Закон Дарвина Олег Ростислав
        Первые американские бомбы обрушились на города Казахстана. Более трагическая судьба постигла Поднебесную - китайский народ почти подчистую выкосила
«загадочная» Желтая Чума. И только в Россию, проданную и преданную собственным правительством, войска ООН вошли без единого выстрела. Но «бархатная» оккупация вскоре обернулась безжалостным ограблением страны и вывозом миллионов детей в публичные дома Турции и арабских шейхов. А самых подходящих по физическим кондициям «миротворцы», не таясь, пускали на органы. Но именно здесь, на поруганной и многострадальной земле России, зародилось кровавое и беспощадное сопротивление. Русские напрочь перечеркнули столь «заманчивые» планы Соединенных Штатов. Началось самоочищение Европы, да и всего мира от «демократии по-американски», а заодно и от засилья воинствующего ислама…
        Олег Ростислав
        Закон Дарвина
        Во внезапно изменившихся условиях выживают не самые сильные. И даже не самые умные.
        Выживают лишь те, кто сумеет быстрее всех приспособиться.
        Ярослав Найменов. Пока еще Казахстан
        Существует множество теорий развития мира. Мне нравилась одна, особенно нравилась. Согласно ей, мир развивается по спирали, раз за разом повторяя фактически одни и те же события. Словно мастер-татуировщик, проводя станком по коже, раз за разом наносит на нее рисунок. И чем больше этот рисунок, чем он масштабнее и красивее, тем больше потребуется подходов, краски и труда. Причем даже после этого не факт, что татуировка получится хорошей.
        С другой стороны, события и людей трудно сравнить с татуировкой. Какой бы красивой и масштабной она ни была.
        Думаю, не стоит рассусоливать.
        Начнем с того, что это был хороший денек. Пожалуй. Сейчас уже и не вспомнишь точно. Даже половины того, что было, не вспомнишь, но если честно, кому нужна она, эта половина? Уж тем более из той поры, когда я был мал, глуп, но считал себя большим и умным. Знаете… пожалуй, это ошибка большинства молодых людей, которые вынуждены действовать в одиночку и которым везет. Поневоле начинаешь считать себя самым умным. На более робких начинаешь смотреть как на тихих дурачков, которые упускают свой шанс. На более агрессивных, напористых людей ты смотришь как на показушников, которые лишь привлекают к себе ненужное внимание.
        Что же, денек был хороший. Более того, все лето 20** года тоже было достаточно неплохим, как в плане отдыха, так и в плане интересных событий. Казалось, что мы находимся в жерле вулкана, который вот-вот взорвется, но еще «не». Даже несмотря на то, что жил я в таком небогатом на международные события месте, как наш Казахстан, давало и по нам. Гораздо чаще, чем обычно, отключали свет. Гораздо чаще, чем обычно, бывало даже по нескольку раз в день, над тихой Саранью летали самолеты. Непривыкшие к такому зрелищу люди выходили и смотрели на них, как на что-то достойное удивления.
        - Самалет-самалет, забери меня в палет! А в палете пуста - выросла капуста! - кричали дети в песочницах вслед улетающим истребителям.
        Наверное, несмотря на то, что на них и был направлен основной удар, мне кажется, дети перенесли грядущие события гораздо легче нас. В таком возрасте, как правило, даже видя смерть лицом к лицу, ты не задумываешься над ней, ты не боишься ее. Вспоминается Пол Пот, покоривший Камбоджу такими вот детскими войсками в том числе. Это ужасно и цинично звучит, но разве можно испугать оружием того, кто воспринимает все действо войны как большую игру? Разве можно напугать смертью того, кто не понимает смерть?..
        Но я продолжу.
        Для меня это было отличное лето, которое предстояло догулять. Впереди призывно манил десятый класс, к чему я относился как к неизбежному, но нужному испытанию. Большинство моих друзей разъехались кто куда, заканчивать отдых в различных санаториях или лагерях. Делать мне было нечего, и чаще всего я проводил дни, сидя сиднем дома, читая книги, пялясь в телевизор (или компьютер) и, конечно же, работая на огороде.
        Так было и в этот раз. В этот день и в этот вечер.
        Лежа на диване, я слушал тишину. Честно, не читал, не думал, просто лежал и слушал, как в уши врывается громогласный, но вместе с тем и тихий писк, буквально пробивающий мозги насквозь. Было скучно. Так долго сидеть без света мы не привыкли. Его вырубали уже раза два-три за эту неделю, что было много. Почему - лично я этого не знал.
        Росли цены на самые разные продукты, хотя для нашей семьи это особо заметно не было - мама уже достаточно давно закупалась в магазинах долгохранящимися продуктами. Цены-то росли, а на зарплату врача много не купишь. Уж лучше сразу запастись - тут я с ней был солидарен.
        Именно так я и занимал себя, копаясь в памяти уже сорок с лишком минут. Перевернулся с боку на бок и ощутил, как неприятно отлипает влажная майка от тела - несмотря на то, что света не было и печку мы не топили, все равно было очень душно - в Казахстане летом всегда такая парилка.
        Внезапно раздался звук заработавшего холодильника, и в комнате, где я лежал, загорелась люстра. Дали свет.
        - Ярик! - мама тут же окликнула меня из своей комнаты. - Не включай пока компьютер!
        - Ладно, мам!
        Вставать с дивана мне пока что было просто лень, дотянувшись до пульта (и все же упав с дивана), я включил телевизор. Врубился какой-то канал, на котором шло увлекательное и интеллектуальное реалити-шоу. Ночной выпуск. В течение нескольких минут я лицезрел, как некое существо третьего пола пытается загипнотизировать камеру. По-видимому, у данного существа не хватало ума или способностей - так или иначе, но камера гипнотизироваться ну никак не хотела.
        - Хотите стать зомби? Смотрите реалити-шоу круглыми сутками! - продекламировал я в белоснежный потолок и переключил канал.
        Попав в еще большую трясину - это был MTV. Непонятная передача, но явно что-то новомодно-«толерантное» и демократическое.
        - Мы приняли своего сына таким, каков он есть! И не будем мешать ему строить его любовь! Мы лишь поможем… - Супружеская пара (весом тонны под полторы) с идиотскими улыбками выбирала своему сыну «новую любовь». Мужского пола. Почему это не делает сам сын - неизвестно.
        Больше я не стал рисковать и сразу переключился дальше - благо у нас было спутниковое телевидение и мы могли смотреть передачи без нудной рекламы.
        На федеральном новостном канале я наткнулся на новости. Выпуск обещал быть весьма интересным.
        - Жители Крыма окружили запущенную в эксплуатацию систему ПРО. Напомним, что, несмотря на протесты правительства Российской Федерации, США завершили проект ПРО, установив системы противоракетной обороны в Чехии, Польше, Финляндии и Украине, тем самым отрезав для международного терроризма возможность ракетных ударов. С места событий - Аркадий Трошкин.
        На переднем плане появился чернявый низкорослый корреспондент с микрофоном в руке. На заднем плане виднелась орущая толпа и здоровенный плакат «ПРО=ЗЛО».
        - Как вы видите, - корреспондент махнул рукой назад, указывая на толпу, - расходиться народ не желает. Насколько мне известно, ПРО хоть и запущена в эксплуатацию, но абсолютно пуста - служащих туда просто не пускают! - Внезапно камера дернулась и сфокусировалась в совсем другом конце участка, где несколько бритоголовых парней избивали пятерых служащих ПРО. - По-видимому, это выступление спровоцировано лидерами скинхедов из фашистских организаций, таких, как «Братство Корчинського» и «Галицький ку-клус-клан». Спросим об этих событиях участников митинга.
        Корреспондент приблизился к толпе и отозвал в сторону одного из агрессивно орущих мужиков.
        - Скажите, почему вы пошли на этот митинг? Ведь гражданин свободной Украины…
        Очевидно, он ожидал, что «гражданин свободной Украины» будет вещать на чистой украинской мове… я, во всяком случае, не знаю, но мужчина ответил на чистом русском языке:
        - Да что тут говорить! Эти пиндосы уже всех зае… - так как включение было прямым, то цензуры не было, - …бали своей демократической херней! То, видите ли, мы должны им продукты почти задаром отдавать! То их туретчина ручная наших девок лапает! Огороды своими перделками-«Хаммерами» портят! Достали!
        - А как вы относитесь к так называемому национал-социалистическому движению, или, проще говоря, к скинхедам?
        - Да как отношусь, нормально отношусь… хоть кто-то эту туретчину охаживает!
        - Спасибо, у нас мало времени! - Нацепив на лицо фальшивую улыбку, корреспондент отошел от уже успокоившегося мужчины и продолжил вещать в камеру:
        - Как мы видим, митинг спровоцирован и головы граждан Украины забиты ложью и предвзятостью. Мы будем следить за событиями. Елена?
        - Спасибо, Аркадий! - отозвалась дикторша и тут же перешла на другую новость: - Тем временем в Нидерландах прошел…
        Я со вздохом выключил телевизор, ибо смотреть новости дальше не собирался. Сплошь всякое. Мои нервы мне дороги.
        - Ма-ам! А теперь-то можно включить комп?
        Ответа не было примерно минуту - наверное, мама смотрела на часы.
        - Ладно. Включай.
        Телевизор сразу же был отключен, и, скидывая с колен вольготно спящую кошку, я ринулся в свою комнату.
        - Ярик! Учти, если с компьютером что-нибудь случится, то новый купим не скоро!
        - Да знаю я, мам! Чего ты нагнетаешь?
        - Ярик, я просто предупреждаю.
        На это я уже не обратил внимания и через несколько секунд услышал привычный шум винчестера. Дождавшись загрузки компа, я быстро подключился к Интернету и вошел на Рамблер - посмотреть новости. В принципе, ничего нового: «Блокада ПРО» - эта новость была на первом месте. А чего я хотел?
        Если честно, то мне было глубоко все равно, что происходит там, на Украине. Почему? А черт его знает. Наверное, потому, что меня это не касалось. Мне кажется, так думал каждый - ведь пока еще ничего не случилось и был какой-никакой, но все же мир. М-да… Мир. Тем паче тут, в Казахстане… Честно говоря, я был уверен, что нахожусь вдалеке от всех этих разборок и стрельбы. Но не надо забегать вперед, не правда ли?
        - Ярослав, ты факультативом занимался?
        - Конечно, ма!
        - Точно?
        - Все сделал. - Я нагло врал, ничего я не учил. Хотя оценки в школе имел хорошие.
        - Тогда не сиди допоздна. - Свет в комнате мамы погас, и я подключил к компьютеру наушники.
        Я люблю читать. И бывало, что за интересной книгой я часто засиживался до утра… Правда, читал я в основном с компа - купить в моем городе новую книгу было просто невозможно, пришлось бы сделать заказ. А это не столь дорого, сколь ненадежно.
        Вот и сейчас я читал очередной фэнтези-роман. Он заинтересовал меня уже одним своим названием. И содержание было очень даже ничего - стрелки на часах буквально летели, а не шли. Прошел час… циферблат показывал 00.22, спать мне еще не хотелось, а вот поесть… Я пошел к холодильнику и сделал себе бутерброд, остроумно названный моим другом «партизанский». Берется толстенный кусок черного хлеба и все припасы, что есть в холодильнике. От каждого припаса по кусочку, с миру по нитке - нищему прибытки.
        Вернувшись в свою комнату, я опустился на стул и, положив бутерброд на подстеленную бумажку (коей оказался тест по биологии), снова вперился в монитор.
        Но совершенно внезапно от чтения меня отвлек странный гул, доносившийся вроде бы со всех сторон, но в основном сверху. Сначала сквозь наушники я достаточно неясно слышал его, думая, что это либо голова моя чудит, либо наушники барахлят. Однако потом, минуты через полторы, гул усилился. Откуда-то издали, краем уха, я слышал тихое, как бы волнистое буханье.
        Чтобы получше расслышать это, я подошел к окошку. Форточка была открыта, и сквозь противокомарную сетку в комнату входил чистый воздух. Конкретно сейчас я чувствовал в нем… что-то такое… что-то машинное. Я не мог понять, что именно, но это насторожило меня.
        И вот свершилось. Полусвистящее гудение молотком ударило по голове, становясь все громче. Краем мозга я уже понял, что это такое, и отпрыгнул назад в комнату. Скорее. Скорее! Скорее!!
        БАБАХ!
        Осколки окна накрыли мою спину, а что-то со шкафа грохнулось на затылок. Наблюдая круги перед глазами, ощущая слабость в ногах, я понял, что сейчас потеряю сознание. Крик мамы, зовущей меня, был второстепенным. Первое место занимал гул крови в моих ушах.
        И наконец, спасительное забытье.
        Разные люди. Российская Федерация
        Кем можно стать, если ваша фамилия - Ментило?
        Смешной вопрос.
        Прозвища Ванька в своем родном смоленском поселке не имел. Его просто называли по фамилии. Если бы мальчишка был чуть менее флегматичным, наверное, он бы рано или поздно сел за нанесение побоев и, возможно, убийство, благо к 18 годам Иван вымахал до метра девяноста семи, весил восемьдесят килограммов и уже четыре года занимался боксом. А так… фамилия в сочетании с флегматичностью вели его по жизни - и после двух лет в армии (ДШБ[Десантно-штурмовой батальон.] , первая чеченская) привели в воронежскую милицию, где к тридцати пяти годам Иван Ментило потихоньку-полегоньку добрался до капитана и подумывал уменьшить число звездочек, но укрупнить их размер, а там - жениться. Что-то он с этим затянул, и родители из поселка писали сыну гневные письма, намекая на внуков и желание «понянчиться».
        Но в двадцать восемь лет лейтенанту Ментило попался под руку в дежурке конфискованный кем-то у кого-то потрепанный трехтомник Толкиена…

…Толкиеном заболевают, как правило, в возрасте 12-15 лет, и это остается на всю жизнь. В тусовках ролевиков все друг друга неплохо знают и появление каждого нового человека не остается незамеченным. Поэтому, когда на городской тусовке появился почти двухметровый и уже явно не подростковый… хоббит, общественность несколько затормозила. Кое-кто из еще не вполне проникшихся предлагал вызвать психушку. Но более закаленные толкинутые предложили подождать.
        На работе об увлечении Ментило узнали довольно быстро и частенько посмеивались. Но на его служебных функциях это никак не отражалось, и смех так и остался смехом - как было с фамилией. А капитан Ментило в любую свободную минуту перевоплощался в хоббита…

…Тусовки толкинутых - наверное, единственное место, где могут запросто общаться люди, которые в обычной жизни не просто не контактируют, а прямо враждебны друг другу, по крайней мере, должны быть таковыми. Причина проста. В обычной жизни капитан Ментило и владелец адвокатской консультационной фирмы «Консул» Дмитрий Ярцевский (или просто Димон) были природными антагонистами. Но на вольном воронежском воздухе хоббит Фолко и эльф-синдар Талион были как бы даже союзниками. Кстати, внешне худощавый и светловолосый Ярцевский и правда чем-то напоминал эльфа. Мешали только очки, которые, впрочем, Димон носил лишь в конторе.
        Кстати, общение продолжалось и в «мирные» будни. Выяснилось, что и Ментило, и Ярцевский любят захаживать в «Хуторок». Капитану нравилось здешнее «живое» пиво, а адвокат был большим поклонником славянской кухни, широкий ассортимент блюд которой предоставлял посетителям ресторанчик.

* * *
        - Не будут они защищаться, Димон.
        Изящный Ярцевский задумчиво просмаковал коньяк и вернулся к пожарской котлете, аккуратно нарезая ножом маленькие треугольные кусочки и методично поедая их. Сидевший напротив Ментило хмуро катал в ладонях высокий бокал со степлившимся пивом и мрачно разглядывал свернутую в полоску газету, на которой четко выделялся портрет президента и начало его речи о внешнеполитической ситуации. Наконец он не выдержал:
        - Ну и что ты молчишь?
        Плечи дорогого пиджака поднялись и опустились. Холодноватые серо-голубые глаза Ярцевского без выражения посмотрели на капитана.
        - Я не пойму, что тебя беспокоит.
        - Меня ничего, - буркнул Ментило. - А тебя?
        - Адвокаты будут нужны при любой власти, - непроницаемо отрезал Ярцевский.
        Ментило выругался - так громко, что на него обернулись несколько человек.
        - Извините, - сказал капитан и снова обратился к собеседнику: - Не понимаю, - в голосе его прозвучало отчаяние. - Какое-то… какое-то противоестественное, блин, положение. Мы сидим и уплетаем котлеты, вот все мы. - Он явно хотел резко махнуть вокруг, но сдержался. - А вот тут… - Палец капитана стукнул по газете. - Вот тут… не понимаю. Ну надо же что-то делать!
        - Что? - Ярцевский допил коньяк. - Уйти в леса?
        - Но раньше-то… - заикнулся капитан, и адвокат оборвал его:
        - Раньше имелись князь Пожарский, светлейший князь Кутузов… Центральный штаб партизанского движения, наконец. Сейчас, как видишь, не заметно даже демонстраций с требованиями раздать оружие. В конце концов, с чего ты взял, будто при власти ООН будет хуже, чем при наших ворюгах?
        Толстостенный стакан с коротким звуком разлетелся в пальцах мента. Полилось пиво.
        - А как же?.. - Капитан с тихой руганью схватился за салфетки, Ярцевский коротким предупреждающим жестом остановил уборщицу и официанта, одновременно двинувшихся к столику, положил рядом с тарелкой сторублевую купюру.
        - Как же - что? - поинтересовался он как ни в чем не бывало.
        - Ничего, - отрезал Ментило, изводя новые и новые салфетки. Но потом вдруг поднял голову. - Слушай, а как же Россия? Это что - просто слово? Выходит, осталось просто слово? - требовательно и горько спросил он. - А все… ну было же все не так… было же… люди… и вообще… Великая Отечественная… и еще…
        Ярцевский аккуратно промакнул губы салфеткой.
        - Завезти тебя домой?

* * *
        - Ты что, дорогу забыл?
        Ярцевский ловко вписал в поворот «Nissan Xterra» цвета серый металлик.
        - Нет, все в порядке, - он потер переносицу. - Чертовски надоели очки… Мне просто показалось, что мы не договорили.
        - О чем? - Ментило тускло проводил взглядом здание Арсенала; машина вылетела на Чернавский мост.
        - О России и вообще… - Ярцевский засмеялся негромко. - Ты что, действительно всерьез говорил об этом - партизанить, все такое прочее… Ради чего? Думаешь, для нас построят концлагеря, как в ту войну?
        - Не думаю, - ответил капитан. - Не могу объяснить… Куда мы едем-то, Димон?
        - Поговорить кое с кем.
        - С кем, о чем? - голос Ментило стал почти враждебным.
        - С теми, кто сможет объяснить. - Ярцевский помолчал и задумчиво заметил: - А котлеты, кстати, подорожали…

…На даче Ярцевского, расположенной недалеко от Семилукского лесхоза, Ментило раньше никогда не был. И только глазами проводил ворота, открывшиеся автоматически, в которые вплыл «Nissan Xterra».
        Навстречу мужчинам из двери дачи выскочил мальчишка. Ментило удивленно хмыкнул. Жены и законных детей у Ярцевского не было, никаких родственников адвокат на дух не переносил, да и не похож был этот мальчишка на родственника. Да, собственно, и не мальчишка, а уже подросток последней стадии подрастания, если так можно выразиться, - ушастый, шустрый, невысокий, но крепкий, с быстрыми светлыми глазами и одетый в камуфлированную майку, такие же штаны и кеды. Он окликнул:
        - Дядь Дим, привезли?! - и осекся: - Здрась…
        А Ментило насторожился. Очень. Он мог бы дать руку на отсечение, что правая ладонь мальчишки совершила одно весьма нехарактерное для людей его возраста в России движение… но тут же подросток сделал вид, что просто почесал ногу.
        - Здравствуй, - кивнул капитан. А Ярцевский сообщил:
        - Спокойно, Арт, это свой… Привез, держи и разгружай. - Он кинул мальчишке ключ от багажника. - Там сверху коробки с консервами, их прямо у машины сложи.
        Мальчишка деловито кивнул, смерил Ментило внимательным и неприятным взглядом и, что-то насвистывая, деловито направился к машине, потом крикнул: «Эдька!» На крик из гаража, проглядывавшего из-за левого угла дома, выпал еще один объект того же возраста, одетый так же, но чуть повыше, русо-кудрявый, с немного нерусскими чертами лица, и двинулся к машине. А Ярцевский как ни в чем не бывало показал Ментило на высокое полукруглое крыльцо из желтого кирпича:
        - Прошу. И еще прошу - ничему сейчас не удивляйся…

…Собственно, капитан и не собирался удивляться. Чему? Он немало видел таких дач изнутри и снаружи - по служебной, правда, необходимости. И сейчас наклонился было разуться в просторном коридоре (что при служебных визитах не делается), но Ярцевский досадливо и не очень понятно сказал:
        - Уже не надо, проходи, проходи…
        Изнутри - из глубины дома - отчетливо доносились несколько мужских голосов, что-то обсуждавших. Ярцевский целеустремленно двинулся на звук, недоумевающий гость - следом за ним…

…В большой бильярдной на зеленом сукне стола стоял пулемет. Самый обычный «ПКМ» в полуразобранном состоянии.
        Его наличие до такой степени приковало в первые секунды внимание капитана, что он даже не сразу обратил внимание на присутствующих в комнате людей, которым, впрочем, на капитана было, кажется, наплевать в высшей степени. Но потом Ментило немного пришел в себя и сориентировался, что в комнате трое, мужики лет по 35-40, причем спорят только двое из них, просто на сильно повышенных тонах. Третий - похожий то ли на братка, то ли на… бандеровца (именно такая ассоциация почему-то возникла у Ментило) коротко стриженный мужик, одетый в расстегнутый на груди камуфляж и берцы, возился с этим самым пулеметом. Со вкусом так возился, тщательно, отключившись от прочего происходящего в помещении.
        Двое других выглядели вполне граждански. В хороших костюмах - сером у одного, пониже, светло-зеленом у другого, повыше. Они сидели друг против друга в удобных креслах и… гм… беседовали.
        - Есть вещи, которые не доказываются и не проверяются в принципе, - заметно ломая звук «р», говорил Зеленый Костюм, чья личность - глубоко посаженные карие, немного сонные глаза, темные с сединой волосы, небольшой рот, выпуклые скулы - вдруг показалась Ментило странно знакомой, хотя он мог поклясться, что раньше никогда этого человека не видел. - Например, твоя вера в Бога.
        - Не моя, ты говоришь так, как будто я ее ношу в кармане, - спокойно парировал Серый Костюм, отпив из чашечки, которую держал в руке, какую-то жидкость, по виду и сильному запаху - кофе. Спор, очевидно, шел давно, хотя говорили оба громко, но с какой-то ленцой. И тут же все трое, как по команде, уставились на Ярцевского и Ментило.
        - И кто это? - поинтересовался Бандеровец.
        - Капитан Ментило, - представил хозяин дома и, отойдя к стойке, стал выбирать кий.
        - Капитан кто? - с непередаваемой интонацией спросил Зеленый Костюм. А Серый просто сказал:
        - Добрый день, - и допил кофе.
        - Садись, мил-человек, - предложил Бандеровец. И - Ментило ждал этого и не обманулся - добавил: - Выпьем, закусим… о делах наших скорбных покалякаем.
        - Иван правда мент. - Ярцевский снял со стола пулемет, чем вызвал гневный взгляд Бандеровца, который нагнулся к пулемету, как к незаслуженно и больно обиженному ребенку.
        - Так, и нам надо сделать выводы? - уточнил Серый Костюм. Он смотрел рассеянно-цепко, даже смешно от такого несоответствия, но так и было.
        - А я вас знаю, - вдруг вырвалось у Ментило, он кивнул Зеленому Костюму. Капитан и правда вспомнил его. - Вы писатель. Верещаев… Я читал у вас «Кровавую полынь». Хорошая книжка… Верещаев… - Ментило пожал плечами. - Имя не помню, извините. Старинное такое, нерусское.
        - Ольгерд, - задумчиво напомнил Верещаев. - Так что же нам с вами делать, капитан Ментило?
        - А ничего. - Ярцевский точным ударом кия разбил аккуратный треугольник - три шара брызнули в лузы. - Я, кстати, привез груз, мальчишки его разбирают.
        - ЧТО?! - взревел Бандеровец, кидаясь к выходу. - Да ты что, Димон, офигоумел?! Кто ж такое дает дитю, там же МОНы, ПОМЗы - любимые его, так вас всех, игрушки!!! - и бомбой вылетел наружу.
        - Мнээээ…. - проявил Верещаев признаки беспокойства. - Вообще-то Эдуард тоже неровно дышит к таким вещам… я, пожалуй, пойду тоже…
        - Мы не доспорили, - Серый Костюм поднялся. Мельком представился: - Алексей Пешкалев… Ольгерд, погоди.
        - Скорей, а то сейчас нам мало не покажется, - сказал Верещаев, стоявший в дверях. - Они уже пломбы сдирают… Сашка, сзади хватай!!!

«Костюмы» выскочили наружу.
        - Ну а мы поговорим. - Ярцевский уверенно щелкнул по шарам снова - в лузу лениво вкатились даже два. Капитан проводил их полубезумным взглядом.
        - Послушай, кто вас курирует? - спросил, поднимая глаза от зеленого сукна, Ментило. Взгляд Ярцевского стал неожиданно ехидным.
        - В каком смысле? - вкрадчиво поинтерсовался он. Капитан пожал плечами:
        - Ну… в прямом. Какая спецслужба?
        - Ваня, - в голосе Ярцевского смешались жалость и даже толика презрения, - я, конечно, понимаю, что тебе, как государеву человеку, хочется, чтобы нас кто-то курировал. Типа ФСБ или ГРУ. И чтобы сейчас я признался тебе в существовании в недрах нашего государства подпольной группы болеющих душой за страну руководителей разного ранга, которые и… - Ярцевский многозначительно помолчал, потом кивнул. - Так вот, я признаюсь.
        - Так кто? - жадно спросил Ментило. Ярцевский нагнулся к нему и театральным шепотом произнес:
        - НИКТО.
        Потом откинулся на спинку кресла и повторил, глядя в удивленно-недоверчивые глаза милиционера:
        - Никто, Ваня, никто. Нет никакой организации патриотов во власти. Ничего подобного просто нет, читай по губам - НЕТ. И никто там не собирается защищать Россию. Они ее сдали, Ваня. Часть структур просто парализована реформами последних лет и полностью дезориентирована - их разгонят и пересажают сразу после ввода ограниченного контингента. Остатки армии просто распустят приказом, оружие и технику они сдадут под ооновскую охрану. Другая часть власти уже подыскивает те зарубежные банки, на счета в которых нужно будет переводить жалованье за службу в колониальной администрации. Золота - партии, царя, Белых Волхвов - тоже нет. Нет охватывающей страну сети ячеек русских патриотов, нет единого центра и единого плана. Ничего нет, Ваня. Просто есть кучка людей - и нам хочется пострелять по грядущим оккупантам. По разным причинам. Разочаровал? - Тонкие губы Ярцевского изогнулись в горькой улыбке. - Прости. Так как? Будем говорить дальше - или мое чутье меня подвело и тебя придется пристрелить?
        Ментило перевел дух.
        - Будем, - твердо отрезал он.
        Ярослав Найменов. Казахстан
        Очнулся я дома. Хотя по всем законам, как общества, так и морали, уже несколько часов мое бренное тело должно было бы лежать в больнице, опекаемое штатом белых халатов. Однако даже если бы я этого и желал - подобное желание было бы неисполнимым. Больница, как, впрочем, и весь ее персонал, переехала. На ПМЖ. В место, именуемое «верхней тундрой», «страной вечной охоты». Атеисты, к примеру, в него вообще не верят. Мама, сидевшая со мной рядом с видом «в гроб краше кладут», сказала, что на больницу сбросили бомбу. Бомбу…
        Как бы то ни было, остался мой городок без больницы.
        Отделению «Скорой помощи» повезло чуть побольше - ничего тревожного оттуда не поступало. Да и не поступит уже. Все врачи, которые остались работать, сплошь по вызывам, напряженность такова, что есть риск заночевать у сердобольного больного. Те же, кому оказалась дорога жизнь, ушли домой, за что их нельзя винить.
        Знаете, это очень просто. Винить человека, винить добытчика за то, что он такой плохой или трусливый. Как там у Шолохова в одном из рассказов: «Стыдно мне, тятя, с вами за одним столом есть». Не знаю, когда я читал это, мне до жути хотелось вмазать этой дочке по лбу. Когда за человеком стоит его семья, добыча пропитания для этой самой семьи, обеспечивание ее жизни, и прежде всего собственной безопасности, дабы семья могла жить, является уже не просто приоритетной задачей. Это является обязанностью. Семья без главы слабая, семья без главы в форс-мажорных обстоятельствах скорее всего погибнет или распадется. Закон жизни.
        Я очнулся. По правде говоря, сказав «очнулся», я очень сильно преувеличил факты, ибо пришел в себя только формально. Осознать, что я - это собственно я, мой мозг смог минут через десять. Осознать, что я жив, я смог и того позже. Отрезвило меня только отсутствие арфы в руках, ну или котла вокруг меня. Осознав свою жизнеспособность, добрых полтора часа я пытался разлепить правое веко. Получалось плоховато, созревало такое впечатление, будто какой-то добрый дядя забетонировал мне все лицо. Однако правое веко я таки разлепил. Потом потратил полчаса на левое. После этой воистину титанической работы мне захотелось поспать… А побывали бы вы на моем месте! Во всяком случае, встать с кровати я смог не скоро.
        Я снова пришел в себя.
        Мамы рядом не было.
        - Ма-ам… - Мой голос дошел до меня с большим опозданием, голова как будто была заполнена самыми что ни на есть обычными соплями. Мне было плохо. - Ма-а-ам!
        - Ярик! Очнулся! - Из кухни мгновенно подошла мама. - Ты почему с кровати встал?! А ну….
        Я, насколько мог, быстро прервал ее.
        - Да хватит… бомбил кто?
        - Я не знаю, Ярик… - растерянно произнесла она, сев на стул.
        М-да. Задачка.
        Пульс участился и буквально рвал виски на части, голова раздувалась. Глаза отказывались как фокусироваться, так и нормально работать вообще. Уши будто забило ватой. В конце концов закончились эти чудные метаморфозы тем, что, радостно запищав и для порядка повертевшись юлой, этот мир нагло лопнул, оставив меня в непроглядной тьме. Я снова потерял сознание.
        Опустим то, что я видел во сне (ибо не видел ничего), и перейдем к тому моменту, когда я, обуреваемый жаждой любознательности (и этой чертовой головной болью!), собирался прогуляться по двору. Жутко хотелось пробежаться по городу, но пока мне было это запрещено. Выпив три таблетки, выданные мамой, я вышел наружу.
        Во дворе все было совершенно спокойно и обычно, не считая, конечно, воронки недалеко от окна в компьютерную комнату. Ноги повели меня за ворота… Выйдя со двора, я тут же пожалел, что сделал это.
        Начну издалека: были ли вы когда-нибудь на рынке? В мясной его части, где продавцы рубят мясо прямо на открытом солнце. Мухи, не слишком аппетитный вид… но самое главное, что особо запоминается, - это, знаете ли, запах. Он разный, как я уже говорил. В закрытой мясницкой он тяжелый и противный. Чувствуется, что это именно мясо, даже слегка отвращает. Снаружи все по-другому.
        Этот сладковато-горький, местами даже слегка оригинально-приятный запах теперь был полновластным хозяином улицы. Может, только моей, а может, и нет. Абсолютно всех. С единственным отличием - мясо, валявшееся под открытым солнцем, было человеческим.
        Продолжим: а видели ли вы когда-нибудь мертвецов? Настоящих, не киношных и уж тем более не из компьютерных игр. Не видели? Завидую.
        Хотя мне еще повезло. Было заметно, что кто-то пытался убирать тела из моего переулка. Их осталось всего два. На земле явно были видны следы того, что их тащили… куда-то. Во всяком случае, след вел к мусорной куче. Я кинул туда взгляд и увидел несколько свежих земляных бугров, на каждом из которых стояла вкопанная палочка с яркой тряпкой. Более того, прямо под каждой из палочек лежал придавленный хорошим куском кирпича пакет. Подойдя и раскрыв один из них, я увидел в нем несколько перепачканных кровью книжечек.
        Превозмогая тошноту, раскрыл одну из них. Трудовая книжка. Видимо, не утруждая себя звонками в милицию или еще куда, неизвестный благодетель попросту достал документы у мертвых людей и положил их на могилки. Умно. Весьма и весьма.
        Так или иначе, мне предстояло докончить работу моего предшественника. Я пошел во двор за лопатой. Хотя сначала стоило зайти домой.
        - Мам, там у нас пара трупов на улице, может, вызвать кого?
        Она была на кухне, что-то старательно нарезая в глубокую тарелку.
        - Приезжали, пока ты еще был без сознания. Вроде бы из акимата, рабочие. Сказали, что будут закапывать, но потом их срочно вызвали в другое место и они уехали.
        - Надо докончить. Вонять будет.
        Мама обернулась и очень пронзительно посмотрела на меня.
        - Я не хочу, чтобы ты это делал.
        - Я тоже не хочу. Но выбора нет.
        Опять пронзительный взгляд и молчание.
        - Надень то, что мы отложили на выброс. А еще перчатки и старую обувь. Когда закончишь, мы это сожжем.
        Так я и поступил.
        Противнее всего было обыскивать. Создавалось ощущение… да, плохое было ощущение. Будто ты руку не во внутренний карман, а в разрезанный живот суешь. Хорошо, что достаточно сильного запаха не было, иначе меня бы, пожалуй, вырвало. А-т-м-о-с-ф-е-р-а, мать ее так.
        Хотя заворачивать мертвых в брезент (ну не закапывать же их просто так?) далось уже полегче - наверное, привык. Единственной оставшейся трудностью было выкопать могилки. Дело действительно трудное, в земле попадалось все - начиная со ржавого железа и кончая другим мусором. Пару раз пришлось делать передышки. Когда я все закончил, лило с меня водопадом. Снова стучало в висках, болела голова.
        Я подхожу к воротам и сажусь на землю, опираясь спиной о забор. Можно даже сказать, что думаю о вечном. Меня клонит в сон, я смог бы уснуть…
        Но тут из-за поворота вышел почтальон. Вернее, почтальонша.
        - Эй, парень! - еще издалека окликнула меня она.
        Открыв глаза и со вкусом зевнув, я подымаюсь на ноги. Пышущая здоровьем пухлая женщина лет сорока подходит ко мне.
        - Это улица Свердлова, дом 36?
        - Ну да.
        - Найменова Наталья Петровна тут проживает?
        - Тут. А что? Вы давайте, я передам.
        - Нельзя, тут из «Скорой», лично в руки. - Почтальонша помахала письмом с синей печатью.
        Меня снова будто обухом по голове - ведь все медики военнообязанные!
        - Ее нет, - соврал я. - Зайдите позже. А что за бомбежка? Кто бомбил?
        - Непонятно, парень! Бомбежка бомбежкой, а я вот повестки разношу, приказ о всеобщей мобилизации объявили!
        Мое лицо само собой расплылось в ухмылке, когда я увидел испуганные глаза соседа, слушавшего все это из окна. Ему было 30 лет. По закону он тоже военнообязанный.
        - А тебе самому-то сколько лет, парень?
        - Шестнадцать, - тут я не соврал. При всем моем росте и комплекции хоть и выглядел я, как мне говорили, на восемнадцать, но на самом деле я на два года младше. - Две недели назад ходил на удостоверение заявку делать.
        - Ой ли?.. Хотя мне-то что… заболталась я с тобой…. - Подойдя к соседским воротам, она кинула в жестяной почтовый ящик повестку и пошла дальше.
        Весь настрой для работы пропал - наскоро засыпав кровь землей, я закинул лопату во двор и зашел домой.
        Мама что-то варила. По телевизору шли новости, что характерно - был включен казахский канал. Как я узнал, спутниковое телевидение перестало работать. Как, впрочем, и кабельное.
        По всем каналам шла прямая трансляция обращения президента к народу:
        - Вчера вечером, в двадцать два часа сорок семь минут казахстанского времени, по нескольким городам Казахстана были совершены точечные бомбардировки. Межконтинентальные бомбардировщики подвергли бомбежке Астану, Алматы, Костанай, Караганду, Жезказган и области. Сегодня благодаря исследованиям стало известно, что это были самолеты системы «Боинг Б-52», модификации, неизвестной нам. Эта и другая информация, которая разглашена быть не может, дает основание полагать, что бомбардировку совершили ВВС США. Кроме того, сегодня в тринадцать часов пятьдесят минут казахстанского времени возле границ Казахстана, со стороны Каспийского моря, с кораблей была совершена высадка войск США. Казахстану со стороны Белого дома был предъявлен ультиматум о безоговорочной капитуляции в течение двух дней. По истечении этого времени по отношению к Казахстану будут применены не только точечные, но и ковровые бомбардировки. Причина нападения выведена не была. - Преклонных лет казах с круглым, как лепешка, лицом переменил листок с речью, глотнул из стоящего рядом стакана воды и продолжил: - Капитуляция принята не будет.
Казахстанский народ не сдастся. Сегодня в ноль-ноль часов ноль-ноль минут по казахстанскому времени, сразу после объявления нам ультиматума, был объявлен приказ «О всеобщей мобилизации» лиц, возрастом начиная с восемнадцати и кончая сорока пятью годами. Мы дадим отпор вероломным захватчикам!
        После чего экран моргнул, на него вывелось изображение гордо развевающегося флага Казахстана, и зазвучал гимн.
        Я погрузился в раздумья.
        В обыкновенные мальчишеские наивные раздумья по поводу того, что происходит в мире. Глядя на них с высоты хотя бы половины уже приобретенного опыта, хочется улыбнуться. Ведь улыбаемся же мы своим детским мечтам, в которых мы сворачиваем горы и побеждаем армии одним движением пальца? Вот то-то и оно.
        Итак, я погрузился в раздумья.
        Иллюзий насчет этой войны… хотя даже не войны, а конфликта, у меня не было. При всем моем уважении к казахстанской армии, конкурировать с войсками США она не сможет. Хотя бы из-за того, что последние 18 лет, начиная с 1991 года, нам слишком долго вбивали в голову, что американцы непобедимы… Из-за того, что у них больше техники и возможностей.
        Вот, правда, зачем им Казахстан? Нет, можно понять, страна у нас богатая, вся таблица Менделеева в земле захоронена, однако… Меня осенило.
        - Мама! А из России никаких трансляций не было?
        - Да нет… - отозвалась она с кухни. - Точно. Ничего. С самого утра одни помехи по спутниковому… Будешь борщ?
        - Конечно!
        Несколько минут спустя, сидя за столом и похлебывая наваристый борщец, я обдумывал мысль, что пришла мне в голову. Ведь вполне может быть, что Казахстан - это промежуточная цель, а реальная цель скорее всего Россия.
        Наскоро поев и обтерев тарелку куском хлеба, я обратился к пившей чай маме:
        - Мам, я пойду прогуляюсь.
        - Ярик, ты с ума сошел?! Ты хоть знаешь, ЧТО творится?! Говорят, уже нескольких таких вот гуляк похитили, и все, с концами! Да и мало ли что может случиться?!!
        - Мама… - Я поморщил нос. - Что за чушь? Мало ли что говорят?
        - Мне все равно, что говорят! Я не хочу, чтобы ты в такое время куда-то уходил!!
        Я вздохнул и подошел к маме.
        - Ну мам… - сажусь рядом с ней. - Ты пойми, нельзя сейчас сидеть сиднем. Надо узнать, что происходит в городе. Вдруг что важное, а мы тут? Вдруг… - Я задумался. - Да вдруг хотя бы людей эвакуируют куда-нибудь, а мы тут застрянем?!
        Тон мой был достаточно горяч, и говорил я убедительно. Конечно, сразу мама не согласилась меня отпустить, однако потом я сумел переубедить ее.
        Оделся я в довольно среднюю, разношенную одежду. Мало ли чего - получить по башке и очнуться в подворотне голым мне не хотелось. Но, решив перестраховаться, в рукав широкой мастерки я поместил обрезок пластиковой трубы. Легкий и, самое главное, бьет похлеще арматуры. Нелетально. И куда идем мы с Пятачком? А идем мы с ним на главную площадь, в центр города. Там всегда много кто ходит. Авось что-то и узнаю.
        По дороге на площадь я решил пройтись до почты, ибо жил я с ней почти рядом. Дело в том, что сразу под ней находился вход в бомбоубежище, построенное еще в советские времена. Интересно, есть ли там кто? Хотя вряд ли… ибо по крайней мере два дня назад вход в это бомбоубежище был засран настолько, что туда не шли даже бомжи.
        Однако сейчас ситуация изменилась - подойдя к спуску ко входу, я увидел небольшую фуру со знаком известной сети магазинов. Несколько грузчиков вытаскивали из нее коробки. Скорее всего кто-то переоборудовал столь нужную в данное время вещь в склад. Между прочим, зря - ибо в данное бомбоубежище входов и выходов было несколько.
        Еще немного посмотрев на эту картину, я пошел на площадь возле Дома культуры. Несмотря на столь гордое название, площадью это было можно назвать лишь с большой натяжкой - она была не слишком большой и не слишком красивой. Разве что в центре ее стоял фонтан. Сломанный.
        Вот как раз у него и тусовались несколько парней дворово-уличного вида. Не будь среди них моего одноклассника, я бы не рискнул подойти. Однако в своем классе отношения со всеми у меня были хорошие, так что…
        - Саламчик, Леша! - Я приветливо дал краба долговязому парню в черном спортивном костюме. - Как делы?
        - О, Ярик! - Тот махнул рукой компании, типа «свой». - Да вот делы по нормалу… В курсе, что Назарбай всеобщую мобилизацию объявил? Вот Андрюха еле от военки отвязался, все повестку совали.
        Тот, кого назвали Андрюхой, шмыгнул носом и подтвердил:
        - Ну, блин! Я полчаса по всему городу прыгал, пока они от меня не отвязались!
        - Да только что трындеж по телику смотрел, - я не преминул поздороваться со всеми остальными. - Полчаса распинался… В курсе, что это амеры напали?
        - Да иди ты! Реально американцы? - влез кто-то из компашки.
        - Ну да, ты что, телик не смотрел?!
        - Бля… И че, воевать типа будем?
        - Ну да… Хотя не выиграем, это сто пудов. Куда нам с амерами тягаться!
        В общем, ничего нового от них узнано не было. «Мобилизация - армейка» - вот и все темы для разговора. Попрощавшись, я прошелся до военкомата, но туда меня даже близко не подпустили - был установлен небольшой кордон, за который пройти можно было, только имея повестку. Но я сумел-таки увидеть (а потом и узнать по разговорам), что их сажают на «ЗИЛы», после чего развозят по частям в Карагандинской области, там идет вооружение. И можно ли подумать, что из-за этих крупиц информации я пробегал по Сарани три с чем-то часа? Дом принял меня в свои объятия только вечером, после чего, выслушав долю нотаций от мамы и еще раз посмотрев новости по телику (ничего иного не показывали), я лег спать. Меня ждал новый день. И как это ни прискорбно признавать - куча новых проблем.
        Разные люди. Российская Федерация
        В эту ночь Верещаев спал плохо. Точнее - как-то странно. Он лег в третьем часу, когда закончил работу с компьютером, и вроде бы уснул сразу. Но… то ли приснилось, что уснул, то ли наоборот - приснилось, что не спит, то ли и правда не спал - только утром он мог бы поклясться, что всю ночь так и пролежал с открытыми глазами, глядя в потолок и слушая тишину в пустом доме.
        Тем не менее усталости или тяжести, поднявшись в одиннадцатом часу, он не ощущал. Может, все-таки спал?
        Он проверил сумку с вещами. Побродил по комнатам, сел в кресло. Подумал, глядя на серый экран телевизора: может, это сейчас я сплю? Сделать над собой усилие - и проснуться. Ничего этого не будет, ничего…
        Включил телевизор, пробежался по каналам. Везде показывали новости, новости, новости об одном и том же. Про Особый Комитет ООН по природопользованию. Это была такая чушь, что опять захотелось проснуться. А еще - никуда не ехать, потому что за окнами совершенно обычной жизнью жил родной город. Потом промелькнуло что-то про миротворческую операцию США в Казахстане. Гм, в Казахстане?
        - Я все придумал, - сказал Верещаев в тишину дома. - Зачем-то отвез мать в Белоруссию. Зачем-то собираюсь куда-то уезжать. Я в отпуске, надо догулять этот отпуск, который, кстати, только начался. И продолжать работать.
        Он позвонил в мэрию, потом - в военкомат. И там, и там ответили спокойные голоса дежурных. Он извинился. Хотя было желание закричать: «Вы телевизор смотрите?! Оккупация началась!»
        Встретился взглядом с портретом деда.
        - Прости, - упали в тишину слова. - Я хотя бы попытаюсь.
        Он выпил кофе, хотя обычно не любил этот напиток. Да и сейчас не полюбил, просто стремительно начала тяжелеть голова. Потом сел к окну, за которым был солнечный день. И сидел долго. Потом напротив окна затеяли игру соседские мальчишки - и это было невыносимо.
        Он закрыл штору. И, к счастью, пришел Демидцев.
        Верещаев отдал ключи. Кивнул - разом на все комнаты:
        - Вот… живите… - прокашлялся. Старый друг смотрел больными глазами. - Диск я на компе отформатировал, там чисто, пользуйтесь… если будет электричество… - Демидцев кивнул. - Да. Ружье я тоже оставляю.
        - И ружье? - Демидцев моргнул.
        - Да… Мало ли. Спрячь, скажешь - с собой забрал. Ну а куда уехал… - Верещаев пожал плечами. - В общем, не знаешь. А! Еще. - Он подал Демидцеву банку с тремя десятками дивидишников, запаянную в двойной слой толстого полиэтилена. - Это тоже спрячь. Так, чтобы никто не нашел, только ты. Это вся база… вообще - все, жалко будет потерять с концами… вдруг пригодится еще? Не мне, так…
        Он не договорил. Зашнуровал туфли, подцепил сумку. Похлопал себя по карманам.
        - Все, кажется. Пойду.
        - Что теперь будет? - тихо спросил Демидцев. Верещаев пожал плечами.
        - Не знаю, - сказал он искренне.
        - Когда ты вернешься?
        - Не знаю, - покачал головой Верещаев. Его подмывало сказать: «Поехали со мной!» - но он знал ответ, и Демидцев знал ответ, и нечестно было бы это спрашивать. - Если что - там везде крупы разные, сублиматы, соль, сахар, мука… Ну, всего полно, разберетесь.
        Он завернул на задний двор, потрепал по ушам пса, который ткнулся хозяину в бедро носом и вопросительно поурчал. Верещаев на ходу забрал с крыльца сумку.
        - Жене, девчонкам - привет, - обычным голосом сказал он стоящему у калитки Демидцеву. Тот протянул руку, пожал, потом рывком подтянул к себе Верещаева, обнял. - Ладно, ладно, - усмехнулся Верещаев.
        И пошел по тропинке к калитке - не оглядываясь…
        …Не грусти, безумный полководец,
        Мы проиграем эту войну,
        Уцелеет только мальчик-знаменосец,
        Чтобы Бог простил ему одному
        Нашу общую вину.
        И будет нам счастье и чаша покоя,
        Рассветные бденья над вечной рекою,
        Целительный сон, и надежные стены,
        И мир неизменный.
        Не трудись, не порть новой карты
        Планами беспочвенных побед,
        Растеряв всех нас в боевом азарте,
        Ты идешь упрямо на тот свет,
        Невзирая на запрет.
        Идущий за призраком вечной надежды
        Взыскует служение в белых одеждах,
        Открытие врат потайными ключами,
        Предел без печали.
        Мы сдадимся ангелам без боя:
        Лучше в небо, чем такая жизнь,
        Знаменосца не возьмем с собою,
        Ибо жизнью он не дорожит -
        Знаменосец должен жить.
        Уходим бесшумно под пологом ночи,
        Мальчишка проснется и смерти захочет,
        Оставшись один, разуверится в Боге
        В начале дороги…[Стихи «Тэм Гринхилл».]

* * *
        Клуб был закрыт. Закрыт с начала лета. Как-то само получилось, никто специально его не закрывал и не запрещал. Впрочем, Верещаев почти споткнулся, увидев сидящих на ступеньках людей. Он знал, что его тут должны ждать… но не думал, что - столько.
        Шестеро мальчишек разного возраста: от 11-12 до 15-16 лет.
        Русоволосый остролицый мужчина.
        Черноволосая круглолицая женщина. Еще один мужчина - невысокий, крепкий, тоже русый, коротко стриженный.
        Круглолицый грузноватый мужик. Маленькая светловолосая женщина. Рослый стойный юноша.
        Стояли аккуратно приткнутые друг к другу сумки и рюкзаки.
        Увидев Верещаева издалека, все поднялись - синхронно, видимо, давно ждали.
        Было очень солнечно и очень тепло. Жарко. Летний день.
        Мимо на велосипедах проехали двое мальчишек и девчонка. Верещаев проводил их взглядом. Снова повернулся к людям.
        - А мы знали, что вы здесь пойдете, - сказал, вставая, невысокий светловолосый паренек.
        - Угу, - буркнул Верещаев. - Ну тогда здравствуйте.
        - Возьмите нас с собой, - попросил паренек, не отвечая на приветствие.
        - Куда взять? - усмехнулся Верещаев.
        - Туда, куда вы едете, - серьезно ответил парень.
        - Я еду отдыхать в Крым, - Верещаев качнул сумкой.
        - Поедем в Крым, - не отступал светловолосый. - Там сейчас самый сезон… - Он многозначительно не договорил.
        - Ольгерд, я им все рассказал, - негромко подал голос остролицый.
        - Хорошее начало, Вить, - кивнул Верещаев. По улице проехал джип, из окон бухала ритмичная музыка. Все проводили машину взглядами. - Обратите внимание, нет ни выступления лидеров нации с призывом защищать Отечество, ни даже митингов, как в Крыму… куда я собираюсь. Все просто ждут.
        - А мы ждать не хотим, - упрямо заявил светловолосый.
        - Статья 208 УК РФ - «Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем», - процитировал Верещаев. Все присутствующие неожиданно неприятно засмеялись. - Петька, Димка, - Верещаев смотрел на светловолосого и стоявшего рядом с ним смуглого паренька помладше, с густо-черными волосами, - ну ладно остальные, с ними мы уже говорили… Но вам-то, вам-то зачем это надо?! Идите домой. Слышите? Домой. Вас родители ждут. Идите - и постарайтесь устроить свою жизнь.
        Мальчишки переглянулись. Светловолосый Петька посмотрел на носки легких кроссовок и предложил тихо:
        - Ну тогда скажите, что все, чему вы нас учили - дерьмо. Громко, вслух скажите. Мы сразу уйдем. И все. Скажите.
        Опять рухнула тишина.
        - Идиоты, - выдохнул Верещаев. - Боги, ну какие же мы идиоты…
        Они опять помолчали.
        Из окна дома рядом с клубом очередная одесская «совесть нации» - видимо, там работал телевизор - громко вещала, что «худой миг лучше добгой ссогы». Ясно было, о чем идет речь…
        - Поезда еще ходят, - сказал юноша.
        - А что случилось, они и будут ходить, - усмехнулся Верещаев. - Ну что же. Пошли тогда.
        - А мы? - спросил светловолосый.
        - Вы же все равно пойдете следом, - вздохнул Верещаев.
        - Не надо никуда идти, - сказал круглолицый. - Тут за углом моя «Газель». - Говори, куда ехать, Ольгерд.
        Ярослав Найменов. Казахстан
        Этой ночью по городу опять прошлись бомбежкой. Было страшно. Бухало сильно, а пару раз буханье отозвалось другими взрывами и криками людей. Конечно, спать было нереально, и мне казалось, что уснуть я не смогу еще долго. Но нет. Вскоре после конца бомбежки я и сам не заметил, как провалился в сон.
        Бомбили не так чтобы сильно, наверное, целью было запугивание. Но зачем? Хорошенько подумав, я сумел родить лишь мысль о том, что область хотят хорошо и грамотно занять. Может быть, даже что-то такое тут организовать. Уже утром я поделился своими мыслями с мамой.
        - Ярослав, я думаю, что тут что-то будет связано с Россией. - Мама была умнее меня по части фактов. Я же всегда был фантазером, эдаким наивным идеалистом, мечтателем. - От нас… да хоть тот же Тамбов! Хоть он от нас и далеко, но дорога хорошая и налаженная. Опять же, среднее расстояние от границ….
        В обычное время я бы уже через полчаса забыл все эти домыслы, однако полтора военных дня очень сильно изменили образ мыслей. Теперь моим кредо стала фраза:
«Запоминай абсолютно ВСЕ». И надо сказать, что в дальнейшем этот девиз частенько спасал мне как шкуру, так и имущество. А в такое время имущество почище иной жизни ценится.
        - Ярик, у нас холодильник почти пустой…. - Мама скромно поставила передо мной три жареных сардельки на тарелке. Даже без хлеба. Борщ мы решили оставить на вечер. - Хлеб кончился вчера, а в магазинах за булку требуют, как за военную тайну, соседка говорила.
        Это не есть хорошо. Более того - это есть плохо. Даже совсем хреново.
        Во всяком случае, об этом я решил подумать позже. Было 5.37 утра, я включил телевизор. Как обычно, по нему шли новости. Экстренный выпуск.
        - Несмотря на данный нам двухдневный срок, войска США не стали соблюдать указанную своим лидером дату, мотивировав это устроенным ВС Казахстана нападением на гуманитарный конвой. Конечно же, это ложь. За эту ночь была проведена завоевательная операция, в ходе которой оккупированными оказались города Атырау, Актау, Аркалык, Кандыагаш и прилегающие к ним области. Наша армия уже ведет успешную борьбу с захватчиками.
        А дальше я слушать не стал, ибо шли восторженные речи в стиле «Мы героически и доблестно отступаем, а наши враги беспорядочно и трусливо нас теснят». Я поставил бы свою голову, что уже через два… ну максимум три дня командующий казахстанским фронтом «будет пить кумыс» в Астане. Хотя бы потому, что Казахстан наводнят войсками, у США их слишком много.
        Фактически без малейшей надежды на что-либо я подошел к компьютеру, за который не садился уже довольно давно. Включил. Грустно окинул взглядом индикатор работы Интернета… и тут меня прошибло! Работал! Интернет работал! Конечно, скорость сильно упала, но все же выйти в Сеть представлялось возможным. Я не промедлил с этим…. Но уже вскоре был разочарован. На большинство сайтов зайти было нереально. Либо «превышен интервал ожидания», либо просто нечто для меня непонятное. Щелкая мышью где попало, я сам не заметил, как забрел на какой-то полудоделанный, склепанный буквально на коленке сайт, где на главной странице было окошко трансляции новостей. Не казахстанских.
        Клик на окошко. Минута… две… три… Буферизация достаточна.
        Большой зал совещаний, какой я видел в выпусках про ООН.
        - …перации? - Какой-то толстяк в очках обращался к человеку за табличкой «USA».
        - Нами была получена информация, что в Казахстане находятся незаконные единицы Оружия Массового Поражения, - ответил тот. - По данным нашей разведки, это ОМП водородного типа…
        Камера переключилась на вид всего зала - и я узрел представителей всех членов ООН. Но что удивительно - Казахстана там не было. К слову говоря, из окна, видневшегося на экране, открывался прекрасный вид на развевающиеся флаги стран. Казахстанский флаг там отсутствовал. А что это означает? А означает это одну до жути плохую вещь - с утреца моя страна лишилась поддержки всего мира и, выражаясь грубо, нырнула в большую, глубокую и чрезвычайно грязную задницу.
        Неужели никто в этом гребаном ООН не может понять - ну откуда у нас водородное оружие? Ядерное может быть, но водородное? Передача продолжалась.
        - А какие меры были приняты вами?
        - Мы перевели через Каспийское море некоторую часть контингента с наших военных баз в Иране и предъявили правительству Казахстана ультиматум о безоговорочной сдаче ОМП. Казахстан в ответ на это ударил по нашим войскам. Мы вынуждены действовать по разработанному нами плану блицкрига «Дропа - Митлсона». И в….
        К сожалению помехи усилились настолько, что дальше разобрать что-то было уже невозможно. Я глянул на часы - было 7.25.
        До жути захотелось выпить чего покрепче или набить кому-либо морду…. Я решил снова прогуляться по городу. Надел то же, что и вчера - старые джинсы, серую футболку и мастерку с капюшоном. Не забыв, конечно же, взять пластиковую трубу.
        Первым делом я пошел к бомбоубежищу, переоборудованному в склад - у меня возникла замечательная мысль….

…Дело в том, что у этого бомбоубежища, как я уже говорил, было несколько входов и выходов. Отмеченных, надо сказать, - перед каждым висела табличка «Выход №…» и дальше по порядку. Однако одна «тайная тропа» была не только не отмечена, но и тщательно скрыта - поскольку предназначалась исключительно для школы. Нам ее военрук на экскурсии показывал. Этим выходом был подземный тоннель, ведущий прямиком к подвалу школы, располагавшейся стеночка к стеночке с бомбоубежищем. Назревает сомнение: ведь такой проход вполне легко заметить! А вот и зря. Чтобы пройти по нему в бомбоубежище, надо было раскидать большую кучу деревянного хлама, коим был засыпан люк, как в школе, так и в самом новооборудованном складе.
        Все наружные выходы из бомбоубежища были заварены и опечатаны бумажками
«Собственность Жансырова М. Х». Кем являлся этот достойный человек, было для меня загадкой.
        Я пошел к школе, благо она была недалеко. Массивное здание встретило меня закрытыми дверьми как с парадного, так и с черного входа. Открыть их снаружи было невозможно - замок первого был забит спичками (хорошо, что они не были сломанными), из второго торчал провернутый наполовину обломок ключа. Кто-то очень умно решил проблему с дверьми, но совершенно халатно проглядел окна - ставни одного из них, на первом этаже, были всего лишь плотно прижаты одна к другой. Но не закрыты. Это были окна в кабинет химии.
        Честно говоря, карабкаясь по бордюрчику и цепляясь за подоконник, я не пожалел, что надел старую одежду, - она превратилась в порядком измазанные лохмотья, но все-таки в кабинет я попал. Мои глаза сами собой уставились на первую парту первого ряда, где я постоянно сидел. Вот и надпись «NIN!», сделанная мной почти в самом конце четвертой четверти…. Омрачало мои воспоминания только одно - кабинет был закрыт.
        Однако ненадолго - вконец разозленный, подбадривая себя матерными стишками, я выбил эту дверь к чертовой матери! И пошел к столу, где обычно сидели технички, - там хранилась толстенная связка ключей от всех кабинетов. Таких связок было две - одна у директора, одна в вышеуказанном столе. На случай, если придется открывать оба входа одновременно.
        Первым делом я пошел… нет, не к проходу. В кабинет НВП - там у нас хранились воздушки и учебные «АК-74». Кто будет против, если я перемещу один (или парочку) из государственной собственности в частную? Да и кому они сейчас нужны…. Оказалось, что никому - даже железный, еще советский, шкафчик-сейф был закрыт, а ключей у меня не было. Пришлось идти назад, в слесарную, брать там гвоздодер и взламывать эту неприступную махину. Признаюсь, с этим гвоздодером я казался себе эдаким взломщиком-героем, выбравшим своей целью как минимум золотой запас США…. Чтоб им, тварям, посдыхать!!!
        На взлом дверцы я потратил примерно час, не меньше, уж очень упрямый был замок.
        Всего в шкафчике было 5 воздушек (из них одна работала с осечками, а вторая не работала вообще) и два учебных автомата, один «АК-74», а второй «АКС-74У». Был еще у нас учебный «РПК», но он был военкоматовский. И в конце года его забрали… жаль, пригодился бы. У одной воздушки я хотел обрезать приклад и таскать с собой, это глупо, я не спорю, но подобие хоть какого-то оружия! Что касается учебных… их я решил спрятать дома. На всякий пожарный. Тем паче что к каждому прилагалось по обойме с «пустышками» патронами. Грозно дернуть затвором и щелкнуть в потолок - этого хватит, чтобы напугать незадачливого вора (а то, что они будут, я был уверен! Не просто уверен - убежден на 149 процентов из 100 возможных!). Что касается пулек для воздушки - их было не много. Их было ОЧЕНЬ много, жестяными пачечками я набил не только найденный советский вещмешок и сумку, но и карманы.
        Мне очень повезло, если смотреть на все это свежим взглядом. Я поступил на редкость самонадеянно, сунувшись в школу. Ведь если подумать, ее могли охранять. И не какой-нибудь там старый Жанибек-ата, которого сторожем взяли только потому, что ходить не может… А если бы школу охраняла милиция или того хлеще? Однако нет. Дуракам, а уж тем более дуракам неопытным, самонадеянным, как правило, везет.
        Выходя из комнаты с сейфом, я глянул на себя в широкое зеркало и глупо хрюкнул от увиденного - картина была та еще…
        Угрюмая морда, увенчанная шапкой припыленных штукатуркой черных волос, мастерка с надписью «BMW», два желтых ремня от советского вещмешка, стягивающие эту мастерку на плечах… В руке широкая спортивная сумка, свисающая мешком аж до изрядно замызганных джинсов. И как две лампочки - гордо смотрят светло-голубые, почти серые глаза.
        - Истинный ариец, вашу мать! - усмехнулся я.
        Дома мама с интересом посмотрела на погромыхивающую сумку, но когда я достал из нее «калаш»….
        - Ярик, откуда это?!
        - Да вот солдатика по затылку стукнул… - решил сострить я.
        Однако она поверила. Я даже опешил. Неужели она думала, что ее сын способен просто так убить человека? Хотя, может, мне это показалось, но тогда я был чуть ли не ошеломлен.
        - За что?!
        - Мам, да успокойся, шутка это. Ну ты, блин, даешь…. - Я замялся и покраснел. - В школе был - провел там инспекцию…. Это учебный. - Вещмешок раскрылся быстро - пачки пулек я выложил у себя на тумбочке. «АКС-74У» вынул вслед за его длинным собратом, а дальше пошли воздушки. - Приготовь чего-нибудь поесть. Пожалуйста….
        Пневматику надо было проверить - зарядив каждую, я стрельнул в специально поставленную для этого куклу. Три винтовки выполнили свое предназначение безукоризненно, разве что поначалу резкий воздушный «Бшумс!» всполошил спящую кошку. Четвертая сначала стрелять ну никак не хотела. Я разрядил ее и зарядил снова - получилось. Выстрелила почти бесшумно, но пулька застряла еще в «коже» куклы. Что касается пятой… она не стреляла вообще - что только я ни делал. Три работающих были старыми, еще 70-х годов. Выглядели непрезентабельно, это да…. Две новых смотрелись просто отлично! Черные, с удобной ручкой и «собачкой» - но их пришлось отложить, у них были какие-то проблемы с воздушным поршнем. Да и сам пневматический механизм у них располагался не только в основной части, он еще и частично заходил за приклад. А его я хотел отпилить.
        Что и сделал спустя два часа - две остальные винтовки я положил в двух местах, одну у кровати мамы, другую у себя. Там же оставил по целой пачке пулек - остальные спрятал, как и «АКС-74У». Учебный «АК-74» я тоже положил у себя рядом с кроватью. Конечно, это не оружие. Нет, не так. Это не то оружие, которым можно защитить себя от сильного врага, такого, как… да хотя бы солдат вражеской армии. Однако вора или какого иного «джентльмена удачи» этим вполне можно шугнуть. На этом я и строил расчет, когда доставал все это из школы.
        Наскоро поев, более-менее спокойный за маму, снова пошел на городскую площадь. Уже с иллюзией оружия - обрезанной воздушкой, которая в таком виде очень сильно смахивала на мелкокалиберную винтовку. Надо сказать, я немного помучился, пытаясь ее спрятать, - отпилил я только приклад. Ведь только скрыть - это половина дела, ее надо еще и вытащить! Но получилось - поставив ее на предохранитель, я сделал в моей двусторонней мастерке приличную дырку, обнажив подкладку. Винтовку я сунул туда, благо мастерка была плотная и широкая, ходить мне это не мешало. Лишь немного потренировавшись дома и в сарае, я более-менее наловчился не только хорошо носить воздушку, но и быстро ее выхватывать.
        На площади ничего, по сути, не изменилось. Даже компашка стояла та же.
        - Ну привет, Леша. Как дела?
        - Да как обычно… - В этот раз Алексей потягивал пивко со своими друзьями, и протянул свою бутылку мне. - Будешь?
        - Не, спасибо. Что нового?
        - В курсях, что амеры уже Аркалык заняли? И к Караганде движутся?
        - Брешешь! - делано отмахнулся я.
        - Да ты че, бля! Вот, Чаниг сегодня приехал. - Чаниг был местной звездой рэпа. - В Аркалыке рэповал на баттле! Вот грил он, что там по улицам уже вовсю нигеры ходят с пушками! Реально грю, акима сняли! Ладно, харэ…. В курсе, как Ганич рэповал? Кетеров в лоскуты порвали, бля буду!
        - Н-да…. - Смеркалось, а у меня на очереди было еще много дел. Как важных, так и не очень - по крайней мере, мне было не до болтовни. - Ну ладно. Удачи, а мне домой пора.
        - Э-э-э, погоди… - растягивая гласные, это произнес Андрюха, еще вчера убегавший от повестки в армию. - Ты че какой-то смурной? Пива с пацанами не выпьешь, краба по нормалу не дашь, ходишь тут языком треплешь…. Не мусорской ли ты, часом, работничек?
        Сам того не желая, я разозлился.
        - Фильмов насмотрелся? Шарики за ролики заехали? - Коленки, как это обычно у меня бывает, слегка дрогнули, однако страха не было. Хотя исключительно из благоразумия я постарался отойти.
        - Хотя да, Яр… - это влез Алексей. - Какой-то ты не пацан…. Музыку не такую слушаешь, одеваешься, как лошок какой-то….
        - Кто лошок? Я лошок?! Ты охренел, что ли? - Меня замкнуло, но пока что я не кричал, только говорил торопливо и горячо. - Беспределите, «правильные»….
        - Да не…. Какой уж тут беспредел…. - Думаю, это прозвучит избито, но Леша осклабился. Противно так.
        Всего их было четверо. Двое стояли сзади - Алексей и еще какой-то тип в шапке, сдвинутой на затылок. Двое спереди - Андрюха и опять какой-то из незнакомых мне. Вот тот из незнакомых, который стоял спереди, положил мне руку на плечо….
        Вообще-то тогда я психологией и прочей херней не увлекался, но вот гораздо позже узнал, что у наших диких голозадых предков при конфликтах жест «рука на плече у врага» считался подчиняющим жестом. Человек я и так не очень спокойный, и тогда, даже несмотря на мое незнание этого, меня жутко взбесило!
        Оттолкнув грязную руку, я отпрыгнул назад и, опередив рванувшегося ко мне Андрюху, выхватил воздушку.
        - Стоять!!
        В глазах помутилось. Больше всего мне хотелось даже не нажать курок, а ударить хотя бы одного из них дулом в горло. Но, вздохнув пару раз, мне удалось чуть-чуть взять себя в руки.
        - Он пи**дит пацаны, это не настоящая! Воздушка!
        - Проверь! - Раздался демонстративный щелчок предохранителя, благо он находился сразу над спусковым крючком.
        - Э-э-э, слышь, Ярослав, ты с хрена ли беспределишь? - Леша хотел подойти ко мне, зря…
        Стрелять я не стал. Я просто прицелился ему в глаз. Демонстративно так подняв винтовку повыше.
        - А ты в курсе, что пулька из воздушки пробивает кость на три сантиметра?! - отсебятина, которую нес мой язык, опытного мастера заставила бы только поржать. Но с виду они испугались. - Кто хочет быть первым?
        Разводя демагогию, я не забывал отходить назад. Они тоже потихоньку пятились к фонтану.
        Не знаю, чем бы все это закончилось, однако, как говорилось выше, уже вечерело. В связи с обострившейся обстановкой в городе ввели патрульную систему. Один из таких патрулей как раз и наткнулся на нас. Слава богу, это были не менты, а солдаты….
        - Так. - Голос был взрослый. - Что тут происходит?
        Двое в военной форме, казахи. Младший лейтенант и с ним рядовой с автоматом в руках. Такой же «АКС-74У», как тот, что у меня дома.
        - Да вот, господин солдат, разговариваем мы, а тут подходит к нам этот псих с винтарем и грит нам типа «Сотки, цепочки, бабло на землю, суки!» - Леша колотил понты как только мог, однако он просто не понимал, что такая отмазка сработала бы только в мирное время. Сейчас перед ним был отнюдь не ленивый мент. Насколько я знаю, военным патрулям разрешалось вести огонь на поражение.
        Выслушав это, младший лейтенант неприятно оскалился и потянулся к кобуре.
        - Ага-ага… Ты кому лапшу на уши вешаешь, п*дрило? Думаешь, мы первый раз тут ходим и вас не видим?! - Явно работал на публику. - Уже несколько жалоб на тебя и твой курятник! Ты что вообразил, я с тобой и твоей кодлой цацкаться буду?! Да постреляю вас тут и кину в этот фонтан! И ни хера мне не будет!! Станете на удобрения перерабатываться, по закону, бл*дь, военного времени!! Валите отсюда, цветастые, пока не передумал!
        Повторять не пришлось…. Они свалили. А я снова поставил воздушку на предохранитель и сунул в складки мастерки.
        - Ну ты Рэмбо, блин, парень! - Лицо лейтенанта изменилось до неузнаваемости, теперь он хохотал, буквально захлебываясь смехом! Я бы тоже поржал за компанию, не будь я так взволнован и… признаюсь честно, испуган. Адреналин схлынул, меня проняло. - Гопников пневматикой пугать… Ха-ха-ха!! Иди-ка ты домой. Комендантский час - ты его нарушил, - а задерживать тебя мне ой как не хочется….
        Я не преминул последовать мудрому совету.

