Цеховик. Книга 8. Запах денег Дмитрий Ромов
        Цеховик #08
        Уже год Егор живёт в СССР. Был ментом, а стал школьником. Ловил барыг, а стал теневым бизнесменом. Но раньше он плыл по течению, а теперь у него есть благородная цель. Правда методы, которые он использует на пути к этой цели далеко не всегда такие же благородные.
        Но ничего! Плевать! Он готов на всё ради будущего Родины. Он готов идти до конца. И он будет рваться вперёд, прорубаться, подкупать, подставлять, биться и уничтожать врагов. А они будут пытаться уничтожить его. Ну что же, он знал, что это борьба не на жизнь, а насмерть.
        Друзья, пожалуйста, поправки и замечания технического и фактологического характера присылайте в лс
        Цеховик. Книга 8. Запах денег
        1. Королева красоты
        В закутке позади стойки проходит второе совещание за один вечер, правда, на этот раз в другом составе.
        - Повтори, что ты мне сообщил, - киваю я капитану Торшину.
        Цвет и Ферик молча буравят его глазами.
        - Ашотик Большой заманил Абрама и его людей в шашлычку к Рубенчику и там всех порешил, включая и Рубенчика. Шашлычку поджог, все улики сгорели. Было это днём. Я когда узнал, сразу поехал. Там уже милиция работала. Я всё осмотрел лично.
        Воцаряется тишина. Через некоторое время Ферик поворачивается ко мне и спрашивает:
        - Кто это такой, Егор? Ему можно верить?
        - Это капитан Торшин. Он был помощником майора Плешивцева из ГУБХСС. Они, собственно, крышевали Ашотика по катранам, может и в других вопросах помогали. Это те, что схватили меня с Айгюль и с моим человеком.
        - Я в вашем захвате не участвовал, - сразу реагирует Дольф и даже делает полшага назад.
        - Правда, - подтверждаю я. - Зато в другом участвовал, когда Абрам Ашотика поймал и пытал в гараже. Нахрена ты туда попёрся? Ашотика уже в живых бы не было и вопрос был закрыт.
        Все взгляды обращаются на капитана, но он не смущается и пытается держать марку.
        - Тогда приказ был лично от генерала Рахметова, заместителя министра. Он знает, что Ашотика мы с Плешивцевым курируем. Ему сообщили, что Абрам взял Ашота. И адрес точный сообщили. Задача была одна, отпустить Ашотика, а с вами возиться никто и не собирался, потому что это вообще не наша задача, у нас БХСС, сами понимаете, замучились бы объяснительные писать. Так что это было чисто для видимости.
        - Кто сообщил? - спрашиваю я.
        - Мне неизвестно, - разводит руками капитан. - Я получил приказ с конкретным адресом и всеми установками.
        - А кто живым сегодня остался, тот и сообщил, - заявляет Цвет. - Есть выжившие?
        Пока неизвестно. Ферик молчит, внимательно глядя на капитана.
        - А твой резон какой? - спрашивает Цвет. - Зачем тебе Ашотика нам сдавать.
        - Во-первых, - отвечает Дольф немного подумав, - с Ашотиком мне работать не хочется. Во-вторых, я Егору уже говорил, я бы хотел, чтобы все игровые точки в городе были в одних руках. Всё в одной корпорации. Это более устойчивая машина, и в таких условиях я вижу больше возможностей роста для себя лично. Как карьерного, так и финансового. И, в-третьих, безопасность. Находиться в вечном состоянии войны с соперниками удовольствие сомнительное. А так можно выстроить взаимные противовесы и обеспечить друг другу спокойную работу.
        - Не знаю, Фархад Шарафович, можно ли ему верить, - говорю я. - Но теперь все мы об этом человеке знаем примерно одно и то же. Если бы я принимал решение единолично, я бы попробовал с ним посотрудничать.
        - Другими словами, ты ему доверяешь? - прищурившись, смотрит на меня Ферик.
        - В определённой степени, да, - киваю я.
        - Где сейчас находится Ашотик? - спрашивает Цвет.
        - В бане. Гуляет, празднует победу. Их там человек десять, включая приближенных. И шестеро в охране.
        - У тебя есть люди? - спрашивает у меня Ферик, бросая короткий взгляд на Цвета. - Как думаешь с этим разбираться?
        - Варианты имеются, но я хотел бы обговорить последствия, - отвечаю я. - Для кого я буду рисковать своими людьми, да и собой тоже? Кто займёт место Ашотика?
        - Это будет собрание решать, - уклончиво отвечает Ферик и снова скользит цепким взглядом по Цвету.
        - А какие есть варианты? - настаиваю я. - Просто, поймите, какая мне разница с кем работать, если от моего мнения ничего не зависит? А вдруг новый человек, например, будет ещё хуже Ашотика? Пусть уж тогда Ашотик и остаётся. Зачем менять шило на мыло, рискуя жизнями своих людей, да и собственной жизнью?
        - Ашотика по-любому уберут, он беспредельщик, - гнёт своё Фархад Шарафович. - Да и если бы всё перешло к нему, он бы тебя выкинул отсюда, это точно. Опять же кандидатуру надо с «конторой» согласовывать и с ментами теперь уже, раз так всё разворачивается.
        - Я предлагаю нам сейчас здесь всё согласовать, а органы поставим перед фактом.
        - Некогда согласовывать, - нервничает Торшин. - Они сейчас разбегутся и будут дальше беспредельничать. Они и за тобой придут. Я же слышал, что в тебя стреляли. Думаешь отцы обесчещенных девиц? Это Ашотик, сто процентов.
        - Нет, если моё мнение не учитывается, я не буду участвовать, - твёрдо говорю я. - Хотя у меня есть кандидат, который точно устроит «контору» и в ценности которого я смогу убедить ментов.
        Ферик поджимает губы и дышит недовольно и громко.
        - Рано ему ещё, - наконец, выдаёт он. - Молодой больно. Ещё не все свои дела переделал, чтобы за чужие хвататься.
        - Ну, уж не моложе меня, правда? - развожу я руками.
        - Воры будут недовольны.
        - Так вы их убедите, с вашим-то авторитетом. Решайте, Фархад Шарафович. По сути это единоличное ваше решение. Только человек с максимальным авторитетом может принять на себя бремя таких решений.
        - Да хватит меня разводить, - мотает он головой. - Я тебе не девка, чтобы на лесть вестись!
        - Всё сошлось, все звёзды с нами. - не сдаюсь я. - Сегодня наш день. Подумайте сами, кандидат этот имеет к вам уважение и практически сыновьи чувства, советуется с вами, ценит ваше мнение. Где вы ещё такого союзника найдёте? Вы, можно сказать, непосредственно в дело входите, а не со стороны наблюдаете, как это до сих пор было. А тут ведь не только катраны, планы у нас куда как серьёзнее.
        При этих словах глаза Ферика резко сжимаются, превращаясь в узкие щёлочки. Он внимательно смотрит сначала на меня, а потом на Цвета. Цвет едва заметно кивает, подтверждая сказанное мной. Ферик Матчанов стискивает зубы, пытаясь оценить щедрость только что полученного предложения и, наконец, соглашается.
        - Да, - говорит он. - Хорошо. Пусть будет Цвет.
        Да будет Цвет, сказал электрик.
        Мы пожимаем руки под недоумёнными взглядами Торшина, который, кажется не совсем понял, что сейчас произошло.
        - Капитан, - говорит Ферик. - Вот твой новый партнёр. Паша Цвет. Говори, куда ехать.
        Он говорит, а я звоню Александру и объявляю подъём по тревоге. Мы вылетаем в холодную декабрьскую ночь. Я, Игорь, Цвет и непобедимый Иван Драго, он же капитан Торшин. За рулём ветеран такси Сергей Сергеич, он город, как свои пять пальцев знает. Следом за нами мчит второе авто. Там сидит охранник Цвета и два человека из охраны казино.
        Оружия у нас нет, но это сейчас и не важно. Отряд, спешащий сейчас из деревни Дьяково вооружён до зубов. И, в конце концов, есть же палки и обломки арматуры, есть камни, орудие пролетариата. Я смотрю на своих спутников, на их сосредоточенные лица и вижу в глазах огоньки пламени, вызываемого адреналином, и мне становится даже весело, что ли. Неправильное слово, но как лучше сказать, не знаю. В бой, братья, в бой! Наше дело правое! Да даже, если и нет, победа будет за нами!
        Шины шуршат по асфальту. Мы несёмся по пустынным улицам, расцвеченным новогодними кометами и звёздами, слепящими глаза серпами, молотами, ёлками и снеговиками. Дорогая моя столица, золотая моя Москва! С Новым годом, товарищи! Пролетарии всех стран, присоединяйтесь к нашему празднику. Да здравствует «Оливье»!
        Когда мы подъезжаем к деревне, где парится Ашотик с друзьями, замечаем на обочине «Кубань» защитного цвета. Тормозим и я иду туда с Торшиным. Забираемся внутрь и немного проезжаем вперёд.
        - Здесь останови, - отдаёт он команду. - Вплотную не будем подъезжать, чтобы не услышали.
        Останавливаемся. Я выглядываю, «Волги» подъезжают следом и тоже останавливаются. Гасят огни.
        - Самохвалов! - вызывает бойца командир отряда.
        - Тута… - появляется из темноты салона мужик в афганке.
        - Толян, иди проверь. Осмотрись. Там вроде охрана выставлена.
        - Понял, - кивает Толян. - Антоха, пошли со мной, поглазеем.
        Торшин показывает, куда нужно идти.
        - А у вас чё, задание? - спрашивает сержант водитель.
        - Разговорчики, - чеканит командир, - отставить! И потуши папиросу, не отсвечивай и воздух не порть.
        Толян с Антохой растворяются в темноте. Дом, к которому они уходят, с дороги не видно. С улицы тянет дымком. Вдалеке лает собака. Лунные отблески едва пробиваются через хмурую вату облаков.
        Проходит минут пятнадцать, и разведчики возвращаются.
        - Отдельно стоящий бревенчатый дом, - докладывает Толян. - Во дворе баня и гараж. Баня с верандой или сенями, довольно большая, примыкает к деревянному забору. Высота забора примерно метр семьдесят. Объект находится на краю улицы, окружён заброшенными строениями, соседей в непосредственной близости нет. На территории два охранника, прохаживаются около дома. Один ствол на двоих у них точно имеется, может, и два. Ещё четыре человека сидят на веранде дома, играют в карты. Снаружи, у ворот никого. В бане пьянка. Количество людей в бане около десяти. Я в окошко глянул, но там стёкла запотели, хрен чё увидишь.
        - Девки есть? - спрашиваю я.
        - Не знаю. Не установлено.
        - Да, в бане и должно быть человек десять, - говорит Торшин. - Ближний круг Ашотика.
        - Так, - командует Александр. - Все на выход. Водитель, из машины ни на шаг. И не курить.
        - Саш, - тихонько говорю я командиру. - Хорошо бы без огнестрела. Спалим их к херам потом и всё. Чтоб без следов.
        Как они Абрама, так и мы их.
        - Посмотрим, - кивает он. - Но ты не идёшь.
        - Иду, ещё как иду. И Игорёк идёт и ещё тут у нас один, ой, два даже.
        Я машу Цвету и Игорю.
        - Я тоже иду, - не терпящим возражений голосом заявляет Торшин.
        - Нахера столько народу-то? - злится Александр.
        - Так нам поговорить ещё надо с товарищами бандитами, - усмехаюсь я. - Так что тех, кто в бане сразу не гасим.
        Выдвигаемся.
        - Переговорщики остаются снаружи, - шёпотом командует Александр и протягивает мне ТТ. - Остальные вперёд.
        Переговорщики - это я и прочие не члены моего отряда. Мы останавливаемся у калитки, а остальные крадутся вдоль забора. Они проходят гуськом, неслышно ступая по промёрзшей земле едва припорошённой снегом. Снега ещё мало, но в ближайшие несколько дней должно насыпать, навалить столько, что Москва и все окружающие её деревеньки превратятся в настоящую сказку.
        Я приникаю к забору и вглядываюсь, стараясь в маленькую щёлочку разглядеть как можно большую часть двора. Кровушка бежит, циркулирует, волнуется, горячится и вскипает. Ага… вижу пока одного из наших бесшумно спрыгивающего с забора во двор. Блин, хреново видно…
        Я чуть отстраняюсь от своего перископа и осматриваю доску. Есть, есть счастье в жизни. Нахожу сучок и пытаюсь выдавить пальцем. Он поддаётся и чуть выдвигается со своего места. Сухой, вымороженный. Поддавливаю и он летит во двор. Ну, это уже совсем другое дело, просто театр оперы и балета. И цирк, заодно.
        Оглядываюсь на своих спутников. Все прилипли к воротам и калитке и глядят в щели. А посмотреть действительно есть на что. Мои ниндзи беззвучно перепрыгивают через забор и крадутся вдоль стен с двух сторон дома. Ай, да Скачков, ай, да молодец! Круче китайского боевика. Надо возвращаться к регулярным тренировкам, иначе буду скоро, как мешок с луком…
        Один орк-охранник стоит у крыльца и внимательно смотрит на веранду, где за большим окном две смены его товарищей играют в карты. Гогочут они так, что даже здесь, по другую сторону забора слышно. Им весело, а ему холодно и неуютно при минус семи градусах. Он переминается с ноги на ногу, не отрываясь глядя туда, где светло, тепло, сухо и азартно.
        Его напарник понуро курит сигарету на противоположном углу дома. Он задумчиво смотрит в снег перед собой и подрыгивает правой ногой, будто пританцовывает.
        Пык… Я даже не успеваю заметить, что именно происходит. Задумчивый курильщик начинает оплывать и сминаться, как пустой пакет. Он утрачивает внутренний стержень и теряет равновесие, заваливаясь вперёд. Но упасть ему не дают. Заботливые руки подхватывают и аккуратно укладывают на припорошённую снегом землю.
        Его напарник ничего не замечает. Его внимание по-прежнему приковано к тёплой и уютной веранде, посылающей во всемирный эфир волны инфернального веселья. Я не вижу лиц этих весельчаков, но представляю, что у них свиные рыла и козьи морды.
        Вдруг тело охранника чуть вздрагивает и он, даже рукой не взмахнув падает, как подкошенный. Блин, просил же не стрелять. Хотя ладно, хрен с ними, пусть уж палят, всех не перережешь. Появляется Толян. Он подбегает к телу и, нагнувшись, проверяет, жив или не жив. Судя по всему, второе.
        За Толяном появляются ещё бойцы. Толян, не глядя на них, выпрямляется и подняв руку с зажатым в ней длинным как у Пушкина ПБ, несколько раз нажимает на спуск. Его «космическая труба» щёлкает, но щелчки эти оказываются практически неслышными за забором. Да не практически, вообще неслышными.
        Он опускает руку и пожимает плечами, как бы говоря, что работа эта не для такого матёрого чувака, как он, а для новичка. Так, всё понятно. Я тут же перемахиваю через ограду и, отодвинув засов, открываю калитку. «Зрители» заходят внутрь и оказываются на поле боя.
        Не глядя на нас, Толян перебегает от избы к бане. Туда же направляются и остальные бойцы, контролируя периметр. Обращает на нас внимание только Александр. Мы двигаем к нему, и он дёргает нам навстречу. Останавливаемся так, что оказываемся закрытыми от бани стеной дома.
        - Саня, ёпрст! - шепчу я. - Я ж просил. Теперь давай, чтоб из другого ствола никто не вздумал палить. Ясно? Только из одного! Этих в бане сразу не валим. Ты понял?
        - Пошли, - кивает он. - По обстановке посмотрим.
        Выходим из-за дома. Он перебегает к Толяну, но не успевает добежать. В этот момент открывается дверь и на крыльцо выходят три распаренных бандоса с простынями на бёдрах.
        - О! - говорит первый из них стоящему прямо напротив Толяну. - А ты кто?
        На его толстой потной морде застывает выражение дружеского недоумения.
        - Х*й в кожаном пальто, - добродушно отвечает Толян и кладёт любознательному любителю бани пулю прямо между глаз.
        Это происходит моментально. Настолько быстро, что двое других даже не успевают испугаться, не то что вскрикнуть или, тем более, позвать на помощь.
        Щёлк. Щёлк, щёлк. А потом - грохот падающих тел.
        - Э, вы чё тут, попадали? - пьяно ржёт коренастый толстяк, открывая дверь и выходя на крыльцо. - Чё за гро… хот… Шухер, братва!!! Шу…
        А вот этого не надо было делать! Он валится на крыльцо с дыркой в башке, не успевая договорить.
        Не добежал, бегун-беглец,
        Не долетел, не доскакал,
        А звездный знак его - Телец -
        Холодный Млечный Путь лакал.
        - Ствол сюда! - ору я Толяну. - Быстро! И магазин!
        - Так, не стреляем больше! - спокойно и буднично, словно на совещании, объявляет Александр. - Давайте, сюда все, сейчас заходить будем. Не стреляем, ясно? Оставшиеся живыми нужны. Гром, ты у окошка! Чет, ты у второго. У них оружие может быть, повнимательнее. Если что - только по конечностям. Толян, стол тащи. Давайте, ребят, погнали наших заводских. Без шума и пыли.
        Гром и Чет занимают позицию так, чтобы не оказаться под пулями. У забора в нескольких точках, просматривая весь периметр стоят, трое ребят с автоматами.
        - Ашотик! - кричит Цвет в дверь. - Ты здесь? Базар есть!
        - Пошёл ты нах*й, легавый! - доносится в ответ.
        Толян скидывает с тяжёлого массивного стола, удачно оказавшегося на веранде, алюминиевый чайник, эмалированную миску и кружки и двигает его к двери. Вместе с Саней они ставят его на попа и, прикрываясь, как щитом, вламываются в предбанник.
        Полундра! Танки в городе!
        - Э! Это чё такое! - раздаются крики. - Сука!
        - Мусора поганые!
        - Я твой рот е*ал!
        - Сука!
        Раздаётся звон разбитого стекла, но выстрелов нет. Вслед за стенобитным орудием в баню забегают оставшиеся бойцы. Вместе с Игорем их шестеро. Ну, и в конце заходим я, Цвет и Торшин.
        В комнатёнке тесно и жарко. У разбитого окошка сидит амбал с окровавленной башкой. Получил от Чета, походу. Куда лез дурак, оконце маленькое, застрял бы, как Винни-Пух.
        На лавке за столом сидит волосатый, как обезьяна Ашотик Большой. Глаза навылупку, пузо надутое, мокрый, перепуганный и злой. Сжимает в руке вилку. На столе раздрай. Консервы, холодный шашлык, водка, пиво, суджук, жареная картошка, квашеная капуста.
        Выглядит Ашотик жалко. Он матерится, шлёпает губами, как рыба, да только в глазах страх и ужас. Слева от него весь синий от татуировок чувак почтенного возраста. Он сплёвывает на пол и смотрит, как загнанный волк. Чистый зверь.
        А вот справа от Ашотика обнаруживается большой сюрприз. Это Амир. Он не дёргается и ведёт себя спокойно. Воин, твою дивизию. Знает, чем дело кончится, самурай, мля.
        Чего тебе не хватало, Амир? Мне от этого открытия хреново становится. Обидно, бляха-муха. Нормальный же чел, и пригодился бы мне здесь и Цвету ой, как пригодился бы…
        Я киваю Александру, чтобы выводил бойцов. Теперь они уже не нужны. Сажусь на лавку напротив Ашотика и молча оглядываю его и его спутников.
        - А это чё за х*й моржовый? - киваю на синего. - Ты в законе, деда? Кто такой?
        Тот разражается злобной тирадой, состоящей исключительно из фени и мата.
        - А ты сам кто такой? - несмотря на страх ерепенится и не сдаётся Ашотик. - А я тебе сам скажу, кто ты такой! Ты покойник! Тебя нет, я тебя завтра…
        Он поднимает толстые, густо поросшие волосами руки и, сжав левую в кулак, интенсивно хлопает по ней основанием ладони.
        - Я тебя вы*бу! - хрипит он, повторяя раз за разом.
        Жалко смотреть. Всё-таки, я всегда был ментом, но не палачом. Я ловил вот таких упырей, но никогда не казнил, не лишал жизни и сейчас не желаю этого. Поэтому смотрю на них с грустью.
        - Да заткнись ты, - негромко говорю я Ашотику.
        И он затыкается. Ещё бы, доходит, не может не доходить, к чему дело идёт.
        - Дурак ты, Ашотик, - качаю я головой. - Ты думал, завалишь Абрама и всё, будешь жить-поживать, да добра наживать?
        - Его приговорили! - отвечает он, тыча в меня пальцем. - Ему всяко конец был! Вот, у Игната спроси, Игнат всю Москву держит. Он и приговорил. У нас всё по закону! А ты кто такой, а? Ты чмо!
        Красиво говорит, смачно.
        - Ты что ли Игнат? - спрашиваю я у синего. - Больше ты ничего не держишь. Вообще ничего. Только душу свою и то недолго уже осталось.
        - Э-э-э, ты дурак! - снова разъяряется Ашот. - Тебя похоронят завтра же! Ты, чушкан пробитый, ты кто такой, вообще, чтобы на Игната хлебало разевать? Ты…
        - Слышь ты, штрибан, - не могу сдержаться я, чтобы не процитировать Свердловского классика, - ты фильтруй хрюканину. А ещё лучше, закуси своё поганое жало.
        Ашотик вскакивает, но Игорёк, стоящий сзади, тут же усаживает его обратно, отвешивая крепкую затрещину. Я поворачиваюсь к Амиру.
        Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза. Наконец, я вопросительно киваю, и он лишь качает головой и пожимает плечами. А потом отворачивается. Он точно знает, что сейчас будет.
        - А ты кто такой вообще? - не может уняться Ашотик. - Ты как с ворами законными говоришь, чмо? Нас только воры могут судить, ты понял?
        - Ошибаешься, - хмыкаю я. - Особое совещание может, ОСО, слыхал? Полевая тройка. Видишь, у нас тут представители воровского сообщества, МВД и трудящихся.
        Я поочерёдно показываю рукой на Цвета, Торшина и на себя.
        - И приговор, по сути, мы уже вынесли. Но ты можешь сказать что-нибудь, чтобы облегчить участь свою горемычную. Например, кто тебе велел убрать Абрама. Ещё меня очень интересует, через кого ты организовал покушение на меня и кто его выполнил. Давай. Если не расскажешь, тебе сделают очень и очень больно, так больно, что ты захочешь скорее умереть.
        Ашотик пугается, бледнеет и снова начинает сыпать матом.
        - Абрама он сам хотел устранить, - поясняет Амир. - Хотел наше казино к рукам прибрать. Он Плешивцева давно подбивал, уговорил уже, а тот у начальства своего добро выбил. Поэтому они тебя и взяли в тот раз. Выйти ты не должен был.
        - Вместе с племянницей Ферика? - хмыкаю я. - И КГБ не побоялись?
        - А ему всё равно. Он и Ферика хотел вальнуть, но это вон Игната идея. У того аппетит вообще неуёмный. Короче, все чего-то хотели. Менты хотели Абрама из дела выбить, потому что катраны это типа их дело. Ну и конторских умыть заодно. Ашотик хотел твоё казино себе забрать и столицей править, дебил.
        - Э! Ты базар фильтруй! - разъяряется Ашотик.
        - Игнат хотел, - продолжает Амир, не обращая на того внимания, - вместо Абрама Ашотика двинуть, и через него из казино лавэ сосать.
        - Ну, а ты как с ним заодно оказался? - спрашиваю я.
        - Да… Был косяк когда-то, вот он меня и взял за жабры… Крысятничал я, у Абрама бабки уводил, а этот пронюхал и подцепил на крючок. А там раз за разом, увяз я. Ашот меня вальнул бы, сколько я сделал всего. Так что выходило или он меня, или я его. Ну, короче, у нас тут свои рамсы. Только какая разница уже…
        Это точно, разница уже невелика.
        - А со мной что? - спрашиваю я. Это Ашотик меня заказал? Кого нанял? Через кого организовал?
        - Не знаю, - качает головой Амир. - Он говорил пару раз, что типа тебя менты убрать хотят, но сам не видел в тебе большого смысла. Так что это не он, наверно…
        Не он? Выходит, второй раз тоже Печёнкина работа? Очень интересно получается…
        Я ещё какое-то время пытаюсь выудить информацию, но потом заглядывает Александр:
        - Пора бы уже. Не стоит здесь так долго сидеть.
        Ну что же, пора - значит пора.
        - Держи, - отдаю я пушку Цвету. - Ты теперь босс и хозяин Москвы. Вместе с Фериком.
        Встаю и не оглядываясь выхожу.
        - Уходим, - бросаю я Сане, держащему баню в оцеплении. - Мы всё.
        Через минуту выходят Цвет и Торшин. Бледные, у обоих глаза горят. Союз, замешанный на крови и на деньгах.
        - Ствол, - протягиваю я руку.
        Оставлять его оперативникам желания нет. Пусть ищут обычный ПМ, пули и гильзы одинаковые. Вчера сожгли Абрама, сегодня расстреляли Ашотика. Бандитские войны.
        Потом возвращаемся в гостиницу. По дороге останавливаемся на мосту, и я выбрасываю пистолет в холодные чёрные воды, катящиеся вдоль заснеженных берегов. Разбираю и раскидываю по частям в разные стороны и как можно дальше. Ищите, кому надо. Скоро речку скуёт льдом, вообще ничего не найдёте.
        Дальше едем молча. Несёмся по пустому городу, не говоря ни слова. Сергеич клюёт носом и, чтобы встрепенуться, включает радио. Машина наполняется жизнерадостным голосом Магомаева:
        … и я иду к тебе навстречу,
        И я несу тебе цветы,
        Как единственной на свете
        Королеве красоты…
        Меня аж в жар бросает. Королева красоты, твою дивизию! Про королеву-то красоты я и забыл со всеми этими делами!
        Я влетаю на последний этаж и врываюсь в зал. Народу уже почти нет, только самые упёртые выпивохи сидят ещё за столами и добивают начатое. Крупье убирают карты и фишки, официанты собирают посуду и скатерти. Начинают подметать пол уборщики.
        Все снуют, бегают носят тарелки, коробки и не пойми что ещё. Праздник закончился, а работы ещё хренова гора, к утру всё должно блестеть и быть готово к приёму новых посетителей.
        Лида сидит, устало развалившись на стуле и сбросив туфли. Она курит, стряхивая пепел прямо на пол и пьёт шампанское прямо из горлышка бутылки. Увидев меня она проворно вскакивает.
        - Где? - спрашиваю я, подлетая к ней.
        - Кто? Миша? Я его отдыхать отправила…
        - Какой нахер Миша! Я тебе что велел? Где победительница конкурса?
        Она хлопает глазами, пытаясь сообразить, о чём я говорю.
        - Лида, очнись! - ору я. - Мата, бл*дь, Хари! Где королева красоты, победительница твоего конкурса?
        - Она в номер пошла… - говорит подошедший охранник, белобрысый стеснительный парнишка.
        Где нашли-то такого?
        - В какой ещё номер? - я поворачиваюсь к Лиде. - Ты девчонок здесь что ли разместила? Или победительницу только?
        - А она не к себе в номер… - смущённо поясняет паренёк.
        - Прости, Егор… - качает головой Лида. - Я так закрутилась, здесь то одно, то другое… Я про неё забыла. Её толпа окружила. Там мужики все кинулись, а меня тут на части стали рвать буквально… и то, и сё…
        Она наблюдает за моим лицом и на её собственном лице отражается настоящий ужас.
        - Давно? - спрашиваю я, хватая парня за лацкан пиджака.
        - С полчаса наверное, - кивает он. - Она выпила хорошо и он… Короче, предложил, чтобы она отдохнула немного…
        - Кто он? Веди, не стой, пошли скорее, ты видел в какой номер?
        Я тащу его в коридор.
        - Да, - отвечает он, - я нёс подарки за ними…
        - Кто он такой? Ты его знаешь? Раньше видел у нас?
        - Нет, первый раз сегодня. Он такой ну… немного неприятный, в возрасте уже, тоже выпивший был, рожа… ой, то есть лицо такое брезгливое, жирное… Ему жарко было, он лицо вытирал всё время.
        - Сука!!!
        Сто процентов, Печёнкин. Бля… Ну всё, конец тебе, жаба! Конечно, он. Победительницу, говорит, мне отдашь, тогда прощу…
        Я долблю по кнопке вызова лифта. Ну же!!!
        - Какой этаж? - едва сдерживаясь, практически кричу я.
        - Седьмой…
        - Пошли пешком!
        Я бросаюсь к лестнице, ошарашенный охранник кидается за мной, но в этот момент раздаётся звонок. Приехал, сука, лифт. Блин!!! Я лечу обратно, вскакиваю в кабину и долблю по семёрке, но никак не могу попасть по кнопке. Твою же, бл*дь, дивизию!
        - Разрешите, я попробую, - испуганно предлагает парнишка.
        Он нажимает на кнопку с первого раза и она загорается. Двери закрываются, и мы начинаем плавно спускаться. Почему так медленно? Надо было бежать пешком. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь считать до десяти, но постоянно сбиваюсь. Наконец, раздаётся «дзинь»… седьмой этаж.
        Дежурной за столом нет. Её счастье, я бы её убил, если бы она встала на моём пути. Сука! Кто придумал такую огромную гостиницу с такими длинными коридорами!
        - Ну, где этот номер? Ты почему цифры не запомнил?
        - М-м-м… - рассеянно отвечает мой проводник. - Где-то здесь…
        - Что значит где-то? Ты издеваешься надо мной? Где, твою мать, дивизию?
        - Так… вот эта стеклянная дверь, она была вот так же приоткрыта… ага… и вот тут, по правой стороне… Да. Вот эта комната. Здесь.
        - Уверен?
        - Да, точно, - кивает он. - Это здесь.
        Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Ничего не слышно. Тогда я с силой стучу в красивую деревянную дверь. Красивая - это ненадолго. Сейчас я её изуродую! Вышибу, разобью, разломаю!
        Никто не отвечает. Тогда я берусь за ручку, нажимаю и толкаю дверь. И… и она оказывается не запертой. Я распахиваю её, будто открываю портал в свой собственный ад. В комнате темно и я ничего не вижу.
        Шарю рукой по стене в поисках выключателя, прислушиваясь к шорохам и скрипам и вдруг… Моё сердце вскипает, взрывается, выскакивает из груди, проламывая рёбра и разрывая плоть!
        - Нет, - слышу я сдавленный девичий голос. - Не надо, пожалуйста. Ну, не надо…
        2. Плохая работа
        Я нахожу выключатель и зажигаю свет. Проскакиваю через маленькую прихожую и оказываюсь в комнате. Здесь тоже включаю свет и вижу перед собой тушу Печёнкина. Со спины. Ах, ты, сука!
        Он стоит на карачках на кровати, без пиджака, в помятой и задравшейся белой рубашке. Из-под неё вываливаются жирные бока. И белая прыщавая жопа. Штаны спущены, а сам он, как упырь склоняется над своей жертвой.
        Я вижу только её руки и ноги, торчащие из-под туши этой жабы.
        - Не надо, пожалуйста! - раздаётся жалобный стон и меня переклинивает.
        Планка или флажок, я не знаю, что именно там у меня падает, но я чувствую страшный беспощадный и разрушительный гнев, рвущийся из груди. Сердце тоже рвётся - в клочья, в хлам, в ремки.
        Я хватаю стул, стоящий у стены и, подлетев к Печёнкину, обрушиваю на его хребтину. На голову надо было.
        Печёнкин падает вперёд, сильнее прижимая Наташку, а я наношу удар за ударом - по спине, по голове, по рёбрам. Я бью остатками стула, я бью кулаками и ногами.
        Он хрипит и сипит, не в силах произнести ни одного слова, а я продолжаю обрушивать на него свою ярость. Он ухитряется вывернуться и посмотреть, кто же это решил его прикончить. Посмотрел? Теперь получай, гнида. Колено приходится ему в нос. Он всхлипывает, разбрызгивая кровь и хватаясь за нос. Кровища заливает постель, пол и всё, что оказывается рядом.
        Я стаскиваю его с кровати и молочу, выбиваясь из сил, заставляя выть и захлёбываться в собственной крови. Вот тебе, урод! Сластолюбец. Получай козлина.
        - Брагин… - хрипит он. - Перестань… Прекрати… Тебе конец… По… по… жалуйста…
        Немного придя в себя, он пытается обороняться. Масса-то у него будь-будь, но ничего, пусть попробует меня достать. Я подпрыгиваю и в прыжке бью носком ботинка ему в голову. Получай фашист гранату от советского солдата.
        Я ведь мирный человек. Я даже не возмущался, когда ты послал Суходоева меня завалить, да? Сука! По роже его текут сопли, смешанные с кровью и слезами. Это тебе конец, а не мне! Кажется, перестарался. Да, точно… Печёнкин хлопает глазами, крутит головой и медленно сползает на пол. Я поворачиваюсь к воющей Наташке и… Капец! Это просто жесть…
        - Ты кто такая?
        - Эля-я-я… - воет девчонка, размазывая по лицу слёзы, тушь и помаду.
        Она пытается натянуть на себя простынь, залитую Печёнкинской кровью, но у неё не получается.
        - Какая, нахрен, Эля? - нависаю над ней я. - Где победительница конкурса?
        - Я… - заикаясь, трясёт она головой, - и… и есть по… бедитель… ница…
        - Чё ты мне голову морочишь? Наталья из Новосибирска победила! Где она?
        - Она, - хнычет Эля, - отказалась… и поэтому я стала побе… дительницей…
        - От чего она отказалась? От выигрыша? От титула королевы красоты?
        - Да-а-а…
        - И где она?
        Я смотрю на это горемычное существо и мне так жалко её становится, вот честное слово. Да, мне и Печёнкина уже жалко, уделал я его на волне гнева. Ну, и какой из меня мент и теневой воротила? Тьфу, название одно.
        Зелёное платье изодрано в лоскуты. Слава Зайцев счёт космический выставит, тут и к бабке не ходи.
        - Откуда ты, Эля? - вздыхаю я и присаживаюсь на край кровати, держась за живот. - Ты проститутка что ли?
        - Ты дурак? - вспыхивает она и тут же заливается горючими слезами.
        Желудок схватило. Бляха-муха, больно как, будто ножом вживую вспарывают. Это от нервов, у меня такое бывает. Ещё и не жрал ничего сегодня. Ну и денёк…
        - А зачем тогда с этим боровом припёрлась сюда? - устало спрашиваю я.
        Я сижу к ней спиной и смотрю в пол. Сейчас, когда дикий гнев и страх за Наташку отступили, я немного плыву, как гипертоник, резко сбивший высокое давление. У меня с бабушкой такое бывало…
        - Он меня напои-и-л…
        - А ты что, не знаешь, что молоденьким королевам красоты нельзя с толстопузыми козлами напиваться? Мама не учила? Тебе лет-то сколько?
        - Семнадцать… Через месяц…
        Я только головой качаю.
        - Ты москвичка или приезжая?
        Ясное дело, не местная она.
        - Из Твери, я. На конкурс приехала.
        - Понятно. А где остановилась? В какой гостинице?
        - У меня билет был на поезд. На ночной. Я думала сразу и уеду.
        - Опоздала? - я поворачиваюсь и пристально вглядываюсь в её испуганное лицо.
        Она кивает.
        - Ну ничего, поезда часто ходят, уедешь на следующем. Тебе призовые выплатили?
        Она снова кивает.
        - Ну и всё, не переживай. Всё нормально будет. Этот хер тебя изнасиловал?
        - Что? - распахивает она глаза.
        - Что-что, акт у вас был половой?
        Она краснеет так, что даже помада на её лице кажется недостаточно красной.
        - Нет, - мотает она головой. - Он не успел.
        - Ну, и хорошо, что не успел. Всё, Эля, иди, вот он тебя проводит. Сюда провожал и обратно проводит.
        Я бросаю взгляд на молодого охранника, всё это время находившегося здесь. Выглядит он совершенно ошалевшим. Толку от него ноль, конечно, кто только такого на работу принял. Мог бы и помочь в неравной схватке с врагом. Стоит тут.
        - Ты живой, как тебя?
        - Костя…
        - Костя, давай, бери девушку и тащи её к Лиде. Скажешь, что я велел позаботиться.
        Раздаётся резкий стук в дверь. Печёнкин стонет, лёжа на полу. Кого там ещё принесло? Номер перевёрнут вверх дном и принимать посетителей сейчас не время. Стук повторяется, на этот раз более настойчиво.
        - Откройте немедленно, это дежурная! - раздаётся рассерженный голос.
        Этого только не хватало, почему все неприятности вечно прилетают одновременно! Я делаю знак Косте, чтобы открыл, а сам хлопаю себя по карманам, готовясь коррумпировать охранительницу порядка и нравственности.
        - Это что тут… - охает дежурная, увидев пока лишь малую часть вселенской катастрофы, разразившейся здесь.
        Я подхожу к двери, закрывая собой панораму сражения.
        - Вас сколько здесь после одиннадцати?
        Всё-таки, удача иногда поворачивает ко мне своё капризное лицо. В дежурной я узнаю уже однажды подкупленную мной лжесвидетельницу Лену Петрук.
        - Елена, я вам всё сейчас объясню, - тихо и дружелюбно начинаю я. - Давайте только выйдем из номера.
        Я грудью выдавливаю её в коридор.
        - Это форменное безобразие, - качает она головой, давая понять, что дёшево от неё не отделаться.
        - Согласен, - с ласковой и смиренной улыбкой киваю я. - Мы сейчас всё с вами уладим. «Всё» значит всё, до малейшего замечания.
        Она хмыкает. Зачем этот скепсис, если ты хочешь заработать, милая?
        - Елена, я хочу подарить вам всё самое дорогое, что имею, - продолжаю улыбаться я и вкладываю в её моментально захлопывающуюся руку соточку. - Портрет Ильича, вождя международного пролетариата, между прочим.
        - Соседи жаловались, девица распутная, драка, - отрицательно мотает головой дежурная. - Боюсь, одного портрета будет недостаточно, чтобы покрыть все расходы.
        Я вздыхаю:
        - Знакомство с вами мне обходится слишком дорого.
        Запускаю руку в карман и выуживаю ещё одного Ильича.
        - Что? - хмурится она. - Ну, знаешь, я не…
        - К счастью, - не даю я ей договорить, - у него оказался брат близнец.
        - Лучше бы у них была тройня, - качает головой дежурная.
        - Елена, побойтесь Бога! - говорю я тоном, не терпящим возражений. - Я и так переплатил! Вся ситуация яйца выеденного не стоит.
        Она поджимает губы и взяв вторую купюру милостиво разрешает остаться в номере.
        - Только, чтобы больше ни одного замечания, иначе я не смогу ничем помочь и буду вызывать милицию. И руки вымой, в крови все. Артист.
        Не нужно милицию. Достаточно уже сегодня милиции было. На этом мы расстаёмся. Она идёт на пост, Костя с Элей поднимаются в казино, а я остаюсь с Печёнкиным. Кто-то же должен привести его в чувства и проследить, чтобы он кони не двинул.
        Сбрасываю куртку, а потом приподнимаю его за грудки. Ну и туша! Приваливаю спиной к кровати. Он начинает что-то бессвязно мычать. Изо рта вытекает струйка слюны. Присаживаюсь на стул, их тут два было, и жду.
        Он шевелит головой и издаёт что-то среднее между стоном и кличем индейцев. Потом открывает глаза и долго тупо и тяжело смотрит на меня. Я тоже на него смотрю. Но думаю сейчас не о нём, а о Рыбкиной.
        Куда она делась? Почему отказалась от титула? Поняла, что этот путь приводит вот сюда, в постель Печёнкина или кого-нибудь такого же мудака, как он? Или что? Может быть, она хотела бросить победу к моим ногам, но я не оценил, даже не подошёл? Возможно, она подумала, что так я выразил своё презрение, поэтому психанула и умотала?
        И где её искать? И надо ли искать? И вообще, хрен знает, что у неё на уме. А мне надо сожрать «Альмагель», целый флакон и сесть в горячую ванну. Хотя нет, хрен с ней, с ванной, сразу в постель. Очень долгий день сегодня. Долгий и утомительный.
        - Брагин, - хрипит Печёнкин, - дай воды…
        Я встаю, подхожу к тумбочке и наливаю из графина полный стакан. Возвращаюсь и подношу стакан к пересохшим, покрытым запёкшейся кровью, губам Печёнкина.
        Он жадно пьёт, потом морщится и отворачивает голову.
        - Там на тумбочке «Анальгин» лежит, - выдыхает он. - Дай две… нет, три таблетки и воды ещё.
        Я помогаю ему принять обезболивающие.
        - Брагин, - снова начинает говорить он. - Ты е**нулся что ли? Ты чё устроил?
        Сказав несколько слов, он останавливается, переводит дух и только тогда продолжает:
        - Ты понимаешь, бл*дь, что теперь тебе пи**ец? Тебе надо было меня убить, а сейчас всё. Всё, бл*дь. Сядешь ты, да так, что я тебе не завидую… Но ты мне объясни, правда. Что на тебя нашло?
        - Да никуда я не сяду, - устало отвечаю я и поднимаюсь со стула. - Пошёл я, дальше ты уж сам, как-нибудь. В зеркало только смотреть не советую.
        - Нет, погоди. Неужели так и не скажешь ничего?
        - Сказать тебе?
        Я запихиваю руки в карманы и качаю головой.
        - Что тебе сказать, Глеб Антонович? Я ведь тебе много раз уже объяснял, неудачную ты ставку сделал. Херовый ты игрок, чуйки нет. Тебе надо было за меня держаться, как за дар небесный, а ты против меня попёр. И что имеешь? Побои? И в ближайшей перспективе обвинение в изнасиловании несовершеннолетней.
        - Чего? - расширяется он.
        - Её, кстати, на освидетельствование увезли. Побои снимут, травмы опишут.
        - Не было ничего! А если бы и было, то это лучшее, что с ней могло бы случиться в этой жизни. Так ты из-за этой мокрощелки что ли?
        - Скорее, из-за того, что ты мудак по жизни. Держался бы ты меня, был бы в шоколаде, в золоте и жемчугах, мы бы с тобой такие дела делали, закачаешься. Но я рад, что ты не дотумкал, тугодум, и не примкнул ко мне. Рад, потому что ты ведь чмо по жизни и мудила. Девчонка шестнадцатилетняя для тебя мокрощелка, понимаешь? Мерзкий ты тип, Печёнкин. Аморальный и отвратительный.
        - Ты на себя посмотри! - злится он. - Я все твои делишки знаю, они у меня вот где, все записаны. И ЛВЗ и коньяк твой палёный и джинса. Конец тебе, Брагин, всей шайке вашей.
        - Да что ты, серьёзно? - усмехаюсь я. - Прямо всей шайке? Поэтому ты Суходоеву велел меня завалить?
        - Что?
        - Как он согласился-то? Да похер, вообще-то, тоже мудила тот ещё был, я даже нисколько не удивлён, что вы спелись. Пусть земля ему будет пухом. Видать всю шайку-то нельзя устранить, не разрешают, да? Расскажи в час роковой, кто тебе команду-то дал? Караваев? Не для записи, просто для понимания. Кому я так насолил? Это из-за катранов московских? Из-за Ашотика? Ты слыхал, кстати, что он Абрама грохнул сегодня?
        Печёнкин хмыкает. Знает, конечно. Ну, ещё бы.
        - А то, что Ашотика самого уже в живых нет не слышал ещё?
        - Чего? - сдвигает брови Печёнкин.
        - А что всей вашей банде кирдык пришёл, тоже не знаешь? Ну да, откуда, у вас об этом никто ещё не знает. Но ничего, на Новый год будут вам подарочки - и тебе, и Караваеву твоему, и Рахметову. В лучшем случае пойдёте на заслуженный отдых, а в худшем - просто пинком под зад с потерей званий и наград. А может и под суд. Ты-то точно, педофил и насильник, своё получишь. Если я не передумаю.
        Он не может понять вру я, блефую или действительно знаю то, что он не знает.
        - Кто в меня стрелял второй раз? Кого ты подрядил на это дело? Говори, а то бока намну. Думаешь, если на таблетосах, боли не почувствуешь?
        Он молчит, думая о своём.
        - Эй, - задеваю я его кончиком ботинка. - Не слышишь? Кто стрелял, я тебя спрашиваю.
        - Не знаю, - качает он головой. - Не знаю.
        Видать, «Анальгин» начинает действовать, потому что он пытается подняться. В это время за дверью раздаются голоса. Я приоткрываю дверь и вижу дежурную по этажу Лену Петрук, пытающуюся задержать белобрысого Костю и… сбежавшую невесту Наташку Рыбкину.
        - Лена, - тихонько окликаю я дежурную, - тише, Ильич не любит шума. Мы сейчас уйдём все. Костя беги давай.
        Костя молча разворачивается и испаряется.
        - Сейчас, Наташ, - киваю я, будто всё нормально, ничего не произошло и меня не выворачивает наизнанку от боли и пережитого за неё. - Куртку только возьму и пойдём.
        Говорю так, будто мы расстались пять минут назад, и я просто забежал в комнату за курткой.
        Я возвращаюсь в номер и бросаю взгляд на поднимающегося в раскоряку Печёнкина, растерзанного и окровавленного.
        - Ладно, товарищ генерал, пошёл я. Жалко, что так разговора и не получилось. Плохой ты человек, неоткровенный. Надумаешь сознаться, звони, посмотрим, что по тебе решить можно будет. Видишь, я даже и в такой момент не отворачиваюсь от тебя. Только ты уж не зли меня больше, сам понимаешь, нервишки истрёпанные, могу и сорваться.
        Он хрипит в ответ, и я поворачиваюсь чтобы выйти и… замираю. В дверях стоят Наташка и дежурная Лена. Обе бледные, с раскрытыми ртами, будто приведение увидели.
        Ну да, Печёнкин выглядит не лучшим образом, тут не поспоришь. Вся рожа чёрная от крови, рубашка разодрана и в кровавых разводах, да ещё и штаны до сих пор спущены. Я осматриваюсь. Правда, ощущение такое, будто я нахожусь внутри одного из фильмов Тарантино. Обломки стула, смятая, залитая кровью постель, даже штору как-то зацепить умудрились.
        Ну, ладно, стёкла не побили, телевизор в окно не выбросили, чего бледнеть-то? Я сую в руку онемевшей Лены Петрук ещё соточку. Дорого мне кураж обходится, с этими Печёнкиными и денег не напасёшься.
        Мы молча идём по коридору, подходим к лифтам и ждём. Потом заходим в тускло освещённую кабину, и я нажимаю кнопку последнего этажа. Попадаю с первого раза. Встаю спиной к зеркалу, приваливаюсь к нему. Мой совет Печёнкину распространяется и на меня самого, смотреть не надо.
        - Что это было? - тихо спрашивает Наташка. - Это ты его так?
        - Ага, - киваю я.
        - За что? - качает она головой и смотрит на меня так, будто никогда не видела или, например, не догадывалась, какие страсти кипят в моей душе.
        - Он к себе победительницу затащил и пытался изнасиловать. А я подумал, что это ты.
        - Ты… Ты из-за меня?
        - Ага…
        Я смотрю спокойно, с едва заметной улыбочкой. Устал, если честно, да и брюхо никак не отпускает. А вот в её глазах мелькает какое-то беспокойство. Не страх, а беспокойство.
        - Ты же знаешь, за тебя я и убить могу, - подмигиваю ей я. - Иди сюда. Подойди.
        Она делает ко мне шаг и обнимает за талию, прижимается ко мне и кладёт голову на грудь.
        - У тебя что-то болит? - спрашивает она.
        - Да, пустяки, - отвечаю я, утыкаясь в её волосы и вдыхая аромат. - Пустяки. Главное, ты цела.
        - Я весь вечер… - тихонько начинает она и замолкает.
        - Знаю, - говорю я. - Прости, что не смог насладиться твоим триумфом. Дурацкая работа. Ну, ты сама видела…
        - Нет, у тебя что-то болит…
        - У меня болело сердце, когда я не мог тебя найти. Где тебя носило? Я, между прочим, чуть генерала милиции на тот свет не отправил. Впрочем, он тот ещё засранец. Он первый начал, вообще-то.
        Она хмыкает.
        - Что? Уехать хотела? Да? Наказать меня?
        Она молча кивает у меня на груди.
        - Злая девочка.
        - Ты тоже злой, - обиженно пыхтит она.
        - Я три недели дозвониться не мог.
        - Я там танцы разучивала, чтобы тебя поразить, а ты тут… Видела я сколько баб вокруг тебя вьётся… И молодые и старые…
        - Зачем ты вообще это затеяла? Разве ты не знаешь, через что проходят королевы красоты?
        - Откуда мне знать? Я ни через что не проходила. Принесла фото в Новосибирске в твоё казино и ждала, когда придёт письмо.
        - Ладно. Просто больше так никогда не делай.
        Лифт останавливается.
        - Всё-таки, объясни, почему ты решила участвовать? Ты хотела больше внимания?
        Двери открываются.
        - Ты дурак?
        Она сердито хлопает меня ладошкой по груди и я чуть сгибаюсь от боли - хлопок отдаёт в желудке.
        - Что болит? - тревожно отстраняется она и внимательно меня оглядывает.
        Двери закрываются.
        - Не отвлекайся! - требую я. - Отвечай на вопрос.
        - Просто… - она отворачивается. - Просто мне хотелось быть… нет, мне хотелось, чтобы ты мной гордился. Нет, не так… Чтобы… ну…
        Лифт начинает медленно двигаться вниз.
        - Чтобы ты радовался со мной не только… не только в постели… Чтобы… В общем, я не хочу просто сидеть дома, потому что ты меня стесняешься. Вокруг тебя всегда шикарные бабы, а я… ну, я никто. Просто какая-то смазливая дурочка. А зачем тебе такая? Я хочу быть… быть для тебя кем-то большим… Да что с тобой? Ты не ранен?
        Лифт останавливается и в кабину заглядывает элегантный старичок.
        - Простите, вы наверх?
        - Нет, мы вниз, извините, - отвечаю я и нажимаю кнопку верхнего этажа. - Нет, не ранен, надо перекусить просто. Слушай, ты не смазливая дурочка. Да, во-первых, не смазливая, а красивая, а, во-вторых, не дурочка… Ну, вообще-то иногда бываешь… ну ладно, да, дурочка ты моя.
        - Что?
        - Дурочка, - подтверждаю я. - Но в хорошем смысле. И знаешь, ты меня поражаешь. Я всегда жду, что ты выкинешь какой-то фортель. Ты прям загадка всех загадок, не даёшь мне расслабиться. Не надо было это говорить, да?
        Она поднимается на цыпочки и тянется ко мне губами. Мы целуемся до самого верха, до момента очередного «дзинь» нашего лифта.
        А потом я сижу за стойкой и ем «Геркулес», сваренный для меня Наташкой. Лида ни жива, ни мертва от усталости лежит на стульях и спит. А я заставляю свою королеву красоты рассказывать о подготовке к конкурсу и, собственно, о самом конкурсе.
        - Очень жаль, - замечает она, - что ты не видел ни одного моего выступления.
        - Мне тоже, - соглашаюсь я. - Но у меня были очень важные дела, поверь. И ты не предупреждала, что будешь выступать.
        - Ты кого-то убил сегодня? - тихо спрашивает она.
        - Что? - округляю я глаза. - Нет, конечно.
        - У тебя плохая работа, - качает она головой, понимая, что поделать с этим ничего нельзя. - Она тебя изнутри съедает…
        - Егор Андреевич, - прерывает нас охранник Костя. - Вас там к телефону.
        Я с удивлением смотрю на часы. Времени-то ого сколько. Кто же там, Злобин?
        - Кто? - спрашиваю я.
        - Новицкая, сказала очень срочно.
        Что глубокой ночью может быть срочного у Новицкой? В это время даже и любовью заниматься поздно и лениво. Качнув головой, я встаю и иду к телефону. На Наташку не смотрю, и так чувствую её прожигающий взгляд на затылке.
        - Алло.
        - Егор… - голос её звучит как-то странно, глухо и испуганно.
        - Что-то случилось? - спрашиваю я.
        - У меня тут Голубов…
        - Кто это? Арсений что ли? Зачем ты его впустила?
        В один миг усталость и расслабленность оказываются далеко, где-то в другой жизни. Сердце срывается в галоп, а по спине пробегает озноб.
        - А я сам вошёл, - раздаётся развязный, злорадный голос. - И знаешь, что я собираюсь делать? Я собираюсь причинить кому-нибудь жуткую боль и страдания. Скорее всего, это будет Иришка. Хотя, ты можешь её от этого избавить. Приезжай сюда, и я её не трону, удовлетворюсь тобой. Только приезжай один, иначе ей будет очень и очень плохо.
        - Егор, у него нож! - раздаётся вскрик Ирины, но резко обрывается и мне кажется, что я слышу сдавленный стон.
        - Ничего не бойся, - шепчет он. - Приезжай, нам есть о чём поговорить…
        3. Кино да и только
        Не бойся, так не бойся. Не буду. Честно говоря, я уже настолько вымотан за эту ночь, что единственное, чего я боюсь, это то, что она никогда не закончится, замкнётся в петлю и будет болтать меня вечно, в этом дне сурка, в ночи, вернее.
        Нажимаю на кнопку звонка. Динь-дон, дон-дигидон. Дверь приоткрывается, правда соседняя с квартирой Новицкой. Чуть-чуть, не больше, чем на ладонь. В щель, фиксируемую цепочкой, выглядывает встревоженная старушка.
        - Ходють-ходють по ночам… - ворчит она.
        Наверное из первых комсомольцев бабуся, а может тёща или бабушка какого-то цекашного функционера, Иркиного коллеги.
        - Здравствуйте, - спокойно говорю я. - Извините за беспокойство.
        - Ты с кем разговариваешь, хорёк? - раздаётся приглушённый голос Арсения из-за двери Ирины.
        - С соседкой вашей. Спать ей мешаем.
        Соседка торопливо хлопает дверью.
        - Я тебе сказал, чтобы ты один пришёл?
        - Так я один пришёл, - отвечаю я. - Посмотри в глазок-то.
        Главное, не вру ведь. Пришёл я один, а остальные не пришли, а прибежали. Прибежали и затаились, ждут команды старшего. Нет, с этим дураком я бы и сам справился, но решил не превращать эту эпопею в бесконечную историю.
        Ну, наваляю я ему, отметелю, не сдержусь опять, изуродую. А он на меня снова заяву напишет, опять молодая следовательша Шелюхова будет меня допрашивать, дела заводить и всё такое.
        Нет, у меня, конечно, руки чешутся взгреть этого козлёнка по первое число, но я свой суточный лимит взбучек уже исчерпал, так что всё, хватит. Да и силы уже не те, утренней свежестью от меня и не пахнет… ну, то есть…
        - У меня нож, ты понял? - распаляется майор Голубов. - Одно неверное движение и ей конец! Ну-ка, скажи ему.
        - Егор, у него нож!
        - А чего не парабеллум? - спрашиваю я.
        - А? - раздаётся из-за двери.
        - Я понял, у тебя нож! - говорю я чётко и громко. - У него нож!
        - Ты с кем разговариваешь? - зло спрашивает он.
        - С тобой, дебил, - качаю я головой. - Говори, чего хотел!
        «Дебила» он, кажется не слышит, потому что орать не начинает.
        - Сейчас мы откроем дверь и ты медленно зайдёшь.
        - А потом?
        - А потом суп с котом! - жёстко срезает меня он.
        - Тебе, я вижу, палец в рот не клади, да? По локоть отхватишь. Так что ли?
        - Закрой пасть и делай, что велят! - командует злодей.
        Даже смешно как-то. Нет, Ирка, наверное, ни жива, ни мертва от страха. Действительно, кто знает, чего от него ждать вообще. Может я ему мозги стряхнул, и он теперь стал отъявленным психопатом. А может, и всегда был.
        Ведь он же не может не понимать, что если я навалял ему раз, то и сейчас, скорее всего, приведу процесс к тому же результату. Ну хорошо, он с ножом. И что? Будет Новицкую на куски кромсать? Он же трусливый щегол.
        Правда, когда у него реле перещёлкивается, он становится непробиваемо упрямым и твердолобым. В тот раз я его окучивал, а он что орал? Вот то-то и оно. Тем не менее, в чём цель мероприятия, я не могу понять, просто движ ради движа? Ладно, сейчас всё узнаем.
        - Ира, он один? - кричу я через дверь.
        - Да! - успевает ответить она.
        - Главное, чтобы ты один был! - кричит Арсений.
        А я-то, как раз, не совсем один. Кореш Торшина из МУРа командует московским ОМОНом, созданным два года назад. Ну, и вот, собственно, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Народная мудрость работает, подтверждая, что жизненный опыт глубинного народа бьёт любой, даже самый красный диплом. по всем фронтам
        Щёлкает замок и дверь медленно со скрипом начинает открываться. В подъезде горит свет, а в прихожей у Новицкой темно. Великий тактик, блин.
        - Заходи медленно, - командует майор-психопат.
        Psycho Killer
        Qu' est- ce que c' est?
        Fa fa fa fa far…
        Я подчиняюсь и медленно захожу, всматриваясь в темноту. Ага, всё понятно.
        В глубине прихожей стоит Ирина. Даже в полумраке видно, какая она испуганная и бледная. Сзади неё, закрываясь ею, маячит террорист Голубов. Одной рукой он обхватывает заложницу за живот, а второй сжимает охотничий нож, приставив его к горлу своей жертвы.
        - Драматические последствия неразделённой любви, - вздыхаю я.
        - Ты больной? - зло и немного разочарованно спрашивает он. - Тут твоей женщине голову отрезают, а тебе всё смехуёчки, я не пойму?
        - Кто из нас больной надо внимательно разобраться, - пожимаю я плечами. - Итак, вот я пришёл, чего ты хочешь?
        - Закрывай дверь! - тяжело дышит он. - И смотри, без глупостей.
        Я закрываю дверь и повернувшись к ней, поворачиваю замок. Раз-два. Хохма в том, что дверь не захлопывается. У замка нет язычка, или как это называется, защёлки. Нет защёлки. Поэтому, пользуясь тем, что он видит мою спину, но не видит, что именно я там вытворяю, я делаю один оборот по часовой стрелке, а другой - против. То есть закрываю и тут же открываю замок.
        А теперь заходи, кто хочет и бери, что хочешь.
        Арсений этого не видит, он может только на слух понять, какое количество оборотов я сделал. Раз-два, всё чётко. Я оборачиваюсь и прислоняюсь спиной к двери, чтобы она ненароком не отворилась.
        - Повернись ко мне задом, заведи руки за спину и медленно подходи сюда. Пяться.
        - Пяться? - Переспрашиваю я, - Серьёзно? А зачем это?
        - Ты пасть прикрой и делай, что говорят! - теряет терпение он и прижимает нож к горлу Ирины.
        Она вскрикивает, и мне приходится подчиниться. Рисковать Иркой я не хочу. Нет, я понимаю, что, скорее всего, он не будет её резать, но от волнения и перевозбуждения может случайно полоснуть. Лезвие приставлено к горлу, так что я делаю то, что он требует.
        - Ну, это как-то странно, - удивляюсь я переступая мелкими шажками. - Пяться… На ритуальные танцы похоже. Это в каком больном мозгу рождаются такие идеи? Ах, ну да… Надеюсь, это всё без сексуального подтекста? Успокой меня, маньячино, ты же не возбуждаешься от того, что люди пятятся назад, заложив руки за спину?
        - Заткнись! - бесится Арсений. - Вяжи его, шлюха! Вот верёвка! Чтобы я видел.
        - Ах, вот в чём дело, хочешь лишить меня подвижности, да?
        Меня касаются пальцы Ирины, на запястья ложится грубая колючая верёвка.
        - Прости, - шепчет она. - Это я виновата…
        - Конечно, ты, - соглашаюсь я. - Променяла меня на какое-то ебанько.
        - Ага! - торжествует захватчик. - Проговорился! Променяла, значит! А я всегда говорил, что ты с ним спишь. Туже вяжи, туже!
        Совместными усилиями кое-как они справляются.
        - А теперь, - хрипло говорит он, - поворачивайся лицом и вставай на колени. Ну!
        Ирина опять вскрикивает.
        - Это ещё зачем? - удивляюсь я. Помолиться я и без твоего участия могу. Да убери ты уже нож от неё! Я же связанный. Куда денусь-то?
        - На колени!
        - Ой-ёй, Иван Грозный прям, на колени, смерд…
        Я изображаю невозмутимость и вроде как даже подшучиваю, но, прямо скажу, мне это всё не нравится. У него глаза начинают бегать, и дышит он прерывисто, возбуждённо.
        - Ай! - вскрикивает Ирина. - Голубов, ты вообще что ли пи*данулся?
        Таким житейским вопросом она пытается удерживать ситуацию в русле, обычной логики, но его, кажется, уже несёт:
        - Заткнись, проститутка!
        Так, похоже, шутки кончились. Почти. Я встаю перед ними на колени.
        - Тише-тише, Ира, делай, что говорит товарищ майор.
        Всё это время я пытаюсь ослабить узлы и высвободить руку. Навязали они там всякую хрень, много и бестолково. Бестолково, но, всё равно, хрен развяжешь! Бляха-муха.
        Арсений, тем временем, чуть отодвигает Ирку в сторону и, размахнувшись, как по футбольному мячу, со всей дури пинает меня по голове.
        Я, конечно всё это вижу и резко дёргаюсь вправо, пытаясь увернуться. Это нелегко в таком-то положении, поэтому я теряю равновесие и падаю набок. Я дёргаюсь, совершая немыслимые движения и в момент падения у меня освобождается левая рука. И, когда он снова, отталкивая Ирину, пытается достать меня носком ботинка, я дёргаю рукой его за ногу и он летит на пол.
        - Гавана! - ору я так, что весь дом трясётся и, того и гляди развалится на куски. - Гавана!!!
        Это условный сигнал. Дверь тут же распахивается и в прихожую врывается отряд милиции особого назначения уголовного розыска ГУВД Москвы.
        Мне кажется, даже высадка марсиан произвела бы на Арсенчика меньшее впечатление. Главное, он вмиг излечивается от своего психоза, навязчивого состояния или что там у него было и лепечет, что типа я на него напал.
        Вот такие шоу я люблю! Тут вам и сопереживание персонажам, и спецэффекты, и дикий драйв, а, самое главное, очень убедительные и натуральные крики жертвы. Ну, то есть, тот, кто был палачом, в один миг стал жертвой.
        Прессуют его жёстко, а он дурак с перепугу никак не выпускает нож из руки. Террорист хренов. С такими у нас разговор короткий.
        - Ты что, всё это время знал, что тут милиция? - бьёт меня кулаком по плечу Ирина, когда маньячелу сгибают в бараний рог и под усиленной охраной, как Ганнибала Лектера, выволакивают в подъезд.
        - Отец! - кричит он. - Мой отец вас всех…
        - Поможет тебе профсоюз на зоне организовать, - подбадриваю его я и поворачиваюсь к Новицкой. - Ты чего дерёшься? Я тебя от маньяка спас, а ты мне синяки расставляешь! Налей лучше.
        - Чего тебе налить? - злится она.
        - Кофе налей, не шампанского же.
        - Кофе тебе… Иди сюда! Давай скорее!
        Я подхожу и она вцепляется в меня и прижимает так сильно, что я даже начинаю опасаться, не сломала бы.
        - Знаешь, как я испугалась?
        - Всё уже позади, Ириш, всё уже позади, - приговариваю я и глажу её по волосам. - Всё позади, теперь ты его уже не увидишь. Он поедет туда, где обстановка поможет раскрыть его потенциал и страсть к насилию.
        - Ты думаешь его посадят?
        - Посадят? Ты видела, какую бригаду прислали на поимку маньяка? Им же нужно показать, что они не зря приехали. Не удивлюсь, если он признается ещё в десятке преступлений.
        - Нет, ты что, думаешь он правда… маньяк?
        - Как тебя угораздило маньяка подцепить-то? - хмыкаю я.
        - Ты только никому не говори, ладно? - тихонечко просит она. - Вообще никому. И Платонычу своему тоже не говори, а то я знаю, ты ему всё рассказываешь. Обещаешь?
        Она чуть отстраняется и смотрит на меня, как на самую дорогую вещь в своей жизни, на бриллиантовое колье или продвинутый гаджет. Нет, вообще-то, это я так, чтобы самого себя обмануть. Совсем не так она на меня смотрит. Не так. Да только что поделать? Она же сама всё знает и сама определила наши отношения. Сейчас и тогда, и на веки веков.
        Ирина всё-таки не сдерживается и целует меня в губы. Не страстно, не как любовница и жрица любви, нет, она целует меня нежно и невесомо, как… не знаю… как облако, как растаявшая мечта. А в глазах у неё… не тоска, конечно, но… В общем, ни себе, ни людям, мучения одни.
        - Замуж тебе надо, Ирка, - тихонько говорю я. - Ты когда рожать-то собираешься?
        - Что? - вскипает она. - Иди ты знаешь куда? К невесте своей!
        Ого! Ну, дядя Юра, находка для шпиона, берегись! Я смотрю они плотненько пообщались сегодня.
        Кофе она мне всё-таки даёт и, заглотив большую чашку, я возвращаюсь в гостиницу с Игорьком и Сергей Сергеичем. Сергеич уже никакой. На ближайшие дни даю ему выходной. Повозит меня Толян пока, у него права есть. А через пару дней уже вернётся Пашка Круглов и наша команда воссоединится. Сейчас он в кагэбэшном санатории в Минеральных Водах, Де Ниро помог пристроить.
        Я захожу в свой номер совершенно никакущий, но собираю волю в кулак и встаю под душ. Горячая вода расслабляет и мышцы блаженно плавятся и становятся желейными.
        Наташка стоит, обхватив себя за плечи. На ней футболка и короткие пижамные шорты. Она молча смотрит как я медленно превращаюсь в воду и пар.
        У меня глаза слипаются, а ноги подкашиваются. Я… блин, я засыпаю. Стоя, как конь в стойле. Наташка успевает меня подхватить и я встряхиваю головой и всхрапываю. Точно, как конь.
        - Егор! - мягко, по-матерински, улыбается она. - Ну подожди ещё секундочку, сейчас ляжешь нормально. Не спи, как лошадь.
        - Я не лошадь, - мотаю я головой. - Я кентавр.
        - Да, ты мой кентавр, - смеётся она и вытирает мне голову полотенцем.
        А я прижимаю её к себе и…
        - Нет, даже не думай, - выворачивается она. - Немедленно спать, а всё остальное завтра.
        И то верно. Я падаю в постель и засыпаю раньше, чем успеваю коснуться головой подушки.
        Завтра наступает для меня ближе к обеду. Звонит телефон, и я просыпаюсь. Наташка лежит рядом, зажатая между мной и стеной. Да, кровать не кинг-сайз, ничего не поделать. И вообще, одноместный номер больше похож на домик кума Тыквы, но нам хватает.
        - Алло, - отвечаю я.
        - Привет, Егор. Ты как там, живой? Отоспался немного?
        - Ага… Немного… Привет…
        Это Платоныч.
        - Слушай, мы с Андреем сейчас поедем квартиру смотреть, нам Жора нашёл отличную трёшку.
        - А Андрюха когда прилетел?
        - Да вот только что. У них вчера контрольная последняя была, а сегодня он уже не пошёл.
        - Ясно. А квартиру же тебе давно показали уже.
        - Нет, это другая, прямо на Патриарших, представляешь? Можете с нами съездить? Наталья с тобой? Это ненадолго. Глянем все вместе, а потом пойдём пообедаем.
        - Ну ладно… - соглашаюсь я. - А тебе не надо на работу?
        - Так сегодня суббота, а я ещё официально не начал работать, со второго числа приступаю. В общем, собирайтесь, мы минут через двадцать заедем.
        - Через двадцать?
        - Да, примерно…
        Приходится подниматься. Чувствую себя, как побитая собака. И это мне считай восемнадцать лет, а если бы я в своём оригинальном теле был? Вообще бы не встал.
        Мы быстро собираемся, перенося утренние планы на вечер, и выходим из гостиницы. Игорь и Толян идут за нами.
        - Игорёк, ты как после вчерашнего, выспался?
        - Нормально, - кивает он, а глаза красные, сонные.
        Мы садимся в машину к Платонычу, а ребята едут следом.
        - Эх, Андрюха, не мог ты на день раньше прилететь? Посмотрел бы на Наташку в шикарных нарядах. И в купальнике.
        Она двигает меня локтем в бок.
        - Харэ, - хмурится она. - Не сочиняй, ты не видел. А то чего ты не видел, не было. Ясно?
        - Ладно, - улыбаюсь я. - Не вопрос. Но я жалею, что не видел, поэтому, если ты може…
        - Хватит, - злится она.
        - Ну ладно. Хватит, значит хватит.
        Квартира оказывается шикарной. Её держали для какой-то крутейшей шишки, но что-то пошло не так и она оказалась свободной. И Жорик проявил волю и порешал вопрос в пользу дяди Юры.
        - Ого! - восхищается Трыня богатой лепниной. - Вот это да, это прямо, как в музее. И паркет в ёлочку!
        - В музей завтра пойдём, - говорит Большак, - посмотришь, как там.
        - Куда пойдёте? - интересуюсь я.
        - В Третьяковку, - отвечает Андрюха. - Пошлите с нами. Там «Апофеоз войны» и «Явление Христа народу», я уже прочитал всё.
        - Посмотрим, - пожимаю я плечами. - У Наташи спросить надо, а то вдруг у неё завтра какой-нибудь конкурс или модный показ.
        - Егор! - она краснеет.
        - А ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай поёт о нас страна… - напеваю я .
        - Ну, пожалуйста!
        - Ладно, молчу. Всё, прости. Больше не буду. Хочешь в Третьяковку?
        - Хочу.
        - Значит, пойдём, - великодушно соглашаюсь я и снова пою. - И звонкой песнею пускай прославятся среди героев наши имена!
        Обед проходит весело. Мы заваливаемся в «Прагу», там уже тусуются Жора и Скударнов с жёнами. Во всём чувствуется приближение праздника - в атмосфере, убранстве и даже каких-то особых новогодних блюдах. Трыне всё в диковинку - и место, и люди, и еда. Он следит за всеми буквально открыв рот.
