Большие дела Дмитрий Ромов
        Цеховик #7
        Егор Брагин, попавший в 1980 год из нашего времени, продолжает развивать бурную деятельность. Но теперь его шаги затрагивают интересы более крупных игроков и ставки неуклонно растут. Назад пути нет, а дорогу вперёд приходится прорубать невзирая на препятствия и растущие проблемы и угрозы. Тут бы жизнь сохранить, а он больше думает о своей подпольной империи
        !!! Друзья, пожалуйста, все уточнения, исправления и замечания технического и исторического характера присылайте в ЛС. Я обязательно их учту!
        Цеховик. Книга 7. Большие дела
        1. Кисельные берега
        Цвет начинает стрелять одновременно с появлением в банкетном зале Скачкова и его спецназа. Причём, выстреливает он не единожды, а выпускает всё, что есть в магазине. БП работает с холодным лязгом, точного и автоматизированного инструмента. Щелчок за щелчком. Щёлк, щёлк, щёлк.
        Я собираюсь сделать резкий кульбит, сальто-мортале в первые доли секунды, когда его палец уже давит на спуск, но выстрел ещё не произошёл, но Цвет резко уводит руку в сторону и стреляет не в меня, а в Гелю, Джангира, Баяна и всех остальных. Он раскалывает их черепа один за другим. Чпок, чпок, чпок, лопаются головы важных и авторитетных урок. Кровища льётся вперемешку с серым веществом. Лес рубят - щепки летят.
        Вихри враждебные веют над нами.
        Тёмные силы нас злобно гнетут.
        В бой роковой мы вступили с врагами.
        Нас ещё судьбы безвестные ждут.
        Это самопроизвольно всплывает из памяти, а может и не из памяти, а из самой крови.
        - Сука Туман! - сквозь сжатые зубы цедит Цвет, выпустив все пули. - Гарантировал он мне. Чё смотришь? Думал я тебе башку снесу? Стихоплёт-на.
        - Больно уж ты натурально роль свою разыграл, - киваю я. - Очень похоже было.
        Он молча смотрит на меня и играет желваками.
        - Ну, прости, брат, - говорю я и только сейчас замечаю, как бешено стучит моё сердце.
        Адреналин - мой добрый друг, спутник, допинг и наркотик. Я оборачиваюсь и среди своих парней нахожу Пашу.
        - Первый вариант, Павел, - киваю я ему и он быстро выходит.
        Подходит Скачков с калашом. Шесть других бойцов также вооружены.
        - Нихера себе, - присвистывает Цвет. - У тебя что, есть собственная армия?
        Незачем ему было видеть нашу силу, ну да ладно.
        - А ты зачем мою пушку из-под стола взял? - спрашиваю я.
        - Чтоб ты меня не загасил. Думаешь, я не видел, что ты на меня бочку катил последние пару месяцев.
        - Какую бочку, чего ты несёшь! - качаю я головой.
        - Ну, внутри, - стучит он пальцем по левой половине груди. - Думал, что я хочу тебя слить конкретно Туману. Чё, скажешь, не думал?
        - Разное думал, - соглашаюсь я. - Все варики просчитывал.
        - Кого ты просчитывал?
        - Варианты, - поясняю я. - Варики. Карп, тебе от меня благодарность и персональная премия. Красава. Ты один меня защищал от этих вурдалаков. Но защитил в итоге твой босс, а не ты.
        Карпу пока не до смеха, он ошалело смотрит на эту кровавую жатву и чешет в затылке.
        - Цвет, чё делать будем? Походу нам после этого кранты настанут.
        - Походу-на! - передразнивает его Цвет.
        - А вообще неплохо Туман ваш комбинацию разыграл? - говорю я. - Меня выводит, заводит Гелю. Цвет, ты чё недоволен? Тогда тебя тоже выводим, иди травой торгуй, а это мы себе забираем. Я вот только не пойму, он не знает про нашего третьего партнёра в лице государства, вернее, одной силовой структуры?
        - Егор, - подходит Скачков. - Надо торопиться. Чего делаем? Бросаем здесь или вывозим? И в том и в другом случае риск.
        - Вывозим, - отвечает Цвет. - По багажникам распихаем.
        - Охрана? - спрашиваю я и смотрю на Скачкова
        - Все живые, в отключке просто.
        - Чьи ребята? - оборачиваюсь я к Цвету. - Твои?
        - Мои пацаны. Вы чё их поубивали там?
        - Говорят же тебе, целые, просто в отрубе, - морщится Скачков.
        - Карп, - кивает Цвет, - иди глянь, чё там с пацанами.
        Карп выходит в холл.
        - Там могут посторонние ошиваться, - говорю я, вспоминая, как в прошлый раз Трыня носился по лестнице, - гражданские или персонал. Надо их сюда перетащить, пока они не очухались.
        - Мы их так сложили, что с лестницы не видать, - успокаивает Скачков.
        Пока Карп и наши пацаны приводят в чувство и перетаскивают охранников внутрь, Цвет мне говорит:
        - Слушай, Бро, ситуация с Туманом изначально херовая была, но сейчас… Ты же понимаешь, он нас достанет.
        - Как он достанет? - пожимаю я плечами. - Где его боевые отряды? Где его сила? Кто его слушать после сегодняшнего будет?
        - Будут. Он малявы разошлёт, всех на уши поставит, приговор вынесет. Вернее, не один, а несколько. Тебе, мне и Карпу. Это не означает, что на следующий день за нами придут. Они придут тогда, когда мы меньше всего будем ждать. Лучшим выходом было бы самим его сковырнуть, не дожидаясь. Но это дело хрен провернёшь. Думать надо, короче, как поступать.
        - Не разошлёт он никакие малявы, - качаю я головой. - Не должен.
        - В смысле, не должен? Поясни.
        - Надеюсь, не до того ему будет, - пожимаю я плечами.
        - Хорош мне тут ребусы разводить. Почему не напишет?
        Почему? Потому что я полагаю, что капитан Шевцов из Красноярской ИК-6, получивший от меня две пачки денег общим достоинством пять тысяч полновесных советских рублей, дело своё знает хорошо. В настоящий момент Паша, как раз, звонит ему и передаёт сообщение: «первый вариант».
        В случае, если бы заседание закончилось благоприятно для меня, сообщений бы не было и второй вариант наступил бы автоматически, а деньги, как я и говорил Шевцову, остались бы у него в любом случае.
        - Я тебе завтра скажу, ладно? - отвечаю я Цвету. - Или через несколько дней.
        - Бро, ты в натуре без башки! Ты чё Тумана заказал? Да кто такой заказ исполнит? Кинут тебя.
        - Какой-нибудь зэк обездоленный. Не знаю. Неважно. Давай пока подождём.
        - Мля, - волнуется Цвет, - если сорвётся, и Туман узнает, что его завалить хотели… ты понимаешь, какой кипеш начнётся?
        - Слушай, - меняю я тему, - а киллера он ко мне прислал или нет? Убивец молчит, как рыба об лёд, не рассказывает ничего.
        - А где он, кстати?
        - В зоне уже наверное. За хранение огнестрельного получил своё и поехал. Может, попытку ограбления ещё впаяли. Дело нехитрое.
        - Я не знаю, кто он и откуда, - говорит Цвет. - Ничего не слышал. Но странно, Туман хотел сход провести и вдруг послал кого-то тебя завалить.
        - Но с Загрёбом стопудово одноногий договаривался, а он явно не сам это всё замутил.
        - Тогда может и Туман, но со мной он даже и словом не обмолвился об этом. Надо подумать ещё.
        - Слушай, ладно, хер с ним, потом про это. Ты мне скажи, а тебе зачем Туман нужен? Тебе самому пора занимать его положение. И даже более высокое.
        - Да ты чё, серьёзно?
        - Серьёзно, - киваю я. - Стань капо ди тутти капи.
        - Это ещё чё за хрень?
        - Стань боссом всех боссов от Урала до Камчатки.
        Он смотрит на меня, как на заигравшегося ребёнка:
        - Ладно, погнали, потом тереть будем. Сейчас ноги надо делать.
        Ну, погнали, так погнали. Тела перетаскивают на служебный подъёмник. Очнувшиеся братки Цвета нехотя помогают. Злятся, что их отделали. Карп организовывает уборку. В ресторане у него всё схвачено.
        Я даю сигнал и Скачков с ребятами отъезжает. Сам я с Игорем и Пашей иду к машине у горкома, а цветовские распихивают трупы по багажникам и едут к Кочегару. Надо о нём разузнать побольше, такое знакомство в наши времена может оказаться полезным.
        - Егор? - широко раскрывает глаза Наташка. - Ты когда приехал?
        - Да вот, практически только что.
        Я тянусь к ней, обнимаю и целую.
        - Пусти, заморозишь, - шутливо отбивается она. - Дед мороз!
        - Отец дома?
        - На дежурстве до утра.
        - На дежурстве? Что за ночные дежурства у участкового капитана?
        - Не знаю, - пожимает она плечами. - Сказал, что теперь иногда на дежурства ходит.
        - Ну, и отлично, да?
        - Почему это? - делает она вид, что не догадывается.
        Я сбрасываю с себя куртку и ботинки, подхватываю Наташку на руки, приседая и обхватывая за бёдра.
        - Голову, голову пригибай - смеюсь я, пронося её в дверь.
        Из этой тесной прихожей иначе и не вынесешь свою возлюбленную. Я опускаю её на диван и срываю с себя свитер и начинаю расстёгивать рубашку. Она лежит, наблюдает за мной и улыбается.
        - Немедленно раздевайся! - приказываю я.
        Она послушно протягивает руку к поясу халата и дёргает за кончик бантика. Скользкий атласный пояс легко развязывается, и Наташка распахивает халат. А под ним ничего не оказывается.
        - Ого! - упираю я руки в бока. - Кого это ты ждала?
        - А мне мама твоя позвонила, - смеётся она, - и предупредила, что ты придёшь. Вот я и приготовилась. Сижу, жду, пока твои собрания закончатся.
        Мама. Сюрприз испортила. Ну ладно, прощаю.
        И уже не думая о маме, закудыкиваниях и испорченных сюрпризах, я опускаюсь на колени и склоняюсь над Натальей. Обнимаю и прижимаюсь к ней, вдыхаю её запах, и вспоминаю волнующий и срывающий крышу вкус.
        - А помнишь, - говорю я, чуть отстраняясь от неё, - ещё не так давно, прошлой зимой, я тебя чмокнул, когда ты мучила меня математикой? Помнишь, как ты покраснела?
        - Да, - кивает она.
        - И что с тобой случилось с того времени? - смеюсь я. - Не прошло и года, а ты уже такое вытворяешь безо всякого стыда.
        - Ах, ты! - притворно строжится она, хватает меня за голову и притягивает к себе. - А ну-ка поди сюда! Вот я тебе покажу!
        Она крепко и сладко меня целует, и я, как человек счастливо сохранивший жизнь, после того как прошёл по канату над пылающей бездной, взлетаю к небу от счастья. И ничего другого мне сейчас не нужно. И ничто меня не интересует в этот прекрасный момент - ни судьбы империй, ни тем более собственные успехи и достижения. Всё, что мне сейчас надо - только она, Рыбкина.
        - Ты сегодня… - подбирает она слова, когда мы счастливые лежим в обнимку на диване. - Ты сегодня такой… на себя не похожий…
        - Просто соскучился очень, - шепчу я и нежно прикусываю ей мочку.
        А потом мы идём ко мне и ужинаем с моими родителями и с Трыней. Я позвонил и пригласил его тоже.
        - А поехали завтра на дачу! - предлагает он. - Всё равно же воскресенье. У нас вид такой красивый на реку открывается с обрыва. Баню можно истопить или шашлык сделать. Ну, или просто по лесу погулять.
        - А Юля поедет? - спрашивает Наташка.
        - Нет, она с родителями к родственникам уехала на праздники на Алтай.
        - А она тебе еду приходит готовить, когда дяди Юры нет? - интересуюсь я.
        - Да чего мне готовить-то? Я и сам могу себя прокормить спокойно. Книга с рецептами имеется. Но я и так наловчился уже безо всяких книг.
        - Андрюша, - говорит Мама, - ты к нам приходи кушать, когда Юрия Платоновича дома не бывает.
        - Да зачем, Анна Никифоровна, не беспокойтесь, я самостоятельный.
        - Самостоятельный, - улыбается мама и качает головой. - А стираешь ты как?
        - Так у нас машинка автоматическая, «Волга». От неё, правда, пробки вышибает иногда, но это дело поправимое.
        - Андрюх, а если бы дядя Юра на длительное время тебя оставлял одного? Ты как, справился бы? На месяц, скажем, или на два? Ну, мы бы тебе помогали, естественно.
        - Справился бы, - кивает он, - это по-любому лучше, чем всё бросать и в Москву переезжать. Хотя съездить посмотреть, что это за Москва такая, можно, конечно. Юлька была, говорит, понравилось.
        Утром мы едем на дачу к Трыне и Платонычу. Платоныч из столицы ещё не вернулся, и Андрюха везёт нас на правах хозяина. Он хваткий и основательный, как человек изрядно намыкавшийся за свой короткий век и теперь получивший вдруг человеческое добро и любовь.
        Он это ценит, я вижу и невооружённым глазом. И не просто ценит, а будет сражаться, если придётся, за свою новую семью и обретённые ценности до конца. Ценности не материальные, а духовные. А ещё он сейчас влюблённый малый в конфетно-букетном периоде.
        Сегодня мороз отступил, но, всё равно, температура ниже нуля. Небо серое, и время от времени начинает идти мелкий снежок, собирающийся и бьющийся на холодном асфальте робкой позёмкой.
        Вид с участка действительно открывается очень красивый. Пока Андрей с папой разжигают печь и камин, я с мамой и Наташкой любуюсь ещё не замёрзшей рекой, медленно текущей внизу и деревней Смолино, расположенной на том берегу и будто лежащей у нас на ладони.
        Дом у Платоныча небольшой, но добротный, сложенный из бруса. На участке растёт несколько садовых деревьев, стоит бревенчатая банька и просторная беседка с видом на реку.
        Когда истопники выходят из дома мы все вместе идём гулять по лесу. Кругом сосны, народу никого. Одинокие домики, уже впавшие в зимнюю спячку, высокие деревья и небольшие лужайки.
        - Может, нам тоже дачу завести? - говорит мама. - У нас участки будут раздавать скоро. Я что-то не записалась, а сейчас подумала, может и нам надо?
        - Конечно, надо, - утверждаю я.
        - А в каком месте? - уточняет отец.
        - А вот, мы проезжали сегодня, за химкомбинатовским пионерлагерем направо.
        - Это за «Орлёнком» что ли? Как из города ехать, то справа?
        - Ну, да, в сторону к реке. Там аж по десять соток сказали нарезать будут, но нам столько не надо, правда?
        - Как не надо? - удивляюсь я. - Ещё как надо. Десять - это минимум. Бери, мам, а если сможешь, то и два бери.
        Все смеются моей жадности. Ну и зря, место хорошее, со временем будет дорого стоить. Мы бредём по лесу. Приятно побыть с семьёй и просто ничего не делать. Родители чуть отстают, а мы вяло шагаем впереди.
        - Ну что, - обращается ко мне Трыня, - дозвонился Ирине?
        - Какой Ирине? - без задней мысли спрашивает Наташка.
        Кхе-кхе… Вот же засранец, главное, смотрит таким чистым и невинным взглядом. Это что? Типа предупреждение? Ромео, ёлки, влюблённый.
        - Дозвонился да, - говорю я, как ни в чём не бывало. - И встречался даже, когда она из Москвы приезжала. Всё решили в нашу пользу. Благодаря тебе, сто процентов.
        - Ирина, - отвечает Трыня Наташке, - это из горкома комсомола девушка. Меня Егор ей просил букет цветов купить.
        Паразит, ты Трыня. Наташку-то я цветами не особенно балую. Пару раз всего покупал, а зря, надо бы повнимательней быть. Она смотрит доверчиво и открыто и у неё ни один мускул не дёргается, но я замечаю. Я-то её знаю, поэтому не могу не заметить быструю и почти прозрачную маленькую тень, мелькающую на её лице.
        - Это по Скачковским делам, - поясняю я ей.
        - Красивая? - как бы безразлично спрашивает она и я, хоть и злюсь на Андрюху, не могу сдержать улыбку.
        В своём репертуаре. Обещала она мне не ревновать, да?
        Наташка берёт меня под руку и кладёт голову мне на плечо. Я незаметно для неё показываю кулак Трыне, а он изображает праведно-пионерский горящий взгляд, мол, что я такого сделал? И ты же сам говорил, что это чисто по работе.
        А в глубине этого взгляда читается предупреждение. Будешь за бабами бегать, расскажу Наташке. Блюститель нравственности. Детский сад, в общем.
        - Да, она старая, - говорит Трыня, взмахивая рукой.
        - Ага, песок сыплется, - добавляю я, глядя на него и качаю головой.
        Змей.
        День проходит в счастливом ничегонеделаньи, а утром я еду на работу. На проходной сталкиваюсь со Снежинским.
        - С праздником, Эдуард Фридрикович, - улыбаюсь я. - Как отметили.
        - Скромно, - кисло улыбается он. - По мере собственных достижений, а они у нас более, чем скромные.
        - Тосковали, небось, по утраченной коллекции шедевров мировой фотографии?
        Он поджимает губы и ничего не отвечает.
        - Послушай, Эдик, - беру я его под локоть. - Но ты же сам виноват. Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет, знаешь ведь. Надо дружить, а не воевать. Это закон для успешного человека будущего. Ладно, ты парень ещё молодой, относительно, конечно, но из комсомола не исключённый. У тебя вся жизнь впереди. Главное, сделать правильные выводы из произошедшего, не зацикливаться на поражениях и не забывать, что надо любить, а не воевать. Мейк лав нот вор. Ну а о порнухе не горюй, радуйся, что освободился от зависимости. Сексоголик.
        Он стоит и хлопает глазами, а я иду на своё рабочее место.
        - Егор, привет! - встречает меня Галя.
        - Галка, ты вообще не уходишь что ли? Живёшь здесь? Признавайся. Ни разу позже меня не приходила, да?
        - Конечно, живу, - улыбается она. - Комсомол и есть моя жизнь. Но ты не раздевайся. Только что из горкома звонили, партии. Просят тебя срочно к первому секретарю.
        - Что, прямо сейчас что ли? - удивляюсь я, ведь два дня назад только виделись.
        - Да, сразу и немедленно.
        Делать нечего, сажусь в машину и отправляюсь к большому шефу. Пока едем, звонит Платоныч.
        - Привет, Егор, как дела? Слышал, на дачу вчера гоняли?
        - Ага, было дело. Хорошо у тебя там, дядя Юра.
        - Ну, и молодцы. Мне Андрей рассказал. Ладно, слушай, я сейчас тороплюсь немного. Мне только что Жора звонил. Завтра его сестра вечеринку закатывает, требует, чтобы ты пожаловал. Заинтриговал ты её, говорит.
        Ефим встречает радушно.
        - Ну, Егор, потешил ты меня, потешил. Отлично мероприятие организовал, поздравляю тебя. А народу сколько было интересного. Спасибо, что и меня старика пригласил, не забыл.
        - Вы шутите, Ефим Прохорович? Как бы я вас мог не пригласить? Вы-то главным гостем и были.
        - Ох, Брагин-Брагин, - сладко улыбается он, складывая руки на своей сдобной груди. - Один ты у нас такой. Единственный. Ты давай присаживайся, сейчас кофе с тобой попьём. С булочками. Мне секретарша такие булочки носит, пальчики оближешь.
        Я сажусь.
        - Я вот что подумал, - продолжает он. - Такой у тебя талантище, а ты сидишь на этой фабрике. Без тебя они что ли джинсы не пошьют? Надо тебя куда-то повыше подтянуть.
        - Не беспокойтесь, Ефим Прохорович, мне там хорошо. Я же ещё и года не отработал, не хотелось бы летуном прослыть, сами понимаете.
        - Ай, - машет он рукой. - Если ты вверх поднимаешься, то это уже не летун, а птица большого полёта. Улавливаешь разницу? Но ладно, не об этом. В общем, подумал я, что мало мы на городском уровне твои таланты используем.
        Начинается, сейчас повесит на меня хрень какую-нибудь.
        - Поэтому, слушай приказ по коридору, - возвышает голос Ефим. - Будешь помогать Куренковой готовить городской слёт трудовых коллективов. И смотри, чтобы не хуже открытия казино было.
        Он смеётся мелким кудахтающим смешком и грозит колбаской указательного пальца.
        - Так что давай, сейчас, как кофе выпьем, сразу иди к Валентине и активно включайся в работу.
        Что мне остаётся, иду включаться. Захожу в приёмную. Секретарша фыркает и показывает рукой на дверь. С самого начала невзлюбила меня карга старая.
        - Разрешите, Валентина Романовна? - говорю я с порога, чтобы было слышно в приёмной. - Мне Ефим Прохорович велел к вам зайти.
        Я прикрываю дверь и прохожу вглубь кабинета.
        - Вот, - кокетливо отвечает она. - Если бы не Ефим, так и не зашёл бы, наверное. Присаживайся.
        Я сажусь боком к конференц-столу и лицом к ней. Валя встаёт с кресла, демонстрируя пышную юбку, которая, будучи помноженной на её широкий зад, выглядит весьма внушительно.
        Она дефилирует мимо меня, мягко утапливая острые каблуки в ворсе ковра, и подходит к двери.
        - Меня ни для кого нет, - бросает Куренкова секретарше и плотно затворив дверь, поворачивает ключ.
        Потом она возвращается, но не садится на своё место, а подходит ко мне. Она наклоняется и упирает руки мне в колени. Большой и гостеприимный вырез её блузки оказывается прямо перед моими глазами, заманивая кисельными берегами волшебных рек.
        - Ну что, Егор, - мурлычет первый секретарь горкома ВЛКСМ мне на ухо, - надо нам хорошенько поработать.
        2. Как же ты меня бесишь
        Прекрасное и даже, можно сказать, восхитительное зрелище, сопровождаемое ароматом импортного дезодоранта и импортного же парфюма. Головокружительный, пленительный коктейль. Да вот только… Даже и не знаю с чего начать перечислять эти самые «только»…
        Во-первых, я хоть и старый пень, но переживаю романтический период, налагающий на меня определённые ограничения. Во-вторых, юность-юностью и, могу даже признать, что у Вали милое симпатичное личико, но сама она не вполне отвечает моим… как сказать-то… В общем, прости, Валя, мне нравятся другие… э-э-э… попки… Хотя понимаю, привередничать глупо и стыдно.
        А с другой стороны, разве можно отказывать девушке? Разве это допустимая линия поведения для порядочного молодого человека? М-да… Есть, о чём подумать.
        Я накрываю руками её руки, лежащие на моих коленях.
        - Валя, - тихонько говорю я, собираясь с мыслями. - Ты очень красивая девушка.
        Она издаёт что-то вроде мурлыканья. Блин, неправильно начал.
        - Ты тоже ничего, - шепчет она.
        - На нас Ленин смотрит, - тоже шепчу я.
        Она смеётся. Голос её делается низким, а грудь начинает вздыматься, указывая на внезапно возникшие трудности с дыханием. Грудь у неё не слишком большая, но амплитуда, как оказывается ого…
        Я не успеваю додумать, потому что в этот момент кто-то пытается войти в дверь, а она оказывается запертой. Валя выпрямляется и внимательно смотрит на дверь, словно пытается просветить её взглядом. Раздаётся резкий стук и неведомый посетитель начинает дёргать ручку.
        - Какого хрена, - произносит Куренкова и снова дефилирует по ковровой дорожке в сторону двери.
        С недовольным видом она поворачивает ключ и впускает посетителя.
        - Вы чего заперлись? - с удивлением спрашивает Ефим. - У меня тут пара мыслей возникла по мероприятию.
        - Отлично, Ефим Прохорович, - с энтузиазмом говорю я. - Мы тут как раз мозговой штурм с Валентиной Романовной проводим.
        После небольшого совещания я вырываюсь из горкома и еду на работу. Так, надо сообразить, что делать. Хотел переговорить с Цветом, но он уехал в Ленинск, будет только вечером. А где я буду вечером? Пока неясно…
        Трыня сегодня уже в школе, каникулы кончились. Наташка хотела ещё пару деньков потусоваться дома, а потом только ехать, но придётся, похоже менять планы. Раз меня требует Галина Леонидовна, нужно лететь. Это может быть полезно.
        Перед фабрикой я заезжаю домой. «ЕрАЗик» пыхтит на холостом, дежурные несут вахту. Молодец Скачков. Я выхожу из машины, но иду не к себе, а в соседний подъезд.
        - Наташ, одна? - спрашиваю я, когда она открывает дверь. - Ты спала что ли ещё?
        - Ага, - кивает она и виновато улыбается. - А что, уже обед?
        Она стоит босая в сбившейся ночнушке и пытается поправить свою шевелюру.
        - Нет, милая, я пришёл на завтрак, - шепчу я. - Но ты не беспокойся, я сам всё возьму, всё, что захочу.
        А хочу я в этот момент именно её, растрёпанную, тёплую со сна и немного растерянную Наташку. Я взваливаю её на плечо, утаскиваю в спальню и люблю так что она громко стонет от этой до невозможности прекрасной любви, а её неудобная старая кровать, грозит развалиться под напором наших ярких и совершенно нескромных чувств.
        - Наташ, говорю я, когда дело доходит-таки до завтрака. Я сейчас вернусь на фабрику, а ты, пожалуйста, собирайся.
        - Куда? - с любопытством спрашивает она.
        - В Новосибирск. Платоныч звонил, просит завтра в Москву приехать. Довезу тебя, переночую и утром полечу дальше.
        - А… - начинает она и тут же замолкает.
        - Чего? - поднимаю я брови.
        - Нет, машет она головой, ничего, всё хорошо. Во сколько нужно быть готовой?
        Демонстрирует, что как жена декабриста всегда сделает то, что потребуется. Без лишних разговоров и расспросов. Ну что же, тогда поедем пораньше, чтобы подольше побыть вместе.
        Я возвращаюсь на фабрику, даю распоряжения, заглядываю к директору и ухожу. Командировку решаю не оформлять. Возьму без содержания, иначе такое большое количество поездок действительно вызовет подозрения и какая-нибудь рядовая проверка поставит жирную точку на моей карьере.
        И Снежинский запросто стуканёт при первой возможности. Нужно мне какую-то работёнку подыскать, чтоб мотаться можно было туда-сюда, не вызывая подозрений. А вот ребятам командировку оформить придётся и путёвку тоже. Блин, это очень неудобно всё. Надо уже машину собственную приобретать и парней тоже пристраивать куда-то…
        - Егор Андреевич, - окликают меня, когда я иду к проходной.
        Я оборачиваюсь и вижу Снежинского. Тут как тут шпик хренов.
        - День на фабрике начинается и заканчивается встречей с вами, Эдуард Фридрикович, - усмехаюсь я. - Это что-то должно значить, мне кажется. Вы в астрологии не сведущи?
        - Уже заканчивается? - удивляется он и смотрит на часы.
        - На фабрике да, еду вот в горком. Меня включили в группу по подготовке городского слёта трудовых коллективов. Будем до ночи там заседать сегодня. А вы что-то сказать мне хотели?
        - Да, - поджимает он губы и замолкает.
        Я молча жду, когда он продолжит.
        - В общем, я подумал над вашими словами и готов признать, что вы правы.
        Во как, и к чему это, интересно?
        - В чём именно? - чуть щурюсь я.
        - Я неправильно строил свою жизнь. Но сегодня задумался и признаю, вы правы, дружба, а не конфронтация, вот что важно.
        - Ну что же, я рад нашему взаимопониманию. Давайте попробуем строить дальнейшие отношения на этой общей для нас позиции.
        - И ещё я понял, - говорит он, не слушая меня, - что недооценил вас с самого начала и за это поплатился. Да. Я всё неправильно сделал. И вы абсолютно правы, время ещё есть. Теперь буду действовать правильно. Спасибо вам за разговор. Вы, сами о том не догадываясь, очень мне помогли.
        Он поворачивается и идёт прочь, а я смотрю ему вслед, пытаясь понять, что это было - капитуляция или угроза. Ладно, потом как-нибудь разберёмся.
        Я забегаю домой, собираю вещи, оставляю родителям записку и звоню Наташке. Из подъезда мы выходим одновременно. Забрасываем свои вещи в багажник и забираемся на заднее сиденье. Она приваливается ко мне и сидит не шевелясь, козочка моя.
        В Новосибирск мы приезжаем около шести часов. Погода здесь получше, чем у нас. Небо чище, да и теплее, мне кажется. Когда мы проезжаем мимо небольшого рыночка, я прошу Пашу остановиться и выхожу из машины.
        - Ты куда? - удивляется Наташка.
        - Сейчас вернусь, хочу кое-что глянуть.
        Игорь идёт со мной, а Павел остаётся с Натальей. Мы проходим вглубь.
        - Что ищем? - спрашивает Игорь.
        - Цветы, - отвечаю я. - Цветов хочу купить.
        - Маловероятно, конечно, - пожимает он плечами, - но давай посмотрим.
        Цветы находятся в маленькой будочке с запотевшими стёклами, но только гвоздики. Блин. Гвоздики - это жуткий официоз.
        - Бери, брат, сколько хочешь? - накидывается на меня грузин с тонкими усиками, красными замёрзшими ушами и огромной кепкой-аэродромом.
        Их тут несколько человек и кроме пяти облезших роз и ведра гвоздик ничего нет. Гвоздики, правда не красные, а белые.
        - Ну что, - обращаюсь я к Игорю. - Гвоздики что ли взять? Не люблю я их.
        - Э-э-э, - оживляется продавец. - Как не люблю? Зачем не люблю? Брат, ты посмотри, цветок нежный, понюхай, брат. Для девушка берёшь? Спасибо тебе скажет. Любить будет. Я уступлю, по два рубля отдам.
        Я поднимаю брови и удивлённо смотрю на него:
        - Почём? По два? Сколько у тебя здесь? Сколько всего цветов?
        Он подвисает.
        - Сколько ты хочешь, скажи.
        - Все хочу, сколько здесь?
        Поколебавшись, он начинает считать, получается сорок семь. Гвоздики, сами по себе, цветы тощие, не пышные и сорок семь - это не так уж много. Если поставить в не очень высокую вазу и дать им свеситься в разные стороны, может, конечно, получиться неплохо. Но, по мне, даже астры гораздо лучше, чем гвоздики. Но делать нечего, возьму, что есть.
        - До вечера точно не продашь, брат, - пожимаю я плечами. - А завтра цена упадёт, уже несвежие будут. Давай все за тридцать.
        - Э-э-э! Каких тридцать! За…
        Он задумывается прикидывая в уме за сколько может отдать.
        - За семьдесят отдам, - покачав головой говорит он.
        На подмогу к нему подтягиваются его собратья по бизнесу, стоящие здесь же.
        - Э-э-э! Какой тридцать? Совсем уже? Семьдесят.
        - Нет, - качаю я головой. - Цветы уже дня два у вас здесь стоят.
        - Какой два дня, а? - кипятятся они. - Сегодня привезли.
        - Место непроходное, постоите и выбросите. Ладно, дам тридцать пять и пойдёте отдыхать в тепло.
        - Иди да, пока цел, понял? - злятся торговцы.
        - Ну ладно, - отвечаю, пожимая плечами. - Как хотите. Пошли, Игорь.
        Они сначала молчат, а потом кричат вслед:
        - Эй, ты, сюда иди! Сюда, сказал! Пятьдесят! Э!
        Клиентоориентированность на высочайшем уровне, ничего не скажешь. В общем, я забираю за сорок пять, но их, похоже, начинает интересовать содержимое моего бумажника. Мы уже идём на выход, когда они догоняют и хлопают меня по плечу.
        - Эй, слышь, брат. А ты кто такой, а? Слышь, э… Постой, эй… Ты сам откуда, а?
        Мы с Игорем просто оборачиваемся, но взгляды наши, вероятно, оказываются весьма красноречивыми, потому как эти искатели приключений немного сдают назад.
        - Ты не хочешь знать, - говорю я, - поверь мне.
        И они не настаивают. Я-то что, а вот у Игорька взгляд бывает действительно такой, что пулю остановит, не то что нескольких хулиганов. Думаю, его вид, а так же Паша, вышедший из-за баранки «Волжанки» с длинной антенной на заднем крыле, немного отрезвляют этих солдат фортуны, и мы беспрепятственно уезжаем.
        Да, над культурой обслуживания ещё работать и работать. Правильно я говорю, товарищи?
        Наташка приходит в восхищение, когда, подрезав кончики, я ставлю цветы в широкую хрустальную вазу.
        - Прелесть какая! Спасибо! Ну зачем так много, это же сумасшедшие деньги! Егор, что ты делаешь!
        Редко, но метко. Как плохой родитель, вместо ежедневного пестования чада, откупаюсь дорогими подарками… Надеюсь, этот букет не вызывает в её памяти рассказ Трыни о букете для неведомой женщины.
        Я не отвечаю, просто сгребаю Наташку в охапку и душу в объятиях.
        Утром за мной приезжают парни и мы едем в аэропорт. Машину бросаем на площади и летим в Москву. Это значит, что возвращаться будем так же, хотя могут быть варианты. Приезжаем на такси в гостиницу и селимся. Я сразу звоню Платонычу, он живёт здесь же в «Москве».
        Дядя Юра оказывается в номере и мы едем наверх, на предприятие, так сказать, выпить кофе и поговорить.
        - Ну что, как там наше министерство? - спрашиваю я. - С Андрюхой я говорил, он не против покантоваться какое-то время в одиночку.
        - Слушай, ну ты подумай сам. Я его не для того под опеку взял, чтобы бросить на произвол судьбы. Ему сейчас внимание нужно, ты пойми, так ведь неправильно. Нужно его ещё научить чему-то успеть, пока он совсем взрослым не стал. Вложить что-то доброе, а я уеду и с концами. Сам ведь понимаешь, тут запрягут так, что ойкнуть не успеешь, не то что домой слетать.
        - Так что в итоге, ты согласился или нет? Мы ведь поможем, ты не думай.
        - Так ты сам больше в Москве торчишь, чем дома. В общем, предварительно я подтвердил, но буду разговаривать с Андреем. Если он не захочет переезжать, тогда не знаю, что делать…
        - Понятно. Предварительное согласие, это уже кое-что, да?
        - Посмотрим, не знаю пока. Ладно. Ну что, ты готов идти к Галине Леонидовне?
        - Ну, а как же? Конечно, готов. Зачем бы я бросал невесту и приезжал, по-твоему?
        - Хорошо. Тогда повеселись как следует.
        - А ты не идёшь?
        - Нет, меня на такие мероприятия не приглашают, - улыбается он. - Я слишком скучный, а ты сходи, познакомься там с кем-нибудь. Только имей в виду, публика там разношёрстная бывает.
        Поговорив со мной, Большак уезжает по своим делам, а я звоню Ирине на работу.
        - Ира, привет.
        - О, Егор, привет. Ты приехал что ли опять?
        - Ага. Рада?
        - Конечно, мой мальчик, - хмыкает она, - рада. Надолго?
        - Думаю, нет. Посмотрим. Слушай, я хочу тебя на вечеринку пригласить.
        - Опять? - смеётся она. - После предыдущей едва в себя пришла. Классно было, ты прям молодец-молодец. Я тебя даже похвалить не успела и поблагодарить за приглашение.
        - Ириш, какие благодарности? О чём ты говоришь? Короче, пошли сегодня в восемь вечера к Галине Леонидовне.
        - К Галине Леонидовне? - удивляется она. - Серьёзно? К самой? Не шутишь?
        - Нет, не шучу. Пойдёшь?
        - Ты что, специально прилетел?
        - Ну, да, типа того, - отвечаю я.
        - Типа того? - снова хмыкает она. - Ну… ладно, тогда типа пойдём.
        - Хорошо. Откуда тебя забрать? Из дома или с работы?
        - Из дома, конечно, мне же подготовиться нужно. Хоть как-то попытаться соответствовать.
        - Тогда давай в семь, - предлагаю я.
        - Не, давай в половину восьмого хотя бы. Я пока доберусь, уже вон сколько времени будет, а надо ещё в порядок себя привести.
        - Так не успеем же к восьми, - удивляюсь я.
        - Да и не надо. Никто к назначенному времени не приходит, ты чего!
        - Нет, Ир, нехорошо как-то.
        - Да перестань, Егор, слушай меня, - настаивает Ирина. - Я тут светская львица или ты?
        - Я конечно не львица, но…
        - Вот и не спорь тогда. Когда станешь львицей, тогда и будешь выступать.
        Поговорив с Новицкой, пока есть время я иду с ребятами в ГУМ за покупками для родителей и для Наташки, а потом поднимаюсь в казино и целый день нахожусь там, общаюсь с Лидой и Баксом, делаю необходимые звонки. Работаю, в общем.
        После обеда заваливается Абрам со своими дружками. Дружки идут просаживать деньги, показывая друг другу, кто самый богатый в Москве, а Мамука рассказывает мне как много мы подняли бабла в день открытия. Но это мне и так известно, разумеется.
        - Слушай, Бро, ты когда уезжаешь, а? У меня знакомый из Ленинграда хочет с нами встретиться, он в Москве сейчас. Он был на открытии и хочет, чтобы у них тоже такое заведение появилось.
        - Мамука Георгиевич, была бы крыша, а мы с вами всё сделаем в лучшем виде.
        - Крыша? Помещение что ли? Так он как раз знает, где устроиться.
        - Крыша - это не помещение, - улыбаюсь я. - Крыша - это тот, кто защитит это помещение и его обитателей от любой непогоды в области закона. Это Злобин. Вы тоже крыша в своём роде, но вы-то больше, чем крыша, вы ещё и реальный акционер, с живыми деньгами.
        - А-а-а, - смеётся он, - крыша, молодец, Бро. Я тебя сначала недооценивал, думаю, зачем мне мальчишка, а ты мужчина, а не мальчишка. Молодец. Короче, позвони мне сегодня часов в семь-восемь и договоримся, как с этим питерским другом встретимся, да?
        - Обязательно позвоню.
        К назначенному времени на такси я приезжаю к Ирине в её комсомольскую деревню. Игоря оставляю в гостинице и еду только с Пашей, чтобы не тесниться втроём на заднем сиденье.
        Он остаётся сидеть в машине, а я поднимаюсь к ней домой. Время половина восьмого, даже чуть больше. Звоню в дверь, и она открывает замотанная в полотенце и с мокрой головой.
        - Блин, Ириш, ты чего творишь-то?
        - Заходи, Брагин. Не кричи на весь подъезд, тут слышимость. Сейчас пойдём.
        - Сейчас? Нет, ты серьёзно? Тебе ещё не меньше часа нужно, а у меня мотор под окном со включённым счётчиком.
        - Ну, отпусти его, потом ещё вызовем.
        - Ага, вызовем и к завтрашнему дню только до места доберёмся. Давай скорее, пожалуйста.
        Блин, лучше бы один пошёл, честное слово.
        - Ирка, я тебе десять минут даю, не больше, ты поняла?
        - Да я уже почти готова, - говорит она, стоя перед зеркалом и втирая в лицо крем.
        Мой личный опыт говорит, что она ещё совсем не готова, абсолютно не готова. Ладно, что остаётся делать, придётся ждать. Я сажусь на диван, беру телефон и набираю номер Абрама.
        - Мамука Георгиевич, добрый вечер. Это Егор. Вы говорили, чтобы я позвонил. Насчёт вашего знакомого.
        - Ты уже знаешь? - тревожно спрашивает он.
        - Нет, - настороженно отвечаю я. - Точно, не знаю. Случилось что-то?
        - Случилось, Егор, пи**ец, что случилось. Война, случилась. Когда сможешь подъехать?
        - Какая война? - недоумеваю я.
        - Война-то? Тяжёлая война, кровавая, не знаю, какая ещё. Ху**ая война, так понятно тебе?
        - Не совсем пока.
        - С Ашотиком воюем, Егор. Не на жизнь а на смерть.
        - Да с чего?
        - С чего? С того что сегодня Тумана завалили. Слыхал? В Красноярске. На перо поставили. Был Туман и нет.
        Ну, вот и всё. Теперь порядок. Теперь всё в ажуре, да же Цвет?
        - А кто завалил? - интересуюсь я.
        - Да какая разница? Откуда я-то знаю? Кто завалил, тот большой игрок походу, но я бы ему спасибо не сказал. Ты, думаю, тоже. Потому что нам с тобой сейчас нужно быть на стрёме.
        - А мы-то при чём? - не понимаю я. - Где Красноярск и где мы?
        - При чём, при чём… да при том, что теперь Боря Рамсик не при делах оказывается и Ашотик его на х*й посылает. А раз Бори Рамсика нет, то он всё сделает, чтобы кроме его конченых катранов никаких казино в городе не было. Как пить дать. Я отвечаю, так и будет. Если ты ещё не понял, он хочет под корень всё подрезать. И он конкретно под ментами. Вот и прикидывай сам хобот к носу. Короче, когда приедешь?
        - Сегодня никак Мамука Георгиевич. Безопасность безопасностью, но надо и в будущее смотреть.
        - Смотри да не засматривайся. Завтра утром жду, - говорит он и отключается.
        Я кладу трубку и размышляю над тем, что причинно-следственные и всякие другие связи в этом мире причудливы и часто непредсказуемы, и в этот момент раздаётся звонок в дверь.
        - Ир, открыть? Ты ждёшь кого-нибудь?
        - Никого не жду, сама открою.
        Ирина выскакивает в прихожую, и я с удивлением замечаю, что она уже в платье и с высушенными уложенными волосами. Она открывает дверь и я слышу знакомый и неприятный мужской голос:
        - Ира, я всё обдумал и осознал. Прости, это никогда не повторится.
        Охренеть! Опять этот козлина припёрся. Эх, жалко, не я дверь открыл.
        - Что тебе нужно! - нервно восклицает Ирина. - Я же сказала больше не приходить!
        - Послушай, - раздражается мужчина, - я ведь говорю тебе, я был не прав, а теперь…
        Он замолкает на полуслове, потому что я выхожу в прихожую и наши взгляды пересекаются.
        - Авиация, - говорю я, выходя вперёд и передвигая Ирину за себя. - Ты поговорить пришёл? Но собеседников для тебя здесь нет. Тебе не рады. Ещё раз появишься и уже сам не выйдешь. Ясно?
        - Вы только гляньте! - восклицает он нарочито громко, буквально на весь подъезд, и лицо его становится злым и жёстким. - Я только за порог, как она опять с малолетним хулиганом связалась! Нет вы посмотрите! Милиция! Надо милицию вызывать!
        - Как же ты меня бесишь, - тихонько говорю я. - Ну, заходи, раз пришёл. Заходи-заходи.
        - Прекращай, Егор, - раздражённо шепчет Ирина. - Слышишь? Прекращай, я сказала.
        3. Моя бабушка сказала надвое
        Как прекращать? Я ведь ещё даже и не начинал ничего. Прекращай. Хорошенький совет.
        - Иди сюда, Арсенчик, не дрейфь, - спокойно предлагаю я. - Поговорим просто.
        Но он не дурак, понимает, что это спокойствие обманчивое, и второй раз получать от меня по ушам не желает.
        - За аморальное поведение нужно наказывать по всей строгости! - продолжает ораторствовать Арсений, находясь на некотором расстоянии и рассчитывая успеть выскочить во двор, реши я напасть.
        Вот же хитрая мразь.
        - Егор, уйди в комнату, - требует Ирина. - Пожалуйста. Я его выставлю. Скорей давай, пока он весь подъезд на уши не поставил.
        Дался ей этот подъезд! Хотя, наверное, компактное проживание коллег накладывает определённые ограничения. Все друг у друга на виду, а стук-постук никто не отменял пока. Ладно. Делай, как знаешь, раз так уверена…
        Я отхожу. Но в комнату, разумеется, не иду, просто выхожу из коридора и стою рядом. Ирина что-то быстро и тихо говорит. Что именно, мне не слышно. Этот хорёк прекращает орать и, судя по всему, внимательно слушает.
        - Да ты… - восклицает он.
        Она опять тихо, но настойчиво что-то ему втолковывает.
        - Лживая сука! - зло и громко бросает он.
        Просто подойти и влепить основанием ладони в нос. Очень хочется. Козлина.
        - Да я тебя!
        Я не выдерживаю и снова захожу в коридор. И очень даже вовремя, как раз в момент, когда этот хрен замахивается. Ирина непроизвольно сжимается, а я дёргаю её на себя, когда его рука уже мчится вперёд. Не попав по лицу его кулак несётся дальше и я чуть-чуть подталкиваю его, чтобы помочь ему влететь в стену.
        Бьёт он не со всей силы да и амплитуда вон какая большая, так что удар получается не очень мощным. Но он поднимает вой на весь дом. Я дёргаюсь ему навстречу, чтобы заткнуть, но он быстро реагирует и отскочив назад, сбегает по лестнице.
        - Я этого так не оставлю! - кричит он. - Ты у меня партбилет на стол положишь!
        - Нет! - хватает меня за рукав Ирина. - Нет, Егор. Не влезай в это. Я сама всё улажу.
        Ну да, уладишь, я вижу, как у тебя получается это уладить. Вот козёл дешёвый. Я привлекаю её к себе и обнимаю.
        - Ничего, Ириш, не расстраивайся. Я тебе помогу.
        - Нет, я сказала.
        - Ну, нет, значит нет, - соглашаюсь я. - Ну-ка повернись, дай посмотреть на тебя хорошенько. Какая же ты красавица, честное слово.
        Действительно ведь. Явно дорогое коктейльное платье, причёска, жемчужины в ушках. Скромная, почти аристократическая элегантность. Просто Грейс Келли.
        - Ириш, ну, ты даёшь.
        - Чего я даю? - хмурится она, всё ещё находясь под впечатлением от визита Арсения.
        - Потому что нельзя быть красивой такой, - улыбаюсь я. - Главное, хозяйку бала не затмить.
        - Да ну тебя, Егор, - машет она на меня рукой. - Русский язык выучи. Пошли давай. Кто тут опоздать боялся? Я-то готова, а ты?
        - Почти, - серьёзно отвечаю я. - Тушь только подправлю.
        Она улыбается, а я подмигиваю:
        - Забудь ты этого мудилу, ладно? Я всё устрою.
        - Не вздумай, - тычет она кулачком мне в бок и улыбка исчезает с её лица. - Уголовщины мне только не хватало. Ты понял?
        - Да, моя госпожа. Всегда догадывался о твоей склонности к доминированию.
        - Че-е-го?
        Мы подъезжаем к бетонному бункеру Дома кино на Васильевской улице, но останавливаемся не у «сундука», а у старого здания. Рядом толпится народ. Мы выходим из машины и смело направляемся ко входу, и на нас обращают внимание.
        Нет, ощущения, что я иду по красной каннской дорожке нет, но взгляды и шепотки нас сопровождают. То, что я, как раз, не люблю. Мы с Пашей выглядим вполне обычно, в костюмах и рубашках без галстуков.
        Наши костюмы хорошо сидят и это единственное наше отличие от среднестатистического человека в пиджаке и брюках. А вот Ирка действительно выглядит, как принцесса Монако. Есть в ней особый шик, заставляющий повернуть голову вслед.
        - К Усову, на «Сицилианскую защиту», - на ходу сообщаю я дежурному и смело шагаю вперёд.
        Ира и Паша идут за мной. Я следую инструкциям, полученным от Платоныча и без проблем нахожу запрятанный в недрах ресторан.
        Здесь стоит шум и царит веселье. Народу много. В дальней части толпятся люди. Судя по всему, это и есть «Сицилианская защита». Фильм на экраны ещё не вышел, но они уже что-то празднуют - завершение монтажа или предварительный показ, а может просмотр, шут их знает.
        Рядом с ними находится ещё одна весёлая и бесшабашная группа. Это, как раз, «наши». Но, честно говоря, я не вполне уверен, две ли разные это группы или одна целая. Люди сидят за столиками, стоят в обнимку, склоняются над теми, кто сидит. Всё пребывает в движении.
        Мы подходим ближе и останавливаемся. Молодой Абдулов читает стихи. Это, похоже, пародия, потому что его постоянно перебивают взрывы смеха. Он пережидает эти взрывы с невозмутимым видом, точно таким же, с каким через несколько лет будет петь «Уно, уно, уно, уно моменто».
        Его партнёр по фильму Николай Волков хранит серьёзность, но глаза смеются. Время от времени он хлопает Абдулова по плечу и прыскает в кулак.
        В самом центре всего этого движения находится столик Галины. Рядом с ней сидит парень лет тридцати пяти. На нём яркий кардиган и чёрная шёлковая сорочка, расстёгнутая на несколько пуговиц, и от обнажённой таким способом груди идёт сияние золота.
        Толстые цепи и большой, в духе девяностых, крест с драгоценными камнями выглядят довольно экстравагантно. Как и перстни, унизывающие пальцы этого человека.
        Я его знаю. Вернее, я знаю кто это - друг Галины Борис Буряце, черноволосый цыган из Большого. Обилием украшений он затмевает свою подругу, а уж она-то в этом деле толк знает.
        - Нет-нет-нет, - подбегает к нам официантка, - здесь мест совсем нет. Пройдите вон туда, если тоже нет, придётся подождать.
        - Зоя! - окликает её Галина, обратившая на нас внимание. - Зоинька, это ко мне. Идите сюда, ребята.
        Галина дружелюбно улыбается и машет нам рукой:
        - Идите, садитесь со мной! Витя, дай стул, пожалуйста.
        От соседнего столика нам передают стул, и мы, потеснившись, присаживаемся.
        - Добрый вечер, - улыбаюсь я. - Это Ирина, моя подруга, а это Павел, мой друг.
        Галина выглядит очень хорошо. Ей немного за пятьдесят, но былая красота ещё не превратилась в перестроечные ужас и отчаяние. Она яркая и жизнерадостная, совсем не старая и довольно красивая женщина, хоть и поднабравшая лишних килограммов.
        - Рада, что вы пришли, - говорит она и указывает на своего спутника. - Это мой друг, Боря.
        Мы пожимаем руки.
        - Очень приятно, - кивает Борис.
        Вокруг него сложено немало сказок и легенд, но, несмотря на видимую экстравагантность, выглядит он вполне нормальным парнем, улыбается добродушно.
        - А я, значит, - глядя на Ирину, кивает на меня Галина, - не единственная, кто понимает толк в мужчинах.
        Она явно намекает на нашу разницу в возрасте, хотя у них с Борей разница несомненно побольше нашей будет. Новицкая тушуется и даже чуть краснеет, и я смотрю на неё с большим удивлением. Первый раз такое вижу.
        - А ты, значит, игрок, - кивает наша хозяйка. - Так, Егор?
        - Я? Что вы, Галина Леонидовна. Скорее организатор.
        - За организацию больше дают, - улыбается Боря.
        Шутник, самому-то пять или семь лет вскоре нарисуют.
        - Давай без Леонидовны, ладно? - улыбается Галя. - А подружка твоя? Борь, скажи, на Грейс Келли похожа, да? Стеснительная только.
        Боря внимательно всматривается, а я не могу удержать улыбку.
        - Чего? - спрашивает Галина. - Чего смеёшься?
        - Да насчёт стеснительной. Вот, открытие сделал.
        - Егор, - хмурится Новицкая.
        - Конечно, стеснительная, вон как покраснела.
        - Мы просто друзья, - говорит Ира.
        - Ну, и хорошо. Что может быть лучше дружбы, правда, Боря?
        Боря смеётся.
        - И чем твоя стеснительная подруга занимается?
        - В ЦК комсомола работает.
        - Серьёзно? - улыбается Галя и поворачивается к тому столику, откуда нам стул подали. - Витя, Вить, иди познакомься, здесь твоя коллега из ЦК. А Витя у нас райком комсомола возглавляет. Какой, Вить? Ленинский или какой?
        Подтягивается обаятельный Витя, а за ним ещё пара человек. Официантка приносит шампанское.
        - А ты, Павел? - продолжает Галина. - Такой серьёзный, тоже из ЦК, наверное?
        - Нет, - чистосердечно отвечает Паша. - Я водитель Егора.
        Я чуть качаю головой.
        - Так вы что, на машине из своего Калининграда… ой, нет, откуда вы? Вы на машине, что ли примчались? Подожди, вы ведь из Сибири, правда?
        - На самолёте, - сообщает Паша.
        - Так ты водитель или пилот? Женя, иди сюда, нам проверить надо, шофёр человек или лётчик.
        Все смеются. Паша, надо отдать ему должное, тоже смеётся:
        - Нет, можно не проверять, не лётчик я.
        - Ну, тогда я не пойму, Егор, - удивлённо говорит Галя. - У тебя в Москве машина есть?
        - Нет, - смеюсь я в ответ. - Машины нет.
        - Так на кой ты шофёра притащил?
        Все хохочут. Шампанское разливают снова.
        - Зоя, где икра-то?
        - Сейчас-сейчас, всё несут уже, Галина Леонидовна.
        - Непорядок, Егор, надо что-то делать с тобой. Водитель есть, а водить нечего.
        Появляются закуски.
        - Так, Боря, ты петь будешь? - спрашивает Галя у своего спутника.
        - Как скажешь, моя царица, - отвечает он и встаёт из-за стола.
        - Саша, иди посиди со мной, я тебе место освободила.
        Борис машет рукой и к нему подбегают трое цыган в эстрадных костюмах. Все трое с гитарами. Они поют на цыганском, слов, разумеется, не разобрать, но красиво.
        - Вот, сокол мой, - улыбается Галя. - Артист.
        Потом начинают петь актёры, цыгане влёт подыгрывают и получается очень здорово. Царит приятная и тёплая атмосфера, любовь и братство для избранных.
        - Иосиф, Иосиф, давай к нам, нужно срочно спеть!
        Несколько артистов под руки подводят Кобзона. Я киваю, он меня помнит, разумеется. На открытии в «Москве» он тоже был, правда уже не как исполнитель. Я замечаю, что Галина хмурится, глядя на него. И сам Иосиф, встретившись с ней взглядом, сразу становится серьёзным. Он быстро освобождается от рук своих похитителей и, извинившись, уходит.
        Галина качает головой. Что-то было, видать.
        - Ребята! - громко говорит она. - Да тише, тише вы! Слушайте! У меня появились новые друзья. Егор, Павел и Ирочка, она же принцесса Монако из ЦК комсомола.
        Все аплодируют. К столику возвращается Борис, но на его месте сидит Саша Абдулов.
        - Погодите хлопать. Они ещё ничего не сделали. Вот пусть они и споют, раз Иосиф нас бросил и сбежал.
        Все хлопают и кричат. Ну, блин.
        - Ириш, ты поёшь? - спрашиваю я.
        - Нет, - пожимает она плечами.
        - А ты, Паш?
        - Егор, нет. Точно, нет.
        И я нет. Точно, нет.
        - Ладно, - уверенно говорю я и встаю из-за стола. - Как выяснилось, среди нас певцов нет.
        Публика недовольно шумит.
        - Но! - продолжаю я. - Воля Галины, для нас закон. Я спою, но если вы все от этого умрёте, не моя вина. Я вас предупредил.
        Народ одобрительно смеётся.
        - Можно гитару попросить? Только шестиструнную.
        Гитары у цыган шестиструнные. Я подхожу к ним, беру у одного из них инструмент и тихонько наигрываю и напеваю мелодию. Двое оставшихся подхватывают.
        - Так, ну, если не передумали, давайте. Песня написана Петром Наличем, но вы его точно не знаете.
        Прости, Петя, но я же не за деньги, чисто ради популяризации твоего таланта.
        Я начинаю играть и цыгане подхватывают. Они играют, несомненно, в разы лучше меня, но без гитары в руках я бы точно не справился.
        Чтобы жизнь моя была прекрасная, как солнышко
        Надо мною засверкала золотом березонька
        Без тебя я жил один не ведал горюшка
        Что ж ты сделала со мной, моя зазнобушка?
        Ой, Галя, Галя, моя бабушка сказала надвое
        Раз, два, едва ли, не хочу идти, да сильно надо мне
        Поднимается одобрительный гул.
        И теперь хожу-брожу один по свету я
        Плохо ем и мало сплю, один обедаю я
        Обломала мою жизнь ты об коленочку
        Ой, Галя, Галя, трудно жить в одиночку
        Ой, Галя, Галя, моя бабушка сказала надвое
        Раз, два, едва ли, не хочу идти, да и не надо мне
        Публика взрывается овациями. Галина, не сводя с меня глаз, качает головой, а потом грозит пальцем и выдаёт:
        - Давай ещё раз!
        На этот раз всё идёт легче и лучше, да и народ подпевает. Припев так вообще гремит над Москвою.
        - Боря, запиши слова! - командует Галина. - Будешь мне исполнять.
        Шампанское льётся рекой и икра потребляется неограниченно. Всем весело, все оживлены, разговаривают и наслаждаются жизнью, молодостью и дерзостью вседозволенности.
        - А ты чем занимаешься? - интересуется у меня Витя. - Я так понял, ты какое-то мероприятие организовывал?
        - Да, организовывал, - подтверждаю я. - На Седьмое ноября. Но это так, можно сказать, частная вечеринка была. А вообще-то я комсорг на швейной фабрике.
        - Серьёзно? - удивляется он. - Коллеги, значит?
        - Приятно, так считать, - улыбаюсь я, - правда моя организация раз в миллион меньше твоей. Но зато, она почти полностью состоит из девчонок. Приезжай ко мне по обмену опытом, так сказать, сам всё увидишь. Или на конференцию какую-нибудь. Я тебе приглашение пришлю. Хочешь?
        - Конечно хочу? - смеётся он. - Давай. Отличная идея.
        - Ну и культурная программа с меня. Баня, водка, гармонь и лосось.
        - Погоди, у вас что, лосось водится? Это ж на Камчатке вроде?
        - Это присказка, - улыбаюсь я. - У нас другая рыба. Ну, и охота тоже, если ты любитель.
        - Егор, - окликает меня Галя. - А ты Жорика моего откуда знаешь?
        - Через общих друзей, - отвечаю я, приближаясь к ней.
        - Ну надо же, через друзей? - приподнимает она свои чёрные брови. - А ты что, Витю на охоту приглашал? Он знаешь, до кого охотник? До девиц.
        Народ хохочет.
        - Так этого у нас тоже хватает, я ему уже пообещал даже. Только в той охоте он добычей будет, девчата поймают и не отпустят.
        Все смеются пуще прежнего.
        - А меня чего на охоту не зовёшь?
        - На охоту? - я усмехаюсь.
        - Что?
        - Поехали, Галина, я рад буду, так что зову на полном серьёзе. Сезон не закончен ещё, сможем кабана подстрелить или ещё кого. Я сам не особо спец в этом деле, но спецы у меня имеются. Весело будет, только, у нас мороз уже.
        - Погоди-ка, а ты случайно не тот Егор… Не тот, что Жорику на охоте жизнь спас?
        Все затихают.
        - Вообще-то, если разобраться, это он мне спас, - улыбаюсь я.
        - Смотрите, ребята, он ещё и скромный. Ну, Егор, ты у нас на все руки, я посмотрю. И в любви мастер, да?
        Она смотрит на Новицкую. Та уже изрядно захмелела и, озорно прищурив один глаз, кивает в ответ на Галин вопрос.
        - Только, - грустно добавляет Ирина, - мы всего лишь друзья.
        - Ну, это дело поправимое! - утешают её новые приятели, а Абдулов приглашает танцевать.
        Артисты рассказывают забавные и весёлые истории из своей жизни. Все смеются, всем радостно, и все просто обожают Галю. А пройдёт всего несколько лет, и о ней никто не вспомнит. Её оставят погибать в новой жизни безо всякой поддержки.
        Жаль. Мне она понравилась. Хорошая баба, добрая, без звёздных закидонов, без снобизма. Жив буду, помогу. Если смогу, конечно.
        Заканчиваются посиделки поздно. Мы долго ждём такси и едва стоим на ногах на краю тротуара рядом с Домом кино. Холодно. Мы с Пашей в костюмах, Ирка-то хоть в плаще. Возле нас останавливается «Мерседес», и из окна выглядывает Галя:
        - Эй, шофёр без машины, подвезти?
        - Нет, к нам уже едут, - говорю я и наклоняюсь. - Но спасибо.
        Я наклоняюсь ниже и заглядываю внутрь. За рулём сидит Борис. Галя, воспользовавшись тем, что я оказываюсь близко, обхватывает меня одной рукой за затылок, притягивает к себе и громко чмокает в щёку.
        - Понравился ты мне, Егор, - усмехается она. - Приходи ещё. Боря, не ревнуй, он ещё ребёнок.
        Боря, по сравнению с ней, сам ещё ребёнок, но это не моё дело, не знаю, дружба у них там или любовь.
        Мы довозим Ирину до дому и она заставляет нас подняться.
        - Нет, ночь на дворе, никуда не отпущу. Спите здесь.
        Мы сопротивляемся, но в конце концов сдаёмся, хотя это совершенно неудобно. Но, не знаю, может, она боится своего лётчика-налётчика…
        - Утром завтрак сделаю, - обещает она и валится в постель.
        Паша падает на диван, а я, сбрасываю пиджак и ложусь прямо в брюках рядом с ней. Ирка лежит на покрывале и уже почти спит. Она снова, как в прошлый раз, прижимается ко мне всем телом, обхватывает руками и ногами, как плюшевого медвежонка и моментально засыпает.
        Подруга дней моих суровых, голубка э-э-э… не дряхлая, конечно, а, скажем, нежная или лучше властная. Да. Подруга дней моих суровых, голубка властная моя… Спокойной ночи. Я тоже засыпаю. И тут же просыпаюсь.
        На самом деле, не тут же, а через три часа. Уже утро. Я умываюсь, холодной водой и бужу Пашу. Сегодня будет много дел, и если всё сделаем, то успеем ещё на вечерний самолёт. Но прежде всех прочих дел нужно сделать одно, самое на этот момент важное.
        Мы выходим на улицу и ловим попутку. Б-р-р-р… холодина. Адрес я знаю, этим я уже давно озаботился. Главное вовремя подъехать, чтобы не разминуться и чтобы не стоять два часа раздетым перед домом. Мороза, конечно, нет, но и не май месяц, прямо скажем.
        Мы выходим из машины и останавливаемся у подъезда. Я осматриваюсь. Скорее всего, от дома он пойдёт через этот пустынный скверик. Хорошо, только… Блин, так он уже идёт. Вон его фигура в шинели.
        - Погнали, Паш. Но смотри у меня, пальцем к нему не прикасайся, понял? Даже если он убивать меня будет. Чтоб всё по-джентльменски.
        - Угу, - не слишком убедительно кивает он и уже бежит вслед за лётчиком.
        Я нарезаю за ним. Арсений идёт, гордо подняв голову и даже не оборачивается. Действительно, кто может угрожать целому майору авиации рядом с собственным домом? Оказывается, кое-кто может. Мы легко догоняем его и перегоняем.
        Ф-у-у-у… Вот и разогрелся заодно. Хорошо, что не пил вчера.
        - Здорово, майорчик, - бросаю я, разминая шею.
        - Чего тебе надо? - нервно спрашивает он.
        - Объяснить тебе хочу кое-что, - отвечаю я, до хруста разминая кулаки. - Так объяснить, чтобы ты понял. Безоговорочно, безусловно, раз и навсегда. Чтобы до тебя дошло и чтобы ты никогда не смог забыть это моё объяснение. Чтобы долгие годы в инвалидном кресле только об этом и думал. Думал и благодарил, что жив остался. Если ты, конечно, останешься. Но, надеюсь, выживешь, я же добрый, по большому счёту. Ну что, готов поговорить? Давай.
        - Я с тобой говорить не собираюсь! - изображая гнев, заявляет он. - Нос ещё не дорос со мной разговаривать!
        - Сейчас проверим, Арсенчик, сейчас проверим.
        4. Вы поняли вопрос?
        - Да чё ты припёрся сюда? - практически орёт Арсений. - Ещё и с громилой этим.
        Редкие прохожие оглядываются.
        - Чё ты строишь из себя, а? - продолжает он. - Ты ишак вонючий! Ты чё думаешь, тебя кто-то слушать будет? Ты гориллу свою убери! Ты дешёвка, а не мужик, ты понял? Чё ты хочешь? В тюрягу загреметь хочешь? Я тебе устрою, малолетка! Я тебя лично ментам сдам! Пошёл ты на хер, ты понял? Я подстилку твою, тебя и мать твою в рот…
        Я не даю ему закончить, чтобы не пришлось убивать, честное слово, потому что едва ли смогу противостоять соблазну. В общем, заряжаю ему роскошный поджопник. Такой, что он еле на ногах может устоять, но его цигейковая шапка с кокардой слетает с головы и падает в холодную ноябрьскую лужу.
        Арсений бледнеет от злости, глаза буквально белыми становятся, кулаки сжимаются, и желваки на скулах начинают гулять, как бешеные.
        - Ах, ты пи*ор, - рычит он и, стиснув зубы, бросается на меня с кулаками.
        Я ставлю блок, просто и бесхитростно отводя его руку в сторону и с удовольствием бью головой в нос. Раздаётся хруст и он, отшатнувшись, отступает на пару шагов.
        Он меня бесит. И не столько от чувства опасности и не из-за инстинкта охотника сейчас колотится моё сердце. И не из-за какой-то там угрозы вырывается оно из груди. Гнев заставляет меня терять самообладание. И бессилие, потому что я начинаю понимать, что ничего из моей затеи не выйдет.
        - А-а-а-а… - воет он. - Паскуда! Я за таких тварей, как ты, жизнью каждый день рискую, подонок!
        - Значит так, защитник, - говорю я, отрывая его руки от лица. - Слушай сюда, крыса штабная. Если ты ещё раз к Ирине…
        Он не даёт мне договорить и плюёт в меня своей поганой кровью. И тут же получает по уху так, что летит вслед за своей шапкой. Я накланяюсь над ним и, схватив за ворот, вытягиваю из ледяной лужи и помогаю встать на ноги.
        Придерживая за шкирку, я разглаживаю шинель на его груди.
        - Слушай внимательно, ублюдок, - говорю я. - Убивать я тебя не хочу, ты понял? Но, если ты продолжишь в том же духе, мне придётся из тебя дух выбить. Улавливаешь мысль? Значит, запоминай. Если ты ещё хоть раз приблизишься к Ирине хотя бы на…
        - Я её так отделаю, - хрипит он, брызжа кровавой слюной, - что она всю оставшуюся жизнь под себя ссать будет. Понял, га*дон?
        Вот урод! Сука! Я не сдерживаюсь и вбиваю кулак ему в зубы. Не костяшками, а основанием, как кувалдой. Он снова падает, и в этот раз я не тороплюсь его поднимать. Наоборот, не сдерживаю себя и дважды пинаю по рёбрам.
        Задыхаюсь от гнева! Ненавижу, когда меня доводят до такого! Вот сука! Знаю, что остановиться будет очень трудно, но ничего поделать не могу. Демоны мести разрывают…
        - Судя по всему, - стараюсь я взять себя в руки и говорить спокойно, - ссать под себя всю жизнь будешь ты. И на бабу уже не залезешь никогда, слышишь меня? Я сейчас тебе это устрою.
        - Все руки твоей сучке переломаю, - клокочет голос в его глотке, - все ноги… Ссать на неё буду, на бл*дь твою, я ей розочку забью…
        Жесть, это что за мразь такая, откуда такие вообще берутся? Впрочем, сейчас я об этом и не думаю, мне просто крышу сносит, накрывает чёрной волной, и я начинаю молотить его по роже, по зубам, по носу. Довёл, сука, ну так на, получай, наслаждайся. Ты этого хотел?
        Я останавливаюсь, когда меня оттаскивает Паша.
        - Хорош, хорош, Егор, перестань, - повторяет он. - Пошли отсюда скорее.
        - Погоди… - мотаю я головой. - Давай его на лавочку посадим, а то захлебнётся, тварь. Грех на душу брать ещё…
        Мы перетаскиваем его на лавку и он вращает глазами и пытается сказать что-то гадкое. Козлина.
        - Если стуканёшь, - показывает ему Паша свой внушительный кулак, - я лично тебя порешу.
        Мы пробираемся через кусты и выходим к дороге. Меня колотит. Я сейчас и медведя бы разорвал голыми руками. Паша ловит машину и мы едем в гостиницу. Блин, но дело-то не закончено. Надо же ей было такого мудилу подцепить. Проблема-то нифига не решена. Мало того, что он на меня заяву накатает, так ещё и Ирку из-за него дёргать будут.
        А он раздует и аморалку, и ещё что-нибудь, при том, что ей на новом месте это вообще не в жилу. И так назначение было проблемным из-за Снежинского, а теперь ещё этот урод, ссыкливый, но упёртый. Он психопат, сто процентов.
        Мы заходим в гостиницу и в фойе сталкиваемся с Абрамом, идущим в окружении нескольких крепких парней.
        - О, Бро, здорово. Готов?
        Готов, как пионер, всегда.
        Он протягивает руку и тут же одёргивает, глядя на мою окровавленную десницу.
        - Ашотик? - спрашивает он и, подняв голову, внимательно вглядывается в мои глаза.
        - Это? Нет… это так… частное дело… Разговор не задался…
        - Смотрю ты резкий кент, - качает он головой. - Только я тебе так скажу, если не хочешь, чтобы к тебе, как к малолетке относились, вот этого поменьше, да? Понимаешь меня?
        - Нельзя было иначе, Мамука Георгиевич. Честь и безопасность дамы.
        Он только головой качает.
        - Когда готов к разговору будешь?
        - Через пятнадцать минут.
        - Хорошо жду тебя.
        Я быстро принимаю душ, привожу себя в порядок и выхожу из номера, но, прежде чем подниматься в казино, подхожу к столику дежурной.
        - Здравствуйте.
        Неприступная полноватая брюнетка лет тридцати пяти поднимает на меня строгий взгляд. Прям моя целевая аудитория.
        - Простите, вы сегодня ночью дежурили?
        - А в чём дело? - хмурится она.
        - Вы меня помните?
        - Семьсот пятнадцатый. Да, что вы хотите?
        - Хочу, чтобы вы меня получше запомнили.
        - Это ещё что значит? - сводит она брови и смотрит довольно неприязненно. - Ключ, кстати сдавать нужно, а не с собой таскать. Если потеряешь штраф будешь платить десять рублей.
        Я чуть киваю, отмечая быстрый переход на неформальное «ты». Достаю из портмоне пятьсот рублей десятками и выкладываю стопочкой на краю конторки. А потом снимаю верхнюю купюру и протягиваю ей.
        - Это что такое? Ключ потерял уже?
        Она несколько раз переводит взгляд с червонца на стопочку и обратно.
        - Хочу заранее уплатить. На случай потери.
        Дежурная хлопает глазами и ничего не говорит.
        - Тебя как зовут? - спрашиваю я.
        - Лена, - отвечает она, не сводя глаз с денег.
        - А Фамилия?
        - Петрук.
        - А я Егор Брагин из семьсот пятнадцатого.
        Она хмурится, пытаясь понять, к чему я веду.
        - Лен, где я был сегодняшнюю ночь и всё утро?
        - Не знаю, - машет она головой. - Но явно не в своём номере.
        - А вот и неверно, Лена, вспомни, я же несколько раз подходил. То таблетку от головы просил, то чай хотел заказать, то минералку спрашивал. Вернулся в гостиницу около трёх ночи и вот до самой этой минуты никуда не уходил. Помнишь?
        Она смотрит широко распахнутыми глазами, но совсем недолго.
        - Да, Егор Брагин, точно, приходил. Три раза за ночь. Выпивши, наверное был.
        Сказав это она уверенно берёт стопочку чириков и убирает с конторки.
