Добивающий удар Алексей Птица
        Керенский #4
        Власть - товар скоропортящийся. Сегодня она у тебя есть, а завтра твоя голова уже катится с эшафота. Здесь нет друзей, здесь все враги, и криков - Помоги! Здесь не услышишь никогда. Идёт война, гражданская война.
        АЛЕКСЕЙ ПТИЦА
        КЕРЕНСКИЙ. ДОБИВАЮЩИЙ УДАР
        Глава 1. Спасение
        „ПРЕЖДЕ ВСЕГО, НУЖНО ИХ АРЕСТОВАТЬ И ОТДАТЬ ПОД СУД, А СТАТЬИ НАЙДУТСЯ.“
        В.М. МОЛОТОВ
        Полковник Герарди достал из ножен длинный, узкий кинжал, больше похожий на кортик, крепко обхватил его ладонью, чтобы не выскользнул из тут же вспотевшей руки, и приготовился нанести единственный удар. Единственный, но смертельный. И…
        - Полковник!
        Герарди вздрогнул от неожиданности и обернулся, чтобы встретиться взглядом с чёрным зрачком ствола пистолета.
        - Не стоит, полковник.
        - Что? Вы…?
        - Не стоит, - и сильный удар вышиб из руки Герарди кинжал, который со звоном тут же покатился по полу.
        Керенский проснулся и оглянулся. Возле кровати на полу лежал знакомый ему полковник Герарди, а над ним возвышался неизвестный человек.
        Это был офицер со светлыми волосами, густыми усами, цвета переспелой пшеницы, и пронзительными голубыми глазами, одетый в черкеску. В его глазах плясала ясно видимая чертовщинка. Керенский никогда раньше не видел этого офицера.
        - Кто вы? - обратился к полковнику Керенский, - что происходит? Почему вы вообще здесь, где моя охрана? Где все?
        Герарди попытался подняться с пола, но уткнулся лбом в ствол револьвера, который держал незнакомец, и последующий сильный удар ногой, одетой в тонкую кожу сапога, опрокинул его обратно.
        - Что происходит? Кто вы?
        Керенский пошарил рукой под подушкой, но все вещи лежали в другой комнате, а врачи не собирались оставлять ему оружие. Казак или кто он там был, усмехнулся, глядя на этот характерный жест.
        - Убить он вас хотел, господин Керенский. Вот он, кинжальчик, - и казак, быстро нагнувшись, поднял длинный, хорошо заточенный, узкий кинжал.
        - А зовут меня барон Роман Фёдорович фон Унгерн, приехал вот к вам с просьбой, наслышан. А тут взрыв и всё такое, ну, думаю, прекрасный шанс вас увидеть, пусть на больничной койке, а то и не поймать вас. Зашёл сюда, боялся, не пустят, а тут никого и только вот этот полковник…
        За этими словами последовал новый удар сапогом, но полковник вывернулся и собирался броситься непонятно на кого, при этом, выдергивая из кобуры, которая оказалась сзади, пистолет.
        Керенский мгновенно сориентировался, увидев кинжал в руках барона, чья фамилия ему была смутно знакома.
        - Стреляйте!
        - Зачем? - удивился барон и ударил кинжалом полковника, не пытаясь застрелить того из револьвера. - Нам ещё нужно допросить его.
        Герарди закричал, и всё вокруг внезапно пришло в движение. Прибежала охрана, врачи, медсёстры. Полковника сначала хотели добить, но потом скрутили его, залив весь пол возле кровати его кровью. Потом решили перевязать.
        В общем, когда к Керенскому приехали Шкуро и Климович, всё уже закончилось. Керенский сидел на кровати с револьвером в руках, врученным ему кем-то из охраны. Всё это время барон стоял в сторонке и не мешал защищать Керенского тем, кто это должен был делать, но не сделал.
        Примчался закрытый автомобиль и Керенского, подхватив под руки, увели туда. Но он успел на мгновение пресечь излишнюю заботливость Шкуро с Климовичем и крикнул.
        - Барона не забудьте с собой привезти, - и нырнул в темноту экипажа.
        В Смольном, куда привезли Керенского, он получил повторную медицинскую помощь и, выпив настоя валерьянки, сразу же заснул, не дожидаясь результатов дальнейших разборок.
        Пусть там сами разбираются, он выжил и это главное, не всем это удавалось. И ведь понимал же, что это теперь будет постоянно, но вот двух покушений в один день он и правда не ожидал. И самое страшное было даже не это, а то, что покушение совершил офицер. Теперь пусть разбираются, по чьему поручению тот действовал и как он проник в помещение.
        Проснувшись уже ближе к обеду, Керенский разбудил задремавшую, было, сестру милосердия и велел позвать к себе всю руководящую элиту. То есть силовиков, чьи организации были им созданы практически с нуля. И вот они обосрались, по-русски говоря, да так, что чуть не утопили в своём говне и его.
        В Смольном, едва придя в себя, Керенский стал давать распоряжения.
        - Немедленно разобраться с убийцей, поднять всех людей, провести аресты всех, кто может быть причастен, допросить охрану и врачей. Рыкова, Брюна, Раша, Кирпичникова вызвать ко мне.
        Климович, который всё это и слушал, кивнул и быстро вышел из кабинета. Зазвонили телефоны, завелись моторы автомобилей и броневиков, которые помчались за вызванными людьми, забегали по коридорам унтер-офицеры.
        Керенский под эту суету и шум заснул и проснулся уже перед обедом.
        К этому времени все, кто был нужен, уже собрались. Присутствовали: Климович Евгений Константинович, как шеф Бюро особых поручений, Совет общественного порядка в лице его шефа генерала Валентина Николаевича Брюна, глава УГРО Кирпичников Аркадий Аркадьевич, начальник военной милиции Рыков Александр Николаевич.
        Также здесь был начальник железнодорожной милиции полковник Раша Николай Карлович. А в соседней комнате грустил бывший царский министр Щегловитов Иван Григорьевич. Ещё в одной находился барон Унгерн.
        - Ну что, господа? - начал Керенский. - Скоро на моём теле не останется ни одного живого места! И всё это благодаря вашей работе! Что скажете, Евгений Константинович?
        - Скажу, что на митинге все поставленные вами цели были достигнуты, но ничего заранее предугадать нельзя. Всё же, вы пострадали. И все мы к этому готовились.
        - Прекрасно! Но как тогда получилось, что полковник чуть меня не убил, пользуясь своим авторитетом и скрывая преступные намерения? Вы понимаете, господин генерал? Он меня почти У-БИЛ! А всё бюро в это время вышло покурить, справить нужду, подышать свежим воздухом. Решать ещё что-нибудь важное, я не знаю, я был без сознания, спал в дальнейшем. Просыпаюсь и ловлю в грудь кинжал.
        Керенский с каждым словом всё больше и больше распалялся, пока не пришёл в неистовство. От пережитого и осознания того, что был на волосок от смерти он немного слетел с катушек. И его можно было понять, не каждый день и не всех убивают по два раза. Понимали это и все, кто присутствовал в кабинете. Повисло угрюмое молчание. Через пару минут Керенский выдохся и без сил опустился на стул.
        - Кто этот полковник? - спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
        - Бывший начальник дворцовой полиции, монархист, полковник Герарди - ответил за всех генерал Брюн.
        - Ваш друг? - вызверился на него Керенский.
        - Знаком с ним лично, но другом назвать его не могу, а сейчас и подавно.
        - Если он монархист, значит его подослал Николай II?
        - Нет! - отреагировал Климович. - Возможно, что я ошибаюсь, но, зная императора, он бы никогда на это не пошёл, тем более, так откровенно. Да и что бы это ему дало? Думаю, ничего. Убив вас, он не решил бы для себя ни одной стратегической задачи, да и тактической тоже. Это бессмысленно. По всей видимости, это личная инициатива полковника Герарди.
        Керенский уставился на генерала Климовича тяжёлым взглядом. Его лицо, испещренное мелкими порезами от осколков камней от взрыва бомбы, стало подёргиваться от нервного тика.
        - Допросить и выяснить, и, прошу вас, не надо это делать так, как при империализме. Максимально жёстко, не можете, позовите китайцев, но, надеюсь, до этого не дойдёт.
        - Он все расскажет и без применения физического насилия, - отозвался на это Климович. - Не будет молчать, он уже признался, к тому же. Сегодня же мы всё узнаем.
        - Ясно, а кто мой спаситель?
        - Барон фон Унгерн.
        - Я знаю его фамилию. Как он здесь оказался и откуда?
        - Приехал с фронта, по его словам, специально к вам.
        - Хорошо, я его спрошу об этом, но позже, а теперь перейдём к вопросам насущным, то есть тем, которые появились после двойного покушения на меня. И да, в связи с этим происшествием, прошу вас сохранить в живых полковника, он ещё может искупить свою вину и назвать те фамилии и ту организацию, на которую я укажу ему, и мы озвучим это в прессе. А то, что об этом узнает пресса - будет железобетонно, - не удержался от злорадства Керенский. - Надо пользоваться любой возможностью и любым промахом врага, оборачивая в его свою же пользу.
        - Господин начальник УГРО, - продолжил Керенский, но обратился уже к Кирпичникову. - Сколько после всех этих событий в Петрограде осталось уголовников? Отдельно убийц и склонных к особо тяжким преступлениям?
        Кирпичников замешкался, тронул пальцами правой руки очки, полез за пазуху, достал пару листков бумаги, разложил их перед собой и начал читать.
        - За неделю совершено тяжких преступлений - пятьсот тридцать два, из них убийств - сто пятьдесят три, и…
        - Аркадий Аркадьевич, я вас спросил не о преступлениях, а о количестве уголовник и убийц.
        - Я не могу вам точно этого сказать, да и никто не сможет это сказать точно.
        - Вы увеличили свой штат сотрудников?
        - Да.
        - Во сколько раз?
        - В три раза.
        - Учитывая, что у вас было очень мало людей, это незначительно. Увеличивайте их в десять раз. В ДЕСЯТЬ раз! Вам ясно!
        - Да.
        - И не берите туда всякую шваль.
        - Но у нас неоткуда брать людей. Лишь только тех, кто ничего не умеет и отличается низкими моральными качествами.
        - Так пустите слух о том, что скоро полки будут отправлены на Северный фронт из-за наступления немцев на Рижском направлении, а те, кто вступит в ряды уголовного розыска и Совет общественного порядка, будут освобождены от этого. И люди к вам потянутся. Нет…, - Керенский взял паузу, - Не потянутся, а побегут, ломая ноги и стирая колени.
        - Будет исполнено, - Кирпичников нервно коснулся пальцами очков.
        - Так сколько примерно осталось в живых уголовников?
        На этот раз Кирпичников сориентировался и ответил так, как и ждал Керенский.
        - Примерно до тысячи человек, учитывая, что многие убийцы и грабители погибли в Петропавловской крепости, при её штурме китайцами, да и без этого они погибают весьма часто. И это, в основном, из-за вашего крайне жёсткого приказа.
        - Да, я не жалею об этом приказе. А что сделали французы и англичане в начале войны со своими уголовниками? Полковник Раш, вы были в контрразведке, вы должны были слышать об этом?
        Полковник Раш, застигнутый врасплох, откашлялся и на пару секунд задумался. К его чести, он довольно быстро покопался в глубинах своей памяти, выудив оттуда нужную информацию.
        - Французы часть своих уголовников расстреляли во рвах Венсенского форта, что находится в знаменитом Венсенском лесу. Там были похоронены пара сотен человек. Про англичан не слышал, но они вели особый надзор за всеми уголовниками.
        - Понятно. Тогда я отдаю всем вам приказ - никого, из совершивших тяжкие преступления, при задержании больше не арестовывать. В случае поимки подобных преступников и не уничтожения их на месте, переправлять в тюрьму «Кресты». Дальше я приму решение, что с ними делать. Есть у меня китайцы для этого. Товарищи и господа, учитывая моё сегодняшнее покушение, вся сентиментальность должна быть отринута, мы на пороге больших потрясений, и чем жёстче мы будем действовать сейчас, тем легче нам будет потом. Наступает решающий момент. Он наступит не сейчас, но в самое ближайшее время. Что происходит с железнодорожной милицией, полковник?
        Получилось несколько грубовато, но Керенскому было не до сантиментов.
        - Мы создали летучие пулемётные команды и значительно укрепили охрану всех железнодорожных станций, а также значительно увеличили количество людей из отставных военных, но пока не в тех пределах, которые вы установили для нас.
        - Хорошо. Вам нужно за месяц привести свои силы в установленную мной численность. Положение на фронтах ухудшается, и дезертирство начинает принимать угрожающие масштабы. Пока я не вступил в должность военного и морского министра, этот процесс будет только усугубляться.
        То, что произошло со мной, ясно подчёркивает контрреволюционность всех выступлений против Временного правительства. Каждый из вас должен этим воспользоваться, для общих целей и на благо Отечества. Тот, кто этого не понимает, может уточнить у меня для ясности.
        Все молча слушали. Керенский продолжил.
        - У нас есть всего лишь месяц до решительного отпора силам, окружающим нас справа и слева. Уголовный розыск, бюро, совет порядка и железнодорожные жандармы - вот и всё, что у нас пока есть. Но Россия воюет, и главное сейчас - это войска и морячки. Аркадий Аркадьевич, вы свободны. И повторяю, вам не надо жалеть преступников, не то время. Сегодня мы их, а завтра они нас. Уничтожьте все опиумные курильни и марафетчиков, полностью. Любые обнаруженные наркотики надо уничтожать на месте.
        Торговцев помещайте в тюрьму, всех, без исключения. Никакой жалости и снисхождения. Уже давно пора это сделать. Завоз спиртного в город прекратить, пусть распродают оставшееся. Две недели им на это, дальше в Москве и Петрограде будет введён сухой закон. Попавшихся на торговле из-под полы в первый раз оштрафовать на крупную сумму. Второй раз - оштрафовать на сумму, большую в десять раз и опечатать лавку. В третий раз попался - посадить в тюрьму, а всё имущество отобрать в пользу государства. Вам всё понятно?
        - Да, господин министр.
        - Тогда, вы свободны, Аркадий Аркадьевич.
        Начальник УГРО встал и торопливо вышел.
        - Полковник Раша, вам я даю две недели, чтобы приступить к проведению максимально жёстких операций против любых дезертиров и заподозренных шпионов. Подготовьтесь!
        - Есть, господин министр.
        - Генерал Брюн, вам приказ - очистить все тюрьмы от уголовных элементов для принятия туда дезертиров. Устранение уголовников возлагаю на вас и определение тех, кого надо устранить в первую очередь, тоже на вас.
        - Господин министр! - Брюн привстал, - Я не палач!
        - Вы - нет, палач я. Это мой приказ, и вы его выполните, приказ я подпишу, а вас расстреляю, если вы не обеспечите выполнение этого приказа, и тогда его выполнит другой, менее щепетильный, чем вы. Осмелюсь предположить, что большевики или эсеры ни на минуточку не колебались бы в этом.
        - Я не большевик и не эсер!
        - Хорошо, тогда назначьте человека, который будет отвечать за проведение этой операции, а я решу.
        Брюн сел. Керенский же, наоборот, встал.
        - У меня создаётся такое впечатление, что вы несколько недопонимаете, что сейчас происходит в стране. Недопонимаете!!! Те силы, которые сейчас проснулись, они готовы на всё! Кто знаете Савинкова? Все!
        Так вот, он мёртв. Вся верхушка партии эсеров мертва. Все уничтожены. Большевики и меньшевики уничтожены частично. Ещё едут их товарищи во главе с Троцким. Жду их с нетерпением. В Кронштадте окопались анархисты и те же большевики. Кронштадт нам неподконтролен. Это тысячи матросов, которые готовы в любой момент атаковать Петроград. Пехотные и запасные полки дезорганизованы и распропагандированы. Ораниенбаумский пулемётный полк и бронеотряд Петрограда сочувствуют большевикам. Мне некуда деться, всё зашло слишком далеко, и я пойду до конца! Но и вам тоже некуда деться, господа. Подумайте, наконец, о своих семьях. Ладно, теперь дальше. Господин контр-адмирал, доложите о своих силах и о работе военной полиции.
        - Военная полиция полностью готова. И выполнит любые задачи. Благодаря нашей работе, матросы больше не чувствуют себя вольготно на улицах города, но у меня по-прежнему не хватает людей, - доложил Рыков.
        - Вы уже слышали, что я сказал всем остальным. Ищите и привлекайте. Заставляйте, принуждайте. Делайте, что хотите, но найдите людей и обеспечьте службу. Можете применять самые жёсткие меры, вплоть до расстрела. И мне нужны кандидатуры на пост морского министра. Впрочем, мы с вами переговорим на эту тему чуть позже. Вы пока можете быть свободны. Подождите меня, Александр Николаевич, пока в столовой, я приду туда обедать.
        - Полковник Раша, вы тоже можете быть свободны.
        Оба вышли.
        - Господа, ну вот мы остались одни. Вы начинали со мной первыми и умрёте тоже вслед за мной. Я понимаю, что вы, возможно, не боитесь смерти или тюрьмы. Но мы не можем бросить всё сейчас. Вы должны это прекрасно понимать, я прошу и требую усилить работу по поиску революционеров из всех партий. В случае их нахождения немедленно арестовывать и заключать в Петропавловскую крепость. Её я отдаю в ведение Шкуро.
        И разберитесь с этим полковником, не стоит ли кто за ним. Необходимо узнать все настроения в той среде, в которой он находился. И что делать с Николаем II? Кто что может сказать?
        - Император выжидает, - отозвался Климович.
        - Да, он пытается выжить сам и спасти свою семью. Монархистов не осталось. Полиция вся уничтожена, а остатки отправлены на фронт. Жандармерия разогнана. Часть убиты, часть сбежали, часть на фронте, кто-то затаился, но таких очень немного, - сказал в свою очередь Брюн.
        - В армии проведена чистка. Гучков изгнал всех генералов, преданных императору, да и не только их, а даже тех, кто хоть в чём-то сомневался. Армия дезорганизована и думает, что император сам отказался от власти. В любой момент его могут убить те, кто арестовывал. Настроения весьма противоречивы, полный хаос. Царская семейка велика, в ней больше ста человек обоих полов, большинство из которых предало Николая II в угоду каким-то своим интересам. Сейчас, что очевидно, многие из них жалеют об этом. Но назад пути уже нет.
        Керенский нахмурился и, позвонив в колокольчик, вызвал к себе Мишку.
        - Чаю, Миша, и мне, и господам-товарищам, - кивнул он на обоих генералов.
        Мишка зыркнул на них исподлобья и тихо сказал.
        - Чаи тут пришли гонять, понимаешь.
        - Да, Михаил, отведи в столовую барона Унгерна, пусть обедает, и контр-адмиралу Рыкову тоже скажи, чтобы обедал, я буду позже.
        - Хорошо, вашбродь, будет сделано.
        Через пять минут Мишка зашёл в кабинет, но не один, а в сопровождении смущённой молодой дамы, которая несла в руках большой поднос с тремя стаканами крепко заваренного чая, ложечками, лежащими рядом со стаканами, и небольшой фарфоровой сахарницей.
        Женщина аккуратно расставила на столе гранёные стаканы в серебряных подстаканниках, изображавших российский герб на своих округлых боках, и удалилась. Мишка важно шёл за ней, внимательно глядя ей в спину или ниже.
        - Продолжим, господа генералы. Так что вы хотите мне сказать о царской семейке? Вам она видна была вблизи, я-то далёк от них, особенно сейчас. Так что вы мне о них расскажите? Начнём с Михаила Александровича.
        Климович вздохнул.
        - Младший брат Николая II давно грезил о власти, и не зря, он является высокопоставленным масоном. Это было уже откровенно видно, но досконально не изучено. Михаил стремился к власти и почти её получил. Но его отговорили, или вернее, запугали. Он бы не смог удержать власть в своих руках в нынешнем своём положении, быстро это понял, или ему дали понять, некие страстотерпцы… После чего отказался, а зря.
        - Его бы убили на следующий день, - отозвался на это Климович.
        Керенский нахмурил брови.
        - А что другие?
        - Николай Николаевич, не побоюсь этого слова, полный дурак, и не ему брать власть. Но дурное дело нехитрое и отсутствие ума не говорит о том, что он не может уметь плести интриги. Кирилл Владимирович предал императора одним из первых. Обо всех остальных можно и не упоминать, они живут своей жизнью и сейчас находятся кто где.
        - То есть, всё семейство Романовых полностью отошло от дел и не способно повлиять ни на что?
        - Я думаю, что да, - ответил Климович. - Никто из них не придёт на помощь Николаю II, да и не смогут они. Измельчали-с. Николай II, что уж тут греха таить, был лучшим из них, но он сейчас мешает всем, слишком было многое на него завязано. Как только он «отказался» от власти, всё рухнуло. Думаю, что многие хотят его убить, и не только его, но и всю семью. Этим можно решить сразу очень много проблем. Ведь то, что будет завтра, никто не знает.
        - Я знаю, - проговорил невольно вслух Керенский, осёкся и добавил, - Догадываюсь, - и замолчал. - Готовьте людей. Будем его вывозить сюда, в Смольный, но мне надо переговорить с ним для начала.
        - В Смольный не стоит, - возразил Климович, - это чревато ненужными эксцессами.
        - Хорошо, тогда подберите подходящее здание, чтобы было удобно оборонять его и людей, среди которых не может быть монархистов, а также тех, у кого есть необходимость уничтожить царя.
        - А вы не боитесь заговора царя против вас?
        - Боюсь, но не сейчас, может быть, сильно потом. Царь знает, что он проиграл. Он допустил ряд ошибок и не предполагал, что революционеры будут действовать себе в ущерб. Да только они не думают, как сохранить империю, они думают, как её уничтожить. Я знаю, я сам был таким.
        Впрочем, а почему бы их не поселить в помещениях, расположенных рядом со Смольным собором, они обширны, а нынешний император должен понимать, что былые времена безвозвратно ушли и надо радоваться малому. Заодно можно расквартировать поблизости казачий полк или обеспечить дежурство одной из его рот для охраны царя. Да, это нужно обязательно сделать, господа.
        - Будет исполнено, - отозвался Климович.
        - Тогда вы свободны, товарищи…
        Глава 2. Иллюзии
        „ХОРОШО, ЧТО РУССКИЕ ЦАРИ НАВОЕВАЛИ НАМ СТОЛЬКО ЗЕМЛИ. И НАМ ТЕПЕРЬ ЛЕГЧЕ С КАПИТАЛИЗМОМ БОРОТЬСЯ. “
        В. МОЛОТОВ
        Дождавшись, когда выйдут из кабинета оба генерала, Керенский опустился в кресло и задумчиво допил чай. Генерал Брюн так и не прикоснулся к своему. Немного поколебавшись, Керенский выпил и его чай. В горле пересохло и хотелось пить, последствия ранения, что тут скажешь.
        А ещё его ждала беседа с Рыковым и Унгерном, а также с Щегловитовым. Сколько дел, сколько дел! Голова раскалывалась от боли и забот. Керенский с неудовольствием сознавал, что он уже настолько во всё вник, что и не мыслил себе другого образа жизни.
        Оставался очень небольшой шанс покинуть этот кровавый банкет и сбежать в заграничную глушь, куда-нибудь в Парагвай или Новую Зеландию, но ведь найдут всё равно. Он уже основательно нагадил всем, кому мог. Не поймут-с! А то и на границе убьют. А зачем он нужен тогда и кому. Нет у него теперь иного выхода, только вперёд. Но как много надо сделать.
        И на кого опираться, с кем делать, кругом один обман, ложь и предательство. Керенский поперхнулся последним глотком чая и закашлялся. В комнату просунулась Мишкина голова.
        - Всё нормально, вашбродь?
        - Всё нормально, Мишка. Чаинка в горло попала, сейчас обедать пойду.
        - Ото-ж, обедать завсегда надо, я уж распоряжусь об этом?
        - Распорядись, я почти иду.
        Мишкина голова скрылась. Стукнула дверь, а мысли опять вернулись, вращаясь в голове, как детская карусель. Керенский задумчиво посмотрел на серебряный подстаканник с двуглавым орлом. Ложь и обман… Значит, придётся стать ещё более лживым и циничным. По-другому никак. Есть у него послезнание, но этого катастрофически мало. Всё течёт, всё меняется.
        Он ведь не знает, чего ожидать от Антанты, если он совершит то или иное действие. Всё это было скрыто и в его время, особенно роль Англии, а сейчас и вовсе непонятно. Какие действия предпримет Антанта без участия русских? Загадка…
        Глупо думать, что у всех европейских держав нет своих интересов в России. У Германии это окончание войны любой ценой и единственная возможность, к тому же, деморализовать русскую армию. А если цель видна, то уже можно понять, кто есть кто из революционеров и на кого он работает.
        Англии же нужно было не допустить усиления России и особенно развития её военно-морского флота, и это только те цели, что видны. Значит, им надо подыграть и пожертвовать флотом, чтобы было время решить возникшие проблемы на суше. Это их на время успокоит и даже обманет, или он сам себя обманет, что тоже весьма может быть.
        Франция? У Франции главные цели - ослабить Россию, но не фатально, а так, чтобы она могла выплачивать взятые кредиты, а также подмять под себя весь её бизнес, пользуясь случаем. Но если она развалится, то и не беда, оккупационные войска помогут вывезти из неё компенсацию. И чем больше будет осколков, тем проще будет и им.
        Австро-Венгрия… ну, этим тоже нужно только прекращение войны, они и так на волоске от гибели, счёт пошёл на месяцы, их подданные, чехи, собираются воевать против них же.
        Керенский заложил руки за голову. Кто там ещё остался? Италия, Румыния? Смешно. САСШ, да, но эти сволочи за любой кипишь, лишь бы деньги за него получить. Тут уж надо лавировать. Мало информации. Как только военное ведомство будет его, разведка и контрразведка всё доложит, всю секретную информацию, а там видно будет, что дальше делать.
        Устав от невеселых размышлений, Керенский встал и, выйдя из кабинета, направился в столовую. Рыков успел пообедать и ожидал его, задумчиво рассматривая большую фарфоровую супницу, поставленную для Керенского.
        - Александр Николаевич, вы не ушли?
        - Как можно?!
        - Отлично! - Керенский подождал, пока нанятая женщина разольёт суп и оставит приборы и чай. Женщина ушла, и Керенский продолжил беседу.
        - Александр Николаевич, мне нужен ваш совет.
        - Я весь во внимании.
        - Мне необходима от вас информация. Первое, кто из нынешних адмиралов, не зависимо находятся ли они в отставке или служат до сих пор на флоте, является непримиримым ненавистником революции?
        Рыков задумался. Потёр рукою лоб, словно стирая с него морщины. Морщины не собирались никуда деваться, оставаясь по-прежнему на своих местах. Рыков опустил руку и посмотрел в глаза Керенскому.
        - Таких адмиралов было много. Но… Но многие изменили свои взгляды. Кто-то откровенно боится, если не за себя, то за свои семьи, кто-то поддался на провокации духа свободы, кто-то разочаровался, а кто-то и оказался совсем не тем, которым казался, - Рыков махнул рукой, расстроившись.
        - Пожалуй, я вам смогу предложить только адмирала Куроша Александра Парфёновича. Он подавлял восстание в 1905 году в Гельсингфорсе, был комендантом Кронштадта, сейчас он до сих пор в тюрьме, там же. Его брат был убит в 1907 году во Владивостоке, когда организовывал отпор революционерам.
        - Я понял. Вы знаете командира эсминца Георгия Лисаневича?
        - Да, господин министр.
        - Я тоже узнал о нём случайно. Это отчаянный человек, и он непрост. Вам надо с ним поговорить. Поговорить о поездке в Кронштадт и освобождении всех арестованных. Вы должны тщательно спланировать и осуществить эту операцию. Мне нужны люди, особенно люди, умеющие ненавидеть. Но не рассказывайте ему никаких подробностей, только то, что офицеров нужно освободить и доставить сюда. У него в подчинении есть целый эсминец, ожидающий в Ораниенбауме.
        Рыков помолчал и спросил.
        - А какой другой вопрос, господин министр?
        - Расскажите мне о всех течениях среди флотских офицеров, кто является англофилом, кому нравятся французы и об остальных предпочтениях.
        Рыков снова задумался.
        - Это очень сложный вопрос. Мне трудно на него ответить.
        - Так вы постарайтесь, господин контр-адмирал. Вы сейчас решаете вопрос всего флота, а флот, соответственно, судьбу страны. Или вы не видите, что творят морячки, и от кого всё пошло.
        - Вижу, - сухо ответил Рыков. - И я отвечу. Я не могу рассказать о любом, но во флоте есть одно течение, его назвали «младотурками». Это собрание масонов, в которое входят многие морские офицеры. Это адмиралы Непенин, Колчак, Альтфатер, Максимов, Рентгартен, Дудоров, Вердеревский и ещё много других. Все они категорически приветствовали революцию. Выводы вы прекрасно сделаете и сами, господин министр.
        - Спасибо, ваша информация для меня весьма ценна, Александр Николаевич. Организуйте, пожалуйста, освобождение адмирала Куроша, и кого вы можете рекомендовать ещё?
        - Ещё адмирала Кербера Людвига Бернгардовича, он взял себе фамилию Корвин с условием, чтобы возглавить созданную с нуля Северную морскую флотилию.
        - Ясно, я наведу по нему справки. Спасибо, Александр Николаевич, вы можете идти.
        Доев суп, съев второе блюдо и выпив чай, Керенский вышел из столовой. Нужно, всё же, узнать, что нужно было барону Унгерну. Придя в кабинет, он вызвал Мишку.
        - Миша, найди, где находится барон Унгерн и зови его ко мне, будем разговоры разговаривать.
        - Есть, вашбродь. А барон этот, хоть и немец, а лихой казак, отчаянный и это, немного бешеный. С таким нужно ухо востро держать, вашбродь.
        - Да иди уже, советчик, - Керенский отмахнулся. После сытного ужина хотелось спать. Организм требовал отдыха и лечения, лечения и отдыха. А тут мозговой штурм получался, как совсем в другие времена, когда он только стремился к должности управляющего гостиницы.
        Барона долго не было, и Керенский незаметно для самого себя заснул. В этот момент в дверь постучали, но Керенский как раз находился в фазе быстрого сна и его слух, донеся информацию до головного мозга, не смог пробиться сквозь цепкие объятия Морфея.
        Барон Унгерн, а это был именно он, не дождавшись ответа, оглянулся на ординарца Керенского.
        - Не отвечает?
        - Ну-ка!
        Чубатая голова Мишки просунулась в дверь.
        - Ага, спит вашбродь. Ну, это недолго. Вы подождите чутка, осемь минуток будет достаточно, а потом я чай ему принесу, он и проснётся. А нет, - вдруг поправил он сам себя. - Какой чай, он же кофий пьёт. Скажу, гадость ещё та, но не спят от него. Это точно!
        Унгерн усмехнулся и молча сел на стул, уставясь своими светлыми, до прозрачности, голубыми глазами на барельеф вестибюля. Мишка тем временем отправил первого попавшегося караульного солдата в столовую.
        Появилась барышня, она несла кофе. Мишка деликатно постучал в дверь, не услышал ответа, тревожно заглянул в кабинет, хмыкнул и снова громко постучал. Сквозь дверь донёсся сонный голос.
        - Кто там? Войдите!
        Мишка дал знак барону и, перехватив поднос с кофе, проник в дверь.
        - Вашбродь, кофий для бодрости и барон для беседы.
        - Вноси, Миша. Барон, входите.
        Барон Унгерн вошёл вслед за адъютантом и остановился в центре кабинета.
        - Присаживайтесь, господин барон.
        Керенский внимательно рассматривал барона, он теперь вспомнил, кто это.
        - Так что вас привело ко мне в столь удачный момент?
        - Да ничего особенного. Слышал о вас, а фронт стал разваливаться, вот и решил сюда приехать. Я командовал отрядами ассирийцев, воевал с ними, но это уже не имеет значения, все события происходят в Петрограде, а не там. Здесь я слышал о есауле Шкура, что поднялся возле вас и занимается весёлыми делами. Слух уже пошёл…, и я тоже не прочь, знавал я его, не хуже его буду.
        Тем более, что тут у вас не соскучишься. То гранату в вас кинут, то кинжалом норовят заколоть. Интересная у вас жизнь, господин министр, похлеще, чем на войне. Мне такая нравится, готов служить вам на любом посту, но больше всего мне нравится воевать на востоке.
        Керенский задумался, он вспомнил об этом бароне. Естественно, все, кто читали о Гражданской войне, слышали эту фамилию. Весьма жестокий и очень храбрый и отчаянный рубака, да ещё и немец. Всё в одном флаконе.
        - Ну, раз так. Перво-наперво я одарю вас десятью тысячами рублей за своё спасение. Всё же, вам надо жить тут как-то, пока всё не прояснится. И буду подыскивать вам должность. Раз у вас всё так хорошо выходит с иноверцами, то, пожалуй, я направлю вас снова на Кавказ, набирать себе полк, а то и два. Или езжайте в Туркестан, с той же целью.
        - Нет, лучше снова на Кавказ, я там наберу хоть целую дивизию.
        - Набирайте, я выпишу вам все бумаги. Как наберёте, вернётесь с ней сюда, у вас будут свои задачи. Нет, не в Петрограде и не в Москве, в несколько другом месте. Дерзайте, а пока вам нужно обождать около недели или двух.
        - Я всё понял.
        Унгерн встал, встал и Керенский. Шагнул к высокому комоду и, выдвинув верхний ящик, зашуршал крупными и мелкими ассигнациями, после чего вручил их Унгерну.
        - Здесь чуть больше десяти тысяч. Не сочтите за мелочность. После назначения в Закавказье вы получите в своё распоряжение значительно более крупные суммы, но их стоит потратить с умом и в то же время, не мелочиться. Мне нужна боеспособная дивизия или бригада, на сколько у вас хватит сил её создать. Можно даже обкатать в коротких боях. Ну, это вопрос будущего. Ступайте, барон. Звание войскового старшины вы получите перед убытием.
        - Слушаюсь! - барон вытянулся и, повернувшись, вышел.
        Керенский тоже встал и, выйдя из кабинета, направился по вестибюлю в сторону выхода. Сестра милосердия, дежурившая в коридоре, вскочила и бросилась к нему.
        - Господин министр, доктор настоятельно рекомендовал вам уйти отдыхать. Иначе ваш организм не выдержит пережитого.
        - Хорошо. Я только взгляну в окно.
        Опершись о подоконник, Керенский задумался. За окном вечерело. Весна постепенно вступала в свои права, но очень и очень медленно. Временами моросил дождь, налетая на окна мелкой взвесью.
        - Противно, господа, противно! - сказал вслух Керенский и, повернувшись, зашагал в комнату отдыха. Выпив предложенные сестрой микстуры, он подложил руку под голову и крепко заснул.
        Утро наступило, как и всегда. Снова повторив про себя: «Время не ждёт!», Керенский заставил себя встать с кровати и, морщась от незначительной боли, стал одеваться. Нужно было появиться в правительстве, оправившись после очередного чудесного спасения.
        Уже надоело вечно попадать под пули, но очевидно, что это будет не в последний раз. Надо ехать в Мариинский дворец и заявлять свои права на всё. Но сначала необходимо переговорить с Щегловитовым. До него вчера очередь просто не дошла.
        - Мишка!
        Ординарец быстро появился в проеме двери.
        - Ищи Щегловитова и ко мне веди, а то вчера так и не смог с ним поговорить.
        Не успел ординарец исчезнуть за дверью, как в кабинете разразился длинной трелью телефон. Странно, что он вообще стал трезвонить только сегодня. Не став ломать над этим голову, и так больную, Керенский поднял трубку.
        - Керенский.
        - Александр Фёдорович, вы живой?! Какое счастье!
        Судя по голосу, это был князь Львов.
        - Да, живее всех живых.
        - Александр Фёдорович, мы вас все ждём, надо принимать меры, кругом сплошная анархия и хаос.
        - Не знаю, Кирпичников мне об этом не докладывал, да и Рыков тоже. Обстановка на улицах контролируется, хаоса нет, это преувеличение.
        - Да, но военное и морское министерство обезглавлены, генералы не знают, кто ими сейчас командует, и идёт война.
        - Ну, покомандуйте вы, Георгий Евгеньевич, - резко бросил Керенский. Этот латентный гомосексуалист, толстовец, англофил и абсолютно бесхребетный человек уже начал его откровенно раздражать.
        Князь абсолютно не умел ничего делать, только заседать и говорить банальности. Что Толстой, желая прославиться на весь мир, пресмыкался перед англичанами, охаивая собственный народ, что этот безвольный чиновник, который ничего не хотел делать.
        - Что вы, что вы. Руководство армией взял на себя пока генерал Алексеев, а морским министерством - начальник морского генерального штаба контр-адмирал Кедров.
        - Ну, вот видите. Я буду завтра, созывайте совещание. Я обязательно буду. Мне многое нужно сказать господам министрам. И, Георгий Евгеньевич, готовьте документы для моего вступления в должность военного и морского министра.
        - Да-да, конечно, мы вас с нетерпением ждём. А то у нас тут хаос в правительстве полный. Все боятся последствий и того, что и до них доберутся революционеры.
        - Хорошо, завтра в девять я буду в правительстве.
        - Ждём-с!
        Керенский опустил трубку на рычаги и, не снимая руки, задумался. Хотелось прийти завтра, сразу разогнать всю эту подлую кодлу и взять власть. Но…
        Но не получится. Так грязные дела не делаются, надо работать, работать и ещё раз работать. В дверь постучали.
        - Войдите.
        В кабинет быстро вошёл министр юстиции Щегловитов, которого царь прочил в главу правительства.
        - А, Иван Григорьевич! Наконец-то, а то я уже заждался вас.
        - Заждался вас это я, Александр Фёдорович. Вы со мной хотели встретиться ещё вчера, но, видимо, вам было не до сук, ой, оговорился, недосуг.
        - Ммм, а я и не знал, что вы умеете ёрничать и грубить, а, казалось бы, царский министр…
        - В тюрьме научился, в ней плохому быстро учат.
        - Да, не спорю. Но сейчас вы уже не в тюрьме и, кроме того, вы же не знаете, что случилось со мною вчера.
        - Не знаю, - не стал отрицать Щегловитов.
        - Вот! А в меня вчера стреляли и хотели взорвать, представляете? Некая девушка, в порыве революционного оргазма кинула в меня бомбу.
        - Как, как вы сказали, оргазма? - не поверил своим ушам Щегловитов.
        - Я сказал оргазма? - сделал вид, что удивлён, Керенский. - Нет, оговорился. Я имел в виду, что в порыве революционного экстаза или мракобесия, уж не уточнял. Но бомба была брошена в меня, и бомба разорвалась. Последствия налицо, то есть на лице.
        - Да, я вижу, - признал Щегловитов.
        - Но это ещё не всё. Ночью в госпитале, что в Зимнем дворце, ко мне приходил гость, некий полковник Герарди. Пришёл не в гости, а чтобы заколоть кинжалом. Банально, как в дешёвой театральной пьесе. Италия, стилет, мавр, и привет господу Богу…
        - Да?! Тогда теперь вы можете оценить то, что делали господа эсеры по отношению к царским чиновникам и каково это, жить под постоянным страхом быть взорванным или расстрелянным…
        - Могу, пренеприятно, скажу я вам, это чувствовать. Очень, очень неприятно. Да, теперь это будет повторяться с завидным постоянством. Впрочем, я готов ко всему, - и Керенский достал из ящика стола тяжёлый маузер, положил его на столешницу, а вслед за ним достал из наплечной кобуры ещё один пистолет, меньшего размера, но той же фирмы.
        - Я умею стрелять, и уже не раз это делал. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих, - не совсем к месту сказал Керенский.
        - Но, как же вас спасли в госпитале, господин министр? - холодно поинтересовался Щегловитов.
        - Само провидение спасло меня.
        Щегловитов поморщился, показывая, что пафос сейчас неуместен. Керенский усмехнулся.
        - Зря вы так думаете, мир не без добрых самаритян, действительно, только самим провидением можно объяснить то, что ко мне явился один барон и спас меня от полковника Герарди.
        - Позвольте, это точно был Герарди? - удивился Щегловитов.
        - Да. Очевидно, что вы знакомы.
        - Знакомы, и я удивлён и не ожидал этого от полковника.
        - Ну, значит он решил устранить проблему одним ударом. Что поделать, дураками Россия никогда не оскудевала. Но дело не в этом. Дело в том, что я собираюсь воспользоваться данными покушениями. Уже сегодня об этом напишут во всех газетах, но в общих чертах.
        А завтра, я подчёркиваю, завтра! Всё будет описано более развёрнуто. В красках, так сказать. Я собираюсь сделать очередной шаг к власти, но шаг, хоть и большой, но не очевидный, пока. Мне нужно опираться на буржуазные круги, на промышленников, на чиновников, на тот же народ, который поверил мне.
        Единственное, сейчас я не верю никому, и не знаю, кто и на что способен. Все эти руководители, которые засели во Временном правительстве, ухватили здоровый куш, который не в состоянии даже прожевать. Более того, скажу я вам, они не знают, как его есть и как отмыться после еды.
        - Но зачем вы с такой проникновенностью и доверием рассказываете всё это мне?
        - Зачем? За тем, что вы находитесь под домашним арестом, и не в состоянии разгласить эту информацию всем и каждому. Можете себя считать рабом, но вас я решил поставить секретарём правительства. Пока тайным секретарём, а потом и настоящим. Возможно, вы станете заместителем председателя правительства в будущем.
        Щегловитов недоверчиво усмехнулся.
        - А кто же будет председателем правительства в таком случае?
        - Председателем? Я!
        - И почему я не удивлён!
        - Действительно, это смешно слышать. Но в будущем, если меня не убьют, я стану лидером единственной партии. А вы, или тот, кто справится не хуже вас, станет премьер-министром в Российской республике. Как там дальше будет, я не знаю. Надо ещё что-то с императором делать.
        - Но…
        Керенский оборвал Щегловитова.
        - Я хочу, чтобы вы помогли мне перехватить управление империей, примерно через месяц. Нужны кадры, которым бы я мог хоть немного доверять и, самое главное, они должны быть компетентны. Подумайте, подберите фамилии. Меня интересуют все, кто может управлять, организовать и контролировать стратегические военные заводы.
        - Что вы задумали? Ведь эти люди сейчас есть. Ну, может быть не на всех местах, но что мешает использовать сенаторов, как действующих, так и уволенных со службы.
        - Согласен. Вот вы и подберите людей на все должности, которые являются ключевыми в государственном управлении. Исключение должны составлять евреи и старообрядцы. По всем остальным будет ясно позже. Также мне нужны кандидатуры на посты министра финансов, промышленности и иностранных дел.
        - Я не понимаю, - развёл руками Щегловитов, - Но ведь это будут все люди, служившие царю. Зачем вам это, они же могут предать?
        - Могут, все могут. Я им дам надежду, а за предательство буду карать. Карать показательно и всю семью, без всякой жалости. Другого выхода у меня нет и не будет. Я знаю, я вижу, я чувствую это.
        - Вы страшный человек, - Щегловитов ссутулился, - очень страшный, но чего вы этим добьётесь? Вас убьют и довольно быстро. Вы будете вызывать только ненависть.
        - Ненависть? Меня три раза пытались убить, или четыре, уже и не помню, и я ещё не был страшным, как вы выразились, так что, одним десятком покушений больше, одним меньше… Вон, Фиделя Кастро пятьдесят четыре раза убивали и ничего, жив.
        - Простите, кого?
        - Не важно, не берите себе это в голову. Был такой человек в истории.
        Щегловитов обхватил голову руками.
        - Вы делаете из меня раба и преступника.
        - Не делаю я из вас никого. Всё это ляжет на меня неподъёмным грузом.
        - Но зачем вам это? Вас же проклянут!
        - Эх, давайте ближе к нашей теме, Иван Григорьевич.
        - Хорошо, - Щегловитов потёр рукой переносицу, - Что вы задумали сделать?
        - Провести переворот.
        - Вы хотите стать диктатором?
        - Хотелось бы, но в нынешних условиях это не получится в чистом виде, я буду лавировать, насколько смогу. А потом, возможно, что и придётся на какое-то время стать Верховным правителем. Не знаю, точнее, не уверен. Ваша задача - найти компетентных людей, и при первой же возможности я поставлю вас на министерскую должность. Вы понимаете, Иван Григорьевич?
        - Понимаю.
        - Сделаете?
        - Сделаю. Но как мне искать людей и договариваться с ними, если я сижу у вас взаперти?
        - Всё решаемо, вам будет предоставлен телефон, по которому вы будете разговаривать в присутствии сотрудника бюро. Если вам будет нужно передвигаться по городу, то тогда будет предоставлен персональный автомобиль с охраной или даже броневик. Дерзайте.
        - Вы слишком щедры ко мне.
        - Нет, я реалист. У каждого человека есть слабое место и есть чувство долга перед Родиной. У одних оно постепенно атрофируется, у других всегда находится на одном уровне, то скачкообразно повышаясь, то понижаясь, но есть и третья категория. Категория, к которой принадлежите и вы, это люди, у которых постоянно высокое чувство долга, вы живёте в мире своих страстей, пока они не мешают вам работать на благо Родины. Вас мало, и вы это доказали, сидя в тюрьме. Я это ценю и прошу вас сделать все не для меня, а для спасения нашего государства. Оно погибает, оно гибнет, раздираемое пятой колонной, шпионами и предателями.
        Скажу больше, я тоже предатель, но хочу, чтобы это слово стояло после слова был. Был предателем… Сейчас моя цель - спасти страну от разрушения, чего бы это мне не стоило. Всё остальное тлен и пыль. Все мы умрём рано или поздно, но главное, ради чего и как.
        - Спасибо, я согласен! - и Щегловитов откинулся на спинку стула, посмотрев на Керенского. - Неужели всё так плохо?
        - Всё очень плохо, катастрофически плохо. Вы можете идти, Иван Григорьевич.
        - Да-да, я иду, - и Щегловитов, с трудом поднявшись со стула, вышел из кабинета.
        Глава 3. Пресса
        „ТЕОРИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА УЧИТ, ЧТО В БОРЬБЕ ПОБЕЖДАЕТ НАИБОЛЕЕ ПРИСПОСОБЛЕННЫЙ. ЭТО ЗНАЧИТ: НИ ЛУЧШИЙ, НИ СИЛЬНЕЙШИЙ, НИ СОВЕРШЕННЕЙШИЙ, ТОЛЬКО ПРИСПОСОБЛЕННЫЙ.“
        Л. ТРОЦКИЙ
        Керенскому в этот день ещё предстояло дать распоряжения прессе, в частности Меньшикову с его «Гласом народа» и жёлтой газетёнке «Новый листок», в лице его редактора Модеста Апоксина. А ещё нужно было подобрать себе заместителя по руководству недавно созданной партией под названием Российская Крестьянская Социалистическая Рабочая Партия, то есть РКСРП.
        Без сомнения, он останется её лидером, но должен быть ещё и заместитель, который и возьмёт на себя весь воз проблем с ней. Нужно искать такого человека. По-прежнему ломая голову над этим, Керенский поднял трубку телефона.
