланга, но и ему не развернуться, а значит, смяв этот фланг, мы заставим врага переминаться с ноги на ногу, ожидая гибели, или бежать в лес, спасаясь от нее. - Повелитель Счастливых Созвездий что-то негромко сказал мурзам, затем вновь повернулся к де Монтоне: - Ты все еще горишь жаждой мести? Или же вылазка утолила тебя?
        - Утолила? Как забулдыгу может утолить первая чарка вина. Я только вошел во вкус!
        - Вот и отлично. Напоите коней и будьте готовы к бою.
        Тамерлан сидел на вороном аргамаке, полудиком, норовящем сорваться в галоп, едва коснется иссиня-черного крупа витая нагайка. Тамерлан с детства презирал смирных лошадей и слабых противников. Здесь, похоже, ни того ни другого не было и в помине.
        Тимур разглядывал противостоящее ему войско. Еще несколько месяцев назад, когда он только задумывался о походе в земли гяуров и разузнавал, что могут противопоставить ему государи неверных, все, кого он спрашивал, в один голос отвечали: ничего или почти ничего. Сейчас это многотысячное «ничего» преграждало ему путь, готовое умереть, но не отступить.
        Огромный черный ворон спустился из небесной выси и уселся на плечо Повелителя Счастливых Созвездий.
        - Так, значит, лагерь неверные окружили возами, - кивнул Тимур, слушая карканье птицы. - Три ряда? Внутри шатры. Куда они отогнали скот? Ближе к морю. Ну что ж, главное, что теперь, пожелай они спасти лагерь, не смогут запрячь ни одного вола. - Он еще раз оглядел позицию.
        Монтоне ошибался только в одном: отряд Сфорца поставили перед боевыми порядками Яна Жижки, а не на фланге у сербского королевича. Что ж, тоже разумно. У беглецов есть шанс либо оправдаться, приняв на себя первый, почти наверняка смертельный удар, либо погибнуть зажатыми между молотом и наковальней. Он кивнул Браччо, указывая ему на рослого всадника в шлеме с драконом.
        - Его голова твоя. Опрокинь людей первосвященника. Заставь их наткнуться на собственную пехоту. Они уже напуганы, а значит, и там будут сеять панику. Мои люди поддержат тебя.
        Андреа де Монтоне хищно оскалил зубы и со звоном опустил забрало, именуемое «собачьей мордой».
        Десятки тысяч всадников неслись вперед, горланя «Аллах акбар» и «Уррах» - убей. Слитный грохот копыт был слышен далеко у самого берега моря, а на поле боя казалось, что земля трясется, точно где-то совсем рядом проснулся вулкан. Ян Жижка в волнении кусал ус, наблюдая, как, склонив копья, мчат на всадников Сфорца всадники де Монтоне.
        - Как думаешь, - обернулся Ян к барону Дюнуару, стоявшему, лихо закинув двуручный меч на плечо, - он верен слову?
        - Надеюсь, да. Быть героем лучше, чем предателем, к тому же Вольтарэ, когда желает, бывает очень убедительным.
        - Клянусь. - Маршал Ян поцеловал золотой крест, венчавший рукоять меча. - Если мне удастся выбраться живым из этой сечи, я уеду в Ломбардию, женюсь на Джованне, куплю небольшой замок. Как думаешь, Мишель, если мы победим, я заработаю денег, чтобы купить небольшой замок?
        - Ты заработаешь денег, чтобы купить средних размеров герцогство, - не спуская взгляда со стремительно приближающихся туменов, проговорил Дюнуар. - Меня сейчас не столько волнует Монтоне, сколько Жан Бесстрашный. Как бы они не рванули за славой, на нашу голову.
        - Герцог Жан поклялся своей рыцарской честью, что до сигнала его бандоны не сдвинутся с места, даже если архангел протрубит о конце света.
        - Дай-то бог, дай-то бог.
        - Все. - Ян Жижка повернулся к стоящим позади трубачам. - На правом фланге дистанция прямого выстрела. - Долгим тревожным сигналом взвыли медные трубы, и точно смертоносный ливень хлынул из стен молчавшей дотоле укрепленной фермы. Английские лучники, присланные королем Англии в помощь своему дорогому родственнику и нанятые самим герцогом Бургундским генуэзские арбалетчики прекрасно знали свое дело. Стрелы длиной в ярд и короткие тяжелые арбалетные болты обрушивались на смешавшихся всадников, поражая раз за разом воинов и коней. По шеренгам рыцарской конницы прошло заметное движение. Сейчас, именно сейчас надо было стремглав бросаться в бой, чтобы сокрушить противника, выбить из седел, смешать с землей.
        Рыцари Савойи и Неаполя, французы и наваррцы скрипели зубами, досадуя на бездеятельность Жана Бесстрашного. Но он стоял, до хруста, до скрежета сцепив зубы, сжигая взглядом надвигающиеся полчища, не опуская поднятой в запретительном жесте руки. Его бургундцы замерли в ожидании приказа и только стон нетерпения сливался в общий гул, висящий над стальными шеренгами.