…Снов мне не снилось, разве что какие-то голоса и наглые бритые рожи… но это уже от происшествий дня. Честно говоря, только придя домой, я понял, во что почти превратился наш городок. А во что он еще может превратиться в дальнейшем…. Воздушку я положил на ковер у кровати. Рядом с «АК-74».
        Блаженная темнота сна прервалась лаем собак. Моих.
        Вслед за этим на веранде скрипнула дверь и раздался шорох короткого, изрядно запачканного коврика. Я не закрыл дверь на ночь!
        Почти мгновенно осознав предыдущую мысль во сне, моя рука машинально нащупала успокаивающую прохладу автомата. Пусть и учебного, оружие, даже сделанное из дерева, внушает спокойствие и твердость разума… Это, кстати, не я сказал. В книжке прочел, книжка одного писателя с очень странным именем…. То ли Герд, то ли Ольгерд… Да, точно - Ольгерд. Ольгерд Верещаев.
        Потихоньку скрипнула вторая дверь. Та, которая вела с веранды собственно в дом.
        Молниеносно натянув шорты, я подхватил «АК-74» и на цыпочках подкрался к коридору, остановившись в трех метрах от двери…. Уже стали слышны разговоры.
        - Слышь, а че потом?
        - Увидим… у него дома должно много хабара быть…. Кстати, мамка у него ничего?
        - Ну нормал….
        - Значит, натурой ответит….
        Все. В голове щелкнул переходник «Спокойствие - Аврал». Я думаю, не надо говорить, в какое положение он встал; клянусь, будь у меня в руках настоящий автомат, я бы их пострелял. Однако за неимением служанки используем повариху….
        - Стоять, суки!! - закричал я специально, чтобы разбудить маму.
        Она не преминула выбежать - кстати, мои наставления явно не прошли зря, в руках у нее была воздушка. Правда, как я узнал позже, разряженная.
        - И чего мы тут делаем? Кстати, ты был прав, Андрюха…. - Их было всего двое. Леша и Андрей. - Я действительно не просто так инфу качаю - в армию вступил, на военных тружусь….
        Конечно же я врал! Однако для них все встало на свои места - и «АК-74» у меня в руках, и благосклонность лейтенанта ко мне. - Сейчас будет вам… по законам военного времени.
        - Ты охерел?! С ума сошел?!!
        И тут меня осенило. Если они так любят играть в «правильных пацанов», я поиграю вместе с ними.
        - А вы против?! Хорошо… Мам, принеси фотик! - Отличнейший цифровой фотоаппарат был подарен мне на день рождения, я всегда любил фотографировать - Спасибо, мам. Иди назад в комнату. И не выходи.
        Надо же, даже не спорила….
        Дождавшись ее ухода, я демонстративно передернул затвор - из него вылетел патрон. Клянусь, я чуть не заржал, когда увидел, как проследили они глазами за его полетом.
        - Да ты ох…
        - Молчать. - Черное дуло автомата плавно проплыло, избрав своей целью лоб Андрюхи. - Интересный у вас разговор был. Однако мне он не понравился. И вот что я решил…. - Ей-богу, если хоть один из них отказался бы от моего приказа, я бы отпустил их, только пригрозив напоследок: - Вы у нас такие возбужденные, спермотоксикоз, наверное…. В общем, моей матери вы наверняка не понравились. Так что придется вам, дорогие мои, иметь друг друга. Куда - значения не имеет. А я тут увековечу… - Фотоаппарат тихо пискнул и открыл маленький объектив, началась видеозапись, - для потомков… гы-гы!
        - Чего?! - в унисон произнесли они.
        - Я не шучу. Предупреждаю: откажетесь - накормлю свинцом! Сами виноваты! - В это время я думал: «Ну давайте, откажитесь! Вы же нормальные люди, парни, мужчины! Уже девчонки у вас были! Ну же!!» Однако - нет.
        Обреченно вздохнув, Сергей начал спускать штаны мастерки, встал на четвереньки…. Теперь очередь Андрея показывать стриптиз… Три… два… один… Стоп режим съемки!
        - Валите отсюда, дебилы. Валите. Съемки порнухи отменяются. Но режиссерская версия остается у меня.
        Дер. Чистое. Российская Федерация
        Кончится тем, что плюнут эти крестьяне на всю власть вообще, перекроют завалами дороги и выберут себе попа в старосты и кузнеца в воеводы…
        М. Калашников.
        «Война с Големом»
        В этой деревне цивилизация, судя по всему, кончилась с советской властью.
        Последние 20 лет Чистое тихо вымирало - и это никого не интересовало. Магазин закрыли в 1998-м, школу - в 2001-м, фельшпункт - в 2002-м. В 2005-м отрезали свет. Население сокращалось - в начале 90-х в селе жило больше тысячи человек, а к описываемому времени - не больше сотни давно махнувших на все рукой стариков и старух да пара фермеров, работавших практически на прокорм самих себя (в условиях Центральной России фермерство в чистом виде как что-то доходное невозможно). Расположенное на заброшенной железнодорожной ветке в окружении воронежского леса-заповедника село просто-напросто вычеркнули из жизни «большого мира».
        Собственно, и жители Чистого давно перестали интересоваться внешним миром. Поэтому появление «чужих», да еще в немалом количестве, насторожило аборигенов только в том плане, чтобы эти «чужие» не начали безобразничать.
        Но «чужие» - то ли туристы, то ли сектанты, не поймешь - безобразничать и не думали. Они обосновались в нескольких старых, но еще очень даже крепких домах на дальнем конце села и притихли.
        Никто из жителей не мог вскоре даже достоверно утверждать, есть они там вообще или их нет?

* * *
        В принципе в нынешних условиях классическая оккупация России не представлялась возможной - для этого потребовалось бы не менее полутора миллионов солдат, да и то их присутствие гарантировало бы контроль лишь за крупными городами и наиболее важными транспортными артериями. Кроме того, такая оккупация неизбежно озлобила бы наиболее активную часть населения - многочисленных ветеранов войн, бывших армейцев и часть ментов, просто разных охотников, сюрвайелистов, безбашенных одиночек, многих братков… Поэтому решено было поступить проще - никакой оккупации. Территорию России никто не собирался завоевывать. Комитет ООН по природопользованию брал под контроль с помощью миротворческих сил ООН (миссия UNFRF) лишь наиболее важные месторождения полезных ископаемых и линии их транспортировки - «во имя блага всего человечества». В остальном все оставалось невероятно благообразным. Прежнее правительство передавало власть старым проверенным кадрам - Подлинскому, Елдайсу, Прытко?му, Хульдару и прочим - и в полном составе отправлялось на отдых по заграницам. То, что оно не доделало, должна была доделать в ближайшие
10-15 лет новая власть - программы «Обрети дом» (вывоз из России беспризорных детей и детей из «неблагонадежных» семей),
«Покаяние» (расширение прав сексуальных меньшинств), «Познай себя» (сексуальное и наркологическое просвещение в школах), «Новая Россия» (поддержка «новой культуры», особенно в среде молодежи), много других, со столь же красивыми названиями, новая
«раздача суверенитетов», кардинальное сокращение армии с превращением ее в двухсоттысячные «силы самообороны», не имевшие ни ВВС, ни ВМС, ни тяжелой бронетехники, ни солидной артиллерии… Кусочки территории России отщипнули Грузия, Украина, Польша, Япония, прибалты - понемножку, то тут, то там… (Неожиданно отказалась Финляндия, вызвав общее недоумение.)
        Русский человек, веками привыкший видеть перед собой реального противника, никак не мог поверить в то, что против него ведется война. Почти никто из русских ТАК войну себе просто не представлял и искренне считал, что ничего особенного не происходит. Кроме того, «братковские войны» 90-х и «антифашистский стабилизец» начала века здорово повыбили тех, кто реально умел за что-то с кем-то бороться, а развал системы здравоохранения, образования и воспитания крепко подкосил основополагающие ценности русского народа в целом. Ну а многолетняя чехарда выборов и агитации отключила у подавляющей массы населения желание вообще вникать в то, что творится «наверху».
        В общем, к 2050 году, по расчетам аналитиков ООН, русские как народ должны были практически исчезнуть, слиться с соседями и «меньшинствами», превратиться в экзотическое недоразумение, типа ассирийцев или лужицких сербов. И - никакого насилия, никакой оккупации, никакой войны вообще. Все сделают сами русские. И мир вздохнет с облегчением… после чего можно будет заняться арабами и китайцами, чтобы миру стало еще легче. Планета не резиновая, и пряников на всех не хватит… Ну а там - впрочем, так далеко ТАМ старались не заглядывать - надо будет и свои ряды проредить… конечно, за счет малоценных кадров…

…Не были учтены лишь две вещи.
        Аналитики не могли даже предположить, до какой степени русский народ презирает любую власть вообще.
        И это качество было всеобъемлющим, не зависящим ни от возраста, ни от пола, ни от социального положения, ни даже от принадлежности к самой власти.
        И еще не была учтена непомерная, зоологически обезьянья жадность западных ставленников.
        Большая часть бабок, отпущенных «на уничтожение русского народа», мгновенно пошла в элементарный распил…

* * *
        - Научить ее магазины набивать - цены не будет.
        - Она и так умеет, просто я не доверяю, - гордо заявил Арт, за длинный серо-розовый хвост поправляя декоративную крысу, тащившую по прикладу «РПК» пулеметный патрон. - Ганза, тихо, не падать!
        Крыса жизнеутверждающе пискнула, уронила патрон в ладонь хозяину и неторопливо отправилась за следующим - в стоящий на ступеньках поодаль цинк.
        Верещаев неопределенно хмыкнул и потянулся.
        Был чудесный летний вечер. Алое солнце садилось за деревней, где-то мычала корова… и вообще от окружающего веяло такой пасторалью, что хотелось запустить в эту идиллию матом. Верещаев вздохнул, задрал ноги повыше на скрипнувшие перила и вытянул наружу затвор «маузера», который держал на коленях.
        - А я давно спросить хотел, - вдруг поинтересовался Арт, поправляя кепи, - почему вы с этой штукой ходите? - Он кивнул на «маузер».
        - Э… - Верещаев любовно дыхнул на длинное тонкое дуло. - Ну как бы тебе сказать… Я символист. В смысле, для меня «маузер» - символ революционных перемен… Ганза, а мне принесешь?
        Крыса проигнорировала просьбу - она уже несла еще один патрон любимому хозяину.
        - Спрашивай еще, - предложил Верещаев. Парень, втолкнувший патрон в ребристый барабан семидесятизарядного магазина, помог крысе добраться до цинка (за хвост) и удивился:
        - О чем?
        - О чем ты сразу хотел спросить.
        - Ладно… Мы когда партизанить начнем?
        - Мы уже партизаним, - удивился Верещаев, наблюдая, как Никитка с Ильей, появившиеся из-за угла, тащат два ведра с рыбой. - Что тебе не так? Спишь в вещмешке… в смысле, тьфу, черт, в спальном мешке, воздух свежий, в перспективе зима… Э, паразиты, карпа поймали?
        - Карасики, окушки, плотва, - коротко отозвался Никитка и крикнул в окно: - Мааааа, рыбу куда?!
        - В дом! - решительно отозвались из окна. - А сами - спать!
        - Мааааа…
        - Мыть руки, ноги, уши и спать! - Из окна высунулась светловолосая голова. Женщина поинтересовалась: - Ольгерд Николаевич, а мой-то где?
        - Он пошел с фермерами самогонку пить, - грустно отозвался Верещаев. Мальчишки под шумок смылись за угол, оставив на траве ведра. - Меня не взяли, сказали, что я все испорчу.
        Он шумно щелкнул затвором, загнал в ствол патрон из пачки и, поставив оружие на предохранитель, снова полюбовался им.
        - Кто у вас с Пашкой спарринг выиграл? - поинтересовался он у Арта. Парень оттопырил нижнюю губу и посадил усталую крысу на плечо.
        - Я, конечно. Плохо они у вас подготовлены.
        - А на ножах? - Голос Верещаева был равнодушно-коварным. Арт смутился и что-то засвистел в пространство.
        - Ну, ножи - это ножи, - неопределенно ответил он и встал, поднимая «РПК». - Пошли, Ганза. Спать пора вообще-то.
        Верещаев вредно хохотнул вслед и, вздохнув, открыл какую-то потрепанную книжку, лежавшую на перилах.
        Вечерело - медленно, солидно и красиво. В поселке, хорошо видном с пригорка, на котором стоял дом, зажглись редкие огоньки керосинок. Над небольшой луговиной, отделявшей от леса северную окраину, пополз густой туман. Обострились звуки и запахи. В доме два женских голоса напевали песню про капитана.
        Верещаев отложил книгу, поправил на бедре деревянную кобуру «маузера».
        Он ждал.
        - Рыбу-то куда, Ольгерд Николаевич? - спросила из окна женщина.
        - А? - Верещаев откликнулся неохотно. - Пустите в таз. Пусть поплавают… на свободе. До завтра.
        И хмыкнул.
        Опять стало почти совсем тихо, лишь посторонние звуки крались из окончательно почерневшей низины. Верещаев сидел неподвижно, лишь изредка лениво отмахиваясь от комаров или перекладывая ногу на ногу. В конце концов он стал почти невидим. Казалось, даже уснул. И пошевелился, только когда послышались легкие шаги и на тропинке снизу, у калитки, появился плавно движущийся смутный силуэт.
        - Димон? - окликнул он.
        - Я самый, - отозвался Ярцевский, подходя вплотную. Сгибом пальца расправил короткие усики и улыбнулся - в темноте блеснули зубы.
        - Поговорил? - Верещаев поднял глаза. Ярцевский кивнул.
        - Мужики согласны… - Он встал поудобнее. - Да там все ясно было, я ж знал, к кому присматриваться… Просто хотел, чтобы к нам попривыкли. Один - бывший вояка, второй - из коренных крестьян. Поговорили, посидели…
        - Без самогона обошлось? - уточнил Верещаев. - Не чую.
        - Обошлось… чай там у одного хороший. - Ярцевский встал прямее. - Ну что? Можно начинать.
        - Значитца, теперь ты, Димон, наш князь, - определил Верещаев. - Димитрий Светоносный. Люцифер, в смысле.
        - А что? - Ярцевский поставил одну ногу на ступеньку и оперся на нее локтем. - Так и назовусь.
        Верещаев кивнул и поднялся. Кобура «маузера» качнулась у бедра.
        - Начинать так начинать, - обыденно произнес он. - Пойду погуляю немного. А ты спать?
        - Спать, - кивнул Ярцевский. - Не загуливайся. Утром совет.
        Ярослав Найменов. Казахстан
        По правде говоря, о том случае я стараюсь больше не вспоминать. И смешно, и противно. Хотя польза от него была - я пригрозил этим двум не в меру озабоченным товарищам, что если по их вине из моего дома пропадет хоть ржавая копейка - фотоаппарат будет подарен небезызвестному Чанигу. Они испугались… еще как! Хотя, честно говоря, я не мог понять, как можно было… Но хватит об этом. «В мирное время легко быть злым» - как писал Верещаев. Вот и они были злыми лишь в мирное время. К военному оказались не готовы. Ну в самом деле, легко осадить зарвавшегося гопника, если ты знаешь, что сила больше не на его стороне.
        Утро следующего дня я посвятил копанию в сарае. Искал разобранную садовую тачку, благо еще помнил, как ее следует собирать.
        М-да… думаю, моя мама не заметила, как на место главы семьи понемногу заехал я. А что? В принципе все верно - женщина должна беречь детей и следить за домом. Обеспечивать жар домашнего очага, да. Она может быть мозговым центром, и, надо сказать, довольно хорошим - все-таки в чем-то они умнее нас. Но во времена войны женщина должна закрыть рот на замок и все феминистические идеи (если они есть) засунуть глубоко и надолго. Советовать и помогать - да. Управлять по-своему - только если нет иного выбора. Голливудские «Солдаты Джейн» - неприемлемы. Хотя бы потому, что это неправильно и противоестественно, уж по крайней мере, с моей точки зрения.
        Так получилось и у меня. Моя мама, будучи человеком умным, стала просто слушать, что я ей говорю, поправляя меня, указывая неправоту и глупости - оставаясь пресловутым мозговым центром. Но только мозговым. Все остальное делал я.
        Собрать тачку удалось за полчаса. На остальное, увы, времени у меня не оставалось. Новостей не было - и, решив не откладывать задуманное, я начал собираться.
        - Значит так, мам, пожалуйста, проверь тачку. У меня будут дела…. Сейчас я уйду. Постараюсь кое-что узнать. Быть может, тачка и не пригодится, но все же.
        Она не стала спорить, лишь вздохнула и напоследок прижалась ко мне.
        - Будь осторожнее…
        Все-таки у меня не мать, а золото….
        И все как обычно: дорога в школу - через окно. Только теперь я прошел ко входу в эвакуационный тоннель. К чести директора школы, он был в прекрасном состоянии. Чего нельзя сказать о двери бомбоубежища - хорошенько подумав, я решил до ночи ее не закрывать. Ну кто сюда войдет, кроме меня?
        Признаюсь, войдя в это построенное на века сооружение, мне захотелось как минимум хорошенько избить того, кто забил его товарами. Подумайте - сколько людей могло спастись, если бы двери бомбоубежища были открыты? Сделать это я не мог… жаль… Хотя - что уже теперь изменишь? Будущее - закрыто, прошлое - забыто. Настоящее надо делать самому. Иначе и его просрешь… Я начал искать консервы и вообще еду, которую можно хранить как можно дольше. Тушенку, сгущенку, консервированные фрукты, лапшу быстрого приготовления… Кстати - о ней.
        - Ну-ка! - я с размахом разорвал коробку с надписью «Биг-Бон», из которой на твердый пол посыпались квадратные пачки красного и синего цвета. Я любил иногда схарчить парочку таких пакетиков. Вкусно. Но на организм действует не самым лучшим образом. Хотя куда мне уж выбирать?
        Эту коробку я оттащил ко входу. Чего зря ходить потом? А потом снова пошел искать…
        Долго описывать мои хождения по бомбоубежищу я не буду, приведу лишь небольшой списочек найденных мною харчей. Точнее, нашел-то я много чего, но взял лишь толику:

1. Консервы «Свинина тушеная» ГОСТ 697-84 - 5 коробок.

2. Консервы «Говядина тушеная» ГОСТ 5284-84 - тоже 5 коробок.
        Потом были два ящика консервов мясных «Гречневая каша гуляш» и одна коробка «Мяса в белом соусе». По правде говоря, насчет тушенки, я наткнулся еще и на «Оленину тушеную» производства какой-то фабрики «Тажай». Ее было больше всего, но брать я ее не стал. ГОСТа не было. А что такое тушенка без ГОСТа, я знаю не понаслышке, купил как-то вот «Курятину по-деревенски»…. Оказалась соей по-китайски, приправленной более чем качественным ботулизмом….
        Упомяну о сгущенке, концентрированном молоке и ананасах в сиропе (из фруктов были только они), их было маловато. А жаль.
        Таская все это к выходу и аккуратно складывая, я думал об одном: неужели никто больше не ищет «приключений», подобно мне? Или не понимают, что для того, чтобы выжить, надо не сидеть на месте, а приспосабливаться. Ведь выживают лишь такие. Хотя, наверное, таких, как я, много. Просто светиться не хотят. Меньше знаешь - лучше спишь; эту старинную мудрость очень легко приспособить под наше время - «Чем меньше знают о тебе, тем больше покоя твоей голове». Это мне один умный человек сказал. Очень умный и смелый человек. Но это было позже. И об этом - не сейчас.
        Провозился на складе я примерно час-два. Вышел из школы в самую парилку и, пройдя несколько десятков метров, наткнулся на парочку гопников, что были вчера с Сергеем и Андрюхой. Моча опять ударила в голову, и рука сама метнулась к воздушке - направить ствол на этих двоих.
        - Куда топаем?
        - А те какое дело? - угрожающе огрызнулся смуглокожий казах с давно не мытым лицом.
        - Да мне-то все до жопы, но скажу сразу, если в школу - то дуйте отсюда куда подальше. Нельзя.
        - Да ты охренел, паря? Ты че тут, типа землевладелец типа стал?
        - А типа да! - Рука была твердой, как никогда. Такие события меняют людей. Вот и меня изменили. - Захочу - жить тут буду! Захочу - вообще окна заколочу! Раз никого нет, значит, мое! А ты что, мне предъяву бросаешь? Так давай обосновывай!
        Тяжело дыша, смуглокожий мотнул головой своему русского вида другу:
        - Слышь, Коррик, это чмо будет нам указывать….
        И резко махнул кулаком….
        Я, если честно, выглядел не очень внушительно, но явно достойно. Хорошо разработанные руки, плотное телосложение… К тому же я долгое время ходил на греко-римскую борьбу. А потому реакция у меня была.
        - Пид*р!!! - заверещал казах после того, как воздушка тихо хлопнула и мягкая свинцовая пулька попала ему в глаз. К такому он явно готов не был - а потому скорчился и упал на землю.
        Его товарищ ринулся ко мне и выкинул, целя мне в голову, вперед руку, которую я резво перехватил и на автомате перекинул его через себя, со всей силы швыряя врага спиной на асфальт.
        Тот уже начал было подниматься, но, получив удар ногой по лбу (я метился в подбородок, но промазал) и ударившись затылком об землю, передумал совершать столь необдуманное действие. Тяжело дыша (дыхалка у меня была не очень, грешен), я обратился к казаху:
        - Еще раз тут увижу, накажу. Если хочешь знать как, спроси у Лешика своего. А сейчас, калбитня, вали отсюда со своим подсиралой, пока не прибил к хреновой матушке!
        Хе! В мирное время за «калбитню» можно было нехило схлопотать по мордасам от любого казаха. В данный момент единственный представитель этого хорошего (и самое главное, несмотря на кажущуюся простоту, хитрого почище знаменитых «таки да») народа валялся и глухо постанывал, держа в руках уже вытекшую из, а точнее - вместе с глазом пульку. Кстати, о них, родимых… Я поспешно зарядил воздушку.
        - Чего разлегся? Не в юрте лежишь, давай вали отсюда!
        Ну вот. От дома гопоту отвадил, от источника продовольствия тоже отвадил… на короткое время, конечно. То, что они здесь появятся, - факт. Но все же отвадил.
        Хотя, хорошенько подумав, я вернулся назад и закрыл дверь прохода в бомбоубежище, после чего для пущей безопасности заставил ее коробками и ящиками.
        Потопал домой. В холодильнике кое-что появилось. Мама сумела получить какой-то паек - сгущенка, тушенка, хлеб, молоко… также были и деньги, аж пятнадцать тысяч тенге. Вот только купить на них чего-то было фактически нереально, цены взлетели почти до небес, да и продуктов в магазинах было не так уж и много.
        - Кстати, о магазинах! - излагавшая новости мама подняла вверх палец. - Знаешь, что с Жансыровым случилось?
        - Жансыровым? - Я недоуменно пожал плечами. - Я не знаю даже, кто это такой.
        - Ну владелец сети магазинов… Марат Жансыров!
        В памяти всплыла опечатанная дверь бомбоубежища.
        - Что-то такое припоминаю. А что с ним?
        - Погиб. Бомбами накрыло. Я точно не скажу, однако говорят, - на этот раз мама подняла вверх всю ладонь, - говорят, что прямо по его коттеджу попало. Выживших нет…. Вообще никого. Весь дом выгорел, страшно…
        В моей голове солнечными зайчиками прыгали мысли. Только сейчас я понял, что моя наглая задумка по обворовыванию склада в бомбоубежище… именно что наглая! Я сумел осознать, что могло бы случиться со мной и с мамой, если бы об этом стало известно кому-то, кроме меня и еще одного человека. Мне снова невероятно, феерически повезло.
        Сытный обед, а если уж придираться ко времени, то полдник, я завершил хорошей кружкой чая с молоком. Немного посидев у компьютера, я совсем уже отчаялся найти что-нибудь в Интернете. Ну и ладно. В списке моих дел пробелов пока что не было. Снова немного попререкавшись с мамой, я оделся и ушел. Ведь, слава богу, есть друзья и, слава богу, у друзей есть шпаги….
        За что я уважал Влада, так это за его бесшабашный характер и возможность помочь абсолютно в любое время. Что меня в нем коробило - так это любовь к языку
«падонкафф» и прочее покорствование интернет-моде… Но на вкус и цвет, как говорится….
        Я зашел в широкий подъезд и, поднявшись, подошел к двери, из-за которой явственно доносились звуки индастриала. Вроде NIN. Тем лучше. Значит, он в хорошем настроении.
        Звонить пришлось долго, и я уже начал злиться, когда послышались тяжелые шаги, дверь глухо щелкнула, и в дверном проеме появилась туша…. Я серьезно! Вес Влада
120 кг. Неправильный обмен веществ у парня.
        - О, Ярик, превед!
        - Да и тебе не кашлять! - Я пожал протянутую руку.
        - Заваливай!
        Разные люди. Казахстан
        - Нурсултан Абишулы….
        - Говорите по-русски, пожалуйста. - Седой человек с обмякшим лицом, тяжело вздохнув, опустил голову на ладони. В своем кабинете, за этим самым столом, он просидел больше двух дней, поправ суры Корана… Да будет Аллах милостив….
        - Войска США приближаются к Алматы. И Астане. Вам передана депеша от сообщества ООН. - Худой усатый казах в полковничьей форме передал президенту лист бумаги с гербом Объединенных Наций на нем.
        - Спасибо, Абылай. - Надев очки, президент поднес лист к глазам и вчитался в текст.

«От лица цивилизованного сообщества ООН.
        Мы требуем отставки правительства Казахстана, обнародования материалов о водородном ОМП и выдаче данного ОМП ООН…»
        Нурсултан Абишевич устало усмехнулся и обтер с лица липкий пот. Дождался… и ведь догадывался, что в ближайшие годы что-то будет. Ведь знал, что это докатится и до Казахстана… Хотя… что можно было сделать?

«При попрании нашего заявления Казахстан будет подвергнут режиму «политической изоляции» до момента захвата его миротворческими силами США. Страны…»
        Дальше шли подпись лидеров стран, состоящих в ООН. Проведя по ним взглядом, Нурсултан Абишевич зацепился за строчку, относящуюся к России: «Кабинет Правления Российской Федерации…»
        Значит - все. Значит, больше ничего нет. Значит, просто дальнейшая борьба бесполезна. Президент взял именной «Паркер», листок бумаги, вывел строчку: «Приказ о капитуляции войск….» Потом последовал «Отказ от президентства…», а потом Нурсултан Абишевич достал из ящика стола пистолет.
        Блицкриг США завершился успешно.
        Компания РосДератизация. Российская Федерация
        Так что - сам выдавай решения,
        А не то, что тебе твердят…
        А будешь спрашивать разрешения -
        Обязательно запретят!
        В. Третьяков
        В 10.00 по Москве - через час после начала рабочего дня - мэр Воронежа Василий Григорьевич Шукаев понял, что ему хочется убить своего референта.
        Не просто убить, а свалить на пол ударом в ухо и пинать итальянскими туфлями, пока тот не подохнет. Желательно, чтобы это был долгий процесс.
        Но убить похожего на хомячка молодого человека не представлялось возможным по ряду причин, главной из которых была дикая головная боль, терзавшая Шукаева после вчерашней глобальной попойки в банях. Смутно вспоминались голые девки, свой собственный кулак, смачно впечатывающийся в морду Паолизи (генерального комиссара ООН в области), и чей-то надрывный крик: «Какую страну просрали, уе…ки!» Гм… похоже, он сам и орал… и, кажется, не один… Но, судя по всему, вчерашняя катавасия так и пойдет на тормозах…

«А что им еще делать, - иронично подумал Шукаев, морщась от попискивающего голоса референта, который вещал что-то о программе реституции… или проституции?.. Нет, с
«программой проституции» припрется через час Бэлла Асхатовна Гурбер - что-то насчет полового воспитания в школах…» Василий Григорьевич поморщился и рыгнул.
        - Простите? - изогнулся вопросительным знаком хомячок.
        - Ничего, продолжай, - махнул рукой мэр.
        Хомячок затрындел снова. Чего ж мне так хреново, подумал Шукаев. Раньше и больше пил. А тут как будто кошка в рот нагадила. Или не в рот? А куда? В душу, что ли? За что он Паолизи-то двинул? Либо не за хрен - просто под руку подвернулся… мурло евросоюзное, не в обиду итальянцам…
        Да, ничего они не сделают, вернулся он к прежним мыслям. Ну снимут они его. А кого поставят? Шукаев скривил губы. Еще при «независимости» среди чиновников людей, на самом деле умеющих делать дело, не осталось почти совсем. А уж за последние недели… Весь аппарат - либо полные придурки и ворюги, готовые теперь обкрадывать и новую власть с неменьшим рвением (как этот вот хомячок), либо полные придурки, но восторженно и искренне целующие в зад «комиссаров», «инспекторов» и «советников» (вроде той же Гурбер, которая и правда считает, что к десяти годам все девочки должны попробовать секс в целях правильного развития). Неизвестно, кто хуже, но ни те ни другие работать не умеют».
        Василий Григорьевич вздохнул. Ох тошно-о-о-о… А может, и снимут. Ни одна программа ООН в области толком не работает. Деньги - что из Москвы, что целевые - разворовали почти начисто (ну да, ну и он украл… немного, ну и перевел на Мэн - ну и х…й ли?!). Снимут - жену под мышку и туда. На Мэн.
        А чего-то не хочется мне на Мэн, угрюмо резюмировал мэр. Хрен знает, чего хочется. Рассолу, что ли? Или правда этого типчика завалить сейчас, а потом сказать, что он на мэра с шилом бросился… Или вообще ничего не говорить, а самому потом взять и на хер застрелиться. То-то будет смеху! Записку оставить… как Маяковский. «Жил грешно - и умер смешно!»
        - Ты Маяковского читал? - оборвал мэр доклад референта. Тот поперхнулся словом
«идиосинкратический», секунду пялился на шефа выпученными глазами (став похожим на обгадившегося хомяка), потом, очевидно решив, что шеф пошутил, вежливо хихикнул и продолжал:
        - Таким образом, план вывоза детей из неблагополучных семей буксует. В первую очередь не разработаны критерии неблагополучия. Госпожа инструктор Шмальц предлагает взять за таковой…
        - Пошел на хер! - прервал тошнотный словопонос Шукаев. - Потом свою бздень дочитаешь. Там ждет кто-нибудь, в приемной?
        - Господин Ярцевский, - референт на начальство ничуть не обиделся. А Шукаев вдруг подумал: попробовал бы с ним кто-нибудь вот так говорить в этом возрасте - хоть секретарь обкома. С ним, комсомольским вожаком Васькой Шукаевым, целинником…
        Стало так гадко, что Шукаев не сразу понял, какую фамилию назвал референт. А когда понял, что имеется в виду известнейший адвокат-консультант, то удивился:
        - Димка? Он же вроде куда-то уехал перед всем этим… Давай зови. Срочно зови.
        Ярцевский вошел, видимо не дожидаясь официального приглашения, - едва дверь закрылась за референтом. Элегантный, как всегда, с коротко подстриженными светлыми усиками, в костюме от Армани, пахнущий «вежеталем» - словом, совершенно такой же, каким Шукаев привык его видеть. «Да уж, - подумал мэр с отвращением, - это добро, адвокатишки, ни при какой власти не пропадут…»
        - У вас ко мне дело? - спросил мэр отрывисто.
        - И очень важное, Василий Григорьевич! - сверкнул белейшей улыбкой Ярцевский.

* * *
        Странно, но город мало изменился. Это было даже поразительно.
        Ну, стал громче и показушней смех молодежных компаний. Появились новые вывески, а многие из старых были заменены на такие же, но на иностранных языках. С гербов на
«присутственных местах» исчезли короны, а сам орел стал окончательно напоминать бройлера-мутанта. Ярче и наглей стала реклама, среди которой тут и там попадались плакаты пропаганды контрацепции и «ознакомительных поездок для детей из нуждающихся и социально неблагополучных семей» за рубеж, стикеры гей-клубов и клубов бой- и геллаверов, рейв-пати, адреса аптек, где продаются «легкие» наркотики…
        Но в целом это был все тот же Воронеж. Поразительно - на местном здании Союза казаков России сохранились вывески, только прибавилась еще одна: большой красочный плакат с фотографиями и символикой казачества призывал «господ казаков» записываться в ряды Казачьей мобильной дивизии ООН (защита интересов свободного человечества, престижная служба в экзотических районах земного шара, оплата -
2000€ в месяц + надбавки и льготы).
        Первое, что Юрка Климин - а он бродил по Воронежу уже час из времени, отпущенного высадившимся в разных местах города, - осознал как полностью выбивающееся из привычного образа, было здание кадетского корпуса. Металлическую ограду демонтировали. На плацу стояла техника, во многих местах шли какие-то работы, а крайний слева подъезд - уже отремонтированный - украшала надпись:
        ДЕТСКОЕ
        МОДЕЛЬНОЕ АГЕНСТВО

«ПАРАДИЗ ЭКСТРА»
        Юрка не задержался бы. Но на другой стороне улицы под тополями стояли кучкой семеро мальчишек. Они были разного возраста - от 12-13 до 15-16 лет, и непохожие. Один рыжий и веснушчатый, бледнокожий. Один - явно нерусский, с косоватой прорезью глаз. Еще один - просто темноволосый, коренастый. Четверо других - русые, гибкие. В общем, непохожие… и похожие чем-то неясным.
        Климин подошел…

…Они и до этого стояли молча, только глядели на ремонт (или разорение?) корпуса. А теперь разом повернулись в сторону приближающегося молодого парня. И не сводили с него глаз. Такое смутило бы и взрослого. Но Юрка спокойно остановился рядом и спросил:
        - Закурить есть?
        Ему молча протянули две пачки. Юрка затянулся, прикурив от извлеченной зажигалки, предложил огоньку еще двоим. Дымили теперь трое. Юрка кивнул на корпус:
        - Учились тут, что ли?
        - Угу, - буркнул рыжий. Юрка пыхнул дымом:
        - Ясно… Радоваться ходите?
        Семь пар глаз скрестились на нем, как взгляды через прицелы. Один из куривших - самый старший - шевельнул углом все еще по-детски пухлых губ и сказал:
        - А то ж… Радуемся. В себя прийти от радости не можем.
        - Ты чего? - враждебно проронил нерусский, глядя на курящего приятеля. Его пихнули в бок - неясно даже, кто.
        - Что, только семеро радуются? - Юрка запулил бычок в урну. Все проследили полет бычка глазами.
        - Раньше ввосьмером радовались, - сказал рыжий. - Пока Тимку не забрали.
        - За что? - удивился Юрка.
        - Бутылек с бензином в ментовозку бросил, когда знамена и портреты вывозили, - ответил самый младший.
        Они замолчали. У Юрки от непривычной сигареты першило в горле.
        - Куда вывозили? - спросил он наконец.
        - Куда, - усмехнулся рыжий. - На свалку. Куда.
        - А вас сколько в корпусе училось? - Юрка повел глазами. Все семеро снова посмотрели на него.
        - Много, - сказал куривший старший, тоже бросая окурок. - Построили всех и заявили: по домам, ребятки. Офицеры больше государству не нужны. Ну и разошлись все.
        - Все? - уточнил Юрка.
        - Григорий Павлович в кабинете застрелился, - тихо произнес младший мальчишка. - Наш начальник училища…
        Глаза опустились. Все семь пар.
        - Во дурак! - засмеялся Юрка.
        - А в рыло? - поднял голову нерусский. Юрка сунул руки в карманы.
        - Да бей. А только раньше что? Тут-то вы смелые - семеро на одного, чуть постарше вас, оружия нет… А как этому Тимке, слабо? Будущие офицеры плюс воспитатели в погонах… Два мужика на весь корпус оказалось. И оба дураки вдобавок.
        Они молчали. И опять все смотрели на асфальт под ногами.
        - Форму-то куда дели? - с насмешкой спросил Юрка. - Тоже… на помойку?
        - Мы потом знамена и портреты… - начал младший. Его опять толкнули.
        - Подобрали и спрятали до лучших времен? - голос Юрки был издевательским. - Вон оно, ваше лучшее время, - он кивнул на вывеску. - Там ваших девчонок как - в трусиках фоткают или без? Или вы сами туда ходите?
        - А что мы… можем… - еле слышно прошептал старший. Совсем детским голосом.
        А потом Юрка увидел, что на светло-сером асфальте у ног двоих - младшего и еще одного, постарше, который тоже курил, - черными звездочками разбиваются капли. Еще и еще…
        - А автоматы из оружейки расхватать слабо было? - не щадил их Юрка, понимая, что нашел тех, кого нужно. - Что, это не на плацу сапогами бухать и песенки про Россию орать?
        - Я же говорил!.. - вскинулся рыжий. Но старший тоже поднял голову:
        - В Рязани, в кадетском, некоторые расхватали. И что? Сожгли всех ракетой. А кто выжил - вывезли куда-то. Даже мальков совсем, с первого курса. А училище десантное и вовсе без шума разошлось… взрослые парни…
        - Тогда валите отсюда, - презрительно произнес Юрка.
        И они - все семеро - повернулись и покорно побрели прочь.
        Этого Юрка не ожидал.
        Но не ожидал он и того, что произошло потом. Младший из мальчишек вдруг развернулся и горько заявил:
        - Если бы мы знали… как это будет… как вот тут будет… - он мучился словами, как раскаленными отливками, мазнул себя по груди. - Пусть бы и нас сожгли! Мы бы не ушли! Но мы же не знали! Мы не знали!!!
        И Юрка увидел вдруг, какое тоскливое горе в глазах у всех семерых.
        - Есть два «макара», шесть полных обойм и три эргэдэхи, - сказал он. - Бесплатно. Поговорим дальше? Или пойдете знаменами слезки утирать?
        Они - семеро - качнулись к нему.

* * *
        Никитка и Илюха купили себе мороженое на углу - напротив здания, возле которого группками и поодиночке толпилось человек сто, не меньше, ребятни в возрасте от 7-8 до 13-14 лет. Оба они бывали в Воронеже раньше, кроме того, Земсков-старший их обоих подробно проинструктировал, когда «подрастающая смена» высыплется из фермерского пикапчика на Московском, около забранного лесами и закрытого строительной сеткой Мемориала. Поэтому мальчишки хорошо знали, куда идти, и сейчас наблюдали, лениво облизывая мороженки, как пацаны и девчонки нет-нет да и заходят внутрь. Остальные в такие моменты притихали. Среди стоящих около здания было много явных беспризорников и вообще неухоженных детей. Они как-то очень резко контрастировали с плакатом над входом: ооновский флажок, ниже - на зеленой лужайке перед домом стоят и дебильно улыбаются Мужчина, Женщина, Мальчик, Девочка и Собака, навстречу которым двое дебильно улыбающихся существ среднего пола ведут дебильно улыбающегося русского ребенка. «ОБРЕТИ ДОМ!» - гласила подпись ниже.
        Мимо ребят прошли двое пацанов немного постраше их самих и девчонка - примерно ровесница. Остановились на краю тротуара.
        - Ема, сколько-о-о… - протянул один из пацанов. Второй вздохнул:
        - Ну это… говорят, всех возьмут. Постоим, чего, привыкать, что ли?
        - Мальчишки, - нервно проговорила девчонка, - пойдемте отсюда, мальчишки. Не нравится мне тут.
        - Не ной, - грубовато, но ласково сказал первый из пацанов и, обернувшись, чтобы утешить - подружку? сестру? - увидел флегматично лижущих мороженое Никиту и Илью. - А вас чего, не взяли? - кивнул он. - Или вы еще не ходили? - Видно было, что и он нервничает, поэтому и заговорил с младшими ребятами.
        Пацаны переглянулись. И захихикали (отрепетировали).
        - А мы там уже были, - хрюкнул Никитка. - Нас аж до бывшей хохляцкой границы довезли.
        - И чего? - Все трое подошли к мальчишкам, девочка держалась за спинами своих спутников.
        - И ничего, сбежали, - пожал плечами Илюха и ткнул ей мороженое. - Хочешь? Держи.
        - Сбежали? - недоверчиво спросил второй пацан. - На хрен, ой, зачем, то есть?
        - Совсем лошки, что ли? - усмехнулся Никитка, и старшие, ошарашенные таким обращением, не двинули наглому мелкому по шее, а продолжали слушать. - Вы хоть знаете, что это, - он кивнул на плакат, - за контора?
        - Ну это, - пожал плечами первый. - Переселять детей. Беспризорных. В семьи там, в Америку… На усыновление.
        - Лошкииии… - протянул Никитка, и Илья толкнул его локтем:
        - Да ладно. Мы сами-то… - И повернулся к троим: - Никакое это не усновление, я вам говорю! Ни в какие семьи никто и не попадает. Прямо сразу вывозят поездами в Италию, оттуда морем в Бразилию - и там кого куда. Кого на плантации, кого е…ться заставляют, а кого на эти - на органы кромсают. Да уже в поезде все ясно было, уже там все делали. Нам повезло, охранник клювом прощелкал, мы под вагоны…
        - Мальчишки, я же говорила! - вскрикнула девчонка, хватая своих старших спутников за запястья и роняя мороженое. - Пошли отсюда скорее!
        - Да врешь, - пробормотал второй пацан.
        - Да поезжай, я чего, мешаю, что ли? - пожал плечами Никитка и облизал пальцы. - Все равно всем пипец, что тут, что там. Я просто не хочу, чтобы мне очко порвали. Лучше как-нибудь тут…
        - Ага, тут… - вздохнул первый мальчишка. - Тут и раньше… а сейчас вообще… менты озверели, тащат прямо в зону, а оттуда, говорят, как раз на такие дела точно отправляют…
        - А ты лохом не будь, - посоветовал Никитка. - Валите из города подальше. Места много. Проживете.
        - Мальчишки, пойдемте! - умоляла девчонка, оглядываясь на очередь, как будто оттуда сейчас мог появиться людоед и схватить ее.
        - Да, валим, - решился первый пацан. - Верней… это… - Он посмотрел на своего спутника. - Дим, ты уходи на наше место, а я сейчас с ребятами перетру… - он тоже оглянулся на очередь. - Вон же Семыч стоит… и Артурка со своими мелкими…
        И он решительно зашагал к очереди. Второй мальчишка - Димка - удержал рыпнувшуюся следом девчонку и посмотрел на Никитку и Илью.
        - А вы чего делать будете? - спросил он.
        - А не знаем пока, - ответил Никитка. - Может, тоже куда, в какую деревню, уйдем. А может, еще чего придумаем…
        - Чего тут придумаешь? - вздохнул Димка. - Вон как все… плохо. Я, по правде, и не думал, что в семью возьмут, - признался он. - Вон я уже какой лось здоровый… Думал, может, хоть работать где в поле или еще где…
        - Е-мое! - фыркнул Никитка лихо (девчонка укоризненно на него посмотрела). - А что, у тебя руки и голова только в Америке работают? Из-под палки на пиндоса ты работать будешь, а на себя - обломись?.. Ну ладно, мы пошли, давайте…

…Когда Никитка и Илья уже прошли полквартала, Илья толкнул приятеля локтем:
        - Глянь.
        Они обернулись.
        От очереди тут и там отрывались одиночки и группки - и исчезали в улицах.
        Их было немного.
        Но они - были.

* * *
        К Союзу казаков России Верещаев добрался сильно за полдень.
        Он помотался по городу, заглянул в пару книжных магазинов, где спрашивал, есть ли последний сборник речей Обамы, и один раз поднял скандал, когда ему сказали, что пока не завезли; попел возле «Спартака», с энтузиазмом размахивая выданной бесплатной банкой пива - «Овиплакосс - бухай во имя добра!» (присутствующие пели
«шагай во имя добра», но за общим ревом и разжигалкой полуголых тинейджерок с импровизированной сцены его разночтения никто не услышал…). Потом полез фотографироваться с двумя попавшимися навстречу наемниками из охраны газопровода, рассыпаясь в похвалах демократии на отвратительном английском и призывая всех вокруг быть свидетелями того, как он рад наступившей эре порядка. Наемники терпеливо улыбались - народу вокруг было слишком много, русский глуп и назойлив… Они даже согласились сфотографироваться в обнимку с этим идиотом. Мальчишка, которому Верещаев сунул свой цифровик, не дрогнул, когда увидел, как придурковатый мужик пристроил над головами наемников «рога» из пальцев. Остальная собравшаяся публика тоже лишь прятала улыбки.
        Верещаев любил издеваться над дураками и в мирное время, а сейчас это взбадривало нервы. Это было особенно нужно перед предстоящим визитом.
        В холле Союза сидели пятеро донцов в полной форме, двое - с пистолетами в кобурах. На вошедшего они уставились совершенно без выражения на лицах. Один пожилой, двое - молодые мужики (с пистолетами), двое - пацаны лет по 16-17. Роднили казаков похмельные глаза.
        - Здоров дневали, казаки! - бодро поприветствовал дежурных Верещаев. Те ответили вяловатым «Здоров дневали». - А как бы мне атамана Щупака повидать?
        - Сняли Юрия Сергеевича, - сказал тот, что постарше.
        Это был удар. Но Верещаев лишь поднял брови:
        - О как. За что ж?
        - За русский фашизм, - объяснил тот же. Верещаев хмыкнул:
        - А, ну да, это правильно. А вы чего сидите?
        - А чего нам делать? - буркнул один из «пистолетчиков».
        - А-а-а-а… - с непередаваемой интонацией протянул Верещаев. - Ну тогда я пойду, бывайте… МУЖИКИ, - и, кивнув, вышел наружу.
        На улице самообладание ему несколько изменило - он залепил шепотом такую матерную тираду, что сидевший сбоку от входа бомж удивленно поднял брови и явно передумал клянчить денег. Но внимания мат и злость не притупили - через сотню шагов Верещаев обнаружил, что за ним «по своим делам» идут те двое казачат.
        - Угу, - человеконенавистнически буркнул экс-писатель на ходу. Он и правда был очень зол. И рассеянной походкой побрел туда, где было меньше людей - в Петросквер, а оттуда - в Фабричный переулок…

…Завернув за угол переулка, парни буквально налетели друг на друга и замерли.
        Верещаев стоял в каком-то метре перед ними, держа в руке у бедра «ПМ».
        Переулок был пустынен.
        - А ну, стой, - произнес он мирно. Вздохнул и продолжил негромко: - Ребятки, вы за мной не ходите и не бегайте, не надо. А то ведь я рассержусь и шлепну вас прямо возле божьего храма, - он чуть кивнул на купола за деревьями, - некрасиво как-то выйдет, правда? И не надо шутить, - его голос стал почти ласковым, - вы по сравнению со мной котятки рядом с бирюком. Идите своей дорогой, а я пойду своей…
        Замешательство на лицах казачат сменил испуг, который потом вдруг переплавился в решимость.
        - А мы вас… - начал тот, что постарше, с типичным чубом из-под фуражки. - Мы вас узнали. Вы писатель.
        - Я узнал, - тихо добавил второй, ниже ростом и хлипче. - Я ваши книжки читал… Вы Верещаев. Ольгерд.
        - Ну я Верещаев, Ольгерд. - Верещаев не убирал пистолет. - Дальше что? Кстати, казачатки, придется мне вас и правда шлепнуть обоих, раз уж мы так хорошо знакомы…
        Парни чуть попятились, но остались стоять.
        - Мне ваши книжки нравились… нравятся… - по-прежнему тихо сказал второй. - И мне, и Андрюхе, - он кивнул на чубатого, - хотя он мало читает. Ну и мы подумали… не может быть, чтобы вы… тоже…
        Верещаев посмотрел в глаза обоим парням. Одному. Второму. Одному. Второму.
        - Идите, - буркнул он, убирая пистолет. Казачата дернулись… и тут же Андрюха спросил растерянно и сердито:
        - И чего - все?!
        - Ишь ты, - непонятно произнес Верещаев, - их живыми отпускаешь, а они еще чего-то хотят…
        - А нам, может, неважно - живыми или как! - запальчиво выкрикнул казачонок.
        - Ну и дураки, - мирно возразил Верещаев. - На вашем месте я бы карьеру делал. Вы молодые. Вам новая власть будет доверять. Чего еще-то.
        - Ах ты… - багровея, Андрюха шагнул на поднявшего брови Верещаева. Но его приятель поймал разъяренного казачонка за руку:
        - Стой, погоди… Карьеру? - он чуть прищурился. Верещаев кивнул:
        - Ее, родимую.
        - Пошли, Андрюх. - Младший казачонок потянул за собой рвущегося в бой старшего.
        - Да куда пошли, ты что, не слышал… - рвался тот бить морду иронично следящему за ним мужчине.
        - Это ты ничего не слышал, дундук, - тихо сказал младший. - А что слышал - того не понял, я тебе потом объясню, по дороге… - и махнул рукой Верещаеву: - Мы пошли. Карьеру делать. А вы проследите за ней?
        - Да уж как-нибудь, - лениво ответил писатель. И мальчишеским шагом - пружинисто и легко - зашагал дальше по переулку…

…Неожиданно выяснилось, что Щупак дома не один. В мягком кресле около низенького стола сидел и пил кофе тощий длинный молодой мужик с козлиной бородкой. Увидев Верещаева, бородатый невероятно оживился и несоразмерно густым басом изрек, приветственно поднимая чашку:
        - Здрав буди, словоблуд языческий.
        - О как. - Верещаев, остановившись на пороге, склонил голову набок. Щупак, хмыкнув, обошел его и плюхнулся в другое кресло, сделал приглашающий жест к третьему, но Верещаев покачал головой и продолжил: - Это за что ж вы меня так, батюшка Георгий?
        - А что, истина глаза колет? - осведомился бородатый. И тяжело вздохнул: - Да только не батюшка я ныне. Расстрижен еси…
        - Это за что же? - вкрадчиво и непонятно уточнил Верещаев. Экс-священник потупился, а Щупак не без удовольствия сообщил:
        - За проповедь, произнесенную перед пришедшими с визитом дружбы функционерами ООН. Жорка почтил их словами…
        - …О Господи, Господи, многогрешен и окаян… - пробормотал бородатый. Щупак невозмутимо продолжал:
        - …«Мудозвонное собрание», «кимвалы пустоголовые», «смрадь вавилонская»… Но особенно запомнилось мне окончание речи, ознаменованное блестящим эпитетом
«офедроном ослиным рожденные».
        Верещаев захохотал - искренне и громко. Щупак тоже смеялся. Экс-священник снова вздохнул и, подняв голову, пояснил:
        - Зол был и пламенем пыхал… А кто их, между прочим, - перешел он на нормальную речь, - заставлял закрывать церковный приют? Мол, «мракобесное и ортодоксальное воспитание, не соответствующее реалиям свободы личности». Приют-то помнишь? - уточнил он у подобравшегося Верещаева.
        - Еще бы ему не помнить, ты ж его два года назад оттуда кадилом изгонял, - усмехнулся Щупак.
        Верещаев отрывисто и серьезно спросил:
        - Дети где?
        - Далеко, - вздохнул священник, - однако не в тех местах, куда их эти паскудцы отправить хотели, - и неожиданно подмигнул Верещаеву, но тут же перекрестился и потупил глаза.
        - А самое главное, - продолжал Щупак, - что на следующий день Жорка, чтобы доказать бессилие расстрижения, публично проклял новенький гей-клуб на набережной. А ночью клуб чего-то сгорел…
        - Ай-ай, как же вы так? - осуждающе покачал головой Верещаев, пристально глядя на священника. - Может, вы и в непогрешимость ООН не веруете?
        - Не верую, - сокрушенно вздохнул тот. Верещаев уточнил:
        - А вот… перевалочную базу, например, проклясть не пытались?
        Священник посмотрел в глаза писателю.
        - Да пока нет… - медленно начал он. - Вот сил у Господа намолю - глядишь, и прокляну…
        - Ну, тогда плесни-ка мне кофейку, атаман, - обратился Верещаев к Щупаку, садясь в кресло. - Говорить будем.

* * *
        - «…и учредить компанию по борьбе с грызунами, именуемую ниже РосДератизация». - Шукаев поставил свою подпись. Ярцевский благосклонно наблюдал за процессом из кресла. Когда мэр отложил ручку, бывший адвокат спросил с искренним интересом:
        - А вам не страшно, Василий Григорьевич? Прослушки тут нет, так вот прямо и скажите - не страшно?
        - А вам? - угрюмо посопев, поинтересовался мэр.
        - Мне? - Ярцевский покачал головой. - Нет. Я несколько выше этого примитивного чувства.
        - А мне страшно, - честно признался мэр. - Но если уж по-другому, то тоскливо. Так, что в петлю. Лучше пусть страшно. Чем, как три дня назад, когда я подписал… мемориал наш - на ремонт, значит. Проще - под снос… - Он вздохнул: - Простится ли?
        - Нет, - покачал головой Ярцевский и стал серьезен, поднялся. - Никому из нас не простится, Василий Григорьевич. И не прощения надо искать, а искупления добиваться. Всего хорошего. Значит, встречаемся, как договорились, а офис… офис я найду, дело привычное.
        Мэр задумчиво кивнул и проводил взглядом вышедшего Ярцевского. На секунду Шукаева вдруг охватил настоящий страх, от которого остановилось сердце. Что он наделал?! Правительство… армия… все государство… а он, старый дурак, как под гипнозом… сейчас вломятся…
        Он перевел дух. Лицо пожилого чиновника вновь сделалось угрюмо-упрямым.
        Нет. Он не жалел о своей подписи и своих словах. Он - Васька Шукаев, и пусть он так и останется им - Васькой Шукаевым, а не разжиревшим «старостой» на побегушках у ооновской сволочи.

«И еще поглядим - кто кого», - вдруг ясно и отчетливо подумал мэр.
        Ярослав Найменов. Казахстан
        - Давай работай, негр! Солнце еще высоко!
        - Сам ты негр! И это не солнце, а луна. Тем более ущербная.
        - А тебе не все равно?
        - Все равно.
        - Значит, работаем!
        Прекрасный сумрак, стоящий в забитом коробками бомбоубежище, нарушал наш тихий с Владом разговор, который мы вели, перетаскивая коробки с тушенкой. Это была уже четвертая загрузка за полтора часа - вдвоем работа спорилась.
        Честно говоря, Влад пошел со мной не только из дружеских отношений (хотя большей частью из-за них). Узнав, что я хочу обнести склад, сначала он расхохотался. Но когда я привел его в школу и разъяснил суть дела буквально на пальцах, Влад сразу же согласился помочь. Хотя бы потому, что он рассчитывал забрать оттуда пару ящиков пива. И еще что-то, я не запоминал.
        Тушенка уже почти закончилась - я тащил последний ящик. Соль, спички и прочее я перетащил вместе с тушенкой. Больше ничего из склада я решил не брать. Во всем надо знать меру.
        И как это ни странно, - «сникерсы». Да-да, те самые батончики шоколада. Несмотря на всю кажущуюся глупость, «Сникерс» - это достаточно питательная штука. К примеру, гораздо позже, спустя много лет после этого события, я выпью пива с человеком, который сбежал из переправочного лагеря и, проведя три недели с лишком в пустыне (дело было в Ираке), выжил лишь благодаря нескольким «сникерсам», отобранным у жиртреста-охранника.
        А сейчас я нагружал садовую тачку коробками с тушенкой.
        - Яр, а на хрена тебе столько консервов? - Влад тяжело сел на холодную ступеньку крыльца и положил на колени воздушку, которой я его… пусть будет «вооружил».
        В коробке тихо сталкивались боками полные банки.
        Я положил ее на несколько таких же.
        - Последняя! - Тушенка действительно кончилась.
        - И все?
        - Ну пока да. А далее будет видно. А ты только пиво заберешь?
        - А что еще? Мне больше ничего не надо… батя вон давно запасся харчами. Картошка, соленья, варенья….
        Я пессимистично хмыкнул.
        - Ну, дело твое. Хотя заначил бы ты лучше хоть пару коробок… мало ли. Ведь не одни мы такие ушлые - кто-то и по вашу душу придет. Много людей знает о том, что у вас картошки до хрена?
        - Хех, пугаешь? - утробно хохотнул Влад.
        - Да нет, предупреждаю. Ты что думаешь, зря, что ли, нас бомбили? Да я зуб даю, что дня через три… ну, через неделю максимум к нам пиндосы придут. А там уже кто знает, что будет? Посуди сам, лучше сразу запастись всем, что обломится, чем потом куковать с голым задом.
        - Бля, Яр, забей. Это мое дело.
        - Ну я же говорю - как знаешь.
        До дома мы шли молча. К калитке подошли почти на цыпочках - Влад тихо открыл ворота.
        Проходя в дом, я даже не разувался. Управлялись мы на удивление быстро.
        Владу было глубоко наплевать на все мои идеи и планы. Он просто жил сегодняшним днем… Кстати, это не есть самая плохая стратегия. Мне казалось, что ему уже часа полтора как надоело мне помогать.
        На часах было полвторого.
        - Пошли дальше? Или посидим полчаса, бамбук покурим? - предложил я.
        - Давай!
        Влад рванул первую попавшуюся под руку коробку и достал оттуда две банки тушенки.
        Насколько я знаю, тушенка в банках уже готова к употреблению. Но для пущей вкусности ее лучше предварительно или сварить, или обжарить, прям из банок ее не всякий съест. Я, к примеру, ел. Влад поначалу корчил недовольные рожи, однако потом перестал валять дурака и сосредоточенно заработал вилкой.
        - Не очень. Но жрать можно! - буркнул он, когда его вилка уже заскребла по дну банки.
        - Тебе можно жрать все, начиная с тараканов и кончая слабительным….
        - Хех! - Влад гордо похлопал себя по внушительному брюху. - Есть чем запить?
        - Перетопчешься. Кто-то, по-моему, хочет спи…дить ящик пива - на складе хлебнешь чего-нибудь. Пошли! Время не ждет!
        И снова по знакомому маршруту. Назад мы шли тихо - мало ли что. Стукачей всегда хватало, тем более в такое шибанутое время.
        - А ты не боишься, что про это узнают? - Влад определенно не мог молчать больше пяти минут.
        - Боюсь, - признался я. - И что? Предлагаешь тащить то, что мы притащили, назад?
        - Да не, я-то что? Просто кажется, что….
        - Когда кажется - креститься надо. Узнают - не узнают. Мы же не самое ценное взяли.
        Как я говорил, тушенка кончилась, ее было не очень много. Зато водки и пива…. Я загрузил несколько коробок, одну взяв себе. Сам не знаю зачем, наверное, неловко было уходить с полупустой тачкой.
        - Еще вернемся?
        - Лично мне больше ничего не надо, я все забрал, - ответил я. - Но ясный хрен, с тобой я вернусь. Много будешь брать?
        - Коробки три-четыре! - ухмыльнулся Влад. - Ну и еще что-нибудь. Типа чипсов.
        - И охота тебе желудок поганить?
        До рассвета оставалось больше пяти часов, и я успел проводить Влада до дома и даже распить с ним пива. Однако отдыхать мне было некогда, все то добро, что я привез, надо было очень хорошо спрятать.
        Вообще, так вот очень часто выдавали себя недогадливые мародеры. Нельзя затариваться полностью всем - иначе «любимые» соседи будут просто обязаны подумать: «А чегой-то наш друг харч-то со стороны не носит? А мусора вытаскивает, как после роты едоков. Не иначе как заначил!» - после чего ненавязчиво так будут клянчить. Типа дай добром, а то заберем кулаком. И хрен с ними поспоришь - не отберут, так начнут трепаться где не надо. А-ля не вам и не нам.
        Конечно, я запасся далеко не всем, чем надо было бы. Только продовольствием, ну и, конечно, одной из старинных универсальных бартерных единиц, водкой то бишь. Можно подумать, будто никто никогда не платил соседу-слесарю парочкой пузырей за то, что тот в рабочее время чинил вам трубу.
        Остальное придется добывать по-другому… Как?.. Задачка почище тригонометрической. Ну и черт с ней - у меня слишком много дел.
        - Ярослав. Зачем ты взял… это?! - Мама брезгливо показала на выгруженные коробки с водкой.
        - Пить буду!
        - Не ерничай!
        - Все, сдаюсь! - Я шутливо поднял руки вверх. - Помнишь, ты попросила одного мужика нам поленницу порубать? Ну я тогда еще болел. Чем ты расплатилась?
        - Ну-у….
        - Ага. Вот и я о том же. Иди спать, мам, дальше я сам.
        В сарае был взят лом, лопата и небольшой, но тяжелый и крепкий гвоздодер. Из кладовки - несколько коробок и очень много старых дырявых полиэтиленовых пакетов.
        После этого я перенес все коробки к люку в погреб, который был предусмотрительно открыт. Я решил выдолбить в земляном его полу средней глубины тайник.
        Всю тушенку я туда прятать не собирался - только большую часть, в свободном доступе я хотел оставить ящика так два. Но даже оставшийся харч прятать именно сюда не стоило. Прятать все в один тайник глупо, опрометчиво и опасно.
        Вообще, я делал самый легкий в смысле изготовления тайник. Вырыл нужной глубины яму, обложил дно полиэтиленом, застелил коробками. Банки тушенки заворачиваются в полиэтилен и укладываются в эту яму. Между ними и на них насыпается земля. Потом на пакеты с банками ложится кусок картона, так, чтобы их закрыть. Все это счастье опять засыпается землей, которая, в свою очередь, утрамбовывается. Это самый ценный харч - поэтому он помещен во второе дно.
        На нехилый слой утрамбованной земли я снова положил еще одну картонку и положил туда водку. Вот на что спорю - любой, кто найдет это, дальше рыться не будет.
        С первым тайником было закончено. Оставшуюся еду я распределил по углярке (зарыл в шлак) и сараю (закопал в мусор на чердаке), оставив у себя лишь самое необходимое.
        После этого осталось лишь тщательно закрыть ворота и двери, положить рядом с кроватью воздушку с учебным автоматом и наконец-то лечь спать.
        Из-за множества весьма насыщенных событий мне достаточно часто снился всякий психодел. Подростковый мозг, обладатель которого взвалил на него совсем не подростковые задачи, просто не мог иначе выместить всю полученную гамму эмоций. Это, конечно, не сублимация и не либидо-мортидо, но что-то близкое. Вообще, мне всегда такое снится, сколько я себя помню. То паук с головой человека восклицает:
«Человек - ты животное!» То какой-то старик сжигает непонятные картины. Каждому хоть раз снились такие сны - они очень противные. Ты сам толком не понимаешь, что в них такого, за исключением полного абсурда, конечно. Но проснувшись, еще долго невозможно отделаться от ощущения грязной кожи и каши в голове.
        На этот раз мне снилась ни много ни мало - гигантская банка тушенки, граненый стакан и вилка. Хотя бы в тему.
        На сны слишком много внимания никогда не обращал. Никогда не принадлежал к людям, которые ищут в них всякие предзнаменования и прочее. Искать в психоделических замутах крупицу истины - по-моему, это глупо.
        Открыв глаза, я пару минут пялился в потолок и просто ни о чем не думал. От данного увлекательнейшего времяпрепровождения меня отвлекло легкое покашливание мамы и звук включающегося телевизора.
        - Ярик, вставай. Кушать будешь? - Она выглядела хорошо. На удивление безмятежно. Взгляд моей мамы лучился лаской и… наверное, это можно назвать уважением. Восхищением.
        - Только чай.
        - Хорошо.
        Я потянулся, поднялся с кровати и не спеша натянул легкие шорты.
        Все бы ничего, но мое внимание привлекла странная заставка по телевизору - орел с белой головой и с лавровым венком вокруг него. Обычно изображения таких орлов я видел только в американских фильмах. На часах было 6.53. До обычного начала трансляции оставалось семь минут, во что бы то ни стало я решил дождаться. Американская заставка. Настораживает. Не в том смысле, что я этого не ожидал, а в том, что внушает опасения.
        - Ярик! Готово!
        Из кухни доносился запах крепкого чая. Нацедив себе здоровенную кружку аж с пятью ложками сахара, я вернулся к телику. Время терпело. Попивая чай, я опять глянул на часы. 7.01. Как раз в этот момент из мощных колонок телика громыхнула какофония звуков. Причем так, что я пролил чай себе на ноги… правда, мне было уже не до этого - какофонией звуков оказался американский гимн - качество было паршивым.
        Картинку сменил вид главной улицы Астаны, по которой маршировали солдаты.
        - Вчера, 22 июня, в 23 часа 47 минут, диктатором Нурсултаном Абишулы Назарбаевым был подписан Акт капитуляции и выдачи миротворческим войскам США оружия массового поражения водородного типа. - Голос невидимого диктора заглушил торжествующий рев чужестранного гимна. - Сам Нурсултан Назарбаев ненадолго пережил Акт капитуляции - уже через несколько секунд сознательный член палаты министров совершил на него покушение, которое увенчалось успехом. И сегодня, в этот знаменательный день, народ Казахстана может забыть о попирающем его тиране. Его больше нет.
        К трибуне с семью микрофонами подошел мелкий, очень смуглокожий казах.
        Временно Управляющий Кабинетом Правления РК - высветилась табличка на экране.
        - Этот день станет великим днем в истории Казахстана! - быстро и горячо затараторил он. - Нет, не того Казахстана, который вынужден был прозябать при Назарбаеве! Этот день и этот час будут знаменовать собой появление на карте мира нового государства - Республики Тюркских Народов!
        Ну тут все ясно… азербайджанцы и всевозможная нечисть мощнейшим потоком хлынет в Казахстан… или как там его по-новому.
        Оратор продолжал:
        - Больше не будет коррумпированных органов власти и тоталитарных запретов тирана Назарбаева! Больше не будет попрания прав личности как взрослых, так и детей! Больше никогда не будет ущемления прав нац- и секс-меньшинств! Наступает время полноправной демократии! Великое время!
        К трибуне подошел сурового вида пожилой человек в военном мундире с орлами.
        Наблюдатель от ООН Кевин Майерс - услужливо высветилось на экране.
        Щелчок пульта - телевизор отключился. Странно… Я знал, что это неизбежно, и я понимал, что так будет. Но единственное, о чем я не догадывался, - что будет так обидно смотреть это выступление. И не просто обидно, а противно, как будто в дерьмо мордой упал, а выбраться не можешь. Тупо.
        А спустя полтора дня в Сарань вошли американцы.
        Средней длины колонна, состоящая из пяти грузовиков и одного бронированного автобуса, вольготно проехала в центр города - к Дому культуры, возле которого располагался акимат.
        Потом было долгое выступление, в ходе которого аким города показал, как он умеет вылизывать чужие задницы. А именно - задницы офицерского состава, который курировал в Сарани строительство перевалочной базы. Цитирую: «для переправки униженных и обездоленных детей, которые найдут в США свое счастье и начнут новую жизнь». Ну и, конечно, для защиты от подлых бандитов, которые должны рекой-водопадом переть к нам откуда только можно, хотя намек делался на Россию. Злые русские варвары - они ведь такие. Если идет мимо мечети или синагоги, то обязательно с собой бутылку с зажигательной смесью берет, по варварскому обычаю. Если видит девочку таджикскую, обязательно убьет - а то какой же он тогда варвар? А уж если видит, что соседу хорошо, то обязательно нападет. И трупами завалит, ибо по-другому не умеет. Ну варвары и варвары. Что с них взять?
        Жизнь в городе круто изменилась.
        Для начала на стенде, посвященном ВОВ, появился цветастый плакат, призывающий взрослых жителей города вступать в Организацию гражданской обороны (зарплата 500 долларов, полный медицинский пакет, право на ношение короткоствола). Лицам, прошедшим службу в армии или работавшим в силовых структурах, предлагалось вступать в Военные отряды (зарплата 3000 долларов, полный соцпакет, полный медпакет, право на проживание в «американской» зоне плюс уже упомянутый короткоствол). Конечно же, джедаям не пристало жить с казахским быдлом, поэтому теперь центр Сарани и несколько прилегающих к нему районов были отделены от всего города новомодной крепкой металлической сеткой. В этой зоне развернулась американская военная база и военный городок.
        Все магазины были закрыты, а товары из них перевезены в американскую зону, после чего на выходе из нее открылись два торговых пункта. Один - для всех, имеющих отношение к американцам. Второй - для обычных людей. В первом торговали за деньги, во втором вместо денег использовались боны.
        Боны были трех видов - на товары уровня 1 (продукты, алкоголь, сигареты, легкие медикаменты), уровня 2 (колюще-режущие предметы, предметы быта, медикаменты среднего уровня) и боны уровня 3 (горючие вещества, лакокрасочные изделия, ядохимикаты, медикаменты рецептурные).
        Изменения постигли еще и наркоманов. Официально диагностированным наркотики выдавали бесплатно, в спецточках. По европейской системе опиатникам выдавались две дозы метадона в сутки. Марихуанщикам - «медицинская» марихуана.
        Конечно же, город начало лихорадить - новая метла по-новому метет. Начался какой-то замут с новыми документами. Спустя некоторое время знакомая почтальонша принесла повестку, предназначавшуюся уже мне. Если описывать вкратце, то мне надо было идти в новообразованный «Центр учета и контроля», который располагался в бывшем детском саду «Березка», в американской зоне. Пришлось одеться поцивильнее и оставить дома все средства самообороны. Уж в этом джедаям можно отдать должное - безопасность в своей зоне они поставили. Поэтому я вполне спокойно оставил дома все, что могло сойти за «незарегистрированное средство самообороны». Попасть в группу риска мне не хотелось.
        Группа риска - это отдельная тема, в нее могли занести за все. За ношение средств самообороны без разрешения на то, за футболку с «антидемократической» и
«террористической» символикой, за оскорбление важной шишки, за неправильную музыку (мотивировалось это излишне напряженной обстановкой, «сегодня ты играешь джаз, а завтра…»). Попавшего в группу риска имеют право обыскать в любой момент, задержать на сутки и в случае серьезного нарушения конфисковать его имущество, вплоть до недвижимости. Обыскать и задержать могут не только самого попавшего в эту группу, но и его близких друзей и знакомых.
        Так или иначе, я вполне спокойно дошел до кордона, еще издали посверкивающего той самой сеткой.
        Меня остановили:
        - Stop! - Далее в мой адрес полилась мешанина английских слов, которые на слух я пока не очень хорошо воспринимал.
        - Э-э-э… - я слегка замялся. - Сорри, ай э вэри бэд андерстэнд инглиш.
        - Shit… - пробормотал накачанный биндюг в светлой форме и снова зачавкал словами, но на этот раз уже в сторону кордона.
        Из будки что-то пробурчали в ответ, оттуда выскочил очень худой парень в пиджаке, после чего охранник на КПП повторил свой вопрос. Парень начал переводить:
        - С какой цель ты есть идти в эту зону?
        - Да меня вызвали… вот… - Я достал из кармана извещение, доставленное мне почтальоншей.
        - Покажи. - Скрупулезно прочитав, переводчик что-то сказал охраннику и ушел назад в будку.
        Охранник открыл шлагбаум и жестом указал мне - дескать, иди.
        В детском саду, а ныне «Центре учета и контроля», была большая очередь из парней моего возраста. Я внимательно скользнул по ней глазами - никого из знакомых не было. Пришлось становиться в самый хвост.
        - Слышь, долго тут торчишь? - толкнул я в спину стоящего передо мной.
        - Лично я нет, - хмуро ответил тот. - Полчаса назад подошел.
        - Ясно… А тебя зачем вызвали?
        - Язык чешется? Об асфальт почеши.
        - Ласковый какой…
        Я хмыкнул и отвернулся. Было скучно. У кого-то из наушников доносился ритмичный речитатив модного рэппера, кто-то смолил сигареты. Пара парней прихлебывала
«Хайнекен» из железных банок. Кто-то просто болтал о чем-то своем…. Очередь медленно продвигалась.
        Я не засекал время, но наверняка минуло не меньше часа, прежде чем я прошел в прохладное здание и оказался у длинной парты, заставленной компьютерами и иной техникой. Как ни странно, со мной говорили по-русски.
        - Назовитесь. - Но легкий пришепетывающий акцент все-таки был.
        - Найменов Ярослав Александрович.
        - Каков ваш возраст?
        - 16 лет.
        - Хм… - Белобрысый мужчина в очках критически прошелся по мне глазами.
        Я постарался втянуть небольшое выпирающее брюшко, а сидящий за столом защелкал мышкой и клавиатурой.
        Спустя минуты две он нерешительно произнес:
        - Вы выглядите старше.
        - Кхем… спасибо… - Я замялся. - А зачем меня вызывали?
        - Для проверки личности и выдачи соответствующего удостоверения.
        Он нажал пару кнопок на клавиатуре и потянулся к стоящему неподалеку здоровенному аппарату, чем-то напоминавшему автомат по продаже сока.
        В «автомате» что-то противно запищало, и из находившейся на нем сбоку решетки заструился чуть видный пар.
        Сразу после этого из прорези (которая была сразу над столом) вылез белесый кусок пластика с блестящим штрихкодом.
        Мужчина взял его, сунул в некое подобие принтера, мощно припечатал крышкой….
        Весь процесс продолжался примерно 40 минут, после которых я держал в руке новенькое удостоверение личности. Не такое, как в Казахстане, - на белый пластик была нанесена моя фотография, сразу над ней штрихкод и блестящая, отдающая радугой полоска. Справа от фотографии строчки: Name, Surname, Patronymic, Nationality, Age, Status.
        Я прошелся глазам по строчкам.
        Name: Yaroslav
        Surname: Neimenov
        Patronymic: Alexandrovich
        Age: 16
        Nationality: Russian (german)
        Status: CL
        Конечно же, я не преминул спросить, что означает последняя строчка.
        - CL - civil. - ответил мужчина - Гражданский.
        - Ясно. Я могу идти?
        - Можете. Завтра в 14.00 вы обязаны явиться к штабу для общественно полезных работ по его укреплению. За неявку на вас будет наложен штраф.
        Выходя на бьющую в голову жару лета, я глубоко вдохнул пыльный воздух и утер со лба пот. В голову билась настойчивая мысль. Оккупация началась. Констатация факта.