        - Аллё? Девушка?! Соедините меня с редакцией газеты «Глас народа». Не знаете номер? Диктую 244-55. Да. Жду! Аллё! Михаил Осипович! Жду вас в Смольном. Да, как сможете, но побыстрее. Жду!
        За Модестом Керенский отправил машину с охраной, чтобы нашли его и привезли по мере возможности. Этот фрукт никогда не сидел на месте. Телефон в типографии молчал, домашнего у него не было. Но ничего, сбежит - поймаем, а не поймаем, так найдём нового, еврея какого-нибудь.
        Часа через два приехал Меньшиков.
        - Михаил Осипович, как ваше самочувствие?
        - Всё хорошо, в отличие от вас, - Меньшиков бросил взгляд на лицо Керенского.
        Керенский позволили себе грустную улыбку.
        - Бандитская бомба, Михаил Осипович.
        - Что, опять? Это грустная шутка, Александр Фёдорович, извините, вырвалось. Я знаю о происшествии на Дворцовой площади. Признаться, я очень сильно переживал за вас, но всем сказали, что вы живы и находитесь в госпитале.
        Керенский усмехнулся.
        - Увы, время сейчас такое. Я вас позвал, Михаил Осипович, чтобы обсудить будущие статьи в газете и вообще очень многое.
        - Я всегда к вашим услугам.
        - Это прекрасно, работы очень много. Дело в том, что на меня было ещё одно покушение.
        Меньшиков привстал с кресла.
        - Когда?
        - Ночью. Вы уже напечатали материал о моём покушении?
        - Да, мы указали, что во время теракта погиб идеолог эсеровского террора Борис Савинков. И это их рук дело.
        - Всё правильно, так оно и есть. Мои люди вычищают всю эту партию, а заодно ещё и многих других, под эту марку. Большевики уничтожены полностью, частично остались меньшевики и анархисты, до которых я не могу добраться. Кронштадт до сих пор нам неподконтролен, отсюда и проблемы.
        - Но кто на вас напал ночью и как это произошло?
        - Вы не поверите, но это оказался монархист полковник Герарди, и теперь я просто не знаю, как быть. Если об этом напечатать в газетах, дни Николая будут сочтены, и в тоже время замалчивать такое происшествие нельзя. Вам я доверяю и потому прошу совета.
        Меньшиков опешил, потом встал и, обхватив левой рукой локоть правой руки, нервно заходил по кабинету.
        - Что вы намерены предпринять?
        - Пока ничего, но хочу вывезти бывшего императора в Петроград под охраной, но под своей охраной.
        - И когда вы намерены это сделать?
        - Примерно через неделю.
        - Поздно, Александр Фёдорович, нужно это сделать в самое ближайшее время.
        - Трудно это сейчас сделать. Вы и в самом деле так считаете?
        - Это категорически нужно делать.
        - Угу, я подумаю, но всё равно объявлять полковника монархистом не стоит?
        - Отчего же, можно. Но не от лица Николая II, а от лица великих князей, которые решили вступить в борьбу за власть. Они предали царя, пусть теперь и расхлёбывают эту кашу.
        - Согласен, тогда подготовьте материал на эту тему и завтра опубликуйте. Укажите, что великие князья до сих пор хотят реванша любой ценой. А я буду думать.
        Как только Меньшиков, попрощавшись, вышел, Керенский поднял трубку телефона и вызвал к себе Климовича. Тот явился примерно через час.
        - Евгений Константинович, я пока не буду интересоваться о ходе расследования, пусть оно идёт своим чередом. Вам же нужно срочно организовать команду по аресту императора в Царском селе.
        - Господин министр, но он же и так арестован?
        - Да, но только он арестован военными, а нужно арестовать его силами Бюро и срочно вывезти сюда, в Смольный собор, вместе со всей семьёй и организовать должную охрану, включая броневики и пулемёты.
        - Но почему такая спешка и что будет, если нас не пустят к нему?
        - Я выпишу вам бумагу о том, что он обвиняется в организации на меня покушения и его вывозят для допроса и заключения под арест в пределах моего нахождения, чтобы я и сам смог его допросить. А его семья берётся в заложники. Не забудьте с собой взять большую охрану, составленную из наиболее решительных лиц. Эта операция не того уровня, чтобы отнестись к ней халатно.
        - Я понял, приму все меры.
        - Евгений Константинович, хочу вас предупредить, вы сейчас организовываете своими руками историю, и многое зависит от того, как вы это сделаете.
        - Да, я понимаю, но не хотите ли вы арестовать, а потом расстрелять императора?
        - Я? Нет! Возможно, кто-то другой, но точно не я. Император станет моим джокером. Может быть он поможет мне выиграть всю партию, а может быть сольётся вместе с ненужными картами, ничего нельзя предвидеть заранее. Идёт большая игра, и если раньше он был равноправным игроком, то сейчас стал обычной картой. Не спорю, очень серьёзной картой, но всё же, не игроком.
        Климович передёрнул плечами.
        - А становится жарко, действительно жарко.
        - Так лето же скоро, вот и пошла «жара», но вы не расслабляйтесь и не ждите, лето обещает быть знойным. Привезите императора живым. С Богом!
        Климович невольно перекрестился и вышел.
        Керенский походил взад-вперёд по кабинету, вновь переживая недавний разговор, потом вспомнил о том, что к нему должны привезти ещё и Модеста. Бешеный выдался день, но что поделать. А пока этот писака ещё не прибыл, надо подумать, кого же можно поставить во главе своей партии.
        Керенский взял чистый лист бумаги, карандаш и стал писать фамилии известных ему лидеров революционных партий. В итоге у него получилось следующее: эсеры Чернов и Савинков, а также Дан и многие другие, менее значительные люди, были уничтожены им в разных местах.
        Меньшевики потеряли многих, в том числе Чхеидзе, Нахамкимса, Церетели, Скобелева, фактически в живых у них остался лишь Плеханов.
        Октябристы потеряли арестованным Гучкова, а кадеты Милюкова. Анархисты все целы, большевики потеряли всех, и Ленина тоже, но Красковский ещё тот чудак, мало ли, мог и обмануть. Дедушка Ленин сильно хитёр и живуч, и что-то от Красковского долго нет вестей, а пора бы уже отчитаться и по финнам.
        Искать второстепенных лиц из всех партий Керенский не хотел и даже не знал, на кого можно ориентироваться. А кроме того, ему нужен был человек, контролируемый им лично. Который бы имел непререкаемый среди революционеров авторитет и боялся Керенского, зная, что тот легко может его уничтожить.
        И этим человеком определённо мог быть Плеханов, как самый лучший кандидат на требуемую роль. Это был старый марксист, причём марксист настоящий, а не те партии-прилипалы, что называли себя марксистами, а по сути не имели ни малейшего к этому, почти религиозному течению, отношения. Меньшевики, большевики, анархисты-максималисты и прочие бундовцы - всё это были партии, выдумавшие свои лозунги, говорящие на своём социалистическом сленге и не имевшие нормальной программы.
        Да ладно бы марксисты, но коммунистами себя называли не большевики или меньшевики, а анархисты, да и сам термин коммуна, то есть община, весьма двусмысленно звучит. Как известно, общее - значит ничьё.
        То есть, надо искать Плеханова и разговаривать с ним, а там посмотрим. Пристрелить старого марксиста, если он попытается вести двойную игру, будет сложно, но возможно. Плеханов уже довольно стар, а значит будет опасаться за свою жизнь, тем более сейчас, когда многие лидеры революционных партий один за другим отчаливают на тот свет.
        За всеми этими размышлениями наступил обед, к которому, как водку к закуске, привезли и Модеста Апоксина. Но Керенский редко пил спиртное и сегодняшний обед не стал исключением. А потому, он спокойно закончил трапезничать и только тогда двинулся в кабинет, куда быстро привели и газетчика.
        Модест Апоксин, угодливо зажав в кривых ручонках новый котелок, несмело заглянул в кабинет, робко перед этим постучав.
        - Заходите, Апоксин, присаживайтесь вот здесь, - и Керенский показал рукой на стул.
        - Как я рад, что вы выжили.
        - Я тоже, Модест, я тоже. Как там идут дела с моей газетой?
        - Дела идут замечательно.
        - Замечательно? Угу, замечательно, что замечательно. Вы уже написали о покушении на меня на Дворцовой площади?
        - Да-да, я позволил, позволил себе взять труд об этом указать. Я так переживал за вас, так переживал, что и словами не могу передать.
        Апоксин при этом подался вперёд, оторвав тощий зад от стула.
        - Сидите, - бросил Керенский и грозно взглянул на Модеста. - Наверное радовались, что меня могут убить, а денежки все вам достанутся. А?!
        - Нет-нет, что вы, что вы, как можно, да я…
        - Да вы послушайте, Модест, я же вижу вас насквозь, все ваши деяния и мысли отражены на вашем покатом лбу, всё ведь ясно видно, вот посмотрите, - и Керенский, быстро покопавшись в ящике стола, извлёк небольшое зеркало и протянул его газетчику.
        Апоксин со страхом взглянул в отражение, словно действительно страшась увидеть там то, что было написано на его лбу, по словам Керенского. Естественно, он ничего там не нашёл, кроме своего испуганного и побелевшего от страха лица.
        - Вот видите?
        - Неет, я ничего не вижу!
        - В смысле, вы своего лица не видите?
        - Вижу.
        - А чего тогда обманываете меня?
        - Я не обманываю вас.
        - Ну, как же, Модест, вы только что сказали, что ничего не видите, но потом быстро переменили своё мнение и сказали, что видите.
        - Но…
        - Хватит! - Керенский резко ударил по столу ладонью, внутренне поморщившись от боли. - Хватит врать, мне нужны дела, а не болтовня. Какой доход вы сейчас имеете от продажи «Нового листка»?
        - Эээ, - заблеял ошарашенный происходящим Модест. - С каждого выпуска чистой прибыли сто рублей в день.
        - Вот каааак! - протянул Керенский и откинулся на спинку стула. - То есть вы сейчас весь в шоколаде.
        - А… не понял вас, господин министр?
        - Поживёшь, поймёшь, - ухмыльнулся Керенский. - С завтрашнего дня продолжите демонизацию матросов. Причины этому есть. И последняя для вас, самая горячая новость, это повторное покушение на вождя революции, то есть на меня, ночью, анархистами. Напишите, что анархисты подкупили проигравшегося в карты полковника, чтобы обмануть охрану и убить Керенского.
        - Эээ, так это…
        - Это правда, повторное покушение было, ну, а кто заказал моё убийство для вас не суть важно. Вам нужно выполнить мой приказ, вы же видите, что происходит. Охрану я вам обеспечу. Завтра утром вы будете самый первый с этой новостью. Увеличьте выпуск своего листка и передайте его для распространения по железной дороге в Москву. Пусть это будет, может, и в ущерб, но вы меня понимаете…
        - Да, безусловно, господин министр, я очень вас понимаю, - и Модест страстно прижал к груди свой котелок, преданно при этом смотря в глаза Керенскому.
        - Ну, что же, я рад, что могу с вами найти общий язык, это облегчает многое. Идите и выполняйте, и пришлите мне в Смольный экземпляр газеты, я посмотрю.
        - Будет сделано!
        - Свободен!
        - Спасибо, спасибо, спасибо! - так и прижимая к своей груди котелок, Модест встал и попятился назад, стремясь побыстрее испариться из кабинета. Дверь быстро приоткрылась и мгновенно спрятала за собой юркого газетчика. А Керенский тяжело откинулся на спинку стула. Время стремилось быстро промчаться мимо него.
        Всё, он выдохся на сегодня, надо было отдохнуть и ждать развития событий, да и на завтра подготовиться, усталость, всё же, брала своё. За разговорами с газетчиком он провёл больше часа.
        В кабинет постучали.
        - Кто там?
        - Это я, вашбродь, вы ужинать-то будете?
        - А ты как думаешь?
        - Будете, вестимо, а то, как же, к вам целый день народ шастает туда-сюда, туда-сюда. Щас всё организую.
        Через двадцать минут в кабинет прибыл ужин. Снова заглянул Мишка, чтобы забрать посуду.
        - Ты, Мишка, завёл бы себе кого в столовой, что ли?
        - А зачем, у меня баба есть туточки, и не одна. А в столовой не по вкусу мне барышни. Больно все заносчивые.
        - Да я тебе не про то говорю.
        - А так про что же?
        - Отравить меня могут с пищей. Нужно проверенных барышень там содержать, чтобы жёны были казаков или кого из бюро. А то, сам знаешь, как бывает. В меня сейчас то бомбу кинут, то с револьвера стреляют, а то и кинжалом норовят заколоть. Не смогли, так будут думать, как по-другому умертвить, понимаешь?
        Мишка аж в лице переменился.
        - Ох, уж, сволочи, и как-то я так не подумал. А то ж, это племя бесовское, на деньги падкое, за золото и яду подсыплют, а то и без денег готовы человека со свету сжить. Одно слово - ведьмы. Я тогда старшому об этом расскажу, он голова, придумает что-нибудь.
        - Правильно, Миша, так и надо. А я спать пойду в комнату отдыха, буди, если что срочное будет, да сестру позови, чтобы раны обработала.
        - Сейчас. Так вы отдыхайте, вашбродь, а я ещё старшому и про сестёр милосердия тоже скажу, упрежу, стало быть. Мало ли какие они. Оно кажется, что баба справная и красивая, а сердце злое или революционерка бешенная, а то и душевнобольная, такие тоже есть, да немало. Вон как все больницы сейчас ранеными переполнены, а всех остальных по домам разогнали. И энтих в первую очередь. А нечего за казённый кошт проживать, когда воинов полно увечных! Голову-то не вылечишь, это уж навсегда, так зачем они нужны? Оно-то жалко, конечно, но война идёт, не до жалости.
        Керенский вздохнул.
        - Ступай, Миша, а то у меня уже голова болит от твоих рассуждений, да сестру не забудь позвать.
        - Так усё сделаю, вашбродь, вы не сомневайтесь, у меня голова крепкая, как и память, я ничего не забываю.
        - Иди уже, - поморщился Керенский, еле дождавшись, когда Мишка исчезнет за дверью.
        Спустя некоторое время пришла сестра милосердия, обработала Керенскому раны, и он лёг на диван отдохнуть.
        В это время Мишка прямиком помчался к старшему уряднику Мефодию, поделиться информацией и своими сомнениями. Урядник был на месте и пил чай.
        - Чего ты от меня хочешь, Мишка?
        - Так это, приказ тебе передаю, а ты дальше старшему уряднику скажи, а тот вахмистру и дальше.
        - Так что сказать-то?
        - Керенский сказал, что отравить его могут, надо всю кухню перешерстить и надёжных баб набрать, а заодно и сестёр милосердия проверить на это, как его, на… В общем, чтобы не сгубили Керенского.
        - Да с чего ты взял? И вообще, чего ты так переживаешь?
        - Ты дурак, Мефодий. Ладно, пошёл я к вахмистру, раз ты бестолковый и ничего не понимаешь. Керенского убьют, что со всеми нами будет? Он, вишь, как казаков уважает! Бережёт и помогает, оно то ж, воли больше хочется и привилегий, и землицы. С ним мы это можем получить, а вот с другими - шиши. Они вон все в один голос гуторят: земля - крестьянам, дак и врут, и ничего не дадут. А дадут, так за чей счёт?
        А мужик сиволапый варежку-то и раззявит, а то дураку ума нет, что одним плугом и мотыгой ничего он не сделает на ней. Она и так почти вся у него. Эээ, ладно, то не нашего ума дело. А вот Ляксандра Фёдоровича надо поберечь, он за нас будет.
        - Так, это ты дело говоришь, - урядник нахмурился. - Не подумал я по скудоумию своему, пошли вместе к вахмистру и всё ему расскажем, он голова, придумает что-нибудь.
        ***
        Глубоко вечером в дверь раздался стук. Керенский резко вскочил и, сунув руку под подушку, достал пистолет.
        - Что случилось?
        - Александр Фёдорович, - послышался голос Мишки, - тут к вам господин Климович.
        - Впускай, - и Керенский, отшвырнув подушку и одеяло в сторону, встал с дивана.
        В кабинете стоял Климович и смотрел на всклокоченного Керенского, вышедшего из комнаты отдыха.
        - Господин министр, всё для захвата и перевозки императора в Смольный собор готово, прикажете выполнять?
        - Выполняйте. И осторожнее, прошу вас. Решили, всё же, ночью это сделать?
        - Да, так будет проще. Люди с бумагами выехали туда заранее, чтобы на ночь не возникло глупой стрельбы. А вслед за ними поедет и вся команда. Пока первые приехавшие будут там собираться, как раз вся охрана подъедет, заберём их и мигом сюда.
        - Хорошо, приступайте. Когда перевезёте, сделаем потом так: императора с женой оставим там, а дочерей вместе с цесаревичем определим сюда, пусть привыкают. Места тут более, чем достаточно, так что, думаю, это будет лучший вариант. Все рядом и в то же время раздельно. Шансов спасти и тех и других неизмеримо выше. А если придётся пойти на крайние меры, то тоже будет проще.
        - Слушаюсь, - и Климович вышел.
        Керенский ещё посидел, работая с бумагами под светом большой свечи, потом сон сморил его, и он снова лёг на диван.
        Глава 4. Император
        „ИСТИНА ВСПЫХИВАЕТ НЕ ТОЛЬКО ИЗ СТОЛКНОВЕНИЯ МНЕНИЙ, КАК ГОВОРЯТ ФРАНЦУЗЫ, НО ТАКЖЕ ИЗ ВНУТРЕННИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ ЛЖИ.“
        Л. ТРОЦКИЙ
        Поздно вечером штабс-капитан Осинов, бывший когда-то жандармом, приехал со своими людьми в Царское Село. Генералом Климовичем было принято решение, что не стоит вовлекать в это дело крупных чинов. Чем меньше людей будут в курсе событий, тем будет лучше для всех.
        Дежурный офицер подпоручик Ярынич сначала даже не понял, что хотят поздние визитеры.
        - Кто вы такие и что вам здесь надо?
        - Штабс-капитан Осинов, Бюро особых поручений, Министерство внутренних дел. Прибыл для ареста и сопровождения в Петроград семьи Николая Романова с ним во главе, по приказу Керенского.
        - Но мы не слышали ничего об этом и звонка никакого не было, я не верю вам.
        - Извольте, вот бумаги, - и капитан передал документы, подписанные Керенским на официальных бланках министерства внутренних дел.
        Подпоручик наскоро ознакомился с ними. Всё было верно, даже чересчур верно. Всю пачку документов смотреть он не стал, и так всё ясно, надо доложить об этом начальнику охраны.
        - Хорошо, я доложу о вас полковнику Кобылинскому. Ждите!
        Осинов усмехнулся.
        - Ждите! Позёр. Он подождёт и его команда из двадцати человек тоже. Где-то там в ночи едет ещё сотня человек, во главе с броневиком, как раз успеют. Вскоре появился и сам полковник.
        - Покажите документы.
        Осинов снова протянул бумаги. Полковник долго изучал официальные бланки с водяными знаками, потом сказал.
        - Здесь написано, что совершено покушение на Керенского неким монархистом. Кто это?
        Осинов не получал приказа молчать, и он ответил.
        - Полковник Герарди.
        - Ммм, я не верю.
        - И что? Что это меняет, товарищ полковник? У меня приказ министра, и он соответственно должен быть исполнен и вами тоже.
        - Но я протестую, вы убьёте Романова.
        - С чего вы взяли? У меня приказ доставить в целости и сохранности Николая Александровича Романова и его семью в Петроград, и я его выполню.
        - Ну, хорошо, вы, возможно, убьёте его там.
        - Никто его не собирается убивать. Приказ Керенского.
        - Я знаю, кто такой Керенский, именно поэтому и переспрашиваю, пойдёмте со мной.
        В этот момент к главному входу подъехал броневик и два грузовика, полностью набитые солдатами. Броневик несколько раз мигнул фарами. Обернувшись, штабс-капитан понял условный знак и сказал Кобылинскому.
        - Это наше сопровождение подъехало, не извольте беспокоиться.
        - Хорошо, тогда идёмте.
        Николай II встретил гостей стоя. Он уже успел лечь спать, как и вся семья, и теперь стоял перед офицерами наспех одетый, не зная, что ждёт его и его родных. Позади толпились дочери с платками на плечах, наброшенными на ночные рубашки. Громадный матрос, приобнимая, держал цесаревича Алексея, также стоявшего в ночной рубашке.
        - Прошу вас собраться, господин Романов, - сухо произнес Осинов.
        - В связи с чем это надо сделать? - спокойно спросил Николай II, не дрогнув лицом. Его жена, обняв младшую дочь, начала плакать.
        - В связи с необходимостью вашего допроса из-за очередного покушения на жизнь товарища Керенского. Вас перевезут в Петроград, чтобы вы не могли избегнуть следствия, а также для того, чтобы следствие не затягивалось.
        - Я не имею никакого отношения к покушению на господина Керенского.
        - Охотно вам верю, но у меня приказ. Керенский лично хочет допросить вас. Прошу вас собрать вещи и следовать за мной.
        - Много вещей с собой брать?
        - Возьмите всё нужное для проживания в течение недели. Остальные вещи и ваш гардероб будут доставлены позже. Времени крайне мало, и в ваших же интересах переехать ночью, чтобы не возникало досужих вымыслов и возможных препятствий или эксцессов на нашем пути.
        Николай II пристально посмотрел в глаза капитану, пытаясь прочесть в них его намерения или увидеть свой приговор. Но глаза Осинова были абсолютно спокойны. У него был приказ доставить императора живым и здоровым до Петрограда, и он его исполнит любой ценой. А что там будет дальше, это не его ума дело.
        В первом часу ночи, погрузив семью императора и его самого в два крытых легковых автомобиля, сопровождаемая двумя грузовиками с охраной, процессия выехала в сторону Петрограда.
        Не доезжая до города, капитан остановил конвой и, подойдя к дверце автомобиля, где сидел император, открыл её и сказал.
        - Выходите, господин Романов.
        Император спокойно посмотрел на штабс-капитана и произнес.
        - Мы не доехали до Петрограда.
        - Да, но это не важно.
        Николай II кивнул своим мыслям, он всё понял. Ни слова больше не говоря, император вылез из автомобиля.
        - Куда мне идти?
        Штабс-капитан повёл револьвером в сторону броневика.
        - Туда.
        Император с тоской бросил взгляд на машину, где сидели его жена и сын, выпрямился и зашагал в сторону броневика. Штабс-капитан, зажав в правой руке револьвер, последовал за ним. Дойдя до броневика, он неожиданно обогнал царя и застучал по железной дверце рукоятью револьвера.
        - Эй, там, открывайте, черти.
        Внутри броневика послышались чертыхания, и железная дверца распахнулась настежь.
        - Входите, вашество, дальше будет опасно, а в броневике надёжнее, вон табуретка.
        Николай II всё же не смог скрыть удивления. Быстро взглянув на своего провожатого, он нагнулся и нырнул в железное нутро броневика. Табуреток было две, одна для императора, другая для штабс-капитана. Как только они уселись, водитель включил первую передачу, и броневик, загрохотав бензиновым мотором, тронулся с места.
        Окон в броневике не было. Пулемётчик, стоя у амбразуры, трясся на колдобинах, внимательно вглядываясь в ночь. К утру весь конвой прибыл к Смольному. Выпустив пассажиров, их увели в помещения при Смольном соборе, которые с двух сторон одноэтажным полукольцом примыкали к величественному зданию бело-синей окраски.
        Разделив семью, штабс-капитан сдал всех на руки Климовичу и вместе с караулом отправился спать.
        ***
        Как только увезли императора с семьей, полковник Кобылинский бросился к телефону. Сначала он набрал номер кабинета в правительстве Керенского, но трубку никто не брал. Плюнув, он стал орать на телефонисток, чтобы ему нашли Керенского, но они не знали, где его искать. Отчаявшись, и в тоже время уверенный в том, что здесь не всё так просто, Кобылинский стал искать князя Львова и смог найти его по домашнему телефону.
        - Аллё! - послышался в трубке заспанный голос.
        - Аллё? Это полковник Кобылинский, господин председатель, только что у меня забрали Николая II люди из Бюро, по приказу Керенского.
        - Что вы говорите?! - сон мигом слетел с Львова, - это точно были люди Керенского?
        - По всей видимости, да, они привезли подписанные им бумаги.
        - Ну, раз привезли, и это его люди, то зачем тогда волноваться? Завтра утром я всё узнаю, и мы примем самые решительные меры.
        - Но если это не его люди?
        - Значит, потом мы будем искать императора. Вы же понимаете, я ничего не могу сделать! Керенский решил, Керенский несёт ответственность. И если Керенского обманут, то Керенский и будет искать, и прошу вас больше не беспокоить меня по подобной ерунде, полковник, - и князь Львов бросил трубку.
        Уже глядя на стоящий молчаливый телефон, он пробормотал про себя.
        - Как я от всего этого устал, надо бросить все дела и уйти в монастырь, я ничего не хочу, мне ничего не надо, но на всё воля Божья! - и, перекрестившись три раза, Львов побрёл к оставленной постели, где, приняв успокоительные капли, быстро заснул.
        Полковник медленно опустил трубку и задумался. Шла непонятная для него игра, или это начался хаос. Назначая на эту, в высшей степени ответственную должность, его предупредили, что, если он будет сомневаться в законности изъятия из-под караула императора, нужно обязательно позвонить по одному телефону, номер которого он хорошо запомнил наизусть.
        И сейчас он воспользовался этой возможностью. На самый крайний случай, при попытке освобождения из-под стражи императора, он должен был убить и его, и цесаревича.
        - Аллё! Это полковник Кобылинский.
        - Я слушаю вас внимательно, - слишком правильно говорящий по-русски голос был абсолютно спокоен, как будто на часах время было не половина первого ночи, а десять часов утра.
        - Только что по приказу Керенского у меня из-под охраны был изъят император, вместе со всей его семьёй.
        - Вам предоставили при этом документы?
        - Да, они подписаны Керенским.
        - А сколько людей было, и кто это?
        - Это были люди Бюро и с ними прибыли два грузовика охраны.
        - Я понял вас, благодарю, - и на том конце повесили трубку.
        ***
        Утро для Керенского наступило неожиданно. И началось оно с того, что заспанный до крайности Мишка пришёл будить неожиданной вестью.
        - Императора привезли.
        - Куда?
        - А я не знаю, стало быть сюда, сынульку его видел и дочерей.
        - Ясно, это хорошо. Климович здесь?
        - Да.
        - Передай, что я поехал в правительство, а ему надлежит императора сторожить, как зеницу ока.
        - Есть, вашбродь, как есть передам.
        Керенский умылся, почистил зубы и, посмотревшись в зеркало, задержал взгляд на своем вечном ёжике на голове. Ну, что тут поделать? Он и сам уже стал похож на ежа, небольшого, но очень жёсткого ежа, сплошь усеянного ядовитыми иголками.
        Знал бы тот, прежний Керенский, кем он сейчас стал. Да только что мог знать тот Керенский, кроме инструкций Антанты, да своего желания власти, того, что он ни при каких обстоятельствах не смог удержать в руках. Шпион, он и в Африке шпион, шпионом и останется. Не случайно он постоянно врал и прятал при этом руки. Когда ты этим постоянно занимаешься на глазах у всех, физиологические ненормальные реакции могут с головой выдать своего хозяина. Но людям, знающим это, а не простым обывателям.
        Пригладив волосы или, вернее, встопорщив их ещё больше, Керенский сел в машину, ожидающую во дворе Смольного, и отправился в правительство. Машина быстро ехала по улицам, уже очистившимся от снега и льда, но грязи на дорогах ещё хватало. Коммунальные службы по-прежнему бездействовали, но количество откровенно маргинальных и уголовных физиономий в городе изрядно уменьшилось.
        Подкатив к Мариинскому дворцу, автомобиль остановился, впереди едущий автомобиль тоже, следовавший позади грузовик затормозил, и с него горохом посыпались солдаты.
        Сам же Керенский, нацепив на пояс кобуру с револьвером, хлопнул дверцей и заспешил ко входу. Войдя в здание, Керенский сразу направился в свой кабинет министра внутренних дел. Увидев босса, Вова Сомов тут же вскочил со своего места.
        - Александр Фёдорович?!
        - Сиди, Вова, как обстановка?
        - А! О!
        - Нормальная?
        - Да, э…
        - Я же говорю, все живы, всё хорошо, а я вот…
        Керенский схватил пистолетную кобуру и рывком вынул оттуда браунинг, после чего наставил его на Сомова, онемевшего то ли от страха, то ли от удивления.
        - А я вот тренируюсь убивать. Охрана не справляется, приходится самому тренироваться. Ничего, скоро пулемёт мне принесут, потренируюсь из него стрелять. Полезная вещь, советую и тебе, Вова, пригодится…
        - Александр Фёдорович, - растерянно произнёс Володя.
        - Ты давай, узнай, все ли на месте министры и когда начнётся совещание, а я поработаю с бумагами, как тут у вас всё, наверное, запущено. Замы мои работают, в частности, Скарятин?
        - Что вы, Григорий Николаевич каждый день приходил и со всеми бумагами разбирался, пока вас не было.
        - Молодец, быть тогда ему министром юстиции.
        - Так это да, а вот и он уже идёт.
        - Александр Фёдорович! - войдя, Скарятин сразу заметил Керенского и с некоторым удивлением крепко пожал ему руку.
        - Я столько всего слышал, как вы себя чувствуете?
        - Спасибо, всё хорошо. А вы готовьтесь к должности министра юстиции, сегодня я её пробью для вас.
        - Премного благодарен.
        - Да, я заберу пару своих вещей из кабинета, и он полностью в вашем распоряжении.
        Скарятин наклонил голову в знак понимания, и Керенский за пять минут очистил от нужных ему вещей кабинет, оставив их пока у Сомова, и сразу направился в зал совещаний. Его часы-луковицы в серебряном корпусе показывали время 08.52. В самый раз поспешить.
        Керенский вошёл в зал в числе последних, вслед за Годневым. Оглядев каждого, сел на своё место. В это самое время в холл здания зашли солдаты из Совета общественного порядка, а на каждом этаже заняли свои места хорошо вооружённые люди из Бюро, разбитые на тройки.
        - Ну, что же, господа, наше предыдущее совещание закончилось совершенно трагически. Два наших министра Гучков и Милюков были арестованы господином Керенским, и вот через пару дней в него снова стреляли, и даже бросили бомбу. Жизнь каждого из нас сейчас висит на волоске. У нас кризис! Кто что хочет сказать по этому поводу?
        Все засуетились и заёрзали на стульях, косясь на Керенского, который с невозмутимым видом сидел на своём месте. Коновалов порывался что-то сказать, но так и не решился, Терещенко, взглянув на одного и на другого, негромко проговорил.
        - Надо подавать в отставку и набирать новый состав правительства.
        Все сразу загудели, заволновались, послышались крики с мест о несвоевременности этого события, и все оглядывались на всесильного сейчас Керенского, но всё же, один из них отважился высказаться, и это был министр земледелия Шингарёв.
        - Что происходит, господа? Керенский захватывает власть, Петросовет превратился в сборище непонятных людей, сидящих целыми днями напролёт в Таврическом дворце и ничего там не решающих. У нас огромное количество погибших и…
        - Вы правы, - перебил его Керенский, - у нас огромное количество погибших революционеров, на меня совершили покушение эсеры, нападение отбито, я жив. И, помилуйте, я захватываю власть? Нет, к этому меня вынуждают обстоятельства и ваша собственная неспособность что-либо решить. Но это ещё не всё. Сегодня ночью ко мне подослали убийцу - полковника Герарди, и лишь чудом я смог выжить. Его сейчас допрашивают, но уже ясно, что в этом деле замешаны великие князья. По моему приказу заново арестован император и препровождён в Петроград для допроса и содержания под стражей.
        При этих словах князь Львов с облегчением вздохнул. Всё разрешилось и без него.
        В этом момент в дверь аккуратно постучали, и, не дожидаясь разрешения, в дверной проём просунулась голова офицера. Найдя глазами Керенского, он приложил руку к фуражке и проговорил.
        - Господин министр, здание взято под охрану силами Бюро.
        - Спасибо, уважаемый, я понял, вы свободны.
        Офицер исчез, а все разговоры разом прекратились.
        - Господа, я согласен с министром земледелия господином Шингаревым, правительство должно уйти в отставку. В течение суток-двух будет назначено новое. Единственное, что скажу, мы с князем Львовым назначили министром юстиции моего товарища Скарятина Григория Николаевича. Есть ли возражения?
        Возражений не было.
        - Я остаюсь министром внутренних дел и беру труд принять на себя ещё и должность военного и морского министра, так как, господа, идёт война, и эти должности не должны пустовать. А кроме того, руководство армией не должно быть потерянным. Вы все можете быть свободными, сегодня же будет выпущен декрет о расформировании состава Временного правительства и подготовке к назначению нового состава. Вам об этом сообщат, но с большой вероятностью могу вам сказать, что многие потеряют свои посты, как не проявившие себя на них. Господа! - Керенский встал и наклонил голову.
        Задвигались стулья, и министры один за другим начали покидать свои места в полнейшем шоке, они ещё пытались что-то сказать или протестовать, но Керенский открыл дверь, в неё вошёл вооружённый револьвером и карабином офицер, и бывшие министры потянулись на выход. Остался только князь Львов.
        - Что вы намерены делать и как быть мне?
        - Буду работать, а вам советую освободить занимаемую должность и заняться своими делами, обратиться к богу. Вы же хотели посетить Новоиерусалимский монастырь в Истринском земстве?
        - Нет, - с облегчением произнёс Львов, - я хочу съездить в Оптину пустынь.
        - Как желаете, Опта тоже хороша для молитв, а вам надо покаяться, поезжайте.
        - Да-да, - не стал спорить князь Львов, - Я уже, я сейчас…
        - Не надо сейчас, у вас есть два дня, чтобы сдать дела.
        - Но кому их сдавать?
        - Пока никому, просто оставьте всё, как есть, и отдайте необходимые распоряжения на ближайшие дни и можете ехать. Если надо, я выделю вам охрану.
        - Нет, спасибо, я сам доберусь.
        - Как скажете, - равнодушно пожал плечами Керенский и вышел из зала заседаний вслед за остальными.
        Больше ему тут пока делать было нечего. Зайдя на обратном пути к Скарятину, он объявил, что тот уже может приступать к работе в новом качестве.
        Выйдя из Мариинского дворца, Керенский сел в автомобиль и в сопровождении двух грузовиков с охраной поехал в сторону Таврического. На сегодня у него было запланировано ещё одно дело.
        К тому же, необходимо ещё организовать встречу с прессой, но не всё сразу, не всё. И главное, кого ставить говорящей головой или председателем? Вот главная изюминка этого компота! Но пока подходящих кандидатур на эту должность не было, а впрочем…
        Глава 5. Расправа
        «НАУЧНОЕ ПОНЯТИЕ ДИКТАТУРЫ ОЗНАЧАЕТ НЕ ЧТО ИНОЕ, КАК НИЧЕМ НЕ ОГРАНИЧЕННУЮ, НИКАКИМИ ЗАКОНАМИ, НИКАКИМИ АБСОЛЮТНО ПРАВИЛАМИ НЕ СТЕСНЕННУЮ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НА НАСИЛИЕ ОПИРАЮЩУЮСЯ, ВЛАСТЬ»
        В. ЛЕНИН
        Таврический дворец встретил бурлящей толпой солдат, рабочих, студентов и вообще непонятно кого. Керенский, обгоняя следовавших за ним людей из Бюро, быстрым шагом вошёл внутрь здания, громко приветствуя всех, кто попадался ему навстречу.
        Стремительно пройдя по коридорам, поднялся на второй этаж и вошёл в зал заседаний. Там стоял дым коромыслом, как в прямом, так и в переносном смысле. Табачный дым струился вверх, облизывая своими тонкими прядями обшивку зала и балконы. Едкий ядрёный запах давно не мытого мужского тела забивал ноздри, пробивая даже самый сильный насморк.
        Загаженность зала была полная, смачные плевки, пепел, грязь, выщербины от оружия на полу ярко дополняли картину народной свободы и свободного поведения. Хорошо, что здесь ещё женщин не было, а то на полу могли быть не только плевки, а ещё и другие биологические жидкости.
        Со стороны немногочисленных туалетов тянуло невыносимой вонью. В один из таких Керенский заглянул и ощутил себя, как в далёком детстве. Небольшой полустанок районного центра с одним туалетом на две стороны, пол которого был полностью загажен тёмными пятнами фекалий, клочками перепрелой бумаги и жёлтыми едкими разводами. Здесь было почти также, только бумаги меньше, всё же, дорога она.
        Лопухов поблизости тоже не наблюдалось, и Керенский старался не думать, что означают неровные коричневые запёкшиеся полосы, видневшиеся на стенах туалета. Но нос запах прочищал очень хорошо, пробив его полностью. Стараясь не думать о грустном, Керенский направился в президиум.
        - Товарищи! - остановившись посередине, привлёк он к себе внимание и приветливо помахал собравшимся рукой. Добившись того, что по залу прокатились шепотки и громкие возгласы, Керенский прошёл за кафедру.
        - Товарищи, вы читали вчерашние и сегодняшние газеты?
        - Читали, читали! - послышались возгласы с разных мест.
        - И что там пишут?
        - Разное пишут!
        - А про меня?
        - Так это… покушение на вас было, пишут!
        - Да, товарищи! Я пришёл к вам показать, что я жив, как и жива наша революция, как жива наша Родина, как жива наша Россия (Керенский постоянно на митингах напирал на Россию, откровенно замалчивая лозунги Интернационала). Все вы знаете, что в меня кидали бомбу и стреляли на Дворцовой площади, но революцию не убьёшь! Революцию так просто не возьмёшь!
        Керенский постепенно накручивал себя, приводя в раж, а толпа либо ещё не поняла, куда он ведёт, либо плохо читала газеты. Но ничего, с ним по-подлому, и он тоже так умеет. Кто бы там против него не играл, это не важно, главное, как он сыграет на этом поле, на абсолютно чужом для него поле.
        Одним резким движением Керенский дернул на себя отворот френча, полетели во все стороны латунные пуговицы. Распахнув плотную суконную ткань, Керенский рванул дальше ворот рубашки, обнажив на груди свежий глубокий порез.
        - Товарищи! Революция снова в опасности, тёмные силы не сдаются. Они сопротивляются, пытаясь уничтожить тех, кто не сдаётся никогда, кто день и ночь думает о вас, товарищи! Вчера не успел я спастись от эсеровско-большевисткой бомбы, как меня достало следующее покушение.
        Ночью, когда я лежал без сознания в госпитале, на меня было совершенно ещё одно нападение. Целый полковник, как ночной тать, прокрался ко мне в палату, усыпил бдительность охраны, под предлогом помощи, и нанёс мне удар в грудь кинжалом. И только благодаря преданным мне соратникам удалось удержать в последний момент его руку от рокового удара. Спасибо за то вам, солдаты. Ведь это ваш товарищ спас меня от удара.
        Из глаз Керенского хлынули слёзы, ему так жалко стало себя, так жалко. Он здесь один, совсем: ни родителей, ни жены, ни детей, ни любовницы, кошмар просто, стоило и прослезиться. Керенский, не стесняясь слёз, вытирал их, продолжая славословить безвестного солдата-спасителя, в роли которого выступал барон Унгерн. Но кто об этом узнает?
        Толпа ахнула, многие вскочили со своих мест, желая поближе рассмотреть рану. А что там её рассматривать? Керенский десять минут провозился возле зеркала, ковыряя кожу ножом для бумаг. Получилось не очень, скорее, расцарапал кожу, чем рассёк. Не было у него подобного опыта. Ещё и спиртом пришлось протирать поврежденное место, но красное пятно получилось большое и его можно было рассмотреть издалека.
        Один из солдатских депутатов, мелкий юркий солдат подскочил к Керенскому и, взглянув на ранку, заорал.
        - Братцы, как есть, кинжалом царапнули, да только удержали. Да что ж это такое в Петрограде творится? Вождя революции убивают, а мы ничего и сделать не можем.
        - Да! Смерть офицерью! Убивать их везде! Убивать! - толпа мгновенно вскипела.
        - Спокойно, товарищи! - заорал в ответ Керенский. - Полковник арестован, он действовал по указанию великих князей и остатков деятелей Государственной думы, которые сейчас ещё находятся здесь.
        - Ааа! - толпа подхватилась и ринулась на выход, она получила цель и точку приложения своего праведного гнева. Жажда крови и ненависть к власть предержащим полностью захватила разгневанные умы.
        - Мною арестован император и посажен в тюрьму.
        - Ааа! - ещё сильнее взревела толпа и ускорилась.
        Керенский опустился на ближайший опустевший стул и со смешанными чувствами стал ожидать развития событий. В здании, и так изрядно пострадавшем от происходящих потрясений, но ещё работавшем, находился Родзянко и ещё несколько деятелей, которые не успели попасть под революционный молот. И вот они его дождались.
        По всему зданию стали раздаваться крики деятелей, входивших во Временный комитет Государственной Думы, их находили, вытаскивали из кабинетов и избивали до смерти. Керенский представил это и ему стало не по себе. Он подошёл к одиноко висевшему зеркалу и посмотрел на своё отражение.
        - Ааа! Помогите! - донёсся из коридора дикий крик одного из парламентариев бывшей четвёртой Государственной Думы, кажется это был… «Да и ладно, всё равно, кто это был», - подумал про себя Керенский. Набрав слюны, он плюнул прямо в своё отражение и пошёл на выход.
        На втором этаже терзали тело пузатого Родзянко, который орал и ревел дурным голосом, как попавший в западню медведь. Керенский равнодушно посмотрел на него и прошёл мимо, стараясь не запачкаться в видневшихся повсюду лужах крови.
        Выйдя на свежий воздух, он широко всей грудью вздохнул.
        - Ах, хорошо! Весна вступала в свои права и откуда-то подуло свежим ветерком, донёсшим до Керенского ароматы просыпающейся природы, что хоть ненамного убрали запахи гари, крови и ненависти. Толпа ещё продолжала бесноваться внутри здания, постепенно успокаиваясь по мере того, как тех, на кого был направлен её гнев, становилось всё меньше и меньше.
        Кого там убили, Керенский даже не знал, да и не стремился узнать, он понимал, что последние остатки руководящего состава Петросовета, попавшие сегодня под раздачу, были уничтожены, а значит, этот орган пора было расформировывать, и повод для этого был весьма однозначен. А обычные солдаты, кому они нужны?
        Само здание, весьма пострадавшее при штурме анархистами, было немного восстановлено. Да только сейчас его следовало окончательно закрыть, чтобы никакого упоминания о нём даже не было.
        На следующий день Керенский собирался дать распоряжение от имени министров финансов секретариату правительства о прекращении финансирования Петросовета, благодаря чему кровавая мозоль непонятного двоевластия рассосётся сама. С трудом, конечно, но рассосётся.
        Сплюнув ещё раз, но уже на пыльную мостовую сквера перед Таврическим дворцом, Керенский постоял ещё некоторое время. Крики постепенно затихали, и он отдал команду сопровождающим его людям, настороженно ожидающим поблизости, собирать импровизированный митинг.
        Ещё через полчаса толпа солдат и рабочих заполонила весь сквер, выплеснувшись на прилегающую к дворцу улицу. Здесь они, затаив дыхание, начали слушать речь Керенского.
        - Товарищи! Из-за происков контрреволюции, которая окопалась в рядах Петросовета, я временно прекращаю его деятельность. Все депутаты могут возвращаться к себе, но продолжать при этом свою деятельность. Через пару дней мы объявим о сроках переизбрания депутатов в советы солдатских и рабочих комитетов и организуем новый Петросовет! Но уже не в этом здании порока и крови, напоминающем нам о прошлом режиме.
        - Да, да, да! - закричала толпа, - надо переизбрать всех заново.
        Керенский же про себя подумал, что нет более постоянной величины, чем временная переменная. Так что, ждите. Ну, да ладно, и продолжил.
        - Сегодня Временное правительство подало в отставку. Мной уже арестованы за предательство два министра и будут арестованы ещё. Мы добьёмся того, чтобы в правительство были введены простые люди, рабочие и граждане свободной России. Да здравствует революция! Да здравствует вождь! Да здравствует Россия!
        - Да здравствует! - подхватила толпа и продолжала выкрикивать революционные лозунги всё время, пока Керенский шёл к автомобилю, садился в него и уезжал.
        - Наивные дураки, - прошептал про себя Керенский и закрыл глаза. На душе было спокойно, он смог это сделать, переступив через себя и свою мораль, дальше будет легче, намного легче. Другого выхода он всё равно не видел, тем более, зная все, что будет потом в другой реальности. И это только цветочки, а кровавые ягодки ещё все будут впереди.
        Но что же делать с зиц-председателем? Первой мыслью Керенского было назначить на эту должность Коновалова Александра Ивановича, своего лепшего кореша. Это был бы сильный ход конём, но было жалко друга, он был искренним, но при этом принадлежал к касте старообрядцев, враждебной ко всему русскому.
        Старообрядцы были реальной сектой, а об отношениях в секте все знают или, по крайней мере, догадываются. Так что этот ход не пройдёт. Надо было сделать шаг в стиле английского юмора и, в тоже время, чтобы это выглядело настолько одиозно, что шокировало бы всех, кого приятно, а кого не очень, вплоть до откровенного гротеска.
        А что для этого можно было сделать? И главное, что показать?! Что Россией могут править любые инородцы, даже евреи! О! Да! Прекрасная мысль! Они же борются за свои права, за ценз осёдлости, веру, надежду и ещё там за что-то. Меняют свои еврейские фамилии на русские, была бы возможность, поменяли бы и внешность, лишь бы оказаться во власти. Но время пластических операций ещё не наступило. А то и носы бы исправили, не говоря о мелировании волос.
        Так пусть же дерзают и правят, тем более, среди их племени оказалось немало сенаторов, хотя, казалось бы… И надо выбрать с чисто еврейской фамилией и внешностью, чтобы ни у кого никаких иллюзий не возникло, и они не скрывались бы под псевдонимами - Троцкий, Лимонов, Рязанов… или кто ещё.
        Естественно, эта фигура должна быть не самостоятельной, и Керенский знал, как это обеспечить, уже знал. Имидж ничто - жажда всё! Осталось найти подходящего человека.
        Приехав снова в Смольный, Керенский развил бурную деятельность, в частности, запросил списки сенаторов от всех департаментов. Когда их ему принесли, он пробежался по фамилиям несколько раз и в конце концов остановил свой выбор на одном человеке.
        Это был сенатор кассационного департамента Правительственного Сената Блюменфельд Герман Фаддеевич, пятидесяти шести лет, сын раввина, благонадёжен, то есть то, что надо. Последующее наведение справок показало, что он по характеру спокоен, умён, обладает чувством юмора и не был замечен в революционных кружках, так же, как и не состоял в масонских организациях. Дело оставалось за малым: предложить и принудить его стать главой Временного правительства.
        Керенского коробило это название, но на данном этапе он счёл, что менять название и становиться во главе правительства либо преждевременно, либо и вовсе не нужно. Керенскому вспомнилась передача «Пусть говорят», с постоянными говорящими головами в ней, ведущими пустопорожние разговоры ни о чём, вот и пусть говорят то, что разрешено и сидят на попе ровно. Ну, это чуть позже.
