Егерь-2 Назад в СССР Алекс Рудин
        Егерь #02
        Первая часть книги находится здесь:
        Судьба подарила мне второй шанс - прожить жизнь в любимой, хоть и давно исчезнувшей стране. Я сделаю всё, чтобы эта жизнь не была напрасной... А ещё исполню свою детскую мечту.
        Продолжаются приключения егеря Андрея Синицына. Скоро открытие сезона летне-осенней охоты!
        Егерь-2 Назад в СССР
        Глава 1
        
        - Ну, и что вы задумали? - недовольно пробурчал Фёдор Игнатьевич.
        Сначала мы разбудили его собаку. Она залилась звонким лаем, и ей охотно ответили псы со всей деревни. Затем в доме зажёгся свет. На крыльцо вышла Марья Антоновна в халате, накинутом на ночную рубашку. И только узнав нас, она позвала председателя.
        - Ничего особенного, - ответил Павел. - Поступил сигнал, что на базе егеря Жмыхина могут быть браконьеры. Хотим проверить. Но нам потребуются свидетели на тот случай, если мы застанем их с поличным.
        - А Алексей Дмитриевич вам зачем? - удивился председатель.
        - Я добровольно решил примкнуть к рядам борцов с преступностью, - гордо ответил учитель.
        - Мы с Андреем проверим базу, а вы с Алексеем Дмитриевичем подождёте нас в машине, - объяснил Павел. - Если там всё спокойно - мы просто уедем, никто и не заметит.
        - А если нет?
        - Тогда мы подадим вам сигнал выстрелом. Вы подъедете и засвидетельствуете факт браконьерства.
        - Разумно, - согласился Фёдор Игнатьевич. - Жмыхин, говорите? Тот самый, который хотел обе базы на озере заграбастать? Понятно. Ну, открывайте ворота, а я пока мотор прогрею.
        Мы с Павлом оттащили в сторону пролёт штакетника, который председатель гордо назвал воротами. А Фёдор Игнатьевич влез в кабину «Газика» и завёл двигатель.
        
        Прямой дороги из Черёмуховки к озеру не было. Пришлось ехать через Сарью в направлении Киселёво. За Сарьей влево отходила лесная дорога на Светлое. А от него до озера было подать рукой.
        Не успели мы выехать из Черёмуховки, как в свете фар метнулась быстрая серая тень. Крупный заяц выскочил на дорогу, ошалело взглянул на нас и поскакал вдоль обочины, высоко вскидывая задом.
        - Вот дурак! - беззлобно проворчал Фёдор Игнатьевич. - Нет бы в лес сигануть, а он вдоль дороги скачет.
        Через минуту заяц опомнился и одним высоким прыжком перемахнул канаву.
        На лесной дороге Фёдору Игнатьевичу пришлось сбавить скорость - колея петляла между высоких сосен, их выступающие из земли корни резкими буграми вспучивали землю. Между медных стволов поднимался густой туман. Свет фар упирался в него, словно в клубящуюся стену.
        Наконец, «Газик» выкатился из леса на широкие поля, окружавшие Светлое. Через десять минут по узкой деревенской улице мы выехали на грунтовку, которая разделяла село пополам, и повернули в сторону озера. За это время туман выбрался из леса на дорогу. Он был настолько густым, что приглушал даже звук автомобильного двигателя. Так мы и катились, почти бесшумно, в мутном белёсом киселе.
        - Такое впечатление, что мы не на Земле, а на Венере, - мечтательно улыбаясь, сказал Алексей Дмитриевич. Крепко держась, он сидел на заднем сиденье и вытягивал шею, с любопытством глядя в окна.
        - Стойте!
        В разрыве тумана я увидел отворот к базе Жмыхина. Ни за что не узнал бы его, если бы не был тут раньше.
        - Фёдор Игнатьевич, давайте назад! Отъедем метров триста и остановимся на обочине.
        Фёдор Игнатьевич развернул машину. Мы отъехали от поворота и заглушили двигатель. Наступила абсолютная тишина. Она казалась какой-то нереальной. Словно весь мир упаковали в тесную коробку и плотно набили ватой тумана.
        - Ну, идём, Андрюха!
        Павел выпрыгнул из машины, с удовольствием разминая ноги. Я вылез вслед за ним.
        - Фёдор Игнатьевич, - напомнил я. - На далёкие выстрелы не реагируйте. Вот если услышите выстрел на базе - тогда сразу заводите машину, и вперёд! Не перепутаете?
        - Я войну прошёл, Андрей Иваныч, - улыбнулся председатель. - Всякие выстрелы слыхал. Разберусь.
        Похоже, ему начинало нравиться наше приключение.
        
        Стоило мне на пять шагов отойти от машины, как она словно провалилась, исчезла в густом тумане. Я услышал приглушённый металлический хлопок - это Фёдор Игнатьевич забрался в кабину и захлопнул за собой дверцу.
        Ночь уже посерело, темнота превращалась в сумерки, которые вот-вот должны были смениться рассветом. Нужно было поторапливаться.
        Мы с Павлом шагали вдоль обочины. Песок под нашими подошвами еле слышно поскрипывал.
        На повороте к базе Жмыхина я увидел свежие следы автомобильных шин.
        - Берём чуть левее, - сказал я Павлу.
        Мы свернули с дороги.
        Я решил подойти к базе самым берегом озера с той стороны, которая была дальше всего от вольера с собаками. Здесь по берегу рос густой ивняк. На его фоне, учитывая густой туман, мы были практически невидимы.
        На базе стояла тишина. Под широким навесом из досок и шифера скучала белая «Волга». Мотоцикл Жмыхина стоял под открытым небом. На окрашенном металле коляски поблескивали капли росы.
        Павел записал номера машины. Затем вопросительно взглянул на меня.
        Я пожал плечами. Одно из двух - или они уже выехали на охоту, или нам не повезло, и сегодня гости решили отсыпаться. В таком случае был смысл попытать счастья вечером или ранним утром.
        Павла-то я уговорю. А вот согласятся ли на продолжение авантюры Фёдор Игнатьевич и Воронцов?
        Я сделал Павлу знак оставаться на месте, а сам тихонько пошёл к причалу. Прятаться и таиться не было смысла - туман ограничивал видимость и поглощал негромкие звуки шагов. Я подошёл к самому берегу озера.
        Завораживающее зрелище: пять метров чистой спокойной воды с плавающими на ней зелёными пятнами кувшинок, а дальше - таинственная непроницаемая мгла. Впрочем, утренний ветерок уже начал разгонять её.
        Нам повезло - у причала не хватало одной лодки. Я точно помнил, что в мой прошлый приезд сюда их было пять, и ещё одна, свежеокрашенная, сохла на берегу. Именно её и не было видно.
        Значит, всё-таки, уплыли! Ну, теперь оставалось только ждать.
        Ожидать пришлось недолго. Едва ветер и поднимающееся солнце разогнали туман, как от дальнего берега озера послышались выстрелы. Стреляли явно на моём участке. Я сжал кулаки и стиснул зубы. Затем взял себя в руки и огляделся в поисках укрытия.
        Мы с Павлом сидели за высокой поленницей дров. Она была сложена так удачно, что прикрывала нас и со стороны дома, и со стороны причала для лодок. Сами же мы, слегка привстав с чурбаков, могли видеть весь ближний берег озера.
        Выстрелы, продолжались с неравными промежутками, постепенно приближаясь. Я понял, что браконьеры постепенно плывут вдоль берега к базе, попутно выпугивая уток из прибрежного тростника. Через час или полтора они будут здесь.
        Потревоженные утки парами и небольшими стайками носились над озером. Им бы сейчас спокойно кормиться, но тишина летнего утра была грубо нарушена вооружёнными уродами, которые решили, что закон писан не для них.
        Я переломил ружьё и вложил в стволы два патрона с крупной дробью. Павел вытащил магазин из своего пистолета, проверил его и защёлкнул обратно.
        Внезапно возле самого причала раздался выстрел, за ним - второй. Делавшая круг над озером кряква подломилась в полёте и с громким всплеском рухнула в воду.
        Я услышал плеск вёсел и укоризненный голос Жмыхина:
        - Валентин Григорьич! Я же просил не стрелять возле базы. И так нормально набили за утро.
        - Не переживай, Дима! - со смехом ответил ему кто-то незнакомый. - Кого нам тут опасаться?
        Со стороны дороги раздалось тарахтенье «Газика».
        Ах, чёрт! Фёдор Игнатьевич услышал выстрелы около базы и теперь торопился сюда.
        - Идём, Паша!
        Я перехватил ружьё и шагнул из-за поленницы на берег.
        
        Лодка тенью выплыла из-за кустов ивняка.
        На носу сидела симпатичная черноволосая девушка. Она зябко куталась в большую, не по росту, фуфайку. Одна рука девушки была опущена за борт, кончиками пальцев она задумчиво чертила по воде.
        Жмыхин грёб и продолжал что-то говорить человеку, который сидел на корме лодки. Тот снисходительно улыбался, вытаскивая патроны из стволов.
        - Да помню я, что возле базы ружьё надо разряжать. Не с мальчишкой говоришь, Дима!
        Я узнал его. Тот самый краснолицый, с чёрными усиками, который удирал от меня на резиновой лодке.
        Увидев нас, он одним движением дослал обратно патрон и хотел защёлкнуть стволы. Но я опередил его.
        - Государственная охотничья инспекция! Разрядить ружьё!
        - Дима, это кто?
        Жмыхин обернулся. Взгляд его стал удивлённым, а потом в нём промелькнуло отчаяние. Он быстро опустил вёсла в воду и толкнул их от себя. Лодка затормозила.
        Сидевший на корме человек бросил быстрый взгляд на Павла. Милицейская форма и рука участкового, лежавшая на кобуре, видимо, удержали его от поспешного решения. Он посмотрел на Жмыхина.
        - Положить ружьё на дно лодки! - вслед за мной скомандовал Павел. - Причаливаем!
        К берегу с тарахтением подъехал «Газик». Из него выскочили Фёдор Игнатьевич и Воронцов. Увидев их, краснолицый сузил глаза.
        - Целую облаву устроили?
        Его верхняя губа поползла вверх в презрительной усмешке.
        - Положить ружьё! - ещё раз повторил Павел. - Я не шучу! Выйти из лодки и предъявить документы!
        - А не обоссышься, участковый, когда мои документы увидишь? - издевательским тоном спросил краснолицый. - А то смотри - так в мокрых штанах и пойдёшь в дворники проситься, когда из органов вышвырнут.
        Он подчёркнуто медленно положил ружьё на дно лодки. Посмотрел на сгорбившегося Жмыхина.
        - Извини, Дима! Тут ты сам недоглядел, тебе и отвечать. Давай, причаливай! Выпусти Нину!
        Жмыхин ничего не ответил. Он как будто не слышал обращённых к нему слов. Руки егеря по-прежнему лежали на вёслах.
        - Причаливай, кому говорю! - грубо окрикнул его краснолицый.
        Жмыхин чуть заметно шевельнул вёслами. Нос лодки мягко ткнулся в причал.
        - Жанна, вылезай и разбуди Ваньку! Пусть заводит машину. Ждите меня там, я скоро. Только разберусь с этими защитниками природы.
        Краснолицый вёл себя слишком нагло, точно был абсолютно уверен, что браконьерство сойдёт ему с рук. Я ощутил беспокойство.
        Надо было всё-таки надавить на его жену и точно узнать - какую должность занимает её муж.
        Да ну, ерунда! Мы их взяли с поличным и свидетелями, никуда они не денутся! Кто бы он ни был - отвечать будет по закону.
        Девушка обеими руками ухватилась за столб причала.
        - Мне кто-нибудь поможет? - капризным голосом спросила она.
        - Карабкайся сама, - рассмеялся её спутник. - Рыцарям некогда - они нас на прицеле держат!
        Он явно провоцировал нас и делал это с удовольствием.
        Девушка пожала плечами и неуклюже выбралась на причал. Поднялась на ноги, отряхнула колени и неторопливо пошла мимо нас к дому егеря. Нас с Павлом она словно не замечала.
        - Девушка, стойте! - остановил её Павел. - Предъявите документы.
        Она посмотрела на участкового сверху вниз, потом повернулась к черноволосому.
        - Валик, они издеваются надо мной? Сделай что-нибудь!
        - Ну-ка, пропустите её! - скомандовал краснолицый, становясь серьёзным. - Документы у неё в сумочке, а сумочка в доме. Жанна, принеси им свои документы.
        Он посмотрел на нас и снова хищно улыбнулся.
        - Никуда она без меня не денется. Подождёт, пока я с вами разберусь.
        Павел молча посторонился.
        Жанна дёрнула плечом и неторопливо пошла к домику базы.
        - Дима, ты заснул, что ли?
        Краснолицый снова обратил внимание на Жмыхина.
        - Разверни лодку, дай мне вылезти!
        Жмыхин сделал три вялых гребка. Лодка медленно развернулась кормой к причалу.
        В этот момент я заглянул в лодку и увидел на дне между скамейками несколько убитых уток.
        Отлично! Значит, добыча у браконьеров есть. Тогда в чём подвох?
        Краснолицый ловко выбрался из лодки на доски причала. Потянулся всем телом, словно большой жирный кот. Потом потряс кистями рук.
        - Ох, как тело-то затекло! И задницу отсидел.
        Он нарочито неторопливо сделал несколько приседаний, разводя руки в стороны. Его поведение безумно раздражало, но фактически придраться было не к чему.
        Павел тоже это понял. Я услышал, как он глубоко вдохнул. Затем участковый сказал очень спокойным голосом:
        - Предъявите, пожалуйста, документы!
        - Пожалуйста, пожалуйста! - улыбнулся краснолицый.
        Глаза его превратились в узкие щёлочки, но при этом остались злыми. Он запустил два пальца в нагрудный карман, достал оттуда красную книжечку и протянул её Павлу.
        - Вот, пожалуйста!
        Павел взял удостоверение, раскрыл его и прочитал вслух:
        - Самохвалов Валентин Григорьевич, секретарь партийного комитета завода номер три.
        - Именно! - улыбнулся краснолицый. - А теперь, товарищ участковый, позвольте взглянуть на ваше удостоверение.
        Он внимательно рассмотрел удостоверение Павла.
        - Товарищ Вольнов. Хорошо, я запомнил. Итак, товарищ Вольнов, какие у вас претензии ко мне и к моей спутнице?
        Он спрашивал уверенным голосом и требовательно смотрел в глаза Павла. Я увидел, как Павел непроизвольно поворачивается ко мне, и вмешался в разговор:
        - Вы задержаны в момент незаконной охоты на водоплавающую дичь, Валентин Григорьевич. Вы занимались охотой во время запрета, без соответствующих документов. В лодке находится незаконно добытая птица. Будьте добры, предъявите разрешение на оружие!
        Самохвалов повернулся ко мне.
        - А вы - тот самый Синицын, да? Временно исполняющий обязанности егеря?
        Его вопрос прозвучал издевательски.
        - Я слышал, вы учитесь в лесотехническом институте. И наверняка пропускаете лекции. Иначе знали бы, что требовать документы на оружие можно только у вооружённого человека.
        Я, не дрогнув, выдержал его взгляд.
        - Ваше ружьё лежит в лодке. Мы все видели его у вас в руках.
        Самохвалов торжествующе улыбнулся.
        - Не всё таково, каким кажется, юноша! Скоро вы это поймёте. Это не моё ружьё. Я из него не стрелял и охотой не занимался. Мы просто катались на лодке.
        - У вас в лодке добытая дичь!
        Самохвалов пожал плечами.
        - Возможно. Но при чём здесь я? У меня ружья нет. А это - ружьё вашего коллеги-егеря. И уток добыл тоже он. С него и спрашивайте за нарушение.
        Это был сокрушительный удар. У меня даже дыхание перехватило.
        - Но...
        Увидев выжидающий взгляд Самохвалова, я сдержался из последних сил. Этот гад специально провоцировал нас последние пятнадцать минут. Я знал, что он браконьер. И он знал, что я это знаю. Но бессовестно валил свою вину на Жмыхина, полностью уверенный, что выйдет сухим из воды.
        Я перевёл взгляд на Жмыхина. Он по-прежнему сидел в лодке, сгорбленный, жалкий. Голова опущена, словно егерь очень внимательно разглядывал носки своих сапог.
        - Дмитрий Константинович! Это ваше ружьё?
        Жмыхин молчал.
        - Пропустите! - начальственным тоном сказал Самохвалов.
        Но Павел загородил ему дорогу.
        - Гражданин Жмыхин! - окликнул он. - Вы подтверждаете, что ружьё ваше, и стреляли из него только вы?
        Жмыхин вздрогнул и поднял голову. Но смотрел он не на нас, а на Самохвалова.
        - А как же...
        И тут Самохвалова словно подменили.
        - Что-то хочешь сказать, Дима? Может, ты оклеветать меня решил? Скажешь, что это я уток настрелял из твоего ружья? Что молчишь? Браконьерил - умей и ответ держать! А у меня времени нет. Пропустите!
        Павел сделал шаг в сторону. Он уже понял, что задерживать Самохвалова бессмысленно - без железных доказательств только наживёшь неприятности. Браконьерство Жмыхин возьмёт на себя.
        Но Самохвалову было мало просто уйти. Он повернулся ко мне.
        - Как-то очень уж вовремя вы здесь появились, товарищ Синицын! Я слышал, что у вас нога болит, дома сидите. А вы здесь. Уж не поступил ли вам какой-нибудь сигнал? Ну, что вы молчите? Скажите откровенно - и я, может быть, прощу вам обвинение в клевете.
        Самохвалов с наслаждением выплёвывал слова прямо мне в лицо.
        - Так что же мы будем делать, товарищ Синицын? Вы прилюдно и безосновательно обвинили меня в браконьерстве. Думаете, это сойдёт вам с рук? Хороши егеря, нечего сказать! Один браконьерит во вверенных ему угодьях. Другой пытается свалить вину своего дружка на непричастных. Надо, надо разобраться с вашим коллективом! Крепко разобраться, по партийной линии!
        Я стоял к Самохвалову лицом, но краем глаза увидел движение Жмыхина. Должно быть, от отчаяния он дошёл до крайней черты. Потому что вдруг быстро наклонился, схватил со дна лодки ружьё и вскинул его к плечу. Стволы уставились на меня.
        Выстели Жмыхин навскидку - у меня не было бы ни единого шанса. Но он потерял долю секунды на прицеливание, и этого времени хватило Павлу, чтобы выхватить пистолет.
        Оглушительно грохнуло. Больно обожгло щёку. Жмыхин пошатнулся, но удержал ружьё и со злобной гримасой снова навёл его на меня. Раздался звонкий щелчок.
        Жмыхин выронил ружьё на дно лодки, а сам схватился за плечо и осел на скамейку.
        Заряд дроби прошёл мимо меня, угодил в грудь Самохвалова и разворотил её. На близком расстоянии дробь куда хуже пули - она разорвала мышцы, перемолотила рёбра и внутренние органы.
        Самохвалов упал на спину, попытался подняться, опираясь на локти, но руки подломились. Пальцы скребли по траве. На сером свитере проступило кровавое пятно и пошло увеличиваться в размерах. Я видел, как Самохвалов разевает рот, словно вытащенная на берег рыба. Голова его запрокинулась, он захрипел, изо рта потекла кровь. На губах запузырилась розовая пена, пачкавшая чёрные усики. Через минуту Самохвалов замер на мокрой траве, бессмысленно уставившись глазами в небо.
        Опомнившись, мы с Павлом бросились к Жмыхину и вытащили его из лодки. Он не сопротивлялся, только вскрикнул, когда участковый грубо заломил ему руки за спину и защёлкнул на запястьях наручники. Плечо Жмыхина кровило, Павел прострелил его.
        - Фёдор Игнатьевич! - закричал участковый. - Заводи!
        От домика базы к нам бежали Жанна и молодой парень. В руках парня был топор.
        - Стоять, милиция! - крикнул я.
        Они в нерешительности остановились.
        - Андрюха, помоги!
        Фёдор Игнатьевич выскочил из кабины и откинул задний борт. Мы с Павлом подняли Самохвалова и потащили его к машине. Голова его безжизненно моталась, тело обвисало, словно мешок с песком.
        Жанна взвизгнула и вцепилась в руку парня.
        - Убили! - всхлипывала она.
        Рот парня широко раскрылся.
        Глава 2
        Ленинград. Квартира генерал-лейтенанта Вотинова
        
        Александр Сергеевич Тимофеев поднялся по широкой лестнице, которую устилала зелёная ковровая дорожка. Лифт в парадном генеральского дома был, но Александр Сергеевич, несмотря на полноту, всегда поднимался на третий этаж пешком. Ему очень нравились широкие пролёты этой лестницы, её невысокие, удобные ступеньки и ниши на площадках, выкрашенные приятной жёлтой краской. До революции в них стояли гипсовые копии греческих богинь, но сейчас ниши пустовали.
        Высокие, выходящие на Неву окна делали лестницу светлой и праздничной. У каждого окна можно было остановиться и часами наблюдать, как по набережной гуляет народ и шуршат шинами автомобили.
        Ненадолго останавливаясь возле окон, чтобы перевести дыхание, Тимофеев добрался до двери в генеральскую квартиру. Нажал кнопку звонка, и звонок прозвенел солидно и мелодично, словно небольшой церковный колокол. Левая створка высокой двери бесшумно отворилась.
        - Проходите, пожалуйста! - улыбнулась Тимофееву круглолицая девушка лет девятнадцати с гладко зачёсанными назад русыми волосами. - Папа в кабинете.
        Александр Сергеевич разулся в просторной прихожей и внимательно взглянул на себя в большое старинное зеркало в ореховой раме, висевшее на стене. Пригладил волосы и поправил ворот рубашки. В противовес несолидной округлой фигуре, он любил выглядеть опрятно.
        Улыбнувшись своему отражению и проверив заодно состояние зубов, Тимофеев постучал в дверь кабинета.
        - Входи ты уже - раздался нетерпеливый голос генерала. - Полчаса в прихожей топчешься!
        
        В кабинете было накурено. На красном сукне придвинутого к окну письменного стола ровными стопками лежали бумаги. Вообще-то, сукну полагалось быть зелёным. Но исходный материал давно вытерся, а когда пришло время замены - зелёного цвета не нашлось. Генерал махнул рукой, и стол обтянули красным, или как его называл Вотинов - «коммунистическим» сукном.
        Генерал-лейтенант Вотинов сидел на широком кожаном диване. Возле дивана на журнальном столике стояла едва початая бутылка армянского коньяка. Рядом на блюдечке с непременной золотой каймой лежали тонко порезанный лимон и сыр. Пепельница была полна окурков.
        - Проходи, Саша, садись!
        Генерал хлопнул ладонью по кожаному сиденью дивана. Сам поднялся, достал из застеклённого книжного шкафа второй бокал и поставил его перед гостем. Не спрашивая, разлил по бокалам коньяк.
        - Супруга моя на рынке, а я сегодня отдыхаю. Но боюсь - как бы не дёрнули в управление после обеда. Давай, рассказывай - что там с этим Жмыхиным.
        Тимофеев подробно пересказал Георгию Петровичу страшное происшествие на охотничьей базе.
        - Значит, Жмыхин утверждает, что стрелял в Синицына, но промахнулся и попал в Самохвалова? - переспросил генерал.
        - Я сам протокол не видел, - осторожно ответил Тимофеев. - Но Андрей Иванович рассказал мне, что следователь спрашивал его - что они со Жмыхиным не поделили.
        - Не видел протокол - это правильно, - задумчиво сказал генерал. - Кто ж тебе его покажет? Хорошо, я уточню по своим каналам. И дай бог, чтобы Жмыхин не отказался от показаний. Понимаешь?
        - Понимаю, Георгий Петрович, - ответил Тимофеев. - Потому и пришёл. Одно дело - схваченный на браконьерстве егерь, который решил отомстить за свою поимку. И совсем другое - преднамеренное убийство партийного работника. И мне показалось, что следователь хотел бы ухватиться за эту версию.
        - Конечно, хотел бы, не сомневайся! Из бытового убийства раздуть заговор против партии - это знаешь, какой карьерный рост, Саша? В прошлые годы таких умельцев хватало, да и сейчас ещё не перевелись.
        Генерал сделал глоток коньяка. Двумя пальцами взял с блюдца ломтик лимона, тонко посыпанного молотым кофе, и отправил его в рот. Поморщился.
        - Эх! Нельзя мне с моим желудком эту кислятину, а удержаться не могу!
        Тимофеев тоже пригубил коньяк и взял с тарелки сыр. Сыр был свежий, со слезой и пах молоком.
        - Так вот, Саша, - сказал генерал. - Направить следствие в нужное русло я не смогу. Здесь всё зависит от следователя. Но буду держать руку на пульсе. Попробую подключить своих ребят. Но и ты тоже хорош! Неужели не знал, что этот партийный гусь повадился ездить к Жмыхину?
        - Не знал, - вздохнул Тимофеев и почти не соврал.
        Он и в самом деле предпочитал не знать, почему парторгу завода номер три полюбилась база в захолустье у Елового озера. Гнал от себя эти мысли, чтобы избежать скандала с неприятными последствиями. А скандал как раз и случился. Да ещё какой!
        Оказывается, покойный Самохвалов постоянно ездил к Жмыхину со своей любовницей. Этот факт скрыть не удалось - девушка стала свидетельницей убийства. Правда, она числилась секретаршей парторга, но ведь все понимают, зачем нужна секретарша во время отдыха.
        - Одно обстоятельство работает в твою пользу, - неожиданно сказал Георгий Петрович, наливая ещё коньяку. - Тесть Самохвалова. Старик хоть и на пенсии, но кое-какие связи у него остались. И сейчас он изо всех сил пытается выставить смерть зятя обычным трагическим происшествием. Эх, если бы ты раньше мне сказал! Неужели, и вправду, не знал? Ну-ка, посмотри на меня!
        Генерал уставился на Тимофеева пристальным взглядом. Глаза его потемнели от досады.
        - Ох, Саша! Что ты за человек? Приди ты ко мне раньше - Самохвалов получил бы от тестя по шапке и остался жив. Да и на Жмыхина у тебя были бы материалы, чтобы уволить его по-тихому. А ты как африканский страус - всё голову в песочек прячешь. Смотри - однажды доберутся до задницы, крепко пожалеешь!
        
        За стеной хлопнула входная дверь. В прихожей раздался шорох. Затем приятный женский голос пропел:
        - Гоша! Георгий Петрович! Мы вернулись!
        - Супруга, - шепнул генерал Тимофееву.
        Он схватил со столика бутылку, быстро плеснул себе и Тимофееву, а саму бутылку поставил за спинку дивана.
        - Давай! - скомандовал генерал и одним глотком проглотил содержимое своего бокала.
        Александр Сергеевич был человеком штатским и потому не успел. Только он взялся за бокал, как дверь кабинета открылась. В комнату заглянула Галина Петровна - жена генерала Вотинова.
        Высокая и стройная, она была из тех женщин, которые в возрасте за сорок выглядят лучше, чем в юности. Несмотря на трое родов, Галина Петровна сумела сохранить фигуру, а седые корни волос аккуратно подкрашивала у лучших парикмахеров Ленинграда.
        А ещё Галина Петровна была очень умной женщиной. Поэтому, заметив бокалы и блюдце с закуской, ничего по этому поводу не сказала и даже не нахмурилась.
        - Здравствуйте, Александр Сергеевич! - улыбнулась она Тимофееву.
        А затем повернулась к мужу.
        - Георгий, нам повезло! Мы с Алёной достали великолепную телятину. Обед будет через сорок минут. Надеюсь, ты пригласишь Александра Сергеевича остаться.
        С этими словами Галина Петровна ещё раз кивнула мужчинам и вышла из комнаты.
        - Видал? - снова прошептал Георгий Петрович Тимофееву. - Какова, а? Королева! Значит, решено - остаёшься обедать. И не вздумай возражать!
        Но возражать Александр Сергеевич и не собирался. Наоборот, при мысли о генеральском обеде у него свело желудок в сладком томлении, а рот наполнился слюной.
        - Давай-ка, ещё по глоточку, для аппетита, - сказал генерал. - Да сыр бери, не стесняйся! Вон, как у тебя глаза-то блестят от голода. Вот что! Я тебе потом отрежу немного сыра и колбаски копчёной - порадуешь своих.
        - Не нужно, Георгий Петрович, - возразил Тимофеев.
        Но генерал только хлопнул ладонью по журнальному столику, пресекая возражения.
        - Что думаешь делать с Синицыным, Саша? - спросил он.
        - А что с ним делать? - удивился Тимофеев. - Пусть работает.
        - Сезон скоро открывается, - напомнил генерал. - А на базу вместо Жмыхина ты кого посадишь?
        - Базу, наверное, придётся пока закрыть, - вздохнул Тимофеев. - Человека туда я быстро не найду. Да и ещё одна заковыка есть.
        - Какая?
        Георгий Петрович поднял брови.
        - Жмыхин у нас работал давно, - виновато сказал Александр Сергеевич. - Вообще-то, егерю полагается жить на базе. Но он выпросил разрешение построить себе дом на землях охотхозяйства. Мы этот дом провели по документам, как постройку, принадлежащую базе.
        - Так в чём проблема? - удивился генерал.
        - Там жена Жмыхина осталась, - сказал Тимофеев. - Теперь ума не приложу - что с ней делать. Не выгонишь же на улицу. Да и жена за мужа не отвечает.
        - Ох, Александр Сергеевич! Хитёр ты, как лис! Ладно, уговорил! Съездим вместе на базу, на месте разберёмся. Да завтра и поедем - чего тянуть? И Синицына туда вызови.
        - Да не согласится он, - возразил Тимофеев. - К тому же, у него свой участок есть. А там я кого посажу?
        - Вот ты вызови, а мы на месте и поговорим. И позвони-ка ты ему прямо сейчас!
        С этими словами Георгий Петрович ухватил Тимофеева под локоть, вежливо, но непреклонно поднял с дивана и повёл к стоящему на столе телефону.
        
        

* * *
        
        Еловое озеро. Утро
        
        Лодка медленно и бесшумно продвигалась по зеркальной воде. Я едва шевелил вёслами, тихо, без всплесков опуская их в воду. Хорошо смазанные уключины не скрипели. На всякий случай я обмотал их старой рубашкой, разорвав её пополам.
        Со времени ареста Жмыхина прошла неделя. Трижды меня вызывали в Волхов к следователю. Один раз пришлось ехать вместе с ним на базу, показывать на месте, что и как произошло в то утро. Жену Жмыхина я не видел. В дом она нас не приглашала, а следователь не посчитал нужным с ней разговаривать. Видимо, её подробно допросили раньше.
        И слава богу! Не хотел я смотреть в глаза женщины, мужа которой засадил в тюрьму. Пусть даже он был трижды виноват в этом. Пусть собирался стрелять в меня. Но так устроен человек, что не может хладнокровно наблюдать чужие страдания, хоть и заслуженные.
        Поэтому я подписал протокол на тёплом капоте машины следователя и, облегчённо вздохнув, уехал вместе с ним.
        Когда Тимофеев дозвонился до меня, я первым делом хотел отказаться от встречи на озере. Потому что заранее понимал, о чём пойдёт разговор.
        Но Александр Сергеевич заверил, что никто не станет на меня давить.
        - Мы примем любое ваше решение, Андрей Иванович, - сказал он. - Но поговорить нужно.
        - Хорошо, - нехотя ответил я. - Только... Вы сказали, что приедете после обеда?
        - Да, - подтвердил Тимофеев.
        - Разрешите мне прийти утром пораньше и взять лодку с базы? Я хочу осмотреть озеро.
        - Конечно, берите, если нужно. Но к двум часам дня мы ждём вас на базе.
        - Хорошо, - повторил я и повесил трубку под любопытным взглядом Фёдора Игнатьевича.
        - Сманивают тебя, - не спросил, а утвердительно сказал председатель.
        Я покачал головой.
        - Да пока, вроде, нет.
        - Значит, будут сманивать. Согласишься?
        Я сердцем чувствовал, что Фёдор Игнатьевич прав. Зачем бы ещё Тимофееву вызывать меня на базу? Да ещё и Георгий Петрович приедет с ним.
        - Не знаю, Фёдор Игнатьевич, - честно ответил я. - как пойдёт.
        
        Я вышел из Черёмуховки почти затемно - небо на востоке едва посерело. Пока брезжили короткие утренние сумерки, добрался знакомой дорогой до леса и через два часа уже был на озере.
        Собаки Жмыхина встретили меня неистовым лаем, но его жена даже не вышла на крыльцо. И полотняная занавеска на окне не дрогнула - я специально следил.
        Пару раз за эту неделю прошли короткие дожди. Кровь давно смылась, да и трава подросла. Но я чётко запомнил место, где упал Самохвалов, и обошёл его стороной.
        Ярко вспомнилось всё, что происходило сразу после убийства.
        Самохвалов умер, пока мы несли его до машины. Павел проверил у него пульс, дыхание и махнул рукой.
        - Бесполезно везти. Только больше мороки будет.
        Мы положили труп прямо на землю - подстелить было нечего.
        Заливались злым лаем собаки, почуявшие недоброе.
        Жмыхин стонал сквозь зубы, сидя на траве. Павел перевязал ему простреленное навылет плечо найденным на базе бинтом, но кровь продолжала сочиться сквозь белую марлю. Лицо Жмыхина побледнело, временами его била крупная дрожь.
        Меня тоже потряхивало от мысли, что этот человек хотел меня убить. Отчего-то втемяшилось в голову, что он хотел сделать это сразу, ещё при нашей первой встрече. Просто откладывал момент, выжидал.
        Я даже вспомнил удивление от того, что один человек может настолько ненавидеть другого.
        Павел предложил егерю пересесть на причал или пойти в дом. Но тот лишь яростно мотнул головой.
        Жена Жмыхина так и не вышла из дома. Павел постучался в дверь, выслушал что-то и молча отошёл прочь.
        Фёдор Игнатьевич с Воронцовым поехали в Светлое - звонить в милицию.
        Я присел на край причала и смотрел на мёртвого человека, лежавшего на земле, словно большой куль с тряпьём. Смотреть не хотелось, но я не отводил взгляд, словно Самохвалову могло стать от этого легче.
        Первым примчался на мотоцикле коллега Павла из Светлого - пожилой старший лейтенант с заметной сединой в жёстких тёмных волосах. Он сообщил, что вызвал оперативную группу.
        Старший лейтенант был очень недоволен тем, что мы не предупредили его о нашем рейде. Павел вполголоса объяснил, что информация о браконьерах поступила только сегодня ночью, и терять время мы не могли. Кажется, коллега ему не поверил. Видимо, решил, что Павел хотел выслужиться перед начальством.
        За мотоциклом старшего лейтенанта ехал наш «Газик».
        А ещё через полчаса прикатила оперативная группа на знакомом милицейском автобусе.
        Первым делом в автобус посадили Жмыхина и под конвоем увезли оказывать ему медицинскую помощь. Затем за дело взялись криминалисты.
        Лодку, на которой охотились браконьеры, осмотрели и увезли на экспертизу. Для этого из Светлого пригнали грузовик. Совхозный шофёр недовольно ворчал - дескать, оторвали от работы. Но, увидев кровь на траве и закованного в наручники Жмыхина, примолк и стал с любопытством оглядываться. Его плутоватый взгляд скользнул по сараям и остановился на лодках. Не знаю, о чём подумал шофёр. Но я на всякий случай подошёл к нему.
        - Здесь охрану оставят. Да и я буду приглядывать за имуществом.
        - А, - сразу поскучнел шофёр. - Закурить есть?
        - Не курю.
        Мы вытащили лодку из воды и помогли погрузить её в кузов. В кабину вместе с шофёром сел один из милиционеров.
        Следователь коротко дал ему указание. Затем дверцы грузовика захлопнулись, и он укатил в сторону города.
        Нас в тот день допрашивали почти до темноты. Следователь оказался въедливым, да и убийство - не квартирная кража. Когда же следователь увидел документы убитого, вопросы посыпались лавиной.
        В животе бурчало от голода, царапнутая дробиной щека болела, голова была тяжёлой и соображала плохо. Как ни странно, это оказалось на руку. Когда следователь стал подробно выяснять мою биографию чуть ли не с момента зачатия, я вдруг обнаружил, что отвечаю ему совершенно на автомате. И говорю те вещи, которые до этого времени вспомнить не мог.
        Нет, иногда неизвестные прежде моменты всплывали в мозгу яркими вспышками. Но так же мгновенно затухали прежде, чем я мог в них разобраться. А тут прямо целая картина выстроилась. И не сухими строчками протокола, а живой, настоящей памятью.
        Слава богу, гораздо больше следователя интересовали подробности убийства и мои взаимоотношения с Жмыхиным и Самохваловым. Иначе он точно поймал бы меня на нестыковках.
        Фёдора Игнатьевича отпустили первым. Он тут же сел в машину и поехал в Светлое. Вернулся через двадцать минут и привёз бидон тёплого молока с фермы и несколько буханок хлеба. В «Газике» нашлась алюминиевая кружка. Этой кружкой мы по очереди черпали из бидона молоко, запивая им вкусный ноздреватый хлеб.
        

* * *
        Я отвязал одну из лодок, сел на вёсла и медленно поплыл вдоль берега в ту сторону, где неделю тому назад охотились браконьеры.
        Дело было вот в чём. Когда следователь заносил в протокол их добычу, среди крякв и чирков я увидел крупную птицу в сером с белым оперении, с ярко-оранжевым клювом.
        Это был серый гусь - птица, вполне обычная для Центральной Европы, но чрезвычайно редкая у нас. Браконьеры не пожалели редкую птицу. А может, просто не стали разбираться - сбили влёт и закинули в лодку.
        И теперь я искал гнездо серого гуся. Судя по размерам, убитая птица была самкой - самцы, обычно крупнее чуть ли не вдвое. Значит, у неё вполне мог остаться выводок.
        Я медленно продвигался вдоль берега, а сам поневоле любовался озером. В свете утреннего солнца спокойная вода казалась тёмным старинным зеркалом. Ближе к берегу на ней тут и там проступали оспины кувшинок. Вдоль берегов и на отмелях колыхались метёлки тростника. То и дело раздавались всплески - это хищная рыба вышла на утренний жор перед дневной жарой.
        Утки на озере было достаточно. Подросшие выводки то и дело скрывались в зарослях под тревожное кряканье заботливых утиных мамаш. Утята почти сравнялись размерами со взрослой птицей и сейчас линяли, меняя детское пуховое оперение на взрослое, пригодное для полёта. Ещё немного - и встанут на крыло, начнут готовиться к дальнему пути на юг.
        Я насчитал шестнадцать выводков крякв и чуть меньше чирков. Эти утки отличались от крякв меньшими размерами и двумя белыми полосками на голове.
        Поневоле я поймал себя на том, что мне нравится это озеро. Здесь было тихо и спокойно, если забыть о недавнем происшествии. Лет через тридцать большинство таких озёр сплошь обрастут коттеджными посёлками и будут отгорожены от простых людей высоченными заборами с охраной. Но сейчас здесь не было ни души, кроме меня и расплывающихся по тростникам уток.
        А, вот и они!
        Я опустил вёсла в воду, чуть толкнул их от себя, и лодка замерла. И я тоже замер, перестав даже дышать, чтобы не спугнуть птиц.
        Гусята выплывали из-за полузатопленной корявой берёзы, которая торчала прямо из воды. Не знаю, как она там очутилась - разве что сползла с корнями, когда весенний паводок подтопил низкий берег. Большинство веток на берёзе были чёрными, мертвыми, но одна упрямо зеленела.
        Сколько же вас? Один, два, три... пять? А, нет! Вот ещё два - они чуть отстали от собратьев.
        Гусята почти закончили линьку и оделись в блестящее серое оперение с белой опушкой.
        Один гусёнок нырнул, смешно задрав кверху оранжевые лапы с перепонками. Почти сразу вынырнул, держа в клюве пучок зелёных водорослей. Ещё двое последовали его примеру. Ну, с голоду не пропадут.
        Остальные плыли ровным строем, словно маленькая эскадра игрушечных корабликов.
        Долиняют, поднимутся на крыло и полетят кормиться перед отлётом на осенние поля. А на озеро будут возвращаться только в сумерках для ночёвки. И ночевать станут не в зарослях тростника. Наоборот, выберут открытое место, где издалека видно любого врага. Вот только кто научит их летать? Матери теперь нет рядом. Да и отца тоже не видно, хотя гуси обычно воспитывают птенцов вдвоём.
        Ладно, будем уповать на инстинкты. Они редко подводят животных.
        Неплохо бы их подкормить - принести в рюкзаке овса или пшеницы. Надо не забыть это сделать.
        Я чуть шевельнул веслом. Гусята мигом развернулись и, не нарушая строя, скрылись за корягой. Ничего, теперь я знаю, где вас искать!
        
        Я взглянул на часы и чуть не охнул - время давно перевалило за полдень. А ведь я ещё хотел взглянуть на пожарище, отыскать там спрятанные инструменты. Утром спешил, срезал наискосок через лес, чтобы не идти к базе вдоль берега, не наворачивать крюк в несколько километров.
        Ладно, надеюсь, разговор не затянется. Всё, что мне надо сделать - твёрдо отказаться от места Жмыхина и остаться в Черёмуховке. А на обратном пути загляну на место пожара. Прикину - что сгорело безвозвратно, а что можно восстановить. Заодно заберу инструменты - незачем им под дождём мокнуть.
        Кстати, инструменты можно занести Трифону. Пусть пользуется, если нужно. И мне не придётся каждый раз таскать их на себе из Черёмуховки. Заодно и повидаю бородатого отшельника. Хоть он и не сильно скучал по людям, но я чувствовал, что мне Трифон обрадуется. Спрошу - не нужно ли ему чего из продуктов. А то и ночевать напрошусь, если пустит.
        Ну, да ладно! Об этом потом.
        Я сильным гребком развернул лодку и прямо через середину озера направил её к базе, которая едва виднелась вдалеке.
        Эх, раз! Эх, два!
        Когда я добрался до причала, собаки снова заходились лаем. «Уаз» генерала стоял рядом с навесом. Рустама не было видно. Наверное, опять пользуется моментом, чтобы подремать в кузове. Благо, Георгий Петрович не против.
        Тимофеев сидел на нагретых солнцем досках причала. На голове его была надета цветная панама - видимо, от солнца.
        Генерал неторопливо прохаживался по причалу, заложив руки за спину, словно мерил его шагами. Иногда останавливался на самом краю и вглядывался в озёрную даль.
        Невысокий, с широкими плечами и прямой спиной, он был похож на капитана корабля. Ему бы треуголку и кривую абордажную саблю! Представив эту картину, я едва не расхохотался.
        - Веселишься, Андрей Иваныч?
        Генерал придержал нос лодки, подождал, пока вылезу на причал с верёвкой и накину петлю на столбик.
        - Как самочувствие, настроение?
        - Нормальное, товарищ генерал-лейтенант.
        Георгий Петрович пристально взглянул на меня.
        - Официозом прикрываешься? Умно. Только поговорить всё же придётся.
        Глава 3
        Георгий Петрович легко спустился с причала и хлопнул по плечу Тимофеева.
        - Идём, Александр Сергеевич! Поговорим с женой Жмыхина. Андрей Иванович! Прошу с нами!
        Упираться выглядело бы откровенным мальчишеством. Я пожал плечами и пошёл вслед за Тимофеевым к дому егеря.
        Когда мы подошли к вольеру с лайками, собаки бросились лапами на сетку, хрипло рыча и взлаивая. Что-то необычное в их голосах привлекло моё внимание. Я посмотрел на собак.
        Чёрт!
        Бока лаек запали, животы были подтянуты чуть ли не к позвоночнику. Собаки тяжело дышали, из их глоток вместо рычания вырывался хрип.
        До блеска вылизанные алюминиевые миски перевёрнутые валялись в неубранном собачьем дерьме.
        Она не кормит собак, что ли? И воды им не даёт?
        Я шагнул к двери вольера - собаки с другой стороны сетки следовали за мной, словно привязанные. Перестав рычать, они жадно следили за моими руками.
        На оббитой сеткой двери висел замок.
        Чёрт!
        Я бросился к дому. Задев плечом генерала, взбежал на крепкое деревянное крыльцо и забарабанил в дверь.
        - Откройте! Откройте немедленно!
        - Что случилось, Андрей Иваныч? - удивился генерал.
        - Там собаки несколько дней без воды даже! Ключ от вольера нужен!
        Георгий Петрович нахмурился. Сделал шаг ко мне и тоже постучал в дверь.
        - Людмила Сергеевна! Будьте добры впустить нас! Дело серьёзное!
        Я дёрнул дверь на себя. Заперто.
        Внутри дома послышались шаги. Лязгнул крючок, и дверь открылась. В полутьме коридора блеснули женские глаза.
        - Что вам нужно? Уходите, оставьте меня в покое!
        Не давая генералу начать разговор, я вмешался:
        - Ключ от вольера, быстро! И ведро!
        Людмила Сергеевна смешалась и отступила на шаг. Я шагнул в дом и со всей убедительностью, как только мог, заговорил:
        - Собаки здесь ни при чём! Если вам они не нужны - найдём, кому отдать. Но нельзя же так! Дайте ключ, пожалуйста!
        В голове уже прокручивалось, что делать в случае отказа. Найти в сарае топор, сбить замок. Потом дверь можно будет запереть на проволоку, ничего страшного.
        Но Людмила Сергеевна протянула руку и с вбитого в дверной косяк гвоздика сняла ключ. Протянула мне.
        - Возьмите.
        Я огляделся и увидел стоявшее в коридоре пустое ведро. Подхватил его, выбежал на крыльцо.
        - Александр Сергеевич! Идёмте со мной, поможете!
        Тимофеев молча присоединился ко мне.
        Я зачерпнул из озера ведро половину ведра воды и пошёл к вольеру. Увидев это, собаки взревели и принялись из последних сил бросаться на сетку. Под их тяжестью сетка прогибалась и звенела.
        - Александр Сергеевич! Я открою дверь и войду внутрь. А вы сразу придержите её, чтобы собаки не разбежались. Иначе потом не поймаем - не дадутся в руки.
        - Понял, Андрей Иваныч! - кивнул Тимофеев.
        Я повернул ключ в замке. Собачьи морды - вот они, совсем рядом! Зубы оскалены, из глоток вырывается горячее дыхание. Толстые мощные лапы рвут тупыми когтями неподатливую сетку.
        Я отбросил замок в сторону и подхватил ведро.
        - Держите!
        Через узкую щель проскочил в вольер. И сейчас же Тимофеев захлопнул за мной дверь и навалился на неё телом.
        Зубы лязгнули возле запястья.
        - А ну,...! - грубо прикрикнул я, и собаки отскочили в сторону, неотрывно следя за мной горящими глазами.
        Я ногой перевернул миску и налил в неё воды. Один из кобелей тут же подскочил, просунул морду прямо мне под руки и принялся жадно и шумно лакать. Второй крутился рядом, пытаясь тоже подобраться к миске.
        Я поставил ему ведро. Пёс засунул голову внутрь.
        Бока собак ходили ходуном, раздувались.
        Пользуясь тем, что собаки заняты, я выскочил из вольера. Тимофеев прижал дверь, а я подобрал замок и просунул дужку в проушины. Запер и сунул ключ в карман, чертовски хорошо понимая, что этим простым движением, возможно, беру на себя ответственность.
        - Пойдёмте в дом, Александр Сергеевич! Надо накормить собак и поговорить с хозяйкой.
        
        Мы снова поднялись на крыльцо, с которого была видна озёрная даль и окаймлявшие её лесные заросли. Эх, хорошо здесь, всё же!
        Я снова невольно подумал, что через пару десятков лет такой участок на берегу будет стоить бешеные миллионы. И вряд ли я смогу позволить себе его купить.
        В доме отвратительно пахло прокисшей едой, грязным бельём и мусорным ведром. Похоже, с того момента, как арестовали Жмыхина, его жена просто опустила руки и ничего не делала. Я хорошо понимал её душевное состояние - остаться одной в лесной глуши, без привычной жизни, без поддержки и без понимания, что делать дальше.
        Людмила Сергеевна и генерал сидели за столом возле окна напротив друг друга. Голова женщины низко склонилась, она смотрела в стол перед собой и тихо повторяла:
        - Что мне делать теперь? Ничего не понимаю. К сестре ехать? А зачем я ей нужна? Квартира маленькая от родителей осталась. А сестра там с мужем и детьми. Я ведь не в гости к ним приеду - насовсем.
        - Людмила Сергеевна, - вмешался я. - У вас крупа есть? Что вы собакам варите? И в какой кастрюле?
        Женщина замолчала. Поднялась, открыла дверцу кухонного шкафа.
        - Вот, здесь пшено.
        Она показала мне на мешок, стоявший на нижней полке. Он был наполовину полон крупой.
        - Здесь кастрюля.
        Ко дну семилитровой алюминиевой кастрюли намертво присохли остатки каши. Видно, Жмыхин не успел её помыть.
        - Пойдёмте со мной.
        Людмила Сергеевна вывела меня в коридор и показала на стоявший у стены тридцатилитровый молочный бидон, укрытый брезентом.
        - Там мясо. Одной крупой кормить вредно. Только его надо прополоскать от соли и...
        Мясо? В металлическом бидоне, на летней жаре?
        Она не договорила. Повернулась и пошла обратно в дом.
        Я пошёл за ней. Взял кастрюлю и вернулся к бидону. Заранее наморщив нос, отстегнул защёлку и поднял тяжёлую крышку с резиновым кольцом уплотнителя.
        Бидон был набит небрежно порубленными кабаньими рёбрами и копытами. Тут же лежали куски разрубленной головы. Всё это залито крепким рассолом, который не давал мясу протухнуть, и отбивал запах.
        Ну, Жмыхин!
        Несмотря на рассол, в мясе копошились черви.
        Я сунул руку в бидон, взял несколько скользких кусков и бросил их в кастрюлю. Закрыл бидон крышкой и пошёл на озеро, подальше от причала. Нашёл удобный спуск, вытряхнул мясо в воду - пусть отмокает от соли. А сам пучком травы принялся отмывать кастрюлю.
        Крупинки присохшей каши крохотными жёлтыми шариками медленно оседали на песчаное дно. Их подберут мальки - никакого вреда природе. Главное - не мыть посуду с мылом.
        Зачерпнув горсть песка, я оттёр пригоревшую кашу и сполоснул кастрюлю. В воде поднялось облако мути, к которому сразу же кинулись мелкие рыбёшки.
        От этого медитативного занятия меня отвлекло рычание двигателя за спиной. Я обернулся и увидел, как на территорию базы въезжает военный «ЗИЛ-157» в защитной окраске. Над высокими бортами кузова в такт движению покачивались стриженые головы солдат.
        Ничего себе! Вызвать военных мог только Георгий Петрович. А зачем?
        Грузовик остановился напротив базы. Из кабины выскочил белобрысый сержант.
        - Отделение! Стройся! - громко скомандовал он. Заметное оканье выдавало в нём уроженца русского Севера.
        Солдатики проворно посыпались из кузова и выстроились вдоль грузовика.
        Георгий Петрович вышел на крыльцо. Наверняка увидел в окно, что грузовик приехал.
        Сержант подбежал к нему.
        - Товарищ генерал-лейтенант! Отделение по вашему приказу прибыло! - доложил он, вскинув ладонь к пилотке.
        - Вольно! - махнул рукой Георгий Петрович. - Пока всем отдыхать!
        - Отделение, вольно! - скомандовал сержант. - Приказ - отдыхать!
        Я зачерпнул в кастрюлю воды, бросил в неё отмокшее мясо и поспешил в дом. Сержант проводил меня настороженным взглядом, но честь отдавать не стал.
        Генерал и Людмила Сергеевна снова сидели за столом. Но теперь жена Жмыхина выглядела совсем по-другому. Глаза её горели, щёки раскраснелись. Она смотрела прямо на генерала.
        Я поставил кастрюлю на плиту, положил в топку пару поленьев. Сунул между ними растопку и чиркнул спичкой. Огонь затрещал, разгораясь, а я прислушивался к разговору.
        - Вправду возьмут? - полным надежды голосом спрашивала Людмила Сергеевна.
        - Возьмут, - кивнул Георгий Петрович. - Продавщицей в магазин в военном городке. Прежняя продавщица уходит в декрет, вы будете за неё. Выделим служебную квартиру. Солдаты помогут с переездом. Машина у крыльца. Согласны?
        - Спасибо, товарищ генерал!
        По щекам Людмилы Сергеевны текли слёзы. Она, всхлипывая, закрыла лицо руками. Худые плечи затряслись.
        - А Митя как же? - глотая слова вперемешку со слезами, спросила она.
        - Мужу вы вряд ли поможете, - откровенно сказал Георгий Петрович. - Накуролесил он - дальше некуда. Ну, а если свидание дадут - так из военного городка ещё проще добраться, чем отсюда. Ну? Согласны?
        - Согласна! - выдохнула Людмила Сергеевна.
        - Тогда час на сборы, - поглядев на часы, сказал генерал. - Солдаты помогут погрузить вещи. К вечеру будете на месте, завтра примете магазин. Но уговор - работать на совесть! Я за вас поручился.
        - Да я, товарищ генерал...
        Жмыхина снова зарыдала.
        Вода в кастрюле закипела, покрылась серыми клочьями пены. Я ложкой снял пену и всыпал в кипяток пару кружек крупы.
        - Людмила Сергеевна! - подозвал её генерал. - Мы пойдём, осмотрим базу. Собирайтесь спокойно. Только приглядите за кормом для собак, ладно?
        Женщина молча закивала.
        - Они так выли, - вдруг сказала она. - Я думала - с ума сойду. А уехать и бросить не могла. Решила - сдохнут, тогда уеду.
        И снова горькие слёзы потекли по её щекам.
        
        Мы вышли на воздух.
        Увидев генерала, сержант снова подскочил с чурбака, на котором сидел и поспешно затушил папиросу.
        - Отделение! Стройся!
        - Товарищ сержант, ко мне! - махнул ему Георгий Петрович.
        Сержант подбежал к нам.
        - Слушай задание. На нас внимания не обращать. Мы здесь просто гуляем. Там, в доме женщина. Поступаете в её распоряжение. Поможешь ей собрать вещи, погрузишь в машину и с четырьмя бойцами отправишь в расположение части. Там старший доложит командиру о прибытии. Понял?
        - Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
        - Сам с остальными бойцами останешься здесь и поступаешь в распоряжение Андрея Ивановича Синицына. Вот он.
        Георгий Петрович кивнул на меня.
        - Он покажет вам фронт работ и объяснит, что делать. Ты сам откуда?
        - Вологодский, товарищ генерал-лейтенант!
        - Плотничать умеешь?
        - Так точно! С отцом до армии дома рубил!
        - Отлично, сержант. С сегодняшнего дня и до окончания работ ты со своим отделением ежедневно прибываешь сюда. Приказ командира части у вас будет. Транспорт и сухой паёк вам обеспечат. Но советую взять котёл и готовить горячую пищу. Сумеешь обеспечить?
        - Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
        - Выполнять!
        - Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант!
        Через минуту на берегу закипела работа. Солдаты грузили в машину мебель, посуду, узлы с вещами.
        Георгий Петрович взял меня под локоть.
        - Андрей Иванович! Независимо от исхода нашего разговора я прошу тебя показать бойцам место пожарища и объяснить, что нужно делать. Уверен, они успеют отстроить домики к началу сезона охоты.
        Я тоже был в этом уверен. Разумный приказ и железная дисциплина - в подавляющем большинстве случаев это залог успеха.
        Мы подошли к причалу.
        - Убийство случилось здесь? - прямо спросил генерал.
        - Да, - кивнул я.
        - Страшно было?
        Я пожал плечами.
        - Сначала нет. Ничего не успел сообразить. А потом - да, испугался.
        Я думал, что Георгий Петрович скажет что-то ободряющее, или банальное. Вроде «хорошо, что всё обошлось», или «смерти боятся все».
        Но генерал помолчал, а потом пошёл дальше вдоль берега.
        - Давай, я тебе прямо скажу, Андрей Иванович, чего мы от тебя хотим.
        - Давайте, - с облегчением кивнул я.
        Прямой разговор всегда казался мне лучше увёрток.
        - Скоро открывается, сезон, а база осталась без егеря. Мы просим тебя поработать здесь до конца осенней охоты. За это время Александр Сергеевич найдёт егеря. Как только сезон закроется - вернёшься обратно в Черёмуховку. Пока придётся взять на себя два обхода. Это сложно. Но мы тебе поможем. И оплата будет соответствующая.
        Георгий Петрович повернулся ко мне.
        - Даю тебе слово, что как только закроется сезон, ты сам выберешь - на каком участке работать. Но сейчас ситуация безвыходная. Выручишь?
        