«Спальный район» города Грязи. Российская Федерация
        Кто пойдет за изорванным знаменем -
        Драться за последний рубеж?!
        Защищать бесполезные знания
        И нелепость белых одежд?!
        Эй, вставайте - кто еще остался?!
        Встанем гордым строем среди руин…
        Кто еще помнит и кто не сдался?!
        Я не верю, что я один
        Защищаю свой город!
        «Тэм Гринхилл»
        Одиннадцатилетний Толька влетел в квартиру Пыряевых, тяжело дыша и с огромными от испуга глазами. Споткнувшись у порога, промчался на кухню и заорал:
        - Маааам!!! Там… там, во дворе… там ребят хватают!
        Колдовавшая у плиты Анастасия Игоревна испуганно бросила взгляд на сына, потом - на окно, за которым (пятый этаж), конечно, ничего видно не было. А на шум со двора она давно не обращала внимания.
        - Каких ребят? - сердито спросила она. - Ты-то цел?!
        - Цел! - выпалил Толька, бешено жестикулируя. - Мы под грибком сидели! А тут грузовики! И эти! И в подвал, там, где, ну, ты знаешь, Фрол со своими кучкуются. И…
        - Я тебе сколько раз говорила?! - Полотенце обрушилось на шею ойкнувшего сына. - Я тебе сколько раз повторяла?! Близко к этому Фролу не подходи!
        - Мам, да я и не… - попытался было объяснить Толька, но второй шлепок прервал эту попытку:
        - А ну, марш к себе и сиди, не высовывайся, пока самого не прихватили! - цыкнула на сына Анастасия Игоревна и, проводив мальчишку в его комнату для убедительности еще одним хлопком полотенца - по шортам, - секунду прислушивалась к шуму со двора.
        Потом вздохнула и вернулась к супу…

…В квадрате двора, образованном четырьмя девятиэтажками, было полно народу. Люди стояли на детской площадке, под чахлыми рядами деревцев, около подъездов. В основном взрослые, но тут и там выглядывали любопытно-перепуганные ребятишки. К окнам на всех этажах прилипло еще больше лиц.
        Оба выхода со двора были перекрыты машинами - двумя мощными «маками» со знаками миссии ООН на бортах и кабинах и цепочкой американских солдат в голубых касках и нарукавниках. Около «Хаммера» стоял немолодой здоровенный сержант. Американцы, держа винтовки стволами в небо над двором, с равнодушным интересом наблюдали, как с десяток местных курдов в зеленой форме миссии ООН с шокерами и ловчими петлями вытаскивают и выводят из двух подвальных входов орущих, сопротивляющихся мальчишек и девчонок, затягивают в пластиковые наручники и тащат к грузовикам. Над двором стоял гвалт детских голосов и ругани на курдском. Других звуков почти не было.
        Кое-кому из беспризорников удалось выскочить в незарешеченные окошки, и теперь они - в основном младшие, те, что потоньше, - издалека поливали матом все на свете и швыряли обломки кирпича. Только рыжая девчонка лет 14, но тоже тоненькая, в рваной на всю длину джинсовке, металась почти под ногами у курдов и кричала пронзительно:
        - Люди! Ну люди, что ж вы смотрите?! Да помогите же! Их же убьют! Их же убивать увозят!!! Люди! Люди же!!!
        Наверное, отчаяние лишило ее соображения, иначе она вспомнила бы, сколько раз в начале своей беспризорной карьеры кричала почти так же - и вспомнила бы, что никто, никто ее не слышал тогда… почему должен услышать сейчас? Но она продолжала кричать.
        - И правильно забирают, - сказала какая-то из бабулек. - Все подъезды засцали, измалевали, на улицу не выйдешь. Правильно забирают, власть знает, что делает, вона - не то что раньше… Кому они нужны-то. Накарманы малолетние.
        - Молчала бы, дура старая, - процедил молодой мужик, стоявший рядом, глаза в землю. Бабка переключилась на него, но тот молчал.
        Из подвала выволокли рослого, облитого кровью парня. Следом, постанывая и визгливо охая, на руках подельников прибыли двое курдов - у одного явно была пробита голова, у другого что-то с обеими руками. Увидев это, трое или четверо «ловцов» швырнули парня на асфальт и принялись сосредоточенно бить ногами. Он, закрываясь локтями, крикнул девчонке:
        - Уходи, дура, младших ув… - и захлебнулся, ботинок врезался ему в горло.
        Девчонка вместо этого рванулась вперед - и тут же охотничья петля, под гогот курдов, захлестнула ее шею. Крик перешел в хрип, рыжая обеими руками схватилась за врезавшийся в шею тросик и упала на колени. Лицо ее побагровело…
        От людей, стоявших у ближнего подъезда, отделился высокий аккуратный старик с тростью в руке. Он сделал всего несколько шагов - совсем не стариковских, широких и ровных…
        - Ввваааа! - взревел державший петлю - палка опустилась на его руку. С перекошенным лицом он дернулся здоровой рукой за шокером - и тут же палка в руке выглядевшего совершенно спокойно старика перебила ему гортань. - Хря, - сказал курд, покорно падая. Старик, ни на кого не обращая внимания, нагнулся к девчонке и стал освобождать ее.
        Странным было то, что остальные курды не бросились на старика. Лишь один из них, подбежав к сержанту у «Хаммера», закричал, тыча рукой:
        - Миста сажнт, ю си, ю си?! Вис из олд фашист, хи блоу Юсуф фор хис нэшэн энд колор скин! Вис из олд рашен фашист![Мистер сержант, вы видели, вы видели? Это старый фашист, он ударил Юсуфа за его национальность и цвет кожи! Это старый русский фашист! (искаж. англ.)]
        Двое солдат, повинуясь молчаливому жесту сержанта, подошли к старику. Он спокойно посмотрел на них снизу вверх и как ни в чем не бывало продолжал растягивать петлю. Потом, отбросив ловушку, помассировал хрипящей и кашляющей девчонке горло и поднялся, держа палку в руке.
        Один из американцев ударил его в лицо стволом винтовки…
        - Ма-мммм!!! - повис над двором одинокий детский крик.
        На него обернулись все сразу.
        Из подъезда, наискось от места схватки, двое солдат - не курдов - вытащили извивающегося мальчишку лет 12-13, одетого в майку и трусы. Он лягался, кусался и не переставал звать на помощь маму; тапки на левой ноге не было, с правой - слетела, когда солдаты поволокли его через газон.
        Толпа заволновалась.
        - Это ж не беспризорный!
        - Это учительницы сын, из 27-й!
        - Андрюша, за что они тебя?!
        - Не знаю! - брызнув слезами и яростью, крикнул мальчишка, выкручиваясь из рук солдат и тормозя пятками. - Я не знаю! Они дверь вышибли! Мама там… в квартире, без сознания! Помогите! Помогите, люди, помогите!
        - Эй вы! - вдруг послышался резкий окрик. - Оставьте пацана! Живо!
        От грибка, под которым сидели несколько картежников, шел грузный бородатый мужик в майке, шортах и шлепках. Он раздвинул толпу, помог подняться старику, который - ого! - не потерял сознания и теперь унимал кровь из рассеченной щеки, и подошел к остановившимся солдатам.
        - Пацана оставьте, козлы, - ровно произнес он.
        Солдаты переглянулись. Один из них - здоровенный негр - отпустил ногу мальчишки и толкнул мужика в грудь стволом винтовки.
        - Отвали, - сказал он выученное по-русски слово.
        Мужик взялся за ствол винтовки и согнул его плавным движением. Потом положил руку на плечо чернокожего гиганта - и тот перекосился на сторону с возмущенным воплем, перешедшим в писк.
        - Я тебе чего сказал, еб…о твое гуталинное? - спросил мужик спокойно.
        И тут же второй солдат, отпустив упавшего мальчишку, коротко и точно ударил мужика в горло примкнутым штыком.
        - Ыхххх… - сказал мужик, хватаясь за винтовку. Задумчиво придвинул к себе ошарашенного солдата, подмял его, повалил, упал сверху. Дернулся несколько раз на неподвижном американце.
        И затих…

…Толпа придвинулась молча, и это обмануло конвой. Американцы запереглядывались. Потом рослый сержант лениво подошел от «Хаммера», поднял ствол винтовки и громко, повелительно сказал по-русски:
        - Назач, скоти.
        И выстрелил короткой очередью в воздух.
        И тогда толпа придвинулась еще ближе…

…Майор Роскилл был два восьмимесячных срока в Ираке и один четырехмесячный - в Афганистане, занимался охраной миссий в Либерии и Эфиопии. Россия на фоне тех диких мест показалась ему тихой и пришибленной, русские - глуповатыми и покорными, сама миссия - приятным и хорошо оплачиваемым отдыхом.
        Но сейчас он стоял посреди двора, слышал, как перекликаются и недоуменно ругаются его солдаты, и не знал, что сказать и что подумать…

…Из шестнадцати человек конвоя уцелел только один - молодой парень, который вовремя успел - от страха - бросить винтовку и заскочить в какой-то полуподвал. Сейчас его - трясущегося, с выпученными глазами, полуседого и практически невменяемого - оттуда как раз вытащили и подвели к Роскиллу. Но майор с ходу понял, что тут можно ничего не спрашивать… Да и не нужно тут было ничего спрашивать.
        Два грузовика и «Хаммер», опрокинутые и пустые, все еще горели у вьезда во двор. В люке «Хаммера» торчал обгорелый скелет в расплавленном шлеме, сросшийся с пулеметом.
        Опознать удалось двоих из конвоя. Голова сержанта Спаркса - с вырванными глазами, забитыми песком, - торчала на арматурном пруте над детской площадкой (тело обнаружить не удалось). Рядовой Маковски - с топором, торчащим в спине, - лежал возле мусорных ящиков. Отрубленные руки рядового валялись тут же.
        Остальные… нет, остальное - было неопознаваемо. Часть тел, порванных в клочья, была перемешана с землей, размазана по асфальту. Два - раздернутые пополам - покачивались жуткими украшениями на склоненных над подъездной дорогой тополях, привязанные за ноги. Стена около подъезда была забрызгана кровью и мозгом - как будто кистью махали.
        Курдов из ооновской миссии нашли в подвале. Их - и живых, и забитых до смерти - запихали туда, а потом кто-то подогнал к окошку «Газель» и просунул внутрь выхлопную трубу. «Газель» все еще стояла на этом месте…
        - Как же так? - взвинченно спросил кто-то. - Они же просто стадо… Этого не может быть! Господин майор! - Молодой солдат подбежал к командиру, забыв о субординации, губы солдата тряслись. - Что это, кто это сделал?! Это же не люди сделали!
        Роскилл не отвечал. Ему вспомнились слова, сказанные кем-то из офицеров штаба дивизии перед отправкой в Россию, - сказанные неожиданно, на прощальной вечеринке вразрез общему настроению: «Не обольщайтесь. Русские могут быть очень жестоки и коварны. Так, как даже не снилось мусульманам…»
        Тогда Роскилл не поверил в это.
        А сейчас не верил своим глазам.
        - Вывести всех из домов! - крикнул майор, приходя в себя. - Выводите все…
        Солдат, начавший при уверенных громких словах команды приходить в себя, увидел, как голова майора под шлемом лопнула, словно арбуз, по которому ударили молотком. Секунду солдат молчал. Потом закричал истошно, но его крика уже никто не услышал…

…На втором этаже главного корпуса девяностолетний сухонький старик - дед Илья, охотник с восьмидесятилетним стажем, - удовлетворенно хмыкнул и вогнал в освободившийся левый ствол старой ухоженной «тулки»-«бэшки» 16-го калибра
«смычку» - патрон-самокрут с составной пулей: тремя «тандемом» соединенными шпилькой 12-миллиметровыми картечинами - точно такая только что разнесла голову офицеру, попав между глаз. И снова аккуратно приложился к четырехкратной оптике, выбирая себе новую цель.
        - Етить тебе в дышло, - азартно пошевелил он желтыми от вечного курева усами, плавно нажимая спуск…

…Стреляли изо всех корпусов - не меньше тридцати стволов, охотничьих ружей и трофейных «М16», среди которых выделялся деловитый гортанный голос старого «MG42». Укрыться во дворе было просто некуда. После первых же десяти секунд шквального огня уцелевшие солдаты бросились к стоявшим на подъездной аллее машинам. Но из дренажной канавы тут и там начали, как чертики из шкатулки, подниматься фигуры ужами подползших пацанов, швырявших в машины фыркающие самодельными запалами бутылки со смесью бензина и сахара. Бросок - и исчезновение, а в следующий миг другая фигура поднималась в другом месте.
        Через двадцать секунд горели все машины. Кто-то стонал и охал, кто-то звал на помощь. Вдоль аллеи ползал, собирая кишками пыль, воющий гранатометчик.
        Во дворе начали появляться люди. Мальчишеский голос прокричал:
        - Дядь Игорь! Тут один в люк заполз! Вон он!
        - Иду, Сашок, иду, - отзвался неспешно мужской.
        К гранатометчику подошел молодой парень со штыковой лопатой. Примерился.
        - А!!! - оборвался последний вопль.
        Хрустнули позвонки. Отложив лопату, парень присел и начал потрошить разгрузку обезглавленного, отпихивая ногой скользящие петли кишок…

…Когда через два часа бронеколонна из ближайшего гарнизона, двигавшаяся со всеми предосторожностями, вошла во двор - дома стояли пустые. Настежь были открыты квартиры, подвалы, гаражи. И - никого. Ни души.
        Жители ушли.
        Разные люди. Республика Тюркских Народов
        По широкой улице шла влюбленная парочка. Светловолосый парень и рыжая девушка - судя по всему, им было очень весело.
        И правда, медного цвета волосы, собранные в бесхитростный легкомысленный хвост, уже несколько секунд весело трепыхались от задорного смеха хозяйки - парень рассказал очень смешной анекдот.
        - Вита-а-алик, ну хватит! - Она перескочила через небольшую ямку, и ее легкое платьице трепыхнулось, показывая миру светлые, почти молочно-белые колени.
        - А что такого? - парень не преминул пройтись глазами по продолжавшейся долю секунды картине.
        Девушка это заметила, но ничего не сказала, лишь улыбка еще больше обнажила ровные белые зубы.
        - Да ничего! Просто такие пошлые анекдоты дамам не рассказывают!
        - Пф-ф! Ира, можно подумать, будто ты обиделась! Или обиделась? Ну-ка, признавайся…. - Виталий резко защекотал девушку, и по улице прокатилась еще одна мелодичная волна смеха.
        Дальше продолжалось обычное веселое щебетанье, которым наверняка увлекался каждый влюбленный, провожающий девушку домой.
        Все это было прервано американским патрулем из Гражданской обороны, состоящим из трех азербайджанцев, прибывших в новообразованную РТН.
        - Пиридъявите дакументи! - пропыхтел самый толстый, с нашивками сержанта, по коричневому его лицу катились крупные градины пота, лоб маслянисто блестел.
        На пехотной «М16», которую он держал на изготовку, предохранитель был уже снят, у второго, очень костлявого (что было видно даже через плотную форму) азербайджанца, в руке был «Ругер». Третий тоже был с «М16».
        - А мы чем-то провинились? - Парень все еще улыбался. Как, впрочем, и его подруга.
        Второй азербайджанец плотоядно прошелся глазами по точеной фигурке девушки и что-то гортанно сказал. Толстый ухмыльнулся и ответил ему на таком же языке, после чего снова повторил, уже более настойчиво:
        - Пиридъявити дакументи!!
        - Слушайте, успокойтесь, - улыбка сползла с лица девушки. - Нет у нас документов, мы с праздника идем.
        - Нет дакументи? - дебиловато переспросил толстяк.
        - Да нету, говорим же - с вечеринки идем! А что случилось? - Виталик насторожился, в серых глазах сверкнул металл.
        - Если дакументи нет - нада идьти в участка! - После тирады толстяка двое других уверенно закивали.
        - А зачем?
        - Нада идьти в участка!! - потрясая «Ругером», заорал второй патрульный.
        Парень было напрягся, однако девушка мягко положила руку ему на плечо:
        - Успокойся, что ты так? Ну пройдем, отчитаемся, потом проводишь меня домой… все в порядке.
        Она ошибалась.
        Когда столь странная группа прошла пару кварталов, азербайджанец, державший в руке
«Ругер», снял перчатку и, тихонько подойдя к девушке, запустил руку ей под юбку, до боли сжав ягодицу.
        - Нэ бойса…. - Он противно сглотнул слюну и не менее противно задышал Ире в ухо.
        Та почти автоматически развернулась и со всего размаху залепила ему звонкую пощечину.
        - Ах ти ж сюка! - «Оскорбленный» джигит не преминул ответить тем же. Правда не пощечиной, а кулаком. В висок.
        Девушка потеряла сознание и упала на грязный асфальт.
        Виталик не стал тратить время на разговоры. Сыграло свою роль то, что он профессионально занимался рукопашным боем.
        Сваливший девушку получил мощнейший удар, расплющивший ему кадык, - все по негласному закону любого боевого искусства: «Если бьешь - то бей так, чтобы после тебя не ударил никто!»
        Толстяк с «М16» отделался гораздо легче - в состав формы Гражданской обороны входил жесткий щиток, защищающий промежность, - именно поэтому сильный удар ногой уполовинился, всего лишь свалив противника на землю.
        Третий оказался самым шустрым - видимо, уделял время тренировкам. Он даже успел вскинуть винтовку и нажать на курок… Но ветры в Казахстане обычно пыльные. Винтовку попросту заклинило, и в следующий момент пятка Виталика пристыковалась к подбородку столь быстрого солдата.
        Толстяк начал было подниматься, однако парень со всего размаху двинул ему по голове. Двинул настолько сильно, что свернул «джигиту» шею.
        После этого он подхватил на руки девушку и быстро пошел домой, совершенно легкомысленно забыв про третьего противника. Впрочем, это роли не сыграло - падая наземь, тот сильно ударился затылком, заработал сильнейшую гематому и умер, не приходя в сознание…

…Этот случай был лишь одним из многих - в Казахстане отнюдь не все были рады свержению «кровавого тирана» Назарбаева. Казахские роды не слишком-то жаловали валом хлынувших в Казахстан кавказцев и азербайджанцев. Ибо первые грабили кого попало, а вторые отличались изрядной любвеобильностью как к девушкам, так и к юношам.
        Казахи еще не совсем потеряли связь с корнями и старинными обычаями, поэтому первому же бойлаверу, пытавшемуся раздеть мальчика-казаха, отрубили семенные железы, после чего прижгли рану каленым железом, основательно повредив мочеточник. Естественно, кузнеца-любителя, проводившего столь «неполиткорректное» наказание, приговорили к «лечению от вспышек ярости». То бишь к испытанию на нем синтетических наркотиков.
        Американские аналитики разработали множество прогнозов - однако ни один из них не сбылся. Ведь кто мог предположить, что 58 % казахского населения вернутся к аульной системе? Кое-кто по старинке, на лошадях, кое-кто на машинах…. Заново начали образовываться Старший, Средний и Младший жузы, поговаривали даже о том, что недалеко то время, когда проведут Великий курултай и выберут на нем нового казахского хана.
        Американцы не видели в этом ничего такого, что могло бы им помешать, даже наоборот - хан, он такая личность, что на его место можно продвинуть и кого-нибудь из лояльных делу демократии людей. А там пусть эти варвары-казахи играют в возрождение своих золотых времен.
        Особую роль в политике оккупантов играло то, что в Гражданскую оборону очень легко брали приезжих, представителей нацменьшинств - азербайджанцев, кавказцев, киргизов… много кого. С одной стороны, это помогало держать под контролем большую часть населения. С другой стороны, хваленые американские аналитики не учли менталитета приезжих народностей - те гребли только для себя и под себя. К примеру, лишь через полтора месяца американское командование додумалось не ставить приезжих на должности, связанные с доставкой амуниции, продовольствия и медикаментов. Причина проста и обыденна - за внушительный шкаф или за пару ягнят для шашлыка улыбчивый водила-грузин делал небольшой крюк с основного рейса. И отдавал убедительному клиенту пару ящиков с консервами или штук 5 пистолетов. Ходили слухи, что кто-то купил таким образом несколько коробок с бонами!..

…Как это ни странно, грозный и могучий Китай был обезврежен гораздо быстрее, чем
«отсталая и нищая» Россия. Уже через три дня после бомбежки Казахстана в Поднебесной земле началась эпидемия того, что позже назовут «Желтой Чумой». Всего за месяц от гигантского по количеству народа осталось всего 5 миллионов человек. Из них 3,5 миллиона были пережившими страшный вирус, особенность коего заключилась в стерилизации переболевших им. Ну а пока этого не случилось, США, как всемирный полицейский, были просто обязаны ввести в Китай миротворческие гарнизоны и отряды Красного Креста. Чтобы помочь умирающему народу….
        Но американские аналитики не учли самого главного - так называемого закона белой вороны и запретного плода.

«Если 100 % населения делают то, что разрешено, то 1 % обязательно будет делать то, что делать запрещено».

1% - это мало. Однако этот один процент имеет неприятную для оккупантов особенность стремительно превращаться в два, а то и в три! И далее, по возрастающей.
        Город Рассказово. Российская Федерация
        Кто сеял зло - себя не утешай.
        Неотвратим твой страшный урожай.
        Алишер Навои
        Первый «свободный урок» через три дня после того, как 8-й «А» узнал, что у них будет новая классная руководительница. Вероника Андреевна ушла на пенсию.
        - Ха, ушла, - буркнул Мишка Изветько, первый отморозок в параллели. - «Ушли», сразу сказали бы.
        - Вечно ты сморозишь, - отозвалась Наташка, самая красивая девчонка в классе. - Она еще в прошлом году говорила, что сил больше с нами нет, уйдет.
        Класс вяло заспорил. Сашку спор не интересовал совершенно. Он сидел за своей партой и думал про щенка, которого кормил по утрам вот уже почти месяц…

…Новая классная никому не понравилась. У нее, во-первых, были неприятно-развязные манеры, и она сразу же заявила, что ее можно называть Лида и на «ты». Слов нет,
«тыкнуть» учителю считалось в школе геройством. Но делалось это по-тихому, шепотком. И Сашка, например, сам не ожидал, что официальное разрешение - вроде бы сбывшаяся мечта каждого ученика! - окажется таким… неприятным, что ли? Иного слова он подобрать не мог. Во-вторых, классная выглядела нелепо и походила манерой поведения на моделей с подиума. Смотреть на них там было интересно, а в школе это показалось диким.
        И вообще… Что «вообще», никто толком сформулировать не мог, но после уроков Мишка сказал:
        - Да ну нах. Вообще на училку не похожа. Больная какая-то.
        Так «Лида» обзавелась официальным прозвищем - Больная.
        Что такое «свободный урок», ученики поняли не сразу, хотя Больная с горящими глазами долго вещала, что «в это время они будут совершенно свободны и должны максимально раскрепоститься, ничем себя не сдерживать и ни в чем не ограничивать! . Когда прозвенел звонок и классная демонстративно вышла вон, махнув рукой и сообщив на ходу «keep smile!» (а в замке снаружи щелкнул ключ), ученики минут пять просто сидели и молча пялились кто куда. В полной тишине…

…Когда через сорок пять минут Больная вошла в класс, там царила почти такая же тишина. Все сидели на своих местах, кроме двух парней из команды Мишки, которые играли на доске (в тысячный раз) в крестики-нолики. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то готовился к урокам, кто-то болтал. Большинство просто тупо мучили мобильники.
        Чем осталась недовольна Больная, ребята сперва даже не поняли. Но она и впрямь была недовольна, только что слюной не брызгала, выкрикивая какие-то полупонятные даже Сашке (одному из самых начитанных в классе!) слова, типа «трансгендерная нивелиризация», «половая сублимация», «субдуховное раскрепощение» и «толерантность осознания окружающего». У большинства же ребят и девчонок глаза стали стеклянными, а после уроков Мишка снова веско заявил:
        - Больная, бля буду.
        На следующий день вместо урока обществознания «ашкам» показали фильм о таком же учебном дне в какой-то американской школе. То, что творилось на экране, походило на сумасшедший дом, люди так вести себя просто не могли, пусть и невзрослые. Даже в вечерних компаниях, вдрызг упившихся пивом, Сашка такого не видел. Почти все девчонки уткнулись в парты, из пацанов кто-то, правда, гыгыкал, но Сашка заметил, что Мишка хоть и смотрит, но смотрит хмуро и тяжело. Самому Сашке смотреть на экран было просто противно, и он стал думать о посторонних вещах.
        Однако уже назавтра в школу не пришли Олег Парухин, Инга Оверкова и Арслан Алиев. Олег и Инга куда-то уехали вместе с семьями, а Арслана Сашка встретил вечером во дворе. Чеченский мальчишка - кстати, на удивление миролюбивый и отзывчивый парень, хоть и не слишком умный, - сидя на качелях рядом с Сашкой, сказал:
        - Я отцу все выложил. Он сказал - больше туда ходить не будешь. Это, сказал, не русская школа и не школа вообще, где таким вещам учат, и это не учитель, раз такой человек. Ты тоже своим скажи, э, Сань?
        Сашка предпочел умолчать об увиденном. У него с родителями были не те отношения - они просто старались жить, не огорчая и не замечая друг друга без нужды. Это у Алиевых семья сто человек и все старшего слушаются. Хотя нет, у Парухиных, хоть они и русские, было почти так же…

…Следующий «свободный урок» стал в принципе повторением первого. Правда, минут через десять после его начала один из адъютантов Мишки, Димка Данилов, по прозвищу Долбо…б, достал сигарету и решил закурить. Но Мишка веско и тихо сказал:
        - А ну убрал на хер.
        - Ты че, Миш? - захлопал глазами Димка. - Больная же сказала…
        - Бля, ты че, тоже больной? - спросил Мишка и поднес к носу Димки крепкий, покрытый шрамиками кулак. Тот мгновенно понял, что к чему, а Мишка буркнул классу: - Это… девки… в натуре, за мат извините…

…Мишка не пришел в школу на следующий день. Ребята из его компании были какие-то пришибленные… а через два дня Димка повесился в школьной подсобке.
        - Он Больной рассказал, что на уроке было, - мрачно просветил Сашку самый близкий друг Мишки, Артюха (Славка Артюхов). - И, бля, сидим вечером, Миху ждем… в песочнице… бля, «Скорая». И жик, жик, жик… Миху, сеструху его младшую, родаков. На носилках, прям одного за другим.
        - Заболели, что ли? - ошарашенно спросил Сашка. Артюха криво усмехнулся:
        - Угу, бля. Заболели… Наивный ты, Сань, как из «Дома-2»… - Потом вздохнул и сказал: - Сваливать надо.
        И больше ничего не добавил. Но через два дня в школу уже не ходило полкласса…

…На четвертом «свободном уроке» Сашка подрался.
        Он и сам не понял, что произошло. Просто услышал шепот, возню, шорох. Обернулся и увидел, как Хряк (так звали Хрякова-младшего, сына шишки из мэрии, при новой власти даже слегка подраспухшей) лезет к Наташке. Та была красная и сопротивлялась, но молча - и бессмысленно, конечно: Хряк весил вдвое больше. Кругом все то ли не замечали… то ли замечали, но…
        Сашке вдруг почудилось, что он стоит на какой-то плотинке. Тоненькой такой. И она дрожит и гнется под напором даже не воды - какого-то потока из мусора и дерьма. Вот сейчас лопнет - и… И остальные тоже ждут - лопнет или нет? Если лопнет - то…
        Потом он увидел глаза Наташки. Они были полны слезами и беспомощностью…

…Больная начала орать на Сашку, едва Хряков-старший увез сыночка (похожего на отбивную мордой - Сашка сам не ожидал, что может так кого-то избить). Но мальчишка, улучив перерыв в воплях про «некупированную агрессию»,
«тоталитаристическое поведение» и «тестостеронный дисбаланс», дерзко и ясно возразил:
        - Но вы же сами объявили - себя не сдерживать и ни в чем не ограничивать. Мне захотелось его избить - и я его избил.
        Больная задохнулась. Мальчишка с восторгом понял, что теперь он знает, как выглядят глаза зависшего компьютера, пытающегося решить дилемму типа «можешь ли ты придумать задачу, которую сам решить не сможешь?»
        Потом Сашка сморозил глупость. Будь он старше, он бы никогда так не поступил. Но ему было всего четырнадцать лет, и он испытывал неожиданно сладостное и не совсем понятное самому чувство победы над чем-то… чем-то… чем-то…
        - Нечего ему было девчонку лапать, - сказал Сашка.
        Сбой в программе закончился.
        - Иди, - сухо проронила Больная. А Сашка испугался.
        Он никогда раньше не видел взрослых, которые ненавидят детей. Не кричат, не орут, не бьют - именно ненавидят. Но в тот момент, глядя в ожившие глаза «Лиды», - понял: она ненавидит его, Сашку. Ненавидит и, кажется, боится…
        И снова Сашка совершил ошибку. Он не смог поверить в эту ненависть…

…И снова - потом Сашка часто думал, от каких мелочей все зависит. Он всего лишь свернул за мусорные ящики. В полуквартале от своего подъезда. Свернул, чтобы посмотреть, как поживает его знакомый щенок - тот подрос, стал веселым и часто там кормился.
        Щенка там не было.
        Там был Мишка.
        - Я тебя ждал, - сказал Мишка, поднимая глаза на Сашку. - Знал, что ты тут ходишь… Зайди сюда, быстро, не стой.
        Мишка был в жутком виде. В помятой одежде, глаза синим обведены, на скулах резкий румянец. Руки Мишки - он их сцепил на высоко поднятых коленях, сидел на какой-то банке - тряслись.
        - Ми-и-и-иш? - Сашка ошарашенно зашел за ящики. - Ты… чего тут?
        - Сбежал, - коротко сказал Мишка. - Думал, смогу… соскочить… Ни х…я, через час обратно поползу, ломать уже начинает… Ноги сами несут, чего угодно сделаешь, чтобы вкололи. Сань, ты не перебивай, у меня времени нету… Домой не ходи. Там тебя ждут. Предков твоих уже увезли.
        - Куда? - прошептал Сашка, садясь на корточки и приваливаясь к ящику.
        - Туда, - Мишка весь задрожал. - Бля, пипец… Не ходи, Сань. Только не ходи, а то будешь как я.
        - Миш, чего творится-то?! - Санька приоткрыл рот, пытаясь понять сказанные ему слова.
        - Оккупация, бля, - Мишка прикрыл глаза. - Натурная. Как в киношке. Только умней. Ты, Сань, беги, - он снова распахнул глаза. - Сань, ты беги. Знаешь, есть такая улица - Коммунаров. За ней пустыри. Попробуй туда. Я сам хотел, да сеструху думал сперва забрать… а теперь ее нету, а мне уже не спрыгнуть…
        - А где… она? - Сашка сглотнул, вспомнив пятилетнюю сестру Мишки.
        - Где… - Мишка прижмурился, опять передернулся и трясся, уже не переставая. - Ну, это… - Он вдруг хихикнул: - Наверное, уже в разных людях. По кускам. Они бы и меня так же, но я ж курю с пяти лет, вот на мне разное и испытывают…
        Сашка подумал было, что Мишка сошел с ума. И уже почти встал, чтобы уйти. Даже убежать…

…И увидел шевеление занавески - в окне своей комнаты. Тихое и плавное.
        Почему-то именно тогда он поверил. Во все и сразу.
        - Мишка… - От ужаса он с трудом удержал позыв внизу живота. Мишка открыл глаза:
        - Сань, - произнес он чисто и спокойно, - Сань, не попадись им. И это. Ты отомсти. Если сможешь. Сань, пожалуйста.
        - Миш, пошли со мной. - Сашка вцепился в локоть Мишки. Но тот освободился и покачал головой:
        - Не… меня уже это… зовут. - Он встал. - Коммунаров улица. А там пустыри. И не попадись.
        Он пошел, качаясь, мимо ящиков и - дальше по улице. Не оглядываясь…
        Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
        Вообще-то я хорошо переношу жару, как-никак с детства в Казахстане поджариваюсь. Однако спустя полтора часа тяжелой работы мне стало нехорошо. Начало мутить, и в глазах пошли круги.
        И это притом, что работа оказалась еще не самой тяжелой, не такая, как была у парней с двадцати и до тридцати пяти лет. А уж что говорить о тех, кому за сорок….
        Работа одна - постройка заграждений вокруг главной площади, а ныне плаца для пробежки и зарядки амеров. Лица возрастом от шестнадцати до двадцати рыли ямы под фундамент для забора, наполняли землей мешки, таскали цемент. Те, что от двадцати одного и до тридцати пяти, устанавливали здоровенные каменные блоки, бывшие одновременно фундаментом и забором, после чего со стороны плаца эти блоки обкладывались мешками с песком. Как я уже говорил, самая тяжелая работа досталась тем, кому было от тридцати шести и до сорока пяти лет, они устанавливали здоровенные вышки и делали некое подобие маленьких бункеров для пулеметных точек.
        В первый день, когда парни моего возраста работали над фундаментом, к куче голых по пояс, потных тел подошли два прилизанных офицера в песочного цвета военной форме.
        - I look at them, and I’m surprised, - начал говорить первый. - These children grow up in a disgusting climate, eat disgusting food, they did not have anything that is in our children! But look - every second of them above the majority of our soldiers! They take up a load that can not afford some of our soldiers! They already look like men and not like children![Я смотрю на них и удивляюсь. Эти дети росли в отвратительном климате, ели отвратительную пищу, они не имели ничего, что есть у наших детей! Однако взгляните - каждый второй из них выше большинства наших солдат! Они поднимают такой груз, который не под силу некоторым из наших. Они уже выглядят как мужчины, а не как дети! (англ.)]
        Второй слегка потер лысеющий лоб, и тихо ответил:
        - You answered your own question yourself. Junk climate, unsuitable food, unsuitable conditions - it all helps to be strong. And then be strong for our children?[Вы ответили на свой вопрос сами. Негодный климат, негодная пища, негодные условия - все это помогает быть сильным. А для чего быть сильными нашим детям? (англ.)]
        После этого они ушли. Когда я попросил одного парня, говорящего по-английски, перевести это, он слегка помялся.
        - Ну, я не много понял…. Первый вроде говорил, что мы похожи на мужчин, а не на детей. Второй ответил, что это все из-за плохих условий…. Не знаю я!
        Непонятно, а жаль. Что мы, звери в зоопарке, чтоб на нас всякие чудики любовались?
        Было трудно - с восьми утра и до восьми вечера, всего лишь два перерыва. Один - 5 минут. Второй 15 - обед. Кормили хоть и невкусно, но сытно, по банке консервов на брата. Хорошо, что хлеба и дешевой сладкой водички, напоминавшей по вкусу сок, было сколько угодно.
        Как я уже упоминал, условия были плохие, уже в первый день работы четыре человека упали в отключку, с солнечным ударом. И троих порезали гопники, которых появилось немалое количество. Именно поэтому в один прекрасный час, отойдя от основной массы работающих, я размахнулся и кинул себе на стопу декоративный кирпич, которым в изобилии была вымощена главная площадь. Как итог - трещина в кости, распухшая, как поп на Пасху, нога и освобождение от работы. Причем даже не из-за травмы, а из-за того, что я всем там мешал.
        Конечно, мама разохалась, и будь ее воля, я бы лежмя лежал в кровати и пил горячий чай. Однако, несмотря на всю боль, ногу всего лишь перебинтовали и парили в растворе марганцовки два раза в день. Во время одной такой припарки, пялясь в
«зомбоящик», я увидел недавно запущенную в оборот социальную рекламу. Честно говоря, я весьма удивился ей. Сделана она была примитивно и топорно. Кто бы мог подумать, что на выделенные деньги никто не наймет профессиональную команду?..
        Первые кадры - идиллия. Ясное солнце, птички поют, светло, играет казахская музыка. В светлой комнате (по-видимому, кухня) казахская семья (папа, мама, дочка, малыш примерно трех лет в детском стульчике) собирается обедать. На стене множество красивых картин. В центре - картина с полем, юртой и стариком со старухой в национальных костюмах.
        Садятся - дебильно лыбящаяся казашка-мама подает отцу семейства нечто исходящее паром и, по-видимому, шибко вкусное. Тут стук в дверь - музыка прерывается. Все еще продолжая глупо улыбаться, отец семейства открывает дверь (даже не спросив, кто там, я фигею) и получает прикладом в морду - сцена падения, из носа хлыщет кровь, глаза закатываются.
        Музыка меняется на тревожную, с элементами тяжелых ритмов, во весь рост показывается вбежавший - здоровенный бородатый амбал. (По-видимому, его мамаша согрешила с медведем. Причем медведь при этом вырывался и завывал.) Амбал кровожадно улыбается. На нем зеленый «лесной» камуфляж с черно-золото-белым имперским флагом на груди. Амбал подбегает к столу - крупным планом упавшая на пол тарелка и плачущий ребенок.
        Кадр меняется - показывается отряд Гражданской обороны, все поголовно негры и кавказцы. Серьезно.
        Музыка меняется на марш, внушающий уверенность. Один из отряда (негр) браво выбивает дверь ногой и кувырком вкатывается в комнату. Затемнение….
        Кадр снова меняется - из дома выводят связанного амбала, который орет что-то, брызгая слюной. Внезапно откуда-то сбоку подбегает мать-казашка и со всей силы дает амбалу пощечину. Тот слегка сникает. Затемнение.
        Вид сидящего перед решетчатым окном пресловутого бандита, который бьет кулаком в подоконник и опять что-то орет. Камера концентрируется на виде из окна - за ним парад Гражданской обороны, ярко выделяется чеканящий шаг отец семейства. Теперь он офицер-знаменосец. Над ним гордо реет американский флаг.
        Завершается все басистым голосом, в лучших американских традициях: «Он стал сильным. Ты можешь стать таким же. Вступай в Гражданскую оборону!»
        Может, я какой-то недоразвитый или с умом у меня что-то не то, но на меня эта реклама не произвела никакого впечатления. Разве что нога зачесалась - но это уже от марганцовки.
        К сожалению, выздоровел я быстро, а до конца работ оставалась еще неделя. К тому же обстановочка вне «зоны А» слегка накалилась. Появилось множество переселенцев. В основном цыгане. Если в нормальных районах все было почти спокойно, то во дворе какой-нибудь многоэтажки вполне имелся риск наткнуться на банду новых «хозяев земли». Участились случаи изнасилований и ограблений. Рискуя, я стал носить с собой небольшой, но очень острый нож. Такой коротенький, советский, им еще рыбу режут.
        Один раз, 23 июня, мне пришлось идти в центр города мимо мечети - есть у нас в Сарани одна. Большая такая, купола блестят золотом, все по Корану - полумесяц смотрит на восток, дверь на север.
        Шел я не один - нас было несколько. Я, Сашка Парухин, Мишка Козлов и Ринат Гутнасуллин. Со всеми я был знаком не только по работе у амеров, но и по секции греко-римской борьбы. Ринат, к примеру, чемпион Сарани. Сашка Парухин - тот третье место занял. Мишка - пятое. Я в соревнованиях не участвовал вообще, ушел из секции рано.
        Проходя мимо мечети, Ринат слегка склонил голову и пробормотал несколько слов.
        - Реник, ты чего? - гыгыкнул Мишка.
        - Да ничего. Я всегда так делаю.
        Саня слегка затормозил шаг:
        - А зачем?
        Я предпочел словам вопросительное «М-м-м?».
        Ринат усмехнулся и достал из-за пазухи кулончик - с полумесяцем и звездой.
        - Да праздник сегодня. В мечети сейчас молитву читают - скоро выйдут на улицу.
        - Бля… интересно было бы посмотреть… - вякнул Мишка.
        Саня - тот флегматик. Молчун, слова цедит в час по чайной ложке. И осторожный. Вот и сейчас:
        - Миха, ты чего, с дуба рухнул? Это же мечеть, а ты православный. - Из-под майки-сеточки у Мишки ясно виднелся золотой крестик.
        У меня тоже был такой, только серебряный. Но я его не носил. Не люблю я христианство… насмотрелся, когда в детстве побывал в православном лагере. Хоть мне и было всего четыре года, однако особенно ясно запомнился суп с мухами и повариха с крестом, пьющая водку в обнимку с каким-то проповедником.
        Сашка продолжал:
        - Ты же православный. Тебя прям в этой мечети отмудохают - если не убьют. Туда можно только Ренику.
        Тут в разговор влез я:
        - Не, войти-то туда можно, однако надо на входе крикнуть: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его!» На арабском языке.
        - Ух ты! Ринат, ты знаешь перевод? - у Мишки загорелись глаза.
        - Знаю, - Реник загадочно ухмыльнулся. - Но говорить не советую. Это будет означать, что ты отрекаешься от христианства и вступаешь в ислам. Кроме того, вы не правы. Смотреть вполне можно. В конце концов, в «Книге» сказано, что каждый мусульманин должен уважать третьего пророка Ису и мать его Мариам. Ну, Иисуса и Марию, в смысле. Так что….
        Саня прервал его, скорчив ехидную рожу:
        - Да чушь все это. Мало ли что в Коране сказано.
        - Фу ты, бля! Тогда ну эту мечеть нах! - подытожил Мишка.
        И правда. Мы уже собирались уходить, когда из мечети потянулся народ. Много. Человек так 20-25. Последним вышел мулла - он вел за собой толстенного барана на веревочке. За поясом у муллы был небольшой нож.
        Двое парней оперативно связали барану ноги, после чего уложили его на спину. Тот противно заблеял.
        - Слышь, Реник, а что счас делать будут? - спросил Миха.
        - Мулла прочтет молитву, потом барана зарежут. Пацаны, нам на работу спешить пора!
        - Да что ты так! Погоди, посмотрим немного и пойдем.
        - Я не против… - Ринат слегка замялся - А вы?
        Саня вопросительно взглянул на меня. Дескать, куда большинство, туда и я. И пожал плечами:
        - Да что такого, давай поглядим немного.
        Тем временем мулла взял с услужливо протянутых рук Коран, возложил его перед бараном и, простерев над животным (которое жалобно блеяло) руки, начал орать молитву. Вот именно что ОРАТЬ. Хрипло, визгливо, бросая капельки слюны… Честно говоря, у меня резало уши.
        Закончилось наконец - достав из-за пояса нож, мулла слегка примерился и раскатисто полоснул по горлу барана. Блеянье сменилось бульканьем - ноги животного мелко затряслись. Проведя пальцем по прыскающему кровью горлу, мулла лизнул палец.
        - Буэ-э…. - Я обернулся и увидел Сашку, который блевал в кусты.
        Мишка был бледен как мел, Ринату было все равно - он такое видел не раз. Мне же… учуяв запах крови, мои ноздри расширились, а рот наполнился тягучей противной слюной. Я сплюнул.
        - Ну что, пошли?
        Ринат угукнул. Саня мелко закивал. Миха ничего не ответил, однако был согласен.
        Широко шагая, мы пошли мимо толпы. Реник затеял разговор. Чтобы напряжение развеять:
        - Санек, ты чего сблеванул-то? Я, к примеру, пил кровь. Баранью. Когда болел - а в больницу родичи везти не хотели. И ничего, живой!
        - Пошел ты на х…й, - хмуро бросил тот.
        С этого и началось - Сашка произнес это не слишком-то и громко, однако заветное слово донеслось до ушей стоящих ближе всех к нам парней. И началось.
        Что-то гортанно закричав, один из них бросился к нам и размашисто саданул Санька в скулу.
        О том, как дерется Саша, надо рассказать подробнее - он, несмотря на то что русский, родился в ауле.
        И машется исключительно по-деревенски - то бишь смачно, со вкусом, очень сильно, но слишком медленно.
        Однако сейчас он успел - его кулак кувалдой ударил напавшего по уху. Тот хрюкнул и птичкой полетел на асфальт.
        И понеслась.
        К нам ринулась вся толпа! Сначала мы пытались бежать, однако не удалось.
        Нет, не будет рассказа о том, как мы поднатужились в стиле «Эх-х раз-зудись плечо да размахнись рука!» и уделали всю толпу. Нас быстро свалили и начали топтать ногами. И перед тем как потерять сознание, я кошкой вцепился в здоровенную, воняющую салом тушу и ткнул ее ножом. Прям в пупок. Нож был маленький - и ушел в брюхо весь целиком. А дальше я ничего не помню.
        Никто из нас не погиб, хотя досталось нам изрядно. По счастливой случайности нас заметил патруль, состоящий из американцев. Надо отдать должное - беспорядков в отведенной зоне они не любят, а потому толпу быстро отогнали, и на земле осталось лежать пятеро. Мы - и тот толстый мужик. Оказывается, мой нож распорол ему толстую кишку и ему в брюхо вывалилось все этой самой кишки содержимое. Само собой, с летальным исходом.
        Сашка получил сотрясение мозга. Ренику выбили пять зубов. Мишке отбили почки. Мне сломали руку и нос.
        После долго искали того, кто прикончил толстяка. Однако людей было так много, что амеры не смогли найти убийцу. Решили, что кто-то из своих ошибся….
        В итоге нас четверых «приговорили» к работам для лиц 35-40 лет. За нарушение
«Права о религиозных традициях и обычаях» - мы якобы специально нарушили обряд мусульман. Если смотреть в будущее, то легко отделались лишь я, Санек и Ринат. Михе, во время установки здоровенной вышки, упала на левую руку железная балка. Итог - три размозженных пальца пришлось ампутировать.
        Мусульманам ничего не было. Ибо все были приезжими. Суки.
        Дер. Чистое. Российская Федерация
        И отвечу я очень мало
        На предъявленный вами счет:
        Там, где ваша не пропадала, -
        Там и наша не пропадет!
        О. Ярыгин
        Вообще-то с военной точки зрения ситуация с «бархатной оккупацией» России была на редкость обидной и даже противоестественной. Ввод войск ООН был проведен до такой степени бездарно, что блокировать их и уничтожить до последнего человека могли бы на всей территории страны 10-12 полнокровных дивизий при минимальной поддержке с воздуха и воды. Не умевшие толком воевать, несыгранные, зачастую просто не терпящие друг друга национальные части ООН плюс отлично подготовленные, но почти лишенные тяжелой техники наемники из Частной Военной Компании, вторгнись они в страну, где существует вменяемое руководство, разделили бы судьбу всех прочих нашествий на русские земли.
        Почти впервые русский народ открыто предала своя же власть. Огромный резерв живой силы - до 5 миллионов мужиков, обладавших армейским опытом, которых можно было поставить под ружье и свести в дивизии, далеко превосходящие по боеспособности оккупантов, за какие-то 2-3 недели, все еще немереные запасы техники, снаряжения, боеприпасов - все это было просто сдано таким силам, численность которых уступала любой из немецких армий лета 1941 года. Это было противоестественно, парализующее обидно…
        Но оккупанты не учли еще одной вещи - презрения народа к власти. Довольно простой вещи.
        На дворе стояло начало XXI века. А Россия по техническому развитию была далеко впереди не только арабских или африканских, но и некоторых европейских стран; русский же человек - по-прежнему сообразителен и изворотлив. Любые беды эту изворотливость обостряли, а попытки «указывать, как жить» - человека озлобляли. Нет, не «за Россию» (увы), а пока лично за себя.
        В каждом втором городском доме и в очень многих в селе имелся компьютер. И достаточно было пустить программку, чтобы появилась, например, возможность практически неотслеживаемой связи с любым концом земли. А другая программка позволяла самому клепать фильмы. В обычной городской квартире за пару шоколадок легко можно было снять «интервью с ребенком, пострадавшим в приемной американской семье», а потом выложить его на десяток сайтов. За пару бутылок водки ужасы по сценарию рассказывал уже взрослый человек. За баллон сжиженного газа целая семья могла дружно расписать ооновцев как людоедов, наркоторговцев и маньяков. Люди по всему «шарику» привычно верили больше «независимой», а не официальной информации… А при наличии связи уже реальные сюжеты можно было получить из США, Европы или даже мусульманских стран - там везде хватало и продажных, и сумасшедших, и искренне с чем-то борющихся, и даже на самом деле готовых помочь русским людей…
        За три месяца оккупации возникло больше тысячи сайтов, специализировавшихся на поливании помоями ооновской миссии в России - в тоне от базарного до холодно-научного. Их закрывали, их отслеживали, их штрафовали, но они ползли по Интернету со скоростью растущего бамбука. Более того - планомерные и массированые хакерские атаки почти ежедневно подвешивали или даже разрушали официальные сайты ООН, НАТО и крупных ТНК.
        СДЕЛАТЬ С ЭТИМ БЫЛО НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ. Просто потому, что за происходящим не стояла никакая организованная сила.
        Например, когда удалось с трудом вычислить в реале и раздавить сайт «Русской анархистской федерации», ко всеобщему ужасу, выяснилось, что организация, нанесшая ООН ущерб на общую сумму более 300 миллионов долларов и пять раз парализовывавшая сообщениями о готовящихся массовых терактах жизнь таких городов, как Нью-Йорк и Гаага, - так вот, эта «организация» состояла из одного-едиственного 19-летнего шведа-программиста. Слепой, как крот, и не вполне нормальный, он был арестован на своей квартире в студенческом кампусе Стокгольма. Никаких объяснений своим действиям он давать не стал - кроме того, что ему «было интересно».
        Интересно.
        И все.

* * *
        Верещаев лежал на кровати и читал толстенную книгу, найденную в заброшенном сарае за домом, где отряд стоял «штабом». Книга была без названия, автора и начала, речь в ней шла про борьбу НКВД с агентами Японии. Читать оказалось неожиданно интересно.
        Вообще, с точки зрения Верещаева, их нынешняя деятельность напоминала какой-то семейный колхоз. Ярцевский целыми днями пропадал в Воронеже и после того, первого, визита с собой больше никого не брал. Пешкалев вообще как ни в чем не бывало уехал в Москву три дня назад. Вражеские бомбардировщики не летали над головами, рейнджеры не ползали по кустам, и в целом ничего не происходило. За исключением разве что того, что на дальнем конце деревни поселились три семьи с детьми, перебравшиеся из Воронежа.
        Вздохнув, бывший писатель, а ныне партизан (ага, непонятно кто, ехидно подумал он), положил книгу на стол рядом. Пошелестел страницами. Прислушался к разговору в соседней комнате.
        - «РПК-63» с оптикой - это фигня! - митинговал Арт за дверями и чем-то сурово лязгал. - У патрона 7,62х39 на полтыщи метров - баллистика минометная, и на фига тута оптика? А на триста метров я и глазками обойдусь! В общем, хочу «ПК» с «ПОСП» или на крайняк «РДП»… у него хоть лента, а не банка консервная…
        - Арт, друже, где я тебе «РПД» возьму? - подозрительно ласково ответил Федосов. И тоже чем-то лязгнул.
        Верещаев снова протянул руку и включил радио в простенькой «вертушке». (Свет в Чистом «пустили» три дня назад - когда Федосов, Ментило и Климин-старший закончили монтировать на холмах у пруда десять ветряков-генераторов - мотки провода откопали в развалинах старой подстанции.) Покрутил пальцем колесико настройки. Из эфира вылетали какие-то куски передач - про блокаду Белоруссии (Верещаев усмехнулся; эта маленькая и в общем-то бедная страна была полностью автономной, ее зависимость от российских нефти и газа оказалась легендой - «батька» давно наладил производство синтетического горючего из сланцев и органического метана… Как там мама, подумал он еще), про то, как героические силы ООН «осваивают во благо всего человечества» опустевший Китай (китайцев, если честно, Верещаеву не было жалко). Потом набрел на московскую волну и сел.
        Глава правительства Российской Конфедерации Независимых Народов Подлинский в прямом эфире отвечал на вопросы СМИ. Вместе с главой миссии комитета ООН по природопользованию в России и главой миссии UNFRF. Речь шла о вещах простых и понятных - заботе о народе, интеграции в мировое экономическое и культурное пространство… интересным было не это. Разгребать словесный мусор Верещаев научился еще при прежней власти, и неплохо.
        Так вот. За этим словесным мусором проглядывало отчетливое раздражение. Верещаев хмыкнул. Интерееееесно, что же так разозлило надежду россиянской демократии?
«Миссионеры» вообще только поддакивали (писатель представил себе их лица с широкими улыбками и улыбнулся тоже).
        Под окнами с воплями, визгом и хохотом проскочили мальчишки. Детей в деревне стало почему-то очень много, и откуда они взялись - не вполне ясно, но со многими не было взрослых. Лена Земскова и Валя Климина - как будто мало им было своих буйных отпрысков - взяли на себя заботу о них, руками своих же подопечных соорудив около леса на старой конюшне что-то вроде общежития. Верещаев и сам поучаствовал, а потом присоединились несколько местных женщин. Кто написал вывеску: «Пионерлагерь
«Кровавый Подгузник» Верещаев не знал, но подозревал, что Федосов, хотя тот в ответ на обвинения женщин делал каменное лицо и разводил руками. Вывеску женщины трижды снимали, она трижды возвращалась обратно - и теперь бывшую конюшню иначе как «кровавым подгузником» никто не называл.
        В соседней комнате грохнуло, звякнуло и покатилось; дверь распахнулась - и вошел Ярцевский. Дмитрий был в костюме, веселый и разухабистый. Ольгерд приподнял бровь, смерил взглядом бывшего адвоката.
        - Бездельничаешь?! - весело спросил юрист, падая в кресло.
        - Ты мне не оставил вариантов, - буркнул писатель. - Даже в город не выпускаешь. Зачем я тебе нужен, Димон? И что мы вообще делаем? Начали так резко, а потом свернулись…
        - Что, пострелять хочется? - ехидно осведомился Ярцевский. - Детство играет? - Верещаев неопределенно повел плечами. Ярцевский вздохнул: - А знаешь, в Воронеже модельное агентство ночью сожгли… «ПАРАДИЗ ЭКСТРА». И за ночь в трех местах подорвали газопровод. В одном из мест подрыва устроили засаду, застрелили контрактника из ЧВК - из темноты начали палить из пистолетов, наугад, попали в лицо…
        - Интересно. - Верещаев сел. - А ты-то что в Воронеже делал, а?
        - Я? - поднял Ярцевский плечи, досадливо раздернул узел галстука. - Дарственную оформлял одному… хорошему человеку. Дарственную на автобус…
        - М-да, - выдохнул Верещаев и потянулся было опять за книжкой, но замер - Дмитрий глядел на него странно, словно сомневался: говорить или нет. - Что такое? - чуть настороженно спросил писатель и даже оглядел себя сверху донизу.
        - Послушай, Ольгерд, - неожиданно каким-то странным голосом спросил Ярцевский, - а ты думал, что делать после победы?
        Верещаев флегматично пожал плечами.
        - Я в ней абсолютно не уверен, даже на горизонте не вижу, - спокойно заметил он. - Но очень рад, что ты в ней не сомневаешься.
        - Не сомневаюсь, - совершенно уверенно подтвердил Ярцевский. - Вначале еще были сомнения, теперь нет. Меня волнует другое… - Он устроился удобнее. Верещаев слушал, заложив большие пальцы рук за ремень. Лицо его было несколько тревожным.
        - Всякий раз, когда ты так говоришь, - медленно и тихо начал он, - ты ставишь перед собеседником неожиданные и не очень приятные вопросы… В чем дело на этот раз, если уж ты не сомневаешься в победе?
        - Меня беспокоят очертания будущего мира, - витиевато, но серьезно заметил Ярцевский. - Тебе, например, ясно, что к прошлому возврата нет? - Верещаев слушал с непонятным лицом. - Нет возврата не только в… гм… демократию… - Ярцевский сделал гримасу, как будто понюхал дерьмо. - Нет возврата и в любимый тобой Советский Союз.
        - Вот как… - Верещаев взглянул остро, жестко. - Любимый мной… А тобой?
        - Не слишком, - так же жестко ответил Ярцевский.
        - Там не любили юристов?
        - Там не умели ценить людей.
        Верещаев дернул углом рта:
        - Так о чем ты?
        - О контурах будущего.
        Верещаев резко рассмеялся.
        - Тебе это не кажется странным? В оккупированной стране с безразличным ко всему населением двое ничего толком еще не сделавших партизан-любителей сидят в полузаброшенной деревне и беседуют о контурах будущего.
        - Нет, не кажется, - ровно и по-прежнему жестко ответил Ярцевский. - Как ты посмотришь на пост министра пропаганды, культуры и идеологии в Новой России?
        Верещаев отчетливо потянул воздух сквозь зубы. Потом негромко спросил:
        - После победы?
        - Скорее всего - еще в процессе.
        - Ты сошел с ума, Дима?
        - Я? - Мужчины бросались репликами, как твердым тугим мячом. - Нет. Я совершенно серьезен.
        - В чьем же правительстве? - спросил Верещаев.
        - В правительстве Великого Князя. В моем, Ольгерд.
        - Сссссссс, - Верещаев потянул сквозь зубы воздух и сел удобнее. Ответил, помолчав полминуты:
        - Ты говоришь серьезно.
        - Да.
        - Но это значит, что ты и впрямь сошел с ума, Димка.
        - А ты?
        Ольгерд молча закусил уголок губы.
        - Поверь тому, что сам писал, - тихо и горячо сказал Ярцевский. - Поверь, что Империя может родиться в нетопленой хижине посреди разоренной страны - возникнуть в воздухе между двумя сумасшедшими, как мираж, как призрак - и обрести плоть! Поверь себе!!! Не мне, черт побери!!! СЕБЕ!!!
        Пораженный этой горячностью всегда спокойного и ироничного друга, Верещаев молча глядел на Ярцевского. А тот вздохнул, стащил галстук, повесил его на кончик начищенного ботиночного носка и, покачивая ногой (из-за двери к галстуку начал красться напряженный серый котенок), как ни в чем не бывало продолжал:
        - А на данный момент мне нужен начальник разведки и отдела пропаганды.
        Верещаев не успел отреагировать. Снаружи начался шум, что-то крикнул Арт, пробежали несколько человек, и мужчины выскочили на крыльцо…

…Парней лет по 17-20 было десятка полтора, тяжело нагруженных, похожих на туристов. Они явно отшагали немало километров по лесам, но были вполне бодры. С ними были и три девчонки. Федосов с каждым обнялся, издавая веселые нечленораздельные возгласы. Арт (с крысой на плече) светил рядом улыбкой, как маяк в тумане, - ясно было, что он их всех хорошо знает.
        Ярцевский и Верещаев, стоя на крыльце, наблюдали эту картину. И Дмитрий вздрогнул, когда Ольгерд коснулся его плеча.
        - Ну что ж, эта должность по мне, - сказал писатель. - Я о должности начальника разведки и пропаганды. А дальше - посмотрим.
        Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
        Многие наверняка видели фильм «Звездный десант», снятый по книге Хайнлайна. И наверняка многие помнят тамошние выпуски новостей - прямо прыскающие рвением и преданностью своей стране, лопающиеся от оптимизма. Даже новости печальные там сообщались так, будто они мимолетны. Все вспомнили?
        Вот такими же стали и новости американского правительства. Поправочка - почти такими же. Пропагандистская направленность в них была сплошь хреновая. Все -
«взвейтесь» да «развейтесь». Меня, к примеру, очень бесил развевающийся флаг на заднем фоне текстовых сообщений.
        А они были сплошь оптимистическими: «Уже 20 000 российских детей из неблагополучных семей обрели новую родину в США», «Американец из Калифорнии проявил широту души, удочерив трех детдомовских российских девочек 9, 10 и 11 лет». Была, правда, одна ме-е-е-е-елкая новостишка - где-то в городке Грязи русские террористы-националисты заставили жителей одного дома (конечно, рвавшихся в США) уйти в леса. «Был легко ранен один турецкий солдат, который закрыл собой старика».
        Прочитав эту новость, я, честно говоря, усмехнулся. Не поверил.
        Было очень много съемок о жизни добровольцев, вступивших в Гражданскую оборону. И как эти счастливчики едят, и как тренируются, и как бьют морды «врагам демократии», и как дрыхнут после тяжелого дня. Как-то бывший у меня в гостях Влад сердито буркнул: «Покажите еще, как они срут, - тоже, наверное, геройски и доблестно».
        Интервью у них тоже брали - правда, тут уже было ясно, что явно не у настоящих служак. Ибо старшина-казах выдал: «У меня на глаза наворачиваются слезы гордости, когда я вижу, как гордо развевается над моей головой американский флаг!»
        А еще - парад. Его стоит описать. Проходил он внушительнее, чем в обычное мирное время. Если раньше парад представлял собой кучу людей с транспарантами и прочей атрибутикой и пару старых «ЗИЛов» с теми же транспарантами, то сейчас ситуация была совсем иная. Первым с КПП выехал военный «Хаммер», из отверстия в крыше которого высунулся… кто-то. Я стоял в заднем ряду, разглядеть это было нереально. Затем несколько грузовиков с детьми. Дети в национальных костюмах кидают в толпу цветы и конфеты.
        Рота Гражданской обороны. Пешая. Снаряжена по полной. Внушительно бряцают автоматами и прочей амуницией. Смотрящая толпа кричит и орет, шум очень сильный. В основном «Ура!», но кто-то еще и костерит «новых хозяев» на чем свет стоит, хотя вряд ли хозяева его слышат….
        Я не досмотрел. Пошел домой. Скучно стало.
        Прошло еще несколько дней, и в город вошла колонна автобусов, размалеванных улыбающимися лицами и надписями «Обрети Дом». В них было много русских… именно русских детей. Ни чернявой, ни смуглой рожицы я там не увидел. Хотя долго крутился возле остановившейся колонны, допуск в американскую зону у меня был. Я устроился к ним разнорабочим.
        Автобусов было пять, все дети рассажены по возрасту. В открытой двери я заметил вмонтированный туда открытый холодильник с пивом и одноразовыми шприцами. Я, конечно, и раньше догадывался, что их везут не в Америку, но теперь…
        - Эй ты, покажи этим, с первого автобуса, где пятый барак, - ткнул меня в бок мужчина 35 лет с иссиня-черными волосами. Знакомое лицо - это офицер Вернон. Справедливый мужик. Единственное «но» - искренне считает, что все неамериканцы - второй сорт. Один из немногих на базе, кто говорит по-русски.
        - Ясно, сэр. - Я снял запыленные цементом перчатки и подошел к комфортному умывальнику. Была очередь из двух негров….
        Следует сделать небольшое отступление. Негры, они вообще вели себя очень нагло по отношению к неамериканцам. Белых презрительно именовали «вайти», казахов «чайни», остальных просто как попало. С виду страшные, накачанные по самое не могу, на самом деле они были трусоваты. Я, к примеру, своими глазами видел, как двое негров пристали к своему белому соратнику, выглядевшему на их фоне заморышем. Не знаю, что они хотели, но белый дал в морду одному и толкнул в грудь другого, после чего негры скукожились и ринулись к сержанту - жаловаться. А белый, посвистывая, огляделся, увидел меня, подмигнул и вразвалочку пошел в барак.
        Мне повезло, они были слишком заняты и поэтому всего лишь брызнули в меня холодной водой. А могли и поглумиться вжесткую - они это любят.
        Наскоро умывшись, я вернулся к автобусу, возле которого стояла на редкость разношерстная компания.
        Тринадцать парней моего возраста - большинство высокие и худощавые. От кого-то несло пивным перегаром. У кого-то все еще глупо блуждали глаза - результат того, что было в одноразовых шприцах. Девчонок, а точнее девушек, было мало - всего семь. Однако перегаром несло лишь от троих.
        - Это вам в пятый барак надо? - удостоверился я.
        Двое из них неуверенно кивнули.
        - Тогда пошли за мной.
        Как я и ожидал, самые обдолбанные остались тупо покачиваться, аки хлипкие деревца. Пришлось просить помощи у прибывших и тащить их буквально на руках.
        - Вы что, в самом деле с той программы, типа новый дом обрести хотите? - спросил я у входа в барак.
        - Ну… да… - неуверенно ответила одна из девушек.
        Я многозначительно хмыкнул и буркнул:
        - Ну-ну…. Больно нужны вы в США, пьяные да обдолбанные….
        После чего пошел переодеваться - моя смена закончилась.
        Джедаи, несмотря на свою оккупацию, все же сделали пару небольших улучшений. К примеру, построили в Сарани кинотеатр, которого там никогда не было. Точнее, не построили - привезли оборудование, которое разместили в бывшем здании Дома культуры.
        Проходя мимо красочной афиши, я прошелся по ней глазами.

«РОССИЯ - США. БОЕВИК (20**)

«ОСОБИСТ - КОГДА ТОВАРИЩ ХУЖЕ ВРАГА».
        Фильм был о Второй мировой войне. Решив, что в принципе деньги у меня лишние есть, а делать нечего, я подошел к кассе…
        Первые полчаса я добросовестно ржал, глядя на все ляпы и ухищрения «Кровавого эСэСэСэРа». А затем покинул кинозал, хотя оставалось добрых полтора часа.
        Выйдя, я снова увидел афишу, другую:

«Документальный фильм: «Николай Михалков: «Я шел против стихии»
        И еще одну:

«ОСОБИСТ 2 - МОЗГИ НА ЛАГЕРНЫХ ВОРОТАХ».
        Не знаю, что на меня нашло… и зачем…
        Однако афиши я сорвал.

…А по дороге домой я наткнулся на труп Леши. Того самого, который хотел меня обокрасть. В последнее время он часто стал яшкаться с неграми. По рэп-тематике в основном и прочей модной теме. Грозный он стал - даже пытался мне угрожать, как-то раз приперевшись ко мне домой с пистолетом. Правда, пистолет был без патронов, да к тому же еще и сломанный (ну станут солдаты нормальное оружие кому попало продавать), поэтому его обладатель полетел в одну сторону, а предмет обладания - в другую.
        А сейчас вот. Мертвый.
        - Эх, Лешка, Лешка, где ж твоя улыбка…. - Я со вздохом присел на корточки и процитировал Тараса Бульбу: - «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?»
        И зачем он с неграми? Не понять. Как эпидемия. Множество девчонок теперь воплощали в жизнь свои давние мечты - начитавшись интернетовских статей, считая, что негр любвеобильный, как жеребец. Дуры, ой дуры…. Зачем?
        Я поймал себя на неприязни к неграм. Странно… попытался было опровергнуть сам себя, однако неприязнь имела очень четкую основу под собой:

1. Работать с неграми невозможно - очень ленивые.

2. Общаться с ними невозможно - наглые донельзя. А дать отпор нельзя… даже не потому что ответят, это-то как раз нет. Жаловаться побегут.

3. Английский у них урезанный какой-то. Их даже собственные однополчане с трудом понимают.

4. Девчонок наших уводят. Ну, с этим понятно, это я чисто как по-аборигенски рассуждаю. Самому, понимаешь ли, мало, а тут еще и макака чернозадая их уводит!
        Я усмехнулся и поднес к глазам запястье часов. 15.54, значит, бар уже открыт.
        Нет, в новооткрытом баре пить я не собирался. Я, честно говоря, вообще употреблять что-либо из алкоголя перестал. Насмотрелся - идешь переулками, сидят штабелями на лавочках. Нарики, алкаши… Скатились они даже не потому, что характером слабые. Это их оккупация сломала - порушила весь привычный уклад жизни. Вот представьте себе хомячка, который всю свою хомячиную жизнь сидит в закрытой коробке. Если коробку открыть тихонько и легонько, то зверюга обустроится на воле легко. Если же ее изрезать ножом да еще и орать при этом что попало - хомяк сдохнет.
        Гораздо легче в этом роде детям. Да-да, я серьезен - именно детям. Они еще не поместили себя в «коробку» житейских проблем. Деньги, работа, секс. Им еще не до этого.
        Я свернул и обогнул лужу… чего-то. По-моему, там была и кровь. Ну, так или иначе - вот и бар.
        Просто бар без названия - недавно открылся. Спонсирован амерами - ибо в основном сделан для ходящих в увольнения солдат. Психологический прием: пить в американской зоне одно, а вот бухать в теплой компании аборигенов - совсем другое дело!
        Скрипнула пружина железной двери, я переступил через высокий порожек и вошел внутрь. Где-то в углу какой-то рьяный служака уже снимал с очередной пассии лифчик (однако вскоре был выпровожен вместе с ней). Прямо передо мной валялось некое существо, опухшее и пьяное. Вдруг оно подняло голову.
        - Мальчи-и-ик, подай на бутылочку-у-у….
        - Пшел на х….
        Знаем мы таких. Давят на жалость, дескать, был гением, но тут злосчастная оккупация, и все. Сломалась жизнь.
        Не знаю, кто как… ну не верю я, что жизнь может сломаться, если ты этого не хочешь! Не верю! Мой любимый столик - тот, что рядом с барной стойкой, был свободен. Я не преминул его занять.
        - О, Яро?слав! - Эту официантку я знал. Да еще б не знать - мы одного возраста. Правда, она то ли чешка, то ли венгерка…. С дядей приехала.
        Она выглядела довольно-таки миловидно - узкое лицо, обрамленное длинными, светлыми с переливом волосами. Фигурка у нее тоже довольно-таки ничего - это как раз подчеркивала ее униформа. Короткая юбка и топик. Радовало глаз. - Ты к?к обычн??
        - Ага. - Я кивнул и ухмыльнулся. Все-таки прикольный у нее акцент!
        Как обычно - это значит большая пицца с мясом и плавленым сыром, не менее большая кружка крепкого чая и красный жгучий перец.
        Вообще, когда я пришел в «Мечту Пиндоса» (так прозвали этот бар алконавты) первый раз, Мару очень удивило то, что я выбрал чай, а не колу. Надоела она мне, честно. Разнорабочий на базе этой колой может чуть ли не ноги мыть - потому что ее там полно, целый контейнер. Спасибо, напился.
        Широкоэкранный телевизор (защищенный специальным пластиковым окошечком) работал на полную громкость. Сначала были новости из России. Марш «ОвипЛокос - Шагай Во Имя Добра!». Странно… когда показывали трансляцию этого марша в Воронеже, мне ясно послышалось, что какой-то мужик орал: «Бухай во имя добра!»
        Потом показали жизнь «мирных граждан». Несколько заводов, поля… опять же интервью с рабочими…. Интересно, амеры действительно не могут понять, что менталитет в России другой и то, что они показывают в США, не действует в России?
        И апофеоз - концерт в Москве, на Красной площади. Большая сцена. На заднем фоне гигантский американский флаг. На Кремле рядом с русским флагом я заметил пиндосский….
        А концерт был долгий. Аж три часа. Первым выступила широкоизвестная женская
«рок»-группа, с писклявым хитом «Нью Лайф». Потом, как водится, новомодный рэп-исполнитель. Опосля этого - типично лубочный ансамбль, с балалайками и хором престарелых бабок. Очень смешно, знаете ли, смотрелись славянские костюмы на фоне
«Звезд и Полос».
        Потом какой-то хоровод прочих юных и не очень дарований. Ведущие концерта рассыпались в дебильных улыбках и хихикали, посвящая одну песню «Нашему любимому президенту, благодаря которому Россия стала демократической!» и «Миротворцам за то, что они нас охраняют!».
        Я молча допил чай и поднялся из-за стола, оставив на нем желтую бумажку бонов. Надо было идти домой.
        Окраина города Рассказово. Российская Федерация
        Хај, шта се оно чује из даљине:
        Дал су вјетри, дал су вихорови,
        Ил шуморе горе јаворове,
        Ил са земљом трава разговара,
        Ил певају на небеси звезде?
        Сербская народная песня
        На улице было темно. Как говорится, что хоть глаз выколи. Под ногами что-то чавкало, хотя последний дождь отшумел довольно давно. Неделю назад, кажется… Сейчас начало июля, а вот хоть и лето, быстро лужи не сохнут почему-то…
        Сашка не взялся бы сказать, зачем он так упорно шагает вперед. Может быть, потому, что впереди - очень далеко - горел фонарь и до него просто хотелось дойти? Был второй час ночи, самое неприятное время, когда шансов наткнуться на местных блюстителей региональной чистоты больше всего - у них как раз кончается пиво, и они выползают на улицы с нетолерантным вопросом: «Закурить есть?»
        Может быть, Сашке даже хотелось на них наткнуться. Ну изобьют. Ну и что. Зато…
        Что «зато» - он не знал и не взялся бы объяснить, почему еще не повернул обратно и идет к этому фонарю.

«А куда мне еще идти? - неожиданно очень отчетливо подумал Сашка и поглубже сунул руки в карманы куртки. - Домой? Может, правда домой? И пусть все…»
        Но он вспомнил Мишку - и вздрогнул от ужаса и жалости.
        В этой части города он не был еще никогда. Город-то большой. Большой, поделенный на районы местными гопниками и какой-то безалаберный. Полосами. Идешь - громады из стекла и бетона, яркая реклама, дорого одетые люди на улицах. Поворот - и уныло-стандартный спальный район с крысиными хвостами «пирамидальных тополей» и банками из-под пива у изрезанных скамеек. Спуск - улица вдоль речки, застроенная вкривь и вкось ветшающими частными домиками. Подъем - кладбище. Петля - надутые друг перед другом особняки за мощными заборами. Еще поворот - расселенный район, черные прямоугольники брошенных окон. А дальше - красивый старый парк. А за ним - опять рекламы, офисы, ресторанчики…
        Похоже, этот район был расселен под снос. Во всяком случае, ни слева, ни справа в окнах ни огонька. Можно даже испугаться. Сашка прислушался к себе. Нет, страха не было. Только равнодушие. Если бы сейчас из этих темных силуэтов по сторонам грязной дороги начали материализовываться какие-нибудь вампиры - Сашка не удостоил бы их даже взглядом.
        Он поднял голову. И увидел, что небо очень-очень звездное. Это было красиво. Звезд было много, невероятно много, и чем дольше Сашка смотрел вверх, тем больше их загоралось. Как будто специально для него… Неожиданно вспомнилось: они с кем-то идут по улице, его ведут за руку, он совсем маленький. «Па, зизда!» - «Это Вега».
        Где теперь мама и отец? И где она - Вега? Сашка пожалел, что почти не знает названия звезд. Только Большую Медведицу. Да и видит их нечасто. В городе всегда свет. Там нет звезд. Это здесь почему-то темно…
        Он так и шел с поднятой головой, не думая, что может споткнуться, и гадая, как называются эти звезды, пока не дошел до конца улицы.
        Фонарь горел на столбе. Там, где улица утыкалась в пригородный парк и переходила в тропинку. На крайнем доме уцелела табличка, она отбрасывала фосфорный отблеск, а черные буквы казались глубокими прорезями…
        Ул. Коммунаров.