        Беспрепятственно отступив, татары запустили свою обычную карусель: кружась перед вражеским строем, раз за разом пуская стрелы, пока не опустеет колчан, затем на ходу подхватывая новый у ждущих позади собратьев и опять пуская стрелы…
        Практически всегда подобная тактика приносила успех. Но не сейчас. Дистанция для результативного выстрела была слишком велика, а приблизиться не представлялось возможным: английские луки били дальше татарских. И потому стоявшая позади конных лучников тяжелая кавалерия Тамерлана, его ударный кулак, так и оставалась на месте, не дождавшись, когда ослепленные близкой победой рыцари потеряют строй и превратятся из грозного железного молота в храбрую, но беспорядочную, мешающую друг другу толпу.
        Видя это, Тамерлан кривил губы, силясь понять, отчего вдруг герцог Жан Бесстрашный, о котором ему столько рассказывала эта глупая венгерская кукла из гарема Баязида, стоит на месте и вовсе не рвется доказать справедливость своего хвастливого прозвища.
        Тамерлан глядел, недоумевая, и в этот миг до слуха его издалека донесся боевой клич Монтоне: «Перуджия!». В ответ ему прозвучал рык Сфорца: «Романья!». Тимур поглядел туда, откуда слышались эти крики, и замер: всадники отряда Браччо, словно ручей скалу, обтекали отряд Сфорца, даже не пытаясь хоть на самую малость причинить ему вред.
        В тот же миг снова бронзой взвыли трубы, и командующий армией римского понтифика в упор, так бьет стилетом в печень наемный убийца, обрушил всю мощь объединенного отряда кавалерии на смешавшийся тумен.
        - Круши! - самозабвенно орал Муцио Аттендоло.
        - Руби! - вторил ему Монтоне.
        - Приди, Господь, и дрогнет враг! - заглушал их крики поставленный голос кардинала Коссы. - С кротостью и молитвой!
        В алой сутане поверх доспеха, с перначом в руке, он мчался в первом ряду, и всякий его удар находил себе жертву.
        И только на левом фланге, как и предполагал Тамерлан, с бору по сосенке набранное войско королевича Стефана начало с боем отступать вдоль скальной гряды. Тимуру казалось: еще немного, и они побегут.
        Но в этот миг вновь заревели трубы, зарокотали барабаны, и ощетинившиеся пиками и алебардами пешие баталии шаг за шагом начали прижимать вырвавшихся было вперед татарских кавалеристов к отвесным каменным скалам. Тамерлан прошептал тихое проклятие, поняв, что произойдет дальше: еще немного, сербы вернутся и вместе с ненавистной гяурской пехотой раздавят его конников, словно копыта аргамака выползшего на камни скорпиона.
        - Но все же, - не отрывая взгляда от поля сражения, проговорил он, - неверные обнажают фронт. Они слишком увлеклись схваткой. - Тимур повернулся к окружавшим его военачальникам: - Зажигайте сигнальные костры. Три красных дыма. А ты, - он кликнул одного из командиров стоящих в резерве туменов, - ударишь вон туда. Наискось от правого фланга к левому. В тот самый момент, когда мы сомнем их тыл.
        Лис стоял на берегу призрачной реки, не проявлявшей ни малейших поползновений исчезнуть при приближении к ней. Он встряхнул кувшин с рубиновой насечкой и, точно прислушавшись, все ли внутри тихо, закричал:
        - А вот кому фирменный напиток аль ваха сара нохе саб по рецепту Сулеймана ибн Дауда, прах с ними обоими?! Изготовлено на миргородской бутылкозакаточной фабрике. Напиток бодрит в любую погоду. Бодрит по году, а то и более. Налетай, распродажа с доставкой на бархан. Кому напиток аль ваха сара нохе саб?
        Река и пальмы над ней вмиг исчезли. Воздух вокруг сгустился и потемнел.
        - Мама дорогая, сколько их тут! Ни хрена себе, алконавты! Вальдар, закрываем ларек!
        Словно песок взметнулся из-под ног Сергея. Камдил уже стоял на ногах, и его меч сиял холодным голубоватым пламенем. Сейчас Вальдар не видел ни одного джинна, только нечто густое, сизое, будто клубы дыма, стремящиеся облепить, схватить, обездвижить.
        - Руби, Вальдар! - кричал Лис. - Джиннам до шестнадцати… Не больше кувшина в руки. Где руки, я спрашиваю?
        Меч со свистом рассекал клубы странного липкого дыма, и пространство вокруг наполнилось оглушительным визгом и ревом ярости. Небо над их головой внезапно стало свинцово-черным. И тут же из туч на землю посыпались камни величиной с конскую голову, а вокруг, опаляя кожу, уже вовсю бушевало пламя, и тысячи кобр, проползая сквозь огонь, шипя, раздували капюшоны у самых ног оперативников.
