Венец терновый Герман Иванович Романов
        Самозванец (Романов) #2
        Продолжение романа «Изгой», 2-я книга трилогии «Самозванец».
        В двадцать первом веке Юрий Галицкий продавал оружие, и не знал, что от судьбы не уйдешь. Неожиданно для себя он оказался в начале последней четверти 17-го века. На Малой Руси царит «Руина» - здесь в отчаянной схватке вцепились друг в друга русские с турками, в грабительские походы идут татарские орды. И хотя пришлось побывать в крымском рабстве и повисеть на московской дыбе - жизнь продолжается, а бывший «торговец смертью» оказался чрезвычайно предприимчивым, решив, что лучший для него путь - «из грязи в князи». Вот только бы знать заранее, что золотой венец может быть увит колючим терном…
        Герман Романов
        Венец терновый
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОЙНА НАЧАЛАСЬ
        Светлой памяти отца, Романова Ивана Стефановича, трудившегося в забое после войны, и брата Владимира, погибшего в 2014 году. Двум шахтерам Донбасса
        ПОСВЯЩАЕТСЯ
        Глава 1
        - Кто это сотворил?! Татары?!
        Юрий отвел взгляд, не в силах смотреть на истерзанные трупы. Он повидал всякого на этой затянувшейся беспрерывной войне прошлого, что стала для него самым доподлинным настоящим.
        - Посмотрим…
        Галицкий выдохнул воздух, легко спрыгнул с седла - коня подхватил под уздцы спешившийся раньше гусар. Подошел к мертвецам, окинув взглядом место убийства. Пустой воз, разграбленный - множество вещей, изодранных или ветхих, было разбросано вокруг. И первое, что зацепил его взгляд - сброшенный с воза плуг «славянской работы». Такие начали делать в Славянской слободе в прошлом году, на мануфактуре. Ими старались наделять каждую семью переселенцев.
        - Хм? Если татары - то почему не взяли лемех? И тяпку, и лопату? Они все железо подчистую выгребают!
        Юрий посмотрел на воловьи туши - закололи словно мимоходом, так, от нечего делать. И подошел к трупам, чувствуя, как тягостным комком подкатывает к горлу тошнота. На мужика лет сорока взглянул мельком - искаженное злостью лицо окаменело навеки, в груди торчит стрела - судя по оперению, татарская. А вот двое других, по всей видимости, его сыновья, зарублены. Молодые парни, погодки лет 15 - 16, ожесточенно сопротивлялись, видимо схватив топоры, и были нашинкованы - руки и ноги отрубили, тела истыкали - кровавые, запекшиеся раны.
        В стороне лежала их мать, бывшая на сносях - живот взрезан, не родившийся ребенок также изрублен. Смотреть на такое изуверство неимоверно страшно, Юрий виновато отвел свой взгляд в сторону, уцепившись побелевшими от крепкой хватки пальцами за рукоять сабли. И вслух задал самому себе мучивший его вопрос:
        - Зачем?!
        Непонятное и свирепое по кровожадности убийство - татары так не поступают. Парней бы увели в рабство, набросив арканы, а женщину бы просто зарубили - но не убивали бы так зверски.
        - Государь! Там девчонка лежит. Побежала, а ее догнали…
        Юрий повернулся - к нему подъехал гусар с мертвенно бледным лицом, показал в сторону овражка. Лошадь всхрапнула, чувствуя запах мертвечины - животные к убитым стараются не подходить.
        - Что с ней?!
        Юрий задал вопрос, с тоской ожидая ответа, и он последовал, страшный в своей жестокости.
        - Изнасиловали и растерзали, словно упыри, государь. Лет двенадцати, красавицей могла стать…
        Гусар звякнул доспехами, лицо старого воина исказила яростная гримаса. Юрий непроизвольно сглотнул, но, набравшись решимости, пошел посмотреть, понимая, что лучше этого не делать. Но это были его подданные, которых он поклялся защищать, и не смог уберечь…
        «Два года живу в этом мире, но такого зверства еще не видел. И задавать вопрос «зачем это сотворили» бесполезно. Таковы здесь нравы - если считают людей «чужими» по вере, то с ними можно делать что угодно. Но эти нелюди, видимо, совсем без бога в душе живут, упыри проклятые. Ничего, рано или поздно отловим, и тогда пожалеют, что живыми нам в руки попались - умирать будут долго и погано!»
        Отойдя от мертвых, он стал истово молиться - чужая смерть легла тяжелой ношей на его душу…
        Юрий сидел на зеленой траве, подстелив под себя свернутую попону. Похоронив несчастных, отъехали в сторону и отправили вестника в слободу, а потом в Бахмут, благо недалече, каких-то сорок верст к северу. Раз донские казаки взялись за порядком смотреть, так пусть и разыскивают разбойников, все же этим делом они давно занимаются.
        Два года тому назад старинный артефакт, что передавался из поколения в поколение в его семье, «сработал» в древней пещере, и «перебросил» его на три с половиной века назад, далеко в прошлое, в 1675 год. И вовремя - торговля оружием «грязное» дело. И всегда найдутся те, кто этот «бизнес» постарается «отжать». Нашлись такие в 21-м веке - подобные упырям, что семью здесь растерзали.
        Но повезло, если можно назвать везением поимку его крымскими татарами, что занимались «людоловством» в этих краях. И «загремел» он с арканом на шее в городок Гезлев, что в будущих временах Евпаторией назван. Однако в неволе пробыл недолго - запорожские казаки кошевого атамана Ивана Сирко набег организовали и с тысячами других православных в Сечь привели, пробившись с боем через Перекоп.
        Знаменитый «характерник» почти не удивился, когда Юрий рассказал ему свою историю. Старик вообще, как показалось, ничему в мире не уделял особого внимания, сверх отведенной им на то меры. Гораздо больше изумился сам Галицкий, когда посмотрел старинные грамоты и реликвии, узнав, что фамилия его таковой просто не является, а на самом деле род идет от первого «короля Галиции и Людомерии», то есть Волыни, князя Даниила Романовича Галицкого, принявшего корону от римского папы.
        Эти земли уже давно захвачены Польшей, так что заявлять на них претензии и глупо, и опасно!
        Неразумно потому, что сил отнять или вернуть нет, и никогда не будет. Да и полякам проще его пришибить, и решить этим проблему «самозванца». Так что по совету Ивана Сирко отправился Юрий Галицкий на самый край «Дикого Поля», на территорию родного Донбасса, вместе с освобожденными казаками вчерашними полоняниками.
        И что характерно, почти никто из крымских невольников, уходить обратно в Московское царство не пожелал - крепостничество там утвердилось всерьез и надолго после отмены «Юрьева дня». Так что лучше жить пусть в страхе перед постоянными татарскими набегами, но вольными, чем в боярской кабале - последняя участь казалась людям более страшной, хотя вроде бы помещики единоверцы православные.
        Первая зима оказалась крайне тяжелой, продовольствия для народа едва хватило впритык. Выручала охота и рыбная ловля, благо природа пока еще не тронута воздействием человека, сохранена в этих благодатных и теплых краях. А вот по весне хлынул вал беглецов из правобережья. Спасаясь от непрерывной и долгой войны, что историки назовут позже «Руиной», люди уходили через земли Запорожской Сечи и Слободской Украины, или как ее тут иначе называли - Слобожанщины.
        Черноземы распахивались, обещая дать большие урожаи невольным переселенцам. Одна беда - рядом ногайские кочевья, и как следствие - постоянные набеги «людоловов».
        Вот только Донбасс огромная природная кладовая, причем давно осваиваемая людьми, пусть и нахрапом, тайком и с осторожностью. Но, к великому удивлению Юрия, тут вовсю велась добыча железной руды, пусть варварскими методами. Добывали со склонов оврагов каменный уголь и делали примитивные шахты - «копанки». И уже отдавали предпочтение блестящему чернотой лучшему антрациту.
        Вот только редкое население - едва несколько тысяч человек на огромный край - о технологиях из будущего не ведало, о коксе даже не подозревало, как и о станках и дорнах для нарезки ружейных стволов. Так что знания обычного слесаря по наладке станков, а также инструментальщика из 21-го века, легли, как говорится, в «масть».
        Прошлым летом удалось поставить первую оружейную мануфактуру, а затем и вторую. И, как следствие, по знаменитому высказыванию Мао Цзе Дуна, о котором сам Юрий даже не слышал, ни сном, ни духом не ведал - «винтовка рождает власть».
        Объявив крымских невольников вольными людьми, и вооружив их спешно изготовленными гладкоствольными ружьями с пулей Нейслера, что должна была появиться через полтора века, Галицкий стал заложником сложившийся ситуации. Народ его признал за вождя, благо княжеские грамоты и регалии легли в основу версии о знатном происхождении. К тому же он сам являлся бывшим татарским невольником, что только добавляло самозванцу немалую толику популярности.
        И активно начал по настоянию собственных подданных, проводить их руками то, что в 21-м веке на языке коррумпированного чиновничества, слившегося в экстазе с организованной преступностью, называлось «крышеванием» и «отжимом» чужой собственности.
        Но в этом мире эти два занятия были почтенными и никем не только не осуждались - всячески приветствовались. Власть тут не прятала свое настоящее лицо за громко декларируемыми в будущих временах «общечеловеческими ценностями».
        Первым делом пришлось отразить пару татарских набегов и «подмять» под себя процветающие близ Бахмута солеварни. А заодно сделав себе рекламу «защитника», потихоньку «примучив» к подданству новоявленного князя Галицкого всех окрестных жителей, что рискнули жить на южном берегу Северского Донца.
        Затем неизбежно началось то, что является стадией «первоначального накопления капитала», по общеизвестному учению бородатого классика марксизма. Деньги были остро нужны на все новшества, и если их нельзя заработать честно, то надо думать над тем, как придумать «относительно честные» способы их отъема.
        К тому же поток переселенцев из Малороссии, и беглецов из Московского царства, спасавшихся от крепостничества, возрастал с каждым днем, и требовались совсем немалые ресурсы. Ведь людей нужно хорошо обустроить на новом месте, и закупить все то, чего на Донбассе пока не имелось - сукно, порох, медь с оловом, и многое другое - списки необходимого только дополнялись и увеличивались каждый день.
        А на все нужны деньги, и не малые!
        Огромные деньги требовались!
        Золото и серебро в недрах только в 21-м веке нашли на Луганщине, и залегают они глубоко под землей - так что о разработке драгоценного металла можно и не мечтать!
        Однако добыча после первого татарского каравана с невольниками оказалась большой - возвращать даже часть добра ограбленным степняками людям, Юрий категорически отказался. И мотивировка нашлась соответствующая - раз не сумели защитить себя и свое добро, то нечего клянчить, довольствуйтесь тем, что не рабами в Крыму оказались.
        Жестоко?! Нет, справедливо!
        Ибо альтернативу предложил - жить в новоявленном княжестве свободными людьми и получить часть имущества на обзаведение хозяйством, в долг, понятное дело, но с рассрочкой платежей. И почти все освобожденные согласились - идти обратно в крепостную неволю своим прежним хозяевам - боярам и дворянам, никто не захотел.
        Так что «бизнес» по отъему неправедно нажитого татарами русского добра сейчас был развернут по всей программе - в долю вошли местные запорожские и донские казаки.
        Этим летом предстояло начать уже не эксперимент, а полномасштабную войсковую операцию, с задействованием в ней всех наличных сил - до полутора тысяч стрельцов и казаков.
        Терпеливо дождаться набега степняков на Слобожанщину и далее на русские земли, а затем вывести в ногайские угодья хорошо вооруженные отряды и начать разорять кочевья. А позже перехватывать идущие в Крым под охраной татарские обозы с награбленным добром и невольниками. И угонять на Донбасс, в пределы новоявленного Галицкого княжества - рабы станут свободными жителями при возвращенном добре, а злато-серебро с прочими ценностями пополнят княжескую казну…
        Глава 2
        - Найдем убийц, государь, непременно отыщем! Некуда сим злыдням с нашей земли деваться!
        - Надеюсь на это, боярин. Пока же град сей, Владимиром нареченный, возводи торопливо. Татары могут в любой момент нагрянуть. И пусть у города будет второе название Ново-Волынский! И ты, Иван Петрович, сейчас волынский воевода, это родовой град твоих будущих детей и внуков! Смотри, не подведи меня!
        - Положись на мое слово, государь! Умру, но град поставлю! Это моя родина, которую обрели все мы - Волынские!
        - Иди, трудись, дел много, воевода!
        Боярин низко поклонился, и отошел, а Юрий прошелся по невысокому земляному валу. Однако фактически неприступному, так его насыпали почти по самому краю глубокого оврага. Удобное для обороны место для города выбрали - по флангам два оврага, с тыла крутой берег Кальмиуса - мелкая речушка скоро превратится в глубокое водохранилище, ибо будет перегорожена плотиной, причем не одной. Лишь со стороны открытого поля сотни жителей прилежно копали причудливо изогнутый ров, возводя стенки земляных бастионов.
        Пока же роль временных крепостных стен играли состыкованные друг с другом телеги и повозки, многие из которых были накрыты полотняными тентами и служили жилищами для переселенцев. За ними, внутри огороженного пространства с половину квадратной версты кипела и бурлила в коловращении сотен людей жизнь.
        По вбитым столбам намечались прямые и широкие улицы, маленькими колышками определялись уже частные владения - размером в сотку - как раз на дом. А кое-где уже к вкопанным столбам присоединяли двойные плетни, и начинали засыпать их, а снаружи обмазывать глиной - обычные мазанки. Неподалеку в карьере поднимались в небо дымки - там вовсю заработало производство по изготовлению кирпичей.
        «Донецк уже никогда не появиться, также как Мариуполь и Луганск. История должна пойти по другому пути. Обязательно иная в этих краях будет - без ярма крепостничества!
        Ненавижу сукиных рабовладельцев, какими именами они не прикрывались. Представляю, как охренеют в Киеве и обалдеют в Москве, когда там проведают, как я назову два последних города, которые обязательно появятся в этом году на их историческом месте.
        И как взовьются поляки, будто им прищемили яйца, когда узнают, на что я начну претендовать в своем полном титуле?!
        Их король Ян Собесский меня «закажет» сразу или попытается вначале по-хорошему договориться?!
        Если второе - то чванливые московские бояре на дерьмо изойдут. Но скорее, всем кагалом взовьются похлеще ляхов. Еще бы - тут даже не самозванство, а посягательство на устои!»
        Мысли текли ровной полосой - Юрий Львович свыкся с мыслью, что жизнь его может быть прекращена кинжалом убийцы в любую минуту, но отступить не захотел бы ни в каком случае.
        Дело пошло на принцип - слишком памятно было ощущение собственной мочи, стекающей по ноге, и воспоминание о полной беспомощности висящего на дыбе человека. И холодные глаза бородатого боярина, что взирал на него, как на кучку куриного помета, которую можно растоптать подошвой сафьянного сапога.
        «Без меня тут справятся братья, одна громкая фамилия о много говорит - Волынские!
        Вон как Иван Петрович воодушевился - считает, что спустя века его род вернулся на землю отцов, пусть и в другом месте. И два его брата сдернули с Белгородчины - терять им нечего. Младший однодворец, у старшего два десятка крепостных - вместе со всеми людьми ушел, как тать, благо весна ранняя наступила и теплая.
        А ведь как не крути, но теперь в глазах московских бояр они изменники и подлежат наказанию!»
        Юрий прошелся мимо телег - люди низко кланялись ему в пояс и принимались дальше трудиться. Даже дети были заняты работой, и отнюдь не бестолковой, как в его покинутом мире - здесь даже крохи совсем иначе воспитывались, и безделью не предавались.
        - В седла, гусары!
        Юрию под узды подвели белую лошадь - чрезвычайно редкая масть, неизвестно где ее добыли в прошлом году донские казаки, среди которых имелись вояки цыганистого типа - а тот народец известные конокрады. Хотя к казакам это никак не относится - они никогда не крадут, а просто берут добычу на острую саблю.
        Опустившись на колено, молодой гусар поддержал стремя - Галицкий легко вскочил в седло, вышколенная кобыла только прянула ушами. Спокойная на диво, неноровистая лошадь ему понравилась с первой минуты знакомства. И вот уже полгода они жили душа в душу, совершая поездки по обширному краю. Поначалу натер себе все что мог, но теперь обвыкся, и верховая езда стала нравиться.
        Десяток панцирных гусар, его постоянный конвой во всех поездках, уже сидел на конях. Жаркие солнечные лучи отражались на серебристых доспехах. Блики скользили на изогнутых дугах с лебедиными и гусиными перьями, на блестящих касках со стрелками, защищавшими лицо от поперечного удара саблей. Кони серой и светло-серой масти, покрытые чепраками такого же цвета - в общем, люди в белой форме и серебристых панцирях на серых лошадях производили впечатление на всех, кто их видел хоть однажды.
        Еще бы - волынские гусары, или «вольные», как их тут с восторгом все называли, от хмурого взрослого мужика, до смотрящего со стороны горящими глазами мальчишки.
        Достались они по случаю, в последнем месяце прошлого года - пришли на отощавших лошадях, сопровождая большой обоз с беженцами. Как смогли дойти по промерзшей земле, при наступивших холодах, одним им известно. Два православных русских шляхтича привели полтора десятка своих «пахоликов», да без малого три сотни беглецов разоренной Подолии, по которой трижды прокатились волнами турецко-татарские полчища.
        Оказалось, что до них осенью докатился слух, что на востоке войска запорожского есть «вольные земли», и где правит потомок королей Галиции и Волыни, что не только принимает православный люд, но всячески привечает несчастных. Народец, совершенно осатаневший от «Руины», разоренный и оставшийся без урожая, а потому обреченный на голодную смерть, от полной безнадеги тронулся в далекий путь, в поисках счастья, понимая, что скорее найдут в дороге смерть.
        И каково же было их изумление, когда они не только дошли, но собственными глазами увидели Галицкую «Вольную» Русь!
        И «доброго короля милостивца, защитника обиженных и угнетенных», о котором в правобережье уже начали слагать сказки и рассказывать их по вечерам детям!
        Сам Галицкий от массового наплыва людей чуть ли не впал в полное отчаяние - за зиму на Донбасс пришло более трех тысяч переселенцев, с весной их поток изрядно увеличился - разорение и голод царили в прежде благодатных и хлеборобных краях.
        В Поместном приказе дьяки и подьячие трудились круглосуточно, переписывая прибывающие толпы. И направляя по слободам для расселения - там хотя и построили дома в расчете на новых переселенцев, и запасли зерна, но никто не ожидал такого «пришествия». Старосты и старейшины взвыли, но сердцем никто не очерствел - принимали всех несчастных, делились куском хлеба в домах. Да и памятку князя все помнили хорошо - «вас приняли и кормили, теперь и вы обязаны так сделать!»
        Впрочем, здесь присутствовал нехитрый крестьянский расчет - рады были не только новым рабочим рукам, благо земли вокруг непочатый край, но и защитникам. Ведь каждый мужчина должен был получить оружие и научится стрелять - без всеобщей воинской службы выжить населению на краю «Дикого Поля» невозможно. С первой травой все жители с напряжением в душе каждый день ожидали прихода ногайцев - а их набеги могли продолжаться чуть ли не круглогодично.
        «Если так дело пойдет и дальше, а к этому и идет, турки и татары готовы к большой войне, то к концу года население моего княжества, как минимум, удвоится. Но лишь бы не утроилось - людей кормить будет нечем, хотя я приказал засевать все что можно и чем можно. Вместо ружей на «славянской» мануфактуре всю зиму сельхозинвентарь ковали бесперебойно, все запасы железа извели.
        Вон как целину бодро распахивают - гектаров, чур, тут все в десятинах измеряют, тридцать уже отработали, и это, судя по охвату, только начало. Торопятся люди с посевной - сейчас каждый день на вес золота. А вон и детки трудятся, никак кукурузу сажают?»
        Юрий остановил лошадь рядом с полем - действительно, ребятишки довольно быстро копали ямки и бросали в них желтые крупные зернышки. Народ из Подолии прекрасно знал кукурузу и давно ее выращивал - так что можно было не сомневаться, что урожай заботливо вырастят и тщательно соберут. Запасы велено подготовить на пять тысяч человек - хотя переселившегося сюда люда едва на пару тысяч.
        На неизбежный вырост народа, который сгонит с родных мест надвигающаяся скорая и жестокая война!
        Юрий тронул кобылу, решив объехать округу. Гусары снова окружили его, внимательно рассматривая окрестности. И хотя они имели обычный для польских «крылатых гусар» вид, вот только пик не наблюдалось вовсе. Главным оружием, кроме тяжелого палаша, разумеется, были два длинноствольных пистоля в кобурах.
        Вот только это не «гладкостволы», а штуцера с пулями Минье - для нынешних времен супероружие. Еще бы - триста сажен дальность стрельбы, девятьсот шагов. На двести саженей можно уверенно попасть в такую крупную мишень как конь. Безлошадный татарин и не противник вовсе, а жертва для палаша. К тому же Галицкий разработал «ноу-хау» - приставной приклад, на манер привычной кобуры к «стечкину», только цельный и с простым зажимом-защелкой.
        Понятно, что время «крылатых гусар» уходит, на смену им придут в европейских армиях кирасиры, если уже не пришли - Юрий точно не знал, когда появятся новые латники, но в том был уверен.
        «Вольных гусар» у него ровно две дюжины - не столько для войны, их ничтожно мало, сколько для показа «величия». «Боярская Дума» буквально потребовала от него завести именно такой эскорт. И он понял их доводы - и в этом мире понты дороже денег!
        Люди умелые, и что главное - лояльные, преданные и надежные, присягу принесли, крест целовали. И в основе этого отношения не только доверие к ним, но их семьи, жены и дети, у некоторых и родители - а тут предательство может выйти боком. Таковы жестокие нравы этого мира - круговая порука не зря в ходу!
        Юрий посмотрел на едущего впереди гусара. Тот держал пику с развевавшимся на ветру прапором, что был поделен наискось. На верхней половине, на синем фоне - вставший на лапы золотистый лев с королевской короной - герб Галиции. На нижней половине изображен старинный герб Волыни - на красном фоне белый скачущий витязь…
        Глава 3
        - Изменился ландшафт, изуродовали край в мое время…
        Юрий долго смотрел на карту, склеенную из листов бумаги. Требовалась особая внимательность, чтобы нанести на ней все нужные обозначения. Недельная поездка принесла для него немало значимого и интересного. Заложен на месте Донецка город Владимир Ново-Волынский и семь переселенческих слобод - они, за исключением Иловайска и Макеевки, вытягивались укрепленной цепью на юг, закрывая от татарских набегов самое уязвимое место - водораздел верховий Кальмиуса и Торцов.
        Осуществлять привязку на местности было невероятно сложно - отсутствовали многочисленные отвалы, терриконы, пруды и прочие следы хозяйственной деятельности человека. Иной раз ему казалось, что он попал в какой-то иной мир, настолько были неузнаваемы вроде бы привычные для него окрестности. А ведь изъездил Донбасс в то свое время вдоль и поперек, считал не без основания, что хорошо знает родной край. Но теперь приходилось давать «новые-старые» названия, чтобы самому не запутаться и иметь какое-то представление о существующих реалиях.
        Сейчас, тщательно нанося на карту значки, и старательно выводя пером, макая его кончик в чернильницу, знакомые с детства названия - Ясиноватая, Авдеевка, Красногоровка, Марьинка и Докучаевск - Галицкий сомневался, а точно ли слободы находятся на том же самом месте. Совершенно незнакомые балки и овраги, множественные перелески и рощи, заросли кустарников и ручьи - тут нужно прожить немало лет, чтобы разобраться во всем хитросплетении рельефа.
        Взяв в руки «карандаш», стерженек графита, обмотанный тканью - Галицкий стал штриховать очерченные овалы, рисуя внутри маленькие деревья. Лесов и перелесков, дубрав и рощ хватало с избытком, но к 21-му веку они были выведены практически напрочь, сохранившись в немногих охраняемых природных зонах.
        Теперь такого безобразия он здесь постарается не допустить - слободы обязывались взамен каждого срубленного дерева высаживать пару саженцев, дабы зеленые массивы не только не оскудели в размерах, но и увеличились хоть на немного.
        Более того, Юрий прекрасно понимал, к чему может привести бесконтрольная распашка земли, как говориться, от края до края. Потому принудительно обязывал старшин и старост следить за размерами полей, чтобы они не превышали двадцати десятин. И обязательно разделялись лесополосами, которые должны были высаживать сами хлеборобы. За отсутствие таковых обкладывался двойным сбором не только злостный нарушитель княжеского указа, но и вся слобода.
        Именно в насаждении круговой поруки Галицкий видел возможность справиться со злоупотреблениями, пресекая их на корню. А то дай селянам волю, то они все окрестности разорят похлеще любых ногайцев - леса вырубят подчистую, рыбу выловят, «копанок» нароют, землю вокруг загадят так, что тошно ходить будет.
        Шалишь!
        Даже обычное дерьмо в ход идет!
        Возле каждой слободы приказано ставить на отдалении ямы, в которых должна была доходить селитра, или ямчуга, как здесь ее называли - важнейший компонент пороха. Туда и сваливали нечистоты, вперемешку с золой и известью. Дело это нехитрое и всем знакомое, особенно беглецам из Московского царства - там на этот счет грозные указы были, один другого страшнее карами разными за нерадение.
        А при тех ямах усадьбы ставили с варницами, при каждой «ямчужного дела мастера» обретались. Жизнь их проходила в сплошном зловонии, на изрядном отдалении от «общества» - запашок ведь шел от мест весьма специфический. Как и от золотарей, что в бочках на телегах должны были каждодневно вывозить «стратегический материал» из всех городских и слободских выгребных ям.
        Требовалось сырья не просто много, а очень много!
        Для того нужно компактное расселение населения в укрепленных слободах - большому числу народа от татар отбиться легче, и «стратегические ямы» наполнять быстрее.
        Для изготовления всего одного центнера селитры уходило два десятка тонн «сырья». В то время как на один ружейный выстрел тратилось до десяти граммов, а на заряд четверть пудового «единорога» без малого килограмм пороха. В составе оного селитра составляла три четверти от общего веса - остальное шло на серу и древесный уголь.
        В Московском царстве варкой селитры повсеместно занимались «частники», продавать ее могли в Пушкарский Приказ, или «дельцам», что имели «лицензию» на изготовление пороха. Минимальная закупочная цена одного пуда селитры от двух рублей десяти алтын. Но последнюю партию удалось приобрести фактически контрабандой. Обошлись княжеской казне жалкие десять пудов «ямчуги» в тридцать пять рублей.
        Цена прямо-таки «кусалась» - но сейчас и за вдвое большие деньги ничего не прикупишь!
        Потому что турецкая армия вскоре выйдет в поход от Очакова, направится к Чигирину - грядет большая война, в которой порох будет расходоваться тысячами пудов. Так что из Московского царства сейчас получить можно от мертвого осла уши, а не порох, придется выкручиваться собственными силами, а они немощные и хилые.
        Юрий предпринял меры еще с первой осени, когда бывшие невольники построили Славянское городище. Прошлым летом уже к северу от Галича соорудили две варницы, да в каждой из новых слобод по одной. Но сырье в ямах только «доходит», надо это тревожное лето как-то пережить - большая война категорически не нужна.
        Та сотня пудов селитры была уже переработана на пороховой мануфактуре в Торском городище, поступление будет только «свое», в несколько пудов. Серу потихоньку выкапывают, благо она встречается в здешних недрах часто, но не в промышленных масштабах, разумеется.
        Однако сырья вполне хватает, даже некоторые излишки остаются - в Приказе Рудных Дел собраны знающие мастера, даже карту составили, где и что в недрах залегает. Изучают край внимательно и дотошно, при помощи местных жителей и казаков. Галицкий даже не ожидал, что люди 17-го века знают о железной руде и прочих минералах так много.
        Именно нехватка пороха остановила производство «единорогов», хотя меди и олова было запасено изрядно. Неудачные испытания первых двух образцов заставили Юрия напрячь свою память не на шутку. И он решил пойти опытным путем - отлили короткие стволы гораздо меньшего калибра и веса, всего на шесть пудов каждый.
        Напрягли хилые технологические возможности, изготовив гигантские сверла. И попросту рассверлили стволы примерно до 76 мм, используя привод от водяной мельницы. И вышли весьма неплохие пушки, которые он сразу окрестил «трехдюймовками».
        Вместе с лафетом весят до двадцати пудов, стреляют чуть ли не на километр, немногим меньше принятой здесь версты. Да и скорострельность приличная - испытал на них картузное заряжание из пяти элементов - ядро, граната, шрапнель и картечь - ближняя и дальняя. Странная штука память - гуманитарные науки его страшили в школе, зато с «железками» любил заниматься до самозабвения. И хотя историю войн почти не знал, но вот само оружие, что старинное, и тем более современное изучал в охотку, запомнив, как выяснилось здесь, очень многое из увиденного и прочитанного.
        Хорошо, что в первую зиму составил перечень измерений, постаравшись подогнать пяди и аршины, которых оказалось тут превеликое множество, в привычные для него сантиметры и английские дюймы. Презабавная вышла система - в сажени три аршина или семь футов, два вершка равны трем с половиной дюймам. Пришлось даже изготовить первые эталонные образцы и лекала, чтобы навести хоть какой-то порядок в общих мерах, систематизировать производственный процесс.
        Мастеровой и ремесленный люд оказался сообразительный - стандартизацию приняли с нескрываемым одобрением, а ведь это первый шаг в мануфактурном производстве с разделением труда для поточного изготовления. На ружьях и штуцерах процесс понемногу отработали, потом сделали полдюжины «трехдюймовок» с унифицированными лафетами и взаимозаменяемыми деталями, и лишь теперь изготовили два «единорога». Испытания прошли успешно - осталось только в бою выяснить их эффективность против татарской конницы…
        - Государь! Ногайцы! Большой массой к Дружковке идут!
        - Совсем оборзели - никак на Галич нацелились, - Юрий поднялся из-за стола, настроение немного приподнялось. Все же ожидание неизбежной войны всегда тягостное…
        Глава 4
        - Совсем страх потеряли, сволочи! Придется дать урок, который они надолго запомнят, - Юрий смотрел на темную массу ногайцев, что в версте колыхалась у крепостных валов. И громко скомандовал:
        - Огонь!
        Оба единорога громко и дружно рявкнули, выметнув из себя густые клубы белого дыма. Гораздо меньше грохота издали их сильно уменьшенные копии - однако тоже впечатляюще. Расчеты тут же принялись перезаряжать орудия, действуя умело и сноровисто, а Юрий увидел в воздухе два небольших разрыва.
        Нехитрое изобретение английского капитана, чьим именем была названа «шрапнель», сработало эффективно, взорвавшись над головами татарских всадников. В русской армии их называли «картечными гранатами» - в полое внутри ядро засыпали двести грамм пороха и полкилограмма чугунной картечи. И вставляли деревянную трубку с делениями, набитую порохом. А далее все просто - определяли на глазок дистанцию стрельбы, и с помощью клина увеличивали угол возвышения ствола. И при необходимости «колдовали» над трубкой - укорачивание оной уменьшало время горения, и, следовательно, разрыва гранаты на более коротком расстоянии.
        Простейшее изобретение англичанина буквально «охладило» горячих французов, осыпаемых сверху чугунными обломками с мелкими «горошинами». Так и сейчас - в первую минуту татары даже не поняли, что происходит. Раненые всадники захрипели, лошади заметались, сбившись в кучу-малу, и тут же над ними разорвались новые «гостинцы».
        Одно плохо - пороха едва хватало разломать корпус гранату, дробь поражала людей благодаря силе инерции, а не разрыву, который был смертоносен в воздухе, а не на земле. Но трех залпов хватило, чтобы татары сообразили, что у гяуров появилась артиллерия. Тем более, «трехдюймовки», стреляя на пределе дальности, ухитрились поразить плотную конную массу небольшими ядрами, пробивавшими лошадей насквозь.
        Орда резво отхлынула, ошеломленная полученным отпором, и воевода Зерно не стал упускать удобного случая - Смалец сам повел стрельцов за валы, но не на вылазку, а в генеральный бой. Что ж - вполне разумно, отряд у него хоть и небольшой - три сотни успевших собраться «славянских» ополченцев - но вполне сильный, чтобы закрыть ногайцам путь отхода.
        Юрий посмотрел в сторону Торского городища - Незамай тоже воспользовался моментом, и сейчас спешно выводил за крепостные валы еще две сотни стрельцов.
        - Пора нам выступать, а то ногайцы не могут выбрать, на кого раньше напасть следует. Орудия взять на передки! «Стремянные» и гусары, в атаку! «Надворные» стрельцы следом! Артиллерия в прикрытии, поддерживает огнем! Трубить наступление!
        Главные силы галичан находились в Княжьем городище и Стрелецкой слободе. Сейчас под началом Юрия были уже не наспех обученные «огненному бою» мужики, как у Смальца или запорожца, в наступление пошла самая настоящая регулярная армия, которую на манер гетманской «гвардии» стали именовать «надворной».
        Три сотни пехоты, одна из которых вооружена нарезными винтовками, сотня конных стрельцов, гусарский конвой, по паре больших и малых «единорога» - даже в одиночку для гораздо большего татарского отряда более чем опасный противник. Но сейчас русских в поле почти тысяча обученных военному делу человек, все в зеленых кафтанах, в ружейных стволах пули Нейслера и Минье, о которых в этом мире еще не знали.
        Отпрянувшие было от города, татары изрядно воодушевились от картины вышедших, как им показалось, на вылазку гяуров. Видимо, или не знали о прошлогоднем разгроме в степи, либо не придали их беи тем схваткам значения, не сделав должных выводов.
        Степняки перегруппировались - большая масса, примерно в полторы тысячи всадников, развернулась лавой против вышедших из Княжьего городка русских. Два других отряда, по пятьсот-семьсот сабель, пошли в атаку на фланговые русские отряды, что уже встали в каре, выдвинув по паре малых «единорогов». Юрий выстраивал стрельцов в развернутом строю тремя шеренгами каждую сотню, конница встала во вторую линию. Орудия с правого фланга уже готовились открыть огонь картечью.
        Галицкий прекрасно понимал замысел ногайцев, успев с ними повоевать в степи - сблизиться на две сотни шагов и забросать противника стрелами. Затем атаковать и рассеять врага, обратив русских в паническое бегство, и на их плечах ворваться в город. А там заняться любимым и увлекательным делом - грабить беззащитные поселения, насиловать женщин, вязать к повозкам с наваленным добром «гроздьями» новых невольников. В крепких рабах в Крымском ханстве царит вечная нужда, а на главных рынках Константинополя огромный спрос на белокожих рабынь из северных стран, среди которых особо ценятся девственницы.
        - Стрелкам палить по готовности!
        Отдав команду Юрий внимательно стал рассматривать катящийся вал татарской конницы. Правый фланг русского построения окутался белым дымом. Восемь десятков винтовок, с длиной нарезного ствола в два фута - как у германского «маузера» 98К - и увесистой пулей крупного калибра внутри, начали производить опустошение среди орды. От рядов двух других сотен дыма виделось намного меньше - там такими винтовками был вооружен лишь один взвод из четырех, два десятка стрельцов.
        Однако результаты стали хорошо видны, особенно на правом фланге - там началась сумятица, массовый конский падеж. А когда татары сблизились на полкилометра, русские шеренги окутал густой пороховой дым - стреляли все, лихорадочно перезаряжая ружья. «Единороги» палили картечью - первый раз выбросив по всадникам дальнюю, а вторым и третьим залпами уже ближнюю. А в последней полторы сотни крупной дроби в связке, весом в добрые полпуда - почти 8 кг.
        - Теперь, чумазые, надеюсь, вы на своей шкуре узнали, в чем преимущество продольного фланкирующего огня перед фронтальным?! Да уж - пушечная картечь ужасная штука!
        Юрий зло ощерился, тихо матерясь про себя. Все вышло как он и задумал - сильный правый фланг его построения начисто снес первые татарские волны еще на полпути, но другие степняки этого не поняли сразу. И теперь их центральная масса была взята в два огня. Какие там луки со стрелами - тяжелые пули из нарезных стволов валили коней, орудийной картечью сносило целые группы всадников.
        Налицо полное превосходство даже такого относительно дальнобойного огнестрельного оружия перед архаичным средневековым, времен походов Чингисхана и нашествия Батыя на Русь.
        - Кавалерии в атаку! Общее преследование на Славянск - нужно там их добить в землю по ноздри! Трубить сигнал!
        Галицкий с упоением вдыхал пороховой дым. Неожиданно для себя он ощутил какую-то необъяснимую радость - смерть врагов приносила не жалость и скорбь, а нечто сродни легкому опьянению. Но в тоже время разум просчитал варианты, выбрав нужный.
        «Все правильно - нужно бить западный отряд, отсечь им путь назад, в степи. Пусть идут всей массой на восток и переправляются через Торец, там бродов много. Вглубь нашей территории нужно теснить крымчаков - лошади у них за зиму отощали, и еще не набрали должных сил. Далеко не уйдут - догоним, зажмем и до последнего истребим!
        Главное сейчас взять у них заводных коней, отбить - без них орда обречена, и не уйдет от погони!»
        Гусары и конные стрельцы Стремянной сотни уже врубились в бегущих татар, выходя наискосок в тыл вражеской орды, что чуть не смяла с первого наскока стрельцов Смальца, но те от нее каким-то чудом отбились, не дали разорвать каре. «Единороги» перешли на шрапнель, стреляя на пределе дальности по удирающим во всю прыть «людоловам». А вот «трехдюймовки» молчали - упряжки с пушками сопровождали стрельцов, что устремились вперед, желая преградить путь бегства…
        - Государь, это бей, из-под лошади вытащили. Живой, и даже невредимый вроде. Лается по-нашему!
        Юрий равнодушным взглядом посмотрел на довольно упитанного татарина в пластинчатом доспехе, с расквашенным носом, из которого текла струйка крови. Дорогой парчовый халат был грязен и засален, весь в пятнах и копоти. Но вид высокомерный, чванливый - ничего страшного, сейчас будет урок подханку на всю жизнь.
        - Кол вкопать здесь, и это мурло немытое на него посадить - пусть окрестности побоища обозревает!
        - Как на кол…
        - Правильно сказал, чумазый, - каком тебя и будем сажать, даже жирком острие смажем, чтоб лучше вошло!
        - А выкуп, урус! Большой выкуп дам!
        - Дайте ему пару раз по морде, хорошенько! Пощечин - а то зубы ему выбьете, и я речи не пойму!
        Приказ был тут же выполнен - два телохранителя отвесили подханку знатных лещей, кровь из разбитого носа брызнула в стороны. Галицкий заговорил медленно, внушительным тоном - и смотрел на ногайца как на вошь, словно размышляя, сразу раздавить или помучить.
        - Я государь и князь Галицкий и Ново-Волынский, Юрий Львович, второй этого имени. Это мои владения, и любой враг, кто сюда осмелится прийти, будет здесь и закопан - только так дам каждому недругу своей земли. Запомни это и другим передай. А еще раз назовешь меня урусом - подыхать будешь долго и в мучениях! Ты понял?! И какой ты выкуп сможешь заплатить за свою шкуру?!
        - Пятьсот рублей, князь…
        - Тысячу, бей! И двадцать пудов свинца!
        - Но у меня нет свинца…
        - Меня это не касается - если через три месяца не будет денег и свинца, пожалеешь, что на белый свет появился. В яму его! Найдите татарчонка среди ногайцев, который этому бею служит - поедет в орду за выкупом. Остальных под нож пустить - пленных не брать!
        Глава 5
        - Постой, князь! Не трогай моих людей - я тебе за них богатый выкуп дам, - бей умоляюще уставился на Юрия горящим взором, машинально облизал сухие губы.
        «Допекло тебя, чумазый! Наконец то в этом долбанном мире законы современного бизнеса сработали - а то мне все казалось, что они тут свихнулись от кровожадности, и нормально договариваться уже не могут. Но стоило лишь показать, что ты такой же, как они, только совсем «отмороженный» на больную голову, так сразу же князем стал, и говорить со мной можно и нужно вежливо.
        Только ты на слабой позиции, ногаец - тебе очень нужен уже мой товар, пусть из твоих абреков, а мне ты не нужен как покупатель. Так что доказывать надо, причем старательно, настаивать и уговаривать, что ты предложишь мне самую лучшую цену!»
        Юрий внимательно осмотрел три десятка растрепанных степняков, что испуганно сжались кучкой, с тоской посматривая на обступивших их «крылатых гусар». Но все еще в кольчугах, в отороченным мехом железных шлемах, с пустыми ножнами - сабли у них отобрали, полностью разоружив и надавав тумаков для покорности.
        Перед началом боя он впервые приказал стрельцам обязательно взять пленных, надеясь, что среди них окажется какой-нибудь «полевой командир» с которым можно будет «перетереть» насущные вопросы. Вот и отловили старательно всех, кто выглядел чуть побогаче, чем обычные степняки - кольчуги и сабли о том и говорили.
        И самый интересный персонаж - татарчонок лет пятнадцати, с дрожащими от страха губами, своим лицом чем-то смахивал на плененного бея, и на голове нахлобучен шлем с золотой насечкой, явно не из бедной семьи парень. Вот только вид не бывалого воина - явно в первый набег пошел и попал сразу в бойню. И рассеялись все детские мечты разом, столкнувшись с жестокой реальностью.
        «Мажор, явно, пацан. Сынок богатого папаши - что сейчас сидит передо мной на заднице ровно, и меня упрашивает. Нормально - теперь можно начать шантажировать, а то мне уже надоело воевать - два года уже в кровавой луже барахтаюсь, как та свинья в грязи!»
        - Даже если я у тебя за каждого твоего война по сто рублей возьму, не то, что у тебя, у всех ногайцев денег не хватит для выкупа! Сумма даже все Крымское ханство придавит своей ношей!
        - Я тебе дам по сто рублей за каждого!
        - Хм. Не верю! Нет у тебя таких денег, бей!
        - Я глава могущественного рода Ширинов, Мехмет-бей! Ты получишь свои деньги за всех моих воинов, что попали к тебе в плен! Я тебе их соберу и выплачу до последнего акче!
        Ногаец говорил с нескрываемой гордостью, будто деяния его рода должны были знать все вокруг. Может Смалец или Незамай знали, но только не он - не до того было, чтобы татарские родословные изучать, и так дел и хлопот навалилось - мама не горюй!
        - Твоя орда тут разбита, бей?!
        - Мои войны не разбиты, они отошли! И еще придут и покажут всем остроту своих сабель!
        - Покойники саблями махать не смогут!
        Юрий постарался ответить самым равнодушным голосом. Сразу сбивая татарина с позиции, на которой тот с дуру попытался утвердиться. Именно так нужно перетирать ключевые вопросы, не давая занять своему оппоненту на «стрелке» выгодное положение.
        - Они ведь все покойники, хотя не ты, не они о том пока не знают! Ты хоть посмотрел, с какого расстояния мы твоих нукеров «огненным боем» доставали?! Посмотрел?!
        - Оружие самого шайтана, - пробормотал татарин с побледневшим лицом. - Правоверные таким не воюют, это колдовство! Пищали не могут стрелять так далеко!
        - Могут, бей, еще как могут! Но только у моих воинов, ибо ведом мне рецепт зелья тайного, и если его подсыпать в обычный порох, то втрое дальше стрелять можно, и очень точно. Вот он, мой секрет!
        Галицкий достал из газыря «карандаш», которым постоянно пользовался в дороге для записей и показал ногайцу, что впился в него горящим взглядом. Затем нарочито старательно упрятал его обратно, и, наклонившись, со зловещей ухмылкой на лице, негромко заговорил. Демонстративно стараясь исключительно для Мехмет-бея, как он сам якобы не хочет, чтобы кто-то подслушал их разговор:
        - Лошади твоих нукеров, что в страхе бежали от огня ружей, за зиму отощали, бей. Заводных у них нет, мы их захватили! Так что твоя орда далеко не уйдет, у моих стрельцов кони свежие и откормленные. Знаешь, что будет дальше, Мехмет?!
        Мы догоним твой отряд, и будем из ружей убивать лошадей, одну за другой, вначале десятки, потом сотни, и, наконец, перебьем всех - так что даже горестного вестника не отправят в кочевья поведать людям, что нет больше народа Ширинов!
        «Чего же это ты так, чумазый, взбледнул?! Нагнал я на тебя жути?! А ты что хотел, варенья на завтрак? Причем, я ведь тебе истинную правду сказал. Именно такой и впредь будет будущая война - вначале массовый забой лошадей, потом спешенных всадников избиение беспощадное, ибо лук против штуцера не оружие!»
        - Половину твоих воинов мы перебьем - дабы другую половину заставить оружие на землю положить и самим себя веревками повязать. Ушло за Торец до тысячи твоих ногайцев, может чуть больше, бей. Хватит ли у тебя денег, чтобы мне пятьдесят тысяч рублей уплатить за полтысячи воинов, которых я в живых оставлю?!
        Мехмет-бей выпучил глаза, с ужасом взирая на Юрия, который заговорил с ним до жути ласковым голосом. В таких беседах никогда нельзя угрожать со слюной изо рта и топать ногами, а нужно делать так, чтобы каждое твое слово мутило сознание оппонента, нагоняя на него ужас от осознания безысходности положения.
        Доводить до безнадеги, короче!
        «Сейчас начнет меня «крышей» пугать - более никаких собственных доводов у него не осталось. И в этом моментальный проигрыш всей позиции - ибо сам по себе ты уже не самодостаточен!»
        - Хан тебе этого никогда не простит, князь. Сюда придет огромное войско осман, янычары придут, и пушками снесут все твои городки, что тут возвели за три лета. И ружья тебе не помогут…
        «Блин, как дети малые - распальцовку правильно делать нужно! Детский сад, горшечная группа - а мой папа твоего сильнее и забросит на крышу дома! А мой дед еще круче - он твоего папу в асфальт закатает и гравием сверху присыплет. Как все до тошноты знакомо! Времена идут, а люди совсем не меняются!»
        - Ты думаешь, хан и сам султан сделают такую превеликую дурость ради одного тебя, Мехмет-бей?! Ради мести?! Не смеши степь, а то даже ковыль много лет людям о том с хохотом рассказывать будет!
        Они очень умные люди и сразу зададут вопрос - почему князь Юрий не передал секрет порохового зелья московитам или ляхам?!
        Ты ведь знаешь, что царские стрельцы и польские пахолики до сих пор не стреляют так далеко, как мои люди?! Ведь не стреляют?
        - Слава Аллаху! А то бы в набеги ходить стало бы трудно…
        Мехмет осекся, поняв, что проговорился, и с тоской в глазах посмотрел на Галицкого взглядом побитой собачонки. Татарин потерял всю уверенность, затравлено озирался.
        «Клиент дозрел, теперь нужно его дожать окончательно, чтобы начал доится в подставленное ведерко. Причем добровольно, даже пальцами не нужно будет жать его за вымя. Не я такой - жизнь тут такая, со своими законами и понятиями! Кстати, и это приятно - они очень похожи на те, что царят в моем мире среди власти и бандитов!»
        Юрий усмехнулся, и пристально глядя в переносицу татарина давящим взглядом, медленно роняя слова, заговорил…
        Глава 6
        - Если войска султана, или конные тысячи ногайцев и крымчаков хана из рода Гиреев окажутся на моей земле - то секрет порохового зелья немедленно станет известен московитам и ляхам. Они друг друга терпеть не могут, на дух не переносят! Но перед тем как передраться между собой вдрызг, твое ханство уничтожат, всех людишек без всякой жалости перебьют, либо в рабство продадут. И так оно будет, Мехмет-бей!
        Юрий остановился, глядя на капли пота, что выступили на лбу ногайца. Тому стало явно не по себе от такой угрозы, высказанной без всякой ненависти и вообще равнодушно.
        - Ляхов я ненавижу - но они от меня далеко, так что не дотянутся мне собственными руками. Но османам смогу помочь. Потому что если на мои земли нападут московиты - то секрет зелья уже окажется у янычар султана Магомета. А уж с его помощью они легко овладеть смогут Веной, у стен которой они давно топчутся, и Варшавой с Москвой.
        Юрий с мысленной ухмылкой наблюдал, как загорелись глаза ногайца, понимая, что наживку он заглотил. И запомнил слова в точности, но теперь поклевку следовало сорвать.
        - Только секрет и султан с ханом не получат - московиты тоже не дураки и воевать со мною не будут. А ногайцы пусть вторгаются на мои земли - я даже рад, что ты в набег на меня нынче пошел, Мехмет-бей! Очень кстати в удачное время, и знаешь почему?
        - Почему, князь?
        Мехмет спросил чисто машинально - пот продолжал литься по его лицу. И хотя Юрий видел, что его уже боятся, но бдительности не терял, хотя внешне был спокоен и вел себя безмятежно. Просто знал, что если пленник дернется его убить, даже с голыми руками - то будет либо застрелен, или насажен на клинок. На подобных переговорах всегда нужно держать оружие под рукою, но не хвататься за него.
        Никогда нельзя показывать противной стороне, что ты хоть в малости ее опасаешься - но держаться настороже. Потому что в жизни бывали неприятные инциденты!
        - А ты мне повод дал пройтись по степи огнем и мечом. Люблю я это дело. В прошлом году кочевья ваши разорил и обоз с богатствами и невольниками у ногайцев отбил - одной серебряной посуды на десять пудов досталось, да людишек с тысячу освободил и на землях своих поселил. А уж всякого добра на две сотни возов было навалено доверху - хорошо вы, ногайцы, Слобожанщину пограбили. За меня все дело выполнили, и, надеюсь, в этом году ваши набеги удачными выйдут.
        - Почему, князь?
        - Грабить единоверцев грешно, бей. Согласен?
        - Да, князь. Аллаху такое противно будет!
        - Вот я о том и говорю. Так что я граблю грабителей - то всем богам угодно! Твои соплеменники тщательно все выгребают, потому им даже благодарный я, в какой-то степени. Так что нынешним летом куда большие богатства доставлю, и людишек поселю на землях своих. Ведь мне набегом ходить, ха-ха, в московитские земли на единоверцев нельзя, да и зачем рыскать по всем углам, добычу собирая?!
        Я лучше одним махом вас в степи ограблю, назад все отберу, сухую траву подожгу, когда ветер на кочевья повернет - как в прошлом году. Вот так богатеть нужно, бей!
        «Ух как тебя колбасит, чумазый, как возмущение распирает. Дескать, мы честно грабим в поте лица, шкурой постоянно рискуя. А тут появился орел-падальщик, налетает внезапно, все добро себе забирает, и удирает, поджигая за собой степь. И ничем при этом фактически не рискует. Побольше нужно в разговоре цинизма и «отмороженности» - тут такое поведение здесь всячески приветствуется!»
        Юрий закурил сигару от принесенной охранником головни, и выдыхая дым, посмотрел на совершенно ошалевшего от откровений судьбы ногайца. Окинул взглядом поле сражения - там вовсю шла «мародерка», то есть сбор трофеев, если говорить официальным языком. Пленных добавилось на десяток, их согнали в общую толпу. Ногайцы были очумевшие от побоища, трясли головами и выглядели сильно помятыми - видимо, затоптали во время панического бегства.
        - Так что вернемся, бей, к хлебу насущному. За тебя тысячу рублей выкупа взять святое дело - меньшая сумма тебе в оскорбление, да и Коран не позволит. Там четыре десятка твоих людей с сыном стоят, участи своей ожидают? Так ли, Мехмет?
        - Да, князь, - тихо отозвался ногаец, - там мой младший сын Девлет, названный в честь знаменитого хана.
        - С них, за каждого по «соточке», бей, выходит. Если по сто рублей на сорок воинов прикинуть, то четыре тысячи. Орду твою, раз ты просишь, я отпущу восвояси, так и быть. Их там с тысячу наберется, а потому пусть все награбленное, что успели присвоить, оставляют, моим поселянам горестей не творят. С каждого возьму по рублику - и свободны, как ветер в поле. Так что с тебя шесть тысяч рублей, Мехмет-бей!
        - Как по рублю?!
        - Вообще-то надо было по три взять - патологоанатомы меньше за визит не берут. А вы тут пришли, пошумели, набезобразничали. Сам посуди - уйму твоего народа побитого похоронить нужно - завоняют ведь? Или ты хочешь своих нукеров падалью сделать и шакалам скормить?! Не хочешь?! Что головой мотаешь?! Опять же - столько конины съесть невозможно! Солить в бочках придется, а это хлопоты, вялить и коптить. Не пропадать же добру понапрасну, - Юрий размышлял вслух, наблюдая, как ногайца от его слов прямо затрясло. Пот потек уже ручьями.
        Нет, если денег у тебя нет и людей не жалко, так мои стрельцы уже в седлах сидят. Пойдем походом и к завтра к вечеру перебьем всех твоих нукеров. Но опять хоронить много, и лошадей куда девать…
        - Не надо, князь. Рубль достойная цена за все те хлопоты, я согласен, - вид у бея был, как говорится, краше в гроб кладут. Он шевелил губами, видимо, подсчитывая свои ресурсы, и было видно, что они у него крайне ограничены, так как лицо вытягивалось прямо на глазах. Еще бы - как не крути, но почти три центнера серебра выходило.
        Через минуту бей с отчаянием в глазах произнес:
        - Мне не собрать столько денег, князь. Надо посылать в Крым к Ширинам, они мне помогут - мой род служит им много лет. Мы ногаи ходим под рукой хана, а Ширины его выбирают. Они влиятельный род, и очень богатый - заплатят выкуп за своего верного слугу.
        «Так, понятно. Ширином он назвался из-за понтов, надеясь, что громкое имя знают все. Может быть, и знают, но я о том не ведал. Мелюзга, короче. То к лучшему - с таким будет проще договориться. Свой человек в ханстве очень нужен, я ведь о местных раскладах и ногайских терках вообще ничего не знаю».
        - Просить у сильного нельзя, становишься слабым, бей, - усмехнулся Юрий. Мехмет только судорожно кивнул в ответ на его слова - русским языком он прилично владел.
        - А потому отдашь выкуп мне из добычи, очень богатой добычи, которая ждет тебя на дороге. Нужно только вовремя сделать правильный выбор, бей, и уже твой род, а не Ширинский, станет очень влиятельным и богатым в здешних местах. У тебя есть враги среди ногаев?!
        - У кого их нет, - уже философски отозвался Мехмет-бей, пожав плечами. Ногаец успокоился насчет своего будущего и просто ждал предложения, которое уже распалило алчность.
        - И кто они?
        - Маткул главный, он со своими нукерами на Изюмский шлях в орде пошел. А мне достался Кальмиуский - мой род самый сильный - у меня двенадцать сотен нукеров…
        На последних словах ногаец немного загрустил, Юрий мысленно прикинул варианты и спросил прямо:
        - Твои на правом крыле шли и в центре, так? А перебиты и бежали в степь обратно другие рода?!
        - Ты верно сказал, князь. Совсем худые они, никчемные - таких шелудивых собак много в степи. Их не жалко, - Мехмет кивнул на поле, усеянное трупами совершенно спокойно. - Смяли они нас в бегстве, шакалы, вот ты меня, сына и моих людей и полонил. А то бы ушли…
        - Все что не делается - все к лучшему! Как только Маткул со своими с добычей возвращаться станет - дай знать. И Маткул тебе докучать больше не будет, никогда! Его добыча станет моей добычей, а его нукеры…
        - Станут мертвыми, князь. Я все понимаю!
        - Нет, его нукеры станут твоими нукерами, Мехмет-бей!
        - Как так, князь?!
        Ногаец потрясенно воскликнул, но Юрий продолжал хладнокровно, словно не видя его изумления.
        - Я их всех захвачу в плен! Выкупиться они не смогут, а потому ты их выкупишь всех. И кому будут принадлежать их кочевья, жены, дети? И не тебе ли они станут служить впредь?!
        - Конечно мне, князь, - ногаец оживился не на шутку. - Но как я найду деньги на их выкуп?!
        - Иди на Изюмский шлях следом, и уходи в сторону. Выкуп возьму ямчугой, свинцом, сукном и прочим добром. Будут медные пушки и порох - возьму тоже. А ясырей отдашь в обмен на маткуловцев. И сюда больше походами не ходи, здесь смерть ждет!
        - Я понял это князь, - ногаец аж заерзал от нетерпения. - Никогда не приду и другим скажу не ходить…
        - А вот это зря, - усмехнулся Юрий. - Всем своим врагам скажи, что здесь богатств много, а мне только сообщи заранее, куда и когда пойдут. Их беи здесь умрут, а нукеров и рода их ты снова «выкупишь». Пройдет десять лет - и ты будешь самый сильный в степи - и не крымские Ширины тобой командовать будут, а сам им станешь судьбу определять. А я тебе помогу - верную службу пожалую. Ты знаешь кто я?
        - Князь…
        Мехмет-бей несколько растерялся, с удивлением смотря на Галицкого. Юрий только усмехнулся в ответ. И произнес, стараясь правильно произнести греческое слово, о котором ему поведал отец Изекиль:
        - Король Червонной и государь Новой Руси, что здесь мною основана. Князь Галицкий и Ново-Волынский, иных земель автократор и самодержец! Из рода королей Галицких, Юрий, второй этого имени!
        Интерлюдия 1
        Киев
        25 июля 1677 года
        - Владыко, непонятные дела творятся в южном Галиче. Ты велел мне сообщать, если что будет странное.
        Митрополит Антоний Винницкий отвлекся от размышлений и внимательно посмотрел на архимандрита Фотия, одного из немногих клириков, кому он мог полностью доверять.
        - И что там случилось такого, что встревожило?
        - Князь Юрий Львович объявил себя автократором тех ногайских земель, что занял силой оружия. Очень необычных ружей, владыко, что стреляют на версту. И точно попадают при этом!
        - Ты в этом уверен?
        Митрополит происходил родом из шляхетской семьи, и, хотя в отличие от московского патриарха, не воевал в молодости, но в военном деле разбирался прилично и был сведущ во многих вопросах.
        - Что тут необычного? Он вооружил своих стрельцов нарезными мушкетами или пищалями, вот они и стреляют на такое расстояние. Ты говорил, что в своем стольном граде у него есть большие оружейные мастерские - видимо, сманил к себе знающих работников.
        - Да, ружья там делают отличные, я видел у запорожцев кошевого. И бьют на шестьсот шагов. А нарезные еще дальше стреляют. Необычно только то, что их заряжают также быстро. Я воевал с ляхами вместе с атаманам Кривоносом - и знаю, как трудно протолкнуть пулю через нарезы. Иной раз молотком бьешь с силою, и долго.
        - Значит, все в дело в пуле. Надо раздобыть одну и посмотреть, думаю в ней хитрость.
        - Вот она, владыко, - Фотий поставил на стол небольшую коническую пулю, с чуть закругленной верхушкой, похожую на наперсток. Антоний взял ее пальцами, покрутил. Чуть тяжелее обычного свинцового шарика, которые он в юности загонял в ствол пистоля, увесистая.
        - Я стрелял из гладкоствольного ружья запорожского казака, он мой крестник, - Фотий посмотрел на митрополита. - Удивительная вещь, скажу тебе сразу, владыко. Странно только, что эта идея никому в голову раньше не приходила. А князь Галицкий оказался настолько талантлив и сведущ в воинском деле, что такое смог придумать.
        - Ничего удивительного, иначе бы он не смог бы, который год, не только отражать набеги ногайцев, но и ходить в степь, разоряя их кочевья. И этим летом нанес большой урон орде - говорят, много сотен степняков убито под стенами Галича.
        - Так оно и есть, вроде как целую тысячу магометан начисто истребили и прогнали с большим соромом восвояси.
        - Древняя кровь королей проснулась в его жилах, и выбрала его мечом в защиту православия и наказания неверных!
        - Я сам на это надеюсь, владыко. Собственными глазами читал королевские грамоты и тронул корону Даниила Романовича! И приложился устами к его кресту!
        Фотий истово перекрестился - весной он побывал в Святогорской Лавре - там, в церкви были выложены драгоценные реликвии галицких королей. К ним шли с почитанием множество паломников, и там же, преклонив у алтаря колени, приносили присягу князю Юрию Галицкому многие сотни и тысячи переселенцев на эти благодатные земли.
        Под видом монаха Фотий посетил сам Галич, и был поражен размерами большого города, с дымящимися трубами нескольких мануфактур, и дымами над многими мастерскими и домами. И самое удивительное, что везде топили черным, блестящим «горючим камнем», который завозили в город еще осенью на больших возах.
        Да и князь произвел на архимандрита самое благожелательное впечатление - суровый воитель в блестящих латах, в окружении волынских гусар. Но при этом милостивец и очень внимательный к собственному народу, заботу о котором проявлял каждодневно.
        - Князь объявил себя автократором всех земель? Он очень смелый правитель, такой бросить вызов, как крымскому хану, так и московскому царю. Опрометчиво и безрассудно называть себя прилюдно самодержцем. Или тут кроется совсем иное…
        - Да, владыка. Вот письмо от брата Изекиля, из Святогорской обители. В лавре есть старинный греческий свиток из княжества Феодоро, он сделал из него выписку. Я нашел этот свиток в хранилище, владыка, вот он. Правда, несколько лет тому назад он был немного попорчен.
        Архимандрит протянул Антонию потрепанный временем свиток - тот пробежался по нему глазами. Читал митрополит на греческом также быстро, как и на русском или польском. Ведь он уже год как экзарх Константинопольского патриархата.
