Жили-были Виктор Евгеньевич Рябинин
        Сборник «Жили-были» представлен относительно весёлыми рассказами из мира буйных грёз и сумеречной фантазии. На страницах книги читатель сможет познакомиться не только с отрядом вполне боеспособных стариков под водительством Мальчика-с-пальчика, с обеими жёнами самого Адама, но и с любопытной Пандорой и её ящиком. И уже никак не обойти вниманием старого графа, озабоченного наследным делением своих духовных богатств, весело понаблюдать за дуэлью любовников, защищающих предполагаемую честь дамы, и, уже за пределами разумного, проследить за сходкой подземной нежити. А наряду с этим, убедиться в возможности возвращения вампира на белый свет одной лишь силой любви, которой подвержен даже кентавр, приглядывающий за русалкой. Да много ещё чего забавного может случиться за завесой весёлого небытия, сокрытого на страницах подвернувшейся вам под руку книжки.
        Виктор Рябинин
        Жили-были
        Смех - это физиономия ума. Братья Гонкур.
        ЖИЛИ-БЫЛИ
        В одном тридевятом царстве-государстве существовали бок о бок не совсем, чтобы ветхие старожилы, а полный земной силы Старик и бойкая не по годам Старуха. Вели они натуральное хозяйство, блюли местные законы, а потому и горя не знали. Кроме одного. Не было у них наследных детей, как ни тужились, как ни упорствовали в рвении к потомству, аж с первого дня весёлого знакомства. Всё было - и полная чаша, и родни в полдеревни, и сор из избы с рукоприкладством вперемежку, а вот детушками Вседержатель не оделил. Либо поскупился, либо забыл в трудах праведных. Такая вот печаль при закате жизни, хоть волком вой, раз на сторону уже глядеть поздно. И ведь ничего не помогало, как ни исхитрялись. То есть, ни молебствия по бабьим скитам, ни мужицкий приблуд на стороне. А хоть бы какой байстрюк проклюнулся в чужом подоле, либо в нагульный час после бабьих посиделок. Как не было ничего, так и нет!
        - Видать, старая, - говаривал Старик, сидя на завалинке в ватных штанах от простуды, - кто-то в седьмом колене так с нечистью снюхался, что даже и на нас аукнулось.
        - А как не снюхаться? - сразу отзывалась Старуха. - Как не нагадить наследству, если ещё твой дед близких девок портил, что бык, а женился на стороне, считай, с петлёй на шее?
        - Ты моего деда не тронь! - тут же ярился Старик от привычного уже разговора, и петухом схватываясь с насиженного места, - Это твоя бабка за солдатом утекла ещё в японскую. Так чесалось, что дома не усидеть, плюнувши с размаха на всю родню. Хорошо, в мирное время ветеран к рукам прибрал. Хоть и без ноги, но наследством бог не обидел.
        Обычно в этом месте старые расплёвывались на неделю, но в ход руки не пускали. Чай не молоденькие, надобно и силы приберечь для хозяйства и будущего бранчливого разбора. Словом, дружно жили, тем более, что всё же было ради кого. Ведь, как ни крутись, но семья-таки существовала. Жил у них, к примеру, Мальчик-с-пальчик, которого Старик принёс из лесу в мешке совместно с кедровой шишкой. Совсем малец, не более лаптя, если в длину, но разумный в любом совете не по годам. Как попал в дерюжную тару, откуда произрастал, в кого такой смышлёный уродился, сей недомерок не знал либо притворялся забывчивым отроду, однако, прижился обочь стариков.
        А как иначе? Жалко кроху, тем более, что кормовых не требует, крошкой со стола сыт бывает, зато с мухами воюет, словно рыцарь в крестовом походе. А этой летучей твари в хате пруд пруди. Мальчик-с-пальчик к иной подкрадётся тихой сапой, иголкой животному прямо в брюхо, а трупики рядком для отчётности складывает. Любо-дорого смотреть за такой военной работой! Так и остался в зиму у стариков. Одно плохо, голосок у него хоть и тонкий, но до печёнок въедливый, когда советы подавать начинает.
        - Старик, - бывало недомерок комаром в темя впивается, будто кто его спрашивал, - дед, ты бы махорки поменьше заворачивал, а то до новины не хватит. Пойдёшь по миру с пустым кисетом табачные охвостья зачищать.
        - Во-во, - тут же Старуха встревала, - надымил, хоть безмен вешай, - и пальцем гладила в умилении Мальчика по головке, показывая, что споются они за спиной у Старика в два голоса при любом споре.
        Ещё прибился к ним Ёжик-ни головы- ни ножек. Этот не говорил, но по ночам, чуть где мышка трепыхнётся, сразу топ-топ по половикам своими коготочками. Ловил ли жилец гладкохвостых, то было никому не ведомо, но спать Старику мешал своею топотнёй. Благо ещё, не по голым доскам ходил, а то бы всё подворье будил, особо, когда Старик бражничал ради праздника. Иной раз так гарцевал, словно гвозди заколачивал, оставляя следы по всей избе. И чего такого жрал, что старая едва успевала по утрам эти разводы затирать, чтобы, не дай-то бог, Старик не оскользнулся. Старуха даже молочный паёк Ёжику урезала, а сам Старик спросонья не раз грозился жильца за порог выкинуть. Но не тут-то было! Домашний Колобок все планы рушил. Этот крендель у стариков давно жил. Как не съели за чаем прямо из печи, так по сей час на зуб не даётся. Оживился Колобок сам собой каким-то непонятным манером на следующее утро как остыл. По полу катается, лопочет что-то словно сосунок. Как бы из нутра, но не понять из какой дырки. Вот такое чудо явили силы небесные на излёте старых годов жизни. Вот такая случилась награда по собственной
бездетности. Теперь-то этот ржаной мячик связно говорит, но в полный ум ещё не вошёл, остался лизунком у титьки. Это он с Ёжиком дружбу сначала под крыльцом завёл, а потом и в дом пригласил без спросу даже у стряпухи. Видать, за брата принял, только что колючкой не в меру обросшего. Теперь они целыми днями не разлей вода. В светлое время по двору катаются вперегонки, а ночью в избе хороводятся. Ума-то большого нет, а потому и мозгам отдых не требуется. Но, как ни мечтай, но сердца не хватит, чтоб такую дружбу порушить. А ещё и Мальчика к себе приманили, на себе катают от печи до порога. И ведь ни тот не убьётся, ни эти о скамьи не покалечатся! А всё потому, что за порядком присматривает Маша-растеряша. Как вывалилась она из короба с пирожками, который Михайло Потапыч на собственном горбу пёр, так и приблудилась к старикам намертво. Обратной дороги нет, а тут в хозяйстве сгодилась, так как за внучку сошла. Расторопная да ласковая, слова лишнего не скажет, если не поперёк её речей выступаешь, где надо и не надо свой голосок прорежет, как рог промеж ушей вурдалака. Видать, поэтому и медведюшка-батюшка не
особо горевал Марею потерявши. Небось, рад был не слышать:
        - Не садись на пенёк, не ешь пирожок, - уж на что хозяин тайги на нервы крепок, да и тот чуть не спятил, в десятый раз услыхав ниоткуда тонкий писк про бабушкин гостинец.
        Так вот и жили одним табором хозяева и гости приблудные в глуши лесного захолустья. То ли за Урал-камнем, то ли за священным морем Байкал, но где-то посередине тундры на вечной мерзлоте Ямала. Летом-то хорошо, ягода и гриб под боком, а зимой от разносолов одна строганина из промёрзлого омуля вперемежку с сушёной олениной, если стойбище якутов неподалёку раскинулось для обмена бабьим рукоделием и новостями.
        Однако, жили не тужили. Даже веселились порою от души. То Старик на Ёжика сядет в одних исподних портках, то Мальчик-с-пальчик Машу в замужество из-под её широкой юбки позовёт, то Колобок покатом Старуху возле печи с ног собьёт. Тут особый смех. Старуха вверх лаптями ножками сучит, перевернуться со спины словно жук навозный, не может, Старика на помощь зовёт из последних сил. То-то хохоту на всю избу до самого утра, а не то и до обеда, если жрать нечего.
        Но как-то раз под осень поскрёбся в двери этой приветной избы беглый бродяга с Сахалина, что бежал с каторги звериной узкою тропой. Мальчик-с-пальчик тогда так прямо и вякнул со всего своего узкого плеча:
        - Дед, - сказал разумный, гуляючи прямо по столу и зорко на всех поглядывая, - гони эту тать в три шеи, нам тут острожных жандармов с собаками только и не хватает. Жили в беззаконии на отшибе у казны, и дальше будем жить, как бог пошлёт, но без глупства и слёзных соплей к пропащему.
        А как без дури, если к жалости с сызмальства приучен? Старуха чуть не плачет, Колобок с Ёжиком возле ног вьются, радуются свежему человеку да и Машка глазом косится на прихожего, как на обновку. Вот и не устоял хозяин, вот так и появился новосёл, в устоявшемся подворье. А вскорости и нарадоваться на него не могли. Домашнего приюта у бедолаги не было, потому и спешить некуда, а до работы разбойник был злой. Надоело, стало быть, бока-то в застенке отлёживать. С утра за топорище и пошёл, то сруб подправить, то крышу подлатать, то соседского барана ухайдокать, а то и гусиную шею свернуть на чужом подворье. Правда, под мостом в засаде не замечался, да и без этого забот полон рот. Словом, никакой работой не брезговал и никого в помощники не манил. Всё сам да сам, как в темницах попривыкал, а потом, сам понимай, если что не так, то в отсидку одному отправляться, а не тянуть всё семейство! Ни Старик, ни, упаси бог, Старуха с Машкой, не то что ножик поднести, так даже на дневной промысел с ним не ходили. Бродяга один на один с проезжим купцом иль разночинцем на тракте про ночную дорогу для порядка
выведывал. Самолично по округе атаманил. Одним своим названьем, что Кудеяр, страх наводил и на пешего, и на конного. Так что и года не минуло, а уже было с чем и на ярмарку в Чебаркуль съездить, и Машке на приданое отложить, а что кашу-малашу не на постном масле стали готовить, так это, вроде, как и не в счёт.
        - Хорошо зажили, - бывало говаривала Старуха, ласково оглядывая Кудеяра.
        - Но ненадолго, - осаживал Мальчик-с-пальчик с непроходимой грустью в тонком голосе.
        - Зато все вместе рядком сядем, - успокаивала Маша, уже успевшая приглядеться вплотную к атаману.
        Старик же только матюгался и сплёвывал через левое плечо, но в Мальчика всегда промахивался. А Колобок с Ёжиком беспамятно гонялись друг за другом, и жизнь продолжала проистекать в прежнем русле аж до полного ледостава на могутных сибирских реках. А вот по первопутку и нагрянули в эти края охотники за головами, кои за великую мзду ловят беглых каторжников и препровождают в острог безо всякого разговора с убиенным. Подошли они без лишнего шума на снегоступах, заняли позицию вкруг дедовой заимки с трёхлинейками Мосина на изготовке. Один фельдфебель вытянулся на бруствере во фрунт и вострубил как лось, не своим голосом:
        - Выходи бродяга Кудеяр, обложили мы твоё логово со всех сторон. Не губи деда и всю кротость его, а то подожжём ко всем чертям округу, чтоб и следа вашего нигде не осталось.
        Не стесняясь костерил воинский начальник беглого атамана и даже холостой выстрел для острастки произвёл. В ответ же, ни уха, ни рыла никто не кажет, то есть молчат сожители и не выдают тюремного беглеца.
        А всё Маша-растеряша:
        - Не выдавай, деда, друга сердечного, не оставляй меня, бабушка, в одиночестве, коли буду на сносях. Имейте совесть порадеть за сирых. Зачтётся это вам на том свете, и тем, и более, что вам не долго ждать, - и всё это с рёвом и сморканием в подол.
        Тут и Кудеяр помог:
        - Будем живы, - заверил основательно, как природный верховод, - не только вас за личной оградкой упокою, но и хозяйство не разорю, раз козу с овцематкой уже завели. Тут и будет ваш корень славиться, а мы с Марией такое развесистое дерево жизни воспитаем, что потомства хватит на целую деревню.
        Один Мальчик-с-пальчик головку ниже плеч свесил:
        - Солдат нагнали маловато, да и пушек у стражников нет. Наказывал же перелётному ворону, чтобы каркал во всё горло и наводил на след цельную войсковую дружину, а не охотников за наживой. Даже без походной музыки похоронного марша припёрлись. Какая же тут будет неминуемая победа?
        И лишь Колобок с Ёжиком катались по углам и без слов радовались жизни в её сиюминутном проявлении.
        Старик, видя такой нерушимый расклад сил, скомандовал, как в японскую при Порт-Артуре:
        - Занимай оборону, как в воинской тактике прописано и где кому сподручней! А ты, старая, тяни из подпола пулемёт-максим и другой припрятанный огнестрел системы Бердан. Сейчас воевать будем по стрелецкому уставу и кто во что горазд, - и тут же провёл мобилизацию ополчения.
        Дед по молодости был чёрным копателем, к тому же военное дело знал хорошо, а потому оружейный арсенал прятал не только в подвале, но и на чердаке. Поэтому отбить мог не только пешую или конную атаку, а даже дать отпор пластунам и минёрам. Вот и залёг самолично с пулемётом в красном углу под иконами, а остальных добровольцев разогнал по секретам у печи. Клацнули затворы и воинство начало выверять прицел.
        - Надо бы в чистое переодеться, - всунулся с советом Мальчик-с пальчик, оставшийся без ружья не у дел и вздохнул так не по росту, будто случайный прохожий на чужих похоронах. Да с такой тоской вышло, что Колобок с Ёжиком с испугу закатились в самую пыльную пыль под печкой.
        Но на такие пленные слова никто не обратил внимания, так как каждый ждал своего победного либо смертного часа, а не то и контузии на всю голову или что пониже. Однако, час тот всё никак не подходил, хоть уже близились третьи сутки осады. Враг не спешил с приступом, а порох сырел.
        На пятые сутки Старик встал из-за пулемёта и сказал оборонцам:
        - Пойду до ветру, а заодно гляну на супостата, - и, надев свежую рубаху, шагнул за порог.
        В избе нависла тягомотная тишина, а во дворе грянул выстрел. Старую хватил Кондратий, и она упала головой под образа, а Кудеяр с Марией начали в обнимку прощаться, как перед дальней дорогой. Мальчик-с-пальчик грустно качал головой, наблюдая печальную картину конца кормильцев, а Колобок с Ёжиком устремились к дверям в поисках выхода из ситуации. Но как раз в этот момент дверина сама собой слетела с петель и в проём протиснулся охотный человек из зверобоев, а следом хозяин тайги Михайло Потапыч и сам Старик, без кровинки в лице, но живой по всем признакам. Зверобой со всеми за руку перезнакомился и заодно поставил на ноги Старуху, а медведь, сняв с плеча берёзовый короб с пирожками, сел на лавку, будто весь свой век тут сиднем сидел. Старик же тот час полез под пол за четвертью браги и жбаном крепкого пива, что давно припасал для непрошенных гостей или первого татарина. Маша не растерялась и начала метать прямо на стол из печи съедобные закуски и другую снедь, навроде сбитня и овсяного киселя. Кудеяр же разлил по стопкам остатки самогонки, которыми крепились во дни осады и томления духа.
        Выпили, как водится, как на Руси повелось. Михайло Потапыч не пропустил и от удовольствия крякнул, словно весной в берлоге, а Старуха сразу зарделась маковым цветом. Маша пригубила, но на Старика вместе с Кудеяром и Зверобоем с первого раза и вовсе не подействовало. После браги разговорились, словно век не видевшись.
        - Дядя, - обратилась Маша к знатному охотнику, - а в кого вы во дворе стрельнули? Может жив ещё, если в фельдфебеля?
        - Солдатню, Мария, Михайло Потапыч ещё третьего дня без ружья разогнал, а салют давали ради хозяина, - и он кивнул в сторону Старика, - так как он не праздновал труса под лавкой, а смело пошёл в разведку на врага, не таясь в отхожем месте.
        Старый согласно закивал остриженной под горшок башкой, а собравшиеся ещё больше его зауважали и стали сами подливать хозяину из хмельного кувшинца. Тем более, что новые плисовые штаны были ему к лицу и безо всякой сырости.
        Праздновали снятие блокады до самого дна. А когда прикончили старухины настойки для притирания, гости поняли, что пора и честь знать. После до времени совесть не позволяет всего этого стали держать совет: кому, как и зачем? Решили, мол, кто куда, но по своим интересам.
        Старик со Старухой оставались доживать век в своём родовом гнезде, тем более, что мишка подогнал пригодную к растёлу бурёнку прямо к хлевам, которую старая в тот же день и раздоила. Мальчик-с-пальчик тоже не стал менять насиженное место на лесную свободу, оставаясь полным хозяином хлебных крох на столе. Колобка с Ёжиком никто и не спрашивал, тем более, что первый перестал умствовать и его употребили в пищу домашние животные, а второй укатился в буераки, так как был несъедобным. Машу-растеряшу унёс в своём коробе медведь для передачи родне вместе с пирожками. И девушке ничего более не оставалось, как верить в свою яркую планиду и счастие не за горами. Кудеяр же со Зверобоем так за рюмкой спелись в одночасье, что подались вершить революцию среди народов Крайнего Севера, лишь бы не работать, как заботливая пчела. До того они по каторгам и охотничьим угодьям свободным духом пропитались, что вознамерились распространять его вкруг себя, пока достанет сил и разума.
        Вот и делай один другому добро, не ведая как с этим богатством потом расхлебаться. Жили старики себе без забот в затишку у старости, а тут на тебе, целая корова, обслуги всего-то один Мальчик-с-пальчик, а окочуриться совесть не озволяет.
        ГРАФОМАНИЯ
        Умирает как-то раз от старой старости граф Сигизмунд Творичевский. Из последних сил призывает он к смертному одру своих сыновей и говорит:
        - Дети мои! Я уже не молодой и дни мои сочтены. А посему должен я открыть вам страшную родовую тайну: вы не дети мои, а я вам не граф, - с этими последними словами он откинулся, и подушка бережно приняла в своё чрево его седовласую голову.
        Сыновья, числом до четырёх, решают, что родитель свихнулся на склоне лет и зовут в замок с визитом домашнего врача и дипломированного аптекаря месье Теодора Вольцмана. Учёный лекарь, обнаружив в отходящем признаки жизни, сделал ему кровопускание, а домочадцам велел готовиться к соборованию и немедля посылать нарочного за душеприказчиком ради оглашения последней воли его превосходительства. Все эти указания скорбного ритуала незамедлительно были исполнены. Когда же благородное собрание полностью явилось налицо, поп сходу ославил графа причастием по всем церковным канонам и наложил на него епитимью с целью врачевания души. Миряне хором отпели Сигизмунда на весь приход, прозвучав благолепно в тональности ля минор, а жёны-мироносицы сей же секунд отправились затевать поминальную кутью и стряпать заливную белорыбицу под вишнёвую наливку. Страдалец в ответ на такое внимание к своей персоне даже порозовел с лица и дал знак оглашать завещание в голос.
        Документ был составлен весьма основательно и подробно, поэтому потребовал от собравшейся почтеннейшей публики полного напряжения сил, нервов и слуха. Граф к главному, для чего собственно и пишутся завещания, подходил исподволь и со светской ленцой. С первых же слов своего назидательного манускрипта он погружал благодарного в надежде своей слушателя в печальное детство без начального капитала.
        Выходец из простой семьи силезских ткачей, отрок и помыслить не смел о титулах, придворных балах и тугой мошне. Слоняясь под стенами чужих замков и подворий, младой Сигизмунд смотрел на мир через розовые очки, которые смастерила ему жалостливая бабушка Соломея из осколков мозаичных окон костёла кармелиток, дабы ребёнок хоть как-то радовался жизни в условиях безутешной бедности. Поэтому он часто останавливался в задумчивости под сенью дубрав, часами наблюдая движение полуденного светила или купание в пруду голых монашек. В те сладкие минуты отдохновения вдали от родительского пригляда, Сигизмунд предавался детским подручным шалостям, втайне мечтая о сытой жизни в кругу собственной семьи и женской прислуги. И за это заслуженно нёс телесные наказания по субботам от отца, как никчемный отпрыск рода ткачей по батюшке Исидору и рудознатцев по линии матушки Феропонты фон Штульц. Но зато когда будущий граф вошёл в зрелую силу, он уже сам без устали гонял по злачным местам не только что родителя, но и его закадычных друзей, потомственных такелажников и кустарей.