        - Наверх вы, товарищи, все по местам, - горланил Лис. - Последний парад наступает. Капитан, шо я скажу, ты токо не смейся.
        - Похоже… чтоб я… смеялся? - Камдил продолжал рубить туман, и каждый удар порождал новый утробный вой.
        - По-моему, они нас не могут достать.
        - Не могут. Вспомни Лабиринт! - самозабвенно рубя наседавших шайтанов, орал Камдил. - Вся эта нечисть обязана повиноваться человеку! Пока в тебе не за что зацепиться - она не зацепится! Не страшись. Стань частью этого безумства, слейся с ним и управляй им! Небеса холодны и пусты! Вся сила в тебе!
        - Тю! Так это завсегда, пожалуйста! А ну, цыть! Я вам пошиплю!
        - Все нормально, - раздалось на канале связи. - Я внутри.
        Анна завороженно глядела вокруг, силясь понять, что происходит. Сотни раз за этот день она проклинала минуту, когда настояла на своем участии в походе. Она соглашалась, что война мужское дело, но лишний день с любимым казался ей достойной наградой за все невзгоды. И пусть видеться с ним она могла только украдкой, Анне в жизни не выпадало более счастливого времени.
        И вот теперь молодой рыцарь, точно позабыв о ней, закусив губу, следил за тем, что происходит на поле сражения. Всеми фибрами души он рвался туда, в самую гущу сечи, из-за тройного кольца возов, заполненных вооруженными крестьянами.
        Здесь же располагался последний резерв: ее бургундцы и кампеоны святого Марка. Анне было страшно и обидно. Очень страшно и очень обидно. Она слышала, как прогремели трубы, видела, как медленно, чтобы не терять равнение, переходя с шага на рысь, а затем на галоп, начинают двигаться шеренги рыцарей. Впереди, в самой гуще боя, реял штандарт Жана Бесстрашного. Вот они ударили навстречу всадникам Тимура, и задние шеренги подперли передние, заставляя татар пятиться, отступать, а затем и вовсе бежать. И тут, будто по колдовству, сзади, уж невесть как они там оказались, на укрепленный лагерь с криками и улюлюканьем ринулись тысячи татарских всадников.
        - Ave Maria gratia plena… - зашептала принцесса. «Вот сейчас все и кончится, - показалось ей. - Крестьяне в возах побросают свои дурацкие цепы, багры и эти нелепые трубки на палках и побегут. Хотя куда тут бежать?»
        Анна с надеждой оглянулась на Кристофа. Губы того были плотно сжаты. Ни слова утешения. Ни единого ласкового взгляда. Он лишь крепче сжимал древко знамени своей госпожи да поглаживал рукоять секиры, притороченной у седла. Анне остро захотелось, чтобы это была не секира, а ее рука. Она тихо позвала юношу, но тот не услышал. А всадники, страшные всадники, не так давно без особого труда сокрушившие ее бывшего повелителя, постылого, мерзкого, но дотоле слывшего непобедимым, все приближались.
        «Вот сейчас точно побегут».Анна зажмурилась и вдруг услышала слитный рокот. Точно гром небесный сотряс округу. Принцесса открыла глаза: ни туч, ни молний. Все то же яркое осеннее небо и лишь вокруг возов густой пеленой клубился дым. К великому облегчению Анны, эти клубы дыма скрыли ужасающее зрелище боя. Лишь только крестьяне на возах начали вдруг мерно, как при молотьбе, взмахивать цепами и бить, бить, бить… За ними другие, с топорами, баграми. И снова крики и стоны огласили поле.
        Затем Анне показалось, что часть татар прорвалась между возами, но новый залп - и очередные цепы начали подниматься и опускаться на головы всадников. А затем…
        - Круши, хузары! - Анна не поверила своим ушам, но боевой клич повторился. Родной, с детства знакомый клич отъявленных сорвиголов, храбрецов, охранявших от соседей-османов венгерское пограничье. Не зная, что и думать, Анна закрыла глаза и уши, шепча молитву, прося Господа, чтобы это было правдой. Она отняла руки от лица, лишь когда почувствовала прикосновение Кристофа.
        - Ваше высочество!
        Перед Анной рядом с ее паладином стоял коренастый усач в сияющей броне с накинутой на плечи волчьей шкурой и тяжелой саблей у пояса.
        - Государыня! - церемонно склонив колено, заговорил тот. - Я Петер Форгач, прозванный Кречетом. Ваш дядя, Сигизмунд, послал меня и две тысячи отборных хузар для участия в крестовом походе. Он также благодарит ваше высочество за прекрасную картину, подаренную ему в залог верной дружбы. - Петер щелкнул пальцами. - Янош, письмо!
        Юный оруженосец, чуть младше Кристофа, вытащил из поясной сумы свиток с императорской печатью.
        - Вот его личное послание.
        - Я счастлива, - прерывающимся голосом прошептала Анна, все еще не веря глазам и ушам.