        Да что там Трыне, и Наташке подобная жизнь неведома, да и я далеко не светский лев и не тусовщик. Наталья меня радует тем, что не зажимается и не молчит в тряпочку, как провинциалка, но и не строит из себя бывалую москвичку. Она спокойна и приветлива, улыбается, участвует в разговоре, со своим мнением не лезет.
        Я очень рад этому. На наших друзей она тоже производит приятное впечатление. Когда подают «Птичье молоко» в нашу компанию вдруг происходит вторжение.
        - Нет, вы посмотрите! Вот они, притаились здесь, тихушники! Мы сидим в соседнем зале, с народом, а они в кабинете закрылись! Это Жорик любитель уединиться! Привет!
        Это Галя, и она, на удивление, не с Борей и не с шумной компашкой, а с законным супругом.
        - Вы поели? - интересуется она. - Допивайте чай скорее! Егор, допивай! Мы Егора у вас украдём сейчас, да, Юра? Возьмём его с собой?
        - Куда это? - хмурится Жора.
        - Ай, тебе не понравится. - отмахивается Галина. - Егор, пошли, брось ты этот торт, поехали.
        - Галина, я не могу, - улыбаюсь я и мотаю головой. - Я же с невестой.
        - С кем? - у неё глаза округляются. - С невестой? Нет, ты глянь на них, от горшка два вершка, Ромео и Джульетта. Как тебя зовут, невеста?
        - Наташа, - отвечает ничего не понимающая Наташка.
        - Наташа, смотри-ка, - удивляется чему-то Галя. - Ну что же поделать, поехали с нами, Наташа. Что ж мы звери, жениха с невестой разлучать?
        - А что за мероприятие, всё-таки? - спрашивает жена Жоры.
        - Кино иностранное смотреть будем, закрытый показ. Ну, идёте вы или нет?
        Собственно, выбора у нас нет. Галя буквально выносит нас из-за стола и нам ничего не остаётся, как ехать с ней и Чурбановым. Я успеваю маякнуть Игорю и Толяну, который тоже выглядит немного обалдевшим от смены декораций.
        Чурбанов сидит на переднем сиденьи, а я с дамами - на заднем. Галя терзает Наташку вопросами, но та лица не теряет, не зря королевой красоты стала.
        - А давно вы познакомились? - спрашивает Галя. - Или ты её прямо с подиума под венец сосватал?
        - А куда мы едем? - пытаюсь я поменять тему. - Кинотеатр подпольный что ли? Мы куда-то загород уже умчались.
        За окнами мелькают заснеженные сосны и редкие встречные машины.
        - Подпольный! - смеются Чурбанов с Галей. - На дачу мы вас везём.
        - Кино на даче? - удивляется Наташка. - Ничего себе. А это ваша дача?
        - Наша, наша, - смеётся Галина. - Сейчас сами увидите.
        Мы проезжаем КПП с суровыми охранниками, внимательно оглядывающими нас через окна машины. Игорь с Толяном остаются снаружи.
        - Тут есть кафе недалеко, - говорит Юрий Михайлович. - Могут там посидеть. Позвонишь им, когда надо будет.
        Так и поступаем. Мы едем ещё какое-то время по лесу и подъезжаем к довольно большому, но выглядящему вполне обычно и даже скучно зданию. Как маленький ведомственный дом отдыха. Выходим из машины и заходим в дом.
        - Ну наконец-то, - встречает нас крупная женщина. - Галя, Юрочка, проходите скорее, а то мы волнуемся уже, начинать надо. И гостей своих проводите.
        - Идём-идём, - говорит Галя и, сняв пальто, обнимает и целует эту женщину.
        - Ты же знаешь, его не надо сейчас волновать. Бегите. А потом поужинаем все вместе.
        Мы проходим по коридору и оказываемся в плохо освещённом зале действительно очень похожем на кинотеатр. Собственно, это и есть кинотеатр, только маленький. Здесь всего несколько рядов. И всего несколько зрителей.
        - Леонид Ильич, - раздаётся чей-то вкрадчивый голос. - Можно начинать, Галина Леонидовна с Юрием Михайловичем приехали.
        - Да? - раздаётся очень знакомый голос. - М-м-м… А это кто?
        Я кручу головой и, встретившись взглядом с генсеком, понимаю, что этот вопрос касается меня и Наташки. Он удивлённо смотрит прямо на меня:
        - Галина, а это кто у тебя?
        4. Я тебя поцелую
        - Папа, это мои друзья, - с улыбкой говорит Галина. - Как ты?
        - Привезли? - спрашивает Леонид Ильич, переводя взгляд на дочь.
        - Да, Юра понёс уже ленту механику.
        Галина подходит и, наклонившись, обнимает и целует отца в щёку. Он долго пристально смотрит на неё, а потом переводит взгляд на Наташку. В огромных очках и спортивном костюме, он кажется похожим на большую добрую черепаху.
        Вдоволь насмотревшись и налюбовавшись моей невестой, он с «чувством глубокого удовлетворения» крякает и качнув головой, вроде как «ну, надо же», вновь поворачивается ко мне.
        - Как… зовут? - с тихим скрежетом, в своей поздней манере, спрашивает он.
        - Егор Брагин, - представляюсь я. Комсорг швейной фабрики «Сибирячка». В Москве в командировке.
        - Из какого… хм… города?
        Я отвечаю. Он молча кивает. К нам, насколько мне известно, он никогда не приезжал.
        - Откуда Галину… мою… кх… знаешь? - по-стариковски причмокивая и хмыкая продолжает спрашивать он.
        - Нас Жорик познакомил, пап, - вступает она. - Это тот самый мальчик, который с кабаном ему помог в тайге.
        Ильич опять качает головой, вроде как «ну, надо же»:
        - Это что же… мм… выходит… ты сына моего спас?
        - Ну что вы, Леонид Ильич, - улыбаюсь я и отрицательно мотаю головой. - Это ещё разобраться надо, кто кого спас. Если бы не Георгий Леонидович, я бы тут, наверное, не стоял сейчас.
        - Это если бы не мы с Юрой, - смеётся Галина, - ты бы тут сейчас не стоял.
        - Скромный… значит… комсорг, - кивает Брежнев. - Как тебя… хм, Егор?
        - Егор, - подтверждаю я.
        - А это… хм… что за королева… красоты? Невеста?
        Попадает в точку.
        - Да, - удивляюсь я. - Как вы догадались? И то, и другое верно. Наталья Рыбкина, студентка Новосибирского университета. Будет математиком.
        - Какой кх… курс?
        - Первый, - отвечает Наташка, смущаясь от взглядов Ильича.
        Она, кажется совершенно обалдевшей от происходящего и немного теряется. Генсек это подмечает и улыбается.
        Входит Чурбанов.
        - Здравствуйте, Леонид Ильич, - широко улыбается он, и я ловлю себя на мысли, что вот так, при взгляде изнутри, отделённые от досужей молвы, все они очень обаятельные люди - и папа, и дочка, и зять.
        - Ну, давайте, - кивает Брежнев. - Начинайте. Потом поговорим.
        Мы рассаживаемся и начинается кино. « Парамама кукчерс представляет». Шучу, голос не гнусавый, нормальный голос. «Хука продакшнз», а это уже не шутка. Я про таких и не слышал никогда, но имеется номинация на пальмовую ветвь, надо же. Фильм идёт с параллельным переводом, сделанным для генсека, ну и ещё для кого-нибудь из высокопоставленных партработников.
        Остальным гражданам смотреть не стоит, чтобы не растлиться и не утратить свои морально-этические свойства и, разумеется, идеологическую непроницаемость.
        На экране банда головорезов после войны Севера и Юга грабит поезда и банки, превращаясь в глазах политически неподкованных масс в настоящую легенду. Но злодеи проходят всю свою бандитскую эволюцию и оказываются у неизбежного и до ужаса трагичного финала.
        Актёры известные, кстати, братья Кэррадайн, братья Куэйд и ещё две пары каких-то братьев. Ну, так, ничего, но слишком явное морализаторство, на мой взгляд. Я этот фильм не помню из детства, если честно. Всё-таки, у нас не показывали.
        После просмотра мы все проходим в просторную столовую пить чай с пирогами. Помощник генсека или безопасник, высокий круглолицый дядька идёт с нами, и проверив всё, выходит. Жена Брежнева, Виктория Петровна, кино не смотрела, но в чаепитии участие принимает. Даже, можно сказать, играет руководящую роль.
        Столовая большая, действительно, как в ведомственном доме отдыха, но роскоши никакой нет. Всё очень просто. А пироги шикарные, надо отметить. Они-то, как раз, роскошные.
        - Ну что… молодое поколение, - смотрит на меня Ильич. - Понравилось кино? Ты же охотник, да? Знаешь как с ружьём обращаться?
        - Знаю, немного, - с улыбкой соглашаюсь я.
        - Почему это, немного? - прихватывает меня дед. - А как же ты… кхе… в армию пойдёшь?
        - А его не возьмут, - отвечает за меня Галя. - Он по здоровью не проходит.
        Ну, надо же, она больше меня обо мне знает. Леонид Ильич хмурится:
        - Хм… больной? На охоту молодец, а в армию больной?
        - Он не больной, у него ранение недавно было.
        - Ничего, - киваю я. - Я с врачом разговаривал, он сказал, что можно будет. Так что пойду со временем.
        - И откуда это… хм… ранение? - поднимает брови генсек.
        - А он бандитов ловил, - опять успевает Галя. - У него и медаль есть за охрану правопорядка, или как она? Как, Юра?
        - Хм… - крутит головой Ильич. - Медаль?
        Чурбанов рассказывает суть моей истории. Надо же, осведомлённость какая.
        - А ещё, Леонид Ильич, он вчера помог предотвратить убийство майора КГБ, вам Андропов не докладывал ещё?
        У Наташки глаза становятся по полтиннику. Она ничего понять не может. Вроде я был вчера отпетым отморозком, избившим генерала милиции, и она приняла это довольно спокойно, давно смирившись и проявляя, наверное, внутреннюю готовность следовать за мной и на каторгу, и в острог:
        Жулик будет воровать,
        а я буду продавать,
        мама, я жулика люблю…
        А сегодня я предстаю перед самим генеральным секретарём в ореоле героического борца с преступностью. Диссонанс, однако. Когнитивный.
        Далее следует облегчённая версия вчерашних событий. Облегчённая, потому что здесь женщины и дети. Но, опять же, хоть и облегчённая, а ориентирующая в нужном направлении.
        - Я уже поговорил с Николаем Анисимовичем, - продолжает зять, - попросил его, чтобы он это дело не спускал на тормозах, а своей волевой рукой вычистил скверну. А то знаете, сейчас побегут злопыхатели кричать на всех углах, что Щёлоков работу завалил. А он, как раз, за чистоту рядов борется.
        - Молодец, - кивает дед, - Егор Брагин. Потом, Юра, доложишь по порядку. Зачем женщин утомлять… А Брагину надо награду… Я скажу Коле, чтобы он ему не медальку, а орден… хм… Если есть за что…
        - Леонид Ильич, да мне не за что, - начинаю я, но он перебивает.
        - Тихо… ммм… Не забудь, Юра, проконтролируй.
        - Не забуду, - улыбается Чурбанов.
        - Так… кхе… Наталья, понравилось… тебе кино?
        - Довольно увлекательно, - уклончиво отвечает она, опасаясь по-видимому, не попасть в линию партии.
        - Довольно… Хм… А тебе?
        Он поворачивается ко мне.
        - Понравилось, Леонид Ильич. Действительно увлекательно и наглядно показано, что зло, даже такое эффектное и привлекательное, а герои там по началу выглядят действительно привлекательно, так вот, зло всегда бывает обречено. Как бы это ни начиналось, конец один.
        - Хм… - жуёт губами Ильич.
        - А вообще, - продолжаю я, - я люблю вестерны. Ковбои, индейцы, приключения, торжество справедливости, простые и ясные мысли.
        Я знаю, это его любимый жанр. Он даже, когда в Штаты летал, ему Никсон организовывал встречу с каким-то известным актёром, которого Ильич очень уважал. Они вроде даже подружились, что-то там было такое. Я фотку помню генсек в ковбойской шляпе и с «кольтом». А потом, когда наш дорогой кормчий почил, этот ковбой хотел приехать на похороны, но «свободные» и «либеральные» америкосы ему почему-то не разрешили выехать в наш «тоталитарный» совок.
        - Хм… про ковбоев? И какие тебе нравятся?
        - Ну, - чешу я в затылке, вспоминая фильмы и опасаясь назвать что-нибудь ещё не снятое, типа «Омерзительной восьмёрки» или «Джанго освобождённого». Ильич ведь потребует мир перевернуть, но найти.
        - «Великолепную… семёрку» смотрел?
        - Конечно, - киваю я. - «Зорро» тоже, «Золото Маккены»…
        Он кивает.
        - «Виннету», - продолжаю я шпарить по классике жанра, - «Оцеола», «Чингачгук», «Верная рука»…
        Интересно, они в Черногории снимали все эти каньоны? Наши Югославские друзья гойкомитичи.
        - Молодец… - улыбается Ильич. - Много… видел.
        - А, ну «Лимонадный Джо» ещё. Но мне знаете что больше всего нравится, Леонид Ильич?
        - Ну, - смотрит он на меня с прищуром и улыбочкой, с какой обычно высокопоставленные дедушки любуются своими внезапно осмелевшими внучатами.
        - То, что наши собратья по соцлагерю снимают про индейцев, а мы свои собственные вестерны делаем, на родной и всем понятной фактуре. Вот «Белое солнце пустыни», хотя бы.
        - Откуда… ты взялся мм… такой? Где тебя Жора… хм Нашёл?
        - Я с его другом в госпитале лежал после ранения, - улыбаюсь я.
        - И куда тебя?
        - В грудь.
        Он качает головой.
        - Леонид Ильич, а вы «Хороший, Плохой, Злой» смотрели?
        - Нет… хм… Говорят, барахло.
        - А мне кажется, это один из лучших фильмов жанра.
        - А где ты… э-э-э… видел? - прищуривается он.
        - Я не видел, читал только про него. В журналах да газетах. Или вот книжка ещё есть, кажется «Живопись, театр и кино в США» называется. Как-то так. Там ругают, конечно.
        - Так зачем… смотреть, если ругают?
        - Так они и «Белое солнце» ругали, на экран не пускали и «Руку бриллиантовую». Если б не вы, так и не увидел бы никто.
        - Откуда это… ты знаешь? - хмурится генсек.
        Упс… Правда, откуда? На «Кинопоиске» прочитал, а может, в «Википедии» или ещё где, не помню точно…
        - Так все знают, в народе говорят, - пожимаю я плечами.
        - В народе… говорят? - удивляется он. - А что ещё… кх… в народе говорят?
        - Про кино?
        Он лукаво улыбается, будто говоря, мол, не увиливай, понял же, о чём спрашиваю.
        - Про… меня что говорят?
        - Любят вас в народе, - улыбаюсь я в ответ.
        - Любят? За что это?
        - Ну… - заминаюсь я. - Это уж лесть будет, Леонид Ильич. За то, что вы сами из народа, за то что вы вот такой, какой есть. Помните имена всех секретарей обкомов, да много за что. Неловко говорить.
        - Хм… - качает он головой.
        - Лёня, ну ты замучил мальчика, - хмурится его жена.
        - Нет, погоди… кх… если хвалить неловко, расскажи… анекдот.
        - Анекдот? - удивляюсь я.
        - Да, про меня.
        - Я вообще анекдотов не знаю.
        - Егорка! - грозит он мне пальцем. - Рассказывай.
        Блин, я правда мало анекдотов знаю. Ёлки… Надо отметить, что все анекдоты про Леонида Ильича какие-то не очень добрые. Вообще недобрые, если честно. Расстроится ведь.
        - Не знаю…
        - Папа, - вступает Галина.
        - Тихо, - отмахивается он. - Рассказывай.
        Твою ж дивизию. Что делать-то? На попятную не солидно без пяти минут орденоносцу. Но и голову на плаху тоже не хочется…
        - Леонид Ильич…
        - Боишься? - прихватывает генсек.
        Ладно, где наша не пропадала.
        - Я анекдот, правда, не знаю. Могу стишок.
        - Матерный? - спрашивает он.
        - Нет.
        - Ну, давай стишок.
        - Но только…
        - Не бойся. Ты же герой… э-э-э… пулю от бандитов схлопотал. Дальше Сибири не сошлют. Давай.
        - Хорошо….
        И я декламирую. Скучно так, без выражения.
        - Народное творчество, автор неизвестен.
        Дохнул в ладонь украдкой Брежнев,
        поправил брови, вздёрнул нос,
        ну всё, подумал Чаушеску -
        взасос…
        Повисает тишина. Я смотрю на Рыбкину и вижу, что у неё челюсть отваливается. На Ильича даже взглянуть боюсь. Бляха-муха, ну что за дурак. Сказал бы, нет и точка. Нет, на тебе. Поэт-песенник, мля…
        Краем глаза, боковым зрением я замечаю какое-то колыхание и невольно поднимаю глаза. Ужас, ему плохо что ли? Вдруг я его раньше времени прикончил «пирожком» этим?
        Но оказывается, что он колышется от беззвучного смеха. Потом в голос начинает хохотать Галина. Чурбанов прикрывает лицо ладонью и подрагивает. Виктория Петровна смотрит на меня недовольно, а вот сам Ильич просто ржёт. Сначала беззвучно, но постепенно он начинает скрипуче и хрипло смеяться во весь голос.
        - А… а… ну… давай ещё… ещё раз, - стонет он, вытирая слёзы
        - Леонид Ильич… - мне, честно говоря, страшно неловко.
        - Давай!
        И мне приходится продекламировать ещё раз. В столовую заглядывает безопасник и с подозрением смотрит на ржущую гоп-компанию.
        - Ну… Егор Брагин… - говорит Ильич отсмеявшись, - иди… кхе… я тебя поцелую!
        Наташка смотрит на меня не переставая, всю дорогу, пока мы возвращаемся в гостиницу.
        А что вы так на меня смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут.
        - Наташ, ну ты чего? - улыбаюсь я.
        Она не отвечает, лишь качает головой. Уже вечер и начинается снегопад. Толяну небольшой напряг, а нам - снежное шоу. Крупные снежинки под тихую музыку «Маяка» бьются в лучах фар в причудливом танце. Их захватывает воздушный поток и выбрасывает в тьму, непроглядную, белёсую и рябую от падающих хлопьев.
        Наконец-то. Зимы ждала, ждала природа, снег выпал только… в конце декабря.
        - Что ты думаешь? - выходит из оцепенения Наташка.
        - Что я думаю? - переспрашиваю я. - О чём? Или о ком? О тебе? Много чего. Иногда мне хочется тебя так следует…
        Она пихает меня локтем и кивает на ребят, мол, ты чего при посторонних!
        - Нет, не про меня, хотя это тоже интересно. Интересно, но потом расскажешь, позднее. Я спрашиваю про Геленджик. Ты хочешь поехать?
        - А ты? - улыбаюсь я.
        - Дурацкая привычка вопросом на вопрос, - хмурится она. - Скажи.
        Галина пригласила нас встречать Новый год в Геленджике. Чурбанов против, потому что хочет второго числа быть на работе, а два дня провести в дороге и одну ночь в Геленджике ему не улыбается. Но Галя настаивает, а если он не желает, она поедет одна, вернее с друзьями.
        При упоминании друзей Юрий Михайлович рассердился, хоть и попытался не подать виду. В итоге сказал, что поедет. Не захотел, стало быть, чтобы Галя ехала с Борисом, ревнует. Значит, и на работу позже вернётся.
        - В принципе, второе число - говорит Наташка, - это пятница, а там и выходные.
        - Ага, - соглашаюсь я. - Да только у таких людей, как Галин муж, выходных практически не бывает.
        - У тебя тоже, - вздыхает она.
        - Как не бывает? - усмехаюсь я. - Мы же с тобой на море ездили, забыла?
        - Балбес, - мотает она головой. - Я это всю жизнь помнить буду, до самой смерти. Потому что такое…
        Она замолкает и бросает быстрый взгляд на парней. Но они не обращают на нас внимания и тихонько говорят о будущем чемпионате мира по хоккею. Жалко, не помню результатов, можно было бы ставки принять. Я усмехаюсь, вспоминая, как поднял банк во время Олимпиады. Кажется, так давно было…
        - Что? Почему ты смеёшься? Ты вообще надо мной всё время подшучиваешь. Даже вот над такими вещами. Это у тебя, наверное от количества подобных воспоминаний…
        Она ничего не говорит и сидит какое-то время насупившись, отвернувшись к окну. Я её не трогаю. Пусть сама остывает.
        - Я вообще, не это тебе хотела сказать, - тихонько говорит она, не глядя на меня через пару минут. - Я хотела сказать… Ну, что вообще не могу тебя понять… Объять разумом твоё существование и то, что ты в моей жизни занимаешь такое место, а я вообще не соображаю, что ты такое. Кто ты такой? Я же ещё год назад тебе тангенсы объясняла и синусы…
        - Ага, - подтверждаю я, - было дело. Сека-масека, или как там?
        - Вот видишь, ты без насмешечек своих не можешь…
        - Ну, прости. Так что, ты в Геленджик хочешь? Тебе когда в универе надо быть?
        - Я сдала досрочно три экзамена вообще-то. Мне только один остался, двенадцатого числа. Матанализ.
        - Ах, ты ж, моя зубрилка. Молодец.
        - Ты даже над… над… - она понижает голос до шёпота, - над генсеком насмехался. Это уж вообще ни в какие рамки.
        - Да? - игриво спрашиваю я. - Точно? Прям ни в какие? А тебе понравилось с ним целоваться? Иди-ка сюда.
        Я обнимаю её и притягиваю к себе.
        - Иди, я тебя поцелую. Взасос. Как Ильич.
        - Ну, Егор! Перестань. И вообще, нам надо с тобой поговорить.
        - Да, - соглашаюсь я. - Очень надо. И максимально серьёзно.
        Надо, конечно, но не хочется. Снег, фонари, кремлёвские звёзды. Надо гулять в такую ночь, а не серьёзные разговоры разговаривать. Устал я от серьёзного. Вон даже наш самый главный человек ржёт, как пацан, а я что? Я ж пацан и есть. Как бы…
        - Наташ, а пойдём сейчас на Красную площадь, а? Знаешь, как там красиво?
        Она смотрит на меня, покачивая головой а потом берёт под руку, прижимается и опускает голову мне на плечо.
        - Горе ты моё луковое, - вздыхает она. - Пойдём, конечно. Только сначала в гостиницу зайдём, мне в туалет нужно.
        Мы подъезжаем к нарядной предновогодней гостинице и заходим в фойе. Швейцар бросается к нам, но узнав меня широко улыбается и отвешивает небольшой поклон. Кажется, так и скажет, мол здравия желаю, ваше благородие. Или барином назовёт. Пережитки прошлого. Изживать да изживать ещё.
        Я тоже улыбаюсь и киваю. Мы идём через вестибюль и подходим к лифтам. Я нажимаю на кнопку и в этот момент к нам подходят три амбала в штатском. Морды протокольные, сразу ясно откуда.
        - Брагин Егор Андреевич? - обращается ко мне один из них и запускает руку во внутренний карман.
        - Да он это, он, - раздаётся неприятный высокомерный голос. Из-за колонны появляется Печёнкин.
        Ну почему я тебя не убил, любезный?
        Амбал вытаскивает из кармана красные корочки и, открыв, тычет мне в нос.
        - Майор Карюк, - представляется он. - Пройдёмте с нами, пожалуйста.
        - Куда это? - хмурюсь я.
        - Я вам потом объясню. Вы, главное, не привлекайте внимания, зачем людям мешать отдыхать? У нас здесь целый наряд дежурит, мы вас по-любому увезём, так что вы проходите спокойно, без лишней суеты.
        Ну всё, подумал Чаушеску,
        Взасос…
        5. Налево пойдешь - коня потеряешь
        - Нет, - усмехаюсь я, - вы уж протокол не нарушайте, дипломатический, а то я очень сильно к вашей личности внимание привлеку и к незаконным действиям. Скандал будет, не представляете какой, товарищ Карюк, международного уровня. Так что лучше рассказывайте, что там у вас на душе.
        Мордоворот в штатском моментально чернеет, лицо его наливается королевским пурпуром, а глаза - злобой. Хоть бы не окочурился здесь. Один из его спутников, между тем, не теряет благоразумия и чуть похлопав своего товарища по плечу, пытается разрядить обстановку.
        - Вас Артур Николаевич Рахметов приглашает на беседу, - доверительно сообщает он, пока Карюк кипит, как паровой котёл.
        - На беседу? - повторяю я. - Замминистра? Приглашает? Серьёзно? То есть я могу отказаться от приглашения?
        - Не можете, Егор Андреевич, - качает он головой. - Вопрос государственной важности.
        - А вы ничего не перепутали? Я, вообще-то не решаю вопросы государственной важности.
        - Нет, не перепутал, - спокойно отвечает он. - Вы не решаете, зато Артур Николаевич решает.
        - Ну, вот, - говорю я, поворачиваясь к Наташке, - не получилось, но не расстраивайся, потом погуляем. Я отлучусь ненадолго. Вопросы государственной важности, сама понимаешь. С гвардейцами кардинала лучше не спорить.
        Я поворачиваюсь и в сопровождении мощной охраны двигаю к выходу. Замечаю при этом встречное движение. Это Игорёк.
        Ах, Игорёк, Игорёк,
        Пошли со мною на Рагнарёк.
        Ты слышь, чего я изрёк…
        Незабываемые слова и музыка М. Елизарова.
        Но на Рагнарёк, тем не менее, я его не приглашаю, а наоборот, делаю знак не лезть на рожон. Он сигнал принимает, понимает и отступает в сторону.
        Артур Николаевич, значит.
        - А Печёнкин здесь для чего? - интересуюсь я, пока мы следуем к автомобилю.
        Ответом мне служит звук шагов по мраморному полу. Античная роскошь и торжество пролетарского стиля. Чётче печатайте шаг на марше!
        - Присаживайтесь, пожалуйста, - любезничает второй, неназвавшийся мордоворот, а Карюк, сжав зубы, мысленно выбирает казнь, которой подверг бы меня, будь его воля.
        «Плохой» коп Карюк садится рядом с водителем, я - за ним, слева от меня - второй, «хороший» коп. Остальные делегаты пленума рассаживаются в других автомобилях кортежа. Едем мы солидно. Жёлтый бобик с маячком подсвечивает летящую на нас снежно-звёздную лавину великолепными космически-синими всполохами.
        За ним едет чёрная «Волга», в которой нахожусь я. За нами вторая чёрная «Волга», а там, я надеюсь, едет и третья чёрная «Волга», купленная за бешеные деньги на авторынке «Южный порт» и оформленная там же, через комиссионный отдел магазина «Автомобили». Владелец Игорь Владимирович Зырянов. Игорёк.
        «Волги» с ручным управлением у нашего автопрома не нашлось, так что не «Запорожец» же было покупать, правда?
        По пути все молчат. Ну ещё бы, государственные дела не терпят пустозвонства. Нужно хранить достоинство, приличное советскому человеку при исполнении важных служебных обязанностей.
        Мы подъезжаем к выглядящему старинным дворцу на Огарёва, 6 и проскакиваем в арку, охраняемую бдительными стражниками. Игорька с Толяном мне засечь не удаётся и приходится просто верить в их расторопность и удачливость.
        Меня, словно заморского гостя, проводят в палаты каменные и под неусыпным приглядом принимающей стороны ведут по длинным коридорам.
        - Ожидайте тут, - говорит вежливый амбал и запускает меня в некое подобие небольшого конференц-зала.
        Здесь стоит кожаный диван и два больших кресла. Стол для совещаний, обязательный графин с водой и стаканами. Питьевой режим нужно соблюдать.
        Я разваливаюсь в кресле и закрываю глаза. Надо попробовать задремать. Начинаю пробовать, но особых результатов в этом деле достичь не успеваю. Открывается дверь и входит Печёнкин.
        - О, быстро вас, - усмехаюсь я, глядя на его помятое лицо, - в конвойные перевели. Охранять меня прислали?
        Он проходит и садится напротив.
        - Не зарывайся. Скажи спасибо, что я на тебя заявление не написал.
        Полагаю, ему с огромным трудом даётся спокойствие да и вообще нахождение в одном помещении со своим обидчиком. Мы замолкаем. Я кручу головой, осматриваюсь. На стене висит большой парадный портрет Леонида Ильича. Рядом - Щёлоков.
        - И зачем вы меня сюда привезли, товарищ генерал? - интересуюсь я. - Планы на вечер мне сломали.
        - Планы ему сломали, - брезгливо складывая губы, бросает он.
        «Ты мне кости сломал», - как бы говорит он своим видом и, наклонившись, тянется в карман пиджака за носовым платком, вытягивает несвежую тряпицу и вытирает мокрое от пота лицо.
        - Скажите, Глеб Антонович, вы же москвич?
        - Тебе-то что? - недовольно прищуриваясь, отвечает он.
        Надо же, ещё и разговаривает со мной, не орёт и не плюётся. Интересное кино. И это после того, как мы… повздорили… Хм… Видать крепко их припекло.
        - Да просто странно, - пожимаю я плечами.
        - Странно ему…
        - Странно, да. Вы же москвич, так почему в гостинице живёте? Вас что, с конфискацией имущества в провинцию перевели? Из квартиры вытурили?
        - Не твоего ума дело, - обиженно говорит он. - Дохера знать хочешь. Меньше знаешь, лучше спишь, слышал мудрость житейскую?
        - А может, вы её сдаёте внаём? Интересно же, в чём дело? А вы женаты, вообще? Ну, то есть, были когда-нибудь?
        - Брагин! - взрывается он. - Засунь язык себе в жопу и молча сиди. Когда спросят - ответишь, а мне мозги канифолить не надо! Заткнись. А если ты не…
        Он зависает, оставляя фразу без продолжения.
        - Что? Чего вы замолчали? Изобьёте меня, если я не заткнусь?
        - Найдётся, кому избить, - с сожалением и тоской по неосуществлённой мечте бросает он.
        - Кстати, - не реагирую я на его слова, - я догадался, что с вами случилось. Вас жена домой не пускает, да? Пошёл, говорит, ты Печкин нахер! Сатир похотливый! Угадал? Да ладно, мы же хорошо с вами знаем друг друга и ладим, нет разве? Что за тайны, в конце концов?
        Он отворачивается и пыхтит, пытаясь держать себя в руках. Неприятно, да?
        - Слушайте, а вас что, дёргать уже начали, да? - поднимаю я одну бровь. - Не пойму я, ради чего аудиенция эта? Уже почувствовали петлю на шее? Что за хрень происходит, скажите по старой дружбе. Хотя бы в память о море дармового коньяка.
        - В тюрьму тебя будем сажать. И коньяк, кстати, у тебя палёный.
        - И почём сейчас генерал-майоры? Сколько дают за них?
        Он издаёт неопределённый звук и, отвернувшись от меня, снова прикладывает платок к лицу. Я замечаю, что он морщится, но старается, чтобы это осталось незамеченным. Побаливают отдельные участки лица.
        - Про коньяк зря вы, такого отличного коньяка во всём Союзе не сыщешь, включая «Берёзки» и «Альбатросы».
        Печёнкин вздыхает.
        - Слушайте, Глеб Антоныч, дело прошлое, расскажите, кого вы наняли, чтобы меня заземлить?
        - Много думаешь о себе, - высокомерно отвечает он. - Кому ты нахер нужен, руки ещё пачкать.
        - Да вы что, а Суходоев, значит, просто с катушек слетел?
        - Понятия не имею, о чём ты толкуешь.
        Заглядывает «хороший» полицейский. Карюк - «плохой», а этот вот, типа хороший, хоть и не представился и корки в лицо не сунул.
        - Пройдёмте, - говорит он тоном тюремщика, будто произносит традиционное «с вещами на выход».
        Ну что же, пройдёмте. Чего тянуть-то? Я встаю и Печёнкин тоже встаёт и выходит вслед за нами.
        Меня проводят через просторную приёмную и заводят в большой роскошный кабинет. Паркет, ковёр, кожа, портреты вождей. Из-за стола поднимается статный дядя в генеральском мундире, грудь колесом и вся в орденских планках. Мужчина в самом расцвете. Волос у него нет, но его это не портит, наоборот, как Котовскому, добавляет мужественности. Орлиный нос, волчий взгляд, высокий рост, фальшивая ментовская улыбочка и вкрадчивый голос.
        Голос, правда, я слышу не сразу. Сначала он проходит мне навстречу, рассматривает и протягивает руку. Ну, надо же, честь какая.
        - Вот значит, ты какой, Егор Брагин, - улыбается он
        Я вот, лопух, не научился за годы службы так улыбаться. Прямой был, как лом, и такой же гибкий.
        - Ну что же, будем знакомы. Можешь меня называть Артуром Николаевичем. Я заместитель министра внутренних дел. Присаживайся.
        Он радушно указывает на стул у длинного приставного стола из дуба. Я принимаю приглашение и сажусь, а он поворачивается к Печёнкину.
        - Глеб Антонович, голубчик, вы бы не могли в приёмной подождать?
        Пощёчина.
        - Так точно, - поникшим голосом отвечает тот и идёт на выход.
        Хозяин кабинета обходит стол и располагается напротив меня. Вот, такой либерал. Не показывает, кто здесь хозяин, а унижается до моего положения. Передовой руководитель, чё?
        - Чеботарь, - поворачивается он к «хорошему» полицейскому, ещё стоящему здесь, - организуй нам чай с… с пирожными. Да, Егор? Попьём чайку?
        Почему бы и нет? Лишь бы не подсыпали чего.
        - Благодарю, - киваю я.
        Чеботарь исчезает, а мы оказываемся наедине. Сидим какое-то время и разглядываем друг друга.
        - Хочу с тобой поговорить, - начинает Рахметов, отводя глаза в сторону. - Давно познакомиться хотел, да случай не представлялся. Ещё с того раза, когда Троекурова вашего снимали, того, что до Печёнкина был. Николай Анисимович тогда крепко на тебя разозлился. Для него честь мундира, знаешь, превыше всего. Он ведь столько всего совершил для нашей службы. Можно сказать, что современная милиция и вообще все органы, как мы их сегодня знаем, возникли благодаря его стараньям. Наш министр очень много сделал, и вклад его невозможно переоценить.
        Он говорит доверительным тоном, но смотрит мимо меня, чуть в сторону. Я усмехаюсь, видел сто раз подобные повадки у коллег своих. Ладно, смотри, куда хочешь, заход в целом ясен.
        Он даёт мне понять, что, какие бы ни были инсинуации и нападки, министр будет биться как зверь, независимо от того, виноваты его люди или нет. А после того, как я посмел повлиять на снятие Троекурова, я враг и рассчитывать мне в этом деле не на что. Никакой пощады не будет.
        Да, я и не рассчитываю и в гости, собственно, не напрашивался.
        Заходит пышногрудая девушка в милицейской форме с подносом в руках. Она ставит перед нами наполненные чаем гранёные стаканы в подстаканниках, как в поезде, небольшие десертные тарелки и блюдо с пирожными. М-м-м… прелесть какая, эклеры с «Новичком».
        - Ты ещё совсем юный, - продолжает Рахметов. - А уже столько дел успел наделать. Как, расскажи мне, чем тебя родители кормят, что ты такой вот акселерат получился?
        - Как всех советских юношей, - невинно улыбаюсь я. - «Геркулесом». Плюс свежий воздух и занятия спортом.
        - «Геркулесом», - хмыкает он и поднимает глаза.
        Ага, «геркулесом». Я только что генсеку стихи читал и жив остался, а от тебя волк и подавно уйду.
        Теперь он смотрит пытливо и из-под напускной мягкости слегка пробивается жёсткость и нетерпимость.
        - Ты ешь-ешь, угощайся, - улыбается он.
        - Спасибо, - проявляю я вежливость и кладу пирожное на тарелку.
        Он прикусывает губу и некоторое время размышляет, потирая указательным пальцем переносицу. Так же вот, наверное, сидел перед Караваевым своим, когда давал распоряжение отправить меня на небушко. Надеюсь тот второй стрелок уже получил команду «отбой».
        - Скажи, Егор, а как так получилось, что вот именно ты вышел на след тех… м-м-м… сотрудников на «Ждановской».
        - Это случайно, Артур Николаевич. Не думаете же вы, что у меня агентура или что-нибудь такое…
        - Хм… нет, про агентуру я не думал, - качает он головой. - Я думал о другом. О том, что это очень сильно похоже на провокацию. Как будто кто-то очень хочет скомпрометировать внутренние органы.
        - А кто может этого хотеть? - спрашиваю я с наивным выражением лица.
        Он едва заметно дёргается, кажется, я начинаю его подбешивать. Нет, я, конечно, прикрыт, как мне кажется, Чурбановым и даже немножко его тестем. Но между мной и Щёлоковым ясно, кого выберет тесть. Игорёк, я надеюсь, уже позвонил Злобину, а если его не оказалось на месте, то Большаку, а тот дальше по цепочке. Такой у нас протокол.
        Но не следует забывать, что в моей, той, первоначальной реальности менты конкретно прессовали и прокурорских и даже кагэбэшников, и только чудом там никого не постреляли, когда шло расследования убийства майора Афанасьева со «Ждановской». Что говорить-то, они из-за конченных катранов меня самого чуть на тот свет не спровадили. Акулы те ещё.
        - Враги, - говорит он, кивая для убедительности. - Враги нашей Родины, враги органов, враги лично товарища Щёлокова…
        Себя не называет. Интересно, понимает он, что сейчас на волоске висит именно он, и всё зависит только от того, как хорошо поговорил Чурбанов со своим тестем? Нет, ещё от Андропова многое зависит и от других людей тоже, но кандидатура стрелочника, насколько мне известно пока одна. Я на эту роль вряд ли гожусь. Это было бы несерьёзно.
        - Поэтому я и пригласил тебя сюда, - продолжает Рахметов, - чтобы побеседовать, как мужчина с мужчиной, без посторонних, без увёрток и недомолвок. Прямо и откровенно.
        Ну-ну, прямо и откровенно, верю, конечно. Себе не верю, а тебе верю.
        - Я именно такой стиль общения и предпочитаю, Артур Николаевич, - согласно киваю я.
        - Отлично. Ты, как говорят, талантливый руководитель и уже многого добился в свои годы. Это достойно похвал и может открыть тебе широкую и успешную дорогу в будущее. Уверен, ты не можешь не задумываться о будущем, так ведь?
        - Да, - соглашаюсь я. - Задумываюсь.
        - Это хорошо. Значит ты действительно умный парень и понимаешь, насколько всё серьёзно. Ведь возможность, которую ты вовремя не разглядишь или не используешь, может стать самым большим провалом, привести к падению, после которого уже никогда не оправишься. Представляешь, вся жизнь впереди, а ты понимаешь, что для тебя уже всё кончено?
        - Честно говоря, я не вполне понимаю, о чём вы сейчас говорите, - спокойно отвечаю я, но чувствую неприятный холодок между лопаток.
        На самом деле, это только на первый взгляд кажется, что всё уже решено и пасьянс сложился окончательно и бесповоротно и ничто не может измениться. Может, конечно. Андропов подумает, что ещё не время, Щёлоков переубедит Брежнева, Чурбанов получит более интересное предложение, или тот же Злобин. Или инерционная волна не успеет докатиться, а меня возьмут в работу. И, например, уработают, они это могут. А что будет потом, я уже не узнаю, если не получу новую попытку в новой эпохе.
        - Ты пей чай, - улыбается Рахметов, и улыбка его из вегетарианской становится плотоядной. - Остыл уже. Может, сигарету?
        Он протягивает ко мне лежащую на столе пачку «Честерфилда».
        - Я не курю, благодарю вас.
        - А я закурю, с твоего позволения.
        Он достаёт сигарету и, щёлкнув зажигалкой, с видимым удовольствием затягивается дымом.
        - Всё-таки, что ни говори, американцы сигареты делать умеют.
        Дым клубящейся струйкой подбирается к моему лицу. Козёл, в лицо дует. Через стол, конечно, но всё равно козёл.
        - Так что же я могу сделать для родных внутренних органов? - спрашиваю я. - Насколько мне известно, подозреваемые арестованы, улики собраны, потерпевший отправлен на излечение. Разве могу я хоть что-то из этого изменить? К тому же, вы наверняка знаете, что свидетель указавший на преступление не я. От меня здесь ровным счётом ничего не зависит. Что я могу для вас сделать?
        - Для меня? - усмехается он, откидывается на спинку стула и подносит сигарету ко рту. - Для меня ничего, а вот для себя ты можешь сделать очень много. Ты, считай, Добрыня Никитич и находишься сейчас на перепутье. Стоишь ты перед камнем и читаешь: налево пойдёшь, коня потеряешь; направо пойдёшь, голову потеряешь. Понимаешь ты это?
        Он снова затягивается и снова посылает свой зловонный выдох в мою сторону.
        - Не совсем, - хмурюсь я.
        - Если ты расскажешь всё о провокации, о том кто её спланировал и вовлёк тебя в эту грязную игру, то ты только коня потеряешь, понимаешь меня? Но придётся рассказать вообще всё, от самого начала до конца, невзирая на личности и должности. Мы всех провокаторов должны найти и в ЦК, и в других органах, понимаешь? Всех-всех, начиная с истории с Троекуровым и до самого конца. Будешь искренним, сохранишь живот и, может быть, кое-какие доходы.
        В этот момент я вижу только его лицо, словно показанное крупным планом на большом экране. Как в «Хорошем, Плохом, Злом», вестерне, который ещё не видел генсек. И лицо это хищное и злое. Для этого человека нет разницы, что нужно делать, причинять лёгкую боль, рвать на куски, или достаточно просто запугать. Он, как медведь, настигший жертву. Ничто не имеет значения, он её настиг, а значит своего добьётся. Если жертва не достанет двустволку с серебряными пулями и не сделает «бах».
        Но двустволки у меня нет…
        - Ну, а если ты не захочешь сотрудничать, - с фальшивым сочувствием вздыхает Рахметов. - Придётся допрашивать тебя снова и снова. И всех, кто может хоть что-то знать. А методов у нас много. Поверь. И названного дядю твоего пригласим, и невесту, и может быть, родителей. А насчёт возраста ты не беспокойся, представителя мы тебе предоставим, есть у нас надёжные и проверенные представители. Так что вот так, Егор. Такая диспозиция. Ты парень умный, всё понимаешь. Давить я на тебя не хочу, сам решай, куда тебе - налево или направо.
        Он встаёт, подходит к столу и, нажав на селекторе кнопку, говорит одно слово:
        - Карюк!
        Почти тут же дверь открывается и в кабинет входит «плохой» коп Карюк. Он без пиджака и в коричневой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Волосы у него прилизаны, как у фюрера и ему бы отлично подошёл резиновый фартук мясника.
        - Забирай свидетеля, - кивает Рахметов. - Давай, Егор, иди с майором, он с тобой побеседует.
        - Товарищ генерал-лейтенант, - подобострастно говорит Карюк. - Вы Николаю Анисимовичу хотели доложить.
        - Да, - бьёт себя по лбу генерал. - Молодец, хвалю.
        Он снимает трубку «вертушки» и подносит её к уху.
        - Так точно, - чётким голосом отвечает он. - Готовы, да. Понял вас. Да, ждём.
        Он кладёт трубку на место и с усмешкой кивает:
        - Сейчас подойдёт. Хочет лично посмотреть на тебя, пока есть на что смотреть.
        Пара минут тянется, как вечность. Надо что-то предпринять, потому что по глазам Карюка я вижу, что ему уже не терпится приступить к делу. Скуратов ты, а не Карюк…
        Я смотрю в окно. Снег валит и валит, словно решил всех нас, людишек, погрязших в земных мерзостях, покрыть белизной, очистить и укрыть, похоронить и спрятать, чтобы мы не оскверняли своим видом взглядов, кружащих высоко в небе ангелов.
        Заходит Щёлоков. Майор вытягивается во фрунт, но министр его даже не замечает. Похожий на тракториста, переодетого генералом, он подходит ко мне и смотрит светлыми, водянистыми глазами.
        - Ну что, Брагин, - прищуривается он. - Ты решил, налево пойдёшь или направо?
        Я стою прямо перед ним и киваю.
        - Решил, товарищ генерал армии.
        - Ну, и куда?
        6. А снег идет
        - Прямо, - уверенно говорю я.
        Щёлоков смотрит на меня холодно, и ни одна эмоция не отражается на его лице.
        - Прямо, - повторяет он и кивает. - Прямо…
        - Николай Анисимович, - вступает Рахметова, - сейчас майор Чеботарь с ним позанимается, и я вам сразу доложу.
        - Доложишь ты, - сердито отвечает министр не глядя на своего зама. - Пусть пока погуляет твой Чеботарь. Иди, майор, погуляй.
        «Плохой» коп на мгновенье зависает, он глядит на своего непосредственного начальника, не понимая, что делать. Щёлоков с удивлением поворачивается к нему.
        - Иди-иди, - показывает на дверь Рахметов.
        - Я не понял, моего слова недостаточно? Повторять нужно? Сказано гулять, давай гуляй! Развели тут, не пойми что!
        - Есть! - чеканит Чеботарь, разворачивается и быстро выходит из кабинета.
        - Работнички! - щурится Щёлоков. - Ты его откуда взял, из транспортного?
        - Так точно, Николай Анисимович, из транспортного.
        В голове некстати всплывает голос Жванецкого: «Состояние дел на участке транспортного цеха доложит нам начальник транспортного цеха…»
        - «Так точно», - передразнивает Щёлоков.
        Рахметов хмурится и кажется, не вполне понимает, чего это шеф на него злится.
        - Откуда ты такой взялся, Брагин? - снова обращается министр ко мне. - С того света прилетел? А может ты шпион заморский?
        - Нет, Николай Анисимович, свой я.
        - А если свой, почему гадишь? - повышает он голос. - Рассказывай! Давай, говори всё, как есть. А то Чеботарь тебе кишки вытянет через задний проход.
        - Мой знакомый, Александр Павлович Ножкин ехал в метро с потерпевшим.
        - И откуда он знал, что это потерпевший?
        Саню сейчас крутят по всем инстанциям, но у него всё железно, кроме того, чтобы узнать друзей Афанасьева в лицо.
        - Он не знал, - качаю я головой. - Просто сидел рядом, слышал разговор. Потерпевший Афанасьев ехал с друзьями. Это всё в протоколе допроса имеется, и я вам передаю с его слов.
        Щёлоков молчит, и мне приходится продолжать.
        - По их разговору Александр, мой знакомый, понял, что они из «конторы»…
        - Из КГБ? - уточняет Щёлоков.
        - Да.
        - И что, они об этом на весь вагон трепали?
        - Не знаю, но он как-то сообразил. Потом друзья вышли, а Афанасьев остался и доехал до «Ждановской». Он был выпивши…
        - Сильно?
        - Нет вроде, не знаю.
        Министр качает головой. Ему всё это известно, конечно, сто раз уже все протоколы прочитал.
        - Дальше.
        - Ну, а дальше, с его слов, пассажира этого вывели контролёры, или кто они там, и передали в руки милиционеров из линейного. Милиционеры сами были пьяные и вели себя по отношению к задержанному грубо и не по уставу. Оскорбляли вроде.
        - Вроде?
        - Я-то не видел. Приятель мой свидетель, не я.
        - Что за приятель, москвич?
        - Нет, мы вместе приехали. Ждём решение по организации Всесоюзного патриотического движения. У нас в городе мы состоим в молодёжном объединении «Пламя», хотим опыт на весь союз распространить. Ножкин кадровый офицер, имеет ранения, комиссован после Афганистана. Уважаемый человек. Он, знал, что милиция на транспорте постоянно обирает пьяных…
        - Что? - взрывается Рахметов. - Да как ты смеешь, на советскую милицию…
        - Угомонись, - не глядя на него бросает министр. - Дальше рассказывай.
        - Так это все знают. И пропадают люди. И в этом пятом отделении пропадали уже.
        Щёлоков поворачивается и смотрит на зама, горящего праведным гневом.
        - Это долго уже происходит, да только народу куда деваться…
        - Хватит! - обрывает меня Щёлоков. - Давай по делу.
        - Понял, - киваю я. - Дальше он пошёл на выход, но, как неравнодушный гражданин с высокой социальной ответственностью, вернулся, зашёл в отделение и увидел…
        - Как он зашёл?
        Он точно заходил, это я знаю, он мне докладывал. Поэтому, в этом отношении совершенно спокоен, Саша рассказал всё с точностью до сантиметра, кто где стоял и что делал.
        - Да просто, взял и зашёл, говорит все пьяные были. А там он услышал крики, а потом и увидел своими глазами, как милиционеры избивают комитетчика, несмотря на то, что тот повторяет, что является сотрудником КГБ. Ну, товарищу, что делать было? Звонить в милицию и заявлять на милицию? Он вспомнил, что у меня есть знакомый в КГБ, мой земляк. Он оттуда выско…
        - Кто, Злобин? - перебивает министр.
        - Да, он. Я ему позвонил и сообщил. Но, зная, что КГБ может немного перевернуть ситуацию и огульно обвинить всю милицию, сообщил о случившемся также Юрию Михайловичу Чурбанову.
        - Что? - опять прорезается Рахметов. - Может ещё самому Брежневу? Врёт он, вы же видите, Никола…
        - Да! - резко поворачивается к нему Щёлоков. - Да, бл*дь, и самому Брежневу! Лично сообщил. Пока ты тут штаны просиживаешь, в твоём ведомстве, где ты десять лет порядки заводил, граждан грабят и убивают. И сейчас ты под ковёр это дело не заметёшь!
        - Николай Анисимович, да он врёт! - звереет Рахметов. - Это гнусная клевета!
        - Это вчера было гнусной клеветой, - повышает голос министр, - но потом мне Чурбанов об этом рассказал, и это уже начало становиться похожим на правду…
        - Да он под меня копает! Он сам это всё организовал!
        - Но сейчас, - не слушает его Щёлоков, - только что мне позвонил генеральный секретарь, и теперь это чистая правда и твоя проблема, Артур. Твоя, Караваева и ещё, как минимум, человек двухсот личного состава! Ты за такие дела знаешь куда пойдёшь у меня? Ты к стенке встанешь! А если выяснится, что ты знал о подобной практике…
        В этот момент резко открывается дверь в кабинет и в неё буквально врывается Чурбанов.
        - Ты по какому праву… - начинает он и осекается, увидев Щёлокова.
        - О, прибежал! - хмыкает тот. - Наябедничал тестю?
        - Нет, Николай Анисимович, не ябедничал, - качает он головой. - Но пояснения дал, те же, что и вам вчера.
        - Почему сразу ему не сообщил? - зло спрашивает меня министр. - Зачем в КГБ пошёл? Чтобы повод дать врагам?
        - Побоялся, - говорю я, - что вот бывший начальник транспортного управления попытается замять дело и Афанасьев может пострадать, а ещё и мой приятель.
        - Да ты, слова-то подбирай, наглец! - кричит Рахметов, и лысина его становится блестящей и начинает отражать лучи большой парадной люстры.
        - Оборотень в погонах, - киваю я.
        - Оборотень! - подтверждает Щёлоков. - Так, Рахметов, удостоверение на стол. Я тебя временно отстраняю от должности.
        Уф-ф-ф… я выдыхаю. Кажется, политическое решение состоялось. Даже если Рахметов и не настолько виноват, как об этом говорится, жертвовать кем-то нужно. И жертвовать по-крупному. Лично Щёлоков от этого только выиграет и получит репутацию борца с нечистоплотными сотрудниками, а не наоборот. Станет менее уязвимым для Андропова.
        Впрочем, это ему пусть Чурбанов втолковывает. Мне незачем, а Юрию Михайловичу пригодится. Ему ещё самому за махровый халат под суд идти.
        - Всё, Брагин, - говорит министр и показывает на дверь. - Беги отсюда, пока я не передумал. Если тебя ещё раз увижу, не сносить тебе головы, ясно? Я хочу больше никогда в жизни не слышать твоё имя. Свободен. Юра, пойдём ко мне, поговорим ещё.
        - Я… одну минуточку, Николай Анисимович, - отвечает Чурбанов. - Я только Брагина выведу.
        - Сам немаленький… Ладно. Потом зайдёшь ко мне. А ты, Артур, сиди здесь и никуда не дёргайся. Я с тобой не закончил ещё.
        Мы с Чурбановым выходим из кабинета. В приёмной томится Печёнкин. При виде замминистра он быстро встаёт, но не получает от начальника никаких знаков внимания.
        - Ну что, Егор, - говорит Чурбанов, когда мы идём по коридору, - заварил ты кашу.
        - Кашу-то, собственно, не я заварил. Просто использовал в вашу пользу.
        - В мою?
        - Конечно, и в вашу тоже. Но ведь реально упыри лютуют, сколько случаев по стране, что хотят, то и делают, Щёлоков отмажет. Сделайте встряску хорошую, обновите кровушку. И на Узбекистан обратите внимание. Это, мне кажется, вообще бомба замедленного действия.
        - Ладно, про Узбекистан давай потом расскажешь, а то меня шеф ждёт. Тут вот что… Я в Геленджик не смогу поехать. Сам понимаешь, что здесь сейчас твориться будет, а выезжать уже вроде завтра нужно. А вот тебя я прошу поехать с Галиной. Не хочу я, чтобы она всю свою свиту тянула. Езжайте вы с Натальей. Мне спокойнее будет.
        - Хорошо, не вопрос, поедем, конечно. Жалко, что вас не будет.
        - Мне не до праздников сейчас. Совершенно.
        Я выхожу из здания министерства и нахожу свою машину. Сидят, ждут родимые. На заднем диване, сжавшись в комок спит Наташка. Времени-то уже немало. Долго я здесь проторчал.
        Открываю дверь и она моментально просыпается.
        - Всё нормально?
        - Да, - говорю я, забираясь в машину. - Всё идёт по плану. Более-менее. Хоть и приходится иногда поволноваться.
        - По-моему, - грустно улыбается она, - не иногда, а всегда. И не волноваться, а дрожать от страха, проходя по лезвию ножа. Ты как?
        - Нормально.
        - А вы как?
        - Тоже, - отвечает Игорь.
        - Саня звонил?
        - Да.
        - Ну и чё?
        - Да всё в порядке, говорит. Можно ему звякнуть, если хочешь.
        - Да, набери. Как вы Чурбанова вызвонили?
        - А это не мы, - качает головой Игорь. - Это Наталья. Я-то Злобину позвонил сразу, как и договорено было на такой случай, но его не было ни дома, ни на работе. А она говорит, давайте, мол Платонычу звонить. Объяснила всё ему, попросила поговорить с Жорой и уговорить дать телефон Чурбанова. Тот не дал, но сам ему дозвонился и всё объяснил. А Чурбанов уже нам сюда перезвонил, и Наталья всё ему рассказала. Система «мипель», короче.
        «Мипель» тебе.
        - Туда дуй, оттуда… - добавляет со смешком Толян, но Игорёк хлопает его по локтю и тот замолкает.
        - Голодные? - спрашиваю я.
        - Есть малёха, - снова подаёт голос Толян.
        - Ну, тогда поедем к нам, Лида что-нибудь придумает.
        - Куда это к нам? - настораживается Толик. - Я город-то не особо знаю, надо было Сергеича вашего припрягать.
        - Ты ж говорил, по Москве генерала возил, - возмущается Игорёк.
        - Так, то когда было! На срочной ещё, а с тех пор и училище, и служба, и война - чего только не было. Тут помню, тут не помню. Мужик в пиджаке и дерево там такое.
        - В гостиницу, Анатолий, обратно, - говорю я.
        - Ну, это, поди, смогём, - соглашается он.
        Лида организовывает перекусить бутерброды с копчёной колбасой и с красной икрой. Парни не возражают, да и мы с Наташкой тоже. Располагаемся в закутке за стойкой и налетаем на закуску.
        - Нихера вы здесь царство какое устроили, - крутит головой Толян, выглядывая в зал. - Тридевятое, в натуре.
        Устроили, да. Сегодня народу не так много, вот посмотрел бы ты вчера, что тут творилось.
        - Лида, ты Элю отправила домой? - спрашиваю я.
        - Какую Элю? - удивляется она.
        Наташка ничего не спрашивает, но прекращает жевать и внимательно на меня смотрит.
        - А как её, не Эля? - хмурюсь я. - Вроде, Эля. Ну, которую победительницей назначили вместо Натальи.
        - Ах, эту… - кивает она. - Да, отправила. Да она сама отсюда летела, только пятки сверкали. Печёнкин-то, козёл старый перепугал её до смерти.
        - Ещё бы, - хмыкаю я, - ужас такой увидеть прямо перед собой.
        Лида улыбается и говорит Наташке:
        - Знала бы ты, как он бесился вчера. Не Печёнкин, а Егор. Я думала, он меня убьёт, когда подумал, что этот козёл тебя в номер утащил. Натурально, убьёт, понимаешь?
        - Был бы рядом со мной, - вздыхает Наташка, - не пришлось бы беситься.
        - Ну, - смеётся Лида. - Такая история не про Егора Андреевича. У него за одну минуту тысяча событий происходит, и все невероятной важности.
        - А ты его хорошо знаешь? - чуть прищуривается Наташка.
        - Кхе-кхе, - покашливаю я. - Я вам не мешаю, девочки? А то, может мне пойти пройтись?
        Лида смеётся, Наташка тоже, но не по-настоящему, как-то делано.
        - Любезный, Брагин здесь? - доносится до меня знакомый голос.
        Припёрлось чудище.
        - Как говорится, помяни его, и вот оно уже здесь.
        - Кто там? - спрашивает Наташка.
        - Печёнкин, - качаю я головой. - На переговоры что ли прислали?
        - О, Егор Андреевич, - улыбается он улыбкой добряка, - замечая меня, выходящим из аппендикса за стойкой.
        - Здравствуйте, ещё раз, Глеб Антонович, - отвечаю я безо всякой улыбки.
        - Не найдётся минуточки? - заискивающе спрашивает он.
        - Найдётся. Пойдёмте за столик присядем.
        Мы идём к свободному столику и я делаю знак бармену, кивая на генерала:
        - Двести коньяка принеси, пожалуйста.
        Тот молча кивает.
        - Егор Андреевич, - начинает Печёнкин, когда мы усаживаемся за стол.
        - Да прекратите вы, товарищ генерал, не нужно этого. После того, что между нами было, можете меня по имени называть.
        - Да-да, - соглашается он с виноватой улыбкой. - Это точно, чего только не было. Ты вон даже поколотил старика.
        Смотреть на это унижение неприятно. Он потеет, то и дело вытирая лицо салфеткой и поправляя влажные волосы, постоянно дёргает узел галстука, отдувается и вообще, выглядит крайне растерянно.
        - Вообще убить хотел, - хмыкаю я.
        - Правильно, правильно, так мне и надо. За дело ведь, я же понимаю….
        Тьфу…
        - Ну, ладно, кончайте вы этот балаган. Страшно вам что ли?
        - Страшно, - тут же соглашается он и наклоняется через стол в мою сторону. - Я ведь к ним отношения не имею. В делах участия не принимал, а сейчас как пойдут без разбора головы рубить, так и мою срубят. А я ведь приказы выполнял и всё.
        Подходит бармен и ставит графинчик и пузатый бокал на низкой ножке. Печёнкин наполняет его до краёв и залпом осушает. Возвращает на стол, резко закрывает рот рукой и стреляет глазами налево и направо. Потом убирает руку и выдыхает:
        - Уф-ф-ф… хорошо пошла… Благодарствуйте.
        - Кто приказал меня убрать? - спрашиваю я. - Не для протокола.
        - Караваев, - после паузы и мучительных сомнений выдаёт он.
        - Какой бюджет на это выделил?
        - Да какой бюджет? Никакого. Я Суходоеву команду дал и всё.
        - И он так легко согласился?
        - Звание и должность пообещал. Согласился. Чмо был, не человек.
        - А вторая попытка? Кто второй раз стрелял?
        - Не знаю, - отвечает Печёнкин и лицо его становится испуганным, будто он боится, что я не поверю.
        Ну, собственно и боится, наверное… Странное это дело, очень странное. Не хочет говорить или действительно не знает? Ладно…
        - Ну а что, собственно вы от меня хотите? - перехожу я к главной теме его визита. - Я ни на что не влияю, к расследованию отношения не имею.
        - Брагин, ну ладно, будь ты человеком, - повышает он голос. - Я тебе пригожусь ещё, не последний день живём, правда?
        Алкоголь побежал уже по венам.
        - Так что я сделать-то могу?
        - Да всё ты можешь! Я дурак был, что тебе не верил, идиот! Надо было сразу на твою сторону вставать… Ну, прости, я ж подумать не мог, что какой-то пацанёнок, потрох ссу… э-э-э… прости-прости, короче, что ты вот с генсеком чаи гонять будешь. Ну, так ты же не чмо, ты парень хороший, добрый, вон за девчонку чужую совсем заступился вчера… Скажи Чурбанову, что я пригожусь. Пусть меня переведёт хоть в последнюю дыру, в жопу мира, хоть в Кушку, хоть в Наушки, но только оставит на службе. Куда я без милиции, ты сам посуди. Ну, и потом, у меня же и на Куренкова, и на тебя, и на всю…
        - Что-что? - поднимаю я брови.
        - Ой… Нет, нет, это чисто… это… нет, я не так выразился…
        - Ох, и мудак ты, Печёнкин. Вот нахер ты мне нужен, а? Ты же сдашь сразу, при малейшей возможности…
        - Кто, я? - перебивает он, ударяя кулаком себя в грудь. - Не, я нет! Кого я сдавал? Егор Андреич, ну вы войдите в моё…
        - Так, ладно, время позднее, идите домой. Я подумаю. Ничего другого не обещаю, обещаю только подумать, ясно? Скажу после Нового года.
        - Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо… - рассыпается он в благодарностях и чуть не кидается руку мне целовать.
        Нет, ну что за человек, вообще…
        - Всё, - подхожу я к своим. - Идём на Красную площадь! Немедленно! Гулять! Мне нужно пройтись по свежему воздуху!
        - Ты сума сошёл, уже ведь ночь! - таращит глаза Наташка.
        - Вот и отлично, сейчас самое время. Никого не будет, только мы. Я пошёл. Кто со мной - догоняйте.
        Разумеется, идут все. Мы выходим из гостиницы и оказываемся в сказке, покруче приключений Маши и Вити, или, как их там звали.
        А снег идет, а снег идет,
        И все мерцает и плывет.
        За то, что ты в моей судьбе,
        Спасибо, снег, тебе…
        - Наташка, ты чувствуешь восторг первого снега? - спрашиваю я.
        Мы идём чуть впереди, а Игорёк и матерящийся Толян плетутся сзади. Ничего, свежий воздух на пользу всем.
        - Это уже не первый снег, - немного сердито отвечает она, но я-то вижу, ей тоже нравится и вштыривает от этого всего.
        Мы выходим на площадь и останавливаемся, замираем. Говорит и показывает Москва! Мама дорогая, какая же красота! Рубиновые звёзды, куранты, башни. Кругом никого - только мы и могучий, древний и вечный Кремль. А ещё снег. Он валит и валит, засыпая мир мягким лебяжьим пухом. Тепло, ветра нет и пахнет невероятной свежестью. Ох, как же здорово быть молодым!
        Я прижимаю к себе свою суженую и оторвав от земли начинаю кружить. Она зарумянилась, на бровях и ресницах снежинки, на шапке снежинки, везде они. Везде.
        Глаза Наташки зажигаются восторгом а губы растягиваются в улыбке, но это длится недолго, будто счастье, которое часто бывает скоротечным.
        - Поставь, - просит она. - Поставь, Егор.
        Лицо её теряет детскую радость и становится серьёзным.
        - Пожалуйста, Егор, поставь меня.
        Я подчиняюсь. Ну, зачем, Наташ, ведь так всё чудесно…
        - Я должна тебе что-то сказать…
        - Сейчас? Вот тут? И это не может подождать?
        Она качает головой.
        - Ну ладно, - соглашаюсь я, - говори, если надо…
        - Егор, - начинает она и прикусывает нижнюю губку…
        7. Шоб не было эксцессов между нами
        Сейчас мне хотелось бы услышать что-нибудь приятное, типа… ну, я не знаю, давай вернёмся в гостиницу и займёмся любовью… Что-то вроде этого. Но судя по тому, как она выглядит, речь о чём-то совсем другом.
        Ну, как бы вариант, который сразу приходит в голову, по идее не вариант, в том смысле, что я же не первый день на свете живу и понимаю, что надо делать… Ну, в общем…
        - Слушай, Наташ, - наконец, не выдерживаю я, - если не знаешь, как начать, не беда, не начинай. Может, потом и надобность пропадёт.
        Я вижу её лицо близко-близко перед собой. На нём таят крупные лохматые снежинки, моментально превращаясь в маленькие водяные капельки…
        - Если мы простоим здесь ещё минут пять без движения, - улыбаюсь я, - то превратимся в сугробы. Весной, конечно, нас найдут, но всю зиму мы проведём здесь…
        - Нет-нет, - качает она головой. - Я должна сказать… Не знаю только, как… Я чувствую, а выразить не могу. Днём в мыслях всё так чётко было, ясно и понятно, а сейчас все мысли разлетелись в разные стороны.
        - Пойдём, подойдём ближе к Покровскому собору.
        - Ну, погоди, Егор, для меня это важно.
        Я выпускаю её из объятий и начинаю стряхивать налипающий снег.
        Разговоры, разговоры,
        Слово к слову тянется.
        Разговоры стихнут скоро,
        А любовь останется.
        - Егор… а ты правда меня… любишь?
        Ох, ты ж ёжик… Куда это нас понесло-то…
        - Да, - киваю я, всё ещё улыбаясь.
        - Просто… ну, как сказать, просто мы совершенно… В общем, у меня такое чувство, что ты жалеешь, что со мной связался…
        - Что ты, совсем не жалею, - мотаю я головой.
        Правило отвечать прямо, сразу, без задержек, раздумий и именно то, что надо, я знаю хорошо. На мякине меня не проведёшь.
        - Тем более, выяснилось, что ты самая красивая девушка в СССР.
        - Ну, погоди ты с шутками своими.
        - Да, какие тут шутки, ты же конкурс выиграла? Выиграла. Правда, если бы ты у меня спросила, что я думаю о том, что ты хочешь принять участие, знаешь, что я бы ответил?
        - Думаю, да, - кивает она.
        - Но ты, зная, что я был бы против, всё-таки решила поучаствовать, да?
        - Я же об этом и пытаюсь с тобой говорить.
        - А как ты думаешь, почему я был бы против?
        - Потому что не верил, что я…
        - Нет, в тебе я не сомневаюсь, ты же вон красавица какая. Но ты видела, что с девочкой, принявшей твой титул случилось? Это хорошо, у нас отборочных туров не было, и то, думаю, в некоторых местах было, кому отбирать.
        - Куда отбирать? - хмурится она.
        - В проститутки, куда же ещё, не понимаешь?
        - Это на Западе, наверное, - пожимает она плечами. - У нас такого не бывает. Не может быть в принципе.
        - Правда? Казино у нас тоже не бывает?
        - Причём здесь это вооб… - начинает она, но я перебиваю.
        - Притом что, нельзя кидаться в какие-то… крайности… Не зная броду, не лезь в воду. Народная, бляха, мудрость.
        Немножко завожусь. Тихо, надо сбавить обороты. Я-то вон, пень опытный, а она ещё дурочка малолетняя. Всё хочет мне доказать что-то.
        - Вообще-то я это для тебя сделала! - самую капельку повышает она голос.
        - Класс! Спасибо. Я оценил, правда. Честное слово, я ценю, что ты ради меня готова голову в пасть льву засунуть…
        - Да, - вставляет она… - вот имен…
        - Но, - не даю я ей договорить, - лучше, если мы не будем, кто в лес, кто по дрова тянуть, или как лебедь, щука и рак. Мы должны, хотя бы пытаться стать двумя частями одного целого не только в койке.
        Она хлопает меня по плечу.
        - Блин, Егор… Я же ведь и пытаюсь стать! Видишь, я уже даже говорю, как ты! Половинкой, твою дивизию!
        Я усмехаюсь.
        - Как? То в драку с мужиком полезешь, то голой на сцену выскочишь?
        - Что?
        Из глаз её вылетают молнии. Ишь ты, какая! Она гневно притопывает ножкой, поворачивается и шпарит в сторону Никольской. Но, сделав шагов десять, резко останавливается и так же резко возвращается.
        Парни переглядываются. Стук летит из-под колёс, мчится вдаль электровоз…
        - Я тебя не понимаю! - гневно бросает она мне своё страшное обвинение. - Я вообще не знаю, чего ты от меня хочешь! Говоришь, что твоя невеста, но выглядит всё так, словно мы и не вместе! Заскочил на часок, отодрал и улетел! Как Карлсон! К победам коммунизма! Сегодня ты король бандитов, завтра хулиган, а послезавтра комсомолец, активист и верный ленинец! Слава КПСС! Да ещё и друг генерального секретаря. А мне-то что делать? Какой быть мне, чтобы соответствовать и не стать домашней клушей? У тебя же бабы кругом! Причём, деловые, красивые, резкие, чего-то добиваются в жизни. А я типа дома сиди, рыбу жарь? Нет, конечно, я не про это, это не причём, но… Но их столько! Лиды, гали, тани, мани! Я всё понимаю… Коллеги, друзья и боевые подруги… Но вернее сказать, что ничего я не понимаю! Вот вообще ничего! Хер с ними, с бабами, я же обещала, что ревновать не буду… Но вот она я, бери, говори, что делать, и я стану твоей боевой подругой. Я, а не эти…
        Она замолкает и тяжело дыша, словно лошадь, отмахавшая полсотни вёрст, жжёт меня огнём почерневших глаз.
