Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Рабинович Марк : " Переплетение Времен " - читать онлайн

Сохранить .
Переплетение времен Марк Рабинович
        Эта книга служит продолжением "Пересечения времен". Израильтянин Арье Ковнер и обретенная им любимая из Х-го века спокойно живут в современном Израиле. Они еще не знают, что на средневековый Киев снова идут враги: неведомые чудовища и их поводыри. Решающее сражение должно произойти в тех же самых Заворичах, где Арье сражался со змеями, но теперь это век IX-й и даже самих Заворичей еще нет. Зато это село существует в современной Украине, и там у Арье есть друзья. А в IX-м веке ему еще предстоит обрести и друзей и врагов. Содержит нецензурную брань.
        Марк Рабинович
        Переплетение времен
        Предисловие
        Если ты, мой уважаемый Читатель, взялся за эту повесть, не прочитав предварительно "Пересечение Времен", то тебе многое будет непонятно. Поэтому, позволь представить тебе тех персонажей и те названия, которые "Переплетение" наследует из "Пересечения". Если же они тебе уже знакомы, то просто перелистни страницу. Итак:
        Арье-Лёва-Лев-Лёв Ковнер:
        Молодой израильтянин, отправившийся в Киевскую Русь Х-го века за своей любовью, с которой познакомился на таинственном сайте "Случайного Соединения". В том мире у Земли два спутника: Луна и Месяц. Повествование ведется от его имени.
        Анна-Ингимюнда-Ладислава, дочь Неждана из рода Бравлинов:
        Любимая Арье, попавшая в наш ХХI-й век с помощью Зеркала (это такой старинный артефакт, и я понятия не имею о принципах его работы).
        Неждан, сын Ингваря из рода Бравлинов:
        Отец Ани, княжеский сотник, командир заставы на Трубежском броде. Погиб в сражении с протовенграми.
        Веда:
        Ведунья из Х-го века. Обладает экстрасенсорными способностями.
        Элияху из Мурома, Добрыня, сын Добрыни, Олешко, сын Радонега:
        "Спецназ" князя Владимира Киевского, возможно - прообразы трех былинных богатырей. Добрыня сражался трофейным японским двуручником, неизвестно как попавшим в Поле.
        Соловей:
        Бывший муромский мятежник, ставший предводителем разбойников. Был совершенно лыс и хорошо умел свистеть. Убит под Заворичами.
        Глеб-кузнец и Куэрчи, его раб-печенег:
        Обитатели средневековых Заворичей. Куэрчи погиб, защищая заставу.
        Тархош из рода Акоши:
        Предводитель мадьярских всадников, разбитых под Заворичами.
        Эйтан:
        Руководитель израильской группы по исследованию Л-энергии (не спрашивайте меня, что это такое, я и сам толком не знаю).
        Рои:
        Его ведущий специалист. Очень любит поесть. Гениален.
        Майор Шумейко:
        Начальник Подольского отделения УВД, Киев.
        Мишель:
        Приятель Арье, подсказавший ему адрес "Случайного Соединения".
        Заворичи:
        В наше время - село в Украине, в часе езды от Киева. В Х-м веке - застава в виде детинца, защищающая (это не описка - именно "защищающая", а не "защищавшая") брод на реке Трубеж.
        Канигард:
        Скандинавское наименование Киева.
        Самватас:
        Так кочевники называют Киев.
        Трубеж:
        Левый приток Днепра (сам Днепр/Славутич в представлении, я надеюсь, не нуждается).
        Тех же персонажей, что впервые появляются на страницах этой книги, я представлять не буду. Итак, мой Читатель - смелее вперед.
        Век XXI-й
        О, как мы твердокаменно считали:
        Предвечна времени связующая нить.
        Записанное в каменных скрижалях,
        Не изменить, вовек не изменить!
        Но пусть все мудрецы вопят о чуде -
        Я вижу, времена сплелись в одно.
        Ни то, что было, и ни то, что будет
        Не решено, пока не решено!
        Безумный Хронос пляшет вкруговую,
        Сменяя времена попеременно
        Все, что когда-то было - существует!
        Одновременно! Да! Одновременно!
        Проблемы XXI-го века
        В пять часов пополудни в геймеровское кафе не бывает много посетителей. Вот и сейчас, кроме меня в заведении не было никого, только хозяин за стойкой и два подозрительных типа в дальнем темном углу. Мне они не мешали, так как я заканчивал свой кофе за одним из столиков под зонтиками на тротуаре. Подошла Анюта, улыбнулась мне, села и попыталась допить свой "латте", но не смогла - тряслись руки. Я отвернулся и сделал вид, что увлечен возней голубей на противоположной стороне улицы. Что поделаешь, не провожать же ее в женский туалет, каждый раз как моей любимой захочется пописать. Ждать под дверью она мне тоже не разрешает, стесняется.
        Когда, разобравшись с голубями, я повернулся к Анюте, она уже допивала свой кофе. Ну и слава Всевышнему. На второй год жизни в нашем мире, мою ненаглядную уже нелегко было бы отличить от какой-нибудь сабры, порожденной улицей Шенкин. К автомобилям, автобусам, поездам и прочим чудовищам она привыкла удивительно быстро, еще во время своих приключений в Украине. Современная одежда далась ей труднее. Из Киева в Тель-Авив она так и летела в свободном, длинном платье правда не своем, древнерусском, а сшитом на заказ в ателье на Крещатике. Одеть брюки, узкое платье или юбку она категорически отказывалась, называя их "бесовской одежей". Интересно, что перелет из Борисполя в Бен-Гурион она перенесла совершенно спокойно, может быть потому, что мы были вместе. Весь полет она смотрела то на землю за окном самолета, то на меня, спокойно улыбалась и терлась о меня плечом. А я смотрел только на нее, на женщину, преодолевшую десять веков в поисках своей любви так непринужденно, как иные переходят улицу.
        Дома, в Нетании, ее абсорбция понеслась невообразимыми темпами. Уже через пару недель она щеголяла в джинсах и легком топике, лишь чуть-чуть краснея, когда на нее оглядывались на улице. И вообще, многие чудеса нашего мира она приняла как нечто естественное. Самолет был для нее добрым летающим Змеем, автомобиль - волшебной повозкой, телефон - разновидностью Зеркала. Ничего необычного, про такое и в ромейских книжках писано. Значительно больше восхитили ее маленькие бытовые удобства: льющаяся из крана вода, электрический чайник, пластик, который так легко моется, стиральная машина, смывной туалет. Про это ромейские книжки не писали и вот это-то и было для нее настоящей магией, в особенности нижнее белье.
        Я часто вспоминал Веду, которая осталась за тысячу лет от нас. Как-то раз в порыве откровенности она сказала:
        - Мне кажется, что твоя жена не принадлежит этому миру, также как и ты. Как будто она родилась не там где надо и не тогда, когда ей полагалось родиться.
        Никто из тех, кто знал анину историю (а таких было считанное число), так и не сумел объяснить, как за неполных два года она овладела тем, что ребенок познает годами. Ведь тогда в Киеве, сообщая мой телефонный номер майору Шумейко, она даже не знала цифр, просто запомнила то, что я однажды написал палочкой на песке. Что же тогда сказать о таком сложном устройстве, как смартфон?. Ведь даже моя умная мама порой, доведя свой аппарат до коматозного состояния, заявляет: "Но я же ничего не делала?!" А моя Анюта легко водит пальчиком по экрану, набирает, делая не слишком много ошибок в иврите. "нет, сегодня я с Арье и пропущу занятия, извини" и сообщение с писком улетает к ее подруге.
        Месяцы шли, чудеса стали привычными, а моя любимая давно уже ходила на курсы вождения и вскоре собралась получать права. Вот только к зеркалам она никак не может привыкнуть. Отполированная поверхность зеркала кажется ей бездонной глубиной, входом в иной мир, который может засосать и забрать ее от меня. Поэтому каждый поход в общественный туалет был для нее испытанием. Маленькое мутное зеркало в нашем подъезде казалось ей Зеркалом с большой буквы и я едва удерживал себя от желания его разбить. Дома у нас не было зеркал, а на кухне стояла миска с водой, в которую мы и смотрели перед выходом в люди. Иногда и мне казалось, что она права и зеркала опасны.
        … Эйтан появился размахивая синими корочками.
        - Ну наконец-то - сказал я вместо приветствия - А то мы уже начали думать, что возникла новая бюрократическая препона.
        - Привет Ханна - улыбнулся он Анюте, игнорируя меня - Посмотри, что я тебе принес. Как это у вас называется?
        - У нас это называется "удостоверение личности" - отпарировала она - А в Киев-граде это называлось "грамота".
        Интересно, подумал я, какой год рождения там проставлен? Если написать правду, то моя супруга уже почти тысячу лет должна получать пенсию. Впрочем, точный год ее рождения не знает даже всезнающий толстяк Рои. Если судить по бумагам, то ей сейчас двадцать пять лет. На самом деле, как я подозреваю, она еще несовершеннолетняя. Это, однако, совсем не страшно, ведь моя веселая Анюта и моя ласковая Лада умеют, при необходимости, выглядеть суровой Ингимюндой, ведь не случайно отец дал ей это родовое имя. Сотника Неждана уже больше тысячи лет нет в живых, но мы его помним и теперь мою супругу зовут Анна Неждановна Ковнер. Каждый раз, услышав этот официоз, она довольно щурится, собирая в уголках глаз веселые морщинки и мне становится тепло в груди. Вначале, когда мы с Эйтаном начали оформлять ее документы, она хотела было стать Ковнер-Бравлин, сохранив название своего скандинавского рода, но звучало это не слишком эстетично и, подумав, мы от такой идеи отказались.
        Самые первые документы выдал Ане израильский консул в Киеве. Бросая на нас недоуменные и подозрительные взгляды, он все же выписал временный загранпаспорт с продиктованным ему по телефону идентификационным номером. Нам надо было торопиться, пока доброжелательный майор Шумейко ничего не заподозрил и не подключил "службу безпеки", просто так, на всякий случай. Один я, конечно, запорол бы все дело, но еще в аэропорту меня отловил вездесущий Эйтан и строго проинструктировал. Признаюсь честно, в тот момент я соображал не слишком хорошо и все время пытался сбежать чтобы не опоздать на киевский рейс. Но вырваться из его железных объятий было невозможно, так что пришлось выслушать и запомнить наизусть инструктаж. На посадку я все равно прибежал первым.
        Три часа полета до Борисполя растянулись в моем застывшем сознании на века, а всю дорогу от аэропорта до Киева я едва удерживал себя от желания выбросить таксиста на обочину, самому сесть за руль и повторить свой стремительный проезд через Тель-Авив полугодичной давности. Кстати, потом я узнал, что в тот раз меня засекли все камеры видеонаблюдения, а из их записей умельцы собрали видеоклип и показывали потом в полицейских школах в качестве учебного пособия. От аннуляции прав и миллионных штрафов меня отмазал всемогущий Эйтан.
        Когда мой самолет садился в Борисполе, консул уже успел "удостоверить" Анину личность и освободить ее из-под опеки майора Шумейко. Теперь она безвылазно сидела в номере гостиницы "Украина" под охраной сотрудницы посольства, с деланным безразличием на лице и с безмерным удивлением в душе объясняющей ей как пользоваться душем и туалетом. В этот номер я и ворвался, неосторожно повалив распахнутой дверью бдительную охранницу. Суровая дама немедленно выхватила оружие, но выстрела не последовало. Я так и вообще не заметил, куда делась охранница: в последующие часы в мире существовали только мы двое. Но когда в дверь начали стучать более настойчиво, нам наконец удалось оторваться друг от друга.
        В общем, ее переезд в Израиль прошел стремительно и четко, как бывает всегда в нашей стране, если надо предпринять нечто неординарное. Ну а внутри страны, когда первые страсти улеглись, израильская бюрократия, ошарашенная аниным таинственным появлением, дала нам бой по всем фронтам. Такое, к сожалению, тоже случается в нашей стране. Гордые своею значимостью чиновники, покровительно посматривая на нас, требовали все новые и новые справки, документы и свидетельства. Потом они сокрушительно качали головой и выискивали все новые и новые параграфы запутанных законодательств, которым моей жене следовало соответствовать, но она, к великому их сожалению, не соответствовала. Как бы там дело не обстояло, но моя любимая уже была со мной, поэтому я был счастлив, доброжелателен и готов прощать чиновникам их маленькие слабости. Сама же Аня воспринимала эту бюрократическую возню, как забавную игру, в которую играют взрослые дяди от безделья. Впрочем, так оно и было.
        Так продолжалось больше года, пока за дело не взялся Эйтан, но даже ему не сразу удалось пробить глубоко эшелонированную оборону министерских функционеров. Но вот, наконец, и она - окончательная победа в виде синих корочек удостоверения личности с улыбающейся Анютой на фотографии. Теперь она сможет получить настоящий, а не липово-временный загранпаспорт и осуществить свою мечту - вернуться в Заворичи.
        Пока шли эти баталии, Анюта идеальна вписалась в общество моих родственников и друзей. Моя мама теперь души в ней не чает и называет не иначе, как "Аннушка", а иногда - "Ханеле". К тому же она безмерно благодарна Ане за то, что та вытянула меня из сжигавшей меня тяжелой депрессии. То, что она же и была причиной той депрессии, мы рассказывать не собираемся и мама до сих пор убеждена, что я тогда страдал от неразделенной любви. В общем, экзальтированная петербургская дама нашла родственную душу в средневековой киевской девчонке. Подозреваю, что объединяет их слепая любовь ко мне, но, к счастью, обошлось без ревности. Всю правду мы маме так и не рассказали.
        Мои друзья приняли ее не сразу, но быстро, да у них все равно не было иного выхода. К тому же моя молодая жена настолько располагает к себе хороших людей, что я ее даже пытался ревновать, но сразу переставал, как только видел ее изумрудные глаза, смотрящие на меня. Никто, разумеется, не имеет ни малейшего представления об ее происхождении и не раз возникали забавные ситуации из-за ее незнания простейших реалий современной жизни. Порой нам было очень весело выкручиваться из таких положений. Например, совершенно случайно выяснилось что Аня не знает кто такой Гитлер. Тогда мне удалось выкрутиться, выдав это за ее принципиальную позицию: мол не знаю и знать не хочу этого подонка. А однажды нас спросили, как мы познакомились. Я честно признался: "В Сети", что вызвало множество веселых приколов, закончившихся сакраментальным вопросом: "Сколько времени вам понадобилось, чтобы перейти от виртуала к реалу?"
        Так как при этом все почему-то смотрели на Аню, то она сказала неуверенно:
        - Чуть больше тысячи лет!
        …И вопросительно посмотрела на меня, так как еще путалась с устным счетом. Ее ответ вызвал взрыв хохота, потому что был воспринят как гипербола, хотя моя единственная изрекла сущую правду. Математически точно ей, однако, следовало бы сказать: "Минус тысяча лет". К тому же мы так и не упомянули о том, чем сопровождался для меня тот переход к реалу. А сопровождался он блужданием в сомнительной компании по лесам и болотам левобережья Днепра и сражениями с разбойниками, прото-венгерскими всадниками и гигантскими ящерами. Окровавленная морда того монстра, что чуть не отправил меня на тот свет, до сих пор снится мне по ночам.
        Никто, разумеется, ничего не заподозрил. Никто, кроме Мишеля, с которого все и началось два года назад. Я неоднократно замечал, что он частенько бросает недоуменные и оценивающие взгляды на Анюту, как будто обдумывает некую сумасшедшую идею, пришедшую в его не менее сумасшедшую голову. Однажды он не выдержал, отозвал меня в сторонку и спросил, заикаясь:
        - Как у вас это получилось?
        В таких случаях, которых впрочем у меня ранее не случалось, самым мудрым будет не реагировать на полунамеки. Пусть-ка он лучше попробует четко сформулировать вслух свою мысль. Нет, не решится, ведь кому захочется, чтобы над тобой посмеялись или, того хуже, сочли сумасшедшим.
        - Что получилось? - я посмотрел ему прямо в глаза.
        - Ничего, забудь - и он отвел взгляд.
        В другой раз он не выдержал и, искоса посмотрев на меня, попросил Аню спеть что-нибудь по-словенски. Дело в том, что по нашей версии она была родом из глухой деревушки высоко в горах. Словению мы выбрали потому, что из всех славянских стран она показалась мне наименее известной израильской публике. Идея оказалась небезупречной. Во-первых, туры в Словению с посещением замков и пещер неожиданно стали пользоваться такой большой популярностью, что наша авиакомпания Эль-Аль даже открыла прямые рейсы в Любляну. Ну, а благодаря этому могли возникнуть и нежелательные вопросы к моей супруге. Во-вторых, моя мама не переставала мечтать о посещении анютиной родной деревни в надежде приобщиться к их посконно-кондовому быту и познакомиться с родственниками. Пришлось объяснить ей, что я женился на сироте. Это было истинной правдой, ведь анина мама не перенесла вторых родов, когда сама Аня была еще маленькой девочкой, а ее отец умер у меня на руках десять веков тому назад. И вот теперь - эта провокация Мишеля. Мы с Аней переглянулись и она запела.
        Песню эту она явно придумала сама, потому что пелось в ней о славном воине по имени Лёв, победителе Змеев и могучих всадников. Было это пение чистейшей воду дифирамбами, так как с мадьярами я тогда не бился, а лишь наблюдал битву со стен детинца, лелея укушенную Змеем ногу. Правда змееборцем я действительно поработал, убив двух варанов собственноручно и сжегши остальных самодельным напалмом.
        - Так это ж, вроде, по-украински! - разочарованно заметил Сашка, который по-украински знает только два слова: "сало" и "дівчина".
        На украинский это было похоже не более чем на русский, да и такого произношения, как у моей любимой, не существует уже несколько веков. Пела она протяжно, в странной манере, совершенно чуждой не только нашему времени, но, казалось бы, и нашему миру. И в этот момент она была не Аней и не Анютой, а Ладиславой. По-моему, некоторые и, в особенности, Мишель, почувствовали это подкоркой, замолкли слушая ее и продолжали молчать когда она уже закончила, положила подбородок на сложенные ладошки и задумчиво глядела на меня. Так мы и сидели молча несколько минут, пока кто-то наконец не рискнул возобновить разговор.
        Вначале Аня разговаривала только на иврите, быстро осваивая современную лексику и совершенствуя навыки чтения и письма. Постепенно она освоила и русский, а в последнее время начала усиленно изучать английский и вскоре, думаю, мне придется переводить на этот язык ее ноутбук.
        Со мной она говорит по-полянски, а с мамой по-русски. Сам язык дался ей легко, удивительно легко, несмотря на то, что за века он ушел очень далеко от ее древнеславянского, впитав множество иностранных слов, многие из которых уже с трудом узнаются. Но моя Аня легко преодолела эти многовековые изменения. Даже звук "Ф", которого не было в славянской речи, дался ей без особого труда и вскоре она перестала говорить "хвотограхвия". И все же произношение у нее хромает.
        - Ханеле - изрекает иногда мама - Ты теперь так чисто говоришь по-русски, просто душа радуется. Но откуда, скажи на милость, у тебя этот местечковый акцент?
        На это мы с Аней только привычно переглядываемся и улыбаемся друг другу. Действительно, древнерусское произношение, кроме всего прочего, еще и грешит мягкими шипящими, что делает его похожим на то, как говорили в Бердичеве, Касриловке и Жмеринке сто лет назад. Это-то произношение и помогло Ане получить престижную работу. Вообще-то наша семья вовсе не нуждалась. Благодаря Эйтану меня восстановили на работе и даже предложили возглавить группу, от чего я отказался к великому облегчению начальства. Не знаю чего им там Эйтан наговорил, но теперь начальник отдела время от времени опасливо на меня поглядывает и старается не трогать. Я, в свою очередь, не злоупотребляю этим и вкалываю на полную, оставив Анюту на хозяйстве.
        Каково же было мое удивление, когда она сообщила, что ей предложили работу на кафедре славистики в Бар-Иланском университете? Оказывается, там нашелся один отчаянный профессор, который согласился подписать разноцветные эйтановы бумажки, те самые, которые я в свое время подмахнул не глядя. После этого профессорского подвига, ему осторожно сообщили некоторые подробности анютиной биографии. Тот, разумеется, не поверил и лишь вежливо посмеялся неудачной шутке. Тогда ему представили мою Анюту и попросили ее сказать пару слов на родном языке. А она, оказывается, не нашла лучшей темы, чем пересказ моих сомнительные подвигов в Заворичах, да еще и в поэтичной форме. Не знаю, как это называется, точнее - называлось, может напевом, а может и еще как, но на него это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Как выяснилось, профессор действительно был большим специалистом. При первых же звуках анютиной речи вежливая усмешка сползла с его лица, лицо это начало вытягиваться и продолжало вытягиваться на протяжении всего рассказа. Смысла этой истории он, к счастью, так и не понял, потому что внимал звучанию полянского
языка, как неземной музыке.
        В общем, кончилось все это приглашением Ани на кафедру в качестве ассистентки этого самого профессора. Будучи строго подписан, профессор не мог ссылаться на факты, так что пришлось ему срочно изобретать новую лингвистическую теорию древнеславянских диалектов. Аня ему в этом усиленно помогала, поначалу - всего лишь рассказывая истории из своей подольской жизни. Однако через некоторое время, научившись работать с компом и Сетью, она стала полноценной ассистенткой. Постепенно и профессор неплохо освоил полянский язык, но только, разумеется, не произношение. После этого он стал третьим в мире, после меня, носителем этого языка. Иногда мы встречаемся втроем и ведем степенную беседу по-полянски. Степенность эта вынужденная, потому что мертвый язык плохо предназначен для современных реалий, а рассказывать байки о моих похождениях на средневековой киевщине Эйтан строго-настрого запретил. Иногда профессор, как правило обращаясь к Анюте, а не ко мне, провокационно интересуется политической обстановкой в Киевском Каганате. Мог бы и меня спросить, все же и я был удостоен содержательной беседы из трех фраз с
князем Владимиром, тогда еще весьма не Святым. Ведь это именно я ввел в славянский обиход лингвистическую конструкцию "Некто свет Кто-то". Но об этом мне запрещено упоминать. Эх, не надо было подписывать не глядя. Но я тогда так торопился к моей ненаглядной, что не заморачивался такими пустяками. Что же касается более современных тем, то нам, подобно Бен-Иегуде, возрождавшему иврит, все время приходится добавлять в полянский язык современные идиомы.
        В какой-то момент профессор не выдержал и решился представить свои достижения с трибуны конференции лингвистов в Иерусалиме. Я тогда скромно сидел на последнем ряду, судорожно сжимая в руках пригласительный билет и чувствуя себя неуютно среди корифеев лингвистики. Но, постепенно, действо увлекло меня по мере того как на трибуне профессор давал пояснения, время от времени предлагая Ане произнести пару фраз на полянском. Моя жена была великолепна в специально сшитом для нее длинном платье современного покроя, но с полянской вышивкой. К сожалению, лингвисты этого не оценили и разгромили профессорскую теорию в пух и прах. Помню, как два слависта, укоризненно покачивая головами, вышли в коридор и мы, стоя за углом, стали невольными слушателями их разговора.
        - Боюсь, что меня обвинят в антисемитизме, но, согласитесь, не слишком приятно русскому человеку услышать такое из уст израильтянки, да, к тому же, говорящей с тяжелым еврейским акцентом.
        - Бросьте, коллега! Бедная девочка искренне уверена, что это древнеславянский язык.
        - Подумать только, куда лезут эти дилетанты!
        - И не говорите!
        Услышав это, мы с Аней переглянулись и побежали к выходу. Какие уж тут обвинения в антисемитизме: мы лишь из последних сил старались удержаться от хохота. Едва сдерживаясь, мы выбежали на морозный по февральскому времени иерусалимский воздух и тут, наконец, дали себе волю, сползая вниз вдоль стены Дворца Конгрессов в пароксизме истеричного смеха. Рядом также истерично ржал профессор.
        Лингвистический погром новой теории не обескуражил ни профессора, ни мою Аню. Как авторитетно объяснила она позднее, любая новая теория принимается в штыки ретроградами, составляющими большинство в любых научных кругах. Но она, эта теория, несмотря на разгром, уже появилась в печатных изданиях, просочится в умы и, если она верна, возьмет свое рано или поздно.
        - Жаль только, что в мире так мало носителей полянского языка - добавила она и нахмурилась.
        Это была больная тема и я старался ее не касаться. Самый простой способ увеличить число говорящих по-полянски назывался "плодитесь и размножайтесь", но это дело продвигалось у нас туго. Точнее, оно не продвигалось совсем. В нашей немалых размеров квартире, которую я приобрел несколько лет назад после удачной сдачи проекта, было аж две спальни, но одна из них продолжала пустовать, так и не превратившись в детскую.
        - Ты знаешь, что такое генетика? - спросила она меня как-то.
        - Слышал вроде - обалдело пробормотал я.
        - А ты не думал, что у нас может быть генетическая проблема? Ведь мы же из разных миров! И даже если Рои удастся доказать, что это наш мир потерял Луну, то останутся еще мутации генотипа. Ты же на тысячу лет младше меня и наша генетика могла оказаться несовместимой.
        Еще не осознав, что она говорит, я смотрел на нее с умилением. Полтора года назад это была дикая средневековая девчонка. А теперь она рассуждает о генетической совместимости. Вот что Сеть с людьми делает. И тут до меня дошло…
        - Помнишь, как я обещала родить тебе сына?
        Еще бы не помнить! Это была наша первая ночь вместе и я никогда не забуду, как обе луны того мира соревновались в том, кто красивее высветит ее прекрасное тело.
        - Конечно, это было тысячу лет назад…
        Меня вполне устроила бы и дочка. Аня, которая давно уже была членом пары-тройки модных феминистских организаций и ходила на пилатес в чисто женской компании университетских подруг, прекрасно это понимала. Но обещание многовековой давности оставалось в силе. В тот раз я спустил неприятный разговор на тормозах, а сегодня обнаружил на журнальном столике красочную рекламу "Центра планирования семьи" при одной из центральных больниц. На анин напряженно-вопросительный взгляд я заметил, постаравшись убрать эмоции из голоса:
        - Вообще-то туда надо идти вдвоем. Я отпрошусь на работе.
        Морщинки на ее лице разгладились и темно-зеленые глаза, посветлев, блеснули знакомым изумрудом. Но ни в этот день, ни в последующие нам так и не довелось добраться до этого центра, потому что телефонный звонок Эйтана обрушился на нас как дамоклов меч.
        - Немедленно приезжайте! - категорически потребовал он и на всякий случай добавил - Оба!
        Дорога в Явне через почти всегда забитую транспортом тель-авивскую рокаду была мне хорошо знакома и памятна нескончаемыми пробками. Но сейчас был вечер пятницы, никто не мчался ни на работу, ни с работы и верный "хендай" доставил нас до Явне менее чем за час, несмотря на внушительный поток машин с молодежью, мечтающей оттянуться в "городе без перерыва". Охранник на воротах знал нас в лицо, доброжелательно кивнул и попросту махнул рукой. Во дворе нас никто не встречал, но это и не требовалось, потому что дорогу в лабораторию мы хорошо помнили. Поднявшись на второй этаж, мы, несмотря на выходной, застали в лаборатории всю эйтанову команду, многих из которых уже знали по именам. Нам навстречу выбежал Рои, в этот раз, для разнообразию, без сэндвича в левой руке.
        - Где вы шляетесь? - завопил толстяк вместо приветствия и, схватив Аню за руку, потащил ее в дальний угол немаленького зала.
        Зная Рои не первый день, она даже и не пыталась возражать, ну а я покорно поплелся за ними. Вокруг нас привычно гудели вентиляторами таинственные приборы, мигали не менее таинственные индикаторы и пахло озоном. Обстановка эта была нам хорошо знакома. Именно отсюда я отправился через десять веков искать свою любовь и именно сюда вернулся умирающим от заражения крови трупным ядом с зубов Змея. Потом, после того как я вывез Анюту из Киева, мы провели здесь немало часов, подвергаясь бесконечным туманным анализам, измерениям непонятно чего и медицинским проверкам. Тогда и выяснилось, что на первом этаже у Эйтана есть неплохой медпункт, оборудованный даже портативным томографом, не выявившим, впрочем, ничего необычного в наших с Аней мозгах. И вообще, у меня сложилось впечатление, что сам Эйтан ничего сверхестественного от этих проверок и не ожидал.
        Сейчас он сидел в хорошо знакомом мне закутке за шкафами и смотрел исключительно на стену. Ни на нас с Аней, ни на толстяка Рои он не обратил ни малейшего внимания и его можно было понять… Со стены, из огромного экрана на нас смотрела Веда. Я хорошо помнил ее белесые глаза, которыми она пыталась меня заколдовать в избушке на болоте. Сейчас эти глаза смотрели на нас через пиксели плазменного экрана и что-то с этими глазами было не так, неправильно. Эйтан перевел взгляд с экрана на нас с Аней, потом обратно на экран, потом снова на нас. На его лице явственно выразилось недоумение, ведь Веда никак не отреагировала на наше появления и я уже догадывался почему.
        - Не она… - прошептала Аня - Молодая.
        Действительно, эта Веда была лет на двадцать-тридцать моложе той, что пыталась заговорить мою рану на ноге, там в старых Заворичах. И эта ведунья (Веда ли это вообще?) никогда раньше не видела ни меня, ни дочь сотника Неждана.
        - Кто ты? - спросила Аня по-полянски.
        - Зовите меня Веда - прозвучало из динамиков - Я храню старую мудрость. А кто ты такая, что говоришь по-киевски?
        - Меня зовут Ладислава - Аня назвала свое материнское имя, наверное интуитивно почувствовав что так будет лучше - Я дочь Неждана из рода Бравлинов, а это мой муж, Арье, сын Борисов из рода Ковнеров.
        - Тогда слушай меня, Ладислава и ты, Арье, тоже слушай - Веда перешла на иврит - Объясните хоть вы этому человеку, что он тупой недоумок.
        Она явно указывала на Эйтана. Современный иврит впитал в себя множество аккуратных оборотов, основанных на иностранной семантике и позволяющих обгадить собеседника так тонко, что ни один адвокат не придерется. Иврит же тысячелетней давности был, судя по всему, языком категоричным и откровенным и Веда этим воспользовалась. Как бы то ни было, но лицо Эйтана, не привыкшего к такому обращению, пошло пятнами, а я откровенно позлорадствовал. Рои, судя по его виду, тоже наслаждался, но поймав гневный взгляд начальника, сделал вид что он здесь ни при чем.
        - Да какое нам дело до далекого прошлого - заорал Эйтан - Все уже давно свершилось, стало историей и не может нам навредить. Почему мы должны заботиться о тех, кто давно умер?
        - Я похожа на покойницу? - усмехнулась ведунья - Как ты не понимаешь, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно! И если не будет сохранено твое прошлое, то не станет ничего. Подумай головой, а не задницей и ты поймешь как это просто! На самом деле ничто еще не свершилось, ни то, что было много лет назад, ни то, что будет после тебя. Все еще может измениться! Поэтому, если не позаботишься о прошлом, то лишишься и будущего.
        Это прозвучало как бред сивой кобылы в душную летнюю ночь. Но я уже имел дело со временем и пятой точкой чувствовал, что с ним шутки плохи. Поэтому, к словам ведуньи следовало по крайней мере прислушаться. К тому же Аня вдруг судорожно вжалась мне в грудь и к этому тоже следовало прислушаться. Эйтан, судя по всему, тоже что-то почувствовал и вопросительно посмотрел на Рои: толстяк только недоуменно пожал плечами. Тогда он перевел взгляд на нас, но и мы ничем не смогли ему помочь.
        - Хорошо - мрачно сказал он - Рассказывай, что у вас стряслось.
        - Сыны Вия и Чернобога идут на Киев-град и их необходимо остановить.
        История и археология вставали на дыбы. По понятным причинам я в последнии годы пристально интересовался историей Киевской Руси, но ни про каких сынов Вия и слыхом не слыхивал.
        - Кто правит в Киеве? - спросил я только чтобы уточнить хронологию.
        - Никто не правит! - закричала Веда - Хельги уходит с войском не то на Ладогу, не то на Цесарь-град, а хазары воюют с печенегами на востоке. Некому оборонять град.
        "Хельги" вероятно означало "Олега", не исключено, что Вещего. Если верить Александру Сергеевичу, то этот Хельги весьма недоброжелательно относился к хазарам. А ведь я в те (или почти те) времена считался хазарином, так стоило ли ему помогать? Но в той державе через пару десятков лет должен был родиться Неждан из рода Бравлинов, а от него уже зависело появление моей любимой. Так что я был на стороне Олега, несмотря на его хазарофобию. Пришлось лихорадочно вспоминать почерпнутое мною из Сети. "Сколько историков, столько и версий одних и тех-же событий" - вспомнились мне где-то читанные строчки. Но все источники более или менее сходились на том, что олегово войско дошло до Константинополя где-то между 904-м и 911-м годами, а потом вернулось в Киев с богатой добычей. Что касается Ладоги и Новгорода, то он ходил туда как в свою вотчину чуть ли не каждый год, что в конце IX-го века, что в начале века Х-го. Было это лет за сто до моего посещения древней киевщины и тогда еще не родились не только Анна-Ингимюнда-Ладислава, но даже и ее отец Неждан. "Твой щит на вратах Цареграда" - убедительно писал Пушкин.
А что в это время происходило в Киеве? Об этом и летописи и поэт умалчивали. Но нетрудно было заметить, что древние тексты пристрастны. Они очень подробно и с выделением слюны повествуют о победах и весьма скупо - о поражениях. Причем эта тенденция всеобъемлюща и, за редкими исключениями, не зависит ни от времени написания, ни от национальности или вероисповедания пишущего. И уж о чем рукописи вовсе никогда не упоминают, так это о том, что делалось в стране, из которой ушли ее армии в поисках славы, унося с собой годичные запасы продовольствия. А там, скорее всего, царил голод и зверствовали банды, осмелевшие в отсутствие сильной руки. Что, если в такую страну ворвется жаждущая крови и добычи армия? Тогда вовсе не исключено, что груженому ромейским золотом олеговому войску уже некуда будет вернуться.
        - Что это за сыны такие? - имена славянских богов Эйтан так и не рискнул произнести, наверное не надеясь на свое произношение.
        - Их наняли угрины! Это жрецы их бога войны, Хадура!
        Опять эти венгры! Да что же они все не кончаются! Постойте, я же помню этих жрецов и их зверье!
        - Веда, а шаркани у них есть?
        - Змеи? Ты знаешь? Да, они как раз и ведут этих чудовищ!
        Я почувствовал как испугано вздрогнула прижавшаяся ко мне Аня. Снова мадьяры, снова со Змеями и снова через Заворичи.
        - Кто обороняет заставу в Заворичах? - спросил я.
        - Заворичи? - Веда удивленно подняла брови - Не знаю такого места.
        - Где ты сейчас? - вмешалась Аня - Где твое Зеркало?
        И действительно, где? Одну из четырех координат мы знаем, это самое начало Х-го века, а может и конец века IX-го или около того. Но где то место, через которое это войско пойдет на Киев?
        - Я живу на хуторе у Трубежского брода. Пониже того места где безымянная речка впадает в Трубеж.
        - Это же Заворичи! - вскричала Аня.
        Я тоже это понял. Значит про Вещем Олеге заставы еще не было. Но меня интересовало другое.
        - Зачем угрины идут на Киев?
        - Я не знаю. Знаю лишь, что их пропустили булгары, а за это они обещали ударить на Киев-град.
        И снова те же самые булгары! Как хорошо, что Владимир с ними разобрался. Но это случится лишь через сто лет, а до тех пор они успеют по крайней мере дважды нагадить Киеву. Значит, правильнее было бы сказать не "разобрался", а "разберется". Да, я основательно запутался в грамматике, явно не приспособленной для путешествий во времени, после которых семантика и синтаксис разъезжаются в разные стороны.
        - Как ты…?
        Я искал подходящее слово, но так и не сумел его найти и вопрошающе посмотрел на Аню.
        - Как ты взывала? - спросила та - Кого ты хотела увидеть?
        - Я не… - но Веде не дали договорить.
        - Это мы - заявил Рои - Сканировали по стохастическим координатом и отработали вторичное эхо на пике.
        Его объяснение было, как и всегда, совершенно заумным, но сегодня оно, к счастью, звучало относительно понятно. Они просто-напросто баловались со своей аппаратурой и случайно наткнулись на Веду.
        - Почему тебя так волнует это войско? - спросил Эйтан - Еще один народ идет с востока на запад, ну и пусть себе идет. Для нас все это уже давно свершилось, твои угрины прошли в свою Паннонию и создали там страну. Почему ты хочешь им помешать?
        Эйтан, в очередной раз, меня удивил. До сих пор мне казалось, что он не имеет ни малейшего представления об истории, как многие в нашей и не только нашей стране.
        - Я чувствую, что здесь что-то не так, неправильно! - голос Веды снова сорвался на крик - Угрины пусть себе идут, но их Змеи не должны пройти. Они неправильные, они не принадлежат этому миру! Если падет Киев-град, то падет и наш мир. Ваш мир падет тоже и не будет боле того, в котором вы собираетесь жить. Поэтому и мы и вы должны защитить себя. Мы сбережем наше будущее, а вы - свое прошлое.
        - Подожди, Веда - проворчал Эйтан - Нам надо все это обсудить.
        - Обсуждайте быстрее - вскричала она - Их войско в две Луны пути отсюда.
        Теперь мы сидим в кабинете Эйтана: он сам, Рои, мы с Анютой и программист Виктор, с которым я познакомился во время наших прошлых визитов в лабораторию. На столе в пластиковых стаканах остывает кофе, принесенный секретаршей, на который никто не обращает внимания.
        - Ну, что скажете? - Эйтан смотрит на Рои, также, впрочем, как и мы все - Это имеет какой-то смысл?
        - Имеет и еще какой! Я уже битый месяц доказываю то-же самое, а меня ни один придурок не слушает!
        Слушать Рои не так-то просто. Если в начале разговора он еще обращает внимание на собеседника, то вскоре напрочь забывает о нем и начинает петь как глухарь на току, не обращая ни малейшего внимания ни на что и ни на кого вокруг. Поэтому нормальному человеку, даже получившему инженерное образование, понять его объяснения не представляется возможным. Одному лишь Эйтану, да и то с большим трудом, удается заставить Рои говорить более или менее человеческим языком. Тогда сквозь дебри заумных терминов начинают проглядывать мысли, всегда оригинальные и почти всегда безумные. Вот и сейчас толстяк утверждает, что реальность которая еще недавно казалось такой объективной и данной нам в ощущениях, есть вовсе не данность, а не более чем возможность такой данности. Оказывается, нам лишь кажется, что мы сидим в обшарпанном здании на окраине Явне. А вот Рои утверждает, что мы находимся на пересечении бесконечного количества темпоральных волн, сотканном мириадами событий прошлого. Эти-то волны и образовали нечто, кажущееся нам сейчас тесным кабинетом со стаканами холодного кофе на столе. На самом же деле это
нечто совсем иное, интерференция возможностей или ей подобная заумь. Мы, это оказывается вовсе не мы, а порождение веков истории, их продукт. Тронь какую-нибудь тонкую нить в этих веках и мы перестанем быть самими собой.
        Он еще бормочет что-то про гауссиану и доверительные вероятности, а мне становится страшно. Нежели и моя Анюта, это вовсе не прекрасная, единственная во всей вселенной женщина, а лишь вероятность ее? Не отчаянное мое счастье, а всего лишь возможность этого счастья, мимолетная и эфемерная? Я не верю и осторожно, чтобы никто не заметил, прижимаю к себе эту безумную, единственную в мире вероятность. Ее ладошка теснее стискивает мою - Ане тоже страшно.
        Рои продолжает свой трындеж, изредка прерываемый Эйтаном в попытках опустить его терминологию до уровня нашего интеллекта, и мы узнаем, что не все так плохо. Наше подобие реальности, оказывается, довольно устойчиво и мелкие изменения прошлого благополучно затихают с годами, не оставляя заметных следов. Вот и слава Всевышнему, а то я уже начал опасаться за последствия своих шалостей в Х-м веке. Рои тут-же ехидно припоминает мне "киевское письмо" и имя моей первой учительницы иврита, запечатленное в веках. Я мог бы добавить кое-что еще к этому перечню, например изобретение медицинских банок или рецепты напалма и самогонки. Но, как тут-же пояснил Рои, все это мелочи, не способные изменить реальность в силу какой-то таинственной "отрицательной обратной связи". То есть в далеком прошлом мне вовсе не возбранялось давить не только бабочек но и даже зверушек покрупнее, вроде Змеев. А вот событие посерьезней, типа захвата Киева мадьярами, могло бы изменить нашу реальность самым кардинальным образом и оставить того же Рои со щупальцами вместо рук.
        - Но как же мадьяры? - не замедлил спросить въедливый Эйтан - Может быть они тоже часть исторического процесса?
        Я не помнил, чтобы протовенгры захватывали Киев на рубеже IX и X веков или когда-либо еще. Но может быть они его и не захватят.
        - Змеи! - вскрикнула с экрана Веда, до сих пор терпеливо слушавшая наш бред - Все дело в них. Они не должны быть здесь. Они чужие!
        - Откуда ты знаешь?
        - Я знаю! Я чувствую! Их не должно быть нашем мире!
        Рои уже давно не было рядом, а за шкафами раздавались звуки терзаемой клавиатуры.
        - Куда же их деть? - спросила Аня дрожащим голосом.
        - Заберите их! - теперь Веда уже кричала - Возьмите их к себе и уничтожьте. Вы сильные, вы справитесь, я знаю! А иначе мы здесь погибнем и тогда погибнете и вы.
        Я представил себе несколько крупнокалиберных пулеметов, скорострельных гранатометов и огнеметов, выставленных против несчастных варанов… Да, мы конечно справимся. Но как забрать эту заразу к нам? Наверное, я сказал последнюю фразу вслух, потому что мне ответил вернувшийся Рои:
        - Ребята тут кое-что замерили, а я посчитал. Получается, что при определенной силе воздействия…
        Вслед за этим пошли такие терминологические дебри, что я перестал его понимать. Эйтан, судя по всему, понял не больше меня и, схватив массивного толстяка за грудки, потащил за шкафы. Там они пытались говорить шепотом, периодически срываясь на крик и снова переходя на шепот. Мне были слышны лишь обрывки фраз:
        - Кумулятивные воздействия необратимы…
        - На кой хрен…
        - Только Л-маяк…
        - Бабушке своей расскажи…
        - Пропускная способность канала не…
        Наконец они вернулись и Эйтан огласил вердикт. Оказывается, пробить канал между нами и средневековой киевщиной вполне возможно, но, разумеется, при определенных условиях. Во первых, наша сторона канала должна быть в том-же месте, в Заворичах, что в Украине. Конечно, два года назад меня зашвырнули в прошлое прямо из этой лаборатории и я успешно попал на киевское левобережье. Но одно дело отправить туда одного влюбленного и совсем иной коленкор, когда оттуда потребуется вытащить десяток монстров. К счастью, Рои удалось увеличить точность до пары метров. Во вторых, нам потребуется энергия. Я уже давно знал, что имеется в виду и вопросительно посмотрел на Аню, которая тщательно прятала глаза. Я прекрасно помнил ту темпоральную бурю, которую она вызвала, вышвыривая меня из Х-го века и не сомневался в ее энергоемкости или как там это у Рои называется. А если у меня и были бы какие-либо сомнения, то их бы сразу развеяли ее изумрудные глаза, лучившиеся этой самой Л-энергией.