        - Лена, - кладу я руку на сердце. Какая же ты умница. Ты только запиши в журнале всё, что нужно, хорошо? Чтобы всё тип-топ было, ладно? У тебя когда следующая смена?
        - Вечером сегодня.
        - Ну, может, увидимся. Ладно, я побежал, Лен. Ты только не забудь о нашем разговоре, договорились? А то ты меня очень сильно огорчишь и даже расстроишь.
        Она кивает и улыбается:
        - Такие дела я никогда не забываю.
        - Вот и славно.
        Я поднимаюсь наверх и захожу в наш круглосуточно охраняемый объект. Ещё рано, но жизнь здесь идёт своим чередом. Не разошлись ещё ночные посетители, наверняка просадившие к утру немалые состояния.
        Я встаю у окна и любуюсь видом на утренний Кремль. Может ли быть зрелище лучше этого? Подходит администратор и даёт быстрый отчёт, сообщая о том, сколько мы выиграли. Надо отметить, что выигрыш в Москве на порядок выше, чем в Новосибе. А Новосибирск - это самая прибыльная из трёх наших сибирских точек.
        Бармен приносит чашку кофе. Чёрный, без сахара, на один глоток, вернее даже на полглотка, как я люблю. Кофе-машину добыл через Марту. Кофе в ней получается шикарный, но, всё равно, не такой, как в Италии.
        Я не знаю, что они делают и как колдуют, но у итальяшек даже из автоматов на заправках течёт отличный эспрессо. Но ничего, у нас тут тоже не хухры-мухры, развитой социализм, всё-таки. Так что какую-то никчёмную Италию мы догоним и перегоним в два счёта.
        - Бро! - окликает меня Абрам. - Ну, что думаешь? Что делать будем?
        - Я думаю, нам нужно усилить охрану зала, обучить спецов, чтобы они незаметно ходили и следили, чтобы нас никто не поимел. Сегодня какой-то чех почти сорок тысяч выиграл. Это как вообще? Надо об этом с Баксом потолковать. Согласны?
        - Ты прикалываешься что ли? - сердится Мамука. - Я тебя не про Бакса спрашиваю, а про Ашотика.
        - А точно он наезжать будет?
        - Наезжать? - переспрашивает он. - Наезжать, да. Ещё как будет. Сто процентов. Я отвечаю. Пока идёт неразбериха он захочет нас либо закрыть, либо завалить.
        - И КГБ не побоится?
        - Он ох*евшая сука, ты же его видел. Менты его это… как там?
        - Крышуют? - подсказываю я.
        - Да, крышуют. Он слухи пускает, что с Чурбановым водку пьёт.
        - Ну, это вряд ли. Такая рожа к Чурбанову и близко не подойдёт, хоть выпить тот и любит.
        - Кто? - уточняет Абрам. - Чурбанов?
        - Да, - киваю я. - Это не секрет, любит.
        - Секрет или нет, а с Чурбановым и Андропов ничего не будет делать.
        - Андропов и за нас впрягаться не станет, - хмыкаю я. - Полагаю, он даже не представляет, что здесь творится.
        - Ну, так в том и дело.
        - Мамука Георгиевич, а вам не показалось, что Ашотик сделал вывод, что с нами лучше не связываться? Амир со своими ребятами на него впечатление нормальное произвёл, мне кажется.
        - Слушай, сколько мы в день поднимаем вот здесь, а? Даже с вычетом всех расходов, да? А он это теряет, потому что к нему не хотят ходить, а к нам хотят. У него сейчас одни урки остались, которым сюда хода нет, а так бы и они от него сбежали. И это самое начало только.
        - Ну, - пожимаю я плечами, - эффект новизны пройдёт, и часть клиентуры вернётся к нему. У нас недёшево всё же. Надеюсь, правда, что это будет абсолютно незначительная часть.
        - Слушай, - раздражается Мамука, - что ты мне голову морочишь, эффект-х*ефект. Я тебе говорю, что он делать будет, а ты мне рассказываешь, как ты думаешь. Ему надо нас устранить. Себе он наше место забрать не сможет из-за комитета, значит будет валить.
        - Тупо, - качаю я головой. - Нас не станет, другие придут.
        - Тупо, да, а он вообще тупой. Но от этого не легче, правда?
        - А кто на него может влияние оказать? На Ашотика. Может, Цвет?
        - Слушай, зачем смешишь, кто такой Цвет, а? Кто за ним стоит? Это что за фигура вообще? Картонная-на.
        - Цвет наш союзник, который займёт место Тумана, и будет даже круче него.
        - Э-э-э, кто ему даст положение занять? Там знаешь сколько волков? Ашотик его вместе с Герой Рамсиком пошлёт, и Цвет твой утрётся.
        - Вы можете за него слово сказать и Фархад Шарафович тоже. Вы ему поможете, а он нам.
        Абрам задумывается и стоит погрузившись в размышления.
        - А где Миша? - спрашивает кто-то. - И Лиды нету.
        - Позвони им, - отвечает другой голос.
        - Да я уже звонил, трубку не берут.
        Да, кстати, а где, действительно, Миша с Лидой? Время идёт и им бы уже пора появиться.
        Мы садимся за столик и я прошу ещё кофе.
        - Много кофе вредно, - рассеянно бросает Абрам. - В программе «Здоровье» сказали.
        - Я немного, - отвечаю ему, но он не слушает, размышляя о своём.
        Подбегает администратор.
        - Егор Андреевич, там Лидия звонит, вас просит.
        Я встаю и подхожу к телефону.
        - Егор… - Лида начинает рыдать.
        - Лида, что? Что случилось? Погоди, милая, не плачь, пожалуйста.
        - Ми-и-и-ша, - сквозь слёзы выговаривает она.
        - Что-то с Мишей? Что? Что случилось? Соберись, Лидочка.
        - Мишу избили.
        - Где он сейчас?
        - В Склиф увезли.
        - Так, ясно. Ты сама где? Ты в порядке?
        - Я скорую вызвала, - рыдает она. - Сильно избили.
        - Знаешь кто?
        - Три мужика, я в окно увидела. Он пошёл в гастроном, яиц к завтраку купить. А я дома была. Выглянула, а они его ногами-и-и… - она снова начинает рыдать.
        - Ты где сейчас? - прерываю её я.
        - В больнице, всхлипывает она. Звоню из автомата.
        - Что врачи говорят?
        - Ждите, и всё. Ничего больше не говоря-я-я-т.
        - Понятно. Ну, жди сиди. Не плачь, подлатают Мишку твоего, будет как новенький, там ведь самые лучшие спецы. Лид, не плачь, поняла? Я подъеду скоро.
        Блин, я конечно понимаю, что произошло то, о чём только что говорил Абрам, но никак не могу отделаться от мысли, что это ответ лично мне… За бешенство и необузданный гнев, за эту сволочь Арсения.
        - Мамука Георгиевич, - говорю я, возвращаясь к нему. - Лида звонила.
        Он молча смотрит и, кажется, уже обо всём догадывается.
        - Бакса отметелили.
        Я передаю то, что только что услышал от Лиды. Он кусает нижнюю губу и ничего не отвечает.
        - Поеду, - говорю я, - в Склиф сгоняю, узнаю, что к чему. Может, смогу с ним поговорить.
        - Давай, - кивает он. - Только смотри, пацанов возьми. И… машину мою… Только быстро, туда и обратно, понял?
        - Если будет небыстро я машину отпущу. Спасибо Мамука Георгиевич.
        Я поворачиваюсь, чтобы идти и делаю уже пару шагов, но Мамука меня окликает:
        - Егор…
        Я останавливаюсь. Он озирается по сторонам и, подойдя ко мне, понижает голос:
        - Слушай, а это не ты его?
        Я сначала даже не понимаю, о чём идёт речь, но потом до меня доходит. Он видел меня с окровавленной рукой. Так себе совпадение. Ход мысли понятен, короче. Я хмурюсь и исподлобья смотрю ему прямо в глаза.
        - Ладно, езжай, должен же я был спросить, да? - отступает он, приподнимая руки.
        Я иду вместе с Игорем и Пашей. Мы выходим из гостиницы с соблюдением мер предосторожности, но засады здесь не оказывается. На самом деле, это было бы чрезвычайно дерзко, ведь мы находимся в самом центре, рядом с Кремлём. Правда, разок меня уже Ашотовские джигиты в машину заталкивали…
        А вот у Склифа нас могут ждать сюрпризы. Не исключаю, что на Мишу они напали специально, чтобы выманить меня или Абрама. Хотя, Абрама вряд ли. Не думаю, что они рассчитывали, будто он поедет навещать управляющего казино. А вот меня могут поджидать… А оружия нет. Да, ситуация не очень хорошая, прямо скажем…
        Мы подъезжаем прямо туда, где разгружают скорые. Заходим с ребятами в холл и озираемся.
        - Егор!
        К нам подбегает заплаканная Лида.
        - Ну что? - спрашиваю я. - Сказали что-нибудь?
        Она мотает головой и, расплакавшись прижимается ко мне и кладёт голову на грудь. Я обнимаю её и глажу по спине.
        - Удлер Моисей! - громко объявляет медсестра.
        - Лида, нас, пошли, - похлопываю я её.
        Мы подходим к сестричке. Она с подозрением осматривает нас и спрашивает:
        - Вы кем приходитесь пациенту?
        - Я? - теряется Лида. - Я?
        - Невеста, - твёрдо говорю я. - Можете нам что-нибудь сообщить?
        - А вы кто? Информация предоставляется только родственникам.
        - Брат, - отвечаю я. - Двоюродный.
        - А прямых родственников нет?
        - Невеста, куда ещё прямее? - качаю я головой.
        - Ладно, пройдите. Сейчас выйдет врач и сообщит, какое состояние пациента.
        Медсестра провожает нас к ординаторской и убегает, а мы остаёмся стоять в коридоре. Время идёт, а к нам никто не выходит. Минут через пятнадцать я тихонько стучу и заглядываю внутрь.
        - Простите, пожалуйста, по Удлеру может кто-то прояснить ситуацию?
        - Да, - встаёт из-за стола строгая белокурая докторица. - Где вы ходите? Полчаса вас жду.
        Она выходит в коридор.
        - Вы кто?
        - Вот, это невеста, а я брат.
        - Хорошо. Значит так. Сотрясение головного мозга, перелом двух рёбер, ушибы внутренних органов. Состояние средней тяжести, угрозы для жизни нет. Через месяц-полтора будет здоров. Когда свадьба у вас?
        - Через три недели, - быстро отвечаю я, пока Лида пытается сообразить, что к чему. - А нам можно к нему?
        Врачиха снова строго нас осматривает и соглашается пустить Лиду:
        - Только невесту, вы, брат, в коридоре подождёте.
        Она провожает нас к палате и разрешает Лиде войти. Когда врачиха уходит, я тоже захожу. Блин, морда синяя, губы запёкшиеся, в глазах вся скорбь древнего народа.
        - Мишка, ну ты как, живой?
        Я осматриваюсь. В палате ещё пять человек. Кто спит, кто бредит, кто медитирует.
        - Есть маленько, - улыбается он. - Голова только кружится и тошнит.
        - Миш, терпи, дорогой. Здесь самая лучшая медицинская помощь, ты под присмотром, докторица сказала, что всё хорошо будет, подождать только надо. Слушай, меня сейчас выпрут, когда узнают, что я не твой брат. Давай, рассказывай. Тихонько только, чтобы соседей не беспокоить.
        Мы с Лидой склоняемся над ним, чтобы нас никто не услышал.
        - Да особо и рассказывать нечего, - говорит он. - Ждали меня у подъезда. Хорошо ещё, я один вышел, без Лидки. Представь, что бы было. Я вышел и пошёл через двор. Они подскочили и без разговоров начали метелить. Матерились, как сапожники. Кранты, говорят, тебе Бакс. То есть, понимаешь, да? Ждали конкретно меня. Ты, говорят, больше катать не сможешь, катала. Ну и всё такое. Инвалидом, говорят, сделаем. Если в казино своё ещё раз зайдёшь, ты покойник, а бабу… ну и всякие гадости.
        Он переводит взгляд на Лиду и прикусывает язык.
        - А менты приходили уже? - спрашиваю я.
        - Нет ещё, - становится он тревожным. - Что им говорить, кстати?
        - Скажи, деньги хотели отобрать. У тебя пять рублей было и шёл ты в магаз. Ты не хотел отдавать, а они были с похмелья, вот и разозлились. Наверное.
        - Так у меня и была пятёрка на кармане.
        - Тем более, не соврёшь значит. Ты в институт поступил, кстати? Прописку в общаге сделал?
        - Да, давно уже.
        - Ну и всё. Не волнуйся, лечись спокойно, за Лиду не бойся. Мы её побережём. Всё хорошо будет.
        Заходит медсестра.
        - Так, молодые люди, на выход. Всё. Мне надо больному капельницу делать и уколы. Врач сказала что можно приносить?
        Лида кивает.
        - Ну и всё. Давайте-давайте. Прощаемся и выходим.
        Мы выходим в коридор, а она начинает раскладывать ампулы, бутыльки и трубки для капельницы. Я беру Лиду под руку и веду по коридору. В одной из палат дверь оказывается открытой, я машинально бросаю взгляд и останавливаюсь, как вкопанный. Там лежит очень знакомый мне человек отделанный похлеще, чем Миша Бакс.
        Это Арсений. Он лежит на койке прямо напротив двери. Рядом с ним сидит лейтенант милиции.
        - Так, товарищ Голубов, - говорит лейтёха. - У вас есть предположения, кто мог на вас напасть? Может быть, вы знаете нападавших?
        Арсен чуть поворачивает голову и вздрагивает. Наши взгляды встречаются и повисает тишина.
        - Вы поняли вопрос? - уточняет лейтенант.
        - Да, понял, - хрипло отвечает майор и снова замолкает…
        5. Паук, плетущий сети
        Арсений облизывает пересохшие губы и несколько раз «стреляет» глазами, переводя их с меня на следака. Момент не самый приятный, тем более что моё дорогостоящее алиби может рассыпаться, как карточный домик.
        Достаточно появиться реальному свидетелю, а то и парочке. Вроде в сквере никого не было, да и заросли там довольно густые, но свидетели - это такое дело, что вроде их нет, а потом раз и появляются, когда их не ждёшь. Я-то знаю. Да и у Новицкой его могли заметить, он как знал, постарался там шуму наделать.
        Вообще, конечно, нельзя так поступать, необдуманно, импульсивно, по-мальчишески. Нельзя давать гневу овладевать собой, нельзя чуть что сразу лететь в бой на защиту обиженных и угнетённых с шашкой наголо. Понимаю. Да вот только, если бы я всегда делал, то что правильно, то уже давно стал бы начальником областного УВД. Минимум. Ну, в смысле там, у себя. И под маршрутку бы не залетел…
        Арсений делает страдальческое лицо. Артист. Правда сейчас, я испытываю к нему некоторое сострадание и даже начинаю жалеть, что так его отделал. Не из-за возможных проблем, связанных с этим, а чисто по-человечески, так сказать.
        - Товарищ, Голубов, так что? - торопит его мент. - Можете что-то прояснить?
        Майор едва заметно качает головой.
        - Я не помню, - хрипит он, и мне кажется, губы его трогает усмешка. - Провал в памяти. Избили сильно, всё как в тумане. Тут не только тело, вся жизнь переломана. Даже не знаю, смогу ли вернуться к прошлому… Но, если вспомню, кто это был, обязательно скажу.
        Хорёк. Решил, значит, подвесить вопрос, за горло меня взять? Зачем, чего он хочет, интересно?
        - Может быть, у вас какие-то конфликты были в последнее время?
        - Нет, что вы, я человек тихий и неконфликтный. Алкаши, наверное. Пятьдесят рублей из кошелька забрали.
        - Про деньги помните, значит?
        - Помню, - соглашается Арсений и снова бросает взгляд на меня. - Выборочная потеря памяти, наверное. Такое бывает.
        Милиционер оборачивается и вопросительно смотрит.
        - Вам кого? - уточняет он.
        - Товарища ищу, - улыбаюсь я. - Но он в другой палате, наверное.
        Мы спускаемся в вестибюль. Лида не хочет уезжать, поэтому её приходится уговаривать. Куда вот только её деть? Сама она тоже оказывается под ударом. Что у этого Ашотика в голове, кто его знает…
        Мы привозим её в гостиницу.
        - Вы здесь проживаете, девушка? - интересуется дежурная на этаже.
        Сейчас это уже не Лена Петрук. Ей на смену вышла грозная, масштабная во всех отношениях и неприступная дама.
        - Не беспокойтесь, - улыбаюсь я. - Девушка уйдёт до двадцати трёх часов. Нам нужно рабочие вопросы обсудить.
        - Паспорт, - не реагируя на мою улыбку, требует она.
        Я беру у Лиды паспорт и, вложив пятёрочку, передаю его хранительнице этажа. Изучив содержимое документа, она, ни слова не говоря, возвращает бордовую книжицу и полностью теряет к нам интерес.
        Устроив Лиду в своём номере, я поднимаюсь наверх. Вероятно, придётся снять ей номер на какое-то время. Она правда, скорее всего, в общаге прописана. Могут быть проблемы с гостиницей. Услуги предоставляются только иногородним…
        Ладно, подумаем. Я захожу в казино. На самом видном месте сидит Абрам в окружении нахохлившихся соратников. Они сдвинули два столика и теперь, по всей видимости, обсуждают ситуацию. Со стороны картина выглядит не очень. Рожи у соратников те ещё, так что это собрание напоминает бандитскую сходку.
        Я подсаживаюсь к ним:
        - Утро в хату.
        Все молча поворачиваются ко мне. Я замечаю за столом и Амира из Гагры. Киваю ему, он отвечает.
        - Ну чё там Бакс? - спрашивает Абрам.
        - Отдубасили его на славу, но жить будет. Надо Лиду обезопасить.
        - Это Злобин пусть решает, - отвечает он и делает выразительный жест кистью руки.
        Тоже вариант, конечно, но не думаю, что он приставит к ней охрану…
        - Джентльмены, - обвожу я взглядом джентльменов удачи. - Прошу вас, давайте пересядем вон туда, вглубь за стойку, а то мы тут своим напряжённым видом клиентов распугиваем, а они нам очень важны, особенно в наступившие смутные времена.
        Нехотя братья бандиты переходят в дальнюю часть зала.
        - Ты лучше скажи, что делать будем? - щерится Мамука.
        - А что нам известно о противнике? Живой силы много у него?
        - У него же не армия, - рассудительно говорит Амир. - Только те, кого как охрану на точках используют. Есть несколько воров вокруг него, стремящиеся там, малолетки. Он их мобилизует, но у каждого свой интерес. Трофим Тамбовский прислал людишек. Они с ним в доле, и я знаю, что он подогнал несколько человек. Примерно, как у нас.
        - Надо Шило мочкануть, - предлагает лысый парняга с рыхлым, изъеденным рытвинами, лицом.
        - Я думаю, отвечать надо асимметрично, - заявляю я.
        - Это как? - хмурится Абрам.
        - Во-первых, мы должны для себя решить, вступаем мы в войну или нет. Если нет, пытаемся сгладить ситуацию, договариваться, искать компромиссы. Если да, тогда действуем жёстко и отвечаем неожиданно и болезненно. Они отметелили Бакса, так? Мы тогда отделаем Шило, правильно? Как они, так и мы. Это симметрия. Если действуем симметрично, то просто отбиваемся. Но если мы воюем, то цель какая? Принудить врага к миру или разгромить?
        - Разгромить нах! - говорит один из Абрамовских людей.
        - Как бы самих не разгромили, - отвечает другой.
        - На мой взгляд, - продолжаю я, - всегда нужно искать мира. Это выгоднее.
        - Мы чё зассым что ли перед Ашотиком? - возмущается третий. - Если ты сам ссыкло…
        - Э-э-э, - прерывает его Амир, - попридержи коней. Я видел, как Бро бьётся. Он вообще без башки, в натуре. Он точно ссать не будет, понял?
        - Но, если воюем, - продолжаю я, не обращая внимания на эти комментарии, - значит наши действия должны быть не просто ответом, потому что в этом случае мы будем всегда в роли догоняющих. Нужно давать такой ответ, чтобы они за жопу хватались каждый раз и никогда не знали, чего от нас ждать. Они нам Бакса ушатали и ждут, когда мы на Шило нападём. А мы пойдём и катран им спалим, например.
        Повисает тишина.
        - А чё… - хмыкает тот, что не хотел ссать перед Ашотиком. - Ну ты ухарь в натуре. Нет, ну а чё, нормальный ход.
        - Это только Мамука Георгиевич может сказать, нормальный или не нормальный, - отвечаю я. - От многих факторов зависит. Например, где у них точки, как охраняются и так далее. Если, как у нас, то это проблематично. Попробуй разгроми этаж в гостинице рядом с Кремлём. А если у тебя точка в заброшенном здании на промзоне, то это совсем другой вопрос, правильно? Опять же сколько там охраны, есть ли менты и так далее. И после такой акции точно не будет возможности замирить. Там уж придётся биться до конца.
        - Так Ашотик и хочет до конца, - говорит лысый и все кивают.
        Абрам внимательно смотрит на меня и размышляет.
        - Ещё есть предложения? - спрашивает он и обводит всех взглядом. - Если нет, давайте, делайте, как перед этим договорились, а чем Ашотику ответить, я подумаю. Амир, задержись. Бро, ты тоже не уходи.
        Народ расходится.
        - Ну? - говорит Абрам. - Что ещё скажете?
        - Важный вопрос, - отвечаю я, - как к этому менты относятся. Они его толкают или он сам инициативу проявляет? Если сам, то нужно будет им показать, что из-за его действий они будут нести ущерб. В этом смысле лишение их одной точки будет весьма действенным аргументом.
        - Всё?
        - Ещё думаю, что нужно обеспечить защиту наших сотрудников.
        - Надо подумать, - добавляет Амир, - кто может на Ашотика надавить из авторитетных людей. Опять же Рамсика подтянуть, он тоже заинтересован, чтобы всё устаканилось скорее.
        - А мы знаем, кто именно у ментов это дело курирует? - спрашиваю я.
        - Друг твой, наверное, знает, - качает головой Абрам. - Но мне не говорит. Попробуй с ним перетереть, может он сможет с ментами договориться. Я тоже думаю, что мирный договор лучше, чем война. Но за Бакса им ответить придётся. Мне лично он в х*й не упёрся, но, когда поднимают руку на моё, я не могу это так оставить. А как заставить Ашотика ответить я подумаю.
        Абрам с Амиром уходят, а я делаю несколько звонков и уезжаю наносить визиты. Прямо к Злобину я не иду, и мы встречаемся у «Детского мира».
        - Может, перекусим где-нибудь, Леонид Юрьевич? - спрашиваю я. - Пойдёмте в «Савой»? Я приглашаю.
        - Не «Савой», а «Берлин», во-первых, - назидательно говорит он, продолжая улыбаться своей фирменной улыбочкой. - А, во-вторых, там будет записано каждое наше слово. Ты меня под монастырь хочешь подвести? И ещё, в-третьих имеется. Мы же не буржуи, в ресторанах шикарных обедать. Мы с тобой плоть от плоти трудового народа, да? Поэтому пойдём в пельменную, вон там есть хорошая, на проезде Серова, заодно пройдёмся, жирок растрясём.
        - Ну, давайте растрясём, - улыбаюсь я. - Нам с вами нужно, а то совсем заплыли.
        - А ты что, прямо с охраной ходишь? - удивлённо кивает Де Ниро на Пашу с Игорем. - Ну ты, брат, даёшь. Мафия.
        - Это товарищи мои. Просто в сторонке держатся, чтобы говорить нам не мешать.
        - Брагин, ты меня удивляешь, вот честно. Откуда ты взялся, вундеркинд такой?
        - Времена видите какие, людей посреди бела дня избивают, - смеюсь я. - В центре столицы! Куда только МВД смотрит? Но ничего, найдётся и на них управа.
        - Ладно, хорош юродствовать. Пошли и рассказывай пока, чего хочешь и, как говорится, что было, что будет, чем сердце успокоится.
        - Ашотик Большой, - просто говорю я.
        - И чего с ним?
        - Абрам паникует, говорит Ашотик с катушек слетел после смерти криминального авторитета Тумана в Красноярской колонии.
        - Ну, это же по его части, по Абрамовой. Мы-то с тобой тут при чём? Правильно? Или всё-таки при чём?
        Он внимательно на меня смотрит, ожидая, что я скажу.
        - Леонид Юрьевич, всё взаимосвязано в этом мире, так что и мы при чём оказываемся. Я, по крайней мере.
        - Как так? - удивлённо поднимает он брови. - В каком это месте?
        - Сегодня Мишу Бакса избили трое молодчиков. Абрам уверен, что это люди Ашотика.
        - Да, Мишу жалко, но он поправится, я справлялся. Абрам мне сообщил уже. Но что он может нам ещё сделать, Ашотик этот?
        - Может Лиду избить, сотрудницу вашу, между прочим. Может избивать весь персонал казино и у нас никто не будет хотеть работать. Когда на чашу весов положены здоровье и безопасность, зарплата в пятьсот рябчиков на другой чаше весов уже не выглядит такой весомой, чтобы перевесить проблемы.
        - Слушай, если Абрам не может решить такую проблему, значит нужно передавать дела кому-то другому. Это хлопотно и принесёт издержки, конечно, но зачем нам такой партнёр, который не может со средней руки уголовником разобраться.
        - Всё-таки, уровень авторитета у него немного выше среднего, да и кому дела передавать? - хмыкаю я. - Тому же Ашотику? Он бы очень хотел, я уверен, да только дела после этого у нас пойдут хуже значительно, я не сомневаюсь. И все эти пертурбации скажутся неблагоприятно на нашей репутации.
        - Согласен. Но я-то что могу? Послать спецназовцев решать вопросы с преступниками? Это ведь как-то объяснять придётся. Мне такой партнёр нужен, в том числе, чтобы он такие проблемы решал, а не для того, чтобы нихера не делал и только капусту шинковал.
        Он оглядывается на идущих за нами Игорем и Пашей и хмыкает:
        - Ты единственный, с кем я чувствую себя в безопасности.
        - А вы знаете, кто за Ашотиком стоит? - спрашиваю я.
        - Шутишь что ли? - удивляется Злобин. - Как я могу не знать? Знаю, конечно. А вот он меня, надеюсь, не знает.
        - А можно с ним как-то разговор составить? Я вот предложил Абраму нанести ощутимый удар по Ашотику, а его кураторам после этого можно было бы объяснить, что они и дальше продолжат терять, если не уймут своего оператора.
        Злобин смотрит на меня, улыбается и ничего не говорит.
        - А вам, - продолжаю я, - разве не интересно, чтобы Абрам усилился? Ферик-то неизвестно, выстоит в предстоящих турбулентностях или нет.
        - В каких это турбулентностях? - с интересом спрашивает он.
        - Ну как, наш дорогой Леонид Ильич не вечен, скоро оставит свой пост. Дай ему Бог здоровья и долгих лет, но мы же понимаем…
        - Хм, интересно, продолжай, пожалуйста. Что же мы понимаем?
        - Мы понимаем, что у вашего шефа большой шанс прийти на смену и встать у штурвала великой страны. И довольно скоро. А это значит, что МВД предстоят непростые времена. Щёлокову очень несладко придётся и в целом его структуре, ну и всем, кому он покровительствует. Думаю, Узбекистан будут зачищать основательно и показательно. Вместе со всеми шишками, включая всевозможных Фериков.
        - Почему? - ошарашенно спрашивает Злобин и даже останавливается.
        Я тоже останавливаюсь.
        - Ну, пару лет назад там уже посадили председателя Верховного суда, кажется. А потом я туда ездил не так давно, там же всё невооружённым взглядом видно - и феодализм, и взяточничество. А чего не видно, то придумаем. Если уж возьмёмся, всё в лучшем виде сделаем. Андропов человек решительный, захочет все узлы разрубить. А вы как полагаете?
        - Неплохо для юнца, - качает головой Де Ниро. - Это где ты такого нахватался? На вражьих голосах что ли?
        - Да я их не слушаю вообще-то… И сомневаюсь, что там вот прямо такие вещи говорят. Они, в отличие от меня, в будущее заглядывать не могут.
        - Ну-ну, - улыбается он. - Я бы не отказался в будущее заглянуть.
        Мы подходим к маленькому, косенькому двухэтажному зданию в купеческом стиле. Неоновые буквы на нём горят, несмотря на то что сейчас ясный день. «Пельменная», гласит надпись.
        - Жгут напропалую, да? - кивает на светящуюся вывеску Злобин. - Государственное, значит не жалко.
        - Это точно.
        Мы заходим внутрь. В просторном зале народу порядочно. Звякают приборы, пахнет едой, слышен лёгкий гул голосов. Люди стоят за высокими круглыми столиками и поглощают магазинные пельмени, заедая их хлебом. На столах я замечаю солонки и перечницы.
        - Уксус передайте, пожалуйста, - просит кто-то.
        - Здесь пустая бутылка. Вон, на прилавке возьмите…
        Мы занимаем очередь и уже через десять минут наслаждаемся серыми горячими подушечками, залитыми сметаной.
        - Не возражаете? - спрашивает немолодой гражданин интеллигентного вида и, не дожидаясь ответа, ставит на наш стол тарелку.
        Паша с Игорем, стоящие за соседним столиком напрягаются, но оценив обстановку, остаются на месте.
        Пообедав, мы прощаемся.
        - Ладно, Егор, интересно поговорили. Ты когда уезжать собираешься?
        - Хотел сегодня, но теперь остаться придётся.
        - Из-за Ашотика? - уточняет Злобин.
        - Ну, да. Не хотелось бы, чтобы он парализовал нашу работу. Да и за людей своих переживаю.
        - Ладно, я подумаю, чем можно помочь Абраму. Ты особо в это дело не втягивайся, хорошо?
        - Леонид Юрьевич, а вы не можете мне удостоверение сделать? Вашего сотрудника.
        - Чего? - он от удивления даже улыбаться прекращает. - Ну, ты даёшь. Поступай к нам на службу, получишь и удостоверение, и фуражку с погонами, а так, даром, не пойдёт.
        - Ясно. Но если вдруг будет возможность, вы уж не забудьте обо мне.
        - Иди давай, аферист, - снова улыбается он. - Всё, пока.
        - Леонид Юрьевич. У меня ещё вопросик есть.
        - Брагин, от тебя не вырваться. Какой ещё вопрос?
        - Ну пойдёмте, я вас провожу до работы, заодно и расскажу. Вопрос по Новицкой. Я знаю, что вы земляков поддерживаете, за что вам низкий поклон и большое спасибо, поскольку я ведь тоже ваш земляк.
        - Пожалуйста. Давай ближе к делу.
        - Смотрите. Она, Ирина то есть, там у нас выступила с отличной инициативой по созданию молодёжного военно-патриотического объединения. Пока городского, но у нас инициатива получила областную поддержку и теперь начинает развиваться. Сотрудничество идёт по линии комсомола и ДОСААФ.
        - Ну, и?
        - Эту бы инициативу на федеральный уровень вывести.
        - Чего?
        - Ой, на всесоюзный то есть. Но Ирина в ЦК лишь первые шаги делает пока только и вот так с разбегу к Пастухову не может подкатить, а кому-то другому идею жалко отдавать, сами понимаете. Новицкая девушка хорошая, понимающая и… и принципиальная, естественно. Можете ей помочь как-то?
        - Слушай, Егор, я же в КГБ работаю, а не в канцелярии Деда Мороза, правда? Ты как себе представляешь это дело? Я приду и арестую первого секретаря Пастухова по подозрению в подрывной деятельности, и скажу мол, если хочешь остаться на свободе, помоги моей девочке? Так что ли?
        - Товарищ полковник, да вы просто человек будущего, честное слово, - улыбаюсь я. - Чувствуется прогрессивный подход. Но у вас же кроме кагэбэшного ресурса и связей полно. В партии вон той же. Помогите. Вся команда на вас же в итоге будет работать.
        - Брагин, такое ощущение, что вся команда уже на тебя работает. Ты как паук сети плетёшь. Пришёл, надавал указаний и поехал. Молодец, так держать. Всё, скройся с глаз, чтобы не видел тебя больше.
        И я скрываюсь. У метро спускаюсь в холодный, суетливый и многолюдный подземный переход и подхожу к таксофону. Бросаю две копеечных монетки и слушаю гудки в трубке.
        - Алло, - раздаётся рассеянный женский голос.
        - Здравствуйте, будьте добры Новицкую.
        - Кого? Это Ирину?
        - Да-да, её.
        - Минуточку подождите.
        Трубка стукается о стол, и наступает тишина.
        - Слушаю, - раздаётся через минуту знакомый голос.
        - Ириш, привет. Как дела?
        - Брагин! - выдыхает она, и в её голосе я слышу столько гнева и боли, что ощущаю эти чувства физически. - Что ты со мной сделал, а? Немедленно приезжай! Ты слышишь? Немедленно!
        6. Интересное кино
        И что именно я с ней сделал? И в какой из тех раз, что мы что-то делали? М-да… Немного тревожно. Вместо того, чтобы отправиться к Скударнову в главное таможенное управление, я отправляюсь на Маросейку. Здесь, конечно, рукой подать, но приходится возвращаться и снова идти мимо пельменной.
        - Ребят, не проголодались ещё?
        Смеются. Нет, не проголодались. И неважно, из чего сделаны эти пельмешки, но с детства я несу в сердце добрые чувства к этому причудливому изобретению советского пищепрома.
        Ну, это из серии, о чём бы ни думать, лишь бы не о том, что я боюсь от неё услышать, от Ирины. Жениться на ней я не могу, я же другой обещал… Да и как товарищи на это посмотрят? Ладно, нельзя раньше времени паниковать, расстраиваться и впадать в пессимизм.
        Подхожу к кафешке, где мы встречались в прошлый раз. Заглядываю в большое окно и вижу её, сидящей за столиком. Она на меня не смотрит. Нервно кутается в пальто и поглядывает на часики. Берёт кофейную чашку, подносит ко рту…
        Хорошая ведь баба, и красивая, и отзывчивая, по большому счёту. Надо только умелые руки приложить, в меру твёрдые, в меру ласковые. И готовить научить. Хотя, может, она и умеет.
        Я захожу в кафе, подкрадываюсь, приобнимаю за плечи и целомудренно чмокаю в щёку.
        - Приветик, зайка.
        От такого приветствия она чуть не взрывается. Это я специально, чтобы обстановку разрядить. Я сажусь напротив неё и, положив руки на стол, как примерный ученик, смотрю ей в глаза.
        - Ну, рассказывай, Ириш, что у тебя произошло.
        - У меня? - она оглядывается по сторонам и наклонившись ко мне поближе понижает голос. - Это у тебя произошло, Брагин. Я тебе говорила, чтобы ты этого мудака оставил в покое? Я сказала тебе, что сама разберусь?
        - Ага, видел я, как ты разобралась. Если бы я не вмешался, ты бы сегодня красовалась с фонариком под левым глазом, а, может быть, под обоими.
        - Так, хватит! - она чуть хлопает ладонью по столу, позабыв, что это не её горкомовский кабинет. - Хватит тут балагурить. Ты действительно его отмудохал до полусмерти? Говори.
        - Не до полусмерти. Просто всыпал маленько, чтобы ему память отшибло и он к тебе больше не лез. Забыл бы тебя. Но я, так понимаю, твоя магия сильнее моих тумаков. И память ему пока не отшибло, хоть он и утверждает, что вроде как бы да. Выборочная амнезия. А как ты узнала?
        - Егор! - с трудом, делая над собой усилие, чтобы не разораться, говорит она. - Ну детский сад, честное слово. Ты, как ребёночек. Кулачками помахал и бабайка убежала, да?
        - Нет, это ты как ребёночек, Ириш. Ребёночек, закошмаренный бабайкой. Будешь терпеть, лишь бы только никто ничего не узнал и не подумал, так что ли? Надо было его вообще грохнуть, сучёнка этого. Он что, звонил тебе?
        - Так! Заткнись! Не могу этот детский лепет слушать. Да, он звонил.
        - И?
        - И? Сказал, что пока не сообщил милиции твоё имя, сославшись на частичную потерю памяти, но может это сделать в любой момент.
        - Да, мне это известно. Но у меня имеется прекрасное и железное алиби. Так что он тут пролетает.
        - Алиби? Да кому нужно твоё алиби? Кто его проверять-то будет? Сам подумай головой своей. Короче, он сказал, чтобы я приехала сегодня к нему в больницу.
        - Чего? Ты его послала, надеюсь?
        - А если я не приеду, он сообщит, что это был ты.
        - Ира, ты что, он этим теперь всю жизнь тебя шантажировать будет?
        - В том-то и дело! Ты видишь, что ты натворил, балбес?
        И она всхлипывает. Это уж вообще неожиданно.
        - Ир, но только не говори, что ты к нему поедешь. Нет, Ириш, не вздумай! Пошёл он в пень. Пусть говорит, что хочет, вот увидишь, ничего не получится у него. Сейчас прекрасная возможность от него освободиться!
        - Егор! Какой ты баран упёртый! Если он скажет, что это ты, они тебе всю жизнь переломают. Нет! Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя…
        - Ирина! - перебиваю её я. - Остановись! Я знаю то, о чём ты даже не имеешь представления. Я видел таких мудаков, как он. Если только покажешь слабину, он будет бить в неё снова и снова раз за разом. Если увидит, что я тебе небезразличен, он будет выматывать тебе все жилы, а ещё будет тебя избивать, за это. Сначала будет бить так, чтобы никому не было видно, а потом совсем оскотинится и перейдёт все границы. Слушай меня. Я тебе говорю совершенно серьёзно, я ему глотку перережу, если ты к нему сунешься. Я узнаю, не думай. У меня там знакомый лежит в соседней палате. Он всех сестёр уже коррумпировал. Они сразу донесут. Ты слышишь меня? Я не шучу. Не хватало ещё, чтобы твоё имя трепали в связи с этой мразью.
        Она смотрит на меня широко открытыми глазами и даже чуть приоткрытым ртом.
        - Егор… ты что… правда готов убить за меня? - наконец спрашивает она.
        Блин… перебор вышел… Слишком убедительный монолог получился.
        - Да, Ириш, могу. И тебя тоже, если не послушаешь.
        Она не реагирует, задумываясь.
        - Слушай, - наконец, возвращается она из мира блуждающих мыслей. - А как ты думаешь, какая разница в возрасте у Галины и Бориса?
        Опаньки, куда это нас занесло.
        - Семнадцать лет, - уверенно говорю я.
        - Ты так думаешь?
        - Нет, знаю. Она мне сама сказала.
        - Когда это? - хмурится Новицкая.
        - Когда мы с ней уединялись в кабинете.
        - Балбес ты, Брагин. Дитё малое, честное слово.
        - Но мы не знаем точно, любовь у них или только дружба. Галя говорит, дружба. С другой стороны, она дама замужняя, что она ещё сказать-то может…
        Мы сидим ещё какое-то время и даже съедаем по эклеру и выпиваем по чашке кофе.
        - Ты поняла меня? - спрашиваю я на прощание.
        Она ничего не говорит, только вздыхает, показывая, что не по своей воле подвергает меня опасности быть отданным в руки милиции.
        Когда мы выходим, она замечает Пашу с Игорем.
        - Ой, Павел, здравствуйте, - говорит она. - Какое совпадение. Вы тоже это кафе любите?
        - Мы с ребятами шли по делам, - поясняю я. - А когда мы с тобой поговорили по телефону, нам пришлось поменять намерения.
        - Ой, простите меня, - кивает Новицкая. - Я даже не знала, что ваши планы сбила… Егор мне не сказал…
        - Ничего, - милостиво извиняет её Паша, - мы всё наверстаем, это не проблема.
        Ирина уходит вершить комсомольские дела, а мы с моим маленьким корпусом стражей контрреволюции едем к Скударнову.
        - Ну что, Даниил Григорьевич, - говорю я осматриваясь. - Кабинет у вас хороший, сразу видно большой начальник заседает.
        На самом деле, кабинет не такой уж и большой, и хвалю я его лишь из вежливости. Внешняя торговля находится в монополии государства. Там всё чётко и идёт более-менее по накатанной колее. Остаётся щипать частников, пассажиров «Аэрофлота», вывозящих ценности внутри организмов и в чемоданах с двойным дном.
        Так что формально для Куренкова стать замом таможенного начальника, конечно, повышение - Москва, всё-таки, и всё такое. Но в плане реальных перспектив не так уж и много открывает для него эта должность. Но план-то состоит в том, чтобы использовать внешнюю торговлю в собственных целях. Не прямо сейчас, но в недалёком будущем.
        - Вот именно, - смеётся Скударнов. - Начальник только и делает, что заседает.
        - И как успехи по борьбе с контрабандой?
        - Да, оказывается есть она, не выдумка. Ввозят и вывозят граждане запрещённые товары, можешь представить?
        - Ну, а почему нет, могу, конечно. Иконы, икра, бриллианты, золотая пыль, что ещё?
        - Валюта, художественные ценности, запрещённая литература, антиквариат. Да, много чего, на самом-то деле. В общем, дел хватает. А ты как?
        - Да, нормально, тоже дел хватает. Думал сегодня домой улететь, а нужно ещё задержаться ненадолго. Когда выберете время поужинать? Дядю Юру возьмём, пока он тоже здесь, Георгия Леонидовича, опять же. Посидим, как старые охотники, кабаниху добрым словом помянем.
        - Сегодня не получится, - качает головой Скударнов. - Жена гостей позвала, а вот завтра, почему бы и нет. Можем забуриться куда-нибудь.
        - Что же, ради такого дела я ещё поживу в столице. Ладно, рад, что вас проведал, Даниил Григорьевич, не буду отвлекать от государственных дел. Только у меня есть просьба. Она необязательная, разумеется, так что если окажется трудновыполнимой, то никаких проблем.
        - Говори, чем смогу - помогу.
        - Мне одного типа пробить надо, - говорю я. - Только у меня данных не так много.
        - Пробить? - удивляется Скударнов. - Это как?
        - Ну, выяснить, кто такой, кто за ним стоит, что за человек.
        - Хм… Это, наверное, в милицию надо с такими вопросами, - разводит руками генерал. - Даже и не представляю, как это сделать можно…
        - Да он военный, Даниил Григорьевич, - объясняю я. - Я потому к вам и обращаюсь. Может быть у вас есть возможности такие…
        - Военный? - задумывается он. - Ну, военного можем попытаться пробить. Мише Мальцеву могу попробовать позвонить. Он у нас кадрами занимается…
        - Вот спасибо большое. Я вам на листочке вот здесь напишу, ладно? Майор Голубов Арсений. Закончил наше училище связи. Форму носит лётную. Живёт в Москве и служит здесь где-то наверное.
        Я Скачкову уже позвонил, попросил его попытаться что-то разузнать. Он в училище всех знает. Может личное дело найдёт или ещё что. Или кто из преподов его помнит, хотя времени прилично прошло с выпуска.
        Скударнов берёт листочек и, пробежав по строчкам глазами, кивает:
        - Ладно, Егор, попробую что-нибудь разузнать. А зачем он нужен-то тебе?
        - Да как сказать, Даниил Григорьевич…
        Честно говоря, я не подумал что он может задать такой вопрос и не догадался придумать какое-нибудь более-менее правдоподобное объяснение.
        - Он ведёт себя так, будто его папа, по меньшей мере, главком ВВС. Я вот и подумал, а вдруг?
        - Ладно, - усмехается Скударнов, - посмотрим, что там у него с папой.
        Я благодарю его и откланиваюсь. Выхожу и направляюсь на базу. Честно говоря, чувствую усталость. Бессонная ночь, стрессняк с этим козлом Арсением, беготня по Москве. Время здесь убивается очень быстро. Лихо убивается время.
        Может, к этому и удаётся привыкнуть, но кажется мне, что жизнь москвича пролетает процентов на тридцать быстрее, чем жизнь провинциала. Тут в пару мест сбегал и день прошёл, не то что у нас - между горкомом, Дворцом пионеров, рынком, больницей и рестораном «Волна» пять-десять минут в любую сторону. Ладно, не буду забивать голову ерундой, просто приду и упаду в постель. Если её Лида уже освободила.
        Мы ловим тачку и подъезжаем к гостинице. Здесь всегда многолюдно. Рядом со входом - метро, люди снуют туда и сюда. Много людей. Из-за бешено летающих, подпружиненных деревянных дверей несётся тёплый поток воздуха, насыщенный запахами металла и угольной копоти.
        Всё, как всегда, но вот тот парень, похожий на Дольфа Лундгрена в роли Ивана Драго… Скользнул по нам взглядом и отвернулся. Не нравится он мне… морда протокольная. И на бандоса не очень-то похож. Я незаметно киваю Пашке и он внимательно наблюдает за этим фруктом. Контролирует. Присматривает.
        Мы проходим мимо метро и двигаемся ко входу в отель. Дольф даёт нам пройти и направляется следом за нами. У меня что, паранойя разыгралась? Всё чаще в последнее время. Но парни тоже напрягаются.
        Так… Подходим ко входу. Бляха-муха! Какого хрена и откуда они взялись? Навстречу нам выруливают четыре серьёзных таких чувачка. И где, товарищ Де Ниро, моё красненькое удостоверение, в котором написано «разрешено хранение и ношение огнестрельного оружия»? Нету удостоверения, поэтому и летаю я в столицу без ручной гаубицы, называемой ТТ. Блин…
        А вот и Дольф. Он подскакивает за мгновение до нашего соприкосновения с этой группой захвата. Но не думайте, братаны, без боя мы не сдадимся и дёшево свои жизни не уступим.
        - Кто из вас Бро? - спрашивает Дольф, поочерёдно оглядывая всех нас.
        - В чём дело, товарищи? - нарочито громко восклицаю я. - Освободите дорогу! Это наша гостиница.
        Ладно, сучара, пока ты стоишь и хлопаешь зенками, я, пожалуй, воспользуюсь этой маленькой паузой и вобью тебе кадык в горло. Но Дольф реагирует быстро и, чувствуя вероятно, энергетический выброс и все эти сгустки энергии хлещущие через край, отступает и запихивает руку под куртку, в область внутреннего кармана.
        Я готовлюсь нападать, блокировать и вырывать оружие, но в его руке появляется красная книжечка.
        Какого хрена…
        Он тычет своими корками прямо мне в нос.
        - ГУБХСС, капитан Торшин.
        Охренеть! А вы-то ребята каким боком?
        - И чего надо, капитан? - поднимаю я брови. - Мы заняты немного, так что время уделить вряд ли получится.
        - С нами поедете, - кивает он на своих ребятишек.
        - С какого это перепугу? - интересуюсь я. - Основание есть у вас? Цель, опять же, не ясна. Или вы противозаконные действия практикуете?
        Он усмехается и в тот же самый миг я получаю удар по почкам сзади. Твою ж дивизию. Нечестно, исподтишка… Кружка пива. Один удар по почкам заменяет кружку пива. Паша с Игорем подаются вперёд, желая, должно быть тучи развести руками и вырвать меня из лап этих пиратов, но документы остальных участников налёта, убеждают, что их ментовское происхождение может оказаться правдой.
        Прямо на тротуар заезжает «Рафик» с окнами, занавешенными шторками.
        - Полезайте, - кивает Дольф. - Давайте, скоренько. Не заставляйте табельное оружие применять.
        - Вы не имеете права, - заявляю я. - На каком основании? Где постановление, или что там у тебя?
        - Быстро! Всё будет, на месте увидишь.
        - Исключено! - отвечаю я. - Пока не будет основания…
        - Эй, сержант! - кричит самозванный Дольф патрульному. - Вызывай наряд, тут клиентов упаковать надо.
        Внезапно, не пойми откуда появляются, ещё пятеро ментов, и ситуация начинает напоминать китайский боевик, в котором я должен раскидать всех сволочей нападающих в составе полновесной армии.
        Игорь получает резиновой палкой по хребту от блюстителя закона. Вокруг нас начинает собираться кучка зевак, но ментам это не мешает. Им вообще ничего не мешает. Никогда.
        В общем, мы всё-таки грузимся в микроавтобус и несёмся прочь. Через некоторое время заезжаем во двор многоэтажного здания и останавливаемся. Собственно, тут ехать-то, всего ничего, а с мигалкой так вообще пара минуточек.
        Нас выводят под белы рученьки и тащат в волшебные чертоги. Игоря с Пашкой уводят дальше, а меня запихивают в кабинет с диваном, письменным столом и парой стульев. Явно, офис не рабочий, пустой, из резерва на случай расширения полномочий.
        Я осматриваюсь и, чувствуя себя на взводе, опускаюсь на диван. Покрутившись минут десять я, к собственному удивлению, засыпаю. Поэтому пытка томлением и длительным ожиданием в неизвестности проходит практически не замеченной мной. Я просто проваливаюсь в темноту. А потом меня будят.
        - Эй, боец! - слышу я далёкий голос и открываю глаза, а потом медленно сажусь.
        - Ты чё, массу давить сюда приехал? - удивляется человек в форме майора.
        Китель у него расстёгнут, ворот форменной рубашки - тоже. Даже галстук, и тот расстёгнут и болтается, перегнувшись через зажим в районе солнечного сплетения, свешивая растянутые резиночки.
        Майору лет сорок пять, он невысокий, но ширококостный, лицо мягкое, сострадающее, грустное и усталое. Не очень длинные тонкие волосы зачёсаны к центру, чтобы хоть как-то уменьшить раннюю лысину. Он стоит, уперев руки в бока и внимательно меня разглядывает. А я разглядываю его.
        - Ты кто, майор? - первым нарушаю я молчание. - Я не понял, зачем меня сюда приволокли? На каком основании?
        - На основании? - спокойно переспрашивает он. - Да на том основании, что я велел. Вот и всё.
        - И кто же ты, такой могущественный? - спрашиваю я. - Не Щёлоков случайно? А может, начальник ГУБХСС Заботин Борис Васильевич? Нет, тот генерал-лейтенант уже вроде.
        - Ну ладно, поостри, - кивает майор. - Недолго осталось, порезвись.
        - Почему недолго? Решил меня выпустить? - улыбаюсь я своей ослепительной, практически идеальной улыбкой.
        - Нет, как раз наоборот, - отвечает он. - Решил закатать на недосягаемую глубину.
        - Это будет сложно сделать, - мотаю я головой. - Я бы не советовал.
        - Ладно, покуражились, а теперь к делу приступим. Советы мне твои пока не нужны, что делать, я и сам знаю. А вот ответы на вопросы меня интересуют. И вот первый из них, гражданин Брагин. Ты Ашотика Большого хорошо знаешь?
        Интересное кино… И вопрос интересный…
        7. Сумасшедший дом!
        - Хорошо ли я знаю Ашотика Большого? Даже не знаю, что и сказать. Один раз видел - это хорошо или плохо?
        - А при каких обстоятельствах проходила встреча?
        - Ну, товарищ майор, - качаю я головой. - Вы такие вопросы деликатные задаёте. Вы лучше скажите, с какой целью интересуетесь? Где Ашотик, а где я. Мы же вообще из разных вселенных люди. Да и как звать вас величать хоть сообщили бы для начала.
        - Для начала ты бы привстал, когда со старшим разговариваешь.
        Надо же, какой любитель протокола и правил приличия. Ну ладно, так и быть, усугублять не будем. Я поднимаюсь на ноги. Здрасьте…
        - Ну, теперь ваш ход. Жест доброй воли, так сказать, а то нехорошо как-то, вы меня знаете, а я вас нет…
        Он вдруг сжимается, как пружина и выкидывает вперёд кулак. Но я вижу, что душу в удар он не вкладывает, придерживает себя и бьёт относительно медленно, чтобы вовремя затормозить, судя по всему. Прихватывает, значит, на испуг берёт. Ну ладно. Чуть-чуть не доходя до моего лица кулак действительно останавливается.
        - Прикольно, - сохраняя спокойствие, говорю я и снова опускаюсь на диван. - Вот и познакомились.
        - Смотри-ка, - качает он головой. - Не проведёшь тебя. Откуда ты такой матёрый взялся?
        - Из будущего прилетел.
        - Да ещё и шутник, и не боишься ничего. Закон нарушаешь и не боишься. Это как понимать?
        - Ну, майор товарищ, это вы нарушаете и не боитесь.
        - Я-то не закон, а процедуру нарушаю, это ж не одно и то же. Понимать надо.
        - А я ни процедуру, ни закон. У меня дела, кстати, а вы меня держите здесь без причины. Чего надо-то?
        - Да вот, познакомиться с тобой хотел, понять, кто ты такой вообще. Ладно, давай с начала начнём, а то как-то не задалось у нас. Майор Плешивцев Вадим Станиславович, Главное управление по борьбе с хищениями социалистической собственности.
        - Не скажу, что знакомство прям приятное-приятное, в смысле обстоятельств, но рад узнать ваше имя Вадим Станиславович. Ещё бы понять, чем обязан вниманию с вашей стороны.
        - Да чего понимать-то? Тут всё просто. Зарабатываешь на моей территории и ни в одном глазу, как будто так и надо. Как-то странно, не находишь?
        - Так вы и есть главная шишка, что Ашотика крышует? - простодушно спрашиваю я, понимая, что главная шишка точно не он. - Но я-то к этому всему какое отношение имею? Я здесь в командировке от швейной фабрики «Сибирячка». Направлен в ЦК ВЛКСМ по комсомольским делам.
        - Чего? - хмурится он. - Ты разговор-то не уводи. Парень большой уже, за свои поступки отвечать должен.
        - Слушайте, Вадим Станиславович, мне нравится, что вы придерживаетесь гуманистических подходов в работе, но разговор у нас очень странный и неконкретный получается. Вы скажите, чего от меня хотите, а я отвечу смогу или нет вам помочь. Всё же просто. Давайте отбросим ложную стыдливость.
        - Чего я хочу? Есть два варианта. Первый. Ты закрываешь свою богадельню и валишь из Москвы подальше. В родные края, например. Второй. Начинаешь мне платить двадцать пять процентов от выручки.
        Я смотрю на него некоторое время, пытаясь понять, что на самом деле у него в голове.
        - Ну, что выбираешь? - спрашивает он.
        - Послушайте, товарищ майор Плешивцев Вадим Станиславович. Я не могу поверить, что из-за этой ахинеи оказался здесь. А пока ваш Ашотик с катушек не слетел вы почему не приходили? Это так, не для записи, чисто абстрактные размышления. Вариант первый. Вам и так нормально было. Вариант второй. У кого-то наверху что-то засвербело, пукан рвануло или ещё чего. Собственно, эти два варианта означают одно и то же, правильно?
        - Так, ты особо не зарывайся. Знаешь, что с такими дерзкими в этих стенах случается?
        - Знаю, лучше, чем вы думаете. Так вот, поясняю. Я понимаю, что вы птица подневольная, скорее всего. Получили задачу, теперь отрабатываете. Но вы же умный, я ведь по глазам вижу. Я этих вопросов не решаю и вообще не понимаю, о чём вы говорите. И человек я несамостоятельный, как и вы. Всё. Точка.
        - Не надо, мне известно гораздо больше, чем тебе хотелось бы.
        - Ну, тогда вы должно быть проинформированы, кто за этим стоит. За всем тем, в чём вы меня подозреваете, и к чему я не имею отношения.
        - Слушай, хватит уже дурака валять. Думаешь я запись веду?
        Чего тут думать-то, ясно дело, ведёшь.
        - Это не я, - продолжаю я говорить так, чтобы мне нечего было предъявить. - Наверняка понимаете, что победить этого кого-то вам вообще не светит. Это я предполагаю, если что. Ни сейчас, ни в будущей пятилетке. Да и вообще никогда. А вот этот кто-то может вас извести с вашими точками, кишащими уголовниками. Это, повторяю, исключительно мои домыслы. И что мы тогда тут делаем? Странно, что мне приходится объяснять такие очевидные вещи.
        - Ты очень умный паренёк, - улыбается он. - Ну, тогда пойми вот что. Контора далеко, а ты вот он, уже у меня. И на тебя у нас зуб имеется. Не у меня конкретно, а у всей нашей советской милиции. От рядового до самого министра. За то, как ты подставил своего начальника обл УВД и подложил нас под контору, буквально. Думаешь, всё забылось? В этом мире ничего не забывается. Так что за тобой должок имеется.
        Я демонстративно смотрю на свои часы. Скучно, товарищ майор.
        - И я могу тебя за что угодно взять. Хоть за хулиганство, хоть за кражу, хоть за спекуляцию или за хищение соцсобственности. Был бы человек, а дело найдётся. Я лично нарисую. И что, подумай и скажи мне, будет контора за тебя впрягаться?
        - Не понимаю, о чём речь, но с интересом выслушаю ваш вывод.
        - А вывод такой, что несмотря на твои связи и мнимую неуязвимость, ты вот у меня где.
        Сказав это, он сжимает кулак и демонстрирует с близкого расстояния, поднося к моему носу. Я молчу, жду что будет дальше.
        - И никто не будет тебя вытаскивать.
        - Уверены? - усмехаюсь я.
        - А давай проверим. Посидишь у меня недельку, а я пока дело тебе подберу поинтереснее. Ты сам рассуди, чего в тебе такого ценного, чтобы за тебя биться? Кто захочет из-за тебя подставляться, если ты в дерьмо вляпаешься? Ты свою роль уже сыграл. Можно дальше и без тебя. Оборудование заказать любой более-менее опытный контрабандист сможет. Персонала тоже хватает. А если тебя не станет, доля твоя корешам пойдёт. Так что единственный выход для тебя - это дружба со мной. Личные связи они ведь очень многое решают в нашей жизни. К тому же двадцать пять процентов - это не так много. Я, как видишь, не жадничаю. Но не только с московского объекта, но и с сибирских тоже. Со всего, короче.
        - А что взамен? Иммунитет? Это чисто теоретические вопросы.
        - А взамен защита от преследования.
        - А если бы я убил кого-то?
        - Ну, надеюсь, ты не такой дурак. За что будешь платить, в том будешь иметь защиту.
        Я хмыкаю:
        - И сколько у вас стоит убийство?
        - Мы такими делами не занимаемся, - отвечает он. - Наш интерес лежит в области экономики.
        - Заманчиво, товарищ майор.
        - Да, предложение хорошее. Но придётся ещё кое-что делать. Будешь сообщать информацию об урках и о конторских. Я тебя оформлю, как агента. И если что, даже если со мной что-то случится, тьфу-тьфу-тьфу, тебя никто за жабры не схватит. Всё чётко, въезжаешь, Бро? Работай практически легально.
        Въезжаю, конечно. Схема-то неновая. Воруют под прикрытием агентурных сетей.
        - Ну, что скажешь?
        - Скажу, всё бы ничего, да работаете вы больно топорно, и была бы реальная защита, в случае, если бы я оказался тем, за кого вы меня принимаете, непонятно. Схватили у гостиницы на глазах у восхищённой публики, можно сказать. И если бы всё было, как вы говорите, то вы бы своего агента подставили, с самого начала. Это в крови у вашего брата. А дальше вообще пошло бы поехало вкривь и вкось через одно место. Я вас знаю. Ещё скажу, что вы сами меня толкаете на преступление. Я бы сроду этими делами не занимался, а вы меня запугиваете, грозите преследованием по сфабрикованным делам. К тому же двадцать пять процентов - это вообще грабёж. Это я теоретически рассуждаю. Если бы какой-то человек согласился на ваше предложение, можно предположить, что у него ничего бы не оставалось. Вряд ли же он всё себе забирает из тех заработков, о которых вы говорите. Зачем такому человеку вообще вся эта канитель, если денег с гулькин нос бы оставался?
        - Ну ты мне-то не заливай про гулькин нос. А то я не знаю, сколько одна точка приносит.
        - Ну, вы по Москве-то не равняйте. В регионах по-другому дела обстоят. Там все три дают меньше одной вашей. Я так думаю. И, будь я действительно тем, за кого вы меня приняли, я бы, несомненно, хотел подумать, прежде чем давать ответ. Но вам тоже было бы о чём подумать. Ашотик ваш, говорят с катушек слетел. Вы что, думаете он сможет отжать что-нибудь?
        - А мне зачем думать? Это его дело. Отберёт - хорошо, значит контора с носом останется. Не отберёт - тоже нормально. Ситуация не поменяется, но вам по-любому урон нанесёт. Мелочь, а приятно. Помотает вам нервы, конторе помотает. Персонал потреплет. А там глядишь, и прирастёт чем-нибудь, а копейка, как известно, рубль бережёт.
        - Странная позиция, близорукая. С экономической, да и политической точки зрения в корне неверная.
        - Это почему? - любопытствует майор.
        - Потому что тот, кому мотают нервы, вполне возможно, тоже может нервы на кулак намотать. Только теперь уже вам. Смотрите, это я вам, как разумный человек говорю. Сделает он что-нибудь такое, учудит, а именно вам это в вину и вменят. И вы всем своим главным управлением будете волоски из одного места у себя драть, да только это уже не поможет. Какой же вы руководитель, если доводите до такого?
        - Это ты о чём сейчас? - настороженно переспрашивает майор Плешивцев.
        - Ни о чём конкретном, просто размышляю о логике момента.
        В этот момент в помещение входит капитан Торшин, похожий на Дольфа Лундгрена. Он проходит к майору и, наклонившись, что-то шепчет ему на ухо. Взгляд Плешивцева тут же становится диким, как у Петра I в нашем кинематографе.
        - Ты знал? - вскакивает он и нависает надо мной. - Ты знал, сучонок?
        - Не пойму я, - качаю я головой. - Чего знал-то? И зачем так грубо?
        - Чурки Абрамовские подожгли нам точку. Там полыхает всё так, что восстановить не удастся уже. Ты мне за это заплатишь! Ты понял?
        - Харэ-харэ, товарищ майор. Во-первых, я знать не знаю, где ваши точки находятся и что в них происходит. Тут я вообще не при делах. От слова абсолютно. Втыкаете? Во-вторых, я вам только что спрогнозировал ситуацию исходя из тех скудных данных, что вы мне предоставили. То есть ума много не надо, чтобы понять, что дальше произойдёт, а вы всем коллективом дотумкать не смогли. И, в-третьих, вы своего ушлёпка утихомирьте, а то не ровён час, к моменту, когда доклад надо будет наверх делать, уже ни одной живой точки не останется. Да и его самого тоже. Он же беззащитного человека так отделал, что того в Склиф увезли. Ну и чего удивляться, что ответочка прилетела?
        - Ну, Брагин, ну сска…
        - Хорош слюной брызгать, выпускайте меня, вам всё равно сейчас не до меня будет. А я пойду размышлять над вашими словами, но пока единственное, что я вижу, так это то, что лажаете вы капитально. Там поди ещё и охрана ваша ментовская была?
        - Торшин, - зло бросает майор, - выводи этого умника отсюда. Брагин, жду от тебя положительного решения через два дня, иначе начну так долбить, что ты охереешь, понял меня? И не думай, что в Сибири сможешь отсидеться. Я за тобой бригаду хоть на край света пришлю.
        - Я вас услышал, - многозначительно выдаю я ровно ничего не значащую фразу. - Там со мной ещё коллеги были. Их тоже нужно освободить.
        - Они в курилке сидят давно, - сообщает Дольф. - Тебя ждут.
        Лиды в номере не оказывается. Наверняка умчалась к своему Баксу. Бестолковая. Приходится говорить с нашим начальником службы безопасности из казино, чтобы он кого-то из резерва послал к ней домой на случай, если Ашотик не уймётся. Сейчас, после потери точки, он может закусить и наделать серьёзных дел.
        Решив этот вопрос, возвращаюсь в номер. Блин, это что за денёк такой, ещё только шесть часов, а чувство, будто уже три дня прошло. Всё сейчас лягу и до утра не встану, хоть режьте меня. Но только я опускаюсь на кровать, раздаётся телефонный звонок.
        - Брагин! - слышу я недовольный голос Злобина. - Тебя где носит? Три часа тебе телефон обрываю.
        - Да было приключение, Леонид Юрьевич. Увидеться бы надо.
        - У тебя вообще приключение на приключении. Со мной потом увидишься, а сейчас давай быстро, немедленно звони Гурко, он ждёт звонка твоего. Я его уломал кое-как на встречу, а тебя нет. Подводишь, дорогой. Записывай телефон.
        - Да я помню, если не менялся.
        - Серьёзно?
        - Ну да, а что, память молодая, хорошая. Все номера запоминаю.
        На всякий случай мы сверяем номер и договариваемся созвониться завтра утром. Я набираю Гурко.
        - Здравствуйте, Марк Борисович, это Брагин вас беспокоит. Мне Леонид Юрьевич сказал, что я могу вам позвонить.
        - Я уж думал, что ты передумал. Так, смотри. У меня времени совсем нет, поэтому предлагаю поговорить за ужином, в нашей столовой. Знаешь где?
        - Да-да, довелось как-то побывать.
        - Хорошо. В девятнадцать часов подходи прямо туда, я распоряжусь, чтобы пропуск был выписан. У тебя будет всего полчаса.
        - Да, спасибо огромное, мне хватит.
        - Тогда до встречи. И Новицкую не забудь привести.
        - Так точно, будет сделано.
        Блин, почему нельзя заранее такие вещи решать? Набираю Иркин номер и, разумеется, никто не отвечает. Твою ж дивизию! Бросаю трубку и через минуту набираю снова. И опять тот же результат. Так, спокойно. Всё хорошо, в крайнем случае пойду один. Надо вообще-то уже через десять минут выходить. Ёлки… Неужели попёрлась к этому козлищу? По идее, она так рано не уходит, сама же говорила…
        Набираю ещё раз, жду до потери пульса и уже собираюсь положить трубку, как на том конце раздаётся голос:
        - Центральный комитет ВЛКСМ…
        И голос этот очень хорошо мне знаком!
        - Ириш, это я.
        - Брагин, я вот, как чувствовала. Кто ещё может так долго трубку держать? Мне пришлось с другого конца идти. Чего тебе, проверяешь? Не поехала, не поехала я.
        - Ты даже не представляешь, как хорошо, что ты не поехала. Так, слушай внимательно. Сейчас ноги в руки и бегом на Старую площадь к комбинату питания. Мы идём ужинать с Гурко.
        - Что?
        Представляю, как у неё челюсть отваливается. Как в мультиках.
        - Тебе идти десять-пятнадцать минут. Бросай всё и чеши.
        - Это что ещё за «чеши»? И зачем это всё?
        - Встречаемся без десяти семь. Я всё тебе расскажу, не переживай.
        - Егор! Ну что такое! Нельзя заранее было сказать? Я теперь буду как нюшка немытая и нечёсаная! Ну кто так делает?
        - Ириш, я сам буду как нюшка. Я только пять минут назад узнал, что у нас встреча. Всё, не бузи, давай, ноги в руки и вперёд!
        - Убью, Егорка! Но любя!
        - О, это уже кое-что. Всё, мне уже выбегать нужно.
        Я беру охрану и выхожу из гостиницы. Если честно, эта охрана настоящая обуза. Нет, ребята молодцы, они прямо крутые, но, всё равно, пока позвонишь, пока поставишь задачу, пока подождёшь… Сам бы я уже на полпути был, а так мы только выходим. К тому же Игорь на протезе и заставлять его бежать вообще не дело. Он и так на ногах целый день. В общем, я оставляю его отдыхать и беру одного Пашу.
        Когда приходим к столовой, Новицкая уже ждёт. Молодец. Вот, что значит комсомольская дисциплина. Я ей по-быстрому рассказываю, зачем мы здесь.
        - Егор! Ну кто так делает! Ты ведь даже со мной не посоветовался. Ты что-то, я смотрю, вообще от рук отбился. Ведёшь себя, будто мой начальник. Очнись! Ты куда лезешь вообще, мальчик?
        - Блин, Ирина Викторовна, самое время об амбициях вспомнить и ЧСВ поднадуть немножко, да?
        - Чего поднадуть? - хмурится она.
        - Чувство собственной важности, - качаю я головой. - Значит так, не хочешь, не ходи. Если тебя тема не интересует, нет проблем, я тебя вообще упоминать не буду. Желающие ей заниматься найдутся, а ты бегай, на звонки отвечай, или чего ты там в своём агитационном отделе делаешь? Речи пишешь? Если думаешь, что это твой потолок, пожалуйста. Для этого-то дела настоящий организатор нужен.
        - Так, Брагин, ты меня на слабо не бери, ты понял? - злится она.
        - Так идёшь ты или нет? Время.
        - Не ори, пошли. Но говорить буду я.
        - Будешь, когда Гурко спросит, а суть вопроса буду я излагать. Не обсуждается.
        Она прикусывает губу и молча идёт за мной.
        Имена наши в список включены. Нас пропускают и говорят куда пройти. Гурко уже сидит за столом.
        - Здравствуйте, Марк Борисович.
        - Привет, ребятки, - кивает он. - Присаживайтесь, вот меню, выбирайте, что будете. И давайте, рассказывайте, что у вас на сердце. Ирочка, вы как, обустроились уже на новом месте? Квартиру вам выделили?
        - Да, спасибо, всё хорошо. Квартира временная пока, она другому человеку предназначена, но мне разрешили в ней пожить. Пока вопрос решается.
        - А работа как? Вы в отделе агитации и пропаганды? Уже начали по предприятиям бегать?
        - Ну, ещё не в полную силу, - улыбается она.
        - Ничего, втянетесь. Это конечно, не горкомом руководить, понимаю, сам через подобное проходил, но опыт даже не самый приятный всегда на пользу идёт, вы уж мне старику поверьте. Ладно, давайте к делу.
        - Марк Борисович, у нас вот какое дело, - начинаю я. - Мы дома у себя создали молодёжное военно-патриотическое объединение. Это Ирины Викторовны идея была, и замечательная идея, надо сказать. Суть в том, что мы привлекаем ветеранов Афганистана, уволенных со службы по состоянию здоровья.
        - Ох, - чуть морщится Гурко. - Афганская тема не самая модная для открытого обсуждения.
        - Да, это точно, - соглашаюсь я. - Но проблема уже обозначилась и нам этих людей, прошедших через горнило войны нужно социализировать, возвращать к мирной жизни и не оставлять без заботы со стороны государства. Иначе это к таким взрывам и недовольству приведёт, что говорить об этом придётся, да только может уже поздно быть. Вы только представьте!
        Я подробно и детально объясняю ему, что будет происходить в обществе в ближайшее время и он, кажется, проникается идеей.
        - У нас это делается во взаимодействии комсомола и ДОСААФ. Опыт пока ещё не огромный, но мы уже эффективно распространяем его на всю область. Вы оцените весь замысел, по-моему, Ирина Викторовна просто гениальное дело придумала. Нужно теперь его по всей стране начать применять. Главное, не упустить время, чем раньше начнём, тем лучше!
        - В принципе, идея хорошая. Но что вы от меня хотите?
        - Чтобы вы нам помогли. Обсудите, пожалуйста, это с партийными товарищами. Хотим попросить, чтобы вы дали добро комсомолу на решение этой грандиозной задачи. Она важная и трудоёмкая. Поэтому, думаю, при отделе спортивной и оборонно-массовой работы нужно создать штаб, в который можно будет включить часть людей на общественных началах, это военных, например, а другую часть наполнить хорошими организаторами, которые будут ездить по стране и помогать на местах ставить эту работу. Думаю, Ирина Викторовна вполне могла бы возглавить этот штаб. Задача глобальная, требующая умелого масштабирования, но у неё настоящий организационный талант.
        - Да, - соглашается Гурко. - Задача серьёзная. Если её правильно решить, то с этого места можно сразу высоко рвануть, минуя даже должность начальника отдела. Как, Ирина, справитесь? Что скажете?
        - Марк Борисович, дело важное, и я чувствую огонь в груди. Справлюсь. Понимаю, будет нелегко, но мы подберём хороших ребят и всем коллективом решим эту задачу в сжатые сроки. Я уверена. Я ясно вижу цель и понимаю, как её добиться.