        - Позвольте вам представить, - склонил голову Петер, заметив, что принцесса, не отрываясь, глядит на оруженосца. - Янош Хуньяди. Готов поставить саблю против мясницкого ножа, что этот парнишка будет добрым рыцарем.
        - Да, конечно, - стараясь опомниться, кивнула принцесса.
        - Вам не о чем беспокоиться, ваше высочество. - Кречет расправил и без того широкие плечи. - Враг отброшен. Мы с вами. Не сомневайтесь, пока жив хоть один из нас, ни Тамерлану, ни самому шайтану до вас не добраться!
        Великий амир заскрипел зубами и впился своими костлявыми шайтанскими пальцами в уздечку, будто норовя порвать ее.
        - О мой повелитель, - докладывал коленопреклоненный мурза. - Там враг. - Он указал рукой туда, откуда недавно пришло войско Тимура. - Их множество, великое множество. Они сошли с кораблей и направляются сюда…
        Он хотел еще что-то сказать, но клинок быстрее молнии блеснул в руке Повелителя Счастливых Созвездий, и обезглавленное тело упало наземь. Сейчас Тамерлану без лишних слов уже было все ясно. Коварство гяуров не знало границ. Больше всего ему хотелось растерзать, вырвать сердце гнусного предателя Монтоне и залить кровью всю эту проклятую равнину.
        - О, Аллах, - шептал он, - разве я был слаб в вере? Чем прогневил я Тебя? Почему ты меня оставил?
        Катгабайл мелькал, прочерчивая голубоватыми молниями сгустившийся вокруг оперативников мрак.
        - А ну, не напирайте! - вопил Лис. - Тут вам не здесь! Отвалите, русским языком говорю, переучет! Шо не ясно?!
        И вдруг небо прояснилось, словно порывом ветра сдуло полчища джиннов, только что окружавшие оперативников. И стало видно, как посреди восьмибашенного дворца, кружится, танцует, что-то заунывно распевая, Хасан Галаади.
        - Капитан, чего это он?
        - Пляски дервишей. Помнишь, он уже эту фрезу крутил?
        - Так уже ж никого нет.
        - Сережа, если он танцует, значит, так надо.
        …Они поднимались с земли и шли. Мертвые, обезглавленные, разрубленные от плеча до просака. Шли, разя все еще сжимаемым в руках оружием.
        Ян Жижка обернулся к Дюнуару:
        - Что это?
        - Не знаю, - пробормотал барон де Катенвиль. - Но, клянусь пламенеющим мечом архангела Михаила, в мертвом виде они худшие бойцы, чем в живом. - Он раскрутил меч над головой и бросился в гущу схватки: - Круши!
        Голос его громом прозвучал над вдруг притихшей равниной. И точно вторя этому грому, с голубого небосклона сорвалась молния. Затем еще и еще. Огненные бичи срывались из небесной синевы, испепеляя живых мертвецов.
        - Пояс Береники… - прошептал Кристоф де Буасьер. - Вот и пришло возмездие! - Он посмотрел на Анну. - Государыня, прикажи, и я принесу тебе победу!
        Анна оглянулась. Тысячи ее хузар ждали приказа. В глазах каждого из них читалась мольба.
        - Ступай, - тихо ответила Анна Венгерская, и штандарт ее взмыл в небо, знаменуя начало атаки.
        Хасан кружился самозабвенно, чувствуя, как перестает существовать. Как превращается в неистовый вихрь, смерч, наполненный бешеной сокрушительной мощью. Он чувствовал, как включаются в его танец иные смерчи - черные башни, восемь башен, охраняющих мрачный склеп Иблиса-Азазеля, незаживающую рану земли Ад. Он танцевал, позабыв обо всем: о друзьях, которые ошарашенно глядели, как на месте дервиша вырастает смерч невиданных размеров, о мире, откуда был родом… Вокруг него, постепенно сливаясь воедино, стряхивая с себя песчаный наряд, кружатся в танце старцы с длинными, без единого темного волоска бородами. И девять стали единым, и один - девятью… Бездна в мгновение ока разверзлась, и в образовавшуюся воронку с гудением понеслись песок, камни, какие-то обрубки непонятных тел, скелеты людей и верблюдов.
        - Ложись! - кричал Вальдар, а все вокруг бушевало в неистовой круговерти, когда вдруг стало тихо. Совсем тихо.

* * *
        - Круши, хузары! - подхватив боевой клич соратников, Кристоф де Буасьер врубался в ряды личной гвардии Тимура.
        Сам Великий амир вел в бой грозных нукеров, и битва, уже казавшаяся выигранной, разгорелась с новой силой.
        Кристоф рубил… Не было щита, способного выдержать удар его секиры. Он видел, совсем близко видел Великого амира на вороном жеребце, каждым взмахом дамасского клинка уносившего по христианской жизни. С медвежьим ревом Кристоф направил скакуна навстречу Железному Хромцу. Пущенный чьей-то рукой дротик едва не пронзил его грудь, но воткнулся в угол подставленного кем-то щита. Де Буасьер расколол голову врага, как спелый орех, и оглянулся поблагодарить спасителя. Молодой оруженосец Петер Форгач мчал рядом со своим рыцарем, даже не удосужившись обломать древко, торчавшее из щита.