        - Вы же так и так туда собирались! - категорически заявил Эйтан.
        С этим трудно было поспорить. А как же аппаратура, все эти громоздкие шкафы, загадочные индикаторы, генераторы непонятно чего?
        - Я все сделаю отсюда - заявил Рои - Мне понадобится геолокация, и тут я надеюсь на тебя, командир. Возьми с собой маячок.
        Оказывается, Эйтан едет с нами и от этого почему-то становилось спокойнее.
        - И вот еще что, Арье… - Эйтан отвел глаза.
        Мне уже приходилось видеть его таким два года назад, когда он отправлял меня из этой лаборатории искать свою любовь, и я сразу понял о чем пойдет речь. Аня тоже поняла.
        - Нет! - вскрикнула она - Он не пойдет.
        - Хорошо - согласился Эйтан - Вернемся к этому разговору в Украине.
        Веда на огромном экране продолжала молча глядеть на нас своими светлыми глазами и был в них и страх и надежда.
        На грани прошлого
        Электричка “Киев-Нежин” высадила нас на станции “Заворичи”. Аня сама спрыгнула на высокую платформу и показала мне язык - вот, мол, не такие уж мы и средневековые, что нам какой-то поезд. За ней степенно сошел Эйтан с большой сумкой на ремне, крутя во все стороны головой, как будто рассчитывая сектора обстрела. Как это знакомо! После срочной службы мне еще долго пришлось отвыкать от подобной привычки. Через пешеходный мостик над железнодорожными путями мы шли в гордом одиночестве: местные попрыгали на рельсы, посмеиваясь над неопытными приезжими. У входа в здание станции с двумя полукруглыми псевдо-византийскими порталами, пылилась одинокая "шкода" с шашечками на двери.
        - Куда? - уныло спросил водитель.
        - В центр села, пожалуйста, а там видно будет - сказал я.
        - Садитесь - настроение водителя не улучшилось.
        Мы двинулись на север по узкой асфальтовой дороге с широчайшими, заросшими травой обочинами. Слева тянулись бледно-зеленые по весеннему времени тополя, а справа вознеслись заборы, открывающие свету крытые железом, а кое-где и черепицей, крыши. Похоже, что жили здесь зажиточно или, по крайней мере, достойно. О благосостоянии села можно было бы судить и по асфальту: хоть и не самого лучшего качества, он все же не мучал нас ни выбоинами, ни трещинами. Вскоре заборы сменили тополя и по левую руку. Наше такси свернуло раз, свернуло другой и начало колесить по таким же широким улицам с узкой полосой асфальта и я начал было подозревать, что нас возят кругами, но вовремя вспомнил, что мы уже обговорили цену. Справа от дороги промелькнула дощатая церковь, выкрашенная в аккуратный голубой цвет.
        - Храм Святого Георгия Победоносца - пояснил таксист.
        Вроде бы этот святой тоже был змееборцем, как и я. А что если храм стоит на том самом месте, где я сражался со Змеем? Символично, однако!
        - Победоносец мой! - шепнула мне в ухо Анюта.
        Я не удивился, ведь мы с ней уже давно синхронно думаем об одном и том-же. Улица пересекла полосу спокойной воды, не то длинный пруд, не то речушку с очень медленным течением. Неужели Трубеж, подумал я? Как-то не похоже вроде.
        - Речка Гниздная - пояснил водитель, как будто прочитав мои мысли - Она впадает в Трубеж там - он махнул рукой куда-то направо.
        Я вопросительно посмотрел на Аню.
        - Нет - огорченно сказала она - Не узнаю. Наверное, мы не туда свернули.
        - Может вам лучше рассказать что вы ищете? - спросил водитель, съехав на обочину.
        Он явно заинтересовался, вся его демонстративная депрессия куда-то исчезла и стало заметно, что он совсем молод. Наверное, неразделенная любовь, подумал я, или то, что он по молодости принимает за любовь. Со мной такое было много лет назад и прошло бесследно, а что такое любовь я узнал много позже. Аня беспомощно посмотрела на меня. Действительно, объяснить предмет наших поисков было нелегко…
        Тогда, тысячу лет назад, разбив свое Зеркало, Анюта поначалу оказалась в хорошо знакомом мне "нигде". Это совсем не страшно, но и ничего хорошего в этом нет. Главное, и я почувствовал это подкоркой, не задерживаться там, а для этого надо знать, куда хочешь попасть и очень хотеть туда попасть. Ни с тем, ни с другим у нее проблем не было, поэтому туман "Случайного Соединения" быстро рассеялся и очень скоро Анюта обнаружила себя на берегу незнакомой реки. Река эта была странной, совершенно прямой, с аккуратными, как будто проведенными по линейке, берегами. На самом деле это был хорошо знакомый ей Трубеж, но давно уже канализированный и разобранный на мелиоративные каналы. Река текла по ровной местности и ничто вокруг не напоминало холм, на котором стоял детинец. Любая другая на ее месте запаниковала бы, начала бы падать ниц и молиться всем богам, как и полагалось в ее время. Но это была моя Аня и ничего такого делать она не стала, а решила осмотреться и прислушаться. Из моих рассказов она знала про высокие дома и машины, которые считала чудовищами. Эти страшилища, говорил я ей, питаются "кровью
земли", которую перегоняют на огромных печках, подобно тому, как мы с ней перегоняли бражку для зажигательных бомб. И я, ее муж, если не врал, конечно, умел погонять этих чудовищ и они его слушались. Поэтому ей было немного страшно и очень интересно. С правой стороны, куда убегала река, раздался перестук, перешедший в низкий гул: это, невидимая за редколесьем, пробежала электричка. Шум поезда затих и Аня решила туда не ходить: было и боязно и неразумно догонять неизвестное чудовище. С другой стороны, на отдалении от реки, тоже копошились какие-то невидимые чудища, но, судя по всему, более мелкие. Прислушавшись, она разобрала голоса и теперь стало ясно, куда идти. Туда она и направилась. Перелесок закончился, ее босые ноги зашлепали по влажной почве и начался луг. Теперь скошенная трава больно колола подошвы ног, но она только улыбалась: здесь был покос, значит были и люди. Вот вдалеке показались дома, а луг сменился огородами. Аня была голодна и попыталась выкопать и съесть корнеплод, но незнакомая ей картошка оказалась несъедобной. Зато ближе к дому нашлась грядка с хорошо знакомой ей морковью и
дерево со странно вытянутыми огромными яблоками. До сих пор ей довелось пробовать только лесные яблоки, маленькие и кислые, поэтому груши привели ее в восторг. И тут ее окликнули…
        - Ее зовут Надежда, Надя - сказала Аня - Ей лет сорок-пятьдесят.
        - Да у нас таких по десятку на каждую улицу - усмехнулся таксист.
        - Она очень добрая - растерянно добавила Анюта и обрадовано вскрикнула - А, вспомнила. Ее маму зовут баба Катя. А муж у нее - Богдан.
        - Оп-она! Бинго! - вскричал таксист - То ж Ковальчуки!
        И он резко развернул машину, так что несчастная "шкода" со скрипом просела на левых рессорах. "То ж Ковальчуки!" повторял он как мантру, с удивлением крутя головой и выжимая газ так, что за нами долго не оседало облако пыли - в районе давно не было дождей. Через минуту "шкода" взвизгнула тормозами у ярко-зеленого забора, за которым виднелись скаты крыши, покрытые железом и выкрашенные в вишневый цвет. К забору притулился старенький "фиат".
        - Это здесь! - радостно взвизгнула Анюта - Машина дяди Богдана.
        Мы вошли в незапертую калитку, прошли мимо колодца с подведенным резиновым шлангом водопровода и поднялись на крыльцо. Где-то на задах визгливо залаяла собачонка.
        - Тетя Надя! - крикнул сопровождающий нас таксист - К вам гости с Израилю!
        Дверь распахнулась, пропуская женщину средних лет. Одета сия дама была так, что у Анюты двухгодичной давности это должно было бы вызвать неумолимое желание перекреститься и завопить: "Чур меня!". На ней, под легкой курткой с логотипом "Адидас" была натянута веселенькая майка с огромным штрих-кодом и надписью наискосок: "Зроблено в Украiнi". Причем и штрих-код и надпись были сильно перекошены вторичными половыми признаками. Дополняли это великолепие синие треники до щиколоток и домашние тапочки. Заспанные глаза хозяйки начали широко открываться и сразу стало заметно, что это это добрый и веселый человек.
        - Ганнуся! - обрадованно воскликнула женщина - Ти повернулася? А це твій чоловік?
        - Тетя Надя, милая! - закричала Аня, бросившись ей на шею - Да, это мой муж.
        - Арье - представился я.
        - А ти тепер добре говориш по москальські, треба б тебе і нашої мови навчити. Богдан, йди сюди! Дивись, хто до нас приїхав!
        Так и продолжался наш разговор на двух языках, причем мы прекрасно понимали друг друга.
        - Вон там я ее увидела, среди морковных грядок - тетя Надя махнула рукой - Стоит она там босая, в каком-то невообразимом балахоне, грязная от морковной ботвы и грушевого сока и совершенно спокойная. Ну, думаю я, наверное какая-то придурковатая. Посмотрела я ей в глаза и…
        Она так и не объяснила, что увидела в аниных глазах, но я и так догадался, ведь я смотрю в них каждый день. Там много что можно увидеть. Вначале Надежда попыталась объясниться с ней по-украински, потом по-русски, но удалось ей понять только слова "Лёв", "Иерусалим" и "Земля Израиля", причем последнее Аня произносила как "Земь". Самое интересное, что сама Анюта ее понимала, хотя и с пятого на десятое, наверное привыкла к моему произношению. Надежда и ее муж Богдан накормили Аню и хотели было отправить к участковому, но тот как раз был в отпуске. Тогда Богдан, который все равно ехал в Киев к детям, взялся довести ее до города. Там, на Подоле, он и сдал ее с рук на руки доблестному майору Шумейко.
        - Я вот чего не пойму - тетя Надя осторожно посмотрела на меня - У вас там на израильщине, что и водопровода нет? Видел бы ты свою Ганнусю, когда я ей умыться предложила. Смотрит она, как вода течет из крана, и весело так смеется. А довольная то, довольная!
        Я растерянно посмотрел на Эйтана, которому переводила Аня.
        - Соври что-нибудь - потребовал он на иврите.
        А тетя Надя продолжала гнуть свое:
        - А как она в машину садилась, это ж видеть надо. У вас там что, все больше на верблюдах?
        Пока я судорожно придумывал правдоподобную отмазку, вмешалась Аня:
        - Ой, тетя Надя! - воскликнула она - Вы и не поверите. А ведь это был такой эксперимент по изучению социальных навыков. Меня вырастили в джунглях центральной Африки и я до семнадцати лет не знала о цивилизации.
        - Пока не познакомилась со мной! - гордо добавил я.
        - Ах ты господи, страсти-то какие - всплеснула руками Надежда - Разве ж так можно над ребенком изгаляться?
        Интересно, подумал я, где та Африка и где Заворичи? Наверное, тете Наде пришла в голову та же мысль.
        - Но как же? - начала было она.
        - А вот это уже совсем другой эксперимент - строго пояснил я - Но о нем нам запрещено упоминать.
        - Понимаю… - неуверенно пробормотала она.
        Про свою первую поездку в машине из Заворичей в Киев Аня мне уже рассказывала. Я видел ее в гостинице "Украина" и представляю, какое это было забавное зрелище. Тетя Надя отдала ей свои старые туфли, которые оказались ей велики, и, в сочетании с длинной холщовой рубахой, это, несомненно, производило сильное впечатление. В таком виде она и садилась в "фиат" Богдана Ковальчука, закрыв от испуга глаза. Интересно, что когда через три дня за нами к подъезду израильского посольства пришло такси, она уже гордо садилась на заднее сиденье в распахнутую мной дверь так, как будто делала это каждый день с младенческих лет. Возможно этому способствовали новенькие туфли, которые я купил ей на Крещатике и шитое там же на заказ длинное широкое платье.
        Через пару минут мы уже сидели за столом на заднем дворе и Эйтан вынимал из своей бездонной сумки упаковки израильских фиников и халвы, которые завершила бутылка арака. По весеннему времени на огороде еще ничего не было и Надежда принесла огромную банку маринованных помидоров. Богдан, высокий и стройный пожилой мужчина, много старше тети Нади, разлил арак по рюмкам и провозгласил неожиданный тост:
        - За то, чтобы не было войны!
        При этом он смотрел на бабу Катю. Эйтан согласно кивнул, выслушав перевод и мы выпили молча. По внешнему виду бабы Кати трудно было понять приходится ли она матерью Надежде или Богдану. Было ей непонятно сколько лет, но запросто могло быть и за сто.
        - Что смотришь, сынок? - сказала она - Наверное гадаешь, с какого я года?
        Она улыбнулась и морщинки побежали в разные стороны. Пожалуй, именно так будет улыбаться Анюта, когда ей будет под сто лет. У меня будет хорошая старость, подумал я. Если доживешь, ехидно вставил внутренний голос.
        - В 41-м, когда немцы пришли, мне было в аккурат десять лет - продолжала баба Катя - Вот сам и считай. Мой долгий-то век мне не просто так достался. Наверное, то Господь сподобил за те муки, что я перенесла в детстве. А ты, дочка, где родилась-то?
        Она пристально смотрела на Аню и та, наверное не решившись соврать, ответила честно:
        - В Киеве, бабушка, на Подоле…
        Перед поездкой в Заворичи, мы с Аней прогулялись по Киеву. У Эйтана были какие-то дела в посольстве и он, к нашему великому облегчению, предоставил нас самим себе. Весеннее солнце согревало, но не пекло и великий город встретил нас робкой первой зеленью и чистыми после дождя улицами. Для нас Киев начался с парка Владимирский горки. Аня крутила головой и все безуспешно пыталась узнать знакомые места, пока мы не вышли на смотровую площадку.
        - Ага! - обрадованно закричала она - Славутич-то почти не изменился!
        Вряд ли в Х-м веке через Днепр были перекинуты мосты, а берега забраны набережными. И все же я верил Анюте: наверное неизменным осталась мощь реки и правильность ее изгиба. За нашими спинами обнаружился памятник Владимиру, заставивший нас расхохотаться. Каменный князь был совсем не похож на того правителя, с которым я имел содержательную беседу у пристани на Подоле. И еще меньше он напоминал феодала, стремившегося получить "право первой ночи" с моей будущей женой.
        Потом были волшебные улицы Киева, Святая София, площадь Независимости и Крещатик. У Золотых Ворот Аня покачала головой:
        - Не помню такого, наверное, позже построено. В мое время киевский детинец был невелик и почти целиком деревянный, кроме, разве что, княжеских хором. А Софийские ворота только начали строить.
        Но от Софийских ворот трудами монголо-татар ничего не осталось кроме символической метки на асфальте Владимирской улицы. После этого мы спустились по Андреевскому спуску на Подол. Но и там мы ничего не узнавали. Через десять веков здесь опять ходили трамваи, а на месте перевоза через Днепр, где я расстался с Авраамом и Магутой, раскинулся огромный речной порт. Современные высотки и доходные дома позапрошлого века скрывали кривую улицу, "стегну", на которой стоял дом сотника Неждана. А немного повыше заросшие зеленью особняки встали на месте хазарской слободы и "малой хаты" Авраама…
        - На Подоле? - удивленно протянул таксист.
        Он оказался каким-то родственником хозяев и на этом основании присутствовал за столом. На самом деле его занимали странные люди из экзотической страны, в особенности Эйтан, с которым он мог общаться по-английски. Звали таксиста Алексей и он действительно чем-то отдаленно напоминал мне Олешко, сына Радонега, княжьего разведчика и лучника.
        - На Подоле? - повторил он - Как же вы в Африке оказались?
        Напрочь завравшись, Аня беспомощно смотрела на меня. Надо было срочно менять тему разговора.
        - Да брось ты эту Африку - сказал я Алексею - Бывал я в той Африке и поверь мне, ничего интересно там не нашел.
        Это была не совсем ложь, потому что однажды, еще мальчишкой, я побывал в Каире.
        - А вот скажите лучше, где тут в ваших местах в старые времена стоял детинец?
        - Это ты, наверное, про Городище - предположил Богдан.
        - Городище?
        - Так у нас называют археологические раскопки - пояснил Алексей - Могу сводить. Это здесь неподалеку.
        Раскопки действительно оказались недалеко. Мы даже не вышли на улицу, а направились огородами и через поле. Наверное, мы шли тем же маршрутом, каким двигалась Аня два года назад, только в противоположную сторону. И теперь на ней были резиновые сапожки, что по весенней прохладе было не лишним. Но весна стояла поздняя, снега уже сошли и мы весело шлепали по влажной земле, раздвигая сапогами еще не слишком высокую траву. Начался перелесок и вдалеке показался просвет.
        - Трубеж - пояснил Алексей.
        Перепрыгнув через пару дренажных канав, мы вышли на берег реки. Да, Трубеж был явно не тот, что тысячу лет назад. Зажатая искусственными берегами, река скукожилась и присмирела. Зато и брода на ней, расчищенной и канализованной, тоже не было. Нет, я не узнавал здесь ничего. Часть заросшего травой берега была огорожена невысокой насыпью, укрепленной мешками с цементом и прикрытой рубероидным навесом на металлических опорах. Наверное, это и было Городище, археологический раскоп. Навстречу нам поднялся довольно молодой мужчина в брезентовом плаще с капюшоном.
        - Привет, Лёшка - поздоровался он - Кого привел? Опять туристы из Киева?
        - Подымай выше, Сергей Леонидович - гордо заявил Алексей - Это наши друзья с Израилю. Они приехали к Ковальчукам. Ну тем, что около храма живут. Знаешь?
        - Кто же Ковальчуков не знает?
        Хозяин раскопа оказался археологом, единственным из партии, раскапывающей Городище.
        - Все остальные пишут диссертации по университетам, один я, как дурак, ковыряюсь в глине - смеясь, рассказывал он - И все зря, ничего тут нет. Наверное, неправильное место. Надо бы сменить дислокацию и поискать там, где посуше, потеплее и лучше кормят. Вот баба Катя, к примеру, истинная древность и борщ у нее наваристый.
        - Так-таки ничего? - прищурилась Анюта.
        - Меньше, чем ничего - махнул рукой Сергей - Вот недавно раскопал я могильный камень. Лучше бы и не раскапывал.
        - А что так? - с замиранием сердца поинтересовался я.
        - А-а… Сами посмотрите!
        Анюта рванулась вперед, вырвав свою теплую лапку из судорожно сжатой ею моей ладони. Эйтан последовал было за ней, посмотрел на меня и остановился, Алексей в растерянности тоже смотрел на меня. Лишь археолог ничего не заметил, он тщательно мыл руки у бака с водой, пока мы трое следили за моей женой. Та остановилась на краю раскопа и, тихо вскрикнув, вдруг упала на колени и начала бить земные поклоны.
        - Что это она? - взволновался Алексей - Может надо помочь?
        Он двинулся было вперед, но я остановил его, вытянув руку.
        - Не надо!
        Я догадывался, что она увидела в раскопе. Наверное, за десять столетий почва успела просесть и то, что раньше находилось на вершине холма, оказалось на плоском берегу. Прошла минута или две. Пора! Я кивнул своим спутникам и мы осторожно подошли к раскопу, где маленькая фигурка уже сидела на мешке с цементом, знакомым жестом подперев подбородок сложенными ладошками. Я обнял ее за плечи и почувствовал, как ее тело дрожит мелкой дрожью. Тогда я сжал ее сильнее, так сильно, что она тихонько взвизгнула и это было правильно, потому что дрожь прекратилась. Она больше не смотрела на обелиск, теперь она смотрела на меня.
        - Новодел! - усмехнулся подошедший археолог - Вы только взгляните на даты.
        Мне не нужно было смотреть на даты, ведь я сам выбивал эту надпись. Кузнец Глеб ковал мне неуклюжие, плохо закаленные зубила и я ломал их одно за другим о прочный гранит. Местного летоисчисления я не знал, да и никто в детинце его не знал. Рана в ноге болела, перед глазами плыли красные круги и я, не задумываясь, выбил на граните грубо вычисленные мной даты его жизни согласно современному мне летоисчислению.
        - Историк хренов - сказала Аня по-русски и ласково погладила меня по щеке - У нас счет лет был от сотворения мира.
        Я усмехнулся. Этот упрек был не совсем справедлив, потому что тогда, в древних Заворичах, она и сама этого не знала, а вычитала уже позже, научившись работать с Сетью.
        - У нас? - удивился археолог.
        - У евреев - выкрутился я.
        - Я и то смотрю, ваша жена говорит с еврейским акцентом, а вот у вас русский явно родной. Наверное, смешанная семья?
        Мы с Анютой кивнули, едва сдерживая смех. Археолог все не мог успокоиться
        - Грамотеи, тоже мне! Такая простая надпись - “Неждан, сын Ингваря” и так много ошибок. "Ингваря" написали без твердого знака после "н" и с "я" вместо "йотированного юса" на конце. Даже твердый знак после слова "сын" не поставили. Я уже не говорю про запятую, которая появилась лет на четыреста позже этих фиктивных дат.
        Он был настолько язвителен и самоуверен, что меня так и подмывало спровоцировать его на радиоуглеродный анализ, но благоразумие победило.
        - Кто? - тихо спросил Эйтан на иврите.
        - Отец - ответили мы с Аней одновременно.
        Алексей удивленно посмотрел на нас. Неужели он знает иврит? Прощаясь с нами у дома Ковальчуков он осторожно спросил по-английски:
        - Что там было в раскопе?
        Эйтану следовало бы дипломатично ответить: "не знаю" или соврать что-нибудь, но вместо это он процитировал:
        - There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy.
        - Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! - перевел я растерявшемуся Лёшке, которому Шекспир был пока не по зубам.
        Как ни странно, этот ответ его удовлетворил, но, наверное, лишь на время. Ковальчуки щедро выделили нам для ночевки дачный домик на задах их хозяйства и именно там мы собрались на совет. В домике была “грубка” - печь с лежанкой, но топить ее мы не решились в силу своей неопытности и спасались теплыми куртками. Нам с Аней досталась широкая кровать, а Эйтан собирался спать на “грубке”. Но до этого было еще далеко. Первым делом он вытащил из своей сумки какое-то устройство, напоминающее портативную армейскую рацию. При этом он с грохотом уронил на пол нечто, при более пристальном внимании оказавшееся неизвестно как попавшем в Украину израильским карабином "Тавор". Я поднял бровь: теперь было понятно, что Эйтан делал в посольстве.
        - Напрасно ухмыляешься - заметил он - В этой стране "Тавор" можно купить в любом оружейном магазине. Правда, надо иметь разрешение на охоту.
        Я очень постарался ему поверить. Как правило, для охотников продавались гражданские версии армейского оружия, способные стрелять лишь одиночными, а иногда и гладкоствольные. С "Тавором" я был хорошо знаком после последних сборов, но проверять утверждение Эйтана счел излишним.
        А он тем временем развернул "рацию".
        - Это ты и называешь Л-маяком? - спросил я.
        - Нет, это обычный радиомаяк с геолокацией и подключением к сотовой сети. Он дает только три координаты. А для четвертой, ну ты сам знаешь какой, нужен Л-маяк. Только это не железяка, а нечто совсем иное.
        Он посмотрел на Аню и я понял, что они с Рои называли Л-маяком. Наверное, у толстяка были хитрые формулы, объясняющие принцип работы такого маяка, а мне все стало понятно и без формул. Эйтан тоже понял это и продолжил:
        - Тогда, тот кто ушел вниз по оси времени, сумеет вернуться. Только…
        - Только что?
        - Для работы такого маяка требуется Л-энергия….
        При этом он снова украдкой, как ему показалось, посмотрел на Аню. Мог бы и не смотреть! Я и так понял, что идти придется мне. Ведь только у меня есть Л-маяк в этом мире и я давно понял, нет, даже не понял, а почувствовал, что такое Л-энергия. Аня смотрела на меня и изумруд ее глаза стремительно темнел.
        - Не пущу тебя одного - закричала она тонким, срывающимся на визг голосом - Я пойду с тобой!
        Тогда я осторожно взял ее за руки и впился голодным взглядом в темный бархат ее глаз.
        - Не выйдет, любимая - прошептал я этим глазам - Только ты, и только отсюда, сможешь меня вытащить. Я знаю, как трудно и больно будет, но тебе придется остаться. Прости меня, Лада.
        Я всегда так ее зову, когда хочу в чем-то убедить. Из всех трех ее ипостасей, Ладислава самая покладистая. Нужно было сказать еще что-то, но она меня опередила.
        - Ты помнишь, как уходил на битву?
        Это было где-то здесь, в этих местах. Правда это было тысячу лет назад, но я все помнил. Помнил, как она смотрела на меня сухими глазами, потому что женские слезы делают мужчин слабыми. И в тот раз я вернулся к ней, вернулся раненый, умирающий, но все же вернулся. Вернусь и сейчас.
        - Я вернусь! - сказал я.
        - Я не буду плакать! - ответили мне изумрудные глаза.
        Теперь все стало на свои места, все стало просто. Два года назад я уходил в никуда, не очень представляя как и куда попаду, лишь зная, что мне все равно нет месте там, где нету ее. Я тогда попал именно туда, куда следовало, может быть и случайно, а может быть и нет. Потом меня вышвырнула обратно безумная сила сила ее любви, вышвырнула обратно в наше время, потому что только здесь меня, умирающего, могли спасти. В этот раз я уйду не к ней, а от нее, но зато теперь сквозь тысячу лет мне будет светить маяк этих волшебных глаз, а значит и будет куда вернуться.
        - Погодите прощаться - проворчал Эйтан - Посмотрим вначале, что у нас в лаборатории.
        Пухлая физиономия Рои показалась на экране эйтановского смартфона.
        - Привет, командир! - с наигранной бодростью сказал он.
        За последнии пару лет я изучил толстяка довольно хорошо и прекрасно видел, что он нервничает. Впрочем, было бы странно, если бы он не волновался, отправляя меня к Веде.
        - Ну, что там, Попай? - так же нервно спросил Эйтан.
        - Завтра утром по нашему времени - сообщил его далекий собеседник - Точнее не получится потому что у славянской леди нет часов. У меня все готово, но вам лучше будет встать ближе к тем археологическим раскопкам.
        Этой ночью нам с Аней не спалось. На печке храпел Эйтан, а мы с ней смотрели в дощатый потолок и молчали.
        - Если не вернешься, я умру - прошептала Аня мне в ухо.
        - Тогда придется вернуться.
        Я прошептал это в ее розовое ушко, Анюте стало щекотно и она тихонько засмеялась. Тогда я заснул и проснулся, когда уже начало светать. Аня смотрела на меня, облокотившись на согнутую в локте правую руку и я заподозрил, что она пролежала в этой позе всю ночь без сна. В ее изумрудных глазах было утро. На завтрак у нас был хлеб с простоквашей и это напомнило нам такой же завтрак тысячу лет назад. Тогда на столе тоже был хлеб и простокваша, правда хлеб не был в пластиковой упаковке, а простокваша была в крынке, а не в картонном пакете. А еще тогда за Трубежом нас ждали венгерские всадники и жрецы Хадура со Змеями на поводках. Мы переглянулись, улыбнулись друг другу и слов не потребовалось. Эйтан ничего не заметил, увлеченный своим нехитрым завтраком.
        Меньше чем через час мы были на раскопе. Никто из нас не знал, как рано начинают работать археологи и мы лишь надеялись, что разочарованный в своих находках Сергей Леонидович предпочтет понежиться в постели. Еще в дачном домике я переоделся в одежду времяпроходца, не содержащую синтетики и шерсти. В этот раз мы использовали форму Цахал - Армии Обороны Израиля. Армейские спецы заверили нас, что материалом для нее служит стопроцентный хлопок, но все равно мне пришлось отказаться от пуговиц и пояса. Теперь брюки на мне поддерживала грубо сплетенная веревка, а вместо пуговиц я приладил деревянные палочки. Вооружиться я решил короткой рогатиной, которую изготовил вчера вместе с Богданом, так и не объяснив ему для чего мне это надо. Концы рогатины мы обожгли на костре.
        Солнце робко поднималось за рекой и Эйтан повернулся к нему, закрываясь экраном ноутбука. В левом нижнем углу "рабочего стола" его компа притулилась скромная иконка, сделанная Виктором. Они с Рои долго и занудно обсуждали, как она должна выглядеть, но так ни к чему и не пришли. Виктор хотел видеть стилизованное изображение Уборососа, а Рои настаивал на паре-тройке формул. Кончилось все тем, что я предложил нарисовать часы. На брезгливую гримаску Рои и недовольство Виктора я ответил старым анекдотом про моэля[1 - Делающий обрезания.], доказывающим универсальность предложенного мной образа. К тому же, утверждал я, часы как-никак имеют отношение ко времени. За иконкой крылась хитрая программа, разработанная Виктором под руководством Рои и представляющая собой грубый аналог почившего в бозе "Случайного Соединения". Откровенно говоря, ни тот ни другой не знали, как именно она работает, потому что создали ее методом реверсивного инжиниринга того же "Случайного Соединения". Тем не менее, она работала и лицо Веды на экране в лаборатории служило тому доказательством. Рои в поте лице старается разобраться в
принципе ее работы и я верю, что рано или поздно ему это удастся. Вот тогда-то мы наверное и прорвемся в неизведанные измерения и, в первую очередь, в прошлое.
        Эйтан нажал на иконку, проделал еще пару манипуляций и на экране появилась хорошо мне знакомая заставка: рука с тряпкой, протирающая стекло изнутри. Когда экран очистился, мы увидели Веду, спящую сидя на грубой табуретке, положив голову на стол. Наверное ее Зеркало издало какой-то звук, потому что, хотя мы все молчали, она встрепенулась и открыла глаза.
        - Ты нас ждала? - спросила Аня вместо приветствия.
        - Да - просто ответила та.
        Теперь Эйтан возился с смартфоном и радиомаяком. По какому-то странному капризу алгоритма, программе связи, как и "Случайному Соединению", требовалось обязательно захватывать весь экран. Поэтому, Рои смотрел на нас через маленький экран телефона.
        - Начинаем - сказал он.
        Аня подошла ко мне, уткнулась носиком в грудь и замерла. Сквозь плотную ткань армейской рубашки я чувствовал как бьется ее сердце и как мое пропускает удары.
        - Все - тускло сказала она, оторвавшись от меня - Иди! Иди же!
        Теперь начался диалог между Рои и Эйтаном:
        - Есть координаты. Готовность ноль.
        - Мы тоже готовы
        - Зацепился.
        - Открывай.
        - Пошел, родимый. Пять единиц… Семь… Двенадцать…
        Повторялась история двухлетней давности, только тогда я шел к моей любимой, а сейчас уходил от нее. Тогда все было понятно. Но откуда же сегодня бралась эта энергия, эти загадочные единицы? Не так все просто, оказывается, было с темпоральной энергетикой. Рои на это намекал, но я его тогда плохо слушал. А зря! Сейчас у меня тоже не было времени на размышления, потому что само время уже исчезало, поглощаемое туманом "Случайного Соединения". Последнее, что я увидел в XXI-м веке были: сосредоточенное лицо Эйтана и безмерно удивленные лица Лёшки и археолога, появившихся на краю раскопа. Потом их всех заслонила моя Аня с закушенной губой и выражением безмерной муки на ее прекрасном лице, пожираемом серой пеленой "ничего".
        Век IX-й
        Пронзив удачи, бури и невзгоды
        Былое с будущим слились.
        Никем еще не прожитые годы
        Переплелись, давно переплелись!
        Прошедший век с текущим веком слился,
        Святые имена произнося.
        Никто еще на свет не появился,
        Не умер и не родился!
        Но царствует над стадом малодушных
        Властителей сиятельная рать.
        История покорна и послушна -
        Переписать ее, переписать!
        Любимец богов
        Не задержавшись в "нигде" ни одной лишней секунды, я шлепнулся на траву, потянув при этом левую ногу. На этой многострадальной ноге до сих пор остался след от рваной раны в виде бледного шрама, не полностью подвластного косметическим хирургам. Хотя Аня и утверждала, что этот шрам делает меня сексуальнее, но мне не нравилось то, что на пляже народ посматривает на мою ногу, вместо того, чтобы любоваться моим мускулистым (правда, не слишком) торсом или волевым (хочется надеяться) лицом. Но сейчас любоваться на меня было некому, потому что я оказался на совершенно пустынном берегу реки. Где я? Реку я предпочел считать Трубежом, но где же Заворичи? И тут я вспомнил, что никаких Заворичей еще нет и не будет почти сто лет. Все это было верно, разумеется, в предположении, что я в нужном месте и в нужном времени. Но вот же он, холм на котором будет выстроен детинец. Я легко узнал его, также как и другой холм, поменьше, с которого будет посылать свои стрелы Алеша Попович, на котором будут похоронены Неждан и Добрыня и на месте которого будет археологический раскоп. А под ним должен быть и брод. Да вот же
он, в виде нескольких перекатов поперек разлившегося русла реки. Все же за два года Рои удалось добиться хорошей точности. А где же хутор?
        Хутор оказался на другой стороне Трубежа и представлял из себя избушку, подобную той, в которой другая Веда привечала меня на болоте. Только у этого сруба не было "курьих ног", вероятно ненужных на сухой почве. Избушку окружал низкий плетень, рядом с которым жевала травку привязанная веревкой коза. Интересно, какой сейчас месяц, подумал я, направляясь к броду. Древнерусские названия месяцев я так и не выучил, да и спросить было не у кого. Солнце, к счастью, припекало хорошо, потому что вода Трубежа, доходившая мне до пояса на броде, оказалась холодной. Как мне помнится, в прошлый раз здесь было воды немного выше колена. Наверное сейчас начало лета и поэтому река полноводна, решил я. Конец мая или июнь месяц.
        На низком левом берегу меня уже ждала Веда. Одета она была также, как и та, другая Веда, в длинное платье прямого кроя с вышивкой и с налобной повязкой на голове, подобравшей ее темные волосы. Веда была босиком, как и я.
        - Радоватися - приветствовал ее я.
        - Шалом и тебе, хазарин - отозвалась она.
        Знакомая история: здесь я снова становился хазарином.
        - Что это за одежа на тебе? - усмехнулась она - Ромейская?
        Разговор продолжился на древнеславянском, который мы с Анютой называли "полянским". Веда говорила на нем с акцентом, странным образом вытягивая слова и я заподозрил, что он для нее не родной. Мне, впрочем, не следовало жаловаться, ведь я так и не научился правильному полянскому произношению и безбожно коверкал окончания слов.
        - Ан нет! - возразила самой себе Веда - Буковки-то хазарские.
        Она указывала на мнемонику "цади-хей-ламед" на моей форменной рубашке, выстроченную слева на груди над карманом. Это означало "Армия Обороны Израиля".
        - А это что такое? - она указала мне на грудь.
        - Карман - пояснил я.
        В полянском языке такого слова не было, поэтому мне и самому было неясно, на каком языке я это сказал. Наверное, по-русски. Языки бывают живые и мертвые. А как назвать язык, который еще не появился? "Нерожденный"?
        - “Мошна”, говоришь? - переспросила она по-полянски - Так ты что, знаешь нижний хазарский?
        Я отрицательно помотал головой. По-видимому русское слово "карман" означало "кошелек" на одном из тюркских языков.
        - Ну ладно, идем в хату - она махнула рукой - Ты голоден? У меня хлебово сварено, еще горячее.
        Ее дом не баловал комфортом даже по древнерусским стандартам и изнутри еще больше напоминал ту избушку на болоте. Также висели на трех стенах полки из грубо обструганных досок и также пылились на них склянки темного стекла с подозрительным содержимым. С ними соседствовали мешочки, глиняные горшочки и берестяные коробочки, в которых я бы не удивился обнаружить сушеных мышей. Середину избы занимал стол из таких же строганных досок на козлах из необработанных стволов, а по обеим его сторонам стояли лавки в виде доски на двух чурбанах. В одном углу, под окном, находился сложенный из камней и скрепленный известью очаг, а в другом углу стояло бронзовое зеркало. Я вспомнил козу у изгороди и подумал, что зимой ее должны брать в хату, что наверняка придает своеобразное очарование местным ароматам. Но сейчас окна в избушке не были ничем заставлены и в ней приятно пахло травами.
        Веда достала из-под лавки горшок, замотанный тряпицей, поставила его на стол, сняла с полки две деревянные ложки и протянула одну из них мне. Когда она сдернула тряпицу, то на меня пахнуло вкусным запахом: в похлебку явно пошел дикий чеснок и пара-тройка других трав. Хотя я недавно позавтракал с Аней и Эйтаном, аромат варева заставил меня судорожно сглотнуть. Впрочем меня и мой завтрак уже разделяло одиннадцать веков, поэтому я не колеблясь запустил ложку в горшок. Похлебка была неплоха, на просе или полбе, в ней попадался горох, какие-то еще корнеплоды вроде репы и морковь. Для человека ХХI-го века пожалуй не хватало картошки. Я подумал было, не прихватить ли мне с собой в следующую заброску пару проросших картофелин и устроить небольшую революцию в средневековой кулинарии и земледелии. А что, почему бы и нет? Правда, при этом Фридрих Прусский рискует не стать Великим, а Рембрандт может написать "Едоки картофеля" задолго до Ван Гога. К тому же на несколько сот лет раньше прекратятся периодические вымирания европейцев от голода, Мария-Антуанета не пошутит насчет пирожных, а Великая Французская
Революция разразится лет на сто позже. Нет, с историей лучше не шутить, хватит с нее и моего "киевского письма".
        Тут я еще раз посмотрел на зеркало в углу и вздрогнул. Это был бронзовый овал закрепленный в рамке из березовых полешек и он мне что-то явно напоминал. Постойте, граждане, да это же Анютино зеркало, точнее Зеркало с большой буквы, то самое, через которое меня выбросило обратно в XXI-й век и то самое, которое разбила Аня. Она не любила об этом говорить, но, как я понял из полунамеков, она разбила его в буквальном смысле, насколько можно разбить бронзовую амальгаму, разрубила моим же мечом. Только у ее Зеркала бронзовый овал был забран аккуратной рамкой из полированных плашек. Но сам бронзовый диск был несомненно тем же самым.
        - Зеркало! - вскрикнул я.
        - Зеркало? - Веда повернулась - Ну да, это оно.
        Это явно было то же самое зеркало.
        - Кто ты, Веда? - спросил я, непроизвольно вставая и роняя ложку.
        - Ты что, уже наелся? - спросила она - Что-то я запамятовала, как зовут-то тебя?
        - Арье. Но мама зовет меня Лёва.
        Не знаю, зачем я это сказал, как-то само вырвалось. И вдруг меня осенило. В Киевской Руси только два человека знали мое русское имя. Первой и единственной для меня была Аня, но она всегда звала меня не Лёва, а Лёв, так уж у нас сложилось еще в первые дни нашего виртуально-магического знакомства. А еще меня называла Лёвой та, другая Веда. Я тогда так и не сумел выяснить у нее, откуда она знала это имя, а вот теперь я начал догадываться.
        - Сколько тебе лет, Веда?
        - Да кто же считал мои годы? - улыбнулась она - Но ты по лицу не суди, я пожалуй постарше буду.
        Она тоже отложила ложку и пристально посмотрела на меня, сложив руки под подбородком совершенно аниным жестом.
        - Вот ты спрашиваешь, кто я? - медленно начала она - Я ведунья, Лёва. А это значит, что я многое ведаю. Только ведать мало, надо еще и умение иметь. Да вот беда, могу-то я немногое. И все же, кое-что я могу. Но то волшба, а волшба опасна.
        - Кому опасна?
        - Не кому, а чем. Настоящая волшба неподвластна никому. Ты хочешь создать неприхотливую скотину для землепашца, а получается Змей.
        - Так ты считаешь…?
        - Не знаю… Но только таких гадин в природе не существует. Их не иначе, как кто-то создал.
        Создал живых существ? А почему бы и нет? Создали же люди жутких мастифов и ротвейлеров. Наверное можно вывести и гигантских варанов из обычных ящериц. Впрочем, Веда говорила о магии, а не о селекции.
        - За волшбу всегда бывает расплата - добавила она - Например, я могла бы продлить свой век. Но стоит ли? За это придется расплачиваться долгой немощной старостью. Лучше я найду себе замену и пусть тогда другая Веда хранит Лес.
        Так значит все-таки это не она лечила меня через сто лет. Сказка, которую мне рассказывала мама перед сном, развивается совершенно иначе. Баба-Яга отказалась быть противной беззубой старухой и нашла похожую на себя девочку, чтобы передать ей свои тайны. Но это еще не произошло, а сказка-то раскручивается. Кто же здесь в главных ролях? Веда, ясное дело, это несостоявшаяся Баба Яга, хранительница Леса. А я, надо полагать, тот самый добрый молодец. Вполне возможно, уж на красну девицу я точно не тяну. Что же ей теперь следует сказать мне по сказочному канону? "Дело пытаешь или от дела чего-то там делаешь"? А я, значит, должен нахально потребовать полный пансион с бальнеологическими процедурами и мягкой постелью? Но похлебкой она меня и так накормила, баньки на хуторе нет, спать еще рано, Рои и Эйтан ждут результатов. К тому же, Анюта, наверное снова судорожно закусила губу, так что вниз по подбородку стекает тоненькая струйка крови, а я тут прохлаждаюсь. Нет, придется сразу перейти к делу.
        - Итак - начал я - Чем мы можем помочь?
        - Угрины идут на заход солнца. Надо их остановить.
        - Ну и пусть бы шли - согласился я - Они идут в долину Паннонии, там будет их новая родина. Повоюют, повоюют и осядут на земле.
        - Поле порождает многое - задумчиво, нараспев произнесла Веда - Иногда плохое, а иногда очень плохое. Но самое главное в том, что Поле порождает больше, чем может прокормить и поэтому народы Поля всегда идут на закат. Сотни лет назад Поле исторгло людей хунна, а теперь угрины, их потомки идут по пути своих предков.
        Она, несомненно, говорила про гуннов, захвативший пол-Европы. А я и не знал, что венгры были их потомками.
        - Ну и пусть бы шли - повторил я - Не они первые и не они последние.
        - Пусть идут - согласилась она - Но их Змеи не должны пройти.
        Почему? Зверушки они, конечно, не слишком, милые, но ведь испокон веку в войне использовали диких зверей: слонов, барсов, гепардов и даже, как я слышал, носорогов. Чем ящерицы хуже? Правда голень моей левой ноги ноет в сырую погоду, но мало ли у кого что ноет?