        Просмотрев свиток, митрополит надолго задумался над прочитанным. Хотя некоторые слова заметно попорчены, но имелась копия, и можно было восстановить текст полностью.
        - В нем есть кровь правителей Феодоро, уничтоженных османами. Не знал, что один из его предков был женат на княжне. Это меняет дело - князь Юрий Львович имеет полное право так называться. Сделай несколько списков грамоты, думаю, они пригодятся.
        - Уже посадил переписчиков, владыко!
        - Хорошо, ты предусмотрителен.
        Митрополит задумался, вспоминая прожитую жизнь. Четверть века тому назад, после победы гетмана Богдана Хмельницкого под Зборовым, король Ян Казимир одобрил его назначение на епископскую кафедру Перемышля. Однако на следующий год, после поражения казаков под Берестечком, кафедра была отдана торжествующим королем униатскому епископу Прокопу Хмелевскому.
        Однако паства с православной шляхтой воспротивилась этому решению, и Антоний дважды отвергал домогательства униатов, отстояв кафедральный собор. Это создало ему репутацию ревностного защитника православия, и спустя двенадцать лет он получил три голоса епископов из Львова, Луцка и Перемышля, и при полной поддержке гетмана Павла Тетери был избран митрополитом Киевским. Однако другие избиратели поддержали епископа мстиславского Иосифа.
        Польский король, желая продолжения дальнейшего неустроения православных земель Правобережья, утвердил сразу двух митрополитов, чем вызвал полное смятение в умах. Антоний пытался добиться своего избрания у восточных патриархов, но успеха не добился. И до смерти в прошлом году Иосифа был признанным митрополитом в Галичине, Волыни, Холмщине и Перемышле. И лишь в прошлом году польский король признал полное его право, так как Антоний имел уже две привилегии.
        Но тут воспротивился московский царь, посол Тяпкин откровенно сказал, что его избрание будет зависеть от того, как он будет верно служить государю Федору Алексеевичу. И хотя митрополиту приходилось принимать участие в переговорах, на которых православных принуждали к унии, Антоний сумел отстоять греческую веру. Он отринул католичество, не пожелав даже рассматривать посулы и предложения. И всегда ощущал поддержку именно из Волыни, где православному населению приходилось особенно тяжко. Панство всячески угнетало его паству, хлеборобов и селян обкладывали непомерными податями и называли быдлом, а горожан или не пускали в цеха, либо ремесленник до конца жизни работал подмастерьем, так и не став мастером. А православных священников часто изгоняли из родной земли - и несколько из них обрели защиту и опору именно в Новой Волыни, под рукой князя Галицкого.
        - Тебе надлежит немедленно выехать в южный Галич. И там принять новую кафедру - думаю, в Константинополе будет одобрено ее создание в самом скором времени - я уже отправил посланцев.
        Очнувшись от размышлений, негромко произнес Антоний. Митрополит задумчиво посмотрел на лежавшую перед ним на столе свинцовую пулю, и окрепшим голосом добавил:
        - Зрю, что на юге сейчас многие дела происходить будут, и начинаются они незаметно. Но то, как с крутого склона горы падающий валун может вызвать сильнейший камнепад!
        Глава 7
        - Великоватый кусок для нас оказался. Если не проглотим его сразу, то подавимся!
        Юрий спокойно наблюдал за татарской конницей, лихорадочно предпринимавшей замысловатые маневры. Судя по всему, степняки были серьезно озадачены, столкнувшись с сильным и основательно вооруженным врагом, которого просто не должно быть в их степи, вблизи родных кочевий. И только что нагло отобравшего у крымчаков огромный обоз, в котором вся награбленная в русских селениях и городках добыча.
        Теперь несколько сотен возов, повозок и телег, нагруженных под завязку всевозможным добром, и, самое главное, зерном, без которого Крымское ханство просто не могло бы выживать каждую зиму, оказались отобранными наглыми гяурами.
        Огромную ценность, намного большую, чем все повозки вместе взятые, представляли связанные арканами и веревками живые «гроздья» из двух с половиной тысяч невольников. За них давали хорошие деньги работорговцы на рынках Константинополя.
        - Дайте по ним парочку шрапнелей, нужно держать чумазых в тонусе, чтоб жизнь малиной не казалась!
        Юрий зло ощерился, глядя как из стволов «единорогов» выплеснулись большие белые клубы сгоревшего пороха. Картечные гранаты взорвались далеко впереди - стреляли на большом угле возвышения, на пределе дальности в полторы версты.
        Татарское скопище всколыхнулось, когда сверху на них пролился чугунный «дождик», видимо, из-за сильного неудовольствия. Однако пара новых гранат добавила прыти, и большая масса конницы распалась на многочисленные мелкие отряды, вскоре обложившие со всех сторон продвигавшийся по ровной степи огромный прямоугольник из повозок, медленно двигавшийся шестью вытянутыми линиями по Кальмиускому шляху. Тому самому пути, что еще три года назад служил кочевникам для постоянных набегов на московитские владения.
        Татарские всадники медленно закружились вокруг, подобно стае собак, обложивших огромного медведя, но боящихся к нему приблизиться, чтобы не получить удар могучей лапы по хребтине. Держались на почтительном отдалении, чисто практическим путем установив безопасную дистанцию, заплатив, правда, за полученный опыт обильную кровавую плату. Впрочем, то была мнимая безопасность - шрапнель доставала их на весьма приличном расстоянии, заставляя степняков держать свои боевые порядки рассредоточенными по плоской как стол степи.
        Сделка с Мехмет-беем принесла первые за это лето, но весьма ощутимые результаты. На русские земли ногаец не пошел, хотя Юрий его к этому всячески подталкивал. Расчетливый оказался, и хитрый - моментально осознал, к чему приведет набег без заводных коней на отощавших лошадях. Так что ничего, кроме беспощадного избиения, его сильно поубавившееся в численности воинство не ждало на северном берегу Донца.
        Но свою богатую добычу он взял в разгромленных кочевьях своих врагов. Юрий прошелся по ним безжалостно, пользуясь чрезвычайно удобным моментом - главные силы ногайцев и татар во главе с крымским ханом Селим-Гиреем вторглись по Муравскому шляху на левобережную Украину, чтобы помочь туркам взять Чигирин.
        Освободили несколько сотен невольников, нагрузив повозки изрядным количеством добра и привязав к ним сотню невольников - в основном маленьких девчонок и мальчишек. Прихватив пойманных запорожцами лошадей, караваны, под усиленной охраной стрельцов спешно ушли на Владимир Ново-Волынский.
        Мехмет-бей тоже взял богатую добычу - истреблять всех ногайцев по «милому» казацкому обычаю, Юрий не дал. И дело тут не в гуманизме - рано или поздно ханы и беи проведают, кто «навел» гяуров на степные кочевья, и хитроумному бею деваться будет некуда, окромя Галицкого княжества. Ибо выбор будет прост, как мелкая монета - на аверсе неминучая смерть, ибо его с нукерами пустят, как говориться, «под нож», а всех женщин и детей превратят в невольников.
        Однако перевернуть монету «судьбы» на реверс легко - весь юг Приазовья, абсолютно пустынный и безлюдный от Кальмиуса до Миуса, Галицкий планировал выделить для кочевий Мехмета. После «исхода» его ногайцам деваться будет некуда, кроме как ревностно служить ему, новому для них хозяину и господину.
        От этого только польза великая выйти может - за пару лет можно будет вымуштровать разбойный народец, придав вид «регулярности», обмундировав и вооружив соответственно. Исчезнут степняки в дедовских кольчугах с луками и стрелами, а взамен появится уланский полк, с пиками, саблями и штуцерами. Наподобие тех литовских улан, что комплектовались татарами, переселившимися на земли Речи Посполитой.
        Кстати, обычное для этих времен дело вовремя сменить правителя. Примеров имеется прорва, да те же «касимовские татары», что присягнули первому русскому царю Ивану Грозному, если он сам верно запомнил уроки отца Изеиля, данные в обители.
        «Подставил крепко своего ногайца - теперь ему деваться некуда. Сдал он мне этот караван с потрохами - крымский хан ему этого никогда не простит, и натянет шкуру на барабан, на котором будут выстукивать победные марши. Добыча, судя по всему, не просто богатая - ценности неимоверной. Все награбленное в одну кучу татары сгребли, даже гоняться не пришлось - поднесли под нос прямо на блюдечке.
        Теперь в степь лучше пару лет не ходить - встреча будет самая «горячая», а для меня в Бахчисарае вкопают остро заточенный кол. Да и набеги на мои земли усилятся - реванш ханству потребуется взять, иначе «лицо» потеряют, не свершив достойной мести.
        А оно мне надо на колу корчиться?!
        Правильно - на хрен нужно!
        Так что готовимся отбивать набеги, которые начнутся в самом скором времени и будут весьма продолжительные, непрерывные и зело многолюдные. И пусть - селений почти не осталось, все превратились в слободы, обнесенные земляными валами, во рвах стенки эскарпов. С наскока даже такие примитивные укрепления не взять, артиллерии у татар нет, а штурм будет кровопролитным до жути, и не факт, что ногайцы через валы перехлестнут.
        В каждой слободе два десятка винтовок и штуцеров, да еще полсотни обычных ружей - стрельцы стрелять умеют. Есть и бомбы, которые сверху в ров можно скатить - прием «не званных гостей» будет очень «теплым». Отсидимся за цепочкой фортов, тем более, что степняки время потеряют при расчистке проходов. Незамысловатые там препятствия, но действенные - лошадей просто покалечат, если нахрапом пойдут».
        Юрий оторвался от размышлений, взглянул на татар, посмотрел со стороны в сторону. Те отпрянули от каравана, держались на почтительном расстоянии, видимо, картечные гранаты пришлись им не по вкусу. И мысленно принял решение - уже отлитые «единороги» немедленно ставить на лафеты. И пусть их всего пять - но без артиллерии воевать не стоит, недаром кто-то ее «богом войны» назвал.
        «Парочку «единорогов» нужно отлить калибром побольше, полупудовые. Хотя это и затребует максимального напряжения от хилой оружейной промышленности. Но делать нечего - без таких орудий можно только отгонять татарские орды, держать их на расстоянии, но нанести им значимый ущерб может только артиллерия.
        А вот тут у меня сплошные проблемы!
        Нет, орудия изготовить можно, даже пару десятков, хотя обойдется в приличную копеечку. С ядрами и картечью проблем нет - благодаря «литейкам» чугун весь в дело идет, его хватает. Загвоздка вся в порохе - взять его просто неоткуда, а местное производство немощное - несколько пудов проблемы в принципе не решают. Лет десять еще нужно, чтобы собственной селитры достаточно было на все замыслы. Вот тогда нормально воевать можно будет, давя противника огнем!
        Огнем…
        Огонь, прах подери!»
        Юрий вырвался из размышлений, сердце отчаянно забилось в груди. Неожиданно он понял, почему татары резво отхлынули далеко в стороны. И осознал, что все зависло буквально на волоске от смерти. Вглядевшись вдаль, он увидел несколько слабых дымков.
        - Остановить движение! Лошадей стреножить! Стрельцы, слушай мою команду! Выходим за обозы на тридцать саженей! Отмеряем полосу в двадцать и поджигаем траву! Тот край, что идет к повозкам тушим, затаптываем сразу. Татары на нас пал двинули!
        Все изменилось в мгновении ока - стрельцы отошли от дремоты - все же поход под жаркими солнечными лучами то еще удовольствие, и размякшие на повозках люди поневоле засыпают.
        Но теперь все люди забегали как наскипидаренные - дымки на горизонте становились выше и гуще, потихоньку сливаясь в серую пелену. Юрий продолжил громко отдавать команды, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, уверенно и твердо.
        - Лошадей крепко стреножить. Из баклаг намочить тряпки, обмотать лица - будет легче дышать через дым! Пускаем встречный пал - и огонь до нас не дойдет! Все обойдется!
        Юрий посмотрел на тонкую багровую полоску и облегченно вздохнул. Жаль, нет лопат, а то бы еще земли нарыли, но и так сойдет. Хотя какое-то количество народа и лошадей задохнется.
        «Вот шельмы, моим способом меня и ошарашили. Ладно, нас целиком и полностью истребить - такое желание разумно и понятно! Но ведь и всех своих невольников не пожалели, решив отбить караван. Видимо, на повозках что-то очень ценное!»
        Интерлюдия 2
        Чигирин
        4 сентября 1677 года
        Новая война накатилась на украинские земли кипящим мутным валом. Турецкая армия Ибрагима-паши, имевшего зловещее прозвище «Шайтана» в конце июля подошла к Чигирину - гетманской столице Правобережья.
        Внушительная сила из пятнадцати тысяч янычар и другой турецкой пехоты, вдвое большее число зависимых от Порты валахов, молдаван и сербов, и 45 мощных осадных пушек (по одной на каждую тысячу человек) - способных сокрушить любые стены. Крайне серьезное войско, способное разгромить вставших на его пути московитов.
        Крымский хан повел к Чигирину двадцать тысяч татар и ногайцев. Вообще-то в поход вышло вдвое больше, но вторая половина орды отправилась заниматься привычным, крайне увлекательным для степняков делом - грабежом русских окраин.
        Турки 3 августа подошли к Чигирину который обороняли девять тысяч русских и казаков под командованием генерала Трауэрнихта - иноземца на царской службе. В крепости не хватало пороха, большая часть пушек имела совершенно расстрелянные стволы, но ведь любая цитадель сильна не стенами, а людьми, которые их защищают. Солдаты двух «выборных» полков были полны решимости драться.
        Столь же непримиримо к вековым врагам были настроены малороссийские казаки, составлявшие большую часть гарнизона. Даже «универсалы» назначенного турками гетмана Юрия Хмельницкого, никчемного сына великого Богдана, не поколебали их желания сражаться с османами не на жизнь, а насмерть, до последнего вздоха.
        В ночь на шестое число турки подвели траншеи к городу и поставили шанцы в полсотни саженей от крепостного вала, установили осадные орудия и начали бомбардировку, которую не прекращали три недели. Несколько раз предпринимали попытки штурма, однако гарнизон не только отбивал бешеные атаки янычар, но сам устраивал неоднократные вылазки, нанося врагу значительный ущерб.
        Осознав, что на чигиринские стены так просто не взобраться, турки под руководством иноземных инженеров начали вести подкопы. Защитники нашли контрмеры - сами подводили под турецкие подземные галереи мины, и взрывали их, сводя на нет все усилия осаждающих.
        Однако 17 августа удача вначале улыбнулась врагу. Османы взорвали мощный пороховой заряд под стеной Нижнего города, обрушив в ров восемь саженей. Воодушевившись видом долгожданного пролома, янычары ринулись на приступ, который был отбит с невероятными усилиями силами последнего резерва - дюжиной стрелецких рот.
        И в этот же день один из раненых стрельцов сообщил, что ему было видение во сне - «в иноческом платье стар человек, наподобие чудотворцу Сергию». Сей явившийся во сне старец объявил, чтоб держались все служивые в осаде крепко и помощь уже близка.
        Это было знамение!
        Трауэрнихт, даром что иноземец, но православные души знал хорошо - тут же приказал провести торжественный молебен, а священники окропили крепостные стены святой водой. И действительно - через три дня прибыло долгожданное подкрепление - с развернутыми знаменами, под барабанный бой, в город вошли восемь сотен белгородских и севских драгун подполковника Фадея Тумашева, такое же число сердюков (наемных казаков) Дмитрия Жеребиловского и пятьсот казаков Лубенского полка.
        Подошедший отряд сумел тайно переправиться через Днепр, и через лес пройдя маршем, при полном попустительстве татарских дозоров, которые куда-то исчезли, вошел в Чигирин.
        Лишь потом стало известно, что крымчаки были ошарашены горестным известием, что стрельцы и казаки князя Юрия Галицкого прошлись по их кочевьям, сея смерть и разорение. Причем, сами напали на возвращавшуюся из набега пятитысячную орду, растрепав ее с помощью каких-то чудесных дальнобойных ружей, и не менее удивительных ядер, что взрывались в воздухе, сея кругом смерть.
        Удачлив «ляшский князек», явный баловень судьбы. Полностью отбил крымский полон с обозами, в которых везли награбленное на русских окраинах добро. И при этом нанес еще одно страшное поражение подоспевшему трехтысячному татарскому отряду, ухитрившись каким-то образом перебить большинство крымчаков во главе с калги-султаном, что командовал всем крымским воинством.
        Эта новость чрезвычайно обрадовала князя Григория Григорьевича Ромодановского. Еще бы - из-за нерадивости татары захватили большую часть казны его войска с шестью десятками бочонков серебра. А в каждом из них почти по три пуда новых отчеканенных в Москве копеек, суммой в тысячу полновесных рублей по ровному счету.
        Князь немедленно отписал «ляшскому князьку» приказ незамедлительно с охраной отправить всю серебряную казну, все новые пушки с взрывными снарядами какие только есть, и тысячу дальнобойных ружей с полагающимися пулями. А также, не мешкая ни дня, отправить обоз с отбитым у татар имуществом и весь полон в пределы Слобожанщины, дабы вернуть людишек помещикам.
        И сразу забыл о своем послании, не сомневаясь, что выдранный на дыбе князек, уличенный в самозванстве, как ему донес дьяк Малороссийского приказа, выполнит его приказание со всем тщанием, дабы снова под спрос не попасть в нерадении царской службы.
        Русское войско собралось изрядное - свыше сорока трех тысяч человек, из них копейшиков, рейтар и драгун до 18 тысяч, солдат из полков «нового строя» почти 12 тысяч, стрельцов без малого две тысячи, почти 8 тысяч черкас слободских полков. Остальные пушкари, две сотни донцов и прочие малочисленные команды. Вскоре подошел и гетман Иван Самойлович, приведя с собою почти двадцать тысяч малороссийских казаков - с такой силой можно было сокрушить армию Ибрагима-паши.
        На четвертой недели объединенное русское войско подошло к Днепру и стало переходить его у Бужинской переправы, что в двадцати верстах от Чигирина. Турки попытались скинуть с плацдарма переправившиеся полки, но вскоре в полном расстройстве отошли. При этом в торопливой спешке, сняв осаду с Чигирина. И в панике устремились через степь обратно к Очакову, бросив лагерь со всеми припасами, ядрами и пороховым запасом, и большую часть осадного парка.
        За день до этого ушла вся орда крымского хана Селим-Гирея, торопясь на юг и нахлестывая коней. По степи Дешт-и-Кипчак пронеслось ошеломляющее известие, что галичане со своим князем взяли штурмом Перекоп и ворвались всей силой в Крым.
        А там якобы уже испепелили до головней ханскую столицу Бахчисарай, разорили все крупные города и освободили десятки тысяч невольников, томящихся в рабстве.
        Известие это потрясло и русские войска до глубины души, вызвав повсеместное ликование!
        Григорий Григорьевич только морщился, слушая пересуды воевод и ратников об удачливости «ляшского князька», о том чудесном оружии, что делают в его княжестве. Благо несколько фузей с коническими, похожими на наперсток пулями, имелось у запорожских казаков.
        Князь Ромодановский приказал отливать пули повсеместно, но тут выяснилась удивительная вещь. Требовалось сделать многие тысячи пулелеек, причем до двух дюжины разных размеров, ибо в русском войске царила поражающее разнообразие пищалей, мушкетов, фузей. И кузнецы отступили в беспомощности, не зная, сколько их нужно делать, каких пищалей или мушкетов больше всего в полках.
        Ворох проблем, связанный с этим делом, сильно озадачил князя. И сейчас, расхаживая по комнате самого лучшего дома, он размышлял, что можно предпринять для производства «галичанок» - а так уже прозвали русские и казаки эти пули.
        Конечно, можно было бы спросить о том у самозванца, которого от дыбы спасали пока удачливые походы на татарские кочевья, слухи о которых и множились, и ширились, причем число убитых татар давно превысило все разумные пределы. А об огромных богатствах, якобы вывезенных в Галич, не говорили только люди без капельки зависти в душе, а таковых в своей жизни старый князь практически не встречал.
        - Князь Григорий Григорьевич, я прибыл из Галича!
        В комнату шагнул сын боярский Никита Никишев, что числился поручиком, или по старому полусотским, у севских драгун. В запыленном кафтане и сапогах, с посеревшим лицом от быстрой и долгой скачки по бесконечным степным шляхам.
        - Обоз с ружьями и серебром зачем оставил?! Мне деньги нужны - жалование платить надо!
        - Не отдал князь Юрий Львович ни серебра, ни ружей с пушками, княже. Прости, не выполнил я твой приказ, не в моих силах то было. И так от стыда и срама, не знал, куда глаза деть.
        - Тебя самозванец хулить осмелился?!
        Григорий Григорьевич вскочил с кресла, куда только что уселся. Князь отличался горячим нравом, был тяжел на руку, постоянно местничал с другими боярами - только в Москве ратными заслугами не похвалишься, там в почете родовитость. Потомок Стародубских князей оной не отличался, многие бояре шипели ему в спину, попрекая «худородностью» - причем как раз те, кто успехов на бранном поле не добился.
        - Он меня не хулил, княже! Как получил твое послание, прочитал и лицом князь Юрий Львович почернел. Грамоту твою владыке Фотию при мне показал, дал ему прочитать. Потом негромко сказал, что путь мне из Галича «чист», и вышел из комнаты. А вот владыка меня срамить принялся, дал грамоты старинные с золотыми печатями прочитать. А затем тебе собственноручно отписал послание, вот оно, княже!
        - Дай сюда!
        Григорий Григорьевич взял в руки протянутый свиток, сломал печать, размотав витой шнурок, развернул бумагу и принялся читать…
        Глава 8
        - Нет, в степь я больше не ходок! Хватит с меня пережитого ужаса! До сих пор кошмары сняться!
        Юрий посмотрел в окно, по стеклу ползли капли дождя. Осень пришла слякотная, о таком бы дожде стоило мечтать в тот страшный день, когда и он, и его стрельцы, и сотни несчастных невольников, могли, если не сгореть в пламени, но неизбежно угореть и задохнуться в дыму.
        В отчаянии, понимая, что теперь общая погибель практически неизбежна - степной пожар страшная штука - он от безнадежности отдал приказ выпустить по татарам оставшиеся гранаты. Это была мгновенная вспышка ярости, не хотелось подыхать зажаренной курицей, лучше уж солдатской смертью, где есть последняя крошка горького счастья - постараться убить врага отчаянным предсмертным усилием.
        Оба единорога вкатили на небольшой пригорок, чтобы стволы хоть немного больше задрались вверх, чтобы достать неприятеля на двух верстах, и открыли огонь. Расчеты трудились как черти в аду, наспех баня ствол и досылая картуз за картузом. Юрий изощренно матерился, поминая все на свете и проклиная страшными ругательствами мир. Невольники и стрельцы молились - наверное, никогда небеса не слышали в этом месте столь искреннюю молитву с жутким набором ругани.
        Однако неожиданно ветер совершенно переменился, и теперь страшный огонь пошел на татар, гоня на них клубы дыма. Роли мгновенно поменялись - сотни всадников бросились вскачь, и вот тут на них и упали гранаты, неся смерть, а заодно вызвав новые очаги пожара. В общем, для степняков начался долгий ужас, впрочем, как и для русских.
        Трудно было понять, что происходит вокруг, все заволокло дымом - животные бесились, люди задыхались, крики и мольбы раздавались со всех сторон. Но были и те, кто сохранял спокойствие - несколько запорожцев даже задымили люльками, будто смога было мало вокруг. Юрий тоже закурил сигару, но тут же ее выплюнул и закашлялся, прижав к губам мокрую повязку, как и многие из людей.
        Безумие продолжалось несколько часов, потом пришлось ждать всю ночь, и лишь перед рассветом тронулись в путь по еще дымившейся степи. Через несколько верст неспешного марша подошли к длинному оврагу, дорога проходила чуть выше его начала.
        Такого ужаса Юрий еще никогда не видел - по всей длине этого природного «шрама» лежали грудами сотни трупов - лошадей и крымчаков. Видимо, обезумевшие от страха кони, пытаясь спастись, выбрали не ту дорогу и посыпались с отвесных склонов. А потом овраг заволокло дымом - и все живое превратилось в мертвую плоть.
        И безвинные лошади, и вполне виновные поджигатели, что погибли от своего рукотворного творения, которым они хотели погубить своих врагов, но сами стали жертвами.
        Жуткий запах горелого мяса сопровождал их несколько верст - Юрий воспаленным сознанием понимал, что начинает сходить с ума. Но были и живые, каким то чудом в огне и дыму выжило полдесятка ногайцев, дрожащих, с выпученными красными глазами.
        Убивать их Галицкий казакам не дал - поминая пожар всяческими нехорошими словами, он превратился в оракула. Брызгая слюной, Юрий грозно пообещал трясущимся в ужасе степнякам, что в адском пламени сгорит Бахчисарай, Перекоп и Гезлев, и всему ханству будет скорый кирдык, окончательный и бесповоротный. И еще что-то запредельно ужасное кричал, доведя людей до экстаза. А потом отпустил смертельно бледных ногайцев, уже лязгавших зубами от безумного страха, и даже приказал им дать коней, чтобы убрались поскорее.
        Потом был целый день марша по сгоревшей степи - пелена черной пыли и гари тянулась длинной полосой за повозками. И дойдя до первой речки увидели за ней зелено-желтое степное покрывало, манящее своим спокойствием. Переправившись через «Волчанку», на которой отдохнули и вдоволь напились воды, вскоре были встречены казачьими разъездами, и спустя несколько дней оказались в Галиче.
        Отбитый у татар обоз ошеломил найденными на повозках богатствами - серебряных московских копеек оказалось шестьдесят бочонков. Можно было бы обрадоваться свалившемуся счастью, но Юрий загрустил - в дополнение к серебру шли два ободранных подьячих, которые сообщили, что деньги эти отправлены из Москвы и предназначались для уплаты жалования войскам князя Ромодановского.
        Прикарманить их дело несложное, а подьячих просто зарезать - но такая мысль Юрию просто не пришла в голову. Слишком огромной оказалась сумма, чтобы принести счастье. Хотел отправить бочонки Ромодановскому, но тут приехал посыльный от князя, вручив ему оскорбительное по словам и сути послание, в котором князь требовал возвращения не только серебра, но и всей добычи с освобожденными невольниками.
        Удержав гнев, Галицкий ответил, что серебро будет возвращено лично князю, а посыльному посоветовал отправиться обратно, дабы не доводить до греха хозяина. Впрочем, вспышку унял владыко Фотий, с которым у Юрия сложились вполне доверительные отношения. Он и поучил посланника «вежеству», а потом собственноручно отписал князю Ромодановскому, что подобные послания оскорбляют в первую очередь его самого, ибо гордыня есть один из смертных грехов, который отмолить очень трудно…
        - Государь, вот первая тысяча гривен твоего Княжества, - лицо подьячего Осипа Хохлова светилось от нескрываемой радости. Еще бы - так заниматься любимым делом, с упоением, не зная сна и отдыха, могут только фанатики… или фальшивомонетчики. С последними боролись всегда - в его мире сажали надолго, в этом плавили их «денежное творение» в ковшике и торжественно, посреди площади и скопления людей на оной, вливали расплавленную массу через отпиленный коровий рог прямо в глотку.
        Может быть, и слишком жестокое наказание, но необходимое - иначе жадный народец от преступных деяний не отучить!
        Юрия озаботило не на шутку огромное число всевозможных денег, которыми расплачивались в его владениях. Самыми ходовыми были московские копейки, среди которых попадалось множество фальшивок. Еще бы их не подделывать - на Москве их готовили из серебряной проволоки. Рубили кусочками и плющили чеканом - примитивная технология. И качество соответственное из-за этого - вытянутые чешуйки, с плохим оттиском, весом меньше полграмма, тонкие.
        Монет большого номинала, рублей и полтин вообще не чеканили - в ходу были иоахимсталеры, что чеканили цезарцы. Хороший оттиск, серебро на девять частей из десяти, увесистые - примерно грамм тридцать. В Москве они были в ходу и назывались ефимками. Однако в обороте с надчеканом - ставили клеймо с Георгием Победоносцем, да год сверху. Такие монеты назывались «ефимком с признаком». И стоил он 64 копейки. Рубили ефимок и на части, две или четыре - получались полтины и полуполтины. Впрочем, все эти надчеканенные монеты ходили исключительно в Малороссии, их обращение в Москве запрещено.
        Потому, что любой иностранец обязан был эти монеты сдавать исключительно в казну, и получал взамен пятьдесят копеек. А из талера потом чеканили 64 копейки - сплошная выгода для государства. Нарушителей запрета, покупателя, и продавца, что принимал ефимок, ожидали крупные неприятности, о сути которых Юрий догадывался - довелось ему повисеть на дыбе и познать все «прелести» кнута на собственной спине.
        Ефимков же ходило такое множество, и по весу, и по пробе - ведь их чеканили в европейских странах по-разному - что Юрий диву давался, слушая рассказы Хохлова, что знал о деньгах не меньше старого еврея-менялы. Так талеры из города Любека он называл «любскими ефимками», шведские, где король чеканился с непокрытой головой, именовал «плешивцами». Датские талеры, где отчеканенный король стоял во весь рост, но одна его нога прикрывалась щитом - «единоногами». Названий было уйма, Юрий не представлял, как можно все их запомнить, и точно знать, сколько в каждой монете чистого серебра - да тут впору свихнуться.
        В изобилии ходило множество турецких монет акче, похожих на копейку. Хохлов называл их «худыми» из-за низкой пробы серебра. А вот арабские дирхемы ценил, но их не такое превеликое число.
        И вся эта прорва монет ходила по рукам жителей, которые каким-то методом «самотыка» устанавливали «плавающий курс», совершенно непонятный, но как-то устраивающий жителей. И при этом торговля весьма процветала, люди продавали и покупали, расплачиваясь копейками, акче, грошами, ефимками, талерами и хрен знает еще чем. Одно можно сказать твердо - исключительно серебром, пусть и разной пробы. Медные деньги в этих местах не пользовались никаким спросом, их просто не принимали для оплаты, даже московские деньгу и полушку.
        Тщательно все обдумав и найдя знающих специалистов, Юрий еще в прошлом году решил упорядочить финансы, прекрасно понимая, что чеканка собственных денег будет всегда прибыльна…
        Глава 9
        - Неплохо получилось, совсем даже хорошо!
        Юрий крутил в своих пальцах блестящую монету, в точности соответствующую наиболее ходовому в европейских странах иоахимсталеру, самому «тяжелому» из всех подобных монет. Большая вышла монета, вес примерно с унцию, чеканка четкая, ребристый гурт, дабы не сделали «обрезания» - в ходу были здесь подобные операции. Без боли на копейки или акче смотреть нельзя - монетки не круглые, а овальные.
        На аверсе его профиль в королевской короне - вполне узнаваемый, даже воображение напрягать не нужно. И затейливая надпись на латыни, как на печати короля Даниила - «rex Galiciae et Lodomeriae». Реверс украшен галицийским гербом - негодующе топорщил лапы, чем-то недовольный коронованный лев. По бокам от него выбито по паре цифр, что складывались в лето 1676. Именно эту дату прошлого года, Юрий выбрал точкой отсчета своего «княжения» - и на то у него имелись веские причины.
        Надпись по кругу шла уже затейливой кириллицей, вполне читаемая - «добрага серебра три четверти веса». Ниже большими буквами выбит номинал - «ГРИВНА». И отнюдь не в память несуществующей «незалежной» - долгое время рубль в Московском царстве называли гривной, как ему пояснил Хохлов. Название денежной единицы одобрил и присланный киевским митрополитом владыка Фотий, сказав, что гривна еще святым князем Владимиром принята и по всей Руси ходила средством платежей, хотя была не монетой, а прутком серебра.
        На второй монете, меньшего размера и легче в весе вчетверо, чеканка аналогичная, только номинал чуть иной, дополненный коротким словом «ГРИВНА КУН». Так якобы издревле называли четвертую часть гривны согласно традиции, о которой сам Юрий сном-духом не ведал.
        А вот еще две монетки - «алтын» и «копейка» - были маленькими, но последняя чуть больше московской «однофамилицы». Вот только их чеканка четкая, и вместо королевского профиля выбит номинал. И надпись кириллицей чуточку иная - «чистага серебра половина веса». Более всего они своими размерами и весом напоминали Галицкому однажды виденные монеты еще царской России в 5 и 15 копеек, такие же тонкие и маленькие, да и 500-я проба серебра полностью соответствовала.
        Для изготовления монет Юрий всю зиму изготавливал волочильный и чеканный станки, задействовав все технологические возможности - рубить на монетки серебряную проволоку он не собирался, сделав упор именно на качественные штампы и оборудование. Благо имел о последнем представление, сталкивался в прошлой жизни и при учебе, и на производстве. Пусть и без электричества пришлось работать на новом Монетном Дворе, но имелся привод от водяной мельницы.
        Сырья для производства хватало, пусть и не в таких размерах, на которые он рассчитывал. Нет, руду плавить не пришлось, ибо на Донбассе серебра с золотом нигде не встретишь, ни в россыпях, ни в подземных шахтах. В 21-м веке только разговоры ходили, что есть эти драгоценные металлы, но лежат глубоко втуне, убыточна будет их добыча, или, в лучшем случае, только расходы окупит, и прибыли не принесет.
        Небольшая подвальная комнатка на Монетном Дворе была буквально забита награбленной татарами добычей, которая затем у степняков «экспроприирована» в ходе рейдов на их кочевья и перехватов караванов, что шли из разоренных окраин московского царства.
        Чего только не было в «закромах»?!
        С избытком хватало самой разнообразной серебряной посуды - блюда, тарелки, ложки, кубки и даже большие тазики. Все сильно помятое, изломанное. Лучшие образцы, украшенные порой очень затейливой чеканкой, Галицкий приказал использовать в качестве парадного набора посуды в Княжьем дворце - не с глиняной или деревянной посуды гостей кормить прикажите, то полный сором выйдет, то есть срам и стыд, как тут говорят. А еще медные вилки и ложки подать - то вообще позорище, как для хозяина с княжеским титулом, так и для знатного гостя.
        Ворохи искореженного белого металла из ободранных татарами иконных окладов - подобное кощунство в церквях степняки совершали мимоходом во всех своих грабительских набегах. Восстановить большую часть было чрезвычайно затруднительно, хотя удалось украсить иконы новыми окладами и убранство в строящихся церквях.
        Много серебра отобрали в собственно татарских кочевьях - у казаков был «собачий нюх» на «захоронки». Крепко пытали ногайцев, что мужчин, что женщин, страшно, изобретательно и жестоко, как всегда делали сами степняки в своих набегах. Так что всевозможные бляхи, украшения, прутки, слитки и прочее, шли в общий «котел», из которого добычу потом «дуванили». Понятно, что у стрельцов «выхлоп» был больше, так как и участвовали они внушительными силами, да и самому князю полагалась весьма приличная часть военной добычи. И при этом все княжьи люди дополнительно облагались двумя десятинами - в пользу церкви и государства.
        А вот монет шло на переплавку ничтожная часть, и то совершенно порченных. Практически вся добыча укладывалась в мешочки - копейки к копейкам, акче к акче, талеры к талерам. Последних было множество - в Крымском ханстве за продажу рабов принимали любые деньги, лишь бы ходовыми были и в расчетах использовались.
        И не важно, отчеканена на них арабская вязь или христианские символы - деньги интернациональны по своей сути. И за ними всегда протяженный кровавый след тянется, ибо ограбить соседа гораздо легче, чем надрывно работать, накапливая крохи драгоценного металла. Так что правильно сказано - люди гибнут за металл.
        Годного на чеканку монет оказалось более сотни пудов, почти две тонны. А ведь у татар удалось отбить малую долю добычи за два лета. Потому можно представить, насколько были выгодны для Крымского ханства ежегодные набеги на северных соседей. И какую невероятную прибыль они приносили «людоловам». При этом следует учитывать, что золото и серебро в Московском царстве являлось привозным, полученным за торговлю - собственной добычи еще не шло.
        А вот золотой лом даже небольшого сундучка не занял. Пригодную посуду и украшения Юрий забрал во дворец, а оставшийся желтый металл едва на два пуда потянул. Да и золотых монет немного, хотя разнообразием не уступали серебру - дукаты и экю, дублоны и флорины, луидоры и совсем загадочные безанты и цехины.
        Так что было принято решение отчеканить тысячу золотых, по примеру везде используемых дукатов. Их почти никто не подделывал - тонкая монетка легко надкусывалась зубами, оставляя характерный след. Золото очень высокой пробы - мягкий металл, а на дукаты шло, как с трудом подсчитал Юрий в приводимых ему Хохловым расчетах, примерно 980-990-я проба, почти чистейшая.
        Вот только с чеканкой опытной партии пришлось серьезно повозиться - отлить металл, провальцевать в пластины, сделать штампы - особенно тщательно аверс с его профилем. Дукат монетка маленькая, с «новую» 1 гривну, что была принята на «незалежной». Зато теперь, держа в руках «червонец» - а так называли в Москве любые золотые монеты, Юрий испытал самую настоящую гордость - очень мало в этом мире тех, кто может иметь собственные монеты, украшенные своей персоной.
        - Государь, - дверь в подземелье отворилась, и вошел подьячий. Поклонился в пояс, коснувшись рукой каменного пола.
        - Боярин Зерно просит вас выйти, зело важные известия он имеет, говорит, очень спешное дело.
        - Продолжай, Осип, дело важное свершаешь, - произнес Юрий, похвалив Хохлова - знающих специалистов он высоко ценил. Поднялся по лестнице, прошел коридором и вышел на крыльцо, охраняемое стражником. В здание Монетного Двора никто не допускался - Юрий считал его «режимным объектом», а потому держал тут бдительную охрану, а по строгим правилам никто, кроме него, не имел права входа.
        Запрыгнув в седло подведенной кобылы, через четверть часа Юрий оказался у себя во дворце, где его встретил чрезвычайно взволнованный Смалец и огорошил с хода известием, которого Галицкий сейчас никак не ожидал.
        - Гонец из Святогорской обители. Там князь Ромодановский!
        - С войском?!
        «За деньгами пришел, а мы не готовы. Ох, как не хочется войну начинать - она совсем не нужна», - пронеслась мысль, Галицкий давно решил отдать бочонки с серебром, просто случая не выпадало за эти недели. Однако Смалец с заметным облегчением произнес:
        - С князем только полсотни служилых дворян и несколько повозок. Мыслю - для беседы с тобою приехал, да серебро для войска своего забрать - платить то служивым надо…
        Глава 10
        Юрий стоял у большого окна, закрытого вычурной деревянной рамой с пластинками стекла - в Галиче уже было поставлено на поток производство. Значительная часть листового стекла уже уходила на продажу за Донец, а возможно и дальше - ведь по стоимости привычные пластины слюды стоили примерно столько же, значительно уступая по прозрачности. Да и стеклянная посуда, пока простая, без вычурностей, уходила влет. Ее покупали, совершенно не торгуясь, приезжавшие из Слобожанщины торговцы.
        Одетый в парадный кафтан, отороченный драгоценными соболями, Галицкий пристально всматривался в приближающуюся разноцветную кавалькаду. Князь Ромодановский ехал впереди, в украшенном шнурами кунтуше при богатом слуцком поясе, что показывал знатное происхождение - принятая в Малой Руси повсеместно пришедшая из Польши одежда. А вот сабли у князя не имелось - а это сразу говорило о многом. Демонстративно указывалось, что визит сугубо мирный.
        «Доспехи сняли, из оружия у дворян только сабли, ружей ни у кого не видно, хотя пистоли в кобурах у седла имеются - но таковы местные реалии, без оружия никуда, в любой момент татары или ногайцы сюда заявиться могут. А вот парадные одеяния на повозках везли и только сейчас надели - хороший знак, полное миролюбие и уважение к хозяину».
        Юрий покосился на Зульфию, вернее Софью, после крещения - после родов сына, названного Владимиром, молодая женщина расцвела. Да и поведение разительно изменилось - она стала настоящей правительницей, властно и крепко держала в руках Княжеский Двор, и побаивались ее слуги гораздо больше, чем самого Галицкого.
        Две ее маленькие племянницы стояли рядом, тоже нарядно одетые - их статус в местном обществе также кардинально изменился. Никто «татарками» давно не именовал, а благодаря умело распущенному слуху, считали девочек незаконнорожденными детьми самого князя, которых он прижил, будучи в долгой крымской неволе.
        Во дворе выстроились на конях волынские гусары - в руках пики с флюгерами, с красно-синей расцветкой и гербами. Да полсотни «надворных стрельцов» - в зеленых кафтанах, отороченные мехом и украшенные желтыми шнурами. Дороговатое вышло обмундирование, но Галицкий давно осознал, что и в здешнем мире понты дороже денег!
        Настал главный момент - Юрий вышел на крыльцо через предупредительно распахнутую дверь, слева встала Софья с золотым кубком в руках, а справа Зерно, расфуфыренный как никогда - таким он его не видел еще. Постарался Смалец с образом - давешний казак почти полностью исчез, только вислые усы говорили о прошлой жизни. Но такие здесь повсеместно заводила как православная шляхта, так и казачья старшина.
        Ромодановский удивил - хотя старик проехал во двор на коне, но не доехал до крыльца пять саженей, легко спрыгнул с седла. "Надворник" тут же проворно отвел вороного за поводья, жеребец недовольно фыркнул. А князь бодро пошел к крыльцу, когда Юрий сделал первый шаг, показывая уважение к пожилому возрасту знатного гостя.
        Григорий Григорьевич резво поднялся на крыльцо, чуть склонившись в поклоне. Хрипловато произнес:
        - Здрав будь, княже Юрий Львович. Прости старика великодушно, что без предупреждения приехал, но дела государевы!
        - Рад тебя видеть, князь Григорий Григорьевич! Отведай вина с дороги дальней!
        Следую стародавнему обычаю, Софья поднесла кубок - князь не чинясь его выпил, и следуя традиции расцеловал татарку, произнеся:
        - Отменное вино, благородная боярыня.
        «Оп-па на, да он в курсе многого. Интересно, сколько агентуры в Галиче сейчас обретает. Вестимо, что много, и не только московской, но и других государств. А Грицай пока ее не выявил - так, мелочь пузатая попадалась, а не знатные рыбины», - Юрий ответно поклонился Ромодановскому, и негромко произнес:
        - Раз дело спешное, прошу в кабинет, князь. Отобедаем позже, княже Григорий Григорьевич, если ты не против. О твоих людях позаботится боярин Зерно, все с ними будет ладно.
        - Благодарствую, княже.
        Юрий пошел впереди, и вскоре подошел к кабинету, дверь отворил и пропустил вперед Ромодановского. Тихо закрыл за собой и подошел к столу, указав гостю на кресло.
        - Видел я грамоты твоих пращуров с золотыми печатями хризовулами, венец короля Даниила Романовича и иные реликвии. И отец Изеиль многое о твоем роде и тебе самом поведал, княже. Да и победы твои над ногайцами и татарами говорят, что ты воитель славного и древнего рода, князь Галицкий и Волынский Юрий Львович!
        Галицкий замер от сказанных слов, не решаясь присесть в кресло, ибо Ромодановский стоял перед ним. Князь ожесточился суровым морщинистым лицом, словно собираясь сказать ему что-то важное, набрал в грудь воздуха и решительно произнес:
        - Не прав я, что слова обидные в своей грамоте тебе отправил, ибо в обман меня великий ввели дьяки Малороссийского приказа своей гнусной ложью! Потому прости меня, дурня старого, что хулительным словам поверил, «самозванцем» и «ляшским князьком» облыжно назвал. И завистникам твоим укорот сразу не дал, ибо гнусной клевете значение придал.
        К великому удивлению Юрия, старый воевода, давно поседевший в походах, с суровым лицом неожиданно поклонился ему в пояс, и так застыл. Понимая, что сейчас происходит доселе невообразимая вещь - первый представитель знатного московского боярства не только признал его княжеское достоинство, но принес торжественные извинения.
        - И ты меня прости, Григорий Григорьевич, если чем не нарочно обидел, - Юрий помог выпрямиться старому князю, и оказывая уважения, усадил того в роскошное кресло. Сам уселся в другое, и, упреждая князя, сразу заговорил, выигрывая паузу:
        - Серебро, что было послано из Москвы и по нерадивости воеводы татарами захвачено, я твоим людям немедленно передам. Все шесть десятков бочонков в подклеть дворцовую сложены - один из подьячих там сидит безвыходно, пока другой спит. Вот только охраны у тебя маловато, князь Григорий Григорьевич - думаю, люди у тебя умелые, и в боях побывавшие - но немного их против орды. Да и повозок маловато, дам свои. Да и стрельцов на охрану две сотни выделю - сопроводят.
        - Благодарствую, Юрий Львович. Но токмо до Северского Донца - на том берегу от Святогорской обители обоз большой нынче подошел. Там тебе привезли триста пудов пороха, да свинца четыреста пудов. Да сукна османского две тысячи аршин, и всякого прочего добра, что в лагере турецком захватили. А охраны там при возах достаточно - полтысячи драгун да семь сотен черкас конных.
        «Уел он меня, что тут скажешь. И отдарок за серебро привез знатный - причем такой, что ни один дьяк не подкопается - из трофеев взятый. Припасы воинские никогда не дуванят, их командующий распределяет как ему самому видно. И миролюбие снова показал - отряд хоть и большой, но реку не перешел, а потому мои порубежные стражники не всполошатся. Умно - и силу показал, но угрожать ей не стал, наоборот, обходителен».
        - Не удивляйся, Юрий Львович, то не благодарность за серебро. Хан Селим-Гирей свою орду спешно на Крым повел, ибо слух пошел по степи, что ты крымские городки разорил, тысячи невольников освободил. Две татарские орды уничтожил подчистую, своей рукою калги-султана зарубил, и богатств немеряных набрал.
        - Врут, Григорий Григорьевич. До Крыма я не дошел, да и зачем свою голову в западню совать. Орду одну рассеял, это точно, она огромный обоз из Слобожанщины вела, с двумя тысячами невольников.
        - Да, недаром говорят, что у страха глаза велики! Зело испугались крымчаки, что ты к ним в «гости» пришел, слухи среди них ходили разные, один другого страшнее, - усмехнулся в седую бороду старый воевода. И тут же спросил с интересом:
        - Сколько татар было в охранении?
        - Тысячи четыре, на первый взгляд, но не больше пяти. У меня семьсот стрельцов и шесть орудий, с картечами и гранатами, да четыре сотни донских казаков и запорожцев.
        - И как ты их рассеял? Ружейной пальбой дальнобойными пулями? Али гранатами, что над головами в небе взрываются и сверху всех чугунной дробью осыпают?!
        - И так, и этак, но в основном орудийными залпами в смятение привели, а из ружей окончательно разогнали по степи. Обоз повели на Владимир Ново-Волынский, но тут еще одна орда подоспела, что от Чигирина отошла, с калги-султаном, - Юрий насторожился от поразительной осведомленности князя, но отвечал охотно.
        - Вот тут мы и попались…
        Глава 11
        - И что такое случилось?
        Глаза старого воеводы блеснули, и Юрий виновато пожал плечами. Потом пояснил свою ошибку:
        - Я раньше, когда уходил из степи, пал пускал - ногайцам не до меня сразу становилось. Но теперь они меня перехитрили - твое серебро, Григорий Григорьевич, крымчакам дороже полона показалось. Вот они огонь и пустили нам в лицо. Я поздно дал команду картечными гранатами стрелять - зато теперь знаю, как путь впереди расчищать. Буду вперед выдвигать авангарды сильные, с орудиями и вагенбургом - на десять и двадцать верст - замаются пал пускать.
        Юрий остановился - воспоминания накатили мутным валом, от ощущения беспомощности можно было бы взвыть. Но Галицкий сразу взял себя в руки, и продолжил повествование:
        - И под ветер подставляться никогда не стану. А в случае необходимости, если пал вдогонку пустят, то длинную полосу выжечь и огонь остановиться. А за это время с обозом можно далеко уйти. И маршрут выбирать у речных русел, чтоб сразу на другой берег перейти. Да много чего придумать можно - без артиллерии вся их орда бессильна, лошадей перестрелять на раз-два легко можно. А без коней ногайцы не вояки!
        - Считай, что повезло, раз ты живой сейчас передо мной здесь сидишь. Дождь пошел, или ветер переменился?
        - Последнее, Григорий Григорьевич. На татар он подул, причем резко, будто Господь услышал горячие молитвы православных…
        - А люди говорят, что некий князь колдовские заклинания произносил, и многие из слов непонятных. И огонь сам развернулся и стал татар кольцом охватывать, да так быстро, что орда убежать не успела. В овраг была загнана и дымом с пламенем уморена.
        - Ругался я на речах иноземных, но не колдовал! Владыко мне сей грех отпустил, - Галицкий резко стал оправдываться - слух, что он колдун его сильно нервировал. Беда в том, что ему не верили, и, судя по глазам Ромодановского, тот тоже принял во внимание мнение очевидцев.
        «Дело скверное - все нововведения и связывают с тем, что я как то связан с нечистой силой. Запорожцам и донцам эта версия даже нравиться, да и народу тоже - сам слышал разговорчики. Но есть иные слухи, в которых я весь белый и пушистый - типа, что как раз татары и ногайцы есть сатанинская отрыжка, которую я уничтожить поклялся».
        - Да и как пламя наколдовать можно?! Однако огонь на самом деле уморил степняков с тысячу, вместе с калги-султаном. Тушку обгорелую опознали только потому, что золота на ней много было. Да пленный ногаец подтвердил, указав пальцем. Я выживших крымчаков отпустил в горячке, теперь понимаю, что правильно сделал. Они на всю степь и растрепали, что я на Крым походом собираюсь.
        - Это верно, Юрий Львович. И сколько у тебя уже походов в степь сделано? И полона сколько освобождено?
        - Три каравана с невольниками я у крымчаков отбил, более трех с половиной тысяч православных привел в свое княжество. Около двух десятков татарских кочевий разорил в пух и прах - примерно еще полтысячи рабов от их скорбной участи освободил. Всех в Галич сопроводил - душ триста решили на прежние места подаваться. Препятствий им никаких не чинил, покормил, одежонкой и припасом на первое время обеспечил. Неволей у себя никого не держу, Григорий Григорьевич.
        Юрий с немым вопросом посмотрел на Ромодановского - заданные вопросы ему сильно не понравились. И он тут же уточнил:
        - Все невольники, что из крымского рабства освобождены, по обычаю крепостными не являются. А у меня все людишки вольные и вправе сами выбрать возвращаться ли им к помещикам, или селиться на землях моих. А добыча от татар и ногайцев с бою взята, кровью нашей полита. Недаром казаки говорят - что на саблю в бою взято, то свято. Так что при всем своем желании прежним хозяевам я вернуть ее не могу. Раз они сами не могли свое добро от грабителей уберечь, то потеряли его.
        - Да я все понимаю, Юрий Львович, - усмехнулся воевода. - И сам представить не могу, как ты запорожцев и донцов уговорил от части моего серебра отказаться.
        - Сам не знаю, - Юрий развел руками. - Казаки на полтора десятка бочонков претендовали, и хоть я и говорил, что серебро то для таких воев как они предназначено, что с османами воюют, но уперлись, все твердили, что лучше охранять его надо. И биться жестоко с татарами, ибо такое богатство ворогу никогда оставлять нельзя!
        Юрий заметил, как после его слов насупился Ромодановский, сжав кулаки. Видимо, почем зря костерил нерадивых охранников, что богатую войсковую казну «прошляпили». И понимая, что вопрос щекотливый, постарался быстрее «съехать» с темы:
        - Потом, после уговоров, решили две трети серебра отдать, но пять тысяч себе оставить. Но на посулы мои поддались, обещал я им кафтаны новые воинские пошить, и по штуцеру всем выдать с припасом на сотню выстрелов к каждому. Вот тут и воцарился между нами мир и согласие - они даже десятину не только церкви, но и мне в казну на предприятие военные отдали. Так что выручил ты меня с сукном, Григорий Григорьевич, а то я не знал, что и делать. Закупаем мы его, а на то деньги постоянно нужны - в добычи, конечно, есть, но людишек одевать нынче надо, чтоб бывшие невольники зиму пережили. А лен только разводить начали…
        - Хорошо, придумаю, как расходы твои восполнить, что железом, что сукном, как выйдет.
        - Выкручусь, князь, не первый раз…
        - Не думаю, Юрий Львович. Жди большую орду вскорости - крымский хан такого побоища и смерти калги-султана, именно тобой убитого, не простит. Так что набегами тебя изводить будут - потому я тебе порох и свинец приказал доставить. И пока Селим-Гирей все окрестности твоего княжества не разорит, твое войско не разобьет, а тебя с арканом на шее в Бахчисарай не приведет - большой ордой крымчаки к Чигирину не пойдут. Бояться они уже того, что ты по их кочевьям в любой момент пройти можешь. А ведь есть еще запорожцы, которые их набегами изводят.
        - Это и спасает пока, что татарские силы не могут сосредоточиться в один кулак. Тогда было бы совсем худо - войско у меня хоть и обучено воевать по «новому строю», но мало стрельцов у меня. Ружья и пули делаем в поспешности, причем нарезные винтовки, штуцера и пистоли двухствольные, орудия и бомбы к ним отливаем.
        Галицкий задумался - перспектива большой войны пусть только с одним крымским ханством его серьезно напрягала. Не пугала, а сильно озадачивала. Слишком не равен был с одной стороны людской потенциал, а с другой, как не крути, у него военно-техническое превосходство. А потому, встряхнув головой, Юрий подытожил
        - Однако, Григорий Григорьевич, если большая орда придет, думаю, собственными силами отбиться сможем. Я в поле две тысячи служивых к зиме смогу вывести, должным образом обученных, еще столько же за земляными валами слобод встанут крепкими гарнизонами. И еще полтысячи казаков выйдут поголовно - их городкам набег в первую очередь угрожает. Пушек у татар нет, а штурм даже таких крепостиц большой кровью обернуться может. Да идут в набег ногайцы за добычей, а умирать на приступах они вряд ли захотят, даже если сам хан им прикажет.
        - Так оно и есть, - усмехнулся Ромодановский. - А ежели турки с татарами пойдут вместе?
        - Тогда будет плохо. Однако если янычар будет не больше пяти тысяч, то сможем справиться. Теперь свинца и пороха у нас в достатке, благодаря тебе, Григорий Григорьевич.
        - Пока в достатке, - мрачно произнес Ромодановский, и впился в Юрия пронзительным взглядом. - Государь Федор Алексеевич на тебя, князь. сильно гневается! Ты почто поминки царские возвратил приказным людям?! Али не по вкусу тебе царская милость?!
        «Только не взрывайся, забудь сейчас про пытки, и дыбу. Успокойся, дыши глубоко - князь не виновен, ему наговорили», - Юрий чувствовал, что аутотренинг его немного успокоил. Он встал, подошел к шкафчику с множеством выдвижных ящиков, вытянул один. Нарочито спокойно достал из него два свитка, и вернулся за стол.
        - Вот царская грамота, князь - в ней перечислено, что дарованы мне следующие подарки от Великого государя Федора Алексеевича, за те муки, что принял я на дыбе по беззаконному приказу боярина Артамошки Матвеева. Оделить меня деньгами на пятьсот рублей серебряными копейками, а также мягкой рухлядью доброй, и разными вещицами, что моего княжьего титула достойны. Заметь, Григорий Григорьевич, я назван князем Галицким, а не самозванцем, и тем более не «ляшским князцом», на которого из Приказа Малой Руси грамоты присылают. А я их обратно отсылаю, не распечатав, ибо себя «ляшским князцом» не признаю, и не понимаю, почему дьяки царский указ сами игнорируют, и меня бесчестят мерзопакостно, а думный дьяк Ларион Иванов на то не отвечает.
        - Вот сукины дети, пакостники мерзкие, - Григорий Григорьевич впился глазами в грамоту. И забормотал:
        - «Три шкурки соболиных порченные, а також пять лисьих, одна потерта, еще одна без хвоста». Лгуны! «Сукна две штуки, объявлены аглицким, а на деле ляшское - подмочены обе, с гнилью». Ах, мерзавцы! «Кубок серебряный с дыркой, два медных и оловянный. Тарелей медных полдюжины, две с зеленью». Воры! «Денег медных на сорок три рубля и семь алтынов с копейкой, а серебром на сорок пять рублей и семь копеек». Тати!
        - Список сей составили при мне московский жилец Иван Толстой, царский стряпчий, человек окольничего Ивана Михайловича Милославского, и с ним подьячий Земского Приказа Трифон Акундинов.
        - Дай мне список с бумаги сей, Юрий Львович, - в глазах воеводы заплясали веселые огоньки.
        - Ты в своем праве был отказаться от подложных поминок, то чести царской ущерб нанесен немалый. А думный дьяк Ларион Иванов в приятелях Матвеева обретается, вот и выставили тебя перед великим государем изменником. Но свинец и порох царь приказал доставить тебе не мешкая, несмотря на гнусные кляузы, которых на тебя из Посольского Приказа мешок. Просто так османы от Чигирина не отступятся…
        Глава 12
        - Где-то меня определенно нае… На мякине провели - понять не могу, но то что «развели» как конкретного лоха, это точно! К бабке не ходи! Явная тут «подстава», только вот какая?!
        Юрий глухо выругался, поминая насморочную камбалу, что с электрическим скатом в пьяное соитие вступила на свою голову. В юности заслушивался старого моряка, что ругался вычурно, пересыпая речь морскими сюжетами и иностранными словцами.
        Потом, когда подрос, понял, что ругательства делятся на три категории. Богохульство - этим в основном грешили европейцы; связанные с процессом воспроизводства населения - на чем строится русский мат; и морские - вот тут образность воспаленного мозга одуревших в скитаниях по океанским просторам людей.
        Визит князя Ромодановского оставил вроде бы самое благоприятное впечатление - можно было скакать от радости по комнатам и вопить - «меня признали». Вот только осадочек в душе остался нехороший, как после сделок, где его откровенно «кидали на бабло». А своей интуиции Юрий привык доверять - она его много раз предупреждала о разных нехороших моментах, что при его «профессии» случались постоянно. И благодаря ей Галицкий смог вести «бизнес» несколько лет, пока на конкретных «отморозков» не нарвался, что привыкли стрелять и не заморачиваться.
        - Будто свинье подставили полную лохань сдобного харча, она сожрала и отрыжка достала. Вот и мучается хавронья - то ли еще баланды дадут, то ли уже под нож пустят!
        Галицкий уселся за стол, закурил и принялся размышлять над ситуацией. И чем дальше думал, тем быстрее с радужной картины смывались краски, и тем больше появлялось угольных штрихов.
        «В активе имеем свинец, порох и сукно - три самых ходовых компонента. Причем в большом количестве, о которых раньше помыслить было нельзя - для их перевозки потребовалось три десятка повозок. Позитивом можно считать все сказанные в мой адрес Ромодановским слова, но их, как говорят следователи, к делу не подошьешь.
        Слишком демонстративно князь проявлял свое радушие. А ведь старик зубы съел на царской службе. Не один десяток лет на гетманщине и слобожанщине провел. Тут все время сплошная война идет, нужно быть не только воином, но и дипломатом, воевать с врагом, и его обманывать, а также вводить в заблуждение союзников. Потому меня гнетут тяжкие сомнения - а не спектакль ли передо мною был разыгран?!
        За возвращенное серебро князь мог мне дать что угодно - коней, хлеб, железо, но не боеприпасы! Пусть даже взятые у османов в виде трофеев. Не может он по своей воле такой прорвой стратегических материалов распоряжаться, никак не может - врагов мигом наживет прорву, ведь в Москве одних военных Приказов уйма, а потому отчетность обязательно будут требовать, не частная лавочка, а государство.
        Значит, получил разрешение!
        А кто ему может дать его, да в такой форме, что приказные дьяки разом загрустят и отцепятся?
        Только царь Федор Алексеевич, больше некому! Пусть он даже пацан еще юный, но советники у него все бородатые. Но тогда возникает закономерный вопрос - почему царь не напрямую отправил мне свинец с порохом, и тем самым поставил бы меня в согнутое положение, а стал действовать опосредованно, руками подчиненному ему боярина?
        Тогда выходит мне врал любезный князь Григорий Григорьевич не моргнув глазом, лгал с такими честными очами, что я чуть было «повелся» на его слова. Но зачем он это делал?
        Или его истинное ко мне отношение проявилось в первой грамоте, где меня всячески оскорбляли. А сейчас он приезжал, чтобы сгладить то впечатление и ввести меня в заблуждение?!
        Да, и почему не потребовал выдачи беглых и возвращения награбленного татарами - за свинец и порох я бы не устоял, как и донские казаки с запорожцами. Это самый убийственный шантаж - без огнестрельного оружия и боеприпасов на краю «Дикого Поля» не выжить!
        Как все интересно складывается!
        Такое впечатление, что Москва демонстративно не замечает, какие я перемены ввожу на восточном краю Крымского ханства, фактически оттяпанным запорожцами, а потом мною у Бахчисарая!
        Беглых крестьян в упор не видит, словно и не переходят через Донец круглыми сутками, что в одиночку, что с семьями!
