Каким ты вернешься? Игорь Маркович Росоховатский
        Сигомы #0
        Более трех лет понадобилось ученым, чтобы создать уникальное существо - сигом по имени Ант. Теперь для этого суперчеловека не существует преград. Только вот старые воспоминания не дают покоя…
        Росоховатский Игорь
        КАКИМ ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ?
        Дочке Маринке посвящаю

1
        Нет, ее поразили не слова - слов девочка не могла точно вспомнить: кажется, спросил, почему она плачет. Но голос… Он звучал совсем не так, как другие… И такой ласковый, что она заплакала сильнее. Словно сквозь мокрое стекло заметила его озабоченную улыбку. Девочке показалось, что она ее уже видела очень давно. Вот только вспомнить не могла…
        - Тебя кто-то обидел?
        Девочка отрицательно покачала головой. Он поспешно добавил:
        - Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Просто мне скучно гулять одному. А тут вижу: ты идешь да еще плачешь…
        Девочка недоверчиво улыбнулась. Мокрое стекло перед ее глазами начало проясняться.
        Она вспомнила, как учитель сказал: «Вита Лещук, ты виновата и должна извиниться перед Колей». Она тогда упрямо закусила губу и молчала. «Ну что ж, ты не поедешь на экскурсию. Побудешь дома, подумаешь». Не могла ведь она рассказать, как было на самом деле. Вита Лещук не доносчица.
        Пусть уж лучше ее наказывают…
        - Послушай, девочка, я-то знаю, что виновата не ты, а Коля.
        «Знает? Но откуда?»
        - Послезавтра я лечу на день в Прагу. Хочешь со мной?
        Девочка вздрогнула, остановилась. Тоненькая и легкая, с пушистыми волосами, она сейчас до того была похожа на одуванчик, что хотелось прикрыть ее от ветра.
        «Послезавтра наш класс летит в Прагу, а меня не берут…» Вита подняла голову и внимательно посмотрела на незнакомца.
        Он был высокий, с несуразно широкими плечами, нависающими как две каменные глыбы. Может быть, поэтому он немного горбился. На треугольном лице с мощным выпуклым лбом все угловатое, резкое. Даже брови напоминают коньки «ножи». А глаза добрые и тревожные.
        - Проводить тебя немного? - И быстро добавил: - А то мне одному скучно.
        Вита молчала, и он снова заговорил:
        - Я расскажу тебе свою историю - может быть, ты захочешь мне помочь…
        Против этого девочка устоять не могла:
        - Хорошо, рассказывайте.
        Медленно пошла дальше, покровительственно поглядывая на него. И он шел рядом, пытаясь приспособиться к ее шагам.
        - Видишь ли, в Праге у меня очень много дел. Все их за день одному ни за что не переделать. А если ты согласишься полететь со мной и хотя бы выполнишь мое поручение на фабрике детской игрушки, я справлюсь с остальным. Ну как, согласна?
        - Надо еще спросить разрешения у мамы и бабушки, - сказала Вита.
        И незнакомец почему-то обрадовался:
        - Конечно. И поскорей.
        - Мой дом уже близко.
        Она настолько прониклась доверием к спутнику, что перед эскалатором подала ему руку. Здесь было очень оживленно. Незнакомец так стиснул ее руку, что девочка вскрикнула.
        - Извини, Вита.
        «Откуда он знает мое имя? Почему ничего не говорит о себе? Как его зовут?»
        - Пора и мне представиться, - тотчас произнес он. - Меня зовут Валерий Павлович. По профессии я - биофизик. Сейчас в отпуске. Но он кончается.
        Некоторое время они ехали молча, И каждый раз, переходя с эскалатора на эскалатор, Валерий Павлович брал Виту за руку. Его пальцы были сухими и горячими, как будто он болен и у него высокая температура.
        Когда подошли к Витиному дому и дверь автоматически открылась, Валерий Павлович на миг задержался у порога, словно не решаясь входить…

2
        Их встретила мать Виты - маленькая круглолицая женщина с такими же, как у дочери, пушистыми рыжими волосами. Она изумленно уставилась на незнакомца:
        - О, у нас гости!
        Женщина присмотрелась к Валерию Павловичу, и ей начало казаться, что она его не раз видела. Но когда? Где?
        - Ксана Вадимовна, - представилась женщина.