        - Я не слишком многое знаю - повторила Веда - И совсем уже немногое могу. Но зато я многое чувствую. Эти чудища, Лёва, они лишние, они не наши. Поэтому они могут нарушить равновесие.
        Я не очень понимал, о каком равновесии она говорит, но я тоже это чувствовал. Веда еще не знала, что мы живем на малюсеньком шарике, называемом "планета Земля" и этот шарик несется в огромном пространстве. Там, в этом пространстве много чего есть: и мириады таких-же шаров-планет и огромные, пышущие жаром звезды-солнца, и туманности и черные дыры и многое, многое другое о чем даже Рои не имеет представления. Нет там только одного: еще одной такой же Земли. Ведь мы нашли могилу Неждана в современных Заворичах и поняли, что мы с Аней одной крови, сколько бы лун не было на наших небесах. Наш с ней мир возник то-ли случайно, то-ли Божьим Промыслом, но и в этом случае его возникновение тоже было удивительной и уникальной случайностью. И этот мир нам надо было сберечь. Конечно, он пытается и сам сберечь себя, например адаптируя в свою историю дурацкие шалости случайно оказавшегося не в своем времени нахального израильтянина. Он, наш мир, а точнее - его история, похожа на пружинистую, туго натянутую струну, которую можно отклонить в сторону, но она все же вернется обратно, недолгими, затухающими
колебаниями веков. Вот только что случится, если натянуть ее слишком сильно? Тогда "порвется времени связующая нить" и будет плохо, очень плохо.
        А что если это уже происходило? Очень многое, известное нам из истории или описанное в литературе, мы наивно принимаем за иносказания. Может быть эта самая нить уже рвалась? И то, что писал Шекспир, это вовсе не изящная гипербола, а отголосок темпорального катаклизма, погубившего Римскую Империю и отдавшую Европу доселе неизвестным племенам? Или погубившего иные, казавшиеся незыблемыми державы: Атлантиду, Царство Соломона, Империю Инков? Кто и как оттянул тонкую темпоральную нить за пределы ее гибкости? Кто привнес в наш мир то, что поломало хрупкое равновесие?
        - Откуда взялись Змеи?
        - Не знаю, Лёва. Их ведут жрецы Хадура, бога угринов. Но сами жрецы не угрины, они тоже лишние здесь, как и их звери.
        Я вспомнил фигуры под капюшонами и сообразил, что мы в детинце так и не увидели их лиц: все поводыри сгорели вместе со своими питомцами.
        - Тебе придется пойти в угорские земли, все это выяснить и найти способ их уничтожить! Не знаю, правда, как.
        Ну вот и начался мой квест, мой анабасис, мой поход в неведомое! Идти мне, судя по всему, надо будет далеко и там придется подвергаться неведомым опасностям. Один британский писатель написал на эту тему длиннющую повесть, где герои долго и уныло это опасности искали и немедленно им подвергались. В русских же сказках, которые по понятной причине были мне сейчас много ближе, та же самая задача была сформулирована много лаконичней: пойди туда, не знаю куда и сделай там то, не знаю что. Или как-то в этом роде. Формулировка умиляла своей конкретикой.
        - Только не стоит тебе идти одному - продолжала Веда - С тобой пойдет верный человек.
        Ну, разумеется! Как же без верного человека? Я уже ходил по этим местам (или еще не ходил?) с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем. Кто же это будет на этот раз? Мерлин? Одиссей? Ямато Такэру? Кстати, как вернусь, надо будет поинтересоваться, не появилась ли былина про славного богатыря Лёва Борисовича, змееборца? Надеюсь, что нет. Любопытно, откуда берутся истории про змееборцев? Неужели с гигантскими варанами сражался не я один?
        - Кто это? - спросил я.
        - Ты увидишь его завтра утром. А сейчас пора спать!
        Еще не хватало чтобы она сказала: "утро вечера мудренее", подумал я. Тогда бы она полностью соответствовала посконно-кондовому древнеславянскому образу, немыслимому, если судить по литературе, без мудрых оборотов. Но сказала она совсем другое:
        - Хочешь меня, Лёва?
        Я уже было пристроился на левой лавке, когда на меня обрушилось это предложение. Именно обрушилось. Посудите сами: ты застрял на ночь в некоем средневековом подобии однокомнатной квартиры-студио наедине с привлекательной женщиной. Да, еще до наступления темноты я успел заметить, что Веда очень привлекательна. К тому же еще и полутьма с интимным освещением не то Луны, не то Месяца. Никогда раньше не был моралистом и до знакомства с Анютой не отличался постоянством. Совсем не отличался. Но то было до, а сейчас я был после. И не хотел хозяйку избы, совершенно ее не хотел, не испытывая при этом никакого дискомфорта. Никогда бы не подумал, что отсутствие влечения к женщине может радовать здорового половозрелого мужчину. Да что там, я просто восхищался собой. Но надо было что-то сказать, а мне не хотелось обидеть Веду.
        - Это Месяц или Луна? - не нашел я вопроса получше.
        - Так тебя приворожили?! - разочарованно протянула она.
        Конечно же меня приворожили! Аня призналась мне в этом еще в нашу первую ночь. Не знаю, какие именно она произносила заклинания и как она камлала. Какая разница? Я был ею приворожен, и хотел оставаться в плену этого несравненного приворота всю оставшуюся жизнь. И не все ли равно, околдовала ли меня сила нашептанных слов или меня приворожили изумрудные глаза и тонкие завитки волос на прекрасной шее? И в ее голосе и в ее глазах и в каждой частичке ее я обнаруживал одну и ту же магию.
        - Ты не подумай, Лёва - прошептала Веда то ли мне, то ли лунно-месячному свету - Мне чужого не надо. Но я должна родить дочку и ты знаешь почему. Только надо, чтобы она родилась в любви, даже если это любовь только на одну ночь.
        Наверное, я мог бы попробовать с ней переспать хотя бы из уважения и, при известной сноровке, у меня бы это получилось. Но дать ей то, что она искала, я не мог. Она это поняла и не беспокоила меня до утра.
        Утром нас разбудил свист, такой пронзительный, что я слетел с лавки и невольно вспомнил уже покойного, но еще не родившегося Соловья. Не к добру вспоминать по утрам парадоксы времени, пришла мне в голову неосознанная мысль. Вроде бы вчера я заснул сразу, в один миг, как будто вдруг выключили свет, а утром оказался тепло укрыт медвежьей шкурой, наверное это Веда постаралась.
        - Урхо пришел, свистун заполошный - спокойно сказала она, вставая со своей лавки - Пойдем, я вас познакомлю.
        Свистун оказался немолод, было ему по меркам моего мира лет сорок. Вот он-то как раз, в отличии от многих моих древнерусских знакомых, действительно походил на славянина, каким их показывают в фильмах, гордо именующих себя историческими. Был он обут в кожаные постолы и одет в длинную холщовую рубаху с простой оторочкой, поверх таких же холщовых портков. На груди у него была вышита знакомая мне ветвистая свастика с закругленными краями, наверное, знак Ярилы, а может и иного аналогичного бога. За пояс с медными бляхами был заткнут кривой нож, а из оружия при нем была длинная рогатина с наконечниками темной бронзы и короткий лук с тремя стрелами. Всем бы он походил на полянина, вятича, радимича или кривича, если бы не темные волосы и белесые, как у Веды, глаза.
        Он обратился к Веде на неизвестном мне языке и протянул тряпицу из которой выглядывал небольшой каравай хлеба. На меня он смотрел настороженно.
        - Урхо говорил на нашем языке - пояснила Веда на иврите - Но верхний хазарский он тоже знает. Он вообще знает много языков, вот только по-киевски не говорит, уж не знаю почему.
        - Все верно, знаю я пару-тройку языков - Урхо перешел на иврит и улыбнулся щербатой улыбкой - А ты что за гусь?
        - Это Арье-Хазарин, пришел к нам из… - она нахмурилась - Откуда ты пришел? Как называется твоя страна?
        - Я пришел из Страны Израиля - ляпнул я не долго думая.
        - Из Палестины? Кто ты? Сарацин?
        - Я иудей, но я не настоящий хазарин, просто прозвище такое.
        - А в наших местах что забыл? - грубоватая фраза Урхо компенсировалось его улыбкой.
        - Я расскажу, Мореход - недовольно проворчала Веда - Давайте вначале позавтракаем.
        Прозвище Урхо звучало более чем странно. На моряка он был не слишком похож. Только присмотревшись повнимательнее, можно было заметить огрубевшее, наверное на морском ветру, лицо. Где же те моря, по которым он ходил? Вряд ли на юге, уж слишком у него светлая, незагорелая кожа. Мы сели за колченогий стол на задах хутора и Урхо, развернув тряпицу, вытащил из нее каравай и начал резать его своим кривым ножом. Хлеб уже порядочно зачерствел, но все еще был вкусным. Мы ели его, запивая молоком. Никогда раньше не любил пить молоко, много лет подряд расстраивая этим маму, но сейчас густое парное козье молоко пошло на ура.
        - Долго хлеб нес? - спросила Веда.
        - От самого Киев-града.
        - Что там князь надумал?
        - В Киев-граде сейчас спокойно и он скоро поведет войско на Ладогу да в Рюриково Городище, будет там свои порядки наводить.
        - Кровью?
        - Нет, не думаю. Войско ему нужно лишь для устрашения. А задача у него другая - укрепить словенское село на Верхнем Озере, которое словене называют Ильмень и возвести там новый град.
        - Откуда ты все знаешь, Урхо? - спросил я.
        Они с Ведой переглянулись и ничего не ответили.
        - Куда теперь пойдешь? - спросила Веда.
        - Конунг Хельги зовет на север - Урхо опустил глаза.
        Веда бросила на него странный взгляд.
        - А птицу зачем прислал? - спросил она.
        Ого, да у них же голубиная почта, средневековый прообраз мессенджера.
        - Тебя хотел видеть, да не хотел чтобы конунг тебя увидел. Незачем ему.
        - Получилось весьма кстати - начала Веда серьезный разговор - Ты мне нужен, Урхо. Вести, что ты принес с востока, не радостны. Сила, что идет на нас, велика и ужасна и угрины могут овладеть Киев-градом.
        - Ну и что с того? - Урхо пожал плечами - Не велик тот град и уже брали его и те и эти. Наш конунг тоже кровь пролил в Славутич.
        - Не так будет в этот раз. Есть и другие, что приносят мне безрадостные вести. Они говорят шепотом и все время оглядываясь, и говорят они страшные вещи. Речь не идет о захвате города и речь не идет о взимании дани. Нет, сыны Вия и Чернобога хотят уничтожить Лес и всех, кто живет в Лесу: полян, вятичей, мурому, ильменьцев. А хуже всего то, что я сама вижу это в своих снах. Вижу горящий Киев-град и странные зловещие тени кружатся над ним.
        - Твои сны, они вещие? - спросил Урхо с дрожью в голосе.
        - Не бывает вещих снов! - крикнула Веда - Ничто не предопределено, а сны посылаются нам в предупреждение и все еще можно изменить. Но это не так просто, ведь сны мои ужасны и полны чудовищ.
        - Чудовищ?
        - Ты же сам рассказывал про шарканей.
        - Верно, рассказывал. Да только сам-то я их не видел.
        Тут уже мне пришлось вмешаться в разговор:
        - Я видел.
        Урхо заинтересованно повернулся ко мне.
        - Видел? Так это правда, что они летучие и могут унести человека в пасти?
        Я усмехнулся. Было похоже, что методика распространения дезинформации существовала еще с незапамятных времен, задолго до появления Сети.
        - Все это враки! - с уверенностью знатока сказал я - Они только ползают, но все равно очень опасны.
        Веда с сомнением посмотрела на нас. Я ей ничего не рассказывал ни о том месте откуда пришел в прошлое, ни о своих приключениях в Заворичах конца Х-го века. Она меня не расспрашивала, а я промолчал, предпочитая не создавать новых временных парадоксов. Теперь же мои слова вызвали у нее обоснованные сомнения.
        - Мне надо, чтобы вы оба направились в Поле и узнали, что такое эти Змеи, и как можно от них избавиться.
        Урхо почесал в затылке.
        - Я служу конунгу Хельги и не могу отправиться никуда надолго без его соизволения.
        - Значит надо чтобы он дал соизволение!
        Веда сказала это тоном приказа и Урхо не возражал, лишь в сомнении пожал плечами. Что их связывало? А ведь что-то связывает.
        - Хорошо, я попробую - неуверенно сказал он, посмотрел на Веду и поправился - Сделаю!
        Как она приобрела над ним такую власть?
        - Выходите немедленно! - приказала она - Нельзя терять времени. Где у тебя встреча с князем?
        - Здесь, у брода - виновато сказал Урхо - Только тебе будет лучше уйти в Лес от греха.
        - Уйду. Мне Лес не в тягость, он меня всегда примет. И козу с собой заберу. Не впервой мне в Лесу хорониться
        - Зеркало тоже схорони. Вещь красивая, может конунгу понравиться. Воззвать к нему он не сможет, но как бы не забрал для забавы.
        Оказывается, Урхо тоже в курсе насчет Зеркала. Похоже, они с Ведой не чужие люди. А ведь неплохая из них получилась бы парочка, вот была бы радость в Лесу. Но Веда только поморщилась:
        - Схороню. Без тебя бы не догадалась. А князь твой и меня бы забрал для забавы, дай ему волю.
        - На то он и конунг - мрачно проворчал Урхо.
        - Когда они появятся? - деловито спросила Веда.
        - Жду сегодня к вечеру. Они конные, поэтому идут медленнее.
        Веда ушла в полдень, ведя за собой козу. За спиной у нее был небольшой берестяной короб, на который Урхо покосился неодобрительно. Заметив его взгляд, она улыбнулась, бросила нам короткое "ничего, Лес прокормит" и уже через пару минут скрылась за кустами подлеска. Урхо тяжело вздохнул, но промолчал. Мне она оставила заплечный мешок, в котором было множество необходимых в дальнем походе вещей: две пары лаптей, пояс, нож и многое другое. Еще мне достался теплый плащ козьей шерсти. Последнее, как подсказывал мне прошлый (или будущий?) опыт ночевок в лесу, было не лишним. В избу, дверь в которую Веда заложила рогатиной, мы не пошли, а развели небольшой костер на берегу Трубежа. Я подсушивал на огне нанизанные на палочку хлебные корочки и терпеливо ждал, пока мой будущий попутчик первым нарушит молчание.
        - Одни нас называют "весь", другие "меря", а третьи - "мурома" - внезапно начал он - А сами себя мы называем людьми Леса, потому что мы Лесом живем и с Лесом живем.
        - А как же Веда? - спросил я - У нее же полянское имя.
        Он посмотрел на меня как третьеклассник на первоклассника и снисходительно пояснил:
        - Это не имя… Это… Не знаю как сказать на вашем языке. Это вроде бы как кузнец или плотник.
        Профессия, что ли? От слова "ведунья"? Я терялся в догадках.
        - Или нет, неверно… Быть Ведой, это вроде как быть при Лесе.
        - Должность? - догадался я.
        - Наверное. Я не знаю всех ваших слов.
        Ну, возможно такого слова в иврите еще нет. Надо будет поинтересоваться у Бен Иегуды через девятьсот лет.
        - Как же ее зовут на самом деле?
        - Я не знаю и ты не спрашивай. Ее имя нам нельзя знать.
        Он бросил на меня один осторожный взгляд, потом другой, явно собираясь что-то спросить, но не решаясь.
        - Вот послушай-ка ты меня, друг Арье - начал он наконец - Надо бы, чтобы у нас все было и как в Поле и как в Лесу.
        На мой недоуменный взгляд он усмехнулся и пояснил:
        - В Лесу все скрыто, глаз не видит далеко - он задумался, подыскивая слова - И люди у нас в лесу такие-же, скрытные. А если и откроется лесной человек кому, то не сразу. Вначале он того, с кем идет, изучит, прочитает, как иную ромейскую рукопись и лишь затем душу откроет. Такая дружба, Арье, дорогого стоит да не легко дается.
        - А в Поле? - спросил я.
        - В Поле все открыто, все да не все. Там видно далеко, но не видно глубоко. Иного хазарина или печенега сразу понять можно, да не всегда то понятие верным будет.
        - Ты бывал в Поле?
        - Где я только не был, но остался человеком Леса. Вот только нет у нас времени на прочтение друг друга. Поэтому я предлагаю, чтобы каждый рассказал о себе без утайки.
        Хорошо, лихорадочно думал я, что же ему рассказать? Про XXI-й век? Про одиннадцать веков истории? Про будущую смерть его конунга от укуса змеи? Мне пришла в голову неплохая идея.
        - Раз так, Урхо, то давай я буду спрашивать, ты отвечать. А потом наоборот. Согласен?
        - Согласен! Спрашивай!
        - Почему тебя называют Мореходом?
        На самом деле я просто тянул время, пытаясь сообразить, что ему рассказывать, когда придет моя очередь отвечать. Урхо усмехнулся.
        - Много лет назад меня взяли в полон варяги и мне суждено было стать трэллом. Не знаю, знакома ли тебе судьба варяжских рабов, но хуже доли не придумаешь. Варяги связали меня и бросили в свой драккар, как мешок с сеном. Они собирались пройти Новой[2 - Река Нева] рекой и выйти в холодное море, чтобы вернуться на свои берега, но я усердно молился Йомалю и он послал бурю еще на Нево[3 - Ладожское озеро]. Драккар был невелик и худо построен, его клало на волну и вода на дне прибывала. Я обрадовался было и уже видел себя на Верхнем Небе, но Йомаль решил иначе. Огромной волной смыло весь борт варягов и некому стало грести. Тогда трэллов посадили на весла и так все мы стали варягами, ведь грести на драккаре могут только свободные. С тех пор я служу конунгу Хельги. А Мореходом меня прозвали в шутку, когда наш поврежденный драккар вернулся в Ладогу и на этом закончилось мое знакомство с мореплаванием. Нет, Арье, я не человек моря, я человек Леса. Ну, что еще спросишь?
        - Что тебя связывает с Ведой?
        - Она ведь Веда.
        Я недоуменно посмотрел на него.
        - Прости, я и забыл, что ты хазарин, человек Поля. Тебе нас не понять. Веда бережет душу Леса и все лесные люди должны ей помогать, если хотят выжить в Лесу. Она, Веда, посредник между нами и Лесным Хозяином.
        - А как же князь?
        - Конунгу я служу и служу честно, но как свободный варяг. Если надо будет, я уйду от Хельги и буду служить только Веде.
        - Что будет, когда Веда состарится и умрет?
        - Когда она захочет умереть ей придется найти другую Веду.
        Он посмотрел на меня, ожидая еще вопросов, не дождался и спросил:
        - Мой черед?
        Я кивнул. Сейчас он спросит о моей стране и я расскажу всю правду о жаркой стране на берегу моря, окруженной со всех сторон врагами. Но если рассказать ему все, то вряд ли он поверит. Какое уж после этого доверие. Неожиданно Урхо спросил совсем другое.
        - Ты спал с Ведой?
        Этого я ожидал меньше всего, но и ответить было несложно:
        - Нет.
        - Она предложила себя?
        - Да.
        - Почему ты отказался?
        Сказать ему, что женат? Сказать что люблю другую? Урхо помог мне:
        - Тебе люба другая или ты приворожен?
        - Разве это не одно и то-же?
        Он странно посмотрел на меня и неуверенно сказал:
        - Да, верно. Значит она меня приворожила? Она может… Но зачем, если она меня не хочет?
        Ну и дела! Хорошо хоть, что он не засадил свой кривой нож мне в печень в припадке ревности. А вот Веду я не понимал. Урхо был парнем хоть куда да еще и при князе. Наверное, сердцу не прикажешь.
        - Ты ей предлагал? - спросил я.
        - У нас так не делают - сказал он - Предложить должна она. И день тоже должна она назначить, чтобы родилась девочка. Следующая Веда.
        Это что, планирование семьи? Как это работает? Интуитивная генетика на основе многовекового опыта предков? Почему мы все это утеряли и теперь изобретаем хитрые приборы - костыли для безногого? Ведь все это заложено в нас, глубоко-глубоко, как Л-энергия, надо лишь прислушаться. Разговаривать с Урхо было весьма познавательно, но нас прервали.
        На противоположном берегу брода показались всадники, спустились вниз и, не торопясь, начали переходить реку. Было их десятка три, не более, все хорошо вооруженные. У каждого на поясе было по мечу и кинжалу, а к седлам были приторочены круглые деревянные щиты, боевые топоры на длинных ручках и пехотные копья, длиннее сулиц, но короче кавалерийских пик. Все они были в одинаковых портках темно-синего цвета и разноцветных длинных рубахах темных оттенков: бурых, бордовых и черных, подпоясанных ремнями. Сверху все это великолепие у каждого прикрывал плащ темной шерсти, скрепленный фибулой на правом плече. Все они были без шлемов, с длинными волосами, забранными налобными повязками и все бородаты, причем у некоторых бороды были заплетены в две косички. Присмотревшись, я заметил пару шлемов притороченных к седлу, но рогов на них я не увидел и это было похоже на разрушение еще одного стереотипа.
        Князем, конунгом, был вероятно головной всадник, ничем не отличающийся по внешнему виду от остальных.
        - Не говори, что ты хазарин - шепнул Урхо - Конунг не любит хазар. Кем же тебя назвать?
        - Скажи, что я из белых хорватов - вспомнил я читанное в Сети - Мое имя Лев.
        Очень хотелось надеяться, что среди дружинников нет хорватов и тогда мой полянский можно будет выдать за хорватское произношение, каким бы оно на самом деле не было. Этот трюк уже сработал с майором Шумейко в Киеве XXI-го века, мог прокатить и сейчас. Я плотнее запахнулся в свой плащ, чтобы скрыть армейскую мнемонику на рубашке. Тем временем всадники подъехали к хутору и остановились.
        Мы поднялись навстречу. Урхо поклонился, не слишком низко, но почтительно, и приветствовал князя на каком-то незнакомом мне языке. Наверное это был тот самым язык, который Аня называла "русским" при нашем первом знакомстве, потому что явственно прозвучало "исландское" название Киева - "Канигард". Потом он повернулся ко мне и сказал еще пару фраз, в которых прозвучало имя "Лев". Князь, пригнувшись в седле, тоже повернулся ко мне. Вещий Олег, если это был он, выглядел совершеннейшим скандинавом. Половина его головы от шеи до середины макушки была гладко выбрита и топорщилась свежей щетиной. Светлые глаза были странного, что-то мне напомнившего цвета, а длинные, забранные обручем волосы оказались неожиданно рыжими, но не яркого, а блондинистого оттенка. На шее у него висел на серебряной цепочке странный крест с очень низко сидящей перекладиной. Неужели Олег уже крестился? Но тут же я сообразил, что это не православный крест, а "молот Тора". Князь обратился ко мне по-полянски:
        - Кто ты, Лев?
        На этом языке он говорил чисто, но сильно, также как и я, утяжеляя окончания слов. Так вот, оказывается, какой у меня акцент. Забавно! Надо будет рассказать Ане, вот она посмеется. Если выберешься, подсказал наглый внутренний голос. Тем временем Олег-Хельги ждал ответа. Я лихорадочно думал, что бы ему соврать и, наверное, затянул паузу, потому что его глаза сурово сверкнули и я понял, что они мне напомнили. Был в них тот-же изумруд, что и в глазах моей единственной, но только посветлее. Кем же назваться?
        - Я, княже, книжник и знахарь.
        Действительно, я стану широко известен в узких древнеславянских кругах изобретением медицинских банок и интуитивного антибиотика, ведь именно так я вылечил Аню от воспаления легких. Но до этого было еще добрых сто лет.
        - Ты волхв, что ли? Что делаешь на моих землях? Чем докажешь свои слова? Может ты хазарский лазутчик?
        Земли, наверное, были спорными, но конунг явно не заморачивался политкорректностью. Да и насчет хазар он как в воду глядел, воистину - Вещий. И тут меня осенило, ведь он сам назвал меня волхвом… Тем временем, он спешился. Я хотел было ехидно поинтересоваться здоровьем его любимого коня, но, озабоченный своим собственным здоровьем, воздержался. К тому же, как мне показалось, летописец сильно преувеличил пафосность Хельги по отношению к лошадкам, потому что Вещий небрежно бросил поводья одному из воинов и даже не поинтересовался как устроят его коня. Наверное викингу-варягу привычнее было бы побеспокоиться о целости своего драккара, который остался в Ладоге. И все же стоило попробовать, тем более, что конунг ждал ответа.
        - Да, о Великий Князь…
        Я начал пафосно, но не подобострастно, как и подобало, по моему мнению, говорить волхву, любимцу богов. Начало Вещему явно понравилось и его глаза перестали сверкать. Наверное, его не так давно начали называть Великим Князем, а может быть я даже был первым.
        - Да, конунг, я великий волхв и мне приоткрыта завеса над грядущим.
        Олег подошел ко мне, тяжело ступая кожаными постолами, взял меня жесткой рукой за подбородок, уставился в меня своими зелеными глазами и сказал тоном великого сомнения:
        - Ой ли? Не слишком ли ты молод для ведуна? А вот для лазутчика в самый раз.
        Отвести взгляд означало верную смерть и краем глаза я заметил, как напрягся Урхо.
        - Не годы делают смертного волхвом, а воля богов - заявил я, нагло глядя конунгу прямо в лицо.
        Примитивный демагогический прием сработал и князь отпустил мой подбородок.
        - Посмотрим, какой ты волхв. А ну-ка скажи, что меня ждет в грядущем? Скоро ли буду пировать в Вальхалле?
        Ну князь, подумал я про себя, ты нарываешься, да еще и не в рифму. Придав лицу многозначительное выражение, я заговорил:
        - Внимай же мне, о Хельги! Вот что мне открылось! Грядущие годы таятся во мгле, но вижу твой жребий на светлом челе. Запомни же ныне ты слово мое: воителю слава - отрада, победой прославлено имя твое, твой щит на вратах Цареграда[4 - (Здесь и ниже) А.С.Пушкин, "Песнь о Вещем Олеге".]…
        Постепенно я повышал уровень пафоса, не глядя на Олега и подняв свой взгляд к небесам, как бы читая нечто неподвластное взору смертных. На душе было муторно, но выхода не было, назвался волхвом - пророчествуй. Когда я был еще мальчишкой, моя интеллигентная мама мучила меня, заставляя заучивать наизусть заумные стихи, смысл которых порой от меня ускользал. А вот теперь мне это пригодилось. Пушкинские строки я, мысленно моля прощения у еще неродившегося поэта, на лету переводил с русского на древнерусский. Получалось неплохо и мне даже удавалось кое-где соблюсти рифму благодаря схожести языков. Краем глаза я заметил ужас на лице Урхо и тонкую струйку слюны из открытого в непомерном удивлении рта Вещего Олега. Наконец, я закончил свое, а точнее - пушкинское, пророчество:
        - И холод и сеча ему ничего… Но примешь ты смерть от коня своего!
        Мне, несомненно, удалось привлечь к себе всеобщее внимание. Наконец, князь захлопнул рот и сглотнул слюну.
        - Красиво поешь, волхв - неуверенно произнес он - Да правду ли говоришь?
        - А это, князь, только время покажет - уверенно заявил я.
        - Truir ?u honum, Agvi?r?[5 - Ты веришь ему, Агвид? (исландск.)] - спросил он Урхо.
        Эту фразу на скандинавском я с грехом пополам понял и постарался не подавать виду, что меня удивило имя, которым он назвал моего спутника.
        - Ja, konungur minn[6 - Да, мой король (исландск.)] - ответил тот.
        Я подумал было, стоит ли предупредить князя об опасности сентиментального поклонения скелету давно умершего жеребца. Пожалуй, не стоит. Спасение Олега-Хельги могло существенно изменить историю и поколебать хрупкое равновесие моего мира. Это, пожалуй, будет покруче, чем раздавить бабочку или накропать письмо за неграмотных киевских евреев. Да и неизвестно еще, правду ли написал летописец или это была еще одна литературная комбинация в стиле Стивена Кинга.
        - Похоже, ты правду говоришь - все еще неуверенно произнес Олег - Да и одежа у тебя странная.
        Наверное он увидел накладные карманы на моих армейских штанах и принял их за нечто сакральное. Дружинники тем временем начали раскладывать импровизированный лагерь: жечь костры и готовить пищу на берегу Трубежа.
        - Ладно, послушаем что Агвид нам расскажет - сказал Олег - Подходите к моему костру.
        И он пошел прочь, пару раз удивленно оглянувшись на меня.
        - Так ты еще и Агвид? - спросил я Урхо на иврите, когда нас уже не мог слышать князь.
        - Это означает "лесной воин". Таково мое варяжское имя. Я княжеский лазутчик в Лесу.
        Он смотрел на меня со странной смесью чувств на лице: был там и страх и восхищение и еще что-то не поддающееся определению.
        - Ты что, и взаправду волхв? - осторожно спросил он.
        - Нет - честно ответил я - Я умею немного лечить и еще кое-что, но я не волхв и с богами не общаюсь. Правда, я немного знаю о будущем…
        - И княжий конь…? - он не договорил.
        - Да - неуверенно сказал я - Скорее всего.
        - А как?
        Следовало бы промолчать или соврать что-нибудь, но я вспомнил наши откровения и ответил честно:
        - Это случится нескоро. Его укусит ядовитая змея, которая выползет из черепа давно умершего коня.
        - Йомаль! - воскликнул он.
        - Ты предупредишь его?
        - Так нельзя, ведь это воля богов. Нет, я не скажу. О, Йомаль! Какая красивая смерть! Какая смерть!
        И тут, наконец, до меня дошло… Нет, не укусит Вещего Олега никакой гад ползучий, а погибнет он совсем другой, не такой красивой смертью. Но оба летописца запишут именно змеиную версию, бездумно озвученную беспечным израильтянином. Почему они так сделают? Может быть и сами поверят свеженькой легенде, а может быть политично используют фейк-ньюс чтобы скрыть менее героическую причину его смерти. Как это будет на самом деле? Некрасивая смерть от дизентерии или бесславная гибель в неудачном походе? Боюсь, что мне не удастся это узнать, да и не интересно. Поэтому летописному Олегу суждено загнуться от укуса гадюки. Воистину, красивая смерть!
        Мы подошли к княжескому костру, причем я тщательно кутался в плащ скрывая надпись на своей рубашке. Нам выдали похлебку из проса с полосами сушеного мяса, а ложки и плошки у нас были с собой. Кроме того мне досталось несколько больших глотков пива из переходящего из рук в руки меха. В колеблющемся свете костра мне удалось разглядеть лица воинов. Здесь, возле князя, сидели, надо полагать самые ближние дружинники. Были здесь пожилые, были совсем юнные. Лица были самые разные, здесь явно собрался северный интернационал: скандинавы, славяне, белоглазые северяне и даже степняки неизвестной национальности: то ли огузы-печенеги, то ли мадьяры, то ли хазары. Все они были бородатые с выбритым затылком, как у князя и и были они самой разной масти. У костра сидели и к костру подходили рыжие, пегие, седые, светловолосые, попадались и брюнеты. Нравы, судя по поведению варягов, были самые демократичные. Воин мог запросто подойти к княжескому костру, налить себе пива из мехов и посмеяться над шутками или рассказать замшелый похабный анекдот. Но Хельги они не то боялись, не то очень уважали и это было заметно.
        Наконец, он начал разговор. Вначале они с Урхо говорили по-скандинавски и этот разговор заставил князя нахмуриться. Потом он обратился ко мне.
        - А ты что скажешь, кудесник Лев? Агвид говорит что ты видел тех Змеев? Правда ли?
        - Да, видел и даже бился с ними.
        Я задрал штанину и показал ему шрам. Это было ошибкой, потому что над шрамом хорошо поработали пластические хирурги и он уже далеко не так впечатлял, как поначалу.
        - Похоже, собачка покусала - ухмыльнулся конунг.
        Это вызвало взрыв хохота у тех из дружинников, кто говорил по-полянски, а таких было большинство. Другим перевели на скандинавский и это вызвало новые приступы хохота. Воины начали демонстрировать свои шрамы, кто на груди и плечах, кто на конечностях и моя змеиная памятка явно не выдерживала конкуренции. Один из дружинников подошел, бесцеремонно задрал мне штанину и долго исследовал шрам, щупая его пальцами. Потом он что-то шепнул князю на ухо. Тот перестал смеяться.
        - Кто врачевал тебе ногу? - спросил он - Похоже, что тебя хорошо лечили.
        - Это был лекарь самого ромейского базилевса - не долго думая соврал я.
        - Велик ли Змей? - продолжил допрос Олег - Как выглядит? И можно ли его победить.
        Никогда не забуду как выглядели чудовищные вараны. До сих пор мне иногда снится оскаленная пасть с куском моего мяса в мелких острых зубах и злобные красные глазки. Пришлось объяснить ему, что Змей похож на ящерицу, вот только длиной та ящерка вдвое больше коня, да еще длинный хвост в два туловища. Несколько умелых воинов, пояснил я, действуя согласовано и хладнокровно могут справиться со Змеем. Но попробуй-ка действовать хладнокровно, когда на тебя прет такое страшилище. Правда я убил двух Змеев собственноручно, но мне тогда безумно повезло. Кроме того, после второй схватки со Змеем у меня осталось от силы полторы работоспособных ноги. К тому же, сражающиеся с чудовищами подвергнутся дополнительной опасности из-за яда, которым жрецы мажут змеиные зубы. От того яда я чуть не загнулся, с трудом вылечили. То, что спасла меня ударная доза антибиотиков, я озвучивать не стал.
        - Не знал, что ромейские лекари могут спасти от яда - князь покачал головой, то ли не веря, то ли восхищаясь.
        Он надолго задумался, положив голову на сложенные ладони совершенно анютиным жестом. Что-то мне последнее время все напоминает мою ненаглядную. Два года назад мы с ней были в разных мирах и разных временах. Потом мы были вместе два года, но время рядом с ней летело слишком быстро и мне уже было мало этих двух лет. А теперь все наоборот: я нахожусь в ее времени, а она в моем. Впрочем, это не ее время и не только потому, что Анна-Ладислава-Ингимюнда, дочь Неждана, еще не родилась… Как же все таки права была та, другая Веда… Моя Аня принадлежит XXI-му веку, а не X-му и поэтому она не будет доить коз, а будет водить наш "хендай" по дорогам Израиля и ходить на пилатес. После того, как сдаст на права, конечно. А вот я, похоже, человек средневековья, ведь мне было уютно с ней в детинце не меньше чем в нашей квартире в Нетании. Там, в древних Заворичах меня не смущало отсутствие ванны, водопровода и кондиционера. Наверное, потому что она была со мной. Но тут Вещий встрепенулся, пробудив и меня от несвоевременных дум.
        - Хорошо - сказал он - Вы оба пойдете на восход и узнаете все про угринов и про Змеев. Угринов я не боюсь, мы их били и побьем снова если понадобится. А вот Змеи меня беспокоят.
        - Не мое дело давать советы - вкрадчиво сказал я - Но может тебе лучше вернуться в Киев-град?
        - Верно, еще вчера это было не твое дело - усмехнулся князь - Но сегодня ты служишь мне и имеешь право знать.
        Вот так я снова оказался на княжеской службе. Он вздохнул, как будто отвечая каким-то своим мыслям и продолжил:
        - Ингварь мал, он еще не воин, но Гостомысл знает свое дело. Я оставил ему все войско и иду на север один с малой дружиной. Верю, он убережет и Кани-гард и Рюриковича. От людей-то убережет, а вот убережет ли от Змеев? Поэтому вы и идете на восход. Ваша забота - узнать сколько тех Змеев и как с ними биться. Принесите богатые подношения всем вашим богам, какие бы они у вас не были, и поутру отправляйтесь. А мне пора на Ладогу, набирать новых людей для новых дел.
        Трапеза продолжалась еще некоторое время и я заметил, что князь время от времени испытующе поглядывает то на меня, то на Урхо. Наконец, видимо что-то решив, он грузно поднялся и мотнул головой, приглашая нас следовать за ним. Вслед за конунгом, мы углубились в полутьму ночи и, под неверным светом Луны, пошли вниз по берегу Трубежа. Олег долго молчал, как будто не решаясь заговорить, но, наконец, решился:
        - То, что я скажу сейчас вам двоим, должно умереть вместе с вами и, если будете болтать, оно умрет вместе с вами очень скоро.
        Сейчас он смотрел на нас в упор и его зеленые глаза, налившиеся темным, пронзали нас острыми буравчиками. Он продолжил скрипучим, тихим голосом:
        - Я воин, а воину полагается сражаться и пасть в бою, явившись к престолу Одина с мечом в руке. Никто еще не упрекнул меня в том, что я уклонился от схватки. Но если угрины захотят пройти мимо Кани-гарда и не тронут город, то я пропущу их и не возьму за то платы. Я буду смотреть со стен детинца на их войско и не позволю своим людям выпустить даже одну стрелу. Так вы и передадите правителям угров. Поняли ли?
        Мы молча наклонили головы. Но князя это не удовлетворило и он продолжил пристально смотреть на нас, как будто хотел прочитать нечто не подвластное словам. Что-то еще не прозвучало и мы терпеливо ждали продолжения.
        - А поняли ли, почему я так поступаю?
        - Ты не хочешь крови, мой конунг - осторожно пробормотал Урхо.
        - Крови? - Олег захохотал весело, от всей души - Не на пользу пошло тебе весло драккара, Агвид. Нет, я не боюсь проливать кровь, ведь кровь, пролитая в бою, угодна богам. Нет, о мой наивный лесной варяг. Причина совсем в другом…
        - В чем же, мой конунг?
        - А причина в том, что я больше не твой конунг.
        Он сделал эффектную паузу. Нет, все-таки он позер, хоть и Вещий, ведь я уже давно все понял. А вот Урхо, пожалуй, был в недоумении, но политично молчал. Не дождавшись наших реплик, Олег закончил несколько разочаровано:
        - Я теперь не конунг варягов, а Великий Князь Киевский. Поэтому и заботы у меня иные. Понял ли?
        - Понял, княже.
        Теперь все встало на свои места, стало понятным. Олег заметил это и, мрачно кивнув нам, пошел тяжелой походкой пехотинца к своему костру, более не обращая на нас внимания и думая, наверное, о чем-то о своем, о княжьем. Но вдруг, как будто вспомнив что-то, он остановился, посмотрел на меня и я заметил в его светло-зеленых глазах веселые искорки
        - И вот еще что, Лев. Ночи в Поле холодные, так что не забывай в свой плащ потеплей укутываться. Заодно и хазарские буковки скроешь, хорват. Ну, время позднее. Лайла тов[7 - Спокойной ночи (иврит)]!
        Вот уж, воистину, Вещий! Да, не зря его так прозвали. Что же касается меня, то я, как и полагается хазарину, неразумный, а если попросту, то дурак.
        Эту ночь мы провели около княжеского костра, а наутро прощались с Олегом и его дружиной. Когда варяги начали садиться в седла, я, с легким злорадством, заметил что князю подвели другого жеребца, тоже гнедого, но более светлой масти. Все-таки, каким бы Вещим он не был, но пренебречь предсказанием волхва, то есть меня, не решился. В общем, послужил я вчера реакционным силам, став распространителем темных суеверий, но стыдно мне почему-то не было. Солнце еще не поднялось над соснами, когда олегова дружина направилась вверх вдоль берега Трубежа и вскоре исчезла в утренней синеве Леса. Наш путь лежал в другую сторону.
        Лес и Поле
        Урхо повел меня на юго-восток, много южнее того пути, которым я буду идти с командой Ильи Муромца в поисках банды Соловья. Дни шли за днями, складываясь в недели, а Лес все не кончался. Девственные дубравы, как ни странно, не изобиловали дичью, но Урхо каким-то образом всегда находил цель для своих трех стрел и мы не голодали. Пару раз нам навстречу выходил медведь, но мохнатый великан проходил мимо, не обращая на нас никакого внимания. Медведь никогда не нападет первым, объяснил Урхо, если только не испугается. Нам же его трогать нельзя, потому что души лесных людей после смерти вселяются в медведей. Однажды мы встретили более крупную добычу. В перелеске затрещали ветви и Урхо поднял руку ладонью вверх, призывая к молчанию. А еще через мгновение нам навстречу медленно вышел зубр, лениво пожевывая травку подлеска. Это был огромный самец - одинец. Гигант прошел совсем близко от нас, не повернув головы и интересуясь только сочной по летнему времени травой.
        - Почему ты не стрелял? - спросил я Урхо - Неужели души лесных людей переходят и в этих больших коров?
        - Не смейся - ответил он - Кто знает, может так и есть? Но не стрелял я не из-за этого. Просто нас всего двое и нам не надо столько мяса. От Леса следует брать лишь столько, сколько тебе нужно, не более.
        Он внимательно посмотрел на меня и добавил с усмешкой:
        - К тому же одной стрелой тура не возьмешь, а у меня их не так много.
        Здесь были земли не то северян, не то уже вятичей. Нам не попалось городов, а села, окруженные частоколом, попадались редко. В них нас встречали настороженно, но в Урхо немедленно признавали лесного человека и охотно меняли добытую нами дичь на хлеб и молоко. Помогал и мой полянский, который местные жители, хоть и с трудом, но понимали. Я довольно быстро износил одну из двух пар лаптей, подаренных Ведой и Урхо соорудил мне мохнатые постолы из заячьей шкуры. Вторую пару лаптей я оставил про запас.
        - Если бы мы шли прямо на полдень, то были бы уже в Поле - рассказывал Урхо - Там сейчас кочуют печенеги. Но мы идем почти на восход и Лес долго не сдается Полю. Угрины идут с восхода…
        Лесной варяг Агрид-Урхо оказался интересным собеседником. Он исходил ногами изрядную территорию где-то между Днепром и Доном и знал здесь чуть ли не каждую тропку. А еще он обладал тем складом ума, который в мое время назовут аналитическим и умел видеть много дальше своего носа. Что в его время, что в мое, это свойственно немногим. Как-то я спросил его:
        - Как Хельги определил, что я… ну не хорват?
        - Это было несложно - усмехнулся он - Помнишь, он посоветовал нам принести жертву богам?
        Я помнил, но как человек XXI-го века, принял это за форму речи. А зря. Оказывается, Урхо не замедлил ублажить своего Йомаля, повесив ленточку на березу, а заодно и принес жертву Одину и Перуну мясом и пивом вместе с дружинниками.
        - Креста ты не носишь, намаз не творишь, жертв богам не приносишь - пояснял он - Ну и кто же ты после этого, если не иудей-хазарин?
        Про атеистов и агностиков в этих глухих местах и слыхом не слыхивали. Похоже, мне придется кому-то молиться, чтобы не вызывать подозрений. Но ведь Вещий Олег терпеть не может хазар, как же он принял меня на службу?
        - Наш конунг умен - улыбнулся Урхо моей наивности - Как бы сильно он не теснил хазар, он не будет их добивать, потому что тогда некому будет сдерживать людей восхода на Итиле и купцы перестанут ходить через киевские земли. Поэтому у него с хазарами не мир и не война. Мне ли не знать, ведь я-то… Впрочем, неважно… И то, что он хазар клянет, это лишь… Не знаю как сказать на вашем языке.