        Керенский подумал, что ему уже нужен личный секретарь, и Мишка на эту роль не годился, но кого тогда взять? Сидя в кабинете, Керенский был вынужден снова искать Климовича, благо тот был в Смольном. За ним послали, и вскоре тот уже предстал перед Керенским.
        - Евгений Константинович, как чувствует себя император?
        - Он перестал быть императором, господин министр, сейчас он гражданин.
        - Да, я ценю вашу принципиальность, Евгений Константинович, но Николай II был им, и мне так удобнее его называть. Так как чувствует себя он и его семья?
        - Операция по его конвоированию прошла спокойно, хоть и напряжённо, императора разместили вместе с женой в Смольном соборе под охраной, дочерей и цесаревича здесь, в Смольном институте. Но его жена убивается и умоляет оставить ей сына.
        - Хорошо, переведите их всех в собор и увеличьте его охрану. Насытьте её пулемётами, постами и патрулями по всему периметру, также нужны орудия со стороны сквера, который выходит на набережную Невы. Не ровен час, матросики приплывут и обстреляют дворец.
        Климович удивлённо смотрел на Керенского.
        - Александр Фёдорович, а откуда у вас такие познания в организации обороны?
        - Служил один год, - не подумав, брякнул Керенский.
        - Вы служили?
        - А? - осёкся Керенский. - Служил у меня один мой друг, рассказывал, да и Шкуро много баек травил, как-то запомнилось. Да, Евгений Константинович, мне нужен секретарь, желательно офицер, но не кадровый, а бывший когда-то средней руки чиновником.
        - Найдём, званием каким?
        - Да мне, собственно, всё равно, главное, чтобы дураком не был и предателем, желательно, чтобы порядочным, насколько это возможно.
        - Это естественно, Александр Фёдорович, другого к вам и не подпустим, после всего случившегося. Придётся искать кого-то из казаков, местным доверия ноль. Но найдём. Вы будете с Николаем Романовым говорить?
        - Не сегодня. Эта беседа должна быть насыщенной, а не пустопорожней. Вы же понимаете это? Самое главное, чтобы семью императора никто не кошмарил и у них были все условия для жизни, впрочем, я не сомневаюсь, что так и будет.
        - А что будет с правительством, господин министр? И кто будет формировать новое, ведь не вы же один?
        - Не я, я формирую свои предпочтения, а в жизнь их претворяете вы и государственный аппарат, что достался нам от императорской России, и вот он-то и не хочет работать, пробуксовывает. А то и падает жертвой предательства, вы же видите масштаб пятой колонны. Каждый сейчас преследует свои цели, не гнушаясь ничем. И если раньше я этого не понимал, то теперь знаю наверняка.
        И ещё, ко мне нужно доставить вот этого сенатора, - и Керенский пододвинул к Климовичу список с подчёркнутой фамилией.
        - Блюменфельд Герман Фаддеевич? Странный выбор, зачем он вам?
        - Нужен. А насчёт назначения правительства вы правы, Петросовет полностью разгромлен. Родзянко и остальные деятели Государственной думы убиты. Остаются советы на местах, но кто их будет направлять? Поэтому, Евгений Константинович, мы переходим к следующему этапу захвата власти у кадетов и старообрядцев.
        - Да уж, когда я вставал под ваши знамёна, господин министр, не думал, что вы настолько кровожадный.
        - Вы на самом деле так считаете? - Керенский усмехнулся. - А я вот не ожидал от вас таких слов. Вы считаете, что это я их убивал?
        - Вы? Нет! Убивали другие, но вы смогли так обставить все дела, что уничтожили всех политических противников, в том числе, и моими руками.
        - Да бросьте вы юродствовать, Евгений Константинович, - поморщился Керенский. - Вы же были жандармом.
        - Жандарм - это политическая полиция, а не бригада палачей.
        - Я понимаю, - Керенский нахмурился. - Я понимаю и поэтому никогда не заставлял вас заниматься ничем подобным, но вы же не будете спорить, что люди из вашего окружения, да и сами вы содержали провокаторов в среде эсеров и прочих. А эти провокаторы, вроде небезызвестного Азефа, организовывали убийства, да и сами убивали. Убивали в том числе и ваших коллег, хоть и в гораздо меньшей степени, чем других чиновников, и теперь вы говорите мне, что я кровавый тиран.
        - Я этого не говорил!
        Керенский только отмахнулся.
        - Вы ошибаетесь, я сам по себе и не тиран, и не палач. Меня убивали, и не раз, вам ли этого не знать. Эта революционная среда никого не щадит. Я просто не стал отсиживаться в сторонке и перенаправил усилия толпы на уничтожение тех людей, что с превеликим удовольствием убрали бы меня самого. Я лишь оказался прозорливее их и опередил на полшага. Вы думаете, мне не жалко того же Родзянко?
        Отвечу, жалко! Но жалко, как человека, а не как политического деятеля. И если как человек он не приносил мне никакого вреда, то как политический деятель мог инспирировать мою смерть и не испытывал бы никаких угрызений совести. Толпа матросов убивала своих офицеров и горожан, и что, они испытывали муки совести или хоть малейшее раскаяние? Думаю, что нет, а тогда почему я должен их испытывать?
        Передо мной стоят не их низменный цели - показать свою силу и превосходство, ограбить или развлечься. Моя цель - не дать скатиться империи в пропасть, и это возможно предотвратить не уговорами, нет… А я ведь только начал, впереди много работы, где будет ещё много таких смертей и чудесных спасений. Очень много, и если вы не согласны, то подскажите мне другой путь, посоветуйте. Может, выйти к народу и сказать, что убивать нехорошо и надо всех любить. А, получив по левой щеке, тут же подставить правую?
        Это, наверное, правильно. Только теперь от меня зависит очень многое, и я не имею права ошибаться. Каждая моя попытка спровоцирует смерть ещё большего количества людей и поэтому я перестраховываюсь, уничтожая руками своих политических противников своих конкурентов. Чем больше я уничтожу сейчас лидеров революционных партий, тем с меньшим их количеством столкнусь впоследствии. Но, позволю себе заметить, господин генерал, у нас слишком много врагов, желающих нас уничтожить. А мы ещё даже не попытались захватить власть.
        Отриньте все свои сомнения и убедите Брюна и других в моей правоте. Можете мне не верить, но я вижу будущее, хотя очень смутно и в незначительных деталях. И это будущее мне очень не нравится, и поэтому остаётся лишь один выход - идти вперёд и никому не доверять. Ни своим союзникам, ни всем этим болтунам, ни промышленникам и, уж тем более, ни интеллигенции.
        Тяжёлое время требует тяжёлых и жёстких мер, армию не остановить уговорами и отсутствие смертной казни даёт возможность каждому солдату наплевать на приказ и сбежать с фронта. Я уже не говорю обо всём остальном.
        Всё это время Климович задумчиво молчал.
        - Я устал, Евгений Константинович. Моя психика тоже уже не выдерживает такой нагрузки, а работы ещё не початый край. Найдите мне секретаря и его желательно обучить, хотя бы в самых общих чертах, впрочем, я его и сам научу. Завтра я ждут этого Блюменфельда, а кроме того, у Смольного постоянно дежурят корреспонденты и фотографы. Дайте им возможность взять у меня интервью, только назначьте это на завтра.
        - Где вы хотите его провести? - осведомился Климович.
        В Мариинском дворце. Там будет озвучен ряд заявлений, в том числе отказ князя Львова быть председателем правительства. Возможно, там я и озвучу новый состав, но не полностью. Мне ещё предстоит тяжёлый разговор с Щегловитовым, ему я хочу поручить управление кабинетом министров, назначив формально секретарём правительства, а в реальности главой кабинета.
        - Он согласится, - утвердительно кивнул Климович. - Но вы сосредотачиваете в его руках огромную власть.
        - С чего вы это взяли? Пост министра МВД я оставлю за собой, моим первым помощником станет Брюн. Министерство юстиции будет управляться Скарятиным, которого будете курировать уже вы, помимо меня. Военным и морским министром стану, опять же, я. Остаётся озаботиться министром земледелия и продовольствия, этот вопрос решаем.
        Остаются три должности, от которых что-то зависит, это министерство финансов, министерство иностранных дел и промышленности, особенно промышленности. Надо думать, и вы тоже можете поразмыслить на этот счёт. И вот тогда начать работать. Остальные министерские посты - это посты, которые ничего не решают, на них можно назначить кого угодно, но разбирающегося в нужных вопросах хоть немного. Что, у нас мало сенаторов? Вернём на службу, повысим, запугаем, в конце концов. Справимся, одним словом, господин генерал. Я в это верю. Верьте и вы. А Щегловитов смертен, как и я, но я готов к этому, а он нет…
        - Я согласен с вами, - Климович наклонил голову.
        - Прекрасно, мне тогда нужно ещё встретиться с Жен Фу-Ченом и представьте мне список деятелей монархического движения, но не записных черносотенцев, которые больше похожи на дешёвых провокаторов, а действительно сильных и умных лидеров. Дубровина и Шульгина не предлагать, мне шлак не нужен. Пуришкевич своё уже получил, царствие ему небесное, или куда он там попал, я не в курсе. Да это и не важно.
        - А вы богохульник, господин министр.
        - Ничуть, я скорее, агностик, или, если вам будет угодно, апатеист.
        - Гм.
        - Не обращайте внимание, генерал, это от усталости. Я жду от вас список, завтра опять предстоит тяжёлый день, но что поделать, если на сегодняшний момент от меня зависит большая часть вопросов. И, кстати, что вы думаете о Плеханове, как лидере моей партии?
        Климович встопорщил свои усы.
        - Вашей партии?
        - А почему нет? Он авторитетный и старый марксист, а мы не можем делать резкий разворот в никуда. Мы же все революционеры, а как революционеры обойдутся без партии и теории? На кого он работает?
        - Как на кого, на себя он работал.
        - Ну, хватит, господин генерал! Старый марксист жил всё это время во Франции неизвестно на чьи деньги.
        Тут уже усмехнулся Климович.
        - Известно на чьи, на деньги Женераль Сюрте… но я вам советую оставить ему его партию. Партию меньшевиков, а свою оставить для мнимого противоборства. Вы же хотите оставить внешнее проявление свободы? И потом вас никто не сможет обвинить в удушении свободы и революции.
        Керенский вспомнил коммунистов во главе с Зюгановым, что на словах клеймил позором власть, а на деле жил, как и прежде, не пытаясь ничего изменить, как в своей жизни, так и в жизни народа. Подумав об этом, Керенский вернул усмешку Климовичу.
        - Вот и всё, что я хотел бы от вас услышать. Теперь нужно поднять все архивы и найти на Плеханова весомый компромат. Он должен понимать, что его поведение целиком и полностью зависит от моей доброты. Пусть вещает с трибуны за революцию. Было бы хуже, если бы он жил на немецкие или на английские деньги, а так есть шанс, что его кураторы не будут отчаянно вмешиваться в его деятельность, а значит и в мою. Но вы должны понимать, что я сам не могу ему угрожать, эти функции должен на себя взять кто-то из Бюро.
        Кто-то очень неприятный и очень страшный, но неумолимый, как айсберг, что несётся течением на беспомощный корабль в арктических водах. Вы меня понимаете?
        - Понимаю, будем думать. Это не трудно сделать.
        - Думайте, тогда жду от вас вечером доклад, а с утра пусть мне доложат о готовности пресс-конференции.
        - Будет исполнено.
        - Что же, тогда до завтра.
        Керенский встал и, подойдя, крепко пожал руку Климовичу, посмотрев при этом в глаза. Тот ответил крепким рукопожатием, выдержал взгляд и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. А Керенский вызвал Мишку, пора было ужинать и отдыхать. Хватит уже на сегодня событий.
        Глава 6. Пресс-конференция
        «ПРОЛЕТАРСКОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ ВО ВСЕХ СВОИХ ФОРМАХ, НАЧИНАЯ ОТ РАССТРЕЛОВ И КОНЧАЯ ТРУДОВОЙ ПОВИННОСТЬЮ, ЯВЛЯЕТСЯ, КАК НИ ПАРАДОКСАЛЬНО ЭТО ЗВУЧИТ, МЕТОДОМ ВЫРАБОТКИ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ».
        Н. БУХАРИН.
        Мариинский дворец встретил Керенского раскатистым гудением взбудораженного чиновничьего улья. Керенский прошёлся по кабинетам, встречая везде подобострастные улыбки и показное уважение. И неожиданно для себя осознал, что у него нет никаких препятствий для назначения себя самого на любую должность. Вот захотел и назначил, и никто ему в этом помешать не сможет, кроме одного но…
        Но чиновников и людей с государственного аппарата, работающих только на него, ещё не было. Все крупные революционные деятели были им уничтожены, почти. Оставшиеся в живых, такие как Плеханов и прочие, затаились, но были и другие, представители более мелких партий, ведомые лидерами и боевыми группами. И пятая колонна, в лице еврейской общины, тоже никуда не делась. Тот же Бунд, да и различные национальные партии, вроде Польской и Литовской, тоже были на месте. А финский котёл потихоньку бурлил, заваривая кашу своей независимости.
        Климович докладывал об этом и о том, что там вовсю орудуют английские эмиссары и шведские офицеры. Финляндия оставалась втайне и негласно вотчиной Швеции, которая веками и управляла этими территориями до России. Вся верхушка Финляндии и все силовые структуры имели шведское происхождение. Это было опасно.
        В большой зал Керенский вошёл вовремя, здесь уже был и князь Львов, и Коновалов, остальные же члены правительства не пришли, сочтя проводимое мероприятие уже не нужным и бессмысленным. В ожидании прибытия журналистов Керенский завёл разговор с князем.
        - Как будем объявлять о нашем решении? Вы будете говорить или мне начать?
        - Вам, конечно, вам, - замахал руками Львов. - Я только в конце скажу, чтобы подтвердить.
        - Согласен, тогда нам надо решить насчёт состава нового правительства.
        - Да-да, решайте, я вам не буду мешать.
        - Да? Гм. Ну ладно, тогда я попрошу вас уже завтра организовать мне встречу с деятелями земств, министерства земледелия и продовольственного комитета. Также я хотел бы встретиться с обеими палатами сената, чтобы определиться с кандидатурами на другие посты. И с министерством иностранных дел, а также финансов. Это будет расширенная коллегия для взаимных консультаций.
        - Но, как же, я же…
        - Послушайте, Георгий Евгеньевич, я настоятельно прошу вас этим заняться. Наше правительство ещё окончательно не развалилось. У вас же есть секретариат и его глава, Набоков, кажется. Вот и озадачьте их всех. Завтра я еду в Сенат и желаю там видеть всех. Не будет указанных мною лиц, не обижайтесь на меня, Георгий Евгеньевич. При всём к вам уважении, я посажу вас под домашний арест на хлеб и воду и не буду слушать ваши жалобы. Вы, надеюсь, понимаете, что я настроен весьма решительно и сейчас не до сантиментов?
        - Но, как же так, как же так?! - испуганно прошепелявил князь.
        - Да вот так, в меня, значит, стреляют, а вы хотите отсидеться в тёплом кабинете? Не удастся это вам, Георгий Евгеньевич, не удастся. Как назначим правительство, так и уедете на Соловки богу молиться, а сейчас не время.
        Князь Львов испуганно смотрел на Керенского, не зная, что сказать, и еле дышал. Коновалов, который сидел рядом и прислушивался к этому интересному разговору, разволновался и даже вспотел, беспрерывно то надевая, то снимая очки с круглыми стёклами.
        - Саша! - решил он вмешаться в разговор, не обращая внимания на постепенно собирающихся в зале журналистов и фотографов, - но так же нельзя с Георгием Евгеньевичем, он уважаемый деятель, а ты грозишь ему арестом. Это нехорошо.
        - Саша, я всё понимаю, но и ты пойми меня. В меня почти каждый день стреляют и хотят убить, а сколько на тебя было покушений?
        - Ну… - начал мямлить Коновалов, - на меня ещё не было ни одного.
        - Вот ты и молчи тогда, Александр Иванович. Чья бы дуда гудела, а твоя бы не… Ты на какую министерскую должность стремишься встать?
        - Я не стремлюсь быть в правительстве, Саша. Если надо, я уйду, но наше общество специально назначило меня для работы в правительство.
        - Ясно! (грёбаные масоны), тогда ты будешь государственным контролером вместо Годнева. Устраивает это тебя? И с промышленностью будешь связан, и вообще, при деле.
        - Но… Впрочем, хорошо, Саша, я согласен.
        - Вот и славно, - вздохнул с облегчением Керенский.
        - Но как быть с Терещенко?
        - С Терещенко? А мы его обер-прокурором поставим.
        - Но он не захочет, и как это вообще может быть?
        - А что такого? Почему бы и нет! Он же в правительстве и останется, красота. Будем все вместе рулить народом.
        - Но это как-то неприемлемо.
        - Разве? Ну, нет, так нет, я, Иваныч, никого не заставляю. Так что, переговори сам с Терещенко, и если он согласен, то хорошо, а если нет, то на нет и суда нет. Вроде журналисты все собрались, вряд ли кто-то ещё подойдёт, так что, приступим.
        Князь Львов и Коновалов, полностью поглощённые разговором, взглянули в зал, который уже гудел на разные голоса. Щёлкали треноги допотопных фотоаппаратов, скрипели гофры и переругивались между собой конкуренты от газет и журналов. Все были готовы.
        Кроме Львова, Коновалова и Керенского в президиуме ещё сидели: секретарь Временного правительства Владимир Набоков, Скарятин, которого пригласил Керенский, Терещенко, который пришёл в последний момент и Шингарёв, до крайности возмущённый тем, что Керенский сейчас решал всё.
        Пресс-конференция началась.
        Керенский посмотрел на князя Львова, но тот, хоть и обещал, оказался не готов начать конференцию, находясь под впечатлением только что состоявшегося разговора. Керенский скривился от досады. Вот же, ять… Пришлось начинать самому.
        - Граждане и гражданки, товарищи и… - Керенский на мгновение замялся, так как не знал, как обращаться к дамам и девушкам. Россиянки, как-то не принято ещё, дамы - чересчур пафосно, но, всё же, нашёлся.
        - Ммм и сударыни. Благодарю вас, что вы посетили правительство, дабы засвидетельствовать факт его кризиса и последующего обновления. Жизнь и революция диктуют свои условия, и мы не имеем права их игнорировать. Прошу вас, господа, задавать вопросы, - и Керенский опустился на своё место, последней фразой сделав задел на множество недоумённых перешёптываний.
        - Радомир Пушков-Марлинский, газета «Речь», мы все ждём от вас самого главного заявления об отставке правительства, - мужчина уселся обратно, поправив для порядка свои роскошные чёрные усы.
        Князь Львов очнулся, поднялся и сказал.
        - В связи с невозможностью управления в том составе, который был ранее, арестом двух министров за контрреволюционную деятельность и ещё по многим другим причинам мы приняли решение о роспуске старого состава правительства и создании нового, коалиционного. Народ требует, желанию народа мы следуем и всегда будем следовать. На все дальнейшие расспросы вам ответит министр МВД и юстиции Александр Фёдорович Керенский.
        Это заявление подстегнуло людей, сидящих в зале. Толпа журналистов забурлила, люди стали вскакивать с мест и снова опускаться на них. Некоторые захотели пересесть ближе, но два суровых унтер-офицера недвусмысленно дали понять, что это делать уже поздно, да и не нужно. Бурление закончилось, и толпа вытолкнула из себя журналиста, победившего в суровой борьбе за второй вопрос.
        - Мишель Жопен, газета «Либерасьон», когда будет объявлен новый состав правительства и кто в него войдёт?
        Керенский встал, поправил новый френч, осмотрелся. Старый здесь не годился по причине наличия на нем следов от вырванных с мясом пуговиц. И это было весьма заметно, несмотря на то, что пуговицы были пришиты обратно. Использованный френч ему пригодится на обычном митинге. Все должны видеть скромность своего вождя, так вроде бы учил товарищ Ста… Пардон, первым был Керенский, скопировав эту манеру у англичан, прекрасных умных парней.
        - Новый состав Временного правительства будет оглашён послезавтра. Состав правительства окончательно не определён. Могу только озвучить лишь некоторые фамилии.
        - Прошу вас…
        - Министр МВД - Я. Военный министр - Я, морской министр - Я. Министр юстиции - мой заместитель Скарятин. Государственный контролёр - Коновалов, обер-прокурор - Терещенко. По делам Финляндии и министр просвещения остаются на своих местах. Остальные пока вакантны.
        - А председателем Временного правительства кто будет?
        - Вопрос остаётся открытым, наш уважаемый председатель, - Керенский вежливо поклонился в сторону Львова, - устал от этой должности, но ничего окончательно ещё не решено. Надеюсь, что вы успели задать все вопросы и мы можем закрыть нашу пресс-конференцию.
        - Но позвольте! - послышались возгласы с мест. Им вторили торопливые вспышки магния, освещавшего съёмки. Всё бы ничего, но один из фотографов неожиданно достал что-то, более похожее на револьвер, чем на фотоаппарат, но ничего сделать не успел.
        Керенский, которому везде чудилось нападение, быстро вырвал из кобуры браунинг и лёг на стол для удобства стрельбы. Ближайший унтер-офицер, в два прыжка оказавшийся возле фотографа, одним ударом в голову отправил в полёт незадачливого террориста.
        Фотограф полетел в одну сторону, а короткая штанга для крепления штатива - в другую. Керенский слез со стола и медленно вложил пистолет обратно в кобуру, скрытую под френчем.
        В зале повисла гнетущая пауза.
        - Извините, господа и товарищи, нервы, покушения одно за другим, прошу понять и простить.
        Кто-то из зала спросил.
        - А вы бы выстрелили?
        - Я бы не выстрелил, - мрачно посмотрев на журналиста, ответил Керенский, - я бы убил. Ещё есть вопросы?
        - Но вы вождь революции! - вскрикнула неизвестная Керенскому дамочка.
        - Вот именно поэтому я бы это и сделал. Революция в опасности, и дело рук каждого её защитить. Защищая себя, я защищаю революцию, не больше и не меньше.
        Опять возникла пауза для осмысления сказанных слов.
        - Вчера все Петроградские газеты вышли с заголовком о том, что на вас было совершено повторное покушение, это правда?
        - Да, это правда, террористом оказался полковник Герарди. Он уже во всём сознался. По его словам, в деле замешаны великие князья, а раз так, то каждый из них понесёт за это ответственность.
        - Вы их убьёте? - пропищала корреспондент газеты «Гардиан».
        - Нет, я их арестую, а судить их будет революционный суд. Николая Романова, бывшего императора, я уже приказал арестовать, и он содержится в Петропавловской крепости под усиленной охраной.
        - Вы арестовали Романова?
        - Да, он находится под стражей вместе со своей семьёй. Его жизнь вне опасности от суда Линча возмущённой толпы. Идёт расследование, итоги которого будут доведены до всего народа. Если его вина будет доказана, то его ждёт суд. Больше ничего вам сказать не могу.
        - А как вы себя чувствуете?
        - Вы все видели, как я себя чувствую, но Революция в опасности и потому мои чувства не имеют никакого значения. Я решил положить свою жизнь на алтарь Великой Русской Революции, и я приложу все силы, чтобы довести дело Свободы, Равенства и Братства до логического конца.
        На этом месте должны были последовать бурные овации, но их не было. Все напряжённо вдумывались в то, что Керенский сказал немного раньше, и пропустили его пафос мимо ушей. Всё же, это были не восторженные матросы и солдаты, а журналисты, со всеми вытекающими…
        Керенский прервался. Хотелось пить, но минералки тут не было, да и вообще, ставить воду ещё не было принято, а надо бы.
        - Какие вопросы у кого остались?
        - Зачем вы убили Родзянко? - вскричал корреспондент газеты «Таймс».
        - Я смотрю, господа, вы решили из меня сделать палача на манер Робеспьера? Не стоит! Я не кровавый тиран, моя цель - это продолжение бескровной революции. Я не призывал солдат убивать Родзянко. Вы можете опросить кого угодно. Я лишь указал, что имеет место заговор против революции. Дальше от меня ничего не зависело. Толпа сама нашла виновных и виноватых, я был бессилен. Мы только в самом начале пути к нашей свободе, и мы победим! Больше мне добавить нечего.
        - Но как вы тогда планируете удержать власть, ведь почти весь Петросовет уничтожен революционными массами в процессе межпартийной борьбы, провокаций и взаимных покушений.
        - Как? Отвечу так. Решать будет народ и его представители в Советах рабочих и солдатских депутатов на местах, а Петросовет временно расформирован. Мною даны указания всем его членам о перевыборах. В течение недели-двух Петросовет вновь возобновит свою работу, но возможно, в ином качестве. Моя партия пока слишком мала и немногочисленна, а разбитые остатки остальных партий дезориентированы из-за предательства своих вождей. Поэтому, в каком качестве и составе он продолжит работу, мне пока неизвестно.
        Но я планирую начать сотрудничество с РСДРП в лице меньшевиков. Их лидер на сегодняшний день, товарищ Плеханов, глубоко почитаем и уважаем мною. Надеюсь, мы с ним сможем создать партийную коалицию и привести общими усилиями наш народ к торжеству Свободы.
        - То есть, вы хотите создать новое правительство, но не вводить в него никого из других партий, кроме кадетов, прогрессистов и октябристов, - выкрикнул с места ещё один журналист, кажется, это был корреспондент «Московского листка».
        - Мы проводим консультации со всеми, не волнуйтесь, новый состав правительства будет ещё более народным и даже включать в свой состав народы, до этого никогда в жизни не допускавшиеся к управлению государством.
        - Это кто?
        - Пока не знаем, но за два дня этот вопрос будет решён, не сомневайтесь.
        - А как вы намерены справляться с министерством внутренних дел и быть при этом военным и морским министром?
        - У меня отличные помощники. А к управлению военным министерством мы не можем сейчас допустить никого из старой власти, а из новых лиц доверия нет ни к кому. Ярчайший пример этому - господин Гучков и господин Милюков, которые оба сейчас сидят в тюрьме. Россия ведёт тяжёлую войну уже три года, и в этот тяжёлый час я не могу себе позволить дать нам проиграть.
        - Вы будете воевать до победного конца?
        - Мы будем воевать, следуя интересам нашего государства, нам нужен мир без аннексий и контрибуций. Мы будем стремиться к этому всеми силами. Страна и народ уже устали от войны, но, к сожалению, мы не можем принять это решение в одностороннем порядке, ведь мы связаны союзом с Англией и Францией. Мы не можем их бросить наедине с Тройственным союзом, это наш долг! В связи с этим, сепаратный мир невозможен, кроме того, нам не нужны Черноморские проливы. Но и безрассудно бросать в бой наших солдат было бы в высшей степени необдуманно.
        Потому что победу Революции принесли на своих штыках солдаты, и теперь мы не можем не оправдать их надежд о мире. Но мы должны быть реалистами, господа…
        Керенский тщательно подбирал слова, зная, что его речь записывают и быстро разберут на цитаты ведущие газеты всего мира. Глупые заявления о продолжении войны до победного конца отринут от него народные массы. А категорический отказ от продолжения войны насторожит союзников, и они могут принять экстренные меры самого различного характера и свойства.
        А возможности для этого у них были. С недавних пор Керенский подозревал, что на морячков очень сильно влияют заокеанские друзья, но не САСШ. Помилуй Бог! Нет, есть такой остров, и люди там есть, очень хитрые и циничные люди, вспоминающие свою страну всегда с некой приставкой - старая и добрая… А ведь доброй эта страна не была никогда!
        - Надеюсь, господа, я ответил на все ваши вопросы.
        - Нет, не на все! - начали кричать отовсюду, и снова защёлкали магнитные вспышки, подсвечивая фотографирование.
        - А как ваша личная жизнь? Вы развелись, и ваша семья уже уехала за границу?
        - Да, действительно, я разведён. Это весьма прискорбно, но это цена, чтобы быть «Вождём революции»!
        - И у вас нет сейчас никого взамен?
        - Никого, кроме самой Революции. Я женат только на ней… Простите, господа, но я не готов отвечать на личные вопросы и считаю это неуместным, особенно сейчас. Ведь я не принадлежу себе, я принадлежу нашему государству. Конференция окончена, господа. Вы свободны.
        В третий раз защёлкали фотоаппараты, а в блокноты усиленно записывалось всё подряд. Керенский вышел из-за стола и направился на выход, остальные потянулись вслед за ним. Так и промолчавшие всю конференцию, Шингарёв и Коновалов стали обмениваться яростными репликами.
        Кто-то из журналистов остановился рядом с ними, внимательно прислушиваясь к происходящему разговору. Князь Львов тяжело встал и, отчасти хмурясь, а отчасти радуясь, покряхтел на выход. Терещенко с невозмутимым видом встал вслед за Керенским и быстро последовал за ним. Догнав Керенского этажом ниже, он остановил его и спросил.
        - Александр Фёдорович, вы не могли бы объясниться? Я ведь не просил вас назначать меня обер-прокурором. Мне не нужна эта должность.
        Керенский обернулся, оглянувшись вокруг, рядом никого не было, кроме охраны. Дав ей знак не пропускать никого к ним, он ответил.
        - Я понимаю, но на должности министра финансов вы не справляетесь никоим образом. Кем вы тогда хотите стать в правительстве? Министром образования?
        - Нет, не надо передёргивать, Александр. Я готов стать министром иностранных дел.
        Керенский задумался, ему абсолютно не был нужен Терещенко, который не понятно, как и зачем попал в правительство. Но дело в том, что Керенский уже решил для себя, что это правительство продержится от силы месяц, пока он окончательно не укрепит свои позиции, и тогда нужно будет его менять кардинально, а пока, а пока можно.
        В конце концов, ведь можно министра послать в Англию и даже дальше, в Америку. За время его плавания туда и обратно пройдёт месяц, и он больше не станет нужен, да, собственно, ничего и не решит.
        - Хорошо, я согласен. Быть вам министром иностранных дел, если вы так хотите. Я уж, простите, не видел вам смысла оставаться министром финансов, а обер-прокурор - нейтральная должность, и она бы вам подошла, так как я не хотел бы убирать вас из правительства.
        - Благодарю, - слегка наклонил голову Терещенко. - А что будет с должностью обер-прокурора?
        - Что будет? Да ничего не будет, я её упраздню. Церковь, насколько я понял, хочет отделиться от государства и создать патриархат. Вот и пусть создаёт. Государство больше не будет вмешиваться в её жизнь и даже снимет с неё такие функции, как регистрация браков, умерших и родившихся. Подобный учёт надо возложить на новые государственные органы. Не знаю ещё на какие, но мы возложим, не сомневайтесь.
        - Я и не сомневаюсь, - спокойно сказал Терещенко, - после вашего броска с пистолетом я больше ничему в вас не удивляюсь, спасибо за предложение.
        - Угу, - ответил Керенский и, пожав руку Терещенко, ушёл со смешанным чувством того, что он так и не понял, кто такой Терещенко и на кого он работает, на себя или на кого-то другого.
        Глава 7. Разговор
        ДЕМОКРАТИЯ - ЭТО ТАКОЕ ГОСУДАРСТВО, ГДЕ СУВЕРЕННЫЙ НАРОД, РУКОВОДИМЫЙ ИМ ЖЕ САМИМ СОЗДАННЫМИ ЗАКОНАМИ, ДЕЛАЕТ САМ ВСЁ ТО, ЧТО ВОЗМОЖНО, И ПРИ ПОМОЩИ СВОИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ - ВСЕ ТО, ЧТО ОН НЕ МОЖЕТ ДЕЛАТЬ САМ… НУЖНО ПОДАВИТЬ ВНУТРЕННИХ И ВНЕШНИХ ВРАГОВ РЕСПУБЛИКИ ИЛИ ПОГИБНУТЬ ВМЕСТЕ С НЕЮ; А В ДАННОМ ПОЛОЖЕНИИ ПЕРВЫМ ПРАВИЛОМ ВАШЕЙ ПОЛИТИКИ ДОЛЖНО БЫТЬ УПРАВЛЕНИЕ НАРОДОМ ПРИ ПОМОЩИ РАЗУМА И ВРАГАМИ НАРОДА - ПРИ ПОМОЩИ ТЕРРОРА.
        МАКСИМИЛИАН РОБЕСПЬЕР
        В английском посольстве всё было тихо и спокойно, несмотря на бурные события, происходящие в городе и стране, в которой оно находилось. Два джентльмена, присутствовавшие здесь, бывали в этом месте нечасто, предпочитая встречаться в других. Но сегодня к такому выбору их вынудили обстоятельства.
        Мистер Х и мистер У сидели у камина, богато украшенного чудесными изразцами. Было довольно прохладно, что являлось неудивительным для Петрограда, да и для Лондона характерно в равной степени.
        Та же промозглая сырость, тот же постоянно моросящий дождь и туман, временами наползающий со стороны не очень далёких болот или моря, довершали картину уныния. Но ярко горевший огонь в камине развеивал эту мрачную атмосферу. Засыпанный в очаг уголь давал сильный жар и давно уже просушил стены здания, построенного на века.
        Разговор происходил очень интересный.
        - Что вы думаете, майор, о Керенском?
        Человек, к которому обратились с вопросом, был широк в кости, белолиц и обладал такими чертами лица, что не сразу запоминаются. Здесь его знали, как Сергея Ивановича Михайлова. Ну, а настоящее имя этого человека было настолько же далёким от его русской фамилии, сколь и его речь от речи русского крестьянина из самой глубинки.
        - Керенский? Я понимаю ваш вопрос, сэр. Этот человек сильно изменился. Кардинально изменился, это словно другой человек. Тем, кем он был до революции, и кем он стал после неё… Эта метаморфоза не поддаётся никакому логическому объяснению.
        Его собеседник, импозантный человек, одетый в непритязательный, но хорошо сшитый твидовый костюм, потянулся к небольшому столику, который был заставлен коробками с сигарами, бутылкой шотландского виски, бутылкой с содовой и двумя вычурными фужерами. Рядом с коробкой сигар лежала сигарная гильотина, спички и чистое накрахмаленное полотенце.
        Джентльмен подхватил бутылку, плеснул из неё в фужер на полпальца виски и щедро разбавил его содовой.
        - Сэр, вы по-прежнему разбавляете сей благородный напиток содовой?
        - Да, майор. Я слишком долго жил в Индии, чтобы расстаться с этой дурной привычкой. Это вы всё больше с революционерами работали в Европе, мне же пришлось вдоволь поездить по всему миру, чего и вам желаю.
        - Спасибо, сэр!
        - Вы понимаете, майор, зачем мы с вами сейчас разговариваем и почему именно о Керенском?
        - Естественно, сэр!
        - Что вы думаете по этому поводу?
        - Начиная с марта месяца так называемый вождь революции стал вести себя очень странно. Тому виной травма головного мозга, ссылаясь на которую он заявил, что ничего не помнит, в том числе и того, что состоял секретарём масонской ложи. На предлагаемые ему пароли от ложи и прямые намёки никак не реагировал и вообще, по нему видно, что он ничего в этом не понимает, хоть и догадывается, но именно, что догадывается.
        - То есть, он вообще не понимает кем был?
        - Вот именно, сэр! Он узнаёт людей, но словно открывает их заново.
        - То есть, он не стал предателем, прейдя на другую сторону, а просто повредился умом?
        - Видимо, это так. Мы анализировали его поведение, даже привлекали психиатра, описывая признаки, но не называя напрямую. Он подтвердил, что это частичная потеря памяти и нарушение сознания, вплоть до изменения поведенческой реакции в результате непрерывного стресса. Проще говоря, он забыл не только людей, но и все свои фобии и эмоциональную ментальность. То есть стал другим человеком, без страха и упрёка, избавившись полностью от всего багажа жизни, до этого прожитой.
        - Вот как? Вы оправдываете свой профессионализм. Ясно, но все последующие поступки Керенского нельзя назвать глупыми. Наоборот, он, кажется, всеми руками вцепился во власть.
        - Согласен с вами, сэр. Здесь очень много неясного. Изначально никто на него не ставил и все даже радовались, что этот ничтожный выскочка оседлал бешеного красного коня революции. Это не должно было долго продлиться. Но неожиданно для всех он стал успешно бороться с преступностью, создав для этого две разные силовые структуры.
        - Да, давайте остановимся на этом подробнее. Его должны были уничтожить эсеры, но удивительным образом Керенскому удалось избежать смерти. Как это могло получиться?
        - По агентурным сведениям, он привлёк на свою сторону старые жандармские кадры, об этом стало известно совсем недавно. Бюро особых поручений, созданное Керенским, возглавляет бывший жандарм генерал Климович, Совет общественного порядка, видимо, генерал Брюн, бывший полицейский. Остальные люди, которые официально назначены, таковыми и являются.
        - То есть, он привлёк в революционное Бюро тайную полицию, согласно её профилю, а в милицию - бывшего полицейского?
        - Так и есть.
        - Это плохо. Плохо тем, что Керенский хорошо понимает, кто есть кто, и адекватно реагирует на атмосферу всеобщего хаоса. Для любого европейца было бы логично привлекать старые кадры, так как новые ничего не знают и не умеют. Особенно актуально это в России. Кем мы сможем его заменить, если он начнёт действовать вразрез с нашими интересами?
        - Пока и некем. Лидеры эсеров Чернов, Савинков, Кац и другие убиты, кто-то разбушевавшейся толпой, кто-то в результате неудачного покушения на Керенского.
        - То есть, не его руками или руками его подчинённых?
        - Есть определённые сомнения, сэр. Но это ещё не всё. Исчез лидер большевиков Ленин, но исчез в Финляндии, предположительно, украден и убит, возможно, что содержится в тюрьме. Данных пока по нему никаких нет. Кто его выкрал и зачем - неизвестно. Остальные второстепенные лидеры революционных партий в основной своей массе уничтожены в ходе штурма китайцами Петропавловской крепости и Таврического дворца. Концов, кто это сделал, мы не нашли. Китайцы молчат о тех, кто их нанял или спровоцировал. Матросов бесполезно спрашивать. Очевидно, что в одном случае была провокация, но в общем хаосе этого понять просто невозможно.
        - Вы забыли, майор, об ещё одном игроке в этом театре абсурда, о немецких шпионах.
        - Насколько я знаю, они тоже понесли значительные потери своих агентов и вербуют других, занимаясь пересылкой новых исполнителей через Финляндию и частично Румынию.
        - Да, я знаю, у нас с ними есть определённая договорённость по этому поводу. Мы не мешаем им, они не мешают нам. «Джерри» (немцы) организовали тайные центры подготовки русскоязычных боевиков, как в Германии, так и в Финляндии. Их агенты готовы проводить диверсии в городах и портах, особенно в Петрограде. В этом немцам нет равных. Они уже провели блестящие диверсии в порту Мурманска и на Чёрном море. Насколько я знаю, готовится масштабная диверсия в Казани на пороховых складах и заводе. А что по боевым группам эсеров и большевиков? Где Красин?
        - Сэр, по согласованию с вами и с сэром Бьюкененом, партию социал-революционеров предлагалось принести в жертву, дав возможность реализовать себя партии большевиков, как наиболее радикальным и фанатичным приверженцам разрушения самодержавия. Меньшевики и эсеры проникнуты идеей продолжать войну, вдохновляемые и понукаемые французами, они уже сыграли свою роль и больше не нужны. Это тем более очевидно сейчас, когда они фактически срослись с кадетами. Большевикам же этого мало, они стремятся разрушить саму государственность империи и развязать гражданскую войну, что хорошо.
        А Красин… Красин после исчезновения Ленина уехал в Москву и находится на конспиративной квартире, готовя своих боевиков и надеясь, что в скором времени объявится и сам Ленин. Красин прекрасно всё понимает, и он знает, что нужно собирать все силы в кулак. С этой целью он вызывает с Урала все скрытые ячейки большевиков и все боевые группы со всех концов России.
        Ими, в связи с большими потерями в Петрограде, решено перенести центр борьбы в Москву и уже оттуда перебросить все силы в Петроград для захвата власти, если это возможно. В противном случае он попытается организовать восстание в Москве. Но нужен Ленин, других лидеров у них нет и, скорее всего, в ближайшее время и не будет.
        Вся революционная тусовка, что прибыла по согласованию с немцами из Швейцарии, полегла в Петропавловской крепости или была выявлена и арестована Бюро. Кроме этого, часть людей погибли в процессе конфронтации с эсерами и анархистами. В общем, никого серьёзного там больше не осталось.
        - Гм. Спасибо, Сэмуэль, за информацию, вы изрядно дополнили картину, складывающуюся у меня в голове.
        - Сэр?
        - Остаётся ещё Троцкий, который сейчас перемещается из Швеции в Финляндию, а оттуда уже и в Россию. Он в своё время через австрийскую разведку убедил разведывательный отдел абвера в том, что Ленин полезен и вызволил его из-под ареста. И его отправили в Швейцарию.
        - Извините, а разве Ленин был арестован?
        - Да, он был арестован в августе 1914 года в Новом Тарге Австро-Венгерской империи, где его продержали две недели, а потом неожиданно освободили. Задержали за то, что при обыске у него дома был найден браунинг, а освободили…
        - Я не знал об этом.
        - Ну так вот, Троцкий активно сотрудничает с австрийской разведкой, он узнал по своим каналам об аресте Ульянова и обратился за помощью к Виктору Адлеру, а тот - напрямую к австрийскому правительству, куда отправил телеграмму с текстом: «ЛЕНИН РЕШИТЕЛЬНЫЙ ПРОТИВНИК ЦАРИЗМА, ОН ПОСВЯТИЛ СВОЮ ЖИЗНЬ БОРЬБЕ ПРОТИВ РОССИИ». ВОТ И ПОЛУЧАЕТСЯ, ЧТО ЛЕНИН - ДРУГ АВСТРИИ, ВОЮЮЩЕЙ ПРОТИВ РОССИИ. ПО ПУТИ В ШВЕЙЦАРИЮ УЛЬЯНОВ ОСТАНАВЛИВАЛСЯ НА ОДИН ДЕНЬ В КРАКОВЕ И НА СУТКИ В ВЕНЕ. В КРАКОВЕ ОН ПОСЕТИЛ КАПИТАНА МОРАВСКОГО, ВОЗГЛАВЛЯЮЩЕГО РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЙ ОТДЕЛ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА АВСТРО-ВЕНГРИИ, ОЧЕВИДНО, С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ.
        Так что Троцкого мы не зря задержали в Америке. Туда он въехал, как австрийский шпион, а выехал уже как двойной иностранный агент.
        - И Троцкий согласился на это?
        - А куда ему было деваться. Он едет созидать революцию и очень спешит. У него набралась целая команда. Так и какая ему разница, на кого работать, на австро-венгров или англичан, если цель одна? Возможно, он даже тройной агент, если САСШ что-то смогли ему предложить.
        - Но почему тогда предполагалось подчинить его Ленину?
        - Потому что, майор, Ленин - фанатик, ненавидящий имперскую Россию. Да и не только Россию, но и русских. И это, в первую очередь, наш агент. Вы читали его статьи?
        - Нет, сэр.
        - А зря, он косноязычен, но последователен. Статья называется о «Великорусском шовинизме». Представляете, русский рассуждает о русском шовинизме, каково? Но дело даже не в этом, он всячески рассказывает о притеснении инородцев, и это при том, что в отношении инородцев никогда не применялось крепостное право. Понимаете, Сэмуэль, русские, будучи рабами, угнетали свободных инородцев, которые рабами не были. Также никто у них не отбирал их земли, у них были различные послабления, а в Сибири вообще отсутствовало крепостное право. Инородцы не несли воинскую повинность. Впрочем, что это я… Ульянов - это очень ценный человек для любого враждебного России государства. Таких надо беречь, мы долго его содержали, начиная со второго съезда РСДРП в Лондоне. И вот…
        - Сэр, основная работа уже проделана. Кем бы ни был Керенский, он ничего не сможет сделать, даже если будет знать, что надо сделать и когда. Российская империя на грани развала и полным ходом мчится в пропасть. Вся элита не понимает того, куда они катятся, а обычные обыватели и народ просто не осознают, что они скатываются в анархию и саморазрушение. Нам следует только постоять в стороне и подождать, наблюдая за крахом России.
        - Сэмюэль, вы растёте над собой! Браво. Но вы торопитесь, они ещё нам нужны. Русская армия должна продержаться до осени. Германия на грани истощения, они не выдержат больше активных боевых действий. А у нас нет для этого сил. Это война на износ, война ресурсов. Германия их полностью исчерпала, а мы нет. Но Россия не нужна больше ни нам, ни Германии, у нас разные цели, но одна задача - Российская империя должна умереть! Британская империя должна остаться гегемоном и по-прежнему править морями.
        - А что будет с Российским флотом?
        - То же, что и с Германским. Немцы подписали себе приговор, начав создавать океанский флот. Россия тоже пошла по этому пути, инициировав постройку новых дредноутов и крейсеров нового типа, пытаясь догнать флоты ведущих европейских держав. И их флот намного слабее германского, а германский слабее нашего, но они стремятся нас догнать.
        Россия на шестом месте по количеству кораблей, но пройдёт три года, и она, достроив свои дредноуты, сможет опередить и Италию, и Францию, не говоря уже про Австрию и Японию. А качество русского матроса не идёт ни в какое сравнение с тем же итальянским или даже французским.
        - Да, сэр, я об этом не задумывался. А если Россия победит в войне?
        - А если она победит в войне, то тогда в Европе не останется ни одной армии, которая сможет ей противостоять, вкупе с её обновлённым флотом, она заставит считаться с собой даже нас. А это недопустимо. Россия должна потерпеть поражение, она не должна диктовать никому свою волю. В этом с нами согласны и немцы, и французы. Союзники, правда, хотят, чтобы русская армия продержалась, как можно дольше, и чтобы русский экспедиционный корпус только увеличивался, но это уж как получится. Главное дело сделано, теперь надо не давать возможность остановить паровоз, пусть он и дальше мчится в пропасть.
        - Тогда, может быть, Керенского нужно убрать, пока он не сделал того, что помешает развалу России?
        - Нет, пока не надо. Его вчерашнее выступление показывает, что он боится, как своих солдат, так и союзников. Его положение весьма шаткое, а полицейские силы разрознены и слабы.
        - Но он почти стал военным министром?
        - И что? Вы верите в то, что он гениальный полководец? Не смешите меня, Сэмюэль. Он - человек момента, и он один, а как говорят русские - один в поле не воин. За ним пока никого нет, кроме нас, а нас он забыл. Как говорили великие римляне - memento mori.
        - Согласен с вами, сэр!
        - Пока наше влияние на российской флот в силе, любой революционный правитель будет в наших руках. А это влияние будет у нас всегда. Собирайте информацию и дальше, нам необходимо быстро реагировать на все события.
        - Я понял, сэр, информация стекается ко мне со всех сторон. Но стоит ли снова принудить старообрядцев провести новые забастовки и саботаж производства военной продукции?
        - Нет, это уже ни к чему, у русских и так наступает железнодорожный коллапс. Нам нужно делать ставку на Троцкого и подстегнуть его к попытке захвата власти. Керенский ею ещё не владеет. И перенаправьте деньги ему, пусть пока не торопится в Россию, но будет в готовности побороться за власть. И найдите мне информацию о Ленине, где он и что с ним.