«Кто такие коммунары? - подумал Сашка. И еще: - Хорошо бы в мире не осталось людей. Как в рассказе какого-то американского писателя». Сашка читал его еще в интернате и не помнил ни названия, ни автора. Там мужчина, женщина и мальчик ехали по внезапно опустевшему миру на дрезине. И людей не было. Пусть бы их совсем не было.
        Люди - такие пидоры. Тогда он бы пошел, пошел… Просто пошел… И заночевал где-нибудь, и поел бы, когда и что хотел, и ни о чем не думал, а каждую ночь были бы звезды… А все остальное - на хрен. Все и всех. На хрен, на хрен, на хрен.
        - На хрен, - вслух произнес Сашка. - Слышите?!
        Молчание.
        Он вздохнул с дрожью и передернул плечами.
        И увидел впереди еще один огонь. Он колебался за деревьями - плохо различимый, но все-таки явственный. Там, в парке, горел костер…

…Песню Сашка услышал издалека.
        Костры на городских окраинах жгут разные люди. Безобидные бомжи и сатанисты. Беспризорники и непонятно чем промышляющие личности. Ролевики и шпана. Разные, в общем. Иным не попадайся. К иным даже близко не подходи. И поют тоже многие, кстати.
        Но это была особая песня. Не блатной шансон, не военная лирика и даже не просто
«ля-ля» под гитару. Пел мальчишка - и пел здорово, и играл здорово; Сашка остановился, чтобы не мешать самому себе слушать звуком шагов. Ну и чтобы его не услышали. Мало ли все-таки.
        А мальчишка пел. Пел страшно. И - увлекающе. Как вихрь, наверное, крутится… Смотреть страшно и надо бежать, но…
        - Мне обратно больше нет хода -
        В небе ветер тучи рвет в клочья,
        А звезда, откуда я родом,
        Лишь безоблачной видна ночью…
        Ночью скалится луна в море,
        Бьется оборотень в твой терем -
        Это я стал по ночам с горя
        Оборачиваться вдруг зверем…
        Сашка, не дыша, двинулся дальше. И через десяток секунд оказался отделен от певца и костра только густыми зарослями кустов.
        Тут был спуск в какой-то карьер и покосившаяся кирпичная будка. И остов старого
«КамАЗа» с надписью: «СССР FOREVER!» - и кельтский крест.
        А еще был костер - большой костер. Возле которого сидели - на древесных чурбачках, на старой кроватной сетке, еще на чем-то - с десяток мальчишек и девчонок лет от
8 -10 до 15-16. И явные бомжата, и обычные. А сидели вместе, бок о бок. Жарили на прутьях хлеб, сосиски, стояла пара двухлитровых пузырей с пивом, лежали пустые и стояли полные и полупустые стаканчики.
        И все слушали.
        Так случиться может с любым -
        Если долго жить без любви!
        Объявить виновным весь свет
        И однажды решить, что любви больше нет![Слова В. Третьякова.]
        Певец выглядел совершенно обычно - худощавый, невысокий, с очень правильным лицом, изборожденным тенями огня и тьмы. И этот «самый обычный» пел так здорово, что Сашка, забыв об осторожности, захрустел кустами и появился около костра как бы сам собой. Естественно, что на него оглянулись все и сразу. И естественно, что Сашка приготовился к драке.
        - Coup de maitre[Мастрески сделано (фр.).] , - сказал певец. - Добро пожаловать, - и описал рукой круг возле костра.
        - С-с-спасибо, - растерянно протянул Сашка и правда сел. С краю той самой кроватной сетки.
        - Держи, - рыжий мелкий пацан сунул ему прут с сосиской и квадратиком хлеба. - Не подпали.
        - Знаю, - проворчал Сашка. Вот так же они иногда жарили хлеб и сосиски в интернате. Подумал и добавил солидно: - Спасибо.
        Но рыжий малек уже не обращал на него внимания. Потому что гитарист запел снова.
        Спорили мы, сцены радетели,
        Для души ли песня, для тела ли?
        А за спорами не заметили,
        Что же с этой сценою сделали…
        Ведь, пока мы хлюпикам хлопали,
        Одиночки замертво падали!..
        …И по трупам лапами топали
        Вороны, привычные к падали.
        И приводит многих в экстаз
        Вид моих убогих коллег.
        Разрисован иконостас
        Ликами духовных калек!
        Смысл философии прост -
        Божий существует закон!
        Зря вы приготовили холст.
        С грешников не пишут икон.
        Песня была не очень понятна Сашке. Но злая и насмешливая. И это было хорошо. Под настроение.
        «Озвездеть» желающих множество…
        Главное - это денег количество!
        И за бабки ваше ничтожество
        Превратится в Ваше Величество!
        Ну а за отсутствием долларов
        Можно стать звездой через задницу…
        …Только сцена - это место для доноров,
        А не пидоров. Чувствуешь разницу?[Слова В. Третьякова.]
        - …А спой Шевчука, - попросил смуглый черноволосый парень, когда длинноволосый допел про сцену.
        - Да пожалуйста, Ринат, - улыбнулся тот. Сашка тихо отложил рядом с собой прут. Не хотелось жевать сейчас. - Вот…
        …Я помню, как в банный день
        Террористы объявили всемирный потоп!
        С меня содрали три шкуры,
        выдали жабры
        и намылили зеленкой лоб!
        Но - слава богу - без жертв
        Все обошлось.
        Как всегда - не хватило воды…
        …Но борьба с терроризмом сковала страну
        Для новой официальной беды!..

…Когда он допел и эту, то несколько секунд молчал, а потом неожиданно обратился к Сашке:
        - Ну а наш ночной гость что закажет?
        - Я? - удивился Сашка и даже огляделся. Певец кивнул:
        - Сегодня ночью у нас нет других гостей.
        Вокруг засмеялись - дружно, но не обидно. А парень продолжал:
        - Могу сбацать Филю Киркорова. Или про страдальцев зоны.
        - А еще «ДДТ» можешь? - спросил Сашка. - Про звезду. Знаешь?
        И в долю секунды загадал: если он знает - то…
        А что - «то» - не подумал, поскольку и сам не знал.
        Тот посмотрел внимательно. Кивнул:
        - Знаю.
        Мы вечно в пути.
        Мы - голодное «где-то».
        Мы отчаянная,
        безнадежная жизнь!
        За краюху безумного
        Этого света
        До последнего, парень,
        держись!
        Сашка стал смотреть в огонь. Песня скрежетала рваной броней. А он ждал припева.
        И вот он - припев…
        - Догорела и упала рядом юная звезда…
        Прожила на воле мало, вылетала из гнезда…
        Прекратившая светиться, кровь стекала по траве…
        Долго будет ночью сниться боль в ненужном рукаве…
        Сашка стиснул зубы. При этих словах ему почему-то вспоминался кадр из фильма
«Сволочи». Фильм много ругали, хотя Сашка и не очень понимал почему и не стремился разобраться, если честно. Но припев напоминал ему лицо. Да-да, как это ни странно, лицо - лицо главного героя по прозвищу Кот. Как он, оскалясь, помогая зубами, перематывает мгновенно промокающий кровью бинт - на том месте, где только что была его рука. И в глазах - боль и отчаяние.
        Но немецкую базу они все-таки взорвали. Да. Взорвали. И почему-то неважно, что нет руки. Вот такая глупость[Отвратительная поделка фильм «Сволочи» вызывает у автора книги только омерзение. Но в данном случае я просто передал не свою реакцию на фильм, а реакцию современного подростка - кстати, взятую «из жизни», со слов одного из моих юных знакомых.] .
        Сашка опустил голову ниже, чтобы не видели его глаз.
        - Красная звезда на зеленой каске!
        Черная дыра на волоске…
        И еще:
        - Почерневшая
        От предчувствий и страха
        Бьется жила на белом
        От боли
        виске!
        Мы в последнюю ночную атаку
        Поднимаем себя
        С живота
        налегке…
        Хорошо поет этот парень. Очень здорово поет… Может, Мишка имел в виду его, когда говорил, что надо идти на пустоши? Что вообще хотел сказать Мишка?
        Эти улицы нам с тобой с детства знакомы.
        Блеск реклам и плененной энергии стон…
        Здесь давно позабыты законы Природы.
        Мы с тобой - дети камня и грязных промышленных зон.
        Наше Солнце-Ярило по прежнему светит,
        Но траву под ногами для нас асфальт заменил,
        И в холодном тумане тот свет незаметен -
        Мы едва слышим голос царящих за Городом Сил.
        Из цветов полевых ты не носишь венка…
        До него ли тебе в этих джунглях бетона и стекол?
        Но по воле Богов я здесь встретил тебя,
        И теперь нам обоим не будет уже одиноко.
        Шум машин прогоняет неясные сны,
        Но Родная Земля для нас остается Родною.
        Мы с тобою пройдем через все повороты Судьбы.
        Потому что - ты слышишь, любимая? - нас все же двое…[Стихи Ю. Маслова.]
        - Давайте поедим, - совершенно без перехода предложил певец и присел у огня.
        Все зашумели, хотя и сдержанно, послышался безотносительный мат, совершенно обычный в любой подростковой компании. К огню опять потянулись палочки, и Сашка тоже подогрел свою.
        - Пиво будешь? - предложил кто-то, протягивая Сашке стакан. Тот принял его и отхлебнул горькую жидкость, потом откусил от сосиски. Певец смеялся, что-то говорил сразу нескольким из тех, кто сидел возле него, взъерошил волосы какому-то мелкому…

«А рядом случаи летали - словно пули. Прямые, рикошетами, слепые, на излете… Одни под них подставиться рискнули - и нынче кто в могиле, кто в почете…» - вдруг почему-то вспомнились Сашке слова какой-то песни. Сколько ни ходи по улицам - все равно придется возвращаться туда, где он, в общем-то, никому не нужен. А где и кому он вообще нужен?..
        Он бросил пустой стакан в огонь. И услышал, как гитарист говорит:
        - Ну что, пора и честь знать.
        - Спой еще, - попросила какая-то девчонка. - Про психа.
        - Ну ладно, - улыбнулся тот. Не стал вставать, дотянулся до гитары.
        Он не любит болтать. Он давно уже стих.
        И ему наплевать,
        Что он, в сущности, псих.
        И по сущности - вор,
        Взявший жизнь напрокат…
        Он сам себе прокурор
        И сам себе адвокат…
        Он сам себе прокурор
        И сам себе адвокат!
        Почитай его мысли,
        Да загляни в его песни…
        Сбрось покуда спесь -
        Он недолгий здесь
        гость!
        И в бессонные ночи -
        Если больше нет мочи -
        Он выпьет порошку и забьет в башку
        гвоздь!..

«Да, надо решаться, - не вполне ясно для себя самого подумал Сашка. - Надо. Иначе навсегда будет то, что сегодня весь день. Серая осень. Три месяца осени можно вытерпеть. Но не всю жизнь. Это слишком много…»
        У него на глазах хлеб меняли на кровь.
        У него на руках
        Умирала любовь!
        Божий храм стал ларьком
        По продаже свечей…
        Дом его под замком -
        И душа без ключей!
        Почитай его мысли
        Да загляни в его песни…
        Сбрось покуда спесь -
        Он недолгий здесь
        гость!
        И в бессонные ночи -
        Если больше нет мочи -
        Он хлебнет кваску и забьет в тоску
        гвоздь!
        Парень пел, наклонив щеку к гитаре и чуть потряхивая головой. Но в какой-то момент поднял лицо - и Сашка понял, что глядит он прямо на него. Непонятно. Но не неприятно. Скорее оценивающе.

«Да», - подумал Сашка.
        - А зажались в загон и не такие умы…
        Но, похоже, что он
        Счастлив больше, чем мы…
        Он, конечно же, псих,
        Он родился в раю!
        Он лечит души других,
        Позабыв про свою…
        Он лечит души других,
        Позабыв про свою!
        Почитай его мысли
        Да загляни в его песни…
        Сбрось покуда спесь -
        Он недолгий здесь
        гость!
        Ох, бессонные ночи!
        Если больше нет мочи -
        Он хлебнет кваску и забьет в тоску
        гвоздь!
        Он не любит болтать. Он все помнит. Он - псих[Слова В. Третьякова.] .
        Гитарист встал и без дальнейших слов пошел в темноту. Никто ничего не сказал ему. И никто ничего не сказал, когда Сашка почти сразу поднялся тоже и почти побежал следом…

…Парень стоял в каком-то десятке шагов, неразличимый в тени большого дерева. И Сашка подскочил и рванулся, когда тот положил руку ему на плечо и остановил:
        - Ну и зачем ты за мной идешь?
        - Блин! - Сашка с трудом перевел дыхание. Сердце трепыхалось в горле. - Так же кони можно двинуть…
        - Ну… - тот пожал плечами. - Вообще-то я не настаивал на том, чтобы ты за мной ходил. А кстати - это вопрос. Зачем ты за мной пошел-то?
        - Возьми… - Сашка перевел дыхание и в этот миг ощутил, до чего дебильно прозвучат его слова. Ему сделалось страшно стыдно, но он все-таки с трудом договорил: - Возьми меня с собой…
        И увидел, как брови гитариста чуть поднялись.

«Сейчас он скажет, что идет домой, - подумал Сашка. - Что идет домой и там у него родаки, которые давно о нем беспокоятся. И что у него нет времени. И уж конечно, ему некуда и незачем меня брать».
        Сейчас он скажет это.
        Гитарист пожал плечами:
        - Пошли, - безразлично произнес он…

…Эта улица была более-менее жилой. Более-менее - потому что в одном или двух местах светились поздние (да нет, ранние - четвертый час!) огни и навстречу попалась ранняя (а скорее - поздняя) гоп-компания из трех человек. Один из них начал зажигать со слов: «Закурить…», но молчаливый спутник напрягшегося Сашки равнодушно спросил: Что?» - и… и гопник молча свалил в сторону. Оттуда донеслось возмущенное «Ну ты че?!» и ответ: «Да это, знаете, как-то, это, блин, типа…»
        - А куда мы идем? - спросил Сашка. Гитарист посмотрел на него с настоящим изумлением.
        - Я иду пить кофе на вокзал, - ответил он. - А ты вроде бы со мной.
        - Ну… да. - Сашка посмотрел на быстро светлеющее небо. - Да. Только у меня денег нет на кофе.
        - У меня есть, - безразлично ответил спутник Сашки. И вдруг протянул руку, локтем отодвинув чехол гитары: - Петька.
        - Сашка. Полыванов. - Сашка пожал руку и удивился, какие сильные у гитариста пальцы. Да и сам он оказался постарше, чем казалось на первый взгляд, - лет шестнадцати или около того.
        Петька кивнул и опять замолчал.
        На улицу вступало летнее утро. Здешний железнодорожный вокзал Сашка знал, но они вышли к нему откуда-то с тыла, перебрались через пути и, пройдя через ровно гудящий людскими голосами зал, вошли в небольшое пустое кафе со «стоячими» столикам. За окном проползал, медленно погромыхивая, товарняк. Сашка туповато следил за ним, когда в его пальцы толкнулась ручка, и он, вздрогнув, увидел, что Петька вернулся с двумя чашками кофе.
        - Черный, - сказал он, ставя гитару к ноге. - Пьешь? - Сашка кивнул, но пить не спешил - не хотел жечься. А вот Петька с удовольствием сделал большой глоток и предложил: - Ну, рассказывай.
        - О чем? - искренне удивился Сашка.
        - Почему сбежал из дома? - уточнил Петька, снова отпив кофе.
        - Из дома… - Сашка криво усмехнулся, но про себя подумал, что этот парень догадлив. - Был бы он. Дом.
        - С родителями поссорился, что ли? - Петька цепко окинул взглядом Сашку. Так цепко, что тому это не понравилось и он вызывающе вздернул подбородок. - Ты ведь не беспризорник и даже не детдомовский. Брось. Не обижайся, даже если отлупили.
        - У меня больше нет родителей, - сказал Сашка.
        В горле встал комок. Сашка опустил голову. Не хватало еще позорно разреветься перед этим незнакомым фактически парнем… Но Петька сказал сам:
        - Расскажи, если хочешь. Что случилось?..

…Когда Сашка закончил говорить, Петька спросил:
        - Ну а сейчас ты куда шел? В смысле ночью?
        - Никуда, - тихо ответил Сашка.
        - Ну а все-таки. Вот что ты думал делать? - неожиданно весело спросил Петька.
        Сашка вяло шевельнул плечом.
        - Да я не знаю… - Его внезапно охватила равнодушная усталость, как будто на плечи сбросили тяжелый сырой мешок. - Не знаю…
        - Ты бы хотел жить по-другому? - Петька спрашивал с интересом.
        - А разве это можно? - безнадежно ответил Сашка. Ему вдруг снова стало совершенно ясно, что Петька сейчас допьет кофе, скажет «Ну пока!» и пойдет домой. Но тот неожиданно ответил:
        - Да понимаешь, Саш… - Петька помешал ложечкой в чашке с остатками кофе. - Тут вот какое дело. В принципе изменить свою жизнь не так уж сложно. Даже просто. Сложно-то другое.
        Сашка сцепил пальцы под подбородком.
        - Что? - спросил он коротко. Петька усмехнулся каким-то своим мыслям и то ли нехотя, то ли просто задумчиво ответил:
        - Никогда потом не пожалеть, что изменил свою жизнь. Ну или, по крайней мере, не подавать виду, что жалеешь. А то иногда прямо кричат: «Хочу перемен!» - А потом хватаются за голову: - «Как же раньше хорошо жили, я же не этого просил!»
        - А ты как изменил свою жизнь? - спросил Сашка. Петька снова усмехнулся:
        - А откуда ты знаешь, что я ее изменил? Может, у меня хобби такое - по пустырям петь? - И, видя, что Сашка не отвечает, а сам ждет ответа, продолжал: - Но у тебя-то, - Петька посмотрел на Сашку поверх ложечки, которую вертел в пальцах, - не та ситуация. Подумай сам. Ну вернешься ты. Попросишь прощения. Может, и родителей твоих отпустят. Ничего такого страшного ты не сделал, не хулиган, как ваш Мишка… Ну, оступился. Покаешься - и все обратно. У тебя есть комната. Тебя кормят. Тебя одевают. Тебя не бьют. Ты учишься в школе.
        - Понимаешь… - Сашка покусал губы. - Понимаешь, это есть у любой хорошей собаки. И она больше ни о чем не мечтает. Но я-то…
        Он не договорил. Как-то не хотелось говорить: «Я же не собака!» Как-то это натянуто было, как будто из кино. Но Петька, похоже, догадался о недосказанном и тихо ответил:
        - Ты даже представить себе не можешь, у скольких людей нет даже такого счастья. Собачьего. И сколько людей мечтают хотя бы об этом. Не собак - людей, и я не могу их обвинять… А если тебе этого мало, то учти - другая сторона счастья часто связана с отсутствием этой. Ну нечасто так получается, чтобы и теплый угол - и полет души. Закон природы.
        - А у тебя совпало? - прямо спросил Сашка. Петька кивнул и добавил:
        - Но я никому не пожелаю пройти через… впрочем, черт с ним, я не о себе. И кроме того, постоянно стараются отобрать то одно, то другое.
        - Кто? - не понял Сашка. Петька изумленно поднял брови:
        - А кто за тобой приезжал?
        Сашка беспомощно открыл и закрыл рот. Ему на миг показалось, что Петька издевается. Но в глазах у того не было ничего - даже сочувствия. Потом он повернулся к стеклянной двери кафе:
        - Вон, посмотри в зал. Смотри-смотри… Вон сидят двое мужичков. Что они тут делают? А они тут девочками торгуют. Не девушками, а именно девочками. С доставкой на дом. А вон… во-во-во, вон мент пошел! Думаешь, он не знает, чем они занимаются? Зна-ает… И за то имеет свой законный угол. Двадцать пять процентов. А вон стоят цыганские беженцы из Таджикистана, просят милостыньку у русских дураков и по совместительству впаривают им наркоту. С них имеет уже не дорожная милиция, а отдел по борьбе с этим самым делом. Трогательное единение душ. А вон висит стенд
«РАЗЫСКИВАЮТСЯ» - вон, большими буквами с уклоном в церковнославянские. Кого там разыскивают? Вон пропавшие, «Жди меня» плакатик, Кваша умоляет помочь детишек найти - о, сколько детишек… и ни одного пока не нашли. Вон преступившие, видишь, такие бородатые - кто чего взорвал, кто где кого изрешетил… Этих наоборот - горстями гребут, только они все никак не кончаются. А вон пидоры пошли, аж целых двое. В смысле - эти, нетрадиционно ориентированные в зад… И куда ты в этом милом мире бежать собрался? Сиди и не чирикай. Ничего ведь не изменилось. Даже оккупантов нету на улицах. Живи в кайф, ты чего, брат?
        Сашка, ошалело следивший за Петькиным пальцем, опомнился:
        - Откуда ты все это знаешь?!
        - А чего тут знать? - Петька потянулся. - Знаю.
        - А ты сам… - Сашка потер лоб. - Ты кто?
        - Опомнился. Раньше надо было спрашивать. Я агент торговцев органами. Все. Приехали, Сань, - и он развел руками так, что Сашка, напрягшийся от настоящего страха, расслабился. - Здрыснул? - Он прищелкнул языком. - То-то и оно… А вот ты никогда не задумывался, кто во всем этом виноват? Во всем этом? - И он, сделав широкий жест, включающий в себя большую часть земного шара, с интересом уставился на Сашку.
        - Нннуу… - Сашка искренне пожал плечами. - Преступники.
        - А откуда они взялись? От грязи, что ли? - допытывался Петька.
        - Да откуда я знаю, чего пристал?! - рассердился Сашка. Петька засмеялся:
        - Не сердись, но это интересно. Человек говорит: ой, у меня жизнь плохая. А когда его спросишь почему, отвечает - преступники. Или - террористы. Или еще круче - судьба такая у меня. А совсем круто - что у России такая судьба.
        - А кто виноват? - спросил Сашка, поостыв. Ему в самом деле стало интересно. - Эти? Масоны?
        - Злые силы, - серьезно сказал Петька. - Не, я тебе точно говорю. Хочешь - называй масонами, хочешь - администрацией президента, хочешь - Всемирной торговой организацией. Один хрен - все это злые силы, которые хотят погубить Россию.
        - Ты больной, что ли? - спросил Сашка. - Какая администрация президента…
        - А кто тебя увезти хотел? - невинно поинтересовался Петька. - Американцы, что ли?
        Сашка приоткрыл рот. Петька спросил:
        - Ты знаешь, что такое бубонная чума? - Сашка покачал головой. - Это такая болезнь… В общем, она внешне выражается в том, что на коже у человека появляются такие язвы. Бубоны называются.
        - А! - вспомнил Сашка. - Это я читал. В Средние века их еще «розами» называли, да?
        - Да… Ну вот и представь себе врача, который у чумного больного лечит эти самые бубоны. Вскрывает их, промывает, очищает, перевязывает, зашивает… Но ведь бубоны - это не болезнь. Это только следствие того, что происходит внутри организма, внешнее проявление, понимаешь? И лечить-то надо весь организм - в целом. А еще лучше лечением не ограничиваться, а и профилактику проводить, чтобы заразы не было. Как говорил один средневековый лекарь, «Хватай дубье - и бей крысье». То есть - уничтожай источник заразы.
        - А он где? - слегка ошарашенно спросил Сашка.
        - Ну… у чумы он - крысы. А так, по жизни… - Петька покривил губы. - По жизни он все то, что нам сейчас пытаются подать как нормальный ход событий. В нашем мире крысы не просто заражают людей - они нами правят. Да еще и напоказ эти бубоны залечивают и кричат: «Во, смотрите, как мы с болезнью боремся! Ух как строго боремся!» А могут еще от насморка начать лечить, когда человек от чумы умирает… И тоже кричать, что они больного спасают.
        Сашка молчал, представляя себе каких-то мутантов-крыс в деловых костюмах, хотя отлично понимал, что Петька, как это говорится, фигурально выражается. А Петька вдруг зло добавил:
        - Вот это оно и есть - собачье счастье. Когда все сидят по будкам и радуются, что есть миска, цепь и подстилка. И даже если тошно от этого, и помыслить не могут, что ошейник - не неотъемлемая часть шеи… А что «Мир»[«МИР», орбитальная станция для полета по околоземной орбите. Была создана в СССР на базе конструкции станции
«Салют», выведена на орбиту 20 февраля 1986 г. Оснащена новой системой стыковки с
6 стыковочными узлами. По сравнению с «Салютом» на станции увеличена мощность системы энергопитания, созданы более комфортные условия для работы и отдыха космонавтов. Предназначена для построения многоцелевого постоянно действующего пилотируемого комплекса со специальными орбитальными модулями научного и народнохозяйственного назначения. Максимальная масса около 40 т, максимальная длина около 40 м. Летом 2001 года оккупационное правительство Путина по приказу заокеанских хозяев утопило совершенно работоспособную станцию в океане. Взамен на орбиту была выведена американская «Альфа», прославившаяся постоянными поломками и тем, что русские космонавты на ней выполняют роль извозчиков и обслуги. Так была фактически уничтожена космическая программа России.] утопили - так и палец с ним, его в микроволновку не сунешь… Саш, хочешь в космос? - спросил он. Сашка помотал головой:
        - Что я там забыл… Я хочу, чтобы здесь жить было интересно, - добавил он, и ядовито напрягшийся было Петька обмяк. Тихо сказал:
        - Да. Это ты правильно… ну ладно. Обратно не пойдешь? - Сашка угрюмо помотал головой. - Точно? - Мотание повторилось. - Саш… я могу тебя с собой взять. А уж там ты сам решишь. Это у человека единственное право: решать. Пойдешь? - Сашка кивнул и поднялся вслед за Петькой.
        Летнее солнце за окном обрушилось в улицу.
        - День, - сказал Петька тоскливо, подходя к окну. - Знаешь… наша страна… она такая красивая и большая… посмотри, какая она у нас красивая и большая… здесь всем хватит всего просто так… бесплатно… - Он не смотрел на Сашку, но говорил с ним. - А я… я даже не могу… - Он подмигнул Сашке и сказал весело: - Что ты плачешь, дурачок?! Смейся! Косорукая пока спит!
        Потом перекинул гитару на плечо и вышел, не оглядываясь, наружу.
        Сашка подождал несколько секунд. Посмотрел вокруг пустым взглядом. Наткнулся на ответный взгляд девушки за стойкой - она, глядя так же бессмысленно, подкрашивала губы, уставившись не на Сашку, он только сейчас догадался, - а в витрину.
        Криво усмехнулся.
        И вышел следом за Петькой.
        Разные, но знакомые уже нам люди. Республика Тюркских Народов
        Из Самары ехали долго, даже очень. А Васька вообще не любил на автобусах ездить, укачивало его. Пришлось спасаться пивом….
        Вот именно поэтому он приехал в этот городишко Сарань пьяный. И задержался у того парня, который вел их к бараку. И в свою очередь услышал, что тот пробурчал:
«Ну-ну… Больно нужны вы в США пьяные да обдолбанные…»
        Он не преминул рассказать об этом сестре:
        - Да что ты веришь всякой швали? Неужели не видишь, что он нам просто завидует?
        Васька предпочел ей поверить. Она была умнее.
        Однако сейчас, ворочаясь на жестком матрасе, он никак не мог отделаться от мысли, что пацан-то вовсе им не завидовал.
        В этой гребаной РТН[Республика Тюркских Народов.] было очень жарко - Васька никак не мог привыкнуть к постоянно мокрой от пота постели.
        Послышался кашель за грубой деревянной переборкой. Это у девчонок.
        Кровать Васькиного соседа глухо скрипнула. Мускулистый парень с крашенными в красный цвет волосами неслышно поднялся и начал красться к перегородке.
        - Э-э-э, - прошипел Васька, приподнимаясь на локтях. - Ты че мутишь, чудило? Ну-ка, ляг назад - и не надо тут!
        Тот съежился и побрел обратно. Насколько тяжелы кулаки у Васьки, он уже знал.
        Захотелось курить. Поднимаясь с кровати и натягивая на себя дырявые джинсы, Васька буркнул, обращаясь к крашеному:
        - Узнаю, что подсматривал или туда шастал, - ур-рою!
        Сигареты остались в автобусе, пришлось идти туда. Парень старался шагать как можно тише, чтобы не всполошить солдат. Именно поэтому его передернуло, когда будто бы из ниоткуда перед ним появился водитель, словно куда-то кравшийся. Выслушав сбивчивую просьбу открыть автобус, он кивнул и пошел к стоянке. Васька пошел за ним.
        - А ты кто? - спросил, уже будучи внутри, темный силуэт, пропахший потом и табаком. - Аааа, вспомнил. Обретидомовец. Тот, который тому красноголовому петушку по щщам дал. За дело дал. Хм….
        Вот и первая затяжка… пальцы начало приятно покалывать.
        - Слушай, а чего ты, эт самое, ну, уехать-то решил?
        Васька усмехнулся и затянулся еще раз:
        - Да так…. Отец у меня в Чечне по контракту служил. Наступил на мину - домой прислали цинковый гроб. Мамка пить начала - за полгода сгорела. В детдом я Машку не отпустил, пришлось немного побродяжничать. А тут этот самый «Обрети дом». Оказалось, что какая-то семейка в Канзасе хочет двух детей. 16 лет. Пацана и девчонку. Ну вот и едем….
        Водила достал пачку сигарет, выбил щелчком одну. Закурил. Сделал глубокую, как глоток воды, затяжку. Провел рукой по усам и только потом глухо расхохотался.
        - Мужик, ты чего? - недоуменно покосился Васька.
        - Ой не могу… надо же, в Канзас… господи боже ж ты мой….
        - Не понял! - Сигарета кончилась.
        - Короче, парень. Можешь мне, конечно, не верить, но я бы на вашем месте драпал.
        - Но…
        - Хотя куда тебе, придурку, понять….
        Кулак сжался сам собой.
        - Это с какого хера?
        - А вот с такого. Ты что, реально думаешь, будто вы, два великовозрастных дитяти, нужны кому-то в пиндостане? А вот х….
        - А на х… тогда вся эта по…бень с «Обрети дом»?
        Водила прокашлялся и пронзительно поглядел на Ваську.
        - Да продают вас, долбо…бов. Кого на органы, кого богатому буратине - чтоб он таким, как ты, очко рвал. И кулачок-то разожми, а то так двину - назад не вернешься! И лучше послушай меня - на самом деле мы сейчас следуем в Турцию. В клинику какую-то. Там вам якобы проведут медосмотр и оставят маленьких и чуть постарше. Типа они больны чем-то там. Клиника это трансплантологическая - разберут тех, кто остался, на органы.
        - Мужик, ты чего, серьезно? - У Васьки отвисла челюсть.
        - Нет, бля, шучу! Конечно серьезно! Вот вас, из моего автобуса, - девчонок продадут какому-то турецкому шейху, большой шишке в какой-то там организации, лижущих святой зад тралляляха. Некоторых из пацанов по борделям распределят. Остальных - отправят горбатиться на рудники в качестве дешевой рабсилы.
        - Бля….
        Можно было бы не верить, но водила говорил так горячо и так убедительно, что неверие исчезло само собой. Даже не так. Почему-то показалось, что он не просто так все это говорит. Что он поможет. Что этот непонятный мужик с прокуренными усами не такой уж и обычный водитель.
        - И че делать?
        - Пройдись по баракам, только тихо, кипеша не поднимай! Перетри там с пацанвой и девчонками - уговори их свалить. Давай пробежись прям сейчас, я буду ждать тут.
        - А на х…й?
        Водила тихо хохотнул:
        - Парень, ты что, думаешь, что сбежишь пешко-дралом от оравы амеров? Да тебя догонят за полчаса. Не-е-ет уж, если я уж решил на старости лет в героя поиграть, то поиграю со всеми прилегающими…. Дуй-дуй, пока не рассвело.
        Васька кивнул и, крадучись, ушел в темноту. Трясущимися руками водила достал еще одну сигарету. Попытался зажечь…. Сломал. Достал еще одну. Опять сломал. Наконец достал третью - выгорело.
        - Эх, Ольгерд, Ольгерд… Правильно же ты нас мужиками назвал, ой правильно…. Скур-рвились… А ведь казак - он на то и казак, чтоб мотаться по белу свету да делать добрые дела.
        Самое главное - не запороть. Очень трудно было подкараулить нужный автобус и выманить оттуда грузина-водилу. Затем заставить оформить дарственную у опытного нотариуса. После всего этого притвориться сменщиком из автопарка.
        Хорошо было одно - все эти слезливые надписи и фотографии «Обрети дом» всего лишь наклеены - их можно легко сорвать. Запасные номера были припасены заранее - лежали под сиденьем. Осталось только сорвать накладные усы, брови, вынуть из ноздрей два резиновых кольца, а из глаз линзы - Евгений Павлович подготовился к своей выходке очень основательно.
        Вмонтированный в двери холодильник уже был откручен - осталось только дернуть посильнее. Имелись даже несколько баллончиков с краской - в течение 10 минут можно будет легко перекрасить автобус. Осталось самое главное - не сдрейфить.

…Поутру на поверке не досчитались 20 детей, одного автобуса и одного водителя. Конечно, была организована погоня и перехват - но автобус как в воду канул. Неважно, где он ехал и как он ехал. Главное, что спустя некоторое время он появился уже в Воронеже.
        Дети были дома.
        Воронежский заповедник. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Камень - камнетесам, хозяйке - серебро,
        Медь - мастеровому, чье ремесло хитро,
        Песок - он даже дурню не нужен ни за чем…
        Лишь золото червонное властвует над всем!
        Дж. Р. Киплинг
        В принципе никто не заставлял Федосова атаковать этот джип.
        Он с тремя парнями из своей группы - Артом, Люфтвафой и Сахаром - просто-напросто наткнулся на «Хаммер» на дороге между кордонами Плотовский и Зверинец во время очередного безалаберного патрулирования. Особой нужды в этих вылазках не было, дел в Чистом хватало, но Федосов резонно полагал, что тренировки никому никогда не мешали, а чтобы никто не заныл о бесполезности, тренировку можно назвать патрулированием.
        Машина, очевидно, шла из Воронежа в Рамонь, когда - предсказуемо - с подвеской что-то случилось и символ американской военной мечты засел на обочине прямо напротив отдыхавшей в придорожных кустах четверки, которая порядком обалдела.
        - Саааань… - прошептал Арт, глотая недожеванную галету и подтаскивая ближе РПК. - Чего это они?
        - Это не за нами, - буркнул Федосов и уже жестом показал: тихо. Все четверо перекатились на живот и выставили стволы - «Печенег», «РПК», два «АК-103» с подствольниками.
        Из джипа вывалились один за другим трое американцев - настоящих, не наемников - двое сержантов (негр и явный латинос) и офицер. «Полковник, - определил Федосов, рассмотрев на камуфляже офицера зеленых маскировочных орлов. - Ничего себе…» В люке наверху остался за «браунингом», закрытым выгнутым по бокам бронещитком, солдат (вбок от правой двери торчал на подвижном шкворне еще один пулемет -
«М249», тоже со щитком, хоть и небольшим). Водитель тоже остался на своем месте. А с заднего сиденья, точнее сказать, из багажника, выбрались два конфедеративных мента - в серой форме, в кепи со «щипанными курами», с укороченными
«калашниковыми» под мышкой и лицами, на которых был написан интеллект уровня орангутана. «Власть сменилась, менты остались прежними, - подумал Федосов. - А у янки полный «тырцанал», бля… вот только этим холуям места рядом с собой не нашли».
        Первым делом оба закурили, привычно и нудно матерясь. Латинос полез под капот. Негр двинулся дальше по дороге, поводя стволом; полковник брезгливо наблюдал за ментами. Между тем Сахар тронул Федосова за плечо и показал внутрь джипа - на заднее сиденье. Федосов пригляделся. Там был смутно виден силуэт еще одного человека - он сидел, опустив голову, а присмотревшись еще, Федосов различил, что руки этого человека, лежащие на коленях, стянуты пластиковыми наручниками.
        - А он не подохнет? - спросил младший из ментов, похожий не просто на орангутана, но на прыщавого орангутана с задержкой даже орангутаньего развития.
        - А нам не один хрен? - удивился тот, что постарше, глубоко затягиваясь. - У тебя завтра выходной? Че делать будешь?
        Вопрос так и остался без ответа, потому что с расстояния в пять метров две пули 7,
2х54 получил сперва один мент, потом столько же - второй, в результате чего от голов у них почти ничего не осталось, но машину забрызгало несильно - нечем. Одновременно с ментами погибли водитель - застреленный в висок из автомата, он тяжело стукнулся в раму окна развороченным шлемом - и стрелок в верхнем люке; ему пуля попала в переносицу, в защитные очки, вогнав в череп куски желтого карболита, и он съехал в люк. Негр пережил их на секунду - ее как раз хватило, чтобы он развернулся и присел, став похожим на отважно гадящую гориллу, после чего пули из
«РПК» раскроили жилет и грудь, отшвырнув сержанта в пыль.
        Латинос распрямился («бум!» - глухо сказал шлем, стыкуясь с крышкой капота) и взвыл - две пули угодили в бедро, одна - в бок, вгоняя в кишки клочья жилета и формы. Сержант рухнул под колеса и шустро пополз под джип, продолжая выть, потом затих, подергивая торчащими наружу ногами в мощных ботинках. Полковник получил в лоб по шлему выпущенным злокозненным Люфтвафой резиновым «полицейским» тромблоном и уныло плюхнулся на сиденье, уронив голову на грудь.
        - Как дети, блин, - проворчал Федосов, вставая. - Ну кто просил ему в лоб стрелять?
        - Вы! - вытаращился тот. - Сань, я тебя чисто не понимаю. Язык же. Полковник! Я орлов видел.
        - Зоркий… - пробормотал Федосов. - Сахар, радость моя, посмотри вокруг, чтобы супостаты не подобрались. А ты, снайпер, - обратился он к Люфтвафе, - вяжи добычу… только шкуру пока не снимай, и вообще поосторожней, он явно не макдоналдсами питался… Арт, проверь этого, под «Хаммером», и будь к нему добр и ласков.
        Распределив роли, Федосов первым сунулся в джип - посмотреть, что за груз на заднем сиденье.
        Груз - худой мужик сильно за пятьдесят в мешковатом костюме - был в сознании. Выглядел он жалко - лоб разбит, серая щетина на впалых щеках, а по синим губам Федосов безошибочно определил, что у человека плохо с сердцем. Но, как ни странно, взгляд старика был не жалким и не больным, а жестким и пристальным. Людей с таким взглядом Федосов знал хорошо - и не удивился, услышав хриплый, но отчетливый голос, произнесший без малейшего страха или удивления:
        - Бандиты, что ли?
        - Ну, как сказать… - глубокомысленно начал Федосов, но в этот момент просунувшийся сбоку Арт обиделся:
        - Мы не бандиты, мы партизаны! - гордо заявил он и продолжил: - Я не был к нему добр и ласков, он сам помер, Сань… правда… этот, под джипом…
        - Партизаны… - Старик покривил сизые губы. - Кому другому лапшу на уши вешайте. Нет никаких партизан… голыми руками взяли… - Он схватил ртом воздух, закашлялся, и Арт определил:
        - Сердце… Сань, у меня в сумке валидол есть… и камфара. Дедуль, за что они тебя?
        Старик хоть и прокашлялся, но не ответил. Хрипло дыша, он смотрел в склонившиеся над ним лица. Потом неожиданно повелительно спросил:
        - Офицер?
        - Был, - ответил Федосов.
        - Пацану вели отойти.
        - Укол бы…
        - Не поможет, кончаюсь, - спокойно ответил старик. - Скорее, слышишь?
        Федосов кивнул - Арт продемонстрировал оскорбленность недоверием, но исчез. Слышно было, как парни кантуют добычу и что-то выясняют насчет пленного. Старик помолчал еще несколько секунд, потом заговорил - тихо, но связно и внятно…

…Когда Федосов вылез из джипа, его ребята уже прошерстили убитых, оттащили за кусты полковника, успели написать на передке «Хаммера»: «Йа был пендос, и меня пробрал понос!» - и теперь смирно ждали.
        - Умер, - буркнул Федосов. - Вытаскивайте, в лес отнесем, похороним.
        - Сань, кто он был-то? - удивленно спросил Сахар…

…Все четверо, сняв кепи, стояли, наклонив головы, над неприметным холмиком в корнях древесного вывортня. На расчищенной от мха древесине Федосов ножом вырезал:
        Генерал-майор ГРУ МО СССР
        - И все.
        - А теперь куда? - спросил Люфтвафа. Парни не выглядели особо расстроенными. Грустные лица они сделали потому, что грустен был их старший, не больше. Умершего они не знали, аббревиатура «ГРУ МО СССР» им почти ничего не говорила, первый в их жизни настоящий бой оказался легким и выигрышным. Федосов встряхнулся.
        - Сахар, Люфт, потащите пленного на базу. Сдадите Ментиле нашему, он игрушке обрадуется. Смотрите, чтобы не ушел (полковник лежал недалеко от коряги, симулируя бессознательность, хотя опытному глазу было видно, что он пришел в себя). - А мы с Артом прогуляемся, завтра вернемся, я думаю.
        - Вдвоем? - недовольно произнес Сахар. - Угу, через пару часов этих всех искать начнут, а найдут вас, да?
        - Не найдут, - отрезал Федосов. - Что за обсуждение приказов?
        - Есть тащить на базу, - Люфтвафа толкнул приятеля локтем. Арт добавил:
        - Ганзу покормите. Яблоками. И сахаром. И…
        - И икры ему намажем на хвост, - пообещал Люфтвафа. - Красной.
        - Он кабачковую любит, - невозмутимо ответил Арт.

* * *
        За долгие-долгие предыдущие годы Арт научился доверять Федосову, как сын доверяет строгому и любящему отцу или как боец доверяет отличному командиру. Поэтому парень не сказал ни слова, пока они шли в глубь леса, забирая куда-то в глубь усманских болот. Причем Федосов то и дело сверялся с картой, исчерканной свежими пометками, - Арт мог покляться, что до разговора со стариком в джипе пометок не было.
        Солнце решительно стало прятаться за верхушки чахоточных деревьев, когда Федосов удивленно-радостно хрюкнул и сказал - произнес первое слово за восемь часов пути:
        - Пришли, кажется.
        Арту хотелось надеяться, что это так. Он вымок по уши и выше, устал как собака, а ноги одеревенели (вода в болоте оказалась холодной, сволочь…) и не сгибались в коленях. Впрочем… куда это «пришли»? Парень завертел головой, не видя ничего, что могло бы сойти за цель этого странного молчаливого рейда. Кусты из воды торчат. Чахлые деревца, ненамного лучше этих кустов. Островки, похожие на кочки, на которых эти деревца растут, точнее - существуют. Нечто, похожее на избушку, между двух холмов, на склонах которых алеют роскошные мухоморищи. Интересно, какой идиот построил избушку на болоте? Наверное, кордон был, а потом все заболотилось, вот и получилось так.
        Странно, но Федосов отчетливо нервничал. И был похож на человека, который чего-то ждет - и не верит, что это, ожидаемое, вообще возможно.
        - Нам сюда, - буркнул он и захлюпал по трясине к избушке, вблизи окончательно напоминавшей развалину: стены перекошены, на дранковой крыше - настоящая подушка сырого мха.
        - А что здесь? - без особого интереса наконец задал вопрос Арт, булькая следом и думая о крысе - как там она? Он и не ожидал, что Федосов ответит. Но тот ответил:
        - Ты знаешь, Артем, тут, наверное, будущее России.
        Арт слегка впал в ступор. Будущее России он, несмотря на полный развал вокруг и трагическое положение народа, представлял себе несколько иначе.
        - Ну да, - с сомнением проронил он. Федосов засмеялся, открывая (она упала) щелястую дверь.
        Внутри был мокрый пол, покосившаяся печка и две надменных жабы. Они неодобрительно посмотрели на вошедших и зашлепали в угол. На печке, там, где еще сохранилась побелка, было написано вечное русское слово. Наверное, еще в давние советские времена. На будущее и это все не очень-то тянуло.
        - Фонарик включи, - сказал Федосов, глядя на печку. Арт послушно щелкнул кнопкой, поводил бледным лучом по всей печке, обрисовывая те же три буквы. - Не балуйся.
        - Не буду, - согласился парень и скучливо спросил: - Мы зачем пришли сюда?
        - Стать миллиардерами, - так же непонятно, как раньше, ответил Федосов. - Лезь под печку.
        - А в печку не лезть?! - возмутился Арт. - Я тебе что, Иванушка-дурачок?!
        - Лезь, а то козленочком станешь, - ласково предложил Федосов.
        Зло фыркая, Арт вылез из разгрузки и присел на корточки перед черным перекошенным зевом подпечка, и правда похожим на злорадный рот. Гневно посмотрел на командира через плечо. Вздохнул. И полез по мокрому полу внутрь.
        - Фу туф а, - сообщил он (явно держа фонарик в зубах). - Фо тефафь?
        - Посмотри на кирпичную кладку перед носом, - посоветовал Федосов, разглядывая надпись на печке. - Там ряды - двенадцать-одиннадцать, двенадцать-одиннадцать, двенадцать-одиннадцать кирпичей?
        - Фу та, - донеслось из-под печки.
        - Нажми шестой слева в верхнем ряду, пятый справа в третьем сверху и первый справа в нижнем.
        Послышались короткие отчетливые щелчки и голос парня - уже заинтересованный:
        - Тафэ?
        - Дальше, мил-друг, пятый в третьем ряду снизу и седьмой во втором сверху. И вылезай.
        Появившийся Арт был перемазан грязью, сажей и паутиной, но реагировал бурно - выплюнул фонарик и заголосил:
        - Саааааань, они нажимаются! Как кнопки!!! Сань, это чего, тайник?!
        Федосов вместо ответа молча налег на печку, толкая ее от стены на середину хибары. И… печка плавно отъехала в сторону, открывая узкий - в метр шириной - лаз. Точнее - спуск, потому что лазом это называть было бы неприлично. На ровных бетонных ступенях лежала пыль, но над видным внизу входом вспыхнула лампа с алой надписью:
        ВНИМАНИЕ!
        - Тут же болото, как же это? - непонимающе пробормотал Арт. Федосов усмехнулся:
        - Это сделано государством, которое моря засыпало и реки поворачивало. Какое там болото!
        Он спустился по лестнице к бронированной двери, над которой горела надпись. Откинул справа от двери плексигласовый пыльный колпак на панели. Там тоже зажглись алые строчки - над щитком, похожим на щиток калькулятора:
        ДЕЖУРНАЯ СМЕНА ОТСУТСТВУЕТ
        РЕЖИМ КОНСЕРВАЦИИ
        ВВЕДИТЕ КОД ДОПУСКА НА ОБЪЕКТ
        - Вот так… - Федосов набрал какой-то код, подождал. Лампа мигнула, надпись сменилась зеленой:
        ВХОД РАЗРЕШЕН
        - Пошли, - сказал Федосов и повернул штурвал на двери. Она открылась с мягким приятным журчанием.
        Арт заспешил по ступенькам следом за командиром…

…Помещение оказалось огромным. Ну, по крайней мере, не таким, какое ожидаешь увидеть под разваленной избенкой на болоте. Горели пыльные лампы - по пять в три ряда, - и света было вполне достаточно, чтобы видеть бетонный пол и стеллажи вдоль стен - на всю высоту. Вдоль трех стен на них лежали серые от пыли (когда-то зеленые) деревянные ящики. Слева и справа от входа - металлические коробки, плоские и гораздо меньшие, чем ящики.
        Доставая «смерш», Федосов в два широких шага оказался возле ближайшего ящика. Тремя сильными точными движениями взломал крышку - на пол посыпались яркие щепки. Но гораздо ярче - глубоким медовым блеском - засиял бок металлического параллелепипеда внутри.
        - Золото, - сказал Федосов. Огляделся. - На глаз - две тысячи ящиков минимум. В каждом - по десять пятидесятикилограммовых слитков. Тысяча тонн золота… А тут?
        С металлическими ящичками пришлось повозиться. Но в конце концов выяснилось, что слева от входа лежат тонкие пластины платины - по десять килограммов в каждом ящичке. Справа - бриллианты, крупные, без изъянов, не меньше чем по сотне в упаковке. Может, было и еще что-то - Федосов на выбор вскрыл всего по два ящичка.
        Арт потрясенно молчал. Он никак не мог соотнести все это вокруг - с богатством или какими-то возможностями; это больше напоминало парню некую компьютерную игру, не имеющую отношения к реальности - гнилые сундуки с пиастрами-реалами-луидорами-дублонами…
        - Тут миллиарды, - сказал Федосов, разбивая тишину. - Ну что, Артем? - Он назвал Арта по имени, чего обычно не делал. - Знаем про них я и ты. Есть шанс нехреново пропасть без вести… и возродиться в ином обличье на северном берегу какого-нибудь южного моря.
        - Это тебе тот старик показал, Сань? - спросил Арт хмуро. Оглядел помещение.
        - Золото партии, - непонятно ответил Федосов. - Его часть… Закладка середины 80-х годов. Он один оставался, кто про это знал. Янкесы его за прошлые дела зацепили, про это они и не ведали… Вот это и называется - судьба… Ну что, Темка? - Он невесело подмигнул Арту. - Ведь и правда - кроме нас никто про это не знает… Пропадем без вести? Как тебе такое будущее? Рванем на юга?
        Парень вдруг почувствовал, что очень промок, замерз и устал. Дико болели ноги в бедрах, а ступни почти не чувствовались. Хотелось прилечь и поспать хотя бы полчасика.
        - Да ну их, эти юга, - сказал он и шмыгнул носом, как маленький мальчишка. - На хер бы они, если финны Карелию захапали… Сань, давай лучше танк купим, что ли?
        - Танк, - непонятно усмехнулся Федосов. - Тут, Арт, не танк, тут Америку можно купить.
        - Что, так много? - тихо спросил парень. Федосов кивнул молча.
        - Тогда надо скорей к нашим, - вздохнул Арт. - И…
        Он не договорил, потому что и сам не знал, что - «и»?
        Но Федосов кивнул.
        Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
        Это потребует от вас фантазии. Представьте себе свой идеал девушки. Вот просто возьмите и представьте.
        Только тогда вы сможете понять, что почувствовал я, когда увидел это. «Скорая», носилки. А на носилках она.
        После я купил в магазине сигареты.
        А придя домой, включил компьютер и зашел в Интернет. Знаете… это плохо, когда ангелы умирают.

…Так называемых патриотических сайтов развелось много. Даже очень. Везде главные страницы пестрели суровыми витязями, размашистыми лозунгами…
        Смешно. Как-то раз один умный человек растолковал мне множество вещей о таких сайтиках…. Идеи у них - насквозь поганые. В большинстве. Зрить надо не в лозунги, зрить надо глубже.
        К примеру, на одной из страничек, если, конечно, покопаться в статьях и подумать, пестрела мысль: «Во Вторую мировую мы сражались - и к чему это привело? Так пусть лучше захватят поганую быдлорашку, воцарится царь-батюшка и восстанет над Россиянской землей рай обетованный!»
        На примерно третьем по счету сайте (второй оказался давным-давно снесенным) пропагандировалась идея: «Да отдадим им куски территории - хай подавятся! Возродим истинно московское княжество, без хохлов и бульбашей!» Тоже дерьмо.
        Не всем страницам можно верить. Я в этом убедился - ибо ничего не нашел. Те же сайты, на которые я заходил еще в дооккупационное время, были закрыты.
        А на новостных сайтах был ажиотаж. «Арестована банда националистов!», «Нацист, убивший арабского патрульного, арестован!». По сути, любое серьезное преступление, совершенное против американского не-WASP солдата, сразу же классифицировалось как нацизм. Даже мне было понятно, что это явный… наговор или преувеличение. Хотя, конечно, были и обычные статьи. Но даже в таких случаях, в статьях, описывающих преступления, показывалось нутро их составителей. «Не до конца расследовано…»,
«Активность банд скинхедов…», «Возможная жертва обострившейся ситуации…».
        Я начал что-то понимать. Нет, не в том смысле, что начал понимать только сейчас. Пожалуй, суть не в том, чтобы приспособиться. Точнее, нет. И в этом тоже. Твои близкие должны жить, а для этого они должны быть сыты и в тепле. Однако не стоит забывать и о внутреннем. Честь, гордость, самолюбие… через эти простые в общем-то слова, простые качества переступать нельзя. Даже ради близких. Постулат из темы
«Лучше умереть стоя». Иначе просто перестанешь быть собой. В тех моментах, когда речь идет о твоих собственных устоях, просто надо откинуть все и идти против того, что претит тебе. Иначе ты опустишься. Все ниже и ниже. Оглянешься назад - и хорошо, если сумеешь подняться заново, а ежели нет?
        Я впервые осознанно посмотрел на себя со стороны тогда. Особых устоев у меня не было…. К стыду. Я никогда не задумывался об оккупации вообще. Просто жил. Для себя. Но нельзя быть овощем… В моей жизни, похоже, наступил момент, когда мне, несмотря ни на что, надо было выбирать, кем быть. Обывателем-приспособленцем, прислужником оккупантов или… Загадочное «или». Кем? Не знаю. Но имеющиеся два варианта мне просто не подходят.
        С другой стороны, можно сойтись с парнями из какой-нибудь ура-патриотической компашки, которых сейчас развелооооось… Однако слишком часто я видел, что бывает с такими парнями - и с их семьями. Да и что они могут сделать, кроме как швырнуть камень в машину патруля? Чем бы они себя ни оправдывали: «Все великое рождается с малого», если не можешь делать то самое «великое» в такое тяжкое время - то уходи с баркаса, не занимай место и не дискредитируй других. Быть в такой компашке - медленное самоубийство.
        А самоубийцей я становиться не хотел.
        Тем временем проблем у меня становилось все больше. В первую же ночь после приезда колонны «Обрети Дом» большая часть детей словно растворилась. Полетели головы. Условия работы ужесточились, и уже не редкостью было получить жестокий нагоняй за просто так.
        Лето подходило к концу, и мне предстояло забрать из школы документы. Из-за изменившейся учебной системы я передумал продолжать учебу в десятом классе, решив поступать в колледж. К тому же рабочим американской зоны полагались какие-никакие льготы. Предстояло отработать у них еще год, после чего поступление стало бы для меня просто легким препятствием перед учебой.
        Казалось бы, что надо думать о том же поступлении или о работе, но моя голова была забита совсем другим. Началось это с того момента, как я наткнулся на блог лютого поклонника революционных идей. Оформленный в цветах имперского флага, на мой взгляд, он содержал в себе слишком детскую позицию. Но вот что действительно меня привлекло - так это выложенные там же книги. Тот же Верещаев. И что самое главное - Эндрю МакДоналд. «Охотник».

«Когда Оскар подъехал к месту на стоянке у края огромной заасфальтированной парковки, пустая банка из-под пива хрустнула под одним из передних колес. Он выключил фары и огляделся. Да, это было хорошее место: он прекрасно видел каждый автомобиль, сворачивающий с единственной подъездной дороги к стоянке, где ему приходилось тормозить и почти останавливаться под слепящим светом ртутной лампы на столбе. Отсюда ему также было хорошо видно, в каком ряду стоянки в конечном счете оказывалась каждая машина».
        Несмотря на скучное начало, в дальнейшем книга меня ошеломила. И суть была даже не во взглядах героя, повторюсь, я никогда не считал себя способным враждовать с человеком только потому, что он другой. Меня поразило описание причин этих взглядов. Такое обоснованное… такое логически верное…. Это стоило уважать. К этому стоило прислушаться.
        И наверное, с этого все и началось. Чем больше я работал в американской зоне, тем больше я находил общего между не белым гарнизоном и описанными в книге врагами главного героя.
        Поэтому спустя довольно долгое время я сделал то, что сделал. Хотя не стоит забегать вперед. Началось все, пожалуй, с аврала.
        Липецкие леса. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Не раз над вражескими ратями
        В огне клубились небеса -
        И на пути у неприятелей
        Вставали русские леса…
        То, что спать у костра «аццки» неудобно, Васька понял после первой же ночевки. А эта была уже пятой с тех пор, как все они «высадились» из управляемого странным мужиком, который обижался, когда его так называли, автобуса недалеко от Липецка.
        Сейчас он почти жалел, что - когда они остановились на каком-то проселке и дядя Женя высунулся в салон - он не согласился с его предложением. Спаситель негромко сказал глядящим на него ребятам и девчонкам:
        - Слышь, гаврики, и что, вы типа рассосетесь по домам, и все? А толку-то - небезопасно, все равно поймают да богатому пидарасу продадут. Кто хочет реально сделать так, чтобы этой пое…ни больше не было, - оставайтесь в автобусе, отвезу к нужным людям. Кто не хочет - я не держу.
        С ним остались трое пацанов. Васька не остался… Бродяжный Васькин опыт - еще в РФ - позволял жить, точнее выживать, в городе. И сначала те из девяти ребят и восьми девчонок, которые выехали - спаслись - из РТН и высадились из автобуса, который канул в вечер, именно в Липецке и попытались остаться. Но очень быстро выяснилось, что это практически невозможно, да и просто опасно - за беспризорными и полубеспризорными детьми, да и детьми из семей, охотились, как за дикими зверьками, все, кому не лень, - от чудовищно расплодившихся маньяков до ооновских
«миссионеров». То подобие власти, которое еще наблюдалось в Конфедерации, детьми и их судьбой практически не интересовалось - фактически бросило даже в том объеме, что наблюдался еще недавно, в самом начале.
        Кое-кто откололся - те, у кого был оставленный по глупости дом; решили добираться туда. Васька, попавший в невольные лидеры, их не удерживал. После того как одну из девчонок схватили во время облавы и увезли, а двое мальчишек пропали без вести, пойдя на рынок подворовывать, кое-кто даже заскулил на Ваську, что он подбил всех удирать из Казахстана, а там, может, ничего страшного и не было бы?! Но на скулящих цыкнули все остальные - вера, что может быть все, что угодно, любая гадость, оставалась единственным, не вызывавшим у компании сомнений.
        Вопрос о том, как жить дальше, возник как-то вечером, когда вся компания сидела в одной из комнат полузаброшенного металлокомбината, жгли костер из разного мусора в сухом фонтанчике. Молчали, на огне закипал котелок, сооруженный из какой-то детали, найденной среди мусора. Кешка Козинцев, шурша полиэтиленом на сухой лапше, усмехнулся:
        - Раньше такую фигнюшку, - он стукнул лапшой по краю котелка, - рублей за пятьсот можно было сунуть.
        - А сейчас покажись только - самого… сунут… - зло заметил маленький рыжий Олег Провоторов. Толчком ноги отправил в огонь обломок доски, едва не опрокинув котелок, - Машка удержала рукой, обожглась, ойкнула и прошипела:
        - Безрукий!
        - И безмозглый, - ответил Олег. - Сволочи мы, ребята.
        Это было несколько неожиданное заявление, и все уставились на Олега. А тот продолжал:
        - Чего уставились? Все мы и есть сволочи, вот все вообще, ясно?! Говно, твари…
        - Ты не ругайся, ты толком объясни! - потребовал Васька. Олег снова подсунул - но уже спокойно - в огонь деревяшку и тоже спокойно продолжал:
        - А нефик тут объяснять. Все было. И все просрали. Эту… страну. Вот.
        - Ты, блин, как на этом… митинге говоришь, - сказал кто-то. Олег зыркнул в ту сторону:
        - А чего еще осталось. Только по помойкам митинговать. Раз свою землю профукали.
        - А много ты видал на этой земле? - буркнул Васька. Олег задумался. И признался:
        - Ничего не видал. Только она все равно была моя. Моя, понимаешь, Васен?
        Васька хотел сказать, что не понимает. Но не сказал, потому что… не сказал…

…В тот вечер Васька не ложился долго - сидел у фонтана и курил. Олег тоже вроде бы сперва лег, но потом появился из темноты, сел - и мальчишки долго молчали. Потом Олег спросил:
        - У тебя ведь батя воевал? В Чечне? - Васька кивнул. - А я своего не помню, я с матерью жил. Потом она раком заболела… я раз - и уже на улице… - Васька молчал, все истории коротких жизней уже были переговорены, иные - и не раз. - Я вот думаю, думаю… Тот казак, дядя Женя… Он откуда-то ведь и доверенность достал, и вообще. Васен, может, нам надо кончать тут сидеть?
        - Перелезать сидеть в другое место? - усмехнулся Васька. - Какая разница?
        - А тут сидеть - что высидим? - вздохнул Олег. - Сам видишь. Похоже, капец. Вообще всему…
        - В монастырь, что ли, перебираться? - уже без усмешки спросил Васька. - Помнишь, говорили - в монастырях принимают…
        - Все в монастыри спрячемся? - спросил Олег в упор. Васька опустил глаза:
        - Не пойму, чего ты хочешь вообще.
        - Я сам не знаю, - буркнул Олег почти зло. И резко добавил: - Я так не хочу. Понимаешь?
        Как ни странно - Васька понял. И, подумав еще с минуту, тихо сказал:
        - Ложись спать, слушай…

…В ту ночь Ваське, задремавшему у погасшего костра, приснился странный сон.
        Невероятно странный.
        Невозможный.
        Ничего не имевший аналогичного во всей его прошлой жизни.
        Среди клубящихся туч вставало солнце. И прямо от него за край земли скакал огненный всадник. А женщина пела:
        - Может, хватит, мужики, спьяну маяться
        Да друг другу в кровь размазывать рожи?
        Коли Матушка чумой в клетке мается -
        Коль не мы - ответьте мне -кто же?!
        Вольный ветер паруса надувает…
        Слышишь песню светлой солнечной рати?!
        ЭтоАрьясыновей созывает!
        «Хватит спать! Вставайте, братья, вставайте!»
        И ты поверишь - знаю я! - коль отвечу:
        Отчего шакалы люто завыли?!
        То костры горят -костры,а не свечи!
        От Царь-Киева горят - до Сибири!..

…Он разбудил всех еще в темноте. И хмуро, но решительно сообщил:
        - Мы с Машкой уходим из города. Кто со мной?..

…Они ушли из Липецка на следующий вечер. Пятеро парней и четыре девчонки в возрасте 13-16 лет. Васька не знал, куда и зачем ведет ребят, а в лесу потерялся мгновенно, но остальные по-прежнему считали его лидером и шли следом…
        - …Мамаааааа, простииии!!! - раздался в ночной тиши ужасный вопль, обрывая мысли о прошлом. Спавший по другую сторону костра мальчишка сел - тяжело дышащий, с огромными глазами.
        - Спи, блин! - шепотом прикрикнул Васька. И уже мягче добавил: - Спи, ну, слышь, Тим?
        Тимка с шумным вздохом откинулся на общую подстилку, в кучу - так спать теплее, а августовские ночи были уже прохладными. И очень…

…История Тимки казалась довольно обычной. Наслушавшись на уроках разговоров о
«правах ребенка», двенадцатилетний Тимка Ишимов, надеясь поменять мобильный телефон на новый, в титановом корпусе, донес на родителей - мол, они не обеспечивают ему надлежащий материальный уровень. Свежеиспеченные омбудсмены отреагировали на следующий день. Правда, телефон родители Тимке не купили. Явившиеся две тетки (с милицейским патрулем) арестовали, скрутив, отца и мать, а Тимку, всего обласкав и обслюнявив, с охами и ахами о «несчастном ребенке» забрали в детский дом, где мальчишку старшие избили на вторую ночь, а на третью за драку шваброй он голышом попал в подвальный карцер, где всю ночь пришлось распугивать крыс. Но даже это не было еще самым ужасным. Детский дом, с начала оккупации патронировавшийся миссией UNRFR, напрямую поставлял - да и не скрывал этого - малолетних рабов на плантации в Мексику. Детей вывозили раз в неделю партиями по сто человек - якобы «на ознакомление с жизнью цивилизованного мира». Естественно, жизнь была такой классной, что все они совершенно добровольно оставались там, а фойе детского дома украшал огромный, спешно сляпанный стенд, увенчанный заголовком
«ОНИ ОБРЕЛИ СЧАСТЬЕ!», на котором мальчишки и девчонки улыбались на фоне субтропических ландшафтов. Правда, глаза почти у всех были обреченные и испуганные, но в глаза еще надо было вглядеться, а стенд висел довольно высоко…
        Бежать из детдома пытались многие. Тимка не знал - удалось ли хоть кому-то. По ночам территорию охраняли здоровенные кавказские овчарки, и пару раз детдом просыпался от истошных криков под окнами. Десятка два мальчишек и с полдюжины девчонок пропали по ночам. Тимка старался убедить себя, что большинству из них удалось-таки бежать. Хотя кто-то из старших говорил - причем не пугая младших, а в своей компании - что видел в сарае, где днем держали псов, человеческие кости.
        Попадавшие в детдом домашние дети - а таких в последнее время становилось все больше и больше - ломались почти сразу, не столько под прессингом старших, сколько от самих обстоятельств, в которых оказывались. Но Тимку старшие выделяли в числе немногих других - именно за то, что на вторую ночь успел, прежде чем его скрутили, помахать шваброй. И именно они подсказали, что бежать нужно с кухни через мусорник. Им самим было по хрену - вывоз не грозил, возраст не тот, а в детдоме худо-бедно кормили и была крыша над головой. Тимка сперва побаивался, кроме того, не мог найти никого, кто согласился бы бежать тоже… но когда понял, что подошла его очередь, - рискнул.
        И - получилось. Сперва Ишимов сунулся домой, но квартира была опечатана, и у мальчишки хватило ума не задерживаться, бежать тут же. Где искать маму и отца - он не имел ни малейшего представления. Как жить в городе - тоже не знал. По какому-то непонятному наитию он - городской житель уже в пятом поколении - убежал в лес. Оставаться на ночь на улице Тимка не мог, люди вокруг казались страшнее зверей, город стал чужим и пугающим, словно из фильма ужасов…

…Тимку они встретили на вторую ночь, точнее вторым вечером. Зареванный, чумазый, оборванный мальчишка со здоровенной палкой куда-то шел по еле заметной тропинке и, увидев старших ребят, шарахнулся в сторону, споткнулся, уронил дубину, упал и остался лежать. И поднял голову, только когда присевшие рядом девчонки под гыгыканье развеселившихся ребят стали спрашивать, кто он и не голодный ли он…

…Васька вздохнул и подбросил в костер дровишек. Что делать - он не знал. В голове смутно теснились образы каких-то брошенных деревень, в которых надо зимовать. Но как это делать в жизни - он знать не знал. А еда? Где еду добыть? И ведь с ним были те, за кого - никуда не деться - Васька отвечал… Кроме того, парня дико раздражала мысль, что опять придется прятаться, бегать, скрываться - на своей земле, сколько можно?! Это никак не соотносилось с тем сном, который он видел в Липецке и который потихоньку считал вроде бы как вещим, что ли…
        Откуда взялся старик - Васька так и не понял. Даже думал, что задремал у огня и видит сон. Вот только что никого не было напротив - и вдруг сидит у огня тощий старик с прокуренными усами, в куртке, похожей на мешок, и с ружьем между колен. Васька моргнул несколько раз и огляделся. А дед доброжелательно сказал, поднеся тлеющую на конце веточку к толстенной самокрутке:
        - Вечер добрый.
        - Д… добрый… - пробормотал Васька. - А вы кто?!
        В какой-то миг он почти ожидал услышать «леший» - или как там называли того, кто живет в лесу, Васька плохо помнил сказки. Но старик вполне обыденно представился:
        - Зови дед Илья… Что ж вы так ночевку-то не по уму разбили? И старшие где? Или одни?
        Васька опять огляделся. Нет, вроде бы старик один…
        - Мы из города, из Липецка, - буркнул он. - Убежали.
        - От этих? - старик повел головой. Васька кивнул. - И чего делать думаете?
        - Не знаю, - честно признался парень. И посмотрел на старика с надеждой - ведь он же взрослый, он должен знать, что делать! Больше всего в этот момент Васька боялся, что этот леший уйдет и оставит его с неподъемным взрослым грузом неразрешимых проблем.
        - Мы вот тоже убежали. - Старик затянулся (Ваське жутко захотелось курить, но попросить он не решился). - Двором целым… из Грязей. В лесу живем. Охотников мало, молодой народ дурной, палить умеют, а все без толку, вот я и хожу… Ты вот что. Ты давай своих поднимай да и пошли к нам. А то осень будет - и вам с такой жизнью хоть в петлю.
        Васька на миг прикрыл глаза, переживая то, что можно было назвать лишь облегченным полуобмороком…
        Гунн. Республика Тюркских Народов
        Когда Батырбай Султаев учился в русском университете, еще при СССР, то он русских недолюбливал. Смешки над именем (вот попробуйте, произнесите вслух слово
«Батырбай». Разве не забавно звучит для непривычного уха?), смешки над народностью, над обычаями. Батырбай всегда, сам того не осознавая, был националистом.
        Когда СССР взял да и ахнул в сортирную дыру - он сначала даже порадовался, но потом… потом родной колхоз «Абай Кунанбаев» разорился. От деревни остался жалкий ошметок. И остался Батырбай со своим дипломом агронома никому не нужным.
        Немного положение поправилось, когда уже ничейную землю колхоза выкупил некий оралман, вернувшийся из России на историческую родину. Быть может, окажись этот оралман одним из «новых казахов» - то, скорее всего, дипломированный агроном бомжевал бы. Так же…
        Теперь безработный и пьющий ранее агроном лежал на кошме, прихлебывая из пиалы молоко, и спокойно, а изредка даже весьма напористо, вел беседу со своим работодателем.
        - Вот скажи мне, Батырбай, чем был плох СССР? - У Олжаса Елижановича имелось богатое поместье в степи. Благо можно было его отлично содержать - Сауранбаев Олжас получал солидный доход с нескольких супермаркетов в Алматы и еще с тех занятий, которые в приличном обществе не афишируют. А вот в деловом - весьма.
        Но что нам дела… лучше пройтись по всему поместью. Что за поместье! Оно в самом деле было роскошным - очень похожим на дворцы султанов из арабских сказок. Разве что полумесяцев над куполами не было.
        Однако зашедший за высокий забор обыватель удивился бы не столько красивому дому, сколько стоящей за этим забором юрте, неподалеку от самого здания. И уж совсем бы его поразил лежащий на кошме хозяин поместья, по виду больше походящий на восточного шейха.
        - Так чем был плох СССР?
        - Ничем, Гунн… - Агроном, а ныне просто рабочий вздохнул.
        - Ничем. Главное слово. НИ-ЧЕМ. Ты учился в русском университете - я тоже имел такую возможность… - Олжас погладил клиновидную черную бородку, приятно сочетающуюся со смуглым лицом.
        - Но как же все это! - Бартырбай обвел сморщенной от солнца и работы рукой кошму, через пару дырочек в которой виднелась кирпичная стена особняка.
        - А что это? Деньги - тлен. Ты думаешь, что моим помогли все эти врачи-хуячи, кутак барасын… когда авария была? Нет. Я сотни тысяч перед самыми лучшими хирургами выкладывал - все качали репами - нет-нет, не будем, не будем…. - Невысокий, возлежащий на нескольких шкурах человек в красном бархатном халате немного привстал и продолжил уже с повышенным жаром: - Я деньги клал перед кем мог. И что?
        И мысленно сам же себе ответил:

«И ничего….»
        Достаточно давно ему тоже было 25 лет. И, как подобает казаху, он уже был женат. Жена, два сына, дочь… у казахов приняты многодетные семьи.
        Ему говорили: «Поостерегись, Гунн, не надо, повремени…» - времена стояли неспокойные, суетливые и жестокие. Но он доказал, что Гунном его зовут не зря, устроив небольшую резню… не будем говорить где.
        Однако не все так просто. Скоро стало не до побед. Во время одной из поездок машина Гунна с семьей наехала на небольшую колдобину. Транспорт закрутило - и отправило в подворотню, уже там машина несколько раз перевернулась и напоследок врезалась в будочку поста ГАИ. У Олжаса - ни царапины. У жены Айгуль и сыновей - множественные повреждения внутренних органов, до смерти пара волосков.
        Как говорил уже сам Гунн, он бегал, где только мог. По больницам. Когда не помогло - по мечетям.
        Но понапрасну - умерла жена. Врачи дали неутешительный вердикт - к исходу месяца (а было 27-е число) дети точно умрут. Гунн запил.
        И вот спустя сутки опухший от потребления водки Олжас заявился в известное ему святилище Тенгри - пещеру с плоским камнем и нарисованным на нем солнцеголовым человечком. Пьяный в стельку Гунн выгнал из пещеры гида и начал долбить камень кулаками, выкрикивая все известные ему ругательства. В конце концов он упал и потерял сознание… после чего привиделся ему сон…
        Старик с небольшим посохом сидел на этом самом камне и, улыбаясь, смотрел на пьяного казаха. «Чего пришел, бала?» - ласково спросил он. Олжас не обратил внимания, что его назвали «бала» - то есть мальчишкой. Тряся руками, он прохрипел:
«Детей… детей верните… прошу, не дайте умереть! За что?» Старик снова улыбнулся и огладил щетинистый подбородок: «Бала, за грехи отцов всегда страдают дети. На тебя ТАМ, - старик ткнул пальцем в потолок, - уже сабли точат. Так не удивляйся, бала, что искры на детей падают». Олжас сморгнул. Олжас опешил: «Но как? Почему? И…» - он не договорил. Старик перебил его: «Бала, ты сам назвал себя Гунном и сам пошел по этому пути». После чего снова ласково и ободряюще улыбнулся и тронул Олжаса посохом по виску. Олжас проснулся.
        Проснулся в вытрезвителе - и первым, что он увидел на выходе, - это отраженная в дождевой луже проплешина. На виске. Там, куда ткнул посохом старик….
        Олжас свернул все преступные дела, по мере сил и возможностей начал выходить из этой сферы. После чего постепенно перевел большую часть своих денег в драгоценности и ценные бумаги.
        Нет, сразу чуда не произошло, и сыновья не поднялись с больничных коек - однако критический порог, длиной в три дня, был преодолен, и состояние сыновей вошло в затяжную стадию.
        Сыновья выжили…. С нехилым истощением организма, небольшой дистрофией - но все же. И они были очень удивлены, узнав, что их отец изменился.
        Гунн стал Гунном не только в боевом смысле этого слова.
        - Деньги - это тлен, - согласно кивнул Батырбай. - Но без них - никуда. Тем более сейчас. Олжас, скажи, почему ты ничего не делаешь?
        - А что я могу сделать? - Гунн улыбнулся. - У меня много денег. Даже очень много. А что мне они дают? Только относительную безопасность - заокеанские чиновники берут взятки точно так же, как наши, только больше. А так… я еще бессильнее многих. Мне не спрятаться.
        И в этом он был прав. С началом оккупации на него пытались было зариться люди. Разные - большие и маленькие…. Помогали и деньги, и знакомства. Именно поэтому миллионера, чьи сыновья живут в юртах и охотятся на лис дедовскими способами, стали считать просто чудаком. Одним из многих потихоньку стареющих казахов, которые безнадежно пытаются угнаться за глупыми обычаями. Олжаса это вполне устраивало. С дурака спрос меньше.
        Молча попивая сделанный своими руками кумыс, Гунн лениво думал… обо всем. Но больше - о положении. Ведь Гунн вполне имел возможность улететь куда-нибудь… хоть в ту же Австралию да жить там припеваючи. Климат, конечно, не такой, но чем хуже? Ничем.
        Но почему-то улетать никуда не хотелось… Даже больше - хотелось заплатить кому-нибудь и сколько угодно, чтобы снова появился Назарбаев - чтобы собрали ополчение, чтобы оккупантам дали отпор…. Вот только некому платить. Некого собирать. Нечем вооружать….
        Мысли Олжаса прервал нарастающий звук двигателя и сухое шипение тормозов за забором. В ворота судорожно застучали.
        Дер. Чистое. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Вставайте, люди русские,
        Вставайте, люди вольные,
        За отчий дом, родимый край!
        Живым бойцам - почет и честь,
        А мертвым - слава вечная!
        На Святой Руси, на родной Руси
        Не бывать врагу!
        Поднимайся-встань, Мать Святая Русь!
        Х/ф «Александр Невский»
        Проблема в том, что к ним привязываешься.
        Верещаев имел в виду мальчишек. Своих мальчишек, как он их называл. Эдьку, Петьку, Димку, Юрку, Илюшку, Никитку. Это из старичков. А еще Игорек, еще один Димка, и третий Димка, и тезка Олег, и Санек, и Иринка, и Тома - это уже «здешние», прибившиеся… Своих нет - привязываешься к чужим. А потом оказывается, что - война, и история стара как мир: ребенок пройдет, пролезет, пронырнет там, где взрослому сразу хана.
        Для себя Верещаев решил: как только наладится система агентуры, все эти разъезды и ходьба несовершеннолетних прекратятся. Хватит играть в пионеров-героев. Из
«советского пантеона» - двадцати четырех самых знаменитых пионеров-героев - погибли восемнадцать, Верещаев это хорошо помнил.
        Но это он решил для себя. А умом понимал, что - нет. Не получится так. Да и какой смысл в этом, если детей не спрятать даже в тылу - нет его, этого тыла, хоть самого плохонького, голодного и холодного? И настанет день, когда ему придется узнать о первом из погибших мальчишек. И чем тогда оправдывать себя? Или и не нужно никакое оправдание и все так и должно быть в такое время?
        Был уже третий час ночи, но он не спал. Сидел и вспоминал первого из отправленных…

…Петька был его учеником - в школе. В каком-то смысле - его крестником; четыре года назад… да, четыре… Верещаев вытащил Петьку и его брата Димку из воронежской беспризорщины - голодных, злых, никому не верящих и уже почти поломанных, балансирующих на самом краешке, на тоненькой ниточке остатков мальчишеской гордости и храбрости. И опять ужаснулся - в тысячный раз! - сколько таких вот ребят - умных, талантливых! - пропадает на улицах «выбравшего демократию» государства. Но он никогда не считал, что сделал что-то необычное. Он просто так жил. Сколько раз над ним насмехались! Какие слухи распускали про него… Как не верили, что тут нет никакой корысти. Считали дураком, провокатором, извращенцем…
        А он просто так жил.

