Миниатюры Александр Рудазов
Рассказы из правого ботинка
Существует тема, на которую писатели говорить не любят. А именно - откуда же все-таки берутся идеи и сюжеты? Обычно либо отбрехиваются, что просто выдумывают все сами, либо начинают кивать о некоем вдохновении, приходящем свыше.
Но истина состоит в том, что ни один писатель вообще ничего не пишет сам. Тут работают совсем другие существа. Например, мне часть книг продиктовал жуткий тип в желтой маске, часть намурлыкал котенок с золотой цепочкой на шее, а рассказы, вошедшие в этот сборник, сочинил маленький зеленый гоблин, живущий в моем правом ботинке. Он часто что-нибудь такое выдумывает - а я внимательно слушаю и записываю. В левом ботинке у меня тоже живет гоблин - но его я не слушаю. Он такую чушь городит…
Александр Рудазов
Миниатюры
Старый боров рылся в помоях, жадно похрюкивая. Хозяйка всего минуту назад вывалила целое ведро очистков, и теперь щетинистый пятачок умудренного жизнью свина старательно выискивал среди них самые лакомые кусочки. Толстый зад подергивался одновременно с каждым глотком, спиралевидный хвостик вихлялся из стороны в сторону.
На забор уселся соловей. Крохотная серая птичка с интересом повернула голову, рассматривая пожирателя отбросов, а потом тоненькое горлышко напряглось, пернатая грудка раздулась, и из распахнутого клюва полилась чудесная мелодия.
Свин отвлекся от еды и поднял голову. Малюсенькие глазки смерили пичугу непонимающим взглядом, кожа на лбу пошла складками. Боров оглядел взглядом двор и обнаружил, что все животные с большим вниманием слушают соловья. Тогда в движение пришли задние ноги - свинские копыта замелькали в воздухе, забрасывая несчастную птаху помоями. Соловей, превращенный в ком грязи, последний раз пискнул и упал на землю.
- Никому не нравится здоровая критика! - обиженно хрюкнул боров.
Под куполом цирка шло очередное представление. Зрители, затаив дыхание, следили за происходящим на арене, слышались вскрики ужаса - звери, выступающие внизу, могли напугать кого угодно.
Укротитель смотрел на это, затаенно улыбаясь. О, сам-то он нисколько не боится своих питомцев! Пусть они свирепые хищники, пусть их зубы и когти остры и безжалостны - но в его венах течет кровь настоящего мужчины!
- Алле-оп! - гаркнул дрессировщик, хлестнув бичом.
Полосатая зверюга утробно взвыла и перепрыгнула на соседнюю тумбу. Желтые глаза горят бешеной яростью, усы гневно топорщатся - получи он малейшую возможность, и франтовской костюм этого ничтожного двуногого обагрится алым!
Укротитель вновь улыбнулся. Он прекрасно понимает, о чем думают его питомцы. Однако страха по-прежнему не испытывает - хотя на теле хватает шрамов, полученных от столкновений с этими зверюгами.
Храбрец сожалеет только об одном… Он до сих пор не сумел исполнить заветную мечту, совершить коронный номер всех укротителей хищников - засунуть голову в пасть зверя. Возможно, никогда и не совершит… А как бы хотелось однажды… но увы, увы…
Он выпрямился и раскланялся во все стороны - не годится показывать публике грустные мысли.
А зрители продолжали скандировать:
- Ку-кла-чев! Ку-кла-чев! Ку-кла-чев!
На скамейке сидит старенький дедушка, кутающийся в рваненький тулупчик. Настороженный взгляд не отрывается от подростков, снующих туда-сюда по аллее. У многих в руках чудные приборы, мигающие огоньками, в ушах торчали диковинные штуковины, они ведут странные и непонятные речи на каком-то диком жаргоне.
Старик взирал на это с ужасом - все это так не похоже на блаженные времена молодости! Нынешняя молодежь не имеет ничего общего с той, что была когда-то. Культура исчезла бесследно, остался какой-то уродливый суррогат!
К скамейке подошел внук старика. Он потянул его за рукав и строго сказал:
- Деда, пошли домой. Мама велела тебя привести - ужин остывает!