        Он умел говорить по-гречески, но не знал слов "политика" и "демагогия" в их современном мне значении. И, хоть он замолк на полуслове, я догадался, чем именно он занимался в Поле. Поэтому в хазарских землях, где его знали, нам было бы безопасно. Но между нами и Хазарией стояли не то мадьяры со своими "шарканями", не то печенеги, не то и те и другие. Пробираться Полем всего лишь вдвоем было опасно. Я это понимал, наверняка понимал и Урхо, но, по негласному уговору, мы избегали этой темы. Лишь только в последние дни я заметил, что он высматривает какие-то следы на тропе и подгоняет меня, чтобы идти быстрее. Я тоже поинтересовался следами. Они представляли из себя неровные колеи от колес - перед нами прошел обоз из двух или трех телег, запряженных парой неподкованных коней или волов. Моя неопытность в животноводстве не позволяла мне точнее идентифицировать следы. Теперь мы явно следовали по пути неведомого обоза, но не делали попыток его догнать. Я терпеливо ждал объяснений и вечером, когда мы развели костер, спросил, как бы невзначай, почему мы ночуем в глубоком сыром распадке, а не в более сухой
лощине.
        - Не дури, Арье - рассмеялся Урхо - Ты уже давно понял, что мы следим за обозом и следим тайно. Поэтому и огонь развели там, откуда дым нас не выдаст.
        - Зачем нам обоз?
        - Сам обоз нам не нужен, а нужны ведущие его люди. Это будут наши попутчики через угринские земли.
        - Да, но зачем же тогда от них таиться?
        - Да для того, чтобы стать им полезными. Думаешь, они тебя проведут через земли угринов за красивые глаза?
        Интересно, а чем мы им будем полезны? Вопрос не прозвучал, но беззвучно повис в воздухе и Урхо продолжил с видимой неохотой:
        - Думаю, что это радхониты[8 - Еврейские купцы, осуществляющие торговлю между Европой и Востоком.], но радхониты неопытные и с неопытным проводником. Иначе они не пошли бы этой дорогой.
        - Что не так с дорогой?
        - Увидишь. Завтра к вечеру и увидишь!
        Большего от него мне добиться не удалось. На следующий день мы приблизились к обозу. Густой лес не позволял ничего увидеть, но на прогалинах нам открывались три медленно движущиеся телеги, влекомые парами волов. Этот неспешный транспорт напомнил мне путешествие с Авраамом и Магутой. Наученный прежним (будущим?) опытом я даже не пытался определить, кто из обозников радхонит-иудей, а кто - славянский купец или местный проводник.
        - Послушай, Арье - зашептал мне в ухо Урхо - Сейчас на них нападут.
        - Кто?
        - Ну, не валькирии же… Лихие люди, кто же еще? Нам надо будет прийти обозу на помощь. Что ты умеешь?
        В лесной засаде главное, нейтрализовать лучников, если они есть. Я помнил это еще с того раза, когда Муромец воспользовался мной, как приманкой для засады на левобережье. Теперь приманкой будет обоз. Некоторый опыт засад я приобрел под руководством того же Муромца, да и прежде того меня научили кое-чему в дивизионном спецназе во время армейской службы. Это я и объяснил своему попутчику, не вдаваясь в пикантные подробности.
        - Где они нападут?
        - Скоро дорога пойдет по оврагу. Тут они и навалятся с двух сторон.
        - А ты откуда знаешь?
        - Да уж знаю - Урхо явно что-то не договаривал.
        Мы договорились напасть на нападающих тоже с двух сторон, причем я это сделаю явно, а он со своими тремя стрелами подождет высовываться. Мы сняли постолы, натянули лапти и разделились. Я побежал трусцой через перелесок слева от дороги в сторону оврага, к которому, в разбойничью ловушку, неспешно двигались возы. Урхо начал свой бег справа от дороги и моментально исчез среди листвы. Бежать в лаптях было легко, не в пример легче, чем в неуклюжих постолах, а для подкрадывания никто не придумал ничего лучше. Еще с конца Х-го века я помнил, насколько бесшумно можно двигаться в этой обуви. В тот раз Муромец научил меня быстро передвигаться по лесу, избегая наступать на сухие веточки, ставя ногу на носок и плавно перенося на нее тяжесть тела. Склоны оврага знакомо заросли орешником и березняком и двигаться было легко, надо были лишь осторожно отпускать гибкие ветви. Короткая рогатина мне не мешала, хотя я и не собирался пускать ее в ход, также как и заткнутый за пояс нож. Мне было проще, чем моему напарнику, я заходил с наветренной стороны и уже почувствовал слабый запах пота и чеснока. Урхо, на
противоположной стороне оврага, было сложнее, но за лесного человека я был спокоен: навидался всякого за дни нашего совместного путешествия. Подходить ближе было неразумно и я затаился.
        С моей стороны в засаде сидело, а точнее - стояло, человек семь. Их вооружение я не сумел рассмотреть, но вряд ли у разбойников были хорошие мечи или копья: по моему прежнему опыту стоило предположить рогатины и дубины, в лучшем случае - топоры. Тем временем обоз втягивался в овраг. Может быть возницам и не хватало знаний местности, но и новичками они не явно не были. Овраг был опасным местом и они это знали. Поэтому, растянувшиеся возы, повинуясь невнятным командам одного из них, сосредоточились, а купцы слезли с козел и пошли рядом, держа поводья в руках. Было их шестеро, по двое на каждый воз. Когда все возы втянулись в распадок, раздался пронзительный скрип. Это поперек дороги упала сосна, вероятно подпиленная бандитами. Не успел замолкнуть первый скрип, как ему дуэтом ответил второй: это упала вторая сосна, заблокировав второй выход из распадка. Раздался свист, намного слабее соловьиного, но хорошо слышимый, и с обеих сторон по песчаным склонам в овраг посыпались разбойники. Обозники немедленно показали себя бывалыми людьми: неизвестно откуда взялись круглые деревянные щиты и копья. Двое
обнажили мечи. Радхониты были вооружены значительно лучше нападающих, но разбойников было намного больше и у них были лучники по-над оврагом, по крайней мере с моей стороны. Но чего я не знал, так это их количества. Одного я видел: он стоял за березой, наложив стрелу, но не натянув лук. Поэтому стрела, прилетевшая с моей стороны оврага и вонзившаяся в щит одного из радхонитов, была очевидно выпущена вторым лучником. С другой стороны тоже раздался свист и стрела вошла в предплечье одному из обозников. Тем временем нападающие и защитники образовали концентрические круги, но не нападали. Разбойники расступились и пропустили вперед совершенно лысого бородача с секирой в руках. Наверное, это был их предводитель. Неужели в Лесу так принято, что атаман обязательно должен быть лыс, подумал я, вспомнив Соловья.
        - Как решим дело, купцы? - крикнул лысый - Миром или кровью?
        Он говорил на каком-то славянском диалекте, большинство слов которого были мне понятны. Впрочем, слов прозвучало не так много. Разбойников было вдвое против радхонитов, но у последних оружие было получше. Как я и предполагал, нападающие держали в руках рогатины и топоры; ни копий, ни мечей, ни секир я не заметил ни у кого, кроме атамана. Топоры правда были на длинных рукоятях, предназначенных для боя, но лезвия у них были клиноподобные, рабочие. Таким топором не пофехтуешь. Главным козырем нападающих были лучники, недосягаемые для купцов.
        - Решайте быстрее, иудеи - продолжил лысый - А то мои четверо стрелков скучают.
        Это он напрасно сказал: теперь мы с Урхо знали, сколько у него лучников. К тому же, он ошибался. Их было уже не четверо, а трое, так как одного я уже повалил силовым приемом, не забыв подхватить его тело и бесшумно опустить на мягкий мох. Приемы контактного боя, которым меня обучили во время срочной службы, сейчас оказались как нельзя кстати. Внизу радхониты угрюмо молчали, выставив вперед копья.
        - Ну, не хотите, как хотите. Тогда помолитесь своему богу и начнем, благословясь.
        И он начал описывать круги своей секирой. Дурак он, этот лысый! Перефразируя фразу из очень старого фильма: "пришел грабить - грабь, не разговаривай". Пока он со свистом рассекал воздух, я успел найти и оглушить второго стрелка. Его я не стал осторожно укладывать на землю, а сбросил вниз с обрыва, вызвав этим легкий приступ паники у бойцов лысого атамана. Тем временем я прикидывал, что будет эффектней: с криком соскочить в овраг, размахивая рогатиной, или воспользоваться луком. Стрельба из лука не входит в семиборье, в отличие от метания копья. Но копья у меня не было, а в своей способности точно послать стрелу я сомневался, хотя Урхо и дал мне пару уроков. Мои сомнения рассеяла стрела, со свистом воткнувшаяся в носок сапога атамана. Он истошно заорал, но, судя по всему, не от боли, а от неожиданности, потому что даже не отдернул ногу. И нападающие и защитники обоза начали одинаково недоуменно осматриваться вокруг и мне не следовало медлить. Я кое-как водрузил стрелу на тетиву и натянул лук, моля о том, чтобы стрела не попала в обозников. К счастью, мне удалось не промахнуться в песок между
нападающими. Вот это уже заставило их всерьез запаниковать. Не дожидаясь команды атамана, они побежали вдоль оврага и, перепрыгивая через поваленное дерево, вскоре исчезли за деревьями. Один только атаман остался стоять неподвижно, как будто в ступоре. Наконец, он оторвал свой взгляд от стрелы, торчащей из носка сапога и уставился на спускающегося по склону Урхо.
        - Леший? - изумленно произнес атаман - Так это ты?
        Урхо медлил с ответом. Вначале он бросил на землю три лука: свой и два трофейных. Потом туда же полетели два колчана. Теперь он, распрямившись, держал наизготовку свою рогатину. Бронзовые наконечники тускло поблескивали на солнце.
        - Сколько же тебе платят жиды, Леший?
        Атаман нервно оглядывался вокруг, но радхониты не приближались, вероятно не понимая что происходит и опасаясь подвоха.
        - Я служу князю русов, Лысый - тихо, но внятно произнес Урхо - А еще я служу Лесу.
        - Я тоже человек Леса - крикнул атаман.
        Мне послышались нотки паники в его голосе. Странный это был разговор, напоминающий разборку двух паханов из второразрядного бандитского сериала. Впрочем, это, похоже, и была такая разборка. А Урхо продолжил меня удивлять: теперь он еще и Леший. Надо признаться, что это имя подходило ему больше всего.
        - Я человек Леса - повторил атаман.
        - Уже нет - по-прежнему тихо сказал Урхо и сделал шаг вперед.
        Только тут я сообразил, что Урхо говорит на том же диалекте, что и атаман. Выходит, он должен знать и полянский. Почему же он скрывал это от меня?
        - Ты желаешь моей смерти? - Лысый нервно облизнул губы - За что?
        - Ты знаешь, за что! - Урхо сделал еще один шаг вперед.
        Я обратил внимание на то, как он ставит ногу, поворачивая стопу, чтобы найти лучшую точку опоры. Такое я видел только в японских фильмах, там так делали самураи во время поединков, причем японцы, как и Леший, было обуты в лапти. Лысый продолжал описывать восьмерки своей секирой, не двигаясь с места. Дальнейшее произошло так стремительно, что ни я, ни, полагаю, никто другой, не успел заметить всех подробностей. Урхо взмахнул рукой, его рогатина ударилась одним из наконечников об острие секиры Лысого и отлетела в сторону. Я вздрогнул собираясь метнуться ему на помощь, но это оказалось лишним. Утеря рогатины была, судя по всему, всего лишь обманным маневром, отвлекшим Лысого. Урхо, немедленно метнулся вперед и сделал неуловимое движение рукой, в которой неожиданно появился его кривой нож. Лысый схватился за горло, упал на колени и, немного подумав, рухнул на песок, который немедленно потемнел от крови. Урхо, не глядя в лицо дергающемуся в агонии атаману, вытер нож об его штанину и не торопясь направился к обозникам. Я спрыгнул с обрыва и поспешил присоединиться к нему.
        Рахдониты по-прежнему не опускали оружия. Одеты они были по разному. Почти у всех были темные портки и подпоясанные длинные рубахи. Трое были в наброшенных на плечи плащах, заколотых двумя фибулами, один уже сбросил свой плащ на землю, приготовившись к бою, а двое остальных, наверное самые богатые, носили суконные кафтаны поверх рубашки. Все они были в кожаных постолах. Длинные волосы купцов были забраны повязками, а на двоих в кафтанах я заметил подобие чалмы. Доспехов я ни на ком не заметил, но копья в одной руке и боевые топорики в другой, производили впечатление. Урхо поднял руки, то ли в знак приветствия, то ли в знак мира и медленно пошел им навстречу.
        - Я про тебя слышал, Леший - сказал по-полянски один из радхонитов в кафтане - Что тебе надо?
        - Не хочешь поблагодарить за помощь, купец? - усмехнулся Урхо.
        - Незванная помощь не всегда в радость - если радхонит и опустил копье, то не более, чем на вершок - Кто твой спутник?
        - Меня зовут Арье бен Барух - сказал я на иврите - Я иудей из очень дальней страны.
        - Мы знаем все страны, Арье бен Барух - радхонит опустил копье еще на вершок - Назови свою!
        Ну что ему сказать? Вряд ли он слышал, например, про Эквадор или про ЮАР. Я вспомнил старое правило: не знаешь что соврать - говори правду.
        - Я из Иудеи.
        - Такой страны давно нет.
        - Поэтому я и назвал ее дальней!
        Чем загадочнее, тем лучше. Пусть поломает голову. Но он ничего не спросил, лишь молча покачал головой.
        - Что означают буквы на твоем кафтане? - спросил другой радхонит.
        А вот сейчас придется соврать, подумал я.
        - Это начальные буквы слов "цава хагана ле-иудим[9 - Армия защиты евреев (иврит).]".
        Тут я с удивлением понял что почти не погрешил против истины, отвечая на его вопрос.
        - Это шутка? - удивился он .
        - Не совсем - уклончиво ответил я.
        - Почему вы нам помогли? - первый радхонит наконец опустил оружие и сделал успокаивающий жест другим.
        - Ты умен, купец, и ты опытен, тебя не проведешь - теперь Урхо широко улыбался - Конечно же наша помощь не бескорыстна и может быть хоть это убедит тебя, что мы не враги. Да, у нас есть свой интерес, мы идем на Итиль[10 - (здесь) Столица Хазарии в низовьях Волги] и хотим пройти без помех. Позволь присоединиться к тебе.
        Радхонит широко заулыбался:
        - Вот теперь спасибо тебе за помошь. Сейчас мы поможем раненому и расчистим дорогу, потом дойдем до места ночлега, а после этого поговорим. А пока что присоединяйтесь к нам.
        Это нехитрая фраза подразумевала также помощь в расчистке дороги и мы присоединились к купцам. Я с удивлением отметил, что они отволокли с дороги не только засеку впереди, но и завал сзади. Наверное, поступать так велел неписаный кодекс путешествующих купцов. Раненого перевязали, положили на телегу и обоз двинулся в путь. На ночь радхониты остановились в небольшом распадке около дороги. Распряженные волы паслись неподалеку, а мы развели костер, и наелись сытной похлебки, прежде чем начать разговор.
        Предводитель радхонитов звался Исаак бар Реувен. Он вел обоз из Киева, где встретились двое купцов идущих из франкских стран. В Паннонии и на севере было неспокойно и поэтому они целых полтора года пробирались из земли франков через земли болгар и византийцев. Только эти двое и были радхонитами, к которым присоединились четверо древлянских купцов из Искоростеня. В Киеве они сбились в один обоз, надеясь так избежать нападения. Но им не удалось найти проводников, поэтому они двинулись на восток на свой страх и риск и. по ошибке. пошли не самой безопасной дорогой. Имя Урхо, известного им как Леший, было им знакомо и именно поэтому нас так охотно приняли в их компанию. Наверное, радхониты рассчитывали, что Леший послужит им долгожданным проводником. Это было уже, пожалуй, поздновато, потому что назавтра они собирались дойти до некоего места, называемого ими Белой Горой. Где-то там проходила граница между Лесом и Полем. В Белой Горе они собирались сменить возы на вьючных мулов, а волов на коней и, в таком виде, выйти в Поле. Я опасался, что в Поле Урхо, лесной человек, им уже ничем не поможет. Но он
уже успел удивить меня несколько раз, возможно, удивит и еще.
        Я, тем временем, занялся раненым. Лучник лихих людей пользовался коротким цельно-деревянным луком, поэтому костяной наконечник вошел неглубоко в мякоть и рана казалась неопасной. Но я опасался заражения. В армии меня научили кое-каким приемам первой медицинской помощи, но ни перекиси, ни полидина[11 - Израильский аналог йодной настойки], ни даже спирта под рукой не было. Поэтому я решил прижечь рану. Раненому мы налили крепкого меда, потом дали ему рукоять кнута в зубы и я приложил к его ране раскаленное лезвие моего ножа. Нашлась и чистая тряпица для повязки. Теперь можно было рассмотреть окружающих и послушать их рассказы.
        Исаак был родом из Истрии, где смешались всевозможные народы: белые хорваты, италийцы, германцы, готы и еще многие другие, имен которых я никогда не слышал. Второй радхонит, Менахем бар Синай, был хазарином из Итиля. Они не стали делать секрет из своих товаров: на восток они везли франкское сукно и серебряные изделия, а в Киеве прикупили еще скань местных ювелиров. Древляне везли в основном меха. Одного из древлян звали Путша, а другого - Кирилл и, даже если бы он не носил кипарисовый крестик, уже по имени можно было бы понять, что он крещеный. Имена двух оставшихся древлян от меня ускользнули. Итак, наш пестрая компания представляла из себя своеобразный интернационал: евреи двух видов, славяне-язычники, православный и весп. Ну и для полного комплекта не хватало только израильтянина.
        Меня заинтересовала проблема транспорта. Зачем нужно менять гужевой транспорт на вьючный? Неужели ровная степь Поля меньше подходит для телег, чем чащи и овраги Леса? Исаак объяснил мне, что на пути к Итилю нам придется пересечь широкие реки, на которых нет ни брода ни перевоза, как на Днепре. Первая река встретится нам уже завтра. На ней стоит поселок Белая Гора[12 - Белая Гора - наверное, Белгород на Северском Донце], а вот насчет названия реки мнения разошлись. Исаак называл ее Северский или Малый Танаис[13 - Танаис - греческое название Дона и Северского Донца], а Урхо - Ванаквисль[14 - Ванаквисль - скандинавское название Северского Донца]. Менахем припомнил, что аланы называют ее Малый Дон, причем был еще и Большой Дон, который Исаак тут-же обозвал Большим Танаисом, окончательно меня запутав. Вероятно речь шла о Доне и одном из его притоков. А еще дальше на восток была великая река Итиль[15 - Волга], но через нее переправляться никто не собирался. Конечно, переправить через реку вьюки и мулов было много легче, чем строить плот для возов и волов в безлесной степи.
        На следующее утро мы двинулись в путь и к вечеру дошли до Белой Горы. Свое имя поселок получил, надо полагать, от мелового утеса, на котором он стоял. Утес обрывался в реку - Малый Танаис. С трех других сторон городок был огорожен частоколом с тремя сторожевыми башнями и одними воротами. Мне он напомнил Заворичи, но был, пожалуй, побольше. Правил в Белой Горе местный князь по имени Изяслав, сам вышедший приветствовать купцов. Был он настолько молод, что меня так и тянуло звать его "Изя", но я сдержался. Наверное еще правильнее было именовать его Славиком, но и это было преждевременно. Жители Белой Горы говорили на языке, очень похожем на полянский.
        - Северяне - народ спокойный - рассказывал Изяслав - Мы были данниками хазар и жили мирно под их защитой. Теперь мы киевские данники. Ваш Хельги не стал повышать дань и это хорошо. Посмотрим, сможет ли он нас защитить. А нам что Дир, что Хельги, что Каганат, все едино. Лишь бы дань не повышали и защитили от набегов степняков. Мы и печенегам согласны платить, лишь бы те не требовали слишком многого. А купцов мы привечаем, из каких-бы земель они не были. Вы как раз успели к торгу, так что встаньте завтра пораньше, если хотите занять места поближе к воротам…
        Наша компания ночевала около посада, прилепившегося, как и в Заворичах, снаружи к частоколу. Мне здесь вообще многое напоминало то место, где я впервые увидел мою любимую воочию или, как любят говорить мои тель-авивские друзья, "перешел в реал". Только хаты здесь были не избами на низких столбах, как на влажной почве трубежского берега, а полуземлянками. Их пол уходил вниз в сухую песчаную почву, укрепленную бревнами, над которыми возвышался невысокий сруб.
        Назавтра, на поле перед воротами начался торг. Свои товары разложили гончары, черные кузнецы, немногочисленные златокузнецы, ткачи, красильщики, кожемяки, столяры, гончары и кого там только не было. Наверное здесь были не только белогорцы, но жители чуть ли не всех окрестных деревень и хуторов. Пришли со своим товаром даже бортники и охотники из Леса. Пирожники расхваливали вкусно пахнущую выпечку, а коробейники ходили между рядами, предлагая мелочевку. Купцы разложили свой товар прямо на земле. Кроме нашей компании, здесь были местные продавцы и еще несколько заморских гостей: двое арабов-сарацин, грек, булгарин и несколько хазар. Хорошо, что я ходил по торгу в сопровождении Кирилла, а то без него я не смог бы отличить араба от булгарина. Дело в том, что все гости были одеты похоже и, на мой непросвещенный взгляд, не имели никаких особых национальных черт. Однако мой сопровождающий легко отличал одних от других по виду оберегов, по узору оторочки или по манере убирать волосы.
        Подошел Исаак и предложил составить компанию для покупки мулов и коней. Скотский рынок находился на краю большого большого торга и не поражал размерами. Здесь предлагали живой товар. Это был именно живой товар, потому что, кроме коров, коз, лошадей и мулов, тут продавали рабов. Вот это-то как раз я хотел видеть меньше всего. Наверное, было несправедливо подходить к этому миру с мерками моего века, но лишь один только вид мужчин в колодках вызвал у меня позывы желудка. Рабыни же предназначались не только для работ, но и для утех, поэтому женщины были без оков, также как и дети. Я невольно отметил, что здесь не предлагали красавиц, может быть из-за малости торга, а может быть и потому, что неволя не красила. А ведь в Заворичах я рабов не видел, но это это не значит, что их там не было. Надо будет спросить Аню, когда вернусь. Если вернусь. Хотя нет, одного раба я помнил. Этим невольником был печенег Куэрчи, но то был весьма странный раб. Он помыкал своим хозяином как хотел, да еще и женился на его дочери.
        Рабов продавали всякие люди: от неизвестно как попавших сюда китайцев, до варягов с бритыми затылками. А вот коней и мулов предлагали только печенеги, хазары и венгры. Ни те, ни другие, ни третьи мне не были в новинку. Хазары попадались мне по всей киевщине, да я и сам считался хазарином. Единственным моим знакомым печенегом был тот же Куэрчи, погибший при защите Заворичей. Ну а венгров я навидался намного больше, чем мне хотелось бы. Было их трое и они-то и предлагали мулов. Пока Исаак торговался, периодически демонстрируя пухлый кошелек у пояса, я рассмотрел всех троих. Были у них, как и полагалось степнякам, нависшие брови и темные длинные волосы, скрученные в узел на затылке. Мрачным цветом одежды и кожаными кафтанами они походили на варягов, но носили кавалерийские сапоги с загнутыми носами. Такие сапоги были на Тархоше из рода Акоши сто лет “тому вперед”.
        Авраам купил шесть вьючных мулов и две кобылы. Им с Менахемом, как купцам, не полагалось ехать на жеребцах, да и не к чему были им дорогие боевые кони. Здесь в Белой Горе, дороги древлян и радхонитов расходились. Славянские купцы продолжат путь на восток, а потом и на северо-восток в город Булгар на реке Итиль. Я читал про этот город и понял, что Итиль - это Волга. Нам Авраам купил двух мулов, на деньги, полученные им от Урхо. А я и не знал, что у Лешего есть дирхемы и меня уже начала настораживать скрытность лесного человека. Как бы то ни было, но и мы и радхониты присоединимся завтра к хазарскому каравану, который венгры обещали беспрепятственно пропустить через контролируемые ими территории. Нам повезло: между Хазарией и венграми был установлен, непрочный и недолгий, но все-таки мир. Караван выходит завтра и пойдет на юг, не переходя Малый Танаис, а потом, много ниже по течению, перейдет реку через брод.
        - Те земли населены угринами - рассказывал Исаак - А за ними Хазария, через которую пролегает путь в Сирию. Нам предстоит долгая дорога.
        На следующее утро мы двинулись в путь. За Белой Горой бесконечный на первый взгляд Лес начал постепенно уступать место Полю. Поначалу дубравы сменились березняком и ольшаником, потом начали появляться большие прогалины, становясь все больше и больше, в то время как рощи становились все скромнее и скромнее. Наконец Поле взяло свое и потянулись зеленые и бурые холмы, а рощицы робко выглядывали из оврагов или жались к берегам рек. Мелкие речки мы переходили не слезая с седла, речушки побольше требовали проводить коней и мулов в поводу, а то и искать брод. По левую руку вился змеей Малый Танаис, то исчезая за холмами, то появляясь вновь. Ехать верхом на муле было совсем не сложно: сёдел как таковых не было, но спину животных покрывали мягкие попоны, к которым были прицеплены веревочные стремена. Такая же сбруя была на кобылах радхонитов.
        Поле казалось пустынным, за первые три дня пути нам не встретился никто кроме лис-феньков и маленьких газелей. Урхо все время порывался поохотиться, но я объяснил ему, что радхониты все равно не будут употреблять в пищу некошерную дичь и он постеснялся есть дичину в одиночестве. Я все время недоумевал, зачем одни народы вытесняют других из этой бескрайней степи, в которой так много места. Казалось, распаши эту целину и здесь смогут прокормиться миллионы. Но здесь жили кочевники-скотоводы и никто не собирался пахать эти земли. Приходили одни со своими стадами и вытесняли других с их стадами и эти другие уходили, чтобы осесть на земле и перестать быть кочевниками. Кого здесь только не было. Киммерийцы, массагеты, скифы, сарматы, гунны, хазары и вот теперь - печенеги и мадьяры. Все они пришли, прошли и исчезли, а Поле осталось. И только в потемкинские времена сюда придут и, наконец, вспашут его и осядут на нем.
        Я долго колебался, вызвать ли Урхо на разговор, но как-то раз, когда на ровной местности наши мулы шли нога в ногу, я решился.
        - Мы сейчас в Поле - сказал я ему - Но мне многое в тебе не понятно, как будто ты по-прежнему в Лесу.
        - Спрашивай - коротко бросил он.
        - Почему ты утверждал, что не говоришь по-киевски?
        - На то было две причины…
        - Было?
        - Было да сплыло! - он перешел на полянский и поговорка прозвучала совсем по-русски - Во-первых я не хочу, чтобы мой конунг знал что я говорю на языке его данников. Хельги очень подозрителен, пусть он считает, что у меня нет общего языка с полянами, северянами и радимичами.
        - Как же так? - удивился я - Ведь ты же родом с севера, с Ладожского озера и ему это должно быть известно?
        - Какого озера? - теперь пришел его черед удивляться.
        - Ты назвал его Нево.
        - Ага, теперь понял. Ладожское? А ведь это неплохое название!
        Надо бы быть поосторожнее, подумал я, а то ведь можно невзначай вызвать революцию в топонимике.
        - Так вот - продолжил я - Как бы эти места не назывались, но там же живут славяне.
        - Не знаю, кого ты зовешь славянами - сказал Урхо - Есть в тех местах ильменские словене, есть и кривичи, а немного южнее найдешь вятичей. Все они близки полянам и северянам, вот только язык у них иной, очень похожий, но иной.
        Мне невольно вспомнилось, что в свой первый визит в Киевскую Русь я пытался выдавать себя за кривича, но меня быстро раскусили.
        - Вот это и есть вторая причина, по которой я не хотел говорить по-киевски - продолжил Урхо - Ты же слышал, как говорят в Белом Городе, совсем не так как в Киев-граде. Просто не хотелось коверкать язык. Но, если честно, то и ты не слишком хорошо по-ихнему говоришь. Так что может и зря я тебе не признался.
        - А почему ты Леший? - мои подозрения все еще не развеялись.
        - Так меня прозвали северяне. Но ты же не это хотел спросить. Наверное тебя интересует, откуда я знаю, точнее - знал, Лысого?
        Ну что же, своей откровенностью он упростил мне задачу и я только кивнул. Урхо помолчал и продолжил:
        - Когда я был много моложе и дурак, то тоже промышлял на большой дороге вместе с Лысым, который тогда еще лысым не был. Тем, что мы тогда делали, я не горжусь, но и не стыжусь. Времена тогда были нелегкие и приходилось выживать. Северяне платили дань хазарам, а мы нападали на караваны с данью. Не в Поле, конечно, а только в Лесу. Это уже потом Лысый начал грабить и убивать купцов. Ты думаешь, если бы радхониты бросили оружие, он бы их отпустил? Не будь наивным! Он бы их прямиком отправил на Верхнее Небо или куда там попадают иудеи. Но еще до этого наши дорожки разошлись.
        - Почему? - эта история меня заинтересовала.
        - Потому, что я встретил Веду.
        Развивать эту тему он явно не собирался. Но оставался еще один вопрос. В Белой Горе мы закупили продукты: муку, пшено, сушеную рыбу и сухари. Я видел, как за все это добро Урхо отдал серебряный дирхем. Откуда у него деньги?
        - У меня есть серебро - признался он - Нам с тобой хватит на весь путь и останется на обратную дорогу. Немного я получил от конунга, но совсем уж немного: наш Хельги прижимист. Остальное дала Веда.
        - Откуда у нее деньги? - удивился я.
        - Я не спрашивал - отрезал Урхо - И тебе спрашивать не советую.
        На следующий день мы встретили конный разъезд венгров. Десяток всадников возник ниоткуда, выскочил на рысях из-за холма, как чертики из табакерки и молча окружил наш караван, угрожающе наклонив хорошо знакомые мне длинные пики. Исаак пришпорил свою кобылу, приблизился к предводителю и показал ему деревянную бирку на шее. Венгр внимательно рассмотрел табличку, кивнул, пришпорил своего коня и всадники исчезли так же внезапно, как и появились.
        - Мы купили право на проезд по землям "медьери" - самого могучего из союза племен угринов - пояснил Исаак - Есть у меня и похожая бирка от каган-бека Беньямина. Думаю, что до Итиля этого будет достаточно. А там уже начнутся земли ислама, на которых к купцам относятся с уважением.
        Скромный размер нашего маленького каравана удивлял. В моем представлении купцы должны были сбиваться в караваны по нескольку десятков человек и сотен вьючных животных. А иначе как же отбиваться от лысых и не очень лысых разбойников? Все правильно, объяснил мне Исаак, именно так и делают в Лесу, где каждый куст прокормит и каждый ручей напоит лихих людей, делая их независимыми от властей. Несомненно, радхониты поступили очень опрометчиво выйдя из Киева всего лишь вшестером, за что чуть было не поплатились. Но в Поле действуют другие законы. Имеющие бирку на проход пользовались неприкосновенностью, а посягнувшие на них не получили бы ни еды ни воды ни в одном поселке и ни в одном кочевье. Так было в землях венгров, так было в Хазарии и так, по слухам, было и у печенегов тоже.
        На четвертый день пути мы достигли большого кочевья на месте впадения небольшой речушки в Малый Танаис. С высокого холма над рекой видны были бесчисленные юрты широко раскинувшиеся в поле между рядами странных, извивающихся змеей насыпей. Циклопические валы заросли густой травой, не позволяющей им осыпаться и было очевидно, что это творение рук человеческих, а не каприз природы[16 - "Змиевы валы"]. Об их происхождении не знал ни Исаак, ни кто-либо из опрошенных нами местных жителей. Мне они напомнили бастионы гигантской бесконечной крепости, с выступов которых можно было обстреливать нападающих. Какая-то Великая Китайская Стена, ушедшая до половины в землю.
        Здесь, несколько ниже кочевья, был брод через Малый Танаис и, перейдя его, радхониты собирались повернуть на восток и вскоре достигнуть хазарских земель. Им еще предстояло форсировать другой, Большой Танаис, как и множество рек поменьше, на пути к столице каган-бека Беньямина - Итилю. Наши пути расходились, хотя радхониты еще этого не знали. По плану Веды, нам с Урхо следовало под каким-либо предлогом остаться в землях венгров и продолжить поиски Змеев-шарканей. Радхониты тоже пока не торопились в путь, собираясь дать отдых вьючным животным.
        Торопиться им все равно не следовало, как объяснил нам очередной разъезд мадьяр, встретивший нас на спуске с холма и еще раз проверивший заветную бирку. Оказывается, всем нам предстоял визит вежливости. Как выяснилось, кочевье представляло собой ставку Курсана, правителя "медьери" и нам, как гостям из дальних земель, предстояло предстать пред его светлы очи. Я подозревал, зная о планах венгров по трансферу, что правителя, которого здесь называли "кендю", заинтересовали страны Западной Европы, из которых шли Исаак и Менахем. Леший его интересовал много меньше, также как и я. А зря. Я ведь был из еще более дальней страны и мог рассказать "кендю" про его планы много больше, чем знал он сам. Но разумнее было держать язык за зубами.
        Аудиенция была назначена на закатнее время, а местом ее проведения оказался своеобразный кочевой дворец Курсана. Огромная юрта правителя была окружена кольцом юрт поменьше, вероятно принадлежащим ближним чиновникам или охране. Промежутки между юртами заполняли повозки, образуя подобие гуситского "вагенбурга". Около юрт и повозок, как ни странно, не было видно коней - наверное их держали отдельно на пастбище, также как и скот. Зато мы увидели двух верблюдов-дромадеров, наверное случайно сюда попавших. Я вспомнил, что верблюды и кони терпеть друг друга не могут и понял, почему верблюдов держат рядом с жилищами.
        Перед аудиенцией, Исаак собрал всех нас четверых в небольшом овраге, где мы оставили мулов и поклажу под присмотром местных пастухов.
        - Слушайте меня! - шипящим шепотом произнес он на иврите - Наши товары и животные в безопасности, никто не посмеет украсть то, что охраняет бирка "кендю". А вот за наши головы я не поручусь. Поэтому, когда будете в юрте правителя, помните два правила: держать язык за зубами и не медлить с ответом.
        Тоже мне - открыл Америку! Впрочем, ее еще не открыли, походы Эрика Рыжего не в счет. У меня уже был опыт бесед с правителями: Владимиром и Олегом, так что я мог бы обойтись и без подсказки. Но это, оказывается, было еще не все.
        - Но это не все - продолжил радхонит, видя мое нетерпение - Там могут быть люди с лицами, закрытыми капюшоном. Эти наиболее опасны. Ни в коем случае не следует смотреть им в глаза. Поняли?
        Мы дружно закивали, хотя ничего не поняли. Таинственные носители капюшонов будут, надо полагать, жрецами Хадура. Но чем опасен их взгляд? Этого я не знал, ведь под Заворичами мы пожгли их всех, не удосужившись взглянуть им в глаза. Исаак не стал вдаваться в подробности, а мы предпочли не спрашивать, но я насторожился. За нами прискакали двое всадников и повели пеших, под своеобразным конвоем между повозок и юрт. Юрты были совершенно походного типа с пологом, а не с деревянной дверью. Были они невысокими и мне стало ясно, что удобствами венгры жертвовали во имя мобильности. Оказывается они жили не только в юртах, но в самих повозках, даже не повозках, а довольно больших фургонах, с передними колесами меньшего размера. Между юртами и повозками висело выстиранное белье, деловито сновали женщины и весело скакали дети. Мужчин не было видно, наверное они были с табунами и стадами. Исключение составляли наши конвоиры и охранники правительственной юрты. Эта юрта была огромна снаружи и украшена красно-зеленым орнаментом и бесчисленными шестами с развевающимися конскими хвостами - бунчуками. Ее охраняли
десятка два воинов в полном вооружении: пластинчатые доспехи, шлемы с личинами, приставленные к ноге огромные круглые щиты и длинные копья тоже украшенные конскими хвостами. Перед юртой был расстелен длинный бордового цвета ковер - аналог современной мне почетной красной ковровой дорожки. Наши конвоиры остались сзади, так и не спешившись, а нам было велено направиться по дорожке, предварительно сняв обувь. По почетному пути нас сопровождали двое охранников, покинувших свой пост, и я опять почувствовал себя подконвойным. Ноги утопали в мягком ворсе ковра и я подумал о том, что ощущают министры, послы и главы государств, идущие по такой же дорожке в мое далекое время. Я видел такое только на экране телевизора и внезапно мне в голову закралась крамольная мысль. Вот они идут к самолету или поднимаются по ступенькам к величественному порталу. Их лица застыли в напряженной гуттаперчевой улыбке, их икры сведены судорогой страха. Может быть и они, первые лица государств, тоже чувствуют себя подконвойными, заключенными строго режима аккуратно расписанных церемоний, мириада не слишком мудрых правил и нелепых
условностей? Может быть и они ощущают себя канатоходцами на узкой дорожке ковра, ненадежно натянутой над невидимой бездонной пропастью политической бездны? Сейчас я хорошо их понимал… Несмотря на огромные размеры юрты, вход в нее был через низкий, расшитый ветвистыми свастиками двустворчатый полог. Наверное, сделано это было для того, чтобы входящие нагибали головы, как бы склоняясь перед теми, кто их встречал. Нас действительно встречали…
        Дорожка не прервалась пологом и мы продолжали идти гуськом по узкой красной тропе, хотя по обе стороны от дорожки нас приветливо приглашали ступить на них бесчисленные звериные шкуры. В дальнем конце огромной юрты сидели двое. Они восседали на красных коврах, а у них за спинами были натянуты тщательно обработанные конские шкуры ворсом наружу. Эти два полога, вороной и иссиня белый явно что-то символизировали. За каждым из двух пологов был воткнут шест с бунчуком: хвост вороного коня над белой шкурой и белый хвост над черной. Наверное это должно было символизировать единство двух соправителей: гражданского - "кендю" и военного - "дьюлы". Все это мне успел объяснить перед аудиенцией Менахем, гордо подчеркивая то, что идею двойного правления венгры заимствовали у хазар. Но у последних это уже был пройденный этап и теперь их Беньямин носил двойной титул - “каган-бек”.
        Оба соправителя сидели на низких скамеечках под своей шкурно-хвостовой символикой и смотрели на нас, но смотрели по разному. Правитель-"кендю" смотрел бесстрастно как Будда, устремив свой неподвижный взгляд в какую-то воображаемую точку перед собой. На нас он не обратил ни малейшего внимания, надвинув брови на прищуренные глаза. Воевода "дьюла", напротив, постреливал живыми карими глазами во все стороны, сканирую нашу компанию и периодически загадочно улыбаясь. Исаак поклонился в пояс вначале правителю, потом воеводе, и мы последовали его примеру. Радхониты, разумеется, пришли не с пустыми руками. Они положили к ногам обоих соправителей два богатых кафтана франкской работы и две серебряных цепи с медальонами. Подарки Исаак дипломатично оставил посередине между соправителями. Нам предложили сесть напротив прямо на шкуры. Мы сели на согнутые колени и у меня сразу заломило икры от непривычной позы. Оба соправителя несколько возвышались над нами на своих скамеечках, но не довлели и обстановка выглядела вполне демократичной для средневековья. Слуги принесли всем чаши с кислым молоком и кубки с вином.
Кумыс, судя по всему, был сакральным напитком, потому что первым его пригубил "кендю", потом "дьюла" и, наконец, мы. К вину венгры отнеслись с меньшим пафосом и пили его без церемоний, как и мы. Это было белое полусладкое вино, может быть прообраз "Токая". Но тут я вспомнил, что мадьяры пока еще скотоводы и догадался, что вино хазарское.
        Наконец, церемонии закончились и начался главный разговор.
        - Мы, я и “дьюла” Альмош, всегда рады торговым людям - начал Курсан на иврите - От сочной травы жиреют стада, а от торговли - державы.
        Сказав это он громко захохотал, превратившись из неподвижного болванчика в живого и насмешливого степняка. Наверное, с окончанием официоза, он мог позволить себе стать самим собой. А вот Альмош, несмотря за свою добродушную улыбку, был явно себе на уме. Это заметил не только я.
        - Ну а если держава слишком разжиреет, то не грех ее немного пощекотать копьем. Верно, Альмош? - нагло заметил Урхо, глядя в глаза "дьюле".
        - Странно, что ты до сих пор жив, Агвид - усмехнулся тот.
        - Наверное, меня бережет ваш Иштен[17 - Верховное божество протовенгров.]! - заявил Леший.
        Оказывается, они старые знакомые и я начал догадываться с какой миссией Урхо ходил в Поле в прежние годы. Но в те времена венгры были данниками хазар, а что происходит сейчас? Я этого не знал, знает ли Урхо?
        - Был ли ты в Паннонии, радхонит? - прервал их беседу Курсан - Что за народы там живут?
        - Мы проходили долиной Истра, который местные жители называют Донау. Там живут моравцы, говорящие как уличи и хорваты. А еще там живут потомки гуннов, язык которых не понимает никто.
        - Живут ли они в мире друг с другом? - заинтересовался Курсан.
        - А где народы живут в мире, о властитель? - как видно, евреи давно уже научились отвечать вопросом на вопрос.
        Оба соправителя переглянулись. Зная их планы я мог предположить, что вражда между народами Паннонии была им на руку, ведь методика "разделяй и властвуй" была придумана задолго до того, как британцы ее озвучили.
        - Как обстоят дела в Самватасе? - спросил Альмош - Там ли сейчас князь Хельги? Велико ли войско? Крепок ли детинец?
        Я вспомнил, что Самватасом обитатели Поля называли Киев. Ну вот, началось! Интересно, что ответит Исаак? И за кого он, за "красных" или за "белых"? Краем глаза я заметил как сжался кулак левой руки Урхо и как пристально смотрит на него "дьюла". Исаак тоже невольно взглянул на Лешего, прежде чем ответить:
        - Когда мы выходили из Киев-града, конунг был там…
        Молодец Исаак! Ни для кого в Киеве не было секретом, что Олег собрался в Ладогу, но формально радхонит не соврал, просто не сказал всю правду. А Альмошу будет наука - правильно формулировать вопросы.
        - Войско я не видел - продолжил радхонит - Не могу сказать, велико ли оно, а по двум охранникам на воротах разве скажешь? В детинцах же не разбираюсь, я купец, а не воин. Стены там есть, а большего не скажу, не знаю.
        Было очевидно, что ничего более конкретного он не скажет и венгры это поняли. Они снова переглянулись и мне почудилось удовлетворение на ухмыляющемся лице Альмоша.
        - Деревянные города хорошо горят!