…Когда братья отправились с ним сюда, Верещаев удивился, если честно. Он не мог понять, чем заслужил такую верность. Да и не особо старался вникнуть, в последнее время навалилось столько дел… Когда встал вопрос - Димка Ярцевский, князь, чтоб его, поставил этот вопрос ребром и на дыбы - кого отправлять выяснять проблему с накопительными лагерями для детей - он долго думал, перебирал, прикидывал. Тоже была ночь, точнее - поздний вечер, теплый и тихий. Он долго бродил за околицей, пока не промок насквозь от вечерней росы, а из низин не выполз туман. Дав здоровенного кругаля по холмам, Верещаев спустился в ложок, перебрел его по мосту и остановился. Задание было тяжелым (слова «смертельно опасное», «невыполнимое» он старался не употреблять, дистанцироваться от их смысла). Нужен был подросток - умный, ловкий, храбрый, с быстрой физической и психической реакцией, мотивированный… Таким условиям отвечали многие из его ребят. Но именно это и затрудняло выбор. Он не представлял себе, как будет приказывать такое. Ведь это… Своим ребятам Верещаев никогда не врал. Но сказать такую правду… отправить фактически в
никуда?
        Он досадливо помотал головой, прогоняя эти мысли. Хорошо командовать дивизией - можно давать любые задания, не видя в лицо тех, кем командуешь…
        Верещаев прошелся по мостку туда-сюда. Решительно пересек его (чудились какие-то звуки), поднялся на склон и остановился.
        На гранитном валуне - одном из тех, которые притащил сюда в незапамятные времена ледник, - удобно сидели Петька Зубов и две девчонки из местных, его ровесницы. Рядом на камне стояли три пары кроссовок. Вся троица прерывисто хихикала и обменивалась какими-то обрывками реплик. Связно говорить или просто связно хихикать у них не получалось, так как Петька ухитрялся одновременно целовать взасос обеих и активно шарить руками под джинсовыми юбочками и в вырезах блузок. Девчонки в долгу не оставались. Ясно было, что все трое в восторге.

«М-да, - подумал Верещаев. - Интересно. Вот и вся война - кому она сдалась, когда тут такое?»
        Выждав, пока все это безобразие перейдет в активную фазу раздевания, Верещаев подло и рассчетливо хмыкнул.
        - Ой! - хором пискнули девчонки и прыснули в темноту, на ходу пересмеиваясь и пытаясь привести себя в порядок. Через две секунды одна вернулась, подхватила кроссовки и, выдав: «Извинитееее!» - канула в ночь окончательно.
        - Уй! - вякнул Петька, стремительно краснея и застегивая штаны. - Уй-а!!! - издал он негодующий вопль и подскочил, дергая молнию обратно.
        - Что такое? - ласково осведомился Верещаев.
        - Прищемил, блин, - плаксиво ответил Петька. - Больно же!
        - Представляю, - согласился Верещаев.
        - Это из беженцев девчонки, - зачем-то пояснил Петька, забираясь на камень с ногами.
        - И давно у тебя с ними? - поинтересовался Верещаев. Петька сделал честные глаза:
        - Только сегодня познакомились. Мы с дядей Игорем дом там чинили… - Он неопределенно махнул рукой. - А они помогали.
        - А теперь ты им решил помочь стать мамами? - уточнил Верещаев. Петька пожал плечами:
        - А чего?
        - Да в том-то и дело, что я не против… - Верещаев сел на край глыбы.
        И все решил именно в этот момент…

…Петька выслушал Верещаева спокойно, только немного побледнел - стало видно в темноте.
        - Страшно? - спросил Верещаев. Петька помотал головой и искренне ответил:
        - Нет. Просто… волнуюсь.
        - Пойдешь? - вздохнул писатель-разведчик. - Я не приказываю, ты не думай…
        - Пойду, - ответил тихо мальчишка.
        - Не ходи, - попросил вдруг Верещаев. - Не вернешься.
        Петька промолчал. Молчал и Верещаев, и туман полз из низины длинными осторожными языками, светился в темноте, замирал, крутился спиралью, полз снова… В той стороне, где был Воронеж, царила темнота - наверное, опять вырубили электричество, его подавали теперь по пять-десять часов в день. Потом за спинами людей хрустнула ветка и послышалось унылое «Сплюууу… сплюууу…» совы-сплюшки - и Петька повернулся на камне.
        - Помните, - сказал он тихо, - как там пелось? «Мой стяг был выше вражьих стягов на целый миг!» Вот так.
        - Ты романтик, мальчик, - ответил Верещаев и ссутулился.
        - Нет, - возразил Петька почти холодно. - Я помню, как это - грязь и холодно спать в переходе, Ольгерд… - Он назвал своего бывшего учителя по имени. - А теперь подумай сам - могу ли я хотеть, чтобы вся страна стала таким переходом… заплеванным и в рекламных объявлениях, на которые глядишь - и от тоски хочется выть.
        Верещаев прикрыл лицо руками. Мальчишка пересел ближе и продолжал:
        - Я пойду. И я постараюсь вернуться. Я очень постараюсь.
        - Очень малы шансы, - глухо ответил Верещаев. - Очень долгий путь. И очень нужно сделать это. Очень, Петь… Очень.
        - Русские играют только с малыми шансами, иначе скучно, - ответил Петька и шкодливо улыбнулся в тридцать два зуба в ответ на взгляд отнявшего руки от лица взрослого мужчины. - Я пойду и вернусь. И я узнаю, что там и как. Может, не скоро, но я вернусь, Ольгерд… - Он встал на камне и протянул руку к слабо светящемуся небу. Сказал вдруг просто и без пафоса, словно о естественном: - Я бессмертен. Разве нет?..

«…Я не знаю, - подумал Верещаев хмуро, играя на столе карандашом. - Я не знаю. Я не знаю даже, жив ли ты. Я каждый раз, отправляя кого-нибудь, не знаю, жив ли он. Или она. Но твой путь особый - несколько тысяч километров по стране, где все рушится и валится и для многих ты - цель. А в конце пути - лагерь, из которого еще надо будет выбраться потом».
        В штабной избе сидели Ярцевский, Ментило, Прохоров, Земсков и Верещаев. Федосов был на патрулировании, Пешкалев еще не вернулся из своей загадочной московской поездки. Кроме этих пяти человек тут же присутствовал Шукаев - мэр Воронежа приехал еще с утра, ничего никому не объяснил, кроме Ярцевского, и теперь пришел на совет, как будто так и надо.
        Говорил Ярцевский. Почти все из сказанного им Верещаев знал, потому что именно его люди - дети и взрослые - добыли эти сведения за последние две недели. В голове безостановочно и нелепо крутилась строфа из песни Щербакова:
        …Помнишь кофейню в Сохо?
        Конечно, помню - да толку что?
        Рыба, мне очень плохо.
        Мне даже хуже, чем только что…
        И с ней ничего нельзя было поделать, не вытолкнуть из мозга…
        - Итак, что выявлено? - говорил Ярцевский. - Во-первых, это ликвидация остатков промышленности, кроме добычи сырья. В качестве основания подается, что промышленность у нас «грязная». В принципе любой труд руками - даже школьная мастерская - попадают под негласный или гласный запрет. Во-вторых, передача под управление ООН портов любого транспорта, почти всех месторождений полезных ископаемых, запасов пресной воды и леса и так далее - вплоть до запрета русским там появляться иначе как в качестве рабочей силы; постройка сеттльментов для иностранных специалистов. В-третьих - территориальный развал России, новая
«раздача суверенитетов». В-четвертых - охота на детей, на души и физическая - комендантский час с 8 вечера до 7 утра, в случае его нарушения - санкции вплоть до
«изъятия ребенка из семьи, как не справляющейся с обязанностями по воспитанию человека нового общества», обязательные экзамены по психологии и английскому языку для родителей. Лагеря по вывозу детей созданы здесь… здесь… здесь, здесь и здесь… - Он черкал по большой карте, занимавшей половину стола. - Их наполняемость в общем - до пяти миллионов мест. Вот тут, тут и тут созданы концентрационные лагеря для неугодных новой власти, наполняемость - до трех миллионов мест. Остановить окончательный распад России на два-три десятка «княжеств» мы не в силах, такова реальность. Это темные места. Светлые - что все программы, в которых нужно хоть какое-то участие местных, страшно пробуксовывают. Фактически запустить их можно только силой, но собственных сил у нового правительства нет, а оккупанты не рвутся помогать решению внутренних проблем - они свое получили. Кого набрали на службу? Откровенных ворюг или бездарных молокососов, выращенных «в борисняке» или «в путинке». Чаще - сочетание и того и другого. В принципе, я думаю, через годик все программы просто забуксуют окончательно и наши благодетели плюнут на
русский народ, ограничив свое пребывание теми же сеттльментами и экономическими зонами.
        - Вариант Африки? - хмуро спросил Ментило.
        - Да, но с одним «но». Русские - не негры. Я почти уверен, что в этих условиях все наши дремлющие качества проснутся сами собой, - отчеканил Дмитрий.
        На Ярцевского поглядели все сразу, только Верещаев играл карандашом. А Ярцевский продолжал:
        - Задача-минимум. Опираясь на указанные ранее пункты базирования - здесь, здесь, здесь, здесь и здесь - взять под контроль территории в Воронежской, Тамбовской и Саратовской областях. Губернаторов у соседей просто ликвидировать, на их место по возможности поставить наших людей, если невозможно - пусть лучше пустуют места. Вести дальше работу по агитации переселения в сельскую местность; за последние три недели из городов в воронежских краях ушло до 200 тысяч человек. Тишком, но неуклонно. ООН этому не препятствует.
        - Идиоты, - хмыкнул Земсков.
        - Нет, не идиоты. Просто они не в силах понять, что происходит, и им кажется, что русский народ просто смирился… Далее и последнее - заставить пришельцев держаться только в зеленой зоне и сеттльментах. Там их не трогать. Но и оттуда их не выпускать. Причем акции маскировать, как было и ранее, под бытовуху и бандитские разборки.
        - По моим данным, сейчас в наших местах не меньше пяти-шести тысяч человек готовы сопротивляться активно, с оружием в руках, - сказал Верещаев, стукнув торцом карандаша по столу. Повторил это снова и снова, потом бросил карандаш.
        - Организуем в деревнях отряды самообороны, - предложил Ментило. - Под тем соусом - что против самих себя. А в деревни, что в глухих местах, никто за объяснениями и не приедет.
        - Не приедет, - подтвердил Шукаев. - Вообще, молодые люди, насчет губернаторов можете не обольщаться, власти у нас почти никакой. И вообще… - повторился он и задумался. Все ждали. Шукаев явно решился: - И вообще мой прогноз такой, что скоро власти на территории России настанет конец. Людям она практически не нужна, ООН тоже может без нее обойтись. Так что… - Он не договорил и снова умолк, думая о чем-то своем - явно нерадостном.
        - Основной внутренней проблемой является катастрофическая нехватка средств, - продолжал Ярцевский. - Денег у нас почти нет. А какие есть - в любой момент могут… что там такое?!
        В смежном помещении послышался шум, и в комнату вошел Федосов. Он был щетинист, мокр, грязен и устал, но широко улыбался.
        - С патрулирования? - оживился Ярцевский. - Между прочим, этот полковник, которого твои ребята привели…
        - К черту полковника! - проникновенно воскликнул Федосов и грохнул на пол свой рюкзак. Именно грохнул, хотя рюкзак выглядел практически пустым. Пол гулко ухнул. Федосов присел, раздернул завязки. Оглядел всех. И вытолкнул на пол брусок золотистого металла.
        - Это что - золото? - спросил неверяще Прохоров.
        - Нет, это я кусок свинца выкрасил - приколоться, - не без яда ответил Федосов, вставая. - Этого добра у нас теперь - порядка тысячи тонн. И еще кое-что есть.
        В общей тишине стало слышно, как на улице орет Арт:
        - Сахар! Са-хар, блинннн! Крысу покормили, вы?!
        Разные люди. Республика Тюркских Народов
        Иван никогда не понимал, что отец и мать забыли в ауле. Нет, формально, конечно, деревня… но неформально аул - это понятно и идиоту.
        Хотя надо сказать, что жилось тут неплохо - во всяком случае, наш герой, Иван Сергеев, 13 лет от роду, вполне был доволен жизнью. Да, разнообразия мало, степь - но речка рядом, земля хорошая… да и скакали ли вы когда-нибудь на коне во весь опор? Когда за километр видна одинокая травинка на горизонте и ни единой преграды - только ты и конь… нет? Тогда вы многое потеряли - и не надо хаять степь.
        В школу, конечно, приходилось ездить в ближайший поселок Алабас, но сейчас лето, каникулы, и вообще.
        Ваня сидел на небольшой коряге, удачно выполнявшей функции трамплина над речкой, и смотрелся в… ну, сказать, что в зеркально гладкую поверхность воды - значит соврать, ведь неподалеку купались несколько друзей Ивана. Но все-таки это не мешало речке выполнять функции зеркала. Итак, 13-летний отрок с любопытством обозревал себя. Светлые, даже очень, короткие волосы. Ясные голубые глаза. Узкий нос. На фоне не слишком большой упитанности тела это делало Ивана похожим на какого-нибудь маленького принца из книжки. Ну или на пай-мальчика. С виду.
        А на самом деле такую бестию надо было еще поискать! Драчливый, задорный…. Хотя это скорее всего он почерпнул от общения с казахским населением - и нельзя сказать, что это плохие качества.
        Продолжим.
        - Ванька, ныряй! - Смуглый Жандос кинул загребенный со дна реки комок ила в Ивана.
        Тот увернулся, подскочил и, разбежавшись, прыгнул с коряги.
        - Уе-е-е-е-е-е-с! Получи! - упав животом на воду, светловолосый мгновенно нырнул глубже, спешно нащупал и дернул ногу казаха.
        - Ах ты….
        Потихоньку купание переросло в шуточную потасовку, в которой уже участвовали все. Пятеро человек, включая двух уже описанных мальчишек.
        И пока они дерутся (а после этого еще и, ругаясь, отмываются от липкого ила), надо рассказать о семье Ивана и вообще о деревне Алоевка.
        Когда-то давно, еще во времена СССР, жила в деревне семья Сергеевых. Семен Сергеев - ветеран Великой Отечественной, Мария Сергеева - его жена и Федор Сергеев - дитя этого брака. Поздний, к слову говоря, ребенок.
        Нельзя сказать, что деревня была такой уж развитой и большой, но школа, клуб и магазин там имелись. В общем, неплохо жилось.
        Продолжим. Федор вырос, успешно окончил школу. И уехал в город - учиться. Грубо говоря, на астронома. Парня всегда привлекали звезды. И несмотря на то, что его родители были более прагматичны (шел бы в техникум да оставался в деревне!), они не стали ему мешать. А что такого? Возможности есть, желание есть… Флаг в руки, сынок!
        И возможно, он бы доучился, но наступили смутные времена, великую державу СССР разорвали на куски. Причем не столько враги внешние, сколько внутренние.
        Институт был закрыт, ибо разорился. Федор, помыкавшись в городе, устроился в техникум - и стал слесарем, после чего уехал в родной поселок. Наверное, это было и к лучшему, ибо, несмотря на «неказистую», с точки зрения городских, работу, Федор все-таки нашел свое счастье. Женился, вел хозяйство. Потом родился сын….
        К тому времени деревенскую школу закрыли. Но до поселка было недалеко, поэтому стремительно росший Иван Федорович Сергеев получал неплохое даже в
«демократические» времена образование. Ибо в Казахстане многие части этой системы взяты от «тоталитарного» СССР…
        Уже отмывшийся (с трудом!) от липкого ила, Иван вышел на берег и наскоро начал растираться полотенцем.
        - Ты чего, Ванек? - крикнул с середины речки мелкий (как по росту, так и по возрасту) Жанболат.
        - Домой иду! - так же громко ответил натягивающий на себя старые штаны Иван.
        - А че так?
        - Дрова пилить надо!
        И, с трудом надев на мокрое тело майку, он сунул ноги в тапки-сланцы, помахал рукой друзьям (увернувшись попутно от куска ила) и не спеша потопал к хорошо видным домам.
        О чем может думать деревенский мальчишка 13 лет? О девчонках - ну куда же без них-то? О работе - ну-у-у-удно, поскорей бы закончить. О каникулах - шли бы подольше….
        Не о наркотиках - а зачем? Не о «сексуальной свободе» - а что в этом хорошего… да и что это вообще такое? Редко какого 13-летнего мальчишку настолько сильно все это интересует. Не о недавней бомбежке… - побомбили-прекратили… ничего не изменилось - по крайней мере сейчас.
        Недалеко от деревни Ивану пришлось сделать крюк - стадо обогнуть. Да и не хотелось лишний раз видеться со стариком Серкебаевым… умный старик. Иногда интересные вещи рассказывает. Но строгий такой - чуть что, сразу за хворостину!
        Под воздействием этих воспоминаний у мальчишки зазудело… в общем, зазудело то место, которое с темных времен используется родителями в качестве объекта наказания ремнем. В этом случае - хворостиной и от старика. Дело в том, что Серкебаев умудрялся выращивать на диво вкусный крыжовник….
        Не утруждая себе открытием калитки (попросту перелезая через нее), Иван почесал ногой бок разлегшейся на солнышке собаки Кутьки и зашел в дом.
        - Ма-а-а-ам?
        Ответа не последовало.
        Иван пожал плечами и пошел к холодильнику. В принципе отсутствие мамы было даже к лучшему - можно руки не мыть… все равно же пачкаться? Из холодильника он достал кувшин с молоком и уже порезанный хлеб в пакете. Взял один кусок - налил полную кружку. С аппетитом выпил молоко вприкуску с ломтем. И пошел работать.
        Как говорилось выше, Иван не зашел помыть руки (на что свято надеялась слегка наивная его мама) и поэтому не увидел записку «Ваня, помойся, оденься в чистое и сиди дома!! Отдыхай!! Это очень важно!!!»
        Но не будем.
        Вообще - наш герой прекрасно понимал, что вся работа по дому идет ему на пользу, рос он отлично, и сила была неплохая для его лет…. Но все-таки скучно работать, когда друзья купаются на речке, играют в «казаков-разбойников» и вообще занимаются всякими интересными делами….
        - Постараюсь допилить до вечера… - буркнул Иван, доставая подвешенную под потолком сарая ножовку. - А то не дай бог не успеть….
        Вечером планировалось пойти в степь на всю ночь - печь картошку, пить «черный» кумыс (пьянит, как пиво, - с трудом удалось достать) и играть в карты (что не одобрялось родителями). Ну а что в этом такого? Кто не делал что-либо в этом роде?
        Скоро заболели руки - Иван пилил обеими попеременно. Все-таки физическая работа укрепляет.
        Первым делом наш герой решил распилить доски, которые остались от разобранного старого туалета. Потом уже - ветки деревьев. В самом конце - здоровенное бревно сантиметров 50 в диаметре, которое сначала надо было распилить, а потом порубить на чурочки.
        В общем, совокупность жаркого дня, пыли, летящих опилок и прочего мусора сделала свое грязное, в прямом смысле слова, дело. К моменту начала распиливания бревна Иван был похож на провалявшегося в грязной канаве алкаша. Потный, грязный, дышит тяжело и с натугой… разве что водкой не несет.
        Бревно, как назло, оказалось прочным, поэтому за десять минут Иван распилил всего лишь жалкую половину.
        - Ффух… - было очень трудно разлепить покрасневшие от натуги пальцы, однако это удалось. Легкое упражнение, сжать-разжать кулаки - и все прошло.
        Внезапно ушей мальчика достиг мягкий гул мотора и тихий звук тормозов возле ворот. Тоненько взлаяла Кутька. В ворота стукнули.
        - Иван, открой! - голос явно принадлежал маме.
        - Бегу! - ответил ей тот, удивляясь тому, что она на машине. Откуда? Кто подвез?
        Над воротами была видна серого цвета крыша джипа незнакомой мальчику марки. Также виднелась верхушка песочного цвета каски.
        Иван загнал Кутьку в конуру, резко открыл ворота и тут же смутился - на грязного, потного и неприятно пахнущего мальчишку уставилось аж пять пар глаз.
        Первая пара принадлежала собственно маме мальчика - невысокой, примерно метр семьдесят, с очень светлыми волосами, серыми глазами и мягкими, жестковатыми лишь к глазам, чертами лица.
        Обладательница второй пары была мулаткой - с коричневыми волосами, глазами цвета очень крепкого чая и неестественно пухлыми губами, с небольшой родинкой над ними. Ростом она была еще ниже мамы, примерно на полголовы.
        Три остальные пары глаз принадлежали трем солдатам, похожим на надутые куклы - их толстила форма, такую же Иван видел в кино. Лиц не разглядеть - даже на руках были перчатки.
        Мулатка посмотрела на мальчика брезгливо и как-то… как на товар. Или на мелочь, недостойную внимания Ее Величества.
        - Ш-што мы ст-тоим? - тягуче с акцентом процедила она и первой вошла в дом. За ней пошли двое солдат (аккуратно держа дистанцию за мамой Ивана и им самим), один - видимо, водитель - остался у джипа.
        - Ма-ам… а кто это? - шепотом спросил Иван.
        - Тсс… Ты почему записку не прочел? - так же шепотком ответила она.
        - Да что я… ну спешил ну… ну…
        - Тихо! Надеюсь, все пройдет хорошо….
        Что хорошо, как хорошо - Иван не понял. Но спросить не решился, мама выглядела очень встревоженной.
        Зашли домой… мулатка пробежалась глазами по разбросанным старым кроссовкам Ивана и достала из небольшой сумочки планшетик и карандаш. Черкнула что-то на планшетике.
        Идя мимо кухни, так же цепко и быстро увидела крошки хлеба на столе и стакан из-под молока со следами грязных пальцев на нем. Снова черкнула в планшетике.
        Зашла в гостиную, в которой стоял неновый телевизор «LG» на небольшой подставочке. Сразу от подставочки начинался старый, но красивый и чистый ковер. У стены стоял стол и два кресла - напротив них, у другой стены, располагался диван.
        Снова несколько чирков в планшетике.
        - Малтшик, сядь тут. Миссис, начнем.
        Двое солдат чинно вошли в зал - один остался с Иваном, а второй вышел вслед за его мамой и мулаткой с планшетиком.
        Оставшийся в зале солдат молчал, иногда лениво встряхивая ногами.
        Первым не выдержал Иван:
        - Дяденька, а что это у вас за автомат? Я такой в фильмах видел и в «Контр Страйке», когда в городе был, интересно….
        Тот даже не шелохнулся в ответ - по бледным щекам стекали капельки пота, руки судорожно сжали легкое, похожее на странную игрушку оружие.
        Иван хмыкнул и пожал плечами - ну не хочешь разговаривать - так не надо…. В соседней комнате слышался частый мамин говор и ленивый акцент мулатки… мальчик не прислушивался к этим разговорам: дела родителей - это дела родителей.
        Было душно - как-никак окна закрыты, к духоте примешивался неприятный запах пота, того, чем чистят ботинки, солдатской формы…. Иван спрыгнул с дивана - и пошел на кухню, попить.
        - Stop! - солдат резко схватил того за плечо и толкнул к дивану. - Sit.
        - Чего? Да я пить хочу!
        В ответ лишь дернулся автомат - его дуло стало указывать на тот же диван.
        - Да вы чего, блин, одурели, что ли? Ма-а-а-ам!
        Как назло, еще три дня назад Ванькиного отца зачем-то отправили в неблизкий поселок Алабас - Иван не знал, зачем, да отец и не распространялся - сказал пару слов маме и уехал.
        - Ваня, пожалуйста, посиди молча, так надо!..
        - …Пошшалуй, все. - Мулатка снова черкнула что-то в планшетике…
        - Так что? - Сергеева Виктория Алексеевна, мама Ивана, сама не заметила, как ее ладони сжались в кулачки, пальцы побелели от натуги. - Что вы решили?..
        Вообще это была долгая история.
        Виктория Алексеевна работала замдиректора клуба, ну и, негласно конечно, секретаршей. С момента переименования Казахстана в РТН ее уже больше пяти раз вызывали в районный акимат по всяким вопросам. Очень много раз приходилось заполнять новомодные анкеты, начиная от тем «Ваша работа» и кончая темами «Ваши сексуальные предпочтения» - уж такой откровенности воспитанная еще при СССР Виктория не понимала. И даже пару раз отказывалась заполнять анкеты (иногда доходило до криков), однако близкая ее подруга, уже прошедшая все анкетирование, как-то потихоньку шепнула Виктории: «Да ты не кобенься - от этого же зависит отношение к тебе и к детям….» Пришлось проглотить обиду и покорно заполнять все.
        И вот после очередного вызова в акимат ей всучили в сопровождение трех солдат и эту мулатку - мисс Роситу Амадрилос. Объяснялось это проверкой дома и семьи - подходит ли она ребенку и хорошо ли ему живется? В этом вопросе бунтовать Виктория не смогла. Опасно. Дети, а уж тем более свои дети, дороже жизни. Стоит ли судить ее за банальную осторожность?
        - Шшто я решила? Пока ешше не все. Я долшна поговорить с ребенком. Но ф любом случае я приму меры лишь для его пользы.
        Каверзный ответ. Методы совести и методы закона чаще всего враждуют.
        Иван сидел в зале, как будто лом проглотил.
        - Ма-а-а-м, я пить хочу…. - тихо сказал он, глядя на маму
        - Потерпи немножечко, сейчас тетя задаст тебе несколько вопросов - и все будет в порядке.
        Мальчик вопросительно и с любопытством уставился на мулатку.
        - Малтшик, ответь, потшему ты так волнуешься?
        - Пить хочу…. - ответил Иван, который в самом деле волновался, - знаком этого было добавление «как бы» где надо и где нет.
        - А потшему ты хочешь пить?
        - Ну как бы устал, работал много, да и вообще….
        - Работал?! Тфоя мама заставляла тебя работать?! - мисс Росита внимательно посмотрела на стоящую в полном ауте Викторию.
        Иван внезапно понял, что это очень важно и от его ответа зависит многое.
        - Да нет, что вы! - робко улыбнулся он - Это интересно. Типа зарядки или физических упражнений!
        - Но все же, для этого сушшествуют спортзалы! Хотя какие тут… - мулатка снова пару раз черкнула в планшетке - А как и чшем ты питаешься?
        - Как чем? - удивленно моргнул мальчик - Едой! Чем же еще?
        - Ты не понял, малтшик. Хорошо ли или плохо? Вкусно ли или нет?
        Вмешалась мама:
        - Да что вы себе позволяете?! Мой сын нормально питается и нормально себя чувствует!
        - Вы на него давите. Пошшалуйста - фыйдите ф другую комнату.
        Мулатка бросила солдату пару фраз на английском - и тот молча вывел упирающуюся Викторию в комнату Ивана.
        Разговор продолжился:
        - Теперь ты можешь говорить правду, малтшик. Все в порядке! Говори! - В глазах инспекторши загорелся непонятный огонек фанатизма и… неприязни, что ли?
        - Какую правду? - Иван отодвинулся. - Я не понимаю, о чем вы…
        - Не ври! Мошшно подумать, будто я не видела!
        Женщина заходила по комнате, нервно оправляя волосы:
        - Куча грязной посуды! - начала зачитывать из планшетика. - Грязный, как свинья, ребенок! Куча работы, которую ты делаешш, как раб! У тебя даже нет компьютера! Да и само это место… - Она презрительно плюнула на пол. - …Это не дом!
        - Да как вы смеете!! - Иван резко подскочил, оказавшись почти лицом к лицу со взволнованной женщиной. - Это мой дом, и мне тут хорошо!! Какая куча грязной посуды - там всего один стакан! Грязный я потому, что не хотел мыть руки и работал! А компьютера нет, потому что не в нем счастье! И почему вы плюете на пол?
        Никогда не кричавший на взрослых, мальчик пустил петуха, буквально пропищав последнюю фразу. Мулатка приняла это за неуверенность.
        - Да ты не знаешш, што такое счастье! И ты все еще боишься… нитшего - это фременно. Пойдем со мной! - Она цепко схватила Ивана за руку.
        - Да не хочу я!!
        В ответ он резко дернул рукой и, сам того не желая, увлек женщину на диван. Болезненно ткнувшись головой в подушки, та вскрикнула. Солдат точным, тренированным движением саданул мальчика по затылку. Иван обмяк.
        - Asshole! - воскликнула мулатка, вставая с дивана - He’s not black! Not arabs!! Wasp, my ass!! We need him! Drag him in the car![Идиот! Он не негр! И не араб!! Он нам нужен! В машину его!]
        - Sorry, miss…[Простите, мисс…]
        Из другой комнаты, откуда доносились звуки борьбы, вскоре раздался щелчок наручников и резкий, с хрипотцой, голос второго солдата.
        - Miss, and this woman?[Мисс, как быть с женщиной?]
        - Too in car!![Ее тоже в машину!!]
        Тем временем на улице старик Серкебаев внимательно смотрел на незнакомую машину, опираясь на вилы, - сено кидал.
        Этот джип он увидел, когда вел стадо назад, в деревню. В машине сидел и ритмично дергал головой какой-то парень в незнакомой военной форме.
        Спрашивать у него, что и как, Серкебаев предусмотрительно не стал, однако пометочку сделал - регулярно обозревать, что новенького. А то мало ли?
        В доме напротив играли на гитаре и распивали пиво несколько молодых парней, один из них тоже лениво посматривал на джип, держа в руке бутылку дешевого
«Каракабардинского».
        С треском, резко, открылась дверь дома. Первым вышел один из солдат, крепко держа за плечо пацана с помутневшими глазами.
        Второй важно прошествовала какая-то женщина в коричневой юбке, такого же цвета пиджаке и белой блузке. Оправляя одежду, она выглядела несколько помято.
        Третьим вышел такой же солдат - правда, он уже держал отчаянно вырывающуюся женщину в наручниках. Одной рукой держа ее, второй он зажимал ей рот.
        Парни напряглись. Серкебаев медленно подошел к собачьей будке, держа вилы так, чтобы они оставались скрытыми забором.
        - Ау! - вскрикнул солдат, когда женщина, которую он держал, умудрилась прокусить плотную перчатку.
        - Помогите же, чего вы смотрите!!! У меня сына забирают!! Помогите!!
        Ее тоже ударили по затылку, и она, подобно своему сыну, потеряла сознание. Но вот этим все не закончилось…

…Росите Амадрилос, инспектору по делам несовершеннолетних, уже приходилось изымать детей. Много где, хотя в основном - в русских городах. В загадочный Казахстан ее перевели совсем недавно.
        Ей доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие, граничащее почти с сексуальным наслаждением, чувствовать себя выше их. Выше тех, чьи судьбы она вершит. По крайней мере, она так считала.
        Однако сейчас события развивались совсем по-иному…
        Время как будто замедлилось. Вот просто замедлилось - и все.
        Иван вроде бы ощущал и руки, и ноги, и странно гудящую голову, однако сделать ничего не мог. Как будто в клетку поместили.
        Крик мамы долетел до ушей. Иван дернулся, по крайней мере ему так показалось. Дернулся, чтобы бить, кусать, рвать - пусть из последних сил, пусть убьют, пусть делают, что хотят, но НАДО….
        Не понадобилось.
        Из-за невысокого деревянного забора вылетела полупустая бутылка с пивом.
        Трах!
        Нос солдату, держащему мальчика, расквасило основательно - носовую перегородку разломило пополам, вследствие чего получилась картина типа «Последствия сифилиса».
        Иван, уже вознамерившийся напасть на второго солдата, упал и потерял сознание.
        Щелкнул затвор «M4».

«Пух! Пух! Пух!» - деловито кашлянул автомат.
        Кинувший бутылку парень упал, зажимая место, где чиркнула пуля. Остальные две улетели мимо. Солдат взял на мушку забор, за которым прятались три парня, и стал выжидать. Долго они не высидят - факт. Ринутся. А потом уже их можно легко почикать… Затем благодарность от командира части перед строем, может, даже отпуск на родину - как достал уже этот Казахстан!
        Но в бой вступил старый конь, который, как известно, не портит борозды. Старый конь - это старик Серкебаев. На боку в этой экипировке брони не было. Вилы с легкой натугой входят в тело, мягко пружинят обо что-то плотное….
        Вот тебе путевка в дальние края, неизвестный солдат. Ты сам виноват. Чужая земля - чужие законы.
        Спустя некоторое время все было так же тихо и мирно. Старик деловито чистил вилы кусочком сена. Раненого парня занесли в дом, однако один из той компании остался и оживленно что-то говорил женщине, указывая на машину. Мальчик все еще лежал без сознания.
        Договорились - парень деловито затащил мальчишку в салон, а сам сел за руль. Женщина обреченно вздохнула, опустилась на переднее сиденье - хуже уже не будет…. Да, хуже уже не будет…
        А где-то неподалеку бежал по направлению базы успевший удрать водитель машины.
        Разные люди. Воронеж. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Бей врага где попало!
        Бей врага чем попало!
        Много их пало - но все-таки мало!
        Мало их пало,
        Надо еще -
        еще,
        еще!
        Надо еще!
        Леонид Утесов
        - Верните дочку… Христом Богом прошу…
        Бэлла Асхатовна невольно поморщилась. Опять эта. Гурбер не помнила фамилию этой русской дуры, назойливой в своей тупости и бесцветной, как моль. Даже странно, что у этих замотанных грошовой работой, нищим домом и мужьями-пьяницами существ, почти не похожих на людей, рождаются такие красивые дети. Нет, она, Бэлла Асхатовна Гурбер, делает святое дело, спасая эту красоту от превращения в… в такое. Красота - тоже товар. И преступно им распоряжаться так тупо.
        Гурбер, захлопнув дверцу машины, кивнула охраннику-водителю, на миг задержалась, брезгливо оглядела эту пародию на женщину - неухоженные волосы, морщины, дешевая одежда… И дочь ее тоже превратилась бы в такое же… а, вспомнила - Долгина. Люда Долгина, восемь лет, отправлена… куда - не вспоминается, да это и неважно. Ей точно будет там лучше, чем здесь. Тем не менее Бэлла Асхатовна нашла в себе силы на широкую улыбку - на улице были люди, кажется, кто-то из городских корреспондентов (хотя последнее время эта братия растеряла назойливость и как-то подрассеялась - кое-кто из звезд, по слухам, жаловался, что даже скандал заказать стало затруднительно).
        - Я уже объясняла вам, госпожа Долгина, вы не в силах содержать вашу дочь достойно, как подобает содержать ребенка. Вы должны радоваться - ваша девочка найдет настоящее счастье, увидит настоящую жизнь…
        - Верни дочку… верни… - вновь послышался безнадежный шепот. Серые, с покрасневшим белком глаза женщины смотрели тоскливо и неотрывно.
        - Вы ничего не хотите понимать! - сорвалась Гурбер. - Как можно быть такой ограниченной и…
        - Не вернешь дочку? - пошевелились сухие губы.
        Бэлла Асхатовна повернулась, чтобы войти в здание.
        Взлетевший над головой женщины топорик для рубки мяса вонзился в спину Гурбер. Со страшным криком та рванулась и побежала, но ноги подкосились, и Бэлла Асхатовна боком упала на тротуар, заскребла его ухоженными ногтями, недоуменно скуля. Подскочив к ней раньше, чем опомнились шофер и охранник, Долгина ударила Бэллу Асхатовну между грудей, ругаясь матом, выломала алое полотно из грудины. Гурбер заикала, изо рта появился большой багровый пузырь, ноги в трехсотдолларовых чулках (туфли слетели) заколотили по асфальту. Долгина ударила еще раз, в голову, снеся правую щеку с ухом.
        - Это за дочку тебе… - прошептала Долгина, замахиваясь снова. Гурбер повернулась на живот и, булькая, поползла, оставляя за собой след из крови и дерьма. - Нет. Куда? - спокойно, даже как-то отрешенно спросила Долгина и нанесла еще один удар - в затылок - за секунду до того, как пуля опомнившегося охранника попала ей под левую лопатку. - Люда, доча, - вздохнула женщина, падая поперек все еще дергающейся чиновницы.
        Люди вокруг стояли молча. Охранник продолжал целиться. И лишь через долгие несколько секунд кто-то закричал:
        - Убилииииииииииииииииии!!!

* * *
        Домой Тимка возвращался утром. Он очень устал и еле брел по улице, бездумно наблюдая, как ветер - утренний, уже почти осенний, таскает тут и там клочья разного мусора, в последнее время потихоньку заполнявшего город. Больше всего хотелось добраться до своей комнаты, лечь и не вставать часов восемь. Конечно, хорошо бы помыться перед этим… но последнее время горячей воды не было совсем, да и холодную давали с такими перерывами, что во многих домах впрок наполняли ванны - вовсе не для того, чтобы мыться.
        Прошлую ночь они всей семеркой отлеживались в коллекторе, недалеко от авиазавода - почти там, где забросали самодельными гранатами грузовик миссии. Лисья хитрость помогла - искать их рядом с местом теракта никто не стал. Но за ночь мальчишки намерзлись на холодных трубах и не выспались. Тимка тоскливо подумал, что еще полгода назад, не приди он ночевать, родители подняли бы тааааакууую бучу… а сейчас - нет. Сейчас им все равно. И от этой мысли холод внутри сворачивался в тугой ком и подпрыгивал к горлу…

…В подъезде внизу еще две квартиры оказались брошенными. Двери уже взломаны, внутри пусто. Тимка прошел мимо (лифт висел между этажами - света явно нет) и долго-долго взбирался на пятый этаж. Открыл дверь своим ключом и открыл рот - сказать по старой привычке: «Я дома!» - но не сказал. Зачем? С кухни слышался голос отца:
        - Ты не вейся, чеоооорный вороооон…
        Майор Филяев пил все последние месяцы напролет - с того момента, как распустили его часть. Тимка не был уверен: а знаете ли он, что его сын больше не кадет? Мать сперва пыталась удерживать отца… но уже с месяц пила вместе с ним. Тимка как мог заботился о родителях, потихоньку менял и распродавал вещи… Ни брезгливости, ни ненависти - подтирая за ними, затаскивая в постель, глядя на нечеловеческие пропитые лица - он не испытывал. Только острую жалость и дикую всепоглощающую тоску - тоску, которая рассеивалась лишь в моменты, когда он по ночам стрелял или поджигал. Ему вспоминался парень, который дал им первое оружие - и с ним хоть какой-то смысл в жизни. Для бывшего кадета Тимки Филяева щемящая любовь к родителям и ненависть к тем, кто сломал его семью и мечту, стали смыслом жизни.
        Впрочем, сейчас он и об этом не думал. Только поморщился, сковыривая с ног кроссовки. Сунулся в кухню - в холодильнике было пусто, совсем. Нет, поспать надо…
        В своей комнате он поддерживал порядок - как его учили в кадетке. И даже центр не поменял пока - впрочем, вся электроника была никому не нужна, свет давали все реже. На стене - не в шкафу, как раньше, когда он приходил домой на выходные, висел кадетский мундир.
        Тимка коротко вздохнул, подошел к мундиру, уткнулся в сукно. Закрыл глаза. От мундира пахло, как раньше пахло от отца, когда он приходил со службы и Тимка обхватывал его руками и с наслаждением вдыхал этот запах. Запах защищал ото всех бед на свете.
        А теперь Тимка остался один на один с этими бедами. С тем, что из двухсот ребят корпуса только семеро нашли в себе силы сопротивляться. Остальные рассыпались по городу сухими брошенными зернами, которым уже не прорасти… А двоих… двоих Тимка видел вчера у «Спартака». Они снимались какому-то мужику, говорившему с ними из окна длинного автомобиля. Тимка стоял и смотрел вслед машине, когда пацаны уже сели и авто отъехало…
        Еще немного - и Тимка заплакал бы. Но ему помешал стук в дверь. Ясно было, что никто не подойдет, никто даже не услышит. Мальчишка вздохнул и поплелся в прихожую. Посмотрел в глазок - на площадке переминался участковый Сергейчев. Его весь двор звал «дядя Степа» - он на самом деле был Степан и на самом деле был хорошим человеком. И даже когда он переоделся в новую форму - хуже не стал, только по вечерам его часто стали видеть пьяным, когда он поднимался в свою квартиру.
        - Здравствуйте… - мальчишка открыл…

…Внутрь мгновенно вломились двое - негр и белый, в голубых касках, с нашивками в виде американского флага на одной руке, с белыми повязками, украшенными буквами МР, - на другой.
        Мальчишка понял все моментально. Ему хватило доли секунды, чтобы подумать обо всем сразу.
        За ним.
        Откуда узнали?!
        К ним нельзя - заставят говорить!
        Сдам ребят!
        Поворот - больше мыслей не было - и Тимка метнулся по коридору в свою комнату - туда, где ярким голубым прямоугольником светило окно, за которым были пять этажей. Он знал, что главное - не думать и не останавливаться - пробить стекло телом - и…

…Пришедшие за ним были опытны. Мальчишка пробежал всего два шага - сшибла, навалилась пахнущая дезодорантом, потом, чужой формой тяжесть, распластала. Тимка дернулся, закусил губу и все-таки заплакал - от злости, ужаса и бессилия. Вывернув голову, увидел Сергейчева и сказал, всхлипывая:
        - Эх вы… предатель…
        Участковый закрыл глаза рукой и вышел, стукнувшись о косяк.
        Над ним перебросились несколькими фразами. Запястья больно и узко стянуло что-то тугое. Тимку подняли на ноги - вздернули за руки, он промолчал, вытерепел боль, понимая, что это цветочки.
        И…
        - …А хули тут делается?
        Отец - в грязной майке, в трусах - стоял в дверях кухни. Покачивался, потирал опухшее лицо лапой - невысокий, чем-то похожий на Винни-Пуха. Мать не вышла - наверное, упилась в ноль…
        - Хули делается, спрашваю? - повторил вопрос майор Филяев. - Хули моему сыну руки крутят у меня в квартире? Хули кто такие, ептыть, а? - Он качнулся.
        Американцы снова перебросились парой слов - и белый, шагнув вперед, лениво и в то же время быстро, без замаха, но сильно ударил отца в пах дубинкой-тонфой.
        Дальнейшее Тимка запомнил какими-то обрывками.
        Удивленный голос отца:
        - Еб…ть-копать, чего-о-о-о?!
        Яркая кровавая полоса - ее лицом оставляет сползающий по стене американец.
        Взмах негра.
        Его голова - с выпученными глазами и вываленным языком - под мышкой у отца. Филяев-старший крутил негру руку с дубинкой - тот не успел применить упрятанный в рукоять тазер - и спокойно говорил:
        - Отдааай…
        Хруст. Ноги в мощных начищенных ботинках выбили смешную дробь. Негр выскользнул из-под мышки офицера мешком.
        - Ху! - Пятка майора Филяева (теряя тапочку) врезалась в солнечное сплетение начавшему было подниматься белому, и тот тяжело лег под стену.
        Филяев икнул и огляделся снова. Потом присел рядом с сыном. Посопел. Сказал сипло:
        - Дай руки развяжу…
        - Папкаааа… - попросил Тимка. - Папка, ну не пей больше… не пей, мне знаешь как страшно одному?! - закричал он и ткнулся в майку отца.
        - Не буду… не буду… - бормотал Филяев, неловко гладя сына по волосам и спине. - Ну Тимка, не буду… завяжу, раз такие дела… Руки дай, сынка, руки, ну? - Он порезал сдернутым с пояса негра «кей-баром» жестокую пластиковую струну. Тимка успокаивался, только вздрагивал время от времени длинной судорогой и крепче стискивал отца. - Тимка… за что тебя?
        - А… - Тимка отвалился от отца, сел к стене, посмотрел на разрезанные в кровь запястья. Сказал устало: - За всякое-разное… Убийства… теракты… мы с пацанами. Пацаны! - Он вскочил, но отец дернул его обратно.
        - Сядь-ка… - Он неверяще посмотрел на сына. - Вы?!
        - Мы, папка, - ответил Тимка тихо, но уже спокойно и твердо.
        - Пацаны… - прошептал Филяев и рывком встал. Больше он не был пьян. И не казался Винни-Пухом. - Ну раз такое дело… раз пацаны… - Он помотал головой, дернул себя за волосы, снова помотал головой. - Значит, все-таки вые…м мы их в конце концов, если пацаны… Вот что. - Он кивнул. - Уходить надо. Я за матерью, соберемся. Ты - беги по своим пацанам. Если родаки у них захотят - бери и их. И вместе с ними выбирайтесь на нашу дачу - но не на саму, а рядом. Вечером, в восемь, там встретимся. Быстро давай, у этих, - он кивнул на трупы, - связь наверняка, сейчас спохватятся.
        - Пап, - Тимка вскочил. - Пап, пожалуйста… мундир мой… возьми.
        - Возьму, сын, - кивнул Филяев-старший. - А ты давай скорей.
        Тимка резко выдохнул и кивнул…

…Их приехало не двое. Четверо.
        Дядя Степа умирал около газона, сидя спиной к оградке. Глаза участкового были спокойными и светлыми, рука, сжимавшая «макар», лежала на коленях. Из «Хаммера» свешивался американец с раздробленным выстрелом в упор лицом. Второй - с зажатой в кулаке «береттой» - корчился у колес, как полураздавленный червяк, скребся, умирая, в асфальт пальцами свободной руки, словно просил открыть ворота в ад поскорее - уйти от земной боли. Хрипела и свистела рация.
        - Дядя Степа… - Тимка притормозил и упал на колени возле мента. Грудь участкового была прострелена в трех местах, но глядел он по-прежнему чисто и даже улыбнулся.
        - Тимка, - сказал он, и слова на губах обернулись кровью, яркой и алой. - Моих заберите с собой. Их не простят. А мне поделом. Я… - Он кашлянул и уронил голову на грудь. Упал на асфальт пистолет - как-то очень мягко, почти бесшумно.
        Тимка посмотрел на окна бетонного дворового колодца. На одном шевельнулась занавеска. Все. Больше ни единого шевеления. Тимка оскалился и опустил глаза.
        Мальчишка поднял курносый «макар». Помедлил миг. Поднес оружие к губам и поцеловал, а потом, коснувшись ран на серой форме пальцами, провел ими - окровавленными - по оружию.
        - Каждая капля - смерть гада, - сказал он без патетики. Просто сказал. И встал, засовывая оружие за ремень джинсов. Он больше не собирался прятаться.
        Это был его город. Его земля.
        За ребятами потом. А сейчас - надо заскочить к Сергейчеву. Лишь бы его бабы не начали выть… Времени было мало.
        Очень и очень мало.
        Гунн. Республика Тюркских Народов

«С чего начинается Родина?»
        М. Матусовский
        Услышав резкий визг тормозящих шин, Олжас лениво зевнул и начал подниматься с кошмы. Как бы не соглашаясь с таким медленным развитием событий, за массивным забором раздалась звонкая канонада из гудков.
        Гунн поморщился и одним махом встал на ноги.
        - Кого там шайтан принес?.. - Надо сказать, что выглядел он как минимум странно.
        Красный бархатный халат с вышитыми народными узорами не был запахнут. А потому открывал белому свету драные спортивные трико Puma и майку такой же марки, слегка подпачканную землей и зелеными разводами травы.
        Из юрты высунулась голова Батырбая. Вслед за головой показалась шея, а потом и все тело - в отличие от своего работодателя, тот одевался более опрятно. Точнее будет сказать, что одевался-то он точно так же - вот только пачкался меньше.
        Гунн подошел к воротам, лениво дернул пальцем задвижку и потянул ручку на себя. Смазанные петли отлично делали свое дело - калитка (только по названию, а по виду - бронированная дверь) открылась почти бесшумно.
        Глаза Олжаса округлились сами собой: того, что он увидел, увидеть он не ожидал.
        - Ну здравствуй. Почему на американском джипе? Что надо?
        Молодой парень-казах, с темной кожей, на которой почти не были видны короткие черные усики над верхней губой, быстро - чисто по казахской манере - выпалил:
        - Потом-потом, скорее ворота открой, пожалуйста!
        Олжас опешил. И причина этого была проста. Сей посетитель в свое время плюнул хозяину дома под ноги, заявив, что порог его дома он не переступит никогда. И вот надо же….
        - Батырбай! - Однако друзьям, даже бывшим, надо доверять. - Открой ворота!
        Ворота были еще похлеще калитки. Высокие - метра под три. И, соответственно, тяжелые - автоматику на них Гунн не ставил, так надежнее. Не взломают, да и просто - безопаснее.
        Джип, мягко рыкнув двигателем и зашелестев шинами, въехал во двор - Батырбай закрыл ворота. Мельком окинув взглядом слабо затонированные стекла, Олжас заметил на заднем сиденье машины два силуэта. Это было уже интересно.
        - Приветствую. - Теперь уже окончательно заглушив двигатель, парень подошел к хозяину дома. - Надеюсь, я тебе не помешал?
        - Не помешал. - Олжас сохранял на лице выражение вселенского пофигизма и скуки. - И чего же ты хотел, «дружище» ты мой?
        Парень дернул щекой и очень сухо ответил:
        - Лично я - ничего. Мне от тебя, - он поморщился и словно выплюнул, - «дружище», не нужно ровным счетом ни черта.
        - Тогда чего приперся?
        - Повторю - мне от тебя не нужно ничего. Но вот тем, кто в машине, твоя помощь пригодилась бы.
        - Марат. - Серьезный взгляд. - Я не альтруист и становиться им не желаю.
        Косящий в машину взглядом Олжас наконец более точно разглядел два силуэта. Один - безусловно женский, склонивший голову на грудь. Плачет? Нет… грудь вздымается ровно и спокойно.
        Второй разглядеть было сложнее - он лежал. Головой на коленях у женского силуэта. Может, сын?
        - Не альтруист, значит?
        - Нет.
        - Отлично! - кивнул головой парень. - Далеко до ближайшей американской базы? А то я этих двух людей увез буквально из-под ареста. Уж так жутко понадобились они новым хозяевам страны… не знаю зачем! - Он тяжело перевел дух. - А так им больше деваться некуда - лучше я отвезу их туда, пока они спят. Легче так будет - понимаешь?
        Марат, тяжело ступая, пошел к машине, не замечая укоризненного хмыка охранника и одновременно какого-то… воистину человеческого взгляда Олжаса.
        - Стой. Помоги Батырбаю перенести их в дом.
        Наверное, женщина настолько устала, что спала мертвым сном - и не проснулась даже от того, что ее довольно грубо взяли на руки. Мальчишка же на вид был очень бледен, в лице ни кровинки.
        Занеся мальчика в дом, Марат вернулся и подошел к машине.
        - Что будешь делать?
        - Лично я? Ничего. - Олжас сохранял все такое же скучающее выражение лица. - А вот ты сядешь за руль машины и уедешь к ближайшему городу. Там ее бросишь - и приедешь сюда же, на такси.
        - Я не при…
        - Марат, ты, очевидно, не понял. - В круглом смуглом лице проявились черты чего-то иного. Властности и гордости, наверное. - Это не просьба. Это приказ. И здравый смысл.
        Парень немного подумал и кивнул.
        - Ладно. Хотя мать-то знает… но все же лучше, если я буду рядом, ты прав.
        Одним махом открыв дверь джипа, он быстро завел мотор и, резко стартанув, вылетел за так и не закрывшиеся ворота, после чего прямым ходом поехал в степь, по направлению к городу…

…Марат, он и есть Марат. Никаких «погремух» или «погонял» у него, будучи еще в бригаде Гунна, не было. Наверное, потому, что он был, как это ни странно,
«идейным» бандитом. Ну, или не идейным - более точно будет сказать «верным».
        Как пес.
        Или как волк.
        Особо ценить этого щупловатого парня Гунн начал после одного примечательного случая. Все как обычно - «не хвались, что силен, - повстречаешь сильнее». От Олжаса, нажившего на зад проблем, мягко и ненавязчиво поубегал почти весь контингент. Ну кому надо умирать за какого-то Гунна (который в те времена только начинал победоносный подъем наверх)? Остался лишь Марат, который на все вопросы изумленного «бригадира» «зачем?» и «почему?» отмалчивался или отвечал на ломаном русском языке: «Мужчины друзей не бросают!»
        Он не бросил.
        Спроси Олжаса - он бы затруднился сказать, когда Марат перешел для него в разряд друзей. Может быть, именно поэтому Гунн не стал применять к нему «штрафов», когда тот так же молча и сухо покинул бригаду. Тогда Олжас начал подниматься наверх - и малой кровью это было нерешаемо. Марату подобное претило - жутко разругавшись с Гунном, он дал слово, что лучше сдохнет, чем переступит порог его дома, где бы тот ни находился.
        И вот - обещание нарушено.
        Для очень принципиального казаха это было как соль на рану. Хотя надо сказать, что Марат тоже изменился за прошедшее время… и кое-какие из принципов серьезно изменились. Но суть не в том.

…«Суть прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти», - глядя на GPS-навигатор, словами из одной любимой книги подумал Марат.
        Действительно - со сменой правительства он много раз думал о самоубийстве. Нет, не из-за потери работы или «тонкой душевной организации». Просто в каждом человеке есть стержень - и когда он ломается, то жить незачем. С оккупацией Казахстана стержень Марата не то чтобы надломился, но стал другим.
        Оказалось, что очень неприятно видеть, как родную страну насилуют оккупанты.
        Оказалось, что предыдущий президент был не так уж и плох. Можно даже сказать, так уж и неплох.
        И самое-то главное - оказалось, что жить со всем этим как-то трудно. Нет, не в том смысле, что притесняют или еще что - просто какая-то тяжесть на душе, какой-то червячок, - долбит и долбит, давит и давит….

«Теперь. Поверните. Налево», - монотонным, хотя и приятным женским голосом сказал GPS-навигатор.
        На то самое лево простиралось шоссе. Недалеко стоял дорожный щит:
        Караганда - 5
        Karaganda - 5
        Значит, пять километров. Немного - но можно о многом подумать. Хотя… о чем? Это действительно непонятно.
        Почему поддержал друга, решившего кинуть в солдата бутылкой, почему не убежал? Почему ни с того ни с сего взялся отвезти двух совершенно незнакомых людей к человеку, в чей дом поклялся не заходить? Почему?
        А может, просто нельзя было иначе?..

…Умный Олжас не зря приказал отогнать машину к городу - в ней (как и во всей технике оккупантов) стоял радиомаячок. Да и не такая уж она ценная, эта самая машина, чтобы ее оставлять.
        Женщина, которую все-таки пришлось разбудить, сначала испуганно и как-то затравленно взглянула на незнакомое ей лицо. Но парадокс - она удивительно быстро поверила спокойным объяснениям Гунна. Кто знает, почему - может, он казался ей надежным. А может, и отчаяние заставило.
        Надо сказать, что Олжас совсем не удивился этой истории с насильственным захватом пацана.
        - А чему вы удивляетесь, Виктория? Неужели вы до сих пор не поняли всей подоплеки нового правительства?
        Ответом послужил удивленный взгляд.
        - Я вас не понимаю. Хочу понять, и даже есть повод, чтобы понять, но…
        - Все просто. - Олжас нецивилизованно стоял к гостье спиной, заваривая чай, - дело проходило на кухне. - Говоря прямо, вы… точнее, ваш сын - это товар.
        - Что?!
        - Конструктор «Лего» - только для реальных людей. Я не удивлюсь, если ваш сын стоит ничуть не меньше, чем все это, - Гунн обвел рукой комнату, имея в виду особняк.
        Взяв предложенную чашку горячего чая, мать Ивана положила туда две ложечки сахара, тщательно размешала и отхлебнула сладкой жидкости.
        - Но почему именно он?
        - Знаете… - Олжас сахара не клал вообще. - Знаете, тут дело замешано аж с нескольких тарелок - объяснений надолго хватит.
        - А все же?
        - Основной аспект - это, конечно, экология. Прекрасное физическое состояние вашего сына - никаких бигмаков, успокоительного горстями, как в просвещенной Европе…. Взращен, так сказать, на природе - крепкий и здоровый.
        - Вы, конечно, извините, если мои слова покажутся вам злыми, - Виктория поставила горячий стакан, - но точно так же растят каждого третьего ребенка-казаха! Почему к ним не ездят, а ездят ко мне?
        - Это совсем другой разговор и совсем другая, жестокая тема. Я могу сказать только одно - не стоило вам впускать к себе их.
        - А я могла не впустить? - Виктория приподняла бровь.
        Олжас сам не заметил, как сжал в руках толстую керамическую кружку:
        - Я не знаю… Я просто не знаю! Они говорят, что блюдут закон - но ИХ закон, важный лишь только для них и им подобных. - Он говорил горячо, глаза его блестели. Руки крепко обхватили горячую кружку, но жара он не чувствовал. - Они говорят, что они желают нам добра, но на самом деле они только и делают, что сосут из моей… - казах перехватил удивленный взгляд Виктории, - да, моей страны соки…. Это трудно видеть, знать, что можешь что-то сделать, но не делаешь.
        - А почему не делаете? Если, как вы говорите, можете делать?
        - Я заметен, - он вздохнул. - Даже слишком. Один «акт альтруизма», подобный вашему случаю, и у меня сразу найдут кучу нарушений и преступлений. После чего я умру от туберкулеза в какой-нибудь тюремной камере…. А я не хочу. У меня тоже есть семья, и она мне тоже дорога.
        - Я вас понимаю. Слушайте. - Виктория отставила чашку, заинтересованно посмотрев на казаха. - А почему вы сказали перегнать ту машину к городу?
        - А почему вас это интересует?
        - Ну… интересно стало.
        Олжас задумчиво хмыкнул:
        - Все просто. Считается, что лучше всего спрятаться можно только в городе. Якобы романтика бетонных коробок, затаиться можно в одной из них…
        - А разве не так?
        - Не так. Город - это тысячи глаз. И увидеть тебя может любой. Этого вполне достаточно.
        - Быть может… Ладно… Спасибо вам. Надо бы сына проведать…
        - Пожалуйста, пойдемте, - лениво пожал плечами Олжас.
        И встал со стула.
        Спящего Ивана положили в одной из комнат, в которой стояли шкафы с запыленными книгами да старая кровать. Как ни странно, мальчишка не спал - его застали лежащим на животе с согнутыми ногами. Перед ним лежала раскрытая книга средних размеров.
        - Что читаешь? - Олжас окликнул не заметившего вошедших мальчика.
        Тот вздрогнул и резко обернулся, в голубых глазах промелькнуло нечто среднее между страхом и подозрительностью. Однако, когда он увидел маму, все тут же улеглось.
        - Стихи какие-то.
        - Покажи. - Гунн взял протянутую книжку.
        Обложка была изрядно порвана - автора и название разглядеть не удалось. Однако, пробежавшись взглядом по первой странице, Олжас хмыкнул.
        - Я возьму?
        - Она же ваша… - тихо ответил Иван.

…Марат приехал лишь к вечеру. Иван и его мама уже давно спали, и дом казался пустым.
        Встретивший Марата Олжас проводил его в свой кабинет и усадил в кресло. Тот же удивленно скользнул взглядом по раскрытой обшарпанной книжице, явно выбивавшейся из общего вида. Разглядеть он смог лишь жирную строчку в начале страницы:
        М. Матусовский
        - Ну что, Марат… - как-то мечтательно начал разговор Олжас. - С чего все-таки начинается Родина?
        Петька Зубов, Сашка Коваленко. Граница Республики Тюркских Народов и Российской Конфедерации Независимых Народов
        - Мама, мне страшно, -
        Словно котенок,
        Спрятал лицо и забылся, как это нелепо… - Мамочка, мама, - Шепчет мальчишка.
        Злобный асфальт разрывает последний ботинок. - Мама, я замерзаю, -
        Смотрит с тоской подросток.
        - Эти холодные зимы безжалостны к тем, кто без крова. - Мама, моя дорогая,
        Все так серьезно.
        Деньги всем правят, и для меня не нашлось корки хлеба…
        Дж. Вильерс. «Зов»
        Когда начинала работать программа «Обрети дом» - никто из чиновников миссии не мог себе представить всех тех трудностей, с которыми столкнется ее исполнение. Огромная территория, которую предстояло «освоить», казалась щедрой, обильной и беззащитной, барыши - несомненными и потрясающими масштабностью. Но…
        Во-первых, местные русские назначенцы - без которых ничего нельзя было сделать, так как специалистов по России (настоящих, а не важно надувающих губы после окончания «курсов» и отбытия «командировок») оказалось до смешного мало и почти всех их сгребли военные, - были вороваты настолько, что приходили в ужас даже закаленные работой в Африке ооновские «зубры». Российские чиновники крали все - крали бесстыдно, открыто и нагло, превращая бюджет программы в огрызок из десяти-пятнадцати процентов от выделенного ООН. Но и этими процентами распоряжаться толком никто не мог, или не умел, или не хотел. Вороватость и некомпетентность этих существ (людьми их назвать было трудно) потрясала заезжих специалистов, которые и сами были не прочь положить в карман тысячу-другую долларов или евро и заниматься отписками вместо работы. Но все д?лжно иметь края!
        Россиянско-чиновничья душа, бушующая на просторе, краев не имела и знать их не хотела.
        Во-вторых, контингент на построссийском пространстве оказался чудовищно тяжел для работы. И эта тяжесть носила некий ирреальный характер. Молодые чиновники, ехавшие в дикие русские земли с купленными за свой счет дорогими бронежилетами и шлемами, быстро их забрасывали - тут нужны были мотки запасных нервов, а этого добра не производили даже лучшие компании по нанотехнологиям.
        Легче всего изымались дети у кавказцев. Ну, правда, сначала гордые джигиты, привыкшие к тому, что россиянская власть под них прогибается сплошь и рядом, попытались себя так же вести и с эмиссарами ООН. Но после того как «заблудившиеся» самолеты пару раз уронили на особо наглые селения вакуумные бомбы, кое-куда гарнизонами поставили турок (кавказцев презиравших до крайности и смотревших на них как на своих исконных рабов), а кое-где разрешили «оторваться» казачьей ооновской дивизии - обитатели подмандантых территорий сделались шелковыми и по первому свистку тащили сами хоть девушек в бордели, хоть детей на вывоз - еще и упрашивали взять. То есть вернулись в свое привычное состояние трусливых рабов, из которого их долго и глупо выволакивали излишне добрые русские…
        С этими русскими тоже не было особых проблем. Почти не было. Ну… не везде были. А те, что были, старательно и умело замалчивались. В целом русские родители отдавали детей с тупой покорностью, а сами либо спивались, либо кончали с собой. Основные проблемы начинались потом - уже с самими детьми.
        Русские детишки были не такие наглые и шумные, как, например, арабчата, даже казались скорее тихими и робкими. Но подлянки, которые они устраивали, отличались невинной изощренностью. Самым распространенным был фокус «развести на слезках». На него чаще всего шли беспризорники, которые никому не верили вообще - сдавались людям из комитета, пускали слезы и сопли, выли, что хотят в Западный Рай… а получив кое-какое барахло, а главное - армейские пайки, линяли толпами, непостижимым образом просачиваясь сквозь охрану, и растворялись на просторах
«построссиянии». С ребятами, изъятыми из семей, было намного меньше проблем… обычно. Но зато никогда нельзя было предугадать, что и когда они выкинут. Были случаи чего угодно - там мальчишка сунул голову в двери грузового лифта и удавился, а там - каким-то образом похитил у охранника пистолет и открыл стрельбу. Уроки, выученные в мусульманских странах, не помогали. Немного «поученный» овчарками или ботинками солдат, свирепый и фанатичный юный исламист мгновенно превращался в послушную протоплазму и на миротворцев смотрел как на всесильных злых богов. Русские, как правило, изначально не давали повода для такого обращения - не кричали «Слава России!», хлопали испуганными глазами, послушно со всем соглашались… а потом бежали или нападали на охранников, причем зачастую безо всякого видимого повода. По статистике, из каждых десяти русских детей, оказывавшихся в руках ооновцев, семеро совершали попытки побега, из них четверо - удачные.
        Поэтому времена беспечных рейсовых автобусов и пересыльных бараков со стенами из листов пластика быстренько отошли в прошлое. «Материал» пришлось снабжать несъемными браслетами-маячками и содержать под охраной в глухих металлических боксах на специально отведенной территории. Многие операции, не требовавшие непременного вывоза за пределы территории, тоже стали производить на месте. Охрана не расставалась с оружием даже в отхожем месте и во сне. И самое главное - не такими уж частыми и были нападения… а вот успокоиться, расслабиться - никак не получалось. Ни у кого.
        В результате имевшие отношение к программе заезжие чиновники спивались дешевым и забористым русским самогоном, превращались в махровейших извращенцев, нетерпимых на работе даже по либеральным меркам, или взяточников истинно русского размаха. Некоторые стрелялись, другие писали дикие оппортунистские статьи о крахе политики Запада в России в оппозиционные газеты, а некоторая часть - и это было самое дикое - начинала сочувствовать русским и прямо мешать программе.
        Нараставшее неопределенное, но ясное ощущение чего-то не того ширилось в среде работавших на постсоветском пространстве чиновников ООН разных рангов, видов и окрасок. Хотя, что самое глупое и почти смешное, никто толком не мог сказать, откуда исходит будущая опасность.
        Это было только ощущение. Но оно пронизывало всю жизнь и всю работу ооновских специалистов. И никуда от этого было не деться.