        - Благодарю, сочтемся! - выкрикнул Кристоф.
        И снова рубка по колено в крови. Тамерлан все ближе, и молнии, хлещущие вокруг, казалось, целят в него. Одного за другим Кристоф свалил двух телохранителей амира, увидел, как сбоку выскакивает Янош Хуньяди и хватает под уздцы вороного жеребца. Неистовый старец вскинул руку с отточенной саблей и… рассыпался в прах.
        Вороной конь, лишенный всадника, встал на дыбы от ужаса, почуяв мертвечину, и одетый в доспех скелет рухнул наземь, разваливаясь от удара.
        - Где? Где он? - Усач с волчьей шкурой поверх доспеха пробился к своему оруженосцу.
        - Вот. - Обескураженный Хуньяди указал на скалящийся остов.
        - Да что ж ты врешь?
        - Он говорит правду, - перебив военачальника, глухо сказал Кристоф. - Это Тамерлан.
        Громкое карканье прервало их беседу. Огромный черный ворон камнем рухнул наземь, неспешно подошел к скелету, по-хозяйски сдернул с фаланги пальца левой руки перстень с алым камнем и как ни в чем не бывало взмыл в небо.
        - Молний больше нет, - ошеломленно глядя ему вслед, проговорил Кристоф. - Кажется, мы победили.
        Рев и гул смолкли, и песок, наждаком обдиравший Вальдара и Лиса, перестал течь по их разгоряченным лицам.
        - Это мы оглохли, или все закончилось? - Лис поднял голову. Восемь черных песчаных смерчей вращались на месте, подобные огромным крепостным башням. Посреди них, созерцая пространство отсутствующим безучастным взглядом, сидел Хасан Галаади. - Але, гараж! О великий, ты там жив?
        Дервиш какое-то время молчал, затем оглянулся на голос и спросил:
        - Что?
        - Все, можешь не отвечать.
        - А где этот? - Камдил приподнялся, сел и попытался стряхнуть песок с лица.
        - Там же, где и прежде.
        - Опять в колодце?
        - Да. - Хасан попробовал встать, но без сил завалился на бок.
        - Лежи, лежи, щас поможем.
        Вальдар и Лис вскочили на ноги. Дервиш поднялся на локтях, подтянул колени к груди.
        - Сейчас я встану.
        - Погоди, не торопись, - успокоил Камдил.
        - Все уже закончилось. Мы победили. Ни к чему торопиться.
        - Это кому как, - возмутился Лис, - лично я бы с удовольствием перекусил. В животе кишка кишке дули крутит, а в горле будто напильник застрял. Капитан, ты, часом, не знаешь, куда делись наши верблюды? Там в сумках еще остатки завтрака были.
        Вальдар оглянулся, ища глазами натерпевшихся страху животных.
        - Неужели их в воронку утянуло?
        - Нет, - Хасан приподнялся и сделал несколько шагов к «выходу», - их не утянуло. Когда Иблис учуял кольцо и волшебный кувшин, он решил, что вы и есть главные противники, и принялся разрушать все имевшиеся в округе чары и сопутствующие заклинания. Ну, с чем-то у него вышла загвоздка, а вот вараны опять превратились в варанов и пища…
        - С ней-то что стряслось?
        - Я не хотел говорить… Все дело в том, что волшебная еда - это всего лишь иллюзия. На самом деле мы просто растянули имевшийся у нас запас продовольствия. Все остальное - обман зрения и вкуса. Сейчас он развеялся.
        - Вот и верь после этого всяким Хоттабычам. Все обломалось в доме Смешанских.
        - Лис, ты о чем?
        - О чем, о чем? Джинна к ответу! На чем мы должны въезжать в поверженные города? Где мой белый верблюд в красной революционной попоне? Вальдар, шо ты смотришь на меня, как та шестидюймовка «Авроры» на Зимний дворец? Давай вызывай нашего поставщика волшебной конюшни. Пусть колдует новых верблюдов.
        - Лис, зачем нам верблюды?
        - Ты шо, спятил? Мы тут лагерем станем? Через четыре года здесь будет город-сад?
        - Это вряд ли. Но, главное, ни к чему. Думаю, теперь ему не составит труда перенести нас к ближайшей камере перехода.
        - Ваше лордство, ты хоть и добрый господин, но бессовестный эксплуататор. Тебе же человеческим, ну, в смысле, джинновым языком было сказано: семь дней на реставрацию. Если с ликвидацией очага шайтанского сопротивления законы арифметики не изменились, то нашему асуру полагается еще четыре дня неоплачиваемого отпуска.
        - Ну ладно, за три дня как-то он уже отдохнул? Может, не к камерам перехода, может, просто в более людное место, скажем, к побережью куда-нибудь.