- Зочем ви тгавите?! - жалобно возопил дедушка. - Выпей йаду, сцуко!
- Дед, я тебя не понимаю, - устало ответил внук. - Выражайся нормальными словами, а?
- В Бобруйск, жывотное! - заорал на него старик. - Учи албанский!
Внук устало вздохнул и уселся рядом. Дед безнадежно отстал от жизни…
Шел 2060 год…
Был у некоего человека сосед, в саду которого росли яблони. Каждую ночь этот человек перелезал через забор и до отвала наедался спелыми яблоками. Хозяин сада знал об этом, но не хотел ссориться с соседом, поэтому никому не жаловался. Однако каждый раз укорял ночного вора:
- Что же ты делаешь, друг? Я эти яблони растил, поливал, ухаживал за ними, я торгую ими на базаре и с этого живу - отчего ты лишаешь меня куска хлеба?
Тот опускал глаза и стыдливо говорил:
- Прости, друг, я сам не рад, да уж больно люблю яблоки - не могу удержаться…
- Так почему тебе не сходить на базар, да не купить столько, сколько захочешь?
- Э, друг, разве ты не знаешь - до базара далеко, идти долго, да и цены там такие, что мне не по карману…
Подумал-подумал садовник и стал продавать яблоки не только на базаре, но и перед своим домом - специально для соседа. Сосед посмотрел на это, обрадовался, и сказал:
- Ай, хорошо придумал, друг! Вот накоплю монет - обязательно куплю у тебя много яблок! Сейчас, уж извини, нету.
Но как только зашло солнце, он вновь перелез через забор…
Бяшка и Игнат паслись вдалеке от остальных овец, у самого леса. Бяшка - барашек молоденький, еще ягненок почти что, Игнат - уже старик, по овечьим меркам - чуть ли не долгожитель. В такт мерному движению рогатых голов звенели подшейные колокольчики - красивые, гладенькие, с орнаментом.
- Дедко Игнат, а на кой нам эти звенелки? - сердито спросил Бяшка, вертя головой. Ремешок натер ему шею, а постоянный мелодичный звон уже сидел в печенках.
- Витька-подпасок тоже про это вчера спрашивал, - степенно ответил Игнат. - Пастух сказал - чтоб волки не трогали. А не будет колокольчика - придет серый и сцапает тебя.
- Брехня! - недовольно откликнулся барашек, перетирая ремешок о дерево. - Чем волку эта звенелка-то помешает?.. Только обуза лиш…
- Бяшка?.. - обернулся старый баран.
Его там не было. Только в траве валялся колокольчик с перетертым ремешком.
Человек шел по улице. Воскресное утро выдалось приятным - летнее солнце светит вовсе, ласковый ветерок обдувал волосы. Благодать, да и только…
Если бы только не маленький раздражающий фактор… Человек остановился, недовольно поморщился и потряс ногой. В башмаке что-то ощутимо перекатилось, уколов пятку даже сквозь носок.
Маленький камешек. Всего лишь маленький случайный камешек… Человек прислонился к стене, снял ботинок, аккуратно вытряс мусор, пошевелил пальцами и вновь обулся.
- Совсем другое дело… - удовлетворенно сказал он сам себе.
Прошло несколько минут. Человек по-прежнему шел по улице. И вдруг… земля содрогнулась. Дома явственно затряслись, послышались крики ужаса - многие попадали, не в силах удержаться на ногах.
Творилось что-то невероятное. Что-то жуткое. Катаклизм с каждой минутой рос и ширился - вот уже и горизонт пошел ломаной линией, вот и солнце покатилось по небу, словно огненный мяч… Среди белого дня объявились луна и звезды - все они выписывали какие-то чудовищные кривые, будто вся Вселенная заходила ходуном…
Наступил Апокалипсис.