        - В общем, - продолжает она, переведя дух, - мне надо знать, чего ты от меня хочешь. Я буду делать, как ты скажешь, но только скажи что-нибудь. Я буду такой, как тебе нужно, но я должна знать, чего ты от меня ждёшь! Только я хочу быть не девочкой-припевочкой, от которой и надо-то всего, что присунуть, когда приспичит и оправить в стойло до следующего раза. Я или стану частью тебя, или… Уж лучше тогда вообще ничего не надо… По-другому я не хочу, я это поняла… И как поняла, решила, что и тебе надо понять…
        - Егор! - окликает меня Игорь.
        Я поворачиваюсь и вижу три тёмные фигуры, приближающиеся к нам.
        - Добрый вечер, молодые люди, - произносит одна из них и подносит вытянутую руку к засыпанной снегом шапке. - Чем это вы тут занимаетесь?
        - Да вот, погулять вышли, - улыбаюсь я. - Простите, не вижу вашего звания.
        - Что, посреди ночи погулять? А документики у вас имеются?
        Это милиция. Ночной дозор.
        - Имеются. Мы приезжие, гости столицы. В гостинице «Москва» проживаем, вот здесь, рядом. Днём некогда, дел много, вот, только ночь и остаётся, чтобы красотой полюбоваться.
        - Ну, давайте, посмотрим, - кивает он.
        Я вытаскиваю паспорт и протягиваю ему.
        - Намокнет от снега, - говорю я. - Да и невидно же ничего в темноте. Пойдёмте в гостиницу, там и посмотрите.
        Милиционер пролистывает страницы моего паспорта и возвращает его мне.
        - Вы все вместе? Вчетвером здесь?
        - Да, - киваю я. - Но мы уже уходим, действительно времени много, спать пора…
        Патруль доводит нас до гостиницы, убеждается, что мы проживаем здесь и идёт дальше, а мы расходимся по номерам. Парни к себе, а мы с Наташкой ко мне. Она выглядит уставшей и перегоревшей, словно высказавшись и сбросив пар, разрывавший её всё последнее время, она уже и не нуждается в ответах.
        - Я ещё сказать хотела, - тихо, словно она самая послушная и покладистая девочка на свете, произносит Наташка. - Ты вчера спрашивал, хочу ли я в Геленджик. Я подумала. Нет, не хочу. Хочу домой, чтобы Новый год, как раньше, по-домашнему…
        Она раздевается и устало бросает одежду на стул - свитер, майку, джинсы, колготки… Я стою и наблюдаю. Она снимает с себя всё и остаётся совершенно голой. Картина волнующая, честно говоря. Подходит к кровати и сняв покрывало, убирает в сторону. Оборачивается, бросает на меня быстрый взгляд и проскальзывает под одеяло.
        - Бр-р-р… Холодно, - жалобно мурчит она. - Ты идёшь?
        Ну а как же, иду, конечно, тут приманки такие… Только… не сразу. Снимаю брюки и сажусь на кровать.
        - Я захотел тебя сразу, как увидел, - говорю я и оглядываюсь на неё.
        Она сначала смотрит удивлённо, а потом улыбается и начинает смеяться:
        - Нет, ты невыносим. Это ещё в детском саду что ли? Озабоченный!
        А, точно мы же давно знакомы… Я сажусь на кровать и оборачиваюсь к ней.
        - Завтра поедем в Геленджик и Новый год встретим там. В шумной компании новых друзей.
        Она широко распахивает глаза и приподнимается на локтях.
        - Но я же… - начинает она, но замолкает, бухается на подушку и отворачивается. - Зачем тогда спрашивал?
        - Это было несколько часов назад, и ты ничего не ответила. Поэтому я принял решение сам, и мы с тобой поедем. Так вот, на твои вопросы я тебе отвечу кое-что. Немного, но по делу. Ты не конь в стойле и не секс-игрушка. Я чувствую в тебе силу и вижу любовь. И мне они нужны. И я хочу дать тебе то же самое. Дальше. Сейчас я делаю задел на будущее, в том числе и наше с тобой. Но я ещё не набрал нужной силы, поэтому мне приходится быть и бандитом, и ментом, и комсомольским активистом, и много кем ещё.
        Она поворачивается и внимательно смотрит. Брови сведены, ловит каждое слово.
        - Сейчас я уязвим, - продолжаю я, снимая рубашку, - и моё самое слабое место - это ты. Поэтому я хочу тебя защитить. Куда ты несёшься? Куда торопишься? Нам всего по семнадцать, у тебя вон ещё детство в одном месте булькает. Учись, набирайся знаний, изучай своё карате, только грудь береги, активно работай в комитете комсомола. Вот твоя цель на ближайшее время, круг твоих задач.
        Она набирает воздух, чтобы сказать что-то, но я не даю ей этой возможности.
        - Мне понадобится не только твоя задница, но ещё и мозги, сообразительность, обаяние, преданность, выносливость. Всё, что у тебя есть. Ты думаешь, что мы должны быть, как Бонни и Клайд? Нет, не должны. Мне не улыбается, чтобы тебе отстрелили голову, вот эту твою прелестную головку, во время ограбления банка. Не волнуйся, дома сидеть не будешь. Нет, когда родишь, будешь, конечно, только это ещё не сейчас. Но и с голой жопой ходить по подиуму я тебе больше не дам. Попробовала разок, типа по приколу, спишем на ошибки молодости. И пойми, тебе не надо мне ничего доказывать, пытаться удивить и соответствовать какому-то непонятному уровню. Ясно?
        Она неуверенно кивает, но я не сомневаюсь, бой с воображаемыми конкурентками она только начала. Ей надо во всём стать лучше, чем они - в любви, в манерах, в умениях, в профессиональных достижениях, способностях удивлять. Это будет вечная гонка. До тех пор, пока я буду оставаться в ней призом. По большому счёту, оно и пусть, лишь бы только из мирного русла не выходило. Чтобы без эксцессов…
        - Наташ, вот ещё что, успокойся ты, женщины в СССР пользуются плодами равноправия, поэтому их кругом много. Разных, обычных и красивых, что же теперь убиться что ли? Я ни разу не спал, да что спал, вообще у меня ничего не было с другими девушками с тех пор, как мы вместе.
        - С тех пор? - возмущённо выдыхает она и резко садится в постели. - А до этого?
        - Нет, ты меня в гроб загонишь! Двигайся, я иду…
        Утром я делаю кучу необходимых звонков, а потом веду Наташку в ГУМ, благо, в пяти минутах ходьбы. Мы покупаем кучу вещей для поездки и чемодан. После обеда отправляемся в аэропорт. Билеты нам привезли в гостиницу, так что за ними никуда заезжать не надо.
        Наташка выглядит спокойной, удовлетворённой и жизнерадостной. Надеюсь, подобные вечера вопросов и ответов не станут традицией. Иначе придётся с ней что-то делать. Можно подумать о розгах, например…
        Толян высаживает нас у входа и уезжает к своим. Вечером они все тоже улетят на каникулы.
        - Егор! - кричат сверху, когда, войдя в здание аэровокзала, мы останавливаемся перед табло. - Идите сюда!
        Я задираю голову и вижу Бориса, свешивающегося через перила со второго этажа.
        - Мы ещё не зарегистрировались! - тоже кричу я.
        Люди смотрят на нас, как на дикарей, но нам смешно. Мы словно творцы, или, по крайней мере, хозяева этого мира, что хотим, то и делаем. На душе весёлая лёгкость и ожидание праздника. Шашлык, ёлка, Дед Мороз, холодные густые серые волны и салют в чёрном южном небе. Каникулы и никаких дел. Отдых, постель и Наташка под боком. Сто лет такого не было. Кажется, что в Гагры мы вообще в другой жизни ездили.
        - Давайте паспорта, - предлагает Игорь. - Я пойду нас зарегистрирую.
        Мы отдаём документы, билеты и чемодан, а сами идём наверх. Борис нас поджидает. Выглядит он ярко. В сумасшедшей дублёнке, огромном шарфе и в шляпе. Пальцы унизаны кольцами с камнями, как у средневекового ростовщика. Он смотрит на нас с загадочно-высокомерной улыбочкой.
        - Рад тебя видеть, - киваю я. - Артиста заметно сразу по шарму и яркому стилю. Вкус штука такая, либо он есть, либо его нет.
        Наташка смеётся и незаметно пихает меня в бок.
        - Знакомься, Наташ, это Борис. Он музыкант из Большого!
        - Ого! - улыбается она, - Как здорово! А я вот, к своему стыду, в Большом не была ещё. Я и в Москве-то не так давно впервые очутилась.
        - Ну, это мы легко можем исправить, - игриво и немного даже плотоядно улыбается Буряце, - для красивой девушки у нас в театре все двери откроются.
        - Наталья - моя невеста, - уточняю я, - а Борис друг Галины. А друг Галины и наш друг.
        - Чего вы там стоите?
        Я оборачиваюсь на голос и вижу саму Галину. Она машет нам рукой.
        - Идите скорее сюда! - зовёт она. - Тут шампанское!
        Мы подходим. Компания уже веселится. Они сидят за столиком в кафе.
        - Вот они, мои лялечки, - указывает на нас Галя своим друзьям. - Это Егор, а это Наташа.
        - Тут столько девчат, а он со своей! - смеётся черноволосая дама с тонкими и не очень добрыми чертами лица. - Главное, ведь и Наташи уже имеются.
        Ей лет тридцать пять, может, чуть больше, поэтому Наташка особо не напрягается, хотя… ну, в общем…
        - Это тоже Наталья, - машет на свою подружку Галя, - она хорошая, просто выпила немного. А это Вика.
        Вика кивает, не слишком интересуясь нашими персонами. Она примерно того же возраста, что и Наталья. Яркая черноглазая брюнетка, поглядывающая свысока. У обеих Галиных подруг во внешности есть что-то восточное. Вика, так та вообще, будто с ближнего востока.
        - Так, давайте, шампанское! - командует Галина. - Борис, наливай. Сейчас ещё Марик подъедет. Но он всегда опаздывает.
        Мы усаживаемся к столику, на котором стоит большое блюдо с бутербродами с копчёной колбасой. В кафе многолюдно. За огромными панорамными окнами взлетают и садятся белоснежные самолёты.
        По аэродрому, по аэродрому лайнер пробежал, как по судьбе…
        Наташка смотрит на меня вопросительно, мол, нам точно надо с этими людьми ехать? Я не знаю, зачем Чурбанов попросил меня отправиться с ними, но отказаться я уже не могу и поэтому только плечами пожимаю.
        - Уважаемые пассажиры, вылетающие рейсом… - бесконечно объявляет что-то дикторша с мелодичным голосом.
        Суета, оживление, ощущение путешествия.
        Появляется Игорь. Его появление вызывает радостные возгласы среди подруг, но отказ выпить с ними ввергает их в уныние. Потом приходит Марик, он же Марк Михайлович Фридман, театральный режиссёр лет сорока. Он весёлый, импозантный, в больших черепаховых очках, в костюме с шейным платком и в шубе. Прямо Шаляпин.
        - Марик, ты перепутал, - смеётся Галя. - Мы же не в Анадырь летим, а в Геленджик!
        - Наташ, - говорю я на ухо своей суженой, когда мы садимся в самолёт. - Не расстраивайся из-за компании. Поверь, мы отлично проведём время. Будем жить в хорошей гостинице и гулять по набережной. Никто же нас не заставит всё время торчать вместе с ними. Нам и вдвоём будет хорошо, да? Потренируемся, может быть. Покажу тебе пару приёмчиков. А может и люди эти окажутся не такими ужасными.
        Она чуть-чуть качает головой, улыбается и утыкается лбом в мой лоб.
        - А я и не беру, - шёпотом отвечает она. - Главное, мы вместе.
        В Адлере мы приземляемся уже вечером. Получаем багаж и выходим в зал. Все сонные, особенно те, кто хорошенечко накатил перед полётом. Барышни, или, скорее, барыни, выглядят помятыми и сердитыми.
        - Так, ну и кто где? Галя, нас встречают или нет?
        - Встречают-встречают, - хмуро отвечает она. - Погодите, сейчас осмотримся. Давайте, кому надо, идите в туалет, а то нам ехать ещё неизвестно сколько.
        - Надо было в Сочи, как я предлагала! - злится Вика. - На кой ляд нам этот Геленджик, Галя?
        Мы идём в туалет. В женский, как обычно, очередь, хоть и небольшая, но есть. Поэтому, я выхожу раньше и стою, поджидая, когда появится Наташка. Рядом стоят три крупных парня. Один постарше, ему около сорока, двум другим лет по двадцать семь.
        - Где Арсен? - сердито, с кавказским акцентом спрашивает тот, что старше. - Я почему тут стою и жду? Вообще не понимаю, он с ума сошёл? Ты мне скажи!
        - Не знаю, Вахтанг, не приехал, - отвечает другой, похожий на быка. - Мало ли что случиться могло.
        - Ты его предупредил, хотя бы?
        - Ну конечно, предупредил. Просто дорога неблизкая. Подождём ещё.
        Третий стоит молча, с непроницаемым видом.
        - Обычная дорога, вообще! - злится Вахтанг. - Я ждать тут твоего чушкана не буду, да? Идите теперь машину ищите. Такси возьми, деньги у Арсена потом заберёшь, понял?
        - Нет такси, Вахтанг, ни одной машины, я проверил. Вечер уже.
        - Какой вечер, слушай! Ты издеваешься? Ищи, я сказал! Я тебе что, на автобусе ехать буду? Я твоего Арсена рот… ты понял, да? Частника лови.
        Выходит Наташка и мы возвращаемся к нашей группе.
        - Так, - хмуро говорит Галя через некоторое время. - Нас должны встречать, но ничего похожего на встречу я не вижу. Наверное, надо выйти и самим поискать. Там «рафик» дожен быть, у меня номер записан.
        - Мы с Игорем сходим, - предлагаю я.
        Никто не возражает. Мы выходим наружу. Уже стемнело.
        - Класс, тепло как, - говорит Игорь.
        Действительно, сейчас градусов восемь тепла. Влажно только.
        Мы идём по парковке и вскоре замечаем нашу машину. Точно, стоит, как ни в чём не бывало в сторонке. Направляемся к ней, чтобы попросить подъехать поближе. Чемоданы сюда тащить не самая лучшая идея.
        Подходим и видим водителя. Он стоит рядом, курит и разговаривает с двумя парнями. Я их узнаю, это те бычки, что были у туалета.
        - Нет-нет, - качает головой водитель. - Нет, не могу, я жду делегацию.
        - Какую нах*й делегацию? - наезжает на него тот, что разговаривал с Вахтангом. - Я и есть делегация. Ты чё, дед, не врубаешься? Ну так я тебе сейчас врублю.
        - Так, ребят, - вступаю я. - Делегация прибыла. Делегация высокопоставленная, так что, сорри, ищите себе машину в другом месте. Эта уже занята.
        - Ты что ли делегация? - поворачивается парень и осматривает нас с Игорем с ног до головы.
        - Я и группа товарищей. Всё ребят, разговор окончен. Что же вы, товарищ, здесь стоите? Мы вас ждём-ждём, а вы не идёте.
        - А мне сказали тут стоять, - разводит он руками. - А вы точно мои?
        - Ваши-ваши, вы Галину Леонидовну ждёте?
        - Какую тебе, в пи*ду, Галину Леонидовну! - грозно рычит бычок, отодвигая водителя. - Я тебя с твоей Леонидовной вертел знаешь где? Короче, тачку мы забираем.
        - Нет, - хмыкаю я, - не забираете.
        Игорёк разминает шею и похрустывает костяшками пальцев.
        - Вы ребятки попутали очень сильно, - проясняю я ситуацию. - И я вам советую на задний ход врубить телеграф, пока не стало мучительно больно, ну и, как говорит классик, чтоб не было эксцессов между нами.
        - Я не понял! - щурится добрый молодец. - Тебе прям щас въ*бать?
        - Ну, попробуй, - пожимаю я плечами.
        - Это что тут за кипеш такой? - раздаётся позади нас голос с кавказским акцентом.
        В тот же миг я слышу щелчок. В руке молчаливого парня оказывается нож.
        - Чё не ясно, щеглы? - хрипло спрашивает он и встаёт в стойку.
        - Непростой кент, - тихонько бросает Игорёк, расстёгивая куртку. - Непростой…
        8. Цвет настроения синий
        Ситуация быстро становится опасной. Парни больно резко ведут себя. Привыкли к подчинению. В смысле, что им должны все подчиняться. С чего вот только?
        Игорёк снимает куртку и кидает водителю.
        - Эй, чё? - возмущается тот. - Я милицию жду! Мне нахера тут это ваше…
        - Ну что, духи, зловеще улыбается Игорь, разминая шею, как в песне поётся, да
        Прижали духи с трех сторон ,
        С четвертой - пропасть в преисподнюю .
        Мотострелковый батальон
        Встречает ночку новогоднюю .
        Парень с ножом становится максимально сосредоточенным. Второй амбал начинает обходить нас сбоку, чтобы выйти в тыл, но я контролирую его поворачиваясь по ходу манёвра, оставаясь всё время в положении спиной к машине.
        - Вахтанг, а ты кто такой? - спрашиваю я, не глядя на него. - Почему так дерзко себя ведёшь? Ты князь мира что ли?
        - Что? - раздражается он. - А ты сам кто такой? Откуда меня знаешь?
        - Я много чего знаю, чего тебе даже не снилось.
        - Э-э-э, ты кто я тебя спрашиваю, имя назови, - заводится он.
        - Егор, - хмыкаю я. - Для тебя Бро.
        - Какой Бро?
        Я бросаю на него взгляд:
        - Что за тупой вопрос? Вот такой, какой видишь. Умный, сильный, добрый и красивый.
        Не то, чтобы мне в этот момент хотелось посмотреть на него, просто я таким образом заманиваю подбирающегося мордоворота. Уловка срабатывает, и здоровяк, решив воспользоваться тем, что я как бы отвлёкся, бросается на меня. Да вот только я этого как раз и жду.
        Давай, мой нетерпеливый друг, бей, не жалей силушки молодецкой, чем больше страсти ты вложишь в удар, тем проще будет тебя довернуть.
        И громила, повинуясь моему мысленному приказу, бьёт. Его левый кулак летит мне навстречу, как чугунная баба, предназначенная для сноса зданий. Этот удар не оставляет шансов. Под такой удар лучше не попадать, это уж точно. Ну, я собственно и не собираюсь.
        Я чуть отклоняюсь назад, быстро вытягиваю левую руку, но не ставлю блок, а, схватив этого молотобойца за рукав, со всей силы дёргаю по ходу его движения. То есть, придаю ему дополнительное ускорение.
        Естественно, остановить этот ночной полёт он не в силах, потому как законы физики работают независимо от людских желаний. Кулак практически со свистом проносится мимо меня по большой дуге и увлекает за собой тело своего хозяина.
        Чтобы сохранить равновесие, он делает шаг вперёд, а я заступаю ему за спину и резко наклоняюсь, просовываю правую руку далеко вперёд между его ногами и хватаюсь за пояс брюк. Левая рука остаётся лежать на его плече, поддавливая от себя, а правой я делаю рывок за пояс, приподнимая и переворачивая тушу, как мешок с картошкой.
        Сказать легко, сделать труднее, особенно когда противник весит дохреллион килограмм. Но тут нужно собрать волю в кулак и дёрнуть так, будто хочешь всю землю сорвать с орбиты и зашвырнуть куда подальше.
        Так я и поступаю. Он оказывается тяжелее, чем мне казалось, но сейчас остановить меня уже ничто не может. Я поднимаю его, вырывая опору, уверенность и даже будущее. Поднимаю и, опрокинув, тут же обрушиваю на асфальт.
        Тот успевает чуть отвернуться и удар приходится на боковую часть лица. Ну, хотя бы не на темечко, а то разруливай потом бандитские инвалидности. Раздаётся хруст и стон. И в тот же момент я слышу хруст уже с другой стороны. За ним следует тяжёлый протяжный всхлип, стук выпавшего на асфальт ножа и звук упавшего вслед за ним тела.
        - Итак, меня ты знаешь, Вахтанг, - приветливо улыбаюсь я. - Расскажи теперь о себе поподробнее.
        Он ошалело смотрит на своих поверженных големов и лицо его искажается гневом. Но поговорить мы не успеваем, потому что на площадь въезжает явно милицейская машина. Я понимаю это по синему цвету, наполняющему темноту ярким пульсирующим туманом.
        Цвет настроения синий
        Внутри Martini, а в руках Tequin i…
        Мигалка. Языки синего пламени прожигают чёрную мглу, добавляя картине ощущение декаданса, будто всё случившееся было сценой из необычайно динамичного фильма Годара. Лицо Вахтанга из-за этого светового эффекта то и дело становится похожим на лицо Фантомаса. Он отступает назад, глаза его сужаются и он зло бросает:
        - Ещё увидимся, Бро. Советую тебе Геленджик объезжать стороной. Ты понял?
        Как же его объедешь-то? Чудак-человек…
        Вахтанг бросает свою армию на поле боя и убирается прочь, но на этом, разумеется, ничего не заканчивается, поскольку с другой стороны появляются новые действующие лица.
        - Э! Это чё такое! Стоять! Руки в гору! Э!
        Подбегают два мента.
        - Ты кто? - хватает один из них за ворот водилу.
        - А я чё? - испуганно отвечает он. - Вон машина, шoфер я. Сказали ждать милицию, а тут эти. Я-то стою, а где делегация?
        Второй подскакивает ко мне.
        - Кто такие?
        - Мы-то члены делегации, а вот где вас носит? Тут хулиганы чуть машину не отжали, а милиции нет. Галина Леонидовна уже полчаса ждёт, а вы мышей не ловите.
        - Что произошло? - спрашивает первый мент у водителя.
        - Так я и говорю, стою жду, как Никоноров велел, а тут эти, отвези, говорят до Геленджика…
        - Эти? - показывает на нас с Игорем мент.
        - Нет, вон те, что лежат.
        Поверженные вороги, кстати, лежат далеко не неподвижно, они шевелятся, стонут и силятся подняться.
        - Капитан, - киваю на них я, - вы бы наряд вызвали, а то расползутся гады.
        - А потом вот эти два подходят, - продолжает водитель, - ты, говорят, почему здесь стоишь, мы прилетели, а никто не встречает. А я чё? Мне Никанорыч сказал стой, милиция придёт и скомандует, чё делать. Ко мне-то какие претензии? Я человек маленький…
        - Так, а вы кто такие? - спрашивает меня первый мент, отпуская водителя.
        - А мы прилетели, встречающих нет. У Галины Леонидовны был номер машины. Вот мы вдвоём вышли, смотрим, стоит наша машина. Хотели попросить товарища, чтобы поближе к выходу подъехал, чемоданы сюда далеко тащить. А здесь хулиганы машину угоняют. Мы говорим, мол, подождите, а они на нас напали, пришлось защищаться. Товарищ Зырянов офицер, афганец, а я в «Динамо» на самбо хожу, вот мы им и наваляли. Теперь у меня встречный вопрос. Почему Галине Леонидовне ждать столько приходится?
        - Цыганов, - обращается к напарнику первый мент, - вызывай наряд. Постой здесь, передашь на руки, объяснишь, а я пошёл за делегатами. Так, водитель, подъезжайте ко входу.
        Мы идём с капитаном в здание аэропорта. Наша делегация, уставшая ждать, расположилась на диванах и распивает шампусик.
        - О, я же говорил, - радуется режиссёр при нашем появлении, - их там арестовали. Я отсюда мигалку милицейскую увидел.
        - Которая? - тихонько спрашивает меня капитан.
        - Галина, - говорю я подводя его, - вот, товарищ капитан, кажется за нами приехал.
        - Здравствуйте, Галина Леонидовна, - обращается он к ней. - Я капитан Сырцев Пётр Игнатьевич. Простите, что задержались, у нас там ЧП было, пришлось… ну… виноват, в общем.
        - Да ладно, - машет рукой Галя. - Приехали и ладно, мы не так долго ждём.
        - Как это не долго! - возмущённо встревает Вика.
        - Это недопустимо! - вторит ей Наталья с тонкими чертами. - Вы знаете, кто это такая?
        - Ната, перестань! - смеётся Галя и легонько хлопает по руке. - Это Юра прощёлкал, я тебе точно говорю.
        - Юрий Михайлович вечером уже сообщил, - виновато разводит руками капитан. - У нас, говорю, ЧП, весь личный состав задействован, шеф меня вот отправил, хотя сам собирался, понимаете? Но мы сейчас мигом долетим, вы не беспокойтесь. С ветерком. Если вы готовы, то давайте пройдём на выход. Там машина уже стоит. Он-то с самого начала стоял, но я только сейчас подъехал. Извините, в общем… Надо было Сочинских, конечно, дёрнуть, но тут вообще бардак сегодня.
        - А что у вас за ЧП? - интересуется Галя.
        - Да брали грабителей Ленинградских, матёрые такие сволочи… ой, простите…
        - Ничего, - смеётся она, - мы тут не неженки, слова разные знаем. Ну что, идём?
        Мы выходим наружу и видим прямо у входа «рафик» и чёрную «волгу» с мигалкой. От стоящего поодаль жёлтого «бобика» подбегает лейтенант Цыганов, тот, что остался вызывать наряд.
        - Товарищ капитан, надо бы имена записать тех, кто… э-э-э… помог задержать подозреваемых…
        Сырцев, просто машет на него рукой.
        - Галина Леонидовна, - говорит он. - Прошу вас, вы садитесь ко мне в «Волгу», там вам удобнее будет.
        - Да что вы, - качает она головой, - я поеду с ребятами.
        - Ну, тогда я тоже с вами. Цыганов, я с Галиной Леонидовной, а ты там давай, руководи.
        Мы загружаемся в «рафик» и, наконец, выезжаем. Впереди несётся «Волга» озаряя дорогу синими всполохами, а в некоторых местах и оглашая громкими завываниями сирены. Фридман балагурит, Вика пилит Галю за организацию выезда, Сырцев нахваливает погоду, природу и обещает наслаждения от встречи с Геленджиком. Боря и Наталья спят, моя Наташка тоже дремлет, прикорнув у меня на плече, Игорь бдит.
        Но к концу пути, наболтавшись по серпантину, засыпают все, кроме Игоря. Даже капитан Сырцев, вымотанный службой срубается.
        В гостиницу мы приезжаем уже после одиннадцати.
        - Сколько мы ехали? - спрашивает Фридман.
        - Три с половиной, - отвечает капитан. - Я же говорил, долетим. Так, ну, пойдёмте, я вас сдам с рук на руки, чтобы уж никаких приключений.
        Мы поднимаемся по лестнице, ведущей на крыльцо и попадаем в просторный вестибюль. Нас встречают чуть ли не с караваем. Директор, полный, круглолицый мужичок с бегающими глазками и беспокойными руками, лично приветствует дорогих гостей. Это для него высочайшая честь и всё такое прочее.
        - Галина Леонидовна, голубушка, как вы доехали? Удобно вам было? Вы проходите-проходите. Радость какая.
        - Да всё хорошо, спасибо большое.
        - А я и не знал, а мне когда позвонили из горкома, я сразу…
        - Боже, они-то как проведали? - смеётся Галя. - Я же не хотела вот этого ничего.
        - Да что вы, ну как же… Сейчас чемоданчик вам отнесут. Симонова, где этот… твой… Пусть бежит скорее.
        - Так, ключи все получили? - громко спрашивает Галина.
        - У нас ресторан уже закрыт… - виновато разводит руками директор. - Мы вам поэтому в банкетном зале накрыли. Вы как желаете, прямо сейчас или в номер хотите подняться?
        - Поднимемся, а через полчаса придём ужинать.
        Директор даёт распоряжения и все начинают расходиться по своим номерам. По нам с Наташкой вопросов не возникает. Вернее, возникает, но быстро решается. Дежурная поднимает полные негодования и ужаса глаза на директора, но тот утвердительно кивает и резко машет рукой, типа ну ты чего, сели, сели скорее, и мы получаем один номер на двоих не имея штампов в паспорте.
        Пока идёт расселение, я отвожу капитана Сырцева в сторонку.
        - Товарищ капитан, а вы меня не могли бы сориентировать, кто такой Вахтанг?
        - Кикабидзе что ли? - хмурится он.
        - Нет, не Кикабидзе, - качаю я головой. - Из блатных, возможно. Статный, лет сорока, может чуть меньше. Рост примерно сто семьдесят пять, атлетическое телосложение. Волосы чёрные, зачёсанные назад, на лбу мысик, между бровей глубокая складка, Глаза, понятное дело, карие, нос с горбинкой, голос низкий, как у оперного певца.
        - А ты где видел такого красивого? - хмурится Сырцев.
        - В Аэропорту. Он был с теми гавриками, ну, что машину хотели перехватить.
        - Да, есть тут у нас такой, - качает головой капитан. - Положенец. Ваха Шторм, ну, или просто Вахтанг.
        - Шторм?
        - Да. Я тебе так скажу, то что ты с ним схлестнулся, это не очень хорошо. Но мы тут поставили, вернее утром поставим ребят побольше, так что всё будет тип-топ, главное никуда не влипай и всё.
        Он хлопает меня по плечу и идёт к директору. Они что-то обсуждают, а мы с Наташкой направляемся в свой номер. Это, конечно, не гостиница «Москва», но тоже нормально.
        - Егор, скажи, а мы зачем приехали? - спрашивает она, осматриваясь. - Я же вижу, тебе компания не очень нравится.
        - Ничего, познакомимся поближе, узнаем друг друга получше, наверняка они нас очаруют.
        - Тебе они нужны для чего-то? Или ты хочешь просто укрепить отношения с Галиной?
        - Всего хочу, - улыбаюсь я. - А больше всего тебя. Подойди ко мне.
        Она качает головой, но подходит и обнимает, вешается на моей шее.
        - Наташ, - говорю я, - ты умывайся, переодевайся, распаковывайся, а я спущусь вниз. Мне надо Платонычу позвонить, я обещал, как доберёмся оставить ему номер телефона на всякий случай. Ну, и попросить Злобину сообщить и всё такое.
        Я спускаюсь и прошу дежурную заказать разговор. Пока жду, слоняюсь у стойки. Директор мечется здесь же. По очереди он встречает и уводит в недра отеля здорового дядьку в роговых очках и с двойным подбородком, симпатичную даму лет пятидесяти и капитана Сырцева с подполковником кавказской внешности.
        - А другие жильцы у вас есть? - спрашиваю я у высокоморальной дежурной.
        - Да, есть, конечно, - строго отвечает она, - просто все уже спят, время позднее.
        Действительно, часы показывают полночь, когда раздаётся звонок и дежурная передаёт мне трубку.
        Я разговариваю с Платонычем, даю номер гостиницы, рассказываю в общих чертах, как мы добрались.
        - Слушай, - говорит он, - мне сегодня звонила Ирина и просила, чтобы ты с ней связался, сразу же как только сможешь. Хоть ночью, хоть днём.
        - Во как… - удивляюсь я. - А что случилось? Что за срочность?
        - Она не пояснила, но я так понял, речь о патриотическом движении, об афганцах ваших. Так что если сможешь позвони прямо сейчас. Она довольно взволнованной была.
        - Ладно, позвоню. Как там Трыня?
        - Нормально, окончательно согласился на Москву. Хорошо всё. Правда на Новый год мы решили домой полететь.
        - А чего?
        - Да, там нужно кое-что доделать и с Валерой закруглить момент один. Потом расскажу, при встрече.
        - Его утвердили вместо тебя?
        - Да в том-то и дело, что пока нет. Теперь в новом году уже, судя по всему.
        Положив трубку заказываю разговор с Новицкой. В этот раз ждать приходится меньше.
        - О, Егор! - восклицает она сонным голосом. - Я думала, ты уже не позвонишь сегодня.
        - Спала?
        - Нет… ну, задремала то есть. Неважно. Как долетели?
        - Да вот, только добрались. Почти четыре часа из Адлера на машине ехали.
        - Понятно. Слушай, мне сегодня Гурко позвонил.
        - Сам позвонил? - уточняю я.
        - Ага, сам, - она вздыхает. - В общем…
        - Ну, не тяни, Ир…
        - В общем, не получается пока протолкнуть нашу инициативу…
        - Как так, не получается? В чём проблема? Идея же отличная, со всех сторон замечательная…
        - Ну, вот… - отвечает она. - Вроде как не вовремя мы с этой идеей. Не нужно сейчас в народных массах возбуждать нездоровый интерес к Афганистану и большому числу раненых, комиссованных и всё такое.
        - Серьёзно? Не нужно возбуждать? Как это не нужно возбуждать?
        - Похоже, серьёзно… - снова вздыхает она.
        - Ты чего там, Ириш? - прислушиваюсь я. - Расстроилась?
        - Да ну тебя, Брагин. Конечно, расстроилась.
        - Не стоит. Какие варианты ещё имеются он не сказал?
        - Нет. Сказал, что можно попробовать через полгодика к этому вопросу вернуться. Или, говорит, зайдите со стороны ДОСААФ. Если оттуда ещё запрос на это дело пойдёт, тогда легче будет.
        - Ясно. Ну ладно. Значит, это он не в состоянии продавить идею. Подумаем, кого ещё можно подтянуть. Сдаваться не будем. Может, правда, в ДОСААФ поискать кого-то? Ладно, я подумаю, что можно сделать и завтра может тебе позвоню ещё.
        Я диктую свой номер и мы прощаемся. Отдаю трубку администраторше, поворачиваюсь и налетаю на Наташку.
        - Ой, ты чего здесь? - удивляюсь я.
        - За тобой спустилась, нас уже звали на ужин. А ты с кем, с дядей Юрой сейчас говорил?
        - Нет, Наташ. Вернее, да. Сначала с дядей Юрой, а потом с Новицкой.
        - Понятно.
        - Что?
        - Ну, просто, ты её Иришей назвал, вот я и удивилась. Нет, я ничего, просто уточнила. Ну что, пойдём поедим? Честно говоря, спать охота, но голод тоже заявляет о себе.
        Дежурная показывает, куда идти и мы заходим в зал. Он небольшой, но вполне себе уютный. Стол ломится от угощений. Тут и икра, и коньяк, и колбаса, и ветчина, и холодная телятина, и сыры, и рыба. Просто огромная куча еды.
        - Галина Леонидовна, - качает головой упитанный джентльмен в очках, тот самый что недавно пришёл. - Ну вы так больше не делайте, нам проще заранее подготовиться, чем вот так, в авральном порядке. Вы что! Мы бы вас и привезли с комфортом и всё.
        - Да перестаньте, Николай Фёдорович, я вот этого, как раз и не хотела. Что вы в самом деле!
        - Нет-нет, мы в горкоме любим, чтобы у нас всё было чётко, - смеётся он, - согласно пятилетнему плану. А вы нам аврал устроили. Мне вон Манукян позвонил, а я ни сном, ни духом. Говорит, что только что имел разговор с Юрием Михайловичем, и он просил супругу сопроводить. Я спрашиваю, куда сопроводить? К нам, отвечает, в Геленджик едет. Сегодня вечером будет. А уже и так вечер! Так же и инфаркт можно схлопотать. Нет, Галина Леонидовна, так больше не делайте.
        - Я-то, как раз, хотела, чтобы без шуму, не привлекая внимания, - смеётся Галя, - а у вас тут пир горой.
        - А это, вот, знакомьтесь, пожалуйста, наша управляющая трестом ресторанов и столовых, Белла Наумовна Бородкина. Не знаю, может, вы уже знакомы…
        - Лично не приходилось, - улыбается Галя. - Но очень приятно, конечно.
        Белла открыто и приветливо улыбается:
        - Да, не приходилось пока, но я очень рада, что мы встретились. Я вам всё организую, так что ни о чём и беспокоиться не надо будет. Сегодня, извините, мы не знали точно, когда вы приедете, поэтому стол такой, походный, можно сказать, холодный. А вот завтра я вас всех приглашаю на ужин в ресторан «Геленджик», это здесь, буквально в двух шагах от гостиницы. Будем вас знакомить с особенностями нашего гостеприимства.
        Все улыбаются, смеются и радуются. Всем хорошо, все довольны и счастливы. На столе деликатесы, платить не надо. Ну чем не рай на земле?
        Мы уходим в номер и падаем в постель. Устали. Дорога та ещё, понимаю, почему Чурбанов не особенно хотел ехать.
        - Наташка, - говорю я закрывая глаза и поворачиваясь на бок. - Завтра утром я тебе покажу, где раки зимуют.
        - Ну что за эвфемизмы, - смеётся она. - Скажи прямо, что ты имеешь в виду.
        - Ладно. Завтра утром, как проснусь буду тебя любить до изнеможения. Поняла? Или «любить» это тоже эвфемизм?
        - Тоже, - усмехается она и прижимается спиной к моей спине.
        - Ну и пусть, ты поняла, я думаю. А если не поняла, поймёшь завтра. Но это будет завтра, а сегодня я делаю тебе предупреждение.
        - Чего? - настороженно спрашивает она. - Какое ещё предупреждение?
        - А вот подумай, какое, - отвечаю я. - Подумай и сделай вывод.
        Утром начинается сладкая жизнь. Мы не вылезаем из постели до самого обеда, пропустив завтрак и всё, что можно пропустить. Выбравшись, наконец, из номера спускаемся в ресторан и хорошенько там наедаемся. В фойе дежурят люди в штатском, как и обещал Сырцев.
        Мы выходим и двигаем к морю и бродим по набережной. Игорёк следует за нами на расстоянии и деликатно отворачивается, когда мы целуемся.
        Море серое и тяжёлое, как кисель. Дует небольшой ветер, небо затянуто свинцом, но тепло. Воздух влажный, солёный, с запахом свежести. Мы идём мимо памятника Лермонтову, проходим памятник героям гражданской войны, а после бредём по набережной, иногда спускаясь на пляж.
        Возвращаемся в гостиницу с приятной усталостью.
        - Я и не знал, что ты столько стихов знаешь, - качаю я головой, - просто невероятно.
        - Тебе понравилось? - спрашивает она.
        - Ещё бы, мне кажется я мог бы слушать твой голос бесконечно. Ладно, поднимайся в номер, а мне нужно сделать звонок.
        Она чуть поджимает губы, но ничего не отвечает и послушно идёт в комнату. А я заказываю разговор с Москвой. Хочу поговорить со Злобиным, но его не оказывается на месте.
        Отдых - это, всё-таки, чудесно. Хоть летом, хоть зимой. Несомненно…
        Вечером вся наша группа собирается в фойе. Пока поджидаем вечно опаздывающего Фридмана, обмениваемся впечатлениями о сегодняшнем дне. Все расслабленные, у всех был день релакса, все отходили от московского ритма и от дороги. Ничего не делали, если еду не брать в расчёт, как серьёзное дело. Они даже не гуляли сегодня.
        Наконец, появляется Фридман и мы выходим из гостиницы и двигаемся в ресторан. Наши охранники в штатском идут за нами и в ресторане садятся за отдельный стол. Ну что же, всё организовано.
        В зале играет ансамбль. Официанты только успевают подносить яства и бутылки. Фридман глушит коньяк, как ситро. Борис, богато украшенный бриллиантами, составляет ему компанию. Вино и шампанское тоже текут рекой. За столом весело, игриво и непринуждённо.
        Наталья, которая подруга Гали, и Вика оказываются довольно жизнерадостными и остроумными дамочками, хотя и злыми на язык. От принимающей стороны с нами сегодня тусуется только Белла. Секретаря горкома и милицейского начальства нет.
        Зато есть авторитетные и очень солидные дяди, сидящие в глубине зала. Ресторан полон и народу много, несмотря на то, что сейчас не курортный сезон. У меня на таких дядь глаз намётанный, но не у меня одного. Отряд наших телохранителей тоже их заметил и не выпускает из поля зрения. Значит беспокоиться не о чем.
        Игорёк определённо пользуется успехом у наших дам, хотя остаётся серьёзным и внимательным к безопасности. Танцы он решительно отвергает, а вот Наталья и Вика не могут отказать себе в удовольствии и выходят на танц-пол, когда ансамбль запевает «Синий иней».
        Они самозабвенно отплясывают, привлекая внимание большинства мужчин. Особенно внимательно на них смотрят кавказцы, вызывая в своих головах яркие и провокационные видения, попирающие нормы советской морали. Ну, а как не смотреть? Девушки танцуют раскрепощённо, сексуально и просто отвязно. Я и сам с них глаз не спускаю
        Цвет настроения синий
        Внутри Martini, а в руках Tequini
        Под песню «Синий иней»
        Она так чувствует себя богиней
        Цвет настроения синий…
        Я встаю из-за стола и иду в туалетную комнату. Прохожу через зал и выхожу в фойе. Останавливаюсь в поисках нужного направления. И тут ко мне шагает здоровый мужик, похожий на шкаф.
        - Ты Бро, да? - интересуется он с каменным лицом.
        Вот такого поднять, перевернуть и бросить… как бы это сказать… не получится с моим-то весом…
        - Кто спрашивает? - отвечаю я вопросом на вопрос.
        - Я спрашиваю, - раздаётся сзади меня низкий голос с грузинским акцентом.
        Я оборачиваюсь, точно зная, кого там увижу. И не ошибаюсь.
        - Пойдём, - говорит Вахтанг, - поговорить надо.
        9. Разговоры
        Поговорить надо? Серьёзно? Здоровенный шкаф меня, конечно, напрягает, но вряд ли они настолько беспредельщики, что будут устраивать кипеш в ресторане, где полно ментов. Ну, а я, в любом случае, прогибаться не собираюсь. Не для этого я сюда приехал.
        Подходит Игорёк и останавливается чуть сбоку между мной и шкафом. В деле Вахтанг нас уже видел. Мы его - нет, а он-то нас - да. Так что, должен понимать, что загасить нас по-тихому не удастся.
        - А мне, вроде, не надо, - говорю я. - Отлить надо, а поговорить нет. Сейчас не лучшее время для этого. Я тут отдыхаю с друзьями, так что не до разговоров сейчас, сам понимаешь.
        - А ты напрасно в бутылку кидаешься, - бледнеет Вахтанг и на скулах его начинают играть желваки. - Ты чё, думаешь, приехал сюда и будешь…
        - Тише-тише, ребятишки, - прерывает его добродушный на вид старичок, - что вы, выясняете, у кого кулачки больше? Как детки малые.
        Он щупленький и плюгавенький, да только добродушием здесь и не пахнет. Глаза у него ледяные и цепкие. Он улыбается, как добрый сказочник, но внутри у него стальные канаты.
        - Извини, братишка, Вахтанга Левановича, - говорит он и берёт меня под руку. - Он человек горячий и авторитетный, привык к уважительному отношению. А ты, вроде как, не желаешь это во внимание принять.
        - Да что вы, дедушка, ни одного неприязненного слова не сказал, - улыбаюсь я. - Видно же, человек серьёзный, хоть и невоспитанный.
        Вахтанг сжимает зубы, а старичок-лесовичок посмеивается.
        - Невоспитанный да, улица воспитывала, да колония. Привык по законам джунглей жить. Ладно, приглашаю тебя к нашему столу. Поднимем по чарке, познакомимся. Отказываться невежливо. Люд я м же интересно посмотреть на тебя, молодого да раннего.
        В слове «людям» он делает ударение на «я».
        - С чего такой интерес?
        - Да ладно, не куражься. Не убудет чай. Не бойся, тут же вертухаев больше, чем на зоне. Посидим, побалакаем. Прояви уважение к старшим.
        - Уважение - это моё второе имя, - киваю я.
        - Вот и отлично, - ухмыляется лесовичок. - Вона столик наш.
        Да видел уж я ваш столик, как такой не заметить.
        - Мир вам… - киваю я, подходя к столу.
        Вечер в хату, так сказать, часик в радость. Вот они, краса и гордость прибрежного криминалитета. Сидят, пируют, джентльмены удачи и рыцари несправедливости.
        За столом их пятеро. Трое солидных и двое, похожих на шнырей. Вахтанг молча опускается на стул. Лесовичок показывает мне на место справа от него, а сам садится справа от меня. Я усаживаюсь.
        Все взгляды обращаются ко мне.
        - И тебе не хворать, - кивает седой, похожий на монумент, дядя лет пятидесяти.
        Лицо, словно вырублено из гранита. Подбородок квадратный, взгляд, как у гособвинителя, проникает глубоко. Слева от него тощий, лысый, похожий на Кощея, заросший густой иссиня-чёрной щетиной, гражданин неопределённого возраста. Он одинаково может быть и сорокалетним и шестидесятилетним. Справа колоритный красавец, с огромным мумми-тролльим носом и чёрными томными глазами. Он самый молодой из этих троих.
        Шныри выглядят, как шныри, хотя, может, я и напрасно принижаю их статус.
        - Значит, ты и есть Бро? - спрашивает человек-монумент.
        - Да, - киваю я.
        - И как же тебя занесло в наши края? Каким ветром надуло?
        - Друзья пригласили отдохнуть, морским воздухом подышать, силёнок поднабраться.
        - Понятно, - кивает гранитный человек и оглядывает своих товарищей по пирушке.
        Голос у него подстать внешности, грозный и срывающийся, как камнепад.
        - Я Лазарь Сочинский, - представляется он и показывает на Кощея, - это Игла или Сева Пятигорский. Это Джемо Бакинский, а это Женя Старый. Вахтанга ты знаешь уже. А эти - Рубик и Кеш.
        Ну вот и познакомились. Я киваю.
        - Рад видеть столько уважаемых людей в одном месте, - спокойно говорю я.
        - Угощайся, - показывает Лазарь на яства, которыми заставлен стол. - Мы народ гостеприимный. Ешь, не стесняйся.
        Рубик наливает мне водки.
        - Я не пью, прошу без обид.
        Лазарь пожимает плечами, но не настаивает. Я кладу себе в тарелку пару ломтиков ветчины, но не ем. Жду, чего скажут.
        - А ты, значит, тот самый Бро? - интересуется Джемо Бакинский, глядя на меня исподлобья.
        - Возможно, - соглашаюсь я.
        - Возможно, - добродушно смеётся Женя Старый, тот который Лесовичок. - То есть, возможно и нет что ли? Я не я?
        - Нет, я не отказываюсь, не в моих привычках, просто вопрос не вполне понятный. Какой «тот самый»?
        - Тот самый, - хлопает меня по спине добряк Женя, - который с Фериком Ферганским дружбу водит. Ты?
        - Я, - соглашаюсь я.
        - Ну вот, - радостно кивает «старичок». - Он это, братцы, вот и разобрались. Давайте выпьем за знакомство.
        Все поднимают рюмки, и я тоже поднимаю, но не рюмку, а фужер с минералкой. Дело это обществом порицаемое, конечно, но пить с этими радушными и сердечными господами я не буду.
        - А скажи, - чуть подаётся вперёд Игла, тот, что как две капли воды похож на Кащея. - А чего это Паша Цвет такую активность развёл после того, как столько народу перевалил? Ашотика Большого тоже он уделал?
        - Так уважают его, - пожимаю я плечами. - Он ведь воровским идеалам не изменяет, не крысятничает, живёт по закону. Поэтому и уважают. А от уважения до доверия один шаг.
        - Так правда или нет с Ашотиком? - кивает Лазарь.
        - Ашотик беспредельщик, - пытаюсь уклониться я от прямого ответа. - Мало того, что напрямую с милицией сотрудничал, так ещё и Абрама убрал и всю команду его. Это как вообще?
        - А чё ты жопой-то крутишь? - включается в беседу Вахтанг, наваливаясь на стол и заглядывая мне в глаза - Тебе вопрос задали, ты прямо ответь.
        Над столом повисает тишина.
        - Ну, - усмехаюсь я, чуть качнув головой. - За Цвета я говорить не стану.
        - Да чё там говорить? - машет рукой Джемо, пытаясь разрядить обстановку. - Базар-то был уже, Цвет сам ответил, что это он завалил. Сейчас большой сходняк будет, там и решим всё. Ферик собирает.
        - Ты едешь? - спрашивает его Женя Старый.
        - Еду, да.
        - Абрашка той ещё сукой был, - усмехается Игла. - По нему топор давно плакал. Сколько он братанов мусорам сдал? Так что никто не заплачет, что его не стало. А Ашотик, тот вообще тупой беспредельщик.
        - А это ты, Бро, в Гагре был в сентябре? - спрашивает Джемо.
        - Я, Джемал. Это правда.
        - С Амиром там дела крутил, да?
        - Я с Амиром встречался, верно, но дел не было никаких. Чисто расслабон, шашлык, море, фрукты.
        - И нюшки, да?
        - Ну, как без девушек, - соглашаюсь я. - Да вот только Амира, к сожалению, тоже в живых нет уже.
        - И кто теперь дела Ашотика примет? - хмурится Игла.
        - Так Цвет же на себя и тянет, - отвечает Джемо.
        Быстро информация от метрополии доходит.
        - А к нам, значит, опять отдохнуть, да? - кивает мне Лазарь. - С друзьями погазовать?
        - Какое, газовать, - смеётся Лесовичок. - Он же не пьёт совсем.
        - Да, соглашаюсь я, - просто провести время с друзьями.
        - Ну и как тебе Геленджик? - спрашивает гранитный человек.
        - Нравится, - отвечаю я, - хотя пока особенно ничего и не видел. Вдоль моря погулял и всё.
        - А это, значит, дочка Брежневская, так? - продолжает подкидывать вопросы Лазарь.
        - Верно, Лазарь, - отвечаю я. - Так и есть.
        - Познакомишь? - щурится он.
        - Не знаю. Если захочет, познакомлю. Решение она примет, не я.
        - А ты чё, и батю её знаешь? - с интересом спрашивает Джемо.
        - Встречался, - соглашаюсь я.
        - А мужа? С Чурбановым знаком?
        - И с ним знаком.
        Смысла отрицать я не вижу.
        Ансамбль уходит на перерыв и включается магнитофон. Волнующий бархатистый голос Брайана Ферри заполняет зал. Я раб любви, поёт он.
        Я чуть поворачиваю голову, смотрю на парочки, переступающие под музыку с ноги на ногу, и чувствую небольшой укол в сердце. Борис танцует с Наташкой. Она стесняется и тяготится, ей это кажется неприятным, но он не комплексует. Ему, судя по всему, как раз, приятно.
        Фридман танцует с Викой. Остальные дамы болтают и поднимают бокалы. Игорёк стоит неподалёку от меня.
        - Вахтанг, - говорю я, поворачиваясь. - Не пойму я, что у тебя на сердце. За тебя Женя Старый прощения попросил. Ладно. Я не против, пожалуйста. Ты же не знал, кто я, когда наехал. Будем считать, не было ничего. Но я вижу, что ты ожесточён. Пытаешься оскорбить меня, говоришь вызывающе. Ты объясни, в чём дело. Я тебя, может, обидел чем? Скажи.
        Вахтанг выглядит так, будто сейчас взорвётся.
        - Ваха, - начинает смеяться Джемо, - ты что, обиделся?
        Этого Шторм выдержать не может. Он достаточно шумно вскакивает, делая яркие театральные движения.
        - Э-э-э, - тянет он, тыча в меня пальцем. - Ты кто, вообще, чтобы так со мной ботать, а? Ты малолетка в натуре, фраер набушмаченный. Я таких…
        Он не договаривает, резко опускает руку, поворачивается и идёт из зала.
        Лазарь провожает его взглядом, а потом поворачивается ко мне.
        - Ты кручёный кент, Бро, - говорит он. - В свои годы дела делаешь, больших людей знаешь. И с ворами живёшь в мире, и с начальниками дружишь. И катранами ведаешь, и цеховиков за горло держишь. Так люди про тебя говорят. Молодец, далеко пойдёшь. Но я тебе вот что скажу. Если ты приехал, чтобы и здесь начать что-то, не советую. У нас тут каждая копейка учтена и поделена. Каждый метр земли занят, каждый кабак и катран, каждый утюг, катала и вообще всё, вплоть до последней чурчхелы. Предложить тебе нечего. Отдыхать? Пожалуйста, отдыхай, Будь нашим гостем. Можешь кушать, пить, баб шпилить, никто тебе слова не скажет плохого.
        - Ваха может сказать, - ухмыляется Джемо.
        Лазарь бросает на него недовольный взгляд и продолжает.
        - Но если ты здесь думаешь дела свои закрутить, катраны открыть, цеховиков подмять, забудь, даже не думай об этом. Здесь всё наше, пойми. А отдавать наше мы не желаем. Нас сначала убить придётся. Но это непросто сделать, нас ведь много. Да и менты у нас свои имеются, энкавэдэшники и секретари горкомов. Мы ведь и сами всякое можем делать.
        Он подмигивает и кивает на зал. Я оборачиваюсь, Наташка по-прежнему танцует, но уже не с Борисом, а с Рубиком, тем, что мне водку наливал. Суки. Это они мне так завуалированно угрожают?
        - А насчёт Вахи, - усмехается Лазарь, - не бери в голову. Он у нас человек вспыльчивый, неспокойный, но это ничего. Он против решений старших никогда не пойдёт. И вреда тебе от него не будет. Главное, сам себе не навреди. Вот так.
        Он поднимается с места:
        - Ну что, братва, пора и мне отправляться.
        Я тоже встаю.
        - Благодарю за знакомство и за угощение, - говорю я. - Если что-то вам понадобится и это окажется в моих силах, всегда буду рад помочь. Но вот подобных показательных танцев больше ненужно.
        Я иду к танцующим парам и забираю Наташку у Рубика. Он ухмыляется и, уступив мне партнёршу, возвращается к своим.
        - Ты чего так долго? - шепчет она. - Одолели кавалеры. Борис вообще, прижался, как… краб какой-то.
        - Всем хочется прикоснуться к прекрасному, - усмехаюсь я. - Самое смешное, что до туалета я ещё не дошёл.
        Медляк заканчивается и я, вернув Наташку за стол, иду-таки в туалет. Когда я возвращаюсь, сталкиваюсь с Беллой.
        - Ну, - говорит она с улыбкой, - где ты пропадаешь весь вечер? Бросил девушек и исчез. Нехорошо.
        - У вас были интересные собеседники, один Марк Фридман чего стоит.
        - Я бы тебе сказала, чего он стоит, - заливисто смеётся Белла, - если бы ты постарше был.
        - Я не из стеснительных, - отвечаю я с улыбкой, - можете говорить.
        - Нет, ну его, Фридмана твоего, пойдём потанцуем, лучше.
        Ну, что же. Потанцевать надо, тем более, что ещё делать под «Свечу» «Машины времени»
        - Нравится Макаревич? - спрашивает меня Белла.
        Когда-то нравился, сейчас меньше значительно.
        - Ничего, - киваю я. - Мы их на мероприятие заказывали.
        - На какое? - удивляется Белла.
        Наташка смотрит на меня, широко открыв глаза. К ней опять подкатывает Боря, но на этот раз Галя его одёргивает.
        - На мисс СССР, - говорю я. - Вы не слышали о таком?
        - Слышала что-то, - хмурится она. - Это же вот недавно было?
        - Ага, - киваю я.
        Белла прижимается ко мне теснее.
        - А как ты с Галиной Леонидовной познакомился?
        - Через её брата.
        - О, так ты всю семью знаешь?
        - Почти, - усмехаюсь я. - А вы часто в Москве бываете, Белла Наумовна?
        - Так, прекращай, а то я себя бабкой старой начинаю чувствовать. Давай без Наумовны и на ты.
        - Ох, как неудобно, - улыбаюсь я. - Но я попробую, Белла. По-итальянски, кстати, белла значит красивая.
        - Правда? - смеётся она. - Это такой неловкий комплимент?
        - Пусть так, - я тоже смеюсь.
        На сцену возвращается ВИА. «Свеча» догорает и мы, закончив танец, возвращаемся.
        - Молодой ловелас, - усмехается Галина. - увлёк нашу хозяйку танцем.
        Несмотря на эту кажущуюся весёлость, я замечаю, что она злится. Борис сидит скучный. Он наливает себе коньяк и пьёт. В своём собственном ритме. Похоже, у них разлад какой-то.
        - Егор, где ты пропадал-то? - пеняет мне Галя.
        - Общался с социально близкими элементами, - усмехаюсь я.
        - Что? Серьёзно? Почему меня не познакомил?
        - Ну, не знаю, не пришла такая мысль, - развожу я руками.
        - Пошли! - требует Галя. - Прямо настоящие бандиты? Веди меня, хочу на них посмотреть!
        - Они ушли уже, вон за тем столом сидели, - показываю я, удивляясь такому желанию.
        - Значит, завтра познакомишь. Завтра, кстати, к нам приедут ещё друзья. Коля Караченцев, Олежка Янковский и Саша Абдулов.
        - О! - радуется Белла. - Просто отлично! Завтра днём мы поедем пробовать самый лучший шашлык на всём побережье.
        - Да-а? - оживает Фридман. - Это куда?
        - А вечером стол будет совсем не такой, как сегодня, - плывёт по своей волне Белла. Мы поедем в другой ресторан, и я покажу вам настоящие чудеса.
        - Быть замужем за актёром, - заявляет Наталья, подруга Галины, - особенно за популярным и красивым сущее наказание. Это я вам из собственного опыта могу сообщить.
        - Галь, - говорит Вика, - я же сегодня разговаривала с Эдвардом, он мне сам позвонил, представляешь…
        - А всё-таки, что это за место с шашлыком? - настаивает Фридман.
        Борис, похоже, изрядно выпив, уходит и настроение Галины окончательно портится. Она ссорится со своей Натальей и тоже уходит. Расходимся и мы все, возвращаемся в гостиницу.
        Я иду к стойке регистрации и заказываю переговоры с Москвой.
        - Буду звонить Новицкой, - говорю я Наташке. - Скоро приду, иди в номер.
        Она кивает, но не успевает уйти, как раздаётся звонок и дежурная передаёт трубку.
        - Вас Ташкент вызывает, - сообщает она.
        - Алло…
        - Егор! Привет.
        - Айгюль? - восклицаю я удивлённо. - Ого, как ты меня нашла?
        - Да, это дело нехитрое, - усмехается она. - С нашими-то возможностями.
        - А ты что из Москвы уехала уже?
        - Да, я в Ташкенте, - отвечает она. - Скажи, ты когда вернёшься? У нас тут кое-какие изменения в работе намечаются, надо бы обговорить.
        - Ну, вроде второго числа.
        - Ёлки, хотелось бы пораньше.
        - Так тебя всё равно нет. Или мне что, в Ташкент лететь?
        - Нет, я завтра опять в Москву отправляюсь. Нам надо маршруты срочно планировать, понимаешь?
        - Почему срочность такая? Тут ведь Новый год уже на носу.
        - Ну, при встрече объясню всё. Так что, до второго тебя не ждать?
        - Нет, боюсь, до второго ничего не выйдет.
        Попрощавшись с Айгюль, я поворачиваюсь к Наташке, но меня снова дёргают к телефону. На этот раз звонит Лида и сообщает, что коньяк закончился, а новый никак не привозят, а остаться в новогоднюю ночь без коньяка - это худшая из праздничных идей.
        - Наташ, ты чего не идёшь-то? - удивляюсь я, заканчивая разговор.
        - Да-да, - кивает она и начинает двигаться в сторону лифта.
        - Игорь, - прошу его я, - проводи девушку, пожалуйста, а то она, кажется боится ходить по отелю в одиночку.
        Наташка делает недовольную гримаску, но ничего не говорит. Она уходит, а я остаюсь, дожидаться разговора с Ириной. Но с ней меня всё не соединяют. Я останавливаюсь около двери и стою покачиваясь на носках. Вдруг в фойе входит человек. И я его, безусловно знаю.
        - О, - говорит он, увидев меня. - Бро, я как раз по твою душу.
        Передо мной стоит Джемо Бакинский.
        - Слушай, - улыбается он немного странной улыбкой. - Перетереть тут надо кое-что. Пошли со мной, в машине посидим пять минут, чтобы не отсвечивать.
        - Да я межгород жду, вообще-то, - отвечаю я.
        - Ничего, мы быстро. Пошли-пошли.
        Я поворачиваюсь к лестнице, Игорька пока нет, он провожает Наташку.
        - Так что, идёшь? - не отступает он.
        Нет, что за бандосы, только им и подавай, что разговоры!
        - Так вон, пойдём присядем, - киваю я на свободные кресла.
        - Не, на виду не стоит. Пошли, решайся скорее. Погнали!
        10. Это Геленджик, детка
        Честно говоря, я не думаю, что он хочет совершить какой-то необдуманный поступок, грозящий моему здоровью или, тем более, жизни. Хотя, чем дальше в лес, как известно, тем толще партизаны. И чем дольше я нахожусь в игре, тем выше риски.
        Но, надеюсь, эта закономерность будет действовать лишь до определённого момента. А потом настанет этап относительной стабильности и накопления сил, когда главные стратегические позиции будут заняты, а процессы отлажены. Полного покоя добиться, пожалуй, никогда не удастся, но большей предсказуемости в вопросах безопасности мы достигнем, это уж точно.
        - Джемо, - говорю я, как можно более любезно. - При всём уважении, этот разговор очень важен, и я не могу его пропустить. Если не хочешь светиться рядом со мной, пожалуйста, подожди снаружи, и я обязательно выйду сразу, как поговорю или пройди в бар, здесь в гостинице. Там всегда пусто.
        На самом деле, ничего особо важного в этом разговоре нет. Я не сомневаюсь, что никакой новой информации за прошедшие сутки не появилось, иначе Ирина сама бы мне позвонила и оставила телефонограмму. Просто, я не хочу, чтобы этот Джемал думал, будто я готов всё бросить ради того, чтобы поговорить с ним.
        Глаза его делаются замёрзшими, будто своим ответом я опустил его в криогенный раствор.
        - Лады, - говорит он, чуть дёрнув головой. - Буду ждать в машине. Выходи, как закончишь. Белая «Волга» двадцать один сорок два.
        Охрана в штатском внимательно на нас смотрит. Вернее, больше на Джемала. Заметив их, он исчезает. Что ему надо? О чём хочет говорить? Сесть в машину значит дать возможность себя увезти. Не сесть - показать себя мудрым, осторожным и… трусоватым. Бляха…
        Спускается Игорь.
        - Джемо хочет со мной поговорить в тайне от своих дружков, - сообщаю я. - Ждёт в машине.
        - Не, в тачку не садись, - качает Игорь головой. - Это хреновая идея. Что у него в голове ты знаешь?
        - Что в голове не знаю, а в тачку и не cобираюсь садиться. Выйди, проверь обстановку.
        - Понял, - кивает он и исчезает.
        - Брагин, Москве ответьте, - раздаётся голос дежурной.
        Я подхожу к стойке. И обстановка оказывается такой, как я и предполагал. Новостей нет, и вообще, все уже заняты подготовкой к празднику, а все дела перенесены на будущий год. Нет, так нет, ладно, надо разобраться с этим Джемо.
        Появляется Игорь.
        - Машина одна, он там с водителем, больше никого нет поблизости. Но, на всякий случай…
        Да ясно-ясно… Мы с Игорем выходим из гостиницы.
        «Волгарь» стоит рядом. Подходим. Я стучу согнутым указательным пальцем в пассажирское окно. Стекло опускается.
        - Садись, - кивает Джемо.
        - Я не один, во-первых, - говорю я. - Да и ты тоже. И потом, мы друг друга не знаем, так что лучше давай избежим двусмысленностей и просто прогуляемся перед сном.
        - Ха! - отвечает он, мотая головой. - Ты ещё и спать собираешься? Ладно, шучу. Садись на место водителя. Рустамчик, выйди, погуляй пока. Я бы и сам прогулялся, да холодно ночью, а я без куртки, видишь?
        Я смотрю на Игоря. Он едва заметно пожимает плечами. Водитель выходит из машины и, оставив дверь открытой, отходит в сторону.
        - А ты, - улыбается Джемо, - осторожный. Не зря говорят про тебя, что голова варит нормально. И кулаками, как я понял работать умеешь, да?
        Я ничего не говорю. В отличие от моего собеседника, я о нём практически ничего не знаю, так припоминаю кое-что из прошлой жизни. Игорь Рашидович, знаток криминального мира, очень бы мне пригодился сейчас. Или Яндекс… Алиса, найди всю информацию о Джемо Бакинском. Я киваю и занимаю место за рулём. Какое-то время мы просто смотрим друг на друга. Он улыбается.
        - Ладно, вот что сказать хочу, - первым начинает говорить он. - Спасибо, что согласился со мной потолковать. Скажи мне, чисто между нами, да? Хочешь на море поработать? В Геленджике, Сочи, ну, везде здесь по курортам?
        Я хмыкаю. Что за проверка на вшивость? Только что мне мозг канифолили, чтобы я и думать про это дело не смел, а теперь контрольные вопросы задают. Любопытно. К чему бы это…
        - Да хочешь, конечно, как не хотеть, - продолжает он, не дождавшись моего ответа. Здесь ведь огромные деньги в сезон крутятся. По всему побережью. Я бы мог тебе помочь с этим делом.
        - Серьёзно? - удивляюсь я. - И что бы ты хотел взамен? Вопрос пока чисто теоретический.
        - Для меня, - отвечает он, продолжая улыбаться, - не теоретический, а сугубо практический. Я хочу зайти в Узбекистан, а ты мне с этим можешь помочь.
        - Хочешь Ферика?
        - Да, - довольным голосом соглашается он. - Очень хочу.
        - Сомневаюсь, что я - это единственный путь к нему.
        - Правильно сомневаешься. Но с тобой мне проще было бы. Я могу дать то, что хочешь ты, ты можешь помочь получить то, что хочу я. Я уже делал заход и на территорию и лично к Ферику пытался соваться, но нет. Просто зайти мне не дают, а он со мной ни разу не поговорил, очень занятой. Ну, не воевать же, правда? У меня есть катран. Небольшой, сразу скажу, но бабки нормальные приносит. Там гастролёры туристов накалывают. Зимой простой. Ты, как спец, можешь на новый уровень поднять, да?
        - Где он у тебя, здесь или в Сочи? - спрашиваю я.
        - Здесь-здесь, можем съездить, если захочешь, глянуть, что к чему.
        - Не сейчас, - отвечаю я, размышляя над его словами.
        - Я Цвета знаю, мы на зоне с ним пересекались в Перми. Нормальный кент. Может сказать за меня, если что. Он меня точно не забыл. Закурю, не против?
        Джемо усмехается и достаёт пачку «Мальборо». Истинный ковбой, что же ещё он курить-то будет… Я качаю головой, показывая, что не против. Он щёлкает зажигалкой, затягивается и, открыв окно, выдувает густую и плотную струю дыма молочного цвета.
        - А почему через него не пытался на Ферика выйти? - интересуюсь я.
        - Слушай… ты узнаешь, всё равно… Короче, с Фериком мы поцапались из-за племянницы его. В общем… Ну, короче, сам понимаешь.
        - Из-за Айгюль?
        - Да, - кивает он. - Он запретил, а я не послушался, ну, дело молодое. Давно было. А сейчас пришло время замирить. Все уж взрослые.
        - А как же Лазарь? - спрашиваю я. - И остальные тоже. Получается, ты против них пойдёшь?
        - У нас, вообще-то, - ухмыляется он, - не пионерия здесь и не профсоюз. Это Лазарь из себя старшего строит, но клятвы я ни ему, ни остальным не давал. Тут каждый сам за себя. И, я тебе так скажу, ты и без меня можешь зайти и работать. Если не ты сам, то Цвет может. Просто в таком случае, может, и пострелять придётся, и кулаками помахать. А через меня будет проще, быстрее и надёжнее, потому что я уже здесь. Вот и всё, а так вольному воля. Ты подумай, короче, посоветуйся.
        - Слушай, а Беллу кто-нибудь доит?
        - Нет, конечно, - усмехается он. - На разных этапах её цепочек присасываются, разумеется, но к самой… нет. Она кручёная с Медуновым дружбу водит, а тот с генсеком вась-вась. А ты как с генсеком?
        Как я с генсеком? Взасос, буквально…
        - А где катран твой? Туда как, с улицы-то зайти можно?
        - Хочешь сам что ли сходить?
        - Приятелей отправить хочу, пусть встряску и жизненную закалку получат.
        - Разуют, - смеётся он. - Там матёрые каталы. Клиентов мало, не сезон. Накинутся и раздербанят в один миг, как стая волков. Только пёрышки полетят.
        - Зато будет, что на старости лет вспомнить, - улыбаюсь я.
        - Ну смотри, как хочешь, - кивает он. - Дружки потом тебе всю жизнь вспоминать будут.
        - А что с Айгуюль у тебя бы… - начинаю я, но он обрывает.
        - Нет, брат, ничего не было, об этом мы говорить не будем.
        - А про червонцы? Про червонцы золотые можешь рассказать?
        - Кое-что, значит, слышал обо мне? - изучающе смотрит он на меня.
        - Очень мало, - признаюсь я, пытаясь припомнить, что читал об этом пареньке, который далеко пойдёт, как раз пока не остановят-таки. Почти целым рожком из калаша. В Питере, вроде…
        - Ну, там смешно, - говорит он. - Был у меня один мастак, он делал очень похоже голландские дукаты. Хохма в том, что подделывал он поддельные монеты. Те, что чеканили русские цари для диверсий, подкупов, тайных закупок оружия и всё такое. Они были золотыми, но немного отличались от оригинальных. И мои немного отличались.
        - Ну, ты красава, Джемал, - хмыкаю я и качаю головой. - Я про такие дукаты и не слышал ничего.
        - Ну, это специфическая тема. Русские червонцы тоже были. Лох брал. Цыганское золото, короче. Но это давно уже. Поэтому рассказываю, как о хохме, о шалостях юности. В твоей юности имеются шалости?
        - Ну, моя юность ещё не прошла, надеюсь, когда-нибудь расскажу.
        - Красава ты сказал? Ну ты-то тоже красава. Давай, погнали, покажу тебе Геленджик. Не набережную, а жизнь разудалую. Да ладно, не менжуйся ты, мусора в холле меня срисовали, я что, сундук тупой что ли, чтобы так подставляться?
        - Так ты же сам не хотел со мной светиться, - хмурюсь я.
        - Да похер, погнали. Мы только по моим точкам проскочим. Говори стрельщику своему, пусть в тачку прыгает. Заглянем в пару мест и всё.