* * *
        Сашка лежал на кровати и смотрел в «тыл» второго яруса, где дрых Петька. До подъема оставалось еще с полчаса, хотя подъем никого особо не колыхал. Но через полчаса после подъема - завтрак, а на него опаздывать не рекомендовалось, потому что раздача работала только пятнадцать минут и закрывалась наглухо, стучи не стучи.
        Сашка вздохнул. Ему было тоскливо и страшно. Блок № 21 недалеко от какой-то Сарани (Сашка ее и не видел толком) предназначался к вывозу на плантации в Бразилии, это все знали, и этого никто не скрывал… Но с этим самым вывозом (или с самой Бразилией, что ли?) что-то не заладилось, и сто мальчишек в возрасте 12-16 лет одуревали в помещении, над которым под потолком по открытому балкончику - грямс-грямс-грямс - раз в десять минут днем и ночью громыхал охранник-надзиратель. За завтраком раздавали транквилизаторы - никакого контроля не было, их можно было хоть на пол бросать. Но многие их, наоборот, жрали по нескольку штук, с того же пола и подбирая. Так было легче переносить муторное безделье и тоску - валяйся себе на кровати без мыслей… Сашка тоже как-то попробовал, но Петька отволок его в сортир и силой влил в глотку кружку мыльной воды - под гогот ребят.
        Сашка вздохнул. Он временами вспоминал родителей (и плакал по ночам в подушку, не видя ничего странного в этом - в блоке так плакали многие), дергающееся лицо, горячечные слова Мишки, родной Воронеж… И мучился какой-то неясной виной, даже кулаки сжимались от неосознанного желания что-то делать, куда-то бежать… Он и за Петькой пошел поэтому. А странный пацан повел себя еще более странно - взял и идиотски попался в облаву ооновцев. Правда, честно предупредил Сашку, что собирается делать, и Сашка, вспомнив тогда опять-таки Мишку, едва не сбежал… но в последний момент испугался. Петька все-таки был какой-то опорой в жутко изменившемся мире. Да и любопытство разбирало - уж больно странно он себя вел.
        Об этом своем решении Сашка потом пожалел много раз. Пожалел, когда их везли в поезде - тошнотворно долго, десять дней, с какими-то остановками. Пожалел, когда понял, куда и зачем их привезли. Петька на все истеричные вопросы попутчика только насвистывал, улыбался, а то и напевал всякое-разное. Он вообще был компанейский парень, и как-то так получилось, что многочисленные разборки, учиняемые быстро осатаневшими - еще в поезде - от скуки мальчишками между собой, ни его, ни Сашки не коснулись. Сашка никогда не был «домашним мальчиком», но, замирая от жути, честно себе признался - он бы не смог «удержаться на плаву». Те, кто посильней и понаглей, вытворяли с остальными такие вещи, что у Сашки волосы дыбом становились, когда он представлял себя на месте жертв. За десять дней в поезде он от увиденного просто припух… Кстати, и заступаться за пострадавших Петька не собирался - жил себе и жил. Со стороны могло показаться, что Петьке просто все равно - таких было вообще-то несколько человек. А вблизь он подпускал только Сашку - и Коваленко нет-нет да и улавливал: нет, это не все равно. Другое что-то. А
что?
        В лагере стало спокойней. Охрана все попытки драк или издевательств пресекала стрельбой тазерами - большинству буйных достаточно оказалось один раз посмотреть, как дергается на полу, пуская пену, обмоченный «супермен» с прикушенным языком - и они притихали прочно. Но тут было другое - пожалуй, более страшное, чем в том поезде…

…Сашка прерывисто вздохнул. Когда он узнал, что на территории лагеря действуют трансплантологический центр, банк крови и полуофициальная порностудия под вывеской
«модельного агентства» - он похолодел. Кстати, Петька тоже испугался, причем сильно - виду не подал совершенно, но губы даже посерели. Но ребята туда не попали - то ли возрастом не вышли, то ли рожей, то ли медицинскими показателями. Сразу после прибытия в лагерь их позагоняли в душ, дали вымыться вволю, затем мальчишки попадали в руки комиссии, которая учиняла детальный медосмотр с заполнением карточек. (Мальчишки назвали - и, наверное, не они одни - чужие данные и под ними попали в базу данных лагеря, но группу крови и прочее не скроешь…) После медосмотра каждому вкатили десяток прививок (трое из барака умерли в ту же ночь, да и остальным было скверно), выдали комплекты одежды (пару серого цвета трусов, легкие штаны и куртку со светящимися номерами на груди и спине, плюс спортивные тапки), побрили волосы на теле и голове и защелкнули у каждого на правом запястье тонкую пластиковую змейку. После чего отправили в один из двухсот блоков, обнесенных примитивной колючей проволокой с вышками. Впрочем, эта проволока и эти вышки были не лишними - это стало ясно позже.
        В таком виде они сидели в блоке уже двенадцать дней - на трехразовом питании (безвкусном, словно картон), душ и туалет за выгородками, выходить запрещено, только в столовку сектора - строем и под охраной. Делать было до такой степени нечего, что от тоски мальчишки буквально выли и, пожалуй, согласились бы на любые перемены. Тазеры охраны уже в первые дни присмирили всех. Из развлечений остались самодельные карты и долгие разговоры. «А я… а у нас… а мы…» Странно было говорить о своей прошлой жизни, страшно - думать о будущем, тоскливо - жить в настоящем. Говорили временами и о побегах, но как бежать - не знал никто, да и большинство ребят в блоке были беспризорниками и пришли чуть ли не добровольно - страшно сделалось только теперь. А вот повесились двое - то ли их откачали, то ли нет, охрана быстро обнаружила сиуцид и утащила болтающиеся на ходу тела пацанов из блока; больше их не видели.
        Наверху пошевелились, резко свесились ноги - и вниз совершенно бесшумно ссыпался Петька. Увидел, что Сашка не спит, сел на край его кровати и подмигнул:
        - Не спится?
        Он был веселый и совершенно не заспанный. И почему-то при виде Петьки Сашка сел. Сел и подобрался - молча, глядя Петьке прямо в глаза. Тот поднял бровь и усмехнулся:
        - Ты чего встопорщился?
        - Я тут не могу больше, - тихо ответил Сашка. - Они моих родителей увезли и, наверное, убили. А я тут сижу и жду, когда отправят на них ишачить.
        - Сань, - сказал Петька как ни в чем не бывало, - ты с женщинами спал когда-нибудь?
        Сашка поперхнулся, посмотрел дико. Потом опасливо поджал ноги:
        - Неееее…
        - А хочешь?
        - Неееее… - проблеял Сашка.
        - А сбежать хочешь отсюда? - Петька взялся руками за опору верхней койки.
        - Да, - вырвалось у Сашки раньше, чем он хоть о чем-то подумал. - А как?
        Петька подмигнул еще раз и ловко запрыгнул на «второй этаж» - до прохода охранника оставалось всего несколько минут.

* * *
        Почему-то Сашка думал, что врачиха окажется немолодой и некрасивой. Но она была стройная, блондинистая, симпатичная и на вид лет тридцати, не больше. Разве что рот какой-то неприятный - слишком большой. И глаза - явно ненормальные. С Петькой они поцеловались взасос (Сашка опустил глаза, смотреть было противно, и в то же время мышцы напряглись по всему телу), потом врачиха внимательно посмотрела на Сашку.
        - Симпатичный мальчик, - улыбнулась она и взъерошила Сашке волосы. - Я никогда еще не делала этого с двумя мальчиками сразу, - откровенно добавила она, жестом приглашая мальчишек из приемного покоя в дверь между двух шкафов.
        Она говорила по-русски бегло и правильно, но с каким-то странным произношением. Петька еще в бараке сказал Сашке, что Ильза диВаско «в свое время» стажировалась в Москве, где и переквалифицировалась из лесбиянки (которой стала еще в школе в США) в любительницу мальчиков-подростков.
        За дверью оказалась личная комната - довольно аскетично обставленная, но с большой кроватью. Петька стащил тапки, по-хозяйски плюхнулся на кровать. Ильза присела рядом, поманила Сашку:
        - Ну что ты, иди сюда… Хотя Питер говорил, что ты еще совсем невинный… - Она не совладала с голосом, сорвалась на страстный хрип, но улыбку сохранила и протянула к Сашке руку. - Иди, иди, мы начнем с маленького… какая там у тебя штучка, покажи тете Ильзе…
        В следующую секунду Петька, сев в кровати, свернул диВаско шею. Коротким сильным движением рук. Что-то мокро лопнуло, как будто переломили морковку. Ноги врачихи дернулись, она громко пукнула - и Петька уложил ее на кровать.
        - Ну, тут все, и обратно дороги нет. - Петька встал. - А еб…сь она так себе, без огонька. Порченая кровь… Сань, не стой, нам надо действовать.
        - Ты ее… - Санька отступил на шаг.
        - Убил, убил, - буднично подтвердил Петька. Он вытащил Сашку в соседнюю комнату, заходил, открывая шкафы, что-то вынимая… На стол полетели щипчики, лейкопластырь, какая-то тонкая проволока. - Сань, ну?! - Петька на ходу залепил мальчишке по щекам. - Садись сюда, живо! Вот тут держи!
        Петька действовал быстро и точно, словно автомат. Он подрезал щипчиками оболочку браслета в двух местах, обнажив жилки проводов. Молниеносно и умело подсоединил к ним проволоку широкой дугой и после этого вырезал из браслетов куски - сперва из своего, потом из Сашкиного. Снял браслеты.
        - Сигнал будет идти отсюда, - сказал он, бросая браслеты на стол, - а кувыркались мы с ней все три раза до утра… И сейчас никто не почешется. Быстро включи комп и найди на рабочем столе зиповку «Slaves».
        Сашка повиновался ошалело - компьютер был ему знаком, и, садясь за стол, мальчишка испытал странное ощущение: он дома, он играет в контру, и сейчас… Но тут Петька выругался по поводу пистолета - и ощущение пропало.
        - Вот она… - прошептал Сашка. Петька кинул ему флэшку:
        - Туда скачай. Скопируй, не тащи совсем! - И резко повернулся всем телом. - Блин, дверь… - прошептал Петька, белея.
        Дверь открылась. В нее вошел, закрывая следом за собой, охранник - американец с ооновскими нашивками, в голубом берете, с пистолетом, тазером, ножом и дубинкой на поясе.
        - Мисс диВас… - начал он. И увидел наконец, что в приемной - русские мальчишки.
        Надо сказать, что реакция у охранника была молниеносной. Он прыгнул к Петьке, который, пригнувшись, как рысенок перед броском, стоял между дверью и столом, за которым замер Сашка. В руке Петька держал длинный осколок невесть когда схваченной и разбитой мензурки…

…Петька всегда терпеть не мог и не умел драться кулаками. Он освоил, конечно, полдюжины приемов самозащиты, которые были обязательными, но относился к
«размахиванию конечностями» как к причудливой глупости. Причин тут было несколько.
        Во-первых, Петька был просто-напросто невысокого роста и достаточно хрупкий. Его лет ему никогда не давали. Но, хоть и во-первых, это было вовсе не главным. Главным было то, что говорил Верещаев - человек, словам которого Петька верил, как ревностный христианин верит Библии. А Верещаев сам признавал только вооруженные руки. «А на крайний случай, - говорил он, - в оружие можно превратить что угодно». И демонстрировал.
        А Петька был едва ли не самым ревностным в этом деле его учеником. И не упускал случая оттачивать и демонстрировать свое умение. Кроме того, несмотря на мальчишескую внешность, он был решителен, напорист и храбр.
        Вне всякого сомнения, охранник был старше, выше, тяжелее Петьки - просто не имело смысла сравнивать. Охранник был вооружен. Охранник умел драться.
        Вот только Петьку все это не колебало. И драться он не собирался - он собирался убить противника.
        Первый удар зажатым в руке обломком стекла Петька нанес в правую руку - протянутую к нему, выше локтя - и резко обломил стекло, оставляя кончик в ране. Второй удар пришелся в левое бедро, и снова стекло с хрустом сломалось. От дикой боли, причиненной оставшимися в теле кусками стекла при попытке двинуться, охранник открыл рот - и из него полилась кровь; выхватив из ножен на его поясе штык-нож, Петька двумя взмахами - снизу вверх и сверху вниз - перерезал американцу сонную артерию и яремную вену, а потом вогнал штык снизу вверх под челюсть - сквозь рот, язык и небо - в мозг.
        Глаза охранника затрепетали, завращались - и он, так и не издав ни единого звука, повалился на руки мальчишки.
        - Готов, - буднично произнес Петька, с натугой, но мягко опуская труп на пол. - Теперь нам в случае чего полный пипец, Сань. Но с другой стороны… - Он извлек из кобуры мертвеца (по полу растекалась густая вишневая лужа) «беретту», проверил патрон.
        - Зачем ты меня с собой взял? - тихо спросил Сашка, машинально отключая и вынимая флэшку - закачка закончилась.
        - Пожалел, - прямо ответил Петька. Подошел, выключил комп, флэшку забрал и спрятал - ловко, непонятно куда. - Ты бы пропал. Оцени сам.
        Сашка заткнулся, сопя. Потом отрывисто спросил:
        - И все-таки. Кто ты?
        - Я, Сань, разведчик, - совершенно обыденно отозвался Петька и зевнул. - Разведчик одной… ну, скажем так, патриотической организации, а больше тебе пока и знать не надо.
        - Наш разведчик?! - Сашка поперхнулся. - А я думал, что…
        - Что мы типа разбиты? - уточнил Петька. - Разбиты. Вдребезги. Ну и хер ли? Сегодня разбиты, завтра в Берлин входим, и я впереди на танке. Хочешь на танке в Вашингтон вкатиться?
        - Хххххххочу, - обалдело кивнул Санька.
        - Значит, вкатишься, если по дороге не убьют, - заключил Петька. - А теперь кончай треп, нам еще отсюда выбираться и до города добираться. А мы лысые и в этих робах - просто праздник.
        - Как мы… отсюда-то? - Сашка больше не боялся и не удивлялся, слишком много всего произошло, слишком страшно было ему…
        - Ногами, - отрезал Петька. Но потом усмехнулся: - На проходной охрана всю ночь дрыхнет. Из бараков-то никому не выйти. Но из-за этого долбое…а, - он кивнул на зарезанного, - у нас не шесть часов, как я думал, а с час, не больше. Снимай на хрен куртку, нечего надписями светить.
        И пошел в соседнюю комнату - за тапками.
        Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
        А на базе действительно был аврал. Нет, пожалуй, даже вот так - аврал.
        Не знаю, к счастью это или к горю, но я пришел на работу аккурат к началу всей этой чудной истории.
        А началось все с какого-то осмотра - или инспекции, то ли ребенка кто-то мучил, то ли ребенок кого-то мучил…. В общем, во время этой самой инспекции некой мисс Амадрилос пробили голову, одному из солдат сопровождения основательно сломали нос. Второму солдату повезло гораздо меньше - точнее, вообще не повезло: его проткнули вилами. Был еще один конвойный - водитель, вот он-то и прибежал на базу, чтоб поднять тревогу. Кстати, куда делась машина - загадка.
        Суть всего переполоха и аврала была еще в том, что большинства контингента базы на местах не было - по причинам, мне неизвестным, и поэтому сразу начать перехват американцы не смогли. Другие же точно такие базы располагались настолько далеко, что запрашивать помощь у них было просто глупо.
        Работы оказалось совсем немного. Даже мало. Так, перетаскать пару ящиков с непонятным содержимым на склад да пошляться по базе до конца рабочего дня. Уходить, даже если все уже закончено, категорически запрещалось - сразу засчитывался прогул. М-да… дурдом.
        Перетаскав те самые ящики, я пошел поискать друзей… ну, или просто кого-нибудь, с кем можно поболтать…. Странно. Не было никого. Должно быть, заняты, ведь как раз прибыла новая колонна.
        Обычно раза два в месяц приезжали автобусы, похожие на тот, который был в первый раз, вот только теперь за рулем сидели уже, если говорить политкорректно,
«представители угнетаемых в прошлом народностей». Я думаю, не стоит объяснять смысл этого выражения. До сих пор не перестаю считать, что вместо школ, заводов и предприятий надо было оставлять этим «угнетаемым» выжженую землю. Уж в крайнем случае тогда было бы за что действительно ненавидеть нас.
        Но, надо сказать, меня интересовало сейчас не это. И во время таскания ящиков, и во время своего уютного сиживания у стены я думал в основном о прочитанных мною книгах. «Охотник», «Дневник Тернера», «Еврейский вопрос глазами американца» - книги американских националистов было легко найти. И думалось мне много чего… Да, взгляды там были несколько однобокие, злые и тяжеловесные… Но все так же меня не покидало ощущение некой правильности, правоты автора, когда я читал их. «Дневник Тернера» мне очень понравился - в нем прекрасно раскрывается характер уже оформившегося человека, человека с полновесными взглядами. Правда, его нельзя читать до тех пор, пока ты не знаешь хотя бы часть ситуации в целом. И суть в вышеописанном. Многого не понимая, можно превратно истолковать книгу. Ведь суть ее не в насилии и даже не в самопожертвовании главного героя.
        Мне, уже осознавшему несовершенство моих сведений о том, «куда и откуда ветер дует», было пока что эти взгляды не понять. Точнее, не столько не понять, сколько не принять. Мне был чужд настолько радикальный национализм. Зато мне были ясны истоки ненависти МакДоналда к неграм - ибо сколько я их ни встречал, нормальных людей среди них не было. К остальным народам - не мог. Ну как мне, имевшему в друзьях татар и казахов, можно было принять идею полного уничтожения всего небелого населения? Хотя надо сказать, что я понял одну вещь. Национализм - не такая уж плохая штука. Во всяком случае, по отношению к неграм.
        Именно с этого, наверное, и начинает каждый, увлекающийся этой темой. С простейшего бытового национализма, который можно выразить строками Высоцкого: «А у них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает!» И лишь дальше, спустя некоторое количество прочитанных книг и обретенного опыта, под твоим отношением к кому-либо начинает формироваться настоящая идеологическая основа.
        Для просто рабочего американской базы я был несколько переначитан.
        К слову, нападки на рабочих базы со стороны контингента участились. По-моему, оккупанты поняли, что, несмотря на позитив меньшинства, большинство аборигенов все-таки им не рады. Очень сильно не рады. Это выливалось в соответствующие отношения.
        Мои чудные размышления прервал Мишка, бывший на базе кем-то вроде «подай-принеси» для русскоязычных рабочих. По-пиндосски шпарил - будь здоров. Завяжи мне глаза и дай послушать голос Мишки, я совсем не был бы уверен, что это именно он - акцент копировать умел мастерски.
        - Привет, Яр. Тебя в штаб - и быстро.
        - На хрена?
        - Расстреливать будут! - попытался схохмить он.
        Я молча посмотрел на него и устало буркнул:
        - Не смешно.
        - Ладно, ладно. Полы мыть в подвале, ну, в коридорчике… а то почти никого нету, все колонной заняты…
        - Блин… а чего я-то? Что - никого другого не было?
        - Если честно, сказали звать кого угодно. Но нашел я только тебя… - Мишка виновато потупился.
        Я вздохнул и поднялся на ноги. Все равно делать больше нечего.
        - Где именно мыть хоть?
        - Да в подвале, в медчасти. Там кто-то поднос с кровью… ну, анализы уронил… весь пол заляпан. Засохло… трудно тебе будет.
        - Не трави, блин, душу! - Я слегка приуныл, вот уж только этого не хватало!
        Но, как гласит пословица, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Пришлось идти.
        Тряпку, ведро и швабру выдал незнакомый мне рядовой. Нет, не в том смысле, что не знакомый вообще. В лицо я знал всех на базе, солдат было не так уж и много. Более-менее поболтать типа «Как дела - как жизнь?» - мог всего с парой-тройкой людей, которые с грехом пополам говорили по-русски и отличались нормальным характером. Остальные для меня были просто болванчики с наклеенными лицами.
        А вот спустившись в подвал, я горестно вздохнул. Говоря, что весь пол заляпан, Мишка ничуть не преувеличивал. Действительно был заляпан ВЕСЬ пол. Ну, или почти весь. Причем кое-где кровь уже порядком засохла и ее можно было только соскоблить.
        - Это сколько ж крови на подносе-то было… - бурчал я, вымачивая тряпку в воде и наматывая ее на швабру.
        Кстати, от швабры тут пользы было мало. Почти сразу же мне пришлось закатывать штаны и мыть пол руками. Отскабливать. Поэтому дело продвигалось значительно медленнее, чем мне хотелось бы, да и пачкался я прямо пропорционально вымытому полу.
        Коридорчик, который я мыл, был небольшой. Метра четыре - ну или пять, максимум. В ширину - метра полтора. По обеим сторонам располагалось по две комнатки. Что было в двух с левой стороны, я не знал, двери были плотные, железные, без отверстий. В двух правых, с какими-то пластиковыми и прозрачными дверями, - медчасть. Пару раз таскал туда коробки с медикаментами.
        Никого, кроме меня, в коридорчике и медчасти не было, поэтому я совершенно спокойно крыл по родичам, вплоть до девятого колена, офицерье базы.
        - Так вас растак, чтоб вас в аду черти без вазелина драли…. - Это было после того, как я обнаружил, что отличные и крепкие джинсы, купленные мною недавно, уже полностью не отстирать. Даже хозяйственным мылом. Выкидывать такую хорошую вещь я, конечно, не стану, но коситься будут….
        Тряпка уже больше размазывала, а не отскабливала кровь, да и вода теперь напоминала декорацию для фильма ужасов в стиле «Приключения расчлененного пони в стране крови и кишок» - не хватало только плавающих ошметков мяса. Недомытой оставалась еще примерно третья часть коридора, и поэтому я решил пойти вылить воду и хорошенько прополоскать тряпку. Вот только перед этим оттереть во-о-о-он ту пару присохших лужиц возле железной двери….
        Я не знаю, что подвигло меня заглянуть под дверь, но я туда заглянул. Сначала машинально, а потом, заинтересовавшись, уже осознанно.
        То, что я там увидел, напоминало мешок с чем-то. Мешок был размером примерно метра полтора или больше. Не очень объемный.
        А еще он дышал.
        Пару раз тихо стукнув костяшками пальцев в дверь, я приник к ней ухом. Тишина и молчание. Хриплое, с присвистом, но слабое дыхание еле-еле слышалось.
        Звук костяшек, встретившихся с металлом двери, во второй раз был чуть более громким. И снова тишина в ответ. Мою настойчивость я мог объяснить довольно легко - никого не запирают просто так. Ну и любопытство - куда ж без него-то?
        - Пс-с-с! Эй! - свистяще шепнул я и снова пару раз стукнул в дверь.

«Мешок» пошевелился и слабо спросил:
        - Кто?.. - Голос был слаб. Но казахский акцент в нем был явственен - даже очень.
        - Хрен в кожаном пальто… А ты кто? - отложив тряпку, я еще сильнее прижался к щели, видимости не прибавилось.
        - Не знаю… жрать… не могу… - «Мешок», тяжко охая, повернулся ко мне лицом.
        Знаете, первое, что мне бросилось в глаза, это кожа, облазившая с опухших и кровоточащих губ. А так… ну я много видел битых рож. Эта была точно такой же.
        Черты этого лица я, пожалуй, смог бы описать предельно просто - один большой синяк.
        - Э-э-э? - ничего более осмысленного от меня не проследовало.
        - Пожра-а-а-ать….
        Быстро запустив руку в узкий карман джинсов, я достал оттуда батончик «Сникерса», один из тех, что были мною прихватизированы на складе. Но вот беда - в щель он не пролазил. Сняв с батончика обертку, я тщательно надавил на него ладонью - после этих действий протолкнуть его в конце концов удалось….
        Этого казаха я запомню на всю свою жизнь. Я никогда не забуду, как он, рыча и пачкая руки тающим шоколадом, пожирал этот батончик. После этого он приник губами к грязной луже и с хлюпаньем из нее напился. А потом уснул.
        Тамбов и окрестности. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Нам рот заливали
        Кипящим свинцом…

«Отрекитесь!» - ревели…
        Русский человек никогда особо не верил официальной пропаганде.
        Никогда - но перед «сменой власти» недоверие достигло пика и превратилось в откровенное отторжение любых инициатив власти, смешанное с насмешкой. Насмешку вызывал суровый вид молчаливого (на деле - косноязычного и тупого) президента, насмешку вызывали помпезные и на глазах разваливавшиеся «нацпроекты», которыми власть неумело маскировала вывоз из страны огромных бабок в чаянии грядущего - и наступившего - краха привычной жизни и раздела России оккупантами… Наверное, вздумай эта власть на самом деле мобилизовать людей на защиту Отечества - и это тоже вызвало бы смех, и не более. Она - власть - сквернила и смрадила все, к чему прикасалась, потому что разлагающийся на ходу труп не может не обгаживать то, с чем контактирует…
        Одной из немногих пиар-удач власти стало создание архетипичного образа скинхеда. Как это ни смешно, но именно это - получилось. Оболганный русский мальчишка превратился в отвратительного бритого громилу, воняющего пивом, непрестанно орущего «хыльхилер!» и караулящего в подъездах «нищазных тыктыкских деватчек», чтобы свернуть им нежную смуглую шейку. В немалой степени поспособствовала созданию этого образа гопота, охотно снимавшаяся в пропагандистских роликах в роли
«мерзких скинов» за сто рублей на нос и флягу пива на компашку.
        У среднего русского скина с этим образом общего было не более, чем у таможенника Верещагина с его собратьями начала двадцать первого века - вороватыми, жадными, но к месту и не к месту велеречиво брякающими «Мне за державу обидно!».
        Средний скинхед был инстинктивно сообразителен, но удручающе малограмотен во всех отношениях - от русского языка до теории ведения уличного боя. Жизнь просто-напросто не способствовала получению знаний, а к живительному (во многих отношениях) источнику Интернета скинхед подключиться нередко просто не мог, потому что либо рос в неполной полунищей семье, либо его родители (чаще всего бывшие работяги, лишившиеся работы в связи с очередной «модернизацией») бухали в унисон беспробудно - и денег просто не хватало на жизнь. Что в том варианте, что в этом. Обладал он и природными храбростью и верностью «своим», но чаще всего неразвитыми, зачаточными. О Гитлере знал, что это был хороший мужик, потому что убивал евреев, о России - что ее угнетают хачи и евреи (хотя как соотнести эти несоотносимые вещи - не знал, да и не задумывался над такими мелочами). Налысо почти никто из них не стригся, не носил и бомберов с белыми шнурками (просто потому, что они слишком дорого стоили). Назвать скинхеда дегенератом мог только тот, кто не был знаком с контингентом элитных школ - малолетней нерусью, нарко?тами,
извращенцами, прогнатистами, полудаунами и просто денежными бездельниками. К наркотикам - даже легким - скинхед не подходил близко «по идейным причинам». Драться с «хачами» считал своим долгом, но никогда не поднял бы руку на малолетку, заслужи они это хоть сто раз, потому что уличное воспитание диктовало: «Малолетки неприкосновенны». В скинхеды чаще всего приходил после оскорблений, издевательств, побоев со стороны типичных представителей «маленьких, но гордых народов», а то и убийств или изнасилований друзей или родственников, совершенных теми же «гордыми» скотами. Худощавый, русый, с колючими и беспомощными серыми глазами одинокого волчонка, средний скинхед считал службу в армии единственным долгом государству, который нужно было реально отдавать, «потому что все мужики должны служить», хотя и этот святой долг давно превратился в нелепую профанацию. Недоверчивость и злость сочетались в нем с тоской по каким-то мирам и вещам, для которых в скудном лексиконе он не мог найти названий и которые ярко и властно приходили лишь в снах - снах, объяснить которые он тоже не мог, да и не посмел бы…

…Шестнадцатилетний Вовка Семеров был типичным скинхедом вот уже три года.
        Впрочем, когда сменилась власть, их тамбовская ячейка притухла почти сразу. Они просто не знали, как реагировать на события и что делать, никакой опыт прошлого не подсказывал выходов. Да и сводился этот опыт к простому: «Пошли, набъем е…ще хачикам!» Но бить е…ще крепким парням с винтовками и рациями, которые патрулировали город на джипах, или даже не расстававшимся с автоматами евсюкам[Евсюки - прозвище конфедеративных ментов, «в честь» майора Евсюкова, устроившего еще во времена РФ бойню в супермаркете.] было как-то… Кое-кто, правда, заговорил о партизанах, но как за это взяться и что делать в этой роли - никто толком не знал, да и из оружия в ячейке было только холодное, и еще два тщательно и гордо сберегаемых в одном из подвалов двуствольных ружья 16-го калибра, за гроши добытых в одной из деревень у бабулек. Патронов к ним почти не было.
        Если честно, Вовка и на сбор-то не ходил уже почти месяц - приходилось крутиться, чтобы добыть еду себе и матери, которая осталась без работы на рынке. Ее хозяин-дагестанец, в целом мужик более-менее нормальный, что-то не поделил со своими же, и они незамысловато шлепнули его на мостике через Студенец, а потом уже их за какой-то хрен изрешетили у знаменитого «Т-34» курды, которых, в свою очередь, тут же прикончил густой очередью из «браунинга» - видимо, просто со страху, а может, со зла или даже просто так - как раз проезжавший мимо польский патруль. Получалось так себе, но хоть голодными Семеровы не сидели. Те же поляки с базы на территории бывшего училища связи оказались мужики вполне себе ничего и охотно меняли что угодно на самый дерьмовый самогон или просто покупали его за еврики…
        Только по вечерам Вовка пугался своей комнатки и думал: и что же теперь, дальше так и будет всегда?!.

…Когда в родном подъезде его вдруг рванули за плечо и отбросили к стене, сперва он подумал, что это гопники - их развелось сверх всякой меры, - и, прижав локоть к животу, размахнулся для ответного удара вслепую, рявкнув: «Бля, оборзели через край?!» - но получил сильнейший удар по руке, потом - в колено, потом, уже когда согнулся, - в шею и увидел форму евсюков, за которыми маячил офицер UNFRF - с брезгливым лицом и непонятным черно-сине-белым флажком на рукаве формы.
        - Дяденьки, вы чего-о-о?! - заорал Вовка, падая на пол и сжимаясь. Его несколько раз беззлобно пнули, потом офицер-иностранец спросил:
        - Это он? - без акцента, равнодушно. Вовка приподнял голову:
        - Дяденьки, я не делал ничего… - Он проследил взглядом отлетевшую к стене сорванную с него борсетку, в которой были деньги и недавно полученное удостоверение личности - ею даже никто не заинтересовался.
        - Он самый, Семеров Владимир, - подтвердил один из евсюков. - Забираем?
        - Сапирайттте, - кивнул офицер. - Дфоййе со мной, путтем опечаттывать кварттиру.

«Как опечатывать квартиру?! А как же мама?!» Вовка попытался вскочить, но получил еще один удар - в затылок - и очнулся, только когда его уже тащили волоком к стоявшему во дворе грузовику. Мир качался, и парню запомнилась лишь сидевшая на лавочке бабулька, которая несколько раз жаловалась на него ментам еще при прежней власти. Сейчас она замерла с приоткрытым ртом, держа в левой сухонькой ручке надкусанный ломоть хлеба, и в ее глазах был растерянный страх. Был ли еще кто-то вокруг - Вовка не мог понять, очень кружилась голова.
        Потом его зашвырнули в грузовик - открытый «Урал», грохнули бортом, и машина сразу дернулась с места. В кузове было полно мальчишек, Вовке молча помогли подняться. Всех вокруг Семеров более-менее знал, но конкретно из его компании скинов тут был только Тимка, один из младших, пришедший в скины перед самой оккупацией после того, как его несколько раз прямо около школы избила компания курдов. Тимка протолкался к Вовке и встал рядом, хлопая глазами недоуменно.
        - Чего они? - спросил он. - Меня прямо с кровати сдернули, дверь выбили… я даже мамке не сказал ничего… она на рынке…
        - А моя где? - вырвалось у Вовки самое главное, самое мучительное, и он закусил губу, обернулся, провожая глазами свой дом - тот уплывал, покачивался, и окно в комнате Вовки было распахнуто. Парень сделал движение к борту - и увидел, что слева и справа едут два открытых «уазика», в которых за пулеметами сидели все те же евсюки, но явно нерусские.
        Мальчишки были растеряны и перепуганы. Некоторым, так же, как Тимке, не дали толком одеться. Кто-то тяжело дышал, даже всхлипывал. Кто-то все время спрашивал:
«А куда? Слышь, пацаны, а куда?» Большинство просто держались за борта, ежились от осеннего холода - многие были одеты совсем легко, - озирались, как будто их везли по совершенно незнакомым местам. Вовка тоже поймал себя на том, что провожает взглядом вывеску «Beeline» - ту самую, под которой он часто встречался с Катюхой - и не может понять, что на ней написано. Как будто она на иностранном языке… а, но она же и правда на иностранном языке… Он долго смотрел вслед этой вывеске.
        - В ментовку, что ли? - прошептал Тимка. Ему никто не ответил.
        Грузовик выехал за город и бодро покатил по рассказовской трассе, набирая скорость. Потянулись слева-справа леса; недалеко от котовской трассы «Урал» свернул и заболтался по разбитой песчаной дороге-проселку. Мальчишки хватались за борта и друг за друга, по-прежнему немо озирались, замолчали все, даже самые настойчивые в вопросах. Вовка слепо смотрел, как прыгает мимо редкий ельничек, пока не услышал крик одного из ребят, стоявших у переднего края кузова:
        - Пацаны, нас же расстреливать привезли! Нас же… - голос оборвался как-то удивленно…

…Пулеметы - штук пять, на треногах, - стояли в двух десятках шагов от края старого песчаного карьера. Подальше - несколько машин. Возле пулеметов ходили и стояли люди - в форме евсюков. Отдельной группкой держались несколько офицеров миссии.
        Грузовик остановился, взрыл песок, мальчишек опять резко мотнуло, положило друг на друга. Они начали подниматься, и тут со стуком откинулся задний борт, послышался крик команды:
        - Пошли наружу, ну!
        Ребята начали спрыгивать на изрытый песок. Только теперь Вовка заметил сбоку - на песке у ельничка - груды одежды. Несколько евсюков под командой черноусого горбоносого майора, который весело скалил зубы, с матом начали пихать мальчишек к этой одежде. Ребята не шли. Молча не шли, упирались. Вовка упирался вместе со всеми и не понимал происходящего. Тимка цеплялся за его локоть и, кажется, плакал.
        - Чего толкаете?! - нелепо крикнул кто-то. Нелепо, тонко и жалобно.
        - А ну, пошли раздеваться! - заорал черноусый почти без акцента и дал поверх голов мальчишек длинную очередь из укороченного «калаша», перехватив его с бедра.
        Раздался стонущий животный крик - крик непонимания и испуга. Мальчишки - кто быстрей, кто медленней - стали перемещаться к одежде, но сами начали раздеваться только после еще нескольких очередей поверх голов, переглядываясь и вздрагивая, медленно, словно ждали, что сейчас кто-нибудь отменит этот приказ. Почти все зачем-то аккуратно складывали одежду и обувь. Ставя свои кроссовки, Вовка с каким-то тихим ужасом понял, что видит все-все очень четко, до мельчайших песчинок и каких-то белесых волосков на травинке. Потом он подумал, что вот сейчас можно прыгнуть в ельник и… он - он прыгнул и убежал. Убежал в мыслях, остро пережил чувство свободы… и очнулся, когда понял, что тяжело загребает ледяной влажный песок босыми ногами в направлении края карьера. Почему-то совсем не было холодно, наоборот - голова горела, а остальное тело не ощущалось, было словно шарик с гелием, плыло по воздуху.
        Подгоняемые пинками и ударами прикладов, мальчишки, нелепо спеша, выстроились на краю оврага. Вовка медленно оглянулся через плечо и увидел внизу…
        Он сразу отвернулся и попытался сглотнуть. Не получалось - глоток застрял где-то под горлом и заставлял икать.
        - Вован, Вовчик, Вовка, - прошептал Тимка. - Вовка, это чего?
        Преодолевая вязкое сопротивление воздуха, Вовка обернулся и сглотнул. Пулеметы в двадцати шагах от них перезаряжали. С лязгом и каким-то металлическим журчанием. Вовка не знал, что это за пулеметы, и ему вдруг стало страшно обидно за это незнание. За крайний пулемет развалисто уселся толстый мордатый евсюк. Он курил, глядя на пацанов водянистыми глазами в белесых ресницах - глазами откормленной свиньи. Еще несколько евсюков уже рылось в мальчишеских вещах, по-хозяйски набивая разной фигней большие рюкзаки.
        - Вовчик, что это?! - тормошил его Тимка. - Вовчик, за что нас?! Воооовчииик! - И вдруг крикнул: - Маааа!!! - рванулся из строя, подальше от края - черноусый пнул мальчишку в живот и засмеялся, когда тот отлетел к остальным и скорчился.
        Кто-то в шеренге заплакал. Еще кто-то отчаянно крикнул:
        - Не надо, вы что, не надо!
        Вовка помог Тимке подняться. Тот был с синевой и шевелил губами.
        - Не надо, не стреляйте! Ну пожалуйста! - кричал кто-то. Еще чей-то голос буркнул:
        - Заткнись ты, ну…
        - Ну что, арийцы? - спросил черноусый. - Давайте, делайте так! - Он выкинул руку вверх: - Слава России! - и засмеялся. - Ну давайте! Молитесь, свиньи, что смерть легкая будет… Готово там? - Он отошел в сторону, поглядев на пулеметы. - Давайте, валите этих свиней.
        Плакали двое или трое. Почти все остальные тупо смотрели перед собой непонимающими взглядами. Вовка тоже поймал себя на том, что смотрит в ближайший ствол и не может оторваться. Толклись обрывки мыслей - надо повернуться и прыгнуть… упадешь с такой высоты - костей не соберешь… а какой желтый песок… в такой осенний день - и такой яркий песок… а мама, что с мамой?!
        - Ну не надо, ну не надо же! - твердил чей-то голос. - Ну пожалуйста - не надо! Ну пожалуйста, ну не убивайте меня, ну не надо! Дяденьки, не надоооо!!!
        - Суки! - вдруг крикнул кто-то. - Суки е…ные, хачье сраное, мало мы вас мочили! Все равно наша возьмет! Все равно наша возьмет, пацаны, не бойтесь! Пацаны, слава России! Паца…
        Пламя на конце пулемета было неожиданно беззвучным - и мгновенно заполнило весь мир…

…Вовка пришел в себя от ночного холода. Он закашлялся, начал задыхаться, потом сплюнул со стоном в сторону что-то густое - и дышать стало легче. Не шевелились ноги - в диковатом свете луны, делавшем все вокруг одинаковым, Вовка не сразу понял, что поперек них лежит кто-то.
        Болела грудь - тупо и как-то глубоко. Вовка заскребся руками, кое-как повернулся, охнул от боли… и уткнулся взглядом в недоуменные серебряные глаза Тимки, лежащего слева. Нижняя губа Тимки жалобно отвисла, и Вовка спросил:
        - Ты чего? - а потом понял, что Тимка мертв. Убит. Расстрелян. И он, Вовка, тоже расстрелян, но почему-то жив.
        Мертвые были вокруг - не меньше двух сотен трупов в два слоя, пацаны по 12-17 лет. Отдельной кучкой - чуть в стороне и сверху - лежали десятка два мальчишек со связанными за спиной руками, их, наверное, привезли позже остальных и расстреляли последними. Луна освещала черным тельняшки на них, и Вовка не сразу понял - и от луны, и от того, что мозг работал тяжело, с болью - что это никакие не тельняшки, а вырезанные у пацанов на груди и животе узкие полоски, спецом похожие на тельняшки.
        Вовке стало страшно. Он понимал, что это нелепо, что бояться уже нечего. Но оставаться среди голых трупов, сваленных, как манекены возле магазина, он не мог. Он заплакал, со стоном оттолкнул парня, придавившего ноги, и пополз. Пополз, харкая кровью, взрывая ледяной песок, схваченный морозом, - пополз, сам не зная куда. Не как спасающийся человек - как животное, маленький раненый зверек, который уносит свою смертельную боль в никуда - просто подальше от охотников, от того места, где его настигла пуля… Мыслей не было. Совсем никаких. Был ледяной песок, ледяной воздух (странно сжигавший рот, горло, легкие…) - и ледяная тяжесть луны на голых плечах и спине.
        И - мертвые взгляды вслед.
        В ночном, наполненном светом луны и уже почти зимним морозом, заброшенном песчаном карьере посреди разодранной в клочья России полз в никуда раненый, кашляющий кровью и плачущий русский мальчик.

…В тот день в окрестностях Тамбова было расстреляно больше семи тысяч русских мальчишек в возрасте 10-17 лет, свезенных со всей области. Большинство из них принадлежали в прошлом к многочисленным и беспомощным «националистическим движениям» и в этом качестве попали на карандаш милиции, архивы которой полностью достались новой власти. Но среди расстрелянных были зачастую и их младшие братья («чтобы остановить распространение националистической заразы»), и немало мальчишек, просто схваченных на улицах за «излишне славянскую» внешность. Вместе с ними были расстреляны несколько десятков кадетов из корпуса при Рязанском училище ВДВ, пытавшихся в начале оккупации оказать вооруженное сопротивление, - перевезенные в Тамбов, они на протяжении нескольких месяцев подвергались бесцельным пыткам и издевательствам, после чего их приговорили к расстрелу…
        В ходе таких же акций на территории бывшей РФ за четыре осенних дня было убито не менее 47 тысяч детей, подростков и юношей. Сколько было убито девушек и девочек - точно неизвестно; почти все они перед смертью были изнасилованы, трупы их позже пропали. Среди расстрелянных мальчиков уцелели несколько десятков человек, позже рассказавших обо всех обстоятельствах одного из чудовищных актов геноцида русского народа…

…На секунду Вовке показалось, что он все-таки умер.
        Около него - уткнувшегося в песчаный скат сбоку тропинки и с трудом приходившего в сознание - присел на корточки аккуратный старик с тростью в руке. Похожий из-за нее на грибника, по осени забредшего в лес за подосиновиками-опятами и прочей фигней. Даже синий ватник на старике казался элегантным, как форма или старинный смокинг. В глазах старика был спокойный интерес, а на плече висела американская винтовка «М16» - ее Вовка знал хорошо.
        Вовка не удивился. Он больше ничему не мог удивляться. Кроме того, он понимал, что умирает, и был рад только тому, что умирает не в одиночестве.
        Мальчишка улыбнулся старику и закрыл глаза…

…Тепло одетый невысокий мальчик лет 10-12 подогнал ближе к кустам расхлябистую, но не скрипевшую подводу, в которую была запряжена небольшая рыжая лошаденка, уютно дышавшая парко?м. Куртка мальчика - великоватый верх от армейского бушлата - была перепоясана офицерским ремнем, на котором висела кобура «макара».
        - Дед Артур, - позвал он негромко, вглядываясь в путаницу обманчивого лунного света и черных глубоких теней. - Дееед… ой!
        Старик вышел из кустов бесшумно, положил руку на плечо мальчика.
        - Толик, - сказал он спокойно, - давай-ка вот туда ближе. И расстели там одеяло на сене. Кое-что надо погрузить. Я сейчас буду. И вот еще что… - Он без объяснений вытащил из кармана бушлатного верха мальчишки небольшой цифровой фотик и так же бесшумно, как появился, канул в кусты и исчез в тенях - растворился.
        - Ага, понял, - кивнул мальчик. И, дернув вожжами, чмокнул губами - уже привычно: - Уц, пшла!
        Гунн. Республика Тюркских Народов
        Это была странная идея. Психанутая. Идиотская. Наивно-мечтательная.
        Но слова «невыполнимая» здесь нет.
        На эту идею Гунна сподвигли женщина с ребенком, которых притащил к нему Марат. Одним из начал Идеи, древней, как дерьмо мамонта, и простой, как сатиновые трусы, было приобретение квартиры в Караганде. Оформить ее на совершенно левое, может быть, давно умершее лицо (Марат божился, что сейчас за деньги и не такое делают). И начать… начать нечто, что в данный момент классифицировалось как «Деятельность, направленная против госстроя Республики Тюркских Народов» - ну или как-то так. От пятнадцати и до пожизненного.
        Если еще точнее - Гунн хотел спасать детей. Русских беспризорников. Тех, которых сейчас в РТН было очень много, которые натурально драпали, как тараканы из горящего дома, откуда только можно было. Калмыкия, Алтай, Башкирия… Гордые народы, как водится, предпочли любимую ими политику, при которой во всех бедах (аж со времен Чингисхана) было принято винить исключительно русских. И многие из тех сопротивляться в ответ не могли. Кому-то было привычнее заливать горе водкой. Кто-то покорно следовал приказам - умирая, идя в «уютный» зиндан или оказываясь на улице буквально с голым задом.
        Но были и другие категории. Олжас называл их «храбрые, но глупые» и «храбрые и умные».
        - Понимаете, сейчас таких полно. Те, что глупые, они по старинке - в руку топор, в другую руку пузырь беленькой… Пузырь до дна - и вперед. В последнем рывке порвать задницу врагу… - Олжас, на столе перед которым стоял как раз упомянутый им
«пузырь», залпом опрокинул в себя небольшую рюмашку и тут же закусил из открытой банки шпрот. - Давненько так не сидели, да, брат?.. Так о чем я? Ах да! - шмыгнул носом. - А есть «храбрые и умные». Эти обычно стараются и врага убить, и сами выжить. Те, что порадикальнее, в партизаны идут - вон, слышал в новостях, щас таких много развелось в России. Те, что другие, те обычно добиваются хороших должностей и начинают гадить врагу уже с них. Порой удачно, смекаешь, да?
        Человек, видевший Олжаса в году так 87-м или 90-м и внезапно перенесшийся во времени в эту трешку, особых различий во внешности Гунна бы не нашел. Те же кроссовки. Светлые джинсы, легкая спортивная куртка темного цвета. Ну… в принципе все. Разве что более новое и качественное соответственно. Надо было отдать амерам должное - в магазинах появилась хорошая одежда.
        Марат, одетый фактически так же, как Олжас (только вместо кроссовок на нем были российские ботинки для промышленных работ - с железными носами), тоже выпил рюмку водки.
        - И что предлагаешь? Как именно действовать?
        - Просто. Даже очень. Я сделаю тебе новые документы - благо есть связи. После чего постараюсь посадить тебя на хорошую должность в местном центре… Как там они называются - те, что детей из страны вывозят?
        - «Обрети дом».
        - Точняк. Вот там и будешь сидеть… наверное, где-нибудь в учете списков детей или еще что… ну ты понял, в общем. Будешь собирать информацию - о тех, которые хотят ехать… - Олжас вздохнул. - Флаг им в жопу и вперед впереди автобуса. Те, которые оказывают сопротивление, списочки о них ты будешь поставлять нам…
        - Кому нам? - удивился Марат.
        - Много кому. Все еще будет. Работа предстоит трудная. В общем, будешь поставлять нам - и мы будем их оттуда вытаскивать.
        - Как?!
        - Я же говорю - работа трудная. Собственно, из всего сделанного у меня пока идея да квартира. Да еще вот завтра связываться со старыми знакомыми буду… завтра, да. Сегодня никак не могу. Пьянею! - Олжас прервался на высасывание из горла литровой бутыли «огненной воды», рюмка уже давно упала со стола.
        - Прекращал бы… - Марат опасливо глядел на Гунна, которого он видел таким всего пару раз, и то давным-давно.
        Олжас отставил бутылку:
        - Не боись, все не выпью.
        - Олжас, ты так пил последний раз, когда мы….
        - Отвяжись. В том и суть. Я тхак… тьфу! - это он поперхнулся. - Тьфу, блин! В том и суть! Я нормально не надирался двадцать лет! А сейчас такое время, что грех не выпить - хотя бы один раз…. Так ты будешь, или я один?
        Марат молча налил себе.
        - Ну давай!
        Чокнувшись бутылками, они продолжили пить молча…

…А с утра началось.
        Первым делом приобрели компьютер. Подержанный, конечно же. На уровне слухов бытовало мнение, что в новые магазинные компы монтируют «жучки» и прочую ересь. Конечно, может, это и слухи, более того - скорее всего это слухи, но береженого бог бережет.
        Потом мебель. Тоже по объявлению. Но мало. Так - шкаф, диван, стол и еще немножко всякого необходимого. Стулья сперли из какого-то кафе.
        Согласно общепривитым канонам, ко всему прочему Гунн должен был приобрести еще оружие. Ящик гранат, к примеру, вагон «АКМ», ну, на крайняк, «наган» или «ТТ». Однако это был не фильм. Во-первых, это было не нужно. А во-вторых - слишком долго искать компетентного продавца. А так… финансы Олжаса позволяли вооружить небольшую армию. Начиная от обмундирования и кончая бронетехникой. А чего удивляться? Не всех богачей печатают в Forbes.
        Потом Олжас отправил Марата в квартиру - устанавливать мебель и еды купить. А сам поехал по делам… Да, пожалуй, это можно назвать так.
        - Значит, вот тебе от меня, в честь нашего старого знакомства и дружественных отношений… - В уединенном кабинете за столом сидели два человека. По одну сторону - цивильно, с иголочки одетый мужчина. По другую - уже знакомый нам Олжас. Только что от Олжаса в сторону мужчины перекочевала пухленькая пачка, но это были казахстанские тенге. - А вот это - чтобы не создавать тебе проблем моей просьбой… - Теперь перекочевала уже вторая пачка. Правда, чуть менее толстая, зато более зеленая.
        - И что за просьба? - В голубых глазах мужчины, русского, судя по лицу, не промелькнуло ровным счетом ничего.
        - Да просто, понимаешь… Нужен пакет документов…. Удостоверение, паспорт, разрешение на работу, диплом университета и трудовая книжка. Удостоверение, ну и, соответственно, паспорт, на мужчину лет так тридцати девяти… ну, вполне можно до сорока трех. Казах. Диплом - по секретариату. Конечно, оценки в нем должны быть идеальными.
        Русский кивнул.
        Олжас улыбнулся и продолжил:
        - Трудовая книжка. В ней приемлемый стаж, не знаю, какой там подойдет, и хорошие места работы. Разумеется, с благодарностями, премиями и прочей муйней… но без подозрений чтобы. В общем, чтобы взяли хоть к президенту в администрацию. Осуществимо?
        - Вполне. Не самая легкость, конечно, но и не такое уж невыполнимое задание. Оставь мне свой номер телефона, я с тобой свяжусь, как все закончу. И вот еще что… Принеси мне фотографии этого твоего друга - для удостоверения, и вообще… ну понял, в общем.
        Олжас снова улыбнулся:
        - Хорошо, Саша. Записывай. - Быстро продиктовав номер, он поднялся с мягкого стула и протянул через стол руку, прощаясь. - Ну что, я пошел, пожалуй. Дел, знаешь ли, полно.
        Русский пожал протянутую руку и изобразил на лице некое подобие улыбки, первый раз за весь разговор:
        - Гунн, погоди. А где ты пропадал все это время?
        - Где я был - там больше нет.

…Стопка учебников и самоучителей грохнула о советский стол. Грохнула настолько сильно, что подпрыгнула компьютерная мышь, до этого мигавшая красным светодиодом. Проапгрейженный четвертый «Пентиум» вышел из спящего режима, явив синюю заставку. На коврик ядовито-зеленого цвета опустился красный купончик.
        - И что это? - Марат, позевывая, поднялся с дивана и, протирая одной рукой еще слипшиеся со сна глаза, второй указал на книги и купончик.
        - Самоучители английского. А это - оплаченный купон. Курсы того же английского языка. Вот еще второй. - Олжас достал из кармана спортивной куртки другой купон. Правда, уже из картона, и еще он был серого цвета. - Курсы компьютерной грамотности.
        - О как! Это ты себе, да? - безо всякой надежды спросил Марат.
        - Такой большой, а в сказки веришь… Тебе, родимый. Тебе. Будешь у меня учить все это, пока от зубов отскакивать не станет. Иначе тебя не возьмут туда, куда нам надо.
        Марат поморщился, вздохнул и сел на диван. В голове рвались салюты, а во рту явно испытывали ядерное оружие. Грубо говоря, великое дело началось с ужасного похмелья.
        Шли дни - и пока, кроме Олжаса и Марата, в квартире не было больше никого. Первый дома бывал редко, утром и вечером. Пропадая днем, он возвращался, либо неся с собой какие-то справки и бумажки, либо не неся ничего, но с выражением полнейшего ехидства на лице.
        Второй - учился. У хороших преподавателей, как по английскому, так и по компьютерной грамотности. Все было настолько однообразно, что Марат уже начал было задумываться, а не забылась ли их затея?
        Все сомнения отмел один случай.
        Произошло это тогда, когда два друга спустились в подземный переход. Куда и зачем шли - Марат уже не помнил. Хотя, если не помнил, значит, это было чем-то не очень важным.
        Раньше, когда еще не было РТН, а был Казахстан, в переходе пахло сыростью и металлом. Сейчас же первым делом глазу открылась панорама расфуфыренных цыган, торговавших всем, чем только можно. Везде валялся мусор. Кроме того, жутко воняло.
        - Ффу… - Марат сморщил нос. - Ароматы-то какие….
        Олжас не преминул ответить:
        - Это еще что - сейчас начнут приставать. «Купи! Дай погадаю!» - и всякая такая же муть.
        - Похоже, ты часто тут бываешь.
        - Да уж приходится! Не то что ты - сиднем сидишь на одном месте!
        Переход делал Г-образный заворот и был довольно длинным. Поэтому, как ни иди, рано или поздно к двум казахам подошла цыганка:
        - Джигиты, купит серьги? Хороший серьги, девушка твоя….
        Гунн вяло отбрехнулся:
        - Нет, не надо.
        Цыганка либо была мирной, либо слишком усталой, но отстала она сразу же.
        - Ну вот, - Марат ухмыльнулся уголком рта. - А ты говорил… - и замолк.
        Потому что набежала толпа. Грязные оборванные дети, клянчащие «Денежку, денежку дай, да!», чуть более старшие подростки, продающие вонючие лепешки и пирожки, молодые парни, предлагавшие те же серьги, цепочки и кольца….
        - Пошли вон! Охренели, что ли, так лезть? Вон! - Грязно ругаясь, Олжас растолкал толпу. Марат не отставал, как в ругани, так и в силе.
        В спину казахам понесся отборный (самое главное - почти без акцента!) мат, на который они, как водится, не обращали внимания. Если бы не одна фраза, вполне безобидная, может быть, то все было бы вообще замечательно.
        - Зажрались в своей Калбитии, мамбетня, мы вас всех еще повыживаем!!
        Олжас сухо улыбнулся. И расслабленным шагом подошел к сказавшему это молодому парню.
        Он резко двинул цыгана ногой в пах, после чего умелым захватом бросил его на загаженную землю перехода. Цыган упал на живот и что-то неразборчиво заорал. Все так же улыбаясь, Олжас примерился и, отойдя на два шага, прыгнул ему на шею….
        Сто пятнадцать килограммов, округленно, конечно. Ноги слегка согнуты в прыжке - и распрямляются ближе к приземлению. То, что на ногах пружинящие кроссовки, - не служит смягчающим фактором.
        Молодой цыган, одетый в серые джинсы и кожаную коричневую куртку, дернул ногами… и все. Ничего больше.
        Тишина.
        - Это - не Калбития. Мы - не мамбетня. Вас, тварей, мы еще сами ТАК натянем, что через рот на три метра выйдет.
        Степенным шагом Олжас подошел к Марату, и вместе они пошли дальше - к выходу.
        И они шли шагом. Простым шагом, до выхода. Выйдя, они, конечно побежали, как мальчишки, когда разобьют окно… Но, что примечательно, вслед не бросился никто.
        Дер. Чистое. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Злое золото
        Выходит заново
        Из глуби вод.
        Оно не за честь,
        Оно не за страх.
        Оно - за Самое Главное…
        Дж. Р. Киплинг.
        Руны на Виландовом мече[19 - Перевод автора.]
        - Послушайте, Филяев, - устало, но жестко произнес Верещаев, в упор глядя на переминающегося перед ним бывшего майора. Сын Филяева Тимка стоял чуть сбоку-сзади отца и смотрел на Верещаева недобро. - Я второй и последний раз вас предупреждаю: если вы не вспомните, что вы офицер, и не бросите пить - я вас выкину с нашей территории. Несмотря на ваше весьма достойное поведение в Воронеже. Выкину именно вас, ваша жена, которая взялась за ум, и ваш сын останутся.
        - Как же, остался я без отца! - вызверился Тимка. Верещаев холодно перевел взгляд на него, заставил замолчать (Тимка явно собирался продолжать, но теперь лишь зло вздохнул) и снова обратился к угрюмо глядящему в землю Филяеву-старшему:
        - Вы мое предупреждение слышали и поняли. Вы свободны, идите.
        - Есть идти… - рука Филяева сделала было привычное движение, но он тут же ее уронил и, не глядя ни на Верещаева, ни на сына, побрел прочь. Мальчик, кусая губы, все-таки обратился к Ольгерду:
        - Вы не смеете так говорить с отцом, - тихо и гневно проронил он. - Вы…
        - Тимофей, - на этот раз мягко прервал его Верещаев, - чтобы я так не говорил с отцом, ему нужно сделать очень простую вещь - перестать пить. Постарайся довести это до его сведения доходчивей, чем это получается у меня.
        Повернувшись и заложив руки за спину, Верещаев зашагал прочь, чувствуя, что мальчишка смотрит ему вслед - сердито и растерянно…

…Полковник Лоутон поднялся, когда Верещаев спустился в подвал. И сел, только когда на табурете устроился сам Верещаев.
        - Вы еще не начали копать подземный ход для побега? - поинтересовался он, оглядевшись. Обстановка в подвале была спартанской, но вполне жизнеспособной, даже вместо типичной параши стоял невесть откуда притащенный биотуалет. В конце концов, это не в первый раз со времен первой иракской - американский офицер такого ранга в плену. Да еще так дурацки…
        На стену, над топчаном полковника, чья-то шаловливая рука (Верещаев подозревал, что кого-то из парней Федосова) привесила портрет Обамы. Каждый раз, когда Верещаев спускался сюда, его подмывало спросить, что Лоутон думает о президенте-негре. Вот и сейчас захотелось, но Верещаев переборол себя.
        Лоутон был моложе Верещаева, типично такой англосаксонский. Внешность портил только все еще не сошедший со лба фингалище от «резинки». Смотрел на Верещаева он устало и с досадой. Сперва орал, что его незаконно задерживают, называл всех бандитами и напоминал о конвенциях и прочей херне. Но с некоторых пор перестал - то ли устал, то ли дошла до него нелепость такого поведения. В плане сведений полковник оказался нулем - его буквально за день до плена перебросили из Чикаго с единственной целью - забрать у местных и отконвоировать в Вашингтон того грушника, упокой… гм, интересно - кто?.. - его душу.
        Верещаев смотрел на полковника и думал, что у него есть жена и дети, - сын девяти и дочь трех лет. Им сообщили, что отец пропал без вести. Странно, но мысли не вызывали жалости. Злорадства - тоже не вызывали. Верещаев просто их думал.
        - Скажите, вам нравится, что у вас президент - негр?
        Вырвалось, блин…
        - Постойте… - в глазах полковника мелькнуло понимание. - Постойте, вы сумасшедший?
        - Увы, нет, - вздохнул Верещаев. - Сумасшедшим сейчас быть легко и даже почетно. Вот, например, в воронежских школах… где они еще работают… даунов учат вместе с нормальными детьми. Почему нет?
        - О чем вы? - потерянно спросил американец. Он говорил по-русски без акцента, но слишком правильно. «За знание языков у них хорошо доплачивают», - подумал Верещаев. - Вы сюда приходите почти каждый день. Ну хорошо, сначала вы меня допрашивали, пусть. Но вот уже чертову уйму времени вы просто приходите, сидите тут сколько-то времени и задаете нелепые вопросы или вообще разговариваете сами с собой! Согласитесь, что это…
        - Хотите, чтобы вас расстреляли? - дружелюбно поинтересовался Верещаев. Американец осекся и побледнел. - Угу. Не хотите… Я очень беспокоюсь за моих людей. Особенно за детей.
        - За каких детей? - устало спросил американец. - Послушайте, если я военнопленный, то не могли бы вы разрешить мне прогулки, хотя бы полчаса в день.
        - Вы не военнопленный, - покачал головой Верещаев. - Вы член незаконного вооруженного формирования, которое называет себя «армией Соединенных Штатов». Проще говоря, вы бандит.
        Полковник тяжело вздохнул. Промолчал. Верещаев помолчал тоже. Потом заговорил:
        - Понимаете, война еще впереди. Война еще впереди, а мой народ уже теряет людей. Множество людей каждый день. Они умирают от голода, кончают с собой, их убивают или угоняют в рабство… Скажите, Лоутон, кто дал вам право прийти сюда и убивать нас? Только не говорите о приказе. Я не имею в виду вас лично, тем более что вы никого не убили. Кто вам сказал, что мы нуждаемся в вашей помощи и в вашем руководстве? На каком основании вы делаете то, что делаете?
        - На основании того, что вам лень даже выкинуть мусор в мусорную машину, - негромко ответил американец, - и вы гадите прямо около своих дворов.
        - Вы решили нас осчастливить? - хмыкнул Верещаев. - Ну что ж… Я принимаю упрек… Лоутон, вас ждет семья. Что вы скажете, когда вашу жену и детей убьют в собственном доме? Вы когда-нибудь заглядывали за фасад собственной страны, полковник?
        - О чем вы говорите? - Полковник посмотрел исподлобья.
        - Я спросил, нравится ли вам президент-негр. - Верещаев положил руку на колено. - Я спросил, нравятся ли вам миллионные орды существ, живущих на пособие. Они гадят не только возле своих домов, они гадят в своих квартирах, которые за них оплачивает ваше государство из вашего кармана. А по вечерам они выползают на улицы и смотрят в сторону огней благополучных районов, Лоутон. И ждут только малейшей возможности, чтобы… Впрочем, - Верещаев встал; полковник наблюдал за ним неотрывно, - вы сами знаете, о ком я и чего они ждут. И знаете, что нам, русским, не достать до Америки. А эти существа - рядом с вашей семьей. Вот сейчас. Именно в этот момент, когда вы сидите в этом чертовом русском подвале и пытаетесь убедить себя - нет-нет, полковник, не меня - СЕБЯ - в справедливости вашей Великой Миссии в России. А я могу и не успеть спасти вашу семью. Мы, русские, часто спасаем других, но иногда и мы опаздываем…
        - Честное слово, вы сумасшедший! - крикнул полковник, вскакивая.
        - Тише, не надо кричать, - сказал Верещаев. - Любой психиатр вам скажет, что с сумасшедшими надо разговаривать тихо и увещевающе. А криком - сколько бы вы ни орали - вам не заглушить своих мыслей, полковник. Пока - только о семье. Вы, американцы, редкостно несообразительны… Сядьте.
        Лоутон сел - тяжело. Покрутил головой. Усмехнулся. Верещаев благожелательно произнес:
        - У вас будут прогулки. С завтрашнего дня по полчаса. Правда, погода уже начинает портиться - осень. Но пока еще отличные вечера.
        И вышел, тихонько насвистывая. Посмотрел на часы - ого, до «выездного совещания» у князя оставалось всего десять минут.
        Надо поторопиться.

* * *
        Дмитрий, Иван, Алексей и Ольгерд стояли вокруг нелепого, во все стороны выпирающего какими-то стержнями и плоскостями аппарата, около которого суетился - не подобострастно, а просто взволнованно - тощий длинный мужчина неясных лет и размытого облика. Казалось, что четверых других мужчин он не замечает.
        - Он собирается начинать? - буркнул Ментило. Ярцевский спокойно ответил:
        - Лично я в этом ничего не понимаю. Ждем-с…
        - Похоже, что и он тоже ничего в этом не понимает, - заметил бывший мент. Между тем длинный вытащил из выдвижного ящика стола полуметровую довольно тонкую ленту золота шириной в два пальца. Что-то бормоча, он заправил ленту в щель сбоку аппарата, дернул рубильник. Аппарат низким тоном загудел-запел. Тощий склонился над компьютерной клавиатурой, присобаченной с другого бока, защелкал кнопками. Аппарат издал харкающий звук, даже качнулся… и в никелированный лоток с коротким ясным звоном начали равномерно - с промежутком в три секунды - падать золотые монеты. Ольгерд быстро нагнулся, взял одну и поднял на уровень глаз. Остальные придвинулись ближе.
        Увесистый золотой диск - ровный и мерцающий особенным, характерным для золота сиянием - оказался тонко отчеканенной монетой. По чуть выпуклому ребру шла надпись: «Княжье золото. Русь. Один рубль. 20… год». На аверсе вздымались под стилизованным солнцем-вайгой[Одна из разновидностей свастики.] хлебные колосья. На реверсе - надпись ОДИН РУБЛЬ и вздыбивший коня над скорчившимся рогатым и хвостатым демоном воин с копьем.
        - Пятнадцать граммов золота 999-й пробы… - пояснил Ярцевский. - Спасибо, Николай Данилович, - обратился он к худому человеку, - это отличная демонстрация.
        Тот молча кивнул. Осенил себя крестом на икону в углу и опять завозился с аппаратом, словно бы перестав замечать остальных.
        - Это и есть твой инженер? - спросил Ментило.
        - Он и живет здесь, - спокойно ответил Ярцевский. - Его привез из Москвы Алексей. - Пешкалев чуть заметно кивнул, глядя в сторону, не на монету. - Обычное дело. Работал главным инженером на монетном. А в начале всей этой истории черные убили у него всю семью. Он подвинулся головой, а вот навыков не утратил. Считает, что работает по личному распоряжению Господа Бога на одоление супостатов. Я не против.
        Слова Дмитрия были холодны, взвешенны и циничны. И холодны были его глаза за стеклами очков, и улыбка на тонких губах под ровными усиками была холодной.
        Мужчины гуськом вышли наружу из небольшого цеха. Построенный на краю леса и полностью скрытый кустами, термопленкой и масксетью, он тут же превратился в обычный холмик. Над окрестностями начинался осенний закат - сентябрьский, тихий, теплый, золотой и алый.
        - Должен сказать, что наш план с губернаторами провалился. - Сцепив пальцы за спиной, Ярцевский покачивался с пятки на носок, глядя, как золотые полосы бегут по водной глади. - Василий Григорьевич был прав, когда предупреждал о чем-то подобном, более не стоит и время тратить на рассаживание своих людей в эти опереточные кресла… Впереди страшная зима, товарищи… Не для нас конкретно - для России в целом. Самая страшная со времен Гражданской. Я думаю, речь пойдет о миллионах погибших…
        - Что делать с золотом? - спросил Ментило. - Оно в таком виде мертвый груз.
        - Не совсем, - Ярцевский не поворачивался. - Но дело не в этом… Василий Григорьевич выходит в отставку по состоянию здоровья, на его место уже давно рвутся несколько… дебильчиков. А он вместе с семьей уезжает в Германию… - Князь помолчал и продолжал: - Шукаевы погибнут в аварии где-нибудь в Баварии… Стихи получаются - авария-Бавария… Ну а дальше в славной офшорной стране остров Мэн возникнет фирмочка… ээээ… скажем… «Дрэгонз Лэнд». А управлять ею будет с солнечных островов Тихого океана бизнесмен Шукевич. Природный хохол… - Ярцевский резко развернулся и грубо сказал: - Ну, что примолкли, граждане соратники? Василий Григорьевич сам предложил мне этот план. И мы еще увидим, что будет дальше. А сейчас прошу в правление на большой и страшно важный совет - судя по всему, нашим колхозом наконец-то заинтересовались те, кому интересоваться нами совсем не следует… и с этим надо что-то быстро делать.
        Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
        Я так и не узнал, кем был тот мужик, которому я отдал батончик. Не надо думать, что не пытался, - что мог, я сделал. Но не получилось ровным счетом ничего. Только уточнилось, что этот тип один из тех, кто участвовал в срыве «проверки» Амадрилос.
        Конечно, особого обнародования не было. Многие знали, что эту инспекторшу закололи, но чрезмерного ажиотажа не поднимал никто - «джедаи» умели завязывать язычки особо рьяным трепачам. Им совсем не нужен был подрыв репутации, поэтому эта новость быстро перешла в разряд легенд. Вроде убили - а вроде и нет. А даже если и убили, то исключительно из злости и дикости, а ребенка нашли съеденным и изнасилованным. Что значит не верю?!
        Жизнь продолжалась. Многие из моих друзей поразъехались кто куда, еще больше просто перестали со мной общаться. «Амерский подстилок!» - это был один из самых мягких эпитетов. Надо сказать, я не понимал, за что. На этой базе работали многие… Хотя, может, и остальным так же несладко? Но в конце концов я понял причину этого. Так, слабый швыряет камнями в… наверное, в сильного, который не сидит на месте. Опять же строки Высоцкого про «водку» и «не хватает» подойдут и тут. Очень легко прозябать, оправдывая себя тем, что ты, дескать, не хочешь трудиться на оккупантов, хотя на самом-то деле тебе просто лень. Тебе просто страшно. Кроме того, многого я сумел добиться, ни к кому не подлизываясь. Я просто работал, просто получал зарплату и некоторые льготы. Гораздо больше меня в дом приносила мама - врачей ценили, и платили им хорошо.
        Близилась осень - и свободного времени у меня оставался почти год. Если бы не работа, я бы сдох от скуки. Хотя с работы мне все больше и больше хотелось уйти. Если раньше туда просто возили детей и они оттуда драпали, как только выдавался шанс, то теперь база стала уже не перевалочным пунктом, а чем-то большим. Все чаще я видел, как в уединенные бараки вводят уже гораздо большее количество девочек и мальчиков. Еще чаще я видел, что им дают какие-то колеса… это был риталин. Последствия - ходящие, подобно зомби из ужастика, пацаны и девчонки. Прием не был обязательным, но часто амеры делали так, что у них не было выбора, кроме как выпить эту гадость. Некоторые индивидуумы скапливали по сто, двести таблеток и сжирали их сразу. Кому-то удавалось умереть - однако гораздо чаще этим «героям» профессионально и быстро промывали желудок. И все сначала.
        Конечно, были и бунты, и побеги. Не могли не быть. Как я уже сказал, не все жрали риталин. Но побеги легко ликвидировались браслетами с жучками, правильно снять которые было невозможно. Бунты же подавлялись быстро и беспощадно.
        Конечно, мне хотелось помочь. И иногда я помогал. Передавал нечто более питательное, чем обычный паек, иногда сигареты или еще что. Многие уже знали меня в лицо. Как из детей, так и из контингента базы. Однако относились они к этому вполне доброжелательно. Как я узнал позже, на меня пытались стучать, но офицер, к которому пришел некий стукач, ответил:
        - Вы сошли с ума? Вы хотите настроить против нас всех и вся? Человек помогает тем, кого считает слабыми. Это его природа. Пусть он помогает им так, чем станет продолжать неизвестным нам способом, если мы запретим ему.
        И я пытался. К сожалению, на большее у меня не было возможностей.
        Мог ли я подумать, что вскорости у меня появится такая возможность?
        Тот день ничем выдающимся не отличался. Я встал рано утром, как водится, уже один - мамы не было. Поставил себе что-то из имевшихся супов, взял пару пресных галет. Поев, я вышел во двор, проверить, что там и как, с недавних пор я частенько обнаруживал то измазанный краской забор, то разбитую об ворота бутылку с чем-нибудь вонючим, то еще какую пакость….
        На базе работы было много - привезли новую партию «переселенцев» из «Обрети дом». Под надзором охраны, вооруженной «демократизаторами», идущие через весь плац, в бараки, попарно, ровным рядком… На добровольное переселение это походило меньше всего. Я оглядел их лица, не улыбался почти никто. У тех же, чьи лица все-таки содержали улыбку, прямо было написано на лбу: «Обдолбался!» и улыбка была неискренней. Спиной я чувствовал, как сзади меня стоят такие же разнорабочие, молодые парни и взрослые мужики. Впереди тоже было немало народу.
        Я не могу сказать, что кого-то примечал особенно - людей было очень и очень много. Не обошлось и без скандалов, криков, которые солдаты профессионально усмиряли.
        В общем, денек был напряженный.
        Домой я шел полностью разбитым и опустошенным, и еще больше расстроился, когда узнал, что мама уехала в один из близлежащих поселков, причем уехала надолго. Похлебав супа из оставленной мамой кастрюли на плите, дополз до дивана, лег на него и отключился. Не снилось абсолютно ничего, поэтому, когда я открыл глаза, лишь часы показали, что мой сон длился почти пять часов. Лаяла приблудная собака.
        - Чертова псина… - Поднимаюсь и выхожу на веранду. Включаю свет на входе. Рядом с дверью лежит пакет с плесневелым хлебом, которым мы изредка кормили здешних собак. Беру кусок и выхожу наружу. Кидаю его за ворота, поворачиваюсь, чтобы идти назад в дом…
        И ясно вижу, что в разбитом окне моего сарая подергивается чья-то спина. Виднеется оттуда ее часть, краешек, в светлой майке, очень похожей на ту, что носят
«обретидомовцы». Бегом в дом, достаю воздушку и иду к сараю.
        - На выход.
        Тишина.
        - Я сказал, на выход!
        И снова тишина. Я начинаю злиться, мои руки дрожжат.
        - Если вы сейчас не выйдете, я вызову милицию.
        - Если ты вызовешь милицию, она найдет тебя мертвым.
        Из того же окна на меня теперь смотрит лицо. Обыкновенное худое лицо. Мужское. В темноте оно кажется мальчишечьим. Смотрю в светлые глаза…
        Это такой же отморозок, как я. Такой действительно убьет. Суть только в том, что я не боюсь.
        - На выход.
        Слышится шум, из темноты помещения появляется силуэт. Всматриваясь, я понял две вещи. Первая - это не обладатель отмороженных глаз. И второе - он одет в стандартную одежду «обретидомовца».
        - Не трогай нас, ты же хороший! Про тебя рассказывали! Ты Ярик Найменов!
        - Ярик Найменов? - голос из сарая. - Тем лучше.
        - Чем лучше? Вон из моего сарая!
        Наконец они оба выходят наружу. Лица слегка грязные, запачканные. Один - ребенок. Мальчишка вообще. Второй от него отличается чуть более высоким ростом, но сразу видно - этот уже взрослый. Взрослый мальчишка.
        - Я не буду сусолить, бл*, - говорит он, глядя мне в переносицу. - Ночка та еще. Нам нужно отсидеться до утра. Из этого сарая мы больше не уйдем. Потому что мы сбежали с вашей базы… и если ты действительно Ярик Найменов, то ты не будешь против.
        - Нет, буду, - я едко улыбнулся. - Вы не будете сидеть в моем сарае.