        

* * *
        Кастрюлю с готовой кашей я отнёс в озеро, чтобы остудилась. Собакам нельзя давать горячую пищу - ожог чувствительной слизистой может привести к потере обоняния.
        Кобели, изнывая, носились взад и вперёд по вольеру. Увидев меня, они взлаивали, но не злобно, а просяще, поскуливая. Скорее, тявкали, чем лаяли. И в этом тявканье явно проступала обида на прошлого хозяина, который бросил их на произвол судьбы.
        Георгий Петрович поступил мудро. Он задал вопрос и не стал требовать от меня немедленного ответа. Позволил заняться собаками, а сам вместе с Тимофеевым следил за погрузкой вещей Людмилы Сергеевны. Он предложил ей работу и жильё в одном из военных городков, которых было много на Карельском перешейке. Сказывалась близость с финской границей.
        Когда каша остыла, я вошёл с кастрюлей в вольер. Кобели ужами крутились у моих ног, но не рычали и даже не лаяли. Только умоляюще поскуливали.
        Я вывалил кашу в миски, предварительно расставив их по дальним углам. Людмила Сергеевна подсказала мне клички собак. Тот пёс, что постарше, с одним изломанным и упавшим ухом носил кличку Серко. Второго - молодого и неукротимого звали Бойким.
        Собаки жадно чавкали кашей, норовя вытащить и разгрызть куски мяса. А я смотрел на них сквозь сетку вольера и понимал, что завтра тоже приду сюда. И послезавтра. И через два дня.
        Можно было пойти на принцип. Даже забрать собак с собой в Черёмуховку. Но я понимал, что кто-то должен будет следить за лодками и выдавать их рыбакам. Кто-то должен будет наблюдать за солдатиками, которых генерал прислал восстанавливать сгоревшие домики. Кому-то придётся быть здесь, чтобы выписать путёвки радостным охотникам на открытие сезона. И предупредить их о вреде чрезмерного употребления алкоголя. Тем более, когда под рукой оружие.
        А ещё были гусята на озере, которым я должен был принести зерна, чтобы они окрепли, набрались сил и стали на крыло.
        Не генерал поймал меня. Просто ситуация сложилась так, что отказаться было невозможно.
        Пока я раздумывал, солдаты погрузили вещи в кузов. Насколько можно было судить, дом остался практически пустым. Мало что в нём напоминало о прежних хозяевах.
        Счастливая Людмила Сергеевна уселась в кабину. Четверо солдат-срочников запрыгнули в кузов, и грузовик укатил.
        Взвесив все обстоятельства, я подошёл к Георгию Петровичу.
        - Я согласен остаться. Но у меня есть несколько условий.
        - Давай, Андрей Иванович, - кивнул генерал.
        - Первое - вы привозите мне нормальный корм для собак.
        - Хорошо.
        - Второе - вы подыскиваете им постоянных хозяев.
        Георгий Петрович приподнял бровь.
        - Андрей Иваныч, ты - егерь. Не хочешь оставить хороших собак себе?
        Я помотал головой.
        - Нет. Неизвестно, как повернётся жизнь. А за животными нужен систематический уход. Их мало просто кормить - нужно выгуливать и натаскивать. Лайки - рабочие собаки. Грустно будет, если они превратятся в обычных дворовых псов.
        - Согласен, - кивнул генерал.
        - Третье условие - по окончании сезона, я сам решу, где буду работать. Как вы и сказали.
        - Договорились. Ещё что-то?
        - Да. В ближайшее время мне нужно съездить в Ленинград. Перевестись на заочное отделение и подыскать врача отцу.
        - Что-то серьёзное? - спросил Георгий Петрович.
        - У меня есть подозрения, - уклончиво ответил я.
        Генерал несколько секунд испытующе глядел на меня.
        - Хорошо. Будет тебе врач, самый лучший. Я договорюсь и позвоню тебе на неделе. И вот что. На двух обходах тебе будет тяжело. Я попробую помочь с транспортом. Ты вроде говорил, что умеешь водить машину?
        - Умею, - кивнул я.
        - Прекрасно! Значит, что-нибудь придумаем. Ну, что, по рукам, Андрей Иванович?
        Георгий Петрович протянул мне ладонь.
        - По рукам!
        Мы обменялись рукопожатием.
        - Слушай, Андрей Иваныч! - неожиданно сказал генерал. - А ведь сегодня суббота.
        - Да.
        Я непонимающе уставился на генерала.
        - В клубе у вас кино, - улыбнулся он. - И танцы. А ты здесь торчишь по моей милости. Вот что! Отменяется твоя сегодняшняя работа! Как старший по званию, приказываю: хорошенько отдохнуть перед рабочей неделей, а с понедельника приступить к подготовке базы к приёму охотников. Как понял?
        - Вас понял, товарищ генерал-лейтенант! - улыбнулся я. - Разрешите выполнять?
        - Разрешаю, - кивнул Георгий Петрович. - Сержант!
        Белобрысый сержант подбежал к нам.
        - На сегодня отбой! Дождётесь машину - и мигом в расположение части. Дальнейшие приказы получите у командира.
        - Есть! - козырнул сержант.
        - Александр Сергеич! Извольте грузиться в машину! Отвезём товарища Синицына домой. Пусть отдохнёт перед трудной работой!
        - Неужели согласился? - обрадовался Тимофеев.
        - Согласился, - ответил я, не скрывая улыбки.
        - Вот спасибо, Андрей Иваныч!
        Тимофеев обрадованно пожал мне руку.
        - Хорошие люди всегда договорятся! - наставительно сказал Георгий Петрович. - Рустам! Заводи! Едем в Черёмуховку!
        Глава 4
        Сегодня у Кати было очень важное дело.
        Накануне Фёдор Игнатьевич ездил в Волхов. Между прочими заботами он по просьбе Кати заехал на улицу Ломоносова. Там он вошёл в чистый подъезд пятиэтажного дома, поднялся на третий этаж и позвонил в дверь, аккуратно обитую коричневым дерматином.
        Когда дверь открылась, Фёдор Игнатьевич произнёс кодовые слова, которым научила его Катя. Через минуту председателю вручили большой, но лёгкий свёрток из плотной бумаги, крест-накрест перетянутый крепким шпагатом.
        Спускаясь по лестнице, Фёдор Игнатьевич нёс свёрток на вытянутой руке, слегка отставив его от себя. Прежде, чем сесть в машину, он открыл правую дверь и торжественно положил свёрток на пассажирское сиденье.
        Всю дорогу до Черёмуховки председатель поглядывал на свёрток, проверяя - не сползает ли тот с сиденья на ухабах тряской дороги. А когда добрался до деревни, то первым делом завернул к старухе Степановне, у которой Катя снимала комнату.
        Катя встретила Фёдора Игнатьевича возле калитки. Видимо, она издалека услышала звук мотора и заранее вышла на улицу. Увидев в руках председателя свёрток, Катя радостно охнула, заулыбалась и чмокнула Фёдора Игнатьевича в щёку.
        Председатель смущённо крякнул и покраснел от удовольствия.
        - Спасибо, Фёдор Игнатьевич! - звонким от волнения голосом сказала Катя.
        - На здоровье, дочка! - ответил Фёдор Игнатьевич. - Как тебе живётся? Не тесно? Говорил я в совхозе насчёт отдельной квартиры, но пока возможности нет. Вот в будущем году запланирован новый дом - там и справишь новоселье.
        - Всё хорошо, Фёдор Игнатьевич! - ответила Катя. - Мы с Варварой Степановной живём душа в душу.
        - Может, из мебели что надо? Или другое какое? Говори, не стесняйся. Я сейчас в город часто мотаюсь из-за этого убийства, будь оно неладно! Позавчера опять с Андреем Ивановичем ездили. Не поверишь - два часа следователь мурыжил!
        Услышав про убийство, Катя зябко повела плечами. А Фёдор Игнатьевич продолжал, как ни в чём ни бывало:
        - И на вторник снова пригласил. Подробности, вишь, ему нужны. Говорит - со временем в памяти могут всплыть мелкие, но очень важные детали происшествия. А то, что людей от дела отрывает - это он в толк не берёт. Ну, закон, конечно, важнее! Но ведь и дела кто-то делать должен. Да! Так что, поедем во вторник в город. А может, и ты с нами? Пробежишься по магазинам, прикупишь себе чего-нибудь.
        Говоря это, Фёдор Игнатьевич как бы невзначай поглядывал на Катю.
        Катя еле заметно покраснела.
        - Не знаю... у меня ведь работа. Надо пациентов предупредить. Я подумаю. Спасибо, Фёдор Игнатьевич!
        - Подумай-подумай! - кивнул председатель. - Ну, я поеду. Дел невпроворот, да и Мария Антоновна дожидается. Все глаза проглядела, наверное.
        С этими словами Фёдор Игнатьевич уселся в машину и уехал. Он был очень доволен тем, что первая часть его хитрого плана удалась.
        А Катя внесла свёрток в дом и положила его на кровать. Хотела сразу же развернуть, но сдержала себя. Кровать была слишком мягкой для задуманного, да и одинокая лампочка под потолком светила слишком тускло.
        «Ничего и не разгляжу, пожалуй» - подумала Катя. - «Лучше уж завтра утром в медпункте. При утреннем свете».
        
        В субботу Катя проснулась рано. Утреннее солнце ласково заглядывало в окно. На ветке яблони щебетала какая-то птица. Катя потянулась в постели и рывком отбросила одеяло.
        Босиком, в одной длинной сорочке, прошлёпала к умывальнику и долго чистила зубы, жмурясь от холодной воды. Потом оделась и позавтракала творогом со сметаной.
        О пользе белкового завтрака Катя вычитала в журнале «Фельдшер и акушерка», который получала ежемесячно и аккуратными стопками хранила в стеклянном шкафу в смотровой медпункта. Каждый номер Катя читала от обложки до обложки, а самые важные статьи перечитывала по многу раз, словно конспекты, и даже запоминала наизусть.
        Как раз в шестом номере журнала за прошлый год и была статья за подписью доктора медицинских наук Добронравова, в которой автор утверждал, что завтраки кашами вредны и ведут к раннему ожирению. А вот белок, наоборот, чрезвычайно полезен с утра.
        Катя не хотела столкнуться с ранним ожирением. Поэтому, прочитав статью, немедленно перешла с гречки и овсянки по утрам на творог и яйца.
        Закончив завтрак, Катя сразу же сполоснула тарелку, чтобы не оставлять её на вечер. Сняла со шкафа заветный свёрток, прижала его к груди и выскочила на улицу.
        Возле медпункта Катю уже дожидалась пациентка. Сорокалетняя женщина недавно перенесла воспаление лёгких. Из больницы её выписали, строго-настрого приказав продолжить курс витаминов внутримышечно, и теперь она каждое утро приходила в медпункт за очередным уколом.
        - Доброе утро, Нина Фёдоровна! - поздоровалась Катя. - Как ваше самочувствие?
        - Доброе утро, Катюша! - кашлянув, ответила женщина. - Хорошо. Только в горле першит. Будто застряло что-то.
        Словно в подтверждение своих слов женщина кашлянула.
        «Кашель сухой, мокроты нет» - автоматически отметила Катя.
        - Идёмте, Нина Фёдоровна! - сказала она, отпирая дверь медпункта. - Сделаем укол и посмотрим горло.
        - Долго мне ещё эти уколы делать? - спросила Нина Фёдоровна. - Больнючие они! Я потом полдня сесть не могу.
        - Ещё... ещё четыре дня, - сверившись с карточкой, ответила Катя. - Потом надо будет съездить в город, показаться доктору. Покажите горло!
        «Больнючий» укол Катя рассудительно оставила напоследок. Усадив пациентку лицом к окну, она деревянной палочкой прижала ей язык. Верхнее нёбо было красным, воспалённым. Внимательно приглядевшись, Катя увидела тонкую косточку, которая воткнулась в мягкие ткани горла.
        - У вас в горле рыбья косточка застряла, Нина Фёдоровна! - сообщила Катя пациентке. - Не закрывайте рот!
        Она быстро отыскала среди инструментов тонкий длинный пинцет. Подцепила косточку и извлекла её из горла.
        Женщина закашлялась.
        - Спасибо, Катюша! Вот ведь гадость! Сколько раз зарекалась эту рыбу есть - а не могу удержаться! Опять мой Сёмка вчера на рыбалку бегал. Ну, я и наварила ухи на обед. И ведь как не почувствовала кость-то?
        - Ложитесь на кушетку, - улыбнулась Катя, откладывая пинцет в сторону.
        Ловко сделала укол.
        - Ох! - поморщилась женщина.
        - Ну, ничего, ничего, - словно маленькой, сказала ей Катя. - Надо потерпеть.
        Эту успокаивающую фразу и интонацию она подцепила на практике у одного из пожилых врачей.
        
        Через десять минут Катя осталась одна. Тут-то и наступил волнующий момент.
        Она постелила на кушетку чистую простыню. Затем положила свёрток. Пошире раздёрнула белые занавески на окнах. Потянула за хвостик шпагата, развязывая узел, и развернула шуршащую бумагу.
        В свёртке лежало платье. Сшитое из небесно-голубого крепдешина, пояском на талии и с плиссированной юбкой.
        Катя развернула платье. Расправила отложной воротничок с белой каймой. Разгладила складки подола. И замерла, благоговейно разглядывая обновку. Затем опомнилась. Достала из шкафа припрятанный там утюг, включила его в розетку и выставила нужную температуру.
        Утюг щёлкнул. Пока он нагревался, Катя снова смотрела на платье. В голове её проносились разные комбинации из туфелек, босоножек, причёсок, которые подошли бы к этому платью.
        «Пожалуй, лучше всего будет высокий хвост и белые туфельки» - решила Катя. - «Хотя нет! Босоножки подойдут больше. Они делают ступню изящной».
        Как большинство девушек, Катя была не очень довольна своей внешностью. В частности, ей казалось, что руки и ноги у неё слишком большие. Именно поэтому у платья был широкий рукав до середины плеча.
        Утюг снова щёлкнул. Катя послюнявила палец и попробовала температуру. А затем принялась тщательно разглаживать все складки. Вот для чего была нужна жёсткая кушетка! На мягкой кровати этот номер не удался бы!
        Ещё через двадцать минут платье было идеально выглажено. Наступил самый ответственный момент.
        Отставив утюг в сторону, Катя задёрнула занавески и расстегнула белый халатик, оставшись в одном белье.
        Тёплая, нагретая утюгом ткань скользнула по коже и легла по фигуре. Катя закрыла глаза и замерла, прислушиваясь к ощущениям. Затем закружилась, ловя своё отражение в стеклянных дверцах шкафа.
        Платье сидело безукоризненно. Подчёркивая талию и прикрывая плечи, оно делало фигуру лёгкой, воздушной. Складчатая юбка чуть ниже колена визуально стройнила верх.
        Какая прелесть!
        Вот если бы Андрей увидел её в этом платье! И ведь увидит, если только придёт вечером в клуб. А придёт ли?
        Катя подняла глаза к потолку и загадала, чтобы Андрей непременно пришёл. Тогда её праздник будет полным!
        Вдоволь насмотревшись, Катя сняла платье и повесила его на специально припасённые плечики. Потянулась за халатиком, и тут в голову прокралась ещё одна шальная мысль.
        А если бы Андрей увидел её так?
        От этой мысли девушку бросило в жар. На щеках проступил румянец, по плечам побежали мурашки. Она представила, как его руки касаются её кожи, губы скользят по шее, пальцы нетерпеливо возятся с застёжкой...
        Вот чёрт!
        Покраснев, Катя быстро застегнула халатик. Раздвинула занавески и распахнула окно. В медицинском учреждении полагается часто проветривать, а здесь было невыносимо душно!
        Прохладный утренний воздух коснулся кожи, остужая воображение. До начала киносеанса в клубе оставалось ещё четыре часа - целая вечность!
        

* * *
        Так уж везло жителям Черёмуховки, что в субботние вечера погода почти всегда была хорошей. Редкий случай, чтобы поднялся ветер, или полил дождь и испортил людям отдых.
        Фёдор Игнатьевич как-то рассказал мне об удивительном случае, который произошёл года три или четыре тому назад.
        Лето в тот год выдалось на редкость дождливое. Дождь поливал едва ли не каждый день. Вымочило все зерновые, картошка гнила прямо в земле. Скошенная с огромным трудом трава прела на лугах, не успевая просохнуть.
        - Отчаянный год был, - задумчиво сказал председатель, раскуривая папиросу. - Не знали, как прожить. И ведь что ты думаешь? Как суббота - так с утра дождь всё мельче и мельче. К обеду глядишь - перестал. Народ на сеанс сходит, вечером танцы. В воскресенье с утра погода ясная, солнышко светит. К обеду всё тучами затянет, а вечером - на тебе! - снова дождь.
        - Как же вы работали? - поинтересовался я.
        - Тогдашний директор совхоза, не будь дурак, собрал общее собрание и объявил: раз погода налаживается только в выходные - значит, по выходным и будем работать. А на буднях отдыхать. Народ пошумел, но согласился - урожай-то надо спасать. Только не тут-то было!
        Фёдор Игнатьевич глубоко затянулся, выдохнул целое облако ароматного дыма и хитро посмотрел на меня.
        - Выехали субботним утром в поле - а дождь всё сильнее и сильнее. После обеда ветер налетел, ливень стеной, гром громыхает. Ну, какая тут работа? Свернули лавочку. В воскресенье только выехали - та же история. Так и не вышло по выходным работать. Не обманули природу.
        - А как же год пережили?
        - Да уж так - на старых запасах. Это земля, Андрей Иваныч - здесь год на год не приходится. Но с тех самых пор у нас по выходным всегда погода хорошая. А отдохнувшему человеку и работается легче.
        
        В эту субботу погода не подкачала. По голубому небу лениво плыли редкие облака. Казалось, они появились только для того, чтобы изредка закрывать собой солнце и давать всему живому короткую передышку от дневной жары.
        В Песенке у моста самозабвенно плескались мальчишки. Они где-то отыскали старую тракторную камеру, заклеили её и накачали. На огромном резиновом круге висели сразу пятеро пацанов, весело бултыхая ногами и гомоня о чём-то захватывающем и непонятном постороннему уху.
        Воротник рубашки с непривычки натирал шею. Хорошо хоть пиджак я не надел - сейчас бы сварился в нём заживо! Я остановился на мосту и расстегнул верхнюю пуговицу. Дышать сразу стало легче.
        - А они на корабле, сквозь льды! - горячо рассказывал один из мальчишек. - Паруса обледенели, снег валит! И ещё предатель среди них был. А потом раз! - и приплыли к земле! А там тепло и дикие индейцы.
        - Почему тепло, если земля среди льдов? - недоверчиво спросил второй. - Врёшь ты всё!
        - Сам ты врёшь! - закричал первый. - Я этот фильм в городе видел, мы с папкой ездили! Там огромный вулкан, и от него идёт подземное тепло! Валим в клуб - сам всё увидишь!
        - А деньги на билет где взять? - протянул второй. - Баба Валя так просто не пустит.
        Бабой Валей звали пожилую уборщицу, которая по субботам исполняла обязанности билетёра.
        - Её Витька отвлечёт, а мы проскочим! Витька, поможешь?
        Рассказ пацанов вызвал в памяти что-то знакомое. Подойдя к клубу, я рассмотрел афишу и обрадовался. «Земля Санникова», ну конечно же! Замечательный фильм с прекрасной музыкой Зацепина. «Призрачно всё в этом мире бушующем, есть только миг - за него и держись...»
        Сеанс должен был начаться только через полчаса, но народ уже собирался. За деревянным столом снова стучали костяшками домино. Возле дверей клуба я увидел Лиду под руку с мужем.
        После рассказа Фёдора Игнатьевича о том, что муж Лиды ездил на Север за длинным рублём, я представлял себе плечистого полярника с бородой и обветренным суровым лицом. Но муж Лиды оказался высоким худым мужчиной, чуть за тридцать, похожим на шагающий школьный циркуль. Он был выше Лиды на полторы головы, но узок в плечах. Длинные руки слишком торчали из рукавов пиджака.
        На меня он взглянул мельком - равнодушно мазнул взглядом и отвернулся. Значит, ничего не знает. Ну, и хорошо.
        Лида, увидев меня, чуть поджала губы и еле заметно покачала головой. Я понял её знак и не стал подходить и здороваться. Огляделся в поисках Павла - куда веселее смотреть кино в хорошей компании.
        Ивдруг заметил Катю.
        Ох, как она была хороша! В новом светло-голубом платье с широкими рукавами и складчатой юбкой. Платье подчёркивало стройную талию девушки, белые босоножки охватывали ремешками изящные лодыжки. Волосы, собранные в высокий хвост, открывали шею и гордую посадку головы.
        Катя смотрела прямо на меня. Это длилось не больше секунды, но...
        Есть, есть такие секунды, которые способны бесповоротно повернуть судьбу. Каждый человек чувствует их, но не каждый решится в этот миг сделать необходимый шаг. Задумается, взвешивая «за» и «против», а когда решит попробовать - окажется, что время уже упущено. Теперь тяжкими усилиями навёрстывай потерянное, или жди нового счастливого мгновения.
        Я решился. Увидев взгляд девушки, я шагнул к ней прежде, чем она успела отвернуться.
        - Здравствуйте, Катя! Рад вас видеть! Вам очень идёт это платье.
        - Правда?
        Лёгкая хрипотца в голосе выдала волнение девушки. Она смущённо откашлялась.
        - Ой! Здравствуйте, Андрей!
        - Здравствуйте!
        Я улыбнулся, и мы рассмеялись. Смех сразу снял всю неловкость, по-дружески сблизил нас и позволил говорить без стеснения.
        - Как дела на медицинском поприще? - спросил я. - Всех черёмуховцев вылечили? Фёдор Игнатьевич не нарадуется, что деревне достался такой доктор, как вы.
        Катя гордо улыбнулась. Рассудительность сочеталась в ней с некоторой наивностью, и это делало девушку ещё симпатичнее.
        - А как ваши звери? - спросила она меня.
        - Растут и набираются сил, - ответил я. - Сегодня на Еловом озере обнаружил целый выводок серых гусей. Точнее, они ещё гусята, но скоро станут взрослыми птицами.
        - Как здорово! А я никогда не была на Еловом озере. Оно красивое?
        - Очень! Представьте - тёмная вода, поросшие дремучим лесом берега и посредине - сказочный остров, на который редко ступает нога человека.
        - Хотела бы я на него посмотреть!
        - Пожалуйста! Меня как раз временно переводят работать на участок возле озера. С удовольствием устрою вам экскурсию.
        - Вы уезжаете из Черёмуховки? - нахмурилась Катя.
        - Только на два месяца, пока не найдут другого егеря. Потом вернусь, и снова буду работать здесь.
        - А как же ваша учёба?
        - Я решил перевестись на заочное отделение. Буду работать, а по вечерам учиться.
        - Это прекрасно, - одобрительно кивнула Катя. - Вы как будто созданы для этой работы.
        Лицо девушки стало грустным. Она словно хотела что-то сказать, но промолчала.
        Народ потянулся к дверям клуба. Наступало время сеанса.
        Мы с Катей тоже прошли в зал и сели рядом. Лиду с мужем я не видел - наверное, они сидели позади нас.
        Погас свет, и начался фильм.
        Когда зазвучала знаменитая песня в исполнении Олега Анофриева, Катя как будто случайно взяла меня за руку. И не отпускала до самых финальных титров.
        Так же вместе мы вышли из зала на свежий воздух. На поляне за клубом готовили аппаратуру для танцев.
        - Скажите, Андрей, - спросила Катя, - вы очень любите танцевать?
        - Не очень, - честно признался я. - Но сегодня я хочу танцевать с вами. Разрешите вас пригласить, Катя?
        Мгновение девушка серьёзно смотрела на меня, а потом улыбнулась.
        - Да. Я тоже хочу сегодня танцевать. Идёмте!
        Катя положила руку мне на плечо. Я обнял её за тонкую талию. Музыка легко подхватила нас и понесла в неведомые дали. Прошлое уходило, таяло, словно весенний снег. А будущее напоминало тёмную озёрную воду, в которую надо напряжённо вглядываться, что увидеть то, что находится на глубине.
        Я почти не видел других танцующих. Один раз, мельком, заметил Лиду. Она танцевала с мужем, положив голову ему на грудь, а он по-птичьи, сверху смотрел на неё.
        Время летело, таяло вместе со звуками. Незаметно сгустились сумерки, наступил тёплый летний вечер. Пары потихоньку разбредались по домам.
        - Пойдёмте на мост, - предложила Катя. - Я люблю стоять там и смотреть на воду. Ни о чём не думать, просто смотреть, как она течёт.
        Мы стояли на мосту, наклонившись через перила, и смотрели на воду. Тёплое бедро девушки прижималось к моему бедру. А я рассказывал Кате о медитациях, которым научил меня Алексей Дмитриевич Воронцов.
        - И они правда помогают вспомнить то, что совсем забыл? - спросила Катя.
        - Иногда помогают, - ответил я.
        В тёмной вышине всё ярче проступали звёзды. Метеоры бесшумно чертили небо огненными линиями, словно предлагали загадать желание, да не одно!
        Катя зябко поёжилась.
        - Мне пора домой. Вы проводите меня?
        
        Возле калитки мы задержались. Я осторожно взял Катю за руку. Девушка вздохнула и прикрыла глаза, а я потянулся к её губам. Поцелуй вышел осторожным, но в нём было столько нежности, что у меня защемило сердце. Я погладил волосы Кати и ощутил её дыхание на своей щеке.
        - Спасибо за чудесный вечер, - прошептала Катя.
        И мы снова поцеловались.
        Где-то далеко бренчала гитара. Слышались поющие голоса и взрывы весёлого смеха.
        - Андрей, я не сказала тебе, - прошептала Катя. - Осенью я уезжаю в Ленинград. На врача заочно выучиться нельзя.
        Вот чёрт! А я и не подумал об этом!
        Глава 5
        - Ух, красотища! - восхищенно сказал Васёк, сбрасывая с плеч тяжёлый мешок с резиновой лодкой.
        Он стащил с головы кепку и вытер её подкладкой вспотевшее улыбчивое лицо. Оглядел озеро и ещё раз довольно выдохнул:
        - Красота! Знаешь ты заветные места, Михалыч!
        Высокий широкоплечий блондин, он и в двадцать шесть лет всё оставался Васьком. Причиной тому были его легкомысленный характер и вечно улыбающееся лицо. Васёк любил выпить и погулять, обожал женщин и рыбалку. Женщины относились к нему с материнской нежностью.
        Михалыч тоже скинул рюкзак и уселся прямо на траву. Дорога до озера была неблизкой. Сначала доехали на «Икарусе» из Ленинграда до Дусьева. В Дусьево около часа ждали местный автобус. Чтобы не терять времени, прямо на остановке откупорили пятилитровую канистру портвейна, которую везли с собой. Портвейн был перелит из бутылок в канистру, чтобы не тащить в рюкзаках тяжёлое стекло.
        Приняли по стакану под плавленый сырок, покурили. Когда в голове приятно зашумело, накинули ещё по полстакана, и Михалыч хозяйственно убрал канистру в рюкзак.
        - Хватит! Остальное на вечер. Нам ещё рыбачить.
        Васёк не стал спорить с Михалычем. Сидя на деревянной лавке остановки, он весело насвистывал какую-то песенку.
        Подошёл пустой автобус. Они запихнули лодку на заднюю площадку и влезли сами. Михалыч на правах старшего сразу плюхнулся на сиденье, а Васёк, нашарив в кармане мелочь, оплатил проезд до Светлого. Автобус неторопливо тронулся.
        В Светлом они были через полчаса, точно по расписанию. Остаток пути предстояло проделать пешком. Ну, да мужикам не привыкать! Почти шесть километров до заветного места они отмахали за полтора часа, только дважды останавливаясь, чтобы перекурить. Не заходя на базу, чтобы не мелькать на глазах у егеря, прошли дальше по дороге и свернули через сосновый лес к озеру. Еле заметная тропинка привела рыбаков к нужной поляне. Посреди высокой травы виднелись следы прошлогоднего кострища. Михалыч огляделся и уверенно сказал:
        - Здесь!
        
        Перекурив, Васёк быстро распаковал лодку. Под руководством Михалыча вкрутил на место клапаны и вставил деревянные скамейки в специальные резиновые гнёзда. Присоединил к клапану шланг насоса-«лягушки». Сапогом сорок шестого размера он давил на насос. Воздух с резким кряканьем наполнял баллоны.
        - Смотри, не перекачай, - сказал Ваську Михалыч и пошёл за дровами. Когда он вернулся, таща за собой по траве сухую лесину, лодка уже была накачана. Михалыч пощупал тугие, успевшие нагреться на солнце борта, недовольно покрутил головой и чуть сбросил давление в баллонах.
        - Лопнут ведь, Васёк! Будем с тобой в озере бултыхаться!
        - Ничего, - улыбнулся Васёк. - Я плавать умею.
        Канистру с портвейном Михалыч спрятал под деревом и прикрыл пучками сорванной травы. Затем, непроизвольно оглянувшись по сторонам, достал из своего рюкзака мешок с сетью.
        Эту сеть один умелец связал Михалычу по знакомству. Тонкая капроновая нить крепилась сотнями нескользящих узлов. В верхний шнур были искусно вплетены продолговатые поплавки из пенопласта.
        С сетью получился целый детектив. Мастер ни в какую не хотел принимать заказ от незнакомца. И передавать Михалычу сеть на своей квартире отказался категорически. После долгих разговоров передачу осуществили в парке. Михалыч десять минут просидел на скамейке, делая вид, что отдыхает и любуется природой. Затем к нему подсел человек и спросил закурить.
        - У меня только «Прима», - ответил Михалыч.
        - Люблю сигареты без фильтра - от них вреда меньше, - отозвался человек.
        После обмена кодовыми фразами он ногой придвинул к Михалычу мешок, в котором лежала сеть.
        Михалыч подхватил мешок и поднялся со скамейки, забыв на ней газету. Между листами газеты лежали двадцать пять рублей.
        Знакомый, который свёл Михалыча с мастером, долго объяснял, как пользоваться сетью. Под его руководством Михалыч изготовил грузила из проволочных колец и научился перебирать сеть, чтобы в воде она ставилась ровно и не путалась комком.
        - Старайся не цеплять коряги, - предупредил знакомый. - Сеть хоть и прочная, но может порваться. Ремонт - пятёрка!
        Рыбачил Михалыч давно, даже лодку прикупил для любимого занятия. Вот только ловил, в основном, на донку или поплавок. А тут сеть! Двадцать метров! Это уже не баловство, это серьёзная снасть!
        Встал вопрос с выбором места ловли. В Неву сеть не закинешь - рыбнадзор мигом возьмёт за жабры. В дачном пруду ловить карасей - мало интереса. Да и соседи заметят, стуканут, куда следует.
        И тут Михалыч сразу подумал про Еловое озеро. Раз или два в год он ездил сюда подремать над донками, послушать птичье пение, да попить у костра ароматного чая с дымком. Рыбалка здесь никогда не была особенно удачной - попадались небольшие окуни, да тёмная озерная плотва. Но в таких вылазках Михалыч отдыхал душой.
        В одиночку сеть не поставишь, нужен надёжный человек на вёсла. Подумав, Михалыч решил взять с собой Васька. Они вместе работали электриками в родном НИИЛРМТ. При всей своей наивности Васёк не был болтлив. Кроме того, легко мог унести тяжёлую двухместную лодку Михалыча.
        
        Ещё раз оглянувшись, Михалыч положил сеть в корму лодки и прикрыл её расправленным мешком.
        - Ну, поехали, Васёк! Садись на вёсла!
        Дело ладилось. Васёк неторопливо грёб, держа курс на торчащий из воды остров. Михалыч распускал сеть. Тонкое полотно скользило по нагретому солнцем баллону и под тяжестью грузил уходило в тёмную глубину озера.
        Глубина в этом месте оказалась небольшой. Двухметровая сеть не хотела тонуть полностью, её верхний край загибался у поверхности воды.
        Михалыч запоздало вспомнил, что знакомый советовал сначала измерить глубину в месте лова, а потом ставить сеть. Но теперь было ничего не поделать. Если вытащить сеть из воды - придётся её сушить и снова перебирать, а это долгая песня. Да и перед Васьком неудобно. Парень-то думает, что Михалыч - опытный рыбак.
        Ничего! Катера здесь не ходят, на винт сеть не намотает. С берега её не видно. Пусть стоит - авось и попадётся рыба. Да и самим будет проще найти, если что.
        Когда вся сеть оказалась за бортом, Михалыч привязал к её верхнему углу длинную верёвку, а к верёвке - кусок пенопласта величиной с буханку хлеба. Бросил его за борт.
        Пенопласт весело закачался на тёмной воде.
        - Давай к берегу, Васёк! Жрать охота!
        
        Васёк лихо развернул лодку и погрёб к месту стоянки.
        Там рыбаки живо развели костёр. Повесили над огнём котелок с гречкой, приготовили банку тушёнки.
        Глядя, как Михалыч разматывает донки, Васёк спросил:
        - На чёрта они? Сетью рыбы возьмём! А с этими донками только одна морока - ни пожрать, ни выпить нормально.
        - Маскировка, - строго ответил Михалыч. - Вот, не дай бог, подойдут инспектора, начнут вопросы задавать - кто, да откуда. Что на озере делаете? Рыбачите? А где снасти? А снасти - вот они.
        - Ты хоть червей на крючки не насаживай, - предложил Васёк. - Давай выпьем спокойно.
        И то правда, подумал Михалыч. Закинуть пустые донки, и пусть себе стоят.
        Но рыбацкая страсть победила. Михалыч насадил червей на крючки, поплевал на них и забросил донки. Грузила громко шлёпались в двадцати метрах от берега.
        Вешать колокольчики Михалыч всё же не стал. К чёрту! Рыба здесь жадная, непуганая - возьмёт взаглот, не сорвётся. А бегать от костра на каждый звяк охоты мало.
        Тем временем Васёк отодвинул от огня котелок с гречневой кашей и алюминиевой ложкой вывалил туда тушёнку.
        - Давай сюда канистру, Михалыч! - весело прокричал он. - Я сейчас язык от голода проглочу!
        Михалыч торопливо забросил последнюю донку и с канистрой в руках подошёл к огню.
        Греча пахла изумительно! А Васёк уже нарезал на расстеленной газете тонкие ломтики сала с розовыми прожилками и толстые куски чёрного хлеба.
        Михалыч проглотил мгновенно набежавшую слюну.
        Чтобы не лежать на сырой траве, он кинул под бок брезентовый плащ, взятый на случай дождя. Открутил с канистры чёрную пробку и разлил по стаканам янтарную жидкость.
        - Ну, за удачу!
        Васёк мигом проглотил портвейн и стал, обжигаясь, таскать ложкой в рот горячую кашу прямо из котелка.
        - М-м-м. вкуснотища! - мычал он. - Давно так не жрал! Наливай ещё, Михалыч!
        Михалыч неторопливо выцедил свой стакан. Вино прохладной струйкой пролилось по пищеводу, мягко ударило в голову. Хорошо, что не взяли водки! С неё мигом бы одурели. А вино пьётся легко, и коротать за ним летний вечер - одно удовольствие.
        На второй круг Михалыч налил по половине стакана. Хоть канистра и пятилитровая, а надо экономить. Иначе и сеть вытащить не успеешь, как уснёшь тут же на траве.
        А ведь гречка - это всего лишь разминка! Настоящее пиршество начнётся ночью, когда они с Васьком вытащат сеть и наварят уху из свежей рыбы. Специально для этого Михалыч припас в рюкзаке пару картошин и крепкую круглобокую луковицу.
        Вино незаметно кружило голову. Солнце опускалось за лес на другом берегу озера. От воды тянуло приятной прохладой, уютно потрескивал костёр, и гречка с тушёнкой была такой вкусной...
        

* * *
        Рано утром в понедельник я был на базе Жмыхина. Первым делом накормил собак. Чтобы не терять времени на возню с плитой, еды им наварил заранее, дома. Шесть литров варева - невелика поклажа!
        Ещё прихватил с собой два топора поострее, ножовку, разводку для зубьев и трёхгранный напильник.
        Увидев меня, собаки запрыгали от радости, залились лаем. Я открыл вольер, коленями заталкивая внутрь повизгивающие шерстяные комки.
        - Ну-ну! Успокойтесь! Сейчас есть будем!
        Разложил по мискам успевшую загустеть кашу на куриных лапах и головах.
        Этот ценный продукт достался мне по случаю. В субботу в Черёмуховке была свадьба. Стол, как водится, накрывали всей улицей. Вот Фёдор Игнатьевич и выпросил для меня остатки куриных тушек, с праздничного стола.
        Но свадьбы не каждый день бывают, а собак кормить надо. Хоть ворон им стреляй на пропитание. Так ведь вредно давать псам острые птичьи кости.
        Я уже позвонил отцу, попросил его достать в городе рыбьего жира. Буду по несколько ложек подливать его в кашу - всё же витамины.
        Пока псы отъедались, я сходил в дом Жмыхина. Ключ от замка Людмила Сергеевна, уезжая оставила Тимофееву, а тот передал мне.
        В коридоре я нашёл висевший на стене поводок и крепкий ошейник. Вернулся к вольеру, надел ошейник на Серко и защёлкнул карабин поводка.
        - Ну, что? Пойдём купаться?
        Серко от радости прыгнул лапами мне на грудь, чуть не уронив меня на землю.
        - Тихо-тихо!
        Я вывел пса из вольера. Бойкий ревниво следил за нами и вдруг залился обиженным высоким лаем. Я поневоле рассмеялся.
        - Дойдёт и до тебя очередь! Старички идут первыми.
        Серко настойчиво дёргал поводок, тянул его в разные стороны. Поднимал умную морду и принюхивался к запахам. Обнюхал каждую кочку, каждый пучок травы, которые попались нам на пути. Я чувствовал его нетерпение, желание сорваться с поводка и бежать, куда глядят глаза.
        - Рано, старик, рано! Не привык ты ещё ко мне. Не захочешь возвращаться, и пропадёшь в лесу.
        В воду Серко пошёл сразу. Долго плавал из стороны в сторону, насколько позволял поводок. На волнах колыхались клочья серой шерсти. Наконец, пёс выбрался на берег, отряхнулся так, что брызги разлетелись в разные стороны, и умоляющим взглядом посмотрел на меня.
        - Что, не хочешь обратно в клетку? Ну, извини! Придётся потерпеть.
        Я вернул Серко в вольер, а Бойкого повёл купаться. Время уже поджимало. Вот-вот должен был приехать грузовик с солдатами.
        

* * *
        Весь вчерашний день мы провели с Катей. Получилось это само собой. Уже прощаясь у калитки, я неожиданно для себя предложил:
        - Давай завтра съездим в Волхов? Воскресенье же! Погуляем, сходим в парк.
        - Давай! - загорелась Катя.
        Но тут же потупилась.
        - Ой, я не могу. Я должна Нине Фёдоровне укол сделать.
        Это была проблема. Автобус уходил в половине седьмого утра, и потом до Киселёво можно было добраться только на попутках. Но я махнул рукой.
        - Во сколько к тебе приходит Нина Фёдоровна?
        - В девять утра, - ответила Катя. - Раньше она не может - сына с невесткой на работу собирает.
        - Раньше и не надо, - улыбнулся я. - Сделаешь укол, и жди меня. Я что-нибудь придумаю.
        - Хорошо, - серьёзно кивнула Катя.
        Её готовность поверить тронула меня до глубины души.
        Проводив Катю, я сразу же отправился к Фёдору Игнатьевичу. По счастью, председатель ещё не спал - смотрел телевизор.
        - Вот ведь зараза прилипчивая! - пожаловался он мне, выходя на крыльцо с сигаретой. - Смотришь и смотришь, смотришь и смотришь! И не оторваться! А всё Машка моя. Пристала, как репей - купи ей телевизор. Сама не смотрит, а я отдуваюсь!
        Выпалив это, председатель заметно успокоился, закурил и спросил:
        - Ты чего хотел-то, Андрей Иваныч? Опять браконьеры шалят?
        - Нет, Фёдор Игнатьевич, - улыбнулся я. - Вы не могли бы завтра в девять утра отвезти нас с Катей в Киселёво? Мы хотим в Волхов съездить, погулять. А на автобусе не успеваем - у Кати работа.
        - В Волхов? С Катей? - загорелся Фёдор Игнатьевич. - Отвезу, конечно! Мне как раз в Киселёво надо за... в общем, по делу. В девять утра, говоришь? У медпункта? Вот отлично! Там и встретимся.
        Он затушил папиросу и тут же достал из пачки вторую.
        - А что, Андрей Иваныч, с Катей у вас серьёзно, или так просто? - спросил он.
        - Не знаю, Фёдор Игнатьевич, - честно ответил я. - Ещё не успел понять.
        - Ты, Андрей Иваныч, мужик взрослый, - задумчиво сказал председатель. - Да и времена сейчас другие. Но прошу тебя - без баловства. По-дружески прошу, не как председатель. Обидишь девчонку - она хвостом махнёт и улетит. А деревня без врача останется.
        - Не обижу, Фёдор Игнатьевич, - твёрдо пообещал я. - Сложится, или нет - не знаю, но не обижу.
        - Ну, и хорошо, - успокоился председатель. - Значит, завтра у медпункта. Ты не проспи, Андрей Иваныч! Ночь-то какая!
        
        В девять утра мы выехали из Черёмуховки и через полчаса были в Киселёво. Фёдор Игнатьевич высадил нас прямо на остановке и умчался назад, напрочь позабыв о своих «неотложных делах».
        - Вечером-то сами доберётесь? - только спросил он.
        - Доберёмся, - кивнули мы с Катей.
        - Ну, я встречу автобус, на всякий случай. Если опоздаете - ждите меня здесь, приеду.
        - Спасибо, Фёдор Игнатьевич! - поблагодарили мы.
        Катя снова надела вчерашнее платье, а поверх него накинула лёгкий жакет.
        - Я так давно никуда не выбиралась, - улыбнулась она. - Последний раз ещё в Ленинграде, во время учёбы. Мы с подружками ходили гулять в Михайловский сад.
        Пока автобус неторопливо катился в сторону Волхова, Катя рассказывала мне о своей учёбе.
        - У нас такие хорошие ребята были, - улыбалась она. - Дружные. Всюду вместе - и на лекции, и на развлечения. Мы даже в театр всей группой ходили! И в оперу. Онегин, я скрывать не стану - безумно я люблю Татьяну!
        Катя пропела это, так старательно подражая басу Грёмина, что я не выдержал и расхохотался.
        Мы гуляли по песчаным дорожкам в тени огромных отцветающих лип Ильинского сада. Эти липы росли здесь ещё до революции - они окружали усадьбу местного помещика Ильина. От самой усадьбы ничего не осталось. Уцелела только круглая беседка с колоннами, выкрашенными под мрамор.
        Купив по мороженому у полной улыбчивой продавщицы, мы прокатились в открытой кабинке колеса обозрения. Внизу играла весёлая музыка, и гуляли люди, а на высоте разгулялся тёплый летний ветер. Кабинку со скрипом покачивало, и Катя испуганно прижималась ко мне. При помощи большого железного колеса я крутил кабинку, показывая Кате то плотину Волховской ГЭС, то высоченные трубы Волховского алюминиевого завода, то новый автомобильный мост.
        Когда мы спустились вниз, Катя загорелась идеей прокатиться на карусели с загадочным названием «Сюрприз». На этой карусели катались стоя, крепко держась за поручни и пристегнув страховочную цепь.
        - Только ты встань напротив меня, - попросила Катя. - Тогда мне будет не так страшно.
        Карусель начала вращаться - сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Вот она разогналась, словно центрифуга - я даже почувствовал перегрузку - и вдруг накренилась, продолжая вращаться! Теперь мы с бешеной скоростью то взлетали вверх, то падали вниз. Я видел восторженное лицо Кати. Подол её платья развевался на ветру, волосы летели, сверкая на солнце, словно золотая волна!
        - Твои родители живут здесь? - спросила Катя, когда мы, отдыхая от головокружительного «Сюрприза», сидели на скамейке.
        - Да, - ответил я. - Хочешь, зайдём к ним в гости.
        - Нет, - улыбнулась Катя. - Пока нет. Пойдём ещё на чём-нибудь прокатимся!
        

* * *
        Выкрашенный в защитный цвет «ЗИЛ» подъехал вовремя. Солдаты попрыгали из кузова, радуясь нежданной свободе. Они привезли с собой лопаты и даже пару ломов.
        Белобрысый сержант выскочил из кабины.
        - Взвод, вольно! Десять минут перекур!
        Бойцы живо рассыпались по поляне, а сержант подошёл ко мне и протянул руку.
        - Володя, - окая, сказал он.
        - Андрей.
        - Ну, показывай фронт работ.
        - Так это не близко. Километра три отсюда.
        - Ничего, - улыбнулся Володя. - Нам маршировать не привыкать! Погоди, я машину отправлю.
        Он сказал несколько слов водителю. Тот кивнул, развернулся, стреляя синим вонючим дымом, и покатил в сторону Светлого.
        - В восемнадцать ноль-ноль он должен нас забрать, - сообщил мне Володя, морща вздёрнутый нос.
        Затем полез в карман гимнастёрки и достал пачку «Примы». Протянул мне.
        - Закуривай!
        Я покачал головой.
        - Не курю.
        Володя чиркнул спичкой.
        - И что, ты каждое утро будешь приходить сюда из Черёмуховки? - спросил он. - Сколько тут?
        - Двенадцать километров, - ответил я.
        - Ничего себе! Да вечером столько же обратно. Так скоро ног не потянешь.
        - А что делать? Здесь собаки, их кормить надо.
        - Так перебирайся сюда, - разумно предложил Володя. - Вот же дом есть.
        - Скоро переберусь, - вздохнул я. - А пока не могу.
        - Девушка, да? - понимающе спросил сержант.
        И решительно затушил сигарету.
        - Ладно! Выручим тебя. Организуй сюда крупу, и что там ещё надо. А собак я возьму на себя. Будут накормлены, напоены и в чистоте. Раз в три дня выбирайся - мало ли, с материалами какая заковыка выйдет.
        - Спасибо! - обрадовался я.
        - А что нам? - улыбнулся Володя. - Служба - она и есть служба. Ты давай, показывай - где стройка-то?
        Идя друг за другом, мы шагали по тропинке, которая вилась вдоль берега озера. Солдаты смеялись и перешучивались. Вдруг за их весёлыми голосами я различил тревожный птичий крик.
        Ещё несколько шагов, и мы вышли на поляну. Посередине вяло дымился прогоревший костёр. Возле костра сладко спал светловолосый детина, лет двадцати пяти в одной клетчатой рубашке. Лицо его было перемазано сажей.
        Рядом, завернувшись в брезентовый плащ, похрапывал лысоватый мужчина средних лет. Возле него валялась пустая канистра. Я поднял её, понюхал и брезгливо поморщился. Что за дрянь они пили?
        На берегу лежала резиновая лодка. Несколько донок с провисшими лесками скучали возле воды. На одной снасти леска лениво подёргивалась.
        А в озере, напротив поляны, колотя крыльями по воде, надсадно кричал и бился молодой серый гусь.
        Глава 6
        Сначала я не понял, что случилось с птицей. На секунду подумал, что гусёнка за лапы схватила щука. Такое случается, хоть и редко. Рыба принимает мелькающие птичьи лапы за снующих у поверхности рыбёшек, и хватает их.
        Но затем я разглядел мечущийся по воде кусок пенопласта, и до меня дошло.
        Вот же пьяные твари! Полбеды, что они решили нарушить закон и поставили сеть. Много рыбы они здесь не выловили бы, да и рыба в озере сорная. Тут дело только в том, что если разрешить сети всем желающим, то скоро вообще никакой рыбы не останется - вычерпают всё, вплоть до мальков.
        Но оставить сеть на ночь, чтобы в ней запуталась птица, и спокойно дрыхнуть - это уже за гранью! Браконьер должен каждую минуту помнить, что он нарушает закон, и каждую минуту бояться разоблачения. Если браконьер потерял страх и, расставив сети, спокойно спит - значит, что то неладно у нас с людьми.
        Сколько таких сетей унесено ветром? Сколько их плавает хотя бы в том же Финском заливе или Ладожском озере? Все они наполнены протухшей, разлагающейся рыбой, которая пропала без всякой пользы. Часто в этих сетях путаются и гибнут водоплавающие птицы, а иногда - и беззаботные купальщики.
        - Ребята, присмотрите за этими, - бросил я солдатам и шагнул к лодке.
        - Разбудить? - спросил Володя.
        Я мотнул головой.
        - Пока не надо. Меньше возни. Кто грести умеет?
        - Я, - отозвался один из солдат - невысокий, крепкий паренёк с коротким ёжиком волос.
        - Давай, Васильев! - кивнул ему Володя.
        Мы спустили лодку на воду. Васильев сел на вёсла, я устроился на корме. Грёб солдат сильно и ровно, лёгкая лодка шла, словно под мотором.
        - Рыбак? - спросил я его.
        Солдат кивнул.
        - Я из Шушенского, на Енисее. Слыхал? У нас знаменитое село.
        - Конечно, слыхал, - улыбнулся я.
        В селе Шушенском отбывал ссылку Ленин. Это знал каждый школьник в СССР.
        - Поверни меня к гусёнку. Только осторожно, не задави его, - попросил я.
        - Сделаю, - кивнул Васильев.
        Он развернул лодку и стал потихоньку подплывать к бьющейся птице.
        Увидев лодку, гусь сильнее захлопал крыльями. Его громкие крики разносились далеко над водой. Как можно было их не услышать? Но браконьеры спокойно спали.
        Я протянул руки к птице. Гусь зашипел, изогнул шею и больно ударил меня оранжевым клювом.
        Чёрт! И перчаток нет!
        Мокрые крылья колотили по моим ладоням, холодные брызги летели в глаза. Птица ускользала, то и дело умудряясь ударить клювом.
        Наконец, я сообразил, что делать. Поймал край сетки и вместе с ней втянул запутавшегося гуся в лодку через низкий борт. При этом придерживал его свободной рукой, чтобы не сломать лапы крепкими нитями.
        Всё-таки, за ночь птица порядочно устала, иначе справиться с ней было бы труднее.
        Капроновые нити крепко обмотались вокруг лап. Распутать их было невозможно. Не обращая внимания на удары клюва и крыльев, я достал нож и острым кончиком поддел нить ячеи. Нить лопнула. За ней другая и третья.
        Лапы гусёнка освободились из плена. Но птица, не понимая этого, продолжала биться в лодке. Я подхватил её руками и вытолкнул за борт. Быстро перебирая лапами, гусь поплыл в сторону берега, в заросли тростника.
        Я оглядел себя. вот чёрт! Мокрый с ног до головы, словно купался в одежде. Вода с рукавов штормовки течёт в лодку.
        Васильеву досталось куда меньше, но он тоже порядком вымок. Глядя на меня, солдат весело улыбался.
        - Давай вытащим сетку, - сказал я ему. - Не пропадать же рыбе.
        Медленно двигаясь вдоль берега, мы вытащили сеть. В ней оказалось полтора десятка крупных карасей с медно-золотистыми широкими боками и шесть плотвичек величиной чуть больше ладони. Достойный улов! Стоило браконьерам ради него рисковать составлением протокола?
        А ведь сейчас ещё и отпираться начнут, как нашкодившая ребятня. Скажут, что сетка не их, а они тут просто на донки рыбачили. И пойди, докажи!
        Ладно, не хватало мне ещё к их совести взывать. Сейчас составлю протокол, изыму рыбу. Пусть солдатики ухой побалуются.
        Васильев развернул лодку, и мы поплыли к берегу.
        

* * *
        Немилосердное летнее солнце напекло голову Васька. Васёк застонал и повернулся на другой бок, пытаясь ладонью прикрыться от жары. Как назло, под рёбра подвернулось что-то твёрдое, колючее.
        Васёк пошарил рукой и нащупал прошлогоднюю сосновую шишку. Не раскрывая глаз, отбросил её в сторону.
        - Гляди-ка, проснулся трубочист! - весело сказал над ухом незнакомый голос.
        - Кто здесь? - хотел спросить Васёк.
        Но в горло словно насыпали песка, а распухший язык отказывался шевелиться.
        Ох, мамочка! Зачем же было столько пить вчера?
        Васёк вспомнил, как весело уговаривал Михалыча налить ещё по стаканчику. Чёрт! Ну почему никогда не получается отдохнуть культурно, без вот этого вот?
        - Давай-давай, просыпайся!
        В голосе не было ни капли сочувствия.
        Упираясь руками в землю, Васёк приподнял голову. Голова немедленно отозвалась звоном и спазмами боли. Захотелось уткнуться лбом в прохладную траву и так замереть. Едрить твою!
        - Да, хорошо они вчера погуляли!
        Этот голос был ниже и рассудительнее первого.
        Откуда здесь чужие люди? И где Михалыч?
        Ноздри защекотал крепкий запах табачного дыма. Васёк с трудом разлепил глаза и увидел солдатский сапог.
        Он попытался вскочить, но тело было чем-то крепко спутано. Васёк задёргался и окончательно проснулся.
        На поляне было полно военных. Хоть и без оружия, но выглядели они решительно.
        Влипли, понял Васёк. В животе похолодело.
        Он приподнялся на локте и увидел, что рядом лежит Михалыч, с ног до головы замотанный концом сети. Сеть по траве тянулась к Ваську, и второй её край обмотал его тело.
        Пока Васёк очумело пытался сообразить, что произошло, к нему подошёл молодой парень с кожаным планшетом в руках и значком егеря на груди. Поверх планшета был закреплён лист бумаги альбомного формата.
        - Фамилия, имя, отчество? - строго спросил парень. - Место работы, должность?
        - Дайте воды! - хрипло простонал Васёк.
        И на всякий случай, добавил:
        - Пожалуйста!
        - Вчера не напились? - поинтересовался парень.
        На лице его не было даже тени улыбки.
        Васёк покаянно опустил голову.
        Чьи-то руки поднесли ему ко рту кружку с озёрной водой. Васёк благодарно кивнул и принялся жадно пить. Холодная струйка потекла по подбородку.
        - Спасибо! - тонким голосом сказал он, насилу отрываясь от кружки.
        - Фамилия, имя, отчество, - снова спросил парень с планшетом.
        Васёк назвался.
        - Место работы, должность? Домашний адрес.
        Пока Васёк отвечал, военные разбудили Михалыча. Ему тоже дали воды.
        Михалыч напился и испуганно крутил головой. На Васька он не смотрел.
        - Чья сеть? - спросили Васька.
        Он хотел было начать отпираться. Но как тут отопрёшься? Сеть - вот она, стягивает руки и ноги. Васёк не помнил, как они вчера вытаскивали её, но доказательства-то налицо!
        - Михалыча! - ответил Васёк.
        - Кто предложил добывать рыбу браконьерским способом?
        - Он, Михалыч.
        Тут не до взаимовыручки, себя надо спасать! Вдруг повезёт, и Васёк сумеет отделаться выговором, или общественным порицанием? А если хуже?
        Васька оставили в покое и принялись допрашивать Михалыча. Тот совсем упал духом и отвечал, как есть. Всю вину брал на себя, Васька выгораживал, как мог.
        Сердце Васька переполнила благодарность. И одновременно - горечь за то, что они так глупо исковеркали себе жизнь.
        Затем Ваську дали подписать протокол. Дрожащей рукой он поставил свою подпись рядом с подписью Михалыча.
        - Ну, что, граждане браконьеры, - удовлетворённо сказал егерь. - Влипли вы основательно. - Незаконное орудие лова, добыча, преступный сговор. Всё зафиксировано в протоколе.
        - Мы же сознались, - умоляющим голосом произнёс Васёк.
        - Сознались под тяжестью неопровержимых улик, будучи пойманными на месте преступления - не согласился с ним егерь.
        Страшное слово «преступление» придавило Васька к земле, словно камень. Вчера ни о чём таком не думалось. А сегодня - хлоп! - и он уже преступник!
        - Первый раз мы, - тихо сказал Михалыч. - Чёрт попутал.
        - Не чёрт, а жадность, - поправил его егерь. - Ну, ничего. Направим бумаги в милицию, и по месту работы. Там вам мозги на место быстро поставят.
        - Товарищ егерь! Товарищи солдаты!
        Васёк быстро закрутил головой, не обращая внимания на приступы боли.
        - А можно как-то по-другому? Первый и последний раз, честное слово!
        - Вы что, дети? - удивился егерь. - Может, вас в угол поставить? Или ремня всыпать?
        Васёк был согласен даже на порку, лишь бы не сообщали на работу. Но понимал, что егерь просто жестоко шутит.
        - Да и правильно! - вдруг сказал Михалыч. - Правильно, товарищ егерь! Сами виноваты - нам и ответ держать. Я опозорился на старости лет, и молодого парня в грязь втянул. Прости, Васёк!
        Он, наконец, посмотрел на Васька. Взгляд Михалыча был до того отчаян, что Васёк втянул голову в широкие плечи.
        - А, может, отпустите парня? Я во всём виноват! И сеть моя, и лодка моя!
        Михалыч снова повернулся к егерю.
        - Как же я его отпущу? - удивился егерь. - Браконьерством вы вместе занимались. А он наказания избежит - обрадуется. Решит, что можно снова попробовать, и ничего за это не будет.
        - Не решит! - умоляюще сказал Михалыч. - Васёк! Что ты молчишь-то?
        - Никогда больше! - прохрипел Васёк.
        Горло снова пересохло от волнения.
        Егерь задумался, качая головой. Михалыч и Васёк с надеждой глядели на него.
        - Ну, вот что, - решительно сказал егерь. - Протокол вы подписали. Я его у себя оставлю. Адреса и фамилии мне известны. Буду иногда звонить вам на работу, интересоваться - не попались ли вы на чём. Если узнаю, протокол сразу в милицию пойдёт. Ясно?
        - Ясно!
        Рыбаки обрадованно закивали.
        - Сеть я конфискую. Выпутывайтесь, давайте.
        Васёк и Михалыч затрепыхались, выпутываясь из сетки. Михалыч скомкал её и протянул егерю.
        - Вот!
        Егерь подёргал полотно, посмотрел размер ячеи, хмыкнул.
        - Тридцатка. Ну, вот откуда такая жадность? Вы бы ещё частик взяли, чтобы совсем рыбу вычерпать.
        Лицо его снова стало серьёзным.
        - За собой всё прибрать. Чтобы никаких бумажек и пакетов! Обратно пойду - проверю.
        Егерь повесил планшет на плечо и махнул солдатам.
        - Идём! Считай, час потеряли.
        Когда шаги затихли, Михалыч поднялся на ноги. Колени его дрожали и подгибались. Он подошёл к канистре, которая так и валялась на траве. Поднял её, заглянул внутрь.
        - Пусто. Вот чёрт, а! Как же это мы?
        - Может, чаю вскипятим? - предложил Васёк. - Голова кружится.
        - Да ну, - махнул рукой Михалыч. Спустился к озеру, зачерпнул котелком воды.
        - На вот, пей. Да лицо умой - всё в золе.
        Напившись воды, рыбаки смотали донки. На двух крючках висели почти уснувшие плотвички. Михалыч хотел выбросить их в воду, но передумал.
        - Пойдёт егерь обратно, увидит, что рыба кверху брюхом плавает. Ну его! В деревне котам отдадим.
        Они живо упаковали лодку, которая уже успела просохнуть на солнце. Тщательно собрали весь мусор, который оставался на поляне. Свой - не свой, разбирать не стали, побросали в рюкзак.
        Васёк со стоном взвалил на себя тяжёлый мешок.
        - Идём, Михалыч! Может, повезёт - пива в магазине возьмём!
        