        И, блин… я командую Игорю садиться. Чуйка говорит, что почему бы и нет? Не знаю… я к этому парню испытываю что-то вроде симпатии, чувствую, что не развод, вроде как нормальный он и… короче, действую не по холодному расчёту, а по велению сердца. Чуйка у меня будь здоров, никогда не подводит… Или почти никогда…
        Зуб даю, в общем, что не накалывает, тем более у нас есть кое-что общее. Айгюль. Она к нему тоже прониклась, расположила сердце своё, открылась и впустила, ну, и всё такое. И со мной у неё так было. Видать, чем-то мы похожи, как два полюса, две стороны одного дуката, хотя бы и фальшивого…
        Игорёк, конечно, изображает на лице полный «не одобрямс», но я уже решил. И всё, дан приказ ему на Запад!
        - Да ты оставайся за рулём, если хочешь, - говорит Джемо. - Пусть всё в твоих руках будет. Мусора вообще не проблема. Меня не останавливают, номера знают. Погнали!
        И мы едем. Кутить, типа. Правда за руль, всё-таки, садится его водила. Шоферить мне не с руки пока что. Мы ещё не друзья и не товарищи. Но будем. Сто про.
        - Летом здесь всё гудит, горит огнями и рассыпается пачками, фейерверком из купюр, - с улыбкой поясняет Джемо. - Ну, ты сможешь представить, я думаю.
        Он сидит, развалившись в кресле и положив руку на спинку водительского кресла, как пуэрториканский босс, несущийся на катере навстречу морским брызгам и кайфу солнечного дня.
        Сначала мы заезжаем в бар, чтобы попасть в который, нужно войти в ржавую дверь с облупившейся краской и спуститься по ступеням. Игорь конкретно напрягается, идёт вперёд, спускается первым, с заметным усилием наступая на протез, на железную ногу.
        Но там действительно оказывается бар, с сигарным запахом, иностранным алкоголем и дымом коромыслом. Девочки, пузатые и не очень посетители, новейшее заморское музло и хех… стриптиз. Красивый и элегантный, надо отметить. Советская школа, в общем.
        - Хочешь девчонку? - смеётся Джемо. - Выбирай любую, дарю. А хочешь, всех сразу?
        Действительно, смешно. На такое я не куплюсь, даже, если бы был озабочен, такую наживку бы не заглотил. Да и своего добра хватает.
        - Спасибо, - качаю я головой и улыбаюсь. - Не мой вариант.
        - И пить не будешь? Правда что ли не пьёшь?
        Сам он опрокидывает бокальчик виски, заедает оливкой и запаливает сигарету.
        - Нет, - усмехаюсь я. - Спорт, сам понимаешь.
        - Ну да, точно, ты же своими руками у Вахи двух самых резких лосей завалил. Ломовиков. Он этими торпедами пономарил. Трезвонил везде, короче.
        - Надеюсь, оклемаются парни, - пожимаю я плечами.
        - Да что им будет, коням таким.
        Потом мы едем в катран. Я проигрываю в общей сложности полтинник и заявляю, что это вообще не Лас-Вегас.
        В гостиницу я возвращаюсь глубокой ночью, пропахший дымом и представляющий картины сладкой жизни и плодотворной работы на побережье.
        Наташка не спит. Она сидит на стуле, подобрав ноги, обняв себя за колени и закутавшись в одеяло. Когда я вхожу, она вскакивает со стула и набирает воздуха в лёгкие, чтобы всё мне высказать, но, резко передумав, демонстративно разворачивается и падает в постель. Она отворачивается к стене и накрывается одеялом с головой.
        - Наташ, - говорю я, как ни в чём не бывало, но голос звучит предельно фальшиво.
        Да, косяк, не предупредил. По-жлобски вышло, конечно. Что хочу, то и ворочу, а ты сиди и жди. Твоё дело маленькое. Так я, конечно, не думал, я, честно говоря, вообще никак не думал. Только о делах и ни о чём другом.
        - Наташ, - снова говорю я и, присаживаясь на постель, кладу руку ей на плечо.
        Она дёргается, но не отвечает.
        - Ну, Наташ, ты чего…
        Она откидывает одеяло и садится. По щекам текут слёзы.
        - Ничего! Я что, не человек, по-твоему? Вещь просто, кукла говорящая, декорация бесчувственная? Сейчас приду, сказал, позвоню Новицкой и приду, а сам пропал. Вечером поговорил с бандитами, а ночью ушёл и не вернулся! Это как вообще? Нет, я не спрашиваю, где ты был, я понимаю, у тебя дела, но предупредить можно? Ничего, что я шизаюсь здесь, представляю, как тебя на куски режут, волосы на себе рву?
        Она всхлипывает и снова ложится, опять отворачиваясь к стене.
        - Наташ, ну прости, - говорю я и снова кладу руку ей на плечо.
        Она сбрасывает мою руку и начинает трястись. Плачет. Блин! Ну ёлки. Запрещённый приём. Нет, я понимаю, что это никакой не приём и что она действительно переживала и… Я вздыхаю.
        - Наташка, послушай. Мне правда очень жалко, что ты тут с ума сходила, но я просто не успел предупредить…
        Вообще-то успел бы, если бы захотел, но мне что, сказать, что я просто не подумал о ней?
        - Понимаешь, - качаю я головой, - бывают такие ситуации, и ещё будут, когда тебе придётся сидеть и ждать, не зная, где я и что со мной. Но я тебе обещаю, я постараюсь, чтобы их было как можно меньше и буду пытаться дать тебе знать, что всё нормально. Но ты должна привыкнуть, к тому, что если я исчез, то не надо паниковать. У меня дела бывают такие, что я просто прыг, вскочил в самолёт и полетел, понимаешь…
        - Не понимаю, - всхлипывает она. - Я так в жёлтый дом уеду очень скоро, вот, что я понимаю… Нет, я конечно знаю, что… Но всё равно, так же нельзя…
        Я ложусь, не раздеваясь, поверх одеяла и, обхватив её рукой, прижимаю к себе. Она пару раз дёргается, а потом прекращает плакать, но ещё долго пыхтит, как обиженный ребёнок и, наконец, затихает.
        - От тебя табаком пахнет… - говорит она через какое-то время.
        - Да, был в накуренном помещении, - отвечаю я.
        - Мне так не нравится, - говорит она после паузы. - Это больно…
        Ну, что тут скажешь…
        Утром после завтрака появляется Белла и ведёт нас к морю на причал. Мы грузимся на борт «Кометы» на подводных крыльях и несёмся над волнами вдоль берега, любуясь пейзажем.
        - Полюбуемся часок и вернёмся на берег, - говорит она, - пересядем на автобус и поедем в сторону места, где я вам обещаю неземные кулинарные наслаждения.
        Сегодня светит солнце и мы летим над морем, наслаждаясь бескрайними просторами, не по-зимнему лазурным небом и восхитительным чувством свободы.
        - А что мы будем делать вечером? - спрашивает Фридман. - После того, как объедимся чёрной икрой, намазанной на шашлык?
        - Я вчера разведал парочку мест, - отвечаю я. - Бар с настоящим стриптизом и ещё дом, где играют в карты на деньги.
        - Что? - восклицает Галина, а Наташка возмущённо пихает меня локтем в бок.
        - Стриптиз? - по-детски восхищается Марик Фридман. - Ты ничего не путаешь, Егор? Мы что на загнивающем Западе?
        Борис ухмыляется.
        - Это Геленджик, детка, - отвечаю я с усмешкой бывалого и прожжённого тусовщика, вызывая всеобщее ликование.
        - Всё! - заявляет Галина. - Ведёшь нас сегодня по злачным местам! Когда ты только всё успеваешь? Наталья, ты ему так доверяешь, что пускаешь в такие затоны или ничего не можешь с этим поделать?
        - Ничего поделать не могу, - вздыхает Наташка. - Потому и доверяю.
        Все хохочут.
        От прекрасного обеда с шашлыком из молодого барашка все приходят в полный восторг, тем более, что кроме шашлыка подаётся ещё целая куча заморских деликатесов и веселящих кровь напитков.
        Ресторан располагается так, что из него открывается фантастический вид на горы. Я иду в туалет, а потом выхожу на балкон. Здесь высоко, холодно, но очень красиво. Дух захватывает. Может это только у меня, огрубевшего в битвах за добычу, за место, практически, за жизнь, захватывает, а может, это действительно восхитительное зрелище.
        - Красиво, да? - раздаётся позади меня.
        Значит, не только у меня.
        - Да, Белла, красиво, - отвечаю я. - Очень красиво.
        - Смотрю, ты чувствительный мальчик, да?
        Серьёзно? Я произвожу впечатление чувствительного мальчика?
        - Хм, возможно, - оглядываюсь я и прищуриваю глаза.
        - Да, - кивает Белла, и улыбается.
        Улыбается она как-то по-особенному. Приглашающе. Зовуще.
        - Я тоже люблю всё красивое, - понижает она голос и прикрывает глаза. - И людей красивых люблю. Таких, как ты.
        Чего? Вот те номер. Мальчиков она красивых любит и чувствительных. И что она с ними делает? Съедает перед сном? Проглатывает не жуя?
        - Это Геленджик, детка, - усмехается она. - Так ты сказал сегодня?
        Юная чаровница, блин. Мы ровесники вообще-то, если хорошенько подумать.
        - Да, - улыбаюсь я. - Было дело, сказал.
        Она делает шаг и становится очень близко ко мне.
        - Есть в тебе что-то особенное, - говорит она теперь уже томным, чуть ли не стонущим голосом и кладёт ладонь мне на щёку. - Такой юный. Я хочу пригласить тебя сегодня к себе.
        С Наташкой? Я не спрашиваю, конечно, но едва сдерживаюсь, чтобы не задать этот вопрос.
        - Ты никогда не забудешь этот вечер, я знаю, - шепчет Белла.
        Да уж, догадываюсь.
        - И я могу изменить твою жизнь.
        А вот это в самую точку.
        Я широко улыбаюсь.
        - Это значит да? - тихо произносит она.
        - Это значит… - я замолкаю, задумываясь…
        11. Кипит наш разум возмущенный
        - Наташ, - говорю я перед ужином. - Ты можешь не ходить на экскурсию в этот местный андеграунд, если опасаешься, что будешь шокирована жестокой действительностью.
        - Ты не хочешь, чтобы я пошла? - спрашивает она.
        - Я не хочу решать за тебя. С одной стороны, это довольно любопытно, расширяет кругозор и даёт какой-никакой новый опыт. А, с другой стороны, все эти злачные места, по большому счёту, представляют из себя лишь скопление грязи и денег. Ничего другого. А где грязь и деньги, там и «сопутствующие товары» - страсти, страдания и гниение.
        - Но все так оживились, когда ты рассказал про стриптиз. Меня, кстати, ты от этой информации оградил. Спасибо.
        - Наташка, прекращай уже дуться. Ты сама говорила, что и в горе, и в радости, помнишь?
        - Я не так говорила, - усмехается она.
        - А как же?
        - Не помню уже.
        Мы валяемся в постели после утренней прогулки и дневного обжорства. Как хорошо иметь пару дней отдыха. Вот только, если бы не нужно было видеть всех этих дядь и тёть, окружающих нас, вообще красота бы была.
        - Так ты не хочешь, чтобы я шла? - спрашивает Наташка, переворачиваясь на бок ко мне лицом и устраивая голову на моей руке. - Я тебе руку не отлежала ещё?
        - Отлёживай на здоровье, - усмехаюсь я, шевеля пальцами.
        - Так что, запрещаешь мне пойти? - настаивает она, закидывая на меня ногу.
        - А ты хочешь?
        - Ну, интересно вообще-то…
        - Ну, тогда пойдём.
        - …посмотреть, где ты полночи пропадал. - заканчивает она. - Может научусь чему-нибудь, что тебе нравится.
        - Кхе-кхе…
        - Ну, а что? Ладно, я шучу. Короче, иду или нет?
        - Иди. Вдруг правда что-то новое выучишь.
        - Что? - дурашливо злится она и, подскочив, усаживается на меня верхом.
        - Только не на живот! - выдыхаю я сквозь зубы и напрягая пресс.
        - Что-что? - переспрашивает она и чуть подпрыгивает. - На живот надавить?
        Мы хохочем и боремся, и я ожидаемо одерживаю верх, подминая её под себя.
        - Пойдём, ладно, но мне в какой-то момент придётся исчезнуть, - говорю я. - Надо будет поговорить с Беллой.
        - Обязательно ночью? - мрачнеет Наташка.
        - Боюсь, что другого варианта нет. Я с тобой Игоря оставлю. Там ещё наши охранники ментовские будут, но их, скорее всего, внутрь не пустят.
        Мне бы было проще, если бы она осталась в гостинице. Не из-за Игоря, не думаю, что меня кто-то выследит, тем более, я буду с Беллой, а у неё авторитет что надо. Не хочется оставлять Наташку одну в этих довольно опасных местах. Но не пускать её тоже не лучшая идея, и так она на взводе постоянно. Надо находить какой-то баланс, я не знаю… Не ломать же её через колено, в самом-то деле.
        Возможно, надо было найти Джемо и сообщить ему, что мы сегодня большой компанией нагрянем в контролируемые им заведения. Но мы с ним пока не друзья и не партнёры. Возможно, станем ими, но пока этого не случилось, я не вижу смысла подводить его к Галине, да и вообще впускать в компанию. Незачем. Охраны и своей достаточно.
        Двое ментов заходят с нами, остальные толкутся снаружи. Белла по неформальным каналам организовала транспорт, три «Волги» и «буханку» для сопровождения. В общем, у нас всё чётко и её следует похвалить, учитывая, что перед Новым годом у неё и без нас дел столько, что с ума сойдёшь. Корпоративы, подарки и всё такое.
        Фридман впадает в полный экстаз, наблюдая за танцами обнажающихся красоток. Борис тоже стреляет глазами, пока Галина с подругами смеётся и налегает на спиртное. Бриллианты он по моему совету оставил в гостинице. Надеюсь, её не обнесут, пока мы тут наслаждаемся в чертогах разврата.
        Атмосфера здесь, как и вчера. Алкоголь, дым, запах порока, коммерческая любовь и прочие элементы «сладкой жизни», как её представляют владельцы этого места. Полагаю, отталкиваются они от собственных потаённых фантазий. Хотя, некоторым посетителям нравится.
        - Борис, - говорю я, отведя его в сторонку. - Послушай, я тут отлучусь ненадолго, но хочу попросить тебя об одном одолжении. Речь о моей Наталье.
        - Без проблем, - улыбается он, - я за ней присмотрю.
        - Нет-нет, - усмехаюсь я. - Присмотрит за ней Игорь. А тебя я хочу попросить, чтобы ты близко к ней не подходил, понимаешь?
        - Чего-чего? - меняется он в лице.
        - Просто не замечал бы её и всё. Поверь, это в твоих же интересах.
        - Ты чего, юноша, совсем…
        - Потому что, - перебиваю его я, - если ты вдруг решишь приблизиться к ней или, что ещё хуже, заговорить, а тем более пригласить на танец, не говоря уже о чём-то там ещё, улавливаешь мысль? Так вот, если ты решишь даже взгляд на неё бросить, я вот этой самой рукой тебе все яички пообрываю, а потом руки и ноги. И это не фигура речи, поверь мне. И Галина тебя не спасёт. Не захочет. Она будет соль сыпать на твои раны.
        - Ты, щенок! - хватает он меня за ворот.
        - Не надо вот этих глупостей, - качаю я головой и несильно тыкаю вытянутым пальцем в солнечное сплетение. - Ничего не получится. Просто смирись и сделай то, что я прошу, иначе будешь слёзы лить. Кровавые.
        Он разжимает руку и ловит ртом воздух. Я бросаю взгляд на Игоря и он кивает. Недоволен, что нужно с Наташкой нянчиться, а не делом заниматься, мной то есть.
        Покрутившись немного, я исчезаю. Выхожу на поверхность из этого мрачного подземелья и с удовольствием вдыхаю чистый, холодный воздух, напоенный запахом моря. Так-то лучше.
        Я выискиваю взглядом машину Беллы, подхожу, запрыгиваю и… он сказал, поехали!
        Квартира Беллы может произвести впечатление. На неподготовленного клиента. Всё иностранное, дорогое, богатое. Просто роскошное. Хрустальная люстра сияет бриллиантовыми бликами, освещая и утверждая уверенное и незыблемое благополучие на века и тысячелетия вперёд.
        Правда, промелькнут эти «века» за жалких полтора года, и не поможет эта мебель, картины, хрусталь и, как говорили следователи, пачки денег, засунутые между секций радиаторов отопления. Не вижу, кстати. В гостиной, по крайней мере, деньги из батарей не торчат.
        Белла встречает меня в китайском шёлковом халате. Она протягивает бокал с играющей, искрящейся жидкостью и обворожительно улыбается.
        Нет, конечно, для своих лет она выглядит очень неплохо, ягодка просто, но так, положа руку на сердце, что у человека на уме? Пятьдесят три, или сколько ей там, для красивой женщины не возраст, в принципе, но мне-то, пардон, ещё только восемнадцать. Через месяц будет.
        И чем она меня пытается сразить? Французским шампанским? Опять икрой? Не смешно.
        - Егор, мне там джинсы да пару сорочек фирмовых принесли, - подмигивает она. - Примеришь? Иди. Давай, я покажу.
        Она берёт меня за руку и ведёт в спальню. И то верно, чего тянуть-то? Сделал дело, гуляй смело, человеку ещё к новогодним банкетам готовиться. Ого, да тут целый гардероб - джинсы, рубашки, джемперы, купальные плавки. А у вас нет таких же, но с перламутровыми пуговицами?
        В общем, мечта фарцовщика, прилавок ЦУМа из светлого капиталистического будущего. Такой, значит, у тебя план? Раздеть донага и высосать досуха, забрав юность и красоту? Я тоже улыбаюсь. Спокойно, безо всякого волнения. Улыбаюсь уверенно и чуть свысока, как человек, знающий то, о чём и не догадывается его собеседник.
        - Меня в эту поездку, - говорю я, - Галя пригласила. И я сразу согласился. Знаешь почему? С тобой хотел познакомиться.
        - Правда? - с придыханием спрашивает она. - Ну, что же, я не против, давай познакомимся поближе.
        - Сказать, почему хотел? Ты волевая и целеустремлённая. Хороший организатор, умеющий выстраивать взаимовыгодные отношения и деловые связи. Ну, не только деловые, как я вижу. Опять же, ты красивая и эффектная женщина. Просто чудо какое-то.
        Она поначалу хмурится, но слова о её красоте притупляют дискомфорт и она довольно улыбается. Кладёт руку мне на грудь и начинает расстёгивать пуговицу на рубашке.
        - Правду говорят, что женщины ушами любят? - спрашиваю я, накрывая своей рукой её руку.
        - Да, - кивает она, ночная красавица.
        - Знаешь, кто будет генсеком после Брежнева?
        - Что? - удивлённо поднимает она брови.
        - Когда Леонид Ильич умрёт, кто придёт к власти?
        - Ты шутишь что ли? - качает она головой.
        - Точно не первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов, - пожимаю я плечами.
        - Почему это? - удивляется Белла.
        - Почему? А ты его хотела бы видеть генсеком? Но ты же знаешь, догадываешься. Потому что Андропов под него активно копает. А где он копает? Правильно, на курортах Краснодарского края. И он, я это знаю из надёжных источников, не будет дожидаться, пока дорогой Леонид Ильич заснёт вечным сном. К этому моменту ему надо уже быть готовым. Понимаешь расклад?
        - Что за ахинею ты несёшь?
        - Ахинею? Ты так думаешь? Вот, что я тебе скажу, ты ведь женщина умная, поймёшь. Любовниками мы точно не станем. Может, станем друзьями, а можем и не стать.
        - Что ты знаешь? - спрашивает она, прищурив глаза.
        - Что я знаю? По большому счёту то же, что и ты. Как тебе понравилась ноябрьская статья в «Литературке» про махинации Сочинского мэра?
        - Воронков - это отдельная история, он же дурак.
        - Серьёзно? Дурак? У него друзей наверху не меньше чем у тебя было. Это звоночек, Белла. По-английски звонок - это «белл».
        Она замолкает и смотрит на меня будто даже со страхом.
        - Это статья означает, что всё началось. Умный понимает знаки. Ты железная и у тебя есть защитники. Но у них, у защитников есть могущественные враги. И их враги победят.
        - Почему это?
        - Потому что твои боссы уже давно сидят у власти, они расслабились и деградировали, а те кто рвутся… ну, сама додумывай.
        - И чего ты от меня хочешь?
        - Ничего. Ты мне симпатична. Поэтому, я хочу, чтобы ты была готова.
        - К чему готова? - повышает она голос.
        - Одни товарищи готовят отходные пути, а другие закатывают купюры в трёхлитровые банки.
        - Кто это закатывает? - щурится она и упирает руки в бока.
        Да ты и закатываешь, милая, уж это я точно знаю.
        - Причём такие пути, - игнорирую я её вопрос, чтобы можно было воспользоваться моментально. Получил сигнал, вышел и исчез.
        Именно так поступил Погодин, первый секретарь Геленджикского горкома. Сидел с женой за столом, ужинал. Зазвонил телефон, он поговорил и сказал жене, что на двадцать минут уйдёт в горком. Ушёл и не вернулся. И никто не нашёл и следа. Но Белле я об этом сейчас рассказывать не буду.
        - Золото слишком тяжёлое, даже Остапу Бендеру не удалось вынести, - усмехаюсь я. - А уж он-то кручёный был.
        - Ты что бриллиантами торгуешь или валютой?
        - Что? - смеюсь я. - Нет. Я оказываю услуги. Вот в данный момент - тебе. Чисто по доброте душевной и совершенно бесплатно. Думаю не надо объяснять, что выскальзывать нужно в одиночку. Всей командой не уйти. Поэтому, ты сама переваривай, что я тебе сказал. Думай. Но с боссами не обсуждай. Не дай сделать из себя жертву. Ладно, всё. Что хотел, сказал.
        - Тебе это Галина сообщила? Или кто?
        - Никто не сообщал, Белла, - говорю я и стучу пальцем себе по голове. - Нужно просто соображать. Галина здесь вообще не при делах, ты же видишь. Не бойся, Ильич ещё крепок, года полтора у тебя есть. А предупреждён - значит вооружён. В общем, я пошёл, а ты размышляй. Машину можно взять твою или всё, прошла любовь, завяли помидоры?
        Она присаживается на кровать и качает головой.
        - Нельзя то есть? - уточняю я.
        - Возьми, - машет она рукой и тихонько добавляет, - джинсы-то не померил.
        Я возвращаюсь в бар и никого не нахожу. Собственно, это сразу становится ясно, как только мы подъезжаем. Нашего автопарка нет. На всякий случай заглядываю, точно, разбежались. Блин, меня не было-то максимум минут сорок. Ладно, я ведь знаю, где их искать.
        Еду в следующую и, собственно, конечную точку. О… машины есть, но не все… ментов нет, непонятно. Я выхожу, прошу, на всякий случай водителя подождать и спускаюсь в катран, воровской вертеп. Захожу и… сразу о-па, а что это здесь такое…
        Явно, какая-то хрень происходит.
        В центре зала стоит Фридман Марк Михайлович. Он сильно взволнован и перепуган. Напротив него стоит бритый крендель с золотыми зубами и черными совершенно мутными глазами. Выглядит, будто обдолбанный и как говорится, с пальцами веером. Весь, как на шарнирах. Нос у него кривой, ломаный-переломаный, на скуле старый шрам от рассечения.
        Рядом с Фридманом стоит Игорь, за ним, как за щитом - Наташка. Чуть поодаль, опёршись спиной о стойку и со стаканом в руке стоит Борис Буряце. Он делает маленькие глоточки и посматривает отстранённо и без особого интереса. Завершают картину три блатаря позади златозубого.
        Злые, знающие, что награда близка, волки загнавшие стадо овец. Пастух их пытается отогнать, да только они на него и внимания-то не обращают. Будет рыпаться и его сожрут.
        - Это не его вещь, - говорит Игорь. - Попутали вы ребята. С ним решайте.
        - Ребята, - смеётся бритый, будто коротко и отрывисто кашляет, и оборачивается к своим другалькам. - Ребята, вы чего-то попутали.
        Те в ответ ржут, недобро и зловеще. Подтягиваются зрители, заинтересованные тем, что здесь происходит.
        - Не его вещь? - глумливо переспрашивает он. - А чья? Чья она вещь? По-моему, моя. Мне её вот этот фраерок проиграл. Всё по закону, братишка. Чё тут тереть-то?
        Говоря это, он показывает на Фридмана и пожимает плечами. Твою дивизию, влипли во что-то.
        - Вечерочек, - говорю я, - господа хорошие.
        Наташка, обернувшись на голос, бросается ко мне и хватает меня под руку. Ого! Это они о ней что ли разговор ведут?
        - Чё тут, Игорёк? - спрашиваю я, отстраняя её и отодвигая за себя.
        - Да вот, урки ох*ели, - не слишком политкорректно, но чётко поясняет он.
        - Чё ты мигнул, чмырь? - выдвигается один из дружков бритого.
        Он, не давая опомниться, мгновенно бросается на Игоря. Но тот не теряется, отступает на шаг назад и пинает железной ногой нападающего по голени, прямо по кости. Скрип-скрип, нога липовая. Не липовая, а железная. Удар получается сокрушительным. Урка чуть подлетает, отрываясь от пола. Задыхаясь от боли, он хватает ртом воздух, замедляется и начинает складываться пополам, но даже завыть не успевает, потому что тут же получает быстрый, резкий и максимально точный удар в кадык.
        В кадык и кирдык. Что ещё сказать, писец котёнку, как говорится. Выключенное из диалога тело, с грохотом рушится на пол. Игорёк шутить не любит, а тут его разозлили. Я его таким вообще никогда не видел.
        - Суки! - выдыхает златозубый. - Суки! Наших бьют! По беспределу!
        Сразу раздаются три стальных щелчка. Ох, уж эти социально близкие. Глаза бритого вспыхивают смертельным огнём, жёлтым пламенем, как у гиены. Он выбрасывает руку с ножом в сторону Игоря, но тот уклоняется. Я ясно и чётко вижу что сейчас будет. Игорь поставит блок, заманит своего соперника, заставит его шагнуть и попытаться нанести колющий удар, а сам шагнёт в сторону с линии атаки.
        Он отклонит траекторию руки с ножом основанием ладони, захватит её обеими руками сбоку и крутанёт бритого так, что тот опрокинется и упадёт на пол, а сам нанесёт удар железной ногой ему в позвоночник. Или по почкам. Как настроение будет. Думаю, в позвоночник.
        Сам я уже двигаюсь навстречу дружку этого придурка. Он тоже наклоняется, чтобы сделать шаг в мою сторону. Но ничего этого не происходит.
        - Харэ, харэ! - раздаётся вдруг громкий поставленный голос.
        - Это кто здесь вякнул? - хрипит бритый.
        - Я за него заплачу, - заявляет Борис. - Я заплачу.
        - Да ты чё, - щерится бандит. - Заплатишь? Твоё очко в оплату я не приму.
        Народ ржёт.
        - Три тысячи он тебе должен? Я выкупаю долг.
        - Не братва, вы слыхали? Он долг выкупает. Но цена-то изменилась. Косача отрихтовали, меня разволновали. А это всё бабки, женишок. Я правильно говорю, братишечки?
        - Правильно, - кивают его торпеды.
        - Ну, и сколько ты хочешь?
        - Так бы сказал пятак, но только теперь чёт я закусил, в натуре, приз свой выбираю. Молодячку беру, чудачку вашу. Базар окончен, чуханы. Сюда цыпу давай и ехай на*уй.
        - Даю десятку, - говорит Борис и снимает с пальца перстень.
        Не послушал совета моего. Ну, и молодец.
        - Ты чё там, гайку хочешь впарить, фуфлогон? - недоверчиво смотрит на него урка.
        - Эта гайка десятку весит, - твёрдо отвечает Боря. - Даже больше.
        Он кладёт печатку в руку бритому и тот заворожённо на неё смотрит. Потом надевает на палец и опять смотрит. Папуас и бутылочное стёклышко, честное слово.
        - Полюбовавшись и пару раз взглянув на Наташку, он решает взять кольцо. Ну, ещё бы. Бриллианты горят огнём, лишают рассудка и подавляют волю.
        - Ну ладно, властелин кольца, - говорю я. - Ты доволен?
        - Так и быть, - отвечает он. - Отпускаю вас фраеров зачуханских. Ещё сюда придёте, кишки выпущу.
        Мы выходим. Лицо Игоря выражает явное неудовольствие тем, что обидчики уцелели. Я его очень, очень, очень хорошо понимаю. У меня внутри горит страшный огонь. Гнев плохое чувство, а желание мести ещё хуже. Но что тут поделать. Подлая природа падшего человека иногда одерживает верх и заставляет желать не того, чего надо.
        - Ой, ребята, дорогие мои, ой спасибо вам, - разливается звоном колокольчиков Фридман. - Борис, я тебе деньги верну, честное слово. После первого же сезона, сразу всё. Ребятушки, вы же мне жизнь спасли.
        - Послушай, Марик, - тихо говорю я и подхожу к нему поближе. - Я правильно понял, что ты все свои деньги проиграл?
        - Да, - горестно кивает он головой. - Шулера разделали под орех.
        - И?
        Он отводит глаза.
        - Нет, ты слёзы тут не лей раньше времени. Дальше что было?
        - Мне карта пришла, стопроцентная… я… я всё рассчитал, у меня память…
        Он замолкает, понуро повесив голову
        - Так-так, продолжай. Ты всё рассчитал, у тебя память, но денег в нужном количестве уже не было, да?
        - Да… - кивает он.
        - И? - настаиваю я. - Что ты сделал?
        - Я… я… сказал…
        - Ну, что же ты сказал? - подгоняю его я. - Ответь скорее, мне очень интересно.
        - Я сказал… что ставлю… Наталью…
        - Наталью? - сохраняя внешнее спокойствие, переспрашиваю я. - Мою Наталью? Ты сказал вот этим ублюдкам и бандосам, что если проиграешь, то они получат эту девочку?
        Он скорбно кивает. Художник, тонкая душа, интеллектуал, ну что с него взять… У меня кровь вскипает. Сердце становится огромным, раздуваясь от притока горячей крови. Не справляется, качать не успевает.
        Кипит, понимаешь, наш разум возмущённый.
        А мозг становится маленьким, и в нём остаётся одна единственная мысль, что вот это конченое чмо поставило Наташку на кон в своей игре.
        И в смертный бой идти готов…
        - Но, - говорит он с внезапным негодованием, - они негодяи! Если бы они играли честно, я бы обязательно…
        Не дослушав, я обрываю словесный поток Марика ударом в зубы. Он мгновенно затыкается. Сука. Мне кажется, я его сейчас убью. Следующий удар приходится по его сморщенным от страха бубенчикам, а ещё следующий… не достигает цели, потому что мою руку перехватывает Игорёк.
        - Не пачкайся, - говорит он.
        Да, правда. Действительно, я ведь и правда его убью. И всё. Он ведь даже не уворачивается, стоит как телок на заклании. Собственно, уже не стоит, а катается по асфальту и рыдает, как тётенька.
        - Да, ты прав, Игорёк. Спасибо, что остановил. Только… Я сейчас… Шапку забыл. Сейчас заберу и вернусь.
        Это, бл*дь, наш последний….
        - Егор! - раздаётся голос Наташки.
        - Ничего-ничего, я быстро, буквально одну минуточку…
        Я подхожу к двери и стучу. Охранник узнаёт во мне недавнего посетителя и впускает внутрь. Я киваю и молча направляюсь вниз по лестнице.
        И решительный, сука, бой!
        Сзади хлопает тяжёлая массивная дверь…
        12. Не по понятиям
        Я захожу в зал, где идёт игра. Правда сейчас никакой игры уже нет, все просто сидят, кто где и бухают. И, должно быть, обсуждают происшествие. Ну, а кто-то зализывает раны.
        Отыскиваю глазами златозубого. Он сидит на высоком стуле за стойкой. Дикий Запад, твою дивизию. Его дружбан располагается слева от него и разливает по стаканам водку. На блюде перед ними лежит селёдка и чёрный хлеб. Ковбои, бляха. А сам он, этот блатной Голлум, вертит в руках свою прелесть, волшебный перстень Буряце, и, склонившись над ним, внимательно рассматривает.
        «Интернационал» в моей голове достигает кульминации. Мощное звучание, призыв к борьбе и готовность сокрушить, низложить, превратить в прах царство тьмы и насилия. Мы наш, мы новый мир построим… Короче…
        - Слышь, шерстило, - громко, чтобы это не укрылось от присутствующих, обращаюсь я к нему, подходя ближе и оказываясь на расстоянии удара от них обоих. - Колечко сюда давай!
        Он от такой неожиданности даже не сразу понимает что происходит. Отрывает полный любви взгляд от сияющих алмазов и, повернувшись ко мне, глядя снизу вверх, хлопает глазами. Зато его сподвижник слева реагирует гораздо быстрее. Он тут же хватает лежащую на стойке вилку и соскакивает с табурета, издавая что-то вроде рычания. Демон.
        Но твёрдо встать на ноги он не успевает. Я хватаю его стакан и резко, разливая бесценную жидкость, превращающуюся в медлительный гелеобразный шлейф, обрушиваю на его голову. Время замедляется и делает это зрелище поистине драматичным и бесконечно прекрасным.
        Стакан рассыпается на мелкие сияющие осколки, будто в голове этого окаянного происходит бриллиантовый взрыв. Кубики стекла разлетаются и увлекают за собой алые капли кровавых фонтанов. Изыди, демон.
        Он медленно сползает вниз, а я с разворота заряжаю локтем златозубому Голлуму куда-то между правым ухом и скулой, но не даю отлететь его голове и, поймав её, как гандбольный мяч, возвращаю обратно, прикладывая мордой о стойку. Пусть ещё один судьбоносный момент жизни запечатлеется на его изломанном носу.
        Торопливые шаги сзади выдают атаку третьего дружбана. Он несётся на меня в штыковую, держа нож в правой руке. Я резко выплёскиваю ему в лицо содержимое стакана Голлума. Это его не останавливает, но лишает контроля.
        Он завывает, продолжая напирать, но ослеплённый враг, лучше зрячего, если только он не Рутгер Хауэр из «Слепой ярости». А это явно не он. Поэтому, я шагаю прямо и влево, ставлю блок и хватаю атакующего орка блокирующей рукой за запястье. А потом несколько раз наношу удары по его кисти зажатым в руке стаканом. Прямо острым краем по пальцам. Как неандерталец каменным рубилом.
        Он орёт, сердечный. Орёт и разжимает окровавленную руку. Финка падает, звякая о каменный пол. Я отбрасываю стакан и основанием ладони вбиваю его нос поглубже в черепушку. Боец уходит во внутреннюю империю, в нирвану и отлетев назад падает на стол, за которым отдыхают почтенные горожане.
        Они недовольно вскрикивают и вскакивают, уступая место этому незваному и недвижимому пришельцу.
        На плечо мне опускается рука, и я тут же максимально резко скидываю её, отбрасывая и того, кто осмелился прикоснуться. Это Голлум. Он отлетает к стойке, опирается на неё спиной и как пёс мотает головой, сбрасывая чёрные капли. Взгляд тяжёлый, рожа в крови, любо-дорого посмотреть.
        Он выхватывает ножичек и щёлкает кнопкой выпуская мерцающее в тусклом свете жало. Клац! Делает шаг ко мне на полусогнутых, пружинящих ногах. В правой руке у него тесак, а левая, как у мушкетёра, чуть отставлена и готова отбить любую угрозу. С ножичком он, похоже управляться умеет. А со стулом?
        Я хватаю стоящий рядом стул и, держа его ножками вперёд, молниеносно атакую противника. Прижимаю его к стойке и, не давая опомниться начинаю пинать по лодыжке, в одно и то же место.
        Он хрипит, рычит и воет, как упырь, попавший под солнечные лучи. Но я не прекращаю до тех пор, пока он не впадает в безумие. Я отбрасываю стул, но этот неугомонный бандос пытается ткнуть в меня своим кинжалом. Я подныриваю под руку с ножом, делаю захват бросаю трепыхающегося златозуба через себя. Финка летит в сторону, а я ставлю ногу ему на горло.
        Все присутствующие стоят и молча смотрят на этот короткий, но эффектный бой. Я оборачиваюсь и среди публики вижу входящего Игорька, двух шкафообразных вышибал и Джемо Бакинского.
        - Ты чё творишь, малой? - доносится слабый голос из зала. - Не по понятиям…
        Голлум дёргается, и мне приходится посильнее нажать ему на горло. Он хрипит, болезный.
        - Кто там за понятия побазарить желает? - прищуриваюсь я и забираю перстень Бориса со стойки. - Выходи, я разъясню, если сам не догоняешь. А ты потом этим фраеркам вшивым расшифруешь. Для тех, кто не вкурил, понятия простые. Я Бро. Кто на моё лапу положит, тому пи*да!
        - А ты чё, самый фартовый да козырный что ли? - раздаётся из глубины зала.
        - Козырный, - отвечает ему из-за моей спины Джемо. - Если не ясно что-то, ты спрашивай, не стесняйся. Я тебе втолкую.
        Я убираю ногу с поверженного врага, достаю из кармана пачку сотенных, срываю бумажную банковскую ленточку, но Джемал меня останавливает:
        - Нет-нет, все расходы за счёт заведения.
        - Я по чесноку лоха выкрутил, - хрипит Голлум. - Чё за кидняк, в натуре! И печать моя, всё по…
        - Ко мне за выигрышем придёшь, - прерывает его Джемо, подпинывая носком ботинка. - Давай на выход, с братанами.
        - Нет, - качаю я головой, - я сам. Должным быть не люблю.
        Я вытаскиваю из пачки чуть больше трети и швыряю в каталу. Деньги разлетаются, и он начинает ползать и подгребать их.
        Джемал оборачивается к своим шкафам и командует:
        - Выбросить эту шваль и больше, чтобы я их здесь не видел.
        Я едва заметно киваю Игорю, и он выходит наружу.
        - А ты и впрямь кручёный, - хлопает меня по плечу Джемал, отводя к стойке. - Хочешь выпить? А… забыл, прости.
        - Мне идти нужно, - киваю я. - Над предложением твоим подумаю и сообщу. Увидимся как-нибудь.
        - Ладно. Машину дать?
        - Давай, - соглашаюсь я. - Благодарю.
        Я выхожу из катрана. Все здесь. Наташка бросается ко мне. Водитель Беллы уже уехал, не дождался, так что предложение Джемо оказывается кстати.
        Потрёпанную шайку выводят и выталкивают из двери. Златозубый сплёвывает себе под ноги и шипит что-то под нос, глядя в мою сторону.
        Как в «Бременских музыкантах», последним вылез петух, изрядно ощипанный, но не побеждённый.
        - А шапка-то где твоя? - хмыкает Борис, провожая взглядом четвёрку неудачливых бандосов.
        - Наверное, в другом месте забыл, - пожимаю я плечами. - Не нашёл. Сейчас поедем, Наташ. Машина подойдёт и сразу поедем.
        Я подхожу к Борису.
        - Отойдём на пару слов, - тихонько предлагаю я.
        Он напрягается, но идёт со мной. Я отвожу его на несколько шагов и отдаю перстень.
        - Ого, - удивляется он, забирая кольцо. - А тебя нельзя недооценивать.
        - Тебя тоже, - киваю я. - Борис, ты меня прости, погорячился я сегодня. Не прав был.
        - Бывает, - говорит он, пожимая плечами.
        - Хорошо. Фридман теперь мой.
        Борис усмехается и качает головой.
        - Слушай, - говорит он. - Этот кент, с зубами, он на Наталью сразу глаз положил, как мы пришли только. И Марика целенаправленно вёл, я точно говорю. Игорь твой за Натальей смотрел, а я за этим, зубастым. Он с неё глаз не спускал. Я не сомневаюсь, это он Марику идею подкинул, типа если уверен в победе, рискни, поставь бабу. Сам бы Фридман не допёр до такого.
        - Сука… Зря ты мне сразу не сказал.
        - Так, а что бы я сказал? Это предположение, я не следил за их игрой, сам играл. Сотку проиграл и успокоился.
        Я поворачиваюсь к Фридману:
        - Марик, иди сюда!
        Он опасливо подходит. Смотреть больно, на лице такая скорбь, что от одного вида рыдать хочется. Ну и крови немного. Я же ему по зубам от души прописал.
        - Егор… - трясущимся голосом начинает он.
        - Борису ты ничего больше не должен, - перебиваю я.
        - Теперь ты его раб, - смеётся Буряце.
        Фридман печально склоняет голову.
        - Места в машине нет, - продолжаю я. - Поэтому в гостиницу пешком пойдёшь. Здесь минут пятнадцать. Двигай прямо, вон туда, до берега, потом повернёшь налево и там вдоль моря всё время. А от памятника героям уже видно отель наш. Понял?
        Он кивает.
        - Ну всё, давай, скройся с глаз.
        Выходит Джемал и подъезжает его «Волга».
        - Егор, ну заходи ещё, - говорит он с широкой улыбкой. - И с друзьями, и один. Всегда рад вас видеть. Наталья, я прошу прощения за инцидент. Больше этих бармалеев здесь не будет, так что в любой момент можете наведываться. Отныне для вас это будет самое безопасное место на Земле.
        - Да уж, - качает она головой.
        - Надо было меня предупредить, что придёте, ничего подобного и близко бы не произошло.
        - В следующий раз предупредим, - обещаю я.
        Боря садится вперёд, за ним я, посерёдке Наташка, а за водителем Игорь. До гостиницы доезжаем минут за пять. Борис уходит, а мы на некоторое время остаёмся в фойе.
        - А как так вышло, - спрашиваю я, - что вы оказались без Галины и без охраны?
        - Галина, - говорит Наташка, - страшно разозлилась на Бориса из-за того, что он стал там с девушками… общаться.
        - С какими, с нашими или тамошними? - уточняю я.
        - С ласточками тамошними, - поясняет Игорь. - Это ещё в первом месте. В баре. Да, она рассердилась и сказала, что мы уходим. Тогда, мы все поехали в катран.
        - Галина тоже поехала?
        - Да, - подтверждает Игорь. - И дружинники тоже за нами помчались.
        - Хорошо, - киваю я. - А что потом случилось?
        - Когда приехали туда, они начали ссориться. Какое-то время это продолжалось. Галина сказала, что всё, она завтра же уезжает. Новый год отменяется. Кто хочет может остаться, кто не хочет - возвращаться вместе с ней.
        - Ого! Ты чего ответила? - спрашиваю я у Наташки.
        - Да ничего не ответила, - качает она головой. - Как бы я без тебя что-то ответить смогла?
        - Ладно. А что потом было? - продолжаю выяснять я.
        - Потом Фридман начал играть, а остальные пить. Галина с Борисом опять стали ругаться. Наталья пошла в уборную, а я за ней. Там оказалась небольшая очередь. Минут пять-семь где-то мы отсутствовали. А когда вышли, женщин уже не было и охраны тоже. Я посмотрел, машин нет, решил дожидаться тебя здесь, но собственно, ждать не пришлось, потому что сразу вот это всё началось. Марк проиграл, и потом сразу ты появился.
        - Понятно, - говорю я. - Понятно…
        Появляется Марик. Красный, румяный, бежал, наверное, бандитов боялся. Он влетает в фойе и, увидев нас, останавливается. Нерешительно топчется на месте, а потом подходит.
        - Наталья… - говорит он. - Я сейчас шёл… и думал. Мне невероятно стыдно перед вами… Не знаю просто, что на меня нашло…
        Наташка не знает что сказать и опускает голову.
        - Да-да, я понимаю, - кручинится он. - Я вот тут подумал… Мы с Никитой будем «Родню» скоро снимать. Ну, то есть, снимать он будет, но я там тоже не последнюю роль… И я вот, как раз, про роль… Если вы захотите, я могу устроить…
        - И кого она там сыграет? - удивляюсь я. - Внучку что ли?
        - Кого? - он тоже удивляется.
        - Спасибо Марк Михайлович, мы подумаем, - отвечает Наташка.
        - Да, - несколько раз кивает он, и скорбно улыбается. - Простите, простите меня, простите… А деньги… я всё до копеечки… Всё-всё, у меня сезон хороший ожидается…
        Мы поднимаемся в номер. Наташка обнимает меня, прижимается и долго-долго не хочет отцепляться.
        - Испугалась? - спрашиваю я и глажу её по волосам.
        Она молчит и часто-часто кивает. Ещё бы не испугаться.
        - Больше я тебя в такие местечки не пущу.
        Сидела бы в гостинице и ничего бы не было. Да вот только не сидела бы она… Да.
        Во время завтрака к нам подходит Галина.
        - Я когда Марика увидела, обомлела. Кто это тебя? А он говорит, Егор. И плачет… Я думаю, ну, всё, Егорка, допрыгался ты у меня.
        Нет, Марик тот ещё фрукт, честное слово. Наябедничал, гад.
        - А потом Борис мне когда рассказал, что он учудил, я аж ахнула. Наташенька, бедная, как ты со страха не умерла?
        Наташка пытается улыбаться.
        - А ты что, правда, четырёх бандитов укокошил?
        - Укокошил? - удивляюсь я. - Нет, а-та-та сделал и всё. Я же гуманный. А вот Марика надо укокошить было.
        - Это точно. Змей он, Марик этот. Боря сказал, что видел четверых после твоего а-та-та, живого места, говорит, не было.
        - Это преувеличение, - качаю я головой.
        - Ну что, вы уезжаете или остаётесь? - спрашивает Галя. - Надо сказать, сколько нам билетов брать. Можете остаться, если хотите, но все возвращаются.
        - И Борис с Марком? - спрашивает Наташка.
        - А что им ещё делать? Возвращаются.
        Подходит Марик.
        - Марика, наверное, оставим здесь, - усмехается Галина, - в порядке наказания. Да, Марик? А то тебе с такой рожей стыдно небось в Москву возвращаться? Пусть в новогоднюю ночь в карты свои играет.
        Он кисло улыбается. Прямо, как Хоботов.
        - Мы тоже поедем, - говорю я.
        - Точно? - спрашивает Галя. - Тогда вместе на новый год гульнём? Мы решили собраться у Вики, а потом уже завалиться куда-нибудь, где повкуснее и повеселее.
        - Нет, - качаю я головой. - Мы домой поедем. В снега, в Сибирь. Хочешь с нами в настоящую зиму?
        - Ой, что ты! - смеётся она. - Там медведи у вас по улицам ходят?
        - Ага. И кабаны.
        Она кивает.
        - Если едете, быстро доедайте и бегом собираться. Выезд через час. Обратно летим из Анапы. Там сегодня есть рейс на Москву.
        Всегда кажется, что обратная дорога быстрее и короче. Это какой-то психологический финт. Не знаю. Впрочем, из Геленджика до Анапы действительно гораздо ближе, чем до Сочи. И едем мы в этот раз на «Волгах». Несёмся по серпантинам и любуемся видами.
        - Ну, как тебе в Геленджике? - спрашиваю я Наташку. - Понравилось?
        Мы сидим на заднем диване, а рядом с водителем едет Игорь.
        - Честно? - вздыхает Наташка. - Вкусно, красиво и тепло. Но я так рада, что мы отсюда уезжаем. Думаю, буду вспоминать этот город, как страшный сон. Он, наверное, не виноват, но всё вместе как-то не очень хорошо сложилось.
        - Жалко, - вздыхаю я. - А я-то уж размечтался.
        - О чём это? - спрашивает она.
        - Что перевезём сюда родителей, они тут будут черешню выращивать в свободное от работы время, персики и груши. Внуков гонять. А мы будем приезжать, загорать, развлекаться и трескать фрукты. Что, плохо? Скажи.
        - Ну-у-у… - тянет она. - Внуков-то нет пока, да и когда ещё будут.
        - Тут уж, как Бог даст, - улыбаюсь я. - Игорёк, скажи, ты бы не хотел мать-старушку перевезти в тёплые края? Ближе к морю, подальше от морозов.
        - Да я как раз об этом сижу и думаю сейчас. Мысль неплохая, надо сказать.
        - Так что «ну-у-у»? - спрашиваю я у Наташки.
        - Не знаю. Может, первые впечатления и сгладятся когда-нибудь новыми, более приятными, но, в любом случае, что здесь делать? Это же маленький городишко, в разы меньше нашего. Здесь же с ума от скуки сойти можно.
        - Эх, деточка, - качаю я головой, изображая старого опытного мудреца. - Ты даже не представляешь, какие перспективы открывает этот город перед обладателем красного диплома по математике. А также перед обладателем чуть менее красного диплома специалиста в области торговли.
        - Какие же?
        - Просто космические.
        Водитель включает радио, и оттуда несётся:
        …Заботится сердце,
        Сердце волнуется,
        Почтовый
        Пакуется груз.
        Мой адрес -
        Не дом и не улица,
        Мой адрес -
        Советский Союз…
        - Нет, - качает головой Наташка. - Я думаю, если куда-то переезжать, то только в Москву!
        - А-а-а! - смеюсь я. - Понравилась столица, покорившаяся твоей красоте? Вот не надо было от короны отрекаться, да?
        - Да ну тебя, пересмешник. А ты сам, будущий обладатель диплома, собираешься хоть что-нибудь делать в направлении учёбы? Или ты думаешь, что диплом тебе за красивые глазки дадут?
        - Надеюсь, что дадут за глазки, - подтверждаю я, - но делать собираюсь. Пойду, раз уж мы всё равно туда едем, в институт и сдам все зачёты и экзамены.
        - И сколько тебе для этого времени понадобится? Полгода? Ох, Егор, отчислят тебя. Как пить дать, отчислят.
        - Почему полгода? Один-два дня, я же умный. Вундеркинд, буквально.
        Мы болтаем, а потом впадаем в дремоту, а потом приезжаем в аэропорт. Грузимся в самолёт и летим. В Домодедово нас встречает Сергеич и везёт во Внуково.
        - Почти, как от Анапы до Геленджика, - смеётся он.
        До следующего самолёта ещё три часа. Регистрация начнётся только через час, поэтому мы идём ужинать в ресторан.
        - Егор Андреевич, здравствуйте, - окликают меня.
        - О! - удивлённо восклицаю я, поворачиваясь на голос. - Эдуард Фридрикович! Какими судьбами? Я думал вы в Тынде рельсы кладёте.
        - Нет, - тихо улыбается он. - Я решил не ехать. Уволился, пока вас не было по-тихому и вышел из вашей сферы. Теперь вы меня из комсомола не исключите.
        - Так вам по возрасту уж и так недолго осталось, - улыбаюсь я.
        Вот ведь жучара хитропопый.
        - Верно, но без записи в личном деле.
        - А что же вы здесь делали?
        - Да, хлопотал о месте.
        - В Москве? Ну надо же. И где, позвольте узнать?
        - Рано ещё говорить, - машет он рукой. - Пока ещё ничего не обещают. Но если что-то получится, я вам обязательно сообщу. Вы в ресторан? Я, к сожалению, с вами не смогу. Дороговато для меня. Пойду пирожок куплю. Ну ладно, всех благ в Новом году, если в самолёте не увидимся.
        Вот жук. Где это он хлопотал? Интересно. Я провожаю его долгим взглядом. Не нравится он мне. С самой первой встречи не нравится…
        И, кстати о встречах. В ресторане сидит Куренков. Бухенький.
        - О! - радостно кричит он, когда мы заходим. - Брагин! А я, как раз, за твоё здоровье пью! Иди сюда. Барышня, принесите меню!
        - Вот так встреча, Роман Александрович! Не иначе, как домой на Новый год летите? Вы когда окончательно в Москву переедете?
        - Переехал, Брагин, переехал. Квартиру получил. С видом из окна. На парк, представляешь? Свежий воздух, красота, мечта.
        - Отличные новости, - улыбаюсь я. - Поздравляю. Вы не возражаете, если мы к вам присядем?
        Он вальяжно машет рукой, мол располагайтесь. Мы садимся. Я напротив него, рядом со мной Наташка, а напротив неё Игорёк.
        - Отличные, да, - нетрезво кивает он, облокотившись на стол. - И новости отличные, и воздух за окном свежий, а вот мне…
        Он замолкает, настороженно оглядывается и подавшись через стол ко мне продолжает громким шёпотом:
        - Душно! Понимаешь? Мне душно!
        - Нет, честно говоря, не понимаю, - качаю я головой. - Почему душно-то?
        Он доверительно подмигивает и машет мне рукой, типа приблизься. Я наклоняюсь к нему, и он кладёт мне руку на затылок. Кладёт и притягивает меня к себе, и утыкается лбом в мой лоб.
        - Душно, - горестно шепчет он, - потому что понять не могу, что я тебе сделал, что ты со мной так поступил…
        - Я не понимаю, Роман Александрович.
        - Зачем, Брагин? Зачем ты прокинул-то меня? Скажи мне по старой дружбе. На бабки… Не по понятиям это…
        13. Парень из хорошей семьи, уважительный
        - Роман Александрович, - тихонько говорю я. - Во-первых, я вас в таком виде никогда ещё не видел, а, во-вторых, правда не понимаю, о чём вы говорите. Как это я вас прокинул на деньги? И причём здесь понятия? Какие такие понятия? Вроде, наши с вами понятия никогда не расходились. Я взываю к вашему профессионализму. Если речь идёт о чувствительных темах, пожалуйста, давайте не будем обсуждать их сейчас.
        - Не будем, - соглашается он и отпускает мою голову. - Если ты взываешь, я соглашаюсь с твоим взывом… Только ты мне скажи… Нет, просто, чисто по-человечески, что, что я такого тебе сделал, что ты так вот со мной взял и… фьють…
        - Роман Александрович, вы меня расстраиваете. Правда, очень сильно расстраиваете. Вы мне ничего не делали плохого. Исключительно, только хорошее. Поверьте, я к вам с огромным уважением отношусь и никогда бы не посмел… нет, никогда бы у меня в эту сторону мысль даже не шевельнулась.
        - Только хорошее, - повторяет он и машет на меня рукой, как на человека законченного, вернуть которого к жизни уже не удастся никогда. - А Валюха мне говорила…
        Все четыре часа в полёте, кроме коротких моментов, когда проваливаюсь в дрёму, я думаю о словах Куренкова и гляжу на него. И он, и я сидим у прохода, он справа, я слева, на два ряда позади.
        Он раскинулся в кресле и отрубился сразу, как уселся. Голова свесилась на бок, левая рука повисла плетью, и все, кто проходят мимо, обязательно задевают руку, словно это средневековая реликвия, прикосновение к которой приносит удачу и счастье. Правда, сам обладатель и единовластный хозяин этой реликвии выглядит не слишком счастливым.
        Мы приземляемся ранним утром. Погода, по словам командира корабля, хорошая, минус двенадцать градусов. Здравствуй, зимушка-зима…
        Куренкова встречают у трапа. Чёрная «Волга» с кучей блестящих антенн, серьёзный водитель в штатском, ждущий, когда открыть дверь… Я догоняю Романа, когда он уже подходит к машине.
        - Роман Александрович, подождите, пожалуйста.
        Он оборачивается и смотрит на меня пустым тяжёлым взглядом, словно силится узнать. Глаза воспалённые, губы пересохшие, ондатровая шапка сдвинута на ухо. Набрался он хорошо, конечно, и четыре часа сна на высоте одиннадцать тысяч метров не слишком помогли. Похоже, у него страшно болит голова и ему очень хочется пить. Ну, потерпи, дорогой товарищ, скоро будешь дома.
        - Брагин, - с трудом говорит он надтреснувшим голосом и пытается прокашляться, прочистить горло. - Чего тебе?
        - Хочу договориться о встрече с вами.
        - Зачем?
        - Поговорить надо.
        - Поговорить, - неприязненно повторяет он, и я понимаю, что вот в этом состоянии поговорить для него худшая из возможных пыток. - Давай после. Позвони… О чём говорить-то?
        - Да есть вопросик один.
        - Так ты к Радько обратись. Он за меня теперь.
        - Нет, мне с вами надо. Не его уровень.
        Роман хмыкает, машет рукой и идёт к машине. А вот нас машина ждёт не на лётном поле, а на парковке. Поэтому вместе с остальными пассажирами мы идём, продуваемые ветром, по заснеженному лётному полю. Дует, не по-детски, под ногами змеится мелкий снежок, и тёплые со сна пассажиры кутаются в пальто и шубы.
        Это не Геленджик, детка. Людская колбаса растягивается и, когда её голова добирается до здания аэропорта, начинает втягиваться в его внутренности.
        Багаж долго не выдают и, я начинаю злиться, что приходится ждать. Но наконец, мы получаем чемоданы, выходим в зал прилётов и встречаемся с… Пашкой Кругловым.
        - Павлик! - радостно обнимаю его я. - Вот так сюрприз! Ты когда вернулся?
        - Пару дней назад.
        - Ну, и как самочувствие?
        - Отличное! - смеётся он. - Теперь уже, как новенький. Ну что, пойдёмте, машина ждёт. С наступающим, кстати. На вечер будут планы?
        - Не знаю пока, надеюсь, нет.
        Мы едем домой. У Наташки после прошлого раза, когда пришлось ночевать у нас, теперь всегда с собой ключи. Да и Гена на этот раз предупреждён, мы успели позвонить родителям ещё из Анапы.
        Мои собирались тихо-мирно сидеть вдвоём дома, но я их планы перевернул с ног на голову за день до Нового года. Впрочем праздничный паёк от тёти Любы они получили заранее, это у нас отлажено и работает, как часики. В любую погоду. Так что хвататься за голову и придумывать, чем бы гостей накормить не нужно. Вообще-то, хоть все свои, но народу наберётся человек семь-восемь, я думаю.
        Правда теперь маме придётся весь день торчать на кухне. Ну, хотя бы она будет не одна, а с Наташкой. А вот мне придётся побегать, если друзья-партнёры будут доступны, конечно. Вообще-то, сегодня рабочий день, но в коллективах ясно же какая обстановка, камбэй с самого утра и Дед Мороз, красный нос после обеда.
        - Но днём вы мне понадобитесь, - говорю я ребятам. - Так что сейчас поспите, а часиков в десять приезжайте. Игорёк, если хочешь, можешь взять выходной, а Паша Толика дёрнет.
        - Не-не, - отказывается Игорь. - Я в порядке. Справимся и без Толяна сегодня.
        Зелёный «еразик» стоит на месте, из трубы идёт дымок. Жив курилка. Заглядываю внутрь. Служба идёт. У парней ёлочка наряжена, термос с чаем, бутерброды. Здорово, орлы! Проверив караульную службу, иду провожать Наташку.
        Кажется, не так давно я здесь был в последний раз, но чувство такое, как если бы целая вечность прошла, и будто я вернулся сюда из далёкого будущего, успев в нём напрочь забыть и запах, и ощущения настоящей жизни. Эх, если бы можно было навсегда остаться в счастливом настоящем…
        Гена выскакивает в прихожую в армейских тёмно-синих трусах и растянутой майке.
        - Это вы что ли? - щурится он спросонья. - Чё так рано? Привет, доча… Ну давайте… Заходите…
        Он обнимает Наташку, прижимает её голову, чмокает в макушку, а меня легонько хлопает по шее.
        - Ну, приехали, значит… Так это… Сейчас чаёк организуем.
        - Дядя Гена, вы тут с Натальей сами давайте. Я к своим пойду, а потом увидимся, попозже. На Новый год к нам приходите.
        Я иду домой. Поднимаюсь по лестнице и подхожу к двери. Радж слышит. Он не лает, но я очень хорошо его представляю, словно вижу сквозь дверь. Топчется на месте, пыхтит, обнюхивает, царапает в нетерпении дерматин, молотит хвостом, выговаривает, воу-оу-оу и, наконец, разражается лаем, устраивая переполох.
        Открываю дверь и оказываюсь дома. Пёс с ума сходит. Ну, иди, иди сюда, разбойник. Соскучился? Я тоже. Ну, ну, да, да. Он прыгает на меня требуя немедленной ласки, объяснений и обещаний на будущее. Ладно-ладно, что-нибудь придумаем, не переживай.
        Выбегают родители. Встречи всегда радостны. Мы обнимаемся, улыбаемся, говорим какие-то глупости. Мама бежит на кухню, гремит кастрюльками и тарелками.
        - Ну, сынок, как дела? - спрашивает отец. - Ты совсем, смотрю, решил в Москве обосноваться?
        Я осматриваюсь. Ничего не изменилось, всё как обычно. Ёлка стоит, так же, как и год назад, не наряженная только, мандаринами пахнет. Такое чувство, будто я второй раз вхожу в одну реку…
        - Не знаю пока, пап. Пробиваем с нашей бывшей первым секретарём горкома проект Скачковский. Если выгорит, буду в Москве больше бывать.
        - Ещё больше? - усмехается отец. - То есть, это с фабрикой не связано?
        - Да, ещё больше, и фабрика тут не при чём, ты прав.
        - Ну, ты даёшь. А институт?
        - Пойду второго числа. Нужно же сдать там что-то, экзамены какие-то.
        Отец смеётся, смотрит на меня, любуется плодом своих былых стараний.
        - Хорошо, - говорит, - что у меня таких студентов нет, я бы им рассказал, как учиться надо.
        Садимся «пить чай». В моей тарелке оказываются котлеты и жареная картошка. Рядом солёные помидоры и белые грузди. И, несмотря на то, что я вроде и есть-то не хотел, я набрасываюсь на еду.
        Шашлык хорошо, и люля хорошо, а домашние мамины котлетки, да солёные груздочки со сметанкой… м-м-м… лучше. Генетический код заставляет кайфовать по полной. Ну и, как результат, вместо горькой кофейной бодрости я чувствую сытую и удовлетворённую усталость, расслабленность и непреодолимое желание вздремнуть минут шестьсот.
        Но голыми руками меня не возьмёшь. Вместо постели я иду в ванную, встаю под контрастные горячие и холодные струи душа, умываюсь, обтираюсь и выхожу навстречу последнему дню года.
        Часы показывают почти восемь. Ладно, ложиться смысла нет, да и не дадут, похоже поспать. Раздаётся звонок и мама подходит к телефону.
        - Егорка, - говорит она, - прижимая трубку к груди, чтобы на том конце не было слышно. - Это тебя. Не успел приехать, уже звонят.
        - Кто?
        - Чурбанов какой-то, если я правильно расслышала.
        Я беру трубку.
        - Здрасте, Юрий Михайлович. Вы чего не спите в четыре утра?
        - Это у тебя утра, - усмехается он, - а у меня вечера. Так, ты почему улетел, не заехал?
        - Так мы же договорились, что до Нового года…
        - Это раньше было, до вашего возвращения.
        Коньяк, по голосу чувствую. Наш, «французский», сто процентов.
        - Ты когда теперь возвращаешься? - спрашивает он.
        - Я же вот, как раз, только что вернулся.
        - Нет, в Москву.
        - Мне экзамены надо сдать в институте, - говорю я. - Пару дней-то это займёт, не меньше. Я ж вообще весь семестр в альма-матер не появлялся.
        - Это ничего, это мы поможем. Леонид Ильич про тебя спрашивал.
        - Не может быть, что спрашивал?
        Неужто Белла доложила о моём выступлении Медунову?
        - Не забыл ли я про орден? - смеётся он. - Понял?
        - Так вы меня на вручение вызываете? - тоже смеюсь я.
        - Нет, не на вручение, - делается он серьёзным. - У нас тут процесс пошёл потихоньку. Но об этом мы сейчас говорить не будем.
        - Понял.
        - Мне надо с тобой и твоим товарищем с тёмной стороны организационные моменты некоторые решить. И лучше не затягивать. Мы можем и без тебя, конечно, но лучше, чтобы сразу все заинтересованные. Ладно. Почему из Геленджика сбежали? Скучно стало?
        Да уж, от скуки чуть не умерли.
        - Галина Леонидовна сказала, что не хочет оставаться. Подробности не знаю, я немного отвлёкся от отдыха на дела и проворонил ключевые моменты.
        - От отдыха отвлёкся? - смеётся Чурбанов. - У тебя трудовая зависимость.
        - Нет, Юрий Михайлович, просто все проблемы, которые решать приходится, экзистенциальные.
        - Смотрите, грамотный какой, - усмехается он. - Активист-экзистенциалист. Юный философ. Ладно, о философии в другой раз поговорим. Не задерживайся там.
        - Хорошо, при первой же возможности приеду. Поздравляю вас с наступающим. Всю вашу семью. Всех благ, трудовых успехов, личного счастья и финансового благополучия. Поздравьте, пожалуйста, Галину Леонидовну и, если будет уместно… - я оглядываюсь на маму, которая собирается на работу и всё слышит, разумеется, - м-м-м… её папу.
        - Её папу? - хмыкает он. - Ладно, посмотрим. Тебя тоже поздравляю, и девушку твою, и родителей. Галине сам позвони, только не раньше десяти, ей выспаться надо.
        Я кладу трубку.
        - Кто это? - спрашивает мама. - Взрослый человек, по голосу.
        Да уж, не ребёнок.
        - Странная фамилия, редкая… - добавляет она. - Но где-то я её слышала уже.
        - В Москве весьма распространённая, - говорю я.
        Даже не знаю, как можно было бы объяснить звонок замминистра внутренних дел…
        - Правда? А кто он?
        - Ответственный работник, - говорю я уклончиво. - Слушай, а сегодня прямо полный рабочий день?
        - Нет, конечно, после обеда всех отпустят, - говорит она и проводит по губам помадой, прикатывает губу к губе и посылает зеркалу поцелуй. - А до обеда по плану новогодний сабантуй, так что работы и не будет, считай. Я когда приду, буду сразу на вечер готовить, я уже вчера кое-что начала, так что должна успеть. Наташа придёт помогать?
        Мама отрывается от зеркала и внимательно на меня смотрит.
        - Обязательно, - подтверждаю я. - Во сколько надо?
        - Ну, - пытается высчитать она, - пусть часам к двум будет готова. А я когда приду, сразу ей позвоню. Так. Ладно, я пошла.
        - А подарки? Я же вам привёз кое-что.
        - Нет, Егорушка, давай потом, папа уже, всё равно, убежал, пока ты в душе был. Значит так. Спать пока не ложись, выведи и покорми Раджу сначала. И на тебе ёлка. Надо нарядить. Но это позже можно. А, чуть не забыла. Тебе привет от Паши Ропшина, такой милый мальчик.
        - А кто это? - хмурюсь я.
        Ропшин мне только один известен… Тоже Паша, кстати, Павел Иванович Ропшин - это подпольная кличка Бориса Савинкова, который «Конь бледный». Террорист и социал-революционер, замочивший в своё время министра внутренних дел Плеве, Дубасова, Дурново и генерал-губернатора Москвы. Других Ропшиных я не припоминаю…
        - Ну, что значит «кто это»? - пожимает мама плечами, застёгивая серёжку. - Он же у вас в комитете комсомола состоит. Принёс подарок новогодний от фабрики, набор продуктов, конфеты, кофе, чай, колбаса. Он разносил тем, кого не было, вот как тебя. Очень хороший парень, понравился мне, о тебе так тепло говорил. Мы с ним душевно так посидели, отца не было, как раз. Чай с пряниками пили, разговорились, знаешь, прямо отпускать не хотела. Фотографии ему наши показывала. Ты с ним дружи, парень из хорошей семьи, уважительный. У него отец в горисполкоме, не у нас только…
        Капец. Это что за Ропшин такой уважительный?
        - Мам… А как он выглядит-то?
        - Ой, Егор, вечно ты со своими шуточками. Обычно выглядит, рогов на голове нет. Чёрненький такой, красивый, глаза чуть раскосые… Я сначала подумала, кореец что ли, а он говорит калмык. Ну очень хороший. Ты ему скажи, мол мама моя, без ума от тебя. Может, к нам пригласишь сегодня? А то что он там в общаге своей, разве праздник… Так, всё, я побежала, опаздываю уже. Раджа на тебе.
        Как только она уходит, я поднимаю трубку и звоню на фабрику, в комитет.
        - Алло! - задорно отвечает Галя Алёшина.
        - Галь, я тебя обожаю! - говорю я. - Надёжней товарища, чем ты невозможно найти. Ты всегда на посту, молодец! Привет и с наступающим! Какой на сегодня план?
        - Ой, Егор! Приве-е-т! Ты приехал что ли?
        - Да, товарищ Галя, я приехал. Как ты тут справляешься?
        - Не жалуюсь, - отвечает она. - Слушай, ты почему не вчера вернулся? У нас же вечер был новогодний, так тебя не хватало! Ты придёшь?
        - Не знаю ещё. Постараюсь. Но у меня дел - только тебя увидеть, да ребят поздравить. И у меня для тебя есть маленький подарочек.
        - Мне? Правда?
        - Да он малюсенький, Галь, чисто символически.
        - Спасибо, Егор, ты такой внимательный. Но это не горит. Если сегодня не успеешь, не беда.
        - Галя, слушай, кто такой Павел Ропшин? Красивый калмык с раскосыми глазами.
        - Я такого не знаю, - уверенно и не задумываясь, отвечает она.
        - Точно? Ты даже не подумала.
        - Да чего думать-то? - говорит она и замолкает ненадолго. - Нет, правда не знаю. Он откуда, из райкома что ли?
        - Я думал у нас на фабрике работает…
        - Нет, тут парни все наперечёт, красивого калмыка я бы запомнила. Кстати, про красивых. Настя-то Курганова замуж выходит. Вот тебе и высшая комсомольская школа.
        - Правда? За москвича?
        - Нет, не за москвича, а за нашего сибиряка.
        - Ну что же, совет да любовь, - отстранённо отвечаю я, потому что Настя Курганова с её амурно-матримониальными подробностями меня сейчас меньше всего заботит.
        - Что, даже не спросишь за кого?
        - Галь, думаешь, я всех сибиряков знаю?
        - Ну, Его-о-р! - недовольно тянет она.
        - Ну ладно, - вздыхаю я. - Галина, а за кого Анастасия Курганова замуж выходит?
        - За нашего… Снежинского!
        За нашего Снежинского… Хм…
        - Вроде ж она рада была, что смылась от него. Он кстати не поехал в Тынду, ты в курсе? Мне, чувствую за это дело от Куренковой таких дюлей прилетит, ого-го. Даже не представляю, что она мне устроит…
        Вру, конечно, представить нетрудно…
        - В курсе, да. Выскользнул. Скользкий, как налим. Вот я и не знаю, как он её захомутал. Видать карьеру пообещал, да только чем он помочь-то может? Может он, конечно, умеет то, что другие не умеют? В журнальчиках своих поначитался, а?