        - Хорошо. Молодец. Это понимание ещё придётся руководителям продемонстрировать. В случае, если идея получит поддержку, конечно. Но нужно и с ДОСААФом это всё утрясти. Тут дело такое, нужен человек, который будет гореть идеей, иначе не потянуть.
        - Есть такой. Он сейчас занимается делами объединения в области. Организовывает отряды в разных городах. Думаю, если его наделить полномочиями члена ЦК ДОСААФ, он горы свернёт.
        - Ну что же, хорошо, что у вас всё продумано. Я вас понял. Хорошо. Мне уже пора идти, а вы оставайтесь и ешьте спокойно. Попробую продвинуть вашу идею. Позвоните мне через пару недель. Всё, рад был вас видеть.
        - Уф-ф-ф… - выдыхаю я. - Ну что, молодцы мы?
        - Если честно, - качает головой Ирина, - это ты молодец. Прости, что наорала на тебя.
        Ого! Это чего-то да стоит!
        После ужина мы отвозим её домой. Она предлагает подняться к ней, выпить кофе, но я хочу как следует выспаться, поэтому еду в гостиницу. По пути звоню Лиде. Она оказывается дома. Да, она ездила к Баксу. К вечеру ему стало, чуть хуже и она уже все глаза выплакала. Зато на неё никто не покусился за это время. Утром нужно будет послать за ней Игоря…
        Добираемся мы без приключений и я сразу падаю в постель. Отрубаюсь, не успев коснуться головой подушки и сразу проваливаюсь в темноту и покой. Сплю без снов и ничего не чувствую до самого утра. А первое что я слышу утром - это настойчивый стук в дверь.
        Кое-как продираю глаза и смотрю на часы. Надо же, уже половина девятого. Вот это я даванул. Поднимаюсь с кровати и подхожу к двери. Кому неймётся с утра пораньше. Открываю дверь и…
        Блин, это кончится когда-нибудь или нет?
        На пороге стоят два мента в шинелях.
        - Брагин Егор Андреевич? - уточняет один из них и, не дождавшись моего ответа продолжает. - Собирайтесь, вам необходимо немедленно явиться к следователю. Вот повестка.
        Сумасшедший дом!
        8. Справедливость восстанавливать
        - Со мной сопровождающий будет, - говорю я.
        - Какой ещё сопровождающий? - хмурится румяный, кровь с молоком, лейтёха.
        - Так мне восемнадцати нет. Одному нельзя.
        Он немного подвисает и оглядывается на сержанта. Тот постарше, с густыми усами и красными похмельными глазами. Сержант пожимает плечами и отворачивается. Ему это всё вообще глубоко неинтересно.
        - Пятнадцать минут подождите, - киваю я. - Мне умыться надо.
        Не дожидаясь ответа, я закрываю дверь перед носом мента, звоню своим ребятам и иду принимать душ. Полагаю, времени проходит значительно больше, чем пятнадцать минут, потому что, когда я выхожу из номера, лейтёха выглядит злым и раздосадованным. Игорь стоит здесь же и сохраняет невозмутимое спокойствие.
        - Кем вам гражданин приходится? - уточняет у меня мент.
        - Дядька мой. Брат матери.
        Он несколько раз переводит взгляд с меня на Игоря и обратно, а потом, решив про себя, что его дело маленькое, вот он сейчас меня доставит, а там уж кто хочет пусть и разбирается, мать брата или брат матери, кто с кем и зачем. В общем, везут нас в серое безликое здание, проводят по тоскливым, выкрашенным масляной краской коридорам и оставляют у кабинета без таблички.
        Мы садимся на диванчик обтянутый потрескавшимся дерматином, под плакатом со строгим, но справедливым милиционером. «Нарушителей общественного порядка - к ответу!» - гласит надпись и с ней трудно не согласиться.
        Подходит девушка. Миленькая, как пупсик, совсем ещё юная, но фигуристая. И немного взволнованная. На нарушительницу общественного порядка не похожая. Она, кажется, хочет нам что-то сказать, но не решается и несмело стучит в дверь. Прислушивается и потом снова стучит. Не дождавшись ответа, она решается приоткрыть дверь и заглянуть внутрь.
        - Шелюхова! - моментально раздаётся громогласный голос из кабинета. - Какого хрена ты лезешь! Скройся с глаз!
        Девушка втягивает голову в плечи и испуганно захлопывает дверь. Пару мгновений она растерянно стоит перед негостеприимным кабинетом, а потом, вздохнув, подходит к нашему диванчику и, аккуратно разгладив на круглой попе юбочку, присаживается справа от Игоря.
        Сидим. Ждём. Я поглядываю на неё, а она поглядывает на меня. Ресницы у неё огромные, как у бурёнушки, глаза голубые, губки полные и сочные, грудки, как мячики, а кудри богатые, буйные и светлые. Просто куколка, как моя бабушка сказала бы. Ещё и блондинка.
        Сколько девчонок красивых кругом… Надо это как-то использовать. Нет, не в том смысле, а…
        - Девушка, - обращаюсь я к ней и она мило так смущается. - А вы не знаете, что в этом кабинете и кто там строгий такой? А то нас привели посадили, ничего не объяснили и ушли. Бросили в пучину неизвестности, можно сказать.
        - Там… там следователь работает, - говорит она. - Сейчас закончит опрос, и тогда уже вас позовут.
        Голосок у неё тоже интересный. Приятный, но немного чересчур сладкий, что ли…
        - Ага, - киваю я. - Спасибо. Скажите, а вас тоже опрашивать будут?
        Ответить она не успевает, поскольку дверь открывается и на пороге появляется здоровый рыжий мужик лет тридцати пяти. На нас с Пашей он вообще не обращает внимания, а смотрит на барышню. Надменно смотрит и издевательски кривит губы.
        - Шелюхова! Сколько раз говорить, без разрешения не врываться! А вдруг я интимную часть допроса провожу? А тут ты! Смотри, подвернёшься ты мне под горячую руку, и тебя допрошу с пристрастием.
        - Здорово, Иваныч, - бросает на ходу молодой кудрявый капитан. - Опять Шелюхову воспитываешь?
        - Шелюхову сколько ни воспитывай, - хохочет рыжий, - она знаешь, куда смотрит?
        Капитан подхватывает смех товарища и несёт его дальше по коридору, весело приговаривая:
        - Сколько шелюшку ни корми, всё мало.
        Да это буллинг, товарищи милиционеры. Травля, по-нашему.
        - Простите, - обращаюсь я к девушке. - А вы здесь работаете?
        Она сидит вся красная и только кивает в ответ.
        - Иди, - проявляет милость рыжий. - Кабинет свободен. Да смотри, не затягивай, я вернусь скоро. И если ты ещё там будешь, может случиться что-то интересное. Поняла?
        У меня, конечно, кулаки чешутся, постоять за попранную, угнетённую и безответную Шелюхову, но, естественно, это так, в теории только. Она поднимается, оправляя юбку и спрашивает меня:
        - Вы Брагин?
        Ого! Только не говорите, что это и есть следователь, пригласивший меня на интервью.
        - Да, - киваю я. - Точно так. А вас как зовут?
        - Проходите в кабинет. Сейчас всё расскажу.
        Мы заходим в маленький кабинетик со столом, несколькими стульями и книжным шкафом, забитым картонными папками. В углу сейф, а на нём белый бюст Ленина с отбитым носом. Наверное, когда дверку дёргают, он падает…
        - Присаживайтесь, - вздыхает Шелюхова и показывает на стул.
        Я сажусь, а она перекладывает несколько папок на столе и, видимо не найдя ту, что ищет, упирает кулачки в бока и, поджав губки, глубоко вздыхает.
        - А вы новенькая, да? - спрашиваю я участливо.
        - А что, - вспыхивает она, - так сильно заметно?
        - Что вы, нет, конечно. Просто бывалые коллеги часто подшучивают над новенькими. Тем более, вы красивая эффектная девушка. Их же задевает, что вы можете в один прекрасный день обойти их на повороте. Так что, не обращайте внимание. Это обычное дело, тем более там, где царит казарменный дух. Дедовщина чистой воды. В общем, не переживайте.
        - Вы правда так думаете?
        - Конечно, - киваю я. - Думаю, мне очень повезло со следователем, хоть вы и будете сейчас какие-нибудь вопросы каверзные задавать.
        - Я вообще-то с отличием закончила… а они… Только подшучивают. Дело не могу найти…
        - Это рыжий ваш, наверняка. Жеглова из себя строит. Посмотрите в сейфе.
        Так и оказывается. Дело находится в сейфе.
        - Так, ладно, меня зовут Шeлюхова Анжела Степановна, - делает она ударение на первом слоге. - Я занимаюсь делом об избиении гражданина Голубова Арсения Павловича. Он вам известен? Ой, погодите. Дайте мне ваш паспорт. Вы же Егор Андреевич Брагин, да?
        - Анжела Степановна, - говорю я и протягиваю паспорт. - Это я, всё правильно. Просто, обратите внимание, мне ещё семнадцать лет. Вы этот момент упустили. Но я могу ответить на ваши вопросы. Без проблем отвечу, вы только смотрите, чтобы у вас потом неприятностей не было.
        Она зависает, глядя на мой паспорт и едва заметно шевелит губами. Подсчитывает мой возраст, отличница.
        - Ой, ну а как тогда? - адресует она вопрос в космос. - Как быть-то?
        - Ну вы спрашивайте, что хотите. Я вам по существу всё отвечу. А потом, если понадобится, сможете повторить допрос в присутствии ответственного представителя.
        Она качает головой и поднимает на меня свои синие-пресиние глазищи.
        - Ладно, спасибо, что соглашаетесь на разговор.
        - Вы только начальству не говорите, что не посмотрели заранее на мой возраст, а то они вас вообще в землю втопчут. Скажите, что поскольку я иногородний, то решили предварительно переговорить. Ну или сами там решите, как подать.
        Она кивает.
        - Спасибо, Егор Андреевич, что входите в положение, - с благодарностью говорит она.
        Пожалуйста милая. Солдат ребёнка не обидит.
        - Вам знаком гражданин Голубов?
        - Да, - соглашаюсь я. - Он пытался… ухаживать за моей знакомой.
        - А у вас с этой знакомой были или есть отношения? Ну… то есть…
        - Интимные что ли? Нет, Анжела Степановна. У нас отношения возникли, как рабочие, а стали со временем ещё и дружескими. Эта знакомая, чуть не вдвое меня старше. Тем более, она была у нас первым секретарём горкома комсомола, а теперь вот в ЦК работает. Но, вы это уже знаете, наверное.
        - Да-да, это мы знаем, - кивает Анжела. - Но почему тогда вы избили Голубова? Он утверждает, что из чувства ревности.
        - Избил? Честно говоря, у него не все дома, возможно и, я вам по секрету скажу, он ещё хлеще вашего рыжего, того, что к вам цеплялся. Этот Голубов тот ещё мерзавец. Мы встретились с Ириной Викторовной в кафе, а он вёл себя совершенно отвратительно, хуже ваших коллег. Хамил, говорил гадости. Из таких, как он вырастают домашние тираны, которые бьют и унижают своих жён и детей. Я к этому отношусь крайне негативно. Вы комсомолка, кстати?
        - Да, - удивлённо отвечает она.
        - Ну, и вот, я тоже. Я секретарь фабричной организации, здесь в командировке нахожусь. И с Ириной Викторовной мы хотели просто перекусить и, заодно, продолжить обсуждение нашего общего проекта. К нему, между прочим, сейчас особое внимание проявляет ЦК КПСС. Так вот, мы сидели и разговаривали, когда пришёл этот негодяй и начал оскорблять Новицкую. Ну, вы-то понимаете, что значит, когда на тебя ни за что набрасывается мужчина. И тогда я ему сказал, чтобы он убирался иначе будет иметь дело со мной. Такие, как он только силу понимают. Ну, а я человек добрый, если честно. Когда узнал, что с ним беда случилась, приехал к нему в больницу. А он знаете что сказал? Что, если Ирина не будет выполнять его прихоти, он заявит, будто это я его избил. Ну вы подумайте, я семнадцатилетний студент и он, офицер, целый майор. И потом, я видел его рожу, если бы это я его отделал, у меня все руки были бы разбиты, от кулаков бы ничего не осталось. Но вот мои руки, сами посмотрите.
        Я демонстрирую свои целые и не израненные руки. Это от того, что бил я этого гада основанием ладони и основанием кулака.
        - К тому же, вы можете справиться у дежурной по этажу. Всю ночь и всё утро я находился в гостиничном номере и она меня видела.
        Анжела всё аккуратно записывает и от усердия даже кончик языка высовывает. Ей бы в конкурсах красоты участвовать, а не в душном кабинете сидеть, да ещё и выслушивать пошлости рыжего сослуживца.
        В общем, по результатам этого допроса, вернее по результатам этой беседы у меня складывается ощущение, что враг в лице Арсения Голубова разбит на голову. Не только в переносном, но и в прямом смысле.
        - Анжела…
        Она вскидывает на меня глаза.
        - Степановна. Пойдём… те в обеденный перерыв в кафе.
        - Ой, нет… это никак нельзя… - краснеет она. - Я же ваше дело веду.
        - Не моё, а Голубова. Я у вас просто свидетель.
        - Так… пока ещё я вас не переквалифицировала…
        - Ну ладно. Но имейте в виду, моё предложение остаётся в силе. Подожду, пока дело будет закрыто.
        - Да как его закрыть? Висяк очередной. Мне других и не дают, только вот такую безнадёгу.
        - Ну, простите, - улыбаюсь я, - что вы на меня это дело не смогли повесить. Вы надеялись, наверное?
        - Да ладно, с моим-то везением, - улыбается она. - Я и не надеялась, если честно.
        - Тогда, - улыбаюсь я, - дайте мне, пожалуйста, номер телефона.
        Выскочив из этого водоворота даже не намочив ног, я возвращаюсь в гостиницу. Ну, возможно, вывод преждевременный, но я надеюсь, что здесь всё разрешится нормально. Если дело рыжему хрену не передадут…
        Вернувшись, захожу в телефонную будку и звоню Злобину.
        - Егор, ты когда уже уедешь отсюда? - как бы шуткой спрашивает он.
        - Ну, когда отпустите, тогда и поеду, Леонид Юрьевич.
        - Так, всё, отпускаю, поезжай, дорогой, там девчата фабричные тебя заждались уже.
        - Потом сами ворчать будете, что важные дела на вас сбросил, - возражаю я.
        - Ну какие ещё важные дела? Когда тебя нет, то и дел важных не бывает, а ты прямо притягиваешь к себе все громы и молнии. Чего опять случилось?
        - Получил предложение, от которого нельзя отказаться. От ментов.
        - От каких? - чуть слышно напрягается Злобин.
        - Из ГУБХСС.
        - По поводу?
        - По поводу пристрастия к играм, - отвечаю я.
        - Чего? Серьёзно? И чего они хотят?
        - Может, лучше лично встретиться? Я, конечно, из автомата звоню, но всё-таки…
        - Ладно, - говорит он после секундной паузы, - давай, сегодня, в то же время и на том же месте.
        - Понял, буду.
        Закончив разговор, я иду к себе и набираю Платоныча. Он оказывается в гостинице.
        - Дядя Юра, пошли кофе попьём с видом на Кремль, - предлагаю я.
        - Пошли, а то я уж волноваться начал. Как ни позвоню тебя нет и нет. Где пропадал?
        - Сейчас всё расскажу.
        Мы поднимаемся в кафе и я всё подробно рассказываю.
        - И что с ним делать, с ментом этим? - трёт лоб Большак.
        - Не знаю пока. Пусть Злобин решение принимает. С одной стороны можно было бы поиграть, давая определённую информацию, но видишь, он же ещё и денег хочет. А на это я пойти не могу.
        - Да, ну и дела творятся.
        - Это точно. Но вот что мне скажи, ты согласился на предложение министра?
        - Согласился, - вздыхая, отвечает Платоныч. - Это с января всё закрутится. Пока ещё есть немного времени. Спокойного, так сказать.
        - Ну, это как поглядеть. Нужно всё готовить, передавать дела, преемника дрессировать и всё такое. Ты уже определился с персоной.
        - Определился, да. Это помощник мой, скромный трудолюбивый. Он многое уже знает, помогает, в общем.
        - Надо пробить его через Куренкова, - заявляю я.
        - Думаешь? - хмурится Большак.
        - Однозначно. Надёжность кадров - это критически важная задача, поверь.
        - Ну да, пожалуй.
        - Ладно, дядя Юра, пошёл я к Злобину. Посмотрим, что он скажет. И вновь продолжается бой, правильно?
        - Правильно, - кивает он. - Но, как говорится, война войной, а еда по расписанию. Ты не забыл, что у нас сегодня товарищеский ужин с Жорой и Даней?
        - Ох, точно, - машу я головой. - Почти забыл уже. Во сколько?
        - В восемь будь готов. Жора заедет за Скударновым и за мной в управление, а оттуда мы подскочим к тебе. Так что в половину восьмого будь, как штык. А может, даже чуть раньше, чтобы тебя ждать не пришлось. А то он сердиться будет.
        - Ладно, не будем его сердить. Уже знаем, куда двинем?
        - В «Прагу». Жорик заказал.
        - Отлично, - киваю я. - Только, насколько мне известно, там всех без исключения слушают. Поэтому народ надо предупредить, чтобы лишнего не говорили. В том числе, о казино. Да и вообще, никаких чувствительных тем, только мир, дружба, жвачка. А лучше и без жвачки, только мир и дружба.
        - Да, это правильно. А ещё Жора просил передать, что его сестра от тебя без ума осталась и требует, чтобы ты ей срочно позвонил.
        - Во как, надеюсь она не воспылала ко мне любовью? Мы хоть и ровесники, но это было бы немного странно, правда?
        - Не знаю, - усмехается дядя Юра. - Тебе виднее. Но позвонить, думаю надо.
        - Ладно позвоню, когда вернусь, мне уже нужно на Лубянку бежать.
        - Ну беги… на Лубянку, - качает он головой.
        И я бегу. Мы снова гуляем в сторону пельменной и снова едим фабричные пельмешки со сметаной. Игорь и Паша, как и вчера, стоят за соседним столиком.
        - Не знаю, Егор, - говорит Де Ниро, глядя в пустоту прямо перед собой. - Не знаю, что делать. Можно дёрнуть этого Плешивцева сюда и вправить ему мозги. А можно попробовать завербовать. Или поводить его за нос через тебя.
        - Так он двадцать пять процентов моей доли хочет. Я и так делюсь с хреновой тучей народа, если честно, себе почти ничего не оставляю, а расходы у меня огромные. Так что его алчный и голодный рот меня не интересует.
        - Но просто так его не дёрнуть, - размышляет Злобин, не слушая меня. - Нужно железное обоснование, железобетонное, иначе такой ор поднимется, что никому мало не покажется. Весь союз содрогнётся. Значит, нужно неофициально… Тебе когда нужно ответ давать?
        - Завтра по идее. Но я не думаю, что он завтра прямо будет ждать и бабки, и инфу.
        - Завтра-завтра-завтра… - бормочет он. - Ладно, Егор, озадачил ты меня. Озадачил. Хорошо, сейчас пока не знаю, как лучше поступить. Позвони завтра ближе к обеду, хорошо? Надеюсь, уже что-то решу, и тогда тебе скажу, как мы будем действовать.
        Мы прощаемся и расходимся в разные стороны. Вернувшись в гостиницу, мы с парнями поднимаемся наверх, в казино. Эх, надо ведь было в переговорный пункт зайти, хотел же Наташке позвонить. Ладно, чуть позже позвоню. Сначала нужно с Абрамом переговорить, узнать, что у нас с обстановкой.
        Как только я вхожу в зал, меня едва не сносит вихрем. Это идут братки Мамуки. Впереди вышагивает лысый с рябым лицом, тот что присутствовал на вчерашнем совете в Филях.
        - Здорово, Бро, - бросает он, останавливаясь. - Ты-то нам и нужен.
        - Зачем? - хмурюсь я. - Где Абрам?
        - Абрам? - переспрашивает рябой и обводит взглядом своих соратников.
        - Погнали, Пёстрый, - торопится один из них.
        - Ты хлебало прикрой, - ощеривается на него лысый, и повернувшись ко мне, добавляет. - А мы как раз к нему и едем.
        - К Абраму? - уточняю я. - А где он? Почему сам не приехал?
        - Велел, чтобы мы к нему, - криво улыбается Пёстрый. - Пошли, не ссы.
        Я выхожу из здания вместе со своей шумной ватагой. К гостинице тут же подкатывают «Рафик» и «буханка».
        - Куда это мы такой толпой? - спрашиваю я.
        - К Абраму, сказал же тебе. Чё ты как маленький? - подмигивает лысый. - Он велел, чтобы тебя тоже привезли.
        - Херня какая-то, - качаю я головой. - Я пойду ему позвоню.
        - Вот же ты червь въедливый, - сердится рябой. - Садись давай.
        Машина рвёт с места и меня опрокидывает назад.
        - Давай, поясняй, Пёстрый, - требую я, а то ты совсем что-то базар свой не фильтруешь. Где Абрам?
        - Бляха-муха, Бро! - рычит лысый. - Вальнули Абрама. Прямо перед домом. Так что сейчас будем справедливость восстанавливать. Держи.
        Он достаёт из-под сиденья ствол и передаёт мне…
        9. Гимн завтрашнему дню
        Я смотрю на ПМ на его ладони. Хороший такой пистолетик, хоть и побитый весь. Милицейский, небось, с огромным таким шлейфом, побольше, чем хвост кометы Галлея.
        - Эт что? - поднимаю я глаза на лысого, рябого и Пёстрого.
        - Ты чё не видишь? Ствол, ёпта! Хватай, давай!
        - Нет, - спокойно отвечаю я и качаю головой. - Это не по моей части, товарищ.
        - Чё? Ты охерел что ли? Там на Абрама напали! Бери, сказал! Я тебе чё тут шутки шучу?
        - Так, ты успокойся-ка для начала, - отвечаю я. - И волыной своей в меня не тычь, пожалуйста. А то действительно клоуна начинаешь напоминать. Лучше уточни-ка, Абрама вальнули или на него наехали? Сдаётся мне, это две огромные разницы.
        - Ты чё, баклан, в натуре? - нависает надо мной Пёстрый. - Зассал, фраерок? Как до дела дошло, так зассал сразу? Обгадился, чмо?
        Паша с Игорем сидят рядом со мной и глаз с лысого не спускают.
        - Водитель! - кричу я. - На следующей остановке притормозите. Мы выходим.
        - Э-э-э, ты чё гонишь? Ты чё хочешь вообще?
        - Хочу, чтобы ты чётко объяснил обстановку. Чётко, въехал? Вкурил? Ты сядь-сядь, баламут непоседливый. И отвечай, когда спрашивают.
        - Э, ты вообще припух, щегол? - рычит он. - Ты малолетка конченая. Твой номер шесть, ты понял?
        Паша вопросительно на меня смотрит, но я едва заметно качаю головой. В «рафике» нас, кроме водителя, пятеро. В буханке тоже, наверное, человек пять. Прямо бригада.
        - Сучёныш мелкий, хватай дуру!
        - А не боишься, - хмыкаю я, - что из этой дуры я тебе мозги вышибу?
        - Чё ты сказал?
        - А, ну да, - как бы догадываюсь я. - Мозгов нет, чего бояться, правильно?
        - А не ты ли на Абрама навёл? - прищуривается он.
        Вот же дебил. Я так ему и говорю:
        - Ну, ты и дебил, Пёстрый. Сядь уже, не маячь.
        Его товарищ, вроде Гога, хотя на сто процентов не уверен, чуть качает головой и ржёт.
        - Гога, что за кипеш? - обращаюсь я к нему. - У братана, походу, вообще крышу сорвало. Закипело под крышечкой у бедолаги… Давай, хоть ты доложи по-человечески обстановку.
        - Так никто ничего не знает, - пожимает плечами Гога. - Позвонили, сказали, вроде стреляли в Абрама.
        - Кто позвонил?
        - Да пацаны, не знаю. Пёстрый с ними базарил.
        - Ну, и что там, Пёстрый? - киваю я ему. - Членораздельное что-нибудь скажешь уже? Кто звонил, что сообщил? Давай, излагай, разрешаю.
        Знаю, его эти слова бесят, но ничего, ему полезно. Нехрен тут пальцы гнуть. Всяк сверчок, знай свой шесток.
        «Рафик» несётся, торопится, ныряет и всплывает на своих ватных подвесках, как дельфин на волнах.
        - Это ты, сучара, на Абрама навёл! - перекашивается от злобы лысый и, зажав в руке «Макарыча» неуклюже, по-медвежьи тянется ко мне.
        - Гога, - обращаюсь я ко второму бандосу, не глядя на Пёстрого. - А у тебя-то ствол есть?
        - Не, я чё лошара со стволом по городу монтыхляться?
        - А чё этот лысый хрен докопался до…
        Я не успеваю договорить, потому что лысый хрен решается продемонстрировать мне своё физическое и, по его разумению, иерархическое превосходство и, схватив за плечо, пытается всучить-таки своего «Макарыча».
        - Руку убрал, - хмуро бросаю я, но он проявляет настойчивость и дёргает за плечо со всей дури просто.
        А плечо у меня больное, израненное всё. Я бросаю взгляд на Павла. Он ждёт этого взгляда и понимает его правильно - как приказ, как сигнал к бою. Он быстро привстаёт со своего места и наносит Пёстрому несильный, но молниеносный удар тремя пальцами в район кадыка, а потом, как ни в чём не бывало, садится обратно.
        Это коренным образом меняет всю картину. Пёстрый хрипит и валится на пол, хватаясь за горло. Гога вскакивает.
        - Э, вы чего творите, пацаны!
        - Ты же сам видел, - удивляюсь я. - Этот дурачок из берегов вышел. За края перелился. Да ещё и путаница в голове у него изрядная. Ну пусть теперь полежит, отдохнёт, в себя придёт. Короче, ты не знаешь куда и зачем мы едем, так?
        - Ну, типа к Абраму, - говорит он ошарашенно.
        - А что с ним ты тоже не в курсах, да? - спрашиваю я.
        - А? Не, точно не знаю. Пёстрый… ну ты же сам слышал.
        - А чё за муть такая? - продолжаю задавать вопросы я. - Тебе не кажется, что это подстава конкретная, а?
        - А чё?
        Тьфу, блин.
        - Сколько людей в той машине, что за нами идёт?
        - Четверо с водилой.
        - И какой у нас план?
        - Да никакого пока. Приедем на место, узнаем чё там такое. И дальше уже видно будет.
        Отличный план.
        - Ты хотя бы адрес знаешь, куда ехать?
        Адрес он знает и даже уверенно его называет. Удивительное дело.
        - Останавливай тачку! - приказываю я. - Я не еду.
        Не нравится мне вся эта возня.
        - Как так? - удивляется Гога.
        - Тормози я сказал! Эй, шеф, к обочине давай!
        Мы выходим, а они едут дальше. Выглядит всё это несколько нелепо, особенно наезд Пёстрого, возжелавшего во что бы то ни стало меня вооружить. Игорь тормозит попутку, и я называю адрес, полученный от Гоги.
        Я всё-таки решаю съездить и посмотреть в чём там дело, но отдельно, не с этими мутными ребятами. Вряд ли там будет стрельба и бой стенка на стенку. Если действительно в Абрама стреляли, значит на месте уже милиция работает.
        Так и оказывается. Народу толпа, куча ментов и оцепленная площадка перед домом.
        - Паш, иди разузнай что к чему, - говорю я, а сам остаюсь в машине, в бежево-серой, неясной, как мечта, двадцать первой «Волге».
        Паша убегает, а я наблюдаю за происходящим из машины. Водитель доволен премией и спокойно ждёт дальнейших распоряжений. Видно мне отсюда не очень хорошо, но «Рафик» Пёстрого я замечаю. А вот и он сам, злой, как собака, держится за шею. Вокруг него толкутся парни, что-то перетирают.
        Возвращается Павел.
        - Абрам вышел из подъезда и шёл к машине, - рассказывает он. - Навстречу появился мужик в чёрной куртке и два раза выстрелил. Попал только один раз, но вроде несмертельно. Мужик свалил, Абрама увезли в институт скорой помощи. Всё, больше ничего не знаю.
        - Понятно, - киваю я и достаю ещё одну купюру для водителя. - Ну что, едем в институт, значит. Вы не против, шеф?
        - Ребят, - отвечает он. - Я не против. Я вам больше скажу, я так понимаю, вы в Москве вроде как… в командировке, что ли?
        На вид ему лет шестьдесят, но он шустрый дед. По нынешним, ну… то есть по тем, моим первым временам он никакой не дед, разумеется, а мужчина в расцвете. А вот в восьмидесятом уже дедок. На голове у него берет, а под носом усы.
        - Да, - киваю я, - так и есть. Командировочные мы. А что?
        - Ну, я к чему это… Я вижу, вам постоянно ездить нужно, так я могу не единоразово, а на постоянной основе вас покатать. Я так-то на пенсии, поэтому время есть, ну и город знаю. Как-никак сорок лет в таксопарке. Каждую улицу, что называется, вдоль и поперёк. Ну, и по деньгам грубить не буду. Шестьдесят рубчиков в день и вам ненакладно, и мне прибавка к пенсии. Но только это за смену, за восемь часов. А если переработка, тогда извините, сверхурочные по часам буду считать.
        - Нам подходит, - соглашаюсь я. - Вас как зовут?
        - Сергей Сергеевич я, - представляется он.
        - Очень приятно, я Егор. Это Павел, а это Игорь.
        Сергей Сергеевич трогается, лихо разворачивается и… И тут нас останавливает милиция. Трое ментов буквально бросаются под колёса на выезде из двора.
        - Оперуполномоченный капитан Крутых, - представляется старший из них. - Выйдите из машины, пожалуйста.
        - В чём дело, капитан? Нам ехать нужно.
        - Повторяю. Выйдите из машины. И подготовьте документы на проверку.
        Приходится подчиниться.
        - А что происходит, товарищ капитан? - интересуется наш водитель.
        - Проверяем всех в связи с совершённым преступлением.
        - Это что за преступление такое?
        - Так, Брагин Егор Андреевич, руки поднимите, пожалуйста.
        Капитан делает знак и один из его подчинённых принимается меня обыскивать. Ничего не найдя, обыскивают и всех остальных. Потом осматривают автомобиль. Снова обыскивают и снова тщательно проверяют машину.
        - Капитан Крутых, - качаю я головой, - да это просто произвол какой-то. На каком основании вы это всё с нами проделываете?
        - Можете ехать, - недовольно отвечает он. - Ничего не нашли. Информация не подтвердилась, Вадим Станиславович.
        Это он уже не мне говорит, а моему знакомцу, майору Плешивцеву, идущему к нам.
        - Спасибо, Миш, - кивает тот и останавливается прямо напротив меня.
        Сегодня он в штатском и если бы не ментовский взгляд, его можно было бы вполне принять за мелкого руководителя какого-нибудь строительного треста.
        - Хорошо, что ничего не нашли, да Брагин?
        - Даже не могу представить, что вы искали. Уж не орудие ли убийства, товарищ Агата Кристи?
        - Так не убили же никого, - пожимает он плечами.
        - А, - понимающе киваю я, - стало быть преступление по вашей части произошло, по экономической?
        - Сказал бы, да тайну следствия не могу раскрывать. Ну, ты когда придёшь? Часики-то тикают, я жду, а ты и в ус не дуешь. Забыл, как договорились?
        - И рад бы забыть, - улыбаюсь я, - да ваше лицо разве забудешь? Очень уж оно запоминающееся.
        - Вот и отлично. Миш, а машину проверили?
        - Конечно, проверили. На два раза.
        - Вот и отлично, - повторяет Плешивцев и, не прощаясь идёт обратно.
        Сделав несколько шагов, он останавливается и довольно долго смотрит на группу «наших», кучкующуюся вокруг Пёстрого. Понаблюдав за ними, майор сплёвывает и неторопливо идёт к милицейской «Волге», стоящей у подъезда.
        Любопытно…
        Мы едем к Абраму в Склиф. Заодно надо и Мишу навестить. Нужно было бы гостинцы какие-то привезти, но кто же знал, что мы опять здесь окажемся.
        Входим в приёмное отделение и сталкиваемся с Амиром.
        - О, Бро, ты чего здесь, к Мамуке Георгиевичу приехал?
        - Да, как он там?
        - Хорошо всё. Повезло очень. Пуля по рёбрам только скользнула. Его уже заштопали, завтра или послезавтра выпишут, наверно.
        - Да? Действительно повезло. Где он лежит? Подскажешь, как найти?
        - Слушай, пойдём, я тебя провожу лучше, а то плутать будешь. Да ещё и не пустят, а я только что оттуда.
        Паша с Игорем остаются, а я иду с Амиром. Он ведёт меня по лестницам и длинным коридорам и подводит к палате, около которой сидит крепенький мужичок. Медбратик.
        - Ваш? - киваю я на него.
        - Ну да, - подтверждает Амир. - Нет, ну а как. Они же не успокоятся теперь.
        Заходим в палату.
        - О, Бро пожаловал, - криво усмехается Абрам. - Вот так, брат, ставки увеличиваются. Так что ты тоже осторожней будь, да? Ашотик хуже свиньи делает.
        - Ну, как вы тут, Мамука Георгиевич? - спрашиваю я, опускаясь на стул рядом с кроватью. - Нормально. Повезло мне, сильно повезло.
        Он рассказывает то, что я уже знаю. По сути, к пониманию ситуации это нас никак не приближает.
        - Я тут пару дней проваляюсь, наверное. Так что сейчас по всем вопросам к Амиру обращайся.
        - Понял, конечно, не беспокойтесь. Я вот вам тоже кое-что хотел рассказать. Про Ашотика и не только.
        - Что ещё? - хмурится Абрам. - Ты его видел что ли?
        - Нет, самого его не видел, но привет получил. Не такой горячий, как вы, но задуматься не мешает.
        Я рассказываю о том, как меня прессовал Плешивцев, не упоминая о вербовке. И ещё более подробно рассказываю о сегодняшнем приключении с Пёстрым и о том, что Плешивцев явно что-то ожидал у меня найти.
        - И вообще, у меня лично такое чувство, - заканчиваю я, - что именно из этого ствола по вам и стреляли сегодня. Хотя… хотя большой надобности в этом нет, конечно. Нет пули и гильзы, нет экспертизы. Так что, найди они ствол, доказать, что стреляли из него будет очень трудно.
        - Гильзы на месте были, - говорит Амир. - Я узнал. Из «Макарова» шмаляли.
        - Тогда вообще хорошо получается, одним выстрелом двух зайцев убить. И вас, и меня. Вас застрелить, а меня на зону… Правда не сходится кое-что.
        - Что не сходится? - мрачно спрашивает Абрам.
        - Если бы Пёстрый был замешан, - задумчиво отвечаю я, - он бы предупредил Ашота о поджоге точки.
        - Он не знал, - зло бросает Мамука. - Он не знал, падла! Я его посылал в Чехов с поручением. А по точке потом уже решил, когда пацаны сообщили, что менты снялись и свалили. Вот же сука, Пёстрый. Валить его надо гниду.
        - Так сразу-то не нужно, - урезониваю его я. - Может, ещё и не он. Надо понаблюдать сначала, разобраться.
        - Чтобы он нас всех с потрохами сдал? Амир, займись им. И выбей из него всю правду.
        - Хорошо, Мамука Георгиевич.
        - Что ещё? - спрашивает Абрам.
        - Надо Ашотика тоже валить, - хмурится Амир.
        - Да, знаю, ты мне уже десятый раз сегодня говоришь это.
        - Надо его точки себе забирать, - говорю я. - Он в бизнесе ноль. Деньги тишину любят, а он шоу устроил с фейерверками. Идиот.
        - Нет, - качает головой Абрам. - Ашотик, конечно, идиот, но если мы его точки заберём, менты такой начнут! Всех нас в асфальт закатают.
        - А мы у Ашотика заберём, а у ментов не заберём.
        - Это как?
        - Мы сможем более эффективное управление предложить.
        - А контора?
        - А вот с конторой это нужно обсудить.
        Закончив с Абрамом, я посещаю Мишу Бакса и не могу не зайти в палату к Арсению.
        - Привет, майорчик, - лучезарно улыбаясь врываюсь я к нему, как дуновение свежего ветра.
        - Ты чего ходишь ко мне? - злобно щерится он. - Наслаждаешься трудами рук своих.
        - Нет, что ты, просто переживаю, как ты тут. Не скончался ли случайно?
        - А тебя стало быть в тюрьму-то не посадили ещё?
        - За что же безвинного человека и в тюрьму? Нет, этого уж ты не дождёшься. А вот сам за преследование Ирины Викторовны можешь загреметь. Мы сейчас работаем над этим, свидетельские показания собираем и всё такое прочее. Ну ладно, посмотрел на тебя, и на душе легче стало. Бывай, Арсений, не пропадай.
        Вернувшись в гостиницу, я наконец-то звоню Рыбкиной.
        - Егор! - радостно восклицает она. - Я уже места себе не нахожу, думаю не случилось ли чего. Ты как там? Ты в Москве ещё что ли?
        - Да, Наташ, в Москве. Тут дела никак не отпускают. Но надеюсь через день-два вырвусь уже. Тогда сразу к тебе прилечу. Соскучился, ты не представляешь как. Как у тебя дела? Учишься?
        - Учусь, конечно. Как дела, да нормально в принципе. Учёба идёт… Скучаю… Меня тут старостой назначили. Парень был, но его отчислили за поведение. Так что теперь я тут командую.
        - Ну что же, молодец, - смеюсь я, - товарищ староста.
        Поболтав с Наташкой, я иду к телефону-автомату и набираю Злобина.
        - Брагин! Опять ты! Только не говори, будто снова пельменей хочешь. Я так на них скоро и смотреть не смогу.
        - Вопрос есть, весьма щекотливый, Юрий Ильич.
        - Серьёзно? Почему-то я не удивлён. Ну, давай завтра снова пельмешкам побалуемся…
        Что ж, давайте побалуемся. А сейчас нужно собираться на ужин в компании друзей.
        В назначенное время я стою на краю тротуара у гостиницы. Вышел на пятнадцать минут раньше. Игорь с Пашей нервно озираются. Да, времена неспокойные, что уж говорить. Сергей Сергеевич на своей «Волжанке» стоит в боевой готовности.
        Платоныч предупреждал и был прав. Жорина чёрная «Волга» подкатывает раньше, чем договаривались. Могли бы уж сынку генсека и «Чайку» выделить, а то вчетвером сидеть не кайфово.
        Открывается задняя дверь и из неё появляется Скударнов.
        - Егор! Привет! Ты не против, если я тебя посерёдке посажу? Пролазь тогда.
        Конечно я не против.
        - Категорически вас всех приветствую, товарищи! - с улыбкой здороваюсь я. - Рад этому по-настоящему счастливому, судьбоносному и поистине переломному моменту сегодняшнего вечера.
        - Ты погоди тосты говорить, не спеши, - отвечает Жора. - Будет ещё возможность.
        Все смеются, демонстрируя радостное возбуждение в предвкушении дружеской пирушки. Я тоже испытываю это чувство общей радости. Уж тут-то мне ничего не угрожает и можно будет немного расслабиться.
        - Егор, - говорит Скударнов. - А я просьбу твою выполнил. Разузнал про этого твоего майора Голубова.
        - Да вы что!
        - Да, попросил ребят из министерства. В общем, он в военно-инженерной академии служит.
        - Во как! Как его туда-то занесло?
        - Батюшка расстарался. Он у него шишка какая-то в ВЦСПС, вот и пристроил сынка непутёвого.
        - Он преподаёт там? - уточняю я. - Не позавидуешь студентам.
        - Нет, - усмехается Скударнов, - он там зам начальника отдела кадров.
        - Чего? Отдел кадров?
        - Он в Чехословакии служил и там попал в жуткий скандал из-за женщины. Он за дочерью начальника штаба приударил, ну и… в прямом смысле, в общем. Избил на почве необоснованной ревности. Начштаба его лично так отделал, что он в больнице лежал пару месяцев. Товарищеский суд был, всё такое. Типа как шпагу над ним сломали, но отец подсуетился и пристроил в академию. Ему даже звание присвоили. Так что сей субъект считается до сих пор офицером.
        - Всё понятно с ним, - усмехаюсь я. - Ничего не меняется. Он ведь опять избитый в больничке лежит.
        - Это кто его туда отправил? - интересуется Жора.
        - Очередной начштаба, - смеюсь я. - Спасибо Даниил Григорьевич за информацию. Теперь всё на места встало. И так было видно, что мудак, а выяснилось, что он по жизни мудак.
        Всё громогласно ржут:
        - Ты где его нашёл?
        - Да, это не я, знакомая одна его нашла и не знала, как отделаться. Вот пришлось его на излечение посылать.
        - Ну, Егор! Когда ты всё успеваешь только?
        - Слушай! - поворачивается с переднего сиденья Жорик. - А ты чем так сестру мою зацепил? Кроме юности и дерзости? Она мне все мозги тобой заморочила, где ты, да когда ты.
        - Да что вы Георгий Леонидович, разве бы я смог? - улыбаюсь я. - Это ошибка какая-то.
        - Ну и жук ты, Егорка, - смеются все.
        Мы подъезжаем к ресторану и идём в отдельный кабинет.
        - Мне надо ребят где-то посадить неподалёку, - говорю я.
        Метрдотель относится с пониманием. Здесь для сына генсека готовы сделать, всё что угодно. И для дочери, как выясняется, тоже. Потому что как только мы садимся за стол и уже, наконец-то, начинаем расслабляться после дел праведных, в кабинет врывается Галина.
        - Егор! - сходу набрасывается она. - Ты куда пропал? Не позвонил ни разу! Разве так делают? Всё, собирайся, я за тобой пришла. Там машина ждёт.
        - Галя! - вскипает Жора. - Прекращай! У нас ужин! Мы только пришли, ещё не съели ничего!
        - Я всё заказала, мне уже машину загружают, так что без еды не останется. А вы себе лучше девиц пригласите. Всё, Егора я забираю.
        И ведь забирает. Буквально тянет меня за руку и вытаскивает из-за стола.
        - Друзья, - прикладываю я руку к груди. - Отказать даме я никак не могу.
        - Дамский угодник! - разочарованно бросает Жора. - Молодую кровь у нас забрала! Я тебе отомщу!
        - Только я не один же, - говорю я Гале, тянущей меня из кабинета.
        - А с кем ты?
        - С водителем. С двумя даже.
        - Нет, ну вы посмотрите на него. Ладно, в машине место будет.
        - Да, машина у них есть, просто их позвать надо.
        - Уже и машина есть? Ну, ты даёшь, Егор.
        Наш кортеж прибывает на улицу Щусева. Галя сразу тянет меня наверх в квартиру, а ребята несут коробки из ресторана. Консьерж приветливо улыбается. Номенклатурная прелесть застоя, чтоб я так жил, как говорится. На сердце легко делается - легко на сердце от песни весёлой - и из него изливается практически гимн завтрашнему дню: Baby I feel good.
        Всё возможно, всё можно, всё легко и доступно, а главное, весело-то как. Весело жить и наслаждаться молодостью, а кому-то и зрелостью. Да вот только, как научиться не задумываться о том, во что это всё превратится через десять лет. Да что десять, раньше закрутится, заварится, завертится и засосёт в водовороты истории.
        - Галина! Это уже все границы переходит! - раздаётся вдруг возмущённый мужской голос. - Ты уже его и домой притащила?
        В прихожую входит человек-гора, высокий и статный генерал-лейтенант Чурбанов в парадной форме. Он дрожит от гнева, хоть и пытается сдерживаться и похож на громовержца Зевса. И если вдруг он растопчет меня, спустит с лестницы или поразит молнией, выпущенной из именного оружия, ему ничего не будет. Кто же посмеет поднять руку на громовержца? Да, даже и на зятя истинного громовержца.
        - Где твой стыд, Галина? А ну, сопляк, убирайся из моего дома! Если ещё хоть раз на глаза мне попадёшься…
        Приехали! Вот вам и baby I feel good.
        10. Стать Кимом Филби
        Та-да-да-да, как сказал бы Людвиг ван Бетховен. Так судьба стучится в двери. Ну что же, наверное ещё не поздно вернуться в «Прагу». Думаю, до финала там ещё далеко и на легендарное «Птичье молоко» я точно попадаю.
        - Юра! - всплёскивает руками Галина. - Ну что ты несёшь! Как тебе не стыдно? Это же надо такое мне высказать! Это ведь тот самый Егор, про которого я тебе рассказывала! Ну, помнишь, в Доме кино? Он про Галю песню исполнил.
        - Юрий Михайлович, - пытаюсь говорить я спокойно, но убедительно. - Мне же ещё даже восемнадцать не исполнилось.
        - Паспорт! - приказывает Чурбанов, протягивая руку, и я чувствую лёгкий аромат элитного алкоголя.
        Я не мешкая выполняю приказ и протягиваю ему свою паспортину. Смотрите, завидуйте, я гражданин Советского Союза! Или, как вариант, я гражданин, а не какая-нибудь гражданка.
        - Брагин? - спрашивает он и смотрит мне в глаза, проникая в самую душу.
        Хотя, если честно, глаза-то у него добрые. И вообще, глядя на его фотографии, я всегда думал, что он человек достаточно мягкий.
        - Да, - соглашаюсь я. - Брагин.
        - Почему фамилия знакомая?
        - Вы пару месяцев назад приказ подписывали о награждении меня медалью…
        - А! - быстро вспоминает он. - Ты тот юнец, что помог опасных рецидивистов поймать!
        - Так точно.
        - Но ты не москвич. Зачем приехал? Ещё медаль хочешь?
        Я улыбаюсь.
        - Кто же не хочет? Но сейчас я прибыл в командировку в ЦК ВЛКСМ, я секретарь фабричной комсомольской организации.
        - Комсорг значит… Хм… А с Галиной Леонидовной как познакомился?
        - Так через Жорика, - вступает Галя. - Это же тот самый парень, что его от кабана спас на охоте.
        - Ты? - хмурится Чурбанов.
        - Да ну что вы, - отнекиваюсь я, - это он меня спас. Просто он скромный очень.
        - Ладно, - меняет гнев на милость суровый муж. - Иди за мной.
        - Юра, куда ты его? Сейчас гости ко мне придут.
        Мои парни благоразумно пережидают бурю на кухне.
        - Тихо. Пошли.
        Мы заходим в гостиную. Надо сказать, что никакого версальского стиля, рококо и обильного на золото «русского барокко» здесь нет. Вполне скромное по меркам века жилище. Квартира большая, но ничего показушного и разнузданно-роскошного. Кроме, может быть, коллекции алкоголя. На низком буфете стоит с полтора десятка бутылок. Коньяк, арманьяк, виски, бурбон. Всё исключительно заморское. Хотя, нет. «Арарату» в этой коллекции место нашлось. Знал бы, что буду такие визиты наносить, привёз бы с собой бутылочку виски и бутылочку коньячку с собственной винокурни.
        - Выбирай, - приказывает хозяин дома.
        - Юрий Михайлович, я непьющий. Спортсмен. Да ещё и малолетний.
        - Отговорки. Выбирай говорю!
        - Кхе, - крякаю я. - Ну тогда вот это.
        Я показываю на бутылку Луи XIII от Реми Мартан. Никогда не пил, честно говоря, но всегда было интересно, почему эта хрень сто-о-о-лько стоит.
        - А-ха-ха! - смеётся Чурбанов. - А ты правда непростой мальчишка. Галя, посмотри, что выбрал твой протеже!
        Но Галя, кажется не слышит, орудуя на кухне. Юрий Михайлович достаёт два пузатых коньячных бокала и наливает в них на донышко тёмной янтарной жидкости. Я беру бокал в руку и делаю круговые движения, отдавая тепло руки и высвобождая аромат.
        Чурбанов с любопытством наблюдает за моими действиями. Погрев этот жидкий янтарь с полминуты, я подношу бокал к носу и делаю вдох. Мама дорогая… Ну, не зря, наверное, он в нашем мире под двести тысяч за бутылку шёл. Мда…
        - Ну, твоё здоровье, - поднимает бокал генерал.
        - За вас, Юрий Михайлович, - салютую я в ответ.
        Делаю глоток. Я, конечно, тот ещё дегустатор, но вещь знатная, тут ничего не скажешь. Почти так же хорош, как мой узбекский, улучшенный Доком. Шучу.
        Входит Галина с блюдом с блинами.
        - Юра, ты зачем ребёнка спаиваешь.
        - Ты посмотри, что твой ребёнок выбрал.
        - Я в этом не разбираюсь, - улыбается Галя и уходит.
        На столе появляется икра и закуски из ресторана.
        - Брагин, а тебя же вроде даже подстрелили тогда? - спрашивает Чурбанов. - Я не путаю?
        - Было дело, - неохотно отвечаю я.
        - Куда?
        - В грудь. Ну, то есть пуля в грудь вошла и из спины вышла. Ничего не сломала, спасибо ей за это.
        - Показывай.
        - Юрий Михайлович, неудобно.
        - Показывай, говорю.
        Эх, да вы нарезались, ваше благородие. Я расстёгиваю рубашку и показываю маленькую дырочку с выпуклыми краями, как у лунного кратера.
        - Спину!
        - Юрий Михайлович…
        - Ничего, по-мужицки, я же не при гостях тебя раздеваю. Давай.
        Я приспускаю с плеча рубашку и он присвистывает.
        - Юра, не свисти дома! - говорит Галя, внося в комнату новое блюдо и ахает. - Это что такое?
        - Бандитская пуля, - улыбаюсь я. - Простите за стриптиз, но это по воле товарища генерала.
        Товарищ генерал щедрой рукой плещет драгоценного Луи по бокалам и делает хороший глоток. А в прихожей раздаётся звонок. Начинают приходить Галины гости и, к счастью, меня не превращают в «говорящую собачку», а просто знакомят с друзьями и приятелями.
        Люди приходят разные, но, в основном, известные. Компания весёлая и жизнерадостная. В принципе, так всегда бывает, когда на буфете в изобилии представлены напитки, и икра мажется по блинам бескомпромиссно толстым слоем. Где будут эти люди, когда Юрий Михайлович окажется в колонии, а его жена полностью будет дезориентирована?
        Наконец приходит время моего выступления. Мне вручают гитару и представляют, как восходящую звезду романса. Бред. У меня, по большому счёту, ни слуха, ни голоса. Я так и говорю.
        - Друзья, без малейшего намёка на кокетство заявляю, петь не умею, в ноты не попадаю, аккорды путаю. Берусь выступить перед вами, искушёнными мэтрами исключительно удовлетворяя просьбе нашей прекрасной хозяйки. Ну, ещё в порядке тренировки смирения.
        Все смеются. Им-то что. Ладно. Исполняю свою «Эх, Галя-Галя…»
        Надо сказать, что старина Луи немного раскрепощает, так что фальши сегодня меньше, но всё равно достаточно, чтобы стать душой компании, не вызывая ненужной зависти и прочих чёрных чувств.
        Песня заходит на ура и исполняется ещё трижды, последние два из которых хором и под аккомпанемент настоящего музыканта из театра оперетты. Пётр Налич родится ещё примерно через полгода, а песня его уже пленяет умы богемы.
        Игорь с Пашей не сидят на кухне, как прислуга, а тусуются с гостями и Паша даже флиртует с милой девушкой, оказавшейся балериной из Большого. Бориса Буряце на вечеринке нет по вполне понятным причинам. Уж с ним бы Юрий Михайлович дорогие коньяки распивать бы не стал, я думаю. Хотя я совсем не исключаю, что слухи о характере связи между Борисом и Галиной могут быть преувеличены.
        Уезжаем мы поздно, найдя прекрасных друзей. Главное верных. Сергей Сергеевич, заснувший в машине, получает щедрые сверхурочные и, кажется, остаётся вполне довольным тем, как прошёл очередной день его пенсии.
        Утром, на удивление, мне никуда не нужно идти, и я планирую выспаться, но меня будит Платоныч.
        - О, ты спишь? - удивляется он, когда я открываю дверь.
        - Угу, - киваю я. - Проходи.
        - Нет, не буду. Я на минутку заглянул.
        - Как вчера посидели?
        - Нормально, - кивает он. - До «Птичьего молока», правда, дело не дошло.
        - А вот я попробовал. Неплохо, надо сказать.
        Он улыбается и кивает.
        - Я попрощаться, Егор. Поехал, в общем, а то уж больно загостился, да?
        - Да, уж… Я тоже хочу.
        - Так давай, раз хочешь, - усмехается он. - Хотя тебе-то скучать вообще некогда, как я посмотрю, да?
        - Скучать некогда, но и носиться здесь, как белка в колесе не слишком-то хочется.
        - Ничего, Егор, ничего. Вот сделаем все дела, тогда отдохнём.
        - Дядя Юра, ты там тоже не прохлаждайся. Тебе нужно преемника до кондиции доводить. Его, кстати, утвердили на твоё место?
        - Нет ещё. Ефим там занимается, но ясности пока нет. Посмотрим, в общем.
        - Слушай, а если его не утвердят, некоторые вопросы будет достаточно проблематично решать, тебе не кажется?
        - Чего кажется-то, я точно знаю. Ладно, иди сны досматривай. Поехал я в аэропорт.
        - Машина нужна? - спрашиваю я, а то я тут обзавёлся.
        - Как это? - удивляется Большак.
        - Ну, как, в аренду взял вместе с водителем.
        - Вот, ты шустряк, - качает он головой. - Тебе бы генсеком стать, такая бы жизнь началась.
        - Это мне не светит, - улыбаюсь я. - Тут очередь такая, все успеть хотят. Хоть по чуть-чуть, а постараются свои пять минут славы захапать.
        - Ну что же… может потом когда-нибудь
        Мы прощаемся и дядя Юра уходит, а я уже не ложусь. Иду в душ, умываюсь, а потом звоню юной следачке. Её долго-долго разыскивают, и я уже готовлюсь, что кто-нибудь просто возьмёт и повесит трубку на рычаг, но на том конце провода всё-таки раздаётся напряжённое и робкое:
        - Шeлюхова.
        - Анжела Степановна, привет, - говорю я. - Это Брагин.
        - Кто? - удивляется она.
        - Бывший подозреваемый, а ныне несовершеннолетний свидетель по делу майора Голубова.
        - А, Егор Андреевич, - Анжела немного расслабляется. - Слушаю вас.
        - Да я просто хотел узнать, как у вас дела.
        - Что?
        Она резко смущается и не знает, что говорить дальше.
        - Ну, как поживаете, - смеюсь я, - всё ли хорошо. Может, пойдём по чашечке кофе хлопнем?
        - Как? - продолжает пребывать в ступоре она.
        - Ну, Анжел, ты чего? Я говорю, пошли в кафешку, кофе выпьем.
        - С несовершеннолетним? - ужасается Анжела Степановна.
        Я начинаю смеяться:
        - Ну, а что, вдруг прокатит и паспорт в кафе у меня не спросят?
        - Ой, нет, я не то… - она вдруг тоже начинает смеяться. - Ну ладно, я про другое совсем.
        - Не бойся, я тебя под статью не буду подводить. Просто поболтаем и…
        - Ну, Егор, я не про это… - перебивает меня она. - Но сегодня никак. У меня тут три подозреваемых, так что на кофе, к сожалению времени нет.
        - Ну ладно, - легко соглашаюсь я, демонстрируя свой бесконфликтный характер. - Тогда завтра, а то потом улечу в далёкие края и буду тебе серебряным крылом махать с неба.
        - А ты что, лётчик? - проявляет заинтересованность она.
        - Так, Анжел, ладно, я тебе завтра расскажу всё, что знаю про полёты, хорошо?
        - Да это я так просто спросила… Слушай, давай, утром мне позвони и я тебе скажу, смогу или нет, хорошо?
        - Хорошо, Анжела, очень хорошо. Но есть ведь ещё и вечер.
        - Нет, мне вечером к бабушке надо.
        На этом попытка коррумпировать следственный аппарат и добиться лояльности в его рядах терпит фиаско. Ну, а что, отрицательный эксперимент - тоже эксперимент. В конце концов, это же неокончательное «нет».
        Потом я звоню Злобину.
        - Пельмени, Леонид Юрьевич? - сходу предлагаю я.
        - Вы ошиблись, товарищ, шпион живёт этажом выше. - хохмит Де Ниро, обыгрывая бородатый анекдот. - Ладно, шучу. Приходи, чего уж там.
        - Пельменные недели в Макдональдс продолжаются, - шучу я в ответ, только эта шутка падает в сухую неунавоженную почву и остаётся неоценённой.
        Наша особая тройка к назначенному времени прибывает на встречу на авто. Времена меняются. В лучшую сторону, до поры до времени.
        - Что на этот раз? - улыбается своей денировской улыбочкой полковник Злобин.
        - Дерзкая, но удивительно прекрасная идея.
        - Может, лучше не нужно, Егор? Подумай. Есть такое правило, если можешь не высказать идею, промолчи. Мне же потом с этим жить.
        - Давайте устраним Ашотика Большого. Пошлём его в пешее эротическое путешествие. А вместо…
        - Погоди, какое путешествие? Пешее эротическое?
        Он начинает хохотать:
        - Где ты это берёшь, Егор? Мда… Ну, давай-давай, продолжай, пошлём его в пешее романтическое, то есть эротическое путешествие, а сами…
        - А сами встанем на его место.
        Он прикрывает один глаз, взвешивая мысль и качает головой.
        - Слушай, нет, из-за трёх точек начинать битву с МВД никто не захочет. Главное, волна сразу же доверху дойдёт и тогда захлестнёт всех. Смоет просто. Зачем нам цунами устраивать? Никто не захочет. Точно, не сейчас.
        Я киваю, пока он это говорит, но потом сразу возражаю:
        - Так вся хохма в том, что мы не будем биться с ментами.
        - Как это?
        - Очень просто. Мы будем биться с Ашотом, подомнём его и займём его место. Я и Абрам. То есть мы будем управлять катранами совместно с МВД. Здесь с «конторой», а там с ними.
        - Ты серьёзно что ли?
        - Конечно. В «Москве» у нас крутая элитная тусовка, а там рабоче-крестьянская и социально-близкая. Сегменты рынка разные, целевая аудитория разная. Значит нужно иметь два бренда, не конкурирующих между собой. Грамотно позиционируем продукты и будем в шоколаде.
        - Помимо иностранных словечек, смысл которых можно хотя бы попытаться угадать, - говорит он, - совершенно непонятно, нахера это нужно нам и им тоже. Вам с Абрамом, понятно, бабки, а нам зачем?
        - Вы будете иметь точную информацию, о том что у ментов…
        - Погоди, а они что, идиоты и не осознают этого риска? Егор, херня, какая-то, тебе не кажется?
        - Да почему херня, для них…
        - Так, не выражайся, - назидательно замечает Злобин.
        - Хорошо, - соглашаюсь я. - Смотрите, они хотят, чтобы я на вас стучал, так? А что взамен? Типа тогда они меня не будут прессовать? Ну, это ведь смешно, правда? Поэтому я скажу этому Плешивцеву, мистер, буду делать, как ты хочешь, но отдай мне этого хоббита Ашотика Большого.
        - Ты в Кима Филби решил поиграть что ли? Двойным агентом хочешь стать? Ментам нужны рычаги давления. Если тебя не за что прихватить, они не поверят. С другой стороны, и нам это не очень нужно, мы и так всё знаем.
        - Да ладно, компромат лишним не бывает. Грядут перемены и инфа будет дорого стоить. Ну, и за вашу крышу, за прикрытие мы же с Абрамом будем платить. Мы же с вами… то есть я лично с вами выстраиваю глобальные контуры сотрудничества. На будущее, не на год или на два, а до упора, до победного конца. А менты нам пригодятся ещё много раз. Вот помяните моё слово. Уйдут Щёлоковы и Чурбановы, а Плешивцевы никуда не денутся. Они сейчас-то не особенно стесняются, а в новые времена такую деятельность развернут, о-го-го!
        - Тебе позывной Кассандра надо присвоить, прорицатель ты наш.
        - Ну, что, даёте добро? Мы этого Плешивцева и всех его начальников к ногтю прижмём. Я кстати вчера с Чурбановым познакомился.
        - Где это ты умудрился? - удивляется Злобин.
        - Дома у него, - улыбаюсь я. - Нормальный мужик вроде.
        - Он к этим делам отношения не имеет.
        - Ну, и хорошо. Это я так, к слову пришлось.
        - Поражаешь ты меня, Егор. Ну да надо уже перестать поражаться… Ладно, давай, пробуй. Хрен с тобой, экспериментатор.
        - А вы, ребята, совсем непростые, да? - качает головой шофёр Сергей Сергеевич. - Интересно с вами работать. Любопытно даже, куда дальше поедем. Только Кремль и остаётся, наверное…
        Мы приезжаем в ментуру, так сказать, в ГУБХСС. Парни остаются в машине, а я иду разыскивать майора Плешивцева.
        - Смотри-ка, сам пришёл, - удивляется он. - А я уж бригаду снаряжать начал, тебя ловить.
        - Зачем меня ловить, - пожимаю я плечами, - я сам кого хочешь поймаю. Вот сейчас буду вас, Вадим Станиславович, из трясины вытаскивать, как сомика.
        - Так, - хмурится он, - ты вольности эти заканчивай. Отставить. Понял? У нас есть субординация, а кроме неё нет ничего стоящего. Говори.
        - Конкретный вы мужик, - качаю я головой и без приглашения сажусь за приставной столик.
        - Конкретный-конкретный, - хмуро кивает он. - Паспорт принёс? Давай, записать надо, для отдела кадров.
        - Погодите вы записывать, - хмыкаю я. - Поговорим сначала.
        - О чём ещё говорить собрался? Всё сказано. Условия доведены до сведения. Раз пришёл, значит согласен.
        - На что-то согласен, на что-то не согласен, - парирую я. - На сотрудничество согласен, но условия немного другими будут.
        - Чего? - повышает голос Плешивцев. - Ты ох*ел, салабон? Я тебе сейчас в одно место другие условия забью. Ты понял меня? Паспорт давай и вот здесь подпиши.
        Он протягивает мне несколько листов, отпечатанных на бумаге.
        - Товарищ майор, да вы не кипишуйте, пожалуйста. Смотрите за руками, как говорится. Я работать на вас буду, ладно, но не потому, что вы грозите сфабриковать кучу дел. Нет. Это вообще детский сад какой-то. Моё предложение такое. Вы убираете Ашотика и отдаёте всё его хозяйство мне.
        - Чего? - у Плешивцева даже глаза на лоб лезут. - Ты не ох*уел, боец?
        - Нет. Поясняю. Я делаю ваши недоказино прибыльными и привлекательными для клиентов. Но это возможно, только если я обладаю всей полнотой власти. Доход увеличим минимум в полтора раза. В общем, Ашотика в обмен на сверхприбыли. Про двадцать пять процентов с моего другого бизнеса забудьте. Это не обсуждается. Информацию по «конторе» предоставлять буду, но подставляться ради неё не стану. Будет инфа - буду сообщать. Не будет, соответственно нет.
        - Да ты не ох*ел, Брагин? - ошарашенно спрашивает Плешивцев и глаза его раскрываются широко-широко, а довольно длинные волосы, пытающиеся прикрывать его череп, вдруг электризуются и встают дыбом.
        Майор поднимает трубку телефона и набирает несколько цифр:
        - Дежурного с конвоем ко мне, - бросает он и кладёт трубку на место. - Пара минут у тебя есть, прежде чем отправиться в мрачные подземелья.
        - Это было бы большой ошибкой, - качаю я головой. - Впрочем…
        Впрочем, я не договариваю, поскольку на пороге кабинета оказывается дежурный лейтенант и двое рядовых краснопогонников.
        - Большая ошибка, товарищ майор, - замечаю я. - Очень многие знают, что я к вам поехал.
        - Плевать. Дело уже открыто, только тебя и ждёт.
        Я пожимаю плечами. Нет, мне совсем даже не плевать, просто не хочу подавать виду.
        - Выводите, - приказывает майор. - Браслеты! Потуже защёлкивайте.
        Мы выходим, а сам Плешивцев тоже поднимается из-за стола и идёт в коридор следом за нами. Вот же собака такая… С удовлетворением и чувством выполненного долга наблюдает он за врезающимися в мои руки наручниками и…
        Какого хрена! Вот именно! Эта фраза, произнесённая довольно громко, сотрясает здание:
        - Какого хрена, майор? Что здесь происходит?
        Вот уж действительно, попробуй-ка обоснуй, Плешивцев…
        11. Говорила мама мне, не водись с ворами
        Плешивцев вытягивается во фрунт, моментально краснеет и пучит глаза, будто персонаж книги о тяжкой и несправедливой жизни солдатика при угнетателях и помещиках. Ну, ещё бы, увидеть перед собой замминистра да ещё и в такой совершенно неподобающий момент.
        - Товарищ генерал-лейтенант, майор Плешивцев…
        - Что здесь происходит, майор? - с нескрываемой и очень даже явной угрозой в голосе перебивает Чурбанов. - Где родители? Где официальный представитель? Почему несовершеннолетний у тебя в наручниках под конвоем? А ну, быстро расстегнул! Ты кто такой майор?
        - Товарищ генера…
        - Почему он вообще у тебя здесь? - не слушает его Чурбанов.
        - Он… - начинает Плешивцев и запинается.
        - Он не придумал ещё, Юрий Михайлович, - вставляю я. - Сказал, что был бы человек, а дело найдётся.
        - Что? - задыхается майор. - Он фарцевал! Валютой торговал!
        - Чем? - мне даже смешно становится. - Валютой? Да я её в глаза не видел. У меня столько дел, что на каждую минуту суток найдётся человек, что подтвердит, где я находился. А ночью дежурная по этажу. Он мне доллары хотел подкинуть. Или марки, я точно не знаю.
        - Зачем? - хмурится Чурбанов.
        - Хотел принудить меня стать агентом и за высокопоставленным чином из КГБ следить. С ума сошёл, не иначе.
        Покрутись, друг дорогой, как уж на сковородке.
        - У меня есть свиде… - начинает Плешивцев, но Чурбанов снова его прерывает.
        - Снять наручники, я сказал! Плешивцев, рапорт с объяснениями. Чтобы был через пятнадцать минут у меня. Принесёшь к начальнику управления. Ясно?
        Оковы тяжкие падут,
        Темницы рухнут - и свобода
        Вас примет радостно у входа…
        Спасибо, дорогой Александр Сергеевич, и вы, Юрий Михайлович. Если бы вы так чудесно не появились, снова бы в казематах оказался.
        - За кем он хотел поставить тебя приглядыать? - спрашивает Чурбанов, когда, освободившись, я шагаю рядом с ним.
        - За Злобиным. Да он и на Галину Леонидовну намекал. Явно что-то затевает человек. Я отказался, и он решил, будто я передумаю, посидев в камере. Может прессануть хотел, я не знаю.
        - А ты что, со Злобиным знаком? - хмурится он.
        - Да, мы с ним земляки. Он человек порядочный и очень толковый, на мой взгляд.
        - И что, вы настолько близко знакомы, что ты можешь знать о каких-то там тайнах?
        - Никак нет. Работу он со мной не обсуждает. Ни разу такого не было.
        - Чего же тогда?
        - Думаю, за этим майором Плешивцевым стоят другие люди, покрупнее. И, возможно, они пытаются готовиться к новым временам. Вот и пытаются провернуть что-то типа переговоров Вольфа и Даллеса за спиной у всех.
        - И что это за времена такие? - хмурится Чурбанов.
        - Неловко говорить об этом… - качаю я головой.
        Тем более в коридоре, где каждую секунду раздаётся «здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант».
        - Давай без стеснений. Мы тут один на один, да?
        Ну, типа… не совсем. Я киваю.
        - Хорошо, - я понижаю голос. - Я имею в виду времена, когда Леонид Ильич… не сможет уже защищать вашего шефа.
        - Ты про Щёлокова? - вслед за мной говорит тише и он.
        - Да, - киваю я, - про Николая Анисимовича.
        Чурбанов смотрит на меня в упор. И взгляд его, кажущийся на архивных фотографиях кротким и ласковым, становится жёстким и опасным.
        - И что же тогда произойдёт?
        - Не исключено, что придёт к власти кто-то из параллельной структуры…
        - Тёзка мой, думаешь? - сводит брови генерал. - Это тебе Злобин сказал?
        - Нет, он со мной на подобные темы не разговаривает. Это чисто мои собственные соображения.
        - Чтобы так соображать нужно информацией обладать. Ладно, здесь действительно не место на такие темы разговаривать. Вечером приезжай, коньяк будем допивать. Интересно узнать, что в голове у молодого поколения.
        Он пытается смягчить углы, но я вижу, что он крайне встревожен этим разговором и непонятной ситуацией. И даже по лицу проносится мысль, не зря ли он меня отбил у Плешивцева.
        - Я пас, Юрий Михайлович, - улыбаюсь я в ответ. - Приеду, конечно, но пить не буду.
        - Не понравилось что ли?
        - Понравилось, конечно, но я едва выжил, честно говоря. Так что повременю пару годиков до следующего раза.
        На этом мы прощаемся. Он остаётся, а я ухожу восвояси. Возвращаюсь в гостиницу и поднимаюсь в казино. И надо же, первый кого я вижу - это Абрам. Он морщится, перегибается набок, но ходит самостоятельно и выглядит вполне живым.
        - Мамука Георгиевич, да вы настоящий герой!
        Я улыбаюсь и жму ему руку.
        - Герой-герой, бок с дырой, - морщится он.
        - Ну как вы, разрешили врачи ходить?
        - Врачи лежать разрешили, - вступает Амир. - Но наш Мамука Георгиевич лучше врачей всё знает, сам им расскажет, что надо делать, а что нет. Правильно я говорю?
        - Амир, прекращай, понял? Тут тебе не политбюро, чтобы критику разводить. Где Пёстрый, скажи лучше. Пойдёмте в сторонку отойдём.
        - Не знаю, где Пёстрый. Послал Зайца и Фомку к нему. Звонили, говорят, найти не могут. Я велел ждать пока что.
        - Чует, сучонок, что в косяках весь, - кивает Абрам. - Думаю, пацаны его не дождутся. Свалил уже, наверное.
        - Да куда валить-то? Маляву нарисуем, нигде не спрячется.
        - Теоретически, - пожимаю я плечами, - он может и под защиту Ашотика метнуться.
        - Да и хрен с ним, - машет рукой Мамука. - Достанем рано или поздно. Невелика шишка, чтобы о нём столько говорить. Что будем делать с этим обезяном?
        - С Ашотиком? - уточняет Амир.
        - А ты ещё какого-то обезяна знаешь? Ну-ка, молодой горячий, что думаешь?
        Абрам поворачивается ко мне и смотрит в упор.
        - Я думаю, - чуть помолчав, отвечаю я, - что этим покушением он перешёл все мыслимые границы. Если до этого речь шла о конкуренции, то теперь вопрос стоит совсем иначе. Он захотел физически устранить соперника. Ну, и тут, собственно, говорить даже не о чем. Либо мы… ну, то есть вы даёте полноценный ответ…
        - Асимметричный? - хмыкает Мамука.
        - В данном случае, лучше симметричный, но более успешный. Либо, об вас все будут ноги вытирать. Ну, а раз так, стало быть, ничего другого не остаётся, как просто зачистить поляну и оставить выжженную землю. Уничтожить до последнего бойца. Я это так вижу. С угрозами существованию ничего другого не сделать, мне кажется.
        Воцаряется молчание.