        В этом самом месте один из братьев, некто Софроний, как бы торопясь на отходящий дилижанс, громогласно воскликнул, всплёскивая руками:
        - Нельзя ли покороче и без прелюдий? - но его тут же пристыдили старшие братья физическим способом и юный наследник сразу смолк, потеряв дар речи, а слушание дела между тем продолжилось.
        Итак, не успел Сигизмунд или Мундик, как его ласково называла матушка, в полной мере насладиться беззаботным детством, как нежданно для себя впал в отрочество. Само по себе время прекрасное и полное радужных надежд, но требует от недоросля тяги к познанию опыта предыдущих поколений. Слава богу не всех, а хотя бы породившей тебя родни, кои держатся ещё в памяти сородичей. Поэтому определили наследника в приходскую школу иезуитов первой ступени. Но вскоре, не видя в этом толку и ответного рвения ученика, засадили за ткацкий станок с твёрдым уроком суточной выработки за хлебный паёк. И дело сдвинулось с мёртвой точки. Уже через полгода Мундик сам запросился за парту и вскорости стал первым номером во всём классе. Дальше - больше. Представляя мысленным взором пред собою орудие труда, от станины до челнока, Сигизмундик так заразился тягой к знаниям, что даже дед фон Штульц, владелец обогатительной фабрики руды и мошны, простил дочери Феропонте тайное венчание с неимущим ткачом Исидором и стал оплачивать обучение внука в университетах Кракова и Вильни. Так бы и тянул в лучших лабораториях научную лямку
бакалавра Сигизмунд, теша профессорские надежды деда, кои впервые на гинекологическом древе фон Штульцев готовился оправдать внук, пока не открылась учёному бакалавру простая истина. Очень простая по своей жизненной позиции. Да будь ты хоть трижды учёным академиком или пехотным генерал-аншефом, открой новый закон механики или даже звёздную туманность, но так и останешься побочным плодом цивилизации, а не хозяином положения ещё при этой жизни, как вопиют выпавшие из веры еретики. То есть, надо подгребать в клан власть предержащих и сравняться с ними. Тогда тебе не будут страшны никакие препоны и прочие дурацкие законы подконтрольного плебса. И будешь вечно непотопляемым цветком в проруби жизни либо не убиенным гнусом на живой плоти, что так и этак хорошо и отрадно.
        - Какой-то философский камень, - заметил на всё это другой брат Жульен и направился на выход из графской опочивальни:- Пойду пройдусь по кулуарам, - заметил он слушателям уже на пороге.
        Такое манкирование собранием задело родню за живое. И поэтому все, с молчаливого согласия графа, решили сделать перерыв с променадом к освежительным напиткам на лужайке летнего сада с розмаринами и резедой.
        Гуляли часа два, а когда уставшие, но довольные вернулись в дом, Жульен уже сидел на прежнем месте, граф был ещё еле жив, а когда дамы и господа разместились по насиженным местам, чтение документа продолжилось с комментариями мужчин и томными вздохами слабого пола. Дело было в том, что в этой части исповеди Сигизмунд рассматривал возможные пути проникновения в высшие слои общества. Например, детально рассматривались шантаж и подкуп первых лиц государства. Не менее скрупулёзно изучалось похищение, а при противлении насилию даже убийство наследников вышеозначенных лиц. Упоминались и другие менее действенные меры. Как-то: внезапная дружба, случайное спасение из огня или петли либо обыкновенная сверх меры лесть, но никогда во внимание не бралось приближение к цели собственным умом или трудом, как абсолютно фантастический способ достижения власти и денег. Ведь любой, склонный к карьере индивид, твёрдо знает неколебимую истину, что никто и ни в коем разе не уступит пришлому место у кормушки по собственной воле. На том стоит и зиждется весь чиновный белый свет!
        - Жениться надобно, - подал голос братец Соломон из дальнего угла и продолжил:- А если с умом, то всё благое само собой приплывёт в протянутые руки, - и праздной публике стало ясно, что среди них находится человек незаурядного ума и таланта, не говоря уже о кучеряво-востроглазой внешности красавца.
        Однако, из дальнейшего бытописания жизни выходило, что и сам Сигизмунд додумался до столь выверенного веками шага. Просто не было под рукой достойного предмета воздыхания. То есть самих предметов было сколь угодно, но все они были в пределах своих семейных кругов и уже с малолетства расписаны по статусу и землячествам. И это была неодолимая кастовая преграда, и это был крах мечтаний о взлёте Сигизмунда, как государственного мужа и держателя акций и векселей. И он, внутренне стеная от бессилия, впал в апатичную меланхолию и словно в детстве стал влачить жалкое существование под стенами старинных замков и на просторах чужих охотничьих угодий. А когда Сигизмунд от бескормицы истощился плотью и на лице его остались одни глаза, полыхающие дьявольским огнём, Судьба взяла правление над человеком в свои руки. И в тот самый момент, когда на краю лесной дороги он на развесистых ветвях осины уже было приладил петлю под свою тонкую шею, прямо на него вылетела кавалькада румяных всадников на вороных конях, кои возвращались с охоты на лис в поместье Орли, что по правую руку от Рейна. А среди конников была сама
Брунгильда, старшая дочь хозяина здешних мест - графа Зондерфогеля де Билла. Знойная охотница, едва увидев пред собою юношу тончайшей красы в столь плачевном состоянии, мгновенно воспылала к убогому неземной страстью и велела сюзеренам силой волочь Сигизмунда в родовой замок. Вот так прозаически состоялось знакомство дочери могущественного на всю округу графа со своим будущим супругом и преемником не только капитала, но и графского титула от немолодого к тому времени владельца Орли.
        Естественно, не всё сразу сложилось удачно и достойным образом. Ведь заносчивый Сигизмунд, придя в себя и услыхав из уст богоданной Брунгильды о скорой свадьбе, два раза бросался со стен замка вниз головой в ров, с целью немедленной самоликвидации, и один раз с этим же намерением под копыта любимой кобылы невесты. Однако, Судьба его хранила, а Бог миловал. А посему, с изготовлением свадебного наряда Брунгильды состоялось пышное бракосочетание на скорую руку. Гуляли всей округой месяц, а на второй молодой муж узнал, что супруга благополучно разрешилась от бремени, одарив его первенцем. Вот так, в одночасье, Сигизмунд стал обладателем супруги, наследника, графского титула и неподвластного ему состояния. Это не считая места в общественной палате либералов правого крыла с правом совещательного голоса.
        Однако, вскорости Сигизмунд сломался и ушёл в себя. Но сравнительно ненадолго, так как более месяца пить не мог в силу здоровой наследственности. И тот час монотонно потекли серые дни скудного существования. Ничто уже не радовало члена законодательного собрания и досточтимого графа Сигизмунда, совладельца Орли. Ни весенний первоцвет на лесной поляне, ни осенний клёкот журавлей в небесной дали, ни совиное уханье Брунгильды, терзающей чресла супруга в позе наездницы по пять раз за ночь, а то и по шесть, ежели не было у неё дневного угощения со стороны. Вот в этом-то и было всё гибельное для Сигизмунда дело! Хрупкая натура молодого графа жаждала духовного общения и утончённой прелюдии, тогда как над Брунгильдой властвовала одна лишь похотливая плоть с непомерными запросами. Но и это было бы ещё полбеды. Ведь Сигизмунд ради удержания достигнутой цели, в конце концов как-нибудь да подстроился бы под жизненный ритм супруги. Но ведь она по старой девичьей привычке не пропускала мимо себя ни одного вассала или неразборчивого во нравах гостя. И всё это с попустительства папаши Зондерфогеля, души не
чаявшего в своей наследнице, а потому державшего всю покорную мужскую половину графства в столь властной в угоду дочери руке, что иные лесорубы, едва заслышав охотничий рог, спешили укрыться от глаз Брунгильды в чащи и болота, лишь бы не сносить наказания за нездоровый вид и слабое усердие в забавах хозяйки Орли. Ибо матушка Брунгильды преставилась ещё в самом начале расцвета дочери, не выдержав столь жёсткой конкуренции.
        И это ещё не вся беда. Истинная беда была в том, что Брунгильда не только своими габаритами и весом была под стать собственной кобыле, так ещё и ликом была схожа с нею, если не судить слишком строго. Разве что держала губки не так развесисто да ушки не торчком.
        - Бедный отец, страдал не в меру и ни за что, - пустил слезу прилюдно младший братец Фердинанд и подытожил:- Надобно было бежать, - и с этими словами кинулся в сад, оглашая округу безудержным жалобным плачем.
        По этой причине вновь объявили антракт, ибо у многих глаза были на мокром месте, а две впечатлительные дамы, внучатые племянницы графа, забились в нервическом припадке, явно рассчитывая на лишний процент наследства. Ведь граф всё ещё лежал на видном месте, вытянувшись как живой. Пока оказавшийся кстати под рукой доктор Вольцман приводил девиц в чувство нюхательной солью и делал графу повторное кровопускание со второй руки, пока обсуждали услышанное за лёгкими закусками, солнце зашло. Поэтому леди и джентльмены согласованно отправились на отдых по интересам, и лишь Сигизмунд остался ночевать в плачевном одиночестве, так как некому было подать стакан воды или протянуть тёплую руку помощи.
        С первым рассветным лучом, ближе к полудню, наследники и праздно любопытствующие вновь со вниманием принялись слушать душеприказчика, заключая пари за исход дела.
        Оказалось, что когда граф Сигизмунд полностью разочаровался во власти капитала, а Брунгильда начала тяготиться несчастным видом супруга, старый де Билл выкупил для зятя офицерский патент и в чине лейб-гусара полка кирасиров колониальных войск спровадил Сигизмунда на войну с сарацинами прямо под Сиракузы. Солдатка Брунгильда даже не взмахнула вослед воину кружевным нашейным платком, не то чтобы организовала достойные проводы идущему на смерть, вплотную занимаясь обустройством безмужнего быта на широкую ногу.
        И завертелись для лейб-гусара годы, полные пороха, шрапнели и военной хитрости во имя спасения. Он кочевал с фронта на фронт, из окопа в окоп, получая ордена и теряя товарищей, пока не оказался в русском плену где-то под Херсонесом. Вот только тогда и смог наконец-то полноценно отдохнуть ветеран, с ног до головы покрытый славой и доблестью. Но недолго, ибо через пяток с небольшим лет седого от переживаний кавалера сняли с лесоповала за Уралом и обменяли на знатного маркитанта и разведчика маиора от инфантерии Кондратия Орехова-Зуева. Обменяли в назидание потомкам, как на исторический памятник побед и поражений Армии Её Величества.
        Тяжело и непросто привыкал Сигизмунд к оковам мирной жизни в замке Орли. На государственную службу отставного солдата не тянуло, а от его услуг, как волонтёра по поимке матёрых дезертиров, Департамент по набору рекрутов вскоре вынужден был отказаться и указать вольнонаёмному графу на дверь. Сигизмунд брал взятки у призывников за инвалидность вместо повинности, в чём и был уличён конкурентами в больших чинах. А как было не мздоимствовать человеку, который даже в суровых условиях военного быта не скупился на содержанок походно-полевого назначения? Ведь в родных пенатах Сигизмунд обнаружил плесень и тлен. Полного запустения не было, так как родовые земли ещё плодоносили исправно, а шерстобитная фабрика хоть и дышала на ладан, но всё же приносила доход с процента от аренды, хотя и без былых дивидендов. К этому времени глава рода досточтимый хер Зондерфогель отошёл от дел по причине быстротечной старости, а Брунгильда с хозяйством не справлялась. Да и сама она была уже не та, поистрепавшись в разлуке с мужем. Время свое в основном коротала в светёлке, делясь нажитым опытом с приживалками, заскорузлыми
от времени кармелитками и просто любопытными девками с хоздвора. Сыновья же графа, числом никак не более четырёх-пяти, отца признали сразу, ибо даже цветом удались в батюшку. Кроме, как вскоре выяснилось, самого младшенького, отдававшего некоторой синевой по телу, словно арапчонок с берегов Нила. А что касаемо дочерей, то все они были в мать, то есть своим обустройством конституции на отца никак не походили. Сигизмунд детей тоже сразу полюбил, со всеми перезнакомился, не мешая Брунгильде вспоминать об их натужном рождении в обозах, как правило, прифронтовой полосы. Таким уступчивым и незамысловатым образом Сигизмунд остался графом и почётным членом парламента. А когда патриарх де Билл приказал долго жить, Сигизмунду уже не хотелось менять под старость лет свою привычную личину. И жизнь продолжилась в спокойном русле. Без псовой охоты и маскарадных балов, но с неизменным штруделем за столом и послеобеденной дрёмой. Брунгильда, до времени надсадив свои женские силы, графа не домогалась, довольствуясь мечтаниями о прошлом. Детки разного помёта не досаждали расспросами о боевых подвигах на полях, как это
случается в менее устоявшихся семьях, а девки так и вовсе обходили стороной деда, боясь ненароком сбить с ног своею мощной статью или нанести другой какой душевный урон. Да и сам старый боевой конь не лез в чужую борозду, довольствуясь тем малым, что оставила Брунгильда, уйдя в монастырь, когда угасшие телесные желания лишили её смысла жизни.
        - О, матушка! - возопил при оглашении этих строк младшенький Фархад, потрясая чёрными кудельками на опрятной головке и воздевая над нею коричневые кулачки. - О, матушка, - повторил он, и, не зная, что говорить далее, сбивчиво пролепетал явно с чужого голоса:- Матерь наша первородная! Мы будем вечно поминать тебя в молитвах наших, как и ты нас во своих.
        Тот же час после этих высоких слов, по залу, на порыв юной души, пронёсся ропот одобрения, и даже с синюшных уст графа слетело некое подобие печальной улыбки, как потом утверждал мосье Вольцман, готовя инструментарий для нового кровопускания с яремной вены.
        Из последующего текста завещания явствовало, что граф не приумножил состояние рода де Биллов из Орли, благодаря своему презрению к статской жизни. Это с одной стороны, тогда как с другой Сигизмунд постиг, что прожил жизнь впустую, поставив не на ту лошадку. Брунгильда понесла галопом в три креста в обратную сторону, а он же, ничтоже сумняшеся, променял светоч знания и рукомесло предков на золотую пыль и недоуздок власти. Ни чем в полной мере не овладел, а душу загубил.
        Далее к делу был приобщён собственноручно писаный отчёт Сигизмунда о его паломничестве по святым местам и житии в скитах в качестве старца и отшельника Иеремея. Вот таким странным образом Сигизмунд спасался от мирских забот и долгов несколько лет, не ропща на бытие под спудом молитвенных бдений, и лишь нужда и голод заставили возвернуться старого графа на родное подворье. Семейство же на сей раз приняло Сигизмунда прохладно, как лишнего едока, но когда он намекнул, что его завещание с лихвой обогатит всю родословную до пятого колена, домашние стали к нему относиться хорошо, как к пустому месту, то есть не чинили схимнику ни вреда, ни пользы. Тем более, что обещанное изобилие с каждым часом, насильно прожитом старцем, всё ближе подплывало к рукам наследников…
        И тогда, оставив после себя неисчислимое духовное богатство в виде неприходящих ценностей, граф Сигизмунд тихо отошёл. И всё бы хорошо, но родственники его догнали…
        ДВЕ ЖЕНЫ
        На шестой, укороченный рабочий день, то есть в самый канун окончания седьмицы ради безоглядного отдохновения, Создатель по собственным лекалам изваял из белой глины человека Адама и поместил его в райских кущах благословенного Эдема. В то время на земле не было места краше и спокойнее междуречья Тигра и Евфрата: ни хищного зверя в тенистой чаще, ни стервятника в лазури небес, ни зубастой щуки в прохладных струях прозрачных рек. А о побочном продукте развития жизни в виде зависти, подлости, навета и сплетен не могло быть и речи. Вот и сидел Адам в неколебимом гордом одиночестве среди орхидей и левкоев, разгонял розовыми ступнями лилии по глади вод, воспарял мысль к звёздам, не зная повседневных забот и труда. То есть жил в полной праздности и непроходимой лени, не ведая края лет и износа организма, зато в обоюдной гармонии с природой и Творцом.
        Однако, вскорости возроптал Адам от такого изобилия праздной жизни. Нет, сначала он возгордился от своего единоначалия в подлунном мире, когда ты указ даже для самой малой козявки, не говоря уже о полновесных представителях флоры и фауны. Тут живи и радуйся на полную голову, ликуй на всём готовом и веселись, подыгрывая сам себе на лютне во дни безмятежного досуга. Любой бы пахарь-пекарь почивал безмятежно на лаврах, но не Адам! До того истосковался он в безделье, что рай казался ему одиночной камерой со свободным выгулом в любое время.
        - Господи, - обратился он ко Творцу со слезою в голосе, - сотвори мне подходящую утеху для дальнейшей жизни, чтоб существовал я полноценно, познавая радости и печали в достойной компании, а не истлевал в одиночку, яко голавль среди кувшинок.
        И до того надоел он Создателю своим нытьём и гореванием на пустом месте, что слепил он на потребу Адама другого человека из красной глины и с иной начинкой в голове, а назвал нового идола женщиной по имени Лилит. Статуй получился исправный, однако, не совсем разумный, если пообщаться с ним вплотную, но зато с репродуктивной программой, которую мог легко запустить самостоятельно первый на земле человек Адам, хотя не ведал ещё как.
        А в целом, новый человек получился под стать старому, с мелкими отличиями по внешнему виду, но с явной ухватистой способностью к верховенству, что проявилось буквально на третью ночь знакомства. Уже при первом взгляде на объект сожительства Адам подсознательно решил, не вдаваясь в подробности, что перед нам явление небесной красоты, что оно есть само совершенство, которому надо покланяться и петь дифирамбы во весь голос.
        Творец тоже остался сносно доволен своей новой лепниной, а поэтому напутствовал пару новожителей отеческим наставлением:
        - Плодитесь и размножайтесь! - только и сказал он устало.
        И вот теперь, когда свершилось желание Адама, первый мужчина невольно прикоснулся к первой женщине, зачем-то поцеловал ей нежную лапку и необъяснимо надолго задержал свой пытливый взор на коренном отличии телес Лилит от своих собственных.
        В ответ на такое проявление интереса к своей особе, огненнорыжая красавица рая рассыпала свой хрустальный смех по округе и, как бы догадавшись о неясных помыслах мужчины, игриво заметила:
        - Адам, ещё успеем надоесть друг другу! Знакомь со своими владениями, а все радости семейной жизни оставь на потом, - и жёнушка игривой козочкой запрыгала по поляне, разбрасывая рыжую копну волос по сочным плечам.
        Целый день Адам водил Лилит по окрестностям, знакомя подругу с достопримечательностями рая и не спуская глаз с очаровательной голенькой фигурки своего божественного дара. Говорили о разном, но всё больше ни о чём, ибо Эдем о ту пору событиями не изобиловал. К вечеру, как говорится, усталые, но довольные угостились малинкой и полегли спать под ракитовым кустом, как голубки, голова к голове, но ногами врозь. Адам привычно и безгрешно задремал, а Лилит долго вертелась и хихикала, словно готовила какую-то пакость всему будущему роду человечества. На другой день райские жители долго грелись в лучах щедрого солнца, угощаясь сладкой земляникой и кисленьким гонобобелем. Ночь провели вместе, но не единообразно. Лилит снова хихикала в ночной тишине, мешая спать Адаму. Третий день опять прошёл в спокойной созерцательности, если не считать постоянных и непонятных вопросов женщины о размножении себе подобными существами каким-то противоестественным для здравомыслящего человека способом. И лишь только первая звезда воссияла под пологом ночи, Лилит воспламенилась телесным огнём и стала склонять Адама к
сожительству всеми хитроумными способами зрелой женщины. Старания райской девы незамедлительно увенчались успехом, и Адам практически познал, для какой цели служат излишние и непримечательные части тела, упрятанные в шерсть подальше от любопытных глаз, но столь отличные друг от друга у одинаковых, как мерещилось ранее, людей. Строго говоря, эти половые излишества оказались настоль умело и выгодно подогнанные одно к другому, что их не хотелось надолго разлучать и хранить по отдельности. Тем более, что при трении друг о друга они издавали не только завлекательные звуки болотного причмокивания, но и в определённые моменты приносили сладостное облегчение от телесной напруги молодой крови в жилах и головах первых райских практикантов.