* * *
        - Ничего себе! - сказал Володя, оглядывая пожарище. - Что тут случилось-то? Курили в постели?
        - Почти, - вздохнул я.
        Пропавших трудов было жалко чуть ли не до слёз. От почти готовых домиков остались только обгоревшие развалины. Вокруг стояли почерневшие, закопчённые ёлки. Они тянули к пожарищу засохшие ветки, похожие на руки со скрюченными пальцами.
        - Ну, ничего! - подбодрил меня Володя. - Мы здесь живо наведём порядок. Васильев, Малютин! Берите ломы, и на разборку пожарища! Всё раскатать по брёвнышку и распилить на дрова для костра. Вы двое - помогаете им. Родионов - на тебе костёр и обед. Вода в озере. Остальные - за мной! Андрей - где тут ближайшее болото? Первым делом мох для конопатки надерём, чтобы сох пока.
        Глядя, как Володя отдаёт команды, я успокоился. Было видно, что сержант своё дело знает, и на него можно положиться.
        - Идём, покажу. Но сперва инструмент.
        Я отыскал поваленную ёлку, про которую говорил Трифон. Ага! Вот она!
        Под толстым стволом аккуратно лежали инструменты, которые мне удалось спасти во время пожара. Металлические части чуть тронуло ржавчиной.
        - Ничего, - одобрительно сказал Володя. - Отчистим, наточим. Звонько! Привести инструменты в порядок! А вы, четверо - мешки подмышку, и за мной.
        Я привёл солдат на край мохового болотца. До места стройки отсюда было метров триста, не больше.
        - Всё, Андрюха, давай!
        Володя протянул мне руку.
        - Двигай в свою деревню. Послезавтра приходи. Не забудь про корм для собак. Лучше всего - позвони генералу, раз уж ты с ним на короткой ноге. Пусть он отдаст распоряжение нашему майору выдать отходы с солдатской столовой. Тогда мы сами их и привезём.
        - Спасибо, Володя!
        Я пожал протянутую руку. Поглядел, как солдаты гуськом, друг за другом уходят в болото. Повернулся и пошёл в сторону Песенки.
        
        Может, на часок заглянуть к Трифону?
        Я посмотрел на часы - время давно перевалило за полдень. Чёрт, провозились с этими рыбаками!
        Я вспомнил, как солдаты, давясь от еле сдерживаемого смеха, запутывали браконьеров в сеть, и улыбнулся. Это ж надо столько выпить, чтобы не почувствовать, что тебя вяжут!
        Правильно ли я сделал, что отпустил рыбаков, просто припугнув? Вроде, правильно. На злостных хищников они не похожи. Такие поимку на всю жизнь запомнят. Надо же - донки выставили для маскировки!
        Я снова улыбнулся.
        Подойдя к броду через Песенку, я заметил на песке странные следы. На первый взгляд, ничего необычного - отпечатки резиновых калош. Не сапоги - у сапог всегда виден след каблука. А тут подошва ровная, с мелкой насечкой.
        Но вот что странно - у следов был очень маленький шаг. Словно шёл совсем невысокий человек, ребёнок. А рядом со следами калош - странные круглые отпечатки.
        Я рассмотрел их и так, и этак. Ничего не понятно. Следы начинались от берега Песенки и шли к тропинке, которая вела в Черёмуховку.
        Из любопытства я дошёл до тропинки. Здесь после недавнего дождя осталась большая лужа. Ага! Вот на самом её краю смазанный отпечаток. Словно человек поскользнулся, но устоял на ногах. И снова рядом странный круглый след.
        Я поглядел вперёд. Сколько видел взгляд - тропинка была пуста.
        Хотел уже развернуться, но краем глаза заметил движение. Серое пятнышко качнулось вдалеке и пропало.
        Да что за чёрт?
        Прибавив ходу, я зашагал вдоль тропинки и через пять минут догнал таинственного человека.
        Ёлки зелёные! Так это же моя соседка, баба Таня! Идёт, медленно переставляя ноги, и правой рукой опирается на палочку. Вот откуда эти странные круглые отпечатки! Это следы палки.
        А дома-то она вообще с табуреткой ходит! У неё же ноги болят! Как её занесло в такую даль от деревни?
        В левой руке баба Таня держала корзинку. Неужели за грибами ходила? Так грибы и возле деревни есть - зачем сюда-то идти с больными ногами?
        Я поравнялся с соседкой. Услышав за спиной, пои шаги, она остановилась, оглянулась.
        - Здравствуйте, баба Таня!
        - Здравствуй, милай! А, это ты! Чего тут ходишь, людей пугашь?
        - Так у меня работа такая - по лесу ходить. А вы-то что здесь делаете? Неужели за грибами?
        - За има, за има, - закивала старушка. - Захотелося грибков с картохой.
        Я заглянул в корзинку - она была пуста.
        - И что же, ничего не набрали?
        - Ничего, милай! Совсем грибов нет.
        - Ну, давайте, я вас провожу. Заодно и грибов вам наберу по дороге. Вы до деревни-то дойдёте?
        - А чего ж не дойти? Сюда дошла потихоньку - и обратно дойду. К ночи, даст бог, доберуся.
        Я с грустью подумал, что увидеть сегодня вечером Катю мне не удастся. Не бросишь же старушку в лесу одну.
        Я взял у бабы Тани корзинку.
        - Баб Таня! Вы идите по тропинке, а я вокруг посмотрю. Грибы часто у дороги растут.
        - Хорошо, милай! - закивала старушка. - Посмотри, посмотри. А я как грибков пожарю - так приходи покушать!
        Меньше, чем за час я набрал полную корзинку крепких подосиновиков и маслят. Попадались и жёлтые россыпи лисичек. Корзинка приятно оттягивала руку. Подумав, я переложил грибы в рюкзак. Некоторое время брёл по тропинке, приноравливаясь к неторопливому шагу соседки.
        - Баба Таня, а что вы возле речки делали? Там же обрыв, опасно.
        - Возля речки? Какой речки?
        - Нашей, Песенки.
        - Не ходила я к речке, - твёрдо ответила старушка.
        - Я там ваши следы видел. Да у вас и подол юбки влажный. И калоши на босу ногу.
        - Путашь ты что-то милай! Юбку я о траву замочила. Страсть высокая трава. А калоши мне так удобнее - ногу не мнут. А у речки я не была.
        Видно, старушка ни в какую не хотела сознаваться, что пошла в лес совсем не за грибами. Ну, её дело.
        Интересно, не к Трифону ли она ходила? От июльской жары речка совсем обмелела, воды в ней было всего по колено. Даже утиные выводки перебрались на озеро, где простора и пищи было больше, чем на реке.
        Так что даже баба Таня вполне могла перебраться на другой берег. А там до землянки Трифона рукой подать.
        А если баба Таня была у Трифона - то зачем ходила к нему? Только ведь не скажет, да и обидится ещё на настойчивые расспросы.
        Я вспомнил старую икону на стене землянки, вспомнил, как часто Трифон молился возле неё. Может, он какой-нибудь раскольник? Или там старовер? Не разбираюсь я в этих религиозных штуках. В истории христианства каких только течений не было.
        Может, баба Таня с Трифоном одной веры. Вот и забрела старушка помолиться вместе с лесным отшельником.
        Ладно! Спрошу у Трифона.
        - Как ваши ноги, баба Таня? Не болят?
        - Получше, милай, получше! Святыми молитвами, носят пока, - ответила старушка, упираясь палкой в лесную подстилку.
        Некоторое время мы молча брели по тропинке. Раньше ночи в деревню не доберёмся, это ясно. Я махнул рукой и снова свернул в лес. Наберу ещё грибов, да сам нажарю!
        Глава 7
        В конце июля я поехал в Ленинград. Нужно было оформлять документы для перевода на заочное отделение.
        Волнение перед поездкой как будто окунуло меня обратно в далёкое детство.
        В моём детстве - том детстве, которое я помнил - я ездил в Ленинград несколько раз в год. И при каждой поездке легендарный город поражал моё воображение. Провинциальный Волхов не шёл ни в какое сравнение с Ленинградом.
        Всю ночь накануне я ворочался без сна, вспоминая эти поездки.
        Вот мы с тётей - старшей маминой сестрой - идём по Невскому проспекту. Широкий тротуар полон народу. Люди идут нам навстречу, обгоняют, выныривают наперез из боковых улочек. Я крепко держусь за тётину руку, чтобы не потеряться в этой бескрайней толчее.
        Откуда-то слева слышится непонятная речь. Я поворачиваю голову и с замирающим сердцем вижу группу темнокожих людей, перед которыми стоит тётенька-экскурсовод. Экскурсовод что-то объясняет им, а люди переспрашивают на иностранном языке. Мой рот сам собой раскрывается от удивления. Неужели эти люди приехали сюда из Африки? Той самой, в которой крокодилы, бегемоты и обезьяны? О том, что в Африке нет кашалотов, я уже знаю.
        Один из темнокожих людей замечает меня и расплывается в широкой белозубой улыбке.
        А дальше - новое чудо. Неширокая река медленно течёт в гранитных берегах. Через реку перекинут широкий мост, по четырём углам которого стоят статуи. Статуи изображают вздыбленных коней, которых держат под уздцы почти совсем голые люди.
        И люди и кони - словно живые. Они отлиты во всех подробностях, но почти никто не обращает на них внимание. Только туристы фотографируются на фоне затейливой ограды и спешат дальше.
        А дальше - Гостиный Двор. Низкое длинное здание с чередой широких арок. Это потом я узнаю, что оно квадратное. А пока для меня существует только та сторона, которая выходит на проспект. Тётя показывает мне здание бывшей Городской Думы с высокой круглой башней.
        Но меня куда больше интересуют тележки, возле которых стоят улыбающиеся женщины в белых передниках.
        Женщины продают мороженое. Не просто мороженое, а эскимо «Ленинградское» - самое вкусное мороженое в мире!
        Я не решаюсь просить, но тётя и сама прекрасно знает, что мне нужно. Мы подходим к тележке, тётя отсчитывает продавщице мелочь. Та в ответ протягивает мне мороженое в шуршащей обёртке, из которой торчит деревянная палочка.
        Замирая от счастья, я разрываю и разворачиваю обёртку и впиваюсь зубами в тёмно-коричневую, блестящую шоколадную скорлупу. Скорлупа трескается, обнажая белоснежную молочную мякоть. Во рту становится сладко и холодно.
        - Кусай понемножку, - говорит мне тётя. - Горло заболит.
        Но как можно откусывать понемножку, если так вкусно? Я отворачиваюсь в сторону, чтобы тётя не видела, и кусаю побольше. Язык, губы и нёбе немеют от холода. Сладкое счастье тает во рту, и в моё горло медленно сбегает прохладная молочно-шоколадная струйка.
        Вместе с людьми мы переходим на другую сторону проспекта. Чтобы сделать это, нужно обязательно дождаться зелёного сигнала светофора - ведь по проспекту едут машины, автобусы и троллейбусы.
        У нас в Волхове улицы можно переходить, где угодно - редкие машины видны издалека. А здесь они катятся непрерывным потоком.
        На другой стороне расположен дом Зингера с забавной башенкой на углу крыши. В нём находится книжный магазин. Но туда нам сегодня не надо. Сегодня мы просто гуляем.
        Перед домом Зингера - канал. Он тоже облицован серым гранитом. Ленинград - особенный город, с восторгом думаю я. Здесь даже реки - не просто реки с водой и берегами. Все они безукоризненно прямые и очень красивые в своём гранитном русле.
        В конце канала я вижу странную огромную церковь с разноцветными куполами. Кажется, будто канал упирается прямо в неё. Я не впервые вижу эту церковь, но каждый раз забываю спросить, как она называется. Впрочем, меня не слишком интересует её название. Гораздо больше нравятся разноцветные купола, украшенные лепными спиралями. Они делают церковь похожей на сказочный восточный дворец из мультфильма.
        Мы переходим канал, и через проспект открывается вид на Казанский собор. Его я знаю. Внутрь меня не водили, но я гулял между огромных толстых колонн, покрытых узкими вертикальными желобками. Одну их колонн сломал ударом ноги артист Евстигнеев в фильме о приключениях итальянцев в России. Я долго искал эту колонну, но так и не нашёл. Наверное, её заменили.
        Ещё десять минут, и через высоченную широкую арку Главного штаба мы выходим на Дворцовую площадь. Широкая и блестящая, она кажется мне морем, которое зачем-то вымостили булыжником. Посередине площади, словно мачта затонувшего корабля торчит высокая колонна. На колонне - фигура ангела, который держит высокий крест.
        Тётя говорит мне, что колонна ничем не закреплена, и просто стоит на огромном постаменте. А потом предлагает подойти поближе.
        Но я упираюсь и тяну её прочь. Колонна высоченная и толстая - а что, если она грохнется и придавит нас?
        Тётя смеётся.
        - Эта колонна стоит уже больше ста лет!
        Тем более! Вон, какая она старая! А вдруг в ней что-нибудь сломалось за это время?
        Обойдя колонну по широкой дуге, мы подходим к воротам Эрмитажа. Ещё его называют Зимним дворцом. Это потому, что до революции здесь жили цари. Теперь во дворце музей, в котором много картин. Но картины меня не интересуют. Что интересного смотреть на неподвижных и непонятных нарисованных людей?
        А вот ворота - это да! Высокие и толстые кованые створки, на которые так и тянет забраться. Когда революционные матросы штурмовали Зимний дворец, они карабкались на эти ворота. Я видел это в каком-то фильме, только его название забыл.
        Я подхожу к воротам и ставлю ногу в сандалии на чугунный завиток.
        - Только попробуй! - говорит мне тётя. - В цирк вечером не пойдёшь!
        
        Это аргумент. Со вздохом я снимаю ногу с завитка.
        Завершив круг по площади, тётя ведёт меня в пышечную. Пышечная находится тут же, неподалёку - на улице Желябова. В ней так пахнет горячим маслом и жареным тестом, что в животе у меня немилосердно урчит. Желудок сжимается в голодных спазмах.
        В пышечной стоят круглые столы - такие высокие, что я едва дотягиваюсь подбородком до столешницы. Как тут есть-то?
        Но тётя находит выход. Она ставит круглую бумажную тарелку с пышками прямо на широкий подоконник. А рядом - фаянсовый стаканчик с растворимым кофейным напитком.
        Пышки!
        Это мягкие золотистые кольца из теста, пропитанные горячим маслом и посыпанные сахарной пудрой. Пудра тает и становится липким сиропом, который пачкает пальцы. Надо успеть съесть пышки, пока пудра не растаяла, а ведь их - целых шесть штук!
        Но пышки мягкие, воздушные и проглатываются мгновенно. Я запихиваю их в рот, одну за другой, и торопливо запиваю кофейным напитком.
        - Не спеши, - говорит мне тётя. - Жуй, как следует.
        Обтерев руки бумажными квадратиками, которые заменяют салфетки, мы выходим из пышечной. Прогулка окончена. Это такая традиция - заканчивать прогулку пиршеством в пышечной.
        Мы снова переходим Невский проспект и садимся в троллейбус. Тётя позволяет мне опустить монеты в специальную щель и покрутить ручку. Из аппарата выползают два бумажных билета. Я отрываю их и крепко держу в потном липком кулачке.
        

* * *
        И на этот раз я решил ехать в Ленинград не автобусом, а электричкой из Волхова. На автобус можно было сесть прямо в Киселёво и за два с половиной часа добраться до автовокзала на Обводном канале.
        Но мне хотелось повидать родных.
        Кроме того, я надеялся, что неторопливая поездка в электричке позволит мне вспомнить ещё что-нибудь из прежней жизни Андрея Синицына.
        Катя проводила меня на вечерний автобус из Черёмуховки. В Киселёво я пересел на автобус до Волхова, и около десяти вечера шёл с автовокзала домой к родителям.
        Звонить и предупреждать о своём приезде я не стал.
        Такое было время! Телефоны были редкостью, поэтому приехать неожиданно, без звонка считалось совершенно нормальным.
        Несмотря на тёплый летний вечер, улицы были почти пустыми. В небольших городах рано ложатся спать - многие жители работают с раннего утра. Магазины и кафе были давно закрыты, и по улицам гуляли только редкие влюблённые парочки. На углу Советской и Коммунаров галдела компания молодёжи, негромко бренчала гитара.
        Я потянул на себя дверь подъезда и краем глаза увидел справа неясную тень. Тень шевельнулась. Я быстро повернулся, инстинктивно вскидывая руки.
        - Серёга!
        Мой младший брат стоял в подъезде, зажимая ладонью лицо и испуганно глядя на меня.
        - Что случилось? Ну-ка, покажи физиономию!
        Серёга неохотно убрал руку от лица.
        Под левым глазом у него красовался здоровенный синяк. По щекам была размазана кровь из носа. Кровь успела засохнуть - видно, братишка стоял в подъезде давно.
        - Кто это тебя так?
        - Неважно, - буркнул брат, опуская глаза.
        - Что значит «неважно»? Говори давай!
        - Да какая разница? Всё равно ты им ничего не сделаешь! Лучше мокрое полотенце принеси.
        - Сейчас пойдём домой, умоешься.
        - Не пойду я. У меня деньги отобрали.
        - Кто? Да говори же. Или мне на улицу пойти, поспрашивать?
        - Ну, «углы».
        Вот чёрт!
        Это же та самая компания, которая шумела на углу с гитарой. Потому они и называли себя «углами». Собирались на любимом углу, даже скамейки туда притащили чуть ли не от вокзала.
        Неформальное молодёжное объединение, мать их! Теперь я хорошо вспомнил эту компанию. В прошлой жизни, когда я был подростком, они здорово попортили мне жизнь.
        Вечером меня частенько посылали в магазин. То за хлебом к ужину, то за спичками, которые кончались всегда не вовремя. Чтобы попасть в магазин, нужно было пройти мимо этих самых «углов».
        Ребята там были постарше меня - от пятнадцати до семнадцати лет. Все они учились в местном профтехучилище. А по вечерам собирались на своём любимом месте, пели песни под гитару и пили пиво.
        К взрослым они не приставали - побаивались. А вот одинокого подростка запросто могли избить, или отобрать деньги. Не знаю, почему милиция их не трогала. Может, и проверяли, но предъявить ничего не могли. Подростки не жаловались, предпочитая молча сносить обиды и мечтать о мести.
        Помню, одно время я даже ходил в магазин дворами, вокруг - только бы не сталкиваться с этой компанией.
        Сейчас, глядя на перемазанное кровью лицо брата, я даже вспомнил этот самый летний вечер. Мама попросила меня сбегать за хлебом. Я выскочил из дома, думая о чём-то своём. Забыл свернуть во двор и нос к носу столкнулся с «углами». Получил в глаз и по носу, лишился денег и до позднего вечера стоял в подъезде, не решаясь идти домой.
        Кто же именно меня тогда бил?
        
        - «Углы», говоришь? А кто именно из них бил? Кто отобрал деньги?
        - Бил Журавель, - неохотно ответил брат. - А деньги Мельник забрал. Да не ходи ты к ним! Журавель боксом занимается, ты с ним не справишься.
        Я молча повернулся и вышел из подъезда. Серёга пошёл за мной. Вместе мы дошли до угла дома.
        - Стой здесь, пока не позову - сказал я ему.
        На скамейках сидели шесть человек. Высокие угловатые фигуры, начинающие взрослеть лица - уже не подростки, но ещё не мужчины. По большинству из них горькими слезами заливалась армия, а по некоторым - и тюрьма.
        Мельник играл на гитаре. Он обнял её, словно подружку, перебирал струны и что-то напевал, изредка потряхивая тёмными курчавыми волосами.
        Журавля - Вовку Журавлёва - я тоже сразу узнал. Крепкий длиннорукий парень, он сидел напротив Мельника и посасывал пиво из горлышка бутылки.
        На миг у меня в голове раздвоилось.
        Я видел перед собой Журавля - неформального лидера «углов». Такого, каким запомнил его из прошлой жизни.
        И одновременно вспоминал круглоголового мальчишку, которого привела в первый класс усталая мать. Я, Андрей Синицын, тогда уже учился в седьмом и случайно столкнулся с ними на торжественной линейке первого сентября.
        
        Как всё просто и ясно, когда ты взрослый! Когда уже пережил всю сумятицу подросткового возраста, прошёл школу армии и попробовал настоящей жизни.
        Я чётко знал, что собираюсь сделать. И знал, что у меня всё получится, как надо.
        Вывернул из-за угла, перешёл дорогу, делая вид, что иду по своим делам. Сидевший ко мне лицом Мельник бросил на меня взгляд, стараясь казаться равнодушным. Оценил мою решительную походку и снова опустил глаза к гитарным струнам.
        Это были даже не шакалы - шакалята. Они связывались только с теми, кто заведомо слабее, боится и не сможет дать отпор.
        В этом и было их счастье. Будь они посмелее - рано или поздно попробовали бы отхватить кусок не по зубам, ввязать в какое-нибудь мутное дело. А так - подрастут, перебесятся. Закончат своё ПТУ, отслужат в армии и пойдут работать помощниками машинистов и слесарями на железную дорогу. Заведут семьи, детишек, остепенятся.
        Проходя мимо скамеек, я круто повернул, сделал ещё два быстрых шага и правым кулаком ударил Журавля в ухо.
        От неожиданности Журавель поперхнулся пивом и свалился со скамейки прямо под ноги дружкам. Те вскочили.
        Не обращая на них внимания, я ногой пнул сидевшего Мельника в грудь, чуть выше гитары. Зачем ломать инструмент?
        Моя нога впечатала Мельника спиной в скамейку, он задохнулся.
        Четверо остальных отскочили к дороге.
        Я сильно ударил шевелящегося Журавля ногой в живот и, сжимая кулаки, повернулся к остальным.
        - Пошли на хер отсюда! Бегом! И чтобы больше я вас здесь не видел, иначе сядете у меня!
        Лишившись вожака, они не задумались ни на секунду.
        - Валим! - оглянувшись на дружков, скомандовал белобрысый пацан и первым припустил вдоль улицы.
        - А ты куда?
        Я ухватил за плечо собравшегося бежать Мельника. Его рубашка затрещала. Дёрнув сильнее, я усадил парня обратно на скамейку.
        - Деньги, которые вы отобрали у моего брата! Быстро!
        Трясущейся рукой Мельник полез в нагрудный карман и вытащил оттуда смятый рубль.
        - Где остальное?
        - Мы пива купили.
        - Завтра вечером занесёшь, понял? И чтобы больше не трогали его.
        Мельник закивал.
        - А ты понял, Вова?
        Это я спросил у Журавля, который, лёжа, прислушивался к нашему разговору.
        - Понял, - просипел Журавель.
        Одной рукой он держался за живот, другой ладонью зажимал ухо.
        - Если не принесёте - я вас найду. Где вы живёте, я знаю. И всех запомнил.
        Я повернулся и пошёл к брату, который стоял возле угла дома.
        - Идём домой, Серёга! Жрать охота.
        
        - Что он, маленький, что ли? - ворчал за ужином отец. - Пусть бы сам разбирался. Не стыдно тебе, Андрюха? Здоровый лоб, мужик, а полез драться на пацанов. Мы в своё время сами разбирались.
        Я неторопливо черпал ложкой с тарелки жареную картошку с грибами. Доел и отдал тарелку маме, которая молча мыла посуду. Потом посмотрел на отца.
        - Батя, у тебя старший брат был?
        - Нет, - ответил отец. - Знаешь же, чего спрашивать?
        - А у него есть.
        Я потрепал Серёгу по вихрастой макушке.
        - И я его в обиду не дам.
        - А если эти оболтусы своих братьев приведут? - спросила мама.
        - Вот тогда и будем решать по-мужски, с братьями - улыбнулся я. - Мам, мне завтра рано вставать. Электричка в шесть утра.
        - А зачем в такую рань? - удивился отец. - Поезжай попозже.
        - Дел много, - ответил я. - Сначала в институт, потом на работу. И Георгий Петрович просил к нему заехать.
        - Тот самый генерал? - спросила мама. - Что ему от тебя нужно?
        - Хочет открытие сезона обсудить. И пообедать пригласил.
        Я почти не обманул маму. Георгий Петрович, действительно, пригласи меня пообедать, когда узнал, что я еду в Ленинград. Но главное было не в этом.
        По моей просьбе он нашёл врача для отца.
        Ночью, когда я уже засыпал на диване, неслышно открылась дверь комнаты младших. На пороге стоял Серёжка в майке и синих сатиновых трусах. Он подошёл к моему дивану и прошептал:
        - Спасибо, Андрюха!
        
        А с утра за пыльным окном электрички замелькали знакомые, но давно забытые пейзажи. Пролетали столбы, крыши домов, железнодорожные переезды и дороги. То приближаясь, то отдаляясь, бежала зелёная полоска леса.
        Неразборчивый голос в вагонном динамике бормотал названия знакомых станций. Пассажиры в вагоне то убывали, то прибывали.
        Под Назией мы долго стояли, пропуская встречный пассажирский поезд. Наконец, он пронёсся мимо, пронзительно свистя и обдавая нас тёплым ветром через открытые форточки.
        Когда пассажирский прошёл мимо, наш машинист дал гудок. Электричка дрогнула и снова покатилась по направлению к Ленинграду.
        Проплыла мимо большая сортировочная станция с сотнями вагонов на десятках путей. Затем платформа с на званием «Фарфоровская», вокруг которой теснились неведомые здания из красного кирпича. И наконец:
        - Московский вокзал! Конечная! Просьба к пассажирам освободить вагоны электропоезда!
        Я с удовольствием поднялся с жёсткой деревянной скамейки.
        Глава 8
        Требовательно зазвонил телефон.
        - Олег Александрович! К вам студент Синицын!
        - Да, пусть войдёт!
        Олег Александрович Катаев, декан лесохозяйственного факультета и заведующий кафедрой лесной энтомологии, положил трубку на рычаги и нахмурился. С сожалением посмотрел на окно.
        Ему так хорошо думалось.
        Олег Александрович любил стоять у высокого окна академии и глядеть на зеленеющий парк и голубое небо над ним. Об этой его привычке знали немногие. Посетителей Олег Александрович встречал, сидя за простым сосновым письменным столом.
        Сейчас стол был завален материалами только что закончившейся экспедиции в Калининград. Пользуясь летними каникулами, Олег Александрович разбирал их и готовил к публикации.
        Лес и его вредители были основным направлением научной деятельности Олега Александровича. Этой теме он посвятил всю свою жизнь, начиная ещё с Брянска.
        А небо...
        Небу были отданы три трудных военных года, когда молодой Олег Катаев воевал в дальней стратегической авиации.
        После войны он вернулся к любимому делу. Закончил институт и аспирантуру, занялся научной работой. Но иногда любил вот так стоять у окна, даже не вспоминая о прошлом, а только ощущая его.
        В дверь постучали.
        - Войдите! - отозвался Олег Иванович, опускаясь в кресло.
        Раньше он сидел на обычном стуле. Но годы брали своё, спина побаливала. Пришлось установить в кабинете кресло, которое Катаев иногда в шутку называл «барским».
        В дверь вошёл молодой человек двадцати трёх-двадцати четырёх лет. Светловолосый, с решительным взглядом. Загорелое лицо говорило о том, что он много времени проводит на свежем воздухе.
        - Здравствуйте! - сказал студент и остановился возле двери. - Разрешите?
        - Да, входите, - кивнул Олег Александрович. - Что у вас?
        - Андрей Синицын, - представился вошедший. - Вот.
        Он протянул декану лист бумаги, исписанный крупным почерком.
        Олег Александрович пробежал его глазами.
        Заявление о переводе с дневного отделения на заочное.
        Хм.
        В общем-то, обычное дело. До четверти студентов подают такие заявления. Особенно те, что пришли в академию не сразу после школы, а отслужив в армии.
        Это уже не школьники, а взрослые люди. Их часто интересует личная жизнь, семья, работа. А учёба отходит на второй план. Но бросать её жалко, вот и пишут заявления о переводе на заочное.
        Понятная история. Но Олег Александрович был немного разочарован.
        Будучи увлечённым наукой человеком, он любил тех, в ком видел жажду познания. Практика - великое дело! Но кто будет заниматься исследованиями, искать новые методы работы, устанавливать взаимосвязи? Кто будет снабжать практиков надёжной теоретической базой?
        В стоящем напротив его стола юноше Олег Александрович видел ещё одну упущенную возможность.
        Он с досадой забарабанил пальцами по крышке стола.
        - Скажите, Андрей, а в чём причина перевода? Почему вы не хотите продолжать обучение на очном отделении?
        Олег Александрович сверился с лежавшими перед ним документами.
        - С успеваемостью у вас всё хорошо. «Хвостов» нет. Какие-то перемены в жизни?
        - Да, Олег Александрович, - ответил Синицын. - Дело в том, что я устроился на летнюю практику егерем в охотхозяйство. И теперь меня очень просят остаться на постоянную работу.
        
        - Егерем? - удивился Олег Александрович.
        Это было не совсем то, чего он ожидал. И всё-таки...
        - Скажите, вы понимаете, что работа егеря не требует высшего образования? Безусловно, это работа по вашему профилю, но... Я правильно понимаю, что научная деятельность вас не привлекает?
        В глазах студента промелькнула досада.
        Понятно. Не по душе нравоучения, но приходится терпеть.
        - Вы понимаете, товарищ Синицын, что качество образования на заочном отделении заметно ниже? Что такое две сессии по сравнению с двумя полноценными семестрами? Очень многие знания пройдут мимо вас. Вряд ли вы сможете претендовать на место в аспирантуре после окончания учёбы.
        Олег Александрович говорил это и сам понимал, что говорит в пустоту. Студенты, которые мечтают об аспирантуре, не подают заявления о переводе на заочное отделение.
        - Я не подумал об этом, - к его удивлению ответил Синицын. - Мне казалось, что регулярно занимаясь, можно учиться нормально...
        Он замолчал, пытаясь отыскать другие слова.
        - Вам казалось!
        Олег Александрович добавил в свой тон иронии. Совсем чуть-чуть, капельку - чтобы не обидеть студента, но показать своё отношение к его затее.
        - Вы ведь уже знаете, что такое работа егеря? Как вы считаете - она оставляет достаточно времени для вдумчивой ежедневной учёбы?
        Теперь в глазах студента декан увидел сомнение и продолжал:
        - Очень сомневаюсь в этом. Безусловно, вы сможете выполнять задания. Но не более того! На настоящую учёбу ни сил, ни времени вам не хватит. Поверьте моему опыту. А знаете, что будет потом?
        - Что? - чуть вскинув подбородок спросил Синицын.
        Ого! Да он ещё и упрямый!
        - На пятом курсе у вас начнутся настоящие трудности. Если вы не будете лениться - мы пойдём вам навстречу. Позволим подобрать тему дипломной работы, максимально близкую к вашей практической деятельности. Не без проблем, но вы защититесь и получите свой диплом. А потом пойдёте работать охотоведом, вот и всё.
        Олег Александрович не удержался. Встал из-за стола и подошёл к окну, заложив руки за спину.
        - Вы извините, что я говорю так откровенно. Иногда откровенность важнее вежливости. Возможно, вы не понимаете, но именно сейчас вы находитесь в точке выбора. И приняв неверное решение, закроете для себя другие возможности.
        Декан замолчал и внимательно взглянул на студента.
        - Я рад, что вам нравится работа. Энтузиазм говорит в вашу пользу. Но поверьте, должность егеря в охотхозяйстве - не предел мечтаний. Закончите образование, получите диплом. А уже потом решайте - куда идти дальше. Договорились? Возьмите ваше заявление.
        - Нет.
        Синицын покачал головой.
        Олег Александрович поджал губы. Всё, как всегда. Не было никакого смысла в очередной раз распинаться перед... Неважно!
        Он сел в кресло и подтянул к себе заявление.
        - Ну, хорошо.
        Достал из прибора авторучку, занёс её над листком. И опустил.
        - Присядьте, Андрей!
        Олег Александрович кивком головы указал на стул.
        Синицын сел.
        - Я задержу вас всего на пять минут. Но мне необходимо понять, почему вы настаиваете на переводе. Аргументируйте, пожалуйста!
        И положил руки на стол, показывая, что готов слушать.
        
        Через пять минут Олег Александрович поднялся из-за стола. Он подошёл к маленькому столику, который приютился в простенке между большими окнами.
        - Что ж, признаю. Я не совсем верно оценил ваши мотивы, Андрей. Думал, что речь идёт о попытке найти более лёгкую дорогу. Скажите, вы сейчас откуда приехали?
        - Из Волхова, - ответил Синицын.
        Олег Александрович наморщил лоб.
        - Где это?
        - К северо-востоку. Сто двадцать километров от Ленинграда.
        - Ага. Ехали, стало быть, часа три, если не больше? Хотите чаю?
        Не дожидаясь ответа, Олег Александрович воткнул вилку электрического чайника в розетку, спрятанную за портьерой. Он заранее предполагал, что студент из вежливости откажется.
        - Спасибо, Олег Александрович! - неожиданно ответил Синицын. - С удовольствием!
        Усмехнувшись про себя, декан открыл стоявшую на подоконнике пачку индийского чая. Утрамбовал порцию заварки в никелированное ситечко и опустил его в заварочный чайник. Когда вода закипела - залил заварку кипятком.
        Всё это время он поглядывал в окно. Небольшие пушистые облака, стремительно плывущие на восток, напомнили ему разрывы зенитных снарядов в небе над немецким городом Зелов. Тогда они еле сумели вернуться...
        Он развернул лежавший рядом с пачкой чая кулёк и высыпал печенье в специально приготовленную вазочку. Поставил вазочку на стол.
        - Угощайтесь!
        Разлил по кружкам душистый тёмно-коричневый чай, с удовольствием втянул приятный знакомый запах. Хороший чай Олег Александрович любил, это была его слабость.
        Студент и преподаватель сидели друг напротив друга, осторожно прихлёбывая мелкими глотками горячий чай.
        Наконец, Олег Александрович поставил кружку и сказал:
        - Хорошо, Андрей! Я подпишу ваше заявление, но при одном условии. За время учёбы вы выполните кое-какую полевую работу. Если справитесь - она станет основой вашего диплома. Согласны? Так вы сможете на практике применить полученные знания.
        - Согласен, - ответил Синицын. - Что нужно делать?
        
        

* * *
        Я вышел из здания академии и по привычке оглянулся на фасад. До самых окон второго этажа он зарос блестящим тёмно-зелёным плющом. Мне показалось, что в одном из окон я разглядел фигуру декана.
        Махать ему рукой я не стал - это было бы недопустимым панибратством. Развернулся и через парк академии пошёл в сторону проспекта Карла Маркса к остановке трамвая.
        Олег Александрович поставил передо мной очень интересную задачу - оценить степень поражённости вредителями хвойных лесов на моём участке. Вредители хвойных деревьев были основной специальностью его научной работы. И теперь он, фактически, предлагал мне принять в ней участие.
        Это было почётное и ответственное предложение. И очень большая работа по сбору данных.
        Наверное, я мог бы отказаться. Моя основная работа загружала меня настолько, что свободного времени почти не оставалось. Но я понимал, что Олег Александрович даёт мне шанс заняться чем-то большим, чем просто работа. И я согласился.
        За чаем мы коротко обсудили методику сбора данных. Олег Александрович пообещал в скором времени выслать подробные указания и формы отчётности.
        - Но и про учёбу не забывайте! - напомнил декан. - Все работы должны сдаваться точно в срок. Если увижу, что вы отстаёте и не справляетесь - нам придётся пересмотреть нашу договорённость.
        Да, это была возможность принять участие в настоящей научной деятельности. К тому же - очень полезной и важной для страны. И я не собирался упускать эту возможность.
        Даже предстоящее расставание с Катей не так сильно огорчало меня. Если у нас всё по-настоящему - то её отъезд ничего не изменит. Будут выходные и каникулы, мы сможем встречаться.
        Я и сам не замечал, как постепенно становлюсь оптимистом. Видимо, сказывалось пьянящее чувство пребывания в молодом теле. Да и страна вокруг была совсем не та, к которой я привык за последние сорок лет своей прошлой жизни.
        Здесь люди ещё ощущали свою причастность к чему-то важному, большему, чем просто быт и работа ради денег.
        
        Трамвай неторопливо громыхал по Торжковской улице, мимо будущей станции метро к Каменному острову. Там, в парке возле онкологического диспансера у меня была назначена встреча с врачом, которого нашёл Георгий Петрович.
        По Большой Невке в сторону Елагина острова уходила целая флотилия спортивных гребных лодок. Я поневоле залюбовался точными и сильными движениями гребцов.
        Трамвай пересёк Ушаковский мост, миновал небольшую, полускрытую зеленью старую церковь и остановился. Я вышел на тротуар, повернул направо и вошёл в парк сквозь открытые ворота в невысокой чугунной ограде. Взглянул на часы - до назначенной встречи с доктором Игорем Эдуардовичем Молле оставалось всего десять минут.
        По телефону мы договорились встретиться в парке, на скамейке слева от входа в онкологический диспансер. Я предупредил Игоря Эдуардовича, что приеду издалека, на что он не слишком довольным голосом попросил не опаздывать.
        - С часу до двух у меня обеденный перерыв, - сказал Игорь Эдуардович. - А затем обход больных.
        Я отыскал нужную скамейку. Она стояла в тени старых ив, гибкие ветки которых нависали над дорожкой. Прохладный речной ветер шевелил узкие серебристые листья.
        - Андрей Иванович? Здравствуйте!
        Стройный курчавый брюнет внимательно рассматривал меня сквозь стёкла прямоугольных очков.
        Я пожал протянутую руку.
        - Здравствуйте, Игорь Эдуардович! Спасибо, что согласились встретиться.
        - Давайте присядем, и вы расскажете, что вас беспокоит.
        Игорь Эдуардович махнул рукой в сторону скамейки.
        - Времени у меня немного, а Георгий Петрович очень просил вам помочь. Поэтому лучше я буду задавать вопросы. Итак, вас беспокоит собственное самочувствие?
        - Нет.
        Я покачал головой.
        - Я обратился к вам по поводу моего отца.
        - Понятно, - кивнул Игорь Эдуардович. - Анализы вы уже сдавали?
        - Пока нет.
        - Тогда первым делом нужно сдать анализы в районном диспансере. Получите результаты, и сразу же привозите их ко мне. А пока нам просто не о чем говорить.
        Игорь Эдуардович поднялся. Было видно, что определённость он ценил выше вежливости. Это качество мне нравилось.
        - Игорь Эдуардович!
        Я помолчал, но решился.
        - Существует вероятность, что анализы ничего не покажут... пока.
        Молле повернулся ко мне.
        - Поясните.
        Чёрт! Как объяснить ему, чего я от него добиваюсь?
        - Игорь Эдуардович! Я прошу десять минут. Даже пять. Думаю, этого времени мне хватит, чтобы объяснить.
        - Ну, хорошо.
        Игорь Эдуардович уселся обратно на скамейку.
        - Существует большая вероятность, что мой отец в течение ближайших трёх лет может заболеть раком лёгких, - сказал я. - Но сейчас он, скорее всего, ещё здоров.
        Никак не показывая удивления, Игорь Эдуардович молча почесал кончик острого носа. Помогать мне наводящими вопросами он не собирался.
        - Есть ли какая-нибудь возможность предотвратить рак? Сделать так, чтобы он вообще не заболел.
        - Ах, вот вы о чём! Что ж, на этот вопрос ответить не сложно. Но ответ вам, к сожалению, не понравится.
        Игорь Эдуардович снял очки и посмотрел сквозь них вдаль.
        - Профилактики рака пока не существует. Недостаточно изучена его природа и причины возникновения. Только ранняя диагностика и последующее лечение дают шансы. Причём, чем раньше поставлен диагноз - тем эти шансы выше.
        Я почувствовал отчаяние.
        - Понятно. А диагностика возможна по результатам анализов, правильно?
        - Совершенно верно, - кивнул Игорь Эдуардович.
        - И заранее ничего сделать нельзя. Только сдавать анализы. А с какой периодичностью?
        Я всё больше утверждался в мысли, что зря потревожил Игоря Эдуардовича.
        Игорь Эдуардович пожал плечами.
        - Один раз в год, можно - два.
        - А чаще?
        - Послушайте, Андрей Иванович!
        Молле снова посмотрел на меня.
        - В этом нет никакого смысла, поверьте. Ну, а если анализы что-то выявят - тогда сразу ко мне.
        Я понял, что разговор закончен, и поднялся со скамейки.
        - Спасибо, Игорь Эдуардович!
        - Не за что, Андрей Иванович! Вы уверены, что рассказали мне всё, как есть?
        Доктор секунду помедлил, потом тряхнул головой и решительно направился к зданию.
        

* * *
        - Ой, здравствуйте! Вы Андрей Иванович Синицын, да? Проходите, пожалуйста! Папа у себя в кабинете - это вот здесь.
        Симпатичная круглолицая девушка улыбнулась мне, закрыла входную дверь на замок и убежала куда-то вглубь квартиры.
        Я разулся, одновременно оглядывая квартиру.
        Да, ничего себе живут генералы!
        Высокие потолки, украшенные лепными розетками, просторный коридор. Большое зеркало в потемневшей ореховой раме. Откуда-то из глубины - наверное, из кухни - умопомрачительный запах жареного мяса.
        Интересно, курица, или свинина?
        Я постучал в дверь кабинета, и она немедленно открылась. На пороге стоял Георгий Петрович.
        - А, Андрей Иванович? Вовремя! У Галины Петровны уже и стол накрыт. Идём, идём обедать!
        Георгий Петрович взял меня под руку и повёл в направлении божественных запахов.
        - Вот, здесь ванная. Можешь вымыть руки. Полотенце бери вот это, не стесняйся.
        Ванная комната в генеральской квартире размерами больше напоминала гостиную. В ней даже окно было - с видом в уютный зелёный двор. На окне висели простенькие ситцевые занавески. Задёрнув их, я понял, почему вместо тяжёлых дорогих штор хозяева выбрали дешёвый ситец - он прекрасно пропускал дневной свет.
        Посреди помещения стояла большая чугунная ванна на витых ножках с головами львов. Судя по виду - ещё дореволюционная. Эмаль местами была сколота, но, несмотря на это, ванна производила очень солидное впечатление.
        Я повернул вентиль медного крана, затем - другой. Струйка воды окрепла и стала тёплой.
        Ври, чёрт побери! Оказывается, горячая вода в квартире - не выдумка и не роскошь, а вполне обычное дело.
        Я тщательно намылил руки и сполоснул их под горячей водой. Затем крепко завернул краны и вытер ладони небольшим вафельным полотенцем.
        - Ну, где ты там, Андрей Иванович?
        Генерал уже ждал меня за дверью.
        - Идём, идём!
        Странно, но столовая оказалась даже меньше ванной. В ней помещался стол, вокруг которого стояли восемь стульев, но проходить за стульями можно было только вдоль стен.
        - Причуды царской планировки помещений, - усмехнулся Георгий Петрович, заметив мой взгляд. - Ты проходи, Андрей Иванович, проходи!
        Генерал указал мне на стул рядом с собой.
        - У нас сегодня борщ и котлеты с пюре. А пока - давай-ка за встречу!
        Георгий Петрович взял со стола графин и разлил по хрустальным рюмкам холодную водку.
        Глава 9
        - Прошу в мой кабинет, Андрей Иванович!
        Георгий Петрович вытер салфеткой губы и встал из-за стола.
        - Лиза, принеси нам кофе, пожалуйста!
        Я тоже отодвинул стул и поднялся.
        - Спасибо, Галина Петровна!
        Это был настоящий семейный обед - чинный, с переменой блюд, с неторопливыми разговорами за столом. Наверное, я бы заскучал, но Галина Петровна и Лиза с таким интересом расспрашивали меня о работе егеря и жизни в Черёмуховке, что я увлёкся.
        Мимоходом рассказал и о том, что перевожусь на заочное отделение и буду принимать участие в настоящей научной работе под руководством декана.
        - Буду определять количество вредителей хвойных деревьев на своём участке леса. В зависимости от это можно будет выработать рекомендации для Министерства лесного хозяйства по защите лесов.
        - Очень интересно! - улыбнулась Галина Петровна. - А разве у ёлок и сосен так много вредителей? Я знаю только короеда... кажется.
        Я кивнул.
        - Короеды, долгоносики, тли... И ещё множество насекомых.
        - Надо же! - удивилась Галина Петровна. - А мне казалось, что ёлки колючие и невкусные.
        Генерал только посмеивался, глядя на жену влюблёнными глазами. Было совершенно ясно, что у них в паре всё хорошо, несмотря на возраст и время, которое они прожили вместе. А может быть, наоборот - благодаря этому времени.
        Галина Петровна принялась убирать со стола, а Георгий Петрович настойчиво повёл меня к себе в кабинет. Вслед за нами дочка генерала внесла поднос с двумя маленькими чашечками, от которых шёл пар и умопомрачительный кофейный запах.
        - Настоящий, молотый, - гордо сказал генерал. - Не цикорий с ячменём.
        Я с удивлением разглядывал большой квадратный кабинет с высоким окном, из которого открывался замечательный вид на Неву и разноцветные, украшенные лепниной дома на другом берегу. Слева виднелся Кировский мост, а за ним - серые бастионы Петропавловской крепости.
        Боком к окну стоял письменный стол, обтянутый красным сукном. Рядом, на маленьком столике - два телефонных аппарата.
        Георгий Петрович сделал маленький глоток из своей чашки, а затем достал из застеклённого шкафа початую бутылку армянского коньяка.
        - Спасибо, Георгий Петрович, но я не буду - запротестовал я. - Мне ещё домой добираться.
        Георгий Петрович только отмахнулся.
        - Рустам отвезёт тебя на вокзал. Да мы по чуть-чуть. Садись, Андрей Иванович! У меня к тебе есть разговор.
        Генерал усадил меня в глубокое и мягкое кожаное кресло возле низкого журнального столика, а сам уселся на диван. Коньяк он, и вправду, наливал по чуть-чуть - на самое донышко больших пузатых бокалов.
        - Глоток коньяка и сразу же глоточек кофе. Попробуй, Андрей Иванович!
        Я попробовал - это было, действительно, вкусно. Терпкий коньяк прокатывался по языку, а затем его смывала обжигающая кофейная горечь.
        - Я иногда думаю, что в жизни должно быть место удовольствию, - задумчиво сказал Георгий Петрович. - А ты, Андрей Иванович, как считаешь?
        Я пожал плечами.
        - Смотря, что считать удовольствием. Вкусная еда и напитки - это неплохо. Но когда голоден - обычный кусок хлеба покажется вкуснее самых изысканных блюд. Усталый человек с удовольствием заснёт и на голой земле, а бездельник будет без сна ворочаться на перине.
        Я смутился, осознав, что говорю банальные вещи. Но Георгий Петрович внимательно слушал меня.
        - Как прошла встреча с Игорем Эдуардовичем? - спросил он.
        За столом генерал не спрашивал об этом. Видимо, чтобы не вызвать ненужных расспросов.
        Я покачал головой.
        - К сожалению, не совсем так, как я рассчитывал. Игорь Эдуардович сказал, что мер по профилактике рака не существует. Единственный выход - регулярно сдавать анализы.
        - Понятно.
        Георгий Петрович покивал и сделал ещё один глоток коньяка.
        В глубине квартиры раздался мелодичный звонок, похожий на церковный колокол.
        - А вот и Владимир Вениаминович! - сказал генерал. - Мой давний друг. Он очень хотел с тобой познакомиться, Андрей Иванович.
        Георгий Петрович легко поднялся с дивана навстречу гостю.
        Владимир Вениаминович оказался крупным бородатым мужчиной лет шестидесяти с приветливой доброй улыбкой. Голос его рокотал, словно бас протодьякона, но не раздражал, а наоборот - успокаивал.
        - Георгий, дорогой, здравствуй!
        Гость обнял генерала, и тот почти утонул в мощных объятиях.
        Георгий Петрович похлопал гостя по широкой спине.
        - Познакомься, Володя! Это Андрей Иванович - егерь с Елового озера.
        - Очень рад!
        Владимир Вениаминович протянул мне мощную мясистую ладонь. В такой ладони запросто можно было плющить подковы. Но рукопожатие гостя было осторожным, хотя и крепким.
        - Очень много слышал о вас, и о ваших угодьях! - дружелюбным басом сказал Владимир Вениаминович. - И теперь мечтаю приехать к вам на охоту.
        Здороваясь с генеральским гостем, я отметил одну любопытную особенность. Несмотря на мощный голос и внушительные габариты, Владимир Вениаминович не доминировал над окружающими. Наоборот - в его присутствии чувствовались спокойствие и уют.
        Наверное, это благодаря его искренней и приветливой улыбке, подумал я.
        Генерал достал из шкафа ещё один бокал.
        - Ну, давайте - за встречу! Сколько мы не виделись, Володя?
        - С прошлого декабря, - улыбнулся Владимир Вениаминович.
        Георгий Петрович сокрушённо покачал головой и разлил коньяк по бокалам.
        - Надо встречаться почаще. В нашем возрасте это особенно важно.
        Генерал и гость устроились на диване - он был достаточно просторен, чтобы не стеснять их. Я снова опустился в кресло. Кожаная обивка уютно обняла меня.
        - Я держу спаниелей и фокстерьеров, - рассказывал Владимир Вениаминович. - Обожаю эти породы. Чрезвычайно умные собаки!
        Я улыбнулся. Давно заметил, что крупные мощные люди предпочитают небольших питомцев. Наверное, это связано с тем, что большая собака даёт чувство защищённости, а сильные люди в нём не нуждаются.
        - Хотел бы приехать к вам на открытие сезона - поохотиться со спаниелем на утку. Ну, а как откроется охота на лису и енота - тогда уж с фоксиками! Примете, Андрей Иванович?
        - С удовольствием! - ответил я. - Только на барсука вам надо будет оформить разрешение у Тимофеева в охотобществе. Вы знакомы с ним?
        - С Александром Сергеевичем? Конечно!
        Владимир Вениаминович вытащил из кармана позолоченные часы на длинной цепочке. Когда он открыл верхнюю крышку, послышался мелодичный звон.
        - Только не говори, Володя, что ты спешишь! - возмутился генерал. - Так давно не виделись!
        - Что ты, Жора! До девятнадцати часов я совершенно свободен. Так что с удовольствием попробую твой коньяк и кофе, которым ты так гордишься. Расскажите, Андрей Иванович - как вам живётся в лесной глуши? Знали бы вы, как я вам завидую! В большом городе трудно вырваться из суеты, нет времени остановиться, подумать о жизни. Так вот хоть вас послушать.
        Владимир Вениаминович умел слушать. Он, не отрываясь, следил за выражением моего лица, задавал наводящие вопросы, вникал в мельчайшие подробности. И - понимал. Верно понимал всё, о чём я говорил, и даже невысказанное. А ведь это редкое качество хорошего слушателя.
        Рассказывая, я как будто заново переживал эти полтора месяца в Черёмуховке. Снова пробирался сквозь заросли к каньону в верховьях Песенки, чтобы увидеть голубого зимородка. Плыл на лодке по утреннему озеру. Слышал плеск крупной щуки в прибрежных корягах. Выслеживал раненого кабана вместе с Георгием Петровичем.
        Владимир Вениаминович расспрашивал не только об охоте, но и о жизни в деревне. Эта жизнь не казалась ему скучной. Наоборот - он искренне завидовал её простоте и обстоятельности.
        Когда я мельком упомянул о медитациях на берегу реки, он оживился.
        - Это прекрасное дело! Чрезвычайно успокаивает нервную систему, позволяет привести в порядок мысли. И никакой мистики, как считают невежественные люди! Помнишь, Жора, я два года назад ездил в Индию? Так вот тамошние йоги научили меня методикам расслабления, из которых и берёт начало медитация. Это просто и гениально! Сейчас я вас научу, Андрей Иванович. Закройте глаза!
        Невольно повинуясь его голосу, я закрыл глаза.
        - Расслабьтесь. Дышите ровно и свободно. Не нужно ни о чём думать. Вы слышите только мой голос. Ваши руки и ноги тяжелеют, их наполняет приятное тепло. Отпустите мысли. Позвольте им течь свободно и легко, словно воде. Вы видите текущую воду, Андрей Иванович?
        - Вижу, - ответил я.
        - Прекрасно. Следите за её течением. Она унесёт все заботы, все тревоги. Расслабьтесь. Просто следите за водой и слушайте мой голос.
        Я и в самом деле видел неторопливое течение Песенки. Отражение зеленеющих деревьев, которые росли на берегу. Лениво шевелящиеся кувшинки и стаи рыбьей молоди в тёмной глубине.
        Слышал журчание воды, шум ветра в листве и пение птиц. Голос Владимира Вениаминовича вплетался в эти звуки, но не тревожил сознание, не будоражил его, а успокаивал, успокаивал, успокаивал...
        
        Я открыл глаза и непонимающим взглядом обвёл кабинет. Я по-прежнему сидел в кресле, но теперь был накрыт тёплым уютным пледом. Владимир Вениаминович и генерал всё так же сидели на диване и о чём-то тихо беседовали. Перед ними на столике стояла почти пустая бутылка коньяка. Табачный дым уплывал в приоткрытую форточку, из-за которой слышался шум машин на набережной.
        - Я что, уснул? - смутился я.
        Владимир Вениаминович улыбнулся.
        - Не смущайтесь, Андрей Иванович. Вы просто устали. Рано поднялись, долго ехали. У вас был очень насыщенный день. Вот организм и потребовал отдыха.
        Он повернулся к генералу.
        - Жора, организуй Андрею Ивановичу своего знаменитого кофе! И лучше с молоком.
        Генерал без споров поднялся с дивана и вышел за дверь.
        - А сколько сейчас времени? - спросил я. - У меня же электричка.
        Владимир Вениаминович вытащил из кармана свои часы, открыл крышку и посмотрел.
        - Не волнуйтесь, Андрей Иванович! Сейчас только начало шестого. А электрички в вашу сторону ходят до позднего вечера. Сейчас выпьете кофе, и водитель Георгия Петровича отвезёт вас на вокзал.
        Он улыбнулся.
        - Спасибо вам за потрясающий рассказ! Я словно сам побывал у вас в Черёмуховке. Вы - счастливый человек, Андрей Иванович! Очень надеюсь как-нибудь приехать к вам в гости.
        - Конечно, приезжайте! - искренне ответил я. - Вот сейчас приведём в порядок базу, и буду ждать вас. А хотите - приезжайте прямо в Черёмуховку. Уверен, вам понравится.
        - И я в этом совершенно уверен! - подхватил Владимир Вениаминович. - А вот и ваш кофе! Умм, какой запах! Жора, это божественно! Надеюсь, ты захватил чашечку и для меня?
        - Совсем охренели - генерала за кофе гонять! - проворчал Георгий Петрович, придерживая дверь кабинета ногой. В руках у него был поднос с чашками.
        Произнося эти грозные слова, Георгий Петрович ухмылялся чуть ли не до ушей.
        Я поднялся, взял у него из рук поднос и поставил на стол. Кроме чашечек с кофе на подносе была тарелка с нарезанными колбасой и сыром и вазочка со слоёным печеньем, которое в народе называлось «ушками».
        - Галина Петровна строго-настрого запретила выпивать без закуски! - объяснил Георгий Петрович.
        Я растерянно пил кофе с молоком и кое-как поддерживал беседу на разные темы. А старые друзья тем временем совсем разошлись.
        - Ну, что, Володя! Готовь своих собачек! Через три недели открытие сезона!
        Генерал даже потёр руки от предвкушения.
        - Кстати, как там мои солдаты? Строят домики?
        - Строят, Георгий Петрович, - кивнул я. - Недавно мы с ними браконьеров поймали. Ребята здорово помогли.
        Я рассказал историю с незадачливыми рыбаками.
        Наконец, генерал взглянул на часы.
        - Пора тебе, Андрей Иванович. Рустам с машиной внизу. Передавай привет отцу. Анализы сделайте, как сказал доктор. И если что - сразу к нему, он не откажет. Это я тебе обещаю. Ну, а мы на открытие охоты выберемся к тебе. А может, и раньше, если время позволит.
        Я попрощался с Владимиром Вениаминовичем и вышел в прихожую. Генерал вышел за мной.
        - Провожу. Если соберёшься в Ленинград - звони и заезжай без стеснения. Мы тебе всегда рады.
        - Спасибо, Георгий Петрович!
        - Тебе спасибо, Андрей Иванович! Я рад, что мы познакомились.
        Генерал протянул мне руку и открыл дверь.
        - Ну, бывай, егерь!
        Перепрыгивая через невысокие ступеньки, я быстро сбежал вниз по широкой лестнице. Состояние было лёгким и радостным, словно я хорошенько выспался и отдохнул. Странно - задремал-то я на полчаса, не больше.
        Я вышел в тихий зелёный двор генеральского дома и увидел у подъезда знакомый «УАЗ». В машине скучал Рустам. Увидев меня, он заулыбался и приглашающе махнул рукой.
        - На вокзал? - спросил он.
        - Ага.
        Я захлопнул дверцу кабины, и Рустам завёл мотор. Машина выкатилась на набережную.
        Откинувшись на жёсткую спинку сиденья, я перебирал в памяти сегодняшний день.
        Всё складывалось удачно. Кроме поездки к врачу, но этого следовало ожидать. Медицина не всесильна, увы. Ладно! Значит, будем сдавать анализы. И не провороним начало болезни, как в прошлый раз. Я не позволю!
        Вот только как уговорить отца, чтобы не пугать его?
        Задумавшись над этой проблемой, я не замечал дороги, по которой мы ехали, и очнулся только, когда машина затормозила у входа в Московский вокзал.
        И тут меня словно обдало холодной водой.
        Чёрт!
        Владимир Вениаминович, Индия, расспросы о медитации... А потом я уснул.
        Да это же был гипноз! Я вспомнил рокочущий, успокаивающий голос. Точно! Он загипнотизировал меня, потому я и уснул.
        Что же я наболтал им под гипнозом? И зачем Георгий Петрович это устроил? В чём он меня заподозрил? И... и что теперь будет?
        А может, я ошибся? Уснул от усталости, а теперь придумываю себе чёрт знает, что? Мало ли, какой у человека голос...
        Не замечая, что машина давно стоит, я лихорадочно прокрутил в памяти весь последующий разговор. Да нет! Генерал и Владимир Вениаминович вели себя совершенно естественно, расслабленно. Совсем не так, как вели бы себя люди, которые узнали, что перед ними - попаданец из будущего.
        Немного успокоившись, я вылез из машины. Рустам удивлённо глядел на меня.
        - Рустам, - спросил я. - А Георгий Петрович в каких войсках служит? Если, конечно, это не тайна.
        - Да какая там тайна! - улыбнулся Рустам. - Пехота обыкновенная.
        Я пожал ему руку и пошёл в зал ожидания. До электрички оставалось полчаса.
        

