Сохранить .
Андрей Саломатов
        Серый ангел
        На митинг; посвященный Международному дню солидарности трудящихся, Николай Петрович Колыванов отправился с восьмилетним сыном Алешкой. Его дородная спутница жизни Татьяна Васильевна с престарелой тещей давно орудовали ножами на кухне: шинковали и тщательно перемешивали в салатниках овощи, ювелирно нарезали колбасу с мясцом, малосольную семушку, сыр, в общем, совершали привычный праздничный ритуал, от которого Николай Петрович возбуждался не меньше, чем от супружеских объятий.
        Надо сказать, что Колыванов был человеком невысоким, щуплым, а весной и осенью даже и болезненным. В последнее время он трудился охранником на фабрике игрушек, был вполне доволен и зарплатой, и графиком работы. Жизнь ему отравлял лишь один факт: супруга торговала на рынке постельным бельем и зарабатывала больше мужа. Эта несправедливость мучила его, тем более что Татьяна Васильевна нередко упрекала Николая Петровича и делала это нарочито грубо, без родственного такта.
        Словно на заказ утро Первомая выдалось хотя и прохладным, но солнечным. На открытых местах проклюнулись жидкие ростки мать-и-мачехи с желтыми мохнатыми головками. На столбах полоскались государственные флаги, откуда-то неслась бравурная музыка, и все вместе это создавало в душе Колыванова особое щемящее чувство бесконечности жизни и одновременно фатальной недолговечности праздника.
        Пока Николай Петрович с Алешкой добирались до площади, митинг начался. Народу собралось не меньше тысячи. Нарядно одетые горожане с флажками и шариками пришли сюда целыми семьями. На небольшой, наспех сколоченной сцене под кумачовым транспарантом "Не дадим себя ограбить" стояли трое представительных мужчин в добротных серых костюмах-близнецах.
        Первый выступал долго и неинтересно. Он монотонно бубнил в микрофон о высшей справедливости, о постоянно растущих ценах и Божьей каре, которая непременно настигнет зарвавшихся бюрократов. Народ уже начал крутить головами, крайние потихоньку разбредались: кто домой к праздничному столу, а кто к ближайшему пивному ларьку. Но здесь слово взял второй оратор, и его хорошо поставленный, зычный голос моментально сдул скуку с поредевших рядов митингующих. По мере того как трибун перечислял преступления власти, голос его крепчал, глаза наливались справедливым гневом, и к концу своей пламенной речи он так яростно призвал собравшихся вернуть то, что у них бессовестно украли, так энергично выбросил вперед сжатый кулак, что люди заволновались. Из толпы стали раздаваться возгласы: "Правильно!", "К ногтю гадов!", "Долой правительство!".
        Выступление так захватило Колыванова, что он почувствовал, как его душит обида за свой обманутый народ. Он даже расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и поглубже вздохнул. Впрочем, когда оратор закончил и к микрофону подошел следующий, Николай Петрович остыл и приписал неприятное ощущение голоду. Он еще не завтракал, мечтал поскорее сесть за праздничный стол, махнуть рюмку, другую, третью и забыться в сладостной яви от всех забот этого суматошного мира.
        Поискав глазами, Колыванов понял, что сын сбежал со скучного митинга. Он хотел было отправиться на его поиски, но передумал - искать мальчишку в этой толпе было бесполезно.
        Домой Николай Петрович вернулся вовремя. Теща нарезала хлеб, супруга только что сменила домашний халат с кухонным фартуком на нарядное платье и подкрашивала губы. Стол ломился от яств. Запотевшая бутылка "Перцовой" как всегда занимала почетное место среди тарелок с закусками. Запах в квартире стоял одуряющий, и Колыванов поспешил занять свое место во главе стола.