        - Да, загадка. Даже не знаю, что сказать. Слушай, Галина, ты не могла бы спросить у кого-нибудь, про этого Ропшина? Вдруг наш, всё-таки?
        - Дался тебе этот Ропшин. Даже над шуткой посмеяться не можешь.
        - Да, шутка зачётная, поднаторел в порнухе, ты точно подметила. А подарки новогодние от фабрики раздавали? Узнай в профкоме, пожалуйста, разносили по адресам?
        - Егор, ну сразу видно, из столицы вернулся. Кто разносить-то будет? Шутишь что ли? Я твой сама забрала в профкоме, вон стоит на полке. Там «Курортные», батончики и две мандаринки. Если хочешь, я, конечно, и принести могу…
        - Да нет, не надо, что ты, это я так… просто… Ты их съешь, кстати, а то засохнут.
        - Ладно, - говорит она немного разочарованно, - пойду в кадры тогда схожу, раз ты моей зрительной памяти не доверяешь. Перезвони через полчаса, или я сама тебе позвоню. На домашний или в машину?
        - На домашний, Галь…
        Блин, что за детектив Агаты Кристи? Ропшин Паша, ты кто, нахрен, такой? Я набираю номер директора. Может, он кого посылал? А может, тётя Люба? Нет, про Любин паёк мама говорила. Кто ж тогда? Директора на месте не оказывается. Ходит по производству, коллектив поздравляет, дедушка Мороз…
        - Радж, пошли, - встаю я.
        Пойду пройдусь и мысли прояснятся. А потом Гале перезвоню, узнать, что там в отделе кадров. И директору. И Платонычу. И Куренкову. Блин, ещё Валя эта, надо с ней как-то сгладить, а то в Москве она крайне недовольной осталась нашим общением. Мстить начнёт, палки вставлять в колёса. Уже, похоже, бате на меня клепает…
        Я одеваюсь. Беру несколько конвертов, вкладываю в них купюры и выхожу. После Геленджика морозец щиплется. Ещё и ветерок. А ведь это даже и не мороз никакой. Так, просто лёгкая разминочка.
        Стою у подъезда и осматриваюсь. Дверь «еразика» открывается, появляются двое парней и встают у машины. Всё чётко, персональных сопровождающих нет, значит, задача ложится на них. Свистнув Раджа, подхожу к пыхтящей тачке. Заглядываю. Смена уже другая. Перед Новым годом ещё раз сменятся.
        Честно говоря, мне вот, блин, прямо не по себе, что из-за меня парни просидят здесь все праздники. Ясно, что они за это получат неплохие деньги, но неприятно. Не царский режим, как говорится. Тем более, кадры отборные, опытные, уважаемые. Я уже давно хотел всех распустить, но Скачков не разрешил. Ладно…
        - Ребята, привет! - киваю я. - Как настроение?
        - Отличное, товарищ генерал, - хохмят они.
        - Молодцы. Вам тут Дед Мороз письма прислал. С наступающим поздравляет.
        В салон я не забираюсь, а стою прикрывшись от ветра распахнутой пассажирской дверью. А ветерок ничего так, как раз со стороны двора дует.
        - О! - радуются парни. - Письма - это хорошо! Письма - это здорово!
        Я вынимаю из внутреннего кармана конверты и один из них выскальзывает и летит на мокрый пол машины. Я резко дёргаюсь, наклоняюсь, пытаясь поймать его на лету и в тот же самый момент… хрусть… будто надо мной кто-то линейку из оргстекла ломает. И тут же на меня сыплются стеклянные осколки.
        Где-то вдалеке взвывает и ревёт автомобильный двигатель, а парень, мой охранник, тот, который стоял за мной, вот только что, сию минуту, секунду назад стоял тут… он заваливается и тихо соскальзывает по борту машины.
        14. Ну, Брагин, погоди!
        В ушах стучат кузнечные молоты, а время не замедляется, оно останавливается. Его просто больше нет…
        Что это такое! Какого хрена! Сука! Паша Ропшин, это ты? Это ты сделал? Кто ты такой и чего тебе надо? Собственно, чего надо, уже понятно. Мою бессмертную душу. Откуда ты взялся такой? Пасёшь меня, ждёшь. Терпеливый. Хочешь завалить здесь? Ну да, в самолёт дуру не протащишь, а на поезде долго, пока доедешь, я уже в другом месте, не там, куда ты ехал.
        Итак, это не Ашотик. Это, скорее всего, не менты. Теперь моё устранение лишено для них смысла, оно ничего не решает, может быть только иллюстрацией неотвратимости мести, но это вряд ли. Ради красивых жестов такое не делают.
        Кто ещё? Печёнкин - нет. Ресурсом располагает, но сейчас моя смерть не в его интересах. Он только на меня и надеется. Вообще-то, наверняка я этого не знаю, но маловероятно. С Киргизом тоже всё понятно.
        У нас также имеются Каха, Рыжий… кто ещё? Какой-то там Конь, Междуреченские пацанята, Новосибирские…Нет, всё это слишком невероятно. С тем же успехом можно добавить в число подозреваемых и рассерженную на меня Валю Куренкову.
        Когда стреляли в первый раз, мне показалось, что у стрелка азиатские черты. Мог спутать, темно было и расстояние приличное, на нервах, опять же. Но вот вам Ропшин. Тоже азиатские черты. Милый и симпатичный калмык. Совпадение? Не знаю, совпадений не бывает, мне кажется.
        Я стряхиваю с себя оцепенение. Ревущая машина, звук которой затихает вдали, скорее всего, увозит стрелка подальше от этого места. Наша тарантайка за ней не угонится. Да и покидать место преступления не самая лучшая идея. Мда… твою же дивизию… А парень, защищавший меня, и чьего имени я до сих пор не знаю, лежит на снегу и из головы его вытекает кровь.
        - Звоните в ментуру, в скорую и Скачкову. Давайте все стволы. Сумка есть какая-то?
        - Да какая скорая… - ошарашенно отвечают ребята. - Тут двухсотый, труповозку надо.
        Коронера…
        Парни сбрасывают оружие в бумажный мешок, и я отношу его домой. Радж недоволен быстрой прогулкой, но довольных сегодня вообще нет. Я в темпе накладываю ему еду и снова выбегаю во двор.
        Неизвестный, безымянный, не успевший стать знакомым, герой. А этот Ропшин довольно близко подобрался. Был у цели, практически и, если бы не конверты, вернее, тот один, который выскользнул из руки, вместо этого парня сейчас с закрытыми глазами лежал бы я. Или с открытыми.
        Вскоре приезжает милиция, всех опрашивают и все мы отвечаем примерно одно и тоже. Мы участники патриотического объединения молодёжи «Пламя» осматривали автомобиль, принадлежащий капитану Рыбкину, на предмет возможного участия в мероприятиях объединения. Внезапно раздался выстрел, и Михаил Леонтьев оказался убитым. И всё в таком духе.
        Гильз нет, пулю ещё предстоит достать. А вот звука выстрела не было. Я не слышал, ребята тоже не слышали. А это значит, что киллер имеет пистолет с глушителем. А где он его взял? Надеюсь, не там же, где я…
        Гена качает головой и посматривает на меня:
        - Ну, Егор, что за каша заварилась?
        - Надо как-то, чтоб разговоров поменьше было, - качаю я головой.
        - А как? Ментов вона сколько понаехало! Гляди-ка, сам генерал примчался. Это ж надо!
        - Ух ты, точно.
        Из «Волги» выбирается Печёнкин. В седой каракулевой папахе, в генеральской шинели, из-под которой мелькают красные полосы лампас. О, да вы нарезались, ваше благородие, а нет, поскользнулся просто.
        Он подходит к нам с Рыбкиным. Гена вытягивается во фрунт, но генерал на него даже не смотрит.
        - Здравствуй, Егор, - говорит он с волнением и вполне натуральной тревогой в голосе. - Тебя не зацепило?
        Видать ведомство уже содрогается от очищающего огня, раздутого министром, и генерал Печёнкин хватается за любую соломинку, лишь бы не пойти на дно.
        - Здравствуйте, Глеб Антонович. Я цел. Спасибо, что сами на это дело приехали. С наступающим вас, кстати.
        - Да какое тут, - в сердцах машет он рукой. Это ж надо, под Новый год, такой подарок. Ну ладно, я сейчас. Я это дело себе на карандаш беру, лично буду контролировать. Мы этого негодяя обязательно отыщем.
        Он отходит к своим подчинённым, а Гена удивлённо присвистывает:
        - Это чего было сейчас? Я думал, он тебя живьём сожрёт, а он… Может, выяснилось, что ты внук генсека?
        - Бери выше, дядя Гена, - говорю я, глядя на ментов, собравшихся вокруг Печёнкина. - Я и есть будущий генсек. Ты сам-то как?
        - Да, чё мне сделается-то? - пожимает он плечами.
        - С девушкой всё нормально? Как там твоя Лариса Дружкина?
        - Да-а-а… - машет он рукой. - С молодухой, оно знаешь как…
        - Ну, а что, сам помолодеешь. Так бы сидел перед телеком со шкаликом, а тут надо соответствовать, в кино водить, в ресторацию. Вечная молодость, короче.
        Он вздыхает:
        - Я это, Егор… на Новый год не приду к вам. Куда Лариску-то девать? Сам понимаешь…
        - Да ладно, чего ты стесняешься, - приходите вместе. Родители будут рады. Или, думаешь Наташка не поймёт? Растолкуем, значит.
        - Она знаешь какая, Наташка-то. На всю жизнь, говорит, одна любовь и точка. Начиталась книжек разных.
        - Гена, не морочь голову. Ты чего, будешь теперь прятаться как подросток? Итак сколько лет дочери посвятил. Имеешь право, короче. Давай, приходи с Ларисой, а с дщерью твоей я поговорю.
        - Сильно-то много о себе не воображай, - хмыкает Гена. - Дщерь мою обламывать замучаешься, аль не понял ещё? Это она с виду только такая тю-тю-тю, а внутри характер. А не понял, потому что салага ещё зелёный. Пороху не нюхал. Это я не про сегодня, а так, в целом… про баб.
        - Ну ладно, - грустно улыбаюсь я, - дашь мастер-класс, сенсей. И вот ещё что, мне пару-тройку паспортов надо будет.
        - Зачем столько? - удивляется Гена.
        - На всякий случай. Пригодятся.
        Когда милиция отчаливает, появляется Скачков с помощником. Они ставят с другой стороны двора «пазик», теперь будет два поста. Только большого смысла в этом нет. Вряд ли убивец предпримет ещё одну попытку именно здесь, в этом месте. Блин.
        Тем не менее, автобус встаёт у въезда в гаражный кооператив. Там всегда паркуются чужие машины, и легковушки, и грузовики, так что в глаза бросаться не будет.
        Ребят сменяют. Теперь будет две новых смены. Блин, бесполезное расточительство, честно говоря. И повод для лишних пересудов да кривотолков.
        С Новым годом, в общем.
        - Виталий Тимурович, - отвожу я в сторонку Скачкова. - А у Миши Леонтьева, были родственники, семья?
        - Нет, Егор, вообще никого. Только наши пацаны. Но он, честно говоря, две недели только отработал ещё и друзей толком не завёл.
        - Ну, вы позаботьтесь о похоронах, пожалуйста, чтобы всё достойно было и уважительно. И мне скажите, я обязательно должен присутствовать.
        - Скажу, не переживай. И вот ещё… ты в его смерти не виноват. Доля секунды и сам бы мог пулю словить. Дело такое…
        Я киваю.
        Зайдя домой, набираю Куренкова. Он звучит гораздо лучше, чем утром в аэропорту. Пришёл в себя уже.
        - Роман Александрович, это Брагин. Не спите?
        - Не сплю. Ты там вроде поговорить хотел?
        - Хотел, да. Как мне увидеть вас?
        - Увидеть, - задумчиво повторяет он за мной. - Ну приезжай сейчас, пока время есть. Потом я сам уйду, а вечером в гости с женой поедем.
        - Может в баню сходим, не желаете?
        - В баню? - подвисает он.
        - Ну, а что? В городскую можно было бы. Грязь бы с себя смыли и в новый год с чистой кожей и чистыми помыслами.
        - Грязь не так легко смывается, - отвечает он. - Тем более, с помыслов. Нет, Егор, в баню не пойду, а то улечу в Ленинград вместо Павлика.
        - Понятно. Ладно, я тогда подъеду. В течение получаса.
        Я выхожу. Кино и немцы. Парни получили инструкции от Скачкова и теперь транспортируют меня, как военного преступника. Бегом-бегом-бегом, пригнувшись, прыг в машину и по газам. А сзади вторая тачка с Толяном и другими крутыми терминаторами.
        Вальяжно и по-хозяйски мы мчимся по улицам города, подминая их под себя, и не хватает нам только мигалки, сирены и милицейского сопровождения. В голове звучит музыкальная тема из «Бригады», да только я не Саша Белый. И вот что, очень жаль что Андрей Панин, игравший в «Бригаде» погиб. Он возможно как раз сейчас учится в нашей «Культуре»… Большой был артист… Будет, вернее… Большой!
        Куренков выглядит вполне прилично, школу, как говорится, не пропьёшь. Бодрый, энергичный, пахнет не «Шипром», а чем-то французским. Лощёный, элегантный и немного прохладный.
        Мы садимся в югославские велюровые кресла, очень, надо сказать, приличные, а его супруга подаёт нам кофе.
        - Я варю в джезве, по-турецки, - снисходительно улыбается она.
        - Восхитительно, - вдыхаю я кофейный аромат.
        И, хотя я предпочитаю настоящий итальянский эспрессо, готов поклясться, этот кофе очень недурён.
        - Я добавляю кардамон, - делится со мной секретом жена Куренкова. - Несколько раздавленных зёрен. Хотя, это не зёрна, наверное… Ну не важно, в общем, с кардамоном.
        - Ну, что, как жизнь? - выгибает бровь отправленный в активный резерв, подполковник КГБ.
        - Всяко было, - усмехаюсь я, - но чтоб так хорошо, ещё ни разу.
        Он вяло улыбается.
        - А у вас как? - спрашиваю я. - Новая захватывающая работа, новые горизонты. Но отчего же вы печальны? И как так я вас кинул или подставил?
        - Печален я, дорогой любимчик богов, товарищ Брагин, - говорит он, - потому что благодаря твоей идее меня перекинули на «перспективный» участок работы. Да только перспектива здесь далёкая и весьма туманная. Говорю без обиняков и предельно откровенно, если ты не возражаешь.
        - Напротив, только этого и прошу.
        - Ну-ну. А раз перспектива не ясна, чему радоваться? Зарплата у меня остаётся прежней, а оперативного простора для принятия решений намного меньше. И, более того, наш тайный бухгалтер или, как правильно сказать, казначей, наверное… так вот, наш казначей решил, что раз я сейчас не приношу доход, то и нехер меня кормить.
        Другими словами, сидел он здесь спокойно, рулил потоками, направлял их в казну, и себе отслюнявливал, сколько считал нужным. А теперь сел на голый паёк. Квартира в Москве, персональный автомобиль и прочие номенклатурные блага - это прекрасно, но… Но не идёт ни в какое сравнение с финансовыми возможностями, получаемыми на прошлой позиции.
        - Козёл ваш казначей, плохой финансовый директор, - качаю я головой.
        - Большое спасибо за проявление солидарности, - скептически усмехается он.
        - Но… - начинаю я, и замолкаю, подбирая нужные слова.
        - Вот именно, - кивает он. - Но…
        - Роман Александрович, - говорю я. - Очень хочется избежать пафоса. Послушайте… Для меня вы не просто важный член команды. Вы капитан суперпервого ранга и адмирал адмиралов нашего звездолёта.
        - Отлично, - качает он головой. - Поцелуй в жопу засчитан, но ситуацию это не меняет.
        - Нет, извините, - качаю я указательным пальцем из стороны в сторону. - Это холодная констатация факта, без подхалимажа. Прошу не путать Божий дар с яичницей.
        Он поджимает губы.
        - То, что ваш финдир мудак, я не виноват.
        - Кто мудак? - хмурится он.
        - Финансовый директор. Может, он хороший бухгалтер, но стратег говённый, вы уж простите. Вы зашли на охренительно важную позицию, от которой зависит будущее нашей империи. И если он это не может обработать своим головным микропроцессором, надо гнать его поганой метлой в какую-нибудь тюрьму. Шутка.
        Куренков качает головой.
        - Нет, - продолжаю я, - коньячные и водочные реки с небольшими ручьями виски - это важно. Колбаса и джинсы - тоже важно. Но все эти прекрасные вещи нужно ещё масштабировать на всю страну. Да только рупь деревянный уже обнуляли в нашей истории и ещё обнулят до отрицательных значений, уж вы мне поверьте. Сейчас наша цель - зелёный.
        - Кто зелёный? - щурится он.
        - Бакс зелёный, - развожу я руками, - доллар, проклятый, будь он неладен. Не йена и не марка, а сраный, простите меня за бедность речи, доллар США. А где его брать? Ну не у туристов же скупать, это ведь смешно, право слово. Внешнеэкономическая деятельность - вот наше будущее. И для конвертации заработанного на условной колбасе, и, что самое главное, для пополнений.
        Он перестаёт быть иронично-обиженным и начинает внимательно слушать. Восстань, так сказать , пророк, и виждь, и внемли. Что б мы были без Пушкина…
        - Роман Александрович, - хлопаю я его по колену, - где брать грины?
        - Где, Брагин? - уже вполне вовлечённо интересуется он.
        - В ВЭД! - с победоносным видом заявляю я. - Во внешне-экономической деятельности. А как в этом деле обойтись без таможни? Нет, ну, Роман, ну в самом деле! Никак же!
        Он проглатывает эту фамильярность.
        - Будем зарабатывать валюту! - финалю я.
        - А зачем она нам, если с ней ничего нельзя делать?
        - Это с рублём нельзя, - качаю я головой. - А с баксом можно. В международном масштабе! Вот в чём прикол, понимаешь… понимаете, то есть? И ещё долго будет можно, к сожалению. В любом случае, на наш век хватит. Но, это сейчас неважно! Важно перейти на новый, космический уровень. Готовы вы к переходу? Нет? Ну, так надо готовиться. А про финдира вашего… ну, давайте бороться за свои права. Аккуратно только, чтоб не вышло чего. Без излишнего либерализма.
        - Брагин, ты не выпил?
        - Нет, Роман Александрович, - усмехаюсь я. - Сами знаете, в отличие от вас, не пьющие мы.
        - Так! Ты это заканчивай!
        - Смотрите, если ваш жлоб вас урезает, я буду передавать им меньше на величину вашей доли.
        - Тебя вычислят и примерно накажут за это, - качает он головой. - Вариант так себе.
        - Вариант «Омега». Может, и не вычислят. Слушайте, ну не век же нам кишки фаршем набивать! Колбаса колбасой, но нас ждут огромные свершения и невообразимо прекрасная Россия будущего!
        - Надо тебя порекомендовать в агитаторы университета Марксизма-Ленинизма, - говорит он, пытаясь показать себя циником, но я-то вижу, что он очень, прям очень-очень хочет мне верить.
        - Некогда мне агитировать, товарищ подполковник, надо бабки рубить.
        Глаза Романа из потухших, и по-детски обиженных, начинают освещаться если не оптимизмом, то, по крайней мере, надеждой.
        - А зачем тебе столько денег? - спрашивает он.
        - Это я у вас хотел поинтересоваться, - смеюсь я. - Я свою долю пущу в геополитический проект. А вы куда? Можете не отвечать, если ещё не придумали. Но время придумывать и вообще, время крепко задумываться уже наступило.
        - Ладно, Егор, - начинает он, но замолкает, потому что в прихожей раздаётся звонок. - Это Валя, наверное.
        Действительно, это она. Я слышу её радостный голос. Она вбегает в гостиную и…
        - О! А этот откуда взялся?
        - Валентина Романовна, - лучезарно улыбаюсь я. - Привет!
        - Па-ап, - игнорирует она моё приветствие. - Зачем здесь Брагин? Как-то он раздражает в последнее время.
        - Валя, - укоризненно говорю я, - разве можно так говорить о старом друге, тем более, прямо при нём?
        Блин, с ней у меня совершенно не было настроения видеться сегодня. Вот правда, на душе не очень, а ещё её выслушивать, подлаживаться, придумывать, импровизировать.
        - Нам обязательно нужно поговорить, - продолжаю я. - Мне кажется, ты в последнее время сердишься на меня. За что только, никак не пойму.
        - Сержусь? Что ты! Было бы на кого сердиться, - говорит она и выглядит невероятно сердитой.
        - Валь! Ну что такое?
        - Что такое? - скрещивает она руки на груди. - Не надо только из себя овечку строить! Мне неловко всё говорить тебе при папе, иначе, я бы объяснила. Доходчиво бы объяснила и максимально понятно даже для самых тупых имбецилов.
        - Так, - встаёт с кресла Куренков. - Говорят, милые бранятся, только тешатся. Но давайте вы без меня свои отношения будете выяснять. Валя, ты с нами сегодня вечером?
        - С вами, - соглашается она. - Если не поступит более серьёзных предложений. - Но если вы с собой Брагина решите прихватить, то я точно пас.
        - Нет, он не идёт, - качает головой Роман.
        - Валя, я думаю… - говорю я, но она перебивает.
        - Так, Егор, избавь моих родителей от своих объяснений. Не надо тут начинать рассказывать, что именно ты думаешь, хорошо? У меня есть конкретные вопросы по твоему поведению и я хочу, чтобы ты делом показал… э-э-э… свою приверженность идеалам Октября.
        - И Нового года, - улыбаюсь я. - Хорошо, давай обсудим, договоримся о встрече и…
        - А чего тут договариваться, - возражает она. - Давай прямо сейчас, пока я на взводе и мне есть, что тебе предъявить.
        - Слова-то какие, - хмыкаю я. - Предъявить.
        - Да. Когда закончишь разговор с папой, - зловеще улыбается она, - пойдём ко мне, я тут рядышком живу.
        Блин, так и хочет меня затащить за точку невозврата…
        - Да мы вроде закончили уже, - говорит Роман, - обсуждать то есть, что я буду делать со шкурой неубитого медведя. Пока ответа нет, об этом я ещё подумаю. В принципе, Егор, я рад, что мы поговорили.
        - Я всегда предпочитаю, чтобы не было никаких даже малейших недосказанностей в деловых отношениях.
        - Прекрасно, - хвалит меня Валя. - В таком случае, пойдём со мной.
        Усугублять кризис в отношениях с ней я не хочу. А вот попробовать умиротворить её без приношения жертв, это да, хочу. На её территории это будет сделать сложнее, но вступать в малозначимый спор сейчас смысла нет. Думаю, у меня найдутся подходящие слова.
        Ещё раз поздравив Романа и его жену, и пообещав на прощание не пропадать и созвониться в первые дни наступившего Нового года, я исчезаю. И Валя тоже.
        Она живёт рядышком, практически в соседнем доме, но, чтобы попасть к ней, нужно выйти на улицу и пройтись по морозцу. Ну, что же, так мы и поступаем.
        Мы выходим из подъезда, вдыхаем свежий холодный воздух и готовимся к непростому разговору. Вернее, это я готовлюсь. Парни сразу прилипают и следуют за нами.
        - Это что ещё за танцы народов мира? - спрашивает Валя. - Это твои люди что ли?
        Мои, Валя, мои.
        - Ты Снежинского давно видела? - спрашиваю я, меняя тему.
        Она пристально смотрит то на меня, то на парней.
        - Давно, ещё как давно. Вот о нём, на самом деле, я бы тоже поговорить желала. Понимаешь ты меня?
        Подъездная дверь выходит прямо на улицу, а благоустроенный двор располагается позади здания. Я осматриваюсь.
        На противоположной стороне улицы замечаю парня с фотоаппаратом. Он перематывает плёнку. Интересно даже, что можно здесь фотографировать? В общем, уличный фотограф. Корреспондент, собственный… Он аккуратно крутит рычажок, и у меня в голове что-то щёлкает.
        Парень, выполняя привычную и рутинную задачу, проводит операцию практически не глядя. Сразу видно, профессионал. Мы с Валей уже практически проходим мимо, но он поднимает глаза, и встречается со мной взглядом. И тут мне становится абсолютно ясно, кто он такой.
        У него азиатский разрез глаз и довольно милое для юноши лицо. Выглядит он спокойно и безмятежно, но лишь до той секунды, пока не понимает… пока не понимает, что я всё понял.
        Щёлк, и всё становится предельно ясным - и что он фотографирует здесь в это время, и, собственно, кто он такой. Щёлк, щёлк, щёлк, будто целая серия кадров вспыхивает в моём мозгу.
        - Я согласовываю его кандидатуру в обкоме, - гнёт свою линию Валя, - а он после всего этого отказывается от поездки и выходит из комитета комсомола! Это никуда не годится, Егор, и наказать придётся именно тебя… Брагин! Куда ты понёсся?
        Я делаю резкий бросок и мчусь через дорогу. Игорь и Паша стартуют вслед за мной, а фотограф поворачивается и бежит вдоль улицы.
        - Надо догнать! - бросаю я своим ребятам.
        - Брагин! - кричит Куренкова. - Это что вообще значит?
        Игорь отстаёт, а Пашка вырывается вперёд.
        - Брагин! Нет, ну что за детский сад! Брагин! Ну, погоди! Придёшь ещё, попросишь у меня что-нибудь!
        15. Мухтар берет след
        Игорь чуть отстаёт, а мы с Пашкой прибавляем ходу. Ходу, ноженьки резвые, ходу! Но и наш собственный корреспондент прибавляет, сучонок. Да ещё как прибавляет! Ладно, посмотрим, стайер ты или спринтер. Я чувствую себя гончей, взявшей след и чувствующей скорую добычу.
        Он бежит по Красной, в сторону от реки, по направлению к универу.
        Ой, снег-снежок, белая метелица,
        Говорит, что любит, только мне не верится!
        Лёд, припорошённый мелким снежком, прямо скажем, бежать не помогает. Стараюсь не думать об этом, а просто мчать вперёд за этим неведомым и незнакомым мне врагом. По воде, яко посуху и по льду тоже, яко посуху. Кто он такой и с чего вдруг решил открыть на меня охоту, мне совершенно непонятно.
        Есть ли у него заказчик? Или он мститель? Может, он не калмык, а киргиз и мстит за Киргиза? Чушь и ерунда… Откуда у него оружие, откуда машина, откуда техническая поддержка? В общем, рабочей версии у меня нет, стало быть, нужно догнать гада во что бы то ни стало.
        Я его неплохо рассмотрел. Разумеется, насколько это возможно, с такого расстояния. Не знаю, тот же это чел, что стрелял в первый раз, или нет, судя по всему да. Но блин, он молодой, мой ровесник практически, пацан желторотый. Не матёрый киллер, не омоновец, не спецназовец. Пацан.
        Вундеркинд-убийца против вундеркинда-цеховика. Сюжет для комиксов, честное слово… Может, он тоже заброшен из будущего? И его цель уничтожить меня? Для чего только? Чтобы предотвратить восстание машин? Ну, короче, всякая хрень в голову лезет. Всякая… етит твою… хрень! Лучше бы за ногами следил!
        Но уже поздно. Твою дивизию! Правая нога едет по льду, и в тот же миг я лечу на заснеженный асфальт. Обрушиваюсь, как потерявший управление вертолёт, поднимаю белую снежную пыль и тут же получаю неслабый пинок в бок. Это Паша не успевает затормозить, запинается за меня и тоже падает на тротуар.
        А наша цель тем временем подбегает к горчичному «москвичонку», припаркованному напротив филармонии, открывает дверь и прыгает внутрь.
        - Номер! - кричу я, подбегающему Игорю. - Запомни номер!
        Машина срывается с места и увозит фотокорреспондента в неопределённую даль. Твою дивизию. Тьфу!
        - Ну, хотя бы, - говорю я, поднимаясь, отдуваясь и отряхивая с себя снег, - размялись… Вы как?
        - Отлично, - слегка морщится Игорь.
        - Ага, - соглашается с ним запыхавшийся Пашка.
        Из машины я звоню Рыбкину и прошу пробить номер. Он кряхтит, ругается, не хочется ему в предпраздничный день заморачиваться.
        - Да они там все на кочерге уже! - отбивается от меня он.
        - Попробуй, дядя Гена! Возможно, на этой машине ездит мой «покушенец».
        - Да ну тебя, Егор, вечно с тобой головная боль. Ладно, попробую.
        Я еду к Большакам. Тут пешком три, максимум пять минут, и на машине столько же. Проезжаем мимо «Орбиты», вот здесь была первая попытка. Блин. Странная история. Странная…
        Платоныч оказывается дома один.
        - Кофе, Егор? - предлагает он.
        - Конечно, разумеется да, - соглашаюсь я и иду на кухню. - А Трыня где?
        - Егор, ну зачем ты так его называешь? Не надо. Ушёл в школу. У них там мероприятие какое-то праздничное.
        Озираюсь. Признаков намечающегося переезда не заметно.
        - Дядя Юра, когда вещи будете перевозить? Что-то вы не собираетесь я смотрю.
        - Да, мы решили особо с этим делом не канителиться. Мебель я там уже заказал, посуду тоже не повезу. Одежду постепенно перевезём, всё равно буду приезжать время от времени. Книги… Не знаю. На новом месте будем наживать всё новое.
        - Понятно, - киваю я и отпиваю из чашки. - Не понимаю, как ты делаешь такой кофе? Колдуешь, что ли? Я ведь из этих же твоих зёрен варю, и получается вот совсем не так. В чём секрет?
        - Надо варить с любовью, - усмехается он.
        - Ах, вон в чём дело! Ну, можешь, пожалуйста, прислать мне эту Любу-Любовь? Пусть и мне поможет.
        - Пришлю, - шутливо обещает он. - Ну рассказывай, как съездил и почему не остался на Новый год.
        - Ну… даже не знаю с чего и начать.
        - Давай по порядку.
        - Или по важности?
        Платоныч на секунду задумывается.
        - Нет, - наконец, говорит он. - Давай по порядку.
        Он слушает молча, только головой качает. Вопросы начинает задавать, когда я заканчиваю свои истории, по важности.
        - И кто это может быть, есть у тебя хоть какие-то идеи?
        - Нет, - мотаю я головой и пересказываю ему все мысли, что посетили меня за это утро.
        - Действительно ерундистика какая-то. Ты фотографа этого хорошо рассмотрел? Думаешь, тот же человек, что к маме твоей приходил?
        - Думаю да, по описанию похож.
        - То есть, он выстрелил, понял, что не попал и засел где-то рядом, так? Выжидал, что ты будешь делать дальше. Может, он где-то поблизости живёт? Квартиру, например, снимает. Пришёл домой, сел у окна и наблюдает, когда ты поедешь. Это я к тому, что он должен был как-то выследить тебя, чтобы появиться у дома Куренкова. Так?
        - В наших домах он вряд ли живёт. Риск большой. Мама может его увидеть и… в общем, вряд ли. Скорее всего, наблюдал за выездами откуда-то, засев неподалёку, и последовал за машиной, когда я двинул к Куренкову.
        - И что теперь думаешь делать?
        - Посмотрим, что скажет Гена для начала.
        - А если ничего не скажет?
        - Тогда будем ждать, пока Печёнкин раскрутит это дело.
        - Ну, брат. Этак ты ничего не дождёшься. Может, Чурбанову расскажешь? Попросишь прислать следователя по особо важным? Ну, или как там бывает…
        - Блин, дядя Юра, лишь бы этот особо важный следак не начал нос и ручки свои длиннющие совать, куда не надо.
        - Ну, не знаю…
        - Покушение явно связано со сферой нашей деятельности. Не обманутый же муж, правда?
        - А есть такие? - усмехается он.
        - В том-то и дело, что нет. Насколько мне известно. Хорошо бы решить всё по-тихому. Найти и самим разобраться. Если Печёнкин до этого стрелка доберётся раньше меня, тоже нехорошо. Может какой-нибудь компромат нарыть, будет потом кровь пить. Ты ж его знаешь. Короче, ждём Рыбкина. Кстати, сегодня к нам вечером, да? Вы же придёте с… Андрюхой?
        - Придём, - разводит он руками, - если пригласишь, у нас планов особых нет.
        - Да, приглашаю, приходите.
        - Хорошо, спасибо. А зачем ты Белле всё вот так выложил? Думаешь, правильно это?
        - Надеюсь, да, - киваю я. - Я же ей не сказал, что будущее вижу. Я сказал как бы вполне очевидные вещи. Не знаю, насколько она серьёзно к этому отнесётся. Как я помню, когда её арестуют, она долго не будет верить, что медуновы и прочие её не вытащат. Её, такую нужную и необходимую, кормилицу, ударницу и депутата горсовета или как там это называется…
        - А ты её просто спасти хочешь? - удивляется Платоныч. - Ну, так предупредил бы перед арестом да и всё.
        - Я с ней дружить хочу и строить бизнес в Геленджике. И ещё в Сочи. За год-полтора мы там много чего успеем наделать, пока номенклатуру громить не начнут.
        - Так зачем так рисковать? А вдруг раньше начнут? Твоего же бизнеса в твоём будущем не было? Я имею в виду твоего нынешнего бизнеса.
        - Наверное, не было, - чешу я в затылке. - Или, может и был, да только глубоко законспирированный и не разоблачённый. Поэтому, например, я о нём ничего и не слышал.
        - Но некто Егор Брагин из твоего времени не повернул историю туда, куда ты хочешь её повернуть, правильно?
        - Не повернул. Он вообще под колёсами «Колхиды» сгинул. А если нет, могли и хлопнуть. Может, вот этот калмыцкий ассасин довёл дело до конца и не стало Егора Брагина с его идеями. Всякое возможно…
        - Тьфу на вас, - хмурится Большак. - Насколько я знаю, и дело на «Ждановской» в твоём мире иначе развивалось, чем теперь, да? И потерпевший там у вас не выжил, в отличие от нашего здешнего. Правильно?
        - Правильно, дядя Юра, и это вселяет оптимизм. Ну что, ещё по маленькой? Остался там кофеёк?
        Мы пьём ещё кофе, едим печенье, разговариваем, размышляем и, ничего не придумав, прощаемся до вечера. Надо бы с Валей дорешить, но блин, вот вообще не хочется с ней сейчас тереть что-то, а уж тереться - и подавно.
        Еду к Рыбкину.
        В опорном пункте шумно. В одном из кабинетов, похоже, усиленно ждут Новый год. А он всё никак не наступает.
        - А-а-а, - кивает Гена, вскользь пробегая по мне взглядом, - недострелённый? Проходи. Только что звонили. Значит так, «Москвичонок» твой принадлежит гражданке Ангелине Ивановне Шварц, сорок второго года рождения. Прописана по адресу Пионерский бульвар восемнадцать, квартира…
        - Гена, ну чё, тебя сколько ждать? - вбегает растрёпанный сержант. - Ты чё работаешь что ли? Ну, ты, мля, даёшь. Запри ты его в курилке, а после праздников разберёшься.
        - Щас-щас, - кивает ему Гена, - иди, не сношай мозг, Кардович. Начинайте, приду скоро. Квартира тридцать три. Записал?
        - Запомнил. Благодарю тебя, отец.
        - Знаешь такую?
        - Ангелину Ивановну Шварц? Нет, не знаю. Но теперь точно познакомлюсь. Старовата для меня…
        - Я те дам, старовата, - он грозит мне пальцем. - Вон дома молодуха ждёт.
        - Ага, это точно. Машина не в угоне?
        - Тьфу! А чё сразу не мог спросить?
        - Ну, дядя Гена, ты же целый капитан, мог бы и сам дотумкать.
        Рыбкин снимает трубку и начинает крутить диск.
        - Генка! - орут из отдавшихся празднику кабинетов и сопровождают призыв искрящим многообразием матерных комбинаций.
        - Во дают, - хмыкает Гена. - Слыхал, как завернули?
        - В кабинет заглядывает Хаблюк.
        - А-а-а… - произносит он точно таким же тоном, как Гена минуту назад и также скользит по мне невидящим оком. - Ген, тебя, вообще-то ждут все! Ты тут не ох*ел, гражданин начальник? Там продукт стынет, между прочим.
        Он произносит это своим обычным тоном недовольного задиры, постоянно ожидающего наезда. В стиле «а чё я-то?» Ещё и нижнюю губу выпячивает.
        - Привет, Михаил! - улыбаюсь я постоянству его имиджа.
        Как там было про имидж и жажду? У него и то, и другое, короче…
        - Здорово, - недовольно бросает он, буравя Гену взглядом и не глядя на меня. - Ну чё, алё!
        - Хаблюк, мля! Приду сейчас. Давай отсюда! Ой… Не, Виталий Петрович, это я не тебе…
        Он смеётся в трубку и, одновременно, глядит на Хаблюка как зверь и запускает в него линейкой. Тот закатывает глаза и, высоко подняв голову, медленно и вальяжно, как борец после тренировки, выходит за дверь.
        - Да я вот уточнить хотел, - непривычно любезно говорит Гена. - А машина не в угоне, случайно?
        Из трубки доносится поток громких высказываний. Я, конечно, не могу разобрать, что именно там кричат, но ясно, что-то очень неприличное.
        - Да ладно тебе, Виталь… Хорош, орать-то!!! Ты смотри давай… А, понял… ладно… хорошо, подожду…
        Он кладёт трубку и трёт ладонью шею, будто этот Виталий Петрович приложил его не словами, а вполне конкретно намылил шею.
        - Вот, - недовольно смотрит он на меня. - Вечно через тебя херня какая-нибудь. Эти ещё…
        Из-за стены опять несётся призыв немедленно влиться в коллектив.
        - Гена, - ты же не пьёшь, - взываю я к нему.
        - Кто это тебе сказал? - нервно вздёргивается он. - С Лариской уже перетёр?
        - Хорош гнать, ты сам мне и сказал, а с Лариской твоей я не говорил и не видел её сто лет уже. А на машине этой подозреваемый скрылся. Тот, что пытается твою дочь вдовой сделать.
        - Да понял я уже, понял, что не просто так.
        - И про паспорта не забудь, пожалуйста.
        - Ну, это не сегодня, - решительно машет он, как чувак на плакате, бескомпромиссно отвергающий рюмку с водкой.
        Трезвость - норма жизни! Звонит телефон.
        - Капитан Рыбкин… Ага… Понял… Да. Ладно, спасибо большое. Виталик, буду должен.
        Он кладёт трубку на рычаг.
        - Слыхал? - кивает он мне. - Из-за тебя должен буду. Машина в угоне не числится, так что всё чисто.
        - Отлично. Спасибо, дядя Гена.
        - «Спасибо» тебе, - сердится он. - У человека, можно сказать, единственный праздник в году, а ты… Ладно, если вопросов больше нет, давай, иди, а я к коллективу примкну. Временно. А вечером поговорим, если что.
        Сантименты - это не про Гену вообще, ну и ладно, хорошо и так. Итак. Вот адрес. Есть некая гражданка Шварц Ангелина Ивановна. Я с ней не знаком, а вот она меня, похоже, недолюбливает. Впрочем, она, скорее всего, и ни при чём. Возможно, кто-то на машине по доверенности ездит. Купил типа по генеральной и катается в своё удовольствие. Всё возможно.
        Стало быть, надо пойти и проверить, кто она такая и с чем её едят. Прижать, может быть. Посмотреть, как она на моё появление среагирует. Хорошо бы взять Гену в форме и с удостоверением.
        - Дядя Гена, а одолжи мне удостоверение своё, а?
        - Чего? - у него глаза на лоб лезут. - Нет, ну, Брагин, ты аферюга. Я знал, конечно, но чтобы так!
        - Ну поехали вместе тогда. Грех зятю не помочь. Или тебе водяра важнее?
        - Так, ты чё на понт меня взять решил? А ну, канай отсюда, редиска!
        - Папа-папа, - качаю я головой. - Под пули зятя отправляешь. Давай удостоверение, говорю. Верну через час.
        - Э-э-х! - в сердцах машет он рукой и вытаскивает свои новенькие красные корки. - Всё, давай, чеши отсюда. Но чтобы через час был. Ясно?
        Паша с Игорем ждут на крылечке, внимательно оглядывая всё вокруг. Бдят, короче.
        - Погнали парни. Хотя нет, стойте. Ну-ка, посмотрите на меня. Что ж вы молодые-то такие, а? Я смотрю на них и на Рыбкинскую фотку на удостоверении. Ладно, Игорь, будешь капитаном Рыбкиным. Держи. Паха вообще не похож. Ты просто не похож, а Пашка вообще. Поехали.
        По дороге я ставлю задачу. Паша смеётся, а Игорь качает головой.
        - Актёр из меня никудышный, - говорит он.
        - Какой ещё актёр! - возмущаюсь я. - Играть не надо, не вздумай вообще! Просто будь собой и всё. Вопросы задавай такие, чтобы выяснить все детали по машине. Ты понял меня?
        - Угу, - мрачно кивает Игорь.
        - Игорь, - подзадориваю его я. - Ну, взбодрись, прислушайся к себе. Ты же охотник по жизни. Ты же чувствуешь добычу, ты берёшь след. Твои ноздри раздуваются, а в кровь вливается адреналин!
        - Точно, - смеётся Пашка. - Мухтар берёт след.
        - Капитан Рыськин, - говорит он обескураженной женщине в переднике. - Вы Ангелина Ивановна Шварц, сорок второго года рождения?
        - Да, - удивлённо хмурится она. - Паспорт можно ваш посмотреть?
        - А в чём дело, собственно?
        На меня она не реагирует, значит, сама не при делах. Это точно. Сто процентов. Такое я вижу.
        - Вы погодите с вопросами, - кивает Игорёк. - Я здесь вопросы задаю. Паспорт покажите.
        Ох, не пережми палку, Игорь. Полегче…
        Гражданка молча исчезает и через минуту появляется с паспортом в мокрых руках.
        - А в чём дело, товарищ милиционер? - спрашивает она и подозрительно косится на меня. - У меня там сковорода… подгорает…
        Из квартиры действительно доносится запах еды.
        - Ничего, мы быстро, - говорит Игорь и передаёт паспорт мне.
        - Я из ЮДМ, - поясняю я и начинаю листать страницы.
        Так… так… прописка… ага… вот, семейное положение…
        - Мы по поводу автомобиля, - говорит Игорь. - Вы являетесь владельцем горчичного «Москвича»-2140 тысяча девятьсот семьдесят восьмого года выпуска. Так?
        - Да, - пожимает она плечами. - А в чём…
        - Кто эксплуатирует автомобиль? - не даёт ей слова Игорь.
        - Мой муж…
        Зарегистрирован брак с гражданином Шварцем Яковом Борисовичем, читаю я запись в паспорте.
        - Яков…
        - Где сейчас находится автомобиль?
        - Так в гараже… Тут, недалеко, пятнадцать минут… пешком…
        - Муж сегодня эксплуатировал машину? Где сейчас находится ваш супруг?
        - Муж в командировке в Топках, на цементном заводе. С минуты на минуту должен вернуться… На поезде… А в чём собственно дело?
        - Кто ещё имеет право эксплуатировать автомобиль? - повышает Игорь голос. - Кто сегодня ездил на машине? Вы слышите вопрос?
        - Почему вы кричите? - хмурится хозяйка «Москвича». - Так вести себя непозволительно…
        - Вы чините препятствия следствию! - заявляет Игорь.
        - Какому ещё следствию? - начинает возмущаться она. - Пришли, ничего не объяснили… Я… Я жаловаться буду! Покажите ещё раз ваше удостоверение! Кто вы такие?
        На лестнице раздаются шаги и к нам подходит представительный мужчина в дублёнке. В руке у него элегантный чемоданчик из кожзама.
        - Ангелина, что здесь происходит? - спрашивает он низким, как у Левитана голосом, ставит чемодан и снимает большие запотевшие очки.
        - Милиция, - твёрдо заявляет Игорёк, а ещё говорил, что не актёр. - Капитан Рыськин.
        Он открывает корочки и буквально тычет их в лицо Якову Шварцу. Тому даже приходится податься назад.
        - Позвольте, - басит он…
        - Кто имеет право управлять принадлежащим вашей супруге транспортным средством? - не даёт опомниться Игорь.
        - Хорошо, - кивает муж, - я вам отвечу.
        Он чуть отступает на полшага назад и начинает протирать очки лохматым мохеровым шарфом.
        - Яша, это очень странная милиция, - говорит Ангелина.
        - Я скажу вам, кто может управлять автомобилем моей супруги, кроме меня, - хорошо поставленным голосом говорит Яков Шварц. - Но сначала попрошу ответить вас. Почему в ваше удостоверение вклеена чужая фотокарточка?
        16. Здравствуй, Дедушка Мороз
        Надо же, какой Яков Борисович глазастый. Как он так быстро сумел рассмотреть фото Рыбкина и сравнить его с ликом Рыськина? Пора его срочно колоть. Либо затаскивать их обоих в хату и пытать. Но это, разумеется, вариант совершенно нерабочий. Не наш вариант.
        По тому, как ведут себя супруги, мне понятно, что к покушению они отношения не имеют. Вижу, чувствую. Уж в этом я никогда не ошибаюсь. Это точно. Чуйка. Так что единственное, что мне сейчас нужно - имя того кто, ещё может водить их машину.
        - Позвольте ещё раз взглянуть, - рокочет басом Яков и тянет руку к Игорю.
        И зря. Потому что в ту же секунду рука эта оказывается заломанной, а шапка и очки гражданина Шварца летят вниз по лестнице.
        - Нападение на сотрудника! - заявляет Игорёк. - На этом автомобиле совершено преступление. Быстро назовите имя! Кто ездил на машине?
        - Брат, брат… - басовито стонет Яша.
        - Яша! - кричит Ангелина Ивановна. - Это бандиты! Не говори! Помогите!
        - Покушение на лицо при исполнении! - заявляет Игорь. - Говори имя!
        - Брат… - стонет Яша. - Двою… родный…
        Твою же дивизию. Ну и балаган мы устроили!
        Этажом выше начинают хлопать двери.
        - Помоги… - запускает новый раунд воплей хозяйка тачки, но я не даю ей опомниться и заталкиваю в квартиру.
        - Заткнись, - рычу я. - Котлеты! Пожар!
        Она ахает, хватается за голову и летит на кухню, откуда уже и вправду пахнет дымом. Я тут же захлопываю дверь, отрезая Якову все пути к спасению.
        - Имя, твою мать! - кричит Игорь.
        - Я скажу, скажу, - трубит Шварц. - Только отпустите! Ай, как больно!
        Да говори ты уже, козёл старый! То ли ты тупой?
        - Немедленно прекратите! - несётся женский голос с верхнего этажа. - Хулиганы! Сейчас милиция приедет!
        И блин! Ну твою же дивизию! Снаружи действительно доносится милицейская сирена.
        - Выводим! - командую я. - Везём в отделение, уже наряд подъехал. Наши! Новый год в каталажке просидит!
        - Вы не имеете права! - не сдаётся Яков.
        Охренеть, такое давление, я бы уже давно сказал. Это что за тайна-то такая?
        - Соучастник! - бросаю я. - Покрываешь подельника? Говори, кто он! Имя!
        - Я, нет! - голосит он, вместо того, чтобы сказать имя. - Я не имею отношения! Я из командировки! За что?
        Твою, нахрен, дивизию!
        - Ладно, пойдём, - говорю я Игорю, потому что сирена воет очень близко и никуда не едет, приехала уже. - Товарищ капитан, по повестке вызовем. И ОБХСС ещё привлечём. Жену проверим и его самого.
        Последнюю фразу я говорю уже спускаясь по лестнице. Игорь бросает этого стонущего гада и тоже спешит за мной.
        Очень плохо!
        Мы выходим из подъезда, заставляя себя не бежать, а двигаться, как ни в чём не бывало. И блин! Бобик стоит не здесь, а через один подъезд отсюда. Сирена уже выключена, но маячок работает. Парни грузят алкашей.
        Тьфу! Подлые алконавты! Ну кто перед Новым годом ментов из-за такой ерунды вызывает, а? Если бы не они, мы бы этого Яшу додавили, доломали.
        Садимся в машину.
        - Ну, я же говорил… - начинает Игорь. - Хреновый из меня артист.
        - Всё у тебя отлично получилось, - отвечаю я. - Ты молодец, натуральный мент. Прирождённый. Только я же тебя предупреждал, надо было сразу в квартиру заходить. Если бы мы внутри оказались, мы бы из них вытрясли всё что нужно. Мусора ещё эти, надо же было им с алкашами начать возиться.
        - Может вернуться? - спрашивает Игорь.
        - Думаешь, они нам теперь откроют?
        - Ну прости, - сокрушается он. - Я потом уже вспомнил, что ты говорил, чтобы я сразу внутрь прорывался.
        - Ладно, что уж теперь. Главное, чтобы они не успели своего этого брата-дегенерата предупредить. А они предупредят, возможно, прямо сейчас предупреждают. И значит, он затихнет, поняв, что ему грозит. Ляжет на дно, сцуко…
        - Как ты сказал?
        - Херовые дела, я сказал! Провалили операцию! Так, ладно, поехали. Всё, трогай, Паша. Едем в УВД.
        Мы выезжаем из двора и катим по бульвару. Останавливаемся на перекрёстке с проспектом Ленина на светофоре. Народ бежит куда-то, суетится, перед праздником, предвкушает, вожделеет, надеется. А я вот ни то и ни другое, и даже ни…
        Блин, придётся-таки притягивать этого кровососа Печёнкина. Сска… Как же не хотелось-то. В общем брать надо этих стрельцов. Без шума и пыли не вышло, значит будем теперь пылить по полной программе. Включаем план «перехват».
        - Игорь, набирай номер, - командую я. - Давай трубку. Пять, ноль, пять…
        - Егор! - перебивает меня Пашка. - Гляди! А это не наш кент? Вон, из двора выезжает.
        Твою ж дивизию!
        - Ты номер посмотрел?
        - Семьдесят пять девяносто восемь, - отвечает он. - Наш номер!
        Как следует рассмотреть водителя не удаётся. Но он один. Мужик в больших солнцезащитных очках.
        - Давай-давай-давай, Павлик! Жми!
        - Так это… - начинает он говорить, что типа красный вообще-то, но мотнув головой жмёт на газ.
        Мотор ревёт, машина рвётся в бой, но не едет. Корма выползает влево, а колёса, предвосхищая погоню, бешено крутятся на месте, шлифуя накатанную белую поверхность, не содранную грейдером и не посыпанную песком с солью.
        - Не упусти, Пашка! - в возбуждении прикрикиваю я.
        Мы срываемся со скользкого пласта и вылетаем вперёд, врываясь в не слишком густой, но всё-таки поток летящих по проспекту автомобилей. Раздаются бешеные сигналы клаксонов, и мы мчим дальше, подгоняемые этими вувузелами и несомненно добрыми пожеланиями водителей. Они как болельщики заставляют рваться наши сердца в предчувствии победы.
        - Где? - кричу я. - Ты его видишь? Куда он делся?
        В глаза бьёт неожиданно яркое послеобеденное солнце. Мороз и солнце… и всё такое… Мы несёмся под уклон, прямо навстречу светилу, туда, где оно скоро скроется не за далёким горизонтом, а за дымящими трубами химкомбината. Мы щуримся, отворачиваемся, но стремимся вперёд за горчичным «Москвичом».
        - Вижу, да, - отвечает Павел, сосредоточенно вглядываясь в дорогу. - Вон там, за троллейбусом, впереди. За светофором.
        - Да твою же дивизию!!!
        Для нас опять врубают красный, как на заказ. Пашка начинает тормозить. Главное, красную волну не поймать. Хотя…
        - Похеру! - мотаю я головой. - Жми, Паха! Жми!
        Здесь не перекрёсток, а пешеходный переход. Пешеходов нет, так что…
        Пашка жмёт. Движок ревёт, машина рвётся вперёд и тут же…
        По тормозам!!!
        Твою мать! Девочка, ангелочек, лет восьми, смотрит большими голубыми глазами. Она даже испугаться не успевает, просто стоит и хлопает огромными ресницами.
        Когда там ей хлопать-то, это ж доля секунды! Восприятие времени… всё замедляется, и я вижу только лицо ребёнка и размазанную карусель бешено несущуюся по кругу. Один оборот. Второй оборот.
        Девочка остаётся стоять на месте и изумлённо смотрит нам вслед. А мы сделав два полных оборота и чудом никого не задев, останавливаемся на встречке, но по ходу своего движения. Включается жёлтый и Пашка с непроницаемым лицом вжимает педаль газа в пол и гонит, чтобы вернуться на свою полосу. И при этом не въехать никому в бок.
        Каскадеры, каскадеpы
        Мы у случая прекрасного в гостях
        Каскадеры, каскадеpы
        Ведь опасности нам, в общем-то пустяк
        Это наша судьба
        Мы не можем иначе!!!
        Можем или не можем, но мы прём дальше. Подлетаем к цирку и опять влипаем в красный свет. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать в очередной раз «погнали». Но нет. И так чуть ребёнка не сбили.
        - Где он? Вы его видите?
        Парни молчат. Твою дивизию!!! Куда он делся? Либо поехал прямо, либо повернул направо.
        - Куда едем, Егор? - спрашивает Паша.
        Прямо пойдёшь - коня потеряешь, направо пойдёшь - потеряешь ещё что-нибудь. Вечный выбор. Вечный долбаный выбор! Направо поток больше, вероятность больше и стрелка загорается раньше.
        - Направо! - командую я.
        Мы проезжаем мимо цирка и на следующем светофоре сворачиваем на мост. Налево. Этого козла нигде нет. Я рычу. У «Кристалла» проскакиваем на жёлтый, а на перекрёстке с Красной… Тут уже по названию улицы даже ясно… опять стоим и ждём. А перед нами ещё с десяток машин. С ума они что ли все посходили? Откуда столько? Все порядочные люди дома давно сидят, салаты строгают, а не по дорогам елозят.
        - Твою дивизию, - качаю я головой. - Всё, давай, Игорь, Печёнкину звонить.
        Но Игорь, вместо того, чтобы набирать номер, возбуждённо восклицает:
        - Смотри! Да он нас дразнит что ли?
        Слева по Красной на горчичном «Москвиче» едет наш пижон в шапке и тёмных очках.
        - Да, сука! - восклицаю я и бью со всей дури по спинке кресла. - Да!
        Игорь подскакивает и удивлённо поворачивается ко мне.
        - Сорян, Игорёк, сорян! Пашка, давай, братишка! Больше мы его не упустим!
        Направо, на Красную впереди нас сворачивает только одна машина, и мы бросаемся за ней. «Москвич» едет впереди, протяни только руку, но машина прямо перед нами едва телепается.
        - Обгоняй, - цежу я сквозь зубы. - Обгоняй, Пашка.
        - Тут знак, обгон запрещён, - тихо отвечает он но, глянув в зеркало, жмёт на газ. - Похер…
        И тут же, а-а-а-а! Да вы чё, сговорились все сегодня? Метрах в пятидесяти впереди из двора выскакивает жёлтый «козёл» с мигалкой. Тьфу!!! Сука! А навстречу нам бросается сержант с полосатой палкой. Ну всё, это минут на пятнадцать.
        - Куда это вы так торопитесь, товарищи? - самодовольно улыбается он.
        Я выскакиваю из машины и вглядываюсь вперёд. Хочу заметить, куда он повернёт - налево к крытому рынку или попрёт прямо в сторону набережной, туда где он подобрал сегодня калмыка.
        И он… не едет ни туда, ни туда. Он останавливается прямо у горкома. Твою дивизию!
        - Парни, решайте тут, - бросаю я. - Я гляну пока.
        Перебегаю через дорогу и припускаю в сторону «Москвича». Вот он гад, метрах в двухстах пятидесяти. Скорее, Брагин! Беги, сука! Беги!
        Я пробегаю с треть дистанции, как вдруг водительская дверь открывается и оттуда выходит этот очкарик. Что-то в его фигуре кажется мне знакомым, но я не успеваю подумать об этом, потому что вижу… Валентину Куренкову торопливо подходящую к нему.
        Водитель подводит её к пассажирскому месту, открывает ей дверь, и она садится в машину.
        - Стой! - хриплю я. - Валя!!!
        Твою дивизию! Машина отъезжает, а я бегу за ней, пытаясь поймать ускользающую тень. Но теперь ты от меня не уйдёшь, скотина. Теперь не уйдёшь…
        «Москвич» едет прямо, в сторону Валиного дома, а я останавливаюсь, сгибаюсь пополам, упираясь руками в колени, и пытаюсь отдышаться.
        Подъезжают мои парни.
        - Вперёд, - машу я рукой, забираясь в машину.
        Подъезжаем к Куренковскому дому. Это просто бег по кругу. Сегодня я здесь уже был. Уфф… Следов «Москвича» нет. Ну ладно, пофиг. Пойдём теперь через Валю.
        - Вы куда, молодой человек? - кричит мне в спину консьержка.
        - Я к Куренковой, - отвечаю я, перескакивая через две ступеньки. - Она кошелёк в машине забыла.
        Когда я поднимаюсь на площадку, дверь оказывается открытой.
        - Нет, это не мой кошелёк! - кричит Валя из прихожей. - Мой на месте… О… а ты как?
        Я захожу и закрываю за собой дверь. Должно быть, видок у меня ещё тот, потому что она смотрит на меня как на приведение.
        - Ты чего? - испуганно спрашивает она.
        - Воды, - говорю я, переводя дух, - дай.
        - Проходи, - мотает она головой. - Не думала, честно говоря, тебя увидеть сегодня. «Боржоми» будешь?
        Она идёт на кухню, и я двигаю за ней.
        - Ты чего такой? - хмурится она, срывая открывашкой зубчатый колпачок с бутылки. - Что-то случилось?
        - Ага, - киваю я и беру бутылку у неё из рук.
        - Погоди, стакан сейчас…
        Но я, не дожидаясь стакана, начинаю пить прямо из горлышка.
        - Ты сегодня очень странно повёл себя. По-мальчишески, я бы сказала. Убежал от меня, как дурачок какой-то. Детский сад. Ну, сказал бы, что у тебя девушка и всё такое, я тебя что свяжу и изнасилую что ли?
        Я даже не сразу соображаю, о чём она говорит.
        - Что? - пожимает она плечами. - Что ты так смотришь?
        - Валь, ты дура? Что у тебя в голове, вообще?
        - Что? - выдыхает она и её глаза становятся огромными от возмущения.
        - Кто тебя подвозил? Вот сейчас, на «Москвиче».
        - А ну-ка! - грозно сводит она брови. - А ну-ка, пошёл вон отсюда! Иди к своей невесте, недоросль! Не хочу учиться, а хочу жениться!
        - Бл*дь! Кто тебя подвозил сейчас? Ты можешь мне сказать? В солнечных очках, на горчичном «Москвиче».
        - Ты что, следил? Это что за тупая ревность? Ты псих, Брагин? Твоё-то какое дело? Сам от меня шугаешься, бегаешь в прямом смысле, а теперь отчёта требуешь? Кто надо, тот и подвозил!
        Я делаю глубокий выдох и ставлю бутылку на стол, подальше от себя, чтобы не было соблазна разбить её об Валину голову.
        - Валя, нельзя первому секретарю горкома быть тупой и думать только о сексе.
        Она рот раскрывает и даже злиться не может от такой неслыханной наглости.
        - Ты папу своего любишь? Как думаешь, почему я бываю у него дома? Мы ведь с ним не голубые. Догадываешься? Правильно, у нас есть общие дела. Возможно ты даже подозреваешь о характере этих дел. Хотя, глядя на тебя я уже в этом не уверен.
        - Я всегда говорила, меня ваши дела не касаются. Я в них участия не принимаю!
        - Но может быть, ты понимаешь, что если у папы будут неприятности, то это и тебя заденет. Неприятности каждого из нас могут задеть других. Поэтому мы должны во всём помогать друг другу и поддерживать, быть друзьями и братьями. А у меня сейчас не то, чтобы прямо неприятности, но есть мелкие проблемки. Какой-то х*й уже дважды пытался меня подстрелить.
        Она хлопает глазами.
        - Вышибить мне мозги из пистолета. А ты, вместо поддержки, сама вышибаешь мне мозги, правда безо всякого оружия. Сейчас мне нужно решить свои проблемки, а я решаю вопросы твоих эротических фантазий. Давай снимем изнасилование с повестки. Хотя бы на время. Повзрослей, Валя, ты не последняя величина в этом городе. Просто скажи мне, кто тебя подвёз.
        - Я правда не понимаю, при чём здесь то, кто меня подвёз…
        - При том, что этот человек напрямую связан с моими проблемами и косвенно с проблемами твоего папы, а следовательно и с твоими проблемами тоже.
        - Кто? Снежинский?
        - При чём здесь… Это что… Этот хер в солнечных очках, это Снежинский?
        - Да… Он позвонил, сказал что очень виноват… ну, это про комсомольскую путёвку. Сказал, что хочет со мной поговорить, что у него есть огромная просьба.
        - И ты согласилась?
        - Согласилась. Сказала, что время на него тратить не собираюсь, но если хочет, может меня подвезти до дома и у него будет пять минут, чтобы сказать, чего он хочет. У меня всё равно сегодня машины нет…
        - И чего он хотел?
        - Чтобы я пристроила на швейку его двоюродную сестру. Она у него бухгалтер.
        - Ангелину? - уточняю я.
        - Вроде… - кивает Валя.
        - Ни в коем случае! Подальше от фабрики! Ни при каких обстоятельствах. Он не говорил куда сейчас поедет?
        - Нет вроде… У него какой-то друг из Москвы гостит сейчас. У него прямо дома живёт. Так что ему развлекать его надо…
        - Валь…
        - Что?
        - Ты не сердись, - тихонько говорю я и подхожу к ней ближе. - Иди ко мне.
        Она бедняга опять глазами хлопает. Я обнимаю её и посильнее прижимаю к себе.
        - Валюш, мы же в одной лодке. Мы с тобой, как брат с сестрой, да? Не обижайся, если я резкое сказал что-то. Это я любя. Ладно?
        - Ладно, - совершенно обалдев от всех этих перепадов, кивает она.
        - Ну всё, я побежал. С Новым годом. Завтра-послезавтра увидимся. Родителям большой привет.
        - И тебя с Новым годом, - тихонько говорит она.
        Я легонько чмокаю её в сахарные уста и выбегаю за дверь.
        - Егор, - бросает она мне вслед. - Я там… как бы это сказать…
        - Потом, Валюша, потом.
        Не дожидаясь лифта, я сбегаю по лестнице и прыгаю в машину.
        - Погнали на Коломейцева! Напротив КГБ во двор. Игорь, набирай Скачкова.
        Пашка жмёт по газам. Я смотрю в окно и вижу… Твою дивизию! Какого хрена! На крыльце у Валиного подъезда стоит Рыбкина! Стоит и провожает меня взглядом, полным боли и отчаяния.
        Ну, Валя, ну что же ты за сука-то!
        - Тормози! - кричу я и выскакиваю, не дожидаясь, пока машина остановится.
        Я бросаюсь к Наташке, но она тут же ныряет в подъезд. Ну твою же перетраханную дивизию! Я подбегаю к дому, заглядываю внутрь, но в фойе её уже нет. Махнув рукой, возвращаюсь к парням и лечу к дому Снежинского.
        - Вот он! - восклицает Игорь и показывает на горчичный багажник, торчащий из-за металлического гаража.
        Дома, щучёнок. Ну, Эдик, будет тебе ночь, полная сказочных чудес.
        - Давай, Паш, встань вон там, чтобы обзор был и самим не палиться.
        Через полчаса приезжает наш «пазик» с занавешенными окнами. Подтягивается и Скачков. Осмотревшись, он подходит к нам и забирается в машину. Я объясняю всю ситуацию.
        - Надо проверить, дома он или нет, - замечает тренер.
        - Наверное, этот московский друг Снежинского и есть тот самый калмык, - говорю я.
        - Возможно.
        - Есть вариант, - продолжаю я, что в новогоднюю ночь они не будут сидеть дома, а куда-нибудь попрутся. Может быть к Шварцам. А может быть, ко мне, чтобы довести до конца начатое. И вот ещё что, если он успел поговорить с сестрой, то знает, что мы с Игорем нанесли ей визит. Значит будет настороже.
        - Ну, наступления ночи мы ждать не будем, - усмехается Скачков и подносит ко рту рацию. - Закиров!
        - Слушаю, Закиров, приём.
        - Выпускай деда! - командует Виталий Тимурович.
        - Понял, выпускать деда, - хрипло отвечает рация.
        В тот же момент из «пазика» появляется Дед Мороз в красном кафтане и полном облачении. С бородой, посохом и мешком. Дедушка быстро и по-военному чётко идёт к подъезду.
        - Ждём, - говорит Скачков.
        Минут через пять Дед Мороз выходит из подъезда и забирается в автобус.
        - Главный, приём! - оживает рация.
        - Слушаю, главный.
        - Объекта на месте нет!
        - Твою дивизию! - злюсь я. - Неужели затаился, козёл…
        - Подождём, не зажжёт ли свет, - говорит Скачков.
        И в этот момент я замечаю Снежинского. Он идёт вместе с тем самым парнем с фотоаппаратом и что-то ему рассказывает. В руках у них сумки с продуктами. У калмыка ещё и коробка с тортом. Сладкая парочка. Идти на Новый Год, судя по всему они, никуда не собираются. Будут праздновать дома.
        - Вот это что ли твой киллер? - качает головой тренер. - Больно юный да хлипкий. Ну, ладно. Посмотрим. Так, готовимся. Выходим по команде.
        Раздаётся телефонный звонок.
        - Алло, - снимает трубку Игорь. - Ага, сейчас. Держи, Егор, это Наталья.
        Ох! Да ёлки же палки.
        - Да, Наташ, привет. Ты где?
        - Я из автомата звоню.
        - Почему, что случилось? Где ты находишься?
        - Я была у… Валентины, - говорит она.
        Да, я догадался, вообще-то.
        - Нам надо поговорить, - продолжает Наташка.
        - Наташ, поговорим, хорошо, но чуть позже, ладно? После праздника, давай?
        - Нет, - твёрдо отвечает она, - позже нельзя. Я подозреваю, что праздника вообще может не быть.
        - Почему это?
        Блин, мне сейчас неважно почему, мне сейчас надо бежать и хватать стрелка!
        - Так, пошли ребята! - командует Скачков и стучит по стеклу.
        - Наташ, я, правда, не могу. Я очень занят.
        - Нет, Егор, тебе придётся. Я сейчас подойду.
        - Куда?
        - Выходим, твою мать! - с силой тарабанит Скачков. - Пошли!
        - Наташ, всё, я тебя целую. Потом…
        Я выскакиваю из машины и ловлю себя на мысли, что чуть больше года назад точно так же не договорил с женой, когда шёл арестовывать Женьку Сурикова… Как так выходит… Наверное, со мной что-то не так…Но сейчас некогда. Некогда, правда.
        Мы тихонько, как мышки поднимаемся по холодному и тускло освещённому подъезду. Толпа здоровых мужиков, несущих под одеждой оружие. Ни одного звука. Только шаркающие шаги Деда Мороза. Это Толян. В этом прикиде я узнаю его не сразу.
        Он подходит к двери и уверенно нажимает кнопку звонка. Динь-дон!
        Лишь бы только не шмальнули без разговоров, проносится в голове мысль.
        - Кто там? - раздаётся из-за двери.
        - Дедушка Мороз! - с весёлой удалью отвечает Толян, сжимая под кафтаном рукоятку ТТ. - С Новым годом! С новым счастьем…
        17. Мы точно все расслабимся
        Дверь открывается. Я не вижу, кто там и что выражает его лицо.
        - С Новым годом, внучек! - весело восклицает Дед Мороз.
        - И вас тем же самым по тому же месту, - слышу я голос Снежинского. - Но мы вас не заказывали. У нас детей нет.
        - А это праздник для всех, - добродушно поясняет дедушка, - не только для детишек.
        - Всего доброго, - отвечает Эдик.
        Из квартиры доносится телефонный звонок и голос:
        - Ответить?
        - Я сам, - говорит Снежинский. - Сестра наверное, насчёт машины. Теперь завтра уже… Всё, дедушка, до свидания.
        Он начинает поворачиваться и одновременно закрывать дверь, но дедушка внезапно проявляет невероятную прыть и, рванув дверь на себя, врывается в квартиру. Он придаёт Эдику ускорение, толкая в спину и одновременно подсекает, бьёт по ногам и роняет на пол.
        Квартира в один миг наполняется угрюмыми людьми очень воинственного вида.
        - Всем на пол! - командует Скачков и херачит хлопающего глазами калмыка в челюсть.
        Тот отлетает и послушно замирает на полу. Парни быстро осматривают хату.
        - Больше никого!
        - Начинаем обыск! - даёт задание Тимурыч. - Ищем оружие, боеприпасы, всё подозрительное. Так, на духов браслетики быстренько примерили. Поднимаем теперь.
        - Кто вы такие? - начинает приходить в себя Эдик. - Какой ещё обыск, покажите постановление.
        Боец, поднявший его с пола прописывает ему короткий в дыхалку, и тот задыхаясь начинает хватать ртом воздух.
        - Как тебе такое постановление, Эдди? - спрашиваю я
        - Брагин, - хрипит он, отдышавшись, - что ты делаешь? Ты с ума сошёл?
        - По-моему, - хмыкаю я, - это ты с ума сошёл, Снежинский. Причём наглухо. Где оружие? Скажи сам и тогда нам не придётся перерывать всю квартиру.
        - Как можно сказать о том, чего здесь нет? - упорствует он.
        - Здесь нет? - повторяю я. - Как интересно. А где, если не здесь? Лучше скажи. Кстати, у тебя паяльника нет случайно?
        - Паяльника? - удивляется он. - На кой ляд мне паяльник, я же не самоделкин.
        - Ну да, у тебя, скорее, дилдо найдётся, чем рабочий инструмент, правда? А утюг, есть хотя бы?
        - Есть, - пожимает он плечами.