        - Да, хороши мы там будем. - Лис критически оглядел присутствующих.
        Растертые песком до крови лица и руки, свисающие клочьями лохмотья…
        - Ладно, шо мы тут воду варим, пусть он сам ответит перед судом товарищей. Давай, Вальдар, три кольцо.
        Асур появился в тот же миг, будто выплеснулся из горячего песка.
        - Чего пожелаете, добрый господин?
        - Скажи, ты уже отдохнул?
        - Мои силы еще не восстановлены полностью, но все же сейчас их больше, чем после той ужасной схватки.
        - Ужасная схватка, - хмыкнул Лис, - это была так, разминка перед завтраком, - при этих словах у него отчетливо заурчало в животе. - Блин горелый, шо ж я не послушал магистра?!
        - Погоди, - оборвал его возмущения Камдил. - Хасан, кто-нибудь сможет опять открыть колодец?
        - Теоретически да, - кивнул дервиш, - но для этого Иблису нужно вновь набраться сил, чтобы подманить к себе новые жертвы, а затем и своего избранника.
        - Понятно. Скажи, асур, ты, могущественный дух пустыни, сможешь ли сделать так, чтобы никто, ни человек, ни животное, ни птица, никто из вашего народа не смог приблизиться к этим башням?
        - Все в воле Аллаха, но я клянусь, что более никто не осмелится войти в эту пустыню. Однако же…
        - Если ты обещаешь сделать то, о чем только что сказал, я отпускаю тебя. Оставайся в этой пустыне. Отныне ты будешь хранителем башен земли Ад.
        - Слушаюсь, добрый господин.
        - Я тебе не господин. - Камдил с усилием стащил кольцо с пальца. - Вот, держи. Только одно скажи: ты можешь перенести нас куда-нибудь на побережье, скажем, на ближайший корабль, отправляющийся в Европу?
        - Нет ничего проще! - Асур быстро сложил ладони перед грудью, и получившийся хлопок, точно взрыв, сдвинул линию горизонта.
        Палуба вздрогнула, приняв тела, рухнувшие на нее прямо с неба. Прикованные к веслам гребцы шарахнулись, с ужасом глядя на окровавленных чужаков в рванине, но с оружием в руках.
        - …Это золотое блюдо входит в капитанскую долю! - доносилось с кормы. Но и этот возмущенный крик оборвался на выдохе, и над кораблем повисла недоуменная пауза.
        Толпа смуглых чернобородых магрибских головорезов ошарашенно глядела на рухнувших с неба пришельцев.
        - По-моему, это пираты, - разглядывая почтенное общество, потревоженное в час дележа честно награбленного, констатировал Вальдар.
        - Да хоть нитраты и барбитураты, по барабану! - Лис выхватил из сумы бронзовый кувшин с рубиновой насечкой. - У меня тут джинн, все за борт! Шаг к нам - и я вытаскиваю пробку!
        Дружный всплеск за бортом не оставил сомнений, что слова Лиса, вкупе с особенностями появления живописной группы, показались джентльменам удачи чрезвычайно убедительными. Если бы не цепи, гребцы тоже с радостью последовали бы за хозяевами корабля. Они глазели на троицу, не скрывая ужаса, ожидая то ли приговора, то ли новых команд.
        - Але, парни, шо вы пялитесь, как мартышки на елку? Мы пришли даровать вам свободу! Где камбуз?
        Глаза рабов, прикованных к веслам, по-прежнему не выражали ничего, кроме ужаса.
        - Нехристи, я спрашиваю, где у вас тут кормят?
        Эпилог
        «Ищите ценник на подарках судьбы». Жан Батист Кольбер
        Яркое весеннее солнце освещало громаду старого замка. Молодым придворным он казался тяжеловесным и даже уродливым: мощные квадратные башни, толстые стены, серый камень… Никакого изящества, никакой изысканности линий. В сравнении с тем, что строилось в последние годы, местные остроумцы уподобляли замок Хуньяди неповоротливому быку в сравнении с грациозным благородным оленем.
        Но сам Янош любил эту твердыню с детских лет и, даже став наместником венгерского королевства, не изменял старой резиденции. Сейчас он стоял, облокотившись на перила каменной балюстрады, глядя, с какой самозабвенной энергией упражняется в рубке его младший сын Матиаш. «Отличным воином будет», - подумал ветеран, наблюдая, как слитно движутся тело и руки подростка, осыпающего ударами привязанный к деревянному столбу соломенный тюк. Он прикрыл глаза, слушая короткие щелчки ударов. Но тут внимание его отвлек заливистый смех дочери.
        - Синьор Кристофоро, - радостно выпархивая на широкую галерею и весело кружась, воскликнула она, - солнце уже высоко, можно продолжать.
        - Вы правы, донна Анна, - знаменитый живописец Кристофоро ди Буонасеро вышел на веранду вслед за девушкой и, увидев старого боевого товарища, поклонился, спеша приветствовать его.