        Николай Петрович успел только оценить старания жены и тещи, окинуть одобрительным взглядом весь этот кулинарный фейерверк и проглотить вязкую слюну, как вернулся Алешка. Он вбежал в комнату с надкусанным "Сникерсом" в руке и с чисто детской восторженностью закричал:
        - Пап, там настоящая революция, люди магазины грабят!
        - Какие люди? - опешил Колыванов.
        - Все, - ответил Алешка и с азартом откусил от шоколадки. - Митинг кончился, и все побежали к магазинам.
        Вошедшая Татьяна Васильевна напряженно посмотрела на мужа, и от этого взгляда он невольно поежился.
        - Не ешь сладкое перед едой, - сказала Татьяна Васильевна и хлопнула сына по руке. - Где взял?
        - Там, - испуганно ответил Алешка. - Дядька тащил из магазина целую коробку. Несколько штук упало.
        Супруга еще раз многозначительно взглянула на мужа. Николай Петрович заерзал на стуле, затем поднялся и, набирая скорость, бросился из квартиры.
        Колыванов бежал к площади и ругал себя последними словами, из которых самым безобидным было "дурак". Легкомысленный уход с митинга казался ему чуть ли не главной ошибкой жизни, преступлением против семьи и той самой Божьей карой, о которой упоминал первый оратор. Навстречу ему все чаще попадались граждане с коробками вермишели, сосисок и конфет, охапками женских платьев, нижнего белья, костюмов и пальто. Мимо пробежал молодой человек с целой поленницей сигаретных блоков. На другой стороне улицы пожилая супружеская чета с трудом волокла два рулона линолеума. Вид этих счастливчиков разил Николая Петровича в самое сердце и в то же время подстегивал.
        Народ с добычей попадался все чаще. Кто-то торопился поскорее добраться до дома, другим не хватало терпения, и они останавливались, чтобы осмотреть, ощупать нечаянную радость. При этом на губах у них блуждали растерянные улыбки, как при выигрыше в лотерею. Были и такие, которые торжествующе поглядывали на опоздавшего Колыванова. Его полный отчаяния взгляд добавлял к их радости толику злорадства, какое испытывает человек при виде своего менее удачливого собрата.
        Пивные ларьки на площади, очевидно, были разгромлены в первую очередь. От этих уличных аквариумов остались лишь алюминиевые остовы. Не было даже продавцов, но Николая Петровича сейчас не интересовало, украли их или они сами разбежались под непреодолимым натиском митингующих. Зато на площади недалеко от магазинов в скрюченных позах лежали два затоптанных старика и мальчишка лет десяти. Колыванов на ходу подумал, что следовало бы оказать раненым помощь, но махнул рукой и бросился дальше.
        Николай Петрович заскочил в первый магазинчик и сразу понял: здесь поживиться уже нечем. Витрины были вдребезги разбиты, пол усыпан мукой, крупой и дешевыми карамельками. В самом углу у входа в подсобку без движения лежал человек с окровавленной головой. Судя по одежде, это был митингующий. Очевидно, хозяин магазинчика пытался защищаться и успел уложить одного из нападавших. Не задерживаясь, Николай Петрович бросился дальше и в дверях столкнулся с последним добытчиком. Не найдя ничего полезною для домашнего хозяйства, тот тащил уже распотрошенный кассовый аппарат, за которым на проводе подпрыгивала на ступеньках клавиатура.
        Колыванову повезло лишь в хозяйственном магазине. На ходу он выхватил у мужика из ящика горсть шурупов, побежал по торговому залу и почти в самом углу обнаружил связку вантузов. Николай Петрович с тоской пошарил глазами по разоренному торговому залу, но ничего, кроме обломков витрин, не увидел. В это время еще один опоздавший метнулся к его находке, и Колыванов угрожающе рыкнул:
        - Не трогай! Мое!
        Было ясно: бежать еще куда-нибудь поздно. Прижимая к груди охапку вантузов, Николай Петрович выбрался на улицу. Где-то вдали уже слышалось голодное завывание милицейской сирены. Улица почти опустела. Надо было торопиться, и Колыванов припустил к дому.