        - Валерий Павлович, - и сразу же отвел глаза. «Где я его видела?» - пыталась вспомнить женщина. Сначала ей показалось, что это кто-то из сослуживцев мужа. Но тогда бы она его помнила, как помнит всех, кто имел отношение к Антону, к ее Анту. За эти несколько минут она изрядно потормошила память, но ничего не добилась. А когда успокоилась, память сама легко, как вода, соломинку, вытолкнула наверх воспоминание. Фойе театра. Выставка картин молодых художников. Она тянет мужа за руку: «Ант, да пошли же! Третий сигнал!» А он смотрит на картину, написанную звучащими красками. На ней из тьмы выплывает лицо с заостренными чертами, яростно устремленное вперед. Ант сказал ей тогда: «Вот каким мне бы хотелось быть». Жена искоса взглянула на его полное доброе лицо с чуть оттопыренной губой и улыбнулась про себя: «Мальчишка!» А теперь она видит перед собой тот же портрет, но оживший. «Может быть, художник писал его именно с этого человека? Невероятно…»
        - Мама, а меня Валерий Павлович приглашает с собой в Прагу! - не замедлила сообщить девочка. - Он летит туда в тот же день, что и наш класс.
        - Вот вы там и увидитесь, - сказала Ксана Вадимовна, не вдумываясь в слова дочери. Она смотрела на гостя и думала: «Как будто сошел с того портрета. Это лицо… Его мне уже не забыть. Только теперь я, кажется, понимаю, что нашел в нем Ант. Но оно слишком подвижно: так быстро меняет выражения, что их невозможно уловить…»
        - Мама! - нетерпеливо напомнила о себе девочка. - На экскурсию меня не берут, если не извинюсь перед Колей.
        - Что случилось?
        - Я ударила его.
        - И не хочешь извиниться?
        - Ни за что! Он сказал, что герои - дураки, а трусы - умные. И что их называют по-другому потому, что это выгодно другим.
        - Надо было объяснить, - попыталась успокоить дочь Ксана Вадимовна.
        - Кому? Кольке? - Девочка сказала это так выразительно, что мать невольно улыбнулась, а потом ей пришлось хмурить брови, чтобы показать, что она осуждает дочь.
        - Несчастный человек ваш Коля. Жизнь у него будет неинтересная, если он не изменится, - проговорила, входя, пожилая, но еще крепкая женщина с цыганскими глазами. Ее короткие черные волосы были так причесаны, что казались растрепанными. - Я - Витина бабушка, - сказала она гостю и опять обратилась к Вите: - Наверное, над ним следовало просто посмеяться.
        Она многозначительно кивнула гостю, показывая, что за всем этим скрывается еще кое-что невысказанное. Но Ксана Вадимовна нетактично спросила:
        - Это ты из-за отца?
        Девочка напряглась, как струна.
        - Мама права. В таких случаях лучше не примешивать личного, - поспешил Валерий Павлович то ли объяснить что-то девочке, то ли выручить Ксану Вадимовну.
        Вита подчеркнуто отвернулась от гостя.
        «Этого она еще не поймет, - с сожалением подумал он. - До этого еще слишком много синяков впереди».
        - Вот видишь, доченька… - попыталась начать повое наступление Ксана Вадимовна, но Вита решительно тряхнула головой:
        - Я не извинюсь перед ним. Ни за что!
        - И не надо, - неожиданно поддержала ее бабушка. - То, что мы тебе сказали, - это на будущее.
        Ксана Вадимовна пожала плечами и вышла из комнаты.
        Вита украдкой посмотрела на гостя: как он реагирует?
        Все-таки ей очень хотелось поехать в Прагу. Гость сидел в кресле сгорбившись, опустив голову. Но Вита видела, что его глаза улыбаются.
        - Прошу всех к столу! - послышался голос Ксаны Вадимовны.
        Они прошли в столовую, где на пультах перед каждым креслом горели лампочки синтезаторов.
        - Я уже ввела программу. Оцените мое новое меню, - сказала Ксана Вадимовна гостю.
        - Спасибо, но я не хочу есть, - отчего-то смутился он.
        - Ну немножко, немножко, только попробуйте. Прежде чем Валерий Павлович успел опомниться, перед ним оказалась тарелка с салатом. Люк синтезатора был еще открыт, значит, сейчас появится еще одно блюдо. Но тут длинный палец гостя нажал на стоп-кнопку. Индикатор погас. Ксана Вадимовна удивленно повернулась к Валерию Павловичу. А он как-то уж очень беспомощно развел руками и проговорил:
        - Но я совсем не хочу есть.
        Бабушка, не отрывая от него своих быстрых антрацитовых глаз, нахмурила брови. По ее лицу было видно, что она о чем-то напряженно думает.
        Валерий Павлович скользнул по ней взглядом.