        - Синьор Кристофоро, не думайте, что я вас тороплю, - ворковала девушка, - но скоро должен приехать мой жених, повелитель Трансильвании, граф Влад Дракула Цепеш. Он тоже доблестный рыцарь. Как-то в сражении с османами он одним ударом копья пронзил сразу двух врагов, за что его прозвали Накалывателем.
        Она стала в горделивую позу и произнесла:
        - Графиня Анна Дракула Цепеш. Прекрасно звучит. Как вы думаете, синьор Кристофоро, я ему нравлюсь?
        - Синьорина, нет в мире зрячего мужчины, которому бы вы не понравились.
        Янош Хуньяди с умилением поглядел на дочь. Та действительно была очень мила, хотя в памяти его вставала другая Анна, затмить которую не смогли бы и ангелы небесные. Он поглядел на Кристофа, глаза их встретились, и они без слов поняли друг друга.
        - Синьор Кристофоро, я хочу на портрете быть такой же красивой, как в жизни, чтобы мой дорогой жених в своей Трансильвании не забыл обо мне и не увлекся какой-нибудь миловидной соседкой.
        - Я сделаю все, что в моих силах, - склонил огромную седую голову художник, усаживая девушку так, чтобы солнце выгоднейшим образом подчеркивало белизну ее кожи, собольи черные брови и совершенную линию тонкого носа.
        - Прошу вас, синьорина, не двигайтесь.
        - Хорошо, но вчера вы обещали продолжить свой рассказ.
        - Он почти завершен, моя юная госпожа. Ее высочество принцесса Анна вышла замуж за Жана Бесстрашного, как и обещала. Я не стал возвращаться в Дижон, хотя герцог и настаивал на этом. Сердце разорвалось бы на части, доведись мне каждый день видеть мою прекрасную даму рядом с другим. Впрочем, следует быть справедливым, Жан Бесстрашный очень любил Анну и делал все что мог, чтобы она была счастлива.
        - Говорят, она всегда была печальна.
        - Говорят, - кивнул живописец. - Я больше не видел ее с тех пор. Как вы знаете, синьорина, мне так и не довелось жениться. Я остался в Италии, жил во Флоренции, затем в Милане у сына мессира Джиакомо Аттендоло, герцога Сфорца. Трудно сказать, чего больше довелось мне делать в те годы - воевать или рисовать.
        - Отец говорит, вы долго жили и в Риме при папском дворе.
        - Да. Меня приглашал расписывать капеллу сам папа, Иоанн XXIII, бывший кардинал Косса, и потом… - Кристофер вздохнул. - Синьорина, умоляю вас, не вертите головой.
        - Но солнце мне слепит глаза!
        - Что поделаешь, лишь Господь может повелевать солнцу.
        Юная модель состроила недовольную гримаску, но вновь уселась, как прежде.
        - А что случилось с вашим рыцарем и его друзьями?
        - Увы, моя юная госпожа, для меня самого это загадка. Они исчезли, отправились к берегам Леванта на «Святом Клименте» вместе с магистром Вигбольдом и вдруг посреди моря исчезли. Правда, впоследствии венецианцы передавали мне рассказ захваченных ими пиратов о том, как трое храбрецов, двое из которых были удивительно похожи по описанию на мессира Вольтарэ и Рейнара, захватили одну из мавританских галер. Причем, по их словам, Рейнар махал в воздухе каким-то кувшином и кричал, что там джинн, и сейчас он его выпустит. - Де Буасьер грустно улыбнулся. - Это так похоже на него. А вскоре после свадьбы маршала Яна и Джованны простился и барон Дюнуар…
        - Джинн… Как интересно…
        Со двора раздался крик Матиаша, недовольное карканье, хлопанье крыльев.
        - Что это вы себе позволяете, молодой господин Матиаш Хуньяди? - раздался с крыльца возмущенный голос супруги наместника. - Янош, взгляни, наш сын бросается палками в птиц, словно какой-то деревенский свинопас.
        - Матиаш, - старый воин перегнулся через перила, чтобы лучше видеть сына, - твоя матушка права. Швыряться палками недостойно доблестного рыцаря и не имеет ничего общего с благородным искусством охоты.
        - Отец мой, - отрок виновато склонил голову, но тут же вскинул подбородок и глянул решительно и гордо, - это была необычная птица. Огромный черный ворон. Однако воронье перо с блестящим отливом, а этот… - Матиаш запнулся, подыскивая слова, - он был словно обугленный. Он шел ко мне и держал в клюве перстень с алым, точно горящим камнем.
        - Что?! - не сговариваясь, воскликнули Янош Хуньяди и Кристоф де Буасьер.
        - Кольцо с алым камнем, - растерянно повторил мальчик. - Я бросил в ворона палку, он взлетел, роняя перстень, потом у самой земли подхватил его, взмыл в небо, а затем вдруг растаял.
        - Что за небывальщина? - возмутилась мать. - Какое еще кольцо?