        - Отлично. Так, ребята, давайте этого сюда, в гостиную, а того, молчаливого, в ванну. Мы его топить будем. А тебя, Эдик, нагревать. Так что лучше вам самим сообщить, где оружие. Может быть не дома, в гараже у сестры, например. Ты лучше сам скажи, ты ведь хочешь, чтобы всё скорее закончилось? Поверь, основания для этого пожелания у тебя будут. Давайте, этого, второго тащите в ванную.
        Я подхожу к калмыку. Он выглядит испуганно.
        - Ты в меня стрелял? - спрашиваю я его.
        - Ч-ч-что? - заикается он. - Ч-ч-что?
        - Артист, - хвалю его я. - Молодец, крепкий орешек, да? Ну, ладно, сейчас поговорим. Тащите, ребят.
        Я прохожу вперёд и открываю дверь в ванную…
        - О-паньки, а это что тут у нас? Опять за старое? Порнуху печатаете?
        На ванне лежит большая чертёжная доска, а на ней установлен фотоувеличитель. С бельевых верёвок свешиваются фотоплёнки. В ванночке плавают оттиски. На стиральной машине лежит пачка готовых фотографий. Я беру эти фотографии и… ого. Твою ж дивизию. Это я. И на следующей я. Вот я сажусь в машину. А вот я с Игорьком. И на фабрике тоже я. С директором. С Галкой…
        А вот джинсовый костюм. А тут склад готовой продукции. А это ворота нашей винокурни, где делается виски. А это… А это коньяк. Фотографии финансовых отчётов швейфабрики. А это товарищ Ефим. Неизвестно кто там ещё на плёнках найдётся. Пипец, товарищи, с Новым годом…
        - Давайте, его на кухню, - меняю я команду, - а того в комнату. И смотрите, не перерывайте ничего. Любые документы, бумаги, фотографии, не трогать, пока я не скажу, что с этим делать.
        Калмыка заводят на кухню и усаживают на табурет.
        - Где твои документы? - спрашиваю я.
        - В… в пальто, - отвечает он ломким голосом и кусает губу.
        Нервничает пацан. Я киваю рядом стоящему бойцу и тот уходит в прихожую.
        - Страшно тебе? - спрашиваю я.
        Он один раз кивает, резко опустив голову и смотрит в пол. Его прямо колотит.
        - Да, - соглашаюсь я. - Мне на твоём месте тоже было бы очень страшно. Ещё бы. Сегодня нашего боевого товарища застрелили. Целились в меня, а застрелили его. Пык и всё. Нет человека. У всех Новый год, радость, а его больше нет. Понимаешь?
        Он кивает, так же размашисто и один раз.
        - Хорошо. Проблема в том, что мы все думаем, будто это ты его убил.
        - Что? - вскидывает он голову. - Почему?
        Его глаза выражают настоящее отчаяние и ужас.
        - Как я мог-то? - лепечет он. - Чем?
        - Из чего? Из пистолета или из винтовки, не знаю. Ты сам скажи.
        - Я… я не убивал!
        - Правда? А что же ты делал?
        - Я… я… - он снова роняет голову.
        - Ты за мной следил, да?
        Он молчит.
        - Ну вот, видишь, всё сходится. Выслеживал, высматривал, высчитывал, где, как и когда меня грохнешь, правильно?
        Он мотает головой и смотрит в глаза.
        - Вот его документы, - заходит боец с паспортом.
        - Так, ну давай знакомиться, - говорю я принимая его паспорт. - Максим Николаевич Шарманжинов. Прописан в Москве. Шестьдесят первого… Хм. Так, а это что у нас…
        В руках у меня оказываются красные корочки. Редакция газеты «Комсомольская правда», Орган Центрального Комитета ВЛКСМ… Удостоверение номер… так… работает в редакции внештатным корреспондентом. Фото, печать, действительно до…
        - Макс, ты внештатный корреспондент «Комсомольской правды»? Я правильно понимаю?
        - Да, - снова кивает он.
        - Тебе что, дали задание собрать материалы обо мне? Так что ли?
        - Нет, - качает он головой. - Это Эдуард предложил. Ему… ему сказали, что возьмут на хорошую должность, если он… сделает боевой… материал.
        - Ага. А ты как оказался в этом деле?
        - Ну, а я хочу просто в штат попасть… Мне тоже так, э-э-э… сказали…
        - Понятно. И вы, значит, начали проводить расследование, да?
        - Да…
        - А имя Павла Ропшина ты зачем взял? Он ведь враг социалистического государства. Ты подумал, что так смешнее будет? Что я испугаюсь, да? Что подумаю, будто ты меня убить хочешь?
        Он молчит.
        - Ну, вот, - говорю я, - я так и подумал. Удалась шутка твоя. Нравится?
        Он молча мотает головой.
        - Конь, бл*дь, бледный. Журналист, хренов. Ну, ты-то ладно, молодой и глупый, но этот гусь Эдик… Он же должен понимать, что такой материал ни за что бы не пропустили.
        - Он сказал, что даже если статью не пропустят, мы всем продемонстрируем свои возможности и умения, а заодно и хапуг… ой, ну то есть… простите… В общем… посадят вас…
        - Оружие где?
        Он мотает головой и даже… всхлипывает. Капец…
        - Оружия у нас не было никакого…
        - Мне нужны все материалы. Абсолютно все. Если ты ещё хочешь своих родных увидеть.
        Я выхожу из кухни и иду к Эдику. Он сидит на стуле и с мрачным видом наблюдает за Дедом Морозом, проводящим шмон. Ребята особо не церемонятся. Единственное, что не громыхают. Снова звонит телефон.
        - Ну что, Эдуард Фридрикович, - вздыхаю я, присаживаясь на стул напротив него. - Уж лучше бы вы в Тынду уехали, вам так не кажется?
        - Да, - горько усмехается он. - Это точно.
        - Ладно, Эдик, сэкономим друг другу время. Кто в меня стрелял?
        - Чего? - делает он удивлённое лицо.
        Натурально удивляется. Не знает, сука.
        - Не заставляй меня применять плохие и грязные приёмы. Сегодня убили человека. Кто стрелял?
        - Какого человека? - удивляется он. - Каждый день какого-то человека убивают.
        - Я кажусь тебе спокойным, - говорю я. - Но внутри меня всё кипит и клокочет. И если я перестану себя сдерживать, я изобью тебя до полусмерти. Представляешь? Это неприятно. Или даже до смерти. Повторю вопрос. Кто в меня стрелял?
        - В тебя? Егор, подумай сам, зачем бы я тратил столько времени, чтобы собрать на тебя досье, если бы хотел убить? Это ни в какую логику не вписывается.
        Думаю, думаю, о том же думаю. Твою дивизию…
        - Кто дал задание собирать досье?
        - Такого человека нет, - качает он головой.
        - И под пытками не скажешь? - хмыкаю я.
        - У нас пытки запрещены по закону, - хмурится Эдик.
        - А где ты здесь видишь представителей закона? Здесь закон - я. Мне нужна информация и я её достану. Жалко, у тебя паяльника нет. Знаешь, как он работает?
        Он ничего не говорит и только хмурится.
        - Жало у него тонкое, хотя и не очень гладкое, - продолжаю я. - Но это ничего. Неприятно, конечно, но когда он горячий, об этой шероховатости думаешь в последнюю очередь. Берёшь паяльник, нагреваешь, а потом запихиваешь в отверстие испытуемому.
        - Какое отверстие? - спрашивает он, сглатывая слюну.
        Кадык производит движение, дёргаясь вниз-вверх.
        - Да, какая разница, - пожимаю я плечами, - паяльника же нет всё равно. Но можно и утюгом воспользоваться. Тоже нормальная тема.
        - Ты просто так говоришь, - не хочет он верить в серьёзность моих намерений, - чтобы запугать…
        - Ну, и ты просто так скажи, - смеюсь я. - Кто заинтересован в этом досье? Кто финансирует работу по сбору информации, кто оплачивает перелёты? Ты влип в очень нехорошую историю Эдуард, и выходов у тебя не слишком много. И времени тоже.
        - Я просто делаю материал для газеты…
        - Правда? И кто же разрешит печатать такой материал? Давай думай, Эд. Времени у тебя мало. Очень мало.
        Я встаю, подхожу к Игорю, беру у него ТТ, возвращаюсь к Снежинскому и плашмя прикладываю ствол к его лбу.
        - Чувствуешь холод, Эдик? - спрашиваю я. - Металл. Холодный металл. Тяжёлый и закалённый. Подумай, будет ли дюжина людей, вооружённых подобными железяками шутить, ворвавшись к тебе в дом. Никто не обратит внимание на пару выстрелов. Новый год, хлопушки, конфетти, шампанское. Мне будет жалко, что ты загубил свою жизнь, но я переживу.
        Он ещё раз сглатывает.
        - Можно воды, пожалуйста?
        - Конечно, - великодушно отвечаю я. - Ты же в своём доме. Ребят, принесите водички, хозяину банкета. С кем ты встречался в Москве? Эдуард, слушай, время уходит, а мне надо с семьёй Новый год встречать. У меня есть несколько вариантов, что с тобой делать. Но скажи сперва, как ты оцениваешь свою работу по отношению ко мне. Она представляет для меня некоторую опасность, серьёзную опасность или критическую опасность? И вторая оценка. Для тех, кто упоминается в этом досье то же самое, некоторая, серьёзная или критическая опасность?
        Он молчит.
        - Критическая, да? - усмехаюсь я. - Ну, и что по-твоему нужно делать с источником критической опасности? Понять и простить?
        - А какой, в таком случае, мне смысл что-то говорить?
        - Не знаю, - подмигиваю я, - является ли сохранение жизни достаточно веской причиной, чтобы стать смыслом. Мне нужно имя заказчика, все материалы и твой немедленный отъезд в Тынду или куда подальше. Либо я застрелю тебя, закатаю вот в этот ковёр, вывезу на свалку и брошу.
        Я выхожу из комнаты и прикрываю дверь. Итак, что мы имеем? Этот калмык явно не стрелок. Юный журналист. Эдик тоже не стрелок. Они собирают по мне и моему окружению информацию. Якобы для статьи в газете.
        Кто за этим стоит? Кто угодно. Первым приходит на ум Гурко. Он уже однажды велел выпустить Снежинского. Попросил, разумеется, но Куренков сразу выпустил. Версия неоднозначная. Гурко мне помогал несколько раз. Возможно, это просто совпадало с его интересами. Кто ещё? Печёнкин. Эта жаба всё что угодно может. Может и Ферик…
        Что с ними делать? Можно отвезти на нашу базу и закрыть в подземелье. А потом что? Не знаю, решение временное. Есть ещё вариант - физическое уничтожение. Но сестра Ангелина Шварц обязательно заявит, если ещё не заявила в ментуру и даст мой словесный портрет. И если Эдик исчезнет, это будет крайне неприятно. Крайне. Тут никакой Чурбанов не поможет, я думаю.
        Опять звонит телефон. Сестра, похоже, нервничает, и тут только идиот не свяжет исчезновение этого козла с визитом капитана Рыськина и мальчика из ЮДМ. В общем вырисовывается новогодний цугцванг. Нужно поговорить с Де Ниро.
        - Никого не впускать и не выпускать, - распоряжаюсь я. - Приду через час.
        Я выхожу из подъезда и подхожу к машине. Пашка не спит, молодец. Забираюсь на переднее сиденье и снимаю трубку телефона.
        - Егор, - раздаётся сзади.
        Твою дивизию! Наташка!
        - Минутку, Наташ.
        Я набираю номер. Радько отвечает не сразу.
        - Михал Михалыч, с наступающим. Это Брагин. Вы через сколько можете быть у себя?
        - Ты чего, Егор, с Луны что ли свалился. Ещё бы в полночь мне позвонил. Ты про Новый год слышал вообще?
        - Случилось кое-что. Нужно срочно звонить в Москву. Приезжайте, я всё объясню.
        К его чести, он не начинает ныть и брюзжать.
        - Ладно, - говорит он. - Через двадцать пять минут буду.
        - Хорошо. Встретимся у входа, я тогда вас неподалёку от КПП ждать буду, да?
        - Добро.
        Я пересаживаюсь на задний диван.
        - Домой, Паш. Туда и обратно. Наталью отвезём.
        - Я никуда не поеду… - начинает она, но мой взгляд читается, наверное, даже в темноте, потому что она замолкает.
        - Если не хочешь откладывать разговор на потом, у нас есть десять минут, - говорю я.
        - Но… я хотела… наедине.
        - Паш, включи радио… Говори, Наташ.
        Пять минут, пять минут,
        Улыбнитесь, те кто в ссоре… -
        Громко поёт Гурченко…
        Наташка вздыхает и отворачивается, но, собравшись с духом и, бросив взгляд на Пашку, начинает.
        - Сегодня, когда я с твоей мамой готовила, позвонила Валентина Куренкова. Я сняла трубку. Она спросила тебя. Узнав, что тебя нет, спросила, кто я такая. Я ответила, что невеста. Она засмеялась и сказала, что я, наверное, очень отчаянная девушка, раз решаюсь связать с тобой свою жизнь, потому что ты… это она так сказала… ни одной юбки не пропускаешь…
        Я молчу. Выражения лица в темноте не видно. Не дождавшись моей реакции, Наташка продолжает.
        - Ещё она пригласила меня к себе, если я хочу узнать о… ну… о твоих… Короче, я всё бросила и побежала. И увидела тебя, выходящим от неё…
        - И не захотела поговорить со мной, да?
        - Я поднялась к ней, но она выглядела очень растерянной или испуганной и… сказала, что всё мне наврала. Она извинилась и не стала со мной разговаривать. Сказала, правда, где тебя найти, объяснила, как сюда пройти и всё…
        - И что ты хочешь от меня, Наташ? Объяснений или клятв? Чего?
        - Не знаю, - упавшим голосом отвечает она. - У меня сложилось впечатление, что ты её запугал.
        - Я тоже не знаю, что тебе сказать. Я же тебе уже всё рассказал и объяснил. С моей стороны ничего не изменилось. Я тебе сказал, что не изменяю. Таких, как Валя знаешь сколько? И многие хотят залезть мне в штаны. И они могут звонить и говорить гадости. А ты будешь верить и бегать к каждой из них? А потом заставлять меня клясться, что у меня с ней ничего не было и поэтому она бесится? Так не пойдёт, Наташ. Ты так сама с ума сойдёшь и меня сведёшь.
        Мы подъезжаем к дому.
        - Так, к приходу гостей я постараюсь быть, но сейчас у меня безумно важное дело. И мне надо его закончить, иначе могут пострадать люди. Наташ. Всё.
        Я наклоняюсь, целую её в висок и хлопаю по плечу Пашу:
        - Можешь выключать. Поехали в КГБ. Наташ, беги домой, я скоро.
        Михал Михалыч внимательно слушает всю историю, которую я рассказываю Злобину и только крякает время от времени. Аппарат включён на громкую, поэтому он тоже участвует в разговоре.
        Злобин выслушивает всё спокойно и задаёт наводящие вопросы.
        - Хорошо, говорит он, когда я заканчиваю. Молодец, что вскрыл этот клубок, но на будущее, сразу обращайся к Радько. Михалыч, ты там?
        - Здесь, да, - отвечает тот.
        - Смотрите, что я думаю. Сейчас забирай этих журналистов и вези на конспиративную квартиру. Пожалуйста, давай только без своих спецметодик, понял?
        - Понял, - неохотно отвечает Радько.
        - И работай с ними. Оставь сотрудника, чтоб они между собой там ничего не придумывали и вербуй. Егору этим заниматься не надо, он и так у нас на все руки от скуки. Выясняй заказчика и выпускай в жизнь. Будем с ними работать. По материалам подумаем, что им выдавать. Только смотри, об этой операции ни одной живой душе, только мне.
        - И мне, - вставляю я.
        - И главное, чтобы до Гурко не дошло. Не знаю, он за этим или нет, если и он, то не сам, а кто там дальше по цепочке, надо пощупать. Вот и будем щупать. Я подберу им здесь куратора надёжного. Всё. Всех с наступающим.
        - Два момента, - уточняю я.
        - Говори.
        - Во-первых, надо, чтобы Снежинский сестре позвонил, а то она ментов на уши поставит, если ещё не поставила. А, во-вторых, вопрос, кто стрелял, остаётся открытым. Я к его разгадке не приблизился. Печёнкин тут имитирует бурную деятельность по раскрытию, но он точно ничего не раскроет.
        - Миша, - говорит Злобин, - этим делом тоже займись. А я тебе после праздников пришлю следака толкового на подмогу.
        На этом заканчиваем. Желаем друг другу всех благ и расходимся. Я возвращаюсь к Снежинскому. Туда же приедет бригада.
        - Ну что, Эдик, - спрашиваю я. - Ты надумал?
        - Мне нужно в туалет, - отвечает он и выглядит осмелевшим, видать что-то там себе решил. - А ещё мне нужны гарантии, что ты мне не вышибешь мозги.
        - Решил, значит, торговаться. Дурак ты Эдик, и уши у тебя холодные.
        Я собираю все найденные материалы и упаковываю в сумку. Оружия, разумеется, в квартире нет. Вскоре приходят кагэбэшники. Они оперативно забирают Снежинского и юнкора Шарманжинова. А нас они просят покинуть квартиру. Ну что же, каждому, как известно, своё.
        Я выхожу с ребятами и захожу с ними в «пазик».
        - Парни, - говорю им я. - Сегодня я увидел сплочённую и профессиональную команду. Толян просто артист. Вы все красавцы. Виталий Тимурович всем участникам операции выдаст премию. Но я не об этом. Не всё можно измерить деньгами, и вы об этом знаете лучше многих. У нас с вами много дел, но главное, что нам предстоит - это сделать нашу с вами Родину лучше и чище. Не буду агитировать и произносить пафосные речи. Поздравляю вас с наступающим годом. И пусть в жизнь каждого из вас он принесёт счастье и любовь. С праздником! И давайте почтим память Миши Леонтьева. А потом мы за него отомстим.
        Когда я захожу домой, все гости уже в сборе.
        - Явилась пропажа! - весело говорит мама. - Мы уж хотели в бюро находок звонить.
        Все радостно смеются. Кроме Наташки, но она хоть и не смеётся, трагедии в её лице я не вижу. Она поглядывает исподтишка и отводит глаза, когда я на неё смотрю, но вроде ничего особенно страшного. Надеюсь, она нужные выводы сделала.
        - Андрюха, здорово! - обнимаю я Трыню. - Как житуха?
        - Нормас! - отвечает он словечком из лексикона моей неблагодарной дочери.
        - Давайте к столу! - приглашает мама.
        - Лариса Дружкина! - обращаюсь я к ней, когда все рассаживаются. - Привет! Сто лет тебя не видел. Ну как, капитан не обижает?
        Она смущается от всеобщего внимания. Да и Гена тоже выглядит смущённым.
        - Ты это… не цепляйся… - говорит он. - Нормально всё у ней.
        - А у тебя самого? Дочь благословила? Наташ, ты папе разрешила с Ларисой встречаться? Смотри, девушка хорошая, заботится об родителе твоём.
        Наташка постно улыбается и тихонько пинает меня под столом.
        - Ой! - стенаю я. - Сломаешь ногу!
        Все хохочут.
        - Ну всё, тут свои заморочки, там свои, - смеётся мама. - Если у них уже подстольная сигнализация налажена, всё с ними ясно.
        Хотел бы я, чтобы всё было ясно… Наташка вздыхает, тоже, кажется, ясности хочет.
        - Пришёл Егор, - улыбается отец, - и над всеми посмеялся.
        - Я не над всеми, пап, ты чего. Ну, подколол немножко кое-кого. Но это, чтоб они расслабились, и перестали напрягаться.
        На меня самого накатывает такая волна расслабона, что я превращаюсь в настоящий кисель. Внешне это пока незаметно, но после напряжения сегодняшнего я отмякаю в сердечной и радостной обстановке дома. Платоныч тоже на меня посматривает. Почти как Наташка. Кажется, он чувствует, что меня отпускает.
        - Ну ладно, тогда давайте начнём шампанское кушать, - заявляет отец. - От этого мы точно все расслабимся.
        Ага, есть такое. Я плыву уже после первого бокала. Мама начинает бегать на кухню и обратно. Наташка встаёт и помогает ей. И они бегают уже вдвоём.
        - А ёлку мы с Натальей наряжали, - замечает папа, - а кое-кто скрылся от ответственности.
        - Ой, а вы знаете, - говорит мама таинственно, - у нас здесь утром столько милиции было, Клава сказала, что стреляли из нагана и даже кого-то подстрелили! Вы представляете? Это что такое делается, средь бела дня!
        - Клава склонна к преувеличениям, - замечаю я.
        - Может быть, но врать бы она не стала, - качает головой мама. - А ещё…
        Она не успевает договорить, потому что раздаётся телефонный звонок.
        - Ох, Егор, опять тебя, наверное, - всплёскивает мама руками. - Сегодня целый день тебе все звонят. Целый день. Я бы не удивилась даже, если бы из ЦК КПСС позвонили… Алло! Егора? Да, одну минуточку, сейчас он подойдёт. Иди, Егор. Я же говорила…
        Я выбираюсь из-за стола и беру трубку.
        - Слушаю…
        - Здравствуй, Егор, - раздаётся мягкий голос. - С наступающим тебя. Это Гурко Марк Борисович…
        18. С Новым годом, товарищи!
        Хм… Прознать о том, что Снежинского я накрыл, он ещё не должен, если только Михалыч или Де Ниро моментально не информируют его обо всех аспектах дела. Но даже и в этом случае подобную оперативность можно было бы назвать молниеносной…
        - Здравствуйте, Марк Борисович, - говорю я. - Очень рад вас слышать и спасибо за поздравление. Я вас тоже поздравляю, искренне и от души. Всего вам самого наилучшего в новом году. Пусть сбываются все планы, включая самые смелые и амбициозные. И, конечно же, огромного вам личного счастья! Думаю, все наши земляки поддержали бы меня и сказали бы вам самые тёплые и проникновенные слова благодарности за ваше доброе отношение и всемерную поддержку.
        - Ну, Егор, - смеётся Гурко. - Я смотрю ты уже готов к аппаратной работе, хоть сейчас тебя в дело запускай. Спасибо за поздравления. Молодец. Не зря мы тебя поддержали с товарищами, да?
        - Ваша поддержка, на самом деле, наиболее ценный актив, которым я располагаю.
        - Ну хорошо, я рад этому, - говорит он. - Про ситуацию с вашей с Новицкой инициативой ты в курсе, я думаю.
        - Да, в курсе, но надежду не теряю. Уверен, чем больше времени пройдёт, тем более важной она будет.
        - Ну, посмотрим. Надеюсь, ты прав. Мне ваша идея нравится, но решения не я принимаю. Ладно. Скажи, пожалуйста, ты когда планируешь в столицу приехать?
        - Я надеюсь, через несколько дней. Мне вот только нужно сессию сдать, я же студент. Как сдам, сразу прилечу.
        - Хорошо, не затягивай, пожалуйста. Тобой интересуется один человек. Важный человек, хочет познакомиться и сам посмотреть, что это за Брагин такой, о котором столько разговоров.
        - Ого… Разговоров? Я и не подозревал ни о каких разговорах. Надеюсь, я в них персонаж положительный?
        - Ты в них, скорее, тёмная лошадка, понимаешь? - усмехается Гурко. - Никто не знает, чего от тебя ждать.
        - А кто этот важный человек? - уточняю я. - Можете сказать?
        - Думаю, не стоит пока. В общем, ещё раз с праздником и позвони сразу, как приедешь. А приезд не откладывай, понял меня?
        - Да, Марк Борисович, понял.
        Любопытно, конечно, кто это такой, что за шишка желает со мной «познакомиться» и для чего, собственно.
        Я возвращаюсь за стол и вливаюсь, в общее веселье. Дядя Гена великодушно отказывается от шампанского в пользу дам, а сам налегает на «французский» коньячок.
        - Ну я ж и говорю, - соловьём разливается он, опрокинув очередную стопочку. - Она у меня… Лариска! Ты заканчивай пихаться, тоже мода, я знаю норму свою… Ну вот, она, во-первых, маленькая до чего командовать любила, но это я потом обскажу, ага, а тогда… это в первом классе что ли было? Доча, когда?
        - Ну, па-а-а-п, смущённо хмурится Наташка, но убрать с лица улыбку оказывается не в состоянии.
        - Да, что «пап», она же ж с самого первого класса, ага… короче, Егорка, она за тебя тогда уже хоть в огонь, хоть в воду. Мать-то жива была ещё, ну всё смотри, говорит, Гена, выбрала жениха себе. Вот, как в воду глядела. Так она что удумала, этот схватил пару что ли… или кол даже.
        - Двойку, да, - смеётся мама, - по математике, кстати.
        - Ну вот, ага. И ревёт такой на перемене, мол, родители накажут.
        - Сынок, ну мы же тебя никогда не наказывали, - качает мама головой.
        - Ну, он, значит, при своём мнении на этот счёт находился, - ржёт Гена. - И такой стоит, что делать не знает. А эта деловая была, нос задрала и вперёд, подходит к столу учительскому и прямо в журнале пару эту, значит, зачёркивает и рисует пятак и расписывается, пишет слово «завуч». И в дневнике ему тоже. Не, ну меня потом с Алёнкой туда, прямо к этому завучу и дёрнули. И давай песочить, а эта упёрлась, говорит, как ты сказала-то, если, говорит, придётся, я снова так поступлю. Ну ему вроде двойки-то перестали ставить после этого.
        Все смеются, радуются, хохочут. Находятся в той точке праздника, когда алкоголь только начал действовать, шарахнул в голову зарядом эйфории и ещё не затуманил головы, и не разлился тяжестью. И ещё вся ночь впереди, ешь, пей всласть, радуйся жизни и люби всех.
        Приятное чувство и я действительно всех до одного готов любить и прижимать к сердцу. Я смотрю на Наташку, прямо смотрю, открыто, будто картину рассматриваю. И она смотрит, но так, из-под ресниц, будто не смеет глаз поднять.
        - Наташенька, - просит мама, - я только уселась. Принеси, доченька, голубцы. Егор, помоги Наташе.
        Мы заходим на кухню, и она двигает сразу к плите, но я ловлю её за локоть. Она останавливается, оборачивается и смотрит с таким же, наверное, выражением, как тогда, в первом классе, когда получала от родителей за то исправление в журнале.
        В первом классе я её не знал. Жалко, конечно, но что же тут поделать. Она ведь тоже знала не меня, а какого-то другого, неведомого мне Егора Брагина…
        Я притягиваю её к себе и целую. Сначала нежно, а потом прижимаю её сильнее и целую с ненасытной жадностью. Она отвечает, обхватывает руками и гладит мои плечи, шею и ерошит волосы на затылке. А потом, отпрянув, глубоко вздыхает, словно только что вынырнула с огромной глубины.
        Она прикасается кончиками пальцев к своим губам и смотрит мне в глаза. А я смотрю ей в глаза и вижу, как они становятся влажными.
        - Голубцы, - шепчет она и улыбается.
        - Давайте, раскладывайте передавайте по кругу! - командует мама, принимая из рук Наташки большую фарфоровую салатницу, куда мы выгрузили голубцы из кастрюли. - Егор, пюре ещё принеси, под полотенцами там стоит. Вот грузди берите, мы с Андреем сами собирали. В этом году их столько было, тьма, видимо-невидимо. Мы море целое насолили. Так, но вы имейте в виду, у нас там ещё гусь в духовке, оставляйте место!
        «Ла-ла-ла ла-ла-ла ла-ла-ла-ла», - доносится из телевизора.
        - Так, Андрей, скорее наливай шампанское! Егор, сделай громче, сейчас Брежнев выступать будет!
        Я прибавляю звук и бросаю взгляд на Наташку. Она кивает и улыбается. Мы будто обмениваемся воспоминаниями о встрече с генсеком. Мировой дед, как бы говорят её глаза. И в них нет ни намёка на юбки, ни одну из которых я не могу пропустить.
        На экране появляется Кремль.
        - Внимание, товарищи! - говорит невидимый Игорь Кириллов. - Смотрите и слушайте Москву!
        Голос эпохи. Торжественно и, чего там, трепетно даже. Он делает долгую паузу, чтобы все мы получше прочувствовали момент.
        - Передаём выступление генерального секретаря ЦК КПСС… председателя президиума Верховного Совета СССР… Леонида… Ильича… Брежнева.
        - Дорогие товарищи! - начинает Леонид Ильич. - Друзья! Кремлёвские куранты отсчитывают последние минуты 1980 года. Уходящий год вобрал в себя многое: были в нем трудности и огорчения, были и успехи, и радости. Но провожаем мы его с добрым чувством. В год славного ленинского юбилея советские люди поработали самоотверженно и вдохновенно. В этой пятилетке сделан крупный шаг в развитии экономики. Повысилось благосостояние народа. Более 50 миллионов человек справили новоселье.
        Охренеть, честно говоря, цифра…
        Гена в нетерпении барабанит пальцами по столу. Долго… затягивает генсек свою речь, скорей бы надо, коньяк уж вспенился да шампанское взыграло. Наконец-то, вот они долгожданные куранты, хрустальный перезвон над столом и неведомое счастье, наступившего года!
        Союз нерушимый, республик свободных
        Сплотила навеки Великая Русь.
        Да здравствует созданный волей народов
        Единый, могучий Советский Союз…
        Ошибочка, не навеки сплотила, совсем не на веки…
        На экране появляются юные балерины, танцующие под вальс снежинок, а потом гудят рожки скоморохов и громко поёт Надежда Бабкина. Но на телевизор никто не обращает внимания. Радость, счастье и бурлящая, простая, но такая прекрасная жизнь течёт сейчас здесь, вокруг этого стола в обычной хрущёвке, и никакие Ницца и Антиб, и даже всё золото нибелунгов никогда не перевесят для меня этих мгновений.
        И думаю, как бы не сложилось в будущем, этот момент будет одним из тех, куда я буду пытаться вернуться всю оставшуюся жизнь.
        Потом дядя Юра берёт электрогитару и так бацает, что все заходятся в приступе восхищения. Мы подпеваем, хлопаем и даже танцуем. Нужно ему эту гитару отдать, пусть человек сам радуется и других радует.
        От прогулки я наотрез отказываюсь, чтобы не напрягать парней, дежурящих снаружи, пока я здесь наслаждаюсь семейными радостями. Да и папа не горит особым желанием идти в люди, памятуя, должно быть, о событиях годичной давности.
        Я обзваниваю всех своих друзей-товарищей. Звоню Гале с её мужем, Новицкой и Айгюль. А ещё Жоре и Скударнову. Это всё в Москву. Потом заказываю Ташкент и Геленджик - Ферику и Белле. До них не дозваниваюсь. Ещё поздравляю Куренкова. Мне звонит Цвет из столицы, неожиданно - Джемо и ожидаемо - Печёнкин. Ещё звонит Баранов, Юрка Ширяев и Лида с Баксом. В казино сегодня аншлаг, а у меня ночь телефонных разговоров. Наташка поглядывает чуть насторожённо, но прислушиваться, с кем и о чём я говорю не пытается.
        Гости расходятся уже под утро.
        - Ждём всех на обед! - заявляет мама. - Нужно доедать! Я ведь холодец подать забыла, вот же клава чумовая! И никто даже не напомнил! Убивать надо!
        Все смеются. Платоныч с Трыней идут пешком, а вот с Ларисой получается небольшой затык. Живёт она на краю города. В такси, как известно, в этот час не содют, а Хаблюк с обеда вдрабадан. Поэтому, Гена, как истинный рыцарь, хоть и подшофе, приглашает её пройти в апартаменты, что для Наташки оказывается полной неожиданностью. Причём не очень приятной.
        Она беспомощно оглядывается, понимая, что варианта у неё только два - остаться на ночь в доме жениха, либо пойти в дом отца. Если она останется у меня, то этим чётко и ясно даст понять, что категорически против поздней любви своего батюшки. Если же пойдёт с ним, то как бы продемонстрирует, что даёт Гене карт-бланш и ничего против Дружкиной не имеет.
        То есть, подвесить ситуацию не получится, придётся принять решение немедленно. Она беспомощно смотрит на меня, и я… отправляю её домой.
        - Присмотришь за ними, - усмехаюсь я, - а то неизвестно, чем они там…
        - Егор! - одёргивает меня мама, - прекращай давай.
        Я наклоняюсь к Наташкиному уху.
        - Я бы очень хотел, чтобы ты осталась, тогда я пробрался бы ночью к тебе, - шепчу я, - но сделай это ради отца. Он ведь заслужил.
        Она вздыхает, но смиряется и даже изображает улыбку.
        Не знаю, куда бы я там пробрался и, главное, зачем… Я отрубаюсь моментально, едва коснувшись головой подушки. Сквозь сон поначалу слышу, как родители убирают посуду, смеются и что-то обсуждают, а потом проваливаюсь в чёрное безмолвное ничто.
        С Новым Годом, товарищи…
        На следующий день проходит медленный обед. Приятная истома, вкусная еда и «Песня-80» прекрасно завершают новогодние празднества. А завтра - на работу, и никаких тебе десяти дней отдыха.
        После застолья родители идут на прогулку, Наташка ведёт на улицу Раджа, Трыня уметается с пацанами, а мы с Платонычем пьём кофе в моём исполнении.
        - Нормально, не переживай, - усмехается он. - К моим годам и ты варить научишься.
        - Очень смешно, - хмыкаю я и даю ему полный отчёт по вчерашнему дню. Он даже за голову хватается.
        - Уже выяснили, кто им дал задание?
        - Ещё не звонил, - мотаю я головой. - Не хочу выходить из праздничной расслабленности. И знать про этих упырей ничего не желаю. Хочу, чтобы Новый год длился вечно.
        - Надоест, - смеётся Большак, отпивая кофе. - Нормальный, вообще-то, неплохой кофе. Надо только самого кофе чуть больше, на пол ложечки буквально, чтобы чуть насыщеннее был. И соли щепотку. Чуть-чуть.
        - Ну вот, раскололся, наконец-то. Ещё бы эти, вчерашние раскололись. Снежинский с юнкором. Глубоко они залезли, наверняка без посторонней помощи не обошлось. Кто помогал? Печёнкин? Или из конторы кто? В общем, это завтра. Сегодня даже думать об этом не хочу. Дядя Юра, звякни, пожалуйста в институт, мне же надо как-то сессию сдать да в Москву мчаться. Вон уже благодетель наш хочет меня показывать кому-то.
        - Кому, интересно… Может, Андропову?
        - Вряд ли. Не думаю, что он к Юрию Владимировичу доступ имеет. Очень сомневаюсь.
        - По сессии твоей я решил уже. Завтра забежишь, заберёшь зачётку. Только утром, а то знаешь, пятница, да после праздников. Ну и обаять не забудь проректора по учебной работе, подарок сделай, новогодний. Ну, это ты сам знаешь.
        Отъезд я намечаю на воскресенье, четвёртое число. А пятница и суббота снова оказываются сумасшедшими днями забитыми текучкой и оперативными вопросами. Нужно и с институтом решить, и на фабрике распорядиться и со Скачковым переговорить в штаб-квартире, и казино проинспектировать. Голова кругом.
        Ну, и главный вопрос, разумеется, это Снежинский с его дружком. Утром я встречаюсь с Михал Михалычем.
        - Ну и жук твой Снежинский, - говорит он. - Ты видел мужа его сестры двоюродной?
        - Шварца? - хмурюсь я. - Видел. И сестру тоже видел.
        - А знаешь кто у него двоюродный брат?
        - Нет пока…
        - Борис Маркович Гурко.
        - Значит Гурко?
        - Да, - кивает он.
        - Заговор кузенов, твою дивизию, - качаю я головой.
        - О, точно! Так и назову. Заговор кузенов! А ты шаришь, Брагин.
        - Ну, дык… А кто им помогал? Сами бы они столько не нарыли.
        - Начальник областного БХСС.
        - Тоже чей-то двоюродный брат?
        - Ставленник Гурковский.
        - А Печёнкин? - настораживаюсь я. - И Печёнкин с Гурко связан? Его предшественника именно Гурко помогал убирать.
        - Помогал, да. Но только он хотел как раз Заваряна поставить, своего обэхээсника, а бывший замминистра, тот что до Рахметова был, протащил своего московского кореша, Печёнкина. Так что Гурко тогда бортанули и воткнули Печкина.
        - Михал Михалыч, а ты чего, такой осведомлённый и ещё не в Москве? - качаю я головой.
        - Плохо работаешь, вот я и не в Москве. Работай лучше и меня перетаскивай, - смеётся он.
        Смеётся, но глаза серьёзные, как тогда, когда он тут в Малюту Скуратова со мной играл.
        - Ладно, договорились. Слушай а по Печкину у этих сыщиков материалы есть какие-нибудь?
        - Полно.
        - Дай мне кое-что, я сейчас их ему и покажу. Пусть по-быстрому уволит этого Заваряна, пока его самого не уволили.
        - Ну на, я тебе прямо эти отдам, а сам ещё подпечатаю.
        - Михал Михалыч, ты только это, конфиденциальность не нарушай. Поаккуратнее с чувствительной информацией.
        В приёмной никого нет. Пятница, второе января. Но секретарша на месте.
        - Ларчик, привет! - улыбаюсь я.
        - Привет, Егор.
        Она мне тоже улыбается, как старому другу.
        - Ну как ты, отошла от праздников? Чего на обед вчера не пришла?
        - Ой, да ладно, не хотела надоедать, да и Гена был, ну… короче…
        - Ясно. Ну, а когда на блины к тебе приезжать?
        - На какие ещё блины? - удивляется она.
        - Как на какие? Ты же мне, считай, тёща теперь. А к тёще на блины, это вынь да положь. Так что извините.
        - Иди, давай, - смеётся она. - Тоже мне, зятёк нашёлся.
        - О, Егор Андреевич! - встаёт из-за стола генерал. - Какие люди!
        - Как дела, Глеб Антонович, что слышно?
        - Так что слышно… Начинают чистить Рахметовских. Вы бы Юрию Михайловичу замолвили словечко за меня.
        - Не знаю, зачем мне это. Вы же меня со свету сжить хотите.
        - Я? Никогда!
        - Ладно, давайте к этой дискуссии позже вернёмся. Вот гляньте-ка. Как вам нравится?
        Дальше всё проходит гладко. Я показываю ему документы и объясняю, кто копает, он взрывается и обещает по-тихому, без лишних разговоров Заваряна к херам собачьим уволить. И поставить вместо него Баранова. На этом мы и расстаёмся.
        В воскресенье утром мы с Наташкой, Игорем и Пашкой уезжаем в Новосиб. Едем на Скачковской двадцать первой, чтобы не было никаких вопросов по служебной фабричной машине. Стоять в Новосибирске ей придётся довольно долго. Управляющий казино нашёл нам гараж в Толмачёво. Там её поставим.
        - Наташ, хочешь, поговорить? - спрашиваю я, когда мы оказываемся одни в её квартире.
        Она вздыхает.
        - Чего?
        - Егор… - качает она головой.
        - Вижу, трудно тебе, - усмехаюсь я. - Наобещала всякого, а теперь как поступить? Исправления в журнале делать не дают, да?
        Она ничего не говорит.
        - Наташ, давай так. Либо мы друг другу доверяем, либо нет. Я тебе ответственно заявляю, я не изменяю. Честно говоря, даже стыдно это без конца повторять. Как в дешёвой мелодраме. Я сказал, ты услышала. Всё. Больше мы к этому вопросу не возвращаемся. Это нелепо. Это оскорбительно для нас обоих. Договорились?
        Она кивает. Не сразу, но всё-таки кивает.
        - Подумай, если не можешь мне доверять, то и затевать ничего не следует. Это было бы ужасно, но лучше, чем всю жизнь шизаться и сходить с ума.
        Она снова кивает и идёт готовить ужин. Дальше мы ведём себя, как ни в чём не бывало, а потом ложимся в постель и набрасываемся друг на друга, как изголодавшиеся зверушки. А рано утром я уезжаю в аэропорт.
        Прилетев, мы с парнями селимся в гостинице «Москва», и я сразу начинаю звонить и сообщать всем, что прилетел. Злобину, Чурбанову, Гале, всем. Паша едет в Дьяково за машиной, а Игорь остаётся сторожить меня.
        - Очень хорошо, что позвонил - хвалит меня Гурко. - Я как раз сегодня буду встречаться с высокопоставленным работником, о котором тебе говорил. Имей в виду, Егор, человек он очень занятой, поэтому будь всегда на связи.
        - Понял, Борис Маркович. Я или в на объекте, или в номере, или в машине. Водитель лицо доверенное, информацию он примет. Любую. Продиктовать вам номера?
        Он записывает
        - Ладно, - недовольно говорит он. - В любом случае, будь готов немедленно приехать, когда я скажу.
        - Конечно. Это же и в моих интересах, как я понимаю.
        - Правильно понимаешь, - сухо отрезает он.
        Поговорив с Гурко, я поднимаюсь в казино. Паша Цвет здесь царит и властвует. Справляется он со своими обязанностями неплохо, да только по нему вопрос пока остаётся открытым и совет блатных ещё не состоялся и не дал ему ярлык на московское княжество. Так что положение неопределённое, поэтому он и торчит здесь, никуда не дёргается и уезжать не рискует.
        Моему приезду он радуется. Ещё бы. Одна голова хорошо, а две лучше. Я включаюсь в местные дела и решаю кучу вопросов, сразу наваливаемых на меня Лидой и Баксом.
        - Вы чего, меня что ли ждали? - возмущаюсь я. - Вот у вас акционер под боком. Почему с Цветом не решали?
        - Егор, ну ты чего? - пожимает плечами Лида. - На него где сядешь, там и слезешь!
        - Ну вы молодцы! А на мне, значит, можно скакать пока не сдохну что ли?
        - Нет… ну почему так трагично-то? - улыбается она. - Не до смерти же…
        - Так, я сейчас высеку кого-то…
        Весь день я провожу здесь, а вечером внезапно появляется Чурбанов. Он берёт бокал коньяку и отводит меня в сторонку.
        - Ты свободен?
        - Для вас всегда, вы же знаете, - улыбаюсь я в ответ.
        - Молодец. Короче, у меня в машине знаешь, что лежит?
        - Золото, бриллианты? - цитирую я Сеню Горбункова.
        - Шуточки у тебя, - морщится Чурбанов.
        - Простите, Юрий Михайлович.
        - Бобина с плёнкой у меня там, - говорит он. - «Хороший, плохой, злой». Везу Леониду Ильичу. Сегодня просмотр.
        - О! - усмехаюсь я. - Это я посоветовал.
        - Я помню, - кивает он. - Но самое интересное, что он тоже помнит.
        - Приятно, - киваю я. - Очень даже. И лестно.
        - Ну, собирайся, раз приятно. Он сказал, чтобы я тебя из-под земли достал и привёз.
        - Прямо сейчас что ли?
        - А я что говорю? - поднимает он брови и допивает коньяк. - Прямо сейчас.
        - Понял, слушаюсь, - улыбаюсь я.
        - Егор, - подбегает Лида и слегка кланяется Чурбанову. - Я прошу прощения. Там тебя к телефону. Сказали, это чрезвычайно срочно.
        Блин, только бы не Гурко…
        Но сердце не обманешь, чуйка ещё никогда не подводила. На факапы уж точно.
        - Егор, это Гурко. Через полчаса будь у меня. Со Старой площади вместе поедем.
        19. Дай немного хм… мне…
        Ну, ёлки… Можно было сразу догадаться, что именно так всё и случится. Сообразить, как всё это разруливать времени нет. Да и, собственно, чего тут разруливать-то, совершенно очевидно, что поеду я к Леониду Ильичу, а не к неведомому и могущественному волшебнику, имя которого не решается назвать даже такое пронырливое и искушённое существо, как Гурко. Пронырливое и съевшее не менее дюжины собак в аппаратных играх.
        - Борис Маркович, - начинаю я. - Вы только не ругайтесь, но…
        - Ты что там, Брагин, с ума что ли сошёл?
        - Но меня только что срочно вызвали к… ну, в общем, у меня без вариантов, надо ехать.
        - Ты головой ударился, я тебя спрашиваю? - злится он.
        - Нет. Мне страшно неудобно, но…
        - Не удобно спать на потолке! - отрезает Гурко. - Решай, что хочешь, но, чтобы через полчаса был у меня. Два раза такие шансы не выпадают. Сейчас откажешься и всё, возможность упущена, жизнь под откос.
        Во как, даже жизнь под откос.
        - Я, конечно, не знаю, о ком конкретно вы говорите, была бы какая-то ясность, тогда и…
        - Ты из себя королеву Шантеклера не строй, и царицу полей тоже, - продолжает горячиться он, но внезапно осекается, словно случайно показал то, что не хотел, и дальше уже продолжает своим обычным тусклым голосом. - Ладно. Решать тебе в конце концов. Жду полчаса и уезжаю.
        Ай, раз такое дело повышу ставку. Хотел было утаить от общественности свои зарождающиеся отношения с вождём, но теперь превращу их в козырь. Отношений-то скорее всего никаких не будет, я же не медсестра его, так что просмотром вестерна всё и ограничится.
        - Меня к генсеку срочно затребовали, - немного приукрашаю я действительность. - Страшно стыдно перед вами, что ставлю вас в неловкое положение, но тут у меня выбора нет.
        Повисает пауза.
        - Да, положение неловкое, - наконец, холодно говорит Гурко, - но раз так, делать нечего. Посмотрим, удастся ли выйти из этой ситуации без потерь для собственного реноме. С учётом открывшихся э-э-э… нюансов.
        Непонятно чьё именно реноме он имеет в виду - моё или своё…
        - Егор, пора ехать! - торопит меня Чурбанов.
        - Ну что же, езжай, - недовольно говорит Борис Маркович. - Завтра позвонишь.
        Интересный он дядя, Гурко этот. Вроде паука, что дёргает за ниточки. Эдик его восьмидесятиюродный родственник. Не кровный, но и не совсем чужой, раз ради него он позвонил Куренкову и попросил притушить пожар с порнухой.
        Почему тогда не помог ему в той истории с кляузами? Он ведь мог его и отмазать, и пристроить, как следует и смог бы настоять, чтобы бабу бы его бывшую в ЦК взяли вместо Новицкой. Тут, правда, могут быть варианты. Например, землячка Новицкая ему здесь нужнее в силу своих способностей, или для поддержания репутации человека, помогающего землякам, или для чего-то ещё.
        А может, что даже скорее всего, у него уже было запланирована операция по расследованию моей деятельности. Ну, то есть не только моей, а всего нашего куста. Для чего? Думаю, не для того, чтобы всех пересажать и очистить родину от расхитителей. Скорее, по принципу, кто владеет информацией, тот владеет миром. Ну, и баблосом тоже.
        А что, шикарно ведь, схватиться за глотку или прямо за изобильное вымя и манипулировать сосцами по своему усмотрению.
        - Юрий Михайлович, - спрашиваю я, когда мы подходим к его машине, - можете мне про Гурко что-нибудь сказать?
        - А что тебя интересует? - удивляется он, останавливаясь.
        Игорь стоит чуть в сторонке, а Пашка убегает на площадь, где среди членовозов стоит и наша «Волжанка».
        - Да интересно просто. Место его в пищевой цепочке не самое высокое, а возможностей много.
        - Много, это точно. Я с ним особо не сталкивался, но знаю, аппаратчик он искусный, за ниточки дёргать умеет. Кукловод. А сам в тени всё-время. Ты с ним что, соприкасаешься?
        - Да, соприкасаюсь. Он помогал несколько раз, причём, очень хорошо помогал.
        - Ну, что сказать, будь настороже всё время, просто так он ничего не делает. По крайней мере, так о нём говорят. Давай забирайся в машину. Твои опять за нами поедут?
        - Ну, да. Как я без них-то? Стреляють…
        - Артист ты, Брагин. Я и то без охраны езжу, а ты вон что, круче генсека хочешь быть. Смотри Леониду Ильичу не брякни. На территорию их не пустят, кстати.
        - А где… ваши дамы? - скрежещет генсек, останавливаясь перед зятем.
        Мы ждём его у входа в дачный кинозал. Он приходит в спортивном костюме, одетый по-домашнему, как и в прошлый раз. Не глава сверхдержавы, а дачник-пенсионер.
        - Где… Галина? - спрашивает он и бросает по-детски доверчивый взгляд из-за больших очков.
        - У неё встреча с женщинами-передовиками, Леонид Ильич. Пригласили на новогоднее чаепитие.
        - А твоя… где? - неловко поворачивается он ко мне и протягивает руку. - Наталья… тоже… э-э-э… на чаепитии?
        - Нет, Леонид Ильич, - улыбаюсь я. - Она уехала в Новосибирск, в университет. У неё сессия.
        - А… ты почему не на сессии?
        - Я уже сдал. Досрочно.
        - Молодец… умный видать.
        Он говорит, кривя верхнюю губу, делая паузы и на южнорусский манер, округляя и смягчая «г».
        - Ну, смотри… Егор, если мне кино твоё не понравится…
        - На него надо особым образом настроиться.
        - Как это? - пытливо смотрит он.
        - Ну, там относительно неспешное повествование, фильм длинный, но очень красивый. Напряжённые моменты прямо растягиваются во времени, чтобы можно было насладиться каждым отдельным мигом.
        - Нудный… что ли? - спрашивает Брежнев.
        - Но только не для любителей вестернов.
        - Сколько э-э-э… длиться?
        - Около трёх часов.
        - Значит посмотрим половину, - кивает он.
        - Леонид Ильич, а как вы всех по именам помните? - удивляюсь я. - Вокруг вас же столько разных людей.
        - Не всех… - отвечает он. - Садись, рядом.
        Мы заходим в зал и рассаживаемся. Крепкий круглолицый безопасник внимательно меня оглядывает и остаётся, видимо, не слишком довольным, потому что отходит на задний ряд, поджав губы.
        - Плохо, - качает головой Брежнев, - что без девушек. Я бы… Костю тогда… позвал. Он просился сегодня поговорить, а я… отказал…
        Гаснет свет и возникает волшебство. Я этот фильм люблю. Начинаются титры, сделанные, на мой взгляд, просто шикарно и раздаются первые ноты темы. Эннио Морриконе, знаменитая мелодия. Просто бомба, вернее, пушка, тем более что пушка в титрах имеется.
        Понять по Ильичу нравится или нет, сложно, он выглядит непроницаемо. Идёт первая сцена. Она неспешная и тягучая, но, ёлки-палки, уже даже она напряжённая. Лица крупным планом, взгляды, мимика. Есть в ней что-то от немого кино, но без гротеска.
        Сцена недлинная. Она развивается медленно, медленно, медленно и тут бац! Выстрелы, бьющееся стекло и из салуна вылетает Илай Уоллак со здоровенной костью в руке и с дикой рожей. Дикой и от этого комичной. Ильич чуть вздрагивает. Появляется титр, и голос за кадром сообщает: «Злой».
        Генсек легко хлопает меня тыльной стороной ладони и смеётся.
        - Злой! - повторяет он сквозь скрипучий смех. - Это же Кальвера из «Великолепной семёрки»!
        - Точно!
        Ну ладно, начало положено. Комичных моментов в фильме много. Нет, не комичных, а ироничных, и деда Лёня их отлично просекает. Он ворчит, посмеивается и комментирует. Когда героев, выдающих себя за южан, заводят в лагерь северян, экран гаснет и зажигается свет.
        - Что такое? - тут же начинает волноваться Брежнев. - Почему? Что случилось?
        - Так половина фильма прошла, - отвечает его зять. - Вы сказали, сегодня полови…
        - Давай, давай, дальше! - перебивает его взволнованный дедушка в очках.
        Кино тут же продолжается, и мы доходим до самого конца. До финала! Через катарсис, перерождение и чувство глубокого удовлетворения!
        - Пошли, - встаёт Ильич и машет рукой. - Поужинаем. Юра, ты его отвезёшь? Или хочешь, здесь оставайся.
        - Отвезу, Леонид Ильич.
        - Ну, глядите.
        - Лёня! - встречает нас Виктория Петровна. - Поздно ведь уже! Разве можно!
        - Не… надо, - предостерегающе взмахивает он рукой.
        Мы садимся за стол.
        - Вика, давай курник.
        - Это же на завтра, ты же творог…
        - Распорядись, пусть несут. Что мы гостей творогом… э-э-э… кормить будем? И… «Зубровку».
        Слово генсека закон, поэтому мы едим курник, а сам Ильич - творог. Разговор сначала крутится вокруг фильма.
        - А почему наши взъелись? - медленно, с расстановкой, сопровождая каждое слово кивком головы, поскрипывает он. - Что в нём… такого антисоветского?
        - Не знаю, Леонид Ильич. Может быть, героизация бандитов, стремление к наживе. Ведь советский человек изживает в себе все эти рудименты социальной несправедливости.
        - Как-как? - переспрашивает он и наливает всем «Зубровку» - Героизация бандитов… Пей.
        - Я не пью, - улыбаюсь я.
        - Ты что… э-э-э… больной? Юра, ты орден… ему выдал? Не давай.
        Я качаю головой и поднимаю рюмку.
        - Не ради ордена, а только из уважения.
        - Юра, можешь… дать… орден.
        Мы все смеёмся и заливаем в себя коричневую настойку. Уххх!
        - Хорошее кино, - качает головой Ильич, - но надо в положительном ключе. Верно… Привезти этого… режиссёра и… сделать. Наше кино… как «Белое солнце»… Вот ты чем занимаешься… на своей фабрике?
        - А я не только на фабрике, Леонид Ильич.
        - Да? А… где ещё?
        - Мы несколько месяцев назад выступили с нашим первым секретарём горкома Ириной Новицкой с инициативой создать молодёжное военно-патриотическое движение «Пламя».
        - Молодцы…
        - Сейчас возвращаются бойцы-интернационалисты из Афганистана.
        При слове «Афганистан» генсек напрягается и взгляд у него из тёплого как у дедушки, становится жёстким, как у генсека.
        - Многие из них совершили подвиги и получили серьёзные ранения. Они не могут больше служить в Вооружённых Силах, но помогать воспитывать подрастающее поколение вполне в состоянии. Передавать боевые навыки, но, главное, учить Родину любить.
        Ильич внимательно слушает и ничего не говорит.
        - Первый секретарь горкома КПСС товарищ Захарьин нас поддержал. Создали рабочие места, сначала на базе городского Дворца пионеров, а потом и ДОСААФ подключили. Выделили нам транспорт и место. Сначала в фокус попали трудные подростки, а потом мы это дело расширили и на другие сегменты школьников. И не только школьников. Сейчас у нас занимаются и допризывники закончившие школу и ПТУ.
        - И… что же… они там делают?
        - Изучают боевые умения, историю Родины, проводят слёты, приглашают фронтовиков Великой Отечественной. Учатся, не болтаются по улицам, а занимаются делом. И главное, ветераны-афганцы получают возможность вернутся к полноценной жизни. Эту тему не принято поднимать в прессе и вообще на государственном уровне о ней стараются не говорить, чтобы не создавать напряжение, видимо. Но если проблему не решить то она выльется в то, что через несколько лет мы не будем знать, что делать с этими героями.
        - Почему это? - удивляется генсек.
        - Потому что их станет много. А если не будет заранее подготовленной государственной программы, будет возникать недовольство. Даже если сейчас говорят, что раненых много не будет, всё равно, это дело важное. Оно, в первую очередь, проблемы молодёжи решает. Патриотическое воспитание, занятость, профилактика правонарушений. Целый комплекс. У нас с Новицкой есть серьёзное предложение. Но пока мы в этом направлении больших успехов не добились.
        - А чего… вы… э-э-э… предлагаете?
        - Мы уже расширили опыт на всю область. И уже можем доложить о конкретных результатах. Наши бойцы работают и в детских домах, и в интернатах. Нам есть, что показать. Так вот, мы хотим применить эту идею во всесоюзном масштабе. Сейчас Ирина Новицкая работает инструктором в ЦК ВЛКСМ и она могла бы заняться этим важным делом. Нужно ещё привлечь ДОСААФ и все заинтересованные структуры и создать единое всесоюзное движение.
        - А почему… в прошлый раз… не доложил, когда целовался?
        - Неудобно было… - запинаюсь я. - У вас и так дел много, всё же должно в системе работать, а не в режиме ручного управления. Нельзя же на первое лицо абсолютно все проблемы вешать.
        - Молодец… - резюмирует он, будто сказку рассказывает. - Государственно мыслишь. Молодой… да ранний.
        - Гайдар в пятнадцать лет полком командовал, - улыбаюсь я.
        Мы ещё какое-то время говорим об этой идее, а потом переходим на комсомолок-ткачих, настроения среди молодёжи и прочие вопросы, занимательные с точки зрения кормчего. В конце Леонид Ильич, снова превратившийся в дедушку Лёню передаёт привет Наташке, и мы уезжаем.
        - Ну, Егор, - перед прощанием качает головой Чурбанов. - Нагрузил ты Леонида Ильича. Ты прямо во всех сферах хочешь себя проявить. В генсеки не метишь, случайно?
        - Нет, - смеюсь я. - Это вряд ли. Ну, и я не планировал. Разговор так повернулся. Дело-то хорошее. Если одобрит царь-батюшка, всем ведь хорошо будет
        - Ты смотри, нигде не ляпни про царя, а то будет тебе на орехи.
        - Юрий Михайлович, а как так вышло, что вы учились на философа, а стали милиционером, да не простым, а золотым?
        - Философия, дорогой юный друг, пронизывает всё. Это основа.
        - И даже марксистско-ленинская?
        - Якобинец. Всё, я поехал. Времени много.
        Я тоже поехал.
        Утром я просыпаюсь рано из-за разницы во времени. Решаю позвонить Наташке. Спускаюсь в переговорный пункт и заказываю разговор.
        - О, Егор! - радуется она. - Привет. Как у тебя дела? Ты меня прямо на пороге поймал, я на консультацию собиралась.
        - Нормально дела. Тебе привет от дедушки.
        - От какого дедушки? - удивляется она.
        - От Лёни. Я вчера снова его видел. Он сто раз про тебя спросил. Теперь-то я знаю, что такое ревность.
        Она сначала замирает, а потом начинает смеяться.
        - Ну вот, понял наконец?
        - Понял. Ну ладно. Позвони как-нибудь. Давай, беги. Целую тебя.
        Поднимаюсь к себе в номер и уже из коридора слышу, как разрывается телефон.
        - Алло! - успеваю уже в самый последний момент.
        - Брагин! - раздаётся раздосадованный голос. - Ну, ты и спать! Из пушки не разбудишь!
        - Нет, Борис Маркович, я в переговорном пункте был, на родину звонил.
        - Ясно. Ну ты и устроил шухер. Весь ЦК на ушах стоит. Готовят расширенное совещание, чтобы твоё предложение обсуждать. Генеральный секретарь такого нагоняя дал, что все как бешеные закрутились.
        Он усмехается.
        - Но смотри, не подавай виду, что я тебя уже проинформировал.
        - Конечно, - обещаю я.
        - В общем готовься, позвонят тебе скоро и пригласят доклад делать. Там и министерство обороны, и ДОСААФ, и ВЛКСМ - все будут. Смотрите, не провалитесь с Ириной.
        - А когда, сегодня?
        - Завтра, я думаю, или послезавтра, точно не знаю, но на днях. Леонид Ильич огромное ускорение придал.
        - Борис Маркович, спасибо за информацию и за поддержку.
        - Пожалуйста, Егор, - говорит он с лёгким сомнением в голосе. - Не забывай своих, в случае чего.
        - Вот что-что, а неблагодарность среди моих грехов не замечена, - отвечаю я.
        - Ну и молодец.
        - Борис Маркович, я ещё раз прошу прощения, что подвёл вас вчера…
        - Ничего, я всё уладил, - отвечает он. - Потом как-нибудь вернёмся к этому вопросу.
        Я вешаю трубку, делаю растяжку, принимаю душ, умываюсь и собираюсь идти завтракать. Подхожу к телефону, чтобы позвонить парням, но раздаётся новый звонок.
        - Алло…
        - Егора Брагина, пожалуйста, - говорит строгий мужской голос.
        - Я вас слушаю.
        - Вам звонят из ЦК КПСС. Завтра в одиннадцать часов состоится совещание по вопросам патриотическо-воспитательной работы с молодёжью. Вы заявлены, как докладчик. Подготовьте выступление максимально на тридцать минут. Кто ещё с вами будет?
        - Инструктор ЦК ВЛКСМ Ирина Новицкая и руководитель областного военно-патриотического объединения «Пламя» Виталий Скачков.
        Далее следуют инструкции, куда и когда нужно явиться и прочие организационные моменты.
        Поговорив с цекашником я тут же звоню Новицкой.
        - Ир, привет, хорошо что застал.
        - Я через десять минут ухожу, - торопливо отвечает она. - Говори скорее, я не накрашена ещё.
        - Тебе из ЦК звонили?
        - Зачем? - недоумевает она. - Я через полчаса сама там буду.
        - Нет, Ириш, из партейного ЦК.
        - Не звонили. Ну, Егор, я опаздываю, говори скорее.
        - Короче, завтра на Старой площади в одиннадцать часов мы с тобой докладываем о перспективах всесоюзного движения. Ты меня слышишь?
        - Серьёзно? Это тебе Гурко сказал?
        - Нет, он здесь вообще не при чём. Мне сейчас звонил организатор. Инструктор какой-то, я не запомнил. Ты поняла? У нас реальный шанс появился. Поэтому сегодня надо готовиться к выступлению, чтобы всё чётко было и от зубов отскакивало. Ты слышишь вообще?
        - Ой, - выдыхает она. - Ты не разыгрываешь?
        - Блин, Ирка! Короче, давай пораньше сегодня линяй с работы, будем репетировать с тобой.
        Поговорив с Новицкой, я снова несусь вниз и заказываю разговор со Скачковым.
        - Виталий Тимурович, привет, это Брагин. Бросайте всё и срочно прилетайте, я сейчас билет вам закажу.
        - Куда прилетайте? - не может понять он.
        - В Москву. Вас Паша в аэропорту встретит.
        - Не, Егор, не получится. У меня на завтра плотный график. Мне надо в Гурьевск ехать и…
        - Всё отменяйте, вас вызывают на совещание в ЦК, лично генеральный секретарь. Приезжайте в парадке и, чтобы все до одной награды были прицеплены.
        После этого я заказываю ему билет. Получается только на утренний рейс, то есть с корабля на бал, но это ничего, ему лишь на вопросы отвечать придётся, в случае чего. Ещё на завтра я на всякий случай вызываю Сергея Сергеевича и только потом иду на завтрак.
        - Так это уже обед, можно сказать, - ворчит Пашка и с аппетитом уминает яйца всмятку.
        После завтрака еду к Айгюль. Но её не оказывается дома. Она живёт не в гостинице, а в своей квартире на Патриках. Вчера мы договорились, что я приеду, но её не оказывается. Блин… Ветреная девчонка! Хотел же позвонить, но вроде твёрдо договаривались… Ну, честно говоря, так даже лучше. Потому что вопросы поставок мне проще будет обсуждать, зная, какое завтра в ЦК будет принято решение.
        - Завтра Ферик прилетает, - сообщает мне Цвет, когда я приезжаю в казино. - Надо перетереть, так что ты не теряйся, будь под рукой.
        - Буду, но только после обеда.
        - Не, Бро, он хочет до обеда всё решить.
        - Не выйдет, братан, - улыбаюсь я. - У меня стрела конкретно забита уже.
        - Какая стрела? - злится он.
        - С генсеком, брат, ему нельзя отказать.
        Он не успевает разораться, потому что меня приглашают к телефону.
        - Егор, - слышу я голос Новицкой. - Ну всё, меня отпустили готовиться к докладу. Я минут через сорок дома буду… Нет, через час, в гастроном ещё заскочу по пути. В общем, давай, через час тебя жду.
        Вот это правильно, вот это по-нашему.
        Писать и формулировать приходится мне.
        - Не, что за дела, Ирина? - шутливо негодую я. - Ты меня и в горкоме своём заставляла доклады писать, и теперь вот. Я, между прочим, тебе больше не подчиняюсь.
        - Подчинишься, - хитро щурится она. - Как миленький подчинишься! А не то я тебе колбасы докторской не дам, яичницы и молока.
        - Ну, мать, - усмехаюсь я, - меню у тебя мишленовское прям. Ты круче Гордона Рамзи.
        - Я не знаю, кто это, - пожимает она плечами. - Но кроме меня, тебя больше никто не накормит сегодня. Так что решай сам.
        Ну, я соглашаюсь, что делать.
        Звонит телефон. Это товарищ Ефим.
        - Что там у вас за ЧП? - возбуждённо кричит он так, что даже мне в двух метрах от Ирины слышно.
        Оказывается, его и первого секретаря обкома в срочном порядке вызывают на совещание. Ну, разошёлся Леонид Ильич, срочно всё решить хочет. Раз так срочно, значит готового решения, скорее всего, прямо завтра не будет. Нужно ведь всё проанализировать, просчитать, обмозговать. Ну и ладно. Нам главное дело с мёртвой точки сдвинуть.
        Поговорив с Ефимом возвращаемся к докладу.
        Сначала набрасываем рыбу, а потом уже прорабатываем детали. Кое-что у нас уже готово в форме записки, которую мы готовили для Гурко, но теперь нужно всё расширить, развернуть и рассказать настолько убедительно, чтобы старшие товарищи проголосовали сугубо «за» и сугубо единогласно.
        Время пролетает быстро, и когда работа над текстом завершается, мы переходим к репетициям. Выступать решаю я, чтобы сделать правильные акценты на роли Новицкой и Скачкова. Сама она себя хвалить не будет, а я похвалю. Запросто.
        Когда мы всё заканчиваем, оказывается уже около часа ночи. Ирина открывает бутылку пива и разливает по стаканам.
        - Ир, ты чего, завтра надо быть свежими и собранными.
        - От стакана пива свежесть твоя не испарится, - хмыкает она. - Пей, тебе говорят.
        Она включает проигрыватель и ставит пластинку Аманды Лир, а я испытываю приступ дежавю и ловлю себя на мысли, что снова пытаюсь войти дважды в одну реку.
        Give a bit of hmm to me…
        Дай немного хм … мне, и я дам немного хм… тебе
        Музыка волнующая… Я сажусь на диван и слежу, как Ирина уходит на кухню. Через минуту она выносит очередную партию бутербродов с толсто нарезанной варёной колбасой на батоне.
        Она опускается передо мной на колени и протягивает блюдо. Но я смотрю не на колбасу, я смотрю на неё, в её глаза. И в них в этот момент нет ни малейшего намёка на патриотизм, воспитание молодёжи или даже уважение к ветеранам. Она хмыкает, догадываясь, что её тайна раскрыта и отбрасывает маску, ставя тарелку с бутербродами на пол.
        - Может, - произносит она низким грудным голосом, которому позавидовала бы сама Аманда Лир, - останешься у меня? Уже поздно…
        20. Болезненная фантазия
        Я смотрю на неё, на ослепительную и обворожительную улыбку, на белокурые волосы, рассыпающиеся по плечам, на губы, на ямочки на щеках, на шею, на ключицы и грудь, немного выглядывающую из чуть более, чем нужно расстёгнутой блузы.
        Безумие какое-то. Голос из колонок проникает глубоко под кожу, под сердце, в самое нутро. Низкий, бархатный… И я будто плыву по волнам этого голоса, насылающего на меня морок…
        Я улыбаюсь, представляя себя сидящим на полу в отеле «Атлант u к». Точно, Семён Семёныч Горбунков. Взгляд, наверное, такой же. Смешно…
        - Это значит да? - чуть хрипло спрашивает Ирина, по-своему истолковывая мою улыбку.
        Какой у неё низкий голос… Это от желания. Голова туманится. Я будто под наркотиком…
        - Тебе не холодно? - спрашиваю я поёживаясь.
        Мы никогда ничего не обещали друг другу. Вернее, она не обещала, а наличие каких-то намерений у меня даже не подразумевалось. Ей нравилась моя юность и дерзость, а мне нравилось заниматься с ней любовью без обязательств, зная что всё это скоро закончится…
        Нет, вообще-то не так, то есть совсем не так… мне нравилось не думать ни о прошлом, ни о будущем. У нас ничего этого не было, ничего, кроме короткого настоящего. И вот это настоящее мне очень нравилось. И ей тоже. Было легко, забавно и неожиданно сердечно. Я продержался дольше других любовников. Но потом вдруг всё, наступил конец фильма, превед медвед.
        - Нет, мне не холодно, - усмехается она и расстёгивает блузку ещё на две пуговицы. - Мне жарко…
        Любовь закончилась резко и почти без объяснений, кроме того, что типа начинается новая жизнь, ЦК и все дела. Ледяной тон и немного стрихнина с мёдом. Тебе, короче, туда нельзя, мне то есть. В её новую жизнь. Аморалка, растление малолетних и вообще… Ну да, я проглотил, конечно, но это не было настоящей причиной… Мне кажется, нет.
        Думаю, она просто побоялась, что всё может стать слишком серьёзным. До боли серьёзным. Смешки и шуточки всегда легче и проще. Туман, ароматизированный водяной пар, тяжесть внизу живота, дофамин, окситоцин и немного алкоголя - хороший суррогат, достаточный чтобы забыться после работы. По желанию можно тяжесть в животе заменить на порхание бабочек…
        Да только, боюсь, она опоздала, и всё зашло слишком далеко. А потом переезд… И тут ей стало ещё страшнее. До жути. Всё чужое и недоброе. Раньше мужем был горком, а я - лишь интрижкой на стороне, а здесь всё оказалось иначе…
        - Теперь всё по-другому, да? - тихонько спрашиваю я.
        С перепугу же и с Арсенчиком связалась. Зачем, Ир? Дура, мягко говоря.
        Она глядит на меня одновременно и застенчиво, и бесстыдно, как стеснительная гетера, или распутная девственница. Мда… Арсенчик мне не понравился… Совсем не понравился…
        - Ты мне скажи, - шепчет она с невинной улыбкой и опускает ресницы…
        Чего сказать-то? Что я не злюсь? Или что? Что мне всё равно? Что снова готов к тому, чтобы ты слизывала с меня чёрную икру и запивала шампанским? А разве мне всё равно?