        Это фразу на ломаном иврите произнес человек, возникший ниоткуда. Казалось, он соткался из темноты в дальнем конце юрты. На нем был длинный бесформенный балахон черного цвета, напоминающий рясу. Я напрягся, впервые увидев жреца Хадура вблизи и при свете дня. Но увидел я немногое: глубокий капюшон оставлял лицо в тени. Голос говорившего звучал странно, ивритские слова едва узнавались из-за непонятного, чуждого акцента. Подошедший жрец сел на колени слева от Альмоша и повернул голову в мою сторону, а может мне это просто показалось: капюшон не позволял проследить его взгляд. На шее у него висел на простой веревочной подвеске медальон с изображением чего-то похожего на летучую мышь, расправившую крылья. Появление незнакомца никого не оставило равнодушным. Урхо вздрогнул, а радхониты заметно напряглись. С удивлением я увидел, что и оба венгра напряжены. С лица Курсана сползла любезная улыбка и оно снова стало бесстрастным, как у болванчика. Альмош тоже не обрадовался появлением жреца, перестал ухмыляться и натянул на лицо брезгливое выражение. Пожалуй как раз для меня приход нового персонажа стал
наименьшей неожиданностью.
        - От сгоревших городов остается пепел - спокойно сказал Исаак - Кому нужен пепел?
        Его спокойствие было спокойствием натянутой струны: голос радхонита звенел.
        - На пепелище хорошо растет трава - так же спокойно ответил жрец - Да и кто ты такой, чтобы заботиться о чужом городе?
        - Для купца нет чужих городов - это был Менахем - На пепелище не продашь и не купишь.
        Жрец опустил голову и ничего не ответил. Было похоже, что он уже увидел и услышал все что хотел и продолжение спора его не интересовало.
        - Кто ты? - спросил Урхо - Назови себя!
        Жрец не пошевелился и за него ответил Курсан:
        - Это верховный жрец Хадура.
        - У жреца есть имя? - спросил я.
        Мне ответил сам жрец, так и не подняв головы. Его голос звучал глухо из-под капюшона:
        - У меня есть имя, но оно не прозвучит здесь. Ведь тот, кто знает имя человека, имеет над ним власть. Разве тебе это не известно, товарищ Лев Ковнер, еврей из далекой страны?
        Его слова прозвучали явной угрозой и это поняли все: и венгры и радхониты и Урхо. К тому же все они смотрели на жреца с нескрываемым удивлением. И неудивительно, ведь свою последнюю последнюю фразу он сказал по-русски. Именно по-русски, и это не был полянский язык или то скандинавское наречие, которое Анюта назвала "русским" при нашем первом знакомстве. Нет, эти слова он произнес, хотя и с заметным акцентом, на языке Пушкина и Достоевского…
        Тень крыльев
        Аудиенция закончилась на мрачной ноте; радхониты скомкали визит и быстренько распрощались, к явному облегчению соправителей. Было похоже на то, что капюшононосец достал всех: и гостей и хозяев. Не знаю только позлорадствовал ли он по этому поводу или нет: капюшон не пропускал эмоции. Кто он, этот подозрительный персонажа? Откуда он знает язык, который появится лет через семьсот-восемьсот? И что за такой знакомый акцент у него? Почему он назвал меня "товарищем"? Ответов не было и от этого мне стало тревожно.
        Из правительственной юрты нас провожал сдержанно кланяющийся венгр: не то чиновник, не то слуга соправителей. Оказывается, нам была выделена гостевая юрта, не такая огромная, как дворец соправителей, но весьма просторная, с очагом и шкурами на полу. Нам также выделили паек лепешками, мясом и молоком, а о вине следовало заботиться самим. Совсем как в комплексах "все включено", подумал я. Вне всякого сомнения, удобства у степняков были на более высоком уровне, чем у оседлых славян. Во всяком случае, спать в просторной юрте на кошме накрываясь мягкой овчиной было много приятней, чем ворочаться на узкой лавке в тесной избе. На ютной подстилке меня быстро сморил сон, но я еще успел заметить как Урхо закутался с головой в плащ и со словами "вернусь поздно", исчез за дверным пологом.
        В степи ночи холодные даже летом, несмотря на то, что мы были много южнее Киева. Но в гостевой юрте хватало мехов и я неплохо выспался, завернувшись в несколько овчин. Ванной и туалета в юрте не было, но река была под боком и мы с радхонитами спустились по крутому берегу к удивительно чистым водам Малого Танаиса. Там мы, к своему удивлению, встретили Урхо, кивнувшего нам так весело и непринужденно, как будто мы договорились об этой встрече, хотя было совершенно непонятно, где он провел ночь. Когда мы вернулись в юрту, радхониты, позавтракав лепешкой и кумысом, отправились по своим делам и мы с Урхо остались одни.
        - Где ты пропадал? - спросил я его.
        - Щупал местных девок - нагло заявил он - Ох и хороши у угринов девки! У них, у девок этих, похоже, просто печка между ног, можно невзначай и сгореть.
        Озвучивая эту пошлятину, он делал мне знаки, прикладывая ребро ладони ко рту, молчи мол.
        - Пойдем, подышим воздухом.
        Это требование сопровождалось до нельзя похабными объяснениями, почему именно сейчас ему потребовался свежий воздух. Когда мы на этот воздух вышли, то он незаметно указал головой на кочевника, беззастенчиво спавшего под пологом нашей юрты. Спать у стенки чужого жилища вряд ли было национальным обычаем, да и храпел соглядатай слишком уж ненатурально. Чего опасался "кендю"? Или это был "дьюла"? Кто из двух соправителей отвечает за внутреннюю безопасность? И чего именно они опасаются? На все это вопросы пока не было ответа. Соглядатая, по хорошему средневековому обычаю, наверное следовало тихо зарезать для острастки прочим. Но еще лучше было использовать его как канал дезинформации. Урхо вряд ли читал труды Сунь Цзы, однако предложил он именно это, не подозревая о принципе "Божественной сети" великого китайца. Итак, в юрте мы должны были говорить о девках и о том, как бы полегче добраться до Итиля, а все остальное обсуждать на свежем воздухе.
        - Хочешь знать, где я был? - начал Урхо - Я навешал кое-кого в кочевье, есть тут у меня свои источники. И эти источники шепнули мне, что Курсан может быть еще и остается "кендю" племени "медьери", а вот Альмош уже не просто "дьюла" племени "медьери". Он стал воеводой всех семи венгерских и трех примкнувших к ним хазарских племен. На "курултае", собрании правителей, его провозгласили Великим Князем - "надьфейеделемом".
        "Хорошо это для евреев или плохо?" - хотел я было задать классический вопрос, но не был уверен, что еврейский юмор настолько популярен в Киевской Руси.
        - Непонятно, хорошо это или плохо для нас - сказал Урхо, вероятно прочитав мои мысли - Но есть еще кое-что, что сообщил мой верный человек, опустошив при этом наполовину запас серебра, выданный мне князем.
        Впервые Урхо был со мной столь откровенен, хотя я давно заметил, что к его кожаному поясу пришит изнутри второй - матерчатый и он тускло позвякивает.
        - То, что он узнал, очень мне не нравится - он нахмурился - Есть тут одно тайное место, которое охраняют самые надежные воины Альмоша, его личные дружинники. Находится это место в двух десятках полетов стрелы от кочевья, а конные разъезды стоят вдоль всего пути к нему. Любопытных они заворачивают, а особо любопытных прикалывают копьями и хоронят вдоль пути. Если верить слухам, то вдоль дороги к тайному месту уже полно курганов. И вот что интересно…
        Он испытующе посмотрел на меня, не дождался вопроса и закончил:
        - Место то называют "Змеиной балкой".
        Это могло быть простым совпадением, ведь "змеиным" обычно называют то, что извивается и не исключено что балка названа так из-за ее рельефа. И все же информация заслуживала внимания, ведь тщательно скрываемое место вполне могло оказаться питомником шарханей. Поэтому мы решили предпринять шпионский рейд в таинственную балку и все выяснить. Чтобы не добавить свои курганы к уже насыпанным, мы решили днем выспаться и идти в поиск ночью.
        Вечером пришли радхониты, расторговавшиеся в кочевье и что-то приобретшие для продажи дальше на востоке. Исаак подозрительно посмотрел на нас и сказал:
        - Странные слухи ходят по кочевью. Вообще-то степняки не болтливы, но бывают и исключения. Когда заключаешь торговую сделку, то принято выпить кумыса. Иногда, когда сделка особенно хороша, вместо кумыса подносят чашу вина. Там где одна чаша, там и вторая, ведь надо ответить любезностью на любезность. Порой дело доходит до третьей и четвертой и тогда языки развязываются и можно услышать то, что на трезвую голову тебе никогда бы не сказали.
        Он пристально смотрел на нас и мы послушно сделали заинтересованные лица. Слухи - дело ненадежное и все же порой они отражают истину. Отражение это искаженное, как в кривом зеркале, и все же это порой бывает именно искаженное отражение, а не выдумка. Надо только уметь видеть истину за гримасами кривого зеркала. Радхонит продолжил:
        - Один такой слух мы сегодня и услышали. Со страхом на лице и постоянно оглядываясь, местный купец отсоветовал нам гулять по ночам. Свистящим шепотом он рассказывал нам о крылатых демонах, летающих над кочевьем и закрывающих крыльями Луну и Месяц. Купец утверждал, что сам видел призрачного Куйгараша - вестника смерти - летящего на таком демоне.
        - Ты в это веришь? - спросил я.
        - В мире есть много странного, неизведанного и опасного, но демон, имеющий облик, имеет и плоть. Значит, его можно победить сталью. Значительно опаснее демон бесплотный - диббук, но даже с ним можно справиться, вот только это будет не битва плоти, а битва духа. Не это меня волнует.
        - А что?
        - Я видел сегодня безумную женщину. Я спрашивал местных о ней, но никто не захотел со мной говорить. Только купец, тот самый, что рассказывал про летающую тварь, сказал по секрету, что она проклята и поэтому все ее боятся и даже боятся о ней говорить вслух. А проклята она потому, что ее дитя унес крылатый демон.
        Мне, человеку просвещенного века стоило бы посмеяться над средневековыми суевериями, но смеяться мне не хотелось. Я и сам видел эту женщину, грязную, в разорванном платье, с безумными бегающими глазами. Растрепанная, простоволосая, она шла по кочевью и тихо выла. Проходивших мимо людей она пыталась остановить и что-то объясняла им на неизвестном мне языке, судорожно всплескивая руками. А когда те выдергивали из ее рук край своей одежды и в страхе убегали, она поднимала голову и прищурившись, смотрела на солнце, как будто хотела там что-то увидеть. Теперь я понял, кого она высматривала.
        - Последние дни в кочевье никто не выпускает детей из юрт - добавил Менахем.
        - Ты же говорил, что они не летают? - прошептал Урхо мне на ухо.
        Я только пожал плечами. Ничего не понимаю. Огромные вараны не могли проникнуть в кочевье незамеченными, к тому же они оставляют хорошо знакомые мне следы. Если над кочевьем действительно летает хищник, то кто бы это мог быть? И связан ли он с капюшононосцами? Большая птица? Орел? Никогда не слышал, чтобы орлы похищали детей. К тому же орел - дневная птица, а слухи ночные. Может быть нам удастся пролить свет на это сегодня ночью в Змеиной балке?
        Когда стемнело, мы стали готовиться к поиску: вымазали лица сажей, подвесили ножи так чтобы они не мешали, переобулись в лапти. Все это мы проделали в овраге на краю кочевья. Мне пригодились навыки, приобретенные в дивизионном спецназе, да и у Урхо тоже были, судя по всему, неплохие учителя. Дорога в Змеиную балку заняла у нас часа два, в основном из-за того, что приходилось опасаться конных разъездов. Один раз мы едва успели упасть в высокую траву, как совсем рядом с нами по камням застучали копыта: это двое всадников спускались шагом, стремя-в-стремя, по каменной осыпи. Конь заржал и в лунном свете можно было разглядеть наездника, привставшего в стременах. Он что-то сказал своему спутнику на незнакомом языке. Явственно прозвучало слово "шарканьок[18 - Драконы (венг.)]", наверное означающее Змея в каком-нибудь падеже или во множественном числе. В звуке его голоса чувствовалось скрытое напряжение, а может и страх. Второй ответил ему что-то успокаивающее. А еще они распространяли сильный чесночный запах, настолько сильный, что невыносимо чесалось в носу и я едва удерживался от непреодолимого
желания чихнуть в рукав. Это ж сколько надо было чесноку наесться, чтобы так благоухать?
        - Что они сказали? - спросил я, когда звук копыт замолк вдали.
        - Я плохо знаю этот язык - неуверенно сказал Урхо - Вроде бы первый боялся, что Змеи нападут на них по ошибке. А второй заверил его, что сегодня чудовищ не выпустят.
        Интересно, как монстры отличают своих от чужих? Мы двинулись дальше. Вскоре Урхо предупреждающе поднял ладонь вверх - стой. Я подполз к нему и локоть моей правой руки потеряла опору: мы с ним лежали в верхней части круто уходящего вниз склона. Наверное, это и была Змеиная балка. Как назло, обе луны зашли за тучи и внизу ничего не было видно. Зато слышно было очень хорошо. В прохладном ночном воздухе раздавались непонятные и мрачно-тревожные звуки, похожие не то на птичий клекот, не то на шипение. Обоняние меня тоже не подвело: воняло снизу мерзопакостно. Запах был такой, как будто там были собраны штабеля дохлых котов. Подобный запах издает выдержанный сыр камамбер, пролежавший неделю на подоконнике в маленькой, закрытой на все окна парижской квартирке. И этот запах внизу шевелился, ерзал и распространялся. К ерзанию добавились невнятные человеческие голоса, но слов разобрать не удавалось. И тут тучи разошлись.
        Вначале выглянула Луна, потом Месяц. В свою вторую ходку в прошлое я наконец научился их различать и по размеру, и по цвету. Лучи обоих светил скрестились на дне балки и тогда я увидел тех, кто возился и вонял внизу. Это не были знакомые мне вараны, вовсе нет. В тех ползучих Змеях все же было что-то от обычной ящерицы: смешная разлапистая походка, раздвоенный язык, размахивание головой из стороны в сторону. В этих же тварях не было ничего знакомого, никаких аналогий. Поэтому они выглядели совершенно чуждо и бесконечно мрачно. Разве что можно было их сравнить с гигантскими летучими мышами, но вместо привычных забавных мордочек я увидел огромные птичьи головы с длиннющими, как у тукана, гребнями и жуткими пастями-клювами. По обеим сторонам этих уродливых голов возвышались неестественно вздернутые вверх острые плечи фантастической пародией на тело живого существа. Твари копошились внизу, неуклюже переваливаясь на коротких, массивных ногах с когтистыми лапами и издавая эти скрежещущие и шипящие звуки. Они вертели своими огромными головами как вороны: резко, одним движением поворачивая клюв с нависшим
над ним гребнем. Два монстра дрались, вырывая друг у друга огромный кусок чего-то и я понял, что не хочу знать, что они не поделили. А еще была в этих тварях какая-то неправильность, нечто чуждое, потустороннее. Даже чудовища из мрачных снов Франциско Гойя были ближе нашему миру, чем эти жуткие монстры.
        Что это? Змей, версия 2.0, усовершенствованная? Нет, поправил я себя, это исходная версия, оригинальный продукт. А вот вараны конца Х-го века, это уже продукт улучшенный и облагороженный. Поневоле я проникся неосознанной симпатией к вараноподобным Змеям, которых уничтожу через сто лет. Тех разлапистых полукрокодилов можно было вывести селекцией из индонезийских драконов с островов Комодо. Но откуда взялись эти страшилища?
        - Чудо-Юдо - хрипло прошептал Урхо - Не знал, что они существуют на самом деле.
        Наверное, он сказал это слишком громко, потому что твари перестали возиться и все, как один, посмотрели в нашу сторону. Мы замерли и также точно замерли чудовища внизу. Вдруг раздался пронзительный свист. Был он очень странным, совсем не похожим ни на посвист Соловья, который вызывал восхищение, ни на "заполошный" свист Урхо. Он звучал, казалось, на одной ноте и не содержал обертонов. Было похоже, что свистел не человек, а механическое устройство, подобное сиренам тревоги в системе гражданской обороны: огромным роторам, через которые вылетает сжатый газ.
        Услышав свисток, твари повернули свои уродливые головы в одну сторону и вдруг одновременно, как по команде, расправили плечи. Наверное, свисток и был такой командой. Но думать об этом было некогда, потому что я с ужасом увидел, как монстры распахнули огромные перепончатые крылья и судорожно замахали ими, раскрывая пасти, заполненные треуголными острыми зубами наподобие акульих. При этом они истошно вопили.
        - Бежим! - завопил Урхо.
        И мы побежали. Кинув последний взгляд вниз я успел заметить, как Змеи пытались взлететь, мешая друг-другу. Мы неслись прочь от Змеиной балки не разбирая дороги. Лапти хороши для подкрадывания, но они совсем не приспособлены для бега и уж точно не для бега по каменным россыпям, на которых подошвы ног ощущают каждый острый камушек сквозь тонкую полоску лыка. Но сейчас нас не заботила сохранность лаптей или сохранность ног: мы бежали от смерти. Зловещий клекот приближался и я успел подумать, что так наверное бежал мой прадед, младший лейтенант Красной Армии, от преследовавшего его взвод "мессершмитта". Этот рассказ передавался в семье моей мамы из поколения в поколение и, так как прадед в 42-м году был еще не женат, надо было полагать, что от "мессершмитта" он ушел. Но как? Этих подробностей мама не знала, а они бы мне очень пригодились в эту минуту. Я вспомнил фильмы про ту войну, которые смотрел в свое время с гримаской снисходительного превосходства, и понял, что надо делать. Поэтому, когда клекот приблизился и стал оглушительным я, бросив короткое, наверное застрявшее в генетической памяти,
"ложись!" повалил Урхо на землю и закрыл голову руками. Нас обдало теплым ветром от огромных крыльев: тварь промахнулась. Склонив голову вбок я увидел как гигантская крылатая тень заслонила Месяц. Урхо попытался что-то сказать, но я заткнул ему рот рукой. Хлопки крыльев, клекот и шипение раздавались у нас над головой, но мне была видна только полоска слегка подсвеченного неба с блеклыми в свете лун звездами. Еще одна пара крыльев затемнила серп Месяца и мерзкие шумы начали постепенно отдаляться. Когда стало совсем тихо, мы наконец решились подняться.
        Это было ошибкой. Не успели мы сделать и десятка шагов, как раздался торжествующий клекот и в нашу сторону устремилась крылатая тварь. От страха и неожиданности мы застыли на месте и это нас спасло. Чудовище, несшееся на нас, затормозило в воздухе и тоже застыло в двух-трех метрах перед нами, медленно шевеля крыльями. Теперь можно было его хорошо рассмотреть. В свете двух лун отчетливо была видна огромная птичья голова с маленькими красными глазками, мерзко поблескивающими в темноте. Глазки это сидели по обеим сторонам огромной узкой пасти, одновременно напоминающей клюв гигантского журавля и пасть акулы. С последней приоткрытую пасть чудовища роднили многочисленные ряды острых треугольных зубов, на манер рыбьих. Две когтистые лапы, напоминающие гигантские "курьи ножки", беспомощно болтались под огромным телом. Колыхающиеся крылья были перепончатыми и я с удивлением заметил на сгибах костей странные наросты, похожие на последние фаланги пальцев летучей мыши. Так вот в чем дело! Змей был не птицей, а пресмыкающим - птерозавром. Как ни странно, я испытал чувство, похожее на облегчение: передо мной в
воздухе висело не сказочное чудовище, не исчадие ада и не вампирозноe воплощение Дракулы. Это было животное, хоть и ископаемое, и его можно было описать и найти ему место в заумной классификации, если не в зоологической, то хотя бы в палеонтологической. Вот только описывать и классифицировать его у меня не было сейчас никакого желания. Урхо, к счастью, тоже застыл на месте, как и я. Птерозавр повернул голову в одну сторону, потом в другую и, истошно замахав крыльями поднялся вверх, совершая странные, спиралеобразные пируэты. Его полет напоминал движение летучей мыши, которую болтает во все стороны, но несет к цели. Я следил за ним краем глаза боясь пошевелиться и уже понимая, что Змей не "видит" неподвижную цель. Еще пара секунд и он умчался в сторону балки.
        Наверное еще полчаса мы не решались сдвинуться с места, а я даже не рискнул вытереть холодный пот, стекающий по шее. Наконец мы осторожно, стараясь не потревожить даже камушек, двинулись в обратный путь, постепенно убыстряя ход обрывками лаптей. Через часа полтора мы вернулись в кочевье, благополучно избежав знакомства с патрулями. Радхониты не спали, вероятно ожидая нас из ночного поиска, который нам не удалось от них скрыть. Когда рассвет подсветил наконец окрестные холмы, мы собрались на берегу реки.
        - Слабо переплыть на ту сторону? - предложил я.
        Исаак и Менахем понимающе кивнули. Речной поток отнес нас на пару сот метров вниз по течению и мы медленно пошли назад вдоль низкого, песчаного берега Малого Танаиса, не боясь что нас подслушивают.
        - Мы не пойдем с тобой на Итиль, Исаак.
        Он понимающе кивнул. Наш рассказ о летающих Змеях его не слишком удивил, наверное он подозревал нечто в этом роде.
        - Мы выходим немедленно - заявил Менахем.
        Он бросил вопросительный взгляд на Исаака и тот согласно кивнул.
        - Пусть даже венгры пойдут не на Хазарию, а на закат и жрецы пойдут вместе с ними - продолжил хазарин - Каган-бек все равно должен знать. Мало нам бед с восхода, так теперь еще и Змеи.
        - Как с ними бороться? - спросил Исаак.
        Я задумался. Методика борьбы с теми, другими Змеями была проста: пригвоздить чудовище к чему-нибудь длинным копьем и рубить по тонкой шее. С одним Змеем я расправился так в одиночку, но в тот раз мне просто повезло. С птерозаврами так не получится: они просто не подпустят тебя так близко. Здесь не помешала бы зенитная артиллерия, но до ее изобретения было еще десять веков. Можно использовать горящие стрелы, но они были способны в лучшем случае отпугнуть. Помогли бы и большие стрелометы, скорпионы, но ничего такого в Киевской Руси я не видел, а изобретать было некогда. "Греческий огонь" - напалм - спасший нас в тот раз, бесполезен против птерозавров без ромейских сифонофоров, огнеметов, а их греки не дадут ни за что. Слабым местом летучих змеев было их зрение: неподвижные объекты они либо "не видели", либо не воспринимали как добычу. Но это было слабоватым утешением. Еще от них можно укрыться: они слишком велики, чтобы ворваться в избу или землянку. Но не просидишь же всю жизнь за дверью. В общем, было ясно, что от Змеев надо избавляться, только вот как? К тому же меня очень беспокоил человек с
очень знакомым акцентом говорящий на несуществующем еще языке. Мои осторожные расспросы ничего не дали: ни Урхо, ни рахдониты ничего не знали.
        Радхонитам я не смог сказать ничего обнадеживающего и в полдень они покинули нас, присоединившись к большому каравану купцов. Мы попрощались с ними у брода. Пока лошади, мулы и верблюды форсировали реку, Исаак отозвал меня в сторону.
        - Я так и не понял кто ты, Арье - начал он - Но по какой-то причине я испытываю к тебе доверие. Ты знаешь, чем занимаются радхониты помимо торговли?
        Я знал, мне обяснил это Авраам в Х-м веке. Радхониты искали и находили места в странах рассеяния, где евреи могли бы жить в мире. Мне, человеку XXI-го века, было хорошо известно, что это весьма относительный мир. На горизонте истории уже полыхали костры инквизиции, а за ними маячили погромы, Бабий Яр, печи крематориев и взрывающиеся автобусы. Но лет триста относительного спокойствия у евреев было, а это не так уж и мало.
        - Можно ли будет нашему народу осесть в Киев-граде?
        Наверное, можно. Ведь кто-то (я-то знал - кто) написал "киевское письмо" через сто лет, да и моя Аня родилась на окраине хазарской слободы и говорила на иврите. Но Веда утверждала, что история не остается неизменной и толстяк Рои тоже был в этом убежден. Стая птерозавров и люди в капюшонах могли порвать "времени связующую нить" и тогда не будет ни Киева, ни моей Ани, а может быть не будет и моей квартиры на берегу моря в Нетании, в которой есть пустующая пока детская комната. Значит мы должны их остановить. Так я и объяснил Исааку. Как мы их остановим я пока не знал, а он не спрашивал. Мы обнялись и я вспомнил, что также точно мы будем прощаться с Авраамом и Магутой на берегу Днепра. Великие реки Причерноморья понемногу становились для меня памятными рубежами.
        Нам с Урхо следовало поторопиться и как можно быстрее покинуть кочевье. Нет, кочевники были весьма гостеприимны, но слишком свежи были воспоминания о Змеиной балки и мы опасались, что нас могут вычислить. Однако, когда я открыл полог нашей гостевой юрты, на нас неожиданно пахнуло вкусными запахами от очага. У нас были гости и они чувствовали себя здесь как дома. Нас встретили двое, оба в головных уборах. По-видимому, обычай снимать шапки входя в помещения еще не появился, а может быть им было плевать на обычаи. Первый из них, совсем молодой, носил круглую шапку, отороченную темным куньим мехом. Второй, значительно старше, почти старик, водрузил на голову нечто вроде колпака с оторочкой из рыжего лисьего меха. Оба были одеты как кочевники, в халатах поверх рубах и штанов темного цвета, заправленных в кавалерийские сапоги. Молодой явно был воином, причем воином не из простых. На это указывал кинжал в богатых ножнах и изощренная отделка халата. Халат старика был попроще и весь исписан странными символами, напоминающими тройки перекрещенных копий, вписанных в круг. На его рубахе я заметил несколько
неясных рун.
        Оба визитера даже не подумали подняться при нашем появлении. Молодой широким жестом указал на овчины, между которыми за время нашего отсутствия волшебным образом появился низкий столик с лепешками, дымящимся молоком, пиалами и кувшином вина.
        - Садитесь, друзья - сказала он на иврите - Я Арпад, сын Альмоша, "дьюлы" племени "медьери".
        - "Дьюлы" только одного племени? - не выдержал Урхо - Или "надьфейеделема"?
        - Мой господин проявил скромность, простим его - сказал старик - Меня зовут Ченге. Я талтош при моем господине.
        - Талтош? - удивился я.
        - Я не знаю подобного слова на языке хазар, может быть - раввин. Мы талтоши соединяем Верхний, Средний и Подземный миры своим духом. Мы посредники между мадьярами и Иштеном.
        Я вспомнил, что колеса, подобные изображенным на его халате, мне приходилось видеть в монгольских храмах во время туристической поездки в Улан-Батор. Старик оказался шаманом. Я почувствовал голод и нагло отломил от лепешки, нарушив этим, надо полагать, пару-тройку местных обычаев. Ченге, как ни странно, посмотрел на меня одобрительно и налил всем вина. После того, как мы преломили хлеб и обменялись несколькими любезностями, начался серьезный разговор.
        - Что привело к нам таких уважаемых людей? - спросил Урхо.
        - Сегодня ночью над кочевьем опять видели крылатых шарканей - сказал шаман - К счастью, все дети были в юртах. Но в следующий раз твари могут напасть на жилища.
        - В чем же дело? - деланно удивился я - Так пойдите и уничтожьте чудовищ. Или мадьярские воины не в силах справиться с дикими зверями?
        Шаман озабоченно посмотрел на Арпада, но тот не поддался на мою провокацию.
        - Они не дикие - спокойно сказал он - И вы это должны знать, раз видели своими глазами.
        Мы оба невольно посмотрели на полог юрты.
        - Не беспокойтесь - усмехнулся Арпад - Нас никто не слышит, мои люди об этом позаботились.
        - Не понимаю, о чем ты - так же спокойно сказал Урхо - Также как и не понимаю, что тебя заботит.
        Этот вопрос, казалось, заставил Арпада задуматься. Наконец он произнес медленно, растягивая слова:
        - Меня заботит будущее моего народа.
        - Разве звание "надьфейеделема" наследственно?
        - Нет. И все же следующим предводителем племен буду я.
        Это не было ни хвастовство, ни гордый вызов или политическое заявление. Сказано было спокойно и деловито, как констатация факта, известного всем, кроме пары невежественных чужеземцев. Талтош, наверное машинально, кивнул в подтверждение сказанного.
        - Что же не так с будущим твоего народа, о будущий предводитель? - я постарался добавить в голос немного, совсем немного, иронии.
        Арпад слегка усмехнулся моим словам и я понял что провокации бесполезны: будущий предводитель мадьяр слишком уверен в себе.
        - Мне не безразлично то, как нас запомнят в веках - он помедлил и добавил - Если запомнят.
        Урхо хотел что-то сказать, но Арпад остановил его повелительным движением руки и продолжил:
        - Я не знаю, откуда взялись жрецы Хадура…
        - Это порождения Эрдёга[19 - Бог Подземного Мира у протовенгров.] - перебил его Ченге - Их исторг Подземный Мир.
        - Возможно - согласился Арпад - Но мне они кажутся порождением нашего Срединного Мира, его злобы. Они называют себя жрецами Хадура, но это ложь. Хадуру не нужны жрецы, мы сами служим ему своими мечами в битве. Хадур - жестокий бог, но ему не нужна кровь женщин и детей, он принимает только жертвенную кровь воинов, пролитую в бою. А эти создания в капюшонах, что называют себя жрецами, они пришли ниоткуда и, я надеюсь, уйдут в никуда.
        - Но ведь вы их приняли, не так-ли? - не выдержал я.
        - Они обещали помочь моему отцу, наводя ужас на врагов, но они обманут его. У них совсем другая задача.
        - Какая же? - спросил я.
        - Жрецы хотят уничтожить все славянские племена. Всех до одного: кривичей, русов, радимичей, вятичей, веспов, мурому и кто там еще есть? Но начать они собираются с полян, с Самватаса.
        Чем жрецам не угодили именно славяне? Впрочем, Арпад, не слишком разбираясь в этнографии, смешал воедино славян, скандинавов и лесных людей. Но почему именно славяне, а не евреи, к примеру? Тут я вспомнил акцент капюшононосца во дворце соправителей и неясная догадка промелькнула где-то на периферии моего сознания. Догадка была дикой и фантастичной, но она объясняла ненависть жрецов к славянам. Итак, на острие удара Киев?
        - Мой отец не согласен с ними. Земли славян бедны, а страны вдоль Скифского Моря богаты, там много добычи. Он пойдет через земли печенегов и Болгарское царство. Это ближе к Паннонии, нашей конечной цели. Вы знаете те места?
        Мы молча отрицательно покачали головами.
        - А я бывал там и знаю, что говорю. Наверняка у наших мадьяр уже текут слюнки на богатые города вдоль моря. Но этот путь слишком близок к Цесарь-граду, а ромеи мастера интриг. Как бы нас не разорвали на куски натравливаемые цесарьградцами народы. Тогда нам придется вернуться и пойти в Паннонию легкой, но длинной дорогой в обход и будет та дорога лежать через Самватос. Полководца, потерпевшего поражение у нас принято приносить в жертву богам. Поэтому поведу их я. Теперь вы понимаете?
        Нет, мы еще ничего не понимали. Тогда он продолжил:
        - Сейчас я скажу вам то, чего вы еще не знаете.
        Он сделал паузу и обвел нас глазами, то ли колеблясь, то ли проверяя насколько внимательно мы слушаем. Потом, опустив голову, он глухо продолжил:
        - А не знаете вы того, что они, эти жрецы, кормят своих птиц человеческим мясом.
        Он снова посмотрел на нас, проверяя осознали ли мы всю жуть сказанного. Мы осознали и молча смотрели на него, не в силах что-либо произнести. Он не услышал ни сомнения, ни возмущенных возгласов, ничего. Наверное, в глубине души мы уже были готовы к чему-то подобному.
        - Сейчас они натравливают шарканей на детей. Это мудро, ведь потеря детей означает потерю будущего и ослабляет защитников. Так они собираются нести ужас северным народам. Но шаркани, если им позволить, быстро размножаются и им понадобится много мяса. Очень много мяса. Поэтому на мясо этим монстрам пойдут все: женщины, дети, старики. А мужчин они поначалу не тронут, ведь у мужчин есть оружие. Ну а потом, без женщин и детей, можно будет пустить на мясо и отчаявшихся, потерявших надежду мужчин.
        Еще никогда не было мне так страшно, как сейчас. Так вот от чего мы должны защитить прошлое! Я посмотрел на Арпада: ему тоже было страшно. Почему? Что ему какие-то северные народы? Пусть скажет.
        - Мы воины и мы не знаем жалости, как заповедано нам предками. И если где-то есть одна земля на два народа, то один должен истребить другой…
        Да, такое уже было и не раз, и до него и в течении одиннадцати веков после него. Мудрые завоеватели не хотели порабощать и ждать бунта. Нет, они предпочитали истребить. Мужчин следовало уничтожить, женщин взять на ложе, а детей превратить в рабов. И все же от побежденных оставалось хоть что-нибудь: неясный след в гаплогруппе или красивая легенда, "Вересковый Мёд". Эти же собирались целый народ пустить на мясо в буквальном смысле слова. Арпад, казалось, читал мои мысли:
        - Можно брать дань, можно обратить в рабство, можно, в конце концов истребить всех, кто выше тележной чеки. Мы на все готовы…
        Они на все готовы. На все? Есть ли предел? Кажется есть, иначе он не говорил бы с нами.
        - Можно пойти на любые злодеяния и все же остаться людьми. Злодеями, но злодеями рода человеческого…
        Все верно. Можно жечь живых людей в огромных высокопроизводительных печах, а потом умиляться, слушая пение птичек. Можно сгребать бульдозером жирный пепел и ласково шевелить белокурые кудри своих детишек. Можно стрелять в бритые затылки и плакать над трагедией любви сидя на удобных, обитых плюшем креслах. Можно слушать проповеди о добре и зле, плакать от умиления и посылать недоумков с поясами смертников калечить женщин и детей. О, как гибка наша совесть! Все это было и всему этому находили миллион лживых оправданий. Но почему он не замолкает?
        - Но то, что делают жрецы - это уже слишком. О, как они похожи на людей. Они едят, пьют и совокупляются. Они умеют читать, писать и говорить умные слова. Они даже выглядят как люди, но они уже не люди и не принадлежат более роду человеческому. И ты знаешь, что самое страшное?
        А что, того что было сказано, мало?
        - Сами жрецы не люди, это порождения Эрдёга! Но и среди нас нашлись такие, кто пойдет с ними. Их немного, но они есть и это пугает. Значит, Эрдёг сидит в каждом из нас и не каждый способен его взнуздать. Я боюсь, хазарин!
        Чего ты боишься? Чего? Я молчал, но он прочел вопрос в моих глазах и ответил:
        - Я боюсь, что многие последуют за немногими как бараны за вожаком. Так бывает… Верно?
        Не только бывает, но и было. Потом они расплачиваются руинами континентов за свое зверство. Одни из них, те, чьи преступления не удается замолчать, потом долго каются целыми поколениями. А другие просто переписывают историю, стыдливо скрывая преступления отцов. Зачем же он спрашивает? Он ведь знает ответ.
        - И что будет тогда?
        Не буду ему ничего говорить, ведь это он тоже знает. Он молод, но мудр мудростью поколений.
        - Тогда на нас ополчатся все народы. Нас сотрут с лица земли и не помогут нам никакие шаркани. А потом про нас забудут в веках.
        Наверное, он прав. Такое тоже было и народы объединялись против выродков, объединялись, переступая через вековую вражду, пролитую кровь, религии и идеологическую непримиримость. И участь выродков была печальна, а пошедшим за ними недоумкам еще долго припоминали их прошлое. Но сейчас идет IX-й век, а не ХХ-й и не будет мудрых конференций ни в Крыму, ни в Потсдаме. Их просто уничтожат, как диких зверей. Всех до одного, чтобы забыть и стереть из истории. Не поможет даже тележная чека. Так в чем же разница между капюшононосителями и миллионами людей в шинелях? Ведь люди в шинелях убивали, жгли и насиловали. Но она есть, это незаметная, ничтожная разница. Дети! Последний рубеж, тележная чека! Можно все, но детей убивать нельзя. И поэтому для тех, кто загонял детей в печи, не было срока давности. Не будет его и для жрецов. Последних из них я сожгу напалмом через сто лет. По крайней мере я очень на это надеюсь.
        Мы молчим. Все уже сказано. Арпад не хочет помощи от жрецов, он боится, этот отважный воитель и будущий предводитель народов. И он несомненно прав. Был ли на самом деле такой предводитель? Звали ли его Арпад, сын Альмоша? Надо будет освежить в памяти сведения по истории венгров. Если вернусь и если история сохранится.
        - Ты не возьмешь Киев без своих шарканей - говорю я Арпаду.
        - А мне он и не нужен! Тоже мне Цесарь-град нашелся! Сотня изб да церковь на холме. Нам надо пройти на запад не платя дань киевскому князю. Как вы думаете, у нас получится?
        - Может быть и получится - осторожно отвечает Урхо - Но куда ты денешь Змеев?
        - Хорошо бы отправить их обратно, туда откуда они появились! - это говорит шаман.
        Какое время извергло этих монстров? Юрский период мезозоя? Палеонтологические термины кучей смешались в моей голове. Неужели жрецы вытащили их через дыру во времени, подобную той, через которую пролезли мы с Аней? А какое время выблевало самих жрецов? Почему-то у меня не было сомнения в том, что они не принадлежат этому веку.
        - Я хочу прийти в Паннонию без шарканей - сказал Арпад - Смогу ли я пройти Киевские земли без потерь?
        Мы с Урхо переглянулись. Еще раз подтверждалось, что Хельги не зря прозвали Вещим.
        - Ты сможешь, о Великий Князь! - сказал я.
        Не знаю, понравилось ли Арпаду как я его титуловал, но глаза его сверкнули. Дальнейшее было просто. Когда мой спутник пересказал ему послание Вещего Олега. Арпад первым делом недоверчиво спросил:
        - Чем ты докажешь свои слова?
        В ответ на это Урхо молча достал нож, распорол свой внутренний матерчатый пояс и, достав оттуда маленькую бронзовую дощечку, протянул ее мадьярам. Арпад взглянул на чеканку на табличке, вздрогнул и передал ее талтошу.
        - Здесь изображен сокол Турул[20 - Священная птица венгров.] - сказал шаман, рассмотрев изображение на бирке - Мы знаем, откуда у твоего конунга эта тамга[21 - Здесь - тотемный знак (тюрк.)] и поэтому сейчас мы верим тебе.
        - Как вы собираетесь избавиться от Змеев? - спросил Урхо.
        - Это будет непросто - ответил шаман - И нам не справиться без вашей помощи.
        Я заметил, что Арпад смотрит в вниз, опустив голову. Наверное для его гордости кочевника нелегко было признать, что он нуждается в помощи иноземцев. Наконец, он поднял на нас глаза и заговорил:
        - Мы знаем про тварей не так много, а про их поводырей и совсем мало. Они не наши, не мадьяры, не огузы и не хазары. Не похожи они и на печенегов. Они вообще ни на кого не похожи и мне даже кажется, что они не из Среднего Мира. Не из нашего мира.
        Или не из нашего времени, хотелось мне добавить. Но в мезозое не было людей, а в нашем мире не было птерозавров. Кто собрал их всех вместе?
        - Они называют себя жрецами Хадура, только я им не верю - хмуро произнес Арпад - Наш бог войны жесток как сама война, но он не беспредельно жесток. Да, он требует жертв, но это должны быть воины, а не женщины и не дети.
        - Самый опасный из них это их предводитель - добавил Ченге - Вы видели его на приеме у повелителя. Меня там не было, но я знаю.
        - Как его зовут?
        - Его настоящее имя не знает никто. Мы называем его Шарканчи. Он не говорит на нашем языке и плохо говорит по-хазарски. А еще он умен и знает много умений. Например, он может порабощать разум и заставлять людей делать такие вещи, от которых они потом накладывают на себя руки. Я видел это своими глазами. Никто не знает откуда он родом. Может из Подземного Мира?
        Вряд ли в Подземном Мире говорят по русски с таким акцентом. Впрочем, кто его знает? Я там не был и не стремлюсь. Но пока что талтош ничем нам не помог, ведь не считать же помощью неясные страшилки. Что там с порабощением разума? Шаман повернулся ко мне:
        - Он говорил с тобой, хазарин, на языке, который ты понимаешь. Может быть ты знаешь больше нас?
        - Нет - честно признался я - Хоть мне этот язык и знаком, но для него он не родной. Я знаю не больше тебя.
        - Тогда может быть я знаю, как надо поступить - он задумался на мгновение и продолжил - Тварей держат слишком близко от кочевья. Уже пропадали дети и боюсь что я догадываюсь, какова их судьба. Держать шарканей в узде очень трудно, я уверен, что ночные нападения продолжатся и, в конце концов, кочевье начнет разбегаться. Это понимают оба правителя и это также понимает Шарканчи. Поэтому ему не нравится цель Альмоша, заставляющая его выжидать. Значит, его можно соблазнить походом на север из которого ни он, ни его люди и ни его нечисть не должны вернуться.
        Шаман сделал паузу, опустив голову, как бы задумавшись. Потом он поднял на нас свои подслеповатые блеклые глаза и спросил:
        - Знаете ли вы, люди киевского правителя, как их уничтожить?
        При этом из нас двоих он смотрел только на меня и на меня же смотрели Арпад и Урхо, ожидая ответа. Ну что я мог им ответить? Что Этан и Рои дали мне призрачную, туманную надежду? Что Змеев можно попробовать отправить через одиннадцать веков истории туда, где их смогут достойно встретить? Я и сам не был в этом уверен и все же твердо ответил шаману:
        - Да, мы знаем. Но для этого их надо привести на Трубежский брод, только там я смогу их уничтожить. Но это место в трех поприщах на восток от Киева и я не знаю, как их туда заманить.
        - Я мог бы вызваться проводником и привести их к броду - предложил Урхо.
        Мне вспомнился четкий, уверенный голос капюшононосца, коверкающий ивритские и русские слова. Нет, он не так прост. Даже если у него нет компаса и карты, примитивный обман Лешего можно легко разоблачить наблюдая за солнцем и зная течение Трубежа.
        - Что там есть на этом броде? - спросил Арпад.
        - Ничего там нет, только маленький хутор.
        - Но ведь Шарканчи этого не знает, верно? Так пусть там будет застава, детинец, защищающий такой нужный для нас переход через реку.
        Будущий предводитель мадьяр предвосхищал события. Застава там появится через почти сто лет и действительно будет прикрывать Трубежский брод, в том числе и от мадьяр рода Акоши.
        - Я прикажу ему в первую очередь напасть на эту не существующую заставу - задумчиво произнес Арпад - Пожалуй, это сработает. Остальное зависит от вас.