* * *
        Георгий Петрович подошёл к окну и проводил взглядом выехавший из арки дома «Уазик». Заложил руки за спину и повернулся к Владимиру Вениаминовичу.
        - Ну? Что скажешь, Володя?
        Владимир Вениаминович покачал головой.
        - Даже не знаю, что сказать. Удивил ты меня Жора! Крепко удивил. И как только ты умудряешься отыскивать подобные приключения?
        - Знал бы - подписку бы с тебя взял о неразглашении, - угрюмо сказал генерал.
        - Так и возьми, - миролюбиво согласился Владимир Вениаминович. - Я и сам о таком говорить поостерегусь.
        Генерал взял чашечку с остывшим кофе, сделал глоток и поморщился.
        - Володя, ты опытный психотерапевт. Не мог парень соврать? Или просто...
        Георгий Петрович выразительно постучал себя пальцем по виску.
        Владимир Вениаминович улыбнулся.
        - Соврать не мог. И с головой у него всё в порядке. Он действительно верил в то, о чём рассказывал. И это не постороннее внушение. Внушение всегда можно определить - по заученным оборотам речи, по мимике и другим признакам. Нет, он прожил всё, что мы слышали. Но что из этого - реальность, а что - его воображение? Тут надо разбираться долго.
        - Ну, если верить Синицыну, время у нас есть. Десять лет.
        Генерал неожиданно усмехнулся.
        - Нет, Жора, - мягко поправил его Владимир Вениаминович. - Времени у нас нет. В этот раз я взял парня неожиданностью. Но больше такой фокус не пройдёт. Если при встрече со мной он регулярно начнёт засыпать - то мгновенно заподозрит неладное. И всё поймёт. Если уже не понял - он ведь далеко не дурак, и должен держаться настороже. Спроси-ка Рустама - как он вёл себя по пути на вокзал.
        Глава 10
        - Знаешь что, Георгий! - сказал Владимир Вениаминович и снова взглянул на часы. - Пойдём-ка, прогуляемся на свежем воздухе!
        Он демонстративно поморщился и помахал рукой перед носом, разгоняя табачный дым.
        - Ты же домой спешил, - напомнил другу генерал.
        - Спешил. Но теперь я не уйду, пока не узнаю - что ты решил. Идём-идём на воздух!
        Мужчины вышли в прихожую.
        - Галина Петровна! - окликнул генерал супругу. - Мы с Володей прогуляемся по набережной. Засиделись что-то.
        - Давно пора, - одобрительно кивнула жена генерала, появляясь в прихожей. - А я пока кабинет проветрю. Ужин через полтора часа, не опаздывай, пожалуйста.
        Георгий Петрович хмыкнул было, но Владимир Вениаминович остановил друга.
        - Я прослежу, - улыбнулся он Галине Петровне.
        На лестнице генерал снова хотел что-то сказать, но осёкся, оглянувшись по сторонам. Психотерапевт заметил это и одобрительно кивнул.
        - Если у вас паранойя - это ещё не значит, что за вами не следят, - произнёс он, выходя на улицу. - А вот и Рустам!
        «Уазик» как раз въезжал в арку двора. Он лихо развернулся на пустом асфальтовом пятачке и задним ходом встал на привычное место под окнами генеральской квартиры.
        - Отвёз? - спросил Георгий Петрович выпрыгнувшего из кабины Рустама.
        - Так точно, товарищ генерал-лейтенант! - весело отрапортовал сержант.
        - По дороге ничего необычного не случилось? Всё в порядке?
        - Так точно! Андрей Иванович всю дорогу о чём-то думал. А у самого вокзала встрепенулся, словно что-то вспомнил. И спросил меня, в каких войсках вы служите.
        Рустам улыбнулся.
        - Ну, дальше! - нетерпеливо сказал генерал.
        - Я ответил, как вы приказали. Андрей Иванович успокоился и пошёл на электричку.
        - Хорошо, Рустам. До завтра свободен. Завтра - как обычно.
        - Есть, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите выполнять?
        - Разрешаю.
        
        Мужчины пропустили «Уазик», прошли под аркой и вышли на набережную. Георгий Петрович хотел было повернуть на узкий тротуар, идущий вдоль дома. Но психотерапевт укоризненно окликнул его:
        - Жора! Сколько раз тебе повторять, что гулять надо как можно ближе к реке и деревьям. И как можно дальше от дорог и выхлопных газов. Идём!
        Он взял друга за локоть и перевёл через дорогу к гранитному парапету.
        - Чувствуешь? Совсем другое дело!
        Вдоль реки, и правда, гуляли волны тёплого летнего ветра. И даже слышался запах тополей и лип, растущих на широком газоне вдоль набережной.
        Владимир Вениаминович опёрся на парапет.
        - Давай сделаем так, - сказал он генералу. - Я буду задавать вопросы, а ты мне дашь ответы, какие сможешь. Так получится быстрее, и картина выйдет более полной. Согласен?
        - Снова твои «психические» штучки? - усмехнулся Георгий Петрович. - Ладно, спрашивай.
        - Для начала скажи - почему ты вообще затеял этот сеанс? Что тебя насторожило?
        Генерал помолчал, собираясь с мыслями.
        - Вообще-то, я просто хотел помочь парню, - сказал он. - Уж больно сильно он тревожился об отце. И заметь - без всяких видимых причин! Он вёл себя так, словно точно знал, что его отец заболеет. Просил найти врача. Не поленился сразу же приехать. И Игоря Эдуардовича расспрашивал о профилактике рака. А между тем, анализы его отец ещё даже не сдавал. Понимаешь?
        - Понимаю, - задумчиво кивнул психотерапевт. - Будь это обычная тревога - он начал бы с анализов. А в зависимости от их результатов либо успокоился бы, либо кинулся искать врача.
        - Абсолютно верно! А он всё сделал наоборот. Вот я и заподозрил, что парень немножко не в себе. Вбил в голову, что отец непременно заболеет. Ты же знаешь, что так бывает. И решил, что ты сможешь ему помочь.
        - Ясно. А почему просто не отправил его ко мне? Зачем эта случайная встреча? Давай, Жора, говори. Нам теперь вместе разбираться с этим делом.
        - Не дави на меня, - покачал головой генерал. - Я твои приёмчики насквозь вижу.
        Он задумчиво провёл ладонью по шершавому парапету и медленно пошёл вдоль реки. Владимир Вениаминович шёл рядом.
        - Странным он мне показался. Молодой парень, а держится уверенно. Но и дерзости в нём нет, дури юношеской. Вот вспомни себя в двадцать с небольшим - как бы ты себя вёл, увидев целого генерала? Да если его ещё на охоту вести надо!
        Владимир Вениаминович задумался.
        - Нервничал бы. Гадал, как всё пройдёт. Суетился.
        - Ну, вот! - кивнул Георгий Петрович. - А Андрей себя вёл не просто спокойно. Он нас по номерам расставил. И когда подранка добирали - руководил, как егерю и положено. Понимаешь? Словно не впервые в такой ситуации. А ведь Сашка Тимофеев его только-только на работу взял. У меня глаз намётанный - я эту странность сразу увидел.
        - Тебя работа к этому обязывает, - кивнул психотерапевт.
        - Я тогда всю его биографию поднял без шума, просто, на всякий случай. Вдруг парень не тот, за кого себя выдаёт. Предположил, что его ко мне могли подослать - желающих много, сам знаешь нашу службу.
        - Нашёл что-нибудь интересное? - поинтересовался психотерапевт.
        Георгий Петрович помотал головой.
        - Ничегошеньки. Отец - рабочий, мать тоже на производстве трудится. Есть младший брат и сестра. Закончил среднюю школу, отслужил в армии, поступил в институт. Биография простая, как сапог. Охотой увлекается с детства, благодаря отцу. Вот и пошёл егерем на практику.
        Георгий Петрович снова остановился. Как раз в этом месте на набережную падала тень от раскидистой липы и позволяла укрыться от солнца.
        - Я все материалы внимательно прочитал и обрадовался, чего греха таить. Думал - парень рассудителен не по годам, с таким легко будет. Решил помогать ему понемногу, чем могу.
        - К себе взять не думал? - спросил Владимир Вениаминович.
        - Зачем? - удивился генерал. - Да и не пойдёт он. А раз так - то и разговор заводить нет смысла. Но вот когда он про отца заговорил, я и обратился к тебе. Решил, что в домашней обстановке всё проще пройдёт, парень беспокоиться перестанет. А оно вон, как повернулось!
        - Это чутьё, Жора. Твоё знаменитое чутьё. И слава богу, что оно тебя не подвело. Я ведь приём не один веду - с ассистентом. Да ещё под запись. Представляешь, если бы он в моём кабинете такое рассказал? Пришлось бы парню диагноз лепить.
        Владимир Вениаминович сорвал с липы листок, покатал его в пальцах и с улыбкой принюхался к горьковатому запаху. Со стороны вполне могло показаться, что двое немолодых мужчин разговаривают о чём-то хорошем, приятном для обоих.
        - Ладно, с этим всё понятно. А что мы теперь будем делать?
        - Думать, - твёрдо сказал генерал. - Как следует думать прежде, чем сделать любой шаг. Информация эта бесценна. Но в первую очередь, она не должна повредить Андрею.
        - И нам, - добавил психотерапевт.
        - И нам, - согласился Георгий Петрович. - Но ему - в первую очередь. Поэтому - никаких движений, ни малейших действий. Даже встречаться пока не будем. До открытия охоты я всё, как следует, обдумаю. А там опять посоветуемся.
        - На всякий случай, Жора, напоминаю, что пока Андрей Иванович почти ничего нам не рассказал. Только о своей прошлой жизни, да и то в общих чертах. И во второй раз фокус с гипнозом не пройдёт.
        - Да помню я, - отмахнулся генерал. - И не собираюсь просить тебя о чём-нибудь подобном.
        - Вот и хорошо, - заключил Владимир Вениаминович. - А сейчас мне пора. Семья ждёт.
        - Вызвать тебе такси?
        - Не надо. На троллейбусе быстрее доберусь.
        Мужчины попрощались, и Владимир Вениаминович быстро пошёл по набережной в направлении Литейного моста. Его лёгкая походка совершенно не вязалась ни с возрастом, ни с комплекцией психотерапевта.
        Георгий Петрович посмотрел ему вслед и с силой ударил ладонью по граниту парапета.
        - Чёрт! Если б я мог отмотать эту ситуацию обратно! Старый дурак! Заподозрил на свою голову...
        Генерал преувеличивал. Старым он не был, да и дураком его тоже бы никто не назвал.
        
        

* * *
        Добравшись до Черёмуховки из Ленинграда, я окончательно уверил себя, что гипноз мне почудился. Никому и ничего я не разболтал о будущем.
        И слава богу!
        В лучшем случае мне бы просто не поверили и прописали соответствующее лечение. В стационаре, из которого не выйдешь без разрешения врача.
        А вот в худшем...
        Когда я сообразил, сколько бесценной по меркам специальных служб информации скрывается даже в моей дырявой голове - у меня похолодело в груди. Понятное дело, что, в основном, я помню только события своей собственной жизни. Как и любой нормальный человек. И штудировать перед сном википедию у меня не было привычки.
        Но и тех сведений о будущем, которые каким-то чудом зацепились за мою память, любой разведке хватило бы с лихвой.
        Так что если найдётся человек, который рискнёт поверить в мою историю - всю свою новую жизнь я проведу в камере под надёжной охраной. Ежедневно мне будут устраивать допросы и проверки, исколют непонятной химией, которая стимулирует память и развязывает язык.
        Эти твари выжмут из меня всё до донышка, а потом тихо закопают на территории, огороженной колючей проволокой.
        Как тебе такая перспектива, Андрюша? Не радует?
        Впрочем, не сходи с ума, Андрей Иванович! Не преувеличивай, никто не будет за тобой охотиться, если только ты не подставишься сам. Современная наука категорически отвергает переселение душ. Вот и прекрасно!
        Но есть ещё и случайности, вроде сегодняшней.
        Несмотря на испуг, я был благодарен случившемуся - теперь брешь в обороне установлена, осталось только её заделать. Желательно, так, чтобы окружающие ничего не поняли.
        Этим я и занялся почти сразу, как вернулся в Черёмуховку.
        
        На следующее же утро после возвращения я отыскал Алексея Дмитриевича Воронцова. Учитель, как всегда, был в школе - клуб для учеников ещё работал. Родители могли быть спокойны - вместо того, чтобы целыми днями слоняться по улицам, их дети строили макеты кораблей и самолётов, выжигали и выпиливали, занимались лепкой, рукоделием и даже кулинарией.
        Я застал Алексея Дмитриевича, когда он с ребятами оклеивал тонкой прочной бумагой ажурные крылья модели самолёта. Тщательно выструганный деревянный пропеллер на носу планера приводился в действие толстой авиамодельной резинкой. Значит, это не просто макет, а настоящая летающая модель!
        - Доброе утро, Алексей Дмитриевич! - поздоровался я.
        - Здравствуйте, Андрей Иванович!
        Воронцов протянул мне руку.
        - Неужели вспомнили о нашем уговоре?
        Я смутился.
        - Забыли? - усмехнулся Алексей Дмитриевич. - Немудрено. В последнее время на вас навалилось немало хлопот. Вы обещали рассказать ребятам о вашей работе.
        - Да, я обязательно сделаю это, - пообещал я. - И лучше бы поскорее. Когда откроется сезон, боюсь, у меня снова не будет времени.
        - А давайте завтра, - предложил Алексей Дмитриевич. - В это же время, прямо здесь.
        Он обвёл рукой помещение актового зала, где собирались ребята.
        - Хорошо, - кивнул я. - Завтра утром я у вас. Подготовиться так и не успел, но как получится - так и получится.
        - Всё пройдёт замечательно, - улыбнулся Алексей Дмитриевич. - Я в вас полностью уверен. А как ваша поездка в Ленинград? Оформили перевод?
        - Оформил. Кроме того, мне предложили возможность поучаствовать в научной работе. Буду изучать плотность поражения вредителями еловых лесов на моём участке. Потом эти данные, вместе с другими можно будет использовать для рекомендаций нашему Минлесхозу.
        - Ого! - воскликнул Алексей Дмитриевич. - Растёте на глазах. Знаете - а ведь и в этом мы с ребятами можем вам помочь. Ну, подумайте - насколько проще будет выполнить такую работу большим коллективом!
        - А ведь это верно! Спасибо за предложение, Алексей Дмитриевич!
        - Так вы согласны? Отлично! Ребятам такая работа пойдёт только на пользу. Ну, и приключение выйдет отличное.
        Алексей Дмитриевич в предвкушении потёр ладони.
        - Но я правильно понял, что вы ко мне по делу? Нужна ещё какая-то помощь?
        - Да, Алексей Дмитриевич. Я хочу с вами посоветоваться. Дело в том, что с одним моим знакомым приключилась неприятность. Его, можно сказать, ограбили.
        Я не врал Воронцову. То есть, врал, но не совсем. Похожая история приключилась с моим отцом в начале восьмидесятых, и он часто с возмущением и удивлением рассказывал её. Вот я и запомнил.
        - Ограбили? - удивился Алексей Дмитриевич. - Так нужно срочно обратиться в милицию.
        Я покачал головой.
        - Милиция тут вряд ли поможет. Дело было так. Мой знакомый шёл по улице. К нему подошла женщина, неожиданно взяла его за руку и стала что-то говорить. Он помнит, что женщина говорила быстро и настойчиво, но о чём был разговор - забыл совершенно. Мой знакомый впал в такое странное состояние...
        Силясь вспомнить, я щёлкнул пальцами.
        - Состояние транса, - подсказал Воронцов.
        - Да, наверное, - согласился я. - В общем, когда он пришёл в себя, женщины уже не было рядом. И у него пропали все деньги. Не просто пропали. Он вспомнил, что сам отдал их той женщине по её просьбе.
        - Внезапный гипноз, - сказал Воронцов. - Его ещё называют «цыганским».
        - Вы слышали о таких случаях?
        - Слышал. Это не такая уж редкая практика у уличных жуликов. И много денег отдал ваш знакомый?
        - Кажется, рубля три с мелочью, - ответил я. - Но дело не в этом. Есть ли возможность защититься от такого гипноза?
        - Ах, вот что вас интересует! - улыбнулся Воронцов. - Безусловно!
        - Расскажете, Алексей Дмитриевич? Мой знакомый теперь опасается ходить по улицам. Хотел даже обратиться к врачу, но не знает - к кому пойти.
        - В общем-то, ничего сложного. Такой гипноз действует только тогда, когда жертва не ждёт подвоха. Если человек насторожен - воздействие не удастся. А ведь ваш знакомый теперь настороже.
        Я недоверчиво хмыкнул.
        - В общем-то, да. Но не может же он опасаться всё время. Так недолго и с ума сойти.
        - Согласен, - улыбнулся Алексей Дмитриевич. - А вы порекомендуйте ему медитации. Да-да, те самые, которые я вам показывал. Они отлично помогают.
        - Правда? - удивился я. - А почему же...
        К счастью, я вовремя прикусил язык, а Воронцов не заметил моей оговорки.
        - Видите ли, гипноз - это очень древняя техника, - воодушевлённо говорил он. - И давно известно, что одни люди легко поддаются гипнозу, а другие - с большим трудом. Если коротко - это зависит от того, насколько уравновешена нервная система человека. Уличный гипнотизёр прежде, чем войти в контакт, сначала выбивает жертву из равновесия. А медитации отлично помогают его удерживать. И ещё...
        - Внимательно слушаю, - кивнул я.
        - Если жертва заранее знает о гипнозе и не хочет ему поддаваться - даже у самого сильного гипнотизёра ничего не выйдет. Ведь гипноз строится на доверии жертвы. Если его нет - то и гипнотический контакт невозможен.
        Воронцов задумчиво почесал бровь.
        - Разве что страх... но это к делу не относится.
        - Значит, моему знакомому достаточно проявить немножко недоверия к незнакомцам, и бояться нечего?
        - В общем и целом - именно так, - подтвердил Алексей Дмитриевич.
        Я испытал небывалое облегчение и с трудом скрыл его от Воронцова.
        - Спасибо, Алексей Дмитриевич! А знаете что? Может быть, я выступлю перед ребятами прямо сейчас? Вон их сколько здесь? И не станем откладывать на завтра.
        - Почему бы и нет? Только дайте мне минут сорок, чтобы собрать всех остальных желающих. А мы с вами пока можем попить чаю у меня в кабинете.
        

* * *
        В воскресенье мы с Катей поехали на озеро. Весь остаток недели я пропадал на базе. Кормил и выгуливал собак, которые потихоньку привыкали ко мне. Проверял лодки и вёсла, выкосил вымахавшую за месяц траву. На следующей неделе Тимофеев обещал привезти комплекты свежего белья и краску, чтобы к сезону выкрасить домик базы.
        Солдаты приезжали ежедневно, и уже подвели оба домика под крыши и поставили стропила из пахучих сосновых жердей. Доски для кровли перевезли через озеро на лодках. Плавать пришлось трижды.
        - Проложить бы дорогу по берегу, - деловито сказал Володя. - Ты поговори с генералом, Андрюха! Здесь работы - на пару дней, не больше.
        - Подумаю, - усмехнулся я.
        Но самое главное, что я успел сделать - очистил бывший дом Жмыхина от всех следов пребывания прежних хозяев. Утвари набралось чуть ли не на машину. Всё это добро аккуратно погрузили в кузов «ЗИЛа» и увезли в военный городок, где теперь жила Жмыхина.
        А я с тряпкой в руках целый день намывал голые полы и стены. Теперь дом стоял пустой и чистый.
        - Здесь ты и будешь жить? - спросила Катя, осторожно заглядывая внутрь.
        - Да, - улыбнулся я.
        - Но здесь же ничего нет! Только печка.
        - Ничего, обживусь помаленьку. Матрас раздобуду, а стол и кровать самому сколотить можно.
        - Ни телевизора, ни приёмника. Не боишься заскучать?
        - Скучать некогда, - улыбнулся я. - Больше времени останется на занятия.
        - Это верно, - серьёзно кивнула Катя. - Не передумал ещё переводиться?
        Я покачал головой.
        - Нет, не передумал. Мне здесь нравится.
        - Мне тоже. Только людей нет.
        - Ничего, это только на сезон. К зиме вернусь в Черёмуховку, поближе к людям. Ну, пойдём - покажу тебе озеро!
        Я отвязал лодку, запрыгнул в неё и подал руку Кате. Усадил её на корме, а сам сел на вёсла.
        - Только не торопись, ладно? - попросила Катя. - Я хочу всё-всё посмотреть.
        Лодка медленно раздвигала носом тёмную воду. Я грёб почти бесшумно, изредка показывая Кате то нависшее над водой дерево, то подводную корягу, похожую на затаившегося крокодила. Один раз перегнулся через борт и сорвал отцветающую кувшинку на длинном толстом стебле.
        - Это тебе!
        - Спасибо!
        Катя прижала мокрую кувшинку к груди и вдруг воскликнула.
        - Смотри! Какие большие птицы! Кто это?
        Из-за упавшей в воду старой берёзы один за другим выплывали серые гуси. Потревоженные Катиным криком, они загоготали, побежали по воде, оставляя за собой короткие бурлящие дорожки, и вдруг сорвались ввысь, полетели!
        На лету гуси выстраивались в привычный клин. Я пересчитал их: один, два, три... семь! Все.
        - Смотри, летят! Летят!
        Глава 11
        - Батя, да это же совсем недолго! Ну, что ты, как маленький, в самом деле? Ведь не один же пойдёшь - все вместе. Я специально для этого из Черёмуховки приехал, день подгадал, чтобы ты выходной был!
        - Отстань, Андрюха! Не хватало ещё в такую даль переться! Я в этой поликлинике полдня потеряю. А мне патроны заряжать надо - вот-вот сезон откроется.
        - Так весь вечер твой! Зарядишь, сколько надо. Я тебе помогу.
        - Спасибо, помощничек! Как-нибудь сам справлюсь. Вам блажь в голову стукнула - вы и идите. А я дома останусь.
        Отец, как большинство мужчин, терпеть не мог больниц. И уговорить его сходить в поликлинику, чтобы сделать анализ крови, стало почти невыполнимой задачей. Чтобы заманить его туда, пришлось разработать целую операцию.
        Мне повезло - у нас в Волхове не было отдельного онкологического центра. Врач вёл приём прямо в поликлинике. Я пришёл за два часа и терпеливо сидел в конце длинного коридора, не обращая внимания на суету возле других кабинетов. По странной случайности, возле кабинета онколога никого не было.
        Врач оказалась полной женщиной за пятьдесят. Безразмерный белый халат туго обтягивал её огромные бёдра, на ногах были надеты домашние шлёпанцы. Подойдя к кабинету, она достала из кармана ключ и посмотрела на меня.
        - Ну, чего сидишь? Заходи, - тяжело дыша, сказала она. После подъёма по лестнице врача мучила одышка.
        Я проскользнул за ней в кабинет. Женщина опустилась на стул с металлическими ножками. Стул жалобно заскрипел.
        - Давай направление.
        - У меня нет.
        Она достала платок и, не глядя на меня, вытерла мощную шею. Несколько раз взмахнула платком перед лицом и тоскливо посмотрела в окно, за которым шумели пыльные тополя.
        - А чего пришёл?
        В нескольких словах я объяснил ей суть дела.
        - Сперва к терапевту идите, - лениво сказала женщина. - Если направление даст - тогда ко мне.
        - Да не пойдёт мой отец к терапевту, - сказал я, ощущая полнейшее бессилие. - Я его кровь-то сдать еле уговорил. Мне бы только анализ сделать...
        Женщина молчала, по-прежнему глядя в окно.
        - Это ведь несложно - один анализ, - как можно убедительнее продолжил я.
        - Мужики! - вдруг сказала женщина. - Мой вот тоже отбрыкивался. Не пойду, говорил, и не уговаривай! И что?
        Она посмотрела на меня.
        - Что? - спросил я.
        - А ничего.
        Женщина с трудом наклонилась и достала из ящика стола бланк. Проставила какие-то значки напротив пунктов и протянула бланк мне.
        - Медсестре в процедурном отдашь. Скажешь, чтобы результаты принесла мне. Приходи в пятницу, после двух.
        - Спасибо, - сказал я, пряча бланк в карман.
        Женщина молча махнула полной рукой и отвернулась к окну.
        
        Затем я подкараулил у дверей процедурного кабинета молоденькую медсестру и объяснил ей, что мне нужно. Девушка посмотрела сквозь меня равнодушным взглядом и кивнула.
        Но коробка «Вишни в шоколаде», которую мама бережно хранила с Нового года, сделала своё дело. В глазах медсестры появился живой интерес.
        - Не перепутайте фамилию, пожалуйста! - попросил я. - Синицын. Я зайду сразу после него и напомню вам. Завтра вы работаете?
        - Да, я.
        Девушка улыбнулась и спрятала коробку с конфетами в стол.
        
        Да, маму тоже пришлось подключить к операции. Это было несложно. Я объяснил ей, что беспокоюсь о здоровье отца, и она тут же меня поддержала.
        Целую неделю мама обстоятельно рассказывала отцу обо всех случаях, когда кому-нибудь из её знакомых, или знакомым знакомых требовалось срочное переливание крови.
        - Она две недели пролежала! Уже посинела вся - еле успели!
        Отец вздыхал, но терпел.
        - А вот у Уваровых был случай! Знакомого жены мотоцикл сбил. Нужна кровь для переливания, а донора не найти! Группа крови неизвестна! Пока анализ делали - он уже...
        - Да знаю я свою группу крови! - не выдержал отец.
        - А болезни?
        - Да тьфу на тебя! Какие болезни?!
        - А вот у Семёнкиных был случай...
        В общем, мама своего добилась, и отец дал принципиальное согласие на обследование. Тут уже присоединился я, и после недолгих яростных боёв мы назначили день похода в поликлинику.
        
        - Ну, что я говорил? Здоров, как бык!
        Отец торжествующе помахал перед моим носом тощей картой, куда участковый врач заносил сведения о его болезнях.
        - А вы с матерью заладили - Уваровы да Семёнкины! Возьмите!
        Он протянул карту пожилой медсестре, которая скучала в окошке регистратуры. Медсестра нехотя поднялась со стула.
        - Вот и отлично, батя!
        У меня и в самом деле, отлегло от сердца. Сейчас отец здоров, а за полгода я ещё что-нибудь придумаю. Будет сдавать у меня анализы, как миленький - не отвертится!
        - Значит, так, Андрюха! За то, что вы мне все нервы вымотали - с тебя охота! И баня с пивом!
        - Да кто же против-то, батя? Приезжай на открытие. Только заранее предупреди, чтобы я лодку для тебя оставил.
        - Да я свою привезу, - гордо заявил отец. - На резиновой по камышам удобнее пробираться.
        - Ну, как знаешь!
        
        

* * *
        Собаки привычно заскулили и забегали, когда я подошёл к вольеру. Бросаясь передними лапами на прогибающуюся сетку, они тявкали, недоумённо поглядывая на мои пустые руки.
        Я с замиранием сердца отпер замок вольера.
        - Ну, идите - побегайте!
        Псы, не веря своему счастью, глядели то на меня, то на дверь. Серко решился первым - подбежал и толкнул меня головой в колени. Я сделал шаг в сторону.
        - Давай!
        Серко вышел из клетки, задрал голову и дрожащими ноздрями втянул утренний воздух. Потом тоненько заскулил и рванул в лес. Бойкий, едва не сбив меня с ног, ринулся за ним. Миг - и собаки исчезли в зарослях орешника, которые окаймляли опушку ближнего ельника.
        Поглядев им вслед, я улыбнулся. Каждое живое существо радуется свободе. А лайку вообще нельзя долго держать взаперти. От этого она теряет охотничьи навыки, становится вялым и равнодушным дворовым псом.
        Я прикрыл дверцу вольера и пошёл к домику базы. Вынес из прихожей литровые банки с синей краской, перелил краску из банок в широкий таз и взялся за валик на длинной ручке.
        Вонь краски мгновенно перебила запахи июльского утра. Я проходился валиком по доскам вверх-вниз. Краска впитывалась в сухую, нагревшуюся на солнце древесину, и высыхала блестящей корочкой. Хорошая работа, спокойная.
        Закончив верх стены, я взялся за широкую плоскую кисточку, чтобы подправить низ. Эх, пройтись бы вторым слоем! Но денег на краску выделили впритык - на один-то раз хватило бы!
        Наклонившись, я подкрашивал концы досок возле самого фундамента, когда услышал приятный рокот мотора. Выпрямился и выглянул из-за угла. На территорию базы въезжали «Жигули» Тимофеева.
        - Андрей Иваныч, ты здесь? - закричал Тимофеев, вылезая из-за руля. - А я человека привёз, собак посмотреть.
        Рядом с Тимофеевым стоял невысокий мужчина, лет сорока пяти. Его взгляд с хитрецой ощупывал меня.
        - Знакомьтесь, - сказал Тимофеев. - Иван Николаевич Болотников. Хочет завести лаек, а тут такой случай. Я как услышал - сразу про тебя вспомнил.
        Болотников протянул мне крепкую ладонь. Она выглядела словно потемневшей от времени.
        - Я в краске перепачкался, - извиняясь, сказал я и показал свои ладони. - Базу перекрашиваю перед сезоном.
        - А, это хорошо! - оживился Тимофеев. - Я как раз новое постельное привёз. Сейчас выгрузим.
        - Погодите, я только руки ототру и помогу!
        - Да не надо, - отмахнулся Тимофеев. - Мы с Иваном Николаевичем справимся. Поможешь, Иван Николаевич?
        Вдвоём они перетащили свёртки простыней и пододеяльников внутрь базы. База была рассчитана на то, чтобы принять десять человек одновременно. В двух больших комнатах стояло по четыре кровати, и ещё две - в бывшей комнатке егеря. Четвёртое большое помещение занимала кухня с плитой и обеденным столом.
        Болотников подошёл ко мне.
        - Где же собачки? Что-то не вижу их.
        - Я их побегать отпустил только что, - признался я. - Не знал, что вы приедете.
        - В лес? Вот незадача! - расстроился Болотников. - Может, позовёте?
        - Попробую, - кивнул я. - Да я их не кормил, скоро сами должны прибежать.
        Я вышел к опушке, поднёс руки ко рту, словно рупор и закричал:
        - Серко! Бойкий! Ко мне! Ко мне!
        Болотников стоял рядом, недоверчиво поглядывая на меня. Я ощутил странную ревность к нему, словно он хотел отобрать что-то, что принадлежало лично мне.
        - Вы из Ленинграда? - спросил я его. - Как же вы собираетесь двух собак в квартире держать? Ведь это не болонки.
        - Нет, я из Репино. Под Ленинградом, знаете? У меня там свой дом. Собачкам просторно будет. Ну, где же они?
        Я пожал плечами.
        - Набегаются и придут.
        На всякий случай, снова поднёс руки ко рту и закричал:
        - Бойкий! Серко! Ко мне!
        Лес отозвался неясным эхом, которое быстро унёс гуляющий в листве ветер.
        - Может быть, чаю? - предложил я Болотникову, стараясь сгладить неловкость.
        Болотников разочарованно прищёлкнул языком.
        - В такую даль ехал! Ну, давайте чаю.
        - Сейчас, только печку растоплю.
        Это пока была отдельная трудность - растапливать печку в егерском доме. К печке в Черёмуховке я уже привык - мог затопить её с одной спички, хоть посреди ночи с закрытыми глазами. А вот здешняя печь слушалась плохо. То неожиданно гасла, оставляя лишь тлеющие красным обугленные поленья. То дымила, наполняя комнаты едким злым чадом.
        Как будто переняла отношение бывшего хозяина ко мне.
        - Брось ты свою печку, Андрей Иваныч! - окликнул меня Тимофеев. - Я тебе ещё одну игрушку привёз!
        Он открыл багажник «Жигулей» и достал оттуда цилиндрический алюминиевый котелок с плоской ручкой. Котелок был плотно закрыт высокой крышкой, и формой напоминал большую консервную банку.
        - Что это? - спросил я.
        - Примус! - гордо ответил Тимофеев. - Бери, пользуйся! Незаменимая вещь! И вот ещё.
        Поднатужившись, он вытащил из багажника двадцатилитровую канистру.
        - Запас бензина на первое время. В доме не храни, поставь в сарае.
        Нашлась у Тимофеева и воронка. Через неё мы заправили примус бензином и через пятнадцать минут уже пили горячий чай.
        - Надо бы тебе сюда газовую плитку привезти к сезону, - оглядывая скудное убранство дома, заметил Тимофеев. - Я попробую выписать. Баллоны можно в Светлом заправлять. Договоришься с председателем. И холодильник нужен. Поспрашиваю у наших охотников - может, есть у кого старый. Приобретём по случаю. А спишь на чём?
        Пришлось показать ему сколоченную из толстых досок кровать, на которую я постелил тонкий тюфяк, плотно набитый сеном.
        - Не жёстко? А чего с базы нормальную кровать не взял?
        Тимофеев покачал головой.
        - Я привык уже, - улыбнулся я.
        - Ну, гляди! Да, Георгий Петрович звонил. Сказал, что вопрос с транспортом для тебя пока застопорился. Но он его решит непременно.
        При имени генерала я инстинктивно напрягся. Хорошо, что Александр Сергеевич ничего не заметил.
        - Как же, всё-таки, насчёт собачек? - спросил Болотников. - Когда они вернутся?
        Я пожал плечами.
        - Первый раз сегодня побегать выпустил. До этого целый месяц к себе приучал. Псы чуть с ума не сошли взаперти.
        Тимофеев прищёлкнул языком.
        - Неудобно получилось. Я ведь звонил тебе в Черёмуховку вчера, да Фёдор Игнатьевич сказал, что ты на озере. Что-то голос у него недовольный был. Вроде, как расстроен, что мы тебя сюда перевели. А сам-то ты как?
        - Да нормально, - ответил я. - Надо, значит - надо. До конца сезона побуду на базе.
        - Может, позвать ещё собак-то? - не унимался Болотников.
        В глазах его горели огоньки раздражения.
        Не меньше получаса я на все лады звал загулявших в лесу псов, но они так и не появились.
        - Пора мне, - озабоченно сказал Тимофеев, глядя на часы. - Иван Николаевич, ты едешь, или как?
        - Что же, зря съездили, выходит? - с досадой спросил Болотников. - А ведь я день потерял, на электричку потратился!
        - Извините, пожалуйста! - сказал я. - Сколько я вам должен за билет?
        - Девяносто копеек от Репина до Ленинграда, да обратно столько же! - не моргнув глазом, ответил Болотников. - Могу билет предъявить.
        - Да не нужно.
        Я протянул ему два рубля. Болотников взял деньги, разочарованно повертел их в руках и сунул в карман.
        - Поедем, что ли? Мне ещё домой добираться!
        Собаки вернулись поздно вечером, почти в темноте. Мокрые и грязные, они нетерпеливо прыгали вокруг меня, норовя лизнуть розовыми языками.
        - Вернулись, негодяи! Ну, и где вы шлялись целый день?
        Я говорил строго, а сам по-дурацки улыбался.
        «Негодяи» поскуливали и тыкались мне в ладони мокрыми носами.
        Я снял замок и запустил их в вольер к мискам с давно остывшей едой.
        
        

* * *
        В среду, накануне открытия охоты до меня дозвонился Тимофеев.
        - Андрей Иванович! Завтра вечером встречайте нашего генерала! Он поможет вам перебраться на Еловое озеро. Сам вызвался!
        Тимофеев помолчал, ожидая моей реакции. Я тоже молчал.
        - Так вы соберите вещи, какие вам нужны. Не стесняйтесь - машина будет, Георгий Петрович обещал. Он и на открытие охоты останется. Вы уж покажите ему места, хорошо?
        - Конечно, Александр Сергеевич! Всё сделаю.
        - Ну, вот и отлично! - обрадовался Тимофеев. - А я к вам в пятницу подъеду, привезу бланки путёвок. Если получится - тоже останусь поохотиться.
        - Приезжайте, буду очень рад вас видеть.
        Не знаю, насколько искренне это прозвучало.
        - А как собаки? Вернулись?
        - Вернулись, всё в порядке.
        - Ну, вот и замечательно, вот и хорошо!
        Тимофеев сказал ещё несколько слов и повесил трубку.
        - Уезжаешь, значит? - спросил Фёдор Игнатьевич, строго поглядывая на меня из-под бровей.
        - Да, - кивнул я и вдруг почувствовал злость.
        Какого чёрта генерал приезжает в четверг? Я собирался провести этот вечер с Катей. В последнее время мы и так виделись редко, а через неделю она вообще уедет в Ленинград. Тут каждый вечер на счету, не до генерала.
        - Обратно-то вернёшься? За домом я пригляжу, не переживай.
        - Спасибо, Фёдор Игнатьевич! - искренне сказал я.
        В этот момент я очень остро почувствовал, насколько прикипел душой к Черёмуховке и к её жителям.
        - Вернусь, обязательно! - ответил я.
        - Вот и хорошо. Ну, иди. У тебя дел много, и у меня - невпроворот. Служба, Андрей Иванович!
        
        Когда «Уазик» генерала остановился возле калитки, я сидел на крыльце и отдыхал. Баня была натоплена заранее, воды в неё я натаскал ещё с утра. Ближе к обеду наварил картошки, растолок её и запустил туда банку свиной тушёнки. Вот и еда для гостей. Чем богаты - тем и рады, как говорится. Захотят - сами себе разносолов привезут из города. Там у них снабжение получше.
        Да, это была злость. Я до сих пор надеялся, что никакого гипноза не было, и я ничего не разболтал генералу и Владимиру Вениаминовичу. Но если вдруг...
        Вот к этому «вдруг» я и готовился. Внутренне собирал в кулак все силы для борьбы. И для того, чтобы не размякнуть в решающий момент, мне требовалось быть злым.
        Хлопнули дверцы машины. На удивление, Георгий Петрович сидел не впереди, как полагалось по званию, а сзади. Переднее сиденье он уступил своему мощному приятелю Владимиру Вениаминовичу.
        И теперь, выкарабкиваясь через заднюю дверь, генерал морщился и охал:
        - Ну, вот как тут можно ездить? Давно пора пересесть на хорошую машину.
        - Что ты причитаешь, Георгий Петрович? - улыбнулся Владимир Вениаминович. - Никто тебя насильно на этого «козлика» не сажал, ты сам так захотел.
        Сам он легко выпрыгнул на землю, с удовольствием потянулся и стал осматриваться.
        - Чудесно! - с одобрением в голосе пророкотал он. - Просто чудесно. Вынужден вас огорчить, друзья мои! Вы - негодные рассказчики. Эта деревня куда лучше, чем мне казалось после разговоров с вами.
        Рустам открыл задний борт «Уазика». Оттуда рыжими молниями выпрыгнули два спаниеля и принялись с визгом носиться и прыгать вокруг охотников.
        - Арчи! Рони! Ко мне! - строгим басом окликнул их Владимир Вениаминович.
        Рустам принялся выгружать вещи. Спаниели вились возле его ног и всячески ему мешали.
        Я вздохнул, нехотя поднялся со ступеньки и пошёл навстречу гостям.
        - Добрый вечер, Андрей Иванович!
        Владимир Вениаминович протянул мне руку, взглядом мгновенно оценивая моё состояние. Георгий Петрович тоже подошёл поздороваться.
        - Ну, как, Андрей Иванович? Готов к открытию сезона? Покажешь завтра утиные места?
        - Погоди, Жора! - остановил его Владимир Вениаминович. - Я вижу, что у Андрея Ивановича есть к нам вопросы.
        Он повернулся ко мне.
        - Давайте сначала выгрузим вещи. А потом сразу поговорим начистоту. Хорошо?
        Глава 12
        Вчетвером мы быстро перетаскали вещи в дом. Поклажи у охотников оказалось много.
        - Тут половина вещей тебе, Андрей Иванович, - сказал генерал. - Подарок на новоселье. Всё же, это мы с Александром Сергеевичем уговорили тебя сняться с насиженного места.
        - Спасибо, - ответил я, чтобы не показаться невежливым.
        Надежда на то, что я не проговорился, таяла на глазах. Достаточно было посмотреть на поведение Владимира Вениаминовича.
        - Ты погляди, что мы привезли, - сказал Георгий Петрович.
        Но Владимир Вениаминович мягко остановил его.
        - Потом, Жора! Сначала разговор, как обещали. Идёмте на реку, Андрей Иванович!
        Я поднял брови, всем видом изображая удивление. Ну, а что ещё мне оставалось?
        И тут генерал проявил характер.
        - Нет, Володя, - твёрдо сказал он. - Моя промашка - мне и отвечать. Тем более что тебе Андрей Иванович не доверяет, зная твои способности.
        Меня так и подмывало сказать, что Георгию Петровичу я теперь тоже не доверяю, но я промолчал. Ни к чему лезть в бутылку раньше времени. Если всё пойдёт плохо, поскандалить я ещё успею. А вот больше, пожалуй, ничего.
        Я молча повернулся и вышел за дверь. Георгий Петрович шёл за мной.
        Я спустился по тропинке к реке и остановился у начала мостков, с удовольствием глядя на текущую воду и вдыхая запах дыма, идущий от недавно протопленной бани.
        Георгий Петрович подошёл и встал рядом со мной.
        - Андрей Иванович, я должен попросить у тебя прощения, - прямо сказал он. - Ты ведь уже догадался, что произошло?
        Про себя я решил не отвечать ни на какие вопросы, и ни в чём не признаваться. Это был крохотный шанс, глупый и детский. Но в моём положении и он - лучше, чем ничего.
        Поэтому я молча посмотрел на генерала, ожидая продолжения разговора.
        Георгий Петрович вздохнул.
        - Чёрт, тяжело-то как, - пробормотал он, - и стыдно.
        Но я не собирался облегчать ему работу.
        - В общем, Володя - психотерапевт, - сказал Георгий Петрович, - и мой давний друг. Мы с ним ещё в Корее работали вместе с... с нашим контингентом. Пойми, Андрей Иванович! Я тебя ни в чём не подозревал. Просто хотел помочь. Уж больно ты тревожился об отце. Я заподозрил, что у тебя детская травма психики, или что-то в таком роде. А с этими проблемами психотерапевты справляются отлично. Это пока закрытая информация, не для всех. Вот я и попросил Володю, прийти ко мне домой, глянуть по-дружески.
        - Георгий Петрович, а где вы служите? - неожиданно спросил я.
        Генерал посмотрел мне прямо в глаза.
        - Это закрытая информация, Андрей Иванович. Не обижайся.
        - А Рустам сказал, что в пехоте, - задумчиво протянул я и снова отвернулся к реке.
        - Правильно сказал, - ответил Георгий Петрович, - это я его попросил. Но тебе скажу - не в пехоте.
        - Понятно. И что вы от меня хотите?
        Я очень старался, чтобы мой голос звучал спокойно, равнодушно.
        - Чёрт! - генерал чуть не сорвался на крик. - Да ничего я от тебя не хочу! Извиниться разве за то, что всё так неудачно вышло.
        - Неудачно? - удивился я. - Но ведь это же не случайность. Вы и в гости меня затем пригласили, чтобы со своим другом познакомить. Кстати, а он кто такой?
        Я понимал, что хамлю. Но пёр напролом, и уже не мог остановиться.
        - Беглов Владимир Вениаминович, - неожиданно мирно ответил генерал. - Полковник, доктор медицинских наук. Психотерапевт.
        - Спасибо. А то до сих пор он знал обо мне намного больше, чем я о нём.
        Я вдруг почувствовал, что у меня подрагивает колено от усталости. Оказывается, всё это время у меня от напряжения сводило мышцы ног. И теперь они почти отказывались служить.
        Я переступил с ноги на ногу. Стало чуть полегче.
        - Значит, вы от меня ничего не хотите? - переспросил я.
        - Ничего, - негромко подтвердил генерал.
        - А могу я спросить - почему?
        Генерал немного помолчал.
        - Объясню. Все эти две недели я думал о том, что произошло. И пришёл к выводу, что не сумею использовать эту информацию на благо страны. Во-первых, ты, Андрей Иванович, знаешь не так много. Не обижайся, но это правда.
        - А во-вторых?
        Ласточка скользнула над самой водой, ловя толкущуюся мошкару. Видно, будет дождь.
        - А во-вторых, я сам боюсь, - неожиданно сказал Георгий Петрович.
        Этого я не ожидал.
        - Если всё будет так... так, как я думаю - значит, система прогнила очень давно, - тихо продолжил генерал. - И настолько глубоко, что даже я не сумею разобраться. И при малейшей ошибке подставлю не только себя и тебя. А у меня, Андрей Иванович, тоже семья есть. Да ты знаешь!
        Надо было молчать и дальше. Но словно чёрт тянул меня за язык.
        - Ну, а для себя?
        Генерал молчал.
        Я повернул к нему голову и увидел злое лицо Георгия Петровича и его сжатые кулаки.
        Мы молча смотрели друг на друга. Постепенно генерал расслабился.
        - Ты имел право задать такой вопрос, Андрей Иваныч. После того, что я сделал... Извини!
        Георгий Петрович достал из кармана пачку папирос. Чиркнул спичкой. Горящий кусочек спичечной головки отлетел в воду.
        - Для себя...я же не сволочь, Андрей! Да и кроме того...Скажи - ты слышал про меня тогда? Там? Хоть что-то?
        Я покачал головой.
        - Нет.
        - Ну, вот видишь. А здесь мы познакомились. И это уже изменило мою жизнь, только я пока не знаю - как. И теперь не узнаю уже. Тогда какой смысл?
        Генерал курил, а я просто стоял рядом и смотрел на воду.
        - Пойдёмте в дом, Георгий Петрович. Пора ужинать.
        - Идём, Андрей Иваныч! И давай попробуем просто забыть это всё, если не возражаешь.
        - Согласен.
        На пороге генерал остановился и вдруг спросил:
        - А, может, всё будет не так и страшно? Ведь ты же как-то сумел это пережить? Может, и мы все переживём?
        
        В доме вкусно пахло жареной картошкой. Я удивился - откуда?
        - Этот примус просто чудо! - дружелюбно пророкотал Беглов. - Десять минут - и картошка не только разогрета, но и поджарена!
        - Какой примус? - удивился я. - Он же остался на базе.
        - У тебя на базе есть примус? - спросил генерал. - А мы тебе в подарок купили. Вот - «Шмель»!
        И тут я не выдержал и расхохотался. Да так, что ноги подкосились, и я осел на стул.
        - Рустам! - сказал Владимир Вениаминович, глядя при этом на меня. - Съезди, пожалуйста, в магазин, возьми водки.
        Я хотел было сказать, что магазин уже закрыт, но от смеха не мог выговорить ни слова.
        А Рустам мгновенно вышел, и через минуту я услышал звук мотора.
        Когда я прекратил смеяться, Владимир Вениаминович серьёзно сказал:
        - Не знаю, о чём вы говорили с Георгием Петровичем. Но очень рад, что всё улажено. От себя приношу извинения и присоединяюсь ко всем его обещаниям. Мы с ним это уже обсудили.
        Беглов поднялся со стула. Остановился посреди комнаты и торжественно произнёс:
        - Андрей Иванович! Клянусь не применять к вам гипноз и другие меры психического воздействия без вашего ведома и согласия. Слово врача и офицера!
        - Да сядь ты уже! - махнул на него рукой Георгий Петрович. - Где коньяк?
        - Сейчас.
        Беглов достал из рюкзака длинную тонкую бутылку.
        - На этот раз - грузинский!
        - А Рустам? - спросил я Георгия Петровича.
        Генерал правильно понял мой вопрос.
        - Рустам ничего не знает. Можешь быть спокоен, Андрей Иванович. Наливай, Володя!
        - У меня баня натоплена, - сказал я. - Может быть, после неё?
        - Баня? - изумился Беглов. - И ты молчал, Андрей Иваныч? Тогда сначала париться, а ужин - потом!
        - Вы идите, парьтесь. А мне надо отлучиться ненадолго. Сейчас я вам полотенца дам.
        Я достал из шкафа два чистых полотенца и вручил их Беглову.
        - Веники в предбаннике на лавке. Горячей воды полный бак. Речку, чтобы нырнуть, сами найдёте.
        Беглов изумленно расхохотался. Смех его звучал так, словно филин ухал в пустую бочку.
        - Ай, да Андрей Иванович! Рассмешил!
        
        
        Конечно, я пошёл к Кате. В одном из окон медпункта горел свет. Сквозь стекло я увидел, что Катя сидит за столом и читает при свете настольной лампы.
        Я не стал подкрадываться к окну. Вместо этого повернул за угол, поднялся на дощатое крыльцо и громко постучал в дверь.
        - Открыто! - раздался Катин голос. - Андрей, это ты?
        Я пригласил Катю пойти ко мне, но она отказалась.
        - Там чужие люди. Может, и хорошие, но всё равно - чужие. Давай лучше здесь посидим. Мне с тобой хорошо.
        - Ты же не уедешь без меня? - спросил я Катю, обнимая её за плечи.
        - Конечно, нет, Андрюша, - ответила Катя и доверчиво прижалась ко мне. - А ты долго пробудешь на озере?
        - В понедельник постараюсь вырваться, хотя бы на полдня, - пообещал я.
        Катя только вздохнула.
        - Вот уже и осень скоро, - задумчиво сказала она. - На берёзе возле медпункта листья начали желтеть.
        - Да какая там осень! - возразил я. - Только начало августа!
        - Это ранняя осень!
        Катя лукаво улыбнулась.
        - А у меня для тебя подарок! Специально ездила в город. Вот!
        Она протянула мне транзисторный приёмник.
        - Здесь можно слушать музыку! И всякие интересные передачи.
        - Да я знаю, - улыбнулся я.
        - Если как-нибудь вечером тебе станет скучно на твоём озере - ты включи передачу из Ленинграда. И думай обо мне.
        Катя говорила это без всякого кокетства.
        - Договорились!
        Я осторожно поставил приёмник на стол, снова обнял девушку, притянул её к себе и поцеловал. Катины губы ответили мне.
        
        

* * *
        
        В субботу утром мы с Бегловым охотились на берегу Песенки. Георгий Петрович и Тимофеев взяли лодку и рано утром, ещё по темноте, выехали в озеро. Отец подумал и присоединился к ним.
        - Староват я уже ногами уток из травы выгонять! - проворчал он. - То ли дело в лодке - посиживай себе, да постреливай!
        Узнав, что мой отец хочет приехать на открытие охоты, Георгий Петрович предложил съездить за ним на машине. В сумерках мы всей гурьбой даже отправились к председателю, чтобы позвонить к нам домой.
        Но отец отказался наотрез.
        - Машина генералам положена, вот пусть генералы на ней и ездят, - заявил он. - А меня потом соседи расспросами замучают.
        Тремя автобусами с пересадкой он добрался до Светлого. И даже оттуда пришёл пешком. Как раз успел к ужину.
        Хорошо, хоть резиновую лодку на себе не притащил. Зато придирчиво осмотрел все плоскодонки на базе и выбрал самую, по его мнению, лучшую.
        - Батя, - не выдержал я. - Темно уже! Что ты там разглядываешь? Идём за стол!
        За ужином я почти не пил и внимательно следил, о чём Георгий Петрович с психотерапевтом расспрашивают отца. Но разговор шёл самый обычный, в основном - об охоте. Вспоминали всякие случаи.
        Георгий Петрович рассказал, как мы с ним добирали раненого секача. Отец довольно кивал.
        - Андрюха с малолетства со мной в лесу. Я его натаскал, как следует. Не хуже собаки. Помню, пошли как-то с ним на уток. Я ему свою одностволку дал старенькую. А у нас за городом болотина - и уток там тьма! Вот мы вечером и пошли, после работы. Не успели подойти к болотине - слетает кряква. Андрюха хлоп! - и сбил её влёт! Утка в воду и шмякнулась.
        Отец рассмеялся, хитро щуря глаза.
        - Я ему и говорю - молодец, сынок! Метко стреляешь. А кто теперь утку доставать будет? И тут он штаны скидывает - и в воду! А сентябрь уже, вода холодная! И ведь достал! Вылез - весь синий, губы трясутся. Но не упустил добычу.
        