        - Всё правильно говоришь, - наконец прерывает тишину Абрам. - Но тогда возникают вот какие вопросы. Как быть с ментами? Они на дыбы встанут. Могут конкретно ответочку прислать. А потом, у нас не Варшавский договор, регулярной армии нет. Надо авторитетных людей просить…
        - С авторитетами по-любому вам придётся провести переговоры, - соглашаюсь я. - Собрать на свою сторону сочувствующих, посрамить несогласных и привлечь яркими победами колеблющихся.
        - Ты агитатор, в натуре, - хмурится Абрам. - Конкретно скажи. Что с мусорами делать будем?
        - Попробуем с ними договориться, объясним, что сами, без Ашотика справимся. И всё даже лучше, чем было станет, денег больше, стабильности больше, удовольствия больше.
        - Они же знают, что мы с «конторой» в деле, - с сомнением говорит Амир. - Зачем им такой вариант вообще?
        - Двойная защита, - пожимаю я плечами. - Мы в таком случае были бы прикрыты и перед одними, и перед другими. Вернее, от одних другими. И никто не был бы заинтересован в провале иной стороны. Я попробую договориться, только с кем-то повыше этого майора, с тем, кто реально решения принимает. Но на это, скорее всего, время потребуется. Мне так кажется.
        Про Чурбанова, да и вообще про приключения с ментами я рассказывать не хочу.
        - Кажется ему, - тихонько говорит Абрам. - А ментам это зачем вообще?
        - Так это для всех определённая гарантия неприкосновенности. Все вовлечены и падение одной части контура приведёт к падению второй и третьей. С одной стороны - это прямая зависимость, а с другой - взаимная выгода. Это как посмотреть, короче. Но устаканивание и осознание всеми игроками новых правил может занять время.
        - C Ашотиком нужно решать как можно скорее, - вставляет Амир.
        - Решать нужно, - соглашается Мамука. - только спешка хороша знаешь когда?
        Мы ещё немного переливаем из пустого в порожнее, всячески рассматривая ситуацию со всех сторон, а потом я звоню Злобину, но больше на меня у него времени не находится, и он обещает поговорить со мной завтра.
        Завтра, завтра, завтра… Ситуация начинает раздражать. Мне нужно с Чурбановым встречаться сегодня, и разговор будет, скорее всего, не слишком простым. Боюсь, к началу нашей встречи он уже будет осведомлён о моей любви к азартным играм. И это либо выведет нас на новый уровень, либо разрушит наши с ним личные отношения в самом начале их возникновения. А значит, сможет осложнить положение в целом.
        От размышлений меня отвлекает стук в дверь. Блин. Не думаю, что это Ашотик, а вот менты вполне могут какую-нибудь операцию провести. Я снимаю трубку, чтобы позвонить Паше. У нас всё отработано, он выглянет из соседнего номера и сообщит мне, что там происходит.
        Но позвонить я не успеваю. Из-за двери доносится знакомый голос:
        - Егор, это я…
        Айгюль! Ух ты, давно не виделись!
        Она врывается в номер яркая, весёлая, живая, как маленький вихрь:
        - Привет! Сто лет, сто зим! Ну, как ты тут? Тосковал? Я вот спать не могла, всё о тебе думала. А ты? Даже не вспомнил обо мне ни разу? Сознавайся! Забыл меня? Забыл?
        Она бросается ко мне и, обняв, поджимает ноги, виснет на моей шее. А я кручу её, перебирая ногами по паркету и рискуя разнести мебель.
        - Кто ты, прекрасная незнакомка? - отвечаю я удивлённо. - Мы что знакомы? Что-то я не припоминаю.
        - Ах, так! Ну-ка, поставь меня на пол! Поставь немедленно!
        Я даю ей встать на ноги.
        - Ладно, - милостиво заявляет она, расставив руки в стороны и стараясь сохранить равновесие - так и быть. Знаю, что врёшь, по глазам вижу. Но тебе придётся заслужить моё прощение. Доказать… Ф-у-у-у-х… Голова закружилась…
        Она смеётся и трясёт головой, отчего по её чёрным густым волосам пробегают волны.
        - Ты понял?
        - Не совсем, честно говоря, - улыбаюсь я. - Ты бы не могла мне пояснить, что именно придётся делать, чтобы заслужить твою милость?
        - Что?
        - Да, что нужно сделать, я не совсем понимаю, о чём, собственно, речь.
        - Ты должен будешь сам решить, что именно делать, - смеётся она. - Но, если мне не понравится, горе тебе! Понял? Но только не сейчас. Я голодная, как собака. Поехали, поедим.
        - Сейчас? Ну, поехали. Куда поедем?
        - В «Узбекистан». Я уже заказала столик.
        - Интересно, ты ведь только что из Узбекистана, если я правильно понимаю, и уже соскучилась по узбекской еде?
        - Не будь занудой, - усмехается она. - Где ещё можно так хорошо поесть? Пошли, надо такси вызвать.
        - Ну пошли, раз такое дело, но такси не нужно, у меня машина.
        Я звоню в номер ребятам и даю команду на выезд. Через пять минут мы с Айгюль выходим из гостиницы. Соблюдая законы военного времени, мы выходим не через центральный вход и сразу прыгаем в машину. Игорь стоит и крутит головой, пеленгуя любые потенциальные угрозы. За рулём наш персональный пенсионер, на переднем пассажирском сиденье Паша, мы сзади. Игорька не берём, чтобы не тесниться втроём. Всё-таки девушку везу.
        - О, - качает эта девушка головой, - у тебя всё чётко, как я погляжу. Молодец какой.
        - Система безопасности, - поясняю я. - Времена непростые, сама знаешь. Так что лучше перебдеть, чем недобдеть.
        - Ты прям большая шишка, выглядишь, как начальник всех начальников.
        - Кто бы говорил, - усмехаюсь я. - сама выглядишь так, будто сделку на миллиард баксов заключила.
        Она смеётся и качает головой. Хорошее настроение. Наверное, действительно провернула серьёзное дельце.
        В ресторан нас пускают без вопросов, несмотря на то что мест здесь нет просто никогда, и даже будь ты самой знаменитой знаменитостью, это не гарантирует, что тебе удастся проникнуть внутрь. Но к Айгюль это не относится, похоже.
        Мы заказываем целую кучу еды.
        - Я слона могу съесть, - поясняет Айгюль. - Со вчерашнего дня ничего не ела.
        Она с аппетитом поглощает, всё что нам приносят. Плов, надо сказать, действительно отменный.
        - Ты ещё долго здесь будешь? - спрашивает она.
        - Думаю, нет. Завтра-послезавтра уеду, наверное. Но возможно, скоро опять вернусь. А у тебя какие планы?
        - Дядя говорит, тебе понадобится оружие в ближайшее время.
        - Серьёзно? И что он предлагает?
        - Оружие предлагает, что ещё? - пожимает плечами Айгюль.
        - Оно, я думаю, может понадобиться Абраму, а не мне, - отвечаю я.
        - Побеждать тебе надо, а не Абраму. Абрамы приходят и уходят, ты так не думаешь?
        - Может, и так, но у каждого своя функция. И если кто-то берётся решать проблемы с блатными, то пусть делает это сам и эффективно. Криминальным авторитетом я делаться не собираюсь, и мне воевать не нравится. Мне нравится создавать, а не разрушать. Ладно… скажи лучше, как там дядя твой? Не подыскал тебе жениха ещё?
        - Жениха? А ты что, хочешь меня скорее замуж спихнуть?
        - Что ты, что ты, радость моя. Разве я могу этого хотеть? Тебе ещё не пора. Да и муж тебе нужен возлюбленный, только тот, кого ты сама возжелаешь. Впрочем, не забывай, что юность склонна к поспешным выводам, а девушки часто влюбляются не в тех парней, а потом локти кусают. Закон природы.
        - Как интересно, - чуть поднимает она брови, в стиле «ах, вот оно как». - А ты «тот» парень или «не тот» парень? Как разобраться в этом вопросе?
        - Не знаю, какой я парень, а вот ты девушка хоть куда. Отчаянная, дерзкая, смелая и ненасытная. Ешь-ешь, это я не плов имею в виду.
        - Что? Ты меня обжорой назвал? Ну всё. Придётся тебя очень сильно… э-э-э…
        - Отделать? - подсказываю я.
        - Вот именно, - она удовлетворённо кивает. - Да, отделать.
        - Что же, в таком случае, мне придётся сделать с тобой? Впрочем, не говори, я уже знаю, догадался по мечтательному выражению твоего лица и сиянию глаз.
        - Смотри, не ошибись, - качает она головой.
        - Хорошо. А по поводу оружия скажу, что мне понадобится его довольно много. Но не прямо сейчас, чуть позже, в течение нескольких месяцев. А в данном конкретном случае пусть вопрос решает Абрам. Я, если нужно будет, помогу, но брать всё на себя не хочу.
        - Это правильно. Дядя мне так и сказал, практически слово в слово. Но я от себя добавила бы, что не следует на Абрама слепо полагаться. Все мы люди, да?
        - Ты знаешь что-то такое, что следовало бы и мне брать в расчёт?
        - Ничего конкретного. Просто не забывай, что стопроцентно верить ты можешь только себе.
        - А тебе?
        - И мне, - хмыкает она. - Мне особенно.
        Хм… Что это, сигнал предупреждения или просто теоретические рассуждения? Хм-хм-хм…
        Мы выходим из ресторана в хорошем настроении, если не брать во внимание мысли, которые крутятся в голове независимо от того, насколько благостным кажется вечер. Идём к машине, стоящей в ста метрах. Паша двигает за нами, всё честь по чести.
        - Он всегда рядом с тобой? - кивает Айгюль в его сторону. - Я так и ревновать начну.
        - Не стоит, у нас с ним отношения иного характера, - усмехаюсь я. - Товарищеские.
        - Я хочу с ним познакомиться, - заявляет она и останавливается.
        - Павел, - представляется Паша, который, разумеется, всё слышит.
        Она протягивает руку для пожатия, и Паша её пожимает, но сказать больше никто ничего не успевает. Пространство озаряется синими всполохами, а тишина оказывается разорванной резкими вскриками милицейской сирены.
        К нам подлетает милицейский «Пазик» и жигули, а ещё «зилок» автозак с надписью «Спецмедслужба». Из машин выскакивает толпа ментов и в один миг окружает нас плотным кольцом. Они хватают нас под белы рученьки и заталкивают в автозак.
        Помню, помню, помню я,
        Как меня мать любила
        И не раз, да и не два
        Она мне говорила
        Говорила мама мне
        Не водись с ворами
        Тебя в каторгу сошлют
        Скуют кандалами…
        Да, всё так, сковывают, запихивают, лишают свободы. Опять двадцать пять. Ну, и кто же на этот раз? Кроме Анжелы с Арсением ничего в голову не приходит. Но это, конечно, шутка, попытка подбодрить самого себя. Ну, а раз бред, то вполне может оказаться правдой, поскольку всё что практически невероятно, как раз и происходит в моей жизни.
        Нас привозят в явно казённый дом, холодный, сырой и с мерзким подвальным запахом, смешанным с запахом хлорки. Мне заламывают руки, тащат по коридору и вталкивают в выложенное кафелем помещение, похожее на прозекторскую. Правда, в отличие от прозекторской, здесь стоят койки с железными сетками.
        Маленькое окно под потолком забрано решёткой. Интересно, что это, дурка или вытрезвитель? Впрочем, это не так важно. Гораздо более важный вопрос - это зачем я здесь. И кто мой дерзкий похититель.
        Ждать приходится недолго и вскоре этот вопрос выясняется. У меня появляется посетитель. Он входит внутрь, и тяжёлая металлическая дверь, много раз крашенная белой краской, захлопывается за ним с гулким стуком, замыкается с той стороны на ключ и равнодушно смотрит глазом маленького зарешеченного окошка.
        Я стою посреди комнаты, заложив руки в карманы и внимательно рассматриваю вошедшего человека. Признаюсь, удивлён. Не ожидал. Хоть такая мысль и пробегала, но казалась маловероятной.
        - А вы настойчивый, - замечаю я, приподняв одну бровь.
        - Ты ещё молод и не знаешь закона, который гласит, что на каждого крутого замминистра найдётся плохонький министр, - усмехается майор Плешивцев. - Ты меня подловил, конечно. Прихватил, можно сказать, за кокушки, да? Радовался? Веселился потом? Но ничего, хорошо радуется тот, кто радуется последний… раз. Слыхал, народную мудрость?
        - И чего же вы на этот раз хотите, товарищ майор?
        - Хочу тебя лично кастрировать, - ухмыляется он. - Без наркоза. Думаю, это могло бы мне доставить удовольствие. А ещё я хочу забрать твоё казино, а тебя вместе с твоей узбечкой драть до потери сознания.
        - В смысле, до потери? Кто должен потерять, вы или мы?
        - Эх, Брагин-Брагин, - вздыхает он, - всё-то тебе хиханьки да хаханьки. Не понимаешь ещё, что доигрался, да? Но ничего, правда. Даже приятно будет наблюдать, как к тебе придёт осознание происходящего. Тебе ведь предлагали нормальное решение, а ты что? В бутылку полез? Ну, кто ж тебе виноват? А теперь всё по-другому будет. Совсем по-другому. Недолго, правда…
        - То есть, - чуть наклоняю я голову, как бы пытаясь осознать, - я здесь для того, чтобы доставить вам радость своими мучениями или чтобы вы убедили меня что-то сделать?
        - А я ещё и сам не знаю, - улыбается майор. - Может, и то, и другое. А может, только то… Скажем, если ты сдохнешь, ну, или просто исчезнешь, что тогда будет? Что случится? Как думаешь? Не знаешь? Хохма в том, что ты и не узнаешь никогда. А вот я могу. И даже очень хочу. А значит, узнаю.
        Он плутовато улыбается и подмигивает, а потом подходит к двери и колотит по ней кулаком.
        - Запускайте Вия! - весело кричит он.
        В двери послушно поворачивается ключ, и она начинает медленно со скрипом открываться, и я слышу приближающиеся шаги. Тяжёлые редкие шаги, будто пушкинский каменный гость пришёл за доном Хуаном.
        - Ну что, Брагин, херово таким молодым помирать? - глумливо спрашивает Плешивцев.
        Я смотрю на него и становится мне не до смеха. Сердце в груди, пропустив удар, вдруг начинает разгоняться. Тише, тише, спокойнее. Но чуйку не обманешь. И сигналит она мне, что это совсем не шутка…
        12. Держись, братишка, скоро все…
        Сначала дверь движется медленно и со скрипом, а потом вдруг получает такой толчок, что тяжёлый и толстый металл отскакивает в сторону, как пушинка. Дверь распахивается и на пороге появляется здоровый жирный мужичина с голым торсом.
        Под толстым слоем жира, кажется, скрываются внушительные мускулы. Всё тело его покрыто синими рисунками с уголовным колоритом. На специфическую тему, между прочим. На груди гордо машет крыльями петушок, золотой гребешок. Слева от него изображён Сталин с вампирскими зубами, а справа силуэт лохматого чудовища. Выдающийся пивной живот украшает длинноволосая красавица, а вокруг неё расползается затейливый цветочный орнамент.
        Лицо Вия выглядит крайне отталкивающе. Красные глаза воспалены и кажутся слепыми. Они мутные, практически не мигающие. Щёки толстые, с сизыми шелушащимися пятнами, а на лбу синеет свастика. Рост это существо имеет изрядный, метра два, не меньше, а веса в нём, наверное, больше двух центнеров. С гектара.
        - Видал какой? - со скрытой гордостью спрашивает Плешивцев. - Это Вий. Он на весь мир обижен, в прямом и переносном смысле. Понимаешь? И теперь мстит. Это единственная его радость. Месть. Таким вот, как ты пионэрам и таким, как твоя узбечка бл*душкам. Я решил, что начнём с тебя, хотя сначала хотел оставить на сладкое, но потом передумал. С тобой сразу разберусь быстренько, часа за два, а потом уже с девкой позабавлюсь. Сначала сам, а потом Вий. Ты не смотри на партаки, он до чужой плоти охочий. И там нам спешить особо некуда будет, вся ночь впереди, так что удовольствие мы получим полномасштабное, во все дыры, если говорить по-русски.
        - Какой вы тип неприятный, - качаю я головой. - Можно даже сказать, омерзительный. Как я сразу-то не рассмотрел? Надо было мочить, да и всё. А я-то вон дурак какой, щедрость душевную проявил, давайте, мол, товарищ майор, вместе работать, в шоколаде будете. Это же просто здорово, что вы отказались, иначе что бы я делал потом? Пустил бы козла в огород, да?
        - А тебе правда не страшно или ты от отчаяния пургу несёшь? - спрашивает он. - Интересно даже. Вообще, так ещё увлекательнее. Приятнее будет тебя на куски драть.
        - Слушайте, мне вот тоже интересно, а с чего это такая перемена погоды? То хотел сотрудничать, а теперь решил на куски драть. Это я так, чисто из любопытства.
        - Из любопытства? - смеётся он. - Ну, ты и кадр, честное слово, Брагин. Решили, что раз договориться с тобой не получается, ну и пошёл ты на х*й тогда. Зачем ты нужен-то? Абрашку вашего пока не завалили, но это ничего, лиха беда начало, правда ведь? Доберёмся и до него. Сначала тебя, потом Абрашку, а после и всех остальных ваших. И Злобина на дыбу, да вообще всю вашу кодлу.
        - И Злобина? Прикинь, если вскроется, что это ты его заколбасил, тебя же на ремни порежут, похлеще, чем твой Вий работать будут. Трое суток будешь кровью истекать, захлёбываться в ней, а потом ещё живого тебя бросят в вольер к голодным свиньям.
        Говорю-то я спокойно, да только ладони мои становятся влажными, а сердце стучит так, что слышно, наверное, на всю округу. Люди думают, что это набат колокольный. А так и есть, да, набат, придите, все верные. Придите, да помогите соколам, попавшим в силки. Да вот только не придёт никто. Не придёт и не поможет. Оттого и стучит, рвётся сердечко из костяной клетки. Рвётся, накачанное адреналином. Волнуется. Ну, волнуйся, это правильно. Я только виду подавать не хочу. Слишком много чести этим уродам.
        - Не тебя, а вас, щенок, - делает мне замечание Плешивцев. - Не забывайся. Свои побасёнки я даже не знаю, кому ты рассказывать будешь теперь. Вряд ли найдётся слушатель. Мы же вашу банду всю под нож решили пустить.
        Майор делает знак Вию. Тот ничего не говорит, и начинает двигаться по направлению ко мне. Уверенным шагом циклопа, он шагает так, что пол содрогается, и я даже удивляюсь, что кафельная плитка не трескается под его ногами.
        - Весьма глупое решение, - хмыкаю я, - учитывая, что была куча свидетелей, видевших, как вы нас загребли. Думаешь тебя министр защитит от родственников этой девчонки?
        - Каких родственников? Ты про Ферика что ли? Да срать я на него хотел. Его самого не сегодня-завтра на перо поставят. Заигрались вы, ребята, а наша доблестная милиция вас разоблачила. Жалко, что некий Брагин скрылся. Сбежал сучонок. Но ничего, мы его уже во всесоюзный розыск объявили. И узбечку тоже. Единственный, кто не успел сбежать, третий, охранник твой. Лежит с пулей в затылке. Ну, и Злобин, конечно, тоже никуда не денется, но это уже завтра. Его свои арестуют.
        - Кто это свои? Кагэбэшники что ли?
        - Да, все эти преступления КГБ организовал, вон они сколько точек по всей Сибири раскидали, и в Москву забрались. У них ведь даже жена замминистра бывала. Он, похоже, знал об этом всём безобразии. Да, Брагин? Знал? Значит и ему по жопе дадут, ты не гляди, что он зять генсека, у нас перед законом все равны. Ну а тебя поищут-поищут, да перестанут. А Злобина судить будут свои же товарищи и решат, как надо. Есть ведь и в «конторе» нормальные ребята, напрямую шефу подчинённые. Так что вам пи*дец, пришёл. Ты, кстати, знаешь основное свойство пи*деца? Нет? А вот знай теперь. Подкрадываться незаметно.
        Он расплывается в улыбке и весело смеётся этой бородатой шутке. Отсмеявшись, майор поворачивается к Вию.
        - Давай, - машет он ему, как псу, - чего встал-то? Работай, фас!
        - Погоди, майор, а девушка тоже сбежала или как? - интересуюсь я. - Раз уж ты такой откровенный, расскажи, что там в твоей картине мира? Кстати, в последнее время, что ни майор, то говнюк и моральный урод. Как такое происходит?
        - Какая она девушка? - смеётся этот хрен. - На ней же клейма некуда ставить. Дважды привлекалась. Благодаря адвокатам и взяткам выкрутилась, но не успокоилась, наркотиками торгует, замешана в коррупции, в хищениях соцсобственности. Тоже мне, девушка. Сбежала, да, вместе с тобой, матёрым малолетним преступником. Ты ведь ещё и медаль получил, втёрся в доверие, оборотень. Но ничего, нас не проведёшь, мы тебя быстро раскусили. Вий, давай, мля, ты заснул что ли? Там ещё девка ждёт, промокла уже вся.
        Э-э-эх, вот же попадалово. Как вырываться? Сидел бы Пашка в машине, он бы проследил, куда нас отвезли и вызвал бы подмогу, а дед, естественно после такого представления дунул подальше и про дневной гонорар позабыл. Бляха-муха… От этого садюги не вырвешься…
        - Значит, - говорю я, отходя подальше с траектории Вия, - ты наше дело решил Ашотику отдать?
        - А это мы ещё посмотрим, но ты, скорее всего, об этом не узнаешь. Жалко, да? Твоё детище, выращенное с нуля, и такой облом. Теперь им будет рулить тупой низколобый орангутан Ашотик. Или казино вообще окажется разорённым и закрытым, вся жизнь насмарку. Жалко? Но ничего, наплюй. Есть ведь вопросы поважнее.
        - Это какие? - интересуюсь я.
        - Какой у тебя порог боли, например. И как долго ты будешь орать, прежде чем отрубишься. Тут юмореска в том, что Вий чувствует, когда клиент отрубается и даёт ему передохнуть. Переключается на другие точки. В твоём случае - конкретно на пятую.
        Плешивцев начинает ржать, а Вий, несмотря на свои громоздкие габариты, меняет направление движения и делает резкий рывок в мою сторону. Твою ж дивизию. А ты ещё и шустрый, бегемот.
        Я едва успеваю вывернуться у него из рук. Вот же сука.
        - Вот, вот, давай, хорошо, Вий, покажи этой целке, на что ты способен. Заставь его кончать и кончать, раз за разом.
        - Тебя возбуждает, когда твой циклоп кого-то дерёт? - спрашиваю я. - Так что ли? Ты сам, походу, драть не можешь. Я знаю бывают такие расстройства. Кончаешь, да, от этого?
        Плешивцев меняется в лице, вмиг превращаясь в злобного гнома, но тут же берёт себя в руки и рисует на роже дружелюбную улыбку. Попал, видать в точку. В болевую. Да только что это мне даёт? В данных условиях ничего не даёт. Ничего…
        - А это мы где, кстати? В дурке или вытрезвителе интересуюсь я?
        - Не беспокойся, - расплывается в улыбке Плешивцев. - Можешь орать вволю, никого не потревожишь. Так что не сдерживайся, давай, вопи.
        Вий замирает, чуть подавшись вперёд и водит глазами с меня на дверь, потом на майора и на себя, на своё разрисованное жирное брюхо. Видать, его компьютер рассчитывает варианты бросков. Ну, давай, вычисляй, терминатор на минималках.
        Я делаю рывок, ускоряюсь и, подскочив повыше, херачу носком ботинка майору в ухо. Реакция у чувака слабая, как говорится, детей ждать не приходится. Он хватается за ухо и падает на колени, а потом с колен валится набок.
        На время я остаюсь один на один с Вием. Эпическое противостояние, чувствую себя практически Хомой Брутом. Сердце гонит кровь с тройной скоростью.
        - Поднимите мне веки, - приветливо говорю я и подмигиваю. - Панночка-то твоя всё. Пи*да панночке, да? Хочешь его тела? Возьми. Сколько он тебя унижал? Или, может быть, вы с ним по любви друг дружку тарабанили? Чего молчишь, алё?
        Великан ничего не отвечает, он стоит набычившись, выставив вперёд квадратную челюсть, заплывшую жиром. Понятно, сейчас кинется. Глаза его наливаются кровью. Видать сигнал идёт медленно, с трудом пробиваясь сквозь преграду жира. Нога едва заметно вздрагивает, демонстрируя работу нервных процессов. Ну, давай, ожиревший минотавр, давай, циклоп, великан, орк, голем.
        И он даёт. Даёт от всей души. Бросается на меня, как слетевший с катушек слон, как разогнавшийся бронепоезд, как пушечное ядро. Он летит, выставив вперёд толстенные руки, и горе тому, кто окажется в его объятиях. Силушка у него неземная и реакции неплохие, и совершенно отсутствует эмпатия. Незавидный противник. Незавидный.
        Я делаю ложное движение влево и он, пытаясь скорректировать траекторию, чуть кренится в сторону моего предполагаемого манёвра, но я превращаюсь в муху и резко подаюсь в противоположную сторону. Я подныриваю под его левую руку и делаю кувырок.
        Алле-гоп! Время ускоряется, и пока эта жирная туша плывёт по инерции вперёд, я вскакиваю на ноги и оказываюсь у него в тылу. Баба-яга в тылу врага. Где у тебя позвоночник-то? Он есть вообще? Времени на пальпацию нет, поэтому бью по наитию. Куда-то вот сюда, посерёдке. Со всей дури. Хрен с ними, с костяшками, заживут, лишь бы руку не сломать. Получи тварь. Это самбо, детка.
        И, пока он не очухался, бью ещё раз сюда же и в основание черепа. Такой позвоночник и ломом не перешибёшь. Сука. Но больно-то тебе должно быть, правда?
        К счастью, мой расчёт траектории оказывается более верным, чем его и, получив удары в спину, он оказывается обескураженным и, надеюсь, дезориентированным. Вместо того, чтобы перешагнуть через тело майора он, запинается за него и летит вперёд, врубаясь в стену. Не головой, к сожалению. Реакция есть, дети будут. Он подставляет руки, но удар, всё равно, получается весьма серьёзным.
        Вий сползает по стене, а я подскакиваю к нему и, оседлав, как быка на корриде, два раза со всей дури бью ладонями, сложенными лодочками по ушам. Негуманно, да, но ведь выбора нет. Отдаться этому громиле, разумеется, не вариант.
        Бинго! Он вырубается! Правда не сразу. Сначала он трясёт головой, пытается подняться, опираясь на руки, и сбросить наездника, но потом теряет координацию и жизненные силы, руки его разъезжаются, и он втыкается жирной мордой в кафельный пол. Надеюсь, не навсегда. А впрочем, если даже навсегда, то и хрен с ним.
        Дело сделано, но не полностью. Надо ещё как-то вырваться отсюда. Я вытаскиваю майора из-под Вия и проверяю карманы. Кроме перьевой ручки, ничего подходящего не находится. Но, как говаривал Филеас Фогг, используй то, что под рукою и не ищи себе другое. Сгодится и ручка.
        Я хлещу Плешивцева по щекам, пытаясь привести в чувство. Он открывает глаза и ничего не понимая смотрит на меня.
        - Доброе утро, страна, - весело улыбаюсь я. - Пора вставать. Смотри, видишь, что это? Это твоя ручка, «Паркер» с золотым пером. Где ты взял-то её, эстет? Ладно, не отвечай. Перо тонкое и острое. Оно способно проникать глубоко в мягкие ткани. Тело у ручки толстое и крепкое. Если применить силу, будет отлично расширять отверстия, сделанные пером. Улавливаешь ход мысли?
        Я вкладываю ручку в его ушную раковину.
        - Карандаш был бы лучше, твёрдый. Ну, да ладно, «Паркер» урон больше нанесёт. Чувствуешь? Да. Это твоя смерть. Как игла у Кащея, только не в яйце, а в ухе. Теперь мы аккуратненько встанем на ноги. Если я вдруг поскользнусь или запнусь, рука дрогнет и тогда прощай, майор Плешивцев. Прости и прощай. Моргни глазами, если понимаешь, что я говорю.
        Он послушно моргает. Молодец.
        - Что ты творишь, Брагин? Я представитель закона при исполнении. Тебе конец, ты что, не понимаешь?
        - О-хо-хо! А ты шутник и артист. Стендапер, твою мать. Знаешь, что это значит? Нет? Это значит, стенд ап, твою дивизию, вставай по-английски. Давай, говна кусок, как говорит твой коллега Печёнкин. Тихонько, не дёргайся.
        Мы медленно поднимаемся.
        - Вот, глянь на своего поверженного Голиафа, - киваю я на тушу Вия.
        У него на спине набита корона, похожая на обозначение ферзя. Только на ней изображены карточные масти, а сверху, над самой короной витиевато написано «Маргаритка».
        - Видишь, что случилось с твоей возлюбленной Маргариткой? Можешь оценить серьёзность моих намерений? Не кивай, говори словами, иначе получишь инъекцию чернил прямо в мозг. Смертельную. Можешь оценить или нет?
        - Да, - говорит он. - Но ты делаешь ошибку. Я просто тебя запугивал, чтобы получить показания. Да, это нарушение, но не убивать же за это, правда?
        - Даже и не знаю, что ответить. Посмотрим, может ты и не умрёшь, а просто калекой станешь. Калекой можно делать за твои штучки?
        Он молчит. Ну, ещё бы. Мы подходим к двери.
        - Зови охрану, - приказываю я. - Да давай без шуток, иначе перо в мозг и все дела. Куда? Давай суй рожу прямо в окошко, чтоб больше ничего видно не было.
        Для убедительности я чуть глубже ввожу перо, и майор сразу реагирует:
        - Да, да, я понял, хорош, хорош, сука!
        - За суку ещё два миллиметра.
        - Ай! Всё-всё, я понял. Прости!
        Он кричит в окошко и даёт приказ подошедшему охраннику открыть дверь. Мы на один шаг отступаем назад. Охранник, вероятно, почувствовав что-то неладное, значительно облегчает мне задачу, и просовывает голову между дверью и косяком. Я бью ногой по двери и, оглушённый тюремщик начинает сползать вниз.
        - Затаскивай его сюда! - приказываю я. - Аккуратно, не забывай, у тебя перо в ухе.
        Майор подчиняется. Дело, конечно непростое, но у него получается.
        - Хорошо. Молодец. Теперь говори, где мои люди.
        - Ай! Ты меня слуха лишишь! - взвизгивает он. - Они здесь же, баба через одну камеру налево, а мужик сразу за ней. Брагин, ты идиот. Там куча народу. Как ты думаешь выбраться? Твой единственный шанс - это я.
        - Серьёзно? - спрашиваю я. - Ну что же, придётся этим шансом воспользоваться. Сейчас, найду какие-нибудь наручники и вернусь за тобой. Только ты веди себя тихо, ладно? Ухо, кстати, слышит? Не это, а то, по которому прилетело.
        - Да пошёл ты, - зло отвечает он.
        - Ну ладно.
        Я быстро вытаскиваю ручку и бью кулаком в то же самое ухо, в которое бил до этого ногой. Он отлетает в сторону и падает на пол. Я обшариваю охранника, нахожу браслеты и сковываю их двоих между собой, продев руки через спинку кровати.
        Ключи оказываются вставленными в дверь. Я выхожу и запираю узников. Быстро пробегаю по коридору. Заглядываю в камеру Пашки и открыв, захожу внутрь. Мама дорогая. Отделали они его хорошо, всё лицо в крови. Нос сломан, это точно. Видать толпой работали.
        - Паха, держись, брат. Сейчас вырвемся. Давай, поднимайся. Хватайся за меня.
        Я помогаю ему встать. Он стонет, но поднимается.
        - Давай руку, висни на мне, хватайся за шею. Так, молоток, пошли. Мы выходим в коридор, я приваливаю его к стене, а сам открываю дверь Айгюль. Внутренне содрогаюсь, от того, что они могли с ней сделать за это время.
        Но нет, она кажется цела.
        - Егор! - вскрикивает она и я замечаю, что губы у неё разбиты.
        Вот же твари!
        - Иди, иди ко мне, милая. Всё хорошо. Уже всё хорошо.
        Ну, как сказать, я, конечно, надеюсь, что всё хорошо. Но это не точно. Здесь где-то бродят вооружённые, узнавшие вкус крови менты. И их человек десять. А нас… даже и не знаю, как считать. Половина бойца, в общей сложности. Пашка едва сдерживается, чтобы не застонать. Похоже ему и рёбра все переломали. Сволочи…
        - Айгюль, давай, помогай. Берём Пашу. Пашка, цепляйся, обнимай нас, держись, братишка, скоро всё кончится.
        Куда, блин, идти? И есть ли вообще выход? Надо было мне мотануть на разведку, а потом уже выпускать своих соратников.
        - Э! - раздаётся в конце коридора. - Это чё такое! Стоять! Толян!!! Зови пацанов! Стоять, я сказал! Стрелять буду!
        13. Красота спасет мир
        Нет, стоять для нас вообще не вариант. У меня в руках связка ключей, что-нибудь да откроем.
        - Идём-идём-идём-идём! - погнали, ребятушки. - Пашка, давай, брат, потерпи.
        Мы находимся практически в конце коридора. Тот мент, что нас засёк, не торопится к нам, опасается. Выходит, не дурак. Он поджидает своих. Значит у нас полминуты преимущества плюс пока они добегут.
        Двери-двери-двери… Палаты, они же камеры, меня не интересуют. Мне нужно служебное помещение с телефоном и возможностью закрыться, забаррикадироваться, замуроваться.
        Этаж у нас полуподвальный и, судя по окну в моей камере вылезать наружу с раненым и с барышней совсем не вариант. Если удастся запереться, я мог бы вылезти сам и…
        Дёргаю ручку. Закрыто. Возможно, на связке имеется нужный ключ, да вот только с того конца коридора раздаются голоса.
        - Сколько их?
        - Куда они пошли?
        - Захарыч, давай вперёд!
        Твою дивизию! Времени не остаётся. Подбирать ключ точно некогда. Я дёргаю следующую дверь, и она поддаётся. Да только за ней нам делать нечего. Подсобка, глухой чулан со всевозможным хламом, вёдрами и деревянными швабрами.
        - Бойцы, бегом! Вон они! Быстро!
        Хоть швабрами отбивайся! Во второй раз от этого ушлёпка Плешивцева уйти будет гораздо сложнее, это уж точно. Я дёргаю следующую дверь, буквально чёрную от грязи. Нет. Шаги приближаются. Защитники правопорядка бегут к нам.
        - Не в ту сторону! - с отчаянием в голосе восклицает Айгюль.
        Сначала я не понимаю смысла того, что она говорит.
        - Толкай! - кричит она, и до меня доходит.
        Ну, конечно! Я нажимаю на ручку и толкаю дверь плечом.
        - Вот они! - раздаётся совсем рядом. - Погоди не стреляй, так возьмём.
        Дверь распахивается, и мы буквально вваливаемся внутрь тёмного прокопчённого помещения. Кочегарка! Я бросаю Пашку на руки Айгюль и с силой захлопываю дверь. Она основательная и тоже железная. И… у неё есть засов!
        Только… только он не влезает в проушину. Да что это за день такой! За дверью раздаётся топот. Сейчас, пролетит несколько секунд, и они разом…
        - Скорее! Толкайте! - раздаётся с той стороны.
        Я со всей силы бью в дверь плечом и одновременно тяну задвижку и… да! Да! Она залетает на место и дверь оказывается закрытой! Ура, товарищи! Горячие продолжительные овации.
        В тот же самый миг раздаётся гулкий удар. Это наши преследователи. Айгюль отшатывается, но дверь выдерживает и даже на миллиметр не сдвигается. Йес-йес, ОБХС!
        - Пашка, держись, дорогой!
        Мы снова его подхватываем и уводим вглубь. Это кочегарка. Правда, никаких признаков работы здесь нет. Небольшая кучка угля, похожая на остатки. Печь холодная, кругом грязь, запах копоти.
        В углу стоит деревянный топчан, закиданный тряпками.
        - Давай, туда, - киваю я на это ложе.
        Мы подтаскиваем Пашку и аккуратно укладываем. Бедный, ему в больницу нужно, но пока медицинская помощь видится в густом тумане, поскольку ближайшее будущее практически не просматривается.
        Я оглядываю наше убежище. Никакого телефона нет и в помине, зато есть две лопаты и даже лом. Можно им дверь подпереть, а в случае чего, кому-нибудь и голову проломить. Это очень даже вероятное событие.
        Окно имеется и даже без решёток, но по размерам оно скорее форточку напоминает и пролезть в него… блин, не знаю даже… пролезть в него та ещё задача. Нетривиальная, мягко говоря. Нужно на что-то встать и попытаться дотянуться до этой бойницы.
        Слева от окна широкий покатый жёлоб, похожий на детскую горку. Он упирается в железный двухстворчатый люк, вынесенный за стену, туда где обычно делают световые приямки. Это для подачи угля, судя по всему. Я толкаю эти створки черенком лопаты, пытаясь открыть, но там, похоже, висячий замок снаружи. Ладно… Я снова обшариваю взглядом кочегарку.
        В углу стоят две здоровые полиэтиленовые фляги. Если поставить одну на другую, по высоте будет достаточно, но они довольно лёгкие, так что забраться на них и не улететь тоже непросто. Ладно, надо попробовать.
        Я подхожу к двери и прислушиваюсь. Менты возятся с той стороны, что-то измышляют. Стенобитное орудие что ли мастерят? Я беру лом и упираю в крепление засова. Засов мощный, а вот проушина, кажется, не слишком хорошо держится. Ладно… Нам бы день простоять да ночь продержаться.
        - Айгюль, иди, помоги мне, - машу я ей рукой. - Становись у окна.
        Она молча повинуется. Я подтаскиваю фляги и устанавливаю одну на другую. Впервые на манеже, блин… Чудеса эквилибристики…
        - Короче, смотри. Мне нужно выбраться в это окно. Поняла?
        Она молча кивает, никаких «а как же мы» и «я здесь без тебя не останусь». Молодец. Стреляная птичка. Она такая гибкая, что, может быть, лучше меня пролезла бы в это окошко, но попадись она в руки тем оркам, что носятся снаружи, участь её была бы незавидной.
        - Хорошо. Придержи вот эту флягу, чтобы она не упала, а я попытаюсь на неё забраться.
        Айгюль обхватывает её руками и крепко прижимает к себе. Хорошо, правильно.
        - Голову осторожно… Отверни.
        Блин, не получается… Фляга соскакивает, а эти крокодилы за дверью начинают стучать. Кувалды у них там что ли? Я снова делаю попытку и опять неудачную. Мы придвигаем обе фляги к стене. Айгюль прижимается к ней спиной, придавливая со всей силы, а я пытаюсь подпрыгнуть, будто выполняю джигитовку.
        С третьего раза мне это удаётся. Расставив руки в стороны и балансируя, я медленно выпрямляюсь и хватаюсь за раму. Всё. Теперь нужно подтянуться и попытаться вылезти. Не попытаться, а вылезти. И, кстати, не будет ничего странного, если меня там будут встречать… Но приходится рисковать, делать-то, в общем, нечего.
        Я кое-как пролезаю в окно и, на удивление довольно легко, выбираюсь наружу. Уже темно. Фонари не горят, здание выглядит недействующим и даже немного заброшенным. Интересно. Никого не видно, но я понимаю, что это затишье, скорее всего, обманчивое.
        Панельное одноэтажное строение, света нет, людей нет, ничего нет… Крадусь вдоль стены и заглядываю в зарешеченные окна. Территория изрядно заросла, насколько я могу видеть в темноте. Такое ощущение, что вся жизнь этого учреждения протекает на уровне подвала.
        Подхожу к бетонному выщербленному крыльцу, над которым нависает мрачный козырёк. Табличка на стене облупившаяся. Кое как я разбираю надпись: «Управление внутренних дел исполкома Мосгорсовета. Медицинский вытрезвитель». Ни номера, ни района…
        Понятно… Берусь за ручку тяжёлой железной двери и тихонько тяну на себя. Она поддаётся и открывается, оглашая округу скрипом. Но скрип внезапно тонет в звуках подъезжающего автомобиля, и по зданию проскальзывают яркие лучи от фар. Чуть поодаль за ёлочками останавливается милицейский «уазик». Рядом с ним я замечаю и «жигули», похоже те самые, что участвовали в захвате. А вот автобуса и автозака нет. Возможно, в таком случае, и личный состав, тоже не весь. Это хорошо.
        Фонари «уазика» гаснут, хлопают дверцы, и я различаю двух человек. Они тихонько переговариваются и явно идут сюда. Прятаться мне некуда. Бежать вдоль стены хоть в ту, хоть в другую сторону не вариант, они сразу меня заметят. Идти им навстречу? Блин. В бобике наверняка есть рация, только как она мне поможет?
        Времени на размышления не остаётся, и я ныряю в приоткрытую дверь, оказываясь в тускло освещённом холле. Под потолком горит едва живая лампочка. Справа оборудовано помещение для дежурного. Стойка, стекло, облезшая надпись масляной краской. Запустение и уныние. Явно это медучреждение не работает. Из холла ведут три двери. Я ныряю в правую и замираю. В этот же момент слышу, как бахает входная дверь.
        - Плешивцев твой совсем охренел по-моему… - глухо доносится до меня из холла.
        Потом раздаётся скрип и голос затухает. Хорошо. И чего они сюда прутся? Посмотреть, как мучают пленников? Или у них здесь клуб по интересам? Вытрезвитель не работает, а доступ они к нему имеют. Устроили здесь логово. Извращенцы. Впрочем, у них, могут быть и другие интересы.
        Ладно, надо торопиться. Я вхожу в каморку дежурного и поднимаю трубку телефона. Но нет, чудес не бывает… В смысле, бывают, но не так часто. Телефон молчит. Ничего полезного здесь я не нахожу. Кроме ещё одной связки ключей. Даже не связки, всего-то два ключа. Ладно, беру, вдруг пригодятся, тут же настоящий квест, а в квесте, насколько мне известно, нужно обращать внимание на любую мелочь.
        Выхожу из каморки и прохожу чуть дальше по коридору. Ничего не видно, тьма. Щёлкаю выключателем. Ноль эффекта. Приоткрываю дверь в холл и пускаю тусклый луч. И… вот она, удача.
        Ваше благородие, госпожа удача.
        Для кого-то добрая, для кого иначе…
        Это пожарный щит! Сердце радостно отзывается. Точно квест. Багор, топор, ведро, лопата. Надо же и не разграбили ещё. Я беру топор и багор. Лопата тоже могла бы пригодиться, да только раненый боец у меня не сможет лопатой махать, да и есть уже лопаты в кочегарке.
        Прохожу чуть дальше и запинаюсь, устраиваю страшный грохот, роняю багор и чуть на него не налетаю. Сколько раз говорил себе, не радуйся раньше времени. Бляха-муха… Я затихаю и прислушиваюсь. Откуда-то издалека доносятся редкие ритмичные удары. Суки. Дверь вышибают.
        Я вскакиваю на ноги. Обо что хоть запнулся. Ёлки, это же стремянка, малярная лестница. Вот это удача. Я хватаю лесенку и… испытываю разочарование. Она невысокая и сломанная, разделённая на две части. Блин. Ладно, хоть что-то…
        Беру половину стремянки и орудия пожарных. Тихонько выхожу в холл и прислушиваюсь. Кроме далёких ударов ничего больше не слышно. Твари. Я выскакиваю наружу и бегу в сторону кочегарки. Стоп. Момент! Бросаю добро и возвращаюсь к двери. Ключики, ключики…
        Блин… Где тут скважина-то… Нащупываю в темноте. Нет. Этот не подходит. А вот этот… Тоже нет. Блин, только время потерял. Разворачиваюсь и бегу к своим. Опускаю в окошко лесенку и подбегаю к железному люку для загрузки угля.
        А вот к этому замку ключ подходит! Бинго! Я распахиваю створки и съезжаю по жёлобу, как по детской горке. Правда, он шершавый, покрытый ржавчиной и угольной пылью, но ничего. Кажется, я возвращаюсь очень вовремя или даже немного позже, чем надо. Дверь проседает под натиском атакующих ментов. С грохотом и звоном падает лом. Твою ж дивизию!
        Я устанавливаю его обратно, но проушина ходит ходуном и скоро будет сломана. Тогда дверь распахнётся, и инфернальные чудища проникнут в наш чудесный и наивный мир сладостного застоя.
        - Пашка, подъём! - кричу я. - Айгуль, помогай.
        Мы подводим его к жёлобу и укладываем на «горку».
        - Скорее, поднимайся по лестнице! - командую я Айгюль. - Лезь в окно!
        Сейчас вылезет она, потом я и вдвоём вытащим Пашку. Айгуль вылазит, я подталкиваю её снизу, и всё проходит удачно, а вот сам не успеваю. Озверевшие от жажды крови зомби вышибают дверь. Слетает лом, снова со звоном падая на кафельный пол. Проушина лопается и дверь поддаётся, но не распахивается, а заклинивается лежащим на полу ломом. Лом застревает в желобке между сломанными плитами и не даёт двери распахнуться.
        Впрочем, в образовавшуюся щель вполне может пролезть человек, и он пролазит. И тотчас я бью по двери багром.
        - У него багор! - орёт мент и исчезает за дверью.
        - Вали козла! - требуют его товарищи и он снова выглядывает, но уже чуть ниже, и вытягивает руку с зажатым пистолетом.
        Теперь я бью уже не по двери, а прямо по руке, ломая кость железным крюком. Раздаётся вопль, а потом происходит что-то странное. Шум битвы вдруг тонет в громких и настойчивых звуках, очень похожих на вой сирен.
        Ещё менты? Нет! Так не должно быть! Я херачу багром по пистолету, успевающему дважды выплюнуть огненные комки. Горячо жужжит рикошет. Получай, фашист. Я снова замахиваюсь багром и пинаю дверь ногой, травмируя тех, кто прячется за ней.
        Легко не дамся! Раздаются ещё выстрелы, но только уже не здесь. Что происходит? За дверью слышится шум и крики, а в раскрытый люк впрыгивают люди в хаки. Старые добрые зелёные человечки. Кто вы, откуда вы, куда вы идёте?
        Я стою посреди кочегарки, как разъярённый, нет, как ошеломлённый берсерк с красным от краски и крови багром. А вокруг меня приземляются люди с автоматами и суровыми лицами.
        - Лечь на пол! Руки за голову!
        Да свой я, пацаны, свой! Ну ладно, если вам так хочется. Я ложусь, а они подбегают к двери и открывают её. А там уже не менты, а другие зелёные человечки. А ещё там Де Ниро, то есть Злобин с окаменевшей улыбочкой Де Ниро. Бравый Злобин в хаки. Он входит и сразу бросается ко мне.
        - Живой?
        - Да что мне сделается, товарищ полковник?
        - Это точно, - качает он головой. - Тебя, Брагин, и атомная бомба не возьмёт.
        Ну, а потом наступает отходняк. Накатывает эйфория и счастье. Скорая помощь, оперa, объятия и слёзы благодарности и умиления. Триумф. Как есть, триумф. Даже Айгюль пускает слезу, вот уж не подумал бы.
        Пашу увозят в больницу, Айгуль - в гостиницу, а я остаюсь со Злобиным.
        - Это что за хрень, Егор! - хмурится он, когда мы садимся к нему в машину. - Что нам со всем этим делать?
        - Конкурс красоты, Леонид Юрьевич. Всё что нам надо - это любовь.
        - Что?
        - Мне кажется, вы сейчас стоите на рубеже одной из важнейших побед. Поехали к Чурбанову, он меня ждал сегодня.
        - Что?
        - Да, немедленно, прямо сейчас. Нужно закрепить победу.
        - Какую победу? Тебе по голове там дали или что?
        - Сейчас объясню. Скажите только, как вы меня нашли? Сергей Сергеич?
        - Да, водила твой не растерялся. Он проследил, куда вас повезли и сообщил Игорю Зырянову. А тот позвонил Большаку, а Большак - мне. Ты ему, я так понял, телефон дал. Вот и вся загадка. Мудрость заключается в том, чтобы не платить за услуги авансом. Если бы таксисту вашему было заплачено вперёд, совсем неизвестно, чем бы дело кончилось. Нет ты бы, конечно, ментов здесь покрошил, наверное, но вдруг не всех? Давай про победу.
        - Наберите Чурбанова, пожалуйста, я номер продиктую.
        Мы заходим в кабинет замминистра в квартире на улице Щусева. Разумеется, к этому моменту он знает обо мне гораздо больше, чем сегодня утром.
        - А ты совсем не такой простой, как казался, - хмурится Чурбанов, включая радиоприёмник и делая звук погромче. - Подпольное казино. Хм. Да ещё и не одно… Надеюсь, здесь все джентльмены, да?
        - Да, Юрий Михайлович, - отвечаю я на оба высказывания. - Есть такое дело. Я об этом с вами и хотел поговорить. Только можно спросить, как так вышло, что майор Плешивцев ушёл от вашего гнева?
        - Хм… У него оказались покровители, которые попросили министра, и он отдал приказ. Всё примитивно просто.
        Он наливает по пузатым бокалам Луи тринадцатого и жестом приглашает нас.
        - А что вы думаете насчёт того, чтобы этих покровителей посадить на кол?
        - Зачем?
        - Затем, чтобы в новые времена, которые наступят после Леонида Ильича, вы уж простите за откровенность, не пойти под суд. Многие пойдут, а кто не пойдёт, получит пулю. Вы же понимаете, что начнётся большой передел. Андропов, если получит власть, вашего шефа вздёрнет.
        Чурбанов ничего не говорит. Думает.
        - Век Андропова тоже недолог, - наконец, отвечает он.
        - А после него, вообще свистопляска может пойти.
        - Что ты предлагаешь?
        - Я предлагаю заключить вам, Юрий Михайлович, союз с Леонидом Юрьевичем. Имея обоюдную поддержку, а не воюя друг с другом вы получите гораздо больше. Сегодня сложились очень хорошие предпосылки.
        Я рассказываю, что произошло сегодня.
        - И как мы можем это использовать? - спрашивает хозяин дома.
        - Мы довольно много народу взяли, - отвечает Злобин со своей неизменной улыбкой. - А это значит, что можем раскрутить большое дело игорной мафии в МВД. Тут дело железное, шеф однозначно даст добро. Вас это всё не коснётся. Мы вычистим тех, кто был причастен к этому безобразию и тех, кто нам никогда не смог бы стать другом. Ваши люди займут их места. Если начнутся чистки при Андропове. Гипотетически. Мы вас прикроем. И вы вполне сможете рассчитывать на повышение. Если начнутся гонения на нас, прикроете вы. Ситуация будет зеркальной. Что касается казино, то контроль над ними перейдёт к вашим людям. Это ведь не только деньги, но и море ценнейшей оперативной информации. Оператор Ашотик Большой должен быть убран. Он не тянет, даёт мало прибыли и склонен рисковать бизнесом ради решения своих бандитских задач. На наш взгляд будет лучше, если делом займётся Егор. Ну, а прикрытие в уголовных кругах обеспечит Мамука Метревели, Абрам Кутаисский. Его руками мы Ашотика и уберём. Ну, а остальное уже по ходу дела.
        Мы долго сидим у Чурбанова, и вслед за Луи тринадцатым идёт четырнадцатый, пятнадцатый и сто пятнадцатый. Сколько у вас этих Луёв, товарищ генерал? Ребята сильны и пьют умело, чего не скажешь обо мне.
        Через некоторое время совещание перестаёт быть секретным и к нам присоединяется Галина. Она безумно радуется моему присутствию и заставляет меня петь мою, можно сказать, единственную песню.
        - Юра, посмотри, - говорит она, - какой талантливый мальчик. А у него до сих пор ни квартиры в Москве, ни машины. Ему надо помочь.
        - Галя, - отвечает он, качая головой. - Он сам нам скоро помогать будет, вот увидишь.
        - А вы слышали, Толстую ограбили? - в ужасе сообщает она. - Закрыли в ванной и обчистили. Все драгоценности вынесли. Все! А я ведь просила её продать ту лилию французскую.
        - Слышали, - мрачнеет Юра. - И даже подозреваемых имеем.
        Он намекает на Галиного друга Борю, но я-то знаю, что он там не при делах. Скоро и Чурбанов узнает.
        Утром я провожу совещание с Абрамом и довожу до него согласованную со Злобиным и Чурбановым инфу. Сам Юрий Михайлович в эти игровые дела погружаться не собирается, но назначает куратора, с которым мы и будем координировать все дела.
        Сейчас на некоторое время установится затишье, пока будут бушевать процессы вскрытия коррупции в МВД. Это дело непростое, поскольку к таким вопросам Щёлоков относится крайне болезненно. Важно, к тому же, не перегнуть палку. Но всё уже предопределено, и вряд ли какие-либо силы кардинально изменят расклад. Ашотик, скорее всего, сейчас затаится и будет выжидать. Что же, мы тоже затаимся и займёмся чем-то творческим.
        - Конкурс красоты! - говорю я Абраму. - Красота спасёт мир, а девичья, сами понимаете, Мамука Георгиевич.
        - Егор! - восклицает он и глаза его загораются. - Ай, молодец!
        Поговорив с ним, мы с Игорем уезжаем в аэропорт. Сегодня летим в Новосиб. У нас же там машина, да вот только водителя нет. Я звоню на фабрику и прошу кого-нибудь прислать.
        Водитель прилетает раньше и встречает нас в аэропорту. День клонится к вечеру, поэтому первым делом я еду к Наташке. Но её дома не оказывается. Блин, какого хрена… Где её носит! Потоптавшись перед домом, решаю поехать на факультет, посмотреть расписание или найти Пистона.
        В расписании на это время ничего не значится. Университетские коридоры кажутся пустынными и тёмными. Я стою перед расписанием и размышляю о том, как мне найти Песта. Поехать в общагу, понятно. А если его не окажется на месте? Похоже, нужно заканчивать с сюрпризами. Надо было позвонить и предупредить заранее, тогда бы она была сейчас дома, варила борщ и ждала моего приезда.
        - Ты кого ищешь? - раздаётся рядом со мной приятный голос.
        Я оборачиваюсь и вижу улыбающуюся рыжую девчонку.
        - Рыбкину, - пожимаю я плечами. - Знаешь такую?
        - А я думала, меня, - усмехается девушка. - Нет, не знаю.
        Тряхнув копной огненных волос, она поворачивается и идёт в сторону выхода, но сделав несколько шагов, останавливается и оборачивается.
        - Погоди… Это первокурсница, да? Ну, Рыбкина твоя…
        - Да, - киваю я.
        - А-а-а, - тянет она. - Так её сейчас на факультетском комсомольском собрании песочат.
        - Как это песочат?
        - Прорабатывают то есть. Она набедокурила вроде. Иди, это вон туда по коридору, двадцать вторая аудитория.
        Я благодарю и иду, куда она мне сказала. Нахожу аудиторию и захожу внутрь, оказываясь внизу внушительного амфитеатра. У кафедры с независимым видом стоит Наташка, а рядом заседают товарищи комсомольцы.
        Я невольно любуюсь своей красавицей, юной козочкой с острыми коленками. Сердце ёкает и в груди становится тепло. Старею, становлюсь сентиментальным.
        - Есть предложение, - горячо и яростно восклицает юнец, похожий на молодого Троцкого. - За поступок, недостойный звания комсомольца, исключить Рыбкину Наталью из рядов ВЛКСМ!
        14. Я милого узнаю по походке
        Во как! Прямо из рядов ВЛКСМ? Невесту комсомольского вожака? Ничего себе!
        - Погодите! - раздаётся возмущённый девичий вопль с галёрки. - Это что значит, из рядов ВЛКСМ? А мнение противоположной стороны?
        - Прекратите реплики с места! - негодует Троцкий.
        Я присаживаюсь на первый ряд с краю у входа и спрашиваю у девчонки, внимательно следящей за происходящим:
        - В чём суть проблемы? За что её исключают?
        Она окидывает меня удивлённым взглядом и говорит, как нечто само собой разумеющееся:
        - За хулиганство.
        - За хулиганство? - изумляюсь я.
        - Ну да. Ты с какого курса? Я тебя не помню.
        - А ты с какого? Я тоже тебя не помню.
        - С третьего, - отвечает она тоном, типа как ты можешь этого не знать?
        - А я думал, с первого, - улыбаюсь я. - Я просто никого ещё не знаю. Так в чём там дело-то?
        - Надо же, уже ноябрь, а ты никого не знаешь до сих пор, - качает она головой. - Короче. Вон тот в президиуме видишь, с разбитым носом, он якобы приставал вон к той девочке. Видишь с косой, сидит прямо напротив президиума?
        - Как приставал? Домогался что ли?
        - Ну, типа в углу зажал и щупал. Но этого никто не видел. А Рыбкина, это вот эта, она ему дала в нос, смотри какой у него пельмень. А когда он на неё набросился, пнула по яйцам.
        - Куда? - делаю я круглые глаза.
        - Туда-туда, - ухмыляется моя соседка.
        - Ну, а почему тогда Рыбкину исключают?
        - На неё хотят ещё представление к отчислению сделать. Потому что Пеньков, это отрицает. Он настаивает, что не хотел давать ей списывать контрольную и за это она его избила.
        - Она? Его? Вот этого борова?
        - Он не боров, а двоюродный племянник проректора, - поясняет девчонка. - Секретарь комитета комсомола, к тому же. Порядочный человек. А у Рыбкиной уже была история в общаге. Её выселили, правда потом замяли это дело. В общем ей веры нет.
        - А потерпевшая? Показания дала?
        - Галкина? А её не поймёшь, она из тех, кто и рыбку съесть и… чтоб приятно было. Ну, ты понял, да?
        - Как не понять, - улыбаюсь я. - Это дело известное.
        Соседка расплывается в улыбке.
        - Так, товарищи! - восклицает Троцкий. - Заканчиваем прения. Если все высказались, переходим…
        - Не все! - во весь голос заявляю я и встаю со своего места.
        Наташку надо видеть. Вот, что называется глаза по полтиннику. Она даже рот раскрывает. Это эффект разорвавшейся бомбы, товарищи. Ура!
        Уверенным шагом я подхожу к президиуму и захожу за трибуну.
        - Посторонитесь, товарищ.
        Троцкий хлопает глазами и отходит в сторонку.
        - Пожалуйста, - растерянно говорит он.
        - Товарищи! - обращаюсь я, к заинтересовавшемуся происходящим залу. - Я только что прибыл из аэропорта. Я был в Москве, в Центральном Комитете ВЛКСМ, вот документ. Мой мандат!
        Я трясу над головой командировочным удостоверением.
        - Там жизнь бьёт ключом, строятся смелые планы и создаются дерзкие проекты, нацеленные в успешное и поистине великое будущее нашей славной Родины. Первый секретарь ЦК сказал мне, Егор, мы верим, что на местах и, прежде всего, в вузовских организациях работают неравнодушные ребята с пламенными сердцами и горящими глазами. От них, от их горячих голов зависит завтрашний день страны советов. И вот я прихожу на собрание факультета. И что я вижу? Где эти неравнодушные люди, где горящие глаза, где бой за справедливость и где равноправие женщины? Они не здесь, они погибли в мечтах первых комсомольцев, отдавших жизни за идеалы революции, за идею равенства и братства. Все идеалы попраны и оставлены в прошлом!
        Я поворачиваюсь к членам президиума. Их сонные до этой минуты лица начинают выражать заинтересованность и недоумение.
        - Посмотрите на людей за этим столом. Чванливые и безразличные. Безразличные не только к идеалам комсомола, но и ко всему советскому. Посмотрите на Пенькова. Вот торжество безнаказанности, харрасмента и непотизма. Чего добился он в своей жизни сам? Да ничего, всё что у него есть, он получил даром и на блюдечке с голубой каёмочкой.
        Челюсть Пенькова отвисает чуть ли не до стола. Девчонка из первого ряда та, что разъяснила мне что к чему, выглядит не лучше, пытаясь понять, что, собственно, происходит.
        - И вот это существо, пользуясь своей безнаказанностью, пристаёт к своему товарищу, к комсомолке Галкиной. Встань, Галкина, пусть все посмотрят, может ли это юное, беспомощное и запуганное создание дать отпор такому вот важному, козыряющему родственными связями, чудищу! Стыдно, Пеньков. Ты не комсомолец, а похотливое животное, фавн в человеческом обличии.
        По аудитории проходит волна гомона и смешков. Кажется, скучное и рутинное мероприятие превращается во что-то, по меньшей мере, забавное. Я бросаю взгляд на Наташку и замечаю озорной огонёк в её глазах. Она кое-как держится, чтобы не рассмеяться.
        - Товарищи, ЦК даёт нам чёткий и понятный сигнал на очищение рядов и обозначает тренд на идеологическую чистоту совести и укрепление духовных скреп. Давайте посмотрим друг на друга и ответим, какие мы комсомольцы и достойны ли мы наших дедов, грудью проложивших нам путь в царство свободы. И почему в этом царстве царствуют вот такие, с позволения сказать товарищи Пеньковы. Они сексуально невоздержанны и озабоченны.
        По залу проходит стон.
        - Он сегодня очень-очень сексуально озабочен! - выкрикивает кто-то с задних рядов.
        - Они привыкли к наслаждениям, - продолжаю обличать я, - и забыли, что комсомол - это борьба с такими, как они. Вот пример настоящего комсомольца.
        Я ленинским жестом показываю на Рыбкину.
        - Она не побоялась и заступилась за товарища. Пожертвовала собой и прекратила отвратительные антисоветские действия!
        - А ты видел? - вскакивает и гневно кричит Пеньков. - Нет, ты видел? Да тебе кабздец! Ты понял?
        - А перерожденцы вроде Пенькова пытаются всё извратить в угоду своей похоти, - продолжаю я, не обращая на него внимания. - Или будешь моей наложницей, или вон из комсомола. Стыдно, товарищи! Стыдно видеть ваше равнодушие! Стыдно наблюдать, как вы идёте на поводу у вырожденцев!
        Я смотрю на взволнованного и отчаянно не понимающего, что происходит, Троцкого, уступившего мне трибуну.
        - Кто вы такой? - нервно шепчет он.
        - Вырожденцев и троцкистов! - добиваю его я. - Вот он хочет знать, кто я такой. Я совесть эпохи, я есть комсомол, передовой отряд молодёжи. Так ответит каждый из присутствующих здесь. А вот кто такие вы, господа Пеньковы и Троцкие? Считаю, что Пенькова нужно гнать из комсомола, Рыбкиной - объявить благодарность, а Галкиной поставить на вид, чтобы была впредь скромнее. Прошу голосовать за мои предложения пакетом! Кто за, товарищи?
        Единогласное голосование сопровождается улюлюканьем и свистом.
        - Рыбкину в комитет! - кричат с галёрки.
        - Поступило предложение избрать товарища Наталью Рыбкину в комитет комсомола вместо исключённого гражданина Пенькова. Кто за, товарищи, прошу голосовать!
        Народ голосует, как всегда, единогласно.
        - Вносите всё в протокол заседания! Я должен подписать!
        Собрание превращается в фарс. Все орут и улюлюкают, топают ногами и смеются.
        - Это и есть, - перекрикиваю я толпу, - народная демократия рабочих, крестьян и студентов. Да здравствует ленинский союз молодёжи! Ура, товарищи! Объявляю собрание закрытым!
        По аудитории прокатывается раскатистое «ура» и лавина радостных студентов, срывается со своих мест и несётся вниз.
        - Ты не имеешь права! - шипит на меня председатель собрания. - Пеньков секретарь высшего органа факультетской…
        - Пи**ишь, как Троцкий, - не сдерживаюсь я, выпаливая то, что хочу сказать с момента, как только увидел этого парнишку. - Высший орган - это собрание, и его решение непререкаемо. Поверь мне, я прослежу, чтобы такие приспособленцы, как вы с Пеньковым оказались подальше от комсомола! Ты понял? Плевать мне, что он родственник проректора. Да хоть генерального секретаря. Посмотри в мои глаза, и ты поймёшь, я знаю, что говорю. Я вас маменькиных сынков всех к ногтю прижму. Вы у меня в Афган поедете, завоевывать право называться комсомольцами!
        - Да кто вы такой?
        - Я комиссар Брагин, - небрежно отвечаю я и, схватив Наташку за руку, выволакиваю из аудитории.
        Мы вылетаем на крыльцо, сбегаем по ступенькам и, подбежав к машине, хохочем как сумасшедшие. Игорь едва за нами поспевает.
        - Ну, Егор! - только и может сказать Наташка сквозь смех. - Ну, Егор!
        Отсмеявшись, мы забираемся в машину и едем домой.
        - Ты чего творишь? - качаю я головой. - Ты почему людей избиваешь?
        - Ты же ответил на этот вопрос с трибуны, - усмехается она. - А ещё, потому что могу.
        - Ты смотри, нос особо не задирай. Может она. Игорь, ты слышал? Ты видел пончика, которому она по щам надавала?
        Игорь хранит серьёзность. Он кивает и выдаёт своё мнение:
        - Можно налететь на такого пончика, который инвалидом на всю жизнь оставит. Далеко не все мужики думают, что бить девчонок нельзя. И многие из них умеют драться. Нужно быть осторожнее и не лезть на рожон. Тебе ещё детей рожать.
        Наташка хочет что-то ответить, но сдерживается и отворачивается к окну.
        - Вот именно. Игорь - человек с опытом, он жизнь не понаслышке знает, понимаешь? Нельзя, выучив пару приёмов, бросаться на каждого встречного с кулаками. Нужно работать головой, интеллектом, а не приёмчиками.
        Она молчит. Подозрительно как-то…
        - Но сам-то ты постоянно ввязываешься во все драки, - заявляет она, как только мы переступаем порог квартиры.
        - Во-первых, только в те, которых нельзя избежать, а, во-вторых, я парень вообще-то, а ты девчонка.
        - А кто двадцать минут назад задвигал речи о равноправии в царстве свободы?
        - Нет, Наташ, ты издеваешься что ли? Парням рожать-то не надо. Тебе даже Игорь сказал. Ты что, не понимаешь, или специально меня позлить хочешь? И как после всего этого тебя одну оставлять? Я что, постоянно должен там с ума сходить, не выкинула ли ты опять какое коленце и не надрал ли тебе кто-нибудь зад?
        - Ну я же схожу постоянно с ума не надрал ли тебе кто-нибудь зад и не надрал ли ты. Какой-нибудь знойной комсомолке или милиционерке. А может, и медсестре.
        - Чего?
        - Да ничего, - пожимает она плечами. - Ты голодный? У меня есть котлеты, можем к ним картошки нажарить.
        - Наталья.
        - Чего так официально?
        - Мы же с тобой договорились.
        Она чуть хмурится.
        - Договорились? Я что-то этого не припоминаю. Я пообещала, что не буду ревновать, вот и весь договор. Одностороннее обещание. Ты же вроде ничего не обещал? Так что никакого договора не было. А, так-то я и не ревную.
        - Серьёзно? А это тогда что?
        - Просто рассказываю тебе, что чувствую, о чём думаю. Ты хочешь знать, о чём я думаю?
        Она стоит передо мною, вроде та же самая Наташка, но что-то в ней поменялось, что-то стало другим. Как так? За такой короткий срок? Почему она меня бесит? Специально? Да, точно, она специально меня злит и провоцирует. Зачем? Или почему? Может быть, внутри неё сейчас происходит что-то подобное? Она обижается на меня? Но почему? Потому что не звонил, долго не приезжал и, может быть, трахал чужих баб? Так она думает?
        Она чуть прищуривается и облизывает губы, переносит центр тяжести на одну ногу и чуть сгибает в колене другую. Меня сводят с ума эти колени, торчащие из-под юбки, острые, соблазнительные. И стройные бёдра, и икры, и изящные стопы… Мне просто крышу сносит.
        - Так что? - чуть разводит она руки.
        Так что? Серьёзно? Так что? Ты правда хочешь знать, да? А вот что. Вот что, милая, вот. Я не могу больше сдерживаться, я срываюсь с места и набрасываюсь на неё. Как вихрь, как чудовище, как дикое животное, не знающее жалости и пощады.
        Я срываю с неё кофту и блузку, оголяю грудь, грубо сдвигая бюстгальтер, заваливаю на диван, жалобно стонущий от такого неуважения. Я задираю юбку и стаскиваю с неё трусы и колготки. Давайте! Давайте, стаскивайтесь, бл*дь, скорее!
        На меня наваливается вся тяжесть последних дней, все эти опасные, кровавые и дурацкие происшествия. Они душат меня и тянут назад, а я сбрасываю их, отмахиваюсь, отбиваюсь и убегаю к Наташке. Вскакиваю на неё, как на лихую, разгорячённую конягу и мчусь что есть духу, пролетая сквозь ветви, сквозь град раскалённых пуль, сквозь огонь и вьюгу.
        Она мотает головой и рычит подо мной, не привычная к такому напору. И я, я тоже рычу и хриплю, как недобитый зверь, как оборотень, почуявший молодую и сладкую кровь. Я безумствую и моя добыча, моя дичь бьётся и изнывает в тисках моих объятий.
        Она стонет то жалобно, то азартно, то дико и неистово, постепенно сливаясь со мной в одном ритме, ритме фантастической симфонии, возможно, принесённой из далёкого космоса, или другого, неведомого времени. Я бы хотел, чтобы следующую жизнь мы тоже провели вместе.
        Когда всё заканчивается, я поднимаюсь на ноги и смотрю на неё. Кажется… кажется не нужно было так… не нужно было становиться дикарём. Наташка лежит с закрытыми глазами, растерзанная, придушенная, тихая и измождённая. Потом она открывает глаза и долго смотрит на меня, и я не могу понять, что означает её взгляд. Пауза становится невыносимо долгой, но она вдруг неожиданно улыбается.
        - Я и подумать не могла, - тихо говорит она хриплым голосом, - что так бывает. Надо как-нибудь обязательно это повторить… Если ты не против, конечно.
        От этих слов я чувствую небывалый прилив сил, и мы всё повторяем. Но уже не так. Совсем не так. Теперь мы делаем всё очень и очень медленно и бесконечно нежно.
        А потом мы сидим на кухне и с жадностью пожираем котлеты и золотистую, жареную картошку. А ещё мы глупо улыбаемся и не отрываем друг от друга глаз. Вдруг, её глаза увлажняются, лицо становится по-детски беззащитным, а по щекам скатываются слезинки.
        - Ты… ты… - тихонько шепчет она, - ты моя жизнь…
        В город мы приезжаем уже ближе к вечеру. Я заезжаю на фабрику и заглядываю в комитет. Завтра мне будет не до фабричных дел. Нужно будет встретиться с Цветом, с Валей, с её отцом и с Радько, его преемником. Нужно хорошо поговорить со Скачковым. А ещё неплохо было бы забежать к Печёнкину и проверить, чем он дышит. Так что на основную работу времени у меня явно не будет. И в институте, кстати, надо бы появиться, а то я там по большому счёту ни разу и не был.
        Поэтому, сейчас фабрика, потом Платоныч, а завтра уже всё остальное. Сначала заглядываю в комитет. Надо же, Галя ещё здесь, несмотря на то что рабочий день уже закончился. Труженица ты моя.
        - Егор! - радостно восклицает она. - А я уж и не чаяла тебя увидеть.
        - Это как так? - удивляюсь я.
        - Да, Эдик сказал, что ты, наверное, в Москве останешься, что Новицкая тебя к себе возьмёт.
        - Эдик? Уж не Снежинский ли?
        - Да, - смущённо подтверждает она. - Знаешь, он на самом деле, совсем неплохой человек. Добрый и душевный. Он очень многое пересмотрел в своей жизни и переоценил. Ты его, возможно, даже и не узнаешь теперь.