        - Будет сделано, полковник, я всё сделаю, сэр!
        - А что король решил по судьбе Николая II? Керенский заявил, что он у него, это подтверждает и наш человек, которому позвонил начальник охраны императора полковник Кобылинский.
        - Царь королю больше не нужен, вопрос о его судьбе решается. То, что его арестовал Керенский, значит только то, что он решил использовать бывшего императора в своих целях. Недаром он объявил о том, что на него организовали покушение великие князья, а не император. За ними уже началась охота. Не сомневаюсь, что их скоро также арестуют, тех кто не успеет сбежать из России. Это сильный ход. В любом случае, у нас будут рычаги, с помощью которых можно будет надавить на Керенского, если он хочет остаться у власти. А не станет императора, не станет и России, в привычном всем понимании.
        - То есть, вы, сэр, считаете, что смерть императора и его наследника станет сакральной жертвой?
        - Да, именно так, династия Романовых прекратит своё существование, и не только она. И Габсбурги, и Гогенцоллерны по итогам войны тоже будут отстранены от власти. Останется править одна Виндздорская династия, а других больше не будет. А что вы думаете, Сэмюэль, о русском народе, в частности, о крестьянах?
        - Я не считаю их объектом своего внимания, это быдло, от которого ничего не зависит.
        - Вы правы и в то же самое время не правы. На Николая II, как самодержца, была завязана вся власть. Для крестьян он гарант России как государства. Нет царя - нет страны, а значит, можно делать всё, что можно и делить землю заново. Но оставим крестьян, Российская империя - это многонациональное государство, но и это на самом деле не важно, потому как инородцы не принимают участия в политической жизни огромной империи.
        А вот служивое дворянство, в большей степени, и служивое сословие, в меньшей степени, присягало именно царю. Если вы заметили, то свергали самодержца исключительно русские, ни немцев, ни шведов, ни поляков в этом деле не было. Все они свято блюли свою присягу.
        Алексеев и Рузский с нашей помощью организовали переворот, поддерживаемый членами Государственной Думы и Военно-промышленным комитетом. Царь предполагал такой расклад сил, и о том, что они хотят поставить во главе империи великого князя Николая Николаевича, наверняка догадывался. В то же время, он полагал, что они понимают к чему это может привести, но он ошибался.
        Обласканные царём генералы решили, что они могут получить ещё больше, извечная человеческая глупость двигала ими, и они получили то, что было ожидаемо. Но это не было то, что они хотели. По факту, они все выстрелили себе в ногу и теперь пожинают плоды своего решения, в высшей степени глупого и предательского. Два десятилетия поддержки революционного движения наконец привели к давно ожидаемому нами результату.
        Полковник потянулся к коробке с сигарами и, достав из неё пряно пахнущую сигару с золотым лейблом, положил её под гильотинку и быстрым движением обрезал кончик. Поджёг спичку и раскурил сигару, смачно пыхая сначала ароматным, а потом всё более вонючим дымом. Втянул его в себя и выдохнул.
        - Люблю сигары, майор. Они мне напоминают те места, в которых я провёл своё детство и юность. Знойные темнокожие женщины, насыщенный пряностями ветер и несусветная жара, но на чём я остановился?
        - На результатах наших весьма затратных усилий.
        - Да. Так вот, русские совершили катастрофическую ошибку. В нашем правительстве давно уже обсуждался дальнейший вопрос послевоенного мира и территорий. В случае выигрыша Антантой войны, Россия, если останется в её составе, получает в своё распоряжение Константинополь и Черноморские проливы. Это было бы не так опасно, если бы через них не шла основная торговля с Востоком. Этот крупнейший торговый узел на пересечении старых торговых путей будет несказанно обогащать их.
        - Но русским же нужен Константинополь чисто в религиозных целях, чтобы вернуть православные святыни.
        - Майор, религия в России хоть и важна, но не до такой степени, как вы думаете. Турки удивительно бестолковый народ, вот владели Константинополем хотя бы сербы, то они давно бы обогатились и развивались просто бешеными темпами. А турки… Ну, вы и сами знаете. Вот и выходит, что после войны Россия получает проливы, Франция - немецкие колонии в Африке, а что получает Англия?
        - Колонии в Африке и часть территорий в Малой Азии, Сирии и Иране, и всё.
        - Правильно, а если вы, майор, посмотрите на карту, то увидите, что подконтрольные нам территории напоминают слоёный пирог, они сдавлены со всех сторон французскими колониями и территориями разбитой Турции, которые ещё надо колонизировать, а у нас уже нет для этого сил. Там присутствует чехарда сил. Всё сложно, Сэмюэль, всё сложно.
        - И какой же вывод из всего этого, сэр?
        - Вывод? Вывод простой. Франция становится гегемоном, а Россия субгегемоном, а Британская империя утрачивает свои позиции во всём мире. Этим сразу же воспользуются американцы и, заключив военный договор с Францией или Россией, начнут нас теснить в Тихом и Индийском океане. И Германия, которая развязала войну после того, как лорд Грейг пообещал ей наше невмешательство, подкреплённое забастовками русских рабочих, во время официального визита в Россию Пуанкаре.
        Вильгельм II поверил, что в России начнётся революция при объявлении войны и мобилизации, и она не сможет вступить в войну, вследствие чего Франция останется одна. Они наносят удар через Бельгию, которая должна была остаться нейтральной, в течение короткого периода наносят поражение Франции и нападают на Россию.
        - И что же Россия?
        - Россия упорно борется, уступает территорию Польши, утрачивает контроль над частью территорий Малороссии и заключает с Германией и Австро-Венгрией мир. Германия становится гегемоном, мы субгегемоном, а Россия и Франция откатываются назад в своём развитии и выплачивают огромные контрибуции на развитие Германии и Австрии, которая получает полный контроль над Балканами и укрепляет свои позиции в Европе.
        - Но этого не случилось, сэр.
        - Да, и теперь у нас разные цели, но одна задача. Германии необходимо заключить приемлемый для себя мир, а нам - уничтожить Россию. В то же время, Германия понимает, что если у неё не получится вывести из игры Россию, то она не сможет заключить выгодный для неё мир. Вот в этом наши цели и схожи, и именно поэтому мы не мешаем им разрушать Россию, а они не мешают нам заниматься тем же самым.
        Правда, Германия ещё не знает, что мы приложим все усилия, чтобы не дать им возможность заключить выгодный для них мир, но это уже детали. В ней самой уже давно зреет личинка революционных настроений и в нужный момент она вылупится и съест тело, в котором она и зародилась. Вы же знаете, что в Германии, в отличие от России, уже начинается голод и не искусственный, а самый натуральный.
        - Да, сэр, я об этом знаю.
        Майор потянулся к бутылке виски и плеснул себе в стакан, подумав, он тоже добавил туда содовой, но совсем чуть-чуть, и сделав два мелких глотка, сказал.
        - Немцы хитрят, они посылают своих солдат для братания, предварительно накормив и дав им бутылки со шнапсом. Остальные смотрят голодными глазами, как назначенные для братания зольдатен пьют вместе с русскими шнапс и закусывают его настоящим хлебом, а не тем суррогатом из остатков муки и толчёной дубовой коры, который едят они, а самым настоящим ржаным хлебом, да ещё и с салом. Это для них немыслимая роскошь. Но немцы - стойкая нация, они не раз это доказали, доказывают и сейчас. Россия обречена, благодаря собственной же глупости.
        Полковник тоже потянулся к бутылке, плеснул почти четверть стакана, несколько раз затянулся сигарой, пустив под потолок густой клуб дыма, и добавил к виски немного содовой.
        - Давайте выпьем, Сэмюэль, за успех нашего общего дела. Через совсем небольшое время вы станете богачом, и самые красивые женщины, ранее недоступные для вас, будут готовы вам оказать любые услуги только ради того, чтобы спасти свою жизнь. За то, чтобы переехать за границу, с вами будут расплачиваться золотом, фамильными украшениями, прекрасными картинами и всем остальным, что является ценностью для любого европейца. Будут продавать за бесценок ценные вещи, сокровища царей и великих князей. Попомните мои слова, майор. За успех нашего дела.
        Они стукнулись бокалами и выпили до дна их содержимое, налили снова и стали пить, выкуривая сигары и уже лениво рассуждая ни о чём, обсуждая поведение короля и его придворных, а также прошедшие в Дерби очередные скачки.
        Глава 8. Переговоры
        «ЕЩЕ МАЛЬЧИКОМ Я МЕЧТАЛ О ШАПКЕ-НЕВИДИМКЕ И УНИЧТОЖЕНИИ ВСЕХ МОСКАЛЕЙ»
        Ф. ДЗЕРЖИНСКИЙ
        Иван Григорьевич Щегловитов внимательно слушал Керенского, который сидел сейчас напротив и, развалившись в кресле, пил чай с лимоном. Крепкий, основательно заваренный чай, с тремя ложками сахара и изрядно осветлённым ломтиком лимона.
        - Вы, Иван Григорьевич, даже не понимаете ещё своего счастья, ведь вы будете работать снова в правительстве, и должность ваша будет именоваться как первый секретарь председателя Временного правительства.
        - Зачем мне это всё? Извольте, но я не понимаю, что значит эта должность?
        - Это значит, что есть председатель Временного правительства, есть министры Временного правительства, а есть секретарь Временного правительства, подпись которого будет стоять сразу после подписи председателя, и без этой подписи любой указ, приказ, распоряжение или указание будут недействительны, только и всего. Вы же будете просматривать каждый из этих документов.
        - Но, позвольте, это же сумасшествие!
        - Ещё какое, но у меня нет другого выхода, я не знаю, на кого мне можно опереться, кругом ложь, предательство, измена, трусость и обман. Старые друзья ныне враги, а новые друзья таковыми не являются и вовсе. Скажу вам даже больше, не только вы мне не доверяете, но и я вам. Я вообще сейчас не склонен никому доверять, время сейчас такое, но что-то же делать надо…
        - Да, делать надо, - признал Щегловитов.
        - Вот именно поэтому я и решил привлечь вас к работе и такому назначению. Безусловно, вам будет трудно, как и мне. Ведь придётся ещё объяснять, почему вы снова на должности и почему рядом с вами всегда будет находиться вооружённая охрана. Для всех версия будет такая, что вас охраняют, чтобы вы не сбежали, а в действительности же охрана нужна, чтобы вас не убили. Всё очень логично, вы так не находите, Иван Григорьевич?
        - Судя по всему, господин министр, когда вас сбил извозчик, в вас вселился не иначе, как Игнатий Лойола. Только изощрённым иезуитством можно объяснить подобное поведение.
        - Ну, это вы зря, Иван Григорьевич, то, что творится сейчас в России, и кем оно творится, иезуитам и испанской инквизиции не снилось и даже не предвиделось в самых кошмарных снах. Все силы, призванные вроде как созидать, сейчас взяли в одну руку мастерок, а в другую - угольник и усиленно долбят по фундаменту здания, в котором они же и живут. А толпа европейцев, собравшаяся вокруг них, радостными и удивлёнными восклицаниями подбадривает и мотивирует их на это. Просто я это понимаю, а вы и большинство обывателей - нет.
        - Я тоже это понимаю, господин министр.
        Керенский вздохнул.
        - Да, но только отчасти, ведь вы не знаете и даже не предполагаете итог всего этого.
        - А разве он вам известен?
        - Нет, но я догадываюсь, куда всё идёт. И именно поэтому настоятельно рекомендую вам согласиться на эту должность.
        - Но вы предлагаете стать председателем правительства обычному сенатору и ладно бы только это, но он ещё и еврей! Еврей, который даже не потрудился сменить фамилию и свою веру, как вы можете на это пойти?
        - Ну, во-первых, это моя инициатива, во-вторых, он и сам не хотел, в-третьих, я за волеизъявление свободного народа и равенство всех народов и групп, и в-четвёртых, надо же будет кем-то с треском пожертвовать перед новой и уже кардинальной заменой правительства?
        - У меня просто нет слов.
        - Это хорошо, что нет слов, меньше слов - больше дела. Я разрешаю вам привлекать на свою сторону нужные кадры. Критерии - профессионализм, преданность делу, желание защитить свою семью и гарантированный карьерный рост. Думаю, что этих факторов будет более чем достаточно, вы согласны?
        - Согласен, - обречённо ответил Щегловитов, - но что будет с императором?
        - Не знаю, что с ним будет, но он останется в живых, это единственное, что я могу вам гарантировать, и то, это не потому, что я такой хороший, а потому, что меня к этому вынуждают обстоятельства. Смерть императора и его семьи ничего не даст, а вот его жизнь позволит мне и дальше вести борьбу за государство и вести её эффективно. Что скажете?
        Щегловитов промолчал, что-то напряжённо обдумывая, но по его виду было заметно, что внутренняя борьба уже закончилась и он принял для себя решение, пусть нелёгкое и непростое, но единственно правильное, как он посчитал.
        - Хорошо, я согласен, когда мне приступать к своим обязанностям?
        - Можете приступать прямо сейчас, но лучше завтра поутру.
        - Я понял, вы обо всём распорядитесь?
        - Да, рад, что вы согласились.
        - Я был вынужден это сделать, но чего уж теперь! - Щегловитов махнул рукой.
        - Хорошо, тогда вы свободны, Иван Григорьевич.
        Щегловитов невесело усмехнулся, ещё раз махнул рукой и вышел из кабинета Керенского.
        ***
        Блюменфельд Герман Фаддеевич был сенатором Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената. О том, что его хочет увидеть ныне всесильный Керенский, да ещё с предложением, от которого нельзя отказаться, он узнал от прибывшего к нему человека, имевшего когда-то связи с жандармами.
        - Вас ждут в Смольном, Герман Фадеевич, и ждут уже сегодня после обеда.
        - Но что от меня нужно Керенскому?
        - Он хочет предложить вам какую-то должность, - ответил ему чиновник, - больше я ничего не знаю.
        - Ммм, наверное, в министерстве юстиции. Хорошо, я буду.
        До Смольного Блюменфельд добрался довольно быстро на извозчике. Бывшая вотчина благородных девиц поразила его видом изготовившейся к обороне крепости. Повсюду возле изгороди виднелись окопы, ходили взад-вперёд солдаты и даже ненавязчиво торчали из-за голых деревьев два полевых трёхдюймовых орудия. Повсеместно располагались тупорылые стволы станковых пулемётов.
        Честно говоря, Блюменфельд не ожидал такого, он давно не бывал рядом со Смольным и подобный вид, соответствующий военному времени, его даже напугал, но обратно уходить было поздно. Возле ворот его остановили два солдата в непривычной чёрной форме, к ним тут же подошёл фельдфебель, который, спросив документы, тут же внимательно их осмотрел.
        Отдав их обратно, фельдфебель полез в небольшой жестяной ящик, откуда достал пару листков бумаги и, сверившись с ними, изрёк.
        - Да, вас ждут, вы можете пройти, сейчас выпишу пропуск.
        Через пару минут, получив в руки картонку со свежей печатью, сенатор прошёл во двор Смольного. Возле входа его встретил суровый на вид унтер-офицер и попросил выложить на стол, стоящий в фойе, все вещи из карманов и даже потрудился похлопать его по телу, очевидно, ища оружие. Удовлетворившись осмотром, унтер-офицер крикнул ещё одного солдата, и тот уже повёл прибывшего по коридорам довольно обширного здания, знававшего больше девичьих стенаний, чем мужских страданий. Но тут уж по обстоятельствам.
        Герман Блюменфельд, сенатор еврейской национальности и иудейской веры был сенатором Российской империи и пользовался всеми правами её гражданина, занимая административно-управленческие должности, о каком притеснении можно было бы говорить, как говорили об этом большевики? А Блюменфельд и не говорил.
        Солдат привёл его к кабинету и оставил у ученического стола, на котором, развалясь, что было весьма трудно, но, как оказалось, возможно, сидел казак.
        - Мишка, посетителя к министру привёл.
        - Оно ему назначено? - сурово оглядев пришельца, озвучил казак.
        - Назначено и пропуск выписан.
        - Ну если так, тады ладно. Странно, что жиды тут шастают, как у себя дома, Сашка их не любит, а тут, поди ж ты, вызвал к себе. Наверное, поговорит, а потом… - тут Мишку резко посетил неудержимый зевок. Разверзнув рот во всю его ширину, он смачно зевнул, махнув чубом под заломленной на голове фуражкой.
        Блюменфельд сначала поморщился от проявлений невоспитанности и некультурности, а потом до него дошёл смысл всей фразы, сказанной казаком. Он побледнел, внутренне содрогнувшись. Такой перспективы он не хотел. Умный и обаятельный преподаватель права и историк-цивилист был далёк от политики и не стремился, подобно другим евреям, полностью окунаться в неё. Политика всегда грязь, а сейчас ещё и кровь. А здесь ещё этот комментарий о Керенском. Но сенатор никогда не слышал об антисемитизме Керенского. «Странно», - мелькнула у него мысль.
        - Вот мой пропуск, товарищ казак.
        Казак, взяв пропуск в руки, окинул документ взглядом, прочитав про себя.
        - Хорошо, щас доложу, ждите.
        Он постучал дверь кабинета с надписью: «Керенский», на котором просто красовалась огромная цифра 1, и, не дожидаясь отклика, просунул туда свою башку.
        - Ляксандр Фёдорович, к вам еврей в мундире пожаловал. Казал, шо назначено. Пускать? Ага, понял.
        Не закрывая двери, он повернулся к Блюменфельду.
        - Просим на разговор, начальник ждёт.
        Сенатор передёрнул плечами, одёрнул чиновничий мундир и, гордо подняв голову, предварительно всё же постучав, вошёл в кабинет. Керенский его ждал, стоя у окна и высматривая там неизвестно что. Он обернулся и Блюменфельд сразу наткнулся на пронзительные, почти такие же как у него, карие глаза.
        Эти глаза с нескрываемым интересом уставились на вошедшего, пытаясь залезть ему в душу, в по-настоящему еврейскую душу. Блюменфельд ощутил, что этот человек совсем не тот, о котором он слышал, совсем не тот.
        Сенатор не был дураком, он прекрасно разбирался в людях, но от этого холодного пронзительного взгляда, которым как через микроскоп пытались рассмотреть, что у него творится в голове, становилось не по себе.
        Керенский явно много знал, и много нелицеприятного именно о евреях, это чувствовалось. Также чувствовалось, что он не даст себя использовать в своих целях и ко всем относится чисто утилитарно, ориентируясь на их моральные и деловые качества. И о евреях он знал нечто, о чём не догадывался и сам Блюменфельд.
        - Мне сказали, что вы меня ждёте для ответственного разговора.
        - Да, - Керенский отошёл от окна к столу и уселся в кресло.
        - Присаживайтесь, эээ, - Керенский заглянул в листок, лежащий перед ним на столе, - Герман Фаддеевич.
        - Благодарю! - сенатор отодвинул стул от стола и присел на него.
        - Я вас вызвал, выбрав среди сотни других людей, с единственной целью.
        Керенский сделал паузу.
        - С какой? - вежливо поинтересовался сенатор, желая подыграть ему.
        - Хочу вам предложить должность в правительстве.
        - Весьма вам обязан, но мне хотелось бы узнать, с какой сферой деятельности она связана? Судя по моему юридическому образованию и вашему, вы хотите мне предложить должность товарища министра юстиции.
        - Вы почти угадали, но берите выше, намного выше.
        - Я боюсь угадать, неужели вы хотите предложить мне должность министра юстиции?
        В ответ на это Керенский загадочно улыбнулся и со странным выражением на лице ответил.
        - Нет, вы не угадали. Ещё выше…
        - Но, - растерялся Блюменфельд, чувствуя себя не в своей тарелке, - куда уже выше?
        - Я вам предлагаю стать Председателем Временного правительства.
        - А… Вы шутите?
        - Нет, ничуть, - и Керенский снова улыбнулся, на этот раз его улыбка показалась сенатору по-настоящему чудовищной.
        - Но я же не участвую в политической жизни и вообще, я простой обыватель.
        - Ну и что? Князь Львов тоже не занимался политикой и мало чем отличается от обычного обывателя. Сейчас вот собирается в монахи уйти. Шутит, наверное, но в каждой шутке завсегда есть и искорка правды, не так ли, сенатор?
        - Но, вы понимаете, я не готов, это чудовищное предложение, по-настоящему чудовищное, я и подумать не мог об этом, но почему, я не понимаю, как же так?! - град недоумевающих вопросов обрушился на Керенского.
        - Все мы никогда не готовы к тому, что готовит для нас судьба, соберитесь, вы же сенатор! Не каждый день выпадает такой подарок судьбы. Вы представляете, кем вы станете? Вы станете самым известным человеком в империи. И не только в ней, о вас узнают в самых отдалённых уголках нашего мира! Вы так долго шли к должности сенатора и вот вы уже не только сенатор, но и Председатель правительства. Это триумф! Настоящий триумф!
        - Но, но… - Блюменфельд лихорадочно искал правильный ответ на этот шокирующий его вопрос. И, несмотря на весь свой ум, никак не мог подобрать нужный ответ. Предложение было настолько же заманчивым, насколько и неправдоподобным. За этим крылось что-то нехорошее, что-то, чего он пока совершенно не понимал.
        - Но я же еврей? - предъявил он последний аргумент, который никогда бы не предъявил в любом другом случае.
        - Ну и что? Я не антисемит и не вижу ничего плохого в еврейском народе. Это умный и трудолюбивый народ. Да, есть у вас некие отрицательные черты, но в данный момент времени они не имеют никакого принципиального значения для того, чтобы вы не смогли стать председателем Временного правительства. В конце концов, оно на то и Временное, что во главе его можно поставить любого человека. К тому же, всё мировое еврейство будет только приветствовать воцарение на престоле царей еврея! Князь Львов не более чем вы был подготовлен для той должности и, тем не менее, его общим голосованием назначили на эту должность.
        - Да-да, - уцепился за последнюю фразу Блюменфельд, - вы сказали его назначили общим голосованием, но меня же никто не назначал и не рассматривал мою кандидатуру на эту должность. И как отреагирует на всё это русский народ?
        - Да, действительно, вы в этом правы. Вот что значит умный человек, вы сразу схватываете суть самого вопроса, сенатор. Мне это весьма импонирует, но всё же, я считаю, что данный вопрос можно уладить и без голосования. В конце концов, тогда ещё был Петросовет, который ныне отсутствует, а я являюсь формально его последней главой.
        К тому же, в его составе было очень много евреев, жаль, что они почти все погибли, но я верю, что они бы без всякого сомнения обрадовались, узнав о том, что самый главный пост в Российской империи занял их представитель. А русский народ сейчас занят свободой. Будут, конечно, и выступления против. Но если будет всё плохо, вы просто уйдёте с этой должности, возвратясь к своему привычному существованию.
        Блюменфельд, пребывая в самом настоящем шоке, тупо уставился на зеркальную поверхность хорошо отполированного стола. В голове летали какие-то разноцветные бабочки и шумели тополя. Герман вспомнил себя в юности, как хорошо тогда было бегать к морю, такому ласковому и тёплому, гоняться за бабочками и ловить шустрых ящериц, убегающих от него и прячущихся в нежной зелени степных трав.
        - Вот оно, - невольно проговорил он вслух, - вот оно.
        - Что оно? - осторожно осведомился у него Керенский.
        - Ответственность. Вы предлагаете мне то, что я не могу у вас принять. Я отказываюсь от этого. Я не смогу, я не сумею, я считаю это неправильным. В конце концов, я еврей, а русский народ не потерпит во главе Правительства еврея.
        - Ну, не всё так однозначно, - пожурил его Керенский. - Русский народ видит, что большинство лидеров всех революционных партий являются этническими евреями. Многие скрываются под русскими фамилиями, не желая афишировать своё происхождение. И даже принимают православную веру. Вы вот иудей?
        - Да, - потерянно произнес Блюменфельд.
        - Вот и прекрасно, все сразу увидят, что во главе правительства стоит настоящий еврей. Не все эти Иуды, вроде меньшевика Стеклова, ныне покойного, или генерала Иванова Николая Иудовича…
        - Но…
        - Но, генерал Иванов был командующим Юго-Западным фронтом, а начальником штаба у него был генерал Алексеев, а друг у Алексеева был генерал Рузский, а задержали императора и принудили к отречению эти двое. А генерал Иванов спешил изо всех сил спасти императора, но по непонятным причинам не успел или не захотел успеть.
        Ничего личного, он же Иудович. Говорящее имя! У Алексеева и Рузского другие имена, но на фоне Иванова они смотрятся, скорее, Понтиями Пилатами, чем Иудой Искариотом. Так что, вы на их фоне будете сугубо правильным евреем, что и нужно для России. России нужны настоящие евреи, правильные, так сказать, те, что с гордостью скажут, что они прежде всего русские, а уж потом евреи. Соответственно и блюсти они будут в первую очередь интересы России, а уж потом интересы своего богом избранного народа. Я считаю это правильно.
        Блюменфельд с каким-то мистическим ужасом внимал рассуждениям это непонятного и страшного в своей революционной ереси человека. «Керенский - сумасшедший», - пришла в его голову страшная мысль.
        - Возможно, возможно, но я отказываюсь.
        Керенский с самым безмятежным лицом откинулся на спинку стула, сцепил руки в замок, уставился с мрачным видом в потолок и замолчал. Повисла затяжная пауза. Керенский молчал, думая, молчал и Блюменфельд, тоже думая. Правда, думали они хоть и об одном, но совершенно с разными целями.
        - А у вас сколько детей, Герман Фадеевич?
        - Четверо, - не став скрывать, ответил сенатор.
        - Четверо. А их всех надо пристроить в хорошие места. А я вот со своей женой развёлся и отправил с ней сыновей, дав денег на очень долгое время. Их судьба меня больше не волнует. Я всем жертвую ради революции, представляете?
        - Да, но я не могу так о себе сказать, господин министр.
        - Ясно. А судьба ваших детей вас волнует, Герман Фаддеевич?
        Сенатор сначала не понял, почему Керенский вдруг спросил его о детях.
        - Волнует. Но моя жена всегда мне помогает, и дети выросли смышлёными и очень одарёнными творчески.
        - Это хорошо, когда вам помогает жена, а дети умные и перспективные, это упрощает дело, значит, вы их любите, и, как любящий отец, готовы всячески помогать и поддерживать. Но сейчас очень тяжёлое время, я бы даже сказал, что непредсказуемое. Всякое может сложиться и всякое случиться, как с вами, так и с вашими детьми. Вам надо подумать об этом. Кстати, а вы обедали?
        - Не успел, - невольно ответил сенатор, переваривая слова Керенского.
        - А?! Тогда вас сейчас покормят, и вы спокойно и взвешенно сможете обдумать моё предложение в тиши столовой. Вам никто не будет мешать, и вы за стаканом чая тщательнейшим образом рассмотрите моё предложение, не упустив ничего из того, что я вам сказал. Мишкаааа! - крикнул Керенский.
        В ответ на крик дверь распахнулась, явив обоим давешнего казака ординарца.
        - Миша, отведи сенатора в столовую и скажи, чтобы обязательно его хорошо покормили и не мешали ему, у него должно быть время, чтобы обстоятельно всё обдумать, да, и отбери у него пропуск пока, так, на всякий случай. И скажи вахмистру, чтобы приставили к нему казака из тех, кто посуровее. А то ведь, всяко возможно, пусть проверит, заряжен ли у него револьвер и востра ли шашка, возможно, что придётся и применить. А господин пусть спокойно кушает. Скажи вахмистру, чтобы казак не стоял у него над душой, подождал в столовой, но напротив, чтобы сенатора видно было. А то, мало ли что, ты понял?
        - Да, как есть, всё понял. Не волнуйтесь, Ляксандра Фёдорович, никуда этот еврей не сбежит. Вахмистр, скорее всего, назначит Антошку, а тот с одного удара человека надвое разваливает, а наганом владеет, как саблей, всё нормально будет, не сбежит-то сенатор, не извольте волноваться.
        - Спасибо, Миш, тогда уведи, пожалуйста, господина в столовую. Я вас жду через час, Герман Фаддеевич, - тихо и очень вежливо проговорил Керенский, равнодушно и без всякой издевки посмотрев на бледнеющего прямо на глазах Блюменфельда. - Подумайте ещё раз над моим предложением, может, вы ещё и передумаете, и будете благодарить меня за это. А как будут благодарить вас за это решение ваши дети и особенно жена. И особенно, - подчеркнул это слово Керенский, подняв указательный палец вверх, - жена. Ступайте.
        Мишка кивнул головой и увёл сенатора, онемевшего от сказанного, в столовую.
        Блюменфельд не помнил, как он дошёл до столовой, как хлебал ложкой вкусный суп, не чувствуя его вкуса, как пил сладкий чай с долькой лимона, малюсенькой, но всё же.
        Он ничего не помнил, в голове только крутилась одна и та же мысль, одна и та же. Приставленный казак сидел напротив него, сжимая в руках выпрошенный с оказией сладкий чай, шумно прихлёбывая его и косясь недобрым взглядом на маленький ломтик лимона, который ему не достался.
        Попутно охранник достал револьвер и, перебирал его, выщелкнул барабан. Осмотрев все патроны и не найдя на них ни одного изъяна, кроме небольших пятнышек грязи, казак аккуратно вставил их в барабан и защёлкнул механизм обратно.
        Время неумолимо тикало, отсчитывая сначала минуты, потом секунды, а потом и мгновения, но сенатору ничего в голову не приходило, он обречённо молчал, поочерёдно вспоминая дочерей и сына. Саша, Надя, Женя и Владимир, все были взрослыми и почти состоявшимися молодыми людьми, но что стоит их всех найти и…
        Нет, убивать их сразу не будут, достаточно арестовать. В конце концов, а что он терял? Пока он будет председателем, переправит всех детей за границу, спасёт жену и тогда уже сможет и сам все решать за себя. А может, не так все и плохо, как он думал. Ему предоставляется невиданная возможность. Да! Но…
        Но он помнил тот изучающий, холодный взгляд Керенского. Нет, этот человек не допустит того, чтобы кто-то, находясь возле него, смог его обмануть и захватить власть. Такие долго не проживут. Сам Керенский уже пережил не одно покушение и, судя по блеску его глаз, убивал и сам. Блюменфельда передёрнуло. Выхода не было, кроме как соглашаться на предложение Керенского.
        Он промокнул губы белоснежной салфеткой, достал часы-луковицы, посмотрел на их простой циферблат в обрамлении низкопробного золота. До окончания положенного часа оставалось семь минут. Что же, он успевает.
        - Любезный, пожалуйста, сопроводите меня до господина Керенского.
        - Угу, следуйте впереди, я напомню вам путь.
        Дошли они быстрее, чем уходили. Распахнув дверь кабинета, Блюменфельд зашёл в него и присел на тот же стул, воспользовавшись любезным предложением Керенского. Тот сейчас работал с бумагами и не обращал внимания на сенатора.
        - Я готов стать председателем Временного правительства.
        - Действительно? - Керенский, оторвавшись от бумаг, удивлённо приподнял брови. - А я думал, что вы откажетесь. Хорошо, но вы же понимаете, что придётся много работать, а я буду пристально смотреть за вашей работой. А чтобы вы ничего не напортачили и не могли критически ошибиться в деле управления государством, я к вам приставлю секретаря. Это будет официальная должность - первый секретарь Временного правительства, очень ответственная.
        - А кто на ней будет? - выдавил из себя сенатор.
        - Узнаете, я вас познакомлю. Сейчас пока ещё рано, всему свое время. Лучше, когда ничего не знаешь, тогда и сон лучше, и пища переваривается быстрее. К тому же, я к вам приставлю вооружённую охрану, чтобы исключить нападение. А то морячки лютуют и бунтуют. Это в ваших же интересах.
        - Я понял, - снова сник сенатор.
        - Да, и прошу вас никому не сообщать о том, зачем я вас к себе вызывал и что вам предлагал, даже жене. Это в ваших же интересах.
        - Да, я понимаю.
        - Вот и хорошо, через два дня можете переезжать в Мариинский дворец и устраиваться. Всего хорошего. Мишкаааа!
        Опять в дверь просунулась голова казака ординарца.
        - Мишка, отведи господина сенатора на выход, мы с ним переговорили, всё хорошо.
        - Щас сделаю, а тут к вам поручик один с писулькой от начальника Бюро.
        - Да, я жду его, Климович звонил мне, запускай. Всего хорошего, господин сенатор.
        - Да-да, - растерянно проговорил Блюменфельд, - до свидания.
        Его вывели из Смольного и, только оказавшись за оградой, он смог вдохнуть воздух полной грудью. Оглянувшись, он заметил свободного извозчика, крикнул его, заплатил сразу серебряный рубль и всю дорогу до самого дома молчал.
        Глава 9. Правительство
        «ВСЯКУЮ НАДВИГАЮЩУЮСЯ ПОЛИТИЧЕСКУЮ ГРОЗУ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНА ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ НЕИЗБЕЖНОЙ, МОЖНО НА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ОТДАЛИТЬ, ЕСЛИ ТОЛЬКО У КОРМИЛА ВЛАСТИ СТОЯТ СИЛЬНЫЕ ЛЮДИ, ОБЪЕДИНЕННЫЕ НЕ ВЗАИМНОЙ НЕНАВИСТЬЮ, А ОБЩИМ ЖЕЛАНИЕМ БЛАГА РОДИНЫ. ИНОГДА ЖЕ ВЫИГРАТЬ ВРЕМЯ РАВНОСИЛЬНО ВЫИГРЫШУ СРАЖЕНИЯ».
        П.БУЛАЦЕЛЬ
        - Заходите, поручик, вас прислал ко мне Климович?
        - Да, - в комнату вошёл молодой ещё человек. - Поручик Велимир Аристархов, - представился он. - Работал в канцелярии правительственного Сената в отделе внутренних дел, призван на действительную военную службу с присвоением звания поручик, гражданский чин - коллежский асессор.
        Керенский посмотрел на поручика, это был худощавый молодой человек приятной наружности с серыми проницательными глазами и со спокойными уверенными движениями человека, знающего себе цену.
        - Хорошо. Присаживайтесь.
        Поручик сел на тот же стул, на котором до него недавно сидел Блюменфельд.
        - Вам сколько лет?
        - Двадцать три года.
        - Родители?
        - Матушка померла два года назад, отец подполковник Нижегородского пехотного полка погиб в январе этого года на войне, насколько я знаю, его убили солдаты. Братьев и сестёр у меня нет.
        - А жена или любимая девушка?
        - Не женат, невеста есть, вернее, была. Мы хотели пожениться, но началась война, а потом её захватила революционная деятельность, меня же - нет, и наши пути разошлись. А после того, как моего отца убила солдатня, и подавно.
        - Ясно, тогда вы должны понимать, что вам предстоит непростая работа с документами особой государственной важности, за разглашение сведений о которых положена смертная казнь. То же самое и с людьми.
        - Но у нас же вроде отменили смертную казнь?
        - Да, но ненадолго, - насторожился Керенский. - А персонально для вас и других людей, что позволят себе предательства, я с удовольствием отменю этот запрет, да и не только в отношении предателей. В скором времени это коснётся всех. В конце концов, чтобы отомстить человеку не обязательно его судить. Вы должны понимать, что то, чем вы будете заниматься, не подлежит разглашению ни под каким предлогом. И ничто не сможет оправдать предателя. Либо вы станете хранителем тайн, которые вам не принадлежат, либо вам ещё не поздно передумать. Вы пока ещё ничего не знаете и поэтому можно вернуться к своей обычной деятельности, пока не поздно. Подумайте!
        Поручик задумался, его серые глаза словно потухли, и он весь погрузился в размышления. Думал он недолго.
        - У меня нет другого выхода, я хочу служить своей стране, я хочу уничтожить этот хаос, предательство, я хочу отомстить тем, кто всё это развязал. И да, я не предам.
        - Ну, что же, вам стоит жить либо здесь в Смольном, либо разместиться в домах, которые находятся рядом.
        - Я перееду сюда.
        - Хорошо. В дальнейшем место своей канцелярии я переведу в Мариинский дворец, но вам всё равно придётся жить здесь во избежание досадных недоразумений. Впрочем, я сделаю точно также, ведь дома у меня больше нет. А пока вы можете вникать в текущее положение дел, поручик. Не буду вас задерживать.
        - Я понял, есть! Разрешите идти?
        - Идите, - кивнул Керенский.
        Отпустив поручика, Керенский снова вернулся к размышлениям о своей партии. Пока события шли сплошным косяком, о ней никто особо не вспоминал. Какая-то активная часть перешла в её члены из других партий, но после разгрома всех и вся, приток новых соратников в неё резко сократился. И с Плехановым ему до сих пор было некогда переговорить, а вопрос, между тем, уже назрел.
        Погружаясь в решение неотложных вопросов, Керенскому абсолютно некогда было заниматься партийной деятельностью. Ему срочно требовался заместитель по партийной части, а то и два, и три, да хоть восемь! Но кого назначить на эти ответственные должности, и как вообще это всё организовать? Все эти люди, которые крутились возле него раньше и были соратниками по партии, не внушали никакого доверия. Особенно сейчас.
        Срочно нужно было искать какое-то решение, а для этого придется опять советоваться с жандармом Климовичем и привлекать более-менее вменяемых революционеров. Керенский встал и зашагал по комнате из угла в угол. Неожиданно он вспомнил о своих товарищах по трудовой партии. Они были весьма сомнительными товарищами, но не хуже остальных.
        - Кто там был? - задумался, вспоминая, Керенский. - Жилкин Иван Васильевич - старообрядец, нет, это потенциальный враг, подойдёт только на крайний случай, но массы его не поддержат, плохой оратор и вообще.
        Степан Васильевич Аникин - мордвин, крестьянин, сельский учитель, литератор, этого ещё можно как-то использовать Продвигая вопрос о земле, он состоял одно время в партии эсеров, но к террористической деятельности не привлекался, что уже неплохо.
        Ещё был Алексей Федорович Аладьин, лидер трудовиков, из крестьян, учился в одной гимназии с Ульяновым и с самим Керенский. Ненастоящий Керенский с ним практически не общался, что Аладьину здорово помогло ещё оставаться в живых. Аладьин был человеком неглупым, но не дальновидным.
        Он долго жил в Англии, знал английский, французский, итальянский, а о России уже почти ничего и не знал. Можно было его использовать, но только частично, и втёмную. Нужно привлекать к работе более серьёзных и цельных людей. Такими сейчас могли быть только монархисты.
        Кадеты, октябристы, прогрессисты и прочие анархисты в своей верхушке были связаны между собою очень тесно. Кто из них кто, очень сложно было понять, если вообще возможно. Для этого надо было быть одним из них, да Керенский, тот, настоящий, и был одним из них. Ему не мешали разваливать Россию своим бессилием и глупостью. Но он, нынешний Керенский, к этому не стремился, а совсем наоборот.
        Масонские интересы связывали всех этих деятелей, из-за чего очень сложно было понять, кто из них друг, а кто враг. Но и с монархистами не всё было так просто. Керенский изучал краткие досье, подготовленные на самых известных из них. Те, кто спокойно жил дальше, вызывали подозрение, те, которые были на вершине славы, вроде того же Маркова и ныне покойного Пуришкевича, вызывали ещё большее подозрение.
        Арестованные сразу после Февральской революции давали шанс найти среди них нужные кадры, но, опять же, были нюансы. Среди них было полно действительно подлых людей, а то и трусов, сложно всё это, сложно.
        Керенский сел за стол и стал искать в недрах его ящичков список записных монархистов, которых выявила комиссия при Временном правительстве. В столе ничего не оказалось, тогда он перешёл к шкафам и, наконец, в одном из них, всё же, обнаружил нужный ему список.
        Сев снова за стол, он, шевеля губами, стал просматривать его. Там было много фамилий и известных всем людей, и малоизвестных, а то и вовсе совсем неизвестных.
        Например, лидер «Союза русского народа» Дубровин произвёл на него впечатление обычного провокатора, Пуришкевича он уже уничтожил. Красковский был в Финляндии, да и не тот это человек, что нужен.
        В конце концов, Керенский остановился на двух - Павле Булацеле и Борисе Никольском. Оба являлись, что называется, махровыми черносотенцами и это было, как раз, что надо! Теперь оставалось просто их найти и доставить к нему. Судя по бумагам, оба сейчас находились в Петрограде.
        Оставалось организовать очередной митинг и провести консультации со всеми министерствами и людьми заинтересованными. Это было нелегко. Но нужен был ещё и Плеханов.
        Керенский уселся в кресло и снял трубку телефона.
        - Алло, девушка! Соедините меня с Плехановым. Не знаете? Не отвечает? Хорошо, спасибо. Мишкааа!
        - Чевось? - в дверь просунулась голова ординарца.
        - Пока поручик ещё не вник в дела и не стал моим секретарём, придётся тебе бегать. Найди мне Климовича, пусть зайдёт или пришлёт кого посерьёзнее, если сам не сможет.
        - Хорошо, щас сделаю, - и голова скрылась.
        А Керенский снова поднял трубку и попросил соединить его с редакцией газеты «Глас народа», после соединения он позвал к телефону Меньшикова.
        - Алло! Михаил Осипович! У меня к вам серьёзная просьба. Найдите мне, пожалуйста, Никольского и Булацеля. Да, бывших монархистов, или не бывших, да, черносотенцев. А что делать, надо поговорить. Да, нужны. Хорошо, как найдёте, звоните, а лучше - сразу везите их сюда, в Смольный.
        Надо будет, подождут. Да, и дайте им денег, не думаю, что эти деятели сейчас шикуют. Скажите, что поступил заказ на статьи из-под их пера. Да-да, тогда жду. Ну, как сможете, желательно в течение завтрашнего дня, потом я буду очень занят, или на следующий день. Ладно, как найдёте, так пришлёте. До свидания.
        Через полчаса появился усталый, не выспавшийся Климович.
        - Не бережёте вы себя, Евгений Константинович, всё о России думаете! - со скрытым подтекстом приветствовал его Керенский, но Климович не понял, а весь подобрался и ответил.
        - Для России я жил и буду жить, прошу извинить меня за мой вид. Но действительно, устал.
        - Понимаю вас. Евгений Константинович, вам надо поставить задачу своим подчинённым, чтобы они нашли мне Плеханова. Его нигде нет, очевидно, он скрывается от меня. Но нужно найти его и в мягкой форме предложить приехать ко мне на разговор, обещая ему всяческие гарантии. Всё же, старый человек, волнуется, сердце не выдержит, а он мне нужен живым. Скажите, что я хочу предложить ему министерский пост в правительстве, и он приедет.
        - Я понял. Это действительно так?
        - Возможно, всё будет зависеть от разговора с ним. Нужно лавировать, лавировать, лавировать и выплыть из революции, сохранив империю. Но я надеюсь на успех, и вы надейтесь тоже, и работайте, работайте, работайте.
        - Я всё сделаю, - сказал Климович и ушёл, оставив Керенского снова в одиночестве.
        ***
        На следующий день Керенский приехал в Мариинский дворец решать и согласовывать со всеми новый состав правительства. Вчера по его приказу стали всех обзванивать и уведомлять о планах на сегодня. Сидя в зале совещаний, который постепенно заполнялся приглашёнными министерскими работниками, сенатскими чиновниками, членами всяких земств и советов, Керенский внутренне радовался.
        Петросовет, который был основным клубком противоречий, через подконтрольные ему газеты и агитаторов, навязывавших своё видение ситуации, сейчас был ликвидирован, а остатки распущены им же. Эти люди не могли больше оказывать прямого влияния на управление государством. В то же время, оставшиеся многочисленные члены революционных партий и региональные лидеры были дезориентированы в вопросах происходящих событий.
        Они просто не знали, как на это реагировать. В остальных городах имперского значения происходили локальные стычки между большевиками и эсерами, но и они уже постепенно прекращались. Всё зависло в томительном ожидании, в этом же ожидании исчез и второй лидер большевиков Троцкий, затерявшись среди лесов и озёр Финляндии.
        Наконец, все собрались. Неожиданно в зал вошёл Плеханов, и Керенскому было непонятно, то ли он пришёл сам, то ли его нашёл Климович и пригласил на заседание. Неважно. Совещание началось.
        - Товарищи! Сегодня мы все собрались, чтобы решить, кто будет входить в новый состав правительства, - начал совещание князь Львов. - Я, по согласованию со своими коллегами по правительству, решил снять с себя обязанности председателя Временного правительства. Это решение, тяжёлое для меня, я считаю необходимым. Я уже стар и поэтому предлагаю на эту должность кандидатуру товарища Керенского, как наиболее удобную для всех и наиболее оптимальную на сегодняшний день.
        Князь Львов посмотрел в зал на остальных министров и других людей, которые по разным причинам оказались в президиуме, и сел обратно. Вслед за ним пришлось вставать уже и Керенскому.
        - Товарищи! Несмотря на это предложение, я вынужден отказаться от поста, к которому ещё не готов. Я представляю сейчас не только министерство МВД, но и Петросовет, сейчас вынуждено расформированный. Я согласился взять на себя работу сразу на трех постах. Это, помимо МВД, ещё пост военного и морского министра, а потому совсем не готов взять на себя ещё и ответственность за всё правительство. Я предлагаю пока рассмотреть кандидатуры к назначению на другие министерские посты. А к должности председателя Временного правительства вернуться позже.
        Сказав это, Керенский тоже уселся на своё место, а в зале началась вакханалия споров и диспутов, в которой участвовали только присутствующие меньшевики Плеханова, кадеты и прочие беспартийные, которые активно включились в борьбу, как они считали.
        Керенский безучастно смотрел в зал, у него была своя головная боль. Он терпеливо ждал, пока люди войдут в раж, чтобы объявить тех, кого он решил оставить на своих постах, чьи кандидатуры были одобрены в кулуарных разговорах с членами Военно-промышленного комитета. Их позицию озвучил Коновалов в коротком разговоре. Подождав два часа, слушая крики, хрипы и визги заседающих, Керенский заскучал.
        Выпив пару стаканов минеральной воды, купленной в магазине Елисеева, он поднялся, чтобы выйти «до ветру». Нужна была пауза, после которой он и озвучит уже распределённые должности.
        Посетив туалет и умыв руки, причём в прямом и переносном смысле, Керенский вернулся обратно, чтобы застать в зале чуть ли не драку, на которую безучастно смотрела охрана. Это было неудивительно. Охране был дан приказ подчиняться во всём Керенскому и защищать его, а не других. Поэтому они никак и не реагировали на то, как два господина, не сдерживаясь, тискали друг друга за грудки, обсуждая земельный вопрос.
        - Товарищи, попрошу вас быть сдержаннее! - призвал к порядку Керенский.
        Два унтера, услышав его, сразу подошли к сражающимся и быстро утихомирили обоих. И снова застыли на своих постах. На Керенского все косились, противопоставить его авторитету сейчас было нечего.
        - Товарищи! - начал он, - спешу вас уведомить, что общим решением, помимо меня, утверждённого в качестве министра МВД, а также военным и морским министром, на должность министра иностранных дел утверждён господин Терещенко, государственным контролёром - господин Коновалов, министром юстиции - товарищ Скарятин. Должности министра по делам Финляндии и обер-прокурора Синода временно приостанавливаются до решения принципиального вопроса по Финляндии и патриаршества.