        Но сейчас лазить за утками в воду было не нужно. Арчи и Рони - два рыжих спаниеля - так и сновали в высокой траве впереди Беглова.
        Доктор держал ружьё в руках, наготове. Я шёл позади него, поэтому моя двустволка спокойно висела на плече. Я теперь не охотник - егерь. Моё дело - организовать охоту, а стреляют пусть другие.
        Две нагулявшие жир кряквы шумно сорвались из-под берега, испугавшись собак. Послышалось тревожное кряканье.
        Беглов вскинул ружьё. Выстрел, второй!
        Громкое эхо прокатилось по лесу, отразилось от воды и ушло вверх.
        Одна из уток словно споткнулась в полёте и камнем рухнула в траву. Собаки рыжими молниями метнулись к ней.
        Вторая с перепугу заложила широкий круг и шла прямо на нас.
        - Андрей! Стреляй! - крикнул Беглов.
        Но я только улыбнулся, провожая утку взглядом. Пусть летит. Хватит на мой век уток.
        Со стороны озера тоже послышались выстрелы.
        Из кустов показался Арчи. В зубах он крепко сжимал подбитую Бегловым утку. За ним трусил Рони с обиженным выражением на морде.
        Открытие охоты состоялось.
        Глава 13
        - Цыц, хохлатые! Раскудахтались!
        Баба Таня, кряхтя, наклонилась и стала собирать крупные коричневые яйца в крапинах свежего помета.
        - Ужо всё обгадили! - беззлобно ругалась она недовольно квохчущих кур.
        Яйца баба Таня складывала в алюминиевую миску, которая стояла на табуретке. С табуреткой и по дому, и по огороду ходить проще. Давеча с палкой пошла. Прислонила её к яблоне, а палка возьми, да упади в траву! Уж до чего шарила сослепу - насилу отыскала!
        Конечно, с табуреткой медленнее. То ножкой за порог зацепишься, то за ступеньку.
        Ну, так а куды торопиться? Молодые пусть торопятся. Пробегают всюю жизнь, потом оглянутся - где она, жизнь-то? И нету её.
        А в старости и с табуреткой всё успеваш. Некуда торопиться, дак! А всё одно - забот много. Кур накорми, прости господи. Собаке тоже пожрать навари. В этом году и огород сажать не стала - воткнула редиску да лук.
        А всё одно - травой зарастает, полоть надо. А полоть на табуретке - милое дело. Сиди себе, да дёргай траву.
        Наклоняться только трудно - кровь в голову так и шибает. Катька-доктор говорит - это у вас давление, бабушка. Выдумает тоже! Чему там давить? Кровь шибает - вот и весь разговор.
        Баба Таня вспомнила, как Катька нацепила ей на руку тугую повязку и стала качать в неё воздух какой-то резиновой штукой, сжимая её в кулаке. Повязка сильно сдавила плечо. Потом Катька что-то покрутила, и воздух стал медленно уходить, а Катька слушала у бабы Тани пульс.
        - Сто восемьдесят на сто десять, - озабоченно сказала она. - вам бы в больнице полежать, Татьяна Семёновна!
        Выдумала - в больнице! А кур на кого оставить, собаку? Огород травой зарастёт - не выдергаш потом.
        С трудом выпрямившись, баба Таня постояла немного, держась рукой за дощатую стену курятника. В глазах кружились цветные звёздочки вперемешку в прозрачными, словно стеклянными мушками.
        Трифон говорил про эти мушки. От них надо травку специальную заваривать и пить по утрам натощак. Только вот травка, как назло, кончилась.
        И другая травка у Трифона есть - от ног. Заваришь в тазу, ноги туда опустишь на часок - и легчает! Колени меньше болят, и ходить легче.
        Передохнув, баба Таня подняла табуретку и, переставляя её перед собой, медленно пошла к выходу. Куры за спиной успокаивались, рассаживались на нашест, собираясь подремать после сытной еды.
        На улице, как всегда, ждал петух. Увидев хозяйку, он встопорщил гребень, зашаркал лапой по земле и воинственно закукурекал.
        - Иди прочь, ирод! - прикрикнула на него баба Таня и замахнулась полотенцем, которое для такого случая висело на плече.
        Петух отскочил в сторону и сделал вид, что роется в траве в поисках насекомых.
        Но баба Таня знала, что будет дальше. Всего один раз она повернулась к петуху спиной, а он возьми, да и взлети ей на голову! Ирод, как есть, ирод!
        Ох, и досталось тогда петуху! Так полотенцем отходила, что надолго запомнил. Два пера из хвоста выдрала. Ох, петух и горевал! Два дня сидел в углу курятника, нос на улицу не казал. Стыдно ему, вишь, перед курами было!
        - А нечего прыгать! - проворчала баба Таня. - Ишь, прыгливый! Допрыгаешься до супа, живо в кастрюлю пихну!
        Словно понимая угрозу, петух боком отошёл подальше.
        А баба Таня медленно отправилась к дому.
        Там она поставила на газовую плитку кастрюльку и запустила вариться десяток яиц, не жалея. На вторую конфорку приткнула кастрюлю с собачьим варевом.
        Надо бы и себе что-то сварить, да уж ладно! Годы такие, что и есть не хочется. Чаю, разве, выпить.
        Так и чайник поставить некуда - всего две конфорки у плитки. Ну, хоть такую сын из города привёз, спасибо ему за это! И Фёдор Игнатьевич молодец - никогда не забудет баллон с газом завезти и поменять.
        А без газу намучилась бы печку топить! Ох, зимой муторно! Сперва за дровами лезешь через сугроб. Вспотеешь, пока долезешь. Потом топишь-топишь её, проклятую, а она всё дымит! Угоришь - не сразу и найдут.
        А и милое дело - угореть! Смерть, говорят, лёгкая. Словно заснул и не проснулся.
        Тьфу, ну что за мысли в голову лезут? И ведь Успенский пост - грех-то какой!
        Баба Таня с досады плюнула на пол и закрестилась на тёмные иконы, висевшие в углу.
        Лампадку бы зажечь - чтобы боженьке со светом повеселее было. Так это на табуретку лезть надо, а как залезешь? Грохнешься только, и кости переломаешь.
        Ничего. Боженька и без света всё видит.
        Пока неторопливые мысли ползли в старушкиной голове, её руки словно жили своей жизнью. Ополоснули в умывальнике миску из-под яиц. Длинной деревянной ложкой помешали закипевшее собачье варево.
        Луку нарвать, что ли? К яйцам-то зелёный лучок хорошо.
        Подумав, баба Таня опять взялась за табуретку и пошла во двор.
        Проклятый петух как раз копался в грядке с луком. И что там выискивает, окаянный? Черви, что ли, в луке жирнее? Только бы пакостить ему!
        Баба Таня с досады пристукнула табуреткой по ступеньке. Петух сорвался с места и побежал, далеко выбрасывая голенастые ноги.
        Чёрт сухожильный, не к празднику будь помянут!
        С трудом спустившись с крыльца, баба Таня нарвала пучок остро пахнущего толстого лукового пера. Побрела к бочке с дождевой водой, чтобы сполоснуть, но махнула рукой. Всё равно в дороге запылится!
        На крыльце оторвалась доска. Гвоздик вылез из дырки и торчал вверх. Ногой зацепишься - так и сосчиташ ступеньки носом!
        Топор стоял тут же, в сенях. Неуклюже тюкая, баба Таня забила гвоздик на место. Поддела доску носком топора - шатается. Фёдора Игнатьича попросить, чтобы прибил покрепче? Да как не забыть? Память-то дырявая стала, будто старый чулок.
        Батюшки, а яйца-то! Ведь выкипят же! И еда собачья на газу стоит!
        Бросив табуретку, баба Таня заторопилась в дом. Успела вовремя - ещё бы немного, и пузырящаяся серая пена поползла через край кастрюли на пол. Вода в яйцах почти выкипела, но это не страшно - лучше проварились, значит.
        Залив яйца холодной водой, баба Таня плеснула варево в собачью миску и стала собираться.
        Надела юбку похуже. Сменила дырявые домашние калоши на новые, без дырок. Сунула лук в корзинку, туда же переложила остывшие яйца.
        Может, захватить буханку хлеба? Он, правда, позавчерашний, чёрствый. Такой только курам размочить.
        Но в лесу-то ведь и того нет. А хлебушку каждый человек рад.
        Буханка тоже улеглась в корзинку. Сверху баба Таня прикрыла её чистой тряпочкой.
        Вот и хорошо! Теперь посидеть, да можно и идти? Или забыла чего? Батюшки! А собаку-то покормить!
        Одна морока с этой Найдой. Ведь и воровать в доме нечего, кроме старого телевизора. Да и тот показывает плохо, больше трещит да рябит.
        А собаку корми, пои. Да следи, чтобы с цепи не сорвалась, не убёгла. Не уследишь - опять щенков принесёт.
        От деда осталась собака. Попросить бы кого, чтоб пристрелили - да жалко!
        Баба Таня отнесла Найде миску с кашей. Густовато получилось, да ничего! Эвон, как она на цепи прыгает, радуется. Живо весь жир сгонит.
        А и правда, веселее с собакой. Дом-то у бабы Тани в закоулке стоит. Иной раз никто и мимо не пройдёт за целый день - будто одна в деревне. А собака - всё же живая душа.
        Правда, теперь этот новый егерь поселился. Как его? Андреич? Или Иваныч?
        Вот память, а! Хоть таблеток каких бы доктор прописал. Или травки у Трифона спросить для памяти? Так как спросить, коли забудешь по дороге?
        Иваныч, точно! Молодой, сурьёзный. И с Катькой хороводится. Это хорошо. Может, останутся тут, деток нарожают. Не то, что сын - нашёл себе в городе жену, а к матери носа не кажет!
        Пора идти. Пока до Трифона доберёшься, да пока обратно - дело небыстрое. Раньше, бывало, он и сам в деревню заглядывал. А теперь засел в своей землянке сиднем, и носу не кажет.
        А ведь тоже человек. Обрадуется гостинцам к празднику. И травки у него можно взять, которая от прозрачных мушек помогает.
        Баба Таня сменила табуретку на палку с резиновым набалдашником, взяла корзинку и медленно спустилась с крыльца. Дверь запирать не стала - кому тут что брать-то?
        Вышла за калитку и прямо вдоль речки направилась к лесу, который синел вдалеке за полем.
        
        

* * *
        Собаки к полудню набегались и наплавались. Теперь они лениво плелись впереди, вывалив набок длинные розовые языки. Высокая трава временами полностью скрывала их, только помахивающие рыжие хвосты взлетали над зеленью.
        - Может, передохнём? - предложил я Владимиру Вениаминовичу.
        - Хорошо бы, - в ответ пророкотал он.
        На его блестящих чёрных сапогах сорок седьмого размера налипли мятые метёлки травы. На широком лице, словно прозрачные бусины, выступили мелкие капельки пота.
        Уходился за утро. Но зато на поясе висели честно добытые три утки. И не чирки - полновесные кряквы.
        Мы ушли километра на четыре вверх по течению Песенки в сторону деревни, и теперь возвращались обратно.
        - Попьём чаю? - спросил я.
        - Да ну его, - лениво отмахнулся Владимир Вениаминович. - Ещё с костром возиться. Так посидим.
        Мы нашли сухое поваленное бревно. Разрядив, прислонили к нему ружья и сели сами. Собаки немедленно плюхнулись у наших ног, вытянули натруженные лапы.
        - Не курите? - спросил Беглов.
        Я помотал головой.
        - Нет.
        - А я раньше курил, - поделился он. - В Индии бросил.
        - Вы по работе туда ездили? - спросил я.
        Интересно было - ответит он, или нет.
        - По работе, - кивнул Владимир Вениаминович. - Изучал индийских йогов. Даже сам немного занимался.
        - И как?
        - Да вы знаете - странное ощущение, Андрей Иванович. Йога - это ведь целая философия, которую нам с вами не так-то просто понять. А уж принять - и тем более. Она включает в себя всё - физические упражнения, дыхание, питание. Но это всё на поверхности. А вот перестройка сознания - это по-настоящему интересно.
        - Чем? Ну, сидят себе полуголые люди, скрестив ноги. Что тут такого?
        Я возражал не из упрямства. Мне хотелось разговорить психотерапевта. И из любопытства, и от мысли, что он может попытаться разговорить меня. Нет, пусть уж лучше рассказывает про йогов.
        - Что такого? - удивился Владимир Вениаминович. - А вы сами подумайте! Вот живёт человек. И всё его имущество - набедренная повязка и старый коврик. Питается один раз в день рисом с овощами. И при этом - абсолютно счастлив! Вот вы бы так смогли?
        Я задумался.
        - Вряд ли. А уж в нашем климате - и подавно.
        - Да при чём тут климат? - воскликнул Владимир Вениаминович. - Я же не о климате вам говорю. А об умении обходиться малым. Нет, даже не так. Это не умение. Умение возникает от нужды. Нет у человека ничего - он учится обходиться. А они - не хотят! Дай ему отдельную квартиру, телевизор, машину. Да просто кровать, в конце концов! А йог сядет на свой коврик и будет сидеть. Понимаете?
        - Не понимаю, - улыбнулся я. - Нет, насчёт телевизора я согласен. Но жильё! Да и машина - очень удобная вещь. Про кровать я и вовсе не говорю.
        - Ценности, - убеждённо сказал психотерапевт. - У них другая система ценностей, понимаете? Они ценят спокойствие, возможность думать и созерцать.
        - Может быть.
        Я пожал плечами.
        - Так в Индии тепло. И фрукты, наверное, на улицах растут. А у нас такой йог сел бы в сугроб, и через полчаса замёрз. Вот и всё спокойствие.
        - Это верно, - задумчиво сказал Владимир Вениаминович. - Учёные давно подметили, что цивилизация развивается, только преодолевая трудности. Стоит людям достигнуть хоть какого-то комфорта - и развитие останавливается, замирает.
        - Получается, человеку всегда должно быть плохо, чтобы он развивался? - спросил я. - А как же коммунизм? Если каждому по потребностям - то где стимул? Зачем трудиться?
        - Интересный вопрос, Андрей Иванович, - улыбнулся психолог. - А вы сами как думаете?
        Ведь подловил всё-таки!
        - Я думаю, что нам пора идти, - ответил я, поднимаясь с бревна. - Отец с Георгием Петровичем, наверное, уже на базе. Ждут нас.
        - Да, пойдёмте, - ответил Владимир Вениаминович и тоже поднялся. - Кстати, гипнозу я обучился именно в Индии. Потому и курить бросил.
        - Вас загипнотизировали, и вы бросили курить? - заинтересовался я.
        - Именно, - кивнул Беглов. - Просто на базаре, мимоходом.
        - Расскажете?
        - А вам интересно? Ну, слушайте.
        Владимир Вениаминович закинул ружьё за спину.
        - Как-то в Дабре пошли мы на базар. Просто поглазеть. Вы знаете, что такое индийский базар?
        Я вспомнил многочисленные передачи о путешествиях, которые любил смотреть в прошлой жизни. Последние двадцать лет только ради них телевизор и включал.
        В памяти мгновенно всплыла картинка узких торговых рядов под цветастыми рваными навесами. Фрукты, грудами лежавшие прямо на земле. Толчея и гомон темнокожих людей, квохтанье куриц в железных клетках и вездесущие обезьяны.
        - Да, именно так всё и было, - словно подслушав мои мысли, кивнул Владимир Вениаминович. - Прибавьте сюда торговцев рисом и пряностями, вонь навоза и гнилых овощей, мальчишек-карманников и тощих коров, которые ходят без присмотра, где им вздумается. Ну, и какой же базар без факира? Вы, наверное, видели в мультфильме - индус в чалме играет на флейте, а из корзинки поднимается зачарованная кобра.
        На самом деле, индус был без чалмы, а кобра - с вырванными клыками. С ядовитой змеёй его никто бы не пропустил на базар.
        Индус играл тягучую мелодию с характерными восточными переливами. Кобра медленно изгибалась прямо перед его лицом, а мы стояли и смотрели.
        Закончив представление, индус попросил денег. Он видел, что мы иностранцы, и обратился к нам на ломаном английском. А я хорошо владею этим языком.
        Мои товарищи дали индусу пару мелких монет, а у меня с собой ничего не было, кроме пачки ужасных индийских сигарет. Я предложил их индусу.
        Он сказал:
        - За стоимость пяти таких пачек я сделаю так, что больше ты никогда не будешь курить.
        Я засмеялся и сказал, что у меня нет с собой денег.
        - Принесёшь завтра, - возразил индус. - Я буду здесь.
        Товарищи отговаривали меня, но мне стало интересно попробовать. В конце концов, я и приехал в Индию для того, чтобы изучать подобные вещи.
        - Давай, - сказал я. - Я готов.
        Помню, что индус поднял руку, и на его указательном пальце блеснул крупный перстень.
        Я моргнул, а когда открыл глаза - товарищи тормошили меня. Мы стояли на краю широкой улицы, мимо проносились машины и мопеды, ехали повозки, и индуса рядом не было.
        Потом мне рассказали, что сеанс длился почти полчаса. В конце индус что-то сказал, а я повернулся и с закрытыми глазами пошёл в сторону гостиницы, где мы остановились. Они догнали меня возле оживлённой улицы, которую я собирался перейти, несмотря на множество машин.
        Первым делом я достал из кармана сигарету. Посмотрел на неё и понял, что курить мне совершенно не хочется. Я из упрямства сунул сигарету в рот, но вкус табака показался мне отвратительным. Словно жуёшь горькое сено.
        И самое удивительное - я искренне не понимал, зачем мне нужно курить. Просто не видел в этом смысла, и всё. Я выбросил пачку в урну, и тут же забыл о ней.
        - А потом? - спросил я.
        Владимир Вениаминович засмеялся.
        - А потом я отыскал этого индуса и на целых полтора месяца застрял в Дабре. Он обучил меня всему, чему мог научить и очень неплохо заработал на этом.
        - И вы можете сделать так, чтобы человек бросил курить?
        - Могу, - кивнул Владимир Вениаминович, - если человек об этом попросит.
        
        Внезапно Арчи с громким лаем кинулся вперёд. Рони тоже залаял и кинулся за ним. Владимир Вениаминович вскинул ружьё и застыл с широко расставленными ногами, готовый к быстрому выстрелу.
        Собаки лаяли под берегом Песенки, но утка не взлетала.
        Что за чёрт?!
        И вдруг я услышал сварливый старческий голос:
        - Да что же вы скочете, ироды! Ведь уроните бабку! Прости господи, вот послал мне кару небесную! Да чьи вы собаки, откуда тута?
        Глава 14
        - Арчи, Рони! Ко мне! - громовым голосом окликнул собак Владимир Вениаминович.
        Закинув ружья за спину, мы поспешили на голос.
        Посередине реки по колено в воде стояла моя соседка Татьяна... как её?.. Семёновна, кажется. Вокруг неё, заливаясь лаем и поднимая тучи брызг, скакали Арчи и Рони.
        Одной рукой Татьяна Семёновна придерживала подол широкой юбки. В другой держала палку с резиновым набалдашником. Палкой она норовила отпихнуть от себя собак. Собаки прыгали и уворачивались, принимая происходящее за весёлую игру.
        - А ну, ко мне! - закричал Беглов. - Ко мне, мерзавцы, живо!
        По тону хозяина собаки поняли, что он не шутит. Мигом выбрались на откос и, виляя хвостами, заюлили у его ног. Всем своим видом псы показывали, что не хотели ничего плохого. Ну, подумаешь - немного поиграли с хорошим человеком! Что здесь особенного?
        Старушка, нащупывая палкой дорогу, медленно побрела к берегу.
        - Баба Таня, погодите! - крикнул я. - Сейчас помогу!
        Я быстро спустился с откоса и вошёл в воду, стараясь ступать на камни, чтобы вода не полилась через голенища.
        - Давайте руку! Только осторожно, не торопитесь.
        Крепко держа соседку за руку, я помог ей благополучно добраться до берега.
        - Как напрыгнули, ироды! - ворчала она. - Я и корзинку выронила. Хорошая корзинка была. Где её искать таперя?
        - Её, наверное, течением отнесло, - сказал я. - Сейчас я поищу.
        Цепляясь за пучки травы, мы с Татьяной Семёновной выбрались на высокий берег. В калошах старушки хлюпала вода. Подол юбки справа намок и прилипал к ногам.
        - Простите, пожалуйста! - виновато сказал Владимир Вениаминович. - Вообще-то, у меня послушные собаки. Они просто играли.
        - Играли оне! - ворчала баба Таня. - Игруны! А корзинка уплыла. И саму бабку чуть не уронили. Так и прыгают, чтоб вас!
        Старушка погрозила собакам палкой. Собаки спрятались за ноги Владимира Вениаминовича и высовывали из-за его огромных сапог любопытные носы.
        - Я компенсирую!
        Владимир Вениаминович полез во внутренний карман куртки и достал оттуда бумажник.
        - Сколько?
        - Да не надо! Убери. Найду я корзинку себе, не последняя она, чай!
        Цепко держась за мой рукав, баба Таня скинула калоши. Кряхтя, наклонилась и вылила из них воду. Затем бросила калоши на землю, выпрямилась со вздохом и чуть покачнулась. Я ощутил, как дрогнули её пальцы, крепче впиваясь в ткань моей рубашки.
        - Баба Таня, вам плохо? - спросил я.
        - Да ничего, - отозвалась она. - Сейчас пройдёт. В голову шибануло опять. Постоять надоть.
        Через минуту старушка отпустила мою руку.
        - Пойду. Корзинку если найдёте - так мне занеси, не забудь! Хорошая корзинка.
        Баба Таня покрепче перехватила палку.
        - Погодите, баба Таня! Куда вы? - растерянно сказал я.
        - Домой, куда ж ещё! - ответила старушка. - Время к вечеру, пока доберусь - уже и стемнится.
        - Мы вас на машине отвезём. У нас тут на базе машина. А вы опять к Трифону ходили?
        - К какому Трифону? - спросила баба Таня. - Что ты опять выдумываш-то? Что за Трифон?
        Я взглянул на Владимира Вениаминовича и прикусил язык. Ведь Трифон просил никому о нём не рассказывать. А я, получается, чуть не проболтался.
        - Владимир Вениаминович, - сказал я. - Познакомьтесь - это моя соседка, Татьяна Семёновна. Вы отведёте её на базу? И пусть Рустам отвезёт её в Черёмуховку, если не сложно.
        Владимир Вениаминович внимательно посмотрел на меня. Ну, всё. Сейчас начнёт расспрашивать!
        - Конечно, отвезём, - спокойно сказал он. - Я попрошу Рустама. А по пути поищем корзинку - её наверняка прибило где-то к берегу. Вас когда ждать, Андрей Иванович?
        - Я ненадолго, - уклончиво ответил я.
        - Хорошо, - так же легко согласился Владимир Вениаминович.
        
        Он взял бабу Таню под локоть, и они вместе медленно пошли вдоль берега Песенки к озеру. Собаки посмотрели на меня, словно раздумывая - не остаться ли? Но верность хозяину победила, и псы потрусили вслед уходящей паре.
        Силён Владимир Вениаминович, ох, силён! Обещал меня не расспрашивать, и старательно показывает, что намерен выполнять своё обещание. С ним надо держаться настороже.
        Сердце на мгновение сжалось. Ну, вот на кой хрен генерал впутал меня в эту историю? Не хочу я спасать СССР, не хочу! Не потому что не хочу, а потому что не верю! Не верю, что это возможно, даже если привлечь к спасению целого генерала чёрт его знает, какой службы.
        Я поневоле вспомнил начало девяностых. Этот одуряющий запах свободы на фоне стремительного и повального обнищания.
        И ведь верили! Многие верили, что трудности временные. Что вызваны они только дикостью и отсталостью плановой экономики. А стоит лишь встать на новые рельсы - и наступит эра изобилия и свободы.
        И я верил. Пока на своей шкуре не убедился, что всё это - страшное и бесстыдное враньё.
        К чёрту, даже вспоминать не хочу!
        У меня есть время. И есть страна, которую я однажды потерял. Она неизбежно рухнет. Просто потому, что люди доверчивы. А к власти, пользуясь этим, лезут циничные и жадные негодяи. Ну, вот так вот. И что тут поделаешь? Убить одних негодяев, чтобы по их трупам к власти пришли другие? Бред!
        Но я сделаю всё, что могу, чтобы моих близких людей не побило обломками страны. Вот для чего мне выпал второй шанс, и я им воспользуюсь.
        Мне остро захотелось больше не видеть ни генерала, ни Владимира Вениаминовича. Хорошо бы, чтоб завтра они сели в свою машину и уехали к чёртовой матери навсегда!
        Теперь, когда они знали мою тайну, я ощущал себя в опасности. Чёрт, как же убедителен я был, если они умудрились поверить мне?
        Усилием воли я заставил себя не думать об этом. Что сделано - того обратно не вернёшь. А мне надо заботиться о жизни, а не об опасностях, которые я всё равно не могу предотвратить.
        Я спустился к реке и осторожно ступил в воду. Пора навестить Трифона. Слишком много вокруг загадок, чтобы не попытаться разгадать хотя бы некоторые. Например - зачем баба Таня ходит к Трифону. И только ли она одна?
        От брода к землянке не было даже малозаметной тропинки. Просто лес, правда, не частый, а светлый. Высокие сосны стояли далеко друг от друга, и местность хорошо проглядывалась. Кое-где попадались кусты рябины, или группы низеньких густых ёлок. Но они не затрудняли обзор - скорее, сами по себе являлись ориентирами.
        В одном месте, прямо в лесу неожиданно слетела утка. Тревожно крякая, она понеслась между деревьев. Не думая, я вскинул ружьё и выстрелил в угон.
        Бах!
        Грохот прокатился по лесу. Сизое облачко дыма медленно таяло среди сосновых стволов.
        Утка кувырнулась через голову и шлёпнулась на мягкий красноватый мох. Я подбежал к добыче, опасаясь, что только ранил птицу, но она была неподвижна. На оранжевом клюве выступила кровь, блестящий глаз подёрнулся матовой плёнкой.
        Я подобрал убитую утку. Откуда она здесь?
        Пройдя несколько шагов в ту сторону, откуда слетела птица, я всё понял. Между сосен скрывалась широкая и глубока воронка от авиабомбы, наполненная водой. На ней и кормилась утка.
        Наверное её спугнули охотники на озере, а может быть, и мы с Владимиром Вениаминовичем. Утка ушла к лесу, заметила под собой блеск воды и решила здесь переждать опасность.
        Я подвесил к поясу тяжёлую осеннюю птицу, забросил ружьё за спину и пошёл дальше.
        Минут через двадцать я вышел на знакомую поляну и увидел впереди заросший травой бугор, под которым скрывалась землянка Трифона. Обойдя бугор стороной, я заметил и самого хозяина.
        Видно, проводив гостью. Трифон принялся колоть дрова. Изрядная куча свеженаколотых поленьев лежала возле его ног. Серая рубаха прилипла к широкой спине, в чёрной бороде застряла небольшая жёлтая щепка.
        Топор Трифон глубоко воткнул в изрубленный чурбак, а сам сидел рядом, на таком же, пока не расколотом чурбаке.
        В широких ладонях Трифон мял хлебную горбушку. Отщипнув горсть крошек, он бросал их перед собой, и на крошки тут же слетались синицы. Трифона они совершенно не боялись. Но увидев меня, сейчас же разлетелись в разные стороны с тревожным чириканьем.
        Трифон при виде меня нисколько не удивился. Словно ждал, что я приду. А может, и ждал. Наверняка баба Таня рассказала ему о нашей прошлой встрече. И он сообразил, что рано или поздно я приду к нему с расспросами.
        Трифон выдернул из чурбака топор и бросил его в траву. Хлопнул ладонью по изрубленному спилу, приглашая садиться.
        Кстати, откуда у него пилёные чурбаки? Такой ствол ножовкой не взять - полотно завязнет в плотной древесине толстого берёзового ствола. А если двуручной пилой - то с кем пилил? Не один же!
        Нет, можно и одному, но это надо специальное приспособление делать, которое будет тащить пилу на себя.
        Перед тем, как сесть, я мельком глянул на спил. Грубые, глубокие бороздки. Точно двуручка.
        Я сел. Трифон тут же протянул мне буханку. Она уже была искрошена наполовину.
        - Попробуй!
        Я отломил кусок чёрствого хлеба, измельчил его в ладонях, чувствуя, как царапает кожу подсохшая хлебная корка. Набрал горсть крошек и бросил их почти себе под ноги.
        Птицы чирикали на ветках обступивших поляну деревьев, но ближе не подлетали.
        Я набрал ещё горсть и швырнул её подальше.
        Самая смелая синица слетела с ветки, скакнула на землю. Подхватила клювом крошку и тут же вспорхнула обратно.
        - Боятся, - с едва заметной насмешкой сказал Трифон. - Чувствуют хищника.
        Я почувствовал детскую обиду.
        - Ерунда! Просто к тебе они привыкли, а меня видят первый раз. Вот и опасаются.
        - Ну-ну, - только и ответил Трифон.
        Я отцепил утку от пояса и протянул ему.
        - На вот тебе от «хищника». Угощайся!
        Трифон спокойно взял утку, повертел её в руках и вернул мне.
        - Спасибо. Только я мертвечину не ем. А уж если её мертвец принёс...
        - В каком смысле «мертвец»?
        Я чуть не подскочил с чурбака.
        - Сам знаешь, в каком, - строго ответил Трифон. - Свою жизнь прожил, и чужую занял.
        Вот теперь я стоял на ногах, не понимая - обижаться, или...
        - Сядь, - махнул рукой Трифон. - Не твоя воля, что так вышло. Господь рассудил, ему виднее.
        Он даже не пошевелился, когда я вскочил.
        - А откуда ты знаешь, что...
        - Ты, когда у меня жил, разговаривал во сне, - просто ответил Трифон. - Видать, нога болела.
        Я ещё немного постоял и опустился обратно на чурбак.
        - И ты не удивился? Даже не спросил ни о чём?
        Трифон усмехнулся.
        - А о чём тут спрашивать? Господу виднее, как поступить. Решил так - значит, на то его воля.
        - Если бы ты был на моём месте - что бы делал?
        - Каждый из нас на своём месте, - ответил Трифон.
        - Увиливаешь?
        Он улыбнулся в чёрную бороду.
        - Я бы жил за двоих. За него, и за себя.
        - Как это? - не понял я.
        - А вот так. И его бы мечты воплотил, и свои.
        - Ну, я, в общем, так и стараюсь.
        - Вот и хорошо, - спокойно ответил Трифон. - Яичко хошь? Свежее, отварное.
        - Давай, - кивнул я.
        Трифон легко поднялся и пошёл в землянку. А вернувшись, протянул мне крупное коричневое яйцо.
        - Баба Таня принесла? - прямо спросил я. - Зачем она к тебе ходит?
        - У неё спрашивал? - улыбнулся Трифон.
        - Спрашивал. Она вообще не признаётся, что к тебе ходит.
        - Ну, вот видишь. Ты скорлупки не выбрасывай - пригодятся. Надо одного доходягу подкормить.
        Холодное яйцо глоталось с трудом. Я старательно жевал вязкий желток, чтобы не проглотить слишком много и не вызвать икоту. Доев, ссыпал скорлупу в широкую ладонь Трифона.
        Он широкими шагами пошёл куда-то в угол поляны. Я из любопытства - за ним.
        Дойдя до опушки, Трифон опустился на колени перед чахлым дубком вышиной с собаку и принялся втыкать скорлупу в землю вокруг тонкого стволика. Губы Трифона беззвучно шевелились, словно он что-то шептал про себя.
        Закончив, Трифон выпрямился и посмотрел на небо.
        - Дождя бы!
        Он сказал это не мне, а словно обращаясь в пустоту. А затем пошёл к землянке, не обращая внимания на меня.
        Я догнал его.
        - Послушай, Трифон! Я ведь не из любопытства спрашиваю. Я помочь хочу.
        - Придёт время, и поможешь, - просто ответил Трифон. - Ну, что ты суетишься, Андрей?
        - Не люблю быть в долгу, - откровенно сказал я.
        Трифон посмотрел на меня и снова улыбнулся.
        - Ты как, в Ленинград-то уезжаешь?
        - Нет, - ответил я. - остаюсь на постоянной работе. Перевёлся на заочное.
        - Понятно. Ну, ладно.
        Он снова ушёл в землянку и появился с большим пучком сушёной травы.
        - Возьми, передай Фёдору Игнатьевичу, для жены. Пусть заваривает и пьёт, два раза в день.
        Я взял траву и понюхал. Знакомый запах!
        - Мята? А от чего она помогает?
        - Там не только мята. А от чего - не скажу, извини. Зачем тебе чужие болезни? Просто отнеси, и всё. Сделаешь?
        Я молча развязал пустой рюкзак и сунул туда траву. Подумав, опустил в мешок и утку. В самом деле, хожу, как хвастливый мальчишка - с добычей напоказ.
        - Значит, ты и Фёдора Игнатьича знаешь? И он тебя тоже?
        - Я много, кого знаю, - опять улыбнулся Трифон.
        Он вообще постоянно улыбался уголками губ, как будто всё время видел перед собой, что-то забавное. Но иногда губы раздвигались в улыбку пошире, и тогда в чёрной бороде поблёскивали крепкие белые зубы.
        - Ты иди, Андрей! Приятели твои беспокоятся, наверное - как бы искать тебя не пошли. Не надо мне здесь посторонних.
        - А откуда ты знаешь, что я не один? - подозрительно спросил я.
        Трифон негромко рассмеялся.
        - Что, уже готов в чертовщину поверить? Ох, Андрей! Я же к этой поляне не привязан. Бывает, и на озеро хожу, и в деревню. Вот и видел вчера, как вы приехали. И когда охота открывается, я тоже знаю. Думаешь, трудно сопоставить очевидные факты?
        - Погоди, Трифон! Так ты и Жмыхина знал? И про его дела тоже?
        - Я много, чего знаю, - снова повторил Трифон.
        Его лицо на редкую минуту стало серьёзным.
        - А почему ты мне про него ничего не рассказал? Ведь можно было Жмыхина раньше остановить!
        Трифон с сожалением покачал головой.
        - Другого человека переделать нельзя. Только себя, да и то трудно.
        - Почему нельзя? - упрямо спросил я.
        - Потому, что каждый человек смотрит на жизнь под своим углом. И каждый по-своему прав.
        - Извини, но это ерунда какая-то. Есть же общие правила. Законы, в конце концов!
        Трифон покачал головой.
        - Всё, Андрей! Иди. У меня ещё дел полно.
        Я хотел спросить, какие неотложные дела могут быть в такой глуши, что из-за них он меня чуть ли не прогоняет. Но сдержался. Молча пожал Трифону руку, повернулся и зашагал в сторону Песенки.
        
        

* * *
        Перебравшись через речку, я решил пойти к базе напрямик. Конечно, неплохо было бы заглянуть к новым домикам, посмотреть - всё ли там в порядке. Да и шагать вдоль озера веселее - мне нравилось на ходу любоваться тёмной водной гладью.
        Но так выходило чуть ли не на два километра длиннее, а я торопился. Конечно, Владимир Вениаминович передал остальным, что я ушёл по делам. Но волнение-то никто не отменял!
        Да и не хотел я, чтобы генерал и психотерапевт излишне заинтересовались Трифоном.
        Так что от реки я взял влево, обошёл дальней стороной болотце, на котором солдаты брали мох для постройки, и высоким березняком вышел прямо к базе.
        Заодно, отыскал свежие лосиные следы на заросшей просеке высоковольтной линии, которая проходила неподалёку от базы. Видно, лоси постоянно паслись здесь, спасаясь от назойливой мошкары.
        Я сделал себе заметку, что надо в ближайшее врем соорудить здесь несколько солонцов, чтобы удержать лосей на хорошем кормовом месте. Зимой можно будет здесь поохотиться.
        Издалека я различил плечистую фигуру Владимира Вениаминовича. Беглов стоял на причале, и изредка странно взмахивал руками. На третий раз я догадался, что он просто-напросто бросает спиннинг.
        Вот неугомонный! Мало ему утренней охоты!
        Остальных охотников не было видно. Наверное, отдыхали.
        Я прошёл мимо вольера с радостно залаявшими собаками и подошёл к крыльцу. С наслаждением стянул осточертевшие сапоги, предвкушая лёгкие тапки. Натруженные ноги сладко ныли.
        Услышав собачий лай, на крыльцо вышли отец с Георгием Петровичем.
        - Явился, наконец! - сказал отец, доставая из кармана папиросу.
        Он чиркнул спичкой, прикурил и протянул спичку Георгию Петровичу.
        - У нас уже похлёбка остыла, пока тебя дожидались!
        - Так поели бы сами, чего меня ждать? - ответил я.
        - Мы и поели. Потом снова разогрели, а тебя всё нет.
        Отец с генералом как-то странно переглядывались - словно заговорщики.
        Или это у меня нервы шалят?
        Да нет. Вон какие хитрые ухмылки на лицах.
        - Что случилось? - спросил я. - Говорите прямо.
        Они снова переглянулись.
        - Сейчас покажем, или пусть сперва поест? - спросил генерал.
        - Можно и сейчас, - согласился отец. - Вдруг сразу захочет опробовать? А уж потом обмоем, как положено.
        Я смотрел на них и прикидывал - как бы потактичнее сказать, что эти мальчишеские игры мне надоели?
        - Ладно, покажем сейчас, - кивнул генерал и спустился с крыльца. - Иди сюда, Андрей Иваныч!
        Я, хмурясь, подошёл к нему.
        За углом дома, под навесом, где раньше ютился мотоцикл Жмыхина, стоял странный автомобиль.
        Двухдверный, светло-песчаного цвета, с брезентовым верхом, он был отдалённо похож на «Уазик», только намного меньше размерами. Абсолютно прямой капот формой напоминал большой чемодан. На маленьких колёсах был виден чуть ли не тракторный протектор.
        - Что это? - спросил я.
        - Твой служебный транспорт, Андрей Иваныч, - ответил генерал. - Достал, как обещал.
        Глава 15
        Я обошёл вокруг машины. Несмотря на несуразный вид и скромные размеры, в ней чувствовалась основательность, как в неказистой, но сильной крестьянской лошади.
        Такой автомобиль не помчит тебя с шиком по городской улице. Не побалует мягкими креслами, музыкой и кондиционером. Там, где другие машины полетят, со свистом рассекая воздух и урча мощными моторами, он будет плестись и ковылять.
        Но зато провезёт по любой грязи, вытащит из самого глубокого сугроба. В его укрытый грубым брезентом кузов поместятся, лыжи, ружья и охотничьи собаки.
        И даже если это чудо техники застрянет в какой-нибудь особенно вязкой луже - благодаря небольшому весу трое мужиков с матерком поставят её на твёрдую почву голыми руками.
        - Да ты, Андрей Иванович, за руль сядь! - сказал мне генерал. - Не стесняйся!
        Он протянул мне плоский медный ключ, к которому обыкновенной канцелярской скрепкой был прицеплен круглый брелок с изображением «Жигулей».
        Видно прежний хозяин втайне мечтал о другой машине, но был вынужден довольствоваться этой. Или пересел на неказистый вездеход с более престижной, «копейки», но брелок сохранил на память.
        Я уселся на жёсткое сиденье. Главной особенностью этого автомобиля было полное отсутствие удобств. Жёсткий пластик «торпеды», отсутствие регулировок сиденья. Мне с длинными ногами пришлось подтянуть колени едва ли не к ушам, чтобы поместиться за руль.
        Даже форточек в окнах не было. Ну, мне-то что - я некурящий.
        Обод рулевого колеса был тонким и скользким. Справа торчали два металлических рычага с круглыми чёрными набалдашниками. Подлиннее - рычаг коробки передач. А покороче?
        - Это понижающая передача, - объяснил мне Рустам, который вместе с остальными собрался поглазеть на чудесную самобеглую коляску.
        - А сзади, возле ручника - блокировка заднего дифференциала.
        Возле рукоятки стояночного тормоза и в самом деле торчал из металлического пола ещё один рычаг.
        - Машина - зверь! - Рустам улыбнулся, сверкнув белыми зубами. - Если всё врубить - по любой грязи проползёт. Только в жару не забывай останавливаться.
        - Зачем? - удивился я.
        - Воздушное охлаждение, - пожал плечами Рустам. - На маленькой скорости двигатель перегревается.
        Вот тебе и раз! Интересно, какой гениальный конструктор додумался установить такую систему на вездеходе?
        А впрочем - дарёному коню в зубы не смотрят! Да и конь-то не совсем мой. Генерал же сказал, что это служебный транспорт.
        - Георгий Петрович! - спросил я. - Где вы раздобыли это чудо?
        Генерал довольно заулыбался.
        - Есть у нас в секретной части один ушлый прапорщик - товарищ Никифоров. Точнее - был. Ох, и ряху себе наел - не поверите! Шире, чем у меня! А ведь я, всё-таки, целый генерал-лейтенант!
        Георгий Петрович расхохотался, а отец посмотрел на него с уважением.
        - На службу на «Жигулях» ездил из военного городка. Представляете? Ну, прапорщики - ребята хозяйственные. Им по службе положено смотреть, что где плохо лежит. Но товарищ Никифоров меры не знал. Решил он себе дачу построить. А чтобы новенькие «Жигули» строительными материалами не портить - прикупил второй автомобиль. Вот этот самый!
        Георгий Петрович похлопал ладонью по плоскому капоту.
        - И тут уже старшие товарищи не выдержали такого хамства и устроили настоящую боевую операцию по поимке прапорщика с поличным. Хорошо, что часть секретная, и командир поставил в известность меня, чтобы избежать осложнений. Никифорова крепко взяли за нежные места и предложили вариант - он возвращает всё, что нажил неправедными трудами, а ему за это без шума подписывают рапорт об увольнении и не преследуют по закону. Никифоров человек умный - подумал, и согласился. Так что пользуйся, Андрей Иванович. Заводи, не стесняйся!
        Я вставил ключ в замок зажигания и повернул. Двигатель отозвался бодрым рыком.
        - А не съездить ли нам на обновке в Светлое за свежим хлебушком? - улыбнулся генерал.
        
        Конечно, мы прокатились до магазина. Машина бойко подпрыгивала на кочках и слегка дребезжала железными внутренностями. Но какое же это чудо после бесчисленных километров, отмеренных усталыми ногами!
        - Доволен, Андрей Иваныч? - спросил генерал, глядя на моё улыбающееся лицо?
        - Ещё бы! - искренне отозвался я. - Спасибо, Георгий Петрович!
        - Да не за что. Чем могу - тем и помогаю. Да и машина на балансе охотобщества. Так что это не взятка, а помощь тебе в работе.
        В магазине мы взяли свежего хлеба и пару бутылок водки.
        - Обмоем приобретение, - весело сказал Георгий Петрович. - Да и открытие охоты заодно.
        Остальные к нашему возвращению накрыли стол. Кастрюлю с горячей утиной похлёбкой поставили прямо посередине. Вокруг на газетах разложили зелёный лук, варёные яйца, тонко порезанное сало с розовыми мясными прожилками. Особняком стояла литровая банка с солёными огурчиками.
        - Мать солила, - гордо сказал отец. - Попробуйте! У вас в Ленинграде таких огурчиков не найдёшь.
        Я, обжигаясь, хлебал наваристый мясной бульон с плавающей в нём крупно порезанной картошкой и морковкой. Горячая еда наполняла желудок, мгновенно создавая ощущение тепла и сытости.
        - А вы почему не пьёте, Андрей Иванович? - басом спросил меня Беглов.
        - Я ещё хочу съездить в одно место, - ответил я.
        Беглов только улыбнулся и с хрустом откусил солёный огурчик.
        - Ну и голос у тебя, Владимир Вениаминович! - сказал ему отец. - Хоть в церкви пой.
        - Это от деда, - весело ответил Беглов. - Он в церкви регентом служил. Бывало, выпьет стопочку в воскресный день, да как затянет: «Отец неблагочинный пропил тулуп овчинный и ножик перочинный перламу-у-утровы-ы-ый!»
        Мы расхохотались - до того похоже Беглов изобразил деда-регента.
        Я, наконец, управился с похлёбкой и отодвинулся от стола.
        - Тебя к утру-то ждать, Андрюха? - поинтересовался отец.
        Я только улыбнулся.
        - Вы тут за порядком следите. Браконьерить не вздумайте!
        Эти слова вызвали новый взрыв хохота.
        - Да мы немножко! - ответил за всех Георгий Петрович. - Так, плотву удочками подёргаем, да и спать.
        
        Я выехал с базы и повернул налево, к Светлому. Чёртова география! Напрямик до Черёмуховки всего двенадцать километров. А на машине выходит все тридцать.
        В Светлом я свернул на боковую улочку, от которой отходила лесная дорога на Сарью. Машина то и дело клевала носом, ныряя в глубокие ямы, оставшиеся от высохших луж. Затем снова вскидывала капот, карабкаясь на дорогу. Настоящие качели!
        Я сбавил скорость, и автомобиль покатился не спеша. Резкие толчки перешли в плавные покачивания. Толстые стволы сосен проплывали за окном, а я крутил баранку и планировал маршруты ежедневных объездов территории.
        Теперь-то у меня ни один браконьер не проскочит!
        
        - Андрей, это что, твоя машина?
        От удивления и восторга глаза Кати округлились. Выглядело это так забавно, что я едва удержался от смеха.
        - Служебная. Но выдана мне в пользование, и с бензином генерал обещал помочь. Так что собирайся - поедем кататься!
        - А куда?
        Вот чёрт! Об этом я и не подумал.
        - Поехали в Волхов! Тебе что-нибудь нужно в магазинах?
        Катя покачала головой.
        - Нет, в Волхов не хочу. Мы же там недавно были. А знаешь что? Поехали в Старую Ладогу, а? Крепость посмотрим! Ты бывал в крепости?
        - Конечно! - улыбнулся я.
        - А вот я - ни разу! А так хочется!
        - В чём же дело? Поехали! Только возьми купальник - вода сегодня тёплая.
        - Точно! Можно же искупаться! Андрюша, ты - гений! Я сейчас.
        Катя развернулась и побежала в дом, а я довольно ухмыльнулся. Что ни говори, а приятно услышать такое от девушки!
        Вернувшись, Катя протянула мне полотняную сумку.
        - Держи! Там полотенца и одежда.
        Через десять минут мы уже ехали по направлению к Киселёво.
        - Как здорово! - улыбаясь, восклицала Катя! - А окно открыть можно?
        - Нет. Но можно целиком снять брезентовый верх, и получится кабриолет.
        - Как это?
        - Как в старых фильмах, видела? Машина без крыши.
        - Ого! А ты можешь так сделать?
        Я гордо улыбнулся.
        - Могу, но только не сейчас.
        Наш «козелок» гордо катился по асфальту со скоростью семьдесят километров в час. Больше из машины было не выжать, сколько не утапливай педаль газа. Да больше и не надо! Какой смысл лететь, сломя голову и ничего не видя вокруг себя? А на такой скорости очень удобно любоваться окрестностями.
        Сзади резко посигналили. Я взглянул в зеркало и увидел красный «Москвич», который пристроился вплотную за нами. Я немного прижался к обочине. Навстречу неторопливо шла «шаланда» с увязанными в кузове трубами.
        «Москвич» не переставал сигналить.
        - Андрей, что ему надо? - встревоженно спросила Катя.
        Я пожал плечами.
        - Наверное, хочет обогнать.
        Едва «шаланда» прошла, «Москвич» и в самом деле рванул на обгон. Непрерывно гудя, он пронёсся мимо. Сидевший рядом с водителем полный мужчина что-то гневно кричал, повернув голову в нашу сторону, и размахивал руками.
        Какие нервные бывают люди.
        Через полчаса мы добрались до Староладожской крепости. Крепость стояла на полуострове, при впадении реки Ладожки в Волхов. С высокого берега открывался потрясающий вид на широкую речную даль. Если взглянуть вниз по течению, взгляд упирался в крутой изгиб берега, на котором высился зеленеющий курган. На противоположном берегу едва виднелись кирпичные развалины монастыря, заросшие кустарником и деревьями.
        Крепость как раз реставрировали. Две башни - одна квадратная, а другая круглая - уже были закончены. Их остроконечные шатровые крыши так достоверно смотрелись на фоне голубого неба, что я невольно стал искать взглядом варяжские ладьи на речной стремнине.
        Прясло стены между башнями ещё было в строительных лесах. Реставраторы заканчивали каменную кладку верха стены с бойницами.
        По пыльной дорожке мы с Катей поднялись к воротам в боковой стене квадратной башни. На фоне башни ворота казались маленькими, но на самом деле были высотой почти в два человеческих роста. Мы прошли каменным коридором, повернули за угол и через вторые ворота вышли во внутренний двор крепости.
        - Интересно, зачем здесь двое ворот? - спросила меня Катя. - И почему их не сделали друг напротив друга?
        - Эта конструкция, молодые люди, называется «захап»! - объяснил сзади приветливый мужской голос.
        Мы обернулись. На нас, улыбаясь, смотрел невысокий и очень рыжий человек, лет сорока с небольшим. Он был одет в клетчатую рубашку, расстёгнутую на широкой груди, и рабочие брюки с испачканными землёй коленями.
        - Если врагам удавалось пробить внешние ворота крепости - они попадали в этот узкий изогнутый коридор и упирались во вторые ворота. А защитники в это время забрасывали их стрелами и камнями, поливали кипятком и горящей смолой.
        - Брр!
        Катя передёрнула плечами.
        - Какое зверство!
        - Да, - согласился мужчина. - Времена были жестокие. А война всегда безжалостна.
        Отросшие волосы мужчины вились жёсткими огненными кольцами.
        - Разрешите представиться! - сказал он. - Дмитрий Николаевич Сюзин, руководитель археологической экспедиции ЛГУ.
        - Ничего себе! - удивилась Катя. - Вы настоящий археолог?
        Дмитрий Николаевич весело рассмеялся.
        - Настоящий, и не один. У нас тут целая команда!
        - И вы восстанавливаете крепость?
        - Нет.
        Дмитрий Николаевич весело тряхнул головой, и солнце сверкнуло в его кудрях.
        - Крепость восстанавливают реставраторы. А мы раскапываем древнее городское поселение десятого века. Хотите посмотреть?
        - А можно? - умоляюще протянула Катя.
        - Конечно! К сожалению, музей уже закрыт. Но сами раскопки посмотреть можно. Идёмте со мной.
        Дмитрий Николаевич показал на тропинку, которая вела вдоль заросшего травой вала. Кое-где из-под дёрна проступали плиты известняка.
        - Получается, что крепость стоит здесь уже тысячу лет?
        - Даже дольше. Поселение на месте Старой Ладоги впервые возникло в восьмом веке. А первую деревянную крепость именно на этом месте построил князь Рюрик - легендарный правитель Руси.
        - Почему «легендарный»? - удивилась Катя. - Нам про него в школе рассказывали.
        - Потому что до сих пор точно не установлено - был ли Рюрик призванным варягом, или местным уроженцем. И действительно ли он был первым русским князем. На этот счёт есть разные версии. Как вас зовут, молодые люди?
        Ох, мы и хороши! Пристали к человеку с расспросами, и даже свои имена не назвали.
        - Андрей, - сказал я.
        Дмитрий Николаевич кивнул и протянул мне руку.
        - Катя.
        - Очень приятно познакомиться!
        Кате Дмитрий Николаевич тоже пожал руку.
        - Вот, смотрите!
        Археолог подвёл нас к участку вала, очищенному от травы и земли. Мы увидели грубую кладку из рваных известняковых плит, уложенных без всякого раствора.
        - Это фрагмент стены двенадцатого века. Её построили новгородцы под руководством посадника Павла при князе Мстиславе. Материал для стены брали прямо здесь, на берегу Волхова.
        - А как вы так точно определяете даты? - спросила Катя.
        Дмитрий Николаевич улыбнулся.
        - Ну, сохранились летописи. Берестяные грамоты. Кроме того, есть метод радиоуглеродного датирования. Он позволяет с довольно большой точностью установить возраст органических остатков. Например, брёвен, которые использовались для постройки жилищ.
        Я осторожно потрогал шершавый камень. Трудно поверить, что восемь сотен лет назад какой-то безымянный новгородец поднял его с речного берега и уложил в стену.
        - Идите сюда! - позвал нас Дмитрий Николаевич.
        Мы обошли раскопанный участок стены и вышли на самый обрыв. Под ногами уходил вниз крутой склон, на котором кое-где зеленели кусты орешника. Под ним текла к Ладожскому озеру широкая древняя река.
        - Только представьте себе - вот из-за той излучины против течения поднимались варяжские ладьи.
        Я вздрогнул - настолько точно археолог повторил мои собственные мысли.
        Дмитрий Николаевич показал на крутой изгиб реки, над которым зеленел курган.
        - Здесь проходил древний торговый путь «из варяг в греки». Отсюда корабли доходили до самого Константинополя. А Константинополь, между прочим - современная Турция. Видите тот курган? Это знаменитая Олегова могила. По преданию там похоронен Вещий Олег - воевода князя Рюрика и воспитатель его сына Игоря.
        - И там вы тоже проводили раскопки?
        - К сожалению, пока нет. Но когда-нибудь обязательно доберёмся и до кургана. А пока - древнее городище! Идите за мной!
        Дмитрий Николаевич вывел нас за пределы крепостной стены и повёл мимо круглой башни. Вблизи толстая каменная стена смотрелась просто устрашающе.
        - Это тоже одиннадцатый век? - спросил я археолога.
        - Нет, - ответил Дмитрий Николаевич. - Эту стену с башнями возвели в шестнадцатом веке, при Иване Грозном. А Борис Годунов повелел отстроить деревянное укрепление вот там, у южной стены. Оно уже довольно хорошо изучено. Ну, а нам с вами сюда!
        Он привёл нас на заросший бурьяном пустырь, на котором чернели глубокие прямоугольники раскопов. Пахло свежей землёй и горько-пряной полынью.
        Я заглянул в ближайшую яму и увидел на дне почерневшие остатки гнилых брёвен и забытую кем-то лопату.
        - Перед вами десятый век! - торжественно сказал Дмитрий Николаевич. - Обратите внимание на толщину культурного слоя. Когда-то здесь стояли избы горожан, кузницы и мастерские.
        - И какие находки здесь попадаются? - спросила Катя.
        - Самые разные. Стеклянные и керамические бусины, подковы, рыболовные крючки, монеты, бронзовые и серебряные украшения, детали упряжи... всё, что изготавливали и использовали жившие здесь люди.
        - И вы можете узнать - как они жили?
        - Конечно, - улыбнулся Дмитрий Николаевич. - По находкам мы можем судить об их привычках, образе жизни, источниках дохода. Именно этим и занимается археология - изучает, как жили люди в разные времена. Смотрите - вот здесь остатки колодца. Возле него тысячу лет тому назад собирались женщины с вёдрами и обменивались новостями. А вот там был рынок. На нём торговали мехами, рыбой и лесным мёдом, глиняной посудой и свежей дичью. Мы нашли остатки бревенчатых прилавков и амбаров, в которых хранилось зерно. Если я начну рассказывать вам подробно о наших находках и о том, что мы узнали, благодаря им - это займёт не один вечер! Вы торопитесь?
        - Нет, - ответил я. - Мы только хотели бы искупаться...
        Катя незаметно дёрнула меня за рукав.
        - Андрей!
        Но Дмитрий Николаевич ничуть не огорчился.
        - Искупайтесь, пока погода хорошая. А потом приглашаю вас к нам на ужин! Мы всей группой остановились в местном клубе - видите вон то здание?
        Дмитрий Николаевич показал нам на двухэтажный деревянный дом, выкрашенный жёлтой краской.
        - Приходите! Почаёвничаем, покажем вам находки, которые не успели попасть в музей.
        Заманчиво, чёрт побери! Да и Катя снова дёрнула меня за рукав и даже подтолкнула острым локотком в бок.
        - С удовольствием придём!
        - Вот и отлично! - просиял Дмитрий Николаевич. - Тогда я пойду, прослежу - как там ужин. И через час мы вас ждём!
        На прощание он крепко пожал нам руки.
        - К реке лучше всего спуститься вон там. Но будьте осторожны - течение здесь довольно сильное.
        Мы с Катей спустились к воде. Река, и впрямь, быстро текла между каменистых берегов. Кое-где на поверхности появлялись небольшие водовороты.
        Я быстро разделся и, осторожно ступая по плоским камням, вошёл в воду.
        - Ух!
        Несмотря на дневную жару, вода была, мягко говоря, прохладной. Я почувствовал, как по рукам и спине бегут противные мурашки. Не обращая на них внимания, я взмахнул руками и нырнул.
        Дыхание перехватило, но я тут же вынырнул и принялся изо всех сил грести против течения параллельно берегу. Это позволяло мне оставаться на месте.
        - Ух, красота! - выкрикнул я, поднимая тучи брызг. - Катя, иди сюда!
        Катя наклонилась и расстегнула босоножки. Затем через голову стащила с себя платье и осталась в красном купальнике.
        До чего же она красивая!
        Дыхание у меня снова перехватило.
        Потрогав ногой воду, Катя крикнула мне:
        - Холодно!
        - Ничего, - ответил я. - Здесь теплее!
        Решившись, Катя зашла по пояс и с визгом бросилась в воду. Быстро подплыла ко мне и брызнула водой в лицо.
        - Обманщик! Здесь ещё холоднее, чем у берега!
        Некоторое время мы плыли плечом к плечу против течения. Затем я почувствовал, как пальцы ног замерзают.
        - Выходим!
        Я нащупал ногами каменистое дно и протянул Кате руку. Держась за руки, мы побрели к берегу.
        - Держи!
        Катя протянула мне полотенце.
        - И отвернись - мне надо переодеться!
        Я послушно отвернулся. Растёрся полотенцем до красноты и почувствовал необычайную свежесть и бодрость во всём теле.
        Хорошо-то как, а!
        Прыгая на одной ноге, натянул брюки и накинул рубашку, чтобы согреться.
        - Можешь поворачиваться!
        Катя, подбирала намокшие волосы и улыбалась.
        - Хорошо, правда? Только холодно.
        - Это ещё что, - усмехнулся я. - Помню, в детстве мы купались в апреле, на День Космонавтики! Только-только лёд сошёл.
        - Сумасшедшие! Как же вы решились?
        - Так нам по двенадцать лет было. Развели костёр побольше, и давай нырять! Минуту плаваешь - полчаса греешься. И губы - синие-синие!
        Катя рассмеялась.
        - Мальчишки!
        - Ещё какие! - довольно улыбнулся я.
        - Андрей, Катя!
        Мы обернулись.
        По тропинке в нашу сторону бежал Дмитрий Николаевич. Археолог размахивал руками и звал нас. Мы встревоженно замерли.
        - Андрей, вы на машине?!
        Дмитрий Николаевич добежал до нас и, тяжело дыша, схватился за правый бок.
        - Да. Что случилось?
        - Идёмте скорее! Один из рабочих упал с лесов! Нужна ваша помощь!
        Глава 16
        Молодой парень в синей майке и грязных брюках сидел на земле, прижав правую руку к груди. Так раненый зверь поджимает простреленную лапу. На конопатом лице парня выступили крупные бисерины пота. Свалившаяся с головы кепка валялась на земле. Рядом лежало ведро с наполовину вытекшим густым раствором извести.
        - Как это случилось? - спросил я.
        Но Катя не дала мне договорить. Она опустилась на колени рядом с парнем и осторожно, но решительно взяла его руку.
        - Я врач. Покажите!
        Парень застонал от боли и побледнел.
        Катя быстро ощупала его предплечье, которое уже начало опухать.
        - Перелом, возможно, сложный. Нужен рентген и гипс. Ещё что-нибудь болит? Головой не ударились? Спиной?
        Парень помотал головой.
        - Нет, - через силу ответил он. - Здесь невысоко. Я просто оступился на лестнице.
        - Всё будет хорошо, - твёрдо сказала Катя. - Сейчас мы отвезём вас в больницу. Помогите ему подняться! Андрей, заводи машину!
        Двое рабочих подхватили парня подмышки и помогли ему встать. Третий поднял кепку, отряхнул и надел её на голову пострадавшему.
        На ногах парень держался твёрдо. Взгляд был ясным. Похоже, и вправду других повреждений, кроме сломанной руки у него нет.
        - Сейчас!
        Я побежал к «козелку». Запрыгнул в кабину, повернул ключ в замке зажигания и обнаружил, что Дмитрий Николаевич стоит рядом со мной.
        - Можно мне поехать с вами? - спросил он.
        - Конечно. Залезайте!
        Я кивнул в сторону задних сидений.
        Дмитрий Николаевич откинул спинку переднего кресла и полез внутрь. За ним забралась Катя. Пострадавшего парня усадили на переднее сиденье, один из провожатых захлопнул дверцу.
        - Куда? - спросил я, разворачиваясь. - Где здесь больница?
        - Давай в Волхов, Андрей, - решительно ответила Катя. - Там у них должен быть рентген. При сложном переломе он необходим, чтобы кость правильно срослась.
        Я вырулил на шоссе и повернул налево.
        Машину потряхивало на неровностях асфальта. Парень морщился и закрывал глаза, баюкая покалеченную руку.
        - Как тебя зовут? - спросил я, чтобы отвлечь его.
        - Андрей.
        Надо же, тёзка!
        - Ничего, Андрей! Всё будет в порядке. Недолго осталось, потерпи.
        Через полчаса мы остановились у приёмного покоя городской больницы. Широкий пандус позволял подъехать прямо к дверям. Но я припарковал машину чуть в стороне. Всё-таки, у нас не лежачий больной.
        Мы с Дмитрием Николаевичем помогли Андрею вылезти из машины. Дмитрий Николаевич остался заполнять документы.
        - Пятый кабинет, - сказала мне медсестра. - Прямо по коридору и направо. Там дежурный хирург, постучите только.
        Мы отыскали нужную дверь. Я усадил Андрея на мягкую скамеечку, стоявшую у стены, а сам постучал.
        - Минуточку! - раздался из-за двери заспанный мужской голос.
        Видно, сегодняшнее дежурство, несмотря на субботу, было не слишком напряжённым.
        Однако ровно через минуту дверь кабинета открылась. Врач в немного помятом, но безукоризненно-белом халате окинул нас внимательным взглядом. Глаза его были красными, тёмные волосы прилипли ко лбу - видно, хирург только что умылся.
        - Заходите!
        Дверь кабинета закрылась за Андреем, а я пошёл искать Катю. Катя и Дмитрий Николаевич сидели в регистратуре приёмного покоя. Медсестра за стойкой негромко разговаривала по телефону - видимо, все нужные документы уже были заполнены.
        Я подошёл к ней. Она прикрыла ладонью динамик.
        - Что вам?
        - Мы привезли больного со сломанной рукой, - начал я.
        Но медсестра нетерпеливо перебила меня:
        - Доктор разберётся. Всё будет в порядке!
        - Подождите! - сказал я. - Пока его осматривают, мы съездим перекусить и через час вернёмся. Не отпускайте его, пожалуйста, одного! Ему в Старую Ладогу ещё добираться, мы на машине отвезём.
        - А! Хорошо, - ответила медсестра и посмотрела на меня, ожидая, когда я уйду.
        - Спасибо, - сказал я и отошёл от стойки.
        Медсестра немедленно вернулась к разговору.
        - ...там картошка жареная, - услышал я. - И не вздумай поздно гулять! Поешь, и ложись спать. Я утром приду - пойдём на рынок за брюками! Из старых ты уже вырос. Слышишь меня? Ну, дай тётю Машу!
        Я подошёл к Кате и Дмитрию Николаевичу.
        - Думаю, всё займёт не меньше часа. Пока сделают рентген, пока наложат гипс. Предлагаю пока съездить ко мне домой, перекусить.
        - Но как же, - нерешительно сказал Дмитрий Николаевич. - Андрей останется один?
        - Здесь больница, - напомнил я. - Врачи и медсёстры. А через час мы вернёмся и заберём его, если отпустят.
        Катя тоже неуверенно посмотрела на меня.
        - Всё будет хорошо, - сказал я ей. - У меня чудесная мама. И мы просто попьём чаю.
        