        «Надо ей помочь. Пожалуй, это неплохой выход для всех нас».
        И он подсказал ей мысленно: «Да, ты не ошибаешься. Именно поэтому я кажусь вам странным, именно поэтому мне не нужно есть».
        - Извините, - обратилась бабушка к гостю и повернулась к Ксане. - Можно тебя на минутку? Поможешь мне… (Последняя фраза была сказана специально для гостя.)
        Женщины вышли в другую комнату, и здесь бабушка с упреком произнесла:
        - Не приставай к нему. Разве ты еще не поняла?
        - Что я должна понять?
        - Ты не заметила в нем ничего необычного?
        - Какой-то он странный…
        - «Странный»… - протянула бабушка. - Это нам он кажется странным. А мы ему?
        Ксана Вадимовна непонимающе пожала плечами. Ее жест означал; всегда ты что-нибудь придумаешь…
        Бабушка посмотрела на нее долгим раздумчивым взглядом, покачала головой: «И как вы только уживались с Антоном такие разные?» В ее памяти тотчас появился сын. Стоило тихонько позвать - и он всегда приходил, и она могла с ним беседовать. Но сейчас она не звала, а он все равно пришел.
        Удивительно. Возможно, никто другой не нашел бы здесь ничего удивительного, но мать знала: что-то случилось. А что могло случиться, когда Антон погиб три года назад? Значит, что-то еще должно случиться…
        Она с тревогой подумала о Вите. Можно ли ее отпускать вдвоем с этим?.. В ее голосе сквозило раздражение, когда она сказала невестке:
        - Неужели ты не догадалась, что это синтегомо, сигом. Так, кажется, их назвали. Ты ведь видела таких существ недавно по телевизору.
        Говорили: «Первый шаг в будущее человечества, великий эксперимент» и еще разное…
        Ксана Вадимовна вспомнила, выругала себя: как же сразу не признала? Этот мощный лоб, глыбы плеч, в которых, наверное, спрятаны какие-то дополнительные органы. Человек, синтезированный в лаборатории. Сверхчеловек по своим возможностям. И все-таки и тогда и теперь она воспринимала сигома скорее как машину, чем как человека. Читала, что эти предрассудки сродни расовым, глупое человеческое высокомерие, умом понимала, а сердцем не могла принять.
        Возмущалась, когда услышала, что уже многие из первых сигомов станут врачами.
        Думала: «Какой же это человек согласится, чтобы его исследовал сигом? А если тот решит, что слабое создание недостойно жизни? Бедняги сигомы - им не так-то просто будет заполучить первых пациентов…» И вдруг сигом у нее в гостях! Ну конечно же, ему не нужна еда - он ведь заряжается через солнечные батареи и еще какие-то устройства, энергию копит и хранит в органах-аккумуляторах. Но что ему здесь понадобилось?
        Ей стало не по себе, когда вспомнила: он хочет, чтобы Вита ехала с ним в Прагу. Может быть, он замышляет ее исследовать, как подопытное животное?
        - Никуда Вита с ним не поедет! - решительно сказала Ксана Вадимовна свекрови.
        - Но какие у нас основания не доверять ему? И девочку обидим, - ответила свекровь. И в то же время она думала: «Может быть, так лучше. Ведь не зря у меня появилось предчувствие…»
        - Ты всегда любишь возражать, мама, - с упреком проговорила Ксана Вадимовна.
        Свекровь ничего не ответила.
        «Так, конечно, вам спокойнее. Но как об этом сказать Вите?»
        Они вернулись в столовую, делая вид, что ничего не произошло.
        Гость бросил на них быстрый взгляд.
        «Неужели он что-то заметил?» - подумала старшая из женщин и вспомнила: у сигома ведь есть телепатоусилители. Он воспринимает и свободно читает психическое состояние мозга. Сигомы могут переговариваться между собой на огромных расстояниях с помощью телепатии. Значит, Валерий Павлович знает и то, о чем они говорили и о чем думают. Но почему же в таком случае он не внушил им мыслей, нужных для свершения его замыслов?
        Ее уверенность в правильности решения поколебалась. Свекровь испугалась: а если это сомнение внушает он? Посмотрела на гостя, ожидая встретить тяжелый, недобрый взгляд. И была готова броситься в бой со всей страстностью и ожесточением. Но Валерий Павлович смотрел не на нее, а на Виту. Острые черты его лица, похожего в профиль на выщербленную пилу, смягчились и сгладились. И хоть около улыбающихся глаз не собирались морщинки, сейчас его лицо уже не казалось таким странным. Он смотрел на девочку-одуванчик и улыбался ей. И девочка отвечала ему тем же.