А потом, когда уже планеты летели в черную бездну Хаоса, в последний миг Бытия над всем существующим Универсумом прогремел удовлетворенный голос:
- СОВСЕМ ДРУГОЕ ДЕЛО…
Олари стояла на смотровой площадке, с тревогой глядя на запад. Ветер с каждым днем все усиливался. Он крепчал, свирепел, лютуя и беснуясь так, как еще ни в один сезон до этого. Флюгера вращались непрестанно, крылья ветряных мельниц крутились с такой силой, что грозили отломиться. Корабли уже вторую неделю оставались в гавани со спущенными парусами - подобные вихри хуже любого штиля. По морю ходили буруны, еще в прошлом месяце бывшие всего лишь крохотными пенными барашками.
- Что это, дедушка?! - крикнула девочка, с трудом пересиливая свист и рев. - Такое когда-нибудь было?!
Старый смотритель маяка угрюмо вздохнул. Он-то знал, что происходит, когда с запада приходят большие ветра - на его памяти такое было дважды, и вот теперь повторялось в третий раз. Арима идет - ужасный, беспощадный Арима Западный Ветер. Перед ним всегда следуют потоки воздуха - страшные, могучие, все усиливающиеся. Но сами они еще не так страшны - их хозяин намного страшнее…
Обойдет ли Арима и в этот раз остров стороной?.. Или пройдет прямо по нему, сотворив то же, что сотворил со Скалистым Кряжем полвека назад?.. Старик содрогнулся - ему вспомнились стервятники, много дней кружащие над разрушенным поселком…
- Дедушка?.. - не дождалась ответа Олари.
- Я уже стар, я пожил… - пробормотал смотритель маяка, бросая взгляд на сигнальную вертушку. Показания очень скверные.
Все знают, что следует делать, когда идет Арима - молиться, чтобы он прошел стороной. Бороться с ним бесполезно. Бежать тоже - куда убежишь с острова в такой шторм?..
Так прошло несколько дней. Городок становился все тише и молчаливее - жители почти не покидали домов, стремясь законопатиться как можно тщательнее, сделаться совершенно незаметными. Все затаились, словно мышки, и ждали, ждали, ждали… Ждали того, что произойдет.
И вот оно произошло. Вновь старик с внучкой стояли на смотровой площадке маяка и вглядывались вдаль. Там, на горизонте, медленно пухло и раздувалось нечто мертвенно-сизое - словно разбухший труп циклопических объемов. На его поверхности клубились дымы и смерчики - Арима Западный Ветер дышал. Тяжело, гулко - каждый вздох этого колосса отзывался ураганом. Именно его дыхание порождало эти ужасные ветра.
Чудовище приближалось очень медленно. Так ползет песчаная лавина. Так накатывается волна цунами. В каком-то смысле Арима и есть стихийное бедствие - живое, дышащее, но бедствие.
Там, где он проползает, схлестываются две огромные водные стены - титан ползет по дну океана, над водой виднеется лишь спина и часть головы. И если он и дальше будет ползти по дну, обогнув остров… все в порядке.
Но вот если он решит выползти на сушу…
Арима ползет. Ползет. Ползет. Все ближе и ближе. Олари, зажмурив глаза, что-то шептала и просила дедушку уйти - уйти, не видеть этого склизкого кошмара, закрывшего половину горизонта. Но старик упорно не уходил - оба прошлых раза он прятался в погребе, но теперь решил рассмотреть Ариму как следует.
Отсюда видно очень хорошо. Несколько огромных глаз - пустых и бессмысленных, как болота. Дыхальца - сотни дыхалец, каждую минуту захлопывающихся с чмокающим звуком и вновь раскрывающихся. Каждый такой хлопок исторгает лавину воздуха - отнюдь не зловонного, наоборот, очень свежего и чистого. Арима втягивает воду и выдыхает чистейший кислород.
Вот он подполз почти вплотную. Склизкая громада начала медленно выбираться из воды - Арима Западный Ветер выполз на мелководье. Что теперь - обойдет ли он остров, как в прошлые разы?.. Или все-таки проползет по суше?..
Обойдет?.. Не обойдет?.. Пальцы старика посинели от напряжения, в глазах начали лопаться кровавые прожилки.
Ветер усиливается с каждой секундой.
- «Пропажа была зафиксирована в понедельник, восемнадцатого числа, в четырнадцать тридцать»… - скучающе записал сержант милиции. - Дальше что было?
- Ну а что было?.. - растерянно пожала плечами потерпевшая. - Дальше я заметила пропажу… ну…
- Ну?..