        - Молчи, - оборвал ее правитель Венгерского королевства. - Матиаш, ты все сделал верно. Я предчувствую, в жизни ты достигнешь многого, возможно, даже меня обойдешь славой. Но помни, что именно сегодня ты совершил первый свой подвиг.
        Лицо юноши просияло.
        - А можно я тогда возьму этого ворона с кольцом в качестве личной эмблемы?
        - Можно, - улыбнулся отец. - И будешь впредь зваться Матиаш Корвин - Матиаш Ворон.
        - Я Матиаш Корвин! - Мальчишка встал в горделивую позу. - Король…
        - Матиаш, не зазнавайся, - вмешалась мать.
        - Хотелось бы знать, - глядя в синее небо, тихо проговорил Кристоф де Буасьер, - куда теперь полетел этот ворон.
        notes
        Примечания
        1
        См. романы Владимира Свержина «Лицо отмщения» и «Сын погибели».
        2
        Амир - князь, принц; вопреки мнению многих авторов, Тамерлан не был ни султаном, ни шахом, ни ханом, а только амиром. И всегда возил с собой номинального «Повелителя» из Чингизидов.
        3
        Княжий раб, выполняющий ответственные хозяйственные обязанности. Зачастую управляющий поместьем.
        4
        Электрон - янтарь.
        5
        Шаперон - род головного убора в виде колпака с длинным, порой до пояса концом.
        6
        Устные предания о деяниях и высказываниях пророка.
        7
        Темник - командир тьмы, соединения из десяти тысяч сабель.
        8
        Здесь и далее - суфийская поэзия Хизрат Инаят Хана.
        9
        Бригандина - доспех из пластин, наклепанных под суконную основу.
        10
        Горзалка - польский аналог водки.
        11
        Бацинет - вид шлема.
        12
        Левант - морской пехотинец Османской империи.
        13
        Итиль - название р. Волга.
        14
        Воронье гнездо - наблюдательная площадка на мачте.
        15
        Требюше - камнеметное устройство. Большие требюше способны метать камни до 130кг почти на 300м.
        16
        Ботен - посыльный, младшая ступень геральдической корпорации.
        17
        Пехлеван - богатырь, силач в Средней Азии. Курашир - борец, практикующий кураш (куреш), среднеазиатский вид борьбы.
        18
        Великий меч Тюра. Подробней см. книгу Владимира Свержина «Ищущий битву».
        19
        ПТУРС - противотанковый управляемый ракетный снаряд.
        20
        Рыжий гном. Более подробно об этом см. В. Свержин «Все лорды Камелота».
        21
        Саботены - башмаки, часть рыцарских доспехов.
        22
        Королева Франции Изабелла Баварская, жена Карла Безумного, известная своими громкими скандальными романами.
        23
        Срамная капсула - часть доспеха, защищавшая гениталии. Порою ей придавался вид фантастического чудовища или же чертовой морды.
        24
        Итиль - древнее название Волги.
        25
        Мункар и Накир: по мусульманским верованиям - два ангела, которые допрашивают покойников сразу после похорон. Грозные и неподкупные судьи.
        26
        Даруге - начальник городской стражи или стражи лагеря, в обязанности которого входило обеспечение порядка и охраны имущества.
        27
        Петрарка - название полевой катапульты.
        28
        Лаис - более подробно см. В. Свержин «Фехтмейстер».
        29
        Керам - Крым.
        30
        Истр - Дунай.
        31
        Флорентийская миля - 1633м, римская - 1488м.
        32
        Прозвище Сфорца происходит от итальянского sforzate - принудить силой.
        33
        Алары - личная гвардия паши.
        34
        Хинджар - восточный кинжал обратновыгнутой формы.
        35
        Шоссы - узкие штаны-чулки в эпоху Средневековья, прикреплявшиеся к поясу.
        36
        Бандон - строй рыцарей, разворачивающийся в одну шеренгу.
        37
        Официальный титул султана для янычар в переводе звучал «отец, который кормит нас».
        38
        Чербаджи - полковник янычаров, в буквальном переводе суповар.
        39
        Орта - подразделение янычар, численностью 200-250 человек.
        40
        Эти орты формировались на основе охотничьего ведомства и считались элитными. Загарджи - проводники борзых. Самсунджу - проводники мастифов. Турнаджи - журавльщики.
        41
        Аджак - янычарский корпус.
        42
        Чавуш - тур. ординарец.
        43
        Ага - офицерский титул в Османской империи, командующий отрядом турецкой армии.
        44
        Вымбовка - один из выемных рычагов, служащих на судне для ворочания якорного шпиля.
        45
        Омар Шариф - американский киноактер.
        46
        Ихван - буквально «брат», член суфийского ордена обители.
        47
        Устаз - обращение к учителю.
        48
        Мюрид - последователь.
        49
        Текке - суфийская обитель.
        50
        Смоковница, она же - инжир, она же - фига.
        51
        Кор-а-кор - рука против руки.