        Я также счастлив констатировать, что впервые за много лет Финляндия может получить независимость, а церковь патриаршество. Сердце православного мирянина болит за нашу церковь, и я считаю, что контроль государства над церковью должен быть упразднён.
        Я прошу довести до святейшего Синода своё пожелание о созыве им Всероссийского Церковного собора и восстановлении Патриаршества, на коем выбрать впервые со времён Петра I Патриарха всея Руси.
        Керенский передохнул и, опустившись на стул, начал пить взахлёб воду. Да, надо ещё и с Синодом переговорить, но первый камень он бросил в стену предательства. После минутной заминки все стали активно обсуждать и будущую независимость Финляндии, и патриаршество. Керенский уже спокойно допил воду и снова стал говорить.
        - Теперь следующие министерские посты. Предлагаю вынести на обсуждение пост министра земледелия, министра торговли и промышленности, министра путей сообщения и министра просвещения. На последний пост я предлагаю нашего уважаемого столпа русской революции и марксиста Георгия Валентиновича Плеханова. Только он сможет повести нашу страну через самодержавное мракобесие в сторону свободы и процветания.
        Опять пауза, а у Плеханова от недоумения вытянулось лицо, казалось, он удивился больше всех. Керенский же продолжил.
        - На пост министра финансов я предлагаю назначить главу Государственного банка Шипова Ивана Павловича, думаю, что это очень достойная кандидатура, и к тому же, этот человек понимает в финансах больше всех нас, вместе взятых. Прошу подумать над кандидатами на посты земледелия, промышленности и сообщения. Прошу это обсудить пока без меня, а членам земельного комитета и представителям железнодорожного комитета удалиться со мной в другой кабинет.
        Керенский встал и вышел в другой кабинет. Вслед за ним вышли и остальные.
        - Слушаю вас, товарищи! - обратился Керенский к железнодорожникам. В ответ послышались вопросы, предложения, требования, просьбы и констатация давно очевидных фактов.
        - Предлагаем инженера-путейца Юренева Петра Петровича, - после долгих споров наконец предложили делегаты Викжеля, - как наиболее подходящего для всех. (Викжель - Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза).
        Предлагали многих: и Бубликова, и Ломоносова. Керенский лишь спрашивал краткую биографию всех кандидатов и степень участия в Февральской революции. На Юреневе он остановился, потому что понял, что это наиболее нейтральный человек с революционным прошлым. Выбирать, собственно, было не из кого. Когорта железнодорожников слишком многое о себе возомнила, но ничего, железнодорожные жандармы подправят этот перекос самомнения в нужную сторону.
        Не успели уйти делегаты Викжеля, как зашли представители земств, продовольственного комитета, земельного комитета. В ответ на это Шингарёв демонстративно удалился из зала заседаний. Здесь было ещё больше споров, отчего у Керенского начала раскалываться голова.
        Вопрос о земле был для него неясен, так же, как и вопрос по обеспечению продовольствием, и это было самым первым, с чем он собирался разобраться после того, когда хоть что-то сделает на посту военного министра. Но всему своё время, крестьяне ждали и ещё подождут.
        Земцы и продовольственники предлагали вообще дикое количество кандидатов, просто запредельное. Керенский чувствовал себя среди их оживлённых физиономий обыкновенным неучем. Но в конце концов и здесь определились с кандидатом.
        Им стал Чаянов Александр Васильевич. Это был известный учёный, экономист и кооператор. Чаянов прекрасно знал крестьян и хорошо осведомлен о положении дел на земле, в отличии от Шингарёва, который был революционным теоретиком, а не практиком.
        Определившись с выбором, Керенский направился обратно в зал заседаний. Но был застигнут врасплох в коридоре внезапно вышедшим ему навстречу Плехановым, который имел откровенно возмущённый вид.
        - Александр Фёдорович! Я давно ищу встречи с вами! Вы превратились в полицейского жандарма самого гнусного пошиба! А ведь я верил вам! Думал, что восходит новая политическая звезда, а вы опустились до уровня обычного полицмейстера.
        - Позвольте?! - Керенский опешил.
        - Не позволю! - вспылил в ответ Плеханов. - Посмотрите, что творится с революцией, что творится с партиями. Я боюсь выходить из дома и прячусь на квартирах у своих товарищей. Даже при царском режиме я не был так не уверен за свою жизнь, как сейчас.
        Керенский гадко усмехнулся.
        - Ну, вы же хотели революции и свободы, вот и получайте её в полной мере. Наслаждайтесь! И я не понял, вы сравнили меня с полицейским или с жандармом, или это некий симбиоз полицейского с жандармом?
        - Да! И с тем, и с другим.
        - Понятно, давайте тогда поговорим об этом с вами не в коридоре.
        Они зашли в ближайшее помещение, выгнав оттуда мелкого чиновника и приступили к беседе, в высшей степени содержательной, но совсем недолгой.
        - Так вы хотите меня в чём-то обвинить, например, в предательстве идеалов революции? - начал диалог Керенский
        - Да, то есть, почти.
        - Ну, вы не правы, Георгий Валентинович. Я, наоборот, берегу правопорядок и законность. В меня стреляют уже чаще, чем в царских чиновников, дело доходило и до похищений, и до киданий в меня бомбами. Всего этого вы ведь не ощутили, не так ли?
        - Не ощутил, тут вы правы, но это не умаляет вашего участия в том, что быть революционером сейчас просто опасно. Вы развязали межпартийную борьбу, эта вина целиком лежит на вас.
        - Это я-то развязал? Позвоольте, - Керенский покрутил в негодовании головой. - Если бы не я, вас бы давно убили, и мы бы торжественно схоронили старого марксиста где-нибудь на Марсовом поле. Так что вы глубоко не правы. Моя служба искала вас, чтобы назначить охрану и беречь, как зеницу ока.
        - Я не верю вам! - вскричал в ответ Плеханов, наставив на Керенского указательный палец.
        - Напрасно, Георгий Валентинович, совершенно напрасно. Я предлагаю вам должность министра просвещения, для начала, и усиленную охрану. К сожалению, я сейчас не могу вам предложить должность председателя правительства, да вы и не захотите брать на себя такую ответственность. А министр просвещения - это очень удобная должность. Вы всегда будете в самом разгаре событий и в то же время всегда в стороне от скоропалительных решений, и народный гнев вас минует, он обрушится на других министров, но не на вас.
        Со своей стороны, я могу пообещать полное содействие вам и партии меньшевиков, и даже готов сформировать коалицию с вами. А если мы ещё возьмём и кадетов, то в стране окажется всего три официальные партии и множество партий неофициальных, поставленных вне закона, в том числе и анархисты, не говоря уже об эсерах и большевиках. Что скажете?
        Плеханов уже успокоился и задумался. Предложение было архипривлекательным и нравилось ему, как бы он не кривил перед Керенским своей революционной душой. Он жаждал признания и заслуженной, как ему казалось, славы. А что, как не министерский пост её олицетворяло? С Керенским он был согласен относительно должности председателя правительства, ещё не время для неё, но всё впереди. Всё впереди.
        - Хорошо, - внезапно согласился Плеханов. - Я согласен, можете объявлять об этом официально.
        - Отлично! Тогда уже завтра или, если хотите, уже сегодня вам будет представлена официальная охрана.
        - Хочу, - буркнул в ответ Плеханов и гордо и неспешно удалился снова в зал. Керенский пожал плечами, усмехнулся и, выждав паузу, последовал туда же, чтобы громко объявить фамилии новых министров. Оставался вакантным пост министра торговли и промышленности, но он пока не знал, кого на него ставить.
        Вернувшись, Керенский тожественно объявил о новых назначениях.
        - Товарищи, в результате многочисленных прений и переговоров комиссия приняла решение о назначении министром просвещения товарища Плеханова, министром земледелия - товарища Чаянова, транспорта - товарища Юренева. Остаются две должности: министра промышленности и председателя Временного правительства. О том, кто займёт эти должности будет объявлено завтра, всем спасибо!
        Керенский встал и вышел, направляясь в сразу в кабинет военного министра, принять, так сказать, дела и должность. Остальные потянулись к выходу. Предстояло добиться назначения этого еврея и решить, кто будет заведовать промышленностью. Эта должность для Керенского представлялась как бы не важнее продовольствия, относительно, но всё же.
        Глава 10. Второй раунд
        «В НИЗШИХ СЛОЯХ ЕСТЬ ОЧЕНЬ МНОГО ЧЕСТНЫХ ТРУЖЕНИКОВ, ЛЮБЯЩИХ СВОЮ РОДИНУ И ГОТОВЫХ ОТДАТЬ ПОСЛЕДНИЙ КУСОК ХЛЕБА ДЛЯ СПАСЕНИЯ РОДИНЫ. НО ЭТИ ЛЮДИ НЕ ЗНАЮТ, КТО ИЗ САНОВНИКОВ ИХ ДРУГ, И КТО ВРАГ, И ВОТ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЦЕЛАЯ ЛИТЕРАТУРА ВСЯКИХ ГАЗЕТ, ЛИСТКОВ, СПЛЕТЕН, ИНСИНУАЦИЙ, ОКОНЧАТЕЛЬНО СБИВАЮЩИХ НАРОД С ТОЛКУ. ПРИ ЭТОМ, НАРОДУ ОБЕЩАЮТ ЗАМАНЧИВОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ИНОЗЕМЩИНЫ И ВСЯКИХ СТЕСНЕНИЙ! А КОГДА СТРАСТИ НАРОДНЫЕ РАЗОШЛИСЬ, ИХ НАТРАВЛИВАЮТ ПОСТЕПЕННО УЖЕ ПРОТИВ НЕ ТОЛЬКО ИНОЗЕМЦЕВ, НО И ПРОТИВ ТОЙ ВЛАСТИ, КОТОРУЮ ЖЕЛАЮТ УНИЧТОЖИТЬ…»
        П. БУЛАЦЕЛЬ
        Керенский прислушался к бурчанию в животе. Всё же, вода не особо питательна, хоть она и минеральная. Минералы отдельно, вода отдельно, а энергии нет! Организм требовал питания и желательно, чтобы это был не чай, пусть и сладкий.
        Пройдя в столовую, находящуюся на втором этаже Мариинского дворца, Керенский сел за столик, взял заказ и принялся вкушать суп с гренками, ожидая второе блюдо из обычной варёной картошки с мясным соусом и жареной селёдкой.
        Вы думаете, что селёдка не та рыба, которую жарят? Напрасно, напрасно, отличная рыба, костистая, правда, но и в жареном виде очень даже ничего, то же можно сказать и о ставриде. Разнообразия в еде уже не было в связи с войной и… Мысли Керенского были грубо прерваны двумя подошедшими людьми. Ими оказались его лепший кореш Саша Коновалов и кореш кореша господин Терещенко.
        Оба являлись проводниками воли кадетской партии и заодно ярыми представителями самого богатого промышленного истеблишмента. Один из лидеров их партии по фамилии Милюков уже сидел в тюрьме, но этот клоун и друг Гучкова ничего из себя не представлял. Очередная шавка богачей и по совместительству чей-то королевский шпион.
        Судя по реакции на этот арест, Гучковым решили пожертвовать, надеясь, что рано или поздно его всё же выпустят, но Керенский не разделял их надежды, скорее наоборот, он предполагал, что эти мавры, сделавшие своё дело, так и останутся там гнить. Ну и ладно.
        - Саша, а мы везде тебя ищем с Михаилом Ивановичем.
        - Угу.
        Керенский, продолжая поглощать суп, промычал с набитым ртом.
        - Присаживайтесь, Иванычи, гостями будете. Не желаете ли супчика?
        - Нет, спасибо, Саша, мы сыты.
        - Сы-ты! Угу, - по складам промычал Керенский. Прожевав и отставив тарелку, внимательно посмотрел на обоих.
        - Так что вы от меня хотите?
        Коновалов с Терещенко переглянулись. Помявшись, Коновалов продолжил.
        - Мы пришли с тобой поговорить о моей бывшей должности министра торговли и промышленности.
        - Ааааа! - протянул Керенский. - Но я с тобой, Саша, не хочу разговаривать без бутылки Шустовского коньяка, потому что ты нагоняешь на меня тоску своей навязчивостью.
        - Александр Фёдорович, ты что такое говоришь? - Коновалов опешил, Терещенко молчал.
        - То, что нужно, то и говорю. Надоело всё, страна катится в тартарары, а вы пришли должность кому-то выспрашивать. Позвольте, это случайно не кто-нибудь из вашей среды толстосумов и промышленников? Аааа! Позвольте догадаться, наверное, это кто-то из купцов Рябушинских? Весьма интеллигентные люди, к тому же богатые, да ещё и старообрядцы. Всё одно к одному. Я устал уже от вас, ребята, от вашей доброты, от вашей ласки. Кого вы мне хотите подсунуть?
        Керенский действительно устал, ему и вправду хотелось дать по морде кому-нибудь, да так, чтобы нос аж набекрень. Нажраться, как свинья, тоже хотелось, но не сейчас. Поэтому последняя фраза получилась очень резкой.
        - Саша, - Коновалов сел напротив него. - Я понимаю, что ты устал и очень злой, но ведь ты сам так сделал, что тебя не обойти и не объехать. Никого, кто был бы сейчас авторитетнее и при власти, в стране нет, за исключением генералов, но ты же сам вышиб у них из-под ног землю своим приказом № 1. Я теперь понимаю, как это было верно. С тобой все считаются и уже начинают опасаться. Мы предлагаем тебе помощь своими связями и, если понадобится, то и деньгами.
        - Кого вы мне хотите подсунуть?
        Ответил Керенскому Терещенко.
        - Александр Фёдорович, ситуация начинает выходить из-под контроля. Мы с Коноваловым не смогли с ней справиться, и вы понимаете почему. Нам были даны указания, такие же указания получили и вы, но ситуация неопределенна. Вы один знаете, как из неё выйти. Народом овладело безумие свободы, это уже очевидно. Мы предлагаем вам назначить на пост министра торговли и промышленности миллионера Николая Александровича Второва. Он намного больше знает, чем мы вдвоём. Нам стоило огромного труда уговорить его согласиться на эту должность. Он согласился, теперь дело только за вами.
        Керенский молча придвинул к себе жареную рыбу и стал торопливо есть, разламывая её жирными руками, чем шокировал обоих фабрикантов. Но они сочли это очередным вывертом измождённой психики Керенского и предпочли не обращать на выходку внимание.
        Керенский же, поглощая рыбу, размышлял над сказанным, наконец, наскоро обдумав предложение, сделанное «друзьями», он ответил.
        - Хорошо, вы понимаете, что сейчас только от меня зависит очень многое, если не всё. Но что я получу в обмен, какие гарантии? Сейчас всё продаётся и покупается, господа. Особенно дешёвой стала совесть. Она стоит сущие копейки, даже гроши. Так что я получу взамен? Забастовки, вооружённый мятеж? Предательство в угоду Антанте или что попроще?
        - Александр, мы и не думали о том, что это всё, что ты перечислил, возможно по отношению к тебе, - сказал Коновалов.
        - Вы?! Возможно, но не я. Я готов пойти вам навстречу и создать наполовину капиталистическое правительство в разрез с чаяниями народа и солдат, но вы должны понимать, что это будет не просто так, и обмануть вам меня не удастся ни под каким предлогом. Я предлагаю вам дополнительно профинансировать мои службы МВД в Москве, чтобы они усилились и могли контролировать власть, а не быть немыми свидетелями раздрая и преступного хаоса.
        - Мы согласны.
        - Хорошо, тогда и я согласен.
        - А кого ты планируешь рекомендовать на должность председателя Временного правительства? - спросил обрадованный Коновалов.
        - Сенатора планирую, вы будете здорово удивлены. Но он - нейтральная фигура, которая будет подконтрольна мне. В этом можете не сомневаться, а если и попытается вести свою политику в ущерб моей, то я ему не завидую. Его фамилию я озвучу завтра и без особой огласки. Шок и трепет народа надо сгладить неясностью и молчанием.
        - Да, тогда всё ясно. Мы пойдём, раз всё улажено.
        - Хорошо, но ты, Саша, пришли мне коньяку шустовского, один выпью на ночь, сам на сам. Всего хорошего.
        - Да-да, я сейчас же распоряжусь, - и они оба удалились, оставив Керенского оттирать жирные руки бумажной салфеткой.
        «Что же, - подумал он. - Вот и ещё одна проблема разрешилась, теперь нужно провести митинг и подобрать нужные слова, чтобы озвучить еврейскую фамилию председателя. Но это будет завтра, а сегодня надо встретиться с Булацелем и Никольским, их должны уже были найти, наверное. Меньшиков обещал, Меньшиков сделает».
        Надежды Керенского оправдались и поздно вечером оба монархиста оказались у него в Смольном. Павел Фёдорович Булацель и Борис Владимирович Никольский были абсолютно разные люди, но объединяло их одно - понимание сути природы русского человека.
        Их привели к Керенскому после девяти вечера. Булацель, худощавый человек со строгим лицом остро взглянул на Керенского. Никольский был налысо выбритый, немного пухлый, имел длинные, красиво подкрученные усы, и он тоже внимательно смотрел на Керенского, словно удивляясь, при этом.
        - Господа, прошу присаживаться, - начал Керенский. - Вероятно, вы гадаете, зачем я вас нашёл и вызвал к себе ночью? Не стоит думать обо мне плохо, я просто вынужден был так поступить. Положение дел сейчас таково, что мне приходится искать всё новые и новые пути спасения государства. И вот один из путей привёл меня к вам.
        - А вам известно, что мы монархисты? - ответил Булацель, сверля глазами Керенского.
        - Естественно, я это знаю.
        - Но вы буквально на днях заявили о том, что на вас совершенно покушение монархистом, из-за чего разъярённая толпа стала вылавливать по всему Петрограду членов императорского дома. Насколько я знаю, есть даже убитые и раненые среди них. Великий князь Михаил Александрович чудом избежал гибели из-за вашего заявления.
        В разговор включился и Никольский.
        - Господин министр, вы ведь арестовали Николая II и сразу заключили его в Петропавловскую крепость, по вашим же словам. А сейчас почему-то якшаетесь с нами… Это непривычно и непонятно нам.
        - Всё так, господа, но и покушение никто из нас не выдумывал. Оно действительно было и его совершил монархист полковник Герарди, уж не знаю, почему. На допросах он вещает, что это его самостоятельное решение. Но дело не в этом.
        - А в чём? - тут же спросили оба.
        - В том, что мне нужно реорганизовать свою партию из леволиберальной в праволиберальную, насколько это возможно. Да-да, я знаю, что вы мне хотите сказать, слишком крутой поворот, так не получится и так далее. А вы попробуйте, не уходите в тень, не умывайте руки и не прячьтесь в свою раковину. Вас всё равно там найдут и достанут. Никому не интересны ваши заслуги перед государством, более того, за это вас и распнут. Поверьте мне, я знаю, о чём говорю. Единственный для вас выход - это возглавить мою партию, став её лидерами.
        - Вы просто не представляете, о чём вы говорите, - сказал Булацель, - вы правы, но это невозможно на сегодняшний день. Мы против революции, мы за прежний строй, но император отрёкся и нам больше не за что бороться. У нас нет больше почвы под ногами, самодержавность уничтожена.
        - Хорошо, пусть так, моя партия не будет иметь успеха, монархистская тоже, тогда создайте свою, с моей помощью, соберите туда неравнодушных людей, а потом я показательно её возглавлю. Сделайте её не монархической, а центристской, переходящей в… Одним словом, вам предстоит многое сделать. В конце концов, я могу быть и беспартийным, это не имеет особого значения в свете сегодняшней вакханалии. Вам же надо создать с нуля партию и лучше, если она будет без всяких приставок, типа социалистическая, рабочая и так далее. И также не будет ярой монархической, а скорее, консерваторской.
        - А тогда как же её назвать, позвольте?
        - Крестьянская. Российская крестьянская партия. РКП без всяких «Б». Я не настаиваю на этом, но вы подумайте. Это единственное сословие, на которое стоит опираться. Будет у нас его поддержка, вы… мы… победим! Так вы сможете принести пользу России, а сидя дома, в ожидании, когда это всё закончится, вы не поможете себе и погубите Россию. Если вы начнёте называть вещи своими именами, то долго не протянете, и вас уничтожат. Сейчас наступило время хамелеона. Главное сейчас казаться тем, кем надо. Я, вы, Россия - все в кольце врагов, и вы должны это понимать.
        - Мы это понимаем, но как и когда это стали понимать вы? - спросил Булацель.
        - Это же ваши слова, Павел Фёдорович, про либералов и демагогов. Вы это и видите сейчас. И когда один из них нечаянно прозрел, вы отказываетесь вести с ним беседы и вообще хотите ничего не делать. Не хотите жалеть себя, пожалейте миллионы ни в чём не повинных людей. Это не пустые слова, это понимание происходящего.
        Сказав это, Керенский перевёл дух и откинулся на спинку своего стула.
        - Мишкааа!
        В дверь просунулась голова ординарца.
        - Миша, чаю мне и товарищам.
        - Будет сделано, вашбродь.
        - То есть, вы хотите создать полуподпольную партию с второстепенными лозунгами для всех и завуалированными для внутреннего пользования? - спросил Никольский.
        - Да, именно так, но в то же время не так. Вы заметили, что все нынешние плакаты и лозунги лишь вскользь упоминают о России и империи. Словно сговорившись, они пропагандируют всё, что только можно, кроме того, что действительно нужно. Интернационал, социализм, марксизм, коммунизм, свободу, анархию, поражение в войне. В общем, всё, что угодно, однако…
        - Однако, - прервал его Никольский, - вы этого не хотите?
        - Однако, нет. В этих лозунгах никогда не упоминается Россия или Отечество. Только непонятное и неизвестное. Что такое интернационализм для простого народа? А коммунизм? Они этого не понимают, это словно мантра о неведомом, но, безусловно, прекрасном. Это новая вера в рай, непознанный никогда и никем. Они слышат о земле, и в их представлении это понимается, что она станет общая, но конкретно ему достанется большой кусок, главное - прийти к нему первым и покрепче схватить. Схватить жадными заскорузлыми руками, как хватает ребёнок игрушку, а потом также её бросает, наигравшись, не зная, что с ней делать дальше, а то и сломав.
        Керенский передохнул, хлебнул принесённого чая, поболтав в стакане серебряной ложечкой.
        - Я давно уже понял, к чему всё идёт. К проигрышу России в мировой войне. Все, абсолютно все: и наши враги, и наши союзники кровно заинтересованы в этом. Наша либеральная интеллигенция, по вашим же словам, господа, сама себя предала, скрывшись за глупостью повторяемых за иностранцами разных словес и понятий. Они обманули сами себя и теперь с ужасом смотрят на то, что натворили и ищут силу. Силу, которая это всё сможет усмирить. Но её нет, её только предстоит создать, и сделать это в условиях ведения войны! И это правда, господа…
        - Сила в правде, - тихо произнёс Булацель.
        - Правда у всех своя, - ответил ему Никольский.
        - Правда у того, у кого сила, если он знает, что сила ему дана для правды, - философски отозвался на это Керенский.
        - Я согласен! - решил Никольский.
        - Я согласен! - словно эхо повторил за ним Булацель.
        Керенский с облегчением вздохнул.
        - Тогда я жду от вас программу партии и что вам нужно для этого.
        - А может лучше назвать партию Русский союз?
        - Нет, - решительно отверг это предложение Керенский. - Не надо сразу заявлять так откровенно, это насторожит тех, кто заинтересован в разрушении империи. Назовите Крестьянской партией России, это более аморфно и непонятно. Никто всерьёз не воспримет её, подумав, что это очередная профанация. Только не надо светится в первую голову, поставьте для начала неизвестных людей с сермяжной правдой, пусть они кликушествуют, пока вы организовываетесь, а потом уже и вы встанете у её руля, а потом и я. Успехов вам.
        - Мы можем идти?
        - Можете, если не хотите остаться здесь ночевать, я обеспечу вам охрану.
        - А что будет с императором? - неожиданно спросил Никольский.
        - Император будет жить, он ещё должен сыграть свою роль и наконец-то отречься от престола по-настоящему, а не карнавально, на простом бланке, написанном карандашом и с поддельной подписью неизвестно кого. Но отречётся он в пользу того, кого я смогу запланировать для этого. Пока всё зыбко и неясно, и я не могу ничего сказать о будущем, но смерти самодержца я не допущу, она мне не выгодна ни при каком раскладе сил. Вы это должны понимать.
        - Понимаем, господин министр, и просим у вас охрану для нашего сопровождения.
        - Хорошо! - и Керенский на этот раз вызвал уже своего адъютанта, поручив ему организовать охрану двух монархистов.
        На следующий день меньшевиками, кадетами и эркэсами, как стали называть сборную солянку партии Керенского обычные люди, была собрана грандиозная манифестация в его поддержку. От его партии там присутствовали два бывших трудовика, которых сам Керенский любезно попросил помочь провести митинг. Это были товарищ Аникин и товарищ Аладьин, они с радостью поддержали идею провести митинг, надеясь на нём попиариться. Отчего же не помочь своим коллегам по партии.
        Многотысячная людская толпа текла по всем проспектам Петрограда, скандируя лозунги и потрясая плакатами с надписями: «Руки прочь от Керенского», «Смерть контрреволюции!», «Нет террору!», «Да здравствует Россия во главе с Керенским!».
        Сам Керенский не отказал себе в удовольствии внести и свою лепту в лозунги. Так над толпой появились следующие перлы: «Александр Фёдорович - мы с тобой!», «С вождём революции до конца!», «Смерть немецким оккупантам!», «Германия должна капитулировать!», «Контрреволюция прячется среди революционеров!» и ещё парочка схожих. Отдельно шагали люди с плакатами: «Смерть большевикам - позор анархистам!!» и «Мёртвый эсер - хороший эсер!». Карнавализм, конечно, но что поделать, не Рио-де-Жанейро, чать.
        Керенский лишь выступил в самом конце митинга, заявив следующее:
        - Товарищи! Я, становясь военным и морским министром, хочу вам сказать… В эти трудные для страны дни, когда мы ведём войну, все должны сплотиться вокруг армии, всячески её поддерживая. Мы не должны допустить проигрыша в войне. Злые силы желают не мира, а поражения. Не слушайте большевистских и прочих агитаторов, это контрреволюционеры! Не слушайте тех, кто говорит, что сепаратный мир - это очень просто. Да, я тоже за мир, и я на посту военного и морского министров приложу все силы для его заключения, но я не допущу нашего позорного поражения в войне, как этого хотят большевики, агитируя против войны. Это поражение! И тысячи убитых и покалеченных вопиют к нам, взывая о своём отмщении!
        Мы потеряли на войне полмиллиона человек и теперь должны всех простить и брататься! После стольких жертв?! Так быть не должно! И я заявляю вам со всей сердечностью, что так и не будет. Это невозможно! Знайте это, дорогие граждане, отцы и матери тех людей, что сейчас гибнут на всех фронтах. Знайте, я не отступлю! И вы не отступайте!
        Война скоро закончится, это я вам обещаю. Наступит мир и благоденствие. Рабочие снова смогут нормально работать, получая достойную оплату своего нелёгкого труда, а крестьяне получат давно ожидаемую землю. Но это будет не сейчас и не завтра, нам нужно подготовиться и решить, в какой форме это лучше сделать. Национализировать ли её или раздать в аренду. В любом случае, вопрос с землёй будет решён. Это я вам обещаю.
        Толпа огласилась ликующими криками и стала подбрасывать вверх головные уборы, скандируя: «Керенский!» На том, собственно, митинг и окончился, и Керенский уехал в Мариинский дворец, чтобы представить нового председателя правительства. А с этим было сложно.
        Своему адъютанту Керенский дал указание оповестить все государственные органы, а также собрать представителей всех партий, которые не оказались вне закона, особенно напирая на лиц еврейской национальности, намекая на то, что Керенский весьма лояльно к ним относится. То, что это было не совсем так, Керенский уточнять не стал.
        Сначала он хотел всё организовать в Таврическом дворце, но тот был настолько разгромлен и из него так отчётливо тянуло кровью, что Керенский всё же передумал. Дворец надо было реставрировать, но явно не сейчас. А так был бы весьма прозрачный намёк всей пятой колонне, они же умные…, поймут.
        Назначение председателя Временного правительства проводили в Большом зале заседаний. На балконе расположились все выбранные члены правительства и охрана, незримо везде присутствующая. Бело-жёлтые стены зала и высокие величественные потолки придавали процедуре оглашения списка всех министров какую-то фантасмагоричность.
        Перед торжественным действом озвучивания состава кабинета правительства все министры собрались в Красном зале Мариинского дворца. Большой красивейший зал, выполненный в бело-золотых тонах, весь в прекрасной лепнине, вместил в себя членов нового правительства и его бывшего председателя князя Львова. Сюда же был приглашён и сенатор Блюменфельд Герман Фадеевич.
        Буквально перед самым совещанием у Керенского со Львовым состоялся напряжённый разговор.
        - Георгий Евгеньевич, мною и другими министрами принято решение утвердить на должность председателя Временного правительства сенатора Блюменфельда. Вы с ним не знакомы, да это и не важно.
        Князь Львов пожал плечами, сказав только.
        - А не сильно ли это будет вызывающе, поставить во главе Российской империи еврея, пусть и сенатора?
        - Вызывающе… Но что поделать, мы должны показать, на что мы способны ради свободы.
        - Как хотите, я умываю руки.
        - Отлично! - Керенский вежливо улыбнулся. - Тогда прошу вас официально объявить об этом и огласить, что это ваше решение на основании коллегиального соглашения.
        Но Львов неожиданно заартачился.
        - Нет-нет, я не буду говорить об этом, это ваше решение, я знаю. Вы его приняли, вы его и озвучивайте. Я уже сказал вам, что я умываю руки! - и князь гордо отвернулся.
        Керенский попытался ещё раз спокойно убедить бывшего председателя, но князь Львов не желал идти на контакт, и тогда Керенский вспылил.
        - Послушай ты, тупой индюк! Ты мне уже надоел! Хочешь заживо сгнить в казематах Петропавловки, оглашая её равнодушные стены своими отчаянными криками? Или валяться на дне Невы, обгладываемый рыбами?
        Стресс от постоянного ожидания смерти, ответственность, что незримым грузом Вавилонской башни легла на плечи, и вынесли наружу полу уголовный сленг. Керенский не желал больше сдерживать себя в угоду мнимой интеллигентности.
        Он достал из внутреннего кармана маленький браунинг. Показательно передёрнул затвор и ткнул им в обширное пузо князя Львова, отчего тот ощутимо вздрогнул и испуганно посмотрел на Керенского.
        - Я не собираюсь тут с вами в бирюльки играть. Вы уже далеко не ребёнок, князь… Либо вы согласитесь, либо вас постигнет та же участь, что и Гучкова с Милюковым. И я не собираюсь вас жалеть. Найдутся у меня в ведомстве и люди, которые с удовольствием поизмываются над вами, теша своё самолюбие. Соглашайтесь! Ну!
        - Вы что, вы что?!
        - Ничего! - Керенский схватил левой рукой князя за грудки, давя стволом пистолета, зажатым в правой руке, тому в живот. - Ну!!!
        Князь весь затрясся, задрожал всем телом и непроизвольно громко испортил воздух.
        - Я согласен, согласен!
        - Вот и хорошо, - Керенский выпустил из рук Львова. - Выйдете вместе со мной в президиум, объявите своё решение, подчёркиваю, СВОЁ решение и можете тихо сидеть и молчать. И сегодня же можете уезжать из Петрограда куда вам будет угодно. Охрану вам я выделю, денег дам. Ясно?
        - Понятно всё, конечно. Но зачем же так пугать, Александр Фёдорович? - немного успокоившись, сказал князь, утирая со лба обильный пот, хоть в кабинете и не было жарко.
        - Я всё сделаю, как вы хотите. Как вам будет всё угодно, так и сделаю.
        - Ну и прекрасно, Георгий Валентинович, просто прекрасно. Идёмте тогда, нам пора. Не держите на меня зла, я добрый, правда…
        Войдя в Красный зал, где их ждали другие министры, они уселись на свои места. Через пять минут в двери постучались. Получив разрешение, в зал вошёл поручик Аристархов, адъютант Керенского.
        - Разрешите ввести сенатора, Александр Фёдорович?
        - Да, пожалуйста, мы все давно уже ждём.
        В зал вошёл сенатор Блюменфельд. Керенский встал и быстро подошёл к сенатору, пожав ему руку.
        - Господа, представляю вам председателя нашего Временного правительства.
        В зале повисло недоумённое молчание, звякнула металлическая ручка с золотым пером в руках Терещенко, хмыкнул Юренев, снял очки Коновалов и стал яростно протирать их от грязи собственным платком.
        - Однако, - выразил общее мнение министр промышленности Второв, - не ожидали. Не ожидали.
        После этих слов все вновь назначенные министры задвигались, зашуршали бумагами, зашмыгали носами и закряхтели на разные голоса.
        - А вы большой оригинал, Александр Фёдорович, - провозгласил Шипов, назначенный министром финансов. - Но поймёт ли народ?
        - Народ поймёт, у нас свобода волеизъявления, да и правительство у нас пока временное… Так что, господа, прошу любить и жаловать - Блюменфельд Герман Фаддеевич, сенатор правительственного сената. Женат, четверо детей, примерный семьянин и настоящий гражданин своего Отечества. Он с радостью принял моё предложение.
        На этой фразе Блюменфельд скорчил еле уловимую гримасу, которую Керенский заметил краем глаза и сразу повернулся к нему.
        - Ведь так, Герман Фадеевич?
        - Да, я просто не смог отказаться, господа, приношу вам свои извинения.
        - Мы так и думали, - ответил за всех Второв. - Что же, пора в Большой зал.
        - Пора, - согласился с ним Керенский и добавил, - в процессе руководства вы познакомитесь с господином Блюменфельдом поближе. Думаю, что мы все сработаемся в любом случае.
        - Да-да, - произнесли сразу несколько министров невпопад, и все потянулись на выход с самым разным настроением.
        Большой зал принял всех.
        - Товарищи, представляю вам нового председателя Временного правительства, - начал князь Львов по знаку Керенского. - Это сенатор Блюменфельд Герман Фадеевич. Он отлично зарекомендовал себя на службе государству и является революционно настроенным человеком, которому не чужды идеи свободы, равенства и развития. Об этом даже говорит его происхождение. Теперь никто не сможет сказать, что у всех разные права, а инородцы и иноверцы не допущены к управлению нашим государством. У нас свобода совести и гражданских свобод! Приветствуйте нового председателя правительства! Это наше общее решение и моё персональное предложение, господа и товарищи.
        Керенский захлопал первым, вслед за ним захлопали и все остальные делегаты, а также члены различных партий, среди которых было очень много этнических евреев, как под своими фамилиями, так и под измененными русскими фамилиями.
        Блюменфельд склонил голову в молчаливом уважении перед проявлением этих эмоций. Посмотрев на Керенского, он получил в ответ весьма говорящий взгляд, не суливший ему ничего хорошего. Об этом намекала и хорошо вооружённая охрана в зале. Блюменфельд отвернулся и приветственно улыбнулся всем, находящимся в зале.
        - Прошу вас занять своё место среди нас, - пригласил его Керенский. - Итак, господа, - начал он, как только Блюменфельд расположился в президиуме, - весь состав правительства оглашён. Мы приступаем к работе, всем спасибо! Все свободны…
        Глава 11. Финляндия
        «ЛЮДИ, СИЛЬНЫЕ УМОМ И ВОЛЕЮ, ТЕМ И ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ "ПРОГРЕССИВНЫХ ЭПИЛЕПТИКОВ", ЧТО ПЕРВЫЕ С ГОДАМИ ПОСТЕПЕННО СТАНОВЯТСЯ УРАВНОВЕШЕННЕЕ И РАССУДИТЕЛЬНЕЕ, ТОГДА КАК СЛАБЫЕ НЕВРАСТЕНИКИ, МЕЧТАЮЩИЕ О "БУРНЫХ" РУКОПЛЕСКАНИЯХ ТОЛПЫ И О ПОХВАЛАХ В ЛОНДОНСКИХ ГАЗЕТАХ, МЕНЯЯ СВОЙ ОБРАЗ МЫСЛЕЙ ТАК КРУТО, ЧТО УЖЕ НЕ СОБЛЮДАЮТ НИКАКОЙ СОРАЗМЕРНОСТИ В СВОИХ ПОСТУПКАХ, И ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ИДТИ, ОНИ УЖЕ ТОЛЬКО СКАЧУТ ПРОГРЕССИВНЫМ ГАЛОПОМ ВСЕ ВПЕРЕД И ВПЕРЕД, ХОТЯ ВПЕРЕДИ ИХ ОЖИДАЕТ НЕ СВЕТ, НЕ ОБЩЕЕ БЛАГО, НЕ БЕССМЕРТНАЯ ИСТИНА, А ЗИЯЮЩАЯ ПРОПАСТЬ… БОЛЬШОЙ ЕЩЕ ВОПРОС, ЧТО ПОЛЕЗНЕЕ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА: СТОЯТЬ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ В РАЗДУМЬЕ НА МЕСТЕ ИЛИ ВО ИМЯ ПРОГРЕССА БЕЗУДЕРЖНО СМЕЛО СТРЕМИТЬСЯ В БЕЗДНУ!»
        П. БУЛАЦЕЛЬ
        Посол Британской империи в России сэр Бьюкенен, отложив в сторону утреннюю газету, вытащил трубку изо рта и проговорил вслух.
        - Вот же, клоун! А мы-то думали, что у него есть понимание и ум. Идиото! Как говорят русские, гонится сразу за двумя зайцами.
        - Есть у русских и другая пословица, сэр, - сказал его собеседник, военный атташе посольства, - усидеть на двух стульях. Это вы о Керенском?
        - Да, о нём, и пословицу эту я знаю. Отлично. Теперь будем ждать его «гениальных» решений по армии. Уверен, он нас не разочарует в этом! - и английский посол, тщательно раскурив трубку, пустил густой клуб дыма под потолок. Его собеседник промолчал.
        Морис Палеолог, что был послом французской республики в России, точно таким же образом отбросил газету с новостями далеко в сторону, громко ругаясь.
        - У этих русских совсем с головой не в порядке. Что они творят? Или это какой-то хитрый ход? Сомневаюсь! - говорил он сам с собой. - Все их последние поступки только приводят к ещё большему хаосу. Да, Керенскому удалось что-то создать по установлению правопорядка, он хитрит, это очевидно. Но это тупая, всем очевидная хитрость, он проиграет.
        Думает, если поставит еврея, то все грехи сможет списать на него. Это только ещё более спутает карты и его выкинут вместе с этим евреем на обочину жизни. Но тогда на кого сделать ставку? На Плеханова. Теперь это очевидно. Плеханов будет запасной фигурой, когда Керенский проиграет. И это хорошо!
        ***
        Мичман Жора Лисаневич вышел из здания военной полиции, где встречался с контр-адмиралом Рыковым. Ему поручили освободить морских офицеров из плена в Кронштадте. И это всё благодаря его отчаянному характеру, постоянно толкающему на разные приключения. Можно сказать, что он сам на это напросился. Старший брат прикрывал его, насколько мог, но склонность к авантюризму ничем нельзя было исправить.
        Порученное дело было непростым и очень сложным. Эсминец «Эмир Бухарский» ему не подчинялся, но это не помешало набрать в свою команду отчаянных матросов. Вместе с людьми Рыкова народу набралось почти сотня. Положение осложнялось тем, что нельзя было для этой операции привлекать настоящий военный корабль, чтобы не было лишних вопросов. Остановились на том, что в рейд пойдёт катер и гражданский пароход.
        Пароход останется на рейде недалеко от Кронштадта, а катер войдёт в порт, и с ним ещё будут и пустые шлюпки с парохода. Так оно и получилось. Катер спокойно вошёл в Угольную гавань и пришвартовался у пирса. Пароход же остался покачиваться на рейде, отсвечивая бортовыми огнями в ночи.
        Охрана пирса не сильно интересовалась приплывшими. Стараясь не звякать и не отсвечивать оружием, моряки один за другим выгрузились с катера. Обычный паровой катер вмещал не больше десяти человек, но сейчас привёз пятнадцать. На пристани было пусто.
        Уже стоя на пирсе, Лисаневич дал команду показать условными знаками, что можно выдвигаться на лодках к пристани. Оттуда несколько раз мигнул фонарь, подтверждая принятую информацию. Вскоре послышались всплески вёсел. Выгрузившись, сорок пять матросов во главе с Лисаневичем отправились на встречу с морской гауптвахтой, где находились в заключении арестованные ещё два месяца назад офицеры. Там же был и адмирал Курош, который являлся главной целью их мероприятия.
        Гауптвахту, находящуюся в самом центре Кронштадта, нужно было захватить быстро и, по возможности, без шума.
        - Здорово, братишки! - мичман вошёл внутрь гауптвахты. - Мы новый караул. Нас с Питера прислали, допросить арестантов.
        - А кто это мог прислать, я ничего не знаю, - ответил долговязый матрос. - Врёшь, поди, мичман. Мы Керенскому не подчиняемся.
        - Так он уже морским министром стал.
        - Ничего не знаю, идите отседова, пока в штыки не взяли.
        Ещё двое караульных насторожились, потянувшись к оружию. Лисаневич понял, что взять на понты не удастся. Ещё несколько минут и сюда сбежится весь караул. Это ещё человек десять, но…
        Решительности ему было не занимать, да и выдавать свою личность ему не хотелось. Он потянулся за пазуху морского кителя, шурша документами, которые там были. Бумаги упали на пол, а вслед за ними рывком показался револьвер. Шесть выстрелов подряд прозвучали один за другим в упор.
        Услышав выстрелы, в помещение гауптвахты хлынули матросы, которые прятались снаружи. Дальнейшее происходило словно в плохих американских боевиках. Беспорядочные выстрелы, убитые, лежащие в самых разных позах. Рыков предупредил, что сдерживаться не стоило в любом случае, а всю вину он берёт на себя.
        Завладев ключами, мичман стал одну за другой открывать тюремные камеры, в буквальном смысле вытаскивая оттуда ничего не понимающих арестантов. Всё это решилось буквально за два десятка минут. Оставив после себя разгромленную гауптвахту, отряд мичмана стал спешно отступать к катеру.
        Выстрелы слышались глухими, и их источник был понятен не сразу, ведь Кронштадт маленький город, а расквартированных в нём частей было много. Мичман успел довести свой отряд и всех освобождённых до катера без потерь, где они стали грузиться на лодки и отплывать в сторону парохода. Но всем уплыть сразу не удалось. Прикрывая отход, катер открыл огонь из носового пулемёта.
        Ливень из свинца накрыл отдельные кучки наступающих. В ответ защёлкали винтовочные выстрелы. Лисаневич вынес с катера ручной пулемёт и залёг за ним. Дробно застучали частые пулемётные выстрелы. Огонь уже двух пулемётов нападающие не выдержали, а тут ещё заговорил с кормы и третий ручной пулемёт, который взял в руки бывший кондуктор.
        С проклятиями, нападающие, неся большие потери, откатились назад, собирая помощь, но к этому времени катера уже и след простыл. Словно тень он растворился в ночи. Подойдя к пароходу, катер встал впереди. Работая гребными винтами, оба судна не спеша направились в сторону Петрограда. На своём борту они увозили освобождённых арестованных, среди которых находился и адмирал Курош, весьма удивлённый этим обстоятельством.
        Вскоре Курош был доставлен к Рыкову, чему немало обрадовался. Рыков обнял Куроша, заросшего чёрной бородой с длинными седыми прядями. У адмирала возле губ залегла горькая складка, покрытая копотью и тюремной пылью. Но глаза задорно блестели.
        - Ну что, Александр Парфёнович, не ожидал, что тебя освободят?
        - Нет, Василий Иванович, не ожидал, честно говоря, - ответил Курош. Думал, там меня и похоронят, в казематах этих. Выведут на косу и расстреляют, как последнюю сволочь.
        - Напрасно. Керенский поручил это дело мне. А я не мог всё оставить на самотёк и вот ты здесь, с нами.
        - Керенский???
        - Да. Я понимаю тебя, но это его приказ вызволить тебя из тюрьмы. Ты ему нужен, он хочет полностью подчинить себе флот, насколько я понял. Но в его теперешнем состоянии флот подчинить невозможно. Керенский собирает решительных людей, адмиралов и простых моряков, которые пойдут с ним до конца. Поверь мне, это не шутка и не обман. Он смог убедить меня, сможет убедить и тебя. Я верю в него, поверь и ты.
        - Посмотрим, Василий Иванович, жизнь покажет, если сразу не накажет. Но раз он захотел меня освободить таким образом, значит он знает, чего хочет, и знает, что это будет ему стоить?
        - Знает, - кивнул Рыков, - и сделает.
        Курош задумался.
        - Я верю тебе, друг! Буду ждать, когда он захочет говорить со мной.
        - Отлично! Тогда пойдём поедим. Я не богат, но ради такого случая… Да и ты не избалован, чай, в тюрьме?
        Курош невесело рассмеялся.
        - Пойдём, друг.
        ***
        Почти в то же самое время Красковский встречался с финским революционером Отто Вилли Куусиненом, на которого он вышел с большим трудом. Но деньги, полученные от Керенского, умели развязывать языки многим. И не только деньги.
        Красковский приложил много усилий и поднял всевозможные связи для поиска революционеров. Здесь ему помогли и те захваченные революционеры, которые были связаны с РСДРП. Пытки - это такое дело, надобно умение иметь. Но поляку… и не уметь пытать, это, простите, оксюморон. Жертвы всё равно об этом никому больше не расскажут. Помогли и некоторые осведомители, адреса которых ему передали бывшие жандармы.
        Красковскому постепенно начинала нравиться эта игра в революцию. Благодаря ему вершилась история, он делал то, что другие сделать никак не могли, и в этом было своё коварство.
        Ему хотелось погружаться в интриги всё больше и больше, возможно, он хотел переиграть и самого Керенского. А почему бы и нет? Но братве нужны были деньги, а своих денег у него не было, только деньги Керенского. Ленина он убил, если тот, конечно, не восстал из болота, словно чёрт. На финских революционеров вышел, осталось только с ними договориться и направить их на революцию. Дело было теперь за обеспечением оружием и деньгами.
        А тут ещё и Троцкий на горизонте появился с группой очень продвинутых товарищей, которые и стрелять умели, и на митингах выступать, и всё это на чистом русском, несмотря на разное происхождение. Чудны дела твои, господи!
        ***
        Куусинен Отто Вилли был весьма целеустремлённым человеком и, несмотря на молодость, являлся уже депутатом сейма и продолжал свою революционную деятельность. С ним-то и была назначена встреча в одной из частных квартир в центре Гельсингфорса, куда приехал бывший черносотенец.
        Красковский придирчиво оглядел себя в зеркало, поправляя шевелюру расчёской. Из зеркала на него смотрел импозантный мужчина средних лет в хорошем тёмном твидовом костюме, щегольском котелке и с элегантной тростью в руке. Пора было ехать на встречу.
        - Господин Куусинен?
        - Да, это я. А вы?
        - Господин Левко.
        - Весьма приятно, чем могу служить? Вы же по вопросу Финляндии ко мне обратились?