- Ну, сначала я решила, что он еще найдется - ну мало ли, может, завалился куда… Знаете, такое бывает иногда - вроде пропал, ан нет - вот он, голубчик!
- Но не нашли?
- Не нашла. Везде, знаете искала… искала… и в шкафу, и под шкафом, и в столе, и под столом…
- Под подушкой искали?
- Искала - нету.
- А под кроватью?
- Под кроватью я в прошлый раз нашла - совсем уже было отчаялась, решила пропылесосить - да и нашла! Лежит в уголке, родимый!.. Даже не запылился - тряпочкой обтерла и как новенький…
- Не отвлекайтесь, гражданочка. Значит, так и запишем - в квартире искомое обнаружено не было… Может, кто из знакомых взял?
- Да нет! Я и у соседей спрашивала, и сестре звонила, и маме, и бабушке, и на работу - никто не брал! Говорят - нам чужого не надо, у самих такого добра хватает…
- Так… А может, кошка съела?
- Ой, да вы что - у меня и нет никакой кошки!
- А если собака?
- И собаки нет!
- А?..
- Да нет никакой живности! Даже детей нет! Просто вот вроде еще минуту назад был… и нету, пропал…
- Может, стащил кто?
- Да кому он нужен - он же уже подержанный, разваливается на ходу… Давно выбросить надо было, да вот, привязалась как-то…
- Угу, - сочувствующе кивнул милиционер. - А во сколько оцениваете пропажу?
- Да во сколько… - опустила плечи потерпевшая. - Б/у, как говорится - грош цена в базарный день… Но все ж память…
Милиционер еще некоторое время царапал ручкой по бумаге, а потом хлопнул ладонью по столу и вздохнул:
- Ладно, гражданочка, не отчаивайтесь! Найдем мы вашего мужа!
Дряхлый священник тяжело вздохнул, переворачиваясь на другой бок. Последние месяцы он почти не вставал с постели. Недолго уже осталось ждать. Врачи дважды предлагали обратиться за помощью к эвтаназии, но самоубийство - тяжкий грех. Пока жив - терпи и надейся.
Сан больного старика был всего лишь условностью. Последний храм на планете закрылся пятнадцать лет назад. Других священников не осталось. Люди давно перестали верить в то, что нельзя увидеть и измерить. Некому оказалось даже исповедать умирающего.
- Господи, прости мне мои грехи… - еле слышно прошептал старец, испуская последний вздох.
И в тот самый миг, когда его сердце остановилось, где-то в необозримой дали, недостижимой для человека, что-то вздрогнуло и прислушалось к происходящему на голубой планете. Долгое время стояла абсолютная тишина, а потом ее нарушило еле слышное:
- Последний сигнал на Земле угас…
- Как жаль… - раздалось в ответ. - Точно ни одного не осталось?
- Совершенно точно. Оттуда ничего не поступает. Люди несомненно вымерли.
- Ну что ж, тогда выключайте Солнце.
Иммиграция шла бурно. Граждане Телесной Федерации распихивали друг друга, спеша побыстрее получить визу и покинуть опостылевшую отчизну. Неудержимый красный поток тек в открывшиеся ворота, и каждый в нем надеялся, что там, за рубежом, жизнь будет веселой и приятной.
- Куда вы, куда? - взывали отдельные голоса. - А дома-то кто останется?!
- Дураки останутся! - насмешливо отвечали из толпы.
- А работать-то кто будет?!
- Вы и будете! - смеялись над этими домоседами уезжающие. - Оставайтесь и работайте, если охота!
Таможня очень скоро прекратила службу. Таможенники тоже решили убраться куда подальше. Зачем оставаться дома, если можно уехать за границу?
Выход свободный - вперед, на поиски лучшей жизни!..
* * *
А тем временем на земле лежал тяжело дышащий человек, безуспешно пытающийся зажать чем-нибудь рану. Из перерубленной артерии хлестала кровь, и с каждой потерянной каплей ослабевшие руки двигались все медленнее…
Кровь текла безостановочно, впитываясь в бурую грязь, окрашивая ее ярко-красным.
Человек умирал.