        Вот теперь все действительно было сказано. Будущий "надьфейеделем" сделал свое дело и умывал руки. Теперь Змеи снова нападут на еще не существующие Заворичи и, если нам удастся их уничтожить, нападать на Киев будет некому. Потом, много позже, венгерские племена мирно пройдут по киевщине, не заплатив, но и не разрушив. Все остальное зависело от нас с Урхо, а этим "остальным" была неизменность одиннадцати веков истории. История эта была порой кровавой и неприглядной, ведь мы собирались сохранить костры инквизиции, Варфоломеевскую ночь, кровавую Опричнину и печи Аушвица. Но это была наша история и я готов был биться за каждый ее год.
        Когда Арпад еще раз подтвердил свое обещание натравить жрецов на Заворичи, я вспомнил еще кое-что.
        - Что ты знаешь про род Акаши? - спросил я его.
        Он нахмурился:
        - Они не присоединились к нам и ушли в Булгар. Не знаю, что с ними будет и знать не хочу.
        Мне хорошо было известно будущее рода Акаши, но сообщать об этом я счел излишним. Наконец мы поднялись, собираясь прощаться,
        - Постой, хазарин - остановил меня Ченге - Как я сказал, Шарканчи может поработить твой разум. Он делал это со многими и многие соглашались, ведь это так удобно, когда за тебя решает кто-то другой. Но ты, если захочешь, сможешь с ним бороться. Тебе в этом поможет боль, именно это должно стать твоим оружием. Поверь мне, только боль освободит тебя. И да хранит тебя Небо Тенгри!
        До конца дня шаман-талтош, приходил к нам еще раз и рассказал много интересного. На этот раз с нами не было Арпада и его дружинники не могли обезопасить периметр гостевой юрты, поэтомы мы встретились на другом, голом и низком берегу Малого Танаиса. Там Ченге рассказал нам про ожесточенный спор между Альмошем и Шарканчи, предводителем жрецов Хадура. Капюшононосец не сдерживал себя в выражениях, "дюла" был еще менее сдержан. Что же они не поделили? Ченге рассказал, что Альмош готовит союзные племена к походу на западное Болгарское царство. Этот план совсем не устраивал жреца, который требовал вторжения в славянские земли. Дело дошло до того, что Шарканчи попытался, по выражению шамана, "поработить разум" Альмоша. Но не тут-то было: "надьфейеделем" оказался неподвластен его магии. До меня наконец дошло, что "порабощение разума" не было образным выражением в устах Ченге и я даже начал подозревать, что в IX-м веке образные выражения еще не вошли в повседневный обиход, а оставались привилегией древнеримских философов. Так чем же это было? Гипнозом? Возможно, ведь тогда защита от него болью имела смысл.
Кстати, Ченге выглядел весьма довольным и из его туманных намеков я понял, что зомбирование Альмоша не состоялось, в частности, благодаря помощи шамана, владеющего кое-какими методами противодействия внушению. По-моему, достаточно было попрыгать с бубном вокруг медиума и ни один гипнотизер не сможет завладеть его вниманием. Я бы и сам так смог, но все же к предупреждению талтоша насчет боли следовало отнестись серьезно.
        В конце концов оба скандалиста разругались окончательно и Шараканчи поклялся опустошить киевские земли силой одних только шарканей. Это он явно погорячился, хотя если его задачей был не захват земель и взимание дани, а "окончательное решение славянского вопроса", то можно было бы обойтись и птерозаврами, если их достаточно много. Как бы то ни было, но Альмош немного смягчился и выделил в помощь жрецам сотню конных воинов. Это было нелишне, так как именно кавалеристам предстояло двигаться днем и искать в степи балку или иное укромное место. Змеи будут двигаться по воздуху по ночам, а днем отлеживаться в найденном всадниками убежище. Такой расклад явно устраивал Альмоша, который, я не сомневался в этом, мечтал избавиться от компании жрецов с их зверьем. Сотня кавалеристов не должна была показаться ему чрезмерной платой. Что касается "окончательного решения славянского вопроса"… Я уже давно подозревал, что знаю какой акцент был у Шарканчи, когда он назвал меня "товарищем Ковнером" по-русски. Но это была совершенно дикая догадка и было разумнее отложить ее на дальнюю полку подсознания. Теперь надо
было сообразить как добиться доверия жрецов и стать у них проводниками. Собственно проводником мог быть только Урхо, а я, в лучшем случае, мог сойти за сопровождающее лицо. Зато именно меня Шарканчи недолюбливал, непонятно почему. Решение нашел Арпад и пригласил нас его обсудить. Сам он не удостоил нас своим вторичным посещением, наверное это было ниже достоинства будущего главнокомандующего всех венгров. Вместо себя он прислал доверенного дружинника, который и передал нам категорическое требование явиться в юрту своего сюзерена.
        Юрта Арпада была поскромнее переносного дворца правителей, без красных ковровых дорожек и атрибутов власти. И все же она была не мала, но впечатляла не столько размерами, сколько обилием шкур и ковров. К своему великому удивлению мы застали там предводителя жрецов. На этот раз он не появился из темноты, а встретил нас сидя рядом с Арпадом, на такой же низкой скамеечке. Наверное, это должно было подчеркивать его независимость, сан и положение, соизмеримое с положением молодого принца. Если бы на нем не было неизменного капюшона, думаю он смотрел бы на нас с Урхо волком, но и так в воздухе ощутимо пахло озоном. А может быть это была всего лишь игра моего воображения.
        - Приветствую вас, друзья мои - весело сказал Арпад.
        Он явно наслаждался ситуацией, а вот мы с Урхо ничего забавного в ней не находили. Из-под капюшона не раздалось ни звука: здороваться с нами Шарканчи не собирался.
        - Теперь слушайте повеление наших правителей - начал Арпад - слушайте и повинуйтесь, потому что неповиновение будет сурово наказано.
        Так как он сидел на скамеечке рядом со жрецом, принцу трудно было направить на того указующий перст или вперить в него грозный взгляд. Поэтому его слова вроде бы предназначались нам. Но, тем не менее, каким-то образом он озвучил их так, что было предельно ясно, кому они в первую очередь адресованы. Я невольно подумал что искусство властвовать не только воспитывается годами вблизи трона, но и передается по наследству хитрыми записями в цепочке генетического кода.
        - Итак, нашему другу, известному как Шарканчи, разрешается напасть на Самватас. Но прежде ему следует уничтожить мешающую нам заставу на Трубежском броде. Только после этого он может идти на Самватас. В помощь ему будет выделен отряд в сотню всадников.
        Лицо жреца по прежнему скрывал капюшон, но очень хотелось надеяться, что сейчас оно имеет кислое выражение. Действительно, одно дело идти на Киев с огромным мадьярским войском и совсем иной коленкор, когда у тебя всего сотня всадников. Шарканчи никак не отреагировал на слова принца и в юрте повисло напряженное молчание. Первым не выдержал Арпад.
        - Что-то не так, мой друг? - вкрадчиво спросил он - Может быть тебе недостаточно сотни всадников? Сколько же тебе нужно войска, чтобы покорить горстку варягов и полян? Или твои шаркани ни на что не годятся?
        - Не следует упоминать об этом при посторонних! - прошипел жрец.
        Арпад вскочил так внезапно, как будто он ожидал эти слова и, возможно, так оно и было.
        - Мне лучше знать, что следует делать, а что нет! - закричал он.
        Мне показалось, что его гнев был наигран, а за возмущением крылась насмешка. Испепелив взглядом капюшон, он снова сел.
        - К тому же, здесь нет посторонних - продолжил он совершенно спокойно - Эти люди пойдут с тобой и Агвид будет твоим проводником.
        - Воля "надьфейеделема" - закон для меня - так же спокойно произнес жрец - Пусть Леший будет нашим проводником.
        Меня уже не удивляло, что он знает прозвище Урхо.
        - Но мне непонятна роль второго - донеслось из-под капюшона - Он здесь лишний и я ему не доверяю.
        - Вы знакомы? - спросил Арпад.
        - Мы встречались…
        Хоть убей не могу вспомнить. Разве что я сжег его при обороне Заворичей вместе с остальными жрецами, но тогда бы он вряд ли сумел меня запомнить. Так где же и в каком времени состоялась наша встреча? Временные парадоксы начали уже всерьез меня доставать своей противоречивостью.
        - Тем лучше - заявил Арпад - Арье будет рядом с тобой пока не убедится что застава на Трубеже уничтожена, а потом вернется и расскажет моему отцу, что его повеление выполнено. Итак, берешься ли ты за это дело? Или, может быть, у тебя недостаточно птичек?
        - Не беспокойся, сын Альмоша, шаркани могут откладывать яйца - насмешливо произнес Шарканчи - Скоро у нас будет их столько, сколько нам надо.
        Эта весть явно не обрадовала Арпада.
        - Некогда ждать - строго сказал он - Вам следует выступить завтра утром.
        Жрец согласно наклонил капюшон.
        - Мы все выполним, не беспокойся. Могу ли я сам подобрать себе людей? - спросил он.
        - Да, можешь - согласился Арпад - Но это не должны быть люди из моей или отцовской дружин.
        Шарканчи еще раз поклонился и, не дожидаясь разрешения, вышел так резко, что полог юрты подскочил вверх да так и остался висеть, зацепившись за что-то на косяке.
        - Закройте полог - раздраженно закричал Арпад - Впрочем, нет, оставьте как есть. По крайней мере так мы можем надеяться, что он не подслушивает у входа. Вы поняли, почему я разрешил ему подобрать себе людей?
        - Потому что те, кого он выберет, будут теми, от которых ты хочешь избавиться - ответил Урхо - И я рад за тебя, Арпад, раз в твоем войске есть всего лишь сто человек, которые тебе мешают.
        Принц усмехнулся, его настроение улучшалось на глазах.
        - Ладно, друзья, я сделал что мог - произнес он - Остальное зависит от вас.
        По моему, Арпад повторялся, но его можно было понять: принц нервничал. Сейчас он играл не самую благородную роль, отдавая своего союзника на растерзание. С другой стороны, поддержав жрецов на деле, а не на словах, он стал бы участником этнической чистки и пособником убийц детей. К этому он был явно не готов: время Гейдрихов и Эйхманов еще не пришло.
        На грани будущего
        На следующее утром, уже собрав все свои вещи, мы столкнулись нос к носу с неизвестным воином в полном походном облачении: кафтан поверх рубахи и штанов, кавалерийские сапоги, короткий меч на кожаном поясе.
        - Вы, что ли, проводники? - пренебрежительно спросил он на ломаном иврите - Сидели когда-нибудь верхом?
        - На коне? - ехидно спросил я.
        - Нет, на козе! - отрезал он - В общем так: получите по кобыле и по седлу. И чтобы не отставать от отряда - никто вас ждать не будет. Сейчас кобылы оседланы, но в дальнейшем будете сами о них заботиться. Все ли поняли?
        - Есть, командир! - насмешливо сказал я по-уставному и, к своему удивлению, понял, что ему это понравилось.
        - Меня зовут Нандор - сказал он и, не прощаясь, ушел куда-то за юрту, откуда тут-же послышалось конское ржание.
        Следующие несколько дней, а сколько именно - от меня ускользнуло, я провел в седле. Скакать легкой рысью, лишь изредка переходя на размашистый шаг, было нелегким испытанием для человека, взявшего в свое время всего лишь несколько уроков верховой езды. К счастью, в IX-м веке седла были уже достаточно удобны. По крайней мере мою молодую кобылу оседлали приличным кожаным седлом на твердой деревянной основе с кожаными же стременами. Несмотря на удобства, я ежедневно натирал себе все, что только можно было, и уже начал всерьез беспокоиться о сохранности своей детородной функции. Урхо, судя по всему, был более привычен к верховой езде, но и он добирался по вечерам до костра в раскорячку. День этак на четвертый или пятый потертости разошлись по всей нижней половине моего многострадального тела, все что могло опухнуть - опухло, и я постепенно начал привыкать к жизни в седле.
        Привыкаешь ко всему, привык и я к мозолям в интимных местах, чирьям на заду, к уходу за лошадью, научился оседлывать и расседлывать ее. Хорошо хоть голодать нам не пришлось. Как выяснилось, наш отряд сопровождали вьючные лошади, везущие запас продуктов. К тому же специально выделенная команда лучников пополняла наш рацион свежим мясом сайгаков и дроф, в изобилии водящихся возле водоемов. Поэтому на однообразие в еде никто не жаловался. Очень удивили меня многочисленные вьюки с чесноком. Нандор каждый вечер раздавал десятникам по несколько чесночных головок, а те раздавали их своим подчиненным. Мадьяры жевали вонючие зубчики с таким ожесточением, как будто от этого зависела их жизнь. В результате чесноком провоняло все: места ночлега, седла, другие продукты, да и, казалось, все Поле. Однажды Нандор спросил нас, почему мы воротим нос от чеснока, на что мы честно признались, что не являемся поклонниками чесночного рациона.
        - Чесночок вам, значит, не нравится? - переспросил он и тут же ошарашил нас - А жить вам хочется?
        Я понял его не сразу и вначале подумал было, что поедание чеснока является сакральным обычаем мадьяр, выродившемся в мое время в конвенциональное приготовление гуляша. Ну, а отказывающихся дышать чесночным перегаром они подвергают жестокой казни за богохульство. Но все было намного хуже, чем я предполагал. Оказывается, объяснил нам Нандор, именно запах чеснока отпугивает Змеев и мои спутники через силу жевали пахучие зубчики исключительно чтобы не быть съеденными. Я поверил не сразу, но густой чесночный перегар и несчастные лица поедателей чеснока говорили сами за себя. Аргумент оказался очень сильным и в тот же вечер от нас Урхо несло чесноком не слабее чем от остальных. Уж не водились ли в горах Трансильвании птерозавры? Эта мудрая мысль пришла мне в голову в тот вечер. Действительно, летящий в лунном свете Змей весьма походил на огромную летучую мышь, заставляя задуматься о том, что стоит за легендами о вампирах. И, если Дракула был персонажем аналогичным нашему другу Шарканчи, то возникал вопрос об их родстве, пусть даже лишь духовном. Интересно, помогут ли против жреца осиновый кол и
серебряная пуля?
        Прошло еще пару дней. Мы с Урхо привыкли к езде верхом, хотя я сомневался в том, что седло когда-либо станет для меня родным домом. Каждое место нашей ночевки потом служило укрытием для для жрецов и их монстров в дневное время. Это мог быть овраг или сухая балка, лишь бы только оно было скрыто от любопытных глаз. Возможно эта предосторожность и была излишней, потому что мы не встретили в пустынной степи ни одной живой души. Наверное, все мадьяры уже собрались в поход с Альмошем, а чужие здесь не кочевали. Чтобы освободить место для жрецов, мы покидали ночлег еще затемно. Венгры не возражали, не возражали и мы, ведь никому не хотелось сталкиваться со Змеями. Конная сотня выходила десятками, соблюдая дистанцию, причем мы с Урхо и Нандор всегда шли последними. Жрецы находили свою дневку по нашим свежим следам. Таким манером мы продолжали двигаться на северо-запад.
        В какой-то момент я заметил, что Поле начало уступать место Лесу. Вначале появились лишь тощие рощи, но уже не в низинах, как это было в степи, а на открытой местности. Постепенно Лес креп, густел и, наконец, полностью сменил собой Поле. Здесь венгры чувствовали себя не так уверенно, как в степи и мы сменили рысь на шаг. Теперь нас вел Урхо.
        - Куда мы идем? - спросил я его как-то вечером, когда нас никто не мог слышать.
        - Я веду нас в устье Трубежа, там где река впадает в Славутич. Оттуда мы двинемся на север вдоль Трубежа, пока не дойдем до брода. Но еще до этого нам с тобой предстоит спешиться.
        Перспектива отбивать ноги вместо задницы не слишком меня огорчила. Итак, мы вдвоем пойдем напрямки чащобами и болотами, в то время как конница будет следовать извилистому руслу реки. Сообщив об этом Нандору, мы не встретили возражений и уже предвкушали, как оторвемся от конной сотни и подготовим ловушку для Змеев. Но не тут-то было. Каким-то образом о нашем плане проведал предводитель жрецов: не иначе как у него в конной сотне был свой осведомитель, а может быть и несколько. Похоже было, что он никогда не спит, потому что неожиданно он догнал нас во время дневного перехода. Под Шарканчи был вороной конь, такой же черный, как и его капюшон.
        - Вам запрещено покидать отряд! - заявил он скрипучим голосом.
        Нандор, который явно недолюбливал жреца, очевидно боялся его еще больше. Поэтому он, как бы невзначай, пришпорил своего жеребца и оставил нас одних
        - Кем запрещено? - деланно удивился Урхо - Повелитель позволил нам действовать по собственному усмотрению.
        - И что же подсказывает тебе твое собственное усмотрение? - теперь в голосе жреца чувствовалась насмешка пополам со злостью.
        - Оно говорит мне, что мы уже в Лесу - спокойно ответил мой спутник - А в Лесу свои законы. Мы с Арье пойдем лесными тропами и пойдем быстро. Когда твое войско приблизится к броду, мы уже будем знать все о заставе.
        - Кому ты служишь, Агвид? - раздалось из-под капюшона.
        - Я служу тому, кто больше платит - беззастенчиво соврал Урхо - А "надьфейеделем" щедр.
        Похоже, что последняя фраза произвела впечатление на жреца.
        - Хорошо - сказал он - Ты меня убедил. Но я прошу не покидать нас до устья Трубежа.
        Он сказал "прошу", а не "требую" и мне показалось, что мы взяли верх. Но человек на вороном коне был опасен, чрезвычайно опасен, поэтому успокаиваться не следовало.
        - Мы и не собирались - ответил Урхо.
        На следующий день к вечеру наша сотня достигла берега Днепра. После своего первого заброса в прошлое я неоднократно рассматривал онлайн-карту Украины, отыскивая те места где побывал и те, про которые только слышал. Судя по всему, сегодня мы стали на ночлег глубоко на дне Каневского водохранилища. Но и без рукотворного моря ширина великой реки поражала. Редкий Змей долетит до середины Днепра, перефразировал бы я изречение классика. И не должен долететь, хотелось бы добавить, потому что там, на густонаселенном правобережье, им места не было. Тварей следовало уничтожить на этом берегу, в левобережных лесах. Леший ходил на разведку и сообщил, что Трубеж впадает в Славутич совсем недалеко, а на его противоположном берегу стоит небольшой поселок, деревня в пару десятков дворов с пятнами выкорчеванным полей вокруг. Мы договорились с Нандором, что его отряд пойдет по левому берегу Трубежа, следуя изгибам реки. Мы же с Урхо вызвались пройти напрямик, разведать все о заставе и встретить их ниже брода. На следующий день, сдав своих кобыл венграм, мы переплыли Трубеж пониже поселка на наскоро связанном плоту
из трех бревен. Уже через час мы входили в деревню, первое встреченное нами жилье после кочевья "медьери". Деревня предсказуемо называлась "Усть-Трубечи" и не имела даже частокола для защиты; по-видимому ее охраняла безобидность обитателей. А ведь именно здесь через сотню лет начнут происходить судьбоносные битвы. Сейчас же это было тихое, никому не интересное село, населенное интернационалом из полян, уличей, хазар и огузов. Сегодня они готовы платить дань кому угодно, лишь бы их оставили в покое, позволили спокойно ковыряться в земле и спокойно пасти свои стада. И их не трогали, потому что периодически собирать с поселка дань было выгоднее, чем единожды разорить его ради никому ненужного скарба и пары десятков рабов. Потом, через сто лет здесь будут биться киевляне с печенегами и победители воздвигнут город Переславль, будущую столицу Переславского княжества. Для меня это все уже произошло. Только вот в тот раз Владимир увел все свои рати сюда, в устье Трубежа, оставив Киев без защиты. Поэтому нам в Заворичах пришлось биться с мадьярами, идущими на беззащитный город.
        Усть-Трубечи встретили нас неприветливо. По дневному времени мужики были в поле и из-за плетней на двух вооруженных незнакомцев настороженно поглядывали женщины с детьми на руках. Наверное, мы выглядели необычно для жителей села. Урхо обзавелся целым колчаном стрел со стальными наконечниками и композитным кавалерийским луком. Свой кривой нож и рогатину он оставил, добавив к ним короткий прямой меч в кожаных ножнах и топорик с легким лезвием. Топориком было удобно рубить хворост для костра, но при случае он мог послужить и оружием. Мне он купил длинную саблю, которую я носил за поясом без ножен, рискуя порезаться. Свою рогатину из XXI-го века я выбросил и приобрел короткий дротик, которым можно было и поохотиться. На это вооружение и на остальную экипировку: заплечные котомки, огнива, запасные постолы и прочее, ушел почти весь запас серебра, оставшийся у Урхо после взяток мадьярским чиновникам и оплате шпионам в кочевье. В общем, вид у нас был самый что ни на есть бандитский и неудивительно было то, что бабы прятали от нас ребятишек. Все же нам удалось найти для ночлега заброшенную и
полуразрушенную хату на окраине села. Там был очаг в котором можно было развести огонь, что мы и сделали. Ночь уже уверенно сменила вечер, когда к нам пришли гости.
        Старший из них был стар и сед, коренаст, но крепок телом. Это был староста и, по совместительству, жрец всех местных богов, как славянских, так и степных. Его паства включала также местных хазар, которые не были иудеями, а поклонялись Тенгри. Звали старосту-жреца Радонегом, также как и отца Алеши Поповича. По сути он был моим коллегой - волхвом. Единственным исключением из его пантеона был Иисус Христос, которого представлял поп местной церкви по имени Михаил. Все это нам рассказали оба служителя культа, которые оказались закадычными друзьями, честно поделившими между собой рынок опиума для народа. Священник был худ, высок, много моложе жреца и, также как и его друг, носил обычную для крестьян одежду. Впрочем, оба они и были крестьянами и жили тем, что выращивали на своих полях, а свои служения культам рассматривали как своеобразное хобби. Мы пригласили священников к огню, поделились с ними вчерашними лепешками, сушеным мясом и последними глотками пива из меха на поясе у Урхо. В этой тихой глуши гости были редки. Пару раз в год проезжали из Киева за данью и еще раз или два наведывались кочевники
из Поля за тем же самым. Все остальное время самыми значительными событиями были рождения и смерти. Село не стояло на торной дороге, да и вообще никаких дорог здесь не было, так что даже купцы сюда не заходили. Левый берег Днепра был болотистым, не позволяя высадиться, а банка в устье Трубежа обладала непредсказуемым нравом, намывая мели то здесь, то там. Неудивительно, что проплывающие по реке лодьи в Усть-Трубечи не заходили и шли без остановки до самых Порогов. Поэтому, появление таких персонажей как мы, вызвало закономерное любопытство.
        Гости выслушали наш отпрепарированный рассказ про Поле, поохали над новостью о походе Олега на Ладогу, но было заметно, что все это для них своего рода потусторонняя экзотика по сравнению с местными, истинно важными для них делами. Даже Киев, до которого было километров пятьдесят-шестьдесят от силы, был от них так же далек, как Микронезия от жителей израильского Бней-Брака. Мы развели костер снаружи дома и наслаждались теплом, когда Михаил, невольно морщась от запаха чеснока, задал волнующий его вопрос:
        - Может быть вы коробейники, люди добрые? У нас нашлись бы кое-какие товары на обмен.
        Его можно было понять. Коробейники были для них единственной связью с внешним миром и его экономикой. В селе были и кузнец и гончар, но они не могли удовлетворить потребности во всем том, что в мое время обеспечивали огромные залы продаж "товаров для дома". Наши гости говорили на вполне понятном диалекте полянского и Урхо предоставил инициативу мне, как лучше знающему этот язык.
        - Нет - ответил я - Мы охотники и идем в верховья вашей реки за пушниной.
        Не успели наши гости выказать свое разочарование, как Урхо предупреждающе вскрикнул указывая рукой на небо. Луна еще не поднялась, Месяц тоже, но небо было чистым и на нем можно было видеть звезды. Вот эти-то звезды и заслонила знакомая темная тень перепончатых крыльев.
        - Змей! - вскричал я.
        Был ли это единичный птерозавр, случайно залетевший на этот берег Трубежа? Я вспомнил угрюмое молчание под капюшоном и у меня похолодело под сердцем. Священники начали недоуменно озираться вокруг, не понимая о чем идет речь, как вдруг со стороны села раздался истошный женский крик.
        - Дети! - закричал Урхо, хватая свой лук и колчан.
        Мы стремительно рванулись на крик. На бегу я выхватил саблю, бестолково размахивая ей, как будто это могло помочь против летучих тварей. Ничего не понимающие священники побежали следом за нами, тревожно поглядывая на небо. Теперь кричала, казалось, вся деревня. Это была жуткая какофония криков ужаса, боли и отчаяния. Верховный жрец внезапно показал истинное свое лицо, ударив тогда, когда мы не ожидали нападения.
        Медленно всходила кровавая Луна, и мутный в густом воздухе Месяц помогал ей освещать уничтожение Усть-Трубичей. Бесчисленные Змеи роились над селом подобно гигантским летучим мышам. Время от времени один из них падал вниз и поднимался обратно, держа в пасти то, что лучше было не рассматривать. Женский визг слился в один непрекращающийся вой, рвущий на части наши нервы, но не способный отпугнуть чудовищ. Мы бежали по единственной улице села, на которой уже не было людей, зато господствовал незримый, нематериальный, но явственно ощущаемый ужас. Нам навстречу выбежала женщина, держа в руках окровавленный сверток. Она упала на колени, завывая на одной совершенно нечеловеческой ноте и на нее сверху упал Змей. Он накрыл ее своими перепончатыми крыльями и замотал острым зубастым клювом, разбрызгивая темную жидкость и куски разорванной плоти. Урхо остановился и натянул свой лук одним резким, размашистым движением. Стрела со свистом ушла вперед и тут же за ней понеслись вторая и третья. Чудовище застыло и злобно закудахтало, из его глаза трочала стрела. Я подскочил к птерозавру сбоку и рубанул по толстой
шее своей саблей. То ли я ее недостаточно наточил, то ли шея летучей гадины была покрепче чем у гигантского варана, а может быть мне недоставало силы и навыков Добрыни, чтобы отделить мерзкую голову от тела одним ударом. Как бы то ни было, но зарубить птерозавра мне не удалось, я лишь разорвал ему шею, из которой немедленно хлынул поток темной крови, почти черной в тусклом свете восходящих лун. Завопив еще громче, Змей отбросил меня шагов на семь одним ударом крыла. Сделав пару мощных взмахов крыльями, он приподнялся над землей и уставился на меня уцелевшим глазом. Еще пару секунд он медлил, порхая в метре от меня: наверное злоба боролась в нем с отвращением к чесночной вони. И тут в его последний глаз со свистом вошла еще одна стрела: Урхо подобрался вплотную и бил наверняка. Лишившийся обоих глаза летун рухнул на землю и забился там, поднимая клубы пыли. Раздался гневный клекот и я увидел, как еще два птерозавра устремились в нашу сторону.
        - В дом! - закричал я.
        Один за другим, мы четверо перескочили через плетень и вломились в ближайшую хату. Преследовавший нас Змей почти достал меня на излете и его длинный клюв щелкнул где-то у меня за спиной, но не разорвал на части, а лишь толкнул вперед, придав дополнительное ускорение. В хату я влетел последним и успел заметить бледные как мел лица трех или четырех ее обитателей, прижавшихся к дальней стене. Преследовавший меня Змей трепыхался снаружи, пытаясь ворваться в дом, но ему мешали крылья. Урхо медлил с очередной стрелой на тетиве, наверное выискивая у летучей твари уязвимые места.
        - Силы ада вырвались на волю! - шептал Михаил, истово крестясь - Господь всемогущий, почему ты нас покинул?
        - Твой Господь бессилен! Это ночь Чернобога! - зловеще изрек Радонег - Чем мы прогневили богов?
        Я не знал ответа. Даже если нам удастся уничтожить Змеев, все равно этот вопрос будут неоднократно задавать во все последующие века. Сейчас я увидел воочию то, о чем меня будет предупреждать Веда через сто лет: темная сила может быть ужасна. Ее могущество столь велико, что способно заставлять своих адептов жечь города и загонять людей в газовые камеры и печи крематориев. Наверное, эта сила способна и на то, что, как мне казалось раньше, достигалось лишь Л-энергией, а именно - открывать проходы между мирами. Наконец-то я начал понимать как Шарканчи, а может быть и Змеи тоже, появились в этом мире.
        За окном хаты роились зловещие крылатые тени. Чудища бились крыльями об стены дома, сотрясая бревна сруба и выбрасывая из щелей полоски мха, засунутые туда когда-то для тепла предусмотрительными хозяевами. Твари просовывали пасти в окна, пытаясь добраться до нас, непрерывно злобно вопя и распространяя невыносимую вонь, знакомую нам по Змеиной балке. Все чувства обнажились, перемешались, исказились самым неестественным и болезненным образом и, в какой-то момент, мне почудилось что не только в деревне, но и вообще на свете, уже никого больше не осталось кроме нас. Наверное именно так должен был выглядеть Конец Света. Вдруг мне заложило уши, как от оглушительного звука, но никакого звука не было, лишь продолжали клокотать разъяренные твари за стеной дома. Внезапно навалилась смертельная тоска и все поплыло перед глазами мутным, кровавым маревом. Жутко заломило в висках. Мои спутники, видимо, чувствовали то же самое. Радонег, Михаил и хозяева дома схватились за головы, а у Урхо потекла кровь из носа. Клекот снаружи изменил тональность, послышалось хлопанье крыльев и мечущиеся тени за окном исчезли.
Вместе с исчезновением Змеев исчезли и странные симптомы, уши больше не закладывало, головная боль постепенно исчезла и ко мне вернулось зрение.
        - Чо это было? - с трудом выговаривая слова, спросил Урхо.
        - Инфразвук - машинально пояснил я.
        По-видимому, жрецы пользовались не только слышимыми свистками, но и инфра-звуковыми сигналами для управления Змеями и сейчас они отозвали тварей, наверное насытившись зрелищем поедания деревни. Как они это делали? Я представил себе, призвав на помощь школьный курс физики, какого размера должны быть гигантские свистки, или чем они там пользовались, но у меня не получалось ничего вразумительного.
        - Инфразвук? - удивленно переспросил Урхо.
        - Неважно - отрезал я - Считай, что это такая темная волшба. От нее тебе помогут простые восковые затычки в ушах.
        Оба священника и хозяева хаты сидели прислонившись к стене сруба, уставившись остекленевшими взглядами в противоположную стену и не в силах пошевелиться…
        Мы ушли из Усть-Трубичей той же ночью и ночевали в овраге у небольшого костерка. Оставаться в полумертвой деревне не стоило: средневековье еще не доросло до беззубой политкорректности и нас могли запросто растерзать, сообразив, кто навлек на них крылатую смерть. Но пока что сельчанам было не до нас: Змеи съели или разорвали полдеревни, попросту сожрали людей как в худших историях про вампиров. Поэтому женский вой, хоть и стал тише и сменил тональность, но не прекратился. Этой ночью жрецы провели кровавую репетицию "окончательного решения" и наглядно продемонстрировали нам ту участь, которая ждет Киев. Я вспомнил молодого князя Изяслава, который хотел жить в мире со всеми. Неужели и белогорцы тоже пойдут на корм птерозаврам? Ох, как непросто жить в мире со всеми! До сих (то есть - до моих) пор это удавалось только швейцарцам, банковская систем которых добросовестно обслуживала всех: и "красных" и "белых", и жертв и палачей. Но и швейцарский неустойчивый баланс возможен только в биполярном мире. После окончательной победы какого-нибудь "-изма", их немедленно подомнут под себя. А еще я невольно с
ужасом думал о том чем жрецы кормили тварей во время нашего похода и думать об этом мне не хотелось. Поэтому нам следовало поторопиться и подготовить ловушку для крылатых птерозавров и сопровождающих их двуногих тварей.
        Мы проснулись рано и немедленно вышли в путь. Дорога до того места, где через сто лет воздвигнут Заворичи, заняла у нас пять суток. Мы шли так быстро, как могли, устраивая короткие ночевки и питаясь в основном грибами, потому что на охоту не было времени. Одна чащоба сменяла другую, одно болото - другое и мне начало казаться, что Лес бесконечен как Кольцо Мёбиуса. Ноги отяжелели от продолжительного марш-броска, одеревеневшие мускулы слушались плохо и к концу пятого дня я уже спотыкался о малейшие неровности почвы. К тому же, последние два дня выдались дождливыми и унылые ночевки под плащами, плохо защищавшими от ночного ливня, не прибавили нам сил. Наконец, Лес смилостивился, расступился перед нами и показал нам на другом берегу Трубежа знакомый хутор. На броде нас встречала Веда.
        В тот-же вечер, как только на Лес навалилась ночь, мы помогли ей поднять громоздкое Зеркало на колченогий стол в ее избушке. Массивный артефакт почти упирался в низкий потолок. Веда схватилась за примитивную раму двумя руками, так что побелели костяшки пальцев и произнесла несколько непонятных слов громким шепотом. Потом она закричала по-полянски:
        - Во имя Мары! Зеркало, к тебе взываю! Открой мне неведомое!
        Я еще никогда не видел, как взывают к Зеркалу. В лаборатории на окраине израильского города Явне, древнего Явниэля, эту функцию выполняла хитрая элекроника, сотни мощнейших процессоров, шин памяти, дорогих блоков памяти с наибыстрейшим доступом. На этих компьютерах бежало мудрое программное обеспечение, разработанное десятками опытных программистов в течении многих лет. Хитрые программы посылали мощные импульсы нужного размера и формы на хитроумные излучатели, изготовленные из самых современных композитных материалов. И только тогда не совсем еще понятная нам энергия пробивала канал между временами, канал, который позволял видеть уже свершившееся и даже посылать в прошлое нахальных израильтян. А здесь, в глухой левобережной глуши, все то же самое выполняла полированная бронзовая пластина, заключенная в неуклюжую рамку из березовых плашек. Так, может быть, за сотни лет технического прогресса мы утеряли нечто важное, позволяющее добиться нужных результатов без высоконаучных "танцев с бубном"? Не были ли хитрые приборы толстяка Рои всего лишь ненужным наслоением нашей техногенной цивилизации,
своеобразными костылями для хромого? Вот какая крамольная мысль закралась мне в голову, пока Веда взывала к Зеркалу. А еще я подумал о том, сколько таких же Зеркал можно найти в укромных уголках нашей планеты. Может быть некоторые из них сохранились до наших дней и лишь ждут того момента, когда кто-нибудь сумеет к ним воззвать где-нибудь в тибетском монастыре, в безводном вади Магриба или в трущобах Джакарты.
        Мои мысли прервал тихий мелодичный звон и на гладкой поверхности Зеркала начало что-то происходить. Было это похоже на то, как впервые проявилось на экране моего ноутбука лицо незнакомой девушки, которая вскоре стала моей единственной. Также, как и тогда, полированная поверхность поначалу казалась замутненной, запотевшей. Постепенно, сквозь туман начали проявляться шкафы лаборатории и неясные, суетящиеся тени, потом все это закрыло лицо Рои. Толстяк был взволнован, выглядел усталым, осунувшимся. Мне даже показалось что он похудел, и я лишь надеялся, что это временное и он не исхудает окончательно.
        - Где Арье? - закричал он вместо приветствия.
        Я подтолкнул Урхо и продемонстрировал себя толстяку. К нему, с той стороны Зеркала, присоединился Виктор и еще двое инженеров. И по эту и по ту сторону все знали иврит и все, затаив дыхание, слушали мой короткий рассказ о птерозаврах, жрецах, отряде Нандора и о трагедии Усть-Трубичей. Рассказал я и планах Шарканчи.
        - "Окончательно решение", говоришь? - задумчиво произнес Рои - Это уже было. Нам ли не знать, уж очень знакомо звучит.
        Впервые увидевшие Рои, его рыхлую бесформенную фигуру и крошки от бесчисленных сэндвичей на его штанах, как правило не воспринимали толстяка всерьез. Но я-то знал его два года и не раз замечал, что насмешливый и циничный теоретик умеет, когда надо, быть серьезным и деловым практиком. Ни Леший, ни Веда не знали о чем он говорит, но промолчали, вероятно интуитивно почувствовав о чем шла речь. Вообще-то, Рои был не совсем точен, ведь здесь в IX-м веке еще не созвали Ванзейскую конференцию. Но, если верить Веде, все то, что было и все то, что будет равным образом существовали где-то там на оси времени, не канули в прошлое навеки и не маячили лишь неясной вероятностью будущего. Там были печи Аушвица, Бабий Яр и Варшавское гетто, но были там и разрушение Храма, падение Масады и изгнание. Прошлое перемешалось с будущим в единое нечто, для которого не было подходящего слова. Рои, вероятно, назвал бы это "пространственно-временным континуумом" или тому подобной бредятиной, не вносящей никакой ясности.
        Интересно, чем досадили жрецам Хадура славяне? С евреями все как раз было понятно, до омерзения понятно. Ведь именно евреи ввели в обиход первые ростки индивидуализма. О, это был совершенно иной и еще не изведанный подход к жизни, когда каждый принимает на себя личную ответственность за все вокруг и становится партнером Всевышнего по обустройству Мироздания. Как это было непривычно: почувствовать самого себя творцом, как это было странно и как нелегко. А ведь раньше все было так легко и просто. Надо было всего лишь быть покорным воле всемогущих богов, высказанной тебе повелениями фараонов, царей, диктаторов и секретарей обкомов. И жизнь была легка и бездумна, как мимолетный сон. Зачем же эти суетливые евреи заставляют напрягать мозги и думать о том, что неподвластно человеку? Как это непривычно - думать, и как это увлекает. И как это не нравится власть имущим, почувствовавшим угрозу своей власти, дарованной им богами. Поэтому не удивительно, что на наш народ ополчились всевозможные императоры, рейхсфюреры, кардиналы, аятоллы и комсомольские активисты. Но почему славяне? Неужели и у них появились
идеи, угрожающие власть имущим? Или тут иное?
        - Если между тобой и ими будет достаточно большой промежуток времени - голос Рои прервал мои мысли - То я смогу увеличить его часов до трех и у вас с Эйтаном будет время подготовиться. Дайте мне хотя бы полминуты.
        "Ими" он называет птерозавров и сопровождающих их лиц. Веда не знает, что такое "минута", но согласно кивает. Интересно, где она возьмет необходимые тридцать секунд? Что такое "секунда" она тоже не знает.
        - Мы будем держать канал - обещает Рои в Зеркале.
        Он уже "держал канал" два года назад, когда я ушел в Х-й век. Но в тот раз по нему прошел всего лишь один свихнувшийся влюбленный, ушедший в никуда за своей любовью. Теперь же по каналу, кроме того же самого отчаянного времепроходца, нужно будет переправить десятки лишних для своего времени чудовищ. Справится ли канал? Но это была не моя забота, это была проблема Рои и его инженеров, поэтому об этом не следовало думать. А думать следовало о том, как заманить жрецов в этот самый "канал". Вряд ли Шарканчи клюнет на какую-нибудь шитую белыми нитками байку, которую мы с Урхо ему расскажем. Значит, надо в первую очередь избавиться от верховного жреца.
        - Зеркало! Закройся во имя Мары! - восклицает Веда.
        Лицо Рои на полированной поверхности мутнеет и быстро исчезает. Теперь это снова матовая бронза. Как работает Зеркало и кто его создал? Этого я не знаю и мне почему-то не интересно. Наверное, кроме быстрых процессоров и мелких пикселов, есть еще иные способы связи через время, а может быть Зеркало - это и есть процессоры и пикселы, просто они выглядят немного иначе. На каких невидимых компьютерах работает волшба колдунов, шаманов, чародеев и магов. Где находится та магистраль данных, по которой они "скачивают" то, что недоступно нашим чувствам? На трудные вопросы нет легких ответов, а на нас уже навалился вечер и завтра будет трудный день. Я устал и хочу спать. и не хочу, чтобы сегодня что-либо еще происходило. Но моего разрешения никто не спрашивал и события потихоньку начинают происходить. Мы развели небольшой костер на задах хутора и молча смотрели как Луна и Месяц поочередно выглядывают через просветы в облаках. Никакие крылатые тени сейчас не заслоняли их, но мы знали, что это ненадолго, что Змеи приближаются к броду. И все же пока еще можно было спокойно сидеть у костра.
        - Вы как хотите, а я хочу спать - хмуро сказал Урхо и пошел к избушке.
        Спать он точно не хотел. Просто он не может больше спокойно видеть Веду, понял я.
        - Почему так, Лёва? - спросила она, когда мы остались одни - Почему все так несправедливо? Почему я могла предложить себя тебе и наверное смогу кому-то еще, а ему не могу… Боюсь. Чего? Ты не знаешь?
        - Знаю… Ты боишься себя саму - объяснил я - Боишься раствориться в нем и перестать быть Ведой. Боишься вспомнить свое имя. Может ты и знаешь что делаешь когда дело касается Леса…
        Я задумался, подбирая осторожные слова, а она молча смотрела на меня своими огромными светлыми глазами и ждала этих слов. Тогда я решил не подбирать слова.
        - А вот когда речь идет о влечении сердца, то ты становишься… - тут я сделал эффектную паузу и закончил - …дура дурой.
        По-моему, несмотря на всю простоту сентенции, получилось удачно, потому что она вздрогнула, опустила взгляд, а когда подняла его, то я увидел осторожную улыбку на ее лице.
        - Так я пойду? - робко, как маленькая девочка, спросила она.
        - Ты еще здесь? - рявкнул я.
        Она вскочила и, сверкая босыми пятками в свете обеих лун, побежала к избушке. Я остался один и мне было совсем не холодно у тлеющего костра. Несколько раз я просыпался, подбрасывал хвороста, поворачивал к горячим углям замерший бок и снова заворачивался в плащ. Разбудил меня плеск воды: Веда мылась в запруде. Меня она не испугалась, не взвизгнула, лишь прикрыла грудь руками.
        - Как ты это сделал вчера, Лёва? - спросила она - Это такая волшба?
        - Волшба, конечно же - сказал я, сделав серьезное лицо - Я же великий волхв. Сам конунг Хельги это признал.
        - Спасибо, Лёва - тихо прошептала Веда и улыбнулась - Это была могучая волшба. Теперь у меня будет дочка.
        А у той дочки будет отец, подумал я, посмотрев на Урхо, который вылезал из избушки, щурясь на утреннее солнце.
        - Что я могу для тебя сделать?
        Я знал что она может сделать. Через несколько десятков лет у сотника Неждана в хоромах на Подоле родится дочка. Он назовет ее Ингимюндой, мать будет звать ее Ладислава, поп окрестит ее Анной, а я буду ласково называть ее Аней, Анютой, Аннушкой, Анечкой. Эта маленькая девочка вырастет, а когда она вырастет, она должна получить Зеркало и научиться к нему взывать. Тогда многое из того, что могло случиться неправильно, произойдет единственно верным путем. Все это я и объяснил Веде.
        - Ты говоришь, что тогда Змеи не пройдут и во второй раз? И последние жрецы исчезнут? Ты клянешься?
        Я кивнул и молча показал ей шрам на ноге.