        Мои притязания на королевское достоинство игнорирует по полной программе. И вместе с тем пропускает переселенцев с Правобережья, и допускает торговлю со слобожанами, чем только возможно, без всяких препон в виде таможен и мытного сбора. Да те же бахмутские солеварни не требует - а ведь «отжать» прибыльный бизнес - первейшее дело!»
        Юрий прошелся по кабинету, выпуская густые клубы табачного дыма, словно паровоз. Действительно - товарооборот за этот год увеличился многократно. Из его владений шли ходовые товары, список которых заметно увеличился. К традиционной соли, главному источнику всех доходов, а также стеклу и огнестрельному оружию, добавились многие позиции. Краски, благо охру стали перерабатывать, и впервые подсолнечное масло и поташ, который стали извлекать из золы сожженных будыльев.
        Чем хорош подсолнечник - так это тем, что за два года его насаждения можно увеличить многократно, как и кукурузы. Семечки идут на выжимку масла, превращаясь в жмых. Из последнего начали готовить такое лакомство как халву, добавляя мед с ингредиентами. Жмых еще просто великолепная подкормка для скота и птицы, а в прошлом времени рыбаки «макухой» рыбу приваживали, и клев был отличный.
        А сами высоченные стебли, что будыльями называют, превращаются в золу, из которой извлекается поташ - причем в гораздо большем количестве, чем из дерева. А это самый ходовой товар, что годится и на мыло, и на удобрение, и для многого другого.
        Так что огромные цветки, а такими их приняли в прошлом году поселяне, в этом уже стали ходовым насаждением, благодаря распространившимся, словно степной пал, слухам. Выжимать масло из семени льна или конопли умели многие беглые и переселенцы, ручные маслобойки тоже имелись. Так что процесс закипел - хотя к удивлению Юрия продукции выходило мало, нужна долгая селекция растения.
        А вот кукуруза прижилась хорошо, благо климат для нее оказался идеальный. И насаждения увеличились чуть ли не до четверти распаханных полей, благо урожай прошлого года пошел на семена. Зато массовых посадок картофеля еще нужно лет пять терпеливо ждать - урожай целиком уходил в погреба, для посадки на следующий год.
        Та же «петрушка» с сахарной свеклой - в октябре начали первые варки и достигли совершенно ничтожного результата - из примерно двух центнеров получили грамм семьсот сахара. Однако стоимость последнего в слобожанщине являлась запредельной - счет шел на рубль с пятью алтынами за большую гривну по весу, а пуд стоил все сорок шесть рубликов. А на Москве цены вообще были «конскими», только для богатеев - полтора рубля за гривну - примерно четыреста грамм сладкого зелья.
        Мысли Юрия невольно перескочили на ежедневные проблемы, которые составляли обычный жизненный круговорот. Он понимал, что развитое сельское хозяйство может в этом благодатном краю обеспечить продовольствием фактически в очередной раз удвоившиеся население - хорошо, что все строившиеся слободы изначально рассчитывались на тройную прибавку жителей, и делали соответствующие запасы.
        Одна беда - добрые три четверти всего железа уходили на производство сельскохозяйственного инвентаря. Остро нужны плуги, косы-литовки, бороны и прочее. На ружья, и самое главное - для расширения производства станков оставалась самая малость.
        Донбасс беден железной рудой, как не изощряйся, хотя она встречается повсеместно, и пока ее хватает. Однако любое государство сильно промышленностью, способностью быстро насытить всю страну железными орудиями труда. Юрий даже слышал однажды, что стали и чугуна нужно выплавлять столько же по массе, каков примерный вес жителей страны, от мала до велика, вместе взятых.
        Мысленно прикинул - по три пуда на каждого жителя, а их примерно набежало за эти года больше двадцати тысяч в дополнение к местным аборигенам, а в совокупности к весне все тридцать будет. В одном Галиче сейчас восемь тысяч жителей, во Владимире три, в каждой слободе по полутысячи и более народу проживает.
        - Охренеть! Девяносто тысяч пудов! Это больше тысячи трехсот тонн - да сейчас еле тридцать с напряжением отливаем! «Копанки» везде разбросаны - полсотни тонн едва в следующем году выплавим, и то станет неслыханным достижением - более трех тысяч пудов! Полтора «кэгэ» на рыло!
        Юрий потрясенно выругался, прекрасно понимая, что если удастся не пустить татар и ногайцев за укрепленную линию слобод, то населения прибавится - люди бегут от войны, от турецкого нашествия, уходят от гонений польского панства, сломя голову удирают от московского крепостничества.
        А как только турки возьмут Чигирин, то на правобережье начнется та страшная трагедия, что в народе «Великим Сгоном» называться будет столетия. Тогда гетман Иван Самойлович безжалостно переселит на левобережье более двадцати тысяч семей - больше ста тысяч жителей. И большую их часть похолопит войсковая старшина, остальные вымрут от голода, болезней и невыносимых условий жизни вдали от родной стороны.
        Грешно думать о чужой неизбежной беде - но даже половина пришедших на Донбасс могла бы кардинально преобразить край. Но чтобы прокормить такую массу народа нужно железо, именно оно необходимо в виде орудий труда, способных преобразить край, вырастить обильные урожаи.
        Донбасс богат каменным углем, десятая часть которого может быть превращена в кокс, идущий на выплавку железа. Пожалуй, только здесь его начали применять, и может быть еще в Англии. Вроде бы, когда-то про то Юрий слышал, но точно припомнить не мог. Ничего тут не поделаешь - историю он в школе не любил.
        Железа в Донбассе мало, и руда бедна, в чем Галицкий успел убедиться. Однако к западу от устья Кальмиуса, всего в каких-то двадцати верстах, невдалеке от Азовского моря, есть богатейшие залежи железной руды, причем у самой поверхности, только карьеры рой.
        В его времени несколько раз велась кампания в СМИ о начале перевода Мариупольского металлургического завода на это сырье, добычу которого хотели начинать. Но так и не удосужились толком - и теперь нужно приниматься за это дело, построив на берегу Азовского моря еще один промышленный город. Вот только назван он будет иным именем…
        Глава 13
        - Почему не было набега?! Ничего не понимаю! Теперь погода совсем не для походов!
        Степь была покрыта тонким снежным покрывалом - в начале ноября наступили небольшие холода. Но это по здешнему счету, что от юлианского календаря идет - так уже время к декабрю подбирается. Через день Филиппов пост начнется, Рождественский, завсегда строгий - с 15-го числа начинается, сорок дней идет.
        Юрий ехал от Дружковки - слобода на слиянии двух Торцов закрывала путь на Бахмут и обеспечивала связь с Владимиром, превратившись в настоящую крепость, укрытую земляными валами. Жители свыклись с угрозой постоянного вторжения ногайцев, потому стрельцы на валах несли службу бдительно, а в степь постоянно высылались разъезды. Да и бахмутские казаки высылали сторожу - привычные к дальним конным разъездам, донцы с заводными лошадями уходили далеко на запад. И еще не было случая, чтобы они не предупредили о набеге.
        - Как бы по весне большой ордой не навалились?! Если дело будет так устроено - не знаю, как отобьемся, но надеюсь на это. Пороха и свинца теперь хватит!
        Галицкий привычно бормотал сам себе под нос, зная, что конвойные гусары держатся от него на расстоянии, привычные к тому, что князь так любит размышлять вслух.
        За всю осень ногайцы наскакивали четыре раза, парой сотен каждый - пытались застать какую-нибудь слободу врасплох и пограбить ее хорошенько. Однако сами укрепления были построены таким образом, что дорога во рву наполовину огибала слободу. А за это время даже последние разгильдяи смогут ворота закрыть и дурных степняков в упор перестрелять - куда они из западни денутся, стиснутые с двух сторон почти вертикальными земляными стенками приличной высоты.
        Так что ногайцы именно наскакивали, поймали нескольких зазевавшихся мужиков и баб, с нехитрым скарбом - вот и весь их «улов». Зато урон был гораздо больше от конических пуль, лошадей перебили изрядно. Да один раз казаки со «стремянными» стрельцами, перехватили ногайский отряд. Имея двукратный перевес, русские загнали налетчиков в балку, обложили и уничтожили без всякой пощады. Захватили сотню лошадей, собрали не только все самое ценное, вообще ободрали убитых «людоловов» до наготы, наскоро забросав землей. Откармливать хищников дармовой человечиной никто не собирался, дороже потом выйдет.
        Здесь заранее сработало предупреждение «засланного казачка» Мехмет-бея. «Конфидент», таким образом, поспешно избавился от конкурентов русскими руками - в ханстве тоже кипели нешуточные страсти в борьбе за власть и влияние. Ногайцы старались обособиться от крымчаков, а последние представляли собой четыре главных рода, что постоянно враждовали между собой. Объединялись степняки только во время походов на русские земли, за добычей и невольниками, без которых вся экономика ханства скончалась бы в корчах одномоментно.
        Информация с разных окраин доходила противоречивая - русская армия оставила в Чигирине сильный гарнизон и отошла в гетманщину, а некоторые полки отвели даже к Белгороду. На разоренной территории ощущалась острая нехватка продовольствия и фуража, оттого содержать все силы у гетманской столицы было проблематично.
        Сам Иван Самойлович завел оранды - отдал на откуп винную, табачную и дегтярную подати на один год. И начал собирать ополчение - из каждой семьи из мужчин должны были выставить - богатые из трех, а убогие мещане и поселяне из пяти одного воина.
        А еще гетман собрался было чеканить в Путивле особую монету с добавлением в нее трети меди - серебра в казне было мало. Однако Москва недавно запретила это дело развертывать, причем обязывала все сделанные приготовления хранить в строжайшем секрете.
        Грицай Незамай, доложивший об этой затее, имел своих людей вблизи гетмана. На вопросы Юрия только пожал плечами, и лишь произнес, что бояре московские не хотят, чтоб на Малой Руси ходила своя монета, и постоянно запрещают это делать.
        И только сейчас Галицкий решил кинуть свой козырь, понимая, что таким шагом вызовет не только смятение в умах, но окончательно поймет отношение Москвы к его княжеству. И начал обмен у населения денег по разработанному Казенным Приказом курсу, как к московской копейке, так и к ходившему турецкому акче.
        Весьма выгодному для его казны курсу. Еще бы - в галицкой копейке десять частей серебра, а в царской на одну больше. Хотя сама монетка меньше в размере и по весу, так как из высокопробного серебра, а в Галиче отчеканили из биллона.
        И был поражен - за неделю алтыны и копейки, отчеканенные на пять тысяч гривен, исчезли, словно испарились. А следом, будто в пропасть канули, и гривны с кунами. Червонцев Галицкий выбросил всего триста штук, по два рубля копейками за штуку - улетучились, как эфир из банки, в самом Галиче почти мгновенно. Остальные золотые Юрий сразу же придержал, отчетливо понимая, что остался без собственной монеты, хотя ее чеканку сразу же увеличили, насколько было возможно. Работали монетчики от рассвета до заката, причем «пахали» конкретно.
        Зато для расчетов с московскими купцами в подвале складывали мешочки с царской монетой, один к одному - их число поражало. Три десятка без одного, весом почти в полтора пуда каждый - пятьсот рублей копейками нешуточная тяжесть.
        Все положенные подати Юрий своим указом повелел населению платить исключительно в гривнах и алтынах, а в «московках» или акче брать с надбавкой на одну часть к десяти. И приказал пустить на отливку и чеканку весь серебряный лом заодно с «худыми» талерами, надеясь, что металла хватит для удовлетворения спроса. А еще размышляя над тем, откуда у народа оказалась прорва денег на руках, ведь не могла же торговля со слобожанами столько принести дохода…
        - Данке шен, майн херц…
        София крепко обняла Юрия, истово целуя грудь, шею и щеку. Он уже привык к татарке, которая таковой являлась лишь наполовину, как ему удалось выяснить.
        Ее маменька (при воспоминании о ней Галицкий краснел и бледнел - и блуд, и убийство, о которых помалкивал), оказалась из какого-то народца, что жил в княжестве Феодоро, до захвата турками генуэзских колоний в Крыму. И свою дочь ухитрилась научить неплохо лопотать на немецком языке, пусть сильно странном и понятном едва ли на треть. Скорее, он даже не понимал, а поначалу домысливал то, что подруга пыталась до него донести на столь скверном «дойче».
        Все открылось год назад совершенно случайно - Юрий заговорил на немецком языке сам с собою, употребляя слова, которые не печатают латиницей. Собрался он в свое время сбежать из «незалежной» в Германию на заработки, язык прилежно изучал, чему даже сам удивился, так как увидел позитивные результаты. Не срослось, не пустили его немцы, только на поляков повкалывал, после чего возненавидел.
        И в момент наиболее грязной ругани, поминая нерасторопных стрельцов на учении «грюншайзе», челюсть сама отвисла, когда Софья, тогда еще некрещеная Зульфия, ему стала отвечать.
        Однако из наскоро проведенного допроса выяснилось, что девушка никогда не была дальше Гезлева, и вообще ничего не знает ни о каких германских государствах. А еще ей непонятно само слово «дойч» как таковое - глядя в ее искренние глаза, он поверил.
        Крепко прижавшись, возлюбленная пояснила, что мать всегда считала этот язык «людским», на нем говорила ее мама и отец, пока юной девочкой не отдали в жены татарину, который почему-то всячески тиранил жену и дочь. И теперь рада, что она и ее любимый князь одного корня, ибо знают язык великого «рода». И тут пошел целый набор каких-то совершенно непонятных для Юрия терминов…
        - Майн либен…
        Юрий обнял Софью, собираясь спать. Однако женщина явно показала совсем иные намерения, решительно начиная новый «приступ». Еще бы - ставши христианкой, она ревностно соблюдала все посты. А тут на сорок дней никакой «близости» не дозволялось, вот и спешила «запастись» впрок. И зашептала на ухо, умоляюще прося:
        - Туа кандер, майн либен…
        - Только надо говорить «цвай киндер», моя любовь. Но раз желаешь нашему сыну брата, то займемся…
        Интерлюдия 3
        Варшава
        12 декабря 1677 года
        - «Король и государь Червонной и Новой Руси, князь Галицкий и Волынский, автократор и господин княжества Феодоро». Вот полный титул князя, в благородстве которого у меня нет ни малейших сомнений, ваше королевское величество.
        Пан Игнаций Поплавский говорил негромко, но каждое произнесенное им слово вызывало болезненную гримасу на лице выборного монарха Речи Посполитой Яна Собеского, третьего этого имени, что считался как королем Польши, так и великим князем Литовским.
        Это был много чего повидавший 48-ми лет суровый воитель из мелкопоместного рода Собеских, получивший прекрасное образование - окончил иезуитскую коллегию и академию в Кракове - один из самых старейших и уважаемых университетов в Европе.
        Ян сражался почти во всех войнах этого смутного времени, что вела Речь Посполитая, в одной из них потеряв брата Марека, что попал в плен к татарам и сгинул на одном из невольничьих рынков Константинополя. Попытка его найти в османской столице оказалась неудачной, но к латинскому, немецкому, итальянскому и французскому языкам, которыми будущий король владел в совершенстве, добавились турецкий и татарский.
        Он сражался против казаков Хмельницкого и крымских татар, что смогли вторгнуться в земли коронной Польши. Во время шведского нашествия в 1665 года, что было названо «потопом» воевал на стороне про-шведской партии великого гетмана Литовского Януша Радзивилла и за короля «шведов и готов» Карла-Густава, но затем уже успешно сражался против интервентов, поддерживая законного короля Яна II Казимира.
        Довелось воевать и против войск московского царя Алексея Михайловича, сражаться с турецкой армией, что считалась не без оснований самой грозной. Так что военный опыт был не просто изрядный - богатейший, и прошел все командные должности до гетмана великого коронного - главнокомандующего всего польского войска.
        Но королем бы Ян никогда не стал, если бы не наследственный дар получать выгодные партии в браке. Так его отец Януш женился на внучке гетмана Станислава Жолкевича, того самого, что вошел в Москву. Благодаря этой женитьбе Собеские разбогатели на приданном, получили нужные связи в столице, и возвысились. Его сестра дважды состояла в браке с двумя богатейшими магнатами королевства - Владиславом Заславским и Михаилом Казимиром Радзивиллом.
        Сам Ян выгодно женился на молодой 24-х летней вдове Марысеньке Замойской - что до этого замужества была знатной графиней по имени Мари Казимира Луиза де Ла Гранж д’Аркьен, состоявшей в свите королевы Марии Луизы Неверской. Марысенька, а так ее ласково прозывали поляки, использовала для возвышения супруга все свои обширные связи, как в Варшаве, так и в далеком Версале при дворе «короля-солнце» Людовике, получив там мощную поддержку, с перезвоном золотых луидоров, на которые стали подкупать польскую шляхту, заседавшую в сейме.
        Но и щедро рассыпаемый Марысенькой «желтый металл», не сыграл бы роли, если бы в ноябре 1673 года Ян Собеский не разгромил турецкие войска под Хотиным. И на гребне славной победы его выбрали королем. Вот только дальнейшая война с турками не задалась - ровно год назад пришлось заключить с ними перемирие, потеряв Подолию, где многие шляхтичи имели богатейшие имения. Так что разрыв с Версалем был неизбежен в ближайшем будущем, несмотря на всю симпатию к Франции, которая всегда поддерживала османов. К тому же шляхта очень ревностно защищала свои привилегии и недоверчиво косилась в сторону короля Людовика, что установил у себя в стране абсолютистский режим.
        Шляхта требовала продолжения войны с Турцией, войдя в Священную Лигу - союз из цезарцев, Венеции и других, что лихорадочно пытались остановить продвижение турок на европейском театре. Пока безуспешно - противостоять янычарским атакам было чрезвычайно трудно.
        И тут столь непонятный случай - в прошлом году королю доложили, что к востоку от ненавистной Запорожской Сечи неожиданно появилось непонятное княжество, которое возглавил князь под именем Юрий Львович, являющийся потомком короля Галиции и Людомирии Даниила Романовича, правившего четыре столетия тому назад.
        Поначалу «наследника» приняли за обычного самозванца, видя в этом непонятные шашни Москвы. Но дело оказалось необычным и удивительным настолько, что пришлось выслать в южный Галич доверенного пана Поплавского, что всегда осуществлял тайные поручения короля и много раз ездившего в Вену. Французские агенты пристально смотрели, чтобы у польского двора не было контактов с цезарцами.
        - Вот списки с грамот, заплатил за них по тридцать дукатов келарю Святогорского монастыря. Они подлинные - я внимательно осмотрел золотые хрисовулы. Это завещания последнего русского короля. А вот грамота о том, что один из его потомков женат на сестре «господина и автократора» княжества Феодоро - ровно двести лет тому назад оно захвачено турками и прямых наследников властителей, кроме Юрия и королевы Софьи не осталось - они последние короли Готской династии! Все бумаги переведены на польский и французский языки, чтобы было понятнее, ваши величества!
        Монаршая чета внимательно прочитала снятые копии с древних свитков. Недоверия у короля не было - еще с иезуитской коллегии Поплавский занимался именно подделкой различного рода грамот и прекрасно устанавливал подлинность оных. Ян видел, что его Марысенька не скрывает искреннего любопытства.
        - Королевские короны Галича, родовой крест и перстень-печать короля Даниила Романовича истинные, ваше величество. Отчеканенные в южном Галиче монеты, - Поплавский с поклоном протянул королевской чете коробочку, раскрыв крышку.
        - Удивительно, - Ян осмотрел красивые, с отличным оттиском серебряные монеты и пару золотых червонцев. И нахмурился - надпись на них «rex Galiciae et Lodomeriae» королю сильно не понравилась.
        - Пусть даже так, Игнаций, но мне сильно не нравиться появление претендента на уже польское наследие, причем уже три с половиной столетия. На Волыни и Русском воеводстве, - король сознательно не сказал «Галиции», а назвал именно на польский манер, - и так много православных схизматиков, которые повсюду распространяют слухи, пусть не о самозванце, но о потомке, что за истекшую прорву лет давно потерял все права на «галицко-волынское наследство».
        - А разве он претендует, ваше королевское величество?! Разве ему не принадлежат южные Галиция и Волынь? А также «новое» княжество Феодоро, возрожденное на берегу того же самого теплого моря совсем поблизости от прежних владений? Да и в беседе, которой меня удостоили, не прозвучало слов о возвращении Речью Посполитой «Galiciae et Lodomeriae», - последнюю фразу Поплавский произнес на латыни.
        - Мой супруг, а ведь получается что сейчас две Галиции и Волыни, и король Юрий имеет полное право писать свой титул по латыни, - ладошка Марысеньки легла на пальцы короля, и он уважительно посмотрел на супругу - та сразу же подметила главное.
        - Сиятельная королева права, ваше величество. Галиция есть еще в испанском королевстве, а у московского царя Галич, правитель которого двести с лишним лет тому назад, как помню, был одно время Великим князем Московским, - негромко произнес Поплавский.
        - Но Червонная Русь…
        - А разве в грамотах последнего галицкого короля присутствует это название, ваше величество? Оно введено трудами историков на их картах намного позже, - Поплавский усмехнулся. - И к тому же «червонный» не только обозначает красный цвет, но и золото, новая галичская монета как раз и названа червонец.
        - Но тогда совсем иное дело, - король задумался. - Выходит, в его землях много золота?
        - Совсем нет, ваше величество. Но выжженная солнцем степь желтая. Может быть потому и название.
        - Как интересно, - чуть протяжно произнесла королева. Природная француженка была блестяще образована, но разговаривая на польском языке ее выдавал легкий акцент.
        - Расскажите нам о тех землях подробно, Игнаций, я желаю знать о них все. Любой союзник в войне с турками для нас очень важен! А этот король, - титул Ян Собесский произнес без сарказма, очень серьезно, - уже прославился победами над Крымским ханством!
        Глава 14
        - Сын мой, твой народ может погибнуть в одночасье, а все твои владения превратятся в выжженную пустыню! А ты либо погибнешь, или снова станешь изгоем, влачащим жалкое существование!
        «Ни хрена себе перспективы мне рисует! Будто я не понимаю, что как вся орда явиться - у меня тут погром будет со звоном! А татары придут всем скопом, да еще с турками, и разнесут все вдребезги и пополам. Пусть на Чигирин лучше поход устраивают - а мне бы отсидеться пару лет без этих всяких войнушек. Да я у кого угодно помощи попрошу, лишь бы удержать Донбасс за собой и не допустить его разорения. Даже у этого попа, что на самом деле митрополит Готфский Мефодий».
        Юрий совсем не ожидал, что по первому морозцу к нему в Галич заявится с визитом столь важный иерарх церкви, о котором до последнего лета ни сном, ни духом не ведал. Благо отец Фотий на пальцах прояснил ситуацию, что из всех многочисленных епархий Крыма уцелело лишь две митрополии - Готфская, что раньше была в княжестве Феодоро, что также Готфией называлось, или Готтией, а также Кафская, что распространяла свое влияние на уничтоженные турками генуэзские колонии.
        - Уймись, государь - крымский хан очень недоволен твоими набегами, ведь ты занял земли ханства. Народ христианский влачит в Крыму жалкое существование, магометане всех «райя» уподобили бесправному скоту. Христиане переходят в ислам неволей. Люди забывают родной язык, говорят по-татарски, как крымчаки. У нас совсем нет школ. Новые церкви строить не разрешают, а старые повсеместно разрушают.
        - Горем обливается мое сердце, владыко, мне известно о страданиях христиан в Крыму, ведь я тоже отведал горькой участи невольника, - Юрий внимательно посмотрел на митрополита. От цели визита ему привел свои догадки архимандрит Фотий, и вот теперь беседа шла наедине, и Галицкий терпеливо ждал, когда разговор пойдет о главном.
        Митрополит Мефодий пришел через степь с маленьким обозом - татары ему препятствий не чинили, более того - сопровождали и охраняли. И при этом не нападали на сторожу, впрочем, и казаки, заранее предупрежденные, в свару не лезли, сразу отошли. Всего пришло до сотни человек, четверть священников, все остальные обслуга, причем готы - ибо говорили на жутко архаичном немецком языке.
        Об этом народе Юрий узнал совсем недавно - и всезнающий отец Фотий дополнил рассказы жены, и прибывший под видом купца пан Поплавский - на самом деле эмиссар польского короля Яна Собеского. Разговор с ним вышел познавательный и деловой до жути. Галицкий получил предложение вступить в Священную Лигу - союз государств, что вели с турками постоянную войну. Да и взял поляк его за горло хорошей хваткой, обрисовав перспективы, которые сейчас красочно изложил греческий митрополит, хорошо знающий русскую речь.
        Помощь была настоятельно нужна, а Белая Церковь, где стоял сильный польский гарнизон совсем рядом, да и Речь Посполитая не растеряла своего былого могущества. Вот только с какого бодуна поляки помогать будут, если он заявил о своих правах на Червонную Русь, давно уже ставшую в Польше Русским воеводством?!
        Москва Юрия откровенно пугала своей полной непредсказуемостью - то на дыбу подвесит, то порох со свинцом даст. Однако воевода Ромодановский обиняком заметил - через Северский Донец царское войско не пойдет. Но почему - не объяснил, и тогда Юрий резонно решил, что московские бояре, если решат заключать мир с османами, просто его сдадут. Основания на то у него были - дворяне воеводы в откровенных беседах между собой всячески поносили «галицкие вольности», которые называли «казацкими». А такое сразу наталкивало на мысль, что князь Ромодановский просто хитрит, не желая раскрывать карты.
        Так что пришлось поставить на «польскую карту», прекрасно понимая, что пока воюет с татарами и турками, ляхи могут поддержать. Но потребуют основательного заклада - и он решил первым сделать ставку, предложив гарантии. Правда, в своеобразной форме, резонно рассудив, что нельзя складывать «все яйца в одну корзину».
        - Владыко, если мои походы ухудшают положение христиан, то я их не стану следующим летом производить, - Юрий все прекрасно понял, и миссия митрополита перестала быть для него тайной. Мефодий не более чем выразитель интересов Селим-Гирея, в полной воле хана находящийся. Приказали - вот и поехал.
        «Если я откажусь - поход будет на меня, а не на Чигирин. И раздавят! Иначе быть не может - второго удара в спину хан не допустит, и тем более угроза похода на Крым моих стрельцов татар изрядно нервирует. Ведь стоит им увести конницу, так я на той кухне все горшки перебью, с таким количеством пороха запросто можно. А о том, что у меня он есть, как и свинец, им, наверняка, уже известно!»
        - Это очень разумное решение, сын мой! Ты спасешь мою паству, которой и так плохо жить. Да, сын мой, святейший константинопольский патриарх повелел мне перенести митрополичью кафедру в твои владения, дабы окормлять подданных вашего величества. Ибо Киевская митрополия далеко, а возрожденная тобой Готтия, я говорю о новом княжестве Феодоро, в моей епархии должна быть. И без церковного пригляда православный люд оставлять нельзя, дабы запустения в душах не допустить!
        «Оп-па на! Без мыла лезут! Это что же - ханская страховочка?! Непонятные игрища - разве может быть султану выгодно учреждение здесь митрополии? Или это противовес московскому патриарху?! Мало мне политики, а тут еще церковные разборки - Киевская митрополия ведь сейчас под Константинополем, а не под Москвой. Ничего пока не понимаю - ведь натурально митрополит навязывается, причем рьяно и назойливо. Ему-то что у меня нужно?! Отправить на хрен?! Заманчиво - но тогда сюда явятся попы из Москвы. Или не придут?!»
        - А как же твоя паства в Крыму, владыко?
        Юрий решил выиграть время для обдумывания, ситуация нравилась ему все меньше и меньше. Первый вариант пришел сразу - османы и татары хотят ввести его в заблуждение и нанести мощный удар, чтобы разом сокрушить его войско и захватить все земли.
        Второй вариант был схож с первым, но с оттяжкой по времени - занять Чигирин, пойти на Киев, воспользовавшись его нейтралитетом. Затем, после победы над Ромодановским и гетманом Самойловичем, развернуть войска против него и жахнуть так, чтобы мокрого места не осталось.
        Такое подходило как нельзя лучше - война с московским царством легкой прогулкой не станет, потери у турок и татар будут большие. А там вилами по воде писано - за год много воды утечет, вернее, достаточно штуцеров с «единорогами» появится. Можно будет и пободаться, тем более есть два союзника, которым также такие расклады угрожают - запорожцы и донцы. Не одни будут - навалять басурманам сил хватит.
        Имелся и третий вариант - вассальное положение от ханства, или как минимум, дача гарантий, что на сторону Москвы не перейдет. Такое от запорожцев ханы постоянно требовали.
        - Так ее мало осталось, Кафская епархия попечение возьмет. Так как, ваше величество, в какой город твой мне митрополичий престол переносить? В Галиче архиепископом владыка Фотий будет, я его всецело поддержу перед патриархом.
        - Во Владимир или строящийся сейчас Дорос, что нами нынче ставится в устье Кальмиуса. В любом из них будет удобно, владыко. Храмы там есть, но собор возведем, на то кирпича хватит. Распоряжения я отдам, о вас позаботятся непременно, - Юрий постарался скрыть раздражение. Он совершенно не понимал назойливости митрополита.
        - Вот и хорошо, государь. С просьбой покорной обращались старейшины готов, что гонениям татарским подвержены и в нужде пребывают. Дозволь им на твои земли уходить, в тот же Дорос. Понемногу прибывать будут, чтоб магометане не схватились, на рыбачьих лодках, ибо через степь дороги в твои владения нет.
        - Приму всех, сколько бы их не было, - Юрий пожал плечами - Софья его о том много раз просила. Этой осенью десяток белокурых готов уже приплыло по Азовскому морю - видимо слухом земля полнится.
        - Они станут вашими лучшими верноподданными, многие еще не забыли, как жили их предки и хотят быть свободными. А они единоплеменники германцам, что в «Священной Римской империи» обретают. И вы, государь, имея ту же кровь, могли бы письмо цезарю написать, попросить помощи для несчастных готов. У меня есть люди, что послание ваше доставят в Вену, и ответ, если он будет.
        - Хорошо, владыко, я немедленно отпишу.
        Довольно равнодушно пожал плечами Юрий - сейчас он уже совершенно не понимал, что происходит вокруг его владений. Игра стала непонятной, и как узнать в чем корысть этого безумного митрополита, что сам лезет в край, который может стать обреченным…
        Интерлюдия 4
        Варшава
        12 декабря 1677 года
        - Думаю, вашим дамам будет интересно услышать удивительное повествование о жизни наследника княжества Феодоро, потомка короля готов, ваше величество!
        Поплавский согнулся в поклоне, а Марысенька, милостиво кивнув, поманила пальцами, подзывая придворных дам, что находились на отдалении, заняв оттоманский диванчик. Вот только женщины не щебетали по своему обычаю, а молчали. Можно уверенно сказать, что отчаянно прислушивались к беседе королевской четы - у придворных на удивление хороший слух, иначе при монаршем дворе не сделать карьеру…
        - Долгие годы Юрий Львович провел в крымском рабстве, подвергаемый истязаниям басурман. И с ним его королева Софья, что тогда таковой не была - а пила из горькой чаши участь невольницы, и, возможно, наложницы в гареме татарского бея!
        Дамы ахнули, обмахиваясь веерами, а Поплавский ухмыльнулся - теперь при всем дворе будут знать какова репутация у супруги короля Юрия, который ее взял себе в жены из столь унизительного положения. Именно поэтому он рассказывал королевской чете при свидетелях таким восторженным тоном, сдерживая свое истинное отношение - Двор живет сплетнями, а их надо умело пускать, тем более на такую животрепещущую тему. Впрочем, и король Ян с Марысенькой вели себя при беседе соответственно случаю, прекрасно понимая, что их могут подслушать придворные дамы, и тем самым подыгрывая Игнацию.
        - Из всей родни у несчастной королевы остались две племянницы, на нее совершенно не похожие - прелестные девочки десяти лет черноволосы, и держатся немного отчужденно с юной супругой пана-круля Юрия, которая вряд ли старше даже на восемь лет. А вот ее супруг их любит до самозабвения, задаривает подарками, всячески балует. У него к ним точно такое же отношение, как и к родившемуся сыну, который наречен Владимиром. В Галиче глухо поговаривают, что прижиты дочки от него какой-то знатной татаркой, которую убили запорожцы, освободив потомка королей из рабства.
        - Супруг мой, мы должны взять этих бедных девочек к нашему Двору - там идет беспощадная война, несчастным детям не место в разоренном краю, - королева утерла из глаз слезинки батистовым платочком, демонстративно всхлипнув. - Они получат достойное воспитание, а мы озаботимся для них выгодными партиями.
        - Вы правы, моя любовь, - таким же растроганным тоном произнес король Ян, сжав ладошку супруги. - Девочкам не место на войне! А если бы наследник престола вошел в юный возраст, то и он смог получить у нас блестящее образование.
        - Вы так добры, муж мой, - в очередной раз всхлипнула королева, вот только ее пальцы жили иной жизнью. Дамы же усердно заработали веерами, словно история разогрела их воображение до чрезвычайности.
        - Прошу вас, пан Игнаций, продолжите свое удивительное повествование, у меня замирает сердце от сочувствия.
        Королеве сейчас мог поверить любой человек, кроме хорошо ее знавших - а Поплавский был как раз из этих немногих. И чуть кашлянув, чтобы прочистить горло, он продолжил свой рассказ:
        - В жилах короля Юрия течет готская кровь - он удивительный человек, которых может рождать христианский мир. Лицо и тело иссечено шрамами и следами плетей - он, как и вы, мой король, прирожденный воин. Вот только образование у него своеобразное - невозможно понять, где он проживал раньше. Одинаково плохо говорит на польском и русском языках, отвратно знает наречие, на котором говорят на наших восточных кресах, как и татарский язык. По-немецки понять его можно, хотя и с трудом - все же готское наречие сильно отличается от нормальной речи. Знает много других непонятных слов. У него пристойные манеры - за столом ловко пользуется приборами, не в укор нашим шляхтичам.
        Поплавский заметил, как монархи обменялись быстрыми понимающими взглядами. И продолжил повествование, понимая, что сказать нужно многое, но о важном только намеками - умные поймут:
        - В жизни неприхотлив и суров, постоянно носит зеленый стрелецкий мундир. Зато рядом с ним постоянно волынские «крылатые гусары» из нашей православной шляхты - их немного, правда. Не думаю, что стоек в православии, у меня сложилось ощущение, что он не ревностный прихожанин. У него в прошлом году вышло удивительное приключение - боярин Артамон Матвеев вызвал его в Москву - через Посольский Приказ. А там Юрия Львовича вздернули на дыбу и хорошо выдрали кнутом!
        Дамы ахнули, но монаршая чета обменялась быстрыми взглядами, но на их лицах тут же проявилась маска возмущения. Королева даже воскликнула, всплеснув руками:
        - Московиты варвары, я в этом никогда не сомневалась! Так поступить с королем…
        - Он тогда не был королем. А объявил себя оным лишь недавно. И его грамоты известны лишь с нынешнего лета. Правит крепко, но по «казацкому обычаю» - на его землях любой человек получает вольную. В слободах и городах всеми делами занимаются «выборные люди» - старейшины, «головы» и старосты. Но все люди королевства являются служивыми - у каждого есть воинский кафтан и оружие на дому. Собирают податей две десятины - одна в княжью казну, другая на церковь, которая содержит на эти деньги школы. Населения в королевстве тысяч тридцать, да казаки вписались в реестр с охотой. Много домниц везде дымят, добывают соль и «горючий камень», которым плавят железо вместо древесного угля. Есть мануфактуры и мастерские, много ремесленников, там делают удивительные вещи, которые я привез показать вашим величествам.
        - Это было бы очень интересно посмотреть!
        Королева хлопнула в ладошки, и двое лакеев немедленно поднесли вытянутый резной ящик, а сам Поплавский поднес шкатулку из ореха, встал перед Марысенькой на колено, и открыл крышку. И вот тут все ахнули - такого никто не видел. Обложенные бархатом лежали три бокала из толстого стекла, покрытого рифлеными, очень причудливыми узорами. При свете яркого пламени свечей стекло заиграло как алмаз, рассыпая блики - завораживающая глаза восхитительная картина.
        В другом ящике оказалась фузея и длинноствольный пистоль, с множеством различных приспособлений. Мгновенно взглянув на безмятежное, спокойное лицо мужа, королева встала с кресла:
        - Теперь речь пойдет о делах воинских, нам такое не интересно. Милая Агнесса, возьмите ларец, надо всем показать такое чудо!
        Женщины вышли, радостно щебеча, но повинуясь жесту королевы тут же зал покинули лакеи. Следом ушли и стражники, прикрыв за собою двери. Однако не успел Игнаций сказать королю наедине и слова, как дверь приоткрылась, вошла одна Марысенька. И тут же лица всей троицы переменились - на них проступило тревожное и хищное выражение.
        Первым молчание нарушил король Ян:
        - Подарки нам сделал «король» Юрий?! Эти фузеи есть то, о чем до нас дошли слухи?!
        - Да, мой король! Из такого пистоля я поразил мешок соломы на ста, а из фузеи можно попасть в коня на пяти сотнях шагов. Все дело в пуле, вот она, а тут пулелейки. Сама фузея и пистоль сделаны намного лучше любых мушкетов, которые мне доводилось видеть. Поверьте, даже если мы засыплем короб золотыми дублонами, то это будет лишь малая доля от будущих выигрышей! Война стоит дорого, но с такими пулями всегда будет прибыльной для тех, кто их применяет.
        - Удивительно, что так просто на самом деле, и никто не додумался. А ведь «король» не так прост, как кажется?! И хочет выглядеть наивным дикарем, хотя дело обстоит совсем не так!
        - Да, сир! Я понял это на совместной трапезе - его прибор составляли две разных вилки, пара отличающихся ножей и три разных ложки. К стыду своему, я не знал, как правильно воспользоваться всем этим «арсеналом», и он мне дал занимательный урок.
        - Я тоже о том подумал, Игнаций, а передо мной сейчас не подарок, а угроза! Пся крев! «Вольности» он устраивает! Если с казаками пойдет на правобережье, да вооружит эту воровскую шайку такими ружьями с пулями, то Хмельничнина нам детской забавой покажется!
        - Уже вооружает, мой король! У запорожцев эти ружья во множестве, есть они у московитов!
        - А он коварен и подл, «король» Юрий! Если дарит такой секрет, то мне открыто говорит, что угроз моих не испугается, ибо у него есть гораздо лучшее оружие. Ведь так, Игнаций?!
        - Да, мой король! Нарезные ружья делаются во множестве, они названы винтовками, ибо имеют винтовальные нарезы. На тысяче шагов из них расстреливали татарскую конницу, выбивая лошадей массами. Потому его «крылатые гусары» не вооружены копьями и пиками, а имеют много нарезных пистолетов.
        - Скверно - это оружие не только против татар, оно против нас! И его угроза видна сразу - или мы находим общий язык, или Речь Посполитую могут ожидать самые худшие времена, вроде второго «потопа». И что у него еще припасено на врагов, Игнаций?
        - Пушки, что стреляют ядрами, которые взрываясь в воздухе, свинцовым дождем выкашивают внизу всех, укладывая горы трупов!
        - Замечательно! Нас ждут тяжелые времена, когда «король» потребует себе вернуть «галицко-волынское наследство»! А он потребует, иначе с таким бы вызовом не отправлял это оружие. Знать бы, какими секретами он еще обладает?!
        - Его пушкари дают особую присягу - за разглашение тайны смерть всей семье. То же самое делают стрельцы с винтовками - и поверьте, они ее держат. Я сам узнал случайно и боялся спрашивать - всех любопытствующих приказано волочь немедленно в «Государев» Приказ, и там допытываться о причинах любознательности!
        - Это делает его еще более опасным для нас! Хорошо бы убить этого «короля», но он гораздо более опасен как для Москвы, так и для Крыма! А этим надо воспользоваться, убить мы его всегда успеем. Если сможем, конечно - как я понял, гота оберегают со всем тщанием.
        - Это так, мой король. Вряд ли мы сможем быстро найти и подкупить убийцу. Таких трудно найти в его землях - Юрия боготворят. Но не лучше ли предоставить это дело татарам или московитам?!
        - Тут надо столкнуть их хорошо лбами - пусть воюют как можно дольше между собой, то пойдет только на благо Речи Посполитой! И когда они обескровят свои войска, то мы уже придем победителями! Нужно только натравить их хорошенько друг на друга!
        - Мой любимый, тут можно сделать просто. Признайте его королем немедленно, - распевно произнесла королева, и, глянув на хмурое лицо мужа, которому такая идея явно не понравилась, улыбаясь, пояснила:
        - Признайте его королем Готии, автократором и господином княжества Феодоро! Этим вы взбесите султана и хана! Такого посягательства со стороны новоявленного короля они не потерпят! А еще признайте его государем одной только «Новой Руси», хотя я не совсем понимаю, где эти земли находятся. Этим настроите против московских бояр! Царь Федор станет враждебным к нему до крайности, ведь он и так привечает всех беглых холопов, что мне самой очень не нравится! А чтобы «корольку» было чем воевать с царем и ханом, то помогите ему порохом и свинцом, как проделали московиты, натравливая его на хана. И пусть они убивают друг друга как можно дольше, то будет нам во благо!
        Ян Собеский задумался, а его супруга продолжила говорить, не скрывая злой улыбки:
        - А признание «королем Червонной Руси» отринуть наотрез. Более того, потребовать вернуть королевский венец Галича и дать в заложники дочерей под любым благовидным предлогом. Мы можем даже ему корону «королей Готии» сделать, ведь на такое дело можно не пожалеть золота и драгоценностей. Оно того стоит!
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЫБОР
        Глава 1
        - У меня в казаках богемец есть, что у себя на родине в рудных горах металлы плавил. Он сказал, что эти камушки «никкелем» там все называют, а иначе «обманным серебром». Ты что же решил изготовлением фальшивых монет заняться?! Промысел новый освоить, насквозь лукавый, и меня старика, в него втянуть?!
        Юрий только ухмыльнулся на вопрос кошевого атамана, что пристально посмотрел на него. Однако в голосе Сирко не слышалось осуждения, лишь одно неуемное любопытство.
        - Уже втянул, батько, помимо твоей воли! Но тут есть одна интересная заковака. Если ты займешь у казака Грицая деньги, и напишешь ему расписку на десять гривен…
        - Так Незамай и так поверит, зачем расписку с меня брать?
        - А ты представь, что Незамай с тобой незнаком. Но повстречался он со мной и рассчитался за товар твоей распиской - я возьму ее, ибо знаю, что ты надежен как швейцарский банк. Не удивляйся словцу - в том времени их меняльные конторы самые надежные. А я эту расписку Смальцу отдам за деньги - он возьмет ее, как ты считаешь?
        - Я никогда в жизни казаков не обманывал! Как только отдаст мне бумагу, гривны ему отсчитаю.
        - Вот это штука и называется вексель - то есть долговая бумага, которая пользуется доверием. А если свои ружья прикажу покупать только за такие монеты, - Юрий высыпал горсть монет на стол и пододвинул россыпь к кошевому атаману. Старик принялся самым внимательным образом рассматривать кругляши, фыркнув от удивления:
        - От настоящих монет твоих не отличишь! А что такое «готский мельхиор»? Тут отчеканен двуглавый орел в полукруге - это ты зачем царя Федора Алексеевича дразнишь?
        - Это древний герб Готтии, так называлось княжество Феодоро, Иван Дмитриевич. И двуглавый орел на гербе австрийских цезарей. Вот как здесь на талере императора Леопольда.
        - Какой губастенький этот Леопольд, - Сирко фыркнул, как кот, покрутив в крепких пальцах тяжелую монету, данную ему Юрием. - Ладно, с ореликом все тут ясно.
        - Так вот - эти монеты своего рода вексель, только мой!
        Галицкий сам покрутил монету в пальцах, на вид серебряную, прежних размеров - только штамп немного изменился. Место галицкого льва занял феодоритский орел, надпись на латыни была заменена на кириллицу - «Король Готтии, государь Новой Руси Юрий I», да взамен доли серебра прописано - «монета готского мельхиора».
        Так уж получилось, что в свое время побывал он в землях близ Днепра, и видел там одну балку, которую местные жители «никелевой» называли. Перед войной ее подчистую выгребли, совсем немного там этого металла оказалось, а рудник так и не организовали - промышленную добычу признали не рентабельной. Зато разработку месторождения этого металла начали в соседней области, но там сейчас ногайцы кочуют.
        Вспомнил он о балке позапрошлой осенью, от полной безнадежности - серебра в казне скопилось ничтожно мало. Выручила память, припомнил место, сам съездил, да через кошевого договорился с куренным атаманом, чей хутор был с «никелевой балкой», что тот уступит будущий рудник. Прислал летом работников, они накопали «камушков», перебрали, а сам владелец получил десяток ружей и пистолей с боеприпасами, чему сам был несказанно рад.
        Небольшой обоз с бесполезным в этом времени металлом прибыл в Галич осенью. И у металлургов сразу же закипела напряженная работа, которую недавно продолжили на Монетном Дворе, и вот появились уже первые образцы готовой продукции.
        Юрия грела память о бабушкиной мельхиоровой посуде - сплаве двух третей меди и трети никеля - так удивительно похожей на серебро. Вот и решил воспользоваться моментом, благо ружья и первый сваренный хрусталь уходили влет. Запорожцы были готовы снять последнюю рубашку, чтобы купить превосходное оружие, а торговцы из Слобожанщины подчистую выгребали все излишки продукции мануфактур.
        - Название «мельхиор» странное и загадочное, батько. Но если начеканить «монета из готского серебра», то морду бить обязательно начнут, именовать вскоре «гадским». А так все чинно и благородно. Все эти монеты исключительно для внутреннего употребления, это своего рода мои личный вексель. И ходить эти деньги будут исключительно в моих владениях - в них будут собираться все подати и вестись оплата за оружие, стекло и прочее. Вот так то - хочешь что-то купить, поменяй монеты, обратно поедешь - то отдай мельхиор и получи полновесное серебро.
        - Ты из него чеканку тоже делать будешь?
        - А куда деваться - для внешней торговли оно необходимо. Но только крупные номиналы - гривны и куны, на них куда меньше издержек, и солиднее по весу, да золотые червонцы. Посуду всю приказал собрать, благо замену ей сделали замечательную, да на гривны пустим.
        - А надпись латиницей, зрю изменил в угоду ляхам. Понимаю - посла ждешь, с порохом и свинцом, что в земли войска Низового вступил. Ты учти - казаки посольские дела чтят, но уж больно порох со свинцом нужен - каждый год с татарами схватки ведем, а тут османы вновь собираются на Чигирин большой ратью идти.
        Сирко говорил вроде безмятежно, вот только Юрий прекрасно видел, что старый атаман собран, как леопард перед прыжком. Да и внезапный приезд в Галич о многом говорил.
        - Поделюсь, батько, вместе от татар отбиваемся, да донцам подкину. Большая война грядет вскорости! Потому и надпись на монетах изменил - вернуть ее никогда не поздно, а порох зело нужен. И так вышло все как нельзя хорошо - ляхов мои притязания на «галицко-волынское наследство», мыслю, немало встревожили.
        - Еще бы им не встревожится - народишко то убегает! Мне каждый день сообщают о новых беглецах, потоком нескончаемым идут. А всех кормить и обогреть нужно, да к тебе отвести. «Лыцарство» роптать начинает, а потому треть новых монет из этого мельхиора войску Низовому отдашь, я на них у тебя оружие покупать буду!
        «Да, казак своего не упустит, и чужое заберет. Хватка железная - но он и прав, расходы на переселенцев у запорожцев серьезные, но их большая часть оседает у меня, но не у них».
        - Понимаю, батька, что делиться надо, но треть безумно много, прибыли ведь почти никакой - выплавка сама по себе с тратами серьезными связана. А чеканка тоже не дешевое занятие. Да и добыча с расходами связана опять же, да за перевозку с охраной груза заплатил опять же. Нет, треть много, батько, десятину брать нужно по совести.
        - Хорошо, князь. Добычу «обманки» мы на свой кошт возьмем, и обоз до Галича доводить сами станем, и обороним его в пути саблей - татары ведь донимают. И беглых тебе переправлять будем безропотно. А ты тогда четверть мельхиоровых монет своих отдавать нам станешь - и казаки охотно их принимать будут, ибо за ружья твои что угодно отдадут! Четверть, на этом разговор о том окончим!
        - Хорошо, батька, пусть так и будет.
        Юрий мысленно возликовал - условия были предложены более, чем подходящие. К тому же речь шла именно о монетах, он отдаст четверть без обмана - в таком деле даже малейшая ложь не допустима. Вот только не монеты станут главным источником доходов, а изделия. Да та же посуда, которые даже в его времени считались символом достатка и престижности - это вам не ложки из нержавейки, пластмассы или дюраля.
        Галицкий прекрасно знал, что такое свободно конвертируемая валюта, «зоны» доллара и евро. И втянуть в орбиту «новой гривны» большую территорию запорожских казаков было выгодно. Для мануфактур Галича открывался огромный рынок, на котором местное, полностью кустарное производство, не являлось конкурентным. Разработка железной руды Приазовья уже должна полностью закрепить этот рынок.
        Это и был первый шаг Юрия в реализации своего давно вынашиваемого плана…
        Глава 2
        - Только у меня, батько, чур, два условия. Рудных дел мастера, а у ляхов они добрые, живо сообразят из чего сплав, мельхиором названный, сделан. И года через три сами его начнут лить - лукавый там народец, грех его недооценивать!
        - Может быть, - усмехнулся Сирко, - и не удивлюсь, если сюда «воровские» монеты придут мешками, туго набитыми. И в раз единый всю твою торговлишку порушат.
        - А потому за пределы моих владений вывоз этих монет запрещен будет под страхом смерти. Меняй на обычное серебро, выдадут все по счету - за три мельхиоровых гривны две серебряных - там вкупе, и там, по сто двадцать копеек. А опосля уматывай куда хочешь, но без наших денег. Но если у кого на въезде хоть монетку из мельхиора найдут - то считать ее фальшивой станем! Все добро в одночасье конфискуем, а торговца злыднем считать будем. И в каменоломни его, али на шахту отправим лет на пять трудиться на благо Готтии.
        - А как же войско Низовое долю свою получить сможет?
        - Очень просто, батька. Сумма отчеканенных монет в Казенном приказе будет, и тратьте здесь ее на товары наши. Но лучше сразу написать накладные, что Войску Запорожскому Низовому надобно, и на все деньги оружие, товар всякий и получите в полной мере, по счету. Своего рода кредитование будет. И войсковая старшина сама дела вести будет через казначея - чтоб все по правилам и уряду сговорено было.
        - Хорошо, Юрий Львович, считай, сладились с тобою. А каково второе твое условие?!
        - Союзниками мы должны стать вечными, иначе быть не может - передавят поодиночке. Ты меня прости, батько, но Запорожская Сечь как таковая не государство, а узаконенная вольница. Оттого вас из края в край кидает - сегодня один кошевой свою линию гнет, а завтра другой. Ты, Иван Дмитриевич, не вечен - и как после тебя уряд соблюдаться будет? И еще одно - я тебе говорил раньше, что войско Низовое погибнет через тридцать лет, ибо не сможете воевать на равных с любым сильным противником - хоть с ляхами, али с крымчаками и московитами.
        - А ты, значит, сможешь?!
        Глаза кошевого атамана недобро свернули - однако Юрий стойко выдержал тяжелый взгляд. И негромко произнес:
        - Сейчас еще нет, но через три года вполне. Народа у меня еще мало, а это мобилизационный ресурс. Сейчас шесть тысяч воев по спискам, половина в поле, а другая в слободах - ее и считать нельзя. С десяток мануфактур - ружьями своими и пушками себя обеспечиваем полностью. Железа года через три вволю будет, а, значит, оружие и инвентарь всякий без ограничений делать начнем, и новые мануфактуры с мастерскими поставим. С продовольствием и фуражом проблем не станет - черноземы тут благодатные, и урожаи богатые уже сейчас снимаем. Надо только на поля удобрения не жалеть, да правильно все выращивать.
        Юрий остановился, скрывая неловкость, закурил. За эти три года сделано немало, но еще больше предстоит еще совершить. Пустынный прежде край преображался прямо на глазах. Население росло как на дрожжах - неволя с крепостничеством наводила на всех ужас, от нее бежали массами. Грех было упускать такой момент - люди старались из последних сил, надрывая жилы - но именно здесь обустраивали новую жизнь. И защищать полученную от него «волю и землю» будут люто и отчаянно, а, главное, еще и умело - готовились воевать с охотой и поголовно, к тому же получив в руки оружие, способное сокрушить любого врага.
        - Знаю я все хорошо, - хмуро отозвался атаман. - И как тут кукурузу с подсолнечником сажают, и как зимовые казаки все привычки ваши с новшествами перенимают. Да и в самой Чертомлыкской Сечи у тебя сторонников много, и число их увеличивается с каждым днем. Того гляди смуту учинят, и тем разор всему «лыцарству» нанесен будет.
        Сирко остановился, губы исказила жесткая гримаса. Атаман раскуривал трубку в полной тишине - Юрий занялся сигарой, отвечать ему было нечего на столь риторический вопрос. Как никак отчеты о состоянии дел на Сечи читал каждую неделю.
        - Все ведаю, пан круль, как и то, что ты винтовки свои войску низовому передавать не желаешь, как и «единороги» секретные. Почто договоренности прежние между нами ты злостно сам нарушаешь? И тайны свои от запорожцев таишь с каким умыслом?!
        Тяжелый взгляд «характерника» почти придавил Юрия, но он с вызовом произнес:
        - Потому что мы договаривались с тобою на «гладкостволы», а по ним все условия я исполнил в тщательности и без обмана. Разве не так, батька?! А насчет нарезного оружия и «единорогов» мы не договаривались, да и не дам я этого оружия на твою Сечь - пользы никакой от него не будет в руках запорожской вольницы. То лишь для одной регулярной армии полезно, что малыми силами, за счет дисциплины и умения любого противника нерегулярного в пух и прах разобьет!
        - Так ты и с запорожцами сейчас совладать сможешь?!
        - Смогу, не обижайся, батько. За обозы засядете - «единорогами» разобью, причем с такого расстояния, что вы бессильны ответить будете. Крепостицы разорю также, картечью с неба засыплю. А в поле и сражаться казакам с моими стрельцами не стоит, - Юрий остановился, потому что понимал, что нанесет атаману, которого искренне уважал, тяжелую, если не смертельную обиду. Но говорить нужно было.
        И он решился:
        - Татары уже попробовали с нами в поле повоевать, и не лезут больше, потери кровавые их напугали. Казаки против татар сильны, но боя правильного против нарезных винтовок не выдержат также. Вам в открытом бою и ответить нечем будет! Истребим всех на расстоянии, потерь никаких не понеся, потом подойдем и добьем раненных и уцелевших. Или в полон возьмем, так тоже делаем с татарами часто.
        Атаман угрюмо молчал, на скулах старика ходили желваки, сильные пальцы сжимались в крепкие кулаки. Юрию стало жутковато смотреть на знаменитого «характерника», что даже сейчас, будучи стариком по возрасту, мог спокойно нашинковать в капусту пять таких противников, как Галицкий. Конечно, если бы в руках у них по несколько «стволов» не оказалось - тогда хоть были бы какие-то шансы.
        Говорить дальше было страшно, но промолчать, не сказав главное - вообще жутко. И Юрий продолжил тем же тоном, предельно серьезным, надеясь, что атаман переборет обиду и все же прислушается к его словам, что произнесены во благо.
        - Мы припас артиллерийский из своего чугуна отливаем, и у нас его много. А также плиты и колосники с заслонками, чугунки для варки пищи - все в ход идет. Сколько товаров разных делаем, и всего за три года смогли. Сечь такого не производит, даже оружия доброго не творит, а потому обречена! Ибо нужно работать, всем себя обеспечивать, а казаки от добычи до добычи живут. А для меня добыча как случайный приработок, неожиданный и приятный, а для запорожцев смысл жизни!
        Юрий остановился, стараясь не смотреть на почерневшее лицо кошевого, и безжалостно закончил:
        - Да и какой смысл давать совершенное оружие тем, кто им не воспользуется нормально, ибо не починить, ни произвести сам такое не сможет никогда. Начнись война, и все - оказавшись в блокаде Сечь обречена, ибо себя обеспечить может только добычей.
        - А зачем Кальмиускую паланку нашу в свой реестр записал?! Казаков улещивал фузеями и свитками новыми, оружие им свое дал нарезное, да присягу от них принял?!
        Старый атаман был взбешен, Юрий видел, что Сирко с трудом обуздывает клокотавшую ярость. Обвинение было страшным, на него требовалось отвечать, и Юрий заговорил, не скрывая горечи:
        - Ты сам видел казачьи городки по Кальмиусу - церкви заброшенные и разрушенные, казаков там едва три сотни наберется, кто в бой пойти может. Населения всего, если беглых подсчитать, баб с детьми малыми, да немногих стариков, то и полторы тысячи не наберется. Оружие худое, татары с ногайцами каждый год по нескольку раз набегами ходят. Сколько бы они удержались своей силой - год али два, не больше. И разорили бы все там, а тех, кого не убили, в неволю крымскую увели! И сгинули бы они, никакой пользы не принеся, из-за гонору сечевого!
        Остановившись и глотнув воздуха, Юрий закончил негромким голосом, но так словно намертво гвозди вбил:
        - А теперь я им защиту дал, а они мне свою службу - в легкой коннице у меня недостача великая. И вооружил я их до зубов, снарядил, обул и одел. И жалование плачу изрядное, и землю под городками оставил - пусть хоть огороды сажают и сами себя пропитанием обеспечат. Самодостаточными станут! А присягу дали потому, что вольница для войны опасна, врага нужно бить купно, крепко и оружно! Голытьба гулящая, от пьянки до пьянки, от грабежа до грабежа живущая, никому не нужна! А мне тем более!
        Глава 3
        - Что ж, все правильно, я рад, что в тебе не ошибся. Теперь ты вполне сам сможешь изменить то, что нужно исправить, и направить туда, куда история и должна пойти!
        Атаман неожиданно улыбнулся, и в ту же секунду его лицо совершенно изменилось, из него ушла ярость и злость, а блеклые старческие глаза стали яркими, будто у юноши. Юрий пораженно уставился на совершенно изменившего свое лицо кошевого. Тот улыбался.
        - Ты теперь на своем месте, хотя поначалу я в тебе сильно сомневался. Что уставился? Ты думаешь, просто тебе помогать так, чтобы не только ты сам, но и сечевики, а есть мной недовольные, ничего не заподозрили?! Остапа Мельника еле уговорил с паланкой под твою руку вступить, с донцами Фрола Минаева, что завтра прибудет в Галич, переговоры вел. Да и полякам их интересы к тебе многого стоило направить. Да и Москву удерживать, чтоб раньше времени к тебе не влезла!
        Галицкий пришибленно молчал - о такой закулисной игре старого «характерника» он даже не подозревал. Считал, что все идет по накатанной дорожке, а тут вон как вышло - его просто оберегали и направляли, недаром в каждом походе в степь запорожцы всегда рядом были.
        - А теперь скажи - какие у тебя враги? Королевство твое имею в виду. И какие планы у них на твой счет?
        - Их ровным счетом трое - москали, ляхи и татары, Иван Дмитриевич, - сразу же ответил Юрий. Над этим вопросом он много думал, но сейчас все равно говорил осторожно:
        - Москва уверенно гнет свою линию - гетманщину подмяла под себя полностью, Самойлович покорно под ней ходит.
        - Ивану просто деваться некуда, потому и взнуздали. Ты мне про «Великий сгон» рассказал, да про то, как на Малой Руси через сто лет, а то и раньше крепостничество ввели. Не поверил - считал, выдумываешь ты, ибо о событиях для тебя прошлого совсем не ведаешь. Ты знаешь, сколько при обороне Чигирина казаков погибло?
        - Откуда? У меня нет в канцелярии Самойловича своих людей. Думаю, что немало.
        - Больше шести сотен, король. Из московских войск едва за сотню перевалило. Как узнал - так задумался крепко сам. Интересно выходит - казаки за Москву гибнут, чтобы она им быстрее на шею ярмо крепостничества надела. А войсковая старшина этому охотно подыгрывает по доброй воле - корысть в них великая, самим дворянами и боярами сделаться, да вольных поселян своими холопами сделать. В Слобожанщине все дело к тому и идет - там кое-где начали московских дворян имениями наделять. Вот многие и задумались теперь. Менять польские кандалы на московское ярмо желания нет. Под Крым идти еще страшнее - Богдан хоть с ними в союзы вступал, но от того все наши земли в пепелище обратил. Спаси Господь от таких помощников! Я ему не раз говорил, что басурмане нам враг вековой, мы для них только как добыча, и покорные рабы.
        Сирко задумался, потом хитро улыбнувшись, старый атаман посмотрел на Юрия и с ехидцей спросил:
        - Кто будет твой первый союзник, если Москва на тебя всей своей силой пойдет? Дабы ты тут всяческие «вольности» не устраивал и людишек к себе не переманивал, что они раньше табунами на Дон бежали, а теперь за Донец, в твои вотчины?!
        - Запорожцы и донцы, окромя казаков более некому.
        - Вот тут ты крепко ошибаешься - старшина донская тебя сдаст, как Разина, против которого я и сам походом выходил. Но деваться было некуда - если Москва порох бы не дала, нам бы тяжко от ногайского набега пришлось. Да и не было за Степаном Тимофеевичем силы народной - удачливый атаман, это да. Но не вождь - за царя выступал, против бояр, а роды знатные давно царями вертят, как хотят. Сечь поддержит, но опять же - если нас припасами придавят, то помогать втихомолку станем, и то немногим. Ибо казаки понимают - тебя прикончат, за них примутся.
        - А более нет союзников, - пожал плечами Юрий, и тут неожиданно Сирко рассмеялся, причем искренне, не обидно.
        - Есть у тебя мощный союзник в таком случае, что даже Москве не по зубам окажется. Крымский хан Селим-Гирей в силе тяжкой придет сразу и в союз с тобой вступит!
        - А ему то какая выгода от сего?! Я же враг их…
        - Да потому, что захватив твою Готтию, Москва к Азову подойдет, и к самому Крыму - а это страшная угроза для Бахчисарая! А выгода есть и большая - ты в той войне ослабнешь, и подручным у хана станешь. А то самому султану выгодно будет. Но ты сам воевать с царем не сможешь, только отбиваться - Донец твоим стрельцам переходить нельзя - хан в спину ударит немедленно и все захватит.
        - Вот оно как выходит, - Юрий был удивлен, а Сирко, словно не замечая его потрясения произнес:
        - Этого Разин не замечал, потому донская старшина его и повязала. Да и я грешный походом пошел - ибо татарская угроза была осязаемой. А потому Степан смуту учинил к выгоде хана, как не крути! И султана - москали заняты были бунтом, а поляки один на один с турками сражаться не смогли. Вот их чуть позже и разбили.
        Юрий задумался - теперь он стал отчетливо понимать, почему на Москве его вздернули на дыбу, потом отпустили. Запугали, истязали - в общем, место показали, но в живых и на свободе оставили.
        - Зато сейчас тебе на Москве лучше не появляться - казнят!
        Сирко усмехнулся, посмотрел на недоумевающего Юрия и негромко заговорил, положив ладони на стол:
        - Ты силу великую набрал, но сам того пока не ощущаешь. Даже я подручным к тебе пойду, понимаешь почему?
        - У меня королевство, народа тридцать тысяч, и мануфактуры, на которых ружья с орудиями производят.
        - И это тоже, - атаман прищурился. - А еще вот эти монетки с двуглавым орлом! Теперь не к Москве окраины потянуться могут, а к тебе - потому что сравнивают, под чьей властью жить будет легче.
        - Окраины?
        - Именно они - донцы и запорожцы лучше с тобой дело иметь будут, чем с боярами. Ты их вольности не ущемишь, а верховенство твое примут с охотой - удачливый воевода всегда в почете. Гетман Ванька Самойлович зело корыстолюбив, но сапог боярский на своей вые ощущать не желает, сам хочет править и всем владеть. Только кто ему даст - он свои монетки, на манер ляшских «полтораков» отчеканить не смог, ему враз запретили. Москве малороссийские деньги не нужны - своими привязывают.
        Сирко медленно раскурил люльку, пыхнул табачным дымком. Посмотрел на Юрия, что лихорадочно размышлял над услышанным, и продолжил говорить глуховатым голосом:
        - А за тобой сила копится страшная для бояр и ляхов. Люди вольности на твоих землях вкусили, и теперь знают, что твои бояре и дворяне их ни за что похолопить не смогут, ни Москве с Крымом продать. Даже если тебя самого вскоре убьют, то Боярская дума править будет, пока сын взрослым не станет. А бояре твои ни один шаг без согласования со старейшинами и старостами не сделают - убьют их сразу и не поморщатся. У тебя весь люд служивый, обучен воинскому ремеслу и вооружен!
        Сирко снова усмехнулся, осторожно выколотил свою люльку об хрустальную чашу - атаман успел оценить сумасшедшую ценность творения галицких стекловаров, принявших несколько очень важных советов от Юрия - и получился «королевский хрусталь». Пепел высыпался горкой на играющее бликами стекло.
        - Потому ты для Москвы сейчас зело опасен, для левобережья вся твоя власть притягательна как мед для пчел. А уж на правобережье вообще примут восторженно с распростертыми объятиями, и колени всем народом преклонят - там ты сейчас самый законный король. Вот потому ляхи тебе посла отправили, и свинец с порохом! И желают, чтобы ты голову свою светлую, но прости меня, дурную при этом, с москалями или татарами в первой же битве сложил. А они тебя горестно оплачут, а если увидят, что враги твои обессилили, то враз свое войско двинут. По крайней мере, точно пожалуют на Смоленск с Киевом, эти города они своими считают.
        - А почему не на Крым?!
        - За ханом султан - связываться с янычарами никто не хочет - ты их сам видел. Одолеть османов можно, только если всем миром навалиться со всех сторон - это понимают, недаром венские цезари Священную Лигу сколотили. Тебе, Юрий Львович, императору написать нужно, просить о помощи немедленной, про нужды свои рассказать. Он на ляхов надавить может - и те пропустят до войска Низового обозы, а там я тебе их переправлю немедленно. А помощь отправят, тут сомнений нет, и титул твой признают - любой союзник для Вены значим!
        - Уже написал, и о нуждах поведал. Мне о том митрополит Мефодий несколько раз сказал. Вот я и отправил с его монахами, и подарки свои приложил - ружье с пистолем, да хрусталь вот этот.
        - Слава Богу, сообразил. Хоть ты и король, но о делах, что вокруг твоих владений происходят, все ведать надобно в точности. Иноземцы так и говорят - нужно всегда знать «политик»!
        Глава 4
        - Да уж, поимели меня во всех направлениях и всяческим образом, а я только вовремя успел расслабиться и получил наслаждение. Примерно такое же, когда хлебалом по наждаку проводят - впечатлений масса, и памятка на всю жизнь на морде прописана!
        Никогда и никто не играл так с Юрием - когда рассказал атаману о своей мельхиоровой затее, то увидел алчный огонек в старческих глазах. А как торговался с ним о будущих доходах - с искренним огоньком, да таким, что Галицкий ему поверил. И воспарил в небеса - и реформы стал предлагать социально-политического характера, но тут нарвался на нескрываемый гнев. Но, несмотря на характерный для страха зуд в пятках, гнул свою линию, как выяснилось позже, правильно делал.
        - Батька со мной играл как сытый кот с мышонком, ему бы на «стрелках» цены не было бы, любой «сходняк» живо «разрулил». Болван ты, Юрий Львович, редкостный - тебе в школе не раз говорили - учи историю, дураком не будешь! А я как все… в дураках остался!
        После того, как Сирко натыкал его, словно котенка в лоток, в азы европейской «политик» и существующие расклады по этой теме, старый и мудрый атаман взялся за мельхиор - и вот тут от будущей финансовой реформы полетели клочки по закоулочкам. Такого крушения надежд одним махом пополнить текущее благосостояние Галицкий едва пережил, хватаясь за голову. Перспектива сплошных проблем от чеканки «нестоящих» и «ненастоящих» денег его ужаснула.
        Подобное пытался проделать и царь Алексей Михайлович со своими подданными, начеканив медных монет с надписью «деньга серебром». Вначале «выхлоп» был хороший, но потом начались проблемы, которые чуть ли не привели к гибели самого самодержца. Еще бы - его хватали за грудки и трясли перед царственным ликом кулаками, «Медный бунт» захлестнул всю Москву. И хотя мятеж с превеликим трудом удалось подавить, но на финансовые авантюры, как показал полученный опыт, лучше не ходить.
        И вывод для новоявленного короля был прост, как три копейки, что здесь алтыном назывались - не проводить рискованные финансовые спекуляции с целью пополнить казну. Опасны они для его репутации - народного «благодетеля, милостивца и защитника». Замажется грязью - вовек не отмоется! Только отплевываться!
        Правда, атаман его тут же утешил, сказав, что идея чудесная. И ехидно так поинтересовался - а что используется в качестве разменной монеты, так как копейка для уличной торговли с одной стороны драгоценна из-за серебра, и всегда требует сдачи. У населения на руках скопилась куча всевозможной медной монеты, которой расплачиваются не по отчеканенному номиналу, а по весу, на глазок. А там где ее мало, то в довесок идут початки вареной кукурузы, которую обыватели тут же охотно потребляют, как биг-маги или пиццу в его прошлой жизни.
        Вот тут Юрий сообразил уже сам, предложив начеканить из мельхиора монеток с алтын весом и размером, с гладким гуртом, чтоб на ощупь можно сразу отличить. И назвать «полушка», как в Москве именовали «полденьги». Сирко предложение благосклонно одобрил, сказав, что такие монеты брать будут охотно, а вот медь можно у народа выгрести всю, причем чуть ли не вдвое больше по весу. Галицкий даже губу прикусил, произведя нехитрый подсчет - фунт меди стоил семнадцать копеек, а тут за эти деньги меньше полуфунта мельхиора выходило.
        Под «нож» сразу пошла и копейка - изготовление для столь маленькой монеты штампов представляло нешуточную проблему, а снижать качество денежных знаков категорически не хотелось. Так что совместно решили чеканить новую копейку из мельхиора, с размерами и весом в полторы куны, с прерывистым гуртом.
        Это решало массу проблем - от технических сложностей с чеканкой серебряной копейки до дополнительной прибыли от ее замены на мельхиор. Тем более с доверием к ней народа все будет в полном порядке - сплав сам по себе очень красивый, а монеты из него спокойно обмениваются на полноценные алтыны и куны.
        Будущих фальшивомонетчиков, что появятся в Польше, ожидал полный «облом» - изготовление станет для них невыгодным делом. Чтобы начеканить на гривну шестьдесят копеек потребуется почти два фунта мельхиора, а перевозка из Богемии таких «денег» (а именно там встречается никель) станет откровенно убыточным мероприятием. Прорву фальшивых монет тайком провести в Галич невозможно, заметят и донесут куда следует, доброжелателей и стукачей во все времена хватало. А тут из чистого патриотизма сообщат, присяга на кресте для людей не пустой звук.
        Юрий радостно вздохнул - все же его затея с мельхиором увенчалась успехом, пусть и неполным, но сулившим определенные и благостные перспективы. Согласно народной мудрости, когда из тазика вместе с грязной водой не выплескивают ребенка.
        Он стал лихорадочно подсчитывать возможный доход, но кошевой потребовал произвести немедленный перерасчет - прежние условия его категорически не устраивали, ведь добыча никеля при новых условиях и расценках окажется затратным делом.
        Началась уже по-настоящему яростная торговля - вот тут атаман ему тысячу доводов привел, ведь доходы от добычи никеля резко упали при таком подходе, и буквально выкрутил руки. После оживленной и долгой беседы сошлись на том, что пополам самый лучший вариант, как говорится по-братски, и никому не обидно.
        С запасами серебра вопрос решился быстро - Сирко предложил передать серебряную посуду, как свою, так и многих куренных атаманов, которым требовались деньги на закупку оружия в Галиче. Зато «маржа» от переплавки оной посуды, которой много скопилось у запорожцев, будет составлять десятую часть, с компенсацией расходов на собственно чеканку монет. Дело сулило весьма неплохой доход, так что Юрий согласился моментально - счет шел на несколько десятков тысяч гривен…
        - Поговорил с атаманом, и голова надрывно болит! Как с перепоя! И послевкусие неприятное - ощущение, будто меня «развели» и «кинули», как последнего лоха!
        Юрий потер виски и закурил сигару, тщательно размышляя о сказанном, а еще припоминая все недомолвки. В последнее время он так делал всегда, когда чувствовал, что его обманывают. Интуицию ведь не проведешь, хотя «запудрить» мозги можно капитально.
        «Наш пострел везде поспел. И с Москвой договорился, и в Варшаву накапал, и в Киеве у него связи, и на гетмана Самойловича влияние имеет, хотя всем известно, что между ними сплошная ругань и хула стоит нетерпимая который год. Сплошной он благодетель и помощник, только где его забота была, когда меня на дыбу подвесили?!
        Что-то тут не так!
        Хм, а с чего ты поверил, дражайший король, что дела именно так состоят. Людям свойственно набивать себе цену там, где они ничего не сделали. Чтобы повысить свою значимость и влияния в глазах другой стороны и, следовательно, поднять цену на услуги, не только совершенные в натуре, но вообще не сделанные.
        Как интересно выходит! И на чем атаман прокололся, раз у меня так сильно болит голова, словно снова с Лариской «базар перетер» - вот манипулятор была - от слез и соплей к ласкам и сексу, нытьем по мозгам - а как что то выпросит, то враз меняется!»
        Юрий хмыкнул, боль в висках сразу отступила - он понял, что вышел на правильный путь. Первый довод атамана, что именно он заставил Мельника пойти в реестр выглядел за «уши притянутым». Кальмиуская паланка пребывала в столь жалком состоянии, что казаки сами напрашивались принять их под власть короны. Да и зимовые казаки по Самаре и Волчьей откровенно тяготились подчиненностью решениям Сечи - на круги им хода не было и никто их там в расчет не принимал. Ибо настоящий запорожец жену не имеет, работой заниматься ему позорно, и лишь охота с рыбалкой допускается, как единственное занятие.
        И только воевать надо, и жить от добычи к добыче, от грабежа к грабежу - сплошная романтика! Слов нет - одни маты!
        Каждый год через Самару и Волчью проходили ногайские орды - зимовые казаки несли страшный урон от набегов, и, хотя сеяли хлеб для прокорма, но поля вытаптывались. Из Чертомлыкской Сечи приходила помощь, но постоянно запаздывала - гулящие запорожцы отнюдь не стремились положить свои чубатые головы. Да и сил таких не было у них, чтобы орду остановить. Да, укусить могли, и сильно, рассеять отряд - но вставать на дороге главных сил ногайцев не рисковали.
        «Потери они хоть и восполняют, но сильно зависят от притока желающих вступить в «казацкое братство». Собственного воспроизводства у них практически нет, а зимовых казаков мало. И это одна из причин, по которой Сечь обречена в будущем.
        Видит ли это Сирко?
        Несомненно, иначе бы со мной не заигрывал. И ставку делает на меня, стараясь в то же время использовать во благо Сечи. Ничего тут он поделать не может - своя рубашка ближе к телу!
        По сути, мне пытаются сбросить неликвидный товар за большие деньги - запорожцы сами уже не могут держать и защищать свои зимовые городки по Волчьей и верхней Самаре. Оборонять столь растянутые коммуникации сложно, у них сил нет. А мне придется - по ним идет поток переселенцев и можно получить помощь, минуя Москву.
        Вот батька и проехался мне по ушам, эмоционально так «раскачивая», гнев на милость постоянно меняя. Что ж, урок получен впрок, все на пользу пойдет в будущем. Друзей у правителя нет, есть союзники, которые всегда будут использовать другого к своей выгоде, и тут не место для упреков - кто тебе мешает поступать также?!
        «Подстава» здесь не в падлу, за честь почитается. Таковы правила этого мира, жутко похожие на императив, что ходил в мое время в местах не столь отдаленных - не верь, не бойся, не проси!»
        Глава 5
        - Хотите сделку, уважаемый Абай-мурза, - Юрий нарочито усмехнулся. - Если с трех залпов будет побито или переранено больше двух сотен овец, то за каждую вы возвернете десять голов. А если меньше - то за непострадавшую от «манны небесной» овцу, я вам заплачу десять алтын, вот таких, как эта монета, уважаемый!
        Галицкий протянул татарину блестящую серебряную монету, недавно отчеканенную из столового серебра, пущенного на переплавку. Тот без видимого интереса покрутил ее в пальцах, даже не прищурив раскосые глаза - она не вызвала у посланника проблеска интереса. Вывод напрашивался простой - в Бахчисарае прекрасно знали, что в Галиче чеканят собственную монету. Да и многое о чем проведали, раз к концу зимы прибыл на переговоры вот этот чумазый мурза, в богатом халате, немного прожженном и засаленном от степных ночевок у костра под открытым небом.
        - Хорошо, я принимаю твое предложение… князь.
        Цель визита прояснилась быстро - почти без восточного славословия мурза сказал, что хан сильно недоволен его разбоями, требует у галицкого князя полной покорности, в знак чего отправить к нему в «гости» жену князя и его первенца, где их примут с должным почетом. Слово «заложники» мурза не произнес, но оно подразумевалось.
        Юрий не стал возмущаться или негодовать, и тем более покорно сносить столь наглый «наезд». Нет, он предложил поехать мурзе на полигон, куда предварительно пригнали большую отару овец, уведенных у ногайцев - скотокрадство в степи в почете, особенно если сопровождается стрельбой и большими жертвами среди неразумных хозяев.
        Удивленный таким необычным приглашением мурза, бывалый воин с повадками матерого убийцы, согласился. Посланника и его свиту провели на некотором отдалении от выстроенных в ряд четверть пудовых «единорогов» - на расстоянии их можно было принять за те четыре более крупнокалиберных орудия, что сейчас готовились открыть стрельбу. Зато дюжину стволов татары подсчитали и сделали про себя определенные выводы.
        - Открыть огонь!
        Отдав команду, Юрий спокойно взирал на скопище обреченных на убой овечек, что разбрелись по широкой лощине и торопливо выдирали сухую траву, торчащую из-под снега.
        Полупудовые «единороги» рявкнули, выплеснув из себя длинные языки пламени и густые клубы белого дыма. В воздухе можно было заметить смазанные очертания крутящихся снарядов.
        Очередное «ноу-хау» вышло крайне неудачным для изобретателя - продолговатый снаряд, примененный вместо круглого ядра, оказался совершенно никчемной штукой. Он не хотел лететь прямо, как полагалось бы по теории, и опытах с пулей Нейслера. Нет, эта чугунная болванка виляла как алкоголик на дороге, к тому же начинала вращаться поперек, напоминая пропеллер.
        Испытания, казалось бы, верного «чудо-оружия» повергли Галицкого в шок. Летело сотворенное его пытливым умом «чудо-юдо» недалеко, точность никакая, зато масса шрапнели и пороха втрое больше, и взрывалась эта адская смесь с ужасающим грохотом, приведя всех в ступор, включая самого Юрия. Опытным путем установили дистанцию в семьсот шагов, и приняли только этот снаряд на вооружение против плотных масс кавалерии и пехоты. Особой точности здесь не требовалась - ее с легкостью возмещала вчетверо возросшая масса пороха и чугуна. Над головами несчастных овец сейчас взрывалось больше двух пудов рифленого чугуна и крупной дроби от одного выстрела. Настоящий железный дождь, который Юрий с проснувшимся в нем чувством черного юмора окрестил «манной небесной».
        За считанные секунду натасканные расчеты перезарядили «единороги» готовыми картузами, последовал слитный оглушающий залп, а после короткой паузы разразился еще один. Юрий мысленно похвалил канониров, понимая, что быстрота перезарядки произвела на смертельно побледневшего татарского мурзу ошеломительное впечатление. Так в этом мире никто еще не мог столь быстро готовить орудия к новому выстрелу.
        - Добить!
        Десять самых лучших стрелков с винтовками, на которых установили пусть примитивные, но уже полезные диоптрические кольцевые прицелы. «Охотники», а так он называл снайперов, были заранее поставлены через большие интервалы, и сразу начали стрелять. Дым соседей им не мешал прицеливаться, перезарядку проводили быстро, палили с колена - каждый сделал по три выстрела и все стихло.
        Это была хорошо поставленная «показуха»!
        Бегущих и прыгающих овец едва свалили с полдюжины - зато, как эффектно это выглядело, особенно для татар, что с вытаращенными глазами и вытянувшимися лицами смотрели на учиненную бойню.
        - Овечки маленькие, с десяток убили. Будь кони, попали бы во всех. Ведь конь или человек куда крупнее барана!
        Юрий со злой ухмылкой посмотрел на мурзу - тот с невероятным трудом взял себя в руки. Все прекрасно понял татарин, молча проглотил и намек про «барана», похожий на оскорбление. И уже оценил все ужасающие перспективы обладания вот таким страшным оружием.
        - Никогда не видел столь удивительного зрелища, - мурза непроизвольно сглотнул. Но опомнился и с поклоном произнес:
        - С тобой нельзя спорить… хан Юрий. На днях вам пригонят пять тысяч овец - и вы снова сможете учить своих стрельцов и топчи. Таких воинов нет и у повелителя правоверных - на службе их бы осыпали золотом. Султан ценит преданных и умелых врагов, что переходят на его службу, благородный хан Юрий.
        «Тон резко сменился, как я и хотел. Все верно оценил мурза, прикинул варианты и ужаснулся, судя по его взбледнувшей морде. А я выиграл время - в этом году татары и ногайцы ко мне уже не полезут, им нужно время на более тщательную подготовку набега.
        Хрен вам, а не заложники! С бандитами не торгуются, потом намного дороже заплатишь. Их осаживать сразу надо, дабы поняли, что нарвались на конкретного «отморозка», что вначале «мочит» всех в подряд, кто бы не попался, и лишь потом думать начинает!»
        - Ваши беи, мурза, удивительно невоспитанные люди - ходят в набеги на мои земли, вернее ходили раньше, я не люблю таких «гостей». Их пришлось перебить. Мне не нравится, что законы степи не чтят некоторые неразумные - их нужно немного убивать. Да, уважаемый мурза, приношу свое восхищение и почтение невероятной храбрости ваших ногайцев - я сожалею, что в бою со мной был убит крымский калги-султан и многие сотни, безусловно храбрых воинов, которыми степь может гордиться!
        Юрий умело состроил унылую физиономию законченного кретина, но с обликом кровожадного маньяка. Хотел пустить слюну, но подумал, что еще не время. И принялся весело болтать, с упоением, прекрасно зная, что если татарин схватится за саблю, то его успеют нашпиговать свинцом. Но мурза держался вполне достойно, хладнокровно, и ладони свои демонстративно держал подальше от рукояти.
        - Скорблю всей душою, но такова война - на ней погибают достойные. Хорошо, что в прошлом году никто из моих воинов не был убит вашими нукерами, я их хорошо выучил, и они отменно стреляют. А еще у меня отличные пушки - за две версты стреляют бомбами. А если палят картечью в упор - просто восхитительно!
        Я очень люблю воевать, это упоительно, когда на тебя летит многотысячная лава конницы, сверкая саблями. Это настоящие храбрецы - они не ведают, что их ждет через мгновения!
        А ты приказываешь открыть стрельбу залпами из пушек и ружей - и все заволакивает белый дым, который вскоре рассеивается. И везде лежат трупы, вповалку груды коней и людей, а немногие счастливчики удирают. Даже трогательно - храбрецы сражаются за правителя и умирают!
        Это так прекрасно видеть смерть, как врага, так и своего воина. Вот только мои стрельцы совсем не хотят умирать, вернее, их не могут убить. В прошлом походе стрелами случайно оцарапало трех… нет, двух моих воинов, у третьего ружье лопнуло, перегрелось от выстрелов. Слишком ловко стрелял, шельма, быстро перезаряжал ружье.
        Болтая, Юрий отвел мурзу чуть в сторону. И пристально поглядел ему в глаза, превратив улыбку в оскал. Теперь нужно было достучаться до самого нутра мурзы, чтоб его проняло до копчика.
        - Поляки и московиты прислали мне порох и свинец, полторы тысячи пудов. Они очень хотят, чтобы я начал воевать с османами и татарами, и толкают меня на войну с вами. У меня отлито триста тысяч пуль, что могут поражать лошадей с тысячи шагов.
        Триста тысяч пуль - а мои стрелки попадают одним выстрелом из трех точно в цель!
        Именно так - вначале выбить коней, потом истребить всадников - вы это видели в степи не раз. Врагу просто не дам установить пушки - над головами топчи и янычар будут взрываться снаряды, которые сеют кругом смерть. Вы узрели сейчас все это собственными глазами, мурза, хотя я скрыл от вас очень многое. Лишние знания порой страшат!
        Юрий с усмешкой посмотрел на Абая - тот намек на османов принял, не моргнув глазом, так что пугать турецким войском и ордой крымчаков вряд ли будет. Вначале оценит реальность такой угрозы.
        - Стоит ли мне воевать с ханом Селим-Гиреем, за интересы московитов, что завладели Чигирином?! Я не буду помогать им! И не дал им своих пуль и пушек, хотя меня просили. Видите ли - но два года тому назад меня обманом пригласили в Москву и там пытали на дыбе. А у меня очень хорошая память на все зло, что мне когда-то причинили.
        Абай только склонил голову в притворном сочувствии, и Юрий понял, что татарину это событие из его биографии известно. Теперь требовалось пройти очень аккуратно.
        - Еще раз повторю, я имею возможность ударить в тыл правоверному воинству, но не стану причинять вреда хану Селим-Гирею. И к западу от реки Кальмиус, и к югу от Волчьей не пойду дальше десяти верст. Это обещаю твердо, знайте то, мурза, я никогда не нарушаю своего слова! Но только если достопочтенный хан Селим-Гирей удовлетворит мою покорную просьбу, которую я почтительно прошу донести к подножию его трона.
        - Какую просьбу, благородный хан Юрий!
        - Мне нужны мои готы! Тысяча моих соплеменников, половина до лета, а другая после, осенью. Доставить можно морем! Полона вы приведете гораздо больше. Это условие может быть заключено и на следующее лето, как вам угодно. Тысяча готов! И признание моего титула царя новой Готии! И скажу сразу - я готов принять к себе всех готов и не нападать на вас соответствующее случаю число лет. И не пойду, это твердо запомните, и передайте повелителю - к западу от реки Кальмиус, и к югу от Волчьей дальше десяти верст. Это обещаю твердо, слово свое держу. С вашим ханом воевать не буду - не из-за страха, просто нет смысла!
        Глава 6
        - Никогда нельзя нарушать своего слова, даже если очень хочется. А чтобы не мучило такое желание, с умом нужно клятву давать, - Юрий задумчиво прошелся по хорошо оборудованной мастерской - здесь он любил проводить свое время с пользой, причем не малой.
        Уселся за стол, откусил и выплюнул кончик сигары, прикурил от горящей свечи. И принялся размышлять о насущных делах, которые складывались в целом неплохо, если не брать один извечный вопрос…
        - Государь, богемский алхимик Йозеф Карлчик ожидает в приемной! В нетерпении крутится, диковины разглядывает.
        - Пусть разглядывает, лишь бы руками ничего не трогал. А то знаю я этих ученых - всюду свой нос суют.
        - Так кто ему даст любопытствовать, государь?!
        - Действительно, - пробормотал Юрий на удивленный вопрос секретаря в должности подьячего «Государева Приказа» - под этим названием скрывалось учреждение по типу президентской администрации в смеси с «безпекой» и «совбезом», и функциями других почтенных учреждений. Хотя, как на самом деле обстояло в том покинутом им будущем, он не знал толком, но задачи определил именно такие.
        Ничего тут не поделаешь - становление государственности сопровождалось серьезным увеличением бюрократии, даже он впервые осознал пользу отчетности, тем более что велась она сейчас коротко и только по существу - чернила и особенно бумага стоили здесь неимоверно дорого. Впрочем, нравы тут еще были относительно бесхитростные, а при кадровом голоде каждому приходилось выполнять множество функций.
        Так и Павло Сирота, парень шестнадцати лет, только окончивший школу - первый выпуск удалось провести неделю назад. Фамилия сама по себе о многом говорящая, Юрий таких особенно привечал, формируя рядом с собою круг единомышленников из преданных ему мальчишек, еще не нахватавшихся жизненного цинизма. И что немаловажно - его собственных учеников, у них в школе он вел предмет, в котором тут ничтожно мало настоящих специалистов - механику. А также мировую географию - узнав, что земля похожа на шар, и увидев начерченные им контуры материков, многие из ребят и дивчин впадали в продолжительный ступор.
        И каждый раз проводя урок, поглядывая на записи, Галицкий осознавал, как много знаний может вбить намертво школа, и как мало запоминают нерадивые ученики, такие как он. Будь у него возможность опять проучиться в школе, то учителя истории, химии, физики, биологии и другие скопом бы взвыли от града накопившихся вопросов!
        В создании эффективной системы образования Юрий видел мощный импульс для придания ускоренного развития созданного им уже крепкого государства. Во всех слободах было обязательное и непременное создание школ при каждой церкви - духовенство являлось грамотным и более образованным сословием, чем служилое дворянство.
        И грех упускать пока нереализованный потенциал, благо удалось если не подчинить полностью митрополита, то, по крайней мере, хорошенько подмять духовную власть светской, так что владыко Мефодий даже не дергался, наоборот, всячески помогал в разных делах с охотою.
        В Крыму каждый христианин не знал, проживет ли он этот день, или будет вульгарно зарезан, либо продан в рабство. Церкви разрушались, школ как таковых не было от слова совсем. Родной язык забывался - почти все переходили на татарский. Гнет, страх, придавленность и чувство безысходности - вот так жили христиане - готы, греки, аланы, армяне и потомки генуэзцев - под властью султана и крымского хана.
        Для облегчения словесности пришлось ввести упрощенный вариант азбуки с написанием букв. По опыту детства первым делом озаботились обычным «Букварем» - благо владыка Фотий привез с собою двух знающих дело печатников, шрифт, и целую повозку с бумагой, особенно ценной в сложившихся условиях.
        Подарок киевского митрополита Антония пришелся кстати - оборудовать первую типографию сумели, не такая там уж и сложная механика, смогли понять, что к чему. Теперь будет намного легче - стали изготавливать собственную бумагу, пусть немного плохенькую, но лиха беда начало. Полностью зависеть от внешних поставок не хотелось.
        Осенью в Галиче будет открыта первая гимназия - не только для государственных нужд, а более для подготовки учителей для начальных трехлетних школ. Причем, по окончании школ вводился годичный дополнительный курс профессионального обучения - нужны знающие работники во всех сферах - от выращивания растений и сбора лекарственных трав, до ремесленников, механиков и металлургов.
        Да и военное обучение было обязательным для каждого с самых что ни на есть юных лет - умение стрелять должно быть у каждого жителя. Идея массовой армии накрепко вбивалась не только в неокрепшие детские умы, но вообще в каждого нового переселенца.
        Введение поголовного образования для детей облегчало создание слобод, численность населения в которых должна была быть не менее пятисот человек в каждой. Хутора и маленькие села либо укрупнялись до слободских размеров, либо переселялись - снабжать «людоловов» ценным ресурсом Юрий не собирался - ему каждый житель был дорог.
        Тут сходились воедино различные факторы - и оборона населения, и образование, а главное насаждение системы самоуправления. С детства вбивать осознание «вольности», ценности свободного выбора и общего служения государству, но не как все давящей власти, а как полезной структуре всеобщей защищенности.
        - Красавицы вы мои!
        Юрий подошел к двум первым в этом мире настоящим винтовкам. Недаром в Америке ходило высказывание, которое он запомнил, пусть не дословно, но очень близко по смыслу - «Бог создал людей сильными и слабыми, а полковник Кольт их сделал равными».
        Перед ним были самые совершенные орудия войны, которые только можно представить. Их реплику Галицкий держал в руках в той жизни у одного коллекционера, и смог воссоздать самое важное - затвор. Казнозарядные винтовки Шарпса, в которых во время гражданской войны в Америке давали самым метким стрелкам. Юрий, по своему обыкновению не запомнил историческую подоплеку вопроса, то ли война велась за освобождение негров, или наоборот, их закрепощение, то ли претендент после выборов ополчился на президента.
        Но вот то, что на той войне появились снайперы с этими убийственными винтовками, запомнил накрепко со слов офицера, обучавшего их стрельбе из СВД. Простой затвор со скобой Спенсера, длинный нарезной ствол, калибр в полдюйма. Установка диоптрического прицела не представляет сложности, жаль что оптики в этом мире нет, а пара подзорных труб, что имеется на весь Галич, представляет немыслимую ценность, буквально на вес золота, да еще с нехилым таким довеском.
        И главное - он воссоздал первый в этом мире прообраз унитарного патрона, хотя мог и ошибаться. Бумажная гильза, пропитанная селитрой сгорала в казеннике полностью, при закрывании затвора ее донце срезалось. Воспламенение пороха шло посредством обычного ружейного замка, но Юрию сильно хотелось создать капсюль. Это снимало множество проблем - можно было стрелять в дождь, прикрывая патрон ладонью, и сильный ветер, который мог сдуть порох с полки. И главное - создать запалы и детонаторы, что нужны для гранат и снарядов нарезных пушек, что непременно появятся лет через пять!
        Осталось только изготовить главный ингредиент для набивки колпачков, и тут Юрий изрядно трусил, поглядывая на давний шрам на ладони - в юности сделал это вещество, способное инициировать взрыв, или возгорание пороха. Он хорошо запомнил тот шок, который испытал, когда приготовленный собственноручно фульминат ртути рванул совершенно неожиданно прямо на ладони, хотя там его была крошка - впечатлений полные штаны, причем и фигурально выражаясь, и фактически, с реальным состоянием дел. Страха натерпелся - жуть!
        Опытный алхимик терпеливо сидит в его приемной, способный создать «спиритус вини», то есть спирт, благо сия жидкость уже делается. И главное - «аква фортес», а так здесь называют азотную кислоту. Причем молодой чех выпускник Пражского университета, очень любит химию. И хорошо знает предмет, о чем с гордостью заявил.
        Он сам несколько раз сталкивался с взрывом, когда «лунный металл», попадав в «сильную воду», давал осадок, который разнес колбу из толстого стекла вдребезги. Вот такой напрочь ушибленный на голову «подрывник» и был остро необходим, благо возле Горловки имелись большие залежи киновари, которыми нужно правильно воспользоваться…
        Интерлюдия 1
        Феодоро
        27 мая 1678 года
        - Вот эти галеры и мешают каждый год выходить нам в море! Как псы весь лиман перекрывают, ни с Дона выйти, ни с Кальмиуса, лишь у Миуса не сторожат - там летом воды по пояс. Заметят «чайку» и сразу топят! Пытались их взять на саблю - подойти не дают, из пушек стреляют. Выход из реки даже ночью хорошо виден!
        Кошевой атаман Сирко чуть ли не сплюнул, но по запорожской традиции не стал поганить землю-матушку. Сдержался, пристально вглядываясь в приземистые корпуса небольших турецких галер, стоявших у северного берега гирла Донского лимана. Их было ровно десять, зримых символов могущества Оттоманской Порты в этих водах.
        Но все внимание было приковано к полудюжине небольших плоскодонных суденышек, подошедших достаточно близко - мешало мелководье, вообще свойственное Азовскому морю, но тут наиболее заметное. С них сбрасывали людей в холодноватую, еще не успевшую толком прогреться воду. Мужчины сразу вставали на ноги, успевали подхватить детей, а женщины устало брели к берегу, вода им до груди доходила.
        - Даже с полупудовых «единорогов» не достать, далеко стоят, дистанцию держат!
        Молодой мужчина в обычном стрелецком кафтане, с газырями на груди, прищурив глаза, пристально смотрел на море. Но ни его бескрайняя синева притягивала глаз, и не интерес к турецким кораблям - а масса людей, что брела к берегу. Суденышки разгрузились быстро - гребцы вспенили воду и они пошли на восток, к Азову.
        - То «соляники» от Арабатской стрелки, Юрий Львович, - старый запорожец с седым оселедцем на голове и длинными усами опытным взглядом сразу распознал суда.
        - Соль повезли в Азов, и ногайцам из Малой Орды в устье Еи - за лето скоту много ее нужно. А готов твоих поверх нее положили - ох и много же их, пан круль. Куда девать то народ будешь? Одни головы белесые из воды торчат, впрочем, и чернявых тоже хватает.
        - Всем найду место, Иван Дмитриевич. Земля моя обширна и богата, народа только мало. А это христиане, моего корня люди, такая же кровь как у них, течет в жилах моего наследника! И не пройдет и трех лет, как здесь вырастет большой город, и мы твердой ногой станем на море!
        Несмотря на то, что мужчина едва перешагнул тридцатилетний рубеж, в этих краях перед ним все склоняли головы - король Готии и государь «Новой Руси» был статен, красив - серо-пепельные волнистые волосы обрамляли голову, монарх никогда не стригся. Такой же кудрявой была небольшая бородка - он ее не брил по европейской моде, и цирюльники ее слегка подравнивали. Вот только глаза жесткие, прищур недобрый - словно прицеливается для выстрела. Да шрамов много - вся кожа покрыта рубцами, придавая королю еще более жестокий вид.
        Белопенная кобыла под ним стояла смирно, лишь время от времени величаво поднимала голову, словно дорожила своим положением. А вот жеребец под запорожцем часто постукивал копытом, желая сорваться с места, но повиновался могучей длани атамана.
        - Седьмица остается, три уходят к Азову! И там еще две галеры - выход через Мертвый Донец перекрывают. Выводить в ночь свои «чайки» мне будет трудно, Юрий Львович. Зря я тебе их со стругами привел - только казаков измучил понапрасну, когда через перекаты чуть ли не на руках проталкивали. Ведь без малого полсотни челнов через волок до Кальмиуса две недели тащили, хрипы гнули. И напрасно…
        - Батько, не нужно сомнений, сам все увидишь. У меня тоже флотилия есть - второй год строю. Лесопилки для чего ставил? Дощатники ладные получились, их всего десяток, но они способны эти галеры одной атакой уничтожить, лишь бы ночь темная была.
        - Не смеши, круль, я полвека воюю, а на твои струги едва два десятка гребцов уместится, там бревнышко по вдоль ладьи уложенное, мешает больше воинов разместить. Что это за причуда странная?! На таран пойдут, что ли? У тебя там не хватит стрельцов приступ провести, на галерах до двух дюжин янычар одних, да топчи, да команды еще до трех десятков. Все вооружены до зубов, и, поверь мне на слово, драться будут жестоко. Как ты их возьмешь, не понимаю?!
        - Мои струги атаковать будут те пять галер, что в лиман ушли, как раз под утро, когда сон сладок. А потому первыми в море выйдут. А ты на абордаж пойдешь - но только после взрывов!
        - Каких взрывов?! Ты что затеял?!
        - О чем и договаривались - Азов нам пора брать! Я сказал, что османские галеры не будут мешать, и поверь, им не до того станет!
        - Не знал бы я тебя, под ноги плюнул!
        - Не торопись, батька, через пару часов план атаки подробно расскажу, до заката времени много, - Юрий Львович посмотрел на толпу людей, что медленно обошла стоящую перед ней женщину.
        - Теперь поедем на берег, вон супруга моя готам что то вещает, а мои люди им одежонку дадут, но только после помывки - чую, вшей у них уйма, вон некоторые стоят и чешутся. Насекомых мне и даром не надо, всех в реку загоню, как Владимир Креститель, и мыться заставлю. Мыла наварили много, телеги с одеждой привезли. Но, пошла!
        Король тронул кобылу, та сразу же пошла рысью, за ней рванул и жеребец кошевого атамана. Через минуту лошадь вынесла мужчину перед расступившейся толпой, рядом с ним остановился Сирко.
        - Королева, моя супруга, уже сказала вам, народ мой, что всех вас я беру под свою защиту! Больше вам не будет грозить смерть от татарской сабли, в рабство не продадут ваших детей, которые здесь, пойдут учиться в школы, а вы сможете спокойно молиться православной вере. Видите за моей спиной далеко позади купола церкви?!
        Юрий произносил по-готски заранее заготовленную речь, использовав, в качестве репетиторов священника и собственную жену. Именно благодаря Софье он научился сносно говорить на архаичном диалекте. Древнегерманском, сильно отличавшегося от привычного немецкого языка.
        На него смотрели сотни испуганных глаз исхудавших и усталых людей, одетых в потрепанную, или совсем ветхую и рваную одежду. А некоторые стояли вообще в обносках - обуви не было ни на ком. Что ж - к его величайшему удивлению, татары подарили ему готов, вот только в каком виде они привезут их, договоренности не было. Несчастных обобрали, отняли у них все добро и как невольников пригнали к Арабатской крепости, где их загрузили на дощаники и привезли сюда.
        Галицкий, заскрипев зубами, представил, что испытали люди, в одночасье потерявшие пусть жестокий, но привычный мир. Оставившие там все свое скудное добро, скорбные домишки, могилы предков. Их пригнали как скот, не жалея, и детей, и взрослых, и несчастные могли думать что угодно - ведь хозяева могли продать гяуров в рабство. И только лишь за то, что в отличие от многих соплеменников, они не отказались от православной веры своих пращуров, пройдя два века сплошных страданий.
        - Я Король Готии Юрий, первый этого имени, и государь «Новой Руси», клянусь! Все вы отныне свободные люди! Каждая семья получит кров и надел земли, многие займутся ремеслами и другой работой, полезной для моего королевства! Народ мой, ты обретешь новую родину в этом городе, который отныне будет зваться Феодоро! И это славное имя носит и земля, принявшего вас княжества!
        Юрий тронул за повод кобылу, и она тут же помчала его по берегу реки обратно к земляным валам города, что начал возводится еще прошлым летом. Причем не на пустом месте - прежде здесь стоял городок Домаха, в котором стойко держались запорожские казаки.
        На запад, дальше по берегу в 25-ти верстах был заброшенный татарами городок Балы-сарай, что дал свое название уходящей в Азовское море Белосарайской косе. В свою очередь, татары переименовали венецианский городок, легендарную Палестру или Балестру, ну а потом появился привычный для русского слуха Белосарай. Именно здесь разгружались османские корабли тридцать пять лет тому назад, не в силах пройти в мелководный Донской лиман из-за большой осадки. Другой возможности для перевозки войск и грузов на занятый донскими казаки Азов у них не имелось. Осадный парк перевозили на лодках и малых галерах, подобных тем, что сейчас стояли на якорях близь берега в гирле.
        Отдавать противнику столь важную стратегическую точку туркам и татарам означало погубить всю «Новую Русь» в будущем году, когда здесь могли высадиться янычарские орты. А потому пришлось начать превентивные действия. Полуразрушенный городок удалось занять без всякого шума три дня тому назад - благо сосед был известный Мехмет-бей, что сразу уступил эту землю без малейшего сопротивления и звука, уведя свои кочевья дальше на север, и сделав вид, что ничего не видел.
        Да и жителей было едва пять десятков, причем не турки, а непонятно кто, но болтавшие на искаженной смеси греческого и татарского языков, с примесью совершенно непереводимых слов, похожих на итальянские. Однако стрельцы возводить укрепления не торопились - нельзя было насторожить прежде времени турецкую флотилию…
        Глава 7
        - Молод ты еще и не понимаешь, что любой договор османы и татары нарушат, когда им будет выгодно! Без твоих стрельцов и «единорогов» наш поход на Азов не состоится - я сразу пойду на Еникале. Струги атамана Минаева не выйдут в гирло - османские галеры их не пропустят. Да и мы тут заперты, пока ветер с юга сильный.
        Сирко усмехнулся, погладил ладонью усы. Раскурил люльку от свечи, Юрий достал и сигару и закурил тоже, в голове бродили разные мысли, на душе было пасмурно, словно лед образовался.
        «Может быть, зря я с Абаем договаривался?! Теперь руки у меня связаны этим поганым договором. Только собрался нанести хороший удар по туркам, а османы доставили полтысячи готов в последний момент. Теперь нельзя нападать, даже негласные договоренности не подлежат нарушению - не на бандитской же стрелке?!»
        - Ты видел, какое подкрепление к туркам подошло? У них сейчас четыре мавны и семь калиут, так что вылазка не состоится - а я нацелил казаков на турецкие города на Боспоре - в Корчеве и Еникале надо взять богатую добычу. Да невольников освободить можно там тысячи. Так что слово держать басурманину грех - с твоими стрельцами такой поход учинить можно, да и под Азовым шумнуть хорошо, каланчи с Лютиком хотя бы взять и выход в лиман для донцов открыть.
        - А потом всех готов в Крыму вырежут?! Ты мне такой грех на душу взять предлагаешь, батька?
        - Понимаю, так что неволить не собираюсь. Да и казаки мои понимают. Мы ведь тоже порой с крымчаками и османами сговариваемся. Ты хоть правильно с мурзой говорил недомолвками, чтоб они решили, что ты на Азов напасть собираешься - ведь отказаться от нападения к восходу от Кальмиуса не обещал. Вот они сюда кораблей своих и нагнали - бояться за Азов. Но так-то нам только на руку, мыслю, в Корчеве никто из басурман нас не ждет. Дуван будет знатный!
        - Я потому так и переговоры вел, чтобы вам набег облегчить, чтобы турки к Азову все силы стянули, скорый приход моих стрельцов под стенами ожидая. А мне единственное лето без войны в радость будет. Сколько всего сделать нужно, а не в походы ходить.
        - Вот потому-то ты и круль, что о владениях заботишься, а я кошевой атаман. Ладно, ты как дорогу «чайкам» в море откроешь?!
        - Потоплю я корабли турецкие!
        - С берега камни кидать будешь?!
        - Боевые пловцы появились, атаман, джур моих помнишь?
        - Лихие хлопцы! Тебе их не жаль? С ножами и саблями до галер они и доплывут, даже на борт залезут ночью и при удаче одну захватят. Мы так делали сами не раз. Но там у турок больше десятка мавн и калиутов, они живо свой корабль отобьют!
        - Мины подведут и взорвут на хрен! Парней отобрали два десятка - все с прошлого лета учатся ночью подплывать к вражескому кораблю, и под днищем бочонок с порохом крепить.
        - Да как огонь то под водой поднести?!
        - А он внутри бочонка. Сейчас сам посмотришь!
        Юрий поднялся, подошел к шкафчику, вынул из него несколько предметов и выложил их на стол. Первым взял в руки сильно переделанный ружейный замок, к которому был прикреплен толстый витой шнурок. С усилием оттянул ударник. Поставил замок в деревянный ящичек, протащив кончик через отверстие в торце.
        - Дерни за веревку, батька, только потяни плавно, без рывка. Вся штука именно в этом и заключается.
        Сирко уцепился за конец шнурка узловатой ладонью со вздувшимися венами, в то время как Юрий крепко держал ящик, потянул. Замок громко клацнул - целый сноп искр вылетел из него. Галицкий взял в руки короткий ручной бур - сверло с поперечиной вверху.
        - Забиваем бочонок порохом, а в крышке делаем отверстие для этого ящика. Перед атакой ставим пружины в боевое положение, пороха в ящик насыпаем на треть. Тут два кремня - в каком бы положении не был бы бочонок, они высекут икру и воспламенят порох. В дощечках проделаны вокруг дырки, затянуты пропитанной селитрой бумагой, это не позволяет пороху из бочонка забить ящик плотно.
        Юрий показал атаману прикрытые бумагой дырочки, затем положил ящичек на стол. Усмехнулся:
        - Вставляем детонатор в отверстие на крышке бочонка, и наливаем горячего воска для гидроизоляции, чтобы вода не проникала. На бочонок крепим чугунное чушку к боку, привязываем ее бечевкой - бочонок погружается под воду, но не тонет. А далее все происходит предельно просто - двое пловцов буксируют его к вражескому кораблю, дважды бурят днище под водой и крепят мину за кольца с торцов, к носу или корме. Отплывают на тридцать шагов, разматывая бечевку вдоль борта. И дружно тянут ее. А дальше испытывают свою удачу и везение! Вот такая нехитрая задумка - испытания показали, что почти нет осечек.
        Галицкий посмотрел на ошарашенного кошевого атамана - глаза старика горели мрачным огнем, видимо, успел оценить перспективы от применения нового оружия.
        - Можно атаковать вражеские корабли в гаванях и на якорных стоянках. Желательно, чтобы ночка была темная, вода чуть теплой, в штиль или при очень слабой волне и ветерке. Тело намазать жиром с сажей, или надеть гидрокостюм из кожи - швы на нем залили варом из смолы. Одно плохо - через час начинает пропускать воду. Зато на воде боевого пловца держит хорошо - внутри ведь воздух остается.
        Юрий принялся раскуривать потухшую сигару, искоса поглядывая на задумавшегося атамана.
        - У меня десять пар подготовленных пловцов, и ждем только нужный момент для атаки - ветер скоро стихнет. Они действуют только по двое - если с одним что-то случится, то второй выполнит задание и сможет помочь другому доплыть до берега. Только уговоримся сразу - тайна для тебя и никого более. Если у тебя будет нужда в походе, то дам своих парней с минами, а ты к ним джур прикрепи, чтобы никто не любопытничал из казаков. Сам понимаешь - дело тайное!
        Сирко с потрясенным видом раскурил люльку, пыхнул табачным дымком. Затем хрипло спросил:
        - Челны у тебя необычные! Мыслю, к переднему концу жердины ты такой же бочонок решил подвешивать. Не так ли?!
        - Угадал, батька, только не совсем так. То миноноски, это верно, однако жердь при атаке далеко вперед выдается - то нужно, чтобы от взрыва как можно дальше наш струг был, иначе его самого разнесет. Бочонок под воду в днище направляют и веревку тянут - она в трубках из камыша идет, что к жердине прикреплены. А та не цельная - нет деревьев такой длины - мы ее из частей собирали и медными кольцами крепили.
        Юрий пыхнул сигарой, собрал все вещицы со стола и убрал их в шкафчик. Снова уселся на деревянный табурет, посмотрел на кошевого атамана и негромко заговорил:
        - Завтра ночью начинаю атаку, батька. Времени больше нет в запасе - на душе уж дюже погано, прямо свербит все, будто кошка когтями дерет. Не знаю почему, но до последнего дня тянул. Ну да ладно… Кого пловцы мои не взорвут из османов, добьем миноносками сразу же. А потом ты мавны и галеры, что на воде держаться будут, а таковых много будет, на абордаж со своими казаками возьмешь. Гребцов от цепей освободим, да трофеями разживемся - пополам все делим?!
        - Поровну, - согласился Сирко, мотнув головой. - Хитрую ты штуку придумал. Вот поди как выходит - все простое перед глазами не видно. Пулю наперстком ты измыслил, мины свои морские также - а мне в голову не приходило, хотя столько лет прожил и в походах беспрерывно участвовал. А ведь так ничего и не сообразил… Такого…
        - Так оно и бывает, батько. Ох, и свербит душа, зря я вчера Софью на Волынь отпустил, с конвоем малым, а сейчас места себе не нахожу. Ты прости, но пойду гонцов отправлю, да конных стрельцов с ними - маята на сердце, батька, как бы чего не случилось…
        Интерлюдия 2
        южнее Владимира Ново-Волынского
        2 июня 1678 года
        - Ногайцы теперь никуда не уйдут, они сами себя в ловушку загнали. Здесь всех перебьем!
        Воевода Волынский чувствовал неимоверную усталость - вот уже пятый день он практически не спал, почти не слезал с седла даже ночью, весь одеревенел, не чувствую собственного тела, по которому разлилась тяжелая свинцовая усталость.
        Такого татарского нашествия никто не только не ожидал - не предвидели даже в самом кошмарном сне. Да и сам Иван Петрович не представлял, что когда-нибудь увидит такую массу степняков, тянущуюся по степи черной полосой. Крымский хан Селим-Гирей привел сюда значительную часть своей орды - почти двадцать тысяч всадников, большую половину от числа всего населения «Новой Руси», кто был и стар, и млад.
        Степная сторожа успела предупредить жителей слобод, которые бросив поля и рудники, устремились под защиту земляных валов, гоня скотину. Хорошо хоть, что государь Юрий Львович категорически не допускал на всей своей земле выселков и хуторов - участь обреченных на рабство жителей в них была бы предрешена.
        Да и так страшная судьба ожидала две слободы по Торцу - их захлестнула черная волна. И хотя гарнизонные стрельцы и ополченцы отчаянно отбивались почти двое суток, но «единорогов» там не имелось, и ногайцам все же удалось взять их приступом. Неполная сотня защитников, пусть и с отличными ружьями, не сможет долго отбиваться от орды в несколько тысяч жаждущих чужого добра басурман.
        Степняки их полностью разорили и сожгли, черные столбы дыма высоко поднимались в небо - жители других слобод и горожане только скрипели зубами от бессилия и ненависти к вековым грабителям. Ногайцы нахватали больше тысячи невольников, которых повели с огромным обозом награбленного добра обратно в степь.
        Жители Владимира отбили приступы степняков легко - знакомство со шрапнелью привело разбойников в ужас, и они сразу отхлынули на безопасное расстояние, что дало столь нужное время для развертывания четырехсотенного стрелецкого полка из жителей города. И Волынский немедленно вывел войско в поле, оставив за крепостными валами ополченцев и несколько «единорогов», остальными орудиями значительно усилив свой отряд.
        И стал выполнять в точности заранее подготовленный план, пройдясь с полком по линии слобод. И вот тут татары уже стали избегать решительного боя - теряя лошадей и людей от ружейного огня и шрапнелей, степняки устремились в бегство на юг, желая пограбить городки и слободы по Кальмиусу, а потом уйти в степь.
        Но не тут-то было - от Феодоро подошли запорожские казаки числом в полтысячи, «надворные» и «стремянные» стрельцы в том же количестве и с «единорогами». А главное - с ними был государь Юрий Львович, хмурый, с побледневшим лицом, но удивительно спокойный.
        Это только кажется, что степь огромная - равнину пересекают сотни оврагов и балок, с текущими в них ручьями. Склоны, порой внушительные, сильно мешают продвижению степной конницы, серьезно ограничивают ее маневр на местности.
        Ногайские отряды стали методично загонять в такие природные ловушки и безжалостно засыпать шрапнелью сверху. А затем в бой вступали спешенные стрельцы, отбивая ружейным огнем попытки прорыва. И наступали дальше, стягивая петлю окружения и расстреливая с обрывов сверху скопившихся внизу степняков.
        Впервые государь приказал брать пленных, причем как можно больше. А потому загнанным в низины татарам предлагали сдаться, сочетая словесные уговоры с обстрелами. Такая «дипломатия кнута и пряника», как выразился сам Юрий Львович, принесла скорые плоды. Стрельцы попросту вязали сдавшихся в ужасе кочевников.
        Ситуация на третьи сутки резко изменилась в лучшую сторону для жителей «Новой Руси». Крымский хан Селим-Гирей увел большую часть орды по Кальмиускому шляху, перешел Северский Донец и вторгся в Слобожанщину. Но там, судя по прибывавшим вестникам, его поджидал «горячий прием». Заранее предупрежденные гонцами из Галича, слободские черкасы сами успели собраться силами. А с юга подошли донские казаки, что стали неутомимо преследовать татар, отбивая у них полон и добычу.
        Желание хана пограбить богатые поселения, вот уже несколько лет, не знавших набегов ногайцев, вполне понятно, вот только этим решением он фактически оставил на заклание часть своей орды - убраться ей с территории Галичины и Волыни не дали.
        Воевода Григорий Иванович Зерно вывел из многолюдного Галича два полка стрельцов, «надворные» и «стремянные» сотни, с дюжиной «единорогов». И немедленно повел их в степь, перекрывая дорогу домой грабителям. И сразу же отбив все захваченные крымчаками обозы с невольниками из разоренных слобод, которые не успели уйти далеко. Затем развернул свои полки и перекрыл проходы между слободами.
        С востока на татар стали напирать бахмутские казаки, отбившие набег и кипящие самой праведной ярости от видения разоренных солеварен. К ним на помощь поспешили стрелецкие сотни, собравшиеся на Северском Донцу. И крымчаки, не пошедшие за воинством хана, и не ушедшие заблаговременно обратно в степь, попали в окружение.
        «Удавка» медленно стягивалась вокруг вековых врагов. Пытавшихся вырваться из ловушки ногайцев обстреливали «единороги», штуцера и ружья выкашивали лошадей. Татары начали сдаваться, но «особо упертые», по сказу государя, сражались до конца, пытаясь прорваться в спасительную для них Ногайскую степь.
        Таким оказался примерно тысячный отряд, последний, что оставался в здешних краях. И попавший в подготовленную для него ловушку на Черной балке. Ее так назвали по выходившим на склонах пластам каменного угля. Выход с противоположной стороны для грабителей наглухо перекрыли, немногие вылезавшие на склоны безжалостно истреблялись из ружей. А вверху в воздухе взрывалась шрапнель, осыпая дождем из чугунной дроби многочисленных «счастливцев». Что до сих пор избежали ранений и смерти, но теперь на собственной шкуре их ощутившие.
        - Воевода! Они кричат о пощаде! Молят оставить их в живых!
        - Давно бы так, - усмехнулся Иван Петрович, этого мгновения он давно ожидал, а потому громко приказал:
        - Стрельбу прекратить!
        «Единороги» замолчали, расчеты обливали горячие стволы водой с уксусом. Из балки слышались громкие крики и стоны раненых татар, и отчаянное ржание умирающих лошадей.
        - Пусть выходят! Коней держат в поводу, оружие бросают на землю! И веревки держите наготове - вяжите сразу, окаянных!
        Отдав приказ, воевода злорадно усмехнулся, когда на пологих склонах восточного входа показались первые ногайцы - смертельно бледные, в окровавленной одежде, они поднимали открытые ладони, демонстративно показывая, что в них нет оружия. Но их тут же разоружали, тщательно обыскивая и снимая сапоги, и безжалостно вязали веревками, кроме раненых - тем холстинами обматывали раны. И тут требовалось смирить ярость в душе - пленные могут пойти как на обмен, так и на выкуп.
        Приятное для глаз зрелище, победы всегда служат бальзамом для честолюбия любого военного…
        - Да сколько их тут побито?! И кто это сделал?!
        Воевода со стрельцами почти дошел до противоположного края балки, сопровождаемый редкими выстрелами - то стрельцы добивали смертельно раненных лошадей. А вот с татарами, которые уже были не жильцы на этом свете, поступали проще, предпочитая не расходовать свинцовую пулю с порохом - кололи примкнутым к фузеям штыком.
        И так прошли с версту, и наткнулись на следы ожесточенной схватки - десятки убитых лошадей и татар были отнюдь не свежими трупами, нет, побоище произошло дней пять тому назад в первый день набега. Над раздутыми от жары телами, уже частью расклеванными воронами и погрызенными хищниками, вились сонмища мух - дни стояли очень жаркие.
        - Это наши… «вольные» гусары…
        У Ивана Петровича сжалось сердце - он узнал изогнутый обруч с почерневшими и алыми, вместо прежнего белого цвета, перьями. Воевода много и долго воевал, а потому картина произошедшей здесь трагедии ему стала вскоре ясна. С десяток гусар и стрельцов здесь приняли последний смертный бой - спасаясь в бегстве, они сами зашли в балку, надеясь или отбиться, либо подороже отдать собственные жизни.
        - Это конвой государыни Софьи…
        Голос Волынского оборвался - он с застывшим сердцем в груди осознал, чьи это гусары, ибо с Юрием Львовичем был другой десяток отборных воинов на серых конях.
        - Осмотрите все внимательно, важен любой след, - воевода совершенно не обращал внимания на запах тления, осматривая истерзанные и раскромсанные трупы. Видимо, взбешенные потерями татары, изрубили чуть ли не на куски гусар, содрав с них доспехи - такие дорого стоят, даже испорченные - кузнецы починить могут. Оружия, понятное дело, здесь уже не было, как и седел на лошадях и дугообразных крыльев, кроме двух совершенно изломанных - все подчистили грабители.
        Иван Петрович продолжал все внимательно осматривать - все искали хоть малейший след от той женщины, которой служили погибшие. И с нарастающим страхом в душе боялись его обнаружить.
        - Воевода, тут на склоне трещина идет, а вот здесь землей присыпано, да явно кто-то траву поверху уложил впопыхах. И мерина зарезали, уже расседланного, явно для ногайцев, чтоб глаза отвести!
        - Оттащите и раскапывайте!
        Стрельцы принялись быстро откидывать землю, а воевода подошел к могиле. Именно к ней - в ямке показалась тонкая женская ладошка, давно пожелтевшая. Не прошло и минуты как, Иван Петрович встал на колени перед телом убитой государыни - из груди и живота торчали обломки трех стрел. Оставшиеся в живых гусары увозили именно ее тело, чтобы спрятать, не дать врагу поглумиться.
        Время застыло - десятки воинов стояли на коленях и тихо молились за помин души убиенной. С трудом встав, Волынский с нарастающим в душе страхом понял, что только он станет тем «черным вестником», что принесет Юрию Львовичу горестную весть. Других нельзя посылать - сам должен испить до дна эту скорбную чашу…
        Глава 8
        «В этом мире совсем иные правила, тут надо быть вероломным, ибо если не станешь таковым, то будешь вечно проигрывать в этой бесконечной войне без правил! Нас упредили и нанесли превентивный удар гораздо раньше, чем мы начали собирать свои силы».
        Юрий устало откинулся на спинку кресла, принялся перебирать в памяти минувшие дни. Поздней осенью он заключил с запорожцами и донцами договоренность в начале лета хорошенько прищемить турок за уязвимое место. Однако соглашение с Абаем-мурзой внесло в первоначальные планы серьезные коррективы. И в середине феврале Юрий встретился в Галиче с Иваном Сирко и с донским атаманом Фролом Минаевым, который был выбран на круге. Вместо неожиданно умершего Корнея Яковлева, семь лет тому назад пленившего предводителя казацкой голытьбы Стеньку Разина, и выдавшего его царским боярам на расправу.
        В полной тайне втроем обсуждали перспективы совместных действий против османов и татар. На том совете решили напасть первыми, причем это было вынужденное решение. В Москве прекрасно понимали, что необходимо отвлечь силы турок от Чигирина, а потому всячески давили на запорожских и донских казаков. И даже отправили им на стругах помощь свинцом, порохом, деньгами и сукном. Не дали только пушек - у воеводы Ромодановского в армии была в них отчаянная нужда.
        Решили следующее - если до конца мая татары не пришлют первую партию готов, согласно договоренности с Абаем-мурзой, то попытаться взять Азов, турецкую крепость, что занозой стояла в устье Дона. В конце мая две тысячи стрельцов должны были пойти с осадным парком из восьми полупудовых «единорогов» к устью Дона, и там, в начале июня соединиться с 5 - 6 тысячами донцов. И попытаться овладеть крепостью, как удалось казакам сорок лет тому назад.
        Кошевой атаман Сирко должен был со своими запорожцами пересечь Азовское море, пограбить Керчь, затем пройтись до Кафы и Судака, сея кругом разор и запустение.
        А если готы будут присланы, то стрельцы в войне участвовать не будут - слишком приметны их зеленые кафтаны. Зато Галицкий в тайне поможет запорожцам потопить османскую флотилию на Азовском море. А донцам нужно помочь взять небольшую крепостицу на Мертвом Донце, что называлась Лютиком. Заодно разрушить две каменные башни каланчи вблизи Азова, между которыми была натянута тяжелая железная цепь. Она серьезно мешала казачьим стругам выйти в Донской лиман и присоединиться в набеге на крымские города.
        «Джентльменское соглашение» с татарами Юрий решил выполнить - хотя казачьи атаманы наперебой, приводя всяческие доводы, отговаривали его от подобной, по их словам «глупости».
        И оказались правы, впрочем, как и он сам!
        Татары и турки не собирались выполнять никаких соглашений, а готов демонстративно отправили для введения его в заблуждение относительно «честности» их намерений. С ними вышла заминка на десять дней, по ошибке капудан-паши, что не дал вовремя корабли для перевозки. Она и решила все - вместо середины мая, готов доставили в конце месяца.
        Юрий не распустил собранные стрелецкие полки, просто не успел - и страшно было представить, если двадцатитысячная масса конницы Селим-Гирея застала бы население Галича и Волыни врасплох. Но отбились, пусть и с большим трудом, благодаря большому количеству свинца и пороха, полученному от московитов и поляков.
        Одновременно столь же большая орда нового калги-султана прошлась по Самаре и Волчьей, сея смерть в запорожских городках. А затем вышла на Изюмский шлях и устремилась в Слобожанщину. Это был грандиозный татарский набег - такими силами татары в последнее время не обрушивались на русские окраины.
        А в начале июня уже к донским казакам пришла беда - турецкий гарнизон начал большую вылазку, соединился с пришедшей семитысячной закубанской ордой ногайцев - от нескольких казачьих городков осталось дымящиеся пепелище.
        «Кто-то выдал из атаманского окружения, или сболтнул купцам - а те сплошь шпионы, особенно армяне и греки, единоверцы так сказать. Превентивный удар во всей красе!
        Орда стала выдвигаться задолго до прибытия готов - нападение готовилось заранее. Вот только хан не знал, что я буду выполнять условия соглашения, он посчитал меня таким же вероломным, как и он сам. Хотя в чем мне его упрекать - мурза лицо насквозь частное, договоренности с «гяуром» в таком случае ничего не стоят, а обман врага почитать за благо.
        И в этом крепко ошибся «мой друг» Селим - три с половиной тысячи стрельцов и три десятка «единорогов» нанесли его коннице ужасающие потери. Отбили всех плененных татарами слобожан, да и потери в целом небольшие. Можно радоваться, если бы не убийство Софья».
        Юрий заскрипел зубами от нахлынувшей ярости. Он не любил гото-татарку, если понимать в привычном укладе, но она была ему очень дорога, и не только как жена, но и помощница. И те полтысячи готов, которых использовали для его обмана, будут ей пожизненно благодарны. Как и те, которых еще предстоит освободить из крымской неволи, благо пленили более четырех сотен ногайцев и татар.
        «Заложники пригодятся на будущее, их можно обменять на готов - но не баш на баш, тут нет выгоды. А вот одного татарина воина на трех готов работников - такой торг меня вполне устроит. И набрать еще больше полона - вот тогда крымчакам станет совсем весело. Вы людоловством давно занимаетесь, вот на своей шкуре узнаете, каково это занятие для ваших несчастных жертв! Причем страдать будете ежегодно, дрожать каждый месяц в ожидании моих набегов!
        «Ответку» мне удалось провернуть отменную - разгромить добрую треть орды - больше четырех тысяч трупов по подсчетам. Как сейчас люди их все хоронят, безухих-то?! Сюрприз тебе, Селим - несколько мешков копченых ушей твоих погибших нукеров. В плюсе две тысячи лошадей и куча всякого барахла, от сапог и сабель, до арканов и ветоши. Все в дело пойдет, а тряпки на бумагу.
        А вот добычу твою со Слобожанщины попробуем отобрать - на перехват пойдут Зерно и Лизогуб - бывший полковник черниговский, Самойловичем со службы выброшенный, стрелецкое дело изучил добре. Справится, тем более его воевода Волынский подкрепит. Да и брат его Федор разумен - надо из сотников в полковники переводить».
        Юрий задумался - теперь он всей кожей ощущал, что война пойдет жестокая, фактически на истребление.
        «Османы пока заняты, причем серьезно - их силы одновременно дерутся на нескольких театрах войны. Против венецианцев и цезарцев с венграми, поляков с царем московским, а теперь еще с казаками сцепились и с моим новообразованным королевством. Но стоит им уладить свои дела с европейцами, как полетят от новообразованной Готии окровавленные куски в разные стороны, мне все припомнят!
        А потому нужны союзники, чтобы бороться с ними за все хорошее против всего плохого! И один такой нарисовался на горизонте, вернее, два - и главное очень далеко от меня!»
        Месяц тому назад прибыли две персоны, визит которых и обрадовал, и озадачил. Граф Раменштайн, с двойным именем Георг-Карл, оказался самым настоящим посланником императора Леопольда, цезаря Священной Римской империи. Вручил красивую верительную грамоту «королю Готфии Юргену, светлейшему автократору и господину княжества Феодоро». Юрия его новое имя несколько озадачило, как и то, что посланник всячески обходил вопрос признания его государем Червонной или «Новой» Руси.
        Понятное дело - сразу же возникнут проблемы с поляками и московитами. А так скользкую тему удалось избежать, как бы намекнув ему - «королем готов признаем, Феодоро забирай, благо оно у татар, а на все остальное умерь аппетиты». Однако в славословиях посол не стеснялся, восхищался Галичем, благодарил за образцы оружия и пули, и очень интересовался новинками оружейного дела, мимоходом сказав, что Вена закупит у поляков для него порох, и направит обоз со свинцом.
        Прибыл граф с небольшой свитой, и с охраной в десяток ландскнехтов, как Юрий мысленно их окрестил. На десяти повозках разное личное имущество привезли, и подарки - доспех миланской работы, великолепные палаши испанской ковки из непонятного Толедо, знать бы где оно, несколько штук отличного сукна, ларец с драгоценностями. И более, чем щедро профинансировали борьбу с османами, передав два десятка мешочков с тысячью дукатов в каждом.
        Отозвались и на просьбу послать несколько знающих металлургов - трое богемцев, говорящих на вполне понятном славянском языке. Юрий гадал, кто они по национальности, но пришел к выводу, что вроде чехи, так как бывали в Праге.
        А вот кораблестроитель Витторио ла Брайя, которого он тоже просил, оказался венецианцем. И то же с грамотой от самого дожа, сделанной словно по трафарету с Венской. Только по имени назвали Джорджио, что ввело в легкое недоумение - разве так имя Юрий звучит на их языке. Впрочем, Брайя и три его помощника оказались толковыми, и сейчас под их руководством спешно ремонтировались захваченные в яростном абордаже турецкие галеры…
        Глава 9
        «Можно отсидеться год или два, в лучшем случае. Потом припожалуют турки и татары в еще большем числе - а вот тут отбиться уже не получится. Задавят все массой!
        И прибежит писец, окончательный и бесповоротный!
        Надо рисковать, тогда есть шанс, пусть небольшой, но он все же имеется. Если правильные ходы ведут к неизбежному проигрышу, то нужно искать насквозь неправильные варианты - может быть, они и приведут к успеху. А если и нет, то всяко лучше воевать на чужой территории, чем позволить противнику разгромить свою землю.
        Сейчас мне представился уникальный шанс громко заявить о королевстве Готия, и тем самым привлечь внимание сильных государств, и особенно московского царства. Хотя не знаю, к худому это будет, или хорошему, все слишком зыбко и неопределенно».
        Юрий задумчиво поглядывал на свой флот - в последнюю майскую ночь удалось провести внезапную атаку турецких кораблей в лимане. Пловцы подорвали все четыре мавны - большие весельные гребные суда, вооруженные двумя десятками пушек каждый.
        В средиземноморских странах такие, как объяснил ему венецианец Брайя, называются галеасами, и считаются «большими галерами» именно за счет своих более крупных размеров.
        И действительно - эти огромные для Азовского моря посудины, в сорок метров длиной, не хотели тонуть, да и не смогли бы - сели на мель, погрузившись под орудийную палубу, и полностью лишившись возможности стрелять из пушек. Они были взяты на абордаж вышедшими из Кальмиуса «чайками» - схватка на каждом прошла яростной, но короткой. Полторы сотни турок - янычары, топчи-артиллеристы и матросы - были беспощадно истреблены, впрочем, они в плен не сдавались, отчаянно сопротивляясь. А вот две сотни невольников, прикованные к веслам, встретили освободителей восторженно - недаром весло служило символом каторги.
        Маленькие галеры, какие турки называли калиутами, а венецианцы галиотами, также сопротивлялись недолго, лишившись возможности использовать носовые пушки, которые здесь называли куршейными. Четыре одномачтовых судна стали трофеями казаков, два затонули, совершенно искалеченные подрывами, а одна полностью сгорела, превращенная в жуткий костер, пылающий у берега.
        Страшное зрелище - пожар посреди воды!
        В эту же ночь, но уже под утро состоялся второй морской бой с пятью калиутами в Донском лимане - три были потоплены дерзкими атаками миноносок, первыми в этом мире. Бочонок с порохом, взорванный под днищем наносил фатальные повреждения небольшим весельным корабликам. А две маленьких галеры в полной исправности захватили запорожцы атамана Сирко, что шли на абордаж, как заправские пираты из кинофильмов, но были гораздо их страшнее.
        Так что не зря сечевики турками считались за морских разбойников, которые в течение столетия наводили ужас на все приморские города, от Кафы и Гезлева до Трапезунда и Синопа.
        Морская победа вышла ошеломительной - целыми были захвачены четыре калиуты, еще две нуждались в небольшом ремонте. Вот с трофейными мавнами дело обстояло гораздо хуже. Одна восстановлению не подлежала, одна ремонтировалась, а две уже вполне готовы к плаванию - поразительно, но моряки оказались искусными плотниками. Буквально за несколько дней разгрузили мавны, наскоро заделали пробоины, откачали воду, подняли корабли с мели и отбуксировали к берегу для ремонта.
        Более того, даже с затонувших судов сняли все что возможно, довольствуясь любым трофеем, хоть фальконетом, хоть рваным полотняным рубищем. И главное - достались множество бочонков пороха, лишь в нескольких он был подмочен, и почти сотня пушек разного калибра и столько же фальконетов, походивших на крупнокалиберные ружья, только установленные на вертлюгах.
        И это не считая целых груд разнообразного оружия и всяческого добра. К тому же в самом лимане удалось захватить без всякого сопротивления полтора десятка торговых судов, что привезли припасы в Азов - часть турки успели разгрузить и вывезти грузы по Дону в крепость, но зато все остальные достались ликующим союзникам.
        Сказочное богатство привалило и казакам, и галичанам, но больше всего обрадовало согласие освобожденных невольников верой и правдой отслужить королю Готии на его флоте пару лет, за соответствующее вознаграждение, разумеется. Экипажи трофейных кораблей, включая моряков и артиллеристов, сформировали довольно быстро - все люди с морем хорошо знакомые, так сказать, а многие и плавали прежде под другими флагами. Из полутора тысячи вчерашних рабов только полсотни плененных турками казаков, да две сотни магометан были отправлены на берег. Первые присоединились к «лыцарству», а вторые не внушали доверия - Юрий приказал их задействовать на постройке укреплений и верфи.
        Кого только не было среди вчерашних галерных рабов, на каких языках они не говорили. Тут и два мальтийских рыцаря, несколько испанских идальго, генуэзцы и венецианцы (последних немедленно взяли под опеку соотечественники). А еще сонмище православных славян, греков и армян, непонятные копты и с десяток самых натуральных эфиопов. Хватало и католиков с лютеранами - немцы, фрязи, испанцы, венгры, даже англичане затесались. Не было только французов - но так их король Людовик лучший союзник султана, как поговаривали.
        Набралось и с сотню совсем непонятных людишек, то ли язычников, то ли вообще иной непонятной веры, с десяток так вообще «огнепоклонниками» называли - их язык никто не понимал, общались на ломанном турецком. Да столько же освободили самых натуральных негров, кучерявых и здоровенных верзил с исполосованными спинами.
        Две трети людей сами напросились на принятие в подданство, когда им рассказали про здешние порядки, остальных, ими были почти все европейцы, Юрий пообещал следующей осенью отправку на родину через московские земли, снабдив за службу золотыми дукатами. Причем, свое обязательство собирался выполнить в точности, рассчитывая, что по европейским странам пойдут слухи, и хоть так он получит определенную поддержку, пусть даже переселенцами или наемниками…
        - О чем задумался, пан круль?
        - Надо брать Керчь и Арабатскую крепость, атаман, - Юрий повернулся к подошедшему Сирко, на помолодевшем лице старого казака блестели глаза - удачное начало пиратства раззадорило ветерана многих набегов, как всех запорожцев, хотя они потеряли в схватках две сотни «лыцарей» и десяток «чаек» и стругов.
        - Надо, - кивнул казак, соглашаясь, - Нагрянем, пока нас не ждут, а потом пойдем на Кафу!
        - Ты меня не понял, Иван Дмитриевич, - усмехнулся Юрий. - Я собираюсь взять себе Керчь и Арабат, и там закрепиться. Всерьез и надолго бы сказал, но не знаю - османы двинут флот, да и татарам такая заноза сильно не понравится. Но лучше встречать их там, а не в Донском лимане, принять бой на дальних подступах.
        - Так вот что ты задумал, - Сирко усмехнулся и очень внимательно посмотрел на Галицкого. - Ты учти, Юрий Львович, османский флот подойдет. И тебя оттуда выковыривать начнут сразу.
        - Затоплю торговые суда в проливе - забью им трюмы камнями плотно, и будут заграждать фарватер, пока осенние шторма не разобьют. Потом заграждение можно и подновить. И учитывай - я за ним мавны поставлю, их пушки тоже защитой послужат доброй.
        - Тогда тебе заодно на той стороне десант высадить нужно, государь, - кошевой атаман говорил серьезно, глаза его потемнели. - Таман брать, там османская крепость Хункала. Дальше Темрюк у перешейка, крепость маленькая, на песке стоит. На него донцы несколько раз набеги устраивали. Там узость, местность дурная, болота везде, Кубань полноводная. Пару земляных укреплений возведешь между лиманами - ногайцам дорогу закроешь. А до Анапы далече - пока турки спохватятся, и войско вышлют, успеешь свои редуты построить и пушки поставить…
        Сирко остановился, напряженно размышляя о чем-то. Принялся набивать люльку, оглядывая корабли, и копошившихся на них моряков. Объединенная эскадра готовилась к отплытию, середина июня на дворе, самая время в поход выходить, пока в Крыму таких «визитеров» не ждут.
        Юрий молчал, пыхая сигарой и молча ждал слов старого казака, который был серьезно озадачен таким вариантом развития событий. Да оно и понятно - одно дело набег за добычей, а тут запредельно дерзкое и опасное предприятие предлагают - попробовать закрепиться на берегах пролива и перенести войну в Крым…
        Глава 10
        - А как же Азов?!
        - Зачем нам под его стенами казаков со стрельцами класть?! Не лучше ли подождать, пока он как спелое яблоко с ветки упадет?! Там запас продовольствия до осени, новые запасы должны в августе доставить. А если мы Керчь захватим, и пролив наглухо перекроем?!
        - Голод начнется непременно, тем более донцы набег ногайский отразили, а паша своих янычар за стены отвел, - Сирко глухо отвечал, явно что-то прикидывал про себя старый «характерник», прославленный среди казаков тем, что был постоянно удачлив в походах.
        - Надо на землю неприятельскую войну принести, Иван Дмитриевич. Очень нужно - неожиданный это ход, османы и татары еще не знают, что мы флотилию их здесь захватили. Да, все понимаю - экипажи сборная солянка, не сплаваны, но нам нужно рискнуть. Море Азовское за нами останется, потихоньку команды и попривыкнут, тем более мы их по языкам подбирали, чтоб хоть понимали друг друга. На каждый определим по казаку или рыбаку местному, что все отмели знают, как пять пальцев, и вперед.
        - Ты меня как девку, не уговаривай, пан круль - я сам за поход. Набег устроить и невольников освободить, дело привычное, но вот чтобы Крым захватить - у нас сил не хватит!
        - А зачем весь Крым?! Арабат со «стрелкой» захватим - путь на Керчь перекроем для татар. Ибо угроза в их тылу постоянная будет. До пролива прорва верст, а вот с пресной водой проблемы. Но не в этом дело! Перешеек редутами можно перегородить, препятствия для конницы возвести, «единороги» поставить - там всей ширины верст полтора десятка, двумя полками перекрыть можно. Против винтовок лезть? А если орудий будет три десятка - что татарская конница сделает?!
        - Тысячью стрельцов перекрыть можно - как раз, два твоих полка и будет. Но как укрепления возвести за малый срок, ты подумал?! Как едой и водой ты воинов своих обеспечивать будешь?
        - А ты Кафу со своими запорожцами разгромишь и всех невольников и христиан оттуда выведешь. А я их к возведению укреплений и приспособлю - лопаты и кирки раздадим, на мавны припасы продовольствия загрузим, да и под Азовым немало взяли.
        - Хорошо, верю, что татар отобьешь, но что будешь делать, как османы высадятся? Они твои редуты снесут запросто…
        - В открытой степи под шрапнелью?! Где они укрыться смогут?! Только осаду по всем правилам начинать и траншее вести! А за это время я Керчь постараюсь укрепить, береговые батареи поставлю - пороха до осени хватит. Отобьемся как-нибудь.
        Юрий сам отчаянно верил в возможную реализацию плана - совершенно безумного и отчаянного до невозможности.
        - Если редуты удержать будет нельзя, отвести войска на «стрелку», там с полверсты самое большое расстояние, вал насыпать можно, перегородить, и позицию эту долго удерживать, тем более, если море за нами останется. А там и зима наступит…
        - Азовское море замерзнет! Как ты людей увезешь?! Они же без помощи на Арабате погибнут. Татары замерзший Сиваш перейдут от устья Салгира, и в тыл твоему воинству выйдут по косе.
        - Жить захотят, продержаться до весны, - однако уверенности Юрий уже не испытывал. - Казаки «азовское сидение» выдержали, и пока сами не ушли, османы под крепостью и возились. Если бы царь свои войска прислал, то удержали бы город. И я надеюсь, что Федор Алексеевич сообразит помощь оказать в такой момент…
        - Тогда прощайся со своей Готией, - усмехнулся Сирко, - все земли царю московскому и отойдут, что здесь, что там, если ты их еще захватишь?! Ты только на собственные силы можешь надеяться, а они у тебя хоть и побольше наших, то все равно скудные, для такой войны. А пороха и свинца, даже с теми запасами, что захватили, до следующего лета, может быть, хватит. А дальше что будет, ты загадывал?!
        Юрий задумался, лихорадочно прикидывая варианты. Население росло, а это приносило определенные заботы. Прокормить и одеть больше тридцати пяти тысяч жителей стало серьезной проблемой. Но без народа пустынный край не удержишь, ибо только люди его защитить могут.
        Одно хорошо - оружия хватало, мануфактуры на третий год полностью перешли на изготовление винтовок и штуцеров, до двух десятков штук в день, да пуль по тысяче. Отливка четверть пудовых «единорогов» значительно превысила планы - их число утроилось, и сейчас можно рассчитывать на полтора десятка четырех орудийных батарей, да еще двадцать обещали изготовить к началу осени.
        Полупудовых орудий хватило только на три батареи, но за лето это количество должно было удвоиться. А вот «трехдюймовки» с прошлого года не делали - польза от них слабенькая, зато металла много идет. Их оставили в резерве, на всякий случай.
        Осенью Галицкий завершил военную реформу, создав призывную армию. Каждый житель от двадцати лет должен был отслужить в войске два года, вполне достаточный срок для обучения стрельца. Сформировали восемь пехотных полков в четыре сотни - одна призывная, кадровая для обучения, три других составляли резервисты. Потому и отразили татарский набег, что полки оказались заранее собранными. Два десятка сотен из наспех обученных людей зрелого возраста составили народное ополчение - гарнизоны городов и слобод на случай вывода в поле стрелецких полков.
        Постоянная армия, как и везде, была вербовочной - три гривны в месяц на всем готовом. По окончании десятилетней службы выдавался надел в десять десятин и освобождение от налогов. Желающих оказалось достаточное число - по два полка пеших «надворных» и конных «стремянных» стрельцов, сюда же вошли все артиллеристы, а теперь еще и моряки новообразованного флота. Сформировали и «королевскую гвардию» из полусотни стрельцов для охраны дворца и столько же «вольных гусар» для конвоя - число последних Юрий удвоил после гибели Софьи.
        Казаки донских и запорожских городков вошли в реестр - трех сотенных полков набралось пять, в степную сторожу выходили поочередно, службу несли бдительно. Но рассчитывать на них не приходилось - и так дозоров едва хватало, чтобы прикрыть двухсот верстную границу «Дикого Поля», из которого в любой момент могли нагрянуть «не званные гости», но отнюдь не из русской поговорки.
        И как не печально это признавать - это было все, что могли выставить города и слободы - немощно и хило. И людей взять неоткуда, весь расчет на переселенцев и на освобожденных невольников.
        «Сирко мне дал наглядный урок, когда приказал вырубить ренегатов на Перекопе. Всех христиан, которых освободят запорожцы, вооружу «гладкостволами», пуля Нейслера уже не секрет, расползлась по свету. Но у османов пока вроде нет, хотя у янычар, наверное, образцы имеются, и давно. Но у меня все стрельцы уже с винтовками, так что преимущество сохранится некоторое время - выделка нарезов без станка проблематичное занятие для массового производства.
        А если они не захотят с татарами и турками драться?!
        Надо заставить, круговой порукой и кровью повязать, чтоб деваться было некуда! Жестоко?! Еще как!
        Мне ничего делать не остается - лучше бывших христиан положить в боях, вывезя женщин и детей, чем своих терять. А заставить драться их можно, пусть и жестокими способами, куда они с отметинами от мести денутся?! Будут драться как миленькие - заставлю! Нельзя людской ресурс так расходовать беспощадно, как делают казаки. За жен и детей своих начнут воевать если не за совесть, то за страх!»
        - Дальше будет только война, атаман, - глухо произнес Галицкий, наконец, отвечая на повисший в воздухе вопрос. - В Крыму тысячи невольников, настоящих христиан и тех, кто от веры отступил. Мы должны сделать так, чтобы война вошла в их дом, а не только в наш, как всегда. И даже если мы покинем землю Тавриды, то пусть татары и турки живут в постоянном страхе, и каждый день опасаются нашего возвращения!
        Глава 11
        - Я сам сделал свой выбор. И пенять на судьбу не стану!
        Галицкий был хмур как никогда - и как не пытался выходец из 21-го века ожесточиться сердцем, но состязаться в жестокости с казаками не стал, вернее не смог, ни физически, ни нравственно.
        С невероятным трудом Юрий успел предотвратить резню в Кафе, что была захвачена запорожцами внезапной утренней атакой. И только сейчас воочию увидел, как казаки грабили приморские города и наводили ужас на магометанское население.
        Вероломство или военная хитрость, как кому на вкус придется, запорожские и донские казаки использовали вовсю. В начале в город заходили, неотличимые по внешнему виду от жителей, люди. Вот только кто мог заподозрить в них, прекрасно говоривших на турецком и татарском языках, казаков. Да и христианские диалекты, общепринятые в Крыму, у сечевиков были в широком употреблении.
        Лазутчики старались тихо проникнуть на все ключевые точки, особенно в цитадель. А за ними вскоре приходили казаки, без стрельбы и криков, и резали полусонных караульных, полностью обленившихся на сытой и тихой службе повелителю правоверных, которых прежде не убили диверсанты. Многие из воинов в свой последний миг жизни не успевали даже закричать, не то, что ухватится за рукоять ятагана.
        И лишь потом начиналась сплошная «зачистка» города - кошмарная во всех отношениях. Всех жителей с крестами на груди, или говорящих на понятных языках, греческом или славянских, оставляли в живых. Остальных, кто из них не успевал перекреститься или закричать, безжалостно истребляли, не взирая ни на возраст, ни на пол.
        Только грабежа в Кафе не случилось - дисциплину в походе казаки соблюдали строго. Момент внезапности терять было нельзя. Сразу после захвата города, Сирко повел свое безжалостное воинство опытных и матерых убийц в степь. Разоряя татарские кочевья на своем пути, запорожцы захватили столь нужных им коней. К полутора тысячному казачьему отряду присоединился для поддержки один из «стремянных» полков с батареей «единорогов» - орудия с зарядными ящиками, передками и упряжки доставили на дощаниках через море…
        Вот уже пятый день Кафу тщательно и последовательно дом за домом «зачищали» от всех ценностей стрельцы. Предлинная вереница освобожденных невольников, сотни повозок потянулась к Арабату, небольшой турецкой крепости, крайне убогой на вид, еще накануне вроде бы закрывавшей выход из одноименной «стрелки» - длинной и пустынной, на сотню верст очень узкой песчаной косы.
        Несколько десятков воинов султана местного гарнизона настолько обленились под жарким южным солнцем, что полностью «забили» на службу и «расслабились». Так что без вопросов впустили в крепость через распахнутые ворота казаков, переодетых янычарами - благо они приплыли на двух калиутах под османскими флагами. И были практически молниеносно вырезаны казаками без всякой жалости - почти никто не смог оказать даже подобия сопротивления.
        Да и опыт по занятию Арабатом у запорожцев имелся изрядный - в отряде псевдо-«янычар» шли казаки, что десять лет тому назад вместе с кошевым атаманом Иваном Роговым смогли взять внезапным налетом это укрепление, начисто истребив гарнизон.
        Спустя час к берегу подошли почти два десятка загруженных под завязку торговых судов и «дощаников», доставивших через Азовское море почти трех тысячный отряд запорожцев и стрельцов, с сотней лошадей и четырьмя орудиями.
        Эскадра под командованием венецианца Брайя, которого Юрий поставил командором, пошла в Керченский пролив, имея на борту десант в полторы тысячи стрельцов и донских казаков. Донцы присоединились к экспедиции в последний момент, перед самым отплытием - атаман Фрол Минаев прошел степью и привел семь сотен лихих головушек, отцы и деды которых не раз наносили «визиты» не только в крымские города, немало пограбили все черноморское побережье, доходя порой до Босфора. Та же лихая вольница, ни в чем не уступавшая сечевикам.
        Флотилия прошла мимо Кафы на второй день после захвата огромного города, раскинувшегося вдоль кромки Черного моря, на берегу залива, который в будущих временах именовали Феодосийским. Часть кораблей осталась в гавани, в которой казакам удалось захватить два турецких парусных корабля с пушками и три маленьких галеры, а также несколько десятков самых разнообразных судов и больших рыбацких лодок.
        Сейчас все эти посудины спешно нагружались разнообразным добром, трюмы быстро заполнялись вереницами носильщиков. Огромный торговый город с двадцати тысячным населением, окруженный стеной в пять верст и с тремя десятками башен, оказался сказочно богатым - рядом с ним Галич показался бы скопищем деревушек, оторванных друг от друга, так как размерами значительно превосходил будущую Феодосию.
        Венецианец заверил его, что захват Керчи прошел как по маслу - по его словам вышло, что на местную крепость смотреть без слез невозможно, настолько она стенами рассыпалась.
        Убогое зрелище!
        Известие сильно напрягло Юрия, он до последнего этому не верил. Дело в том, что бывал частенько в Керчи в свое время и видел не раз развалины старинной турецкой крепости Ени-Кале, через которую проходил железнодорожный путь. Сам смог воочию оценить мощные крепостные ворота с аркой и бастион с двумя вычурными башенками. А тут данная цитадель отсутствовала как таковая!
        Таман или Тамань, как называли историческое место станицы в его времени, захватили с ходу, как и турецкую крепостицу Хункала на окраине городка, в которой гарнизон составлял едва два десятка поседевших на долгой службе ветеранов. Сопротивления почти не оказали, да и зачем им было опасаться приплывшие турецкие галеры.
        Что происходило в Темрюке, Брайя не знал, но Юрий резонно предположил, что ничего хорошего для турок и ногайцев там не происходит, как не крути. Донцы давно «точили зуб» на этот городок, куда не раз предпринимали морские набеги.
        «Мне не удержать столь огромный город! Никаких сил не хватит, да и бесцельно это занятие. Жаба лапками давит, но делать нечего, нужно уходить отсюда, вывести всех христиан, кто желает покинуть Крым, и всех ренегатов поголовно. Нельзя оставлять туркам и татарам ремесленников, их не так много, как казалось бы.
        Всем найду работу в своих землях, и со временем люди вернутся к вере отцов - куда им деваться?!
        И готов всех непременно нужно вывести - иначе их тут просто вырежут в одночасье до последнего. Надеюсь, что запорожцы сушей и Брайя морем смогут вывести моих немцев сколько возможно.
        А вот Керчь с Арабатом попробую удержать, понятно, что планов громадье обрушилось песчаным замком под приливной волной. Перегораживать Ак-Монайский перешеек нет никакого смысла, это я с глупости так решил - Сирко прав, что отсоветовал.
        Керченский полуостров безжизненный, а немногие татарские кочевья и селения «стременные» разорили, все колодцы забросали трупами скота. Озера там вокруг соленые, реки летом пересыхают, только ливнями наполняются. Восемьдесят верст перехода по безводной местности изрядно измотают татарское воинство, а в конце путешествия они уткнутся в линию редутов - и станет им весело до изнеможения. К тому же пока Арабатский укрепрайон не возьмут, на Керчь смысла нет идти».
        Юрий оторвался от размышлений и снова окинул взглядом Кафу - христиан тут проживало множество - греки и готы, аланы и славяне. Исламизация только тронула бывшие генуэзские колонии, что протянулись узкой полосой по всему южному побережью Крыма.
        Очень удачное место для «капитанства Готии» выбрала Генуя - с севера прикрыты горами, труднопроходимыми для татарской конницы и пехоты княжества Феодоро. С последними генуэзцы вели войны, христиане воевали друг с другом к радости магометан. И пока на море господствовал галерный флот «республики», колонии чувствовали себя в относительной безопасности, контролируя все Черное море, которое в гордыне уже посчитали собственным «озером».
        Все могущество рухнуло в одночасье, в 1453 году, после того как турки захватили Константинополь и окончательно покончили с могущественной прежде империей ромеев. И наступила расплата - к 1475 году все колонии в Крыму были захвачены турками, а крепости взяты штурмами - противостоять османским бомбардам стены не смогли.
        Самой последней колонией через семь лет пала Матрага на Таманском полуострове, где закрепился влиятельный клан Гризольфи. Матрага, а ныне называемая Таманью, древняя хазарская Таматарха, ставшая легендарной русской Тмутараканью…
        Глава 12
        - Такого набега мне турки никогда не простят! Изловят и на кол всех посадят, а меня на вершине горы Митридата! Чтобы долго любовался местными окрестностями с этой сопки!
        Юрий выругался - то, что натворили две тысячи запорожцев и полторы тысячи моряков флотилии, походило на банальный разбой с массовыми разрушениями, а также пиратство при самых отягчающих обстоятельствах. По южному Крыму словно цунами прошло, оставляя за собой пепелища, и уходящие в небо дымные столбы.
        Татары оказали очень слабое сопротивление. Воинов в Крыму осталось мало, только для охраны невольников, чтобы удержать их в повиновении и не допустить восстания.
        Практически все степняки ушли в грабительский набег на Слобожанщину, и как поговаривали, весьма успешный. Такого количества полона якобы давненько не захватывали. И к Перекопу вели тысячные вереницы отловленных «людоловами» несчастных жертв.
        В последнее верилось, благо имелись доказательства. Морякам Брайи удалось отбить несколько сотен пленников из первых партий плененных слобожан, что буквально перед заходом кораблей прибыли на невольничьи рынки Кафы, Солдайи и Чембало.
        К сожалению, захватить второй город целиком не удалось - османы заперлись в цитадели, что называлась «Княжьим замком». Однако Судак пять сотен запорожцев, взятых на корабли десантными партиями, хорошо пограбили, упиваясь безнаказанностью. И, уведя с собою освобожденных христиан, а с ними и готов, которых только нашли, казаки вывели все захваченные суда в море и подожгли город. Рассказывали с нескрываемой гордостью, что черный столб дыма был далеко виден.
        Следом наступила очередь Чембало, что в будущем времени должен называться Балаклавой. Город разгромили вдребезги, а крепость разрушили, как могли, согнав жителей - а те постарались от души. Турки и немногие татары бежали в горы в диком страхе. Те, конечно, кому посчастливилось вырваться из рук мгновенно взбунтовавшихся невольников, что не испытывали к своим бывшим хозяевам никакой жалости - иной раз в клочья рвали, видимо, от чувства «искренней благодарности».
        Все суда и парусные лодки в бухте были захвачены, греческих рыбаков принудили везти трофейное добро и освобожденных невольников до Керчи, обещая там наградить и отпустить на все четыре стороны. А чтобы не случилось своевольства или предательства, а таковое нельзя было исключать, для конвоирования выделялась пара-тройка казаков.
        Дальше венецианец на своих галерах нагрянул в Ахтиарскую бухту, и занял разрушенную османами крепость Каламиту. Утвердившись, таким образом, на землях бывшего княжества Феодоро, Брайя со своими пиратами, принялся самым натуральным образом разорять окрестности, отправив две мавны и три калиуты к Гезлеву - татарский город командор приказал окончательно разорить и сжечь.
        «И не скажешь, что кораблестроитель, самый натуральный пират, и замашки такие конкретные, чисто с «наездами» бандита с большой дороги. Недаром мне говорили, что венецианцы откровенно разбойничают на всем Средиземном море, как генуэзцы раньше злодействовали в здешних водах. Мыслю, вернется через пару лет отсюда миллионером, если только завистливые поляки или запорожцы по дороге не предложат поделиться «неправедно нажитым» богатством!»
        Юрий посмотрел вниз, стоя на вершине, и внимательно окинул взглядом окрестности. С горы легендарного понтийского царя Митридата была хорошо видна бухта, заполненная разнообразными судами. На них привезли свыше двадцати семи тысяч христиан, как невольников, так и коренных жителей Крыма. Среди которых одних готов, тех ожидало плавание в Феодоро, насчитывалось тысяч восемь - кошевой атаман клялся, что вывел «весь твой народец, государь, подчистую».
        Корабли выходили из Балаклавской и Ахтиарской бухт нагруженные людьми под завязку, калиуты ухитрились проделать даже два рейса, совершенно измотавшие гребцов. Но дело совершили немыслимое - такого грабительского набега крымчаки прежде никогда не знали. Хотя совместные нападения запорожских и донских казаков на прибрежные города имели порой весьма разорительные последствия.
        Но такого бедствия на рабовладельцев никогда еще не обваливалось - кошевой атаман вывел в степь больше двух тысяч сабель. И, по выражению самого Юрия, прошелся как небезызвестная Горгона Медуза - кто ее видел, тот «сразу охреневал до полного беспамятства».
        Уцелели лишь те из турок и татар, что вовремя заперлись в феодорийских горных твердынях, или в панике сбежали в степь - сечевики уничтожали кочевья целиком, с яростью вымещая на несчастных жертвах вековую накопившуюся ненависть.
        Главным призом стал Бахчисарай - население там запорожцы сразу поделили на две части. Большую освободили, а меньшую часть полностью уничтожив. Город сожгли, превратив в пепелище. Но ханский дворец оставили, осквернив его так, что теперь крымскому повелителю лучше самому уничтожить здание. Все гаремы захватили в полном составе и вывезли - что хана, что его мурз - на то были планы. Да и оскорбление владыке ногайских и татарских орд нанесли этим тягчайшее.
        «Теперь запорожцам можно несколько лет в набеги не ходить - на золоте и серебре есть будут, шелками и парчой укрываться. Кхе-кхе. Пропьют - у них деньги в руках не держатся. Только моя личная доля, как предводителя сего бандитского «наезда», а это пятая часть - на три тонны серебра потянула, да два центнера золота. И это по приблизительным подсчетам от половины общей добычи.
        Экспроприировали экспроприаторов - в Крыму серебряных и золотых рудников нет, живут исключительно грабежами соседей. Вот степняки отведали, каковы ощущения от набегов, когда мы их тем же самым дерьмом досыта накормили, причем насильно.
        Таких удачных выходов в Черное море османы постараются больше не допустить. Война вскоре грянет страшная, но скорее следующей весной. У нас будет почти девять месяцев, чтобы к ней хорошо подготовится. За этот срок женщина дитя зачинает, выносит и рожает, времени хватит, если с умом его использовать.
        Керчь фактически мегаполисом стала - сейчас тут, кроме готов, тысяч двадцать христиан сгрудилось, к тем трем, что здесь проживали в полной нищете. И железную руду татарам потихоньку копали. Теперь мне ее добывать начали - тут ее под ногами целые пласты к поверхности выходят. До осенних штормов отсюда вывезти руды нужно как можно больше, причем перебрать для обогащения - хотя бы тонн двести привезти для начала. Это ведь двенадцать с половиной тысяч пудов выйдет, а третья часть чистое железо после выплавки».
        Юрий задумался, почесывая пальцем нос - прокормить такое количество населения будет неимоверно трудно, хорошо, что рыба водится в изобилии. Зерно и кукурузу привезти можно, скот здесь есть - отогнали отары овец и лошадей с разоренных кочевий. Одеть и обуть такую массу людей можно без всяких проблем - трофейного имущества, что вывезли из ограбленных городов, хватало с избытком.
        «Каменоломни рядом - жители дома принялись строить к зиме, обустраиваются на новом месте, кто как может. Каменный уголь можно доставить на дощаниках, что к Кальмиусу руду повезут, а зачем в обратный рейс порожняком ходить. Так что здесь проблем нет, город стоять будет большой - стратегического металла тут на многие поколения хватит. Так что зубами нужно вцепиться в эту сухую землю, но проход в Азовское море туркам наглухо запечатать!
        Надо отдать должное кондотьеру из Венеции. Витторио ла Брайя чрезвычайно энергичный товарищ, и предприимчивый, указаний не спрашивает, а делает. Полдюжины ветхих корабликов уже загрузил камнями и затопил в проливе, но в особом порядке, оставляя возможность своей эскадре выйти в море любой момент.
        На берегу две батареи ставят, причем любой вражеский корабль в два огня будет браться - на оконечности Тузлы тоже позицию возводят. А дальше вторая линия будет - у крепости Ени-Кале, которой нет, и с косы, что напротив. И корабли, камнем нагруженные в бухте стоят, для подновления заграждений после шторма, которые здесь бывают свирепые.
        К трем гребным галеасам и полутора десятку малых галер добавил две парусных каравеллы, да еще три сейчас вооружают пушками, что нахапали трофеями в городах. И обещает вскорости выйти в море, и учинить османам много бедствий. Да и экипажи свои начинает подтягивать, капитанов, офицеров и шкиперов список целый принес для моего утверждения.
        Одобрил - других кандидатур у меня все равно нет, а предложенные люди с опытом войны на море, в которой я совершенно не понимаю. Но что подбирать свои собственные кадры чувствую, как и то, что для их подготовки Морскую школу учинить нужно. С кондотьерами войн не выигрывают, а только с регулярной армией.
        Дела флотские важны, но армия гораздо нужнее. Четыре тысячи народа завербовали в стрельцы, да на Тамани восемь сотен добровольцев оказалось, хотя там народец всяческий, полная смесь. И греки, и русские встречаются, и потомки генуэзцев, черкесы и адыги, причем отнюдь не мусульмане, и аланы, и еще непонятные кавказские народности. Вот что значит место древнее, историей тут все пропитано насквозь. Все люди сюда тянутся и получается плавильный котел для населения.
        Вроде захват Темрюка и Хункалы восприняли с одобрением - большинство тамошних жителей, а их тысяч десять наберется по первым прикидкам, отнюдь не ногайцы или турки, и под мою руку пошли весьма охотно, без всяческого принуждения с нашей стороны».
        Часто бывая в самой Керчи до той злополучной войны будущего времени, Юрий достаточно хорошо знал окрестности города, через который шла цепочка из нескольких возвышенностей и сопок, которые с претензией назывались горами. Такие же хребты были как на западе, так и на северо-западе от окраин Керчи - там даже целая россыпь сопок. Среди них имелись давно потухшие вулканы, причем грязевые.
        И сейчас, внимательно разглядывая именно эти возвышенности, Юрий размышлял, как встретить именно там османов, отразить их мощный натиск доселе неизвестными способами…
        Глава 13
        - Если взять одну сажень за центнер, делать тяжелой нет нужды, то получим, - Юрий быстро начал делать подсчеты на листке, бумаги, макая перо ручки в чернильницу, и считая вслух:
        - Сто двадцать пять тысяч саженей, пятая часть на всякие повороты и объезды, умножить на четыре, это пятьсот тысяч саженей. Охренеть! И разделить на десять, тогда будет не в центнерах, а тоннах. Пятьдесят тысяч тонн чугуна! Опупеть! В пудах это будет… умножим на 62 - и получим… В итоге выходит три миллиона сто тысяч пудов чугуна на рельсы.
        Галицкий несколько минут сидел молча, переваривая цифру, которая буквально пришибла своими колоссальными размерами. Озарила Юрия идея связать Галич через Владимир с Феодоро железной дорогой, причем вполне настоящей. Расстояние двести верст по прямой, но полсотни накинуть надо на изгибы - не овраги же засыпать на пути.
        - С нынешней выплавкой чугуна в двадцать тысяч пудов придется сто пятьдесят лет двухпутную дорогу строить. Предположим за счет керченской железной руды утроим выплавку, хотя напряжение будет жуткое - все равно полвека работать. А, казалось бы, что там за расстояние, три часа на машине ехать с перекурами. Только все тут иначе - два дня скакать до стирания задницы в седле. Вот такой облом!
        Юрий аккуратно положил листок в папку для работы - он уже привык что бумага здесь представляет величайшую ценность, ее производство в Галиче едва полсотни кип, из каждой выйдет обычных книг десяток, никак не больше. Школ начальных больше тридцати открыли, для отроков, чтобы писали и считали правильно, нужны тетрадки и учебники, а где их взять прикажете?! И так леса рубят, щепки везде собирают, каждая тряпка на переработку идет, все имеет определенную ценность!
        Бумагу покупали, расплачиваясь серебром - цены были такие, что выть на луну хотелось подобно волку. Так что в классах поставили меловые доски, производство которых фактически кустарное, зато мела хватало с избытком. Школяры на уроках вовсю использовали небольшие аспидные доски, на которых писали грифелем, и тут тоже проблемы - сланец ведь под ногами не валяется, его добывать из земли нужно.
        Но на создание системы образования, причем поголовной для детей и юношей, скупиться категорически противопоказано - хотя расходы «съедали» солидную долю бюджета. Но теперь Юрий осознавал всю пользу школы, и стал жутко требовательным. К тому же в двух главных городах открыты будут осенью вторые классы гимназий - а вот тут без бумаги просто не обойтись, и литературу печатать нужно, благо типография вот уже как год работает чуть ли не круглосуточно, поглощая кроме бумаги свинец. Даже ежемесячную газету в виде большого листка выпускают - на все про все полсотни штук, которые везде берегли и даже делали подшивки.
        Первые две библиотеки в Галиче и Владимире при гимназиях открыли. Книги для них старались раздобыть, где только возможно, на любых языках - все в дело сгодится.
        Таких проблем скопилась уйма, и везде требовалось внимательное отношение - это не в походы ходить с подвигами. Правителю необходимо принимать взвешенные и продуманные решения.
        - Так что будем кокс дальше сплавлять по Кальмиусу, а руду везти из Керчи - история повторяется, видимо в ней есть свои неотвратимые правила, обойти которые невозможно.
        При мысли о Керчи, древнем Пантикапее, столице Боспорского царства, у Юрия екнуло в груди. А ведь на другом берегу возрожденная своим именем, легендарная Тмутаракань. Отдавать туркам эти земли категорически не хотелось, но что делать, если воевать в любом случае придется. А потому приходилось сейчас предпринимать лихорадочные усилия. Ведь времени для предварительной подготовки не было - он даже не предполагал, что авантюра принесет такой ошеломляющий успех.
        Из Кафы через Арабат перевезли на Волынь и Галичину почти девять тысяч человек. А потом добавилось еще восемь тысяч готов - их расселили в новоявленном Феодоро и окрестных слободах, пока под защиту стрельцов. Плюс непрекращающийся ручеек переселенцев - народу на землях проживало приблизительно чуть ли не шестьдесят тысяч. Да еще примерно сорок тысяч в «воскресшем» Боспорском царстве с Тмутараканью, если с войсками и флотом считать.
        Сто тысяч жителей набирается, и это очень много с одной стороны. Но ничтожно мало, для войны с одними татарами, а тем более с турками. Митрополит Мефодий ему поведал, что в древнем княжестве Феодоро вообще вдвое больше народа проживало, но двести лет тому назад оно погибло под ударами османов.
        Так что вся надежда только на совершенное оружие - нарезные ружья и штуцера, да на «единороги». Это позволяло доминировать на поле боя, но что потом делать, когда у любого противника появится точно такое же оружие? Ведь образцы пуль Нейслера разошлись в разные стороны, да и секрет пуль Минье вскоре станет всеобщим достоянием.
        Разработка нового оружия велась в тайне, и первые результаты радовали. Чешский алхимик чуть ли не свихнулся от радости, получив первые кристаллы гремучей ртути. Сделали первую сотню вполне действующих капсюлей, стреляли из винтовок Шарпса - бумажный патрон и капсюль позволили втрое увеличить скорострельность.
        Однако такие винтовки слишком дорогое удовольствие, штучные экземпляры, для вооружения пехоты не могут быть приняты - цена зашкаливать будет. Зато если снабдить их простыми диоптрическими прицелами, стрелять без которых нет смысла, вооружить десяток лучших стрелков на полк, то любому противнику придется тяжко - снайпера поведут охоту на командный состав и артиллерийские расчеты.
        Вторым «ноу-хау» должна была стать стальная казнозарядная пушка в три с половиной дюйма, с нарезным стволом. Расчеты показывали, что вес пушки будет как у четверть пудового «единорога», зато масса снаряда полупудового. И дальность стрельбы возрастет вдвое - до четырех верст. Дорогая выйдет игрушка - но перспективы открываются широкие и радужные.
        Юрий решил рискнуть - на днях открыли, как сказали бы контрразведчики, первый «почтовый ящик» в этом мире - секретную мануфактуру с несколькими мастерскими. Начали изготавливать образцы снайперской винтовки, делать для них капсюли. К октябрю пообещали выкатить нарезную пушку с затвором и провести всесторонние испытания. Вот только на серийное производство трудно рассчитывать - ожидались большие трудности в производстве.
        Однако Галицкий резонно рассчитывал, что за пять лет ситуация может измениться в лучшую сторону, и тогда потребности в новом оружии будут выполнены. Потому что перспективы от его применения с лихвой окупали предстоящие расходы.
        Пороха пока имелось в достатке, но на большую войну может и не хватить. Что такое пуд пороха - всего двенадцать выстрелов из орудия, или полторы тысячи из ружей!
        В Крыму удалось захватить две с половиной тысячи пудов пороха, вроде огромное количество, но на самом деле не столь большое. По сто двадцать выстрелов на каждый из сотни имевшихся «единорогов», и полторы сотни на каждую из десяти тысяч винтовок, включая и штуцера. А собственное производство пороха обеспечивало лишь стрелковое оружие, ста пудов хватало на сто пятьдесят тысяч выстрелов, по десятку на каждое имеющееся ружье. И что обидно - поляки и московиты порох не продавали. Приходилось надеяться только на контрабандные поставки селитры.
        Юрий тяжело встал из-за стола, раскурил сигару и прошелся по кабинету. И напряженно думал, прекрасно понимая, что отличные для этого мира ружья и орудия станут бесполезными, как только закончится порох. Рассчитывать на захват у врага не стоит - так войны не выигрывают. Если не удастся сделать запасы, то война будет проиграна - причем не только в Крыму, но и здесь, в Донбассе.
        - Хочешь, не хочешь, но придется бить челом царю Федору Алексеевичу, уступив полсотни единорогов. Продажу пережить можно - пустим на переплавку три сотни турецких трофеев, да и на кораблях уйма орудий, что надо заменить «единорогами». Так что новые орудия отольем, это не проблема, нужно лишь время.
        И винтовок добавим тысячу, можно даже две - половину производства на экспорт в Московское царство отведем - нужда и не так петь заставит, и при этом повизгивать. Плохо иное - как бы нас из этого оружия самих не прикончили бы. А ведь такое весьма вероятно…
        Юрий нахмурился, но молча уселся за стол. Необходимо было написать послания, как бы это не хотелось…
        Интерлюдия 3
        Чигирин
        7 августа 1678 года
        - Теперь меня назовут главным виновником поражения! Такого позорища, на старости лет, я никак не ожидал! И все не по моей вине, а оттого, что помощи никакой не было!
        Князь Григорий Григорьевич Ромодановский затравленно посмотрел на пылающий город, оставленный, совершенно измотанным и обескровленным в ходе месячной осады, гарнизоном. Турецкие пушки гремели безостановочно, гранаты и бомбы взрывались в расстроенных рядах деморализованных солдат, что сейчас откатывались к переправе…
        Нынешнее лето началось крайне неудачно - огромные татарские скопища буквально захлестнули всю Слобожанщину, разорив ее до последней крайности, уведя в неволю больше двадцати тысяч православных душ, и неизбывно горе их родных, что стенали на пепелищах.
        Калги-султан первым прошелся по печально известному Изюмскому шляху, с хода разорив с десяток селений, откинув сторожевые заставы и введя всех воевод и генералов в заблуждение.
        Но главный удар последовал там, откуда его совсем не ждали - ибо четыре года надежной преградой стояли на Кальмиуском шляхе стрельцы князя Галицкого, постоянно отражавшие разбойничьи набеги ногайцев, оберегая русские окраины за Донцом.
        Но не сейчас - сам крымский хан с двадцатитысячной ордой прошел через владения новоявленного «царька» Юраськи Галицкого, как «раскаленный нож сквозь масло».
        Последнего Ромодановский презирал всеми фибрами души, наливаясь высокомерной спесью, как поступил бы любой из московских бояр. Принимал сего «князька», если не за откровенного и наглого самозванца, все же грамоты были подлинными, но за «худородного» изгоя, который потерял все права на королевский венец за давностью лет.
        Потому «королю Червонной Руси», которую никогда не прописывали в летописях, чей род давно лишился владений, с его наглыми притязаниями, не место среди родовитого московского боярства. О таких недаром говорят, что «из грязи лезут в князи»!
        Узнав о страшном разгроме, что учинили татары, князь немедленно отписал в Москву, что «галицкий князек» нарочно пропустил орду, войдя в в «воровской» сговор с крымским ханом против «великого государя Федора Алексеевича» и направив через свои владения ногайские полчища на «поруху земель русских».
        Потому получил зловредный Юрка Галицкий полтысячи готских рабов в подарок от крымского хана за свое иудино предательство «богоданного царя». О сих готах многие поговаривают упрямо, что те с заморскими «немчинами» и цезарцами один говор имеют, и не кроется ли «здесь измена делам великого государя».
        На отражение сразу двойного, а потому страшного набега, пришлось бросить казаков гетмана Ивана Самойловича и прибывших к армии касимовских татар царевича Василия Арслановича. Однако ногайцы и татары прорвались в степь, уведя огромный полон с большим обозом, где лежало всяческое добро из разоренных слобод и сел.
        А вот «князек» впервые их не преследовал по своему обыкновению, и полон отбивать у крымчаков не собирался. А верно служащий ему «вор», сын боярский Ивашко Волынский, по слухам, бежал в страхе великом из-за реки Волчьей, так и не решившись дать татарам бой.
        Изменник!
        И как с подобными зрадниками и «татями» война против турок и татар успешной будет?!
        «Князек Галицкий» беглых братьев Волынских выдавать категорически отказался, наотрез, заявив, что все честь по чести сделано, и долгов никаких перед царем не оставлено. И сам помочь отказался, даже одной сотни стрельцов не прислал своих, и пушек не дал!
        Решил отсидеться за Северским Донцом, предав православное воинство, собравшееся на битву!
        Турки подступили к Чигирину в силе великой в начале июля, четыре недели тому назад. В армии визиря Кары-Мустафы насчитали больше ста тысяч человек, да и татары, воодушевленные богатейшей добычей подошли в силе тяжкой - не меньше тридцати тысяч всадников привел крымский хан, и теперь они внушали великое опасение.
        У Ромодановского к концу июня собралось под рукою до восьмидесяти тысяч воинов, считая малороссийское ополчение гетмана Самойловича, что составляло примерно четвертую часть во всей русской армии. Да еще в самом Чигирине имелся достаточно сильный гарнизон в тринадцать с половиной тысяч солдат, стрельцов и казаков.
        Вот только силы эти стали раздергивать по разным направлениям. В Киеве, для его защиты, если османы пойдут на город, оставили гарнизоном семь тысяч войска. В Слобожанщину, опасаясь возможного набега, подобного прорыву на Кальмиуском шляхе, направили девятитысячный отряд. Да и само собравшееся воинство было разнородно.
        Дворянское ополчение совершенно ненадежным оказалось, очень долго и крайне неохотно. Многие хотели «государю послужить, но сабли из ножен не вынимать». Снарядились скверно, лошади худые, оружие негодное для сечи, припас воинский не взяли.
        Войска «старого строя» были ничем не лучше их. Стрельцы шли воевать, не скрывая дурного настроения. Много было среди ратников беглых и дезертиров, что укрывались от объявленного сбора. Назначенные царем воеводы и генералы постоянно ругались промеж себя, занимались местничеством, скандаля.
        Гарнизон Чигирина подготовлен к осаде отвратно, как выяснилось. Пушкари стрелять совершенно не умели, так как, стремясь поберечь порох, стрельб не проводилось. Да и не хватало среди них опытных канониров - ко многим орудиям приставили солдат. А это привело к тому, что на каждые четыре точных выстрела османов, раздавался с крепостных валов всего один, да и то с непременным промахом.
        Турки сразу же принялись рыть подкопы, а вот воевода Ржевский и ответить не мог - единственный опытный минер был убит в первый же день. А вскоре под обстрелом погиб и комендант. Собравшиеся на совет старшие командиры, вопреки всем традициям и правилам выбрали воеводой не знатного московского боярина или там окольничего, пусть даже царского стольника или жильца из древнего рода.
        Наемника и кондотьера заблудшего, что меж королевскими дворами скитался, предлагая им свою шпагу!
        Прощелыгу служивые люди избрали, шотландца заезжего, полковника Патрика Гордона. Что по недоразумению считался знающим воином, прошедшим несколько войн и службу в трех армиях, которые попеременно воевали между собой.
        Но даже его мнимые умения не изменили ситуацию, а лишь отстрочили неизбежное падение города. Под жесточайшими ежедневными обстрелами, не прекращавшимися даже ночами, гибли десятки, если не сотни защитников Чигирина, сгрудившиеся на небольшой территории внутри оборонительных стен и валов.
        И самое худшее - у янычар оказались дальнобойные пули, совершенно такие же, как у русских солдат из полков «нового строя», вот только в куда большем количестве. Потому, когда две мины были взорваны, разрушив защитные сооружения, бои в проломах стали кровопролитные - пули буквально выкашивали плотные группы солдат и стрельцов.
        Захватив нижний город, османы ликовали всю ночь - их трофеями стали три десятка пушек и восемь знамен. Среди обескровленного и измотанного постоянной бомбардировкой гарнизона началась паника, воинский дух защитников Чигирина был окончательно сломлен, хотя даже сами турки признавали их доблестную отвагу.
        Ромодановский имел приказ царя Федора Алексеевича сдать гетманскую столицу туркам, если будет невозможно ее удерживать. Несколько раз он отправлял полки с задачей прорваться в осажденный город, и тем самым дать подкрепления. Иной раз эти предприятия удавались, и гарнизон получал поддержку. Но чаще османы отбивали атаки ружейным огнем, который стал настолько метким и плотным, что с прошлой осадой не шел ни в какое сравнение - дьявольское изобретение Юрки Галицкого служило басурманам, а не православному воинству.
        Удрученные потерями полки идти на выручку чигиринцев не желали, а приказы либо не выполняли, или относились к заданиям князя «спустя рукава». Везде и во всем винили Ромодановского, кляня его на все ряды и обвиняя в измене «государеву делу».
        По армии даже слух прошел, что якобы султан предупредил князя тайной грамотой, что если он начнет деятельно помогать осажденным, то будет ему горе и наказание скорое. С его старшего сына, находящегося в турецком плену, сдерут кожу и набьют соломой чучело.
        Понятное дело, что его как отца, подобные разговоры сильно угнетали, сделали раздражительным и нервным!
        Теперь оставалось только одно - построить армию в одно большое каре и отходить за Днепр, оставляя все Правобережье на полную турецкую волю. В универсалах самозванного гетмана Хмельницкого призывалось не полагаться на московскую помощь, что «подобно сухой увядшей ветке или побегу древа торчит из навозной кучи».
        Отходить нужно как можно быстрее, часть войск готова драться и будет прикрывать отступление яростно, ибо по армии подобно ветру прокатился слух о невероятных победах православного воинства в Крыму. Но вот в эти виктории Ромодановский не поверил, посчитал происками своих врагов, и в первую очередь воеводы Большого полка, князя Василия Голицына, царского любимца, что в походах никогда не был…
        Глава 14
        - Все гениальное просто, а мне так и предстоит помереть бараном, если буду считать других таковыми, - Юрий задумчиво посмотрел на воплощенное в жизнь «ноу-хау», причем вопреки желанию самого изобретателя. Перед ним лежала османская фузея, взятая трофеем при вылазке. А рядом с ней не взорвавшаяся орудийная граната, оказавшаяся шрапнельной, с деревянной дистанционной трубкой.
        И что хуже всего, так то, что два этих творения ни в чем не уступали созданным им самим образцам. Видимо, в прошлом году, к туркам попала продукция галичских мануфактур, и они, оценив по достоинству изобретение, переняли новинку. Благо любое могущественное государство крепко в первую очередь производством.
        Однако имелись и некоторые серьезные отличия - турецкая граната отлита не из чугуна, а из железа, что гораздо хуже. Однако на ней отсутствовала «рифленка», значительно увеличивающая количество осколков для поражения живой силы. Такие бомбы стали отливать только с прошлой осени. А на фузее с пулей Нейслера отсутствовало крепление для штыка, а такие ружья поставляли исключительно запорожцам. Да и калибр был не в шесть линий, а на пару миллиметров больше.
        - Хороши «подарочки», что тут скажешь. Теперь подпускать османов на пятьсот шагов и ближе грозит серьезными потерями. Быстро же они восприняли новинку, и трех лет не прошло.
        Арабат осадили в начале августа - если бы там была одна-одинешенька прежняя крепость, как раньше, простая, с кирпичными стенами и одинокой башней, то с ней османы уже покончили. Однако за три месяца трудами двух тысяч жителей Кафы и многочисленного гарнизона выросли земляные валы, напоминавшие своей протяженностью повернутую в противоположную сторону букву «Г». И с изгибами на всем протяжении - для эффективного флангового огня, отнюдь не фронтального. Причем, опоясанные глубоким рвом, который простреливался насквозь с любых точек. Можно было пустить в него из Азовского моря воду, но решили взорвать перемычку в самый последний момент, когда турки пойдут на решительный штурм и полезут на валы с лестницами.
        По валу нарыли траншей, повторявших изгибы, прикрыли бруствером. Через многочисленные амбразуры стрельцы могли вести огонь, абсолютно невидимые для противника. Да и заряжать винтовку в окопе намного лучше, чем стоя в чистом поле. И главное - расчет на появление у турок шрапнели оказался верным, хотя сам Юрий вначале считал, что он перестраховывается, к тому же встретив непонимание командного состава, посчитавшего, что нельзя стрельцов превращать в кротов.
        Зато теперь все на Арабате возносят ему хвалу - а он просто накрепко усвоил одну аксиому - во избежание напрасных потерь пехота должна хорошо закопаться в землю. Так что турецкая новинка серьезных потерь не нанесет до определенного момента, а там сработает правило, которое ему однажды пояснил один умный товарищ, назвав законом «перехода количественных изменений в качественные».
        Проще говоря, чем больше турки выпустят бомб и гранат, тем неизбежными станут потери хорошо окопавшихся войск, даже в блиндажах находящиеся во время обстрела.
        Артиллерии поставили четыре батареи, причем одну из полупудовых «единорогов» - и это при ширине косы в полверсты, боеприпасов более, чем достаточно, запасли - по три сотни выстрелов на ствол. Все орудия находились в капонирах, вне дальности огня из турецких пушек, за исключением каких-нибудь дальнобойных конструкций, о которых ходили самые смутные слухи и делались невнятные предположения.
        Но в свою очередь "единороги" могли накрыть все подходы к оборонительным валам, а в случае необходимости можно было подвести их ближе и стрелять на пределе дальности усиленным зарядом - на две с гаком версты достать противника прямо на его позициях.
        Заранее провели несколько подземных галерей, выведя далеко наружу, за линию укреплений. Для проведения как минной, так и противоминной войны - все, кто воевал с турками, наперебой говорили, что османы любят проводить подрывы стен, не жалеют на проведение диверсий пороха. Так что меры предприняты заранее.
        Предполье оборудовали множеством разнообразных «гадостей», от «волчьих ям», до вбитых колышков и самых натуральных капканов - фантазии человеческой по истреблению себе подобных, даже в этом времени, были очень изощренными и опасными.
        Коса полностью контролировалась на протяжении десяти верст - северные позиции не соорудили столь крепкими, в том не было особой нужды. Зато в южной части построены через каждые две версты укрепленные линии, не уступавшие главной. Так что прогрызать столь насыщенную оборону, абсолютно неизвестную в этом мире, османом придется с невероятными усилиями и жестокими потерями с большой кровью.
        За третьей оборонительной линией наскоро возвели самый настоящий военный городок. Привезли бревна для постройки домов и теплых казарм, кирпичи и чугунное литье для печей, подогнали дощатники с каменным углем, в море вывели два пирса - на суда приняли всех работников, отправив их в Феодоро, к семьям.
        Берега прикрывались редутами на случай маловероятной попытки высадки десанта на лодках - гребные калиуты постоянно патрулировали северное побережье полуострова, заодно доставляя из Керчи разнообразные припасы, пополнение и свежую пресную воду - последней не хватало, к тому же в немногих колодцах она была солоноватой.
        Даже при полном господстве на Азовском море эскадры Брайи высадка не исключалась. Но такой десант становился изощренным способом самоубийства - любые плавсредства с турками мгновенно превращались в мишени для стрельбы из «единорогов» и винтовок.
        Полутора тысячный гарнизон составили два стрелецких полка из четырех сотен каждый, артиллерийский полк, по полусотне сапер и пластунов, по сотне конных стрельцов и реестровых казаков. Кавалерия постоянно патрулировала «Арабатскую стрелку», порой уходя далеко на север, чтобы предупредить о возможном «визите» татарской орды. Впрочем, крымчаки дурных действий пока не предпринимали - ширина косы не позволяла маневрировать коннице, которая в таком случае могла быть беспощадно избита выдвинутой далеко вперед артиллерией.
        В «военном городке» проживало также несколько сотен, так сказать, «гражданских», главным образом женщин - солдат нужно обиходить, постирать им, накормить, да заботой окружить - устраивать там строгий монастырь Юрий не собирался. Война войной, а жизнь должна быть нормальной даже на ней, с некоторым комфортом - усталость и завшивленность порождают болезни, а солдат нужно беречь, их и так немного, и каждый опытный стрелец драгоценен.
        - За две недели трое убитых и пять раненных, и это после постоянных обстрелов. Неплохо, зер гуд, - Юрий хмыкнул, читая донесение. Столь малые потери легко объяснимы - дежурная рота пехоты укрывалась в казематах, что устроены из камня с тыльной стороны валов, наверху в траншеях находились только наблюдатели и снайперы.
        Три роты полка могли прибыть по траншеям в течение нескольких минут и отразить попытку штурма. Держать больше людей не имело смысла, напрасные потери, а полки производили смену каждые пять дней. Только снайперы «трудились» круглый день, выцеливая неосторожные жертвы.
        Целенаправленная охота на людей привела турок вначале в замешательство, а теперь вогнала в страх. Днем османы старались уже не показываться из окопов, которые старательно рыли, продвигаясь вперед. Правда, процесс шел медленно - полупудовые «единороги» постоянно вели беспокоящий огонь, взрывы гранат и шрапнели оказывали деморализующее воздействие на осаждающих. Да и подготовленные пластуны сделали три вылазки, вырезав два десятка османов и захватив «языков».
        Все эти действия вкупе остудили пыл турок, Арабат не Чигирин, каждодневные потери всегда отрезвляют людей, как бы фанатично они не были настроены. Османам требовалось взять укрепрайон на «стрелке» любой ценой и обеспечить себя от удара в спину, при походе через безлюдную местность на Керчь. Вот только собранных под Ак-Монаем двадцати тысяч явно не хватало, пусть даже половину воинов составляли элитная пехота Оттоманской Порты - знаменитые янычары, что два месяца тому назад штурмом овладели Чигирином.
        «Этот укрепрайон экспериментальный, и он показал свою чрезвычайную эффективность. Гарнизон эвакуации не подлежит - стрельцы это хорошо знают, а потому будут драться. Подвоз из Керчи постоянный, море в южной части почти никогда не замерзает, если только лютые холода не наступят. Но и тогда будут драться в полном окружении!
        Пока Арабатская «стрелка» под моим контролем - это вечная угроза внезапного вторжения в Крымское ханство. Надеюсь, что татары теперь постоянно будут держать там массу конницы, для отражения нашего «визита». И терпеливо ожидать, пока османы не вырвут эту занозу из их задницы - так что пьеса затянется, причем надолго.
        А я выиграю главное - время!
        Керчь прикрыта укрепленной полосой из нескольких «УРов», причем позиции ежедневно улучшаются. Их оборона будет активной, так что турки получат контрудар при массированном огне артиллерии в любом месте. Размазывать начнут свои силы по всему фронту, а прорву людей нужно кормить и поить - а подвоз ограничен. Весело им станет!»
        Юрий прошелся по кабинету, посмотрел в окно - погода была пасмурной, поздняя осень наступила, еще месяц и зима придет с ее морозами и снегопадом. А вот по весне начнутся проблемы - придут турки в силе тяжкой и начнут сводить счеты, благо московские войска на Правобережье они серьезно потрепали, и отбросили за Днепр.
        - Плохо то, что абсолютно непонятно, куда они ринуться. По логике им нужно выбить «керченскую пробку», но уже поздно - в Азове крыс доели, от голода люди восстают, а паша все торгуется. Я бы их выпустил из города, но донские казаки настроены кровожадно. Ладно, завтра выеду и договорюсь - второе «азовское сидение» уже осточертело моим стрельцам.
        Галицкий усмехнулся - гарнизон крепости держался до последнего, и вызывал нешуточное уважение. Попытка деблокирования ногайцами успешно отражена - артиллерийский огонь произвел на степняков впечатление. И тем более опасения у мурз Закубанской орды вызывала Тамань - оттуда уже были проведены два похода, которые породили серьезное беспокойство у паши в Анапе - опорном пункте Порты в этих краях.
        Так что ситуация была сейчас более чем позитивной, но вот следующая весна грозила серьезными страхами, которые Юрий озвучил, пробормотав:
        - А если они в мае и на Галич пойдут, и на Керчь навалятся?! Сила у них неимоверная, особенно после победы. Что я тогда делать буду?! Ведь раздавят меня, как куриное яйцо разбивают кувалдой - только брызги полетят в разные стороны…
        Интерлюдия 4
        Москва
        27 октября 1678 года
        - И что мне посоветуете, бояре? Если османы на Киев пойдут в силах тяжких, как город защищать будем?! Ибо ляхам отдавать его для нашей чести невместно, не для того отец мой город у них отнял!
        В голосе юного царя прозвучала горечь, но вместе с ней прорвалась упрямая решительность - известие о «Чигиринском позоре» обескуражило всю Москву, и подействовало на всех, после горделивых восхвалений прошлого года, ушатом ледяной воды.
        Федор Алексеевич вскинул подбородок и посмотрел на двух своих доверенных приближенных.
        Иван Михайлович Милославский, пожалованный боярской шапкой в прошлом году, приходился царю родней по матери, был влиятельным, хитрым и пронырливым. И достаточно богатым, что бы напропалую красть со всех приказов, которыми управлял - Новгородским, Галицкой чети, Большого Дворца, Большого Прихода, Владимирским, Новой чети. А еще двумя немаловажными, особенно в момент тяжелой войны с Оттоманской Портой - Рейтарским и Иноземным. Именно последний приказ осуществлял вербовку и прием на русскую службу всех иностранцев, что предлагали московскому царю свою шпагу.
        Второй боярин куда как родовитый и знатный, принадлежащий княжескому роду Голицыных. Младше Милославского на восемь лет, князь, только перешагнувший за тридцатипятилетний рубеж, был умен и статен, прекрасно образован - говорил на польском языке и латыни. И на редкость не корыстолюбив, хотя и не бессеребренник. Нет, заведуя Пушкарским и Владимирским судным приказами, и будучи главным стольником царя, Василий Васильевич не мог не брать подношений по древнему московскому обычаю. Но молодой монарх по изветам его врагов хорошо знал, что взяточничество претило князю, хотя он и придерживался традиций.
        - Не для того в этом году Киев обменяли на Себеж, Велиж и Невель, чтобы ляхам его обратно возвращать, османов убоявшись, - произнес Милославский, сцепив пальцы и качнув высокой бобровой шапкой. В прошлом году юный царь значительно увеличил состав Думы - с 66 до 98 бояр, пожалования получили многие рода. Федор Алексеевич искал в них поддержку своим, еще пока не видным начинаниям.
        - Да и не пойдут турки на Киев, - негромко произнес Голицын. - Пока царство Боспорское у короля готского не отвоюют. Тем паче, Юрий Львович Азовом овладел. И в полон три тысячи османов взял.
        Царь поджал губы, юношеское лицо немного зарумянилось, что давно не бывало - Федор Алексеевич постоянно болел, жаловался на недомогание и больные ноги.
        Новости с юга приходили оглушительные, одна другой вроде радостные, но и тревожные. Отпущенный из Москвы два с половиной года тому назад «ляшский князь» Юрий Львович отринул навязанные ему условия и принялся править самодержавно, крепкой дланью расширяя пределы своего царства. Оказался умным правителем и удачливым полководцем - по слухам не проиграл ни одной битвы, нанеся татарам и туркам жестокий урон этим несчастным для московских войск летом.
        В союзе с донскими и запорожскими казаками его войска разорили все крымские приморские города. А кошевой атаман Сирко сжег Бахчисарай, и увез весь гарем крымского хана, чему не только в Москве, но и в европейских столицах немало потешались. Но хоть и богатейшую добычу взяли союзники, но сам новоявленный король готов завладел Керчью, объявив всем дворам грамотами своими, что стал еще царем Боспорским и князем Тмутаракани, легендарного града русичей, в котором по летописям правили Ярослав Мудрый и сам Владимир Мономах.
        Вчера пришло еще одно ошеломляющее известие. Гонцы доставили в Москву послание, в котором «царь боспорский, король Готии и Червонной Руси, государь и самодержец Новой Руси, князь галицкий, ново-волынский и тмутараканский, светлейший автократор и господин княжества Феодоро» сам написал, что овладел крепостью Азов. И тем возвратил свое древнее наследие «отич и дедич», ибо город ранее назывался Тана.
        Зачитывать грамоту на заседании Боярской Думы Федор Алексеевич не стал, прекрасно понимая, что это вызовет взрыв негодования среди московской знати, уязвленной тем, что дела у царского войска под Чигириным оказались весьма неуспешными, и это мягко сказано.
        - А потому, бояре, решать нам сейчас надобно - признавать ли царский титул короля готского, али отвергнуть его притязания. Но на то скажу - союзники в войне с османами нам зело нужны, а король этот предприимчив и войско имеет доброе, не в укор тебе воевода сказано.
        Царь внимательно посмотрел на князя, заметив, как Иван Михайлович на его последних словах отвернул лицо в сторону, чтобы Голицын не увидел ехидной улыбки.
        Назначенный воеводой Большого Полка, и отвечая за снабжение армии Ромодановского, Василий Васильевич сделал многое, но также и упустил дела разные, чему порушение чести государевой было. И по совести, вину нести должен с князем Григорием Григорьевичем, которому по матери своей приходился родичем. Только это и спасло воеводу Белгородского разряда, хотя он и угодил в опалу.
        - Мыслю, великий государь, что признавать нам надобно царя и короля Юрия. Ущерба для царской чести тут нет - все владения его у татар и османов забраны, на саблю взяты. А потому турки сразу свои притязания к нам уберут на время, ибо не могут требовать от нас то, что у них Юрием Львовичем силой отнято. Вот пусть теперь с ним воюют и попробуют свое наследие вернуть. А мы посмотрим, как у них получится, и войско наше к новым походам лучше подготовим.
        Василий Васильевич говорил осторожно, тщательно подбирая слова. Ведь именно ему царь поручил провести строгий «разбор» для оценки численности, вооружения и подготовленности всех войск Московского царства - война с турками показала, что нужны обширные реформы. Требовались полки «иноземного строя», старые порядки и устроение себя полностью дискредитировали. Прежней ратью и со старинными устоями войну против турок не закончишь победой. Главное - нужно упразднять местничество - свары среди воевод играли на руку неприятелю и привели ко многим поражениям, зачастую очень «срамным».
        Однако начинать реформы было боязно - за «старину» цепко держался патриарх и вся родовитая знать. Московское боярство прекрасно осознавало, что потерпит ущерб и потеряет вековые привилегии, и этому яростно противилось, ополчившись за все «свое» против всего «иноземного». И первым пострадал боярин Матвеев - большой поклонник «запада», и царивших там обычаев и порядков.
        - Я так понимаю, что под «Новой Русью», великий государь, готский король считает Тмутаракань, древнее владение русских князей, и ту новую Волынь, которая на восточном краю «Дикого Поля». Ущерба для царской чести никакого нет, он ведь не польские крули, что в гордыне своей писались «королями Русскими». А теперь пусть ляхи за титул сей с Юрием Львовичем лаяться будут накрепко, ровно две голодные собаки друг с дружкой сцепятся в сваре! Так что пусть будет называться королем западной «Червонной Руси», что Галицией также именуется. Это в угрозу полякам станет серьезную, а нам токмо выгоду принесет.
        Боярин Иван Милославский посмотрел на задумавшегося царственного юношу и перехватил взгляд Голицына - тот чуть кивнул с одобрением. Таким шагом Москва получала южного союзника не только в татарском, но и польском вопросе - ибо не оставляла готскому королю выбора, и принуждала его воевать за свои интересы.
        - Но своенравен готский король, да и обиду затаил, что с ним приказные людишки сотворили, - Василий Васильевич говорил негромко, - однако в нашей помощи он сейчас зело нуждается. Полона из Крыма, говорят, тысяч тридцать народа привел - а их всех прокормить нужно. Да и к войне с османами готовится - а войско у него небольшое, однако вооружено превосходно и выучено отменно. А потому, если мы полки свои ему на помощь отправим, то к нашей пользе сие будет - потребуем чтобы король передал нам за помощь десять тысяч своих ружей и сотню пушек, они у него гораздо лучше тех, что в Пушкарском приказе отливают.
        Голицын опустил взгляд - последние слова дались ему с чрезвычайным трудом. Говорить про свою нерадивость не хотелось, но сейчас пришлось. Боярин по своим взглядам являлся государственником, и умел признавать собственные ошибки и огрехи.
        - А мы, окромя полков, отправим ему порох, свинец, бумагу и прочее - все, в чем он покорно просил ваше царское величество. К пользе сия доброта ваша будет, великий государь. На себя теперь боспорский царь войну с османами примет, и нужно помочь ему устоять. А за все готским серебром и золотом уплачено будет с достатком - казна наша пополнится гривнами и алтынами добрыми, чеканят монету знатную.
        - Князь Василий Васильевич прав тут, великий государь, - боярин Милославский чуть поклонился царю. - И чем дольше готы будут воевать с татарами и турками, тем для нас лучше будет. А наши полки хоть выучатся на войне той ремеслу воинскому. Да и деньги нам сейчас зело нужны - казна совсем опустела.
        - Хорошо, бояре, - Федор Алексеевич громко произнес юношеским ломающимся голосом, - помочь мы сможем, тем более единоверцам православным. Но уж больно своенравен готский король, нам кланяется, но под руку нашу идти не хочет, увертлив в ответах.
        - Так, государь, силой его не примучишь, тут хитрость нужна и подношение сладкое, чтоб в медку увяз, как пчелка всеми лапками, - Иван Михайлович усмехнулся, глаза его заблестели.
        - И не пройдет и года, как он под вашей дланью окажется, великий государь, охотно гордую выю согнет и рад при этом будет несказанно, что подручником вашим станет…
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЦЕНА КОРОНЫ
        Глава 1
        - Зима близко, скоро снег выпадет, - Юрий огляделся - желтое промокшее покрывало степи на него всегда действовало удручающе. Даже здесь, в Крыму, дыхание зимы уже отчетливо ощущалось, пасмурное небо давило своей набухшей массой.
        В Керчь он приплыл на калиуте неделю назад, выбрав удачный солнечный день - маленькая галера быстро пересекла Азовское море, выйдя рано утром из устья Кальмиуса и достигнув Керченской бухты, когда заходило солнце. Прошли при попутном ветре под парусом и веслами более двухсот верст за двенадцать часов - отличный результат.
        - Жаль, пулеметов у меня нет, а то эта кишка как нельзя лучше подходит для обороны!
        Киммерийский вал, как его называли в этом времени, или турецкий, как он знал раньше, являлся грандиозным сооружением древних эпох. Протянулся с севера на юг на добрые сорок верст, чуть ли не от моря до моря. И предназначался для отражения атак то ли скифской, или сарматской, но судя по названию киммерийской конницы, о которой Юрий даже в этом времени имел смутное представление. Не о всадниках, понятное дело, а о древнем народе как таковом.
        Однако знать было необходимо, и ему усердно объясняли ученые греческие мужи в рясах прошлое этого края, предъявив немало свитков, которые прочитать он был не в состоянии, а потому приходилось верить на слово своим советникам, что часто приводили ему в качестве доказательств переведенный наскоро текст.
        Юрий и царем боспорским стал именно благодаря их настояниям, с искренним изумлением узнав летом, что от Кафы до Керчи на всем полуострове тысячу лет назад было сильное греческое царство. Владения Боспора или Понта распространялись на соседнюю Тамань и шли по восточному побережью до Азова, который назывался в те дальние времена Таном. Потом все подгребли под себя римляне, что воевали с царем Митридатом, в память которого назвали две горы в Керчи, та, что собственно с именем, и с его «стулом». Да и город тогда назывался Пантикапей.
        Потом здесь правили бал ромеи, которых в школе называли почему-то византийцами, их сменили генуэзцы, а двести лет тому назад закрепились турки. И это не считая всяких хазар с половцами и татар с мунгалами, с какими-то их непонятными ханами «тохтамышами» и разными «мамаями». Из всего творившегося сумбура Юрий вынес главное - историкам тут прорва дел, ибо право на владения нужно доказывать не только оружием, но и документами.
        С последними дело обстояло хорошо - из приморских городов выгребли всю бумагу и древние свитки с пергаментами, а книги забрали подчистую, под угрозой применения репрессий.
        Так что Юрий не воспользовался этим добром в целях утилитарных, он мгновенно оценил перспективы. Сразу учредил Совет с архивом при «Государевом» Приказе, положив ученым людям серьезное жалование, выделил здания с прислугой, как здесь, так и в Галиче с Тмутараканью, приказав возвести дома еще во Владимире и новом Феодоро.
        С первых дней закипела работа по разбору «завалов» того, что в прежние времена он посчитал бы макулатурой. А ныне важным средством политической и информационной войны, о которой в 21-м веке не знают только ленивые. Однако, понимая здешние нравы, требовал наглядной отчетности, а не пустых слов - работа буквально закипела.
        Теперь посетив Керчь, он видел комнаты со стеллажами и полками. На которых уже стояли многочисленные коробки с надписями. Причем не только на греческом, но и на русском языке, и с краткими пояснениями содержимого емкостей. Новые поступления проверял лично, используя собственных толмачей - так здесь именовали переводчиков. Для тщательной проверки - чтобы не «впаривали» туфту и не «лепили» - «разводка лохов» и здесь имела место, ибо нравы и пороки человеческие неискоренимы временем. А потому правители должны быть суровы даже с учеными мужами.
        Из вчерашнего пространного доклада он понял главное - сейчас составляется его генеалогия, что корнями уходит в такую древность, что охренеть можно. Понятно, что шельмовали стервецы знатно, натягивая «сову на глобус». Но вот опровергнуть шаткие доводы, что благодаря женитьбам его пращуры получили определенное право наследования, крайне сложно, ввиду полного отсутствия документов у его политических противников. Так что Юрий Львович только хмыкал, узнав, что он не просто потомок знаменитого Рюрика, но и константинопольских базилевсов, и феодорийских автократоров, и легендарных готских «рексов». Так что принятый в качестве государственного, Феодорийский герб с двуглавым орлом пришелся кстати - Юрий здраво решил, что законные притязания на наследство «империи ромеев» ему не помешают - чем наглее требования, тем больше возможность, что их удовлетворят хотя бы частично.
        Так что пришлось приказать «родословец» немедленно издать, причем отпечатать с благословления сразу двух митрополитов Готского Мефодия, и Кафского Агафона. Епархия последнего и помещалась как раз на отвоеванной территории провозглашенного Боспорского царства, за исключением, понятное дело, оставленной разъяренным туркам добротно ограбленной Кафы - Феодосии, из которой увели большую часть христиан со священниками, и вывезли все, что имело мало-мальскую ценность.
        Однако старому митрополиту Агафону, с умным и циничным взглядом много чего повидавшего человека, он взамен потерянной Кафы пообещал перестроить мечети в Азове и Тмутаракани, превратив их в церкви. И кое-что уже выполнил - уже возвели храм на «стрелке», который владыка освятил собственноручно, не побоявшись приехать в осажденный турками Арабатский укрепрайон, названный городом.
        Только в последнее время Юрий оценил огромную мощь и влияние православной церкви, несмотря на то, что она находилась под жестким прессингом османов. Целых два митрополита фактически вырвались из татарско-турецкого «плена», и теперь проявляли редкостную предприимчивость, расширяя зоны своего влияния.
        Мефодий все свое время посвящал северному Приазовью, без устали мотаясь из края в край, освящая построенные церкви и школы, учреждая новые епархии. И так же повел себя этой осенью Агафон - Юрий не ожидал, что в столь старом человеке может быть неуемная энергия. За короткий срок он распространил влияние даже до Азова, и не скрывал желания утвердить положение митрополии по всем донским городкам, «окормляя» вольнолюбивое донское казачество.
        Галицкий всячески поддерживал «собственных» митрополитов - быстро сообразил, что те фактически закрепляют территорию за ним, ведь в каждой церкви прихожане искренне молились именно за самого Юрия как правителя, за его власть и войско, что защищало их. Причем христианская вера не разделяла людей на народы, она их сплачивала - только сейчас Галицкий осознал, какое мощное идеологическое оружие получил в свои руки. И не откладывая дел в долгий ящик, выделил финансирование и повелел учредить семинарию с четырехлетним сроком, для подготовки будущих священников и учителей, с обязательным знанием нескольких языков.
        Из всего опыта собственной жизни здесь, Юрий сделал для себя важный вывод - под все нужно подводить серьезную и хорошо продуманную базу, дела на самотек пускать нельзя. И обязателен строгий контроль, который позволит выявить нерадивых и отметить рачительных, а также исправить недостатки и устранить ошибки. Потому сейчас и выехал за тридцать верст от Керчи, чтобы рассмотреть, как идет подготовка встречи османского вторжения, которое лучше принять на дальних подступах. И тем значительно ослабить первый удар, самый сильный.
        Киммерийский вал произвел впечатление. Беда в том, что сейчас свои оборонительные функции он практически потерял, несмотря на высокую насыпь, на скорую руку усиленную кое-где эскарпами, и достаточно глубокий ров. Как препятствие для татарской конницы вал еще вполне годился даже сейчас - в проходах наскоро поставили редуты, а за гребнем расположилась артиллерийские батареи, растянутые вдоль позиции.
        Конечно, лучше бы врага было встретить в самом узком месте перешейка, у самого входа на полуостров - и там были остатки двух древних валов, которые можно всячески укрепить, а еще лучше соединить с мощными стенами Кафы, протянув дополнительную линию. Но от такой мечты пришлось отказаться сразу - и дело тут в одном крайне скверном обстоятельстве, которое напрочь опрокидывало все расчеты.
        На Черном море господствовал турецкий флот, который мог в любое время высадить многочисленные десанты по всему побережью, от Феодосийского залива до Керченского пролива. Прикрыть стоверстное побережье невозможно, противостоять высадке, что будет прикрыта огнем корабельных орудий, крайне затруднительно.
        Так что надвигающаяся война ввела свои коррективы, и ждал он ее с нарастающим страхом и волнением…
        Глава 2
        - Это очень много, княже. Такое количество оружия, мы, конечно изготовить сможем, но к лету следующего года не получится никак!
        Юрий отвечал очень осторожно, приходилось подбирать слова - любая сказанная невпопад, или неосторожная фраза, могла быть использована против него. Надрывно заныли плечи - воспоминание о московской дыбе, на которой ему пришлось повисеть, да отведать на собственной спине знаменитого палаческого кнута.
        Только страха в душе не ощущал совершенно - тогда он был жалкий, никем не признанный изгой, вымаливающий милость. Но за два с половиной года ситуация кардинально изменилась, особенно теперь, после потери московитами гетманской столицы Чигирина и полученной летом от турецкого визиря громкой оплеухи.
        Посол от московского царя Федора Алексеевича, о прибытии которого известили заранее, прибыл в Галич по первому снегу, что лег белым покрывалом на степные просторы Донбасса. И был он знатен, родовитый боярин с княжеским титулом. Образован и любезен, почтительный, с умными и усталыми глазами - облик и манера разговора вызывала непроизвольную симпатию к собеседнику.
        Вот только Юрий был уже изрядно побит жизнью, и в прямом и переносном смысле, чтобы доверять Голицыну, наоборот, сделался крайне осторожным. Ведь угодить в разговоре в поставленный капкан легче простого, зато освободиться будет сложно, и с немалыми затратами.
        Прибыл Голицын с помпой - его сопровождала огромная свита, заполонившая Княжий Двор, посольского здания на всех не хватило. Да и подкреплена она силой изрядной - на той стороне Северского Донца расположились на биваке не меньше трех тысяч солдат из полков «иноземного строя», наиболее хорошо подготовленных в русской армии. И по слухам, именно эти два полка наиболее храбро сражались под Чигирином.
        Подарки от имени царя поражали богатством, и Юрий моментально понял, что это банальный откуп, заглаживание той жестокой обиды, что была нанесена в Москве. Хватало и связок шкурок, в том числе соболиных, и пресловутая шуба с царского плеча, уйма драгоценных безделушек со всяческой посудой, и церковная утварь с иконами, а также оружие в подарочном варианте - в золоте и серебре, с камнями.
        Но самым главным подношением являлась царская грамота, в которой скрупулезно и тщательно были выписаны все его титулы, включая приобретенные в последнее время, и с нахальством, вернее с невероятной наглостью, объявленные во всеуслышание.
        Юрия от строк ошпарило словно кипятком. Он никак не ожидал, что царь с Боярской Думой, а без согласия оной - «великий государь повелел, а бояре приговорили» - послать такую грамоту невозможно, признали его как «государя и самодержца, царя боспорского, короля готского и Червонной Руси, и прочая, защитника веры православной».
        Посол оказался хватким, пока Юрий пребывал в столбняке от оказанной ему чести, его принялись «доить», и от этого занимательного процесса он сразу отрезвел.
        «Заявка не хилая - десять тысяч ружей и полсотни «единорогов», что нужны для вооружения солдат. Причем в полной комплектации, а пушки с зарядными ящиками, передками и упряжью. И это в тот момент, когда я сам вооружаюсь до зубов. И от трофейного оружия категорически отказался - но то ладно, найдем куда приспособить.
        Как бы «отшить» его с такими запросами, но никак нельзя, надо идти на уступки. Выпуск «гладкостволов» можно довести до трех десятков в день, но нарезных винтовок и штуцеров никак - станки нужны, и так дюжину еле осилили. Придется поторопиться с открытием еще одной мануфактуры - сроки капитально поджимать начали».
        - Великий государь решил твоему царскому величеству отправить три тысячи лучших солдат в помощь, удержать владения твои боспорские. Но снаряжение воинское ты им, государь, свое положишь, а жалование от казны из Москвы пойдет. Полки сии за Донцом стоят, и припасами всяческими на полгода служивые обеспечены.
        - Новые ружья будут изготовлены до мая - их изготовим до шести тысяч, больше никак не сможем, люди и так работать станут днями и ночами. Железа ведь отлить много нужно. Еще четыре тысячи будут переделаны из османских ружей, что в Крыму захвачены были, по нашим правилам. Поверь, княже, точно такие же мы передаем запорожцам и донцам с пулелейками - они ничем не хуже будут!
        После «выпада» Голицина Юрий жадничать не стал. За зиму три тысячи солдат будут должным образом выучены, а вооружить их можно без проблем прямо сейчас, забрав часть ружей из стрелецких полков. И следовало немедленно поторопиться:
        - Князь Василий Васильевич, солдат царя Федора Алексеевича поспешить перевезти нужно, как морозы ударят, море замерзать начнет. Я по слободам приказы отправлю, чтоб повозки готовили, не мешкая. В лимане Донском калиуты на якоре стоят - на берег их не вытащили еще. И по дороге воинство православное кормить будем, и привечать всячески. Только нужно, чтобы они немедленно выдвигались - каждый день до полутысячи человек, так легче их будет в Крым переправить.
        - Я гонца немедленно отправлю, прикажу генералу Гордону с авангардом «выборных полков» идти без промедления.
        «Ноябрь на дворе, торопиться надо, а то шторма нагрянут - хана будет. Каждая калиута до ста человек примет на борт с грузами, тридцать рейсов нужно - по два на каждую. Если три мавны с галерами вместе отправить, то вообще за один рейс всех на южный берег перевезем. Так что перевозку осуществить можно быстро. Если непогоды не будет, а день ясным и тихим, с ветром попутным. В любом случае, должны успеть!»
        - Буду вам признателен, князь.
        - Великий государь Федор Алесеевич желает отношения между нашими державами учинить добрые. А потому товары приказано собирать, дабы по зимникам на санях, а в мае на стругах по Донцу и Дону отправить. По списку в точности все велено исполнить, а кроме того отправить и сверх того, в сто семьдесят тысяч рублей. Тут перечень всего, о чем ты, государь, в грамоте своей жалился.
        Юрий впился в глазами в бумагу, и второй раз впал в состояние столбняка - немыслимое богатство, которого отчаянно не хватало в его владениях. Порох и селитра, причем три тысячи пудов, сукно доброе и ткань льняная - если дорожкой от Галича рулоны размотать, то до Владимира дотянется. Бумаги три десятка возов, да книг всяких отпечатанных на Москве воз полный. И целый перечень еще всего, с указанием точной цены - в рублях и алтынах с копейками и деньгами.
        «Так, ружья наши по семь рублей, орудия в восемьсот. Итого на сто десять тысяч. Торг неуместен - цены с нашей стороны заранее определены, а тут все с надбавками, причем серьезными. Так понятно - война идет, напряг у них полный. Нужно соглашаться, и благодарить».
        - Великий государь приказал дьякам ружья и пушки ваши принять за сто тысяч рублей, и еще семь тысяч. На три тысячи взять у вас товара всяческого - киновари и красок, они у вас добрые, да посуды, что хрустальная, мастерами вашими сотворенная. А остальное деньгами забрать, золотыми и серебряными - монеты добрые, чекан уж больно хороший. Приказано гривны взамен ефимков использовать при торге во всех городах наших, да червонцы готские принимать безбоязненно. Но то только четверть суммы, в доле равной полновесных гривен и кун, а также червонцев. А все другие чеканить по персоне великого государя Федора Алексеевича, оттиски царственные у дьяков моих находятся, что на Монетном Дворе присмотр чинить будут, как по уговору с послом твоим было.
        «Отдать придется сто тысяч гривен, вся казна пуста будет. Но лучше заплатить, чем потом расплачиваться за жадность», - Юрию стало грустно - на уплату уйдет большая часть золота и треть серебра из Крымской добычи. Но платить надобно, куда деваться.
        - Четверть заплатим гривнами и червонцами ныне, не откладывая. Поперед, мешки с монетами дьяки ваши хоть сегодня начинать считать могут. Все серебро к июню, как и червонцы отдадим - монеты начеканить нужно, князь, а то дело хлопотное и долгое.
        «Ничего не понимаю - зачем им деньги с моим ликом на аверсе?! Договаривались на чеканку парсуны царя Федора. Не верят, что все в точности выполним?! Но мне обманывать резона нет. Да и дьяки следить будут за чеканкой, чтобы в пробе обмана не было. Где подвох?!»
        Но не успел Юрий додумать мысль, как Василий Васильевич негромко произнес, сверкнув глазами:
        - У турок люди наши служивые в плену находятся, и сын князя Григория Ромодановского с ними в тяготах обретается. Полон азовский, что в прошлом месяце взяли, на них обменять можно, и тем самым облегчение православным сделать великое!
        Глава 3
        «Сразу же руки выкручивают, да еще так, что сопротивляться нельзя. Начнешь копытом бить, обвинят в нежелании спасать православных. Да, ситуация! Надо соглашаться - врасплох он меня застал с подкатом этим, иначе бы придумал что-нибудь!»
        - Да, православных воинов обменять нужно, сие важное дело - ведь им очень в полоне тягостно! Но они ратники, а дело служивое терпеть и умирать на поле боя! Но сколько тысяч христиан под владычеством османов томятся, в унизительном рабстве изнывая, и подсчитать невозможно, - слова сами ложились на язык. Юрий потянул время, лихорадочно отыскивая возможность или отказать под благовидным предлогом, либо хоть что-то заиметь на обмене военнопленных. Отдавать просто так ценный ресурс он не желал категорически, и всячески оттягивал четкий ответ.
        - На то у твоего царского величества жители есть азовские, да из городов крымских басурмане уведенные, чтобы обмен вершить, - Голицын с интересом посмотрел на Юрия, тому на секунду показалось, что князь усмехнулся глазами, и тем мысленно его спрашивая - «а на сей довод, чем мне ответствовать будешь».
        - Жители сии грехи свои искупают работой во благо христиан, а многие склоняются к православию, и принять его хотят всей душою. Отдавать таких туркам на растерзание грех великий!
        «Ишь на что роток раззявил - шиш тебе без масла. Женщин молодых и девок я донским казакам отдал в счет добычи. Мальчишек и девчонок полностью забрал - своих янычар «лепить» нужно, только мне преданных. Работники, а их большинство - всех трудоустроил - куда они теперь денутся, фактически в заложниках вместе с семьями. А неисправимых и юнцов фанатично настроенных черкесам в Тмутаракани продал, они им по цепочке перепродажу устроят и пойдут новые рабы по кавказским горам. Там этим промыслом многие занимаются, и прибыль на работорговле имеют изрядную, единоверцев охотно продают и покупают».
        - А вот души православные на пленных османов обменять можно - я всех несчастных во владениях своих устрою, призрение окажу милостивое. Народец мне сильно надобен, край, почитай, заселен скудно, татары войска одного столько вывести в поле смогут, сколько у меня тут людишек собрано. И ратники мне зело нужны - землю ведь от ворога оборонять нужно, от татарских набегов остерегаться.
        Юрий посмотрел на князя самым честным взором, который только смог придать, и тот, судя по искоркам в глазах, и произнесенным словам, его отлично понял:
        - Азовский полон твой, государь, это все в нашем войске хорошо знают. И воины, что из плена будут обменяны, твоему величеству обязаны в том будут. Народ на Правобережье от турецкого владычества и татарских набегов страдает, и следующим летом рады будут куда угодно сбежать, ибо великий государь Федор Алексеевич повелел войска двинуть и разоренный Чигирин обратно забрать, османов вышибить.
        «Дух перевести можно, война продолжится и меня один на один с турками теперь не оставят. Тогда понятно, откуда такие плюшки идут и отчего так щедро ими наделяют. Царь Федор заинтересован во мне как в союзнике, и в то же время в любой момент может моей головой откупиться. Это ведь демонстративная провокация - вернуть султану азовский гарнизон, не московитами захваченный в плен, и тем самым показать, что я его подручником являюсь. Идеальный ход, дающий выигрышную позицию!»
        - Весь гарнизон Азовский отправлю за Северский Донец в любое время, как уговор с османами достигнут будет. Они сейчас на мысе Таган-Рог крепость с городом возводят, там верфь будет для флота Азовского. Ход войны на море теперь определяться будет!
        Юрий внимательно посмотрел на Голицына, поймет ли тот его посыл - тот только улыбнулся в ответ и пояснил:
        - Для того «выборные полки» великий государь повелел на Керчь отправить. Надобно только продумать, как войну с османами будущей весной повести, и поход вражеский отразить. Турецкая армия лишь частью к Перекопу отошла, к Очакову до пятидесяти тысяч направилось - зимой ведь не воюют. А татары и ногайцы по кочевьям разошлись.
        - Я зимой всем своим войском татарам и туркам урон наносить буду, набеги устраивать, - Юрий говорил своим обычным голосом, стараясь, чтобы Голицын не стал задавать вопросы, на которые придется лгать. А так вроде как и показал свои намерения, но не намекнул. И тем более не рассказал, какими же они будут на самом деле.
        - Необычно сие, государь, так никогда не воевали.
        - Все когда-нибудь в первый раз происходит, князь Василий Васильевич. Только не хочется сидеть ровно и дожидаться турецкого нашествия - врага нужно бить тогда, когда он не ждет, и лучше в феврале, перед самой весной, когда степь подморожена, и двигаться войскам по ней легко будет. А потом за грязью месяц отсидеться можно.
        Юрий медленно раскурил сигару, наклонив голову, стараясь, не встретится взглядами в эту минуту. Голицын к его удивлению, на курение не обратил внимания.
        - Великий государь повелел к твоему царскому величеству помощь по весне отправить, если османы от Перекопа через степь на города ваши пойдут в силе тяжкой. Войско стольник Григорий Бологов возглавит - там пять тысяч «выборных солдат» у него будет, да конницы столько же - казаки слободские и гетманские.
        «Дареному коню в зубы не смотрят и под хвост не заглядывают. Итого двадцать тысяч - сила серьезная, если ей правильно распорядится. Наступать надобно - обороной войны не выигрывают. У меня преимущество в оружии - такой момент нельзя упускать. Вот и хорошо, будет, чем фронт прикрыть, но удар нанесем там, где он станет для врага неожиданным. Как говорил один знакомый - удивить, наполовину победить!»
        - А еще повелел царь Федор Алексеевич боярам Волынским разрешить перейти на службу к тебе, как их пращуры честно служили королям Галицким и Волынским, дабы тебе опорой верной были. И за службу, из крымского полона принятому сыну боярскому Ивану Волынскому, сыну Петра, жалует поминки, кои дьяк вручит.
        Слова Голицына обрадовали Юрия - царская опала на всех трех Волынских могла обернутся им, если не плахой, то ссылкой в Сибирь, попади они в руки приказных людишек. А так их «дезертирство» прощено, да и другие родственники могут припожаловать - всем место на службе найдется при жутком кадровом голоде на образованных людей.
        - А еще, тебе, Юрию Львовичу, королю готскому, светлейшем автократору и господину княжества Феодоро, желают служить новики и бояре родов знатных. Бояре Ховрины, что царям московским верно служат, род свой от Стефана Ховры ведут, князя Готийского, что с сыном Григорием великому князю Московскому Василию Дмитриевичу служить присягнули. От них рода Головиных потянулись, ибо одного из Ховриных «Головою» прозвали, и Третьяковых, от сына третьего, коего обычно так называют в обиходе. И тот Стефан Ховра, что родоначальник, троюродный дядя первого базилевса Феодоро Алексея, которому жена твоего пращура князя Льва Данииловича, Василиса, родная сестра.
        «Ай-яй-яй, как нехорошо проявлять неведение относительно всех своих родичей. Самозванец вы батенька, на сем действе они и горят. Удружил отец Фотий, если не с подделкой свитков, то с некоторым их исправлением. А я ни сном, ни духом, что аж три рода боярских мне в какой-то мере родственники, пусть седьмая вода на киселе».
        - А еще бояре Кафтыревы, что свой род из Кафы ведут, в старину подручниками ближними у базилевсов Готии были, а после победы османов бежали в Псков. Со мной новики и сыны боярские всех родов этих, что пожелали вернуться на землю пращуров, и саблей сей край защищать, и твоему царскому и королевскому величеству служить верно. Великий государь Федор Алексеевич, в знак великой милости, всем им разрешил вернуться на землю дедич и отчич. Со мной прибыло представители всех родов, числом два десятка - новики и сыны боярские, что по молодости своей решили царю Боспорскому верно послужить.
        Юрий сидел помалкивая и курил, демонстрируя безмятежность, но внимательно слушая князя. В голове на галопе проносились мысли, и отнюдь уже не радостные, а скорее тревожные.
        «Засланные казачки, не иначе - и отказать нельзя, ибо блюдо под таким соусом подано, что отвергать невозможно. Все секреты пронюхают… И что с того? Пусть, то во благо пойдет! К тому же младшие сыновья служить мне будут, и с моей руки кормиться, а, значит, почти все верны будут. И это стяжка великолепная, родственные связи ведь останутся и переплетаться начнут - и свои люди на Москве появятся!»
        - Зело обрадован я, княже, что рода боярские не забыли корней своих. А потому десять лет служить будут на жаловании в двадцать гривен в месяц. После десяти лет пожалую каждого вотчиной в двести десятин, или четыре сотни чатей. И податей платить не будут, токмо людей должны сами уговаривать к ним селиться - у нас народ везде вольный, холопства нет, и никогда не будет на моих землях.
        - То мне известно, - кивнул головою Василий Васильевич. - необычны порядки сии, царство сильно службой. И бояре с дворянами в том могучая опора. А как служить, если деревеньки в кормление не дают?!
        - Жалование всем платится - у сотника оно уже достойное. Пусть лучше все время государевой службе уделяют, чем хозяйству. Тут все служат и воюют, а при этом тягло несут. А от него освобождение только тем, кто ровно десять лет в походы ходил и от службы не отказывался. А то есть дворяне скверные и ленивые, как мне говорили - что хотят быть на царской службе, но сабельку из ножен не вытаскивать.
        Юрий посмотрел на Голицына - тот от слов чуть заметно скривился лицом. Видимо, знал действительное положение в войсках гораздо лучше - все же воевода Большого Полка.
        - А ведь Ховрины приходятся родней дальней великому государю Федору Алексеевичу, - Голицын сменил тему, уж слишком она стала острой. - Девица Дарья Ивановна за боярина Никиту Юрьевича Романова замуж вышла. Потому бабушкой является царя Михаила Федоровича, которого на престол Земским Собором призвали, дабы Смуту пресечь. Великий государь почитает то за знак великий, что в прошлом узами связывал. Но они хоть и были раньше, но должны еще крепче стать между вашими царскими величествами, защитниками веры православной!
        «Это на что он намекает, ни хрена не пойму. Подходцы интересные. Все по вдоль и вкось», - Юрий непонимающе посмотрел на улыбающегося Голицына, и задумался…
        Глава 4
        «Совсем отморозки, даже шрапнель их остановить не может! Ничего, минут через десять, самое большее, мои стрельцы с них дурь выбьют раз и навсегда, и орать перестанут!»
        Накатывающие орты янычар производили жуткое впечатление - огромные толпы лишь с неким, весьма отдаленным подобием воинского строя, шли широкой приливной волной красных оттенков, по цвету обмундирования. И поневоле верилось, что такими бешеными атаками лучшие войны султана на раз сносили русских стрельцов и дворян, австрийских фузилеров и венгерских "хусар". А также кого только не побеждали в постоянных сражениях бушевавших беспрерывных войн. И стойких германских ландскнехтов со смелыми сербами и валахами, храбрых запорожских казаков и знаменитых польских «крылатых гусар».
        Да и вообще - кого только не побеждали за три прошедших века турки, которых сейчас не без оснований считали сильнейшими в Европе! И если не боялись панически, то страшились и опасались!
        Однако развернутые в линию, в соответствии с боевым распорядком, вбитом намертво в командиров, стрелецкие полки стояли с непоколебимым спокойствием. На треть версты вперед были выдвинуты застрельщики - белые пороховые дымки нескольких сотен винтовок уже наносили туркам серьезные потери - можно промахнутся в коня с тысячи шагов, но не в большое плотное людское скопище.
        Над головами атакующих янычар вспухали белые разрывы шрапнельных гранат. С виду несерьезные, но несущие большие потери вековому врагу. Дюжина «единорогов» уже перешла на скоростную стрельбу, расчеты, благодаря постоянным тренировкам, могли держать такой темп еще несколько минут, а потом в ход пойдет уже картечь.
        - Начали огребаться! Город возьмем и разграбим!
        Юрий оглядел поле сражения - вдали виднелся Перекоп, как вал, так и крепость с городом. В нем остановились на зимовку несколько орт, когда как главные силы турок были размещены в южных прибрежных городах Крыма, отдыхая после победной чигиринской кампании. И набираясь сил для нашествия на Донбасс.
        Однако у Галицкого на этот счет имелось свое мнение - отдавать инициативу противнику последнее дело, чреватое серьезными последствиями. А потому в ноябре была проведена мобилизация полевых войск, и после сбивания полков и проведения учений, «русско-готская армия» во второй половине декабря начала поход.
        Юрий торопился нанести превентивный удар по татарам и туркам перед Рождеством, ведь никому не придет в голову ожидать наступление православного воинства в канун его главного праздника. Да и вообще - зимой здесь не воевали, вроде как не сезон, да и сложившиеся традиции блюли. Так что нашествие девяти тысяч галичан, с которыми пошли две тысячи донских казаков и пять тысяч запорожцев, да при поддержке двух тысяч московских солдат с таким же числом гетманских черкас, оказалось для татар совершенно неожиданным.
        Двадцатитысячное союзной войско прошло по степям Тавриды «огнем и мечом». Кочевья и становища уничтожались подчистую, русские невольники освобождались, а их хозяева ногайцы сами превращались в рабов. Увозилось все добро, угонялся скот, или истреблялся - северная Таврия сознательно превращалась в «выжженную землю», обезлюдившие пепелища. А союзное войско, уменьшившись на четверть, перешло через замерший Сиваш и неожиданно для татар ворвалось в Крым.
        Заходили на сам Перекоп с тыла, отсюда нападения русских ожидалось меньше всего. Да и погода сыграла на руку - долго стоял знатный морозец, земля промерзла. Но снега выпало очень мало, так что препятствий для орудийных упряжек и обозных повозок не было.
        - Государь, застрельщики отступили к стрельцам, орудия на картечь перешли! Надобно дать сигнал!
        - Еще рано, генерал, - Юрий с ухмылкой посмотрел на поседевшего в походах московского воеводу. Глаза Григория Ивановича Бологова горели нешуточным азартом, словно он скинул с плеч тридцать с лишним лет и превратился в новика - юного дворянина, впервые вышедшего на царскую ратную службу, и тут же окунувшегося в бой.
        Царь Федор активно вводил не только «солдатские полки иноземного строя», но командный состав получал в них чины на иностранный манер. Проще говоря, заимствованы были и капитан, что означало на латыни «голову», и майор, «старший», значит. И разные генеральские звания, от «главного» так называемые. В общем, полный кавардак творился в вооруженных силах, когда в ходу одновременно как прежние порядки, так и новые. А так проводить реформы нельзя, ничем добрым это не окончится - что и показала оборона Чигирина прошлым летом.
        Свою армию Юрий создавал кропотливо с осени 1675 года, и к январю этого 1679 года получился хорошо функционировавший боевой механизм. Те пять десятков стрельцов, с которыми он принял первый бой на Перекопе вместе с казаками Сирко против янычар, давно стали полковниками и есаулами, то есть помощниками командира. Все же боевой опыт получили изрядный, Стрелецкой школы первый выпуск. Те воины, что летом следующего 1676 года беспрерывно сражались в степи, давно ветеранами стали. Лучшие из них произведены в сотники и хорунжие. Именно они составляли командный состав пехоты, кавалерии и артиллерии. Все прочие являлись взводными и отделенными урядниками, «головними» и «молодшими», как он их приказал именовать по старой памяти. Оказались на своем месте - тут уровень определенный должен быть, как говорится - выше головы не прыгнешь!
        Прошедшие горнила сражений и схваток в позапрошлом и прошлом году воины являлись уже старослужащими. Именно к каждому из них прикреплялся новобранец, которого им приходилось, как учить военному ремеслу, так и стоять рядом с ним в их первом бою. И неважно, что понюхавший пороха юнец обучал годящегося ему в отцы, давно перешагнувшего за тридцатилетний рубеж хлебороба, что бежал вместе с семьей из Правобережной Украины, спасаясь от татар.
        - Можно начинать! Подать сигнал!
        Не успели отзвучать трубы, как ряды стрельцов окутал густой пороховой дым, далеко разнесся гром первого слитного залпа. И загрохотало - каждые полминуты три тысячи фузей и винтовок обрушивали град свинца на надвигающихся янычар.
        - Не нравиться, болезные?! А вы что хотели?! Сигнал к общему наступлению! Кавалерию вперед!
        Янычарское воинство словно споткнулось - вместо яростных воплей раздался тоскливый вой многих сотен раненых. Но убитых было больше - унция раскаленного свинца, попади она в грудь или живот, просто опрокидывает с ног смертельно раненного человека.
        Шквал ружейного огня и снопы орудийной картечи не просто остановили набегавший красный вал, они его опрокинули, и повернули вспять волну. Янычар понять можно - они готовы были умирать, но сражаться и убивать врага, а тут пошел не бой, а беспощадное избиение, кровавая бойня. Тут дрогнут даже безусловно храбрые люди, видя бесцельную гибель товарищей, с которыми много месяцев ел из одного котла кашу и смеялся над незамысловатыми шутками.
        Турки побежали к городу, вот только давать им возможность удрать было бы последней дуростью - казаки немедленно начали преследование. Всадник ведь легко догонит пешего бегуна, даже если тому будет очень страшно. Нестись по мерзлой земле к заветному месту своего спасения, беглец будет сноровисто, но лошадь все равно быстрее.
        Черкасы, запорожцы и донцы быстро настигли бегущих янычар и началась безжалостная рубка. Мольбы и хрипы умирающих людей перемешались с топотом тысяч стрельцов, что устремились к перекопу бегом - зеленый вал вскоре поглотил красный, и захлестнул город, куда уже на плечах убегающих турок ворвались казаки…
        Глава 5
        «Не похож он на десять гривен, совсем не походит на свой портрет. Или раньше просто от балды парсуны писали, и в обиход их запускали?! Вернее, сейчас рисуют мазилы и всячески приукрашивают портреты, чтобы подольститься к заказчику и содрать с него денег побольше. Все же правящие особы, и все те, кто к власти дело имеет, всегда стремятся свой образ прихорошить, дабы к себе симпатию вызвать. Так же и меня нарисовали, что я вначале зеркалу не поверил!»
        Юрий сдержал усмешку и внимательно посмотрел на посланца Ивана Самойловича, «гетмана Войска Запорожского обеих сторон Днепра». Был он в весомой должности генерального есаула, и личностью весьма примечательной в современной Украине самого Галицкого, пока он в прошлое не провалился в пещере у Святогорской лавры.
        Настолько известным сей деятель был, что на всех банкнотах номиналом в 10 гривен, с первых выпусков купюр «незалежной» печатался его лик, причем всегда разный, но схожий. Однако на сидевшего сейчас перед Юрием человека совершенно непохожий.
        - Ваши заслуги в защите православных людей известны не только в Слобожанщине и на землях Гетманщины, про оные знают в Червонной Руси - оттуда люди идут поклониться короне галицких королей, ваших сиятельных предков, великий государь!
        - Не приукрашивай мои заслуги, Иван Степанович, - лесть сильно не понравилась Юрию, особенно сравнение с царем Федором Алексеевичем - сейчас обращение «великий государь» могло сулить многие неприятности, и вызвать сильное раздражение Москвы.
        - Я просто государь и самодержец, и на «великого» не претендую. Пока все наследие свое древнее себе не верну!
        «Вот так и надо - возвратить ни польские владения, что прежде были Галичиной и Волынью, я никак не смогу, ни сокрушить Крымского хана, освободив Феодоро, что вроде как моя родовая вотчина тоже. Так что угомонись, льстец, на дешевые провокации не поддаюсь. Хотя уверен, что ты, стервец, «прощупать» мои настроения решил, и не только по гетманскому приказу, но имея собственный шкурнический интерес».
        - Как угодно вашему царскому и королевскому величеству, которого я искренне уважаю и преклоняюсь.
        Мазепа учтиво и почтительно склонил голову. Выходец из православного шляхетства имел отточенные при польском королевском дворе манеры, был очень обходителен, галантен и прекрасно образован. И это мягко сказано - знания впечатляли, и он вызывал симпатию у тех, кто с ним общался. Хорошо знал с десяток языков, и не только главные местные - польский, татарский, украинский или русский говора. Но включая даже такие далекие от здешних краев немецкий, французский и итальянский. Его начитанности Юрий просто поражался, казалось, что генеральный есаул знает чуть ли не все на свете, но только в отведенных временем рамках.
        - Печальное зрелище представляет наш край, Малая Русь, все мое сердце обливается кровью, - Мазепа так красноречиво вздохнул, что на это любой бы «повелся». Вот только Юрий был достаточно просвещен о том змеином клубке, что шевелился и брызгал ядом на все стороны, помещенный под красочную вывеску под названием «Гетманщина».
        Иван Самойлович, по отчеству тоже Самойлович, являлся правителем полунезависимого государства, причем со своим духовным владыкой - митрополитом Антонием, что был экзархом Константинопольского патриархата. Впрочем, такими же экзархатами управляли совершенно лояльные к Юрию митрополиты Мефодий и Агафон.
        Полной самостоятельности Гетманщина просто не могла иметь, поделенная на сферы влияния между Московским царством и Польским королевством. А если учесть еще двух влиятельных игроков - Турцию, что завладела Правобережной частью Гетманщины, и крымского хана, которому наплевать на все соглашения, ибо он рассматривал северного соседа как свои привычные «охотничьи угодья» - то ситуация становилась совсем не радужной, а откровенно унылой, даже тоскливой.
        Самойлович лавировал между разными по векторам силами, крутился как уж под вилами. Тянувшаяся почти столетие борьба с поляками, что вели себя на землях Малой Руси крайне вызывающе, местных жителей принимая за скот, привела к тому, что гетманы стали искать спасительное «лекарство» от «зловредных ляхов и их коварства».
        И когда началась широкомасштабная война «за вольность», а на самом деле за расширение казацкого реестра польской короной, Богдан Хмельницкий в качестве союзника нашел крымского хана, с которым заключил соглашение. Это как раз такой случай, когда само «лекарство» оказалось намного страшнее болезни.
        Потому пришлось обратиться за помощью к единоверцам - православному московскому царству, что имело давние счеты с поляками. Война затянулась на тринадцать лет, и гетманщина попала под влияние и полную опеку Москвы. И сейчас в Киеве воевода боярин Троекуров весил гораздо больше, чем Самойлович, да и сам город уже открыто признавался именно принадлежащим московскому царю. Тот обменял право на владение им у поляков, отдав Речи Посполитой сразу три городка Белой Руси.
        Бояре в Думе о том открыто разговор вели, который сводился к одному вопросу - «а зачем мы тогда воевали?»
        Теперь сам гетман и казацкая старшина сильно насторожились - притязания Москвы их стали пугать не на шутку. Слобожанщина давно под царем находится, и порядки там устанавливает именно Федор Алексеевич со своим боярством. И на самой территории Малороссии власть гетмана ущемляется при каждом удобном случае, и уже забрали возможность вести посольские дела, прямо запретив вести сношения даже с соседями. Да и Приказ по делам Малой Руси учредили, дьяки и подьячие дела там вершат, а не войсковая старшина, чьи права серьезно урезаны.
        «Иван Самойлович о наследственной власти мечтает, семейство у него большое. Дурашка неразумная - кто тебе такое позволит?! Ты московский выдвиженец, с рук царя кормишься, только с московской помощью левобережье удерживаешь, куда буджакская орда с бугскими и очаковскими ногайцами в январе ввалилась для грабежа. И тем самым мне помогла орды, что кочевали по Таврии на ноль помножить.
        То, что сейчас творится на гетманщине до ужаса напоминает ту современную Украину. Полковая старшина стремиться к наследственной власти, причем им это уже удается. Вынужденный лавировать гетман признает этих новоявленных губернаторов, что по совместительству олигархами являются - под себя откупы на горилку, табак и деготь сделали, а также повадились в свой карман часть податей класть.
        На «конституционные права граждан», если высокопарно выражаться современным сленгом, нынешний президент и гарант Державности с губернаторами и олигархами вкупе на все хрен звенящий давно положили и «болт забили». Причем хвала небесам, что нет телевидения Коломойского, да и газет с интернетом тоже нет.
        Может идею подкинуть, типографии ведь есть?!
        Нельзя, эти упыри доморощенные и так в конец охренели. Селянам два дня барщины ввели, а кое-где больше - там монастырская братия старается, что государством в государстве является. Но это еще цветочки, ягодки будут, когда крепостничество утвердиться. А казацкая старшина уже собственных казаков в рабов превратит, а сами российским дворянством станут, титулы из рук императоров получат - не помню, кто и какие конкретно, но то, что им плюшек немало вкусных скормят, то точно.
        Совсем как те, из будущего - с упоением будут служить любому владыке, кто их богатствам гарантии даст!
        Общенародное достояние всячески расхищается и растаскивается по ворам, во всей красе идет «приватизация». Делят как ранговые имения, так и «свободные военные», которые вообще не подлежат раздаче, а являются государственной собственностью.
        Но тут все объяснимо - было ваше, общее, а стало наше, уже сугубо частное и индивидуальное!
        Полковники не желают, чтобы их выбирали казаки, а всячески тянут с этим делом. Пока не навербуют или не подкупят себе сторонников и не уберут несогласных и недовольных.
        Вот такие «свободные выборы» власти! Люстрации на вас нет!
        А президенты каковы, тьфу ты, гетманы наши!
        Дорошенко вылитый «Поросенко» - народ закладывал всем, и ляхам, и туркам, а теперь москалям. Те последние - более не заложит, сидит у царя в почетном плену, допрыгался!
        Зато здесь есть такой же «двух векторный» и «пророссийский» Янукович, что сдал власть американцам. И Самойлович также себя ведет, как приживалка - вроде сел на московский стул плотно, деньги охотно берет, контракты заключает. Но теперь тихо старается одну ягодицу на польское кресло примостить, тайные письмеца королю Яну Собескому шлет с предложениями всяческими, как шлюха клиента заманивает.
        На коленку ему пытается сесть, но скорее на иной орган!
        Хочется и себе власть приобрести, и деткам своим передать по наследству власть и все добро, неправедно нажитое. Ворюга первостатейный, податями и поборами всех обложил!
        А вот еще один кандидат в президенты, тьфу еще раз, в гетманы! Этот будет как наш артист погорелого театра, шутник, однако! Только Мазепа совсем много векторный, с хитрой попой.
        Слишком ушлый, собака, несмотря на свой благообразный вид - вылитый кандидат на «всенародно избранный» пост гетмана!
        Кошевой атаман и люди разные многое про Мазепу рассказали, причем очень нехорошего. Как за осьминогом чернильный шлейф тянется! Такому доверять - собственноручно спиной подставляться, чтобы предателю было удобней в нее острый нож вонзить!
        Нет, моя несчастная родина изменяться никак не желает - что в прошлое глянь, что в настоящее - пожар в борделе!»
        Глава 6
        - Беды Малороссии в том, что старшина наша, во все времена в стороны разные смотрит, покровителя высокого ищет, - осторожно произнес Мазепа, вильнув взглядом. Но гораздо четче и громче произнес следующие слова, как бы подведя черту.
        - То к Москве прислонились, как сейчас, то на ляхов смотреть продолжают, кто с турками призывает дружить. А некоторые из них и вовсе полагаются на крымского хана, слепые глупцы, будто хищный волк откажется овец резать!
        - А народ малороссийский тоже косоглазием страдает?!
        - О нет, государь, население наше в отличие от старшины уже определилось - все помыслы свои уповают на ваше царское и королевское величество, и за здравие ваше каждодневно молятся.
        - Это с чего так?
        Юрий поощрительно улыбнулся, включив «дурачка» - необходимо вывести Мазепу на откровенность, хотя такой соврет, что сморгнет. Уж больно у него репутация скверная - служил королю Яну Казимиру, да сбежал. Женился на вдове, тесть, генеральный обозный, помог сделать карьеру. Подобрал и обогрел Мазепу по его протекции гетман Дорошенко, у которого тот стал ротмистром «надворной» гвардии, а потом генеральным писарем, и во многие делишки грязные влез.
        Так четыре года тому назад захватили запорожцы с Сирко караван с гетманцами, во главе которых Мазепа плыл посланником к крымскому хану, и вез полтора десятка заложников, левобережных казаков. Хотели сгоряча казнить, но отправили к другому гетману, «правильному». Мазепа все рассказал о своем покровители Дорошенко и был обласкан за предательство. Самойлович назначил его вначале воспитателем своих детей, потом присвоил звание «войскового товарища» и совсем недавно пожаловал его весомым чином генерального есаула.
        - Народ понимает не только как хорошо жить, но и где лучше проживать. И выбирает земли вашего царского величества - бегут толпами не только с Правобережья, но и с Левобережья, а еще с моей родной Волыни и Галичины. И с московских владений тоже бегут, и со Слобожанщины, из других мест тоже, как я хорошо знаю.
        Мазепа говорил очень взвешенно, в его голосе не слышалось ни лживого одобрения, ни затаенного порицания.
        - Токмо за прошлый год до тридцати тысяч таких беглецов насчитывалось. Да и невольники, которых вы из татарской неволи освободили, во владениях вашего королевского величества и остались в огромном числе - в родные места мало кто пожелал возвратиться. А говорят еще, что вы, пресветлый государь, их до пятидесяти тысяч за три года освободили. И только зимой этой еще до пятнадцати тысяч несчастных из татарского полона вернули, янычар на Перекопе истребив.
        - Преувеличивают, Иван Степанович, шибко. Зимой этой девять тысяч всего освободили от неволи, да две сотни из них перехода не сдюжили, померли по дороге. А так да - тысяч двадцать всего на этих землях бывших невольников осталось, да готов с кафцами еще пятнадцать привели, да тысяч двадцать христиан в Керчь направили.
        Юрий говорил спокойно, рассказывая об освобожденных христианах. А вот то, что Мазепа пронюхал где-то цифирь о беглых и переселенцах, ему сильно не понравилось, но вида не подал. В прошлом году настоящий вал грянул - прибыло за год столько же народа, сколько за все года вместе взятые. А потому голодно сейчас было на Донбассе, где населения стало чуть больше ста десяти тысяч, да на Боспоре и на Тамани почти сорок тысяч всех жителей собралось.
        Но то видимое многолюдство - на самом деле рабочих рук хронически не хватало. Бездонные кладовые Донбасса и керченская железная руда породили индустриальный бум - оружие требовалось всем покупателям, причем сразу и в большом количестве.
        Население городов росло как на дрожжах - в Керчи двадцать, в Галиче двадцать три, во Владимире больше десяти тысяч народа. По местным меркам мегаполисы. Еще пять городов достигли уровня более трех тысяч жителей каждый, включая приобретенный осенью Азов.
        Сейчас бы везде царил голод, люди стали бы умирать тысячами, если бы не кукуруза, посевы которой занимали две трети пашенной земли. Выручало подсолнечное масло и рыба, которую тоннами вылавливали в Азовском море, солили и коптили впрок, благо соли избыток. Даже сейчас активно велась подводная ловля - возы с замороженной рыбой бесконечной вереницей шли по городам и слободам…
        - Гетман Самойлович приказал караулы везде ставить и в Новую Русь переселенцев и беглецов не пускать. Но казаки своих полковников не слушают, говорят, что все готовы вашему царскому и королевскому величеству служить верой и правдой. А потому людей пропускают, благо по реке Самаре теперь стоят городки и слободы ваши.
        «То же самое в Слобожанщине твориться - караулы казачьи глаза закрывают на происходящее. Особенно сейчас, когда добычей с ними щедро поделились. И в том умысел мой - привязать население верой в «доброго царя», что дает людям «землю и волю». Это подкоп под власть гетмана и ты это не можешь не понимать, хитрец этакий. А еще защита на будущее от московской напасти боярской - когда народ на твоей стороне, то понимаешь, что в случае чего, учинить можно Смуту страшней, чем Стенька Разин устроил со всеми своими атаманами».
        - Полковнику Черниговскому Харченко не понравилось, что закупы его к вам, государь, убежали. И приказал он их сыскать, и живота лишить. И так несколько семей погубили его людишки, что здесь пригрелись, как змея ядовитой гадюкой на груди свернуться может.
        - И кто же эти лиходеи?
        Вопрос Юрий задал небрежным тоном, но в душе все напряглось подобно струне. Погибло несколько семей, грешили на харцизов, поймали и люто казнили несколько шаек. Пытали зверски - но никто из них не сознался в нарочитых убийствах. И самое интересное, что все погибшие семьи следовали как раз из Чернигова.
        Теперь ларчик открылся, и стало очень интересно, почему Мазепа поведал о сих преступлениях, и откуда есаул про них прознал?
        - Гетман приказал мне надзор над землями вашими вершить. И людишки его преданные здесь обретаются, и даже два подьячих из Поместного Приказа вашего, государь. Вот список злодеев этих, я собственноручно имена выписал, и списки с их донесений сделал.
        Мазепа положил несколько листов бумаги на стол и наклонил голову. Юрий быстренько их просмотрел, но мотнул головою, отказавшись от мести - то было бы преждевременно, и даже вредно, если его мысль верна. И решил проверить свою догадку:
        - Для чего вы меня о том известили, Иван Степанович?
        «А ведь он сам идет на вербовку и сдает мне Самойловича, своего благодетеля. Кто-то мне говорил, что Мазепа его продал с потрохами царю, а теперь я вместо него. Решил опередить события? Или сделать ставку на другую «лошадь»? Как все интересно!
        Ведь он сам себя мне подставил. Собственноручные написанные признания дал. Натуральная добровольная вербовка, он прямо напрашивается на мою службу. Но почему он на нее идет, да еще таким образом? Ведь такой шаг неимоверная глупость!»
        - Государь, за вами будущее, вы умный и решительный правитель, - Мазепа неожиданно поднялся из кресла и встал на одно колено перед Юрием, склонив голову. - Я буду служить вашему царскому и королевскому величеству верно и честно!
        - Я принимаю вашу клятву, Иван Степанович. Но лучше вам вернутся к гетману, и ставить меня в известность обо всех его делах и задумках. А также сообщать о том, что будет иметь интерес к моей державе. А милостями своими я вас не обижу, награжу по достоинству. Людишек гетмана я не трону, хотя с убийцами счеты сведут, но то будет выглядеть совершенно правдоподобно, тем паче сейчас, когда мы ждем летом похода турок и татар на наши земли. Гетман вас не заподозрит, что вы присягнули мне.
        Юрий поднял Мазепу с колен и усадил его в кресло. Собственноручно, так сказать, оказал величайшую милость. А сам лихорадочно размышлял над сложившейся ситуацией.
        «Он же всех своих покровителей сдает, прах подери. И царя Петра предал, хотя ему на Евангелие и на кресте поклялся, за что анафеме был предан. Правда, спустя триста лет президент Украины добился снятия сего проклятия, или что-то вроде того, не помню точно. Но все равно не понимаю, почему он так поступил, где логика?!»
        - Ваше царское величество, я привез вам в дар часть моей библиотеки, отобрав самые лучшие книги.
        - А какая вам нравится больше всего, Иван Степанович?
        - Вот эта, - Мазепа положил фолиант в тисненой кожей обложке, а рядом толстую стопочку исписанных листов. И пояснил:
        - Написал сей труд Никола Макиавелли, и назвал его «Государь». Там описал мысли правителя, и как он должен поступать, чтобы держава его становилась могучей, а он сам правил твердо!
        «Странно, я и не знал. Тогда почитаю ее, может там и не дурь написана, а зело полезная вещь», - Юрий раскрыл книгу и огорчился - текст был непонятный и написан латынью.
        - Я сделал перевод сей книги, ваше царское величество, насколько это было возможно в моих скромных силах, - Мазепа поклонился и пододвинул стопку листов. - Прошу не серчать на меня, пресветлый государь, я старался, как только мог…
        Интерлюдия 1
        Керчь
        24 апреля 1679 года
        - В Кафу прибыло пять больших парусных кораблей, на каждом от двадцати пушек и более, а один вообще в полсотни. И галер больших до дюжины снуют безостановочно от Царьграда - на каждой до двухсот янычар привозят, да припас воинский разный. И суда грузы всякие везут - провианта много, да парк осадный, мортиры да пушки.
        Царский джура Семен Бородай остановился - двадцатилетний парень с суровым лицом много чего повидавшего воина, задумался, сцепив крепкие пальцы широких ладоней. К его мнению Волынский всегда прислушивался, прекрасно понимая, что зачастую именно через джуру государь передает ему свои взгляды на ту или иную проблему и способы ее решения. И не учитывать такие предложения было бы чревато последствиями.
        - И что замыслил, боярин?
        Воевода и наместник Боспорский Иван Петрович Волынский задал вопрос, хотя ответ напрашивался сам по себе. Пережив в Керчи осень и зиму, он понял главное - сидя в обороне, неприятеля не победишь. Не совладать с турками, если волю свою не навязать басурманам, нападать на них беспрерывно и урон всяческий наносить, как приказывал государь.
        В самое Рождество, выполняя предварительную договоренность с царем Юрием, Волынский вывел стрелецкие полки из Керчи, и с восьмитысячным войском двинулся спешным маршем на Ак-Монай через весь Керченский полуостров, сумев уничтожить татарские разъезды на подходах к Арабату, достигнув внезапности.
        Всеми силами подошедшие русские напали на осадный корпус османов, что безуспешно стоял перед высокими валами Арабатской крепости. Командовавший турками паша был не в силах решиться на новый штурм укрепрайона, устрашенный опытом трех неудачных попыток, которые закончились тяжелейшими потерями.
        Нападение деблокирующего отряда стало одной неприятностью, но другая обернулась поражением - гарнизон Арабата пошел на вылазку. Атакующие русские взяли турок с двух сторон, крепко ударив всеми полками. И хоть османов вдвое больше по счету было, но победы добились впечатляющей. Гнали разбитое воинство Оттоманской Порты до предместий Кафы, где те и укрылись, найдя спасение за крепкими каменными стенами.
        Победителям достались большие запасы продовольствия, в котором все жители Керчи отчаянную нужду имели, и благодаря им протянули зиму, не сильно голодая. А еще получили порох в трех сотнях бочонков, много свинца в пулях и слитках, сукно и одежду всякую, ружья и пушки с мортирами, и много чего другого.
        Гонцы по Арабатской «стрелке» известие доставили от царя, что галицкие стрельцы с казаками, гетманцами и московской ратью степные кочевья разорили, Перекопом овладели, истребив зимовавших там янычар. Город сожгли, орудия в Сиваше утопили, взяли огромную добычу, что на возах не уместилась. И много невольников из Крыма увели, как освобожденных христиан, так и попавших в плен магометан.
        И только тогда Волынский в полной мере осознал, что значит, когда войну готовят заранее, рассчитывая все приготовления чуть ли не по дням. Ивана Петровича данное открытие ошеломило, и он стал в тщательности выполнять все распоряжения государя, понимая, что многое непонятное сейчас, станет ясным позже.
        И решил воевать с турками и татарами всерьез, постоянно тревожить набегами, всячески причиняя ущерб!
        В начале марта венецианец Брайя вывел пять своих каравелл в море и устроил самую настоящую охоту за турецкими судами, каждый раз приводя в гавань знатную добычу. Всего в Керчь зашла добрая дюжина взятых на абордаж кораблей, из них семь с зерном и кукурузой - больше десяти тысяч пудов на каждом. В Очаков суда эти плыли, армии самого визиря провиант поставляя - теперь янычарам голодовать придется.
        Зато в Керчи стали жить более сытно, да еще половину зерна по Азовскому морю, как только оно ото льда освободилось, в Феодоро сразу перевезли, благо стало «внутренним озером».
        Турки постарались блокировать пролив - от попыток прорваться отказались осенью, потеряв два весельных корабля на заграждении, да одно было расстреляно из береговых пушек. Однако недавний шторм разметал сторожевые османские суда по всему Черному морю.
        Пролив снова оказался свободным, что позволило удачливому венецианцу немедленно выйти в море на очередную «охоту» за османскими «торговцами», что пока плавали без опаски…
        - У нас здесь дюжина калиут, воевода - команды на них как жеребцы стоялые. Невтерпеж им, драки хочется. На привязь возьмут по стругу с «особой миной», и к Кафе направимся вечером. Перед рассветом атакуем османский флот - уничтожим всех минными атаками, кого только сможем. А галеры наши на рейде транспорты абордажем брать станут. Добыча может быть богатой, воевода, если всю до Керчи приведем.
        - А если османы к проливу подойдут, и вход в него закроют? Ты о том помыслил, боярин?
        - Надо рисковать, Иван Петрович, грех такой случай упускать. Погода хорошая встала, день упустим, потом все проклянем!
        - Хорошо, готовься к выходу в море! Вечером на Кафу набег устроишь. Если турки пролив перекроют, то на все воля Божья, поможет Господь православному воинству! Тогда попробуй к Тамани отойти, в Анапе вроде турецких галер пока нет.
        Отпустив царского любимца, Волынский крепко задумался. В том, что турки вскоре предпримут поход на Керчь, Иван Петрович не сомневался - им нужно пролив освобождать. Ибо пока русские на обеих его сторонах, угроза крымскому ханству будет висеть «дамокловым мечом». Да и набеги венецианца Брайи по Черному морю предотвратить невозможно, и с каждым днем ущерб от пиратства будет только расти.
        Так что большое турецкое войско припожалует к лету обязательно - ответную месть вершить султану надобно!
        Вот только везде быть сильными турки никак не может - главная армия под Очаковым стоит, а воевать надо сразу на трех направлениях - на Чигирин и Киев против московских войск и гетманцев, как прошлым летом. Или идти на Галич, против короля Юрия Львовича, либо вначале Боспором овладеть перед этим походом, ибо гораздо легче перевезти пушки и припасы через море, чем через всю степь тащить.
        - Куда басурмане пойдут? Если в Кафу будут прибывать их корабли с янычарами, то по нашу душу!
        Волынский задумался - у него под рукою, не считая Арабатского гарнизона, едва двенадцать тысяч. Из них третья часть либо юнцы, или зрелые мужики со стариками, которые в поле воевать не смогут никак, сил телесных просто не хватит. А из тех восьми тысяч, что готовы выступить против неприятеля в поле, три тысячи московские ратники под командой шотландца-наемника, генерала Патрика Гордона. За прошедшую зиму их всех перевооружили на новые фузеи и хорошо выучили стрелять, и под Арабатом себя хорошо проявили.
        Наместник подошел к окну - лучшее двух этажное здание в городе было отведено под его резиденцию. Захолустный турецкий городок за девять месяцев совершенно преобразился - словно возродился древний и славный Пантикапей, столица канувшего в небытие Боспорского царства. На старинных кладках возводили новые здания в два этажа, в каменоломнях, которые находились рядом с городом, ломали ракушечник.
        Уже осенью дома стали расти, как грибы после дождя - людям ведь где-то зимовать надо, и желательно под крышей, и чтобы печка была. От Кальмиуса плыли дощаники с каменным углем - запасы этого топлива сделаны были изрядные, с расчетом на выплавку железа, для чего завозился уже особый уголь. Обратно суда шли наполненные железной рудой - к ледоставу смогли вывезти сорок тысяч пудов руды, которая залегала везде, буквально под ногами, даже в самом городе. Ее было много на удивление, и шла с окатышами и ракушками.
        Вот и сейчас у пристани стояли три дощаника - с двух выгружали блестящие черные камни угля, заполняя ими возы с упряжками волов, а на одно судно, наоборот, загружали куски железной руды, насыпая с возов деревянные тачки. Живые людские цепочки постоянно передвигались, напоминая наместнику муравейник.
        К зиме поставили первые новые криницы, в дополнение к старым, что возводились тут еще с древности. Металла тогда плавили мало по одной простой причине - местность практически безлесная, а потому древесного угля заготавливали ничтожно мало.
        Волынский не переставал удивляться - к западу от Боспора выжженная солнцем степь, речки пересыхают, колодцев мало. А к востоку земли совсем иные - болотистые, сплошные зеленые кустарники с деревьями, полноводная Кубань расходится рукавами, закрывая вход на Таманский полуостров, везде лиманы и озера. И там значительно теплее, чем в Керчи, хотя это прозвучит странно - но зима наступила на неделю позже.
        Наместник тяжело вздохнул - дел было невпроворот. Каждое утро он старательно обходил город, подмечая недостатки и наказывая нерадивых. Впрочем, последние среди жителей редки - повторное наказание могло закончиться либо посылкой на добычу железной руды, а на такой работе не забалуешься. Или отправкой на Волынь - а там лодырей или преступников вообще опускали под землю рубить горючий камень на куски, что в печах давали сильный жар.
        А еще нужно было смотреть за белением будок над отхожими местами, за тем, чтобы из города вывозили нечистоты, за устройством ям для получения селитры. А еще за порядком и чистотой на улицах, за гаванью и мастерскими, за кузницами. За выплавкой металла, даже за тем, чтобы у жителей вшей не оказалось - требования царя Юрия здесь были самые жесткие, а подьячие Аптекарского Приказа ревностно их выполняли.
        - Надо укрепления сегодня еще осмотреть, да и как редуты возведут правильно без догляда…
        Иван Петрович задумался, и развернул большую карту, на которую раз в неделю наносил все нужные дополнения. Теперь с запада и юга город был отмечен сплошной красной линией, с массой изгибов строившихся укреплений и квадратиками уже готовых редутов. Такие земляные укрепления были для него внове, о подобном и не помышлял раньше. Зато теперь был полностью уверен в том, что на данном рубеже удастся отбиться, благо оборона Арабатской «стрелки» показала все достоинства подобной защиты…
        Глава 7
        - Царские войска снова заняли Чигирин, государь, - Григорий Незамай внимательно посмотрел на спокойное лицо Юрия, и осторожно добавил. - Османские войска пойдут теперь туда снова. Но только после того, как достигнут победы здесь!
        - Чтобы достигнуть полной победы над нами, нужно что-то лишиться важного там, боярин. Османы потеряют все Правобережье, если бросят на нас большую армию! Нельзя быть одинаково сильным везде. Потому турки лишь со второй попытки Чигирин взяли, что сильно недооценили они московитов. А за два прошедших года мы значительно укрепились, как только можно было в наших силах. Выиграли не только время, но значительно увеличили территорию с населением.
        - Опасаюсь, что нам войска хватить не может, государь. Османов двадцать тысяч идет, да татар столько же. А против них мы в поле вывести можем вдвое меньше, даже если вместе с отрядом генерала Бологова посчитаем. А ведь там служивые хуже, чем у нас…
        - А если посчитать гарнизоны всех городов и слобод, донских и запорожских казаков, то у нас больше народа на рать выйдет. Однако воюют не числом, а уменьем. Эту мысль я давно усвоил, как и то, что побеждает всегда тот, кто лучше стреляет, и при этом более собран и дисциплинирован. И окончательно в правильности сего постулата уверился после Перекопа, где мы знаменитых янычар ружейным и пушечным огнем истребили, а они нам никакого урона, почитай, не нанесли.
        Действительно - потери зимой оказались смехотворными, сотня убитых и раненых стрельцов, и то при штурме Ор-Капу, когда замком овладели, где богатства многие скопились - теперь у московитов заказы крупные можно делать. Но запомнилось иное - у янычар была взята почти полутысяча ружей с пулями Нейслера, которыми они пользовались в том сражении, к счастью, из рук вон плохо.
        Юрий усмехнулся - из той жизни он знал, что с турками русские воевали много раз. Войны между ними тянулись чуть ли не бесконечной полосой. Нет, он их не изучал, просто однажды беседовал с одним человеком, что помотался по свету, воюя за деньги. И тот ему сказал твердо, что хорошо обученные «регуляры» всегда бьют «иррегуляров» действуя наступательно, но терпят поражение, если отдают туземцам или повстанцам инициативу, переходя к обороне, причем пассивной.
        - Видишь ли, Григорий, настоящей армии нет ни у турок, ни у царя Федора. Необученная настоящим образом военному делу толпа, толком не вооруженная - вот это и есть их армии. Напором берут и массовостью, наваливаются всем скопом. А если и есть достойное оружие, то его применять толком не умеют. Мы три года тому назад московитам фузеи с коническими пулями передали - и что?! Они только сейчас, получив жестокий урок, зашевелились - и то у нас все необходимое покупают!
        - Но ведь османы взяли Чигирин…
        - Взяли - подлетели сто дятлов к скворечнику, где засели десять скворцов, и принялись долбить стены клювами. А полсотни скворцов только летали рядом, в схватку не шли, но как крыльями махали?! Это разве война?! Подкопы под стены копать, да из пушек по ним день и ночь долбить - большого ума не нужно. Только народа груды положили на растерзанье воронам. А если мы так воевать начнем, то за месяц населения не станет! Просто наша земля обезлюдит!
        Юрий взмахнул огорченно рукою и раскурил сигару, с кривой ухмылкой взирая на висевшую карту, что заняла кусок стены. На ней были изображены красные ромбики слободских редутов и более крупные пятна городских укреплений, вытянувшихся тонкой цепью с севера на юг, от Донца, до устья Кальмиуса и побережья Азовского моря.
        Пятнышки то вытягивались цепочкой, то наоборот, окружали крупные отметины городов, превращая их, если включить воображение, в настоящие укрепрайоны. И было их много - не меньше полусотни, на двести верст расстояния. Но эта цепочка уже не одна - в прошлом году от нее выдвинуты вперед две «грозди» - по Волчьей и Кальчику поставлен десяток слобод, прикрытие стратегического предполья. Без их взятия любое наступление на главную линию обречено с самого начала.
        - Вот смотри, боярин, - Юрий хлопнул ладонью по карте. - Туркам едва хватило ста тысяч войска для блокады одного единственного Чигирина. Линию коммуникации с крепостями на Днепре охранять тоже нужно, иначе подвоз бы прекратился - Сирко с запорожцами не зря нападал на тылы. И провозились османы с гетманской столицей долго.
        Незамай внимательно смотрел за ладонью Юрия, который обвел пальцами вынесенные далеко вперед укрепленные слободы - из набега татарской орды были сделаны определенные выводы.
        - Тут впереди десяток маленьких «чигиринов», которые наскоком просто так не взять. Ведь там кроме сотни ополченцев, в каждом засели по два десятка стрелков с винтовками, и для поддержки целая батарея «единорогов» с прорвой гранат и шрапнелей. И баб с детьми уже нет, мешать воевать не будут. Турки замаются перед каждой осадный парк развертывать, на все лето забот хватит, и то не все слободы наши возьмут.
        Надеюсь, что провозятся!
        Войска и лошадей поить в безводной степи надо, а речушки пересохнут, колодца опустеют. И кормить людей нужно - а припасы через всю степь возить, потому что у нас запасов продовольствия своих мало - до урожая бы дотянуть, все подъели.
        Юрий усмехнулся, постучал пальцами по столешнице, пыхнул сигарой и негромким голосом подвел черту:
        - Бесперспективное дело они затеяли столь малыми силами! Армия османам нужна по численности не меньше, чем та, что под Чигирином собрали, тогда бы одним разом с нами и покончили! Раздавили бы так, что кровушка в разные стороны брызнула.
        - Так они вперед татарскую конницу бросят, у нас разрывов много между слободами, она и войдет в них. И разорят все вокруг, как в прошлый раз. А там и османы подоспеют…
        - Как прошлый раз у нового крымского хана уже не получится - разрывы в линии в основном на балки и овраги приходятся, спуски и подъемы мы заранее испохабили. Нужно время, чтобы их снова исправить и по ним подняться. А мы что на это спокойно смотреть будем?! Не зря ведь всю орудийную прислугу на коней посадили, и выездку зимой начали. У нас полевые войска на несколько групп распределены - реагировать начнут сразу, шрапнелью татарскую конницу засыпать.
        - Тогда через слободы начнут прорываться, даже там где они близко стоят друг к другу!
        - Ты ведь сам там засеки ставил, и препятствия против лошадей устраивал. За полчаса их можно пройти всей ордой?
        - Пара часов нужна, государь.
        - А пять верст ровной степи пройти упряжкам «единорогов» за сколько можно? Полдня ехать, или за полчаса управятся?!
        Юрию нравилось, что Незамай выступает в роли «адвоката дьявола» - на каждый довод приходилось выдвигать контраргумент, и пока успешно. Но Галицкий хорошо знал старую истину, что «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить».
        Да еще есть несколько крайне паршивых штук, о которых нельзя забывать и постоянно помнить. Такие, как «человеческий фактор» - ведь людям свойственно ошибаться, а тем более тупить, либо проявлять лень или безалаберность. И удачу следует воспринимать в расчет, это когда одному повезло, а его противнику не очень, а совсем даже наоборот. И природные явления, что могут подорвать на корню всю логистику, ибо коммуникации есть основа победной кампании. А затяжные дожди все степные проселки могут превратить в знаменитую украинскую грязь, которая по колено. Да и других пакостей уйма, и все их приходится учитывать.
        «Никогда бы не подумал, что штабы на самом деле решают уйму работы во время войны!
        Просто они должны нормально работать, со всей ответственностью. Надо после войны собрать всех тыловиков, что здесь обозными именуются и штабных товарищей, которых есаулами называют - да толковый устав написать с рекомендациями. К обычным воинским школам, стрелецким и пушкарской, где обычных ратников с урядниками готовим, нужно командирскую срочно создавать, а не полагаться на один лишь боевой опыт. «Головную» школу, так сказать. Вот тогда, при централизованном обучении командного состава, прошедшего хорошую выучку рядовыми стрельцами и урядниками, отличные кадры лейтенантов и капитанов получу, то есть хорунжих с сотниками».
        - Урон у нас будет, Грицай, и серьезный - слободы по Кальчику мы все потеряем! И по Волчьей тоже. Но должны выиграть время - дотянуть до осенних дождей. Однако лучше попробовать поджечь степь - тогда туркам и татарам не до веселья станет. И учти, что у нас есть винтовки и полторы сотни «единорогов», а у противника их пока нет!
        - Но османов много - не меньше двадцати тысяч…
        - Это у них только инфантерия, добавь топчи и обозников - тогда вдвое больше будет, или в полтора раза, не меньше. Плюс татары - полсотни тысяч на нас пойдут в мае. Это много, очень много - но они нас сильно недооценили! И разработали неправильный план войны!
        - А как нужно было?
        - На Керчь всеми силами ударить и пролив разблокировать! Ввести флот в Азовское море, высадить десант у Феодоро в тылу нашей оборонительной линии. Снабжать войска исключительно по морю, это куда проще и надежней, чем возить на телегах. А так они решили две задачи выполнить одновременно, забыв, что нельзя быть сильными везде! На одной цели нужно сосредоточиться, и бить по ней кулаком, а не тыкать пальцами.
        Юрий задумался, посмотрел на карту и тяжело вздохнул, в его голосе впервые ощущалась горечь:
        - Однако мою правоту или трагическое заблуждение, только война показать может!
        Интерлюдия 2
        Верхний Кальчик
        26 июня 1679 года
        - В Ратове все замолчало, Павло…
        Сотник Степан Алексеев прислушался еще раз - действительно, пальба уже не разносилась по степи, не звучало рявканье османских пушек. А это говорило только об одном - казачий городок, гораздо хуже укрепленный, чем слобода и с менее многочисленным гарнизоном, отбивался долго, но все же взят янычарами. В участи реестровых запорожцев можно было не сомневаться - во вражеский плен они никогда не сдавались, впрочем, турки их никогда и не брали.
        - Однажды наступит рассвет и мы все купно изопьем последнюю чашу, пан сотник…
        - Ты себя преждевременно не хорони, хорунжий! Мы третью седмицу бьемся, и что? Взяли они нас, Павло?!
        - Нет, батька, кровью только умылись, запах мертвечины кругом стоит не перебиваемый.
        - Вот то-то и оно! А теперь спи, летняя ночь короткая, я хоть пару часов вздремнул, а ты которую ночь глаз почти не смыкаешь.
        - И то ладно, пан сотник, хоть очи сомкну…
        Молодой парень даже не договорил, как тут же уснул, с приоткрытым ртом. А двадцатисемилетний сотник раскурил сигару, благо их запас был изрядный - тютюн сильно перебивал трупный запах, что буквально обволакивал земляные валы крепости. И запас сигар имелся изрядный - с легкой руки государя Юрия Львовича такие скрутки из табачных листьев разошлись по всем его землям, хотя многие служивые этим не баловались. Впрочем, как и он сам до прошлого года, а там пришлось как-то закурить, и потихоньку попривык к запаху зелья.
        И сейчас, попыхивая сигарой, он вспоминал свою прежнюю жизнь, которая раздробилась на три неравных части. Обычный посадский мальчишка, сын бондаря, и сам стал бондарем, пусть подмастерьем - и рухнула прежняя жизнь в одночасье, под кривой саблей татарина, в дыму пожарища родного посада, на улочках которого лежали окровавленные трупы, в которых он признал отца с матерью.
        С арканом на шее поволокли его по степи скорбным путем. По которому до него брели многие десятки, если не сотни тысяч несчастных русских, кого за два века увели в крымскую неволю вышедшие из степи «людоловы». И трудился он на богатого татарина в Гезлеве, причем бондарем - бочки ведь и в Крыму нужны.
        Четыре тягостных года запечатлелись многочисленными шрамами и рубцами от татарских плетей - к невольникам, что не желали менять веру, относились хуже, чем к шелудивым собакам - тех, по крайней мере, не убивали и не истязали.
        И мечтал он все четыре года превратить хозяина в мычащий кусок мяса - и как водится, если чего-то сильно желаешь, то это сбывается. Нагрянул дикий ужас всех «людоловов» - «урус-шайтан», кошевой атаман Иван Сирко с запорожскими казаками. Хозяин сбежать не успел, и был буквально растерзан на куски, причем Степан первым нанес удар кривым бондарским ножом. А заодно прирезал и его сына с женою - за все «хорошее», что творил этот убийца, насильник и истязатель.
        А потом был поход по степи к Перекопу - и он стал стрельцом, получив османский мушкет, тяжелый и с кривым прикладом. Учил его стрелять из него сам Юрий Львович, про которого уже тогда шептались, что он княжеского рода, да и сам кошевой говорил с ним всегда уважительно. Иной был князь, резко от всех отличался. Нет, не исполосованной спиной и лицом, такие были все в неволе, а манерами, другой речью и тонкими пальцами, что никогда не знали тяжелой работы.
        Природным воителем оказался изгой - за несколько дней научил не только заряжать мушкет и стрелять из него, но воевать. И силу свою Степан только тогда осознал, когда увидел, как падают под картечью янычары. А после этого увязался за князем как нитка за иголкой, став стрельцом, одним из трех десятков, что присягнули Юрию Львовичу. И, пожалуй, единственным среди них, кто до сих пор служит в чине сотника, хотя другие уже стали есаулами и полковниками.
        Всю первую зиму сам князь и его боярин Григорий Зерно занимались с ними попеременно, даже грамоте и счету научили. Тяжело давались последние науки, зато Степан стрелял метко, и бегал лучше других. Но потом, с годами, осознал, что лучше бы он учился добре и мимо ушей знания не пропускал. Однако влюбился он тогда в Аленку, бывшую невольницу, что его женой стала - вот в командиры и не вышел. Зато стал отцом двух сыновей, что сами возьмут в руки оружие и станут в одном строю рядом с отцом - иной жизни, кроме военной, Степан для них не видел.
        Однако сам службу нес вполне справно, во все походы ходил, и видел, как быстро преображается пустынный прежде край, как строятся города и слободы. Как люди преклоняются перед Юрием Львовичем, что на самом деле оказался потомком древних королей Руси и христианских царей Крыма, и первым правителем, что наделил людей вольностью и землей, и всегда относился ко всем по справедливости.
        Край наполнялся народом, а войска стрельцами - всех мужчин, кто млад, и кто стар, обязали служить. И то правильно - раз ты вольный, то умей свою свободу с оружием в руках защитить. А потому вскоре стал Степан десятником, или «молодшим» урядником, а потом и «головним», или пятидесятником по старому, что на самом деле четырьмя десятками командовал. А вот путь до хорунжего, единственного помощника сотника, занял два года. Зато после татарского набега сей чин получил, а зимой, после того как снова на Перекопе с янычарами воевал, чином сотника его наградили.
        В начале мая, как народ посевную закончил, «сполох» объявили, что иноземным словом «мобилизация» называется. Из каждого двенадцати стрелецких полков забрали по одной сотне из четырех, самую лучшую. И определили по приграничным крепостям по Кальчику и Волчьей, что были должны на себя первый удар принять.
        Построили крепости за осень, ему досталась в самых верховьях Кальчика, небольшой речушки. Правда, архимандрит со Святой Горы, освятивший часовню, рассказал, что давным-давно называлась эта речка Калкой, и здесь приняли свой последний бой русские князья, сражаясь с татарами. И сводил их к курганам, что Каменными Могилами назывались - там стойко оборонялся киевский князь Мстислав, но подался на лживые посулы ногайцев, сдался и был умучен - на русских положили дощатый помост, на котором сели пировать победители, и так всех умертвили.
        Историю все запомнили накрепко, и когда в конце мая у земляных валов появились татарские всадники с криком «урус сдавайся», то их встретили свинцом. И после этого метко стреляли в каждого врага, кто призывал сдаваться. Да и зачем милости просить у врага служивому, у которого в руках имеется оружие?!
        Чтобы свою свободу на неволю променять?!
        Степан Алексеев надеялся отбиться от османов - гарнизон Верхнего Кальчика был крепкий. Кроме его стрельцов, еще прибыла сотня ополченцев из Владимира, хмурых мужиков, что уголь в шахтах рубили - среди них не было ни стариков, ни юнцов. Просто все вызвались по собственной охоте, прекрасно понимая, на что идут.
        Опору обороны составила батарея из четырех тяжелых «единорогов», с двойным боекомплектом из двух с половиной сотен гранат и шрапнелей на каждый ствол. И плюс три десятка воинов - пластунов, что должны были осуществлять разведку, «охотников» с винтовками, на которые сверху поставлены трубки, да сапер - исправлять повреждения. Прибыли еще лекарь с помощником, да священник отец Феодор, грек, хорошо говорящий и на русских наречиях.
        Всего набралось ровно три сотни служивых, настроенных крайне решительно, а потому налеты татар отразили с легкостью. Зато когда подошло нескончаемое османское воинство, Степан похолодел в душе - крепостицу обложил, по меньшей мере, пятитысячный отряд.
        И потянулись бесконечной чередой дни, всего девятнадцать, но слившиеся воедино. Запомнился второй день - османы дружно пошли на штурм со всех четырех сторон, и были истреблены во множестве, даже до валов не добравшись. Над их головами взрывалась шрапнель, осыпая с неба картечью, ружья и винтовки встретили вековых врагов убийственным огнем. Понеся чудовищные потери, турки в страхе отступили - до глубокой ночи хрипло стонали раненые янычары, а перед самым рассветом навечно смолкли последние умирающие.
        Такое неудачное начало отрезвило турок, они начали разбивать лагерь. Причем на солидном удалении, что свидетельствовало о том, что врагу прекрасно известно расстояние, на которое может забросить шрапнель четверть пудовый «единорог». Вот только в крепости находились полупудовые, что стреляли на полуверсту дальше.
        И средь белого дня накрыли беглым огнем скопище палаток - потери османов оказались еще ужаснее, чем при штурме.
        Целую неделю турки старательно рыли траншеи. Ломанной линией особые окопы, что назывались «сапами». Тихо подбирались к валам каждую ночь, ибо днем «единороги» обстреливали любые группы, которые можно было разглядеть с возвышения.
        На девятый день в крепость полетели бомбы - турки установили мортиры с навесами над ними, предохраняясь тем самым от шрапнели. Тогда «единороги» пустили в ход гранаты весом в двадцать больших гривен - удалось подавить одну батарею, зато другая продолжала досаждать днем и ночью - крепость содрогалась от взрывов.
        Восемь дней тому назад на вылазку по подземному ходу пошли пластуны. В ночи раздались мощные взрывы - мортиры были подорваны. А вернулось обратно всего трое - утром турки выставили семь колов с насаженными на них головами погибших героев.
        На следующий день обстрелы продолжились, не нанеся значительных потерь - на валах находились лишь наблюдатели да «охотники» с винтовками, все остальные отсиживались круглыми сутками в полуподземных казематах. Но люди все же гибли - по двое или трое, война каждодневно собирала свою кровавую жатву.
        Затем последовали два штурма, отраженные уже с большими потерями - погибло в бою или было смертельно ранено почти сорок стрельцов, да еще тридцать стонали и хрипели от ран в госпитале, что развернули в потерне у часовни, где постоянно проводил службы священник, отпевая погибших. И там же отец Феодор вел с уставшими воинами беседы в этот ночной час, когда наступала тишина.
        И приходили его слушать многие…
        Глава 8
        - Верхний Кальчик до сих пор держится, прах подери! Всего три сотни стрельцов и канониров против половины турецкого войска! Это, конечно, не Чигирин, но для турок такая крепость сейчас гораздо хуже трех гетманских столиц вместе взятых!
        Юрий усмехнулся, вот только улыбка больше походила на оскал. Новые земляные крепости начали строиться целым десятком на передовом рубеже с осени прошлого года.
        Устройство простое - вкопать на две трети четыре сруба, что являлись казематами, с бойницами во внутренний двор. Они соединялись между собой потернами - специальными коридорами. И все сооружение обсыпалось толстым слоем земли, шириной в четыре сажени и высотой в одну или полторы, которую выбирали изо рва. Во внутренних углах делали капитальные капониры для «единорогов» - орудия из них могли спокойно обстреливать неприятельские войска с закрытых позиций, также имели прекрасную возможность смести картечью с вала солдат противника, заберись они на него во время приступа.
        Капониров было восемь - они, как и внутренние стенки казематов, с пороховыми погребами, возводились из камня или кирпича, и спокойно выдерживали попадания мортирных бомб. Юрий в свое время познакомился с полевыми укрытиями, верхний накат которых позволял держать 122-х мм снаряд, что гораздо опаснее здешних ядер.
        Внешние углы представляли выдвинутые вперед бастионы для фланкирующего огня, подберись враг к валам вплотную - любой человек, спрыгнувший в ров, немедленно расстреливался ружейным огнем. И более того, по специальным желобам вниз могли скатить бомбу с горящей запальной трубкой и нашпигованную чугунной картечью и тремя фунтами пороха - почти идеальное средство истребления живой силы противника по нынешнему, жестокому и суровому, времени.
        По валу шла круговая траншея, с брустверами по обе стороны и амбразурами в них, защищенная сверху от шрапнельных взрывов. Вообще, стрельцы сейчас массово обучались рытью окопов и строительству полевых укреплений, оценив их по достоинству - проливать кровь, а тем более нести потери от вражеского огня понапрасну, никто не собирался.
        Так что такие крепости взять было необычайно трудно - долбить природные бугры ядрами можно хоть до посинения во втором пришествии. Во время обстрела пудовыми бомбами из тяжелых мортир гарнизон находился в надежных укрытиях. А вот сами осаждающие несли серьезные потери от гранат «единорогов», что накрывали позиции раз за разом.
        Вся местность от валов на расстояние до трехсот саженей превращалась в игру со смертью. «Охотники» находили цели и безжалостно расстреливали из винтовок не только попавших под прицел жертв, но и всех тех, кто пытался их вытащить.
        Все делалось специально, с жестоким расчетом - на нервы солдат всегда действует не вид убитых, а дикие крики раненых товарищей, особенно тех, кому очень нехорошо.
        Турки осадили сразу три таких крепости, с одной провозились десять дней, с другой две недели. Но третья стойко держалась под обстрелами два десятка дней, отбив несколько приступов. Возможно, именно сейчас турки осознали всю бесцельность и бесперспективность возни, и роют подкоп, чтобы заложить под вал мину на сотню пудов пороха.
        Вот тогда все, полный капец!
        Даже если кто и уцелеет после такого подрыва, но только контузии получат такие, что воевать не смогут. Хотя кое-какие меры против этой напасти предприняли заранее, но гарантировать, понятное дело, они ничего не могли - на войне всякое случается.
        Однако весь план кампании строился на выверенном расчете - измотать турецкие войска обороной. И потом перейти в решительное наступление, используя военно-техническое преимущество в виде винтовок и «единорогов», а также новых тактических приемов из будущих войн.
        Татарская конница моталась перед линией укрепленных слобод, пытаясь найти место для прорыва через них. И дважды у крымчаков «получалось» это занятие, и конница втягивалась в заботливо приготовленный для нее «огневой мешок». Понеся ощутимые потери от огня «единорогов», татары резво откатывались - степняки пришли за добычей и умирать просто так, выполняя приказы даже хана, не желали категорически.
        В войне наступила зловещая пауза - теперь стало ясно, что татарско-турецкое войско уже не победит, но может отойти, как в позапрошлом году от Чигирина. Вот только отпускать противника Юрий не собирался, помня сказанный завет одного из полководцев, имя которого запамятовал - «недорубленный лес вырастает». А потому повернувшись к Григорию Зерно, подозвал его к себе.
        - Пора пускать пал, воевода, как ты думаешь?!
        - Ветер на закат, государь, ты прав!
        - Отправь гонцов и выезжай к своей рати. Наступать начнем вечером, когда пламя уйдет. Ногайцы с татарами может, и сбегут, но только османы останутся на Кальчике, им деваться некуда! Возьмем их после пала в клещи и уничтожим, если не сдадутся. А потом начнем воевать всерьез - грех упускать момент, когда у тебя есть, образно говоря, пулеметы, а враги о том не подозревают и точат о камень наконечники копий!
        Юрий усмехнулся, Смалец понимающе кивнул - в свое время ему рассказали, что такое пулемет. Который, понятное дело, в это время не создашь, даже если все ресурсы московского царства привлечь удастся. Просто технологически невозможно, хоть все золото мира собери. Зато сотня нынешних нарезных винтовок, заряжаемых с дула, вполне его заменят в бою.
        - Мехмет-бей, подойди ко мне!
        - Да, мой повелитель и падишах!
        Стоявший на отдалении ногаец резво поспешил к Юрию, и пал ниц, прижавшись к земле. Отучать его от этой привычки Галицкий не стал, хотя она ему лично не нравилась. Но таковы здешние нравы, особенно у степняков, они очень ценят такое высокомерное обращение.
        - Встань, мурза!
        Ногаец поднялся с побледневшим и вытянувшимся лицом - этими словами ему была оказана невероятная честь. Из захудалого бея, попросту главного в роду, его назначили мурзой. Это примерно как лейтенанта в полковники произвести, или дворянина незнатного происхождения княжеским титулом пожаловать.
        Но зимой Мехмет не просто пропустил русские войска и не предупредил соплеменников о нашествии. Нет, его нукеры шли в авангарде, вырезая сторожевые заставы ногайцев, которые не ожидали от них такой подлости и вероломства. Хотя, надо отдать должное, не все степняки его рода пожелали перейти на русскую службу. Вот только сделать ничего не смогли, или не успели - несогласных просто вырезали верные бею воины. Причем проделали это на пиру, повязав всех сторонников и союзников хитроумного Мехмета пролитой кровью.
        Понятно, что оставаться в степи для его ногайцев после таких выкрутасов было смерти подобно - около пяти тысяч народа, включая стариков, женщин и грудных детей переселилось за Кальмиус. Юрий отвел им для кочевий около двух тысяч квадратных верст - восточная часть Феодоро являлась практически пустынной. Там только харцызы по балкам и оврагам прятались, степные разбойники, теперь ставшие легендой здешних краев. Нукеры Мехмета всех отловили за месяц и привезли их головы в дар падишаху - незатейливые нравы царили у степного народа.
        Да и к чему бывшим разбойникам и «людоловам» в соседях самые натуральные бандиты?!
        Юрий снова повернулся к стоящему перед ним Мехмету, согнувшемуся в три погибели. Странно, но он доверял этому ногайцу больше, чем единоверцу Мазепе. Коварен, конечно, но сейчас ему деваться некуда, служить будет верно. Да и открыто перешел на его сторону, усилив конницу шестью сотнями нукеров - а это два полка без малого отличных кавалеристов, их бы только вооружить и снарядить соответственно.
        - Пусть нукеры степь поджигают полосой в тридцать верст в разные стороны отсюда. Факелы у них есть?!
        - Есть, великий падишах, всем дали!
        - Тогда пусть поджигают! А потом вырежем всех османов, если не сдадутся! А ты, мурза, приведешь ко мне на аркане Ибрагим-пашу!
        - Все выполню, великий падишах!
        Мехмет-мурза кланяясь и согнувшись, попятился, отодвинулся так за «крылатого гусара», и резво кинулся к своим нукерам, что сидели на лошадях поодаль. Там все повторилось как под копирку - ногайцы распростерлись ниц, живо соскочив с седел, видимо поразившись величием нового мурзы. Спина одного даже послужила ступенькой, на которую ступил старик, запрыгивая в седло.
        - Надо будет им черные халаты пошить, на них грязь не видна. И «огнестрелом» вооружить, чтобы все видели, что это мои ногайцы. А то белые повязки на рукавах старых и грязных халатов как-то нехорошо выглядят. Еще скажут, что я, их падишах, жадный. Старый мурза мне предан поневоле, ибо бывшие свои его не пощадят, шкуру снимут и на барабан натянут. А молодой бей, его сын, уже полгода в стрельцах служит, причем верно. Так что в виде милости разрешу особую гвардейскую сотню создать - в такие халаты их обряжу, что все степняки с крымчаками от зависти сдохнут.
        Юрий размышлял вслух, посматривая на другой берег Кальмиуса. Там скакали ногайцы, поджигая факелами сухую траву - к прозрачному синему небу поднимались первые черные дымки…
        Интерлюдия 3
        Верхний Кальчик
        26 июня 1679 года
        - Бомбы поджигайте! Желоба выдвигай на склон!
        Османы пошли на штурм сразу с четырех сторон, отчаянно лезли на вал, приставляя лестницы, толпами спрыгивая в ров. Из капониров надрывно гремели два оставшихся «единорога» - и можно было представить, как лихорадочно перерубают бомбардиры медные дистанционные трубки, оставляя короткую палочку всего на одно деление - сто саженей, ближе стрелять гранатой невозможно, слишком велика опасность подрыва в орудийном стволе. А там только на картечь переходить, осыпая чугунными шариками вал, а потом и стволы подрывать - на этот счет был особый приказ.
        - Вываливай!
        Алексеев подхватил руками большую и тяжелую круглую бомбу - даже из мортиры, что походит на огромную ступку, такой не выстрелишь. В ствол она просто не войдет, и к тому же чугунная стенка очень тонкая. Из вставленной пороховой трубки струился дымок - стрелец поджег запал от масляного фитиля, раздув пламя.
        - Пошла!
        Поднатужившись, Степан бросил бомбу на выдвинутый деревянный желоб - через секунду тяжеленный шар покатился вниз, в ревущую толпу янычар, что остервенело, с громкими криками, яростно лезли на невысокий вал, желая вступить с ненавистными гяурами в схватку.
        Внизу ухнуло так, что земля содрогнулась - амбразуру заволокло дымом, перед ней что-то шлепнулось, и Степан увидел оторванную руку - пальцы на кисти сжимались, будто она жила отдельно от человека. А затем прогремело еще пару раз - тряхнуло здорово, надсадно и хрипло завыли раненные турки. Что сейчас творилось внизу, можно только гадать - скатили в ров три мины, а в каждой по четверти пуда пороха.
        - Турки на восходе!!!
        Отчаянный крик рядом мгновенно вызвал подступивший к сердцу холодок. И тут стрелец рванул его за рукав, и Степан живо повернулся к воротному валу. Сами ворота, понятное дело, давно завалены камнями и землей - южная потерна проходила под ними.
        На вершине вала сразу заметил красные одеяния янычар - на первый взгляд, их всего два десятка, но можно не сомневаться, что вскоре будет намного больше. Потому что, как только турки пройдут по главной траншее, они перебьют засевших на бастионах стрелков - те просто не успеют перезарядить свои ружья.
        Рядом раздались выстрелы - несколько стрельцов уже повернулись в траншее, и принялись палить по врагу на южном валу, перезаряжая с хриплыми матами фузеи. Несколько торжествующих османов свалилось на землю, но тут из нижнего капонира ухнул единорог. Сноп ближней картечи буквально смел добрый десяток турок, но их число за несколько секунд утроилось на глазах.
        Часть османов скатилась по внутренней лестнице во двор - лучше бы они этого не делали, так как там нашли собственную скорую погибель. Из бойниц казематов торчали ружья, выплескивая клубы дыма и языки пламени - свинцовые пули поражали живые человеческие тела, делая их мертвыми. Промаха с дистанции в тридцать саженей никто из стрельцов никогда не делал даже из сотни выстрелов.
        Захват одного вала, даже двух, ничего не означал - можно было продолжать борьбу, были бы только стрельцы и боеприпасы. Но если последнего хватало, то с людьми стало совсем плохо. Вряд ли в крепости осталось больше сотни защитников, и то в большинстве своем раненых, но еще воюющих - сдаваться на милость победителя никто не собирался.
        За два десятка дней люди вымотались, с землистыми лицами и красными от недосыпания и пыли глазами, оглохшие от постоянной канонады. Но они дрались отчаянно, до последнего патрона в газырях.
        - Турки на полдне!!!
        Степан не смог посмотреть вправо, как рядом с ним в траншею спрыгнули несколько янычар, перемазанных кровью с ног до головы. Сотник успел выхватить из открытой кобуры пистоль и взвести замок. Турок рубанул ятаганом стоящего рядом стрельца, тот словно на учениях выставил ствол. Отвел клинок в сторону и воткнул штык в грудь янычара. Однако другой басурманин уже рубанул сверху вниз, лицо русского парня было надвое рассечено - удар оказался убийственно страшным.
        Сотник выстрелил прямо в оскаленный рот торжествующего победителя - тот рухнул вниз, под затылком кость черепа превратилась в кровавую кашу, пистоль ведь нарезной, пуля в нем гораздо тяжелее.
        - Всем уходить в потерну! Слушать приказ! Уходить в потерну по одному с крайних! Прикрываем друг друга, стрельцы!
        Сотник отдал приказ от безнадежности - если враг на двух валах закрепился, то другие два участка траншеи возьмет вскорости. Шансов отбиться от врага никаких - их сомнут наверху, ведь приступ продолжается, турки продолжают лезть на валы со всех сторон. Нужно принимать решение, по крайней мере, борьба затянется.
        Степан отер лицо изорванным рукавом кафтана - моргнул. Нет, не показалось - на восходе тянулась протяженная дымчатая полоса.
        - От Кальмиуса наши пал пустили!
        Рядом раздался звонкий крик, и на Степана нахлынуло чувство ликующей радости, от которого он закричал:
        - Уходить всем в потерну, государь с войсками к вечеру по пепелищу подойдет на выручку! Отстреливаемся и уходим!
        Сотник лихорадочно зарядил пистоль, потом фузею, примкнул штык - у него не будет возможности для перезарядки оружия. И стал пятиться к угловому бастиону - туда выходила лестница из потерны. Таких было четыре, но только по этой еще можно безопасно опуститься вниз, к спасительным казематам и там дальше держать оборону.
        Османам ведь придется повозиться - вырыть на валу колодец и провести вниз подкоп, чтобы заложить мину. А это не так просто - из казематов ведь будут стрелять, причем «единорог» может жахнуть гранатой. До ночи продержаться запросто - а там начнется игра со смертью.
        Причем гибель грозила отнюдь не от подведенных на крышу казематов мин - можно услышать подкоп и уйти по потерне в соседний каземат. Туркам надо провести не меньше четырех подрывов, чтобы сопротивление окончательно прекратилось - а на это нужно время, причем длительное, которого у них уже просто нет.
        Огненный пал подойдет через несколько часов и тут все накроет погибельным дымом и смрадом, в котором задохнутся многие. И в первую очередь сами осаждающие, если не поторопятся уйти на правый берег Кальчика. Через реку пламя не перекинется, зато на долгие часы турецкий лагерь накроет дымный вал, пусть не такой плотный, как здесь - но дышать людям будет крайне трудно, да и животина взбесится.
        - Отходим, стрельцы, живо отходим!
        Сотник встал у проема лестницы, что вела в потерну. По деревянным ступеням уходили вниз мимо него стрельцы, многих раненых тащили на себе сослуживцы. Но как мало их было живых защитников крепости - Степан насчитал едва три десятка. Последние из уходивших подожгли запалы на бомбах, и под прикрытием выстрелов бросились к лестнице. Степан пропустил их мимо себя - выпалил в проворного турка, что первым подбежал к лазу и буквально скатился вниз. Крепкие руки подхватили сотника и втянули вовнутрь, с лязгом закрылась толстая, сбитая из плах дверь, обитая для крепости железными полосами.
        И тут громыхнуло…
        - Был на моей родине в Элладе в древности народ, по имени своего города именовались они спартанцами. Двадцать веков прошло с лишним, как жители Спарты отказались признать власть персидского царя, что двинул на них огромное войско. Знаете ли вы персов, дети мои?!
        - Лет десять назад дрались с ними на Хвалынском море. На схватку крепкие они, но перетопили мы весь флот басурманский.
        Степан только хмыкнул - из короткой реплики явствовало, что стрелец из тех «голутвенных казаков», что с атаманом Стенькой Разиным ходил в поход за «зипунами» - разбойничали, короче.
        - Вот царь персидский и отправил к ним послов, потребовал «земли и воды». Вроде как дани и подчинения полного.
        - Ага, завсегда оно так - вначале землю требуют, потом в холопство обращают. Одни нравы!
        - Но спартанцы послов в колодец побросали, сказав, что там они найдут много воды и земли!
        - Лихо!
        - Молодцы!
        - Батюшка, ты продолжай!
        Степан прикрыл глаза - дышать было плохо, дым просачивался сквозь щели двери, хотя их заткнули мокрыми тряпками. Война в крепости давно прекратилась - уцелевшие защитники засели в казематах и потернах, спасаясь от губительного дыма. И было бы совсем худо, но отец Феофан либо молился, приобщая всех, или рассказывал разные поучительные истории, приободряя стрельцов.
        - И вышли на поле боя всего триста спартанцев, но позицию хорошую выбрали, загородив проход в Фермопилах - слева отвесные горы, справа обрыв крутой в море. Посмотрели на них персы и изумились - три сотни вышли против ста тысяч на битву. Потребовали сдать оружие и получили короткий ответ - «приди и возьми». Стали пугать - наши стрелы и копья закроют от вас солнце. А царь Леонид, вождь спартанцев ответил им так - «хорошо, тогда будем сражаться в тени!»
        - Надо же - «приди и возьми»!
        - Коротко послали! Как мы ногайцев!
        - Молодцы!
        - А дальше что было, батюшка?!
        В наступившей тишине прозвучал голос священника - дышать было тяжело, но он говорил спокойно:
        - Спартанцы семь дней отражали атаки. Нашелся предатель - провел персов через горы, и ударили они в тыл. Погибли все воины вместе с царем, но не отступили. Им памятник установили на месте гибели, написав - «о путник, поведай всем, что мы здесь погибли, защитив народ свой и клятве не изменили». Может быть, и не так написано, сам я не видел, из рассказа помню. Говорю, же две тысячи лет тому назад они погибли!
        - Доблестные воины, не испугались…
        - Честь им и хвала!
        - А вы чем хуже, дети мои?! Вас тоже три сотни всего было - но три седмицы вместо одной дрались против всего басурманского воинства! И не отступили, и не сдались, и честь свою не запятнали изменой или трусостью, присягу своему царю исполнили! Однако, дети мои, идти я должен к страждущим, утешение им дать, ибо лекари только раны телесные врачуют, а мне о душах побеспокоится надо!
        - А ведь так и есть, нас ведь триста тоже, - послышался в темноте потрясенный голос, но другой стрелец спросил, с какой-то непонятной злостью в голосе:
        - Батюшка, а если турки в каземат с ранеными ворвались бы, пощадили бы они вас за смирение?!
        - А я и не отдам им детей своих на растерзание. Помолились бы все, отпустил грехи, да прочел отходную. И поднес горящий фитиль - у меня там три бочонка пороха на такую беду припасено…
        Глава 9
        - Вот и окончена война, - Юрий внимательно посмотрел на огромный османский лагерь - не меньше Галича размерами, все заставлено повозками, шатрами, палатками. Тысячи лошадей, волов и даже верблюдов, как павших от пала и обстрела, так уже притихших, после всего того безобразия, что его войска тут учинили.
        Пустив пал, стрельцы с казаками и ногайцами Мехмета сразу двинулись следом, по еще горячему пеплу. Впрочем, идти было недалеко, тридцать с небольшим лишком верст не расстояние по большому счету, османы толком опомниться не успели, как на них навалилось двадцатитысячное русское войско.
        Разгром был полный - сопротивление сломлено массированным артиллерийским огнем, попытки прорыва янычар отражены ружейными залпами. Впрочем, большую часть османского воинства составляли не эти оголтелые фанатики, а, к несказанному удивлению Юрия, православные люди - валахи, греки, молдаване, сербы и болгары. Так что с ними, особенно с последними двумя народностями, удалось быстро договориться. После истребления янычар они наотрез отказались драться с единоверцами.
        Так что командующему этим разно-племенным воинством Ибрагиму-паше по прозвищу «Шайтан» пришлось сдаваться. И сейчас старик стоял перед ним на коленях, склонив седую голову в степную пыль.
        - Поставьте его на ноги, - негромко приказал Галицкий, и два стрельца его гвардии, подхватив пленного за руки, живо подняли турка. Юрий подошел вплотную, взял пальцами за подбородок и поднял голову - на него смотрели белесые глаза, давно похоронившего себя живым старика. Однако жалости и почтения к сединам в душе, как раньше, не появилось. Теперь мир в его глазах давно стал иным - есть свои, но чужих гораздо больше. Первых нужно всячески оберегать, а вторых беспощадно уничтожать, если с ними нельзя договориться.
        - Я тебя отправлю к султану, старик, и ты усядешься на кол.
        - На все воля Аллаха…
        - Кисмет, я понимаю. Но могу тебя немного утешить - рядом с тобой на кол усадят и визиря. Я думал, что против меня воюют люди дальновидные, но они оказались тупицами. Ты зачем через степь полез на линию крепостей, старый дурак?! Ты что не понимал, что сам залез в ловушку, из которой тебе не выбраться?! Но ты сделал гораздо хуже - ты погубил не только свое войско, сын самого тупого ишака и ослиный помет!
        Юрий провоцировал старика руганью, стараясь правильно выговаривать турецкие слова, но тот стоял совсем безучастно, никак не реагируя на грязные оскорбления.
        «Крепкий старикан, таких стоит уважать. А потому он мои слова передаст в точности, не испугается - живому мертвецу смерть уже не страшна. Пусть не надолго, но османы будут введены в заблуждение касательно моих планов, а тем самым я снова выиграю время - а каждый день работает исключительно в мою пользу».
        - Этим летом я разорю Крым до основания, оставлю только пепелище - то будет месть за мою жену, которую татары предательски убили. Так что смерть за смерть! И ты увидишь все собственными глазами, старик, а потом с горестным известием отправишься к султану.
        Юрий убрал пальцы и турок опустил голову. Тем лучше - он не увидит его глаз, старые люди могут замечать разные мелочи, по которым сделают верные выводы - но тем лучше.
        - Каплан-паша пошел походом на Керчь - и мы туда отправимся со всем войском. Азовское море мое, и там только одни корабли - мои! Так что через месяц никто не помешает мне истребить оба ваших воинства, разорить Крым и двинуться через Перекоп на Очаков. Думаю, визирю очень понравится уничтожение еще одной османской армии, что окажется между молотом и наковальней - Чигирин уже вернули себе московиты.
        - Зачем ты мне рассказываешь о своих планах, царь Юрий?
        - А чтобы ты поведал султану, что я выполняю их в точности.
        - Ты настолько самоуверен, что ты все выполнишь? Повелитель правоверных отправит сюда огромную армию…
        - Которую, я здесь и закопаю, - Юрий жестко осадил старика. - Причем, овраги трупами заложу и курганы над ними насыплю. И буду водить на них ваших посланников каждый раз, когда твоему султану в очередной раз захочется меня напугать. К чему пустые угрозы, старик, если вы их исполнить не в состоянии?! Я тебе скажу другое - ты уверен, что видел всю мою армию?! И точно знаешь, что у меня нет иного оружия чем-то, с помощью которого истребили твое воинство?!
        - Даже если это так, то султан отправит вдвое большую армию, чем та, которая была под Чигирином в прошлом году…
        - И потеряет владения под ударами цезарцев и поляков. Они ведь только и ждут, когда Оттоманская Порта ослабнет в войне со мною и московитами. Шакалы ждут своего часа, чтобы вцепиться израненному в схватке с медведем льву в глотку. А война со мной для османов выйдет тяжкой, причем, в конечном итоге вы потеряете все, что приобрели с невероятным трудом. Как овладели Чигирином и снова потеряли его - московиты дождались момента и вошли на Правобережье.
        И такого же случая ожидают поляки с цезарцами и венецианцами - они мне шлют порох и свинец, дают золото, моими кораблями командуют моряки, посланные дожем. Так кому выгодна эта война - туркам или мне?! Или кому-то другому?!
        - Зачем ты мне это говоришь?!
        - А потому сказал, что я в точности в таком же положении - мои войска могут победить любого противника! И вас в том числе - чтобы вы убедились в том, достаточно показать те ружья и пушки, которых еще не видели на поле боя. И поверь - они у меня есть!
        - Я знаю - ты говоришь сейчас правду.