        Лилит оказалась прекрасной наставницей в семейном деле, интуитивно находя всё новые и новые способы общения двух разнополых людей в пока что основном роде их ежевечерней деятельности. Однако, Адам, войдя во вкус, этой никчемной, как казалось со стороны, деятельности, всегда норовил оказаться во главе процесса, то есть просто поверх сладостной Лилит в силу своей мужской прямолинейности. Однако, для райской женщины роль безропотного места гнездования для порхающего под луной дятла явно не подходила. В конце концов, ей надоело вглядываться снизу в потное лицо мужа, и она, отряхнувшись, заявила:
        - Дорогой Адам, мы оба слеплены из глины, поэтому имеем одинаковые права на расположение в пространстве, так что в эту неделю я буду верховенствовать над тобою.
        Казалось бы, обычное желание свободного человека, тем более, первопроходца в лоне страстей человеческих, но Адам воспротивился. Во-первых, не позволяла первородная гордость, а, во-вторых, он просто не представлял иного способа человеческого сношения. До времён Камасутры ещё пролегали века и века.
        - Нет, - сказал он старозаветно и с чужого голоса, - жена да убоится мужа, а потому никакого твоего каприза я не стерплю.
        Вот так и попутал бес первого на свете мужика, лишив его первейшей радости и даже в некотором роде смысла существования.
        - Посмотрим, посмотрим, - задумчиво ответила жена на этот никчемный словесный выпад муженька и удалилась в кущи.
        Лилит умела и любила плодиться, но отнюдь не размножаться, справедливо полагая, что времени для плодовитости ещё не наступило, и надобно пожить для себя. Поэтому разобидевшись на твердолобость Адама, Лилит решила оставить его в прежнем гордом одиночестве. Она громко произнесла тайное имя бога Яхве, дарующее чудесную силу посвящённому, и унеслась на крыльях ночи прочь из Эдема. Да, всё предвидел Создатель, вселяя в суть женщины таинственные познания чародейства. И пустоголовое своеволие, и неуёмную наглость, и умение без надобности наломать дров даже в раю. Поэтому сообразительная женщина легко воспарила в воздух и со свистом убралась, как ей казалось, в светлую даль.
        Через сутки суровый Адам хватился нежной Лилит. Он долго искал жену, тоскливо петляя между Тигром и Евфратом, вспоминая попутно усладу жарких ночей, бурные ласки чаровницы и их мирные беседы в часы отдохновения. Через перу дней он предстал пред ликом Творца и возопил со скорбию:
        - Отец мой, возверни мне тобой дарованную жену, и я приму её без нареканий и упрёков!
        Видя такую неподдельную скорбь и мировое стенание Адама, Творец отрядил в погоню за Лилит ангелов Сеноя, Сансеноя и Самангелофа. Быстрокрылые гонцы настигли беглянку у берегов Красного моря и попытались завернуть ветреницу домой в Эдем. Однако, гибкотелая и звонкоголосая Лилит воспротивилась:
        - Пусть я останусь во владении Тёмных сил, стану матерью демонов и супругой Асмодея, но не вернусь под начало Адама! Так ему со всею решительностью и передайте, - гневно выпалила она, сверкая очами и потрясая огненной гривой своих чарующих волос.
        - Да пребудешь ты бесплодною среди человеков, соблазняя лишь спящих мужчин и принося с собою только вожделение, блуд, ревность и месть, - во гневе заклеймили ангелы отчаянную Лилит, отлетая с прискорбной вестью назад в Эдем.
        И всё исполнилось по предсказанию небесных воителей, но не сломило рыжеволосую бестию. Долгие годы верховодствовала в первозданном мире по ту и эту сторону райских врат бунтарка Лилит. Именно её стараниями люди познали бремя страстей человеческих и их истинную цену. А когда вострубил падший ангел, когда возжелала Лилит умиротворения, то воспарила она выше небесной тверди и до сей поры сияет на небосклоне утренней звездой Венерой над всею земной юдолью. Так и стала Лилит вечной космической странницей, подвластной лишь себе да вековечным законам небесной механики, но никак не игрушкой в чьих-либо руках по всем сторонам света.
        Оставшись в одиночестве, Адам не смог полностью наслаждаться прелестями жизни. Да и какие могут быть радости, когда под боком голая пустыня вместо жаркого бабьего естества, когда в собеседниках хоть и падший ангел, но по сути ползучий гад, а не развесёлая жёнушка? Словом, запойно загоревал Адам возле горшков с нектаром и вишеньем, впал в чёрную меланхолию и готов был наложить на себя руки, но не знал как. Не было дня, чтобы не взывал он ко Творцу, воздевая руки к горе:
        - Отче наш, - безутешно плакался страдалец, - сотвори мне жену вожделенную и без гордыни противления.
        И так горячо просил, что преуспел в своих молитвах к Вседержателю, поэтому и получил в подарок новую жену. Мягкую и податливую, словно спелый плод, нежную и тёплую, словно мех ягнёнка, и безо всякой корыстной мысли в золотой голове соломенного цвета. То есть не с такой пробойной мыслительной способностью, как у прежней, но и не совсем чтобы с придурью, а так, себе на уме в пределах возможного. Нарекли новую женщину Евой, а получилась она такой сладкой и складной всем на загляденье потому, что Творец на сей раз не использовал подручный грубый материал в виде тлена и суглинка, а сотворил прелестницу из собственного ребра Адама. Как говориться, плоть от плоти, и единоутробная во всех своих проявлениях. То есть, Создатель не только задарма одаривал Адама женской привязанностью, но и спутывал его по рукам и ногам множеством обязанностей перед будущим человечеством. И теперь, какой бы неумехой не воспиталась жена в райском беспределе неги и вседозволенности, она навеки прилеплялась к мужу, как ненасытный кровник либо настырный бес в ребро.
        Адам обрадовался подарку словно глупый телок титьке, но уже с понятием дальнего прицела на практический результат размножения, а не токмо как на безоглядный блуд. Так бы и пошло дальнейшее родопродолжение по задумке Творца, если бы неистребимая бабья дурь и хитроумие на пустом месте.
        Вседержатель, оставляя жить посреди райского сада Адама и Еву, дал добрый совет. Мол, дети мои, любите и наслаждайтесь, пойте, водите хороводы и питайтесь плодами с дерева Жизни. Но ради всего святого не трогайте яблоки с Древа познания добра и зла, ибо оно взращено не ради вас, а для приближённых к вышнему трону. Иначе в веках поплатитесь неискупно и наплачетесь в три ручья. Такое, мол, моё крепкое слово и не смейте его попирать! Вот так ясно и было заявлено, поэтому Адам понял всё верно, как приведённый к присяге. И мудроумная Ева восприняла слова вполне разумно, но в полголовы, как впоследствии стали думать и все её дочери.
        Конечно, что и говорить, сбил сатана, вечный соблазнитель человеков и супротивник Творца, с пути истинного слабую на нервы женщину! Этот падший ангел, этот змей подколодный, пригревшийся в тени Эдема, мало-помалу, но втёрся к Еве в доверие, как беззлобный райский житель, как велеречивый собеседник и просветитель. А как иначе? Не от супруга же мудрую мысль услышишь? А Змей начал исподволь, но во множестве внушать жене человека победную мысль о владычестве над Эдемом, о приобретении без трудов разных благостных знаний о добре и зле, о собственном её высоком предназначении. А для сего необходимо лишь вкусить яблоко с Древа познания и от собственных щедрот угостить им Адама, чтоб и он приобщился к мудрой вечности. Не жадничала Ева, заботясь о просветлении серенького мужа! Вот так и пригубили первочеловеки от источника познания жизни и настолько поумнели, отряхнув яблоньку, что даже устыдились своей наготы, которая была им очень к лицу в условиях райского климата и отсутствия свидетелей. Так застыдились, что опутали чресла опоясками из веток смоковницы и попрятались друг от друга и очей Творца по
зарослям ивняка и малинника.
        Творец, естественно, тот же час узнал о самовольстве женщины, осерчал на её скудоумие, да и удалил бабу из рая на суровую землю, как лишнюю в чертогах благолепия. Адаму, само собой, было уготовлено разделить натужное бремя Евы, как соучастнику злонамеренного действа и нестойкому к обману человеку. Вот именно с той поры и зародилось понятие, что муж и жена - одна сатана!
        Так и оказались оба два голубка в одном сожительстве на грешной земле. Один по слепой доверчивости, другая же по корыстной глупости и жажде верховодства. И под конец, при позорном изгнании из-под крыла Эдема, было сурово сказано в поучение, что женщина будет рожать себе подобных в муках, а мужчина добывать на всю ораву насущный хлеб в поте лица своего. Вот так исчезла вся романтика отношений! А Адам с Евой начали плодиться и размножаться вполне осознанно и планомерно, как при любой общественно-полезной работе, без скидок на погодные условия и прочие неудобства быта. То есть, буквально засучив рукава и не зная отдыха в праздники. Ведь надо было заполнять землю смыслом трудового элемента и задумываться о собственной старости. Тем более, что первые отпрыски, сынки Каин и Авель, в общем-то, не оправдали чаяния родителей, а послужили лишь нарицательным примером для будущих поколений. А как иначе? На грешной земле не в райских кущах! Закаляйся в страданиях, неси свой крест, хоть со слезой, но до конца своего жизненного ликования. У каждого своя голгофа или дозволенный эдем.
        И всё бы с прародителями вышло исторически гладко, если бы не райский слушок о Лилит, о весёлой и бесшабашной первой жене Адама. Умалчивают летописцы с чужого голоса о причастности рыжеволосой бестии к грехопадению второй райской супружеской пары с единым мужем. Молчат ради плавности течения первобытной истории. Безмолствуют, вопреки истинным первоисточникам вселенского мироздания. И только в просвещённое время заката эволюции, токмо в настоящем историческом подтексте, стряхнув пыль со старозаветных скрижалей, наш современник своим пытливым взором проследил истинную цепь райских событий становления человечаства на свои ноги.
        Ведь лишь стоит вам испить из родника истины либо прикоснуться к кладезю инакомыслия, как открывается перед мысленным взором великая любовь первого мужчины к первой же женщине. Ибо Адам после сумасбродного побега любимой Лилит, тосковал по ней с такою силой плачевного разума, что даже словно свет в окошке темницы, видел огненноволосую почти каждую ночь у своего изголовья нагой и прекрасной, но практически недоступной даже в чаяниях. И появившаяся впоследствии Ева, хоть и превратила первоначально серые будни в яркие праздники, хоть и становилась всё более женщиной с запросами, но не смогла сравняться с Лилит ни порывами страсти, ни выдумкой в условиях семейного шалаша, оставаясь лишь ульем с открытым летком для пчёл, а не гнездовищем для шершней.
        Да и сама неукротимая Лилит, ещё будучи в пределах земной сути, не простила Адаму высокомерия и домостроя, а Еве тихого семейного лидерства. Ведь это по её науке Змей восхитил райскую пару яблоком раздора, приведшим к грехопадению и изгнанию из Эдема. Или, как говорит знающий народ об отомщении, если ударили по одной щеке, врежь со всего маху сразу по двум ланитам обидчика, что и сделала неукротимая Лилит.
        Вот так и наградил Адам весь мужской пол разнополярным любвеобилием. И хоть постельный результат в конце концов один и тот же, но инстинктивно, до самой старости, бываешь благодарен одной, что дала, а другой, что сам взял. И никакого тут планетарного инстинкта размножения либо желания большего числа потомства. Главное, чтобы из буйства полымя страстей сразу в тихий омут без чертей. Вот тогда и случается крепкий сплав, подобный триединству Адама, Евы и Лилит.
        ПОТУСТОРОННИЕ
        - Открываемся, - довольно твёрдо заявил лорд Бенджамин Треллер и через паузу раздельно произнёс:- У меня каре, джентльмены.
        - Всего лишь триплет, - скорбно молвил юный знаток покера милорд Брус Ли Брюс и неловко выронил карты из ослабевших рук на придорожный гравий.
        - Зато у меня флэш рояль, - с возможным превосходством и весёлостью произнёс третий игрок, эсквайр и адвокат мистер Броня Жилетт, выдёргивая с поспешностью из рукава джокер, совместно с собственной рукой.
        - Досточтимый сэр, - со спокойствием глядя на эту мальчишескую выходку, молвил лорд Бенджамин, - не первый десяток лет мы с вами знакомы в этом потустороннем мире. Пожалуй, со времён правления королём Яковом Великой Британией, а вы всё не отказываетесь от своей шулерской привычки неприкасаемого из Индийских колоний. И вам не стыдно перед лицом наших старых друзей? - и он широким жестом обвёл могильные холмики древнего погоста.
        - Господа, - вмешался в приватный разговор двух особ милорд Брус, сравнительно недавно и добровольно отошедший в мир иной по несчастной любви к кузине Гертруде, - джентльмены, не будем спорить и тем самым отравлять шумом наше тихое замогильное бытие. В который раз карты привносят разлад в наше сумеречное существование. А не лучше ли нам в следующий раз размяться на полях для гольфа? - и как бы предвосхищая радость движения, милорд хрустнул всеми своими сочленениями не старого ещё скелета.
        - Дорогой Брюс, - отечески обронил лорд Треллер, - не в наши лета гоняться с клюшкой за юрким мячиком. Это вам, молодым, не крюк сто ярдов в гололёд по Темзе, а для нас подошёл бы неспешный крокет на свежем воздухе, который нам вообще-то без надобности, - и почтенный Бенджамин уронил челюсть на расшитый золотым позументом мундир, изображая покровительственную улыбку.
        - Брюс, помоги, - послышалось со стороны старого шельмеца, - мне одному не справиться.
        Милорд немедля откликнулся на призыв адвоката, и они вдвоём легко приладили синюю конечность служителя Фемиды на старое место.
        - Вот и ладненько, - довольно процедил Броня Жилетт, пошевеливая слизкими пальцами оторванной было руки, - вот и славненько, всё на месте. Чья там очередь тасовать колоду?
        Партнёры ничего не успели ответить старому семиту, как в их тесный круг вклинилась, шурша остатками бархата на кринолине, величественная леди Баба, первая куртизанка по ту и эту сторону Ла-Манша.
        - Джентльмены, - высоким, на пределе дребезжания голосом, всполошила окрестности придворная дама, - вас приглашают Рыцари Печального образа в свой склеп на тайный сход за Круглым столом.
        Господа тут же побросали карты, не смея ослушаться зова старожил и законников древнего погоста. Но, уже следуя за древней дамой, определённо знали, что подобное приглашение к старейшинам замогильного мира ничего хорошего не сулило. Так, собственно, и оказалось. Едва войдя под тяжёлые своды совещательных покоев, увитые гроздьями плесени и окаменевшей паутины, друзья предстали пред троицей самого печального облика. Настоль печального, что своим видом давно уже не пугали верхнего наземного жителя, случайно попадаясь живому на глаза. Кожа да кости и то не в полном наборе. И хоть время сделало своё чёрное дело с бренными останками рыцарей, исказив их до неприличия, но отнять власть над нижним миром так и не смогло.
        - Нетленные господа мои, - прошелестел слабым дуновением ветра голос из-под капюшона председателя высокого собрания сэра Бертрана, кучно расположившегося во главе стола. - Джентльмены, мы должны сообщить вам весьма приятнейшее известие. Не спешите с благодарностями, но именно вам выпала честь представлять захоронения нашего графства на предстоящем саммите G666, который состоится в ледяных пещерах архипелага Земли Франца-Иосифа буквально на днях. Прения пройдут по животрепещущей для многих теме: «Суицид, как разрешение всех проблем. Виды добровольного оставления верхнего мира». Надеемся на ваши взвешенные выступления на этом международном форуме. Я прав, милорд Брус?
        - Почему опять мы? - не дав ответить специалисту удавки, поспешил с вопросом лорд Бенджамин.
        - А потому, - отчеканил, как казалось ему, а на самом деле едва проскрежетал председатель, - потому, что вы вечно пребываете в праздности и лени верхних, манкируя условностями сути нижних, - и окончил свою длинную речь известным заклинанием:- Сказано: не воздевай голову, ибо только внизу истинная жизнь, а пребывание на светлой стороне лишь подготовка к вечному блаженству потустороннего бытия!
        А на это, действительно, крыть было нечем, ибо за весёлой троицей водились многие грешки. Например, они редко выходили за оградку обитания, чтобы пугать до смерти одиноких путников или одним своим видом сбивать с пути целые экипажи, будь хоть на конной, хоть на механической тяге. Напрочь пренебрегали обязанностями гидов по ознакомлению новичков с распорядком кладбищенской жизни и представления вновь прибывших ближайшим соседям. Не участвовали в общих шабашах во дни поминовения усопших. А главное - волочились за дамами полусвета, не пренебрегая стряпухами и поломойками. Хотя сей факт не приносил видимых последствий в виде наследного потомства, но крайне не приветствовался местным обществом по причине болезненного напоминания о прежнем разгуле. Поэтому этих разгильдяев загробного мира частенько отправляли на практически не значимые, но престижные, с точки зрения местного контингента, встречи по тёмным интересам. Будь то съезды ухоженных захоронений, конгрессы почивших в бозе или пленэры врачебных ошибок. Да, собственно говоря, это была просто дань прежнему существованию в розовом теле. Поэтому,
помитинговав ради приличия и собственной значимости вокруг Круглого Стола, троица удалилась к прежнему могильному холмику и утешилась покером. Доклад и вовсе решили не готовить, так как у милорда Бруса были ещё достаточно свежи воспоминания из собственной практики безвременного ухода. Оставалось дождаться полнолуния, чтобы вслед за серебристым лучом ночного светила переместиться в требуемую точку земной поверхности. Вскорости такое перемещение свершилось безо всяких преград и потрясений, столь свойственных теплокровным путешественникам со светлой стороны планеты.
        Ни к чему не обязывающая встреча в верхах проходила буднично и нудно, как и всякое мероприятие показной бурной деятельности. Как всегда сказалась дурная наследственность прежнего существования. К единому взгляду на суицид делегаты так и не пришли, что, собственно, предполагалось с самого начала. Так, Западные практики привычно грозили немедленным планетарным суицидом всего и всех, тогда как Восточные мудрецы советовали не спешить с выбором верёвки либо яда, а пустить всё на самотёк к известному неминуемому концу. Поэтому к исходу второго дня прений умный адвокат Броня Жилетт предложил пропустить ночное заседание и просто пройтись по кулуарам в поисках сомнительных развлечений.
        - Друзья, - разумно заметил он, - я давно отказался понимать смысл рассуждений уже усопших об освежающем понятии смерти, как таковой. Не пойму эти биологически чуждые для нашей среды обитания веяния.
        - Да-а, - одобрительно протянул и лорд Бенджамин, - не можем мы избавиться от вредных привычек поверхностного существования. Пройдёмся в поисках дам полусвета и пустимся кто во что горазд, согласно статуса и время захоронения, - и он молодцевато поправил выпавший было глаз и встал во главе разгульного отряда.
        Под занавес саммита слово было представлено милорду Брюсу. Эта блистательная речь многократно прерывалась скрипом и шелестом аплодисментов, ибо его светлость не рассуждал высоколобо о жизни после смерти, а публично поведал историю своей земной любви, которую закончил в пеньковой петле на радость сопернику. На этом высоком собрании была принята резолюция о подталкивании влюблённых с поверхности к самоликвидации во славу вечной верности и любви за гранью смерти. После принятия различных меморандумов и нот протеста ко всему живому, стараниями недавно усопших, но ещё активных членов, был организован фуршет из скудных яств вприглядку и общее фотографирование делегатов на фоне скандинавских фиордов. По общему признанию, это и был самый дохлый номер из всей программы, так как никто из присутствующих не оставлял следа ни на дагерротипах, ни на плёнке, ни даже на цифровом носителе. Вечер, по мнению организаторов, удался на славу, не смотря на то, что вкушать пищу никто давно уже не мог, хотя нефтяной дистиллят для размягчения суставов и мозговой субстанции ещё кое-кто пытался осилить. Основная же масса
присутствующих балдела от хорошей киянки по темечку или голым черепом о пустой гроб. Но в основном вся потусторонняя рать избегала внешнего воздействия, находясь и так в постоянном сомнамбулическом трансе.
        Прощальный вечер на полях Европейского планового саммита G666 завершился скучными обещаниями сотрудничества в сфере общих интересов покойного мира. Передовая общественность Европейских погостов начала ожидать восхода луны, чтобы покинуть столь притягательную для многих Землю Франца-Иосифа до следующего всеобщего шабаша избранных.
        - Вот и ещё одно бесполезное мероприятие провели, - сказал со стоном, похожий на викинга субъект, битый час околачивающийся возле англосаксов.