3
        - Ты уже большая, должна сама понимать, - начала Ксана Вадимовна почти сразу же после ухода гостя.
        И Вита все поняла.
        Она умоляюще взглянула на бабушку. Но та повернула голову к окну, делая вид, что внимательно что-то рассматривает.
        - Мама! - с упреком воскликнула Вита. - Почему ты не разрешаешь? Чем он тебе не понравился? Ксана Вадимовна несколько растерялась:
        - Он не человек, девочка. Он - сигом. Помнишь, их показывали по телевизору?
        - Ну и что же? - спросила девочка с таким видом, будто знала об этом раньше и не придавала значения.
        - Неизвестно, с какой целью он тебя приглашает, - попыталась объяснить свой запрет Ксана Вадимовна, но Вита даже руками возмущенно всплеснула:
        - Мама, помнишь? Я рассказывала, что некоторые наши девочки говорят, будто сигомы опасны. Ты тогда объясняла, что они повторяют слова глупых и отсталых людей. А теперь говоришь другое…
        «Она покраснела, кажется, от стыда за меня», - подумала Ксана Вадимовна и взглядом попросила свекровь о поддержке.
        А та не замедлила прийти на помощь:
        - И все-таки он не человек, Вита. И мы не можем проникнуть в его замыслы.
        - Он хороший, - убежденно сказала девочка. - И чего вы на него напускаетесь? Если бы жив был папа…
        Ее губы уже кривились и подбородок дрожал. А глаза смотрели с вызовом.
        И невольно Ксана Вадимовна снова вспомнила о портрете, который так понравился покойному мужу. А теперь существо, будто сошедшее с портрета, пришлось по душе дочери. Случайно ли это?

4
        - Мы полетим на гравилете? - спросила Вита и поспешила добавить: - А то я уже летала на всех атмосфероаппаратах, кроме гравилета.
        - А тебя на руках носили? - спросил Валерий Павлович.
        Ее ресницы настороженно приподнялись, как крылья птицы, готовой взлететь при малейшем шорохе.
        - Когда был жив папа…
        Но еще раньше, чем услышал ответ, сигом понял, что ошибся, причинил боль.
        - Я понесу тебя до Праги, - сказал он.
        - Ладно, - согласилась Вита. Сначала она подумала, что это игра, а потом вспомнила, что рассказывал учитель о сигомах. Она никогда не думала, что у кого-нибудь еще, кроме отца, может быть такая ласковая и сильная рука.
        Валерий Павлович бережно поднял девочку, как поднимают одуванчик.
        Откуда-то из плеч сигома забили две струи, окутывая и его и Виту прозрачной упругой оболочкой.
        Девочка увидела, как отдаляется зеленая земля, как навстречу, похожие на журавлиные ключи, несутся цепочки перистых облаков. Она представила, как обычно сигом летает здесь один, врезаясь в облака, и они накрывают его вот такой же холодной белой мглой. Ей стало жалко сигома: «Такой могучий и такой одинокий». И она сказала:
        - Большое, большое вам спасибо. Без вас я бы никогда не смогла так летать.
        Она почувствовала приятную теплоту на голове, как будто кто-то опустил руку и ворошит ее волосы.
        - Посмотри вниз, Вита!
        Под ними проплывали цепи холмов. Их покрывал туман, и только меловые вершины, как маски, выглядывали из него.
        - Будто в сказке, - сказала девочка, и по ее голосу угадывалось, что она всегда готова к встрече с чудесами.
        - А в космос вы тоже могли бы вот так полететь? - спросила она.
        - Могу, - ответил сигом.
        - А что вы еще можете необычного?
        Он улыбнулся и задумался.
        «Почему взрослым так трудно иногда отвечать на наши вопросы? Наверное, потому, что они думают, будто все знают», - подумала Вита и, чтобы помочь Валерию Павловичу, спросила:
        - А на дно моря тоже можете пронырнуть?
        - Да.
        Он думал одновременно о девочке, о ее маме и бабушке, о себе, о том, что ему предстоит:
        «Я несу ее на своих руках, но она мне нужна больше, чем я ей Даже мои создатели не подозревали, как она мне будет нужна. Труднее всего пришлось бы им. А сейчас? Как они волнуются, подозревая меня в преступных замыслах! А ведь им еще предстоит узнать правду… Смогут ли они понять?»
        Разгона не нужно. Скорость возникает сразу, как вспышка света. Только так можно перескочить барьер.