* * *
        Я остановил машину прямо напротив подъезда. На улице уже стемнело. За двухэтажными сараями шелестел листвой на ночном ветру старый тополь. Лавочки опустели - старушки-соседки разошлись по квартирам.
        - Приехали! Вот здесь я и живу. То есть, жил, пока не перебрался в Черёмуховку.
        - Так вы из Черёмуховки? - заинтересовался Дмитрий Николаевич, вылезая из машины. - Известное место! По новгородским преданиям где-то в тех местах жил сильный колдун. Знался с древними богами и нечистой силой, лечил людей травами и наложением рук. В одной из берестяных грамот Новгорода упоминается, что сам посадник возил своего сына к колдуну на Еловое озеро. И тот излечил боярского сына от тяжкой немочи.
        - Интересно, - сказал я. - Ну, идёмте!
        Мы поднялись по лестнице, и я позвонил в квартиру. Из-за двери раздался мамин голос:
        - Кто там?
        - Мама, это я, Андрей! - отозвался я.
        - Андрюша!
        Торопливо щёлкнул замок, и мама открыла дверь.
        - А где отец? - растерянно спросила она. - Он же к тебе поехал. Всё в порядке?
        - Всё в порядке, мам! - успокоил я её. - Отец на моей базе с другими охотниками. Отдыхают на природе. А мне начальство выделило служебную машину - вот я и решил её опробовать.
        Я посторонился, пропуская вперёд Катю и Дмитрия Николаевича.
        - Только я не один, а с гостями. Покормишь нас? Мы ненадолго - привезли одного человека в больницу.
        - Всё-таки, что-то случилось! - убеждённо сказала мама.
        - Да нет же! Всё хорошо. Просто небольшой несчастный случай.
        - Это наш рабочий, - вмешался Дмитрий Николаевич. - Он упал с лесов и сломал руку. Но мы отвезли его в больницу, и сейчас им занимаются врачи. Разрешите представиться: Дмитрий Николаевич Сюзин, археолог.
        - Мама, а это Катя, - вмешался я. - Катя, это моя мама Юлия Александровна.
        - Вы проходите на кухню, - сказала мама, - Я сейчас разогрею ужин.
        - Мам, а где Оля с Серёжкой? - спросил я. - У бабушки?
        - Оля у бабушки, - ответила мама, - а Серёжка здесь. На улицу убежал с приятелями, да что-то долго его нет. Темно уже.
        Мама мельком взглянула в окно.
        - Ну, как там отец? - спросила она, помешивая на сковороде ленивые голубцы. - Подстрелил кого?
        - А как же! - улыбнулся я. - Без добычи не вернётся, не позволим! Завтра привезу его домой.
        - Только ты скажи ему, сынок, чтобы он свою «добычу» в лесу ощипал, ладно? Жалко мне на убитую птицу смотреть.
        - Хорошо, мам!
        Мама поставила перед нами тарелки.
        - Кушайте на здоровье!
        - Очень вкусно! - похвалил Дмитрий Николаевич, попробовав голубцы. - Вы замечательно готовите, Юлия Александровна!
        - Спасибо, - улыбнулась мама. - Положить вам добавки?
        - Не откажусь, - согласился археолог. - Вот бы нашим поварам у вас поучиться! А то всё каша с тушёнкой, да тушёнка с кашей!
        Катя ела молча, наклонив голову над тарелкой. Шея её была напряжена, и я понял, что она чувствует себя неловко.
        - Ну, как ты живёшь на своём озере? - спросила мама. - Не скучно одному?
        - Мам, да там каждый день столько народу - не протолкнуться! - честно ответил я. - Спасибо Кате - хоть иногда вытаскивает меня из забот. Сегодня вот повела смотреть Староладожскую крепость.
        - А кем вы работаете, Катя? - спросила мама, наливая чай.
        - Фельдшером, - ответила Катя.
        - Это, наверное, очень трудная работа и очень нужная. Замечательно, что вы её не побоялись. Хотите печенья?
        - Спасибо, - ответила Катя, и плечи её чуть-чуть расслабились.
        Мама поставила на стол вазочку с печеньем.
        - Помнишь, Андрюша - когда тебе восемь лет было, ты тоже руку сломал? - спросила мама. - Спрыгнул с горки.
        Она повернулась к гостям.
        - У нас во дворе была высокая горка. И вот Андрей вместо того, чтобы скатиться с неё, взял и спрыгнул с самого верха. И сломал руку.
        - Я тогда месяц в школу в гипсе ходил, - улыбнулся я. - И весь класс мне завидовал.
        - Почему? - удивилась Катя.
        - Так я целый месяц писать не мог, - объяснил я. - Все контрольные пропустил.
        Дмитрий Николаевич расхохотался.
        - Так вы работаете егерем? - с интересом спросил он меня.
        - Да, - ответил я. - На том самом Еловом озере, о котором вы рассказывали.
        - Замечательно! - просиял археолог. - И у вас там есть база?
        - Есть.
        - А можно к вам приехать на день-два? Побродить по окрестностям...
        - Поискать жилище древнего колдуна? - подхватил я. - Думаю, можно. Я попробую договориться с начальством. Но лучше приезжайте на неделе. По выходным на базе много людей - сейчас сезон охоты.
        - Договорились! - закивал Дмитрий Николаевич. - Юлия Александровна, вы не дадите мне листок бумаги и авторучку? Я запишу телефон.
        Мама принесла ему листок, вырванный из ученической тетради и карандаш. Дмитрий Николаевич быстро записал на листке номер.
        - Вот, возьмите, Андрей! - сказал он, протягивая мне листок. - Это телефон клуба, в котором мы остановились. Вам любой позовёт меня. Вы найдёте, откуда позвонить?
        - Конечно, - кивнул я, убирая сложенный листок в карман. - Что-то Серёжки долго нет.
        - Вот и я тревожусь, - вздохнула мама. - Вроде, большой парень уже, а всё равно...
        - Я схожу на улицу, посмотрю. Вы пока пейте чай.
        - Да не нужно, Андрюша! - запротестовала мама. - Что же ты гостей бросаешь?
        - Я быстро, - ответил я.
        - Сходить с вами, Андрей?
        Дмитрий Николаевич поднялся из-за стола.
        Я покачал головой.
        - Не надо.
        
        На улице окончательно стемнело. Ночное небо затянули плотные облака, через которые едва пробивался лунный свет. Вдоль проезжей части горели редкие фонари.
        Интересно, где сейчас собираются молодёжные компании?
        Я перешёл пустую улицу, направляясь к тёмной спортивной площадке профтехучилища. Когда мне было столько же лет, сколько сейчас Серёжке - мы с приятелями частенько собирались там возле турников или около баскетбольных вышек с кольцами.
        Вообще, эта площадка была нашим любимым местом. Сколько пар кед мы стёрли о её асфальт - не сосчитать! Сколько ссадин залепляли подорожником, мужественно терпя боль!
        Однажды в марте, устав ждать пока площадка оттает, мы вышли всем двором с ломами, лопатами и топорами и за день расчистили площадку от снега и льда. И к вечеру уже гоняли в футбол на асфальте посреди сугробов, на зависть пацанам из соседних дворов.
        Но сейчас площадка была пуста. Я подошёл к турникам, подпрыгнул и подтянулся. Раз, другой...
        Спрыгнул на землю и машинально вытер ладони о штаны.
        Возле входа в профтехучилище стояли скамейки. На них тоже любила собираться молодёжь. Вот и теперь на скамейках сидела компания подростков, которые о чём-то болтали, матерясь и перебивая друг друга. У двоих в пальцах дымили сигареты.
        Когда я подошёл, подростки нахохлились и встревоженно замолчали. Я пробежал взглядом по их лицам - незнакомые.
        - Серёгу Синицына не видели? - спросил я. - Из двадцать второго дома.
        Подростки переглянулись.
        - Я его брат, - пояснил я.
        - Видели, - неохотно ответил один. - Он с «углами» сидел.
        Я удивлённо нахмурился. С «углами»? Что им надо от Серёги? Вроде, в прошлый раз всё понятно объяснил.
        Я молча развернулся и вдоль засаженной шиповником дорожки пошёл в сторону того угла, где собирались «углы».
        Тьфу, чёрт!
        Бреньканье расстроенной гитары было слышно издалека. Похоже, Мельник так и не научился играть.
        Я сжал в карманах кулаки. Если они снова пристали к моему брату - в этот раз не пожалею!
        - Андрюха, ты чего?! - воскликнул Журавель, увидев выражение моего лица. - Мы же просто сидим! Вот и Серёга с нами. Его теперь хер, кто тронет! Я отвечаю!
        О, как! А ведь он, и правда, с ними. Сидит спокойно, расслабленно. И бутылка пива в руках, как у взрослого.
        Увидев меня, брат быстро поставил бутылку на скамейку и попытался сделать вид, что это не его пиво. Бутылкой тут же завладел тот самый белобрысый, что в прошлый раз первым удрал от меня.
        - Мы и деньги занесли! - убедительно сказал Журавель. - Ещё тогда.
        - Серый, пойдём домой, - помолчав, сказал я. - Там...
        Я хотел добавить «мать волнуется», но решил не давить на достоинство братишки даже перед этой компанией.
        - Там мне с машиной надо помочь.
        Серёга удивлённо вытаращил глаза.
        - У тебя машина теперь есть?
        - Да. Выделили на работе. Да вот что-то плохо заводится. Пойдём, поможешь.
        В глазах Журавля читалось неподдельное уважение.
        Серёжка быстро поднялся со скамейки.
        - Пока, парни! - стараясь говорить баском, сказал он. - Мне там брату надо помочь! Завтра увидимся!
        Мы завернули за угол.
        - У тебя правда машина есть? - спросил брат. - Или соврал, чтобы меня увести?
        Я пожал плечами.
        - Правда. Вон стоит.
        - Ого!
        Серёга восхищённо обежал вокруг машины.
        - Здорово! Дашь прокатиться?
        - Запросто. Мы же братья. Только вот ты пиво пил.
        Я ударил брата кулаком в живот. Он хекнул и, согнувшись, прислонился к машине.
        - Ты чего, Андрюха?
        Я взял его за шиворот и выпрямил.
        - А ещё водишься с подонками, которые у тебя же деньги отбирали. А завтра что? Сам с ними пойдёшь чужие карманы выворачивать?
        Брат опустил глаза.
        - Да мы просто сидели...
        - Просто сидели. А дома мать волнуется. Знаешь что, Серёга! Ты реши, что тебе нужнее - родная семья, или эти вот. Если семья - то приезжай ко мне. И на рыбалку сходим, и машину водить научу. Как брата. Ну, а если этих выберешь...
        - Да понял я, - тихо сказал Серёга. - Отпусти. Я, правда, понял.
        - А если понял - тогда идём домой. Почисти зубы, и ложись спать. А то пивом от тебя воняет.
        - А к тебе, правда, можно приехать? И за руль пустишь?
        Я посмотрел на брата.
        - Серый, я тебя обманывал когда-нибудь?
        Серёжка дёрнул худым плечом.
        - Нет.
        - Ну, вот.
        - Андрюха, - попросил он. - Матери только ничего не говори, ладно?
        - Ладно, - пообещал я.
        Глава 17
        В следующий понедельник рано утром я провожал Катю в Ленинград. Нет, она уезжала ещё не насовсем - ей нужно было оформить документы и заранее выбить место в общежитии.
        Накануне вечером, проводив последних охотников, я вернулся в Черёмуховку и дозвонился Тимофееву.
        В трубке раздавались длинные гудки, прерываемые далёким треском помех. Наконец, Тимофеев подошёл к телефону.
        - Добрый вечер, Александр Сергеевич! - сказал я. - Это Андрей Синицын.
        - Андрей Иваныч? Что-то случилось?
        - Нет, всё в порядке. Я только хотел предупредить, что завтра меня не будет на базе, примерно до обеда. Вы не знаете - кто-нибудь из ваших охотников ко мне собирался?
        Было слышно, как на другом конце провода Тимофеев шелестит какими-то бумагами.
        - Кажется, нет. Знаете что, Андрей Иванович! А не взять ли вам завтра выходной? Отдохните, как следует.
        - Спасибо, Александр Сергеевич! - обрадованно ответил я.
        - У вас точно всё в порядке?
        - Абсолютно! До свидания!
        Я не соврал. Постепенно я обживался на базе у Елового озера. Охотники приезжали почти каждый день, но хлопот с ними не было. Я даже сумел выкроить время, чтобы сделать солонцы на той самой просеке, где видел следы лосей.
        «ЛуАЗ» исправно тарахтел по лесным дорогам, и почти каждый вечер я ездил в Черёмуховку на встречу с Катей. Иногда там же и ночевал в доме старого егеря, а на базу возвращался только рано утром.
        Электричка отправлялась в шесть часов двадцать минут утра.
        Уже в половине пятого я был возле Катиного дома. Черёмуховка ещё спала. В светлеющем небе плыли рыхлые серые облака, предупреждающие о скором дожде. Сонные петухи начинали утреннюю перекличку. Сырой утренний ветер заставлял поёживаться.
        Катя вышла из дома, неся в руке небольшой чемоданчик. На плечи девушки была накинула белая вязаная кофта, через руку перекинут светло-зелёный плащ.
        Я забрал у девушки чемодан и положил его назад.
        - Привет, Андрюша!
        Катя потянулась губами, чтобы чмокнуть меня в щёку, но я поймал её губы своими. Поцелуй вышел коротким. Почти сразу Катя отстранилась, серьёзно глядя на меня.
        Я сделал вид, что всё в порядке, и распахнул дверцу машины.
        - Прошу!
        Затарахтел двигатель. За соседским забором коротко залаяла дворовая собака. Я развернулся между заборами и лихо вырулил на сырую от ночного тумана дорогу.
        На вокзале мы успели выпить кофе. Продавщица предложила выпечку, и я взял два пирожка с рисом и яйцом. Пирожки оказались подсохшими, а кофе - тёплым и невкусным. Быстро перекусив, мы вышли на платформу.
        На втором пути стоял пассажирский состав «Ленинград - Котлас». Вдоль него, постукивая по буксам молотками на длинных ручках, ходили смазчики. Мелодичный перестук молотков разлетался далеко в воздухе.
        Ручка чемодана оттягивала мою ладонь.
        - Зачем тебе столько вещей? - спросил я. - Ты же собиралась вечером вернуться.
        - Я решила задержаться. Сокурсница пригласила пожить у неё два-три дня. А я так давно не была в Ленинграде! Мы уже решили, что пойдём в Русский музей и непременно в БДТ. Она как раз живёт неподалёку - на Гороховой.
        - Ты мне об этом не говорила, - заметил я, невольно мрачнея.
        Катя легко пожала плечами.
        - Ну, вот сейчас сказала. Ты расстроился?
        - Ничуть, - соврал я. - Позвони, пожалуйста, когда соберёшься обратно - я постараюсь тебя встретить.
        - Хорошо, - улыбнулась Катя. - Андрей! Ну, пожалуйста - не нужно смотреть на меня так мрачно! Через два дня я вернусь!
        А потом снова уедешь, подумал я.
        Но вслух это говорить не стал и тоже улыбнулся.
        Чёрт, Андрей Иванович! Ты, и вправду, ведёшь себя, как мальчишка. Это всё молодое тело. Да и круговерть забот затягивала с каждым днём всё сильнее и сильнее.
        Я практически забыл, что однажды уже прожил жизнь, в которой было немало хорошего. Теперь эта жизнь вспоминалась, словно полузабытое кино, которое посмотрел давным-давно.
        Вдоль перрона дунул резкий порыв холодного ветра. Катя поёжилась и надела плащ, борясь с разлетающимися на ветру полами. Я поставил чемодан на асфальт и помог ей застегнуть пуговицы.
        Сердце дрогнуло от нежности.
        - Ну, если хочешь, я не буду оставаться, - сказала Катя. - Хочешь?
        Я покачал головой.
        - Нет. Я хочу, чтобы ты сильнее по мне соскучилась.
        - Хитрец!
        Мы рассмеялись, и вся неловкость исчезла, словно по волшебству.
        Вдалеке раздался гудок. Со стороны Ленинградского тупика показалась глазастая физиономия электрички.
        Тёмно-зелёная змея подползла к перрону и с шипением раскрыла двери, словно собиралась проглотить своих пассажиров.
        Сонные люди качнулись к вагонам. В большинстве своём они ехали на службу - это были работники различных станций, жившие в Волхове.
        - Пойдём, займём тебе место у окна, - сказал я Кате. - Иначе будешь скучать всю дорогу.
        - Не буду. Я взяла с собой книжку. Пока доеду - как раз успею прочитать.
        - Позвони мне, пожалуйста! У твоей подруги есть телефон?
        - Кажется, да. Но если нет - я позвоню из автомата.
        - Номер сельсовета помнишь? Или тебе записать?
        Мы снова засмеялись.
        - Ты такой заботливый, Андрей!
        Я кивнул, изображая серьёзность.
        - В этом-то и суть.
        Кое-как прожив одну жизнь, я усвоил очень важную вещь. Отношения рождаются, благодаря страсти. Но сохраняются только заботой друг о друге. Простой, ежедневной, ежеминутной.
        Я откатил в сторону тугую дверь и пропустил Катю в полупустой вагон. Ближе к Ленинграду он наверняка заполнится людьми, но сейчас можно было выбрать место поудобнее.
        - Я сяду здесь, - решила Катя, показывая на деревянную скамейку в середине вагона.
        Напротив сидела молодая девушка. Четырнадцать-пятнадцать лет, не больше. Короткая фетровая курточка синего цвета. Тёмные волосы собраны в хвост и туго перетянуты цветной резинкой.
        Девушка коротко взглянула на нас и отвернулась к окну. Её лицо показалось мне знакомым.
        Я поставил чемодан под скамейку и взглянул на часы.
        - Пора. Осталось три минуты до отправления.
        - Иди. Я тебе помашу.
        Я наклонился к Кате, и она сама поцеловала меня в губы.
        - Иди!
        Я вышел на перрон. Динамик неразборчиво бубнил, оповещая пассажиров о маршруте и остановках. Двери закрылись. Электричка тронулась так плавно, что на мгновение мне показалось, будто перрон под моими ногами поехал влево.
        Катя улыбалась и махала рукой. Я поднял руку, чтобы помахать в ответ, но вагон уже проехал.
        Снова промелькнуло лицо девушки. Она смотрела прямо на меня.
        Стуча колёсами, электричка набирала скорость, и вот уже последний вагон пронёсся мимо. На прощание машинист дал длинный гудок, и в этот миг я вспомнил, откуда знаю девушку.
        Чёрт! Сердце стукнуло в рёбра и остановилось на одну долгую секунду.
        
        Мы встретились десять лет тому вперёд. Мне и тогда было двадцать пять, и ей тоже. Её звали Таня.
        Она работала дежурной по переезду. Я приходил к ней на переезд пить чай, и мы вместе выходили встречать поезда. Прерывисто звенел предупреждающий звонок. Таня поднимала над головой туго свёрнутый жёлтый флажок, а машинисты гудели ей в ответ. Я же просто стоял рядом и любовался её профилем на фоне вечернего неба.
        Едва поезд проходил мимо, как скопившиеся перед шлагбаумом машины начинали нетерпеливо гудеть. Таня строго смотрела на них. Затем нажимала чёрную кнопку на пульте, и шлагбаумы поднимались вверх, словно птичьи крылья. Машины трогались, стреляя сизым дымом из выхлопных труб.
        Почти сразу мы стали встречаться. Напрашивались в гости к моим друзьям и её школьным подругам. Несколько раз Таня приезжала ко мне домой и оставалась ночевать. Мама вздыхала, но ничего не говорила.
        Я знал, что у Тани есть муж и дочь. Муж её сильно болел, но она ни за что не хотела с ним расставаться, чтобы не оставлять дочь без отца.
        А я был молод, горяч и настойчив.
        И тогда пришлось расстаться нам.
        
        Холодная капля упала мне на щёку. Я вздрогнул, растёр ладонями лицо и взглянул на небо. Начинался дождь.
        Впереди был целый свободный день - роскошь, от которой я давно отвык. И я мгновенно придумал, куда его потратить.
        Когда я позвонил в дверь, мама как раз собиралась на работу, а Серёжка ещё бессовестно дрых. Отец давно ушёл - его смена начиналась с шести утра.
        Я сдернул с брата одеяло.
        - Вставай, засоня! Поехали!
        - Куда?
        Серёжка растерянно хлопал заспанными глазами, недоумевая - откуда я взялся дома в такую рань.
        - Поехали, увидишь!
        - Позавтракайте! - напомнила мама. - Андрюша! Там на плите горячая картошка на сковороде. Колбаса в холодильнике.
        - Хорошо, мам!
        Я зажёг газ и поставил чайник на огонь. Брат, шлёпая босыми ногами по деревянному полу, появился в кухне. В руках он держал полотенце.
        - Куда поедем, Андрюха?
        - Ешь, давай! По дороге всё расскажу.
        Я вывалил жареную картошку в тарелку, отрезал по толстому ломтю колбасы.
        - Чай налей пока!
        Брат послушно зазвенел чашками.
        - Заварки мало. Снова батя всё выпил!
        Отец всегда по утрам выпивал две большие кружки чая.
        - Так вылей, и завари свежий.
        - Может, такого попьём?
        - Серёга! Хорош лениться! Завари чай.
        Брат выплеснул старую заварку, насыпал в чайник свежего чая и залил кипятком. Присел к столу и принялся жадно наворачивать картошку.
        - Опять вчера допоздна болтался? - спросил я. - Поужинать не успел?
        - Болтался, как же! - с набитым ртом ответил он. - Два дня картошку в деревне пололи! Только вечером вернулись. Батя хотел меня на всю неделю оставить, я еле выпросился!
        - Ну, ты заплачь ещё!
        - Тебе хорошо говорить, Андрюха! Сидишь у себя в лесу, никаких грядок! Знай, ходи на охоту!
        - Хорошо, говоришь? Никаких забот? Ну, вот сейчас поедем - сам и посмотришь.
        - Мы к тебе поедем? На озеро?
        - Ага.
        - Класс!
        Брат подпрыгнул на табуретке.
        - С ночёвкой?
        - Бери выше! До выходных. Будешь мне помогать. Собери рюкзак - возьми тёплый свитер, куртку и запасное бельё.
        - Ого!
        Серёжка торопливо запихал в рот остатки колбасы и побежал собираться.
        - А чай? - окликнул я его.
        - Не хочу! - отмахнулся он.
        Я усмехнулся и налил в кружку тёмно-коричневую душистую заварку. Разбавил её кипятком, бросил две ложки сахара и стал неторопливо прихлёбывать, глядя в окно на ржавую крышу дома напротив, которую почти заслоняли рослые тополя. Сейчас по крыше барабанил дождь. Он был по-осеннему злым.
        Странно. Всё-таки, пока ещё август.
        Маме мы оставили записку, чтобы не волновалась. По пути заехали в магазин за продуктами. Повезло - в отдел бакалеи завезли калининградские шпроты. Я взял сразу пять банок. Заодно купил пшеничной крупы и перловки для собак. Крупа стоила сущие копейки - никакого удара по бюджету.
        К тому времени, как мы вышли из магазина, дождь уже выдохся и еле-еле моросил. Я достал из-под сиденья специально припасённую тряпку и протёр зеркала.
        - Поехали!
        
        Всю дорогу до Киселёво брат восхищённо поглядывал на меня. Когда мы свернули с шоссе, он не выдержал.
        - Андрюха! Дай прокатиться! Ты же обещал.
        - Погоди! - улыбнулся я.
        Направо от дороги отходила едва пробитая в траве колея и терялась в плоском, словно блин, поле. Я свернул на неё, остановил машину и вылез из-за руля.
        - Давай, пересаживайся!
        Серёжка мигом оказался на водительском месте. Я сел рядом.
        - Запоминай! Левой ногой до конца выжимаешь сцепление. Потом вот этим рычагом включаешь первую скорость - к себе и назад. Плавно отпускаешь сцепление, одновременно выжимаешь правой ногой газ. И поехал! Запомнил?
        - Погоди!
        Брат с сосредоточенным лицом выжал педаль сцепления. Подвигал рычагом, делая вид, что включает передачу. И плавно отпустил педаль, правой ногой нажимая на газ. Двигатель взревел на холостых оборотах.
        Серёжка испуганно отпустил педаль. Мотор снова заурчал.
        - Не так сильно. Плавно! - подсказал я.
        - Кажется, понял.
        - Тогда давай, пробуй.
        Он снова выжал сцепление. Даже с сиденья привстал от старания.
        - Легче, Серый! Педаль сломаешь! Включи передачу.
        Брат потянул рычаг на себя. Я помог ему поймать нужное положение.
        - Теперь отпускай сцепление и выжимай газ.
        Машина дёрнулась вперёд. Брат бросил педаль и двумя руками схватился за руль.
        Двигатель фыркнул и заглох.
        - Не бросай сцепление! Отпускай плавно и добавляй газу!
        - Так она сразу едет!
        - Конечно! А ты не бойся, делай всё плавно, но быстро. Давай, заводи!
        - Как?
        - Ключ видишь? Поверни вправо.
        С третьего раза у Серёжки получилось. Автомобиль, вихляя из стороны в сторону, пополз вдоль колеи.
        - Держи руль ровнее! Старайся ехать по колее, а то тебе, гляжу, целого поля мало.
        Серёжка, закусив губу, крутил руль.
        - Видишь, канава впереди? Поворачивай направо, по следам.
        Глаза брата испуганно расширились.
        - Давай, поворачивай!
        Я ухватил левой рукой руль и потянул его на себя, помогая брату.
        - Вот так. Теперь медленно поезжай вдоль канавы до конца поля.
        - А там?
        - А там снова повернём.
        Минут через сорок машина уже шла ровно по колее.
        - Молодец! - похвалил я брата, когда мы пошли на шестой круг по полю.
        Он заулыбался, неотрывно глядя перед собой, и выкрутил руль, входя в поворот.
        Я немного призадумался, а потом махнул рукой.
        - Чёрт с тобой! Давай, рули к выезду. Попробуем на дороге.
        - А если встречная машина?
        - Тогда прижмись к обочине и остановись, пропусти.
        По лицу брата я видел, что он побаивается выезжать на дорогу. Но Серёжка взял себя в руки и не стал спорить.
        - Перед тем, как выезжать, остановись и погляди в обе стороны. Если будет машина - пропусти.
        Серёжка послушно остановился и завертел головой.
        - Никого!
        - Ну, так поехали!
        Через десять минут, убедившись, что машина ползёт по дороге ровно, я разрешил ему включить вторую скорость. «ЛуАЗ» дернулся, и покатился быстрее.
        - Ух ты!
        - Не газуй, не газуй! Привыкни сначала!
        

* * *
        Георгий Петрович сидел в служебном кабинете, задумчиво глядя перед собой. На столе перед генералом стоял давно остывший кофе.
        Неторопливо куря папиросу, Георгий Петрович размышлял о том, как круто переменилась его жизнь после того, что он узнал от Синицына.
        Раньше всё казалось простым и понятным. Курс партии верен. Страна незыблема. Служить надо честно - так, чтобы не стыдно было взглянуть в глаза молодому поколению.
        А теперь?
        Теперь, приходя на службу, Георгий Петрович с подозрением вглядывался в лица сослуживцев и подчинённых. Вслушивался в обрывки разговоров. Запоминал детали и фактики, которые раньше казались незначительными. И сопоставлял одно с другим.
        Картина получалась ужасающая.
        Между властью и народом давным-давно пролегла пропасть. И дело было не только в специальных магазинах, уютных и просторных квартирах, должностях и государственных дачах.
        Если бы люди у власти просто пользовались этими благами - это полбеды! Но они страстно хотели сохранить привилегии за собой, передать их по наследству своим детям.
        А ведь не так давно сын рабочего мог дослужиться до маршала. Крестьянский внук мог стать директором крупного завода и народным депутатом. Сирота из глубинки, благодаря своим способностям, получал прекрасное образование и работал дипломатом.
        Куда всё делось? Когда?
        Как получилось, что, перевернув целую страну, коммунисты не смогли переделать... себя? Внутри себя изжить неистребимую тягу к стяжательству и накоплению?
        Когда-то честные и принципиальные люди теперь проталкивали своих детей в престижные ВУЗы, и там не оставалось места для действительно способных студентов. Заводили полезные знакомства с директорами магазинов и станций технического обслуживания, выбивали вне очереди автомобили и квартиры для многочисленных родственников. Мечтали, выйдя на пенсию, оставить за собой уютную государственную дачу. Правдами и неправдами рвались в заграничные командировки и привозили оттуда импортные шмотки и магнитофоны.
        Когда успела возникнуть в стране эта каста людей высшего сорта, которые с презрением смотрели на простых смертных?
        А сам-то он?
        Не чувствуя ожога, генерал сжал в кулаке дымящуюся папиросу. Он вдруг вспомнил, как договаривался, чтобы дочь поступила на престижный факультет ЛГУ, и залился краской стыда.
        Вот оно как бывает, значит!
        Сколько ни обороняй страну от внешних врагов - но пока не победишь зло в самом себе, войну не выиграешь.
        Что теперь делать?
        И можно ли теперь сделать хоть что-нибудь?
        Выбросив изломанную папиросу в пепельницу, Георгий Петрович снял трубку телефона.
        - Володя! Здравствуй! Можешь сегодня вечерком подъехать ко мне?
        
        

* * *
        Вечером мы с братом сидели с удочками на берегу озера. Я смотрел на поплавки, а Серёжка с любопытством поглядывал по сторонам. Выпущенные погулять собаки бегали по берегу, поглядывая на нас. В лес они уже не убегали, носились по территории.
        - Нравится тебе здесь? - спросил я брата.
        - Конечно! Андрюха, а у тебя палатка есть?
        - Нет, - ответил я. - А зачем тебе?
        - Жалко, - огорчился Серёжка. - Я бы в ней переночевал.
        - Замёрзнешь, - ответил я. - Ночи уже прохладные.
        - А у костра?
        Я удивился странному желанию брата. А потом понял, что ему просто не хватает романтики. Того самого звёздного неба над головой, которое слишком часто загораживают от взгляда низкие потолки.
        - Ночлег у костра я тебе не обещаю. А вот ужин... почему бы и нет? Наварим ухи, посидим. Если только перестанешь поклёвки зевать. Подсекай, Серый!
        Глава 18
        Что ж так хреново-то, а?
        Семён со стоном пошевелился.
        Что-то с глухим стуком упало на пол.
        Вот чёрт!
        Он кое-как разлепил опухшие веки и огляделся, близоруко щурясь. Что-то бордовое маячило перед самым лицом.
        Семён взмахнул рукой. Пальцы ощутили плотную ткань, похожую на штору.
        Что за херня?
        Он крепко зажмурился и растёр ладонями лицо, пытаясь прийти в себя. Затем снова открыл глаза и огляделся.
        Огромная кровать была окружена плотным бордовым балдахином. Бельё скомкано, подушки разбросаны по необъятному ложу.
        Во дворец, что ли занесло?
        Какой, на хер, дворец в СССР? Откуда?
        Семён спустил босые ноги с высокого матраса. Оглядел себя - совершенно голый, даже трусов нет.
        Так. Вроде, вчера были девки. Семён припомнил весёлый визг, потом - жаркое дыхание на шее...
        Точно! Вчера они с Рыжим подобрали двух девок возле общаги на Бассейной. С девками поехали в ресторан, а потом... и куда девки делись теперь?
        Смылись, что ли? Ну, и хер с ними!
        Голова невыносимо гудела, во рту пересохло.
        Семён рывком отодвинул бордовую штору и встал на ноги. Ноги погрузились во что-то мягкое. Высокий потолок с лепной розеткой покачнулся, норовя завалиться набок. Уцепившись за плотную ткань, Семён кое-как устоял на ногах.
        В огромное окно с полукруглым верхом лился мягкий дневной свет. Семён глянул вниз - он стоял на бордовом ковре. Ворс у ковра был настолько мягкий и пушистый, что ноги тонули в нём, словно в траве.
        Возле кровати лежала квадратная бутылка с чёрной этикеткой и завинчивающейся пробкой. В бутылке плескалось немного коричневой жидкости.
        Семён, кряхтя, словно столетний дед, поднял бутылку и открутил пробку. Поднёс горлышко ко рту, запрокинул бутылку над головой. Жгучая струйка потекла по пищеводу.
        Семён поперхнулся, и закашлялся. Кашель вызвал спазмы в желудке. Семён согнулся, уронив бутылку, и его вырвало прямо в пушистый ворс ковра.
        Голова кружилась, но в желудке стало чуть полегче.
        Выпрямившись, Семён толкнул тяжёлую дверь с резными филёнками и оказался в просторной гостиной.
        На широком кожаном диване спал Рыжий. Волосы его были всклокочены, джинсы сползли с бёдер, показывая чёрные сатиновые трусы.
        Большой дубовый стол был завален объедками и окурками. Тут и там в тёмное дерево впитывались пятна от виски и кока-колы.
        Семён огляделся и понял, что они на хате у Рыжего. То есть, конечно это хата предков Рыжего, а сам Рыжий здесь просто живёт. Но сейчас предки в ГДР - папаша Рыжего кем-то там служит при консульстве.
        Семён в это не вникал. Хата свободна - и ладно! Есть, где побухать, и куда притащить сговорчивых студенток меда или педа. Чего ещё надо?
        Не будя Рыжего, Семён через широкий проём отправился на кухню. Охренеть, кухня! У Семёна с матерью комната в коммуналке меньше! Вдоль стен - строгие серые столешницы под мрамор. В углу негромко гудит двухкамерный финский холодильник «Розенлев».
        Семён открыл верхнюю дверцу. На специальной полке призывно звякнули бутылки.
        «Боржоми»!
        Сковырнув пробку взятым со стола ножом, Семён жадно припал к бутылке. Солёный холод омыл измученное жаждой горло. Напившись, Семён рыгнул, сделал ещё глоток и поставил почти пустую бутылку на стол. Пивка бы!
        Он снова заглянул в холодильник. Продуктов было полно - об этом заботилась приходящая домработница. Семён не сомневался, что основной её обязанностью было вовремя стучать на Рыжего его предкам. Ну, и следить, чтобы Рыжий не помер с голоду.
        Пива в холодильнике не было. И хрен с ним! Вроде, в баре ещё что-то оставалось - какое-то мартини. Семён не любил эту сладкую хрень, но похмелье не выбирает, чем поправляться. Сейчас он сделает хороший глоток, а потом разбудит Рыжего. И они вместе рванут в какое-нибудь кафе.
        Или в баню?
        Точно, в баню! Там и пиво свежее, и пар хорошо выгоняет похмелье. А потом можно и в кафе.
        Семён вернулся в гостиную. Посмотрел на дверь спальни, в которой ночевал, и ухмыльнулся. Значит, это предков Рыжего спальня. И он сегодня кувыркался с девчонками в их супружеской постели.
        Вольготно живут партаппаратчики! Не то, что простой народ! Но вот и народу в лице Семёна перепало кое-что от их благ.
        Потому, что не надо быть дураком! Два года назад, когда он увидел, что гопники с их района зажали Рыжего в углу - он всё мгновенно сообразил, и вступился за дрожавшего от страха мажора. Всё удалось решить миром. Бабки, гопота, конечно, забрала. Но бить Рыжего не стали, благодаря Семёну.
        С тех пор они держались вместе. У Рыжего водились деньжата - предки подкидывали ему нехилые суммы на карманные расходы. А Семён знал жизнь на районе и снисходительно учил этим премудростям своего нового приятеля.
        Когда в прошлом году Семён случайно нашёл прибыльную тему - он подумал, и вписал в неё Рыжего. Так было безопаснее.
        Полумрак гостиной давил на глаза. Семён поморщился, отдёрнул шторы на высоком окне, выходящем на проспект, и замер.
        В арку дома въезжала милицейская машина.
        Забыв про мартини, Семён опрометью метнулся в кухню. Окна кухни выходили во двор. Семён осторожно выглянул.
        Милицейская машина притаилась в арке, и это не сулило ничего хорошего. А во дворе стояла чёрная «Волга», и рядом с ней - двое плечистых мужиков в серых костюмах. Они что-то втолковывали милиционеру с капитанскими погонами на плечах.
        Один из мужиков вдруг повернул голову и посмотрел прямо на Семёна.
        Семён испуганно отпрянул от окна. Это за ними, понял он! Значит, Михрю взяли, и он раскололся!
        
        Михря сидел у Семёна на сбыте. Он знал людей, которым было нужно оружие. А Семён знал, где его достать.
        Прошлое лето он прожил у бабки в Светлом. Мать в очередной раз привела домой нового мужа, и Семён оказался лишним. Да и не по хрену ли? Он даже не стал лаяться с матерью - пожал плечами, собрал сумку и перебрался к бабке. Та хоть и ворчала, но кормила внука.
        Делать в деревне было нечего. Девки наперечёт, и за каждую местные мужики ноги переломают. От безделья Семён повадился болтаться в лесу. И однажды нашёл в сосняке схрон с немецким оружием.
        
        - Рыжий! Вставай!
        Семён за ногу сдёрнул приятеля с дивана. Рыжий шлёпнулся на пол. Подскочил, испуганно хлопая белёсыми глазами и пытаясь подтянуть джинсы.
        - Менты за нами! Рвать надо!
        Не дожидаясь, пока Рыжий придёт в себя, Семён метнулся в спальню. Схватил одежду, которая кучей валялась на ковре. Одеваться не было времени. Семён натянул только трусы и выскочил обратно в гостиную.
        Из карманов, звеня, посыпалась мелочь.
        - Валим, быстро! - прошипел Семён в ошарашенную рожу Рыжего.
        - Куда? - проблеял Рыжий.
        - На чердак! Крышами уйдём!
        В прихожей Семён прижался ухом к двери. Тишина! Посмотрел в глазок - площадка была пуста. Он прихватил туфли, повернул ручку замка и вышел на лестничную клетку.
        Рыжий в одних носках пёрся за ним.
        - Обуйся и дверь запри, дубина! - прошептал Семён. Лицо его было таким страшным, что Рыжий отпрянул.
        Они бегом поднялись на два этажа выше. Здесь в потолке площадки был квадратный люк, а к нему вела вертикальная металлическая лестница. Люк был заперт на замок, но Семён уже давно оторвал одну из проушин и приладил всё так, что запор казался целым.
        - Давай!
        Семён глазами показал Рыжему на люк. Тот быстро вскарабкался по лестнице, откинул крышку. Его ноги, смешно дрыгаясь, исчезли в темноте чердака.
        Далеко внизу лязгнула дверь подъезда.
        Семён встал сразу на третью ступеньку лестницы.
        - Шмотки мои возьми!
        Из темноты протянулась тонкая рука, вцепилась в вещи. Семён отпустил их и сам вскарабкался на чердак.
        Уже опуская крышку люка, он услышал, как двумя этажами ниже настойчиво прозвенел звонок.
        Вокруг испуганно хлопали крыльями поселившиеся на чердаке голуби. Один раз тугое крыло задело Семёна по лицу, и он зло отмахнулся. Чёртовы твари!
        Возле открытого слухового окна, одна створка которого была давно сломана, он быстро натянул одежду. Рыжий громко сопел рядом.
        Боится, понял Семён. Но пока ничего не соображает - молчит.
        Он сунул ноги в туфли и осторожно выглянул из окна. На пологой железной крыше никого не было.
        Раззявы! Понадеялись неожиданно взять.
        Выбравшись на нагретую солнцем крышу, он протянул руку Рыжему.
        - Давай!
        Тот уцепился за его кисть и вылез вслед за Семёном.
        Перепрыгивая с одной крыши на другую, они миновали четыре стоявших вплотную друг к другу дома. Хорошо раньше строили, удобно!
        Добрались до ржавой пожарной лестницы и по ней спустились в глухой двор-колодец с двумя низкими арками.
        Семён повис на нижней ступеньке пожарной лестницы, качнулся, разжал пальцы и мягко приземлился на брусчатку двора.
        Ушли!
        
        - Куда теперь? - спросил Рыжий, когда они уже шагали по Лиговке. - К Михре?
        Вид у Рыжего был несчастный. Понятно - в первый раз влип паренёк!
        - Дурак! - снисходительно ответил Семён. - Михря нас и сдал, чтобы ему срок поменьше был.
        - Откуда ты знаешь?
        - А кто ещё? Сам подумай! От кого менты могли узнать, что мы ему пушки привозим?
        - Тогда куда?
        - У тебя деньги есть? - вопросом на вопрос ответил Семён.
        - Вот!
        Рыжий вытащил из кармана горсть смятых бумажек. Негусто.
        - Убери пока. Из города надо валить - наши адреса менты уже знают. К вечеру вычислят все места, где мы бывали.
        - В-валить из города? - переспросил Рыжий.
        От страха он начал заикаться.
        - А ты как думал? - зло ответил Семён. - Отсидимся пару месяцев в глуши, потом что-нибудь придумаем.
        - У меня же родители на следующей неделе прилетают! - испуганно пролепетал Рыжий.
        - Вот с ними и свяжемся. Твой батя нас как-нибудь вытащит!
        Семён старался говорить уверенно, чтобы хоть немного успокоить Рыжего. Его батя - их единственный шанс. Иначе придётся бегать до конца жизни.
        Впереди показалась автобусная остановка, к ней как раз подъезжал автобус.
        - Бежим!
        
        

* * *
        Вжих-вжих! Вжих-вжих! Вжих-вжих!
        Левая рука крепко упирается в шершавую, разлохмаченную кору берёзового ствола. Правая - тянет на себя пилу, свободно зажав отполированную ладонью деревянную ручку. Блестящие крупные зубья впиваются в дерево, выбрасывая наружу влажные жёлтые опилки.
        - Андрюха! Долго ещё пилить?
        Брат останавливает пилу, выпрямляется. На его лбу блестят крупные капли пота.
        - Устал?
        Он мнётся.
        - Да нет. Надоело просто.
        - Так дрова-то нам нужны. Кроме нас их никто не напилит. Быстрее закончим - быстрее освободимся.
        - Погоди, у меня кисть свело!
        - А ты не толкай пилу. Держи свободно и просто тяни на себя.
        - Давай воды попьём!
        Я кивнул. Брат с радостью бросил пилу и пошёл в дом. Долго там возился, наконец, вышел с ковшиком воды.
        - Будешь?
        - Давай.
        Холодная колодезная вода ломила зубы. Я пил её маленькими глотками, чтобы не простудить горло.
        Колодец был выкопан за домом. Иногда я про себя называл его домом Жмыхина. Но тут же останавливался и поправлял себя. Это дом охотобщества. И сейчас в нём живу я.
        - Куда тебе столько дров? - продолжал ныть брат. - Ты же сам говорил, что надолго здесь не останешься.
        Я пожал плечами.
        - Баню топить. И сменщику оставить, когда приедет.
        - Что он, сам себе не напилит?
        Я вздохнул и посмотрел на брата.
        - Серёга, давай прямо. Что происходит?
        Брат ковырял носком ботинка сочную береговую траву.
        - Скучно здесь. Только ты, да я. Даже телевизора нет.
        - Книжки есть.
        - Да ну их!
        Серёжка пренебрежительно махнул рукой.
        Я еле сдержался, чтобы не прочитать брату нравоучительную лекцию о том, как губят человека лень и отсутствие любопытства. Но сдержался. Он таких лекций выслушал до чёрта, и больше. А что толку?
        - Ладно! Давай договоримся так: ещё час пилим дрова, а потом поедем в гости.
        - А к кому? - заинтересовался Серёжка.
        - Увидишь. Обещаю - будет интересно.
        - А за руль пустишь?
        - Конечно, пущу. Взялся учиться - так уж учись.
        - Тогда давай пилить? Чего мы стоим? Время-то идёт!
        Серёжка поднял пилу и протянул её мне.
        Вжих-вжих! Вжих-вжих!
        
        Через час мы сложили напиленные дрова в кучу, умылись у крыльца, поливая друг другу из ведра, и наскоро перекусили яичницей.
        - Надень другую рубашку, - сказал я брату. - В гости же едем.
        И протянул ему ключи от машины.
        - Заводи! Только не гони сильно.
        Брат уверенно вырулил на дорогу и повернул налево. С каждым днём он водил всё лучше и лучше.
        - Куда поедем? - спросил он, направляясь в сторону Светлого.
        - Сначала в Черёмуховку. За магазином поверни налево - там лесная дорога будет.
        Через час Серёжка остановил машину возле сельсовета Черёмуховки. Я вытащил из кузова ведро с лениво трепыхающимися карасями, которых мы наловили с утра.
        - Фёдор Игнатьевич! Добрый день!
        - А, Андрей Иваныч! Как дела? Ты позвонить приехал?
        - Ага. Держите!
        Я протянул председателю ведро с рыбой.
        - Спасибо, Андрей Иваныч! Побаловал! Пойду - отнесу супруге, пусть на обед поджарит.
        - Как её здоровье? Травка помогает?
        - Помогает, всё хорошо.
        - Фёдор Игнатьевич, а почему вы мне ничего не рассказывали про Трифона?
        Фёдор Игнатьевич нахмурился.
        - А что про него говорить? Живёт себе и живёт. Людей лечит травами. Человек тихий. А ты с чего про него спрашиваешь?
        Я пожал плечами.
        - Да так просто. Интересно. Давно он здесь живёт?
        Фёдор Игнатьевич задумался.
        - Года три... или четыре. Не помню точно. А может, и подольше.
        Я представил, каково это - несколько лет прожить в одиночестве посреди леса. И поёжился.
        Что заставило Трифона поселиться здесь? Какая беда, какая тайна?
        - Ладно, ты звони, а я побегу. А кто это у тебя в машине?
        - Брат.
        - Похож, - улыбнулся Фёдор Игнатьевич.
        Подхватил ведро с рыбой.
        - Ты не уезжай пока - сейчас ведро принесу.
        Пользуясь отсутствием председателя, я плюхнулся на его место. Вытащил из кармана бумажку с номером и, поглядывая в неё, набрал пять цифр.
        - Алло! - ответил мне серьёзный девчоночий голос. - Кто говорит?
        Я улыбнулся.
        - Здравствуйте! Позовите, пожалуйста, Дмитрия Николаевича! Скажите ему, что это егерь Андрей с Елового озера.
        - Хорошо, сейчас.
        Затем тот же голос прокричал:
        - Вовка! Позови Дмитрия Николаевича, быстрее! Его к телефону!
        Её командирский тон снова заставил меня улыбнуться. Сочувствую я бедному неведомому Вовке!
        - Подождите, пожалуйста! - сказала в трубку девчонка, снова переходя на вежливый тон.
        Минут десять я слышал только треск помех на линии. Затем зазвучали торопливые шаги, и запыхавшийся Сюзин спросил:
        - Алло! Андрей, это вы?
        Буквально за пять минут мы договорились с Дмитрием Николаевичем об экскурсии по крепости.
        - Мы только сегодня раскопали остатки мастерской, в которой изготовляли упряжь! - похвастал Дмитрий Николаевич. - Это потрясающе! Подъезжайте прямо к клубу - я вас встречу и познакомлю с ребятами!
        - Хорошо! Ждите нас минут через сорок.
        Я повесил трубку и вышел на крыльцо. Фёдор Игнатьевич уже был здесь - курил на крыльце сельсовета.
        - Держи, Андрей Иваныч!
        Он протянул мне чисто вымытое ведро.
        - Спасибо за рыбку! Люблю её - страсть!
        - Так приезжайте на рыбалку, - улыбнулся я.
        Фёдор Игнатьевич только махнул рукой.
        - Да когда мне? Дел по горло!
        Я подошёл к машине, забросил ведро в кузов и сказал Серёжке:
        - Пересаживайся! Сам поведу - нас уже ждут.
        Он надул губы, но послушно перебрался на пассажирское сиденье.
        
        Дмитрий Николаевич с ребятами встречал нас на крыльце клуба. В большинстве своём волонтёрами в экспедиции были студенты. Но я увидел и несколько школьников старших классов.
        Мы с археологом пожали друг другу руки, и я чуть подтолкнул Серёжку вперёд.
        - Мой брат, Сергей! Впрочем, вы уже виделись.
        - Мельком, - улыбнулся Дмитрий Николаевич. - Как хорошо, Серёжа, что ты приехал. Мы здесь столько всего раскопали - ты не поверишь!
        Серёжка недоверчиво взглянул на меня.
        - Да ты сперва посмотри и послушай, - сказал я ему. - Дмитрий Николаевич! Вы можете устроить парню экскурсию по крепости?
        - Конечно, - улыбнулся Сюзин и энергично тряхнул рыжими кудрями. - Правда, у меня не очень со временем. Но попрошу кого-нибудь из девочек. Таня! Подойди сюда, пожалуйста!
        - Да, Дмитрий Николаевич!
        Это была та самая девочка из электрички. И голос её я узнал - она только что разговаривала со мной по телефону.
        Таня.
        Вот чёрт!
        - Таня, покажи, пожалуйста, молодому человеку наши находки, - попросил её Сюзин.
        - Хорошо, - серьёзно ответила девочка, и протянула брату руку.
        - Таня!
        Брат торопливо вытер ладонь о штаны.
        - Сергей!
        - Идёмте, Сергей!
        Я поневоле проводил их взглядом.
        Андрей, вы не очень торопитесь? - спросил меня Дмитрий Николаевич.
        - Не очень, - ответил я.
        - Тогда прошу в мой кабинет!
        Глава 19
        - И куда мы теперь? - жалобным голосом спросил Рыжий.
        Он хмуро глядел на редкие новостройки на окраине Ленинграда.
        Семён ободряюще хлопнул Рыжего по плечу.
        - Не допёр, братан? У егеря отсидимся! Михря про него не знал, так что всё будет тип-топ. Дождёмся, пока твой батя вернётся, позвоним ему. Пусть постарается ради сына.
        - Он меня убьёт!
        Рыжий даже всхлипнул, стараясь разжалобить... кого? Семёна? Судьбу, которая так несправедливо подставила его?
        Семён искоса презрительно поглядел на Рыжего.
        Мажор, б...! Такому только у девчачьей титьки слюни пускать.
        Самого Семёна распирало буйное озорство. Несмотря на весёлую жизнь в городе, он порядком устал без дела. Да и бабки подходили к концу, а новой темы не предвиделось.
        После того, как их с Рыжим чуть не накрыли в схроне, они носа не показывали к Жмыхину. Семён вообще месяц кочевал с хаты на хату - благо, бабки были. Рыжий жил дома, но так было даже лучше - если бы его повязали, Семён сразу узнал бы об этом и успел смазать лыжи.
        Обошлось. Видно, и впрямь на случайных придурков наткнулись. Да и схрон Семён успел подорвать. Ох, и громыхнуло тогда! Вот бы ещё разок такое устроить!
        Жмыхин раз в две недели звонил от какого-то знакомого. Убеждал, что пока лучше выждать, не палиться. Оружие, которое они успели вынести к егерю, он спрятал надёжно.
        Семён не то, чтобы доверял Жмыхину. Но не к бабке же в деревню нести стволы и гранаты? А Жмыхин повязан крепко - никуда не денется.
        Вывозили оружие только под заказ, на машине Рыжего - упакованный папаша купил сыну «Жигули» за то, что тот кое-как сдавал сессии. Эх, им бы сейчас машину! Но путь к «Жигулям» заказан - там менты их точно пасут.
        Ничего!
        Семён ободряюще хлопнул по плечу совсем сникшего Рыжего.
        - А пойдём, пивка попьём! Смотри - вон бочка стоит!
        Неподалёку на перекрёстке, и впрямь, стояла жёлтая бочка. К бочке тянулась цепочка страждущих с бидонами и трёхлитровыми банками в авоськах.
        Семён с Рыжим пристроились в конце очереди.
        Взяли по кружке холодного пива, и отошли в сторону.
        Семён с наслаждением слизнул плотную горьковатую пену и сделал большой глоток.
        Хорошо!
        - Как мы до егеря-то доберёмся? - спросил Рыжий. - На автобусе?
        Он потихоньку смирялся с судьбой беглеца. Да ведь это же ненадолго! Вот вернутся родители, и отец всё решит! Рыжему, конечно, влетит! Может, даже машину отберут. Да потом всё равно вернут - зачем отцу «Жигули»? У него две «Волги» есть - своя и служебная.
        Семён почесал пятернёй в сивом заросшем затылке.
        - Не, на автобусе нельзя. Спалят. На попутках поедем. Допивай, и пошли на трассу!
        Они вышли на трассу, по которой проносились машины. Семён придержал Рыжего за рукав.
        - Слушай внимательно! Поедем по отдельности - так меньше подозрений. Ты первый. У поворота на Морозовку попроси тебя высадить, и жди меня. Там дальше пост ГАИ - мы его пешком обойдём, по полям. Выйдем обратно на дорогу, а там уже поедем автобусом. Понял?
        Рыжий торопливо закивал. Семён внимательно посмотрел на него.
        - Не вздумай слинять. Без меня пропадёшь на хрен. А я тебя вытащу. Понял? Всё будет тип-топ!
        Рыжий снова кивнул.
        - Ну, давай! Лови тачку!
        Рыжий вышел к обочине и поднял руку. Какой-то самосвал загудел и пронёсся мимо, чуть не сбив Рыжего. Тот еле успел отпрыгнуть.
        Семён покачал головой. Угораздило же связаться с идиотом!
        Через пять минут возле Рыжего остановились бежевые «Жигули». Форточка опустилась, и Рыжий просунул туда голову. Потом открыл заднюю дверцу и сел. «Жигули» рванули, умело встраиваясь в поток.
        Семён посмотрел вслед приятелю. Не хотел он отпускать Рыжего одного, но что делать?
        Он тоже подошёл к обочине и поднял руку. Идущий из Ленинграда «ЗИЛ» мигнул поворотником и качнулся к обочине. Семён сделал два шага назад. «ЗИЛ» прогрохотал мимо и остановился метрах в двадцати. Семён подбежал к машине. Влез на широкую ступеньку и открыл дверцу.
        - До поворота на Морозовку подбросите?
        Усатый седой водила в промасленной кепке махнул рукой.
        - Залезай!
        Не дожидаясь, пока Семён захлопнет дверь, он воткнул передачу и нажал на газ.
        За сорок минут пути водила даже не поинтересовался у Семёна, куда тот едет. А Семён всю дорогу сочинял убедительную версию. Оказалось - зря.
        Ну, и чёрт с ним! Так ещё и лучше.
        У поворота на Морозовку никого не было. Семён выпрыгнул из кабины и растерянно огляделся. Тут же взял себя в руки и помахал рукой вслед отъезжающему «ЗИЛу». Он понимал, что водитель наверняка наблюдает за ним в зеркальце. Ни к чему давать случайному человеку понять, что Семён не один.
        Когда «ЗИЛ» укатил, Семён шагнул к придорожным кустам.
        - Рыжий! - вполголоса позвал он.
        И почти сразу, намного громче:
        - Рыжий, б...!
        Неужели свинтил? Вот сука!
        Но тут кусты шелохнулись. Из желтеющих листьев показалась голова Рыжего.
        - Я здесь. Живот что-то прихватило!
        Семён был готов убить Рыжего и одновременно обнять.
        - Вылезай оттуда?
        - А если заметят? - возразил Рыжий.
        Резонно.
        Мгновенно поменяв решение, Семён сам шагнул в кусты. До поста ГАИ оставалось чуть больше километра. Трудно что-то разглядеть, но лучше перестраховаться.
        