        По пути Николай Петрович несколько раз останавливался и предлагал более удачливым гражданам поменять часть своей добычи на другие товары, но никто не желал отдавать за вантузы ни продукты, ни одежду. И только у самого дома сосед с большой связкой деревянных стульчаков согласился на обмен. За каждый стульчак он потребовал по пять вантузов и своей жадностью возмутил Колыванова.
        - Ты сдурел что ли? - воскликнул Николай Петрович. - Они стоят одинаково. Посмотри, какая резина. Новье!
        - Не хочешь, не надо, - перевесив тяжелую связку стульчаков на другое плечо, равнодушно ответил сосед.
        - Да тебе их за всю жизнь не просидеть, - обиженно проговорил Николай Петрович.
        - Надо будет, просижу, - упрямо ответил сосед.
        Сошлись они на трех вантузах за стульчак и расстались вполне довольные друг другом.
        Домой Колыванов вернулся отнюдь не победителем. Он свалил в прихожей свою добычу, посмотрел на жену и в ответ на ее презрительный взгляд развел руками.
        - Опоздал, - виновато произнес Николай Петрович. - Все растащили. Можно сказать, революцию проморгал.
        - Ты всегда был дураком, - ответил Татьяна Васильевна. - Иди за стол, горе ты мое луковое.
        И только теща смилостивилась и поддержала Колыванова.
        - Хоть что-то, - внимательно разглядывая вантузы со стульчаками, сказала она. - Другие, которые не ходили на митинг, наверное, вообще ничего не принесли.
        Праздник был немного смазан, но только до третьей рюмки. Отходчивое сердце супруги оттаяло, все повеселели, заговорили о вечере. В пять часов должны были приехать сестра Татьяны Васильевны с мужем. А главное, после всех этих событий было что рассказать родственникам, и этого обсуждения сегодняшнего митинга хватило бы кумовьям до самого утра.
        После завтрака жена с тещей отправились на кухню мыть посуду. Размякший от обильной пищи и "Перцовой", Николай Петрович вытянул из пачки сигарету и вышел на балкон.
        Колыванов чувствовал себя почти счастливым. Правда, на балконе его ждал сюрприз, до того невероятный, что он выронил сигарету с зажигалкой и замер, словно его внезапно настиг приступ каталепсии. На стуле, где в теплое время года Николай Петрович любил выкурить сигаретку, сидело странное существо. Внешне оно напоминало человека, но явно принадлежало иным, не известным ему мирам. Гость был пепельно-серого цвета, абсолютно голый и без каких-либо признаков пола. Над костлявыми плечами пришельца, одно выше другого, торчали настоящие крылья. Прохладный ветер шевелил на них серые с металлическим отливом перья, и существо зябко поеживалось.
        - Ты кто? - не зная, броситься назад в квартиру, позвать жену или остаться, спросил Колыванов.
        - Я Ангел справедливости, - с хрипотцой ответил гость. - Извини, Николай Петрович. Плохо себя чувствую. Решил у тебя на балконе немного отдохнуть.
        - Ангел справедливости? - разглядывая пришельца, растерянно повторил Колыванов. - А почему не белый? Справедливости же.
        - Потому и не белый, - ответил Ангел и сразу пояснил: - Если смешать справедливость последнего подонка со справедливостью первого праведника, получится вот такой цвет.
        - А зачем смешивать? - не понял Николай Петрович. - Справедливость всегда должна быть белой.
        - Не скажи, - грустно усмехнулся Ангел. - На земле много людей, которые стараются исправить несправедливость, чтобы причинить ее другим. Вот ты сегодня вместе с ними грабил магазины...