        «Люди всегда движутся через барьеры. И то, что они живут, - уже преодоление барьера. И особенно то, что они сумели создать нас. Пожалуй, это самый большой барьер, который они одолели. А у нас впереди свои барьеры. Но нам легче, чем им, хоть мы и пытаемся помочь, подставить плечо под их ношу. Они нам дали то, чего сами были лишены: всемогущество и бессмертие, а мы им - только надежду. И сейчас эта девочка отдает мне свою ласку и восторг, а что я дам взамен? И нужно ли это ей?» Вопросы, на которые он не находил ответа… Ответ должна была дать девочка, раз ее мать и бабушка не смогли сделать этого.
        - А вы можете пронырнуть сквозь время? Нам говорил учитель… Знаете, я бы тоже могла, если бы только у меня были такие органы. И я бы сначала пронырнула в прошлое, года на четыре назад…
        Он понял: она открывает ему самый сокровенный свой секрет.
        Она говорит неопределенно «года на четыре», но думает точно: «На четыре года».
        Тогда был жив ее отец.
        Сигом почувствовал, что его волнение все растет и мешает думать. Он мог расшифровать свое состояние, разобрать все нюансы, слившиеся в один поток, мощный, недоступный обычному человеку, у которого в сотни раз меньше линий связи и чувства беднее в сотни раз. Такой порыв сломил бы его, как буря сухое дерево. Но сигом не расшифровывал потока. Он включил стимулятор воли, и ему показалось, что он слышит затихающий грозный клекот в своем мозгу…
        - Угадайте, что это такое.
        Рука девочки показывала вниз, на зеленую щетину леса.
        Он хотел сказать «лес», но вовремя уловил загадочный блеск ее глаз и произнес полушепотом:
        - Зеленый зверь-страшилка.
        Она с восторженным удивлением посмотрела на него, как бы говоря: вы такой догадливый, словно и не взрослый вовсе. С вами интересно разговаривать. И спросила:
        - А он злой?
        - Нет, он только притворяется. В самом деле он очень добрый.
        - Верно, - подтвердила она и впервые посмотрела на него не покровительственно и не восхищенно, а так, как смотрят на равного, на друга.
        - Гляди, вон и Прага на горизонте.
        Там, куда он показывал, лежала алмазная подкова. Это сверкали новые районы лабораторий. Когда подлетели поближе, стало видно, что подкова состоит из двух частей - наземной и воздушной. Многие здания-лаборатории парили в небе, поднятые на триста - пятьсот метров. Здесь были все геометрические фигуры: здания-ромбы и шары, кубы и треугольники. Они встретили нескольких людей, перелетавших от лаборатории к лаборатории. Кто-то помахал им рукой и долго смотрел вслед.
        А внизу уже распростерлась старая Прага-музей с иглой старомястской ратуши и резными шпилями собора в Градчанах. Сигом с Витой приземлились на площади как раз перед ратушей.
        - Сейчас будут бить старинные часы, и ты увидишь апостолов, - сказал сигом.
        - А что такое апостолы?
        - Игрушечные человечки. Они покажутся вон в том окне.
        Апостолов по требованию Виты смотрели два раза. А потом прошли по Карлову мосту через сонную Влтаву. У каждой статуи девочка останавливалась и наконец заключила:
        - Когда-то больше любили кукол.
        - Да, - серьезно проговорил сигом. - Тогда взрослые тоже играли в кукол.
        Они остановились перед знаменитой фабрикой игрушек, и сигом сказал:
        - Ты пока посмотришь фабрику, а я ненадолго отлучусь и вернусь за тобой.

5
        Сигом вернулся раньше, чем предполагал, хотя орган-часы в его мозгу показывал, что он нерационально тратит время. Сигом не пытался оправдаться перед собой, зная, что не может поступать иначе. Он думал о Вите, вспоминал, как она спрашивала: «А можете?» На фабрике ей предложат выбрать себе игрушку. И сигом догадывался, какую она выберет.
        Робот-швейцар проводил его к Главному конструктору игрушек - веселому стройному человеку, одетому в спортивный костюм. Он сидел на маленьком стульчике для посетителей, а около его глубокого старинного кресла стояла Вита.
        Сигом видел ее сейчас в профиль: разгоревшаяся щека, облако пушистых волос, любопытный глаз.
        - А вот и за мной пришли, - сказала она Главному конструктору, увидев сигома.
        Одну руку подала ему, а второй прижимала к груди пластмассовую коробку.
        - Угадайте, какой подарок я выбрала, - предложила Валерию Павловичу и заговорщицки подмигнула Главному конструктору.