        - Да, я представляю некие силы в России, которые хотели бы предложить Финляндии независимость и поддержать в ней революционные силы.
        - Я понял, а независимость каким образом мы получим?
        - Своими силами.
        - Ага. То есть, вы предлагаете захватить власть, а не получить независимость обычным путём, через признание этого Российской империей?
        - Да, независимость вам нужно завоевать. События в России идут вразрез с вашими желаниями. Да, Петросовет и министры Временного правительства обещают вам горы золотые и блюдо с независимостью на нём. Но всё это фикция и пустые обещания. Никто вам ничего не даст просто так, но и бороться с теми силами, что захотят её провозгласить, никто не будет.
        - Интересное предложение. Но ведь в Петрограде уничтожена практически вся фракция большевиков? А также исчез их лидер Ленин, с которым я встречался буквально две недели назад.
        - Ну и что? Меньшевики же остались. У них есть свои лидеры и они крайне заинтересованы, чтобы Финляндия завоевала себе независимость, а потом помогла и им. В этом заинтересованы не только они. Дело движется в сторону своей кульминации, и вам главное - не упустить свой момент.
        - Чем вы можете помочь нам?
        - Что вам нужно?
        - Оружие и деньги.
        - Деньги будут, оружие получите только если вы сможете напасть на склады флота и изъять его оттуда. Надеюсь, это для вас не будет большой проблемой. Деньги, местные девушки, водка и ваши друзья помогут решить эту проблему. С матросами тоже не стоит церемониться. Они должны почувствовать, кто в Финляндии хозяин. Русские должны уйти из Финляндии. Пока в Гельсингфорсе стоит русский флот, независимость Финляндия не получит. А это не входит ни в наши, ни в ваши планы.
        - Сколько вы готовы предоставить денег?
        - Для начала немного. Мне нужно ехать в Петроград за ними, они будут, если вы предоставите мне гарантии того, что выполните все условия для организации восстания.
        - Мне тоже надо посоветоваться с членами нашей организации.
        - Хорошо, тогда вот пока для начала вам пять тысяч рублей ассигнациями, но, если нужно будет золото, вы меня известите об этом.
        - Мне нужны деньги в марках, и не меньше, чем сто тысяч.
        - Я понял, я сделаю всё, что в моих силах, и даже больше.
        - Так вы не скажете, кого вы представляете?
        - Скажу, я от эсеров и Савинкова.
        - Я понял, тогда вопрос решится гораздо быстрее к нашему обоюдному согласию.
        - Хорошо, я привезу вам деньги, а возможно, что и оружие.
        - Тогда мы с вами встретимся здесь же, через сутки.
        ***
        Троцкого известие о разгроме и исчезновении, а скорее всего, гибели Ленина застало врасплох, в то время, когда он уже находился в Финляндии. Первоначальные планы пришлось из-за этого изменить. С ним ещё было сто товарищей, готовых делать революцию всеми доступными для этого способами, и ошибка могла дорого стоить всей партийной ячейке.
        И Троцкий был вынужден остаться в Финляндии на время, чтобы разобраться во всем и понять, как действовать дальше. Его предупредили, что Керенский создал полицейские силы и не щадит своих конкурентов. Но он же не всесильный?! Да и не верил Троцкий в это. Мало ли кто и что говорит. Уж слишком жалок был Керенский как политический оппонент.
        Кураторы Троцкого, обеспечив его деньгами, явками и паролями, требовали, чтобы он как можно быстрее оказался на территории России и вступил в борьбу за власть. Главной целью должен был быть сепаратный мир. Сначала Троцкий планировал уехать в Москву, где собрать силы для восстания, но, почитав газеты, решил, что всё решится в Петрограде, и именно там нужно сосредоточить основные усилия для организации военного переворота.
        В конце концов, после нелёгкого выбора, он решил разделить свой отряд на неравные части и отправить меньшую на революционную разведку в Петроград. Отряд должен был выявить обстановку, проверить явочные квартиры и возможности для начала революционной деятельности.
        Получив указания, двадцать человек из его группы купили билеты в разные вагоны и выехали в Россию, направляясь в Петроград. Сам же Троцкий остался в небольшом городке Коувола, находящемся невдалеке от границы. Кусая ногти в нетерпении, он обложился газетами и стал искать выход на местных членов РСДРП, хоть (м), хоть (б).
        ***
        Красковский оставил свою банду в Финляндии, а сам отправился с двумя доверенными людьми в Петроград к Керенскому. Известие о том, что сформировано новое правительство застало его в поезде. Развернув газету «Речь», он с удивлением прочитал, что Керенский уже занял пост военного и морского министра и никому не пожелал уступить пост МВД.
        - Вот так дела! - невольно произнес он вслух. Керенский подтвердил свои амбиции, а значит, собственной игры снова не получится. Придётся действительно выпрашивать денег и организовывать поставку оружия финнам. Но ничего, может быть, это даже и лучше. Успокоив сам себя, он снова развернул газету и стал читать остальные заметки.
        Он успел ещё раз встретится с Отто, и тот подтвердил все договорённости, главным критерием были деньги. В случае их получения, Отто готов был предоставить план восстания, назвать количество людей и обозначить уровень поддержки со стороны местных администраций и чиновников.
        На следующий день Красковский прибыл на Финский вокзал, который встретил его неожиданной тишиной. Сойдя на перрон, бывший черносотинец огляделся вокруг. Вокзал хоть и выглядел намного хуже, чем раньше, но, всё же, совсем не так, когда он с него уезжал в Финляндию.
        Везде стояли патрули, одетые в серые общевойсковые шинели, на их левых рукавах выделялись чёрные нашивки с белой надписью: «СОБ». Солдаты опасливо посматривали на них, матросов вообще не было видно.
        В одном из залов стоял станковый пулемёт с расчётом и усиленным патрулём. Солдаты и гражданские старались обходить его стороной, да и те не пытались кому-то улыбаться и держались не отстранённо, а скорее даже, отчуждённо.
        Красковский помотал головой, поправил котелок и поспешил на одну из явочных квартир, откуда сразу позвонил офицеру, через которого держал связь с Керенским. Через некоторое время ему перезвонили и сказали, чтобы он ждал, когда Керенский сможет его принять.
        Положив трубку на аппарат, Красковский-Юскевич швырнул котелок на кровать и завалился на неё, не снимая ботинки, достал сигарету, чиркнул зажигалкой и прикурил. Запыхал, раскуривая, и наконец, с наслаждением выпустил под потолок целый клуб вонючего сигаретного дыма. Жизнь шла своим чередом.
        ***
        Керенский, как обычно, допоздна засиделся в кабинете и, уже почти засыпая, боролся со сном, пытаясь работать с документами. Только что ему доложили, что адмирал Курош освобождён и находится в надёжном месте под усиленной охраной.
        И вот раздался следующий звонок.
        - Аллё!
        - Александр Фёдорович, Климович! Красковский объявился. Жаждет встречи и, видимо, ему есть что сказать.
        - Прекрасно! Завтра к вечеру доставьте его сюда, надо принять этого дятла в отдельном кабинете, чтобы он видел как можно меньше. Мутный фрукт, может предать в любой момент. Вы установите за ним наблюдение. Учтите, его в любом случае надо вести. И как только ему в голову придут мысли о предательстве, его надо сразу же уничтожить. И вообще, Евгений Константинович, найдите мне офицера, который в состоянии возглавить команду диверсантов. Это уже становится остро необходимым. Подумайте. И жду вас тоже вместе с ним, пора создавать отдельный отдел по Финляндии. Жду вас завтра, Евгений Константинович.
        - Есть, господин министр, - послышалось на том конце трубки, и Керенский положил её на рычаги.
        Он уже вступил в должность военного и морского министра. Но разговаривать в военном ведомстве было, собственно, и не с кем. Всё начальство отсутствовало, только генерал-квартирмейстер Поливанов, угодливо улыбаясь, поздравил его с назначением.
        Нынешний командующий Балтийским флотом адмирал Максимов находился в Гельсингфорсе, начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев был в Ставке. По сути, в Петрограде не было никого, кроме начальника Петроградского гарнизона и начальника Генерального штаба.
        Нужно было всех вызывать в Петроград. Соответствующие указания уже были отданы. И теперь Керенский ожидал на экстренное совещание всех начальников фронтов: Алексеева, адмиралов Максимова - Балтфлот и Колчака - Черноморский флот, чтобы определиться с ходом дальнейших действий.
        Телеграммы в адрес всех командующих были разосланы и теперь нужно было ждать от трёх до пяти дней, чтобы все они смогли собраться на совещание. Ничего, время у Керенского было, до этого ещё многое предстояло решить и разобраться.
        - Прошу вас, - обратился Керенский сразу после своего назначения к генералу Поливанову, - составить список генералов, принявших Февральскую революцию, а также список тех, кто был уволен господином Гучковым и вообще, не согласных с политикой Временного правительства. Также это касается и адмиралов. Состыкуйтесь с Морским штабом и уточните списки. По готовности прошу отправить их мне, я жду.
        - Будет сделано, - угодливо улыбнулся Поливанов.
        Не попрощавшись с Поливановым, а только холодно улыбнувшись ему, Керенский уехал к себе и сейчас вспоминал об этом эпизоде со смешанным чувством гадливости и раздражения, как это вообще могло так быть. Царский генерал, а прогибается перед выскочкой и адвокатишкой.
        «Идиоты, клятвопреступники, придурки», - сказал он вслух и решил, что всё, на сегодня с него хватит.
        - Мишкааа!
        - Ась, я тут, вашбродь, - просунулась в дверь голова ординарца.
        - Диван застелен?
        - Да, вашбродь, может, на кровать ляжете почивать?
        - Нет, нечего себя баловать, Мишка. Ты бы мне ещё и женщину предложил?!
        - Так это рази проблема. Найдём! - уверено сказал Мишка. - За деньги не стоит, мало ли, заразу какую подхватить можно, но есть же и правильные барышни, неужели они не захотят ублажить целого министра? Ни в жисть не поверю. Женщины, они такие, разные, в общем, - не стал мудрствовать Мишка.
        Керенский невольно вспомнил Нину Оболенскую, в этой череде самых разных событий, большей частью трагических, он совсем о ней забыл, было не до любви и половых инстинктов. Тут выжить надо, а не о женщинах думать. Это только в фильмах и книгах про гаремы всё хорошо и без проблем. А в жизни… Жизнь она такая, скажем так, этакая. С трудом додумав эту мысль, Керенский отправился спать на подготовленный Мишкой диван.
        «В дуду подруг, в дуду друзей, заснуть бы поскорей», - еле успел он додумать мысль и провалился в крепкий сон без сновидений.
        Глава 12. Интриги
        «КОГДА ДИКТАТУРА СТАНОВИТСЯ ФАКТОМ, РЕВОЛЮЦИЯ СТАНОВИТСЯ ПРАВИЛЬНОЙ».
        В.ГЮГО
        На следующий день Керенский с утра отправился в министерство, где занял кабинет Гучкова, вышвырнув оттуда все его вещи. За конторку перед его кабинетом сел поручик Велимир Аристархов, приняв эту должность у предыдущего секретаря, которого отправили в распоряжение начальника Петроградского гарнизона.
        Вместе с Керенским в министерство прибыл и Щегловитов, одевший гражданское платье. Сенатор, а теперь председатель Временного правительства Блюменфельд Герман Фадеевич осваивался в новом кресле. Возле его кабинета также обосновывался новый секретарь, имеющий похожую внешность. Тоже Захербаум какой-нибудь или Поцк.
        - Герман Фадеевич, представляю вашего помощника, прошу любить и жаловать - господин Щегловитов Иван Григорьевич, собственной персоной. Да, сразу скажу, я выпустил его из тюрьмы и привлёк на государственную службу. Он будет просматривать все распоряжения и указы, что вы будете подписывать по другим ведомствам, кроме тех, что курирую я. Это великий труд, цените его, как ценю его я. Прошу вас, Иван Григорьевич, обсудить весь ваш совместный труд, а потом вы можете разместиться в кабинете министра внутренних дел, я на время вам его уступаю.
        Блюменфельд, не успев вставить и слова, замер от неожиданности.
        - Но я считал…
        - Считаю тут я, - резко бросил Керенский, а потом мягко улыбнулся, добавив. - Я посчитал нужным сделать именно так, не доверяю я вам… евреям, уж простите меня великодушно. Были, знаете ли, прецеденты. Мы, русские, должны друг другу помогать, потому как разобщены. А уж ваш богом хранимый народ вообще везде, словно пробка в бочке, норовит заткнуть фонтан изобилия. Иван Григорьевич!
        - Да, я готов.
        - Ну, вы не стесняйтесь, вы теперь официальный первый секретарь Временного правительства, я уже заказал вам печать. Ею будете владеть только вы и закреплять документы, любезно одобренные господином Блюменфельдом. Как в стародавние времена говорили: «Хранитель главной королевской, то есть республиканской, печати». Он подписывает, вы закрепляете, таким образом мы будем поддерживать правильность моего выбора. Так что, дерзайте, а мне уже пора приступать к своим собственным обязанностям, господа. И да, прошу вас не стесняться, докладывая друг на друга. Всё же, бывают ошибки, а я подправлю.
        Керенский вышел, Щегловитов вздохнул.
        - Мне не нравится этот человек.
        - Мне тоже, - ответил Блюменфельд.
        - Но у нас нет другого выхода. Не сомневаюсь, что вы сейчас такой же заложник ситуации, что и я. Предлагаю друг другу не доверять, но работать на благо России. В конце концов, мы оба были госслужащими и грех нам сетовать на несправедливость общества, ведь мы сами его и породили, и вот теперь…
        - И вот теперь…, - как эхо повторил за ним Блюменфельд. - Я согласен, но лучше уж доверять, чем не доверять. Цена ошибки слишком высока. А когда вот так вот прямо говорят о евреях, то скорее всего, этот человек избавлен от сдерживаемых эмоций. И можно ожидать от него чего угодно.
        - Да, в этом вы правы, я согласен с вами. И хорошо, будем друг другу доверять, насколько это возможно, цена за предательство уж слишком высока. Керенский не остановится ни перед чем, - вздохнул Щегловитов. - Тогда я пошёл к себе, телефон вам скажут, а секретари будут носить бумаги от вас ко мне. Живу я в Смольном под арестом и советую вам жить дома, не делая скоропалительных решений, а то и вы будете жить в Смольном. Я Керенского изучил, поверьте мне.
        - Я вам верю и понимаю.
        - Ну, вот и хорошо, - и Щегловитов, пожав руку Блюменфельду, тоже ушёл.
        Он ушёл, а Блюменфельд без сил опустился в кресло, прижав руку ко лбу, он задумался над своей судьбой. Что тут сказать, он сделает всё, что сможет, но, судя по всему, сделать он многого не сможет. Он начинал бояться Керенского, тот был лишён оголтелого антисемитизма, но в его глазах ощутимо виделось пренебрежение и обещание неотвратимого наказания за предательство. Что же, пусть так, он будет работать на благо государства, а дальше всё будет ясно.
        Керенский же, выйдя от Блюменфельда, сразу направился обратно в свой кабинет, работать, работать и ещё раз работать, как завещал нам дедушка Лени… Тьфу, лезет же всякая мерзость с пионерских времён. Надо работать, одним словом. Ему нужен был ещё один генерал для беседы и один атаман, то есть, генерал Маннергейм и есаул Семёнов. Планов было много, планов громадьё, а реализовать их было некому, увы.
        Из кабинета военного министра Керенский стал звонить своим подчинённым, начав с начальника Совета общественного порядка генерала Брюна.
        - Валентин Николаевич, прошу вас отдать указания об освобождении тюрем от убийц.
        - Каким образом?
        - Мы уже об этом с вами как-то разговаривали. Раз так, то тогда прошу вас приехать ко мне, я всё вам объясню и прихватите с собой ещё и полковника, точнее генерала, Раша, звание я ему присвою сегодня же.
        Второй звонок был уже Климовичу, которого он также вызвал к себе. Постепенно в здание правительства съехались все трое.
        - Господа или товарищи, - начал Керенский, когда все приглашённые собрались. - Нам предстоит многое обсудить. Начнём с главного - с репрессивных шагов. Мною уже приняты меры в этом направлении, но продолжается хаос, господа. Я прошу вас заметить, что это решается только порядком и больше ничем. Законы у нас есть, но они не действуют. Смертную казнь вводить снова пока преждевременно, но безопасность страны под угрозой и поэтому необходимо принимать самые жёсткие превентивные меры. Это можно сделать по-разному, например, при перевозке по этапу, предотвращая массовый побег.
        Все промолчали, соглашаясь или не соглашаясь.
        - Да, это о плохом. Но сначала о хорошем! Полковник Раша, я поздравляю вас с присвоением генеральского звания.
        Полковник встал.
        - Я оправдаю ваше высокое доверие, господин министр.
        - Не сомневаюсь. На вас, генерал, ляжет вся работа по поиску дезертиров и поимке их на вокзалах. Ваша железнодорожная гвардия получит дополнительно к денежному довольствию ещё и продуктовый паёк, на этот счёт я распоряжусь. Также я попрошу вас создать в своём учреждении отдельный отдел, который будет бороться с диверсантами и обеспечивать охрану промышленных предприятий, пороховых и артиллерийских складов. Я распоряжусь в своём новом качестве о выделении вам пулемётов и любого другого оружия.
        - Я думаю, что не стоит, господин министр.
        - Здесь я думаю, господин генерал, а вы вносите свои предложения! - резко оборвал его Керенский. - Есть у вас предложения по поводу оружия?
        - Никак нет, - по-военному отчеканил генерал.
        - Хорошо, всё точно, ясно и без суеты. Вы получаете со складов пулемёты и броневики, и каждый вокзал должен представлять собой укреплённую крепость. Укомплектуйте их мешками с песком, создайте круговую оборону, контролируйте каждый метр станций и депо. Особенно депо. Каждый железнодорожный рабочий должен знать, и инженер тоже, что за пособничество врагам нашего государства, прикрывающих своё предательство различной болтовней, они жестоко пострадают.
        Возьмите под свой контроль все основные дороги, насколько это возможно, особенно мосты и перекрёстки. Перевербовывайте людей, деньги вам выделены. В общем, делайте, что хотите, но все пути внутри империи должны быть перекрыты. В случае открытого сопротивления - задерживайте, в случае вооружённого - расстреливайте на месте. Будем оформлять это как самооборону. Соответствующее распоряжение министру юстиции я дам. Он подготовит проект закона и утвердит его. Но можете не сомневаться, он вступит в силу, однозначно… да, и не забывайте про Сибирь и Дальний Восток, они тоже должны быть усилены, хоть и меньше, чем запад и центр России.
        - Есть, - только и смог ответить новоиспечённый генерал и зашуршал по бумаге пером, торопясь записать полученные приказы.
        - Валентин Николаевич, - обратился к генералу Брюну Керенский. Вам тоже предстоит поработать, для этого нужно выделить из своего состава принципиального человека и поставить его и ещё нескольких людей над китайцами Жен-Фу-Чена. Китайцы сформируются в отдельные небольшие отряды и будут входить в состав расстрельных команд при тюрьмах. Я, прекрасно зная ваше отношение к этому, решил снять с вас часть ответственности. Это к началу нашего совещания.
        - Но мы же потопим Россию в крови!
        - Нет. Расстреливать будут только по приговору суда, но это наказание неотвратимо, вы поймите, что положение на фронтах порождает тысячи дезертиров, готовых на всё ради своего пропитания и развлечений. Среди них попадаются разные люди. Кто-то оступился, кто-то почуял воздух свободы, и он ударил ему по мозгам, а кто-то был сражён наповал вседозволенностью.
        Всех этих людей мы будем отрезвлять принудительно и введём в конце концов обратно смертную казнь. И кто-то должен будет это реализовывать и лучше, если это будут пришлые люди, чем ваши подчинённые. Сегодня они их, завтра они нас. Всё сильно взаимосвязано, господа. К тому же, у нас просто иногда и не будет другого выхода. Тот, кто убивал ради денег и грабил, убивая, никогда уже не вступит на путь исправления, а у нас идёт война и не до жалости, когда вся страна держится на одном волоске от скатывания в пропасть.
        - Я понял вас, господин министр, - сдавленно произнёс Брюн и тоже стал что-то чиркать на листе бумаги, наверное, карикатуру на Керенского.
        - Теперь с вами, Евгений Константинович. Нам необходимо создавать секретный отдел по Финляндии, она здорово беспокоит меня своей непредсказуемостью. Оттуда к нам открыто забрасывают диверсантов, шпионов, продажных революционеров. Это делают практически все и не только Германия. Непонятна позиция шведов, и что там делают на границе английские офицеры? А мы только разводим руками, потому как ничего не можем поделать. У них, видите ли, самоуправление. Нужно с этим разобраться, и мы сегодня в Смольном сделаем в этом направлении первые шаги. Кстати, полковник Раша, я говорил вам, чтобы вы убрали оттуда английских офицеров? Пока эта территория принадлежит Российской империи, там не должно быть никого, кроме русских пограничников.
        - Я вас понял, господин министр, - и, не желая отставать от своих коллег, Климович тоже зашуршал пером по чистому листу бумаги. Полковник Раша кивнул и продолжил писать.
        - Ну, если всем всё понятно, господа, тогда прошу всех за работу!
        Как только генералы вышли из кабинета, Керенский сразу же принялся названивать министру финансов Шипову. Найдя, он вызвал его в правительство. Положив трубку на рычаги телефона, Керенский позвал адъютанта.
        - Велимир Богданович, прошу вас сообразить мне чаю. Жаль, мы не в Бразилии или на Востоке. Сейчас днём с огнём не сыщешь кофе, а про какао и говорить даже нечего, да, Велимир?
        - Так точно, господин министр.
        - Да, а так бы хотелось выпить чашечку какао, закусить шоколадом, налить рюмку коньяку, положить дольку лимончика и одним махом - хлоп.
        Адъютант пожал плечами.
        - Возможно, в Елисеевском можно найти и кофе или какао, и лимон. А коньяк у меня есть, не Шустовский, конечно, французский, но тоже хорош.
        - Да, это я так, поручик. Прошу вас принести мне чай сладкий и дольку лимона. Не найдёте, тогда просто чай. И вот деньги вам на это. Нужно запас сделать еды и чая, а то в буфете мало что есть, а жрать иногда так хочется, что спасу нет. Вы в магазин при случае если пойдёте, так купите сушек или сухарей сладких с изюмом. Сделайте запас плюшек, чтобы было чем перекусить до обеда или ужина.
        - Всё сделаю, как прикажете, Александр Фёдорович.
        - Ну, вот и славно, спасибо.
        Аристархов ушёл, а Керенский вспомнил, как он предлагал должность министра финансов Шипову. Тоже всё не так просто было. Для этого ему пришлось лично съездить в Госбанк. На пороге банка его встретила охрана из недавно нанятых комиссованных военных. Но в целом, службу охраны составляли не военные, а те, что по счастливой случайности или протекции попали сюда и теперь усиленно держались за свои должности.
        - Иван Павлович, - обратился тогда к Шипову Керенский, - а как вы смотрите на то, чтобы стать министром финансов?
        - Отрицательно смотрю, господин министр.
        - Отчего же?
        - Считаю, что я здесь на своём месте.
        - Действительно, вы здесь на своём месте, но мне нужен на посту министра финансов профессионал, а не революционно настроенный дилетант. Мы не в бирюльки сейчас играем, мы живём в условиях войны и в состоянии прогрессирующего дефолта.
        - Простите, в состоянии чего?
        - Тяжело живём, я хотел сказать. Инфляция, эмиссии и всё такое.
        - Иммм. А вы оригинал, господин министр, но почему вы мне об этом говорите, разве не князь Львов управляет Временным правительством?
        - Больше нет, он самоустранился от управления государством. Я взял на себя эту в высшей степени сложную миссию, и вот несу её, сгорбившись, но упрямо стоя на ногах.
        - Да ужжж. Я вас понял. То есть, вы хотите назначить меня министром финансов, а кто тогда будет управлять Государственным банком?
        - А кого хотите, того и рекомендуйте, я подпишу. У вас же есть толковый заместитель?
        - Есть.
        - Ну вот его и назначьте или пригласите того, кто был уволен Временным правительством, но сможет ещё принести пользу государству. Я согласую, и мы утвердим, можете не сомневаться.
        - Я вас понял, тогда я согласен, господин министр.
        Всё это сейчас вспомнил Керенский, попивая чай с лимоном, что принёс ему поручик Аристархов. Вскоре прибыл и сам Шипов.
        - Иван Павлович, у меня к вам разговор на миллион рублей.
        - Слушаю вас внимательно, господин министр, - усмехнулся Шипов этой шутке.
        - Да. Меня интересует следующий вопрос. Сколько сейчас в Госбанке финских марок в наличии?
        - Вы хотите знать в общем в России или только в Петрограде?
        - В общем.
        - Марки финского банка в основном находятся в самой Финляндии, во всей остальной России они присутствуют в весьма незначительном количестве. Основная масса их находится здесь, в Петрограде.
        - Это хорошо, а они в чём хранятся: в драгметаллах или ассигнациями?
        - В основном в серебряных монетах по одной и две марки, но есть и золотые, номиналом по десять и двадцать марок. Есть и ассигнациями по пять, десять, двадцать, пятьдесят, сто, пятьсот и тысячи марок, - отчеканил точную информацию по памяти Шипов. - В основном ассигнациями Финляндского банка, что является филиалом Государственного банка Российской империи.
        - Отлично, то есть, у них есть свой Финляндский банк. Хорошо же они устроились. Что же, пора с этим аттракционом невиданной щедрости заканчивать.
        - Что вы имеете в виду, Александр Фёдорович?
        - Вы, Иван Павлович, должны провести одну поистине уникальную операцию - вывести весь золотой запас из Финляндии в Россию. Особенно тот, что хранится в золотых монетах. Также прошу вас вывести оттуда всю серебряную монету, по мере возможности. Взамен же прошу вас напечатать бумажные ассигнации.
        - Но это будет очень трудно сделать.
        - Не сомневаюсь, но вы уж постарайтесь. Мелкими партиями со всех городов. В деревни у них золота и серебра мало. Я вам дам вооружённые команды для охраны. Надо будет, и бронепоезд снимем с Северного фронта и отправим в Финляндию за златом и серебром. Только везти его надо будет не сюда, а в Москву. Операцию нужно провести максимально быстро и сделать так, чтобы не возникло никаких подозрений и паники. Сложно, конечно, но надо.
        - Да, это очень сложно.
        - И ещё нужно будет все торговые операции с Финляндией перевести на их банкноты. Кроме того, нужно постепенно начать изымать золотые монеты из обращения и внутри России и сосредотачивать их в банках, но только с большой охраной. Серебро в рублях трогать пока не будем, даже можно отчеканить новые рубли и полтинники. Когда была последняя чеканка?
        - В 1915 году и очень малым тиражом.
        - Ясно, тогда найдите резервы металла и начеканьте миллиона два рублей, только уже не с профилем Николая, а с двуглавым орлом без корон, державы и скипетра. Эскиз монеты я готов утвердить, когда он будет подготовлен и вы покажете его мне. И мне срочно нужна вся бумажная масса финских марок. Сколько у нас есть сейчас?
        - Думаю, что миллиона полтора.
        - Хорошо. Печатайте ещё, мне на первое время будет нужно около миллиона марок. За пару недель вы напечатаете ещё миллион, и ещё миллион, этого должно хватить, наверное…
        Шипов покачал в удивлении головой и как-то по-новому посмотрел на Керенского.
        - Я приложу все усилия к выполнению ваших распоряжений, Александр Фёдорович.
        - Ну вот и прекрасно! - Керенский пожал руку Шипову и выпроводил его за дверь, после чего стал собираться в Смольный. Время как раз подходило к назначенной встрече с Красковским-Юскевичем.
        Автомобиль с охраной уже ждал его у подъезда Мариинского дворца. Усевшись в автомобиль, Керенский отправился в Смольный. А там уже находился и Красковский собственной персоной.
        - Ну, что же, рассказывайте, - проговорил Керенский, внимательно рассматривая Красковского.
        - Ленин убит!
        - Это точно?
        - Точно!
        Какие-то неясные смутные сомнения грызли Керенского. Но Красковский вынул из внутреннего кармана костюма фотографию, на которой был запечатлен убитый Ленин. Керенский взял фотографию в руки, внимательно посмотрел на Ильича. Здесь он был гораздо моложе, чем тот, кого он видел в Мавзолее. Но всё равно, что-то было в нём не то. Вроде мёртвый, а вроде - живее всех живых.
        - Мне нужны гарантии его смерти. Фото достоверное, но вы должны вернуться на место гибели и убедиться в этом лично. Если он каким-либо образом выживет и объявится, я буду считать это предательством с вашей стороны, со всеми вытекающими из этого последствиями. Предупреждаю вас.
        - Я понял, сделаем, - кивнул Юскевич.
        - Что с организацией восстания, вы нашли кого-то подходящего из когорты большевиков или эсеров, или анархистов?
        - Нашёл, некоего Куусинена Отто Вилли.
        - Что он вам пообещал?
        - Всё обещал, но ему нужно оружие и деньги.
        - Сколько денег?
        - Запросил пока сто тысяч, но этого явно мало.
        - Хорошо, я предоставлю вам пятьсот тысяч финских марок ассигнациями и со складов будут выданы старые винтовки. Решите с Климовичем, как их загрузить в вагон и отправить в Финляндию. Думаю, порядка пары тысяч винтовок вам хватит. А дальше пусть сами думают и ищут. Деньги у них для этого будут.
        - Отлично, тогда это не проблема. Я найду людей, и мы поедем.
        - Да, и предупреждаю вас о целевом расходе денег.
        - О чём? - не понял Красковский.
        - О том, чтобы вы не украли деньги. Возьмите из них пятьдесят тысяч себе лично и пятьдесят на нужды своих людей, а остальное отдайте финнам. По мере достижения результатов мы переправим вам следующий транш, не меньше первоначального, а может и больше. Оставьте адрес, как с вами можно будет связаться.
        - Спасибо, это нам поможет. А какие цели ставит себе восстание?
        - Какие? Сеять как можно больше хаоса и нападать на моряков и солдат. Обычных обывателей трогать не надо, предупредите финнов об этом. Именно на матросов, изредка на солдат и то, только для того, чтобы отобрать оружие. Финны должны вызвать к себе со стороны матросов ненависть, и чем сильнее она окажется, тем лучше. Ну, а там будет уже видно.
        Красковский даже не стал удивляться этим речам, он видел, что перед ним сидел холодный расчётливый хищник, намного циничнее, чем даже он сам. Если он мыслил сотнями и тысячами жизней, то этот человек мыслил миллионами жизней. А с таким проще было согласиться и жить дальше в своё удовольствие, что бывший черносотенец и собирался сделать.
        - Я понял, все исполню.
        - Да, и если вы узнаете о меньшевике Троцком, то немедленно сообщите об этом мне. Это очень важно. Но сам на него не выходите, только сообщите об этом и больше ничего. Вы слышите, больше ничего! Никакого самоуправства.
        - Я понял, сделаю.
        - Ещё есть вопросы?
        - Нет.
        - Тогда вы свободны. С вами свяжутся и обеспечат вас и деньгами, и оружием. Действуйте, и я вас не забуду.
        Юскевич кивнул и, натянув на голову котелок, удалился из кабинета. Руки ему Керенский не пожал. Да ему этого было и не надо. Достаточно и того, что с ним соизволили пообщаться лично, а не через посредников. Главное - он получит деньги и потратит их не только на финнов, но и на своё усмотрение.
        Глава 13. Военный министр
        «ДА МОЖНО ЛИ С ЭТИМИ ПРОСТИТУТКАМИ БЕЗ ПРОТОКОЛОВ РАЗГОВАРИВАТЬ?»
        В. ЛЕНИН
        «РЕВОЛЮЦИОНЕР БУДЕТ ГОВОРИТЬ ПРО КИНГСТОНОЛОГИЧЕСКУЮ ИНСОЛЯЦИЮ КВАЗИСУБСТАНЦИОННЫХ ЭЛОКВАЙЗЕРОВ И ПРО ИХ ПОЛЬЗУ ДЛЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА И ЕГО ТРУДНО БУДЕТ ПРИЖАТЬ К СТЕНКЕ.»
        Д. ГАЛКОВСКИЙ
        На следующий день по прибытии в правительство Керенский сразу же пошёл к Блюменфельду, чтобы тот подписал один документ. Другой он уже подписал и сам, как номинальный глава Петросовета, там содержался приказ всем местным Советам об их временном расформировании и организации перевыборов.
        В то же время министр финансов Шипов получил приказ больше не выделять ни копейки на проведение выборов и на содержание тех советов, которые решат не самораспускаться или наоборот, быстро организуют перевыборы и снова соберутся в том же составе. Это они уже должны делать исключительно за свой счёт.
        А Блюменфельду полагалось подписать бумагу об отзыве из действующих войск военных комиссаров, и сам институт комиссаров упразднялся. Что интересно, военными комиссарами смогли стать: Станкевич - литовец, ненавидевший всё русское, Шкловский - меньшевик, Войтинский - большевик, Линде - большевик, Спиро - эсер, Филоненко - эсер, Чикатило - большевик, и вишенкой на торте - некто Лебедев, родственник Свердлова, то ли эсер, то ли большевик, то ли обычный офицер французской разведки.
        Таким образом, по странному стечению обстоятельств ни одной русской фамилии среди них не было, и назначенные сначала члены Государственной Думы постепенно заменялись этими товарищами. Естественно, их присутствие возле командующих фронтами самым «благотворным» образом влияло на воинские души, самым благотворным…
        Документ гласил следующее:
        «Всем военным комиссарам Временного правительства прекратить свою работу в рядах действующей армии. Институт военных комиссаров распускается в виду неспособности повлиять на текущее состояние дел в армии и бессмысленность своей дальнейшей деятельности».
        ПОДПИСАЛ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПЕТРОСОВЕТА КЕРЕНСКИЙ.
        ВОЕННЫЙ И МОРСКОЙ МИНИСТР КЕРЕНСКИЙ.
        ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА БЛЮМЕНФЕЛЬД.
        Телеграммы были разосланы на все фронты. А Керенскому предстояло провести ещё два разговора. Сейчас же он держал в руке докладную записку, полученную по телеграфу от есаула Семёнова, текст её гласил.
        «Военному министру. Я, есаул Семёнов Григорий Михайлович, предлагаю сформировать в Забайкалье Монголо-бурятский полк и направить его на фронт с целью пробудить совесть русского солдата, у которого перед глазами живым укором были бы эти инородцы, сражающиеся за русское дело».
        Керенский про себя усмехнулся, ещё один дружок барона Унгерна, стоит подумать и насчёт барона Врангеля, но это позже. Тем не менее, он отправил Семёнову телеграмму о разрешении сформировать полноценный полк и приказал выделить для этого деньги, а также выслал распоряжение о всяческом содействии в этом Читинскому земству.
        А ведь ещё нужно было восстанавливать институт генерал-губернаторства. Об этом он сообщил Щегловитову, дав указания подготовить нужный законопроект и вообще указ. Но эта задача была слишком сложной.
        Сейчас же он ждал к себе Карла Густава Маннергейма, чьё досье лежало на столе. Генерал-майор Маннергейм находился в Петрограде, по инициативе Гучкова ему даже собирались присвоить звание генерал-лейтенанта.
        Итак, Маннергейм был шведом, о чём говорили его имя и фамилия. Остальная информация была вполне типичной для большинства других военных офицеров. Но были и нюансы. Маннергейм любил лошадей, знал в них толк и активно играл на тотализаторе.
        Он был заядлым игроком и имел очень много долгов. Да и в женщинах был не очень разборчив. Получив за женой богатое приданое, он практически его разбазарил и, в конце концов, развёлся с женой из-за своих частых измен. Был он и жигало, связавшись с престарелой графиней Шуваловой, которая после развода намекала на замужество. Вот таким был этот генерал, игрок, жигало, авантюрист и ещё неизвестно кто. В общем, весь джентльменский набор.
        Керенский задумчиво почесал затылок, как с ним общаться, он точно не знал. Больно уж набор моральных качеств Маннергейма был специфический. Нет, он помнил, кто такой Маннергейм и какую роль сыграл в истории. Но что-то было непонятно в нём. Человек с долгами - верный объект для вербовки, а уж жигало, так тем более.
        Маннергейм явно и был агентом, вот только чьим? Методом исключения Керенский решил, что если этот человек и шпион, то точно не немецкий, а значит, либо английский, либо французский. Но от Франции до Финляндии далеко, да и французы больше любят с южными людьми возиться, а шведы - эта вотчина целиком и полностью английская. Это он знал ещё из прежней жизни. Но, скорее всего, англичане пока не воспринимали его как самостоятельного игрока, потому как рано ещё.
        В связи с этим Керенский стал продумывать предстоящий разговор. В дверь постучали.
        - К вам генерал Маннергейм, - оповестил Керенского поручик Аристархов.
        - Да, прошу.
        В кабинет тут же вошёл стройный генерал с длинными усами по последней моде и зачёсанными назад тёмно-русыми волосами. Керенский вышел из-за стола и поздоровался с ним за руку.
        - Прошу вас присаживаться, Карл Густавович. Как настроение?
        - Отличное, господин министр, - вежливо улыбнулся Маннергейм.
        - Это просто замечательно, что у вас отличное настроение. Я вот тут разбирал бумаги, доставшиеся от предшественника, и наткнулся на один документ. В нём предполагалось присвоить вам звание генерал-лейтенанта и назначить командовать кавалерийской дивизией. Вы знали об этом?
        - Нет, мне намекали, но как-то не удосужились оповестить об этом лично.
        - Да, это упущение. Мне кажется, что вы сможете принести гораздо большую пользу в этом звании не на фронтах, а в родной для вас Финляндии.
        - В самом деле? - удивился Маннергейм и внимательно посмотрел на Керенского.
        - Да. Я подписал уже приказ о присвоении вам звания генерал-лейтенанта. Но в свете нынешних событий, Финляндия приобретает ключевое значение из-за своей близости к Петрограду. Мне докладывают, что там поднимают голову немецкие шпионы, а кроме того, есть и революционные настроения, но чересчур запоздалые. Особенную роль там стали играть недобитые у нас большевики и эсеры. С этим нужно что-то срочно решать. Что вы думаете об этом?
        - Я готов работать на благо империи и решать все вами обозначенные проблемы. Но что будет с Финляндией?
        «Что будет, что будет, шашлык из неё будет!» - подумал про себя Керенский.
        - Я предполагаю полную независимость Финляндии с созданием в ней собственных институтов власти и отделения от России. У России свои проблемы, нам не до финнов.
        Маннергейм удивился. Нет, он втайне надеялся получить высокое звание и ещё повоевать за империю или республику, но вот к такому повороту даже не был сразу готов.
        - Ммм, несколько неожиданно. А это как-то согласованно?
        - Да, это решение всех партий, но тайное решение. Цель этого предприятия - сделать Финляндию добрым другом, а не врагом России, и возглавить сепаратистские настроения в ней, не дать начаться контрреволюции, что может снова перекинуться к нам. А, кроме того, есть информация, что в Финляндии нарастают прогерманские настроения, и это не может нас не беспокоить, ведь основная база Балтийского флота находится в Гельсингфорсе.
        - Да, я давно не был на Родине.
        - Так в чём же дело? Возьмите себе отпуск и поезжайте, заодно и проверите правоту моих слов, да и у вас будет время подумать. К тому же, вы можете стать первым маршалом Финляндии и военным министром в новом правительстве, не говоря уже, что просто депутатом сейма. Подумайте об этом.
        - Да, я удивлён и в тоже время восхищён вашим предложением, но первой мыслью будет у меня, что на это нужны деньги.
        Керенский улыбнулся.
        - Деньги будут, господин генерал. Вы, я знаю, небогаты, поэтому я выделяю вам необходимую сумму на первый раз.
        Керенский встал. Пройдя до шкафа, распахнул одну из створок тяжёлого тёмного дерева, снял с верхней полки шкатулку и поставил на стол. Открыл её и, зашуршав ассигнациями, выложил на стол большую стопку аккуратно перевязанных бумажных купюр разного достоинства.
        - Здесь ровно сто тысяч финских марок. Прошу вас ответственно распорядиться ими. Используйте деньги для привлечения на свою сторону различных людей. Вам будет обеспечена поддержка, и я вас назначу каким-нибудь официальным лицом, либо не назначу, если вам это будет мешать в процессе вашей борьбы. Но мы должны быть уверены в вас.
        Керенский внимательно посмотрел на генерала, всем своим видом и мимикой показывая заинтересованность. Генерал молчал, внимательно слушая, его глаза показывали, что ему также крайне интересно это предложение, и Керенский продолжил.
        - Вот подготовленный договор о получении вами от меня ссуды на борьбу с хаосом и произволом. Вам надо его подписать. А вот вексель на ваше имя в Государственный банк России на получение миллиона финских марок, после того как вы согласитесь возглавить движение за независимость Финляндии. Его вы получите, когда приедете назад. Желательно вам ещё стать депутатом Сейма, а впрочем, как хотите.
        - А оружие? - глаза Маннергейма отчётливо запылали жадным огнём.
        - Как только вы подготовитесь, вам будут переподчинены все полицейские и военные финские части. Указ об этом мной будет подписан, но вы должны быть к этому готовы. Иначе его не признают действительным ваши же финские товарищи. И, скорее всего, так и будет. Так что, всё в ваших руках, Карл Густавович.
        Повисла пауза. В голове Маннергейма тут же включился счётчик. У него был долг в размере тридцати тысяч рублей и своим повышением он очень надеялся в скором времени закрыть его. Сейчас же он мог полностью его погасить и жить дальше на широкую ногу, но при этом работая на себя, да ещё и заручившись такой поддержкой. Да, чем чёрт не шутит, он действительно сможет стать военным министром. Это точно.
        Не колеблясь больше ни секунды, он выпалил.
        - Я согласен. Завтра же я уезжают в Финляндию и сразу включусь в работу. Через две недели я приеду к вам с докладом и за деньгами.
        - Я в вас не сомневался, господин генерал-лейтенант! - Керенский душевно заулыбался. - Абсолютно не сомневался. Вас мне рекомендовали как человека, способного решить самые разные проблемы. Рад, что я в вас не ошибся. Что же, вы можете быть свободны, господин генерал!
        - Честь имею! Маннергейм крепко пожал руку Керенскому и вышел из кабинета. Выпроводив Маннергейма, Керенский подошёл к стене, на которой была развёрнута карта боевых действий. Прислонившись рукой к гладкой, склеенной из многих листов поверхности, он начал рассматривать карту.
        Линия фронта на ней протянулась изломанной линией от Риги через Двинск на Ковель, от него на Львов и заканчивалась Измаилом. Несмотря на все крики о поражении, состояние армии было ещё очень боеспособным, а положение выгодным. Правда, были утеряны вся Польша и часть Прибалтики, но центральные области Малороссии оставались практически не задетыми. Это радовало, не радовал итог этого всего в своём времени.
        Для поддержки армии нужно было срочно отменять приказ № 1. Это был второй шаг, который необходимо было сделать после отзыва военных комиссаров. Декларацию прав солдата Керенский успел перехватить, а все авторы этой декларации были уничтожены в рамках межпартийной борьбы. Военные комиссары отозваны, а комитеты временно расформированы, но всё же это, были лишь половинчатые меры.
        Многие комитеты не желали верить в то, что они временно прекратили свою работу и намеревались продолжать её дальше. А агитаторы против войны, всех партий, просто стали это делать менее открыто, прячась за спины обычных солдат.
        Революционной, уничтожающей армию саранче удалось лишь подпалить крылья, чтобы она не скакала с фронта на фронт, но полностью уничтожить эту заразу с одного наскока не получалось.
        Предстояла долгая борьба. А ещё Керенский понимал, что везде торчат камуфлированные уши всех разведок Европы. Часто он сам себя ловил на излишнем увлечением конспирологией, но, общаясь с людьми этого века, понимал, что здесь и сейчас сплелись интересы самых разных разведок Европы и мира.
        Именно поэтому он разжигал пожар гражданской войны в Финляндии, это маленькая страна должна была захлебнуться в собственной крови и выйти из обоймы потенциальных угроз. А кроме того, они должны были вынудить флот начать вести боевые действия, а то морячки совсем уже зажрались. Но ничего. Сейчас же он ожидал к себе адмирала Куроша.
        Ближе к вечеру, перед самым отъездом Керенского в Смольный привезли и Куроша. Адмирал оказался крепким коренастым мужчиной с решительными и твёрдыми чертами лица. Он был изрядно исхудалым и форменный китель на нём болтался, как на вешалке.
        Керенский участливо встретил адмирала, играя следующую роль.
        - Александр Парфёнович, как вы себя чувствуете?
        - Отлично. Отлично, что я на свободе, - излишне бодро ответил адмирал.
        - Да, я с вами согласен. И в связи с этим я бы хотел вам предложить должность морского министра.
        Кх, кх, кх - адмирал поперхнулся от неожиданности. Мысленно поздравив себя с тем, что он не пил в это время, а то бы захлебнулся.
        - Неожиданно, да?
        - Да, - признал Курош.
        - Ну, это потому, что я знаю, что вы пережили и служили честно. Прошу вас, присаживайтесь.
        - Спасибо за такую честь, но я не готов к этому, - Курош растерянно развёл руками.
        - Ну-ну, я вас не тороплю. Пока предлагаю вам уехать вместе со мной в Смольный. Он хорошо охраняется, а вам сейчас явно нужно переждать. Кроме того, если вам требуется спрятать семью, то я могу выделить любую сумму денег на отправку родных подальше от революции. Подумайте.
        - Спасибо, не откажусь и подумаю. Мне действительно нужно это сделать, но позвольте мне разместиться у Рыкова в здании военной милиции.
        - Хорошо, - Керенский не стал спорить. - Даю вам тогда два дня, чтобы обдумать моё предложение.
        - Я согласен уже сейчас, но хотелось бы пока осмотреться, вы мне предлагаете не ту должность, на которой мне сейчас будет хорошо. Я ведь буквально вчера был освобождён из тюрьмы. Моряки не поймут и взбунтуются. Сегодня я был в их руках, они готовились меня расстрелять, а завтра я уже начинаю командовать ими.
        - Согласен, тогда мы что-нибудь придумаем. Я могу вам предложить пост командующего Черноморским флотом.
        - А вот это мне больше подходит, должен вам признаться.
        - Ну, раз подходит, значит, так тому и быть!
        Курош ушёл, а Керенский задумался. Нерешенных проблем было ещё много, очень много. Нужно было разбираться и с вопросом земли, и с вопросом продовольствия. В голове Керенского зародилась идея очередной провокации, связанной с евреями. Эту нацию нужно поставить раз и навсегда в определённые рамки, уж слишком много среди них было революционеров.
        Они же, имея хорошее образование, получали низшие офицерские чины и отправлялись разлагать армию своей антивоенной пропагандой. При этом, в окопах не сидели, а находились в основном в штабах, да в тыловых частях. Как военные они не представляли собой ничего ценного, а вот как диверсанты были очень способные. И это весьма тревожило Керенского.