        - Да что ты? - качаю я головой. - Я милого узнаю по походке. Он носит, носит брюки галифе…
        - Егор, - весело хмурится Галя. - Вечно ты со своими шуточками.
        - Он что, к тебе клеится? - спрашиваю я. - Ты не забывай, он порнограф. Озабоченный извращенец.
        - Ничего он не клеится. Перестань, у нас с ним чисто дружеские отношения.
        - Дружеские? Серьёзно? Со Снежинским? Куда катится этот мир! Галочка, я в твою личную жизнь, конечно, лезть не могу, к сожалению. Но умоляю, ты его только ни к комитету, ни к прожектору на пушечный выстрел не подпускай. Поняла? Это я серьёзно, вообще без шуток.
        Она хлопает глазами.
        - Или ты уже? Галя!
        - Нет, ну а что такого? Он просто помогает с…
        - Галя, нет, только через мой труп. Или через его. Или через твой. Ясно тебе? Чтобы никаких Снежинских здесь не было!
        - Но… вообще-то за него проголосовали. У нас же место одно в комитете освободилось после Кургановой. Вот его и…
        - Галя, - перебиваю я, - никаких Снежинских. Нравится он тебе, дружба у вас, или любовь, а может, любовь к порнографии, но чтобы здесь его не было. Хоть что делай, а то вместе с ним пойдёшь работу искать. Нет, я сказал.
        - Так его выбрали уже…
        Твою ж дивизию. Да вы что, охренели все?
        - Галь, я тебя уважаю и люблю, как товарища, но повторять не буду. Делай, что хочешь.
        - Егор, ну ты хоть поговори с ним для начала.
        Я бросаю на неё взгляд полный разочарования и выхожу. Иду к директору и обсуждаю текущие дела, а также возможности увольнения Снежинского. Не хватало, чтобы он здесь вынюхивал всё. А ещё я договариваюсь, чтобы временно, пока Пашка в больнице, водителем приняли кого-то из Скачковских.
        Обсудив дела, еду домой. Приплачиваю водителю за сверхурочную работу, и он не возражает против того, чтобы ещё немного меня повозить.
        Дома я надолго не задерживаюсь, обнимаюсь с родителями, дарю подарки, проглатываю котлеты и снова ухожу, обещая Раджу, что сегодня обязательно с ним погуляю.
        Я выхожу из подъезда и сталкиваюсь нос к носу с Геной.
        - О, Егорка, здорово! - радуется он. - А я смотрю, твоя машина, думаю, ты приехал. А за рулём не Пашка. Непонятно. Дай, думаю зайду, поздаровкаюсь. Ну как ты, боец? Дочь мою видал?
        - Видал, дядя Гена, вот сейчас только от неё еду. Кланяться тебе велела. Обними, говорит, папулю моего и поцелуй.
        Я расставляю руки, как бы для объятий, но он пятится назад и лицо его делается чуть испуганным.
        - Ты это… хорош… я понял, понял всё… А ты на машине, да? Можешь меня подкинуть?
        - Не вопрос, - соглашаюсь я.
        - Только это, я тут не один…
        - Да-а-а? Радость-то какая? Женщину что ли встретил?
        - Ага, - кивает он, не глядя мне в глаза и тут же озирается по сторонам. - Так довезёшь что ли?
        - Конечно, довезу, я же сказал. Где подружка-то твоя?
        - Да щас. Выйдет. Через минутку.
        И точно, не проходит и минуты из его подъезда выходит женщина. Она молодая и очень даже ничего, вполне симпатичная. Честно говоря, вообще девчонка ещё. И, что интересно, я её знаю. Это же Лариса Дружкина. Ну, дядя Гена, ты и ходок.
        Он немного смущается, но быстро берёт себя в руки.
        - Так что, ладно, поехали, что ли? Вы же знакомы уже, да?
        Ещё бы, знакомы, конечно. Лариса щеголяет в подаренном мной джинсовом костюме и наброшенной поверх него и незастёгнутой норковой шубке. Она улыбается и забирается в машину. В интересном мире живём, честное слово.
        Едем. Первыми выходим мы с Игорем, а водитель увозит Гену с Ларисой. Игорь остаётся внизу ждать, когда вернётся тачка, а я поднимаюсь к Платонычу. На удивление дома никого не оказывается. Я долго жму кнопку звонка, но никто не появляется. Блин. Надо было позвонить по телефону, прежде чем ехать. Разумеется…
        Не застёгивая пальто, я спускаюсь вниз и встаю рядом с Игорем. В любом случае, нужно ждать машину, а может, и хозяева вернутся с минуты на минуту…
        И да, они возвращаются, вернее, только Трыня. Он заходит во двор со стороны Арочной и останавливается у последнего подъезда под фонарём. Я вижу, что он не один, рядом с ним взрослый мужик. Они жмут руки, и мужик уходит. А Трыня идёт к своему подъезду.
        - О! Егор! - радостно восклицает он. - Здорово! Приехал наконец-то?
        - Привет, Андрюха! Ага, приехал. Ну иди скорее, обнимемся с тобой. Он стучит, поднимаясь по деревянным ступеням и подходит ко мне.
        - Слушай, - щурюсь я, - а это что, Эдик Снежинский с тобой был?
        - А чего такого? - вмиг делается он колючим и настороженным. - Я что, отчитываться должен?
        15. Утро красит нежным светом
        Так. Ситуация, кажется, начинает выходить из-под контроля. Эдик, сучёнок, никак не успокоится. Кружит вокруг меня, кружит, но, правда, осторожно, пока и прихватить-то его не за что. Вернее, прихватить его можно, причём конкретно. Порнуху никто не отменял. Ход делу, конечно, не дали, но при желании его можно раскочегарить. Все возможности имеются.
        Но за что? Вроде ничего не делает плохого, за что его карать и казнить? Просто за то, что он мне не нравится? А он мне действительно не нравится. Очень сильно не нравится.
        И он это знает, но, тем не менее, продолжает свои козни. Может, это никакие не козни, может, он действительно стал «добрым», как Печкин, получивший велосипед? Не знаю. Но проверять как-то и не хочется.
        - О, какой строгий, - качаю я головой, глядя на Трыню. - Домой-то позовёшь, или мне здесь Платоныча ждать?
        - Чё ты говоришь-то такое, - возмущённо начинает он. - Пошли. Когда такое было, чтобы я тебя не позвал?
        - Не было, конечно, - отвечаю я, когда мы входим в подъезд. - Просто ты так дёрнулся, когда я про Снежинского спросил, что после этого что угодно можно предположить.
        - Да знаю я, - на ходу машет рукой Трыня, - ты его недолюбливаешь, потому что он раньше всем гадил. И тебе тоже. Но сейчас, когда он пересмотрел взгляды на жизнь, он стал совсем другим человеком.
        - Блин, Андрюх, да будь он хоть сто раз самый распрекрасный чел на земле, я просто не понимаю, что у тебя может быть с ним общего.
        - Ну Егор, - восклицает Трыня, открывая дверь в квартиру и пропуская меня вперёд. - Он упал на дно, это он сам так говорит, и поэтому пытается сейчас возродиться. Я тоже был на дне, а благодаря тебе и отцу, ну… новому отцу, Платонычу, возрождаюсь. Вот и всё.
        - То есть вы рассказываете друг другу, как идёте к новой жизни?
        - Блин, Егор! Да! Тебе-то что? Идём к новой жизни, что плохого?
        - А он тебе рассказывал про изъятую кагэбэшниками коллекцию порнографии, в том числе и однополой?
        - Да, рассказывал. Ну правда, Егор, чё ты нудишь? Пошли, я тебе кофе сварю.
        - Я просто понять пытаюсь, - говорю я. - Ты видишь в нём родственную душу, а он что в тебе видит? Как ты думаешь?
        - Я не хочу про него больше, - злится Трыня. - Ты что, будешь мне говорить с кем типа общаться, а с кем нет?
        - Не удивлюсь, - хмурюсь я, - если окажется, что он педофил. Знаешь, кто такие педофилы?
        - Не знаю, что-то хреновое, наверно.
        - А ты на тренировки ходишь, кстати?
        - Ну, хожу. Парочку пропустил, а так хожу.
        - А почему пропустил, с Эдиком гулял?
        - Блин, да ты замаял уже с этим Эдиком, в натуре.
        - Ладно, - киваю я, - не буду больше тебя с ним маять. Просто вот представь ситуацию. Живёшь ты по-прежнему в Берёзовском, в интернате. А того мудилу, который на тебя наезжал, я не вырубил. Ну просто так сложилось, что он продолжает до тебя докапываться, бьёт, унижает и грозит тебя «опустить». И ты не знаешь, что у него в голове, действительно он хочет тебя оттарабанить или просто прикалывается.
        Воспоминания не самые приятные, судя по тому, что Трыня сразу мрачнеет.
        - И чё, Снежинский тебя оттарабанить хотел?
        - Погоди, потом вопросы задашь, если что-то останется непонятным. И вот в один прекрасный день этого твоего урода вяжут менты, ставят на учёт и говорят ему, мол если ещё раз так себя поведёшь, сядешь. То есть они его не сажают, не избивают, а просто объясняют на пальцах. И он такой хоба, типа задумался. Мля-я-я, думает он, как я хреново жил всё это время, теперь я буду жить правильно. Исправлюсь, в натуре.
        Трыня молчит, поджав губы и насупившись.
        - И тут раз, мы с Тимурычем в очередной раз приезжаем, тренировки там, все дела, и ты смотришь, я обнимаюсь по-братски, ручку жму этому гандону, который тебе вдуть хотел, который унижал тебя, который тебя ни в грош не ставил и наслаждался твоими страданиями. И ты такой, Егор, а чё, ты с этим козлом подружился что ли? А я тебе небрежно так отвечаю, Андрюха, ты чё будешь мне диктовать с кем дружить, а с кем нет? Он изменился, он теперь другой, такой же, как я и у нас с ним много общего нашлось.
        Он пыхтит, надеюсь, представляет картину.
        - Андрюх, я тебе не классный руководитель и на урок отвечать не требую. Ты просто сам для себя взвесь, что к чему, а мне ничего говорить не нужно. Я тебя всё равно, как брата люблю. Как Юлька, кстати? У вас всё путём?
        - Нормально, - цедит он.
        - Помнишь женщину, которой ты цветы относил, Ирину?
        - Ну.
        - Она очень хорошо помогла мне, и я ей благодарен. Было у нас с ней что или нет, это вот правда, только наши с ней дела. И ничью жизнь, ничьи интересы это не затрагивает.
        - А я чё? Я в твои дела не лезу.
        - Погоди, я и не обвиняю тебя ни в чём, просто по-братски с тобой говорю. Жизнь сейчас такая, что постоянно мотаться приходится, то туда, то сюда, даже поговорить нормально некогда. Так вот, братишка, ты сам видел я Наташке предложение сделал и с той поры ни с одной девчонкой больше никаких трах-тарарахов. Как на духу перед тобой.
        - Зачем ты мне это говоришь? - хмурится Трыня.
        - С кем же мне ещё пооткровенничать, как не с тобой? Но жизнь, не только чёрная и не только белая, Андрей. Бывают такие ситуации, которые логарифмической линейкой не измеришь и калькулятором не посчитаешь, тем более, когда ставишь перед собой большие цели. Иногда бывает так, что на земле, кроме тебя самого, никакого другого закона и нет больше. И только Господь в небесах. Ты это понимаешь, я думаю, ты это наверняка чувствовал.
        Он глубоко дышит и молчит, как первоклашка, поставленный в угол.
        - А вот тебе ещё одна картинка для размышлений. Смотри. Стоишь ты в конце мая на улице, хорошо тебе, приятно, солнышко, девушки, птички, цветочки. Покупаешь мороженое, например, а у киоска крутится девчонка из параллельного класса. И так ей хочется мороженого, что спасу нет. Да вот только она совсем без денег. А у тебя деньги есть. Довольно много денег для твоего возраста. Вот скажи, купишь ты ей мороженое или отвернёшься и пойдёшь к Юльке.
        - Куплю, - понуро отвечает он.
        - Я и сам знаю, что купишь, не сомневаюсь. Ну, и вот. Купил ты мороженое и протягиваешь ей. Она радуется, благодарит тебя и вся сияет. И тебе тоже приятно, доставил человеку радость просто так, приятно же. А мимо проходит училка. Историчка, Алла Никитична. Она тоже улыбается, но как-то хитро и пальчиком грозит, типа ай-яй-яй, Терентьев, шалунишка ты. Ну, и всё на этом, конец эпизода. А потом ты стоишь на переменке с Юлькой, любезничаешь, договариваешься, что она к тебе на хату придёт, пока дома нет никого и тут опять эта историчка. А, говорит, Терентьев, ну как понравилось той девочке мороженое? А у самой глаза хитрые такие, мол, знаю я тебя, юного кобеля.
        - Ну я же не так, Егор! Ну ты чего! Я просто… я хотел…
        - Да я не в обиде, Андрюх, что было, то прошло, проехали. Ты просто на будущее подумай. Не всё может быть таким, как кажется со стороны. Ладно, не будем больше об этом. Как в школе дела? С уроками есть проблемы?
        - Нормально, - хмуро отвечает он. - Будешь ещё кофе?
        - Ага, буду. Наливай. Историчка, кстати, та ещё кикимора, если будешь пропускать, она тебе оценку снизит.
        Открывается входная дверь и наш разговор прерывается.
        - О, вся мафия в сборе, - говорит Платоныч, заходя на кухню. - Привет, народ! Ты когда приехал, Егор?
        Он ставит картонную коробку из-под вина, забитую продуктами.
        - Часа два назад, наверное, - улыбаюсь я.
        - Ну, тогда с приездом. Как дела? Что там новенького?
        - Да… - пожимаю я плечами. - За день твоего отсутствия кое-что успело произойти.
        - Значимое или мало значимое?
        - Ну как сказать, - хмыкаю я.
        Раздаётся звонок телефона.
        - Андрюш, послушай, - кивает дядя Юра, - тебя, наверное.
        Трыня выбегает в прихожую.
        - С Юлей со своей по два часа треплется, - качает Платоныч головой.
        - Ну, дело молодое, - усмехаюсь я. - Все через это проходили.
        - Ну да, ну да… Ладно, давай, рассказывай.
        И я рассказываю. На подробностях похищения особо не останавливаюсь, больше внимания уделяя его последствиям.
        - И что, Чурбанов нормально воспринял, что ты не просто любимчик его жены?
        - Особо виду не показал. Он довольно хорошо владеет лицом, надо отметить.
        - Ну это понятно, при его-то должности.
        Заходит Трыня.
        - Юлька? - спрашиваю я.
        - Ага.
        - Привет передавай.
        - Ладно.
        - А Чурбанов не подумал, что ты специально через Галину к нему зашёл? Или, вернее, что тебя, например, гэбэшники подвели.
        - Надеюсь, нет, так-то я парень из провинции, делом доказал, так сказать, весь на ладони, всё проверить можно. Хотя, не знаю, конечно…
        - Чурбанов? - улыбается Трыня, - это что, настоящая фамилия или кличка такая?
        - Это фамилия замминистра МВД, - отвечает Платоныч.
        Меня будто иглой колет в грудь. Я ведь действительно к Андрюхе, как к брату отношусь, но вот эта странная дружба с Эдиком меня очень напрягает. Я надеюсь, после сегодняшнего разговора он правильные выводы сделает, но… Вот именно, но…
        Скотина этот Снежинский, теперь его призрак постоянно будет вставать между мной и Трыней, отравляя чистосердечные отношения и сея подозрительность и недоверие. Куда бы его деть подальше… На стройку какую-нибудь законопатить? На БАМ, товарищ, на БАМ!
        Веселей, ребята, выпало нам
        Строить путь железный, а короче - БАМ…
        Утро я начинаю на фабрике. Хочу всё-таки поболтать немного с этим гусем. Захожу в комитет и - на тебе, он тут как тут голубчик, сидит с Галкой воркует.
        - Здравствуйте товарищи, - говорю я. - Чем занимаетесь?
        Галя смотрит на меня с испугом, словно я её поймал за чем-то постыдным. Ну, после вчерашнего, это понятно. Я же дал задание выпнуть Снежинского. Но сказать-то я сказал, да вот только и сам понимаю, что выполнить моё поручение нельзя. Голосование прошло, разголосовать не получится.
        Зря я Гале сказал, чтобы проводила плановое собрание, не дожидаясь меня. Зря. На собраниях присутствовать самому нужно. Нельзя к обязанностям спустя рукава относиться, иначе вот такие сюрпризы будешь постоянно получать.
        - Планы на день сверяем, - отзывается Снежинский.
        Выглядит он спокойно и уверенно. Выбешивает он меня. Ловлю себя на мысли, что едва сдерживаюсь, чтобы не пропнуть ему по уху, как недавно поступил с Плешивцевым.
        - Галя, ты не могла бы нас оставить на минуточку с Эдуардом Фридриковичем?
        Она быстро встаёт и, потупив взор, кивает, а потом выбегает из кабинета. Эдик смотрит честными, доверчивыми и невинными глазами. Очень хочется нахлобучить ему на голову большой кубок, стоящий над ним на полочке.
        Я сажусь за стол напротив него, складываю руки и внимательно смотрю ему в глаза.
        - Ну что, Эдуард Фридрикович, значит ты никак не успокоишься?
        - В каком смысле, Егор Андреевич?
        - Ты мне скажи. И как ты в комитете комсомола очутился после того, как тебя поганой метлой погнали из обкома?
        - Ну, в правах же меня не поразили, - уверенно говорит он. - Я остался комсомольцем. Вот, товарищи оказали доверие и избрали вместо выбывшей на учёбу Кургановой. Хочу принести пользу на посту начальника штаба КП.
        - Хочешь, значит, Прожектор возглавить? - уточняю я.
        - Я хочу любую работу, которую доверят. Товарищи решили, что можно мне доверить Комсомольский прожектор.
        - А ты товарищам сказал, что на тебя дело заведено по распространению порнографии?
        - Нет, - качает он головой.
        - Понятно.
        Я вздыхаю, чтобы не сорваться и не загрызть его вот прямо тут.
        - Ну, допустим прожектор я тебе не доверю, с твоими-то качествами, - говорю я. - Исключено. Человек, пишущий доносы, ради собственной выгоды не может работать там, где нужна кристальная совесть. На это не рассчитывай.
        Он вздыхает, как безвинно обиженный.
        - Егор, - говорит он. - Как скажешь, так и будет. Ты здесь хозяин. Пока ещё.
        Вот хорёк.
        - Я ни на что не претендую.
        - Будешь заниматься новыми членами, - говорю я.
        - Членами, так членами. Готов работать в любом месте, где смогу принести пользу.
        - А в чём твоя цель? - спрашиваю я.
        - Цель? - удивлённо смотрит он. - Ну, я же объясняю, пользу хочу приносить.
        - А если без всей этой фигни про пользу? - пристально всматриваюсь в него я.
        - А для меня это не фигня, Егор. Я хочу начать всё с самого начала и снова стать полезным обществу человеком.
        - Что значит снова? Ты не был полезным обществу. Ты был аферистом и паразитом.
        - Это неправда, - качает головой он. - Я всегда приносил пользу.
        - Хорошо. Значит, ты хочешь добиться какого-нибудь значимого положения?
        - Это не самоцель, - отвечает он. - Главное быть полезным.
        - А если тебе предложат какой-то сложный, но ответственный участок?
        - Мне вообще-то уже предложили. «Комсомольский прожектор» и есть ответственная и трудная работа.
        - Да, верно, но твои нравственные качества не позволят работать на таком участке. А если что-нибудь потруднее?
        - Я из города уезжать не хотел бы, - отвечает он, словно заглядывая мне в голову.
        Я ничего на это не отвечаю и пристально смотрю на него. Он тоже ничего не говорит, и над столом повисает долгая пауза.
        - Хорошо, я постараюсь тебе помочь, - наконец, говорю я.
        - Спасибо, но не нужно. Мне, главное, не мешать, а там я и сам как-нибудь справлюсь.
        Не мешать тебе. Если тебе не мешать, ты тут такого наделаешь, урод мелкий.
        - Ещё вопрос. Что тебя связывает с Андреем Терентьевым? Странно как-то, взрослый похотливый дядя, любитель порнографии, затевает дружбу с ребёнком. Это как объяснить?
        - Не нужно во всём искать грязь, пожалуйста, - говорит он, манерно растягивая слова. - Не все же люди такие.
        Сска…
        Я представляю, как вскакиваю, хватаю его левой рукой за ворот, притягиваю к себе через стол и начинаю бить по роже, ломая кости, выбивая зубы и превращая её в кровавое месиво. Представляю очень живо и даже кулаки сжимаю, но всё же сдерживаюсь. Этак я в кого превращусь? В кровавого монстра, который только и умеет, что морды бить? Да уж, неприятное видение, честно говоря.
        - Ладно, - вздыхаю я. - Вижу, ты действительно решил стать человеком чистым и полезным обществу. Хотя я почему-то не слишком тебе верю. Но это неважно, жизнь покажет, кто прав, кто виноват. Вот, что я скажу. Без обиняков и попыток казаться лучше, чем я есть на самом деле. Если продолжишь общаться с Андреем, я дам ход твоему порноделу, тебя посадят и будут в течение всего срока насиловать с утра до следующего утра. Во все пригодные отверстия. А перед этим я лично изобью тебя так, что месяца два ты проведёшь на больничной койке. Я достаточно ясно излагаю свою мысль?
        - Я всегда знал, какой ты на самом деле, - говорит он, глядя на меня с нескрываемым ужасом. - Ну что же, хорошо, я с Андреем прерву все контакты, раз ты запрещаешь нам общаться. Но защитит ли это меня от тюрьмы?
        - Будет зависеть от тебя. И ещё, советую тебе уволиться с фабрики. Боюсь, на одном предприятии мы не уживёмся.
        - Но я ничего против тебя не имею, - доверительно сообщает мне он. - За что ты меня гонишь? Чем я тебе опасен?
        Сска…
        Больше я ничего не говорю и выхожу из комнаты, с грохотом хлопая дверью.
        - Галя… - говорю я своей перепуганной заместительше и сжимаю перед её носом кулак.
        Злобно зыркнув на неё, я прохожу мимо и сбегаю вниз по лестнице.
        Поговорил, называется. Лучше бы не приезжал сюда, теперь на весь день настроение испорчено. И, главное, весь такой правильный-преправильный… Бесит! Конкретно бесит. Я уже даже сомневаться начинаю, не зря ли я качу, что называется, бочку на этого милого и чрезвычайно приятного человека.
        Сажусь в машину и еду в казино. Здесь у меня запланирована встреча с Цветом. Водитель фабричный, нужно быть поосторожнее, и так он слишком много видел в Новосибе. Надо у Скачкова сегодня будет взять кого-нибудь.
        Прошу его остановиться на парковке у стадиона и дальше шагаю с Игорем. Сегодня уже холодно. Настоящая зима. И, хотя снега всё ещё мало, за нос щиплет не по-детски. Мы проходим через Таню и Тоню, вернее, через их помещение, причём ни той, ни другой я не встречаю. Надо потом разыскать Татьяну и поговорить с ней.
        Подходим к двери, ведущей в царство азарта, и натыкаемся на двух «реальных пацанчиков» явно опередивших своё время. Они словно из девяностых нарисовались. В спортивных костюмах и кроссовках. Рожи битые, носы и уши переломанные, глаза мутные, стрижки боксёрские.
        - Э, куда-на? - встаёт один из них передо мной. - Малолеткам нельзя-на, отсос в натуре.
        Я недоумённо смотрю на Игоря, он только головой качает, типа сам в шоке.
        - Вы кто такие, макаки? - хмурюсь я.
        - Чё сказал? Слышь, малой, ты сказал чё?
        Очень хочется ответить в рифму, но я сдерживаюсь.
        - Так, расступились, фраера, - вступает Игорь. - Это Бро.
        - Да мне хоть ребро, - говорит второй и начинает ржать, демонстрируя стальной блеск металлических зубов.
        - Челюсть, - говорю ему я со вздохом. - Старшего зови.
        - Чё ты сказал? - щурится он.
        - Лучше тебе со мной не ссориться, - хмурюсь я.
        Первый начинает ржать:
        - Слышь, Чёрный, иди в натуре, Грина кликни, приколемся, чё? Посмотрим чё он ему скажет, в натуре.
        Челюсть сплёвывает на пол. Я оглядываюсь, проверяя, нет ли посетителей. Нет, в этот час тут находятся только те, кто сидит ещё с ночи. Да и те внутри, а не снаружи.
        - Ты что делаешь, ишак? - зло бросаю я этому уроду и хватаю за шкирку, - Ну-ка вытер быстро, ты тут в сортире что ли?
        - Чё-ё? - расширяется он, пытаясь сбросить мою руку
        Да они оба расширяются.
        - Ты вытирай, а ты дуй за старшим, - приказываю я. - Что непонятно?
        - Да ты ох*ел, малолетка, - надвигается на меня первый и в ту же секунду получает по зубам от Игоря.
        Зубастый пытается меня пнуть, но получает блок и удар по носу. Да какого хрена тут вообще происходит? Драка у меня в заведении? Вы с ума что ли здесь все посходили? Я отталкиваю среброзубого и хочу пройти внутрь, но дорогу мне преграждает ещё один блатной. Здоровый, как шкаф, он выходит мне навстречу из двери.
        - Это чё за х*ня? - ревёт он.
        - Ты кто такой, демон? - зло спрашиваю я.
        Блин, нас что, инопланетяне захватили? Это что за хрень вообще?
        - Это Грин, цедит один из пацанчиков. Вам конец, фраера.
        Отлично день начинается, просто отлично. Как в песне.
        Утро красит нежным светом
        Стены древнего Кремля
        Просыпается с рассветом
        Вся Советская земля.
        16. Кадровый голод
        - Ну, и что ты за Грин такой? - спрашиваю я. - Джин Грин неприкасаемый или просто Грин? А может, Александр Грин, типа там Ассоль и всё такое?
        - Кто такие? - выпячивает он нижнюю челюсть и все мускулы на его теле напрягаются, увеличиваясь на добрую пару сантиметров.
        Немного неясно, что именно он имеет в виду - кто такие перечисленные Грины, или кто такие мы с Игорем. Всё-таки, думаю, наши персоны его интересуют больше.
        - Мы-то? - едва сдерживаюсь я. - Пацаны, да вы ох*ели что ли? Это вы кто такие? Откуда такие красивые и забыченные взялись?
        - Так, - кивает Грин своим дурачкам. - Ну-ка взяли их и в подсобку отвели, там разберёмся.
        - Он говорит, - шепчет саблезубый, трогая пальцами свой нос, - что типа он Бро. Знаешь такого?
        - Не, - качает головой Грин, - тащите, там разберёмся, я сказал.
        Я поворачиваюсь к Игорю и вздыхаю. Он разводит руками, типа раз надо, значит надо, будем действовать.
        - И вечный бой, покой нам только снится, - подмигиваю я железной челюсти. - Заодно клыки свои на золотые поменяешь, да? А то ходишь с железяками в пасти, как бомж последний.
        Он протягивает ко мне руку, но Игорь оказывается гораздо проворнее. Он лихо и быстро, практически в мгновение ока заворачивает протянутую руку, загибает этого саблезубого хлопца буквой «зю» и отправляет головой в брюхо Грину, придавая поистине космическое ускорение.
        - Э, чё за херня! - раздаётся знакомый голос.
        Я оборачиваюсь и вижу вальяжно идущего в нашу сторону Цвета.
        - Ты скажи, - хмыкаю я. - Что ты тут за зоопарк устроил. Это что за дебилы? Ты где их взял и, главное, почему они здесь стоят и народ распугивают?
        - Надо было сказать, кто ты такой и всё, - пожимает плечами Цвет.
        - Серьёзно?
        Я поворачиваюсь к Грину и его деревянным солдатам:
        - Так, пошли нахер отсюда. Чтобы я вас больше никогда в жизни своей не видел. Потому что, если увижу, я вам сердца повырываю. Нале-направо, шагом марш. Бегом! Игорь, подежурь здесь, пожалуйста, немного, пока я не решу вопрос.
        Игорь кивает. На его лице не проявляется никаких эмоций. Побольше бы мне таких Игорьков да Павликов.
        - Ты чего расшумелся? - миролюбиво и с усмешкой бросает Цвет.
        Он кивает Грину и тот вместе со своими бойцами неохотно отплывает в строну подсобки.
        - Давно они здесь? - спрашиваю я.
        - Второй день. У меня засада, честно говоря, с людьми. Нормальные пацаны все разъехались с поручениями. Вот временно тут и поставил этих чудил.
        - Реально, чудилы, блин, - качаю я головой. - Они нам всю клиентуру распугали за эти два дня. Дебилы.
        - Да ладно, а чё делать-то? Не самому же вставать.
        - Я сейчас вопрос решу, - киваю я. - Думаю, для этого дела люди у нас найдутся. Но куда ты-то своих всех разогнал? С какими такими поручениями?
        - Кого в Новосиб, кого в Иркутск, кого в Красноярск. Нагибаю тамошних блатных потихоньку.
        - Хочешь сказать, что вот эти парни, которые тут вышибалами работали, могут какие-то серьёзные вопросы решать?
        - Нет, ну они же не сами решают, - отмахивается он. - Помогают, тем кто поавторитетнее, страхуют там, прикрывают, силу показывают. Понимаешь? Сам же говорил, что империю надо строить, вот я и строю. Да только дело это небыстрое и затратное.
        - Говорил, да. Но только не для того, чтобы командовать грабежами и изнасилованиями, а для того, чтобы с помощью этой империи делать бизнес. А вот эти с Грином, они вряд ли, что-то ещё освоят, кроме дела, которым занимаются по призванию. Заработать мы с тобой можем гораздо больше, чем ты один украсть, но такие кадры, как эти…
        - Хорош умничать, думаешь ты тут один умный, а все остальные тупые? - перебивает меня Цвет и я вижу, что он начинает злиться.
        - Нет, про тебя я точно так не думаю. Но и тупых среди твоих парней хватает.
        - Ладно, меня твоя социология не волнует. Давай, охрану на себя пока бери, а там разберёмся.
        - А в остальных местах у нас такой же трешак?
        - Чё? - хмурится он.
        - На остальных точках такая же задница? Как там с кадрами?
        - Там-то задействованы местные пацаны, так что справляемся помаленьку.
        Кадры решают всё, это правило, как ни крути, никто не отменял.
        - Слушай, - прищуриваюсь я. - А что там Ферик, не связывался с тобой в последнее время? Я думаю, он уже наслышан о твоей активности и наверняка хочет иметь к этому отношение.
        - А с какой стати? - дёргается Цвет. - И какое это отношение он может иметь?
        - Он хочет, чтобы ты был его политическим ресурсом. Ну, и, если получится, экономическим тоже. Хочет участвовать в твоих делах хотя бы, как арбитр, как твой крёстный или учитель, я не знаю. Сто процентов, он будет пытаться везде делать вид, что имеет на тебя влияние.
        - Если честно, - качает головой Цвет, - не так он мне и нужен. Больше щёки надувает, чем реально что-то может.
        - Ну, не скажи, я сам видел, как от него очень важные партийные шишки выходят. Его со счетов сбрасывать не стоит, он ещё может пользу оказать. Ты бы с ним поговорил, пригласил бы к себе, показал наши достижения и личные свои тоже. Поверь, союз лучше вражды, я тебе точно говорю. Ты ему поможешь, он тебе, а что он сейчас будет болтать вообще неважно. Умные люди и так всё видят и понимают, куда дело движется. Не отталкивай его, он сам станет для тебя ресурсом. У него есть связи, у него возможности и авторитет, и всё это ещё может пригодиться. Лучше немного смирить гордыню сейчас, да потом выиграть втрое больше.
        Цвет пристально на меня смотрит и не отвечает. Соображает. Он и сам не дурак, вообще-то, наверняка всё это уже приходило ему в голову, а сейчас просто получает ещё одну точку зрения. Взгляд немного с другого ракурса.
        Поговорив с ним, я иду к телефону и звоню Скачкову.
        - Виталий Тимурович, здравствуйте.
        - О, приехал, пропажа? Мне с тобой поговорить нужно.
        - А можете сейчас на стадион подъехать?
        - Ну… - он замолкает, прикидывая, есть ли у него время.
        - Может, в штабе встретимся?
        - Ну, если только заберёте меня, а то Паша Круглов у нас вышел из строя, а временному водителю с фабрики не хочу все наши места показывать.
        - Ладно, минут через тридцать буду. У памятника Кирову встану, увидишь там.
        Я оставляю Игоря и выхожу наружу, нахлобучивая капюшон с меховой оторочкой и запахивая «Аляску». Игорь недоволен, что я остаюсь без охраны, но мне всего-то сто метров пройти, а врагов-то вроде и нет. Не пошлёт же Ашотик ко мне ассасинов из самой Москвы. Нет, он может и каких-нибудь местных отморозков мобилизовать, но, всё-таки, это маловероятно.
        Я прохожу уже половину дистанции, как вдруг:
        - Э, как тебя, Бро, слышь-слышь!
        Впору закатить глаза и воздеть к небу руки. Ну, кому я понадобился? Я шагаю дальше, не останавливаясь. Дышу морозным воздухом, охлаждаю буйну головушку.
        - Ну подожди, чё ты…
        Я оборачиваюсь, только заслышав приближающиеся шаги. Ко мне торопится саблезубый и два его дружбана подельника.
        - Это…
        Он нерешительно останавливается на уважительно приличном расстоянии.
        - Слышь… а ты чё, в натуре, с Цветом этот катран замутил?
        - Ну, допустим, - чуть киваю я.
        - Бляха… - он оглядывается на своих спутников. - Ништячно, да, пацаны?
        Те смотрят на меня безо всяких эмоций.
        - Это, короче, - продолжает железная челюсть. - Ну, мы типа это… извини, в натуре, братан.
        - Ладно, - киваю я, глядя ему в глаза. - Извиняю.
        Я поворачиваюсь, чтобы идти, но он меня не отпускает.
        - Слышь, это, Бро, братан… А чё правда, ты Корнея вальнул?
        - Врут, - отвечаю я и начинаю злиться.
        Какого хрена!
        - Ну ладно, чё ты, мы ж чисто по-пацански. Ты, говорят, пацанчик чёткий.
        - Врут, - повторяю я и на этот раз уже не оборачиваясь, иду к машине.
        Скачков стоит около своей ласточки и внимательно смотрит в мою сторону, оценивает ситуацию.
        - Всё нормально? - спрашивает он, когда я приближаюсь к нему. - Это что за молодая блоть?
        - Автограф просили, - усмехаюсь я.
        - Понятно, - кивает он. - Ну что, поедем посмотрим наши хоромы?
        - Почему бы и нет? Полюбились они вам?
        - Ну, да, есть такое дело.
        - Расставаться жалко будет?
        - Не понял, - хмурится он и поворачивается ко мне.
        Я объясняю ему, что от нас требуют партия и правительство, и что имеется немаленькая вероятность переброски его на всесоюзный уровень и назначение в Москву. В ДОСААФ.
        - Вы, Виталий Тимурович, ещё полны сил и энергии. Думаю, такое дело вам как раз по плечу. Что скажете?
        - Вот, не знаю, Егор, насчёт того, по плечу или нет. Какая-то очень глобальная задача. Где я людей доверенных столько возьму? Нужно ведь на местах не абы кого ставить, правда? Первому встречному не расскажешь о некоторых направлениях нашей деятельности, да? И чего делать?
        - Во-первых, сначала концентрируемся на официальной стороне проекта. Как известно, не объять необъятное, это знание нам ещё товарищ Прутков завещал.
        - Официальная сторона вопроса не позволит привлечь большое количество ветеранов, а я своей главной задачей вижу, чтобы у парней как-то жизнь наладилась. И не только у офицеров, понимаешь?
        - Всё нужно решать постепенно. Присмотритесь к людям, подберёте подходящие кандидатуры и будете внедрять наши методы. Всё по имеющимуся образцу, штаб-квартиры, дисциплина, обучение и прочее. Сразу начнёте в нескольких городах и в Москве, разумеется, тоже.
        - Батю твоего привлеку, - заявляет Скачков и пытливо на меня смотрит. - Я с тобой об этом и хотел поговорить, вообще-то.
        - Только туда, где неофициальная сторона не подразумевается.
        - А что, думаешь, он такой чистоплюй, что откажется? Он не девчонка, а боевой офицер.
        - Мне известно, что он способен на отважные поступки, но если он узнает, что к этому делу имею отношение я, боюсь, это будет для него серьёзным ударом… Будет переживать, но не за себя, а за меня.
        - Ну, может быть… Ладно, подумаю ещё…
        Мы проходим по нашим «закромам Родины». У Скачкова здесь всё чётко. Дневальный, занятия, комната отдыха для ночных смен, тренажёры. Он тут прямо небольшую военную часть развернул с оперативным штабом.
        Идём с ним и на совершенно секретный объект, в покосившуюся халупу. Вид у неё довольно жалкий и, можно даже сказать, нищенский. Покосившиеся стены, почерневшие брёвна, мутные стёкла. Внутри старая продавленная кровать, рассохшийся шкаф с ветхим тряпьём, стол, два стула, печка, потемневшие фотографии на стене. С потолка свисает провод с патроном и вкрученной в него лампочкой.
        Пахнет затхлостью и унынием. Мы спускаемся в заваленный хламом подпол. Тимурыч включает длинный фонарь на четырёх круглых батарейках и подсвечивает темноту. Здесь на удивление просторно, но бросаются в глаза следы тлена. Пыль, паутина. Похоже на декорации для ужасника.
        У дальней стены стоит стеллаж с древними, поросшими мхом домашними соленьями. Стеллаж этот устроен таким образом, что легко сдвигается в сторону и открывает путь к потайной двери, ведущей в настоящий бункер. Там хранится наш арсенал. А ещё там оборудована «банковская ячейка» с бронированной дверью, доступ к которой есть только у меня и у Платоныча. Золото, алмазы, бриллианты. Пока, правда, тайник пуст.
        - Шикарно всё обустроено, просто сказка, - хвалю я. - Только, наверное, за оружием не очень удобно нырять в случае чего. Да и не стоит бойцам об этом тайнике знать.
        - Здесь будет храниться стратегический запас, - кивает тренер. - Надо его заказать, кстати, об этом вот тоже хотел тебе сказать. А там, в дровянике у нас оружейка для оперативных целей.
        - Кто ещё знает?
        - Физрук твой.
        - И всё? - спрашиваю я.
        - Рабочие были приезжие, все уехали, я проверял. В общем, только мы четверо - Большак, Физрук, ты и я.
        Я киваю.
        - Из бани сделали склад, - продолжает Скачков, - и из сарая тоже. Сарай пустой, в бане виски и коньяк. Но немного. Мы с Физруком вдвоём таскали.
        - Отлично, - киваю я. - Есть вопросик, Виталий Тимурович. Думаю, ещё до Нового Года мне потребуется послать десант в столицу.
        - А как мы добро-то повезём? - хмурится он.
        - Добро будет уже там. Как придёт, так сразу и объявим высадку.
        - Сколько людей? - спрашивает он.
        - Человек десять, я думаю. Там ещё и бандюки поучаствуют на нашей стороне, так что, полагаю, преимущество будет у нас.
        Тимурыч трёт лоб, соображая, как это всё организовать.
        - Кого оставите вместо себя, - меняю я тему, - если получится перевести вас в Москву?
        - Я, - хмыкает он, - вроде ещё и согласия не дал, а ты уже спрашиваешь, кого за себя оставлю.
        - А всё-таки?
        - Ну, Физрука, наверное. Он боевого опыта не имеет, но организатор хороший и тренер из него выйдет, он, скажу тебе не слабо так поднабрал очков, отлично борется.
        - А народ-то пойдёт за ним, если он не кадровый?
        - Не знаю, - пожимает он плечами. - Это проблема, конечно, но ему бы я дело доверил. Он в армии служил, уже не нулёвый… Не знаю, Егор, подумаю ещё.
        Я осматриваю всё хозяйство, а потом мы берём трёх человек на сегодня на охрану казино и возвращаемся на стадион. По пути обговариваем, как будет строиться охранная работа. Теперь это наша задача. В принципе, я даже рад, что влияние блатных сокращается. Думаю, подобный подход нужно будет ко всем остальным точкам применить. И, в первую очередь, в Москве.
        Ещё я прошу подобрать водителя на время, пока Паша будет в больнице и, не вдаваясь в подробности, рассказываю, что с ним случилось.
        В казино я ввожу парней в курс дела и, забрав Игоря, еду дальше. У меня ещё четыре важных пункта в маршрутном листе - Ефим, Печёнкин, Куренкова и Куренков. Грядут перемены и мне надо, чтобы моя гвардия была во всеоружии.
        Начинаю с Печёнкина. Хочу прощупать, что у него за настроение и не строит ли он новые козни. За всеми здесь глаз да глаз нужен.
        - Дружкина Лариса, - радостно восклицаю я, появляясь в приёмной начальника областного УВД.
        - О, Брагин, - кивает она безо всякого интереса.
        - Ты почему не радуешься моему появлению? - строго спрашиваю я.
        - Радуюсь, - пожимает она плечами, вероятно давно вычеркнув меня из списка претендентов на своё сердце.
        - Держи. Специально ради тебя в очереди стоял.
        Я кладу перед ней пакет с конфетами. Московская карамель. Раковые шейки, Мечта, Москвичка, Московская, Снежок…
        Глаза Дружкиной теплеют, а губы расплываются в улыбке.
        - Московская что ли? - уточняет она.
        - Ну, разумеется, душа моя. Ешь, тебе можно, ты вон какая худенькая.
        Она улыбается ещё теплее, и в глазах вновь зажигается томный кокетливый огонёк:
        - Специально для меня в очередь вставал?
        - Да, - соглашаюсь я. - Меня Гена твой попросил привезти. Как у вас с ним дела-то?
        - Нормально, - делается она чуть более скучной.
        - Целый капитан, всё-таки, да и мужик хороший. Ты смотри, только не пей с ним.
        - Так, - вспыхивает она, словно я задеваю больное место. - Ты к шефу?
        - Вообще-то к тебе, но раз уж я здесь, решил и к Печкину твоему заглянуть.
        - Ну, иди, заглядывай, пока он один.
        - Злой? - уточняю я.
        - Как обычно, - пожимает она плечами.
        Я подхожу к двери и резко её открываю. Генерал вопросительно поднимает глаза и, увидев меня, поджимает губы.
        - Глеб Антонович, - радостно восклицаю я. - Ну как, скажите, соскучились по мне?
        - Соскучились, - подтверждает он. - Я тебя даже во сне видел. Правда, не очень хорошо, но ты выжил.
        - Со мной такое случается, - смеюсь я. - Как вы тут без меня? Крутитесь? А я вам подарочек привёз. Ценный, между прочим.
        Я ставлю перед ним бутылку своего фирменного коньяка.
        - С чего такая щедрость?
        - Давно не виделись, товарищ генерал, - хмыкаю я. - Не «Луи XIII» конечно, но тоже ничего.
        - Ну, рассказывай, чего там в Москве нового.
        - Всё мечтаете о триумфальном возвращении? - спрашиваю я, приподнимая брови.
        - О триумфальном или нет, не знаю, но вернуться было бы неплохо. Ты вон слово не держишь, а сам, говорят, с Чурбановым скорешился. Это тебя Жора к нему подвёл? Да ладно, чего ты заёрзал-то? Дело житейское. Каждый бы отправился туда, где его ждут почести и победы.
        Ух-ты! Откуда это информация такая? О моих встречах с Юрием Михайловичем мало кто знает. Откуда же инфа просочилась?
        - Видите, товарищ генерал, вы же дружить не умеете. У вас только страсти да битвы на уме. А зачем мне такой союзник, на которого и положиться нельзя? Я вот думаю выхлопотать вам небольшую ренту на ЛВЗ. Скажите откровенно, готовы ли вы смиренно брать, что дают? Или мстительность и неудовлетворённость и дальше будут вскипать в ваших жилах, в самые ответственные моменты?
        - Брагин, не пойму, ты пришёл красной тряпкой помахать перед глазами?
        - Нет, какая тряпка, я понять вас хочу. С бутылкой пришёл, между прочим. Что было, что будет…
        - Чем сердце успокоится, да? - качает он головой.
        - И это тоже, - киваю я. - Ставьте Баранова начальником управления, Глеб Антонович, и я тоже сделаю шаг навстречу. Пора дружить, а не воевать. Но, если вы, например, меня ненавидите больше, чем себя любите, тут уж ничего не поделать, конечно.
        Он молчит, не орёт. Понимает, возможно, что я могу быть полезен. А может, какую-нибудь гадость готовит, как мстительный граф Монте-Кристо. Если бы не кадровый голод, то и хрен бы с ним, с такой ненадёжной жабой, как Печёнкин. Да только сейчас каждый боец на вес золота…
        Выхожу из кабинета и вижу приёмную пустой. Где же Лариска? В туалет убежала? Ладно, может быть. Хотел с ней про Гену поговорить, да видно в другой раз теперь. Спускаюсь по лестнице и думаю, откуда он всё-таки узнал про Чурбанова? Кто мог сообщить? Хм… Надо бы выяснить, как только, непонятно.
        Оказываюсь на улице и иду к машине, но внезапно останавливаюсь, заметив знакомую шубку Лары Дружкиной. Она стоит в сторонке и курит. Но самое удивительное не это. Удивительно то, что рядом с ней находится… Снежинский. Он берёт её ручку, подносит к губам и целует. А потом улыбаясь во весь рот, вручает коробку конфет, отвешивает небольшой поклон и уходит из поля моего зрения.
        При виде этого мрачного и неприятного типа у меня в сердце вспыхивает недобрый огонь, а в голове очень неприятная догадка. Я быстрыми семимильными шагами подскакиваю к Ларисе и схватив за руку, сжимающую коробку конфет, резко поворачиваю к себе. От неожиданности она разжимает руку и шоколадное ассорти падает на холодный асфальт, рассыпаясь маленьким шоколадным фейервеком.
        - Это он тебе сказал про Чурбанова? Созновайся!
        17. Хватка сжимается
        В глазах Ларисы мелькает страх и непонимание. Она с ужасом смотрит на меня, а потом опускает голову и с не меньшим ужасом рассматривает красивую коробку, сбившуюся золотую тесьму и рассыпавшиеся конфеты.
        - Брагин! - наконец, выдыхает она. - Ты что творишь?
        - Что он от тебя хотел? - зло и требовательно спрашиваю я. - Это он? Он тебе сказал?
        - Брагин, ты с дуба рухнул что ли? Какого хрена! Что ты несёшь вообще? Дурак! Что ты несёшь? Такие конфеты были! Ну, ёлки-палки! Что на тебя нашло? Бешеный…
        - Дружкина! Ты слышишь, что я у тебя спрашиваю? Чего хотел Снежинский?
        - Ты из-за этого тошнотика что ли? Бл*дь! Он хотел опять к шефу на приём попасть!
        - А он был уже у шефа?
        - Ну, да, - пожимает она плечами. - Был.
        - Когда?
        - Так сегодня и был.
        - А по какому вопросу? - хмурюсь я. - Чего хотел?
        - Ну, а я-то откуда знаю, чего он хотел? Меня не приглашают обычно на эти посиделки.
        - Блин, ну ты же всё равно в курсе. А сейчас он чего хочет? - прищуриваюсь я.
        - Слушай, да ты заманал уже. Хочет новую встречу. Тебе-то что за дело? У меня таких по десять человек в день. Это ты особенный, пинком дверь в кабинет шефа открываешь, а остальные ждут по месяцу.
        Она сердится, демонстрируя праведный гнев, и я, честно говоря, даже не понимаю, по-настоящему это или нет…
        - И когда ты в следующий раз Снежинского пустишь в кабинет? - не отступаюсь я.
        - Да отстань ты от меня, ты чего привязался?
        Ну, да, действительно. Чего…
        - Ларис, слушай, а с Геной у тебя как дела? - меняю я тему.
        - Брагин, а тебе не кажется, что ты не в своё дело лезешь?
        - Нет, ну если это такой секрет большой, я конечно выпытывать не буду, но так-то могла бы сказать. Вообще-то это я вас познакомил.
        - Познакомил нас, вообще-то, совсем не ты, а приказ о присвоении званий на День шахтёра. Но, так и быть, я тебе скажу, всё нормально у нас.
        В данном случае, приказ - это и есть я.
        - Приятно слышать, что всё нормально. Мне Гена всегда нравился, классный он мужик. Целый капитан, к тому же. А Снежинский-то что?
        - Так, всё, давай, не пудри мозги, - сердится она. - Мне надо возвращаться, а то шеф меня вздрючит.
        - Ларчик, этот Снежинский тот ещё мудила, он и против Гены копать может, вообще против всех, понимаешь? Ты, вот что, если что-нибудь узнаешь, сразу мне сообщи, ладно?
        - Слушай, я тебе на шефа своего стучать должна? Ты в конец охамел?
        - Так скажешь, если что? Про Снежинского?
        - Достал ты, Брагин! Дай пройти!
        Не получив сколько-нибудь полезной информации о Снежинском, я еду в горком. Картинка у меня в голове рисуется не слишком красивая. Думать об этом неприятно, но и не думать не получается. Складывается всё так, как если бы Трыня, случайно услышавший, как мы с Платонычем называем фамилию Чурбанова, рассказал об этом Снежинскому.
        Мда… И это несмотря на то, что я провёл воспитательную беседу и, как мне показалось, достиг понимания. Это могло произойти, например, если Снежинский сказал Андрюхе, что не будет с ним больше общаться, потому что я ему запретил. Причём, не просто запретил, а с угрозой для жизни.
        Эдик вполне мог так поступить, и даже, скорее всего, именно так и сделал. А если не сделал, то обязательно сделает.
        Трыня, скажем, разозлился, что за него кто-то посмел решать, с кем ему общаться, а с кем нет, и рассказал о том, что слышал. Ну а дальше по цепочке - от Снежинского к Печёнкину, минуя или включая Дружкину.
        Я снимаю трубку и набираю домашний номер Платоныча. Трыня может быть уже дома.
        - Алло, - раздаётся его голос.
        - Андрей, привет…
        - Егор! - мгновенно вспыхивает он. - Ну, что за дела! Зачем, ты это сделал? Почему ты за меня решаешь? Ты действительно думаешь, что можешь указывать, с кем мне общаться, а с кем нет? Так не пойдёт, брат! Лучше, мне, наверное, вернуться туда, откуда вы меня вытащили, раз такое дело…
        - Андрей, погоди! Он это делает специально, разве ты не…
        Но он «не»… понимает, не слышит и не продолжает разговор. Он просто бросает трубку. Блин! Ну вот проблем подросткового переходного возраста мне только не хватало. Он ведь теперь назло может всё делать. Впрочем, так худо, как было с моей дочерью, всё равно, не будет. Просто не может быть…
        Поговорив с Ефимом и обсудив проблемы молодёжно-патриотических объединений, я иду к Вале и почти полчаса жду в приёмной, пока она закончит встречу с предыдущим посетителем. Я уже думаю уйти и вернуться чуть позже, но дверь, наконец, открывается и из неё выходит неизвестный мне человек. К счастью, не Снежинский, иначе я и не знаю, что бы с ним сделал. Тут же, прямо в приёмной.
        Вслед за посетителем выходит и сама Куренкова.
        - Егор! - восклицает она. - Вот так сюрприз! Не ожидала тебя увидеть! Ну, подожди минуточку, я сейчас вернусь и мы хорошенечко поговорим.
        Она убегает, а я остаюсь в приёмной, превращаясь в ждуна, поскольку возвращается товарищ первый секретарь совсем не через пять минут, а ещё примерно через полчаса. За это время я успеваю поболтать с Леной Ивановой и другими боевыми подругами.
        - Ждёшь? - улыбается Валя, входя в приёмную. - Ну, пойдём скорее, а то мне нужно в обком ехать.
        Мы заходим в кабинет.
        - Я ведь тебя тоже жду, - продолжает она с ослепительной улыбкой. - Теперь ты хоть немного понимаешь, что значит ожидание с неясным финалом, да?
        - Ты меня ждала? - удивляюсь я. - А что не сообщила?
        - Вот, теперь сообщаю, - подмигивает она. - Ну присаживайся. Запираться не будем, а то опять принесёт кого-нибудь, как Ефима в прошлый раз, да? Рассказывай, какая надобность у тебя ко мне возникла. Ты же не просто так пожаловал, правда?
        - И правда, - говорю я, - и неправда. Я ведь хотел тебя увидеть. Ну… просто поболтать, знаешь… Соскучился. А заодно и повод появился. Так что я вроде как по вполне серьёзному и весомому делу, а, с другой стороны совсем…
        - Ой-ой-ой, - со смехом перебивает меня Валя. - Ври-ври, да знай меру. Давай, рассказывай, что за истинная причина.
        - Снежинский, - отвечаю я, чуть помолчав.
        - Да неужели? - удивляется она. - Чем он тебе так насолил, что ради него ты готов сделать столько лишних шагов?
        - Я хочу, чтобы ты протянула руку помощи нашему другу, оступившемуся, но успевшему осознать тяжесть греховной жизни.
        - Это да, кстати. Он действительно осознал. Я не про порнографию, а про поведение в целом. Он тут приходил недавно, весь такой шёлковый, раскаявшийся, аж слезы наворачиваются.
        И сюда уже пришёл. Вот урод!
        - А зачем приходил-то? - настороженно спрашиваю я.
        - Да поговорить. Он там у тебя, как я поняла, в фабричный комитет вошёл. В принципе, правильно, что ты даёшь человеку возможность исправиться и не гонишь его от себя.
        Я даю? Это вы даёте, ребятушки! Тем более, что горбатого только могила исправит.
        - А это он в моё отсутствие просочился. Я бы его близко никуда не подпускал. Ты вполне бы могла из-за его козней тормознуться на неопределённый срок в райкоме.
        - Ну, это не сто процентов, - пожимает она плечами. - Ведь если бы его кляузу не отозвали, Новицкая, думаю, долго бы в своём кресле не просидела.
        - Ага, но только этот хрен Эдичка попытался бы туда не тебя пристроить, ты так не думаешь?
        - Да кто бы его слушать стал? - беззаботно машет Валя рукой.
        - Любопытная логика у тебя, Валюш. Он бы против тебя бился, а ты его привечаешь теперь.
        - Может, он и за меня бы ратовал, кто теперь скажет? Если бы, да кабы!
        Ух ты. А не был ли это запасной вариант Куренковых на случай, если бы Новицкая заартачилась и не порекомендовала Валентину? Ладно, сейчас неважно.
        - Валь, я его хочу выпнуть с фабрики и мне нужна твоя помощь.
        - Моя? - удивляется она. - Я-то к предприятию отношения не имею.
        - Во-первых, разумеется, имеешь, а, во-вторых, надо его куда-нибудь услать.
        - Услать? - поднимает она брови. - В Шушенское что ли?
        - Дальше, Валюш, дальше. Магнитка, Уренгой-Помары-Ужгород, БАМ, Луна, Марс, Царство мёртвых. Не знаю, куда можно приобрести горящую комсомольскую путёвку. Надо дать человеку возможность начать новую жизнь, а не топтаться на одних и тех же граблях, впадая в искушение снова сподличать там, где уже наделал дел.
        - Путёвку в жизнь?
        - Вот именно, в новую, чистую и, желательно, максимально тяжёлую, полную тягот и лишений. Чтоб не до интриг товарищу стало.
        - А ты жёсткий, - качает она головой. - Просто стальной Егор какой-то.
        - Ага, как крыса из нержавеющей стали, - киваю я. - Ну что, поможешь, товарищ Валя?
        - Хочешь, чтобы я тебе помогла, значит?
        - Ну да, хочу, я же так и говорю. Ты пойми, его деятельность косвенно и по папе твоему может…
        - Я тоже кое-что хочу, - перебивает она.
        - Да? - чуть наклоняю я голову. - И что же?
        - Хочу проверить насколько ты действительно жёсток и твёрд.
        Она смотрит на меня в упор и многозначительно, и даже немного хищно улыбается, а я чуть хмурюсь, пытаясь понять, куда она клонит.
        - В смысле? Тактильно что ли?
        - В смысле на ощупь, - отвечает она и проводит кончиком языка по губам. - И не только…
        Во как. Эротический лекторий Эдички Снежинского, кажется, посеял семя, грозящее взойти и дать богатый, чтобы не сказать чрезмерный, урожай.
        - Ну, щупай, - хмыкаю я, протягивая ей руку.
        - Не сейчас, - качает она головой, как соблазнительница из дешёвого фильма недалёкого будущего. - Потом…
        Ну да, второй раз быть застуканными Ефимом ей не улыбается, похоже.
        - Валя, нас ждёт прекрасное будущее, не дай ему…
        - Нас с тобой? - спрашивает она, понижая голос, напуская в глаза истомы и поднимая бровь.
        - Каждого из нас, безусловно, тоже, - киваю я. - Но для этого первым делом мы должны избавиться от Снежинского.
        - Боюсь, - отвечает она тихим грудным голосом, - я нуждаюсь в более подробном объяснении ситуации. К сожалению, сейчас у меня дела, но я готова выслушать все твои аргументы вечером. Дома. Приходи. Сегодня.
        Эдичка начинает стоить мне уже довольно дорого.
        - Постараюсь, Валя, постараюсь. Я ведь только приехал, дел очень много. Сейчас вот к папе твоему поеду, и после него ещё куча встреч. У тебя вот в приёмной почти час просидел. Мурыжишь старых друзей.
        - Приходи, - усмехается она. - Я вину заглажу.
        На этом и расстаёмся.
        После горкома еду в КГБ.
        - Ну что, Роман Александрович, поговорим? - спрашиваю я после приветствий и обмена любезностями.
        - Нет, на это я пойтить не могу, - хохмит Куренков, - без Михал Михалыча.
        Он снимает трубку и набирает короткий внутренний номер.
        - Михал Михалыч, зайди. Брагин тут.
        Михал Михалыч Радько - человек, который остаётся вместо Куренкова, тот самый змей, что пытал меня в здешних застенках.
        - Роман Александрович, а у вас какое положение теперь будет, вы из конторы увольняетесь?
        - Нет, ухожу в действующий резерв.
        - О, здорово, значит и выслуга будет и…
        - Ну, как сказать, здорово, - машет он рукой. - Вообще-то два года будут засчитываться за один. А Разницу в зарплате придётся сдавать.
        - Несправедливо как-то, - усмехаюсь я.
        - Это ж я тебя должен благодарить, правда?
        - Но не расстраивайтесь, - беспечно машу я рукой. - Если всё получится, про зарплату вообще можно будет забыть. Перечислите её в фонд мира.
        Заходит палач Радько:
        - Здравия желаю.
        Вот человек, с которым теперь нужно поддерживать не только рабочие, но и личные отношения на достаточно высоком уровне. Если Куренков был хотя бы недолгое время благодарен мне за свою дочь, то единственная благодарность со стороны Радько может быть только за то, что я остался живым после его допроса.
        - Товарищи, - официальным тоном говорю я. - Наше дело в опасности, враг опасен и хитёр, МВД не дремлет.
        - Чего? - напрягается Радько.
        В отличие от него, Куренков ждёт продолжения молча. Я в общих чертах объясняю ситуацию со Снежинским, избегая подробностей относительно его контактов с Трыней. Говорю и о своём предложении отправить Снежинского на комсомольскую стройку.
        - То, что с фабрики его надо гнать - это очевидно, - качает головой Рома. - Но раскручивать его дело, наверное, было бы немного чрезмерным, потому что он ничего вроде не делает. И потом, ты же понимаешь, что он может наговорить на допросах. У него дома и Валька тоже бывала, дура.
        - Ну, это доказать не получится, - вступает Михал Михалыч. - Особенно если допросы буду я проводить.
        Это точно, в этом вопросе я ему верю.
        - Да дело не в этом, - отмахивается Куренков. - Имя-то всё равно трепать будут. Пойдут слухи, сплетни, а нам это совсем не нужно. Так что отправить его куда-нибудь максимально хорошая идея.
        - Давайте сделаем так, - предлагаю я. - С Валей я предварительно поговорил и… и ещё поговорю. Возможно, даже сегодня. Роман Александрович, вы ей позвоните, пожалуйста и дайте понять, что вопрос серьёзный и нужно подобрать товарищу маршрут подальше и, желательно, без возврата.
        - Ладно, - кивает он.
        - А до этого с Эдичкой, - продолжаю я, - было бы хорошо провести профилактическую беседу в стиле Михал Михалыча и сказать ему, что от Валиного предложения лучше не отказываться. Принять то есть комсомольскую путёвку.
        - Миша, сделаешь? - вопросительно кивает Роман.
        - Конечно, Роман Александрович, - кивает Радько.
        На этом и останавливаемся.
        - Вам звонили, - говорит Сергей, когда я возвращаюсь в машину. - Айгюль.
        - Что-нибудь передала?
        - Сказала, что перезвонит.
        - Хорошо. Едем на фабрику.
        Пока всё это решается, нужно его отправить куда-нибудь в командировку. На сверку или ещё что-нибудь такое придумать. Пусть поторчит где-нибудь в Иваново. С другой стороны, из поля зрения его лучше не выпускать. Ладно, сегодня-завтра с ним пообщается Михалыч, а там посмотрим. Вот, блин, будто мне заниматься больше нечем.
        Звонок раздаётся, когда мы заезжаем на территорию фабрики. Снова звонит Айгюль.
        - Егор, привет, - журчит её голосок. - Ты почему так внезапно уехал? Не то что не зашёл попрощаться, ты даже не позвонил. Ай-ай-ай, так друзья не делают!
        - Ну прости, прости, милая. Ты же видела, какой был цейтнот. Ты долго ещё в Москве будешь? Я планирую в ближайшее время снова приехать.
        - Это ты правильно планируешь, - усмехается она. - Да вот только я уже в Ташкенте. Но тебе, в любом случае, придётся лететь.
        - Почему? - смеюсь я. - Если тебя там нет, для чего мне ехать?
        - Для того, чтобы встретить посылку. Я тебе отправила посылку.
        - Мне? - изумляюсь я. - Ты перепутала. Наверное, не мне, а Абраму? Это его дела там.
        - Нет, Егорушка, теперь это и твои дела тоже. Дня три у тебя ещё есть, но надо же к встрече ещё подготовиться.
        - Айгюль, но я же не просил, то есть ничего не заказывал. Мы с тобой абстрактно говорили.
        - Ну, я тут ничего не могу сказать. Мне дядя передал.
        - Дядя? Серьёзно? Но он, вроде не был вовлечён в обсуждение проблемы?
        - Егор, думаю, тебе лучше поговорить с ним. Мне жаль, если возникло недопонимание, но отгрузка уже сделана и нужно товар принимать.
        Принимать, да! Твою ж дивизию. То есть кто-то решил, что биться с Ашотиком должен я? Нет, я планировал, конечно, ввязаться, но не так, не по чьей-то воле и чьему-то приказу. И кто же там такой умный? И это ещё не все вопросы. Вот ещё вопросик на засыпку. А куда, собственно, я должен этот груз принимать? Куда девать ящики с автоматами, пистолетами и патронами? Ну ёлки-палки!
        - Если тебя это порадует, - продолжает Айгюль, - я тоже приеду в Москву, чтобы сделать твоё пребывание в столице более приятным. Ты рад?
        - Бесконечно. Бесконечно…
        Поговорив с ней, я набираю номер Рыбкина.
        - Здорово, дядя Гена.
        - А, Егор, - хмуро отвечает он. - Срочное что? А то у меня тут человек…
        - Ладно, отвлекать не буду. Нужен бомж.
        - Это как? - удивляется он.
        - Как в прошлый раз. Выписавшийся. Он в другой регион поедет, в столичный. А ещё нужна доверенность, я скажу на кого и… и… ещё что-то надо от тебя было…
        - Я ещё на это не согласился, - хмыкает он, - а ты уже…
        - А, вспомнил, - перебиваю я. - Если знаешь какого-нибудь надёжного человека в Москве, в смысле своего коллегу, дай адрес. И это всё мне нужно до завтрашнего утра.
        - Чего?
        Дядя Гена ненадолго теряет дар речи, а потом разражается матом, выстроенным в многоэтажную конструкцию.
        - Посчитай, - спокойно отвечаю я, - сколько для этого нужно денег.
        Не имея возможности долго прослушивать его виртуозные рулады я отдаю трубку Игорю, чтобы он повесил её на рычаг. Но только трубка ложится на место, как снова раздаётся звонок.
        - Алло, - отвечает Игорь, - здесь. Да, передаю.
        Он передаёт трубку мне. Я смотрю вопросительно.
        - Трыня, - говорит он.
        Хм…
        - Да, Андрей, привет, - прикладываю я трубку к уху.
        - Егор, - взволнованно тараторит он. - Мне сейчас батин зам звонил. Его арестовали.
        - Кого? - не могу взять я в толк, о чём он говорит.
        - Блин! Егор, ты что, не понимаешь? Платоныча менты взяли!!!
        18. Империя наносит ответный удар
        Платоныча арестовали… Признаюсь, смысл этой фразы упорно не хочет становиться доступным. Что значит арестовали? Кто арестовал? За что арестовали? Бред, полная ерунда и несусветная глупость. За что его можно арестовать? Честнейший и добрейший человек…
        Мысль упорно буксует, прежде чем происходит осознание того, что вообще-то существует пара-тройка дел, которые могут быть ему вменены в вину. И мне, и много кому ещё…
        - Андрей, погоди, давай спокойно. Скажи точно, что тебе сообщил зам.
        - Блин, Егор! Как тебе ещё объяснить? Он сказал, что пришли менты то ли с ордером, то ли с повесткой или постановлением, я не знаю, с бумагой короче. Пришли и взяли его, то есть увезли с собой в ментуру!
        - А что за менты? ОБХСС?
        - Ну, я-то откуда знаю? Он этого не сказал.
        - Ясно…
        Я на пару мгновений задумываюсь.
        - Ясно, - повторяет за мной Трыня. - Ну, скажи тогда, что делать.
        - Ничего не делать, - отвечаю я. - Ты дома?
        - Да.
        - Готовь ужин, жди, батю. Я надеюсь, это какая-то ошибка и недоразумение.
        - Недоразумение? - переспрашивает Трыня и в его голосе явно проскакивают нотки отчаяния. - А вдруг нет? Что тогда?
        Что тогда? Опять детский дом, интернат, распределитель. И это самое безобидное из того, что нас ждёт в случае, если это не ошибка….
        - Так, пожалуйста, Андрюха, - уверенно говорю я, пытаясь собрать в кулак его, да и свою волю. - Давай не будем паниковать. Сохраняй спокойствие, сиди дома, занимайся повседневными делами и жди дядю Юру.
        - Ты придёшь? - спрашивает он и я отчётливо слышу голос испуганного ребёнка, а не своенравного подростка в переходном возрасте.
        - Да, Андрей, обязательно приду только чуть позже. Мне нужно сделать несколько важных звонков. Я всё выясню, а потом приду. Хорошо?
        - Хорошо, - недовольно соглашается Трыня.
        - Андрюха, всё хорошо будет, - подбадриваю его я.
        - А ты-то откуда знаешь? - бросает он.
        - Надеюсь.
        Надеяться-то я надеюсь, да вот только такое чувство, что я бы и сам не отказался, от подобных уверенных слов, сказанных кем-то надёжным и не допускающим сомнений. Сука Печёнкин. Сто процентов, он был в курсе, знал, что сегодня будут Большака брать, но ничего мне не сказал, не предупредил. Вражина.
        Идиот человек. Идиот. Думает победить меня? Но это вряд ли, товарищ генерал. Скорее сам ты станешь жертвой мести, кишка-то у тебя тонка.
        Звоню Кофману, адвокату, а потом набираю Баранова, но его не оказывается на месте. Где его носит? Надеюсь, он не причастен ко всему происходящему. А кто, кто причастен? Снежинский? Ну, гадина, попадись ты мне, я из тебя дух выбью.
        Звоню Гене. Он обещает попытаться выяснить, что к чему. Потом вызваниваю Суходоева.
        - Алексей Анатольевич, здорово. Это Брагин.
        - Здорово, - неохотно и скованно отвечает он. - Я тут… э-э-э… занят немного.
        - Ничего, я на минутку, хочу попросить кое о чём, - говорю я тоном, от которого становится совершенно ясно, что это никакая не просьба, а самое настоящее требование, приказ. - Мне нужно выяснить, кто, куда и на каких основаниях увёз Большака Юрия Платоновича.
        - В смысле, куда увёз? - тупит он.
        - Куда-куда - коту под муда. Кто из сотрудников явился за ним на работу, показал какую-то бумажку и увёз на служебном авто. Я не знаю, что там - арест, задержание, допрос свидетеля - всё это надо выяснить. Где Большак, что ему вменяют и кто с ним работает. А, ещё, кто на него стуканул. Чем больше инфы, тем лучше.
        До него, наконец, доходит, что я хочу, и я вешаю трубку. Куда этот змей Баранов делся? Звоню ему ещё раз, но с тем же результатом. Как сквозь землю человек провалился.
        Водила фабричный бесит! Слушает, развесив уши и делая вид, что его это не касается и совершенно не интересует. То, что не касается, это правда, скорее бы уже мне Скачков нового прислал.
        - В УВД, - бросаю я и ещё раз прошу Игоря набрать номер Баранова.
        Блин, как на зло. Нет его… Звоню в ноль-девять и спрашиваю номер управления. Получив, перезваниваю и выясняю, что Баранов сегодня уехал в Прокопьевск в командировку. Твою же дивизию! Надо вот ему было именно сегодня. Заодно спрашиваю, есть ли информация по Большаку. Но на этот вопрос получаю вежливую рекомендацию отправиться куда подальше.
        Но это извините. Не подальше, а поближе…
        - Брагин, ты заколебал уже! - восклицает Дружкина, когда я снова появляюсь в приёмной. - Ходишь и ходишь!
        - У себя? - киваю ей я.
        - Велел никого не пускать. С Москвой разговаривает.
        Пофиг, хоть с центром галактики.
        - Эй! Егор!
        Не обращая на неё внимания, я толкаю дверь и захожу внутрь. Печёнкин бросает на меня рассеянный взгляд и отворачивается, не отрываясь от разговора.
        - Да, - кивает он. - Так точно, Олег Вениаминович… Не успели ещё… Да… Да… Ну конечно, не беспокойтесь, мы всё оформим и реализуем в лучшем виде. Да… Так точно. Решим оперативно. Думаю, в ближайшие несколько дней.
        Решальщик. Ты давай по Платонычу реши сначала, покажи, что умеешь работать в команде.
        - Глеб Антонович, здравствуйте ещё раз, - киваю я.
        - Брагин, - говорит он, глядя исподлобья. - я вот смотрю на тебя и понять не могу, ты почему такой ох*уевший? Тебе секретарша моя сказала не входить?
        - Сказала, - пожимаю я плечами. - Да больно дело срочное, чтобы всяких секретарш слушать.
        - Нет, ты ответь, - щурится он, - ты, может быть, думаешь, что я твой подчинённый? Или, может быть, тебе кажется, что я сижу здесь, в этом кресле, для того чтобы решать твои мелкобуржуазные и бандитские проблемы? А? Так ты думаешь? Если да, то ты глубоко ошибаешься. Я здесь нахожусь для того, чтобы искоренять преступность, а не для того, чтобы потакать ей и самому становиться преступником!
        - Так вы же уже стали, - хмыкаю я. - У меня и доказательства имеются. Ну, вы в курсе, так ведь?
        - Да знаешь что, - взвивается Печёнкин. - Засунь себе эти доказательства в гудок! Ты услышал меня? Пошёл ты нахер!
        - За что Большака взяли? - прерываю я эту гневную, полную обиды речь.