        - А вы возжелали бы безумных хороводов, как на Лысой горе в День Всемирного Мартовского Праздника Ведьм? - без труда осклабился лорд Треллер вослед своей же шутке.
        - Отнюдь! - отозвался швед. - Наоборот, я скорблю о сокращении теперешней программы. Ведь я так усиленно готовил экскурс в замок Драгехольд! Даже приоделся по случаю, хотя, по сути, являюсь простым толерантным демократом либерального толка, - и он вновь выдавил стон из недр солдатской амуниции.
        - Кто же сорвал культурную программу? - воспрянул милорд Брус, охотник до развлечений и переспросил по-дружески:- С кем имею честь общаться?
        - Херр Арне, викинг фиорда Скерри, - не замедлил представиться новый знакомый, сняв с головы кожаный шлем и ударив мечом о треснувший в трёх местах деревянный щит. - Воспрепятствовал завлекательному путешествию сам король КристианV. Как бывший владелец замка, он посчитал неудобным проведение развлекательной программы в канун столетия внебрачной дочери Сигги, замурованной в южной стене замка по его же приказу.
        - Да, - подал голос и адвокат, - невозможно представить на сколь мрачными, но и поучительными, были времена всего пару-тройку сотен лет назад.
        - И не говорите! - поддержал беседу викинг. - Утбурд Сигги, по международной классификации - безутешный призрак. Бедняжка до сей поры скитается по подземельям родового замка, проклиная родителя и палачей и не находя себе места ни на земле, ни на небе.
        - Печальная, но для кого-то и завидная участь неприкаянной души, - всплеснул синими руками лорд Бенджамин и представился.
        Когда назвался и адвокат, швед по такому случаю предложил заложить за воротник. Это пришлось как нельзя кстати, ибо в столь холодных широтах шейные позвонки отказывались функционировать, намертво примерзая друг к другу. Заложили по фунту моржового жира, восстановив круговое вращение черепов, и продолжили беседу.
        - Так вот, господа, - окрепшим голосом докладывал херр Арне, - Цель нашего экскурса была не только в посещении замка Драгехольм, скорбной юдоли Сигги, но и в ниспровержении молодой юфроу с платформы вековой мести всем живущим сверху за причинённые ей когда-то страдания. Бедная Сигги одна из последних привидений в здешних краях, не признающая наших либеральных взглядов на все миры и вступающая в конфронтацию с любым случайным представителем верхних слоёв мироздания, будь то простой путешественник или древний историк, дышащий на ладан. Я понятно излагаю, господа?
        Собеседники долго молчали, переваривая медленное и тягучее повествование, но всё же, пришедший в себя первым, лорд Бенджамин в конце концов осведомился:
        - И в чём же проявляется её мстительность, херр Арне?
        - Юфроу Сигги, смотря по настрою, или заманивает на верную погибель любопытного туриста в ров под стеной, или оставляет в одиночестве любителя старья в подвалах, где несчастный умирает от истощения. Кроме того, эта девка научилась просачиваться в виде утренней дымки прямо в спальни отдыхающих господ, где щекочет их до смерти. Такова суровая правда замка. А ведь наш тёмный и цивилизованный мир перестал воевать с так называемыми людьми, будущим контингентом дружественной нам субстанции. Как ни считай, но бесплановое и принудительное сведение счётов с жизнью верхних привело к перенаселению наших недр незрелым элементом. Поэтому орден «Чёрный парус драккара», который я представляю, выдвинул лозунг: «Человек наш друг, но в будущем!» А к чему торопить события? Пусть каждый из верхних отмучает свой положенный срок. Поэтому с призраками старой закалки, подобным утбурд Сигги, мы ведём постоянную разъяснительную работу с применением силы и уже добились сносных результатов, - и он с напускной бравадой застучал мечом по щиту.
        - Справедливо изволили заметить, херр Арне, - осторожно вступил в разговор вертлявый молодой упырёк в войлочном кафтане поверх холщовой рубахи с орнаментом по краю, круглой вязаной шапочке и в скромных штанишках по колено, переходящих в опрятные чулочки с помпонами и деревянные постолы. - Совершенно верно заметили, - продолжил он с почтением в голоске, - совершенно с вами согласен, что нет необходимости до срока изводить верхних жителей, которых и так не хватает в великих Прибалтийских краях в связи с миграционным оттоком местных жителей в другие места в поисках лучшей доли. Если так пойдёт и далее, то скоро у нас некого будет хоронить, - опрятный вурдалак говорил языком свежих захоронений, поэтому получалось складно и услужливо.
        - А ты зачем к нам поспешил? - резонно осведомился адвокат.
        - Якоб Калев, истинный эст, - поспешил представиться новый знакомый, почти не тронутый тлением, - умер своею смертью от одиночества, когда любимая Вие в потоке мигрантов последней волны сбежала от меня с Тухло Ярве в Польшу, - и худосочный маргинал, вопреки возможностям любой нежити, изобразил ещё не забытый тяжкий вздох.
        - Да, опустеют ваши кладбища от недобора клиентов, - как бы в загробную шутку заметил Броня Жилетт. - Мир перевернулся с ног на голову. Мёртвые заботятся о живых, - и он за плечо пустил лёгкий смешок, столь неуместный в этом мире.
        - Так оно и есть, - с некоторой обидой отозвался эстонец, - без достаточного поступления материала от верхних, нижние придут в упадок. И поэтому наша небольшая зондеркоманда «Свежий труп» в меру своих сил стоит на страже поголовья живых ещё прибалтов.
        - И есть успехи? - заинтересовался викинг.
        - Мизерные. Ведь против нас очень грозный враг - эстонский леший Хийси.
        - Кто таков? Почему не знаю? - грозно спросил лорд Бенджамин.
        - Откуда взялся Хийси никто толком не знает, однако, поговаривают, что это одичавший леший из деревни Хулимяги, - начал разъяснять словоохотливый от былого одиночества эст. - Живёт он в наших редких лесах, заманивает охотников в чащу под видом оленя, где и оставляет зверобоев блудить средь трёх сосен до самой погибели. Перед сборщицами клюквы и гонобобеля расстилает целые поляны спелой ягоды прямо на месте гиблого болота. Трудолюбивые эстонки целыми хуторами топятся в стоячей воде болотин, невдалеке от родных очагов. Поэтому и без того малочисленное поголовье трудолюбивого населения неуклонно сокращается весь урожайный сезон, вплоть до первых заморозков.
        - А где чудовище живёт и чего страшится? - это уже поинтересовался адвокат, как знаток юриспруденции.
        - Мы обнаружили его логово под Ревелем, а боится оно огня- гордо ответил Якоб и выхватил из одного кармана огниво и трут, а из другого зажигалку фирмы «Филипус».
        - Да, видно, что вы настроены по-боевому, - поощрительно заметил лорд Треллер и обернулся к своим друзьям:- Не зря мы провели здесь время! Необходимо будет на могильниках всей Великой Британии и её колониях провести семинары с целью противодействия излишней гибели обитателей верхних этажей нашего сообщества от глупых козней и происков подвальных монстров, - и он глубоко задумался, согнав на лоб все морщины и оголив тем самым всю черепную коробку.
        - Господа единоверцы, - послышалось со стороны тёмного грота невдалеке от собеседников, - наконец-то слышу в словах здравомыслие после словоблудия недавних докладчиков, вечный вам покой! - и с этими словами перед собеседниками предстала нежить неопределённого возраста погребения, но хорошо сохранившаяся. Незаношенно смотрелась целиком вся фигура с косматой головой, окладистой бородой лопатой, в льняной расшитой рубахе с опояской, плисовых штанах и смазных сапогах.
        Общество насторожилось, однако вновь прибившийся немедля развеял все опасения в агрессивности, представляясь с поклоном:
        - Я, судари мои, Захарий Кряж, купец второй гильдии и старовер в прежней жизни, а потому к церемониям не приучен. Скажу прямо, смертных забижать нельзя, так как мы все в их шкуре побывали. До времени никого в могилу загонять не надо, ибо никому её не миновать, дай только срок. В незнании своего края и состоит главная людская мука ещё при грешной жизни. Потому, поелику возможно, надобно противиться бездумному истреблению смертных. Никто не против, их нужно содержать в узде, пугая временами до нервенных припадков и родимца, но не боле того. Вот у нас, полешуков с водообильной Белаой Руси, тоже есть одна непотребная напасть - это русалки… - тут мужик длинно выругался старославянским способом и поведал зачарованным слушателям невесёлую летопись своего древнего края.
        История была столь привлекательна, что даже краткий пересказ устами Брони Жилетта в своём кругу не терял романтической очаровательности спустя многия и многия лета.
        Как оказалось, в болотистых и озёрных краях Полесья испокон веков существовало древнейшее племя нечисти, прозванное местным крестьянством русалочьим племенем. И хоть значились они в вольном переводе промеж народа, как белые и чистые, но вреда тому же народу приносили много, особливо неженатым и молодым мужикам. Девки эти были весьма соблазнительны в своём голом виде с распущенными по крепким плечам зелёными волосами. Одна беда - заканчивалась их привлекательность рыбьим хвостом с чешуёй. Рекрутировалась эта каста из утопленниц по несчастной любви, забрюхатевших раньше свадьбы или просто глупых девиц мечтательного образа. Переместившись из царства яви живых в мёртвое царство нави, девицы переходили в подчинение к водяному и становились русалками, сплетя белые ноги в рыбий хвост и наполняясь чувством мести к земному жителю, самому способному, как к работам, так и обидам. Завлекая сладкоголосыми песнопениями и видимой частью голого тела в райское блаженство, русалки подманивают ротозеев поближе к воде и безжалостно топят самых неосторожных в выборе развлечений. Единственно чего боялись русалки, так
это вида собственной крови, ибо не являлись бессмертными. Стоило какую из них зацепить булавкой, так сразу всем кагалом с диким криком кидались они на дно водоёма, где и хранились с неделю, а то и более, пережидая свой испуг. С одной стороны русалки большого урона мужескому полу не наносили, в силу своей сравнительной малочисленности, но с другой, эти скользкие рыбины стали прибирать к рукам малолетних деток, отошедших в мир иной, тем самым пополняя свои ряды взамен поумневших с годами девиц на выданье. Хитрое бабье племя нежити брало под своё крыло в основном некрещеных чад, дабы не иметь хлопот с перевоспитанием. Зато по внешним признакам превращали их в обворожительных красавиц с двумя ногами, одна краше другой, если смотреть со стороны и понизу.
        В процессе неведомого, но естественного отбора, новоявленное русалочье племя разделилось на два несхожих по укладу лагеря. Что их сближало, так это лютая мстительность ко всему человеческому роду плодовитой способности. Одни из них - мавки в едва прикрытом тиной виде шлялись днями по лугам и пажитям в поисках подходящей жертвы, а завидев оную, оборачивались страшными чёрными птицами наподобие коршунов и уносили в своих когтистых лапах человека в лесные чащи, где и заклёвывали его до смерти. И не было на мавок никакого укорота, лишь страшились они запаха полыни и чеснока, чем и пользовалось запасливое людское племя, распугивая соблазнительную нечисть головкой душистого корнеплода.
        Вторая же ветвь обращённого русалочьего племени, называемая в живом народе навками, были самыми зловредными и кровожадными из всего подводного царства. Они обычно являлись перед облюбованной жертвой в образе любимого и родного человека, заманивали его сладким словом на край обрыва или пропасти, где сталкивали легковерного на самое дно, разбивая оного вдребезги о каменья и коренья. И не было от них спасения ни днём, ни ночью, ни молодому, ни старому, ни мужику, ни бабе, не говоря даже о старцах и старицах по монастырям. Единственно, чего боялись навки, это когда их называли женским именем. То есть успел окликнуть нечисть Танькой, Манькой, а не то и вовсе Анной-Терезой, тут навке и безвозвратная погибель, даже водяному не успеешь пожаловаться.
        Вот про такие чудесные чудеса и поведал всей нечистой компании под ледяными сводами купец второй гильдии Захарий Корж. А закончил речь в одну строку с новыми знакомыми:
        - Да что тут говорить? Не ко двору в нашем тёмном мире русалки и их пиявки подколодные. Посильно творим укорот губителям верхнего племени. Главное, не даём бабью брать верх над нашим домостроем. На том стоим, а где надо и костьми ляжем! - воздел под самый свод свой синий кулак Захарий.
        - Вот и мы пошли по миру, чтоб огнём и мечом прививать толерантность патриархальному электорату замогильной глуши, - выскочил опрятный прибалт Якоб. - Пусть зреет плод демократичного понуждения по пустошам хуторов и мыз! - и он встал рядом с купцом второй гильдии.
        - Оле, оле! - просто прокричал викинг и ударил по щиту. - Закажем реквием не только по Сигги, но и по Халлус из замка Хеломсдраг!
        - За ближайшим Круглым Столом рассмотрим вопрос о возможно бережном отношении к смертным, как к фундаментальной кладке нашей основы, и организуем фонд моральной поддержки всё ещё живым, - без эмоций веско произнёс лорд Бенджамин, по привычке сгребая рукой морщины на высокий государственный лоб и тоже вставая в общий ряд.
        - Точно так! - взвизгнул милорд Брус, всовываясь в общую шеренгу и вытягиваясь во фрунт. - Рыцари Печального Образа будут рады новой забаве по сохранению рода человеческого.
        Адвокат Броня Жилетт, со стороны посмотрев на этот стихийный митинг, скорбно изрёк:
        - Да человечки и без нас сведут себя в могилу. И если не войной, то уж точно своим техническим изобилием.
        САТИСФАКЦИЯ
        Маркиз Альфонс-Франсуа де Сват, любимец салона мадам Сиси, бретёр и дамский угодник, был вызван бароном Димитром Попеску-Гопо на дуэль до победного конца.
        Секундант румына полковник Вован Антонеску так и сказал маркизу прямо посреди мазурки где-то за колоннами бальной залы:
        - Мой юный друг, барон готов с вами завтра драться на пистолях с четырёх шагов без промаха в три часа пополудни возле Мёртвой пади за городской чертой.
        Маркиз опешил от наглости человека без светского имени, но тот же час выпустил из своих цепких рук младую баронессу Оливию, незаметно поправляя распахнувшийся понизу камзол и съехавший на сторону гульфик своих бархатных панталон.
        - Мон шер! - вскричала потревоженная не ко времени женщина, поворачиваясь к маркизу своим прекрасным лицом и одёргивая задравшийся на гибкий стан подол маркизетового платья. - Что же теперь воспоследствует? Наш благородный муж, барон Димитр, не вынесет женского позора и пристрелит вас, как собаку, а меня отдаст гусарам на воспитание.
        - Не страдайте за меня столь жуткостно прямо на моих же глазах, - осадил пассию Альфонс. - Ваш муж стар, а посему вполне может промахнуться или вовсе забыть о поединке.
        - О нет! - вскричала прелестница, - мой муж ещё твёрд рукой и памятью. Поэтому исход будет для вас печален. Но не скорбите сердцем! Клянусь святым Бонифацием, я буду приносить на вашу могилку букетик полевых цветов по престольным праздникам в каждую свободную минуту.
        В ответ на порыв безгрешной юной души, маркиз умылся скупой слезой из рук любимой и спешной походкой покинул мраморную залу родового замка мадам Сиси де ля Вилюр. Благородный юноша поспешил в родные пенаты, дабы побыть в плачевном одиночестве и поделиться мыслями о былом со своим дневником.
        Дома его ждал роскошный ужин из трёх блюд из сыра рокфор с плесенью и вином каберне из личных погребов матушки. За столом уже копились любимые родители и ненаглядная челядь, а лакеи кланялись в пояс и спешили услужить.
        - Маман! - возопил Альфонс, едва вступав в столовую и даже не притрагиваясь к снеди. - Ваш сын завтра будет биться на дуэли за честь дамы, поэтому мне не до разносолов.
        Хранительница домашнего очага мадам Женевьева, находясь в расцвете преклонных лет, немедля упала в обморок прямо на руки компаньонок по бриджу, а отец, не старый ещё мерин гренадёрской выправки, бригадир Жерар, сказал, поблескивая влажным глазом:
        - Отлично, сын мой! Вот и ты станешь настоящим мужчиной, если выживешь в схватке.
        По такому случаю глава семейства приказал подать бургундского недавней выдержки и виски с содовой. Настоящие мужчины гуляли ночь напролёт. Сын прощался с отрочеством, отец делился воспоминаниями о тяготах полковой жизни и кутежах в Булонском лесу. Благодарный Альфонс на слух перенимал опыт отца, питая надежду на ранение без летального исхода.
        - Смерти нет, ребята! - в который раз вскрикивал старый воин Жерар, вскакивая на край стола, словно на бруствер вражеского окопа, и являл сыну пример выживания под обстрелом противника. Он действительно весьма ловко увёртывался от закусок, запускаемых лакеями по его же приказу, и делал ложные выпады со столовыми приборами наперевес, показывая приёмы рукопашного боя. Порою, папенька утишался и громогласно начинал вспоминать битву при Аустерлице, взятие Бастилии и отступление под Смоленском. Сын благодарно внимал, надеясь на лучшее.
        Под тишайшее утро и военные выкрики пирующих, оклемалась и ветхая маман, моментально потребовав сельтерской без газа.
        - Без постороннего, - повысила она голос на переглянувшуюся прислугу, - своего предостаточно, - закончила мадам Женевьева понятную мысль и призвала мужчин к порядку, приказав подавать кушанья утреннего меню.
        Завтрак прошёл в скорбном молчании. Хозяйка нехотя откушала стакан кофею с круассаном, а мужчин колбасило от похмелья. Покончив с трапезой, маман удалилась в будуар на отдых, а отец с сыном устремились на свежий воздух в недалёкий лес. За променадом бригадир Жерар вспомнил о дуэли, предлагая на роль санитара ближайшего соседа и учёного провизора из Ляйпцега. Сын не возражал, не раз видя ловкого арийца в деле с клистирной трубкой в руках. Пользовал ли он простолюдина с грудной жабой или вспомоществовал роженице при аборте, но всегда результаты его медицинского опыта превосходили всяческие ожидания. Больные, как обычно, не смотря ни на что, выживали, стойко перенося инвалидность и другой побочный эффект сепсиса. Поэтому лучшего кандидата в свидетели поединка, нежели суровый немец хер Фридрых фон Друк, нельзя было и пожелать.
        Вскоре, неспешно прогуливающуюся чету догнал верхом на каурой лошади месье Жан-Луй Букле, член совета директоров кудельной мануфактуры, совладелец беговой конюшни на паях, председатель коллегии местных адвокатов и просто хороший от природы человек. Уровняв бег кобылы с шагом путников, всадник приветствовал их кивком головы и спросил за жизнь.
        - Мой сын полностью созрел, - похвастался старший из рода де Сватов, - под вечер наш мальчик стреляется из-за очередной юбки, - приврал он ради придания мужского веса Альфонсу.
        - Весёленькое дельце, - одобрил Жан-Луй, - хотел бы я посмотреть на того удальца, который поднимет руку на вашего сына, - он смерил взглядом гибкую фигуру дуэлянта и тут же обратился к отцу юноши с серьёзным пониманием происходящего:- Жерар, как помнится, ваш семейный склеп и до сей поры в отличном рабочем состоянии?
        - О, да! - успокоил месье Букле старый солдат. - Совсем недавно обновили орнамент усыпальниц. Старый кюре, отец Просфорий, остался доволен колером приёмных врат.
        - Ну, тогда не о чем заботиться, - подытожил беседу Жан и тут же предложил себя в секунданты, как крупный знаток уголовных дел департамента Сент-Затрапез.
        - Обойдёмся своими силами, - отклонил было бескорыстное предложение отец, но тут же счёл предосудительным своё присутствие рядом с сыном на предстоящем ристалище. - Бог с вами, - коснулся он крупа лошади Жан-Луя, - мы всецело доверимся вам, секундируйте на здоровье!
        На том и порешили, разойдясь в разные стороны до положенного часа. Месье Букле поехал в своё поместье освежать в личной библиотеке знания о дуэлях и их уголовных последствиях, а отец с сыном отправились к себе домой, дабы отдохнуть перед дорогой в Мёртвую падь. В своих покоях Альфонс моментально забылся тяжким сном на антресолях, а старый отец не сомкнул глаз, покуривая пеньковую трубку и бездумно глядя в дверной проём своего кабинета, словно поджидая незваного гостя.
        И гость не замедлил явиться. Это был нарочный от полковника Антонеску, который прямо с порога заявил на языке Шекспира:
        - Сэр бригадир, мой хозяин и барон Попеску, возвернувшись с бала на рассвете в расстройстве нервов и чувств, только что приказал долго жить, чего и вам желает.