        Суть интриги состояла в том, чтобы назначить евреев на второстепенные должности в отделе продовольствия и земельном комитете, они, конечно, и так там присутствовали, но можно было увеличить их число. Главное в этом деле - не препятствовать, а там, где деньги, там и они. И любая проблема, связанная с этими вопросами, автоматически переадресовывалась на них, с соответствующими последствиями. Ничего личного, это жизнь.
        Иначе для чего он это всё делал? Правда, Керенский сознавал, что всё задуманное может и не получиться. Но ничего, если его скинут или убьют, евреям всё равно не удержаться при власти, сейчас по крайней мере. Им ещё нужно вырастить когорту псевдорусских себе на замену, чтобы править их руками, но это сложно и не быстро.
        Керенскому, наконец, принесли списки генералов, поддерживающих Февральскую революцию, и тех, кто не поддержал, и тех, кого уже уволили. Интересный список получался к назначенному совещанию. Совещание должно было начаться через сутки, к этому времени как раз приезжал последний командующий с Кавказского фронта. Конференция обещала стать исторической. Ведь на ней Керенский собирался поставить ребром многие вопросы, да и вообще, кардинально развернуть армию в другую сторону.
        Глава 14. Княжна Оболенская
        "РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ПОКОНЧИЛА С РОССИЕЙ КАК ЧАСТЬЮ ЕВРОПЫ."
        П. САВИЦКИЙ
        На следующий день, закончив с неотложными делами, Керенский внезапно ощутил резкий приступ желания увидеться с княгиней Ниной Александровной Оболенской. Но, как бы это сделать, не привлекая к ней лишнего внимания? Подумав, он решил пригласить её к себе в правительство. В Смольный было бы слишком вызывающе и заметно, а вот в Мариинский дворец - в самый раз. Тем более, будет не известно, к кому приехала посетительница. Кто захочет, тот, конечно, догадается, но другого способа Керенский не находил.
        Нина Александровна Оболенская была темноволоса и голубоглаза. Керенскому нравился этот довольно редкий тип женской красоты. И иногда, когда его голова требовала отдыха от непрерывной череды важных государственных дел, он думал о ней. Вспоминая нежный овал лица, тонкие руки потомственной аристократки, он жаждал обнять эту девушку и целовать, целовать, целовать.
        Нина Оболенская не так часто вспоминала Керенского, как он её, но всё же, её тронуло благородство его души и отношение к женщине. Внешне он ей не нравился, но вот то, что у него сидело внутри: его обаяние, решительность, смелость и какая-то цельность натуры удерживали её интерес к нему. Маменька говорила, что если мужчина красив, то это провоцирует его на желание помыкать женщинами. Поэтому для неё внешность Керенского была гораздо менее значимой, чем его моральный облик.
        Сейчас же все только и говорили о нём, а её отец, который приехал с фронта в отпуск, был изрядно удивлён проявлением столь сильной заботы о своей дочери. Внимательно глядя на уже взрослую Нину, он сказал.
        - Ниночка, у тебя есть шанс стать весьма важной особой, но ты должна при этом понять, что нужно быть предельно осторожной. Того, что сейчас происходит вокруг, не было никогда, и чем это всё закончится, не знает никто. Ты должна всё взвесить, и если Керенский снова захочет увидеть тебя, ты должна понять, нужно ли это тебе.
        Князь перевёл дух и посмотрел на дочь. Нина молчала, опустив глаза долу.
        - Рядом с ним быть сейчас просто опасно, но если он тебе нравится, то на перспективу это было бы неплохо. Но умоляю тебя, дочь, не делай глупых поступков.
        - Я поняла папа, спасибо!
        Князь вздохнул и, подойдя к старшей дочери, поцеловал её в лоб.
        - Иди, дочь моя, обдумай мои слова и поступай, как считаешь нужным.
        Через неделю отец снова уехал. А ещё через неделю в их квартире раздался долгожданный звонок от Керенского. С одной стороны, Нина и не хотела особо встречаться, с другой же, надеялась на это, желая быть в центре внимания такого известного и влиятельного человека.
        - Аллё! Нина?!
        - Да, это я, - звонко откликнулась Оболенская.
        - Здравствуйте. Я бы хотел увидеть вас, но, к сожалению, у меня всегда очень мало времени и заехать к вам я не смогу. Но очень хочется встретиться. Если у вас есть возможность приехать в Мариинский дворец, то прошу вас с вашей уважаемой матушкой посетить меня ненадолго. Машину я вам вышлю.
        - Да, - ни секунды не думая, ответила Нина, всё для себя давно решившая. - Присылайте, я буду ждать.
        - Хорошо, - голос Керенского сразу дрогнул от нечаянной радости.
        Примерно через час машина прибыла к подъезду дома, где проживала семья князя Оболенского. Мать не захотела ехать с дочерью, но вручила Нине сумочку, в которой находился маленький бельгийский револьвер и напутствовала.
        - Нина, с тобой я не поеду, но ты обязательно позвони мне, как приедешь в правительство и когда оттуда будешь выезжать. И каким образом. Я волнуюсь, надеюсь, ты не наделаешь глупостей.
        - Да, мама, - и девушка, накинув на плечи лёгкое пальто, выпорхнула из квартиры. У дома её ожидала машина с Мишкой, который сидел молча, набычившись, и было от чего. Керенский послал его за какой-то барышней, да ещё приказал охранять её, как себя. Пришлось вооружиться до зубов. Шашку ему с собой Керенский не разрешил брать, потому как ни к чему.
        Но Мишка привык быть с ней всегда, а здесь давил в живот револьвер в кожаной кобуре, да лежал в руках короткий кавалерийский карабин. Неудобно. Мишка вспомнил слова Керенского.
        - Поезжай, Мишка, с машиной. Надо барышню одну доставить сюда, в правительство. Заберёшь, привезёшь, приведёшь. Приведёшь к кабинету, мне надо с ней поговорить. Только смотри, чтобы ни один волос с её головы не упал. Ценная барышня.
        - Молодая, что ли? - осведомился любопытный Мишка.
        - Тебе-то что?
        - Просто, а ценная чо ли?
        - Ценная, - поморщился Керенский. - Ты давай, не рассуждай. Бери ружжо, машину и езжай по этому адресу. Там спросишь княжну Нину Оболенскую. Заберёшь и сюда привезёшь, понял?
        - А то! Конечно, понял. Что я, дурак? Каждому с девицами приятно общаться, что я не понимаю… А вам так и подавно, вы же их только во снах, почитай, и видите или только старух, что здесь по приёмным околачиваются.
        - Охренел? - с притворной ласковостью в голосе спросил Керенский и достал револьвер из стола. - Пристрелю, как собаку!
        - Да вы шо, Ляксандра Фёдорович, шуткую я так. По привычке сорвалось, каюсь, не подумав казав.
        - Пошёл вон! - и револьвер упал обратно в ящик стола. Мишку словно ветром сдуло. Он и сам испугался того, что ляпнул. Расслабился, однако.
        В это время из подъезда выпорхнула хорошо одетая девушка, блеснув голубыми глазами, она отрапортовала.
        - Я княжна Нина Оболенская.
        - Садитесь! - и Мишка поёрзал от смущения на пассажирском кресле. Потом, поняв, привстал и открыл заднюю дверцу открытого автомобиля фирмы Рено. Девушка впорхнула и как птичка уселась на заднем сиденье, от любопытства вертя головой во все стороны.
        Мишка же, грозя заработать косоглазие, усиленно пялился на молоденькую барышню, пока они ехали. Потом, сделав для себя определённые выводы, еле слышно пробормотал.
        - А губа-то не дура, сразу с княжной встречаться, да ещё и с красивой, и молодой совсем. А всё прибеднялся: работа, да работа. На революции женился. Эх, кругом один обман!
        И Мишка пригорюнился, вспоминая женщин, с которыми периодически встречался в борделях за деньги. Никакого, понимаешь, очарования и любови, сплошь это, как его - фи-зи-оло-гия.
        Это слово, которое Мишка с трудом мог выговорить, ему сказал адъютант Керенского поручик Аристархов, когда Мишка стал пытать того о женщинах и близких отношениях.
        Доехали они быстро и Мишка, уже галантно приоткрыв дверцу, позволил девушке самостоятельно выйти из кабриолета.
        - Пойдёмте, сударыня, я доведу вас до Керенского.
        Кивнув охране, Мишка повёл барышню в здание. Пройдя холл и поднявшись на третий этаж, они вошли в приёмную. Здесь Мишка сдал девушку на руки адъютанту.
        Керенский просматривал очередные бумаги, когда в дверь постучались.
        - Да!
        - Александр Фёдорович, к вам мадмуазель Оболенская.
        - Да, пожалуйста, впустите её.
        Поручик Аристархов вышел, а вместо него вошла княжна.
        - Рад вас видеть! - Керенский вышел из-за стола и, подойдя к девушке, чрезвычайно галантно, как только мог, поцеловал ей руку.
        - Прошу вас располагаться, где вам будет угодно.
        - Спасибо! Можно вот здесь?
        - Да, пожалуйста.
        Керенский подошёл к шкафу и достал оттуда небольшую коробочку конфет, купленных в Елисеевском гастрономе. Там же стояла и бутылка прекрасного белого вина, но достать его он не рискнул. Всё же, он не знал, на что надеяться и чего ожидать. И вообще, принято ли это. Скорее всего, нет, а потому форсировать события и пытаться напоить девушку, всё же, моветон.
        Ему хотелось любить, а не иметь. Девушка ему нравилась и строгой чистотой, и обликом, и вообще всем. Немного смущаясь, чего с ним никогда прежде не случалось, он предложил девушке конфеты. Та взяла, с любопытством ища повкуснее. Через десять минут адъютант принёс две маленькие кружки с кофе.
        - А зачем вы хотели меня видеть? - с трогательной наивностью спросила девушка. Но глаза её, впрочем, говорили об обратном. Она прекрасно понимала, что для общения, но надо же соблюсти приличия.
        - Зачем? Вот хочу у вас спросить совета.
        - Какого? - девушка маленькими пальчиками подхватила конфету в яркой обёртке и, развернув её, быстренько укусила за бочок.
        - Вот не знаю, как мне быть. Жить здесь или же в Смольном?
        - Да?! А почему не у себя дома? У вас же есть квартира, и жена, и дети.
        - Квартира есть. А жены нет. Она с детьми уже давно уехала. Мы развелись, но здесь опасно, и я был вынужден ради наших общих детей отправить её в Испанию, а сейчас они уехали ещё дальше, в Аргентину. Это уже навсегда. Но они не будут ни в чём нуждаться, пока я жив.
        Девушка быстро прожевала конфету, сделала маленький глоток кофе из кружки и потянулась за следующей конфетой.
        - Я поняла, вам сейчас тяжело.
        «Ещё как тяжело!», - хотелось сказать ему, но он промолчал.
        - Да, мне очень хотелось вас увидеть и поэтому я набрался наглости и пригласил вас к себе в правительство. Если вы не против, я бы хотел приехать к вам домой, чтобы пообщаться с вами и вашей милейшей матушкой. Мне достаточно хоть иногда видеть вас, если вы, конечно, не будете против.
        Нина Оболенская, у которой в голове после слов Керенского о разводе сложился пазл возможного замужества, сейчас даже не сомневалась в том, встречаться или нет. Ей очень импонировало внимание взрослого мужчины, который порядочно отнёсся к своей бывшей жене. А судя по манерам и высказываниям министра, она ему нравилась. А что ещё нужно молодой девушке?
        Защищённость, любовь, достаток. Всё это мог ей предоставить Керенский. У неё не было пока особых чувств к этому мужчине, но почему бы и нет?
        - Я тоже рада вас увидеть и вообще, выбраться из дома мне сейчас за счастье.
        - Рад, что я вам помог развеяться от постоянного сидения дома. Позвольте тогда узнать, когда я смогу вас посетить?
        Княжна запустила пальчики в коробку и выудила оттуда очередную конфету.
        - Я каждый день абсолютно свободна, и мы с маменькой будем ждать вас в любой день.
        - Хорошо. Как только я смогу, обязательно к вам заеду. Прошу вас, возьмите с собой конфеты, - сказал Керенский, увидев, что девушка засобиралась, несколько смущённая.
        Княжна согласно кивнула и ссыпала в свою сумочку оставшиеся несъёденными конфеты. Блеснул воронённым боком дамский револьвер, это не укрылось от глаз Керенского. Он улыбнулся. Нина, поймав его улыбку, улыбнулась в ответ. Подавшись душевному порыву, Керенский схватил руку девушки и приложил её кисть к своим губам.
        Прикоснувшись к нежной коже губами, он посмотрел прямо в голубые глаза девушки. Нина тут же залилась румянцем и мягко высвободила руку.
        - А как мне добраться обратно?
        - Вас довезут. Мишкааа!
        В дверь постучались, и на пороге тут же возник Мишка собственной персоной.
        - Отвези, пожалуйста, барышню обратно. Если ей нужно ещё куда, то сопроводи её до этого места, а потом домой.
        - Будет сделано, вашбродь, - и Мишка посторонился, пропуская вперёд барышню.
        Керенский тяжело вздохнул и отвернулся. Подойдя к окну, он задумчиво посмотрел на улицу. За окном была обычная Питерская погода: то светило солнце, то набегали быстрые тучи, заволакивая собой все небо. В канале плескалась мелкой волной вода, по набережной ходили люди.
        А он по-прежнему был один. Керенский стоял и смотрел в закрытое окно, налетел порыв ветра, принёсший с собой капли дождя. Влагой покрылось окно, влагой покрылись щёки Керенского.
        Он смотрел вдаль, и с его глаз катились редкие капли. Говорят, что настоящие мужчины не плачут. Возможно, но сейчас он позволил себе минуту слабости, оплакивая себя того, прошлого, с которым сейчас расставался навсегда. Нежный овал лица и тонкие руки девушки пробудили в его ожесточившейся душе какие-то чувства, что и прорезались на лице редкими каплями собственных слёз.
        Он смотрел в окно и не видел ничего, уносясь мыслями далеко-далеко в своё детство. Он вспоминал заботливые руки матери, твёрдые руки отца, школу, институт, работу. Последняя мысль заставила его успокоиться. Правая рука смахнула с лица пару слезинок, которые, медленно стекая по щекам, теряли с каждым миллиметром кожи свой размер.
        Нужно работу работать, а не сопли жевать. Работать, работать, работать. Завтра на двенадцать дня было назначено совещание с командующими, нужно было подготовиться к нему самому и подготовить некоторых людей, которым предстояла после этого собрания определённая миссия.
        Он сел за стол и принялся работать с документами, отринув все эмоции, не нужные для работы.
        В это время Нина Оболенская благополучно доехала до дома и вся раскрасневшаяся забежала в комнату. Мать настороженно посмотрела на неё.
        - Всё хорошо?
        - Да, угостили конфетами и восхищались мною!
        - И это всё? - удивилась мать.
        - Ну, ещё он поцеловал мне руки и рассказал, что окончательно развёлся, но по-прежнему содержит жену, одинок и хотел бы со мной встречаться. Просил приехать к нам, чтобы пообщаться со мной и тобой, мама.
        - Удивительно! Но он тебе нравится?
        - Не знаю, скорее да, чем нет. Он так смотрел на меня, так смотрел.
        Мать вздохнула.
        - Хорошо, подождём, дальше будет видно.
        ***
        Керенский задумался. Ему ещё предстояло решить проблему чехов и словаков, проблему пленных и ещё множество других вопросов. По поводу чехов и словаков: пока на фронте действовала только одна Первая Гуситская стрелковая дивизия, но уже в военном министерстве лежала бумага с просьбой сформировать целых корпус из чехов и словаков.
        А французский военный атташе, как сказал генерал Поливанов, очень сильно на этом настаивал, намекая, что вооружить их они и сами смогут. И, может быть, заберут на свой фронт. Предыдущий военный министр Гучков почти дал своё принципиальное согласие на это, но вопрос пока завис в стадии разработки.
        А ведь интересно так получается. Керенский, вспоминая историю, задумался. В середине 1917 года формируется целых корпус из инородцев, до этого сражавшихся против русских. Томаш Масарик активно лоббировал переподчинение чехов французскому командованию с целью вывода корпуса из России.
        Дальнейшее настолько было путано и непонятно, что мало походило на правду. Особенно много у Керенского было вопросов, как всего лишь один неполный корпус умудрился захватить большие территории и активно сражался в обстановке отсутствия подвоза, рьяно стремился во Владивосток, потом обратно. Этот корпус натворил много дел, и Керенский не хотел, чтобы эти ренегаты и ставленники союзников стали одним из камней, которые лягут на чашу весов истории.
        На одной из карт были помечены лагеря военнопленных, разбросанные тут и там по территории Российской империи, много было их в Сибири, много в Туркестане, но были и в Центральной России.
        Грубо выругавшись, пользуясь тем, что его никто не слышит, Керенский тяжело заходил по кабинету, пытаясь сосредоточиться и понять, какие шаги ему нужно предпринять в этом направлении. Мыслей было много, понимания - ноль!
        Военнопленные - это ещё один фактор случайности, который надо исключить любой ценой из козырей его противников. Самому использовать его не хотелось. Наёмник он и есть наёмник. Ему возвращаться домой, а Венгрия - не та страна, в которой любят Россию, а значит, нет причин придерживаться договора. Сегодня они защищают тебя, завтра они же уже пинают твоё тело штыками и прикладами. Ничего личного - только бизнес. Это же не швейцарцы.
        Однозначно с военнопленными надо было что-то делать и самое лучшее, что мог придумать Керенский, это отправить все формирования чехословаков на Румынский фронт, пусть там с румынами и цыганами воюют. И вообще, всех военнопленных нужно жестом доброй воли отправить домой, через Армению, например. А взамен запросить собственных пленных. Спорное решение, но как есть. Больше ничего ему в голову не приходило.
        Кроме того, пора было уже встретиться и с лидерами латышей и эстонцев. А вот литовцы как-то не сильно стремились воевать за свою независимость. Тоже ведь вопрос интересный.
        Керенский ещё долго ходил по кабинету, думая, работая, снова думая. Поручик Аристархов несколько раз приносил ему чай и даже пару бутербродов. Но Керенский, не обращая на это внимания, сжевал бутерброды, не чувствуя их вкуса, съел десяток баранок. Выпил чай и снова работал.
        За окном постепенно сгущались сумерки, окрашивая небо из синего оттенка сначала в фиолетовую густоту, а потом и в чернильно-чёрную темень. Наконец, закончив разбирать документы, Керенский собрался и, сев в машину, уехал в Смольный, вспоминая раз за разом Нину Оболенскую.
        Глава 15. Военный совет
        „РУССКИЙ НЕ ТОТ, КТО НОСИТ РУССКУЮ ФАМИЛИЮ, А ТОТ, КТО ЛЮБИТ РОССИЮ И СЧИТАЕТ ЕЕ СВОИМ ОТЕЧЕСТВОМ.“
        А. ДЕНИКИН
        Утро яркими лучами солнца вломилось в окно комнаты отдыха, где спал Керенский. Потянувшись, он бросил взгляд на большие напольные часы, возвышающиеся в пол его роста. Часы показывали полседьмого утра. Пора! Потянувшись, он свесил с кровати ноги и зашлёпал к рукомойнику.
        Поплескавшись под ним, почистил зубы с помощью импровизированной щётки зубным порошком фирмы Штоль. Коричневого цвета жестяная коробка с надписью на крышке лежала на раковине уже наполовину пустая.
        «Надо бы ещё купить», - пробормотал про себя Керенский.
        Ещё раз, набрав порошка и почистив зубы, он ополоснул лицо холодной водой и вытер чистым полотенцем. Делал он всё не спеша, желая иметь в запасе время, чтобы обдумать свои слова и поступки на сегодня.
        Голова работала чётко. Утренняя чашка кофе из числа последних остатков взбодрила его и настроила на отчаянно напряжённый день. Позавтракав, он встретился в Смольном с генералом Климовичем.
        - Евгений Константинович, всё ли готово? И готово ли Бюро непосредственно ко всем действиям?
        - Готово, господин министр, насколько это возможно.
        - Кто будет возглавлять операцию?
        - Ротмистр Поппель.
        - Справится?
        - Так точно, без всякого сомнения.
        - Хорошо, тогда встретимся вечером. Сделайте так, чтобы все намеченные люди не смогли никуда сбежать или исчезнуть, это критически важно.
        Климович усмехнулся, а потом не сдержался и улыбнулся.
        - Господин министр, вы воспринимаете меня как дилетанта?
        - Нет, но…
        - Прошу вас не сомневаться в моих способностях и в способностях моих людей. Мы справимся. Куда прикажете их вести?
        - В «Кресты». Каждому по отдельной камере, в компанию с Гучковым и Милюковым. Пусть там сидят, друг на друга глядят. Интересная подборка получится.
        - Вне всякого сомнения.
        - Хорошо, тогда действуйте, генерал.
        Автомобиль с охраной уже ждал Керенского во дворе Смольного. Погрузившись в него, Керенский мельком взглянул на окна крыла здания, где размещалась семья бывшего императора. Возле одного из окон кто-то стоял, возможно, что и Николай II.
        Керенский не хотел разговаривать с императором, ему пока было сложно найти те слова, которые было необходимо сказать. А просто прийти знакомиться, вроде: «Здравствуйте! Я вождь!», услышав в ответ: «Здравствуйте! Я царь, просто царь! Ммм, бывший царь…», как-то глупо и бессмысленно. Нужны ставки, а их у него пока не было.
        Как говорится, ставки сделаны, господа! Игра начата, товарищи!
        Размышляя так, он не заметил, как доехал до правительства. Кабинет у него был большой и всех командующих он мог без проблем принять в нём. Войдя в просторное помещение, Керенский бросил взгляд на настенные часы. Стрелки показывали полдевятого утра, а совещание было назначено ровно на девять. Разложив перед собой бумаги, Керенский стал их просматривать, готовясь задавать нелицеприятные вопросы.
        В это время в приёмной стали постепенно собираться генералы и адмиралы. Быстрым шагом зашёл адмирал Колчак, командующий Черноморским флотом, оглядевшись, он сразу подошёл к командующему Балтийским флотом адмиралу Максимову.
        - Как обстановка, Андрей Семёнович, чего ждать от нового морского министра?
        Максимов крепко пожал руку Колчаку и дёрнул плечом.
        - Как вам сказать, Александр Васильевич. Всего можно ожидать от этого Вождя революции… - полупрезрительно, полуснисходительно проговорил в ответ Максимов. Говорил он с очень сильным финским акцентом, что было несколько удивительно, учитывая типично русские имя и фамилию, но, тем не менее, этот факт имел место.
        - Я тоже нисколько не доверяю этому деятелю, особенно после ареста Гучкова, но выбора у нас нет.
        - Это пока нет, - с полунамёком заявил Максимов.
        - Ну, посмотрим, - косясь на стоявших рядом пехотных генералов, сказал Колчак и переключился на более безопасные темы. Между тем генералов становилось всё больше и больше, пока в числе последних не вошёл генерал Алексеев, являющийся Верховным Главнокомандующим.
        - Господа, я надеюсь, все собрались? - обратился он к присутствующим.
        - Все, - кратко информировал его начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал-лейтенант Деникин.
        - Тогда прошу вас, поручик, информировать военного министра о нашем прибытии.
        Поручик Велимир Аристархов, который стоял навытяжку в приёмной, ни жив, ни мёртв, тут же отреагировал.
        - Есть, господин генерал! - и, коротко постучав, он вошёл в кабинет Керенского, прикрыв за собой дверь.
        - Господин министр, все собрались, разрешите приглашать?
        - Да, пожалуйста. Минеральная вода вами подготовлена?
        - Да, конечно.
        - Как только все войдут, внесите, пожалуйста, её и необходимое количество стаканов.
        - Будет сделано, господин министр.
        - Хорошо, приглашайте.
        Адъютант вышел и, оставив дверь открытой, провозгласил: - Господа, прошу вас!
        Первым в кабинет вошёл маленький генерал Алексеев. Он представился Керенскому, тот, выслушав доклад, пожал руку генералу.
        - Прошу вас, генерал, вот ваше место, но сначала прошу вас представить остальных офицеров.
        - Да, конечно.
        - Адмирал Максимов командующий Балтийским флотом.
        - Адмирал Колчак командующий Черноморского флота.
        - Мой начальник штаба генерал-лейтенант Деникин.
        - Командующий Северным флотом генерал Драгомиров.
        - Командующий Западным фронтом генерал Гурко.
        - Командующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов.
        - Командующий Румынским фронтом считается король Румынии, поэтому представляю вам помощника командующего генерала Щербачёва.
        - Командующий Кавказским фронтом генерал Юденич.
        Керенский пожал руку каждому и указал на место за столом, после чего вернулся во главу стола. Невольно подражая киногероям, опёрся руками о широкий стол, слегка наклонив тело вперёд, и начал говорить, сначала всякую революционную чепуху, а потом и конкретику.
        - Товарищи генералы и адмиралы! Сегодня я собрал вас для того, чтобы обсудить вопросы продолжения войны и общую безопасность нашей республики. Прежде всего, хотел бы узнать о сегодняшнем положении на всех фронтах, а также о настроениях солдат и офицеров. Прошу вас, Верховный Главнокомандующий, озвучить ответы на эти вопросы.
        Алексеев переглянулся с Деникиным, немного поёжился и, встав во весь свой невысокий рост, сказал: - Прошу вас, господин министр, разрешить сделать доклад моему начальнику штаба генерал-лейтенанту Деникину.
        - Пожалуйста! - и Керенский опустился обратно на стул.
        Генерал Деникин достал папку, пролистал в ней несколько листов, взял последний и шагнул к большой карте боевых действий, висевшей на одной из стен.
        - Господа! - начал Деникин и тут же поправился, посмотрев на Керенского, - и товарищи. Положение дел на фронтах следующее…
        Кратко обозначив общее положение, а также действия немцев и австрийцев на всех фронтах, отдельно остановился на Кавказском фронте. Общее положение дел было неплохим, но постоянно ухудшалось.
        - Ясно, - внимательно выслушав Деникина, произнес Керенский. - А что по моральному состоянию армии и флота? Я своим приказом отозвал всех военных комиссаров, дабы они не смущали неокрепшие умы неофитов, то есть революционеров. Помочь они вам не смогут, а изрядно помешать - всегда пожалуйста.
        - Так точно, все командующие это уже оценили, - ответил Деникин. Отчего зашумели все присутствующие офицеры, кроме обоих адмиралов.
        - Хорошо, а что с моральным состоянием солдат и офицеров?
        - Разрешите говорить всю правду?
        - Да, говорите, как есть.
        - Дело в том, что солдаты заняли позицию обмана и лицемерия. Полковые комитеты и все остальные, получая в руки красное знамя, клянутся отдать за него жизнь. Но как только следует команда атаковать, они начинают митинговать и отказываются наступать. Благодаря вашему решению отозвать военных комиссаров, в армии снова установилось единоначалие. Но есть ещё одна проблема - полковые комитеты, даже если среди них есть и положительные элементы, то это, скорее, редкость, чем правило.
        Большинство из них обнаружило страшное стремление к власти. Так, например, фронтовой комитет требует передачи правительственной власти комитетам на местах. Они требуют, чтобы все меры воздействия налагались не только на солдат, но и их начальников, невзирая на субординацию. А если быть точнее, то вопреки ей. Но позвольте, какая у солдата ответственность, а какая у офицера?!
        - Я понимаю, что ещё? - подбодрил Керенский генерала Деникина, невольно замолчавшего.
        - Солдатские комитеты приобрели такие права, что они уже смещают начальников. Так в 1 Сибирском корпусе комитет сместил начальника корпуса, его начальника штаба и командира 1 стрелковой дивизии. Я не допустил этого. Но генерал, не буду называть его фамилии, в самых расстроенных чувствах пришёл ко мне и попросил его отстранить, потому как он не может вынести этого наглого и безответственного решения. Многие офицеры растеряны, они не понимают, как до этого единая армия начала распадаться буквально за месяц.
        Людей буквально подменили. Вчерашние герои, сейчас они могут вести себя абсолютно по-скотски. Я прошу прощения перед вами и другими офицерами, но хочу донести до вас степень морального разложения солдата, которую спровоцировал Приказ № 1. Один из солдат, который стоял на посту и охранял полковое знамя, увидев мимо проходящего генерала, громко испортил воздух, сделав это специально.
        На замечание генерала он дал абсолютно наглый ответ: «Сейчас все равны и у нас свобода!» Я понимаю, что поменялось многое, но оскотиниться до такой степени, это просто возмутительно. Не говоря о том, что офицерам угрожают, их оскорбляют, их убивают. Генерала Носкова, героя, георгиевского кавалера, потерявшего руку в одном из сражений, убили. Его вызвали для объяснений две роты и закололи штыками, как какие-то изверги, когда он сделал им замечание.
        В последнее время, благодаря поиску и уничтожению большевистских и эсеровских агитаторов, на что вы дали указание, в войсках понемногу восстанавливается дисциплина. Количество братаний резко уменьшилось. Но теперь за дело взялись меньшевики и анархисты, а также некоторые более мелкие и неизвестные нам партии. Особую роль в этом явлении играют евреи, что служат на офицерских должностях.
        Они всячески пропагандируют солдат и натравливают их на других офицеров, да и не только они. Есть среди офицеров и русские, и поляки, а особенно малороссы, усиленно навязывающие солдатам желание покинуть войска и вернуться домой. Это также недопустимо, но, не имея власти, мы не можем пресечь подобные разговоры и подобные действия. У нас же революция прошла и всё можно!
        Деникин ещё долго говорил, а Керенский всё мрачнел и мрачнел. Он, конечно, знал, что всё плохо, но не до такой же степени! Оказывается, его шаги уже начали приносить долгожданный эффект, но предпринятых усилий было всё же недостаточно.
        - Я понял вас, спасибо, прошу садиться. А что скажут нам морские офицеры? Прошу вас, товарищ адмирал Колчак, охарактеризовать положение дел на Черноморском флоте.
        Адмирал Колчак встал, одёрнул китель и решительно вышел к карте. Взяв в руки указку, он кратко охарактеризовал действия, что вёл в ходе войны Черноморский флот.
        - Спасибо! - Керенский уткнулся в свою бумаженцию, на которой набросал тезисно несколько вопросов, которые хотел узнать, боясь их забыть в ходе проведения совещания.
        - Так, а что вы скажете о потоплении новейшего линкора «Императрица Мария» в 1916 году? Насколько я знаю, он взорвался прямо на рейде и непонятно почему. Что скажете, адмирал?
        Горбоносый Колчак задвигал желваками, обдумывая ответ.
        - Был взрыв в носовой части корабля. Причиной взрыва послужило возгорание пороха с последующим подрывом снарядов, сложенных в пороховом погребе.
        - То есть, вы отрицаете сам факт диверсии?
        - Да, по моему мнению, его не было.
        - Что же, я вас услышал. А вот адмирал Григорович в ходе расследования установил, что данный взрыв послужил причиной халатности и был скорее всего сделан адской машинкой, установленной в погребе. Причина халатности ясна. Ключи от пороховых погребов хранились не только под охраной часового в шкафчике, но и у хозяина погребов. А также отсутствовал люк в погреб, что дало возможность скрытного проникновения внутрь кого угодно, переодетого рабочим или матросом. Что скажете?
        - Эти выводы ошибочны. Было возгорание, сдетонировали снаряды и последовал взрыв. Это был мой флагман, я знаю, о чём говорю.
        - Понятно, а какое настроение у матросов?
        - Исключительно боевое.
        - Хорошо, прошу вас садиться.
        Керенский взял трубку телефона и позвонил кому-то.
        - Ротмистр, вы готовы. Да?! Тогда я вас жду у себя.
        Положив трубку обратно, Керенский посмотрел на адмирала Максимова.
        - Ну, что же, а теперь прошу сделать доклад командующего Балтийским флотом.
        Максимов кашлянул, встал и вышел к карте, у которой за минуту до него стоял Колчак.
        - Прошу вас, начинайте.
        В этот момент в дверь громко постучали.
        - Войдите.
        В кабинет вошёл ротмистр Попель, а с ним два унтер-офицера, вооружённые карабинами.
        - Мы готовы, кого прикажете арестовать?
        - Товарищи! - обратился сразу ко всем Керенский. Мною вскрыт очередной заговор на флоте. Адмирал Колчак в связи с уголовным делом об измене Отечеству арестован. Прошу вас сдать кортик. Ротмистр, господина адмирала в «Кресты».
        Все застыли, ротмистр шагнул к Колчаку, тот выпрямился.
        - Прошу вас, господин адмирал, следовать за мною.
        - Я протестую, - сказал генерал Алексеев.
        - Против чего? - поинтересовался у него Керенский, - против измены?
        - Это не доказано. Иначе, как произволом, арест адмирала Колчака назвать нельзя.
        - Действительно, то-то я смотрю, отречение императора было написано карандашом, да на клочке бумаги. Не иначе, тоже был чей-то произвол. Как вы считаете, господин генерал?
        Алексеев сник, все остальные молчали, адмирал Максимов побледнел. Колчак шагнул вперёд.
        - Я не виновен.
        - Возможно, революционный трибунал разберётся, уведите адмирала.
        Два унтера стали бок о бок с адмиралом и после того, как он сдал свой кортик, увели его
        - Ну что же, господа, нас ждёт адмирал Максимов, не будем его томить. Прошу вас, докладывайте.
        Сбиваясь и путаясь, Максимов стал представлять доклад о положении дел на флоте. Доложив, по его мнению, всё, он замолчал.
        - Скажите, вот вас назначили общим голосованием матросы Балтийского флота, а в связи с чем вы им приглянулись? За какие заслуги это произошло, я вот не в курсе и хотел бы узнать об этом лично от вас? И очень прошу вас сделать это поподробнее. Ведь от этого зависит ваша судьба…
        - Эээ. Я не могу вам так прямо сказать. Видимо, у них были на это причины. Я всегда хорошо относился к солдатам, не бил, не унижал их, в ответ они и приняли такое решение, - сильно нервничая, ответил Максимов.
        - А вот я знаю, почему. Во-первых, вы всячески этому способствовали, проводя среди них агитацию за себя любимого, не чураясь ничем. То, что вы одним из первых нацепили красный бант, ровным счётом не доказывает того, что теперь вы достойны стать командующим флотом. Вон, генерал Брусилов тоже никогда не симпатизировал, по его словам, революции, а когда она случилась, вдруг стал её ярым поклонником. Ведь так, господин генерал?
        Брусилов тоже разволновался, привстал и сказал.
        - Господин министр, я никоим образом не препятствовал революции. Но я носил погоны и не мог открыто противодействовать самодержавию, но всегда понимал, что время Николая II безвозвратно ушло.
        - Возможно, вы не волнуйтесь, присаживайтесь, пожалуйста, до вас очередь ещё дойдёт. Так, господин адмирал, а вот у меня лежит на столе докладная записка морского отдела Бюро особых поручений и в ней изложен такой факт.
        Вы были почти единогласно выбраны командующим флотом за сутки до убийства адмирала Непенина, который и занимал должность командующего до вас. Поразительная прозорливость, вам так не кажется? - и Керенский откинулся на спинку своего вычурного стула, с удовольствием разглядывая вытянутое лицо адмирал Максимова.
        - Нет, это неправда.
        - Ну, разумеется, все врут, и вы в числе первых, ну да ладно. А вот хотелось бы узнать, откуда у вас такой финский акцент? Ведь вы Максимов Андрей Семёнович, а не Коопсаало Вилли Хопсаевич, ммм?
        Максимов стушевался, не ожидая такого вопроса, возникла долгая пауза.
        - Я родился и жил долгое время в Улеаборге и с детства перенял речь окружающих меня финнов.
        - Да?! Возможно. Хорошо, ну а какое сейчас настроение у матросов, они готовы идти в бой?
        - Да, господин министр, готовы.
        - Замечательно, а почему тогда Кронштадт мне не подчиняется и игнорирует все приказы? А командует ими какой-то мичман. Они вас не слушают?
        - Нет, но я принимаю все меры, и порядок будет в скором времени восстановлен.
        - Хорошо, я всё понял.
        Керенский взял колокольчик и позвонил в него. В дверь заглянул адъютант.
        - Ротмистр ещё не ушёл? Нет, тогда пригласите его сюда снова.
        Максимов ощутимо побледнел. Вошёл ротмистр и с ним два уже других унтера.
        - Господа, адмирал Максимов арестовывается за госизмену и как немецкий шпион, прошу вас сдать свой кортик, адмирал.
        Максимову стало плохо. Но добрые руки унтеров крепко подхватили обмякшее тело и, отобрав кортик, сопроводили адмирала на выход.
        - Итак, господа. Среди нас появились предатели, и я не собираюсь ни с кем церемонится. Тюрьмы у нас пустые, места есть. Добро пожаловать… В связи с арестом адмиралов Колчака и Максимова, командующим Черноморским флотом я назначаю адмирала Куроша, а Балтийским пока некого назначать. Но назначать его буду я, а не какие-то комитеты и Центробалты.
        После слов Керенского в кабинете повисла тягостная тишина. Все молчали и только переглядывались. Алексеев и Брусилов нервничали. Остальные тоже задумались, что и немудрено было. Как-то всё чересчур показательно и чего ожидать дальше? Неужели их всех сейчас арестуют? К такому повороту генералы оказались не готовы.
        Против всесильного на сегодняшний момент Керенского не попрёшь. Один переворот уже был и вот печальный его итог. А сейчас за Керенского все революционные силы и народ тоже. Остальные слиты, временно, но слиты.
        - Ну что же, господа, предлагаю продолжить наше совещание. Можно констатировать то, что общее положение дел в армии плачевно. На флоте также, если не хуже, но адмирал Максимов стал на путь обмана и предательства. Надеюсь, что армия это понимает и не уподобится им. Прошу вас предлагать первоочередные меры для улучшения положения дел в войсках.
        После этих слов на долгое время повисла тягостная пауза, но, в конце концов, она закончилась.
        Слово опять взял генерал Юденич.
        - Господин министр, офицерский состав находится в ужасном положении. Он потерял все права, как об этом уже сказал генерал Деникин. Нужно кардинально менять отношение к ним. Я предлагаю сейчас обсудить все меры для воссоздания армии. К сожалению, эти меры сразу не дадут результата. Легко было разрушить армию, но восстановить её будет очень трудно.
        - Я понял. Ну что же, господа. Прошу вас приступить к обсуждению этих мер.
        Несколько секунд висела тишина, а потом, всё же решившись, генералы приступили к обсуждению. Это длилось очень долго, и всё это время Керенский внимательно их слушал. В основном мысли были здравые, но много было и радикальных мнений. Генералы забыли о плохом и живо обсуждали меры восстановления армии. Наконец, они пришли к нескольким тезисам и озвучили их после долгого обсуждения.
        Осознание вины и ошибки Временного правительства, которое не поняло офицеров, считая их врагами свободы, их, радостно принявших весть о революции. Петроград, чуждый армии и не понимающий её жизни, должен перейти на военное положение, где вся власть должна перейти Верховному Главнокомандующему. Из армии необходимо совершенно изъять политику. Упразднить комитеты и комиссаров, полностью. Восстановить власть начальников. Ввести дисциплину. Производить на должности старших начальников лиц с боевым и служебным опытом. Иметь отборные части, как опору власти начальников, так и на случай необходимости применения вооруженной силы против неповинующихся. Ввести смертную казнь не только в обстановке военных действий, но и в тылу, где расположены пополнения. Революционные суды должны быть учреждены и для запасных полков. Восстановить все знаки различия и субординацию.
        Озвучив предложения, все посмотрели на Керенского.
        - Весьма интересно, но вот пункт первый мне не очень нравится. Это получается, я должен покаяться, так?
        - Нет, достаточно, чтобы это озвучил председатель правительства, - ответил Алексеев.
        - Ммм, а действительно, тогда ладно. Что же, тогда все эти решения я прошу вас записать, господин Деникин.
        - Есть!
        - Я, пожалуй, ещё добавлю пару пунктов в эту директиву от себя. Ну а сейчас я снова прошу вашего внимания. Я долго обдумывал своё решение и, признаться, долго колебался. Но, в конце концов, решил, что, если человек один раз предал, значит, он сможет это сделать и во второй раз. Особенно, если это офицер. Довожу до всех, что я возлагаю обязанности Верховного Главнокомандующего на генерала Юденича. Да, решение об этом сначала принимаю я, а потом уже подписывает председатель, но это пустая формальность. Своё решение я принял.
        Юденич опешил.
        - А как же…
        - А! Ну да, сейчас мы эту проблему решим, - и Керенский снова потянулся за колокольчиком.
        В кабинет зашёл уже не адъютант, а сразу ротмистр, который вёл с собой уже пятерых солдат, настроенных самым решительным образом.
        - Господа, я хотел бы вам сообщить, что больше всего я ненавижу в людях предательство и измену присяге. Ротмистр, прошу вас арестовать бывших заговорщиков, генерала Алексеева и Брусилова.
        - Вы, вы…, - Брусилов попытался вскочить, но на его плечи опустилась тяжёлая рука солдата, а ротмистр вынул из кобуры револьвер и зло блеснул глазами.
        - Вы арестованы, господа, за подготовку, организацию и осуществление военного переворота. Отправьте их, ротмистр, в Кресты и обеспечьте там самые приемлемые условия, мы же не звери.
        Все вскочили.
        - Спокойно, господа. Если вы ещё не поняли, то я намерен всех вас проверить на предмет лояльности ко мне лично, и второго военного переворота я не допущу. Вы, может, и захотите организовать что-либо. Да, товарищ Деникин? Но меры к упреждению этого я приму, можете не сомневаться.
        - Вам, господин генерал, - обратился Керенский к Юденичу, - придётся исполнять обязанности главкома, но это не значит, что вы теперь будете безнадзорно управлять всеми войсками. С вами поедет комиссия, организованная из генералов, которые были выгнаны со службы или даже арестованы без всяких на то оснований. Они присмотрят за вашими действиями, чтобы вы не таили нож за пазухой. А то один такой, некто полковник Герарди, уже попытался это сделать, но неудачно. Я вас предупредил, господа.
        Всё озвученное вами я претворю в жизнь, можете не сомневаться, но своё влияние на солдат я сохраню, чего бы это мне не стоило. Я не разборчив в средствах, чтобы вы знали. А на войне любая подлость может называться военной хитростью, не так ли, господа?
        Все молчали, Брусилов и Алексеев стояли в полнейшей прострации.
        - Господа генералы, вы не одиноки. Моими людьми уже арестованы генерал Рузский и Бонч-Бруевич, ваши друзья-заговорщики. Вам будет с кем пообщаться. Ротмистр!
        Арестованных увели.
        - Господа, прошу вас разъезжаться по своим фронтам, на Кавказский фронт будет назначен другой генерал. В течение недели мной будет издана Директива с вашими предложениями и разослана во все части посредством телеграфа. Если у вас есть вопросы, то прошу их задать.
        Вопросы были, а вот желание их задавать уже отсутствовало.
        - Но я не готов вот так вот возглавить армию. Это, в конце концов, непорядочно, - растерянно проговорил Юденич.
        - Возможно, но вы будете назначены временно, пока я не приму окончательного решения. Так что, прошу вас не принимать всё близко к сердцу. К тому же, если вы откажетесь, то армия будет обезглавлена. А вы ведь не хотите подобного исхода.
        Юденич нехотя кивнул.
        - Ну, вот видите, я умею быть убедительным, жду вас завтра с утра, нам будет, о чём поговорить. Господа, если у вас нет вопросов, то вы все свободны.
        Все сразу задвигались. Зашаркали по полу стулья, и генералы один за другим стали покидать кабинет, поневоле стремясь как можно быстрее оказаться за его дверями.
        Глава 16. Финны
        "НАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО, ПОСЛАВ ЛЕНИНА В РОССИЮ, ВЗЯЛО НА СЕБЯ ОГРОМНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ ОПРАВДЫВАЛОСЬ С ВОЕННОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ. НУЖНО БЫЛО, ЧТОБЫ РОССИЯ ПАЛА."
        ГЕНЕРАЛ ЛЮДЕНДОРФ
        Владимир Ленин, он же Ульянов, он же Бланк, он же Николай Ленин, полз по лесу теряя временами сознание, но цепко, держась за свою жизнь всеми крупицами своей души. Весь окровавленный, замёрзший, он попался на глаза леснику, что осматривал свежие вырубки.
        Hei! Kuka olet ja mita teet taalla? - спросил лесник. Теряя сознание вновь, Ильич смог произнести что-то нечленораздельно на английском.
        - Так ты швед или англичанин? - снова спросил финн, но Ленин уже потерял сознание.
        Покачав головой, лесник срубил две молодые ёлки, нарубил лапника и лозы. Всё это для того, чтобы связать из них небольшую волокушу, куда и загрузил тело большевика. Упираясь ногами в землю, он сдвинул тяжёлую ношу и потянул её через лес.
        За раненного он не переживал. Умрёт, так значит тому и быть, выживет, так всё равно криминальной полиции нужно об этом сообщить. Дотянув до своей сторожки, он напоил очнувшегося сладким взваром из листа брусники, запряг лошадь и уложив безвольное тело, повёз его в ближайший полицейский участок.
        Ленина осмотрели, сфотографировали и отправили в больницу. Несмотря на полученные раны, он всё же пошёл на поправку, но начал заикаться и после выписки ходил несколько скособочено. Это было неудивительно после такого ранения. Но он выжил, и память у него оставалась.
        И теперь его целью стало отомстить тем, кто его пытался убить. Их Ленин отлично запомнил. Но он был одинок, ни денег, ни связей, и Ильич стал искать выходы на местных революционеров.
        Это было не так просто, но постепенно Ленин нашёл людей, связанных с революционерами, и через них, наконец вышел на Куусинена. Тот, хоть и не обрадовался, но всё же принял за своего. Выслушав внимательно Ильича обо всех его приключениях и мытарствах, он сообщил ему.
        - Мы будем поднимать восстание в Финляндии, помочь с переездом в Россию, я вам не смогу.
        - Но как же Петроград, мне нужно в Петроград! - возмутился Ленин.
        - Я понимаю, вы можете добраться до него и сами, денег вам на билет я дам. А если хотите, оставайтесь пока с нами, поможет делать революцию у нас, а потом, может быть, мы вам и поможем, чем сможем.
        - Но сколько же ждать?
        - Ждём, герр Ленин. На днях ко мне должен приехать человек с деньгами и оружием, и процесс пойдёт.
        Ленин смирился и рьяно включился в работу, несмотря на тяжёлое ранение.
        ***
        Красковский приехав в Финляндию, немедленно отправил телеграмму в адрес Куусинена на первой же станции. Его встретили прямо на вокзале. Добравшись до явочной квартиры, они наскоро обсудили все вопросы, договорившись встретится через два дня для более расширенного обсуждения и передачи всей суммы на революцию. Вагон с оружием, шёл в это время в Финляндию и о нём Красковский тоже решил информировать Куусинена чуть позже.
        А пока, он включился в поиск трупа Ленина. Предупреждение Керенского всё время звучало у него в ушах грозным набатом. Не жалея времени и сил, Юскевич съездил на место преступления и с замиранием сердца увидел следы, ведущие прямо из болота.
        Мысли сразу заметались у него в голове. «Что делать? Что делать?». Надо искать, что тут уж поделать. Люди из его команды внимательно осмотрели всё вокруг и обнаружили следы волочения, которые вели в сторожку лесника. Но допрашивать его они не рискнули. О чём и доложили Красковскому.