        - Трудно, - сказал сигом и попытался нахмурить лоб, но это у него не получалось - кожа из пластбелка не собиралась морщинами. - Может быть, ты мне поможешь? - И, не ожидая ответа Виты, спросил: - Из старых или из новых?
        - Из новых. - Ее глаза говорили: «Ты хитрый».
        - Машина или существо?
        - Существо.
        «Я не ошибся», - думал Валерий Павлович, вспоминая куклу-сигома, новинку пражской фабрики. Кукла умела сама ходить, выговаривала несколько слов, пела. В ее лоб был вделан маленький прожектор, прикрытый заслонкой.
        «Глядя на куклу, она будет вспоминать меня».
        Он спросил:
        - Это существо похоже на меня?
        - Немножко, - лукаво сказала девочка.
        - Может быть, это кукла-сигом? - сказал он медленно, будто раздумывая.
        - Вот и не догадались!
        Вита раскрыла коробку. Там лежали две чешские куклы - папа Шпейбл и Гурвинек.
        - Но ты же сказала, что игрушка - из новых моделей.
        - Я правду сказала: папа Шпейбл играет, а Гурвинек танцует.
        Раньше таких не было.
        Сигом и Вита попрощались с Главным конструктором. Они вышли из его кабинета, прошли через выставочный зал. Уже у самого выхода сигом задержался, спросил у Виты:
        - А ты не хочешь еще и ту куклу, которую я называл?
        Девочка отрицательно покачала головой.
        - Ты не будешь вспоминать обо мне?
        - А при чем же та кукла?
        - Она похожа на меня.
        - Нет, - сказала девочка. - Кукла-это кукла. А вы - это вы.
        Она вприпрыжку побежала к двери.
        - Не так быстро, Винтик, упадешь!
        Девочка замерла, прижалась к двери. Не решалась обернуться, взглянуть на сигома. Он сказал «Винтик». Но так называл ее только один человек папа. Что же это такое?
        Сигом подошел к ней, опустил руку на плечо, притянул к себе.
        Так в обнимку они вышли - гигант с массивными плечами и девочка-одуванчик.
        Вопросы бились в голове Виты, как птицы, но она ни о чем не спрашивала.
        Они прошли по старинной набережной над Влтавой, и Вита старалась не наступать на большую тень сигома. Листья шуршали под ногами, как пожелтевшая бумага, как обрывки чьих-то писем, которые не дошли по адресу.
        Вот и Вацлавская площадь. Сигом что-то объяснял девочке, рассказывал о короле Вацлаве, но она не слушала, занятая своими мыслями.
        Внезапно подняла голову, глядя ему в глаза, спросила:
        - Когда у вас кончится отпуск?
        - Через два дня. - Он понял, к чему она клонит, и сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже: - Я и потом буду прилетать к тебе.
        - Честное мужское слово, да?
        Она испытующе смотрела на него - серьезная маленькая женщина, которая не прощает лжи. И она доверила ему то, о чем не говорила никогда никому:
        - Мой папа всегда выполнял то, что говорил. Но однажды… Когда он уходил на Опыт, то обещал вернуться… - Она отвернулась. - Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я плакса. Но у других есть папы…
        Он боялся посмотреть в ее глаза, знал, какие они сейчас. А девочка изо всех сил прижалась к нему и бормотала:
        - Он обещал вернуться.
        Сигом почувствовал, что больше никакими переключениями стимулятора воли не удастся сдержать ком, подступивший к горлу. Словно что-то сломалось в нем, какая-то незаменимая деталь - и третья и четвертая сигнальные системы, и даже система Высшего контроля были бессильны перед этим. Он опять на мгновение стал тем, кем был когда-то давно, до смерти, - обычным слабым человеком. Из его губ вырвалось:
        - Я сдержал слово, Винтик.
        - Папа…
        - Я тебе потом объясню…
        - Папа!!!
        Сильный порыв ветра взъерошил волосы девочки, вздул пузырем ее платьице. Пушистые волосы щекотали губы сигома. Он хотел что-то объяснить девочке, но подумал: «Она не поймет. Да я и сам не мог бы определить, сколько во мне от Анта и сколько нового. Сказал ли я ей правду?»

6
        - Ант, - шепнула женщина.
        Он повернул к ней лицо, и она увидела, что в его глазах нет и следа сна.
        - Ты не спал всю ночь?
        - Мне не нужен сон. Я ведь не устаю.
        «Что в нем осталось от того, которого я любила?» - думала женщина. Сказала совсем другое:
        - Ты мне кажешься высшим существом, каким-то древним богом.