        - Я не грабил, - зардевшись, перебил его Колыванов. - Вон, по телевизору показывают, люди доллары домой коробками носят, заводы себе присваивают. Это те заводы, которые наши деды и отцы строили, а матери на них ударно работали. Разве это справедливость? Вот мы ее и восстанавливали.
        - Восстановили? - поинтересовался Ангел.
        - Немного восстановили, - ответил Николай Петрович и с досадой добавил: - Сын, зараза, поздно сказал.
        - А тебе нужно столько вантузов? По-моему, одного на всю жизнь хватает, - вдруг сказал Ангел, и только сейчас Колыванов обратил внимание, какой у него печальный взгляд. Николаю Петровичу сделалось немножко стыдно, он пожал плечами и неуверенно признался:
        - В общем-то, не нужно.
        - Зачем же взял, если не нужно? - продолжал свой допрос Ангел.
        - А больше ничего не было, - ответил Колыванов. - Я же говорю, опоздал. Сын, зараза...
        - Ты не понял: зачем ты взял, если не нужно? - повторил Ангел.
        - Справедливости ради, - не понимая, чего от него хотят, ответил Николай Петрович. - Нас ограбили, вот мы часть себе и вернули.
        - Так ты же взял то, что тебе не нужно, - терпеливо продолжал Ангел.
        - А больше ничего не было, - закончил Колыванов.
        Некоторое время оба молчали. На лице Ангела читалась смертельная скука. Одно крыло уныло свесилось вниз, длинные костлявые пальцы отстукивали на колене дробь, и Николаю Петровичу показалось, что он слегка потемнел, то есть стал еще более серым. Не смея его побеспокоить, Колыванов переминался с ноги на ногу, с тоской поглядывал через стекло в квартиру, где еще витали запахи праздничного завтрака, и гадал: случайно Ангел справедливости навестил его скромную персону или этот визит - подарок судьбы и следует ожидать в своей жизни приятных перемен?
        Наконец Ангел стряхнул с себя оцепенение и устало проговорил:
        - Хорошо, я помогу тебе. Так сказать, осчастливлю.
        - Как? - не веря своей удаче, обрадовался Николай Петрович. В голове у него замелькали цветные картинки, одна другой краше: роскошная двухуровневая квартира, загородный дом величиной с соседний Дом Культуры, иномарка ценой в их подъезд.
        - Я верну тебя назад к концу митинга, - ответил Ангел. Колыванов громко проглотил слюну. Подарок Ангела несколько разочаровал его.
        - А я буду помнить? - прикидывая в уме, что это сулит и чем грозит ему, поинтересовался он.
        - Будешь, будешь, - ответил Ангел.
        - Тогда давай.
        Николай Петрович не успел моргнуть, как снова оказался в толпе празднично одетых людей. На сцене последний оратор месил кулаками воздух и чеканно выкрикивал в микрофон гневные слова. Но Колыванов не слушал. Подивившись столь невероятному перемещению во времени, он стал протискиваться влево, в сторону ближайшего магазинчика. Николай Петрович не знал, в какой момент толпа бросилась восстанавливать справедливость, была ли на это команда или подогретые речами граждане сами кинулись на штурм. Он помнил лишь, что Ангел послал его в конец митинга, и заторопился.
        Оказавшись в нескольких метрах от дверей магазинчика, Колыванов остановился и наконец прислушался к тому, что говорят с трибуны.
        - Все это ваше! - широко раскинув руки, прокричал оратор. - Все это построено вашим непосильным трудом!
        Последняя фраза отозвалась в душе Николая Петровича болезненным чувством ограбленного труженика, и он снова, как и в первый раз, ощутил революционность момента, который создавал в воздухе электрическое напряжение.
        Беспокойство все больше охватывало Колыванова. Он был единственным человеком, кто знал, чем закончится митинг, но это знание не облегчало ему жизнь и действовало на нервы. Куда спокойней было бы не знать и вместе со всеми целиком отдаться революционной стихии, дать себя затопить справедливому гневу и, не раздумывая, броситься на штурм.