        - Что? - хмурится он.
        - Большака увезли в ментовку. За что? И какого хрена вообще?
        - За хищения. А скоро всех вас упырей и паразитов, пьющих кровь народа, мы к ногтю прижмём.
        - То есть, - усмехаюсь я, - вы и на себя дело заведёте?
        - Ты, Брагин, границы-то не переходи, - качает он головой. - Думаешь, ты непобедимый такой? Да мне по херам все твои грязные секреты.
        - Секреты? Да ещё и грязные? Вы ухи что ли поели, товарищ генерал? Или, может быть, вас шиза посетила? А может, вы решили акт самосожжения провести перед лицом всех людей? Покаяться и вести честную, полную простых человеческих радостей, жизнь? Что с Большаком? Где и что он там делает?
        - А если не скажу? - ухмыляется он. - Ты, может быть, дело моё начнёшь крутить, сынуля? Головой-то своей дырявой подумай. Иди, поразмышляй. Пи*дуй, понял? И ещё раз так ворвёшься, я тебя дежурным отдам, и посмотрим, что они с тобой сделают.
        - Неожиданная и даже отчаянная смелость, - качаю я головой, - верный признак того, что вы встаёте на ноги, крепнете и показываете оскал. А также демонстрируете свой чудесный характер и то, что нашли поддержку там, где её недавно ещё не было. Ну и ум свой показываете. Ума-то у вас палата, да? А ещё подтверждаете, что вы крайне нестабильный и ненадёжный партнёр. А такой партнёр нахер не нужен. Ну, что же, война значит, да?
        - Да кто ты такой, чтобы с тобой ещё воевать? - повышает он голос, привнося в диалог нотки истерики. - Вошь лобковая, научившаяся выскакивать дальше своего лесистого бугорка.
        - Понятно. Про ЛВЗ забудьте, мой коньяк не пейте, он отравлен, в казино не приходите, вас обманут. Нет, не так, вас не пустят. Желаю вам всего распрекрасного, хотя предполагаю, что следующим местом вашей службы будет что-нибудь северо-восточное, где-нибудь в районе вечной мерзлоты. Прощайте и не попадайтесь на глаза, ради вашего же блага.
        Я говорю это с добродушной и тёплой улыбкой, наблюдая, как жёлтые пропитые глаза Печёнкина наливаются кровью. Я демонстрирую полное пренебрежение к нему и его неведомым и, вероятно, довольно могущественным покровителям, но на самом деле я невероятно озабочен внезапно изменившейся ситуацией.
        Какого хрена! То есть, он знает, что я связан с Чурбановым, крепко или нет - другой вопрос. Так вот, я связан с Чубановым, но это его не останавливает и нисколько не делает осторожным. Что-то это мне напоминает, причём, весьма сильно напоминает.
        А напоминает мне это ситуацию с Плешивцевым и его тайными покровителями, вернее, хозяевами, вышедшими непосредственно на министра. Мда… И чем это нам грозит? Да, собственно, вот этим всем. Ясно же, что наезд на Большака - звено этой цепи. Остаётся не ясным, кто и что на него накопал, Снежинский или какой-то другой герой, ещё неведомый избранник…
        Я иду уверенной и немного расслабленной походкой, чтобы позлить это заносчивое чучело, не способное извлекать уроков и учиться даже на собственных ошибках. Ну, ничего мы тебя в асфальт закатаем, проедем по тебе и по всем твоим кукловодам неповоротливым катком исторического процесса.
        Эх, почему только я не врач-чудотворец, прилетевший из будущего, чтобы продлить сладкие годы жизни дорогого и незабываемого Леонида Ильича…
        - Брагин!!! - орёт взбешённый моими словами и моим высокомерием генерал. - Брагин!!! Ты у меня…
        - Да пошёл ты в жопу, Печёнкин, - пренебрежительно бросаю я, открывая дверь в приёмную и вызывая ужас и оцепенение у присутствующих. - Партбилет на стол положишь!
        Дружкина Лариса смотрит на меня открыв рот и округлив глаза. Но угрозы угрозами, да только товарищ Ефим вряд ли сможет мне помочь. Не его уровня битва закрутилась, а жаль… Очень жаль… И Гурко к этому делу не притянешь, скорее всего. Хотя… я, конечно, не знаю раскладов в ЦК, но Чурбанов пока ещё сила и нужно его использовать для создания альянсов.
        Ну, а Баранова, похоже неслучайно нет на рабочем месте. Попёрший в атаку Печёнкин, первым делом устранил его, ненавистного, нарывшего кучу компромата на своего шефа. Устранил или пока только собирается устранить.
        Выйдя из УВД, я снова мчусь в КГБ. Блин, надо срочно брать Снежинского и хорошенько его прессовать, морщить и всё что угодно ещё, лишь бы вырвать из него инфу.
        - Ты чего? - удивляется Куренков. - Я уходить собирался. Забыл что-то обсудить?
        - Кто такой Олег Вениаминович? - спрашиваю я.
        - Какой Олег Вениаминович? - удивляется он. - Брагин, ты в уме? Ты из-за него вернулся?
        - Давайте будем Злобину звонить, - твердо говорю я.
        - Да что случилось-то?
        - Печёнкин из берегов выплеснулся, почувствовал силу и мощь, хочет, судя по всему, сделать ход конём и на волне успеха влететь в золотоглавую столицу. Но самое паршивое в этом всём то, что он это не сам по себе придумал и почувствовал, что вдруг пришло время славы. Это напрямую связано с московскими событиями. Империя наносит ответный удар.
        - Какая ещё империя? - хмурится Роман.
        - Неважно, империя зла, - отмахиваюсь я. - Я слышал, как он разговаривал с этим самым Олегом Вениаминовичем и думаю, что тот координирует его действия.
        - Твою мать! - кривится Куренков. - Твою мать!
        - Олег Вениаминович - это Караваев, скорее всего, - говорит Злобин. - БХСС
        - Надо с Чурбановым связаться, - предлагаю я. - Судя по всему, в столице тоже хотят что-то сделать. Удар должен быть скоординированным по всем фронтам.
        - По Чурбанову бить не станут, - возражает Де Ниро.
        - Да, это правда, - соглашаюсь я. - Значит, по вам хотят долбануть, по Абраму, по Роману Александровичу. Что-то нарыли, кого-то завербовали, пронюхали, не знаю. Просто так бы кипиш поднимать не стали. Хотят разрубить узел, босса вашего, возможно, прихлопнуть. В общем, что-то происходит и нужно очень оперативно реагировать, бить на опережение, выжигая скверну калёным железом или пламенем из огнемёта.
        - Возможно, Чурбанова пока дёргать не нужно, - задумчиво говорит Злобин.
        - Боюсь, без этого никак не обойтись, - сомневаюсь я. - Нам надо Большака срочно вытаскивать. С извинениями и гарантией неприкосновенности.
        - Вполне возможно, - включается в разговор Куренков, - они этого и добиваются. Хотят, например, Чурбанова или кого-то из его людей скомпрометировать. Либо просто проверяют, как мы будем решать проблему, проводят разведку боем.
        - Думаю, - отвечает Злобин, - нужно показать, что проблему мы будем решать радикально, вырубая весь сор под корень. Ладно, попробую сейчас с ним связаться. По телефону обсуждать не буду, придётся встречаться лично, так что вашему Большаку придётся потерпеть немного.
        - Хорошо бы выяснить, через кого они подкопались, чтобы эти угрозы тоже устранить. Роман Александрович, думаю, вопрос с комсомольской путёвкой для Снежинского перестаёт быть актуальным. Боюсь, он должен выбыть из игры. Если они зашли через него, значит надо показать на его примере нашу решимость. Пора запускать молот правосудия и безжалостно карать.
        Сам себе удивляюсь, вернее словам о безжалостных карах. Всегда остаётся шанс, что человек, на которого указывают все улики, на самом деле невиновный. Это убеждение я личным опытом могу подкрепить. Вот поэтому я не завидую судьям и ни за что судьёй быть не хотел бы. Ни за что…
        - Это вы давайте сами там решайте со своими Снежинскими, а я тут займусь.
        - Есть идеи? - спрашивает меня Куренков, когда Злобин отключается.
        - К сожалению, не слишком много, - качаю я головой. - Есть один мент у меня на крючке, я его уже зарядил, чтобы он попытался вынюхать, что к чему.
        - Баринов что ли? - уточняет Роман.
        - Нет, не он. Баринов сегодня отправился в командировку в Прокопьевск.
        - Интересное совпадение, - хмыкает он.
        - Я в совпадения не верю.
        - Да и я тоже…
        На этом мы разбегаемся.
        - Валентина Куренкова звонила, сообщает Игорь.
        Я киваю, но перезванивать не планирую. Не сейчас, по крайней мере. Я не планирую, но Валя проявляет настойчивость и звонит сама. Игорь снимает трубку и тотчас передаёт мне.
        - Егор! - пускается она с места в карьер. - Ну что, тебя во сколько ждать? Ты придёшь вообще?
        Блин, Валя, разумеется, твоя выдающаяся попа - это наиболее важная проблема сегодняшнего дня. Самая главная, буквально.
        - Валюш, тут у нас небольшой форс-мажорчик. Сейчас всё разрулим, и я сразу приду.
        - Что ещё за форс-мажорчик? Это ты так говоришь, что динамишь меня или что?
        - Обязательно приду… ну, постараюсь, по крайней мере. Только дела с отцом твоим доделаю и всё.
        Поговорив с ней и не развеяв её недовольство, я даю команду ехать домой к дяде Юре, а по пути звоню Суходоеву.
        - Есть сведения, - сообщает он скучным голосом.
        - Говори.
        - Нет, по телефону не буду, - отказывается он. - Надо лично встретиться.
        - Хорошо, давай встретимся, - соглашаюсь я. - Ты где сейчас?
        - Я в отделе, но не здесь, разумеется. А ты где?
        - На Орджоникидзе.
        - А, понял. Давай тогда в сквере у «Орбиты» минут через двадцать. Только один на один, без свидетелей, да?
        - Каких это ты свидетелей боишься? Свидетелей Иеговы что ли?
        - Не, - уныло говорит он. - Мне уже хватит всяких свидетельств. Не хочу, чтобы ты меня снова за одно место ухватил.
        - Ну, лады, - соглашаюсь я. - Чисто по-джентльменски. Давай, через двадцать минут буду.
        Мы заезжаем во двор к Платонычу, и я вместе с Игорем выхожу из машины. Поднимаю голову, на кухне у Трыни горит свет.
        - Пойдём, осмотримся, - предлагаю я. - Сейчас Суходоев подъедет, мне надо с ним перетереть будет тет-а-тет, глянем, всё ли там чисто.
        У «Орбиты» всё оказывается в порядке. В опустившемся сумраке мы оказываемся совершенно одни рядом с её здоровенной чашей. И пока мы тут играем в шпионов, космические корабли бороздят просторы космоса, а спутники кружатся себе вокруг земли и передают телевизионные волны, или чего они там передают. В эфире программа «Время», или что-нибудь, такое же захватывающее.
        К вечеру морозец становится злее и суше, вымораживая дневную слякоть и заставляя её хрустеть под ногами ледяным крошевом.
        - Ух ты! - восклицаю я, чуть поскальзываясь. - Игорёк, осторожнее, а то мы с тобой сейчас, как на саночках промчимся.
        - Нормально, - пожимает он плечами, - у меня не скользят.
        У ДК Коксохимзавода останавливается милицейский «Уазик». Через кусты и деревья видно не очень хорошо. Листва давно облетела, но вечером и через чащу голых ветвей ничего не разглядеть.
        Игорь отходит в сторону и теряется в кустах. Вскоре появляется человек в тёмном пальто. Кто это? Вроде Суходоев. Чуть приглядевшись, я его узнаю. Да, это он. Подойдя ко мне, он довольно нервно озирается по сторонам.
        - Один? - спрашивает он.
        - Ну, видишь же, - пожимаю я плечами. - Один. А ты?
        - Я тоже, - кивает он. - Ты без записи?
        - Без… Узнал что-нибудь? Рассказывай.
        - Короче… - начинает он и снова озирается. - Есть такой мужик, Снежинский. Он бухгалтером на фабрике у тебя работает.
        - И?
        - Он накопал через… не знаю через кого, через торг, короче, что-то на Большака. В деле фигурирует подпольное производство колбасных изделий.
        - Да что он накопать-то мог?
        - Не знаю, - пожимает он плечами. - Короче, похоже, пока ничего серьёзного, но его там сейчас будут крутить и возможно раскрутят, это они могут.
        - И всё? - удивляюсь я. - Это ты смело мог и по телефону сказать. Зачем конспирация такая?
        - Я тебя знаю, - щурится он. - Лучше подстраховаться.
        - Кто из следаков?
        - А я не знаю, - разводит он руками. - Баба какая-то вроде.
        - БХСС?
        - Да.
        - Ясно. Когда отпустят?
        - Ну, - разводит он руками, - это без понятия. Не знаю.
        - Ещё чего-нибудь скажешь? - хмурюсь я.
        - Нет, - качает он головой.
        - Ну, на нет и суда нет, как говаривал товарищ Берия, - киваю я. - Не останавливайся, рой ещё, информация никакая, ищи подробности.
        - Нет, ну я к БХСС особо подходов не имею.
        - Ищи, Суходоев, ищи. Ты передо мной в долгах, как в шелках. Ладно, как что-то появится, звони.
        Я поворачиваюсь к нему спиной и иду по направлению из сквера. Успеваю сделать несколько шагов, как вдруг слышу громкий окрик Игоря.
        - Егор! Сзади!
        Я резко оборачиваюсь и точно в тот же момент раздаётся сухой хлопок выстрела.
        19. Опять двадцать пять
        Твою ж дивизию! Ка кого хрена! Суходоев!
        Суходоев стоит, вытянув руку в мою сторону. В руке он сжимает пистолет, но стрелял, судя по всему, не он. Точно не он. Рука его слабеет и ПМ выскальзывая, летит в замёрзшую снежную кашу, а из растворённых губ начинает бежать чёрная густая струйка.
        Капля крови густой из груди молодой
        На зелёные травы упала…
        Он делается неживым, превращаясь в голограмму существовавшего ещё секунду назад мента Суходоева. Как сахарная вата, как дым, как туман на взлётной полосе. Зыбкая, тающая оболочка некогда живого существа, имевшего волю и разум. И бессмертную душу.
        Его ноги подгибаются, будто пар, из которого он теперь состоит, начинает развеиваться именно снизу. Они становятся странно пластичными и нетвёрдыми, не выдерживая колосса некогда живой плоти, превратившейся вдруг в органический мусор, подлежащий медленной, но полной и необратимой утилизации.
        Вот так, был человек и нету, говорила моя бабушка. Любви и привязанности я к нему никогда не испытывал, но живой человек, всё-таки. Был… Хоть и не особенно приятный. Повиснув над бездной, как герой мультфильма на пару секунд, Суходоев падает вперёд.
        Он не подставляет руки и не пытается смягчить удар, а с высоты всего своего роста обрушивается на землю. На асфальт, конечно, но это не важно, будем считать, на землю. Из земли вышли, в землю и уйдём, говорил мой дедушка.
        Из тени появляется фигура Игоря. Он бледный, как привидение, это даже в вечернем ноябрьском сумраке видно. В руке он сжимает ТТ. Твою дивизию. Кажется, мы завалили мента…
        - Оботри и брось! - приказываю я. - Быстро! Прямо сейчас. Игорь, скорее!
        Он послушно выполняет приказ.
        - Идём!
        Главное не привлекать внимания. Штирлиц бежал рядом и делал вид, что прогуливается… Быстро, но не бросаясь в глаза. Вечер, холодно, прохожих не видно. Хорошо бы, чтобы и им нас видно не было.
        - Он хотел выстрелить, - словно оправдываясь, горячо шепчет Игорь.
        - Всё хорошо, - успокаиваю его я. - Ты всё правильно сделал. Всё правильно.
        Говорю, но сам не верю. Какое тут хорошо, мента грохнули, это ж вообще пипец. Теперь шухеру будет на весь мир. Кто его послал? Не сам же он вдруг решил со мной поквитаться. Не сам. Кто послал? Печёнкин? Это как-то дико, если честно. Нахрена ему меня убивать? А кто тогда? Все враги уничтожены, кроме Ашотика. Да только где Ашотик, а где этот хрен Суходоев. Блин… Есть ещё, конечно, Снежинский, но это уж вообще смешно.
        - Садись в машину и езжай домой, - говорю я. - Переоденься, промой руки водкой и возвращайся за мной. А я пока поднимусь к Платонычу.
        Ну, не к Платонычу, а к Трыне. Нужно с ним поговорить.
        Я поднимаюсь на четвёртый этаж. В сердце будто здоровенная заноза. Муторно, гадко на душе. Лёд, ледяная бездна, будь она неладна. Нет лёгкости и задорной легкомысленной уверенности в успехе. А это плохо. Без этого нам никак. Звоню в дверь. Она открывается почти сразу. На лице Трыни отражаются одновременно радость от того, что он видит меня и разочарование от того, что он видит не Платоныча.
        - Здорово, Андрюха, - киваю я, заходя в прихожую.
        - Здорово, - отвечает он. - Ну что там слышно?
        - Да, пока ничего конкретного.
        - Значит его сегодня не выпустят? - спрашивает он, и я читаю в его глазах надежду, что я опровергну его предположение.
        Но, к сожалению, сказать мне нечего. Боюсь, действительно сегодняшнюю ночь дядя Юра проведёт в застенках. Я подхожу к телефону и набираю номер Куренкова.
        - Слушаю, - раздаётся его уставший голос.
        - Роман Александрович, это Брагин.
        - Пока сказать нечего, - сухо отвечает он. - Ждём вестей из Москвы.
        - Понятно…
        Понятно, что ничего не понятно.
        - Если что-то прояснится, я тебе позвоню, - добавляет он.
        Ну да. Если что-то прояснится.
        - Кофе будешь? - спрашивает Трыня, когда я кладу трубку.
        - Кофе? А посущественнее ничего нет?
        - Чего? - подвисает он. - Ты выпить что ли хочешь?
        - Я про еду вообще-то. Сегодня ещё маковой росинки во рту не было.
        - Пельмени есть, - взмахивает рукой он. - Будешь?
        - Буду конечно.
        - Ну, пошли на кухню тогда.
        Мы проходим на кухню и он, достав из шкафа кастрюлю, набирает в неё воду.
        - Ты сам-то ел? - спрашиваю я.
        - Да, ел что-то, - морщится он. - Ты лучше скажи, как это всё получилось.
        - Не знаю, Андрей. Пока информации нет, но мы узнаём и обязательно узнаем.
        Он молча кивает.
        - Давай, себе тоже свари.
        - Не, - отвечает он. - Я не буду.
        - Давай-давай, сейчас главное сохранять обычный ритм и распорядок, чтобы быть гото…
        - Ты прикалываешься что ли? - перебивает он. - Как всё это можно сохранять, когда тут такое?
        - Ну а что ты предлагаешь, заламывать руки и рыдать во весь голос? Нужно не паниковать и сохранять трезвый рассудок. Он может понадобиться.
        - А если не удастся его оттуда вытащить?
        - Удастся, Андрей, не может не удаться. Ты бы знал, какие люди сейчас задействованы в процессе освобождения Платоныча.
        - Какие? Чурбанов?
        - Да, Чурбанов, совершенно верно.
        - И что, - усмехается он. - Это действительно большая шишка?
        - Да, Андрей, очень большая. Он зять Брежнева и заместитель министра внутренних дел.
        - И он даст приказ освободить батю?
        - Надеюсь, даст. Это и в его интересах тоже. А скажи, пожалуйста. Ты Эдику говорил про то, что мы с батей упоминали этого Чурбанова?
        - Чего? Ты совсем что ли?
        - Просто один человек, который разговаривал со Снежинским, оказался в курсе, что я имею дела с Чурбановым. Но о моих контактах с Чурбановым почти никто не знал. А человек этот, кстати, и дал приказ арестовать Платоныча. Врубаешься?
        - А я-то причём? Я-то откуда знаю про твои дела? Хоть с Чурбановым, хоть не с Чурбановым.
        - Ну, мы же от тебя ничего не скрывали, считая тебя частью нашей семьи… то есть нашего братства. Мы тебе полностью доверяли всегда.
        - А сейчас, значит, перестали? - прищуривается Трыня. - Сейчас перестали доверять?
        Я на мгновение теряюсь, задумываясь, как лучше ответить. Лишь на короткое мгновение, но ему этого хватает для того, чтобы дёрнуться.
        - Понятно, - хмыкает он.
        - Нет, не перестали, - запоздало отвечаю я. - Не перестали, просто… просто все люди делают ошибки. Я делаю, Платоныч делает и ты можешь сделать. Я тебе доверяю, Андрей, но хочу понимать, сделал ли ты ошибку, приведшую…
        - К чему приведшую? К аресту отца?
        Он ставит передо мной тарелку.
        - Неважно, - трясу я головой, - ты говорил Снежинскому про Чурбанова?
        - Смешная фамилия, да? - вдруг ухмыляется Трыня. - Как думаешь его в школе звали? Есть предположения?
        - Андрей!
        - Ты это, - кивает он мне. - Ешь спокойно, а потом, когда будешь уходить дверь захлопни и всё, ладно? Мне просто с Юлькой надо встретиться. Она там ждёт уже, наверное.
        - Погоди, я тебя подвезу, - предлагаю я.
        - Не, - машет он головой. - Это здесь, рядом совсем, не бери в голову.
        Он выскакивает из кухни, и я, встав из-за стола, иду за ним, но, выйдя в прихожую, успеваю увидеть только, как захлопывается дверь. Блин! Блин-блин-блин! Какого хрена! Подскакиваю к телефону и набираю номер в машине.
        - Алло, - отвечает Игорь.
        - Игорёк, тормозни там Трыню, пожалуйста. Он сейчас из подъезда выскакивает.
        - Так это… мы не подъехали ещё. Будем минут через пять…
        Твою дивизию! Я звоню Юльке. Её номер телефона надёжно сохранён среди остальных важных или ненужных номеров, остающихся в моей памяти.
        - Алло, - отвечает Юлька Бондаренко.
        - Юль, привет, это Егор. Что-то до Андрюхи не могу дозвониться, не знаешь где он сейчас может быть?
        - Не знаю, - говорит она. - Понятия не имею.
        - Ясно… Ну а как дела, вообще-то? Как у вас с Трыней?
        - Дела нормально, а с Трыней пока никак. Мы, похоже, слишком разные с ним. Моя мама в кои-то веки права оказалась.
        - Мама? - удивляюсь я. - Права? То есть вы что… расстались что ли?
        - Какие громкие слова, - хмыкает она.
        - А из-за чего хоть, Юль? Надеюсь, не из-за глупости какой-нибудь?
        - Ладно, Егор, мне идти надо, приятно было поговорить…
        Твою ж дивизию… И куда его понесло? Надеюсь, не к «Орбите» и не к… Снежинскому, единственному человеку на земле, способному всё понять и принять…
        Я возвращаюсь за стол и со злостью пожираю пельмени, будто это они во всём виноваты и я их за это уничтожаю, перемалывая острыми звериными зубами. Получайте, суки! Вот вам, вот вам! После того, как все враги оказываются поверженными, я заказываю межгород в кредит и жду, когда меня соединят с московским казино.
        Приглашаю к телефону Лиду и снова жду, теперь - пока она подойдёт.
        - Как там Бакс? - спрашиваю я.
        - Да ничего, уже более-менее нормально, - сообщает она.
        - Отлично. Когда его выписывают?
        - Ещё, наверное, неделю будет лежать.
        - Значит дожидаться не будем. Вот тебе задание. В декабре, во второй половине будем делать новогоднее шоу.
        - Какое ещё шоу?
        - Яркое, дерзкое, вызывающее, вот какое. Будем делать конкурс красоты.
        - Что? Как в Америке что ли?
        - Как в Америке? - переспрашиваю я. - Нет, гораздо лучше, чем в Америке. Нужны девушки со всего Союза. Пусть присылают фотографии и приезжают на отборочный тур. Посоветуйся с Баксом, как всё обустроить. Считай, что это ударная стройка, потому что времени почти уже не остаётся. Месяц. Так что начинай прямо сегодня, ясно? И всё должно быть на самом высоком уровне, чтобы Америка твоя зарыдала от зависти.
        - Поняла. А ты когда приедешь?
        - Приеду скоро. Молодец, что поняла. Значит, действуй.
        Ночь проходит тревожно. Я постоянно просыпаюсь, а едва заснув оказываюсь погружённым в жуткие кошмары и снова просыпаюсь, обливаясь холодным потом. Под утро раздаётся телефонный звонок. Я подскакиваю, как пружина и в один прыжок оказываюсь у тумбочки.
        - Алло.
        - Егор, привет, - раздаётся голос Платоныча. - А где Андрей?
        - Не знаю. Тебя отпустили?
        - Да, вот только что домой пришёл, а тут никого. Ты его когда последний раз видел или слышал?
        - Вчера вечером, - выдыхаю я. - Сейчас подъеду. Или ты спать будешь?
        - Какой сон, шутишь что ли?
        Часы показывают без пятнадцати четыре. Я быстро одеваюсь и выхожу из дома. Про «подъеду» я, конечно, погорячился. Машины нет, а зелёный «еразик» у подъезда не в счёт. Да и спят в нём бойцы. Не буду же я их тревожить. Спят охранники, спят бандиты, спят менты и кагэбэшники. Только мы с Платонычем не спим.
        Я добегаю до него за десять минут и поднимаюсь на четвёртый этаж.
        - Кофе? - спрашивает он, открывая дверь.
        Да, а что нам ещё остаётся этим ранним, чуть морозным почти что утром.
        - Рассказывай, - говорю я.
        - Ну, особо рассказывать нечего, - пожимает плечами Платоныч. - Доказать они пока не могут ничего. Но главное обвинение касается мясного производства. Следак тряс передо мной пачкой бумаг, затрагивающих наши дела. Говорил, что там подобраны все накладные, сколько пришло и сколько ушло, по каким каналам приобреталось сырьё и как всё сбывалось.
        - Думаешь, действительно нарыли?
        - Трудно сказать, нужно узнать как-то, что вообще у них имеется.
        - Что за следователь был?
        - Молодой парнишка, Владимир Черноусов. Рвёт анус из всех сил. Ладно, давай, расскажи, что в моё отсутствие у вас случилось.
        Я рассказываю о произошедших событиях.
        - Это ужас какой-то, - качает головой Большак. - То есть вы убили сотрудника при исполнении?
        - Вряд ли он был при исполнении, - неуверенно говорю я. - Разговор был неофициальным, но, как бы то ни было, да, Суходоев ушёл в иной мир.
        - Ты уверен? Проверили?
        - Да, проверили, - киваю я.
        - Шухер, я думаю, будет знатный.
        - Не сомневаюсь. Не знаю, говорить ли об этом Куренкову. По идее надо, но и страшновато, честно говоря.
        - Пока не говори, - советует дядя Юра. - Посмотрим, что будет. Хотя, может, и смотреть не стоит? Может, уедешь в Москву, пока всё не образуется? Тем более, тебе нужно там дела с Айгюль устраивать. Там, конечно, тоже небезопасно, но сейчас чем дальше от этой жабы Печёнкина, тем лучше.
        - Возможно, - качаю я головой. - Пока не знаю, не решил ещё.
        - Ну, а Андрею не нужно было своих подозрений высказывать. Где вот его искать теперь?
        - Надеюсь, не у Снежинского. Я сейчас поеду к нему домой и проверю.
        - Смотри только, не усугуби ситуацию, - предупреждает меня Большак. - Не дави на него, он ещё ребёнок.
        Сегодня мой новый водитель устроится на фабрику, а пока мне приходится вызывать такси.
        - Давай я тебя отвезу, - предлагает дядя Юра, но я отказываюсь, поскольку втягивать его ещё и в избиение Снежинского совсем не хочется.
        Снежинский долго не открывает дверь, но потом появляется на пороге весь взлохмаченный и с красными глазами. На нём семейные трусы и майка алкоголичка.
        - Какой неожиданный и чрезвычайно ранний визит, - говорит он. - Чем обязан этому трезвону?
        Я не слушаю его трёп и, отодвинув в сторонку, молча вваливаюсь в квартиру.
        - Эй, Брагин, какого хрена! Я на тебя жалобу напишу, ты понял?
        - Показывай сам, - отрывисто бросаю я и двигаю дальше.
        Обхожу всё, но Трыню не обнаруживаю.
        - Где Андрей? - нависаю я над Эдиком.
        - Терентьев что ли? Ты издеваешься? Что ему здесь де…
        Я не даю закончить и хорошенько так втыкаю ему в солнечное сплетение.
        - Где Андрей? - повторяю я вопрос.
        - Не знаю… - кое-как продышавшись выдавливает он, мотая головой.
        И тут же получает в тыкву.
        - Спрашиваю последний раз! Где…
        - Да не знаю я! - опережает он мой вопрос. - После того, как ты запретил общаться, я с ним не виделся. Говорил один раз по телефону, сообщил, что ты не разрешаешь видеться и всё.
        - Сука. Ну кто вот тебя тянет за язык, за хобот, за… я не знаю, за что ещё… Почему ты всё время гадишь, мудило? Ты на Большака наклепал?
        - Я поступаю, как и должны поступать комсомольцы и коммунисты.
        - Ты же поменялся, стал дружбу ценить и перестал быть чмом, чего за старое-то? Или горбатого только могила исправит?
        - Дружить со всеми невозможно, - заявляет он. - Иногда дружба с одним человеком ущемляет интересы другого.
        - Значит, ты решил мои интересы ущемить, правильно я понимаю?
        Он не отвечает.
        - И кто твой друг? Говори-говори, если не хочешь, чтобы я вбил твой нос тебе в мозги.
        - Я не понимаю, - крутит он головой. - Что тебе нужно?
        - Для кого ты это сделал?
        - Для советских людей, - выдаёт он и снова получает оплеуху, на этот раз по уху.
        Отлетев в конец коридора, он поднимается на ноги:
        - Это тоже не останется без последствий, - заявляет Снежинский. - Я первым делом заявление на тебя напишу.
        - Первым делом, ты напишешь заявление об увольнении по собственному желанию. Сразу, как придёшь на фабрику. Понял ты меня? Потому что, если ты так не сделаешь, тебе придётся в лучшем случае, стать инвалидом, а в худшем - покинуть этот мир на зоне, став неприкасаемым. Тем, к кому можно прикасаться только определёнными частями тела. Такие последствия тебя устраивают? Напрасно ты меня недооцениваешь, мешок дерьма.
        Снежинский стоит у входа в комнату и, держась за ухо стреляет глазами из стороны в сторону. Я вижу, что он испуган и не находит путей к отступлению.
        - Я буду орать! - не слишком уверенно предупреждает он.
        - Поверь, это продлится недолго, но чтобы заткнуть, мне придётся вырубить тебя и забить в пасть грязное бельё. А потом, когда ты очнёшься, причинить тебе адскую боль, такую, что ты проклянёшь всё на свете.
        Он нервно сглатывает.
        - Но этого можно избежать, - продолжаю я. - Просто ответь на два вопроса и подай заявление об увольнении. Вопрос первый. Где сейчас находится Андрей Терентьев? Учти, что следствие свяжет его исчезновение с твоей сексуальной невоздержанностью. И следствие это будут вести не люди Печёнкина, а КГБ. Второй вопрос. Кто дал тебе материалы по Большаку? Кто, что и с какой целью? Ответить нужно максимально полно и содержательно, иначе мы вернёмся к плохому сценарию. Поверь мне, с таким ничтожеством, как ты, я справлюсь без напряжения. Ты веришь?
        - Да, - мгновенно отвечает он. - Я всегда видел злобную бездну внутри тебя, а теперь получил подтверждение. Ты настоящее чудовище, Брагин, воплощение зла, я даже не знаю, можно ли тебя после всего сказанного считать челове…
        Ну вот, слышать это не особенно приятно, даже из уст такой мрази, как Снежинский. Мне хочется тут же его заткнуть, но я сдерживаюсь и просто перебиваю на полуслове:
        - Итак, где находится Андрей Терентьев?
        - Я не знаю ответа на этот…
        Ему снова не удаётся договорить, потому что раздаётся настойчивый звонок в дверь.
        - Соседи, - с облегчением выдыхает Эдик. - Если я не открою, они вызовут милицию, а если открою…
        - Откройте! - в дверь начинают громко тарабанить. - КГБ СССР!
        - Отвечай скорее, у тебя две секунды, - говорю я и добавляю громче, - да-да, уже открываем.
        Но Снежинский теряет дар речи. Кажется, к такому развитию событий он не готов. В квартиру заходят суровые амбалы в штатском и через пару минут жалкий и перепуганный Снежинский садится в чёрную «Волгу» и отбывает в известном направлении. Если допрашивать его будет Михал Михалыч, ему придётся понять, как на самом деле выглядит злобная бездна.
        С одной стороны, я доволен таким исходом, теперь, я уверен, многие вещи проясняться, благодаря добровольному сотрудничеству со следствием. А, с другой, разочарован тем, что не успел вырвать истину из уст этого упыря до прибытия кагэбэшников.
        Я бегу домой, а по пути останавливаюсь у телефонной будки и набираю номер Куренкова. Он злится, потому что не спал всю ночь, переговариваясь с Москвой, и только что задремал, а я его сразу разбудил.
        Я прошу его добавить вопрос о том, где находится Трыня к остальным вопросам к Снежинскому и оставляю в покое. Прибежав к дому, я стучу в окошко зелёного «еразика»:
        - Рота, подъём!
        Поднимаюсь домой и наталкиваюсь на готового к прогулке Раджа.
        - Ну что с тобой делать? - легонько треплю я его по холке. - Пойдём. Сейчас только сам в туалет заскочу.
        Выйдя из туалета, я наклоняюсь, чтобы завязать шнурки, а Радж, вдруг насторожившись, внимательно смотрит на дверь. За ней раздаются тяжёлые шаги. Они останавливаются на нашей площадке и тут же звучит тревожная трель дверного звонка. Как свисток регулировщика… Пёс начинает лаять.
        - Кто там? - спрашиваю я, прекрасно зная ответ.
        - Милиция!
        Я открываю.
        - Брагин Егор Андреевич, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения?
        - Да, - устало киваю я.
        - Постановление о проведении обыска и о задержании. Нам будет необходим ваш законный представитель.
        - Опять двадцать пять, - говорю я отступая и делая приглашающий жест.
        20. Ни шагу назад, только вперед
        - Что на этот раз? - хмуро спрашивает мама, появляющаяся в прихожей.
        Она кутается в халат и неприязненно смотрит на вторгшихся на нашу территорию захватчиков.
        - Вчера в сквере на набережной был тяжело ранен сотрудник органов.
        Ого, тяжело ранен? Дыхания не было, пульса тоже. Я сам проверил, а он, оказывается, ожил? Или это специально, чтобы мне хвост прищемить? Типа, узнав, что жертва не погибла я начну нервничать и совершать необдуманные поступки? Ну-ну…
        Всё повторяется. Перевёрнутая квартира, испорченный день, изъятие одежды для экспертизы, тысяча рублей в тайнике, адвокат Кофман. А ещё поездка в околоток, смывы и долгое ожидание в пустом кабинете. Не в клетке, не в камере, а в рабочем кабинете, правда, пустом.
        Подхожу к столу и снимаю трубку телефона. Сигнал есть. Набираю номер Куренкова.
        - Алло, - раздаётся его голос.
        - Роман Александрович, это Брагин. Меня задержали. Я звоню из…
        - Ай-ай-ай… - говорит лейтёха, вбегающий в кабинет.
        - уголовки. Инкриминируют убийство мили… - успеваю сказать я, прежде чем крепкая рука лейтенанта милиции опускается на аппарат, прекращая разговор.
        -…ционера, - по инерции договариваю я.
        - Ай-ай-ай, - повторяет мент. - Вам нельзя звонки делать, присядьте, пожалуйста.
        Вежливый какой. А зелёный-то, пацан, практически.
        - Товарищ лейтенант, может объясните мне, что происходит? Пожалуйста. А то я тут сижу в неведении.
        - Не могу, - разводит он руками. - Рад бы, да не могу. Я не знаю, кто вы и почему здесь. Знаю только, что вам нельзя никуда звонить и ни с кем разговаривать.
        - А с вами? С вами разговаривать можно?
        - Только по вопросам, касающимся вашего пребывания в этом кабинете.
        - А вы недавно работаете? - спрашиваю я.
        - Это к делу не относится, но да, недавно, - улыбается он.
        Сразу видно, паренёк необстрелянный ещё, не обтёршийся и не испортившийся о возможностей своего положения.
        - После школы милиции? - спрашиваю я. - Я тоже собирался, да пулю бандитскую схлопотал.
        - Чего? - недоверчиво улыбается он.
        - Мне даже медаль дали. Печёнкин лично вручал. Не веришь?
        - Не особо, если честно.
        - Тебя как зовут? Я Егор Брагин. Смотри, я расстёгиваю пуговицы на рубашке и демонстрирую шрам.
        - Ого, - присвистывает он. - Я Артём Першин. Реально преступники тебя так?
        - Ага, Пантелей Кулагин, кот погоняло. В Москве дело было.
        - Как тебя туда занесло-то? - удивляется он.
        - В командировке был. Я первый секретарь комитета комсомола швейной фабрики.
        - Серьёзно? Что-то не пойму, как тогда вышло, что тебя подозревают?
        - Да это Печёнкин личную месть мне устроил. Продажный он…
        Я не успеваю перевербовать своего стража, потому что открывается дверь и в неё заглядывает мой старый «дружок» Зарипов.
        - Товарищ лейтенант, - рапортует он. - Сержант Зарипов для охраны подозреваемого прибыл.
        - Ну, ладно, Брагин, - говорит Першин, вставая из-за стола. - Бывай. Удачи тебе.
        - И тебе, Артём, - говорю я, - удачи. Невеста нужна будет, заглядывай. У нас на фабрике их много. Все только тебя и ждут.
        Сижу, жду. Время тянется медленно. Зарипов за столом как истукан, деревянный солдат Урфина Джуса, никаких эмоций, ни даже искорки жизни в стеклянных имитациях глаз. Дело идёт к обеду. Не то, чтобы мне хотелось есть, хотя и это тоже, но тратить время впустую и быть отрезанным от всей информации совсем не прикольно.
        Через полчаса ожидания дверь открывается и в кабинет входит его превосходительство генерал Печёнкин. В мундире, с наградными колодками, с сияющими звёздами и горящими чем-то недобрым глазами.
        - Здорово, Егорка, в жопе касторка, - задорно говорит он и делает знак Зарипову, который вскакивает и тут же вылетает из кабинета.
        - Игривое настроение? - подмигиваю я. - В предчувствии фиаско что ли, товарищ генерал, чтоб вас конь отодрал?
        - Достукался ты, малолетка. Мента завалить - тут и сам Брежнев тебя не спасёт.
        - У вас горячка, Глеб Антонович, причём белая. Лечиться надо.
        - Водитель твой дал показания уже, что ты был неподалёку от места преступления в момент совершения этого зверства.
        - Ого, вот это да, ничего себе, улика железобетонная. Кого убили, можно узнать?
        - Того, с кем у тебя была встреча в момент убийства, - широко и как бы добродушно улыбается он.
        - О, так вы, оказывается, в курсе всего на свете? Понятно, а я-то думаю, вы или не вы? Убить меня хотели? Но это ж какую смелость нужно иметь и уверенность. Стало быть, что-то изменилось, да? Изменилось, раз вы такой резкий стали. Замаячил московский огонёк? И включил его вам кто-то очень влиятельный. Кто, скажите, не будьте таким скрытным. Караваев что ли? Но он сам по себе не такая уж мощная фигура.
        - Мыслитель, - довольно хмыкает Печёнкин. - Подумай. Время на размышления - это единственное, что у тебя скоро останется. И анальная боль.
        - Какой вы неприятный, товарищ генерал-майор, - усмехаюсь я. - Крайне неприятный и даже немного мерзкий. Знаете, кстати, где ваш Снежинский?
        - Да мне похеру, сынуля, где он. Мне важно, где ты. И теперь никуда ты от меня не денешься.
        - Посмотрим, - улыбаюсь я.
        Улыбаюсь, но под ложечкой посасывает. Тревога - это такая штука, от которой одной улыбочкой не отделаешься. Я не сомневаюсь, что мои соратники по длине всей вертикали сейчас решают, вытаскивать меня или нет. Это особо циничные, а остальные, разумеется, думают лишь о том, как именно вытаскивать.
        И здесь, я полагаю, решающее слово остаётся за зятем генсека и первым с этого года замом министра генерал-лейтенантом Чурбановым Юрием Михайловичем. И самым важным моментом окажется то, насколько его проняли мои слова о будущем. А я, надо сказать, не проявил особого мастерства в области красноречия, разговаривая с ним о перспективах. Мог бы и получше постараться, честно говоря…
        Я, конечно, надеюсь и на Галину Леонидовну, но тут уж, как говорится, ой, Галя-Галя, моя бабушка сказала надвое…
        А ещё важный вопрос - насколько силён этот Караваев и кто стоит между ним и министром, и какие ещё у него есть связи, и кто заинтересован в его победе надо мной и над Чурбановым, собственно говоря…
        - Посмотрите, конечно, - великодушно позволяет Печёнкин. - Только что вы увидите? Комбинашка была беспроигрышная. Он тебя грохнет - хорошо. Ты его - тоже хорошо. В зоне всё одно сдохнешь, а может и до зоны ещё.
        - Удивляюсь я уму вашему, - качаю я головой. - И откровенности тоже. Сразу видно, государственный человек, хоть и в провинции сидите.
        Мы ещё какое-то время перебрасываемся словами, пикируясь подобным образом, а потом он уходит, оставаясь в крайне радостном и благодушном настроении. Я снова остаюсь один на один с Зариповым и опять погружаюсь в раздумья.
        Судя по всему, что-то происходит. Идут торги, переговоры или отдаются приказы, и мне остаётся только ждать. Проходит не менее часа, прежде чем в кабинет возвращается молодой лейтенант Першин.
        - Егор, - говорит он и протягивает бумажку. - Вот пропуск. Можешь идти, разобрались, похоже, что не того взяли.
        - А Печёнкин где? - спрашиваю я.
        - Не знаю, это тебе в управление нужно проехать, чтобы его увидеть.
        Увидим ещё. Когда-нибудь… У Бога дней много.
        На выходе меня никто не встречает, и я пью морозный воздух свободы в одиночку. Я, конечно, рад, что меня выторговали и выпустили. Настолько рад, что могу даже обойтись без лицезрения рожи Печёнкина. Хотя, может, и загляну к нему.
        - Артём, а не знаешь, что с товарищем моим? Игорь Зырянов, его тоже взяли по этому недоразумению.
        - Нет, не знаю. Я вообще не в курсе твоего дела, у меня дежурство просто.
        - Ну ладно, - киваю я. - Рад был познакомиться. Может ещё увидимся. Я тут у вас частенько бываю.
        К сожалению…
        Ну, что сказать, работает, работает моя машина, мой звездолёт, устремлённый в будущее, если меня выпускают после такого. Ведь повесить на меня тело Суходоева было делом техники, плёвым делом. Не зря так радовался Печёнкин. Ладно, пусть не на меня повесить, а на Игоря, а меня прицепить, как соучастника. Ему вышку, мне пятнашку. В данном случае, разницы никакой.
        Но если выпустили меня, должны и Игоря тоже отправить восвояси. Свидетели показали, что мы вдвоём ушли и пришли. Не свидетели, а свидетель, водила с фабрики. Что говорил Игорь, я точно не знаю, хотя мы договорились заранее на такой вот экстренный случай. А меня ни о чём и не спрашивали, что тоже довольно занятно.
        Подождав минут десять, не выйдет ли Игорёк, я двигаю к Куренкову. По пути звоню Платонычу.
        - Дядя Юра, привет. Как дела, Андрюха не появился?
        - Нет пока, - отвечает он. - В школу не ходил, ребята не знают где он. В милицию я не заявлял. Со всеми нашими делами к ним лучше и не обращаться, наверное. Ты сам-то как? Когда вышел?
        - Минут пятнадцать назад. Иду к Куренкову, приходи тоже. Есть, что обсудить, мне кажется. Про ментов, да. Но Рыбкину я позвоню всё-таки.
        - С ним я уже переговорил. Обещал помочь, да только, что он один-то может?
        - Он не один, а с Хаблюком. Вдвоём они сила. Приходи к Куренкову.
        - Хорошо, подъеду в течение получаса.
        Мы встречаемся у Романа. Михал Михалыч тоже присутствует.
        - Ну что, товарищи, можем отпраздновать первую победу? - открывает собрание Куренков, разливая всем присутствующим армянский коньяк по маленьким металлическим стопочкам.
        - Вопросов много, Роман Александрович, - говорю я.
        - Такова жизнь, Егор, - пожимает плечами он. - Ответов всегда меньше, чем вопросов.
        - Что с Игорем Зыряновым? Меня выпустили, а его, я так понимаю, нет?
        - Хотят выжать из него побольше, - говорит Михалыч. - Прозапас. Игра не окончена, это ведь только один раунд. Отожмут досуха и тогда выбросят.
        - Ставки довольно высоко взлетели, вам не кажется? - хмурится Куренков. - Милиционера в расход пустили. Для чего?
        - Ну, вообще-то, он же в меня должен был выстрелить, - замечаю я. - Мне сегодня Печёнкин сам заявил, что рассчитывал на беспроигрышную комбинацию. Либо Суходоев меня устраняет, либо я его. Если я его, меня берут под белы рученьки. Странно, что в засаде наряд не сидел и не ждал.
        - Врёт, - хмыкает Михалыч и наливает по второй. - Врёт, что так и задумал. Суходоев должен был тебя убрать и всё. А про комбинации это он уже потом допетрил. Сто процентов.
        - И почему вдруг Печёнкин решил убрать Егора? - спрашивает Платоныч. - По-моему, это очень на бред похоже.
        - Похоже не на бред, а на то что, мы чьи-то интересы очень сильно ущемили, - говорит Роман. - Собственно, из-за Егора катраны, приносившие доход, переходят под другую юрисдикцию. И Ашотик, и Караваев, и те, кто над ними очень недовольны. Не желают терять своё кровное. А Егор на сегодняшний день единственное связующее звено между МВД и КГБ, причём другой гуппой в МВД. Там тоже грызня идёт за власть и ресурсы. Чурбанов в силе, но он силой этой особо не пользуется. А если начнёт вдруг пользоваться, у конкурирующей за благосклонность Щёлокова группы шансов станет значительно меньше. Если устранить Егора, вся новая архитектура рухнет. Но даже и при живом Егоре они просто так своё не отдадут. Нужно будет биться, товарищи, за новые достижения. По-другому и быть не может.
        - А наезд на меня, - спрашивает Большак, - тоже в рамках этой линии организован? И какая в этом роль Снежинского?
        Я понимаю, что он хочет спросить на самом деле, я и сам хочу. Настоящий вопрос, интересующий нас, звучит иначе. Какова роль Трыни в наезде на Платоныча?
        - Нет, это просто совпадение, - отвечает Михал Михалыч. - Снежинский с этими силами не связан, судя по всему. Он по другому профилю.
        - Это по какому такому? - хмурится дядя Юра.
        - Он, кстати, уже сказал что-нибудь? - спрашиваю я.
        - Ну, а как ты думаешь? - ухмыляется Михалыч. - Прогресс открывает новые подходы к добыванию истины. Ты ведь и сам знаешь. Сказал, конечно. Я бы сильно удивился, если бы такое чмо, как Снежинский проявило чудеса стойкости и несгибаемости.
        - Так что с ним?
        - Что с ним? Он очень обижен на Егора, вот и пытается ужалить его, где только можно. Втирается в доверие к его близким, друзьям и знакомым. Давайте, ещё по одной. И вас, Юрий Платонович, он атаковал только по этой причине и с пасынком вашим пытался дружбу завести. Но тут Егор его предупредил, и он отстал.
        - Он прямо исповедался что ли? - хмыкаю я.
        - Типа того, - самодовольно соглашается Михалыч.
        - Так кто дал инфу по дяде Юре?
        - Есть такой типок, называется Игорь Исакович Лозман. Знаете его? Начальник райпродторга.
        - Игорёша, - ахает Большак. - Вот же сукин сын. А ему-то чего надо?
        - Поляну расчистить. Сам хочет большими делами ворочать. Это я так думаю. Скоро узнаем, я его уже пригласил на беседу, так что скоро посмотрим, что это за чудо природы, Игорёша ваш.
        - Выходит, - говорит Платоныч, - про Чурбанова Печёнкин узнал от Караваева, а про мои дела от Снежинского, а тот - от Игорёши.
        - Вот же мудак Игорёша этот, - качаю я головой.
        Мы с Платонычем смотрим друг другу в глаза и оба думаем об одном и том же. О Трыне. О том, что блин… он сейчас в очень плохом положении. В хреновом просто и без почвы под ногами. У него сердечная драма, а вместо поддержки от близких он получает подозрения и недоверие. И тот единственный, кто поддержал, оказывается под запретом. Впору разочароваться если не в жизни, то в людях.
        А Снежинский, сука, влез в доверие. И поделился Трыня своими печалями с ним, а не с нами. Почему? Да потому, что у нас времени нет, и самих нас вечно нет, не бывает рядом. Близкие, которых не бывает рядом. И то же самое будет с Наташкой. Муж, которого никогда нет. Всегда далеко…
        Ёлки. Сердце сжимается, будто его хватает рука какого-нибудь бездушного кадавра типа Зарипова. Даже страшно представить, где сейчас может оказаться Андрюха. И наделать сгоряча или от безысходности тоже много может.
        Во фразе «мы в ответе за тех, кого приручили» нет ни высокомерия, ни снобизма, она передаёт самую суть…
        - Поехали в Берёзовский, - говорю я Платонычу.
        - Да, - поднимается он. - Едем.
        - Егор, - говорит Платоныч, когда мы идём к машине. - Хочу попросить тебя кое о чём.
        - Конечно, дядя Юра, - отвечаю я, останавливаясь. - Всё, что угодно.
        - Вот сейчас мы с тобой проскочили, прошли между Сциллой и Харибдой буквально. Может, там ещё и не закончено, но в данный момент мы на свободе, да? И может показаться, что мы стали неуязвимыми, что нам ничего не страшно и никто нам не в состоянии причинить зло, а мы можем творить, всё что захотим. Но это не так, это ощущение обманчиво. Вернее, удача переменчива и нужно быть всегда начеку. Всё может измениться в любой момент. В любой, понимаешь?
        - Да, дядя Юра, понимаю, - серьёзно отвечаю я. - И я очень рад, что ты тоже это понимаешь. Мы с тобой затеяли очень большую игру. Очень большую. И зашли так далеко, что назад нам никак нельзя. Мы не можем просто сбросить карты, потому что сделай мы так, от нас ничего не оставят, даже мокрого места. Вообще ничего.
        - Знаю, Егор, знаю. Ты не жалеешь, что так всё раскрутилось?
        - Поздно мне жалеть. Да и не хочется. Хочется радоваться жизни и мчаться вперёд. Как думаешь, он вернулся к родителю или подался в тёплые края?
        - Не знаю…
        Мы подъезжаем к дому, где я уже был с Рыбкиным и Хаблюком. Здесь ничего не поменялось, да и с какой бы стати. Тот же подъезд, те же рожи, запахи и вид помойки. Дверной звонок не работает поэтому приходится колотить кулаком.
        - Вы из горисполкома? - спрашивает проходящая мимо соседка. - Житья ведь нет от этой квартиры. Орут, дерутся, дебоширят. Уже и прав родительских лишили, да всё не в прок.
        - Нет, мы из другой организации, - говорю я.
        Соседка не успевает продолжить, потому что дверь открывается и на пороге оказывается какое-то сказочное существо, похожее на беззубого лешего в майке-алкоголичке.
        - Семёныч из ЛФК вышел, - говорит оно, улыбаясь и беззащитно щурясь. - Празднуем…
        Я отодвигаю его в сторону и прохожу вперёд, Платоныч идёт за мной. Мы заходим в комнату с нищенской обстановкой и тяжёлым табачным туманом. За грязным, заставленным консервами столом сидят мужики с перекошенными от выпивки рожами и забыченными, залитыми шарами. Смрад и разруха. Тлен.
        - Ну, за возвращение блудного сына! - орёт кто-то. - До дна, Трыня! До дна!
        Видно все мы должны испить эту чашу до дна. Андрюха сидит за столом и едва не падает. В руке он сжимает стакан с прозрачной жидкостью. Его взгляд падает на нас с Большаком, но ничего не происходит, будто он нас не узнаёт.
        - До дна! - орут смурные собутыльники и он, как зомби, исполняющий приказ, подносит стакан ко рту.
        21. Первым делом самолеты
        Инстинкты срабатывают раньше разума, и я дёргаюсь вперёд, в один прыжок подскакивая к Трыне. Он не успевает сделать и глотка, как кубок с ядом оказывается выбитым из его руки и взлетает высоко над поверхностью стола, над этим скудным жертвенным пиршеством, прерывая инициацию, могущую забрать жизнь некрепкого подростка.
        В комнате воцаряется мёртвая тишина и все взгляды оказываются прикованными к совершающему медленные вращательные движения стакану и выплёскивающейся из него, как из сопла ракеты, густой прозрачной реактивной струе.
        Я хватаю зачарованного Трыню за шкирку и, прежде чем племя людоедов осознало ситуацию, срываю его с места и тащу к выходу. Алконавты начинают выходить из ступора и рычать, не в силах простить вторжение и, главным образом, расточительное и преступно неуважительное отношение к главному продукту их жизни.
        Платоныч перехватывает Андрюху и тащит его к выходу, а я оборачиваюсь и держу оборону от преследователей. Вернее, только одного и как всегда вооружённого тесаком. Он, конечно, злой и агрессивный, но тут и говорить не о чем…
        Ого! Вообще-то есть о чём. Он делает очень опасный выпад, и я едва успеваю отскочить, но так, что острие ножа чиркает по куртке, оставляя белый пушистый синтепоновый след. Ах, ты собака! Новая импортная куртка! Ах, ты собака!
        Я ухожу в сторону и выставляю блок, но он не теряется и наносит удар левой, от которого я едва успеваю уклониться. Орк щерится, пытаясь слепить блеском золотой фиксы, но нет, со мной такие номера не проходят.
        Доворачиваю его по ходу движения и, пока он следует за своим увесистым кулаком, оголяя тыл, бью в основание черепа. Хорошего отдыха, братишка. Но этого мало, как в фильмах про оголодавших зомби, пока я разбирался с одним, остальные подобрались и окружили полукольцом, норовя отрезать пути к отступлению.
        Они производят нечленораздельное мычание и тянут ко мне руки со скрюченными гниющими пальцами. Бр-р-р… Как колобок, успешно ушедший от дедушки с бабушкой и прочих бесхитростных персонажей, я выворачиваюсь следя, чтобы их отравленные когти не коснулись моей плоти.
        Приходится вырубить одного… нет, двух самых активных и прытких и, пока толпа вбирает в себя тела павших собратьев, выскакиваю из этого довольно жуткого места. Платоныч с Трыней к этому моменту уже выходят из подъезда. Перескакивая через ступени, я мчусь к ним.
        - Чего? - истерит Трыня. - Чего вы сюда припёрлись? Зачем я вам нужен, если я такой предатель и вы мне не доверяете? Чего вам от меня надо? Спасать пришли? Поздно! И незачем меня спасать, если вы мне, всё равно, не верите. Не надо мне от вас ничего!
        - Андрей, ты выпил? - спрашивает Платоныч?
        - А вам-то что!
        - Садись в машину, поедем домой и поговорим там, не при водителе, без посторонних. Ты меня понял?
        - Не поеду я никуда! - в запале кричит он. - Если доверия нет…
        Не давая ему договорить, я сгребаю его в охапку и, запихнув на заднее сиденье, сажусь рядом. Платоныч, не давая опомниться, обегает машину и садится с другой стороны.
        - Домой, - бросает он водителю, и мы трогаемся, рвём с места, уносясь из этого подлого места.
        Трыня затихает и всю дорогу сидит с закрытыми глазами. Когда мы приезжаем, он тихо и спокойно заходит в подъезд и поднимается домой.
        - Андрей, - говорит Платоныч, - пойдём на кухню, выпьем кофе. - Хочу ответить на твои вопросы. Мы приехали за тобой, потому что мы не чужие люди и мы беспокоились.
        Трыня, насупившись, молчит.
        - И, - продолжает дядя Юра, - мы договорились, что теперь мы семья. В семье могут быть проблемы, недопонимание и даже, как это ни печально, ссоры. Но сила семьи в том, что все эти трудности можно преодолеть вместе, совместными усилиями. Только оставаясь внутри семьи, а никак не уходя из неё.
        Андрей тяжело вздыхает.
        - Я знаю, у тебя трудный период, девушка оказалась не такой, как ты думал…
        - Это я оказался не таким, - мрачно говорит Трыня. - Это я не такой, поэтому от меня все отворачиваются.
        - Мы не отвернулись, - отвечает Платоныч, - и никогда не отвернёмся. Да, я знаю, сейчас трудный период у всех нас. И меня часто не бывает рядом, и Егора тоже. Но искать помощи ты должен в первую очередь у нас, а не на стороне. Хороших людей много, но есть и такие, как Снежинский.
        Трыня поджимает губы, но ничего не отвечает.
        - Эдик донёс на Платоныча, - говорю я. - И его арестовали по его наветам. Он наш враг и твой тоже. Тем он и мерзок, что воспользовался твоей доверчивостью только ради того, чтобы сделать больно мне и дяде Юре. Да и тебе, в конечном итоге. Да, я усомнился в тебе, подумал, что это ты сказал про Чурбанова. Я знаю, что ошибся в тебе, прости. Я прошу за это прощения, просто слишком уж все факты сходились на тебе, но в этом тоже виноват Снежинский, разобщить нас было его целью.
        - Я ему ничего не говорил, что могло бы навредить отцу или тебе, - опустив голову, говорит Трыня.
        - Я уже знаю, - киваю я, - но, хочу тебе сказать, отец не верил, что ты можешь выдать инфу, которая нам навредит. А я усомнился и теперь очень жалею. Прости…
        - Ладно, - после небольшой паузы, говорит Трыня и машет рукой. - Я ведь сам виноват. Ты же мне всё объяснил, а я всё равно хотел делать по-своему. Просто… просто он… ну, про Юльку… В общем, да, теперь я понимаю, что он мне голову заморочил… Простите меня, я дебил. Ненавижу себя за это. Думал, вы никогда не простите, поэтому и ушёл. Думал… думал, вам так лучше будет… Без меня…
        - Нет, Андрей, - машет головой Платоныч. - Не будет без тебя лучше. Я, правда, подумал, будто ты решил, что тебе самому лучше будет в старой жизни.
        - Нет, - отвечает он и замолкает. - Я думал сдохнуть там… потому что вы во мне разочаровались, а больше и… Ну, больше тогда и незачем…
        Он не договаривает и быстрым неловким движением смахивает с глаз слёзы. Только от них не так просто отделаться и они начинают душить и течь, как из обильного источника, так что скрывать их уже не представляется возможным. И тогда, уже не сдерживаясь и не пытаясь скрывать чувства, он начинает рыдать.
        Признаюсь, я и сам смахиваю глупые непрошенные слезинки, да и Платоныч тоже. Он подходит к Трыне и прижимает его к себе.
        - Ничего, - говорит он, - ничего, скоро всё будет по-другому. Переедем в Москву, ты же не был никогда в Москве, тебе понравится, а девчонки будут за тобой толпой бегать. Я обещаю…
        От Платоныча я звоню Скачкову и выясняю, что Игоря выпустили, а мой новый водитель Костя Ягодин сегодня устроился на фабрику. У него осколок мины в голове и звание старшего лейтенанта. Запаса.
        Завтра с самого утра они оба в моём распоряжении. Хорошо. У Игоря телефона нет, значит выясню всё завтра, если он сам мне сегодня не позвонит.
        Домой отправляюсь пешком. Никто не знает, где я, так что могу себе позволить небольшую прогулку в одиночку. У подъезда пост охраны, если что справимся совместными усилиями. На сердце после всего произошедшего как-то полегче и мне хочется пройтись.
        Хочу гулять, дышать холодной свежестью с ароматом химкомбинатовского дымка и думать о пустяках. Уже чувствуется дыхание зимы. Темнеет гораздо раньше и с наступлением темноты воздух становится морозным и отлично прочищает мозги. Сейчас приду, возьму Раджа и пойду с ним бродить по потаённым закоулочкам, пока ноги носить будут.
        Однако планам не удаётся сбыться. Я подхожу к дому, стучусь и залезаю в фургон с охранниками, здороваюсь и знакомлюсь с теми, кого не знаю. Сижу с пацанами минут пять или десять. Мы болтаем и балагурим, а потом я иду в подъезд, поднимаюсь и звоню в дверь, потому что, выясняется, что ключей у меня нет.
        Радж начинает лаять, как только я оказываюсь в подъезде, а когда звоню в дверь, от приступа острого счастья у него просто нервный срыв происходит, и он разражается громогласным лаем. Дверь открывается и на пороге я вижу… Наташку.
        - Привет, - говорит она и улыбается.
        - Ого, сюрприз?
        - Надеюсь, приятный.
        Я притягиваю её к себе и целую, но коротко, не по-настоящему, потому что слышу мамины шаги, а целоваться при ней как-то неловко…
        - Привет, сынок, - улыбается мама. - Не ожидал Наталью увидеть?
        - Ты не звонишь, не пишешь, вестей не шлёшь, - разводит руками Наташка, - не приезжаешь. Вот я и решила сама приехать на выходные.
        - Так сегодня же ещё четверг, - смеюсь я.
        - Правильно, а завтра-то пятница уже!
        - Ну, давайте, проходите к столу, - приглашает мама. - У меня уже всё готово. Отец задерживается, велел, чтобы мы без него ужинали, так что идите, мойте руки.
        - Я вот без ключей приехала, а моего батюшки нет нигде, - говорит Наташка, - ни дома, ни на работе. Егор, ты не знаешь, где он может быть, а то время-то уже довольно позднее, а от него ни слуху, ни духу?
        Есть у меня, конечно, идейка, где можно Гену поискать, но я не знаю, насколько Наталья в курсе амурных приключений своего отца.
        - Ничего, - качает головой мама. - В крайнем случае у нас заночуешь, если он не вернётся вовремя, мало ли какие дела у капитана милиции? У нас раскладушка есть. Егорка на раскладушку ляжет, а ты его диван займёшь.
        Диван у меня вообще-то раскладной, но ладно, молчу-молчу.
        - Расскажи, - просит мама, - как ты там живёшь, а то сколько раз ни спрашивала у Егора, он так толком и не сказал ничего. Какие условия в общежитии, что за соседки у тебя. Всё мне расскажи, ладно? А то с этими мужиками каши не сваришь.
        Наташка бросает на меня быстрый взгляд и тут же начинает говорить про всякую ерунду, старательно обходя стороной тему общаги.
        - Меня же, в комитет комсомола факультета выбрали, - улыбается она, возможно, вспоминая, как мы всю ночь глаз не сомкнули. - Вот и приходится с учёбой общественную работу совмещать. А ещё я готовлюсь к одному конкурсу интересному, вроде «А ну-ка, девушки!». В общем жизнь ключом бьёт, еле нахожу время на занятия.
        - Ты с этим делом не шути, - качает головой мама. - Первым делом учёба, а всё остальное и подождать может.
        Первым делом, первым делом самолёты.
        Ну а девушки?
        А девушки потом!
        Приходит отец. Он немного подшофе, отмечали назначение на должность кого-то из коллег. Папа присаживается к столу и набрасывается на котлеты.
        - Ничего вы так отмечали, - качает головой мама. - Угощения вообще, что ли не было никакого, кроме выпивки?
        Но отец не отвечает, уплетая еду со зверским аппетитом. Он работает вилкой, как кочегар-ударник лопатой, закидывая в топку всё новые порция угля.
        Покончив с едой, я предлагаю Наташке немного прогуляться по вечернему ноябрьскому морозцу.
        - Да чего же ты девушку на холод-то тянешь? - удивляется отец.
        - Да ладно, Андрей, - встаёт на мою сторону мама, - ты чего, пусть ребята погуляют, может им посекретничать надо.
        Посекретничать…
        Надо, конечно, только кое-чего другого. Мы собираемся и выходим из дому. Раджа нарезает вокруг нас круги, и я боюсь, что от счастья у него хвост оторвётся, так сильно он им машет. Из «еразика» выходит один из дозорных и идёт за нами на расстоянии.
        Наташка несколько раз тревожно оборачивается.
        - Кто это? - шепчет она.
        - Свои, - отвечаю я. - Не беспокойся, это свои.
        - Я вот за отца беспокоюсь, - вздыхает она. - Боюсь, без меня он тут сопьётся вообще.
        - Мне кажется, - отвечаю я, - он в последнее время меньше пить стал.
        - Серьёзно? Это вряд ли. Скорее всего, просто умело маскируется…
        В это время издали раздаётся знакомый голос дяди Гены. Он говорит громко и уверенно.
        - О! - обрадованно восклицает Наташка и бросается ему навстречу, но я успеваю поймать её за руку.
        - Погоди. Не торопись.
        Она послушно останавливается и замирает.
        - Это кто? - шепчет она.
        Мы стоим в тени за кустами, зато дядя Гена вышагивает по дороге, освещённый светом «кобр», установленных над подъездами. И идёт он не один, а с Ларисой Дружкиной в обнимочку.
        - Это что за девка? - удивлённо спрашивает Наташка.
        - Подружка, - пожимаю я плечами.
        - Подружка? - удивляется она. - Я за порог, а он тут же полюбовницу молодую завёл?
        - Ну, а что, Наташ? Ему ведь тоже хочется любви и ласки. Он ещё не старый мужик. Ты пока дома жила, он все силы душевные на тебя тратил, а своей личной жизнью жертвовал. Пусть хоть теперь насладится. Порадовалась бы за отца, эгоистка.
        - Почему? С чего это я эгоистка? Я просто не понимаю, как так? А мама?
        - Ну, ты почему, как маленькая, а? Он маму твою до сих пор любит. Но это ведь не отменяет новых встреч. Он же не монах, правда? Обетов безбрачия не давал, наверное.
        - Не отменяет? - в ужасе переспрашивает она. - Как не отменяет? Нет, я не знаю, я бы так не смогла. Как так-то? Кто она такая, вообще, эта проститутка малолетняя?
        - Нормальная девушка, с чего это она проститутка? Да и тебя она постарше, вообще-то. Честная и принципиальная. Она, между прочим, и звание внеочередное бате твоему организовала.
        - Это ты их познакомил? - хмурится Наталья.
        - Нет, они сами, - хмыкаю я.
        - Но ты с ней знаком, да?
        - Наташ, знаком, но они между собой сами познакомились. А я с ней по работе пресекался. Она секретарь начальника УВД области.
        - Секретутка, значит? Ладно, пойду познакомлюсь, с приёмной матушкой.
        - Ты почему такая ревнивица? Не ходи никуда, не порти бате счастье. Завтра с ним увидишься, а пока поспи на моём диване. Родичи утром на работу смоются, я тогда к тебе перелягу, поняла?
        Она качает головой, но соглашается с моими аргументами и, погуляв ещё немного мы возвращаемся домой.
        - Егор, тебе женщина звонила какая-то, - сообщает мама.
        - Чего хотела?
        - Не знаю. Сказала, что перезвонит.
        Я смотрю на Наташку, она делает вид, будто её это не интересует. И тут же, словно в доказательство сказанного мамой, раздаётся телефонный звонок.
        - Алло, - снимаю я трубку.
        - Брагин! - набрасывается на меня Куренкова. - Ну, ты наглец, честное слово! Ты почему не пришёл?
        - Куда не пришёл? - не могу понять я.
        - Куда? Нет, ну ты вообще!Ко мне, куда же ещё? Мы же договаривались вместе придумать для Снежинского направление поездки. В дальние края, да? Но это ладно, на это мне плевать. Ты же сказал, что придёшь и не пришёл. И не позвонил даже!
        Ёлки-палки, про Валю-то я и забыл сосем. Я ведь ей действительно обещал. Позавчера ещё вроде… Мда… совсем плохой стал.
        - Просил меня, уговаривал, а сам продинамил. Это как назвать, вообще? В общем так, или давай ноги в руки и немедленно ко мне, или забудь моё имя и номер телефона. Ясно?
        Вот на тебе! Ещё и с ультиматумом…
        - Валентина Романовна. Я прошу прощения, но сейчас это невозможно. Давайте, пожалуйста, завтра. Я подойду и попытаюсь всё объяснить, как-то оправдаться. Дело в том, что…
        - Хватит! - прерывает она мою попытку замотать вопрос. - Или сейчас, или никогда.
        Одумается ещё, про «никогда» я не верю. Сейчас, всё равно острая необходимость в ней отпала. Снежинский под стражей и выйти ему оттуда не удастся. А со временем Валентина смягчится и снова станет такой, как раньше.
        - Валентина Романовна…
        - Ты чего, с бабой что ли? - перебивает меня она.
        - О чём вы говорите, я сейчас дома нахожусь, с родителями!
        - Егор, - подходит вдруг Наташка, - а диван раскладывается?
        Блин, всё против меня. Она спрашивает так громко, что Куренкова наверняка это слышит.
        - Дома с родителями? - зло восклицает она. - А кто это там диван не может разложить?
        Блин-блин-блин!
        - В общем, ясно всё с тобой, Брагин. С девками кувыркаться у тебя времени хватает, а на меня нет. Ну, что же, ты сам выбрал.
        - Валентина Андреевна…
        Она отрубается.
        - Ой, Романовна то есть…
        - Это кто? - с удивлением спрашивает Наташка.
        - Секретарь горкома комсомола, - отвечаю я.
        - Странный какой-то секретарь, - хмыкает она.
        - Да, - соглашаюсь я, - странный. Она мне всю плешь проела уже. Отчёт требует, вынь ей и положь.
        - Действительно, странно, - качает головой Наташка. - Но ты смотри, если тебе нужно, иди, неси отчёт на ночь глядя. А она где сейчас, в горкоме ещё сидит?
        - Ну да, только отчёт этот у нас не готов пока ещё.
        - А зачем ты ей про то, что с родителями сказал? - спрашивает Наташка с ангельским личиком.
        Ну надо же, угораздило меня оказаться под перекрёстным допросом…
        Не успеваю я отойти от телефона, как он звонит опять. Передумала? Сменила гнев на милость или решила добить? Но это оказывается вообще не она.
        - Егор, привет, - звучит в трубке голос Романа Куренкова. - Новости есть. Я Снежинского выпускаю.
        22. Пулеметы мои с ядерными пулями
        - Вернее, уже выпустил, - говорит Куренков.
        Блин, какого хрена! Что происходит? Мы же всё обсудили, приняли решение, все согласились, что оставлять Эдика на свободе очень опасно и что он не успокоится, пока нас в гроб не загонит или сам не сдохнет.
        - Странное непостоянство, Роман Александрович, мы же договорились с вами. Это же и ваши интересы затрагивает…
        - Затрагивает, - соглашается он, - всё верно. И по своей воле я бы его не выпустил, но за него попросили.
        - Кто? - просто спрашиваю я, хотя мне очень хочется сказать что-нибудь язвительное и дерзкое.
        - Гурко, - так же просто отвечает он. - Марк Борисович. Позвонил час назад и попросил.
        Твою ж дивизию! С какой это радости за ничтожество Снежинского просит Гурко? Впору напрячься и конкретно так напрячься.
        - А почему, не сказал?
        - Ничего конкретного. Сказал, что близкий друг попросил.