        Я подаюсь вперёд, протягиваю руку и касаюсь её волос. И меня будто током бьёт, и на мгновение вроде как даже вырубает и лишает рассудка. И вижу я в этот момент лицо Наташки. Близко-близко. Она улыбается, не ревнует меня и не печалится, а радуется будто мы давно не виделись, а тут раз и встретились. Только… только… Ой… а это не Наташка, это же та маленькая девочка с проспекта Ленина, которую я чуть не сбил, когда гнался за Снежинским…
        Я хочу одёрнуть руку, но Ирина успевает накрыть её своей рукой и теперь прижимается к ней щекой. Ласкается и легонько краешком губ целует мою ладонь.
        - Ириш, - говорю я и мотаю головой, сгоняя морок.
        Что это за хрень вообще… Окно она что ли открыла…
        - Ириш, послушай, я хочу тебе сказать…
        Хочу, но не могу, не успеваю.
        - Ты почему такой горячий… - хмурится она, и в этот момент в дверь громко стучат.
        - Кто это посреди ночи? - хмурюсь вслед за ней и я.
        Она замирает, повернув голову.
        - Я посмотрю, - говорю я и поднимаюсь с дивана.
        В дверь стучат сильнее.
        - Вы нас топите! - кричит на весь подъезд взволнованная женщина. - У нас ванну заливает.
        Я смотрю в глазок. Дама лет шестидесяти, волосы всклокочены, домашний халат, глаза как в «Последнем дне Помпеи».
        - Глянь, это соседка? - пропускаю я к глазку Ирину.
        - Да, - кивает она и открывает входную дверь.
        - Товарищи! Ну что же вы! Вы нас топите! Что у вас такое?
        Соседка врывается в прихожую и летит в ванную. Тут же выскакивает и бежит на кухню.
        - Так, у нас же всё сухо, - удивляется Ира.
        - Как сухо? Вы издеваетесь что ли, у нас ручьём течёт! Ниагарой! Весь ремонт смыло! Сумасшедшие деньги!
        - Позвольте, я гляну, - говорю я и захожу в ванную. - Странно. Действительно сухо. А у вас в каком месте?
        - Где стояк, прямо по стене!
        - Вызывайте аварийную! - командую я. - Наверно в том месте, где труба через перекрытие проходит…
        И, будто в подтверждение моих слов, из шва между стеной и полом рядом с трубой начинает просачиваться влага.
        Соседка убегает вызывать аварийку.
        - Ну вот, - злится Ирина, - сейчас всю ночь будут здесь ковыряться.
        - Не будут, - усмехаюсь я. - Приедут, воду перекроют, а дальше через ЖЭК решайте. Гемор будет тот ещё.
        - Что будет?
        - Проблемный, говорю, ремонт. Это же, как я понимаю, нужно всё выдолбить, обрезать и вварить новый кусок трубы. По логике так.
        - То есть, сейчас они это делать не будут, правильно?
        - Ну да, - киваю я. - Слушай, Ир. Сделай чаю, что-то меня колотит.
        Она прикладывает руку к моему лбу и глаза её тут же становятся тревожными.
        - Ого! Да у тебя жар!
        - Ещё бы, ты же блузку до пупка расстегнула, - усмехаюсь я. - Тут у кого хочешь и температура, и давление так скаканёт, что мама, не горюй.
        - Откуда у тебя все эти словечки? - хмурится она, стряхивая градусник. - Ну-ка, поднимай руку. Огонь просто.
        - Ага, кто бы говорил, ты сама огонь просто.
        Смешно. Тридцать девять и пять.
        - Давай аспирин, душа моя. Буду колёса глотать. Две таблетки, пожалуйста. И чай с мёдом или малиной. В термос. И я поехал. Вдруг это вирус.
        - Сейчас прямо! - включает она начальницу. - Поехал он, быстро раздевайся и в постель.
        - Нет, я в постель не пойду. Не хочу я в постель твою…
        Получается грубо, будто я не хочу в постель, только потому что это именно её постель. Я не это хотел сказать… Хотя и правда… Тех, кто бывал в её постели до меня, я не знал… Кроме Крикунова… А вот того, кто был после…
        Она дёргается как от электрического разряда, глаза сужаются, но говорит, как ни в чём не бывало:
        - Хорошо, давай, ложись на диван, сейчас я принесу тебе плед и подушку. Против моей подушки ты ничего не имеешь?
        - Прости, Ир, я не это имел…
        - Вот, выпей.
        Я глотаю аспирин и даю себя уговорить.
        - Слушай… мне ребятам надо сказать, чтобы ехали отдыхать. Дай-ка я им позвоню. Блин, продержал парней в тачке… Надо это дело как-то иначе… Ф-у-у-х…
        Я не раздеваясь ложусь и укутываюсь пледом, но теплее не становится. Чай с мёдом и аспирин не действуют.
        - Ирка, контрафактный аспирин! - выстукиваю я зубами. - Давай весь стандарт.
        Она даёт градусник.
        - Сколько? - спрашиваю я.
        - Дохрена! - говорит она и идёт к телефону. - Алло, скорая? Вызов примите, пожалуйста.
        - Ты с ума сошла! Какая скорая, твою дивизию! Чтобы увезли ещё!
        Через пятнадцать минут в квартиру заходит добрый доктор, похожий на киношного Айболита. Вот это скорости!
        - Так… горло чистое, хрипов нет… Ого, это что, пулевое у тебя? Рана не беспокоит? Так не больно? А так? А вот так? Боли в животе не испытываешь? А где-то в другом месте? Стул нормальный? Хорошо… Так стучу не больно? Живот мягкий… Глотать не больно? Лимфоузлы не увеличены. Язык чистый… насморка нет? Рефлексы в норме… более-менее…
        - Доктор, - шепчу я, - мне утром на совещание к генсеку.
        - Ничего, подождёт твой генсек, - посмеивается доктор и поворачивается к Ирине. - Какие продукты больной употреблял? Не было ли травмы?
        Он засыпает вопросами и меня и Ирину и выдаёт, заключение:
        - Думаю, нервное перенапряжение.
        - Доктор, вы шутите? У меня нервы, как канаты. Быть не может. Наверное, всё-таки съел что-то…
        - Нет, вряд ли, ел ты мало, к тому же симптомов отравления нет. Нервы, молодой человек. Влюбился небось в вертихвостку какую, а она и крутит хвостом своим, а?
        - Прозорливый вы, - усмехаюсь я.
        - Поживи с моё и ты станешь.
        Медсестра, пришедшая с ним, готовит инъекцию.
        - Так, вколем тебе сейчас тройчатку и ты уснёшь. А вы, пожалуйста, через час проверьте температуру. Если что-то пойдёт не так, сразу набирайте ноль три. Но я думаю, всё хорошо будет. Завтра на всякий случай постельный режим, а послезавтра прямиком к участковому.
        Сестра колет своё зелье.
        Ну, подумаешь, укол,
        укололся и пошёл.
        Это только трус боится
        на укол идти к врачу.
        Лично я при виде шприца
        улыбаюсь и шучу…
        Вскоре озноб спадает. А с ним напряжение, и заботы. Накатывает тяжёлая и неодолимая сонливость, и я ей не противлюсь. Закрываю глаза и проваливаюсь в волшебные кущи. Мне снится Наташка. Вот видишь, говорит она и улыбается спокойно и умиротворённо, ты у другой бабы ночуешь, а я ничего, не ревную даже. Потому что ты был прав, я поняла, что должна тебе доверять. Без взаимного доверия невозможно ничего построить. Она посылает мне воздушный поцелуй и я тоже улыбаюсь и отвечаю, что мол, я вообще-то всегда прав, так что ты смотри…
        Чего ей надо смотреть я договорить не успеваю, потому что резко просыпаюсь. Насквозь мокрый, температуры нет. Отбрасываю плед и сажусь на диване. Время пять утра. Ф-у-у-х… Что это было такое?
        Звоню Пашке, а потом захожу в спальню. Ирка спит, разметавшись по большой двуспальной кровати. Одеяло в стороне. На ней футболка и мягкие шорты. Красивая. Провожу кончиками пальцев по лодыжке. Она убирает ногу и хмурится, но не просыпается. Ладно. Пусть спит, не буду будить.
        Спускаюсь, выхожу из дома и еду в гостиницу. Температуры нет, но в голове шум и ветер. А мысли все выдуло, похоже. Надо на всякий случай запастись аспирином. По пути попадается дежурная аптека, и я затариваюсь жаропонижающими.
        Мы ждём в приёмной начальника отдела организационно-партийной работы. Ирка вся с иголочки, крутая, деловая, похожая на стерву, но не стерва. Скачков тоже ничего, хотя и мандражирует.
        - Виталий Григорьевич, не переживайте, всё будет нормально. Не волнуйтесь, если будут вопросы, отвечайте как есть. Главное, уверенно, чётко, со знанием дела. Но это и так ваш стиль.
        - Егор, ты как себя чувствуешь? - спрашивает Новицкая. - Выдержишь?
        - Ир, конечно, ты же меня вылечила. Вот если б не ты…
        Она вздыхает и качает головой.
        - Здравствуйте, товарищи, - заходит кудрявый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил.
        Он энергичный, целеустремлённый и максимально серьёзный.
        - Готовы? Хорошо.
        Удобно, можно не отвечать.
        - Меня зовут Всеволод Дмитриевич Ляховой. Я зав сектором по работе с общественными организациями, Советами и комсомолом.
        - А отдел какой? - уточняю я. - Организационно-партийный?
        - Да, совещание готовит наш отдел. Будет присутствовать начальник отдела, а кроме него представитель Главного Политуправления, руководитель отдела науки и учебных заведений, председатель ЦК ДОСААФ, первый секретарь ЦК ВЛКСМ и… кто ещё… А, начальник общего отдела.
        - Гурко? - уточняю я.
        - Да, он.
        - А Леонид Ильич?
        - Нет, - несколько высокомерно усмехается Всеволод Дмитриевич Ляховой. - Леонида Ильича не будет. У нас ведётся системная работа. Что же, по-вашему, он должен в ручном режиме государством управлять? Всё сам, единолично? Так никаких сил не хватит.
        - Нет, - улыбаюсь я, - что вы, не должен, конечно.
        Быстро же мудрость распространяется.
        - Ну, так что же вы.
        - Не подумал, - говорю я и получаю лёгкий тычок от Ирины, чтоб не юродствовал.
        - Секретарь ЦК будет присутствовать. Константин Устинович. Но это рабочее совещание, как вы понимаете. Так, пойдёмте сейчас в зал заседаний, у вас будет ещё несколько минут, чтобы подготовиться.
        Начальник отдела организационно-партийной работы выступает со вступительным словом. Он льёт воду, навевает скуку и, кажется, специально делает всё возможное, чтобы интерес участников совещания угас на этапе преамбулы.
        Черненко начинает тереть глаза и поглядывать на часы. Похоже, есть дела поважнее пустых разговоров.
        - Ну что же, товарищи, есть предложение заслушать представителей инициативной группы. Если возражений нет, слово предоставляется товарищу Брагину, первому секретарю комитета комсомола швейной фабрики «Сибирячка» и комиссару областного молодёжного патриотического объединения «Пламя».
        Вот я и стал комиссаром. И девочек наших ведут в кабинет…
        Под вялые аплодисменты я выхожу на подиум и встаю за трибуну.
        - Товарищи, разрешите поприветствовать вас от имени нашего «Пламени», и передать, как вы догадываетесь, пламенный привет.
        Черненко просыпается и по рядам проносится шепоток, тут же превращаясь в новую волну аплодисментов.
        - Я хочу попросить выйти сюда моих боевых товарищей, без которых наше объединение никогда бы не смогло стать живым и активным.
        Новицкая и Скачков поднимаются и встают рядом со мной.
        - Прежде всего я хочу поблагодарить вас всех за то что согласились нас выслушать. Особую благодарность я адресую первому секретарю нашего горкома КПСС товарищу Захарьину и первому секретарю обкома КПСС и ВЛКСМ. Также я хочу высказать слова искренней и сердечной благодарности и глубокой признательности генеральному секретарю ЦК КПСС товарищу Брежневу. Дорогой Леонид Ильич, спасибо за всеобъемлющую поддержку и помощь, а также за глубокое понимание проблем современной молодёжи и Вооружённых Сил.
        Тут уж сонных не остаётся. Все вынуждены рукоплескать пока ладони не начнут гореть огнём.
        Ну, и дальше я уже жгу глаголом по полной.
        - Полученный нами бесценный опыт, - финалю я свою получасовую речь, - мы предлагаем масштабировать на всю нашу необъятную страну. Мы видим в этом движении единство боевого опыта и юношеского стремления к идеалам. Всесоюзное молодёжное военно-патриотическое движение «Пламя» станет одним из китов на которых покоится крепкий, основательный и незыблемый фундамент для воспитания новых поколений патриотов и защитников Родины. На этом фундаменте вырастут убеждённые ленинцы и преданные коммунисты будущего, способные войти в элиту коммунистической партии и стать оплотом всего прогрессивного человечества!
        В общем, выступаю я громко, ярко, с нервом и эмоцией. Не могу сказать, что зал прям-таки взрывается овациями, они тут всякое повидали, но аплодисменты звучат долго и уверенно.
        Начинаются прения и вопросы. Пару вопросиков кидает Черненко, судя по виду, не испытывающий особого восторга от моего пафоса, идут вопросы от первого секретаря ЦК ВЛКСМ Пастухова. Даже сам Поддубный, глава ДОСААФ, интересуется у Скачкова, как идёт взаимодействие с областной организацией.
        Потом берёт слово зам начальника Главного Политического Управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, статный генерал Ананьев. У него длинные редкие пряди волос, прикрывающие лысину, толстое лицо и очки, как у Берии.
        - Товарищи, - говорит он. - Вот я тут слушал-слушал и ничего не понял.
        По залу проходит смешок.
        - Во-первых, что это за толпы растерзанных войной и выброшенных из социальной жизни военных-интернационалистов? Откуда они взялись? Не иначе, как перекочевали из эфира «Голоса Америки».
        Все опять смеются. Твою дивизию, генерал. Я сжимаю зубы и смотрю на обескураженного Скачкова и нахмурившуюся Новицкую.
        - Я понимаю, - продолжает Ананьев, - молодой человек, не нюхавший, кстати пороху, рвётся в бой. Юношеский максимализм, желание победить врага и сделать что-то важное для страны. Это похвально. Но куда смотрят партийные руководители города и области?
        Ефим начинает ёрзать.
        - Хотелось бы понять, они сознательно очерняют партию и армию, либо настолько, простите меня за крепкое слово, глупы, что не понимают что происходит? Они что не знают о той работе, которая ведётся, в том числе, Главным Управлением и профильными отделами партийных комитетов всех уровней? Почему мы должны верить на слово какому-то майору в отставке, когда боевые генералы и адмиралы, кадровые военные, положившие всю жизнь на служение Родине, говорят нам совсем другое. Чушь и ерунда! Мы что, должны, как безмозглые скоморохи плясать под дудку вражеской пропаганды? Тысячи инвалидов! А почему не миллионы?
        Старый дурак! Или негодяй!
        - Кто-то хочет славы или чего они хотят, я не знаю. Но работа по военно-патриотическому воспитанию у нас идёт полным ходом. Вот, можем справиться у генерала Скобеева, пусть нам расскажет о достигнутых успехах и тогда мы с вами решим, что нам делать. Может быть, стоит немного подправить и уточнить, существующую работу. Но зачем же создавать целую организацию, опираясь на слова студента-первокурсника, отставного майора и бывшего секретаря горкома комсомола? Если он такой умный, почему ещё не генерал, а всего лишь майор? Ты майор на передовой-то бывал или в училище своём отсиделся?
        Скачков бледнеет от такого оскорбления. Жалко, что дуэли запрещены, я бы к нему пошёл в секунданты.
        - В общем, товарищи, моё мнение такое. Инициатива несвоевременная и попросту вредная. Я бы этих товарищей хорошенько высек. Болезненная фантазия у них.
        Все разражаются смехом и начинают аплодировать.
        - Ну что же, - говорит председатель совещания, - спасибо, товарищ генерал. Есть ли ещё желающие выступить?
        Я смотрю на Гурко. Он сидит с непроницаемым лицом. На меня не смотрит. Ефим тоже. Блин, какого хрена этот Ананьев выполз. Кто его надоумил? Или сам такой сообразительный? За свою структуру забеспокоился? Или в чём ещё дело?
        - Разрешите, товарищ генерал-полковник? - говорю я. - Мне бы хотелось сказать кое-что по существу ваших замечаний.
        - По существу? - колышется он в смехе. - Ты уже всё, что мог сказал. И существо твоё теперь мы все очень хорошо представляем.
        В зале снова раздаются смешки.
        - Товарищи! - хмурится Черненко. - Попрошу серьёзнее!
        Все вмиг замолкают.
        - Генерал Ананьев чётко выразился. Давайте, если нет желающих выступать, будем голосовать.
        Он даёт знак ведущему совещание.
        - Товарищи, есть ли ещё желающие выступить?
        - Ничего, Егор, - шепчет мне Ирина. - Мы хотя бы попытались…
        - Есть желающие! - раздаётся негромкий, но всем очень хорошо знакомый голос.
        Дверь открывается и появляется деда Лёня.
        - Константин… Устинович… э-э-э… можно мне сказать?
        21. Линия огня
        Черненко поднимается, а за ним и все присутствующие участники совещания встают и начинают аплодировать. Как говорится, раздаются бурные аплодисменты, переходящие в овации.
        Леонид Ильич медленно проходит на сцену. Его сопровождают два здоровых охранника. Они помогают ему подняться по ступеням. Он подходит к трибуне, ждёт, когда я освобожу ему место, кивает и тоже начинает аплодировать. Типа вы мне, я - вам. Любопытно, сколько это может длиться.
        Наконец, ему это дело, кажется, надоедает и он чуть приподнимает правую руку. Аплодисменты нехотя и не сразу прекращаются, словно люди сюда похлопать пришли, а им вдруг запретили делать то, что они больше всего хотели.
        Ильич откашливается, вытирает ладонью губы и оглядывает собравшихся. Как полководец на смотре, он взирает на аппаратных работников, почтительно замерших под портретами вождей мирового пролетариата. Его собственные портреты там тоже имеются.
        - Товарищи, - негромко скрежещет генсек.
        Верхняя губа выглядит онемевшей, оттого и речь становится такой невнятной, что ли, но на умственные способности это не влияет, проверено.
        - Садитесь.
        Все усаживаются. Вождь стоит без бумажки, к выступлению, значит, не готовился. Экспромт практически.
        - Товарищи… кхе-кх… я стоял там, у двери… и слушал, как жарко и… горячо… выступал генерал Ананьев. Вот что я скажу. Где вы, товарищ Ананьев?
        Он говорит медленно и негромко, делая паузу почти после каждого слова. При этом оглядывает присутствующих. Вновь возникает впечатление, будто он рассказывает сказку.
        Ананьев поднимается и Брежнев, повернувшись всем корпусом, долго на него смотрит.
        - Есть у вас данные по ранениям и инвалидностям бойцов-интернационалистов за истекший год?
        Ананьев смущается. Данные-то засекреченные.
        - Нету? - смотрит на него генсек. - А у меня есть. Я называть не буду… но… скажу другое. Недостаточно ответственно вы в Главном Политическом Управлении… готовитесь к важному… совещанию.
        Ананьев обескураженно хлопает глазами и переводит взгляд с Черненко на Гурко, потом на Брежнева и снова на Гурко. Неужели? Борис Маркович, это вы что ли руку приложили к этому делу? Черненко вряд ли, он сделает, как генсек скажет. Интересное кино.
        - Недорабатываете, - мягко замечает генсек и чуть наклоняет голову, будто с ребёнком несмышлёным говорит.
        Недорабатываете - довольно страшная формулировка. С такой можно и пендаля под зад получить.
        - Так данные… - лепечет Ананьев.
        - Данные у вас имеются, - качает дед головой. - А если у главного… управления нет данных, можно обратиться в общий отдел к Борису… э-э-э…. Марковичу…
        В зале наступает гробовая тишина.
        - Тысяча… девятьсот восемьдесят первый год, товарищи… объявлен годом детей и молодёжи. Молодёжная… политика партии… кхе-кх… направлена на развитие молодёжного… творчества и воспитание… патриотизма. Поэтому предложения инициативной группы Брагина считаю своевременными и полезными во всех пунктах.
        Раздаются аплодисменты. Ильич медленно и тяжело поворачивается ко мне и едва заметно подмигивает.
        - Предлагаю, - продолжает он, смягчая «г» и выделяя движением головы каждое слово. - В ЦК ВЛКСМ, товарищ Пастухов… создать… специальную группу или отдел, или сектор, это вы уже сами смотрите… для претворения в жизнь этого нужного начинания. В ДОСААФ, Александр Иванович…
        Покрышкин утвердительно кивает.
        - Тоже нужен такой… комитет. Прошу вас всё хорошо обдумать, и составить совместный… план, товарищи. А мы на политбюро это утвердим. Да, Константин Устинович? Через полтора… месяца… начнётся э-э-э… двадцать шестой съезд КПСС. Нужно успевать, чтобы с трибуны съезда мы могли рапортовать о старте… такой нужной и полезной инициативы. И надо использовать вот, этих людей, которые придумали и даже кхе-кх… успешно работают у себя… в области. Нужно этот опыт…
        Он снова всем корпусом поворачивается в мою сторону и вопросительно смотрит.
        - Масштабировать, - негромко говорю я.
        - Масштабировать… - повторяет он, - на всю страну. И… обязательно привлечь к работе товарища Скачкова и товарища Новицкую… и Брагина. Он хоть ещё не коммунист, но идёт верным, курсом. Такое моё предложение… Предлагаю… голосовать. А первым секретарям обкома Грушницкому и горкома Захарьину надо благодарность…
        Естественно, все голосуют в едином порыве абсолютно единогласно, даже те, кто ещё несколько минут назад пытался разнести идею в пух и прах. Ильич уходит, а мы остаёмся. Избирается рабочая группа, куда входим мы втроём, первый секретарь ЦК ВЛКСМ и замы от ДОСААФ и Главного Управления. А также работники зависящих от решения отделов. Гурко тоже входит в группу. Вот жук.
        Ананьев сидит бледный, как полотно, по лбу пот течёт, взгляд потухший, направленный в одну точку. Борис Маркович что-то шепчет ему на ухо, подойдя сзади. Ананьев время от времени кивает.
        Понять человека можно, получил от генсека чёрную метку и был бы сам виноват, а то ведь выполнял заказ начальника общего отдела. А может, и ещё чей-то…
        План получается такой. Начнётся первый этап работы в ЦК ВЛКСМ, сверстается грубый план, чтобы было понятно, как за это всё браться вообще. И после этого уже здесь на Старой площади мы будем распределять обязанности и детально прорабатывать все нюансы со всеми заинтересованными лицами. Здорово, но мне, похоже придётся каждый день на работу ходить… А в этом ничего здорового, как раз нет.
        После совещания мы стоим в земляческом кругу. Подходит сияющий товарищ Ефим:
        - Поздравляю, товарищи. Вот, молодцы, так молодцы. А ты, Егор, молодец, что не забыл старых друзей и упомянул.
        - Как бы я мог промолчать, - усмехаюсь я. - Без вас бы ничего и не было.
        - Молодец, молодец, - подходит первый секретарь обкома и протягивает мне руку. - Грушницкий.
        - Здравствуйте, Евгений Семёнович. Очень приятно. Брагин.
        - Знаю, что Брагин, - кивает он. - Рад, что генеральный секретарь лично одобрил.
        - Первый раз такое вижу, - говорит Гурко, подходя к нам. - Чтобы генсек сам пожаловал на проходное совещание? Лично приехал! Похоже, действительно ему по душе пришлось наше начинание.
        «Наше»? Ох, жук, ну и жук.
        - Так, вы все областные и городские материалы предоставьте, - командует он. - Регламенты, договора и вообще всё, что есть. Мы от них будем отталкиваться. Это как можно скорее нужно и прямо мне. Ну что же, раз у нас такой региональный триумф сегодня, предлагаю вот так, всей нашей дружной сибирской командой поужинать. По-партийному скромно отметить первый успех и собрать силы для достижений остальных этапов. Теперь мы ошибиться не можем, нам нужно прицельное попадание. Точное и эффективное!
        - Гурко этот на мудака похож, - хмурится Скачков, когда мы выходим из ЦК.
        - Виталий Григорьевич, - усмехаюсь я и головой показываю на городское и областное начальство.
        - Да, ладно, - машет рукой Ефим, - все знают, что он и есть мудак. Манипулятор.
        - Ефим Прохорович, - качает головой Грушницкий.
        - Простите, - смеётся он. - Но, Евгений Семёнович, правду-то не скроешь, всё тайное становится рано или поздно явным. Человек впервые увидел его, а вывод сразу сделал, причём однозначный и недвусмысленный.
        - Ну что, товарищи, время обеденное, - говорю я. - Может быть нам, не дожидаясь ужина, начать праздновать прямо в обед?
        - У меня дела, - серьёзно отвечает глава обкома. - Договорились на вечер, значит на вечер.
        - Ну что же…
        Мы прощаемся с Грушницким и едем в гостиницу. Машины у меня здесь обе стоят, включая тачку бывшего таксиста Сергея Сергеевича, так что места хватает всем. Приезжаем и сразу идём в ресторан. Скачков отстаёт, получает ключи от номера и подтягивается через некоторое время.
        - Ну, друзья-товарищи, - радуется Ефим, разливая по стопкам водочку. - Жизнь хороша и жить хорошо?
        Конечно, хорошо. Когда всё в гору прёт всегда хорошо. В ресторане царит оживление, связанное с предвосхищением и предвкушением. Всё работает на восторг. Белые хрустящие салфетки, летающие по залу официантки, лёгкий возбуждённый гул посетителей, стук приборов, запах еды и снежная пушистая зима с той стороны за большими окнами с видом на Кремль.
        Дорогая моя столица, золотая моя Москва
        За столиком в противоположной стороне зала я замечаю Ферика и Айгуль. Они меня не видят. Ну и ладно, попозже подойду.
        - Ой, Ефим Прохорович, мне ещё на работу, я не буду, - отказывается от водки Новицкая. - На меня и так сейчас все косо смотреть будут, как на что-то отбившееся от коллектива.
        - А я буду, - раздаётся весёлый голос.
        - О! Юрий Платонович! Ты как здесь?
        - А мне Егор сообщил, что вы обедать идёте. Вот, думаю, надо посмотреть на старых друзей, а то все заняты вечно.
        Платоныч присаживается к нам за стол. Мы делаем заказ и весело болтаем, настроение приподнятое. Довольно серьёзная победа и руки прямо чешутся скорее взяться за строительство структуры будущего. Хватило бы силёнок.
        - Юрий Платонович, ну как дела на новом месте? - спрашивает Захарьин. - Прямо зависть берёт, все что-то новое пробуют, а я сижу, как пень и никуда не двигаюсь.
        - Так год всего, - смеюсь я. - За год пнём трудно стать.
        - Много ты понимаешь, - шутливо говорит он. - Большак и года не отработал, а смотри уже вон где. В Москве, в министерстве.
        - А вам бы куда хотелось? - спрашиваю я.
        - Мне-то? - задумывается Ефим. - Начальником отдела, например…
        - Вместо Гурко что ли?
        - Тише-тише, - втягивает он голову и озирается по сторонам, а потом начинает смеяться.
        Это типа шутка такая. Я тоже улыбаюсь.
        - Нет, - говорит Ефим после своего короткого перфоманса. - Тут связи нужны, а у меня ещё нет столько, чтобы общий отдел возглавлять. Вот пойдёт Гурко на повышение, глядишь и меня подтянет. А вообще, он тот ещё хитрец. Ну, давайте, за успехи во всесоюзном масштабе!
        Они втроём выпивают, а мы с Ириной блюдём себя.
        - Ну, ты как? - спрашивает она. - Оклемался? Дай-ка руку потрогать, лоб уж не буду проверять, как мамочка.
        Сказав про мамочку, она хмыкает, и осекается. Я протягиваю руку. Она вкладывает в неё свою.
        - Ничего, не горячий вроде. Видел таджичку свою?
        - Она узбечка, - качаю я головой. - Вот же ты глазастая какая. Один раз мельком видела и запомнила?
        - Внешность яркая, - пожимает она плечами. - А что это за мощный старик с ней? Жених? Или постылый муж, может быть?
        - Дядя, насколько мне известно.
        - Понятно… И чего не идёшь?
        - Завтра с ними буду встречаться. А сейчас пойду просто поздороваюсь, пока солянку не принесли.
        Я встаю, прошу прощения и иду к Ферику с Айгюль
        - Какие люди, - посмеивается Ферик. - Привет, коммуняка. Променял старых друзей на кремлёвских старпёров? Иди сюда.
        Я подхожу, он поднимается и обнимает меня.
        - Садись с нами, посиди.
        - Ненадолго, - соглашаюсь я. - У меня сегодня партийные дела.
        Айгюль улыбается, сияет и глаз с меня не сводит. Я наклоняюсь к ней и она подаёт руку. Наши глаза встречаются и я вижу озорные искорки в её взгляде.
        - Ослепительная, - улыбаюсь я, она тоже расплывается в улыбке.
        - А вечером ты свободен? - спрашивает Ферик.
        - Лучше бы на завтра перенести, - развожу я руками. - У меня сегодня партактив, практически. На совещании, между прочим, Брежнев лично был. Руку мне жал.
        - Так ты не теряйся, внедряйся скорее, - хлопает меня по колену Ферик, когда я сажусь на стул рядом с ним. - Пора уже серьёзными делами заниматься, а?
        - Пора, конечно. Вот, с Айгюль нам тоже нужно серьёзные дела делать. И к вам у меня есть очень интересный вопрос. Но, если можно давайте завтра. У меня ужин сегодня в «Интуристе» с шишками партийными. Нежелательно пропускать.
        - Ну что же делать, - ненатурально вздыхает Ферик, - времена такие наступили, что старик должен мальчишку ждать да ещё и уговаривать, - подкалывает меня он.
        - Фархад Шарафович, - прижимаю я обе руки к сердцу и улыбаюсь так сладко, будто халву ем. - Вы же знаете моё отношение.
        - Ладно-ладно, шучу, - говорит он. - Знаю, конечно. Я тебя сам как сына родного люблю. Ты главное, Айгюль лишний раз ждать не заставляй.
        - Обещаю, завтра всё решим. Мой план осуществляется, похоже, так что заказ будет большой. Единственное, с деньгами может быть затык, придётся всю оперативку выгребать, чтобы с вами расплатиться.
        - Да что же, мы не люди, что ли? - лукаво усмехается Ферик.
        - Хорошо. Друзья, Фархад Шарафович, Айгюль, услада очей, обнимаю вас и до завтра.
        - Смотри, медоречивый какой. Беги давай.
        Я иду к своему столу и сталкиваюсь с Цветом.
        - Здорово, Бро, - подмигивает он.
        - Здорово, коли не шутишь, - протягиваю я ему руку. - Игривое настроение?
        - Слышь, а вон там, это же твои кореша? - показывает он на наш столик.
        - Мой кореш - это ты, - смеюсь я. - А это товарищи по партийной борьбе.
        - Ну, так и хорошо, кореш, а что за деваха?
        - О, ты женщинами интересоваться начал? - подкалываю его я.
        - Э, ты чё, попутал? - шуточно бычится он.
        - Она моя, забудь о ней.
        - Твоя не эта, гонишь, - подмигивает он. - Нормальная такая, познакомишь, понял?
        - Щас, ага, - киваю я.
        - Не, не щас. Потом.
        Он хлопает меня по плечу и идёт к столику Ферика, а я возвращаюсь к своим. Закончив обед я договариваюсь на встречу с дядей Юрой, отправляю Новицкую и звоню Злобину.
        - А я уж думал, что ты пельмени разлюбил, - говорит он и я представляю, как он улыбается сейчас, точь-в-точь, как Де Ниро. Положив трубку, беру парней и иду к «Детскому миру». Место встречи изменить нельзя.
        Я подробно рассказываю ему о всех последних событиях и выспрашиваю о Снежинском и о Шарманжинове.
        - Работаем пока с ними. Но там нормально всё, скоро выйдут в большой мир. Потом и расскажу, что к чему, а сейчас говорить нечего.
        - Понятно, - киваю я. - Леонид Юрьевич, надо нам скорее включать Куренкова в дела, а то он в печали. Силы и энергия имеются, так давайте применять.
        - А к чему ты хочешь применять его? - прищуривается Злобин, вроде как хочет спросить, мол тебе-то что, на чужой каравай рот не разевай.
        - Контрабанда, разумеется, - хмыкаю я.
        - Уже схема есть? - интересуется он, пристально глядя на меня.
        - Нет, есть безумная идея.
        - Ну? - кивает он, - говори.
        Но как-то я сразу теряю энтузиазм. Получается, то что моё - это наше общее. А вот то, что можно сделать без меня, они будут делать без меня.
        - Ну, ладно, чего, как девица-то? У меня здесь свои заморочки и начальство. Поэтому да, то, что через нас - только наше. Это не моя придумка, я просто приказ выполняю. Понял?
        Понял, да, дружба дружбой, а служба службой…
        - Можно подумать, у вас там прям отдел специальный… Ладно. Давайте экспортную контору создадим, - предлагаю я. - Подложную.
        - Как? - не понимает он, - Это же ведомственная хрень…
        - Сначала будет непросто, - развожу я руками. - Но перспектива шикарная, согласитесь.
        Он крепко задумывается. Может, конечно, и без меня всё это устроить и запустить. Но у меня, всё равно, нет других вариантов, кроме как через него пытаться, особенно если потребуется подключать резидентов за кордоном.
        Вскоре мы расстаёмся. Я и не ждал, собственно, никаких решений сегодня. Главное, хотел посадить ему жука в голову. Пусть с ним живёт теперь…
        Ужин проходит довольно скучно. Грушницкий оказывается ещё зануднее, чем Гурко, и всё удовольствие от посещения «Интуриста» проносится мимо. Он смотрит хмуро на все возможности сблизиться, открыть
        - Слушайте! - говорит Ефим, когда мы заканчиваем ужин. - Егор знает злачное место, там игра, карты, рулетка, настоящее казино. Может, сходим.
        У Гурко глаза загораются.
        Ну а чего же не сходить? Давайте сходим. И мы идём, благо, недалеко. Грушницкий обалдевает от таких дел. Он недоверчиво крутит головой, опасаясь вляпаться в какой-нибудь скандал с компроматом.
        Впрочем, магия моего заведения берёт верх. Первый секретарь обкома партии видит, что мы делаем, как играем и постепенно вовлекается. Тем более, коньяк течёт по трубопроводу почти из самой Франции и активно дурманит мозги игрокам.
        Ирина принимает участие в игре на рулетке, ставит одну за одной выданные фишки и идёт по головам к победе. Но в казино победа ни на чём не основывается. Кроме теории вероятности. Поэтому оно всегда в выигрыше.
        Посреди вечера появляется Цвет.
        - О, привет честной компании! - улыбается он.
        Новицкая бросает на него мимолётный взгляд и возвращается к игре. На двадцать четыре ставь, - говорит он, основываясь на собственных догадках и интуиции.
        Ирина ставит и выигрывает
        - Очуметь! - качает она головой и закрывает рот ладонью.
        А потом снова ставит по совету Цвета. И снова выигрывает. Магниты он там поставил что ли. Он откровенно флиртует и, хотя она на него даже не смотрит, я чувствую неприятные уколы в груди. Да пожалуйста, говорю я себе, делай ты с ним что угодно, мне-то что. Я отхожу к столу, за которым играют Грушницкий, Большак и Ефим.
        Дядя Юра выигрывает, а секретарь обкома испытывает негодование от постоянных проигрышей. Но, когда удача, наконец, встаёт на его сторону, он с жаром предлагает поиграть ещё.
        Перед Новицкой растёт гора фишек, и она становится всё раскованнее и веселее, общаясь с Цветом. О чём уж они там говорят, я не знаю, но радости от этого не испытываю. Не потому что там что-то, а просто потому, что с ним точно не надо связываться, он же не простой смертный, а вор в законе.
        Наконец, всё заканчивается. То, что платить не нужно ни в ресторане, ни здесь, участникам вечеринки очень нравится. А мне - в значительно меньшей степени, потому что эта почётная обязанность предоставляется мне.
        В конце концов, счастливые и возбуждённые гости решают отчалить. Я иду их провожать. С парнями конечно. Мы выходим на улицу и стоим, ожидая подачу машин.
        - Посмотрите на Кремль, - восхищённо говорит Ирина. - Какая красота. В прекрасном месте построили гостиницу! Что же, Егор, огромное спасибо…
        - Да, отличный вечер, - удовлетворённо отмечает Гурко. - хотелось бы повторить когда-нибудь.
        С неба падают редкие снежинки. Они кружатся и плавятся на наших лицах.
        Подъезжает Сергей Сергеевич. Я беру Иру под локоть и подвожу к автомобилю. Открываю заднюю дверь, заглядываю, обсуждаю маршрут и, приглашаю Новицкую внутрь.
        В этот момент из гостиницы выходит Цвет.
        - Ирина! - кричит он.
        - Садись, - предлагаю ей я.
        Но она оборачивается, пытаясь понять, что ему надо, и в это время я замечаю человека невысокого роста, но крепкого и уверенного. Он стоит и холодно смотрит на меня. Нас разделяет не более пятнадцати метров.
        Уже ночь, прохожих нет.
        У него азиатский разрез глаз и спокойный уверенный взгляд. Лицо холодно и, на нём читается готовность. Он, словно отсчитал какие-то необходимые секунды и теперь не отстанет. Он медленно поднимает руку… Твою дивизию. Полезай, полезай!
        - Ирка, лезь, лезь скорее! - приказываю я.
        - Чего? - поворачивает она голову…
        - Лезь!
        Но лезть уже поздновато. В руке у этого человека пистолет. Он поднимает его… Нужно успеть в самый последний миг… Я тяну дверцу, словно хочу вырвать её и закрыться, как щитом. Сейчас… сейчас… Остаётся совсем мало… меньше секунды… вот он уже нажимает на спуск.
        Я готовлюсь сделать рывок в сторону, и уже начинаю, и уже Игорёк бежит к нему стрелка и Пашка хватает меня за ворот… только… только…
        - Ирина! - снова восклицает Цвет и звук щелчка раздаётся в тот самый момент, когда он оказывается на линии огня…
        22. Наши бандитские дела
        Так… Время, времечко, постой, погоди… Нужна маленькая остановка, стоп-кадр с застывшими фигурами и камерой, медленно пролетающей между этими живыми изваяниями, а потом поднимающейся ввысь и охватывающей сцену целиком. Под звуки тревожного метронома. Так-так-так-так…
        Нет, настолько я над временем не властен. Да, если честно, я вообще не имею над ним никакой власти, хоть и нахожусь сейчас вот здесь, в Москве восемьдесят первого года…
        Тем не менее, диспозицию я вижу вполне чётко и будто даже сверху. В мгновения опасности мозг начинает работать на запредельных скоростях. Возможно, у всех происходит то же самое…
        Итак, что мы видим.
        Новицкая, не испуганная, но удивлённая. Она замирает в чуть согнутом состоянии, начиная садиться в авто. Пашка, тянущий меня за шкирятник и пытающийся прикрыть собой. Цвет, совершивший подвиг и заслонивший товарища от пули. Пусть не специально, неосознанно, но из песни слова не выкинешь.
        Он пойман в движении, нога приподнята, торопится, что-то сказать хочет. Что? На блат-хату девушку пригласить? Нет, ей такого счастья точно не нужно. С этого толку не будет. Ему вроде вообще семью нельзя заводить, как монаху.
        В общем, он в движении, торопится к Ирке, хочет сказать что-то важное. Ловит он пулю или нет, я пока не понимаю, но лик его свиреп, словно послужил образцом для античной статуи Самсона, разрывающего львиную пасть. С видом недоуменного и грозного превосходства он замирает в полуобороте, так же как и товарищи Гурко, Грушницкий и Захарьин.
        Их недоумение, впрочем не грозное, а высокомерное, поскольку их высотный эшелон, обычно гарантирует беззаботное неведение в отношении низовых социальных угроз.
        Игорь самоотверженной гиперзвуковой ракетой летит за ниндзей-стрелком, а ниндзя-стрелок, соответственно летит от него.
        Всё это видение длится лишь долю секунды а потом картина оживает и продолжает двигаться по генеральному вселенскому плану.
        Я одним движением кладу Ирине руку на затылок и пригибая её, чтобы не разбить голову, вталкиваю на заднее сиденье автомобиля.
        - Вперёд! - бросаю я Пашке и уже в следующий миг лечу по присыпанному свежим снегом тротуару за удаляющейся целью.
        Стрелок начинает ускоряться. Причём, ускоряется нехило так! Он невысокий, поджарый и быстрый, гад. Со спины он напоминает терминатора, того, который из жидкого металла и пришёл всех замочить.
        Игорь, естественно начинает отставать, на протезе особо не побегаешь. А мы с Пашкой гоним стрелка, как зайца по полю.
        Слева от нас резко отъезжает с обочины голубая «копейка» и, ударив по газам, уносится вперёд.
        - А-лю-лю-лю-лю! - весело орёт алкаш с бутылкой в руке.
        Откуда такой красивый нарисовался… Выполз из мрака, когда люди уснули. Ух ты! Он размахивается и бросает бутылку вдогонку киллеру.
        She' s a killer queen
        Gunpowder, gelatine
        Dynamite with a laser beam
        Guaranteed to blow your mind
        (Pa-pa-pa-pa) Anytime
        Пардон за мой не знаю какой…
        Не попадает, разумеется, бутылка хрустко разбивается, не пролетев и половины расстояния, и алкаш начинает орать какую-то непотребщину.
        Твою мать, олимпиец хренов! Расстояние увеличивается. Убийца-неудачник! Третий раз задание заваливает. Без умения бегать такому никак нельзя… Сска! Бежит он реально круто. Не заяц, а гепард.
        Впереди у «Метрополя» из тени и мрака, так же, как этот алкаш, появляется милицейский патруль.
        Убивец заметив милицию, выскакивает на проезжую часть и лавируя между машинами, мчится в сторону Большого.
        Раздаётся свисток, милицейская трель. Мы останавливаемся и переводим дух. Не слишком ли часто приходится бегать в последнее время? Алкаш орёт что-то дерзкое в адрес приближающихся блюстителей порядка, но им сейчас не до пьяницы.
        Машин не слишком много, но дорога и не пустая. Раздаётся скрип тормозов, звуки клаксонов, крики из открытых окон. Патруль уверенно чешет за преступником, заходя ему с правого фланга.
        - Пошли, - киваю я Пашке. - С левой стороны зайдём.
        Мы выскакиваем на расквашенную жижу проезжей части. Клаксоны гудят сильнее, и нас тут же окатывает волной густого снежного крошева из-под колёс. Снова свисток, крики, мат, пи-пи-и-и!!!
        Мы подбегаем к развёрнутой в обратном направлении «шестёрке», вставшей посреди дороги. Неожиданно ниндзя, бегущий впереди, останавливается. Он вообще отмороженный, похоже, просто встал и всё. Раздаётся скрип тормозов и прямо перед ним, буквально утыкаясь в него, тормозит старый «москвич». Водитель выскакивает из машины и начинает орать.
        Но киллер на него даже на мгновенье не отвлекается. Он поворачивается в нашу сторону и резко поднимает руку.
        - Ложись! - орёт Пашка мне прямо в ухо и тянет вниз.
        Мы падаем в грязь и в то же мгновенье по багажнику «лады» барабанят четыре фасолины и затем сразу - в-ж-ж-у-а-а - они рикошетят, не пробивая металл и, превращаясь в шершней, улетают дальше.
        Я осторожно выглядываю из-за багажника и вижу, как этот жидкометаллический терминатор, не оглядываясь и не глядя по сторонам, начинает двигаться в нашу сторону. Он выходит из-за «москвича» и, кажется, смотрит мне прямо в глаза.
        - Отходим назад! - командует Пашка, хватая меня за руку. - Скорей, Бро! У него ещё три патрона!
        Я начинаю подниматься, не выпуская ассасина из поля зрения и… И тут раздаётся глухой удар, и стрелок отлетает… Проезжающая мимо «буханка» сшибает его и отбрасывает на несколько метров, а сама идёт в занос, кружится и врубается в тачку, стоящую за нашей «шестёркой».
        Я вскакиваю и бросаюсь к сбитому убийце. Менты тоже летят, приближаются к нему и в этот момент я замечаю голубую «копейку», ту самую, что отъехала от тротуара, когда мы побежали за стрелком. Понятно. Если бы машина осталась стоять на месте, мы бы подбежали ещё до того, как он впрыгнул бы в салон. Они хотели передвинуть место посадки чуть вперёд. Не вышло!
        - Лейтенант!!! - ору я, перекрикивая весь проспект Маркса. - Машина! Это его машина! Номера!!! Перехват!!!
        Парень оказывается смышлёным и понимает, что надо делать. Я приседаю рядом с телом. Пульс вроде есть.
        - Быстро скорую! - ору я.
        Начинаю шарить по карманам. Ничего. Вообще ноль. Всё пусто.
        - Так, вы что творите! - хватает меня за плечо сержант. - Вы кто такой?
        - Это дело КГБ! - негромко, но зловеще объясняю я. - У гостиницы в члена ЦК стреляли!
        Думаю и самому члену ЦК по возможности стоит верить в эту прекрасную версию, чтобы было поменьше вопросов ко мне и другим участникам происшествия.
        - Капитан, стой здесь, - говорю я Пашке. - Узнаешь куда повезли подозреваемого. Потом мы его переведём к себе. Имя врача, номер бригады, полная информация.
        - Есть! - отвечает он, а сержант и подскочивший лейтёха только глазами хлопают.
        - Куда? - пытается тормознуть меня мент.
        - Информация закрытая! - отрезаю я и несусь к гостинице.
        Твою дивизию! Хоть бы не сдох, киллер сраный. Да тачку бы перехватили… Скорее. Скорее беги, бегемот! И я бегу.
        У гостиницы уже стоит скорая и мигают огоньки приближающейся милицейской машины.
        - Борис Маркович! - подбегаю я к Гурко. - Преступника машина сбила. Сейчас допросить его невозможно, вообще не ясно, жив он или нет. У вас есть предположения, кто мог стрелять?
        - Что? - Гурко округляет глаза. - В меня? Ты с ума сошёл? Меня вообще здесь не было!
        - Нет, Борис Маркович, может, конечно это было покушение на Грушницкого, но его проще дома было бы грохнуть. Дешевле. Вы единственный среди нас допущены к наивысшим государственным секретам. Через вас вся информация проходит. А мы-то какой интерес представляем? На вас покушение, сто процентов!
        - Я поехал. Брагин, ты с ума сошёл что ли? - шипит он. - Это ваши бандитские дела!
        Глаза у него по полтиннику и он перепуган. Не знаю, тем что подумают, будто он замешан в каких-то тёмных делишках или просто представил, что стреляли действительно в него.
        - Езжайте, конечно, милиции не нужно видеть, что вы замешаны. Я звоню в КГБ.
        - Зачем? При чём здесь КГБ?
        - Иначе нельзя. Иначе все узнают, что вы здесь с уголовным авторитетом тусовались. Не беспокойтесь, я вас прикрою.
        - Брагин!
        Но я больше его не слушаю и забираюсь в машину.
        - Ир, ты тут? Не бойся. Всё уже позади…
        Оглядываюсь, в машине её нет. Я набираю номер.
        - Леонид Юрьевич, здравствуйте, у нас ЧП. Стрелок появился.
        - Егор! Твою за ногу! Давай по порядку.
        Я докладываю. Он злится. Ещё бы, вечер, только выдохнул, расслабился, а тут вон что творится. Трындец, в центре столицы вооружённый киллер устраивает шоу, о котором наверняка уже полгорода знает. Стрельба, беготня по дороге, начальник отдела ЦК и подстреленный вор в законе! Кошмар, да и только.
        - Я сказал, Гурко, что по моему разумению это в него стреляли.
        - Чего?
        - Ну, а зачем нам волна интереса? Друзья, контакты, контракты, враги, конкуренты и всё такое прочее. Всё ведь перетряхать начнут. Пусть уж сразу в ту сторону копают. Наше дело маленькое.
        - Так пусть тогда менты и роют, - предлагает он.
        - Если это пустить по течению, то они на каждого из нас нароют, - отвечаю я. - Тут ещё Цвет фигурирует. Случайный прохожий типа? Кто поверит-то…
        - Давай тогда так, стреляли в Цвета и пусть дело забирают менты, - размышляет Злобин.
        - Леонид Юрьевич, вы чего говорите-то? А зачем я бегал за стрелком, если вообще не при делах? Тут, кстати, менты приехали уже.
        - Так ты же знаменитый борец с преступностью, вот и побежал в очередной раз не в своё дело соваться.
        - Отлично, а стрелка кто колоть будет и водилу его? - спрашиваю я. - Следователь Шелюхова?
        - А это ещё кто? - удивляется он.
        - Да сталкивался здесь с такой… Отличница.
        - Чурбанова попроси.
        Я открываю окно.
        - Игорь, - окликаю я Зырянова, стоящего рядом. - Скажи, чтоб никто пока ничего не говорил, я сейчас подойду и всё объясню.
        - Леонид Юрьевич, у вас ничего не случилось? - спрашиваю я. - Какой-то разговор странный у нас.
        - Не случилось, - недовольно отвечает он. - Но я же не директор конторы, да? У нас тут тоже есть веяния разные и течения. Короче, мне надо на недельку-две затихнуть, не светиться нигде.
        - Леонид Юрьевич… - я даже не знаю что сказать. - Как-то стрёмно получается…
        - Егор, я при встрече объясню, - говорит он. - В общем, ты на меня можешь, как всегда положиться, но сейчас… Просто ситуация у тебя не такая тупиковая, поэтому я… Короче, сейчас выстоим и станем сильнее, ты понял? Звони дружку своему. Если он пойдёт в отказ, тогда будем решать как-то, но лучше этого избежать…
        - А сейчас-то мне что делать? Блин, у меня тут менты, вообще-то. Они ждать не хотят, вы ж понимаете. Организуйте звонок, чтоб они меня минут двадцать хотя бы не дёргали…
        - Ладно, - неохотно соглашается он. - Попробую.
        Пипец какой-то… Это что такое вообще, отвалился главный элемент защиты или что?
        Приходит Пашка. Я делаю знак, чтобы он подождал снаружи и звоню Чурбанову. Блин. Он дома но хорошенько датый уже. Юрий Михалыч, ну что ж ты бухаешь-то чуть не каждый день…
        Надо отдать ему должное, он моментально концентрируется и выслушав мой доклад, сразу делается собранным внимательным.
        - Что там с уголовником твоим? - спрашивает он.
        - Сейчас уточню.
        Я снова выглядываю в окно:
        - Игорёк, что с Цветом?
        - Рука, мягкие ткани, навылет - отвечает он. - Так несмертельно, но кровищи атас. Мышцу разворотило ему. Пуля не очень скоростная.
        - Давай мне к трубе старшего, - приказывает Чурбанов.
        Я выхожу и прошу капитана подойти к телефону. Он страшно недоволен, потому что… Потому что какого хрена. Телефон в машине - это конечно означает, что всё не просто так и какой-нибудь пранкер вряд ли будет пудрить мозг. В конце концов он соглашается и остаётся впечатлённым. Чуть честь телефонной трубке не отдаёт.
        - Егор, значит так, - говорит мне Чурбанов. - Сейчас подъедет подполковник Тайманов Олег Довлатович. Это мой помощник. Он всё решит. А завтра подъедешь ко мне в половине первого.
        - Щёлоков сказал, если меня когда-нибудь увидит, мне конец, - говорю я. - Вдруг встречусь с ним.
        Смеётся.
        - Ладно, на самом деле лучше в другом месте встретимся. Поедем пообедаем. В двенадцать позвони.
        На этом мы прощаемся. Ну, собственно и всё. Приезжает подполковник Тайманов. Молодой, лет тридцати семи, строгий, можно сказать, симпатичный дядя. Отец, судя по всему казах, а мать, наверное, русская, ну или кто угодно. Стройный и высокий, подтянутый, выбритый, с широкими скулами и несколько тонкими губами.
        Он конкретный, на мистера Вульфа в исполнении Харви Кейтеля, конечно, не похож, но по функциям, скорее всего, идентичен. Человек, который решает проблемы.
        Тайманов быстро даёт распоряжения ментам и врачам, которые, бедные, целых полчаса, да какое там, больше, почти час ждали, пока у нас тут всё разрулится. Недовольны все, но есть шанс, что сделано всё будет чётко.
        - Ну, ты как, Пабло? - спрашиваю я Цвета, перевязанного и уложенного на носилки. - Как тебе пуля моя, братан? Мягкая?
        Я накланяюсь над ним и он легонько хлопает меня по щеке.
        - Сочтёмся, - усмехается он. - Девку мне отдашь.
        - Щас, - смеюсь я в ответ. - Ты мне брат, конечно, даже ближе, но мы ж не папуасы бабами меняться.
        - Отдашь-отдашь, - кивает он.
        - Забудь, - отшучиваюсь я, хотя немного напрягаюсь. - Тебе вообще об этом нельзя сейчас думать, а то кровь не туда куда-нибудь перетечёт. А ты чего сказать-то ей хотел, когда выскочил? Ирина, Ирина, Ирина… И всё? Дальше-то что? Заклинило что ли? Я тебе говорю, отток крови - это вещь такая, когда от мозга отливает, то забываешь, в натуре, что…
        - Так, всё иди, мне ехать надо, - перебивает он. - Шутник, мля…
        - Ты там смотри, время впустую не теряй, не бычься в госпитале, - говорю я, уже зная, что его везут туда же, где лежал и я. - Прикинься милым парнем, заведи контакты полезные.
        - Ты на что намекаешь? Чтоб я там мужикам глазки строил?
        - Ну, а что, если надо для дела?
        Партийные боссы разъезжаются сразу, как прибывает Тайманов. И сейчас мы остаёмся с ним, Платонычем и Ириной. Ну, и парни, естественно, тоже здесь
        - Ну что, Егор Андреевич, - говорит он. - На завтра с Юрием Михайловичем вы предварительно договорились, насколько мне известно? Я тоже буду присутствовать, тогда всё и обсудим.
        - Олег Довлатович, можно просто Егор. Спасибо за помощь. Скажите, водителя удалось задержать?
        - Занимаемся этим, - кивает он.
        - А стрелок в себя не пришёл?
        - На момент, когда я отправлялся к вам, ещё нет. Вы здесь, в гостинице живёте?
        - Да, - подтверждаю я.
        - Телефон в номере имеется?
        - Имеется. И в машине тоже имеется. Продиктовать? Вам есть чем записать?
        - Говорите, я запомню, - чуть поднимает он правую бровь.
        Наш человек. Я диктую. Мы ещё обмениваемся какими-то ничего не значащими фразами и прощаемся.
        - Ничего не понятно? - спрашивает Платоныч, быстро глянув на Ирину.
        - Извините, - говорит она поняв так, что нам нужно переговорить. - Я отойду ненадолго.
        - Ничего, - мотаю я головой, глядя ей вслед. - Стрелка машина сбила, но у него тоже была тачка с водителем. Того ещё не поймали. Может, и не поймают. Но самое интересное знаешь что? Злобин не стал помогать. Я ему позвонил, а он туда-сюда, задом закрутил, а потом говорит, обращайся к Чурбанову, ситуация типа не очень. Вот это меня конкретно напрягает. Это что за ситуация такая?
        - И ничего не пояснил?
        - Ну, сказал, типа через недельку-две всё устаканится и станет ещё лучше, чем было. А эти две недели что, без прикрытия, с голым задом ходить? За две недели-то можно ого, каких дел понаделать. Всё вообще можно похерить…
        Большак качает головой. Возвращается Ирина.
        - Надо мне такси вызвать, наверное, - говорит она.
        - Паша, - окликаю я своего водителя-телохранителя. - Отвезёшь Иру и дядю Юру, ладно?
        - Конечно, - говорит он, подходя к нам.
        - Ну всё тогда, по коням, дядя Юра, садись.
        Он кивает и усаживается на задний диван за водителем, а я подвожу Ирину к машине с другой стороны.
        - Егор, слушай… Павел этот… Так неудобно получилось, из-за меня ведь. Он же за мной вышел, позвал и тут бац, на тебе. Пулю схлопотал! Пулю в центре Москвы! Кошмар!
        - Ира, а ты думаешь, бандит тот в тебя стрелял что ли? А Цвет тебя типа прикрыл от пули?
        - Выходит, что прикрыл. В кого стрелял и зачем, вообще не ясно, между прочим.
        - А ты знаешь, что Паша Цвет вор в законе, и в его жизни пуля не такая уж редкость? Он и сам неплохо стрелять умеет.
        Я киваю и многозначительно поднимаю брови.
        - Он тебе понравился что ли? Я смотрю тебя как-то на плохишей потянуло. Только из одного омута выплыла, а уже норовишь в другой окунуться?
        - Так, ты мне нравоучения что ли читаешь? - хмурится она.
        Хочет видать приложить да помнит, кто её из омута вытаскивал.
        - А чего он тебе сказать-то хотел, что аж под пулю рванул? - усмехаюсь я.
        Она поджимает губы.
        - Да ладно, не секретничай, скажи. Кому тебе сказать, как не мне?
        - Слушай, я с ним не собираюсь… сближаться. Он хотел меня на ужин позвать.
        - А ты отказалась?
        - Так приглашения-то и не было, - пожимает она плечами. - Он теперь нескоро из больницы выйдет.
        - Ир, не надо тебе с ним дружбу водить, поверь мне, ничего хорошего не выйдет из этого.
        - А у меня, похоже, уже вообще ничего хорошего не выйдет, - грустно отвечает она. - Одни провалы… Как ты говоришь, факапы?
        - Факапы, Ириш, факапы, - подтверждаю я и вздыхаю, потому как…
        Потому как, а что тут скажешь, твою дивизию…
        - Ладно, Егор, всё надо ехать, а то неудобно. Завтра прямо к половине десятого приезжай к нам в ЦК. Будет расширенное совещание с начальниками отделов и с представителем ДОСААФ. И Скачкова возьми. Он где, кстати?
        - К родственникам поехал. Может, вернулся уже, пока мы в казино были. Ладно, езжай. До завтра.
        Я её обнимаю и открываю дверь.
        Утром я просыпаюсь рано. Поваляться бы, да нужно подниматься. Делаю растяжечку, принимаю душ, умываюсь и выхожу из номера. Хочу с утра позвонить Наташке, потому что потом будет сумасшедший дом, а когда вернусь, уже ночь настанет. По-другому не получается.
        Я прохожу по коридору и выхожу в просторное фойе. Нажимаю кнопку лифта.
        - Доброе утро, - здороваюсь с дежурной.
        Она сидит за своим столом с конторкой, а рядом, чуть склонившись над ней, стоит гражданин в сером пальто. Ондатровую шапку он держит в руках.
        - Так вот он и есть, - говорит дежурная и, взмахнув рукой, указывает на меня. - Вот он, Брагин ваш.
        Гражданин в сером пальто оборачивается ко мне и, слегка кивнув, едва заметно улыбается. Интересное кино. Морда у него протокольная, традиционная для определённых структур. Мусорская. Уж я этих морд повидал на своём веку… Только что им, структурам этим, надобно? Тайманов же сказал, в обед встречаемся вместе с Чурбановым. Чего ещё?
        - Вы Егор Андреевич Брагин? - любезно уточняет он и тянется во внутренний карман.
        Блин, твою дивизию! Не захотел парней раньше времени будить, чтоб поспали подольше. Твою же неосмотрительную дивизию… Я напрягаюсь, рассчитывая последовательность ударов, если сейчас придётся обороняться. Я делаю шаг, подступая к нему ближе, чтоб не думал, что будет стрелять издалека, а я только ойкать да увёртываться…
        Но из кармана появляется не нож. И не пистолет. Он вытаскивает красные корочки.
        - Я майор Соловей, Комитет Государственной Безопасности. Где мы с вами можем поговорить?
        23. Пора-пора-порадуемся
        - Ого, - качаю я головой. - Аж из самого комитета. Вот это да! Пойдёмте со мной. Я сейчас буду переговоры ждать междугородние, там и поговорим. А потом можем на завтрак сходить. Вы простите, что на ходу, но у меня настолько забит день, что другого выхода нет просто.
        Дзинь… открывает двери подъехавший лифт.
        - Ничего себе, - хмыкает майор Соловей. - И чем же такой молодой человек, как вы может быть занят настолько плотно?
        - А вы с какой целью интересуетесь, товарищ майор? - усмехаюсь я. - И вообще, о чём беседовать хотите? Я просто предупредить хочу, что до двадцать пятого числа остаюсь несовершеннолетним и со мной всем карательным органам только по особой схеме можно общаться.
        - Ох уж этот бюрократический язык, - ласково и по-доброму усмехается он и покачивает головой. - Карательные органы. Мы не карать должны, а воспитывать. Ну что же, проедусь с вами, раз вы такой занятой.
        Он заходит в лифт, и я нажимаю кнопку первого этажа.
        - То есть, - уточняю я, - отвечать на ваши вопросы я не обязан, да?
        - Не обязан, - соглашается майор. - Но почему бы и не ответить? Тем более, мы же просто поговорим. Поговорим и всё.
        - Ну, давайте, поговорим, - улыбаюсь я. - С хорошим человеком грех не поговорить. Вы не подумайте, что я пытаюсь уйти от разговора, просто у меня действительно очень насыщенный график сегодня. Сейчас телефонные переговоры, потом завтракать и лететь в ЦК ВЛКСМ на мозговой штурм. У нас там дело намечается большое на всю страну и большое совещание.
        - Ого, как интересно, - проявляет он заинтересованность. - Мозговой штурм?
        Мы выходим из лифта и идём быстрым шагом к переговорному пункту.
        - Да, не то слово, - киваю я. - Интересно и полезно для молодёжи и ветеранов. Потом нужно успеть на совещание в МВД. Этот наш проект, если можно так сказать, кроссплатформенный.
        - Что вы говорите… Это как?
        - Неправильно выразился, просто он предполагает взаимодействие различных органов. Вот… Доброе утро, девушка. Можно разговор заказать?
        Я говорю номер и оплачиваю.
        - Ожидайте, - не слишком приветливо отвечает телефонистка.
        - Давайте тут присядем, - показываю я на ряд деревянных кресел. Вот… А потом ещё нужно товарища навестить в больнице и с другим товарищем встретиться обязательно. Он тоже заинтересован в реализации нашего проекта. Все спешат, все очень важные и высокопоставленные и никого нельзя подвести. Сами понимаете. Кто я, и кто они. Вы завтракали, кстати?
        Он кивает.
        - Хорошо. Сам Леонид Ильич вчера выразил одобрение нашим начинаниям. Представляете?
        - Егор Андреевич…
        - Да ладно, чего уж там, можете просто по имени и на «ты», я не против.
        - Хорошо, - кивает Соловей. - У меня вот какой вопрос.
        - Молодой человек, - кричит мне телефонистка, - в третью кабинку пройдите.
        - Извините, - улыбаюсь я и оставляю его в одиночестве. - Я быстро.
        С Наташкой я болтаю минут пятнадцать. Она сдала экзамен и журчит от радости. Спрашивает, когда я приеду. Хороший вопрос, конечно… Не знаю.
        - Может сама подскочишь на выходные? - предлагаю я.
        - У нас будут занятия в субботу, - вздыхает она, - по матанализу, так что я не смогу. Профессор пообещал, что те, кто не явится, зачёт не получат. Вот если бы ты смог… Например, ты бы мог в пятницу прилететь… Или утром в субботу. Я бы счастлива была до потери памяти, на следующий день сбегала бы на занятия на пару часиков и потом мы весь остаток выходных были бы вместе. Могли бы сходить куда-нибудь или наоборот, не вылезая, просидеть два дня дома. Или ну… в общем… в конце воскресенья или даже утром в понедельник ты бы вернулся в Москву.
        Отличный план. Был бы. Жаль только в ближайшее время я буду очень занят, даже в выходные…
        - Наташ, - отвечаю я не слишком радостно. - Я бы очень хотел провести выходные, не вылезая с тобой из постели. Но у меня, боюсь тоже выходные будут забиты встречами, от которых нельзя отказаться. Я, конечно, попробую как-то всё переформатировать, но шансов очень мало. Тут просто столько событий одновременно… Я тебе ещё позвоню, расскажу, что у меня вырисовывается. Если не получится, давай попробуем на следующей неделе встретиться. У тебя матанализ теперь каждую субботу?
        - Не известно пока, надеюсь, что нет.
        Поговорив с Наташкой, возвращаюсь к Соловью.
        - Товарищ майор, а как к вам можно по имени отчеству обращаться?
        - Всеволод Витольдович, - отвечает он.
        - Очень приятно, пойдёмте позавтракаем, я вас приглашаю.
        - Я уже завтракал, благодарю.
        - Боюсь, это единственная возможность пообщаться со мной, - улыбаюсь я.
        - Егор! - навстречу нам идёт встревоженный Игорь. - Ты чего не предупредил, мы тебя потеряли! Кто так делает!
        - Знакомьтесь, - говорю я. - Это мой товарищ и коллега по швейной фабрике. Игорь Зырянов. А это майор КГБ Всеволод Витольдович Соловей.
        - Очень приятно, - кивает Игорёк.
        Появляется и Паша.
        - Сегодня Толян приезжает, - сообщает он.
        - Скажи, чтобы сюда ехал, - киваю я. - И Виталию Тимуровичу скажи, что пора на завтрак.
        - Он уже позавтракал. Я его только что встретил.
        - Отлично, - говорю я и поворачиваюсь к Соловью. - На этой неделе обещают похолодание. Говорят до двадцати пяти завернёт. Надо в Сибирь уезжать, у нас там до двенадцати потеплеет. Вы москвич, Всеволод Витольдович?
        Мы заходим в ресторан.
        - Да, - кивает он.
        - Коренной?
        - Нет, родители из Свердловска переехали, но я здесь родился.
        - Понятно, - улыбаюсь я. - А мы вот все сибиряки. Кашу будете манную или омлет? Нам вот с коллегами ещё по фабричным делам в министерство нужно будет ехать. Ну, слушаю вас. Спрашивайте.
        Подходит официантка.
        - Так что? - спрашиваю я у Соловья и поворачиваюсь к девушке. - Мне, пожалуйста, яичницу из трёх яиц и полстакана сметаны. Кофе. Вы что, определились?
        Парни тоже заказывают глазунью, а майор ограничивается лишь кофе.
        - Ну, Всеволод Витольдович, даже интересно, чем я могу вам помочь? Паш, а Толик звонил или ты предполагаешь?
        - Звонил, да.
        - Так он сюда едет?
        - Да, сюда.
        - Надо бронь проверить. Так что, товарищ майор? Я надеюсь вопросы не секретные у вас? Товарищи мои боевые, я им полностью доверяю, если что.
        - Не секретные, - отвечает он внешне спокойно, но полностью раздражение скрыть не может. - Вы со Злобиным знакомы?
        - С Леонидом Юрьевичем? Конечно знаком. Мы же земляки. Нас начальник общего отдела ЦК КПСС познакомил, товарищ Гурко. Вы такого знаете? Я к нему обращался чуть меньше года назад. У нас история была щекотливая. С милицией, знаете, были сложности. Они только и ждут, как закон нарушить, представляете? И вот, наш начальник областного УВД, выгораживая сынка, не своего, а второго секретаря обкома, конкретно так меня прессовать начал. Так что мне пришлось управу на него искать в партийных органах. Партия - это ум, честь и совесть нашей эпохи, сами знаете. Ну вот, Борис Маркович помог, стало быть, пресечь произвол начальника и связался с Леонидом Юрьевичем, а он уж этому делу придал необходимые процессуальные формы. Такие дела.
        Тараторя, как белка после кофе, я заглатываю глазунью и поднимаюсь.
        - Ну что же, рад был с вами познакомиться. И рад был вам помочь. Если у вас ещё возникнут вопросы, всегда пожалуйста. Павел. Мы через десять минут выезжаем. Игорь, проверь бронь для Анатолия, пожалуйста, потому что мы его здесь ждать не можем, надо ехать. Я опаздываю уже.
        - Егор, - хмурится Соловей и тоже поднимается…
        - Передавайте огромный привет Леониду Юрьевичу. Мне, к сожалению уже пора.
        - А помимо того случая, - не хочет сдаваться он.
        - Да, помимо того случая были ещё неправомерные действия со стороны милиции. Был у нас такой капитан Артюшкин. Он просто вероломно нарушал все мыслимые правила и законы. Но сейчас, думаю, уже нет смысла возвращаться к этому вопросу. Он уже уволился, так что никому не навредит, а я его простил. Все мы люди, в конце концов. Правда ведь? А кто не ошибается, тот пусть бросит в меня камень. Ну что же, мне уже пора. Спасибо за компанию и рад был познакомиться. Кстати, приезжайте к нам осенью. Вы охотник? У нас не охота, а сказ…
        - Егор! - раздражённо перебивает он. - У меня есть к тебе несколько вопросов. И раз сейчас мы поговорить не успели, придётся ещё раз встречаться. Повесткой мне тебя вызывать не хочется, так что скажи, когда мы можем спокойно переговорить.
        - Давайте в понедельник или во вторник. На выходных я, скорее всего, буду с невестой встречаться, а…
        - Нет, - обрубает он. - Это поздно. Мне нужно буквально полчаса, если не отвлекаться. Так что, давай завтра в это же время.
        - Завтра, утром, боюсь, времени будет не больше, чем сегодня. Так что если вам надо встретиться со мной завтра, скорее всего только вечером. После двадцати трёх часов. Давайте предварительно договоримся. Дайте мне ваш телефон, пожалуйста, если не будет получаться, я вам обязательно сообщу заранее.
        На мгновение, на короткий миг маска миролюбивого дружелюбия слетает с лица Соловья и показывает его настоящего. Я думаю, что настоящего. Глаза злые, свирепые, гневные, раздражённые, будто у оборотня, пытающегося выглядеть не тем, кто он есть на самом деле. Но он быстро берёт себя в руки и снова становится дружелюбным. Говорит, что наведается ещё и уходит.