        Внезапно Николай Петрович сообразил, что не там стоит. Следовало идти к универмагу или хозяйственному, где продавались дорогие вещи. Едва Колыванов об этом вспомнил, как его прошиб холодный пот. Один он не смог бы унести не только холодильник, но и стиральную машину. Бежать домой за подмогой было поздно, все могло начаться с минуты на минуту. Оставалась одежда. Можно было пойти к универмагу первым, дождаться митингующих, дать им ворваться внутрь и на плечах авангарда войти в магазин. Но и здесь была опасность опростоволоситься. Вдруг Ангел решил сморозить какую-нибудь шутку, толпа не дойдет до универмага, и тогда ему опять ничего не достанется. Народ без него, без Колыванова, потащит домой коробки с макаронами, ящики с водкой, колбасой и красной икрой. От этой жуткой мысли Николай Петрович даже застонал. Так трудно было на что-то решиться.
        Судя по протяжному воплю, который издал оратор, митинг подходил к концу. Толпа заволновалась, зашумела, словно роща от предгрозового порыва ветра. Затем народ двинулся с площади. Времени на размышления не оставалось, и нервы у Колыванова не выдержали - он первым бросился к ближайшему магазинчику. Следом за ним туда ворвались с десяток митингующих, и Николай Петрович неожиданно для себя истерично закричал:
        - Давай, братва, налетай!
        Звон разбитого стекла, пронзительный визг продавщиц только раззадорили Колыванова. Он проскользнул между двумя опешившими покупательницами и рванулся к подсобке, где хранились основные запасы. Неожиданно навстречу ему выскочил хозяин магазина. Лицо у него было перекошено от ненависти и страха, в руках он держал бейсбольную биту, но Николая Петровича это не остановило. Он уже вошел в раж и был настолько взвинчен, что полез бы и на автомат, и на целый танковый полк.
        - Уйди, гад! - неистово заорал Колыванов и запрыгнул на стойку. - Хватит, попили нашей кровушки!
        Николай Петрович хотел было добавить об отцах и дедах, которые строили этот магазин, но не успел. Не целясь, хозяин врезал ему битой по голове, и свет в глазах Колыванова померк.
        Очнулся Николай Петрович на больничной койке. В голове монотонно гудел Царь-колокол, губы прикипели друг к дружке, а пересохший язык отказывался шевелиться. Колыванов с трудом разлепил глаза. Он потрогал голову и понял, что она туго перебинтована.
        Николай Петрович огляделся. Он лежал в больничной палате на восемь коек. Никого из соседей почему-то не было видно, хотя на тумбочках стояли всевозможные баночки, бутылки, чашки и пакеты с соком. Мятые, разобранные кровати также говорили том, что он лежит не один. Колыванов повернулся к окну и увидел знакомую щуплую фигуру Ангела справедливости. Нахохлившись, словно большая хищная птица в зоопарке, тот печально смотрел на него и молчал.
        - Здорово, - с трудом ворочая языком, хрипло проговорил Николай Петрович. Он отметил про себя, что солнечный свет проходит сквозь Ангела, словно через легкую штору, отчего тело его казалось желтоватым и почти прозрачным.
        - Здравствуй, - тихо ответил Ангел.
        - А где все?
        - Ушли обедать, - сказал Ангел и отвел взгляд. - Ну что, восстановил справедливость?
        - Да ладно, - как-то неопределенно ответил Колыванов. Он тоже отвел глаза и зло добавил: - Небось знал, что меня по башке треснут.
        - Нет, - покачал головой Ангел. - Предугадать все, что ты можешь натворить, невозможно. Глупость непредсказуема.
        - Да. Ты слишком умный, - огрызнулся Николай Петрович.
        - Давай оставим эту тему, - предложил Ангел. - А то мы скатимся к взаимным оскорблениям. - Он слегка расправил одно крыло, потянулся и равнодушно проговорил: - Я хочу предложить тебе попробовать еще раз.