        - Сука, - не сдерживаюсь я.
        - Егор! - тут же прилетает окрик от мамы.
        - Да мам, прости… Но он теперь будет думать, что ему всё можно… По сути, нам останется не такой широкий коридор для принятия решений.
        - Так, - строго говорит Куренков, - по телефону не стоит такие вещи обсуждать и, тем более, при маме. Давай, подбеги ко мне, пошепчемся с тобой на кухонке. Сможешь?
        - Понял, - отвечаю я. - Смогу. Сейчас подскачу, минут через двадцать.
        - Всё-таки придётся идти? - разочарованно спрашивает Наташка.
        - Похоже, они решили всё-таки выманить меня из дому.
        - Я тогда, наверное, домой пойду, - вздыхает она.
        - Нет, - качаю я головой. - Твой дом теперь здесь.
        - Пока ещё нет, - многозначительно поднимает она брови.
        - В смысле? - хмурюсь я.
        - В том смысле, что это всё ещё находится в области намерений.
        - Намерений, подкреплённых нашими словами. Этого немало, вообще-то.
        - Скажи, - понижает она голос. - А если бы… Если бы со ной что-то случилось, ну, если бы я попала под машину или утонула… ты бы себе нашёл… другую девушку? Заменил бы меня на секретутку какую-нибудь?
        - Наташ…
        Блин, что ей сказать-то? В груди, пригодной к вскармливанию, кажется, бьётся сердце ребёнка…
        - Егор, - спасает ситуацию появление мамы, - ты куда это на ночь глядя? Ну, ты даёшь! К тебе Наташа приехала, а ты за своё опять!
        - Что значит «за своё», мам? Наталья подумает, что я каждый вечер ухожу куда-нибудь.
        - Ой, нет, - машет на меня рукой мама. - Это я к тому, что ты вечно в разъездах, дома тебя никогда не бывает.
        - Я быстро, туда и назад, - примирительно говорю я. - Вы и соскучиться не успеете.
        А может, успеете. Это, как пойдёт. Я выскакиваю из подъезда и стучусь в тарахтящий на холостом ходу «еразик».
        - Поехали, ребят. У кого права есть, давайте за руль.
        Требование вызывает замешательство.
        - Что, ни у кого прав что ли нет? Блин, ну вы даёте, орлы.
        - Да есть права, но от Скачкова приказ на этой колымаге не ездить… Ну, и мы же не можем пост оставить.
        - Поехали-поехали, нам недалеко. Тимурычу скажете, я велел.
        Один из парней садится за руль, и я усаживаюсь рядом с ним. С грехом пополам трогаемся с места.
        - Скользко? - спрашиваю я.
        - Нормально, - хмуро отвечает он. - Дорога сухая. Нам, главное, не заглохнуть.
        Доезжаем благополучно. Медленно, но верно.
        - Ты быстро, - встречает меня Рома. - Проходи на кухню. Чай будешь? Марина пирог яблочный испекла.
        - Конечно, буду, товарищ подполковник. Жизнь слишком коротка, чтобы можно было отказываться от таких чудесных вещей.
        - Философ.
        Он наливает мне большую кружку чая.
        - Ого, с травками?
        - Душица, смородина, зверобой, иван-чай. А, ещё малина сушёная и шиповник. У меня тесть собирает. На пенсии делать нечего, вот занятие.
        - Респект тестю, чай чумовой.
        - Какой-какой?
        - Потрясный, Роман Александрович. И пирог шикарный. Ну всё, останусь жить у вас, харч отличный, чего ещё надо.
        - Ну-ну, харч тебе, - хмыкает он. - Тебе деньги нужны, а не харч.
        - Да, есть такое дело, - киваю я. - Бабло нужно. Ну, и вам тоже.
        - И мне тоже, - соглашается он. - А этот хрен Снежинский будет гадить.
        - Однозначно. Он сейчас себя неуязвимым почувствует. Как он с Гурко связан, пробили уже?
        - Пробили тебе… Нет, не пробили. Не знаю. Он сказал, родственник старого друга. Сейчас занимаемся этим, узнаём, что за родственник.
        - Я думаю, - говорю я, - нам надо вернуться к первоначальному плану и отослать его куда подальше.
        - Да, - кивает Куренков, - но только он может не согласиться, чем ты его прижмёшь, когда он поймёт, что за порнуху его больше не прихватят?
        - Надо ему сказать, что всё по-прежнему серьёзно и в любой момент он может снова очутиться за решёткой.
        - Надо, - разводит руками Куренков. - Было…
        - Было? - переспрашиваю я.
        - Да, надо было сказать, но Михал Михалыч не сказал. Да и какая разница? Тот, кто организовал звонок Гурко, наверняка сам всё скажет. Всё, что нужно.
        - Ну, с фабрики-то мне его никто уволить не запретит? Если не захочет уйти добровольно, устроим ему служебное несоответствие?
        - Чего?
        - Найдём, говорю, за что уволить, - улыбаюсь я. - Был бы человек, а недостача найдётся.
        - Но он, сучонок, не только по фабрике шныряет. Наверняка, уже вынюхал что-нибудь. Надо нам и с Игорёшей разобраться. Что там твой Баранов, сможет его законопатить?
        - Баранов всё сможет, если ему не мешать, а у меня на его счёт нехорошее предчувствие.
        - Что ещё за предчувствие?
        - Что Печёнкин его сожрёт. Он сейчас был прямо-таки уверен в своей победе и может расценивать моё освобождение как временное отступление, за которым обязательно последует реванш.
        - Печёнкин может. Но мы должны упредить все его поползновения.
        - А как упредить-то, Роман Александрович? - спрашиваю я. - Истреблять гадов будем, как Ван Хельсинг нечистую силу?
        - Я про такого товарища ничего не слышал, но у этой идеи есть определённые плюсы.
        Повисает пауза, во время которой мы пристально смотрим друг другу в глаза.
        - И Игорёшу тоже в топку? - спрашиваю я. - Все они дрова истории?
        - То же мне дрова, - хмыкает Куренков. - Ни света, ни тепла. Копоть одна.
        - Этак мы с вами в санитаров леса превратимся.
        - А мы и есть санитары, - серьёзно заявляет он.
        - Нам только ещё пёсью голову и метлу к седлу прикрепить остаётся.
        - Ты, Егор, не ёрничай, - говорит Роман, - а лучше подумай. И ни с кем этот разговор не обсуждай. Пусть между нами останется, лады?
        - Разумеется, Роман Александрович.
        - Вот и хорошо, - устало вздыхает он. - Ты пирог-то ешь, не стесняйся, добавка имеется.
        - Роман Александрович, - говорю я, отделяя вилкой кусок пирога. - Поговорите с Валей, пожалуйста.
        - На предмет чего?
        - На предмет Снежинского. Я бы всё-таки попробовал его услать на Калыму или Магнитку.
        - Ну, попробуй, я-то причём?
        - Так ваша дочь, всё-таки.
        - Не понял. Ты же сказал, она тебе пообещала.
        - Да… - мнусь я, не зная, как сказать. - Разозлилась она на меня, понимаете?
        - Как это? - удивляется он.
        Как-как… а вот так…
        - Да, я обещал к ней зайти, а тут все вот эти дела… короче даже не позвонил. Она сказала, чтоб забыл, как звать её.
        - Да, брат, - смеётся Куренков. - Попал ты. Валька она знаешь, злопамятная какая. Всю жизнь помнить будет. Теперь только женитьбой можно ситуацию поправить.
        - Женитьбой? - ошарашенно переспрашиваю я.
        - Да, - серьёзно отвечает он и, не сдержавшись начинает хохотать во весь голос, приговаривая сквозь смех, - испугался, брат, испугался…
        Просмеявшись, он выходит в прихожую и через пару минут возвращается. Он уже не смеётся, но на лице его ещё сохраняются едва читаемые следы недавнего веселья.
        - Сейчас придёт на пироги с яблоками. Она материн пирог ни за что не пропустит.
        И действительно, не успеваю я съесть половину своей порции пирога, который действительно очень и очень хорош, появляется Валя.
        - О, а этот чего здесь делает? - сердито спрашивает она.
        - Наслаждаюсь пирогом твоей мамы, - с улыбкой отвечаю я. - Тебе обязательно нужно попробовать. Яблоки сохранили упругость и не раскисли, не превратились в кашу. Бисквит воздушный, нежный и очень сочный, будто пропитанный сиропом. Если его сжать, он склеится. Восхитительный. Сладкий с кислинкой, ароматом ванили, корицы и лимона. Настоящий шедевр.
        - Ого, это я что ли такой испекла? - входит на кухню сухощавая и немного чопорная жена Романа.
        - Нашёлся тут поэт, - сердится Валя. - Мы и без тебя знаем, что мамин пирог самый вкусный. Ты чего пришёл?
        - Я позвал, - усмехается Рома.
        - За такие слова я тебе с собой дам пирога, - милостиво сообщает мне Марина.
        - О, спасибо, я и не смел надеяться.
        На какое-то время собрание превращается в семейное чаепитие. Но вскоре, приготовив мне свёрток, Марина уходит, и мы остаёмся втроём.
        - Слушай, Валюха, - говорит Рома. - Ты на Егора не дуйся. Он тут в передрягу попал, на него поклёп возвели и арестовали, хотели повесить убийство милиционера. Слыхала, здесь рядом с нами, у «Орбиты» убили? Так что ему не до гостей было.
        - А сам он что, не мог объяснить, без адвокатов?
        - Так, ты не зарывайся тут! - чуть повышает он голос. - Я тебе ситуацию объясняю, а не защиту выстраиваю. Все мы одно общее дело делаем, так что примешивать сюда личные обиды и глупости не надо.
        - Общее дело - это победа коммунизма что ли?
        - Не юродствуй!
        В Валиных глазах вспыхивают и тут же гаснут злые искорки. То, что отец даёт ей нагоняй и делает мини выволочку при постороннем, её злит, но она берёт себя в руки. Собственно, эти искорки, наверное, мне предназначаются.
        - Куда вы хотите его законопатить? - спрашивает про Эдика Валя.
        - Подальше, - с улыбкой отвечает её отец. - Чтобы публично почёт и уважение, а на деле, чтоб ушёл и не вернулся
        - Хм… и когда?
        - Чем раньше, тем лучше.
        - А не боитесь, - качает Валя головой, - что он там наберёт авторитета и, вернувшись в славе, начнёт мстить?
        - Там видно будет, - пожимает плечами Роман.
        - Будем принимать решения по мере поступления проблем, - добавляю я, чем вызываю появление на лице Вали гримасы в духе «тебя вообще не спрашивают».
        - Ладно, - говорит она. - У нас формируется отряд железнодорожников, люди набираются по всей области. Место назначения Тында. Там в начале года будет открываться управление Байкало-Амурской железной дороги, так что специалисты позарез нужны.
        - Но он не так, чтобы очень специалист, - с сомнением говорю я.
        - Для «Комсомольского прожектора» навыков хватит, - отвечает Валя. - Тем более, что он с железной дороги начинал комсомольскую работу. В Тайге был комсоргом.
        - Тогда, прямо, то что доктор прописал. Выделишь нам путёвочку?
        - Так и быть, - кивает она. - Проводи бюро и давай, выдвигай его кандидатуру. Главное, чтобы он сам не возражал.
        - Если не согласится, мы его из комсомола попрём, - отвечаю я. - А с таким клеймом сами знаете. Спасибо, Валь, это прямо то, что нужно.
        - Спасибо, - передразнивает меня она. - Ты теперь мой должник, а объяснения, как ты забыл, что обещал всё ещё нужно предоставить. Лично, устно и со всеми вытекающими. Ясно тебе?
        Ясно, конечно. Яснее не бывает. Я молча улыбаюсь и даже подмигиваю. Выкрутимся как-нибудь. Где наша не пропадала, да?
        Выйдя от Куренковых, я забираюсь в свой зелёный фургон и даю команду отправляться. Проехав пару сотен метров по Красной и повернув на Арочную, мы едем мимо «Орбиты», где разыгрались недавние события.
        Внезапно нас обгоняет тёмно-горчичный «жигуль» одиннадцатой модели. Ночные гонщики обходят нас на форсаже и, твою ж дивизию, резко тормозят, ставя тачку поперёк дороги. Пассажирская дверка тут же открывается.
        - Пригнись! - командую я водителю.
        - А? - сначала не врубается он, но увидев, как из машины выскакивает человек с пистолетом в руке, без дальнейших объяснений ныряет под приборную панель.
        Я тоже, но прежде, чем сползти под сиденье, успеваю рассмотреть этого ассасина. Весь в чёрном, в короткой куртке, с натянутым капюшоном, словно явившийся из дешёвого боевика будущего. Лицо разглядеть не успеваю, замечаю только восточный, немного раскосый разрез глаз.
        Лишь только я соскальзываю вниз, стекло взрывается мелкими осколками, хрустальными или даже алмазными брызгами, переливающимися в свете тусклых уличных фонарей, как в фантастически прекрасном калейдоскопе.
        Звука выстрела я не слышу, только наблюдаю за его последствиями. Затем раздаётся несколько щелчков, похожих на то, когда пулька попадает по металлической мишени в тире. Щелчки такие же, только значительно громче. А потом в полной тишине хлопает дверь машины и раздаётся визг срывающихся с места колёс.
        - За ними! - отдаю я новый приказ. - Ребята, все целы?
        - Кажется… - доносится из салона неуверенный голос.
        Водитель восстаёт из-за панели и, сев на сиденье, сразу подскакивает. Всё кресло усыпано битым стеклом. Я срываю куртку и бросаю ему под задницу.
        - Погнали! - кричу я. - Погнали!!!
        «Ерофеич» рвёт с места, как ракета «Союз». Меня отбрасывает назад, но я успеваю подставить руки и опереться о спинку пассажирского кресла. Перебираюсь в салон, где парни приходят в себя, стирая с лиц кровь, от осколков.
        - Егор, у тебя кровь, - говорят мне, и я только теперь понимаю, что несколько осколков добралось и до меня.
        - Точно никого не зацепило? - уточняю я.
        К счастью, все оказываются целы. В разбитое окно врывается и безжалостно хлещет морозный воздух. Тачка ревёт так, что кажется, будто через мгновенье мы взметнёмся ввысь и помчим на бреющем, как мистический костюм из тела Сталина, воспетый Михаилом Елизаровым.
        Сталин по небу летит, а х*ли мне?
        Пулемёты мои с ядерными пулями…
        Но вдруг, только набрав обороты и превратившись в ракету и молот возмездия, наша боевая машина глохнет, словно энергия адреналина, выкипающая и брызжущая из моего сердца, нарушает работу её механизмов, перебивая их слаженный ритм. Ну, ёлки-палки… Этого нам только не хватало!
        Мы останавливаемся посреди дороги. Парни пытаются реанимировать нашу зелёную карету, а я молча жду, размышляя над тем, кто это мог быть - снова Печёнкин или Ашотик. По большому счёту, это одно и то же, но точность не помешала бы.
        Наконец, когда выясняется, что с тачкой ничего сделать нельзя, я забираю свою куртку, превратившуюся в решето, выхожу из машины и иду дальше пешком. Ребята меня провожают и собираются тусоваться в подъезде, но я их отправляю по домам. Соседи у нас бдительные, обязательно милицию вызовут, а это ни к чему.
        Захожу домой. На кухне горит свет, Наташка не спит, ждёт меня. Она сидит за столом спиной к двери и не поворачивается, когда я вхожу.
        - Привет, - говорю я и кладу на стол свёрток с пирогом. - Пирог яблочный принёс. Будешь?
        - Нет, - качает она головой. - Это кто, секретарь горкома испекла?
        - Жена товарища, с которым я встречался.
        - Жена товарища? - повторяет она. - Ему, стало быть, восемнадцать уже исполнилось, раз жена имеется?
        - Ему-то? - усмехаюсь я. - Исполнилось. Лет тридцать назад. Он уже взрослый дядя.
        - Понятно, - кивает она и оборачивается ко мне.
        Её лицо вмиг делается испуганным, и она резко вскакивает из-за стола.
        - Егор! - выдыхает она и прикрывает ладошкой рот. - Что случилось?
        - Что? А… это… стекло в машине разбилось, ничего страшного.
        Я и забыл, что рожа у меня вся в крови.
        - Не беспокойся. Я пойду умоюсь. Родители спят уже?
        - Да, - говорит она и идёт за мной в ванную.
        Я смотрю на себя в зеркало. Да уж, выгляжу как оборотень, сожравший человека. Умываюсь. Вода, как в кино, становится розовой… Когда засохшая кровь смывается, оказывается, что ранок на лице не так уж и много.
        Наташка протягивает полотенце и внимательно рассматривает красные следы на моём лбу и щеках. Её лицо оказывается так близко к моему, что я вижу каждый волосок её бровей, каждую ресничку, каждую точку на коже. Меня охватывает волнение и захлёстывает желанием.
        Я обнимаю её рукой за талию и притягиваю к себе, демонстрируя готовность и совсем нешуточные намерения.
        Но она успевает выставить руки и упирается мне в грудь.
        - Тебе снова женщина звонила, - хмурясь говорит Наташка. - На этот раз другая.
        23. Собирай бюро, родная
        Видно, что воздерживаться от упрёков удаётся Наташке с большим трудом.
        - По межгороду, - продолжает она. - Мама твоя велела, чтобы я ответила, вот я и ответила.
        - И что за женщина? - прищуриваюсь я, пытаясь изображать беззаботность.
        - Из Ташкента. Сказала, что зовут её Айгюль.
        - А-а-а, понятно. Просила передать что-нибудь?
        - Да, передала, что груз будет в Москве через три, максимум четыре дня. И его надо встречать. Она спросила, кто я такая, и я ответила, что твоя невеста. Айгюль очень удивилась, но заметила, что раз я невеста, она вполне может мне доверять.
        Блин, как всегда, все важные дела нужно делать одновременно…
        - Придётся ехать, - вздыхаю я.
        - А тебе-то зачем? - удивляется Наташка. - Ты же не товаровед, не снабженец, не знаю, кто получением товаров должен заниматься. Ты ведь комсорг…
        - Ну… да… Просто, понимаешь, я ездил выбивать его в Узбекистан. Нужно принять, всё проверить и частично обменять с ивановской фабрикой на другой материал. Там целая эпопея…
        - Понятно. А она красивая?
        - Да, - делаю я вид, что не понимаю, о чём она спрашивает. - Настоящая джинса, не отличить от американской, а сделана у нас, в Союзе.
        - Нет, я не про ткань. Айгюль красивая?
        - Ну, по-своему, да, наверное. Я в восточной красоте не слишком хорошо разбираюсь. Для меня существует только один эталон красоты. Это ты.
        Я улыбаюсь, но Наташка не покупается. Она внимательно смотрит на меня и едва заметно качает головой.
        - Ну давай, - говорит она, - попробуем пирога, который так тебе понравился.
        - Погоди, - шепчу я, и, сломив сопротивление, прижимаю её к себе.
        Наши губы встречаются, и я чувствую мягкое и упругое тепло, и бархатную податливость языка, и мятный вкус юности…
        - Погоди…
        Я целую её шею и ямку у основания шеи, растягивая горловину старенькой футболки, в которой она собирается спать.
        - Что… - шепчет Наташка. - Что ты делаешь… Егор… Ахх… Я не могу… Я не могу сопротивляться, но так нельзя…
        Я нащупываю на двери позади себя шпингалет и тихонько задвигаю его.
        - Потерпи до завтра, - умоляя шепчет она, но я думаю, что ей и самой не хочется терпеть.
        Я запускаю руку ей под футболку и её будто током бьёт. Она вздрагивает, громко вздыхает и тут же плотно сжимает губы, дыша через нос. Ноздри её раздуваются, а мои пальцы ласкают и сжимают её грудь, скользят по плоскому животу и забираются под резинку фланелевых пижамных штанов.
        - Егор, - жалобно шепчет Наташка и чуть расставляет ноги, пропуская меня и открывая доступ.
        Я приседаю и одним движением сдёргиваю дурацкие некрасивые штаны, закрывающие от моего взгляда истинную красоту. Я срываю с неё и футболку и разворачиваю к себе спиной. Дальше она уже знает сама что делать. Природа, инстинкт, желание, страсть, любовь… Кажется, всё это становится звеньями одной цепи.
        Наташка упирается руками в край ванны, а я разглядываю её тело, имеющее надо мной такую власть. Я пожираю глазами её шею, лопатки, выпирающий позвоночник, тонкую талию, стройные ноги…
        Больше невозможно ждать. Ни одной секунды, и я не жду, делая маленький шаг и становясь к ней ещё ближе…
        А потом мы красные, смущённые, с хулиганскими искорками в глазах, на цыпочках выходим из ванны. Раджа стыдливо отводит глаза и отворачивается, а нам делается от этого смешно. Но мы не смеёмся, сдерживаем душащий хохот и прислушиваемся к мерному сопению родителей, доносящемуся из спальни.
        Пьём чай и уплетаем Куренковский яблочный пирог, а после расходимся по своим постелям. Наташка ложится на мой диван, а я, прежде чем лечь на скандально громкую скрипучую раскладушку, присаживаюсь на диван, под бочок к своей суженой.
        - Наташ, - шепчу я, наклоняясь и опуская лицо вплотную к ней. - Не нужно меня ревновать. Вокруг меня очень много девушек и, возможно, я кому-то нравлюсь. Но это не имеет значения. Ведь я люблю только тебя, а ты - меня. И зачем нам думать о ком-то другом?
        В ответ на это я получаю горячий и сладкий девичий поцелуй.
        - Ты меня просто с ума сводишь, - говорю я, отрываясь от неё и в награду получаю ещё один.
        И если бы не родители в соседней комнате за открытой дверью, я бы продолжил начатое в ванной.
        Утром я поднимаюсь, как всегда рано. Наташка ещё спит, а родители потихоньку встают, идут умываться и тянутся на кухню, куда я приманиваю их запахом кофе и поджаренного хлеба.
        - Ох, повезёт жене твоей, - качает головой мама. - Будет спать, бока пролёживать, а муженёк завтраки готовить.
        - Мам, - укоризненно говорю я. - Ты вообще-то не такая, что с тобой? Вот тебе вместо тостов овсянку.
        - Фу-у-у… как надоела уже овсянка эта, в горло не лезет. Лучше уж яичницу было бы…
        - Ты же не любишь яйца, - удивляюсь я.
        - Это верно, - кивает она, просто овсянка обрыдла уже.
        - Ну погоди три минуты, сейчас глазунью замастырю.
        У неё много ограничений по питанию и в основном по утрам приходится налегать на овсянку.
        - Нет, знаешь что, я холодную котлету съем, с вечера остались.
        Заходит отец и делает громче радио:
        -…горняки Кузбасса перевыполнили план по добыче угля на…
        - Выключи, - шикает на него мама. - Ребёнок спит, разбудишь.
        Отец моментально выкручивает громкость в ноль.
        - Ты не опоздаешь? - спрашивает он, окидывая меня взглядом.
        - Да, заспался немного. Сейчас умоюсь и побегу.
        - Ну-ка, ну-ка… А чего с лицом случилось? Кто это тебя так?
        Мама, услышав, что что-то не в порядке, подходит ко мне и вдвоём они внимательно меня осматривают.
        - Камень из-под «Камаза» в стекло прилетел, - поясняю я.
        Мама начинает охать, а отец молча качает головой. Чтобы прервать этот поток сочувствия иду в ванную, принимаю душ и умываюсь. Мама, чуть приоткрыв дверь, бросает:
        - Мы побежали. С собакой не забудь погулять.
        - Не забуду!
        Когда я выхожу из дома, машина уже стоит перед подъездом. «Еразика», разумеется, рядом нет, охрану я сам вчера вывел из игры с этой поездкой. Вот как пацан, честное слово, если что взбредёт в голову - вынь да положь. Ну, это я по жизни такой, и по этой, и по той.
        С другой стороны, если бы я вчера не взял парней и отправился к Куренкову пешком, возможно, те чуваки на «жиге» смогли бы добиться своего. Взяли бы меня тёпленького, безоружного и практически беззащитного.
        Игорь выходит из машины, за ним выходит и мой новый водитель.
        - Константин, - представляется он. - Ягодин.
        Мы жмём руки и внимательно смотрим друг на друга. Он невысокий и коренастый, с крепким рукопожатием штангиста. Короткая стрижка под машинку, сломанный нос, острый цепкий взгляд небольших серых глаз, тонкие, крепко сжатые губы, квадратная челюсть и толстая крепкая шея. Руки кажутся непропорционально длинными, а ноги коротковатыми.
        - Рад познакомиться, - говорит он.
        - Я тоже очень рад. Игорёк, привет. Ты как после вчерашнего?
        - Да, нормально всё, - пожимает он плечами и чуть усмехается. - Промурыжили, кишки вымотали, но бить не били.
        Я достаю из внутреннего кармана конверт и протягиваю ему:
        - Небольшая премия.
        - Служу Советскому Союзу, - улыбается он и кивает на место, где обычно стоит «Ерофеич». - А где зелёный патруль?
        Я в общих чертах рассказываю о вчерашних событиях. Игорь присвистывает.
        - Кто-то всерьёз за тебя взялся, - говорит он. - Получается, они тебя конкретно вели от дома или от работы.
        - Похоже на то, - соглашаюсь я.
        - Ты знаешь, нечего тебе здесь маячить. Иди домой, а я с Раджой за тебя погуляю.
        Идея здравая и я соглашаюсь. Поворачиваюсь к подъезду и вижу, как из соседнего, из Рыбкинского выскакивает сам капитан Рыбкин.
        - Дядя Гена! - машу я ему рукой.
        - Некогда, Егора, - отвечает он и собирается рвануть по своим делам, но заметив, что принадлежащий ему фургон пропал, сначала останавливается, а потом всё-таки подходит ко мне.
        Мы здороваемся и жмём руки.
        - А где тачка моя? - спрашивает он.
        - В ремонт поехала. Слушай, к тебе дочь приехала, а ты крутишь тут с девицами романы. Дома нет, на работе нет, никто не знает, где искать. Наталья у нас ночевала сегодня.
        - Всё, - усмехается он. - Ты ж сам её замуж позвал. Теперь твоя ноша, а у меня и других дел хватает.
        - Молодец, папаша. При дочке только не скажи такое. Обидится на всю жизнь.
        - Ладно-ладно, шуткую я. Где она щас-то?
        - Спит у нас ещё. Дожились. Батя баб домой таскает, а дочь по знакомым мыкается.
        - Ну всё-всё, хорош хохмить, - хмурится он. - Пошли будить, раз такое дело. Нечего по чужим дворам колобродить, чай своя койка имеется.
        - Тебе бы будить только. Лариска-то ушла? Или ещё у тебя?
        - А ты почём знаешь? - мрачнеет Гена.
        - Чего знать-то, видели тебя, как ты барышню домой вёл.
        - Ну народ! - Гена сердцах сплёвывает под ноги. - Всё-то они увидят до услышат. Кто? Клавка поди капнула? Ай, да и хрен с ней… Нет Лариски, ушла уже, шеф в пять утра позвонил, говорит срочно. Аврал у него.
        - Клава ни причём. Мы с Натальей сами тебя видели, как ты вышагивал со своей молодкой, так что учти, дочка в курсе твоих амурных дел. Давай ключ-то и на обед домой приходи, а то она совсем в папаше разочаруется.
        - Поучи ещё, - беззлобно огрызается он и протягивает связку ключей. - Вот, держи, отдай ей. Пусть домой идёт, как проснётся. Приду я к обеду.
        Я поднимаюсь домой скидываю одежду и ныряю под одеяло к Наташке. Беру её врасплох, тёпленькую, не ожидающую подвоха. Сейчас мы одни, так что можно не особо сдерживаться в проявлениях чувств. И мы не сдерживаемся. С поправкой на звуковую проницаемость бетонных стен, конечно же.
        Игорь гуляет долго и приводит Раджу к концу первого акта, к антракту. Ну а потом ему приходится ждать в машине. Сегодняшняя пьеса оказывается в нескольких действиях, а именно в трёх, с двумя перерывами.
        К концу последнего акта сами действующие лица переживают такой катарсис, что после этого впору основательно измениться и даже переродиться. В конце концов мы находим в себе силы отлепиться друг от друга, и я отправляюсь на фабрику, а Наташка к себе домой готовить обед, на который грозился явиться её отец.
        На фабрике я сразу иду в бухгалтерию. Снежинский, как ни в чём ни бывало сидит за столом над ворохом бумаг и передвигает костяшки конторских счёт. Ему бы ещё чёрные, нет, лучше тёмно-синие нарукавники. Нестареющая классика.
        - Здравствуйте, пан Вотруба, - улыбаюсь я. - Вас уже выпустили из сумасшедшего дома?
        - Вы художественные произведения смешиваете, - отвечает он, глядя исподлобья.
        - Это ничего. Главное, мы не смешиваем личное и общественное, правда? И ради общественного блага можем поступиться личным благополучием. Скажите, прав я или нет?
        - Кто это «мы»? - свысока спрашивает он.
        - Вопросом на вопрос некрасиво, - качаю я головой. - Мы, комсомольцы, передовой отряд молодёжи, кто же ещё? Так прав я?
        - Ну, допустим…
        - Вот и отлично. Благодарю за допущение. Пойдёмте, Эдик, выйдем. Я сказать вам хочу что-то с глазу на глаз, без свидетелей.
        - Нет, - мотает он головой, - у меня работы много и, в отличие от вас, я рабочее время трачу исключительно и сугубо на работу.
        - Похвально, да только так можно и работы лишиться. Пойдём, Эд, не пожалеешь. А если не пойдёшь, пожалеешь.
        Он складывает губы, как попа у курочки и встаёт, шумно отодвигая стул. Присутствующие коллеги разом поворачивают головы, как стайка котят, следящая за движениями бантика на верёвочке. Мы выходим из кабинета.
        - Пойдём вон туда, к окну, - показываю я рукой в конец коридора.
        Мы проходим по бетонному, крашеному коричневой краской полу. Краска кое-где истёрлась и теперь служит намёком на бренность бытия. Белая деревянная рама окна тоже демонстрирует скоротечность жизни, оказываясь совсем не белой при ближайшем рассмотрении.
        Я сажусь на подоконник и с улыбкой-гримасой, подсмотренной у Злобина молча смотрю на Снежинского.
        - Ну? - не выдерживает он. - Чего надо?
        - Эдик, - говорю я. - Я нашёл тебе применение. Это прямо то, что надо. Ты же хотел пользу обществу принести? Настоящую, подлинную, чтобы знать, что от твоей работы многое зависит. Не бумажки на счётах пересчитывать, а оставить след в истории.
        Он сдвигает брови, не понимая пока, куда я клоню.
        - Ну, допустим, оставить след, - кривится он, - это тщеславие. Для меня это не имеет значения, а вот польза родному предприятию, да, то что надо.
        - Предприятию, - усмехаюсь я. - Бери выше! Не предприятию, а всей стране! Врубаешься? Ладно, не буду тебя загадками мучать. Мы получили комсомольскую путёвку в Тынду.
        - Чего? - спрашивает он насмешливо. - В Тынду? Вы с ума сошли? Вас-то самих уже выписали из сумасшедшего дома?
        - Нас ещё и не вписывали, - по-приятельски тепло улыбаюсь я. - Но дело не в нас, а в том, что стране нужны такие принципиальные и профессиональные кадры, как ты, Эдик. Ценишь ты нашу прозорливую и принципиальную доброту?
        - Нет пока, - с сомнением в голосе говорит Снежинский.
        - Ничего, главное, что она есть, доброта наша. В общем, сегодня на бюро будем рекомендовать включить тебя в группу железнодорожников, отправляющихся на БАМ. Ну что, ты рад? Настоящее дело, искры из-под колёс, «Комсомольский прожектор», улучшение жизни! Красота ведь, правда?
        - Брагин иди в жопу, - отвечает Эдик в несвойственной ему манере. - Иди ты в Тынду, другими словами. Никуда я не поеду. Я здесь буду жизнь улучшать, на отдельно взятом предприятии. А если меня вдруг уволят, не беда. Работу всегда найти можно. Главное, иметь цель и двигаться к ней, невзирая ни на что. А цель у меня имеется, ты мне поверь.
        - Нет, Снежинский, поедешь. Нельзя не ехать, товарищи тебе доверяют. Разве можно подвести товарищей? А цель у нас у всех одна. Наша цель - коммунизм. Это все знают, правда некоторые забывают, ставят себе ложные задачи, сбивающие с истинного пути.
        - Сам езжай, - говорит он и, развернувшись, уходит.
        Я тоже ухожу. Сначала гляжу ему вслед, а потом иду в комитет.
        - Галя! - радостно восклицаю я. - Единственное, в чём я могу быть уверен в этой жизни, то что когда бы я ни пришёл в этот кабинет, я увижу тебя погружённой в работу. Вот если бы все мы были хоть немного на тебя похожи.
        Она немного смущается после выволочки, устроенной мной за Снежинского. Не знает, буду ли я настаивать на отмене решений собрания и комитета. Не буду. Против правил не пойду, конечно, хотя и надо было бы.
        - Собирай бюро, родная. Внеочередное. Сегодня у нас приятный повод.
        - Какой? - спрашивает она и глаза её зажигаются интересом.
        - Мой милый уехал, не вернётся,
        Уехал навечно и навсегда.
        В Париж он больше не вернётся.
        Оставил только карточку свою…
        Я пою, подражая Алёше Димитриевичу. Получается плохо, непохоже, но всё равно весело. На душе весело.
        - У нас путёвка комсомольская, Галя. Будем счастливчика выбирать. Тебя не выберем, сразу предупреждаю. Такая, как ты мне и здесь нужна, хоть иногда бываешь бестолковой и творишь безумства.
        Она понимает, что гроза миновала и выдыхает.
        - Будет сделано, мой повелитель, - говорит она и улыбается.
        Хорошо, что улыбается, хорошо.
        - Всесоюзная комсомольская стройка - это не только большая ответственность, но и почёт, - с жаром рубит воздух второй секретарь фабричного комитета комсомола Галина Алёшина. - Пробивать путь - это не только прокладывать рельсы там, где не ступала нога человека, нет. Это значит гораздо больше, товарищи! Это значит открывать путь в будущее! В будущее процветание нашей прекрасной Родины, делая её ещё краше и сильней. БАМ - больше, чем железное полотно, это поистине символический путь, соединяющий прошлое, настоящее и грядущее. Это железный огонь, напоминающий нам, как закалялась сталь, та неподдельная, настоящая сталь первых трудовых свершений. Этот огонь заставляет наши сердца и по сей день стучать в унисон с рабочими ритмами необъятной страны и доказывать всему миру, что комсомол, как и прежде является несгибаемым стержнем, вокруг которого собраны лучшие молодые люди Советского союза! Предлагаю комсомольской путёвкой наградить товарища Снежинского. Думаю, его способности и трудовые подвиги нужны стране. Послужи, Эдуард, Родине, сделавшей для тебя всё!
        Все присутствующие аплодируют, правда, не понятно, Гале или Эдику.
        - Ну что же, если других предложений нет, прошу голосовать, - на правах председательствующего предлагаю я.
        - Ну как же нет, - оскаливается Снежинский. - Есть предложение, причём гораздо лучшее. Уж поверьте.
        24. Пройдемте
        Мой актив, несколько человек, верных Гале, знают, как реагировать в сложных ситуациях. Моя зам - барышня не промах, на неё можно положиться, надо только вовремя очертить границы разумного. Так что не зря я ей хвост накрутил.
        Но вот остальные участники собрания, хоть они, думаю, и не контролируются Снежинским, но что им в голову взбредёт совершенно непонятно. Я бросаю взгляд на Галю и получаю в ответ молчаливое послание, что мол всё будет хорошо, не извольте беспокоиться, ваше величество.
        Ладно, посмотрим, в конце концов, всегда можно просто свернуть ему шею. Хорошая шутка, мда…
        - Ну что же, товарищ Снежинский, - киваю я, - прошу вас, огласите ваше предложение.
        - Я так скажу, товарищи, - начинает он с противной высокомерной полу-усмешкой и касается левой стороны своей груди. - Я благодарен вам за это щедрое предложение. Правда, благодарен, от чистого сердца. Но посудите сами, разве я достоин? Да меня же из обкома выпнули, здесь, на фабрике, первый секретарь не доверяет управлять «Прожектором». Тут, правда, история отдельная. Ведь для вас не секрет, что именно я организовал недавнюю проверку ОБХСС на фабрике. Товарищ Брагин сумел замять дело, но на этот счёт у меня есть определённые догадки. Ладно, не об этом у нас сейчас разговор. Хотя, если был бы об этом, я бы вам доказал, понятное дело, умозрительно, что на фабрике творятся преступные деяния. Доказал бы и смог, уж поверьте, смог бы организовать новую проверку, уже с другим начальником управления и совершенно другим результатом. Ведь долг честного комсомольца состоит в том, чтобы препятствовать хищениям социалистической…
        - Ближе к делу, Снежинский, - раздаются раздосадованные голоса из Галиного, надо полагать, актива. - Или ты пришёл тут комедию ломать?
        Он крякает, озирается и, качнув головой, продолжает:
        - В общем, я предлагаю послать в Тынду заведующего производственным сектором Владимира Кулисевича.
        - Валерия, - поправляет Валерий, поднимаясь из-за стола.
        Эдик смотрит на него так, будто говорит: «Ой, да какая разница? Что Владимир, что Валерий - один хрен». А вот Валерий смотрит немного сконфуженно, пытаясь поймать взгляд Эдика и о чём-то ему просигналить. А ещё несколько человек наоборот, отводят от него глаза и не хотят быть замеченными.
        Да только тот, обуреваемый красноречием не обращает внимания ни на своего кандидата, ни на заскучавшую группу поддержки.
        - Посмотрите на Валерия, - бойко продолжает Снежинский. - Молодой, неженатый, энергичный, работа в его руках спорится. Вот, кому надо рельсы класть.
        - Там рельсы класть не надо, - парирует Галя. - Надо будет в «Комсомольском прожекторе» работать, вообще-то. Может быть.
        - Ну, это я так, условно, - кивает Снежинский. - Он мог бы и рельсы класть, и на медведя с рогатиной ходить. Тем более, он мне сам говорил, что хотел бы на БАМ поехать. Ну вот и шанс, Валера.
        Валерий медленно и растерянно мотает головой.
        - У меня невеста появилась, - виновато говорит он. - Я не смогу.
        - Что? - осекается Эдуард и наконец-то обращает внимание на заскучавшего Кулисевича. - За один день? Меньше даже. Невеста?
        - Мы заявление в ЗАГС подали. Беременная она.
        - От кого? - тупо и скорее по инерции спрашивает порнограф Эдик.
        - Присаживайтесь пока, - предлагаю я. - Итак, у Снежинского самоотвод.
        Герой сегодняшнего бюро резко меняется и из напористого агитатора в мгновение ока превращается в бедную романтическую овечку с крупными выпуклыми глазами на мокром месте. Артист. Оскар по тебе плачет.
        - Что значит самоотвод? - вскакивает крупнотелая хохотушка Аня Кузьмищева. - Ему товарищи доверие оказывают, а он что? Пренебрегает? Я считаю этот вопрос нужно обсудить со всем нашим коллективом. Мне кажется такое поведение недопустимо для комсомольца, тем более, члена бюро на ответственной должности. Подумаешь, отчислили из обкома! Так ты докажи делом свою полезность. Нет, так не делается, Эдуард. Да и довод для самоотвода, ненастоящий, высосанный из пальца. Мне кажется, нам нужно завтра же провести комсомольское собрание с разбором поведения Снежинского!
        - Правильно, - подхватывают остальные члены комитета.
        - Наверное, не зря его из обкома попёрли!
        - И это правильно! Что же, давайте голосовать. Можно, Егор Андреевич?
        - Можно, товарищи, можно, - подтверждаю я. - Итак, кто за то, чтобы провести внеочередное комсомольское собрание с рассмотрением личного дела и неблаговидных поступков товарища Снежинского, прошу голосовать!
        Все, разумеется, поднимают руки, включая Валеру-Володю и остальных неудавшихся союзников, не рискнувших, судя по всему идти против генеральной линии. Умница, Галка, честное слово.
        Снежинский обводит присутствующих долгим взглядом, а потом впивается глазами в меня и морщится, кривится, передёргивается. Ну давай, скончайся уже от желчных судорог. Поняв, что оказался здесь в абсолютном меньшинстве, он качает головой.
        Не ожидал, что Галя, которая позволила пролезть тебе в комитет, всё так чётко подготовит и расставит фигуры? Я и сам не ожидал. Эту Галю надо поближе к себе держать. Она может горы свернуть, если её правильно использовать. Образец аппаратной работы. Молодец, Галка!
        Нет, она, конечно, меня заверила, что всё хорошо будет, но чтоб так слаженно. Сработанный у нас коллектив, однако… Она прямо как блин светится, глядя на меня, мол видал, какая я красотка? Видал, конечно, красотка ты, Галя. Будешь поощрена.
        - Извините, товарищи, - говорит Снежинский, продолжая строить гримасы. - Я не подумав, выступил. Глупость сморозил, хотел, как лучше. Я ведь думал, Володе…
        - Валере…
        - Вот именно, Валере нужнее… А если нет, так я с радостью. Что же, я не понимаю, по-вашему? Всё я понимаю. В общем, не подумал я. Беру слова обратно.
        А я ведь тебя заранее предупреждал, а ты так и не подумал.
        - Не подумал, - продолжает он. - И не оценил того высокого доверия, которое вы мне оказываете. Конечно, я приму ваш выбор. Не нужно собрания, если проголосуете, я поеду.
        - Мы уже за собрание проголосовали! - заявляет пышнотелая Аня.
        В принципе она права, но теперь уже из собрания ничего хорошего не выйдет. Он там будет каяться, лить крокодильи слёзы и его простят. А время уйдёт.
        - Ладно, - машу я рукой. - Про собрание из протокола вычеркнем. Итак, кто за то чтобы наградить комсомольской путёвкой товарища Эдуарда Снежинского, прошу голосовать.
        Взмывают руки. Все до одной.
        - Единогласно, товарищи. Что же, поздравляю, Эдуард Фридрикович. Теперь у вас начнётся новая жизнь, полная настоящего комсомольского драйва.
        - Чего? - уточняет Аня.
        - Задора, - киваю я ей. - Задора, Анна. Ну, а для нового участника всесоюзной комсомольской стройки у нас подготовлен подарок. Торт «Лесная сказка», с грибочками. А ещё мы приготовили песню. Запевайте девочки.
        Картинка, надо сказать, получается чудесная. Я ей наслаждаюсь по полной. Надеюсь, Эдику тоже нравится. Мы всем коллективом встаём напротив него в орлятский полукруг и кладём руки друг другу на плечи. На плечи и талии, кому как нравится. Мы раскачиваемся из стороны в сторону и поём:
        Рельсы упрямо
        Режут тайгу,
        Дерзко и прямо
        В зной и пургу.
        Веселей ребята!
        Выпало нам
        Строить путь железный,
        А короче - БАМ.
        Скалы и чащи -
        Всё он пройдёт,
        Наш работящий,
        Смелый народ.
        Веселей ребята!
        Выпало нам
        Строить путь железный,
        А короче - БАМ.
        Эдик с кислой рожей стоит перед нами и держит торт «Лесная сказка» с грибочками, а мы раскачиваемся и поём, словно ещё минуту назад не планировали песочить его на собрании и с большой вероятностью исключить из комсомола. Все улыбаются, всем весело, что они не едут в Тынду.
        Только Эдик не улыбается. Он сверкает глазами и играет желваками. Но ничего, Эдик, не убили же тебя и в тюрьму не отдали на поругание, а всего лишь на повышение отправили. Выше голову, веселей.
        Веселей ребята!
        Выпало нам
        Строить путь железный,
        А короче - БАМ.
        Великая сила комсомол. Без шуток.
        - Эдуард Фридрикович, - говорит Галя, - мы обходной лист сами за вас подпишем, вы не беспокойтесь. Директор уже дал добро. Так что потом только за трудовой зайдёте в кадры и всё. Свобода, тайга, Тында!
        - Хватит! - не выдерживая, взрывается Эдик. - Хватит трындеть про Тынду! Всё ясно уже! Ясно…
        Может ещё и не поехать козлёныш, забьёт на комсомол, на карьеру, будет жить одной лишь местью, сдружится с Печёнкиным, и станут они на пару желчь гнать. Может такое быть, да. Но с фабрики, хотя бы, мы его уже вытурили. И Игорёшу прикроем. По-настоящему, со всеми почестями, лет на семь. Только он уже если в Тынду поедет, то под конвоем… Летите, соколы, летите.
        Летите… Я и сам сейчас, словно парю в небе, так хорошо на душе, от того, что Эдик больше здесь не будет вынюхивать. Он сучёнок, может, конечно завербовать агентов каких-то, но это уже не так страшно, как он сам, во главе «Комсомольского прожектора».
        Веселей ребята!
        Выпало нам
        Строить путь железный,
        А короче - БАМ.
        Вот же прицепилась хрень эта. ВИА «Пламя» или кто там из них, пламя, знамя, вымя, семя, стремя, племя, бремя и путь… Что-то пропустил, кажется…
        Ладно, с этим всё, пора в Москву, в центр принятия решений, так сказать. Правда, прежде чем ехать, нужно переговорить с Цветом, Куренковым, Барановым и… Валей… Проблему с Валей нужно как-то закрывать. Мне с ней никогда особо не хотелось замутить, если честно. Бывает такое, не могу её полюбить и всё тут. Я, как дон Жуан. Пока сердце не вспыхнет от страсти, ничего и не поднимется. В груди, разумеется…
        Ни Цвет, ни Куренков не знают, кто мог в меня палить. Цвет тоже собирается уезжать. В Красноярск. Роман же обстоятельно разбирает ситуацию и приходит к выходу, что это мог быть только Ашот. Ну, или менты. Спасибо, Роман Александрович, мы ведь этого не знали… Не знали…
        Выходные проходят спокойно. Решение Валиного вопроса откладывается, поскольку она с горкомом на два дня уезжает в дом отдыха. Мне приглашение не приходит и я спокойно выдыхаю. Надеюсь, она сможет хорошенько потешиться и утешиться.
        В субботу утром звонит Баранов и я еду с ним переговорить.
        ­­­ - Ты куда пропал, Вилен Терентьевич? - спрашиваю я, заходя на конспиративную квартиру, где когда-то встречался с Лидой.
        Вспоминаю запах, казённую обстановку и неуютное чувство.
        - Так это, Печёнкин… - начинает он, но я сразу иду в комнату, где в прошлый раз была установлена аудио техника. - Ты чего, куда рванул? А-а… Проверяешь что ли?
        - Ну так, - отвечаю я, - чисто для себя. Глянул. Так что Печёнкин?
        - Услал меня в Ленинск. Хочет туда начальником отдела поставить, чтобы держать на коротком поводке. Хоть не увольняет и то спасибо.
        - Начальником, конечно, хорошо, но ты мне здесь нужен, - мотаю я головой. - Должность, кстати, полковничья?
        - Не, подполковник по штатному.
        - Требуй присвоения, намекни, что это предел твоих мечтаний и что ради такого дела ты вообще будешь там до пенсии сидеть. Не вовремя это всё, конечно. Здесь тебе быть надо, в центре.
        - Так это, а чё делать-то? У меня же приказ…
        - Приказ, конечно выполнять надо, вот что делать. Выполняй, Вилен Терентьевич. Ты сам-то про все жучки тут знаешь? А то влипнем мы с тобой, а?
        - Да ты чего подозрительный такой, Егор Андреич? - усмехается он.
        С вами не то, что подозрительным, параноиком станешь…
        - Пошли на кухню, - киваю я и выхожу в коридор.
        На кухне сразу делаю погромче радио и ставлю на огонь чайник.
        - Ты тут прямо, как дома, - посмеивается Баранов.
        - Короче, - говорю я. - Работаем по Игорёше.
        - Это кто? - хмурится он. - Это тот самый?
        - Это Игорь Исакович Лозман начальник центрального райпродторга. Тот самый, да. Копаем глубоко, досконально и сажаем крепко. Естественно, все лишние, не относящиеся к делу показания отметаем и во внимание не берём. Есть у тебя человек, которому ты можешь это дело доверить? Но так, чтобы по-тихому, не привлекая внимания начальства? Человек нужен грамотный и толковый. Пообещай ему в скором будущем кресло начальника управления. Областного.
        - А не жирно ему будет? - напрягается он.
        - Ну это уж ты сам смотри. Тебя мы тоже на повышение направим. Надо только звёздочек на погонах накопить, да? Не прямо сейчас, конечно, погодить придётся… Но в обозримом будущем…
        Я выкладываю перед Барановым деньги и слежу, как они исчезают в его больших руках.
        - Смотри же, человеку своему заплатить не забудь, а то в другой раз не захочет и связываться с тобой. Кстати, познакомь нас при случае, лады?
        - Лады, - пожимает он плечами, но по глазам его бесстыжим вижу, что знакомить он нас не хочет.
        Хочешь, не хочешь, а надо брат. Придётся.
        Весь остаток субботы и воскресенье я сижу дома, в семейном кругу. Дело небывалое и редкое. Родители на меня косятся, но спрашивать боятся. Видать, чтобы не спугнуть удачу. Отвлекаюсь я лишь на телефонные звонки. Зелёную карету с новым лобовым стеклом ставят на место, движок пашет, дежурство продолжается. С собакой гуляет Игорь, а я отсиживаюсь практически в бомбоубежище.
        В воскресенье Наташка уезжает. Я отправляю её с Костей, новым водителем. Он увозит её днём, а утром везёт нас вместе с Игорем в аэропорт. Беру только Игорька. Во-первых, там уже Пашка на поправку идёт, а, во-вторых, приедут в ближайшее время ещё несколько человек. Небольшой отряд со своим командиром. Десять отпетых головорезов. И нужны они, конечно, не для того, чтобы почётный караул нести. Их куда-то ещё пристроить надо на постой…
        Прилетев в столицу, мы едем в гостиницу «Москва» и получаем два одноместных номера по брони. Заходя к себе в комнату, я сразу тянусь к телефонной трубке и сразу звоню Злобину.
        - Брагин, - смеётся он, - вот не было тебя и так спокойно жилось, а ты только приехал и уже звон-перезвон. Чего, по пельменям соскучился?
        - Соскучился, Леонид Юрьевич, ещё как соскучился.
        - Ну, что с тобой делать, приходи, коли так. В двенадцать давай на том же месте.
        Время до встречи у меня ещё есть, и я поднимаюсь наверх, туда, где шуршат карты, постукивают шарики и раздаются приглушённые голоса игроков. Входя, сразу сталкиваюсь с Лидой.
        - Лидия Фёдоровна, голубушка, ты ли?
        - О! Егор! С приездом! Чего не предупредил?
        - Хотел тебя застукать с поличным, - смеюсь я.
        - Понятно, - она тоже улыбается.
        - Ну как тут дела у нас? Деньга идёт?
        - Куда же ей деться, идёт, конечно.
        - Как Миша себя чувствует?
        - Да, нормально уже. На работу пока не ходит, но он мне помогает с подготовкой.
        - С какой подготовкой? - удивляюсь я.
        Глаза у неё становятся дикими и большими.
        - Как с какой? Ты же велел конкурс «Советская красавица» готовить!
        Ух-ты, точно, конкурс красоты же. Я и забыл про него, не до красот как-то было в последнее время.
        - Велел, - соглашаюсь я. - И ты готовишь что ли?
        - Ну а как! Готовлю, конечно! Ты что, передумал? Я уже и Мамуке сказала Георгиевичу.
        - Нет, Лида, не передумал, не переживай. Я просто рад, что ты отличный организатор. Молодец. Откуда девушки будут?
        - Теоретически со всей страны, но вообще набираем через имеющиеся казино. Я там с ребятами связалась в Новосибирске, Красноярске, у нас, конечно… Ну, Цвет, надеюсь, орать не будет…
        - А вот это не факт, - качаю я головой. - Но ничего, утрясём с ним как-нибудь. Молодчина. Желающие-то есть участвовать?
        - Есть? Не то слово. У нас же призы хорошие, да и вообще стать первой красавицей в Москве многие хотят. Женихов найдут.
        - Или спонсоров, - усмехаюсь я.
        - Кого? - не понимает Лида.
        - Папиков, Лид, папиков. Ладно. Где Абрам?
        - Не знаю, сегодня не было ещё.
        - Ну хорошо, давай, расскажи, что ещё тут у нас происходит.
        В назначенное время я подхожу к нашему со Злобиным постоянному месту встречи. Обычная маска-улыбка в стиле Де Ниро и искорки в глазах.
        - Саид, ты как здесь оказался? - разыгрывает он сценку из «Белого солнца».
        - Стреляли, - отвечаю я с фатализмом Спартака Мишулина.
        Смеёмся. Потом идём по своему маршруту и обсуждаем текущую обстановку.
        - Кто стрелял, так и не знаешь? - спрашивает Злобин.
        - Ган шот посылает Ашот, - пожимаю я плечами. - Доподлинно неизвестно. Караваев, Печёнкин, Ашотик - люди разные, а точка выстрела одна. Она же точка бифуркации. Мне вот парней надо пристроить своих. Не поможете?
        - Энциклопедист. Сколько человек?
        - Одиннадцать. Или с паспортом помогите. А ещё лучше и то, и то.
        - С документами вопрос довольно сложный, - хмуро говорит Злобин, потирая висок.
        - Мне можно паспорт бомжа какого-нибудь, да нотариуса сговорчивого. Я остальное сам устрою. Обычно участковые такими возможностями располагают.
        - Вот, ты придумал, конечно, - качает головой он. - Где я, и где участковые. Не знаю…
        - Ну, не у Чурбанова же мне паспорт бомжовский просить… - развожу я руками.
        - Ладно, подумаю. Когда бригада приедет?
        - Чем раньше, тем лучше, конечно, - отвечаю я. - Сами видите, стабильности ноль, в любой момент этот Йеллоустон рвануть может. Я бы их хоть завтра привёз. Может на какой базе разместить? Заодно бы и потренировались.
        - Хорошо. Завтра привозить не надо. Сначала что-нибудь решим, вот тогда и привезёшь.
        - Но парни-то не главная проблема, вернее, малая её часть. У нас послезавтра груз должен прийти от Ферика. А вот его точно нужно куда-то пристроить. И таскать тоже ведь надо кому-то.
        - Брагин! - взвивается Де Ниро. - Ты чего, охренел? Ты бы уж тогда прямо послезавтра и сказал, принёс бы чемодан и сказал, типа вот. Такие вопросы надо же заранее решать!
        - Так я сам практически только узнал. Я ведь не просил, не заказывал, но Ферик решил, что он лучше знает, нужно мне или нет. Я, теоретически, могу отказаться, наверное. Но больше тогда не получится к нему обращаться…
        Злобин долго и довольно искусно матерится. Настроение у него портится и в пельменную он не заходит. Говорит, чтобы я позвонил ему завтра утром и быстро, шагая навстречу ветрам в стиле Петра Великого, уходит прочь. Ну, а мы с Игорем, шедшим всё это время поодаль, от пельменей не отказываемся, тем более, что у нас дома уже пятый час по полудни. Тут не только об обеде, впору об ужине задуматься.
        Хорошенько поев, мы возвращаемся в гостиницу. По пути я размышляю с кем нужно сегодня встретиться и какие проблемы обсудить. Мы уже входим в фойе и идём к лифтам, как вдруг я замечаю тень, бросающуюся в нашу сторону.
        - Егор Андреевич, - чеканит слова, надвигающийся на нас человек. - Не торопитесь. Есть разговор.
        Путь нам преграждает Дольф Лундгрен, помощник Плешивцева, настоящий Иван Драго. Сегодня он в штатском, но от этого менее решительно не выглядит. Челюсти сжаты, брови нахмурены, в глазах сталь.
        - Пройдёмте! - сурово чеканит он.
        25. Мамаша Бейкер никогда не плакала
        В голове всплывает сюжет из Рокки - бац, бац и снова бац. Но Роки в исполнении капитана Трошина кулаками махать не спешит.
        - Что значит, пройдёмте? - хмурюсь я. - На основании чего? Где мой законный представитель? Где бумаги? Просто так «пройдёмте» не получится, это я вам со всей уверенностью заявляю.
        В доказательство тщетности попыток Трошина-Лундгрена Игорёк вплотную приближается к нам и обозначает свою чёткую позицию: сначала придётся устранить меня. Его то есть.
        - Нет-нет, - вмиг идёт на попятную капитан. - Я не правильно выразился. Я просто поговорить хочу.
        - Говори, раз хочешь, - пожимаю я плечами.
        Он оглядывается по сторонам и неуверенно добавляет:
        - Здесь неудобно. Давайте в кафе пройдём…
        - В кафе? - переспрашиваю я и позволяю бровям полезть на лоб. - Серьёзно? Игорь, ты слышал? В кафе… Ну ладно, товарищ капитан, можно и в кафе. В какое?
        - Да здесь же, в гостинице…
        Хм… Неожиданно. Я полагал, что сейчас будет предложено выйти на улицу и куда-нибудь двигать. И что бы там случилось по пути совершенно неясно. Но здесь, в гостинице…
        - Хорошо, - киваю я, - можно и в гостинице.
        Только не в казино, естественно. Может он специально вынюхивать припёрся. Мы поднимаемся наверх, проходим в кафе и садимся за столик. Не терраса, но тоже неплохо. Высоченный потолок, официанточки с иголочки. Белые скатерти, респектабельная публика. Выглядит всё весьма буржуазно. Только лучше, потому что своё.
        Заказываем кофе. Игорь садится отдельно и держит в поле зрения весь зал.
        Мы с Дольфом пьём кофе. Молчим. Он нервничает, будто у него взрывное устройство под пиджаком, по виску стекает капля пота.
        - В чём дело, товарищ капитан? Вы теракт задумали? Если нет, расслабьтесь, а то, я боюсь, у вас сердце не выдержит. И зря вы на кофе налегаете, вам бы Ново-Пассита ведёрко. Ладно. Спокойно. Давайте, выкладывайте, чего вам надобно.
        Он залпом замахивает довольно большую чашечку кофе и смотрит мне прямо в глаза. В переносицу, как его учили на психологических тренингах, если такие уже существуют в наше время.
        - Егор Андреевич… э-э-э…
        - Можно просто Егор, - подбадриваю его я.
        - Да, Егор… В общем, тут вот какое дело. Это связано с катранами нашими… Э-э-э… Короче, я сейчас остался за старшего по точкам, ну, Плешивцева-то ваши взяли. У нас раздувать не стали, уволили его по-тихому задним числом и всё. Но дело не в этом. Я вот что думаю, пока паны ссорятся, у мужиков… или как там…
        - Чубы трещат? - подсказываю я.
        - Ну вроде того. А нам зачем? Одним словом, я хочу предложить сотрудничество.
        Во как…
        - Сотрудничество? - переспрашиваю я. - Это как вообще? Типа мы что будем делать? Нет, я так-то за, я всегда за сотрудничество, а не за конфронтацию, да только я понять не могу, в каких вопросах это сотрудничество может быть налажено.
        - Я могу пока в одностороннем… - он запинается и замолкает, но потом заставляет себя договорить, - порядке…
        Хм…
        - Хм… - говорю я. - Я, конечно, рад, правда рад, но хочу понимать мотив. Почему? Вы человек системы, у вас там всё схвачено, Плешивцев выбыл, теперь вы вместо него. И должность тоже вашей будет, наверное, или даже уже. И в чём тогда дело?
        Он облизывает пересохшие губы и озирается. Завидев официанта, машет ему рукой. Ещё кофе. Точно сердце выпрыгнет.
        - Да ну как сказать, - сжимает он внушительного размера кулак, как у Ивана Драго. - Так-то оно так, но я бы хотел и при вас в деле остаться.
        - В смысле?
        - Да слухи-то ходят. Люди говорят, вы хотите под себя всё забрать.
        - Люди говорят? Серьёзно? Нет, это даже не смешно. А как забрать-то? Может, поможете?
        - Ну… - мнётся он, - я ж про это и толкую.
        Во как… Это что, типа подстава какая-то? Но не может же он так натурально играть…
        - Как вас зовут? - спрашиваю я.
        - Василий Альбертович, - отвечает он.
        - Василий Альбертович, я правильно понимаю, что вы хотите продолжить управление своими игровыми точками, если формально контроль перейдёт от МВД к… к другой силовой структуре?
        - Ну, я многое знаю, вернее, людей многих. Я, собственно, с самого начала в деле, от возникновения. Да. Хочу. Может, при вас дела лучше пойдут, потому что перспективы роста есть, но у нас там одни урки практически ошиваются, а это, знаете, не самый лучший вариант. Трудно начать было разговор этот дурацкий…
        Ему явно становится лучше. Он вообще, судя по всему, неробкого десятка парняга, но не дипломат явно. Перенапрягся и переволновался.
        - Ну, а если всё останется, как было?
        - Да вот не надо, чтобы оставалось. Надо зарабатывать, пока есть возможность. В общем…
        Он замолкает.
        - В общем, Василий Альбертович, я вас услышал.
        Терпеть не могу, когда так говорят. Услышал. Ну, и что дальше, если услышал? Но вот бывает, что иначе и не ответишь.
        - Я, честно говоря, удивлён, - продолжаю я. - Этот разговор меня удивил. Но и обрадовал тоже. Я вам сказал, что искренне рад сотрудничеству, так вот, я не соврал. Но я далеко не самая важная шишка, вы же понимаете. Поэтому мне нужно со старшими товарищами поговорить, доложить, порекомендовать, объяснить. Это везде одинаково работает, во всех структурах.
        Я и сам мент, чуть не срывается у меня с языка. Впрочем, когда это было-то…
        - Да-да, - кивает он. - Я это понимаю, разумеется. Тем не менее, на нашем уровне, мы можем поддерживать какие-то контакты. Я знаю, что вы курируете не только московскую точку, но ещё и сибирские. У нас тоже есть подвязки за пределами столицы и даже в Сочи. В любом случае, обмен оперативной информацией, другие вопросы, всё это мы можем решать совместно.
        Он встаёт, и я тоже поднимаюсь, протягиваю руку. Интересное кино. Интересное.
        - А с кем наверху связан Караваев ваш? - спрашиваю я, про Печёнкинского куратора или покровителя. - Кто на вершине пищевой пирамиды?
        - Рахметов, - не задумываясь отвечает Торшин, - Хамза Николаевич. Он зам Щёлокова, большой человек.
        - Тоже из БХСС?
        - Нет, он вообще транспортник, но так-то со многими связан-повязан. Есть ли над ним кто-то я не знаю.
        - Транспортник? - уточняю я.
        - Ну, из управления транспортной милиции, - поясняет капитан. - Он совсем недавно замом стал.
        Транспортник - это интересно. Это кое-что да значит. Сердце ёкает, сигнализируя, что идея, которая приходит мне в голову, может быть неплохой. Хо-хо. Торопиться не будем, конечно, сначала всё обдумаем. Да и время ещё имеется. Да…
        - Что же, - говорю я с улыбкой. - Признаюсь, разговор прошёл в гораздо более позитивном ключе, чем я изначально предполагал.
        Он тоже улыбается. Вернее, усмехается.
        - Но, - продолжаю я, - наверное должно пройти ещё немало времени, прежде чем мы начнём полностью доверять друг другу.
        Полностью, конечно, никогда не начнём, но это и так ясно.
        - Наверное, - соглашается он. - Тем не менее, я рад, что мы поговорили.
        - Я… - начинаю я говорить, что тоже рад, но не успеваю, потому что на меня обрушивается настоящий вихрь.
        - Егор! Ты что! Приехал и не позвонил! Нет, ну вы только гляньте на него!
        Я вижу перед собой Галю. Не фабричную, а другую, самую главную Галю на земле, Галину Леонидовну. Она стоит передо мной, уперев руки в бока и смеётся. Борис Буряце, сопровождающий её смотрит спокойно и практически без эмоций, лишь с лёгкой усмешкой.
        - Галина! Какое счастье. А ведь я только прилетел. Вот только что, практически сию минуту.
        - Нет, мне даже не позвонил, а сам тут вон с какими гренадёрами чаи гоняет! - оглядывает она Торшина-Лундгрена.
        Он её, судя по всему узнаёт, поэтому уважительно кивает и в мгновение ока растворяется в небытии. Галя с Борей присаживаются за мой столик и делают заказ тут же, как из-под земли появившемуся официанту. Пирожные, чай, кофе.
        - Попался, Егорка, - смеётся Галина. - Ну, всё, теперь ты от нас не отделаешься, не ускользнёшь. Пока все соки из тебя не выпьем, не отпустим.
        Она смеётся и, удивительное дело, с её появлением настроение ощутимо повышается. Мы пьём чай, лопаем пирожные и беззаботно хохочем. Казалось бы, беззаботность и я - это два противоположных полюса, учитывая недавние события, а вот поди ж ты, хохочем и, более того, радуемся и наслаждаемся жизнью.
        Борис тоже смеётся и в этот раз предстаёт куда более понятным и даже компанейским парнем.
        - Слушай, Борис, - говорю я, когда Галя уходит «попудрить носик». - Можешь мне помочь с одним делом? Мне паспорт нужен.
        - Паспорт? - удивляется он. - Заграничный? Боюсь, это не ко мне.
        - Нет, не загран. Обычный советский паспорт. Желательно, а если быть точнее, просто необходимо, чтобы была московская прописка, а хозяин бы уже покоился где-нибудь на дне морском и чтобы в органах записи актов гражданского состояния об этом не было отметок. Паспорт бомжа, короче.
        - Я что, похож на человека, который имеет дело с бомжами? - сдвигает он брови.
        - Ты похож на человека, который хорошо разбирается в этой жизни и много чего знает, - усмехаюсь я. - Я в долгу не останусь.
        - Это будет тысячи две стоить, - после паузы говорит он, значительно превосходя аппетиты дяди Гены.
        Ну, а что вы хотите, столица.
        - Я уверен, что намного меньше, - улыбаюсь я ему, - но нормальную, вменяемую цену я безусловно заплачу. Никаких проблем. И, более того, сообщу, когда нужно будет исчезнуть. Не сейчас, позднее, в будущем.
        - Че-е-е-го? - тянет он.
        - За это точно когда-нибудь спасибо скажешь. Тебя уже дёргали за ограбление вдовы Толстого?
        Он прищуривается и становится похожим на волка, почувствовавшего опасность.
        - Что ты об этом знаешь? - цедит он.
        - Можешь спать спокойно, ничего у них на тебя нет. Не смогут они тебя к этому делу приплести, хотя кое-кому и хотелось бы. А вот когда смогут, я тебя предупрежу. Это не за паспорт, просто из личной симпатии.
        - Вы чего тут, - подходит Галя, - такие настороженные? Ссоритесь что ли?
        - Нет, Галя, - отвечает Буряце. - С чего бы нам ссориться? Наоборот, мы сильнее подружиться пытаемся.
        - Это правда, - с открытой улыбкой отвечаю я.
        - Ну, тогда, поедем в «Прагу» обедать.
        - Я уже обедал, - поднимаю я руки. - К тому же мне сейчас по работе предстоит кое-что сделать. Я же в командировке, а не в отпуске. Давайте лучше вместе поужинаем.
        Но поужинать вместе с Галей оказывается совсем не то же самое, что с Галей и Борей. Ужинаю я с ней и её мужем. И, хочу признаться, готовит Галина Леонидовна отменно. Борщ оказывается зачётным.
        - Глупость делаешь, что водку не пьёшь, - смеётся Чурбанов и опрокидывает очередную стопочку.
        После ужина мы оказываемся в его кабинете.
        - У меня есть план, Юрий Михайлович.
        - Прямо план? - скептически хмыкает он, наливая себе коньяк. - Будешь?
        - Нет, спасибо. Да, план. Катраны крышует Рахметов.
        - Знаю, - кивает он.
        - Причём, не только московские, но и сочинские и, возможно, ещё какие-нибудь. Ну, и другие дела имеются, разумеется. Это мы выясним ещё. Нам надо выбить его из седла и забрать его коня.
        - Если б конь был у меня, это был бы номер, да? - прищёлкивает языком Чурбанов.
        - Будем за ним следить, вернее, не за ним, конечно, а за милицейскими злоупотреблениями на транспорте.
        - Почему именно на транспорте?
        - Ну, это же его тема, вот и достанем его оттуда. Подберём факты, сгруппируем данные…
        - Ну, - перебивает Чурбанов, - это можно несколько лет делать, причём безрезультатно.
        - У нас союзник появился, - говорю я, имея в виду Дольфа. - Так что сделаем всё оперативно, запротоколируем. Уверен, ещё до Нового года успеем. К празднику. У меня предчувствие.
        - Ну, за предчувствие!
        Он осушает стопку и опускает её на стол.
        - С другой стороны, Егор, предчувствие и план вещи совершенно разные. Предоставь мне план.
        План у меня есть, железный, железобетонный, пуленепробиваемый и огнеупорный. Двадцать шестое декабря, станция метро «Ждановская», подвыпивший майор КГБ в день своего сорокалетия, с новогодним пайком, состоящем из водки, коньяка, колбасы и болгарских помидоров.
        И пьяные выродки из линейного отделения, уже убивавшие и знающие вкус крови. Они затащат его в кабинет и будут избивать. Заберут колбасу, а майора вывезут на пустырь неподалёку от посёлка с кагэбэшными дачами и бросят умирать.
        Линейный отдел, пятно на Рахметове, как недавнем начальнике управления милиции на транспорте и лице, продолжающем курировать это направление. И до свидания Караваевы, Печёнкины и Снежинские вместе с ними. Да вот только как этот план объяснить? Сказать, что было видение, что мне открыто будущее или что? Как объяснить свою осведомлённость?
        - Слышишь, Брагин? - спрашивает Чурбанов, наливая себе ещё. - Нужен план. Ты что не можешь за компанию со мной выпить?
        - Не могу, Юрий Михайлович, ясность мысли исчезнет.
        - У тебя и так не особенно ясно в голове, мне кажется. Или что, скажешь, я не прав?
        Собственно, выработка плана становится основной задачей на ближайшее время, а обсудить его в полном объёме я могу только с Платонычем. Но Платоныч мне особо не поможет, да и где он? Он сейчас не в Москве, занимается проблемами передачи дел своему преемнику.
        А на мне ещё и размещение спецназа и складирование оружия висит. Вернувшись в гостиницу, заказываю переговоры и жду, когда меня пригласят в кабинку.
        - Привет, душа моя, - говорю я сладким, как халва голосом.
        - Егор! Огзинга сикий! С ума сошёл! Ты на часы глядел?
        - Эй-ей, попридержи коней-то, душа моя! Ты чего материшься, как хлопкороб?
        - Я только что уснула!
        - Серьёзно? А чем занималась?
        - Так, ты позвонил узнать, чем я занималась? Любовью! Что?
        - Э-э-э… этого я знать не хотел, - усмехаюсь я.
        - Я тоже не хотела знакомиться с твоей невестой.
        Это, пожалуй, я комментировать не буду.
        - Айгюль, прости, что потревожил твой драгоценный сон. Но я хотел бы уточнить, когда и куда.
        - Послезавтра, - отвечает она. - Часов в двенадцать тебе позвонят и всё скажут. Посиди в номере. Ты с невестой приехал?
        - Хорошо, понял, - игнорирую я вопрос про невесту. - Извини ещё раз, что потревожил. Сладких снов, дорогая моя. Ты сама приехать не собираешься?
        - Нет, - недовольно отвечает она и вешает трубку.
        Кажется, из дамского любимца я превращаюсь в того, кого все дамы ненавидят. Эх, лишь одна Галина Леонидовна мной довольна. Только она. Да и то не знаю, надолго ли… И, к тому же, с ней у нас точно ничего амурного не получится.