        Выслушав с достоинством скорбную весть, старый рубака воспрянул духом и тут же приказал закладывать жеребцов в пролётку, чтоб немедля мчаться в гости к барону и там отдать ему последний долг при погребении.
        - Не следует спешить, сэр, - охладил порыв сочувствия румынский посланник. - Согласно последней воле почившего, дуэль с молодым маркизом де Сватом, не смотря ни на что, должна состояться в оговоренное время и в назначенном месте. Замаранную честь баронессы Оливии будет зачищать её, названный ещё в прошлую среду, сводный брат Антуанет Оливьерио.
        Поражённый этим неожиданным известием прямо в многострадальное отцовское сердце, бригадир Жерар откинулся в креслах, потеряв пульс и сбившись с дыхания. А всё дело было в том, что дон Оливьерио был давно знаменит по югу Фландрии, как беспринципный наёмник и дуэлянт за вознаграждения, прославившийся своею бесшабашной наглостью ещё в испанских походах Боунопарта, как непревзойдённый стрелок по живой мишени. А это значило, что в родовое гнездо де Сватов нагрянула смертельная беда, которая и ранее не обходила их стороной. И не оставалось более надежды на старческое слабоумие Попеску-Гопо, ибо новый супротивник был молод, смел и, по достоверным слухам, пользовался успехом не у одной лишь Оливии.
        Едва удручённый отец пришёл в ум и с богом отпустил румынского посланника, как в комнату впорхнул сын, отдохнувший и румяный, как утренняя заря. Жерар, с восхищением осмотрел собственное творение и тут же обрисовал ребёнку печальную диспозицию, подготавливая наследника к худшему.
        - Ах, мой бедный отец! - вскричал тоскливо юный Альфонс. - У нас нет никакой надежды на благоприятный исход дела. Ведь дон Антуанет во истину является давним любовником баронессы.
        - А как же ты, сын мой? - возопил старый солдат, ничего не понимая в хитросплетениях любовных интриг.
        - Я? - ещё громче возвысил голос молодой повеса. - Я всего лишь повремённая игрушка в руках баронессы в минуты её одиночества и мигрени, - и он горько заплакал, роняя слёзы на дорогой персидский ковёр.
        - Всё пропало, Лёлик, - тихо сказала престарелая мать, неслышным шагом привидения вступившая в апартамент. Она невольно слышала расклад сил перед поединком, поэтому называя сына детским прозвищем, она как бы навеки врубала в память безгрешный образ своего малютки ещё до прощания с ним навеки.
        Горевали по Альфонсу, как по отрезанному ломтю, всем поместьем до обеда, который прошёл без обычных шуток и кулинарных изысков. Да и какой аппетит при возможном ранении желудочно-кишечного тракта дуэлянта? Глава семейства даже по этому случаю припомнил анекдот времён турецкой кампании, когда слишком плотный завтрак помешал паше Курбаноглу отсидеться в обозе при лобовой атаке экспедиционного корпуса колониальных войск маршала Дювале под стенами крепости Арзамас. Турок так перегрузил чрево оливками, что бежал с поля боя в поисках отхожего места без оглядки, тем, собственно, и спасся от гибели, ко времени угодив в полон.
        После скромного застолья дуэльная кавалькада из отца, сына, секунданта и лекаря тронулась в последний путь к Мёртвой пади. Дворовые девки и прочая челядь долго махали вослед мокрыми от слёз шарфами и утешали маменьку чем придётся.
        Место предстоящего ристалища встретило дуэлянтов замогильной тишиной и болотным смрадом сгнившей органики. Не щебетали певчие птицы, не проносился под ногой юркий заяц, не плескался лещ в протоке, и лишь только старый филин утробно ухал в чахлом ивняке, предвещая чью-то скорую погибель.
        Сводный брат баронессы был на месте и уже размечал барьеры в десяти шагах друг от друга. Его секундант, знакомый по кадетскому корпусу для одарённых детей граф Апраксиев, заполнял судебный протокол на случай неминуемой смерти одного из визави. Отец, суровый Жерар, сразу укрылся в чаще, дабы не путаться под ногами и не быть свидетелем гибели единокровного сына. Этот шаг был по достоинству оценен всем обществом, позволившим загодя проститься отцу с сыном. Далее тянуть кота за хвост не представлялось возможным, так как усилился ветер, сбивая мушку и не позволяя целиться в лоб.
        - Сходитесь! - громовым голосом потревожил окрестности месье Букле, и противники двинулись навстречу друг другу, сжимая в руках холодную сталь оружия.
        Зрители затаили дыхание, и, казалась, сама природа замерла в тревожном ожидании кровавой развязки. Ветер внезапно стих, деревья более не стелились долу, испуганные пернатые попрятались в своих гнёздах, и лишь только невозмутимый медицинский лекарь фон Друк раскладывал на чистой скатерти мази и притирания, растительные яды и спиртовые настойки, которые смогут облегчить страдания умирающего, а не то и двух при удачном дуплете.
        - Стоять по местам, стволы в землю! - вдруг порвал окрестную тишину молодой властный голос.
        Все статисты этой жизненной мизансцены замерли в неком испуге, а на поляну вылетела виновница сурового мужского торжества баронесса Оливия. Раннее вдовство ещё не наложило печать скорби на прекрасное чело женщины, но съехавшая набекрень шляпка и упавшая на высокую грудь вуаль уже говорили о допустимой небрежности к собственной особе во дни печали. Издали было заметно, что вдовица так поспешала, что презрев все светские приличия, почти летела в одних шёлковых чулочках и пеньюаре цвета беж. Противоборствующие же мужчины так и оставались в тупой нерешительности, убрав пальцы со спусковых крючков.
        - Господа, - приблизившись на расстояние холостого выстрела, стала разряжать обстановку прекрасная баронесса:- Маркиз де Сват вовсе не покушался на мою честь, так как я его любила всем сердцем. И с вами, дон Оливьеро мы по-прежнему останемся добрыми друзьями. Но в силу сложившихся обстоятельств материального плана, я, по истечению траура, уйду под венец с префектом департамента а ля Сюр досточтимым мэтром Водевиллием. Порадуйтесь же вместе со мною, друзья мои, и в знак примирения пожмите друг другу ваши благородные руки, - и, смело подойдя вплотную к дуэлянтам, она склонила их головы к себе на пышную грудь, сокрытую строгим корсетом.
        Немедля последовало примирение всех сторон, потому как никто из дуэлянтов, после такой встряски, в дальнейшем уже не намеривался обременять себя какой-либо чувственной привязанностью со столь экзальтированной особой. Тем более, что бедная Оливия вскоре заточила себя в монастырь Босых Кармелиток, ибо прижимистый до скупости барон Димитр Попеску-Гопо, находясь в здравом уме вплоть до кончины, наследства ветреной жёнушке не оставил, отписав всё состояние мадам Сиси де ля Вилюр, матери многочисленного потомства плодовитого румына.
        ПОЛНОЛУНИЕ
        Ночь цепко держала в своих объятиях сумеречных обитателей земли. Подслеповатый глаз луны нехотя следил за сонной жизнью дубрав и буераков, подолгу замирая над суходольными пажитями и луговыми поймами. Всё было тлен и тьма.
        На лесной прогалине одиноко ютился серый волк со свалявшейся по бокам шерстью и одноголосо с протягом выл, задрав морду к ночному светилу. Луна была не полной и это, видимо, злило дикое животное, потому как беспощадный хищник временами переставал тянуть свою страшную песню и переходил на вульгарный собачий лай, роняя клочья серой пены из разверстой пасти прямо на когтистые лапы.
        Ночным стенаниям лютого зверя вторила печальная неясыть на ближней осине, а порою утробно и в такт ухал филин из своего потаённого дупла в лесной чащобе. В ответ на эту вакханалию на ближнем погосте просыпались недовольные упыри и нетопыри, но поглядев на ущербную луну и прикинув, что их время ещё не наступило, вновь спешили под своды склепов и в мрачную тьму сырых могил. И лишь чёрный вепрь-секач не обращал внимания на ночные страхи, лакомясь желудями среди корней векового дуба, да в компании к нему, оголодавший ушастый русак безбоязненно поедал свою заячью капусту с другой стороны могучего дерева. А где-то вдали слышались неторопкие шаги заблудшего путника, которому уже было всё равно, где заканчивать свой жизненный путь.
        Полнолуние наступало в пятницу тринадцатого, в самую русалочью по лунному календарю ночь месяца. Не всякий конник отважится без особой надобности проскакать такой порой по глухой лесной дороге, не говоря уже о пешем скитальце, застигнутом в это время на мрачном тракте колодников или на другой каторжной тропе. Ведь это самое разбойное время для лихой тати и всеядной нечисти, выползающей такою порой из своих убежищ ради добычи злата либо пропитания. Даже не всякий военный солдат отважится выйти без ружья в чисто поле в такую ночь, не говоря уже о заполошной бабе без царя в голове! Вряд ли позавидуешь и самой нечистой силе, погрязшей в междоусобицах, но вылезающей в такое неурочное время на свет божий ради променада и новостей. Возьми, к примеру, лешего, а не то кикимору. Никак не уживутся в одном сухостое, хотя в другую безлунную ночь не обходятся один без другого, вплоть до высиживания яйца в общем гнезде. А подними выше! Замахнись на оборотня либо вампира! Тут и вовсе смертный бой в полнолуние. До того не ладят промеж собой, что голова с плеч, как ни приставляй потом до новой полной луны, всё
равно отвалится. Не мирится погань один с другим испокон потустороннего веку. Всё делят власть, не употребив и толику могутности на свершение добрых дел, хотя и понимают всю никчемность такой вражды. Ведь дневной человек боится до смерти того и другого одинаково. Поэтому и ходит даже на ночной выпас коней с серебряной пулей в ружьишке да с осиновым колом на плече. Авось, да и выстоит при нечаянной встрече с нечистой силой на узкой тропе!
        Ровно в полночь круглое бельмо луны подёрнулось рваными тучами, по земле пробежала холодная судорога кладбищенского дуновения ветра, и вся округа затаилась в безмолвном ужасе, невесть откуда взявшегося небытия. Даже неугомонная листва осин застыла на поникших долу ветвях. Матёрый секач подавился жёлудем, а пегий заяц за дубом окаменел сердчишком, прижав трепетные ушки к костлявой спинке. В природе учредился замогильный ужас и мракобесие.
        Одинокий серый волк прекратил тягостно выть и жёлтым глазом впёрся в белесый лунный диск, как бы выжидая своего часа. Когда же время приспело, зверь вытянулся в струну до треска в сухожилиях и увеличился в размерах, лопаясь шкурой по загривку, сбрасывая шерсть с боков и становясь на задние лапы.
        - И-эх, мать твою, - в следующую минуту прорычал оборотень, принимая человеческий облик молодого парубка в расшитой косоворотке, плисовых штанах и смазных сапогах всмятку.
        Новоявленный парень поправил картуз с лаковым козырьком и погрозил кому-то кулаком в темноту:
        - Ужотко доберусь до вас, аспиды! - но тут же осадил сам себя:- Не балуй, Лазарь, такой уж закон нашей природы, чтоб не всё сразу, а за одну ночь наворотить столько, что людишки потом и за месяц не разгребут.
        После проверки голосовых связок, Лазарь покрутил головой, приведя в порядок шейные позвонки, и захрустел суставами по дороге, всё более походя на ловкого человека. И хотя молодой оборотень первый раз выходил на дело, инстинкт вёл его по верной дороге вселенской нечисти. Но знал одно: раз Князь Тьмы выбрал именно его из всей молодой стаи, то вложит и понятие, кого, как и за что прибрать к надёжным рукам. То есть, где отыскать нужного живого человека, и что с ним сотворить на страх всему околотку, чтобы содержать двуногих в узде и подчинении.
        Лунный свет едва продирался сквозь грязные стёкла старой часовни, смутно освещая скорбную юдоль последнего приюта отлетающей души. Отбрасывая на затоптанный пол зловещие блики с отполированных боков, посреди кладбищенской пристройки покоился богато убранный гроб с плотно закрытой крышкой. Часовенка, как и сам погост, давно нуждались в уходе, но по причине отдалённости от села, томились в запустении от весенней Радуницы до осенних Дедов, самых главных дней поминовения усопших. Поэтому редкий путник обходил эту погибель стороной, а верховой не придерживал коня, летящего стрелой мимо страшного места. И лишь могильные кресты в полнолуние роняли на землю свои распятые тени прямо под ноги нечаянному путешественнику.
        Ровно в полночь из часовни послышалось глухое ворчание, внутри неё с глухим стуком ударилась о пол крышка гроба, а из домовины восстал человеческий облик во плоти. В неверном свете ночного светила потусторонняя личина была бледнолика, с длинным чёрным волосом по бокам головы, но всё же не лишена приятности, скажем, для дам полусвета с романтическим складом ума или вовсе без оного. Человечьей субстанции на вид было далеко до скрипучих лет, а гладко выбритый подбородок и аромат лаванды ещё более придавал привлекательности образовавшийся нежити с печальным взором чёрных глаз. Одет вампир был в твидовую тройку-костюм и белую рубаху со стоячим воротником над завязанным в бант коричневым галстухом, а на ногах посверкивали лакированные башмаки в тон нашейного платка.
        Новообразованное существо до хруста потянулось, сделало несколько приседаний и, ни к кому не обращаясь, произнесло вслух:
        - Ну вот, Максимилиан, теперь ты настоящий вурдалак и готов выйти в свет в поисках пищи и установления своих прав, кои причитаются тебе заповедями Сатаны.
        Молодой посланник беса аккуратно поставил гробик на попа в углу помещения, как сугубо личное вместилище для дневного отдохновения, и, открыв ногой дверь, вышел на свободу. Ночь мгновенно вселила в него энергию движения, а пробудившийся инстинкт вывел на дорогу и направил стопы Максимилиана в неведомую, но нужную сторону. Хотелось свершать тёмные таинства и выходить победителем при любой оказии, подвернувшейся под его холодную руку.
        В крайней избе деревни Большие Кочаны шёл полюбовный сговор. Гуляли далеко за полночь, пропивая Ефросиньюшку, дочку крепкого хозяйством старосты Клима Савватеевича, сосватанную за рукастого мужика Калистрата Збруева. Жених, одетый по-летнему, сидел по правую руку от хозяина в новой нательнице расшитой петухами, покупных парусиновых портах и блескучих галошиках на босу ногу. Синий глаз, русая бородка и стриженая под горшок голова излучали силу и довольство. А как иначе? Ведь Клим Савватеич долго кочевряжился и прятал девку на дальних выселках, прежде чем ударить по рукам. Так ведь одолел Калистрат все препоны, убедил будущего тестя, что не последний человек на белом свете, когда зашибил в городе деньгу на собственный дом, промышляя там извозом всего год с небольшим. Правда, злые языки крестили Калистрата то ли вором плутоватым, то ли вовсе золотарём, но староста перво-наперво судил, что деньги не пахнут, а на вторую руку приглядывал, что девку пристроит не на голое место. Да и какой казак по молодости не щемил чужую кишеню? Это как кому свезёт. Кому дом пятистенка, а кому арестанская пенка. Хлебай
вволю горькую долю, коли вовремя не соскочил на волю. Да и чего копаться в прошлых днях? В сегодняшних-то наливай да пей. И за свата, и за брата, и за Ефросиньюшку! Вон она павой выступает, из печи угощенье без перебора мечет, да и сама, словно сдобный пирог. Как ни есть, без наружного изъяна и худосочности в кости. Баба в домашнем укладе из неё образуется справная. Не зря Калистратушка по ней года четыре сох, не знаючи, как подступиться ко Климу Савватеевичу без звонкого говора в кошеле. Теперь-то что? И сам с деньгой, и, знамо дело, тесть с приданым не поскупится. В самый раз можно будет кузню возле развилки дорог открыть. Заживём, как у христа за пазухой! Зря что ли Ефросиньюшку всё это время на примете держал, привечал со стороны и в разговорах не портил до времени?
        - А выпьем за наших детушек и будущий приплод, - кричал Клим и тянулся чокнуться чаркой с хлебным вином к свату Фаддею Збруеву.
        - Выпьем, выпьем, - вторило застолье, в котором особо выделялись голосами сыновья старосты: Дементий, Софроний и Гавриил.
        Три молодца радовались особо бурно. Как-никак, но сбывали с хозяйства обузу-девку. Да не просто на сторону, словно под гору кадкой без обруча, а прямо с рук на руки дельному человеку Калистрату Збруеву, хоть и порченому городом, но не забывшему сельский домострой. Вон, и о будущем хлопочет, если только дураком не прикидывается с кузней-то. Хорошее дело, лошадей ковать возле проезжего тракта! Да и сестрица нос не воротит от своего счастия. Здоровый конь, борозду нащупает и своего не упустит. Хоть сейчас готов подол задрать, по глазам видать. А как без детей в натуральном хозяйстве? Да никак! А если ещё и при мельнице, как тятенька, Клим Савватеевич, советует? Собственных-то рук со временем не хватит, чтоб весь приход мукой засеять.
        - Мукомельню будем ставить на Крутоярье вверх по Устюг-реке, прямо за мостом, где дороги сходятся, - как о деле решённом, вдруг объявил Клим после второго полуштофа.
        - А где же ещё, если не на въезде в Большие Кочаны? - дружно подпели сыновья своему родному тятеньке.
        - Нет, заложим кузню, - положил на всё с прибором жених, не вошедший, правда, ещё во всю родовую силу. - Я уже и с железом в городе сговорился.
        Вот с этого всё и пошло вперекосяк. Первым кузнеца приголубил по рылу будущий тестюшка Клим Савватеевич. Да так, что юшка ручьём пошла из зятьюшкиного задорного носопыря прямо на говяжий студень.
        - Так его батюшка, чтоб знал наших, - взревели разом Дементий, Софроний и Гавриил. - Не перечь супротив прародителей, - и разом стеной пошли на всё собрание.
        А так как кругом были все свои, то вышло от души и без стеснения. Да и сколько можно без дела за столом носом клевать? Раззудись плечо, размахнись рука - и по чужой сопатке без ложного стыда наотмашь. Гулять, так гулять! Вот таким обыкновенным манером все накрепко и перезнакомились в который уже раз. Тем более, что Калистратушка не один припёрся, а с роднёй чуть не до пятого колена. То есть всё по обычаю. Даже батюшка, Фаддей Карпыч, не удержался. Правда, помогал словесно и невпопад:
        - Клим, - голосил он из-за божницы, - мы к вам с образами, а вы нам в рыло. Не по-христиански этот хоровод пошёл и куда как раньше срока. Бывать твоей Фроське вековухой. Скажи Калистратушке спасибо, что не девкой помрёт. Вразумил господь сынка на подвиг, а твою-то кто теперь порченой возьмёт?
        Зря папашка подноготную тайну выдал на чужом подворье да при неравных силах! Калистрат с Ефросиньей и своей тени сторонились, когда стакивались на грибных да ягодных местах. А тут принародная слава женскому греху. Как стерпеть родственнику?
        - И не таковских выдавали, - под потолок взвился голосом Клим Савватеевич и кинулся к свату с деревянным черпаком, как с сабелькой.
        Тут-то и вскипел такой заполошный бой, что жениха без памяти выкинули не то что из-за стола, а прямо вон из избы на проезжую дорогу. Чуток оклемался Калистратушка, сел на обочину, поджавши под себя ноженьки, да и заплакал горькой слезой по прибитой зряшно молодости, по сгоревшей в родовой злобе любви. А как припомнил Ефросиньюшку, её лилейное тело и медвяные слова, так и взрыдал в голос, воззрившись на полную луну, что клинилась ядовитым жёлтым глазом в мужицкий прищур сквозь солёную слезу.
        Лазарь и Максимилиан шли по одной и той же дороге, однако, навстречу друг другу. Каждый думал о своём, но с верой в победу. Над кем или над чем, ещё в глубине тёмного сознания отчётливо не обозначилось, но каждый для себя самого знал, что верх возьмёт именно он и при любом раскладе сил, едва лишь обозначится супротивник. Так уж было заведено в этом сумеречном мире: для самоутверждения надобно кого-нибудь загнобить! Такова суровая правда жизни в потустороннем мире без памяти.
        Оборотень первым обнаружил вампира ещё за версту. Унюхал несвежий запах Максимилиана своим чутким носом. На то и волк, а не могильный червяк! «Вот и свиделись, как не думалось, как не гадалось», - мелькнуло в голове Лазаря. «Вот и посчитаемся за что ни попадя», - тюкнуло в темя у Максимилиана, и враги пошли на сближение. А луна, выглянув в прогалину меж тучами, разгорелась ещё шибче, озарив мёртвым светом место ристалища пакостливой мерзости. Оборотень озверел, выпустив когти на могучих руках и напрягся телом для прыжка, а вампир мраморно забелел заострившимся лицом и обнажил клыки, прожигая красным глазом туманный морок ночи. Ещё мгновение, и напрягшиеся ужасом тела бросятся в смертельные объятия друг друга. Мгновение, и остатки серой шерсти разлетятся по кустам, а лоскуты белой кожи ремнями лягут вдоль дороги.
        Однако, бой не грянул, земля не треснула. Воинственную нечисть остановили звуки, не свойственные этой русалочьей ночи. Лазарь и Максимилиан замерли на месте, сторожко прислушиваясь к округе. И выходило по их понятиям, что посторонний шум был человечьего свойства, который следовало немедля устранить. Но как решиться на смертное убийство, если человечишко горько плакал и, видимо, не способен был сопротивляться? Да просто рыдал белугой, доходя до бабьего подвыва и сопливости в подол рубахи. В такой нервной растрёпанности он и ужаснуться не в силах, не то что с ума сойти от страха! У Максимилиана даже аппетит пропал, хотя уже сутки не кровопийствовал, а Лазарь такую слезливую овцу и задирать побрезговал бы и на спор. Ведь даже и у подзаборной твари честь имеется, не говоря уже о потусторонней. Око за око, глаз за глаз, но без слюнтяйства и урона собственного достоинства в глазах противника, раз такой расклад вышел!
        - Пойдём, что ли, да глянем на горемыку? - предложил Лазарь, сам дивясь на свои же слова.
        - Слезу точит, как по упокойнику, - в тон ответил Максимилиан. - Проведаем для справки, свои-то дела всегда обсудить успеем.
        - Тут и говорить нечего. А любопытство всегда утолять надо, если себе не во вред, - согласился Лазарь, принимая пристойный вид усталого путника под, ко времени, потухшим взглядом Максимилиана. Ни дать, ни взять, а просто два припозднившихся в лесу товарища.
        Пошли на голос и вскоре наткнулись на Калистрата. Мужик сидел на краю ямы с тухлой водой невдалеке от дороги, безутешно горевал на всю ивановскую, кидаясь соплёй куда ни попадя, и нараспев причитал:
        - Ах, милый барин, скоро святки и ей не быть уже моей. Богатый выбрал да постылый, ей не видать счастливых дней. Ах, Ефросинья Климовна, Ефросинья Климовна, знать, не судьба в одном хомуте ходить да приплодом под старость лет любоваться. И не будет у нас ни мукомольни, ни придорожной кузни, а одна родовая междоусобица до могильного креста. И придёт ко мне первому жизненный укорот, потому как твоей родни в разы больше будет, если братьев присчитать. Так что прощай навеки, Фросюшка, и не поминай лихом Калистратушку, - и с этими прощальными словами забитый мужик кинулся в болотину головой вперёд, а ножками в струнку, чтобы безвозвратно застрять в придонной жижи неопрятного болотца. Так и пошёл стрелой до дна, даже не вспугнув привычных ко всему обитателей трясины: каких-то жаб, лягух и краснолапых цапель. Вот так и укатали Сивку крутые горки! Сгинул, считай, человек со свету, как и не было.
        Однако, не тут-то было, не закатилась Калистратова звезда до времени за тучу. Максимилиан одной рукой выдернул мужика из болота, встряхнул, словно половую ветошку, и выбросил на сухой берег. А Лазарь строго подступил с допросом:
        - Ну, рассказывай, человек, что почём?
        - Всё до нитки выложи, - добавил и Максимилиан.
        Да не из жалости вылавливали человечишку ночные путешественники из болота, не из сострадания либо сердечной мягкости, просто любопытство верх взяло. От чего это живой ещё паразит может так страдать, если он не в лапах оборотня или под клыком вампира?
        И рассказал тогда Калистрат своим невольным спасителям всю свою неудалую жизнь безо всякой утайки. И о беде со сватовством, и о надругательстве Клима Савватеевича над лучшими чувствами без году неделя, но зятя, и о смертном бое шуряков прямо за свадебным столом, и о беззаветной любви к Фросьюшке, вплоть до нечаянной её брюхатости.
        - И на кого ж теперь приплод записывать, чтоб не байстрючил при живом ещё тятеньке? - закончил Калистрат глупым безответным вопросом свои исповедальные слова.
        Максимилиан с Лазарем в ответ тяжело молчали, не зная, с какого боку подступиться к беде нового знакомца. Да это чужое горе было им нужно, как пятая нога сивой кобыле! Никакого прибытка для самоутверждения.
        - А не навести ли нам свой порядок в деревне? - вдруг оживился Максимилиан, оборотясь к сотоварищу. - Ты когти поточишь о чужие окорока, а я, между делом, червячка заморю, а то совсем скособочило с голодухи.
        - Да я не против, - согласился Лазарь, - погоняем народец, раз самим в эту ночь схлеснуться не приходится. Так что, Калистрат, повеселишься от души. Веди новых гостей в своё змеиное логово, - и нечисть зашлась громким смехом, предвкушая невинную потеху.
        В избе Клима Савватеевича праздник был в полном разгаре. Дым коромыслом, брага рекой и гармонь с присвистом. Прямо посередине покоя, впритык к столу с гостями, топтался Фаддей Карпыч, силясь сплясать и незнамо как понравиться хозяевам, позабывший с устатку про выкинутого за порог сынка. Клим не обращал на плясуна внимания, а утихомирившиеся Дементий, Софроний и Гавриил несвежими голосами подпевали гармонике матерной частушкой, заставляя жавшихся по углам родственных баб наливаться маковым цветом, а самых опытных невольно подпевать разгулявшимся брательникам тонкими голосами.
        - Будет вам! - посреди этого разора вдруг возвысил голос Клим Савватеевич и встал из-за стола с бражной баклагой в волосатой руке, - всё бы вам гарцевать, нет, чтобы подумать, куда Фроську прислонить после такого позора с Калистратом.
        - За меня и выдавай, - гаркнул, вдовый уже как год, Фаддей Карпыч, переходя с топота на вольный шаг. - Я весь сыновий грех покрою, если что пойдёт не так, - и он неразборчиво хватил кружку первача.
        - Не-е, - разом протянули братья неудалой невесты, - это надо быть совсем без ближней жалости, чтоб тебе, старый пень, такой первоцвет на постой определить. Не в коня корм, если без солидного выкупа.
        Все гости посмеялись такому анекдоту, а Фаддей по горячке брякнул:
        - Я и мошной тряхну за-ради бабьей песенной услады, а ежели пониже пояса, то и наследство отпишу.
        Тут уже прыснули в кулаки и девки с жёнами, а когда отхихикались, то пошли утешать Ефросиньюшку присказкой про старого коня и новую борозду. И как раз в это развесёлое время на всю пяту растворилась входная дверь и в избу ввалилась троица новых сотоварищей. Один в мокром платье и весь облепленный тиной, зато два других, хоть картины пиши, хоть любуйся как новой деньгой в день большого приварка.
        - Не ждали? - гаркнул Максимилиан, без стеснения садясь на широкую лавку обочь хозяина.
        - В тесноте, да без обиды, - поддержал Лазарь, тесня Клима с другой стороны.
        - И то дело! - рассудили и дюжие братья. - За столом никто у нас не лишний и по заслугам будет награждён, - закончили с понятным намёком.
        С пришлыми стали знакомиться наперебой, позабывши про мокрого Калистрата возле порога. Максимилиан оказался статским советником из Сызрани, а Лазарь лейб-лекарем Ахтырского полка, но без воинских регалий. Застолье столь высоким гостям было радо, а потому гулянье пошло по новому кругу без сучка и задоринки.
        Голодный вампир, между тем, со вниманием осмотрел всю честную компанию и остался доволен затеянной авантюрой. По крайней мере, из сидящих за столом людей можно было выбрать любого на самое изысканное блюдо. Оборотень, со своей стороны оглядев пирующих до своего когтистого часа, пришёл в такой восторг, что чуть, было, не оброс шерстью до срока. Лишь бы Калистрат своим признаньем раньше времени не нарушил планы тёмным силам. Лишь бы успеть вволю почесать кулаки и хрястнуть клыками по чужой шее. Но, как там ни будет, всё же не зря явились незваные гости на чужое пиршество! Поживём, увидим.
        - Подходи ближе, Калистрат, не таись по заугольям, - вдруг придя в ум, как нельзя кстати, обратил Клим Савватеевич внимание на мокрого женишка, - садись рядком и будь по-твоему. Бери Ефросиньюшку, обустраивай кузню и владей ими безраздельно, как бог на душу положит. Девка-то тут без тебя горемычной слезой обмывалась и чуть ли не удавку готовила, - и он снова поднял баклажину, будто из рук не выпускал.
        - Горько! - ни к чему грянули братья хором, насильно всучивая в руки Максимилиана и Лазаря по кубку игристого домодельного.
        Все дружно выпили, а обрадованная Ефросинья так прямо из двух рук потянула. Заставили приложиться до дна и городских гостей. А как заставили непьющих? Да не уговором и просьбой, а сильною силой, благо братья рядом. Максимилиан с Лазарем от такого обхождения и увернуться не успели, не привыкшие к душевному человечьему обращению. Выпили как миленькие, тем и более, что никакого зарока от потребления зелёного змия никому и никогда не давали. Не додумались ещё на той стороне до самогонных аппаратов и винокурен. Да и не принято у нечистых заливать за воротник ни в горе, ни в радости, ни в дождь, ни в вёдро. Не доросли ещё думой до верхних слоёв мозгового воспарения и создания лёгкого счастия своею рукой!
        А вот, к примеру, скажем, чем отличается пьющий человек от такого же, но не пьющего вволю? С виду ничем, если под столом не валяется и собак по деревне в свободное время не гоняет. Однако, ему многое сходит с рук, как дитю неразумному, вплоть до упадения с конька крыши. Да и народ кругом сердобольный, и всегда поймёт пьяницу, с какой стороны тот ни подойди. Всяк знает, что пьяный проспится, а дурак никогда. Поэтому непьющих всухую не так много и наберётся. Кто же в дураках ходить хочет? То-то и оно, что почти никто, если не считать многоумных баб и юродивых. Да и с трезвенником о чём разговор, если он не в начальниках? Нет, конечно, встречаются и непьющие, которые по денежной нужде или особой хворости жаждой томятся. Таких простить можно. Но когда человек своим умом за воздержание держится, то за такого страшно, как за охотника на медведя с одной только рогатиной. Залез в берлогу и пропал без вести. И никому нет дела, что не пил, не курил и в бога верил.
        Примерно такую науку проходили Максимилиан с Лазарем за столом у хлебосольного Клима Савватеича и его сыновей. С кем поведёшься, у того и наберёшься! Как ума, так и другой всякой всячины. А потому, как ни сопротивлялись дорогие гости, но любопытство брало своё. Мол, до какого предела человек доходит, если угощение рекой? Поэтому разборка с хозяевами затягивалась, тем более, что было интересно со стороны смотреть на Калистрата с Ефросиньюшкой, что ворковали в уголку словно голубки, взявшись за ручки и не сводя глазок один с другого.
        - Это и есть человеческая любовь? - спросил догадливый Максимилиан у Гавриила, указывая на никчемную для застолья пару.
        - Это только присказка, - разъяснил Софроний, - это только круженье головы от дурной крови, - молвил, ухмыляясь сквозь усы.
        - А самая настоящая любовь начинается, когда свет потушат, - прояснил обстановку Дементий.
        - Тогда туши свет, - вмешался Лазарь, - нам без света привычней, да и чего Калистрату томиться?
        - Да он успел оттомиться с месяц назад на заднем дворе, - встрял со знанием дела в разговор Фаддей Карпыч, - но и девка получила со всех сторон ото всей радости. Как от суженого спереди на всю завёртку, так и сзади от меня орясиной по голой квашне. А не блуди раньше времени!
        - Что вы, гости дорогие, всё расспросом занимаетесь. Лучше приглядитесь ко всему нашему хозяйству, - с непонятной пока, но дальней мыслью подступился к гостям Клим Савватеевич, никогда не упускавший своей выгоды. - Вон, гляньте лучше на моих дочушек. Который год на выданье. Что старшенькая Дуняшка, что младшенькая Таюшка. Серединную-то, Ефросиньюшку, я видать, всё-таки сбыл с рук, - и тут он хлопнул в ладоши, словно ни дать, ни взять, барышник на ярмарке.
        То ли сговор был заранее, когда только угощаться начали, то ли по какому-то обычаю, мол, на всякий случай, но на середину избы выплыли две белые лебеди, но разного содержания. Одна ядрёная, как твоя кобылка на выпасе. Глазом так и стрижёт, юбка на репице ходуном ходит, коса до пояса, ликом чистая, как иконостас, хотя и поуже будет. Зато стать гвардейская, да с такой грудинкой вперёд, что и не всякий малолетка своею головой сравняться сможет.
        - Вот это новоявление! - неволей вырвалось у Лазаря под одобрительный голос Клима Савватеича:
        - Вижу, солдатик, понимаешь толк в живой бабе, знать столкуетесь. Тут тебе и закрома на всю зиму, и угощенье всем черпаком, а не одной ложкой.
        Пока все мелко и угодливо смеялись шутке хозяина, Максимилиан охотился глазом за второй, по виду младшенькой сестрицей. Эта казалась мелковатой рядом со знойной гренадёршей, словно мерзавчик питьевой рядышком со штофом. Однако, всё было при ней для соблазнения. И глаз с поволокой, и телесные изгибы с обещанием радости, и опрятная ножка, что ненароком выглядывает из-под юбки, и алые губки в поджим при выдыхании с томлением.
        - Хороша Маша, да, покамест, не ваша, - поддел Максимилиана всё тот же Клим Савватеич, почувствовавший скорое удачное обустройство жизни всей своей тройни. - Сватайтесь, гости дорогие, я препоны чинить не буду, - как бы шутейно заверил хозяин под одобрительный гомон собравшейся родни.
        - Вот это да! - сдался и Максимилиан, чувствуя кружение в голове, то ли от видения перед глазами, то ли от малокровия во всём теле.
        - Тогда в сговор сегодня и вступим, если за ценой не постоите, - тут же решил отец семейства и приобнял будущих женихов отеческой рукой.
        Вот так и свершаются роковые ошибки даже при полной луне, когда у нечистых самая сила. Не знали и не ведали оборотень с вампиром, что с каждой лишней рюмкой даже потусторонняя сила воли слабеет, а женский пол становится всё желаннее и притягательней. Так повелось со дня сотворения мира, сразу после познания добра и зла, основ винокурения и законов перегонки браги обыкновенной.
        И вот, когда, считай, все сроднились за общим домашним столом, Максимилиан с Лазарем с сожалением вспомнили о своей тёмной сущности и безо всякого страха, а от простой выпитой дури, признались хозяевам, кто они такие на самом деле и каков их суровый закон нелюдя. А чего уже было таиться? Лазарь давно уже не хотелось рвать в клочья честную компанию, а Максимилиану пить кровь почти что родственников. Вот и вышли из тайного указа Князя Тьмы, то есть, стали обживаться среди людского племени. Такое случается даже после пожизненной каторги, если кто вовремя отойти успеет. Девки от горестного известия заревели в голос, хоть и со значением своей первостатейности, а мужики призадумались от такой непогоды в доме. Что-то надо было делать, раз пришлые не против, а домашние на всё согласны.
        - Надобно спросить у бабушки Алфимии, - первой опомнилась Фрося, озаботившись за сестёр, так как у неё с Калистратом всё складывалось удачно.
        - Буди старую, - разрешил глава семейства, - может, в кои-то веки умное слово скажет.
        Пока старую ведьму с печи сволакивали, пока положение растолковывали под неутешный рёв внучек, пока то да сё, глядь, утро в окошко стукается. Тут уже и пить особо некогда, а надо всем кагалом что-то решать. Но, вдруг, ветхая старица разверзла уста и прошамкала, отдыхая через слово:
        - Что упыря, что вурдалака в человеческое чувство привести способы есть, но надо звать на подмогу отца Макария.
        Пока кто-то из дальней родни бегал за церковным служителем, ближняя лишний раз устроила допрос приблудной нечисти:
        - Своей ли волей, соколики, назад в человечий род возвернуться хотите? - спрашивали Алфимия и Клим почти разом. - И не станете ли блудить со вдовами и перестарками на выданье, когда человечью силу к любовной тяге почуете?
        - Своей, и не станем, чтоб не сойти нам с места, если что не так, - отвечали согласием Максимилиан с Лазарем.
        - А что до плотских утех, тятенька, то за них не переживайте, - в тон отвечала Дуня. - Мы с Таюшкой в своём одиночестве так вызрели, что на чужие юбки у них никаких сил не хватит.
        И весь сельский праздничный табор согласно закивал головами, а дорогие гости в утверждение своих слов наравне с братьями хватили по жбану медовухи со сбитнем так, что глаз разгорелся с такой приятной силой, что даже Анфимия казалась женщиной вполне сносной красы.
        Поп-расстрига, отец Макарий, не заставил себя долго ждать и, помолясь на красный угол, принялся за понятное ему дело. То есть ушёл со старушкой в сени и провёл с нею с глазу на глаз совещательный разговор. Уяснив суть вопроса, священный деятель воротился в избу и вынес свой приговор:
        - Согласно церковной науке теологии, - начал он важно, - нам известны благостные и разумные способы обращения исчадий ада в человеков второй руки, так как в первый сорт их не пустят прежние грехи.
        - Да хоть бы в любой отброс, но с нашим понятием, - вякнул было Клим, но сразу прикусил язык, встретившись с суровым взглядом отца Макария.
        - Не кликай беду, хозяин, не толкай под руку, - наставил батюшка. - Я призван не выправлять неслухов, а направлять сбившихся с истинного пути в праведное лоно. Аминь!
        - Изыди, сатана! - зачем-то невпопад икнул Клим Савватеич и стал топить горе в вине.
        А Макариий вновь о чём-то пошептался с Анфимией, а затем веско произнёс:
        - Для таинства потребуется свежая кровь!
        - Это можно, - враз откликнулся Максимилиан, тяжело вставая из-за стола, - это с удовольствием, только покажи, кого кусать надо, - и он сверкнул белым клыком из-под верхней красной губы.
        - Придавите вурдалака, - приказал отец Макарий хозяйским братьям, - а лучше, скрутите поясами, пока во хмелю злостный пакостник. Да покрепче, чтоб не мешал таинству.
        Братовья легко справились с заданием. Да Максимилиан и не думал противиться, а только попросил испить из чужих рук. Тут и Таюшка не растерялась, да напоила своего избранника кислым молоком для умягчения желудка и исправной работы кишок, как ей самой по человечьи мнилось. Не всё же медовухой наливаться, хоть с виду и полный мужик.
        - Подайте петуха, - тем временем командовал отец Макарий, берясь за топор для расщепа лучины, - да несите родниковой воды с ключа, что с краю деревни.
        Когда наказы были исполнены, расстрига после какого-то заклинания и песнопения в полголоса, отделил одним ударом петуха от гребнистой головёнки и, держа птицу за ноги, сцедил всю кровушку в оловянную чашку, долив её до краёв родниковой водой. А перемешав всё снадобье деревянной ложкой, сел в отдалении на лавку для отдохновения и набора сил перед обрядом, творя то ли молитву, то ли какой-то тайный наговор. Вскоре к нему присоединилась Анфимия и песнопение зазвучало благолепно на два голоса. Засим, отец Макарий молвил, севшим от высоко пения голосом:
        - Приводить в чувство нетопырей будем поочерёдно. Братцы, держите вампирово отродье что есть мочи, а мы приступимся к другому дьявольскому отребью, нечестивому оборотню, ибо его час наступает первым.
        С этими словами отец Макарий подступил к Лазарю, взял его крепко за руку и вывел на середину избы. Потом потребовал у хозяев стеклянный пузырёк и перелил в него из чашки кровяную болтанку, сколько влезло. Тем же временем Дуня подвинула к Лазарю табуретка, так как тот не стойко держался на своих ногах, и одной левой усадила мужика на отведённое место. Расстрига на это одобрительно крякнул и обратился ко всему собранию с особой торжественностью, словно в прежние времена с амвона:
        - Оборотень по нашей науке - это умерший в детстве некрещённый отрок. Мы сейчас Лазаря окрестим, а через сутки узрим результат праведных трудов своих.