«Взрослый» сжимает кулаки, и я спешно добавляю:
        - Вы будете сидеть в моем доме. Пошли.

…Маленький жадно набросился на суп. Умяв две тарелки, он умыл мордочку, после чего отрубился прямо возле умывальника, наверное, от напряжения. Взяв его на руки, я отнес его в свою комнату, положил на кровать и накрыл покрывалом.
        Тот, что постарше, тоже похлебал супа, но лениво. Выпил немного крепкого чаю. Когда я вернулся в зал, он сидел на диване и напряженно всматривался в телевизор:
        - Ничего. Как я ожидал, хха. Очко у них треснет нас в розыск объявлять.
        - Пафосно. - Я пожимаю плечами. - А доказательств?
        - А доказательств… врачиха у вас будет новая. Это однозначно. Знаешь, не всегда любовь к тому, чтобы лимонить у молоденьких мальчиков, выливается в обоюдное удовольствие. - Он поднимает палец вверх, и лицо его становится задумчиво-пафосным. - Вот скажи, почему красивых теток, которые хотят тебя трахнуть, в мирное время днем с огнем не сыщешь, а сейчас попадаются?
        - Врачиху? Начальницу? Вы ее что… - Я провожу ребром ладони по горлу, и собеседник кивает. - Да вы с ума сошли. Зачем?!
        - А я Штирлиц, - осклабился он. - Забыл отмыть секретную советскую помаду с члена. Врачиха увидела и хотела бежать сдавать меня Борману. А я в нее из парабеллума! А потом охранника из «парабеллума»! А потом патроны кончились, но я схватил папку с интимными фотками Гитлера - и в окошко!
        Он еще долго валял идиотию в таком стиле. Мне кажется, что он тоже волновался и боялся, ненамного меньше, чем его маленький товарищ, вымещая это в таком труне и стебе над самим собой. Лишь спустя десять минут он мимолетом все-таки обмолвился (если только обмолвился):
        - Такова судьба разведчика и партизана… Главное - суметь добраться… - после чего замолчал по делу, снова вываливая на меня массивы ненужной и пустой информации.
        И так мы сидели до утра. Изредка у него прорывались серьезные вещи, из которых я понял, что не просто так он в лагере был и не просто так оттуда сбежал. Однако я предпочел больше ни о чем его не расспрашивать. Лишь утром, когда мне надо было идти на работу, а мои гости снова пошли в сарай, я отсыпал им консервов и прочих припасов. Он посмотрел на меня теми же холодными, хотя и с появившейся теплинкой, глазами и пожал руку, присовокупив со смешком:
        - Вы завербованы. О Дивный Новый Мир пора разрушать… Ярослав Найменов, я запомню твое имя.
        Воронеж и Свято-Даниловский монастырь. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Своей волей гулял,
        Своей волей все взял…
        Былина IX века
        Перевалочную базу на окраине Воронежа взорвали ранним утром, когда еще только-только начинало рассветать.
        Нет, конечно, это слишком сильно сказано - «взорвали базу». Взорвана была не база, а ограждение и один из кунгов охраны. Что там произошло на самом деле - сложно определить. Генеральный комиссар ООН Паолизи спустил всех собак на военных. Его мало интересовали потери среди миротворцев, разрушенные здания и прочая ерунда. Куда важней было то, что с базы исчез ценнейший товар, оплата за который уже была произведена на личный счет Паолизи в одном из швейцарских банков. Как могли исчезнуть… м… в общем, как могла исчезнуть такая масса товара - Паолизи не понимал.
        Больше всего на свете пронырливый и трусоватый, но очень хитрый итальянец, за время своей деятельности в экс-России сколотивший уже несколько десятков миллионов евро, не любил что-то не понимать… Но для того чтобы понять, ему пришлось бы перенестись в прошлое - в вечер перед той ночью, когда была взорвана база.
        И даже если бы он мог это сделать и мог наблюдать то, что происходило, он бы не понял увиденного, как не понимает цветовой гаммы ахроматик…

* * *
        На окраине Воронежа, недалеко от пересечения улицы Перхоровича и Проспекта Патриотов (не так давно спешно переименованного в Проспект Покаяния), человек разговаривал с Богом.
        Было холодно (центральное отопление почти не работало), горела подвернутая для экономии керосиновая лампа, и в ее желтоватом свете внимательные глаза человека смотрели во внимательные глаза Бога на иконе.
        Из своих двадцати восьми лет отец Георгий разговаривал с Богом двадцать три. С первого посещения церкви. Он никому и никогда не говорил об этом, но общение с Господом было для молодого священника, а ныне расстриги, безработного, спасавшегося от ареста только тем, что его считали полусумасшедшим, и он этот имидж тщательно поддерживал, - так вот, общение с Господом всегда было прямым. Он говорил - и Господь отзывался. Он спрашивал - и Господь отвечал.
        Однажды, еще в семинарии, он рассказал об этом ректору. И получил совет - очень вежливый, очень сочувственный - посетить психолога. Семинарист поблагодарил наставника, а про себя усмехнулся: зачем психолог тому, кто говорит с Богом?
        Сегодня Бог не отвечал. Может быть, он не хотел говорить с человеком, который расстрижен, но продолжает считать себя священником, а по ночам поджигает гей-клубы и тычет заточкой в подворотнях в тех, кого считает врагами веры?
        - Может быть, я ошибаюсь, Господи? - негромко спросил отец Георгий и сплел на краю светового пятна на столе пальцы в прочный замок. - Встал Бог в сонме Богов, среди Богов произнес речь… Господи, ты жив?
        Он сказал это - и не успел испугаться кощунственности своих слов, потому что услышал стук во входную дверь. Негромкий и отчетливый стук.
        Это могли быть оккупанты, решившие наконец взять расстригу. Могли быть бандиты из диаспор, которые за последний месяц убили в Воронеже более трехсот человек только за то, что они открыто говорили о своем православии. Могли быть, наконец, просто гопники, голодные и злые. И еще это мог быть кто-то, пришедший за Словом Божьим.
        Поэтому отец Георгий поступил как всегда - просто подошел и открыл дверь…

…Мальчишку, стоявшего на пороге, он не сразу узнал. А когда узнал, то охнул:
        - Сеня?!
        - Отец Георгий… - Мальчишка переступил раздрызганными кроссовками. - Можно я… войду?
        - Да, конечно! - Священник втащил внутрь ночного гостя (ощутив, что тот дрожит, - на мальчике была только тонкая джинсовка и спортивные штаны), хорошо знакомого по церковному приюту, который священнику удалось удачно эвакуировать в самом начале оккупации. - Что ты тут делаешь, ты же в…
        - Я оттуда сбежал. - Мальчик, попав в относительное тепло, зашмыгал носом, но от порога так и не отходил и посматривал неуверенно, робко и в то же время с каким-то вызовом.
        - Зачем?! - священник всплеснул руками. - Раздевайся, я сейчас воду согрею, ты же грязный весь… и дрожишь! Зачем ты сбежал, горе?
        - Партизан искать. - Мальчишка все-таки сделал несколько шагов. - Я не могу просто так… Сбежал и попался к этим… с перевалочной. Отец Георгий! - Мальчишка вдруг встал на колени. - Отец Георгий, миленький! Помогите! Помогите!
        Священник-расстрига замер с кувшином в руках, которым набирал воду из бочки в углу…
        - …Значит, двести человек.
        Сидевший напротив мальчик, державший обеими руками кружку с настоящим чаем и закутанный в подрясник, кивнул. Он рассказал все и теперь ждал от отца Георгия… чего? Чуда ждал.
        Двести человек, приготовленных к отправке в Турцию с перевалочной воронежской базы. Мальчики, не старше двенадцати лет. Не младше десяти. Когда Сеньке удалось сбежать, то он бросился к единственному взрослому человеку, которого знал в Воронеже. Которому верил.
        С которым больше не говорил Бог. Потому что не знал, что сказать. Или вообще - умер.
        - Вы поможете? - прошептал мальчик. И в его шепоте уже не было надежды. Он видел растрянность взрослого, видел его прячущийся взгляд… - Отец Георгий?
        И тогда отец Георгий встал.
        Встал, и его тень упала на икону, по краям которой зажегся оклад, ранее казавшийся тусклым.
        - Теперь запоминай. - Отец Георгий внимательно посмотрел в глаза мальчишки. Тот подтянулся, отставил кружку с чаем, кивнул. - Сейчас ты поспишь. А потом я тебя одену потеплей, дам еды - и ты пойдешь в деревню Чистое. Знаешь такую?
        Мальчик кивнул. Добавил неуверенно:
        - Но она же почти брошенная…
        - Не перебивай. Дойдешь - а дойти ты должен обязательно, запомни! - и поймешь все. Там отыщешь человека по имени Ольгерд. Он один такой - Ольгерд, имя запомни. Ему расскажешь все, что мне. Все в таких же подробностях. Ответишь на все его вопросы. И обязательно добавишь, что детей отец Георгий вывез в Свято-Даниловский монастырь и что… - Священник помедлил, словно бы собираясь с духом, и продолжил решительно: - И скажешь ему, что детей оттуда надо забрать. Там они тоже пропадут, только позже и по-другому. Понял?
        - Понял, - мальчишка не сводил со священника глаз. - В Чистом найти Ольгерда. Рассказать ему все. И обязательно сказать, что наших надо забрать из Свято-Даниловского монастыря.
        - Верно, - отец Георгий улыбнулся. - А теперь допивай чай и пару часов поспи. Я тебя разбужу, когда будет надо. Иди, ложись.
        Мальчик сполз с табурета, побрел к кровати, засыпая на ходу. Для него теперь все было ясно - взрослые все сделают и всех спасут. Эта детская вера была убийственной и, видимо, неискоренимой… даже если взрослые стали предателями. Предателями. Почти все.
        Отец Георгий сел и стиснул кулаками виски.
        Зачем нужны были русские мальчики в Турции, почему не младше десяти и не старше двенадцати лет, почему так много - двести - и с какой стати миссия ООН сотрудничает с турками вне их зоны ответственности «на югах», отец Георгий, честно говоря, не задумался. Если бы он сделал это и поделился с кем-то простыми выводами или хотя бы информацией - возможно, ему удалось бы слегка изменить историю[В лагеря на территории Турции, по соглашению с кукловодами, стоявшими за спиной ООН, было вывезено более 30 тысяч мальчиков с территории России и Украины. Руководство Турции, претендовавшее уже тогда на роль абсолютного лидера мусульманства, предвидело большой конфликт мусульман с «азиатским миром» за опустевший Китай и готовило из белых детей - более крепких, здоровых и сообразительных, чем мусульманские, малолетних «одноразовых» смертников. Подобные попытки, хотя и в меньших масштабах, делались с детьми также из других европейских стран, где мусульманам удавалось хотя бы временно получить сколь-либо значимую власть. Подавляющее большинство этих детей погибло в боях.] .
        Но отец Георгий не собирался ничего менять. И думать мог теперь только об одном…

…Снаружи шел осенний дождь, воронежский, холодный и мерзкий. Неподалеку стреляли, где-то что-то горело - зарево на небе. По проспекту проехал, заунывно нудя сиреной и крутя прожектором, патруль. Подняв воротник пальто, отец Георгий еще раз подергал запертую дверь и сказал тихо:
        - Помоги мне, Господи. А?
        И быстро, крадучись, пошел в темноту.

* * *
        - Поможешь?
        Щупак ссутулился за столом. Молча. Он молчал долго, сидя в тени. Отца Георгия освещала керосинка, и ее бронзовый, чуть дрожащий свет делал прямо сидящего священника-расстригу похожим на образец старообрядческого письма. Его смешная козлиная бородка торчала, словно карающий меч.
        Наконец бывший атаман тяжеловато поднялся, упершись ладонями в стол. Постоял так, не поднимая глаз, потом, грузно ступая, вышел в соседнюю комнату. Послышался его голос, потом - вскрик жены и бурчание: «Молчи, дура…» Щупак вернулся, следом за ним почти сразу проскочил из комнаты, на ходу застегивая куртку, его младший сын. Под тихие, неразборчивые причитания жены - она сама так и не показалась - появились старшие сын и дочь, тоже вышли, но в другую дверь.
        - Ну вот. Значит, пора. Сейчас еще пятерых младший приведет, - сказал Щупак. - Ты, я, мои двое, да пятеро - девять человек… Я сказал - не вой! - повысил он голос, чуть обернувшись в сторону двери в спальню. - Собирайся давай, нам теперь тут оставаться нельзя будет… Жорка, ты куда? - это он спросил у священника.
        - Домой добегу, отправлю гонца. - Отец Георгий встал. - Где собираемся?
        - Да тут. - Щупак прищурился. - К Ольгерду посылаешь? - Священник кивнул, застегивая пальто. - Он же нехристь. Язычник.
        - Дурак ты, Юрочка, - печально проронил расстрига. - Хоть и старше меня, и казак, и атаман, а дураааак… Оружие на меня оставьте. Если есть. Я скоро.
        - Найдем, - в спину ему пообещал атаман…

…Вооружена группа оказалась неплохо. У самого Щупака был «АКМ» с подствольником,
«копаный» «ТТ», пара ручных гранат «РГД-5», «Муха». У старшего сына - когда-то привезенный из Югославии Юрием Сергеевичем «М70Б1» (фактически копия «АКМ») и шесть «РГ-42». У дочери - «АКС-74», две немецких «колотушки» и «копаный» «вальтер» калибра 7,65.
        Пришел казачонок Андрей - сейчас полубеспризорный, его родителей в какой-то ссоре на улице две недели назад убили дагестанцы. У мальчишки оказался невесть как попавший в его руки «М4» «кольт» с подствольником, плюс «ПММ» и три «РГД-5». Его приятель Федька пришел с отцом, реестровым казаком. У них у обоих были «АКМС», по
«копаному» «парабеллуму» и гранаты, две «лимонки» у Федьки, шесть «РГО» у его отца. Еще прибыли двое бывших молодых казаков, ушедшие из войска после того, как выгнали Щупака. У одного был югославский пулемет «М72АБ1» и опять-таки югославский
«ТТ» плюс три «РГ-42». У второго - «АКМ» и три «Мухи». Патронов вполне хватало всем.
        Они ждали во дворе заброшенной пятиэтажки - за домом Щупаков, сюда можно было попасть через лаз в заборе. Ждали, покуривая и негромко переговариваясь - не для обсуждения, все уже было обсуждено, просто так.
        - Грузовик жалко, - буркнул усатый, сухощавый, из одних жил скрученный невысокий казак. Щупак хмыкнул:
        - Ты автобус свой готовь. Тебе с нами не идти, но твое дело, может, поважней нашего… На ходу?
        - На ходу… Двести человек - набью, как сельдей в бочку. Ладно, не подавятся. Довезу.
        Казак Евгений Палыч был известен тем, что уже несколько раз вывозил детей с баз оккупантов - даже из Казахстана, а первые рейсы начал совершать вообще по своему почину, ни с кем не советуясь и не связавшись, с бывшим атаманом они встретились и разговорились позже. Щупак заметил ему еще:
        - Отвезешь детей - и давай сам сюда. Технику свою бросай к нехорошей маме. Уходить будем на конспиративки вместе с семьями. Чую я, скоро полыхнет тут…
        - Я все ж таки еще раз под Курск смотаюсь, - покачал головой Евгений Палыч. - Там завязка прочная, ребята ждут, много… А потом вас найду.
        - Па, я с вами? - с надеждой спросил младший Щупак, подходя. Атаман мотнул головой:
        - С матерью пойдешь. И не спорь, а то в лоб схлопочешь.
        Тот надулся, но промолчал. Щупак мягче сказал:
        - Мать побереги. А мы придем скоро.
        Мальчишка обнял отца обеими руками, уткнулся головой ему в грудь. Потом сам оттолкнулся и быстро, бесшумно канул в ночь - как не было.
        Подошел отец Георгий. Он нес выданный «АКС-74» и выглядел спокойно-сосредоточенным. Но все-таки не смог сдержать удивления, когда Щупак сказал ему:
        - Помолимся, что ли, батюшка?
        И почти вскрикнул, услышав спокойно-разрешающий голос: «Ну давай, за дело».

* * *
        Последних детей в автобус впихивали и впрямь как сельдей в бочку. Опомнившаяся охрана вела уже густой, хотя и неприцельный огонь, выли сирены, метались лучи прожекторов. Щупак, помогавший влезть на крышу автобуса раненому сыну, повернулся к ведущему огонь из-за угла кунга священнику:
        - Скорей, отправляемся! - В голосе атамана был неистребимый казачий юморок.
        - С Богом! - крикнул отец Георгий и махнул рукой так яростно, молча, резко, что атаман разом понял все. Он еще хотел крикнуть что-то, возразить, хоть и бесполезно это было… но застонал сын, рванулась машина, внутри закричали, заплакали - и последнее, что запомнил Юрий Сергеевич, было - яростный свет прожекторов, сошедшихся на фигуре в расхристанной рясе с занесенной рукой, бегущие сквозь холодное белое зарево черные получеловеческие силуэты - и крик отца Георгия, сильный, почти мелодичный: - Прости, Господи!
        Потом заклубилось рыжее пламя, намертво перекрывая путь погоне - если о погоне могли помышлять те, кто уцелел…

* * *
        Последний раз Верещаев убивал в армии, в давнем начале 90-х. И это были не бои, а так - нелепые стычки, и стрелял он в тех, кто ничего ему не сделал, чьих проблем он не понимал и кто вряд ли мог понять его самого.
        Совсем не то, что было сейчас.
        На вывоз детей из монастыря послали группу «евсюков» из дагестанской диаспоры с тремя турецкими офицерами. Турки «рулили» «братьями-мусульманами», как нечистым и тупым скотом, и те «шуршали» без единого возражения. Сейчас четыре больших грузовика - пустующие - стояли в ряд на подъездной дороге, а возле запертых ворот монастыря торчали два «уазика» и «Хаммер». Тоже пустые, если исключить пулеметчиков, бдительно развернувших два «ДШК» и «браунинг» в разные стороны, ну и водителей. Четыре «евсюка» и трое турок явно собирались высаживать ворота чем-то вроде саперного заряда. На колокольне истерично гудел колокол. Верещаев усмехнулся. Ага, набат. Вставайте, люди г’усские. Сейчас, прибежали к вам на помощь из соседней давно спившейся деревни, где осталось три калеки. Или еще вот прям сей секунд ангелы спустятся и всех разгонят огненными мечами… Неужели правда верят в эту лабуду? Еще бы по стенам с иконами прошлись…
        В сотне метров от ворот лежали восемь человек - Ольгерд в их числе. Пологий длинный холм образовывал там двойной изгиб, поросший голым уже, но густым кустарником, надежно маскировавшим группу. У троих были снайперки: две «СВД» и
«мосинка», с которой Верещаев тренировался в любую свободную минуту все последнее время. У троих других были «РПГ-6», заряженные выстрелами «МШВ». И - пара с «ПКМ».
        Лежали уже довольно долго, успели соскучиться и сейчас ждали первого выстрела.
        Верещаев аккуратно пересел «по-егерски» и плотно устроил винтовку в руках. Приложился. Четырехкратный прицел сразу сделал близким лицо пулеметчика в
«Хаммере» - типичное лицо горского хоря, злобного и жестокого в ощущении своей силы и своего превосходства.
        Верещаев усмехнулся, плавно повел оружие от губ ко лбу и одновременно нажал спуск…

…Двенадцатиграммовая пуля, летевшая со скоростью восемьсот метров в секунду, попала точно между бровей джигита как раз в тот момент, когда он сожалеюще думал о том, что в монастыре нет девок, а мальчика турки не дадут, трясутся над ними. Попав - передала в заполненный нехитрой скотской мыслью мозг три с половиной тысячи джоулей энергии и с приятным чувством исполненного долга вышла в основании черепа, пролетела еще полсотни метров и мирно упала в грязь.
        Голова пулеметчика брызнула алым и серым, и он сполз в люк - остались торчать в осеннее небо дергающиеся руки со скрюченными пальцами. Впрочем, это никого особо не заинтересовало, так как в тот же миг были убиты двое других пулеметчиков, а через две секунды взорвались и все три джипа…

…Вторую пулю Верещаев посадил в пах успевшему обернуться турецкому офицеру - посадил с наслаждением и даже понаблюдал секунду, как гордый осман крутится около монастырских ворот, то сжимаясь в комок, то резко распрямляясь, а через ладони свищут неудержимые красные струйки. Третья - рука быстро и плавно перебрасывала затвор - угодила в кадык вскинувшему в броске к обочине автомат «евсюку», пробила позвоночник и уложила кавказца на месте.
        А больше стрелять было не в кого. Лишь из кабины одного «ЗИЛа» медленно выпал и потек кровью - по волосам и упавшим рукам - водила.
        Четырнадцать оккупантов были убиты и три машины сожжены за четыре секунды. Было потрачено три «МШВ» и четырнадцать патронов 7,62х54. «ПКМ» работать не пришлось, а у Верещаева был самый плохой «счет» - из-за турка, на которого он отвлекся.
        Но, если честно, его это не интересовало.
        Из монастырских окон видели, как возле кустарника, только что брызгавшего свирепым огнем, возник среднего роста человек в не очень чистом камуфляже, мешковатом, перетянутом ремнями, с непокрытой головой. Под левым погоном торчал берет, до подбородка поднималась толстая высокая горловина теплого свитера. Положив на плечо стволом старую винтовку, человек неспешно пошел к монастырю. Большая коричневая пистолетная кобура - как в фильмах про Гражданскую войну - покачивалась у него возле правого колена. Лавируя между трупами и машинами, горящими и целыми, человек подошел к воротам, постучал в них ногой в высоком, заляпанном грязью ботинке на шнурках и ремнях. Левая рука у него была в черной кожаной перчатке, правая перчатка торчала из-за борта камуфляжа.
        - Открывайте, святые отцы, - негромко, но ясно сказал он, щуря карие глаза в сеточке морщин по углам. Немолодой уже, совершенно обычный человек.
        Ворота открылись…

…Отец Исидор, игумен монастыря, с достоинством указал гостю на накрытый стол. Верещаев не стал чиниться, сел, пододвинул тарелку с картошкой и зеленью, сказал:
        - Людей надо накормить тоже. И детям соберите в дорогу.
        - Да, дети… - игумен постоял, глядя на икону в углу. - Я распоряжусь, чтобы ваших людей накормили, конечно. Мы вам очень благодарны! Но дети… Куда вы их забираете? Зачем? Двести человек…
        - Есть и куда, есть и зачем. - Ольгерд уже ел. - Спасибо, что приняли их, но, как видите, ваши стены - не защита.
        - От опасностей мирских - возможно, да, - задумчиво возразил отец Исидор. - Но страшней опасности духовные. И более надежной защиты от них, чем стены монастыря, не найти.
        Верещаев хрустнул соленым огурцом.
        - Вы предлагаете оставить детей у вас до следующего визита гостей, который состоится ближе к вечеру? - уточнил он. Налил себе левой рукой кипятку в чашку с заваркой.
        - Куда вы их хотите забрать? - вопросом ответил священник, слегка повысив голос. Верещаев посмотрел на него, как волк на говорящего кролика, - недоуменно и даже с робостью. Потом усмехнулся:
        - Воевать, батюшка. За нашу победу, как в одном кино сказано. Чтобы их больше не таскали за химок сперва в концлагерь, потом в монастырь, потом из монастыря… А то так мы можем и не успеть. Уже много куда не успели.
        - Вы знаете, - мягко и более спокойно сказал священник, - я не признаю этой позиции - добро должно быть с кулаками. Добро должно быть с добротой. С добротой, понимаете?
        - А вы знаете, я тоже не признаю этой позиции - насчет кулаков, - согласился Верещаев. Отец Исидор посмотрел удивленно - кажется, он ожидал возражений. - Добро должно быть не с кулаками… - Верещаев выдержал паузу, - …добро должно быть с пулеметом. И должно уметь им пользоваться. Вот тогда не будет таких, как те, кого мы сегодня положили под стенами вашего монастыря и кому наплевать на вашу доброту, отче, кому она смешна и безопасна, а значит - полезна! - В голосе Верещаева прорвалось на миг раздражение, но он явственно скрутил его и прочел, торжественно, как молитву:
        А смысл Истории, в конечном -
        В добротном действии одном:
        Спокойно вышибать коленом
        Добру не сдавшихся добром…
        Спасибо за чай, за картошку с огурчиками, батюшка. А детей мы у вас забираем. Вы не можете ни защитить их, ни научить ничему, кроме абстрактной жижицы. И не грозите мне карой Бога и угрызениями совести, - почти скучным голосом опередил Верещаев гневно выпрямившегося священника. - Что до совести, я раздавил ее сапогом уже давно - за беспомощную назойливость. О Боге - мои боги старше и мудрей вашего. Если попробуете препятствовать - пристрелю вас прямо тут и накрою сверху иконой, чтобы было не скучно. Итак?
        В тишине, наступившей за этим вопросом, раздался тугой щелчок. Это Ольгерд большим пальцем отбросил крышку кобуры «маузера».

* * *
        - Пойдем быстро, - Верещаев прошелся перед строем, словно бы наугад ткнул в грудь мальчишки, другого… - Ты, ты, ты… ты, ты… - он отсчитал двадцать человек. - Назначаетесь командирами десятков, в которых стоите, - направо от вас. Ваша задача - следить, чтобы никто не отстал, чтобы никто не жрал на марше продуктов, чтобы на привалах все осматривали ноги и не вздумали орать и жечь костры. Замечу что-то подобное - спрос будет с вас. Ясно все?
        Еще не столь давно очень многие из этих мальчишек вполне могли - ощущая за собой родителей, «права», охрану возраста - схохмить или огрызнуться на командный тон постороннего взрослого. Во всяком случае, не избежать было вопросов типа: «А куда мы?», «А кто вы?», «А чего я?». Но сейчас над строем лишь прошелестело:
        - Да… понятно… есть… понял… угу, то есть ой, да… да… ага… я понял…
        - Кто умеет пользоваться «калашами»? - задал следующий вопрос Верещаев. Поднялось несколько рук, неуверенно. - Так, эти ко мне, ждать около ворот. Остальные разбирают вон оттуда вещмешки и продукты по норме - три буханки хлеба на десяток, у старшего, каждому - по шесть «бомж-пакетов», по банке тушенки и по три пакетика чая. Потом разбираем бутылки вон из той кучи, наполняем водой вон в той колонке - по десяткам. Кто наполнил - берет одеяла вон у того входа. Все это пакуем в вещмешки и строимся. Десятники, проконтролировать, первый десяток слева пошел.
        Толпа задвигалась - неожиданно организованно, как под гипнозом. Послышались негромкие окрики - полукоманды-полупросьбы. Поднявшие руки уже переминались у ворот, в которых ухмылялись приехавшие с Верещаевым бойцы, державшие в поводу коней.
        - И вам хватит, - кивнул пожелавшим вооружиться Верещаев. - Два… три… пять. Хорошо. Значит, так. За воротами есть «калаши». Идете и приносите сюда по «калашу» и по лифчику… знаете, что это?.. с магазинами и прочей тряхомудией. Пошли, быстро!
        Один из мальчишек влетел обратно почти сразу. Посмотрел ошалелыми глазами, икнул. Верещаев ткнул пальцем:
        - Ко всем, марш.
        Остальные четверо вошли почти одновременно. Одного покачивало, он нес оружие на вытянутых руках, второй приткнулся к стене и вдруг начал блевать. Верещаев переждал, скомандовал:
        - Влезли в лифчики, околочеловечки. Быстро, быстро лезем, как в школьные рюкзаки… Так. Около того, что надо. Оружие к осмотру! Я сказал - оружие к осмотру, долбаки малолетние! Вот так… Хорошо. Патроны подобрать, магазины дозарядить, примкнуть, взвести оружие и поставить на предохранитель… Тебе чего?
        Конопатый мальчишка лет двенадцати, невесть когда успевший сбегать за ворота, держал в руках окровавленный «лифчик» и автомат.
        - Я с ними хочу, - заявил он и мотнул головой в сторону вооруженных.
        - Из чьего десятка? - поинтересовался, повысив голос, Ольгерд и ударом в ухо сшиб подбежавшего заранее перепуганного десятника с ног. - Марш следить, пока у тебя все не разбежались! Встал, марш, быстро!.. Так, теперь с тобой. - Он оглядел конопатого. - Можно с ними.
        - Э, Ольгерд, - подошел к Верещаеву один из его людей. - Тут еще монахи… пятеро, молодые. С нами просятся. И трое пацанов из местных послушников. Как?
        - Как сам думаешь? Берем, конечно, - буркнул Верещаев. - Давай, подгоняй их скорей! Выходить надо быстро, быстро уже!
        И подумал, что скоро пойдет снег, а Юрка как раз должен сегодня привести в Чистое очередной груз золота…

* * *
        Около дороги еще стреляли, но это были отрывистые, отсеченные «трехстрелки» американских «М16», а значит - наверное, добивали раненых или просто палили для бодрости. Юрка слышал это как бы издалека.
        Он лежал на животе среди сухих осенних камышей, качающих мягкими метелками на ветру, смотрел, как вечереет и в тихом ясном воздухе начинает сеяться снежок. Холодно не было, ну а тела ниже пояса он не ощущал вообще, хотя знал, что оно лежит в стылой болотной жиже. Еще он знал, что скоро найдут и его - кровавый след, мятые и изломанные светлоголовые камышины… Поэтому в правой, работающей, руке он держал «бердыш», а обе оставшиеся гранаты с выдернутыми кольцами сунул под грудь, и они там неудобно давили.
        Юрке не было ни больно, ни страшно. Снег падал и падал, красивый, плавный, а выстрелов больше не было. Зато уже потрескивали камыши. Климин понимал, что подвел своих. Подвел самонадеянностью, решив проскочить ментовский блокпост с грузом. Он, конечно, не знал, что вместе с ментами там окажутся янки из UNFRF. Конвой смял и этих картонных вояк… но у янки всегда было хорошо со связью, и через десять минут на проселке его накрыли вертушки, а потом выбросили вокруг ударные группы, у которых были сканеры, тепловизоры и до черта гранатометов и пулеметов.
        Сто пятьдесят килограммов золота, подумал Юрка. И семь человек, семь взрослых мужиков, которыми доверили командовать ему, семнадцатилетнему идиоту. Впрочем, он провел пять караванов. И улыбался, когда Ольгерд говорил что-то вроде: «Не зазнавайся…»
        Голоса. Совсем близко. Наверное, они уже видят его на экранах.
        Он вспомнил маму, отчима, сводного брата Никитку. Отчетливо вспомнил, ясно так. Никитка, как раз перед отъездом Юрки, собирался на очередное «задание» - Евгений Павлович должен был его зачем-то отвезти в Воронеж к отцу Георгию. Хорошо бы все закончилось благополучно, мелкие так рискуют… Показалось Юрке даже, что он увидел своих… а когда сморгнул, то понял, что вокруг мягкая тьма, и это не стемнело окончательно, а просто он не видит. Юрка не знал, зачем заполз на болото, почему не остался у дороги, где его ранили и где погиб конвой. Золотые слитки тяжело падали в грязь… Узнают, нет? Поймут или нет? Хорошо бы приняли конвой за обычную бандитскую группу, где-то надыбавшую золото… Вдруг вспомнились лица мальчишек-кадетов, которым он в Воронеже отдал оружие. «Все равно у нас получится», - спокойно подумал юноша и попытался ощутить пистолет, но уже не было ни рук, ни вообще тела, а только… только… только…
        И Юрка Климин перестал быть…

…Темнело медленно, и даже без подсветки было видно лежащего наполовину в черной подергивающейся ледком жиже, наполовину на мерзлом и окровавленном берегу высокого белокурого парня с раздробленным пулями крестцом. Левая рука в теплой перчатке была вытянута вдоль тела ладонью вверх, на нее уже нападал снег. Правая - с прочно зажатым пистолетом - на отлете в сторону. Подошедший вплотную осторожными шагами солдат - весь в углах диковинной амуниции, безликий - хотел толкнуть лежащего ногой, но шедший следом сержант его остановил:
        - Стой, не дури. Видишь, он умер не сразу, почти наверняка сунул под себя гранату.
        - Да? - рядовой присел, осторожно пошарил под трупом. - О черт, святая задница, точно! - он осторожно достал маленький кругляш, закусывая губу, вставил временную чеку. Подбросил гранату и повесил на плечевой ремень. Сержант между тем говорил по рации. - Похож на моего младшего брата, - задумчиво произнес рядовой. - Такой же длинный и белобрысый… Сержант, а я вот раньше на самом деле думал, что русские похожи на монголов…
        - Надо было меньше смотреть телевизор, - посоветовал сержант. - Наши там допрашивают одного, взяли живым… Похоже, это все-таки не банда, а партизаны…
        - Я обалдел, когда увидел столько золота, - признался рядовой. - Честное слово, будь слитки поменьше, запрятал бы хоть один. Все равно в тылу разворуют все… Бррр, какая же тут неуютная осень. Неудивительно, что эти русские все долбанутые. За что они хоть воюют?
        - Если бы я знал, то сидел бы в Белом доме, - отозвался сержант. - Может, им просто нравится воевать. Может, они нас ненавидят. У них вообще может быть все, что хочешь. Армия сдалась без единого выстрела, а какие-то непонятно кто все равно стреляют. Народ полоумных, хуже ирландцев.
        - Говорят, в Ирландии какие-то серъезные беспорядки, - вспомнил рядовой. - Что-то такое рассказывали вчера по CNN. В этом… Твистере.
        - Ольстере, - поправил сержант. - Моя бабуля была из Ольстера. Совершенно чокнутая старушенция, как-то раз застрелила двух ниггеров, которые хотели ее ограбить на улице, - нет чтобы, как все нормальные люди, отдать пару двадцаток…
        - Ха, так вы тоже малость полоумный? - усмехнулся рядовой.
        - Будь я нормальным, я бы опять-таки сидел в Белом доме, а не таскался по этой ледяной каше, - не обиделся сержант. - А вообще, - вдруг добавил он, - мне все это дико обрыдло. Арабы и прочие хаджи - черт с ними, они все равно не люди… эй, только не вздумай донести, что я веду расистские разговорчики… - Рядовой клятвенно поднял два пальца. - Ты не видел, в какой грязи они живут, а я-то побывал в Кабуле и в Багдаде тоже… Дерьмо они и обречены прозябать в дерьме. Но тут у меня все время какое-то сраное ощущение… - сержант покрутил головой и замолчал. Рядовой, не дождавшись продолжения, вспомнил:
        - Я в увольнительной был знаете где? В музее. Нет, честно, там, где старинные пушки у входа. Зашел ради смеха, кинул им там на входе двадцатку, все равно не жалко… Там одна бабка знает английский, увязалась за мной ходить и объяснять. Оказывается, этот город, ну, Воронеж - он, мать твою, старше наших Штатов на полтора века! Я ушам не поверил, когда услышал!!! Когда уже уходил, туда завалились двое хаджи из местных, эти… ну… русские называют их зверьки… в общем, я не знаю. Завалились, чтобы поссать в холле… - рядовой хмыкнул. - Ну, дело житейское. Но мне почему-то не захотелось, чтобы они там ссали, и пришлось напинать им под хвост…
        - Ну да ладно, - вздохнул сержант, - хватит разговоров. Давай-ка его обыщем как следует…
        Он присел и перевернул тело умершего русского.
        - Сержант, что это? - спросил рядовой, нагибаясь над выкатившимся под ноги предметом.
        - Граната, сынок, - спокойно ответил сержант…

…На взрыв у края болота обернулись сразу все - кроме двух человек, стоявших возле перевернутой телеги.

* * *
        На лежащие на столе бруски золота генерал-лейтенант Твиндэм смотрел, как на мины. Его взгляд был таким, что комиссар Паолизи занервничал и вгляделся тоже. Ничего такого. Обычное золото высочайшей пробы…
        - Доигрались, - тяжело произнес Твиндэм и перевел на итальянца взгляд, вызвавший у латинянина приступ генетического страха перед германцем. - Достукались. Твою мать. - Это генерал сказал по-русски. - Вы, тупой пожиратель макарон, - Паолизи сделал оскорбленное лицо, - я говорил вам и всей вашей сраной администрации, что нельзя, понимаете, НЕЛЬЗЯ играть с этими русскими в такие игры?! «Ах, они отселяются на землю, ах, пускай!» - передразнил он кого-то. - В концлагеря их надо было отселить! В гетто! - Он выругался и повторил: - Доигрались.
        - Не понимаю, что вас так беспокоит… - с апломбом начал Паолизи. И осекся - в глазах генерала появилось чокнутое бешенство.
        - Бесссссссспокоииииттттт? - протянул Твиндэм. - Меня беспокоит, вашу мать, что теперь я вижу все кусочки мозаики! В окрестностях города, в ваших пасторальных поселениях на земле, бородатых и лаптеносных, - вы знаете, что такое лапоть, Паолизи? Это вы, черт побери! Так вот, в этих поселениях, судя по всему, собралась армия, а мы этого не заметили! - И генерал заорал, уже не сдерживаясь совершенно, двинул бруски по столу: - Вы лапоть! Взяточник, бабник и тупой лапоть! А я старый идиот, слепой идиот! Теперь мне все ясно, все!!! Вы представляете, что они сделают на эти миллионы? Думаете, купят виллу на Лазурном Берегу и смотаются туда? Черта с два. Они - не вы. Уже через пару недель нас прямо в этой резиденции будут обстреливать ракетами!!!
        Он отвернулся от молчащего в недоумении Паолизи и что-то скомандовал адъютанту, стоявшему у карты с каменным лицом.
        А Паолизи вдруг ощутил - тем самым седьмым чувством итальянского жулика, которое всегда ему помогало, - что его присутствие срочно необходимо… в… в… да где угодно, только подальше отсюда!
        - Не вздумайте улизнуть, - Твиндэм повернул к нему каменное лицо. - Отвечать будем вместе. И молите Бога, Паолизи, чтобы отвечать нам пришлось всего лишь перед ООН. Это будет просто-напросто счастье. Невероятная удача.
        И снова повернулся к включившему связь адъютанту.
        Гунн и Ко. Республика Тюркских Народов
        - Штирлиц открыл форточку. Из форточки дуло.
        Взгляд карих глаз беспокойно блуждает по улице.
        - И что ты хотел этим сказать?
        - Просто беспокойно.
        Олжас сидит у окна, в его руке кружка чая. Она стоит на колене, сквозь плотную джинсовую ткань жар кипятка не чувствуется.
        Уже скоро должны подойти. Во всяком случае, встреча назначена на этот день. Стоило поволноваться.
        Глоток. Второй. Третий. Руки не дрожат. Руки не дрожат.
        - Просто беспокойно… - Олжас ставит кружку на подоконник, встает со стула и начинает ходить по комнате.
        Марат безмолвно смотрел на него. Ему тоже было беспокойно и даже страшно. Несмотря на то, что пока все шло по плану. Оформленный диплом уже лежал на компьютерном столе. Более того, всеми навыками, необходимыми для работы секретарем в одном весьма интересном заведении, он уже овладел. Пусть и на любительском уровне.
        На улице тем временем вечерело. Возле киоска со свежей выпечкой стоят два американских солдата. В нескольких шагах от них - какая-то машина. По габаритам - как грузовая «Газель», только чуть больше. Хотя вид у нее совсем другой, воинственный. Посторонний человек скорее всего не узнал бы эту марку, ведь это новый в армии «Ошкош», не такой и распространненый, как «Хаммер». Просунув в узкое окошко несколько бумажек, солдат подходит к двери ларька и принимает оттуда пакет. Судя по всему, там выпечка.
        Мир нормализовался. Как это ни странно. Шестеренки гигантской, аляповатой, собранной с ошибками машины все-таки вертелись. Американцы уже не казались таким злом, каким были в начале оккупации. Достаточно низкие цены, товары в красочных обертках, относительная безопасность на улицах - эти и другие факторы сделали свое дело.
        И тем страшнее.
        Ведь теперь не надо бояться дознавателей-оккупантов, о нет… теперь на тебя настучат свои же.
        - Скоро? - Марат с виду казался безмятежным. И это выводило Олжаса из себя, выводило настолько, что дрожь рук теперь прятать не удавалось.
        - Скоро, черт возьми.
        Снова взгляд в окно. Мимо «Ошкоша» идет воркующая парочка. Водитель показывает парню большой палец и лыбится. Девушка хихикает. Парень тоже показывает большой палец и улыбается в ответ.
        - А настолько ли это им нужно? Я не понимаю. Как можно смириться со всем этим так быстро? - Глоток чая. Дрожь слегка унимается.
        - Я не понимаю. - Кружка на стол. Олжас ходит по комнате взад и вперед. - Я не ждал революции. В конце-концов, как там пелось: «Сейчас не время новых герильерос, вы вспомните, как кончил команданте». К этому делу надо подходить с умом. Но вообще ничего!
        - Ты не прав. А в России? Я через Тор порыскал в Интернете, информации полно. Кое-где нападают на конвои. Люди уходят в леса.
        - Дааа…. Там американский патруль не будет покупать свежую выпечку в ларьке….
        - Не будет. С другой стороны, там и обстановка хуже, потому там и появились, как ты сказал, «герильерос». А тут Караганда. Большой город. Все спокойно и тихо. Народ привык.
        - Ну вот видишь. Привык.
        Олжас ставит стул так, чтобы смотреть Марату в лицо, после чего садится. Пара секунд настойчивой тишины.
        - Ну вот видишь. Привык, - повторяет он. - А мы все взбаламутить хотим. Я не говорю, что надо все бросить. Просто неспокойно из-за всего этого….
        По лицу Марата расплывается улыбка:
        - Неспокойно, а чего же ты хотел? Это не государственный переворот, это нечто похуже. Ты не поверишь, что можно найти в Интернете, зная, как делать это анонимно. Вот подойди сюда. - Марат защелкал мышкой, рукой набирая что-то на клавиатуре. - Смотри.
        - Эмм… - Взгляду Олжаса представилась картинка расчлененного голого тела. - И что?
        - Неее… это не суть. Это, я бы даже сказал, нечто типа маскировки. Надо знать, куда щелкнуть, где ссылка прячется.
        Клик мышкой. Картинка пропала, а взамен ее появился вид слегка необычного форума. Никаких имен. Никакого намека на авторизацию.
        - Форум. Анонимный. Полностью. Вот, к примеру, из Твери. - Пара щелчков, взляду открылись фотографии мертвых людей в форме США. - Или вот лес, где-то на Урале. - Видеозапись, на которой человек в такой же форме на ломаном русском языке просит его не убивать. Кончается видеозапись ехидным: «А мы тебя не убьем. Мы тебя, родимый, отпустим. Голым»
        Теперь улыбка стойко держалась уже на лице Олжаса. Он просмотрел еще пару страниц с этого же форума, после чего привстал и погрузился в раздумье.
        - Это еще что. Ты лучше вот эту вещь посмотри…. Из первых уст, так сказать. Детишки сами говорят, что и как.
        Клик по кнопке «Play». Экран остается темным, но из колонок в пространство исходит голос. Несмотря на звуковые фильтры, понятно, что он детский:
        Себя дядей Женей называл. Сказал, чтобы садились в автобус. Потом в гараж какой-то завез, полчаса шурудил-шурудил там чего-то и повез. Сначала степью, а потом леса пошли, болота. Я думал что все, п*здец (небольшой шум на заднем плане, легкий шлепок. Отголосок женского голоса), в смысле конец. А потом вывез нас куда-то, и теперь тут живем. В общем, что сказать хочу. Валите, если можете. Иначе кранты, ваще. Лучше уж на помойке, чем у пендов, реально. - И этому можно верить?
        - Не знаю. Но таких записей много. И во всех фигурирует этот таинственный дядя Женя. Кое-где даже были упоминания, что он называл себя казаком.
        - Пффф… - Олжас махнул рукой - Казаки. Их сейчас где только нет. И все - под эгидой ООН. Вон, недавно казачья дивизия ООН усмиряла некий вооруженный бунт в деревне Лакашки, Чечня.
        - Об этом тут информация тоже была. Говорили, что им даже особо приказывать не пришлось - добровольно пошли фактически….
        Повисло молчание. Марат углубился искать что-то ему одному ведомое, Олжас снова сел у подоконника и уставился в окно. Похожий на змея с ленивыми глазами, он все высматривал и высматривал в людях, идущих мимо, нужное ему лицо. Спустя примерно полчаса оно появилось. Олжас подскочил с табуретки и пошел к двери.
        Вошел он уже не один.
        - Марат, знакомься. Это Айбек. Айбек - это Марат.
        Двое мужчин пожали друг другу руки.
        - Айбек у нас в данный момент управляющий детским домом. Детский дом, организованный незадолго до заварушки, по европейским стандартам….
        У Марата в голове сам собой всплыл образ большого здания, напоминающего какую-нибудь виллу, в которое регулярно заезжали грузовики с гуманитарным грузом.
        - Вот именно поэтому этот детский дом вне компетенции пендов. Детей оттуда не забирают. По сути, это реальный способ их защитить.
        - Но…. Один детский дом?
        Слово взял гость:
        - Их много. Сеть, по Казахстану и странам СНГ. По сути, эти самые «европейские стандарты» - просто громкое словцо, дабы оградить персонал и детей от вмешательства этих самых «европейцев», - гость говорил совершенно без акцента. - То есть, если я правильно понял, вы переводите ко мне «некондиционных» детей. Я или оставляю их у себя, или перевожу их в другой детдом.
        Марат мотнул головой:
        - А потом-то что? Ведь будут же проверки, медосмотры. Некондиционного ребенка вряд ли спутают со здоровым.
        - Это не столь важно. Я скажу вам по секрету, на одной поставке таких вот детей делаются такие деньги, что все люди, имеющие к этому отношение, банально зажрались. Им гораздо проще заниматься этим делом дальше, чем докладывать начальству. Ведь, кхем, новое правительство не любит старые замашки. А о старых замашках вам известно….
        Гость закашлялся и утер губы платком, после чего продолжил:
        - Кроме того, конкретно сейчас со мной пытаются связаться некие… люди. Настолько некие, что это могло показаться сном. И настолько люди, что со сном это ни разу не спутаешь. - Он заворочался под вопросительными взглядами Марата и Олжаса. - Дело связано с детьми. Больше ничего сказать пока не имею возможности.
        Далее разговор шел на отвлеченные темы. Когда гость ушел, Олжас сказал:
        - Я думаю, суть ты понял. С устройством тебя в секретариат по делам пересылки все уже улажено. Если верить личному делу, то демократ ты у нас до мозга костей. Либеральный причем. Так что… будем пытаться делать, что сможем. А там будет видно.
        Воронеж и окрестности. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Бой так бой -
        Разговор другой!
        Ну а биться мне -
        Не учиться у вас!
        Былина XII века
        Когда Верещаев вошел к Ярцевскому, князь благополучно дрыхнул в обнимку с какой-то женщиной, которую Ольгерд видел разве что мельком. Худощавый, с усиками, ироничный, Дмитрий всегда пользовался успехом у женского пола и отчасти поэтому не обзавелся семьей, ценя независимость. Катастрофа, постигшая Россию, его привычек не изменила…
        Верещаев поднял руку, собираясь опрокинуть на пол тяжелый старинный стул, но Ярцевский, не открывая глаз и не меняя позы, предупредил:
        - Не надо шуметь.
        - Шума тут скоро будет достаточно. - Ольгерд сел. - Через двадцать минут из Воронежа на нас выступает колонна. По некоторым данным, Юркин обоз не просто так пропал - видимо, кто-то попал в руки «миссионеров» и раскололся, Дима…
        - Данные поподробней, - Ярцевский наконец открыл глаза, левой рукой прикрыв одеялом завозившуюся женщину. - Спокойней, радость моя, это мужские дела…
        - Подробности хреновые, - ответил Верещаев. - Рота янковской легкой пехоты - девяносто человек, восемь «Брэдли», два «Хаммера». Чваки - шестьдесят, на пяти
«Хаммерах». Евсюки - сорок, на «шишиге» и двух «уазиках». Усиление - янки - два самоходных миномета, 120-мм, 155-мм самоходная гаубица, с воздуха - две «мыльницы» с миниганами и НУРСами. Сейчас уже летит «Предатор», на разведку[Чваки - ЧВК, бойцы частных военных компаний. «Шишига» - грузовик «ГАЗ-66». «Мыльница» - легкий вертолет огневой поддержки типа «ОН-6».] .
        - Транспортных вертушек нет? - Ярцевский сел и зевнул. Верещаев покачал головой. Князь вдруг посмотрел на него злыми и веселыми глазами: - Ну и отлично, Ольг. Сегодня ты увидишь, как мы их хороним. Все увидят, как мы их хороним. И не по мелочи.
        - У нас сто сорок стволов, - заметил Верещаев. - Ну, успеют еще с сотню подойти из окрестных починков. А самое тяжелое оружие - РПГ.
        - Сходи за Федосовым, - попросил Ярцевский. - Скажи ему, чтобы собрал экипажи. Так и скажи. Думаю, человек сто нам хватит. Не будем тревожить молодежь и занятых работами.
        - Дим… - начал Верещаев осторожно. И тогда Ярцевский вдруг заорал:
        - Блядь, Ольг, не тормози, как целка в публичном доме! Иди и выполняй, и вечером наши сопляки будут срать в их каски!!! Бегом!!!
        Верещаев вспыхнул. Но потом вгляделся в глаза князя, помедлил… отсалютовал и быстро вышел.
        Ярцевский засмеялся. Искренне и чуть ненормально. А потом откинул одеяло:
        - Думаю, мы успеем еще раз, золотце…

* * *
        Колонна двигалась обычным порядком. То есть впереди спецмашина чевэкашных минеров, потом - евсюки и снова чевэкашники. Дальше - половина янки, артиллерия и оставшиеся легкие пехотинцы. Вертолеты барражировали над колонной «восьмеркой», охватывая движущийся цилиндр высотой в полмили и диаметром в три мили.
        Майор Бернсуэйд трясся в головном янковском «Хаммере». Проселок, весь в колдобинах, порядком подмерз, автомобили подкидывало. Русская грязь разбивала шины колесной техники вдрызг, а стоило зазеваться - клинила даже танковые гусеницы. Пулеметчиков мотало в люках. Каково было солдатам в «Брэдли» - лучше и не представлять. Майора раздражало происходящее. За последние два месяца он зачистил три деревни, жители которых претендовали на что-то большее, чем просто житье на земле за счет натурхозяйства (это у командования сил UNFRF возражений не вызывало). И всегда все проходило без осложнений. Ну да, ну была стрельба, были несколько убитых. Ну и что? Зачем гнать в еще одну дикарскую деревню бронеколонну под прикрытием вертушек, да еще и снабжать кодами вызова «F-16» с авиабазы? И никаких объяснений… Майор был опытным солдатом и видел, что начальство явно мандражирует. С чего бы? И что там такого может быть? Он осмелился задать прямой вопрос - и получил очень вежливый и многословный ответ, в «выжатом» виде означавший: «Не лезь не в свое дело, солдафон». При воспоминании об этом майор злобно фыркнул и
посмотрел на экран, где передвигались пятна засветок. В России тепловизоры работали отвратительно. Тут ВСЕ работало отвратительно, как будто техника заражалась от местных обитателей. Но экран как будто не показывал ничего угрожающего, как не показал ничего и предварительный облет «Предатора». В эфире переговаривались вертушки, и майор решил, что после окончания всего этого тупого дела вставит летунам фитиль со скипидаром - чтобы не…
        - О господи, что это?! - В голосе старшего пилота было скорее изумление, чем испуг. Но уже в следующую секунду белая спираль поразила вертолет в днище - белесое, похожее на брюхо снулой рыбы, прямо в нарисованную морду Микки Мауса, точно в оскал дебильной диснячьей улыбки - и вертолет разлетелся огненными брызгами. Секундой позже та же судьба постигла вторую машину, экипаж которой не успел даже пискнуть.
        Подняв глаза от экрана, где таяли алые, белые и зеленые хлопья, майор вдруг увидел то, чего не видел раньше, увлеченный электронной картинкой и успокоительным шумом эфира. Увидел реальность.
        Реальность заключалась в том, что его колонна сейчас вползла на участок лесной дороги, изогнутый широкой петлей буквы «S». А точнее, на старую болотную дамбу. С глубоким кюветом слева и стометровой унылой болотиной справа.
        - О господи, - повторил Бернсуэйд слова страшно и непонятно погибшего вертолетчика. - Заса…

…Две «тунгуски» стояли в трех километрах от колонны, почти на окраине села, замаскированные строительной фольгой и ветками. Именно они сбили вертолеты и остались на позиции, хотя у каждой в запасе было еще по семь ракет - Ярцевский не хотел рисковать. Еще четыре машины укрыли за кюветом на пригорках в лесу - метров за сто от дороги. Между ними и за болотом - на флангах «буквы S» - россыпью лежали в поляризующих «логовах» дружинники, вооруженные в том числе гранатометами и
«Шмелями». Но в их участии в первые секунды боя нужды не было.
        Во вращающихся башнях четырех «тунгусок» были установлены восемь 30-мм автоматических пушек «2А38». В следующие пять секунд они обрушили на колонну тысячу триста бронебойно-зажигательных снарядов.
        По полсотни снарядов на каждую из машин колонны.
        Две трети улетели мимо, превращая в бурелом осенний чахлый лесок за болотиной. Но и тех 10-25 снарядов, которые попали в каждую из машин, было вполне достаточно, чтобы на дороге не осталось ничего, даже отдаленно напоминавшего воинское подразделение. И без того слабая западная броня с бортов была еще слабее. Снаряды огненными комьями влетали внутрь - вместе с кусками самой брони, ошметками конструкций, обшивки, приборов, закрепленного на бортах снаряжения…
        Через семь секунд после начала атаки негорящих машин на дороге не было. Через девять - взорвалась самоходная гаубица, чуть позже - «шишига», которую так и не успели покинуть большинство евсюков. Остальные машины просто горели. Ни одна из авиационных скорострельных 25-миллиметровых пушек «Брэдли», ни один хаммеровский
«браунинг» или «Мк19» не стреляли. Стрелять из них было некому. Большинство стрелков были либо убиты наповал, либо корчились в горящих машинах с оторванными ногами. Первые выстрелы со стороны колонны - разрозненная пальба нескольких стволов - раздались только через пятнадцать секунд после начала разгрома.
        И тогда голос подал товарищ Калашников - един во многих ипостасях. Тратить
30-миллиметровые снаряды на оставшихся в живых оккупантов и предателей не стоило…

…Майор Бернсуэйд, лежа рядом с горящей машиной, кричал в микрофон:
        - Код красный для шестнадцатого! Красный для шестнадцатого! - пока не увидел, как со стороны кривого, нелепого и страшного, как в фильме ужасов, серого леса за болотом приближается стремительный рыжий плевок. В стороне летели к колонне еще два таких же. Бернсуэйд судорожно сжал гарнитуру, открыл рот… и через миг волна уплотненного до твердости бетонной плиты воздуха - после взрыва первого из трех выпущенных «Шмелей» - размазала его о горящий остов командирского «Хаммера», который мгновенно потух, - пламя снесло, сбило и скомкало…

…Первый из двух вылетевших с авиабазы «Фалконов» погиб в трех километрах от места засады - «тунгуски» от села достали его на пределе возможностей, выпустив для верности десять ракет серией, по пять каждая. Зафиксировав облучение радаром зенитки, пилот отстрелила целую порцию ловушек, совершила заученный маневр - и получила-таки ракету в сопло. Правда, три остальные, «заходившие» на ее самолет,
«отвлеклись», но ей уже было все равно. Исправно сработавшая катапульта пробила ее телом несбросившийся колпак кабины, и через две минуты труп упал на заброшенном колхозном выгоне, буквально в десяти метрах от того места, где пятеро беженок из города варили поздние померзшие грибы для детей, кучкой спавших под ворохами досок и старого рубероида и шифера. На трупе летчицы нашли пистолет, хороший нож, кое-какой НЗ, десять золотых английских соверенов, официальную записку на русском с просьбой «Помочь пилоту сил ООН добраться до своих и получить вознаграждение» и фото семьи, которое тут же разорвали в десять рук с какой-то звериной яростью. Потом стащили с убитой комбинезон, теплое белье, а с похоронами возиться, конечно, не стали.
        Второму пилоту - ведомому - повезло немногим больше. При виде того, что происходит вокруг, он неожиданно резко осознал, что с компьютерным тренажером это не имеет ничего общего. Через секунду после того, как он с истеричным воплем ужаса жидко опорожнил кишечник в специальный памперс, ракета попала под левое крыло, и вошедший в кабину осколок дюраля чисто и безболезненно отрезал пилоту голову. То, что осталось от машины, грохнулось в старый затиненный пруд возле заброшенной деревни…

…Ярцевский стоял на броне выехавшей к дороге «тунгуски». Маскировочная, рогатая от ракет, антенн и стволов, она была вызывающе украшена во весь лоб косой черно-желто-белой полосой с золото-алой на черной полосе вайгой и гербом бронесил Княжества - кольчужным кулаком с зажатой палицей. Остальные машины к дороге не выезжали. Передвигавшиеся по дороге дружинники то и дело нагибались, запасая в серо-коричневые мешки из грубого рядна часы, коммуникаторы, прицелы и вообще все, что представляло интерес для княжества в целом или для кого-то из дружинников в отдельности. Добивать было практически некого, только в болоте уже нечленораздельно вопили и ревели двое каким-то чудом добравшихся туда евсюков, протягивая к берегу руки и пытаясь выбраться из ледяной жижи, неспешно заглатывавшей их. На них смотрели равнодушно - и немногие.
        - Примерно так, - сказал Ярцевский и поглядел на часы. - Саня, пора, - произнес он негромко…

…Верещаев убрал с лица шарф и осмотрелся. Когда ему показали «тунгуски», он не поверил. «Тунгуски» какими-то неведомыми путями доставил Пешкалев, равно как офицерские экипажи - как раз этих людей Ольгерд видел, но принимал, естественно, просто за переселенцев, тем более что офицеры приехали с семьями и в разное время. Сейчас Ольгерд находился в некоторой растерянности, через которую прорастал гнев. На его глазах шесть этих машин уничтожили два самолета, два вертолета, больше двадцати единиц техники и двести оккупантов - за каких-то две минуты. Шесть машин, всего шесть!!! Каждая из них стоила каких-то двести тысяч долларов. Ну, пусть полмиллиона. Пусть!!! Но ведь те яхты, клубы, гулянки, бессмысленные
«нац-проекты», похожие на беготню обезглавленной курицы, - перед сдачей власть дураков и подонков вбухивала на все это десятки миллионов!!! И теперь мучился и умирал русский народ, становились рабами и злополучными игрушками русские дети и женщины, вымирали русские города, вывозились русские богатства, осквернялась сама Русская земля, русская история, русская память… из-за чего? Из-за тупости и жадности кучки негодяев?! Сотни таких машин, сотни новых самолетов и вертолетов, сотни новых танков, десятки кораблей, десятки тысяч хорошо обученных солдат - не цыплят с тощими шейками и замученными глазами… все это было украдено, и Россия осталась беззащитной, и само будущее ее повисло на тонкой ниточке над жадно чавкающими слюнявыми пастями чудовищных монстров… И кто же защищает Россию? Да вот же - ее защищают адвокаты, учителя, менты, инженеры… все, кто угодно - кроме тех, кто трещал об этом и делал широкие жесты! И снова приходится воевать на своей земле…
        Верещаев ощутил, как мышцы лица свело судорогой. В этот момент, попадись ему предвоенные «деятели», он бы разорвал их в клочья голыми руками и втоптал эти клочья в обгорелую землю. «Ну нет, - подумал он ясно, - если будет шанс - они не спрячутся нигде. Разберемся с пришлыми, вытащим всю сволочь сюда, с их уютных вилл в «Курвахшалых» и распнем всю эту свору - голыми и вниз головами - на московских
«ежах». Или будет так - или мне не жить. Поворачивать все равно некуда».
        Он подумал о своих мальчишках и девчонках. И о миллионах мальчишек и девчонок России - вот сейчас, вот в эту секунду плачущих, умирающих, растерянных, испуганных, непонимающих, бегущих, прячущихся, зажмуривших глаза, кричащих, увозимых прочь…
        - Проснитесь, боги, - сказал он, поднимая голову к хмурому осеннему небу и рывком сдергивая с головы берет. - Смотрите, вот он я, стою перед вами. Проснитесь, взгляните на Русскую землю, сойдите на нее, воплотитесь в нас для мести. Я отдаю вам свое тело для этого воплощения, слышите? Помогите отстоять Родину и свершить месть над нелюдью - такую месть, боги, чтобы закачалось небо и земля дрогнула, потому что иного они не заслужили и давно полна моя чаша терпения. А потом можете убить меня, если будет нужна плата за вашу помощь. Я, Ольгерд Верещаев, посвящаю себя вам, боги…

…Как раз в это самое время стоявший у ворот давно заброшенного длинного ангара на пересечении 5 Декабря и Краснознаменной Федосов утопил в подернутой по краям ледком луже окурок и сказал подпиравшему ворота парню:
        - Рафинадыч, начинаем. - Тот кивнул и исчез в темном проеме, а через несколько секунд там заработали моторы. - Ну что, - пробормотал Федосов, - настала пора сделать так, чтобы о нашем маленьком колхозе быстренько забыли…

…Колонна ворвалась в воронежскую «зеленку» вокруг ооновских миссий неожиданно. Три открытых «УАЗа», утыканные пулеметами и «ПТУРами», два грузовика с тентами, которые украшала гордая надпись КОМПАНИЯ РосДератизация, два джипа «Лендкрузер» - тоже превращенные в передвижные огневые точки. В грузовиках было по три тонны самодельной взрывчатки, их вели вовсе не смертники, а отличные водители, многократно отработавшие свои действия.
        Подобного здесь еще не было. Вихри пулеметного огня смели растерянную охрану, мгновенно протянутыми тросами «крузеры» растащили блоки заграждения - и колонна ринулась по территории сеттльмента, расстреливая и взрывая все на своем пути. Через одиннадцать секунд после начала атаки первый грузовик врезался в склад ГСМ, еще через три второй въехал в холл главного офиса миссии…

…Среди погибших во время рейда (их насчитывалось около трехсот) оказались генеральный комиссар ООН Паолизи плюс почти весь его аппарат - и командующий силами UNFRF в Центральном Секторе генерал-лейтенант Твиндэм со всем своим штабом. Группа Федосова потерь не имела, как не имел их и отряд Ярцевского. Строившие схемы действий на основе «миротворческих операций» на юге и востоке, где главная опасность исходила от смертников-одиночек и ракетных обстрелов «по площадям», оккупанты оказались совершенно не готовы к классическим засадам и рейдам, к наличию у противника современных ракет, а главное - четкого плана действий. Население Воронежа тем временем грабило и растаскивало все, что уцелело на месте сеттльмента, - от канистр с водой до оружия, причем грабежи не прекратились и когда прибыли подкрепления - усиленный батальон американской легкой пехоты, усиленный батальон валлийских гвардейцев, батальон польских парашютистов под общей командой бригадного генерала армии США Ортеги. Первоначально, впрочем, прибывшим было не до местных - подобных потерь одномоментно ооновцы и натовцы не несли еще никогда.
        К вечеру второго дня «миссионеры» опомнились, малость подразгребли свое и попытались образумить население, которое, казалось, сошло с ума. Началось со стрельбы газовыми гранатами по мальчишкам, разбиравшим остов «Хаммера». Пацаны с визгом и воем разбежались в соплях, но через полчаса появились с подкреплением, в старых армейских противогазах и закидали блокпост камнями и бутылками со смесью бензина и машинного масла. В ответ в них начали стрелять уже по-настоящему, и под утро в городе шел масштабный бой. Вооруженные кто чем - от пулеметов до кусков арматуры - горожане разного возраста и обоего пола сожгли больше сорока единиц самой разной техники, от джипов до танков, перебили еще около сотни солдат миссии (совершенно не считаясь со своими - впятеро бо?льшими! - потерями) и не пошли на штурм ошалело откатившихся в оборону на выжженной территории бывшего сеттльмента миротворцев только потому, что не имели ни командиров, ни плана - казалось, ими руководит какой-то инстинктивный разум, подсказывающий, что чужих надо убивать, но дальше этого не идущий. Авиаразведка засекла начавшийся из города
массовый исход населения, авиация нанесла по колоннам беженцев несколько хаотичных ударов «просто так» (в коммюнике было заявлено, что удары наносились по отходящим из города разбитым частям националистов)… и совершенно неожиданно потеряла два самолета - американский и голландский «F-16», сбитые запущенными с окраины «стрелами». Помимо этого какие-то группы неплохо вооруженных и явно организованных людей - по отрывочным данным разведки, во главе с бывшим казачьим атаманом Щупаком - продолжали скрываться по периметру развалин сеттльмента, вели беспокоящий огонь, невзирая на артиллерийские и авиационные удары, а к вечеру… ахнули по площади невесть откуда взявшимся «смерчем». Дюжина ракет с четвертьтонными термобарическими боеголовками перемешала с техникой, землей и воздухом почти полтысячи «миротворцев». Оставшиеся в живых поспешно «прорвались» (их никто не задерживал) прочь из ополоумевшего города.
        Решено было спешно перебрасывать с юга части казачьей дивизии ООН и батальоны конфедеративного СОБРа, укомплектованные кавказцами…
        Дмитрий Ляляев
        Тост
        (интерлюдия)
        Может, в чем-то бывал не прав и я,
        Власть бандитскую зло кляня,
        Но пока страной правит мафия,
        Попрошу не держать меня!
        Попрошу не читать нотации,
        Дескать, молод ты и горяч.
        Мне от вас не нужны дотации,
        И силком меня не запрячь.
        Мне всегда был понятен веселый смех
        Над вождями из чугуна,
        Но никто не просил опускать нас всех
        До отметки морского дна.
        Я гляжу на экран сапфировый,
        Изнасилованный враньем.
        Из страны несется по миру вой,
        А поэты пьют шнапс с ворьем.
        Мне не нужно искать нынче модных тем,
        Я б очистился от грехов,
        Звезданув по холеным мордам тем
        Плетью, скрученной из стихов!
        Попируйте, попейте кровушки
        Средь народной лютой беды!
        Будет время - слетят головушки
        И растают ваши следы.
        И хватило бы вам везения
        Хоть за гробом спастись от слез.
        Но и там не видать спасения
        Тем, кто людям мученья нес.
        По гулянке выйдет похмелие,
        Толпы нищих развеселя.
        Кровью выльется то веселие
        И оплатятся векселя.
        Враз раскаетесь, твари злобные,
        Поваляетесь вы в ногах,
        И придушат крики утробные
        Парни в кованых сапогах.
        И никто, ни теперь, ни в будущем,
        Не проронит о вас слезы.
        Пейте ж водку в море бушующем
        И разбейте свои часы!
        Окраина Ставрополя. Российская Конфедерация Независимых Народов
        А я молодец, блин!
        Я кончил свою тоску!
        А ведь уже думал,
        Что развалился в хлам!
        Как пьяный казак, блин -
        Шашкою на скаку!
        Как пьяный казак, блин -
        С маху и пополам!
        О. Медведев
        Начало ноября выдалось теплым, солнечным и ясным. Трудно было поверить, глядя в почти летнее небо, что где-то северней уже идет снег, уже началась и вступила в свои полные права настоящая зима. Да и, если подумать, кому какое дело до тех мест теперь? Уже поговаривали открыто, что принято решение образовать на землях Донского и Кубанского казачьих войск Юго-Казацкую Республику, давно мечтавшуюся кое-кому «Казакию»; идея, казавшаяся еще недавно навечно похороненой, начала обретать плоть. И значит, все места северней всяко скоро окажутся заграницей… Да и черт с ними, что там хорошего?! Русские одни живут, а русские - не казаки… ясное дело…

…В старых казармах внутренних войск на городской окраине шла большая гулянка. Повод был - завтра со всего юга провожали на службу шесть тысяч казаков, первый здешний настоящий набор в «ооновскую дивизию» «Генерал Краснов», формировавшуюся в Воронеже. У казаков на военную службу принято провожать с песнями, шумно, весело - обычай сохранялся даже во времена самой кондовой советской власти. А уж сейчас, казалось бы, прямой повод гульнуть вовсю…
        Только не пелось казакам. Не радовала новая форма, не радовали радужные пачки европодъемных, и даже водка не пьянила. Огромное, многотысячное сборище больше походило на какие-то дикие поминки, причем поминки тоже не казачьи - молчаливые, мрачные. Ходили смутные, но очень настойчивые слухи, что первой «войной» казачьей дивизии будет подавление бунта «в России». В той самой, которая уже - почти заграница.
        Верить в это не хотелось. Казалось бы, ну и что, даже если так? А вот поди ж ты…
        Ходили и другие слухи. Что набранные там, на севере, казаки перешли на сторону повстанцев. Конечно, они вроде и не совсем настоящие казаки, не природные… Но что же это, в своих стрелять?!