        Сразу за кустами была канава, а за ней начиналось поле. Коротко стриженная пожелтевшая трава напомнила Семёну о зоне. Вот так же подстригут и отправят...
        На хрен! Нечего и думать об этом!
        Семён снова хлопнул приятеля по спине. Хотел добродушно, а получилось зло.
        - Шагай быстрее! Жрать охота!
        Они пошли вдоль канавы по краю поля. Некоторое время Семён внимательно смотрел в сторону дороги, но ему быстро надоело. Да и пост был всё ближе - пора было искать дорогу вглубь полей, чтобы обойти милиционеров подальше.
        Умом Семён понимал, что сквозь кусты их никто не разглядит, если только не будет вглядываться специально, но рисковать не хотел. Лучше сделать крюк в пару километров. Так оно надёжнее.
        Семён настолько углубился в свои мысли, что не сразу заметил, как Рыжий дёргает его за рукав.
        И только повернувшись к приятелю, увидел сквозь листья и ветки жёлто-синий бок милицейской машины. Она медленно катилась по шоссе.
        Рефлексы сработали прежде, чем Семён успел хоть что-то сообразить. Бежать в поле - глупее не придумаешь! Заметят и спеленают.
        Он схватил Рыжего за шиворот и толкнул прямо в канаву возле кустов. А сам навалился сверху, зажимая тому рот.
        - Тихо!
        В канаве было полно воды. Рыжий почти утонул в ней и барахтался под Семёном, глядя на него вытаращенными от ужаса глазами.
        - Тихо! - повторил Семён, а потом чуть отодвинул ладонь со рта Рыжего. Тот судорожно вдохнул.
        - Лежи, не шевелись! - прошептал Семён. - Не должны заметить!
        И тут же услышал резкий хлопок автомобильной дверцы.
        Чёрт!
        Семён чуть приподнял голову над краем канавы.
        Проклятые менты! Ну почему они остановились именно здесь? Или всё заметили их сквозь кусты? Тогда хана!
        Жёлто-синяя машина с мигалкой остановилась на обочине. Один мент стоял возле неё, второй вылезал из-за руля.
        Наверное, по выражению лица Семёна Рыжий что-то понял.
        - Давай сдадимся! - вдруг зашептал он. - Сами! Нам же меньше дадут тогда! И отец поможет!
        И вдруг закричал:
        - Эй! Мы...
        Но горло у Рыжего пересохло от волнения, и крик вышел хриплым, тихим.
        Тут же Семён двумя ладонями надавил ему на лицо. Голова Рыжего ушла в тёмную воду.
        Рыжий забился, засучил ногами, а руками попытался оторвать руки Семёна от своего лица.
        Но Семён навалился всем весом, распластавшись по телу Рыжего. Он боялся только одного - чтобы его спина или голова не показалась над краем канавы.
        Локти и колени ушли в воду. Опереться было не на что, и поэтому Семён тупо давил вниз, пользуясь весом тела. Рыжий трепыхнулся, дёрнул головой, выскальзывая из-под ладоней. Тогда Семён подобрал руки и навалился локтями. Он даже губу закусил, стараясь не выпустить Рыжего.
        Рыжий ещё несколько раз дёрнулся и обмяк. И тут снова хлопнула дверца.
        Семён приподнял голову.
        Один мент уселся в машину. Второй шёл к ней, на ходу застёгивая ширинку. Он обошёл «Жигули» и тоже хлопнул дверцей. Машина тронулась в направлении поста.
        Чёрт!
        Семён слез с Рыжего. Тот лежал, не шевелясь. Одежда пропиталась грязной водой, облепила тощее тело.
        Семён вытащил голову Рыжего из грязной воды и вздрогнул.
        Рыжий широко распахнутыми глазами смотрел прямо на него. На глазных яблоках налипла грязь, к щеке пристал бурый прошлогодний лист. Губы Рыжего были плотно сжаты.
        В груди Семёна шевельнулось отчаянное злорадство. А ещё глупая зависть к Рыжему, которому теперь не надо бояться и скрываться. Лежи себе в канаве, и всё.
        - Вот тебе богатая хата! - негромко сказал он. - Вот тебе сильный батя!
        Семён отпустил голову Рыжего, и она безвольно откинулась назад.
        Опираясь на тело Рыжего, Семён приподнялся и вылез из канавы. Его мокрые, грязные руки заметно дрожали.
        Надо забрать бабки, подумал он. Рыжему они теперь на хрен не нужны.
        При одной этой мысли Семён почувствовал тошноту, но пересилил себя и повернулся лицом к канаве.
        В этот момент из канавы послышался судорожный всхлип, а за ним - надрывный кашель.
        
        

* * *
        - Проходите, Андрей! - сказал Дмитрий Николаевич, пропуская меня в крохотную комнатку за деревянной дверью. Комнатка располагалась за кулисами клубной сцены.
        Мальчишки-волонтёры жили прямо в актовом зале. В репетиционном зале с большими, во всю стену зеркалами разместили камеральную лабораторию. Там находки очищали, реставрировали и заводили на каждую специальную карточку.
        Девочки жили на втором этаже клуба в гримёрках. Они поселились по трое или четверо в комнате, и мальчишки из-за этого отчаянно завидовали девочкам.
        Впрочем, все вечерние посиделки проходили внизу, у мальчишек.
        В «кабинете» Дмитрия Николаевича едва помещались письменный стол и два обыкновенных колченогих стула. На одном сидел хозяин кабинета, второй стул предназначался для гостей.
        Я заподозрил, что раньше комнатка служила кладовкой. Несмотря на это, в ней даже было крохотное окно, через которое пробивался дневной свет.
        - Тесновато у меня, - улыбнулся Дмитрий Николаевич. - Но зато есть возможность поработать спокойно. А с этим контингентом, - он показал в сторону двери, - покой мне только снится.
        Улыбка археолога стала чуть виноватой, и он продолжил:
        - Вы не подумайте, что я недоволен. Ребята - прекрасные помощники! Они страстно увлечены поиском древностей, учатся прямо на ходу. Некоторые - например, Таня - даже помогают студентам в лаборатории, сортируют находки. Да вы присаживайтесь! Сейчас я угощу вас чудесным напитком! Вы когда-нибудь пробовали каркаде?
        Если только в прошлой жизни, подумал я. Но отрицательно покачал головой.
        - Нет, не доводилось.
        На крохотной тумбочке в углу стоял электрический чайник. Дмитрий Николаевич воткнул вилку в розетку, и чайник почти сразу зашумел.
        - Для каркаде нужен крутой кипяток, - объяснил археолог. - Этот напиток мне привез приятель прямиком из Египта. Он уже пятнадцать лет работает там. Первоначально спасал археологические памятники долины Нила во время строительства Асуанской плотины. Да так и остался в Египте. Теперь исследует Розовую пирамиду в Дахшуре.
        Рассказывая, он одновременно всыпал что-то из бумажного пакетика в заварочный чайник и залил кипятком. По комнате поплыл яркий цветочный аромат.
        - Пусть настоится, - сказал Дмитрий Николаевич. - Так вот, каркаде делают из высушенных лепестков гибискуса - так называемой суданской розы. Его пьют повсеместно в Западной и Центральной Африке, а в Египте каркаде считается национальным напитком. Он замечательно утоляет жажду и незаменим при жаркой погоде. Вот попробуйте! Я добавляю к гибискусу немного нашей мяты.
        Археолог разлил по чашкам тёмно-бордовый, почти фиолетовый чай.
        - Обязательно положите ложечку сахара, - добавил он, придвигая ко мне сахарницу с отломанной ручкой и жёлтым фарфоровым цветком на круглом боку. - С непривычки этот чай может показаться кисловатым.
        Я послушно положил в чашку сахар и размешал его. Затем осторожно попробовал горячий напиток. Он, и вправду, сильно кислил и по вкусу больше напоминал не чай, а горячий ягодный морс. Заметная мятная нотка хорошо бодрила.
        - Нравится? - спросил Дмитрий Николаевич.
        Я улыбнулся и кивнул.
        - Очень вкусно, спасибо! А вы никогда не бывали в Египте?
        - Нет, - ответил археолог. - Я специализируюсь на нашей истории. Хотя, по сравнению с египетской, она очень нова. Вы знаете, что самые первые пирамиды были построены несколько тысяч лет тому назад? Да-да, в то самое время, когда здесь процветал родо-племенной строй - в песках Египта уже возводились эти гигантские сооружения. Скажу вам больше - некоторые исследователи утверждают, что нашли на Великом сфинксе следы водяной эрозии. Вы понимаете, что это значит?
        - Честно говоря, не очень, - ответил я, с удовольствием прихлёбывая каркаде.
        Напиток нравился мне всё больше и больше.
        - Комплекс пирамид расположен в Ливийской пустыне, - объяснил Дмитрий Николаевич. - Даже простой дождь там - небывалая редкость. А чтобы на камне образовались следы водной эрозии - нужны ливни, потопы, целые потоки воды!
        - Может быть, климат поменялся со временем? - предположил я.
        - Именно так! - подхватил Дмитрий Николаевич. - Раньше Ливийская пустыня была плодородной саванной, и дожди там шли очень часто. Но штука в том, что было это не меньше десяти, а то и двенадцати тысяч лет тому назад. Представляете? А вся известная нам история цивилизации насчитывает от силы шесть тысяч лет!
        Дмитрий Николаевич говорил увлечённо, глаза его горели.
        Он настоящий энтузиаст, подумалось мне.
        - Но кто же тогда построил сфинкса? - спросил я.
        - Загадка! - ответил археолог. - Нет, конечно, существует официальная версия. И у неё есть свои доказательства. Но версия далеко не всегда является истиной. А в нашей науке - особенно. Взять хотя бы того колдуна, о котором я рассказывал вам в прошлый раз!
        - Ради поисков которого вы собираетесь приехать ко мне в гости? - напомнил я.
        - Совершенно верно! - подхватил Дмитрий Николаевич. - В той же летописи сказано, что колдун жил на одном и том же месте всё время.
        - В каком смысле? То есть, всю свою жизнь?
        - Нет! Это языковые тонкости, их трудно объяснить... в общем, современное толкование допускает версию, что колдун жил там много сотен лет. Понятно, это был не один человек. Но место пребывания колдуна всегда оставалось неизменным.
        Дмитрий Николаевич наклонился ко мне и понизил голос.
        - Знаете, я прочитал очень много архивных документов. В том числе, и шведских. Вы ведь знаете, что эта местность постоянно переходила из рук в руки? Она принадлежала, то славянам, то шведам. Потом России и снова шведам. И опять России. Так вот, скупые упоминания о местном колдуне существуют и в хрониках времён Ивана Грозного, и в документах Петровской эпохи. Но как это может быть?
        - Не знаю, - ответил я.
        А про себя подумал, что, кажется, знаю место, где жил этот древний колдун.
        Чёрт, это мистика какая-то!
        - Вам что-то известно, Андрей? - спросил Дмитрий Николаевич, внимательно наблюдая за выражением моего лица.
        Я взял себя в руки и пожал плечами.
        - Ничего особенного. Просто подумалось... Но эту мысль надо ещё проверить. Вот приедете - и вместе посмотрим. Когда вы собираетесь?
        Дмитрий Николаевич задумчиво почесал подбородок.
        - Это может показаться, неожиданным... но я, честно говоря, для того и затеял этот разговор. Видите ли, ребята загорелись идеей поехать со мной. Их можно понять - лес, озеро, романтика. Костёр и звёздное небо, песни под гитару. Я не хочу их разочаровывать. Но как руководитель - несу полную ответственность. Поэтому так обрадовался вашему приезду. Скажите, Андрей, не могу ли я сегодня съездить с вами на базу? Своими глазами посмотрю - как лучше разместить ребят. А потом вы довезёте меня до ближайшего автобуса, если это не очень трудно.
        - Совершенно не трудно, - искренне ответил я.
        Энтузиазм Дмитрия Николаевича вызывал уважение. Кому и помогать, если не таким увлечённым людям?
        - Сейчас дождёмся брата, и можно сразу ехать. Вот только куда он запропастился?
        - Действительно, странно, - согласился Дмитрий Николаевич. - Экспозиция не так велика. Сергей с Таней давно должны были вернуться.
        - Может быть, сходим, поищем их? - предложил я.
        Глава 20
        «Надо было добить», - думал Семён, искоса поглядывая на шагающего рядом Рыжего.
        До сих пор Семён ничего не боялся. Скорее, им владел отчаянный азарт, желание помериться хитростью с ментами.
        Но сейчас под ложечкой неприятно сосало, а в груди пробегал холодок.
        Когда Рыжий выбрался из канавы, ноги Семёна стали ватными и подогнулись. Почудилось, что сейчас Рыжий кинется на него. Семён пошатнулся и стал оглядываться в поисках камня или палки.
        Рыжий, мучительно кашляя, отхаркал воду. Ладонями протёр глаза, размазав по лицу вонючую болотную грязь. От этого его лицо стало похожим на жуткую серую маску.
        А потом уселся на краю канавы, задумчиво глядя вдаль остекленевшими глазами.
        - Рыжий... Толян! Извини, я не хотел, честно! - сказал Семён, осторожно подходя ближе. - Это менты. Я просто испугался, что ты заорёшь. Но всё же хорошо вышло, правда? Они нас не заметили.
        Рыжий даже не повернул головы. Так и смотрел куда-то мимо Семёна.
        - Идти надо! - снова попробовал Семён. - Если заметят - нам хана.
        Рыжий немного посидел, потом молча поднялся на ноги. Движения его стали чуть неуверенными, словно у плохо смазанного механизма. Семён сделал ещё шаг к нему, и Рыжий повернул голову. Равнодушный взгляд уставился сквозь Семёна на что-то неведомое.
        По спине Семёна побежали мурашки.
        - Толян, ты чего? - спросил он.
        Рыжий не отвечал.
        - Ты идти можешь?
        Рыжий кивнул и пошёл вдоль канавы. Через двадцать шагов он так же молча свернул на колею, которая уходила от шоссе в поля.
        Семён пошёл за ним. Вроде, всё шло по плану. Но непонятное поведение Рыжего пугало и бесило Семёна.
        Он догнал приятеля.
        - Толян, ты как?
        Рыжий даже шаг не сбавил.
        - Нормально, - бросил он хриплым голосом и пошёл дальше.
        Они благополучно обошли пост и снова вышли к трассе. Рыжий, не раздумывая, пошёл вдоль кустов. Грязь на его одежде начала подсыхать и теперь крошилась.
        Примерно через километр дорогу пересекла небольшая речушка - почти ручей.
        Они спустились к воде. Семён скинул штаны и рубаху, присел на корточки и стал замывать грязные пятна на рукавах и штанинах. Услышав всплеск, он дёрнулся и чуть не упал.
        Оказывается, Рыжий зашёл по колено в воду и прямо в одежде плюхнулся в ручей. Он тёр ладонями лицо, потом стащил с себя рубашку и стал полоскать её. При этом, по-прежнему, не издавал ни звука, и глаза его были равнодушно-сонными.
        Семён настороженно следил за Рыжим.
        Рыжий выбрался из воды. Расстелил на траве мокрую рубашку. Снял брюки, туфли и носки и разложил рядом. Оставшись в одних трусах, сел на берегу и стал задумчиво смотреть на солнце.
        - Рыжий, нам идти надо, - сказал Семён.
        Рыжий снова пропустил его слова мимо ушей.
        - Ты же не обижаешься на меня? - настойчиво продолжал Семён.
        Его всё больше охватывал непонятный страх.
        - Ну, нельзя было, чтобы ты закричал, понимаешь?
        - Понимаю, - не поворачивая головы, ответил Рыжий.
        Это совершенно не успокоило Семёна. Но делать было нечего. Там, в канаве, сгоряча, он убил бы Рыжего, не задумываясь. Да он и убил, только не до конца. Но сейчас Семён с трудом мог даже подумать об этом. Убийцу будут ловить, пока не поймают. И снисхождения не жди. А сейчас оставалась сумасшедшая надежда, что батя Рыжего вытащит их из задницы. Надо только снова наладить нормальные отношения с Рыжим, убедить его, что Семён не хотел ничего плохого.
        - Толян, - снова начал Семён, - давай обмозгуем, что делать дальше. Доберёмся до егеря, перекантуемся у него, пока твой отец не вернётся. Потом ты ему позвонишь и скажешь, что попал в беду. Если что - всё будем валить на Михрю. Скажем, что схрон нашли случайно и хотели заявить в милицию, а Михря нас запугал и заставил возить ему оружие. Наше слово против его слова получится. А твой папаша связи подключит.
        По лицу Рыжего было не понять - слушает он, или нет. Но Семён заставил себя продолжать.
        - Только нам надо вместе держаться! Понимаешь, Толян? И говорить одно и то же. Всё на Михрю свалим, а сами выскочим. А Михря сам виноват - нечего было нас ментам сдавать!
        - Понимаю, - равнодушно ответил Рыжий.
        - Вот и хорошо! - обрадованно подхватил Семён. - А сейчас пойдём, Толян! Пожалуйста! Дотопаем до остановки, сядем на автобус и мигом доедем! Жрать охота!
        Рыжий кивнул, поднялся с травы и стал натягивать подсохшие штаны.
        Фух, чёрт!
        Обрадованный Семён тоже вскочил и принялся одеваться.
        
        

* * *
        Трифон поставил деревянное корытце на чурбак. Сунул в него пучок мяты, высыпал две пригоршни сухой дубовой коры и взял сечку. Любопытная синица подлетела совсем близко. Села на край корыта и, наклонив голову, стала разглядывать Трифона блестящим глазом.
        Трифон улыбнулся в бороду. Вытащил из кармана горсть хлебных крошек и протянул их птице. Синица, не раздумывая, вспорхнула прямо на покрытую мозолями ладонь. Трифон пару минут любовался птицей, потом осторожно ссыпал крошки на соседний чурбак. Понятливая синица сама перепорхнула вслед за едой.
        Поглядывая на птицу, Трифон принялся привычно мельчить сечкой траву в корытце. Работа была несложная, но нудная. Мяту надо было изрубить так, чтобы она дала сок, а кору - растолочь в порошок.
        Сечка ритмично и глухо постукивала о дно корыта. Синица спокойно клевала хлебные крошки, изредка расправляя пёстрые крылья и что-то щебеча.
        Изрубив траву и кору как можно мельче, Трифон аккуратно вытер лезвие сечки о край корыта, отложил её в сторону и спустился в землянку. Через минуту показался снова, держа в руке гладкий продолговатый камень, который заменял ему пест. Этим камнем Трифон принялся растирать содержимое корыта, превращая его в однородную массу. Затем отложил камень, снова спустился в землянку, вынес кастрюлю кипящей воды и вылил кипяток в корыто.
        Всё то же самое можно было проделать и в землянке, но Трифон больше любил работать на свежем воздухе. Только плохая погода могла загнать его под крышу.
        Пока смесь в корыте остывала, Трифон, не теряя времени, расколол несколько валявшихся тут же чурбаков. Он никогда не позволял себе сидеть без работы, даже самое короткое время. Стоит поддаться безделью - и в голову тут же лезут непрошеные горькие мысли. Попробуй, прогони их потом!
        Когда вода остыла, Трифон осторожно слил зелёный отвар через край корыта. Оставшуюся буро-зелёную массу отжал и положил в тень на большой чистый лист берёзовой коры.
        Затем взглянул на солнце. Время перевалило за полдень. Скоро должен был появиться Фёдор Игнатьевич. Мазь для его жены готова. Если будет мазать ноги каждый вечер - отёки постепенно спадут, ступни перестанут раздуваться. Но сердце ей, всё же, надо проверить. Трифон зарубил себе ещё раз напомнить об этом Фёдору Игнатьевичу.
        А пока есть немножко свободного времени, можно заняться подарком для сына.
        Трифон снова спустился в землянку и вышел, держа в руках двухмачтовый деревянный парусник. Он делал его давно, не спеша. Выстругивал мачты и реи, ровнял их. Из подола старой рубашки аккуратно выреза паруса. Такелаж свил из толстых хлопчатобумажных ниток.
        Трифон присел на чурбак и припасённым стёклышком принялся полировать изящный корпус парусника.
        Он решил передать подарок через Фёдора Игнатьевича. Если черёмуховский председатель завтра отвезёт его на почту - парусник попадёт к сыну вовремя, как раз ко дню рождения.
        Десять лет. Десять лет исполняется Алёше в этом году. И пять лет, как Трифон не видел сына.
        Сердце болезненно сжалось. Во рту появился горький привкус, и Трифон скривился. Сколько ни горюй - нечего не изменить. Случилось то, что должно было случиться.
        Семь лет назад уже немолодой врач открыл в себе талант диагноста. Поначалу это вовсе не выглядело волшебством. Трифон Алексеевич не ставил диагноз с первого взгляда. Он подолгу изучал анализы, в сложных случаях назначал пациенту дополнительные обследования.
        Но в конце концов, всегда оказывался прав.
        Постепенно верные диагнозы давались всё легче. По едва уловимым симптомам он определял, какая именно болезнь подтачивает силы пациента. Более того - зачастую он сразу знал, что нужно делать, чтобы болезнь отступила.
        За два года - ни одной ошибки. В консервативном медицинском сообществе репутация Трифона Алексеевича становилась всё весомее. Но однажды...
        К чёрту!
        Если бы он тогда не настоял на своём - возможно, пациент Заславский остался бы жив. Или нет?
        Этот вопрос мучил Трифона ежедневно.
        Тогда он самовольно отменил лечение, назначенное другим врачом. Лечение, которое показалось Трифону неправильным. Отменил, и назначил своё - верное.
        А пациент умер.
        Было долгое мучительное разбирательство. Патологоанатом подтвердил диагноз Трифона - иначе сидеть бы ему за решёткой. Но нарушение медицинской этики... Непроверенная комбинация препаратов, которую он назначил...
        Всё это играло против него. В конце концов, лечащий врач пациента Заславского действовал строго по правилам. Его диагноз полностью совпадал с симптомами, а назначенное лечение соответствовало диагнозу.
        И как знать - возможно, тот врач сумел бы обнаружить свою ошибку самостоятельно. И вовремя назначил бы другие препараты.
        Если бы не вмешательство Трифона. Одни препараты наложились на другие, и организм пациента не выдержал.
        Трифона подломило не долгое разбирательство, по итогам которого ему предложили уволиться. И не угроза судебного преследования - для него не было оснований.
        Его подломило выражение лица жены Заславского. Был февраль. Холодный ветер кружил в стылом воздухе снежные хлопья. А она стояла одна возле жёлтого здания морга, куталась в тонкую куртку и терпеливо ожидала, когда ей выдадут тело мужа. С момента смерти прошло уже больше месяца, а она всё не могла похоронить близкого человека.
        Кроткое выражение безутешного горя на её лице - вот что подломило Трифона. Вот что заставило его вернуться в административный корпус и без всяких споров написать заявление об увольнении по собственному желанию.
        Это лицо потом снилось ему ночами.
        Из-за этих воспоминаний он не смог устроиться на работу санитаром, хотя ему и предлагали. И даже намекали, что будут платить больше, если он позволит по-прежнему с ним консультироваться. Ведь одна ошибка - это всего лишь одна ошибка.
        Но ошибка Трифона стоила человеку жизни. И пусть позже выяснилось, что он был прав - неважно!
        Он часами сидел в комнате и глядел на стену с обоями в мелкий цветочек. Со стены на него смотрело лицо.
        Потом Трифон начал пить. И почти сразу ушёл в стремительное пике - с грязными пивными, случайными собутыльниками на садовых скамейках и пьяными слезами.
        А потом...
        К чёрту!
        Деревянная мачта хрустнула в пальцах. Трифон в отчаянии поднял голову.
        Зачем он опять вспомнил это, зачем?
        Он осторожно отложил кораблик в сторону. Несколько секунд смотрел на стекло, которым полировал корпус. Сжать бы его в руке - может, и стало бы легче!
        Пересилив себя, отложил стекло. Несколько раз глубоко вдохнул, взял нож и, поднявшись с чурбака, пошёл искать подходящую ветку для новой мачты.
        Фёдор Игнатьевич всё не появлялся. Назначенное время давно прошло. Трифон уже выстрогал мачту и пристроил её на место сломанной. Клеем, сваренным из рыбьей чешуи, приклеил на мачту красиво развевающийся вымпел.
        День клонился к вечеру. Солнце заметно опустилось к верхушкам ёлок, которые окружали поляну.
        Трифон ещё раз взглянул на солнце, прислушался к звукам, которые доносил ветер, и принял решение. Если не получается передать подарок с кем-то - значит, надо самому идти на почту.
        Сразу стало легче, как всегда и бывает в подобном случае.
        Трифон осторожно положил готовый кораблик на чурбак. Спустился в землянку и надел вместо лёгких тапок высокие сапоги.
        Подпёр дверь тёсаным сосновым колышком, чтобы случайный зверь не проскочил внутрь. И, прихватив с собой парусник, пошёл в сторону брода через речку Песенку.
        
        

* * *
        Мы с Дмитрием Николаевичем нашли Серёжку в раскопе. Перемазанный в земле, он увлечённо снимал совковой лопатой слои почвы со дна раскопа.
        Таня стояла рядом, держа в руках щётку на длинной ручке.
        - Серёжа, не бери глубоко, - объясняла она брату. - Снимай совсем чуть-чуть, слой за слоем. И веди лопату осторожно, чтобы не повредить артефакт.
        Увидев нас, Серёжка сразу поскучнел. Опёрся на лопату и спросил:
        - Что? Уже пора ехать? А я до сих пор ничего интересного не выкопал.
        - Даже профессиональным археологам интересные находки попадаются не на каждом шагу, - заметил Дмитрий Николаевич. - Но не теряйте надежды, молодой человек. Удача любит упорных!
        - Андрюха! - отчаянно зашептал брат, выбравшись из раскопа. - А можно мне остаться? Здесь так интересно!
        Я, улыбаясь, сделал вид, что раздумываю.
        - Ну... Мы с Дмитрием Николаевичем договорились съездить на базу. К вечеру я привезу его обратно. До тех пор копай, сколько влезет. Но уговор! Беспрекословно слушать того, кого Дмитрий Николаевич оставит старшим. И в любом случае - дождаться меня. Договорились?
        - Конечно! - просиял Серёжка, и снова спрыгнул в раскоп. - Тань! Я остаюсь до вечера! Покажешь, где дальше копать?
        Я повернулся к археологу.
        - Дмитрий Николаевич, вы не против, если мой брат пока поможет вашим волонтёрам?
        - Что вы, Андрей! - улыбнулся археолог. - Пусть остаётся хоть до конца каникул! Нам лишние руки никогда не помешают.
        - А можно? - жадно спросил Серёжка.
        - Ты очень хочешь? - вопросом на вопрос ответил я.
        - Конечно!
        - На довольствие мы его поставим, - вмешался Дмитрий Николаевич. - Спальный мешок тоже найдём.
        - Ну, ладно! Работай пока. Вечером я вернусь - там решим окончательно. Дмитрий Николаевич, вы готовы ехать?
        Глава 21
        Дмитрий Николаевич взялся за ручку пассажирской дверцы.
        - Погодите, - сказал я.
        На прошлой неделе слесарь в совхозных мастерских сделал мне запоры на двери. Приварил изнутри прочные щеколды, а в водительской двери просверлил отверстие, через которое можно было отодвинуть щеколду снаружи специальным ключом.
        Я вставил ключ в отверстие, повернул и открыл дверцу. Затем отодвинул вторую щеколду и впустил Дмитрия Николаевича.
        - Остроумная конструкция, - сказал археолог, с интересом разглядывая ключ. - Опасаетесь, что машину могут угнать?
        - И это не исключено.
        Я пожал плечами и не стал говорить ему, что постоянно вожу в машине ружьё. Оставлять оружие в незапертой машине - верх легкомыслия, а всюду носить его с собой не очень удобно. Поэтому я прикрывал чехол с ружьём ковриком, чтобы его не было видно снаружи, а уходя ненадолго - запирал двери.
        Я никогда не оставлял ружьё на базе. В доме старого егеря в Черёмуховке - запросто. А вот на базе - нет. Одинокий дом посреди леса интуитивно не казался мне надёжным местом.
        - Значит, вы не против, чтобы Серёжа остался с нами до конца каникул? - спросил Дмитрий Николаевич, когда я вырулил на дорогу.
        - Я только за. Честно говоря, я и привёз брата к вам в надежде заинтересовать его вашей работой. Дома он чуть не связался с не самой лучшей компанией. Я забрал его к себе, но в лесу ему скучно.
        - А вам? - с интересом спросил археолог.
        - Мне?
        Я задумался.
        Как ни странно, чаще я скучал в городе, среди людей. А вот одиночество на природе никогда меня не тяготило. Наверное, я просто самодостаточный человек. Да и как можно скучать на природе, если она - живая? Каждую минуту вокруг происходит что-то интересное. Достаточно лишь остановиться, открыть глаза и увидеть.
        Говорить это вслух я не стал. Сказал проще:
        - Когда работы много - скучать некогда. Да и я не всегда один. Часто бываю в деревне, там прекрасные люди.
        Мы ехали в сторону Киселёво. Время перевалило за полдень. Начинавшее опускаться солнце светило в лобовое стекло, заставляя щуриться.
        - Знаете, Андрей, - откровенно сказал Дмитрий Николаевич. - Мне кажется, Серёжу заинтересовали не только раскопки.
        - Мне тоже так показалось, - согласился я. - Вас это настораживает?
        - Нет, - ответил Дмитрий Николаевич. - Я надеюсь, что осложнений не будет.
        - Я поговорю об этом с братом, - пообещал я. - А что это за девочка, Таня?
        Теперь уже задумался Дмитрий Николаевич.
        - Она живёт во Мге. Как-то приехала к нам с экскурсией, да так и осталась помогать. Очень ответственная, я бы даже сказал - серьёзная девочка. Кажется, живёт только с матерью и бабушкой.
        Да, такой я её и помнил - серьёзной и ответственной. А ещё честной.
        В памяти всплыл один наш разговор из прошлой жизни. Я тогда спросил Таню, почему она работает дежурной по переезду, почему не пошла учиться.
        - Я поступала, - ответила она, - но недобрала баллы. Мне плохо даётся русский язык - пишу с ошибками. Временно устроилась на работу, чтобы помочь маме с бабушкой, да так и осталась. А потом вышла замуж, родила Ляльку. Тут уж совсем стало не до учёбы.
        Она перевернулась на живот и погладила мою руку.
        - Но мне нравится моя работа. Встречать поезда - это здорово!
        - Здорово, - согласился, я, и больше мы не говорили об этом.
        - Дмитрий Николаевич, - спросил я, чтобы сменить тему. - Как там ваш рабочий, Андрей? Тот, что сломал руку.
        - С ним всё хорошо, - ответил Дмитрий Николаевич. - Но гипс снимут не раньше, чем через три недели.
        Мы проехали Киселёво и поворот на Черёмуховку. Но чтобы добраться до Елового озера, нужно было ехать дальше, на Дусьево.
        - Расскажите мне про колдуна, Дмитрий Николаевич, - попросил я. - Всё, что вы о нём прочитали.
        Дмитрий Николаевич откинулся на низкую спинку автомобильного сиденья и тряхнул рыжими кудрями.
        - Ну, новгородскую берестяную грамоту я уже упоминал. Но есть свидетельство и в летописи. Во время очередной стычки новгородцев со шведами тяжело заболел сын посадника Степана Твердиславича, Михалко - то есть, Михаил. В летописи сказано, что он «тяжко маялся животом». Ни лечение травами, ни молитвы не помогали. Но тут один из местных жителей подсказал посаднику, что на «озере среди лесов» живёт колдун, который лечит любые болезни. Посадник сам повёз сына к колдуну. Колдун дал Михалку отвар из трав, а посаднику велел молиться перед иконой в своей келье, которую «выкопал в земле, словно звериную нору». Летопись говорит, что выпив отвара, сын посадника «впал в беспамятство», и отец всю ночь молился над его телом. Под утро Михалко очнулся, и был здоров, «только сильно слаб».
        Мы свернули с шоссе на дорогу, ведущую в Светлое. Автомобиль тряхнуло на ухабах. Дмитрий Николаевич ухватился за сиденье, а я сбавил газ.
        - После смерти Степана Твердиславича Михалко Степанович тоже был посадником в Новгороде. Не так давно отыскалась ещё одна берестяная грамота, а в ней перечисляются дары, которые Михалко Степанович отправил «колдуну близ озера Елового». В грамоте упоминаются «мёд сотовый, сыры, рыба сушёная и десять кулей хлеба», - то есть, зерна. А также «шуба лисья короткая».
        Увлёкшись разговором, Дмитрий Николаевич повернулся ко мне.
        - Этой историей меня заинтересовал мой коллега - профессор Миропольский. Слушая его рассказ, я вспомнил, как студентом изучал в архивах документы периода Северной войны Петра Первого. И в одной из бумаг упомянуто, что некий колдун «возле озера Еловаго» выходил восьмерых раненых солдат, за что ему была пожалована серебряная полтина. А при устройстве в Петербурге «аптекарского огорода» упомянуто, что некоторые растения доставлены туда с Елового озера.
        Дмитрий Николаевич почесал подбородок.
        - Когда я вспомнил об этом, меня словно в бок толкнули. В свободное время я стал изучать другие периоды истории нашего края. И снова наткнулся на упоминание колдуна в хрониках времён Ливонской войны.
        Дмитрий Николаевич прикрыл глаза, вспоминая. Мы как раз проехали Светлое и приближались к повороту на охотничью базу. И вдруг я увидел на дороге участкового Павла. Он махал нам рукой, показывая, чтобы я остановил машину.
        Странно! Откуда здесь Павел? Что-то случилось?
        Я нажал на тормоз. Участковый подбежал к нам.
        - Андрюха! - закричал он. - Ну, наконец-то! Где ты пропал?
        - Ездил в Старую Ладогу, - ответил я. - А что случилось?
        - Брат где? - не отвечая, продолжал спрашивать Павел.
        Его глаза быстро обшарили машину, на секунду задержавшись на лице Дмитрия Николаевича.
        - Остался в Старой Ладоге, помогает на раскопках. А мы с Дмитрием Николаевичем едем смотреть базу.
        - Дмитрий Николаевич Сюзин, - представился археолог Павлу.
        Тот ничего не ответил и снова спросил меня:
        - Где твоё ружьё?
        - Здесь, в машине. Паша, да объясни - что случилось?
        - Фух! - шумно выдохнул участковый. - Значит, оружия у них, скорее всего, нет.
        - У кого «у них»?
        - Жмыхин в следственном изоляторе раскололся, - сказал Павел. - Следователь, просто на всякий случай, подсадил к нему информатора. Тот наплёл Жмыхину, что может связаться с волей. И Жмыхин через него попытался передать записку своим приятелям.
        - Каким приятелям? - не понял я.
        - Помнишь схрон с оружием, который мы нашли в лесу? Так вот это Жмыхин с двумя дружками выносил оттуда оружие. У одного из дружков отец - не последний человек в Министерстве иностранных дел. И Жмыхин решил, что они смогут ему помочь.
        - Вы их задержали?
        - В том-то и дело, что нет. После подрыва схрона с оружием они прятались на квартире у этого работника Министерства. А сам он сейчас в ГДР. Пока группа получала разрешение на обыск квартиры - бандиты успели скрыться через крыши. Следователь предположил, что они могут попытаться отсидеться здесь.
        - Почему здесь? - спросил я. - Они же знают, что Жмыхина арестовали.
        - Откуда? - возразил Павел. - Скорее, они подумали, что их сдал кто-то из покупателей оружия.
        - Ага, - понял я. - И вы решили обыскать базу? Ну, поехали.
        Пока мы разговаривали, Дмитрий Николаевич успел перебраться на заднее сиденье.
        - Бандиты уже здесь, - сказал Павел. - На базе. И у них заложник.
        Я ощутил, как резко сдавило сердце.
        - Чёрт! Кто?
        - Мы не знаем, - пожал плечами Павел. - Сначала думали, что ты уехал по делам, а на базе остался твой брат. Но ты говоришь, что он в Старой Ладоге.
        - Да, - кивнул я. - И обогнать нас он никак не мог. Мы прямо оттуда.
        - А что, если...
        Глаза Павла сузились. Он быстро запрыгнул в машину.
        - Поехали, Андрюха! Только близко не подъезжай, останови возле машин.
        В ста метрах от поворота на базу на обочине стояли милицейские «Жигули» и потрёпанный «ГАЗ-69». Я узнал машину Фёдора Игнатьевича. Видно, он привёз сюда Павла.
        Я остановился сразу за «Жигулями». Павел выскочил из машины и побежал к коллегам. Четверо приехали из Волхова, старшим был тот самый усатый капитан, вместе с которым мы искали пропавшего грибника. Пятым оказался участковый из Светлого.
        - Товарищ капитан! - доложил Павел. - Егерь нашёлся! Он в Старую Ладогу уезжал, вместе с братом.
        Усы капитана воинственно встопорщились.
        - Так, может, у них и заложника нет? А что с оружием? В доме оставил, когда уезжал?
        Спрашивал капитан Павла, но смотрел при этом на меня.
        - Нет, - ответил я. - Ружьё с собой, в машине.
        - Точно? Тогда ещё легче. Из Ленинграда передали, что у бывшего егеря в погребе тайник. Но Жмыхин утверждает, что эти двое про тайник не знали. Как думаешь, егерь - могли они его найти?
        Я вспомнил капитальный погреб Жмыхина. Он был вырыт на небольшом пригорке позади дома, рядом с собачьим вольером. Когда жена Жмыхина переезжала в военный городок, мы с солдатами перетаскали оттуда все банки с вареньем и солёными огурцами. Но никакого тайника я там не увидел.
        - Можно проверить, - сказал я. - Погреб был заперт на замок. Если замок на месте - значит, до тайника преступники не добрались.
        - Проверить, - задумался капитан. - Ладно.
        - Подождите, - неясная мысль не давала мне покоя. - Там собаки рядом. Они залают, если к дому подойдёт посторонний. Могут насторожить бандитов.
        - Да, псы у тебя - просто звери, - согласился капитан. - Мы к дому сунулись, а они как залились!
        - Давайте, я проберусь вдоль леса и осмотрю погреб. Меня собаки знают, лаять не станут.
        - А если эти ухари тебя подстрелят? - засомневался капитан.
        - Когда вы в первый раз к дому пошли - они в вас стреляли? - спросил я.
        - Нет. Только орали, что убьют заложника.
        - Меня они не заметят. Я краем леса пройду и выйду так, чтобы не было видно из окон. Так же и вернусь. А вы их пока отвлеките. Попробуйте переговоры устроить.
        Я вспомнил фильмы, которые во множестве пересмотрел в прошлой жизни.
        - Переговоры? - переспросил капитан. - В каком смысле?
        Да, здесь, в этом тихом мире ещё нет террористов. И захват заложников для областной милиции в новинку.
        Я пожал плечами, стараясь не слишком выдавать свою осведомлённость.
        - Ну, не знаю. Спросите, чего они хотят. Предложите им отпустить заложника и сдаться. Или денег и вертолёт. Главное - не злить их и не пугать.
        - Где я им вертолёт-то возьму? - поразился капитан.
        А потом свирепо взглянул на меня.
        - Шутишь, что ли? Нашёл время, б...!
        - Это от нервов, - ответил я. - Всё же, бандиты в моём доме сидят. Если бы мы с братом не уехали - они нас бы захватили.
        Я ещё раз взглянул на дом егеря. Видно, так и не привыкну называть его своим.
        - Я пойду, посмотрю. Через полчаса вернусь.
        Я вернулся по дороге назад. Дошёл до края опушки и нырнул в густые кусты. Чтобы не пробираться по зарослям, зашёл чуть глубже и двинулся между берёз, ориентируясь на мелькающую в просветах крышу дома.
        Обойдя дом сзади, я потихоньку двинулся к погребу. Вышел на открытое пространство и поневоле напрягся, ощутил, как по спине бегут противные мурашки. Выйди кто-то из бандитов на улицу - он бы мгновенно меня увидел.
        Захотелось лечь на живот и ползти по-пластунски. Но я пересилил себя и просто зашагал быстрее, приминая туфлями высокую траву. В сапогах было бы удобнее, но сапоги остались в доме.
        Собаки, увидев меня, радостно заскулили, забегали по вольеру. Я подошёл к ним с тыльной стороны, прижал ладони к холодной металлической сетке. Сразу же мне в пальцы уткнулись мокрые горячие носы.
        - Тихо, тихо, мои хорошие! - шёпотом приговаривал я. - Тихо!
        Собаки нетерпеливо скулили - ждали, что я выпущу их погулять.
        Я оглянулся на погреб. Нетронутый замок висел на наклонной дверце, заботливо прикрытый куском резины, вырезанным из автомобильной камеры. Хорошим хозяином был Жмыхин, рачительным.
        Можно было возвращаться к милиции. Бандиты, скорее всего, безоружны.
        Я отошёл от вольера и завернул за угол дровяного сарая. Прошёл вдоль стены и выглянул из-за другого угла. Отсюда было хорошо видно окно кухни.
        Минут пять я всматривался в тёмное стекло, но так ничего толком и не увидел. Наверняка бандиты сидели в комнате - из её окон хорошо просматривалась дорога к базе.
        Вдоль задней стены сарая, мимо вольера я вернулся к лесу, а затем к ожидавшим меня милиционерам.
        - Ну, что там? - нетерпеливо спросил капитан.
        - Замок на погребе цел, - ответил я.
        - А ключ где?
        - Ключ на веранде, в ящике стола. Там всякого хлама полно. Вряд ли они его нашли.
        - В окна заглядывал? - снова спросил капитан.
        - Заглянул в кухню, - сознался я. - Но с улицы ничего не видно - свет у них не горит, а близко я не подходил.
        - Партизан!
        Капитан сплюнул себе под ноги.
        - Сможешь провести нас к дому так, как сам прошёл?
        - Конечно, - ответил я. - Только имейте в виду - у меня дверь в доме открывается наружу.
        - И что? - не понял капитан.
        - Подпереть её они не могли, просто закрыли на задвижку. Там задвижка хорошая, и дверь крепкая. Снаружи не выломать. Да ещё и окно кухни на дверь выходит сбоку.
        - Вот чёрт! - задумался капитан.
        - Я знаю, как её быстро открыть, - сказал я.
        
        Лесом я провёл милиционеров к погребу. Сам подошёл к собакам и успокаивал их, пока милиционеры не добрались до дома и не притаились у стены. Затем сам прокрался к ним и снял с плеча ружьё.
        - Уверен? - шёпотом спросил капитан.
        Я молча кивнул. Смерил взглядом дистанцию - метров семь. Вскинул ружьё и выстрелил сквозь дверь туда, где была задвижка. Раз! И два! Два патрона картечи.
        Грохот выстрелов раскатился над озером.
        Павел первым подбежал к двери, рванул её на себя. Дверь открылась. Задвижка, которая чудом висела на одном шурупе, со стуком упала на пол.
        Остальные милиционеры, держа наготове пистолеты, рванули внутрь дома. Послышались крики, и звуки ударов. Павел вбежал за ними.
        Я переломил ружьё, вытащил пустые гильзы и на их место зарядил новые. Пальцы слегка дрожали. Ну, и денёк!
        - Андрюха!
        Павел распахнул окно кухни.
        - У тебя аптечка есть? Давай сюда!
        Я быстро вошёл в дом.
        В кухне, на полу лицом вниз лежал молодой парень с разбитой головой. Его сивые волосы слиплись на затылке от крови. Парень, похоже, был без сознания, но еле слышно стонал. Возле его правой руки валялся мой кухонный нож. Я наклонился, чтобы поднять его, но одёрнул себя.
        Второй бандит, сидел на табурете. Рыжий, с покрытым веснушками лицом, он больше напоминал студента, а не торговца оружием. Тощие запястья сковывали наручники. Не обращая никакого внимания на суету вокруг, рыжий молча смотрел равнодушным взглядом в стену.
        - Зачем вы его так? - спросил я Павла, кивком указывая на лежавшего.
        - Да это не мы, - ответил Павел.
        - Его напарник разделочной доской приголубил, - вмешался капитан.
        Он повернулся к задержанному.
        - Ты за что дружка отоварил?
        - Он хотел меня убить, - вяло ответил бандит. - И того тоже.
        - Там в комнате заложник, - объяснил мне Павел. - Крепко досталось мужику, но ничего, оклемается.
        В комнате на полу лежал Трифон. Его руки и ноги были туго стянуты верёвкой, лицо покрыто засохшей кровью.
        Чёрт! Как он здесь очутился?
        Я наклонился над Трифоном.
        - Потерпи! Сейчас!
        Перевернул его на живот и кое-как распутал тугие узлы. Встать Трифон не мог - руки и ноги у него затекли.
        - Дай воды, - хрипло прошептал он.
        - Сейчас.
        Я вернулся в кухню, зачерпнул ковшиком воды из ведра и отнёс Трифону. Он пил, морщась и охая.
        - Сильно они тебя? - спросил я. - Встать сможешь?
        - Не они, - поправил меня Трифон. - Бил только один, сивый. Второй помогал связывать. Лицо побили, и ребро, кажется, сломано.
        Он попробовал пошевелиться и снова скривился.
        - Точно, ребро, справа.
        - Тебе надо в больницу, - сказал я. - Сейчас помогу встать, и поедем.
        - Нет.
        Трифон покачал головой.
        - В больницу не поеду. Не хочу. Я сам врач. Ничего серьёзного со мной не случилось - так заживёт.
        - Ты с ума сошёл? Как «так»? Надо же врачам показаться.
        - Не поеду, - упёрся Трифон. - Силой не повезёте.
        - Да отвезём и силой, - снова вмешался капитан. Мне ещё с тебя показания надо взять. Как эти парни тебя избили? Неожиданно напали? Почему не сопротивлялся?
        - Я людей не бью, - тихо ответил Трифон и устало откинул голову назад. - И в больницу не поеду.
        - Товарищ капитан! - сказал я. - Можно я его к себе отвезу, в Черёмуховку? Там медпункт есть, присмотрим за ним.
        Капитан стянул фуражку и вытер рукавом кителя вспотевший лоб.
        - Делать мне больше нечего, только мотаться по району, свидетелей опрашивать! Ну, вези, чёрт с вами! Вольнов!
        - Да, товарищ капитан!
        - Под твою ответственность отпускаю вот этого свидетеля в Черёмуховку. Возьмёшь с него подробные показания, и чтобы завтра же они были у меня на столе!
        - Поедешь ко мне? - спросил я Трифона.
        - Спасибо, - ответил он. - Андрей! Там, на улице кораблик. Для сына делал. Подбери, а? Надо отправить завтра.
        
        Хорошо, что мы были на трёх машинах. Распределились так - Фёдор Игнатьевич повёз в Волхов раненого бандита и двух милиционеров. Заодно обещал завезти Дмитрия Николаевича в Старую Ладогу.
        Археологу так и не удалось посмотреть базу. Да и везти сюда детей теперь казалось неправильным.
        - Дмитрий Николаевич! - попросил я его. - Я заеду за Серёжкой попозже, ладно?
        - Да пусть ночует у нас! - ответил археолог. - Спальник мы ему найдём, завтраком накормим. Приезжайте завтра.
        - Спасибо, - с облегчением выдохнул я.
        Сил не оставалось уже ни на что.
        Капитан с ещё одним милиционером везли в «Жигулях» второго задержанного.
        А ко мне в машину сели Павел и Трифон. Мы поехали прямо в Черёмуховку.
        Сидеть Трифон не мог - его мутило. Видимо, получил-таки сотрясение мозга. Я постелил в кузов всю одежду, которую нашёл, и уложил его. Павел сел впереди, но каждую минуту оглядывался назад.
        
        Когда мы подъехали к медпункту, уже начало темнеть. В окне горела знакомая настольная лампа.
        - Подождите в машине, - попросил я.
        Сам поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
        За дверью послышались лёгкие шаги.
        Катин голос спросил:
        - Кто там?
        - Катя, это я, Андрей!
        Глава 22
        - Ты ничего не забыла?
        - Ничего.
        - Точно? Смотри, придётся возвращаться с полдороги.
        Катя задумалась, серьёзно наморщив лоб.
        - Да нет. Одежда в чемодане, документы тоже. Еда - в сумке.
        - А хочешь, я тебя прямо в Ленинград отвезу, на машине? Два часа - и ты на месте.
        Катя тихонько засмеялась.
        - Не, надо, Андрюша! Я прекрасно доберусь на электричке. Ты расстраиваешься из-за того, что я уезжаю?
        Я сжал губы. Хотел сказать - вот ещё! Но понял, что это будет грубо, и неправда.
        - Огорчаюсь. Хотя и понимаю, что так нужно.
        - Я же буду приезжать. Хочешь - хоть каждые выходные!
        Я задумался.
        - Конечно, хочу. Но каждые выходные не надо. Это же Ленинград! Когда ещё выпадет возможность посмотреть его, как следует? Слушай! А давай, сделаем так: одни выходные ты приезжаешь ко мне, а следующие - я к тебе! И мы вместе гуляем по городу!
        - А тебя Тимофеев отпустит? Всё же, по выходным у тебя самая работа!
        - Что-нибудь придумаю.
        - Непременно придумаешь!
        Катя обняла меня и поцеловала.
        - Нам уже пора?
        - Нет, - улыбнулся я. - Ещё есть целых полчаса.
        - И ты разбудил меня так рано? Могли бы ещё поспать!
        - Я специально, - загадочным голосом сказал я.
        - Зачем? - глаза Кати потемнели и стали бездонными, манящими...
        - А вот зачем!
        Я прижал девушку к себе. На какое-то время весь мир исчез, утонул в шуме нашего дыхания...
        
        Пока мы ехали на вокзал, я то и дело косился на Катин профиль. Благо, дорога была пустой, и вести машину это не мешало.
        Вдоль дороги тянулся осенний лес. Уплывали назад пожелтевшие берёзы, красные заросли осин и великолепные разноцветные клёны. Только ёлки упрямо зеленели, не поддаваясь холодам.
        Пахло осенью - холодной водой, сухими листьями и немножко грустью.
        Я оставил машину так, чтобы не мешать подъезжающим к остановке автобусам и вытащил из кузова Катин чемодан.
        - Как ты доберёшься до общежития с такой поклажей?
        Катя улыбнулась.
        - Меня встретит подруга со своим молодым человеком. Я же тебе говорила, Андрюша. Я заселюсь в общежитие, а потом мы поедем к ней в гости.
        - Помню, - проворчал я.
        Электричка уже стояла у платформы, гостеприимно распахнув двери.
        - Смотри, Андрюша!
        Катя показала мне на парочку, которая стояла возле первого вагона.
        - Это же твой брат! Я не путаю?
        Действительно, это были Серёжка с Таней. Видно, Таня уезжала домой, а Серёжка провожал её. У них начиналась учёба в школе - тоже свои заботы.
        Весь август Серёжка пропадал на раскопках в Староладожской крепости. Поначалу он ещё ездил домой ночевать. Мама удивлённо рассказывала мне:
        - Приезжает поздно. Поест, и сразу спать. А утром вскакивает ни свет, ни заря, чаю глотнёт - и на автобус! Словно и не каникулы у него, а работа.
        - Так ведь это же хорошо, мам! Парень не по подворотням шляется, а полезным делом занят.
        - Хорошо, - соглашалась мама, но по материнской привычке продолжала тревожиться.
        Потом Серёжка настоял на том, чтобы ночевать в клубе вместе с другими волонтёрами, и домой приезжал только на выходные. Ладони его загрубели, покрылись мозолями от лопаты.
        - Это тебе не картошку копать, - подшучивал я над братом, когда удавалось встретиться.
        - Что мне эта картошка? - отшучивался брат. - Я её теперь один могу выкопать - так привык. Даже сплю с лопатой.
        - Правда? - удивилась мама, и мы рассмеялись.
        - Мам, ну нет, конечно! Это шутка. Но копают они, действительно, много.
        - Андрюша, ты хоть иногда заезжай его проведать. Да мне рассказывай - как там у него дела.
        - Я заезжаю, мам.
        И вправду, я пару раз в неделю успевал доехать до брата. Мне тоже было интересно - что новенького удалось отыскать археологам.
        Один раз Серёжка с гордостью сказал, что выкопал из земли золотую пряжку одиннадцатого века. И теперь эта пряжка станет гордостью коллекции.
        - Правда-правда! - подтвердил мне Дмитрий Николаевич. - Удивительное везение у вашего брата. А старания хватит на троих! Не удивлюсь, если он решит стать археологом. С его способностями и интересом это совсем несложно.
        Я улыбнулся.
        - Ну, до сих пор особенного интереса к учёбе у серёжки не наблюдалось. А ведь для того, чтобы поступить в институт - надо хорошо закончить школу, я ничего не путаю? Проходной балл, и всё такое...
        - Да, школьные отметки хорошо бы подтянуть, - подтвердил Дмитрий Николаевич. - Вуз у нас известный, на факультеты бывает большой конкурс. Вот Таня тоже собирается поступать к нам.
        - Я подтяну, - серьёзно сказал Серёжка.
        - Рад за тебя, брат!
        Я одной рукой обнял Серёжку за плечи и притянул к себе.
        

* * *
        - Подойдём? - спросила меня Катя.
        - Не надо, - улыбнулся я. - Пусть поговорят спокойно.
        - Ты записал номер телефона Ани? Если что-то срочное - она обязательно мне передаст.
        - Записал. А ты, пожалуйста, звони сама, когда будет возможность.
        - Хорошо. Я попробую договориться на вахте в общежитии. Но, думаю, там будет столько желающих позвонить, что...
        Я невольно вспомнил своё студенчество и жизнь в общаге. Как только мы ни упрашивали вахтёра и коменданта - телефон был недоступен.
        - Знаю я вас! - непреклонно говорила вахтёрша. - Опять девкам звонить будете!
        И опускала тяжёлую пухлую руку на жалобно звякавший аппарат.
        - Идите отсюдова по добру!
        Никакие просьбы и мольбы не могли её разжалобить. Но я, всё-таки, умудрился найти к ней подход.
        Однажды через приоткрытую дверь я случайно подсмотрел, как наша вахтёрша тётя Люба пьёт чай. Пила она не из чашки, а из блюдца, держа его в растопыренной пятерне. На столе перед тётей Любой стояла сахарница, а в ней лежали изящные никелированные щипчики.
        Сделав глоток, тётя Люба аккуратно ставила блюдце на стол, одной рукой брала щипчики, а другой - кусок сахара. Раскалывала его пополам, потом - ещё раз, и ещё. Получившуюся осьмушку она бросала в рот, закатывала глаза и снова поднимала блюдце.
        Я намотал увиденное на ус и в следующий раз, когда мне понадобилось позвонить домой, принёс тёте Любе полкило кускового сахара. Не прессованного рафинада, который рассыпается от малейшего прикосновения, а настоящего сахара в твёрдых кубиках, которые даже зубами не разгрызть, а только колоть щипчиками.
        С тех пор, на зависть недогадливым сокурсникам, у меня всегда был доступ к телефону. В качестве дополнительного бонуса Тётя Люба иногда зазывала меня на чай в свою каморку при вахте.
        Мы по очереди кололи щипчиками сахар. Тётя Люба закатывала глаза и говорила:
        - Рази ж это с конфетой сравнишь? Конфета что - раз, и нет её! А тут с одним куском три чашки выпить можно. И всё сладко!
        
        Далёкий голос в динамиках неразборчиво забормотал предупреждение об остановках. Я помог Кате занести чемодан в вагон, сам выскочил на перрон. Почти сразу двери зашипели и закрылись. Электричка тронулась.
        Я поглядел в сторону переднего вагона. Серёжка махал рукой вслед электричке. Потом брат повернулся и пошёл ко мне.
        - Здорово, Андрюха! - он протянул мне руку, немного смущаясь этого взрослого мужского жеста. - А я смотрю - ты, или не ты! Катю провожал? Учиться поехала?
        - Угу, - кивнул я. - Ты тоже, смотрю, в провожатых?
        Брат отвёл взгляд в сторону, щека его покраснела.
        - Это нормально, Серёга - подбодрил я его. - Взрослеешь.
        - Подскажи, что делать, Андрюха? - внезапно спросил брат.
        - А что случилось?
        - Понимаешь...
        Он на секунду замялся. Сказывалась вечная привычка подростков не допускать взрослых в свои дела. Но Серёжка справился с собой и продолжил:
        - Мы с Таней договорились после школы вместе поступать в ЛГУ, на археологический.
        «ЛГУ» Серёжка произнёс важно, явно подражая Дмитрию Николаевичу.
        - Хорошее дело, - одобрил я. - Это настоящая профессия, интересная.
        - Ну, вот! А её мать уговаривает после восьмого класса в железнодорожное училище идти! У матери зарплата маленькая, говорит, что не сможет потянуть учёбу. Что делать?
        Я посмотрел на брата - он, действительно, ждал от меня ответа.
        - Пойдём, - сказал я. - подброшу тебя до дома.
        Мы сели в машину. Брат умоляюще посмотрел на меня, намекая, что ему хочется за руль. Но я был непреклонен.
        - Не в городе же! Вот приедешь ко мне - накатаешься всласть.
        - Да когда мне? - пробурчал Серёжка. - Сейчас учёба начнётся. А по выходным надо в деревню ездить бабушке помогать с картошкой. И Таня...
        Последние слова он произнёс чуть слышно, почти шёпотом.
        Я завёл двигатель, но трогаться не стал.
        - Это - взрослая жизнь, Серёга. Когда ты сам выбираешь между «надо» и «надо».
        - Хреновый выбор, - критично заметил брат.
        И настороженно посмотрел на меня - стану ли я ругать его за это выражение.
        Я только хмыкнул.
        - Нормальный выбор. На учёбе думай об учёбе. Почему? Потому что иначе не поступишь, куда хочешь, и придётся идти туда, куда возьмут. Понимаешь разницу?
        - Понимаю, - неохотно протянул Серёжка.
        - И бабушке помочь надо. Но ты ведь у неё не один. Значит, вместе поможем. А Таню можно в гости пригласить на выходные, к нам в деревню.
        - А отец с матерью что скажут?
        - Нормально всё будет. Я с ними поговорю. Так всё и решается - нужно только захотеть и немного подумать. В общем, захочешь - сообразишь. Не сообразишь - у меня спросишь, я подскажу. Ладно, поехали! Как раз к обеду успеем.
        - А у тебя с Катей серьёзно? - спросил брат, когда я вырулил с вокзальной площади и повернул на улицу Дзержинского.
        - Серьёзно, - кивнул я.
        - У меня тоже, - насупившись, сказал он.
        Я ничего не ответил. Что здесь говорить? Время покажет. Я могу только постараться, чтобы первая влюблённость пошла брату на пользу.
        
        
        - Голодные? - спросила мама, встречая нас в прихожей. - Сейчас я борщ разогрею!
        Она исчезла на кухне, откуда доносилось шуршание газеты и покашливание отца. В падающих из окна солнечных лучах переливались перламутровые дымные клубы.
        - Здорово, батя! - сказал я, входя на кухню. - У тебя завтра выходной?
        - Ну.
        Отец поверх газеты посмотрел на меня.
        - А ты чего в городе забыл? У тебя же там сезон, охота.
        - Я ненадолго. Катю провожал на учёбу.
        - Что за Катя? - заинтересовался отец.
        - Я же тебе говорила, - вмешалась мама. - Это девушка, которая приезжала с Андреем. Забыл?
        - Погоди, мать!
        Отец аккуратно свернул газету и положил её на стол.
        - Пусть сам расскажет.
        Краем глаза я поймал сочувственный взгляд брата.
        - Дай ты ребятам поесть спокойно! - возмутилась мама.
        Я улыбнулся.
        - Ничего, мам. И правда, лучше прямо рассказать. Мы с Катей собираемся пожениться. Но не сейчас, а когда я окончу институт и получу распределение. Катя пока учится на медика, а там будем решать с переводом. Зависит от того, куда меня распределят.
        - Ну, это ещё вилами по воде писано, - протянул отец. - Ты доучись сперва.
        И насмешливо вскинул подбородок, ожидая, что я начну спорить.
        - Это верно, - согласился я. - Доучусь, там и видно будет.
        Брови отца удивлённо приподнялись.
        - Знаешь, что я тебе скажу, батя? - улыбнулся я. - Поехали-ка завтра к бабушке - картошку покопаем втроём. Глядишь, за день и управимся.
        Отец только кашлянул и потянулся за папиросой.
        - Поехали, бать! Вместе оно веселее будет. Не всё Серёжке одному в грядках ковыряться.
        