        С этими словами он вылил на маковку Лазаря остатки сукровицы из чашки, обвязал его по рукам опояской, снятой со своих чресел, и приказал нелюдю:
        - А теперь, не сходя с места, повторяй за мной: кровь волка, выйди прочь из меня, а новоявленная разбуди во мне прежнего хозяина. Сила тёмная, изыди от раба божия, чтобы человеком я стал, ныне освещённый полной луной и крещёный праведной кровью вместе с родниковой водой. Отныне буду братом я простым людям. И как сказал, пусть так и будет во веки веков, аминь!
        А пока Лазарь исправно повторял заговор, древняя Анфимия обносила его домашнею иконой и творила крестные знамения, порой свершая коленопреклонения перед божницей и кланяясь до земли, без огляда на старые кости и прижитую годами немочь.
        - А теперь, девушка, - обратился отец Макарий к Дуне после всего этого хоровода, - бери болезного под микитки и веди в полог на лежанку. Пусть сутки лежит пластом в тёмном углу. Если начнёт буйствовать, давай отхлебнуть понемногу снадобья из пузырька, что мы приготовили. Да не всё сразу истрачивай. Он, небось, не сразу человеком станет. С неделю изверга выворачивать будет, а потом, может быть, всё и наладится. Чему быть, того не миновать, как перед судьбой ни раскорячивайся. И в моей практике хорошие исходы случались. Так что будем надеждой питаться, авось да пронесёт.
        С этим последним словом служитель культа, как равный, сел на лавку рядом с Климом Савватеевичем и начал столоваться, причащаясь крутым сбитнем.
        - А с этим что? - немного погодя спросил хозяин, указывая на скрученного Максимилиана.
        - Пусть пока полежит без памяти, - махнул рукой отец Макарий, - подождём полного восхода солнца, а там и навалимся на упыря всем миром.
        - Может и приведём в чувство пособника Асмодея, - поддакнула и Анфимия со скорбию воззревши на связанную потустороннюю нечисть.
        До полного утра застолье шло своим чередом, а когда весёлое солнце стало заглядывать прямо в окна, отец Макарий, обтёрши рушником уста после трапезы, сказал:
        - Пора, ребятушки, браться за другого демона. Пребудет же с нами господня крепость и вся крестная сила!
        - Осанна, - за всех пропела старица Анфимия и работа закипела.
        - Чада мои любезные, - возвысил голос расстрига поп, - по нашему разумению выходит, что вампир внебрачное дитя порока, ведущее начало от распутной жизни прародительницы, а потому в нём адово зерно глубоко упрятано и требуются особые действия для искоренения дьявольского злака. Собирайте в избу боярышник, как в ягодах, так и в настое, да не поскупитесь и на чеснок. Только это богоугодное разнотравье и способно перекрыть тёмной сути вампира доступ в тело человека. А пока соберут ягоду и корнеплоды, заворачивайте эту тёмную ипостась, - и он перстом указал на Максимилиана, - в какую грязную попону, чтоб даже прорехи в ней не было, и ждите от меня команды.
        Народ кинулся выполнять приказ отца Макария, а сам некогда честной праведник открыл окно на восход солнца и стал наблюдать за ходом светила.
        - А как беса изгонять будем? - осмелился спросить Клим Савватеич, явно пугаясь неведомого обряда. - Кусать будем идола поочерёдно, как и они нас, когда в свою веру обращают?
        Отец Макарий свысока посмотрел с замшелого пентюха и изрёк:
        - Знай, Клим Савватеевич, если вамипира силой подержать на открытом солнце, он сам собой воспылает очистительным огнём, в котором и сгорит его дьявольская суть.
        - А с кем же мне жить достанется? С огарком? - со слезой вырвалось у Таюшки. - Дуньке хоть и припадочный, но живой человек, а мне, так головешка?
        - Пусть горит, - перебил отец доченьку, - лишь бы не в избе, а то после пожара долго отстраиваться. Мы же тебе другого сыщем, не хуже!
        - Да при держите языки, - вмешалась долго пожившая и оттого много знавшая Анфимия. - Упыря снесём на берег реки. Как только гадина полыхнёт ярким пламенем, тут же его водой и зальём. Всего-то и делов, было бы о чём глаголить!
        - Надо будет к болотцу отволочь, коли насмерть не жечь, - поправил отец Макарий. - Там вода тяжёлая, устоявшаяся, потому и тушить будет сподручнее. Так что останется и тебе что-нибудь, отроковица, - вроде как пошутил под конец поп, оборотившись к Таюшке.
        Так и порешили нести тюк с Максимилианом к болоту, а когда доволокли, стали ждать команды от верховного на селе теолога. А он приказал боярышник и вязанки чеснока раскидать по берегу, сотворив преграду дьявольской силе, если она поспешит на помощь своему выродку, и потом самолично распаковал урода прямо под солнцем, допреж подозвав братьев к себе поближе, чтоб держать рабочую силу в видимости. И вот, никто из мужиков даже закурить не успел, как Максимилиан занялся огнём. Сначала мелким синим изо рта, как горит иной мужик в разгар горького запоя, когда лишь бабья прицельная жёлтая струя способна возвернуть его к жизни, а потом и весь Максимилиан заполыхал холодным синим пламенем.
        - В болото его! - рявкнул отец Макарий, и сам кинулся помогать братьям стягивать попону с вампиром в гнилое болото.
        Успели как раз вовремя, Максимилиан даже не обгорел, но зато потонул словно жернов. Правда, не до конца. Выловили погорельца и распластали на берегу лицом вверх.
        - Все дела? - спросили братья разом.
        - Как бы не так! Надобно до трёх раз, а там, как бог пошлёт, - прояснил обстановку отец Макарий.
        И не успел Максимилиан, или что от него осталось, толком отдохнуть, как полыхнул снова. Тут уже ребята не растерялись и притопили нечестивца безо всякой команды. В третий раз всё вообще прошло, словно по маслу, а когда утопленник на сей раз не возгорелся посреди ягод и чеснока, Дементий, как старший в команде, предложил:
        - Отче, может для верности этого упыря сами ещё раз подпалим. А то, мало ли что!
        - Да он и так мертвее мёртвого! Ишь, как вытянулся, ухом не ведёт, - не согласился Софроний.
        - Видать отмучался. Вон как закоптился, и дух из него не проистекает, - поведал Гавриил, поднеся ладонь к носу Максимилиана.
        - Не время ещё панихиду заказывать, не мешайте свершения таинства, - отогнал отец Макарий братьев о распростёртого тела то ли бывшего вампира, то ли уже настоящего трупного нежитя, и все стали ждать результата чудодейства служителя церковного культа.
        Ждали долго, но паче некоторых чаяний, Максимилиан не возгорелся, а даже наоборот, дёрнул левой ногой и выплюнул из себя вон кусок болотной жижи.
        - Чудо свершилось, - огласил окрестности расстриженный вовремя священник, - иже еси на небеси, да святится!
        Всё действо завершилось общим молебствием под управлением Анфимии, а ещё не пришедшего полностью в себя Максимилиана понесли уже на виду у солнца назад в избу и положили рядом с Лазарем, а Таюшке наказали помогать Дуняше в пригляде за женихами. Девушка с радостью согласилась и осталась вместе с сестрой выхаживать бывшую нечисть до полной жизнеспособности.
        И ведь вскорости добились своего лебёдушки! Не прошло и месяца, как вознаградилось их долготерпение. Мужи, теперь уже честные, не то что пошли на поправку, а полностью освободились от тенет диавола. Так они прислонились к людскому роду-племени, что хоть мужикам по деревне в пример проставляй. А от прошлого у одного осталась лютая ненависть к похмелью, а у другого один несмываемый загар. Лазарь не пил ни под каким видом даже кваса, а Максимилиан никогда не жарился на солнце, возлюбив всем нутром осеннюю непогод и слякоть.
        - Вот ведь, что крест животворящий с нелюдью сотворяет, если к нам с отцом Макарием вовремя с поклоном оборотиться! - любила разносить по округе хвалу всем святым старица Анфимия, не уставая радоваться за внученек.
        А и то! На Яблочный Спас Ефросиньюшкка обвенчалася с Калистратушкой, а Дуняша с Таюшкой окрутились с новообращенными Лазарем и Максимилианом, хотя отец Макарий спервоначалу не советовал. Но Клим Савватеевич дело тишком уладил, посулив попу баян и другие щедроты. Так что свадьбы гуляли Большими Кочанами с неделю, никак не меньше. Даже заболотная Килица, где и родни-то кот наплакал, делегатов отрядила на праздник, мол, посмотреть, что зачем и почему в Кочанах дым коромыслом?
        Гуляли бы дольше, но присоединились Малые Кочаны, что принудило к двойным расходам на чужедальнюю родню девятого колена. Поэтому свернули празднество ещё до заморозков, но уже по холодку. Сам Клим Савватеич не то что пить, а даже глядеть на стакан уже был не в силах.
        Зажили молодые на широкую ногу. Тут же отделились от тятеньки, не забыв родителя поддержать дельным советом на старости лет. Всё сгодиться при семейной жизни в сельской местности. Да и не только присоветовали чего надо и не надо, но и доверили заботу о нём крепким рукам Дементия, Сафрония и Даниила, благо братовья ещё холостяковали. Калистратушка поставил-таки, как ему и грезилось, на развилке дорог кузню, Максимилиан обосновал злаковую мукомольню, любивший всё белое, вплоть до погребального савана, а Лазарь стал промышлять скорняжным рукомеслом и валяными сапогами, имея тягу к шкурам и шерсти. Этим и процветали дружные семейства, между делом плодясь и размножаясь. А что до первоначальных капиталов, как что тебе за оборотень, тот же вампир либо простой ухарь на извозе без живой деньги? У каждого запесец найдётся. Ведь под горячую руку не только нищеброд, но и состоятельный клиент попадается. Тогда только и успевай казну до чёрного дня копить то ли в скиту, то ли в логове, то ли в избе под притолокой.
        ГЕРАСИМ И МУМУ
        Герасим пошёл топить Муму в чём был: в болотных сапогах и телогрейке. Кончилось его терпенье! Только с утренней зорьки пришёл, улов на ивовом пруту у крыльца бросил, жену кликнул:
        - Алёна, почисть рыбу на уху.
        А как в избу вошёл, чтоб вздремнуть чуток до ночной смены, следом крик:
        - Герасим, а рыба где?
        Взошёл назад на крыльцо, чтоб неразумной улов показать, глядь-поглядь, а рыбы-то и нет. Ни подлещиков, ни уклейки, ни щурёнка, чем особо рыболов ещё на берегу сам собой гордился. Ну, как корова языком! Но главное, рядом ни соседей, ни малолеток, ни даже кота Фросика, который и так под хозяйским столом разожрался, что на рыбку вовсе ноль внимания. Один Муму под крыльцом таится. Его со щенячьего детства сучьим именем окрестили, толком не разобравшись в собачьей принадлежности. Так и осталось, так и прижилось по всей деревне. Герасим для успокоения нервов под порожек даже заглянул, а там - на тебе, одна рыбья чешуя и огрызки от хвостов! Сожрал псина всю рыбацкую отраду. Так ведь хотя бы с голодухи, с недокорма. Так ведь нет!
        - Ты, зараза, что это удумал? Бараньих костей не хватает либо куриного потроха? - ещё без злого умысла спросил Герасим пса.
        А Муму нагло глаз щурит и хвост презрительным поленом держит, даже раза не вильнул ради собачьего уважения. Совсем принаглел. А ведь не любит рыбу, особенно сырую. Назло ведь сожрал, видать, за вчерашнюю трёпку, когда он петуха зарезал ради смеха. Это сосед Петька его на птицу науськивал. Мол, какой ты охотник, если даже ворону не поймаешь, которая по двору хозяином гуляет? Вот Муму и доказал на петухе, какой он отчаянный зверолов. Затоптал голосистого до смерти, понимал ведь, зараза, что тот не ворона и никуда не улетит, кроме изгороди, да и то не надолго.
        Словом, затолкал Герасим своего Муму в мешок и пошёл на реку наказывать за вредность, то есть топить и тоже насмерть. А кобелёк сметливый был, словно немецкий овчар, да и от хозяина ума набрался за время совместной жизни. То есть заранее догадался о своём смертном часе. Поэтому ещё в мешке притворился мёртвым, мол, издох с горя от разрыва сердца.
        Вытряхнул Герасим из заплечной тары нерадивого пса, подивился его скорой смерти, репу свою почесал и говорит над усопшим трупом:
        - Вот и настал укорот твоей собачьей жизни, идол. Правда до времени, я ещё подумал бы, топить тебя или нет? Может, попугал бы и всего делов. А теперь-то что? Ладно, полежи пока в холодке, а я за лопатой отойду. Похороню тебя по уставу жизни, пока перелётная птица не склевала.
        Ушёл Герасим заступ искать, а когда шаги хозяйские стихли, Муму враз оклемался и дал дёру в лес, только его и видели те же вороны, как свой съестной припас и дармовое угощение. Долго таился Муму в зарослях, опасаясь погони, пока не прибился к волчьей стае, понравившись своею молодой выправкой матёрой волчице, которая даже впустила его в своё логово, а со временем и вовсе понесла от Муму весёлое потомство, с цепкой волчьей хваткой и увёртливым собачьим умом.
        Года не прошло, как новоявленная стая положила в округе свой порядок. Другие лесные собратья дорогу уступали, а народ даже индюка без присмотра пшеничку в поле поклевать не пускал, не то что стадо на выпас без пастуха, а не то и двух. Однако, Муму не лютовал, а простой хозяйский порядок устанавливал, сам приученный ещё Герасимом к справедливой дисциплине.
        А всё же не забыл обиду памятливый кобель, не простил Герасиму попытку ликвидации путём утопления в реке. Но лишать жизни или делать одноногим инвалидом своего бывшего хозяина не стал. А просто взял с собою трёх самых лучших охотников из стаи и тёмной ночью привёл на подворье Герасима, где ему был ведом каждый закуток и любая дырка в заборе. Вот и проникли скрытно и без шума за ограду Герасимова хозяйства, а там и до хлева рукой подать. Умеючи зарезали овцу с телёнком, а всех задушенных курят и утят перенесли под крыльцо, где когда-то сам Муму рыбку потрошил. С тем и ушли, насладившись непыльной охотой и холодной местью.
        Утром Герасим подсчитал убытки, а когда нашёл под крыльцом непотрошеную домашнюю птицу, понял от кого такой подарок хозяйству. И рыбку вспомнил, и пропавшего возле реки пса. Тогда собрал он ближайших охотников с ружьями и учинил облаву на волков в ближайшем лесу. Однако убежал зверь от ловца. Ни в ближних буераках, ни в дальних засеках волчий след не обнаружился. Так что Герасим неволей смирился с победой когда-то домашнего кобеля над людской дурью. Нехотя, но смирился.
        А умный Муму увёл свою стаю куда-то за Урал, где и посейчас держит верх, как в лесистой местности, так и в степной, но на рожон со зверьём не лезет и в услуженье к человеку не идёт. Что до Герасима, так вспоминает он своего Муму и порой кидает под крыльцо часть улова, чтобы приманить кобеля, да и помириться с ним, будь то хоть на старости лет.
        ТРУД СИЗИФА, МУКИ ТАНТАЛА И ЯЩИК ПАНДОРЫ

1
        Как утверждают легенды Древней Греции, Сизифов труд есть труд напрасный и бесполезный, хотя иногда требует от человека неимоверных физических усилий. Этот древнейший вид деятельности, воспетый стародавними сказителями античности, не потерял своей актуальности и в наше время, как в чиновничьей среде, так и у простого народа. Ведь не только в недрах бюрократии сокрыт корень зряшной видимости работы, но даже и на бытовом уровне. Вот, например, попробуй потрудиться, объясняя женщине ясную суть проблемы, когда она заранее уверена в обратном. Хоть убейся или расшибись в лепёшку, но баба будет стоять на своём, даже если у тебя найдутся весомые доказательства и неподкупные свидетели. Всё равно, хоть в чём-нибудь да будешь виноват, и нет для тебя света в конце тоннеля!
        А всё началось с Сизифа, сына бога повелителя ветров Эола и земной женщины Энареты. Сей благородный отпрыск не знал печали и труда, царствуя в Коринфе и преобразуя город в сокровищницу неисчислимых богатств, нажитых хитростью, коварством и изворотливостью своего жадного ума. Он, не без основания считая себя богоподобным, обдирал, как мог, не только людишек на земле, но и пытался запустить лапу в закрома небожителей Олимпа, не брезгуя предательством и подкупом. Словом был ещё тот проходимец, хоть и знатного происхождения, которые не выветрились из повседневной жизни и до сей поры.
        Прознал как-то Сизиф, что любвеобильный Зевс для своих нужд похитил дочь речного бога Азопа, прекрасноликую Эгину. Ну, умыкнул девицу великий Зевс, словно простой олимпийский горец, так что с того? Отец с неделю бы побегал в поисках дочери и успокоился, узнав, от кого понесёт родная дочь. Обычное дело на Олимпийских склонах! Так ведь нет, немедля стуканул Сизиф отцу Азопу на Зевса. И не бескорыстно, а за новый хрустальный источник в Коринфе.
        Сделка состоялась, но не учёл Сизиф, что и вседержателю доложат о таком низком коварстве. Зевс по такому случаю взлютовал и послал к наушнику бога смерти Таната, чтобы тот отвёл его в печальное царство Аида. Однако, безмерно хитрый Сизиф встретил прямолинейного посланника смерти лживыми улыбками и безмерной услужливостью, а когда Танат расслабился за яствами и питьём, надел на него оковы и засадил в подпол. Казалось, такое дельце без урона для себя обтяпал, что любому смертному и не снилось, но вышла промашка. Перестали умирать люди, вышло перенаселение, загустела земля народом, и догадался Зевс о происках Сизифа. Ведь далее Коринфа Танат никому в гости не хаживал!
        Ещё пуще вознегодовал громовержец и послал на разборку с Сизифом бога войны Ареса. И не ошибся, вояка быстро навёл порядок. Он освободил Таната, а тот уже безо всяких разговоров и посиделок отправил Сизифа в царство теней, в страшный Тартар.
        Но опять обманул богов неугомонный Сизиф. Успел шепнуть он жене, покидая землю, чтобы не приносила она жертв подземным богам по умершему, как того требовал древнегреческий обычай. Жена, естественно, не могла ослушаться мужа, поэтому Аид так и не дождался положенных ему жертв.
        - В чём дело? - так напрямую и спросил тёмный владыка Тартара у Сизифа.
        - О, властитель душ умерших, - слезливо вскричал Сизиф, - позволь мне вернуться на светлую землю и поучить нерадивую жену уму разуму. А как только она принесёт тебе богатые жертвы, я вернусь в твоё царство. Не сомневайся в моём твёрдом слове!
        Аид отпустил Сизифа наверх, а тот вновь обманул всех. Едва возвратившись к живым, обманщик затеял весёлый пир, похваляясь, что он единственный из смертных, который живым вернулся с того света. То-то пошла весёлая потеха и прославление хитромудрого Сизифа. Однако, ликование длилось не долго. На сей раз вознегодовал Аид и вдругорядь отрядил Таната за подленькой душонкой Сизифа. Наученный горьким опытом, мрачный Танат на сей раз и вовсе без разговоров вновь препровадил пакостливого Сизифа в царство теней.
        Тяжело и страшно вознаградили боги Олимпа подлого Сизифа за всё его коварство, ложь и обман, которые тот совершил на земле. А потому, навеки осуждён на тяжёлый труд. Повинен он до скончания веков вкатывать огромный камень на высокую гору Тартара. Выбиваясь из последних сил, в поте лица своего толкает Сизиф камень на вершину горы. Ещё немного, ещё чуть-чуть и будет закончена эта адова работа. Ляжет камень на уготовленное место, даруя работнику отдохновение и покой. Но в самый последний момент огромный валун вырывается из рук Сизифа, с громким шумом катится вниз, и вместе с облаком пыли становится на исходное место. И тогда проклятый Сизиф вновь принимается за каторжную работу, за свой напрасный труд. Так и катит Сизиф свой камень к вершине горы, и никогда не может достичь цели. Такая вот вечная расплата за грехи перед богами и людьми, о которой мы с содроганием вспоминаем и до сей поры!