        Я заваливаюсь в постель, а утром звоню Злобину и он, оправдывая свою фамилию, разговаривает со мной сердито. Я даже представляю, его традиционную улыбку, которая сейчас должна выглядеть довольно зловещей.
        - Записывай адрес, - говорит он. - Это база биатлонистов. Они куда, во Внуково прилетают?
        - Да.
        - Хорошо, это недалеко как раз. Пока поселишь их там. Сейчас, как раз, нет никого. Пусть тренируются, время впустую не тратят и никакого алкоголя, ясно? Питаться будут в стройбате, там часть рядом. Вызовут на КПП майора Седова, и он всё организует. Это на несколько дней, а потом решим что-нибудь… И вот что, пусть особо не светятся, в глаза не бросаются. На базе есть старое ПШ, чтобы в нём ходили.
        - Солдатское?
        - Нет, генеральское. Какое дадут, пусть в том и ходят. Понял?
        - Понял, спасибо большое. Потом я их переведу в другое место. Занимаюсь уже. Но есть ещё вопрос, завтра я ожидаю… сами знаете что.
        - Много? - недовольно спрашивает он.
        - Ну, пару-тройку ящиков, я полагаю…
        - Завтра всё скажу, - говорит он и отключается.
        Я набираю номер Игоря, расположившегося в соседней комнате, но раздаётся стук в дверь и я, кладу трубку на рычаг.
        - Кто там? - недовольным голосом спрашиваю я, вставая чуть сбоку от двери, а то дверь тонкая, пуля прошибёт в один момент.
        - Дед Пихто-нах, - отвечают мне с кавказским акцентом и я, узнавая голос, открываю дверь.
        На пороге стоит Абрам.
        - Ну? - говорит он сердито. - Вчера приехал и нос не высовываешь? Что с тобой? Заболел?
        За Абрамом я вижу фигуру Игоря. Он не дремлет, всегда на чеку.
        - Здравствуйте, Мамука Георгиевич. Да я заходил вчера, вас не было, а потом мотался то туда, то сюда.
        - Мотался он. Собирайся давай! Ехать надо.
        - Куда это? Я сейчас не могу, мне товарища встретить надо, в аэропорт собираюсь.
        - Вон, шныря своего пошли, - хмурится Мамука. - Пусть встретит, кого надо, а ты мне здесь нужен. Поехали.
        - Не могу не ехать. А ваше дело не подождёт?
        - Не подождёт. Вообще не подождёт, ни капли. Давай погнали, дорогой. Там мои джигиты Ашотика взяли.
        - Как это взяли?
        - Выходи давай, по пути расскажу. Чё ты, ссышь без телохранителя? Ты же со мной будешь, я тебе охрану обеспечу.
        Обеспечит он… Знаю, что не стоит так делать, вот вообще не стоит, но делаю. Накидываю куртку и выхожу из номера. Но, прежде, чем идти за Абрамом, отвожу в сторонку Игоря и даю ему инструкции и деньжат.
        И велю связаться с Сергеем Сергеевичем, нашим водителем. Надеюсь, после прошлой истории он не передумает с нами сотрудничать. Предполагаю, надо будет тормознуть какой-нибудь борт - грузовик или автобус, чтобы подкинули ребят на базу.
        У входа в гостиницу стоит чёрная «Волга» Абрама. Он усаживается на переднее сиденье, а я за ним сзади. Слева от меня уже сидит Амир.
        - Здорово, брат, - улыбается он.
        - Привет, дорогой, - проявляю дружелюбие и я. - Что случилось, Ашотика поймали?
        - Да, поймали. В тебя стреляли, я слышал?
        Откуда? Я особо это дело не афишировал.
        - Там мутная история, - пожимаю я плечами. - Может, в меня, может нет, неизвестно. Стрелка не поймали, так что, кто знает…
        - Это Ашотик, мамой клянусь, - заявляет Абрам. - Он тебя заказал, сто процентов. Больше некому.
        Ага, некому, за исключением Печёнкина и ещё каких-нибудь не очень выдержанных ребят, кому я ненароком на хвост наступал.
        - Сначала меня, потом тебя, - горячится Абрам. - Совсем рамсы попутал фуфлыжник. Он чмо! Шерстило.
        - Чепушило, - с иронией подбрасываю я словечко Абраму.
        - Чепушило! - со смаком повторяет он. - Чепушило, в натуре!
        - Сейчас спросим с него, - кивает Амир. - Ты молодец, брат. Я тебя как брата своего уважаю.
        Какие нежности телячьи, что за несдержанность такая? Едем мы довольно долго и заезжаем в уединённый, расположенный на отшибе за зарослями клёнов гаражный кооператив.
        - Чей гараж? - спрашиваю я.
        - Профессора одного, - пожимает плечами Абрам. - Тебе что, гараж нужен?
        - Может пригодиться в скором будущем, - киваю я. - В аренду бы я взял.
        - На съём, - пожимает он плечами. - Я спрошу.
        Мы проезжаем по дальнему ряду до самого конца. Под колёсами чвакает подтаявшая грязь. За окном неуютно, начинает накрапывать холодный мелкий дождь со снегом.
        - К вечеру минус десять обещали, - качает головой Амир. - Заледенеет всё. Жду, не дождусь, когда домой уеду. У нас плюс пятнадцать сегодня, представляешь?
        - А у нас минус двадцать, - усмехаюсь я. - Так что всё относительно в этом мире.
        Мы останавливаемся у последнего бокса. Тут стоит голубая «жига». Ворота гаража приоткрываются и из них выглядывает уже знакомый мне Гога.
        - О, наши приехали, - щерится он. - Давайте, заходите скорее.
        Мы заходим. Ашотик с расквашенным носом сидит примотанный к стулу перед смотровой ямой. Слева и справа от него стоят наши парни. На стеллаже стоит кассетник и задаёт ритмичный позитив:
        - Ра-ра-распутин, Рашас грейтист лав машин…
        - Да у вас тут прямо ревущие девяностые, - хмыкаю я.
        - Ревущие, вообще-то, сороковые, - хлопает меня по плечу Абрам.
        - Девяностые, Мамука Георгиевич, - не соглашаюсь я, - девяностые. Уж поверьте. Паяльник кто-нибудь додумался захватить?
        Вопрос вызывает недоумение, впрочем, внимание участников собрания приковано к Ашотику, а совсем не ко мне. Я подхожу к краю и заглядываю в яму. Там понуро, со связанными за спинами руками, стоит ещё парочка чуваков. Явно гости со стороны Ашотика. Один поднимает голову и я узнаю Пёстрого.
        - А, перебежчик, - киваю я ему, - здорово.
        - Ашотик смотрит на Абрама и пренебрежительно сплёвывает перед собой, попадая на своих же пацанов в яме.
        Раздаются смешки. Гы-гы-гы.
        - Сука, Абрам, - сипит Ашотик. - Считай, ты покойник, хорёк вонючий.
        - Смотрите-ка, - усмехается Абрам, - какое самообладание. Ну надо же. Где бензин?
        Ему услужливо подают коричневую металлическую канистру. Да он Тарантино насмотрелся, что ли?
        - Поговорим, Ашотик? - спрашивает он.
        Ашотик не отвечает и ещё раз сплёвывает, попадая на Пёстрого. Тот шипит и матерится. Абрам кивает и открывает канистру. Он подходит к краю ямы и начинает расплёскивать горючее, поливая узников.
        - Э! Э-э-э! - доносятся возгласы из подземелья.
        - Прохладно? - улыбается Абрам Ашоту. - Замёрз? Ну ничего, сейчас согреешься. Либо ответишь на мои вопросы, либо сам станешь факелом, как твои шохи.
        Я, конечно, всякое в жизни повидал, но подобные расклады мне никогда не нравились и я здесь, по большому счёту совсем не нужен. Нахрена он меня притащил? Узнать, кто меня заказал? Мог бы и сам выяснить. Рассказал бы потом и всё.
        Я гляжу на Амира. Он, похоже, тоже не в восторге от того что присутствует на этом празднике жизни. Абрам двумя руками поднимает канистру и тонкой струйкой начинает лить на Ашотика. Бензин булькает, плещется, и Ашотик орёт, как резаный.
        - Хорош орать, как баба, - увещевает Абрам. - Просто скажи, что я спрошу и всё закончится.
        - Я твой мама рот… - орёт Ашот и захлёбывается в бензине, начинающем литься обильной струёй. - А! А! А-а-а!!!
        - Какая сладкая музыка, - усмехается Мамука. - Да ты певец у нас, Муслим Магомаев, да? Ой, нет, ты у нас Арно Бабаджанян и Шарль Азнавур. Чё ты орёшь, «Мурку» давай!
        Народ ржёт. Абрам тоже. Только я и Амир не смеёмся.
        - Спички дайте! - командует предводитель Абрам. - У кого есть?
        Ему подают.
        - Ну что, Ашотик, пи*дец котёнку, срать не будет?
        Взрыв смеха. Или поговоришь со мной, бензонасос херов?
        - Пошёл ты нах*й! - отплёвываясь орёт Ашот.
        - Плохой человек, невоспитанный, - качает головой Абрам и достаёт из коробка спичку. - Некультурный.
        Он чиркает по тёмно-коричневой боковине и, вытянув руку, поднимает вспыхнувшую спичку над ямой.
        - Нет! - раздаётся снизу. - Не надо! Мамука Георгиевич! Пожалуйста!
        - Пожалуйста? - зло переспрашивает он. - Пожалуйста, да? А когда в меня стреляли, никто «пожалуйста» не сказал? А? Пёстрый, сука, продался, да? Так, шакалы, быстро мне овеча…
        Он не успевает закончить, и я остаюсь в неведении относительно того, что именно он хочет узнать. Снаружи вдруг раздаётся вой сирен и звуки подъезжающих машин. Да, про котёнка он, кажется, точно подметил. Сейчас нам всем здесь устроят вот этих самых котят и маски-шоу походу…
        В ту же минуту в гараж залетают менты автоматами без прикладов. Эти придурки даже закрыться не додумались…
        - Всем стоять, ни с места!
        - Фриз! - подхватывает тему кассетник на стеллаже голосом Бони М, -
        Ай эм Ма Бейка! Пут ёр хендс ин зе эйр!
        Ma Ma Ma Ma - Ma Baker - she never could cry…
        26. План больше не нужен
        Ноги вместе, пятки врозь, поднимите руки над головой, ноги на ширине плеч. Начинаем производственную гимнастику. Нет, это просто атас. Это надо было так влипнуть! Нахера я вообще попёрся с этим придурком Абрамом! У меня тут дела такие… А какие, собственно? Дела-то мои как раз и связаны с отловом этого урода Ашотика Большого-пребольшого… Так что, где я ещё мог бы быть в этот момент?
        Нас выводят из гаража. Хроники сицилийской мафии, бляха-муха. Руки за голову, проходим в «Пазик». Вот подстава так подстава. Всех обыскивают и находят пару стволов. Преступное сообщество, банда, ёпрст… Тут и Чурбанов не захочет мараться, чтобы вытащить меня из этого дерьма.
        - Брагин, ко мне! - раздаётся вдруг хлёсткий приказ.
        Я поворачиваюсь. Во как! А ты-то здесь откуда? Вроде как не дело ГУБХСС по гаражам бандосов отлавливать.
        - Это мой рейд, - пожимает плечами старина Дольф, большой и непобедимый, как Иван Драго. - Иди сюда, вставай рядом.
        Абрам прожигает меня взглядом из окна автобуса, а Ашотик Большой изрыгает лавины матов, затопляющие всю округу. Его уводят в «буханку». Я киваю Абраму, мол что смогу, то сделаю. Посмотрим, сможет ли Лундгрен-Драго-Торшин помочь выдернуть нашу банду. Хотя бы её главарей.
        - А этот чё? - спрашивает рыжий старлей, кивая на меня.
        Торшин делает ему знак и что-то говорит на ухо. Тот бросает на меня удивлённый взгляд и, кивнув, проходит мимо.
        - Чего сказал ему? - тихонько спрашиваю я.
        - Что ты мой агент.
        - Ну-ну, - хмыкаю я. - Там ещё Абрама и Амира надо выдернуть. Сможешь?
        - Чуть позже, - пожимает он плечами. - Не всё сразу.
        Сразу, не сразу, а давай, хотел сотрудничать, сотрудничай, проявляй мастерство и демонстрируй свою нужность.
        Я сажусь в «жигуль» к Дольфу и мы трогаемся вслед за «Пазиком» и «буханкой». Меня высаживают у метро и я чешу к себе на «Охотный ряд»… ну, то есть на «Проспект Маркса». Первым делом набираю номер Злобина.
        - Леонид Юрьевич…
        - Брагин! - выдыхает он. - Если можешь промолчать, лучше ничего не говори.
        - Пельмени! - требую я. - Немедленно!
        - Твою мать…
        Мы встречаемся через полчаса, и я рассказываю ему про разговор с Дольфом и дальнейшие события.
        - Какого хера ты туда попёрся? - зло улыбается Де Ниро.
        - Во-первых, как было не попереться? Абрам, вообще-то не спрашивал. Во-вторых, вопросы к Ашотику у всех есть и его вообще надо из схемы убирать.
        - И что теперь? Мля, ну вы учудили!!! Чудаки на букву «м»!
        - Давайте адвоката что ли пошлём какого-то…
        - Какого к херам адвоката! Мля, тупой дурак, как был уркой, так уркой и сдохнет. Ни ума, ни фантазии. Идиот. А ты-то, комсорг, твою мать, предприятия, активист и передовой отряд советской молодёжи, о чём думал? Ты может ещё на дела с ними начнёшь таскаться, по форточкам лазить? Что молчишь?
        А чего сказать-то? Сказать-то нечего.
        - Твои приехали? - меняет он тему.
        - Должны были, я Игоря отправил их встречать. Сам-то с Ашотиком тусовался. Товарищ полковник, я понимаю, хреновенько вышло, но шанс был нормальный, тут вопрос-то конкретно стоял. У меня бригада для чего приехала? Чтобы Ашотика прессовать? А тут он уже готовый, к стулу привязанный. Что? Сами посудите.
        - Ещё и к стулу привязали?
        - Ну, это пацаны Абрамовские. То есть можно было вопрос быстро решить, без пыли и шума, или как там в кино?
        - В кино тебе, - недовольно качает он головой. - В том-то и дело, что это нихера не кино. Ладно буду поднимать контакты свои. Посмотрим, что можно будет сделать.
        Но делать ничего не приходится. Когда я подхожу к двери своего номера, у меня звонит телефон. Звонит, разрывается.
        - Алло, - хватаю я трубку, успевая в последний момент.
        - Где ты ходишь-то, раньше меня же свалил? - слышу я весёлый голос Абрама. - Звоню-звоню тебе. Поднимайся наверх. Я здесь уже.
        - В казино что ли? - удивлённо спрашиваю я.
        - Да. Капитан отпустил.
        - Как отпустил?
        - Ты чё не рад что ли? - напрягается Мамука.
        - Да просто странно как-то.
        - Чё странного? - злится он. - Поднимайся, я тебе расскажу.
        - Сейчас буду.
        Но только я кладу трубку, телефон опять звонит. На этот раз это Борис.
        - Я нашёл, что тебе надо, - говорит он.
        - Отлично, - отвечаю я. - Сколько?
        - Штучка.
        - Ого!
        - Берёшь или нет? - его голос становится стальным.
        - Беру.
        - Сейчас подъеду тогда.
        - Поднимайся наверх в казино сразу.
        - Куда-куда? - удивлённо переспрашивает он.
        - На последний этаж, выходишь из лифта и поворачиваешь налево. У двери увидишь здорового чела, скажешь, что ко мне.
        - Серьёзно?
        - Серьёзней не бывает.
        Я поднимаюсь наверх и вижу, как Абрам на радостях нарезается. Лезгинки нам только не хватало ещё. Надеюсь, до распугивания посетителей не дойдёт, их в этот час немного, но всё-таки.
        - И как вы вырвались, многоуважаемый Мамука Георгиевич? - спрашиваю я.
        - Так капитан твой отпустил. Сказал, что ты всё объяснишь, а ты у меня спрашиваешь. Это как вообще? Я знаю только, что он рыжему старлею сказал, будто замминистра велел отпустить. Это чё вообще за… чепушило?
        - Это не чепушило, это наш друг.
        - С каких это пор?
        - Со вчерашнего дня. Хочет дружить с нами. А ещё хочет Ашотика на Абрама заменить.
        - Точно?
        - Не знаю, похоже, да, - пожимаю я плечами.
        - Так может, он специально всё разыграл, чтобы показать, какой он хороший и полезный нам всем?
        - Может и так, - вздыхаю я. - Кто его знает. Чужая душа потёмки. А как вы Ашотика взяли? Как так вышло, что он один и без охраны в наши лапы попал?
        - Так пацаны выпасли. Пасли-пасли и выпасли. Гога, точнее. Позвонил из автомата, сказал, что Ашотик к бабе приехал, охрану отпустил, а сам у неё, значит завис. Ну, парни его там и накрыли. Выволокли, как свинью и в гараж притащили.
        - А мусора как узнали?
        - А это хер его знает.
        - Кто-то слил. Как бы они сами додумались? Причём, приехал кто? БХСС, да? Куратор Ашотика сам лично прикатил. Растащил нас по углам и всех отпустил. Ясно, что он всё заранее знал. Точно стуканул кто-то. А кто был в курсе? Только свои, тут и к бабке не ходи. Надо найти крысу-Ларису, иначе как-то неприятно на душе будет, правда же?
        - Сука… - Абрам мгновенно становится мрачнее тучи и выпивает сразу полстакана белой.
        Силён, брат…
        - Сука, - повторяет он и, плотно сжав губы осматривает зал, словно рентген его глаз может безошибочно выявить стукача. - Сука.
        - Егор, - подходит ко мне Лида. - Там тебя мужчина спрашивает.
        Я оборачиваюсь. У стойки стоит Борис. Делаю ему знак, что сейчас подойду.
        - Скажи ему, что я сейчас. Пусть ему нальют пока, чего он захочет.
        - Кто такой? - спрашивает Абрам.
        - Знакомый.
        - Чё за знакомый?
        - Мамука Георгиевич! - качаю я головой. - Хороший знакомый. Дела у меня с ним. Что вас беспокоит?
        Он смотрит тяжёлым взглядом на Бориса и ничего не отвечает. Не хватало мне только разборок здесь на почве алкогольной интоксикации.
        - Он по другой части, не переживайте. С нашим бизнесом никак не связан.
        Есть такие парни, у которых от выпивки шторка падает и они становятся невменяемыми. Лезут на рожон, делаются агрессивными, смотрят исподлобья, быкуют, а наутро вообще ничего не помнят и выглядят, как травоядные лапочки. Мамука, конечно, и утром не лапочка, но и вот этого беспредельщика в нём обычно не замечается.
        - А ты чё, дерзить будешь? - спрашивает он медленно прикрывая, а потом резко открывая глаза.
        Я отыскиваю взглядом Амира и многозначительно киваю в сторону Абрама.
        - Это чё за сигналы, а? Ты чё в натуре, как тебя там!
        Амир подходит и пытается отвлечь босса задавая отвлечённый, не связанный с делами вопрос:
        - Мамука Георгиевич, а вам хачапури какой заказывать?
        Хитрость удаётся и внимание Абрама переключается на гастрономическую тему, а я двигаю в сторону Бориса.
        - Ничего себе, - говорит он, - у вас тут заведение. Это как так?
        - Что наша жизнь? - многозначительно декламирую я. - Игра! Пойдём вон туда присядем, поговорим спокойно.
        Я подвожу его к столику у окна и делаю сигнал бармену.
        - Боря, ты заказал уже что-нибудь?
        - Коньяк, - отвечает он.
        - Кофе хочешь? У нас неплохой.
        - Можно, да. Послушай, это твоя что ли контора?
        - Что ты, - усмехаюсь я, - скажешь тоже. Я миноритарный акционер.
        Я смотрю на этого человека и думаю, кто бы мог сыграть его в кино. Может быть Джигарханян в молодости. И с длинными волосами.
        Пальцы у Галиного любимчика унизаны перстнями. Две гитары, зазвенев, жалобно заныли… А перстни непростые, с брульянтами. Как бишь его зовут-то, Бриллиантовый Мальчик? Вроде да.
        Он выкладывает паспорт. Безо всякого конверта и намёка на конспирацию. И то верно, чего нам бояться-то…
        - Откуда? - спрашиваю я.
        - Нехороший вопрос, - говорит он, пожимая плечами.
        - Но надёжный вариант хотя бы? Не нарисуется потом этот… Исаков Пётр Порфирьевич тысяча девятьсот тринадцатого года рождения с судебным иском?
        - Нет, всё чётко. Сгинул человек, вот только паспорт и остался. Прописан в общаге. Там не проживает сто лет, его никто и не вспомнит никогда.
        - Смерть криминальная? Труп не найдут?
        - Не найдут. Нет его. По крайней мере, продавец меня в этом уверил.
        - Ну, если продавец уверил…
        Я кладу на стол пухлый конверт. Буряце заглядывает, прикасается к деньгам, проверяя, не кукла ли. Не кукла дорогой, у нас всё честь по чести.
        - Тысяча? - спрашивает он.
        - Тысяча, - киваю я и замечаю в его взгляде тоску по упущенной выгоде.
        Он оглядывает помещение, столы, посетителей и впадает в печаль.
        - Борь, я бы дороже не взял. Я недавно за тысячу три первоклассных паспорта купил, понимаешь?
        Он чуть улыбается, оценив, что я догадался о его сокровенных мыслях и кивает.
        - Да чего уж, дело сделано, - говорит он. - Можно и отметить.
        Я выкладываю перед ним несколько разноцветных фишек.
        - Вот, если хочешь позабавиться, можешь попробовать. Ты играешь вообще-то? Азартный ты?
        Он ничего не отвечает, рассматривая, крутя и ощупывая фишки.
        - Нет, - наконец, говорит он и отодвигает от себя эти красивые, разноцветные кружочки. - Мне нельзя. Всё проиграть могу, даже душу свою.
        Ну что же, понимаю. Он выпивает коньяк и уходит, а я иду к себе в номер и звоню Злобину, а после него тем, с кем ещё не успел поговорить. Скударнову, Брежневу и Новицкой. Договариваюсь о встречах, об ужинах и прочих посиделках. С Новицкой ещё говорю и о деле, о Гурко, оказавшимся, как ни странно, защитником Снежинского.
        - Всё в работе, говорит, но окончательное решение ещё не принято, - рассказывает мне Ирина.
        - А когда уже примут-то? Сколько нам ещё в подвешенном состоянии болтаться?
        - Ну, в принципе, какая разница, можем и повисеть, не горит.
        Это тебе не горит, а мне стратегию надо корректировать в зависимости от того будет решение или не будет.
        - Ещё знаешь, - говорит Новицкая, - он про Снежинского спрашивал.
        - А что спрашивал-то?
        - Ну, моё мнение о человеке, о рабочих качествах.
        - Твою ж дивизию! А ты что ему сказала?
        - Сказала, что он хорёк вонючий пасквиль на меня сочинил. Но это он и сам знал, через него же мы проблему и решали с этими доносами. Непонятно, короче.
        - Ага, непонятно. Может, попросил кто за него? Мы же не одни такие просители, думаю ему с утра до ночи приходится подобные вопросы решать.
        - Не знаю. В общем спросил и всё, один раз только.
        - Ну, а твой ухажёр не проявлялся больше?
        - Кто-кто? - удивляется она.
        - Арсен, кто же ещё-то? Или ты ещё кого-то завела? Нет, я не против, конечно, лишь бы не мудило вроде этого козла.
        - Так, Брагин, ты что-то разговорился, по-моему! - недовольно одёргивает она меня.
        - Ну извини, не чужие же люди, беспокоюсь о тебе, из головы не выходишь.
        - Всё, прекращай уже.
        - Прекращаю. Уже прекратил. Ир, знаешь что, приходи ко мне после работы. Поужинаем, поболтаем, на рулетке судьбу испытаем.
        - Какая рулетка, с ума что ли сошёл?
        - Ну, без рулетки давай. Приходи, правда. А домой мы тебя довезём потом. Давай, хоть посмотрим друг на дружку.
        - Ладно, посмотрим. Только давай завтра, ладно?
        Поговорив с ней, я звоню нотариусу по номеру, полученному от Скударнова. Мировая тётка, которая помогает решать проблемы, разговаривает со мной очень холодно и через губу, но всё-таки разрешает приехать лично и объяснить, что мне нужно.
        Я спускаюсь в фойе и покупаю вчерашнюю и случайно оставшуюся позавчерашнюю «Вечернюю Москву» и, заказав разговор с Новосибирском, просматриваю объявления. Дом, милый дом.
        «Продам частный добротный дом в селе Дьяково. Дом исправный, построен по старому ладу, реставрировать не надо, простоит ещё 100 лет. К дому участок, садовые деревья. Адрес ул. Дьяково-городище, дом 79а. После 19 часов».
        Место хорошее, рядом с Коломенским, надо сегодня сгонять с Игорьком и Сергеем Сергеичем.
        - Новосибирск, третья кабина - объявляет оператор.
        Я захожу в кабинку и снимаю трубку. Там тихо. Жду. Наконец, раздаётся шорох и строгий торопливый голос оператора:
        - Абонент не отвечает.
        Я смотрю на часы. Странно, вечер уже. Где ей быть-то? Может на занятиях? Хм. Выхожу и заказываю разговор с Геной. Соединяют довольно быстро.
        - О, Егорка, привет! - радостно отзывается он. - Ты чего, в Москве что ли.
        - Ага, в командировке. Дядя Гена, а ты с Натальей давно говорил? Что-то не могу дозвониться. Не знаешь где она?
        - Не, не знаю. Должна была позвонить вчера, но не позвонила. Занятая больно. Отец на неё всю жизнь положил, а она позвонить не может.
        - Сам бы ей позвонил, а? Ты чего, выпил что ли?
        - А что, права не имею после работы?
        - А Лариска тебе сковородкой по башке не даст?
        - Чего? - ерепенится он. - Отставить разговорчики! Нет её сегодня, к матери уехала.
        - Ну, ясно всё с тобой. Ладно, не злоупотребляй там. Наташке позвони.
        Я вешаю трубку, иду на ресепшн и звоню в номер Игорю.
        - Поехали, прокатимся. Ты пообедать успел?
        - Да, по пути перехватил.
        - Хорошо. Спускайся, я внизу. Сергеич здесь?
        - Ждёт.
        Сергеича я замечаю в фойе. Спускается Игорь, рассказывает, как расселил парней, как покормил, как да что. Я слушаю вполуха, а сам размышляю, куда делась Наташка. Вот же шило у неё в одном месте…
        Нотариус, холодно-надменная представительница этой касты, смотрит на меня свысока:
        - Молодой человек. Ко мне очередь на месяц вперёд расписана. Если бы не уважаемый мной Даниил Григорьевич… Вы меня понимаете, да?
        Сухощавая, деловая, матёрая, видавшая виды. На вид лет шестьдесят, в ушах огромные бриллианты. На пальце тоже. По всему видать, элитная… юристка.
        - Нинель Теодоровна, понимаю, конечно, я потому и пришёл, что Даниил Григорьевич рекомендовал вас, как человека, способного учитывать деликатные обстоятельства.
        - У вас ещё и обстоятельства деликатные? - изгибает она левую бровь. - И что же вам надо?
        - Мне нужно доверенность без присутствия доверителя.
        - Что-о-о? - брезгливо тянет она.
        - Да, такая вот история. Дядюшка мой уехал в экспедицию и поручил нашему родственнику провести некоторые операции.
        - Ну, это невозможно, - качает она головой и поджимает красные, напомаженные губы. - Невозможно, молодой человек. Это нарушение закона.
        Некогда, должно быть красавица, а теперь сушёная вобла с чёрными волосинками над верхней губой, она буравит меня взглядом чуть покрасневших немигающих глаз. Как птица.
        - Может быть, мы могли бы обсудить, как избежать противоречий с законом? - настаиваю я. - Нарушать закон, безусловно, я не желаю. Никоим образом.
        Она долго смотрит на меня и, подумав, заявляет:
        - Сейчас времени на ваши дела у меня нет. Приезжайте завтра. В это же время. Может, я и смогу помочь, но вы должны отдавать себе отчёт. Это сделать непросто.
        Отдаю, Нинель Теодоровна, ещё как отдаю. По одному вашему виду ясно, что дёшево не будет. Москва, столица…
        Дом мне нравится. В конце улицы, стоящий как бы немного отдельно, небольшой, но добротный, с тремя комнатами, баней и небольшим, соток в семь садом. Вся улица красивая. Деревня старинная, жалко снесут лет через пять, если я ничего не путаю. Или не снесут, если я этот дом куплю всё-таки. Двадцать пять тысяч цена немаленькая, конечно…
        Вернувшись в гостиницу, звоню Галине Леонидовне. Она оказывается дома.
        - Галина, привет, это Егор.
        - О, какие люди! Здравствуй, Егор.
        Мы долго болтаем, но звоню я, конечно не ради пустого трёпа.
        - Галя, у меня есть просьба. Я заметил, что вы не только обладаете безупречным вкусом, но и знаете толк в украшениях.
        - Так, это что за подхалимаж? - смеётся она.
        - Это чистая правда, и мне в этом вопросе нужна помощь. Мне очень нужно приобрести что-то очень красивое и элегантное, но не безумно дорогое. Это может быть брошь или подвеска. С бриллиантами. До тысячи рублей.
        - Ого, ты что банк ограбил?
        - Нет, - смеюсь я. - Трудовые накопления.
        - Смотрите-ка, герой труда, - смеётся и она. - Приезжай, у меня дома есть кое-что. Чего вчера-то не сказал?
        - Так вчера не нужно ещё было.
        Я еду. Игорь, Сергеич и я. Сергеич рад, что мы снова в Москве. Жизнь наполняется смыслом, интересом и немного баблосом. Он доволен. Мы тоже.
        Чурбанова нет и Галя, на удивление, одна дома. Будто специально ждала.
        - Чай будешь? - спрашивает она.
        - Ой, нет, спасибо. Не нужно беспокоиться.
        - Какое беспокойство, шутишь, что ли? Пошли на кухню. У меня «Птичье молоко» есть. Из «Праги», не тяп-ляп. Будешь?
        - Я сладкое, честно говоря, так как-то, без особой страсти.
        - Ты что, это же «Птичье молоко»! Не морочь голову!
        Галя поит меня чаем с тортом, а потом ненадолго оставляет и возвращается с небольшой очень красивой расписанной шкатулкой. Что-то типа палеха, я в них не особенно разбираюсь.
        - Ну вот, выбирай.
        На столе оказываются украшения. Все новые с прикреплёнными на ниточках бумажными бирками. Броши, браслеты, кольца и кулоны.
        - Вот это красота! - восхищённо выдыхаю я и беру в руку веточку ландыша.
        Небольшая брошь с четырьмя миниатюрными колокольчиками, каждый из которых украшен бриллиантом. Не огромным, но и не мизерным.
        - Мне бы подошла вот эта.
        - Да, небольшая, но элегантная, - с улыбкой кивает Галя. - Хороший выбор. Для невесты?
        Блин, точно, надо же и для невесты что-то приобрести. Куда вот она делась только, невеста эта… При мыслях о Наташке в груди становится неспокойно и неуютно. Тревожно…
        - Да, точно, надо же и для невесты тоже выбрать, пользуясь вашей добротой.
        - Когда ты уже на «ты» перейдёшь, ловелас? Ты в Москву собираешься перебираться или нет? Или так и будешь в своём медвежьем углу сидеть?
        - Собираюсь, но не всё так просто и быстро. Мне в январе исполнится восемнадцать и тогда можно будет уже за какие-то планы браться со всем напором и страстью. Месяц подождать.
        - Месяц - это немного, - кивает Галина. - Да только вот что потом? Надо квартиру получать, но только как ты получишь? Никак. Значит, кооперативную, а на неё денежки надо, да и тоже они, квартиры эти, на дороге не валяются. Понимаешь? Машину, обстановку, всё надо молодому парню.
        Я киваю. Конечно понимаю, как не понять…
        - С машиной пока справляюсь, я же нанял бывшего таксиста. Он город знает, как свои пять пальцев. Оперативности только не хватает. Там, дома, в моём медвежьем углу, у меня телефон есть в машине. А здесь-то об этом и задумываться грех.
        - Почему это? Это какой телефон, автономный, милицейский что ли?
        - Да, вот такой, да. Алтай. Как дума-е… шь, возможно такой раздобыть и удобно ли с такой ерундой к Юрию Михайловичу обратиться?
        - Можно, за спрос денег не берут.
        Мы чокаемся чайными кружкам и становимся ещё ближе. Потом я уезжаю и ужинаю с Ириной, а на следующий день иду к нотариусу и, подарив, маленький золотой ландыш с бриллиантовыми головками, получаю подтверждение вечной дружбы и нужные доверенности на Игоря. К счастью, он уже давно отметил своё восемнадцатилетие.
        А потом время закручивается в тугую пружину, убыстряется и прокручивает все события с неимоверной скоростью. Я покупаю дом, занимаюсь оформлением на Игоря, хожу по инстанциям. На авторынке покупаю машину, тоже на Игоря. Перевожу бойцов в дом, перевожу три ящика с оружием туда же. Но сначала храню их в гараже, указанном Злобиным.
        Получаю радиотелефон, навещаю выздоравливающего Пашку, тусуюсь с Галей и Борей, встречаюсь со Скударновым и Жорой Брежневым. А ещё мечусь между Злобиным и Чурбановым, пытаясь придумать план.
        Но дни пролетают один за другими, а вразумительный план без признания в попаданчестве никак не хочет рождаться. А ещё я с ужасом понимаю, что не разговаривал с Наташкой уже почти две недели. Я хотел бы притащить её на Новый Год в Москву, но пока здесь не решены вопросы безопасности, это не слишком хорошая идея. И потом, я тупо не могу с ней поговорить.
        Из тех нескольких попыток, что я успел предпринять за это время, ни одна не увенчалась успехом. Ну, хотя бы Гена мне сказал, что разговаривал с ней, и она типа усиленно готовится к сессии и какому-то мероприятию. Вот же ёлки, тот случай, когда проще слетать в Новосиб, чем дозвониться по телефону.
        И почему я не гениальный инженер? Придумал бы мобильник и всё, с одной стороны жизнь, считай, удалась, а с другой - в любой момент до Наташки бы мог дозваниваться… И не только до неё.
        Я чищу зубы, глядя в зеркало на своё осунувшееся лицо. Исхудал, мама не похвалит. Московский ритм жизни тяжёл для неподготовленного человека, но стоит к нему привыкнуть, он становится наркотиком, с которого просто невозможно соскочить. Только ценой жутких ломок.
        Сегодня поесть не удастся до самого вечера. Слишком ответственный день, чтобы можно было набивать брюхо завтраками, обедами и ужинами. Конечно, ещё неизвестно, будет ли операция. Надеюсь, будет. Надеюсь, всё у меня получится. У нас…
        Я смотрю на дату в ежедневнике. Двадцать шестое декабря. Ладно, время ещё есть, но нужно быть наготове. Главное не облажаться. Очень важный день. Нужно всё сделать точно и чётко. Чувствую себя хирургом, от жизни которого зависит жизнь пациента.
        Вообще-то так и есть. Чувствую лёгкий мандраж. Адреналинчик подкачивается, понемногу поступает в кровушку. Да, есть такое дело. Ну что же. Просто сделаю это. У меня получится.
        Или нет…
        27. Шоу должно продолжаться
        Раздаётся телефонный звонок. Лида.
        - Егор, привет. Ты когда придёшь?
        - О, ты уже на работе что ли?
        - Ну, да, и Миша тоже здесь. У нас же ответственный день.
        - Да? - пытаюсь я сообразить, откуда она знает, что сегодня ответственный день и каким боком её касается сегодняшняя операция.
        Все мысли у меня про метро «Ждановская», и остальные дела отступают на второй план. Сегодня час икс, можно сказать, пан либо пропал, да и жизнь майору КГБ надо спасти. Причём, так спасти, чтобы не оставить безнаказанными злодеев и чтобы перемены, которые последовали за его убийством в том моём реальном мире, не оказались бы отменёнными.
        - Егор, ну ты чего! - злится Лида. - У нас же сегодня мисс СССР, конкурс «советская красавица».
        - Как сегодня? - хмурюсь и тоже злюсь я - Почему сегодня-то? Мы же в субботу хотели! Нет, сегодня никак не получится, переноси на завтра!
        - Ты чего говоришь-то? - паникует и начинает тараторить она. - Как переносить? Ты в своём уме? У нас всё уже готово! И гости и участники и персонал, ведущий, музыканты! Ты шутишь что ли?!! Как это можно перенести вообще? Я же тебе миллион раз говорила, что в эту пятницу у нас мероприятие. Ты ни разу не возражал.
        - Твою ж дивизию!
        Точно, сегодня. Вот я бестолочь! Действительно ведь она мне весь мозг вынесла с этим конкурсом, а я всё мимо ушей пропускал. Вернее, убедившись, что она нормально вытягивает, всё повесил на неё. У меня были дела поважнее и казалось, что конкурс этот ещё нескоро будет.
        - Блин. А приглашения-то всем передали?
        - Ну конечно! - удивляется Лида. - Я же тебе докладывала. Всё по твоему списку.
        - Ну ладно, что делать, сегодня значит сегодня… Конечно, некоторые из приглашённых могут не успеть… Да и я сам опоздаю, наверное.
        - Нет, Егор, ты не можешь. Ты наприглашал полстолицы, а сам не придёшь? Да что с тобой такое, вообще?
        - Старость не радость, вот что такое, - отвечаю я, злясь на самого себя.
        - Да ну тебя. Ты когда будешь?
        - Сейчас. Пять минут.
        В зале полным ходом идёт подготовка. До самого вечера мы закрыты для посетителей. А вот вечером случится настоящий ураган, огонь, фейерверк и полный восторг. Вести шоу будет Олег Борисов, ставший невероятно популярным после вышедшего месяц назад фильма «Рафферти».
        Петь будут Антонов, Хиль, Кобзон и «Машина Времени», разъезжающая по стране, но имеющая запрет на выступления в Москве. Закуплено целое море «французского» коньяка сибирского разлива и океан шампанского. А ещё арендованы платья и приобретены купальники. И туфли на шпильках.
        Вечер начнётся в девятнадцать, а закончится часа в два ночи. Сидеть будем до полной победы. Пройдёт несколько раундов с перерывами на рулетку и остальные игры. Настроение у всех предновогоднее. Поступления в казну ожидаются сумасшедшие.
        Хорошо. Ладно, спокойно. Спокойно, всё успеем, всё сделаем технично и чётко. Бр-р-р. Как-то меня слишком уж колотит сегодня. Кофе - это не еда, поэтому я заглатываю несколько чашек и звоню Чурбанову и Злобину. Оба подтверждают, что на мероприятие придут. Изначально Чурбанов идти не хотел, но Злобин гарантировал, что никакого сбора компромата не будет. В общем, будут все.
        - Юрий Михайлович, пожалуйста, огромная, настоятельнейшая просьба. Если что, если вдруг опаздываете, или что-то ещё, будьте доступны для звонков. Оставьте распоряжение, чтобы меня с вами соединяли будь вы хоть на политбюро, хоть… хоть где вообще.
        - Что происходит, Егор? Это твой пресловутый план? Давай подробности тогда выкладывай.
        - Предчувствие у меня, - увиливаю я. - Знаете, что такое ментовская чуйка?
        - Так, ты мне эзотерику здесь не разводи, - сердито говорит он. - Тем более ты не мент, а наоборот, можно сказать.
        - Всё-таки, могу, я рассчитывать на…
        - Можешь, - недовольно перебивает меня Чурбанов. - Рассчитывай, если хочешь.
        Потом я подзываю Бакса. Он выглядит неплохо, весьма бодро и уверенно. Несмотря на длительное отсутствие, оказывается в курсе всех нюансов предстоящего вечера и всё держит под контролем. Молоток.
        - Миша, он же Мозес, он же Бакс, он же непревзойдённый организатор, аферист и мастер игры, ты молодец.
        - Почему аферист-то? - лыбится он, польщённый моими словами.
        - Получишь хорошую премию, если всё пройдёт без сучка и задоринки. Понял? И Лида получит. Так что давай, не расслабляйся. Работайте! И не забывайте об огромной ответственности, возложенной на вас партией, правительством и мной. Где Абрам?
        - Не было ещё. Он слишком рано никогда не приходит.
        Трутень.
        Проверив, проконтролировав и войдя в курс того, чего не знал или позабыл, я беру Игоря с Сергеичем и еду в Коломенское. Вернее в Дьяково, в свой дом, где сейчас размещена моя бригада.
        У дома стоит военная «Кубань» защитного цвета. За рулём сидит старший сержант в п/ш. У него густые усы подковой, шапка, чудом держащаяся на затылке, как ермолка и беломорина в зубах.
        - Феоктистов, ко мне! - командует Игорь и барабанит согнутым пальцем по двери.
        Водитель со снисходительной улыбочкой открывает дверь и вываливается наружу, окутанный клубами папиросного дыма, словно выходит из амстердамского кофе-шопа.
        - Чё сидим, сержант? - хмурится мой телохранитель. - Нечем заняться?
        - Да ладно, чё ты… - улыбается тот нагло и смущённо одновременно.
        - Когда дембель? - спрашиваю я.
        - Весной, - через губу отвечает он, оглядывая «малолетку», меня то есть, сверху вниз.
        Автобус мне помог достать Скударнов, договорившись с кем-то из друзей вояк. Злобина я решил с этим делом не напрягать, потому как, сколько ни ломал голову, так и не придумал, как объяснить свои озарения и видения из будущего. Не изображать же из себя экстрасенса, честное слово.
        - Держи, - протягиваю я сержанту две сотни. - Купишь шмот себе приличный. И язык будешь держать на замке. Иначе, я тебе его отрежу.
        - Чег-о-о? - тянет он.
        - Пошли, - кивает Игорь. - Ты всё понял, усач?
        - Да понял-понял…
        Мы заходим во двор. Парни проводят тренировку. Одеты они по форме номер два, с голыми торсами.
        - Ого, - присвистывает водила, но мы без объяснений проводим его на кухню.
        Еда, топчан, тепло и никто не морочит голову. Да ещё и две сотни на карман прилетело.
        - Знаешь метро «Ждановская»? - спрашиваю я.
        - Знаю, - кивает он в ответ.
        - Сколько отсюда ехать?
        - Минут тридцать-сорок.
        - В семь вечера загрузишь парней и повезёшь на Ждановскую. Встанешь чуть в стороне за автобусами и будешь стоять до получения команды. Вопросы?
        - Да нет вроде, - пожимает плечами водила. - А, не, есть. Вы кто вообще, спецназ что ли?
        - Ты не хочешь это знать, - отвечаю я, прищуривая глаза.
        Он кивает. Вот и отлично.
        Оставив его идём разговаривать с отрядом. Старшему я предписываю по прибытию на точку назначения звонить каждые тридцать минут из телефона-автомата. Если никто не ответил, значит всё норм. Если ответили, значит, будет уточнение задания.
        Передаю ему переносную рацию, полученную от Злобина. Настраиваемся, проверяем. Всё работает, всё гут.
        Поговорив с парнями, уезжаем. Едем на «Ждановскую». Бросаем пятачки в щель турникета и проходим на платформу. Здесь холодно, неуютно, будто мрачная тень трагических событий, которые разыграются сегодня вечером, убивает предпраздничную атмосферу, оставляя лишь холод и серость. Идём к линейному отделу милиции. Вот он. Номер пять.
        Дверь открывается и из неё выходит рядовой милиционер в помятой шинели. Весёлый, светловолосый, щёки розовые, кровь с молоком. Я по фамилиям всех действующих лиц не помню, конечно. Но так смотришь на этого румяного поросёночка с голубыми добрыми глазами и поверить не можешь, что он с остальными собратьями по оружию сегодня майора КГБ убивать будет.
        На станцию мы с Игорем приезжаем уже не в первый раз. Но сегодня нужно быть полностью уверенными в том, что с нашей стороны никаких сбоев не будет. Все действия отработаны, каждый шаг и каждый вздох. Парни тоже на станции побывали. Все в разное время, по два-три человека. Всё знают, всё умеют.
        Но я, честно говоря, очень надеюсь, что моим пацанам не придётся ввязываться в это дело. Мне надо чтобы задержание прошло силами МВД и КГБ. Ладно, посмотрим. Посмотрим…
        Посмотрим.
        Выпиваю ещё кофе и ставлю пустую чашку на стойку. В казино идут приготовления, царит предпраздничная суета.
        - Егор, ты нервный како-то, - хмурится Лида.
        - А где у нас Абрамыч, он что, так и не приходил сегодня? А Амир?
        - Нет, никого не было пока.
        Хм… Я подхожу к телефону и набираю номер Абрама. Ноль по вдоль. Никто не отвечает.
        - Лида, ещё кофе мне сделай.
        - Блин, тебе бы съесть что-нибудь. Хватит кофе глушить, посмотри, у тебя уже руки трясутся.
        - Ага… Потом съем. Вечером.
        Жрать нельзя, примета плохая из личного опыта выведенная. Если хоть крошку проглочу - всему конец… Всему конец.
        - Лид, а где участницы-то? Много их вообще?
        - Тридцать пять человек отобрали. Мы тут взяли соседние помещения. Я тебе говорила. Они там сейчас готовятся. Косметика, причёски, примерки, репетиции.
        - А еда-то у них есть?
        - Всё у них есть, не бойся.
        - Смотрите, чтобы ни один хер лишний к ним не проник. Тут ухарей дофига будет. Надо с безопасностью чётко сработать.
        - Да у нас всё чётко. Мы с тобой это миллион раз обсуждали.
        - Ну ладно-ладно. Молчу. И в общий зал после всего не пускать. А то их прямо здесь оприходуют Абрамы всякие да Цветы.
        - А что, - хмурится она, - Цвет тоже будет?
        - Будет, как он пропустит такое? Кофе давай уже.
        На наших глазах происходит буквально сращивание криминала с властью. Надо бы поаккуратнее с этим делом, а то потом замучаешься вычищать…
        В шесть часов я иду в номер. Включаю телевизор, принимаю душ, бреюсь и облачаюсь к вечернему выходу. Элегантный костюм, модный галстук, бриллиантовая булавка, подарок Галины Леонидовны, и платок в кармашке. Туфли с иголочки. Стою перед зеркалом и поправляю узел галстука.
        Как dandy лондонский одет -
        И наконец увидел свет…
        Выгляжу, как эстрадный артист, а не как комсомолец и советский студент. Франт. Фред Астер… или, даже лучше. Завидный жених… Блин, жених… В сердце вонзается игла. Надо ехать в Новосиб, где там невеста моя потерялась и почему на связь не выходит… Что-то беспокоюсь я…
        С экрана милый эстонский увалень подливает масла в огонь:
        Спасите, спасите, спасите
        Разбитое сердце моё,
        Спешите, спешите, спешите,
        Найдите, найдите её.
        Ладно, надо идти. Вот сегодня день пройдёт и можно будет отдохнуть. Осталось-то всего ничего. Несколько часиков и всё. Поеду к Наташке, увезу её куда-нибудь, и будем мы встречать Новый год вдвоём, вдали от шума и работы. Только мы и никого больше…
        Прошу искать, не забывая,
        Той самой главной из примет:
        На всей Земле одна такая,
        Другой такой на свете нет…
        Выключаю телек, звоню Игорю и выхожу из номера.
        В зале царит атмосфера предвкушения. Люди, гомон голосов, музыка, звон бокалов, шампанское, стук рулетки, смех, аромат мандаринов и бутерброды с чёрной икрой. Бал, да и только. От блеска бриллиантов слепит глаза.
        - Потолок ледяной, дверь скрипучая… - поёт со сцены Эдуард Хиль.
        Тёплая домашняя атмосфера «Голубого огонька», помноженная на атмосферу эпохи НЭПа и сухого закона тридцатых годов.
        - Егор!
        - Ставки сделаны. Ставок больше нет.
        - Егор!
        - Егор!
        - Здорово, Бро!
        Я оказываюсь в круговороте радостных, серьёзных и настороженных лиц. На меня сыплются рукопожатия, объятия и похлопывания по спине.
        - Юрий Михайлович, спасибо, что пришли.
        - Юра, ты только глянь на него! Нет, но не красавец ли? Надел булавочку мою? Это моё клеймо на тебе.
        Цвет подмигивает и жмёт руку. Де Ниро выглядит круче, чем настоящий Де Ниро - улыбка, очки в золотой оправе, костюм. Мафия бессмертна.
        - Егор! - окликает меня Новицкая. - Привет!
        - Ах, Ира, как же ты прекрасна. Георгий Леонидович, угощайтесь! Даниил Григорьевич, ещё раз большое спасибо за рекомендацию нотариуса. Нинель Теодоровна замечательный специалист. Лида, где Мамука, он что, так и не появлялся? О, Роман Александрович, привет! А где ваши дамы, они приехали?
        - Приехали, конечно. Разве смогли бы они пропустить подобное событие!
        - Дядя Юра! Я уж думал, ты не приедешь.
        - Приехал, - обнимает он меня. - Как ты тут?
        - Живой ещё. А ты как?
        - Тоже, - устало улыбается он.
        - Ну ладно, потом поговорим, а то у меня тут кое-какой трындец намечается. Развлекайся. Вон с Новицкой пофлиртуй.
        Я иду по направлению к Злобину и подхватываю под локоть пробегающую мимо Лиду:
        - Лидочка, а как здесь Печёнкин оказался?
        - Понятия не имею, - таращит она глаза. - С кем-то припёрся, наверное.
        - Вот козёл! Его рожи мне только не хватало.
        - Брагин! А ты, я смотрю на широкую ногу всё устроил, - противно улыбается Печёнкин. - Что же ты меня-то не пригласил? Вроде старые товарищи, а ты так поступаешь некрасиво. Смотри, отберу у тебя игрушку твою, будешь знать.
        - Рад, что вы смогли здесь оказаться, - улыбаюсь я. - Без вас праздник был бы неполным.
        Это просто конец света. Такое чувство, будто мы все здесь собрались, чтобы кто-то могущественный прихлопнул нас одним точным ударом. Тьфу-тьфу-тьфу… Вот гости улыбаются, кружат между столами источают, кто мёд, кто яд и не знают, не догадываются, что через мгновенье может наступить страшный суд. Бац, и всё…
        Б-р-р… Что за мысли дурацкие такие…
        Я подхожу к Злобину, стоящему у стойки.
        - Эспрессо, - бросаю бармену. - Леонид Юрьевич, вы ослепительны, как Принц Уэльский.
        Он смотрит на меня со своей фирменной улыбочкой.
        - Ты фото этого чудика Уэльского видел, вообще-то? - спрашивает он, а в глазах прыгают весёлые огоньки.
        - Неважно, - продолжаю я. - Как бы то ни было, должен вас огорчить.
        Он молча ждёт продолжения.
        - Абрама сегодня нет с самого утра. На звонки не отвечает. Амира, его правой руки, тоже нет.
        Улыбка на физиономии Злобина вмиг становится неживой, превращаясь в посмертную маску. У него ни один мускул на лице не дёргается, но жизнь и беззаботная радость бесследно улетучиваются.
        - Ты посылал к нему?
        - Нет, - качаю я головой.
        - Почему?
        - Дел было много. Не успел. Да и некого было послать.
        - Лучше бы ты что другое не успел. Что это может значить?
        - Много что, сами знаете, - пожимаю я плечами. - Варианты вам лучше, чем мне известны.
        - Пошли к нему кого-нибудь, - внешне совершенно спокойно говорит Злобин. - Немедленно пошли.
        - На звонки не отвечает. Вряд ли гонец что-то сможет выяснить.
        - Пусть по всем местам проедет, где он бывает. Смотри, вон Ферик пришёл. Иди узнай аккуратно, может Абрам его целый день ублажал?
        - Не знаете, кто сюда притащил Печёнкина?
        - Думаю Жора. Где он кстати, Печёнкин твой?
        - Вон у того бара, коньяк кушает.
        Печёнкин, словно почувствовав, что на него смотрят, оборачивается и на лице его расцветает ехидная улыбка. Он поднимает бокал, салютуя нам и залпом его осушает.
        Я подхожу к Ферику.
        - А, Егор! - улыбается он. - Здравствуй. Красиво живёшь и людям красиво делаешь. Молодец, дорогой. Где-то тут Айгюль моя была, всё про тебя говорила, Егор то, да Егор сё, и ментов не побоялся и девушку спас. Запудрил мозги девчонке, спасатель.
        Он добродушно посмеивается.
        - Ну что вы, Фархад Шарафович, на какой высоте ваша племянница и где я.
        - Не скромничай, - качает он головой. - Ты теперь вон какой видный жених. Скажи лучше, где Абрам? Целый день не могу дозвониться.
        - Задерживается, - качаю я головой. - Сейчас пошлю за ним, а то он всё самое интересное пропустит. Он так ждал этого дня, так на девушек-красавиц желал посмотреть.
        - Ценитель прекрасного, - усмехается Ферик. - Ты кстати приготовил оплату поставки?
        - Конечно. Всё готово, Фархад Шарафович.
        - Ну прости, - качает он головой. - Я мог бы и не спрашивать, у тебя всегда всё в идеальном порядке.
        Поговорив с ним, я иду к начальнику охраны, а на сцене, тем временем, происходит оживление.
        - Рафферти, Рафферти, - пробегает шепоток по залу.
        - Добрый вечер, друзья! - радостно говорит Рафферти со сцены. - Приветствую вас на первом всесоюзном конкурсе красоты!
        Раздаются фанфары.
        - Егорка, в рот тебе касторка, - приобнимает меня за талию подкравшийся Печёнкин. - Так и быть прощу тебя, если победительницу мне отдашь.
        Он сально улыбается и подмигивает:
        - Победительница моя, ты понял?
        Я ничего не отвечаю и, высвободившись из его объятий, подхожу к начальнику охраны. Он обещает послать бойца на поиски Мамуки. Смотрю на часы. Мне уже и самому пора выдвигаться. Киваю Игорю и незаметно выскальзываю за дверь.
        Сергеич тусуется в фойе и, завидев нас, сразу оживляется, предчувствуя намечающийся движ.
        По пути на телефон в машине поступают звонки от старшего моей штурмовой группы. Они на позиции. Обстановка спокойная. Всё по плану. Мы приезжаем к «Ждановской» и заходим с Игорем на станцию. Командир группы подходит к нам.
        Станция открытая и на ней холодно. Сегодня морозно и ветрено. Мы встаём на платформу, с которой отходят поезда по направлению к центру, но смотрим на противоположную сторону. Народу немного. В девять пятнадцать из центра приходит очередной поезд. Пассажиры расходятся, платформа пустеет. Поезд уезжает. Никого нет. На дальнем конце платформы появляются менты. Двое. Сердце ёкает.
        История такова. Двадцать шестого декабря на станции «Ждановская» в поезде окажется майор КГБ Афанасьев. Он будет возвращаться после посиделок с друзьями по поводу своего дня рождения. Сорок лет ему стукнуло. Его немного развезёт от выпитого и он пропустит свою станцию. В портфеле у него будет водка, коньяк, копчёная колбаса и ещё что-то новогоднее.
        Пьяные менты затащат его в отделение, отберут продукты, а самого изобьют. Изобьют, зная, что он кагэбэшник. Они вызовут начальника отдела, и тот примет решение убрать потерпевшего и, собственно, свидетеля их бесчинств.
        Жертву ещё раз изобьют и вывезут за город к кагэбэшному дачному посёлку. Там бесчувственного и полуголого его бросят умирать. Но умрёт он не сразу, а через несколько дней, потому что его найдут и отвезу в больницу, только будет уже поздно.
        Ну и вслед за этими событиями будет следствие и огромные потрясения для системы в целом и для Щёлокова в частности…
        Через пару минут приходит новый поезд и, когда пассажиры расходятся, я вижу двух контролёров, выводящих из вагона человека с портфелем и пакетом. Точно, в пакете коробка с ботинками.
        Сердце начинает стучать быстрее. Это он, майор Афанасьев. Я вспоминаю его фотографии в интернете. Об этом историческом событии знают многие, но мне даже не по себе делается от того, что я вижу это собственными глазами. Всё происходит, как по нотам.
        Сейчас его передадут ментам. Точно. Афанасьева подводят к двум сотрудникам. Он пытается что-то объяснять, но его не слушают и волокут в сторону отделения. Милиция не имеет права задерживать сотрудников КГБ, только в самых исключительных случаях. Но они ничего не боятся, знают, начальство прикроет.
        Эти уроды промышляют тем что грабят задержанных. Обычная практика. Двух человек, если память не изменяет, они убили, а сколько избили и обобрали - не сосчитать.
        Я еле сдерживаюсь, чтобы не отдать команду штурмовать отделение. Мы можем уделать этих уродов за пару минут, они и ойкнуть не успеют, но мне нужен состав преступления и поэтому майору Афанасьеву придётся пройти через тяжёлые испытания.
        Ненавижу себя за это. Политика, как всегда, строится на кровавых жертвоприношениях. Сколько людей убили политики, чтобы добиться своих целей? Афанасьеву умереть сегодня я не дам, но и легко ему не будет.
        - Александр, - говорю я командиру своего отряда. - Оставайся здесь. Без команды ничего не предпринимай. Наблюдай так, чтобы тебя не видели. Если прибудут менты или конторские, не встревай. Ясно?
        - Ясно, - кивает он.
        Ну, а теперь, нельзя терять ни секунды. Мы с Игорем бежим к машине и возвращаемся в гостиницу. Быстрее, Сергей Сергеевич, быстрее!
        Я вбегаю в казино. Здесь веселье в разгаре. По сцене ходят красотки в роскошных платьях, взятых в Общесоюзном доме моделей одежды у Славы Зайцева. За это пришлось сделать его председателем жюри.
        Но сейчас мне не до красоток. Забежав в зал, я отыскиваю взглядом Чурбанова, стоящего с бокалом коньяка и бросаюсь к нему.
        - Юрий Михайлович, на пару слов, прошу вас. Очень нужно!
        Он удивлённо смотрит на меня, но я не даю ему времени на раздумья и, подхватив под локоть, тащу в сторону, в закуток позади стойки.
        - Где Злобин, вы его видели?
        - Вон он. Да что случилось, объясни!
        - Сейчас, сейчас всё объясню. Леонид Юрьевич, пожалуйста, идите сюда!
        - Нашёл Мамуку? - спрашивает он.
        - Нет. Слушайте. Ситуация не терпит отлагательств. В настоящий момент, вот прямо сейчас, в пятом линейном отделении милиции на станции метро «Ждановская» вершится преступление. Сотрудники отделения избивают майора КГБ Афанасьева. Они его убьют и выбросят тело. Они так уже поступали с другими людьми.
        Чурбанов и Злобин оба смотрят на меня так, будто я сошёл с ума.
        - У нас с вами есть шанс не просто спасти этого человека, но и перевернуть мир!
        - Щёлоков не даст провести расследование, - тут же отвечает Чурбанов, ухватывая мою мысль.
        - А если следствие поведёт КГБ, - возражает Злобин, то он ничего не сможет сделать. И тогда мы его просто завалим.
        - Стойте! - почти кричу я. - Не завалим. Щёлокова, пока жив Брежнев, никто не завалит. Забудьте. Мы его не завалим, а используем. Юрий Михайлович, нужно действовать совместно с КГБ, чтобы невозможно было всё замять. Сейчас вы совместно накрываете банду, берёте с поличным. Там у них куча улик, вещей принадлежащих другим лицам, в том числе убитым. Там замытые следы крови, там они все пьяные в дугу. Там ад, короче.
        - Щёлоков не даст провести расследование, - повторяет Чурбанов.
        - Должен, - отвечаю я. - Вы втолкуете ему, что если он сам, как бы своей рукой наведёт в ведомстве порядок, то окажется не проигравшим, а победителем. Он должен очистить свою структуру от подонков, от оборотней в погонах. Нужно уволить начальника управления транспортной милиции и бывшего начальника управления, нового замминистра. Рахметова. Вы понимаете? Это же они довели дела на транспорте до такого состояния. Это уже повсеместная практика задержанных грабить. Нужно сбросить Рахметова и всю его мафию, всех, кто с ним связан. А, следовательно, и тех, кто крышует Ашотика. Улавливаете? А самого Ашотика убрать. Мы расчистим себе поле. Все нити внутри МВД перехватит Юрий Михайлович, а Леонид Юрьевич выступит, как гарант и противовес. То есть замять нельзя, можно только очистить!
        Я тороплюсь, говорю сумбурно, проглатываю слова и страшно нервничаю. С одной стороны, там человека убивают, а с другой мы решаем все свои задачи на годы вперёд. Ну, давайте же, тугодумы хреновы!
        - И вражду между ведомствами мы смягчаем, - говорю я и осекаюсь. - Хотя, там ведь ещё по Плешивцеву вопрос открытый. Второе подряд поражение МВД…
        - По Плешивцеву вопросов нет, - мотает головой Злобин. - Официальных, по крайней мере. Из органов он уволен задним числом. Мы из него всё, что хотели вытрясли, так что он теперь никому не нужен. Не судить же его из-за того, что он тебя похитил. Согласись, овчинка выделки не стоит. Из-за какого-то Плешивцева воевать с ментами никто не будет, смысла нет.
        - Тем лучше, - пожимаю я плечами. - Ну, решайте же скорее! Каждая минута на счету! Звоните! Звоните, отдавайте приказы своим верным псам!
        Время замедляется и ползёт медленно-медленно. Я даже рычу, не в силах сдерживаться. Ну, думайте, вы, алконавты! Если они сейчас откажутся, я возьму штурмом отдел силами моих ребят. Всем ментам вышка и делов-то. Я это сделаю. Ни на секунду не дрогну.
        - Хорошо, - наконец говорит Чурбанов.
        И Злобин тоже утвердительно кивает. От хмеля не остаётся и следа, оба они выглядят совершенно трезвыми.
        Да! Да, твою дивизию! Да!
        Чурбанов звонит своему доверенному помощнику, а Злобин - своему. Отдают приказы. Я снова выезжаю на «Ждановскую». Злобин едет со мной, а Чурбанов остаётся на празднике. Ему ехать несподручно.
        Когда мы прибываем на место там уже работает КГБ и милиция. Скорая помощь увозит пострадавшего. А в отделении идёт конкретная работа. Задержанные с расквашенными носами выглядят весьма уныло. Думаю, повезут их сейчас не в ментовку. Злобин что-то втолковывает старшему группы.
        - Как ты узнал? - спрашивает он, подходя ко мне.
        - Выследил, - отвечаю я. - Чуйка, товарищ подполковник. У меня люди работали, искали, за что зацепиться и тут такое. Афанасьев ваш сел с друзьями, афганцами, кстати, на станции «Площадь Ногина». Они разговаривали и из разговора стало понятно, что он сотрудник КГБ. Он в вагоне задремал, они были все навеселе изрядно. Друзья вышли, а он поехал дальше. Мой человек наблюдал за ним и видел, как контролёры сдали его на руки ментам, бухим вдрабадан. Проследил. Заглянул в отделение, а они гасят вашего. Ну, и вот.
        Злобин смотрит настороженно, недоверчиво.
        - Вас Андропов, наверное, за это всё не похвалит, - меняю я тему. - Из-за этой хрени Щёлоков может выскользнуть из его хватки, ещё и героем станет.
        - Станет, если ума хватит Чурбанова послушать. Но и я молодцом буду. Вовремя узнал и вмешался, не дал ментам мусор под ковёр замести. Так что может ещё и благодарность объявят и премию дадут какую-нибудь.
        - Хорошо если так. Вы прокуратуру подключите, чтобы одеяло не тянуть друг на друга. Вам не дадут нормально следствие вести, генерального натравят. И вы не дадите. Пусть прокурорские займутся.
        Злобин кивает. Он остаётся здесь, а я даю команду своим бойцам возвращаться на базу.
        - А можно я у вас там заночую в избушке? - спрашивает водила, когда я подхожу к «Кубани». - Мне лучше бы в часть завтра после развода явиться, я тогда затихарюсь в гараже да на массу давану. А так сутра пошлют куда-нибудь.
        - Можно, - киваю я, - козу на возу и…
        - Машку за ляжку, - с улыбкой договаривает он. - Знаю. Так чё разрешите, товарищ главнокомандующий?
        - Разрешаю. Александр, размести парня, пожалуйста. И на связи будь. Я возможно позвоню ещё. Готовность пока не отменяется.
        С Абрамом явно какая-то хрень случилась. Не мог он просто взять и не прийти, забить на конкурс.
        Я вхожу в казино в самый разгар веселья. Вхожу и сразу оказываюсь в центре внимания своих обожаемых и уже хорошо выпивших подруг.
        - Егор, - подбегает ко мне Лида. - Юрий Платонович просил, чтобы ты его сразу нашёл. Он вон там где-то, в первых рядах.
        - Ты где пропадаешь весь вечер? - подхватывает эстафету Ира Новицкая. - Пойдём, я тебя провожу. Хорошо, что твой Большак такой милый, иначе я бы умерла здесь с тоски.
        Мы начинаем двигаться к сцене. Я озираюсь, разыскивая глазами начальника охраны.
        - Лида, от Мамуки никаких вестей нет?
        Она не успевает ответить, потому что инициатива переходит к Вале Куренковой.
        - Здравствуйте! - встаёт она передо мной. - Ваше величество, я уж и не чаяла вас увидеть.
        Новицкая больно щиплет меня за руку. Я вскидываю на неё глаза и считываю гневное послание: «А что здесь широкозадая делает?»
        За широкозадой чуть поодаль встаёт Платоныч и машет мне рукой, я пытаюсь двинуться к нему, но девки превращают меня в снеговика, на которого налипает всё больше и больше снега.
        Рядом с Большаком появляется Галина Леонидовна и тоже машет рукой. От неё отделяется Чурбанов и поддаваясь общей тенденции, устремляется ко мне, а дядя Юра делает какие-то знаки, показывая на сцену.
        - Нет, пока никаких известий, - отвечает на мой вопрос Лида, отвлекая моё внимание.
        - Егор! - подходит Айгюль. - Дядя очень волнуется по поводу Абрама.
        Твою ж дивизию. Надо вам было всем в один момент на меня обрушиться! Новицкая хмурится, вспоминая, где она уже видела эту «таджичку».
        - Егор Андреевич, - окликает меня охранник. - Там какой-то Торшин или Трошин пройти хочет, говорит, что срочное дело к вам.
        - Пропусти, - киваю я и поворачиваюсь к Айгюль. - Я тоже страшно встревожен. Мы его ищем уже.
        - Только сейчас начали искать?
        Они все заговаривают враз, и мой мозг тут же начинает нагреваться, плавиться и кипеть, как сыр в микроволновке.
        - Лида, мне поесть нужно! - говорю я. - Прямо сейчас. Сделай что-нибудь.
        - Пойдём к Большаку, - шепчет Новицкая.
        - Ситуация крайне тревожная, - наседает Айгюль, поглаживая меня по плечу.
        - А Снежинский, между прочим… - гнёт своё Куренкова, и сам Куренков тоже появляется в поле моего зрения.
        В этот момент передо мной вырастает Дольф Лундгрен, он же Иван Драго и капитан то ли Торшин. Он протискивается мимо очаровательных дев. Лицо его в свете хрустальных люстр выглядит землистым и безжизненным, но в глазах я замечаю бешеный огонёк.
        - Итак, дорогие друзья! - раздаётся со сцены голос Борисова-Рафферти. - Жюри передало мне свой вердикт и сейчас я назову имя победительницы первого в СССР конкурса красоты.
        Капитан хватает меня под локоть и начинает выдёргивать из нежного девичьего окружения. В этот момент я чувствую себя грубым сорняком, вырываемым сильной рукой садовника из нежного и благоуханного цветника.
        - Победительницей становится… - разжигая интригу, продолжает ведущий и замолкает, позволяя барабанной дроби рассыпаться по залу. - Очаровательная…
        Торшин вытаскивает меня из моего цветочного сада и выплёвывает в ухо:
        - Ашотик завалил Абрама! И весь ближний круг!
        Твою дивизию!
        - Утончённая и пленительная, - гнёт своё Рафферти под тревожный стук барабанов.
        - Нужно срочно принимать решение! - дышит мне в ухо капитан. - Прямо сейчас, иначе…
        А я уже ничего не слышу и не понимаю. Я смотрю на сцену и превращаюсь в соляной столп, в камень, в бронзовое изваяние. Среди трёх финалисток на сцене я вижу только одну, и она в этот момент смотрит мне в глаза.
        Да, Рафферти всё верно подметил, она действительно очаровательная, утончённая и пленительная…
        - Грациозная… - добавляет он, и я с ним полностью соглашаюсь.
        Грациозная, восхитительная, удивительная и обворожительная. Она стоит с независимым, немного заносчивым и даже чуточку презрительным видом, словно вся эта возня, все эти человеческие страсти, похоть, тщеславие, сребролюбие которые она видит с высоты своего положения, все эти ужимки любострастия, всё, вот это всё, и я, и эти девицы вокруг меня, всё это страшно её огорчает…
        Но что она может поделать, если это мой собственный выбор, как бы говорит её вид. Ведь я, кажется думает она, мог бы жить совсем не так. Я мог бы получать от жизни простые, но самые главные радости. Я мог бы парить в лучах её любви, а не всё вот это…
        - Восхитительная, удивительная и обворожительная, - возвышает голос Рафферти, - Наталья из Новосибирска!
        И тут фанфары взрываются. Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь. Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь…
        Раздаются крики, овации, а она, Наталья из Новосибирска, моя Наташка, продолжает смотреть на меня, словно и не слышит восхищённых слов, обращённых к ней, потому что эту свою победу она дарит мне. Вообще всё отдаёт мне. И приехала она сюда, и участвовала, и билась, и унижалась и победила не ради чего-то другого, а только ради меня. Или чтобы быть достойной меня или ещё что-то в этом роде. Я читаю это в её взгляде.
        А я, увидев её лишь в самом конце, вместо того, чтобы подбежать и закричать на весь мир, смотрите, это моя невеста, снова бросаю её и иду совсем не к ней. Я иду от неё, двигаясь за капитаном Дольфом Лундгреном.
        - Иначе он всё подгребёт под себя и будешь ты работать с ним, - предупреждает тот, оборачиваясь через плечо. - А может, уже и не ты даже, потому что на тебя у Ашотика зуб. И никакой Ферик, и никакая «контора» тебе не поможет, если он решит тебя грохнуть. Им всё равно с кем делать деньги.
        - Show must go on, - киваю я. - Шоу должно продолжаться…
        Я поворачиваюсь и решительно двигаю к выходу.
        - Вот её, - говорю я Лиде, несущей мне тарелку с большими сэндвичами, и показываю пальцем на сцену, - никуда не выпускать до моего появления.
        - Кого её? - удивляется она, и я, обернувшись, вижу, что Наташки там уже нет.
        - Победительницу конкурса! - перекрикивая гам и музыку, ору я. - Найди её и смотри, чтобы она никуда не делась! И чтобы к ней никто подойти не смел! Ясно? Бутерброды не убирай. Вернусь и съем. А теперь иди и приведи ко мне Цвета и Ферика. Немедленно! Бегом!!!
        - Шоу должно продолжаться, - повторяет капитан Торшин понравившуюся фразу и многозначительно смотрит мне в глаза.
        ///////////////
        Это конец книги, друзья.
        Большое спасибо. Спасибо за поддержку и постоянное присутствие рядом. Спасибо за награды, лайки и добрые слова. Всё это помогает книге стать популярнее, а мне даёт силы и вдохновляет на написание новых глав.
        Наградите автора лайком и донатом:
        Продолжение уже есть, его можно читать здесь: