Кровавое золото Еркета Герман Иванович Романов
        Жаркое лето 1717 года. Царь Петр «прорубает окно» не только в Европу, но и в Азию. Для продолжения войны со Швецией нужно золото, а по слухам оно есть в загадочном городе Еркете, что за Аралом. В поход на Хиву отправляется отряд русских войск, про предводителя которого останется ходить от Яика и до Пянджа поговорка - «пропал как Бекович». Действительно - с князя по приказу хивинского хана сдерут живьем кожу и набьют чучело, солдат и казаков большей частью перебьют, остальные познают на долгие годы тягостное рабское ярмо. Из четырех тысяч человек вернутся на родину лишь несколько десятков, принеся горестное известие о пропавшей экспедиции. И так оно и произойдет - история неумолима! Однако даже крохотная песчинка, не вовремя попавшая под ее жернова, может изменить предначертанный ход событий…
        Герман Романов
        Кровавое золото Еркета
        ПРОЛОГ
        - Вот и сюда докатилась «цветная революция», как ее называют бывшие наши колонисты. Посмотрите на прекрасные образцы - если снять европейское тряпье, вылитые воины Чингисхана. Столько экспрессии и ярости, истинные туземцы, не понимающие, что их баи давно служат нам, отправляя своих детей в Лондон, пресмыкаясь и заискивая, как их предки еще двести лет тому назад. Но так и должно быть, потому что так было всегда!
        Мимо неброской машины пробежала толпа, люди размахивали транспарантами и плакатами, призывавшими бывшего главу компартии республики, а ставшего многолетним «султаном», добровольно уйти в отставку. Таковы были нравы во всех среднеазиатских стран, отколовшихся от рухнувшего в небытие «великого и могучего», и рывком скатившись от недостроенного социализма в привычный для них феодализм, как сказал бы в приснопамятное время какой-нибудь лектор с кафедры истории КПСС.
        - Сегодня толпа окружила акима Махамб…
        - Вы за три года наглотались азиатчины досыта, мой друг, раз стали запоминать их совершенно непроизносимые имена, - пожилой джентльмен, с невыразительным лицом, но властным голосом лорда, привыкшего повелевать по праву родовой крови, положил свою левую ладонь на руку сидевшего за рулем собеседника. Пальцы осторожно коснулись кожи и словно застыли - водитель даже не шелохнулся, видимо, такая мимолетная ласка была для него привычна и приятна.
        Он, лет на двадцать моложе, но с таким же невыразительным лицом, уже несколько лет работал в этих краях представителем «Радио Свободы». И почти ничем не отличался от аборигенов по внешнему виду, среди которых хватало русских, ничем не отличавшихся от цивилизованных европейских народов, если не принимать в расчет их многовекового варварства. К тому же англичанин, выпускник Кембриджа, как и его многолетний «друг», что работал в то время в университете преподавателем, хорошо владел несколькими местными наречиями, нужными в его профессии, настоящей, для которой журналистика лишь прикрытие.
        - Уже стреляют?!
        - Да, похоже на русские автоматы - одиночными бьют повстанцы, которые наполовину бандиты, а очередями местные полицейские, что от преступников мало отличаются - насквозь коррумпированы. Впрочем, такие нравы здесь исторически сложились, и даже русские коммунисты не смогли изменить вековые привычки.
        - Восток не мой восток…
        Строчка из стихотворения Редьярда Киплинга не была произнесена до конца, водитель явственно напрягся. Стрельба стала намного громче, толпа дрогнула и стала разбегаться.
        - Русские грозят ввести сюда силы из ОДКБ.
        Сокращенное название военного блока не прозвучало столь грозно, как «Варшавского Договора», будь это сказано на сорок лет раньше, когда пожилой джентльмен служил в майорском звании в штабе одной из британских дивизий, расквартированной в Западной Германии. А потому он лишь усмехнулся краешками губ.
        - Тем будет лучше для нас - их начнут ненавидеть еще больше вместе с их ставленником. А мы будем подбрасывать «дровишки», как говорят наши заклятые «друзья», в пламя этой ненависти и раздуем костер гораздо ярче. И так треть русских уже сбежала из здешних краев, остальные покорно сгибают свои спины. Города, которые они, надрываясь, строили, уже переименованы, и процесс пойдет дальше. Придет время - мы вспорем отсюда брюхо России, и вывалим ее кишки!
        Ненависть впервые явственно прорвалась в голосе - правый глаз пожилого джентльмена прищурился, будто он посмотрел в оптический прицел. Но на лицо снова легла маска привычной невозмутимости.
        - Надеюсь, нанятые тобой люди, мой друг, хорошо выполнят задание? Мне нужен этот раритет.
        - О да, сэр, за те деньги, что им уплачены, они зарежут этого старика не моргнув глазом, и принесут его голову на блюде. И не посмотрят, что он им единоверец, - засмеялся «журналист», но тут же осекся от небрежно брошенных слов, сказанных ледяным тоном.
        - Он на год меня моложе, мой забывчивый друг. Какая голова на блюде? Сейчас не времена «хромца» Тамерлана, обойдемся без дикости - имитация ограбления и ничего больше не требуется. С профессором я встречался в Афганистане, когда русские ввели туда войска. Он хороший ученый, и должен работать дальше. Просто мне очень нужна эта старинная вещица, а раз ее не продают, тогда нужно просто отобрать силой. Благо момент очень подходящий для этого действия.
        - А вот и мои люди, сэр. Судя по их прищуренным глазам, они выполнили ваше задание!
        Действительно, рядом остановился потрепанный жизнью «мерседес» - дверцы открылись, и из машины вышел коренастый мужчина средних лет, одетый в синюю куртку с белыми полосками. Подойдя к машине со стороны водителя, он наклонился над дверцей - водитель опустил стекло.
        - Там находились двое - они стали кричать. Мы вынуждены были их убить! Вот ваша вещь - браслет въелся в запястье, снять его было невозможно. Так что пришлось отрезать кисть.
        Расстегнув молнию на куртке, мужчина достал небольшой округлый пенал, и передал водителю. Негромко спросил:
        - Наши деньги?
        - Возьмите, здесь все оговоренное, - водитель протянул внушительный сверток - там были как местные «бумажки», по недоразумению называвшиеся деньгами, так и внушительные пачки из евро и долларов. Местный криминал предпочел получить наличными, не доверяя банковским картам. И не прогадал - интернет власти сегодня заблокировали, и все банки уже не могли осуществить трансакции. Мужчина сунул сверток за пазуху, и пошел к «мерседесу» - машина тут же отъехала.
        - Ублюдки! Не могли обойтись без крови, - буркнул водитель, передав пенал пожилому джентльмену. Тот тотчас открыл его - внутри блеснул серебром и двумя рубинами цельный браслет, по которому шла выпуклая вязь иероглифов. И негромко ответил довольным тоном:
        - У них не было иного варианта действий. Хотя мне жаль профессора, но он проявил упрямство, не приняв предложение, и тем сам выбрал свою судьбу. На металле осталась его кровь - весьма символично!
        - Почему, сэр?
        - Надпись гласит - «кровь вернется», - пожилой джентльмен пребывал в эйфории, было видно, что он чрезвычайно доволен добычей. А потому, вне своего обыкновения, сделался разговорчивым.
        - Это тот самый древний артефакт, который принадлежал великому… Годдем!
        Англичанин выругался от изумления - старинное серебро неожиданно потемнело, и браслет, словно хрупкое стекло, разломился…
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. «КРОВЬ ВЕРНЕТСЯ»
        Глава 1
        ИЮНЬ 1717 ГОДА
        Надрывно, раскалываясь, болела голова. И сильно тошнило - желудок едва сдерживался от спазмов. Тут же пробудились мысли, и первая резанула острым клинком отточенной стали.
        «Меня ведь убили - воткнули нож прямо в живот! Сергея Петровича тоже зарезали, я ведь успел это увидеть - чего им жалеть русского профессора, он ведь для них гяур проклятый! Больно как было! У еще живого кисть отрезали, и браслет стащили, мерзавцы. И за что убили то?! Пришли грабить, но зачем двух стариков резать?!»
        Заданный самому себе вопрос остался без ответа. Вот только холодная рассудочность привыкшего к беспокойной жизни старого геолога потихоньку уняло суматошное биение бегающих мыслей. И как свирепая горная река, что играючи, как фокусник шарами, швыряется огромными валунами, но вырываясь на равнину, становится спокойной - так и мысли перестали метаться и потекли гораздо медленней.
        «Ничего не пойму - почему могу думать?! Значит, я не умер?! Тогда, выходит, мне приснился жуткий сон. Так, странно - слышу ржание коней, ревут верблюды - я что, снова в экспедиции? Чушь, уже как десять лет никуда не езжу! Тогда почему лежу на кошме, и, судя по всему - весь искусан блохами. И на дворе лето, причем жаркое - не продохнуть. Или снова молодость вернулась, а все что произошло лишь сон, долгий и кошмарный сон? И нет никакого развала СССР, и я снова возьму в руки газету и прочитаю про «нашего дорогого Леонида Ильича». Ничего не понимаю, все так реально! Нужно проснуться и открыть глаза!»
        Глаза удалось раскрыть - и потихоньку через мутную пелену проступил легкий сумрак палатки, подсвеченные через натянутое полотнище ярким солнцем. Вернулся и слух - и сразу же обрушилась какофония звуков, главную партитуру в них играли тысячи мух, что носились по нагретому воздуху, беспрерывно жужжа. Именно они, настоящий бич Азии, говорили о том, что на дворе стоит привычное жаркое лето.
        «Не понял! Это не я!»
        Немой вопль остался без ответа - сидевший на кошме человек оторопело уставился округлившимися глазами на собственную десницу, растопыривая пальцы. На запястье тускло блестел старинный браслет из потемневшего со времен серебра, с двумя «кровавыми» каплями рубинов.
        «Рука не моя! А вот браслет мой собственный, родовой - и надпись иероглифами на нем та же самая, на тангутском языке - «кровь вернется». И тело не мое - вдвое моложе, едва за тридцать, может и под сорок годков, но не под семьдесят лет проживших, как было!»
        Действительно - сидящему на кошме человеку было ровно тридцать три года, знаковый рубеж, что пролегает лезвием в жизни любого мужчины. Волевое лицо с черными усами, едва видимый шрам у виска, жесткий взгляд - последнего всегда опасаются враги, но он очень притягательно воздействует на женщин, те ведь инстинктивно ищут сильного защитника, стараясь спрятаться за его спину.
        «Не понял - какие времена на дворе?! Ничего нет из современных вещей, привычных - от всего седой стариной отдает!»
        Действительно, в шатре напрочь отсутствовало все, что свидетельствовало бы о 21-м веке. Ни одного сигаретного окурка, зажигалки или коробка спичек, измятой пачки или пластиковой бутылки - привычных примет технологической эпохи. Зато на столбе висел мундир из зеленого сукна с золотистыми галунами, какие носили в петровскую эпоху. На походном столике лежала треугольная шляпа с плюмажем, у задернутого входного полога лежали ботфорты - сапоги с высокими голенищами.
        Да собственная одежда донельзя странная, такую он никогда не носил в жизни. Рубашка из тонкого полотна, с кружевами и открытым воротом - на первый взгляд женская, но это было бы ошибочным суждением, просто такова мода. Короткие штаны, чуть ниже колен, чулки на завязках.
        «Ничего не понимаю - я не только в чужом теле, но и в чужом времени! Вон лежат три пистоля с кремниевыми замками, шпага с вычурным, в завитках, эфесом - никакая не бутафория, все настоящее, даже на вид массивное, и везде отметины от постоянного использования. Это самое настоящее оружие, а не театральная реквизиция!»
        Человек простонал, попытался подняться, но не смог и снова рухнул на грязную кошму, лишившись немногих сил.
        «Я не могу воспользоваться телом, оно мне неподвластно! Никогда бы не подумал, что после смерти могу стать частью другого человека, незримым свидетелем. Так, соображай быстрее, кто этот человек, в каком времени, и почему у него на руке родовой браслет.
        С последним проще всего - девять против одного, что он мой предок, вот только кто?!
        Пока непонятно. Мундир петровских времен, или чуть более поздних, императрицы Анны Иоанновны, но тут я не уверен. Оружие тоже соответствует эпохе - эта шпага боевая, почти палаш, а не для дуэлей, которыми любили колоть друг друга дворяне.
        Тут надо сказать спасибо страсти к истории, которую привил мне отец, известный всему Узбекистану ученый. Он один из тех, кто предал жестокого хромца Тимура обратно земле, но было уже поздно - война ворвалась в нашу общую страну, испепелив ее. Кто же он, мой носитель, наделенный родовым проклятием, и носящий его на руке. Ведь это знак того, что носитель умрет насильственной смертью, которая неизбежно его настигнет - на себе проверил!»
        Лежащий на кошме человек дернулся и снова открыл глаза - он явно приходил в себя.
        - Кто у меня здесь, кто?!
        Человек вопросил надрывно, схватившись руками за свою голову, прижав грубые ладони воина к пульсирующим вискам. И протяжно завыл, усевшись на кошме, и раскачиваясь.
        - Как мне жить, как? Я верил в Ису, а он меня предал!
        «Уймись, глупец - все в мире происходит по воле бога, он един, как бы не назывался в религиях - Аллах, Христос или Будда. И пути его сокровенны - значит, ему это было нужно, и он позволил тому вихрю утопить твою жену и дочерей. Я ведь только сейчас понял, кто ты есть!»
        - Меня и так тут все знают - именуют меня Александром, князем Бековичем-Черкасским по титулу родовому. И выполняю высокую волю своего царя Петра Алексеевича!
        «Идешь туда, не знаю куда, но за золотом, как аргонавты в старину?! Ты хоть знаешь, что этот твой Еркет, куда тебя царь-самодур отправил, тоже мне великий знаток географии?! Он в далекой Кашгарии, Семиградье иначе, земле уйгуров и дунган, там его Яркендом именуют. Отсюда четыре тысячи верст будет, если по прямой линии брать. А с дорогой и тропами, что по перевалам петляют, все шесть выйдет!»
        - Ты бес, бес! Я стал одержимым! Как ты можешь знать то, что сам царь не знает?! Ты меня искусаешь, бес!
        «Не бес, и не шайтан, прах тебя подери - объяснять долго, но я знаю эти места гораздо лучше тебя, твоего царя и всех сановников в Петербурге, сколько бы их там не было. И знаю намного больше о здешних краях, чем все европейцы вместе взятые!
        Вы полезли туда, где вас не ждут и не хотят привечать! Вы не гости желанные, а завоеватели, что идут с оружием в руках! А в Хиве из тебя набьют соломой чучело, содрав с еще живого кожу!»
        - Ты бес, преисполненный гордыней! А я уйду от тебя, уйду! Вернусь к вере отцов! Отрекусь от бога Исы, от семьи, меня в род свой принявшей! Отныне я Девлет-Гирей-мурза!
        «Уймись, ты среди православных, раз мундир носишь! Тебя за одержимого и так принимают, а вероотступником быть не позволят! Нет им доверия - донос напишут царю и хана! Уймись!»
        - Ты что мне говоришь, плевок шайтана…
        Князь прижал ладони к виску, продолжая раскачиваться. Затем завыл, стал царапать себе лицо. И неожиданно бросился к столику, схватил пистоль, взвел до щелчка курок, поставив на полувзвод. Пистоль оказался заряжен, на полке насыпан порох. С исказившимся лицом князь поставил курок на боевой взвод, сунул дуло пистолета себе под челюсть.
        - Я вышибу тебя из своей головы, бес!
        «Уймись! Ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! Выбора у меня нет, а посмотреть на новый мир охота!»
        Неожиданно глаза князя остекленели, рука ослабла, и пальцы расцепились на рукояти. Пистоль упал на кошму, взведенный курок ударил по огниву и грохнул выстрел…
        Глава 2
        - Потеряв супругу и двух любимых дочерей, князь Александр обезумел от горя и расцарапал себе все лицо. Вот уже третий день не ест, ни пьет, только воет беспрерывно. Зарядил пистоли и грозит прострелить голову любому, кто попытается войти к нему в шатер. Денщик и два брата сидят близ него денно и нощно, почтенный Ходжа Нефес - они боятся, что в припадке печали князь наложит на себя руки.
        Князь Михаил Самонов, в расшитом серебряными позументами кафтане - все же был астраханским губернатором, перед назначением в отряд князя Бековича-Черкасского - горестно всплеснул руками. Он был беком из персидской провинции Гилянь, вот только пришлось бежать с родины, когда узнал, что против него заплелись гнусные интриги при шахском дворе, и повелитель приказал его казнить. Принимать смерть как-то не хотелось, и он на купеческом судне отплыл в Астрахань, ища покровительства у молодого царя Петра. Отнеслись к нему радушно, правда, пришлось принять христианство - зато титул признали, переиначив бека в князя. Понятно, что с родовитыми Рюриковичами он и рядом не стоял, но все же находился в равном положении с татарскими и кавказскими мурзами, грузинскими князьками и молдаванскими боярами, что сбежали в Московию после неудачного для царя Петра Прутского похода 1711 года.
        Последние четыре года он только и думал, что ухватил за хвост сказочную Жар-птицу, и вот-вот вытащит золотое перо. Все дело в том, что его собеседник, тоже беглый, но уже туркмен Ходжа Нефес, прибыл в Астрахань просить покровительство у русского царя. И рассказал, что новым хивинским владыкой стал Шергази-хан, и положение его на престоле оказалось крайне непрочным. Старейшины трех десятков племен, которых называли инаками, признали его власть, но в то же время вели себя совершенно самостоятельно, угрожая новоизбранному хану мятежами и оказывая чуть ли не открытое неповиновение. Так что не пожелавший становится в их руках полной марионеткой, Шергази-хан мог надеяться лишь на получение помощи извне, от влиятельных правителей соседних стран.
        А вот с этим у него были значительные трудности. Все дело в том, что с бухарскими эмирами хивинские ханы исторически враждовали, хотя происходили родом от младшего брата легендарного Батыя Шибана, сына Джучи, что являлся первенцем «Потрясателя Вселенной» Чингисхана. В прошлом род Шибана разделился - Арабшахиды взяли власть в древнем Хорезме, а Шейбаниды закрепили за собой земли в Мавераннахре, не менее влиятельной и старинной области, в которую в свое время вторгался знаменитый завоеватель Искандер «Двурогий» - так называли Александра Македонского.
        И резались между собой «чингизиды» весьма увлеченно, мирясь на какое-то время, если дела у них начинали идти скверно. Силы были практически равные, хотя Хорезм, после разгрома его Чингисханом, за четыре прошедших века едва восстановился, да и населения в нем было втрое меньше, чем у соседа - эмира «Благородной Бухары».
        С севера и юга, охватывая полукольцом, наседали кочевые племена казахов «младшего» ЖУЗа, и воинственных туркмен. Впрочем, наскоки и набеги шли вяловато, и без сильного натиска, степнякам «кайсакам» самим приходилось отбиваться. С запада и севера их начали теснить своими городками подданные московского царя - яицкие и сибирские казаки, башкиры и калмыки хана Аюки. А с востока приходили тысячи конных воинов в железной броне - Джунгарское ханство объединенных ойратских племен оказалось для казахов страшным и могущественным врагом, захватившим большую часть восточных земель «серединного» ЖУЗа. Джунгары успешно воевали даже против китайских полков, что были отправлены против них из «Поднебесной» империи Цин.
        Туркменам приходилось не слаще - в северную часть древнего Хоросана постоянно вторгались войска персидского шаха и воинственные афганцы, громя кочевья и поселения, безжалостно грабя, разоряя, предавая все «огню и мечу», захватывая полон.
        В общем, кровавое «веселье» по всей «Великой Степи» и южным песчаным пустыням шло уже довольно долго, прерываясь на короткие перерывы, когда то или иное государство или племя полностью исчезало из жизни. Не по своей воле, разумеется. Или вырезалось поголовно, либо продавалось в рабство. Захваченные земли немедленно делились между сильными соседями, и войны снова развязывались…
        Момент для Русского царства оказался очень удобный - обеспечить себе влияние в Средней Азии можно было опосредованно, поддержав слабого властителя против его мятежных подданных. Так что заторопился князь Самонов вместе с Ходжой Нефесом в Либаву, где тогда находился царь Петр. И рассказал туркмен монарху удивительную историю.
        То ли два, или полтора века тому назад несла река Амударья свои воды в море Каспийское, которое еще Хвалынским именуют. Но хивинцы построили на ней плотину и отворотили ее от моря, повернув в сторону озера, которое Аралом именуют. Отчего последнее наполнилось до краев, и бежали люди, бросив городки и поселения, над которыми сейчас гуляют волны, а порой бушуют шторма - ибо размерами это озеро стало походить на море дивное, среди пустыни раскинувшееся.
        А если по той реке вверх идти, к горам, то за вершинами есть место, Еркетом именуемое, и там золота видимо невидимо, кошмы в реку бросают, и с трудом вынимаю, напрягая руки - настолько тяжелыми они становятся от золотых крупинок.
        Петр Алексеевич удивился рассказу, но не сильно. Оказалось, что ранее за год ему сибирский губернатор князь Матвей Гагарин поведал о сем таинственном Иркете тоже, да и «дарья», то есть река, тоже присутствовала. И государь, отчаянно нуждаясь в золоте, принял меры.
        В далекий Тобольск за Уральскими горами был отправлен полковник Бухгольц, которому было приказано набрать три тысячи ратных людей, с которыми отправиться по Иртышу вверх, к истокам и там найти город Еркет. И летом 1715 года экспедиция вышла в путь, пройдя полторы тысячи верст по реке, построили у соленого озера Ямышевскую крепость. Вот только зимовка оказалась погибельной - пришло войско джунгар и окружило русских. Те отчаянно отбивались, но в апреле прошлого года покинули крепость и вернулись обратно в Тобольск - семь сотен изможденных лишениями людей из тех трех тысяч, что пошли в сей несчастный поход. Новости об этом злосчастье Самонов узнал только в этом мае, собираясь в свою экспедицию вместе с Бековичем-Черкасским.
        Кабардинский князь, капитан лейб-гвардии Преображенского полка, по своему чину полковнику равный, почти одновременно с Бухгольцем был отправлен в Астрахань. Там почти два года готовил экспедицию в далекую Хиву, основывая на восточном побережье Каспия опорные пункты для закрепления края. Все было готово, и казаки сушей, а войска морем отправились на казачий городок Гурьев в устье Яика, дабы оттуда пойти всей силой через огромную степь, чтобы добраться до Хорезма. Там Михайло Самонов думал обрести себе счастье и вожделенное богатство…
        Но все надежды рухнули, и теперь три дня князь пребывал в полном расстройстве чувств. При отплытии русской флотилии из Астрахани, Бековича-Черкасского провожала супруга. Княгиня была дочерью воспитателя царя Петра, князя Бориса Голицына, и плыла на лодке вместе с отроковицами и сыном. Проводила в море и по возвращении на Волге налетел вихрь и опрокинул дощаник - жена и дочери князя утонули, а сына спасли рыбаки. И гонец со скорбной вестью отправился в Гурьев, нахлестывая коней. И прибыл лишь на день позже князя, и тот был настолько потрясен известием, что вот уже три дня доносились из его шатра стоны, вскрики да горестный плачь. И эта трагедия была воспринята во всем русском войске очень серьезно - слишком дурная примета, чтобы выступать в поход.
        - Я сам огорчен до глубины души, княже, - Ходжа Нефес поклонился, все же по своему положению он был ниже принявшего христианство перса, хотя являлся выходцем из знатного туркменского рода.
        - В поход выступать не стоит, князь Александр не в силах вести войска. От горя впал в безумие и еще вчера отрекся от принявшего его рода, назвавшись Девлет-Гиреем. Да, он по крови своей «чингизид», из славного рода Тука-Тимуридов, имеет полное право на любой ханский престол, будь правоверным. Но вот так громко заявлять о себе, настолько громогласно, пожалуй, все же нельзя.
        - Лейтенант флота Кожин, что остался в Астрахани, уже объявил князя вероломным отступником и изменником, что замыслил передать русское воинство хивинцам. А тут такие крики, которые слышат многие. Государю Петру Алексеевичу о том непременно доложат.
        Перс поджал губы - ситуация выходила и для него крайне неприятная. Казаки могут заподозрить его самого в тайном отступничестве, а это чревато большими сложностями. А ведь поход может и не состояться - и многие служивые люди вздохнут с нескрываемым облегчением. По лагерю ходили слухи, что хивинцы ждут русских в силах тяжких, собрав большое войско. Кроме того, сейчас июнь - самое жаркое время года, и любая затяжка с выступлением приведет к тому, что трава выгорит, и может начаться падеж лошадей. Да и колодцев на караванной тропе не так много, и вода будет большой проблемой - а без нее в пустыне не выжить.
        - И что мы будем делать, сиятельный князь…
        Вопрос туркмен не успел проговорить, как осекся - в шатре Бековича-Черкасского прогремел выстрел…
        Глава 3
        Помогите встать, что-то я ослабел за эти дни…
        Голос князя прозвучал глухо и еле внятно, словно он впервые начал разговаривать - слова давались ему с трудом. Сиюнч и Ак-Мурза кинулись вперед и подхватили старшего брата под руки. Ноги, казалось, того не держали, но с каждым проделанным шагом Александр чувствовал себя уверенней. И, властно, поведя плечами, отстранил младших братьев - те покорно отступили, преданно смотря на князя.
        - Прибраться! Яицких атаманов ко мне немедленно! Мы скоро выступаем в поход на Хиву!
        Отрывистый голос предводителя, сухой и безжизненный, но властный, моментально привел суетящихся в шатре людей в полное повиновение. Кабардинцы тут же выбежали из шатра, а денщики живо засуетились. Порядок был восстановлен, а самого князя быстро переодели в чистое исподнее, помогли облачиться в мундир - на груди блестела серебром нагрудная бляха гвардейского горжета.
        - Оставьте меня!
        Хотя приказ прозвучал еле слышно, но оба денщика и старый слуга-кабардинец выскочили из шатра быстрее, чем легендарный джинн из бутылки и князь остался один. Никто не заметил горячечного блеска в глазах Бековича-Черкасского, и на изменившиеся интонации в его голосе, сочтя это последствием перенесенного горя - ведь всем известно, как оно порой ломает людей, изменяя не только их облик, но и поведение. А тут такое несчастье обрушилось, что в пору с ума сойти.
        - А ведь получилось, - удовлетворенно прошептал князь, - теперь он это я, а я, соответственно, это он. И что интересно, его память во мне полностью, вот только открывать ее опасно - сразу видение жены и дочек приходит, с ума начинаешь сходить. Так что дверцы шкафа лучше держать закрытыми, да еще подпереть, чтобы случайно не распахнулись, а все необходимое доставать через верх, откинув крышку. Другой аналогии как-то не подберешь сразу, но эта более-менее подходит. И что отнюдь не смешно, а совпадением трагично - я ведь по отцу тоже Бекович, и по имени Александр, только Рашидович, если по русской традиции брать с отчеством.
        Бекович прошелся по шатру, несколько раз присел, ощущая, что тело ему полностью подвластно. И раскрыл ларец, достав оттуда несколько свернутых бумаг, с подвешенными на шнурках печатями. Развернул одну из них, и как оказалось, самую важную. По ней шла резолюция - «Быть по сему», а внизу короткая подпись - «Петр».
        Развернув царский указ, Бекович принялся его читать про себя. Внимательно просматривал текст повеления, и понимал, что теперь предстоит сделать. Ведь одно дело читать историческую литературу об этом злосчастном походе, а другое работа с «первоисточниками», как сказал бы его знакомый преподаватель с кафедры истории КПСС в начале 1970-х годов, когда ему довелось учиться в университете.
        «Князю Черкасскому данные пункты, от Его Царского Величества, и по оным как поступать, будучи в Хиве:
        1. Надлежит над гаваном, где бывало прежде устье Аму-Дарьи реки, построить крепость человек на тысячу, о чем просил и посол Хивинский.
        2. Въехать к Хану Хивинскому послом, а путь иметь подле той реки и осмотреть прилежно течение оной реки, також и плотины, ежели возможно оную воду паки обратить в старый пас; к тому же прочие устья запереть, которые идут в Аральское море, и сколько к той работе потребно людей».
        Бекович усмехнулся, разгладил пальцем усы - читать такой текст оказалось интересно. Не выдержав, хмыкнул:
        - Царь Петр мог бы устроить экологическую катастрофу с Аральским морем на два с половиной века раньше. В принципе затея интересная - замена Каракорумского канала на протоку в озеро Саракамыш, а потом по руслу Узбою пустить воды в Каспий. Вот только вся штука в том, что такое технически невероятно сложно. И не только бесполезно это занятие, но и вредно в самой своей сути - драгоценная вода канет в песок.
        Сейчас старый профессор в новом своем облике прекрасно понимал, что затея со строительством крепости на косе в Красноводском заливе, не самодурство Бековича-Черкасского. Выпор пал на абсолютно неприемлемое для жизни место - ведь там не имелось пригодной для питья воды - не от глупости кабардинского князя, в которой его упрекал лейтенант Кожин, а являлся скрупулезным выполнением царского повеления. Впрочем, самоуверенный и заносчивый моряк мог там еще несколько лет пресную воду искать, пока бы даже для самого тупого не дошло - ее там просто нет, да и быть не может. Только опреснители ставить, но то задача только для будущих времен, с иным уровнем технических возможностей, которые появятся только через полтора столетия.
        «3. Осмотреть место близь плотины, или где удобно, на настоящей Аму-Дарье реке для строения ж крепости тайным образом; а буде возможность будет, то и тут другой город сделать».
        - Толмача толкового и умного советника у тебя нет, царь Петр Алексеевич. И образование нормальное отсутствует. Первый тебе бы объяснил, что «дарья» и есть река, а так тавтология получается - «экономика должна быть экономной», как сказывал незабвенный Леонид Ильич, а «масло масляным», как приговаривали во времена Горбачева, - усмехнулся Бекович, вот только глаза его сузились от едва сдерживаемого гнева.
        - Вот только хивинского хана или бухарского эмира за конченных дебилов держать не нужно - ни один нормальный правитель независимого государства не станет спокойно смотреть, как на его земле чужеземцы начнут крепости свои ставить, чтобы потом за глотку взять. Европейцы завсегда слишком самоуверенными были, смотря на другие народы как на дикарей. И это не от образования, не от культуры - от наличия пулемета, как приговаривал Рерьярд Киплинг.
        Бекович прикрыл глаза, пытаясь сдержать гнев. Бывая в Москве он, будучи заместителем министра, порой сталкивался там с такими «товарищами», которые относились к коллегам из Средней Азии с плохо скрываемым высокомерием, примерно как англичане к туземцам. А ведь первые цивилизации появились именно в Азии, в зоне «междуречий», где основой жизни являлось поливное земледелие со строительством сложных ирригационных сооружений. Таких древнейших государств, появившихся за три десятка веков до явления Христа, было несколько, можно перечислить только главнейшие - на берегах Янцзы и Хуанхе, Инда и Ганга, Евфрата и Тигра, Амударьи и Сырдарьи. Да еще Нил, что совсем близко примыкает.
        Все дело в том, что при поливном земледелии требуется участие всех жителей, для проведения масштабных работ - рытье и содержание каналов и арыков - настоятельно нужна организационная составляющая, такая как государство, причем централизованное.
        Последнее несло культуру и прочее - письменность и школы, строительство и архитектуру, регулярную армию с боевыми колесницами и слонами, деньги и торговлю, города и ремесло, искусство в конце-концов. И это в то время, когда предки англичан, немцев и прочих там шведов прятались в лесах, носили на себе шкуры, и пребывали в первобытной дикости, в которой еще несколько тысячелетий оставаться будут.
        «4. Хана Хивинского склонять к верности и подданству, обещая наследственное владение оному; для чего представлять ему гвардию к его службе, и чтоб он за то радел в интересах наших.
        5. Буде он то охотно примет, а станет желать той гвардии, и без нее ничего не станет делать, опасаясь своих людей, то оному ее дать сколько пристойно, но чтоб были на его плате; а буде станет говорить что перво нечем держать, то на год и на своем жаловании оставить, а впредь чтоб он платил».
        Александр Бекович прикрыл глаза, зло усмехнулся. Взял из банки тлеющий фитиль, раздул его, раскурил заранее набитую денщиком трубку с длинным чубуком - князь пристрастился к курению, так как в окружении Петра сия вредная привычка буквально насаждалась.
        Негромко прошептал, не скрывая сарказма:
        - Неужели царь сам верит в то, что написано?! Если так, то он, как правитель, должен понимать, что ни один азиатский владыка, особенно мусульманин, не удержится на престоле, если его единственной поддержкой будут только иностранные штыки?! Даже англичанам подобные трюки не удавались и веком позднее, а ведь методики их были куда искуснее, и действовали более изощренно и коварно. Так что советникам действительно головы отрубить нужно - они дурные, и пользу не принесут, один вред о них только ожидать приходится. Хотя…
        Князь затянулся табаком, пыхнул дымком. Задумался, кривая улыбка заиграла на губах.
        - Царь ведь скуп, да и денег в казне нет, приписка одна о годичном содержании многого стоит. Да и войск выделено недостаточно для полномасштабной войны, а вот в авантюру пуститься вполне хватит. Половина воинства казаки и бывшие шведские драгуны, русская пехота в крепостях оставлена и там вымирает от безводья и непривычного климата. Такое ощущение, что царь их заранее всех списал в убыток - выгорит дело, то хорошо, а погибнут - и не жалко. Как там ему фельдмаршал Шереметев сказал после взятия Орешка - «бабы еще нарожают»!
        Бекович покрутил головой - отряд пущен на убой, одно плохо - он им командует и перспективы не просто туманные, они смертью попахивают, большой кровью и жуткими муками.
        - Ладно, потом будет время крепко подумать. Пока посмотрим, что мне тут дальше предписывают…
        Глава 4
        - Эти урусы задумали начать войну, говоря мне о своем миролюбии. Но колючку с ядовитым шипом даже в мягкой кошме не спрячешь - она обязательно уколет!
        Здесь, в зеленом саду, под сенью персиков, всегда хорошо думалось - повелитель Хорезма, Шергази-хан сидел на ковре и размышлял. А ситуация нравилась ему все меньше и меньше - на Хиву с каждым днем надвигалась неминуемая война…
        Благословенна земля омываемая водами Джейхуна - дарованной для спасения людей Амударьи. С ледяных вершин Памира, «крыши мира», срываются стремительные ручьи, сила которых наполняется тающим льдом. И спускаются они хрустальными лентами, а вода прозрачней любого стекла, что может сотворить даже самый умелый стекловар. Но сплетаясь с другими ручьями, появляются уже горные реки, наполненные яростной силой - течение становится свирепым, оно играет огромными валунами как булыжниками, которые дехканин выкапывает на своем маленьком поле и откидывает со своей земли в сторону.
        И с расстоянием сливаются в Амударью горные потоки, которые таджики почтительно именуют Пянджем и Вахшем за их буйный нрав. И вырвавшись на равнину, общая река уже потихоньку теряет свой норовистый характер. Но в нее впадают новые притоки, что вырываются с предгорий - справа Зеравшан, Карусу и еще три «дарьи». А слева, от афганских гор один Кундуз, чье извилистое русло проходит по Бамианской долине, где стоит каменный исполин - воплощение Будды, высеченное в скале.
        Лишь приняв в себя все притоки, и отдавая свою воду в многочисленные арыки, Амударья с каждым фарсахом становится покладистой и доброй, как самая любящая и возлюбленная жена. И только течение несет к далекому Аралу песок и ил, а в половодье вырванные с корнем растения и деревья из тугайных зарослей, что окаймляют ее пологие берега. И пусть вода грязная, но она является самым главным богатством в Мавераннахре и Хорезме - без ежедневных поливов земля была бы выжжена лучами жаркого солнца. А потому темные воды Джейхуна воистину благословенны, и когда желтые пески пустыни отражаются под слепящими лучами на речной глади, то она кажется людям золотистой, наполненной до краев золотым песком.
        Но даже в Хорезме, где Джейхун уже тихая и спокойная, случаются катаклизмы, от которых гибнут занесенные песком города и многие тысячи людей ищут спасения в других местах. Это происходит в момент самого высокого половодья Амударьи - мощное течение может выплеснуться из берегов, и устремится в сторону, пробивая себе новое русло. И река уходит от городских стен, порой на несколько фарсахов - а это целый день ходьбы по пескам для человека. Или произойдет сильное землетрясение, а в этих местах они обычное дело - так полтора века тому назад Амударья отвернула к Аралу, наполнив огромную котловину озера. А один из ее рукавов перестал впадать в озеро Саракамыш, из которого вытекала в сторону Каспия река Узбой, старое русло которой сейчас занесено песком. И беда пришла в те края - тысячи туркменских кибиток покинули насиженные места, люди стали искать спасение среди бескрайней пустыни, которая всегда жестока попавшим в беду, а соседи порой настроены крайне недружелюбно.
        Да спасет Аллах от такого несчастья!
        На этой земле нужно беспрестанно трудиться - для орошения полей нужна вода, и люди круглыми днями роют или чистят анхоры - большие каналы, от которых уже отходят во множестве арыки. От Амударьи они порой отходят на фарсах, а то и более, а ведь это восемь русских верст. Но люди не зря работают от рассвета и до заката, лишь в самое жаркое время дня прячутся под деревьями от ярких лучей солнца.
        Полив земли преображает любое, прежде пустынные место, в цветущий оазис, который щедро вознаграждает дехкан за их кропотливый и тяжкий труд под жгучими лучами солнца. И радуя душу плодами урожаев, которые здесь убирают дважды в год.
        На половине всех земель, отвоеванных у пустыни, вызревала золотистая пшеница. За нею приходили караваны даже из казахских и афганских земель - больно нравилась купцам отборное хорезмское зерно, из которого выпекаются в тандырах вкусные лепешки с семенами кунжута. После уборки первого урожая дехкане тут же сажали джугару - сорго - семена шли в пищу, а стебли на корм скоту.
        Еще четверть земель шло под бахчи и огороды. На всю Среднюю Азию были знамениты хорезмские дыни - всякие разные по цвету, по размеру, по насыщенности сладкого вкуса - от них буквально зависела жизнь всего населения. Кусок лепешки и половинка дыни - вот обычный завтрак и обед дехканина. С ними не нужен кропотливый и надрывный труд, с посадкой семечек справлялись и старики. Но как только дыни наливались, вот тут нужен был глаз да глаз. Мальчишки могли прихватить - им всегда кажется, что у соседа урожай слаще, чем в своем огороде. Настоящим бичом были лодочники - проплывая по архану, трудно удержаться от соблазна покидать в лодку десяток-другой крепких и больших дынь, которые хранятся долго. Если самому уворованное завялить, то большой и сытный припас на зиму будет, причем совершенно бесплатно, задарма.
        Рядом с дынями высаживали тыквы - огромные и сладкие, их очень любили все от мала до велика. Как и зеленые полосатые арбузы, сочная красная мякоть которых хорошо утоляла жажду. А на огородах выращивали овощи, один перечень которых мог бы занять грядку, если сажать только по одному. Длинный зелеными стрелками лук, крупный чеснок, розовая морковь, красный жгучий перец - без него не готовилось ни одно блюдо, если основой было мясо или рыба. А еще кунжут, репа, фасоль, редька, огурцы, маш, свеклу и многое другое, что только могло вырасти на этой благодатной земле, по обоим берегам Амударьи.
        На оставшейся четверти тарпанов сеяли ячмень, овес и просо, терпеливо взращивали рис - а как быть без традиционного плова, что подавался рассыпчатыми горками на блюдах, настолько больших, что сидеть вокруг их мог целый десяток проголодавшихся людей.
        Выращивали хлопчатник - из белых комков ваты делали превосходные ткани, очень нужные в жарком климате Хорезма и Мавераннахра - легкие и прочные. И коноплю взращивали, и марену, чтоб ткани окрашивать в любимый жителями красный цвет. А также стояли целые рощи тутовника, где из куколок шелкопряда, попавшего в Хорезм из далекого Китая, ткачи делали великолепный шелк, за который платили золотом.
        Зелень садов накрывала кишлаки, спасая жителей от жары в тени под густыми кронами. И дарила чудные плоды, равных которым не было ни в далекой Турции, ни в ближней Персии, ни в соседней Бухаре. Замечательные яблоки в Хазараспе, груши и гранаты в Хиве, которые славились на всю округу, большие сочные персики, инжир - легендарная библейская смоковница. Хурма, алыча, да еще абрикос - как жить без кураги и урюка, даже малая горсть способна утолить лютый голод.
        Великолепны сады Хивинского ханства - его законная гордость, услада и для взора, и для лакомства, жизнь без них покажется любому правоверному горькой и несчастной.
        На этой благодатной земле, славной своими плодами, высятся стены знаменитых городов, с минаретами и куполами мечетей, с десятками медресе, с сотнями ремесленных мастерских. Самый древний из них Хива - «Вечный город», известный всему миру Рим, основанный легендарным Ромулом, лишь чуть старше нынешней столицы ханства. Город вырос возле колодца Хейвак, известного своей удивительно чистой и вкусной водой. А колодец этот по легенде выкопан по приказу Сима, сына библейского патриарха Ноя, что сотворил ковчег, переживший Потоп.
        А до того столицей являлся знаменитый Гургандж, погибший пять веков тому назад в ходе долгой осады и штурма. Нынешний город Куня-Ургенч стоит рядом с развалинами древней столицы Хорезма, и тоже гибнет - но тут от него отошла своенравная Амударья, оставив жителей без воды. Потому прозван он «старым», ибо новый Ургенч основали переселившиеся оттуда жители, со слезами горя на глазах, оставив дома и мечети.
        Все есть в Хивинском ханстве, кроме одного - золота и серебра, нет на землях этих драгоценных металлов. Ремесленников много, они могут сделать все, что душе угодно - шорники, ткачи, кожевенники, оружейники, кузнецы и прочие, но почти нет ювелиров. Да и деньги в ходу бухарские - своих таньга в Хорезме давно не чеканят. Но и без этого врагов за глаза хватает, вот и лезут со всех сторон желая поживиться накопленными за стенами городов богатствами. И так уже две тысячи лет с лишним, как вторгаются на земли Хорезма разные завоеватели, желающие хорошо пограбить здешних жителей, и увезти плоды их труда.
        Первыми приходили персидские цари - Кир, Камбиз, Ксеркс, Дарий - всех ушли ни с чем. За ними явился знаменитый Искандер - завоевав Мавераннахр, но Хорезмом не овладел. И так прошла тысяча лет, пока пять веков тому назад не пришел свирепый Чингиз-хан, и погибло все государство хорезмшахов. Семь месяцев отчаянно защищался древний Гургандж, но был взят штурмом - и каждому из завоевателей достались рабы, среди которых были умелые ремесленники. Погибли города, посевы вытоптаны, плотины и арыки уничтожены, сады вырублены - обезлюдела земля.
        Прошло почти два века, Хорезм залечил раны, но тут явился жестокий «хромец» Тимур, и новое разорение, от которого удалось оправиться только через столетие. Но теперь настала очередь страдать и другим - легкая хорезмийская конница наводила ужас, и крика «хивинцы идут» было достаточно, чтобы трепетали афганцы и персы, бухарцы и туркмены, кокандцы и казахи, нещадно избиваемые. Вот уже двести лет, как Хивинское ханство жило регулярным грабежом своих соседей, ходило на них в походы столь же постоянные, как половодье Амударьи…
        - Гяуры решили сходить на нас в поход, - на губах Шергази-хана появилась зловещая улыбка. - Ну что ж - судьба их будет незавидной!
        Глава 5
        - Эх, Петр Алексеевич, нельзя же так напролом, и нахрапом - Восток дело тонкое, как сказал один киногерой. Хотя, как говорят сами русские, что наглость второе счастье!
        Бекович покачал головой, читая строчки царственной инструкции, и удивляясь, как можно отдавать столь неадекватные ситуации поручения, ведь даже попытка выполнения любого из них моментально насторожит хивинцев. Ибо сильный о помощи и содействии собственным шпионам никогда не просит, сам ищет варианты.
        «6. Ежели сим, или иным образом склонится Хивинский Хан, то просить его, дабы послал своих людей, при которых и наших два человека бы было, водою по Сыр-Дарье реке в верх до Иркеты городка, для осмотрения золота.
        7. Также просить у него судов, и на них отпустить купчину по Аму-Дарье реке в Индию, наказав, чтобы изъехав ее, пока суда могут идти, и оттоль бы ехать в Индию, примечая реки и озера, и описывая водяные и сухой путь, а особенно водяной к Индии той или другими реками, и возвратиться из Индии тем же путем; или ежели услышит в Индии еще лучший путь к каспийскому морю, то оным возвратиться и описать.
        8. Будучи у Хивинского Хана, проведать и о Бухарском, не можно ль его, хотя не в подданство, ежели того нельзя сделать, но в дружбу привести таким же манером: ибо и там також Ханы бедствуют от подданных».
        Бекович только покачал головою, прочитав текст. Пробежался глазами по оставшимся пяти пунктам. Там была роспись назначенных в дело людей и потребных средств. Абсолютно недостаточных для полноценного военного похода, и совершенно избыточных для любой мирной миссии и ведения дипломатических переговоров.
        Именно эта неадекватная оценка обстановки русским государем в конечном итоге приведет к гибели Хивинскую экспедицию.
        - Все бы хорошо, диагноз установлен правильный. Одно плохо - его патологоанатом поставил над твоим трупом, с которого шкуру содрали. И что же мне делать, если со вторым извечным русским вопросом «кто виноват» я самостоятельно разобрался.
        Князь покрутил головой - ситуация казалось безвыходной. Хивинцы ждут врага, причем они вероятней всего знают цели похода. А потому уже готовят жаркую встречу. А перевес в силах на их стороне, причем значительный, и рассчитывать на победу не приходится.
        - Идти нельзя, это гибель, - Бекович покачал головой. И после мучительной паузы произнес:
        - Но если я не пойду, то будет неминуемая царская немилость в лучшем случае. А в худшем просто казнят за трусость, ведь денег на все приготовления потрачено свыше двухсот тысяч рублей. Такие расходы Петр мне не простит никогда, забьет в колодки!
        Дилемма была ужасной, и, раскурив очередную трубку - табак напрочь заглушил чувство голода - Бекович тряхнул головой, и ударил кулаком по столбу, не сдержав выплеска эмоций.
        - Я пойду! Знаю эти края, прошел их вдоль и поперек, дух мой привычен, а новое тело не подведет - молодое и крепкое. И в отличие от своего «альтер эго» я прекрасно понимаю все сложности, и тот факт, что остаться в живых практически невозможно. Но тогда пусть хивинцы запомнят накрепко мой поход и сами умоются кровью!
        Выругавшись, Александр уселся на стул и только сейчас увидел большой штоф зеленого стекла, емкостью так литра на полтора, спрятанный за накинутыми на кошму подушками. Достал его, покачал в руке приятную тяжесть, прислушался к бульканью - осталось примерно четверть.
        - Так вот князь чем занимался эти трое суток - сходил с ума и топил горе в зеленом вине. Причем заповеди пророка не нарушая, - принюхался и ощутил легкий запашок сивухи и каких-то трав, скорее всего аниса, от запаха которого гибнут клопы, вши и тараканы.
        - На самогоне все пьется, - Бекович вытащил пробку и отхлебнул приличный глоток - по крепости градусов тридцать. Но арак и рядом не стоял, хотя туда анис тоже щедро добавляют - для всех случаев жизни травка, и лекарство, и яд, и какао заменит при случае. В студенческой юности приходилось пить даже жуткое пойло, нормы, изложенные в Коране, коммунисты не соблюдают. Сам он был атеистом, но воленс-ноленс, за последние тридцать лет пришлось немного мимикрии внимания уделить.
        - Хорошо пошла, - вытер губы платком - не расшитым же золотым галуном обшлагом вытирать. На душе полегчало, а мысли понеслись гораздо быстрее - он стал прикидывать возможные варианты, идти на убой не собирался. Если нельзя одержать победу, то нужно хотя бы выжить, но лучше вернуться обратно с прибытком. Хивинцы, на треть кочевники, грабят всех в подряд, можно сказать, живут разбоем как русские казаки в это время, и богатств за стенами своих городов накопили немало. И если их хорошо тряхануть, то немало ценностей вывезти можно, по самым приблизительным прикидкам, счет может пойти если не на миллионы, то на сотни тысяч полновесных рублей, причем в золоте и драгоценностях.
        - Так, населения там тысяч двести пятьдесят, может быть чуть больше, но не триста тысяч - столько народа там вместе с рабами не наберется. Ладно, округлим до этой суммы. Две трети узбеки, четверть туркмены, оставшаяся десятая часть приходится на каракалпаков и казахов. Половина населения оседлое, сарты - почти все они узбеки, живут в долине и в городах. Военному делу не обучены, с них три шкуры налогами дерут, ни один хан в здравом уме вооружать их не станет. Так что полтораста тысяч народа из подсчетов выходят, они в войнах не участвуют.
        Александр раскурил очередную трубку. В отличие от русских, в Средней Азии все прекрасно знали и понимали всю подоплеку с походом князя Бековича-Черкасского, который рассматривали как завоевательный. А русские историки, да и советские, чтобы оправдать неудачу, всячески увеличивали на бумаге численность хивинцев и в конце-концов дописались, что против трех тысяч воинов экспедиционного отряда коварные азиаты выдвинули чуть ли не 24 тысячи легкой конницы.
        Да если бы хивинцы имели восьмикратный перевес в том первом трехсуточном сражении, то все бы незадачливые завоеватели остались навечно лежать у Карагача под жарким солнцем.
        - Из оставшейся части скидываем также всех стариков, женщин, детей, мулл, рабов в кочевьях, чтобы получить искомые десять процентов - это и будет мобилизационный ресурс Хивинского ханства. Что-то около пятнадцати тысяч воинов, в подавляющей массе конных степняков. И это максимальная цифра - больше не собрать никак, и то столько в поле одновременно вывести невозможно. Вернее будет считать тысяч на десять войско, ибо треть общего состава это внутренние караулы в городах, на дорогах стражники, отдаленные гарнизоны - оголять бухарскую границу Шергази-хан не станет, да и от кочевий казахов и туркмен нужно тоже обязательно поберечься. Народец там лихой, и, узнав о проблемах соседа, своего шанса обогатиться за его счет никак не упустят.
        Бекович покачал головой - все же 9-10 тысяч конных воинов, с детства выросших в седлах, имеющие опыт набегов и разбоев, привычных к здешнему жаркому климату - слишком серьезная сила, чтобы ее недооценивать. И что скверно - у них превосходный конский состав, знаменитые текинцы одна из лучших пород в здешних краях. И эти лошади не будут измучены переходом, как казачьи, а, значит, маневренная война практически обречена. Так, контратаки возможны, но не больше.
        - Так, думая голова, папаху тебе новую саблей раздобуду!
        Опыт соответствующий у Бековича имелся, пусть в ином времени, и совсем на иной земле. По окончании военной кафедры университета, он отдал долг родине в лейтенантском звании - «пиджаков» в 1970-е года гребли в армию без разбора. Три года пролетели быстро, причем тянул службу в инфантерии, хотя собственные ноги там уже давно заменил «железный конь» в виде БТР-60, а затем оказался в штабе округа в одном из интересных отделов - все же знал почти все местные наречия.
        После увольнения в запас, но уже старшим лейтенантом, занимался тем, чему учился - ездил в геологические экспедиции не только по Туркестану, но и побывал за «речкой» - в сопредельном Афганистане. После того как короля свергли, и тот остался в Швейцарии, а к власти пришел Дауд, ставший сердаром - что афганского лидера, что позже туркменского, всех их очень тянуло на пост «вождя», ведь таковы вековые традиции Востока. А через год после Саурской революции снова призвали в армию, и в сентябре 1979 года оказался в «мусульманском» батальоне, с которым и вошел в декабре в Афганистан.
        И хлебнул лиха полной ложкой, пусть и получив капитана вместе с Красной Звездой, и афганским орденом «на закуску» из рук самого Бабрака Кармаля. И остался хромым на всю свою дальнейшую жизнь мирного геолога, потом замминистра, и ученого в последние двадцать лет…
        Глава 6
        - Мне нужно знать ваше мнение - возможно ли хоть как то договориться с хивинцами, и уладить дело мирно?!
        Вопрос князя сильно удивил походного атамана яицких казаков Никиту Бородина - раньше Бекович-Черкасский не допускал мысли, что с воинами Шергази-хана придется рубиться всерьез, насмерть, то теперь сам вопрос говорил о том, что предводитель войска резко изменил свое мнение. А это было добрым знаком, а то среди казаков большие сомнения в успехе предстоящего дела были, особенно когда князь в буйство впал с одержимостью, когда ему весть черную доставили.
        - Хива разбойничий вертеп, с ними никто и никогда не сможет дела решать, князь, - отвечал атаман осторожно - за свои сорок прожитых лет, а для казака это более, чем солидный возраст, он повидал многое, и не раз участвовал в стычках с хивинцами.
        - С ними не говорить - резать надобно!
        Полковник Иван Котельников, под началом которого были сотни из Яицкого городка, был куда как категоричен. И его можно понять - через все лицо протянулся страшный шрам от удара клинка, который не могла скрыть густая борода с обильной проседью.
        - Они ограбят тебя, князь, если ты начнешь с ними полюбовно все решать, а потом в полон возьмут, и в рабство продадут. Биться надо насмерть, побить без всякой жалости, и они тогда кланяться земно начнут. Вот тогда и договариваться, но саблю лучше в руке держать обнаженную, чтоб чуть-что рубить было сподручнее.
        Полковник гурьевских сотен Зиновий Михайлов, крепкий тридцатилетний казачина, с побитым оспой лицом, ощерился недобрым волчьим оскалом, потирая шею. Заарканили его когда-то хивинцы, чудом смог бежать из полона, благо до Эмбы тогда разбойники еще не дошли.
        - Мы за атамана Маслака и его казаков отместку не вершили, а надобно зело - у нас память хорошая, - еще один полковник, Серьга Фролов прищурил правый глаз, на месте левого было бельмо. Осторожен был, несмотря на молодость, как степной волк в капкане побывавший, только лапу себе отгрыз и вырвался на свободу.
        - А что случилось то?
        - Полвека тому назад атаман с казаками Каню-Ургенч на саблю взяли, в поход за зипунами да женками ходили. Полона набрали, да вот беда - уйти не смогли, - Бородин знал эту историю - в походе том злосчастном сгинул его родной дед Иван, по прозвищу «Борода», которое и стало фамилией уже казачьего рода, что обитал на Яике больше века.
        И продолжил негромко говорить, рассказывая давнюю историю, которая была крепко вбита в память яицкого казачества:
        - Да за конями не углядели - часть хивинцы угнали, но треть в пустыне полегла, пока на Хиву караванными тропами больше месяца шли. Безводица намного страшней бескормицы, князь. Зато нагрянули внезапно, ибо всех кайсаков и туркмен, что на пути встречались, рубили безжалостно, чтобы весточку не отправили и не предупредили хана. Вот и ошеломили. Но жадность подвела - трудно в городках без баб сидеть, вот и стали хватать девок и бабенок моложе годами, чтоб совсем нестрашные ликом были. Упустили время, а тут сам хан с войском нагрянул - разбил казаков, часть успела сбежать, бросив полонянок. Атаман с сотней у минарета засел, да в башне укрепился - три дня отстреливались. И оружие сложили, когда хан на Коране присягу дал, что всех отпустит.
        Бородин заскрипел зубами - горечь его переполняла. Но сдержался от ругани, все же перед ним князь, капитан царской лейб-гвардии, вон как бляха на груди сверкает.
        - Обманул, басурманин - у них слово данное гяуру надлежит не исполнять. На кол многих посадили, остальных афганцам продали - только один казак через много лет сбежать из рабства сумел и горестную весть на Яик принести о гибели казаков.
        - Так ведь же другие казаки были, что поперед в пустыню ушли, - Бекович выгнул от удивления бровь.
        Атаман пояснил в ответ:
        - В пойму Джейхуна их оттеснили. Казаки и удумали на островах спрятаться, их там много, и все зарослями покрыты, камышами, да кустарниками с ивами. Вот только хан приказал все проверить, даже в море лодки выслали. Настолько мести жаждали, что две недели искали. Нашли беглецов, да всех порубили - никого в рабство брать не стали.
        - Понятно. А почему все же не стали полон брать? Из-за мести?
        - Плохой из казака раб, непокорный, хозяев режут, стоит только басурманам осторожность потерять. Да и бегут всегда - кто вольно жил, тот рабское ярмо на шее терпеть не станет.
        - Тогда готовьтесь к отместке - пройдем огнем и мечом так, чтобы наш визит надолго запомнили. Пойдете полками впереди изгоном, раньше всего войска к Эмбе-реке выйдите, да коням отдыха дадите. Да, нынче же в степь на бухарскую сторону сильные разъезды отправите, и чтоб каждую ночь при оружие спали - мыслю, нападут каракалпаки или кайсаки, да уведут коней казачьих. А оно вам надо?!
        - Сделаем, княже, сейчас же приказы настрого отдам. Число дозорных утрою, тогда мы воров перехватим, если что…
        - Не сомневайся - родовой честью клянусь, видение мне было - за потерю мою жуткую помощь будет оказана, - глядя на мертвенно бледное лицо Бековича-Черкасского, Бородин не усомнился в истинности его слов. А потому мысленно решил отправлять в степь по одной сотне от каждого полка, а в другой держать коней под седлами, дабы помощь немедленно оказать.
        - Токмо всех не рубить - отловить полоняников, особенно из «черных шапок», кои себя каракалпаками именуют. Язык их и одежду знаете, не ошибутся ваши люди?
        - Будет тебе ясырь, князь - знаем их наречие, который год сшибки ведем, почитай каждый год в набеги на нас ходят вместе с ногайцами. А раз в три года и хивинцы к городкам подходят.
        - Вот и хорошо. И особенно сейчас хватайте тех, кто с нашего берега на Бухарскую сторону переходит. Взад вертайте связанными, а мы тут поспрашиваем их, чего же они так в дорогу заторопились - палачи у меня добрые, спрос вести умеют.
        - Сделаем, княже, далеко разъезды вышлем.
        - Да, и что это у вас творится - почто три десятка казаков самовольно ушли, пока я в горечи пребывал?!
        - Поймаем ослушников, как вернемся - все под плети лягут. Веру они в успех потеряли, вот и ушли тайно. Но я за ними в погоню сейчас казаков на добрых конях отправлю…
        - Не нужно, с полонянками вернетесь, да со скарбом, да с дуваном, сами локти себе начнут кусать. Только им баб и девок не давайте, чтобы слабые духом детей себе не заделали!
        - А ведь ты прав, князь, пусть «добро» свое сухими ладонями ночами сжимают, и о бабах мечтают!
        Атаманы захохотали, и этот громкий смех услышали другие казаки, что вот уже несколько дней пребывали в смятении. И разом все повеселели, и чувство обреченности, что зародилось в сердцах у многих, потихоньку стало исчезать. А ведь гибель княгини с дочками на всех произвела тягостное впечатление - слишком дурная примета перед началом похода. А раз смех доносится, то оправился князь, и гнев свой против хивинцев направит. Так что не все плохо, как казалось…
        Глава 7
        - На указе государь Петр Алексеевич может начертать, что душе угодно, бумага все стерпит. А на деле совсем иные цифири стоять будут, реальные, а не те, что с пальца высосаны и прописаны.
        Бекович еще раз просмотрел роспись своей воинской силы, что находилось под его командованием. Казачьей конницы четыре полка - три яицких, общей численностью 1069 казаков вместе с атаманами. И еще полк гребенских казаков атамана Басманова в 368 душ. А по «росписям» положено состоять по пятьсот казаков в каждом, атаманы и старшины сверх предписанного царем реестра. Вот только царь-батюшка не принял во внимание, что стариков и «малолеток» в походы никогда не берут, вот и пришли казачьи полки в большом некомплекте. Но это были как раз те воины, которые знали хивинцев, как «облупленных», неоднократно сражались с ними в степи и пустыне, ведали про все их уловки и воинские хитрости, не раз попадая как в засады, так и устраивая своему давнему врагу разные ловушки.
        Полк татар-ногайцев вообще отсутствовал как таковой, а семь десятков всадников привел мурза Булат Тимбаев - единственную конную сотню, причем неполную. Впрочем, казачьи сотни были точно такой же численности, на треть меньшего состава, чем царем был положен по росписи. И никуда от этого не денешься - хронический некомплект был обычным делом, ведь люди имеют свойство болеть и умирать, а подьячими это никогда не учитывается, написана цифирь, вот ее то и впишем.
        Хан Аюка прислал калмыков в «силе тяжкой», аж три десятка во главе со своим доверенным сотником Манглаем-Кашкой. Тот постоянно улыбался и кланялся, но при этом отводил взгляд, а раскосые глазенки бегали воровато из стороны в сторону. Так что Бекович сильно насторожился, и отдал яицким казакам приказ особливо следить за «союзником». Но больше полагался за надзор ногайцев - те люто ненавидели калмыков, с которыми вели постоянные войны, а тут оказались в одном войске.
        Самого князя охраняли два десятка преданных кабардинских узденей, да два брата, что были при них десятниками - в верности их Бекович не сомневался, все воины испытанные, прошли не одну схватку - рубиться умели, да и стреляли метко.
        Вся его легкая конница, столь нужная для маневренных действий в пустыне и степи составляла ровно полторы тысячи клинков - двадцать «сотен» - 14 яицких, 5 гребенских и ногайская. Еще одна «сотня» яицких казаков из шести десятков, находилась в Тюп-Карагане, отправленная туда на усиление, где гарнизон крепости святого Петра терпел страшные лишения, а смерть косила солдат уже десятками.
        Однако главной силой были отнюдь не казаки, а свыше шестисот завербованных драгун - природных шведов, финских гаккепелитов, лифляндцев, многократно переменивших службу немецких рейтар - саксонцев, пруссаков, баварцев, остзейцев, гессенцев и прочих наемников. Все они готовы были за хорошие деньги пойти куда угодно, благо за свою беспокойную жизнь прошли и «Крым, и рым», и напоить землю кровью, своей или чужой, тут совершенно неважно - давно не боялись.
        Пять полнокровных рот хорошо экипированных всадников составили отдельный эскадрон, по сути, целый полк, и пока не торопились умирать от тягот - все хорошо отъелись в Астрахани, раздобрели на казенных харчах, обмундировались и вооружились до зубов.
        Мираж золота, которое они будут получать в ханской «гвардии», туманил головы - им ли, воинам славного короля Карла, что воюют уже второе десятилетие, боятся каких-то грязных басурман?!
        Хорошие солдаты, что тут скажешь, в будущие времена таких именовали «дикими гусями», профессиональные наемники, настоящие «псы войны». И командовал ими силезец - майор Каспар фон Франкенберг, шпага которого служила в войнах польскому королю Августу, шведскому монарху Карлу и русскому царю Петру.
        «Собаку съел» на ратной службе, если такое высказывание уместно - несуетливый, осторожный и, безусловно, храбрый офицер!
        Пехоты имелся целый батальон, вернее, осталась только половинка из двух рот, но полного штата, под командованием секунд-майора Пальчикова. Три сотни самых здоровых солдат, других брать в тяжелый поход было бы сущей глупостью, посаженных на коней. А с ними рота артиллерии из полудюжины трехфунтовых пушек с запряжками и зарядными повозками с ядрами, картечью и порохом - при них почти сотня канониров и бомбардиров, ездовых и обозных. Люди в орудийных расчетах опытные, некоторые из них начинали службу еще в азовских походах. Вместе шли моряки - три десятка, с капитаном Рентелем и штурманом Брандом - последний, из крещеных калмыков, должен был составить описание Арала и рек, в него впадающих. А флотские служители построить при надобности дощатники и даже небольшие корабли, соорудив верфь.
        Имелась и свита, куда без нее, если помощников нет, то командир просто в делах погрязнет. К экспедиции приписали четыре десятка дворян астраханских вместе со своими слугами, с Керейтовым за старшего. Отправился князь Михайло Самонов в качестве дипломата и посла, а с ним проводник Нефес Ходжа со своими людьми, коих было трое молчаливых туркмен. Ехал и майор мурза Тевкелев, что охотно отзывался на Алексея Ивановича - умный, но циничный и жестокий татарин, давший немало дельных советов по организации дальнего перехода через пустынные земли, где отряд поджидали стычки с воинственными казахами.
        Удалось купить две сотни верблюдов и вдвое больше заводных лошадей. Штабных, интендантов, чиновников, фискалов, лекарей, мастерового и обозного люда набралось чуть ли не полторы сотни. Управляли ими бригад-комиссар майорского ранга Волков, а с ним два фискала контролерами - Шумков и Баженов - двое других были отправлены обратно в Астрахань как негодные к походу. Кроме того к отряду присоединились астраханские, ногайские и бухарские купцы со своими слугами и охранниками - набралось их до двухсот человек. Люди все бывалые, с разбойниками, что промышляли на караванных дорогах встречались не раз и не два. Торговля ведь дело такое - не можешь защищаться, то будешь убит и ограблен, присвоить твое добро желающих много найдется…
        - Итого под вашим начальствованием, княже, у Гурьевского городка войсками расположенными, находятся регулярного строя драгун, фузилеров и канониров, - майор Пальчиков провел кончиком гусиного пера черту, - без малого ровно тысяча офицеров, сержантов, капралов и служивых. Все с лошадьми и при шести пушках. Полторы тысячи и еще сотня иррегулярного воинства - казаки яицкие и гребенские, да ногайцы, да калмыки и також уздени кабардинские. А всего две тысячи шестьсот ратного люда. Да флотских служителей, чиновников и дворян астраханских с их людьми больше двух сотен, да купцов с караванным людом столько же - в строю отбиваться не могут, но оружие у всех есть, а многие стрелять могут.
        - Маловато будет, - Бекович быстро вывел итоговую сумму. Вот уже три дня, в этом новом для себя мире, он лихорадочно готовился к походу на Хиву, полностью отказавшись от мирных намерений, которые ему предписывал царь. В Санкт-Петербурге ведь не знают, что здесь делается, а ему на месте виднее, тем более сам хорошо знает, чем закончиться может авантюра для него лично - умирать в жутких мучениях как-то не хотелось.
        - Что с подкреплениями?
        - Ногайцы на подходе, князь, их там четыре сотни будет, мурза Тимбаев к ним выехал навстречу, поторопить.
        - То хороший знак, господин майор - у нас еще один полк конницы будет, причем полный, в пять сотен. Пусть его мурза Тевкелев примет - воин опытный, промашки не допустит, и охулки на руку держать не будет. А у нас каждый служивый человек сейчас на счету. Седьмица до выступления токмо одна осталась, время торопит.
        Бекович мысленно загнул пальцы на руке - лейтенант князь Урусов с кораблями, что на второй день вышел из Гурьевского городка, уже должен к Тюп-Карагану подплывать. Взять подкреплений больше неоткуда, а великий Суворов не зря говорил - «идешь в бой, снимай коммуникацию». Так что приходится действовать по совету гениального полководца…
        Глава 8
        - Наконец до разума нашего князюшки дошло, что держать невмочь людишек в столь гиблых местах! Вот его Христос и покарал за гордыню и спесь непомерную, за все зло, что душам православным причинил да погубил их бессчетно в сих краях гиблых!
        Командир Пензенского полка, небольшого роста столбовой дворянин полковник Хрущов не смог сдержать идущего из глубины души негодования. Целый год ему пришлось торчать в этой дыре на гиблом берегу Каспия, самому мучиться и солдат хоронить в каменистой земле, чтобы до начальника дошло, что нужно иное место искать для крепости, для жизни пригодное. Либо увозить служивых немедленно, а то тут все передохнут как мухи. Без всякой для отечества пользы сгинут в краю чужедальнем.
        В худом месте князь Бекович-Черкасский выбрал место для строительства крепости, нареченной именем святого Петра. Колодцев тут не было, казахи их не копали - хотя чуть дальше в пустыню, покрытую местами травой и колючками, «копанки» были, но уж больно далеко от побережья - сутки на коне ехать придется.
        В самой крепости и ее окрестностях нарыли много колодцев, счет пошел на сотни, и рытье каждого на большую глубину стоило многих усилий и выматывало людей до полного изнеможения. И все без толку - день брали воду вполне пригодную для питья, но на второй употреблять ее уже было нельзя, ходили да отплевывались от горькой и солоноватой водицы, да вспоминали родники в родимых местах, отчего на душе только поганей становилось, да тоска пробирала.
        И оглядывая с бастионных валов пустынную степь, совершенно без деревьев, и с редкими кустами, хотелось выть на луну волком от безысходности, что опутывала всех липкой паутиной.
        На этом месте в прошлом году сошли на берег двенадцать с половиной сотен служивых Пензенского полка. И каждый десятый из них помер, надорвавшись от тяжких работ и непригодной воды. Солдаты горько смеялись, что пищу солить совсем без надобности, порой каша такой получалось, что скулы от солености сводило. На солонину в бочках никто смотреть не мог, не то что есть - крышки вышибли и всю протухшую жижу вылили в одну из ям и прикопали. Выручало свежее мясо - по степи скакали стада сайгаков, и на них удавалось поохотиться. Иногда пригоняли баранов кайсаки, что под властью калмыкского хана Аюки находились в здешних местах, и тогда офицеры и солдаты как дети радовались наступившему дню.
        Сейчас здоровых служивых осталось едва шесть сотен, остальные лежали больными в крепости, или были увезены на кораблях в Астрахань для поправки здоровья. В общем, без всякой войны и набегов степняков полк за десять месяцев лишился половины состава, а к осени может стать намного хуже. К первому снегу половина здоровых станет больными, а из лазаретов вынесут тела умерших, которых станет уже втрое больше, и то в самом лучшем случае. Сам полковник считал, что на местной воде все больные обречены на неизбежную и мучительную смерть.
        Зимовали с трудом, топлива не было от слова совсем, даже кизяков, ибо отары не прогоняли мимо. На дрова разбирали ветхие корабли, их и жгли в очагах. Казармы не построили, бревна из Астрахани не привезли. Возвели землянки, с трудом долбили каменистую землю, благо кирок и заступов привезли в достатке и кузницу еще поставили. Однако в январе неожиданно ударили крепкие морозы, и стало совсем плохо. Хорошо, что колодцы перестали копать, рубили лед - а то бы люди от тяжких трудов стали бы умирать десятками, если не сотнями…
        - Нашли для крепости удобное место для твоего полка, Владимир Андреевич, - флотский лейтенант князь Урусов отхлебнул вина, прищурив глаза от удовольствия. Пусть даже смешанное с водою, оно спасало от желудочных хворей, которыми солдаты и матросы маялись почти поголовно, так как отпущенный из казны уксус, по ведру на человека, спасал плохо, да и уже заканчивался, только за счет умерших удалось сделать малый запасец.
        - Только маршем нужно пройти вдоль берега немного, за день успеете и дойти и обустроить лагерь. Мои моряки приказ князя исполнили прилежно - нашли Кетык сразу.
        - А это что за словцо, Василий Алексеевич?!
        Говорил Хрущов с моряком весьма уважительно - тот ведь из княжеского рода, хотя и он сам не хухры-мухры, а «дворянин московский», что повыше «жильца» и тем паче «сына боярского» стоит.
        - Кайсацкое, ведь во рту зубы частоколом стоят, а ежели один из них выбьют из той шеренги, то «проплешина» получится. Вот она и есть тот самый «кетык». Вроде как дырка. Место для флота там удобное - бухта косой прикрыта с веста, лишь с норда ветрам доступна. И главное - мы нашли на берегу стоянки старые, вроде здесь, сам вор Стенька Разин укрывался, когда по Каспию разбои свои два года учинял.
        - Ты смотри что делается?!
        Хрущев непритворно удивился - слышать то приходилось, но вот видеть не доводилось. А ведь разинцы во время бунта своего старшего брата отца, родного дядю сгубили - тот тогда только новиком на службу поверстался, когда батюшка малой совсем был.
        - Князь Бекович о том вспомнил, что казаки яицкие ему говорили, да кайсаки сказывали. И где его глаза были?! К бухте той караванная тропа куда больше натоптана, чем здесь.
        - Так гордыня у него непомерная, словом не вздумай перечить. Нрав дюже тяжелый! Дерется и тростью бьет, орет дурным голосом! Чуть что не по нему, ногами топает, грозит карами страшными!
        - Сильно изменился после гибели супруги, княгиня ведь с дочурками погибла, утопли, сердечные, в Волге. Я тебе о том уже сказывал, Владимир Андреевич. Три дня орал дурным голосом, выл, все лицо себе исцарапал. Кричал, что отречется от Христа, и отныне, мол, Девлет-Гирей мурза его настоящим именем станет. Потом неожиданно успокоился и опамятовался. И скажу тебе честно - князя словно подменили, совсем иным стал.
        - Еще хуже?!
        Полковник ужаснулся - и так нравом князь был горек как полынь, и буен как гроза, а теперь стал еще хуже. Спаси нас, святые угодники, от такой жуткой напасти!
        - Наоборот, прислушиваться стал к советам, даже благодарить начал. И к людям заботлив, не на словах - приказал всех больных в Астрахань на кораблях отвезти, и там лечить. Изменился очень - теперь мы в надежде пребываем, что все наши жертвы не зря принесены, и поход в Хиву не напрасно проделан будет. Князь утрату больно перенес, глаза блестят, речь совсем иная стала, ровная и гладкая, считает быстро и математику знает. Вот только горе тяжелой ношей свалилось ему на плечи - ходит, чуть сгорбившись, и ногу приволакивает, прихрамывать стал.
        - Дай бог здоровья князю, оправиться ему нужно - а поход не даст времени о своем горе думать!
        - И я так думаю, - произнес тихо моряк.
        - Сам за ним пригляжу - ты мне приказ его отдал, а там прописано следующее - из числа здоровых служивых отобрать половину и самых крепких на вид, кто тяготы пути перенесет и на коне али верблюде ехать сможет. И я со старшими офицерами своими прибыть должен, а комендантом временно поставить толкового из капитанов.
        - А мне приказано кораблями две роты перевезти в Гурьевский городок не мешкая, с ружьями, но без припасов воинских. А больных в Астрахань доставить. А флотским служителям гавань обустроить и помочь крепость возвести должным образом - я ведь три десятка работников привез сюда. А старые колодцы матросы мои уже раскопали - вода годная к питию, и не так солена и пакостна, как здесь. Видимо, гулящие казаки их отрывали, когда здесь стоянку учинили. А часть судов к заливу Красных Вод мне отправить нужно и весь тамошний гарнизон сюда перевезти для усиления. Причем только здоровых солдат, а больных везти в Астрахань.
        - Вот это хорошо - а ведь мог князь к знающим людям и не прислушаться из-за вредности своей. Грех такое говорить - но вовремя его супруга с дочками утопла, иначе, сколько бы еще народа он извел в гарнизонах, и помыслить страшно!
        Глава 9
        - Хивинскому хану я отправил одного за другим, с осени прошлого года и до января нынешнего, трех посланников с людьми - и ни один из них не вернулся обратно. Просто пропали два десятка людишек, с послами - толмач Кириак Грек, астраханский дворянин Иван Воронин и служилый Алексей, по прозвищу Святой. Въехали в Хиву и сгинули, только от дворянина бухарский купец привез месяц назад весточку, что его схватили по ханскому приказу. И заперли в доме, содержат под караулом, фактически пленником. А его людей бросили в зиндан, и, судя по всему пытают.
        Бекович остановился и внимательно посмотрел на своих советников - князь Михайло Самонов гладил ладонью узкую бородку, Нефес Ходжа задумался, опустив очи в земляной пол, мурза Тевкелов поблескивал глазами. Военные же, напротив, были уверенны - майоры Франкенберг и Пальчиков уцепились за эфесы шпаг, а походный атаман яицких казаков Бородин поглаживал рукоять сабли - под пальцами блестели кровавыми осколками драгоценные гранаты и рубины.
        - Посему я вас должен спросить, мои господа советники - что нам ожидать от Шергази-хана?!
        - Просто так посольских чинов не хватают, ваша светлость, - после долгой паузы первым выступил перс, все же старший по возрасту, да еще с княжеским титулом, пусть признанным как у бывшего бека. - Думаю, Шергази-хан знает о наших сборах, принимает посольство за войско, что направлено на завоевание его ханства. А наших людей принимает за подсылов, сиречь шпионов, которые направлены для изучения его земель.
        - А так оно и есть, по большому счету, - Бекович пожал плечами, - я сам бы встревожился, если бы сообщили, что в Гурьевский городок или Астрахань едет посол от хана, в сопровождении, допустим, пятитысячного отряда. Но такая глупость хивинцам в голову не придет - потому что мы даже такой их отряд легко вырежем при надобности.
        - Так оно и есть, княже, - мотнул головой Бородин, и майоры его поддержали. Действительно, в Астрахани и по нижней Волге полдюжины пехотных и драгунских полков, да ногайцы с кабардинцами выставят тысяч пять воинов, да казаки по Тереку соберут три полка. Но всех этих войск не нужно будет, если Аюка-хан выведет супротив всех своих калмыков - с двадцатью тысячами конных воинов, четверть которых в броне, он сам способен в одиночку разорить все Хивинское ханство. Недаром кайсаки с восточного побережья Каспия под его рукою находятся.
        - В Хиве нас встретит все войско хана и будет сражение, - майор Франкенберг говорил четко - за восемь лет пребывания пленником, он хорошо освоил русский язык. - Пусть даже у него будет десять тысяч воинов, мы победим. Скопища азиатских всадников не устоят против правильного огневого боя регулярных войск, пушки нанесут им поражение. Мы на войне, ваша светлость, а, значит, должны воевать. Отправлять нового посланника не надо - мы его погубим!
        - Это так - визжат и яростью нечеловеческой взять хотят, а как отпор получат, то враз смирными становятся. А людишек грех губить напрасно. Раз никого из посланников наших не вернули, то дают понять, что они готовы воевать с нашим войском.
        - Я понял вас, господа - с военной точки зрения все изложено четко. Да, будет война. Вы что-то хотите еще добавить, князь?
        - Да, ваша светлость. Хивинский хан, как мне говорили, очень умен, знает языки и учился в медресе. Поверьте - кто первым вступает в переговоры, тот выглядит всегда слабым. Так считают и в Персии, и в Оттоманской Порте, и в Бухаре с Хивой. Но тот, кто присылает посланников и собрал могучее войско, уже опасен, ибо он не слаб, а хитер, а также коварен, раз отправил столь открыто своих подсылов. Что от такого соседа ожидать?! Только нападения, когда ему будет выгодно!
        Бекович только покачал головой, молчаливо соглашаясь с доводами. Отдав приказ формировать экспедицию, царь Петр фактически ее погубил - никто отряд в несколько тысяч воинов за посольство принимать не будет, тем более хивинский хан. Ведь к нему вместе с русскими войсками идут злейшие враги - яицкие казаки, что не раз громили города на Амударье, всячески зорили селения и нападали на торговцев.
        - Милостивый княже, позволь и мне, недостойному внести свою лепту, пусть и покажутся слова странными, - мурза Тевкелев склонился в поклоне, татарин сидел на ковре, скрестив ноги.
        - Говори, Алексей Иванович.
        - Хан знает, что мы можем начать войну, если посольство великого государя Петра Алексеевича не будет принято, или ему нанесут ущерб. И потому сам готовится к войне, приказав схватить наших людей - чтобы они не увидели его приготовлений. Но ведь приказать их схватить он велел раньше, а раз так, то Ширгази-хан знал, что на него могут пойти войной.
        - К чему ты клонишь, мурза? Если так, то выходит, что его кто-то предупредил намного раньше?!
        - Именно это я и хотел донести, пресветлый князь. В прошлом году по твоему приказу поставили три крепости на побережье Каспия, и это одно могло насторожить. Но зачем хватать посланников в Хиве в это же время? Прока нет, если не знать четко, что война приближается. И кто-то сообщил о ней хану, причем тот, кому повелитель хивинцев сразу поверит.
        - Ты хочешь сказать, мурза, что у нас тут предатель имеется, что наши замыслы выдает неприятелю?!
        - Я в этом полностью уверен, пресветлый князь!
        - И кто он?!
        В голосе Бековича явственно послышался рык - теперь многое стало ясным, как и то, что экспедицию ожидает слишком «горячий прием», чреватый большим кровопролитием.
        - Пока не знаю, княже, но можно выяснить. Видимо это тот человек, причем очень влиятельный, кому не нравится решение государя встать твердо на Каспии, и тем паче в Хиве.
        - А таких всего два, султану османскому тут самому выгодно будет, - усмехнулся Бекович, моментально поняв, куда клонит хитрый мурза. И тут же распорядился, пристально смотря в умные глаза татарина:
        - Вот и узнай кто именно, и доказательства собери - их нужно его царскому величеству предоставить, чтобы государь знал, кто его планам препоны чинит со злым умыслом!
        - Сделаю, пресветлый князь, верные людишки у меня есть…
        - Своих дам еще, если нужно будет, и фискала приставлю.
        - Гонцов тайных перехватить надо будет, князь. Их неизбежно отправят - и на Хиву, и на…
        Тут Тевкелев остановился, но все и так поняли, куда клонит хитроумный мурза. Слишком памятной многим была прошлогодняя история…
        Глава 10
        - Рад тебя видеть, Владимир Андреевич. Однако времени вам на должный отдых уже нет - так что пусть солдаты нынче хорошо спят и двойную винную порцию получат. Завтра последний десятый день, и мы со следующего за ним утра выступаем главными силами в поход. Яицкие казаки уже как день вперед вышли - до Эмбы пойдем быстро, там будет нас ждать обустроенный лагерь. И кайсаки пригонят туда отары овец и верблюдов.
        Бекович остановился, коротко изложив планы, и после паузы стал задавать один за другим вопросы:
        - Сколько у вас людей, полностью готовых к походу, и фузей, что я приказал отобрать? Взял ли ты трехфунтовые пушки с упряжками и повозками с припасом орудийным, как я велел?!
        - Из всего врученного мне государем полка здоровыми после сидения и зимовки осталось без трех ровно шесть сотен солдат и офицеров, со мною вместе. Да больше пятисот больных, из коих три с половиной сотни в Астрахань лейтенант флота князь Урусов переправить должен. Фузей тульских, что не позднее двух лет произведены, набралось двести сорок, а единого с ними калибра еще триста семьдесят. Всего шестьсот десять, також набрано снаряжения и патронных сумок на это число ружей. И пушек снято с крепостных бастионов, согласно расписанию, три медных, полковые наши в три фунта калибром, как и надлежало по приказу твоему, князь, остальные оставлены и мортиры також с ними в крепости.
        Полковник отвечал по существу, тщательно подбирая слова, слова звучали под полотнищем палатки глухо:
        - А людей воинских со мною вместе к походу подобранных, набралось почти четыре сотни без малого, остальным я отказал по слабому здоровью. Хотя все служивые поголовно горячо просились взять их, княже, в твою экспедицию на хивинцев. Ибо сидение надоело всем до крайности - лучше в поле головы сложить. Остальные сто двадцать солдат померли за это время. Иначе бы тоже попросились в поход пойти.
        Полковник Хрущов говорил спокойно, выдубленное морозами и жарой лицо было непроницаемо, ни один мускул не дрогнул, только в последних фразах сочился яд, перемешанный с горечью.
        - Да что там, вышло так - места незнакомые. Я виноват!
        Признание Бековичу далось с невероятным трудом - яростно протестовало все внутреннее естество, слова не лезли из горла. Но он все же их произнес, как бы подводя черту между своим «старым» прошлым и начавшейся девять дней тому назад новой жизнью.
        - А теперь диспозиция наша такова будет, господин полковник. Ибо все дела тебе надлежит знать в дотошности, ибо планы на то имею соответствующие нашему случаю. Вот послушай, каковы они будут.
        Бекович сделал паузу, достал роспись, и протянул листок бумаги полковнику - тот внимательно прочитал написанный подьячим Волковоиновым, которого князь назначил своим секретарем, текст.
        - Конницу замыслил я свести в две бригады. Первую из трех полков яицких казаков по пять неполных сотен в каждом, под началом походного атамана Никиты Бородина пойдет ертаулом в дневном переходе от войска. С ними будут и комиссары со своими чинами, покупать все необходимое в кочевьях. А также полк гребенских казаков атамана Басманова - ухватки у них добрые, не раз что с горцами, то с ногайцами и калмыками бились, ухватки вражеские знают хорошо, да и сами своего не упустят.
        Князь усмехнулся - полторы тысячи казаков были тем средством, что позволит войску воевать в степи с любым противником. И пусть иррегулярными всадниками они считаются, но вооружены добрым образом, дисциплину понимают. А потому как воинская сила более грозны, чем степняки азиатские, и спуску им не дадут.
        - Авангарду надлежит идти по степи лавой, и ежели кайсаки что недоброе удумают, то бить их надлежит нещадно. Пять ночей тому назад на их табуны каракалпаки, а то людишки хана хивинского, напасть вздумали и лошадей свести. И побиты все были, а десяток полонили. Спрашиваю тебя, что об оном деле размышлять можешь?
        - Тут и думать нечего, князь - то подсылы были хивинские, войско наше подсчитать. А кони так - урон нанести и бежать, - полковник отвечал уверенно, ведь тактика степняков, будь они крымцами, ногайцами, калмыками или хивинцами, была совершенно одинаковой. В обширной степи «Дикого поля» свои приемы и ухватки воинские.
        - Верно мыслишь - каты из них все помыслы вышибли, «подлинные», как раз по кнуту, которым их стегали и название. На чистом духу в том разбойники и признались. Повесить их надо было бы, но есть у меня на них планы, ибо хану хивинскому они подневольно служат.
        Бекович осекся, то, что порой ему приходило в голову, было настолько безумно, что он гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь. А потому он решил предпринять некоторые меры превентивного характера. И тут надеясь на «кисмет», как сказали бы его соотечественники, или на пресловутый «авось», который выбрали бы русские.
        - Вторая бригада из полка ногайцев, начало над которым мною вручено мурзе Тевкалову, что чин майорский от государя Петра Алексеевича получил. А помощником у него мурза Булат Тимбаев - оба в воинском деле порядочно понимают. А вот драгуны свейские полком станут, в два эскадрона - в первом три, а во втором две роты. Начальствование над ним премьер-майор Каспар фон Франкенберг держать будет, и над первым эскадроном. И бригадой также командовать. А вот на второй эскадрон я секунд-майора Пальчикова поставил - он в драгунах служил, и немецкую речь понимает добре, а потому в полку моими глазами будет.
        Бекович остановился, протянул руку к набитой денщиком трубке, взял ее, но раскуривать не стал. Негромко заговорил дальше:
        - Тебя на третью бригаду ставлю, инфантерией и артиллерией командовать станешь. Вернее, «приборными драгунами», ибо все на конях будете передвигаться, но драться исключительно пешими. Или твои солдаты гарцевать смогут?!
        - Куда им, княже! Многие в седлах как собаки на заборах сидеть будут, да в первую неделю себе кожу между ног половина обязательно сотрет, и ходить будут на раскоряку.
        - То-то и оно, однако верблюды от поклажи освобождаться со временем будут, на них самых неумех и посадим - полегче им будет. Твой Пензенский полк в батальон сведем, в нем три роты всего будет. Им пусть подполковник Анненков командует. А начальствование над сводным батальоном в две роты секунд-майору Соковину поручим. Под твоей рукой артиллерийская команда еще будет, в ней три плутонга по три орудия в каждом. Так что принимай их всех - семь сотен солдат и сотню с лишним канониров. И на тебе защита всего обоза нашего, и над людьми право полное имеешь, и вагенбург их ставить научишь - то опора наша в бою будет, вроде редутов выдвинутая и пушками подкрепленная.
        - Понял, княже, все сделаю!
        - Инструкцию твоим солдатам надлежит выполнять неустанно - и первым делом всю воду кипятить, и лишь потом пить, дабы животами не быть скорбными и гадить потом беспрерывно, на радость зеленым мухам. А коли нет такой водицы, то обычную уксусом и вином разбавлять обязательно под страхом лишения живота - нечего заразу в войске разводить. А если грязна вода в колодцах будет, то вначале ее через ткань попускать несколько раз, и, таким образом, очищать, пока совсем светлой не станет. И руки мыть обязательно каждый раз, и грязные персты в рот не совать!
        - Все в точности исполню, княже!
        - И штаб мой примешь, под рукою должен быть - ты человек знающий, опытный и самый старший по чину. Знаю - справишься, а я тебя к чину бригадирскому немедленно представлю и государю о том сегодня же отпишу. И гонца отправлю с письмом, и вот этим, - Бекович выложил на стол тяжелый мешочек, развязал на нем завязки.
        Хрущову польстили слова командующего, однако интерес к мешочку только возрос, вернее к его содержимому. Там была пулелейка, в том у него не имелось сомнения, узнал сразу, и десяток пуль. Но не привычных круглых, а необычной продолговатой формы, похожей на наперсток.
        Покрутив пулю в пальцах, полковник не удержался от вертевшегося на языке вопроса:
        - Почему пуля такая отлита?!
        - Втрое дальше летит, и настолько точнее бьет - уже опробовали. Потому она «секретной» будет, и тайну ее только русским людям в своем отряде доверить смогу. Твоей бригаде токмо, и под твое начало походная мастерская будет, где лейки делают и пули льют. И за работу оной тебе отвечать по «артикулу» надлежит. Ты меня понял?
        - Так точно, ваша светлость!
        - Они все под калибр единые сделаны, потому приказал тебе фузеи по образцу единому отбирать. Так всех твоих солдат ими вооружить можно быстрее и подбирать пулелейки не придется для каждого - пули в походной мастерской на всех отливать разом будут, и патроны бумажные снаряжать уже умело, людьми на то поставленными. Облегчение в том большое полкам выйдет. И о том неприятелю ведать без надобности, ни к чему ему знать про то, что нам серьезный ущерб причинить может!
        Хрущов моментально стал полностью серьезным, осознав, какая великая тайна ему доверена. И беречь ее нужно, в первую очередь, от «свейских людишек» - ведь если вернутся к своему королю Карлу, то могут ему секрет выдать. Так пусть лучше не знают.
        И в то же время Владимир Андреевич оценил расположение к нему Бековича - ведь если царю Петру Алексеевичу пуля по сердцу придется, то представление на чин бригадирский утвердит сразу. А там до генеральского ранга прямая дорога открыта, только дотянуться надо, а в походе на Хиву такая возможность скоро представится. И в эту минуту простил князю все обиды - тот большое дело для отечества уже совершил, так что ошибки свои полностью исправил…
        Глава 11
        - Ну и жара сегодня стоит, аж страшно становится. Надо было в апреле выходить - и степь зеленая, коней ведь кормить надобно, в пустыню не скоро превратится - через два месяца, пока солнце все кругом не выжжет. И ехать хорошо по прохладе!
        Бекович отхлебнул из стакана разбавленного водой вина, взял у денщика раскуренную трубку - затянулся, пыхнув табаком. И в той жизни курил, и в этой пристрастился. Привычка, конечно вредная, но по Афгану выбор был невелик - курево отгоняло тлетворный запах смерти, которым, как казалось, пропитывалось все вокруг.
        Марш до Эмбы был совершен быстро, всего за семь дней прошли триста верст - кони еще не устали, а люди не вымотались так, чтобы качаться в седлах безжизненными куклами. Так что остановились на дневку, весьма продолжительную, в три коротких дня. В походе всегда время странно идет - под палящим солнцем оно тянется, становится долгим, а вот на отдыхе резко сокращается, будто часы ужимаются.
        - Повезло - паводок был большой, и дожди прошли как по заказу, русло не пересохло, хоть животину напоить можно.
        Бекович в который раз вздохнул с облегчением. Вода в Эмбе пригодна для питья лишь в верхнем течении, а в нижнем река вообще пересыхает, уходя в солончаки. И вода в ней такая, что верблюды даже не подходят. Но то в двадцатом веке было, сейчас же воды намного больше, и она не так солона и горька. А местами на плесах вполне пригодна даже для питья, хотя кипятить нужно, и с колодцев добавлять более пресную. И что интересно - рыбы много, солдаты с собой сети прихватили, у казаков в Гурьевском городке выменяв. А по берегу заросли кустарников, и даже кое-где ивы есть, но у плесов, где поглубже - летом Эмба пересыхает и вместо русла появляется масса небольших озерец со стоялой водой.
        Так что и казаки раньше, а служивые сейчас, предавались рыбной ловле, начисто истребляя всю рыбу, среди которой попадались толстые сазаны, приличного размера зеленоватые щуки, пришедшая с Каспия вобла, и желтые лини, которых казахи, еще не пристрастившиеся к ловле, называли шайтан-рыба. С утра все хлебали ушицу, сваренную в котлах с луком и крупою, и были вполне довольны жизнью.
        Самому Бековичу запекли на углях большую щуку - и сейчас под вино она хорошо пошла. Сам князь сидел в шатре в нательной рубахе, но такова сейчас и была форма одежды экспедиционного корпуса, потому что в суконных кафтанах днем было неимоверно жарко, зато по ночам они спасали от холода - перепады температуры в здешних местах резкие. Потому в приказном порядке кафтаны и треуголки надевались только ночами - войска шли в утренние и вечерние часы, днем вставали на отдых под палящими лучами солнца, на местах казачьих биваков.
        Бекович сознательно берег силы собственных солдат - идущие впереди яицкие казаки, чтобы напоить своих коней, а воды в колодцах на такую прорву лошадей просто не хватало, рыли «копанки» - вода в них была чуть солоноватой, как и все здесь, но вполне пригодной для питья. Кроме того, белые нательные рубахи и сшитые из парусины кепки с надзатыльниками (на которые пошли старые паруса), оказались на диво полезными. Да и картины в пути были до боли знакомые по полотнищам русских художников 19-го века - вроде знаменитых зарисовок Верещагиным туркестанских походов.
        Солдатский рацион оказался отнюдь не скудным - в этих местах кочевали подневольные калмыкам Аюки-хана казахские кочевья. За своих овец драли цены безбожно, но даже за старые ружья с нескрываемой радостью меняли верблюдов и овец - оружие в «Великой Степи» завсегда в цене, ведь тут до сих пор, как во времена «Потрясателя Вселенной» Чингис-хана в ходу были прадедовские луки. Так что днем ели вяленое мясо и рыбу с сухарями, а ночами варили кашу и копали дополнительные колодцы - воды не хватало, пустыня всегда вытягивает ее из человеческого тела.
        Тем не менее, благодаря принятым мерам больных было относительно мало - три десятка, а умерших всего несколько человек. Всех их Бекович оставлял на Эмбе - отлежатся и отправятся обратно к Яику, местные казахи обещали помощь, причем взяли плату вперед, а это о многом говорило. Ведь если не выполнят, то русские получат законное право на месть, а с таким в здешних краях никогда не шутили.
        - Послезавтра в путь, - пробормотал князь, затягиваясь табаком. Самый долгий переход начнется - в тысячу верст, и он откровенно пугал. По прямой линии чуть ли не вдвое путь короче, но тут маршрут строился от колодца к колодцу на караванной тропе, что за века была хорошо протоптана верблюдами. И вся дорога пойдет под палящими лучами жаркого июльского солнца - самый тяжелый месяц в году, когда степь превращается в пустыню, грязную и желтую, выжженную солнцем.
        А там, стоит подойти к Аралу, начнутся уже хивинские земли, и пойдут жестокие схватки. Только он один прекрасно понимал, что сейчас ханство на пике своего могущества, а Шергази один из самых образованных, умных и коварных - что тут скажешь, только признать это - повелителей Хорезма. И сил у его ханства еще много - только через двадцать три года персидский шах Надир возьмет Хиву штурмом, разорит полностью, угонит в неволю людей и выгребет все награбленные хивинцами богатства. А ценностей скопилось немало - ведь половина местного населения кочевники по смыслы жизни, и разбойники по духу, и тут одно другому не мешает, а даже вполне себе уживается, так сказать «сосуществует».
        - У меня только два варианта, причем в первом шансы один к десяти - делаем набег, и грабим все в подряд, что только под руку попадется. Какие переговоры по воле наивного царя?!
        Бекович засмеялся, вот только смех был нехороший, хриплый, как у каркающего старого ворона.
        - Это Азия, и тут совсем иные взгляды на жизнь, мне ли их не знать, сам такой же, хотя и советский человек. Как говорил красноармеец Сухов - «восток дело тонкое», а он его хорошо узнал. Всегда следует помнить заповедь Абдулы - «кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого он не окажется в нужное время».
        Князь фыркнул - там был еще двадцатый век, а здесь на дворе восемнадцатый, и время остановилось - нравы те еще, убить и ограбить считается добрым делом, потому что несет тебе прибыль. И наоборот - если с тобой также поступили, то это есть самое натуральное зло.
        Обычные двойные стандарты и лежат в основе местного мировоззрения - какие времена, такие и нравы - как любили приговаривать в древнем Риме. И были правы полностью. До просвещения народа пройдет много времени, и как не ругали и не ругают советскую власть, но именно она сделала так много для народа, и об этом забывают. А ведь даже короткое перечисление более чем внушительно - ввели социальную справедливость, изъяв землю и воду у небольшого числа сильных и богатых, передав их огромному количеству слабых и бедных. Людям дали грамотность, построив школы, стали лечить, сведя к минимуму детскую смертность, население стало расти как на дрожжах. Благосостояние простого народа резко возросло, огромная территория, застывшая в средневековье, стала развиваться, появились рудники и заводы, города и железные дороги.
        Хотя и плохое было, что и говорить, ведь басмачество не просто так появилось, а как ответная реакция на социальные эксперименты. И земли загадили с экологией одновременно - но разве это было так важно в стране победившего социализма?!
        И много еще чего разного выходило, хорошего, и не очень, и даже совсем плохого!
        При царях так не делали - там просто по примеру других европейских стран, осваивали Среднюю Азию как обычную колонию. Даже сохранив под протекторатом «белого царя» осколки от прежнего Хивинского ханства и Бухарского эмирата.
        - Второй вариант со своими шансами выглядит совсем плохо, но он более привлекателен. Один к ста, никак не больше. Захватить Хиву и попробовать присоединить ее к будущей империи на полтора века раньше. Вот тогда я точно войду в историю, когда отправлю царю Петру голову Шергази-хана на золотом блюде.
        Бекович задумался, покачивая головой. Машинально отпил вина - нет, шансов на этот вариант еще меньше, один из тысячи. Не удержит эти земли русское государство, произойдет тоже, что после персидского похода Петра, что должен быть через пять лет. Дагестан, Азербайджан и Гилянь захватить удалось, но только не удержали и через десять лет вернули обратно шаху. Время для этого еще не наступило!
        - Надо искать иное решение проблемы, нахрапом нельзя действовать, - пробормотал Бекович и задумался, упершись «пустым» взглядом на подсвеченное солнцем полотнище палатки…
        Глава 12
        - Господа офицеры, сегодня мне флота нашего лейтенант князь Василий Урусов доставил приказ от капитана лейб-гвардии, князя Александра Бековича-Черкасского! Предписывается починить корабли в кратчайшие сроки, загрузить на них имущество и припасы, и гарнизону нашему оставить укрепление на Красных Водах!
        Такого чувства счастья и невыносимого облегчения полковник фон дер Виден никогда еще не видел на лицах своих подчиненных. Многие машинально перекрестились, причем майор фон Байов по православному, забыв за эти горестные месяцы про свое лютеранство. У всех на глазах даже выступили слезы от обуревавшего их чувства огромного счастья. И он их прекрасно понимал - ровно за семь месяцев бесплодного сидения в этом гиблом краю, укрепление Красноводское превратилось в огромный погост.
        - В самые кратчайший срок соберемся, моргнуть глазами не успеете, - пробормотал полковник Кушников, впервые с ним сошедшийся во мнении. Он был зол, когда в ноябре прошлого года князь Бекович-Черкасский назначил комендантом фон дер Видена, равного ему по чину офицера. Всего лишь потому, что в Астраханском полку того тысяча сто солдат, а в его Крутоярском на две с половиной сотни меньше. Но так ведь три полнокровных роты второго батальона под начальством секунд-майора Диева (полтысячи душ вместе с прислугой) было оставлено в основанной крепости Александро-Баевской, названной так в честь самого князя, что на полпути к северу до укрепления святого Петра, на берегу небольшого залива. Оставленным там солдатам никто не завидовал - там выкопали колодцы, вот только с непригодной для питья водой, похожей на ту, которая была здесь - по-настоящему погибельный край для русского человека.
        Вместе с артиллеристами и прислугой, высадившийся на берег отряд насчитывал в своих рядах тысяча девятьсот человек вместе с офицерами, и за восемь месяцев от безводья погибло пятьсот душ, больше четверти от первоначального состава. А еще восемь сотен служивых были больны, причем половина из них не могли подняться на ноги, а если и вставали, то шатались и падали наземь. Держать в руках оружие могли только шесть сотен служивых - меньше третьей части гарнизона, уже поделенного на мертвых и тех, пока еще живых, но кого неизбежно поджидает эта скорбная участь, если они и дальше будут оставаться здесь.
        К счастью - все они скоро, очень скоро отсюда уже уберутся подобру-поздорову, вспоминая «сидение на Красных Водах» как затянувшийся на долгие семь месяцев, кошмарный сон.
        - Гарнизон крепости Александровской уже увозится кораблями - больных перевезут в Астрахань, а здоровых в крепость святого Петра - их там едва половина в строю осталась.
        Кушников от сказанных слов только покачал головою - его второй батальон, пусть и неполного состава, тоже без всяких баталий половину личного состава потерял.
        И все из-за глупостей одного человека, принявшего над ними власть, но не умеющего и не желающего прислушиваться к чьим-нибудь советам. А потому и беда везде произошла, и напрасная гибель сотен служивых людей, что долг тут солдатский выполняли честно.
        - Крутоярскому полку стать гарнизоном в крепости на Тюп-Карагане, ибо Пензенский полк ушел с походом на Хиву, а там осталось три с половиной сотни солдат, наполовину больных. Их требуется сменить как можно быстрее, ибо они в походе нужны будут.
        Новое назначение жутко не понравилось полковнику - Ивану Федоровичу довелось попробовать водичку из выкопанных там колодцев. В первый день вполне ничего, но на следующий солоноватая, а на третий горькая до невозможности. Он с нескрываемой неприязнью посмотрел на лейтенанта. Тот заметил взгляд Кушникова, однако не смутился, улыбнулся в ответ, и только развел руками.
        Негромко пояснил:
        - Крепость две недели тому назад перенесена севернее, ближе к косе, а старые укрепления брошены. Там раньше была стоянка воровских казаков Стеньки Разина, что «гуляли» по Каспию. Заброшенные колодцы остались, новые выкопали, пять дней воду пили из них. Оказалась пригодной для питья водица сия, хотя чуть солоновата.
        Полковник облегченно выдохнул воздух - пусть хоть так будет, хотя снова оказаться запертым в крепости на берегу ненавистного Каспия сильно не хотелось. Но приказ командующего есть повеление от самого царя Петра Алексеевича, и его надлежит выполнять со всем тщанием, так как присяга дадена, а за уклонение от оной живота запросто лишить могут. А ему, выжившему в Красных Водах, этого сильно не хотелось.
        Да, попасть на Тюп-Караган сейчас не значит, менять шило на мыло. Раз крепость будет возводиться на новом месте, да еще с пригодной для питья водой, то дела пойдут к лучшему. Тем паче, он будет там полновластным комендантом, не подчиненным напрямую фон дер Видену, а это уже хорошо. Может и заметит царь Петр Алексеевич его старания, и отличит соответственно, дав награду по заслугам.
        Моряк словно прочел по лицу Кушникова обуревавшие того мысли, и громко произнес:
        - В крепости той вам, господин полковник, следует распечатать пакет с инструкциями от его светлости князя Александра, и выполнять их с прилежанием. Обо всех делах списываясь с астраханским обер-комендантом Чириковым, которому указано вам помогать. А в бухте будут суда в числе соответствующем в вашем полном распоряжении, на то тоже указания даны. А более начальства господина полковника фон дер Видена над вами не быть, окромя приказов самого князя.
        - Мне приказано князем Бековичем со всем полком Астраханским отплыть в Гурьевский городок, - чуть глуховатым и бесцветным голосом заговорил фон дер Виден.
        - Там привести солдат в порядок, больных лечить, пополнить роты обученными рекрутами. И принять под команду еще батальон Пензенского полка и два полка конницы из яицких казаков и ногайцев, которые собираются. Также надлежит купить верблюдов, взять пять пушек и припасы воинские с повозками, что по морю перевезены из Астрахани будут. И быть готовым в сентябре выступить сикурсом к войску князя, которое пошло на Хиву. Дабы оно подмогу нашу вовремя получить могло!
        Иван Федорович окончательно повеселел - идти вслед за Бековичем-Черкасским вглубь пустыни к Хиве, про которую ходили очень плохие разговоры, ему не хотелось от слова «совсем». Тамошние разбойники наводили на всех соседей ужас, их даже сравнивали с крымскими татарами, что уже само по себе говорило о многом. А так он возведет крепость, опишет великому государю свои свершения, а также перенесенные бедствия - и там, глядишь, и выйдет ему вознаграждение…
        Глава 13
        В ночной темноте, обмотанные тряпками копыта коней ступали почти беззвучно по начавшей остывать каменистой земле, покрытой лишь жалкими клочками выжженной под солнцем травы, да немногими колючками. Такова степь летом в этих безводных местах, но дальше пойдут уже пустыни, где есть место солончакам и песчаным барханам - русским там придется неимоверно трудно, и так, что продвижение по этой караванной тропе ими будет вспоминаться приятной прогулкой.
        Сотник Манглай-Кашка со своими доверенными воинами уходил на восток - еще два часа скачки и там зарозовеет небо от лучей восходящего солнца. Но они уже уйдут подальше от левого крыла казачьих сотен, что огромной дугой двигались южнее. Именно с полуденной стороны князь Бекович-Черкасский решил обогнуть огромное Аральское море. А он пройдет севернее, зайдет от полуночи, и, переправившись в устье Сырдарьи, направится по землям каракалпаков в Хиву. И придет гораздо раньше русских - у него всего десяток воинов, каждый с запасным конем, и все великолепно знают здешние края, не раз выполняя тут повеления всемогущего Аюки-хана. Воды в колодцах на караванных дорогах на небольшой отряд хватит вполне, до дна не вычерпают, всласть напьются сами и напоят своих коней, да еще бурдюки наполнят. В тороках привязаны мешки с украденным у русских овсом - будет, чем подкормить лошадей в трудную минуту, уже есть такие участки, с дневной переход, где совершенно нет даже сухой травы.
        В торбе лежала грамота к хивинскому хану, и оттиск печати последнего на клочке шелковой ткани с орнаментом - своего рода оберег дорожный, чтобы его подданные хивинцы, известные разбойники, не перебили сейчас союзных им калмыков.
        Ибо враг у них один - это русские, что стали набирать большую силу, почти победив шведов в долгой войне. И это очень сильно не нравится его повелителю, ведь владения калмыков разрезаны казачьими линиями, что по Волге, что по Яику. В Астрахани давно сидят царские воеводы и наместники, и уже указывают, что делать калмыкам на их же собственных землях, завоеванных острыми саблями пращуров.
        Как такое может понравиться грозному Аюке, чьи владения идут от Маныча, что впадает в Дон, по всей северной части Прикаспийских степей, и, перемахнув через Яик, доходят до самого Арала, огромного моря, что раскинулось между пустынями. А ведь если русские захватят Хиву, то они уже полностью окружат земли калмыков и подвластных им кайсаков и ногайцев, и со временем превратятся в русские владения.
        Манглай-Кашка несколько раз бывал в Хиве, и там сейчас находился тайный посланник повелителя калмыков Ачинсен Кашка, тот самый, что предупредил хивинцах полгода тому назад о коварных планах русских покорить их земли путем обманного посольства, которое сопровождают несколько тысяч солдат и казаков. А еще о том, что посланцы русского царя Петра ищут золотой песок, который очень нужен их повелителю, и в поисках своих не остановятся ни перед чем, даже отрежут Шергази-хану голову, если это потребуется. И еще строят на восточном побережье Каспийского моря свои крепости, дабы взять его земли в плотное обложение - ведь так охотятся на волков в степи.
        Зерна подозрений упали в подготовленную почву, и стали быстро произрастать - насторожившиеся хивинцы не только начали собирать свою знаменитую конницу в отряды, но и схватили всех посланников князя Бековича-Черкасского, справедливо считая их лазутчиками, что те подтвердили под жестокими пытками. С двух уже содрали кожу и набили из них чучела, всех их слуг продали в рабство - и сейчас своей участи ждал третий посол русского князя, брошенный палачами на дно глубокого зиндана.
        И покорно ждет своей страшной участи, жуткой казни!
        А еще знал Манглай-Кашка, что его хан люто возненавидел русского князя, что на самом деле Девлет-Гирей-султан, то есть «покоритель владений», как считают персы. Родовитый «чингизид», и одновременно вероотступник, предавший учение пророка.
        Этот довод для хивинцев станет самым веским, и они придумают для этого наглеца самое жестокое наказание!
        Большая обида появилась у Аюки-хана на Бековича-Черкасского, когда тот два года тому назад появился в Астрахани. Напали вероломно ногайцы, пришедшие от Кубани. Навалились внезапно на владения калмыков в большой силе, и, главное, набросились на летнюю походную ставку. Аюка-хан сумел бежать ночью, пока верные охранники яростно бились с нападавшими татарами. Резня была страшная - убили младших жен хана, его детей, захватили шатер, коня, знамя и печать - такого позора никто из калмыцких ханов давненько не принимал. Дважды повелитель калмыков отправлял к Бековичу своих нарочных, и просил о помощи, преодолевая стыд. Но тот отказал, говоря что отряд его из солдатских пехотных полков, конницы еще нет. И сослался на царскую инструкцию, в которой ничего не было сказано, о том, следует ли оказывать помощь калмыкам.
        Гнев и горечь захлестнули сердце Аюки-хана - никто и никогда с ним так не обходился, даже презираемые им ногайцы. А тут союзник такое сотворил - месть стала неотвратимой. Но одно дело послать убийц, и совсем иное покончить с предводителем царского войска тайно, чтобы избежать гнева московского государя. И стал плести паутину заговора старый хан, желая вершить свою месть руками хивинцев. И добился своего - Бекович покорно идет в расставленную для него западню.
        На подходе к Хиве русские будут крайне вымотаны долгим походом, обессилят, у них многие заболеют и умрут. Аюка приказал местному кайсацкому тархану Доржи, что признал его власть, не оказывать русским никакой помощи, и тем паче не давать своих воинов, ссылаясь на жару. Отогнать с пути царского войска отары баранов и табуны лошадей, не показывать колодцы, угнать подальше верблюдов. И сам не отправил три своих полка, хотя был обязан это сделать.
        И его самого, сотника Манглая-Кашку дал им проводником, чтобы караван-баши завел русских на безводье. Калмык постарался это сделать, но купцы стали яростно протестовать - они хорошо знали лучшие пути, чем те, которые он показывал Бековичу. Да и туркмен Ходжа Нефес оказался хорошим проводником, и калмык понял, что лучше для него будет, если сбежит в Хиву, ибо князь зело подозрительным стал…
        - Вроде кто-то скачет сюда, - Манглай-Кашка прислушался - из предрассветных сумерек донесся едва слышимый перестук копыт. Сотник насторожился, раздувая крылья носа, словно принюхивался. Теперь сомнений не было - его отряд окружали, причем быстро.
        Бежать?!
        Вырваться из-под облавы будет трудно, а бегущий в степи всегда является врагом, и тогда пощады не будет. Лучше прикинуться другом - ночью темно, и всегда можно заблудиться. Тем более, все калмыки на этот случай были им заранее предупреждены - выехали, мол, на сайгаков поохотится, а потом догнать войско, да свежим мясом самого князя побаловать. Вот только заплутали малость, потому и рассвета здесь терпеливо дожидались, чтобы с первыми лучами солнца догнать войско.
        Конский топот нарастал со всех сторон, страшным усилием Манглай-Кашка заставил себя не схватиться за саблю, ибо жест этот всеми и всегда воспринимается как враждебный. Его воины последовали примеру сотника - они уже смекнули, что их взяли в плотное кольцо, сами не раз бывали в степи на такой охоте, где главным зверем является человек.
        - Решил от нас уйти, сотник?!
        Со всех сторон выскочили ногайцы, плотно обступили калмыков - те стояли покорно, мрачно взирая на своих вековых врагов, с которыми сейчас оказались в одном отряде.
        - С чего ты взял, мурза?!
        Сердце сотника учащенно забилось - он сразу узнал Тевкелева по голосу. Этот татарин был самый опасный, верный шакал Бековича. И тем опасный, что умен, хитер и жесток. Прикажет убить - всех зарежут, и тела бросят - через два дня только кости белеть будут, да и те погрызенные. Зверье постарается, не одни зайцы-толай по степи бегают, есть и хищники. Да и птицы падаль охотно клюют.
        - А с того, что слежу за тобой давно, сотник. И знаю, как твой хан с хивинцами сговорился, измену затеивая и царским планам поруху устраивая. Вяжите предателя!
        Манглай-Кашка даже не успел клинок из ножен выхватить, как его захлестнули арканы, да со всех сторон набросились ногайцы. Калмыки не смогли даже оказать вялое сопротивление - всех повалили в одно мгновение, на каждого насело, несколько нукеров, а на самого сотника навалился чуть ли не целый десяток. Вывернули всем руки, умело связали.
        - Какая грамотка интересная у тебя!
        Мурза Тевкелов ощерился, что твой волк - в его руках было послание Аюки-хана. Татарин быстро его просмотрел, хищно улыбнулся поникшему сотнику - тот только сейчас осознал, какую глупость он сделал, не уничтожив этот лист, подписанный его повелителем. И хотя там все прописано намеками и иносказаниями, но ведь русский царь не на шутку рассердится может и отправит свои полки на Волгу.
        - Я ее как чин посольский вез, - Манглай дернулся, теперь сотник желал только одного - спасти своего хана даже ценой собственной гибели после неминуемых жестоких пыток.
        - А измену я давно и своему хану, и Бековичу учинил, ибо на службе хана хивинского нахожусь и его поручения тайные выполняю со всем тщанием. И золота мне обещано много!
        - А чем докажешь?
        В голосе мурзы явственно прозвучала насмешка. Татарин не был легковерным, и сразу потребовал признания.
        - Есть у меня кусок шелка, с печатью Шергази-хана. Его я должен показать любому хивинцу и меня сразу сопроводят к повелителю Хивы - он знает меня в лицо, много раз бывал там!
        - Князь теперь сам с тобой разберется, предатель - теперь токмо ему твою судьбу решать!
        Глава 14
        - Надо же, и камень горючий пылает, и пар водой стал - вон она закапала из трубки. Диво дивное!
        Астраханский обер-комендант Чириков только покачал головою, глядя на пылающий очаг. На нем стоял большой чугунный котел, в котором бурлила налитая морская вода, и накрытый тяжелой крышкой. В последнюю воткнута медная трубка, причем изогнутая, проходившая через емкость размером с ведро, куда матрос постоянно наливал холодную морскую воду. С выходящего конца трубки капала прозрачная вода в большую стеклянную бутыль, наполненную уже до половины.
        Унтер-лейтенант флота Давыдов внимательно наблюдал за происходящим процессом, задумчиво почесывая пальцем переносицу. Потом взял бутыль с водой, что выходила из перегонного куба, налил большую кружку до половины, и отпил из нее медленно, набрав в рот глоток. Бровь на лице удивленно выгнулась, и моряк проглотил водицу.
        - Не дурна! Такую воду пить в плавании можно, получше будет затхлой из бочек. Надо же - все просто!
        Моряк отпил еще немного и протянул кружку обер-коменданту. Тот без малейших колебаний принялся пробовать полученную после перегонки воду, даже во рту погонял, но не выплюнул, а проглотил. Столь же задумчиво посмотрел на бурлящий котел, жар от огня заставлял держаться от него на небольшом расстоянии.
        - Никогда бы не подумал, что вот так можно из морской воды получить пресную водицу, - Чириков посмотрел на полуведерную бутыль, и подытожил. - Остается выяснить, сколько за одну заливку в десять ведер можно получить пригодной для питья воды?!
        - Думаю треть, унтер-лейтенант, на то и князь нам указывал в своей инструкции, - полковник Чириков был тертым калачом, и мгновенно оценил перспективы, что сулило такое открытие. Государь Петр Алексеевич морское дело любил до самозабвения, и награда могла последовать от него приличная. А потому поспешил сразу обозначить свою позицию - князь Бекович-Черкасский придумал сие изобретение, но ведь воплотил его в жизнь он, астраханский обер-комендант. По его приказу подобрали подходящий котел, сделали крышку и подогнали ее к горловине. А с медной трубкой сколько бы мастеровые провозились по времени, если бы он их ежедневно не подгонял, памятуя, что царское дело исполнять надлежит быстро.
        - Где князь камень этот горючий нашел? Ведь о нем царю Петру Алексеевичу отписать надобно!
        - Да сказал, что кайсаки ему по прошлому году место показали, а он внимания не придал. А в Гурьевском городке вспомнил и нам все рассказал, и место сия отписал - овражец там небольшой, и на склоне пласты его выходят. Я сам на месте там был, с трудом нашли, правда. И полную повозку угля этого кирками наломали, да по мешкам нагрузили. Сразу проверили, как в крепость приехали - горючим сей камень оказался. На диво стал разумен наш князь, немалое облегчение на зимовке будет, деревьев ведь там нет совершенно, полная всем задница лысая, - моряк выругался, а обер-комендант поджал губы, недовольно буркнув:
        - Не тебе, унтер-лейтенант, да и не мне, полковнику, обсуждать решения княжеские, что самим государем над нами поставлен. Да и сам знаешь, какая беда у него случилась. Край сей негостеприимный, и солдат померло во множестве тоже - никого не щадит!
        - Оно конечно так и есть, господин полковник!
        Моряк закряхтел, виновато отвел глаза, сообразил, что приказы начальства не подлежат обсуждению даже в приватном разговоре, который шел между ними.
        - Только водица сия…
        Обер-комендант запнулся, ища подходящее слово, постукал пальцами по бутыли. И изрек:
        - Без вкуса она, точно. Сухая что ли… Хотя не то слово нашел, какая она сухая, если вестимо что вся вода мокрая. Не соленая что ли… Хм, а ведь вода морская дюже соленая, а тут совсем нет.
        - Князь говорил, что она будет… Дисци…
        Давыдов задумался, мучительно пытаясь выговорить слово, которое многократно зазубривал. И произнес:
        - Дистиллированная, вот, вспомнил, а то было запамятовал. К ней можно подмешивать десятую часть обычной морской воды или подсаливать немного. Вот так мы сейчас и сделаем.
        Унтер-лейтенант налил полстакана воды из перегонной бутыли, взял ложку морской воды из ведра, вылил и размешал.
        - Совсем иное дело, вкус появился. Отведай, господин обер-комендант, вроде чуть лучше стало. Приятственней.
        - И то дело, пить можно, и воды станет чуть больше, - полковник крякнул, и еще раз посмотрел на агрегат, кляня себя за то, что не сообразил раньше придумать столь простую конструкцию. Покосился на моряка - тот смотрел как горит уголь в топке - куда жарче, чем обычные дрова, даже на расстоянии ощущалось, будто в баню зашел.
        Наказ князя Бековича-Черкасского им полностью выполнен - этот «опреснитель» уплывет в крепость святого Петра, как и еще десяток подобных, которые еще предстоит сделать - котлов в достатке, крышки на них и трубки с баками кузнецы сделают за две-три недели. И об этом следует отписать генерал-адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину - ведь именно к нему поскачет унтер-лейтенант Давыдов с мешком угля, письмом князя (хотелось бы почитать, что там написано, но только послание запечатано) и чертежами «опреснителей», придуманных командующем экспедицией.
        А их два - один «горячий», тот, что сейчас стоял на печи и бурлил. А второй «солнечный» из вытянутого цилиндра, который сейчас клепают медники в мастерской флота. Устройство там вполне простое и обер-комендант сообразил, что нагрев морской воды будет происходить под жаркими лучами солнца. Залитый рассол начнет испаряться, и через «змеевик» начнет капать уже пресная вода. Все просто - но эта штука только на жаркое летнее время рассчитано, когда солнце печет немилосердно…
        - Помогать надо им, помогать - тогда и царь замети мое рвение и может назначит вице-губернатором.
        Чириков прошелся по кабинету, в раскрытое окно были видны каменные стены Астраханского кремля. Полвека тому назад здесь взбунтовал все население Стенька Разин, и двенадцать лет лишь пошло как жители снова подняли восстание. Воеводу Прозоровского казнили, подьячих разогнали и держали в своей власти город целый год. Пока войска фельдмаршала Шереметьева их не одолели, устроив потом розыск и казни - теперь никто бунтовать не станет, «заводил» всех на плаху отправили, где их четвертовали или головы буйные отрубили, да в Сибирь сослали остальных, клейма поставив на неразумные лбы, чтобы впредь думали.
        - Вода пресная им будет теперь вволю - с каждого котла в день выпарить по семь ведер можно, а то и все десять, не меньше. Сотни ведер на гарнизон из пятисот человек достаточно - по два штофа на каждого. И этих самых штуковин еще пару десятков соорудить можно, тогда и животине хватит на питье, и будет чем огород поливать да деревья.
        Чириков скривился, вспоминая, как читал княжеский приказ. И ведь не поспоришь, не выполнишь, так тебя самого, как ту злосчастную грушу в землю вкопают, да еще без головы.
        - Ишь ты, каков князюшка - сад приказал в крепости разбить и деревья всякие посадить, чтобы было служивым, где отдыхать. Ладно, садовник нашелся, деревьев выкопали три десятка, и саженцы с ними без счета. Теперь они и кусты там приживутся, воды в достатке будет, как и черного «горючего камня» - которого там пласт целый. Лучше все хорошо сделать - царь ведь обязательно крепостицу посетит, она его именем названа, а там сад чудесный. И спросит, кто такой разбил - а я и отвечу. Так, надо самому туда отплыть и делами заняться. А то присвоит Кушников мои заслуги, с него станется - а так я над ним начальник, раз фон дер Виден сикурс князю в Гурьевском городке собирает.
        Чириков уселся за стол, и, взяв гусиное перо, стал выписывать ровные строчки, мучительно размышляя как решить прорву задач, связанных с экспедицией. Больных солдат много, их надо разместить и лечить хорошо, ибо четыре сотни пополнения высылать нужно, а где их брать неведомо, и кроме больных служивых под рукой никого нет. Ногайцы обещались прийти к августу пятью сотнями - целый полк, да казаков яицких будет столько же, но скорее меньше - малолюдны их городки, не Дон ведь.
        - «Гулящих женок» где мне сыскать два полных десятка, чтоб в портомойне там трудились, - Чириков кхекнул, раздумывая над неожиданно появившейся проблемой.
        Понятно, солдаты за год без женской ласки оголодали дюже. А раз там порт будет, и караваны от Хивы пойдут, то и посад появится, церковь нужна и кабак. Постоялый двор опять же, склады, дома для жителей. Где на все это бревна и доски набрать, а людишек найти?!
        Комендант ведь только за гарнизон отвечает, за служивых, бастионы с казармами. А именно ему самому надлежит всеми другими делами заниматься - царь, если что, спуска не даст…
        Глава 15
        - Что же ты, тархан Доржи, уклоняешься от встречи со мною, в степи пытаешься скрыться? Стада твои откочевали далеко ли? И почему ты своих нукеров мне не прислал, и проводников?! Али умысел злой утаил, и решился мне перечить, оружие супротив поднять?!
        Бекович говорил негромко, но понимал, что даже самые тихие его слова звучат для кайсацкого тархана погребальным колоколом. Данника Аюки-хана изловили казаки - он просто не успел откочевать в сторону, ведь теперь не изменник Манглай-Кашка вел армию, а Ходжа Нефес. Так что казах попался именно в тот момент, когда считал себя в безопасности.
        - Что ты, коназ, я весь в твоей воле, только жара воспрепятствовала мне прийти с нукерами в твою армию…
        - Или повеление Аюки-хана, прямо приказавшего тебе не оказывать мне помощь, - Бекович усмехнулся глядя на смертельно побледневшее лицо тархана. И решил надавить еще сильнее, чтобы этот мелкий племенной вождь осознал полностью, в какую смертельную ловушку он попал по чужой воле, оказавшись зажатым между жерновами.
        - Аюка-хан данник великого «белого падишаха». Он, потерявший знамя, жен, печать, что захвачены ногайцами, может ненавидеть меня сколько угодно, что я не оказал ему помощь. Его право!
        Бекович прикрыл глаза, чувствуя, как накатил мутный поток непонятно откуда взявшийся ненависти. С трудом обуздал ее, понимая, что сейчас черты его лица исказились.
        - Но этот старик выжил с ума - я выполняю повеление царя Петра, и препятствуя мне, он наносит ущерб его планам. А за такое и смерть будет мягким наказанием. Вот грамота Аюки - он отправил ее Шергази-хану. А вот охранная грамота хана хивинского, которую он даровал своему шпиону Манглаю-Кашке, которого ты видел у моей палатки - его сегодня вместе с людьми казнят за предательство.
        Связанных калмыков он специально поставил на колени, за ними воткнули в землю их копья.
        - Посмотришь на них, когда головы насадят на копейные древки, и сделаешь для себя выводы!
        Тархан побледнел еще сильнее, хотя, казалось, такое было невозможно - но внимательно изучил лист бумаги и шелковую тряпицу. И почтительно вернул их обратно, стараясь, чтобы на них не попали капли пота, что обильно капали с его лба. А Бекович задумался, сидя с непроницаемым лицом - он отчаянно блефовал - грамота Аюки, попади она в руки Петра, ничего не даст - царь не пошлет на союзных ему калмыков войска, хотя старый хан попадет под сильнейшее подозрение крайне недоверчивого царя. Да и отбрешется повелитель калмыков, свалит все грехи на своего незадачливого посланника, что признался в том, что является хивинским шпионом.
        Врет, собака - это он так своего хана выгораживает!
        Так что приходится мистифицировать дальше, раз пошла такая игра. Ему самому нужны любые союзники, любая помощь в борьбе против хивинцев пойдет на пользу. Хоть и слабо будет это усилие, но ведь известно, что лишняя соломинка может сломать хребет верблюда.
        - Калмыки отсюда уйдут, и скоро - они не удержат эти земли. И тогда придут туркмены или хивинцы, и снова сделают тебя уже их данником. Или вырежут, если ты им не понравишься.
        От слов Бековича тархан чуть съежился, видимо, и сам прекрасно понимал возможные перспективы, крайне не радостные, никакого оптимизма не вызывающие. Такова судьба мелких народов, зажатых между сильными соседями - нужно выбирать на какую сторону вовремя перейти. И Доржи не может этого не понимать.
        - Здесь гонец от моего повелителя, он вечером доставил мне его грамоту - вот она, читай!
        Бекович протянул кайсаку письмо царя Петра - гонец с десятком казаком и двумя драгунами догнали его вчера.
        - Ты немедленно дашь шерть великому «белому падишаху»! Вернее мне, а я о том сообщу царю Петру! И сегодня же гонец увезет эту весть далеко на север, во дворец моего падишаха.
        - Я дам шерть царю Петру, коназ, раз Аюки-хан недоброе замыслил. Я люблю калмыков не больше тебя, они захватили кайсацкие земли и принудили нас стать их данниками!
        Тархан с поклоном, поцеловав печать, протянул грамоту обратно - русского языка, понятное дело, казах не знал, а потому прочитать «догонную» грамоту не мог. А там был приказ направить в персидские земли ловкого человека лазутчиком, чтобы он прознал караванные пути в Индию - эта земля очень сильно манила к себе русского монарха.
        - Ты идешь с войском на Хиву и не боишься хана, ты поставил крепость на Мангистау - а там мои кочевья, и туда идут мои караваны. Сейчас я даю шерть тебе, великий батыр, и буду верен тебе всегда, и выполню твою волю! Целую на том свою саблю!
        Доржи вытащил саблю из ножен и поцеловал клинок. Затем склонив голову, протянул ее Бековичу - тот вернул ее обратно со словами, сказанными совершенно спокойным голосом:
        - Иди, и отрежь саблей Манглаю голову и насади ее на копье! Скрепи клинок кровью, а шерть клятвой. А твои нукеры пусть сделают такое с калмыками! Иди! А мое войско на это будет смотреть - все мои воины должны видеть участь изменников.
        - Слушаю и повинуюсь тебе, Девлет-Гирей-мурза, в тебе течет священная кровь Чингиз-хана!
        Тархан попятился и вышел из палатки - полог был отдернут, у входа стояли верные уздени, никому другому Бекович не доверял - он на востоке, а тут многое может случиться. А в палатке бы покушение не удалось бы, вздумай кайсак ткнуть его саблей - за спиной стояли братья с обнаженными клинками, что в момент превратили бы тархана в окровавленные куски. Да и под парчовым халатом была поддета кольчуга - мундир он специально не надел, и кайсак мгновенно просек, что к чему, а потому признал его «чингизидом» - слухом ведь земля полнится.
        Выбора у Доржи не имелось - не признает его власти - умрет, а кочевья разорены будут казаками, что уже томятся какой день идти без добычи - даже баранов запрещено отбирать, а лишь покупать или менять. А признает, даст клятву и казнит калмыка - тогда станет вечным врагом не только Аюки-хана, но и повелителя Хивы. Ведь всегда найдутся «доброжелатели», которые скажут первому, кто выдал русским его доверенного сотника, а второму - кто помог гяуром добраться до его земель.
        Так что попала собака в колесо - пищи, но беги!
        Послышались крики, предсмертные стоны и хрипы - кайсаки убивали калмыков, давая шерть кровью, она всегда хорошо подкрепляет любые клятвы. Ибо голым словам верить никогда нельзя, всегда обманут, только делам, и тем, что не оставляют путь для измены.
        - Твой приказ выполнен, мой повелитель, Девлет-Гирей-хан, - тархан склонился ниц, поцеловав полу его халата. На востоке любое действие и слово говорит о многом. Этот тархан Доржи оказался очень умным, уловив его потаенное желание. И Бекович коротко ответил:
        - В Хиве ты получишь от меня все эти земли, я ведь правоверный - насильственное крещение не является отказом от веры пророка!
        Бекович врал не моргнув глазом - но стоявшие за спиной его братья были мусульмане, это знали все, так что его откровение было принято на веру сразу - ибо так поступали многие.
        - Я знаю это, мой хан, и признаю твою власть, и право на большее. И буду помогать тебе!
        - А куда тебе деваться?! Если не поможешь мне захватить Хиву - погибнешь сам, и род твой погибнет! А как возьму Хиву - то близ стремени ты всегда находиться будешь, бек Доржи-мурза!
        Слово было сказано одной стороной, и принято другой - край халата снова поцеловали. Вот только об этом никому знать не нужно. Кайсак смотрел прямо и говорил тихо:
        - Две сотни приведут тебе мои сыновья, старший и младший. Остальные четыре мне нужно собирать десять дней. У Арала, во многих дневных переходах отсюда стоят табором хивинцы - двести туркмен и столько узбеков из племени кунгратов, и еще сотня каракалпаков. Их нужно всех вырезать, дабы сообщить не успели!
        - Туркмен и узбеков да, и без жалости! А каракалпаки нам по крови родственны - у меня в плену десяток с сыном инака. Они ненавидят узбеков - те всячески угнетают, а потому будут служить мне - им надо только помочь. Ты понимаешь как, Доржи-мурза?
        - Да, мой повелитель, я займусь этим!
        - Тебе поможет мурза Тевкелев, у него полк ногайцев. А казаки обложат так, чтобы никто уйти не успел!
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «КЛЯТВА КЛЯТВЕ РОЗНЬ»
        Глава 16
        АВГУСТ 1717 ГОДА
        - Вот они и получили еще один урок от нас, такой же жуткий и кровавый. Тем лучше - врага нужно бить по частям, раз он сам решил так подставиться, ударив внезапно…
        Бекович смотрел на поле недавней резни совершенно не испытывая никаких чувств - ни торжества, ни сострадания, ни ненависти. Просто он жутко устал за эти полтора месяца, пока войско шло от Эмбы до вожделенного озера Саракамыш, огибая Арал с юга.
        Соваться в тугайные заросли дельты Амударьи с ее протоками и островами мог только полоумный полководец, а южнее огромного моря, раскинувшего свои воды между двух пустынь, шла полоса солончаков, что тоже не совсем хорошо. А выйти вот здесь, у берега большого озера, что принимает в себя протоки Амударьи, образуя еще одну дельту, пусть и не такую обширную, было вполне удобно. Вообще в этом смысле река уникальна - она одновременно впадает в два озера, одно из которых четвертое в мире по площади на этот момент, а второе, что раз в десять меньше размером, в древности именовали «Девичьим морем».
        Первый отряд хивинцев был безжалостно вырезан десять дней тому назад западнее Арала. Ертаульные сотни Доржи-мурзы и казачьи полки Бородина налетели внезапно, как говорят русские, неожиданно свалившись, словно «снег на голову». Дело было в измене - кайсакам удалось сговориться с каракалпаками, сотня которых была в дозорах. И те, поняв, что их просто вырубят, если они окажут сопротивление, и, выслушав доводы отпущенных к ним пленных соплеменников, перешли на сторону царского войска. Слишком маленький в данное время этот народ, вряд ли больше двадцати тысяч общим счетом, и потому поддались на угрозы Бековича, которые тот пересыпал посулами, сладкими как халва.
        К тому же им намного ближе кайсаки и ногайцы, чем пришедшие на их земли узбеки. И тем более туркмены - известные на весь Хорезм разбойники. Ненависть к ним впитывали с молоком матери, но так же и жуткий страх перед казавшимися всемогущими хивинцами.
        Бекович поступил с ними точно так же, как прежде с кайсаками - «повязал» всех кровью, потому что после сражения они дорезали всех своих прежних соратников, дабы никто не принес в Хиву весть о вторжении завоевателей. И тут было место для подобной жестокости, что таковой не являлась - просто таковы суровые правила степной войны.
        Но сейчас в подобной предосторожности не было смысла - на протоках северной Дарьялык и южной Даудан проживало оседлое население, причем не только сарты, но и туркмены. Дехкане копались на своих полях и огородах, чистили арыки - везде продолжала идти мирная жизнь, потому что бежать было некуда, ибо враг закрыл все дороги на Хорезм, а скрываться в жаркой пустыне погибельно для беглецов. Ведь завоеватели могут оставить жизнь, ведь на них нужно работать и кормить воинов, но пустыня всегда беспощадна к людям.
        Возможно, будь тут только гяуры со знаками креста на шее, жители бы и бежали, но по селениям ездили кайсаки и ногайцы, да говорили всем, что «белый падишах» отправил свои войска покарать хивинского хана, что вероломно убил его послов, и такое нельзя прощать. А жителям нечего бояться - он их милосердно берет под свою руку и будет заботится о них как о собственных детях. В иной раз бы не поверили, так как знали про набеги казаков, только не в этот раз - урусы вели себя дружелюбно, и смотрелись странно в своих зеленых мундирах и треугольных шляпах…
        - Фу, устал очень, все песок да камни перед глазами, снятся порой. Нет, в пустыню я больше не ходок - или победим хивинцев, но отходить подобно побитой собаки, я не стану.
        Бекович лежал в вымощенном камнем небольшом бассейне, совершенно размякнув телом в теплой и чистой воде. Над ним нависали ветви персика, усыпанные крупными плодами. Пришлось даже отдать категорический приказ - фрукты мыть и ими не обжираться под страхом наказания, есть в меру, а капралам приглядывать за солдатами под страхом наказания палками. Не хватало еще вспышки дизентерии в войске, настоящего бича этих мест. А солдаты, скорбные животом, воевать уже не могут, не до того им. А многие даже подняться на ноги не могут, лежат и умирают в испражнениях. Так что лучше поберечься и казнить для устрашения десяток нерадивых, чем потом проблем завести, как собаке блох.
        - О, великий повелитель, - перед бассейном пал ниц местный управляющий - земли были частные, тальк, принадлежали какому-то беку с окружения хивинского хана - и тут он любил отдыхать после «трудов», отнюдь не «праведных», разбойничал, причем не помаленьку. За что и поплатился - именно вчера и порубили три сотни его нукеров, а голову бека, тот еще басмач, водрузили на кол, для устрашения небольшого круга его сторонников, мало ли остался кто. И для вящей радости окрестного населения, нещадно обираемого хивинской знатью.
        - Здесь гарем казненного тобой бека, о потомок славного рода Чингизидов, привести тебе его жен или наложниц?! Они сладкие, как виноград в саду, и мягкие как сочная груша…
        - Сколько их?!
        Бекович вяло поинтересовался, оборвав пиар-кампанию. И хотя он уже долго обходился без женской ласки, «голодал» как и его воины, но женщин из гарема убитого тобой бека подпускать к себе вверх легкомыслия. Это как сесть задницей на осиное гнездо и надеяться, что тебя не покусают до смерти. Сунут шпильку в ухо, или кинжалом между ребер пырнут в отместку за гибель любимого супруга - кому с того света жалобы писать прикажите, да на собственную дурость жаловаться?!
        А спросил о количестве только лишь потому, что собирался соблюсти давнюю договоренность с яицкими казаками, которые остро нуждались в женах. А тут всем сторонам неплохо будет.
        Нет, в открытую полонянок он им не отдаст - воспримут неоднозначно передачу правоверных вдов гяурам. Все можно сделать через кайсаков - те отведут полон в степь, а там отдадут казакам - никто ничего не увидит и слухов не будет. Бек себе выкупал жен, а наложниц брал только красивых, так что Бородин не в обиде будет, что грабежи его казакам временно запретили. Пока разорять земли не было смысла, игра пошла по-крупному.
        - Четыре жены и семь наложниц, о великий хан!
        - Сиюнч! Забери всех и отведи куда надо, и деток всех прихвати, тех, кто соображает уже. Других, неразумных, оставить нужно, воспитывать сами будем - мне собственные янычары тоже нужны будут.
        - Слушаюсь, повелитель!
        Братья на людях тщательно блюли ритуал, потому Сиюнч низко поклонился и ушел из сада, где незамысловато лакомился сизым виноградом, отщипывая крупные ягоды от кисточек.
        - Служанки персиянки есть? Али рабыни? Пришли, только видом пригожих. Чтобы на них посмотреть мне страшно не было!
        - Слушаюсь, о высокочтимый хан!
        Бекович чуть поморщился, но таковы здешние ритуалы - падать ниц перед ханом. За отсутствие внешнего почитания веками рубили голову, так что раболепие стало привычкой - лучше сто раз поклониться, чем понапрасну потерять собственную голову.
        - Да хранит тебя Пророк, великий повелитель!
        Здесь в этом доме его не принимали за неверного - намаз он выполнял со всем тщанием, мулла только глаза таращил от удивления. Но в русском войске никто не удивлялся и за вероотступника не принимал - многие ведь слышали его крики и стенания на Яике.
        Ну повредился князь головой, и что с того?! Мало ли каких неприятностей в жизни не бывает?!
        Царю Петру Алексеевичу разные народы служат, а во что веруют, то совсем неважно, лишь бы верны были и дело исполняли. И католики с магометанами, и лютеране с буддистами-калмыками. Шведам княжеская вера была безразлична - они в поход шли за деньгами и добычей, а это многим и веру с церковью заменяет.
        Да те же яицкие казаки атамана Бородина наполовину старого обряда придерживаются, раскольники, на которых гонения идут. И ничего, служат исправно и терпимость ко всем иноверцам проявляют - а как иначе, если казачьи городки у кромки «Великой Степи» стоят, тут поневоле немного толерантным станешь, раз торговля идет.
        Служивые рассуждали здраво - богу неугодно притворное христианство, за что небеса покарали князя, отобрав жену и дочерей, а заодно сильно проредили православное воинство в этом проклятом краю, где оно стало в крепостях гарнизонами. Но стоило Бекович-Черкасскому притворство отбросить и снова Девлет-Гирей-мурзой стать, как дела пошли хорошо. В походе через пустыню погибло всего три сотни людишек, хотя поначалу думали, что половина войска останется лежать мертвыми на пути. А как пришли - так две победы уже одержали, перебив много супротивников, и потеряв своих в доле один к десяти против ворога.
        Как тут не радоваться служивым, ведь на войне каждый хочет выжить. А тут удача вроде снова пришла - вот и молились многие на князя, почувствовали, что удачлив полководец, а потому поверили в него. И тут уже неважно, какому богу он молится, да и попов в отряде не было. Не хватало там людей держать, что своей непримиримостью к другим верам вражду среди сослуживцев вызвать могут…
        Глава 17
        - Господа офицеры и мурзы! Надлежит нам выяснить, как действовать супротив неприятеля - наступательно на войска вражеские, либо, держа оборону, дождаться удобного момента.
        Полковник Хрущов искоса посматривал на командующего экспедицией капитана лейб-гвардии князя Бековича-Черкасского - перед ним сидел истинный азиатский владыка, насколько он не походил на себя самого.
        Где зеленый мундир, ботфорты, камзол и треугольная шляпа?! Куда они пропали?!
        Парчовый халат, сафьянные сапоги с загнутыми вверх носками, отросла борода на сухом вытянутом лице, и не узкая как у татар, а вполне себе окладистая. Недобрый прищур глаз, бухарская сабля с богато украшенной рукоятью и ножнами лежит перед ним на ковре, на котором он восседает как владыка. Но почему как, ведь он и есть самый доподлинный «чингизид», даже имя сменил на свое родовое - Девлет-Гирей-хан. Имя настолько известное всем русским, которое вбили в память поколений свистом кривой татарской сабли, да плачем угоняемых в Крым невольников.
        Только блестящий горжет петровского гвардейца висит на шее, прикрывая бляхой верхнюю часть груди - единственное европейское, что осталоссь в князе, который прямо на их глазах за два месяца превратился в самого натурального восточного деспота.
        А может он и был таким, просто в какой-то момент слетела с него как шелуха, сползла как со змеи кожа, насаждаемый царем Петром европейский лоск, в здешних краях абсолютно не нужный и даже чуждый?!
        В такое было трудно поверить, скорей всего, князь Бекович-Черкасский играл свою роль, чтобы не быть чуждым местному населению, понятным для них, что ли, привычным, какие и были тут владыки. Но в том, что он предан царю Петру и выполняет его волю, ни у кого сомнений не было, так что надлежало присягу исполнять.
        - Думаю, нам следует построить укрепление, и принять тут бой, - осторожно начал силезец. - А как нанесем неприятелю потери знатные, так двинемся вперед, а пушки проложат нам дорогу на Хиву.
        - А нет ли у неприятеля артиллерии? Тогда в лагере этом потери напрасные понесем, и волю царскую не исполним!
        Майор Пальчиков посмотрел на Франкенберга - между двумя офицерами отношения были весьма натянутые. И тут забасил атаман Бородин, поглаживая окладистую бороду.
        - Ежели крепость строить, так казакам там напрасная тягота выйдет, да и потери. Полки наши лучше за протоку отвести тогда, там место есть для действий конных.
        - Сомнут тебя, атаман - в полках твоих полторы тысячи, а хивинцы по слухам десять тысяч одной кавалерии имеют, - Хрущов подал голос, но не настаивая, а в виде совета - не хотел свой полковничий чин вперед выставлять, дабы мнения иного им не давить.
        - При таком перевесе они казаков твоих обложат и вырубят, а инфантерия с артиллерией помощь вовремя оказать не смогут. Лучше лагерем стать, занять позиции крепкие, да на них хивинцев ожидать, - подполковник Анненков даже пальцы рук сцепил меж собою, высказывая свое мнение. Сидевший рядом с ним майор Соковин, из дворян московских, энергично мотнул головой, соглашаясь с мнением однополчанина.
        - У хивинцев нет пушек, все лазутчики и купцы об этом говорили. Пищалей в достатке, как и пороха, но худые они, фитильные - фузеи наши много лучше, - снова заговорил силезец, человек очень осторожный и предусмотрительный, в чем Владимир Андреевич не раз убеждался во время долгого перехода по пустыне.
        - А потому правильнее их на позициях крепких встретить, да с ретраншементом - и посмотреть в бою, насколько вояки они добрые. А уж опосля действовать наступательно, когда ясно станет, чего от них ожидать нам следует. Позиции удобные есть - укрепления с двух проток соорудить, квадратом, восточную сторону солдаты на себя возьмут, а западную мои драгуны. Артиллерию в промежутках поставить, а нашу конницу между проток расположить - тогда она действовать сможет, когда нужда появится.
        - Если в осаду встанем, где харч брать будем - бараны скоро закончатся, когда всех под нож пустим, - майор Пальчиков загорячился, но Бородин сразу охладил его.
        - В озере рыбы уйма, уловы огромные вытаскивать можно. Сети у нас есть, лодки у местных возьмем. В протоках и арыках вода, колодцы опять же везде, а в них вода добрая. Зелени много, кустов - кони с голода не помрут, а верблюды вообще все жрут.
        - Селения басурманские укрепить можно, валы соорудим, редуты поставим, а впереди рогатки с кольями. Из ивы корзин наплетем, фашины сделаем, - опять подал голос Анненков, и Хрущов убедился, что большинство в битву отнюдь не рвется, все осторожничают. Да оно и понятно - страшно в неизвестность лезть, да еще в чужих краях.
        - Да и солдаты от перехода устали, и казаки. Кони из сил выбились - их неделю откармливать нужно. Лучше уж на месте знакомом хивинцев встретить, и посмотреть, так ли они страшны.
        Мурза Тевкелев, в майорском чине пребывающий, как бы подвел черту под высказанными мнениями. И все собравшиеся в тенистом саде, сидящие на коврах среди набросанных подушек, посмотрели на Бековича. Тот надолго задумался, потом заговорил:
        - Северную и восточную фортецию возводят батальоны Анненкова и Соковина, южную и западную эскадроны Франкенберга и Пальчикова - по казачьему полку на каждый участок в усиление - ибо биться пешими хорошо умеют. Укрепления за протоками возводить, они как рвы будут, кольями и рогатками прикрыть, чтоб с наскока сразу не полезли. За каждым ретраншемент возвести - дабы прорыв предотвратить, если оборону нашу преодолеют. Приступ с севера будет - там пространство ровное для набега, а с юга плавни да заросли. Потому все пушки там на позиции поставить, достать с обоза морские фальконеты - этими дробовиками сподручнее отбиваться будет, все же фунт картечи зарядить можно.
        Бекович говорил уверенно, ведь вчера Владимир Андреевич весь вечер с ним о том вместе судили и рядили. Даже планы начертили соответствующие - теперь легче в жизнь их претворить можно будет.
        - Возведение укреплений на полковнике Хрущове - ему надлежит за работами наблюдать, чтоб справно все сделали, а нерадивых батогами немедленно наказывать, дабы старались лучше. Дехкан привлеките, серебро из походной казны выделю - платить без обмана. Но солдат не изнурять - три дня у нас есть еще, но колья с рогатками нынче же поставить - береженого бог бережет. «Волчьи ямы» копать и иные хитрости удумать. А кайсаки с ногайцами дозоры на дневной переход нынче выставили - и на полночную сторону, и на восход. Так что предупредят, коли враг в силах великих подойдет. Тогда и биться с ним будем…
        Владимир Андреевич сильно вымотался за этот день, наблюдая за проведением работ - солдаты и казаки трудились без понуканий, заступы и кирки вгрызались в сухую каменистую землю. Плели из веток корзины, набивали их камнями и землей, ставили поверх невысоких валов. Наспех связанные рогатки из жердей перегородили все подступы к лагерю, на удобных для конницы направлениях вбивали колья и рыли ямы - русский лагерь быстро преображался в огромное укрепление. Не против регулярной армии, такой как шведская - те бы не обратили на фортеции никакого внимания, взяли бы быстро приступом, а против азиатской конницы - а вот с нею многим солдатам приходилось встречаться в Прутском походе. А там против них была лучшая - турецкая и татарская из Крымского ханства. Так что неведомые пока хивинцы вряд ли удивят бывалых воинов.
        - Свое получат, тем паче у нас новые пули - жаль, что отлить в достатке их не успели, - Владимир Андреевич лежал в небольшом бассейне, положив голову на гладкий камень, разгоряченное за день тело приятно охлаждала теплая вода. Благодать, наверное, потому рай на земле, Эдем, считали в Междуречье. Но и тут тоже рай, так же две реки текут, жарко и плоды везде удивительные - виноград, смоквы, инжир, гранат.
        Полковник поднялся из воды, встряхнулся как пес, разбрасывая капли воды - старый слуга, но речь которого, к удивлению русского офицера, была вполне понятна, помог облачиться в чистое исподнее, на плечи накинули халат, на ноги надели бухарские сапоги.
        - Кафтан твой, повелитель, вычистят, рубашку стирают - солнце еще в небе, все высохнет.
        - Ты почему так ладно говоришь, старче?
        - Раб я, господин, сын дьячка сельского, грамоте разумел. Да вот юным попал в неволю к ногайцам, а те хивинцам продали. Арыки копал, а как старый совсем стал - то в доме слугой пребываю. Тут нашего говора людей много - в Хиве рынок большой, где невольниками торгуют. Их тут много, и народ разный, кого только нет.
        - Их речь разумеешь?
        - А как же, столько лет здесь провел.
        - Толмачом ко мне пойдешь, - не спросил, приказал Владимир Андреевич, - я тебя своим денщиком поставлю, жалование положим - служилым человеком станешь. Не бойся - при обозе обретаться станешь, никто в бой тебя не пошлет. Ты ведь знаешь кто я по чину?
        - Все тут знают, - слуга упал ниц, поцеловал сапог, Хрущов не успел одернуть ногу. - Ты правая рука хана, полками командуешь его. Все тебе кланяются, и начальные люди, и мурзы, и даже атаманы говорят с почтением.
        - Не совсем так, но возле этого, - пробормотал Хрущев и приказал чуть смущенным голосом.
        - Вели ужин подавать!
        - Да, господин, я сейчас рабыням твоим скажу…
        Глава 18
        - О подобный солнцу, и победоносный повелитель наш! Гяуры испугались нашей конницы и попрятались, презренные, дрожа от страха, как побитые твоим царственным сапогом худые и трусливые шакалы, что скулят и плачут! Только прикажи мне, владыка жизни моей, и я принесу тебе голову их хана, вероотступника Девлет-Гирея!
        - Без тебя кому есть повести в атаку мои тысячи, Досим-бей, - Шергази-хан усмехнулся, глядя на своего казначея и советника, толстого и в парчовом халате, так смешно развоевавшегося.
        Но сам хорошо знал, что то лишь игра на глазах придворных, старая, незатейливая, притворная. Досим-бей был сарт, из Бухары, служил преданно и честно. Оставаясь с ним наедине, никогда не боялся говорить о том, какие ошибки хивинский хан сделал. И про неправильные на его взгляд действия также нелицеприятно сказывал, мало стесняясь в выражениях, порой больно задевающих самолюбие повелителя.
        За это, и еще за честность - а ведь Досим-бей был казначеем, но руки свои в сокровищницу не запускал по локоть, как делали другие сановники, и держал его близ себя Шергази-хан. И прощал многое, хотя бывало после хулительных слов советника хану порой хотелось отдать того палачам. Чтобы те содрали с него живьем шкуру и набили ее соломой, превратив в чучело на страх другим верноподданным.
        - Без тебя есть кому повести вперед конные тысячи, - хан отвернулся, прекрасно понимая всю подоплеку. После совета казначей несколько раз его упрашивал не атаковать пришедшие на хорезмские земли полки гяуров, а вначале выяснить, с чем они пожаловали, должна же быть какая-то причина. Да, вероотступника Бековича сопровождает войско, но не столь большое, чтобы захватить всю Хиву - урусы для этого просто не имеют людей. К тому же коназ говорит, что он лишь посол - а это свидетельствует о том, что он хочет решить дело миром. А войско…
        И что войско?!
        Всегда можно найти оправдание, тем более переход через степи и пустыни на две сотни фарсахов, где каждодневно могут напасть степные разбойники. Так что оправдание у них припасено, и тогда действия хивинцев русский царь может рассматривать как действительно враждебные. И двинет на Хорезм не малую толику своих воинов как сейчас, а большое войско. А в нем, по слухам торговцев и лазутчиков, воинов столько же, как всего населения в Хивинском ханстве - ссориться с таким могучим соседом крайне неразумно, лучше переговоры начать.
        Помоги аллах, дай вразумление повелителю!
        Однако хан упрям и доводам не внял, надеясь закончить дело одним решительным ударом, показав и врагам, и соседям, что хивинское войско могучее, и способно расправиться с любым вторгнувшимся врагом. Тем более, гяуры сделали большую ошибку - им бы пойти по его землям, грабя и разрушая все на своем пути, но они решили засесть здесь. Видимо, сил после долгого похода у них не осталось.
        Или просто испугались?!
        Ведь бывает так, что человек набрался решимости и пошел вперед, а потом сам же и испугался собственной смелости. Возможно, такое и произошло - гяуры дошли до Хорезма, и сами напугались этого поступка. Ведь раньше именно так налетали казаки от Яика, и каждый раз были жестоко биты хивинцами, которые вырезали наглецов.
        И что сейчас будет?!
        - Ходжи Ишим, пусть наша конница атакует урусов и истребит их полностью! Это будет им месть за то, что они посмели напасть на нас первыми и побили туркмен! Вырезать всех без всякой жалости! И да будет так с каждым нашим врагом!
        Шергази-хан отдал повеление и стал взирать с песчаного гребня на развернувшиеся для сражения хивинские сотни. Между протоками было большое пространство, с полфарсаха, покрытое арыками. И два селения, которые окружали глинобитные дувалы - невысокие заборы, окружавшие их. Гяуры пытались укрепиться - кое-где поставили рогатки, насыпали невысокий вал. Вот только воинов у них было немного - тысячи полторы, столь редкую цепочку можно прорвать одним ударом. И главная опасность идет от арыков - много прекрасных коней переломают там ноги.
        Заревели большие трубы, подавая сигнал. И сразу множество коней - вороных, гнедых, саврасых - с сидящими в седлах всадниками в разноцветных халатах, тронулись с места.
        Конница постепенно начинала свой разбег, сотни шли большими группами, заполоняя все пространство между протоками. И это была лишь половина сил девятитысячного войска, состоявшего в равных долях узбеков и туркмен, а также шести сотен вассальных каракалпаков и кайсаков. И этот удар должен был смести неприятеля, а затем на врага обрушатся все оставшиеся в резерве силы.
        С громкими криками и визгом знаменитая конница хивинцев приближалась к наскоро возведенным русскими укреплениям - лошади легко перемахивали через арыки, хотя несколько десятков коней свалилось. И, судя по застывшим фигуркам в разноцветных халатах, некоторым всадникам не повезло - они свернули себе шею.
        Но зато теперь они стали шахидами, погибшими за веру, и теперь их ожидает рай с прелестными гуриями!
        И когда осталось лишь триста шагов, и были натянуты луки, чтобы обрушить град стрел на неверных, укрепления окутал белый пороховой дым и донесся грохот пушек.
        - Аллах всемилостивый!
        Хан прошептал побелевшими губами - эйфория от вида победоносной конницы исчезла в одночасье. На поле сражения сразу же начали твориться ужасные вещи - масса коней и людей рухнула, донеслись отчаянные вопли сотен людей и хриплое ржание умирающих лошадей. Он разглядел русских сарбазов, что ловко орудовали шомполами, перезаряжая свои ружья. Такие войны были и у хивинцев, их пищали были намного больше и настолько тяжелы, что удержать их могли только самые сильные воины.
        А еще хан увидел ямы, что до этого часа никто их рассмотреть не мог, настолько хорошо они были прикрыты - кто из всадников обратит внимание на участки покрытые густой сухой травой, каких полно везде - солнце изрядно припекает, лето в разгаре. Там в предсмертных мучениях бились кони и люди, и в этот момент урусы дали еще один устрашающий залп - из стволов пушек и ружей выплеснулись клубы белого порохового дыма, полностью закрывшие вражеские укрепления.
        - Отводи конницу, пресветлый хан, твоих лучших воинов просто перебьют безнаказанно!
        Возникший рядом Досим-бей буквально прошипел сквозь стиснутые зубы, лицо советника было бледным, на нем застыла ужасная тревога. Шергази-хан понимал, что сам выглядит не лучше, и уже было открыл рот, чтобы громко отдать приказание, но его конники сами осознали свое горестное положение - храбрые узбеки и отчаянные туркмены уже заворачивали коней, чтобы устремиться в бегство. И тут русские снова дали залп, и теперь хан воочию увидел какое жестокое избиение получили его лучшие войны - и прикрыл от накатившего горестного бессилия глаза.
        - Урусы ловко стреляют, быстрее наших воинов - те за это время не успели бы перезарядить свои пищали и раздуть фитили. А тут пушки - и они смертоносны для наших праведных воинов.
        - Зато теперь мы знаем, на что они способны, - с яростью на исказившемся лице произнес Шергази-хан, с трудом сдерживая накатившее на него бешенство. И громко приказал:
        - Кулун-бей! Бери две тысячи туркмен и атакуй гяуров у селения - там протока мелка и берега пологие - скот гоняют беспрепятственно. Ворвись на тот берег и заходи гяурам в спину! А ты, Ходжа Назар, бери еще две тысячи узбеков и всех каракалпаков, и делай вид, что снова собираешься атаковать - но к укреплениям близко не подходи, под пушки не подставляй воинов! А тебе, Ходжа Ишим, надлежит привести отступившие тысячи в порядок, и как только гяурам нанесут удар в спину, поможешь Кулун-бею!
        Шергази-хан воевал не раз, и с его сабли стекала вражеская кровь. Потому понимал, что врага нужно растянуть, он не может быть везде сильным - тем более, что неверных втрое меньше, чем хивинцев. А вогнутая к селению излучина протоки как нельзя лучше подходит для этого - конница легко спустится в обмелевший, и местами почти сухой рукав реки, легко поднимется на берег, не снижая бега горячих коней, и начнется рубка.
        - Думаю, что гяуры к этому приготовились…
        - Что ты понимаешь, Досим-бей, в войне?!
        Шергази-хан вскипел, но сдержал себя усилием воли. Он понимал, что его советником движут интересы дела, и забота о них, дабы хан не пострадал. Но советник сарт, он никогда не воевал и не командовал даже сотней, а потому даже юз-баши его назвать было нельзя.
        - Сейчас сам все увидишь собственными глазами!
        Волна хивинской конницы отхлынула от укреплений, порядком проредившая свои скопища в первой атаке. Зато навстречу ей накатывала вторая волна, что должна была показать набег, но не довести его до конца. А вот третья волна всадников устремилась намного южнее - сотни коней скатывались в излучину, всадники их горячили плетьми, и вскоре протока взметнулась в небо миллионами брызг…
        Глава 19
        - Действительно, очень жарко горит, куда там дровам, - царь Петр Алексеевич пошурудил в очаге длинной кочергой, отпрянул от жаркого пламени, вытер выступивший на лице пот платком, что протянул ему генерал-адмирал Апраксин.
        Любопытен был с детства русский государь, сам все проверял, везде лез - так и тут, узнав про «опреснитель» и имея на руках его чертежи, немедленно воплотил задумку в жизнь собственноручно, хотя время зело берег, не хватало ему часов для нужд государственных. «Змеевик» сам скрутил, крышку отковал на самый большой котел. Печь только не стал складывать - приказал подходящую разобрать и котел в нее поставить, щели замазав. Уж больно ему не терпелось изобретение проверить. Бочку с Балтийской водой повелел привести от залива, и, недолго думая, еще два приличных ковша соли в нее высыпал, чтобы солоноватой была еще больше. Попробовал рассола и скривился, выплюнув, произнес - «пить невозможно эту мерзость».
        - Где он сей горючий камень нашел, лейтенант?
        Давыдов распрямил плечи и выгнул грудь от горделивой радости - не зря спешил в Санкт-Петербург, государь послание оценил и следующий чин ему даровал - а скуповат он на них был, как и на деньги. Да и не мудрено - ведь с каждым повышением по службе и оклад денежный вырастал, а где столько рублей напастись, чтобы всем увеличенное жалование выплачивать, казна чай не бездонная.
        - От нового места крепости на склоне оврага большой пласт сего каменного угля выходит, кирками его и ломали. А еще солдат один сказал князю, что и под Москвою сей камень есть, о том и казак донской говорил ему же, что прорва сего «горючего камня» на Дону да в верховьях Кальмиуса-реки, казаки его порой находят и топят, плохо там с дровами.
        - Ромодановскому отписать немедля - пусть сей уголь ищут, а то все бока в Первопрестольной отлежали, дармоеды. А про донских казаков ведаю, раньше было недосуг, а теперь пусть поищут - мыслю, большую пользу принести «горючий камень» может. Пусть не при нас - но потомкам нашим он зело пригодится в делах всяких.
        - Хорошо, государь, - кабинет-секретарь Макаров поклонился, он как тень всегда следовал за своим повелителем. И никогда ничего не забывал - всегда отписывал нужную бумагу, которую царь подписывал коротко - «Быть по сему. Петр».
        - Вроде закапала вода из трубки, государь, - негромко произнес Федор Матвеевич, приглядевшись к подставленному стакану - там набралась уже четверть. А котел только забурлил, и капли стали падать все чаще и чаще, став понемногу уже тонкой струйкой.
        - Вот сейчас и отведаем, - Петр взял стакан и отпил немного, от удивления на царственном лице выгнулась бровь. Выпил еще, но побольше - добрый глоток. Протянул стакан Апраксину:
        - Отпей, Федор Матвеевич. Зело удивительно, ведь соленая до жути была - пить невозможно. А сейчас весьма приятственна на вкус. Вот так чудо - перегонный куб князя Бековича!
        - Да, недурна водица, государь. Теперь даже там, где воды пригодной нет для питья, одна соленая, то везде такие котлы ставить можно, и гарнизон там держать - от безводья не умрут. И сад разбить с огородами можно, полив обеспечив, и любую пустыню озеленив. И на кораблях держать в запасе одну такую установку - мало ли штиль в океане, а вода в бочках затхлой станет. А эта штука команду от смерти спасет. А мешков с углем этим в трюм хоть сотню запихать можно, и печь железную поставить с котлом.
        - Верно мыслишь, адмирал, - Петр улыбнулся, и негромко произнес, обращаясь к Апраксину и Макарову, а также кивнув свежеиспеченному лейтенанту Давыдову, что застыл изваянием:
        - Пойдем по чарочке опрокинем за чин лейтенантский, да за здоровье князя Александра Бековича-Черкасского - то пули свои дивные изобрел, то теперь «опреснитель» этот. Таких людей близ сердца держать нужно, чтобы под рукой были. Но нужда в этом золоте вышла, вот и пришлось отправить в дорогу, Иркет этот найти надобно до зарезу. Золотишко для чеканки червонцев нужно, будут и у нас дукаты для расчетов. А князь его найдет - теперь в том уверен…
        Петр Алексеевич залпом выпил добрую чарку водки, анисовую он почитал больше других. Кхекнул, взял из поставца трубку с длинным чубуком, прикурил от горящей свечи.
        - Пиши, Макаров, не ровен час, забуду. Повеление мое астраханскому обер-коменданту Чирикову. Надлежит ему крепость святого Петра «опреснителями» этими гарнизон снабдить в должном числе, чтобы служивым людям в воде недостатка более не испытывать и не умирать от жажды как прежде случалось. И пусть сад разобьют там добрый с огородами - буду там, полюбуюсь. А воду для полива из Астрахани привозить можно - две сотни бочек из реки начерпать да на бусе доставить, а в крепости емкости подземные для ее хранения сделать. И раз в седьмицу, когда море спокойное в плавание отправлять. И дома строить, церковь, кабак опять же - все мы люди грешные, а солдату и барабан потеха.
        Царь задумался, несколько раз пыхнул трубкой, заговорил:
        - Коли сотворит это Чириков, то быть ему в чине бригадирском, ан нет, поедет воеводой в колымский городишко - там погода морозная, враз остуда придет. Раз взялся за гуж, не говори что не дюж!
        Царь прошелся по кабинету, посмотрел в распахнутое окно - в любимом его сердцу «Парадизе» всегда дул ветер с Балтики - приятный, чуть солоноватый от моря.
        - Лейтенанта Кожина, что хулу на князя Александра написал, что делам оная персона не предается, магометанство приняла и норовит изменить, войска наши хану хивинскому предать обманом, под суд отдать и в кандалы заковать… Нет, отправить в Хиву немедленно, князю Александру с головою. И пусть лоцию Аральского моря составляет, озер разных и рек, и быть ему в тех краях до скончания века, или пока я повеление особое на то не отдам. Не будет дурью маяться, злословить и пьянствовать!
        - Еще верфь заложить нужно, на реке али на море, государь. Хивинцы и бухарцы флота не имеют, и корабли наши в смирение их привести могут и край за нами держать сподручнее будет.
        - Допиши, Алексей Васильевич, генерал-адмирал правильно сказывает. А пушки мы отправим, и припас воинский в достатке. Но ведать всем не Кожину, а капитан-лейтенанту Рентелю! Ишь ты - не нравится ему Бекович. Раз пользу приносит и не хочет креститься, то пусть кукишем обмахивается, али гарем себе заводит из невольниц - нам то что, если для дела полезнее выйдет. Если у хивинцев землицы у моря Аральского оттяпает, то ему в вечное владение отдать, коли Шергази-хана к покорности приведет. То намного важнее будет, а кем ему называться - князем али Девлет-Гиреем, пусть сам решает, и так испытания злые перенес, но пользу нашу блюдет!
        Царь выбил потухшую трубку и немедленно раскурил новую. Пыхнул дымком, и снова заговорил:
        - Князя Александра жалую чином майорским Преображенского полка. И состоять ему в ранге премьерском - пусть честь получит изрядную за дела свои. И по армии быть генерал-майором. Пиши, Васильевич, на оную персону патенты. И парсуной своей малой жалую, в медальоне бриллиантами усыпанном. Будет чем ему гордиться. А ежели Хиву в полную покорность нам приведет, то ничего для награды не пожалею! Желание его исполню, и в том свое слово царское даю! И это ему отпиши тоже…
        Глава 20
        - Аллах милосердный….
        Всю излучину заволокло пороховым дымом - коварные урусы подготовили там подлую засаду, покарай их всевышний. Гяуры беспрерывно стреляли с трех сторон из ружей, палили пушки по скопищу всадников, что никак не могли уйти, крутясь на месте. Сотни коней и людей упали в мутную протоку, полностью запрудив ее - и крови в ней стало как бы ни больше, чем воды. Хан собственными глазами видел, как песок окрасился кровью верных нукеров, что погибали там совершенно бесплодно.
        То была самая настоящая бойня лучших воинов ханства, самых достойных, проверенных в походах и набегах. И горе захлестнуло сердце правителя, завыл он от полного бессилия!
        - Не время предаваться печали и скобить, мой повелитель. Прикажи коннице немедленно отходить, - верный Досим-бей, как всегда оказался рядом и горячечно зашептал прямо в ухо, обдавая его своим дыханием. Казначей был взволнован и бледен.
        - Ты безрассудно делаешь, что хочешь силой оружия победить урусов, которых все считают непобедимыми! Здесь не оружие, а токмо хитрость и обман уместны! Нужно наперед заманить их предводителя в свои руки, а остальное нипочем!
        Хан ничего не ответил - владыка Хивы застывшим взглядом уперся в излучину с нескрываемым ужасом. Его всадники стали вырываться из западни, но с противоположного берега выскочили, до поры до времени скрывавшиеся в зарослях и под ветвистыми чинарами конные казаки. И, рассыпавшись лавой, устремились на ошарашенных их внезапным появлением хивинцев. Началась безжалостная рубка, в знойном воздухе сверкали серебристые клинки, слышался громкий посвист вековых врагов ханства, снова пришедших из своих городков на реке Яик.
        Но это было только начало - из-за укреплений вышло множество урусов в зеленых мундирах, они поднимались из специально вырытых ям. И начали строиться в одну длинную шеренгу, затем за ней появилась следующая. Первый ряд солдат встал на колено, вторые стали целится из своих длинных ружей стоя.
        - Слишком далеко - наши нукеры от них в полутысяче шагов, пули просто не долет…
        Раздался грохот залпа, и тут, как говориться, пробрало до самых костей не только повелителя Хивы, но и все его войско. Гарцующие всадники стали падать десятками - русские просто не промахивались в столь огромное скопище коней и людей, казалось, что каждая выпущенная ими пуля находит свою жертву. По рядам войска пронесся затравленный вскрик всеобщего ужаса - шло нещадное избиение хивинцев.
        Конница отхлынула назад, а русские мерным шагом двинулись вперед, из-за укреплений артиллеристы топчи выкатывали пушки - шесть штук стало у солдатского строя. Еще три выдвинулись на прикрытие казаков - те не преследовали бегущих всадников хана, а начали обдирать трупы убитых воинов, спокойно, молча и деловито. Казаки всегда ходили в походы за добычей, как и хивинцы - какие тут могут быть обиды - освященная веками традиция, которую никто не мог запретить.
        - Смотрите, повелитель, у них еще пушки - теперь понятно, почему они учинили нам такую бойню. Между корзин торчат стволы, их топчи чистят и водой обливаю, чтобы остывали быстрее.
        Хан стоял как мертвый, выпученными глазами взирая на стволы, машинально их подсчитывая. И ужаснулся - русские переволокли через пустыню три десятка пушек, тогда как у него не было ни одной. Атаковать русскую крепость было безумием - что могут сделать даже доблестный воин с одной саблей против пушки, а конный лучник против ружья, что стреляет, как минимум, вдвое дальше. Шайтан сделал эти ружья, помогая неверным победить мусульман столь подлым и нечестивым способом.
        - Казаков полторы тысячи, не меньше. А сарбазов больше тысячи, да вон еще ногайцы и кайсаки - предатели веры, их с десять полных сотен, а может чуть больше. И в крепости еще с тысячу урусов, вон как густо стоят, победе радуются, нечестивцы.
        Голос Досим-бея был на диво спокоен и рассудителен. Советник никогда не терял головы, и сейчас его прищуренные глаза подсчитывали не только врагов, но и павших в сражении хивинцев.
        - Тебя обманули лазутчики, о мой повелитель! Урусов и мусульман против тебя собралось пять тысяч при тридцати пушках, а мы потеряли тысячу храбрых воинов, а сердца остальных преисполнены страхом! Они отступают за гребень, страшась пушек и ружей, что несут им смерть. Да и нам пора отступить, пока не попали ядром - слишком близко мы стоим, едва полторы тысячи шагов до неверных.
        Досим-бей взял ханского коня за повод, и увел его за линию верных телохранителей гулямов, которые округлившимися глазами взирали на учиненное урусами побоище. Рявкнула стоявшая рядом с сарбазами пушка, и послышался шлепок и отчаянные вопли боли. Ядро попало в коня и смело его, затем отскочило прямо в грудь телохранителя, превратив того в изломанный мешок костей, запечатанных в шелковый халат - даже медная бляха нагрудника не спасла - ее просто вдавило в тело.
        Хан задрожал от накатившего страха - он должен был погибнуть на месте, но верный советник его спас. А Досим-бей произнес чуть дрогнувшим голосом, утерев пот рукавом халата.
        - Это последнее предупреждение, хан. Отводи всю конницу за гребень, пока ее не перебили - наши хивинцы испуганы, и в сечу больше не пойдут. Они и так понесли большие потери, у нас воинов чуть больше чем у русских, и если мы их всех положим мертвыми, то кто будет защищать тебя, повелитель, и наши города?!
        - Что делать мне, верный Досим-бей? Ты меня уберег от смерти, твои советы мудры как никогда!
        - Отправь немедленно на переговоры с коназом Искандером Кулун-бея и Ходжу Ишима - пусть посмотрят на плоды своей отчаянной храбрости льва и тупой головы барана! Я ведь советовал вначале говорить, а потом воевать, а они все сделали наоборот, ложно заверив тебя, мой повелитель. Пусть предлагают урусам что угодно - нам нужно вытянуть этого вероотступника на встречу - а там будем говорить с ним по-другому. И пусть едут как можно быстрее - пока павшим воинам не стали отрезать головы, ставя их в пирамиду, которая будет выше самого высокого, но недалекого умом бея, по чьей милости мы их потеряли!
        - Хорошо, Досим-бей, ты говоришь как всегда мудро!
        Шергази-хан подозвал к себе двух выбранных переговорщиков, что виновато отводили взгляд в стороны, и негромко отдал им указания. А сам стал пристально смотреть на поле, усыпанное телами мертвых лошадей и людей. Знаменитая хивинская конница оказалась бесполезной - пули и ядра урусов догоняли самого быстрого ахал-текинца, а летели намного дальше, чем пущенная из тугого османского лука оперенная стрела.
        Ровный строй сарбазов в зеленых мундирах и в треугольных шляпах, пушки, казаки и ногайцы - теперь хан отчетливо понимал, какой враг пришел на его земли. Страшный и беспощадный, и что ужаснее всего, имеющий гораздо лучшее оружие.
        Павших воинов было жаль - их трупы сейчас обирали казаки, словно черные птицы-падальщики. И горе придет во многие кочевья, и расцарапают себе лица воющие вдовы.
        И хан еле слышно прошептал:
        - Я отомщу…
        Глава 21
        - Аллах благочестивый видит, что мы говорим правду, коназ Искандер. На сердце нет ни капли лжи….
        - Зато ее на твоем языке много, бей, - холодно отрезал Бекович, прерывая славословия посла, прибывшего от повелителя Хивы. И с усмешкой добавил, ехидно поглядывая на смутившегося Кулун-бея.
        - Я прекрасно разглядел твоего хана через эту зрительную трубу, что куплена за сто золотых монет. Посмотри в нее, достаточно глянуть на моих солдат, они стоят у ворот, до которых сотня шагов. Только не вырони из рук, Сиюнч - дай беку посмотреть.
        Младший брат князя поднес к глазу хивинца трубу, ухватив ее ладонью - и правильно сделал, потому что тот ее обязательно уронил. Кулун-бей посмотрел в окуляр, отпрянул, всплеснув руками.
        - Колдовство, это происки шайтана. Я мог разглядеть их, словно сарбазы стоят рядом со мною.
        - Ищи шайтана в своем гареме, - зло усмехнулся Бекович, понимая, что сознательно наносит оскорбление. Но так было необходимо - при ведении переговоров всегда следует занять позицию обвинителя - и тот, кто оправдывается, всегда будет находиться в проигрышной ситуации. А хан сейчас вляпался основательно, и теперь его переговорщикам не убедить противную сторону, то есть его, Бековича, в том, что повелитель Хивы ни сном, ни духом, не ведал о глупой инициативе своих верноподданных начать атаку русских укреплений. Да и сами послы сейчас гадают, а не видел ли их предводитель гяуров через волшебную трубу рядом с Шергази-ханом.
        «Сейчас попытаются, как говорили часто мои русские коллеги в том времени, «съехать с темы», или будут «заводить налима за корягу». Они зашли с плохой карты, пытаясь сразу убедить меня, что их хан не виноват в нападении. Но то был не козырной туз, а обычная шестерка, которая бьется любым козырем. Так что вляпались вы, беки, по самые уши и теперь лихорадочно думаете, как не «потерять лица» и выпутаться из ситуации. Только поздно, вы уже как мухи в патоке залипли - начавши сразу врать, ситуацию ложью уже не спасти», - Бекович посмотрел на послов тяжелым взглядом, те чувствовали себя явно не в «своей тарелке».
        - Вы спросили меня, с чем я к вам пришел?! Я шел с миром, но тут случилось такое, о чем должны знать все! От имени великого «белого падишаха» царя Петра Алексеевича я отправил к вам трех своих послов, и не один из них ко мне вернулся. Зачем Шергази-хан приказал их убить?!
        Обвинение было страшное, и на него требовался немедленный ответ - и Кулун-бей его дал, причем такой, какой Бекович и ожидал. Убийцы всегда будут отрицать сам факт злодеяния с их стороны.
        - Что ты такое говоришь, коназ?! Как можно убить посла?! Они, наверное, до нас не доехали, и погибли в дороге?! Ведь в пустыне много разбойников, там есть дикие звери - бродят волки, а порой можно встретить леопарда - хищные кошки еще встречаются. Я не понимаю, но о чем идет речь, уважаемый коназ Искандер…
        - О моих послах, что въехали в Хиву, и попросили аудиенции у вашего повелителя. Их зовут Кирьяк, он грек, астраханский дворянин Иван Воронин и служилый человек Алексей по прозвищу Святой. Их всех видели на постоялых дворах как наши лазутчики - ведь и у вас они есть в Астрахани - дело ведь житейское, уважаемые. И что хуже для вас - купцы-бухарцы - и рассказали мне, что всех моих послов забрали люди вашего хана. Я даже могу сказать в какие зинданы и где их бросили, но зачем, если вы и так все прекрасно понимаете?! К чему лгать вам, почтенные?!
        Бекович отчаянно блефовал, но теперь видел, что все его догадки оказались верными. С послами случилось что-то очень нехорошее, раз по лбам хивинцев обильно потек пот, а лица смертельно побледнели. Им было просто нечем «крыть» в ответ, и единственное, что оставалось, это попытаться выиграть время.
        «Хм, сейчас меня начнут убеждать, что они «не в курсе», и попросят отсрочки для уточнения у самого хана. А там будут говорить, что послов из зиндана отпустили, и они отправились в Бухару или Коканд. А если что-то с ними случилось потом, то Шергази-хан о том не ведает. Только хрен вам в зубы, как говорят русские, а не халву», - мысли текли спокойные и холодные. Нужно было навязать свою игру, чтобы хан обязательно упросил его прибыть на переговоры.
        - О великий коназ, мы не понимаем о каких послах твоих идет речь?! Мы всю жизнь воюем, а для отношений с тобой и твоим повелителем совсем иные люди предназначены. Позволь нам вернуться, и мы все уточним и дадим тебе ответ, о достойнейший!
        «Убили моих людей, шакалы, такое спускать нельзя. Нет, сейчас я вас не отпущу - вначале оглашу весь список прегрешений и тех мер, которые я могу предпринять. Сегодня вы огреблись гораздо крепче, чем в реальной истории, на осознание этого вам потребовалось два часа, а не три дня!»
        - Когда здесь в Хорезме убили послов моего пращура Чингиз-хана, он казнил тут всех виновных и невиновных, чтобы впредь стало понятным - послов убивать нельзя!
        Выкрик был громким - стоявшие за спинами хивинцев уздени схватили их за руки, накинули шнурки на шеи и принялись душить. Но по знаку Бековича кабардинцы неожиданно отпустили - послы сидели с выпученными глазами и хрипло задышали, потирая шеи.
        - Если вы еще раз соврете, то я отрежу вам оскверненные ложью языки, а заодно и уши, которыми вы не слышите мои предупреждения. Убили моих послов, и если вы не представите немедленно хотя бы одного из них, то я начну разорять ваши земли нещадно! Как видите, пока я их не трогаю - но у меня пять тысяч воинов и три десятка пушек - я сокрушу ваше войско окончательно, и трупов будет не восемь сотен, а в десять раз больше, я вам это обещаю! Клянусь той священной кровью, что течет в моих жилах от третьего праведного халифа Усмана ибн Аффана и великого Чингиз-хана - за убийство моих послов я превращу Хорезм в пепелище!
        Бекович закатил глаза, понимая, что выглядит страшно, и больше походит на впавшего в бешенство одержимого. А ведь на нем европейский мундир, треуголка, шпага, блестящий горжет на груди - и такие выходки, непонятные для любого местного жителя, а оттого и ужасные. Он врал нагло - воинов было меньше трех с половиной тысяч, десятая часть полегла в пустыне, а пушек всего девять.
        Просто у хивинцев не было подзорных труб, так что разглядеть, что из амбразур торчат не орудийные стволы, а выдолбленные бревна, издали похожие на пушки - было трудно. А канониры лишь имитировали стрельбу, да показушно банили и «охлаждали» псевдо-пушки. А гарнизон увеличился за счет купеческого каравана да спешно собранных декхан, которых переодели в запасные мундиры и халаты и вооружили копьями и деревянными мушкетами, которые вырезали умельцы. Но этот «машкерад» не просто достиг успеха - хивинцы в него поверили. Да и как им не поверить - когда перед укреплениями земля усыпана трупами.
        Теперь нужно было нагнетать ситуацию - и пусть Шергази-хан думает со своими советниками как не только удержать одержимого, но и чем его заманить в ловушку, чтобы изготовить потом чучело. А он им подыграет, ведь тот кто роет яму другому может сам в нее и попасть.
        - Я снял гарнизоны в Красных Водах и севернее соленого залива. В Гурьевском городке на Яике у меня три пехотных полка, казаки и ногайцы - они пойдут сюда и мои силы удвоятся. Как видите - я ничего не скрываю, да и зачем мне - пушки и ружья уже показали свою силу вам, неразумные!
        - Но мы тоже можем собрать воинов - у нашего хана будет армия в сто тысяч всадников…
        Бекович засмеялся, вытирая слезы - попытка запугать его выглядела очень наивной. И со смехом спросил:
        - Шергази-хан решил посадить в седла всех стариков, дервишей, мулл, сартов, детей и добавить к ним старух?! Не смешите меня, безумцы, иначе я вам языки отрежу! Вы как дети малые, кулачками грозите - я прекрасно знаю, сколько у вас народа проживает, где и в каких городах. Вы и двадцати тысяч воинов не наберете, и потому, что их у вас нет. Конечно, можете набрать стотысячную толпу с палками - я ее за час истреблю, и поблагодарю, что не придется каждый город по отдельности брать, а всех одним махом прихлопнуть как мух!
        Бекович тяжело задышал, грозно посмотрел на послов - те чувствовали под его взглядом крайне неуютно. И спросил еще раз:
        - Если через три дня я не увижу одного из своих послов - предам все огню и мечу! Вероломство должно быть наказано! И скажу больше…
        Глава 22
        - Этот коназ, гяур проклятый, совсем сошел с ума от злости и ненависти! Аллах милосердный видит, что я сделал все что мог, но бешеного пса всегда убивать надо, чтобы людей не покусал!
        - И как ты его убьешь, хан?! Ты уже попробовал сойтись с ним в бою, и что?! Стрелы и копья против ружей и пушек совсем негодное средство, а пищали наших сарбазов нужно просто отдать кузнецам на перековку, ибо железо дорого и нельзя его выбрасывать - но это и есть то, что нужно проделать с этими тяжелыми и бесполезными кусками металла!
        Досим-бей ощерился, было видно, что советник сильно переживает, а потому повелитель Хивы простил ему эту горячность. За несколько лет правления Шергази-хан понял, что умных советников не должно быть много - будет великий соблазн отрубить всем головы. Ибо правитель нуждается в тех, кто будет не раздумывая выполнять повеление, а не тех кто начнет их критиковать, да причем так, что чувствуешь себя последним дураком, ощущая себя снова в медресе, когда за тупость можно было отведать прутьев, или быть иным образом наказанным. Но одно дело, когда ты покорный учителю ученик, и совсем другое, когда поменялись местами.
        Не раз и не два Шергази-хану хотелось лишить чересчур умного сарта головы, но каждый раз он останавливал растущее желание, понимая, что останется ни с чем. Даже сотня глупцов никогда не сможет дать один мудрый совет, как на чинаре появиться гроздьям винограда.
        И так с этим русским князем он потерпел самое жуткое поражение, и сейчас чувствовал, как власть стала уходить от него, просачиваясь сухим песком между пальцев. Терпящий поражение владыка смешон, и у его окружения возникает желание посадить на трон другого повелителя - более сильного, либо удачливого - что немаловажно для тех, кто веками занимался разбоем на караванных дорогах.
        - Что ты посоветуешь мне, Досим-бей?
        - Если ты видишь, что огромный голодный волк готовиться сожрать тебя, хан, а у тебя под рукой нет сабли, то отвлеки его, перебей чувство терзающего хищника голода, бросив тому кусок мяса. Пока он будет его жрать, у тебя появится время подумать и собраться с силами.
        - А если не успею принять решение?
        - Тогда брось другой кусок, пока тварь не нажрется и не ослабит внимания и хватки. Огрузневший от мяса волк тяжело двигается, не так проворен, и подозрительность его к тебе зело ослабнет. А потому легче будет улучить момент и перерезать кинжалом глотку.
        - Хм, в твоих словах мне видится смысл. Но какой бросить ему кусок ты посоветуешь?
        - У нас в зиндане один из его послов сидит, и слуги его. Прикажи доставить их сюда как можно быстрее, не жалея самых быстроногих коней. За три дня это проделать такое возможно. Это и будет первый кусок мяса, который ты бросишь в оскаленную пасть!
        - Но ведь других уже не вернешь, их ведь казнили. И что делать, если коназ их потребует также спешно вернуть?
        - Я ведь предупреждал твоих советников, повелитель, что нельзя торопиться с казнью послов, будь они трижды лазутчики, и в том под пытками признались. Они послы, у них грамота, пусть от коназа, но тот верный бек своего падишаха. А с последним ссориться для нас крайне опасно - если к тем пяти тысячам царь урусов двинет еще такой же отряд - Хивинского ханства не будет. А все, кто выступит против урусов и их безжалостного коназа, потерпят ущерб и умрут!
        - Им еще пройти через пустыню надо…
        - Они ее легко преодолеют, повелитель. Аюка-хан будет заглаживать свою вину, как только можно - иначе с него снимут голову и кочевья разорят. А его владения от твоих отделяет всего пять дневных переходов. Бекович взял старого хана за глотку - и в любой момент может послать падишаху грамоту старого хана. А разве ты, повелитель Хивы, не казнил бы мятежного бека?! Когда бы он вступил в отношения с твоим злейшим врагом - бухарским эмиром?!
        - Содрал бы кожу, а кочевья разорил, продав в людей в рабство! Ты сам ведь это знаешь, Досим-бей, и зачем спрашиваешь?
        - А что лучше для Аюки - отправить десять тысяч панцирных конников грабить Хиву, или помогать тебе и лишится кожи, зная, что из тебя сделают чучело, на потеху соседям?
        - Ты меня убедил, - хан погладил бороду. - Но что отвечать на требование коназа?
        - Правду, повелитель, но только наполовину. Послов приняли за лазутчиков, ведь у них не было должных подарков. А потому отправили ломать камень для мечети, что на границе с Бухарой. И попросить время, для отправки гонца, а тот через две недели привет плохую новость. Ведь бухарцы на нас часто нападают, так что увели они послов к себе в неволю. Какой спрос с хивинцев?! За обиду дадим подарки, найдем тех, кто виноват в «случившимся» - вороватых беков много, и отсечем голову в назидание. И пусть урусы походом на Бухару идут!
        - Ты думаешь, что поверит?
        - Нет, конечно! Коназ не глупец, и не поверит нам!
        - А для чего тогда это нужно?
        - За неделю любого «хищника» можно накормить до отвала «мясом», и лишь тогда убить, содрав с него шкуру.
        - За посланником и его людьми я немедленно пошлю в Хиву…
        - Я уже отправил в столицу гонца, повелитель, - Досим-бей склонил голову, уткнувшись лбом в ковер, как бы прося прощение - так он всегда делал, когда поступал по собственному усмотрению.
        - А сейчас нужно отправить к коназу Искандеру послов, чтобы они об этом ему сказали. И подарки, что будут откупом за непочтительное отношение к его людям. Вот тут мы и проверим, насколько «волк» голоден, и как он их примет. Как урус, или как Девлет-Гирей. Если урус настроен решить дело миром, то его отдарок будет равноценен твоему, хан, пусть и дешевле. Если вскипела кровь Девлет-Гиреев, то будет брошен вызов - подарок станет подчеркнуто оскорбителен!
        - Я его брошу под ноги и буду топтать!
        - Ты его примешь с благодарностью, мой повелитель - потому что Искандер должен считать, что он напугал тебя, и ты согласен передать свое ханство падишаху урусов. Или склонить спину под его сапогом, принимая покровительство - тем оскорбительней станет его поведение, и тем справедливым твое воздаяние за это, даже если ты дашь клятву на Коране. Ведь она будет дана тобой вынужденно - захватчику и гяуру и потому соблюдаться не должна - то скажет айхун, и подтвердит любой суфий или улем. В этом нет для тебя позора - враг должен быть побежден, а каким способом, так не важно. Ведь победителей не судят, как говорили в древние времена!
        - А если он вручит подарки от своего падишаха?
        - Ты их примешь с благодарностью, и твой ответный подарок должен быть намного щедрее царского!
        - Это будет выглядеть моей покорностью перед ним…
        - Нет, это будет платой за смерть его посла, что своим высокомерием и жестокостью возмутил все наши земли. Так какая здесь будет выражена покорность?! Совсем наоборот!
        - Да, ты прав, мой верный советник. Так я и сделаю, и не стану кидать его личные подарки под ноги.
        - Ты мудр, мой повелитель. Если злобный и могущественный враг подарит тебе некрасивую невольницу, да к тому же лишенную непорочности, ты обязан принять ее, чтобы избежать войны. Но не обязан разделять с ней ложе. И лишь когда ты убьешь врага, то в праве поступить с «подарком» как угодно - но лучше отправить их северному падишаху и показать ничтожность помыслов его посланника. К тому же надо помнить, что люди полны греха и стяжательства, и царь может сравнить то, что ты отослал ему, с тем, что он послал тебе. Я уверен - будет большое несовпадение.
        - Почему?
        - За подарки отвечает изгой-перс, беглец из Гиляни и вероотступник - вот уже три года мы наблюдаем, как он пытался организовать поход против тебя, мой повелитель. Он беден, и украдет врученные ему подарки для тебя, или часть из них, по крайней мере. И если так будет, то это означает, что Искандер пришел не с миром - кто же дарит от всего сердца надкусанную со всех сторон лепешку, к тому же черствую?!
        - Ты опять прав, Досим-бей. Но как нам убить «хищника»?
        - Когда он нажрется «мяса», можно предложить мир на долгие года. Он будет требовать все больше - ведь аппетит только разгорится, а мы делать уступки. И предложим разместить ему свои войска по нашим городам, дабы они сами соблюдали за сбором налогов, и для собственного прокорма - ибо кормить столь большое войско в одном месте очень сложно и трудно. И вот когда отряды урусов отправятся в разные города…
        Казначей остановился и посмотрел на хана, и тот мотнул головой - говорить о дальнейшем не было нужды. И так понятно - отряды хивинцев нападут одновременно и перебьют урусов поодиночке. Те сильны совокупно со своими ружьями и пушками, и станут слабыми, когда разъединятся.
        - Мы их тогда перережем как овец, - усмехнулся Шергази-хан. - Но если враг заподозрит неладное?
        - А ты ему дай «мяса», чтобы голод стал нестерпимый, о мой повелитель. «Подари» ему те земли, на которых стоит его войско, он будет считать, что ты боишься его и покупаешь милосердие. И тогда он пойдет на Хиву, убежденный в своей силе. А тут оставит небольшой отряд - нужно ведь наблюдать за полученными землями и населением.
        - Ты прав, - хан рассмеялся. - Он сам разделит свои войска, оставив часть их на заклание. Но все же - если он не пойдет на Хиву сразу, тогда что мы будем делать?
        - Верни его падишаху в знак покорности всех невольников урусов, что есть на твоих землях. Просто собери их как можно больше и подари Искандеру. Многие тысячи голодных рабов обожрут все окрестности, рыбы в озере на них просто не хватит. А ты за это время соберешь все хивинское войско и обложишь гяуров здесь со всех сторон. Но битву принимать не станешь - зачем излишние смерти правоверных?!
        - Я выморю их голодом, и потом одолею. А «старые» рабы вернутся обратно вместе с «новыми» невольниками, - хан зло рассмеялся, его прищуренные глаза блестели.
        - Ты даешь хорошие советы, Досим-бей. Но почему ты не весел, и о чем думаешь, мой мудрый советник?!
        - Не знаю, повелитель. Искандер одет как гяур и ведет себя также. Но то внешне, что видно глазам всех. А внутренне…
        Досим - бей задумался, провел ладонями по бороде, пропуская седые волосы сквозь пальцы - такое за ним наблюдалось редко, лишь только тогда, когда ханский казначей был отягощен думами.
        - А внутренне он совсем не тот. Он настоящий Девлет-Гирей, и поступает как мусульманин. Мнится мне, что не вероотступник этот гяур, судя по его обмолвкам, и мы тут сами заблуждаемся. Или принимаем желательное за то, что есть перед нашими глазами. Так зачастую бывает, когда великое начинает прятаться за малым…
        - Ты ошибаешься, Досим-бей, он неверный, и что хуже - отступился от праведной веры!
        - Пусть даже так, повелитель, но лучше было бы принять их на службу - и тогда весь Мавераннахр стал бы тебе покорен. Таким воинам противостоять никто не сможет!
        - Нет, Досим-бей, я поклялся отомстить!
        - Одно другому не мешает, мой повелитель. Надо выманить Искандера на переговоры и убить, а его воины пусть переходят тебе на службу. Ведь такое предлагал северный падишах?!
        - Подумаем над этим позже, после казни нечестивого вероотступника Девлет-Гирея, у нас будет время…
        Глава 23
        - Наш могущественный повелитель поклянется на священной для всех правоверных книге, в присутствии твоих мурз, своих сановников и мулл, что сердце его нет дурных помыслов. Шергази-хан действительно хочет заключить с твоим повелителем, грозным падишахом Севера, союз, а тебя, великого воина и полководца, что одержал блистательные победы в десятках сражений, держать близ своего сердца, как брата и лучшего друга! И не будет меж вами никаких ссор и обид, а лишь вечная дружба!
        Кулун-бей говорил выспренно, выпятив куцую бородку, Ходжа Ишим блестел раскосыми глазками - весь вид хивинского вельможи внушал собой полное доверие - такой вот ласковый и добрый дядюшка, любящий деток… каннибал и убийца, как не поверить такому.
        - А в знак своей приязни, хан передает тебе все земли, где сейчас стоят твои доблестные воины - от озера и двум протокам на пять фарсахов! Вот тебе его фирман, в котором за тобой, великий бек и мурза, и твоими потомками, навечно закрепляются эти владения!
        Бекович взял грамоту, посмотрел на печать, и протянул ее Самонову - перс быстро просмотрел и чуть кивнул головой, подтверждая, что текст соответствует заявлению сановника. А тот продолжал вещать:
        - Люди твои, что послами были посланы к нашему великому повелителю Шергази-хану, по злому умыслу двух приближенных повелителя Хивы были объявлены лазутчиками. И действительно брошены в зиндан, а подарки для нашего повелителя, у них находившиеся, похищены негодяями! Одного из послов твоих, как его…
        Кулум-бей пытался выговорить имя, но не смог и посмотрел на Ходжу Ишима - тот сразу пришел на помощь и на ломанном русском языке, видимо слова специально запомнил и выучил, произнес:
        - Астраханский тархан Иван Воронин со слугами своими освобожден и вечером будет у тебя, коназ!
        - Хорошо, - отозвался Бекович, наклонив голову. Беседа шла на узбекском языке, котором он владел как родным - стороны прекрасно понимали друг друга. Да и все тюркские наречия схожи друг с другом и вполне понятны при разговорах. Многие русские, особенно пришедшие из Астрахани дворяне, прекрасно говорили не только на них, но и на персидском и арабском языках - чему в торговле с востоком не научишься.
        - А за другими твоими посланниками посланы ханские гонцы - прости, коназ, но их продали в каменоломню, что на границе с Бухарой - туда долго скакать и обратная дорога не близкая. Но через три недели их обязательно привезут. А виновники в оном приведены к твоему лагерю на суд и расправу, которую они от тебя примут.
        Бекович посмотрел на брата Сиюнча, тот поклонился и негромко произнес на родном наречии, которое здесь вряд ли знали.
        - Привели двоих к лагерю - у одного веревка в ноздри вдета, у другого в уши, и гоняют плетьми по кругу без всякой жалости - те только мычат, видимо, языки у них вырезаны.
        «Чтобы лишнего не сказали про мнимые вины свои - нашли козла отпущения и поднесли мне невинных жертв, все на них свалив. Но надо делать вид, что поверил», - Бекович мотнул головой брату и тихо пересказал послам то, что ему поведал брат - не стоило надеяться, что одно из кавказских наречий неизвестно хивинцам, а так вроде показывает к ним доверие и без обмана. Добавил только от себя:
        - Это подданные великого Шергази-хана, и он распоряжается их жизнью. Они мне не нужны, я рад, что мои послы нашлись, и теперь о том могу отписать своему падишаху, чтобы он не держал зла на вашего блистательного владыку, почтеннейшие.
        И заметил короткий огонек злорадства, блеснувший в глазах Кулун-бея, и еще раз уверился в том, что его старательно пытаются обмануть и смягчая подозрительность, внушить доверие.
        - Дабы земли твои не пустовали, и в знак своей великой приязни, - Ходжа Ишим наморщил лоб, видимо припоминая, и с трудом произнес, - к великому государю и русскому царю Петру Алексеевичу…
        Сановник остановился, вздохнул с нескрываемым облегчением, и заговорил дальше на родном для себя языке:
        - Наш всемилостивейший хан отпускает на волю всех урусов, что в неволе томятся. И передает их твоему падишаху, светлый коназ, или тебе - твои новые владения малолюдны, но вода есть, земля тоже. Они смогут трудиться на тебя, великий воин Искандер!
        «А ведь это очень плохо - кормить этих людей мне нечем. И если хивинцы обложат меня плотно, то начнется голод. Это не дар мне, а «троянский конь»! И не принимать его нельзя - русские люди просто не поймут моего поступка, что солдаты, и особенно казаки».
        - Я очень рад, что хан проявил такую милость! Теперь я доверяю его словам, ибо они подкреплены и делами! Но даст ли еду для этих несчастных невольников, великий Шергази-хан?
        - Даст, коназ, но вам надо с ним обязательно встретиться, и в беседе, что будет сладостной, разрешить все вопросы. Ведь повелителям лучше общаться между собой, дабы мысли их не могли быть замутнены чужими словами, что будут переданы посредством посланников. Шергази-хан поклянется на Коране перед твоими посланниками, коназ Искандер, и перед муллами и всеми своими приближенными, что не причинит тебе вреда, и не затаил на тебя зла, великий воин. Потому что кровопролитие случилось по незнанию общему, из-за коварства и алчности подлых тарханов, что вздумали поживиться имуществом и подарками твоих послов.
        «Заманивает в западню, сладко стелет, вот только жестко спать будет с ободранной кожей. Но и отказываться нельзя, слишком открытое предложение. Так, надо потянуть время, позиции вскоре полностью откроются, и там будет ясно, какими картами следует играть».
        Бекович улыбнулся, мысли текли сами по себе, а посланники Шергази-хана только подтверждали его предположения - ничто не вечно под луною, а истории свойственно то ли повторяться, то ли скользить по наезженной колее в одном направлении.
        - Хорошо, я отправлю своих доверенных мурз Смайла и Худайгули к вашему хану, чтобы присутствовали на клятве. Они передадут подарки от нашего государя пресветлого царя Петра Алексеевича его ясновельможности владыке Хивинскому. Князь Михайло, соблаговолите собрать вверенные вам подарки и вручите их Шергази-хану с должным почтением.
        - Слушаюсь, княже, - перс поклонился, вот только голос его что-то немного дрогнул, но Бекович не обратил на это внимания. Сам же повернулся к посланникам и произнес:
        - На какой священной книге я должен дать клятву?
        - На книге пророка Исы, как и клянутся христиане, - в голосе Кулун-бея просквозило нескрываемое удивление.
        «А вот тут-то ты хрен угадал с приправой к плову, да и горчица не подошла к нему - как говорил профессор Сергей Петрович Рябышев. Я мусульманин, для меня Евангелие не является священной книгой, я могу поклясться в чем угодно, и моя клятва не будет являться действительной. Никто не обвинит меня, если я ее нарушу. Послы тут сделали страшную ошибку, потребовав от меня дать клятву на христианской «книге. Но ведь тогда я могу спокойно ее нарушить, виноват в том будет Шергази-хан, что наносит мне этим только смываемое кровью оскорбление!»
        Положив ладонь на принесенное Евангелие, причем лютеранское, на латинском языке, взятое у шведов, но с крестом на обложке, причем стараясь не касаться пальцами главного христианского символа, Бекович громко произнес слова требуемой клятвы - а в голове суматошно прыгали мысли. Он теперь знал, что та западня, которую хан уготовил ему, обернется против коварства самого хивинского владыки.
        - Но если я поеду к хану в ставку, то там будет все войско хана, не так ли почтенные послы?!
        - О да, коназ, тебе будет устроена торжественная встреча - такого почета никому еще не было оказано. Но ты можешь взять с собой отряд даже в полтысячи воинов, этого вполне достаточно для охраны и уважения - ведь тебе ничего не будет грозить.
        Бекович чуть не рассмеялся, глядя на лучившиеся радушием лица сановников. И негромко, но твердо произнес:
        - С моей стороны, почтенный Ходжа Ишим, это было бы верхом неуважения к почитаемому мною победоносному хивинскому повелителю. Надо привести все мое войско - мои сарбазы будут стрелять в честь хана из ружей, а мои топчи произведут праздничный салют из своих пушек - пороха у них на три войны хватит.
        Лицо сановника перекосила на секунду, будто ему в рот попала богомерзкая лягушка. Предложение было явно не по вкусу, и Бекович окончательно уверился, что вельможа знает о западне, которую готовят против него. И сталкиваться с урусами в новом сражении хивинцам явно не хотелось. А так все просто - захватят в плен и заставят написать приказ о том, что для прокорма русские полки должны разойтись по селениям.
        В настоящей истории лишь после четвертого приказа князя, когда тот под страхом смерти потребовал выполнять его распоряжение, майор Франкенберг уступил и тем самым обрек большинство русских, шведов и казаков на смерть и страдания в неволе. Но теперь с самого начала Бекович предложил вариант, который крайне не устраивал хивинцев. Сановники переглянулись между собой, и Кулун-бей заговорил:
        - Нет, вам как повелителям надлежит вести беседы в тишине, а войска производят шум, опять гром из ружей и пушек. Тут есть небольшое селение, что стоит поодаль, у чудесного арыка, роща чинар, персиковый сад - наш пресветлый хан, и ты, великий воин с почтенным для воителя именем Искандер, там можете встретиться и переговорить между собой. Это примерно половина фарсаха отсюда - вести нужды войско нет, зачем там воины, там тихо, и деревья дают прохладу.
        - Да, все правильно - зачем нам войска?! Сотни воинов с каждой стороны будет вполне достаточно для общей охраны. Мои войска останутся в крепости, от нее как раз половина фарсаха будет, или три версты. И войска хана хивинского отойдут на такое же расстояние - раз мы дадим клятву оба с Шергази-ханом, то должно быть между нами уважение и доверие. Не так ли, почтенные - ведь маленькая ложь всегда рождает большое подозрение. А раз нет места последнему, то стоит доверять друг другу, - Бекович показал свои открытые ладони и добавил с улыбкой:
        - Зачем нам войска, нам не надо их. Ваши всадники будут стоять рядом с моей крепостью, и будут видеть что мои сарбазы не выходят из нее, а мои казаки и ногайцы будут присматривать на таком же расстоянии за горячими воинами хана - ведь мало ли кому взбредет что-то в голову, ведь нашлись люди, что подняли руку на моих послов?!
        - Ты как всегда мудр, пресветлый коназ, и твои уста изрекли то, что смягчит сердце нашего владыки - он согласится с тобою!
        «Похоже, что этот вариант у них был запасным - слишком легко согласился и морда не скривилась. Подготовят засаду?! Но мои люди объедут все, а вокруг пустыня. Будет виден подход хивинской конницы, и я успею либо удрать, либо подойдут мои полки. Что-то тут не так. Но что именно?!»
        - Только в знак доверия не стоит брать твоим воинам ружья - а так у всех будут честные сабли - для почета токмо, уважаемый коназ! Разве не будет клинок тем символом взаимного доверия?!
        Глава 24
        «Что-то тут не то, так не бывает - чисто восточное коварство отнюдь не вымысел, а обычный прием в этих местах, тем более в это время - сам такой. А здесь все выглядит, как сказал один киногерой, чинно и благородно, аж слезу пробивает!»
        - Чинары стоят, старые, в обхват, рощица малая - два десятка. Кишлак раньше там был совсем небольшой, даже мечети нет. Ныне заброшен, дувал начал разваливаться - людишки либо поразбежались, или кочевать аулами ушли в пустыню. А рядом с чинарами мазанка местная уцелела, остальные разрушены - одни верблюжьи пауки по развалинам бегают, твари зубастые. А вот под деревьями солдатам палатки поставить можно - там тень, хорошо, да киряз рядом. Потом арык идет неглубокий и персики - сад небольшой, одичал, люди пару лет тому назад ушли. Там хан свой шатер поставит, рядом еще один - переговоры в нем вести, в тени будете находиться, не на жаре, а охрана под деревьями скрываться - наши под чинарами, хивинцы, значит, под персиками, в прохладе.
        Атаман Бородин говорил негромко - с полусотней он побывал на месте будущей встречи с ханом, и сейчас выкладывал свои соображения. По лицу видавшего виды казака порой проскальзывала некая растерянность, что ли, непонимание происходящего, или сам чего недосмотрел.
        - Негде там спрятаться - даже в ямах не скроешься, солнце так жарит, что любой в печеную рыбу там превратиться. Да и без нужды то басурманам, княже. От их табора до места переговоров их коннице не больше четверти часа скакать, как бы лошадям до того не пришлось на жаре стоять. А вот от лагеря нашего казакам вдвое больше рысью идти. А пешим солдатам так вообще час, и то если налегке, да бегом кое-где - арыки сильно мешают, да на гребень по песку взбираться, а там еще идти полторы версты, - атаман тяжело вздохнул и подытожил:
        - К этому времени сотню твою, князь, вырубят подчистую, а тебя на аркане в плен уведут. Предводителя лишившись, нашему войску токмо один путь останется - отступать восвояси через пустыню, не солоно нахлебавшись, а хивинцы со всех сторон наседать начнут. Мало кто на Яик вернется - мои казаки может быть, да ногайцы - а шведы с пехотой и пушкарями полягут все до одного, да и с водой будет туго. Басурмане в пустыню своих всадников уже отправили - колодцы забьют, чтоб воду не достать было. А потом, как нас побьют, рабов пригонят и почистят.
        - Скорее, так и будет, как ты говоришь, - не доверять бывалому атаману не имелось оснований, похоже на то и сделан расчет хивинцами. Пресловутое, известное всему миру восточное коварство во всей красе - когда стороны вроде находятся в равных условиях, но если одна из них нарушит условия, то сразу окажется в выигрышной ситуации. И грех этим не воспользоваться, раз противная сторона сама подставилась. Обычная вековая практика - горе побежденным!
        - Хорошо, атаман - ты сказал, а я понял. Иди, и благодарю тебя. Предупреждению внял, и буду думать как коварство хивинское против них самих обратить, - поблагодарив атамана, Бекович уселся на ковер и стал с помощью палочек моделировать возможные ситуации.
        По всему выходило, что Шергази-хан отказался от первого варианта действий, что произошел в иной истории - путем переговоров вынудить Бековича разбить войско на мелкие части и развести их по разным селениям, где их хивинцы попросту перебили.
        А так все гораздо проще - захватить его на переговорах, внести в умы русских сумятицу и заставить отходить в пустыню, когда те припасы подъедят. Или обложить со всех сторон и со временем принудить к сдаче на милость победителя. Последнее являлось совсем странным словом к известным на всю Среднюю Азию разбойникам, которые для себя добротой считали продать пленника в вечную неволю тем же бухарцам или афганцам. И уже столетиями главным своим ремеслом почитали грабежи на караванных путях, работорговлю и набеги на соседей.
        - Так, предположим, что атаман прав, - Бекович посмотрел на тенистый сад - густая листва хорошо защищала от палящих лучей солнца. - А матерый вояка вряд ли ошибается, иначе бы не водил своих казаков вот уже десять лет в набеги и походы. Тогда один вопрос - как продержаться под чинарами час времени, и при этом ухитриться разбить хивинцев и рассеять их по пустыне, если не удастся их всех истребить на месте.
        - В эти игры, хан, я тоже играть могу, а восточное коварство во многом уступает западному вероломству. История тут много примеров дала. Да те же англичане всех азиатских владык в удобную для себя позу ставили. В коленно-локтевую, проще говоря, для «употребления» - и ничего те не могли сделать, били их нещадно.
        Да и русские во время Туркестанских походов неоднократно сталкивались со скопищами тех же бухарцев и кокандцев, превосходивших по численности их отряды на порядок - и громили вдребезги, рассеивая. Даже когда тем же кокандцам удавалось окружить небольшие подразделения русских, как 4-ю сотню 2-го Уральского полка под Иканом, то ничего не могли поделать с отчаянно сражавшимися казаками. И пусть мусульмане были готовы принести себя в жертву, но что-либо противопоставить регулярной армии и казакам они просто не могли, только проливали без всякой пользы кровь на сухую землю и песок.
        Сейчас ситуация для русских войск сложилась более чем выгодная, сулящая неплохие шансы для победы. Перевес у хивинцев в людях лишь двойной, но никакой роли он не играет. С луками против пушек и ружей с пулями Нейслера воевать не сможешь, туркмен и узбеков просто перебьют, что и показало недавнее сражение. Да и дух у врага не на высоте - сталкиваться в открытом бою с русскими они не желают, уже уяснили, чем такая стычка может окончиться для них. Потому и прибег Шергази-хан к «хитрости», и даже на Коране поклялся перед отправленными Бековичем мурзами, показав свое коварство - соблюдать клятву владыка Хивы не будет!
        - А если…
        Пришедшая в голову мысль поразила Бековича, и он принялся лихорадочно расставлять палочки, изображавшие противников, на земле - и начав их двигать, князь задумчиво пробормотал:
        - А ведь мы всех хивинцев перебить здесь сможем, главное их миражом успеха поманить, да продержатся пару часов. Шансы есть, и очень большие - в общем, стоит рискнуть.
        Бекович прикусил губу, прикидывая возможное развитие событий - картина предстоящего дела становилась более выпуклой, обретала вполне реальные черты.
        - А ведь дело может выгореть!
        От русского лагеря до таборов хивинского войска десять верст, или полтора фарсаха - место для переговоров как раз посередине. Хивинцы все прекрасно видят, и если хан замыслил недоброе, он даст тайный знак и наметом сорвется знаменитая туркменская конница - на чистокровных лошадях ахал-текинской породы, быстрых как ветер, им доскакать до места событий можно за десять минут.
        То, что русские, в отличие от хивинцев его не видят, ничего страшного - услышат. Все дело в том, что у каждого солдата под мундиром будет спрятана пара пистолетов, и еще один открыто висеть на поясе в чехле. Хивинцы против них не возражали, прекрасно зная, что пистоли бьют на три десятка шагов. Но обычной пулей, а ведь там будет совсем иная, для которой и сотня шагов не расстояние.
        Да еще много чего можно успеть сделать рано утром. Рощица чинаров и мазанка с уцелевшим дувалом за пару часов получат совсем иное предназначение, причем все штуки можно проделать на глазах хивинцев - те не должны ничего заподозрить. А там и будет все решено - будет ли он завтра жить, а значит одержит победу, или потерпит поражение, которое просто не переживет, и будет убит…
        Князь обвел собравшихся на поляне офицеров, что сидели на коврах, поджав под себя ноги, тяжелым взглядом - те прения прекратили, прекрасно осознавая, что теперь не место обсуждения приказа, а его выполнение, как по присяге положено.
        - Господа, у нас мало времени, а сделать предстоит очень многое. Нужно поторопиться - к восходу солнца все должно быть готово. Делайте все тихо - противник не должен заметить наших приготовлений. Особенно это касается твоих казаков, атаман!
        - Не заметят - мы не раз такое уже совершали…
        - Дай бог, но уходи тихо, и на юг. Если заметят, то воспримут твой уход или за бегство, или за экспедицию. Еще обрадуются, что мы сами себя на части делить начали.
        - Сделаем, княже, как тати в ночь уйдем!
        - Тогда хорошо - если казаки твои сделают то, что задумано - хивинцы от нас не уйдут. А теперь, господа офицеры, я сам доведу до вас диспозицию, и то, что всем нам свершить надобно…
        Глава 25
        «Это засада, уж больно хивинцы «радушие» свое четвертый день показывают гяурам. Так не бывает у разбойников - чисто восточный подход - наговорить кучу комплиментов, накормить, а потом перерезать глотку. Или шкуру содрать, как в моем случае».
        Бекович бестрепетно смотрел в глаза хивинского хана - они были ровесниками, ну может быть Шергази был постарше на несколько лет. Вот только глаза владыки были немного растерянными, бродили из стороны в сторону. Никто из хивинцев, включая хана и его окружение, никак не ожидали, что в полуденную молитву зухр, вместе с хозяевами, на противоположном берегу арыка будут также открыто выполнять и прибывшие сюда «гости». Совершал обязательный для каждого правоверного намаз сам посланник «белого падишаха», оба его брата и десяток ногайцев и узденей личной охраны - все в расшитых праздничных халатах.
        Вместе с ними молился пришедший из селения суфий с двумя учениками. Бекович заранее озаботился свидетелями, и за эти четыре дня беседовал с этим мудрецом многократно и весьма познавательно, приводя свои доводы в защиту учения про «джумхурию. Того самого, что легло в построение Муаммаром Каддафи «Джамахирии», первого опыта воплощения в жизнь исламского социализма, теория которого была изложена в его известной «Зеленой книге». И западным странам пришлось изрядно потрудиться, чтобы погубить Ливию - новоявленные ханы, пришедшие к власти при их вооруженной поддержке, сами разодрали процветающую страну в мелкие клочья, обернув «благо для всех» только к собственной выгоде.
        Да и о «праведных халифах» говорили долго и горячо - суфий оказался их рьяным почитателем, как и сам Бекович, в той жизни бывший сторонником социализма до самого последнего дня жизни.
        «Нас будут убивать - это уже предрешено. Время для нападения выбрано ими самое удачное - солнце в зените, припекает - для европейцев тяжело сейчас находиться в этом пекле, а для местных почти комфортно - они привычные. Те полсотни лишних хивинцев, что пришли еще с утра как повара и прислуга - самые натуральные воины, ухватки ведь не спрячешь. Причем матерые убийцы - движения плавные, выверенные, ни одного лишнего шага. Хотя в кулинарии знают толк, следует признать - запахи от костров идут просто сногсшибательные. Вот только сразу после обеда, когда гяуры отяжелеют от пищи и потеряют бдительность, их начнут резать.
        Да, все выверено - жаркое солнце за несколько часов притупит подозрительность как здесь, так и в нашем лагере - пойдет, как говорили в армии «раслабуха». Да еще нас тут накормят - все правильно - на полный желудок драться будет тяжело, без той сноровки.
        Уверен - луки они имеют, хотя ни у кого их не видно, в саду спрятали, и в юртах. А вот пистоли у многих, персидские и османские - рукояти резные и украшены зело, арабской вязью сталь покрыта, насечка. Дорогие штуки, вот только как и многие другие восточные вещи мало функциональные для реального боя. Хоть в чем-то они уступают, и то хорошо!»
        - Ты выглядишь правоверным, коназ, и совершаешь намаз, - хан говорил беспристрастно, словно констатировал факт, который имел место. Бекович отвечал ему также совершенно спокойно:
        - А я и есть правоверный, только соблюдал принятые у московитов обычаи. А ведь это не запрещено. И мое близкое окружение мусульмане, вот два брата стоят. А мое настоящее имя, которое ты знаешь, владыка блистательной Хивы - Девлет-Гирей-мурза. Я один из потомков великого Чингиз-хана, как и ты, повелитель Хивы Шергази-хан.
        «Только троим не хочется проливать мою кровь - оба имама побледнели, как и советник хана - тот даже глаза прикрыл, и пальцы дрожат. Мое поведение и заявление смешало карты пасьянса - одно дело содрать с вероотступника шкуру, вполне благочестивое занятие в глазах ханской свиты, хотя и порицаемое, а другое с правоверного, тем более гостя, с которым вкусили пищи, вот тут вообще харам, то есть грех!»
        - Да, я знаю о том, коназ, но думаю, что твоя вера притворна! Как и подарки, что тобой были даны от имени твоего повелителя - я не стану принимать их! Из рулонов тканей в сто локтей только два, с семи других взяты отрезы чуть ли не в треть! И эта походная юрта на колесах - она никчемна и бесполезна! А блюда и ножики из серебра дарят бекам, а не ханам, а прочим вообще не надлежит есть мусульманину! Это не подарки от повелителя к повелителю, а оскорбление!
        «Ай-ай-ай, то-то Самонов глазки тогда потупил. Украсть царские подарки преступление, и перс на это пошел, думая, что хивинский хан ничего не скажет. И тем самым воровство будет покрыто! Ошибся ты, князь Михайло, и натура твоя поганая - боясь наказания за казнокрадство, ты бежал и сменил веру, но вором так и остался по своей сути. Но ты принес мне пользу - хан раньше времени обозначил свои намерения!
        У него была проигрышная позиция - просящий всегда ниже того, у кого он просит - а тут на кону было перемирие. Теперь Шергази-хан в роли обвинителя, и в глазах своих людей у него невероятно возрос рейтинг, к тому же он выступил в защиту справедливости - ведь оскорбили его, а не он! И теперь в мой адрес пошли обвинения!»
        - Ты не прав, Шергази-хан - все подарки сделаны от меня, как от посла - я соблюдаю традиции, заложенные нашими с тобой великими предками. Да, подарки бедны, но это с твоей точки зрения, повелитель Хивы, ты ведь богатейший хан, - Бекович усмехнулся, глядя на удивленное лицо своего противника, и жестко произнес:
        - А я лишь один из потомков «Потрясателя Вселенной», и отдал все свое имущество, чтобы собрать дары, достойные тебя! А в ответ ничего не получил - не думал, что владыка Хивы настолько скуп и не соблюдает законов гостеприимства! Даже дешевые отдарки ты мне сейчас не преподнес, как положено по обычаю!
        «Эх, Петр Алексеевич, ты бы хоть с умными людьми посоветовался, когда дары выбирал. Карета здесь нужна, как индусам тушенка из говядины, а столовый набор на шесть персон из дешевого серебра преподнести хану, значит, говорить с ним с позиции силы, показывая недостойное для того положение. Ткани, конечно, хороший дар, но тут вороватый перс сделал свое черное дело - но то мне в пользу пошло.
        Хан зашел с сильного козыря, вот только тот оказался бит, и он с обвинителя снова стал обвиненным. И потерял позицию - обычная дешевая манипуляция не прокатила, как сказал бы любой русский. Так обычно поступают люди не умные, но желающие все время властвовать. Ведь если ты ничего не умеешь, то в глазах других ценность твоя будет малой. А поднять ее можно лишь трудолюбием или попытаться обесценить чужой труд, либо завиноватить человека, сделать так, чтобы он постоянно оправдывался от возводимых на него все новых и новых обвинений.
        Так обычно поступают бездари…
        Или женщины в 21-м веке - последним ведь нужно беспрепятственно пользоваться ресурсами супруга, и если лаской их выманить нельзя, то нужно поставить себя в доминирующую позицию. Но только те и другие не понимают, что могут получить тем же самым в ответ, и это будет такой удар, отразить который им нечем, и они сами перейдут в слабую позицию, с которой им уже не выйти, как и хану - Шергази аж позеленел.
        А что ты хотел - даров то твоих нет, как ты можешь меня обвинять, если сам не преподнес ничего ценного».
        - Мои дары…
        - Я их не вижу здесь, хан, зачем рассказывать о обещанном, если нет настоящего!
        Бекович достал платок и вытер лоб, подавая условный ранее сигнал своим людям. Двадцать биений сердца и начнется схватка - он все же опередил противника, и теперь хан вынужден лихорадочно импровизировать, раз ему поломали планы.
        Обеда не будет - спровоцирован конфликт, и решать его можно только силой. И тот, кто раньше начнет, имеет гораздо больше шансов стать победителем. Тем более тот, кто мнит себя охотником, внезапно превращается в жертву, ощущая, как на собственной шее сжались волчьи клыки, и вот-вот разорвут ее в клочья.
        - И вот что еще…
        Князь, хрустя парчовым халатом, обливаясь потом под стальной кольчугой, чуть наклонился, давая возможность ногам занять более удобное положение - серебряный горжет на груди блеснул. Это была единственная европейская деталь - даже облик Бековича выглядел так же, как у стоящих в юрте ханских приближенных, а за два месяца борода хорошо отросла и была черной как смоль. И он негромко заговорил, смотря прямо в глаза, опешившего от подобной наглости хана.
        - И еще хан я тебе вот что скажу - ты осквернитель ислама! Ты хотел меня унизить, заставив клясться на книге пророка Исы, и я сделал это, чтобы убедиться в твоем лживом языке, о слюна шайтана! Я недаром привел сюда почтенного суфия с учениками из самой Бухары - они хорошо знают, что я ревностный мусульманин. А ты без всяких оснований оскорбил меня, назвав гяуром, подверг насмешкам и унижениям. Но ты не у меня в гостях, слава Аллаху, а я не у тебя - мы на поле брани! А потому не обессудь - и пусть все решит благородная сталь. Я чингизид - и за мной право мести!
        И прежде чем пришедшие в себя приближенные хана сдвинулись с места и стали выхватывать сабли из ножен, Бекович двумя прыжками преодолел расстояние, отделявшее его от Шергази-хана, что продолжал восседать на шелковых подушках, выхватил спрятанный за пазухой двуствольный пистолет с уже взведенными курками…
        Глава 26
        Пистолет дважды грохнул в руке, но не Шергази-хан был мишенью - Бекович стрелял в двух сановников, что уже потянули сабли из ножен. Время словно замедлило свой бег, стало тягучим как мед, как патока. Он видел, как разрасталось одно пороховое облачко, потом второе - к удивлению, но осечки не случилось, как и промаха - один хивинец свалился сразу, второй схватился за грудь, под пальцами стало расширяться красное пятно на желтом, с черными полосками халате.
        И перед глазами тут же предстало вытянутое в удивлении лицо хана - тот стал приподниматься, а пальцы правой руки уже схватились за рукоятку кинжала в левом рукаве. Вот только времени у повелителя Хивы не осталось - рукоятью пистоля со всей силы Бекович врезал по роскошной чалме, та немного смягчила удар, но не больше - хан рухнул как подрубленный. И на него сверху уже свалился еще один из хивинцев, бросившийся на помощь своему повелителю, но уже словивший пулю.
        - Мулл и советника живьем!
        Бекович громко выкрикнул совершенно ненужный приказ - каждый из его охранников примерно знал, что нужно делать, ведь недаром вечером несколько раз отрепетировали возможные действия. Но если ханские приближенные должны были быть уничтожены, то вот муллы и советник еще были нужны, и он решил заранее озаботиться свидетелями.
        - Какой ты тяжелый…
        Ухватив хана за халат, князь рывком потащил безвольное тело хивинского владыки прочь, ориентируясь на яркий просвет отдернутого полога. И старательно пригибался, хорошо понимая, что можно собственным телом словить в этой суматохе свинцовую пулю.
        В шатре уже вовсю гремели выстрелы - ногайцы и уздени расстреливали из пистолей хивинцев. Все заволокло белым пороховым дымом, разглядеть что-либо, как и дышать было невозможно. А потому вырвавшись наружу, Бекович первым делом вытер глаза рукавом халата, и глотнул нагретого солнцем воздуха, чувствуя, как дрожат от невыносимого напряжения руки и ноги. Да и хан был тяжелой тушкой, выволочь которую наружу потребовало немало усилий - убивать повелителя Хивы не было смысла, по крайней мере, пока не станет ясна обстановка.
        У шатра лежали вповалку трупы - полтора десятка в халатах и двое в зеленых мундирах. Удивляться такой пропорции не приходилось - тут сражались шведы, самые лучшие фехтовальщики из драгунского полка. Им и русские не могли ничего противопоставить, сами с охотой брали уроки, а хивинцы тем более - половина бодигардов хана легла сразу, расстрелянные в упор из пистолей. Оставшиеся попытались схватиться в поединке, что оказалось напрасной затеей - их просто перекололи шпагами, все же дуэльная лихорадка научила европейцев многим полезным ухваткам.
        Бекович увидел, как сразу три джигита, что до этого изображали «поваров», яростно размахивая саблями, набросились на белобрысого шведа, что был взят в плен под Полтавой. Все его знали как одного из драбантов короля Карла, а там были собраны лучшие из лучших. Потомок викингов расправился со степняками играючи, за несколько тактов скупых выверенных движений рук и ног. Шпага и кинжал, которые он сжимал в руках, несколько раз сверкнули на солнце и трое «халатников» свалились мертвыми. Однако будь конная схватка между ними, то все было бы с точностью наоборот - выросшие на коне хивинцы с легкостью бы победили бы любого драгуна…
        - Мы их взяли, хан, - рядом возник Сиюнч, прохрипел, показав на имамов и священника, которых выволокли уздени. Лицо брата было бледным, а руки окровавленные, с лезвия кинжала капала алая кровь на желтый песок. Кабардинец с яростью прохрипел:
        - Я их всех дорезал, они зарубили Ак-мурзу!
        - Они и нас убьют, если будем переживать! Мы с тобою на войне, брат! Волоки хана к повозкам, и полон туда же - здесь скоро такое начнется, что не все до вечера уцелею…
        Бекович пошатнулся, поперхнулся словом от сильного удара в грудь - прямо в сердце ударила оперенная стрела, но отскочила. Индийская кольчуга спасла, родовая - по легенде пращур за нее золота отсыпал по весу. Лучники хана стреляли из-за персиковых деревьев, в ответ уже загремели выстрелы из фузей, и достаточно точно - воины хана стали один за другим падать мертвыми и ранеными на землю, последних тут же добивали.
        Все правильно делали, ведь «хороший враг - мертвый враг», и в спину уже не выстрелит и кинжал не воткнет. Сеча уже заканчивалась, продолжалась она недолго, каких-то пять минут - хивинцы не ожидали, что на них нападут и быстро, хладнокровно и прагматично жестоко всех перебьют. Таковы все его здешние единоплеменники, он как никто понимал это - собираясь напасть, они сами оказались жертвой своего собственного коварства, и тайком принесенные луки не помогли. Слишком рано уверовали в успех, посчитав что с приездом глупого коназа урусов дело наполовину совершено, и получили жесточайший урок, почти для всех хивинцев, за исключением пяти пленников, оказавшийся последним в их жизни.
        Недаром у русских есть достойная для таких случаев поговорка - не копай яму другому, сам в нее попасть можешь!
        У чинар и дувала суетились солдаты в невероятной спешке. Приехали сюда на повозках, чем вызвали пренебрежительные улыбки у степняков. Вот только во всем имелся затаенный смысл, и сейчас идущая в атаку вражеская конница должна была познакомиться с наследием гуситских войн. Повозки с самого начала ставились между чинар, образуя своего рода крепостную стену. На них уже были подняты дощатые стенки с узкими амбразурами, скрывавшие двойное дно. Солдаты спешно разбирали спрятанные там, заранее заряженные фузеи, надевали через плечо патронные сумки, поправляли ремни. Некоторые уже прицельно стреляли в спину убегавшим от места кровавой бойни хивинцам.
        - Отходим за дувал и чинары! Отходим!
        Отдав команду, Бекович устремился к зеленой рощице, в которой нужно было обороняться несколько часов, пока подойдет подмога. Он прекрасно понимал всю сложность предстоящего дела, но иного варианта, как вчера не думали на совете, просто не нашли. Теперь оставалось только сражаться и надеяться на собственную стойкость, и все солдаты и офицеры, русские и шведы, ногайцы и уздени, прекрасно понимали это. В таких ситуациях все просто - если будешь сражаться до конца и победишь, тогда будешь жить, любой другой вариант нес только смерть - от быстрой, до очень мучительной и долгой, палачи на востоке имели зловещую репутацию.
        Князь совершенно спокойно смотрел на растянувшуюся в пару верст огромную конную лаву, которая стремительно приближалась, поднимая до небес желтую песчаную пыль. Конечно, для хивинцев все пошло совсем не так, как они задумали, но сейчас всадники хотели только одного - если не спасти своего хана от смерти, то хотя бы отомстить за него, вырезав всех урусов до последнего.
        - Еще минут пять и начнется…
        Бекович пробормотал себе под нос, взял протянутую кожаную флягу и отпил из нее холодного, чуть кисловатого вина, щедро разбавленного водой. Щелкнул пальцами - денщик протянул ему уже раскуренную трубку, протерев мундштук платком. Затянулся табаком, пыхнул дымком - все же перекур может быть последним в жизни, да и сам понимал, что подает солдатам пример полного спокойствия и безразличия.
        - Торопятся, только не успели - мы уже готовы!
        Нужды суетится, и отдавать приказы солдатам, не имелось ни необходимости, ни смысла. Все прекрасно знали, что им надлежит делать, к тому же вчера в подходящей для тренировки рощице чинар, все приемы отрабатывали несколько раз, доведя чуть ли не до автоматизма. На приближающуюся конницу даже не смотрели - тут не было не только ни одного новобранца, но и вообще молодых воинов - только ветераны, перешагнувшие за тридцатилетний рубеж, спокойные как удавы, и столь же разговорчивые.
        Головорезы, право слово!
        - Что. Шергази, опамятовался?!
        Бекович подошел к хану, который смотрел на него мутными глазами. И присел, смотря тому прямо в глаза:
        - Наказал я тебя за твое вероломство?! Что молчишь, лжец? Видишь ли, клятва клятве рознь - ты дал клятву на Коране, думая, что я вероотступник, потому не собирался ее сдержать изначально. И сам обхитрил себя, коварный глупец! Потому, что заставил меня в ответ поклясться на Библии - а вот это меня ни к чему не обязывало, с тем же успехом можно положиться на кизяки или гнилую солому. Наоборот, ты этим нанес мне жуткое оскорбление - и умрешь, но позже, и той смертью, которую мне уготовил. Впрочем, ты получишь легкую смерть, если сделаешь то, что я тебе скажу - тогда и сыновьям своим спасешь жизнь!
        Бекович усмехнулся, глядя на побледневшее лицо бывшего хивинского хана, и с мстительной жестокостью произнес:
        - Ты же хотел с меня живьем содрать кожу и набить ее соломой - вот и сам узнаешь, каковы ощущения. Я ведь по тебе джаназу читать не буду - зачем погребальная молитва высохшему чучелу, каковым ты будешь навеки, вроде мумии египетских фараонов. Знаешь о таких?! А мясо твое с костями выбросим в пустыню - шакалам есть тоже надо, вот и послужишь им кормом в устрашении другим моим врагам!
        Хан не отвечал, только бешено вращал глазами. Да и мудрено ему было ответить, с кляпом во рту - на всякий случай Бекович подстраховался - а вдруг хватит мужества откусить себе язык и истечь кровью.
        - На выручку надеешься, Шергази? Зря ты - убить тебя всегда успеют. В яму его - пусть посидит, подумает!
        Молчаливые и мрачные уздени уже крепко связали хивинца, и опустили его в импровизированный зиндан. Следом отправили и его советника, что с самого начала переговоров впал в странную задумчивость, из которой так и не вышел. Досим-бея тоже связали - рисковать понапрасну не хотел, мало ли что. Еще развяжет своего повелителя - а нужны лишние хлопоты?!
        На края были положены бревнышки, на них сверху положили заготовленный щит - щель оставалась приличная, не задохнутся. В другую яму посадили имамов и суфия с учениками, но для сбережения от гибели, в бою ведь всякое возможно. Накрыли также щитом, ногайцы поверх стали выкладывать плоские камни - и вылезти будет проблематично, и защита от падающих стрел отнюдь не излишняя.
        - Как, майор, все ли готово?!
        Бекович посмотрел на Пальчикова - офицер был абсолютно спокоен. Да и ответил ровным голосом, без малейшей дрожи.
        - Вагенбург поставлен, «чеснок» за арыком рассыпан, колышки в землю вбили, за дувалом тоже - начнут через него прыгать, наколоты будут. Фонари зажжены, расставлены по повозкам и за чинарами - фитили гранат поджигать можно. Пора огонь открывать с дальней дистанции, внести сумятицу в кавалерию, коней повалить. Пушки от лагеря дважды пальнули - пехота в каре построилась, значит, и на выручку нам пойдет. На гребне будут - должны все же успеть.
        - Хорошо. Ты отряд сам формировал, тебе им командовать - а я пока посмотрю. Начинай, майор, полверсты осталось. Пора!
        Бекович посмотрел на приближающуюся вражескую конницу - хивинцы накатывались плотной массой, яростно визжали и кричали. Такая своего рода «психическая атака» могла напугать кого угодно, кроме тех, кто сейчас засел в рощице. Послышалась громкая команда майора Пальчикова, и сразу прогремел слитный ружейный залп…
        Глава 27
        - Торопись, братцы, нельзя наших нехристям на расправу выдавать! Покажем басурманам с какой стороны хрен с редькой жрать!
        Полковник Хрущов громкими криками поторапливал солдат - впрочем, те и так спешили, так что понукать никого из служивых не приходилось. И главное - никто из русских совершенно не боялся хивинцев, в отличие от самого первого боя, что случился четыре дня тому назад. Теперь все солдаты были уверены в подавляющем превосходстве своего оружия - пушки и ружья с новыми пулями превратили то сражение в самую настоящую бойню. А как иначе - хивинцев истребили восемь сотен, при этом собственные потери составили меньше десятка убитых и всего дюжину раненых. Колоссальный разрыв, что еще больше подчеркнул ту разницу между европейской регулярной армией и феодальным ополчением, время которого уже давно кануло в лету, но здесь, под жарким среднеазиатским солнцем, оно сохранилось. И на собственную погибель, как выяснилось!
        Владимир Андреевич покосился на два высоких кургана, в которых местные дехкане погребли воинов хана, раздетых до исподнего - с убитых содрали халаты, шаровары и сапоги, не побрезговали и чалмами. А до этого солдаты собрали впечатляющие трофеи - груды сабель, пик, кинжалов, саадаки с луками. Встречались османские и персидские пистолеты, многие с золотой и серебряной насечке, с драгоценными камнями. Было и несколько допотопных пищалей, вроде дробовиков времен первого московского царя Иоанна Васильевича, по прозвищу Грозный.
        Солдаты тщательно собрали все трофеи, и заодно облегчили мертвецов на все, что хоть как-то походило на ценности. Само собой монеты, покрытые замысловатой вязью - бухарские серебряные таньга и медные пулы, хотя изредка встречались и золотые тилли - своих монет в Хивинском ханстве не чеканили. Хорошей добычей стали пояса с металлическими бляхами, кольца и перстни с драгоценными камнями, и прочие вещички, которых погибшим владеть уже без надобности.
        Нет, упаси боже - никакого мародерства не наблюдалось и в помине - все шло исключительно в общий «котел»!
        Несколько человек, что припрятали находки, были моментально выявлены своими же сослуживцами и нещадно биты батогами на первый раз. И настрого предупреждены, что второго раза у них не будет - профосы в отряде есть, и вешать палачи умеют, навыки не забыли. Могут и на кол умеючи посадить - в этих краях предпочитали именно такой вид казни. Вешать правоверных не принято, так как все считают, что в этом случае душа умрет и не попадет к подножию трона аллаха.
        Достались войску груды седел с прочей конской упряжью - целый полк оконить можно, и до зубов вооружить. И полторы сотни превосходных лошадей, намного лучших, чем те, что имелись у шведских драгун, пусть в большинстве своем пораненных - стоили намного больше, чем все остальные трофеи вместе взятые. Правда, их предстояло выходить, но то дело лекарей и местных знахарей, умеющих лечить коней.
        Две недели русские наблюдали за чужой жизнью, что шла рядом с ним. И диву давались - благодатная земля с обильными урожаями, а местные дехкане живут намного беднее русских крестьян, причем, зачастую впроголодь. Несчастные сарты обираются всеми, кто имеет оружие или власть - их грабит хан со своими сановниками, отбирая лучшую часть выращенного урожая, затем местные баи. Долю выделяют на нужды мечетей, а все оставшееся, что не успели припрятать, выгребают соседи-кочевники, что служат в хивинском войске - они открыто презирают оседлое население. Причем, это не считая обычных разбойников, что, по сути, являются выходцами из степняков. Вот такая тут жизнь, невеселая и даже печальная.
        Правда, с приходом русских жизнь в окрестных озеру Саракамыш селениях резко изменилась - целые сутки после сражения местные жители заготавливали конину, благо полтысячи лошадиных туш досталось - все их быстро разделали. На огромной бойне под открытым небом, в роях непонятно откуда слетевшихся толстых мух, трудились все дехкане от мала до велика. Куски мяса промывали - по протоке текли кровавые полосы, затем нарезали тонкими полосками, солили, благо солончаки вокруг, да и озеро соленое рядом - готовый рассол, и вялили под жаркими лучами солнца. В огромных котлах варили требуху - все ели неимоверно много, словно старались насытиться на год вперед. Даже собаки, раньше худые, так что ребра выпячивались, сейчас лежали в тени раздувшимися шариками и даже не гавкали, с трудом поднимая головы…
        - Ты смотри, какая баталия идет?! Скоро к нам нагрянут!
        На гребень Хрущов въехал одним из первых, осмотрелся, сидя в седле. Как они и рассчитывали, полторы версты преодолели достаточно быстро - идти дальше не было смысла. Именно тут и предполагалось встретить хивинскую конницу. Еще за несколько минут до приглушенных расстоянием первых выстрелов, Хрущов приказал войскам покидать лагерь - полковник разглядел через подзорную трубу казаков, что махали пикой с флажком.
        Условного знака оказалось достаточно, его все с нетерпением ожидали - ногайцы и кайсаки моментально набросились на хивинские караулы, рубили всех в подряд без всякой жалости - спастись удалось немногим, их яростно преследовали. К этому времени пехота и драгуны с семью пушками уже покинули лагерь, тысяча двести пеших и конных солдат, русских и шведов. С ними пошло такое же количество ногайцев и казахов - всего под началом Хрущова оказалось две с половиной тысячи человек, да еще три сотни с двумя пушками остались в лагере гарнизоном. Полторы тысячи яицких и гребенских казаков, все четыре полка, ушли в ночь - они должны были уйти в пустыню, по большой дуге обойти хивинское войско, и в разгар сражения нанести удар в спину, захватив обозы, и главное - лишить неприятеля заводных коней, табуны которых паслись между протоками. Если диверсия удастся, то враг будет истреблен - на уставших и измотанных лошадях далеко не убежишь, догонят и перерубят.
        - В плен никого не брать, господа офицеры - доведите до каждого солдата! Раз в чалме, значит враг - убивайте, даже если пощады просить будет. Рубите и колите без всякой жалости - это местные кочевники, те еще разбойники, от них вся округа страдает. Нам такие пленные совсем без надобности. Но в шапках никого не трогать под страхом смерти, в плен брать и обходится ласково, раны перевязать и водой поить, накормить, если захотят. На то приказ строгий отдан князем Бековичем!
        Хрущов еще раз повторил распоряжение, хотя сделал его еще в лагере - но в горячке боя всякое бывает. Могут и запамятовать, так что будет лучше повторить еще раз - на языке мозолей не бывает. И посмотрел на далекий, даже в подзорную трубу, зеленый оазис среди желтого пространства. На него огромной приливной волной накатывалась пестрая масса конницы, накрытая желтой пеленой взметнувшегося в воздух песка.
        Доносились приглушенные расстоянием звуки выстрелов - засевшие среди чинар солдаты из охраны князя ожесточенно отстреливались. Да, там самые отборные воины, лучшие из лучших, да и укрепиться успели - были видны под деревьями повозки. Но их всего сотня, да и потери, видимо, понесли, ведь хана тоже охраняли отборные нукеры - хотя против ружей и пистолей саблей не отмашешься.
        Волна вражеской конницы захлестнула оазис, показалось, что все обороняющиеся там перебиты. Стало страшно за князя, однако прислушавшись, Хрущов понял, что маленький отряд Бековича продолжает яростно сражаться, и вроде пальба стала даже более частой, несколько раз грохнули гранаты - эти чуть слышные хлопки ни с чем не спутаешь.
        Большая часть хивинской конницы даже не остановилась, а понеслась вперед, к гребню, где была растянута тонкая цепочка фузилеров, с большими интервалами, в которых стояли пушки с расчетами. Будь война в европейских землях, инфантерия была бы обречена - но не здесь, у хивинцев нет огнестрельного оружия, да и как противник, не знающий регулярного строя и дисциплины, они не серьезный, хотя в храбрости и свирепости им не откажешь. Вот только даже имея семикратное превосходство, азиаты ничего сделать не смогут - у подножия гребня уже рассыпали «чеснок», на остриях которого кони сразу ранят свои копыта, да поставлены заранее заготовленные рогатки - солдаты по двое их легко несли на себе.
        Препятствие несерьезное, однако, нужно время, чтобы изрубить жерди и веревки - но кто его даст, ведь семь сотен фузей с новыми пулями в минуту могут выпалить две тысячи пуль, а с расстояния в полсотни сажень каждая попадет в цель, и не важно, в коня или всадника. А за пять минут десять тысяч пуль обрушится на хивинцев - много ли останется коней целыми под таким свинцовым градом?!
        А ведь еще будет лететь в лицо и картечь - семь пушек очень серьезная угроза, да и шведские драгуны уже выстроились рядами по ротам - а у них пистолей по два на каждого, у многих фузеи, палаши и шпаги, которыми они владеть умеют. И опыт не разбойничьих набегов, а долгой войны с самыми лучшими солдатами Европы, которых многократно побеждали. Ведь кроме победной для русских Полтавы или боя при Лесной, солдаты армии царя Петра Алексеевича очень хорошо запомнили «нарвскую конфузию» и неудачное сражение под Головчином.
        - Приготовиться к залпу! Целься!
        Хрущов поднял над головой шпагу - семь сотен солдат опустились на колено, курки на фузеях взведены. Все замерли, ловя на мушки скакавших всадников, яростно кричавших хивинцев.
        - Пали!
        Пушки рявкнули, фузеи прогремели слитным залпом - гребень заволокло белым пороховым дымом. Он еще не рассеялся толком, а солдаты уже зарядили фузеи, а канониры прочистили пушки и уже забивали банниками пороховые заряды и картечные связки.
        - Целься!
        Хрущов спокойно смотрел на неприятеля - первые шеренги всадников повалило на землю, но напор был очень велик. Новые степняки топтали копытами своих коней павших, и настырно лезли вперед, стараясь дорваться до ненавистных гяуров.
        - Пали!
        Вот теперь урон от залпа оказался намного результативнее - хивинцы словно на стену налетели - кони и люди попадали на землю сотнями. Но так и расстояние было в сотню саженей, не больше.
        - Заряжай! Целься!
        Хрущов громко кричал, держа над головой обнаженную шпагу. Резко опустил ее вниз, проорав:
        - Пали!
        С полсотни саженей промахи практически исключались - ущерб для неприятеля был чудовищный. От слитного залпа семи сотен фузей хивинцев буквально смело, картечь оставила в их рядах просеки. Но погибших тут же заменили новые всадники - всколоченные бороды, выкатившиеся из орбит глаза, разинутые в яростных криках рты - все это производило на всех христиан гнетущее впечатление. В иное время неопытные солдаты, может быть, и поддались страху, побежали, ища спасения.
        И получили бы неминуемую смерть - нет ничего сладостней для всадника, чем зарубить со спины бегущего человека!
        Но на гребне спокойно стояли ветераны, заряжали фузеи и не выказывали ни малейших признаков страха. А вот слева донесся яростный визг, но уже не от ярости, а страха. В плотном построении, в каком шведские кирасиры и драгуны не раз рвали пехотные каре, бывшие воины короля Карла врезались на полном скаку в огромное скопище туркменских всадников. Те такого афронта не ожидали, к тому же лошади у них подустали, а у христиан они были свежие. Да еще с фланга навалились ногайцы и кайсаки - началась безжалостная рубка.
        На фланге наступил перелом - хивинце поворотились в бегство. Но здесь они лезли вперед, настырно, иступлено крича. Десятками валились кони, наступая копытами на «чеснок», потом прорвавшиеся всадники налетели на рогатки - своротить с хода не удалось - образовался огромный вал из конских туш и человеческих тел. И в этот момент пальнули картечью пушки и обрушили град пуль стрелки.
        Даже отчаянной храбрости люди, и те, кто охвачен приступом самоотрешенности и фанатизма, оказавшись в положении нещадно избиваемых людей, и без всякой возможности нанести врагу хоть малейший ущерб, слабеют духом. Так и тут произошло - хивинцы в одночасье бросились в бегство, провожаемые выстрелами, а за ними устремились драгуны с кайсаками и ногайцами, вонзая острую сталь в подставленные спины…
        Глава 28
        - Ничего, выстоим - нечего им нам противопоставить!
        Страха в душе не было - смерти он мало боялся еще в той жизни, а сейчас, с обретением нового тела, страх вообще исчез как таковой. Единственное, что Бекович не хотел себе, так это глупой кончины, хотя, если разобраться, бывает ли она умной по большому счету.
        Князь, ловко и быстро орудуя шомполом, зарядил фузею, прислонил ее к чинаре. Затем перезарядил двуствольный пистолет, насыпал пороха на полки. Мысленно отметил, что после боя необходимо сделать для него кобуру, как у пистолетов Маузера или Стечкина. С них ему приходилось не раз стрелять в Афганистане, и он по достоинству оценил пристегивающийся к рукояти приклад, функцию которого и выполняла кобура. Точность стрельбы резко возрастает, это не с вытянутой руки палить.
        - Что, чумазые, получили по сопатке и утерлись?!
        Хивинцы после второй атаки отхлынули - потери всадников оказались просто чудовищный. Трупы, людские и лошадиные, высились грудами, кое-где чуть ли не на высоту человеческого роста, наводя на врагов ужас. Понятно, что после очередной демонстрации превосходства огнестрельного оружия с новыми дальнобойными пулями, даже самые упертые и «отмороженные» на голову кочевники осознали - подходить близко нельзя. Тут найдешь собственную смерть!
        Странно, но жалости или сострадания к этим своим соплеменникам Бекович совершенно не ощущал, более того, сам желал их истребить поголовно, без всякой пощады.
        «Им нужно дать страшный и кровавый урок - только под страхом полного и поголовного уничтожения, их можно принудить соблюдать законы, которые я намерен ввести. А мне не нужны разбойники в Хорезме, те самые, кто считают, что могут по праву своего происхождения безнаказанно грабить дехкан. Сарты мне нужны гораздо больше, именно они создают все блага - а потому им нужно обеспечить спокойствие и порядок на будущие времена. Именно оседлое население является прочной основой любой государственности - а кочевники никогда!
        Слишком непредсказуемая эта публика, столетиями промышлявшая разбоями, с молоком матери впитавшая аксиому - грабеж и убийство соседей не только допустимое занятие, оно всячески приветствуется.
        А зачем такая головная боль?!
        Ее надо решить самыми радикальными методами, заодно истребив всю родоплеменную знать - тогда и создавать по-настоящему регулярную кавалерию, которая почти два будущих века, пока не появятся пулеметы и магазинные винтовки, будет доминировать по всей «Великой Степи» с ее необъятными просторами на тысячи верст.
        Именно она станет основой моей будущей армии - да, именно моей - царь Петр не удержит эти земли, да и вводимые им порядки не будут приняты здешним народом. Это ошибка всех европейских колонизаторов - имея маленькие сроки своей цивилизации, они старательно пытались с помощью силы заставить более древние народы, государства которых имеют тысячелетнюю историю, принять их так называемое «покровительство».
        А я им теперь не дам этого сделать - все, что знаю и умею, обращу против «белых сагибов», пусть китайцы или индийцы, да пусть майсуры, про которых читал, «попьют» с англичан и всяких там французов с португальцами и голландцами, крови.
        Попробую построить здесь социалистическое государство на два века раньше, ислам как идеология для этого очень хорошо подходит. Не знаю, каков будет результат, но даже негативный опыт станет уроком для будущих поколений. Надо объединить Хорезм, Мавераннахр и Хоросан в единое государство, и дать всем народам «Зеленую Книгу» - и раз и навсегда закрыть путь к власти ханам и баям - ни к чему хорошему они не привели свои народы, что в 18-м веке, что в 21-м.
        Они думают только о своем благополучии, прославляя и восхваляя только себя, а их приближенные холуи растаскивают страну на кровоточащие куски, сея среди людей вражду, бедность, невежество. А иначе они не смогут управлять и держать власть - кроме паразитизма у них нет никаких программ, а потому не имеют будущего.
        А раз так - то вырезать их без всякой жалости, вначале здесь, в Хорезме, а потом, как будет создана регулярная армия, добраться до бухарского эмира и кокандского хана. Устроить исламскую революцию, и показать всем «кузькину мать», пусть четко усвоят - на кого куры записаны!»
        Бекович оторвался от размышлений, потер пальцами виски - последние дни ему казалось, что он становится безумцем. Сам не ожидал такого от себя, что будет хладнокровно вести солдат на бой, и сеять кругом смерть - а ее запах под жарким солнцем особенно чувствуется. И перешибить его может только табак - это спасало его в той давней афганской войне.
        Жара и тлен, пот и кровь - все, что осталось в памяти и снова возвратилось - война никогда не отпустит того, кто был хоть раз отравлен ее запахом. И не важно в какой жизни - этой или той, что осталась в далеком будущем, которое еще не скоро наступит.
        - Отпей, хан!
        Сиюнч с поклоном протянул старшему брату кожаную флягу - Бекович выпил кисловатого вина - понятное дело, что нарушение заповеди пророка, но ситуация такова, что это один из способов избежать кишечно-желудочных заболеваний, привычных для этих мест.
        Денщик протянул князю раскуренную трубку - тот пыхнул дымком и огляделся. Многие шведы и русские тоже курили, табачный дым не пороховой, не такой густой - поднимался в жарком воздухе, и тут же его смывал легкий ветерок, вот только прохлады от него не было.
        Тело под рубашкой сочилось потом, мокрая ткань липла к коже. Да еще тяжесть кольчуги под халатом сильно чувствовалась, давя на плечи - но именно она его уже трижды за этот день спасла если не от гибели, то тяжкого ранения - хивинские стрелы не пробили индийскую сталь, хотя синяки оставили заметные, ребра надрывно ныли.
        - Великий хан, мы победили! К нам идут на выручку, полковник Хрущов уже на подходе!
        Уздени и ногайцы уже именовали его ханом - а как иначе, если бывший владыка Хивы лежит связанный по рукам и ногам в яме, и его ожидает вполне понятная участь - ведь хан должен быть один, а два это полное нарушение традиций. Один лишний, и он должен умереть - восседать на троне будет победитель. Правда, в Хиве ханы выборные, так ведь эта проблема легко разрешается опять же привычными для Востока методами - все несогласные да потерпят ущерб и умрут, а оставшиеся поднимут его на белой кошме, радостными громогласными криками оглашая воздух. И еще бы им не ликовать - их ведь оставили жить дальше!
        - Великий хан! Хивинцы убегают!
        Уздени радостно закричали, замахали руками - действительно, хивинская конница перестала кружиться на отдалении, держась за пределом дальности стрельбы новыми пулями - усеянное трупами пространство производило на степняков гнетущее впечатление. И теперь они уходили, вернее, пытались убежать, хлеща плетьми уставших коней. Желание отбить своего хана, попавшего в плен, или отомстить за него, у хивинцев пропало напрочь - слишком кровавым оказался повторный урок.
        - Князь, пехота полковника Хрущова на подходе. Шведы, ногайцы и кайсаки преследуют врага. Это победа!
        - Нет еще, майор, рано о том говорить.
        Бекович остудил своими словами возбужденного Пальчикова, хотя прекрасно его понимал - отбились ведь с трудом, и лишь благодаря отменной выучке ветеранов. Два раза хивинцы перелезали через дувал, отбились гранатами, но раз схлестнулись в отчаянной рукопашной схватке - и там штыки одержали верх над саблями.
        - Вот когда возьмем Хиву, тогда и будет полная и окончательная победа! Но до нее еще дойти нужно, и войну продолжать…
        - Но ведь хан в плену!
        - Чингизидов хватает и без него - и пока их не станет в Хорезме, власть наша будет зыбкой! Да, кстати - достаньте из ям имамов и наших пленников, дайте им напиться - война на сегодня окончена.
        Бекович закурил новую трубку, поднесенную ему братом, а уздени принялись доставать из ям узников. Имамы и суфий с учениками первым делом стряхнули песок, потом принялись молиться - от воды они отказались, показав знаками, что напьются позже.
        Ну что ж - их дело, но молитва по погибшим воинам тоже нужна - хивинцев погибло несколько сотен. И трупы лежали вповалку вокруг небольшого зеленого оазиса.
        - Хан, прости - казначей жив и здоров, а хан…
        - Что с Шергази-ханом?!
        Бекович оторопело уставился на неподвижное тело, рядом с которым растерянно топтались ногайцы, и сидел, скрестив ноги, казначей Досим-бей, спокойно пивший воду из бурдюка.
        Судя по синюшному лицу, бывший владыка Хивы скончался от банального сердечного приступа. День для него действительно выпал нервный, а жизнь, полная излишеств, причем нехороших, оказалась на диво короткой в такой напряженной ситуации.
        Бекович только замысловато выругался - планы оказались под угрозой, совсем некстати помер Шергази-хан, избежав уготованной для себя казни. Вот как оно бывает!
        Глава 29
        - Шергази-хан за свое коварство и глумление над правоверным наказан самим аллахом, пославшим ему позорную смерть! Тебе нет нужды мстить всему народу Хивы, великий хан Искандер! Смягчи свое сердце и даруй невинным пощаду, а слабым свою защиту и покровительство!
        - Хорошо, - после долгой паузы отозвался Бекович, внимательно глядя прямо в глаза имамов - свои глаза муллы не отводили в сторону, и это свидетельствовало о многом.
        Ведь если те подтвердят, что случилось на переговорах, понятное дело, что в его пользу, то дорога к ханскому трону станет для него очень короткой и лишь немногие из беков не согласятся признать его новым властелином Хивы и будут сопротивляться дальше. Но с ними можно будет покончить уже силой, и тогда любую жестокость ему простят и не осудят - времена такие на дворе, восточное средневековье.
        Но есть и другой вариант, крайне пренеприятный!
        Тушку так не вовремя помершего хана могут сделать «священной», а его самого, оказавшись в безопасности за стенами Хивы, объявить вероотступником, происками самого иблиса и призвать правоверных к джихаду. Вот тут совсем скверно будет - и ружья с пушками не помогут. Придется убираться из Хорезма, уходить обратно через пустыню до Яика - и какова будет реакция царя Петра на такое возвращение предугадать трудно. Может и обласкает, а захочет, так сам обвинит Девлет-Гирея-мурзу в вероотступничестве. Посадит на кол, или прикажет колесовать - спаси всевышний от такого исхода, да будет милость аллаха!
        - И что делать с телом, имамы - отрезать голову и водрузить ее на блюдо, а тело скормить шакалам?!
        - Нет, великий хан - достаточно показать тело всем его воинам, что сейчас разбежались трусливыми собаками, и они поймут, что сражались и гибли за неправедное дело, а потому сам аллах обрек их на поражение. Хан, умерший нечестивой смертью, лучшее тому свидетельство - нельзя клясться на Коране, лелея коварные замыслы. За то будет наказание - немедленное и немилостивое к вероломному отступнику!
        Сказано было больше чем достаточно, недаром есть древнее латинское высказывание - «sapiente sat». Нужно было решать немедленно, какое решение принять - поверить имамам или нет. Первый вариант сулил немалые выгоды - война может быть немедленно окончена, Хива откроет перед ним ворота и он станет ханом - не по выбору старейшин и беков, а по праву победителя, древнему и освященному многовековой традицией.
        «А если не захотят и нарушат слово - так чего я теряю?! И так, и так придется брать Хиву и другие города штурмом, начнется басмачество, появятся курбаши - пойдет всеобщее веселье. И весь Хорезм превратится в одно большое пепелище, наполненное горем тысяч людей.
        Понимают ли такую возможность развития событий имамы?
        Несомненно!
        Так что говорят они вполне искренне, предлагая свой вариант выхода из создавшегося положения».
        - Сиюнч, - Бекович подозвал брата, и тот, подбежав, низко поклонился - кабардинец прекрасно понимал, что сейчас перед ним не родственник, а повелитель, которому при людях нужно показывать верность, почтение и беспрекословное подчинение.
        - Возьми узденей - их все наши воины сразу узнают, и поймут, что повеление исходит от меня лично. Передайте всем, до каждого десятника и капрала мой приказ - Шергази-хан мертв, всем брать пленных и гнать сюда - нужно похоронить павших, о которых я искренне скорблю. Ведь они могли бы быть моими воинами, и верно служить мне. И еще - пусть из всех селений подходят люди от мала до велика, с арбами и ослами - негоже мясу пропадать, много лошадей ранены, и если их нельзя вылечить, то нужно дорезать и освежевать - мясо завялить, закоптить или сварить. И пусть поторопятся - до заката солнца не так и много времени - надо успеть!
        - Слушаюсь и повинуюсь, великий Девлет-Гирей-хан!
        Брат низко поклонился и отбежал, гортанно выкрикивая приказы - кабардинцы и ногайцы запрыгивали в седла. Через минуту только пыль взметнулась под копытами разгоряченных коней - умные лошади сами давно хотели покинуть место кошмарной бойни и сильно волновались. Ведь тут все пропахло смертью и пролитой на сухую землю кровью, а животные такое чувствуют гораздо острее людей.
        - Поправьте меня, уважаемые, если я в чем-то ошибусь, - Бекович внимательно посмотрел на имамов и казначея - тот вполне пришел в себя и поглаживал бороду.
        - Пророк завещал собирать с мусульман закят и ушр, с неверных джизью и харадж, ведь так?
        - Да, это так, хан, ты правильно сказал, - осторожно ответил один из имамов, не понимая, о чем может пойти разговор. А Бекович обратился к казначею с вопросом:
        - Уважаемый Досим-бей, скажите, какие еще налоги шли на пополнение ханской казны, ведь вы были советником у бывшего повелителя Хивы, и лучше других знаете состояние дел.
        - Великий Девлет-Гирей-хан, налогов было много, почти два десятка, и они разные, - спокойно отвечал седобородый чиновник, моментально сообразивший, что раз его спрашивают об источниках пополнения казны, то собираются использовать в прежнем качестве, а не казнить. А потому начал достаточно подробно, но в то же время четко рассказывать:
        - Основным является «салгут» - поземельный налог, его платят все дехкане, и постоянно. Потом идет «алгут» - уплата раз в год. «Чарат пули» - плата за гонцов, «турозуяна» - налог на весы, «афанак тули» - плата за известие о бегаре. А еще взимается «мирабана» - плата старейшине по разделу воды, «дурвазубон пули» - деньги, что берут привратники и охранники, «мушрифана» - плата за определение размера налога от урожая. А еще платят «чибук пули» - за освобождение от общественных работ, затем взимают…
        - Все, остановись приводить примеры, уважаемый Досим-бей! А есть ли какие повинности, что возложены на народ Хорезма, уже обложенный различными поборами, - в голосе Бековича послышалась явственная ирония - он прекрасно понимал теперь, что с покорных дехкан выжимали буквально все, до последней капли, и до нитки.
        - О великий хан, повинностей еще больше. Основная это «бегар» - один человек от каждой семьи должен отработать 12 дней, а часто и месяц на очистке каналов и арыков, разных стройках по ханскому повелению. А также сюда входит «кавуз», «качи» и «ички ва обхура кавуз» - ведь надо держать в полном порядке дамбы и плотины, каналы и арыки - и люди должны трудиться и не просить платы. А еще есть «алава оруб» - использование арб дехкан, «улок тутув» - отъем рабочего скота для использования на землях хана и беков, «суйсун» - убой скота для прокормления знати и угощения чиновников, и «куналга» - предоставления жилья любым проверяющим, посланных ханом или беками, и их прокормление. А еще есть «атланув» - участие с конем в ханской охоте, и…
        Казначей увлекся, сыпал десятками названий всевозможных повинностей и поборов. Имамы и суфий только наклоняли головы, подтверждая все сказанное приближенным советником умершего хана.
        «Дело знает, настоящий профессионал - такие любой власти нужны», - Бекович мысленно решил взять Досим-бея на службу. И решил прервать долгое перечисление, неожиданно сказав:
        - Достаточно, я вижу, что ты чрезвычайно осведомлен в данном вопросе. А скажи мне, любезный - а кто не платит налогов?
        - Как кто?!
        Сановник непритворно удивился, всплеснув руками. Но внимательно посмотрев на князя, начал осторожно перечислять:
        - Родня и приближенные хана, затем инаки и беки, их родственники. Все владельцы земель по тархану освобождаются от податей и повинностей. Все чиновники и ханские проверяющие, а также владельцы мульков - земель в частной собственности - они платят лишь ушр…
        - Мне сказали об этом - они платят только десятую часть от одной лишь земли. В то время как арендаторов не зря называют «половинками», то есть яримчи. Они отдают владельцу половину с трудом выращенного урожая. А с оставшейся части выплачивают все поборы, и «благословляют» хана и беков за «мудрое правление»!
        В голосе Бековича разлилась ядовитая желчь, и прорезалось нескрываемое ехидство, что казначей смутился и опустил глаза.
        - А как же ислам?! Разве есть в учении пророка тот впечатляющий перечень поборов и налогов, который вы тут слышали. Скажите мне, почтенные, - князь пристально посмотрел на имамов, - где сказано в Коране, что богатые должны жить за счет обираемых ими бедных, и при этом владеть землей и не платить за нее?! А бедняки трудятся с утра до вечера на их земле, и при этом ее оплачивают. Разве это справедливо?!
        Муллы стыдливо промолчали, потупив глаза, как и казначей - крыть было нечем, все прекрасно понимали сложившийся порядок вещей, выступив против которого можно было поплатиться содранной шкурой.
        - И эти люди, нарушая заветы пророка, называют себя правоверными?! Интересно - тогда они кому служат?!
        Вопрос, сказанный как бы про себя, снова завис в полной тишине - ответа на него не требовалось, да и слишком опасно было высказывать свое мнение по столь щекотливому вопросу. А Бекович продолжил рассуждать вслух, ставя вопрос и отвечая на него.
        - Аллах всемилостивейший и всемогущий создал землю и воду, передав этот дар всем правоверным. И этот великий дар отобрали нечестивцы, которые присвоили его и требуют платы - и с каждым годом их корыстные аппетиты только растут, и они поднимают плату за сворованное у аллаха. Так кто они после этого?!
        Столь радикальных идей из уст новоявленного хана никто не ожидал услышать, все присутствующие обомлели, лишь у суфия, мудреца, в глазах заплясали веселые огоньки. И ученики слушали хана, раскрыв рот - молодость всегда склонна к революционным преобразованиям и требует решительных перемен к лучшему, к установлению справедливости. Впрочем, такой он и сам был в молодости - с верой в социализм.
        - Они служат не аллаху, а сами прихвостни шайтана, - неожиданно суфий озвучил ситуацию как непреложную истину.
        - Земля Хорезма жаждет справедливости от тебя, великий потомок праведного халифа!
        Глава 30
        - Идеи Муаммара Каддафи о народоправстве подходят только для ислама, ибо их основа именно в вере в справедливость. Потому они и опасны для запада - и подлежали убийству, как сама Джамахирия, так и ее лидер. Он сделал одну страшную ошибку - выдвинув учение, не озаботился учениками и преемственностью. А мне надо делать ставку на суфиев, самому стать «вали», и обзавестись учениками - «мюридами».
        Бекович напряженно размышлял над сложившейся ситуацией. С одной стороны, он победил Шергази-хана, но с другой требуется воспользоваться плодами этой победы. А это не так просто - большую часть его войска состоит из христиан, а они изначально воспринимаются местным населением как враги. Так что если он хочет править Хивой, то должен отправить «неверных» обратно, иначе их будут рассматривать как захватчиков со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но без них он не устоит ни часа - просто убьют, причем тут без вариантов.
        - К тому же я должен рассчитаться с казаками Бородина, причем заблаговременно, иначе они начнут просто грабить. Ибо солдат воюет за славу, а казак за добычу, - Бекович прикрыл глаза, тщательно подсчитывая доход от захваченной добычи. В принципе денег и разных ценностей вполне хватало для расчета, как и невольниц, да и сами казаки уже тяготились походом, и задержать их можно было на пару недель.
        - Великий хан, к тебе атаман Бородин, - Сиюнч поклонился, входя в шатер - наследство от прошлого правителя.
        - На ловца и зверь бежит, - пробормотал Бекович и громко сказал. - Зови, как раз разговор есть!
        Отдернулся полог, и в шатер вошел атаман, хотел перекрестится, но отдернул руку. Яицкие и гребенские казаки в минувшем сражении проявили себя превосходно, захватив лагерь хивинцев с большими табунами коней, верблюдами и всяческими припасами.
        - Князь, здравия тебе!
        - И тебе не хворать, атаман, - отозвался Бекович, глядя на хмурое лицо казака. Тот уселся напротив него на ковер, лицо было хмурое - хотя победа была одержана впечатляющая, атаман ей отнюдь не радовался.
        - Ты меня уж прости, княже, но ты зря запретил хивинцев истреблять. Теперь они в спину ударить могут, как только опамятуются немного. Народ это такой, с ним всегда настороже быть нужно.
        - Зря ты так, Никита. Шергази убит - теперь ничто не помешает мне забрать Хиву. Каракалпаки, кайсаки, туркмены и узбеки мне присягнули, признав меня за хана! Все войско хивинское в моей власти!
        Бекович почувствовал легкое раздражение - последние два дня он пребывал в полной уверенности, что все идет как нельзя лучше. В плен сдалось свыше трех тысяч хивинцев - такие как каракалпаки, перешли на его сторону вполне добровольно, согласно уговору. Но большинство, загнанное в пустыню на заморенных лошадях, сдалось по принуждению, оказавшись между выбором жить им или умереть.
        - Шакалы получили крепко палкой по спине - вот и покорились тебе. Но как ты ослабишь хватку - вцепятся без раздумий в глотку, князь. Сейчас они бояться, убедившись, что мы их бьем, но потихоньку опомнятся, и тогда будет лихо от них. Глаза покорные, кланяются, но зло затаили. Ты бы лучше поберегся - а их всех вырубить нужно, пока не поздно!
        - Зачем мне вырубать своих будущих воинов?
        - А затем что их ханом ты никогда не сможешь стать, князь, хотя и объявил себя им.
        - Да почему?!
        - Так хищники они, сырое мясо с других рук ели - а потому не захотят по доброй воле сухари червивые грызть! Ты ведь что удумал - лишить их возможности жить разбоем, а они к нему привыкли, тати шатучие! Опамятуйся, князь - я к тебе как к хану новому обращаюсь - давай нынче всех их вырежем! А если не хочешь лишней крови - так лучше в невольники всех скопом продать - персам, бухарцам, кокандцам, афганцам. Сбыть их всех кому угодно, не выйдут из шакалов псы добрые!
        Атаман побагровел, борода встопорщилась. Чувствовалось, что внутри казак бурлит недовольством. Но пока сдерживается, хотя ставшего из православного князя Бековича-Черкасского, правоверным, с именем Девлет-Гирея-хана, своего начальника по экспедиции, начал недолюбливать. Но пока недовольство не проявлялось с открытой враждебностью.
        - Если мы перебьем их тут всех, то города закроют ворота, никто не признает там мою власть!
        - Наоборот, княже, ползать у ног будут, пресмыкаться, да сапоги лизать до блеска! Их в страхе лютом держать надобно. Тем более ты мусульманин, твои решения будут приняты - нельзя в живых оставлять никого из тех, что служили прежнему правителю! Гарем распродать, всех мальчиков умертвить или охолостить - тогда персы али османы их с радостью купят! А сановников, знать и всех их приближенных - вырезать беспощадно, вместе с детьми - чтобы мстителей не осталось! Ни единого!
        - Тогда против нас весь народ поднимется!
        - Не смеши, князь, какой народ? Половина населения дехкане, они забитые люди, с них три шкуры дерут, а они даже не бегут, как те же русские мужики на Дон или Яик, да в туже Сибирь. И не сопротивляются сарты совсем - тут от них бунтов никогда не было. Покорны они, не будет тебе от них помощи - оружия в руки не возьмут, побоятся!
        - Но ведь я их от поборов освобожу!
        - Спасибо скажут, да оплачут, когда тебя прирежут. И все вернется на круги своя! Из труса, князь, воина никогда не вырастет!
        - Да я…
        Бекович осекся, прикусил губу. Действительно, если у русских выразителями интересов народа всегда являлись мятежники из тех же казацких атаманов - Стенька Разин или Емелька Пугачев. Они призывали Русь к топору, лозунги их были доходчивы и понятны - вырезать всех бар и построить везде вольное мужицкое царство.
        В Средней Азии, наоборот, главный герой Ходжа Насреддин не мятежник, а хитрец, ловкий плут, что обманывает хана и эмира, глупых беков и жадных мулл, шельмует, а выманенные у богачей деньги раздает обездоленным беднякам. Отдает выпрошенные таньга, а не отбирает у знати богатства силой и остротой клинка.
        - Князь ты, или хан - мне все угодно, как и офицерам твоим, что с ротами сюда пришли. Православный или правоверный - нам всем без разницы, хотя тебя как мусульманина охотнее примут, за своего почитают. Но я тебя не узнаю, ты уж прости!
        - Я стал иным?!
        Бекович опешил - он понимал, что неувязки в его поведении, настоящего и прежнего, станут всем заметны, ведь человек другим стал, на себя в прошлом времени не похожим.
        - Если бы я тебя в сече и походе не видел, так бы тебе прямо и сказал - обабился ты, князь. Душой размягчился как воск, как победы добился, и вашим, и нашим услужить хочешь?!
        Князь обомлел - никогда прежде атаман так эмоционально с ним не разговаривал. Причем с таким яростным обличением. А казак не унимался, продолжал сыпать словами, да такими, что на ругань больше походили. Прямо наседал, иначе не скажешь!
        - А так не бывает! Или мы их всех изведем, или они нас перережут! А ты какие-то мечтания воплотить в жизнь хочешь, чтобы тебя за праведного халифа приняли?! Что за дурью маешься?! Ты воин, тебе государем люди доверены, а ты в пустую растрату?! Нас всех хочешь басурманам на заклание отдать не за понюшку табаку?!
        Бекович только разевал рот, как вытащенная на берег рыба. Но пока не находил слов, чтобы жестко осадить разбушевавшегося атамана, а тот продолжал громогласно разорятся:
        - Ты вначале степняков вырежи, всех тех, кто на тебя саблю подняли. Под нож пусти всех ханских приближенных, устрой им резню. И лишь потом мечтай как жизнь будешь на завоеванных землях устраивать, а мы своими саблями и ружьями всех врагов перебьем и никого на развод не оставим. С разбойниками не договариваться надо, а в бараний рог их всех согнуть, и без всякой жалости. Тебе о том твои же офицеры постоянно толкуют, а ты их совсем не слышишь и доверие скоро потеряешь!
        Князь ошалел - такого он не ожидал услышать в свой адрес, считал, что все ему доверяют в полной мере.
        - А ты что умом тронулся - вчера мне толковал о Джамахирии этой, о праведных халифах, что кровь понапрасну не лили и законы справедливые устанавливали. И где их законы, я тебя спрашиваю?! Плевать всем на них! Ты их вводи, разве я против? Никто из наших не возражает, если сарты только нам платить станут за защиту и покровительство! Ты их сам суди как хочешь, но в здешних краях только силу почитают, и сабля законом является - и крест накрест ей рубить!
        Атаман чуть ли не орал, нисколько не стесняясь в словах.
        - Ежели сам не хочешь, то тогда нам не мешай! А то казаки мне так и говорят - с блаженным князем погибель нас всех ждет, уводи на Яик, нечего нам тут больше делать!
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. «ХИВА, ОТКРЫВАЙ ВОРОТА»
        Глава 31
        АВГУСТ-НОЯБРЬ 1717 ГОДА
        - Я схожу с ума! Это невыносимо…
        Бекович сдавил ладонями виски - последние дни он чувствовал себя не просто отвратительно, порой жуть пробирала. Стоило закрыть глаза, как видел тонущую женщину и двух девочек - рвался к ним на помощь, хотел вытащить из пенистой воды, но все было бесполезно. Он прекрасно осознавал, что это видение из разряда кошмаров, ведь гибель жены и дочерей настоящий князь просто видеть не мог. Однако задавить в себе чужую память с чувствами не мог, как не старался. Все же он был не всевластен над телом и разумом своего дальнего предка, в котором оказался по неизвестному приговору судьбы. И это оказалось не подарком свыше, а самым настоящим проклятием - жизнь оказалась в тягость!
        Князь прикрыл глаза - и тут же пришло новое видение, на этот раз память показывала настоящее, причем его рук дело. И весьма нехорошее, постыдное и кровавое свершение. Может быть, и обычное для жителя этих мест, в начале 18-го века. Но не для него - выходца из 20-го века, с его гуманистическими и коммунистическими идеалами, верой в социализм и социальную справедливость.
        - Упырь я, кровавый тиран - кровь Чингиз-хана проклятие! За два месяца я погубил тысячи человеческих жизней, прервав нить в будущее - ведь от них могли быть дети, внуки и правнуки, которые могли бы свершить много полезного - а я по ним острой сталью прошел. Нет мне прощения, нет, и никогда не будет. Я проклят!
        Бекович выругался - в последнее время он стал крайне нервным, и постоянно прибегал к тем словам «великого и могучего», которым владел в совершенстве - ведь он был его вторым родным языком. И, закурив трубку от свечи, задумался, припоминая минувшие дни.
        Экспедиционный отряд дошел по протокам до низовий Амударьи, и теперь начал продвижение на юго-восток - к богатым городам древнего Хорезма, главным из которых была столица - знаменитая Хива. Но перед этим он приказал совершить гнуснейшее преступление - приказал перебить взятых у Саракамышского озера пленных, которые согласились ему служить. Понятно, что под впечатлением чудовищного разгрома хивинского войска, но они были люди. А он поддался на уговоры атамана Бородина и казначея Досим-бея, что, как ни странно, верно служил ему, подавая порой весьма ценные советы, которыми было не грех воспользоваться - сановник был умным и знающим, но крайне жестоким.
        Они привели ему массу доводов, главным из которых был один - вчерашние разбойники плохая поддержка, «гнилая опора для поддержки моста великих замыслов могучего и славного повелителя», без которой всем лучше обойтись, если только новый хан хочет полностью подчинить себе Хиву. И уговорили - он отдал приказ совершить злодейство, возложив его проведение на хитроумного советника, кайсака Доржи-мурзу, что первым присягнул ему в походе, каракалпакские инак Кучук-хан и бек Гаиб.
        По каким-то ведомым только им признакам из предназначенных на заклание двух тысяч узбеков и туркмен, они отобрали около пяти сотен. Досим-бей объяснил, что оставленные жить из слабых родов. Дальнейшее существование которых будет зависеть исключительно от милости великого хана. А вот остальные как раз из тех родов, что всегда играли судьбой хивинских ханов, навязывая им свою волю, перечить которой те не могли. А потому подлежат умерщвлению.
        Пленников малыми отрядами развели по селениям, якобы для прокормления, и внезапно напали - с саблями и пиками на безоружных, к тому же без коней. И вырезали без всякой жалости - однако тела захоронили, тем самым скрыв следы преступления. Все понятно и просто - его союзники, вернее подданные, кровью друг друга «повязали», и теперь у них нет иного выбора, чем служить новому хану…
        - Узбекские кочевые племена, кунграты и мангыты, слишком сильны и влиятельны, и будут устраивать против тебя, повелитель, постоянные восстания. Ведь они лишаться всего, и власти, и влияния - а потому убьют тебя в любой момент. Поверь, великий хан, так оно и будет. Теперь необходимо их полностью обескровить с помощью великолепных русских ружей, мой повелитель. Юрты, награбленные разбоем богатства и табуны с отарами отобрать в казну. Их женщин сделать невольницами - они покладисто будут рожать хозяевам детей, такова их участь. А всех мальчиков, что выше середины колеса арбы, продать в рабство - в Бухаре их охотно купят.
        Досим-бей сидел напротив него на кошме, поглаживая свою бородку, в которой были переплетены с черными серебряные нити седины. Бекович задумчиво посмотрел на бывшего казначея и негромко произнес:
        - Ты почему мне служишь, Досим-бей?!
        - Ты чужак, великий хан, но ты чингизид! Я тоже чужой для здешних кочевников, более того из презренных местной знатью сартов. Земледельцы тут на бесправном положении, их руками создаются все богатства Хорезма, они кормят не только весь народ ханства, но и кочевников в бескрайней степи. И они никто - даже меня при прежнем хане постоянно подвергали унижениям и оскорблениям, ибо за мной не стоит могущественный род. И лишь покровительство Шергази-хана спасало меня от смерти - ведь все любят запускать свои руки в казну, а я не давал этого делать.
        «Отсюда и природа твоей честности, Досим-бей - она в страхе быть казненным даже по пустяковому обвинению. Ты чужой для этих земель, но близкий для половины населения - ты сарт. А потому мне не изменишь, и не предашь - ведь наши цели полностью совпадают».
        - И сейчас не будешь давать никому этого делать, почтенный - казна должна наполняться, а не разворовываться.
        - Ты снова назначаешь меня казначеем, великий хан?!
        - Нет, как казначей ты мне не нужен!
        Досим-бей побледнел, на лбу выступили капельки пота - он со страхом ждал слова от замолчавшего Бековича. В шатре сгустилась тишина, и словно электрическим разрядом прозвучали слова князя:
        - Ты будешь моим визирем!
        От этих тихо сказанных слов старик буквально лег на ковер, взял полу парчового халата пальцами и с почтением ее поцеловал.
        - Сядь, не нужно мне оказывать наедине ни знаков почтения, ни говорить льстивых слов - они только мешают делу.
        - Да, хан, я понимаю.
        - Что нужно нам с тобою сделать, визирь, чтобы власть нашу приняли и все хивинское ханство покорилось?
        - Кочевых узбеков посадить на землю, мой хан - тогда они станут покорными тебе полностью. Но чтобы это сделать - нужно истребить знать поголовно, и тех, кто привык жить разбоями - из них воинов не будет. Могу ли я узнать, хан, на какое время великий падишах Севера дал тебе своих великолепных грозных воинов?!
        - На десять лет, визирь, и даже согласился платить им жалование первый год, но потом им обязаны выдавать жалование из ханской казны. Вообще-то, они предназначались для Шергази-хана, но я собрался взойти на опустевший трон повелителя.
        - Ты совершенно правильно решил, хан - если убил прежнего властителя, то нужно этим воспользоваться немедленно. А будет ли тебя падишах поддерживать дальше?!
        - Да, царю Петру Алексеевичу нужно золото.
        - Увы, хан, у нас его нет. У бухарского эмира золото моют в горах, из него чеканят тилли. А у нас нет ни золота, ни серебра, оттого тут пользуются исключительно бухарской монетой, хотя в ходу есть персидские, и арабские динары с дирхемами.
        - Золото есть, много золота, Досим-бей, и я знаю, где оно лежит - в бухарских землях, совсем близко от наших владений, между реками в пустыне. И его не так тяжко добыть, просто там совсем мало воды, колодцы очень редки в тех местах, да и караванные дороги в стороне.
        - Это хорошо, хан, раз эмир не знает, что есть в пустыне. Потому ее нужно отобрать - за песок воевать не будут!
        Глаза Досим-бея вспыхнули, заблестели - он потер ладони, хотя постарался это сделать незаметно. Лишь тихо спросил:
        - А много ли там золота, повелитель?
        Перед глазами Бековича предстал огромный искусственный «кратер» Мурунтау, а затем в памяти пошли вереницей воспоминания - все же столько лет отработал, занимаясь добычей руды. И осторожно ответил на вопрос хивинца, многократно уменьшив объемы возможной добычи «солнечного» металла, прекрасно понимая уровень местных технологий.
        - В год до ста маннов добыть можно. Весом в четыре тысячи мискалей каждый. А потом, по мере обустройства и удвоить добычу не представляет большого труда - там очень много золото и оно близко к поверхности. Так оно и есть, поверь мне.
        - Четыреста тысяч золотых тилли?!
        Досим-бей только ахнул - и Бекович его прекрасно понял - сумма для любого казначея показалась бы чудовищной. Даже если себестоимость будет составлять половину суммы, то прибыль с доходом станет просто сказочной, и это без учета возможного ее удвоения. А ведь вполне реально - первые сорок тонн добыли в 1960-е очень легко. Так что даже если по две тонны золота добывать, а бухарский манн в 20 кг, или примерно нынешний русский пуд с десятью фунтами, по весу так и выходит, то на двадцать лет работы только одного этого богатейшего участка хватит.
        Хотя, чтобы найти его придется здорово потрудиться - но приметное место для отсчета он знал, так что времени на поиски уйдет с год, не больше. А там и первое золото добыть можно будет - царь Петр до небес возрадуется, добравшись до мифического «иркетского золота».
        - Даже если великому падишаху Севера половину отдать, он сюда войска направит, хан. Такое богатство требует пригляда.
        - Еще какого, Досим-бей - это золотыми червонцами примерно на полмиллиона серебряных рублей выйдет. Но большое войско царь не отправит, а лишь подкрепления, и то, по мере возможности. Караванный путь через пустыню нужно обустраивать.
        - Это хорошо, - Досим-бей не скрывал радости. - Тогда он свергать тебя с трона не будет, а наоборот поддерживать. Все верно - половина золота ему, половина тебе, великий хан. А с такими деньгами ты станешь повелителем всего Мавераннахра за десять лет, а то и раньше, ведь русским ружьям и пушкам никто противостоять не сможет.
        - Не торопись, Досим-бей, - одернул старика Бекович, - можно сто раз сказать «халва», но во рту слаще не станет. Русские недаром говорят, что нельзя делить шкуру неубитого медведя.
        - Мудрые слова, хан, мы не будем торопиться. Вначале власть над Хивой, затем все остальное. А потому позволь мне осведомиться, кто будет султаном и командовать всем твоим войском?
        - Полковник Хрущов пехотой, драгунами и артиллерией. А также конницей - ногайцами, кайсаками, каракалпаками - мурза Тевкелев, имеющий майорский чин от самого царя. У казаков свой атаман имеется. С ними и решай все вопросы, если они возникнут. Я буду только контролировать, ибо невозможно всеми делами руководить одновременно. И ты свою ношу неси, а достоин будешь - награжу!
        - Ты мудр, великий хан, ведь даже великий воитель никогда не сможет биться с охапкой сабель, когда ему нужна лишь одна…
        Глава 32
        - Досим-бей ведь тебе говорил, что вскоре сведет с тобой счеты, Рашид?! Предупреждал, а ты не внял! Что говорил против меня, Девлет-Гирей-хана, не помнишь?! Память короткой стала?!
        - Великий хан, помилуй…
        Вопль прервался, так как Бекович повел рукою, растопырив пальцы. Накинутый нукерами на шею шелковый шнурок сдавил покрытое складками жира горло. Толстяк в шелковом халате с побагровевшим лицом силился что-то сказать, но было поздно - по знаку новоявленного хивинского хана его телохранители повалили мятежного бека на пыльную землю, стащив с ковра и принялись душить.
        Бывший властитель Ходжейли, назначенный прежним ханом и ненавидимый всеми жителями этого богатого города, корчился несколько секунд, но охранники сильно дернули голову. Раздался хруст ломаемого позвоночника, бек дернулся в предсмертных конвульсиях и вскоре затих.
        Все это время Бекович хладнокровно наблюдал за муками потенциального изменника - требовалось максимально «зачистить» государственный аппарат от ставленников прежнего хана, которые со смертью своего покровителя теряли слишком много. От таких можно было ожидать измены и заговора, так что требовалось по ним нанести превентивный удар. А казни неизбежный атрибут, как и водружение головы на кол - данное событие вызывало у жителей, и особенно у яремчи не скорбь по хозяину, а всеобщее ликование. Потому что все хозяева мульков кроме половины урожая драли с них еще множество поборов. Горожанам было не слаще - их грабили напропалую, взяточничество процветало - вот и приходилось прибегать к репрессиям, ибо других мер не оставалось.
        Да и не поймут милосердие с гуманизмом на Востоке!
        - Великий повелитель, твоя справедливая кара настигла предателя. Кому из своих верных мин-баши ты велишь передать мульк - земли должны получить хозяином верного тебе тысячника. Для юз-баши такой надел сверх всякой награды - слишком велик для сотника.
        - Я хотел упразднить частное землевладение…
        - Не делай этого, повелитель. Я говорил с твоими тысячниками - в русском царстве есть вотчина и поместье. Мульк соответствует первому - он передается по наследству. Так и сделай - но отбирай в случае предательства дарованную тобой землю. И раз ты хочешь продолжить деяния праведных халифов, то пусть яремчи платят в будущем половину от половины - и они будут благословлять твое правление!
        Досим-бей лукаво усмехнулся и понизил голос, склонившись к плечу Бековича, он сидел за его спиной:
        - А у тебя будет постоянный повод наложить опалу на любого бека, ведь они захотят выжать больше, чем им положено. А это будет харам, и карать ты их сможешь, когда захочешь. К тому же теперь налоги будут браться с мульков в полном объеме.
        - Пожалуй, так и надо сделать. Ты прав, визирь.
        - А земли эти передай мин-баши Каспар-бею, и он будет служить тебе с утроенным рвением.
        - Почему именно этому силезцу?!
        - У него нет собственного хана, он ходил по вашим разным ханствам и предлагал свою службу. Дав ему землю и дехкан, ты его привяжешь к себе навечно, ему не нужно будет искать нового властителя. А мин-баши выделит наделы для своих юз-баши - и за свои земли, дарованные тобой, их повелителем, они будут яростно сражаться, и служить тебе покуда живы. И дети их будут целовать на верность полу твоего халата.
        - Но они христиане…
        - И что?! Не язычники, а люди «книги». К тому же примут со временем ислам, в том я не сомневаюсь.
        - Как раз нет, они стойки в вере.
        - Великий хан! Если стойкость в вере поставить на одну сторону для воина, кто уже давно не соблюдает ваши христианские заповеди. То есть убивает, грабит, прелюбодействует - но таково военное ремесло. А на другой стороне будет хороший дом, ласковые жены, уважающие седую бороду отца дети, покорные слуги и работящие дехкане с плодородной землей и садами, то нетрудно определить дальнейший выбор. А их сыновья сделают свой выбор уже осознанно.
        - Хм, пожалуй, что-то здесь есть рациональное…
        - А тем воинам, кто не захочет принять нашу веру, можно просто дать большие наделы в одном месте, и пусть живут на отдалении и служат тебе верно и преданно.
        - Но если они будут мне служить, то кто будет возделывать их землю?! Да и где найти свободные наделы для них?!
        - Невольники и дехкане будут работать - это их долг! Если есть сильное войско, а оно у тебя, великий хан имеется, и равного ему в этих краях нет, то будут и невольники, и сарты, что сами придут на твои земли. Ведь таких поборов на них не будет, как есть у твоих соседей - бухарского эмира или кокандского хана.
        - Где эти земли, Досим-бей?
        - Это устье Амударьи, оно мало заселено, и там кочуют верные тебе каракалпаки. Это берег Аральского моря, а на нем много островов, и есть колодцы. А еще Сырдарья, что в древности Яксартом именовалась - в низовьях калмыки Аюки-хана, их легко прогнать - ведь они теснят твоих «черных шапок», и если ты двинешь войска, то легко займешь эти земли, по которым течет благодатная река.
        - А еще есть пригодные для поселения земли?
        - Их много, хан - Амударья русло свое меняет, и люди оставляют не только селения, а целые города. Тут рядом, путь всего в четыре фарсаха, занесенный песком Гургандж - древняя столица Хорезма. Река ушла, и город умер без жителей, что перебрались в новый Ургенч.
        - Хорошо, я тебя понял, Досим-бей. А каракалпаки будут мне верны, как ты думаешь? Не захотят ли они жить своим укладом, не предадут ли со временем, так многие делают.
        - Нет, повелитель - они пришлые, столетие тому назад пришли из-за Яика, и поселились в низовьях рек. Но недавно пришли калмыки и изгнали их из низовий Сырдарьи. А теперь они будут самыми верными у стремени твоего коня - иначе их вырежут туркмены из племени йомудов. А вот они твои злейшие враги, и тебя ждет с ними тяжкая война. Хотя туркмены адыклы-хызыр признали твою власть, и они помогут - у них старые счеты с соседями. А так как у них крепость Ак-Кала на протоке Дарьялык, то борьба с йомудами не станет столь тяжкой как была раньше - хивинским ханам никак не удавалось их подчинить.
        - Разберемся со временем и с ними, надо только регулярную кавалерию сколотить, или хорошую конницу на манер казачьей, если не получится. И наладить производство ружей - железную руду найдем, как и многое другое, недра этих земель богаты, хотя все покрыто песком.
        Бекович задумался - ситуация потихоньку вырисовывалась все отчетливее. И он был доволен, что сделал ставку на Досим-бея. Старик выходец из сартов, и уже привлек к управлению много своих единоплеменников. Ведь именно они были тем становым хребтом экономики хивинского ханства, кочевники играли гораздо меньшую роль, зато имели вполне реальную власть. А сейчас все изменится с точностью до наоборот - оседлые узбеки, составляющие большую половину населения Хивы, получив от него значительные льготы, в сравнении с прежними порядками, станут его надежной опорой. Но на это нужно долгое время, и то нужно набрать рекрутов и формировать из них местную пехоту - сарбазов.
        - Скажи, Досим-бей, почему ханы не вооружали сартов пищалями - ведь получили бы подкрепление в войско.
        - А зачем, великий хан. Лук бьет гораздо дальше и точнее, чем фитильная пищаль, а ими кочевники владеют великолепно. А давать ружья сартам опасно - мало ли что удумают. Потому сартов обложили «милтик пули» - налогом на приобретение любого огнестрельного оружия.
        - Нельзя так бояться своих верноподданных, визирь, - усмехнулся Бекович - теперь эта «ахиллесова пята» ханства должна была стать совсем иной по его расчетам.
        - А потому, чтобы моя власть стала крепче, нужно призвать рекрутов - двух самых сильных и крепких, и еще здоровых и холостых из десяти молодых парней. А также взять служить по собственной охоте всех тех, кто согласен учиться огненному бою и получать жалование в моем войске. Тех можно брать и женатых. Рекрутам положу жалование в полтаньга раз в семь дней, а кто собственной охотой придет, то уже одна таньга в неделю, вдвое больше. И на службе их будут обильно кормить, и всем выдадут одного цвета халаты и шаровары, сапоги добрые, рубашки и чалмы.
        - Это хорошие деньги, великий хан, да еще кормежка и одежда. Многие придут служить с охотой, и станут тебе надежной опорой и угрозой для соседей - ружья намного лучше луков.
        - Их года два учить только надо, так что служить мне будут десять лет. А в кишлаках им будет дан надел, обрабатывать который будут их односельчане, а пока служит, ни закят, ни ушр с того участка не брать. Вообще ничего не брать! И не только десять лет службы, но и десять лет после нее.
        - Почему, хан, ведь сарбаз не будет уже в твоем войске?
        - А затем, что если начнется война, то я их всех призову под знамена - и эти опытные войны мне снова будут служить. А все десять лет они будут хранить дома обмундирование и оружие, и присягу в том особую давать токмо мне. А у кого чего не будет для ухода на войну - надел отбирать, и дурную голову с плеч долой. Ежели калекой станет на службе, то надел его обрабатывать соседям - пусть кормят увечного служивого. И часть закята, с кишлака собранного, на житье таких воинов дополнительно отпускать. Все жители должны видеть - Девлет-Гирей-хан думает о своих сарбазах. И о них постоянно заботится.
        - Все выполню, повелитель!
        Бекович знал, что его визирь ничего не забывает - рядом с Досим-беем всегда были писцы с бумагой и чернильницами. И распоряжения немедленно выполняют, с прилежанием и возможной быстротой. К тому же показательные казни хороший стимул для рвения. Да уж - не хотел к этому прибегать, а пришлось, потому что каковы времена, такие в них и нравы. А наместник в Ходжейли жалости не вызывал - ритуальная жертва врага всегда необходима, как и его голова на коле возле крепостных ворот. Недаром один из французских королей любил приговаривать, что ничего в мире не пахнет так приятно, как труп казненного врага и предателя…
        Глава 33
        - Так вот ты какой, древний Гургандж! Столица хорезмшахов, разрушенная Чингиз-ханом, воспрянувшая из пепла, и снова в прах обращенная, стоило уйти водам Амударьи!
        Высоченный минарет Кутлуг-Тимура буквально тянулся острым шпилем в голубое небо, подобный ему он видел раньше только в Афганистане, где в окаймлении гор стоит Джамский минарет. И построен он был, как и множество мавзолеев и мечетей еще во времена хорезмшахов. Эти кирпичные сооружения уцелели после разгрома древней столицы туменами Чингиз-хана, и лишь отход вод Амударьи привел огромный город в запустение. Но то что он видел раньше в двадцатом веке, не шло ни в какое сравнение с нынешним временем - ведь едва сто лет минуло, как люди покинули Гургандж, так было настоящее имя древнего Ургенча.
        - Река ушла, повелитель, и люди ушли, - Досим-бей печально смотрел на огромный город. Старик нисколько не запыхался, поднимаясь по высоким ступеням вверх - а их было почти полторы сотни на винтовой лестнице, а высота этого чуда более шестидесяти метров. В самом вверху едва два метра в диаметре, а внизу в шесть раз больше - толщина высокого конуса впечатляла. Древние мастера Хорезма возводили удивительные сооружения много сотен лет назад, еще до того, как на Руси стали строить собор Святой Софии, что дожил до 21-го века, в то время, как только в одном Гургандже уцелело больше десятка сооружений к третьему тысячелетию.
        - Река придет, и люди придут! Ведь вода придет, и жители снова здесь поселяться - так, Досим-бей?!
        - Так и произойдет, великий хан!
        - Тогда не будем ждать милостей от природы, - Бекович усмехнулся, вспомнив давнее высказывание большевиков, время которых осталось для него в прошлом, а для нынешних жителей лишь будет в далеком будущем, через три долгих века.
        - Надо объявить по всему ханству сбор людей и отрыть большой канал, что дойдет до возрожденного Гурганджа. И вся земля от Ходжейли досюда снова станет зеленой, а это тысячи тарпанов оазиса.
        - Это потребует больших усилий, великий хан! И огромных денег, а казна пуста. Хотя… Если ты отберешь богатства у знати, что владеют мульками по прихоти Шергази-хана, то деньги у тебя будут.
        - Надо хорошо вложиться сейчас, Досим-бей, и отнять у пустыни эти земли. Очистить и восстановить город - это столица хорезмшахов, и таковой и останется для всего Хорезма! Именно Хорезма, ты не ослышался мой визирь - пора возродить древнее величие этой земли, и начать с этого. А также пора чеканить собственную монету! И на все про все у нас с тобою только три года - и тогда начнутся великие свершения!
        Досим-бей несколько минут оторопело смотрел на Бековича растерянными глазами, а затем взор его прояснел, у визиря подогнулись колени и он поцеловал полу халата.
        - Ты прав, мой повелитель. В Хиве тебя будут считать чужаком, но тут ты станешь настоящим владыкой! Ханов много, но ты сам начнешь ставить и убирать их, потому что по праву будешь хорезмшахом! Ты объединишь все эти земли, и станешь владыкой всего Мавераннахра!
        Бекович оценил перспективы и вздрогнул - ему стало настолько нехорошо, что он озвучил пришедшую в голову мысль:
        - Это сколько народа перебить придется?!
        - Не так и много, владыка, - Досим-бей поднялся, глаза его сияли, старик явно пребывал в восторженном состоянии. - Сарты тебя везде будут встречать с ликованием как нового праведного халифа, иного мнения у них и не будет! А кто не склонится перед тобой - потерпит ущерб и умрет, все богатства его и семья станут твоими, великий повелитель! И твое имя будут произносить со страхом все твои враги, как и благословлять подданные за то счастье, что ты им подаришь своим правлением!
        «Придется резать всех несогласных, иначе бояться не будут. Какая на хрен Джамахирия - до народоправства тут века должны пройти. В общем, благие помыслы остались благими помыслами, а мы все живем в жуткой реальности. Так что придется поступать по суровым законам нынешнего времени, раз иного варианта нет!»
        - Так и сделаем, и следующий раз поднимемся с тобой на этот минарет, когда Гургандж предстанет в прежнем величии! А пока пошли вниз - спуск будет не столь тягостным как недавний подъем…
        Город впечатлял, хотя большинство зданий, построенных из кирпича-сырца, были разрушены. И сейчас Бекович размышлял над тем, сколько нужно времени, сил и средств, чтобы восстановить Гургандж, который будут связывать именно с его именем. Хива останется для него чуждой только потому, что там очень сильны позиции духовенства, которое примет многие из его нововведений в «штыки». И особенно прибывших вместе с ним гяуров - русских, шведов, казаков, да тех же калмыков-буддистов, которым есть что предложить, чтобы они перешли на службу именно к нему.
        «Чингиз-хан решил проблему просто - перебил мулл, и земля ему покорилась. А мне нужно действовать гибче, методом кнута и пряника. Переманить на свою сторону лояльных ко мне имамов и суфиев, и к будущим переменам, а таких здесь хватает, и не так мало. И сделать упор на их учеников, то есть мюридов. А значит взять под контроль медресе, особенно те, которые начнут готовить кадры для управления государством».
        Бекович прикинул варианты, и жестом подозвал к себе визиря - они стояли в тени величественного мавзолея, брать с собой шатер или кибитку для поездки на короткое расстояние он не стал, хотя верблюды заранее доставили воду для людей и коней. Да на полпути можно было отдохнуть в оазисе - небольшом саду, где имелся колодец, и проживало несколько семей дехкан, что выращивали урожай на небольших огородах.
        - Ты сказал, что большинство слуг придворных бывшего хана именно сарты, и они ведали всеми делами?!
        - Да, мой повелитель - ведь не станут же беки утруждать себя делами! Они только принимали подношения и требовали себе вознаграждения. А смотреть за работами им не хотелось.
        - Подготовь заранее проскрипционные списки - всех ханских прихвостней от власти нужно отрешить немедленно, оппозицию нужно подавлять исключительно репрессиями!
        - Я уже их составил - резать надо всех, гаремы и детей продавать, богатства отнимать. А репрессии, - старик не понял этого слова, но по наитию быстро догадался о содержимом понятия, - лучше делать казнью на колу, она устрашающая, и заливать глотку расплавленным курдючным салом. Можно сварить в котлах, перебить кости колотушками или содрать кожу. Палачи очень опытные и выполнять любое твое повеление.
        - Вот и хорошо, что ты все предусмотрел. Поначалу нужно казнить половину, но лучше треть, чтобы другие подумали, что казни их не коснутся. А потом, как укрепимся - начнем перебирать оставшихся. Везде ставь сартов - но передай им - кто будет по старому трудиться и вымогать подношения сверх пристойных, потеряет разом все, включая голову. Коррупцию нужно выжигать каленым железом!
        - Будем их жечь, если предадутся этой самой коррупции - даже смысла ее знать не хочу, настолько мерзко звучит это слово!
        - И смотри за муллами везде, не допускай, чтобы они возбуждали народ против моего войска. Пусть сарты везде знают, что эти воины помогут нам победить всех врагов, а подати все тогда станут платить еще меньше. Вражескую агитацию в зародыше надо гасить собственной пропагандой. Пусть говорят, что муллы клевещут на меня и хотят возвратить прежние порядки, потому что получали серебро от ханских приближенных, которые ради этого грабили народ и обложили его огромными податями.
        - Я уже отправил людей в города, они говорят всем о твоих милостях, мой повелитель. Да ты и сам видишь, как тебя встретили Ходжейли - ворота были открыты, и народ ликовал, протягивая руки!
        - Так и продолжать нужно триумфальное шествие!
        - Из Хивы могут побежать ханские прихвостни - а они вывезут драгоценности и золото.
        - У меня есть тысяча каракалпаков - ее возглавляет мин-баши Кучук-хан. Отправлю его, и кайсацкую тысячу с Доржи-мурзой! Думаю, они справятся, и возьмут в полон беглецов.
        - Прости, великий хан, но лучше отправь мурзу Тевкелева - у него пять сотен ногайцев и столько же туркмен с узбеками, что вырезали твоих врагов. На них можно положиться - уйти никому не дадут, а мудрый и хитрый мурза будет твоими глазами и устами! И он тоже мин-баши, но гораздо важнее - он правая рука, а Кучук-хан левой будет. Тысячника Доржи-мурзу, как и Борода-мурзу, с его казаками, лучше держать близ себя - они разобьют любую конницу, если ее выведут против тебя уцелевшие инаки.
        - Хорошо, Досим-бей, сегодня же отправлю в Хиву отряд - двух тысяч будет достаточно, а две с половиной тысячи останутся со мною.
        - Укрепи верность туркмен и каракалпаков, повелитель - верней псов у тебя не будет, порубят всех.
        - Денег, что ли дать, или добычи часть?!
        - Зачем, владыка?! У Кучук-хана старшая дочь красавица, ей четырнадцать лун миновало. Возьми ее в жены - честь для «черных шапок» немыслимая. Прикажи ее доставить - ты в походе, а потому церемоний не нужно, наоборот, это только подчеркнет оказанную тобой милость.
        - Как так можно?!
        Бекович немного ошалел от такого предложения, настолько оно было для него неожиданным.
        - Все знают, что ты в горе после гибели своей драгоценной и любимой ханум. Но жизнь идет - и тебе не стоит соблюдать траур. А две юных жены тебя скрасят жизнь - в Хиву ты должен войти с достойными ханум. Чтобы все знали, что твой род будет продолжен.
        - Две жены?
        - Да, одна от каракалпаков, вторая из туркменского племени, что подвластно тебе у Саракамыша. Тем ты их прочнее к себе привяжешь - потребуй, и они будут рады!
        - Хорошо, скажи им, - кивнул Бекович, и действительно впервые себя ощутил человеком этого времени…
        Глава 34
        - Каспар, среди твоих драгун есть те, кто разбирается в постройке каналов, плотин, дамб, шлюзов? И особенно в установке водяных колес для мануфактур и заводов?!
        Осторожный силезец задумался - майор фон Франкенберг никогда не торопился с ответом, всегда и все тщательно выверял. Так и сейчас - после короткой паузы, взятой на размышление, офицер начал говорить:
        - Такие люди есть, ваша светлость. Ты хочешь проложить канал до заброшенного в пустыне города?
        - Не только, майор. Поставить на нем плотины, сделать запруды и соорудить там водяные колеса. Тогда можно будет не только правильно распределять воду, и озеленить всю заброшенную землю, но и соорудить мануфактуры. В первую очередь по очистке хлопка и ткацкие - нужны сукно и ткани, нам армию одевать надо, да и на продажу пойдет.
        - Зер гут, тут хватает этого растения, ткани из бумазеи мне понравились, они прочные и легкие. Хуже шелка и льна, но хорошие. Такие мануфактуры поставить можно, князь, прорыть каналы не так и трудно. Тем паче с работниками проблем нет - их хватает.
        - Будет намного больше, если потребуется. Вот только воздвигать сооружения нужно капитальные, чтобы служили очень долго. И дно каналов делать плотным, как и сами берега - вода не должна пропадать втуне, и уходить в землю и песок. Извести и глины тут хватает, если поставить печи для пережога, то можно получить цемент, который использовали еще римляне в древности, когда свои сооружения возводили.
        - «Щебенка» или «дробленый камень»? Я слышал об этом и видел в Риме, когда там был. Действительно - в застывшем виде он напоминает камень, - в глазах силезца заблестели огоньки любопытства.
        - Я знаю способы как его сделать, и что для этого нужно. Но давай сразу договоримся - люди, который начнут работать над цементом, должны будут прожить здесь десять лет. Ничего страшного, ведь вы все собрались отслужить в гвардии хивинского хана по семь лет, а тут всего на три года больше положенного срока. Но зато все твои солдаты станут богатыми, очень зажиточными. Любой, кто присягнет мне, получит землю во владение, дам невольников, крестьян и каждый станет владельцем вотчины. Здесь очень богатый край - и этим нужно воспользоваться.
        Бекович посмотрел на силезца - на лбу того легли глубокие морщины, и то был хороший признак - немец посчитывал выгодные варианты из откровенно сделанного предложения.
        Князь усилил психологический натиск, ведь если майор начал размышлять, исходя из поговорки, что «рыба ищет, где глубже, а человек где лучше», то нужно дать как можно больше вкусных «плюшек», ведь аппетит приходит во время еды. А европейские кондотьеры сюда именно и пожаловали в поисках лучшей доли.
        - Здесь есть золото, Каспар, очень много золота. И серебро - но все во владениях бухарского эмира. Здешняя земля неимоверно богата, просто ее нужно разрабатывать, закладывать рудники, начать плавку металлов. Но первым делом золото - не только царю Петру оно пригодится, но в первую очередь всем нам, каждый из моих воинов станет богатым. Это я не только обещаю, а даю слово, что через пять лет ты будешь держать в своих руках слитки золота. И эти желтые бруски убедят тебя, что это не сон, а сказочная страна Эльдорадо, которую столь долго и безуспешно искали испанские конкистадоры Кортес и Франциско Писарро.
        Бекович внимательно наблюдал за разгорающимися огоньками в глазах бывшего офицера армии шведского короля Карла, что под двенадцатым номером. И понял, что его слова стали для того непереносимым искушением, потому что ответом прозвучало:
        - Я отберу знающих людей, ваша светлость. Среди моих драгун кого только нет - есть рудных дел мастера, даже два богемца, что добывали серебро в рудных горах, и им приходилось плавить золото и чеканить монеты. Есть металлурги и оружейники, опытные суконщики, кузнецы и даже бывший ученик ювелира. Кстати, неплохо разбирается в драгоценных камнях, и считает, что этот край на них богат.
        - Он сам не представляет, насколько богаты здешние места, особенно горы. Но вы там будете и все увидите собственными глазами.
        - Ваша светлость, а ты нас не заставишь менять веру?
        Силезец неожиданно встрепенулся, словно что-то заподозрив, и Бекович поспешил развеять его сомнения, сразу же успокоить.
        - Ни в коем случае, Каспар. Для того и надо отвоевать у засухи те брошенные земли. Их я отдам твоим драгунам - каждый получит по десятку тарпанов и станет землевладельцем. И мусульман не будет на этих землях, и нет нужды строить там мечети, за исключением, понятное дело, возрожденного Гурганджа - город будет столицей моего Хорезма, а отнюдь не Хива. И сей город будет в твоей власти - я решил назначить тебя губернатором этого края, отсюда и до озера Саракамыш.
        - Меня… Губернатором?!
        Силезец был ошеломлен сказанным, даже отступил на один шаг. Еще бы - столь сказочной карьеры он не ожидал. Такое даже в голову не приходило повидавшему жизнь кондотьеру.
        - Отбери две сотни людей из своих драгун, определим их на постой в старой крепости. Здешний управляющий подобран визирем - человек он толковый, из оседлых узбеков. Досим-бей меня уверил, что служить будет честно и верно, как и другие сарты - я им всем дам возможность продвинуться. А ты и твои люди будете их учить, и заниматься строительством мануфактур и прокладкой новых каналов и арыков. Ты сам осмотри здешний край, посмотри, как все сделать лучше и толковей. Ведь тебе и твоим людям тут придется жить, так что для себя стараетесь.
        - Сделаю, ваша светлость!
        - Вот и хорошо, господин полковник, или мин-баши, как тут именуют по чину тысячника. В самые ближайшие недели тебе наберут несколько сотен сарбазов, пока только тех, кто придет в мою армию охотой. Позже введу рекрутчину - регулярное войско создавать надобно.
        - То правильно, князь, вот только будут ли преданно служить тебе? И ведь басурман придется вооружать ружьями и пушками.
        - Более того - через два года мы сами должны начать изготавливать собственные фузеи и пистоли, отливать пушки. Так что оружейных дел мастеров береги особо. И найди в пороховых делах людей сведующих - нужно уже сейчас закладывать ямы для ямчуги, селитры то есть - ей ведь поспевать надобно время долгое. Визирь пришлет Ходжу Алиша - он твой помощник в делах разных и советник, так что не обижай и язык учи - рядом с сартами ты их речь быстро освоишь.
        - Так и есть, ваша светлость. А еще наложницы помогут - ночью ведь и поговорить охота.
        - Ах ты хитрец, мин-баши, - Бекович усмехнулся, сразу поняв куда клонит новоявленный губернатор.
        И произнес:
        - Мы пришли сюда освобождать христиан, так что невольников среди них не будет. Наймете слугами и служанками, платить придется, понятное дело. Но силой девок и баб не брать, и без оплаты не оставлять. Так и скажи своим драгунам - а за нарушение сего указания профосам неслухов отдам. А ясырок, пленниц и рабынь дам, но их из крепости не выпускать. По местным нравам мусульманка не должна прелюбодействовать с иноверцем, хотя мы в их глазах не кяфиры, а «люди Писания». А потому не вздумайте к магометанкам приближаться, и платки с лиц срывать - мне только резни тут не хватало. Нарушителей запрета казни безжалостно! У всех на глазах - чтобы другим неповадно было!
        - Я и сам о том уже подумал, князь, и все капралы мною о том настрого предупреждены.
        - И пьянствовать только в крепости, здесь на вино харам! То есть запрет полный положен по учению Магомета!
        - Так пьют же многие тайком?!
        - И вы также пейте и на глаза имамам не попадайтесь, а то народ против нас возбудить могут - а оно нам надо?!
        - Никого выпивши караул из-за стен отпускать не будет! А кто пьяным из города возвратится - тому быть битому батогами!
        - Вот и правильно!
        Бекович внимательно посмотрел на силезца - по взгляду понял, что тот его приказы будет выполнять с привычной дотошностью - въедлив к службе немец, спрос со всех держит строго.
        - Бабами вас обеспечат, кабак в крепости поставь, что ли - фискалам указание дам, зерно тут есть, так что хлебное вино гнать можно. Так что распоряжусь. Да, вот еще что - моряков и флотских служителей тебе оставлю, пусть верфь закладывают и легкие струги строят, чтобы на веслах по реке ходили, и по морю плавали.
        - Исполню, ваша светлость!
        - Тогда я спокоен, Каспар, за тыл! Послезавтра я с войском на Хиву ухожу, а ты тут порядок наводи, да за местными приглядывай крепко - мятежа возможного допустить нельзя!
        Глава 35
        - Все же не так жарко идти, как в июле или в начале месяца - а после дождя вообще благодать настала!
        Полковник фон дер Виден пребывал в прекрасном настроении - трудный марш до реки Эмба был закончен ровно за семь дней. Нет, он бы сам и продолжал пребывать в Гурьевском городке, но десять дней тому назад прибыл из Санкт-Петербурга смертельно уставший лейтенант Давыдов с именным повелением царя. Петр Алексеевич приказывал выступать в самом скором времени на Хиву сикурсом к князю Бековичу.
        О последнем не было ни слуху, ни духу вот уже больше месяца, как приехал обратно царский гонец, сказавший, что отряд князя бодро идет по пустыне, а калмыцкий владыка Аюка-хан всячески препятствует в том, и ведет тайные переговоры с повелителем Хивы Шергази-ханом. В оном предательстве и сам голландец уже полностью уверился - войска с обозом и артиллерией были давно собраны. А три обещанных полка калмыцкой конницы так и не подошли, что внушало стойкое подозрение в верности союзника, о чем полковник немедленно отписал царю.
        Но и собранных войск вполне хватало - астраханский обер-комендант Чириков на пополнение отправил две с половиной сотни поправившихся в «гошпиталях» солдат, еще такое же число обученных рекрутов. Были присланы орудия с упряжками и артиллеристы, собрано семьсот пудов пороха и всяческие припасы, доставленные кораблями.
        Всего в поход в составе второй Хивинской экспедиции вышли два батальона Астраханского полка и батальон Пензенского, перевезенный из крепости святого Петра, канониры и обозники, да несколько десятков работных людей. Подошли яицкие казаки и ногайцы - три неполных полка, до тысячи двухсот всадников с заводными лошадьми. Так что под началом полковника фон дер Видена собралось до трех тысяч человек, сопровождавших огромный караван из пары сотен повозок, большого число коней и лошадей - свыше четырех тысяч голов.
        И что самое главное - это Бекович уходил в неизвестность, а сейчас поход должен был пойти по проторенному маршруту. Тем более аральские кайсаки явственно отшатнулись от властвовавших здесь калмыков, стали открыто поддерживать русских…
        - Гонец князя Бековича к царю!
        - Проси сюда!
        От громких слов адъютанта полковник Виден проснулся, прогнал одолевавшую его дремоту, и подскочил с мягкой кошмы, на которой отдыхал в эти дневные часы. Погода благоприятствовала - два дня в подряд прошли первые за лето дожди. Пересохшая Эмба, которая походила на вытянувшуюся цепочку сотен больших луж, глубиной по пояс или по колено, заполнилась водой, причем лишь чуть солоноватой, вполне пригодной для питья. Речка обрела живой вид, хотя вода в ней текла мутная и грязная.
        Однако солдаты радовались ей как дети - весь отряд плескался в ней целый день, начиная с утра, отдыхая от марша, да и коней мыли. Воду для питья брали из многочисленных колодцев, выкопанных в июне - большая их часть была наполнена относительно пригодной и чистой влагой. Так что за три дня, отведенных на бивачный отдых, все хорошо отдохнут перед долгим маршем через безводную степь и полупустыню.
        В откинутый полог загнул капитан-поручик Воротников, старый знакомец, командир роты в Пензенском полку, усталый, с черными кругами под глазами, но с таким довольным видом, что у голландца сердце радостно екнуло. И Виден не сдержался от вертевшегося на языке вопроса, что его беспокоил уже много недель до головной боли.
        - Что в Хиве?! У тебя есть письмо Бековича ко мне?! Да, прости, рад тебя видеть, здравствуй!
        - И тебе не хворать, господин полковник. Вот тебе письмо от князя, - офицер протянул футляр, его явственно качнуло - от усталости он еле держался на ногах. Да и говорил слабо, язык во рту заплетался. - Хивинское войско мы разгромили, Шергази-хан убит. Князь ему голову отрезал и на блюдо водрузил. Приказал содрать шкуру и набил ее соломой - так хивинский владыка обещал поступить с ним самим…
        - Какой мерой меряете, такой и вам отмерят, - пробормотал полковник, все же несколько ошарашенный поступком Бековича. Хотел расспрашивать гонца дальше, но тот бесцеремонно разлегся на кошме и уснул, с блаженной улыбкой на потрескавшихся губах.
        - Эй, кто там?!
        На зов Видена в палатку первыми сунулись денщики и тут же получили приказ от командира:
        - Гонца раздеть, обмыть, надеть чистое исподнее. Всю одежду постирать, высушить, ботфорты начистить. Да, вот еще что…
        Полковник наклонился и вытащил из-под полы мундира еще один футляр, запечатанный большой желтой печатью, покрытой восточной вязью. Посмотрел надпись - послание от князя Бековича-Черкасского и нового повелителя Хивинского Девлет-Гирея-хана великому государю и русскому царю Петру Алексеевичу.
        Почтительно склонил голову и убрал футляр в шкатулку, тут же заперев ее на замок. А ключ не положил рядом, как делал всегда, оставаясь в палатке в одиночестве, а повесил на шею, благо витой шелковый шнурок был заранее завязан. И правильно сделал - и за меньшее небрежение к царской корреспонденции жестоко наказывали, и пока гонец в его лагере, то он, полковник фон дер Виден, за него полностью отвечает.
        - Каково сопровождение у капитан-поручика?!
        - Два казака, они тут свалились, и полдюжины кайсаков, те в кочевом ауле, что на реке рядом, остались. Тысячу верст без малого меньше чем за две недели прошли, благо в кочевьях подставы были с лошадьми свежими, да в юртах спали.
        - Хорошо, пусть лошадей самых лучших отберут, и свежих, да быстрых - дело государево спешное. А как капитан проснется, то сразу ко мне - и пусть угощение немедленно подадут, - полковник взмахом руки отпустил адъютанта, а сам уселся на кошму, развернул послание Бековича и углубился в чтение приказа, а таковым и было письмо в своем содержимом. И с первых строк охватила его печаль с лютой завистью.
        Ведь писал ему не просто капитан лейб-гвардии Преображенского полка и командующий экспедицией, а премьер-майор оного полка и генерал-майор по армии - правда, сам князь о том пока не знал, ибо именные указы были у лейтенанта Давыдова. Но не это огорчало кондотьера, давно предложившего московскому царю свою шпагу.
        Печаль была в том, что этот баловень судьбы, крещеный татарский мурза, оказался не принявшим христианства поклонником Магомета, и совсем даже не мурзой, которых на русских землях, как говорят пруд-пруди, а ставший новым хивинским ханом.
        - А ведь царь признает его новый титул! Он мусульманин, это раз, второй знатного рода от самого Чингиз-хана, а третье - убил Шергази-хана, и занял освободившееся место. А по их законом все формальности тем улажены, и все произошло правильно.
        Полковник фон дер Виден крепко недолюбливал Бековича-Черкасского за его высокомерие, но сейчас прекрасно понимал, что неприязнь нужно спрятать, и никому ее не показывать. Ибо для царя Петра вассальный и угодный ему, полностью зависимый хан куда ближе будет, чем строптивый полковник, который к тому же, по прямому на то предписанию, служить должен хивинскому хану и полностью ему покоряться. И не указано - какому именно, может в этом и был расчет Петра Алексеевича.
        Лучше признать князя безропотно, а там глядишь, получишь намного больше, ибо ханство, по слухам, очень богатое, в нем будет, чем поживится бедному голландскому кондотьеру. А лет через десять оставить службу хану, купить приличный дом, даже усадьбу в одной из «семи провинций» и тихо доживать отпущенный срок, женившись на девице из приличной семьи с хорошим приданным или молодой богатой вдовушке.
        - Так, князь занял всю северную часть ханства и покорил три племени кочевников и пять городов. Хм, громко сказано - сотню кибиток поставили за глиняной стеной, вот им и град посреди пустыни. И требует от меня выступать спешным сикурсом, а кочевья калмыков и Доржи-мурзы окажут мне помощь в пути водой и отдыхом. Хоть что-то…
        Полковник задумался - марш требовалось ускорить, благо до начала сентября осталась пара дней по нормальному европейскому летоисчислению, а не русскому юлианскому календарю. Крупные города Хива и Ургенч могут не покориться, а их защищают толстые кирпичные стены. А у князя нет осадной артиллерии, только с десяток полковых пушек.
        Зато две 24-х фунтовые гаубицы, с 12-ти фунтовой пушкой и одной двухпудовой мортирой имеются у него в отряде. Да еще три шестифунтовые и восемь трехфунтовых орудий - полтора десятка стволов с обильным запасом пороха, бомб, гранат и ядер с картечью. Да, тащить их тяжело, но если прибыть вовремя, то новоявленный хан оценит его рвение. И полковник негромко сказал, обращаюсь к адъютанту:
        - Дневку сокращаем на сутки, так сделал князь в прошлый раз. Передай по ротам мой приказ - завтра быть готовыми к маршу!
        Глава 36
        - Вроде бы успели, пришли как раз вовремя. Теперь главное успеть страшилки имамам рассказать, чтобы до глубины души прониклись. Интересно, придут на переговоры или нет?!
        Бекович шептал по себя, посматривая на высокие стены Хивы, в которых словно клыки среди резцов, торчали многочисленные башни. Кирпичная кладка вряд ли долго могла сопротивляться ударам чугунных ядер осадных орудий, которые не зря именовали в эти времена «стеноломными», но уж больно не хотелось прибегать к штурму, тем более собственного города, на который у него имелись планы. Да и гаубиц с мортирами не имелось, когда их полковник Виден протащит через пустыню одному аллаху известно, так что оставалось уповать только на силу доводов. Причем не последнего, как отливалось буквами у французских королей на пушках.
        - Если я не ошибся в подсчетах, то солнечное затмение произойдет именно сегодня после полудня, и произведет на всех определенное впечатление. Своих вояк я уже убедил, что дарованный с небес знак пойдет нам во благо, осталось в этом убедить хивинцев.
        Александр хмыкнул, вспомнив, как мучительно страдал, пытаясь извлечь из памяти число знамения. Выходило приблизительно, примерно плюс-минус одни сутки, однако если поставить их непрерывной полосой, то три дня в подряд достаточно приличная дистанция.
        А ведь это солнечное затмение, как он знал, сыграло роковую роль в судьбе русской экспедиции в той истории, которая ныне повторилась, но совсем с иными итогами. Тогда хивинцы, крепко получив от русского отряда, поневоле вступили в переговоры, страшась наступления гяуров. И когда солнце на небе почернело, превратившись в блестящий полумесяц, а землю укутала мгла, восприняли это не со страхом, а с ликованием, посчитав хорошим знаком, ниспосланным им аллахом.
        А дальше все просто - хозяева на переговорах обдурили Бековича, перенесшего личное горе, а потому и невнимательного, заставив того отдать приказ войску разделиться на отряды. А затем вероломно напали на русских, истребив их поодиночке - тут огнестрельное оружие уже не могло выручить. Самого князя и нескольких человек из его окружения, ждала горшая участь - их люто казнили, предав жесточайшим мукам.
        Сейчас требовалось радикально переменить смысл будущего знамения, а потому осадив с вечера Хиву, войско стало лагерем, благо казаки, туркмены и каракалпаки свою задачу выполнили - столица ханства была обложена со всех сторон без всяких затруднений. Даже наоборот, с изрядной помощью. В окрестных селениях колодцы горожане не успели закидать падалью - им не позволили сделать это местные жители, что с восторгом встретили войска нового хивинского хана, которого все уже втихомолку объявляли наибом праведных халифов, времена которых были тысячу лет тому назад, и о них все основательно подзабыли.
        Бекович хорошо понимал сторонников бывшего хана, те еще кровопийцы - скостить за раз с народа столько налогов и податей мог только либо праведник, или мятежный безумец, что с точки зрения правящего класса являлось равнозначным. Однако силенок у его врагов было мало, а большая часть населения от них просто отвернулась.
        Только два города - Хива и Ургенч - закрыли перед его полками ворота, не признав его новым ханом. В них были сильны позиции родственников и сторонников бывшего правителя Шергази-хана, причем при поддержке мулл, которых в столице ханства было чересчур много - сановники и вельможи были к ним щедры и постоянно давали подачки.
        Имамам к тому же сильно не понравилось, что в войске Девлет-Гирея-хана большую часть составляют христиане. К тому же всех рабов единоверцев, они немедленно отпустили на волю, мужчин, женщин и детей, не заплатив их хозяевам ни таньга. С многими рабовладельцами, кто относился к невольникам с жестокостью, «расплатились» острой сталью, отомстив за невинные жертвы. И при этом отобрав все имущество с домами, а семьи обратив в рабское положение…
        - Хива не откроет перед тобой ворота, Девлет-Гирей-хан! Нам не нужен повелитель, что привел на наши земли войско гяуров от белого падишаха Севера! Уходи по добру - мы сами выберем нового хана!
        - У меня правоверных намного больше, айхун! Туркмены, кайсаки, каракалпаки, мангыты, ногайцы - куда многочисленнее христиан! А еще сарты - их под мои зеленые знамена с охотой пришло несколько тысяч. Христиане, великолепные войны, их учат «огненному бою». Пройдет два года, и никто ни в Мавераннахре или Хоросане не смогут им ничего противопоставить, они уничтожат любого моего врага!
        - Пусть так, хан! Но они гяуры…
        - Султанам Блистательной Порты служат много христиан, причем на флоте капудан-пашами, а в войске сердарами. И воюют со своими единоверцами, принося султанам победы и славу. Нечестивец Шергази, поклявшийся на Коране, и задумавший вероломство, уже погиб от их рук. Ты уже посмотрел на его голову, пусть высохшую - она на коле торчит! И к ней могут добавить еще многие неразумные головы - всех тех, кто не внемлет моему слову и не склониться передо мною! К тому же меня не нужно выбирать - сами сабли говорят о том, что я властитель по праву!
        Седобородый старец, глава всех верующих в Хиве, смутился - айхун уловил в словах неприкрытую угрозу. А Бекович продолжал негромко говорить, понимая, что его позиция более выигрышная.
        - Это они сейчас гяуры, хотя «люди Писания» - а потому с ними имамы Ходжейли и других наших городов говорят ласково, склоняя к праведной вере. А я их щедро наделяю землею и водою - и как корни дерева, что саженцем укрепляются в почве, так и они со временем врастут в наше общество и без всякого принуждения примут нашу веру. И научат наших сарбазов воевать должным образом, а их дети будут служить моим наследникам. И Хорезм станет великим государством, как в прежние времена - кто тогда сможет выступить против нас?!
        Айхун промолчал, впервые отведя взгляд в сторону - хивинцы брали в пример далекую от них османскую державу, так что доводы нового хана были вескими, привести что-либо в ответ было затруднительно.
        - Но хан…
        - Я не хан, почтенный айхун. Многие носят этот титул, но мне он не нужен! Я пришел возродить величие Хорезма, и по праву чингизида и потомка праведного халифа беру то, что мне принадлежит, и то, что на несколько веков забыто. Отныне я, и навеки мои потомки, будут с титулом хорезмшаха! И я покараю любого, кто возразит против этого!
        Заявление было громким, тем более данным в присутствии военачальников - все разом приосанились, ухватившись за рукояти сабель. Драгоценности на их халатах отражали яркий солнечный свет - в глазах искрило. А Бекович, не дал опомниться айхуну, или сделать старику заявление, после которого придется его казнить. Последнее было-бы крайне невыгодным делом, а такие вещи здесь могут и не простить, громко заговорил:
        - Отправляясь в поход, я потерял супругу-христианку и дочерей. И было мне видение, и сказал в нем мне сам пророк - «Иди на Хиву! И как подойдешь, я дам всем знак - закрою солнце и на нем появятся месяц! И покорятся тебе, как хорезмшаху и праведному халифу все земли Хорезма, и объединишь ты Мавераннахр и Хоросан. А те, кто не внемлет этому знаку с небес - святотатцы, и пусть далее не носят свои глупые головы!»
        Бекович обвел тяжелым взглядом притихших военачальников и прибывшего на переговоры айхуна с имамами.
        - Я все сказал, и теперь ждем знамения. А ты, айхун, помолчи - а также жди знака с небес. Но отправляйся в Хиву, и о том видении расскажи всем жителям! И как оно появится на небе - то пусть открывают ворота хорезмшаху и падают ниц, прося пощады за то жуткое оскорбление, что мне нанесли, закрыв ворота! А если они продолжат слушать родичей убитого мной Шергази, и не принесут их головы на блюдах, то…
        Князь сделал долгую паузу, смотря в побледневшие лица имамов - те клятвенные слова, которые он давал, были страшны:
        - Много веков назад муллы Хорезма вознеслись в своей гордыне и одобрили убийство хорезмшахом послов Чингиз-хана. Тот пришел с войском и уничтожил всех, и разгромил Гургандж. И теперь я обращаюсь к тебе, айхун, и к вам, почтенные имамы. Не сотворите подобного кощунства! Шергази убил в Хиве двух моих послов. А раз вы закрыли ворота, то одобряете это преступление - но я прощаю вас и жителей!
        Бекович остановился, все же время жаркое и требовалось сделать короткую передышку и чуть отдышаться.
        - Но когда появится знак на солнце и тьма накроет землю - подумайте и покайтесь! А если вы этого не сделаете, то клянусь - Хива будет разгромлена, и пощады не будет никому! Пока я смотрю на вас как на неразумных детей, и накажу, но щадяще. Но потом пощаду не просите - не дам! И срок вам сутки! Смотрите все время на небо!
        Взмахнув правой рукой, он отправил айхуна и имама восвояси. И немного постояв, Бекович медленно и величаво удалился к себе в шатер, искоса посмотрев на солнце и расстроенно вздохнув - светило горело как всегда и ничто не выказывало признаков скорого затмения. В душу закралась тревога - слова то были сказаны…
        Глава 37
        - Ни хрена себе! На самом деле затмение, и в масть попало! Как я его верно высчитал - повезло, что память хорошая!
        Бекович тихо бормотал сам себе под нос, не в силах удержать нахлынувшие мощной приливной волной эмоции. Но вряд ли кто сейчас обратил бы в наступившей темно-серой мгле на шевелящиеся губы новоявленного, с нынешнего дня, хорезмшаха.
        - Аллах акбар!
        Окружавшие его мусульмане просто бесновались, но не от страха, а от ликования - все терпеливо ожидали знамения несколько часов, и вот оно состоялось. Видения яркого полумесяца привело воинство в состояние полного экстаза, причем основательно пробрало и христиан.
        - Аллах акбар!
        «Судя по взглядам, которые на меня бросают офицеры, состояние у них полного охренения, если не сказать матерно. И смотрят в мою сторону боязливо, даже полковник Хрущов. У многих руки подрагивают. Пророков никто и никогда не любит, хотя зело опасаются, особенно тех, кто при власти. Так что царю донесут, тут к бабке не ходи.
        Хотя…
        А чего мне опасаться - выдам Петру Алексеевичу свою позицию по насущному вопросу - свой человек на хивинском троне для него к выгоде. И еще один вопрос с ним решить как можно быстрее нужно - а то он ведь скоро под топор своего сына Алексея отправит. А так у меня есть шанс расправы не допустить, а то пойдет чехарда с престолонаследием, с дворцовыми переворотами, да долгим «бабьим царством».
        А на хрена такое надо, спрашивается?!
        Алексей Петрович вполне вменяемый парень, и не столь жесток и крут, как его папенька. Образован достаточно, усидчив, не рубит никогда с плеча, предпочитает все обдумать. «Птенцов гнезда Петрова» ненавидит всеми фибрами, хотя тщательно скрывает. Да и сами «птенчики» горласты, вельми нахальны и зело вороваты.
        Один «светлейший князь» Меншиков многого стоит - в мое время историки спорили, то ли Александр Данилович на полтора годовых бюджета России прикарманил, а может и на все два бюджета. Денег и ценностей всяких у него при аресте отобрали много, счет чуть ли не на пять миллионов рублей звонкой монетой пошел.
        Так что мне лучше заняться воспитанием царевича, хотя ему 28-й год пошел. Научить могу многому, да и свой человек на царском престоле зело как нужен, а с ним мы договоримся».
        Бекович оторвался от мыслей и посмотрел на солнце - тьма потихоньку стала проходить, а полумесяц стал намного тусклее, так что еще минута и светопреставление будет окончено. А вот значение затмения переоценить невозможно - теперь все население Хорезма будет уверено в божественном происхождении его власти. Причем отнюдь не хивинского хана, а именно хорезмшаха, и этот титул оспариваться не будет даже бухарским эмиром, наиболее влиятельным и сильным из ближайших соседей. Хотя кто его знает, ведь расчеты это одно, а просчеты весьма созвучный термин, но с отрицательным значением.
        «Так, все пошло как нельзя лучше - хивинского ханства, разбойничьего по своей сути, больше не будет. А развитие Хорезма пойдет совсем по иному пути - стране нужны реформы, и я их проведу, благо есть на кого опереться. Так что нужно закладывать рудники, причем я точно знаю где, строить заводы и мануфактуры - ремесленные мастерские слишком маломощные, чтобы исполнить все мои задумки.
        Да и продукция у них весьма «кусается» - а мне нужно насытить товарами внутренний рынок и вырвать местное население из запредельной нищеты. Без этого никак не обойтись - с повышением уровня жизни пойдет расширение образовательного уровня. Так что медресе и мактаби нужно строить, да учительские кадры создавать, благо образованных кадров хватает - только у них однобокое было обучение, и этот перекос нужно постепенно исправлять - лет так за двадцать, или десять, в лучшем случае.
        С продовольствием полный порядок, два урожая в год, а вот с товарами народного потребления глухо, как в танке. Хлопок отлично растет, шелковые ткани выделывают, как и сукно из шерсти, каракуль везде спрос имеет - а ходят оборванцами. Так что надо правильнее перераспределить доходы и сделать упор на создание именно государственного сектора, конкурировать с которым частникам просто не под силу.
        Ладно, потом будем думать, надо сейчас что-нибудь моим правоверным душевное сказать - вон все ниц попадали, в песок уткнулись лбами, да задницы приподняли.
        Покорность свою выказывают, и запредельное почтение!
        А ведь теперь в меня все воины поверили окончательно и бесповоротно. Значит, дисциплину навести можно достаточно легко, а она основа любой регулярной армии.
        Держитесь, соседушки, мы скоро придем в гости к вам!»
        Бекович поднял над головой руку, и, повинуясь его жесту, тысячи воинов в разноцветных халатах поднялись на ноги - они толпились, не зная строя, но покорно молчали, ожидая, что им скажет повелитель. А вот шведы и русские стояли шеренгами, никто и не вздумал выходить из них. Солдаты держали на плече фузеи, офицеры обнажили шпаги.
        - Войны, вы все сейчас видели знамение, посланное аллахом - о нем я вам говорил! И теперь знайте - вы моя армия, и все враги будут вами побеждены. А за службу я буду жаловать вам землю и воду, дома и ткани, красивых невольниц и много серебряных таньга и золотых тилли! Но все это получат только те, кто будет выполнять все мои приказы. А посему учить вас будут «люди Писания», в руках которых самое смертоносное оружие. Их надо слушать и подчиняться - скажут идти - идите, а скажут стрелять - будете палить из ружей, как научат!
        Бекович посмотрел на притихшие толпы азиатов - такого они не ожидали, и растерялись. И усилил нажим:
        - Они будут десятниками и сотниками до тех пор, пока лучшие из вас не научатся настолько, чтобы самим занять их места. Понятно?! Кто не захочет учиться, или будет тупым - отведает палок и станет бит! Если не поймет - то забит насмерть - мне глупцы ни к чему, но их гибель станет для других примером. А все обученные станут славой Хорезма, и враги будут дрожать от страха, услышав стук копыт наших коней!
        В общем, речь удалась - нукеры заголосили так, будто каждого золотом осыпали, счастливые, совершенно не догадываясь, какая муштра их ожидает. Но не всех - в кадровые части Бекович решил набирать исключительно молодых парней. Их и дрессировать намного легче, и все новое молодежь воспринимает буквально на лету. Да и с оружием будут проблемы - царь Петр не откажет в поставках фузей и пороха, но лучше рассчитывать на собственное производство. Караванами через пустыню много не навозишь, тем более, если подготовить список самого необходимого, то он окажется чрезвычайно длинным и плотным, на пару листов…
        - Хива ожидает тебя, повелитель!
        Делегация горожан была представительной - айхун с имамами, празднично разодетые чиновники прежнего хана, огромная толпа горожан, вывалившая из открытых ворот. И расстеленные длиннющей дорожкой разноцветные ковры, что тянулись до толстых створок.
        И вдоль длинного пути на коврах лежат отрезанные головы на блюдах - на первый взгляд около сотни, или чуть меньше, но их было много, очень много. Горожане управились с родственниками хана и его сторонниками очень быстро. По ходу дела убив всех тех, кто призывал их закрыть ворота и воевать до конца против пришлого гяура, который оказался в итоге не просто правоверным, а настоящим чингизидом и потомком праведных халифов. Да за такое убить отступников мало! Предать лютой казни, вот только времени на расправу было отведено мало!
        Знамение ведь на небе все видели, а предупреждение о том айхун на весь город сделал - так что все поверили, что пришел настоящий хорезмшах, который в полном своем праве миловать и казнить. Так что все его оппоненты поплатились собственными жизнями за сопротивление. А никак иначе в «игре за престол» не бывает.
        Проигрыш всегда оплачивается жизнью!
        - Я не въеду в Хиву! И быть городу от меня в опале, раз ворота перед своим повелителем не открывал так долго! И до тех пор обиду держать на всех жителей буду, пока мои условия не выполните в точности, и со всем прилежанием. А они таковы…
        Глава 38
        - Никаких мальчиков кровавых перед глазами! А ведь сколько народа за эти пять месяцев по моим приказам ухайдокали! И не подсчитать - счет давно на тысячи пошел, и за половину первого десятка явно перевалил. Да уж - постарался я, чего тут скажешь!
        Лежать на мягких кошмах было комфортно, а под ватным одеялом и тепло. Все же октябрь месяц в здешних краях начало осени, и в отличие от сентября начинается похолодание, днем температура десять-пятнадцать градусов по Цельсию, и после жаркого лета, что начинается в мае, становится ощутимо прохладнее. И так до конца декабря, когда наступает зима и температура держится чуть ниже нуля на три-четыре градуса. Но так как в пустыне постоянно дуют ветра, то всегда кажется, что в здешних краях холодно. А в марте-апреле опять начинается весна - благодатный край, где мягкая, почти бесснежная зима стоит всего пару месяцев.
        Правый бок сильно пригревала своим телом юная наложница - стройная как тростинка, с выразительными глазами, и чудным именем «пятничный цветок», которую он сокращенно называл привычным именем Аня. Была у него в той жизни с таким именем русская девчонка, любовь на третьем курсе - но не сложилось как-то, видимо не судьба.
        - Повелитель, не уходи, - тонкая ручка обвила ему шею, узкая ладошка стала шаловливо поглаживать грудь. А нежные губы стали целовать плечо, а зубки иногда покусывать кожу. И хотя он всю ночь рьяно «трудился», скажем так, но желание обладать девушкой, для которой месяц назад он стал первым и единственным мужчиной в жизни, чуть превысило чувство долга - Александр решил, что все дела можно отложить на часок.
        - Ты так желанен, Искандер, могучий лев Хорезма, шах-ан-шах, мой возлюбленный. Я так хочу подарить тебе наследника…
        Анна застонала, но то уже было от наслаждения, а не от боли, как бывало прежде, в первые две недели. А он насыщался ее, медленно и неторопливо, получая жгучую радость обладания своей женщиной.
        Но мысли текли в голове своим потоком, никак не мешая чистую воду разума в мутном потоке сладострастия. Да и слова со стонами привычно пропускал мимо ушей, хотя и возбуждался при этом. Когда у тебя фактически три жены, как пел когда-то Юрий Никулин в бессмертной комедии, то научишься относиться вполне спокойно к фразам и словам, которые повторяются каждой ночью в той или иной интерпретации разными мелодичными и медоточивыми голосами.
        «Да, в многоженстве есть свои положительные стороны, и все они обусловлены простым обстоятельством - жены вынуждены жестко конкурировать между собой за внимание мужа и доброе отношение его к ним. Это невольно настраивает женщин на исключительно позитивное и доброжелательное настроение, которое редко встретишь при единственной избраннице, какая бы внимательная она не была.
        На что хороша моя первая супруга, в той прожитой жизни, с чудным советским именем Владилена - в честь Владимира Ленина так названная - но порой хотелось сбежать из дома. Раз в месяц, как по расписанию, начинала мне выносить мозг, а порой я совершенно не понимал, почему она поджала губы и строила из себя жертву, как в песне - «ты меня обидел, слез моих не видел». Лишь через несколько лет до меня дошло, что таким образом дражайшая «большевичка» пыталась доминировать надо мной - в женщинах такая программа природой установлена.
        Все в ход идет, особенно интим - «я наработалась, устала, голова болит, хворости женские одолели». Так и хотелось спросить - а язык не болит «отмазки» постоянные «лепить», и тяжко ему слова добрые сказать, видимо?! И попытка установить полный контроль - над финансами, настроением и встречами. И перечень вопросов соответствующий, как «заезженная» пластинка известной советской фирмы «Рекорд» - «куда пошел, зачем пошел, о чем говорил?!»
        И просьбы соответствующие - «я с тобой, посиди со мной, мало денег - надо бы больше, как у моей подруги - муж о ней заботится, на руках носит и любой каприз выполняет, а ты нет!»
        Так что в начале восьмидесятых пришлось расстаться - после Афгана увидела хромого и губы поджала, и выяснилось, что пока за «речкой» находился, она богатенького мужичка нашла, и быстренько от него «залетела». Так что не мудрено, что нравы в бывшем СССР оскотинились, особенно у русских. Их женщин уже полностью развратила западная пропаганда - требуют себе богатств и трепетного отношения, а при этом ничего не представляют ценного. И сами никогда не дорожат доброму отношению собственных супругов, меняют их как перчатки.
        Наши женщины совсем не такие, хотя в век интернета растление их тоже коснулось. Но еще сильны родовые связи, да и общественное порицание свою роль играет. Да и ислам сильный сдерживающий фактор - в соседнем Иране за прелюбодеяние казнить могут, а у нас любую шалаву за ворота выставят. Так что хочешь, ни хочешь, но нравственность соблюдать нужно, особенно когда ВИЧ характер эпидемии давно принял.
        Нет, я лучше здесь поживу - хоть и глухое средневековье, но оно нравится, по сердцу пришлось. И я рад, что люблю всех своих жен, они мне нравятся и хорошо с ними, впервые гарем имею».
        Александр несколько раз поцеловал мягкие и податливые губы наложницы - та почти не отвечала и провалилась в сон, разморенная и усталая, с блаженной улыбкой на губах.
        - Спи, Анечка.
        Бекович встал, накрыл любимую одеялом, поцеловал щечку, подоткнул края плотного покрывала. Медленно оделся, не забыл проверить, как пристроены под халатом ножны с кинжалом, а в рукавах два стилета. Времена такие, нужно быть вечно настороже. Недаром у русских поговорка есть на этот счет - «береженого бог бережет».
        Умылся над серебряным тазиком, почистил зубы мелом, вытер лицо полотенцем. Посмотрел на небольшое блюдо с отборными фруктами - сизая гроздь винограда, красный гранат, желтые абрикосы. Отщипнул несколько ягод - блаженно прищурил глаза - сладко, но не приторно. И открыв толстую резную дверь, вышел из опочивальни в коридор. Там стояли два телохранителя - в серых халатах с серебряными нитями - на одеяниях для личной охраны хорезмшах не скупился, ведь эти люди должны в любую минуту быть готовыми отдать за него жизнь.
        В саду было хорошо, и совершив намаз на коврике, Бекович удалился в беседку, покрытую коврами - там его уже ждал горячий чай и подставка с трубками и лампой, где уже горел огонек свечи. Не для освещения, для прикуривания, ибо в этом мире зажигалок и спичек не имелось. Не раз посещала его мысль купить у туркмен «земляное масло», пирит и кремень имелись, огниво тоже - так что высечь искру на пропитанный «самопальным» бензином фитиль не представляло труда. Такой вот аналог фронтовой «катюши» - отец эту зажигалку привез с войны.
        Посмотрел на натянутый кусок кожи, на который была нанесена русским офицером карта - «чертеж владений Хорезма». Обитаемые земли шли вдоль русла Амударьи, причем города возводились исключительно по левому берегу - на правом напротив Ургенча находился лишь один единственный Кят, который в будущие времена будет переименован в Бируни, в честь известного астронома.
        От Хазараспа на крайнем юго-востоке и до Ходжейли тянулась долина длиной в двести верст. И до пятнадцати шириной - узкая полоса орошаемых земель, протяженный оазис вдоль северной кромки безжизненной пустыни, известной под именем Каракумы. Но территория на самом деле гораздо больше - от Ходжейли вплоть до Арала полторы сотни верст и только один приличный город - Кунград. А от Хазараспа, второго города Хорезма после Хивы, в котором он сейчас находился, граница с Бухарским эмиратом в ста с лишним верстах, а то и побольше. Как бы не полных полторы сотни на круг выйдет - кто там считал пески эти. Граница как раз на полпути между Хазараспом и Чарджоу, «четыре арыка» - как называют этот город, славный своими дынями, что Бухаре сейчас принадлежит.
        Так что полтысячи километров выйдет, плюс на сто верст отворот к юго-западу двух проток до озера Саракамыш. Уникальная река Амударья - сейчас впадает в два озера одновременно, как и Кубань. Но последняя река направлена в два моря - Черное и Азовское.
        Но если с пустынями считать, то бывшее Хивинское ханство просто огромное - три сотни верст на юго-запад, в Каракумы, да столько же на северо-восток, а то и все полтысячи, в Кызылкум - песчаное безводье, где от колодца к колодцу кочуют табуны и отары. А дальше течет Сырдарья, но то уже владения казахов, с которыми спорят бухарцы и кокандцы.
        - И что мы с этого можем иметь, в такой вот диспозиции?!
        Задав самому себе вопрос, Бекович раскурил трубку и задумался, поглядывая на карту. По всем прикидкам выходило, что место Хорезма стратегически удачное - экспансию можно развивать во все стороны, вот только зачем такой дурью заниматься?!
        От воинственных туркменских племен отделяют Каракумы - пустыня служит надежной преградой, а отучить кочевников от набегов можно простым способом - пройтись по их кочевьям огнем и мечом в отместку, да так, что урок этот на всю жизнь запомнят. До Каспия вообще безводные степи и полупустыни, да и кайсаки тамошние союзники, как и калмыки вроде бы. Но последних можно и нужно вытеснить из низовий Сырдарьи, или примучить к подданству - тогда все Аральское море станет безраздельным владением. А большая часть северного направления прикрыта Кызылкумом, но именно в этой пустыне сейчас скрываются крупные месторождения не только золота, но и других полезных металлов и прочих нужных руд. А в предгорьях вообще кладезь много чего полезного, включая сосновые леса.
        - Хочешь, не хочешь, но лет через десять нужно Мавераннахр с Хорезмом объединять в единое государство, и прекращать все вялотекущие войнушки. И промышленность развивать нормальную - сырьем можно обеспечить себя полностью. А на золото с серебром у царя очень многое купить можно, и союз заключить бы не помешало. Россия деньги от нас получит, и очень много, так что не придется драгметаллы по Европам закупать и голландские дукаты в Москве чеканить целое столетие, для оплаты закупок. А вот колонией нельзя становиться, лучше избежать столь печальной перспективы. Из-за проклятого хлопка тут все в пестицидах будет, Арал пересохнет и в пустыню превратится. Потому что половину воды Амударьи туркменский канал отбирать будет. А оно мне надо, жуткие проблемы народам в будущие века создавать?!
        Бекович принялся мысленно загибать пальцы - хлопок и рис можно спокойно выращивать в низовьях Волги и Дона, в Крыму, на Кубани и Северном Кавказе. Тогда и не будет у «белых падишахов» необходимости лезть в Среднюю Азию и Туркестан, ломая все на своем пути. Да и зачем, если есть богатейшие черноземы юга России и Украины - то самое «Дикое поле», где кочуют ногайцы и крымские татары, что устраивают набеги за «живым товаром» к северным соседям. Да и практически безлюдную Сибирь нужно заселять народом, а не крепостное право устраивать.
        - Вот этим мне и нужно заняться вплотную - царь Петр не дурак, увидит перспективы. И Алексея спасти надобно - с ним на будущее договориться можно, а потом помочь на трон взойти…
        Глава 39
        - Рад тебя видеть, полковник. Мы снова встретились с тобою, но теперь в глубине Хорезма, не на берегах Каспия, с его зеленоватыми водами. Надоело, поди, в Красных Водах обретаться?
        - Как говорят русские - хуже горькой редьки!
        Пожал плечами в ответ голландец, кланяясь хорезмшаху. Фон дер Виден быстро уяснил, пока добирался до далекого Хазараспа, что власть здешний правитель держит твердой рукой. И крови совершенно не боится - везде встречались головы на кольях. Как ему рассказал майор Каспар фон Франкенберг, ставший вали, то есть правителем области, в Ходжейли, по приказу Бековича практически вырезали подчистую всех родичей бывшего хана. А мальчиков кастрировали и продали в неволю вместе с женами гаремов и их дочерями. От такой немыслимой жестокости голландца немного замутило, но он отнесся с пониманием, прекрасно зная, что такое династические войны. И даже мысленно одобрил предусмотрительность князя - все же тот басурманин, а у них свои нравы и обычаи.
        - Единственное пригодное место только крепость святого Петра - астраханский обер-комендант взял ее под свое попечение, даже подземные цистерны для пресной воды начали сооружать, из камня и кирпича выкладывать. Из Астрахани многое привозят, даже фруктовые деревья целиком выкапывают. Теперь там жить можно, даже зимовать спокойно…
        - Это хорошо, и туда будем постоянно караваны верблюдов отправлять - эти животины по пятнадцать пудов груза легко переносят на сорок верст в день, и проходят там, где лошадь давно бы умерла от бескормицы и безводья. А им хоть бы что, идут и идут по пескам в самую жару. Только у калмыков верблюды сильнее чем здешние, да и крупнее - я их для развода оставил, раз купил, то самому пригодится. Пойдет бойкая торговля - благо те земли под моим контролем будут.
        Бекович усмехнулся и закурил трубку - на парчовом халате сверкала алмазами царская парсуна - небольшой медальон с портретом Петра Алексеевича, необычайно ценная и значимая награда. Расщедрился государь, наградил гвардии премьер-майором пожаловал, и чином генеральским одарил. Вот только непонятно, как отнесется к новоявленному хорезмшаху, но тут пришлось принять превентивные меры для предосторожности.
        Фон дер Виден привел три батальона столь нужной инфантерии, и теперь их число нужно было удвоить, поделив их надвое и влив до полного штата набранных сарбазов. Последних даже с излишком - на две с половиной сотни русских солдат приходилось четыре сотни сартов. Бекович рассудил прагматично - четверть местных новобранцев или помрет, не вынеся тягот службы, или будет искалечена. Батоги ведь не зря «прописаны» в уставе, да и офицеры с сержантами в ход трости пускать будут. И ничего тут не поделаешь - недаром такой распорядок «палочной дисциплиной» именуют. А смысл ее прост - забить до смерти одного, зато двоих выучить. Но зато потом такие солдаты неприятеля вообще не боятся, свои капралы их намного больше страшат.
        - Странно как-то на солдат смотреть, ваше шахское величество, - осторожно произнес голландец. - Все в халатах, но смотрятся достаточно браво! Да и выправка во фрунте чувствуется!
        Везде на карауле стояли русские солдаты, но уже не в привычных зеленых мундирах, в желтых с черными полосками халатах, с красными наплечниками Хазараспского батальона, такого же цвета чалмами, и кожаных сапожках с невысокими голенищами и чуть загнутыми носками. А вот вооружены они прилично - с фузеями в руках, тесаками в ножнах на поясах и патронными сумками, на ремнях через плечо.
        - Так они русские и есть, только переодеты на здешний манер, чтобы европейские одежды глаз не резали. Да и в здешних халатах и шароварах намного удобнее - не подходят кафтаны, парики, камзолы с чулками и туфлями для здешних мест. Из пустыни ветра дуют постоянно, песок несут. Да ты и сам знаешь - тяжко в этих краях. А привычную форму служивые в гарнизонах и крепостях донашивают - материи на халаты ведь токмо на два батальона хватило, хотя все города перетряхнули. Так что и твои служивые мундиры будут донашивать, пока их в новую справу не переоденем - но то к лету будет, никак не раньше.
        - Понятно, ваше шахское величество. Государь мне отписывал, что солдаты будут в гвардии вашей, и довольствие всякое от казны получать. И жалование также…
        - Деньги будут уплачены немедленно - их привезут, и по батальонам раздадут. Уплата в таньга, каждый в пять алтын или пятнадцать копеек, бухарским серебром полновесным. И, кроме того, получите еще одно месячное жалование сверху, но запреты соблюдать тщательно, надеюсь, ты сам солдат своих предупредил настрого?!
        - А как же, ваше величество - к мусульманкам не приставать и паранджу не сдергивать, как и платки с лица. В городах не буянить и вести себя пристойно, вино и свинину не употреблять. За все платить и ничего не отбирать, а ежели служивые выпить захотят, то в цитадели каждой кабак будет - там вино и покупать, пить, но за ворота не выходить. Служанок не обижать, полюбовно договариваться и таньгу платить пристойно.
        - Вижу и ты сам все запомнил, так что спокоен буду. Квартирное расписание составлено, роты по гарнизонам ставить. Господам офицерам, сержантам и капралам к обучению рекрутов приступить, учить их нашему языку, и местные наречия тоже выучить - сам проверять буду. А кто на здешних языках бойко лопотать начнет - жалование на треть тому увеличу. Можешь о том всем и передать!
        - А ежели все русские научаться, то денег хватит всем платить?! Ведь на две тысячи персон раскошелиться придется?!
        - Монет хватит - все получат от меня сполна, в казне достаточно и серебра, и злата.
        Бекович говорил чистую правду - только монет было конфисковано у репрессированных родственников и сторонников Шергази-хана свыше двух миллионов таньга, а это триста тысяч рублей. Да имущества всякого, тканей, посуды, одежды и прочих товаров на огромную сумму, и это не считая домов и земли. Драгоценности и оружие, украшенное различными камнями, сразу же ушло в сокровищницу.
        Однако часть этой богатейшей добычи уже была отправлена в Санкт-Петербург с посольством - оставалось надеяться, что Петру Алексеевичу подарки понравятся. Как и десяток пусть и небольших, но тяжелых хурджинов, опечатанных печатью визиря. В каждом было до двух пудов золота - слитками, самородками и песком, а половина мешков заполнена монетами - бухарскими тилли, арабскими динарами и прочими золотыми кругляшками, чуть ли не со всех мусульманских стран Востока. Примерно на сто тысяч червонцев, или двести с лишним тысяч рублей - закрома бывшего хивинского хана и его родичей оказались полнехоньки…
        - Вот что я тебе скажу, атаман, - Бекович наклонился к Бородину, что по-восточному скрестив ноги, сидел напротив его на дорогом хоросанском ковре. И был абсолютно невозмутим, хотя прознай кто-то об этом разговоре, из царских людишек, конечно, то живо бы кричал «слово и дело государево», ибо речь пошла о важных делах.
        - Цари вас, казаков, давить будут изо всех сил, как только надобность минует. Ваши вольности, что московскому боярству, что нынешним генералам - кость в горле. С донским атаманом Булавиным как поступили, не помнишь?! А с астраханскими бунтовщиками, которые к вам за помощью обращались, но ее так и не получили?!
        - А тебе какая в том корысть - ты теперь сам хорезмшах, - атаман ощерился, словно степной волк, но тут же смягчился.
        - Прости, сам вижу, что о простом народе заботу имеешь непритворную. Помочь не смогли - сзади ногайцы, с бухарской стороны кайсаки одолевают - лягаемся как тот конь во все стороны, да еще калмыки. Городки наши маленькие, казаков в них и трех тысяч не наберется, всех кто саблю держать может. Да и не трогают нас пока царские воеводы, далеко мы, земли со всех сторон инородческие, татарские да башкирские еще к северу. Но сам вижу, как потихоньку их подминают, башкирское восстание недавно подавили жестоко, а там, глядишь, и до нас доберутся. Но не скоро, лет тридцать у нас еще есть в остатке.
        «А ведь почти угадал, атаман. Емелька Пугачев яицких казаков на бунт легко подобьет в 1773 году. А бузить они начнут за десять лет до того, когда губернаторы им глотку сдавят. Только поздно будет, слишком уж силы неравными окажутся».
        - А я тебе так скажу - земли от низовий Амударьи и Сырдарьи, и Арал также весь, я за яицкими казаками оставлю. Они пустынны сейчас, а вы заселяйтесь, коли подопрет. И беглецов ко мне всяких пропускайте, помощь им окажите, особенно тем, кто старой веры придерживается. Но предупреждайте - казацким укладом жить будут, податей брать не стану никаких, саблей острой мне пусть платят.
        - Любо, батька, теперь есть куда черному люду уходить. А почто такую доброту проявляешь?!
        - Приживутся люди, моей опорой станут. Я государство свое создаю, народов разных будет множество, как и религий. Никого притеснять не стану, лишь бы верно служили. И вас поддержу со временем, но пока тайком - сам понимать должен, что не с руки сейчас.
        - А как же, разумение имею.
        - Вот и хорошо. Но уговор - на мои землями походами не ходите, и я своим степнякам не дам - так что только от кайсаков нападения ждите. За переселенцев вам сполна отплачу товарами всякими - караваны ходить между нами будут. Вам добро - нам люди всякие, особенно умельцы. И еще одно - две сотни казаков яицких служить мне здесь должны постоянно, жалование хорошее положу. Но уговор - здешние нравы блюсти и никого не обижать. Так что, по рукам, атаман?!
        - По рукам, батька!
        Хорезмшах и походный атаман яицких казаков хлопнули ладонями, сцепили пальцы, и Бекович негромко спросил:
        - Когда на Бухару с войском пойду через три года - ко мне присоединитесь полками?
        - А как же, с тобою любого бить сподручно. Мы сейчас на Яик такую добычу с полоном отведем, что никогда еще никто в городках наших и не видывал. Так что пять полков дадим, не сомневайся. И вообще - если что недоброе случится, то шли на Яик вестников…
        Глава 40
        - Князь Бекович-Черкасский возьмет Хиву, али нет?! Как на духу мне ответствуй, ничего не тая!
        - Так и будет, государь! Перед ним все города Хорезма ворота открывать стали, народ в ноги валится скопом. Не то, что полы халата целует, прах от следов его, - лицо капитан-поручика Воротникова скривилось так, будто целый лимон съел, медленно разжевав. И офицер, набравшись решимости, бухнул откровенно, громким голосом:
        - Прости, государь, но не князь Бекович-Черкасский он ныне, а Девлет-Гирей-хан, в магометанстве обретающийся. О том он еще в Гурьевском городке на Яике громко кричал в беспамятстве…
        - О том ведаю, гонец ведь обратно прискакал!
        Петр Алексеевич отмахнулся рукою, будто докучливую муху прогонял от лица, что жужжала и мысли прогоняла. И, прикурив трубку от горящей свечи, снова обратил свой взор на замолчавшего посланца.
        - Ежели надо было князю к своей природной вере вернуться, то его дело, никто и так не принуждал. Тем паче в край пришли, где магометанство стойко обретается и правителя иной веры быть над подданными не может. Так что все правильно сделал Девлет-Гирей-хан, таковым его впредь именовать буду, раз уж правителем ханства Хивинского стал. Что замолчал, ты мне дальше рассказывай все без утайки, а то послание я прочитал, но бумага все стерпит и о многом умолчит, в отличие от глаз наблюдательных, что любой поступок заметят, хоть добрый али худой.
        - Государь, как на духу - зело жесток князь, Шергази-хана убил сам и голову отрезал - на блюдо положил, и всем показывает. Хивинцы, что с нами сражались, пощады попросили - он тысячу человек отобрал, из туркменского племени, что ему первым поклонилось, и мангытов, а две тысячи туркмен и узбеков, что руку прежнего хана крепко держали, приказал вырезать без всякой жалости и тела в пустыне закопать. И дело то кровавое, верные ему магометане совершили. Как переметники, что от прежнего хана своего сбежали, так и свои вроде, кто раньше всех Бековичу присягнул - кайсаки, ногайцы и каракалпаки - их «черными шапками» именуют.
        - Вот дает - зверь прямо-таки. Не ожидал такого от Сашки…
        Меншиков, что присутствовал при разговоре в мастерской - здесь, при работе, царь любил принимать посланцев или сановников с докладами - оскалился в недоброй улыбке, но тут же стушевался под гневным взглядом Петра, который презрительно произнес:
        - Не тебе о том судить, Данилыч. Девлет-Гирей все правильно делает, чо истребляет поголовно прежних сторонников Шергази-хана, потому что мертвые заговора не устроют, и кинжал в спину не воткнут. Я ведь если стрельцов в Москве казням бы не предал, как из посольства возвратился, то давно бы оные злодеи бунт учинили, наподобие астраханского, или того что Кондрашка Булавин затеял.
        Лицо царя исказилось в такой гримасе, что его верный наперсник счел за нужное резко пойти на попятную, не хватало еще чтобы самодержца приступ падучей свалил, или беспричинно гневаться начал. А в таком состоянии самодержец и за кортик схватиться мог.
        - Что ты, мин херц - просто не ожидал, что Александр такую жестокость проявить сможет.
        - Правитель обязан быть суровым - дабы всех в послушание себе привести. А иначе любое царство в расстройство придет, а слуги верные всю казну разворуют до последней монетки.
        Меншиков, услышав яростный выкрик Петра о таком деликатном деле как государственные финансы, моментально замер, постарался скукожиться и стать меньше ростом. Казнокрадство, которым он любил заниматься, часто заканчивалось лютыми побоями царственного друга, после которых он себя прескверно чувствовал.
        Так что лучше лишний раз промолчать - целее будешь!
        Петр сунул погасшую трубку в поставец, взял новую и медленно ее раскурил. Пыхнул дымком, задумался - несколько раз прошелся по мастерской, о чем-то размышляя. Повернулся к замершему Воротникову и отрывисто бросил:
        - Дальше сказывай! И в подробностях, все припоминай!
        - Повелитель каракалпаков Кучук-хан верный клеврет, дочь свою отдал в жены Бековичу, и туркмены двух красавиц, дочерей вождей своих, наложницами князю передали в полное владение.
        - Ух ты, зараз с тремя девками, - помимо воли восхитился Меншиков, и даже хлопнул себя ладонью по ляжке. Букли завитого парика накрыли «светлейшему князю» глаза, и он отодвинул их пальцами.
        - Кто метресок считать будет, - презрительно произнес Петр Алексеевич, всегда крайне пренебрежительно воспринимавший женщин и имевший прорву случайных любовниц, которых иногда отдавал замуж за понравившихся ему офицеров, и при этом продолжал ими пользоваться. Но кто самому царю возражать осмелится?!
        А царь продолжил говорить, жестко и уверенно:
        - Ему наследник трона потребен будет - а трое смогут родить достойного гораздо лучше, чем одна жена. И воспитать тоже, а то положишься на верного человека, а тот и сам писать не умеет, и воспитатель хренов - не наследника, а изменника вырастит.
        Меншиков побледнел, стоял затаив дыхание, ни жив, ни мертв. Именно он, не умея толком ни читать, ни писать, отвечал за воспитание сбежавшего за границу царевича Алексея, который попросил убежище у свояка, австрийского цезаря. Хорошо, что посланник Петр Андреевич Толстой сумел выманить беглеца из замка, и везет его сейчас в Россию. И хотя царь обещал своему сыну прощение, можно было не сомневаться, что розыск начнется жестокий. И первым делом государь вздернет на дыбу своего первенца - а там под пытками тот оговорит всех виновных. Да и невинных тоже - Петр Алексеевич истязать будет самолично, умелец в этом деле редкостный, даже упрямых стрельцов ломал. Те во всех грехах тяжких сознавались, оговаривали себя и других, лишь подвывая о милости царской просили - казни предать, чтоб от мук нечеловеческих поскорее избавиться.
        - Хивинцы во всех селениях его радостно встречают, и города ворота открывают. Только Хива и Ургенч, где родни Шергази-хана много, по слухам биться готовы. Я когда гонцом к тебе, государь, был направлен, то князь собирался с войском на мятежные города идти - до них меньше двухсот верст от Ходжейли. Мыслю, что взяли их либо штурмом, или осадой - но скорее жители ворота сами откроют и хивинских бояр на казнь выдадут, аки изменников. А там им головы и отрубят!
        - И правильно сделает, я сам наших бояр многих хотел на голову укоротить за дела их подлые - так что Бековича, али Девлет-Гирея, как он желает себя именовать, понимаю прекрасно. Измену с корнем выкорчевывать нужно, и каленым железом прижигать! Просто топором головы рубить маловато будет, тут четвертовать надобно.
        От слов царя повеяло таким жестоким гневом, что в мастерской тишина сгустилась. Все прекрасно знали, насколько быстро и решительно царь от слов мог перейти к делу.
        Однако Петр Алексеевич задал иной вопрос:
        - А чем это Бекович привлек на свою сторону население, что посулил такого, что ворота открывать стали?
        - Народ там ужасно беден, государь, а земля родит прекрасно, по два урожая в год снимают. Летом даже не тепло - жара с начала мая по октябрь стоит. Вроде и богатая земля, но с крестьян, их там дехканами именуют, два десятка разных податей заставляют платить. Вот Бекович их всех и отменил, оставил только два главных налога, что в басурманской «священной книге» определены - сороковую часть закята от всего, и десятую часть от созданного - иль хлеб вырастил, либо шкуру содрал, хоть горшок вылепил. Сказал, что если правильно собирать эти две подати, и сразу в казну их принимать по счету, минуя вороватые руки басурманских дьяков с подьячими, то дохода вполовину больше будет поступать.
        - Хм, это он умно поступил, я и сам хочу подушной податью все население обложить, а прочие подати с крестьян убрать. Так сборы намного увеличатся, проконтролировать их легче будет, и монеты к воровским рукам не прилипнут. А то есть у нас тут всякие, за которыми глаз да глаз нужен, и палка добрая в руках пригодится для их науки.
        Петр Алексеевич метнул грозный взгляд на «светлейшего князя», который тот встретил с совершенно безмятежным видом, как бы говоря венценосцу - «мин херц, но зачем на меня напраслину возводить, чист я перед тобой аки голубь безвинный».
        - Сняв тягости лишние с народа земель хивинских, он у дехкан и горожан опору обрел, и приказал с окрестного населения на службу рекрутов брать и охочих людей. Первый день я еще узрел, когда в Ходжейли несколько сотен людишек сами пришли в полк записаться, никто их не неволил. И всех изменников отловили - Бекович приказал их головы вдоль стен на кольях поставить. Дома и земли в казну отобрал, и все имущество. Драгоценности всякие в хурджин сгребли, большая сумка такая, на верблюдов их вешают. Золотые и серебряные украшения там, басурманские женки такие любят носить, с каменьями разными - яхонтами, изумрудами, алмазами. Денег еще взяли много, сундуки видел сам, с пару десятков нагребли, да несколько шкатулок золотых монет - там больше, чем на полмиллиона таньга серебром было, если по пять алтын на таньга брать, то выйдет…
        - Семьдесят пять тысяч рублей, - Меншиков посчитал быстрее Пифагора, и такая тоскливая зависть прозвучала в его голосе, что Петр Алексеевич показал ему кулак.
        - Богатый край, если в одном городе столько богатства в одночасье взяли, очень богатый, - задумчиво произнес царь и с немой просьбой в глазах посмотрел на посланца. Тот сразу заторопился с ответом на невысказанный самодержцем вопрос.
        - Отправляя меня к тебе, Девлет-Гирей-хан сказал, что как только власть свою установит над Хивой и Ургенчем, то немедленно отправит в Санкт-Петербург посольство с визирем Досим-беком, это канцлер по-нашему так звучит, бывшим казначеем Шергази-хана, что на службу перешел охотно, ибо из дехкан родом своим происходит. А при нем дары будут великие. Мыслю, к концу ноября посольство то прибудет, а задержки ему чинить не станут - о том губернаторы мною в известность поставлены, и письмо твое им, государь, я показал.
        Посланец помялся немного и решился сказать правду:
        - А золота в Хиве нет нигде. Зато на Иркете есть, и рудное и россыпями - только воевать за него с бухарским эмиром придется. А потому помощь нужна будет - пушками, фузеями да пороховым запасом.
        - О том думать будем, как на дары посмотрю, да с визирем переговорю. Тогда и решать будем…
        Глава 41
        - Что задумал этот русский коназ, что требует называть себя хорезмшахом?! И ведь не отказать ему в этом наглом посягательстве - ведь тогда он может пойти походом на Бухару!
        Мухаммед-Хаким-бий был из племени мангытов и к кунгратам относился враждебно. Волей ныне правящего Абулфейз-хана из династии Джанидов, то есть Джучиева колена, Тука-Тимуриды, хитрый визирь был назначен аталыком Бухары, и сосредоточил в руках огромную власть. Вот только удержать ее было трудновато - правители крупных городов, сами эмиры, всячески пытались ослабить влияние Бухарского эмира, чингизида - а потому и хана, вот уже много лет. И добились все-таки своего, превратив нынешнего хана в игрушку в своих руках.
        Шесть лет тому назад в результате заговора эмиров был убит Убайдулла-хан, и на престол был возведен его младший брат Абулфейз-хан, слабохарактерный и трусоватый, любящий проводить время в собственном гареме и в беседах с учеными улемами и суфиями. Всю власть в своих руках сосредоточил всесильный аталык Бухары и визирь Джаушан-калмык, правление которого оказалось недолгим, ибо против него единым строем выступили эмиры - и вскоре место близ хана стало вакантным, и на него уселся выходец из родовой знати мангытского племени.
        Бухарский эмират раздирали племенные дрязги и споры, переходящие порой в кровопролитные междоусобицы. Вот уже как десять лет как в Коканде началась война против правления бухарских ханов. И теперь на свою голову он настоял, чтобы Абулфейз-хан назначил аталыком в тамошних краях инака племени узбеков-мингов Шахрух-бия.
        Казалось, что ситуацию можно исправить!
        Но благие намерения зачастую заканчиваются полным крахом, в котором нужно винить в первую очередь самих себя за допущенные просчеты. Там ситуация полностью вышла из-под контроля!
        Аталык коварством захватил кокандские земли, всю Ферганскую долину, богаче которой нет земли во всем Мавераннахре, хоть обойди его вдоль и поперек. Шахрух-бий поднял там мятеж против Бухары, и силой выгнал бухарских чиновников и стражников. И провозгласил себя независимым и самостоятельным владыкой кокандских земель.
        Нет, не ханом - ими мог стать только чингизид, но первый шаг уже сделан. Но эмиры признали его власть, теперь его сын, благо мать имеет в своих жилах благородную кровь Чингиз-хана, может провозгласить себя сахибкираном, подражая Амир Тимуру. И все - сил у Бухары нет, чтобы подавить этот мятеж, придется смирится с потерей, тем более второй по значимости город - Самарканд - не менее древний и богатый чем Бухара, тоже готов восстать и отделиться.
        - И что мне делать, аллах всемогущий!
        Мухаммед-Хаким зябко повел плечами - конец октября уже полон прохлады, а по ночам уже ощутимо холодновато. Воевать с мятежниками сил нет, а в подконтрольных городах зреют заговоры, того гляди или отравят, либо зарежут. А могут и накинуть шелковый шнурок на горло и удавить, или острую шпильку в ухо сунуть - хоть в гарем не ходи, приходится опасаться как евнухов, так и наложниц.
        Визирь ощущал свою власть сухим песком в ладони - вроде тяжесть есть, но сдавливать нельзя - песок просто струйками попадает на сухую землю. Правитель Шахрисабза, древнего Кеша, эмир племени кенегес Ибрагим-бей приютил бежавшего из Хивы царевича Раджаб-хана, единственного кто уцелел в беспощадной резне, что устроил русский князь Бекович-Черкасский, оказавшийся на самом деле страшным чингизидом Девлет-Гирей-ханом, и что хуже всего - потомком третьего праведного халифа.
        Новости из Хивы каждый день приходили такие, что холод леденил кожу, а страх засел глубоко в сердце. Этот хан действительно стал творить такие вещи, что вся чернь по всему Мавераннахру стала ждать его с нетерпением, открыто именую наибом «праведного халифата» и хорезмшахом. Это надо додуматься - отменить все подати и повинности, которые не указаны пророком и не записаны в Коране!
        - Сумасшедший… Или он действительно от праведных халифов род ведет, вот кровь и сыграла?!
        Вопрос завис в тишине, Мухаммед-Хаким-бей задумался. Новый владыка Хорезма не стал именоваться хивинским ханом, а объявил себя шахом, то есть, претендуя на значительную часть бухарских земель, что раньше входила в это государство, а то и на все - с этого безумца станется.
        Страшный человек коназ урусов, и очень опасен - собирает сарбазов, учит их «огненному бою». «Падишах Севера» отправляет ему отряд за отрядом опытных воинов, что победили «короля Севера» - о событиях долгой войны между ними в Бухаре хорошо знали.
        Этой весной Абулфейз-хан отправил к царю Петру посольство Кули-бека топчи-баши, с целью выяснить, что будет вскоре делать князь Бекович-Черкасский, который собирал большое войско в Астрахани, где по его приказу схватили бухарских купцов. Правда, полтора месяца тому назад они прибыли под охраной русских «стрельцов» и страшных яицких казаков с богатыми товарами и грузами - никого из них не обидели и не ограбили. Так что половину задачи Кули-бек выполнил, осталось надеяться, что хитрый посол сможет договориться с царем Петром. И тот не отдаст приказ Девлет-Гирею-хану вторгаться в Бухару - а ведь у того уже сейчас две тысячи урусов с ружьями, и три тысячи сарбазов - но тех еще учить нужно. Но всадников много - полтысячи гвардии из свеев, две тысячи казаков и пять тысяч хивинской, ногайской и каракалпакской конницы. И самое страшное - у хорезмшаха три десятка пушек, из которых он истребил воинство Шергази-хана. И смертоносные ружья, вставать против которых безумие!
        - А может, как-то договоримся с ним?! Отдам Чарджоу, все земли по Сырдарье - все равно они не наши, пусть воюет с кайсаками и кокандцами. Война ослабит наших врагов, а мы усилимся. Пусть и с туркменами повоюет всласть - у тех обид к нему много. Да еще с персами поневоле схватится - тем не понравится, что уже будет два шаха.
        Аталык задумался - ситуация стала видеться в несколько ином свете. Если раньше он категорически не воспринимал титул хорезмшаха, то теперь был готов хоть прилюдно признать этот титул - осталось только уговорить Абулфейза-шаха, и дело будет сделано. А заодно разрешить хивинцам закупить древесный уголь и сосновые бревна - в предгорьях росли прекрасные леса, и там издревле рубили толстые деревья.
        И следует понять, почему новый хорезмшах приблизил к себе мангытов, ведь он сам из этого племени. Может быть здесь кроется разгадка тайны или намерений «белого падишаха»?!
        - Жаль, что Девлет-Гирей отказался продавать ружья и порох, но можно их изготовить, мастера в Бухаре лучше, чем в Хиве. Но пока стоит кормить голодного тигра мясом, и лишь когда будут сделаны фузеи, то застрелить хищника, чтобы на соседей не бросался!
        Глава 42
        - Рубить не дам, всего три леса на весь Хорезм, и этот самый большой. А вам, морякам, его на год хватит - все вырубите, одна пустыня останется. Да и не годятся карагачи да тополя с ивами на постройку кораблей. Ты о деле думаешь, понимаю, а я обо всем крае попечение иметь обязан и заботу - чтобы потомкам нашим осталось. И учти, этот лес единственный на все государство, только в нем благородный олень обитает, кабаны, и пустынный тигр с леопардом там могут встретиться…
        - Так хищники это свирепые, их убивать надо, - лейтенант Кожин ощерился. Как и все русские, привыкшие к обилию лесов, он совершенно не понимал, почему хорезмшах уцепился за небольшой тугайный лес, который так нужен для постройки кораблей. Ведь государь Петр Алексеевич никогда не шутил со своими приказами, и если царь отдавал их, то требовалось выполнять кровь из носа.
        «Реликтовый лес уничтожить не дам - до 21-го века лишь небольшой кусочек дошел, единственный на всю Каракалпакию. А тут двадцать на десять верст. Не дозволю порубку, его своими личными угодьями для шахской охоты объявил, истреблять живность никому не разрешу - стражников и егерей с лесничими везде поставлю.
        Хрен вам, а не древесину!»
        - Это моя земля, и в ней мои законы, лейтенант. Ты ведь знаешь, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят?! Так и здесь - таковы правила, и их соблюдать все обязаны. Со всех городов и селений соберут высушенные бревна, какие есть потолще. Лесопилку поставишь, плотину возведем для запруды - и пилите на здоровье. Пяти сотен бревен хватит?!
        - Хватит, ваше величество, - титул Кожин из себя кое-как выдавил, и не стал бы, но Петр Алексеевич таким мелочам внимание пристальное уделял. Да и Бекович-Черкасский, раз хорезмшахом стал, за непочтение мог обидеться. А там и секим-башка могла быть - это название все хорошо усвоили, благо масса примеров была.
        - Малую галеру заложим, и полдюжины стругов, к лету управимся. А по весне и в плавание можно пускаться - озеро огромное, берегов не видно, как у моря Азовского.
        - Море оно и есть, и шторма на нем такие бывают, что любой корабль потонет, али на берег выбросит. Так что это при постройке учитывай. А еще то что реки неглубокие, отмелей на них много, вода с песком идет. Если осадку у галеры больше двух футов сделаешь, может днищем на мель сесть. И учти - каждый год лоции менять надобно, одни банки песчаные размывает, другие наносит. Таковы здешние речки - и нрав их коварный. Если русло изменит во время паводка великого, то целые города в пустыне бросать приходится - Гургандж, поди, видел?
        - Видел, и минарет там высоченный, выше любого маяка.
        - Вот и занимайся своими делами - два селения к верфи приписал - припасы вам для прокормления всякие дадут, хлеб и овощи всякие, фрукты там. Овец пригонят - плов сварят. В саманных домах селитесь - тут из бревен дом построить - по цене дворца выйдет. Дорого здесь дерево - верблюжьими кизяками топите, они у бактрианов на все случаи жизни. От возгонки сажи после сжигания кизяка нашатырь извлечь можно, а если ртуть им обработать, то оная гремучей станет - а это основа капсюлей…
        - Чего-чего делать то надобно?!
        Моряк настолько ошарашенно посмотрел на него, что Бекович осознал, что сильно увлекся. Месторождение ртути он знал, где найти, объездил края в свое время. Изготовить капсюльный состав не проблема, если ингредиенты есть, научить можно - а колпачки не запалы, пальцы не оторвет. Изготовить латунь не проблема - и цинк, и свинец для пуль, и сера для приготовления пороха найдется. Просто нужно знать, где искать, а предгорья сами по себе целая кладовая полезных ископаемых.
        - Потом делать будем, пока не забивай голову. На свете много чего есть интересного и необычного!
        Отмахнулся Бекович - открывать знания царю Петру за здорово живешь, он не собирался. Ведь капсюльные колпачки практически не дают осечек, в отличие от того же пирита или кремня. И во время сильного дождя выстрелить можно, тогда как на открытой полке порох моментально намокнет. И главное - казнозарядное ружье сделать можно, с нарезным стволом, да бумажный патрон. Благо хлопка тут белое море, в советское время вся Ферганская долина ватой, как снегом, была усыпана. И что хорошо еще - ремесла здесь сильно развиты, все же цивилизации две с половиной тысячи лет, сюда сам Александр Македонский походами ходил, Греко-Бактрийское государство было обширное и развитое. О чем свидетельствовали огромные россыпи золотых и серебряных монет - в сундуках сокровищницы имелись даже полустертые драхмы с изображением совы, символом античных Афин. Он даже представил, что ими возможно расплачивался Перикл или Сократ, Платон или его заклятый друг Аристотель.
        Так что пришлось распорядиться создать нумизматический музей - историков, как и поэтов, в Хорезме всегда доставало, ведь в медресе давали исключительно теологическое и гуманитарное образование. А заодно создать архив в отдельно отведенном здании - древних свитков на разных языках было множество, и требовалось во всем тщательно разобраться, благо имелись знающие смотрители.
        - Ладно, иди пока - делом займись, рыбаки тут есть, и немало, лодки имеются. На службу найми тех, кто по реке плавает и хорошо ее знает вплоть до верховий - лоцманы зело нужны будут. И на Арале также - море обследуй внимательно, определи места, где городки построить можно, на колодцы внимание обрати. Если что, то в нужных местах опреснители поставим - в жаркие дни, а они тут почитай все лето, солнце само их нагревать будет. Ты их уже видел?
        - Да, ваше величество, в Астрахани еще - зело полезная штука для пустыни, где соленая и горькая вода есть, а пресной мало. В плавание уйду, как подходящее судно построим.
        - Учти, зимой северная часть Арала замерзает, да и штормит всегда - лучше не соваться. И в воде на зиму суда не оставляй - на берег вытаскивайте, тогда долго служить будет, и дерево меньше гнить станет. Дорого оно здесь, ценить его нужно и бережно относиться.
        - Да я уже понял, - буркнул моряк и склонился в поклоне - строптивец унял свой характер, больно вознесся Бекович, на которого он доносы царю Петру писал. Но моряк дельный, умелый и знающий, так что новоявленный шах отпустил его мановение длани. И задумался, оставшись один - только на отдалении от беседки стояли телохранители в своих серых с серебром халатах, до зубов вооруженные и очень внимательные, ибо в случае гибели правителя от рук убийцы, все они ненадолго его переживут, как и семьи - жены и дети, родители.
        Какие времена на дворе, такие требуются и гарантии! Железобетонные, на крови и смерти замешанные - иного сейчас не приемлют!
        Бекович взял с блюда персик, впился зубами в сочную сладкую мякоть. Бросил косточку, вытер пальцы и рот платком.
        - Надеюсь, Досим-бей выполнит свою миссию, и наши подарки царю по сердцу придутся. Может и удастся спасти Алексея, выкупить его голову. По крайней мере, я сделал все что мог - царевич намного лучше вечно пьяной блудливой мачехи, или двоюродной сестрицы Анны Иоанновны, или даже сродной младшенькой Лизоньки, что ему самому в дочки годиться. А заодно привезет картофель, помидоры и табак. Кукурузу, капусту и огурцы здесь уже выращивают, а вот для подсолнечника слишком жарко. Да и в мое время его не растили, так изредка встречались. Хорошо бы с чаем попробовать - может кусты и приживутся…
        Бекович тяжело вздохнул - зеленый чай шел караванами из Китая, по «Великому шелковому пути», тючки с ним стоили баснословно дорого, но на него уже все «подсели», чайхана в любом селении была. А вот в Индии данный напиток пока не получил распространения, хотя в Ассаме в джунглях было много дикорастущего чая, причем отнюдь не кустами, а деревьями. Как он помнил, лишь в начале 19-го века англичане там начнут устраивать в Индии и на Цейлоне огромные чайные плантации.
        Потому в голове родился план - привезти из Китая несколько сортов чайных кустов, причем приоритет отдать тем, которые выращивают высоко в предгорьях с их колебаниями дневной и ночной температуры. Ведь чай в его время выращивали в Персии, на южном побережье Каспия, в той же Гиляни, да азербайджанской Ленконрани. Да и в Казахстане, как он знал, в советское время эксперименты проводили на Сырдарье, а там ведь намного севернее Хорезма или той же Амударьи в верховьях.
        - Дело стоит того - плантации великую пользу принесут. Если Петр свой персидский поход устроит, то и мне надо будет свою долю урвать - хорезмшах я или кто?! Но тогда надо как-то «отжать» или выпросить крепость на Мангышлаке, или туркмен начать присоединять понемногу. И выйти к Красным Водам с другой стороны. Стоит овчинка выделки, ох как стоит, и время есть на подготовку!
        Бекович задумался, постукивая пальцами по блюду - ломоть ароматной дыни вздрагивал. До похода Петра оставалось четыре с половиной года, а за это время было необходимо повести реформы, создать регулярную армию, построить первые мануфактуры и заводы, начать добывать золото и серебро, а также другие полезные ископаемые.
        Но все это невозможно сделать, ибо Хорезм малолюден и беден ресурсами, нужно покорять богатый Мавераннахр, начинать войну с Бухарой. Вот только там населения раз в десять больше, и таких городов как Хива или Хазарасп там много, а у него ровно полдюжины. Триста тысяч народа против трех миллионов - рискованное противостояние.
        Одно хорошо - у соседа полный раздрай идет, эмиры не желают подчиняться Бухаре, Коканд с обширной Ферганской долиной отпал. Так что если царь Петр Алексеевич даст ружья и пушки, да солдат, то не грех такой ситуацией воспользоваться…
        Глава 43
        - Великий падишах Севера, государь и царь Петр Алексеевич, прими дары от хорезмшаха Девлет-Гирея, что преподносит тебе их с великим почтением. Желая твоего высокого покровительства и братской дружбы, как между монархами и положено, ибо они одной владыческой крови, и их властвование самими небесами благословляется. И позволь мне слуге верному хорезмшаха, визирю Досим-бею, спросить тебя, ваше царское величество - по здорову ли ты, нет ли хворости какой?!
        - Здоровы мы, чего и тебе желаем, визирь! По здорову ли младший брат мой, его шахское величество Хорезма Девлет-Гирей, славный потомок родового корня Чингиз-хана?
        Царь Петр Алексеевич говорил громко, на весь зал, в котором, несмотря на полдень, было сумрачно - все же конец ноября в столице, в его любимом «Парадизе». Свинцовые тучи нависали над строящимся городом, дул порывистый ветер с залива, шел мокрый снег, облипавший стены и крыши возведенных дворцов и зданий.
        - Когда я уезжал из Хивы, дабы припасть к подножию трона великого падишаха Севера, хорезмшах Девлет-Гирей был в здравии, чего и вашему величеству искренне желал.
        Визирь отвечал царю с низким поклоном, подобострастно, чуть заискивающим тоном. Они оба разыгрывали написанные заранее роли в действе, что сейчас шло перед глазами не только собравшихся европейских посланников, которые отчаянно силились понять, что перед ними происходит на самом деле, а перед представителями монархов двух значимых стран Востока - турецкого султана и персидского шаха.
        А вот те мгновенно осознали суть происходящего, и оно им сильно не понравилась, особенно персидскому представителю. Еще бы - русский царь отправил послом в Хиву своего чингизида с сильным отрядом войск. А тот свергнул Шергази-хана с престола, разгромил его армию, которая большей частью, согласно древним традициям, перешла на сторону победителя, и стал новым хивинским повелителем.
        Но это еще полбеды - этот проклятый вероотступник и прихвостень шайтана Девлет-Гирей провозгласил себя хорезмшахом, династия которых прекратилась после завоевания Хорезма Чингиз-ханом пятьсот лет тому назад, когда шахский титул перешел к законным владыкам Персии. И теперь, прилюдно, во всеуслышание русский падишах признает своего князя Бековича-Черкасского хорезмшахом.
        Да за меньшее войны начинали!
        Теперь шахиншах обязан или начать войну с русскими и хивинцами, либо признать новоявленного шаха Хорезма. В последнем случае на стороне Девлет-Гирея вековая традиция, он не самозванец, а чингизид, а потому может быть ханом. А также и то, что в древнем Гургандже правили шахи, которые распространяли свою власть не только на Мавераннахр и Хоросан, но на всю Персию и часть Афганистана.
        Представитель Оттомонской Порты моментально оценил коварнейший поступок русского царя, который шесть лет тому назад получил от султанской армии громкую оплеуху на Пруте и подписал унизительный мирный договор, который дезавуировал все достижения Азовских походов. Ослабить векового врага - Персию - да еще чужими руками, было слаще халвы, вот только захват Хивы это уже чересчур как-то. Слишком вызывающе, что ли. Хотя экспедиция замаскирована под посольство, но то, что во главе ее правоверный, к тому же потомок Чингиз-хана, не давала возможности выразить свое неодобрение, тем более, что данный поход задевал интересы не османов, а персидского шахиншаха. А вот ударить последнего в спину, когда тот пойдет с армией на Хиву, представлялось весьма выгодным делом, так как можно было прибрать к рукам султана обширные владения. Так что поставь русские хоть двух шахов, можно было не сомневаться, что владыка Блистательной Порты признает обоих.
        Если бы не одно «но», убийственное и неприемлемое - захватившего Хорезм шаха уже именовали не просто потомком праведного халифа, но его наибом - то есть заместителем - за его странные реформации, идущие на благо одной лишь черни. А вот слухи о сих действиях, таких как возвращения лишь к уплате податей предписанных пороком, разошлись по всем мусульманским странам с быстротой молнии. А такое было чревато бунтами и мятежами, тем более что султанам Блистательной Порты принадлежал титул «халифа» - главы всех правоверных.
        Так что выходка Девлет-Гирея наносила сильный удар как по шахиншаху, так и по султану одновременно - у них появился враг, напрямую оспаривающий положение. Но пока ситуация не прояснилась, послы не сговариваясь, решили признать за Бековичем право быть хивинским ханом. Но после заявления русского царя стало понятно, откуда ветры дуют.
        На бухарского посла Кули-бек топчи-башу смотреть было интересно - на бледном лице на одно мгновение после слов русского царя застыло выражение жуткого страха. И понять его было можно - среди эмиров брожение, никто не хочет признавать власть хана, все точат сабли и ножи. А если состоится вторжение хивинцев, поддержанных русскими, а в этом уже не было сомнений, то Бухаре не выстоять. Захвачен будет весь Мавераннахр, или его значительная часть - противостоять с копьями и саблями против пушек и фузей ополчение местных эмиров не сможет, несмотря на многочисленность - его просто сметут огнем.
        Вот и стоит бледным Кули-бек - подарков от своего хана он не привез, так, чуть от себя отдарился, бедненько так. Послов не выручил - их отпустил Девлет-Гирей-хан, так что ничем своего повелителя он не обрадует. Хотя посол и старался, прекрасно зная русский язык - его мать была наложницей, купленной у хивинцев рабыней, которую захватили в набеге на северные русские городки. Девиц охотно покупали бухарские купцы - девственницы стоили неимоверно дорого. Отец Кули-бека купил девушку и взял не рабыней, а наложницей. Более того, разрешил потом остаться в православии - очень полюбил свою белокожую красавицу.
        Недаром говорили, что в крови узбекских эмиров Бухары половина русской крови, а у хивинских беков она на две трети персидская - на землях Хорезма очень любили красивых персидских невольниц. Таковы были вкусы местной знати. Они всю жизнь промышляли не работорговлей, как бухарцы, а разбойничьими набегами на соседей.
        - Великий падишах Севера, - хорезмский посол низко поклонился, - позволь показать тебе дары, пусть и недостойные тебя, но мой повелитель хорезмшах Девлет-Гирей смиренно просит своего старшего брата их принять - они от всего сердца дарованы покровителю.
        - Да, пусть внесут дары, - Петр оживился - он их не видел, имел только тайную беседу с послом. Но о том, что прибывшее посольство сопровождал караван из сотни верблюдов с подарками, знал прекрасно - и теперь царю не терпелось посмотреть на присланное. Все же на экспедицию было истрачено больше двухсот тысяч рублей. Государь был от природы скуповат, и сейчас надеялся, что подарки хоть немного окупят его расходы.
        По знаку Петра Алексеевича высокие двустворчатые двери распахнулись, все европейские посланники с нескрываемым интересом стали смотреть на нескольких небольшого роста хивинцев, что по трое вносили в просторную залу длинные рулоны свернутых ковров…
        Глава 44
        - Мин херц, откуда у них столько золота?! Да тут на сто тысяч червонцев, никак не меньше. Да еще драгоценностей на все двести тыщ - с ума сойти можно! Это же какие денжища без толку лежат?!
        От горячечного шепота Меншикова, стоявшего за плечом, захотелось отмахнуться как от назойливой мухи, но Петр Алексеевич сдержался. Только немного дернул рукою, и его наперсник, знавший повелителя с младых лет, тут же унялся, только засопел натужно. Покосившись, монарх увидел, как горят глаза у «светлейшего князя» - да оно и понятно, его самого пробрало до самых печенок видение высыпанного из небольших ковровых сумок золота, небрежно сваленного хивинцами, относившихся к драгоценному металлу без всякого почтения, в одну большую медную лохань.
        Два преображенца, крепкие, чуть ли не саженного роста гренадеры, занесли по последнему хурджину - сумка весом в два пуда изрядно оттягивала им руки, лица дюжих гвардейцев побагровели. Вроде и невелика по размеру ноша, но золото очень тяжелый металл, даже чугун намного легче. Солдаты поставили сумки на расстеленный перед троном ковер, и два ловких хивинца ловко открыли их. Поднатужившись, вдвоем подняли хурджин и стали медленно высыпать его содержимое в лохань. Вниз со звоном посыпали не самородки или золотой песок, и даже не небольшие бруски желтого металла, а монеты - золотые кружки падали мелодично, причем высыпали их так ловко, что ни один кругляш не упал на ковер.
        Петр посмотрел на четыре открытых шкатулки, причем тоже из золота, стенки представляли различные узоры умелой чеканки, крышки были откинуты. Три из них, наполненные до краев всякими украшениями, принадлежали ему, а еще одна была подарена визирем супруге Екатерине - та во все глаза уставилась в причудливую игру драгоценных камней. От зажженных свечей синие, зеленые, желтые, розовые и алые камни переливались всевозможной гаммой цветов, отражаясь на благородном золоте и серебре оправ, ожерелий, подвесок, фермуаров и колье непередаваемой игрой. Смотреть на все это великолепие можно было часами - женщины вообще падки на подобные зрелища, забывая обо всем в жизни.
        Вот только сам Петр Алексеевич сохранял полнейшее хладнокровие, поглядывая на европейских посланников, лица которых с каждой минутой вытягивались, на них застыло ошарашенное выражение, особенно у английского и голландского дипломатов. Было видно, что они уже прикинули сумму подношений, пересчитали ее в гинеи или гульдены, и теперь лихорадочно соображали, а как легче добраться до затерянной в пустыне страны, где даже просыпанный на ковер песок был золотым.
        Вот оно, сказочное Эльдорадо, которое раздобыл себе русский царь! И не хочет ни с кем поделиться приобретенным!
        - Мин херц, но это трудно оценить…
        Голос Меншикова осекся, и было от чего - теперь в зал входили гвардейцы из Семеновского полка, ставя на ковер различные золотые и серебряные блюда и чаши, кувшины и тарелки. Все предметы были украшены чеканными узорами, многие каменьями. Царь вспомнил свои подарки, которые он послал Шергази-хану, убитого Бековичем - смотрелись они как милостыня нищему, по сути, прямое оскорбление, которое необходимо было смыть только кровью. Так что невольно он сам спровоцировал войну, в которой, к счастью, победил его ставленник.
        На ковер теперь укладывалось оружие - с десяток сабель, с золотой насечкой, в каменьях. Каждая в богато украшенных ножнах - тысячи четыре рублей каждая, а то и более, цена у таких весьма высокая. А семеновцы все шли и шли, выкладывая на ковры рулоны драгоценного шелка - дамы в зале усердно заработали веерами, от вида этого великолепия многие из женщин побагровели даже под толстым слоем пудры и белил. А глаза буквально разгорелись, когда появилась вытканная золотой нитью парча - даже маленький рулон ее представлял огромную ценность.
        Гвардейцы с невозмутимым видом принялись аккуратно укладывать шкурки каракуля - овца овцой, как не крути, но царь хорошо знал их ценность - как у самого дорогого аглицкого сукна втрое большего по весу. А стопки шкурок росли прямо на глазах, превращаясь в три солидные колонны, которые быстро росли - вначале по колено, потом по пояс, а последние уже чуть ли не в рост высоких гвардейцев - зрелище впечатлило всех собравшихся в зале. Многие европейцы даже дышать перестали, обозревая ошалевшим взглядом все это великолепие, и такая жуткая смесь зависти и алчности иногда проявлялась на их лицах. Но тут же силой воли они возвращали привычную невозмутимость с презрением - мол, и не такое видели, так что ты, московский царь, нас этим зрелищем не удивил.
        Однако Петр Алексеевич уже прекрасно знал эти лживые повадки - прошло уже почти двадцать лет, как он впервые побывал в Европе, и смотрел на все, разинув рот. Многое тогда казалось удивительным в Амстердаме или Лондоне, где на него смотрели как на дикаря, только белого своей кожей, а не арапа, как его бывший слуга Ганнибал, или кафра.
        - Великий падишах Севера, - визирь старательно выговаривал трудные для него слова, но за два месяца дороги этот умный и очень трудолюбивый от природы сарт, да к тому же хорошо образованный и знающий множество наречий, научился вполне сносно говорить на русском языке. А может быть еще и потому, что одна из его любимых наложниц была обрусевшей степнячкой, причем знающей такие слова, которые женщине неприлично произносить в любом обществе.
        А еще он прекрасно понимал ситуацию, видя с каким вожделением, все европейцы смотрят на выставленные прилюдно невиданные богатства. Так что алчность охватила всех русских вельмож, и особенно советника царя, а также жену монарха. И никто из них даже не догадывался, что это была значительная часть богатств Хивы, которую собрали с невероятным трудом. Но это была лишь наживка, необходимая жертва, чтобы добиться того, что повелел ему хорезмшах, хитростью и коварством которого он уже восхищался, искренне считая что тот достоин стать владыкой всего края, а он сам, соответственно, стать визирем третьего по своей мощи мусульманского государства, а лучше первым - но то со временем будет.
        - Великолепные кони посланы в дар - ты ими можешь наделить самых достойных из своих витязей и генералов, если сочтешь их недостаточно пригодными для себя, - визирь поклонился, и взял в руки шкатулку, откинув крышку. - А здесь учрежденный хорезмшахом Девлет-Гиреем орден Солнца Хорезма. Мой государь смиренно просит тебя, великий падишах, возложить на себя первый знак и ленту этой награды! Прими орден и кавалерию, ты самый достойный из правителей, которых мой государь знает!
        Этот момент был заранее обговорен, и Петр Алексеевич извлек из шкатулки зеленую с двумя былыми полосками по краям шелковую ленту - расторопный Меншиков тут же помог расправить ее на груди и спине. Дальше появился ромбовидный золотой знак из золотой проволоки, представлявший сложный узор, усыпанный сверху бриллиантами. На массивной цепи из того же металла, украшенной эмалированными бляшками. И большую звезду, похожую на Андреевскую размером, но отлитую из золота и обильно украшенную небольшими бриллиантами. Лучшие ювелиры Хивы три дня трудились без сна и отдыха, но сотворили не только это чудо.
        - Великий падишах! В этом ларце ордена Короны Хорезма - ты их можешь вручить наиболее достойным вельможам, который на твой взгляд заслуживают награды. А вот здесь, - Досим-бей извлек бархатный футляр и открыл его - внутри сверкнул алмазами ромб, точно такой же как только что врученный, только основа его была из серебра. По обе стороны от него были точно такие же по форме награды, но меньшего размера.
        - А это орден Луна Хорезма, ибо если великий падишах подобен солнцу, что сияет над его верноподданными, то его достойная ханум как Луна отражает его блеск. А два малых знака для ее избранных дам, достойных жен великих супругов, твоих преданных сановников!
        Петр Алексеевич взял в руки футляр, подержал его, всматриваясь в искус изготовленные знаки. Такого царь не ожидал, а потому задумался…
        Царь курил трубку, отойдя от своего любимого токарного станка, на котором только что закончил работать. Петр Алексеевич уже несколько дней размышлял над предложением Бековича, но все еще не мог принять решение. Угрюмо посмотрел на разодетого Меншикова, что нацепил на себя сразу пять «кавалерий» - двух «орлов» - прусского Черного и польского Белого, датского «слона», андреевскую и новую - короны Хорезма, самой нарядной и ценной - золотой ромб которой буквально был усыпан зелеными изумрудами и алыми рубинами.
        - Что скажешь, Данилыч?!
        - Отправь ты блудного сына в Хиву, мин херц. Ведь что выходит - если Алешка не примет край, как твой сын, то его оставит за собой Бекович, а он не станет отправлять тебе столь большие подарки как эти. Алешка же проконтролирует, и все пересчитывать будет, особенно когда до золота Еркета доберутся. Только царского сына они примут, а более никого - в краю ведь наших войск почти и нет, и для Бековича никто не указ.
        - А если я тебя с войском отправлю?
        - Готов отправится, государь, токмо рать нужно немалую - тысяч двадцать драгун и казаков, - Меншиков отвечал браво, а глаза подозрительно заблестели. Это сильно не понравилось Петру Алексеевичу, который хорошо знал своего любимца, и монарх раздраженно буркнул:
        - Дров ты там наломаешь, Алексашка, так что тут оставайся. Рано тебе еще - а вот когда золотишко добывать начнут, тогда и нужно будет брать весь край под свою руку. Так что пускай Алешка едет, смирю себя - не стану его на дыбе ломать. А там посмотрю на сына непотребного - не справится в Хиве, то казню, как и Бековича - не нравится мне этот хорезмшах с такими просьбами, мыслю, что юлит и хитрит князь.
        - Так он такой и есть, государь - иначе бы не взял Хиву, хитростью хана одолел. Все же басурманская страна, без этого там никак.
        - Вот и я о том мыслю. А пока его нельзя трогать - пусть Бухару завоюет и золото начнет добывать, а потом ты с «помощью» явишься, дам тебе драгун и казаков с пушками. А что по поводу Персии думаешь? Нужно нам все побережье Каспия под себя брать?!
        - Нужно, государь! Опять же в Гиляни хлопок растят и рис, тепло там - может кофе и чай там расти будут, все казне прибыток, как и шелк с каракулем. Да и путь в Индию откроем - а там богатства несметные накоплены, нам во благо пойдут…
        - Вижу, уже воровать, Алексашка, ты решил, кубышку свою набить, как глаза у тебя забегали!
        - Да нет, государь, о пользе державы нашей только думаю. Богатства там неслыханные. Ты из казны на поход Бековича триста тысяч потратил, а вдвойне все вернулось уже, да еще флот остался построенный, с крепостью, что воротами на Хиву является. А вот Мазендеран персидский, как завоюем, нужно хорезмшаху отдать, пусть его обустроит, и еще одну караванную дорогу на Хиву проведет - а мы потом все отберем и войска сам поведу - по карте смотрел - вроде близко и речки есть - будет, чем коней поить.
        - Хорошо, - Петр раскурил трубку, - отдаримся тысячей рекрутов обученных, сорок пушек дам, две тысячи пудов пороха и три тысячи фузей разных и пистолей. Свинец получит, генерала толкового в помощь отправлю, присмотрит там. Сукна не дам - у него и так много разного добра. Кавалерию Андреевскую получит с чином генерал-аншефа и достаточно. Визирю парсуну мою с алмазами вручить, и подарки достойные. Да крепость святого Петра передам подарком - все равно там наш торг будет. Пусть ее хивинцы пока содержат, накладно для казны нашей. А мы ее потом отберем, причем без боя - она для них будет как чирей на заднице.
        Царь медленно прошелся по мастерской, размышляя. Затем подытожил разговор твердо и уверенно:
        - Как только мир со шведами заключим, сразу походом на персиян пойдем. Но пока готовиться к нему будем - три али четыре года потребно. А потом на Хиву двинем - Бекович полностью покорится, вот еще - «младший братец» у меня выискался, курам на смех. Я потому хивинские подарки европейским гостям показал, как и признал сего «хорезмшаха», чтобы внимание отвлечь - пусть англичане помучаются, а мы в Индию свой путь проложим, и золото Еркета нашим будет!
        Глава 45
        - Вот с этой армией мне и придется создавать «Великий Туркестан» в самое ближайшее время - лет за десять, но может и двадцать, но то самый крайний срок. Мне как раз к середине шестого десятка возраст подвалит - по нынешним временам чуть ли не старик.
        Бекович окинул взглядом марширующих на обширном плацу сарбазов. Их желтые халаты в черную полоску как нельзя лучше подходили в качестве обмундирования. Под цвет местности пошитая униформа отлично маскировала солдат. Халаты с шароварами и сапогами удобны в ношении в отличие от европейского обмундирования, совершенно непрактичного и в материале, и в размерах - особенно бесили башмаки, которыми можно было черпать песок, как поварешками, и треугольные шляпы.
        Дороговаты халаты из сукна, но дело того стоило - зимы тут не шуточные, иной раз морозец пробирает, а так вполне комфортно, сарбазу тепло. А летом все получат полотняные рубашки и штаны, халаты из бумазеи, да видоизмененные под местный головной убор знаменитые туркестанские панамы. Последние ему приходилось носить в давние для себя времена, они подходили как нельзя лучше, также как и легкие ботинки с высокими голенищами. Так что лучше один раз хорошо вложится, но обеспечить всю армию нормальным обмундированием, подходящим для жаркого климата - все же семь месяцев сплошное лето.
        Армию Бекович решил сколачивать на профессиональной основе, отбирая самый пригодный для службы человеческий материал - неприхотливый, выносливый и здоровый. Если не хватит тех, кто по собственной «охоте» пойдет, то есть рекрутские наборы. При многолюдности местного населения проблем с подбором служивых не будет, тем более что льготы и привилегии у служивых дадены им значительные, а многие кочевые народы чрезвычайно воинственны, и прекрасные «природные» всадники, выросшие на коне. А кавалерия и ездящая на конях и верблюдах пехота при здешних просторах самое то, особенно при поддержке орудийных запряжек.
        - Мануфактуры настоятельно нужны, сукно и полотно в промышленных объемах ткать. И доходность станет приличной - еще одна экспортная статья для государства, да и обеспечение нужд населения станет непритворным - домотканым полотном тут не обойдешься.
        Бекович задумался, он все тщательно взвесил. Производимого хлопка хватит на все задумки, нет нужды покрывать страну арыками и гнать «белое золото» любой ценой, губя процветающий край - море обмелеет, превратившись в горько-соленые лужи, земля будет сплошняком отравлена пестицидами - экологическая катастрофа и полная задница, фигурально выражаясь. А потому требуется разумная экономическая политика с учетом интересов будущих поколений.
        А ведь кроме хлопка есть еще шерсть - овец много, а если закупить длинношерстные породы у европейцев, акклиматизировать их, то доходность резко возрастет - местные жители прекрасные овцеводы. Плюс увеличить посадки тутовника - здешний шелк уже и так отправляется в соседние страны большими партиями. А еще выращивается лен и конопля - а их ценность немаловажна, ведь флот на Каспии заводить придется, а для кораблей паруса и канаты необходимы.
        - Может быть, мне стоит европейцев на гашиш с опиумом подсадить?! Вот и уймут свои экспансии по всему миру, в наркотическом дурмане пребывая! Мысль, конечно, интересная, надо ее хорошенько обдумать. Тут уже и собственных наркоманов хватает, надобно строжайшие запреты ввести и со здешних «наркобаронов» шкуру содрать!
        Бекович ухмыльнулся, представив как под сводами английского парламента клубиться густой дым, депутаты из палаты общин курят «косяки» и беспричинно смеются. А вот лорды ведут себя «чинно и благородно», только бурлит время от времени благоуханная вода в кальянах, и сладковатый запах гашиша дурманит им сознания - отчего все пребывают в нирване. Картина была настолько ощутимой, будто появилась в реальности.
        Но тут же показался в тумане высоченный первый русский император с налитыми кровью глазами, с окровавленным топором в руке, и с «косяком», прилипшим к губе - обычная самокрутка. В точности, как сержант Прохиндеев (вот уродился же с такой фамилией) с дурными глазами после дозы гашиша - за неимением водки многие советские солдаты отведали в Афганистане этого дурманящего зелья. Хотя командование с данным злом беспощадно боролось, вот только политинформации плохо стресс снимали, как и комсомольские собрания.
        Видение будущего императора Петра Алексеевича, пребывающего в наркотическом дурмане, оказалось настолько страшным, что Бекович сразу вздрогнул и очнулся от грез.
        - Ну его на фиг - пусть водку пьет, от нее хоть голова дурная и с похмелья тяжко, но гашиш напрочь «башню» срывает. Лучше уж британским колонистам в Америку эту гадость тюками поставлять.
        Александр пожал плечами, осознав, что применение такого оружия как наркотики палка о двух концах, и неизвестно какой из них больно ударит. Вроде бумеранга - выкинул, а он обратно прилетит и ударит. Так что лучше не торопиться, а все тщательно обдумать. Особенно с опиумом - в качестве болеутоляющего средства он наиболее хорошо подходит.
        - Ряд медресе надо лечебными делать, поднимать все старинные рукописи - здесь ведь Ибн Сина, известный европейцам как Авиценна трудился, да и другие известные лекари. А ведь их наследие обширно и сохранилось - нужно книгами издавать. Ох, дел то сколько!
        Мысленно он уже давно ничего не записывал - пододвинул специально сшитую для него тетрадь, где страницы были озаглавлены по разделам - «Военное дело», «Мануфактуры», «Города», «Руды» и прочие, нашел нужный и вписал несколько соображений. Подумал немного, и в графе исполнители указал куш-бека, благо сарт, находящийся на этой должности был хорошо образован, энергичен и исполнителен. Так что найдет нужных врачей, да и займется реформами, а потом важно толкового «министра здравоохранения» подобрать, и все вопросы подготовки с «министерством просвещения» вдумчиво согласовать.
        - За что не возьмись, а все одно за другое цепляется. И самое главное, тут товарищ Сталин полностью прав, это кадры!
        Бекович задумался, щелкнул пальцами - стоявший на отдалении слуга тут же бросился к небольшой печи. Там в джезве ему уже сварили кофе - его запах доносился до беседки и чрезвычайно будоражил. Дождался, пока ему не принесут маленькую чашечку - отпил горького напитка, блаженно закрыв глаза. Кофе доставили персидские купцы, которые купили его у арабов в Йемене и перепродали втрое дороже. Однако чашечка арабики того стоила, и если в дополнение к традиционным чайханам добавятся персидские или турецкие кофейни, только во благо пойдет.
        «Если удастся выцарапать Алексея, то половина дела совершена - свой император на престоле, к тому же благодарный за спасение, хороший козырь при последующих раскладах. Для того я и выгреб все золото, должны же они разжечь аппетит и поверить, что получат намного больше, если отправят ко мне царевича. Если этого не произойдет, то следует ожидать новой экспедиции - за золотом Еркета, которого нет.
        И тогда будет война, а добываемое в Кызылкуме золото станет кровавым. Отправят Меншикова с корпусом, и он раздавит тут все, и пограбит. Но край не удержит - с басмачами столкнется. Нужно любой ценой выиграть время. Через семь лет умрет Петр, и даже если его жена будет править два года, что сомнительно, потом власть перейдет к Алексею. А он сделает все, чтобы не потерять Азербайджан и Гилянь - это хлопок и сахарный тростник, будущие плантации чая. Жирный кусок - так что будущие походы в Среднюю Азию царям уже будут не нужны.
        Ведь в перспективе имеется выход на богатейшую Индию. К тому же серебра много на Алтае, а золота на Урале и Амуре - тут можно русских подтолкнуть к более раннему освоению всей Сибири и Дальнего Востока, включая будущие американские владения на Аляске. Там золото тоже есть, как и в Калифорнии - форт-Росс, что рядом с будущим местом Калифорнийской «золотой лихорадки».
        А я создам свое государство - северная граница по Сырдарье - Хорезм, Мавераннахр и Хоросан. Тюркское население, включая северные провинции Афганистана с узбеками, и северо-восточные Персии, за Горганской стеной - там туркменов больше персиян. И нужен Мазендеран, по тем же причинам - сахарный тростник, чай, уголь, железо. И лояльное население, не очень любящее персов. Но без долгосрочного альянса с русским царем я просто не удержу Астрабад, ни Хоросан с Голестаном. Впрочем, их еще нужно присоединять, как и Бухару с Кокандом, да и таджиков по обе стороны Пянджа надо брать под свою руку.
        Нужно ждать подкреплений и оружия - собственными силами я смогу занять Бухару, но не весь Мавераннахр - нужны ружья и пушки, порох и свинец. Так что буду ждать весны и возвращения Досим-бея, сейчас гадать ни к чему. И без того прорва дел - все успеть нужно!»
        Бекович прикрыл глаза, и устало вздохнул - прошлая жизнь уходила из памяти, ведь новая не оставляла времени ни для воспоминаний, ни для сожалений…
        1989 - 1991 г., Иркутск