2
        Из древнегреческих источников известно, что Танталовы муки - суть достижения невозможного при кажущейся доступности цели. Или, как справедливо говорит народ, видит око, да зуб неймёт. Скажем, и папаша в чинах, и мамаша светская львица, и должность хлебная наследнику с пелёнок уготовлена, а он, как есть, дурак дураком с непомерной амбицией. То же и с материальными благами. Стол, к примеру, ломится от припасов, жри от пуза, а тебе всё мало. Но ведь больше двух бутылок не выхлебаешь, как ни корячься, ежели окочуриться прямо в салате не хочешь. Или другой поучительный пример. Вот, уже и юбку на всё согласной даме выше головы задрал, а тут или военком с повесткой или вовсе мент с наручниками. Вот такие муки неисполнимого желания, которое мысленно уже давно достиг.
        А всё повелось от Тантала, сына Зевса и фригийской царицы Плуто. Рос сей отпрыск на всём готовом, как водится у власть и силу предержащих, и был обласкан не только громовержцем, но и всем, подпевающим ему, Олимпом. Едва отпрыск вошёл в возраст, как стал управлять городом Сипилом, что в Лидии. Всем в изобилии наградили его боги, А то как же! Ведь золотая молодёжь, как ни крути! И на колеснице по встречной, и по головам соплеменников, если душа пожелает! Потому, что всё дозволено, потому, что вхож на пиры к олимпийцам, как, собственно, и они к тебе за стол. Тантал даже амброзию и нектар, единую пищу богов, беспрепятственно приволакивал в Сипил, угощая ею горожан, словно богоравный.
        Папаша искренне любил сынка, баловал всепрощением и даже, когда в порыве отчей привязанности воскликнул:
        - Сын мой, проси, что хочешь, я исполню всё без раздумий!
        В ответ получил:
        - Я не нуждаюсь в твоих милостях. Жребий, выпавший мне, прекраснее доли богов! - отец не наказал гордеца, хоть и опечалился ответом сына.
        А тому что? Действительно, сыт, пьян, нос в табаке и никакой ответственности. Даже почтения должного ни к отцу, ни к прочим небожителям.
        Взять историю золотой собаки. Так вот, на острове Крит новорождённого Зевса охраняла эта самая собачка. Став властелином мира, тучегонитель холил и лелеял преданное животное как только мог. И вот царь Эфеса Пандорий, восхитившись золотой собакой, выкрал её с Крита и отдал на сохранение непочитателю родителей, своенравному Танталу, который надёжно её спрятал, а на вопрос Зевса:
        - Сын мой любимый, где священная собака из святилища Крита, которую тебе, как мне доложили богини судьбы мойры, передал Пандерий?
        Сынок с пренебрежением ответил:
        - Не видел я твою псину. Даже могу поклясться в этом.
        И это стерпел отец нерадивой кровинушки, не наказал любимца за клятвоотступничество, хоть сам ведал по всё, что творилось в подлунном мире.
        Переполнил же чашу отцовского терпения Тантал новым преступлением. Задумал он от безделья и большого ума испытать всезнание богов, чтобы потом посмеяться над ними, при их возможном невежестве в предвидении. Позвал он, считай, весь Олимп на пир и приготовил им ужасную трапезу из тела собственного сына. Заставь дурака богу молиться, так он лоб расшибёт, как говорят земные. Но тут ещё хуже, ещё мерзостнее! В своём культе личности, что возвёл Тантал в Сипиле, даже чувством самосохранения пренебрёг богатый самовлюблённый выродок.
        Но разгадали злой умысел боги и не прикоснулись к ужасному блюду. Более того, Гермес оживил мальчика и с миром отпустил на волю. Вот после этого пира и рассвирепел Зевс и самолично низверг Тантала в царство Аида, где и по сей час несёт ужасное наказание изверг рода земного и небесного.
        Томимый жаждой и голодом стоит он по горло в прозрачной воде, а над его головой склоняются от обилия плодов ветви фруктовых деревьев. Но лишь только наклонится Тантал к источнику, вода тут же исчезает, оставляя после себя сухую землю, а стоит протянуть ему руку за фиником или яблоком, тут же налетает ветер и уносит прочь плодоносные ветви. Но не только вечный голод и жажда терзают проклятого Тантала! Над самой его головой нависает огромная скала, готовая вот-вот упасть и раздавить нечестивца. Так к страданиям плоти присоединяется извечный страх, троекратно усиливая Танталовы муки. Такая вот справедливая расплата за чванливую дурь и собственное высокомерие, основанное на предательстве и злодействе.

3
        Пришла беда - отворяй ворота! Не любят несчастья ходить в одиночку, как справедливо об этом замечено издревле. Не успеешь простудиться, а у тебя уже воспаление лёгких на две стороны. Едва успел совладать с любовью, как уже плати алименты и дели имущество. Возьми простую выпивку в канун кануна Дня Железнодорожника. Так на другой день не только похмелье всю телесную оболочку иссушит, так ещё в прибавку и душевные муки о содеянном в беспамятстве. А иной непьющий только расслабится, как тут же тебе и ипотека, и кредит, и супружеский долг. И за всё плати по полной! Даже тогда, когда доброе дело сделаешь.
        На Востоке вся круговерть начиналась, когда выпускали злобного джина из бутылки, а на Западе начало повальных несчастий положил Прометей. Этот сердобольный титан подарил людям огонь, обучил многим знаниям и сделал их мир радостным и светлым, чем очень разозлил Зевса, считавшимся до той поры единоличным управителем всех смертных. Рассердился тогда громовержец не на шутку и велел приковать Прометея цепями в горах Кавказа, а не в меру счастливым людям послать на землю всё зло, которое он изобрёл для острастки человечества. Сначала, правда, не всем поголовно, а лишь семейству провинившегося титана.
        С этой целью собрал он всех богов на сход и изложил свой план мести, в первую очередь роду Прометея, а заодно и всему, не в меру радостному людскому племени. И тогда по его повелению Гефест из глины вылепил прекрасную телом деву, Афродита одарила её неземною красой, Афина разодела в лучезарные наряды, Гера вселила в небесное создание изворотливый женский ум, а уже сам Зевс вдохнул в неё душу и наградил неуёмным любопытством. И назвали во всём прекрасную девушку Пандорой.
        Когда всё было готово, верховный правитель Олимпа повелел Гермесу доставить Пандору на землю к брату прикованного к предгорьям Кавказа Прометея, молодому Эпиметею. Перед самой отправкой на землю мстительный Зевс одарил девушку невеликим ящиком, скорее даже ларцом с приданым на случай бракосочетания с братцем Прометея. Но строго предупредил Пандору, чтобы она подарок этот ни под каким видом не открывала без его на это разрешения. И, мол, тогда ей будет счастие до конца земных дней. Девица немедля согласилась, не ведая, что хитроумный громовержец упрятал в этом ларце людскую погибель. Заточил он в нём многие несчастья, смертные болезни, войны и другие неисчислимые беды как для семейства Прометея, так и для всего народонаселения земли, которого развелось к тому времени превеликое и счастливое множество.
        Едва Гермес доставил Пандору Эпиметею, как слабый волею братец Прометея воспылал к ней небесной страстью и взял её немедля в жёны. Не только взял, но и носил её на руках, сдувая с ненаглядной пылинки и благодаря богов за столь неожиданный и лакомый подарок. И зажили они ладно и весело, в безмерном счастии и любви, пока Пандору не одолело чрезмерное любопытство, так умело и предусмотрительно подсунутое женщине Зевсом. Долго она приглядывалась к дарованному к свадьбе ящику, ходила кругами около заветного ларца, чуть ли не принюхивалась к запертой крышке, пока не открыла, наплевав на заветы тучегонителя, который на это только и рассчитывал. Предполагал Зевс, что именно на земле будет открыт ящик Пандоры, когда исчезнет страх перед Олимпом. Доподлинно знал, что бабье любопытство возьмёт верх над осторожностью и рассудительностью.
        Едва приоткрылась крышка тайного ларя, как из-под неё вырвались и разлетелись во все стороны маленькие чёрные твари на перепончатых крыльях, разнося по земле всё зло, что таилось в ящике Пандоры. Вот так, жили доселе люди, не ведая особой печали, а теперь к ним со всех сторон днём и ночью стали к ним подкрадываться неисчислимые печали и горести, не зная передыха и устали. Страшной ценой заплатили они не только за любопытство неразумной женщины, но и за науку жизни, преподнесённую им сердобольным титаном Прометеем. И лишь на самом донышке ящика осталась Тщетная Надежда, как слабая вера в светлое будущее. Но напрасно скреблась она о крышку и пищала из ящика:
        - Открой и мне, я исцелю тебя ото всех ран.
        Пандора более не смогла сдвинуть крышку ящика и выпустить Надежду на волю. Так повелел Зевс, так он распорядился с мечтою смертных. Оно, может, и к лучшему, так как человек в свой сумеречный час всегда питаем и согреваем Надеждой, ибо иссякает без неё животворная Вера и прекратится смысл жития самого человека.
        СВИДАНИЕ
        Встречаются кентавр Вася и русалка Ася. На том самом месте встречаются, где ещё вчера договаривались. Прямо возле Чёрного омута у дороги на Старый Оскал. А как не встретиться, если понравились один другому прямо с первого взгляда? Вася, как Асю увидел, так прямо и задервенел весь от неземной красоты незнакомки. Да и девица, что в омуте почти по талию в заточении томилась, не сдержалась от радостного вскрика, который далеко разнёсся над волной. А как же? Ведь прямо из ивняка на неё во все глаза молодой красавец пялится! Аж по самый пупок из зарослей выпер. Кудри вьются, бородка кучерявится, а мускул на руках так и играет, хоть рученьки и сложены крестиком под самой грудинкой. Сплошное загляденье на зависть подругам. Ася даже подзабыла, что собственные титечки неприкрыты, и словно два розовых кувшинца телепаются над гладью вод. А этакую вольность срамотно показывать любому-каждому, ведь каждая девушка при купании должна либо рукой их прикрывать, либо за косой прятать.
        Ася и закрылась ладошкой по примеру деревенских баб, но незнакомец прямо из кустов рвётся, но, правда, с оглядкой, видать, хорошим манерам обучен с малолетства. Очень эта никчемная, казалось бы, скромность Асе по сердцу пришлась.
        - Ой, - пискнула водяная девица, завязывая знакомство.
        - Вася, - отрапортовал молодец из кустов, - а тебя как?
        - Ася, - откликнулась мокрая прелестница, и чуть было не вильнула хвостом в порыве откровения.
        Однако, молодица вовремя опомнилась, видимо, желая изо всех сил продлить очарование встречи, да и незнакомец не полез целиком из ивняка на зов молодой крови. Знать, время ещё не приспело для взаимной страсти.
        Сам-то Вася уже давно значился из обрусевших немецких беглых скакунов, тогда как Ася и вовсе была из местных утопленниц от неразделённой любви. А потому, какая тут спешка? Надобно пообвыкнуть, разговором один к другому притереться, а потом уж полностью открыться со всех сторон. Ведь если сверху всё в наилучшем виде, то ежели снизу заглянуть, сразу разнобой во вкусах проявится. Поэтому неволей затеяли никчемный разговор, как равноправные собеседники при случайной встрече в молодых годах.
        - Как водичка? - спросил Вася, указывая рукой на омут.
        - Парное молоко, - ответила Ася, окуная на всякий случай грудки под воду.
        - А я бегать люблю, - приосанился Вася, - да так, чтоб земля гудела и ветер в волосах.
        - Это хорошо, когда ход ноги широкий, - согласилась Ася и закончила по-умному:- Да и в воде не скучно, если плавать не по-собачьи, а кролем-баттерфляй.
        - Это да! - подтвердил Вася. - Но я не пловец, меня волной укачивает.
        - Так я враз покажу, как под неё подныривать, - загорелась помогать пешеходу Ася, но вовремя опамятовалась:- Можно, правда, как-нибудь и потом, не в самый солнцепёк, а когда совместно в плавнях резвиться будем.
        - Вот и я говорю, что ещё успеется. Не будем гнать лошадей, как на скачках, - в тон ей ответил Вася, с испугом ожидающий приглашения к сиюминутному купанию.
        Тут они поняли, что с первой встречи становятся на скользкий путь принудительного знакомства, поэтому поспешили условиться о встрече через день на этом же месте. Надо же было какой-никакой план любовного поведения обдумать заранее, а если окажется, что можно приспособиться, то где и как? Не то в камышах подводно, не то на суше прилюдно, как любому другому разумному существу, способному плодиться и размножаться в любых условиях.
        На следующий день свидание сложилось в самом, что ни на есть, романтическом стиле. Ася разукрасила себя по плечам водяными лилиями и листом под лягушачьи лапки, а Вася сплёл из цветов и травы себе на голову венок по самые уши. Однако, даже в таком виде влюблённые побоялись показаться один другому во всей своей природной красоте. Нервы не железные, а тем более, в летний день. Вместе с солнечным ударом и Кондратий может хватить, с голой непривычки прямо на виду у несбывшихся надежд.
        - Ася, а не холодно в пучине-то? А то как ни приду, ты всё в воде полощешься. Вылезла бы на берег погреться, - участливо предложил Вася, сам для себя понимая, что пловчиха, видать, самого робкого десятка, раз уже второй день боится на берегу во всей красе обсушиться.
        - Что ты! Тепло, как на угольях, лучше полезай ты ко мне прохладиться, просидим в нежном уюте хоть до заморозков, - шутейно поманила Ася, мечтающая хоть издали оглядеть избранника.
        Однако, оба ни с места не сдвигаются, хоть до предмета любви рукой подать. Да, руки-то есть, но другие части тела и отпугнуть могут навеки. Одна надежда на силу любви, мол, если сильно разозлиться, то можно и в козла с козлихой влюбиться, раз более не в кого, а жить очень хочется хотя бы с кем.
        Вот так и разошлись, ни на что не решившись. А когда Вася поделился своею печалью у кругу друзей, то понимания или сочувствия от других сотоварищей кентавров не получил.
        - Ты её к нам в гости замани, - посоветовал братец Федя, - пусть в нашем табуне побегает, а не то и тебя взнуздает. Когда тебе вожжа под хвост попадёт, то вы не один ипподром аллюром в три креста осилите, - заключил родственник под гогот всего стада.
        Одному Васе не весело. Каким боком к девушке повернуться, чтоб с ног не сбить своим лошадиным видом? Плюнуть бы да растереть, но ведь на носу высокая любовь! Как без неё-то дальше будешь жить? Разве что с разбега да в тот же омут с головой, чтобы прямо в ил и навеки.
        И у Аси дела не лучше. Едва товаркам про свою печаль поведала, те её на смех подняли. А лучшая подруга Варя и вовсе изголяться принялась:
        - Ты, - говорит сквозь улыбочку, - к нам его в омут затяни, да наперегонки поплавай. Только спервоначала ноги ему свяжи, чтоб в равных условиях состязаться. И если он за хвост тебя схватит, то любовь навеки, если же промажет, то завлекай на глубину, чтоб никому не достался, - и подруги всем косяком в такой хохот пустились, что пузыри до берега достали.
        Ася в слёзы. Как парня удержать, пусть то хоть рыбак с удовищем, хоть рыболов с бредешком, но как потом ему же такую головастую уклейку жарить? Одно на ум приходит, выброситься на берег под солнце до полной запеканки, и вся недолга. Но ведь любовь, да ещё с первого взгляда! Как убежать от неё?
        И даже с третьего раза признания не получилось. Только глаза друг о друга порадовали, как дождь пошёл. Тут бы и открыться, зачем понапрасну мокнуть с головы до самой нижней крайности? Тем более, что под шум непогоды и свою печаль скрыть можно, если разочарование в крик перейдёт. Да и показ не долгим будет, если вдруг гром с молнией. Тогда всё и сладится миром. Ведь когда недосуг телом красоваться, можно и додуматься, что главное - это внутреннее содержание души и полёт мысли, а поверх всего преобладает лицевая часть головы, которая в любовь-то и заманивает. А что у Васи, что у Аси с лица хоть воду пей, хоть картины рисуй. Ни корявости, ни косоглазия, ни, прости господи, родимого пятна во всю харю. В первую очередь за чистоту и гладкость полюбились они один другому. И если прибавить к тому губки бантиком, а не трубочкой для посвистывания, носики пуговкой, а не в ладонь шириной с соплюшкой до подбородка, а в глазках одни васильковые фиалки, то и вовсе взгляд не оторвёшь на остальную стать пониже пупковой завязи. Словом, обычная слепая любовь, как и у многих.
        А ведь всё шло к обоюдным смотринам. И, вполне возможно, что телесное недоразумение разрешилось бы полюбовным согласием духовного всепрощения, но помешали сторонние обстоятельства. Вдруг из-за прибрежной коряжины выскочили деревенские девки в чём мать родила, ещё до дождя затеявшие голое купанье. А тут, на тебе, вдруг скороспелое ненастье, вот и высыпали на берег во всей первозданной красе. Рубашонки похватали и намётом к дому. Но Васе и этого времени хватило, чтобы дамскую оценку произвести. И сразу мысль в кучерявую башку: как же с такой красотой совладать да с какой стороны пристроиться, если имеешь желание на тесную дружбу, а сам о четырёх копытах? И Вася забил о землю задней ногой в ярости от своего природного бессилия.
        А с другой стороны затона из воды выперся шалый мужик. То ли спьяну отмокал, то ли за вьюном гонялся, но только с бородой и голый вплоть до природных корнеплодов и клубней, едва прикрытых буйным волосом. Ася и наглядеться не успела, до того испугалась, что даже к себе такое богатство примеривать не стала. Да и как с таком мужским организмом поладить, чтобы подводный мир не испугать? А если на берегу, то в какую сторону свой рыбий хвост откидывать? Печально всплеснула Ася нижними плавниками и укрылась за осокой, тем более, что и Вася тоже затаился в зарослях плакучих ив. Опять не сладилось свидание, и теперь разлука на веки вечные, как думалось юному кентавру и молоденькой русалке в этот мокрый и грустный день.
        Прошёл месяц, а может и более с того мокрого и горького дня разлуки. Кентавр Вася голову повесил, руки опустил и уже не носился вскачь по полям за бабочками, подминая копытами хлебные злаки и луговой клевер. Русалочка Ася тоже не ведала покоя, а забившись в прогалину промеж корчей точила слезу, и даже подруги не могли её развеселить своими зряшными выходками с пьяными мужиками, добровольно сигающими в омут за распущенной девичьей косой.
        Что и говорить! Исстрадались влюблённые, не видевши друг друга до последней крайней крайности, хоть руки на себя накладывай, благо было что наложить. А много ли одними руками течению бытия поспособствуешь, раз у одного ключ от жизненной правды где-то под хвостом, а у другой весь замочек от тех же жизненных привилегий и вовсе чешуёй закрыт? Да о чём речь? Ни самим посмотреть на свой срам достоинства, ни другим показать, а чтоб рукой приголубить в приватном разговоре, даже и не думай. Но помирай, не помирай, а проститься требуется, хоть за-ради приличия, раз в гляделки не один день играли. Как Васе такое решение в темя тюкнуло, так и Асе на подводный бабий ум пришло. Стали они на прежнее место чуть ли не каждый день устремляться, словно по земной судейской повинности, или как по приказному приговору свыше.
        Вот и встретились! А как к делу перейти не знают. В одиночестве тайну хранить легко, а где двое, там базар, там и на посторонние пересуды нарваться можно. Вот в таких растрёпанных чувствах любовные новобранцы полдня безголосыми пнями простояли. Глазками друг друга сверлят, про себя один другим восхищаются, а предстать во всей красе побаиваются, словно от них убудет, либо наоборот прибавится. Один в ивняке по шею, другая чуть ли не по ноздри в песке на мелководье. Так бы и расстроилась эта свадьба, если бы не высокое чувство, которому нет преграды ни на суше, ни на море, ни под кустом, ни на отмели. Тут может быть и охотничий выстрел в лесу своим неожиданным испугом подогнал к решительным действиям, но это не точно, это уже за пределами романтики, а в рамках простой физики от нервов. На что хочешь, на то и уповай.
        Но ведь любовь зла до зубовного скрежета, слепа, словно глупый крот, разлучница, когда своего добивается вопреки разума. Да та же любовь может довести до гробовой доски при безответном умопомрачении! Очень много у неё ипостасей, но главное, сама Любовь есть великое таинство и вечное блаженство, если одна на двоих и не делится даже в судный день!
        Одним словом, как ни крути пальцем у виска, но всё сладилось у Васи с Асей, и никакие разногласия в анатомии не помешали, то есть, как говорится, сошлись характерами и не только. Вот от этой, казалось бы, случайной связи, и берёт начало многочисленный водяной народец, известный сухопутным, как морские коньки.