        Сигом улыбнулся, и она убедилась, что Вита не ошиблась: это была улыбка прежнего Анта.
        - Если тебе приятно, то все в порядке.
        «И слова прежнего Анта…»
        Он добавил:
        - Я ведь и мечтал стать таким.
        «Что же в нем осталось от того, которого я любила?» Погладила его горячее плечо - плечо того Анта никогда не было таким горячим, - сказала:
        - Мне кажется, будто это ты и не ты… И наконец решилась:
        - Что же в тебе осталось от прежнего?
        - Ты ведь только что сама ответила на этот вопрос.
        Он знал, что ей тяжело: в его возвращении она видит что-то кощунственное. И она и мать мучаются, пытаясь ответить на вопросы, которые не нужно задавать. И только Вита сразу радостно приняла все таким, как есть: для нее главное, что он вернулся.
        Сигом сделал то, что неоднократно запрещал себе, - включил телепатоусилитель и тут же его выключил. Затем проговорил, отвечая на невысказанный вопрос Ксаны:
        - Я мог бы вернуться и прежним - точно таким, каким был до смерти. Ведь опыт предстоял очень опасный, и мой организм записали на фиоленты. Им проще было бы восстановить его по матрице.
        - Тогда почему же…
        - Когда я очнулся, показалось: сплю. Потом услышал знакомый голос. Профессор Ив Кун позвал меня по имени. Я хотел повернуть голову, но не мог, хотел взглянуть на Ива - тоже не мог. Ив спросил: «Ант, ты меня слышишь, отвечай!» Я ответил, что слышу, но не вижу. И он сказал: «Сейчас объясню. Ты погиб. И Олег тоже. Вспомни». Я снова увидел, как Ол передвинул рычаг - и сверкнула молния… «Вспомнил?» - «Да», - ответил я. Ив рассказал, что они начали восстанавливать нас. Первый этап. Оказалось, что я пока - только модель мозга Анта, созданная в вычислительной машине. Ив говорит: «У тебя есть органы речи и слуха, но еще нет зрения. И, перед тем как приступать ко второму этапу, хочу спросить…» Я уже знал, о чем он спросит. Ведь еще когда был создан первый сигом, я высказался достаточно определенно. И потом мы не раз говорили об этом, и он знал, каким бы я хотел быть. Он просто уточнял, все ли остается неизменным…
        Ксана приподнялась, опершись на локоть, внимательно наблюдала за его лицом, которое теперь уже не казалось ей чужим.
        «Чему я удивляюсь? Он всегда был таким, - думала она. - Мы всегда плохо понимали друг друга. То, что мне и другим казалось кощунственным, для него было обычным и ясным. Пойму ли я его когда-нибудь?»
        Она спросила, хотя и знала заранее, что опять не поймет его:
        - Но почему ты хотел быть таким, а не прежним?
        «Я не могу ей сказать всего, - подумал он. - Это бы оскорбило и опечалило ее и любого такого же человека, как она».
        - Мне нужно было поставить Опыт, а в прежнем облике я не мог этого сделать. Не хватало ни объема памяти, ни быстроты мышления, реакций, ни органов защиты и контроля. У меня было только две сигнальные системы, а теперь их у меня пять. И еще система Высшего контроля.
        Сигом вспомнил, как когда-то давно - тогда он был человеком - на спутнике погибал его друг, прижатый обломком радиотелескопа, а он не мог прийти на помощь, не мог поднять руки. У него шла носом кровь, в голове как будто скрежетали жернова, размалывая память. Он проклинал свою слабость и это дьявольское вихревое вращение, возникшее по неизвестной причине. Сквозь скрежет жерновов пробивался вопль: «Помоги!» Потом затих…
        Сигом провел рукой по волосам Ксаны, по ее щеке, по шее.
        Пальцы наткнулись на морщины. Он вспомнил, как она всегда панически боялась старости. Боль проникла в его сознание, он взял руку Ксаны и осторожно сжал.
        - О чем ты думаешь? - спросила она.
        - О тебе.