        Колыванов недоверчиво взглянул на Ангела, оживился и даже приподнялся на локтях.
        - Что, опять на митинг?
        - Да.
        Неожиданно Николай Петрович сник. Он отвернулся от окна, помолчал, а затем ответил:
        - Нет, больше не надо. Лучше сделай, чтобы я оказался дома. Так хорошо день начинался.
        - Ты же можешь уйти с митинга домой, - словно поддразнивая его, сказал Ангел. - Живой и здоровый. Но без вантузов.
        Подобный вариант как-то не приходил Колыванову в голову. Он обрадовался, всем телом повернулся к Ангелу и воскликнул:
        - Точно! Ну ее к черту, эту справедливость! Может, ее вообще не существует.
        - Но я-то существую.
        - У тебя на лбу не написано, кто ты, - ответил Николай Петрович.
        - Смотри-ка, ты начинаешь думать, - вдруг тяжелым басом произнес Ангел. Голос его стал таким низким, что по спине Колыванова пробежал холодок, и он со страхом посмотрел на своего благодетеля. - Мне пора, - прислушавшись, сказал Ангел. - Твои соседи возвращаются.
        И действительно, за дверью, послышались голоса. Николай Петрович посмотрел в их сторону, а когда снова повернулся к окну, Ангела уже не было.
        - А я?! - забеспокоился Колыванов. - Ты же обещал! Проговорив это, он почувствовал легкое головокружение, закрыл глаза, а когда открыл, то обнаружил себя стоящим в толпе на митинге. Повязки на голове не было, он себя прекрасно чувствовал, а оратор на трибуне в который раз повторял: "Это все принадлежит вам!".
        Домой Николай Петрович вернулся вовремя. Стол был накрыт, запотевшая бутылка водки, как положено, занимала свое почетное место среди тарелок со снедью. Теща с женой заканчивали прихорашиваться, и над всем этим плыл одуряющий запах домашнего благополучия. Колыванов поглубже втянул ноздрями воздух, на пару секунд зажмурился и быстро пошел к столу.
        Николай Петрович успел лишь оглядеть стол, как вернулся Алешка. Он вбежал в комнату с надкусанным "Сникерсом" и закричал:
        - Пап, там настоящая революция, люди магазины грабят! Татьяна Васильевна недвусмысленно посмотрела на мужа и хлопнула сына по руке.
        - Не ешь сладкое перед едой.
        - Ну, грабят и грабят, - не глядя на жену, ответил Колыванов и потянулся к бутылке. - Мне-то что? Могу я хотя бы в праздник отдохнуть?
        - Не спеши, - сказала жена и отобрала у Николая Петровича бутылку. - Успеется, нажрешься.
        - Мам, я пойду еще погуляю, - с порога крикнул Алешка, и дверь за ним захлопнулась.
        Наконец все сели за стол. Теща тихо проворчала: "У всех мужья, как мужья", - но против обыкновения Колыванов сдержался и промолчал.
        На этот раз праздничный завтрак тянулся куда дольше. Когда он закончился и женщины ушли мыть посуду, Николай Петрович достал сигарету и осторожно через стекла глянул на балкон. Пока он разглядывал пустое пространство, вернулся Алешка. Колыванов услышал даже его пыхтение, а затем удивленный возглас жены:
        - Ох, милый ты мой!
        Николай Петрович поспешил в прихожую и на ходу услышал одобрительное восклицание тещи:
        - Добытчик! Не то что этот...
        На пороге стоял Алешка с охапкой вантуэов. Глаза его сияли от счастья, а рот кривился в какой-то недетской усмешке. Он словно ждал отцовского одобрения, и Колыванов сказал:
        - Да зачем? Куда нам столько?
        - А больше ничего не было, - ответил Алешка и свалил добычу в угол.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к