        В прихожей зазвонил телефон. Мама сняла трубку.
        - Алло? Сюзев? Какой Сюзев? Ах, Сюзин? Да! Конечно, помню. Здравствуйте, Дмитрий Николаевич! Андрей? Да, дома. Сейчас позову!
        Вставая с табурета, я услышал, как мама положила трубку возле аппарата.
        - Андрюша! Тебя к телефону! Это Дмитрий Николаевич, археолог из Старой Ладоги.
        Серёжка выскочил за мной в коридор.
        Я взял его за плечо, наклонился к уху и прошептал:
        - Колись, что натворил?
        - Ничего! Честное слово!
        Брат дёрнул плечом.
        - Пусти!
        Я отпустил его и взял трубку.
        - Здравствуйте, Дмитрий Николаевич!
        - Добрый день, Андрей! - услышал я в трубке голос археолога. - А я звонил вам в Черёмуховку, но мне сказали, что вы уехали в Волхов. Ничего, что я звоню вам домой?
        - Ничего страшного, Дмитрий Николаевич! Что-то случилось?
        Я снова покосился на брата, который стоял рядом, напустив на себя равнодушный вид.
        - Вот какое дело, Андрей! - сказал Дмитрий Николаевич. - Наша экспедиция заканчивается. До весны мы консервируем раскопы и уезжаем в Ленинград. А что будет в следующем году - неизвестно.
        Он помолчал. Я слушал, не задавая вопросов.
        - Понимаете, Андрей, я с юности терпеть не могу неоконченных дел. Если что-то недоделал - прямо ощущение застрявшей в зубах жилки. Пока не вытащу - не успокоюсь.
        - И что вас беспокоит? - спросил я, на секунду ощущая себя доктором.
        - Колдун, - ответил Дмитрий Николаевич. - Помните, когда мы ехали на озеро, вы расспрашивали меня о колдуне. У меня сложилось стойкое впечатление, что вы что-то знаете об этом. Но я тогда не успел вас расспросить. Эти бандиты, и всё, что было после...
        При этих словах у меня в памяти снова встал тот день, когда мы задержали на базе «чёрных копателей». Избитый, окровавленный Трифон. Стеклянный взгляд сгорбившегося рыжего парня, чьи тощие запястья туго обхватили наручники. Обыск до поздней ночи. Тогда милиционеры перевернули всю базу вверх дном - искали другие тайники, кроме того, который Жмыхин устроил в погребе.
        Досталось мне и на допросе. Следователь всё не мог поверить, что я за месяц пребывания на базе так и не нашёл тайник Жмыхина. А оно мне надо было? Я и в погреб-то не спускался с тех пор, как жена Жмыхина увезла оттуда все банки с соленьями и компотами.
        - Андрей, вы меня слушаете? - переспросил в трубке Дмитрий Николаевич.
        - Да-да, - ответил я, выныривая из воспоминаний.
        - Через два дня я уезжаю в Ленинград. Мы не могли бы с вами встретиться до моего отъезда? Я очень прошу - расскажите мне всё, что вы знаете о колдуне!
        Вот чёрт! А впрочем...
        - Дмитрий Николаевич! Знаете что? Давайте я через час к вам подъеду. Вы в крепости?
        - Да! - обрадованно ответил Сюзин. - Пакуем экспонаты, которые повезём в Ленинград.
        - Вот и отлично! Дождитесь меня, пожалуйста!
        Я повесил трубку.
        - Ну, что там? - спросил Серёжка.
        - Ничего, - ответил я и шутливо щёлкнул его по носу.
        
        

* * *
        - Ну что, едем? - спросил я Дмитрия Николаевича, когда он вышел из клуба мне навстречу.
        - Куда? - удивился археолог.
        - Познакомлю вас с колдуном. Тем более что вы с ним уже виделись.
        Лицо Дмитрия Николаевича удивлённо вытянулось. Но он тут же взял себя в руки.
        - Подождите минуту! Я только возьму ручку и блокнот! И... А что он любит?
        Теперь уже удивился я.
        - Кто?
        - Колдун, - серьёзно объяснил Дмитрий Николаевич. - В молодости я побывал на Крайнем Севере с этнографической экспедицией. Там мы расспрашивали шаманов. Так вот перед тем, как задавать им вопросы, нужно было непременно задобрить духов каким-нибудь подношением. А у вашего колдуна такой обычай есть?
        Я пожал плечами.
        - Насколько помню, нет. Но на всякий случай, захватите что-нибудь к чаю.
        Через минуту Дмитрий Николаевич сидел на пассажирском сиденье. Я с невозмутимым лицом крутил баранку.
        - Андрей, - не выдержал археолог, - а как вы с ним познакомились?
        - Он спас меня от пожара и вылечил ногу. Я тогда сильно растянул связки. Несколько дней прожил у него в землянке.
        - Он что, и вправду, живёт в лесу?
        - Да. Но я не думаю, что будет правильно расспрашивать его о причинах. Впрочем, вам виднее, о чём говорить. Попросите у него разрешения исследовать его поляну. Может быть, найдёте что-то интересное. Не зря же вы столько лет изучали хроники и летописи.
        Некоторое время мы молчали. Затем Дмитрий Николаевич осторожно спросил:
        - Я правильно понимаю, что этот человек просил вас не рассказывать о нём?
        - Да, - кивнул я.
        - А почему тогда...
        Археолог не договорил. Снова повисло молчание, которое прерывалось только звуком двигателя и шумом колёс по асфальту.
        - Есть причина, - ответил я.
        
        Мы подъехали к медпункту. Дверь была не заперта, но я всё равно постучал. Спокойный мужской голос ответил:
        - Войдите!
        Я пропустил Дмитрия Николаевича вперёд.
        Трифон сидел за Катиным столом и при свете настольной лампы изучал карточки пациентов. Ссадины на его лице уже зажили, и синяки почти сошли. Только под левым глазом оставалась лёгкая желтизна.
        Просматривая карточки, Трифон иногда недоумённо хмурился, но чаще одобрительно кивал головой.
        - Здравствуй, Андрей! - спокойно сказал он, поворачиваясь ко мне. - Здравствуйте!
        Он смотрел прямо в лицо археолога.
        - Знакомьтесь, - сказал я. - Дмитрий Николаевич Сюзин. Историк, археолог. Руководит раскопками на территории Староладожской крепости. Трифон. Отшельник, лекарь. И, насколько я понимаю - врач.
        Трифон и Дмитрий Николаевич молча смотрели друг на друга.
        - Дмитрий Николаевич! Наверное, будет лучше, если вы расскажете Трифону всё, что рассказывали мне. А я пока поставлю чайник.
        Я подхватил в углу полупустое ведро, заглянул в него.
        - Водичка-то несвежая. Прогуляюсь до колодца.
        Я намеренно не торопился. Постоял возле бревенчатого сруба, с любопытством заглядывая в тёмную глубину. Там таинственно поблёскивала вода.
        Низкие тучи к вечеру совсем заволокли небо. Я поднял лицо и ощутил, как на лоб и щёки садится лёгкая, почти невесомая дождевая морось.
        Где-то в небе, выше слоистых туч раздалась печальная перекличка улетающих гусей.
        Осень.
        Под мерный скрип ворота я опустил ведро в колодец. Оно звякнуло, разбивая водную гладь, покачнулось и утонуло. Подрагивая, натянулась цепь. Я нажал на кривую металлическую рукоятку, с усилием поднимая полное ведро наверх.
        
        Потом мы втроём пили горячий чай при свете настольной лампы. Я открыл пакет с пряниками, который захватил с собой Дмитрий Николаевич. Пряники были свежие, мятные. Их глазурь приятно холодила кончик языка.
        Дмитрий Николаевич рассказывал о работах в крепости, упомянул о том, что в краеведческом музее скоро откроется новая экспозиция, где будут выставлены экспонаты, найденные в этом году.
        Вдруг археолог замолчал и посмотрел прямо на Трифона.
        - Андрей сказал мне, что вы не любите распространяться о своей жизни. Но я приехал не из пустого любопытства. Давайте сделаем так: я расскажу вам всё без утайки, а вы поделитесь тем, чем сможете.
        Трифон ничего не ответил, только улыбнулся и взял ещё пряник.
        Через полчаса он легко поднялся со стула.
        - Андрей! Можно тебя на минутку?
        Мы вышли на крыльцо.
        Стемнело, и свет настольной лампы падал через окно на землю косыми жёлтыми ромбами. Морось продолжала сеяться, не переходя в дождь. Я поёжился - прохладный ветер так и норовил залезть под тонкую куртку.
        - Зачем ты привёз его? - спросил Трифон.
        Он задал этот вопрос спокойно, без раздражительности. Словно из простого любопытства.
        - Зачем? - эхом повторил я вслед за Трифоном. - Понимаешь, Дмитрий Николаевич - очень увлечённый человек. Он уже много лет по крупицам собирает эту информацию. Думаешь - мы встретились просто так?
        Трифон внимательно смотрел на меня.
        - Но дело не только в нём. Даже совсем не в нём, а в тебе.
        - Во мне? - в лёгкой усмешкой спросил Трифон.
        - Угу.
        Я еле заметно кивнул.
        - Катя рассказала мне, как ты помогал ей, пока она тебя лечила. Подсказывал диагнозы и лечение, сам делал процедуры. Почему ты не ушёл раньше, как собирался?
        - Катя уехала, - помедлив, ответил Трифон. - А нового фельдшера пришлют, неизвестно, когда. Мало ли - кто заболеет.
        - Вот-вот, - кивнул я. - Татьяна Семёновна все ноги сбила, пока к тебе на озеро добиралась. И не она одна к тебе ходит. А ты ведь не просто лекарь. Ты настоящий врач, с образованием и дипломом. Так? Катя не могла ошибиться.
        - Ну, так. И что с того?
        - И документы у тебя сохранились?
        - Допустим.
        - Ну, вот. А в деревне нужен врач. До весны, пока Катя не приедет. И хорошо бы, чтоб это был такой врач, которому люди доверяют.
        - Так-так.
        В голосе Трифона слышалась лёгкая усмешка.
        Я улыбнулся.
        - Помнишь, ты попросил меня отправить почтой подарок - кораблик? И адрес дал.
        - Помню. Ты сказал, что отправил.
        - Извини, Трифон. Я тебя обманул.
        Его тёмные глаза сверкнули мгновенной яростью и тут же погасли.
        - Как обманул? - глухо спросил Трифон.
        - Я не отправлял подарок почтой, а сам отвёз его в Ленинград. И попросил Катю ничего тебе не говорить.
        - Ты видел Алёшку?!
        - Видел, - кивнул я. - Вот такой пацан! Ростом почти мне по грудь. Всё спрашивал про отца. А твоя жена накормила меня обедом. Она ни о чём не спрашивала. Но знаешь что?
        Трифон молча впился в меня взглядом.
        - Они так и живут вдвоём.
        Трифон опустил голову и долго стоял молча. Потом повернулся к двери.
        - Ладно! Пойдём чай пить. Да и человек не зря же в такую даль ехал.
        У самой двери он снова остановился.
        - Спасибо, Андрей!
        Глава 23
        - Хочешь попробовать, батя?
        Я протянул отцу ключи от машины.
        Серёжка обиженно покосился на меня.
        - А я?
        - Стрелка от часов «Заря», - строго буркнул отец. - Андрюха, ты что - пацана за руль пускаешь?
        - Да какой он пацан? - примирительно сказал я. - Пятнадцатый год. Ты меня во сколько лет водить учил?
        - Тогда время другое было, - недовольно ответил отец. - Машина казённая. А вдруг он не справится с управлением? Как отвечать будешь?
        Серёга окончательно надул губы.
        Я подмигнул ему - мол, не будем спорить, а потом сделаем по-своему.
        - Давай, батя! Поехали.
        Отец уселся за руль.
        - Ну, попробуем - что за вездеход такой! Это что за рычаг? Пониженная?
        - Ага. А здесь - блокировка дифференциалов. Если уж совсем в грязь залезешь - здорово помогает.
        - Не учи отца. Я всю жизнь за рулём. На таких машинах ездил, каких ты и не видал. В грязь забраться - много ума не надо. Выбраться потом сложно. А чего передачи не в ту сторону включаются?
        Отец недоверчиво подёргал рычаг.
        - Ну, поехали!
        Я с удовольствием глазел в окно. Когда ещё выпадет вот так проехать пассажиром? С детства не приходилось.
        Про себя улыбнулся таким мыслям. Как, всё-таки, незаметно меняется человек. Когда пацаном был - хлебом не корми, только пусти за руль! Ну, и накрутил баранку вдоволь за прошлую жизнь. Так что теперь отдыхать на пассажирском сиденье - за счастье.
        Мы проехали вдоль полудикого парка, у которого даже названия не было. Сюда мы с ребятами бегали весной за берёзовым соком. Надрежешь перочинным ножом кору, вставишь соломинку или согнутую желобком жестяную крышку от консервов - и подставляй литровую банку. Мутноватый сок капает, банка медленно наполняется. А ты сидишь и глотаешь слюнки - ждёшь, пока наберётся хоть на пару глотков.
        Часто мы оставляли банки на ночь - прятали их в траве у самого ствола, чтобы чужие мальчишки не заметили.
        Приходишь утром - а банка уже полная, и на поверхности копошатся муравьи-сладкоежки. Осторожно выберешь их пальцем, а потом пьёшь холодный сладкий сок. Вот оно, счастье!
        Но берёзовый сок - это весенняя забава. А сейчас осень, берёзы в парке пожелтели, а мы едем к бабушке копать картошку.
        Машина выехала к реке, повернула направо, под железнодорожный мост. У моста три фермы - две полукруглые, а одна - прямая. В войну немцы бомбили мост и обрушили пролёт. Тогда при ремонте и поставили прямую ферму взамен полукруглой.
        Это уже пригород. Частная застройка. Где-то справа - железная дорога на Новгород. Вдоль неё улица, на которой стоят одинаковые домики из оштукатуренных шлакоблоков, в которых живут железнодорожные работники.
        В одном из таких домиков жили мамины родители. Там-то и были задорный пёс Полкан, и машинка, которую я катал по полу.
        Теперь в этом доме живут совсем другие люди. Так бывает, что уж тут поделать.
        А мы едем мимо гидроэлектростанции, которая своей плотиной перегородила реку на всю ширину. Сейчас плотина закрыта - уровень воды в реке невысок. На почерневших от времени бетонных сливах растёт ярко-зелёный мох.
        Под самой плотиной стоят рыбаки с удочками и донками. Вообще-то, ближе пятисот метров от плотины рыбу ловить нельзя - запретная зона. Иногда приезжает рыбнадзор на моторке, и тогда рыбаки разбегаются, кто куда.
        А что поделать, если у плотины клюёт лучше? Рыба поднимается вверх по течению, упирается в плотину и остаётся в омуте. Здесь, в заводи хорошо ловится подлещик и окунь, а на блесну берёт крупный судак.
        Если выехать на лодке подальше, туда, где стремительно течёт тугая струя с водосброса - можно поймать сильную прогонистую сырть или плоскую чехонь, которая похожа на сверкающее сабельное лезвие.
        Плотина построена чуть ниже когда-то знаменитых Волховских порогов. Сейчас о них никто уже и не помнит, а многие сотни лет они изрядно портили кровь купцам, которые везли свои товары по Волхову.
        Огромные камни, торчавшие из воды, в клочья рвали течение, взбивали шапки грязной желтоватой пены. Зазевайся лоцман - корабль налетит боком на камни, острые выступы пробьют борт, а быстрое течение довершит катастрофу.
        Возле порогов даже стояла деревня, жители которой только тем и занимались, что за плату проводили торговые корабли через пороги. И зарабатывали столько, что им даже хлеб сеять было не нужно - покупали зерно у соседей.
        После постройки плотины пороги скрылись глубоко под водой. Теперь грозные камни мирно лежат на дне реки, а над ними спокойно идут корабли.
        И железнодорожный мост, и плотину спроектировал инженер Генрих Осипович Графтио. Он же руководил строительством. Через дорогу от плотины стоит дом, в котором жил и работал Генрих Осипович. Дом деревянный, в два этажа, с эркерами и балконами. Он немного похож на теремок из русских сказок.
        Наверное, этот дом Графтио тоже придумал сам.
        За плотиной река разливается чуть ли не вдвое. Глубина здесь - метров двадцать, если не больше. Не всякий якорь достанет до дна.
        В этой тёмной глубине водятся огромные двухметровые сомы. Одного из них отец как-то вытащил на донку. Помогла чуть ли не миллиметровая леска и клееный бамбуковый спиннинг советского производства.
        Я киваю отцу.
        - Помнишь сома, батя?
        Конечно, он помнит. У него даже фотография есть. На ней отец двумя руками держит сома за жабры на уровне головы, а длинный рыбий хвост волочится по траве. Хотя нет, эта фотография сделана позже. Именно после того случая отец и увлёкся ловлей сомов.
        
        Рыбалка на сома - это отдельная история.
        Сначала надо наловить лягушек. Их ловят ночью, в поле. С собой вместо сумки берут детские колготки - из узких штанин лягухам не вылезти.
        Ты идёшь по полю, и светишь фонариком в поблёскивающую росой траву. Над головой висят спелые августовские звёзды, а вокруг тревожно стрекочут кузнечики и цикады.
        Ага! Лягушка неуклюже прыгает в высокой траве, старается удрать от света. Ты падаешь на колени, хватаешь её - скользкую, холодную - и суёшь в колготки. Потом встряхиваешь их, чтобы лягушка провалилась глубже.
        Когда колготки у всех полны, лягушек пересаживают в обрезанную бочку, верх которой затянут куском брезента. Бочку ставят в лодку, а рядом кладут снасти - длинные, уложенные петлями перемёты в низких деревянных ящиках или на толстых прямоугольных листах пенопласта.
        Перемёт - это капроновая верёвка в полсотни метров длиной. Через каждые два метра привязан капроновый поводок с большим крючком. Крючок длиной в половину ладони, и очень острый.
        Ставят перемёт вдвоём. Один садится на вёсла и неторопливо гребёт наискось против течения реки - так, чтобы лодка шла ровно поперёк, и её не сносило течением.
        Второй рыбак привязывает на конец перемёта тяжёлый камень и опускает его в воду, метрах в десяти от берега. Затем начинает распускать верёвку, насаживая на каждый крючок по лягушке.
        Когда весь перемёт растянут - на второй конец тоже привязывают камень и плюхают его в воду. Теперь снасть лежит на дне, ровно поперёк реки.
        Можно причаливать к берегу, разводить костёр и пить чай. Или что-нибудь покрепче, но в меру - рано утром перемёт надо снимать.
        Сом охотится ночью. Заглотив лягушку, он не сидит спокойно на крючке, а вертится вьюном, стараясь оборвать поводок. Только тяжёлые камни не дают ему совсем утащить снасть.
        Поэтому на рассвете рыбаки снова выплывают в реку. Маленьким якорем-кошкой тралят дно, пока не зацепят перемёт. А дальше начинают выбирать его, сразу укладывая в ящик и глубоко засаживая жала крючков в специальные пропилы.
        Пойманного сома чуешь издалека. До него ещё метров двадцать, а верёвка в руках уже ходит ходуном, норовит порезать пальцы.
        Сом - очень сильная рыба. Он запросто ловит сидящую на воде утку. Ходят слухи, что большие старые сомы могут утопить даже купальщика, схватив его за ногу.
        Упираясь ногами в дно лодки, сома подтаскивают к борту и с размаха бьют частой острогой с зазубренными зубьями. А потом, словно на вилах, переваливают в лодку.
        В лодке сом лежит спокойно, только изредка вяло двигает длинным хвостом и разевает широкую пасть, полную мелких, похожих на щётку зубов. Пятнистая голая кожа рыбы высыхает на воздухе и постепенно темнеет, становясь почти чёрной.
        Теперь я знаю, что так ловить сомов запрещено. Перемёт - это браконьерская снасть. Не знаю, ездит ли отец до сих пор на эту азартную рыбалку. А спрашивать не хочу.
        Меня он с собой давно не звал, да и Серёжка молчит. Может, тоже не ездит с отцом. А может - отец запретил рассказывать, помня о моей нынешней работе. Егерь - не рыбнадзор, но всё же.
        А мы едем дальше. До деревни, где живёт бабушка, всего двенадцать километров. Деревня называется Гостинополье. Рассказывают, что в старину здесь причаливали к берегу купеческие корабли, которые благополучно миновали пороги. Купцы благодарили лоцманов и бурлаков и устраивали ярмарку.
        Деревня большая - три длинных улицы вытянулись вдоль берега. Бабушкин дом ближе всего к реке. Поэтому на самом берегу стоит баня, и есть даже свои мостки, с которых я в детстве ловил на самодельную удочку окуней.
        
        

* * *
        Отец остановил машину возле калитки. Я вылез из кабины, с наслаждением разминая ноги. Втянул в себя деревенский воздух.
        Всё-таки, он особенный, этот воздух. В каждой деревне - свой. Вот я сейчас живу в Черёмуховке, и пахнет там почти так же - листвой, печным дымом, а перед дождём - свежей сыростью. Но к этим запахам ещё примешивается аромат соснового леса и сладковатая вонь навоза с совхозных ферм.
        А в Гостинополье фермы нет. Зато есть река и винзавод - красное кирпичное здание с высокой трубой, в котором делают плодово-ягодную бормотуху. И поэтому кроме дыма и листьев, здесь пахнет рыбой и кислыми перебродившими яблоками.
        Бабушка вышла на крыльцо, всматриваясь - кто приехал. Узнала нас, заохала:
        - Вы, никак, машину купили? Совсем с ума сошли - такие расходы! Где только денег взяли?
        Отец рассмеялся.
        - Это Андрюхе на работе выдали. Служебная машина. А он нас сгоношил приехать - картошку тебе выкопать.
        - Вот это хорошо, - обрадовалась бабушка. - Копайте, а я пока обед поставлю вариться!
        - Бабуль, а где Оля? - спросил я про младшую сестру.
        - Спит ещё, - махнула рукой бабушка. - Вчера допоздна с подружками играла - насилу я её домой загнала. Теперь будет спать до полудня.
        Это такая традиция - бабушка ворчит на внуков, которых родители навязали на её попечение. А что делать, если не ворчать? Не хвалить же. Захвалишь - вырастут оболтусами и лоботрясами.
        - Лопаты в сарае? - спросил отец.
        - А где им быть? Там и стоят. И вёдра там же. Только картошку сразу в погреб не таскайте - рассыпьте на дорожке, пусть обсохнет.
        - Да знаем, - рассмеялся отец. - Не в первый раз картошку видим.
        Из сарая за домом мы достали два ведра и две лопаты. А картошка - вот она, здесь же. Соток восемь, не меньше, отведено под длинные картофельные борозды.
        - Ну, что? - спросил отец. - Мы с Андрюхой на лопатах, а Серёга собирает? Пойдём две борозды сразу - кто скорее.
        - А давай я на лопате? - предложил Серёжка. - Я, знаешь, как натренировался!
        - Отца родного обогнать хочешь? Ну, давай! Поглядим - чему тебя археологи научили!
        Копали они лихо. Отец втыкал лопату размеренно, поддевал картофельное гнездо и одним движением выворачивал на поверхность. Серёжка немного спешил, стараясь не отставать.
        Я, присев на корточки, наполнял клубнями сразу два ведра, бегом относил их к дому и рассыпал на тропинке. Там картошка подсохнет, и после обеда её можно будет убирать в подвал.
        - Крупная уродилась, - довольно улыбался отец. - Ты погляди, Андрюха! В два кулака, не меньше! Серёга, чёрт тебя дери! Не режь картошку штыком. Бери дальше от куста!
        - Я и беру дальше, - огрызался Серёжка. - А её тут столько, что не выворотить.
        - Потому, что навоз по весне положили в борозды, не поленились, - кивнул отец. - И дожди хорошие были, когда цвела. Мешков тридцать накопаем? Как думаешь, Андрюха?
        - Накопаем, - согласился я. - А на Серёжку не ругайся. Резаную и мелкую я себе заберу - мне собак надо кормить.
        До конца делянки отец и Серёжка дошли вместе, и сразу же повернули обратно. Вот что азарт с людьми делает.
        - Покури, батя! - сказал я. - Завтра спину не разогнёшь. Куда вы разогнались?
        - Поучи меня ещё! Половину выкопаем - тогда и перекурим. А до обеда закончить надо. Я ещё баню хочу натопить, раз уж выбрался в деревню.
        Я таскал и таскал тяжёлые вёдра, а на душе было легко. К обеду, или нет - но за день-то мы точно втроём управимся! Потому что вместе. А вместе любые дела делаются легче.
        И вдруг, высыпая очередное ведро, ощутил внутри острую ноющую тоску.
        Мы не вместе. И раскрасневшийся от работы отец, и повеселевший Серёжка, и Катя, и Трифон… Все они живут здесь и сейчас.
        И только я один знаю, что будет дальше.
        - Чего ты там застыл, Андрюха? - весело окликнул меня Серёжка. - Устал, что ли? А ещё старший называется!
        

* * *
        - Александр Сергеевич, можно?
        Дверь кабинета приоткрылась, и в неё просунулась давно не стриженая голова с падающими на лоб сивыми прядями. Из-под прядей хитро поблёскивали глаза.
        Тимофеев нехотя оторвался от заполнения отчёта по использованным путёвкам.
        - Э-э-э… Иван Николаевич! Извините, но у меня сейчас не приёмные часы. Работы навалом.
        На лице Ивана Николаевича промелькнуло недовольное выражение.
        - Из самого Репино ехал, - пробормотал он. - Что ж мне теперь - обратно? Я ведь по делу, не просто так.
        Александр Сергеевич вздохнул.
        - Ну, проходите, присаживайтесь. Что у вас за дело? Только покороче, пожалуйста.
        Иван Николаевич Болотников проскользнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. В руках у него была матерчатая сумка, которую он держал, прижимая к коленям.
        Болотников оглядел кабинет.
        - Хоромы у вас! Богато!
        В его голосе Тимофееву послышалась странная зависть.
        - Что вы хотели, Иван Николаевич? - строго спросил Тимофеев.
        - Чайку не нальёте? - Болотников мигом сменил тон на просительный. - Прошу прощения. От самого Репино ехал. Да пока электричку ждал…А на вокзале чаёк столько стоит - ого-го! Гребут денежки с трудового народа!
        Тимофеев поставил на стол чашку, налил в неё заварку и разбавил кипятком из горячего чайника. Он тоже хотел выпить чаю, но не успел. И всё-таки, поставил на стол только одну чашку.
        - Индийский! - довольно причмокнул Болотников. - Извиняюсь, а конфетки нет? Или хоть сахара? Не могу без сладкого пить - горчит сильно.
        Тимофеев снова вздохнул и достал из верхнего ящика стола кулёк с «Барбарисом».
        - Только карамель.
        - А и карамель сгодится, если шоколадных нет, - угодливо улыбнулся Болотников.
        Он быстро схватил конфету, ловко развернул прилипший фантик и бросил карамель в рот.
        - Кисленько, хорошо!
        - Так что вы хотели?
        Тимофеев спрашивал уже нетерпеливо, постукивая носком ботинка по полу.
        Болотников, держа кружку двумя руками, сделал торопливый глоток, снова причмокнул и сказал:
        - Так я на счёт собачек приехал.
        - Насчёт каких собачек? - не понял Тимофеев.
        - Не помните? Как же! У егеря Жмыхина собачки-то остались. Там их ваш стажёр кормит. Уж кормит, или нет - не знаю. Померли, поди, собачки с голоду давно!
        В голосе Ивана Николаевича слышалась искренняя печаль.
        - Да почему «померли»? - раздражённо спросил Тимофеев. - С чего вы взяли? Мы Синицына на постоянную работу оформили. Теперь ему собаки и самому пригодятся, наверное.
        - На постоянную? - недоверчиво протянул Болотников. - Такого молодого? Неужели посолиднее никого не нашлось? Ну, да это ваше дело.
        Болотников сказал это так, что сразу стало ясно - решение Тимофеева он не одобряет.
        - А про собачек это вы зря говорите, Александр Сергеевич! Ваш Синицын ещё тогда сказал, что собаки ему не нужны. Да и справится ли он с ними? Помните, как они у него в лес убежали, так он их обратно дозваться не мог. А у меня собачки в порядке будут. Мне они для дела нужны.
        - Ну, я не знаю, - в сомнении поморщился Тимофеев.
        Он, и вправду, больше не говорил с Синицыным насчёт собак. А ведь егерь, действительно, просил его найти псам нового хозяина. Правда, было это два месяца тому назад.
        - Ладно! Я созвонюсь с Синицыным и спрошу у него. Если собаки ему по-прежнему не нужны - тогда передадим их вам. Это всё?
        - Александр Сергеевич, а нельзя ли прямо сейчас позвонить? Ведь я из самого Репино ехал! Путь неблизкий…
        - Да где же я вам его сейчас найду? Он, наверняка, в угодьях. Позже позвоню председателю, потом Андрей Иванович мне перезвонит. Что за спешка, в конце концов?
        - Андрей Иванович! - неодобрительно сказал Болотников. - Молод ещё! Зря вы подчинённых-то балуете! Сядут на шею. Ну, позвоните сейчас! Что вам стоит? А я вам вот!
        Болотников привстал со стула и полез в лежавшую у него на коленях сумку.
        - Что там у вас? - недоверчиво спросил Тимофеев.
        - Сейчас-сейчас! Размер-то я ваш не знаю. На глазок шил. Но у меня глаз намётанный - должна подойти! Ну-ка, примерьте!
        Болотников достал из сумки чёрно-белую меховую ушанку.
        - Настоящая, не подделка! Уши откинете - и так тепло будет! В любой мороз носить можно.
        - Что это? Что это за мех? - пристально глядя на шапку, спросил Тимофеев. - Это… собака, что ли?
        - Хороший мех, не сомневайтесь! Теплее бобра будет! А уж красивая до чего - глядите! Двадцать пять рубликов всего!
        Болотников крутанул шапку на руке.
        - Ну, договорились? Я вам шапку по хорошей цене, а вы насчёт собачек похлопочете. А если надо - я и супруге вашей сшить могу…
        - Вон! - громко и отчётливо сказал Тимофеев.
        - Что так?
        Лицо Ивана Николаевича обиженно вытянулось.
        - Нехорошо начальству так с людьми разговаривать. Я ведь из самого Репино ехал, потратился…
        Тимофеев под столом сжал кулаки так, что ногти впились в кожу.
        - Будьте любезны! Немедленно покиньте мой кабинет! - краснея, произнёс он. - И больше здесь не появляйтесь!
        Болотников встал, с грохотом отодвинув стул, и принялся неуклюже засовывать шапку в сумку.
        - Я взносы плачу, - бормотал он. - Я охотник, и имею право! Что значит: «не появляйтесь»?
        Но Александр Тимофеевич уже взял себя в руки. Он молча смотрел, как Болотников вышел из кабинета. Потом поднялся и плотно закрыл дверь.
        Глава 24
        - Ближе мы ни на чём не подъедем, - сказал я, осторожно заводя лодку в устье Песенки.
        Вёсла почти доставали до берегов. Трифон сидел на корме, держа наготове крепкий берёзовый шест.
        Когда лопасти вёсел в очередной раз запутались в прибрежной осоке, я кивнул Трифону.
        - Давай!
        Он опустил шест в воду и с силой оттолкнулся от песчаного дна. Шест в его руках задрожал и выгнулся. Лодка упруго пошла против течения.
        Дмитрий Николаевич сидел на носу плоскодонки, с восхищением глядя на лес, который подступил к самым берегам Песенки.
        - Нечасто бываете в лесу? - спросил я его, складывая вёсла по бортам лодки.
        - Реже, чем хотелось бы, - вздохнул археолог. - И каждый раз поражаюсь.
        - Чему?
        - Ну, как же! Вот вы, Андрей, учитесь в Лесотехнической академии, верно? Значит, представляете себе, сколько живут деревья?
        Я подумал и кивнул.
        - Вот взять хоть эту красавицу!
        Археолог показал на ель, которая росла на самом берегу речки. Ствол чуть ли не метровой толщины поднимался к небу на добрые тридцать метров.
        - Вы представляете, сколько ей лет? Думаю, эта ель уже была взрослой, когда произошла революция. Может быть, она росла здесь, когда Пушкин сочинял «Евгения Онегина». Кстати! Вы знаете, что в Михайловском до сих пор растёт тот самый дуб, который Александр Сергеевич описал в предисловии к «Руслану и Людмиле»?
        Археолог вздохнул и продолжал:
        - Деревья являются свидетелями событий, о которых мы можем узнать только из рассказов или документов. А иногда они видят такое, что ни в каких документах не описано. Например, в Соединённых Штатах растёт такое дерево - секвойя. Она вырастает до гигантских размеров - больше сотни метров в высоту, и до семи метров в основании ствола. Зачастую эти деревья живут больше тысячи лет. Они были старыми ещё тогда, когда Колумб только плыл к берегам Америки. Представляете? Эти деревья пережили расцвет и падение великих индейских цивилизаций, приход белых колонизаторов...
        - Ну, у нас таких старых деревьев нет, - улыбнулся я. - Разве что дубы, да и то вряд ли...
        - А вот и нет, - неожиданно возразил археолог. - Возьмите для примера обыкновенный можжевельник. Это деревце растёт очень медленно. И зачастую возраст пяти-шести метрового дерева насчитывает около тысячи лет. Возраст самого старого спиленного можжевельника превышал две тысячи лет. Оно росло ещё до начала нашей эры, можете себе вообразить? В Риме правил великий Цезарь, на территории Шотландии сражались дикие племена скоттов и пиктов, ещё не зародилось христианство... А здесь, в глухой тайге уже рос маленький кустик можжевельника, которому было суждено пережить и Великий Рим, и нашествие варваров, и татаро-монгольское иго, и полчища Наполеона. Эх, если бы можно было увидеть то, что видели на своём веку некоторые деревья! Каким мощным подспорьем это стало бы для нашей науки!
        Я только улыбался, слушая распалившегося археолога. Трифон мерно толкал лодку, не поворачиваясь к нам, но и в его бороде пряталась улыбка.
        Наконец, нос лодки глухо ударился в камень.
        - Приехали! - объявил я, перепрыгивая через борт.
        Уровень воды был чуть выше, чем голенища сапог. Я добрёл до берега и крепко обвязал верёвку лодки вокруг склонившейся над рекой черёмухи.
        - Ну, идите! Время у нас есть. Дмитрий Николаевич! Трифон покажет вам поляну. Постарайтесь осмотреть всё, что сможете - я не знаю, когда мы в следующий раз сюда попадём.
        - А вы куда, Андрей? - с интересом спросил археолог.
        - У меня есть одно важное дело на том берегу речки, - ответил я. - Это касается моей работы. Вернусь - расскажу.
        
        Осторожно ступая по камням, я перешёл речку. Трифон с Дмитрием Николаевичем к тому времени уже скрылись в лесу на противоположном берегу.
        Просто удивительно, как мне удалось собрать их вместе! Археологу ради этого пришлось на несколько дней задержать свой отъезд в Ленинград. Но он, не колеблясь, пошёл на обман начальства, только бы увидеть своими глазами заветную поляну, на которой сотни лет жили таинственные колдуны.
        Пришлось ждать, пока Трифон оформит все бумаги. Тут ему сильно помогли Фёдор Игнатьевич и Георгий Петрович. Генерал решил все бумажные проблемы в Ленинграде, а председатель прописал Трифона в Черёмуховке.
        Главный врач поликлиники в Киселёво только руками всплеснул, когда Трифон пришёл к ним устраиваться на работу. Да ещё и с просьбой направить его в черёмуховский медпункт.
        Я отвёз Трифона со всеми бумагами в Киселёво, и на обратной дороге даже он не выдержал. Смеясь, рассказывал мне:
        - Видел бы ты его глаза! Смотрит сквозь очки и так подозрительно спрашивает - а почему у вас перерыв в стаже? Чем занимались? А почему с вашей квалификацией - и к нам, в фельдшеры? Знаете, какая у нас зарплата? А какие трудности с жильём?
        - А ты что? - улыбнулся я.
        - А я отвечаю, как генерал советовал: мол, ездил на Север, добывал рубли. Да трудовую потерял в поезде. А предприятие переформировали, и теперь запрос непонятно, куда посылать. А фельдшером как раз потому, что в деревне вопрос с жильём решить легче.
        - Так взяли тебя?
        - А куда им деваться? - улыбнулся Трифон. - Фельдшер-то им нужен. Иначе медпункт закрывать придётся, а больных самим принимать в Киселёво. Из тамошних работников никто не соглашался в Черёмуховку ехать. После посёлка в деревню не хотят - не те удобства!
        Трифон помолчал, улыбаясь, а потом вспомнил ещё.
        - Смотрит на меня главный врач, очки пальцем поправляет и спрашивает:
        - Пьёте, небось, много? Потому и не удержались во врачах?
        - А ты?
        - А я ему - характеристику из больницы, где раньше работал. А там - одни хорошие слова. Ох, и постарался твой генерал! Как он отдел кадров уговорил, ума не приложу.
        В Трифоне появилась какая-то лёгкость. Словно он скинул груз, который много лет давил на него, и теперь с удовольствием распрямлял затёкшие плечи.
        
        Крутя баранку, я подумал, что Георгий Петрович может уговорить, кого угодно. И почувствовал неловкость от того, что...
        Я позвонил Георгию Петровичу и попросил его помочь Трифону с трудоустройством. Генерал не удивился, просто сказал:
        - Хорошо, Андрей Иванович, конечно.
        Затем перевёл разговор на охоту. Спросил - нет ли у меня в угодьях хорошей лисьей или барсучьей норы, чтобы Владимир Вениаминович мог потренировать своих фоксов.
        Я обещал посмотреть. И вовремя вспомнил про нору, которую мне показывал ещё Жмыхин. Чёрт! Куда ни ступи - везде возникала тень этого человека.
        Но раздумывать было не о чем. Перейдя Песенку, я повернул направо к озеру, чтобы вдоль берега выйти к оврагу. Я надеялся, что неплохо запомнил место, да и окрестности озера были мной исхожены уже порядочно. Хотя к норе я больше ни разу не ходил.
        Чутьё и компас не подвели. Я вышел как раз к началу оврага и медленно пошёл вдоль него, стараясь держаться так, чтобы меня нельзя было заметить с противоположного склона.
        Шёл я, не спеша, и при каждой возможности подходил поближе к обрыву под прикрытием кустов или толстого дерева. Важно было заметить нору, как можно раньше.
        Наверное, я всё же прозевал бы её. Но мне повезло. Лисы часто выбрасывают землю из своих нор, чтобы выгнать паразитов. И в очередной раз я увидел на противоположном склоне кучку свежей земли, и насторожился.
        Достал из футляра бинокль, лёг на землю и подполз к краю оврага. Чуть приподняв голову, стал внимательно высматривать вход в нору. И разглядел-таки его в густых зарослях ядовито-зелёного бурьяна.
        Не очень приметная дырка в земле под упавшим бревном. Диаметром сантиметров сорок, не больше.
        Интересно - лиса в норе, или нет?
        Я знал, что постоянно лисы пользуются норой только когда выводят потомство. А в остальное время днюют под землёй только в плохую погоду, или от случая к случаю.
        И снова мне повезло. Случайно отведя бинокль от входа, я увидел, как в нескольких метрах от основного лаза в воздух взлетела выброшенная земля.
        Что за чёрт? Я всмотрелся и увидел, как в зелёных зарослях мелькнул рыжий бок. И снова комочки земли полетели в воздух.
        Ага! Значит, там отнорок! И лиса как раз здесь - чистит нору то ли от паразитов, то ли от очередного обвала.
        Около часа я следил, как зверёк снуёт от одного входа к другому. Лиса была деловита, словно дворник, которому нравится его работа. Она рыла, откидывая землю задними лапами. Иногда скрывалась в одном лазе, а появлялась из другого. И каждую минуту вскидывала голову, с подозрением принюхиваясь к окружающим запахам.
        Наконец, лисица угомонилась. Она забралась в нору и, видимо, легла на отдых. Я выждал с полчаса, но зверь не появлялся.
        Тогда я отполз от края оврага, поднялся на ноги и отправился в обратный путь - к поляне Трифона.
        
        - Есть!
        Дмитрий Николаевич был возбуждён. Не успел я появиться на поляне, как он подбежал ко мне и чуть не силой поволок в сторону дальней опушки.
        - Полюбуйтесь сами! Здесь и копать не надо, чтобы понять.
        - Э-э-э... - я удивлённо поднял брови.
        - Вы не видите? - чуть ли не кричал Дмитрий Николаевич. - Да это же курган! Самый настоящий курган!
        Я во все глаза смотрел на невысокий, заросший травой холмик.
        Курган?
        Что-то он не сильно похож на ту высокую сопку, которую я видел на берегу Волхова.
        - Ну, конечно, это не курган в прямом смысле слова, - словно угадав мои мысли, объяснил Дмитрий Николаевич. - Скорее всего, его насыпали на протяжении долгого времени, а он оседал, размывался дождями. Но это, несомненно, погребение. Да убедитесь сами!
        Археолог торжествующе ткнул рукой в покосившийся крест, сколоченный из двух деревяшек.
        - Знаете, кто его поставил? Знаете?
        - Я поставил, - угрюмо сказал Трифон. - Когда я сюда пришёл, здесь были развалины деревянного сарайчика. А в них...
        Он помолчал.
        - Там был скелет, очень старый. Часть костей растащили звери, но череп и крупные кости остались. Я и похоронил его. Мне это показалось хорошим знаком, и я сам остался жить здесь.
        - Почему скелет - это «хороший знак»? - не понял я.
        Трифон печально улыбнулся.
        - Не скелет, а то, что я его нашёл. Я тогда подумал, что и меня потом кто-нибудь найдёт и похоронит. А значит, надо остаться здесь.
        Ничего себе, выводы!
        Но, прислушавшись к себе, я понял, что в чём-то согласен с Трифоном.
        - В общем - будем копать! - радостно сказал археолог.
        Он даже руки потирал в предвкушении находок. Только что за лопату не хватался.
        - Судя по всему, в этом холме не одна могила, и не две. Копать надо очень осторожно, чтобы осадки ничего не повредили. Поэтому оставим раскоп до будущего года. Андрей! Вы сможете весной показать мне эту поляну?
        - Конечно, - улыбаясь, ответил я.
        - Я очень люблю лес, - виновато сказал археолог, - но плохо в нём ориентируюсь.
        - Бывает, - снова улыбнулся я. - Не вы один.
        
        - Я готов, - подходя к нам, сказал Трифон. - Всё собрал. Да мне и собирать-то особо нечего.
        Это была правда. Подойдя к землянке, я увидел на траве топор с пилой, большую корзину с посудой и инструментами помельче, и тщательно свёрнутое одеяло. Я догадался, что в одеяло завёрнута та самая почерневшая икона, которая висела у Трифона над столом.
        - Пойдёмте, - сказал я Дмитрию Николаевичу и подхватил корзину с инструментами.
        - А как же... - начал археолог.
        - Он догонит, - объяснил я. - Идёмте!
        - Да, конечно!
        Дмитрий Николаевич поднял с травы топор и пилу, ещё раз оглянулся на вожделенный курган и поспешил за мной по тропинке.
        На опушке я оглянулся - Трифон молча стоял перед входом в землянку. Вот он наклонился, подхватил с земли колышек и спустился вниз.
        Подпирает двери, чтобы ветром не распахнуло, понял я.
        - Он действительно, несколько лет прожил здесь один? - тихо спросил меня Дмитрий Николаевич.
        - Да, - ответил я.
        Археолог поёжился.
        - Правильно говорил мой учитель - чем больше узнаёшь людей, тем интереснее и загадочнее они становятся.
        Через секунду Трифон снова показался. Он бережно поднял с земли завёрнутую в одеяло икону и, не оглядываясь, пошёл к нам.
        Глава 25
        - Андрей Иванович!
        Стук в оконное стекло отвлёк меня от учебника дендрологии. Я выглянул в окно и увидел директора черёмуховской школы Алексея Дмитриевича Воронцова.
        Алексей Дмитриевич снял с головы свою любимую светлую шляпу и приветственно взмахнул ею. В другой руке Воронцов, несмотря на сухой октябрь, держал большой чёрный зонт.
        - Проходите! Открыто! - крикнул я и рукой показал на дверь.
        А сам отложил учебник и поставил чайник на газовую плиту.
        С этой плитой вышла целая эпопея.
        Началось всё с того, что ко мне в гости зашёл Фёдор Игнатьевич. Председатель посмотрел, как я подогреваю чайник на примусе и недовольно покрутил носом.
        - Бензином у тебя воняет хуже, чем в совхозном гараже. И как только ты тут спишь, Андрей Иванович?
        От примуса, и вправду, изрядно пахло бензином. Но зато его и не надо растапливать по полчаса, как кухонную плиту. Несколько раз качнул насосом, чиркнул спичкой - и готово!
        - Да я уже как-то привык, - улыбнулся я. - Зима скоро, буду печку топить. Вот и примус не понадобится. Или куплю электрический чайник.
        Но Фёдор Игнатьевич был непреклонен.
        - Пора тебе жить в ногу со временем, - заявил председатель. - Баллоны я привезу, а ты купи себе газовую плитку. Деньги-то есть?
        Деньги у меня были. После трёх лет студенчества я так научился экономить, что небольшой зарплаты егеря с лихвой хватало на все нужды, ещё и оставалось. Родители от моей денежной помощи отказывались категорически.
        - Сами работаем, - заявила мама. - А ты свою жизнь налаживай. Обустраивай дом, чтобы не стыдно было невесту привести.
        Я только махнул рукой на слова председателя и поставил на стол чашки и вазочку с печеньем. Примус меня вполне устраивал - много ли надо одному человеку? Раз в день приготовить еду, да иногда подогреть чайник.
        Но Фёдор Игнатьевич не угомонился. На следующий день он подъехал к моей калитке на «Газике».
        - Давай-ка, помоги разгрузить! - скомандовал председатель.
        В машине у него оказались два больших газовых баллона и сваренный специально под них металлический ящик с дверцами.
        - Баллоны снаружи дома поставим, для безопасности, - сказал председатель. - А на дверцы замок повесим, чтобы ребятня не лазила.
        И тут же вытащил из-под сиденья ручную дрель.
        - Идём - поглядим, куда лучше шкаф прикрутить!
        Я вздохнул и смирился. Деревня - это не город. Здесь от помощи не отказываются, а благодарят и в ответ помогают сами.
        До ночи мы провозились, устанавливая баллоны возле той стены дома, за которой была кухня.
        А на следующий день я поехал в Волхов покупать плиту.
        В магазине плит ожидаемо не оказалось. Дефицитный товар, что поделаешь.
        Но мама обзвонила всех знакомых и на пятнадцатом звонке торжествующе подозвала меня к телефону.
        - Андрюша! Поезжай прямо сейчас к тёте Соне! Они как раз позавчера купили новую плиту, а старую собирались кому-нибудь отдать!
        Я поехал на улицу Гагарина, где стал счастливым обладателем двухконфорочного агрегата марки «Газоаппарат». Несмотря на потрёпанный вид, у него даже духовка работала!
        - Будешь пироги с зайчатиной печь, - сказала довольная тётя Соня, пряча в карман халата две пятирублёвые бумажки. - А люстра не нужна тебе?
        Трёхрожковую люстру с одним треснувшим плафоном мне отдали даром и даже завернули в плотную бумагу, чтобы не разбилась в дороге. Плиту я самостоятельно стащил вниз с третьего этажа и погрузил в машину. Целый час после этого мне казалось, что руки у меня вытянулись до земли, словно у шимпанзе.
        Вот так и до моего дома в Черёмуховке постепенно добралась цивилизация.
        Надо сказать, что с плитой в доме стало гораздо уютнее. По утрам в помещении уже становилось прохладно, а газ не только быстро согревал чайник, но и воздух в помещении нагревал. Да и возиться спросонок с примусом мне уже как-то надоело.
        
        - Добрый день, Андрей Иванович!
        Воронцов повесил на вешалку зонт и шляпу и одобрительно взглянул на плиту. Чайник на ней уже начал шуметь.
        - Проходите, Алексей Дмитриевич! Вы по делу? Давненько не заглядывали!
        - А вы налегаете на учёбу? - спросил Алексей Дмитриевич, заметив учебник. - Я вас отвлёк?
        - Ничего страшного, - улыбнулся я. - Давно пора сделать перерыв, а то голова плохо соображает. Давайте пить чай!
        - Не откажусь. Но сначала...
        Алексей Дмитриевич вытащил из кармана пиджака ворох сложенных тетрадных листов.
        - Вот! Ваше задание выполнено.
        Я развернул листки.
        На них аккуратными ученическими почерками было записано количество деревьев, которые пострадали от вредителей.
        - Неужели? - обрадовался я. - Ребята это сделали?
        Почти два месяца тому назад Алексей Дмитриевич предложил мне помощь учеников в сборе информации о вредителях леса. И вот - результаты!
        - Конечно! - кивнул Алексей Дмитриевич. - Если бы вы знали, как серьёзно они подошли к делу. Вот, смотрите!
        Из внутреннего кармана пиджака он достал сложенную копию карты моего обхода.
        - Видите? Мы разбили весь участок на квадраты, привязав ориентиры к просекам. И обследовали каждый квадрат вот отсюда и досюда.
        Алексей Дмитриевич показал мне на карте изученную территорию.
        - Не добрались только до озера - это слишком далеко от деревни. Но если вы сможете перебросить нас туда и обратно на машине - мы и там всё проверим самым аккуратным образом. Для ребят это настоящее приключение!
        - Как же вы управились? - удивился я.
        - Коллектив - великая сила! - улыбнулся Алексей Дмитриевич. - А увлечённый коллектив может справиться, с чем угодно. Смотрите - все квадраты пронумерованы. И на листках тоже есть пометки. Думаю, вам будет легко подсчитать данные.
        - Конечно! Огромное вам спасибо! Как я могу вас отблагодарить, Алексей Дмитриевич?
        - Можете, Андрей Иванович. Почаще привлекайте ребят к своей работе, когда это возможно. Это пойдёт им на пользу. Я ведь не только вас об этом прошу. У меня и с дирекцией совхоза договорённость, и с механиком совхозной мастерской. Чем раньше ребята приобщаются к настоящей работе - тем шире их кругозор. И тем проще им потом будет выбрать дело по душе. Ведь так?
        - Наверное, - задумался я.
        - Андрей Иванович! Не одолжите мне почитать ещё какую-нибудь книжку из вашей библиотеки? Что-нибудь фантастическое?
        - Конечно! Проходите, выбирайте! А я пока заварю чай.
        
        Я успел убрать листки в ящик буфета, чтобы не потерять и не испачкать. Ребята старались, и очень выручили меня. Теперь только сделать сводную таблицу - и будет, чем похвастать декану!
        - Может быть, хотите перекусить? - спросил я Алексея Дмитриевича.
        - Нет, благодарю! - ответил учитель, не отрываясь от книжных полок. Наконец, он выбрал себе книгу и вернулся на кухню.
        - В эти выходные мы с ребятами поедем в Ленинград, - рассказал за чаем Алексей Дмитриевич. - Мы договорились пойти в музей космонавтики. Знаете, это в Петропавловской крепости. Расскажу ребятам всё, что знаю о покорении космоса. Думаю, это им непременно пригодится в жизни.
        - Вы так считаете? - спросил я.
        - Конечно! - убеждённо воскликнул Алексей Дмитриевич. - Посудите сами. Ещё и двадцати лет не прошло с момента запуска первого искусственного спутника Земли. А какие успехи за это время сделала космонавтика?! Покорение космоса развивается гигантскими шагами. И поверьте мне - дальше прогресс будет только ускоряться.
        - Э-э-э, - неопределённо протянул я.
        - Дело в том, что ресурсы нашей планеты конечны, - сказал Алексей Дмитриевич. - А население растёт, и этот рост всё ускоряется. Конечно, технологии не стоят на месте. Сильно поможет освоение океанов. Но космос - вот основная цель! Неисчерпаемая кладовая природных ресурсов! Сотни пригодных для освоения планет! Конечно, всё это будет не завтра. Но, думаю, мы с вами ещё увидим, как корабли полетят на Марс и Юпитер. И не просто на прогулку, а для того, чтобы добывать полезные ископаемые, двигать вперёд науку и всё человечество.
        Воронцов говорил так увлечённо, что у меня не хватило духу перебить его. Хотя я точно знал, что его мечты не осуществятся. Ещё десять лет - и единственная страна, которая могла бы сделать такой рывок, будет пущена под откос жадными и безжалостными хищниками.
        Если бы я только мог хоть что-то изменить!
        - А звёзды! - продолжал Алексей Дмитриевич. - Вы же знаете, что каждая звезда - это огромный термоядерный реактор. Она вырабатывает столько энергии, что всему человечеству хватит на тысячи лет. Как только наши учёные сумеют взять термоядерную реакцию под контроль - наступит Золотая эра человечества, не меньше! Вы совсем не пьёте чай, Андрей Иванович! Заболтал я вас?
        - Нет, Алексей Дмитриевич. Я просто задумался о тех перспективах, которые вы обрисовали. Хочется дожить до того момента, как они станут реальностью.
        - Непременно доживём, Андрей Иванович, непременно!
        
        Наконец, Воронцов распрощался и ушёл. Я попытался было снова взяться за учебник, но сухие строчки не лезли мне в голову. В разгорячённом мозгу вперемешку мелькали картины будущего - и того, которое нарисовал Алексей Дмитриевич, и реального.
        Чёрт! Да что же это такое?! Ведь я думал об этом тысячу раз, не меньше! И так и этак прикидывал - могу ли что-то сделать. И понял, что ничего. Человечество развивается по своим законам. И даже если они мне не нравятся - сил одного-единственного человека не хватит, чтобы изменить их. Даже если каким-то чудом попасть в нужное время и место.
        Бред это всё, ересь и ерунда!
        Всё, что я могу - это по мере сил помочь своим близким. Исправить те ошибки, которые можно было не совершать в прошлой жизни, и всё.
        Но почему так тяжело на сердце?
        Чтобы отвлечься, я взял спиннинг, стоявший в углу коридора, и пошёл на Песенку.
        Встал на самом краю мостков и забросил блесну наискось к противоположному берегу.
        Вытащить бы волшебную щуку, как Емеля! Такую, чтобы исполняла все желания. Я знаю, что бы тогда загадал.
        Я подмотал леску. На тройнике блесны висел тёмно-зелёный пучок водорослей. Ну, конечно! Как там, у Пушкина? «Забросил старик невод в море - пришёл невод с травою морскою».
        Я очистил крючок и снова забросил приманку - на этот раз вдоль берега, вниз по течению. Посмотрим.
        Неторопливо подмотал леску, стараясь вести блесну у самого дна и вдруг ощутил короткий тупой удар в приманку. И сразу за ним - ещё один.
        Леска провисла. Я сделал широкую размашистую подсечку и почувствовал на крючке живую бьющуюся тяжесть.
        Щука! Да ещё какая!
        Туго натянутая леска зигзагами резала холодную воду. Щука то пыталась уйти на глубину, то бросалась к берегу.
        Я старался держать леску внатяг, чтобы не позволить рыбине освободиться от приманки. На особенно яростные рывки сдавал несколько метров, и тут же снова подматывал, утомляя рыбу.
        Эх, подсачека нет!
        Осторожно пятясь назад, я сошёл с мостков на берег. Теперь можно попробовать вывести щуку на мелководье. Я ещё немного подмотал катушку.
        А вот и рыба! С тёмно-зелёной пятнистой спиной и светлым брюхом. Растопырив оранжевые плавники, щука трясла головой, но медленно шла к берегу. Хороша, килограмма на три будет, если не больше!
        Придерживая катушку, я сделал несколько шагов назад. А потом плавно потянул удилище на себя и вытащил рыбу на берег.
        Есть!
        Вытащенная из воды щука запрыгала, забилась на берегу. Но я подтянул её ближе, отбросил удилище и проворно схватил рыбину двумя руками под жабры. Теперь не уйдёшь!
        Щука разевала зубастую пасть, в глубине которой крепко засела блесна. Честно говоря, я и не ожидал, что такую матёрую хищницу можно выловить в нашей Песенке.
        И только тутуслышал заливистый лай собак, запертых в вольере позади дома.
        
        - Андрей Иванович! Привет, дорогой!
        Я обернулся. Возле мостков стоял Георгий Петрович. В тёплой суконной куртке, перешитой из шинели, подпоясанный широким солдатским ремнём, он совсем не был похож на генерала.
        На лице Георгия Петровича сияла искренняя улыбка.
        - Наконец, мы к тебе выбрались! А то всё дела, да дела. А ты, гляжу, рыбачишь? Ох, какую красавицу вытащил!
        Из неизменного «Уазика» выбрался Владимир Вениаминович. Он с наслаждением покачался на длинных ногах, огляделся и гулким басом выдохнул:
        - Хорошо!
        Затем засунул голову в машину.
        - Жека! Гулять!
        Бойкий фокстерьер вылетел из «Уазика», стрелой пронёсся по тропинке и принялся прыгать вокруг меня, азартно клацая крепкими челюстями.
        Я поднял щуку повыше. Если пёс вцепится рыбе в хвост, челюсти потом не разожмёшь!
        - Жека! - кричал Владимир Вениаминович. - Уймись! Фу!
        - Ну, как? - спросил генерал. - Сводишь нас на лисицу?