        - Я потомок королей Галиции и Людомирии, земель захваченных ляхами! Мои предки правили в Феодоро и Готии - которые, захватили вы, турки, двести лет тому назад. И возвратить наследство - мое полное право! Как и обменять его на что-то достойное!
        Юрий остановился, и медленно закурил сигару - фитиль тут же раздул слуга, подбежавший к нему по жесту. Паузу сделал намеренной, он хотел, чтобы сказанные им слова накрепко отложились в памяти старого турка, а для того нужно привлечь внимание к пустяку.
        - Мои союзники московиты сейчас оказывают мне любую помощь - а я чеканю у себя для них их деньги. Бояре хотят, чтобы мы обескровили друг друга в этой войне, а они пришли и захватили все, что под руку попадется. Хочешь пример? Царь подминает под себя обе стороны Днепра, и в этом году получил знатный выигрыш - вернул себе Чигирин. Разве не так, Ибрагим-паша, или ты этого не заметил?!
        - Почему же, царь Юрий, я стар, но пока не слеп.
        - А у меня хорошая память - я запомнил пытки, которым меня подвергли в Москве, и всегда плачу достойно по таким старым счетам. Однако начать войну смогу только тогда, когда Оттоманская Порта начнет сражаться с цезарцами и поляками - те выступят совместно.
        - Верни все то, что захватил с помощью своего нечестивого оружия, и повелитель правоверных удостоит тебя мира.
        - Про нечестивое оружие говорят всегда те, кто был крепко побит им. А если ты побил врага, то оружие очень даже полезное и достойно восхваления на всех площадях!
        Юрий искренне расхохотался - пассаж старого османа был по-детски наивен. Но только на первый взгляд!
        - Верните мне захваченные земли моего наследства в Крыму - и я забуду все обиды. Вернее, признайте за мной то, что я заберу силой в течение месяца - я говорю о Готии. И тогда не будет смысла продолжать войну дальше - главные мои интересы на севере, а на юге ноги упираются в волны. А крымский хан пусть остается вашим данником - мы договоримся - ему степи, мне горы!
        - Визирь Кара-Мустафа на такое никогда не пойдет!
        - Так кто с побежденными разговаривать будет?! Будет другой визирь - и если он не внемлет доводам - причем не словесным, то предъявим свои аргументы следующему визирю - и с каждым годом повелитель правоверных будет что-то терять. Отщипнут свое цезарцы, венецианцы, поляки, венгры, московиты. Видите, как много у Порты врагов?! Хотите и меня к их числу добавить?! Так я не против - в такой кампании всегда есть чем поживиться, если к твоим доводам не прислушиваются!
        Глава 10
        - Здесь совсем иные люди, Смалец, чем в моем бывшем времени. Я только сейчас понял фразу - на миру и смерть красна. На миру - то есть в глазах окружавших человека людей. Здесь огромная ценность семья и род, вера и традиции. И воля - именно как возможность жить ради себя, своих близких, а не в угоду барину или пану.
        Юрий задумался, налил в стакан из массивной прозрачной бутылки, что по нынешним временам представляла нешуточную ценность, крепкой настойки на терне и пахучих степных травах. Жахнул душистую жидкость одним глотком, как в былые времена, раскурил сигару - дым пополз в распахнутое настежь окно - на нынешних кораблях до иллюминаторов еще не додумались, да и не нужны они в корме галеаса, где стоит большая надстройка. Единственное помещение, где вполне сносные условия обитания, даже собственный гальюн есть.
        - Будь здрав, государь, - Смалец опрокинул немалый стакан горилки, налив себе из точно такой же бутылки, где в прозрачной жидкости плавал длинный красный стручок перца. Чуть скривился, закусил кусочком сала. А вот бутыль со стаканом в поставец сунул, как и Юрий - тяжелый корабль качался от мерных взмахов гребцов, а терять драгоценную посуду как-то не хотелось, ведь любому стеклу свойственно разбиваться при падении.
        Оставшись вдвоем, они решили по старой памяти отметить четыре года с первого дня знакомства, которое давно переросло не просто в крепкую дружбу - стали единомышленниками.
        - Я даже не понимал поначалу, что поселив вместе людей, которые друг другу совершенно разные, они сами найдут и внедрят правила общения и механизмы взаимодействия…
        - Эко ты завернул, государь. Тут все намного проще - купно и общинно жить проще, а люди нуждаются в помощи друг друга. Они на Новой Руси новые семьи обрели, и в рода сплотились - пусть не кровные, но по ремеслу. Ты смотри как в Галиче и других городах живут - тут кузнечная слобода, тут мануфактурные, там стекольщики, а за озером гончары и кирпичники. Про оружейников я вообще не говорю - ты для них батька и отец родной, как и для всего народа, впрочем.
        Смалец хмыкнул, взял свежий зеленый лучок, посмотрел на заставленный блюдами стол, и выбрал отварную, молодую картошку. Захрустел с аппетитом так, что Юрий прицелился вилкой на кусок жареной белужины - такая рыба водилась в Азовском море и на Дону в изобилии, это в его времени стала чрезвычайной редкостью, реликтом на грани вымирания.
        - Будем здравы, боярин, - по стаканам разлита горячительная жидкость, что тут же исчезла. Снова задымились сигары - Смалец сам перешел на них, отказавшись от доброй казацкой люльки.
        - Ты людям не только землю и волю дал, Юрий Львович, ты им оружие вручил, чтобы они могли защитить тобой дарованное. Они казаками по духу стали, вот только отличие одно - ты для них царь, а не выборный атаман, коего за грехи можно в мешок и в воду.
        Воля у наших людей есть - но нет вольницы!
        И это хорошо - у нас теперь никогда не будет голытьбы, что только гулять может - все работают на благо державы. А, значит, на общину, на мир - и ответно защиту получают.
        Смалец задумался на минуту, раскуривая сигару, пыхнул дымком и строгим тоном закончил:
        - По нраву мне с самого начала многое показалось, по душе пришлось. Земской Собор осенью собрать нужно. Дело важное. Люди тебя поддержат, и любое решение, что всей «землею» примут, в жизнь воплощено будет. А кто супротив всей земли выступить похочет - раздавим!
        «Раздавят, какие сомнения могут быть. Странное у меня государство вышло - по устройству на запорожцев и донцов походит - видимо сама жизнь на краю «Дикого Поля» свободных людей требует. С низовым самоуправлением похоже на казачьи порядки - выборные старейшины, старосты и «головы» всеми мирскими делами управляют. Налоги со всех сами собирают, причем честно - доходы ведь у всех на виду, как тут утаишь. Призрение убогим и вдовам оказывают, а судей выбирают по честности их. Все правильно, так и надо - люди устройство по себе подгоняют, так как нужно, чтобы порядок везде был и справедливость.
        А вот с военной структурой - шалишь!
        Никакой вольницы я тут не допущу - командный состав выбирать прямой путь в пропасть анархии. Потому казачьи области и были подчинены царями со временем, и там им быстро «выборность» офицерского состава прикончили, насколько я помню прошлое. Запорожцев так вообще приструнили, на Кубань переселили. Донцы повоевали с Москвой, да присмирели, сами под царскую руку попросились. Сейчас они соображать начали, выбирая между боярами и мною, ставку на меня уже сделали.
        Надо только продумать, чтобы новых бояр не появилось - может быть нужно этот чин за личные заслуги каждого человека давать, не по происхождению и богатству?!
        Олигархов ведь взращивать опасно - они всю страну под себя подминают. А потому их мотыгой гасить надо в зародыше, чтобы не тявкали! И сделать ставку только на служивых - тянешь лямку и не боишься кровь за страну пролить, так возглавляй дела государственные и неси ответственность, а если паразитировать у власти хочешь, то таких давить сразу надо, отсекать еще на подходе.
        Тот же Смалец первый помощник, но деревенек и землицы не просит, против крепостничества яростно выступает, на поле боя первый, командует толково. Но я его давно знаю, других многих тоже - но число жителей растет непрерывно, как тут за всеми уследишь?!
        Ставку надо делать на армию - это основа общества, в котором каждый обязан воевать и защищать державу, проливать за нее кровь, и если надо, то отдать жизнь!
        Это и есть фильтр, что отсеивает людей на достойных и тех, кому доверять нельзя. Перед смертью все качества проявляются, и шелупонь всякая сразу сквозь сито проскочит как песок, останутся камни. Так-так, а ведь все верно - от глаз товарищей поганцы не спрячутся, они как на ладони и выбор будет падать на достойных.
        А как это сделать?! Как?!»
        Юрий задумался, лихорадочно прокручивая мысли в голове. Он даже не видел, как внимательно на него смотрит Смалец - тот давно понял, что когда государь неожиданно замолчал и смотрит с отсутствующим взглядом, будто ничего не видит, то лучше притаится и дышать через раз, чтобы с мысли не сбить неосторожным словом или движением.
        - Надумал я, боярин, воинов моих самых достойных особой наградой отметить. Подвиг тех стрельцов, что крепость Верхний Кальчик удержали - в памяти остаться должен. Всем, и живым и мертвым, жалую особый знак, что под газырями носиться должен - прикажу его из серебра начеканить. Как там их священник сказал - «стояли насмерть как триста спартанцев»?! Что ж - подвиг древних я знаю - фильм смотрел. Трусов у них ни одного не было - так что достойны все этой награды!
        Юрий задумался - но кроме этих героев есть и другие, чьи заслуги отметить нужно обязательно. И тут его озарило - «так ведь это и станет фильтром, что позволит выявить самых достойных - я ошибиться смогу, но народ гниль интуицией чует!»
        - Учреждаю наградной знак, боярин! В виде креста, в золоте и серебре, двух степеней. Нет, трех - еще будет знак с золотым медальоном в центре и лучами креста из серебра - то будет вторая степень награды. На ленте красной - символе пролитой крови. Сей знак только за храбрость на поле боя даваться будет, за мужество и доблесть, за умение воинское, с помощью которого враг разбит был!
        И назову его в честь архангела Михаила, что мечом своим веру христианскую защищает. Да будет так, нынче прикажу начеканить триста серебряных крестов! И награды эти получат также и те воины, кто в прошлых походах отличился, чьи имена на слуху у многих были, когда доблесть с умением при победах славили!
        Юрий радостно потер руки и тут же решил отметить удачно пришедшую в голову мысль. Налил настойку в стакан, а воодушевившийся Смалец щедро плеснул себе горилки. Выпили дружно, и Юрий, не желая потерять мысль, тут же продолжил излагать мысль:
        - Эксперимент проведем. На «спартанцев» сразу выделю сорок крестов - пусть сами решают, кто достоин из них наград более всего. У тех кто креста не получит, обид не будет - кавалеров определить по большинству поданных голосов. Могут отметить только десять главных героев, ну, или двадцать, а дальше бросить жребий среди отличившихся, отведя менее достойных. Пожалуй, так даже лучше. И выбор народа будет, и также глас Божий - он укажет на того, за кого белый камень выпал. Или картечь всыпать - одни в белой краске, другие синим покрасить.
        Юрий улыбнулся, мысль ему понравилась, и он стал по своему обыкновению ее развивать:
        - В остальные полки дам по двадцать крестов - пусть отметят заслуженных по прошлым походам вплоть до сотника. Сами отберут достойных - будет больше число - первые десять получат по приговору, а остальной десяток крестов распределит судьба - нужно метнуть жребий.
        А потом соберу только кавалеров ордена - от урядников до сотников и попрошу их выбрать двадцать самых заслуженных есаулов, полковников и воевод. Будет больше - за них потянут жребий, а я всем награды вручать буду. Выбор за воинами, но только из моих рук ордена получать будут, и грамоту с подписью. Ты как, одобряешь?!
        - Еще как, государь! Объявить о том всем нужно!
        - Объявим, конечно, - Юрий потер ладони и налил себе настойки. - А теперь выпьем, воевода еще раз! За фильтр…
        Глава 11
        «Единороги» громко рявкали, отправляя в турецкие корабли гранату за гранатой. Десять взрывающихся «приветов» дополнялись еще двумя калеными шарами - у каждого из орудий стояли по две дымящихся жаровни, в которых до алого цвета доводились ядра.
        - Напрасный перевод боекомплекта, - Юрий пробормотал себе под нос, наблюдая за последними лодками, что отвалили от берега и направились к стоящим на якорях кораблям. По беглецам стреляли из винтовок, и было видно, что некоторые «счастливцы» превращаются в мертвецов, падая в воду из переполненных лодок.
        Сражение за Керчь закончилось полным разгромом экспедиционного турецкого корпуса Каплан-паши. Все же противостоять массированному артиллерийскому и ружейному огню турки еще не умели. Пока не смогли, но старались найти противоядие.
        Вот только времени у них не было, да и высадка пяти тысячного отряда в тылу сыграла свою роль - стиснутые с двух сторон османы сопротивлялись с бешеным отчаянием обреченных до позднего вечера. Но после разгрома западной группировки, дрогнули главные силы Каплан-паши, что осаждали Керчь с юга. Османское воинство стало поспешно отходить к бухте, где в будущие времена должен появиться порт Камыш-Бурун.
        Их преследовали, всячески досаждая орудийным огнем, не жалея гранат и шрапнели - скопление людей на открытой местности привело к чудовищным потерям. Впавшие в отчаяние турки бросались в воду, стремясь доплыть до столь близких кораблей, палубы которых сулили несчастным спасение. Набивались в лодки так, что когда те отваливали от берега, то чуть не зачерпывали бортами воду, как поварешка в кастрюле с супом. Но средств для спасения жутко не хватало, к тому же многие суда разрушены близкими разрывами гранат.
        Османские гребные корабли также включились в перевозку, однако две калиуты были сильно повреждены - одна выбросилась на мель чадящим костром, другая завалилась у самой косы, затонув. Большие корабли, непонятно как должны называться такие на взгляд Юрия, пытались помочь эвакуации. С них гремели пушки, не переставая, борта покрывались белыми клубами дыма. Вот только пользы от этого было не просто немного, а ничтожно мало. Попасть ядром в стрельца на расстоянии с версту - из разряда немыслимой случайности. А «единороги» стреляли на пределе собственной дальности в тысячу саженей, или две версты.
        «В этом году надо брать все возможное, в следующем грянет настоящая война, для нас, уже не вероятно, а возможно, убийственная. Потому что любым количеством всегда можно перебить качество, особенно когда двинут стотысячную армию.
        Пока мы побеждаем за счет обычной дальности стрельбы - винтовок еще немного, три тысячи стволов играют свою роль в локальных боях и сражениях, таких как это. Но при столкновении с огромной армией придется туго - турки не дураки, у них уже есть пуля Нейслера и шрапнель, и как только они наладят производство, то мы начнем умываться юшкой. Просто количественные показатели станут не в нашу пользу - если шапками не закидают сразу, то бесконечным напором дожмут.
        Вначале возьмут Керчь и Тмутаракань, откроют для себя вход в Азовское море. Это произойдет либо этой осенью, что не так вероятно - им потребуется время, чтобы переварить два разгрома. Скорее в следующем году выбьют «боспорскую пробку». Заведут свой флот в Азовское море, зажав наши корабли в Донском лимане у Таган-Рога. За зиму накопят резервы, обучат и вооружат солдат, и запасы создадут под это дело. Так что через год проведут десантную операцию - снабжать войска на кораблях намного лучше и проще, чем возить через степь на телегах.
        Самое хреновое это то, что высадка будет в тылы нашей укрепленной линии, как раз в угодьях Мехмета. Да, там мелководье - мы с них крови попьем, но армия будет порядком обескровлена при обороне Керчи. Да, казаки придут на помощь, возможно и сбросим турок в море, но потери будут жуткие, абсолютно неприемлемые. Тогда все…
        Так, а ведь попали - турок горит!»
        Юрий отвлекся от размышлений - турецкий корабль действительно горел. Черные дымки вырывались через открытые орудийные порты. Над палубой появились пляшущие языки алого пламени.
        - Видимо, каленым ядром в боезапас засадили, вон, как весело горит! А ведь турки отваливают, поднимают паруса - они что, своих на берегу бросают?! Да, похоже! Я бы на месте султана, капудан-пашу за такую трусость на кол бы посадил, впрочем, от судьбы ему не уйти, у османов это норма. Горячие люди - если первую атаку отбить, и самим в наступление перейти, то в бегство обращаются сразу, да так что не угонишься, что на суше, и выходит, и на море! Не самураи!
        Турецкие корабли уходили в пролив, кроме двух - один горел, с него прыгали люди в воду. Их подбирали на калиуту. А второй было пошел вперед, но резко вильнул в сторону и вылетел на косу - видимо, получил повреждение руля. Теперь команда покидала обреченный корабль, к нему поспешили сразу две галеры. В самой бухте из-под воды торчали несколько мачт из чуть возвышавшихся над голубой гладью деревянных «туш» - то были жертвы ночных атак миноносок Бородая - подвиги джуры уже давно стали легендой в новоявленном русском флоте.
        - Теперь понятно, почему они столь быстро покидают пролив - мой драчливый венецианец выводит свою эскадру! Нарочитая демонстрация, явно для устрашения, но османам этого за глаза хватило. Все же репутация великая вещь - половина успеха…
        Юрий с интересом смотрел на русского генерала, шотландца по происхождению, Патрика Гордона, что растопырился перед ним в поклоне согласно принятым европейским традициям.
        - Ваше величество, позвольте вас поздравить - ваши войска великолепны! Я прошел множество войн и сражений, но только тут осознал, как я мало понимаю в военном деле.
        - Рад был оказать вам эту услугу, генерал. Все же мы союзники, и я бы не хотел воевать с вами, Петр Иванович, - Юрий усмехнулся, глядя на сорокапятилетнего шотландца, которого назвал по принятому в Москве русскому имени-отчеству.
        - Знало бы ваше царское и королевское величество, как я бы не хотел воевать с вами, - шотландец перешел на немецкий язык, и его глаза округлились, когда он услышал от монарха пусть корявую, но достаточно уверенную английскую речь.
        - Почему, сэр Патрик?
        - Простите, ваше величество, я не рыцарь, хотя очень знатного рода!
        - Вы давно достойны быть рыцарем, милорд. И это в моей власти - думаю, мой брат царь Федор не обидится. Как и брат Яков, династии Стюартов, как мне сказали, вы очень преданы. Ее девиз, как мне помнится - «мужество крепнет в ране»? Я не ошибся, генерал?
        - Я потрясен, ваше королевское величество, - Гордон склонился в самом почтительном поклоне, хотя Юрий выпалил все сведения, что ему смог рассказать дьяк из Посольского Приказа.
        - Никогда бы не подумал, что встречу венценосного монарха, который столь хорошо говорит на языке моего далекого королевства. Говорю об Англии, а не Шотландии, ваше царское величество, я предан всем сердцем королю, но я шотландец!
        - Я учредил орден святого Иоанна Готского - тысячу лет назад он возглавил борьбу моего народа против хазар, - Юрий перешел на готский язык - от немецкого он пусть и отличался, но в разговоре звучал гораздо лучше, чем вымученный английский.
        - Ваше кавалерство, сэр, достойная награда, и я посвящу вас в рыцари. Но вернемся к вашим словам - почему вам не хотелось сойтись в бою с моими войсками?!
        - Чтобы победить ваших солдат, нужно менять все правила, по которым воюют европейские армии. Потому что ваши стрельцы, государь, расстреливают прислугу орудий с большего расстояния, чем летит картечь. А конические пули ваших ружей опустошают плотные построения - я сам командовал здесь, и мои солдаты стреляли по османам с пятисот шагов. У вас есть взрывающиеся в воздухе бомбы, которые называют «шрапнель» - и я теперь понимаю, что любые атаки будут сопряжены с огромными потерями. И ваши орудия, именуемые «единорогами» в двадцать фунтов, если считать по европейским меркам, бьют очень далеко.
        - Вас познакомили с орудиями и картечными гранатами?
        - О нет, государь, к этим пушкам запрещено приближаться. Ваши канониры очень внимательны и строги, они сразу грозят оружием и «Государевым Приказом». Просто я много долго воевал и сообразил, что фейерверкеры вставляют в гранаты обычные пороховые трубки, длина которых отмеряна заранее, и они взрываются в воздухе прямо над головами.
        - Вы умеете замечать детали, генерал. А что скажите про «единороги»? Вы ведь видели, как из них стреляют?!
        - О да, ваше величество. Эти орудия необычны тем, что у них зарядные каморы в виде конуса. Я видел щетку на баннике - она именно такой формы. Думаю, весь секрет именно таков.
        - Вы наблюдательны, генерал. Это именно так. «Единороги» я передал царю Федору, как и десять тысяч фузей. И вооружил точно же такими ружьями все московские полки, что сражались под моим командованием с турками. И ваши в том числе, генерал.
        - Они великолепны, ваше величество. Но ныне в бою с османами я заметил, что у вас появились и другие ружья, что стреляют гораздо дальше и намного точнее.
        - Вам не показалось, такие ружья есть - это очень дорого, но моя армия будет перевооружена очень скоро.
        - Ваше величество сами ответили на вопрос, почему мне очень не хотелось бы воевать с вашими стрельцами.
        «Так, этот шотландец, как и его соотечественники, мне нужны - к секретам подпускать их не буду, но нужно отправлять посланников во все европейские страны. Надо строить свои корабли, два заложенных лишь первый опыт. Нужны моряки - английские королевские корсары хорошо в фильмах разрекламированы. Хотя венецианцы тоже неплохи! Так, а теперь спросить его о полученном опыте - со стороны виднее».
        - А чем оборона Керчи отлична от Чигирина?!
        - Чигирин небольшой город, буквально забитый массой солдат - его расстреливали насквозь, огромные потери. У Керчи укрепленная линия намного длиннее, фортификация из редутов. И на ней очень мало защитников, оттого потери от огня османов были незначительные. А в глубине конные упряжки из «единорогов» и стрелецкие полки, да два моих. Так три приступа отбили - резервы подводили и сметали всех шрапнелью. А вот привычных вылазок не случалось, ваше величество.
        - Почему?!
        - А потому что они не нужны, государь! Просто выходили несколько полков ваших стрельцов, сметали огнем заслон и наносили удар. И уходили за линию укреплений почти без потерь - я заметил, что ваши воеводы крепко спрашивают, если погибло много стрельцов, хотя по мне такая убыль ничтожна. Войско османов было вчетверо больше, но оно само растянулось по всей линии - Каплан-паша забыл про штурм, он боялся внезапного удара из-за линии укреплений. Нам бы так воевать под Чигириным, но тогда я просто не знал, что так возможно…
        Глава 12
        - Теперь ты можешь отправляться в Константинополь, Ибрагим-паша! Я всегда держу свое слово! Там фелука - ветер попутный, через несколько дней ты будешь на Босфоре.
        Старый осман поклонился, прижав ладони к груди, и хотел было повернуться, но прозвучали холодные по своей бесстрастности слова, сказанные Юрием равнодушно:
        - Я верну свое любым способом! И если за мной наследственные владения не признают, то Порта потеряет гораздо больше! Намного больше! И во всем Крыму вы не найдете к осени ни одного подданного хана! Я сказал - а будут ли услышаны мои слова или нет, мне безразлично!
        Два стрельца подхватили Ибрагим-пашу под руки и поволокли его к небольшому парусному судну, на котором суетилось несколько турок, отпущенных из плена - Юрий такую миссию не хотел перепоручать рыбакам-грекам по простой причине - зарежут пашу и сбросят в море на корм рыбам. Так с парламентерами не поступают - а в том, что паша выскажет все султану честно, сомнений не было.
        «Я добился своего - «великого сгона» пока не будет! А потом пойдет только ко мне! Московиты потихоньку заняли Чигирин и лихорадочно возводят кольцо из редутов, настроились серьезно. Хорошо, что город не зажгли в прошлом году. Царь Федор не откажется от Правобережья, но я не желаю отдавать московским боярам земли Малой Руси, у меня на нее свои имеются виды».
        Юрий оглядел бухту - далеко в море еще можно было разглядеть паруса кораблей Брайи. Венецианец пошел в очередной пиратский набег, на этот раз к берегам Босфора - опередит Ибрагима-пашу, и устроит нешуточное потрясение на весь Константинополь.
        К осени его эскадра получит существенное приращение - два трофейных турецких корабля спешно ремонтировались в Керчи, еще один был захвачен здесь, в Кафе, с другими судами, что не успели вывести в море. Сам город турки не обороняли, слишком их было мало среди христианского населения, пусть даже сократившегося наполовину.
        Да и как это можно сделать?!
        Османы даже толком не восстановили разрушенную стену в цитадели, и одно прясло в крепостном обводе, что сделано умышленно в прошлом году. Да и с пушками у них ситуация не ахти - привезли всего три десятка стволов. Ведь из Кафы вывезли все подчистую прошлым летом, и сами орудия, которые можно пустить на переплавку, источник такого стратегического металла, как бронза.
        Так что когда русские ворвались в Кафу, турки постарались побыстрее покинуть город, страшась неизбежной резни - за недолгое время оккупации они окончательно настроили против даже вполне лояльно относившихся к ним раньше христиан.
        А теперь наступило страшное время отмщения!
        Юрий сознательно обманывал старого пашу на счет участи татар, хотя вряд ли это возможно, тот и умен, и умеет предвидеть. И прекрасно понимает, что когда у тебя преимущество и сила, то только последний идиот не реализует это, и не станет добиваться сокрушительной победы с уничтожением противника как такового.
        Тут нет других вариантов, кроме одного - помножить неприятеля на ноль любым способом!
        Война зашла слишком далеко, чтобы можно было уже остановиться, наоборот, требовалось самое радикальное решение дальнейшего существования «людоловов». Договариваться с крымским ханом просто бесполезно и бессмысленно - походы за невольниками и торговля ими стали основой бытия и сознания местных работорговцев.
        Да разве можно договориться с волком, чтобы тот не резал овец?! Да проще перебить всю стаю и на какое-то время жить спокойно, пока в соседнем лесу не заведутся новые хищники!
        После разгрома и пленения турок Ибрагим-паши, русские высадились на Керченском полуострове лишь частью сил. Остальные войска начали поход в Ногайскую степь, благо Арабатская стрелка совсем рядом. А там прошли до устья Салгира и переправились к нему через Сиваш по понтонному мосту - лодки с мостиками заранее перевезли на калиутах.
        Первыми в Крым ворвались шесть тысяч запорожцев старика Сирко, который буквально помолодел за последние два года - исполнилась его давняя мечта уничтожить заклятых врагов, с которыми воевал всю свою жизнь. Сечевики получили изрядное усиление - три тысячи донских казаков повел атаман Фрол Минаев, а полторы тысячи слободских черкас возглавил полковник Лысенко.
        Десять тысяч казаков страшная и сокрушительная, все сметающая на своем пути грозная сила!
        Нынешние многотысячные армии совсем не походили на регулярные войска, а тем более несравнимы по духу ни со спецназом будущего, ни с казаками нынешнего времени. Именно осознание себя свободными людьми, крепко вбитые в голову каждого мысли о том, что ты слитная частица единого воинского братства - и позволяли нескольким тысячам казаков одерживать победы над многократно превосходящим по численности противником. Турки это хорошо усвоили на собственной шкуре, и там где они мимоходом давили европейские армии, с казаками несли серьезные потери при отсутствии, зачастую, даже мизерного результата.
        Нынешняя война стала для татар фактически самоубийственной - теперь за вековую вражду приходилось расплачиваться кровью целого народа!
        Противник, превосходя их по духу и выучке, имел самое великолепное для этого времени оружие, и очень хорошо умел им пользоваться. Да и какое может быть противостояние на открытой местности у простенького лука кочевника и штуцера в руках меткого стрелка?!
        Да и те восемь тысяч стрельцов, что вошли в степь со стороны Керчи, мало чем отличались по духу от казаков - многие, познавшие рабство, кипели яростью. И по выучке казакам нисколько не уступали, прекрасно осознавая, за что воюют. Тем более, стрельцы привыкли к победам, и не раз видели спины бегущих в панике врагов. И вооружены превосходно, намного лучше «вольных» союзников. Противопоставить конным батареям «единорогов» с убийственной шрапнелью, и нарезным винтовкам «охотников», татарам просто нечего!
        И грянула не война, а безжалостное истребление!
        К стрельцам воеводы Григория Зерно, посаженных на коней, добавили и кавалерию - тысячу реестровых казаков, да пятьсот ногайцев мурзы Мехмета, что с радостью отправились грабить пусть единоверцев, но заносчивых и высокомерных крымских татар, с которыми они имели давнюю вражду, с длинным перечнем обид.
        Сдавшиеся «союзники» турок, в подавляющей массе сербы и болгары, охотно присягнули своим освободителям. Вести их на новую войну Юрий не стал - необученные новобранцы на ней ни к чему.
        Валахи и молдаване принесли клятву верности лишь на треть, а греки наполовину - люди умоляли отправить их домой после заключения мира, и Галицкий согласился, мысленно рассмеявшись.
        Наивная простота!
        Да после всего того, что произойдет в Крыму султан прикажет удавить или посадить на колья всех вернувшихся из плена воинов, что сдались своим единоверцам. И как только это простое соображение дойдет до мозгов вчерашних пленных, они поголовно останутся в его владениях, выбрав «землю и волю» - не они первые, и тем более, не последние.
        А пока такие «возвращенцы» задействованы на строительстве укреплений, добыче железной руды и угля, и гребцами на галерах, что позволило начать комплектование новых корабельных команд проверенными кадрами - бывшими невольниками, что прежде ворочали тяжелым веслом на турецких мавнах и калиутах…
        - Как видите, генерал, я свое слово держу. Вы хотели видеть Кафу? Она в полном вашем распоряжении, Петр Иванович. Я назначаю вас комендантом гарнизона, но это не значит, что вы сами, и ваши солдаты не получат положенную долю от крымской добычи!
        «Мне не жалко поделиться с вами чужим добром, ибо я выигрываю», - Юрий внимательно посмотрел на побагровевшего шотландца. - «Семь тысяч московских солдат уже никогда воевать с нами не будут - просто дезертируют, или перейдут на нашу сторону. И хорошо будет, если обратно вернется их гораздо меньше - воевать с такими ветеранами хлопотно и накладно. А турки сократят их число - османы обязательно постараются вернуть Кафу с другими городами любой ценой. А зачем мне губить своих стрельцов, если на это есть московиты?! Надо только постараться заранее отделить зерна от плевел - сберечь нужных мне людей, и помочь верным царю Федору сражаться как можно дольше!»
        Глава 13
        - Ты не побоялся приехать сам, великий визирь Блистательной Порты Мерзифонлу Кара Мустафа-паша?! Как видишь, я держу свое слово - Крым мой! А род Гиреев или Гераев, на готский лад, уничтожен! Я обещал это сделать за убийство моей жены - и клятву исполнил…
        - Не совсем, царь Боспора, король Готии и Червонной Руси, государь Новой Руси, автократор Феодоро и прочая, прочая, - к удивлению Юрия, великий визирь совершенно правильно произнес его титул, но на этом знания русского языка у него закончилось, видимо зазубрил перечень. И бородатый осман, с умными проницательными глазами, заговорил на татарском языке, которым Галицкий владел на достаточном уровне.
        - Нуреддин Саадат Герай выжил в той резне, что учинили твои гяуры - и жаждет мести.
        - Это он напрасно, я ведь могу рассердиться всерьез. Но раз он жаждет мести, то придется с ним покончить - тогда некому будет мстить! А заодно истребить ногайцев на левом берегу Днепра - это докучливые соседи, не умеющие держать слова. А насчет резни кто бы говорил - я сюда пришел во второй раз и не нашел свой народ - его вырезали полностью. Так что у нас правильно говорят, турок - долг платежом красен!
        Юрий оскалился, он всеми фибрами души ненавидел рабовладельцев и считал, что единственной мерой наказания может быть только смерть. А так как во всех крымских кочевьях были русские невольники, то война пошла на истребление, безжалостная и беспощадная.
        - Вы сеяли смерть кругом, торговали русскими рабами, истязали их - так что получайте отместку сполна. И это еще малая толика того, что вы заслужили! На моей спине, также как на лице, следы татарских плетей - так что я в полном своем праве!
        - И мы в своем праве, король Юрий, по прозванию «Лев». Война с тобой будет страшной, я прекрасно это понимаю. Но мы победим и вышвырнем тебя из Крыма. А потом высадимся в твоем новом Феодоро и пройдемся по нему с огнем! Так что в живых никого не оставим…
        - Ты меня только не смеши, визирь. Крымский хан тоже угрожал - теперь голова над входом во дворец торчит. Янычарский начальник здесь тоже кочевряжился - и что? Украшает собой главные ворота! Татары и турки этим летом тоже грозились всех уничтожить! И что вышло…
        Разговор пошел без восточных славословий, визирь приехал с целью запугать, показывая собственное бесстрашие. Вот только не на того нарвался - Юрий уже явственно ощущал собственную силу, но нужно было выиграть время, хотя бы год. Тогда можно было плевать с самого высокого минарета на любые угрозы.
        А раз нужно выиграть время, то нет нужды притворяться - на «наезд» следует отвечать большей наглостью, которая даже «отморозков» заставляет призадуматься и начать сомневаться в собственных силах.
        - Да, кстати, визирь - тебе понравился мой подарок - целый воз копченых правых ушей?! А это ведь как раз те люди, которые могли быть живы, если бы у одного визиря, пока еще живого, и уже мертвого хана, хватило бы ума и терпения прислушаться к доводам, не лезть, сломя голову, в безнадежную драку. И кто тогда здесь виноват?!
        - Это война, «Лев» - кто прав, и кто виноват - решают только мечи, которые скрестили в битве!
        - Вот я про то и говорю, визирь. Полтора года тому назад, крымский хан через Абая-мурзу предложил мне перемирие. Я ему показал свои ружья и пушки - он убедился в их смертоносности. И что?! На меня подло напали, причем вначале отдали полтысячи моих готов, чтобы я поверил лживым словам. Я решил довериться, и что?! Да получил набег, в котором убили мою жену! И тогда мне пришлось мстить!
        Пусть дело было не совсем так, как говорил Юрий - но на «беседах» всегда нужно обвинять противоположную сторону во всех смертных грехах. И не стесняться при этом!
        - Теперь позволь спросить тебя, визирь - ты видишь эту степь? На ней уместится сто тысяч лучших османских воинов, хотя столько янычар у вас не наберется! Так уместится?!
        - Даже больше, «Лев», наше войско…
        - Оно здесь и будет похоронено, визирь. Места хватит за глаза! Копчеными ушами в связках нагрузим калиуту и отправим ее в Константинополь! Следуй за мной визирь - ты должен увидеть многое, чтобы принять мои слова не за пустую похвальбу! Возьми с собою двух своих людей - а то сочтешь, что тебя глаза обманывают!
        Юрий быстрым шагом направился к пригорку, на котором застыли три фигурки. Там стояли лучшие из «охотников», тех, кого в будущем времени принято называть снайперами. Вот только вооружены они были не привычными дульнозарядными нарезными ружьями, а казнозарядными винтовками Шарпса - почти год ушел на их доводку. Их было ровно десять штук - изготовить такую винтовку оказалось баснословно дорого, армию не вооружишь, а вот для «показухи» вполне подходит.
        Прошли мимо снайперов, у ног которых на земле были дощатые «лежаки», и Юрий негромко попросил:
        - Считай, шаги визирь!
        Бородатый турок зашептал себе под нос, а Юрий пошел дальше, прикрываемый личной охраной, которая бдительно взирала за тремя османами.
        - Пятьсот сорок семь шагов, «Лев», - с хриплой отдышкой отозвался визирь, с интересом поглядывая на три беленых известью щита. Юрий похлопал ладонью по одному из них, на середине которого был нарисован скалящий зубы янычар с ятаганом:
        - Как видишь, рисунки чистые, визирь, хотя по твоей вере нельзя изображать живые существа и людей. Но у нас принято так учиться. Каждый из моих стрелков сделает по пять выстрелов, а ты посчитаешь, сколько было попаданий с пятисот… сорока семи шагов.
        - Очень далеко, «Лев». Даже твоими коническими пулями, редкий из стрелков сможет попасть сюда. Да и Аллах сохранит этих изображенных воинов, так похожих на янычар.
        - Посмотрим! Мои «охотники» выстрелят по пять раз каждый. Результат ты посмотришь сам. Отойдем в сторону.
        Юрий отошел в сторону, охрана и турки устремились за ним. И тут же стрелки исчезли из глаз, к нескрываемому удивлению визиря. Но белые дымки вырвались из винтовок, гром выстрелов разносился по полю, и по чуть дрогнувшим щитам стало ясно, что попадания последовали. Через минуту стрельба стихла.
        - Это невозможно, - негромко произнес побледневший визирь. - Как они лежа могли заряжать ружья?!
        - Умеючи, секрет есть такой, - отозвался Юрий и пошел к мишеням, внутри душа напряглась как струна. Но подойдя, он хотел протереть глаза от удивления - обычно было несколько промахов, но теперь все полтора десятка пуль попали в нарисованные фигурки янычар.
        - Колдовство, - только и смог вымолвить потрясенный Кара Мустафа, вот только его глаза говорили об ином - визирь просчитывал ситуацию, каково будет оказаться в поле под огнем противника, стреляющего очень быстро и которого вообще не видно.
        - За минуту эти три стрелка поразят полтора десятка янычар. Да, они хороши, но поверь - даже худший из моих стрельцов попадет не меньше двух раз из пяти. А в большую толпу янычар промах исключен - так мы расстреляли воинов Ибрагим-паши. А теперь нам подведут коней - пятьсот шагов можно сделать ногами, но не пять тысяч. Ты посмотришь, насколько далеко и точно стреляют мои пушки.
        - Не может быть такого! Ни одна пушка не выстрелит на такое безумное расстояние!
        - Ты увидишь все собственными глазами, и тогда подумаешь, стоит ли вам воевать за крымского хана! Поехали…
        Юрий без улыбки смотрел на потрясенного визиря - картина овечьей бойни была впечатляющей. По заранее пристрелянной балке жахнули тремя залпами первые четыре казнозарядных нарезных орудия, отлитых из бронзы. Вводить их на вооружение Юрий не собирался - для «ноу-хау» оказались чудовищно дорогими чугунные гранаты. Ведь для шестикилограммовых снарядов требовался взрыватель из гремучей ртути, что делал чех, отчаянно влюбленный в это смертельно опасное взрывчатое вещество. И, самое дорогое, свинцовая оболочка - расходовать в таком количестве металл, столь нужный для отливки пуль, стало бы безумным расточительством. Но для показухи все подошло как нельзя лучше.
        Визирь поверил, как в свое время был потрясен и Абай-мурза - только последнему показывали серийные образцы оружия, а турку «залепили туфту» - Юрий отчаянно блефовал.
        - Я тебе скажу больше, Кара Мустафа - если бы договор с ханом был соблюден, я бы не передал врагам Порты секрет конических пуль и «единорогов» - и сейчас вы начинаете пожинать плоды своей поразительной недальновидности. Я ведь предупреждал, что раскрою тайну врагам султана! А теперь ты сам выбирай, Кара Мустафа - хочешь ли ты, чтобы все враги Порты вооружились таким убийственным оружием?!
        - Что ты хочешь, Лев?!
        - Многое, визирь, многое…
        Глава 14
        - Ни мира, ни войны - и непонятно, чем все это перемирие закончиться может?! В чем меня обманул великий визирь Блистательной Порты Мерзифонлу Кара Мустафа-паша, пока не знаю. Но думаю, к лету все прояснится, и начнется большая война!
        Юрий подошел к окну, внимательно обозрел с высоты раскинувшийся на все стороны света, Галич. С третьего этажа «Золотого Дома», его новой резиденции, выкрашенной в золотистый цвет, отлично рассматривался как Славянск, так и Торское городище, так и восемь слобод из десяти, входивших в почти сорокатысячное поселение, превышающее по размерам даже тот хорошо знакомый ему город 21-го века.
        - Все же здешние люди имеют привычку к самоорганизации и взаимному контролю, в отличие от потомков. Иначе бы не знал, что здесь будет. А так будто все идет помимо меня - все вкалывают до посинения, причем на общее благо, и никакого разгула преступности.
        Юрий хмыкнул - в его времени на улицу выйти было страшновато, сплошной криминал вокруг, даже он сам, как не крути, из этих самых незаконопослушных слоев. А тут банальный «гоп-стоп» фактически невозможен - хотя любители находятся, только участь незадачливых грабителей печальна. Сами жители очень быстро находят преступника, и слободские судьи выносят один и тот же приговор - конфискация всего имущества и пять лет работы в шахте. И та же мера наказания для всех пособников и скупщиков краденного, тех, кто видел и не сообщил о «татьбе».
        Сурово, но справедливо, да и обходятся как то без помощи государства. Сами разбираются, причем куда жестко, даже жестоко, чем в его времени. Зато порядок наведен суровый!
        Обходятся сами как-то без сонмища милиции-полиции, прокуратуры с адвокатурой и следствия в придачу, а о подкупленных судьях тут даже разговоров нет. Жители слобод сами выбирают тех судей, на честность которых можно положиться, вне всякого сомнения. Потому что тут живут вольные люди, стараются поступать по совести и справедливости.
        Но то в обыденной жизни, а вот «воровство», сиречь государственные преступления, такие как взяточничество, казнокрадство и измена в полной его власти. И наказания за них куда страшнее - причем заложниками сами семьи являются. И не кнутом били дьяков и подьячих, что решили по милой московской привычке взятки вымогать и дела затягивать - соляные рудники и добыча киновари здорово перевоспитывают, правда, уже посмертно. А семьи всего имущества лишаются, тяжкой работой нагружаются - другим приказным людям в пример постоянный, чтоб перед глазами был. И вина эта годами или кровью на поле боя искупаться должна.
        Типа - оцени перспективы и подумай, стоит ли волокитой заниматься и безответственностью всякой?!
        Можно сказать круговая порука - а как без нее?! Да и понятна она всем в эти времена - за вину одного род расплачивается, или слобода, где жил. Так что на всех ответственность лежит, и никто ее не избегает. Дезертирства при мобилизации нет как такового, все торопятся прийти с оружием и в обмундировании исправном как можно быстрее, и на воинских сборах регулярных поголовная явка, и воюют истово, живота не жалея.
        Причем, служить в стрельцах дело добровольное - трусов или лодырей изгоняли сразу. И все - они теперь в обществе никто, вечные изгои, позор для семьи, укор для слободы. Впрочем, на памяти Юрия таких случаев за все года и сотни не набиралось по всем городам и весям - понятно, что поговорка «в семье не без урода» всегда имеет конкретные примеры.
        Галицкий подошел к большой карте, хотя очертания на ней земель и рек были весьма далеки от реальности. Так, набрасывал на глазок, используя разные карты, причем взятые в качестве трофеев у турок, оказались намного лучше нескольких европейских образцов.
        - По меньшей мере, Крым составляет почти половину от всех моих владений, а по населению две трети приходится на его счет. И это только по первым прикидкам, крайне неточным и далеким от истины. Да уж - тяжелая ноша, раздавить может.
        Юрий закурил сигару и задумался - население Донбасса перевалило за двести тысяч, причем совершенно неожиданно оказались новые подданные. Три небольших ногайских рода, или соблазненных предложениями Мехмета-мурзы, или смертельно испуганных поголовным бегством татар из Крыма - а сбежать за Перекоп смогла большая часть «людоловов» - сами прислали заложников и присягнули «белому падишаху».
        И самым интересным оказалась совершенно спокойная реакция кошевого атамана Сирко, который одобрил решения Юрия, заметив, что «московским царям много татар верно служат».
        Еще бы ногайцам не опасаться - разгром их кочевий и выход на левый берег Днепра стал жизненно важной необходимостью в новой реальности. Потому что моментально отпадала нужда в защитных линиях, обеспечивалась связь с Крымом по суше, а широкая река служила надежным оборонительным рубежом, и защитой для многих тысяч переселенцев из Правобережья. Так что война неизбежна, если ногайская орда не согласится присягнуть, или уйти на правый берег.
        А еще более удивительным оказалось то, что запорожцы, беспощадно и непримиримо относящиеся к работорговле, совершенно не тронули десяток кочевий в Крыму - там не оказалось христианских невольников, хотя иной веры люди имелись. Причем, на положении чуть ли не членов рода, или, по меньшей мере, работников. Все эти татары - пара тысяч человек - также поспешили присягнуть новому «хану», и обещали преданно служить «людно, купно и оружно».
        Вот этим присягнувшим ногайцам и татарам и передали часть женщин и детей, выкупленных у запорожцев, что взяли их своей добычей. Несколько десятков совсем маленьких татарчат забрал на собственный кошт сам Галицкий - идея создать собственный, своего рода янычарский корпус, показалась ему очень привлекательной.
        Проводя зимой занятия с мальчишками, которые в его времени должны ходить если не в детский сад, то в первый класс, он уверился в ее правильности - они воспринимали и почитали его как отца. А потому надеялся, что новая партия «ясырей» скоро обрусеет, тем более в постоянном общении с точно такими же сиротами, но славянского происхождения. Под кадетский корпус он отвел бывший Княжий Двор, и постарался привлечь лучших учителей из тех, кто имелся - с кадрами дело было туго. Только лет через десять, никак не раньше, когда через школы пройдет значительная часть молодежи, ситуация станет благоприятной, а пока нужно исходить из существующего положения вещей.
        «Война начнется следующим летом, османы взяли оперативную паузу, чтобы оценить степень угрозы, численность и вооружение противника. Провести десантную операцию им будет крайне сложно - тем более, в Крыму не осталось лояльного к ним населения среди «райя». Все в той или иной степени кровью «повязаны», столько запорожцы не перебили басурман, сколько бывшие невольники своих хозяев.
        А вот значительная часть местных христиан сильно зашугана работорговцами. Воевать с османами они боятся, особенно греки. Готов едва пара тысяч осталась, в горах отсиделись в своих поселениях - татары не до всех добрались. Повезло!»
        Освобожденных от рабства людей набиралось примерно до двухсот тысяч, да еще тысяч сто местных христиан. Было также много «новообращеных мусульман» - кто ислам принял или добровольно, но в большей массе по принуждению, а также тех, чьи отцы были еще христианами, и раньше говорили на готском или греческом языках.
        То есть не стойкие в вере люди, не фанатично настроенные - а таких со временем можно вернуть в лоно церкви, благо на полуострове религиозных оппонентов не осталось. Недаром митрополит Мефодий отбыл в Крым со священниками и теперь всячески «окормлял» свою прежнюю паству, причем при полной поддержке государства.
        По договоренности с визирем, Юрий выпустил из Крыма беспрепятственно всех турок и татар, что засели в горных цитаделях и прибрежных крепостях. Вряд ли их оборона затянулась надолго - не имея больших запасов продовольствия, гарнизоны неизбежно погибли, находясь в кольце окружения враждебного к ним населения. А так все получили «путевку» в Очаков или Константинополь, да и вывезли таких счастливцев немного - казаки прошлись по земле древней Тавриды «косой смерти».
        Захвачено множества имущества в совершенной исправности, и самое нужное - небольшие запасы пороха и свинца. Впрочем, последнего металла в Крыму оказалось достаточно, собрали все что можно, прибегнув к реквизициям - на несколько лет непрерывной войны хватит.
        - Зато вся Порта чумазой ходить будет, - Юрий хмыкнул - главным экспортным товаром, если так можно сказать, сейчас являлись моющие и отбеливающие глины, месторождения которых встречались на северных склонах гор. А вот соль из Сиваша шла исключительно на север - крымские ханы имели неплохой «навар» на ее продаже в Украину.
        - Я у них весь бизнес «отжал», а такое не простят. Ну и пусть, зато теперь есть время для подготовки к войне!
        Христианское население Крыма поставили под «ружье», причем буквально. Все жители теперь прекрасно понимали, что пощады никому не будет - турки уничтожат всех, ибо считают христиан мятежниками. В мастерских спешно переделывали немногие трофейные мушкеты, в Керчи с осени прошлого года наладили производство гладкоствольных фузей и пистолей, благо железная руда под ногами в гигантских количествах, а кокс поступает из Донбасса бесперебойно.
        И собирали там нефть уже целый год, что выступала на северном побережье из земли - по пять-семь бочек в месяц выступало. А в сочетании с мылом, селитрой и прочими ингредиентами выходил аналог напалма или «греческого огня» - при всей нелюбви к истории, Юрий в свое время прочитал книжку о «ноу-хау» воителей с древнейших времен. Вот и запомнил рецептуру всяких «адских зелий», благо на память не жаловался.
        «Шести месяцев должно хватить, чтобы создать регулярную армию из восьми призванных возрастов, а других христиан готовить поочередно, по мере поступления ружей. Благо есть, кому их готовить - урядники и приказные дело знают люто, а за успехи новые чины получат!
        Вот только хватит ли тридцати тысяч новых стрельцов, чтобы парировать угрозу высадки десанта?
        «Единорогов» не достает хронически, хотя льют их беспрерывно из трофейного металлолома, который нельзя использовать. Зачем напрасно порох нам тратить?! Московский заказ выполнили, так что сотню орудий могут успеть сделать к лету. Расчеты тоже подготовить успеем, благо есть резерв кадров. Одна беда - имелся бы нормальный флот - то можно было начхать на все угрозы десанта. Полсотни миноносок и боевые пловцы урон врагу, конечно, нанесут. Венецианцы пиратствовать снова начнут - но только высадку по-настоящему крупного десанта они не отразят.
        Те два корабля, что венецианцы строят в моем новом княжестве на Дону, погоды не сделают - но что станут опасными для османов, к бабке не ходи! Но таких надо десятка три - тогда вопросов больше не возникнет, кто в море хозяин. Лет десять пройдет, никак не меньше. Нанимать срочно опытных моряков и капитанов надо, где только возможно».
        Юрий хмыкнул - в прошлом году на кругу донские казаки решили передать ему земли по левому берегу Дона, напротив Семикаракорского городка, на Ногайской стороне. Там было решено устроить верфи для постройки небольших кораблей, способных пройти через донское гирло. На острове нашли остатки приличной крепости, причем казаки указали на развалины еще двух городков поблизости.
        Митрополиты в один голос заявили, что это легендарный хазарский город Саркел, который стал русским княжеством Белая Вежа, погибшим то ли от набега половцев, то ли его разрушили «злые татары», что разбили княжеские дружины на Калке. В общем, мутная история, но новой крепости вернули прежнее имя.
        Расчет казаков понятен с самого начала - с одной стороны им нужен крепкий заслон от постоянных набегов ногайцев и воинственных калмыков, хотя те и буддисты. А с другой, надежная опора, если разразится война с царем Федором. Ибо войсковая старшина почти открыто отшатнулась от Москвы и перешла на его сторону…
        Интерлюдия 4
        Москва
        26 октября 1679 года
        - Ох, и томит сердечко, как томит, спасу нет…
        Софья Алексеевна тяжело вздохнула, рассматривая через большое прозрачное стекло просторный двор за парадным крыльцом царских палат. Хоть одно развлечение стало, а то поздней осенью и забав никаких нет, царским дочерям и сестрам оные не положены, окромя молитв и посещений монастырей и святых мест. Но то летом, хоть докуку рассеять можно, а вот с осени до весны тоска заживо съедает.
        С глупыми тетками и няньками, даже с родными сестрицами, скорбным умишком блещущими, Софья разговоры не вела - времени у нее много, но зачем бесплодно его тратить, постоянно из пустого в пустопорожнее переливать, да слухи со сплетнями слушать.
        Софья посмотрела на стопку книг - девушка хорошо знала греческий и латынь, могла вести на них беседы. И все благодаря наставнику, отцу Симеону Полоцкому, что с детства был приставлен царем Алексеем Михайловичем к обучению братьев. И она сама напросилась пройти учение вместе с ними, и отец, удивленно крякнув, подумал и разрешил - в Москве не приветствовалось обучение женщин.
        Считалось, что жен без книжки любят, их дело за домом смотреть, да детей рожать - что еще от бабы нужно?!
        Учеба, и главное, познавательные книги, к чтению которых юная царевна приохотилась, словно распахнули перед ней окно в удивительный мир. Это было не только религиозное чтение - Софья рассматривала рисунки европейских городов, «латинских», как говорили на Москве, где дома имели черепичные островерхие крыши, торчали шпили на костелах и кирках. Надувались ветром паруса кораблей на море, на парсунах надменно смотрели лики королей - безбородых и в париках. А еще дамы в пышных платьях, сходились в танцах с кавалерами - пышные подолы и низкие корсажи, и, стыд и срам - оголенные плечи и приоткрытая мужским глазам грудь.
        Тьфу, непотребство какое!
        Но сладостное, и томление в сердце вызывающее. Софья почувствовала, что от мыслей греховных у нее часто забилось сердце, а в низу живота стало очень горячо. На минуту представила, как радостно оказаться в объятиях любимого мужчины, ощутить то, о чем судачили порой бабы, а она невольно подслушивала.
        И остро захотела быть желанной и любимой, как в той книге, что принес ей почитать ученик отца Симеона, Сильвестр Медведев. Ученый инок сильно отличался от московских монахов, всегда неопрятных и дурно пахнувших. Он был всегда учтив и любезен, борода подстрижена, от дорогой рясы приятно пахло благовониями. Руки ухожены, под его ногтями Софья никогда не видела черную окаемку грязи, столь привычную даже для родовитых бояр, что кичились своей знатностью.
        Вот из-за этого она с родными тетками и сестрицами навечно заточена во дворце как в пыточном порубе, только роскошном. За князей и бояр царевен выдавать замуж нельзя, дабы их роды не могли потребовать венца царского для родившихся сыновей, и тем смуту устроить великую в православном государстве. А принцы земель иноземных католики и лютеране поганые, как им в жены православную невесту царских кровей отдавать?
        Да и давний случай с датским принцем Магнусом отец Симеон рассказал - приехал он жениться на племяннице царя Иоанна Васильевича Грозного, да помер в одночасье на свадьбе - не попустил Господь, чтобы невеста отказалась от истинной веры!
        Софья сжала зубами тонкую ткань рукава от нахлынувшего желания - она уже давно старая дева, двадцать третий год уже пошел, перестарок. А естество требует своего - старшие сестры уже «огулены», срамницы, тайком встречались со стольниками. Был бы отец жив, лишил бы осквернителей уда мужского, а сестриц гулящих в монастырь накрепко заточил. Но брат Федор болеет часто, не до царевен-блудниц ему, заботы державные гложут, да интриги боярские с местничеством.
        Софья старалась изо всех сил, помогая царственному брату в его заботах. Но что она могла по большому счету, находясь в заточение в своей светлице, и взирая на мир только через окно?!
        Недавно смотрела через мутные пластинки слюды, что были вставлены в свинцовые переплеты - но летом в палатах царя и только у нее поставили большие светлые окна с одним большим литым стеклом дивной прозрачности. То подарок доставили от царя Новой Руси и Боспора, короля Готского и Червонной Руси Юрия Львовича, второго этого имени.
        Появление могучего православного государства за Северским Донцом вызвало ненависть московского боярства со скрежетом зубовным. И потому, что порядки в нем были устроены казацкие - всех вольными там считали. И побежали людишки скопом - вначале поодиночке, а теперь целыми семьями. Даже бояре худородные туда переселяться стали, тайком, правда, как тати шатучие - за такую измену великому государю велено лишать чести и отправлять в ссылку в дальние сибирские остроги.
        Софье в прошлом году инок Сильвестр передал две монеты - большой ефимок с названием «гривна», и маленький золотой кругляш - «червонец», то есть золотой. Она с удивлением отметила превосходную чеканку монет, даже венок из маленьких листиков был отчетливо виден. И пристально рассмотрела лик монарха, повернутый боком - еще молодой (тут девичье сердце екнуло), вид горделивый и шрамы видны.
        Попросила зимой узнать о нем как можно больше, инок обратился за помощью к князю Василию Васильевичу Голицыну, что принят в южном Галиче послом, и тот рассказал удивительные вещи.
        И есть чему поражаться!
        Сразу после смерти Софьиного отца, князь Галицкий, владения которого были тогда совсем маленькими, прибыл в Москву по царской ввозной грамоте. Вот только боярин Артамон Матвеев приказал князя пытать - и это потомка королей Галицких и Волынских, что Червонной Русью называлась поляками, которые сейчас сими землями владели?!
        Однако беззаконие уняли, Матвеева с чадами и домочадцами выслали в острог, дабы место свое знал. Софья такому шагу только обрадовалась - она смертельно боялась мачехи, вдовой царицы Натальи Кирилловны, которую «Медведихой» не зря прозвали.
        И опасалась Софья не просто так - за той многие боярские рода стояли, что противились нововведениям отца и брата, и даже сам патриарх ей покровительствовал. И хотели на престол посадить сводного братика Петра, чтоб ему пусто было - и править от имени четырехлетнего тогда мальчишки. И ссылались они на то, что братья Софьи Федор и Иван рождены от дурного семени Милославских, больны немочью, а их старшие братья умерли давно. А царем должен стать здоровый Петр, за которым весь Нарышкинский клан с Матвеевым. Вот такие тогда велись разговоры и пересуды, хорошо, что царю Федору о том вовремя донесли, и брат принял меры.
        Софья зажмурилась - если с Федором что-то случиться, то тринадцатилетний Иван не сможет царствовать по болезни. Тогда на трон взойдет Петр, а править за него станет «Медведиха». В собственной участи Софья не сомневалась - ее с сестрами заточат в монастырь, а это навечно. И как в спасение всматривалась в монету - стать царицей Новой Руси, что завоевала этим летом страшное крымское ханство - что может быть лучше?!
        Ведь Юрий Львович православный царь, да еще при этом и король, признанный иноземными монархами!
        Многое ей рассказал Сильвестр Медведев, а ему князь Василий Васильевич - жаль, что тот женат, образованный и родовитый князь, как мужчина понравился Софье, но девушка отогнала греховные мысли. Ибо пожелала стать женой именно короля Юрия, тем более он стал вдовцом - татары убили его жену, готскую принцессу.
        Софья молилась за убиенную царицу, но к своему стыду, и радовалась. И уже несколько раз осторожно намекала брату на свои желания, говоря о выгодах подобного брака. И зная, что и сам отец Симеон, и князь, и Сильвестр также сказали о том царственному брату…
        - Послушай меня, моя милая Сонюшка, - Федор зашел к ней в светлицу внезапно, и сразу же присел в кресло - ноги у брата сильно разболелись в последнее время.
        - Благоверный князь Дмитрий Донской выдал свою сестру замуж за изгоя князя Боброк-Волынца, что помог ему побить многих врагов, и хана Мамая на Куликовом поле. А потому решил я тебя выдать замуж за Юрия Львовича, что от старшей ветви королей Галицких род свой ведет. А по женской линии от готских королей и ромейских базилевсов кровь в его жилах течет. Мыслю, взбурлила она от тех унижений, что зловредный Артамошка Матвеев ему в Москве учинил по незнанью моему.
        Царь тяжело вздохнул, посмотрел внимательно на Софью и улыбнулся тихо и приветливо:
        - В Думе многие бояре были против сватовства царя Юрия - но их я переупрямил. Его победа над Крымским ханством потрясла всех, а с могучим соседом надо дружить, тем паче с единоверцем, которого по вине же боярской смертельно оскорбили. И обиду ту загладить надо!
        Федор тяжело вздохнул:
        - Князь Голицын недавно вернулся из Галича, где предложил царю Юрию взять тебя, или одну из наших младших сестриц в жены - год вдовца он отбыл, так что все по обычаю сделано. Царь Юрий сразу же выбрал только тебя! Вот медальон с парсуной жениха, ларец с подарками принесут позже к тебе в светлицу.
        Софья ошарашенно посмотрела на брата, не в силах поверить сказанному им. Ведь ей уже много лет, перестарок - как Юрий согласился на сватовство? Дрожащей рукой открыла медальон, и девичье сердце захолонуло от счастья - государь Новой Руси был изображен в золоченых латах «крылатого гусара», лик суровый, покрыт шрамами боевыми, а глаза ласковые и добрые. И весь такой уверенный из себя воитель!
        - Токмо мне сейчас правду скажи, сестрица - ты девичью честь сохранила?! Ибо сорома великого я не желаю, а то про старших сестер такое говорят, что щеки горят от стыда!
        - Да, великий государь! Блюла себя честной всегда, и позора сама себе не желала в прелюбодеянии срамном! Можешь отправить ко мне жен честных, боярынь, и те осмотр надо мной учинят!
        Софья вспыхнула до корней волос, и в то же время испытала неимоверное облегчение, что старшие сестры Евдокия и Марфа оказались «огулены» - в ином случае по традиции нельзя младшую впереди старших замуж выдавать. Но их бы и так Юрий замуж не взял - «старухи» уже, 29 и 27 лет им. Да и она сама перестарок - а ведь Екатерина моложе, ей 21, Маше 19, а Федосье так 17 лет всего.
        Почему именно ее выбрали?!
        - Царь Юрий сказал, что имя Софья означает «мудрость», а ты с нами учение и премудрости книжные проходила - о том ему поведали, - Федор словно прочитал ее мысли.
        - Греческий язык тебе знаком, готскому тебя учить будут со следующей недели - в Немецкой Слободе язык схожий. Будущий муж твой образован и зело знающий, и ты под стать ему должна быть. Не подведи меня, сестрица, ибо в союзе этом, породнившись с Юрием, много замыслов великих в дела будет воплощено…
        Олха. 2021 - 2022 год.
        Заключительный роман трилогии - «Царский зять»