…За одним из столов, занятых кубанцами, сидели не только казаки. Вопреки обычаю чужих на такие гулянки не звать были за столами и двое больше чем «чужих», офицеры из штаба казачьей ооновской дивизии, французский капитан де Приво и шведский лейтенант Орама. Их позвали потому, что обоих казаки уважали - за честность, за храбрость, за воинское умение, за то, что не чванились «цивилизованностью», что хорошо знали русский язык. Рядом с ними сидели двое атаманов - слева и справа.
        - Плохо пьют, - сказал Орама французу де Приво по-английски. - Молча пьют. Когда русские молча пьют… - Он не договорил.
        Француз кивнул, спокойно и внимательно поглядывая по сторонам. Его сосед-атаман хмыкнул и на том же языке спросил:
        - А о чем нам говорить? Вот разве что спеть… - и повысил голос, переходя на родной язык: - Казаки, кто споет?! - а потом снова вернулся к английскому, спросил у Орамы: - А вот язык как нам теперь называть? России нет, язык тоже переименуем? Ты нас назвал русскими, а мы - кто? Кто мы теперь?
        Швед промолчал. Он не нашел слов для ответа и обрадовался тому, что двадцатилетний Славка, сын атамана, говорившего со шведом, парнишка, который первым записался в дивизию, вдруг грохнул по столу кулаком - крепким, мужским, наработанным до каменой твердости и тяжести еще в школе на летних полях, и, глядя в покрытую пластиком поверхность бывшего школьного стола, неожиданно высоко и чисто затянул - так, что все разом примолкли, даже те, кто успел хватануть водки и натащенного отовсюду самогону сверх меры:
        Не для меня-а-а-а-а…
        Прыйдет вясна-а-а-а…
        За стол родня вся соберется…
        «Христос воскрес!» - из уст польется…
        То будут петь не для меня…
        И сразу с нескольких мест поддержали - как будто не было последнего века:
        «Христос воскрес!» - из уст польется!
        То будут петь не для меня!
        Де Приво прищурил глаза. Его охватило странное чувство. Пели - отчаянно, крича даже, но в то же время странно слаженно - молодые парни и мужики. Песня, словно круги на воде, расходилась в стороны от их стола - дальше, дальше, дальше, рождая невиданный, жуткий хор. Откуда это? Ну да, они называются казаки. Но кто из них эту песню - старую казачью, де Приво это знал еще на своей родине - хоть раз пел в обычные дни?
        А для меня-а-а-а-а…
        Ку-сок свинца-а-а-а…
        Он в тело - ой -
        в тело белое
        Вопье-о-о-отся…
        Песня продолжала катиться, переливаться и греметь, хотя заведший ее Славка уже не пел сам - к нему между столами пробрался кто-то из приятелей и что-то прошептал на ухо - что-то, отчего Славка сперва отшатнулся, неверяще смерил взглядом кивнувшего парня рядом, а потом вскочил и тоже между столами запетлял прочь, к выезду. На него никто не обратил особого внимания, мало ли что… Но кто-то первым замолк, когда парень вернулся.
        Замолк первым. И, как только что шла кругами песня, пошло кругами молчание. Оно двигалось вместе с медленно идущим обратно к своему месту Славкой. Казаки замолкали один за другим, и так же один за другим приподнимались, а потом садились обратно.
        На руках Славка нес тело девушки. Неловко нес - растрепанные, спутанные русые волосы тяжело мотались в такт покачиванию запрокинутой головы, покачивались длинные стройные ноги - туфля только на одной. Сперва могло показаться, что на девушке красная блузка… но потом становилось видно, что блузка - белая, а красное - кровь из нескольких ножевых ран.
        Там, где проходил Славка, подсаживалось за столы, придавив людей, тяжелое молчание. Молчали все. Даже ветер - неожиданно ставший холодным, почти зимним уже - примолк в черешнях…

…Она спешила сюда - провожать своего жениха. Лена дружила со Славкой с первого класса, так редко бывает сейчас. Она очень спешила, иначе не села бы в машину к зверям, считающим, что красивые ноги, веселая улыбка и облако золотистых волос - признаки шлюхи.
        Звери умели улыбаться и даже говорить по-человечески. Но они оставались зверями. Зверями, которым по чьему-то злому умыслу позволили жить среди людей и которые расценили это как людские трусость и слабость.
        Изнасиловать ее не смогли - она отбивалась слишком отчаянно. Тогда просто ударили ножом - раз, другой, третий - и выбросили около автобусной остановки. Потому что шлюха, она и есть шлюха, не больше. Тем более - русская шлюха, которая почему-то не хочет «дать» Господам.
        Выбросили и поехали дальше…

…Славка положил тело девушки на стол - придержав его одной рукой, сильной рукой, а другой - сметая прочь водку, самогон, закуски… Постоял молча, сосредоточенно глядя в лицо Лены. Потом протянул к людям окровавленные руки и спросил - тихо, но услышали все:
        - Что ж это, казаки? А?
        И снова было тихо. Стоял над людьми растерянный мальчишка с перепачканными девичьей кровью руками - протянутыми к ним, к людям… Но уже не очень долго тишина продолжалась - с дальнего конца стола через три от Славкиного поднялся белокурый бородач, приземистый, кряжистый, как медведь, с черными от вечной работы руками-лопатами, и сказал громко:
        - Будя, господа казаки, сопли жевать.
        И - взметнулась буря…

…К не двинувшимся иностранцам подошли сразу несколько казаков - уже с оружием, с новенькими американскими «кольтами»-четверками, непривычными в их руках. Но - тоже уже без нашивок на германских камуфляжах. Один из них хмуро сказал:
        - Сдавайте пистолеты. И уж простите, запрем мы вас. Хорошие вы мужики, считайте, что спасаем… Неладно тут скоро будет чужим.
        Де Приво поднялся. Одернул куртку. Бросил взгляд в стол, потом - в небо. Казаки настороженно, без охоты, но сноровисто взяли француза на прицел (Орама сидел спокойно, цедил, как воду, дорогую семидесятиградусную рябиновую настойку из старого граненого стакана, щурился бледными безразличными глазами - словно смотрел на приближающийся чужой берег с крутого носа ладьи, держась за звериную голову).
        - Не чуди, - предупредил говоривший казак.
        Тогда де Приво с треском отодрал нашивки на рукавах - ооновские, миссии, дивизии… Французскую - трехцветную - не тронул. И горячо сказал по-русски - мальчишески, не как молодой, но все-таки мужчина, офицер:
        - Возьмите меня с собой! Я с вами буду! С вами стану! Эти грязные свиньи… девочку… у нас тоже… - и поперхнулся злобой, выплеснувшейся через глаза, - застарелой, безрасудной «fourie franses»[Культовое психологическое понятие у французов прошлых веков - безрассудная ярость, позволяющая не обращать внимания на потери, страх, боль и так далее на пути к цели.] .
        Казаки переглянулись. Старший кивнул шведу:
        - А ты что?
        Орама допил настойку, булькнул за щекой, полоща рот, последним глотком. Не вставая, сказал:
        - Пулемет нужен. Хороший пулемет. «Миними» не возьму, «калашников» ищите, тяжелый, под винтовочный патрон. Тогда с вами пойду… - И добавил по-шведски что-то резкое и шипящее, как гадючий бросок из-под палой листвы.

* * *

…К вечеру в пылающей округе - в радиусе пятидесяти километров - не осталось ни единого живого «чужака». Убиты были все. Прятавшиеся и сражавшиеся. Виновные и невинные. Бизнесмены и подсобные рабочие. Этнобандиты и профессора. Женщины, дети и старики.
        ВСЕ.
        Не ушел никто. Не выпросил пощады ни один. Никому не удалось откупиться.
        Слишком долго испытывалось терпение хозяев этой земли - и виноватыми оказались и те, кто испытывал его, и те, кто молча поощрял наглецов, и те, кто наглецов осуждал, но тоже молчал, не желая вступать в конфликт со «своими», с «диаспорой», с «обычаями» - «хорошие люди, которые есть в любом народе», как любили твердить, словно заклинание, в дни мира мастера оправдывать чужую подлость. На самом деле хорошие люди… но кому теперь было до этого дело?
        Все получили по заслугам. Страшно - и по заслугам. ВСЕ.
        Над краем от города к городу, от станицы к станице с высоких башен церквей - новых и старых - метался колокольный сполох. Функционеры миссии ООН и немногочисленные разрозненные гарнизоны UNRFR были следующими, до кого добрались казаки, обзаведшиеся не только танками и пушками с разбитых складов, но и несколькими
«L-39», и десятком «Ми-24» (нашлись люди, способные сесть за штурвалы этих машин, нашлись и техники, способные их обслужить) - большинство из пришельцев погибли, даже не успев сообразить, что случилось с казаками, откуда этот выплеск безумия?! Те, кто выжил, поспешно покидали Дон и Кубань - мимо пожаров, мимо деревьев, на которых висели зашитые в свежую свиную кожу страшные мешки с грубыми матерными надписями краской или углем.
        Ведь казакам была обещана такая высокая плата! Такие льготы! Такое будущее! В чем же, в чем дело?!
        В спешке, в панике миссия пыталась остановить переросший в восстание погром - бросая в его пожар, словно одинокие ветки, все части, которые оказывались под рукой.
        Было поздно.
        Превратившийся в бушующий чудовищный пожар костер пожирал эти ветви - с треском, в яростном вихре пламени…

* * *
        - Как будто у себя дома… - процедил есаул и зло вытер мятой фуражкой мокрое от пота лицо, в кровь расцарапав щетинистый подбородок пуговицей ремешка. Но обращать внимание на это было сейчас просто нелепо.
        Мошка? и комарье вились над камышами плавней чудовищной тучей - полсотни лошадей и столько же людей были для них лакомым кусочком. Если бы хоть кто-то из находившейся на грунтовке вдоль края кубанских плавней роты легких пехотинцев армии США был чуточку внимательней, он бы обратил внимание на эту тучу над яркой зеленью, косо и густо торчащей из стоялой воды. Но люди в пятнистой форме и странно узнаваемых касках, облепившие машины, почти все смотрели на юго-восток - туда, где горело и дымило. Возле второй машины несколько человек - без видимых знаков различия, но узнаваемых по манере держаться, офицеров - что-то обсуждали, то и дело переходя на взвинченный полукрик. Никто не подозревал о том, что на расстоянии в полсотни метров от них, по конскую грудь в воде, зажимают и гладят храпы своих коней полсотни казаков, самому старшему из которых было за шестьдесят, а младшему - не было четырнадцати. Полсотни только-только призванных войском и спешно высланных в дозор казаков, самым страшным оружием которых были шесть «Мух», а самым массовым - «Егеря», «Сайги» и, конечно, шашки.
        Какой казак без шашки? Сколько рессор было изведено на них…
        А на каждом «Хаммере» торчали спаренные «браунинги». У каждого из вражеских пехотинцев был автоматический ствол; у трети - с подствольниками.
        - Че делать будем, есаул? - прошептал второй по званию и второй из двух офицеров полусотни, худой и высокий хорунжий с вислыми сивыми усами и отечными глазами старого алкаша. - Ну че делать-то будем, неужели пропустим?! Вить прям в тыл Сорокину выйдут, наворотят дел… Наши там еще и не управились, не ждут…
        Есаул яростно цыкнул в воду, опустил глаза.
        Что он мог сделать? Амеросов было вдвое больше. Про огневую мощь и говорить не стоило - чтобы не смешить никого. Сообщить по рации в забитый эфир в надежде, что собщение дойдет - и остаться на месте?
        Вариант, конечно…
        Офицеры между тем, кажется, до чего-то договорились. Разом зарявкали и заурчали моторы боевых машин, пехотинцы заспешили к дверям…
        - Во че, - сказал есаул и тихо перхнул горлом, чтобы голос был чище. - Во че, казаки… Тока тихо, на пузе…

…Когда из стены камышей, с хлопками и шипением, поджигая уже сухие по осени камыши и превращая их в стену пламени, вылетели, прошибая «Хаммеры», несколько длинных огненных плевков, большинство из легких пехотинцев поняли, что это нападение. И, несмотря на вспыхнувшие машины, на крики раненых товарищей, тут же приготовились к огневому контакту - мгновенно.
        Но дальнейшее заставило их потерять еще несколько секунд. Что, впрочем, было неудивительно. Ничуть.
        Колышущаяся огненная стена вдруг породила воющую лаву всадников. Их было столько, что разбегались глаза, их было несколько сотен - и над каждым крутилась серебряно-алым сиянием стали и огня - сабля.
        Сабля.
        - Ги, ги, ги, гиииии!!! - вопль был невыносим, дик и надсаден.
        Несколько секунд.
        Неясно было, кто побежал первым. Не побежать было нельзя. Что-то кричало - изнутри, издалека, что у пехотинца, у одиночки, нет шансов против этого, надвигавшегося с бешеной скоростью, в конском хрипе, в нечеловеческом визге.
        Только бежать…

…Кто-то - в основном те, кто находился у огневых точек в машинах, - собирались открыть огонь или даже открывали его, но в них летели гранаты, в них стреляли уже почти в упор - и все видели, как рыжеусый всадник с красным лицом и оскаленной пастью, на рыжей лошади, проносясь мимо машины, на скаку сделал что-то рукой… и тело командира роты, высунувшегося из верхнего люка, стало короче и забило вверх алым…
        И это было все.
        Кто-то лез под машины. Кто-то бросал оружие и, движимый все тем же древним и неоспоримым, падал на колени и вскидывал руки - как можно выше. Большинство бежали через дорогу - почти все не стреляя - и дальше, по заросшему полю. Туда, где убежать было нельзя.
        Всадники настигали их. Одного за другим.
        - Гихх!!!
        - Гихх!!!
        - Игг-гии!!!
        - Гах!
        Во многих казаках не было того умения рубить, каким славились их предки. Длинные клинки рубили, нанося не смертельные, но страшные, брызжущие кровью раны, отсекали руки и пальцы, кроили спины, и люди в чужой форме метались по полю стонущим обезумевшим стадом, осыпаемые ударами снова и снова, пока какой-нибудь не становился смертельным. А те из казаков, кто сохранил или воспитал заново сноровку предков, рубили реже, но так, что позади оставались безголовые или раскроенные почти напополам тела…

…Все закончилось через пять или семь минут. Не похожие на самих себя казаки съезжались или шли на дорогу - перекликаясь, переругиваясь; некоторые останавливались, чтобы проблеваться, кто-то дико озирался, сжимая шашку, кто-то на ходу пытался оттереть кровь… и кого-то вытащила к дороге лошадь - запутавшегося ногой в седле, без лица, снесенного очередью в упор. Подошел ревущий в два ручья мальчишка, из его всхлипываний с трудом можно было понять, что «убили», и не сразу стало ясно - коня… Возле дороги, между двумя машинами, стояли, прижавшись друг к другу, около двадцати пленных; не меньше семи десятков валялись вокруг порубленные, расстрелянные или горели в «Хаммерах».
        Полусотня потеряла убитыми одиннадцать человек. И семь коней.
        Казаки не знали, что ими здесь и сейчас была отбита последняя попытка оккупантов послать хоть какое-то подкрепление своим на южных территориях.
        Да и не к кому уже было их посылать, эти подкрепления.
        Совсем не к кому.
        Аэропорт Шереметьево. Российская Конфедерация Независимых Народов
        Наступает он, зрим и четок -
        Час, когда нам одно лишь надо:
        Не зарплат, не жратвы, не шмоток,
        А того, чтоб вы сдохли, гады…
        В салоне правительственного самолета, сделанного на заказ «Боинга», только что взлетевшего из аэропорта Шереметьево, царило молчаливое уныние, наполнявшее роскошный салон, как протухшая вода старую бочку.

…Глава правительства Подлинский тоскливо думал о том, что ему жилось намного лучше, пока он был оппозиционером. Можно было галдеть о проблемах и критиковать власти, ни за что не отвечая и ничего не предпринимая. Черт его дернул схватиться за предложение ооновской комиссии!!! Соизволь теперь «управлять» - а как тут управлять, если все на глазах разваливается и разворовывается, со многими регионами просто-напросто нет связи?! «Эх, жаль, - размышлял Подлинский, - жаль, надо было, как все умные люди, вовремя за бугор смыться! До чего же доводит жадность, прости господи», - вдруг с тоскливым искреним раскаяньем подумал он…

…Руководитель министерства промышленности (промышляйского министерства, как поговаривали в коридорах власти) Елдайс страдал по поводу того, что энергетическую систему страны, на которой он, как кот, свернувшийся клубком вокруг крынки со сметаной, лежал двадцать лет, «прихватизировали» зарубежные ловкачи. М-даааа, а ведь на саммитах казались такими милыми людьми. Кто мог подумать, что это у них не улыбка, а такой оскал?! Себе - гигантские доходы, к которым Елдайс привык, как к своему бездонному кошельку, а ему - декоративный пост, на котором шагу нельзя ступить без согласования с главой миссии комитета ООН по природопользованию в России. Елдайс вздохнул и твердо решил возглавить оппозицию. Как только она найдется… Мелькнула даже мысль - податься к восставшим, которые сражались уже сразу в нескольких центральных областях, на юге, в Сибири. Мелькнула - и пропала…

…Глава министерства финансов Голышов ни о чем особенном не думал, кроме своего сегодняшнего сна. Ему приснился дед - герой Гражданской и Великой Отечественной войн, писатель Петр Аркадьевич Хульдар-Голышов. Писатель мрачно точил жикающим бруском зловеще посверкивавшую звездным светом шашку и многообещающе поглядывал на внука. Голышов проснулся в холодном поту, с икотой, прогнал из постели десятилетних мальчика и девочку, с которыми перед сном развлекался (а точнее - они его развлекали, потому что Голышов был несостоятелен в половом отношении), и до утра молился перед иконами. Под утро ему показалось, что на одной из икон святой Николай Угодник показал ему фигу. Голышов списал это на недосып, но сон вспоминался снова и снова…

…Министр обороны Стульчаков, спокойно и естественно перешедший в новое правительство из прежнего, раздумывал, как бы повыгодней загнать остатки армейского имущества - все равно армии больше нету и не будет. Глядя в пол, он размышлял о том, что «остатки сладки» и что сразу после этой операции надо будет подавать в отставку и валить на северный берег южного моря, поближе к собственной вилле и счетам. Из-за непроходимой тупости постепенно начинавшую полыхать
«заграницу» Стульчаков представлял себе по-прежнему в виде тихого и обильного на развлечения и услуги буржуинского рая…

…Глава министерства по связям с общественностью Гаспаров, сложив руки на животе, крутил большими пальцами и тяжело вздыхал снова и снова. Общественность ему не нравилась никогда, но он всегда умело пользовался ее настроениями для достижения своих целей. Но это осталось в прошлом. Неожиданно выяснилось, что работать с Подлинским просто невозможно, а общественность протестующая намного приятней просто общественности. Позавчера глава миссии UNFRF, вызвав Гаспарова «на ковер», полчаса вежливо объяснял ему, какой он, Гаспаров, идиот, бездарь и сволочь. Гаспаров знал это сам, но вслух услышал это впервые - тем более от человека, с которым было прочно связано его, Гаспарова, чисто физическое благополучие. Вздохнув еще раз, Гаспаров решился «валить» Подлинского. Лучше уж быть главой правительства - ответственности меньше…

…Министр культуры Прытко?й общему унынию не поддался. Он писал, морща квадратный лобик, на ноутбуке новую, как он изысканно выражался, пиесу под названием: «Лицо русского фашизма и народное покаяние как путь к процветанию»…

…Подлинский отдернул оконную занавеску - посмотреть, закончился ли взлет? Бельгийские истребители «F-16», сопровождавшие правительственную машину, почему-то резко отвернули в стороны - на секунду Подлинскому показалось, что они испугались его взгляда.
        И только потом он увидел приближающиеся с земли три стремительных ярких звездочки на бело-серых пружинных струях.
        - Что такое? - пробормотал он удивленно…

…Через одиннадцать секунд правительство Российской Конфедерации Независимых Народов перестало существовать.
        В полном составе…
        - …Пиж…ш, - удовлетворенно прошамкал в двух километрах от Шереметьева стоящий на крыше старого ангара тощий неопрятный старик в расстегнутом клочковатом ватнике, мешковатом пиджаке и мятых брюках. Перекрестился, пробормотал: - Шлава тебе, Шталин… - Глаза у старика были ненормальные, ликующие и сочащиеся огненным безумием.
        На крыше были еще три человека - могучий бородач лет сорока и двое молодых парней за двадцать. Одетые в немецкие зимние камуфляжи, они держали на плечах пусковые блоки «стрел» с пустыми трубами и, словно не веря сами себе, смотрели на горящий вдали керосиновый костер, мелькание машин и людей под вой сирен… Они бы стояли так вечность, наверное, но дед развил бурную деятельность:
        - А ну, ну, шынки, - зашепелявил он, выкатывая из-под вороха строительного мусора за каким-то баком, измазанным солидолом, покрашенный масляной краской «максим» и вытаскивая патронную коробку, - давайте отшюда, вам ешо шить и шить, а мне вон ш теми, - он кивнул вниз, где в каком-то километре мчались несколько броневичков охраны, - поговорить нушно…
        И припал к пулемету…

…Когда он оглянулся - проверить, ушли ли молодые дурни, не вздумали ли погеройствовать не вовремя, то понял, что все-таки не один. Его второй номер - Васька Бряндин, такой же, каким он в последний раз видел Ваську живым на будапештской улице, в расстегнутом зеленом ватнике с вылезшим на плече клоком серой ваты, в сбитой на затылок ушанке, с белозубой улыбкой здорового и веселого двадцатилетнего парня - уже полулежал рядом и подмигнул старику.
        Дед не удивился. Все было правильно…
        - Шего вштал? - подмигнул ему в ответ дед, устраиваясь поудобней за привычным орудием. - Подавай, Вашена, вон они полжут, фашишты херовы! Йиих, рррруби дррррровааааа!!!
        И, нажав гашетку, дед ощутил, как послушно поползла в приемник взревевшего
«максимки» подаваемая ловкими руками второго номера звенчатая лента…

…Снайпер смог уложить сумасшедшего пулеметчика через двадцать минут, пробив щиток пулемета «лапуа магнум». Старик упал на кожух «максима» мертвым - со страшной беззубой улыбкой, полной нездешнего свирепого ликования.
        А пулемет продолжал стрелять, пока не кончилась лента…

…Снайпер не рассказал никому то, в чем был практически уверен. В прицел на крыше он видел за пулеметом двух человек.
        Но это, конечно, была галлюцинация…

…Когда в морге удалось разжать намертво сведенный правый кулак тощего старика - патологоанатом отшатнулся.
        В кулаке, навечно впечатанная в сухую бескровную плоть страшным предсмертным усилием, багряно-золотым огнем горела золотая звезда.
        Врач долго стоял около лотка в раздумье. Потом - бережно, почти нежно сложил кулак обратно. И прошептал:
        - Прости, дед…

…А три человека в камуфляжах уходили подмосковным снежным лесом на северо-запад. Они шли быстро и молча - к одним им известной цели.
        К полулегендарному Княжеству, куда до сих пор им не давал уйти Долг Ненависти.
        Дер. Чистое. «Построссиянское пространство»
        Колоколами в пламени пожаров
        молили груди баб казненных: «В бой!»
        Русь билась под копытами, рожая
        девчоночку заплаканную - Боль.
        Намжил Нимбуев
        Висевший на луке седла приемник хрипел и посвистывал, по временам начинал урчать и доносил в окружающий холодный мир какие-то вовсе уж невообразимые «звуки космоса». Потом вдруг щелкнуло, и совершенно ясно и чисто послышался бодрый голос диктора:
        - Новое феминистическое движение в России набирает обороты. Как говорит лидер движения Раиса Скворцова: «Женщины только и ждали этого - им не хватало толчка! Мы надеемся, что настанет день, когда каждая уважающая себя девушка или женщина гордо скажет: «Я женщина, а не инкубатор!» - и откажется служить вбитым в голову патриархальным устоям!»
        - Им не хватало толчка, - сказал Верещаев. - Толчок мы им обеспечим. Глубокий, грязный и вонючий.
        Его уже не в первый раз поражала какая-то инфузорийная тупость правозащитных орд, буйствовавших на развалинах всего и вся. Казалось, кто-то открыл двери гигантского дурдома. Обитатели его не обращали внимания ни на что, кроме своего болезненно раздутого и полностью деформированного внутреннего мира, более реального для них, чем подлинная реальность.
        Верещаев знал, отлично знал, что в Москве уже третьи сутки не работают системы отопления. Тем не менее радиостанция вещала из Москвы.
        Он остановил коня, чтобы подождать сопровождавшего порученца - тот еще плоховато держался в седле. Огляделся. По расчищенной дороге в полукилометре тянулся обоз - несколько машин, самых разных; в Княжество шла новая партия беженцев. Еще дальше видна была другая ниточка транспорта, но Верещаев отвел взгляд.
        От Петьки известий не было. Никаких. Сразу три девчонки ходили с зареванными мордочками, но бывший писатель, а ныне глава молодой спецслужбы цинично думал, что это пройдет, бабьи слезы - что вода. Но если Петька пропал и уже не вернется - вместе с ним сорвалось выполнение задания. Важного задания.
        Этой мыслью, холодной и расчетливой, Ольгерд отгораживался от другой. От той, что он послал мальчишку на смерть.
        Уже не первого. Надо привыкать.
        У Димки - князя Дмитрия - сегодня ночью собиралось совещание. Прибыли новый Голова Воронежа атаман Василий Григорьевич Шукаев, «дед Артур» - бывший, еще из 70-х, спецназер ГРУ, а ныне «вселипецкий староста», как он сам о себе с юмором говорил, Артур Михайлович Возванцев, люди которого буквально десять дней назад «зачистили» родной Липецк, тамбовчане, пензяки, рязанцы, куряне, туляки… Ожидались представители из пока еще неподконтрольных повстанцам Орла, Брянска, Саранска, Сызрани, Саратова… Да и до того времени надо было сделать еще как минимум одно важное дело.
        В общем, нелепо было думать сейчас о Петьке.
        Верещаев повернулся в седле. Сопровождавший его порученец наконец-то догнал командира.
        У мальчишки было странное прозвище - Багдад. Откуда оно взялось - он то ли на самом деле не помнил, то ли просто не хотел рассказывать, да по традиции этим не особо и интересовались. Захочет - расскажет когда-никогда; не захочет - значит, не захочет. Вообще его привез с собой юный адъютант «деда Артура» Вовка Семеров. Багдада подобрали по дороге, и мальчишка охотно согласился остаться в княжестве, а там как-то сам собой прибился к порученцам Верещаева. Но в поездку Ольгерд взял его сегодня в первый раз. Через что-то подобное проходили все порученцы… впрочем, Багдад об этом не знал. Он отдувался - так, словно сам тащил на себе лошадь по целине, а не ехал на ней. Лошадка, чувствуя, что на ней неопытный всадник, вовсю и с наслаждением дурила, только что не кусалась - вид у мальчишки был сердитый и жалобный.
        - Короче повод, только голову ей не задирай, - Верещаев показал, как. - И колени сожми, покажи, кто хозяин…
        - Вот так? - Мальчишка старательно, хотя и опасливо исполнил приказание.
        - Примерно так… - Верещаев легонько нахлестнул круп своего солового жеребца, и тот послушно понес хозяина влево и вверх, на косогор. Багдад героически следовал за Ольгердом.
        - Не шпорь, - через плечо посоветовал Верещаев, ловко нагибаясь в седле. - У коня шкура толстая, он твоих каблуков даже не чувствует. Руками и коленями можно управлять.
        - А почему шпоры не носим? - Багдад вроде бы утвердился в седле и сейчас просто предоставил лошади возможность спешить за верещаевским жеребцом.
        - Знаешь, как шведский король и полководец Карл Двенадцатый попал в плен к туркам во время заварухи в Бендерах?
        - Неееет… - озадаченно протянул Багдад. Он еще не привык к манере Верещаева отвечать на вопросы историческими притчами.
        - Да просто. На нем были немецкие шпоры, длинные такие… Он там из окна выпрыгнул, надо было пробежать сколько-то - а ноги в шпорах запутались. Зря смеешься, я серьезно. Запутались, упал, тут его янычары скрутили.
        - Убили? - уточнил Багдад не без интереса.
        - Нет, зачем. Они его, наоборот, изо всех сил старались на родину выпихнуть, в Швецию, как говорится, и лаской, и таской, и деньгой, и плетьей, а он ни в какую не уезжал.
        - Во. А почему?
        - К России быть поближе хотел, надеялся турок с нашими стравить. Это после Полтавы было. Про Полтаву-то знаешь?
        - Ну… учили вроде.
        - Ясно, - хмыкнул Верещаев. Багдад сердито засопел и чуть не сверзился с седла. Ольгерд между тем продолжал: - Я его в этом отношении никогда не понимал. Наши уже почти в Швецию десанты высаживали, а Его Величество какой-то ерундой за рубежом занимался вместо того, чтобы родину спасать. Он странный был, конечно, но все-таки - родина есть родина. Ее надо любить и защищать, особенно если ты - король, и храбрый король, и полководец опытный.
        - А что такое родина? И где она - моя родина? И почему я должен ее любить? - голос Багдада был негромким, но настойчивым и серьезным. Он явно ждал ответа, но Верещаев молчал, пока кони, местами проседая по грудь, выносили седоков на косогор. Накатанная и утоптанная дорога уводила влево-вниз, однако Верещаев осадил коня над обрывом, и Багдад подъехал сбоку.
        Впереди - внизу и в стороны - на заснеженной равнине заходящее солнце разбросало алые переливчатые искры. Словно строй витязей в серебряных кольчугах, хмурый и прочный, стоял дубняк вдоль лощины, по которой петляла замерзшая река - уже вся в сумрачных синих тенях, местами переходивших в плавную глубокую черноту. Воздух был тих, холоден и ясен до звона. Синеватое, густое, с первыми искрами звезд над головами всадников, дальше к горизонту небо светлело, становилось лимонно-желтым, а по сторонам от солнца вспыхивало раскинутыми алыми крыльями.
        - Глупый ты, Багдад, - тихо сказал Верещаев, не двигаясь в седле. Мальчишка дерзко фыркнул:
        - Почему еще?
        - Да вот же она - Родина. - Ольгерд усмехнулся, не поворачиваясь, было слышно по голосу. - Разве можно это не любить? Разве можно не понимать это? Разве этого не достаточно, чтобы было за что сражаться? А то, на что ты обижаешься, это не Родина никакая. Это государство. Было и ушло. И не о чем плакать. А это - это отдавать нельзя. Этим не делятся. Этим не меняются. От этого не требуют ничего… и без этого не живут.
        Он чуть повернулся в седле, смерил взглядом внимательно глядящего на него в ответ мальчишку. И улыбнулся:
        - Ладно, поехали. Лоутона уже привезли, наверное.

* * *
        Держа в руках рюкзак, полковник Лоутон остолбенело смотрел, как Верещаев проверяет автомат - новенький, с только что снятой смазкой «АКМ». Через плечо этого сумасшедшего висел офицерский ремень с тремя подсумками на четыре магазина каждый и длинным ножом. Лоутон был одет так же, как сам Верещаев, - в легкую бекешу, высокие бурки, теплые штаны, трехпалые перчатки на меху; только у американца была еще шапка с козырьком и длинными ушами и назатыльником, голова Верещаева была непокрыта. На дороге за двумя двойными полосами следов белого снега стоял «уазик» и два коня, которых держал в поводу мальчишка; рядом с Лоутоном в снегу торчали охотничьи лыжи. Возле «уазика» ухмылялись несколько федосовских порученцев, привезших пленного.
        - Готово. - Дернув плечом, Верещаев протянул оружие и ремень американцу. - Пррошу.
        - Что это значит? - тихо спросил американец, ставя в снег рюкзак с продуктами. Верещаев пожал плечами - даже с какой-то ленью, беззаботно:
        - Вы можете быть свободны. Возьмите оружие, ну? Тяжело держать, я вам не вешалка.
        Лоутон принял автомат, перехватил ремень. Какое-то время рассматривал и то и другое - словно ожидал, что все это вот сейчас испарится в никуда. Судя по его лицу, такой исход он бы счел куда более реальным, чем появление этих вещей. Когда полковник поднял глаза, Верещаев уже шел к ожидающей машине.
        - Подождите! - отчаянно крикнул Лоутон, шагнул, провалился, упал на колено. Верещаев обернулся нетерпеливо:
        - Что случилось?
        - Что это значит? - Американец попробовал встать, опять провалился, наконец встал. - Что это за цирк?!
        - Вы свободны, я же сказал. - Верещаев пожал плечами. Лоутон схватил его за руку. - Да перестаньте, что за странные жесты? - сердито спросил Верещаев. - Вы что, утопающий? Вот оружие с боеприпасами, вон продукты, вон лыжи. Идите куда хотите. Если не будете окончательным дураком - доберетесь к своей семье; удачи вам. Беседы с вами доставляли мне невыразимое эстетическое наслаждение.
        - Я никуда не пойду, - резко сказал Лоутон.
        - Еще новости, - вздохнул Верещаев.
        - Я никуда не пойду. - Лоутон не отпускал русского. - Не думайте, я не боюсь. Я просто не могу уйти.
        - Почему? - Верещаев рассеянно погрел ухо о серо-бежевое плечо бекеши.
        - Не могу, - упрямо повторил Лоутон. - Я должен понять. Я должен знать.
        - Что? - Верещаев погрел второе ухо, зевнул.
        - То, что знаете и понимаете вы, - странным тоном ответил полковник.
        - Ай, да бросьте. - Русский выдохнул в воздух облачко белесого морозца. - Слишком много думали в нашем уютном подвале, а я чушь нес, вот и нафантазировали про загадочную русскую душу. Что там мы можем знать - пьянь, грязь, срань; ссым под забор, блюем под плетень, подтираемся лопухом, медведе?й ебем… чужая жизнь копейка, своя - двушка медная… Идите себе домой. Пид пальми з бананями - маракуйю с омарами кушать и мулаток лапать.
        - Я не уйду. - Лоутон покачал головой. - Пожалуйста. Я обязан понять.
        Взяв американца за плечи - неожиданно - Верещаев подтянул его к себе. Лоутон увидел глаза - внимательные и чуточку сумасшедшие глаза; внимательный янтарь, как чаинки в нем - кусочки темного сумасшествия.
        - Послушайте, Эдвард, - сказал русский. - Послушайте, если вы поймете то, о чем говорите, вы станете одним из нас. Примеров немало, просто вам о них не говорили. Возврата не будет. Это в тропики можно съездить отдохнуть в меру кошелька и фантазии, а потом забыть все начисто. Здесь - не отдыхают, даже когда отдыхают. Оглянитесь и посмотрите на этот снег и это небо. Это сумасшествие, оно холодное, безразличное и вечное, оно больше любого человека и любой придуманной людьми идеи, оно - вот! - И он толкнул Лоутона от себя. Американец с трудом удержался на ногах и повторил упрямо:
        - Я хочу понять. Я должен вас понять. Любой ценой.
        Верещаев отвернулся и крикнул:
        - Багдад! Коней мне и товарищу Лоутону! Сам поедешь обратно в «уазике». - И, пока мальчишка бежал по дороге, таща за собой коней, изысканно осведомился у все еще столбенеющего американца: - Я надеюсь, вы умеете ездить верхом? У меня вечерняя прогулка, и я еще не закончил ее. Не откажите в любезности присоединиться ко мне в поездке.
        Монастырь на Валааме. «Построссиянское пространство»
        Третий Ангел сыграет на ржавой трубе
        Славу тем, кто читает судьбу между строк.
        Белый Воин проснется на нашем гербе
        И опустит копье в установленный срок.
        А. Михайлов. «Генерал берсерков»
        Над Валаамом гремела гроза.
        Зимняя гроза. В прозрачном звездном небе приполярной ночи дико сверкали, пронзая горизонт, белые раскаленные молнии, они били в озерный берег - и с металлическим гулом прокатывался над миром гром. Снега и лес на берегах освещало магниевыми вспышками.
        В полночь архимандрит Михаил спустился в большую келью под столовой.
        Ее обитатели - восемь мальчиков 12-15 лет - не спали. Это Михаил понял еще за дверью по осторожным шепоткам ночного разговора. Он не стал прислушиваться - это было нечестно, никогда он не прислушивался к вот таким ночным разговорам своих подопечных. Он и так знал все их тайны - тайны мальчишек, с детства не знавших, что такое семья, и ставших семьей друг для друга. А в последние полгода вообще стал с ними необычно холоден, многие из братии тайком пеняли ему, что сиротам, да в нынешние тяжелые времена, он уделяет мало тепла. Михаил никак не отвечал на это, даже если разговор доходил до него не стороной, а напрямую слышался за спиной, когда он, прямой и легкий, хотя и немолодой уже, бесшумно проходил-пролетал коридорами монастыря. Михаил никогда не выступал, как полагалось православному священнику его ранга, - он летел.
        Когда он вошел, разговор тут же стих, послышалось легкое шуршание, а потом - сонное сопение, которое могло бы обмануть и очень искушенного педагога. Михаил постоял посреди кельи и, решительно подойдя к стене, включил свет.
        Семь сонных лиц поднялись с невразумительными звуками с подушек, семь пар сонных глаз удивленно уставились на архимандрита.
        Иван Вершинин.
        Дмитрий Торопцев.
        Петр Новокрещенов.
        Сергей Найденов.
        Андрей Зеленин.
        Тимофей Матусов.
        И лишь татарчонок Дильшат - в крещении Данила - Садыков продолжал изо всех сил
«спать» и даже высунутой из-под одеяла ногой дернул - мол, сон снится.
        - Вставайте, отроки, - сказал Михаил спокойно. - Говорить будем. Час настал для разговора, будет час и для дела.

* * *
        Неохотный холодный северный рассвет, щедро разливший по снегам алое, встретил мальчишек на пути к катерной станции.
        Они шли гуськом, молча, одетые в крепкое, теплое, но неновое. Сухо, морозно поскрипывал рассыпчатый снег под теплыми ботинками. Лица мальчишек были сейчас отстраненными и очень взрослыми…
        …Никто из вас домой не вернется…
        …Аз есмь мщение…

…Они сидели вокруг отца Михаила - на кроватях и просто на полу. И слушали. Слушали то, что наставник говорил им столько раз и что теперь обретало плоть и кровь, звало и казалось единственно возможным и правильным.
        Иван Вершинин. Бывший беспризорник.
        Дмитрий Торопцев. Единственный уцелевший сын майора ВДВ - уцелевший после того, как мать и две старших сестры были зверски убиты этнобандитами в г. Москва. Майора ВДВ, которого в миру звали Михаил Торопцев и который стал архимандритом Михаилом.
        Петр Новокрещенов. Подкидыш.
        Сергей Найденов. Подкидыш.
        Андрей Зеленин. Бывший беспризорник.
        Тимофей Матусов. Подкидыш.
        Данила Садыков. Сын муллы из г. Казань, убитого неизвестными со всей своей остальной семьей «за служение неверным».
        - …Никто из вас домой не вернется. Но у России будет шанс. Простите меня, дети мои, за страшный грех, что приказываю вам свершить. Каждый из вас может отказаться, и стены эти сохранят вас и далее…
        - Мы не боимся, отче. Благослови…
        Восемь склоненных голов, восемь встрепанных сном макушек. Они не видят, как дрожит рука архимандрита Михаила. Дрожат губы. Дрожат глаза - слезы в глазах…

…Теперь вопрос был только в сроке - когда восемь беспризорных мальчишек будут отловлены службами ООН.
        И доставлены туда, куда должны быть доставлены. Как кому повезет.
        Или - как верили они - как судит Бог.
        Дела заграничные
        На закате века
        Взял да нисповерг
        Злого человека
        Добрый человек.
        Из гранатомета -
        Трах его, кАЗЗЗла!..

…Значитца, Добро-то
        Посильнее Зла…

1. Остров Аран. Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии
        Невысокий, но крепкий мальчишка лет тринадцати-четырнадцати - в оранжевом хрустком дождевике с капюшоном на черный свитер с высоким горлом, в плотных вытертых джинсах, заправленных в черные грубые сапоги на гвоздях - выпрыгнул на камень, как чертик из шкатулки. Пошире расставил ноги, уперся руками в бока и заорал - так, что ахнуло по скалам эхо и замяукали тысячи чаек, срываясь с камней:
        - Э-хооой!!!
        Морской ветер, гнавший на берег белые гребни, сорвал с головы мальчишки капюшон и растрепал рыжие волосы. Ударил в грудь так, что рыжий покачнулся… но тут же упрямо переступил ближе к краю стофутовой пропасти и повторил вопль - зеленые глаза сверкнули:
        - Э-хоооой!!!
        Из расщелины за его спиной - там, откуда он выскочил, - появился старик. Казалось, что его породила сама скала. Одетый так же, как мальчишка, до смешной копии, он был не похож на рыжего. Лишь чуточку выше невысокого паренька, с длинными руками, чуть кривоногий, смуглый, морщинистый; седые волосы были когда-то черными - старик подошел к мальчику и встал рядом, положив руку ему на плечо. Мальчишка покосился на деда и кивнул на серое море:
        - Смотри, дед, корабль.
        Оба - и дед и внук - говорили на додревнем, непонятном почти никому южнее, гэльском языке: булькающем и хриплом, как ручей в камнях или обвал в скалах. И оба стали наблюдать за тем, как в миле от берега длинный бело-рыже-черный корабль идет на запад.
        - Пятнадцать узлов, - буркнул старик. - Пошли, Алан. Завтрак готовить надо.
        Мальчишка кивнул. Но перед тем как шагнуть за стариком, посмотрел вниз и влево - просто так, как бы обещая морю и скалам, что еще вернется… и крикнул:
        - Дед! Старый! Там человек внизу!
        Старик оказался рядом ловким прыжком, выгнулся над обрывом.
        На камнях, цеплясь руками за осклизлые плети водорослей и расщелины, пытался удержаться в кипени пены человек.
        Мальчишка повернулся к деду и, поймав брошенный ему конец троса, который старик уже закрепил вокруг удобного валуна, стал ловко вязать на себе страховку.

* * *
        Шум моря все еще висел в ушах, и он, дернувшись в ужасе, открыл глаза.
        Море шумело. Но где-то не здесь. Он лежал на узкой кровати в небольшой комнате, за окном которой было прозрачное небо - и все. А рядом на прочных табуретах сидели два человека - худой смуглый старик и рыжий мальчишка с веселыми глазами.

«Спасли», - подумал он и сел, превозмогая нахлынувшую дурноту - мальчишка лет четырнадцати, с настороженными глазами, худой. Он не знал, чего ждать от спасителей… и не ждал ничего доброго. Уже давно не ждал доброго ни от кого, а тут была чужая земля и совсем чужие люди.
        И в этот момент заговорил старик - по-английски, но вроде бы не так, как говорят на родном языке. Понимать было легко - спасенный и сам не слишком хорошо знал английский, хотя учил его еще в школе. Давно. В прошлой жизни. Во сне.
        - Я Крэхи МакКуайри. А это мой пятый внук Алан. Он учился в Лондоне, но вышло так, что он подрезал насмерть двух пакских свиней, которые решили, что гэл такая же легкая добыча, как все англичане. Вот отец и послал его сюда, подальше от глупого закона, - старик взъерошил волосы мальчишки, и тот широко ухмыльнулся, а потом сказал:
        - Мы видели, как ты дрался с морем, русский. Ты храбрый и сильный, иначе наше море тебя бы сожрало. Так говорит дед, а он не во всем старый дурак.
        - Откуда ты взялся в воде? - спросил старик. Мальчишка, внимательно вслушивавшийся в английский язык, быстро посмотрел на старика. Потом на мальчика. И снова на старика.
        - Я с корабля, - ответил он по-английски, с трудом подбирая слова. - Я русский. Меня увезли отуда. Я не хотел. Я убежал.
        - Ты из России, где война? - нахмурился старик. Найденыш кивнул. Гэльский мальчишка восхищенно присвистнул:
        - С корабля?! Ты проплыл милю?! Ты чокнутый, русский!
        - Я не хотел плыть туда, - повторил найденыш. - Никто не хотел. Нас увезли силой.
        Старик сплюнул в угол:
        - Чертовы скотоложцы, - пробормотал он. - Чтоб их разорвал пополам Господь.
        - Дед, его нельзя отдавать, если будут искать, - решительно вмешался мальчишка. - К черту, не хватало нам помогать работорговцам! Мы не какие-нибудь англичане!
        - Заткнись, - добродушно буркнул старик. - И иди посмотри, как там чайник.
        - Дед, он сам выключится, когда закипит, - хихикнул мальчишка, но охотно поднялся и, уходя, подмигнул настороженно глядящему русскому.
        Старый Крэхи положил темную узловатую ладонь на голову дернувшегося мальчишки-русского. И буркнул:
        - Не бери в голову. Отдыхай, я заварю тебе травы, и ты еще поспишь.
        - Вы… - русский послушно откинулся на подушку, не сводя глаз со старика. - Вы… меня…
        Старик пошевелил щекой и промолчал.

* * *
        Полисмен - молодой еще сержант в теплой форме - подошел к дому в скалах к полудню, когда мальчишки уже отогнали овец на верещатник и сейчас где-то шатались. Старый Крэхи, стоя у дверей, издалека смотрел, как полисмен поднимается от машины - легким уверенным шагом горца. И не обманулся.
        - День добрый, дядя Крэхи, - сказал полисмен, останавливаясь лицом к лицу со стариком - в ярде от него. Старик кивнул. Полисмен помедил и продолжал: - Мальчишка у тебя? Русский мальчишка?
        Старый Крэхи смерил полисмена внимательным взглядом. Молча и не очень долго - но сержант МакКуайри переступил с ноги на ногу и кашлянул. Неуверенно.
        - Вымахал ты, Дьюни, - проворчал Крэхи, садясь на скамью у входа. - Помнишь, как ты прибегал к моему среднему, вы играли вон там, - он кивнул на вересковые просторы, убегавшие в небо, - и моя старуха кормила вас обоих? Вы были прожорливы, как поросята.
        - Я все помню, мистер МакКуайри… - пробормотал сержант, глядя себе под ноги. - Но я…
        - Ты помнишь этот язык? - перешел Крэхи на гэльский. Дьюни МакКуайри помедлил - и кивнул.
        - Я помню, дядя Крэхи, - ответил он. И поднял глаза.
        - И ты заберешь мальчика из моего дома, куда я тебя не зову, - голос старика был ровен и тих, - и отвезешь его в город и отдашь нечестивым? Ты сделаешь так, щенок клана МакКуайри? И небо и вереск более ничего не значат для тебя и более не зовут тебя? Ты продал их, Дьюни МакКуайри? Ну так знай, - старик встал, - я буду бить тебя за этим порогом. И внук мой будет бить тебя за этим порогом. Не для тебя мой порог.
        Сержант свел брови. Сделал движение к поясу. И - опустил руку.
        - Я скажу, что никого не нашел, дядя Крэхи, - сказал он тихо. - Не видел никого и никого не нашел. Море взяло русского. И я позвоню тебе, если приедут искать. Но не приедут. Тяжелые дни и кровавые дела настают, старый.
        - Наши края видели много тяжелых дней и кровавых дел, - ответил старик, садясь снова. Сержант помедлил и сел рядом. - Но не видели они, чтобы и врага, ступившего через порог беспомощным, выдали люди клана МакКуайри. Спасибо тебе, щенок, что не увидят и сейчас.
        - Сними проклятье порога. - Голос сержанта вдруг стал умоляющим. Старик усмехнулся:
        - Ты веришь?
        - Я верю.
        - Ну так я не говорил того, что ты слышал. Ты ослышался.
        - Спасибо, дядя Крэхи… - сержант вздохнул.
        - Это Аран, - сказал старик. - Это не Лондон. Это даже не Эдинбург. Тут не живут так, как там… И с людьми, у которых черная душа, тут случается всякое.

2. Швеция
        - Святый Боже.
        Фру Орама взялась за щеки, созерцая своего младшего сына, стоявшего на пороге дома в состоянии, которое можно было назвать разве что растерзанным. Двенадцатилетний Юлле Орама был мокр, грязен и избит. Правый глаз еле смотрел из сине-алой щелочки. Обе брови и подбородок были рассечены, губы превратились в лепешки.
        - Мама, - сказал он, и взгляд неподбитого глаза - синего - был спокойным, - они просто стояли и смотрели. И Бенка, и Ло… Радовались, что их не трогают. - Он бросил сумку с оборванным ремнем мимо женщины в прихожую. - Мам, дай я войду.
        - Кто тебя избил? - Женщина машинально посторонилась. Стараясь держаться прямо, Юлле вошел внутрь, обернулся через плечо:
        - Кто? - Он поднял сумку, не сгибаясь в поясе, присев на корточки. - А как думаешь?..

…Пакистанцев было трое, все - старше Юлле с приятелями. Курчавый тонколицый Ахмат, облизывая губы, обнимал за плечи свою «девочку», девятилетнего Окке. Плотный, даже толстоватый Достум перекрывал выход из проулка. Валид стоял впереди, похлопывая ладонью по кулаку.
        Юлле ощутил, что Бенка и Ло отстали и остановились. Не обернулся - а в животе возникла сосущая трусливая дурнота. Все силы уходили на то, чтобы остаться стоять прямо и не отводить глаз.
        - Твой брат в Руссийском Халифате воюет против наших единоверцев, - процедил Валид. - Мне сказал мой отец.
        Отец Валида работал в мэрии. Эта мысль промелькнула у Юлле по краешку сознания. Он промолчал. Валид снова хлопнул ладонью и осклабился, когда Юлле вздрогнул от неожиданности и резкого звука.
        - Удрал из армии и воюет за этих шакалов, руссийцев, - продолжал пакистанец. Окке жеманничал, терся о руку Ахмата. Достум тупо лыбился во всю жирную рожу. - Мы решили, что за брата-предателя расплатишься ты.
        - Мой брат не предатель, - ответил Юлле тихо. Пакистанцы засмеялись.
        - Он предал Аллаха, - поучительно произнес Валид. - Мы позволили вам, неверным, служить делу Аллаха и уничтожать руссийцев, а он предал. Поэтому если хочешь уйти с целой рожей, то сейчас ты встанешь на колени и десять раз скажешь: «Аллах Акбар!
…

…Лицо почти не болело, оно было после визита врача каким-то чужим. Юлле валялся на кровати и смотрел на постер над дверью - драккар на синих волнах. Мама чем-то гремела на кухне. Она легко себя убедила, что ничего не случилось, даже в полицию не пошла… Да и какой смысл, если почти все полицейские были южанами? Ну подрались мальчики. Это всегда бывает. Если бы Юлле избил азио-шведов, тогда могли бы возникнуть проблемы - так поступают только фашисты… Последний раз такое было два года назад, тогда мальчика сразу забрали и отправили на коррекционный курс в клинику, а потом передали куда-то в приемную семью… Но, слава богу, этого не произошло. Мало беды со старшим, который, кажется, сошел в России с ума.
        Юлле лежал на кровати уже почти три часа. И думал, что завтра надо будет идти в школу, у ворот - здороваться с Бенкой и Ло, говорить про «послеуроков», про компьютеры… не забыть посторониться, когда пройдут хозяева школы - пакистанцы, плотной кучкой, громко галдя, гогоча, отплевываясь, те, кто старше - с местными любовниками и любовницами…
        Драккар плыл, плыл, плыл… Как там брат - в этой России? Если бы он был тут… Пока он был тут - пакистанцы остерегались приставать. Брат был не похож на большинство людей вокруг…
        Юлле сел и вдруг понял сразу все, что надо делать. От самого начала и до самого конца. Это было так просто, что он даже удивился - странно. Почему он раньше не понимал? Глупость какая-то, дикость и гипноз. Он встал, подтащил вихляющийся компьютерный стул к стене, полез на антресоли. Не удержал первый же ящик и крикнул упреждающе:
        - Все нормально, мама, я готовлюсь к урокам!
        Поверила и не пришла проверять. Правильно, зачем?..

…Это была Вещь прадеда. О нем Юлле ничего не знал и не имел представления, кем тот был. Просто, еще когда пять лет назад отец жил с ними, они вдвоем - брат учился - разбирали подвал. И Юлле нашел большую деревянную коробку. Дерево приятно пахло, если его потереть, и отец сказал, что это можжевельник, а коробка принадлежала его деду. Он открыл ее и сразу сунул сыну, сказав, что когда-то в нее лазил, но так и не разобрал до конца, а потом вообще потерял…
        Вещь лежала на самом дне, под какой-то одеждой, старыми смешными фотографиями, бритвой - тоже смешной, будто из кино. Юлле не знал, зачем сохранил тот ящичек. Он несколько раз рассматривал фотографии, которые толком ничего не прояснили в жизни прадеда. А Вещь… Вещь называлась пистолет системы «Лахти», финский. К ней были две обоймы и початая коробка - семнадцать патронов. Юлле узнал это через Интернет, но к оружию тяги не испытывал и даже опасался его немного.
        До этой минуты.
        Он взял в руки тяжелый пистолет и щелкнул затвором. Задумчиво улыбнулся, посмотрел на драккар на постере. Вогнал снаряженную обойму, снова щелкнул затвором и поставил оружие на предохранитель. Осторожно положил на кровать.
        И полез под нее - за кроссовками…

…Протянутые руки Валида тряслись. Трясся рот, тряслось все лицо. Отвратительно пахло потом - не человеческим, скотским, и мочой: вокруг коленок стоящего на них пакистанца расплылась лужа. У дверей жалобно повизгивал ротвейлер с раздробленным крестцом, валявшийся рядом с телами младших сестер Валида. Его отца, мать и двух младших братьев Юлле застрелил внизу, в гостиной. Сразу, как только вошел.
        Юлле глядел спокойно, держа оружие в опущенной к бедру руке. Пистолет был массивным, но двенадцатилетний швед - крупный и крепкий - не казался несоответствующим оружию.
        - Теперь слушай меня, раб, - сказал он жестко и резко. - Твой выводок я прикончил. Что ты хотел от меня услышать там, на улице, в моем городе, раб? Аллах Акбар?
        Валид тонко заскулил.
        - Ты так и не услышал… У меня сегодня еще два визита, - говорил швед. - И потом я не собираюсь оказаться в полиции. Я собираюсь извести вашу полицию в своем городе. Но для начала ты скажешь мне, раб - скажешь: «Скания Сеегер»[Швеция победит (шведск.).] . Говори.
        - Скания Сеегер! - готовно завизжал Валид, глядя влажными бессмысленными глазами. - Скания Сеегер! Юллеееее… Юллеее… я… мы…
        - Никто не приедет на выстрелы, раб, - говорил Юлле. - Вы ведь часто развлекаетесь стрельбой во дворе, ведь так? Закон о стрельбе в черте города вам не писан? Кстати, у вас неплохой арсенал. Мне он пригодится. Нам он пригодится, раб.
        - Юллеееее… юююууу…
        - Смолкни, - сказал Юлле негромко, и вой отрезало.
        Потом в доме прозвучал еще один выстрел.
        Дер. Чистое. Столица Княжества
        Теперь я знаю,
        Что, когда я был мальчиком,
        Такая черная дыра
        Пролетела сквозь меня.
        Она пролетела сквозь сердце,
        И там образовался крохотный кусок пустоты.
        (Очень похоже на сказку про Кая…)
        Сначала она была маленькой,
        И я заклеивал дырку волшебными картинками,
        Которые брал из своей головы.
        И волшебные картинки заклеили мое сердце.
        Они были яркими и теплыми от крови,
        И двигались, когда сердце билось.
        Но черные дыры становятся больше и больше,
        (Это можно посчитать из каких-то уравнений, но я их все уже забыл…)
        Поэтому картинки стали проваливаться в пустоту
        В моем сердце.
        Сергей Петренко
        Над дорогой вставало солнце - зимнее, яркое и холодное. Княжество тут кончалось - неподалеку виднелся кунг с прямым дымком над ним и бронеавтомобиль в капонире из бетонных блоков, над которым мертво висел флаг на высоком флагштоке.
        Семнадцать человек - взрослый и шестнадцать подростков, мальчишек и девчонок, - стояли на дороге уже, в сущности, не в Княжестве. Все, кроме одного, держали своих коней. Этот один - безоружный мальчишка - стоял спиной к дороге, лицом к остальным. Его лицо было злым и закаменевшим.
        - Ну что, Багдад, - сказал Никитка Климин, и в его голосе тоже была злость, но не мертво-каменная, а звонкая, горячая, - думал, мы тебя не раскусим? - и мерзко выругался. Даже девчонки не стали цыкать на тринадцатилетнего мальчишку, старший брат которого был убит и даже неизвестно, где похоронен. - Думал, мы дурачки?
        - Помолчи, Никита, - тихо сказал Верещаев. Он один не сам держал коня - повод его жеребца придерживал Димон Зубов. - Багдад, но это и впрямь глупо. На что ты надеялся? Я ведь понял все, еще когда Семеров привел тебя ко мне. Дело на тебя мне передали из Липецка потом, не успели твои хозяева его уничтожить. А понял-то я все с ходу. С ходу, - повторил он. Печально повторил.
        Багдад судорожно вздрогнул плечами. Спросил хрипловато:
        - Если поняли… зачем меня с собой брали? Я мог вас застрелить.
        - А у тебя было такое задание? - усмехнулся Верещаев. Ребята за его спиной загудели.
        - Может, его заставили? - соболезнующе спросила вдруг Иринка. - Может, у него семья в заложниках?
        - Ну и что?! - резко, непримиримо отрубил Никитка. Багдад снова дернул плечом:
        - Нет у меня никого… ни в заложниках, нигде. Вообще никого нету, поняли?!
        - Были, - вдруг сказал Эдька Прохоров. - Уже были. Братья, сестры… даже отец. И даже Мать появилась. Ты сам ото всех них отказался. Сам их предал, скот.
        Багдад вскинул на Эдьку злые, непонимающие глаза, шевельнул губами… и вдруг обмяк и потупился: понял, о чем и о ком говорил Прохоров. Опять поднял глаза, обвел взглядом стоящих вокруг, задержал его на Верещаеве, который смотрел на мальчишку спокойно и не мигая. И снова опустил глаза. Теперь уже - совсем.
        - Ты думаешь, ты один такой? - презрительно обронил Юрка Земсков. - Были и другие такие же. Только они или сразу все рассказывали, или потом… рассказывали все равно. Прощенья просили. А ты - ты до последнего крысил. Пока тебя за химок с присланным диском не схватили и в твою подписку носом не ткнули.
        - Да что с ним говорить! - выкрикнул, бледнея, Никитка. Его поддержал Игорек:
        - Шлепнуть гада!
        - Тихо. - Верещаев повел головой, этим движением пресекая начавшийся было общий шум. Подошел к Багдаду, мирно, негромко велел: - Глаза подними.
        - Не могу, - мучительно выдавил Багдад. - Стыдно.
        - Не ври, - в голосе Верещаева появилась капелька брезгливости. - Хотя бы сейчас. Не стыдно тебе, а - страшно. Было бы стыдно… - Он не договорил, потер рукой грудь слева. - Не бойся. Я тебя отпускаю… - И резким жестом снова оборвал начавшийся было опять шум.
        - Куда? - Багдад еле выговорил это, вздрогнул.
        - А куда хочешь. Хочешь - иди к своим добрым хозяевам, просись у них, чтобы отвезли в хорошую страну. Если твои хозяева еще живы и еще здесь. Хочешь - беспризорничай. Но чтоб в княжестве духу твоего не было. Тебе Родина не нужна, ты так сам решил. Но и ты ей - без надобности. Все честь по чести, мена на мену.
        И это было - все. Все - в гораздо большей степени, чем гневные и злые выкрики ребят.
        Багдад повернулся, как на строевом занятии, и пошел прочь.
        Пройдя метров двадцать, он все-таки обернулся. Обежал взглядом плотную стенку людей на дороге. Прошел еще пару шагов спиной вперед, повернулся снова и побрел прочь, сутулясь и загребая ногами.
        - Сейчас бы его… - Димка, до сих пор молчавший, вдруг притронулся к кобуре
«парабеллума». - Зря отпустили тварь.
        Верещаев посмотрел в глаза брату Петьки. Пропавшего Петьки.
        - Не зря, - обронил Ольгерд. - Он сам себя наказал. Без веры, без родины, без друзей - не жизнь; кому, как не вам, знать это? Вот и пусть существует дальше… - Он обвел своих мальчишек светлыми, золотыми от злости глазами и повысил голос: - Может статься так - особенно в том мире, который был раньше, что человек живет и без веры, и без родины, и без друзей. И обвинять его в этом - глупо и постыдно. Нет тут его вины. Но если ему все это дают, а он в протянутые хлеб-соль плюет - оправдания ему нет. Какие бы красивые слова его ни научили говорить в оправдание.
        Поднявшийся ветер заносил поземкой с верхушек сугробов по обочинам цепочку следов на дороге.
        РЕТРОСПЕКТИВА:
        Если бы кто-то взялся обобщить результаты первых двух лет «конфедеративной рашки» - он бы ужаснулся. Или довольно потер руки - зависит от того, что представлял бы собой обобщающий.
        За это время за рубежи бывшей РФ было вывезено около 2 миллионов русских детей (кстати, намного меньше, чем ожидалось). Не меньше 20 миллионов человек стали беженцами, уехав, улетев, уйдя кто куда мог. Столько же незамысловато умерли, были убиты, замерзли в зимы, покончили с собой. Прошло все это - из-за все еще огромных просторов - практически незаметно для населения конфедерации, так как СМИ внутри этого не освещали. После гибели «конфедеративного правительства» Кубань, Алтай, Карелия, Дон, Татарстан, Башкирия, Калмыкия объявили о своей независимости - под совершенно разными флагами и лозунгами. В Карелию наконец-то вошли финны - но они на удивление спокойно относились к местному населению, православной вере, русскому языку и ограничились лишь тем, что взяли под охрану важные объекты и построили несколько лагерей для беженцев с юга - лагерей с весьма высоким уровнем обслуживания. В Башкирии и Калмыкии начался геноцид русских, а потом - война с русским Алтаем и донско-кубанским союзом казаков. А Татарстан внезапно выкинул дикий финт - непотопляемый Минтомар Шамаев объявил себя защитником русского
народа, а татар и русских - историческими братьями, после чего рассадил по тюрьмам наиболее одиозных лидеров татарских националистов и мусульманских фундаменталистов, выпустил свои рубли с портретами Чингисхана и Владимира Святого, с любовью глядящими друг на друга, и пригрозил НАТО и ООН ядерным оружием. В то, что оно у хитрого татарина есть, поверить было легко, и Татарстан не трогали. Не трогали и Белоруссию - у Луки вдруг возникло больше тридцати ракет «Сатана», вполне осязаемых, в отличие от татарских… и он просто и ясно рассказал, куда они направлены. Но границы Белоруссии закрыли кордоны - впрочем, бульбаши затянули пояса, помирать не собирались и крепко надрали в одиннадцатидневной кровопролитной войне жопу полякам, сунувшимся было через границу. Польская армия, и без того надорванная попытками установить контроль над соседними территориями, потеряла лучшие части, огромное количество техники - и на Польшу дружно навалились чехи и словаки с юга и литовцы с севера.
        Какое-то подобие порядка поддерживалось миссией UNRFR в портовых городах, столицах и тех местах, где население за гроши занималось добычей полезных ископаемых. Впрочем, под порядком они понимали просто следующее: чтобы никто не трогал иностранцев. Что делают друг с другом «аборигены» - их интересовало мало, и эти города быстро превратились в чудовищные нарывы, фонтанирующие гноем всех человеческих мерзостей, которые только можно представить, усиленных безна-казанностью и в то же время неизбывным страхом-пониманием того, что это скоро кончится так или иначе. Большинство внутренних городов с населением более ста тысяч человек просто вымерло или стихийно расселилось. Те, кто в них остался, судорожно пытались выживать, торгуя всем на свете - от матрешек до детей - прямо вдоль магистралей, по которым почти никто не ездил, и устраивая побоища вокруг ооновских грузовиков с гуманитарной помощью, изредка забиравшихся в эти места. Для туристов «конфедерация» никакого интереса не представляла, а экономисты и извращенцы ограничивались посещением все тех же портов и столиц - того, что было нужно им, хватало и
там, забираться же в глубь стремительно дичающей непонятной страны желания не было ни у кого… да и эта волна туризма как-то подсхлынула почти на ноль. Кое в каких городах обосновались банды, но их оказалось меньше, чем можно было бы ожидать. Иногда на них охотились бойцы миссии ООН, сами стремительно превращающиеся в бандитов из-за все большей откровенной фиктивности этой организации… Приказы UNRFR в той или иной степени игнорировались практически всеми гарнизонами.
        Жители оживших и «облюдившихся» сел, деревень и небольших городков попросту погрузились в натурохозяйство, нередко дико соседствовавшее с автономными электростанциями, Интернетом, автомобилями на самоделках-газогенераторах и даже мотопланерами, а нередко - с сохой и неурожаями. Кое-где бегали и пригородные поезда. В большинстве таких мест никакой власти не было, да она никому и не была нужна, все шло как-то само собой. Тут не появлялись даже ооновцы - лишь иногда местные схватывались друг с другом - вяло, словно в шутку, и - уже ожесточенно - с бандами, высовывавшимися из руин больших городов…
        Не произошло и ожидаемого захвата России мусульманами. В самой России те мусульманские диаспоры, которые решили было погреть руки на безвластье, были мгновенно и жестоко, с нечеловеческим, муравьино-деловитым зверством, перебиты населением - выяснилось, что все их «превосходство над русскими свиньями» держалось лишь на антирусском государстве; большинство же мусульман оказалось в точно таких же условиях, что и русские, и вели такую же убогую жизнь, только «с национальным колоритом». На Кавказе после неожиданного ухода ооновцев полыхала война всех со всеми, русские в качестве врагов оказались почти забыты. Западнее шли ожесточенные бои татар и турок с украинцами и русскими в Крыму, еще западнее и севернее горели остатки Украины (и держались в окружении Приднестровье и Харьковская Коммуна), которые ожесточенно делили румыны, венгры, все те же пытающиеся из последних сил быть вездесущими поляки, неся сами чудовищные потери, схватываясь друг с другом с применением тактических ракет и армейской авиации, в каком-то восторженном исступленном безумии не понимая, что не переварят захваченного. Попытки
Совета НАТО воззвать к своим членам успеха не имели - вид столь долго чаемых земель отключил разум целым народам. Кроме того, в Европе тоже начинались проблемы, и серьезные…
        Отделившийся от Франции юг - практически половина страны - объявил о создании Марсельского Халифата. Началась жуткая резня французов, белых и вообще христиан на территории новообразованного государства. В ответ возникла Новая Национальная Гвардия, в которую вошла и часть распавшейся почти мгновенно армии, национальные гвардейцы стали готовить контрнаступление. В Испании и Италии уличные бои между коренными жителями и цветными эмигрантами перешли в стадию массового применения огнестрельного оружия. На Балканах косо слепленная, но вполне боеспособная греко-сербско-болгарская коалиция сражалась с турецкими войсками и отрядами балканских мусульман. В Германии объявили о независимости и создании исламских государств-коммун сразу несколько городов, в том числе - Кёльн; федеративное правительство «ушло в отставку» (а точнее - разбежалось), и вместо него возник Прусско-Баварско-Саксонский Штатгальт, отряды штурмовиков которого развернули наступление на исламистов. В Швеции, Норвегии и Дании противостояние между коренным населением и эмигрантами подошло к самой грани начала открытых боевых действий.
Голландское правительство, возглавляемое гомосексуальным педофилом Херком ван дер Задом, официально сдало власть Межрасовому Комитету, что мгновенно привело к вооруженному восстанию валлонов на юге и фризов на севере страны, перекинувшемуся в Бельгию. В Англии было объявлено о введении норм шариата во всех больших городах, но королева отказалась подписать постановление парламента, после чего армейские части при поддержке добровольцев начали боевые действия против отрядов мусульманских экстремистов. В Ольстере ирландские боевики снова открыли
«сезон террора», мотивируя свои действия борьбой уже не столько с протестантами, сколько с «мусульманской угрозой»…

…За Средиземным морем умирала в корчах страшной пандемии непонятной болезни Африка (позже выяснилось, что это был новый штамм оспы, брошенный на Африку из США так же, как на Китай была спущена «Желтая Чума»); лишь на юге континента уцелевшие буры и кое-кто из местных англичан, «окопавшихся» в Трансваале, поддерживали порядок отрядами фолксвеера, РСЗО, напалмом, пулеметами, виселицами и крематориями. А чуть к востоку уже почти год насмерть дрались на азиатских равнинах и в горах миллиардная Индия - при поддержке Филиппин, Японии и индокитайцев - и миллиардный мусульманский мир (от таджиков до малайцев, от алжирцев до пакистанцев), убитых считали десятками миллионов; в Индийском океане шли свирепые побоища наспех выстроенных неуклюжих и почти неуправляемых флотов, на месте Дели и Исламабада, Мекки и Токио фонили радиоактивные руины, и все чаще и чаще в бой с обеих сторон шли просто толпы, вооруженные самодельным холодным оружием. Безлюдный Китай осваивали какие-то тихушные частные компании или вообще энтузиасты - группки и одиночки…

…Австралия и Новая Зеландия бешеными темпами строили мощные береговые батареи - ракетные, артиллерийские, - прикрывали побережья глобальными минными полями и противодесантными заграждениями, при этом ничего никому не объясняя…

…В Южной Америке на территории всего континента сражались друг с другом при почти повсеместном полном государственном безвластии резко активизировавшиеся «левые», образовавшие фронт со старым добрым названием «Сендеро Луминосо», армии наркокартелей и ультраправые из Всекатолического Ордена Санта Муэртэ. Тропические болезни и голодовки выкашивали население миллионами…

…США потирали руки. Чудовищное, невиданное в истории государство-банкрот, государство-вампир СОЗНАТЕЛЬНО ШЛО к такому развитию событий вот уже тридцать лет. Развязанная ими когда-то международная вакханалия потреблядства под корень подрубила основу жизни человека на Земле - постоянный и не всегда приятный труд. Когда властители США поняли, что выращенный ими монстр начал жрать всех без разбора, то они ужаснулись… и стали готовиться. Долгие годы они оглупляли мир сказками о демократии и голливудскими фильмами, травили ядовитыми продуктами, надували экономики всех стран ничтожной зеленой бумагой, но при этом жадно качали, скупали, свозили, тащили и копили у себя все истинно ценное - от нефти до здоровых белых детей. Это была грандиозная по цинизму, таланту и размаху ИГРА - игра, в которой конкуренты США уничтожали друг друга, и «закуклившаяся» в своих границах в нужный, четко рассчитанный момент Америка в итоге становилась обладателем зачищенных от населения территорий, сохранившихся полезных ископаемых и природных ресурсов. США СОБИРАЛИСЬ УНАСЛЕДОВАТЬ ВЕСЬ МИР. Правда, никаких планов на будущее у
строителей глобального «ковчега» не было и не могло быть в силу убожества их фантазии. Они представляли себе будущее как еще сто - сто пятьдесят лет безбедной жизни «по американским стандартам» за счет оставшихся от уничтоженных народов ресурсов. Что потом? «Потом - это дело тех, кто будет потом, а не наше»…

…А в начале третьего лета «мира без России» Америку потрясли сразу две катастрофы.
        В порту Нью-Йорка по непонятной причине произошел чудовищный взрыв - взорвалось на рейде какое-то судно, пожар перекинулся в порт, начали рваться суда и хранилища с приготовленными для отправки в Россию радиоактивными отходами, с горючим, невесть как оказавшимися там же токсинами, боеприпасами - и через неделю на стремительно пустеющем Восточном побережье было более 20 миллионов трупов, а обезумевшее население бежало в глубь материка по всем дорогам и бездорожью. Почти в то же самое время недалеко от Сан-Франциско взорвался поезд, перевозивший все те же отходы, - ветер накрыл «грязной бомбой» пять штатов Запада.
        Юг страны охватило мгновенно вспыхнувшее восстание мексиканцев. В нескольких штатах Востока то же самое произошло под эгидой Черных Братьев.
        Техас объявил федеральный закон о сецессии отмененным.
        Президент ввел чрезвычайное положение сроком на 90 суток.
        Чрезвычайное положение, из которого Соединенным Штатам как государству уже не суждено было выйти…

…А в Центральном Черноземье крепло Княжество.
        notes
        Примечания

1
        Десантно-штурмовой батальон.

2
        Стихи «Тэм Гринхилл».

3
        Мистер сержант, вы видели, вы видели? Это старый фашист, он ударил Юсуфа за его национальность и цвет кожи! Это старый русский фашист! (искаж. англ.)

4
        Я смотрю на них и удивляюсь. Эти дети росли в отвратительном климате, ели отвратительную пищу, они не имели ничего, что есть у наших детей! Однако взгляните - каждый второй из них выше большинства наших солдат! Они поднимают такой груз, который не под силу некоторым из наших. Они уже выглядят как мужчины, а не как дети! (англ.)

5
        Вы ответили на свой вопрос сами. Негодный климат, негодная пища, негодные условия - все это помогает быть сильным. А для чего быть сильными нашим детям? (англ.)

6
        Слова В. Третьякова.

7
        Мастрески сделано (фр.).

8
        Слова В. Третьякова.

9
        Отвратительная поделка фильм «Сволочи» вызывает у автора книги только омерзение. Но в данном случае я просто передал не свою реакцию на фильм, а реакцию современного подростка - кстати, взятую «из жизни», со слов одного из моих юных знакомых.

10
        Стихи Ю. Маслова.

11
        Слова В. Третьякова.

12

«МИР», орбитальная станция для полета по околоземной орбите. Была создана в СССР на базе конструкции станции «Салют», выведена на орбиту 20 февраля 1986 г. Оснащена новой системой стыковки с 6 стыковочными узлами. По сравнению с «Салютом» на станции увеличена мощность системы энергопитания, созданы более комфортные условия для работы и отдыха космонавтов. Предназначена для построения многоцелевого постоянно действующего пилотируемого комплекса со специальными орбитальными модулями научного и народнохозяйственного назначения. Максимальная масса около 40 т, максимальная длина около 40 м. Летом 2001 года оккупационное правительство Путина по приказу заокеанских хозяев утопило совершенно работоспособную станцию в океане. Взамен на орбиту была выведена американская
«Альфа», прославившаяся постоянными поломками и тем, что русские космонавты на ней выполняют роль извозчиков и обслуги. Так была фактически уничтожена космическая программа России.

13
        Республика Тюркских Народов.

14
        Идиот! Он не негр! И не араб!! Он нам нужен! В машину его!

15
        Простите, мисс…

16
        Мисс, как быть с женщиной?

17
        Ее тоже в машину!!

18
        Евсюки - прозвище конфедеративных ментов, «в честь» майора Евсюкова, устроившего еще во времена РФ бойню в супермаркете.

19
        Перевод автора.

20
        Одна из разновидностей свастики.

21
        В лагеря на территории Турции, по соглашению с кукловодами, стоявшими за спиной ООН, было вывезено более 30 тысяч мальчиков с территории России и Украины. Руководство Турции, претендовавшее уже тогда на роль абсолютного лидера мусульманства, предвидело большой конфликт мусульман с «азиатским миром» за опустевший Китай и готовило из белых детей - более крепких, здоровых и сообразительных, чем мусульманские, малолетних «одноразовых» смертников. Подобные попытки, хотя и в меньших масштабах, делались с детьми также из других европейских стран, где мусульманам удавалось хотя бы временно получить сколь-либо значимую власть. Подавляющее большинство этих детей погибло в боях.

22
        Чваки - ЧВК, бойцы частных военных компаний. «Шишига» - грузовик «ГАЗ-66».
«Мыльница» - легкий вертолет огневой поддержки типа «ОН-6».

23
        Культовое психологическое понятие у французов прошлых веков - безрассудная ярость, позволяющая не обращать внимания на потери, страх, боль и так далее на пути к цели.

24
        Швеция победит (шведск.).