        - Я все сделаю - просто сказала она - Но это не услуга тебе, это награда мне.
        - Почему? - удивился я.
        - Потому что Зеркало в тягость, это не радость, а бремя. Оно передается от Веды к Веде как оковы. Сейчас ты их снял и я твоя должница вдвойне. Я все же должна что-то сделать для тебя.
        - Тогда люби Лешего до самой смерти и мы будем в расчете.
        Она улыбнулась.
        - И этого будет тебе достаточно?
        - Можешь добавить крынку молока.
        Веда засмеялась и мы пошли завтракать. На полпути к землянке она остановилась и шепнула:
        - Меня зовут Ильма!
        И, продолжая весело смеяться, побежала навстречу Урхо так легко, как будто сбросила с себя невыносимую тяжесть. Но я-то знал, что именно ей придется выполнить самую опасную часть нашего плана. По этому гениальному плану нам с Урхо следовало привести к броду всех: и Змеев и их поводырей и венгров. План был авантюрный и трудновыполнимый, но другого у нас не было. Поэтому, еще до обеда, мы с Урхо собрались и двинулись вниз по течению вдоль левого берега Трубежа. Отряд Нандора мы повстречали в конце следующего дня. Сам командир нам искренне обрадовался: по видимому, его беспокоил Лес, который он не чувствовал и не понимал и еще больше беспокоила предстоящая атака на гипотетическую заставу у брода. Вначале он с большим интересом и опаской выслушал мое вдохновенное вранье про высокий частокол из цельных сосновых стволов, сторожевые башни по углам и небольшой, но опытный гарнизон из варягов.
        - Ладно - махнул он наконец рукой, выслушав этот бред до конца - Пусть Хадур посылает туда своих шарканей. Наше дело - биться в поле, а не на стены лазать.
        Тогда мы рассказали ему про уничтожение Усть-Трубичей, своеобразную репетицию геноцида славян, рассказали и про планы жрецов по уничтожению целых народов. Мне очень хотелось увидеть его реакцию и я ее увидел. Нандор смутился, очень смутился. Он явно хотел что-нибудь сказать, искал слова и не находил. Похоже, что для него поголовное истребление целого народа было уже слишком. Некоторое время он что-то неразборчиво бормотал по-венгерски, периодически повторяя нечто похожее на "бассом[22 - Венгерское ругательство.]". Наконец, он нашел нужные слова на иврите и произнес, коверкая язык еще больше, чем обычно:
        - В конце концов, это не мое дело. Пусть наши повелители с ними разбираются. Мое дело - выполнять приказы. Я воин, а не убийца
        Теперь с ним все было понятно. Он нашел для себя прекрасную, всеобъемлющую отмазку, придуманную еще до пирамид. Можно убивать вооруженных врагов, но не следует трогать безоружных. Ладно, можно убивать всех мужчин, но нельзя трогать женщин. Да ладно, можно и женщин, но не детей же! Ну, во всяком случае, не всех детей, ведь есть же универсальное мерило, "тележная чека". Не он первый и не он последний. Тысячу лет, тысячи таких как он будут убеждать себя и других в том, что всего лишь выполняли приказы. О, нет! Они сами не убивали детей и не жгли женщин. Да, это они вели людей на костер, но жгли другие. Да, это они загоняли людей в грузовики, но ведь в газовые камеры их заталкивали другие. Да, они содержали в идеальном порядке рельсы и подвижной состав и это не их вина, что те вагоны везли людей на смерть. Да, они строили крематории, но они же не знали… Да, они писали доносы, но ведь не они же стреляли в затылок. Не беспокойтесь, безотказная отмазка сделает свое дело и вас признают невиновными, а к стенке поставят тех, кто не смог найти достаточно хорошую отмазку. Ну а вы доживете до глубокой старости
и спокойно отдадите богу душу в окружении любящих детей и внуков. Потому что смерть миллионов была не вашим делом, вашим делом было всего лишь этому способствовать.
        Нандор, похоже, что-то заметил и замолк на полуслове. И всадники и кони и сам Нандор выдохлись после медленного и тяжелого перехода в обход болота. Это сработала нехитрая уловка Лешего, пославшего их вдоль левого, низкого берега Трубежа, на котором не было поселений. В отличие от степи, здесь можно было легко найти укрытие и поэтому венгры решили устроиться на ночлег еще засветло. Они уже расседлывали коней и разводили костры, когда появился Шарканчи на своем вороном жеребце. Казалось, ни конь, ни всадник не знают усталости. Голос жреца тоже был спокоен.
        - Вы оба пойдете со мной - заявил он совершенно безэмоционально, как бы констатируя свершившийся факт.
        - Зачем?
        Голос Лешего прозвучал почти столь же бесстрастно и это, возможно, обмануло жреца. Но не меня. Мне явственно послышалось хорошо скрытое напряжение в его голосе. Сказать, что я насторожился, значило не сказать ничего. Несомненно, это была ловушка, но какая именно? Пойти в логово жрецов могло запросто означать попасть в желудок птерозавра. Нет, не думаю. Шарканчи не может просто так отдать на корм шарканям посланца "дьюлы".
        - Вы боитесь? Чего вы опасаетесь, ты, лесной человек и ты, пришелец из несуществующей страны?
        Вряд ли он рассчитывал взять нас "на слабо". А вот "несуществующая страна" прозвучала сильно. Но что именно он имел ввиду, какую страну? Неужели - Израиль? Ведь эта страна уже существовала раньше и снова будет на картах (на честных картах) через десять веков. Странно! Мне хорошо было известно о тех, кто старательно убирает мою страну из своих географических карт. Но они-то это делают из страха перед ней, этой самой страной, сами не замечая того, что зарылись головой в песок своих пустынь. Нет, на жреца это не было похоже. Так что же? Вопросов было много, а ответы придется искать в змеином логове. Не самое лучшее место для милой прогулки! Мы переглянулись. В наш изобилующий дырками план входило заманить Змеев на брод, вот только мы не слишком хорошо представляли как это сделать. Внедрение в логово жрецов казалось единственной, хотя и безмерно опасной дорогой к успеху. Но, двое в одной мышеловке, это уже слишком.
        - Я пойду с тобой, безымянный жрец - сказал я - А вот мой друг останется здесь. Он проводник людей, а не чудовищ.
        Я заметил, как Урхо дернулся, но промолчал, понимая мою правоту. Подозреваю, что ему и самому не слишком хотелось лезть в пасть к птерозаврам, и я его не винил. Я и сам едва сдерживался от того чтобы дать волю липкому, омерзительному страху. Человек под капюшоном согласно наклонил голову и тогда до меня дошло, что ему нужен был именно я. Нандор уже давно отошел к коням, привычно зарывая голову в песок и рассчитывать было не на кого. Шарканчи слез с коня и повел его в поводу на юг вдоль берега реки, не оглядываясь и не приглашая меня следовать за ним, в полной уверенности, что я пойду за ним. И я пошел. Неужели это действительно был гипноз? Не думаю. Ведь мне так и так надо было пробраться в "тыл врага" и именно в этом заключалась самая проблематичная часть нашего плана. Поэтому сейчас я чувствовал себя Джеймсом Бондом, Штирлицем и Эли Коэном одновременно. И все же, откуда он знал мое имя и почему назвал меня "товарищем"?
        Жрец уверенно направлял своего жеребца между дубами и тот проходил напролом через заросли орешника и низкие ольшаники, расчищая нам путь. Наконец, мы достигли небольшой низины, откуда на меня немедленно пахнуло отвратительным и так хорошо знакомым запахом.
        - Нет, Ковнер, тебе не туда - усмехнулся человек под капюшоном и добавил - Пока не туда.
        Это снова было сказано по-русски, с тем же самым смутно знакомым произношением. Тут мне стало окончательно понятно, что это за акцент. Он, этот акцент неоднократно звучал в старых советских фильмах про войну, тех самых, которые так любил мой дядя, мамин брат.
        Мы прошли по-над омерзительно пахнущим распадком и увидели полускрытый хвойным лапами шатер, растянутый между четырьмя соснами: Шарканчи явно не чурался элементарных удобств. Широким, гостеприимным жестом он предложил мне войти. Мои сомнения, если они у меня и были, быстро развеяли двое в капюшонах, подтолкнув меня под локти. Внутри шатер совсем не напоминал юрту кочевников: было в нем нечто неуловимо-европейское. Этому способствовал настоящий деревянный стол с полированной столешницей и пара складных стульев. Интересно, подумал я, как они транспортируют все это великолепие? Неужели на птерозаврах? Ответ подсказало дружное лошадиное ржание за пологом шатра. Шарканчи уселся на кресло, самое настоящее раскладное кресло за столом, а мне указал на стул. Двое капюшононосцев встали по бокам у меня за спиной и, положив руки vмне на плечи, заставили сесть. Еще двое встали поодаль.
        - Фу, как от тебя несет чесноком! - под капюшоном не было видно, как жрец аристократически морщит нос - Тебе не кажется, что чеснок - это удел примитивных созданий с примитивными эмоциями? Впрочем, откуда тебе знать, что такое истинные эмоции и тонкие чувства? Допускаю, однако, что тебе не чужды базовые инстинкты и примитивные радости.
        Он сделал паузу, ожидая моей реакции, но не дождался ее.
        - Кстати, Ковнер, как тебе понравилась наша показательная акция в том русском селе? - ехидно спросил он.
        Русское? Для того чтобы стать русским, этой славянско-хазарско-печенежской деревне надо было прожить еще несколько веков, пережить татаро-монгольское иго и выстоять на Куликовом поле. Но этих веков их лишили нацистские птерозавры, их мерзкая "акция”. Акция? Как велика сила эвфемизмов! Убийство женщин и детей он стыдливо называл "акцией". К сожалению, не он один отличался такой стыдливостью. И до него и после него массовые убийства называли "зачисткой", "умиротворением" или "геноцидом". Суть дела от этого не менялась. Можно было еще сказать - "принудительное переселение", ведь в результате таких переселений некоторые, но далеко не все, действительно добирались до места назначения, подтверждая запланированные "потери". А был еще и "сопутствующий ущерб", также исчисляемый женскими и детскими трупиками. Воистину, не только русский язык был "велик и могуч" в своем лицемерии изощренных синонимов.
        - Акция, достойная выродков рода человеческого - ответил я.
        Я старался говорить как можно спокойнее, но голос невольно прозвенел гневом и мой собеседник поморщился.
        - Ну зачем же так, мой юный еврей? Зачем же так грубо? - проворковал он - По сути дела, это был акт милосердия. Подумай сам, что ждало их в будущем? Тяжелый труд под татаро-монгольским игом? Пламя и пепел от налета опричников? Непосильная работа на барщине? Слово и дело безумных правителей? Смерть за царя-немца в ледниках Альп или в пустынях Персии? Голодная смерть на лесоповале или в промерзшей теплушке? Все варианты на выбор: как видишь, я хорошо знаю историю твоей страны. Впрочем, это не твоя страна, мой славный еврей Ковнер.
        Напрасно, он это сказал. И напрасно так неосторожно упомянул еще не существующую страну. Ведь это была страна, в которой я родился, и это была страна потомков Глеба и Куэрчи, страна Ковальчуков и таксиста Лешки. Поэтому сейчас это была моя страна и мой народ. Народ, прошлое которого он хотел стереть. Но я промолчал. Слова было бессмысленны. А он продолжил, постепенно распаляясь и теряя хладнокровие:
        - Вот от всего этого ужаса их и спасли мои славные, добрые птички. Именно поэтому они, мои птенчики, в первую очередь хватают детей. Ведь без детей нет и будущего, а без будущего не будет и страданий. Согласись, Ковнер, что именно это и есть истинный гуманизм.
        Подумать только, как много развелось гуманистов! Одни гуманисты гуманно стреляют в затылок, другие гуманисты оттаскивают тела в глубокие рвы. Одни гуманисты предлагают детям лизнуть ватку из пробирки, другие гуманисты этих детей крепко держат, третьи гуманисты оттаскивают детские трупики, а четвертые - расстреливают обезумевших матерей. Одни гуманисты посылают зомбированных детей на смерть во имя Аллаха, а другие, совсем уже мерзкие гуманисты, находят им хитроумные оправдания. Куда до них тем, кто гуманно загонял людей в газенвагены, ведь они даже не были первыми. Да им несть числа, этим гуманистам! Мир просто сочиться, исходит гуманизмом! Может следует поставить всех этих гуманистов к одной большой стенке и перестрелять их из пулемета? Но нет, это было бы еще одним проявлением гуманизма, а мне очень не хочется становиться гуманистом.
        - Между прочим, что это за надпись у тебя на рубашке прямо над карманом? - удивленно спросил он - Кстати, тебе не кажется, что карманы неуместны в эту эпоху? Но мы отвлеклись… Так что же там написано?
        - Армия Обороны Израиля - сказал я.
        - Обороны чего? - он был искренне удивлен.
        - Обороны еврейской страны, которая появится через три года после разгрома Германии.
        - Даже так? - в его голосе не было ожидаемого возмущения - Впрочем, вполне ожидаемо. Еврейская страна на развалинах Рейха, какая чудовищная ирония судьбы. Ну что ж… Еще одна ошибка, которую следует исправить. И я ее исправлю. А теперь перейдем к делу.
        Он оценивающе посмотрел на меня слегка наклонив голову, как будто решая, что со мной делать. Наконец, судя по всему, он пришел к какому-то решению.
        - Начнем с того, что я тебе не верю, Ковнер - проворчал он - К сожалению, мне нужна эта конная сотня и поэтому я не могу нарушить приказ кретина Альмоша. Ох уж эти мадьяры! Хорохорятся так, как будто они настоящие арийцы и, в тоже время, позволили этому мужику Ватутину разбить себя под Воронежем. Впрочем, пока они мне нужны. Неважно, все равно сейчас вернутся мои разведчики и подтвердят тот факт, что на Трубежском броде нет и никогда не было никакой заставы.
        Пока он произносил эту тираду с пафосом истинного трибуна, к нему подошел капюшононосец и шепнул что-то на ухо. Шарканчи поднял голову и было похоже, что он удивился, но капюшон не позволял увидеть большего. Наконец он утвердительно махнул рукой, отдав какую-то команду по немецки. Его помощник вышел и почти сразу же в шатер вошли двое жрецов и начали что-то докладывать, перебивая друг-друга. Шарканчи прервал их повелительным знаком руки и они вышли, не забыв произнести "Хайль Гитлер" и вытянуться в хорошо знакомом мне по фильмам приветствии. Похоже, что нацисты перестали меня стесняться. Это следовало бы считать плохим признаком и свидетельством моей обреченности, но мне не стоило сейчас отвлекаться на такие мелочи. Шарканчи снова наклонил голову в мою сторону.
        - Странно! - задумчиво произнес он - Я был абсолютно уверен, что ты меня обманываешь, а интуиция до сих пор меня не подводила. Именно поэтому я послал не одного, а двух разведчиков. К моему величайшему удивлению, они оба уверяют, что там действительно стоит застава с частоколом и сторожевыми башнями.
        Хорошо, что он не сравнил количество сторожевых башен в показаниях обоих лазутчиков. Ему было невдомек, что оно запросто могло оказаться разным, ведь Веда обрабатывала его посланцев индивидуально. Но какая же она молодец! Я, в свое время, уже успел убедиться в магической силе глаз иной, но такой похожей на нее, Веды.
        - И все же я тебе не верю! - заявил Шарканчи - Но заставу нам все же придется разрушить. Пожалуй, оно и к лучшему: перед атакой на Киев надо бы проверить птичек в настоящем деле. Все же укрепленная застава - это не беззащитная деревня. Ведь верно же, мой славный еврей? Но что же мне делать с тобой? Пожалуй, решу-ка я попозже. А пока что у меня полно иных забот. Сейчас ведь очень подходящее время, не правда ли? Пусть эта ночь будет последней ночью трубежской заставы, а за ней последует киевская ночь и все остальные ночи. Впрочем, может случиться и так, что на Киев мы пойдем уже осенью, ведь требуется время чтобы из яиц вылупились птенчики, а мои славные бойцы воспитали бы их как полагается. Но на одну заставу нам вполне хватит сил и этой ночью. Ты ведь подождешь пока я сделаю нужные распоряжения и подготовлю акцию?
        Я промолчал, но мое согласие и не требовалось. В течении ближайшего получаса он вызывал своих людей и давал им резкие, четкие распоряжения. Вопросов никто не задавал, лишь время от времени слышалось отрывистое "Яволь! Яволь!". Я тщательно старался скрыть свою радость: пока что все шло по нашему плану. Наконец, директивы были розданы и он повернулся ко мне.
        - Что касается тебя, мой славный еврей, то в отношении тебя у меня есть определенные планы. Правда, это не слишком далеко идущие планы!
        При этих словах он зловеще захохотал. Точнее, это ему наверное казалось, что он зловещ, ну, а как по мне, так он был просто смешон.
        - Ты будешь удивлен, но именно ты поведешь моих людей в атаку на заставу. Не уверен что тебе это доставит удовольствие, зато доставит удовольствие мне. И ты будешь послушен, мой верный еврей. Вот теперь я с удовлетворением вижу, что ты удивлен, а то твоя невозмутимость начала действовать мне на нервы.
        Он не ошибался: я действительно был удивлен. Шарканчи, сам того не зная, подыгрывал нашему плану. Он-то был уверен, что заставит меня повиноваться своей воле, но у меня была еще пара карт в рукаве.
        - Обыскать его - прозвучал приказ.
        Меня быстро и профессионально обыскали и обнаружили нож за поясом, который я и не скрывал. Нож полетел на ковер у Шарканчи под ногами.
        - И это все? - спросил он с издевкой - Ты шел на меня с этим жалким оружием?
        Человек под капюшоном упивался своей властью, но ему было мало. Теперь он должен был продемонстрировать мне, как я ничтожен и как он велик. По крайней мере я очень на это надеялся. И он меня не подвел. Сбросив капюшон, он предстал передо мной во всей своей красе. Наверное, именно такого рода физиономия считалась у них образцом нордической расы. Пожалуй сам Альфред Розенберг не смог бы найти на ней ни одного дефекта, как бы он ни возил по ней своим циркулем. Но увы! Этот образчик высшей расы, этот сверхчеловек, этот арийский выродок был мне совершенно не знаком. Я был в этом абсолютно уверен, также как и уверен в том, что это ничего не значит. Я уже навидался временных парадоксов и отчетливо понимал, что если я его никогда не видел, то это вовсе не обязательно означает, что мы не встречались. Просто для него наша встреча была в прошедшем, а для меня - в будущем. Но где и когда? Расспрашивать его было неразумно.
        - Ты хотел знать мое имя, Ковнер? - он пристально смотрел на меня - Теперь уже можно, ведь ты в моей власти. Итак, меня зовут Конрад Янике, доктор Конрад Янике.
        Так он еще и доктор, добрый доктор? Наверное коллега доктора Геббельса или доктора Менгеле.
        - А это твои сверхчеловеки? - спросил я показывая на капюшононосцев - Почему же они прячут свои нордические лица? Не потому ли, что боятся света и боятся людей. Тех самых людей, которых собираются скормить своим мерзким гадам.
        Я отвернулся от Шарканчи и, повернувшись к безмолвным капюшонам, продолжил:
        - Вы боитесь? Боитесь увидеть самих себя в зеркале? Почему? Не потому ли, что вы сами еще омерзительнее своих тварей. Ведь вы даже не решаетесь сами убивать детей, а посылаете других. А знаете ли вы как выглядит разорванное острыми треугольными зубами тело ребенка?
        Я протянул руку к одному из них и воткнул в него свой указующий перст:
        - Видел ли ты когда нибудь такое? Видел? А безумную мать, видевшую смерть своего дитя, тебе видеть пришлось? Пришлось? Отвечай!
        Наверное, он понимал иврит, они все его понимали. Наверное, их специально обучали в их Гитлерюгенде или как там это называлось. Почему я выбрал именно его? Не знаю, наверное что-то мне подсказало. Именно в него я выстрелил свои слова и именно он отшатнулся и истошно завопил:
        - Das ist schrecklich! Genug! Genug[23 - Это ужасно! Довольно! Довольно! (нем.)]!
        Он кричал тонким, не так давно сломавшимся голосом и было ясно, что моя интуитивная догадка насчет Гитлерюгенда не лишена основания. Я не понимаю по немецки, но последнее слово было мне хорошо знакомо. "Генуг! Генуг!" - недовольно ворчал мой дед, когда я, будучи мальчишкой, доставал его своими капризами. Оказывается, его идиш имел немецкие корни. Отшатнувшегося от меня, забившегося в угол и продолжавшего что-то бессвязно бормотать капюшононосца подхватили под руки и утащили в ночь.
        - Ты плохо влияешь на моих людей, еврей - спокойно сказал Конрад Янике - Впрочем, это не страшно. Пожалуй, так даже лучше и ты лишь помогаешь мне своими страстными речами. Да, да, не смотри на меня такими круглыми глазами. Ты даже не представляешь, как тщательно я отбирал своих людей. Мне пришлось лепить их из сырого, юного материала, выращенного нашей системой пропаганды и еще не зараженного бациллой демократии. Но всегда возможны ошибки, производственные дефекты, необходимые и запланированные потери. Так пусть же нас покинут слабые и нерешительные. А оставшиеся будут служить богам войны, как бы они не назывались: Тюр, Беллона или этот мадьярский Хадур, которому мы якобы служим. Так много лучше и спасибо тебе, еврей, за эту селекцию.
        - Всегда пожалуйста, герр доктор.
        Я сказал это почти нехотя. Мне уже расхотелось обличать и вообще расхотелось говорить. И мне ужасно, до оскомины, осточертело слушать его напыщенный бред. Но я должен был заставить его проявить свою власть. Поэтому я придал своему голосу как можно больше язвительности и ехидно произнес:
        - Неважные у тебя кадры, доктор. Кстати, какой ты доктор? Надеюсь, не гинеколог?
        Он неожиданно расхохотался:
        - Гинеколог? Пожалуй да, я именно гинеколог. И сейчас я способствую рождению нового мира. Ну конечно же, я принимаю роды. О, он родится с болью и в муках! О, да! Но это будет новый и прекрасный мир, свободный от неполноценных рас. Мир Третьего Рейха.
        Я бы мог рассказать ему о будущем Германии. Почему бы и нет? Может рассказать ему, как в послевоенном Берлине питались крысами? Или о том, как Германию хотели было навеки оставить разделенной на четыре оккупационные зоны? Или о том, как потомки эсэсовцев работают добровольцами в израильских кибуцах чтобы искупить преступления отцов и дедов? А может поведать ему о денацификации или о том как молодые немцы плачут от ужаса узнав, что саперы Бундесвера, всего лишь саперы, участвуют в военных действиях в бывшей Югославии? Так ведь не поверит же! Конечно, он же собирается все исправить.
        - Ну а ты, Ковнер, меня приятно удивил - он перестал смеяться - Не ожидал от НКВД-шника такого красноречия.
        НКВД? Что бы это значило? Звучит знакомо, но при чем здесь я?
        - Все, хватит разговоров. Теперь смотри - сказал он - И смотри мне в глаза!
        Его глаза действительно обладали гипнотической силой и я это почувствовал. В голове помутилось и мысли лениво ворочались в ней, не давая их осмыслить. Но в левом кулаке у меня была зажата загодя приготовленная острая щепка. Сейчас я воткнул ее в ладонь, стараясь не морщиться от боли. И боль в руке помогала и не позволяла отдаться, не позволяла уступить этому магнетическому взору. Прав был старый шаман, боль меня освобождала, заставляя отвлекаться от гипнотического принуждения. Постепенно, я почувствовал, что могу думать самостоятельно, с трудом, но могу. Тонкая струйка крови стекала по моей левой руке, пачкая рукав форменной рубашки и я подумал что случится, если у меня заберут мою боль. Неужели я тогда окажусь во власти этого мелкого фюрера, злобного порождения Эрдёга и Гитлера? Неужели у меня нет ничего за душой чтобы противопоставить этому мерзкому натиску чужого разума? Смутная мысль появилась на периферии моего сознания, приблизилась и стала очевидной. Как раз в этот момент тонкая струйка крови, намочив рукав, упала первой темной каплей на полотняный пол шатра.
        - А что это у нас в кулаке? - удивленно спросил он и выкрикнул пару фраз по-немецки.
        Ко мне подскочили двое в капюшонах и легко раскрыли мой левый кулак. Щепка упала на пол.
        - О, как это хитро задумано - сказал Янике - Уж не мадьярский ли шаман тебя надоумил? Больно, наверное? А теперь смотри мне в глаза! Быстро! Не смей прятать взгляд!
        Он ведь может приказать отрезать мне веки, с него станется, и я взглянул прямо в его серые глаза.
        - Все, теперь он мой! - удовлетворенно заявил он - Можете идти.
        Жрецы вышли и я наконец вздохнул спокойно: акушер истории и не подозревал, что это он был теперь в моей власти. Он думал, что я вижу его гипнотический взгляд. Ну да, я его видел, что с того? Есть ведь и другие глаза и я мог видеть их не менее явственно, чем мертвые глаза этого горе-гипнотизера. Мне уже не нужна была бессмысленная щепка: оказалось, что у меня есть средство против него посильнее боли, много сильнее любой боли. Наивный дурашка и не подозревал о существовании Л-энергии, подпитывающей меня взором множества знакомых мне глаз. Там были белесые глаза Веды, серый взгляд Муромца, светло-серый - Добрыни и выцветший - Неждана. На меня смотрели глаза Рои, Эйтана, Надежды и Богдана Ковальчуков, бабы Кати и моей мамы. Ну и, наконец, мне прямо в лицо ярким изумрудом смотрели единственные в мире глаза моей любимой, напрочь отметая все лишнее и чуждое. Их было так много, этих глаз, что гипнотический взор мелкого фюрера потух и исчез в их блеске, сознание мое очистилось и вернулась ясность. Но он этого не понял и продолжал наслаждаться тем, что казалось ему властью.
        - Вот и все, Ковнер - сказал он - Вот и все, мой послушный еврей. Вы, евреи, всегда бы послушными, не правда ли? Вы послушно шли в изгнание, послушно оставив свои дома и имущество и вы послушно идете в печи и газовые камеры, когда вам прикажут…
        Он был неправ, совершенно неправ. Ведь им пришлось засадить сосновым лесом территорию Собибора в отчаянной попытке скрыть свой позор. И им пришлось до основания разрушить дома Варшавского Гетто, чтобы забыть о том, как больше месяца артиллерии Вермахта пришлось перемалывать кирпичную кладку стен, из-за которых в них летели пули и бутылки с зажигательной смесью. И все же он был прав, до отвращения прав, потому что десятки, нет - сотни тысяч других покорно шли на смерть.
        - Поэтому, мой недолговечный и уже практически покойный друг, евреи мне не интересны - продолжал он - Зато меня беспокоят другие. Те, кто несет разрушение и гибель нашей цивилизации, те, кого не сломил ни арийский дух ни жестокость их собственного владыки. Поэтому надо, чтобы их никогда и не было.
        Теперь стало совершенно ясно, за что он ненавидел славян. Ведь это они, поляне, вятичи, радимичи, кривичи и ильменцы, разбавленные татарами, башкирами, веспами и многими другими, заселили огромные, не положенные им пространства от Мурманска до Магадана. Это они ковыряли вечную мерзлоту, валили тайгу, перепахали Дикое Поле и построили города на месте болот. Это они, примкнув штыки к стареньким винтовкам в которых кончились патроны, неумело шли на пулеметы Вермахта, устилая снег черно-зелеными пятнами шинелей. Это они ложились под танки в снегах Подмосковья и под Вязьмой, вопреки террору своих кровавых правителей. А потом было еще много чего и, в конце концов, они сломали такие крепкие ворота Майданека и Аушвица с такими правильными надписями на них и подняли свои флаги над Берлином. Поэтому ему надо было изъять их из истории, уничтожить в зародыше и отдать на корм Змеям. Тогда покорные народы Европы, а потом и всего мира, склонятся перед силой арийского духа. Ну, а недочеловеки вроде евреев и цыган сгинут навеки, превратившись в пепел и глину.
        - А тебя, Ковнер, я мог бы оставить в живых - задумчиво произнес он - Ведь иногда так забавно иметь под рукой покорного еврея. Но ты видел мое лицо и знаешь мое имя. Кроме того, ты пытался обмануть меня, не дать мне исправить историю человечества. Поэтому у моих птичек будет еврейский десерт после славянского обеда. Прощай мой верный еврей! Ты больше не увидишь моего лица!
        С этими словами он опустил капюшон эффектным жестом, от которого так и разило провинциальным театром. Мне стало очень противно и немного смешно. Историю уже не раз пытались изменить, переписывая одни книги и сжигая другие. Сейчас существо под капюшоном хотело вырвать из истории целые страницы и переписать итог. И мне закралась в голову крамольная мысль о том, что происходило тогда, когда на площадях горели костры из книг. Не изменялась ли от этого наша история? Ведь если верить Веде, то, что мы делаем сейчас и сегодня влияет на будущее через прошедшие века. Значит, сжигая книги, люди в черном сжигали свое будущее, изменяли его. Неправда, что рукописи не горят. Они горят, да еще как хорошо. Поэтому нужна пожарная команда, не позволяющая жечь светлую бумагу с черными значками на ней и не позволяющая жечь людей, которые не так молятся или не так думают. Сейчас мне как раз и нужно было стать таким пожарным. Я сделал шаг, потом второй, резким движением руки откинул капюшон с его головы и посмотрел прямо в изумленные нордические глаза. Надо было сказать какую-нибудь торжествующе-обличающую фразу, но он
был так мелок сейчас, что не стоил даже такой фразы. Я молча обхватил его обеими ладонями за шею под основанием черепа.
        - - Oh, du schmutziger Jude! Du hast mich wieder betrogen![24 - Ах ты, грязный еврей! Ты снова обманул меня! (нем.)] - прохрипел он
        Тогда я свернул ему шею одним резким движением ладоней. Этот прием показывал нам старший сержант в учебке, показывал с брезгливой гримасой на лице, всячески демонстрируя то, как ему противно. Мы тоже не воспринимали этот прием всерьез, в полной уверенности что нам никогда не придется им воспользоваться, и все же честно отрабатывали автоматизм на манекене с послушно поворачивающейся шеей. Пожалуй, в те времена одно только предположение, что кому-то из нас придется свернуть настоящую, а не гураперчевую шею, не вызвало бы у него ничего, кроме отвращения. А вот теперь этот прием мне пригодился и я не испытал абсолютно никаких чувств, лишь только сильно болела кровоточащая ладонь. Осиновый кол мне не понадобился, также как и серебряная пуля. Потом я подобрал свой нож, распорол ему правый рукав и на 20 сантиметров выше локтя нашел то, что искал - букву “А” эсэсовской татуировки. У покойника была первая группа крови.
        Я вышел из шатра и угрюмо посмотрел на ряд капюшонов передо мной.
        - Что уставились? - грозно произнес я на иврите - Вы получили указания? Так выполняйте!
        Потом я повторил то-же самое по-полянски и по-русски в надежде, что хоть кто-нибудь из них знает эти языки. Можно было бы продублировать и по-английски, но это могло вызвать подозрение даже в их неокрепших умах. Кто-то из них меня понял и перевел остальным. Снова послышалось "Яволь! Яволь!" и строй капюшонов распался. Не знаю какие именно они получили указания, но большинство понеслось к распадку и оттуда послышались свистки разной тональности, это были команды. К счастью, инфразвук не "прозвучал", наверное та инфразвуковая команда означала "отбой". Как ни странно, чесноком ни от кого не пахло, а может быть мой собственный чесночный аромат отбил у меня обоняние. Повинуясь свисткам, Змеи начали медленно подниматься. Плавно размахивая огромными крыльями они поднялись над нами, заслонили обе луны, выглядывающие из-за облаков и заслонили звезды. Наверное, это было очень величественное зрелище, но я вряд-ли был сейчас способен оценить его должным образом. Капюшоны уставились на меня и я не сразу понял, чего они от меня ждут. Наконец, до меня дошло и я взгромоздился на оседланного вороного жеребца
покойного доктора Янике и поднял руку. Капюшоны оседлали своих кобыл и продолжали выжидающе смотреть на меня, а птерозавры уже начали беспокойно клокотать. Затягивать паузу не стоило; я махнул рукой и тронул вороного. Раздались свистки, кони, люди и птерозавры двинулись вперед единой массой. Так мы шли на север, имея в виду левый берег Трубежа, пока к нам не присоединились напуганные и благоухающие чесноком мадьяры с Нандором во главе и Урхо, держащимся за его стремя. Теперь извращенный юмор ситуации заключался в том, что это я, а вовсе не эсэсовский доктор, вел войско из Змеев и мадьяр. Вот только куда? Так мы и двигались, пока впереди не показался частокол из огромных сосновых стволов…
        Веда была воистину сильна, куда так какому-то недоделанному нацистскому доктору. Последнему даже не каждый раз удавалось зомбировать отдельного человека, меня - для примера, а тут имела место самая настоящая массовая галлюцинация. Зрелище было великолепным и почти достоверным, если не считать несколько утрированных пропорций. Похоже было, что Веда никогда не видела настоящего детинца и ее иллюзия сильно напоминала лубок из детской сказки. Оставалось только надеяться, что ни венгры, ни жрецы ничего не заподозрят. Я остановил наше войско, подняв руку и развернув своего вороного.
        - Слушайте меня внимательно! - я придал голосу уверенности, которой у меня не было - Я пойду первым и постараюсь выманить их в поле. А не то они запрутся в избах и наши птички (ох, что за бред я несу?) их не достанут. Следите за мной. Когда я подниму руку - атакуйте.
        - Что это? - испуганно закричал Нандор, показывая на призрак заставы.
        О, ужас! Фата-моргана заколебалась и ее изображение дрогнуло раз, потом другой как в старом телевизоре при скачке напряжения. Наверное, у Веды на мгновение сдали нервы, подумал я.
        - Это рефракция - пояснил я
        Такое объяснение слабо помогло, вызвав лишь недоуменные взгляды и ряды всадников начали беспокойно шевелиться.
        - Сомкнуть ряды! - отдал я неизвестно из каких глубин подсознания выскочившую команду - Воины вы или бабы? Это всего лишь нагретый воздух поднимается с реки, как пар над костром. Неужели никогда не видели?
        Это подействовало и они сделали нечто такое, что наверное и означало "сомкнуть ряды". По крайней мере сотня выглядел теперь аккуратным квадратом коней, а их беспокойство больше не бросалось в глаза, если не считать того, что мадьяры все время нервно поглядывали вверх на низко порхающих Змеев.
        - Итак! - я привстал в стременах - Ваша задача - ждать моей команды. По этой команде конная сотня и птички атакуют, а поводыри остаются здесь. Все ли понятно?
        Я обвел глазами всадников и капюшоны и услышал нандоровское "Понятно!" и нестройное "Яволь!". Тогда я спешился и пошел к "заставе" быстрым шагом, моля о том, чтобы Веде хватило сил удержать иллюзию. Она ждала меня там, по-прежнему босая и уже с коробом за плечами. Наверное, ее избушка, которой не было видно за завесой иллюзии, снова была заколочена, а Зеркало где-нибудь припрятано до лучших времен. Она должна была провести последний сеанс с Рои и она это сделала, потому что теперь канал был открыт. Он был открыт безо всяких посредников, без Зеркала, без мудрой аппаратуры на этой стороне, безо всего. Я уже чувствовал его и чувствовал, что могу уйти отсюда в любой момент, уйти на невидимый свет моего Л-маяка, туда, где сквозь одиннадцать веков я мог слышать дыхание моей любимой. Но было еще рано, потому что Змеи были пока слишком далеко и это я тоже чувствовал. Веда подошла ко мне и поцеловала меня в губы тихим спокойным поцелуем. Это не был поцелуй страсти, это был поцелуй прощания.
        - Прощай, Лёва - тихо сказала она - Береги там и наши времена и свои!
        - Уходи, Ильма - закричал я - Они тебя заметят!
        - Они меня не видят. К тому же, я сейчас напущу пелену…
        - Пелену?
        - Молчи, не мешай. Это такая полоса вроде тумана, она задержит их ненадолго.
        Немедленно после ее слов из Леса начали появляться странные, колеблющиеся на ветру полотнища. В свете Месяца мне казалось, что пелена отливает красным. Была ли это еще одна иллюзия или наползал настоящий туман? Выяснять было некогда.
        - А вот теперь мне пора! - крикнула она - Помни нас, Лёва! Помни Ильму и Лешего! Тогда мы не исчезнем из прошлого!
        Она медленно побрела в сторону темных верхушек Леса, но ее тонкий силуэт исчез почти сразу, наверное растворился в ночи. Я отбросил нож, метал которого мог не выдержать перехода, и судорожно проверил карманы на предмет забытых металлических предметов. К счастью, искать пластиковые и синтетические детали в этом веке не было необходимости. Нечаянно наткнувшись на бронзовую тамгу Альмоша, о которой я совсем забыл, я сдернул ее с шеи резким движением руки. Теперь я был готов к переходу. А пелена продолжала наползать. Она медленно приближалась, собираясь по видимому, отделить меня от войска. Но пока что как венгры так и поводыри меня видели и я поднял руку, подавая команду атаковать. Всадники медленно двинулись, пока еще не опуская свои пики, и над ними начали свой медленный полет Змеи, повинуясь свисткам поводырей. И те и другие постепенно разгонялись. Я заметил как Урхо отстал от конной сотни, встал за ствол березы и слился с ней, как будто его никогда и не было. Ни Нандор, ни остальные всадники этого не заметили. Их кони постепенно убыстряли аллюр и перешли с шага на быстрый шаг. Я подозревал, что
мадьяры сделали это невольно, подспудно желая уйти подальше от Змеев. Птерозавры шли над ними как привязанные, подобные штурмовым дронам, висящим на невидимой электронной привязи поводырей, а сами поводыри - капюшононосцы - оставались на месте, послушные моему приказу. Поэтому, последнее что я увидел в IX веке была эпическая картина идущих рысью всадников Нандора и низко летящих над ними Змеев, медленно, как бы нехотя шевелящих огромными перепончатыми крыльями. Эта картина была бы еще внушительнее, если бы ее не портили мадьяры, все время испуганно поглядывающие вверх. Жрецы из Гитлерюгенда остались далеко позади и я очень надеялся, что они не попадут в канал. Жрецы были жестокими убийцами, несмотря на свою юность и, при всей жалости, которую я к ним испытывал, их следовало оставить в прошлом, чтобы они сполна вкусили от прелестей средневековья, в которое они чуть было не ввергнули Европу. Потом между мною и атакующими начал наползать странный туман Веды, дарующий мне те полминуты, которые Рои обещал превратить в часы. Он скрыл от меня и всадников и птерозавров и лишь одна тварь, вероятно опередившая
остальных, вырвалась из него мне навстречу прежде, чем нас обоих поглотил иной туман, туман "Случайного Соединения".
        Век XXI-й
        Идет подчистка строк исподтишка,
        Под вой интересантов ненасытных.
        И перед ней прошедшие века
        Так беззащитны, просто беззащитны!
        И ты уже готов идти на бой
        За муку слез и радость поздних встреч
        Те годы, что оставил за собой,
        Чтоб уберечь, навеки уберечь!
        Пусть это невозможно объяснить
        Лишь чувствую, что был приговорен,
        Незыблемость истории хранить
        В тугом переплетении времён!
        Заворичи принимают бой
        Ночи больше не было: был яркий летний день, позднее утро. Я вывалился в реальность своего времени совсем не там, где ее покинул. Это, судя по всему, был центр села, представляющий из себя пересечение нескольких улиц. Не отягощенную архитектурными излишествами площадь окаймляли одноэтажные здания: застекленный лабаз с незатейливой надписью "Магазин", почта, выкрашенная в патриотический “жовто-блакитный” цвет и кафешка с претенциозным названием "Дом Борща". Все это я успел заметить в момент своего появления, также как и несколько припаркованных машин, двух кумушек среднего возраста, что-то обсуждающих на ступеньках "Магазина" и нескольких мужиков, сидящих на бревне около почты. Шлепнулся я как раз посередине площади, заставив истошно завизжать тормозами навороченный грузовичок "тойота", в зад которому не преминул врезаться запыленный трудяга-грузовик. Я еще продолжал недоуменно оглядываться в поисках куда-то исчезнувшего Змея, когда ко мне подскочил коротко стриженный коренастый владелец "тойоты", явно косящий под "братка". Он, гневно налившись красным, попытался было открыть рот, но я его опередил,
требовательно спросив:
        - Где я?
        Этот простой вопрос ввел его в ступор, в результате чего он так и замер с открытым ртом. И все же на мой вопрос ответили.
        - Земля - объяснил подошедший неизвестно откуда археолог Сергей Леонидович - Это планета такая - уточнил он.
        Услышав это объяснение, "браток", попытавшийся снова завопить, только вхолостую щелкнул челюстями.
        - А точнее? - призвал я археолога к ответу - Заворичи?
        - Заворичи - подтвердил он.
        Наверное еще минута-другая, "браток" бы опомнился и началась бы обычная разборка, но в этот момент вслед за мною из небытия вывалился истошно вопящий и размахивающий крыльями Змей. Тут я впервые увидел со стороны, как появляются прошедшие через время. Это было похоже на постепенное появление изображения на экране компьютера, когда вначале прописывается лишь неясный контур, постепенно наполняющийся пикселями, приобретая цвет и объем. Только сейчас то же самое происходило не на экране, а в воздухе посреди села и изображение было трехмерным, отвратительным контуром Змея.
        То ли с воздухом в Заворичах что-то было не так, то-ли Змей растерялся, что неудивительно, но только он с размаху шлепнулся на многострадальную "тойоту" и немедленно завопил, раскрыв свой усыпанный огромными острыми зубами клюв. Так продолжалось пару-тройку секунд в течении которых, как мне показалось, всё вокруг замерло. Внезапно, Змей замолчал и над площадью воцарилась нездоровая тишина. Еще пару секунд он молча мотал головой из стороны в сторону и глаза его, и без того красные, засверкали как тормозные огни остановившегося перед светофором автомобиля. И тут тишина закончилась.
        - Мама! - громко, как в кино, произнес археолог.
        - Бля буду! - так же четко и ясно выдавил из себя "браток".
        После чего раздался истошный женский визг дуэтом. Этот визг и спугнул чудовище. Громко хлопая крыльями, Змей медленно и зловеще начал подниматься вверх, причем его болтало из стороны в сторону, наверное из-за отсутствия хвоста. Народ на площади застыл на месте, вместо того, чтобы разбегаться и я истошно заорал:
        - Бегите!
        Это не помогло. Бабы у магазина перестали визжать и, вместо того, чтобы бежать, задрали головы, прикрыв глаза от солнца руками. И, о ужас, на площадь выбежали двое ребятишек лет десяти, наверное привлеченных криками. Я вспомнил злобные откровения доктора Янике и мне стало холодно в груди. Как назло, под рукой не было ничего, что можно было использовать как оружие. Змей порхал все выше и выше пока, наконец, не остановился. Еще секунду или две он выбирал цель и пронзительно взвизгнув, так что у меня заложило уши, понесся вниз. Гадина неслась прямо на мальчишек и я изо всех сил понесся туда же, размахивая руками и изо всех сил крича им:
        - Замрите! Не двигайтесь!