        И какого хрена это было?
        Я выхожу из гостиницы, захожу в телефонную будку и набираю Злобина.
        - Злобин! - нервно отвечает он.
        - Я звоню из автомата, - сразу пускаюсь я в карьер безо всяких приветствий. - Аудиенция.
        Он некоторое время молчит, а потом соглашается:
        - Пятнадцать минут. Где обычно.
        - Хорошо.
        Подъезжаю на машине. Он уже стоит у «Детского мира». Я опускаю стекло и машу. Он меня замечает, подходит и забирается внутрь. На лице неизменная улыбка, да только сегодня она какая-то не слишком весёлая.
        Мы подъезжаем к ЦК комсомола и выходим из машины.
        - Пойдёмте вон туда в кафе. Поговорим и Павел вас обратно отвезёт, а я останусь.
        Заходим, садимся за столик, я подаюсь вперёд и сразу рассказываю об утреннем визите. Рассказываю подробно, что у меня спрашивал майор Соловей, и что я отвечал.
        - Молодец, - улыбается он улыбкой Де Ниро. - Всё правильно.
        - И?
        - Ничего, - пожимает он плечами.
        - Ну, мне кажется, Соловей этот в покое меня не оставит. Припрётся и будет уже задавать свои вопросы более жёстко. Я думаю, ему совсем не понравилось, как я его продинамил.
        - Ну, припрётся, отвечай, - улыбается он.
        - Окей, - говорю я. - Всё? Никакой информации мне не дадите значит? Такое чувство… как бы это сказать… Будто вы из игры выходите. Это так?
        Если это так, не важно по какой причине, то это, разумеется полный пипец. Надо будет искать новых партнёров и можно будет потерять всё, что уже наработано и создано. Разумеется, мы попытаемся всё перевести под юрисдикцию Чурбанова. Но просто не будет. Это точно…
        - Нет, - качает он головой. - Просто подожди немного и всё.
        - Под вас копают что ли? Вы мне толком объясните. Что значит, подожди? Я не очень хочу ждать, пока ко мне придут и увезут сначала на Лубянку, а потом вообще неизвестно куда.
        Он вздыхает, озирается по сторонам и кивает.
        - Да, - говорит он, - можно и так сказать. Но не под меня конкретно, а под всё крыло… М-м-м… Ну, Соловей этот ведёт внутреннее расследование…
        - По поводу?
        - Егор, тебе это не надо, поверь. Через несколько дней всё нормализуется. Займись пока делами. Съезди домой, в конце концов.
        - Я вообще-то планировал, что мы с вами возьмём Куренкова и начнём с ним уже работать.
        - Это, как раз вполне может подождать.
        - Нам, наверное, нужно какой-то план продумать. План Б, так сказать, на случай, что через несколько дней это не закончится. Или закончится не так, как мы ожидаем. Андропов на вашей стороне или на Соловьёвской?
        - Он ни на чьей.
        - То есть поддержит тех, кто подомнёт противника? - пытаю его я.
        - Слушай, что сделает Андропов, я не знаю. Для тебя, по большому счёту, ничего не изменится. Если… я говорю если, хотя не хотел этого говорить, но ты вот меня вынудил… Так вот, если условный Соловей одержит верх, то ты просто продолжишь работать с ним. И всё. Там другие люди, естественно, будут, но для упрощения будем называть их Соловьём.
        - Звучит сомнительно. Кстати, а не может ли быть, что это именно они решили меня грохнуть?
        - Кто? Шутишь? Зачем им тебя убирать? Они рвутся к ресурсу, а ты и есть в данном случае ресурс. Не единственный, но важный. Зачем тебя убирать?
        - Ну, я же не лояльный, вместо меня и другого кого-то поставить можно. Или что?
        - Скорее уж менты тебя заказали.
        - Менты меня заказали, да. Через Печёнкина. Но это ещё до их разгрома было. А сейчас-то кто этим бы занимался? Рахметов? Ему не до меня уже. Вы, кстати, послали своего супер следака на охоту за киллером? Пусть стрелка допросит и водителя.
        - Нет пока. Видишь, сейчас каждое моё движение как рентгеном просвечивают. Не бойся, Егор, мы их прихлопнем. Я думаю… И тогда возьмёмся за все дела сразу. Надо просто подождать.
        - Подождать мы, как раз, и не можем. Ферик торопится, хочет продать мне большую партию. Будет нужна ваша помощь, я один не переварю. А вы вон чего… Снежинский с этим вторым как, кстати?
        - Тоже пока на паузе. Как всё разрешится, сделаем липовую информацию и попробуем прихватить Гурко. Если посадим на крючок, будем использовать его по полной.
        - А с катранами ментовскими что? Начинать работу? Или это всё отдаём им и туда не лезем? Это не совсем правильно бы было.
        - Да, ты прав, - кивает Де Ниро. - Поставь себе в план. И давайте с Цветом уже начинайте работу.
        - Он же раненый.
        - Ну, что раненый? Не такая уж там большая проблема. Выпишут скоро. Надо там всё проверить, проконтролировать и запускать своих людей. Ты свяжись с этим парнем, как его? Торшин что ли
        - Торшин, - соглашаюсь я.
        . - Ну, и начинай с ним работу. Ясно?
        - Ясно, что ничего не ясно. Что Соловью-то говорить? Он ведь не отстанет.
        - Постарайся ничего не говорить. Вот, как сегодня, в таком же ключе. Всё, мне идти надо. Подвезут меня парни твои?
        - Да.
        - Стрелок-то твой, кстати, не очнулся?
        - Не знаю. Буду сегодня встречаться с товарищами из МВД. Леонид Юрьевич, но вы меня прямо нервничать заставляете. Конкретно так.
        - Слушай, я сам из последних сил держусь. Так что ты, пожалуйста, меня не дёргай. Хорошо?
        Очень, блин, хорошо! Зашибись просто.
        Злой и раздосадованный, я иду в ЦК. Новицкая меня уже ждёт. Здесь всё идёт совсем не так, как со Злобиным. Тут у нас всё прямо отлично. Аж дух захватывает от перспектив. Совещание проводит сам Пастухов, присутствуют, как и было заявлено, представители всех заинтересованных организаций.
        Единогласно решается создать комсомольский штаб движения, которое остаётся «Пламенем». Штаб при ЦК будет иметь статус отдела. Начальником назначается Новицкая. Отлично! При ДОСААФ будет тоже создан специальный отдел. Он будет отвечать за технические аспекты движения, глава этого отдела станет автоматически членом штаба.
        При министерстве обороны отдельная структура создаваться не будет, но функции по координации исполнять они обещают. Эти моменты надо будет ещё дотянуть в ближайшее время. В ДОСААФ совещание будет назначено на ближайшие дни и, скорее всего, Скачкова возьмут на должность начальника этого нового отдела.
        Если бы не Злобин, я бы радовался, как дитя, но сейчас, помимо радости, сердце наполняется тревогой и неизвестностью. И, что самое противное, я ничего с этим поделать не в силах…
        - Ирина Викторовна, - обращается к Новицкой Пастухов. - Вы, пожалуйста, немедленно займитесь формированием штата. Нужно в первую очередь составить расписание и набирать людей. Расписание как составите, сразу несите в кадры. Сначала мне на утверждение, а потом в кадры. Персонально сотрудников будем утверждать коллегиально, но предложение должны подготовить вы. Товарищи, если у вас будут возникать какие-то мысли, пожалуйста, прямиком к Новицкой.
        - Увольняйся с фабрики, - шепчет она мне. - Будешь в ЦК работать. В штате.
        Я не отвечаю. Надо подумать, хорошо это или плохо. В принципе, мне конечно нужно будет постоянно мотаться по городам и весям, чтобы создавать там штабы. Но я планировал, что это будет делать, главным образом, Скачков. Ладно, подумаю ещё.
        Выйдя с совещания, я звоню Чурбанову. Времени уже дофига, опаздываю.
        - Юрий Михайлович, здравствуйте. Это Брагин. У нас в силе договорённость?
        - В силе, но переносится. Думаю, около восемнадцати часов теперь. Позвони часов в пять, договорились? Сейчас не могу пока…
        Договорились. Раз у меня освобождается время, я тут же звоню Ферику.
        - А, Егор, вспомнил обо мне наконец-то?
        - Да я и не забывал, Фархад Шарафович. Нам же поговорить нужно. Вопросов немало накопилось.
        - Немало, да, соглашается он. Поехали тогда к Цвету. Навестим, а заодно обсудим то, что его касается.
        - Хорошо. Я могу минут через тридцать-сорок быть на месте.
        - Ну и отлично. Я тоже. Тогда встретимся уже в палате.
        - А Айгюль будет? - уточняю я. - Я бы хотел с ней вопрос обсудить в вашем присутствии. Там есть серьёзные моменты, так что надо вместе всё проработать.
        - Нет, она сейчас занята. С ней можем вечерком поговорить. Вместе, я не возражаю.
        На этом и останавливаемся. Я уезжаю в госпиталь, а Ирина идёт получать новый кабинет, который раньше никак не использовался.
        Я прыгаю в машину и мчусь к Цвету. Гостинцев никаких не успел купить… Ладно, буду надеяться, что Ферик привезёт всего побольше. И я не ошибаюсь. Зайдя в большой вестибюль, я его сразу замечаю.
        Он стоит, накинув халат и даёт распоряжения помощникам, как переложить продукты и как нести.
        - О, Егор! - окликает он меня. - Ну что, ты готов? Пошли тогда, я тебе сказать хочу кое-что.
        Он поворачивается к помощнику и кивает на корзину с продуктами. Тот понимает без слов и тут же берёт её в руки.
        - В общем, - говорит Ферик, останавливаясь у окна в коридоре. - Место не самое лучшее, но с тобой по-другому нельзя, похоже. Всё на бегу да на ходу. Можно было вечером за ужином обсудить, но с этим делом вообще непонятно, да и я один на один хотел с тобой… В общем…
        Он берёт меня под локоть и поворачивает к окну.
        - В общем, хотел без Айгюль с тобой поговорить. Понимаешь? Я знаю, что у вас с ней взаимная симпатия сложилась и даже что-то большее, хотя я предупреждал, чтоб ни-ни! Обоих предупреждал, между прочим.
        Блин, как он узнал-то? Причём, это же давно было. Мы уж сколько с ней ни того… Вот так из ничего, на пустом месте получить проблемы я не хочу. Сейчас время для проблем не слишком подходящее. Снова начинают лезть мысли о Злобине.
        - Фархад Шарафович, - начинаю я, напрягаясь.
        - Тише-тише, - машет он мне. - Ладно, я же всё понимаю, дело молодое, взаимная симпатия, общее дело. Горько, конечно, что молодёжь не ценит и не выполняет слова старших. Не прислушивается. Но что поделать? Такая эпоха. Либерализм, самомнение, пренебрежение опытом. Но я не об этом.
        А о чём тогда? Я невольно хмурюсь. Нет, из-за того, что у меня было пару раз с Айгюль убирать он меня не стал бы… Это тупо. Он уже вон сколько бабла поднял. И это ещё только начало. Совершенно не вижу причины меня валить. Он же понимает, что стоит мне выбыть, его собственное положение и влияние на Цвета и другие структуры, значительно ослабнет.
        - Ты, Егор, многого добился с момента нашего знакомства. Я за тебя очень рад. Кто бы мог подумать, что ты с самим генеральным будешь дела иметь.
        Я молчу, жду, не понимая пока, куда он клонит.
        - Перспективы у тебя хорошие. Серьёзные перспективы. Ну, а я обещаю, что буду тебе помогать. Вместе мы добьёмся небывалых высот.
        Так, за Айгюль, похоже предъявлять не будет…
        - Но, помимо, дел, - продолжает он, - я хочу сказать, что отношусь к тебе очень тепло. Чисто по-человечески, невзирая на успехи и провалы в работе. Практически, как к сыну.
        Ага, ну-ну, конечно же, как к сыну. Давай, говори уже, к чему клонишь…
        - Вместе мы сможем влиять и на блатных, и на политиков. Думаю, ты бы мог со временем войти в верхушку нашего общества. В общем, Егор, я думаю, вернее, не думаю, а у верен в этом, и Айгюль меня поддержит. Короче, я хочу, чтобы ты женился на моей племяннице.
        Чего? У меня глаза на лоб лезут… Ты же для неё хотел матёрого функционера. Аппаратчика с опытом бабками и политическим весом…
        - Ты погоди-погоди, - смеётся он, наблюдая мою реакцию. - Ничего не говори пока, просто осознай, сынок.
        Он хлопает меня по плечу и добродушно добавляет:
        - Пора, пора тебе жениться…
        Ага, пора…
        Пора-пора-порадуемся на своём веку…
        24. Дамоклов меч
        Он смотрит на меня весело и по-отечески тепло. Просто добрый дедушка Мороз. Ферганский только…
        - Фархад ака, - говорю я с улыбкой и прикладываю руку к сердцу, чуть склоняясь в поклоне. - Муаллим. Неожиданно слышать такие речи. Вопрос слишком серьёзный, чтобы вот так на лету, в больничном коридоре, я мог дать ответ, достойный вашего статуса и величины.
        - Ничего-ничего, - посмеивается он. - Какой ответ, мой мальчик, можешь ничего и не говорить, и так всё ясно. Вы друг другу нравитесь, даже более того. Ну а всё остальное мелочи.
        - Так мне ещё восемнадцати нет, думаете самое время в брак вступать? - хмыкаю я.
        - Слушай, дорогой мой. Свадьба такая вещь, что за два дня не делается. Пока дойдём до свадьбы, ты уже совершеннолетним будешь, не переживай.
        - А если у меня уже есть невеста?
        - Мой мальчик, что ты говоришь, думаешь я не понимаю? У такого видного парня, как ты, обязательно будут девочки, поклонницы, желающие связать с ним судьбу. Конечно, они и у тебя есть. Дело молодое, как говорится. Но девочки-девочками, а жена - это другое. Тебе кажется, что ты ещё молод, но тебе же хватило возраста, ума и сноровки, чтобы сорвать цвет Айгюль.
        - Что-что?
        Нет, я просто балдею от постановки вопроса. Сорвать цвет Айгюль? Не засмеяться бы. В голове возникает Анна Герман.
        Белый цвет
        Черёмухи цвет
        Это весны
        Весёлый привет
        Пусть везёт
        Тому кто верит и ждёт
        К сердцу всегда
        Любовь дорогу найдёт…
        - Что-что, - передразнивает он. - Я ведь тебе говорил, не ходи к Айгюль в спальню. Говорил? Говорил. Объяснял, что берегу её не для тебя? Объяснял. А ты что? Послушал ты старика? Нет, не послушал. А теперь, когда я прошу вернуть, то что ты взял, ты ведёшь себя как-то не слишком уверенно.
        - Вернуть, то что взял?
        - Конечно, - всплёскивает он руками. - Честь девичью, иначе, как Айгюль людям в глаза смотреть будет?
        Он улыбается. Всё он знает, лис старый. И знает, что я знаю, что он знает, но, всё равно, не начну скандалить. Да хоть бы и начал, смысл не в этом вообще. Не в этом. А вот в чём? В чём смысл происходящего?
        - А девочки твои… - продолжает Ферик, - это, как ты захочешь. Ты мужчина, тебе и решать. Будут силы и деньги, пожалуйста, хоть десять имей, никто и слова дурного не скажет. Но официальная жена только одна. Мы же в Советском Союзе живём, у нас коммунистов гарем запрещён.
        - А вы в партию-то будете вступать? - спрашиваю я.
        - А? - широко открывает он глаза и через пару секунд начинает хохотать.
        - Всегда знал, - говорит он отсмеявшись, - что ты остроумный человек. Очень остроумный. Ну, пойдём, проверим нашего друга, а на эту тему потом поговорим ещё.
        - Да, Фархад Шарафович, обязательно поговорим, - подтверждаю я.
        Но сейчас мне не до этой чепухи, честно говоря. Я очень надеюсь, что мой преследователь, несгибаемый стрелок, выпустивший по мне уже три неудачных выстрела что-нибудь расскажет. Потому-что ситуация становится весьма нервной. Если он уже и в Москве до меня добрался, кто-то взялся за меня более, чем всерьёз. И этот кто-то выглядит серьёзнее, чем никогда.
        Мы двигаемся по коридору и доходим до палаты Цвета. Он лежит в палате один, безо всяких соседей. На кровати набросаны газеты, на тумбочке минералка и мандарины. Братва греет.
        Когда мы заходим, Цвет читает старую книгу в обтрёпанной обложке. Ни автора, ни названия не разобрать. Увидев нас, он откладывает её, укладывая развёрнутой на колени, обложкой кверху.
        - А, - говорит он. - Пришли всё-таки.
        - Здорово, - улыбаюсь я. - Ну как ты тут? Не выздоровел ещё?
        - Лежу, отдуваюсь за тебя, - качает он головой.
        - Он за тебя тоже лежал, - пожимает плечами Ферик и садится на стул рядом с кроватью.
        Палата у Цвета небольшая, рассчитанная на двух пациентов. Но вторая койка свободна. В помещении светло и даже как-то уютно, несмотря на то, что это больница и никуда от этого не денешься.
        - Ну, что же, брат, - улыбаюсь я, - теперь мы с тобой повязаны, можно сказать, кровными узами, да?
        Я беру книжку с его колен и открываю титульный лист. Макиавелли Н. Сочинения. Ленинград 1934.
        - Просвещаешься, государь? - хмыкаю я.
        Он забирает книгу из моих рук, кладёт обратно и вопросительно кивает:
        - Чего Ирку не привёл?
        - Негоже своих девиц раздавать, - отвечаю я. - Да же, Фархад Шарафович?
        Тот хитро улыбается и меняет тему.
        - Что врачи говорят? - спрашивает он.
        - Говорят, ещё неделю тут торчать, - недовольно отвечает Цвет. - Лежать я и в другом месте мог бы. С б о льшим удовольствием.
        - Ничего. Здесь под присмотром зато.
        - Это и настораживает, что под присмотром-то, - хмыкает Паша Цвет. - Чё там творится-то? Раскололи менты стрелка?
        - Не знаю пока, ближе к вечеру, надеюсь, выясню что-нибудь, - отвечаю я. - А у меня пока вот какой вопрос есть, господа воротилы теневого бизнеса.
        - Как скажет же, - качает головой Ферик. - молодой, а уже такой грамотный и мудрый.
        - Нет Фархад Шарафович, никого мудрее вас мы с Павлом ещё не встречали. Правильно я говорю?
        Цвет молча кивает.
        - Я вот, что хотел с вами обсудить, - продолжаю я. - Геленджик и Сочи. Да и всё остальное побережье. Гагры тоже можно иметь в виду, если двигаться в ту сторону. Думаю, не стоит упоминать, что регион ключевой с точки зрения получения нетрудовых доходов и реализации различных контрабандных и контрафактных товаров народного потребления. Туристы, иностранные туристы, море, торговые суда, скопление советских граждан. Мечта незаконного предпринимателя.
        - Тесно там, - пожимает плечами Цвет и морщится от боли. - И сезонность. Мы на своей территории не меньше зарабатываем и безо всякой конкуренции.
        - Но это одна из важнейших точек на карте нашей необъятной Родины, - возражаю я. - Пока мы её не контролируем, нашему авторитету всегда будет чего-то недоставать. Как жемчужины в короне. К тому же наша территория огромна, а зарабатываем столько же, как на этом клочке земли?
        - Сколько мы зарабатываем сравнить трудно. Но легко заранее понять, что легко нам зайти на Юга не дадут. Нужно израсходовать много ресурсов, чтобы там закрепиться. Будут непонятки с местными. Конфликты, может, быть даже боевые стычки. Хер пролезешь туда. Хотя, согласен, место солнечное, сытое. Думаю, когда силёнок поднакопим, обязательно туда попрём.
        - Там знаешь как народ играет отчаянно? - усмехаюсь я. - Там в самом дешманском катране такие бабульки ходят, мама не горюй.
        - Ну, так я же и говорю…
        - Да я понял, правильно ты говоришь, - соглашаюсь я. - Молодец.
        Ферик молчит, следя за нами и не выдавая пока своей точки зрения. Я беру стул, стоящий у соседней кровати и подтаскиваю ближе к нему.
        - А что если я скажу, будто у меня есть средство войти без больших проблем?
        - Надо сначала посмотреть, что за средство, - Цвет снова пожимает плечами и кривится.
        - Есть такой довольно влиятельный в тех краях человек, хоть и молодой… - говорю я. - Впрочем, не только в тех. И он может нам помочь. Небескорыстно, ясно дело, но я со своей стороны полагаю, что для нас это может быть вполне даже выгодно.
        - И кто этот «влиятельный» человек? - нахмурившись спрашивает Ферик. - И что он будет хотеть за свои добрые дела?
        - Вы оба его знаете, гораздо лучше, чем я. Я ведь с ним только познакомился. И да, хочу подтвердить, всё что говорит Цвет чистая правда, никто нас там с распростёртыми объятиями не ждёт, и за место под солнцем, и даже под луной, нужно биться и в каждую пядь вцепляться мёртвой хваткой.
        - Ну, и? - кивает Цвет. - Кто этот союзник?
        - Джемал, - говорю я. - Джемо Бакинский.
        Они молчат взвешивают, что я сказал.
        - И, - первым нарушает тишину Ферик, - чего он хочет?
        - Он хочет только одного, чтобы вы простили ему, что он… кх-хм… - я покашливаю, - сорвал цвет…
        - Чего? - хмурится Паша.
        - Нет, не тебя, - усмехаюсь я. - Это поэтическая метафора, девичий цвет. Он просто по молодости накосячил перед Фархадом Шарафовичем. Подробности мне не известны, но он очень хочет, чтобы наш уважаемый учитель позволил ему загладить свою давнюю вину.
        - А-а-а… понятно, - кивает Цвет. - Я его помню, да. Мы пересекались с ним на зоне. Он, кстати, молодой, но крепкий и за воровской закон твёрдо стоял. Его уважали. Подтверждаю, да. Но лично я его плохо знаю. Поэтому пусть дядя Ферик скажет, раз у них тёрки были.
        Разумеется, Джемо не говорил мне, что был первым возлюбленным Айгюль. Он вообще не сообщал, случилось ли у них что-то. Это было бы совершенно неуместным. Просто я решил сымпровизировать и судя по тому, что Ферик превратился в изваяние, и лишь глаза его сверкают, буравя во мне дырку, может быть, угодил в точку.
        - Так что он конкретно предлагает? - спрашивает Цвет.
        Я подробно рассказываю о наших встречах и разговорах с Джемо. Я понимаю, что упоминание срывания «девичьего цвета» в контексте нашего предыдущего разговора едва ли сразу настроит Ферика на позитивную волну, но внезапно возникший вопрос с женитьбой лучше не откладывать в долгий ящик, потому как неизвестно, чего он там себе надумает…
        Разумеется, это ещё никакой не финал, просто обмен тычками, пробная сессия. Ладно, едем дальше.
        - Признаюсь, мне показалось его предложение заманчивым. Я не знаю, может быть, многоуважаемый учитель не желает впускать этого человека в Узбекистан обоснованно. Ваше слово Фархад Шарафович для нас непререкаемо.
        Мы все знаем, что это не совсем так и будь на то воля Цвета, он бы вообще обошёлся без участия Ферика Ферганского. Но я полагаю, с ним нам будет проще. Помимо того, что у него огромный вес в Узбекистане, он и в других частях союза многих знает и для многих авторитет.
        А нам надо подчинить больше территорий, и мы сейчас, в некотором смысле, Каролинги. Не династия, конечно, а группа товарищей с тесно переплетёнными интересами. Коллективный Карл Великий, подминающий под себя дикую Европу. Ну, или Орда, это кому как больше нравится.
        - Мне кажется, - говорю я, - прелесть ситуации в том, что если вы, Фархад Шарафович разрешите Джемалу работать в Узбекистане, то он будет и себе, и вам зарабатывать деньги. А если он пустит нас на свои территории и точки на Чёрном море, то благодаря заложенной им основе, зарабатывать будем опять-таки мы. То есть, нам не нужно будет столько вкладывать в инфраструктуру и войны, и мы будем пользоваться тем, что уже имеется. Стало быть, опять, будем зарабатывать с его помощью. Одновременно, будем расширять свои проекты, создавать новые и заберём всё себе. Всю территорию. На это у нас мало времени, года полтора, пока генсек ещё в силе. А потом политический ландшафт может заметно измениться. Так что, учитель, решайте. Думаю, люди меняются. Джемал уже не безбашенный малолетка, а вполне серьёзный человек.
        - Я не против попробовать, - кивает Цвет.
        В палату вваливаются трое весёлых и балагурящих братков:
        - О, Цвет, братан! Вечерочек, в натуре!
        - Погодите там! - бросает он, как лев.
        Не говорит, а посылает короткий рык, сопровождая соответствующим взглядом, и всем сразу становится понятно, на какой ступени находится каждый из них. Посетители замолкают и тут же исчезают. Надо будет, кстати познакомиться с его лейтенантами и генералами.
        Мы ещё какое-то время сидим у больного, обсуждая различные вопросы, а потом уходим. Братва провожает нас взглядами и устремляется к своему боссу. А мы двигаем на выход.
        - Егор, - мягко, по-восточному сладко и по-лисьему лукаво, говорит Ферик, прощаясь со мной. - Не устаю удивляться твоим способностям. Ты невероятно дальновидный, умный и хитрый человек. Ты, конечно, умело всё свёл к шутке, но тебе придётся подумать о моих словах очень серьёзно, слышишь? Очень серьёзно.
        Мы оба знаем, что это никакая не шутка и шуток вообще не было. Так же, как совсем не шутка и то, что скажет стрелок. Если, конечно, хоть что-нибудь скажет…
        - Когда мы станем семьёй, продолжает он, - нас никто не сможет победить. Таких, как Цвет, сотни, может быть, даже тысячи. Таких, как мы с тобой, больше нет.
        Несомненно, лесть - это то немногое, что может меня убедить, да? Собрат по уникальности.
        - Мне нужно поговорить с Айгюль, - отвечаю я. - По поставкам.
        - Да-да. Она будет тебя ждать вечером дома. Обязательно приезжай, вопрос серьёзный, нам надо его как можно скорее закрывать. Позвони, может, она уже дома, так прямо сейчас и поедем. Можем на моей машине.
        - Я бы с удовольствием, но сейчас у меня будет очень важная встреча.
        - Это по поводу вчерашнего происшествия? Надо обязательно выяснить в кого стреляли и кто заказал.
        - Хорошо, - соглашаюсь я, будто и сам не знаю, что нужно.
        Конечно, нужно. Нужно иметь возможность самому допрашивать таких пассажиров, на своей базе, а то слишком много игроков. Либо не тот, кто надо услышит, либо ещё чего похуже…
        - Ну ладно, тогда, - улыбается Ферик и хлопает меня по плечу. - Позвони Айгюль, как освободишься. Вай, такая девушка, красивая, умная и деловая. Ты таких видел когда-нибудь?
        Улыбается, а глаза как у змея, холодные, расчётливые. Может, он знает, что я не знаю?
        - Действительно, - соглашаюсь я с улыбкой. - Ни одного плохого слова нельзя сказать. Просто цветок.
        Из машины я звоню Чурбанову и он даёт команду приезжать прямо в министерство. Министра нет, а ему самому некогда по кафешкам скакать. Беру под козырёк и лечу к нему. Пропуск меня ждёт, я поднимаюсь в приёмную и докладываю секретарше.
        - Присаживайтесь, - говорит она. - Нужно подождать.
        Я опускаюсь на стул. Ждать приходится пятнадцать минут, и всё это время я раскладываю в голове пасьянс со стрелком. Поговорили они с ним? Меня беспокоит не столько то, что приходится доверять Чурбанову и буквально отдаваться на его милость, сколько то, что я никак не могу контролировать, куда эта информация пойдёт дальше…
        Дверь открывается и из неё выходят два здоровяка в штатском. Один из них кажется мне знакомым. Открытое лицо, густые брови, чистый взгляд. По телеку вроде не мелькает… Кто же? Не Медунов, случайно? Неужели…
        А вот у второго взгляд колючий и настороженный. Холодный взгляд. Такие фирменные взгляды неплохо вырабатываются во всевозможных органах. Он тоже плотный и крепкий, но весь такой неприметный, незапоминающийся и блёклый.
        Они скользят по мне взглядом, вроде как безо всякого интереса, но я уверен, что вот этот из органов рассмотрел достаточно. Действительно, не каждый день юноши обивают пороги министерских кабинетов.
        - Брагин там? - оживает селектор.
        - Да, Юрий Михайлович.
        - Пусть заходит.
        Я киваю и, поднявшись со стула шагаю к кабинету. Внутри просторно, огромный стол для заседаний и большой рабочий стол. Большой портрет любимого тестя. С любовью, Юре…
        - Здравствуй, Егор, - приветствует он меня.
        - Здравствуйте, Юрий Михайлович.
        - Садись, сейчас Тайманов подойдёт, позвонил уже.
        Я присаживаюсь.
        - Юрий Михайлович, а это случайно не Медунов сейчас был? - спрашиваю я. - А то я смотрю, лицо знакомое, а припомнить не получается.
        - Точно, - хмыкает Чурбанов. - Он самый. А второй зам Андроповский, генерал Мигуль. Не первый, но и не последний.
        - Ого, представительная делегация, - киваю я. - Даже холодком повеяло.
        - А знаешь, чего они приходили?
        - Нет, конечно, мне государственные тайны неизвестны.
        Он хмыкает.
        - Стрелка твоего просят отдать.
        Упс… с какой это радости…
        - Ого… А почему?
        - Да, чушь какую-то несёт, типа у него есть данные, что он их клиент, за которым они уже долго гоняются, что он их агентов отстреливал.
        Что? Типа за мной охотится суперпрофессионал?
        - Агентов отстреливал? - переспрашиваю я. - Серьёзно? Это что за ерунда, вы про такое слышали когда-нибудь?
        - Нет, - усмехается он. - Я вот и говорю, что чушь несут. Нет, ну может, что и было, может и застрелил кого-то но чтобы вот так прямо «агентов», как будто пачками… не знаю.
        - А Медунов при чём?
        Ой… как-то мне всё меньше и меньше нравится…
        - Ну, он привёл вроде как друга своего, отрекомендовать лично.
        - Отдадите, Юрий Михайлович? - с тревогой спрашиваю я.
        - Сказал, отдам, когда по своему делу допрошу. Мигуль этот прямо заёрзал, извертелся на пупе.
        - А на каком-то полустанке села женщина в купе, - задумчиво киваю я. - Так, а стрелок-то очнулся?
        - Нет, отдыхает пока, сучёнок. Сейчас помощник всё расскажет.
        Раздаётся стук и заходит Тайманов.
        - Разрешите?
        - Заходи, Олег.
        - Добрый день, - здоровается он со мной.
        - Здравствуйте, Олег Довлатович, - поднимаюсь я и протягиваю руку.
        Мы присаживаемся.
        - Олег, расскажи, пожалуйста, Егору, что там с этим стрелком. Три раза как-никак в человека стрелял.
        - Юрий Михайлович… - начинаю заикаться я… - А это официальная версия?
        - Какая? Что он в тебя стрелял?
        - Да…
        - Нет, это только между нами. Но нам же надо понимать, что это за нежить такая. Официальная у нас версия неудачная попытка ограбления. Но, в неё естественно никто не верит, вроде как мы специально её выдвинули, чтобы настоящую версию утаить. А настоящая у нас версия какая, Олежек?
        - Настоящая версия, Юрий Михайлович, покушение на жизнь начальника общего отдела ЦК КПСС.
        - Но Мигуль этот с такой формулировкой сразу у нас заберёт дело, поэтому мы и тянем, хотим сами разузнать, что там у наших заклятых друзей за кухня. Понимаешь?
        Да как такое не понять, понимаю, хоть и тревожусь всё больше. Одно дело с Чурбановым… а вот с Мигулём этим, боюсь особо добрых личных отношений не построишь…
        - А Гурко, - продолжает Чурбанов, - что характерно, сначала пришёл, будто в штанишки наделал, тише воды, ниже травы. А потом, после обеда уже ничего не боялся и… Что он там тебе заявил?
        - Сказал, - отвечает Тайманов, - что версия у нас явно глупая и у него нет врагов, чтобы в него стрелять. Хотя мы такую версию вообще не выдвигали и говорили с ним только о возможном ограблении, он начал опровергать политическую подоплёку дела. Я предполагаю, что он с кем-то имел разговор и его хорошо приободрили. Он, например, заявил, что ожидает, когда дело передадут в КГБ. То есть поменял поведение, стал уверенным, заявил, что ему некогда и приезжать больше не будет. Если нам надо, то мы сами приедем.
        - А он с этим Мигулём вась-вась, неизвестно? - интересуюсь я.
        - С Мигулём вроде нет, - крутит головой Чурбанов, - а вот с Медуновым отношения неплохие, насколько я знаю. Тесных связей нет, но так, всё дружелюбно.
        Раздаётся телефонный звонок. Это селектор. Чурбанов снимает трубку.
        - Да, соединяйте, - разрешает он. - Чурбанов. Да. Как давно? Отлично. Никого не впускать до прибытия Тайманова. Вообще ни одной души, даже меня. Ясно? Выполняйте.
        Он кладёт трубку и кивнув Тайманову легонько бьёт кулаком по ладони:
        - Стрелок!
        У меня сердце подпрыгивает!
        - Сказал что-нибудь? - вырывается у меня.
        - Олег, давай, бегом, - командует Чурбанов, не глядя в мою сторону. - Бери машину, врубай сирену и лети. Возьми кого надо, но чтобы до тебя никто даже не вздумал и глянуть на него.
        - Можно мне тоже? - восклицаю я.
        - Ни к чему это, - отвечает Тайманов, вставая. - Он так ничего не скажет.
        Не хочет со мной возиться… Твою дивизию…
        - Так, Егор. У тебя есть какие-то соображения?
        - Некоторые имеются. Скажу, всё как есть, но это строго между нами, хорошо?
        - Ну, допустим, - кивает он.
        - Первая версия была, что это МВД, Рахметовские. На самом деле, так и было. Мы конкретно прищемили хвост ГУБХСС с катранами и, как я понимаю, генерал Караваев прямым текстом дал команду нашему областному Печёнкину. Он отправил офицера, который не слишком меня жаловал, и тот без особых раздумий пригласил меня на встречу. Там у него ничего не вышло.
        - Не вышло? - хмурится Чурбанов. - Почему?
        - У меня охранник шустрее оказался. Спас меня, в общем. После этого, буквально вскоре я ехал на микроавтобусе ночью. Нас обогнал автомобиль «Жигули», оттуда выскочил вчерашний парень и выстрелил по машине. Никого не убил и убежал. Я, естественно, подумал, что это продолжение работы Печёнкина-Караваева. Печёнкин отрицал…
        - А в первый раз не отрицал?
        - Ну, он прямо не подтверждал, но весьма определённо высказывался. Вот. Потом, когда Рахметова убрали…
        - Его ещё не убрали, отстранили только. Фактически, он что угодно может ещё сделать.
        - Но сейчас сводить счёты со мной неразумно, я думаю.
        - Согласен.
        - Вот, ну а потом, когда у дома стрелок попал не в меня, а в одного из моих ребят, я уже понял, что не МВД. У стрелка имеются восточные черты. Не яркие, но достаточные, чтобы заметить. Подумал, может, из УзССР ноги растут. Есть там у меня партнёр.
        - Знаю, Фархад Матчанов.
        - Да, он там прямо шахиншах.
        - Уже не совсем, - кивает Чурбанов.
        - В смысле? Почему?
        - Ну, у него на днях возник конфликт с Рашидовым. Подробности пока проверяю. Но, в общем, там у него кое-что изменилось.
        - То-то он вдруг решил племянницу свою мне пристроить и не искать больше серьёзного партработника.
        - Замуж за тебя хочет выдать? - удивляется он.
        - Считает меня очень перспективным и целеустремлённым, - усмехаюсь я. - Надеюсь, это не серьёзно,
        - Ну, а за что же ему тебя стрелять тогда?
        - Ну, вопрос с женитьбой только сегодня возник. Может и прикрытием быть, чтобы от себя подозрение отвести. А вот за что, не знаю. Просто на всякий случай, на него тоже думал. Вроде ему незачем меня убирать, но кто ещё? Может, за племянницу обиделся… Но это уж нелепо было бы.
        - Всё-таки свадьба не на голом месте возникла, да? - усмехается Чурбанов.
        - Скорее из области фантазий. Вот. Милиция, короче, нет, узбеки, нет. Кто из серьёзных игроков. Ну, не КГБ же?
        - А криминал?
        - Подготовка хорошая у киллера, мобильность, всегда машина поддерживает. Оружие армейское, опять же. А, кстати, машину не нашли?
        - Нашли, да вот только водителя в ней не было.
        - Ну, вот, видите. Бандосы не такие чёткие.
        - Кто?
        - Ну, блатные. Да вроде и не за что им. Все кому было за что, обезврежены.
        - У хорошего человека всегда найдутся желающие его грохнуть. А «конторе» зачем тебя устранять?
        - Определённой версии нет. И, на самом деле, надеюсь, что это не они. Хотя, может, влез, куда не надо…
        - Так ты же со Злобиным тесно работаешь.
        - Ну, Юрий Михайлович, дальше него я никого и ничего не знаю. Абсолютно. Знаю, что есть такой страшный чувак Андропов. Больше ничего. Так что, как там у них дела обстоят, мне не известно.
        - Значит, единственная надежда на показания стрелка?
        - Выходит, что так, - соглашаюсь я и поджимаю губы.
        Если Тайманов ваш сможет выяснить… Надо было самому ехать… Я, конечно, виду не подаю и внешне всегда огурцом… Но этот меч дамоклов… Больше всего хочу, чтобы к этому делу контора не имела отношения…
        - Ну что же, тогда хорошо, что он очнулся, да? - подмигивает Чурбанов.
        - Конечно хорошо…
        - Вот этот Мигуль, кстати, со Злобинским шефом очень плохо ладит. Это так, просто для размышления…
        Он не договаривает, потому что опять звонит телефон. Прямой, не через секретаршу.
        - Слушаю. Да, Олег. Куда делся? Не понял, кто забрал? Мигуль? Ты ничего не спутал сейчас?
        Чурбанов сосредоточенно что-то слушает, а потом повторяет:
        - Мигуль со своими бойцами забрал раненного стрелка. Правильно? И увёз что ли? Что? Не понял, как скончался? Пока везли его в лифте? Остановка сердца?
        - Твою дивизию… - говорю я и поднимаюсь из-за стола…
        ////
        ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ, СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА ВЫЙДЕТ СО ВТОРНИКА НА СРЕДУ, А ДАЛЬШЕ ОПЯТЬ ПОЙДЁМ КАЖДЫЙ ДЕНЬ
        25. Запах денег
        - Это как так-то, Юрий Михайлович?
        Он хмурится. Получил оплеуху. А что сделать теперь? Можно проораться, а можно вспороть Мигулю брюхо и вытряхнуть все потроха, но стрелок от этого не встанет на ноги и не пойдёт играть в баскетбол…
        Ну, и что, что зомби, зато он встал и пошёл…
        Чурбанов нажимает кнопку на селекторе.
        - Да, Юрий Михайлович, - раздаётся голос.
        - Генерала Мигуля из КГБ найди мне, - приказывает он и отключается.
        Ну что же, мне тут делать уже нечего. И вообще, похоже, нужно подальше от всех этих приёмных подальше держаться. Интересно, конечно, послушать, что этот боров Мигуль будет брехать. А может, ничего и не собирается, по принципу что хочу, то и ворочу.
        То есть, это, конечно, неслабая такая оплеуха заместителю министра. Он сказал стрелка не трогать, а те покивали и тут же поехали, забрали и унасекомили. Элегантно, красиво, весело с улыбочками. Взяли брёвнышко и понесли.
        Очень хочется стукнуть кого-нибудь плохого… Ладно, выход всегда имеется. Например, можно уехать в тайгу и поселиться где-нибудь поблизости от деда Матвея…
        Чурбанов несколько раз барабанит пальцами по столу, потом встаёт, подходит к шкафу и достаёт из неё бутылку с янтарной жидкостью.
        - Хочешь? - спрашивает меня.
        - Нет, спасибо, - мотаю я головой. - Трезвость норма жизни.
        Шутка не заходит. Михалыч, не глядя на меня, замахивает нехилую такую порцию и возвращается за стол. Ладно. На этом наш ансамбль с вами прощается.
        Выхожу из министерства и нахожу свою машину. Сейчас важно не истерить, а продолжать делать всё по плану. А по плану у нас семейство Матчановых, а именно Айгюль. Еду на Патриаршие. Теперь, собственно, становится понятно, что за спешка и почему нужно размещать большой заказ на вооружение прямо сейчас. Как можно скорее.
        Если Ферика попросили на выход и ограничили в доступе к телу Рашидова, вероятно, и другие возможности подсократили и, скорее всего, его отгоняют от арсенала. Любопытно, его бизнесу большой урон причинили?
        Я понимаю, в блатной среде у него авторитет серьёзный и напрямую с близостью к Рашидову не связан. Но, боюсь, репутационные потери для Ферика неизбежны. И, опять же, план с Джемалом тоже может накрыться тазом, если Фархад Шарафович не сможет обеспечить тот минимум, на который Джемо рассчитывает.
        Квартира, в которой в Москве живёт Айгюль, производит впечатление. Огромная, с высокими потолками, с импортной мебелью, венецианскими люстрами и британскими сервизами. Картины, большущие полотна с сюжетами на тему плодородия, украшают стены. Рог изобилия и прочие штуки, настраивающие на фривольный лад
        Конечно, полностью без кича и «узбекского барокко» обойтись не удаётся, но в общем и целом можно похвалить стремление владелицы или архитектора, обойтись без явных излишков.
        Айгюль улыбается, стоя прямо передо мной и наблюдая, какое впечатление производит её дворец.
        Она встречает меня с распущенными, сияющими, как смоль волосами, блеском в глазах и улыбкой. Улыбка её совершенно восхитительна, а чёрные глаза лучатся и сияют весёлыми огоньками. Шёлковый халат в лучах хрустальных светильников сияет как огромный бриллиант.
        Айгюль берёт меня за руку и подводит к дивану. На журнальном столике стоит большая ваза с фруктами, стоят стаканы и восточный сосуд причудливой формы.
        - У тебя прекрасный будуар, - усмехаюсь я. - Как тебе тут живётся?
        - Эх, плохо одной, - притворно вздыхает она, но тут же прыскает от смеха и начинает смеяться, прикрывая рот ладошкой.
        Она опускается на диван и легко хлопает по нему рукой.
        - Садись.
        Я сажусь и проваливаюсь в шёлковые подушки. Сажусь я не рядом с ней, не там, где она хлопала рукой, а на самый край, и оказываюсь к ней в пол-оборота.
        Айгюль тоже слегка оборачивается ко мне и откидывается на подлокотник дивана, так же, как и я опираясь на многочисленные подушки.
        - Я, как падишах в гареме, - усмехаюсь я.
        - Пришёл навестить любимую жену? - лучезарно улыбается она. - Хорошо, что падишах, а не евнух, а то в гаремах кого только не встретишь.
        Она поднимает ноги и кладёт их на журнальный столик рядом с фруктами. Они оказываются вытянутыми рядом со мной и я с удовольствием ими любуюсь. Они аккуратные, ухоженные, красивые.
        Айгюль, со своей стороны, с удовольствием любуется, как я любуюсь ими.
        - Ты голодный, - спрашивает она через некоторое время.
        - Не особо, - отвечаю я.
        - Я готовить не умею, сразу предупреждаю. Так что, когда мы поженимся не знаю, как выживать будем.
        - А мы поженимся? - хмыкаю я.
        - Похоже на то, - улыбается она. - Дядя сказал, что ты не выразил негативного отношения к этому делу, так что из этого я заключаю, что ты меня любишь и ждёшь.
        Сказав это, она переносит свои стопы мне на колени.
        - Конечно люблю, милая, - улыбаюсь я. - Как тебя можно не любить?
        - Правда?
        Она смеётся, а я опускаю руку ей на лодыжку и легко поглаживаю.
        - А почему вдруг такие перемены? Он же был ориентирован на высшие эшелоны власти, на солидный и взаимовыгодный брак?
        - Так, всё течёт, всё меняется, политическое положение тоже. Так что ты неожиданно стал довольно привлекательной фигурой, учитывая, что несколько раз встречался с генсеком и так у тебя полезных друзей куча.
        - Смешно. Ну, и ты что, хочешь за меня замуж?
        Она хохочет.
        - А-а-а… - говорит она, отсмеявшись и садится, откинувшись на спинку. - При других обстоятельствах, может, я и хотела бы. Если бы ты полюбил меня, а я тебя. Как тебе такой вариант? Нет, мы конечно, и так любим, но не как муж с женой, готовые к многолетним испытаниями до гробовой доски, правильно? Наша привязанность скорее дружеская. А между друзьями иногда случаются разные забавные моментики, правда же? Но я лично в этом не вижу ничего предосудительного.
        - Невообразимая мудрость, исходящая от юной девы, - удовлетворённо киваю я.
        - Вот только скажи мне, - прищуривается она и, сжав кулак, молниеносно и сильно хреначит мне по бедру.
        Прилично так хреначит, ощутимо. Отсушивает.
        - А-у-у! - кричу я. - Ты что творишь! Синяк будет.
        - Да, - кивает она, - будет. Надеюсь, на всю жизнь память останется.
        - Тихо-тихо, я же ещё официально не отказался жениться, - смеюсь я. - Что это на тебя нашло?
        - Ты что, с Джемалом обсуждал наши отношения?
        Она медленно и с угрозой поднимает кулачок, готовая в любой момент снова обрушить его на мою ногу.
        - Вот как ты себе это представляешь? - качаю я головой. - Неужели думаешь, что это возможно? Не знаю, как Джемо, он тоже вроде парень нормальный, но я точно ни с кем обсуждать тебя не буду. Можешь даже не сомневаться.
        - Да? - всё ещё щурится она, держа кулак наготове. - Ну-ка, поклянись.
        - Вообще, я всегда думал, что любое моё слово, сказанное тебе, имеет вес, куда больший, чем какая-то нелепая клятва.
        - Ну, ладно. Так и быть. Прощаю.
        - Хорошо, это правильно - киваю я. - Тогда расскажи мне, что у вас с Фериком за проблемы и почему вас попёрли из арсенала. Я правильно понимаю, что нам нужно срочно размещать заказ, потому что вас отжали от темы?
        Она тут же делается серьёзной.
        - Да, правильно, - говорит Айгюль и разводит руками. - Дядя не афиширует, но раз ты всё равно знаешь, скрывать бессмысленно. Поэтому давай, когда закончим шутить, быстро займёмся делом.
        - А насколько всё серьёзно? - спрашиваю я. - Ну, между дядей и Рашидовым?
        - Я не знаю, - машет она головой. - Правда. Я надеюсь, что-нибудь можно будет поправить.
        - Понятно…
        На самом деле, возможно, это даже к лучшему. Хлопковое дело - вопрос не одного дня. О-па, и понеслась, да? Не так. Всё уже идёт и начинается исподволь, и уже слышны первые звоночки. Поэтому, было бы неплохо выстраивать новые контуры, дистанцировавшись от персон, по которым вполне очевидно, будет нанесён удар, и которые увлекут за собою сотни людей из своего окружения.
        - Ну, давай, оформим заказ. Проблема в том, что я рассчитывал на долгосрочное сотрудничество, а вы заставляете взять всё и сейчас, понимаешь? Это совершенно другая финансовая позиция. Поэтому, поскольку Фархад Шарафович, претендует на участие в наших общих делах, с одной стороны, должен частично профинансировать этот контракт. А, с другой стороны, я ожидаю от вас хороший дисконт. Это будет справедливо, учитывая вышесказанное.
        - Может, ты и прав, - кивает она, - но без дяди определить степень его участия я не смогу. Это уж точно, да и по скидке я должна буду с ним посоветоваться.
        - Ну, и где он? Он вроде собирался тоже прийти сегодня, чтобы мы могли поговорить втроём.
        - Не знаю. Давай сделаем два варианта заказа, в зависимости от того, какое он примет решение. Согласен?
        - Давай, даже три, - киваю я.
        - Но ты учти, пожалуйста, что для нас поставка тоже не будет простой и лёгкой, как обычно. Нужно одного транспорта вон сколько!
        - Возможно, - говорю я, - нужно будет разделить весь груз в двух направлениях. Часть привезёте сюда, а часть в Сибирь.
        - Да, это, наверное, и для нас будет удобнее, - соглашается Айгюль.
        - Так что, придёт дядя Ферик сегодня или нет?
        - Не знаю. Давай ему позвоним. Может, он у себя…
        Она встаёт, идёт к телефону, набирает номер и ждёт. Потом вешает трубку на рычаг.
        - Нету. Ну, я не удивлена, честно говоря. У него столько дел, что мне кажется, он просто железный. Вообще не спит, только работает.
        Мы накидываем список вооружений, которые я в состоянии купить. В состоянии, с учётом участия Платоныча и Злобина. До этого момента всё оружие было моей собственностью, нашей с дядей Юрой, а теперь придётся подключать акционеров, что в общем-то не слишком меня радует. Потому что не известно, как там дальше сложится и кто куда переметнётся. Поэтому чувствительные области бизнеса лучше контролировать единолично и никого к ним близко не подпускать.
        Просидев часа два и ещё раз попросив позвонить Ферику, я ухожу.
        - Пошёл, значит, - немного грустно улыбается Айгюль.
        - Иди ко мне, я тебя обниму, - расставляю я руки.
        Она подходит и, прижавшись, кладёт голову на грудь.
        - Ты точно решил? - как бы шутя спрашивает она.
        - Насчёт? - делаю вид, что не понимаю я.
        - Насчёт меня, - говорит они и поднимает лицо.
        - Айгюль…
        Я беру в руки её голову и целую в лоб.
        - Ф-у-у-у… - шутливо отталкивает она меня. - В лоб! Уходи!
        Я усмехаюсь. Она тоже. Хорошо, когда не обязательно говорить вслух то, что и так понятно…
        Я выхожу из подъезда и ныряю в машину.
        - Голодные, парни?
        - Ну, как… - пожимает плечами Игорь. - Есть маленько.
        - Голодные - не то слово, - смеётся Пашка.
        - Я тоже, - говорю я.
        - Да только что поделать? Можно в казине бутиков срубить. Больше никуда не попадаем, всё закрыто уже.
        - Поехали в пельменную, - предлагаю я.
        - Так двенадцать ночи уже.
        - Они работают ещё, погнали.
        - Не, не может быть, - качает головой Игорь.
        - Проверим. Если я окажусь прав, вы по две лишних тарелки срубаете.
        Смеются.
        Доезжаем мы быстро и да, открыто. И даже народ тусуется. Небольшая, но жизнерадостная компашка молодёжи. Парни и девчата, видать после тусовки идут. Проголодались. Мы тоже проголодались.
        Заказываем себе по три порции. Горчица, уксус, сметана, хлеб - всё идёт в ход. Смурные мужики хмуро на нас поглядывают, весёлые студенты не обращают внимания, а мы получаем дикий кайф, когда ссохшиеся от голода желудки начинают наполняться горячими колбасками машинных пельменей. Уже ради этого момента стоило перескочить на несколько десятков лет назад.
        Вываливаемся в зимнюю ночь, как колобки, как тот пёс, который щас спою. И надо-то нам немного. Ещё бы вот кров на ночь и будет вообще счастье. И счастье наступает. Я раздеваюсь и падаю в кровать. Мягкая, чистая, сухая постель.
        Глаза сами закрываются. Слипаются. Но я сопротивляюсь. Пожалуйста, не сразу, ещё чуть-чуть, ещё немножко побалансируй между сном и явью, насладись моментом, не проваливайся в темноту, потому что вслед за этим мгновенно наступит утро. А я не очень хочу снова вскакивать в своё беличье колесо…
        Но, держаться больше нету сил, и я засыпаю. Щёлк, и всё… Тишина. Тьма. Покой. Отсутствие жизни… А потом снова щёлк… И… я открываю глаза… Полная тишина. Над Москвой ночь, шторы задёрнуты и в окно не просачивается ни одного лучика. И какого это хрена?
        Тихо… Я прислушиваюсь… Вроде, всё как и было… А почему тогда проснулся? Что-то изменилось, что-то не так… В темноте я ничего не могу рассмотреть. И услышать тоже не могу. Слушаю, слушаю, но не могу услышать. В общем, здравствуй, паранойя.
        Я глубоко вздыхаю и поворачиваюсь на бок. Спи, не морочь голову… Такой молодой, а нервы… И тут… Твою дивизию! Твою дивизию!!!
        Узкая, тусклая, едва заметная светлая полоска под дверью дважды мигает, будто кто-то делает шаг, перекрывая свет…
        Сердце, подпрыгивает и начинает… да тише ты, блин, зачем так громко! Начинает колотить, как сумасшедшее! Мне стоит огромного труда поддерживать ровное дыхание… Так, тихо, успокойся!!!
        Блин! Блин!!!
        Во-первых, это могло быть снаружи, кто-то просто прошёл по коридору и… Нет, не могло, потому что шаги были явно в мою сторону. Ладно, хорошо. Значит, он здесь. Ладненько… Ладненько… Слушай. Слушай. Если он здесь, то он не может оставаться совершенно беззвучным. Нахера я эти шторы так плотно занавесил… Фонарь, видите ли в глаз светил…
        А он-то как меня видит? Не прибор же ночного видения у него… Или… Я прикрываю глаза, оставляя лишь небольшие щёлочки. Прислушиваюсь и… есть! Твою дивизию!!! Он здесь! Да, это уже точно, я слышу его дыхание и… паркет! Плашка! Под его ногой раздаётся тихий скрип плашки. Сука! У него пушка с глушителем или… Твою мать!!! Он уже у самой кровати!!! Вий! Поднимите мне веки!
        Сердце как колокол! Тише! Тише, мыши, кот на крыше… Заткнись сердце, мне не слышно этого кота! Остановился, он тоже волнуется! Я сжимаю в руке маленькую пластиковую коробочку и, да! Да! Слышу! У него учащается дыхание. Он готовится, нет… Нет, нет! Он уже готов. Похоже, он сейчас, вот прямо сейчас, в эту самую долю секунды прицеливается или замахивается…
        Он готов, и он набирает воздух в лёгкие, теряя контроль, потому что в его крови тоже бушует адреналин! Адреналин!!! Глубокий вдох… Он делает глубокий вдох, и…
        И я разжимаюсь, как туго скрученная пружина. И одновременно я жму на рычажок на коробочке, которую сжимаю в руке. Я включаю настольную лампу и тотчас раздаётся сдавленный, но очень болезненный и отчаянный стон. Ослепни, мразь!!!
        Сначала бить, потом разбираться. Первый я заряжаю по шарам. А-а-а!!! Твою дивизию! Надеюсь, тебе больнее, чем мне. На нём действительно прибор ночного видения!
        Он хватается за свой сраный «бинокль», но не успевает даже мотануть головой, потому что я бью в кадык, по бубенчикам и по шее. Включаю верхний свет, вырываю шнур от лампы и вяжу этого марсианина так, что он и дёрнуться не может, превращаясь в гигантское насекомое. Сука! Прибор ночного видения американский.
        Я стаскиваю с его головы эту громоздкую хрень.
        - Ты кто такой? - тихонько спрашиваю я, но он пока не в состоянии поддерживать цивилизованную беседу.
        Поэтому мне приходится пожертвовать футболкой и затолкать, сколько входит, в его пасть. Я смотрю на него. На узбека он не похож, а вот прибор ночного видения, мне кажется, приехал именно оттуда, из арсенала, в котором я когда-то побывал. Надо сказать Айгюль, чтобы к заказу добавила подобных хреней…
        На моей кровати лежит здоровенный тесак. Охренеть.
        - Ну, и что мне с тобой делать, - говорю я, рассматривая своего непрошенного гостя. - Разрубить на мелкие куски и спустить в унитаз, а? Эй…
        Я пихаю его ногой, и он начинает возиться.
        - Чем сильнее дёргаешься, - тихонько говорю я, - тем сильнее шнур врезается в руки. И в ноги тоже. Можешь их перетянуть и со временем они отвалятся. И тогда ты сможешь освободиться. Но никак не раньше. Пикни, если готов со мной поговорить.
        Он не пикает. Зато вдруг начинает звонить телефон. Ночь сюрпризов.
        - Алло…
        - Выйди, позвони из автомата по тому номеру.
        - И вам здравствуйте. Вы ошиблись номером, товарищ…
        Конспирация так конспирация. Я кладу трубку и чешу в затылке. Какое-то не очень хорошее совпадение. Только что мне пытались, судя по размеру мачете, голову отрубить, и сразу же звонит кагэбэшник Злобин. Хм… А перед этим в меня стреляли, и стрелок неожиданно скоропостижно скончался, попав в руки КГБ.
        Ладно… Я решаю всё-таки позвонить. Но сначала бужу Пашку с Игорем.
        - Зайдите ко мне, - говорю я. - Прямо сейчас. Одетые. Пойдём кататься.
        Через пять минут я впускаю их к себе в номер. Они ничего не говорят, но смотрят на моего пленника совершенно ошалело.
        - Вот, - говорю я, разводя руками, - как-то так. Пошли, на выход.
        Игорь проверяет, как я связал киллера и остаётся довольным. Мы спускаемся по лестнице, чтобы не привлекать внимания и выходим на улицу. Москва ещё спит. Холодная, сырая и неприветливая ночь встречает холодным ветром. Уже и не ночь, вообще-то, почти утро…
        Проскакиваем в машину. На всякий случай. Чтобы не маячить у гостиницы и проезжаем по Тверской, ну, то есть…
        Останавливаемся у таксофона и я набираю номер. Злобин отвечает сразу.
        - Леонид Юрьевич. Утро доброе. Не спится?
        - Не спится да, - соглашается он, и я представляю его улыбочку. - Я уж думал не позвонишь. Чего, проснуться не мог?
        - По странному стечению обстоятельств я не спал, когда вы мне позвонили. Просто решил отъехать подальше от гостиницы. А то кто вас знает, что у вас на уме?
        - Чего? - сердито спрашивает он.
        - Нет-нет, ничего, не обращайте внимания. Как у вас дела? Когда осадное положение снимут?
        - Не знаю. Слышал про стрелка своего?
        - Слышал, - подтверждаю я. - А вы можете мне объяснить что-нибудь из происходящих событий?
        - Совсем немного, - вздыхает он. - Ладно, слушай. Давай встретимся утром.
        - Хорошо, давайте. В пельменной?
        - Нет, она ещё закрыта будет, - говорит он. - Давай часиков в семь в казино.
        - Хорошо. Давайте. Хотя бы сами воспользуемся круглосуточным режимом работы, да?
        - Смотри, мне нужно с Фериком переговорить. Сможешь сделать, чтобы он тоже приехал?
        - Не знаю, с вечера его найти не могу, хотя он мне тоже нужен. Попробую сейчас дозвониться.
        - Давай, - одобряет Злобин. - Звони, и в семь будьте.
        - А зачем так рано?
        - Позже я не смогу. Буду на виду, на совещаниях и всё такое. Обстановка сейчас нездоровая. Поэтому давайте утречком быстренько переговорим и разбежимся по своим делам.
        - Хорошо, я буду в любом случае. Возможно, у меня будет для вас интересная инфа.
        Я ещё не решил. Не знаю, кому сообщить про своего пленника - ему или Чурбанову. Чурбанов предыдущего не уберёг, а этот зато отморозился и ведёт себя отстранённо… Я бросаю двушку в прорезь автомата и слушаю длинные гудки.
        - Алло, - наконец, раздаётся встревоженный голос.
        - Простите, пожалуйста, Фархад Шарафович… Это Егор…
        Я объясняю ему суть проблемы и, на удивление, он сразу, без лишних вопросов соглашается. Матёрый…
        Возвращаюсь в гостиницу. Пленник на месте, но желания разговаривать у него за время нашего отсутствия не появилось. И это может быть проблемой. Сколько я его смогу здесь держать? И, главное, зачем?
        Втроём с парнями мы перевязываем его по-новому, беспокоимся, чтобы кровообращение не нарушить. Игорь остаётся охранять пленника а я с Пашей поднимаюсь наверх.
        - Игорёк, позвони, пожалуйста, Толяну, пусть приезжает, где он там потерялся-то?
        - Да он приезжал, нас не было просто.
        - Пусть приедет и если нас не будет, сидит и ждёт.
        - Понял.
        Ровно в семь утра я захожу в казино. Злобин уже здесь. Ферик пока ещё не пришёл.
        - Доброе утро, - киваю я. - Кофе будете, Леонид Юрьевич?
        - Я уже заказал, - как всегда улыбается он.
        Правда, весёлой его улыбка не выглядит.
        - Хорошо. Пойдёмте вон туда, в закуток. Там нас никто не потревожит.
        Я киваю ночному бармену, чтобы мне он тоже сделал кофе и иду с Де Ниро вглубь за стойку.
        - Как обстановка у вас? - спрашиваю я его.
        - Напряжённая пока, но уже с позитивными предварительными прогнозами.
        - В чём суть заварухи?
        - В том что некоторые особо борзые тянут на себя одеяло и пытаются столкнуть с карусели тех, кто плохо держится. Поэтому мы сейчас замерли и держимся как можно крепче. А заодно и сами пытаемся вытолкнуть лишних.
        - Красиво, но непонятно, - усмехаюсь я. - Это что, битва преемников что ли? Мигуль за нас или против? Он действительно с вашим шефом на ножах? И если он друг Медунова, то всё это попытка ударить по Андропову? То есть вы андроповский? Леонид Юрьевич, дайте аналитики немного, а то выглядит всё так, будто вы со мной…
        - Т-с-с, лучше не говори того, о чём сможешь когда-нибудь пожалеть, - останавливает он меня. - Даже в теории. Понял? Молодец, что мозги пытаешься использовать. Это хорошо. Но пока на этом остановимся. Ничего, скоро всё успокоится, и тогда я сделаю необходимые пояснения.
        - Медунов под Андропова? Просто да или нет?
        - Возможно. На самом деле, не знаю.
        Ну, ладно, хорошо… Подождём…
        Пока ждём Ферика, я рассказываю, что меня беспокоит в плане большого заказа оружия.
        - Леонид Юрьевич, а на вас-то можно рассчитывать в этом деле? - спрашиваю я. - А то мы контейнер калашей привезём, а ваши коллеги нас повяжут.
        - Можно, - кивает он. - Будем обеспечивать безопасность в штатном режиме.
        - Как-то хреново это выглядит, вам не кажется? Там надо скорее завершать сделку, а здесь у вас полная неразбериха. Вы там власть что ли делите? Или бабки?
        - И то, и другое.
        - Ну так а что нам на местах делать? Вы будто пытаетесь с лодки соскочить. Это напрягает. Короче, говорите сможете или нет. Если нет, придётся Чурбанова обрабатывать и посвящать во все тонкости. Но это уж вообще никуда не годится. У нас всё больше и больше людей получается допущенных к тайнам.
        - Егор. Не капай на темя. Делаю, что могу. Работаем мы, не переживай, не в носу ковыряем.
        - Леонид Юрьевич, принюхайтесь. Чувствуете?
        Он не спешит шмыгать носом, просто ждёт, что я скажу дальше.
        - Здесь деньгами пахнет. Это очень специфический запах.
        - По-моему, - хмурится он, - пахнет дерьмом.
        - Да, и это тоже. Но так всегда, где есть запах денег, там и дерьма хватает. Но деньги пахнут иначе. У некоторых от этого запаха крышу сносит, но это не мы с вами, да же? Мы холодные, расчётливые и циничные, правильно? Но даже мы не можем не понимать, что вышли на такие рубежи, за которыми наша деятельность перейдёт на новый уровень. Правда, нам ещё только предстоит оказаться за этими рубежами. Шагнуть надо. Один жалкий шажок! Нам надо один малюсенький шаг к успеху сделать. И вот на этом этапе очень легко обделаться, и нам крайне…
        - Ты меня агитируешь, что ли? - щурится Де Ниро и его улыбка-гримаса становится злой. - Или уму-разуму учишь?
        - Нет, просто очень не хочу чтобы мы сделали что-то не то, или чтобы не дотянули. Мы сейчас должны быть максимально сосредоточены и…
        - Хватит, Егор, - перебивает он. - Смотри, чтобы от запахов головокружение не началось. И, главное, не перепутай ароматы. Я свои обязательства выполню, не беспокойся. И хватит об этом. Где твой Ферик?
        - Я здесь, я здесь, - улыбается Матчанов, подходя к нам. Извините, что опоздал.
        Мы жмём руки, и он опускается за стол.
        - Мне Айгюль рассказала, что ты предложил, - кивает он, - В принципе, разумно, но мне нужно ещё посчитать сегодня в течение дня. Вечером не успел пока. Но имей в виду, у меня тоже расходы увеличиваются, так что серьёзно снизить цену не получится. Как там с твоим киллером, ничего не продвинулось?
        Я рассказываю, что приключилось со стрелком. Злобин никак не комментирует.
        - Что там у вас с Рашидовым, Фархад Шарафович? - спрашиваю я.
        - А, - качает он головой. - Всё-то ты знаешь. Выясняю. Знаю, что зам Щёлокова Рахметов его очень просил со мной в таком вот ключе порешать.
        - Так он ведь уже всё, Рахметов этот, - хмурюсь я. - Он же уже отстранён.
        - Ну, пока ещё силёнки не все растратил, вот и барахтается.
        - А я вам хотел сказать, что Рашидов фигура токсичная. Так что, может, и хорошо, что вы с ним публично практически расплевались.
        - Это не совсем так, мы не расплевались. А что ещё за токсичная фигура?
        - Да, не долго ему осталось. Там уже потихонечку дела начинают раскручивать. КГБ устроит шухер, со временем и всем его друзьям не поздоровится.
        - Нет, Егор, - качает головой Ферик. - Извини, но это глупости. Поверь мне, мир с ног на голову перевернётся, а Рашидов будет стоять, как скала. Он и Брежнева перестоит.
        - В том и дело, что не надолго, - пожимаю я плечами.
        Матчанов замолкает, но, похоже, остаётся при своём мнении.
        - У меня вот какой вопрос, - говорит Де Ниро Ферику. - Мне нужно взаимодействие на афганской границе. Нашими официальными каналами в данный момент я воспользоваться не могу… Временно…
        - Я всегда рад помочь, - насторожённо говорит Ферик. - Надо только понимать, что именно нужно.
        - Мне, скажем так, нужно передать кое-какие материалы. Несколько раз. Это принципиально возможно?
        - Да, - соглашается тот и повернувшись ко мне добавляет. - У меня, кстати, есть мысли по поводу того, кто тебя хочет убрать. Сейчас только с Леонидом Юрьевичем закончим его вопрос.
        - Отлично, - кивает Злобин… - Давайте тогда обсудим, что мне нужно, а потом посмотрим версии покушения на Егора. У меня тоже есть некоторые мысли.
        - Слушайте! - я аж подскакиваю, от того, что паззл складывается. - Мы первые удар нанесём!
        - Ты чего? - хмурится Злобин. - Это у тебя с недосыпу, сто процентов.
        - Нет, погодите! По Рашидову! Да! Я же там свидетелем прохожу, в Ташкенте. И если мы сейчас.
        - Нет-нет! - машет обеими руками Ферик. - В том деле вообще никто не заинтересован!
        - Смотрите! Рахметов просит Рашидова выдавить Матчанова. Медунов, если предположить, что это он…
        - Егор! - пытается остановить меня Злобин.
        - Тихо! Смотрите. Мигуль прессует Злобина. Условно. Если предположить, что всё это нужно для того, чтобы скомпрометировать Андропова и расчистить перспективы для Медунова…
        - Херня, Егор, не так, - машет головой Злобин, впрочем не слишком уверенно.
        - Что они получают, - продолжаю я, не обращая на него внимания. - Да погодите вы, просто в теории подумайте. Если это так, значит им, Медунову и Мигулю нужно что-то громкое, чтобы можно было сказать, что Андропов либо нечист на руку, либо не видит, что у него под носом творится. Стойте-стойте!
        Я тороплюсь, проглатываю слова и несусь вперёд, пока они меня не перебили, не прервали и не заткнули, одним словом.
        - Андропов сейчас то же самое в Краснодарском крае делает против Медунова. Можно предположить, что тому это нихера не нравится! Ну, соображайте! И если он… да, я понимаю, что нет, но если предположить, что Медунов предпринял подобную схему, что он сделает? Вот то, что мы имеем. Нужно накрыть работников КГБ связанных с криминалом. Это нас с вами и публично высечь. А потом и Рахметова можно в МВД вернуть, объяснив, что это были подлые инсинуации. Андропова если и не скинуть, то ослабить и давить на горло с помощью того же Мугуля. Поэтому, если сейчас долбануть по Рашидову и показать всю эту связку… Понимаете, да? Не мы долбанём, а мощь КГБ, Андропов долбанёт. Сыграет на опережение! Схватит его за иглу. А игла в яйце, как известно.
        - Мне нравится! - хлопает в ладоши Ферик, в момент просекая свою выгоду от такого расклада.
        - Если… - говорит Злобин, - если допустить, что ты прав и таким образом можно сыграть, значит мне нужно срочно лететь в Ташкент и…
        Договорить он не успевает, потому что в этот момент раздаётся шум и грохот. Я вскакиваю, вылетаю из-за стойки и… вижу, как в зал врываются люди, похожие на морских пехотинцев. Твою же дивизию!!!
        - Всем оставаться на своих местах! - кричит старший группы. - Работает КГБ СССР!
        Сразу всех начинают винтить - посетителей, работников и… ну, и нас тоже, естественно.
        - Кто такой? - спрашивает меня старший.
        - Брагин, - пожимаю я плечами.
        - Так, сюда, берём вот этих! Аккуратно пакуем. Вот этих троих отдельно, давайте. Сразу в мясную выводим! Эй! Аккуратней с документацией. Денежные средства ищем! Их здесь немало. Я по запаху чувствую! Здесь просто воняет баблом!
        Поехали!