        Он думал:
        «И она спрашивает, почему я решил стать другим. Вся беда в том, что ей нельзя объяснить - надо, чтобы она почувствовала. А это почти невозможно. Конечно, я мог бы включить усилители и внушить ей. Но я ведь запретил себе в отношениях с людьми использовать преимущества перед ними. И правильно сделал. С ними я должен быть человеком - ни больше и ни меньше. В этом все дело… Мать, наверное, уже встала. Поймет ли она? Когда-то я рассказывал ей, что лимиты человеческого организма исчерпываются раньше, чем мы предполагали; что если человек хочет двигаться вперед, ему придется создать для себя новый организм - с другим временем жизни и возможностями Она соглашалась со мной. Но тогда я был прежним Антом. За три минуты до начала Опыта придется переключить систему Высшего контроля только на энергетическую оболочку. Важно еще все время контролировать температуру в участке „Дельта-7“…»
        - Поедем сегодня к морю? - спросила женщина, с замиранием сердца ожидая, что он ответит. Прежний Ант очень любил море.
        - Замечательно придумала, - ответил сигом. - Я понесу тебя. Помнишь, на Капри ты просила, чтобы я понес тебя в воду, а то ты боишься замочить ноги?
        Впервые за эти два дня, с тех пор как она узнала правду, ей стало по-настоящему легко, будто все страшное уже позади. И она пошутила:
        - Ты понесешь всех троих, всех твоих женщин? До самого синего моря?
        - Конечно, - сказал он, - Я домчу вас по воздуху быстрее гравилета.
        - А знаешь, сколько мы весим втроем? - продолжала Ксана, думая, что он тоже шутит.
        - Во всяком случае меньше тысячи тонн…
        - А ты можешь переносить тысячу тонн?
        - Да. И больше, - ответил сигом, и она поняла, что он не шутит. Он опять стал для нее чужим, Ксана замолчала, невольно отодвинулась.
        Прозвучал мелодичный звонок, «Вита», - подумал сигом и радостно улыбнулся.
        - Войдите, если не Бармалей! - воскликнул он, закрыв лицо руками и растопырив пальцы.
        - Папка! Папка! Ты опять за старые шутки! Но мне ведь уже не три года, запрыгала Вита и погрозила ему, Сигом услышал голос матери:
        - Доброе утро, дети!
        Она вошла своей быстрой молодой походкой, и Ксана пытливо смотрела на нее: «Неужели она ни разу не задумалась над тем, что же в этом существе осталось от ее сына? Неужели ей легче, чем мне?»
        - Мама, - сказал сигом, мы с Ксаной договорились: сегодня все вчетвером летим к морю.
        - Ура! - закричала Вита и обеими руками обняла шею сигома.
        Ее глаза блестели от восторга.
        - И ты понесешь нас, как тогда меня? Идет?
        - А ты будешь послушной? - спросил сигом.
        - Не буду!
        - За правдивость наперед снимаю половину вины, - торжественно проговорил сигом и почувствовал руку Ксаны на своем плече.
        - Хватит баловаться, Ант. Как маленький…

7
        Прошло два дня…
        - Мне пора.
        «Что еще сказать им? - думал сигом, не глядя на мать. - Только бы она не заплакала…» По небу тащились гривастые тучи.
        - Ты скоро вернешься? - спросила Вита.
        - Да. - Добавил: - Честное мужское слово. Никто не улыбнулся.
        «Что сказать матери? Ей тяжелей всего…» Ничего не мог придумать.
        Тучи тащились по небу бесконечным старинным обозом…
        - До свидания, сын. Желаю тебе успеха во всех делах.
        Ее голос был спокойным, и слово «сын» звучало естественно. Он понял, что мать приняла его таким, как есть, и не терзалась вопросом: что осталось в нем от того, кого она родила? Мать не смогла бы постигнуть его превращения логикой, не помогла бы ей эрудиция. Что же ей помогло?
        «Пожалуй, это можно назвать материнской мудростью, - подумал он. Оказывается, я не знал своей матери».
        - До свидания, - сказал сигом, обнимая всех троих и уже представляя, как сейчас круто взмоет вверх, пробьет тучи и полетит сквозь синеву.
        - Будь осторожным, Ант, - робко попросила Ксана. - Ты отчаянный. Ты опять…
        Не договорила. И это невысказанное слово повисло между ними, как падающий камень, который вот-вот больно ударит кого-то…
        «Ксана боится за меня, как и тогда. Она даже забыла, что я стал неуязвимым. Значит, я для нее - прежний Ант… Смерть… Когда-то мы так свыклись с этим несчастьем, что оно казалось неотделимым от людей. Но и тогда мы боролись против нее. Мы сумели обессмертить голоса на пластинках и магнитных лентах, облик - в скульптуре, портретах. Мы создали бессмертную память человечества в книгах и кинофильмах… Так мы научились понимать, что же в нас главное и что нужно уберечь от смерти…»
        Ант улыбнулся, будто поймал слово-камень и отбросил его прочь. Он сказал:
        - Если я опять погибну, то опять вернусь…