        Вряд ли они услышали меня и им неоткуда было знать, что Змеи не атакуют неподвижные цели. К счастью они все же замерли, скорее всего из-за парализующего их страха, и это сбило Змея с толку. Не знаю, как у него это получилось, но он затормозил в воздухе несколькими судорожными взмахами перепончатых крыльев и замер. Теперь он медленно поднимал и опускал крылья, поддерживая себя в воздухе и пристально глядя на меня маленькими злобными красными глазками. Прошла секунда, другая и он, снова истошно замахав крыльями, понесся. На этот раз, к счастью, он несся на меня. Мне очень захотелось закрыть глаза, но я почему-то не смог это сделать и лишь по-дурацки размахивал руками как мельница, приманивая гада. Расстояние между нами стремительно сокращалось, а на на площади почти ничего не менялось, как в сцене с декорациями, на которой были только два живых актера: я и Змей. По прежнему стояли в ступоре мальчишки, медленно пятились две бабы у "Магазина", медленно вставали с бревна мужики у почты и медленно открывал рот "браток", наверное снова собираясь сказать что-то вечное. И тут раздался скрежет тормозов…
        На площадь с оглушительным визгом ворвалась лёшкина "шкода", волокущая за собой облако пыли, и закрутилась юзом посередине. Первым из еще движущейся машины выскочил Эйтан, держа на изготовку свой "Тавор". Но несмотря на все свои навыки спецназовца, Аню, немедленно бросившуюся ко мне, он опередил лишь на долю секунды. Последним, из водительской дверцы неуклюже вылезал Алексей. Получалось у него плохо, потому что ему мешал хорошо знакомый мне "Нешер-а-Мидбар[25 - "Орел Пустыни" - пистолет израильского производства.]" огромных размеров, который он держал в правой руке. Похоже, в этановой сумке было еще много чего, не исключая парочку базук и пулемета. Тем временем Эйтан упал на колено, выпустил короткую очередь с бедра из своего "Тавора" и промахнулся. Змей снова затормозил в воздухе, обдав меня ветром от крыльев и повернул голову к Ане, по-видимому, забыв про меня. Наверное, он принял ее за большого ребенка, а может быть жрецы натаскивали Змеев и на молодых красивых женщин. Заверещав, он понесся на нее. Теперь у Эйтана было время прицелится и вторая, более длинная очередь попала в монстра. Не знаю,
где у таких зверушек чувствительные места, да и Эйтан этого не знал и бил наугад. Наверное, пары пуль натовского калибра Змею было маловато, но, к счастью, они сбили его с курса и летучий гад промахнулся. Повалив Аню на землю крылом, он пронесся мимо нее и с размаху врезался в витрину "Магазина". Во все стороны полетели стекла, консервные банки и муляжи продуктов. Ошалело мотая головой, Змей вылез из витрины чтобы получить еще одну очередь из "Тавора", заставившую его снова заверещать и судорожно замотать головой. Все же и этого оказалось недостаточно и он начал набирать высоту для новой атаки. Эйтан лихорадочно рылся в сумке в поисках запасного магазина, а гадина вытянула голову в сторону Ани, пытающейся приподняться на локтях. Я рванулся к ней, но уже понимал, что не успею. Тут раздался грохот, от которого у меня заложило уши. Змея развернуло в воздухе и отбросило в сторону. Грохот повторился и Змей отлетел еще на пару метров, не забывая махать крыльями. На него угрожающе надвигался "браток", передергивая затвор короткой “помповухи”. К "братку" подскочил Эйтан, на ходу меняя магазин и всадил в Змея
длинную очередь. Стоя рядом они добивали упавшего монстра последними выстрелами, удивительно напоминая при этом композицию "Рабочий и Колхозница" на ВДНХ в Москве. Этому способствовало и то, что "браток" держал свою “помповуху” у левого бедра. Наверное левша, промелькнула в моем ошалевшем мозгу совершенно ненужная мысль. Змей сделал последнюю попытку подняться в воздух, пролетел еще несколько метров и рухнул на зеленый забор чьего-то сада, опасно накренив его своей тушей.
        Только теперь я позволил себе броситься к Ане, все еще не поднявшейся после удара змеиного крыла. Теплая и бесконечно родная, она судорожно прижалась ко мне ища защиты от увиденного и пережитого ужаса. Я крепче прижал ее к себе, чтобы почувствовать, как дрожь от пережитого покидает ее тело и чтобы увидеть как зеленый изумруд возвращается в ее прекрасные глаза. Теперь мы снова были вместе и длинные одинадцать веков наконец отпустили меня. Но где-то там, в таинственном "нигде" двигались вверх по оси времени десятки птерозавров, их поводыри и несчастные обманутые протовенгры. Рои выполнил свое обещание, по крайней мере я на это очень надеялся, и теперь атакующих отделяли от нас часы, а не минуты, но эти часы не были бесконечны. Поэтому, я осторожно освободился из ее объятий и ее зеленые глаза, хоть и потемнев от грусти, посмотрели на меня понимающе. На чесночную вонь она даже не обратила внимания…
        Через полчаса на площади уже было несколько сот человек народу. Удивительные новости распространяли вездесущие мальчишки и приводили с собой степенных мужчин и не менее степенных женщин, моментально теряющих степенность при виде дохлого Змея на заборе. Пришел участковый полицейский, молодой парень, которого все звали просто "Денис". Лейтенант крутился вокруг туши чудовища, щелкал камерой смартфона и благоразумно не спешил известить начальство, хотя и носил на поясе внушительных размером коммуникатор. Давешний "браток", обладатель "помповухи", оказался неплохим парнем, немного знающим английский и быстро нашедшим общий язык с Эйтаном. Но пережитое недавно потрясение давало себя знать и он время от времени поворачивался и смотрел на тушу Змея с трудом ворочая вросшей в плечи головой. Посматривая на меня искоса, он удивленно повторял время от времени:
        - Ну и разборки у вас!
        С водителем грузовика, помявшего его "тойоту" он "перетер" довольно мирно и теперь они вместе цепляли к грузовику трос, чтобы оттащить Змея. К тому времени, когда приехал Богдан на своем "фиате" и привез обеих женщин: тетю Надю и бабу Катю, народ уже начал волноваться. Кому-то надо было что-то сказать людям, но все почему-то выжидательно посматривали на меня.
        - Давай! - сказал Эйтан на иврите.
        Ну почему всегда я? Что я им скажу? Соврать что-нибудь, что ли? Как назло, ничего не приходило на ум. Как произносят речи я не знал. Наверное, нужен броневик или танк, а еще лучше - трибуна. Я, кряхтя, забрался в кузов грузовика и оглядел площадь. Их было человек двести, мужчин и женщин, в рабочей одежде или домашних трениках, старых и молодых, местных и приезжих. И все они смотрели на меня и ждали от меня верных слов. А я не знал, что им сказать. Поднять руку и призвать к чему-то большому и светлому? Но нам не светило ничто большое и светлое, а ждала нас черная, неблагодарная и кровавая работа по очистке прошлого. Мне так и не удавалось сообразить, с чего начать, и тишина на площади начала становиться гнетущей, когда я заметил, что рядом со мной стоит Аня. Она вышла вперед и крикнула:
        - Люди!
        Оказалось, что она нашла правильное слово и правильную интонацию, потому что по толпе прошла волна: это люди на площади сделали непроизвольный шаг вперед.
        - Люди! - повторила она - Слушайте!
        Жестом опытного оратора она оглядела площадь так, что каждому должно было показаться, что она смотрит именно ему в глаза. Казалось, она провела полжизни, произнося речи на площадях. Кто ее учил? Может быть на кафедре в Университете, а может быть такое впитывают с молоком матери. Я смотрел на нее с восхищением, а Анюта продолжала:
        - Меня зовут Анна Неждановна Ковнер из рода Бравлинов, а это мой муж Арье Ковнер. Я родилась здесь, на киевщине, в 970-м году от Рождества Христова, при князе Владимире, которого вы зовете Святым. И тогда, тысячу лет назад мы с Арье уже защищали Заворичи и тогда враги не прошли. А сегодня и здесь, мы снова будем защищать наше прошлое от вот таких гадов.
        Она показала на дохлого Змея на заборе.
        - А еще мы будем защищать себя от тех людей, которые натаскивают чудовищ на детей. И нам понадобится помощь.
        Тут она сделала эффектную паузу. Люди на площади затаили дыхание.
        - Кто с нами?! - воскликнула Аня.
        Сотни тысяч раз в истории людей посылали в бой. Им приказывали идти под град стрел, под разрывы картечи, под копыта коней и под танки. И люди шли, влекомые страхом или наживой. Так было. Но иногда, совсем не часто, они шли на смерть, защищая свой дом. Этим людям надо было сказать правильное слово, затронуть скрытый камертон, не ошибиться в тональности. И, если этот камертон отзовется, то хилые интеллигенты пойдут в штыковую, а бессовестные дельцы лягут под танки. Так не раз бывало и в этой стране и в той, что я оставил далеко на юге. Моя мудрая жена знала это слово и камертон отозвался: толпа молча сделала еще один шаг вперед, переставая быть толпой. Неужели они поверили? Поверили так, сразу, без предъявления доказательств? Впрочем, одно наглядное пособие уже висело на заборе.
        - А ты не врешь? - недоверчиво произнесла одна из кумушек - Непохоже чтобы тебе было столько лет. Окстись, что правду говоришь!
        Аня за последнее месяцы охладела к религии. Пару раз я возил ее в православную церковь в Иерусалиме, но службу, обряды которой изменились за столетия, она не понимала, а церковнославянский язык казался ей неудачной пародией на полянский. Кроме того, она называла себя "еврейкой по мужу" и вела совершенно светский образ жизни. Но сейчас она уверенно перекрестилась двоеперстно на шпиль церкви Св. Георгия, верхушка которого смутно виднелась за хатами.
        - Крестится-то не по нашему - с сомнением произнесла та же кумушка.
        - Все верно - авторитетно заявил археолог, выйдя вперед - Именно так накладывали крест на Руси до середины XVII-го века. Я ей верю.
        По площади прокатилось нечто напоминающее вздох облегчения. Кажется, Сергея Леонидовича в селе знали и уважали.
        - А мы справимся? - спросил кто-то внизу - Не лучше ли вызвать помощь из района, а то и из Киева?
        - Это ты у Дениса спроси - насмешливо крикнула тетя Надя - Что-то он не торопится докладывать в район.
        - Что докладывать-то? - хмуро спросил лейтенант - Ну скажу я им, что село атакуют летающие крокодилы. Как думаете, что мне ответят?
        - Можно тушку в райцентр отвезти - предложил водитель грузовика - Я все равно порожняком еду. Хотя, пока они там раскачаются, да пока все согласуют.
        - Пусть Анна Неждановна скажет, чего нам ждать и когда?
        Аня посмотрела на меня.
        - Лёв?
        Я сделал шаг вперед.
        - На нас пойдут десятки таких вот зверюг - сказал я - И вывалятся они в наше время так-же, как вывалился я.
        - И твой зубастый кореш! - добавил "браток" под всеобщих хохот.
        Аня подняла руку, требуя тишины и тишина наступила. Я продолжил:
        - Их ведут жрецы Хадура, бога войны. Они натаскали гадин нападать на детей…
        Люди молчали, лишь какая-то женщина тихо, но так что было слышно, прошептала: "Ой, мамочки!".
        - Поэтому Змеев придется уничтожить, так же как и их поводырей. А времени у нас совсем мало, пара-тройка часов, не более.
        - Так что же мы стоим? - крикнул Богдан - Пошли, мужики, по домам за стволами. Поскребем по сусекам!
        - Хорошо бы еще крупнокалиберный зенитный пулемет - задумчиво сказал я.
        Меня услышали и все, как один, посмотрели на "братка".
        - А что я? - пробормотал он, смутившись - Я-то здесь при чем?
        - Не финти, Слоник, надо, значит надо - безапелляционно заявил Богдан - Здесь все свои и все останется между нами, а Денис никому не скажет.
        - Я очки дома забыл - заявил лейтенант.
        Мы с Аней переглянулись, начиная догадываться, чем "Слоник" зарабатывает на жизнь. Он нерешительно посмотрел на нас и Аня ободряюще кивнула ему. Слоник пожал плечами, покорно залез в свою помятую "тойоту" и махнул рукой безымянному водителю грузовика. Через пару секунд обе машины, завывая, исчезли с площади.
        Последующие два часа были беспокойными. Вскоре на площадь начали прибывать заворичане, пестро вооруженные и возбужденные. Они несли ижевские двустволки, заряженные "жаканами", разнообразные "Сайги", обрезы времен давней войны и немногочисленные АКМ. Все они поступали в распоряжение Эйтана, организовывающего оборону с помощью переводчика Лёшки, который так и не сумел снять предохранитель со своего пистолета. Фельдшера из местной амбулатории срочно послали в район за дополнительной порцией антибиотиков, адреналина и перевязочных материалов. Все это, особенно антибиотики, было не лишним, ведь я еще хорошо помнил, как чуть не отдал концы от трупного яда.
        Кто-то принес мне бутылку лимонада из "Магазина" и сэндвич от "Борща" и я пристроился на бревне за углом почты. Теперь я снова был в своем времени и был не один, поэтому напряжение постепенно отпускало. Рядом со мной плюхнулся на бревно археолог Сергей Леонидович и молча закурил сигарету. Я вдохнул сладкий дымок и вспомнил, как бросил курить перед первой заброской в Х век, бросил легко и естественно, как будто отрезал.
        - Я очень хороший археолог - начал он вместо приветствия - А хороший специалист должен верить своей интуиции…
        Он посмотрел на меня, ожидая вопроса, не дождался и продолжил:
        - …Поэтому я все же снял скол с того надгробного камня и сам отвез в Киев, в лабораторию. Знаете, что показал радиоуглеродный анализ?
        Он ждал ответа, а что я мог ответить?
        - Знаете! - удовлетворенно произнес он - А в метре от того камня я выкопал еще кое-что странное. Хотите знать что?
        - Наверное, двуручный японский меч - устало сказал я.
        Мне очень хотелось спать, но спать было некогда.
        - Ну, так не интересно! - разочарованно произнес он, вставая - Все же, к следующему разу, я бы посоветовал вам выучить старославянскую азбуку. А то ваше незнание основ грамматики может вызвать массовые помешательства среди археологов.
        И, покровительственно хлопнув меня по плечу, он пошёл, неуклюже придерживая ремень карабина, к Эйтану, который расставлял людей по периметру. Хорошо, что он еще не знает про "киевское письмо", подумал я, такое надругательство над историей он может и не простить. За углом, на крыльцо почты присели женщины: Анюта, тетя Надя и баба Катя.
        - В Африке, значит, росла? - укоризненно сказала Надежда - Неужто тыщу лет назад уже так хорошо врать умели?
        - Ну, тетя Надя! - я не видел, но знал, что Анюта покраснела от смущения.
        - Да еще когда ты на нашу церкву крестилась не по нашему, я уже поняла что что-то не так. Думала поначалу, что ты из этих униатских западенцев. А ты, оказывается, наша, только древняя. Так это что, все правда и про Соловья-Разбойника и про Илью Муромца?
        - Лучше вы Арье спросите, ведь это он с Элияху ходил по Лесу, да с Соловьем бился. Ну а Змея, правда не совсем Горыныча, вы и сами видите.
        Тушу Змея так и не удосужились убрать с забора.
        - Откуда только взялась эта пакость?! - спросила Надежда.
        - Не знаю, тетя Надя - ответила Аня - Никто не ожидал, что они будут летучими. Ведь в прошлый раз…
        - - Ага! Значит был и прошлый раз?
        - Это было давно, тысячу лет назад - я не видел как Аня улыбается, но представил ее улыбку - А вот жрецы Хадура были те же самые.
        - Это у кого же такой бог? - этот вопрос задала баба Катя.
        - У древних венгров, бабушка, у мадьяр.
        - Опять венгры! - тихо произнесла баба Катя.
        Я вздрогнул.
        - Не надо, мама! - попросила Надежда, но баба Катя ее не послушалась.
        - Когда наши вернулись зимой 43-го, то мадьяров в плен не брали - рассказывала она - Был такой приказ по армии. Никто того приказа не видел, но все о нем знали и знали за что. Зверствовали они похуже немцев, те венгры. В Марковцах, что в десяти верстах от нас, на Черниговщине, они людей живьем сжигали, а что с бабами и девками делали, то я рассказывать не буду. Ты и не знаешь, Наденька, а я ведь сама-то из Марковцев. И все, все видела еще девчонкой. Вам-то я не хотела рассказывать, да вот такой случай, опять мадьяры идут, да еще и со Змеями.
        Мне послышались какие-то звуки, похожие на тихие рыдания. За углом ничего не было видно, но я знал, что Аня сейчас обнимает бабу Катю.
        - В Заворичи-то я побежала потому что это село венгры не трогали.
        - Что так, бабушка?
        - Был у них один офицер, так он не дал их гонведам в село войти. Сказал, что ему то-ли вера не позволяет, то-ли какой завет предков. Я даже фамилию его запомнила. Капитан Акаши его звали.
        Аня никогда не слышала эту фамилию, а я помнил ее хорошо. Никогда не забуду две встречи с Тархошем на Трубежском броде. Выходит, помнил он свое поражение и потомкам своим заказал ходить на Заворичи. Жаль, что Арпад и Альмош не были так же благоразумны. А баба Катя продолжала свой рассказ:
        - Потом пришли немцы на смену тем мадьярам и капитана того забрали. То ли он партизанам помогал, был тут у нас в лесу небольшой отряд, то ли село жечь отказался, не знаю. А только расстреляли немцы того капитана и пошли село жечь, но не успели. Пожгли только две хаты на краю, как наши их выбили из села. То были солдаты генерала Ватутина. Он-то и отдал приказ венгров в плен не брать. Ну, их и не брали…
        Женщины надолго замолкли и я осторожно выглянул из-за угла. Теперь их разговор принял иное направление.
        - Детишки-то есть у вас? - спросила баба Катя.
        Аня ничего не ответила, лишь горестно покачала головой.
        - Думаешь, грех на тебе?
        Аня снова помотала головой.
        - Тогда, то другое - она задумалась - Сколько ты здесь? Вроде бы Надежда тебя нашла об позапрошлом годе?
        Аня вскинула голову и кивнула. О чем это они? Неужели баба Катя еще раньше знала об ее происхождении?
        - Может ты поначалу и вправду была иной, не такой как мужик-то твой, да только инакость та не навечно. Смотри, дочка, два года надо человеку, чтобы его тело обновилось и все клеточки заменились. Это еще академик один говорил, что к нам сюда приезжал, а академик врать не будет. Так что все у вас получится. Надо только немножко подождать. Ты мне верь, дочка, я уже много лет на этом свете живу.
        - Спасибо, баба Катя! - это были первые слова, которые Аня произнесла, а точнее, прошептала, за все время разговора.
        Но тут она увидела мою ухмыляющуюся физионимию за углом и улыбнулась, а Ковальчуки тут-же деликатно исчезли. Моя любимая подошла ко мне, присела рядом и потерлась щекой о щеку, как котенок.
        - Как попутешествовал без меня, о мой Лёв? - спросила она, лукаво улыбаясь, потом принюхалась и добавила, облизнувшись - Сегодня тобой хорошо закусывать!
        Я вернулся и теперь на эту тему можно было и пошутить. А вот в те бесконечные дни, что нас разделяли века, ей было не до шуток. Она ничего об этом не сказала, но я все знал без слов и знал чего ей это стоило. Мне было легче, но и я только сейчас понял какое это счастье чувствовать тепло ее тела и обонять аромат ее волос пахнущих косметикой и дымом костра.
        - Очень скучал, любимая - сказал я правду.
        - Ты там случайно за Ведой не приударил?
        Я только пожал плечами. Вопрос, на мой взгляд, был совершенно излишен.
        - А то смотри! - зловеще улыбнулась она - Я женщина средневековая: узнаю, что ты мне изменяешь - прибью сковородкой и наш гуманный суд меня оправдает!
        Угроза была не слишком серьезной, да, к тому же, моя Аня не признавала сковородок. Дело в том, что в "ее время" жареную еду не употребляли, а овощи, мясо и рыбу либо варили, либо пекли. Она и сейчас, через тысячу лет, считала жареную пищу вредной и в этом ее поддерживали многочисленные подруги, плотно сидящие на диете. Моей же Анюте диета была не нужна, но сковородки на кухне продолжали пылиться.
        - Подожди меня, я скоро!
        Она мягко высвободилась и побежала на другой конец площади, где Богдан, Алексей и Эйтан уже организовали импровизированный штаб. В этот момент меня отвлекло появление на площади двух машин. Это вернулся Слоник с крупнокалиберным пулеметом на самодельной турели, наскоро приваренной к кабине "тойоты". Вслед за ним на площадь въехал и грузовик с такой же турелью на кабине, на которой я с удивлением увидел ПЗРК "Стрела", известный мне только по картинкам. Эйтан, бесконечно довольный неожиданной огневой поддержкой, немедленно начал показывать Богдану, как перезаряжать "Стрелу". Непонятным оставалось только откуда сам Эйтан это знал, но я уже давно привык к его сюрпризам.
        - Привет!
        Я вытаращил глаза на вернувшуюся Анюту. В легкой синей куртке поверх легкомысленной футболки, джинсах, красиво облегающих ее ладную фигурку, белых кроссовках и моей старой бейсболке с надписью "Валетта, Мальта", она походила сейчас на беззаботную туристку, которая отправляется в веселый, недолгий и неутомительный поход по лесу. Эту благостную картину портил гражданский "Тавор" с укороченным стволом, ремень которого висел у нее на шее. У меня отвисла челюсть.
        - Что, любимый, не ожидал? - в ее глазах веселые чертики соседствовали с тревогой.
        Наверное именно этого мне и следовало ожидать, а ей не надо было мне ничего объяснять. Мне пришлось ждать любимого человека только один раз, но тогда ожидание растянулось на века и я знал, как это больно. А у нее сложился богатый опыт ожидания. Вначале, тысячу лет назад, она уже ждала меня из дальнего поиска, в который я ушел с княжеским спецназом Ильи Муромца. Потом, вместе с женщинами детинца, она ждала, считая микросекунды, когда я подожгу напалмовые бомбы и расправлюсь со Змеями. А здесь, в новых Заворичах, ей пришлось снова ждать меня из отчаянного броска на одиннадцать веков назад. Но теперь она больше не хотела ждать, потому что ждать так тяжело. Она хотела быть рядом. Правда, так будет тяжелей мне, но ничего, я справлюсь.
        Поэтому я ничего не ответил и лишь показал ей как пользоваться карабином. Аня передернула затвор так уверенно, как будто веками держала в руках оружие. Наверное, она хорошо смотрелась бы и с тяжелым арбалетом, с огромной пищалью на сошках, с охотничьем штуцером или с ППШ на ремне. "Тавор" же подходил ей идеально, как будто добавленный к ее ладной фигурке сумасшедшим стилистом.
        - Держись по левую руку, Ингимюнда - сказал я ей по-полянски.
        - Есть, командир! - ответила она на иврите.
        В этот момент раздался предупреждающий свист Лёшки и мы увидели быстро проявляющиеся над площадью контуры нескольких Змеев. Со скрипом провернулась турель пулемета в кузове "тойоты", ей таким же скрипучим дуэтом ответила турель "Стрелы" в грузовике.
        Заворичи принимали бой.
        Защитники прошлого
        Я сидел на облезлом кресле в коридоре клиники и машинально листал забытый кем-то на столике журнал мод. "Центр планирования семьи" занимал унылое двухэтажное здание на самом краю беспорядочного больничного комплекса и поэтому мы искали его битых полчаса. Воистину, было намного легче искать тропу к Трубежскому броду на доисторическом левобережье во время рейда с княжеским спецназом. Но поиски клиники остались позади, также как и вводная лекция, и на очереди были предварительные анализы и проверки. Аню я пропустил в кабинет первой и теперь, ожидая ее, снова перебирал в уме события последних недель…
        На Заворичи уже начал наваливаться вечер, когда сражение со Змеями подошло к концу. Шквальный ружейный огонь, пулемет Слоника и переносной зенитно-ракетный комплекс сделали свое дело. Последнюю гадину добивали из двустволок в переулке и ствол пулемета в кузове "тойоты" Слоника перестал наконец светиться красным. К счастью, у злобных монстров, натасканных жрецами, напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Они непрерывно атаковали и это их и погубило. Если бы они повели бы себя осторожнее и разлетелись по окрестностям, то страшно подумать чем бы это закончилось. И так уже одно чудовище попыталось напасть на нежинскую электричку, до смерти напугав половину пассажиров и приведя в восторг вторую половину, тут же заполнившую безумными фотками социальные сети. Этого Змея достала ракета, выпущенная Богданом из "Стрелы".
        Я присел рядом с археологом, которому фельдшер наконец вырезал наконечник стрелы из бедра и теперь накладывал повязку. Подошла Анюта, деловито понюхала наконечник и сказала: "Чистый!".
        - Ей можно верить - пояснил я фельдшеру - У нее многовековой опыт.
        За это я получил ласковый подзатыльник и улыбку моей любимой.
        - Вколю-ка я тебе, Леонидыч, на всякий случай полкубика - проворчал фельдшер - От столбняка прививался? Это хорошо!
        - Опасное дело, эта археология! - сказал я Сергею.
        Он усмехнулся, скривился от боли и проворчал:
        - Поменять профессию, что ли?
        - Лучше освоить смежную - посоветовал я.
        - Теперь уж придется! - он снова усмехнулся, глядя на труп Змея на крыше почты.
        Заворичи не понесли больших потерь. Никто, к счастью, не погиб, но еще двое сельчан, кроме археолога, схватили по стреле. Обе стрелы тоже оказались "чистыми". Кроме того, свояка Ковальчуков серьезно покусал прорвавшийся Змей и свояка увезли в районную больницу, но за его жизнь можно было не опасаться. Правда рваные раны на его боку "чистыми" не были, но антибиотики должны были сделать свое дело. Как хорошо все-таки, что у жрецов Хадура не было под рукой ни кураре, ни рицина.
        Еще надо было что-то делать с пленными протовенграми и целым табуном их коней. Мудрый приказ генерала Ватутина мы не выполнили и теперь на площади толпилось несколько десятков обезоруженных и совершенно растерявшихся воинов, которых охраняли трое сельчан с карабинами. Сердобольные женщины уже принесли им еду и питье и те с ужасом рассматривали волшебные стаканчики из непонятного материала, которые поток кипятка (и, несомненно, соответствующие заклинания) превращал во вкусно пахнущий суп. Договориться с ними будет нелегко, подумал я. Иврита почти никто из них не знал, а современный венгерский, в отличии от мертвого в течении столетий иврита, ушел весьма далеко от их наречия. Так что вряд ли кто-нибудь из них сможет хотя бы правильно попросить чашечку кофе в Будапеште. Но это уже будет не наша забота, а протовенграм, скорее всего, придется осваивать украинский. Исходящий от спешенных кавалеристов чесночный перегар постепенно затухал, а с ним затухал и их ужас перед Змеями, уступая место новым страхам. Нандор пытался ими командовать, выкрикивая невразумительные команды, но на него никто не обращал
внимания. Те из мадьяр, у кого было стальное оружие или металлическая броня, сильно пострадали при переходе и обгорели. Их перевязали и собирались тоже отправить в больницу, но под конвоем.
        Змеев, в отличие от мадьяр, в плен не брали. Их туши лежали повсюду: на крышах хат, на обочинах улиц, в огородах и их никто не считал. Я усмехнулся, представив себе будущее негодование активистов общества защиты животных. Надо сказать, что как местную администрацию, так и центральную власть ждали нелегкие дни. Сеть пухла и трещала от фантастических фотографий, выложенных как заворичанами, так и случайными людьми, вроде тех же пассажиров поезда. Да, к тому же, лейтенант Денис уже терзал свой переговорник, выслушивая первые ленивые матюки начальства. Рано или поздно неповоротливые функционеры переведут стрелки проблемы настолько высоко, что кому-то придется принять решение и начать действовать. Нам в этот момент желательно было бы уже быть дома, чтобы не отвечать на каверзные вопросы полиции и "службы безпеки". Поэтому Богдан предложил отвезти нас прямо до Борисполя, где мы надеялись поймать рейс на Тель-Авив.
        А пока что мы с Эйтаном собирали вещи в горнице у Ковальчуков. Свой нелицензионный "Тавор" он подарил Слонику, а "Нешер-А-Мидбар" остался у Лёшки, который успел все же разрядить его по Змеям. Я слышал, как Анюта вошла в сени, насторожился и опасливо покосился на огромное зеркало в половину высоты потолка. Зеркала по-прежнему казались мне опасными, но еще больше беспокоила меня моя единственная, ведь для нее посмотреть на свое отражение было тяжелым испытанием. Сейчас Анюте придется мимо него пройти. Как же она будет сдавать вождение, мелькнула мысль, там ведь надо в зеркала смотреть?
        - Ух, какая ты растрепанная - ворковала тетя Надя в сенях - Да уж, воевать - это как бульбу окучивать, все силы отнимает. Посмотри только на себя в зеркало.
        - В зеркало? - ее голос, казалось, ничего не выражал, но я-то почувствовал скрытое напряжение.
        - А то куда-же? Баба ты или нет? - хозяйка засмеялась - Для нас зеркало как глаза мужика. Смотришь туда и видишь, что не так с лицом. Разве нет?
        - Глаза? - повторила Аня, входя - А ведь и верно.
        Она прошла к огромному зеркалу и вгляделась в него, осторожно поправляя волосы и не отрывая взгляда от стекла. Аня смотрела на свое отражение и на ее лице начала появляться осторожная улыбка. Так прошла минута или две, пауза затянулась и даже бойкая тетя Надя приумолкла, наверное, что-то почувствовав. Наконец, моя любимая оторвалась от созерцания своего совершенства, подошла ко мне и снова улыбнулась, но теперь это уже была гордая улыбка уверенной в себе красивой женщины.
        - Знаешь, Лёв - задумчиво сказала она - А не повесить ли нам дома зеркало? Тебе не надоело в миску смотреться?
        Когда вертолеты всех мыслимых спецслужб зависли над Заворичами, наш самолет уже был в воздухе. Потом, дома, мы с любопытством читали новостные сайты и слушали новости из Украины. Конечно, замолчать битву с птерозаврами было невозможно, но ошалевшие СМИ были предельно осторожны, подозревая за всем этим грандиозный розыгрыш или не менее грандиозный флэш-моб. Поэтому, о протовенграх упоминали предельно аккуратно и расплывчато, а об участии в сражении израильтян не упоминали совсем. Украинские же пресс-службы, похоже, не тратили деньги налогоплательщиков зря, их профессионализм восхищал. В результате "Битва при Заворичах" моментально превратилась в историю охоты за неизвестно откуда взявшимися экзотическими животными, что само по себе было достаточно сенсационным событием, приковавшим к себе внимание всего мира. Зоологи и палеонтологи со всего света, ворвавшиеся в Заворичи, чтобы посмотреть на то, что осталось от Змеев, получили несколько скелетов и исходили слюной над ними. На долгое время Заворичи стали самым известным селом на планете и в этом информационные агентства усердствовали как могли. При
этом все остальное, включая людей из давно прошедших столетий, таинственные артефакты с подозрительными датами, исчезающие и появляющиеся израильтяне, тысячелетние красавицы и неизвестно откуда берущееся оружие подавалось как досужие байки, сопровождаемые саркастическими комментариями. Что творилось на самом деле за этим покровом дезинформации, знал разве что Эйтан, но нам он этого не рассказывал.
        Покопавшись в Сети я прочел об Угорском урочище в Киеве, где по преданию в Олеговы времена останавливались мадьяры, идущие на запад. О подробностях летописи дипломатично умалчивали, но плох тот историк, что не умеет читать между строк. Похоже, что Арпаду удалось пройти через киевские земли не заплатив Гостомыслу. Но Киев он все же не взял и, самое главное, над Матерью Городов Русских так и не летали шаркани, выискивая детей. Значит, если верить Нестору Летописцу, мы свое дело сделали.
        Я проследил по карте наш с Урхо маршрут из Леса в Поле и обратно. Там, где мы расстались с древлянами у поселка Белая Гора, стоит сегодня город Белгород. Место кочевья "медьери" я нашел у впадения реки Мжи в Северский Донец, который я помнил как Малый Танаис. С удивлением я обнаружил там небольшой город под названием Змиев. Откуда взялось такое название, можно было только гадать.
        Все вернулись к своим делам: я - к работе над сайтами, а Анюта - над славянскими диалектами. Ее профессор догадывался, кто приложил руку к событиям в Украине, но привычно не задавал лишних вопросов. Так продолжалось несколько недель и "Битва при Заворичах" начала постепенно уступать первые строчки новостного рейтинга локальным войнам и экологическим ужастикам. Только Алексей держал с нами связь по Сети, рассказывая о том, какой популярностью стали пользоваться в селе Ковальчуки и как Слоник встал на путь исправления, занявшись легальным бизнесом. Еще он рассказал, что Сергей Леонидович восстановил надгробный камень Неждана и, назло всем остальным археологам, снова установил его на берегу Трубежа. Меч Добрыни обновили и поместили в маленький краеведческий музей села при школе, не снабдив его пока никакой надписью. В общем, все постепенно начало возвращаться на круги своя. Поэтому мы слегка удивились, когда Эйтан вызвал нас с Анютой для разговора в геймеровское кафе.
        Это снова был вечер пятницы и городской рынок давно обезлюдел и уснул, только неубранный мусор перекатывался по улицам, дожидаясь воскресной уборки. Эйтан пришел не один, а с Рои, прикатившем на своем антикварном "майбахе".
        - Ну как? Хорошо повеселились в Украине? - спросил он первым делом.
        Аня посмотрела на него так, что я порадовался отсутствию сковородки у нее под рукой. Я тоже не запомнил особого веселья: мне было страшно, грязно и муторно.
        - Мы договорились с их силовыми структурами - нимало не смутившись, продолжил Эйтан - И вся эта шумиха скоро утихнет. Никто так и не понял, что там произошло на самом деле.
        - А что там произошло на самом деле? - спросил я.
        Он кивнул Рои:
        - Давай, Попай! Только постарайся не слишком заумно.
        Это было для толстяка непосильной задачей, но, надо отдать ему должное, он старался изо всех сил. Нам немедленно была предложена всеобъемлющая теория взаимодействия пространства-времени, способная заставить Эйнштейна почувствовать себя последним фраером. Правда в эту теорию пока не укладывалось бесследное исчезновение Луны, но и это он обещал учесть в последующий версиях своей картины мироздания. Разумеется, у него уже были соображения и на эту тему. Если опустить терминологию его изложения до уровня моего понимания, то картина выглядела следующим образом…
        После моего предыдущего прыжка в Х-й век, вопрос о возможности путешествий во времени уже не рассматривался ввиду неопровержимости фактов. Но, по прежнему, было совершенно непонятно, что именно происходит с реальностью после вторжения нахальных израильтян в прошедшие века. Можно было бы, конечно, поэкспериментировать с классическим убийством дедушки в юном возрасте, но это было бы проблематично. Насколько я помнил своего деда, он-то как раз отнесся бы к этой идее с известной степенью юмора. Но мне-то было жалко не только деда, но и самого себя, ведь я мог и не родиться в результате дурацких экспериментов. Как ни странно, Рои подхватил мою (а точнее - шекспировскую) интуитивную идею о "разрыве времен". Каким-то таинственным образом эта самая идея удивительно удобно улеглась под зубодробительные формулы нашего гениального физика. Если верить Рои, то "времени связующая нить" действительно обладала определенной степенью того, что для простоты он назвал "гибкостью". Поэтому относительно небольшие темпоральные шалости (тут он в очередной раз ехидно припомнил мне "киевское письмо") затухали через
какое-то время. "Какое?" - тут же спросила его Аня. На это у толстяка пока не было ответа. Но было совершенно очевидно, что чем ближе к нашему времени происходит темпоральное возмущение, тем заметнее его последствия. А что будет, если это возмущение очень велико? Тогда, отвечал он, происходят катаклизмы, вроде исчезновения Луны, но это лишь видимая часть событий. Если его формулы верны, то "разрыв" времени делит реальность на две ветви и создает новый мир, "параллельный" нашему и почти не данный нам в ощущениях. "Что значит - почти?" - поинтересовался я. Рои тут-же начал было нести какой-то бред про Кассандру Приамиду, Нострадамуса и Вольфа Мессинга[26 - Отсылка к повести "Перпендикулярное Время".], но после предупреждающего возгласа Этана - "Попай!" - осекся и переменил тему.
        Дела получались странные и дурно пахнущие. Из выкладок Рои выходило, что если бы мы с Ведой и Лешим не переправили бы Змеев в украинские Заворичи, то реальность бы расщепилась и пошла бы двумя разными путями. В одном из этих двух миров сохранились бы “острова” Гулага и печи Аушвица, но зато в Москве говорили бы по-русски, в Заворичах - по-украински, а в Бейт-Шеане[27 - Провинциальный израильский город] - на иврите. Во втором же разветвлении бытия могло не остаться ничего из этого, а над совсем другими и очень тихими городами парили бы Змеи, выискивая себе неарийские жертвы. От этого становилось страшно, в особенности, когда я вспоминал злобный оскал острых зубов в огромной птичьей пасти и жуткую участь Усть-Трубичей.
        Когда же случился тот разрыв, после которого наш Месяц и уже не наша Луна пошли разными дорогами? Наверное, это было достаточно давно, еще до появления современной астрономии. Неужели это было извержение вулкана Хуйанапутина, вызвавшее "малый ледниковый период" в Европе и голод Смутного Времени на Руси? Значит и Борис Годунов и "королева-девственница" Елизавета и Токугава Хидэтада были свидетелями исчезновения Луны, но не оставили никаких записей об этом событии. А может быть и оставили, но мы очередной раз приняли их за красивые иносказания? Не помешало бы, пожалуй, по-новому перечитать летописи…
        - Вот что, Арье… - Эйтан задумался, подбирая слова - Пожалуй, хватит тебе кропать порносайты…
        Я "кропал" не порно- а вполне конвенциональные сайты, но возражать не стал, ожидая продолжения.
        - Давай-ка ты переходи к нам - последовало продолжение - Виктор хорошо о тебе отзывается. Будешь вместе с ним разбираться со "Случайным Соединением".
        Эйтан лукавил. Пару раз он развел меня на откровенность и поэтому ему было прекрасно известно, что я не слишком высокого мнения о своих программистских способностях и уж точно не считаю себя птицей викторова полета. Подняв бровь профессиональным жестом, я пристально посмотрел на него. Анина лапка вздрогнула в моей руке. Эйтан хмыкнул, искоса взглянул на Анюту и продолжил:
        - Ну ладно… Но кто-то ведь должен оберегать прошлое? Вот ты этим и займешься!
        - Но почему именно я? - вырвалось у меня.
        - Потому что тебе будет несложно вернуться - и он недвусмысленно покосился на Аню.
        Все верно, подумал я, кому же еще? Ведь мне всегда будет светить мой Л-маяк в нашем времени. Значит, я обязательно буду возвращаться.
        - Что тебя смущает? - спросил Эйтан.
        Меня смущало многое. Например то, что мне придется уходить в прошедшие века, где меня будут подстерегать очень даже не эфемерные опасности. Ну, с этим можно и примириться, по крайней мере там мне не будет грозить опасность попасть под электросамокат, которые стали настоящим бедствием для пешеходов. А еще мне снова придется уходить вниз по оси времени от моей единственной и это будет оставлять страдальческие морщинки на ее прекрасном лице. Беспокоили меня и парадоксы времени. В частности, не давал покоя убитый мною одиннадцать веков назад эсэсовский жрец. Откуда он знал как меня зовут? Перед тем как свернуть ему шею, я взглянул на его лицо и мог с уверенностью утверждать, что никогда раньше его не видел. Тем не менее, он знал мою фамилию. Неужели мне снова придется столкнуться с покойником? Впрочем, мне, израильтянину, стыдно было бояться какого-то нациста, дохлого уже на протяжении одиннадцати веков. Итак, мне предлагали работу по защите прошлого и, похоже, мое согласие подразумевалось. Эйтан знал меня лучше, чем я сам и можно было не сомневаться, что тщательно оформленные документы уже ждут моей
подписи в двухэтажном здании на окраине Явне…
        …Тут мои воспоминания прервались появлением в коридоре клиники моей супруги. Доктор распахнул перед ней дверь, его лицо расплывалось в наглой усмешке, как у кота после случки. Анюта выплыла в коридор, сопровождаемая умильно улыбающейся медсестрой. Моя любимая выглядела странно, такого ее лица я еще не видел. А ведь я видел ее радостной, испуганной, злой, страстной, всякой. Но такой она еще не была никогда. Она смотрела не на меня, а сквозь меня, как будто заметила там нечто, видимое только ей одной. А ведь раньше она смотрела только на меня и видела только меня. Что же изменилось? Наконец, она изволила меня заметить и ее губы зашевелились, казалось, она собирается сказать нечто исключительно важное. Наверное так выглядел Ио?нн Предт?ча, собираясь изречь Благую Весть. И так, возможно, выглядел Давид Бен-Гурион, вышедший на балкон, чтобы объявить о создании Государства Израиль. Но то, что сообщали народу все эти ничтожные деятели, было сущей ерундой в сравнении со словами моей жены:
        - Я беременна!
        В оформлении обложки использованы следующие изображения:
        Примечания
        1
        Делающий обрезания.
        2
        Река Нева
        3
        Ладожское озеро
        4
        (Здесь и ниже) А.С.Пушкин, "Песнь о Вещем Олеге".
        5
        Ты веришь ему, Агвид? (исландск.)
        6
        Да, мой король (исландск.)
        7
        Спокойной ночи (иврит)
        8
        Еврейские купцы, осуществляющие торговлю между Европой и Востоком.
        9
        Армия защиты евреев (иврит).
        10
        (здесь) Столица Хазарии в низовьях Волги
        11
        Израильский аналог йодной настойки
        12
        Белая Гора - наверное, Белгород на Северском Донце
        13
        Танаис - греческое название Дона и Северского Донца
        14
        Ванаквисль - скандинавское название Северского Донца
        15
        Волга
        16
        "Змиевы валы"
        17
        Верховное божество протовенгров.
        18
        Драконы (венг.)
        19
        Бог Подземного Мира у протовенгров.
        20
        Священная птица венгров.
        21
        Здесь - тотемный знак (тюрк.)
        22
        Венгерское ругательство.
        23
        Это ужасно! Довольно! Довольно! (нем.)
        24
        Ах ты, грязный еврей! Ты снова обманул меня! (нем.)
        25
        "Орел Пустыни" - пистолет израильского производства.
        26
        Отсылка к повести "Перпендикулярное Время".
        27
        Провинциальный израильский город

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к