        - Ять, ёшкин кот, сукин сын и прочие ругательства, слились в одну сплошную ленту ругательств. Найти его любой ценой и любыми деньгами! - только эта мысль, стучала ему в голову. Но такой случай предоставился Красковскому лично.
        Явившись на следующую встречу с финном, Красковский водрузил на стол небольшой кожаный саквояж.
        - Считайте! Здесь двести тысяч. Ещё двести вы получите, когда будут первые итоги.
        - Отлично!
        Раскрыв саквояж, финн вывалил толстые пачки купюр на стол и наскоро их пересчитал.
        - Я вам верю, не буду все считать полностью.
        - Хорошо, - ответил Красковский. - Послезавтра придёт поезд в вагоне № 20 которого едут винтовки. Груз будет выдан на предъявителя. Вы встретитесь с моим человеком и получите оружие. Что с ним делать дальше вы уже решите сами. И это не последние деньги, меня уполномочили вам сказать, что вам будет выделена сумма в миллион марок дополнительно, так что всё в ваших руках.
        Куусинен аж потёр руки в предвкушении.
        - Рад, рад. Встречаемся тогда через неделю. Первые действия уже будут готовы.
        - Хорошо, тогда до встречи.
        Уже выходя с явочной квартиры, помахивая тростью Красковский совершенно неожиданно столкнулся с … Лениным. Подняв голову, он в глаза в глаза встретился с ним. За одно долгое, как жизнь мгновение они узнали друг друга.
        Ленин вздрогнул от неожиданности, вздрогнул и Юскевич. Ильич, обернувшись по сторонам, неожиданно отпрыгнул и бросился бежать громко крича. Куча мыслей мелькнула в голове у Юскевича. Нужно было решать здесь и сейчас, на заполненной немногочисленными прохожими улицей.
        Выхватив револьвер, он стал из него стрелять вслед Ильичу. Расстояние было очень небольшое и первая же пуля попала в спину Ленину. Он зашатался, взмахнул руками и сразу же получил ещё три пули в грудь и живот. Заливаясь кровью, упал на асфальт, но Юскевич всё же дострелял все патроны и только тогда, бросив последний взгляд на умирающего, бросился бежать.
        Громкие выстрелы разогнали всех прохожих, что стремя голову бросились бежать в разные стороны. Юскевич имея большой опыт заметать следы, заскочил за поворот, потом, ещё за один. Быстро шагая, он поймал первого попавшегося извозчика и уехал на нём с места преступления.
        Под Лениным разливалась большая лужа крови и к тому времени, как приехала карета скорой помощи, он был уже мёртв. Куусинен, узнав о том, что убили революционера, только озаботился собственной безопасности, решив, что это русский след и на время решил затаится.
        Но через неделю встретившись уже на другой квартире, он получил второй транш денежных средств и приступил к подготовке восстания. Юскевич же с лёгким сердцем от исполненного, отправился в Петроград за большими деньгами. Предстояло ещё многое сделать, и он желал большего, а там будет видно.
        ***
        Генерал Маннергейм, приехав в Финляндию, посетил множество официальных лиц и старых друзей, везде намекая, что у него есть определённые планы на будущее и он может достать денег на организацию независимости Финляндии. Мало того, он заручился в этом поддержкой Керенского и его лояльностью, так что игра, стоила вложений.
        Идея у шведской элиты Финляндии получила самую широкую огласку и всеобщее одобрение. Его встречали везде чрезвычайно тепло и обещали всяческую поддержку. Депутатом сейма, он естественно не успел стать, но это на первом этапе и не требовалось.
        Разобравшись в ситуации и обсудив все возможные вопросы получения будущей независимости, он уехал в Петроград за деньгами. Дорога была лёгкой, как и его настроение. Прибыв в Петроград, Маннергейм сразу отправился в правительство, где ему пришлось провести полдня, пока он не встретился с Керенским.
        - Ну что, как съездили Карл Густавович?
        - Отлично, Александр Фёдорович. Я готов принять ваше предложение целиком и полностью.
        - Вы смогли наладить все необходимые для этого связи?
        - Да и даже больше. Финляндия бредит духом независимости. Все готовы принять в этом самое деятельное участие, самое деятельное, но нужны деньги.
        - Деньги будут, министерство финансов собирает для вас два миллиона марок. Вам придётся их везти с собой. Я вам дам охрану, чтобы вы не волновались в пути. Дальше сдавайте их в банк на своё имя и организовывайте выступление за независимость. Бумагу о полномочиях, я тоже вам предоставлю, но вы же понимаете, что она имеет весьма ограниченный ход в Финляндии?
        - Да, я понимаю, но она и не так необходима. Достаточно будет и того, что вы устно на нашей стороне.
        - Безусловно это так. Действуйте, господин генерал-лейтенант.
        Они пожали друг другу руки, и Маннергейм вышел, имея при себе вексель на получение денег и письменное указание на выделение ему двадцати человек вооружённой охраны, а также отдельного вагона, для перевозки денег.
        Через пару дней, он уже сидел в отдельном вагоне и вёз два миллиона финских марок бумажными ассигнациями, пребывая в самых радужных надеждах и заоблачных перспективах.
        Смотря на нахмуренные лица горожан и солдат, что проплывали мимо него на перроне, генерал искренне радовался тому, что он уезжает, а они остаются. Тем хуже для них и тем лучше для него. Впереди ждала борьба за власть и яркая словно солнце - победа!
        В это же самое время Куусинен начал раздавать оружие, пряча его в самых разных схронах и покупал, как лояльность чиновников, так и услуги наёмников, а также всех желающих поднять революционное знамя рабочих. Они смогут начать революцию и завоевать для себя независимость от проклятого самодержавия и проклятой Российской республики. Всё или ничего! - вот будет их лозунг, думал Куусинен.
        Скоро приедут остальные деньги и тогда они начнут выступления, первым делом напав на парламент и военный порт, и тогда держитесь русские моряки, вас идут убивать финны.
        ***
        Как и требовал Керенский, генерал Юденич, явился к нему на следующий день для серьёзного разговора, если не сказать больше. Ведь решалась судьба самой большой в мире армии. Но разговор оказался чересчур коротким.
        - Господин генерал, я оказал вам большую честь, поставив вас во главе все русской армии.
        Юденич, выпрямившись и хмуро смотря на Керенского, ответил.
        - Я бы с удовольствием бы на это согласился, если бы это было предложено позже и не вовремя ареста бывшего Главкома. Считаю, это для себя неприемлемым и прошу вас освободить меня от этой суровой необходимости.
        Керенский растерялся и замолчал. Он сел в кресло и достав недавно подаренную ему Скарятиным зажигалку, щёлкал ею, то зажигая, то туша.
        - То есть вы отказываетесь бесповоротно и навсегда?
        - Да, вы абсолютно правы, я не имею сейчас сил и морального права занять эту должность.
        - Хорошо, но что будет тогда с армией?
        - У нас в России огромное количество генералов и вы всегда сможете выбрать наиболее достойного среди них.
        - Ну что же, если это ваше окончательное решение, то не буду вас задерживать. Вы можете уехать к своим войскам обратно. Надеюсь, что вы всё же оцените моё благоволение к вам должным образом и сможете продолжить своё командование самым достойным образом?
        - Без всякого сомнения, господин министр.
        - Хорошо, тогда до свидания, господин генерал.
        - Честь имею…
        После ухода генерала, Керенский долго не думал. Ну не хотят, как хотят, он совсем забыл, закрутившись в этой карусели о других генералах. Он обещал Секретёву должность, и Беляеву, и Реннекампфу.
        Несколько звонков, адъютант, выехавший за всеми троими и вот у него появилась возможность переговорить со всеми троими по очереди. Генералу Беляеву была предложена должность начальника Генерального штаба. Он незамедлительно согласился на это.
        Следующим был генерал Секретёв.
        - Павел Иванович, - начал Керенский, - я предлагаю вам занять пост начальника автомобильной службы русской армии. Более того, предлагаю совместить этот пост командующим отдельной бронедивизией, которую вы создадите сами.
        - Александр Фёдорович, но разве это возможно?
        - Возможно, почему нет. Сегодня я подпишу на вас приказ о вашем назначение. Вы примите под своё начало отряд питерских броневиков и можете собирать со всей армии остальные и хотелось бы, чтобы вы также собрали под своё начало самокатчиков. Кстати, советую вам основательно прошерстить питерский отряд, а лучше всего всех отправить на фронт простыми солдатами, а то они разложились.
        - Я вас понял, Александр Фёдорович, - уважительно сказал Секретёв, а может их ещё заказать у союзников и танки взять?
        - Броневики заказывайте, а танки, это полная чушь, они не совершенны и на поле боя будут бесполезны, в отличие от броневиков. Вам нужно создать мотопехоту. Поэтому от моего имени разместите заказы на всех наших предприятиях и на иностранных тоже. Лучше всего разными партиями и через Швецию, чтобы своим ходом могли дойти до Финляндии, а там загрузить их на вагоны и сюда.
        - Я вас понял, разберусь, спасибо за оказанное мне доверие.
        - Да и вы с завтрашнего дня будете генерал-лейтенантом. И прошу вас продумать, где будет размещаться ваша дивизия. Она должно быть неподалёку и в то же время, чтобы и до линии фронта было недалеко. В Петрограде или Москве я считаю нецелесообразным её размещать. Разагитируют сволочи, подспудно будут гадить и вредить, а нам, этого нельзя допустить.
        - Я вас понял. Предлагаю вновь формируемую дивизию, расположить в Тихвине.
        - Хорошо, пусть будет так. Я надеюсь на вас и ваши организаторские способности.
        - Извольте не волноваться господин министр, я оправдаю ваше доверие.
        На том они разговор и окончили. Последним, так сказать, на десерт, был генерал Реннекампф. Старый генерал неспеша вошёл в кабинет Керенского, который сразу же отправился к нему навстречу, пожать руку старику.
        - Павел Карлович, искренне рад вас видеть. Вы не заскучали дома, ведь я обещал вас вызвать на службу?
        - Генерал улыбнулся.
        - Пока вы не стали военным министром у вас такой возможности и не было. А я пристально следил в газетах за вашей деятельностью и признаться надеялся на ваш успех. И не ошибся…
        - Ну, что же, я тоже не ошибся в вас и хочу вас сделать очень серьёзное предложение, не знаю, конечно, как вы на него отреагируете, но у меня нет сейчас другого выхода. Один генерал уже от него отказался, теперь дело исключительно за вами.
        - И что же это за предложение?
        - Стать Верховным Главнокомандующим!
        - Вот так, так, - опешил генерал. - Я, конечно, всего ожидал, но не такого предложения от вас.
        - Приходится удивлять. Положиться сейчас не на кого, и я просто вынужден идти на этот шаг.
        - Да, не скрою, это неожиданное предложение, но что случилось с Алексеевым, он болен?
        - Нет, он пока здоров, но находится в тюрьме.
        - В тюрьме? - протянул генерал.
        - Да, он арестован мною за предательство императора и организацию военного переворота совместно с генералом Рузским и ещё несколькими генералами. Я не могу доверять людям, что уже один раз нарушили присягу и предали. Вас в этом нельзя упрекнуть, поэтому вы и были мною выбраны
        - Да…, - генерал глубоко задумался. - Так вот как оно получается.
        - Сейчас не время быть мягким и нерешительным, - Керенский решительно дёрнул головой. - Или мы снова приведём в чувство армию или она окончательно развалится, потому что отступать нам уже некуда. А предателей в высшем офицерском составе оказалось немало и это очень прискорбно. Вы не изменили своему императору и поэтому, как я уже и говорил, мой выбор пал на вас. Впрочем, не буду кривить душой, до этого я предлагал эту должность генералу Юденичу, но он отказался от неё, мотивируя это тем, что недостоин. К тому же это случилось сразу после ареста Алексеева, и он не нашёл в себе необходимых душевных сил, чтобы занять эту должность.
        - Я вас понял, а кто тогда будет начальником штаба?
        - Пока генерал Деникин, но вы можете предложить свою кандидатуру. Генералу Деникину, я тоже не склонен доверять, но в то же время, пока мне его не в чем упрекнуть.
        - А что с императором?
        - Он под надёжной охраной моих людей. Я его освободил из-под стражи, одновременно заново арестовав, чтобы его не смогли привлечь ни на одну сторону и не взять в заложники. Да его жизнь сейчас тоже висит на волоске и было бы неправильным оставлять его под охраной лиц, что в любой момент могут нанести ему вред. Так что вы можете не переживать за него. Его жизнь, пока я у власти вне опасности.
        - Вы меня изрядно ошарашили, господин министр. Но я согласен с вашим предложением. Когда мне приступать к своим обязанностям?
        - Желательно, побыстрее Павел Карлович. Но, думаю, что раньше, чем через неделю, вам не следует ехать в войска. Нужно подготовиться к этому, разослать всем телеграммы с уведомлением, о занятии вами столь ответственного поста. Предупредить всех, чтобы не было эксцессов, ну и так далее.
        - Хорошо, дней через пять я буду готов и выеду в Ставку.
        - Хорошо. Нам предстоит многое сделать. Я принял решение снова возобновить военно-полевые суды, где карать дезертиров, убийц, грабителей и прочих преступников, дабы привести армию в чувство. Все полномочия вам будут даны для этого, а судей я вам пришлю. Расстрельные команды тоже. Вам предстоит разбираться с тыловыми гарнизонами, что отказываются ехать на фронт, но надеюсь, что мы с вами, что-нибудь придумаем для этого.
        - Я полностью с вами согласен в этом, господин министр.
        - Ну что же, тогда за дело, товарищ Верховный Главнокомандующий армии России.
        - Всенепременно!
        Пожав друг другу руки, они расстались в схожих, не сказать, чтобы радостных, но всё же в хороших чувствах. Расставшись с Реннекампфом, на следующий день Керенский вызвал к себе Климовича.
        - Евгений Константинович, - когда Климович, - сказал Керенский. - Как вы считаете, есть ли у нас вами шанс удержать власть?
        - Вы, Александр Фёдорович имели в виду есть ли у вас шанс?
        Керенский усмехнулся, и провёл рукою по ёжику своих волос.
        - Да. Но не опираясь на лично преданных мне людей, я не смогу удержать власть за собой, а вы не сможете её захватить, потому как вам тоже опираться не на кого, да и слишком это хлопотно скажу я вам. Народ не поймёт… Говорю вам начистоту. Неизвестно, что ждёт меня в будущем, и неизвестно, что там же будет ждать и вас. Поэтому нам нужно создать и сплотить команду единомышленников, чтобы не только захватить власть над страной, но и удержать её в своих руках. Надеюсь, вы это понимаете?
        Климович, выслушав, сдержанно кашлянул, поёрзал на стуле, провёл несколько раз рукой по усам, невольно одёрнул сам себя за это и посмотрев на Керенского, сказал.
        - Понимаю ли я это? Конечно, понимаю. У меня были определённые сомнения, но сейчас, я просто не вижу для себя другого пути. У меня также нет другого выхода, как и у вас. Благодаря вам, я спас многие жизни своих товарищей и друзей. Мне верят, и я могу с уверенностью смотреть в будущее, надеясь только на себя. Больше мне добавить нечего.
        - Ну, что же, - подытожил Керенский, - я рад, что мы друг друга понимаем. Значит, я в вас, не ошибся. Но теперь нам нужно обдумать следующие наши шаги. Дело в том, что в своём нынешнем положении Россия не может удерживать свои национальные окраины и я считаю, для сохранения большего, следует пожертвовать меньшим.
        А для этого нужно пообещать независимость всем прибалтам, в обмен на лояльность их боевых подразделений. Они будут знать, ради чего воюют и этим же мы защитим себя от необдуманных поступков собственного народа, который будут усиленно натравливать на нас, наши оппоненты из революционной среды.
        - Вы хотите привлечь на свою сторону латышских стрелков?
        - Да, но не только латышских, но и литовских, эстонских, польских, наконец. Всех тех, кто будет служить не только за деньги, но и за своё будущее. Как вам это?
        - Я не совсем уверен в этом.
        - Ну и хорошо, что не уверены. Достаточно того, что в этом уверен я. Прошу вас, Евгений Константинович, наладить связи с латышами, эстонцами и прочими и организовать мне встречу с их лидерами. Можете воспользоваться услугами и военного министерства, ведь это теперь можно сделать наверняка.
        - Я понял, действительно это так. Я разберусь и доложу вам, Александр Фёдорович!
        - Уж будьте так любезны, Евгений Константинович.
        - Ест! Разрешите идти?
        - Конечно, я вас больше не задерживаю.
        Оставался вопрос кого назначить командующим Балтийским флотом. У него были две кандидатуры. Один - адмирал Развозов, другой - адмирал Григорович, бывший морской министр, которого уволили Гучков со службы.
        Поразмыслив и посоветовавшись с адмиралом Курошем, Керенский решил назначить на эту должность, всё же Григоровича. Как известно, старый конь борозду не испортит, но и глубоко не пашет. А другого ему пока и не требовалось.
        Глава 17. Император
        „Я БЕРЁГ НЕ САМОДЕРЖАВНУЮ ВЛАСТЬ, А РОССИЮ. Я НЕ УБЕЖДЁН, ЧТО ПЕРЕМЕНА ФОРМЫ ПРАВЛЕНИЯ ДАСТ СПОКОЙСТВИЕ И СЧАСТЬЕ НАРОДУ. Я СХОЖУ С УМА, КОГДА ДУМАЮ О ПЕРСПЕКТИВАХ РОССИИ, МЫ СТАНЕМ САМЫМ ВЕЛИКИМ НАРОДОМ, САМЫМ ВЕЛИКИМ ГОСУДАРСТВОМ, ВСЁ В МИРЕ БУДЕТ ДЕЛАТЬСЯ С НАШЕГО РАЗРЕШЕНИЯ.“
        НИКОЛАЙ II
        Керенский сидел в своём кабинете, что находился в Смольном и выжидательно молчал, смотря на собравшихся своих подчинённых. К сожалению, он не мог их назвать единомышленниками, но кому сейчас легко?
        Как говорится, не было бы хуже. Помимо Климовича, Брюна, Раша, присутствовал ещё Секретёв и Щегловитов. Остальных приглашать не было смысла. Ренненкампф пока ещё не вступил в должность, да ему и рано было знать обо всём. Всё же он не был с самого начала с Керенским и должен заниматься армией, а не политикой.
        Политикой будет заниматься Керенский.
        - Итак, господа, я собрал вас, чтобы обсудить ключевые вопросы нашего будущего, а значит и будущее нашего государства. Я хочу выставить на обсуждение ряд вопросов, которые назрели сегодня. И первый вопрос, это концепция Единой и Неделимой России. Готовы ли мы отпустить из состава Российской республики, Польшу, Финляндию и прибалтийские государства? Прошу вас господа выражать своё мнение, как оно есть.
        Климович, тут же произнёс.
        - Я считаю, нужно отпустить их.
        - Не согласен! - генерал Брюн, аж привстал с места.
        Керенский коротко взглянул на него и перевёл взгляд.
        - Ваше мнение, генерал Раша?
        - Я считаю, что Польша уже и так по факту от нас отделилась и это скорее будет жестом доброй воли с нашей стороны, чем реальным принятием решения об установления ею независимости. Что касается остальных территорий, то я не готов ответить.
        - Генерал Секретёв?
        - Я приму любое ваше решение, Александр Фёдорович. Я отлично знаю автомобили и умею управлять воинскими подразделениями, но в деле управления государством я пас. Я старый солдат и не умею этого делать.
        Эти слова, вызвали у Керенского улыбку, напомнив аналогичные из одной старой советской комедии.
        - Спасибо за доверие. Действительно, тогда я хотел бы услышать то, что нам скажет господин Щегловитов, который уж точно намного опытнее в управлении империей, чем мы вместе взятые.
        Щегловитов молчал, задумавшись.
        - Скажите, господин министр, что вы хотите от меня услышать, вы ведь уже приняли своё решение?
        - Нет, пока только собираюсь, а кроме того, мне нужно подтверждение собственных мыслей. Эти действия мне тоже нелегко принять. Вот именно поэтому, я и интересуюсь вашим мнением, Иван Григорьевич.
        - Моё мнение, Польшу надо оставить в покое. Территорию её мы не контролируем, тут всё верно. С этим надо смириться, но вот с остальными, я бы не торопился расставаться.
        - А чем вы это аргументируете?
        - Финляндия наша, она полностью подконтрольна. О Прибалтике я и вовсе не хочу говорить. Это вотчина Остзейских немцев, что всю жизнь служили государству российскому. Нас не поймут.
        - Хорошо, я вас понял. По моим сведеньям, в скором времени в Финляндии вспыхнет восстание, что в нынешнем нашем положении вынудит нас на решение проблемы договорным способом. Что касается Прибалтики, то здесь нужно подходить взвешенно. Литва почти вся уже захвачена немцами и обещать мы тут можем, что угодно. А вот Латвия и Эстония может принести нам несколько десятков тысяч преданных бойцов, которые не развращены большевистской пропагандой. Конечно, жаль эти территории, но в то же время, никто не запретит нам захватить их вновь. Главная наша задача, это сохранить ядро империи и не допустить участия национальных формирований против России на стороне контрреволюции. Разве это вам непонятно?
        - Непонятно. Я не верю, что в Финляндии вспыхнет восстание. Финны не тот народ, чтобы митинговать, это совершенно другого склада люди, чем русские.
        - Хорошо, если восстание всё же произойдёт, как тогда нам всем быть?
        - Подавить восстание и восстановить законность!
        - Да, а ради чего?
        - Ради сохранение нашей военно-морской базы в Гельсингфорсе и других морских баз.
        - Согласен, но дело, видите ли, в том, что у нас нет сейчас сил на удержание восставших, а моряки, это не пехота. Лучше потерять флот, чем страну. И вам ли не знать настроения анархистов-матросов на флоте и их отношение, как к самодержавию, так и ко Временному правительству?
        - Но как мы можем потерять флот?
        - Всё возможно во время войны, я это не утверждаю, а возможно, что и нет. Всё зависит от самого флота, а не от нас господа. Поэтому ваши доводы, к сожалению, очень слабы.
        - То есть вы хотите дать возможность независимости всем прибалтам?
        - Скорее да, чем нет, но на приемлемых для нас условиях, пока это ещё возможно.
        - Ну, что же, я умываю тогда руки. Свой совет я вам дал, но вы им не воспользовались к величайшему моему сожалению.
        - Почему же, я всегда открыт для диалога. Поэтому, в случае чего, можно всё поменять. Но это был первый вопрос, а мне нужно ещё решить второй вопрос. И этот вопрос - император, бывший, конечно. С ним нужно что-то решать. Освободить я его не могу, но и оставить всё, как есть тоже. У кого какие будут мнения?
        Все молчали, не зная, что сказать. Все были вроде монархистами, но в то же время не знали, что задумал Керенский. Тот хмыкнул.
        - Поразительное единодушие! То есть ни у кого нет никаких на этот счёт мыслей?
        - Императору необходимо сохранить жизнь, - отозвался на это генерал Брюн.
        - Само собой, господа, само собой. Но его могут использовать в различных целях, на его жизнь слишком много всего завязано. И этот клубок настолько плотно связан, что я не знаю, как его распутать. Рубить нельзя, вы это понимаете, ведь на кону вся история России, и я не вправе её карать. Я предлагаю подумать о возможности регентства. У кого какие есть мысли?
        - Вы уже своими словами о покушении, убили, как минимум двоих членов императорского двора, - ответил Щегловитов. - А может быть ещё и больше.
        - Не знаю, но не я ведь сделал так, что был возможен сам факт государственного переворота и я ничем не был обязан императору, в отличие от его родственников. А уж если они невольно пострадали от всего этого, то какая в том моя вина? Они, что заслужили, то и получили, предав своего лидера. Так что я не собираюсь никого жалеть, ведь и я не жду к себе жалости. И вы тоже, я думаю.
        - Да, это так, - признал Щегловитов.
        - Хорошо, что вы все это сознаёте. Я пока не вижу никакого другого выхода, кроме как договора с бывшим императором о взаимовыгодном сотрудничестве. Слово царя к тем, для кого его слова не пустой звук, помогут мне удержать власть и спасти ему жизнь. А вера крестьян в царя, поможет нам удержать их от свободы погромов усадеб и крупных земледельческих хозяйств, что немаловажно для нас сейчас. Я бы сказал, что вопрос продовольствия для нас критичен.
        Все промолчали, соглашаясь с этим.
        - Тогда Иван Григорьевич, готовьтесь к тяжелому разговору с императором, мы пойдём к нему на встречу вдвоём с вами. И я попрошу вас придумать очень убедительные аргументы, ведь вы прекрасно знаете своего императора, в отличие от меня.
        - Но я…
        - Так и я такой же, нам нужно спасти страну, как бы она при этом не называлась, хоть империей, хоть республикой. Пора уже остановить хаос. Я знаю, что прольётся много крови, но ничего не могу поделать. Не буду жестоким я с врагами, враги потопят в крови всех нас без исключения. Гнев толпы безумной, поистине ужасен в своём разрушительном действие.
        Толпа не думает, толпа не чувствует, она действует. Не стоило давать русскому народу такую волю, он просто не умеет ею пользоваться на своё же благо. Это прекрасно видно по революционерам. Сейчас большинство из них ведут себя, словно хорёк в курятнике: кого душат, кого грызут, а кого травят своим запахом.
        Власть на Украине фактически узурпировала Центральная Украинская рада. Они пока лишь заявляют о союзе и тесном сотрудничестве с Временным правительством, но не за горами, тот день, когда Рада с удовольствием предаст нас. Сепаратистские настроения на Украине чрезвычайно сильны и спонсируются, как со стороны немцев, та и со стороны Австро-Венгрии.
        Господа, через полгода они будут готовы отделиться от России, особенно, если наша доблестная армия развалится. И это ещё один аргумент, отпустить в свободное плаванье прибалтов и Польшу с Финляндией. Пусть лучше мы потеряем их, чем Украину, она краеугольный камень будущего России и её территория всегда будет объектом размена и раздора между Европой и империей.
        - Хорошо, тогда я согласен, - сдался Щегловитов.
        - Ну что же, господа, это замечательно, замечательно то, что вы согласились со мною. Тогда у меня всё. И последнее, как господа, обстоит работа по усилению наших сил правопорядка во всех областях?
        Каждый из присутствующих доложил о наличии, подготовки и организации подчинённых ему сил, только Щегловитову и Секретёву нечего было на это сказать, один фактически не имел подчинённых, другой только вникал в состояние дел.
        - Кстати, совсем забыл, - обратился Керенский к Щегловитову, - у вас же служил некий Маяковский?
        - Да, подтвердил Секретёв, он же и явился меня арестовывать.
        - Дааа, какой молодец этот поэт и песенник. Так вы не стесняйтесь, найдите его, арестуйте, и сопроводите поэта в Кресты, там у него будет достаточно времени для стихотворчества. Нас ждут господа, поистине шедевральные стихи. Вроде, «в тиши полночной, когда соседи спят, я достаю из широких штанин, отмычку, смотрите, каков молодец!» Если вопросов ко мне нет, то тогда прошу всех по рабочим местам, господа!
        Силовики поднялись, Керенский пожал каждому из них руку и проводил до дверей, после чего вернулся обратно. Он ещё долго перебирал в голове прошедшее совещание. Вроде все жесты, взгляды и телодвижения были ему понятны. Обладая достаточно хорошими навыками чтения по жестам и зная основы физиогномики, Керенский отслеживал, как мог, лица своих собеседников, пытаясь понять, кто из них мог предать его. Пока, по его мнению, среди них, таких не было. Но тут уж, либо всегда, либо никогда.
        Сейчас ему предстоял непростой разговор с императором, и как бы ему не хотелось начинать этот разговор, всё же придётся. Лучше всего его начать за совместной трапезой, то есть пригласить императора в столовую, а не прийти, как хозяин к нему в комнату. Это слишком сильное давление, надо всё делать мягче и ненавязчивое.
        Хорошо, что у него был Щегловитов, это должно будет убедить императора в возможности сотрудничества с ним, а это было необходимо для его целей. Ну что же, надо думать и надо делать, и Керенский уткнулся в бумаги, коих скопилась целая куча. Огромная куча, безумно огромная куча.
        Сервировка стола для приглашённого на обед бывшего императора была скромной и даже более чем, но революция не терпела излишеств. Керенский, как он обычно и делал, стремительно вошёл в то крыло, где в нескольких комнатах размещалась семья Николая II.
        В коридоре он наткнулся на первый пост, затем на следующий уже возле комнат, где обитали домочадцы. Охрана бдела, это радовало. С Керенским шёл и Щегловитов. Они без стука вошли в первую комнату, что играла роль гостиной и где находился матрос, один из тех людей, что остались навсегда рядом с императором.
        - Пригласите Романовых, - Керенский холодно посмотрел на матроса, - мы подождём здесь.
        Матрос, тут же вышел, а Керенский посмотрел вокруг и найдя глазами кресло, опустился на него, закинув ногу за ногу, Щегловитов остался стоять. Через десять-пятнадцать минут внутренние двери в комнату распахнулись и в них вошёл бывший император. Он отступил в сторону и в неё одна за другой вошли его дочери. Последним, крепко держась за руку доктора Боткина вошёл бывший цесаревич Алексей.
        Николай Романов, обойдя семейство, вышел вперёд и стал посередине зала, смотря на Керенского, ни слова при этом не говоря. Керенский подивился его нечеловеческой выдержке, ведь о том, что будет дальше Романов ничего не знал. Керенский встал с кресла, оправил на себе френч, невольно дёрнул от волнения щекой и сделал два шага к Романову.
        - Керенский Александр Фёдорович, военный и морской министр, министр МВД, глава Петросовета, ныне распущенного, глава собственной партии.
        - Николай Романов, заключённый, - бывший император спокойно посмотрел на Керенского, не делая никаких попыток сблизиться. В свою очередь и Керенский не пытался пожать руку или иным образом показать своё отношение к бывшему императору. Он осознавал, что может оказаться в глупой ситуации. Ведь перед ним стоял человек - продукт трёхсотлетней селекции управляющих, а Керенский был, всего лишь продуктом информационной эпохи. Не самым худшим её представителем, но всё же.
        - Прошу вас представить мне вашу семью, господин Романов, - уважительно произнёс Керенский.
        Николай II, указывая поочерёдно на жену и дочерей, а потом, и сына, называл их по именам. Все дети были напуганы, а бывшая императрица с трудом сдерживала свои чувства, её колотила нервная дрожь.
        - Очень приятно познакомиться со всем вашим семейством. Что же, я хотел бы пригласить вас на совместный со мной обед. Ваша семья, может оставаться в своих покоях. А я хотел бы поговорить с вами наедине.
        Романов, повернулся к семье.
        - Алекс, солнце, уведи детей обратно, - и больше не обращая на неё внимания, он снова повернулся к Керенскому.
        - Я готов, а что делает с вами мой бывший министр? Или обед будет на трёх персон?
        - Да. Иван Григорьевич любезно согласился стать секретарём при Председателе Временного правительства. А здесь он для того, чтобы зафиксировать своё почтение перед вами, а также быть неким посредником, между нами. Он тоже приглашён мною к обеду.
        - Понятно, - Николай II, продолжал спокойно смотреть на Керенского, ни единым жестом, не показав своего волнения, просто приняв всё, как есть.
        - Тогда пойдёмте с нами, - Керенский кивнул семье императора и пошёл на выход. Втроём они минули все посты охраны и вошли в просторную столовую, что была рассчитана на обучающий институток персонал.
        Приборы были уже расставлены, и они расположились друг напротив друга. Щегловитов был вынужден сесть рядом с Керенским, хотя явно хотел быть рядом с императором.
        Молчаливая служанка быстро разлила всё по тарелкам и покинула столовую. Несколько минут никто ни с кем не разговаривал, чинно употребляя пищу. Вкусив перлового супа с небольшими кусочками мяса и скушав после это омлет, они перешли к десерту.
        На десерт было несколько сладких булочек собственного изготовления, не самого красивого или притязательного вида, но пирожных сейчас невозможно было достать. Зато было кофе. Романов почти ничего не ел и к булочкам не прикоснулся, зато сразу взял чашку с кофе.
        - Ну, что же, - начал непростой разговор Керенский. - Не думаю, что вы думаете, что я вас вызвал только пообедать?
        Бывший император, кивнул соглашаясь с этим, внимательно смотря на Керенского.
        - У меня к вам появился ряд вопросов, и я хотел бы получить на них ответы. Это необходимо не только мне, но и вам. Я подхватил то, что осталось от власти после революции. Для того, чтобы заняться спасением, без всякого пафоса страны, я должен понимать, что происходит, и на кого, и в чём именно я могу рассчитывать.
        Император не задумываясь ответил: - Я готов ответить на все ваши вопросы, если они не задевают честь моей семьи или меня лично.
        - Хорошо. Тогда извольте пояснить, вы в самом деле отрекались от престола или это было делом стечения обстоятельств или вообще не имеет к вам никакого отношения, и вы этого не делали?
        - Вы задаёте крайне неудобные вопросы. Никаких телеграмм об отречении я не отправлял и не подписывал. Но в последующем, под давлением, опасаясь за свою семью, я подписал акт отречения в пользу своего младшего брата Михаила Александровича.
        Керенский кивнул.
        - Понятно, а тот в свою очередь также отрёкся. Но что тогда побудило отказаться от престола вашего брата? Страх?
        Николай II долго молча смотрел перед собой.
        - Потому что он не имел права на престол.
        - Почему? - опешил Керенский.
        Романов позволили себе лёгкую улыбку. - А вы не догадываетесь? Насколько я знаю, вы сами общались с Михаилом.
        - Да, но я частично утерял память в связи с тем, что меня сбила лошадь вскоре после этого.
        - Хорошо, я объясню. Дело в том, что Михаил Александрович не имел права на престол в связи с морганатическим браком. Он его утерял после женитьбы на дважды разведённой Натальей Вулферт. Это был приговор.
        Керенский помолчал.
        - А кто тогда после него мог претендовать на престол?
        - Кирилл Владимирович, но дело в том, что он тоже женился на разведённой герцогине Виктории-Мелите, когда она принадлежала ещё лютеранской церкви. И герцогиня приходилась Кириллу Владимировичу двоюродной сестрой. В связи с этим моим указом этот брак был признан незаконным, но потом, я простил его. Но ни он сам, ни тем более его дети не могли больше законно претендовать на престол.
        - Так, и это все?
        - Нет, есть ещё один великий князь - это Дмитрий Павлович, но он, к сожалению, запятнал себя половыми связями с мужчинами, что лишало его также прав на престол. Николай Николаевич не имеет детей и прошу прощения, не готов править никоим образом. Природа отдохнула над ним, дав вместо ума, невиданный рост и силу. К сожалению, это всё. Все остальные не имеют прав на престол, или имеют такие же, как и наши родственники за границей. Цесаревич Алексей до своего совершеннолетия в шестнадцать лет, также не имеет права на престол.
        - То есть, как я понимаю, кроме вас никто не имеет права на престол?
        - Да, только сын.
        - А вы очень интересно сделали, я восхищён! Каждый из родственников, хочет занять престол государства российского, но не может.
        Николай на это ничего не сказал, а просто холодно смотрел на очередного дурачка, что возомнил себя верховным правителем, и Керенский прекрасно его понимал.
        - Да, господин Романов, я не знал и не понимал. Спасибо, что просветили. Правда я теперь не знаю, как мне быть в свете всего сказанного. Раз настоящей альтернативы вам нет, то тогда многое становится понятным. Но как вы видите свою дальнейшую судьбу?
        Николай Романов помолчал и негромко сказал.
        - Я всегда видел свою судьбу в служении России, но раз Россия отказалась от моих услуг, то я хотел бы остаться со своей семьёй и жить насколько это возможно спокойно.
        Керенский пожал плечами, отхлебнул кофе, поморщился и сказал.
        - Возврат к монархии уже невозможен, самодержавие уничтожено окончательно. Но и элементов республики я не вижу. Выходов немного, это либо диктатура, либо непонятный симбиоз республики с бывшей монархией. И я не вижу в России никаких признаков республики, только преступная болтовня и разновекторные решения. Глупость, тупость, предательство и интриги наших союзников. Мы уже проиграли, но есть шанс ещё спасти хотя бы то немногое, что осталось.
        Император сначала опять промолчал.
        - Что вы мне предлагаете?
        - Предлагать я вам могу многое, есть ли в этом какой-то смысл? Я бы не обращался к вам, но с моей точки зрения пока вы живы, вы является одним из столпов на котором стоит Россия, уж простите за некорректную аналогию.
        - Решением министерства юстиции все ваши земли переданы земельным комитетам, где практически растворились в потоке лжи и обывательщины. Я предлагаю вам озвучить во всех газетах ваше обращение о передачи всех ваших и кабинетных земель малоземельным крестьянам. А также часть своих средств, им же. Кроме того, вам срочно нужно вывести все свои активы за границей. Их мы разместим в Крестьянском и Дворянском земельных банках.
        Все драгоценности царей необходимо сохранить. На ваше имя нужно оформить недвижимость в нейтральной европейской стране. Возможно в Швейцарии, если она не запретить вам это сделать.
        Выслушав, Николай 2, посмотрел в глаза Керенскому, его карие глаза, столкнулись с карими глазами Керенского.
        - Зачем вам это нужно?
        - Чтобы сохранить власть.
        - Но я же вам могу помешать в этом?
        - Вы? Не думаю. Мы с вами заключим соглашение о взаимовыгодном сотрудничестве.
        - Взаимовыгодном сотрудничестве?
        - Да! Вы сохраняете жизнь себе и своей семье, я прилагаю все силы, чтобы сформировать в обществе символ царя, что отдал всё на благо народа. Часть крестьян, что не забыли всё же о вас, будут поддерживать меня именно поэтому, а другая часть, соблазнившись землёю, свободами и революцией, опять же будет поддерживать меня. В последующем, собрав общероссийское земское собрание мы закрепим тезис о вашем положении, в виде отдельного института власти, носящего чисто рекомендательный и декларативный характер. Но кто знает, что будет через пять лет, а что через десять, не знает вообще никто.
        - Вы предлагаете мне поверить вам на слово?
        - А у вас есть выбор? Я не могу связать вас с собою любым документом. К тому же вы всерьёз верите, что в нынешнее время документы имеют какую-то силу? Можно было бы назначить вас регентом при цесаревиче, но боюсь, что сей манёвр не пройдёт. А я не смогу это завязать на себя, как бы этого ни хотел.
        - Значит выхода нет?
        - Пока ничего приемлемого я не вижу, но всё же пока вы живы, ваши позиции будут весомы. С вашей смертью, всё станет ещё хуже, не буду от вас этого скрывать. Более того, с моей смертью, я за вашу жизнь не дам и рубля, уж поверьте мне на слово. Всё слишком сложно, и я пока сам не вижу света в конце тоннеля, хоть и усиленно его ищу.
        Николай 2 отпил кофе, потом ещё и ещё, пока чашка не показало своё донышко.
        - На что я могу надеяться?
        - На сотрудничество. Если вы согласитесь дать интервью для газет и не будете при этом взывать против меня или революции, то у нас есть ещё шанс на кривой кобыле и в растрескавшейся телеге, вырулить из непролазной грязи, в которую мы попали. Но это неточно. Всё сейчас неточно.
        - Скажите, вы привлекли на службу бывших моих чиновников, многие из которых до сих пор преданы мне. Зачем вы это сделали?
        - На службу я привлёк на самом деле немногих и все они не предали вас, это действительно так. Но для того, чтобы идти вперёд, нельзя постоянно оглядываться назад, это просто опасно. Вот и я не хочу оглядываться назад. Чиновники и обыватели сейчас по горло сыты свободой, они хотят спокойствия, но это не так просто сделать. Я тоже нахожусь в определённых рамках, которые не могу переступить. В некотором роде я прошу у вас помощи. Помощи не для себя, а для страны. В конце концов, уже нет разницы кто управляет страной, важно с какой целью он это делает.
        - Но ведь я в ваших руках?
        - Да, и что? Я привык охватывать все группы населения, каждый из слоёв и сословий российского общества должен меня поддерживать тем или иным способом, тогда я буду уверен в победе. Вам же я могу гарантировать жизнь, и вашей семье тоже, а при определённых обстоятельствах цесаревич Алексей может в будущем основать конституционную монархию. Предстоит много работы. Я предлагаю вам согласование позиций и закулисное влияние на те процессы, какие сейчас активно идут.
        - Но я буду под арестом?
        - Да, это необходимо. У вас нет преданных вам частей - раз и во-вторых, они всё равно будут малочисленны. Но вы сможете общаться с людьми, что могут помочь мне. Вы будет формально под охраной, а в реальности ничем не ущемлены. Чем меньше о вас будут вспоминать, тем лучше. Считайте, что вы под моей охраной.
        - Ясно, но есть ещё вопрос с союзниками, с которыми вы, по всей видимости не нашли общего языка, - заметил бывший император.
        - С союзниками? Не знаю я таких. Если вы имеет в виду англичан и французов, то они только для вас являются союзниками, а для меня предателями и моральными уродами, которым сильно наплевать на Россию и русских. Их цель разрушить Россию, а не спасти её. И это аксиома, не требующая доказательств, увы.
        - Вы слишком категоричны, что удивляет. В мире нет ничего постоянного, они преследуют свои интересы и не в их интересах разрушать Россию. Хорошо, вы можете рассчитывать на мою лояльность. Я также не вижу в какой мере я смогу вас переиграть. Всё зашло слишком далеко, везде ложь, предательство и обман.
        - Отлично! Надеюсь, наше сотрудничество будет очень продуктивным, хоть и спорным. Предстоит решить множество задач, которым я пока не знаю решения. Но если вы искренне будете подсказывать мне и готовы лишиться большинства своих средств, то возможно, что я и смогу вывернуться из той ситуации, в которую вогнали страну революционеры и генералы, что совершили военный переворот.
        - Я тоже, надеюсь на это, господин министр.
        - Тогда многие вопросы вы можете решать посредством Щегловитого, я ему доверяю в той мере насколько это возможно, относясь к нему, как к бывшему врагу. Предупреждаю вас, что за вами и не только за вами, будет установлено негласное и гласное наблюдение. И предав меня, вы ничего не выиграете.
        - Я, никогда и никого не предал, господин министр, и не собираюсь этого делать и впредь.
        Николай Романов встал из-за обеденного стола и выпрямился во весь рост. От его фигуры исходила убеждённость в своей правоте.
        - Вы сделали мне предложение, от которого я не могу отказаться. И я буду ему следовать всегда. Прошу вас отвести меня обратно в свои покои, если разговор на этом окончен.
        - Иван Григорьевич, сопроводите пожалуйста самодержца и прошу вас, вернуться обратно, как можно скорее.
        Щегловитов, который до этого не проронил ни слова, молча кивнул и вышел вместе с бывшим императором. Они вместе шли по коридорам, пока император внезапно не спросил у него.
        - Ему можно доверять?
        Щегловитов прошёл ещё десяток метров в глубокой задумчивости, когда, наконец, ответил.
        - Можно! Я тоже задавался этим вопросом. И решил, что можно, Ваше Императорское Величество. Все остальные хуже. Керенский всерьёз озабочен сохранением империи, пусть и в усечённом виде. Всем остальным на это глубоко наплевать. Из-за чего он это делает, я не знаю, но все его действия направлены, чтобы удержать государство от хаоса, поверьте мне.
        Бывший император остановился и посмотрев в глаза Щегловитову, сказал: - Я вам верю! - отвернувшись, он зашёл в комнату, что была специально отведена для него и закрыл за собою дверь.
        Глава 18. Армия
        „ТОЛЬКО ТО ГОСУДАРСТВО СИЛЬНО И КРЕПКО, КОТОРОЕ СВЯТО ХРАНИТ ЗАВЕТЫ СВОЕГО ПРОШЛОГО.“
        НИКОЛАЙ II
        Последующая неделя пролетела словно одно мгновение. Керенский задумал заменить на каждом военном заводе охрану с русских солдат на латышских стрелков, а к каждому промышленнику приставить несколько человек, которые бы контролировали все его контакты и деятельность.
        Придётся на время вводить поистине полицейские драконовские меры, но другого выхода он не видел. Брюн несколько раз приходил к нему с просьбой решить проблему уголовников, но Керенский был непреклонен, и вот китайцы Жен-Фу-Чена, отправились в каждый город, где находилась тюрьма.
        По стране прокатилась война расстрелов, породив самые страшные и нелепые слухи. Никакого афиширования этой деятельности не было. Убийц и прочих, расстреливали ночью, выпуская из тюрьмы для следования на очередной этап. Журналистов и местные органы самоуправления к этому не допускали. Никто ничего не знал, кроме того, что тюрьмы быстро пустели, но никого при этом не освобождали.
        Начался обратный процесс среди дезертиров, опасаясь расправы над собой неизвестными людьми, что убивали несмотря на мораторий смертной казни, он возвращались обратно в свои части. В тылу становилось страшнее, чем на фронте. Железнодорожные части, вылавливали всех подряд и кидали задержанных в тюрьму, но уже не расстреливая. А подготавливая к суду.
        Пойманные на вокзалах и дорогах солдаты любым путём утверждали, что они не дезертиры, а просто ехали в отпуск. Покаявшиеся, возвращались обратно в свои части, с особым знаком штрафника. Об этом свидетельствовали, как бумаги, выписанные ему, так и выдаваемые особые знаки штрафников.
        И снова никто и ничего не понимал, впрочем, как и обычно, но боятся стали очень многие. Отдавая этот приказ, Керенский сознавал, что он становился кровавым министром внутренних дел. И это уже не было оголтелым обвинением, но он не с Луны свалился, он видел множество убийств гражданских лиц по всей стране. Грабежи, убийства, разбойные нападения, множились, как грибы после дождя. Данные об этом ему каждый день представлял генерал Брюн.
        А уж сколько в истории большевики начудили, при этом оставаясь в глазах большинства белыми и пушистыми. Уничтожили всё купечество, служилое сословие, аристократию, чиновников. И что? А ничего! Николай - Кровавый, а Ленина в мавзолей…
        ***
        Сейчас Керенский принимал у себя несколько человек, это были, Адо Бирк - эстонец, член эстонского земского союза, полковник царской армии Йоаким Вацетис - латыш, унтер-офицер Янис Юдиньш - латыш, прапорщик Кирилл Стуцка - латыш, и капитан Аугусто Рей - эстонец. Всех этих людей, нашли генерал Климович и генерал Реннекампф, и направили к нему.
        Приняв их, Керенский рассадил их в своём кабинете, поспрашивал для проформы о них самих, потом внимательно обвёл глазами всех присутствующих и сказал.
        - Господа и товарищи, кто из вас догадывается, зачем военный министр призвал вас к себе?
        Молчание.
        - Очевидно, что для серьёзного разговора о латышских дивизиях, - ответил Вацетис.
        - Ну, что же, на вашем месте, я бы тоже терялся в догадках. Но вы правы. Не буду вас томить в неведенье. Я намерен обсудить будущее ваших стран Латвии и Эстонии. Территория Латвии частично оккупирована, и я знаю, что латышские стрелки храбро сражаются на фронте. К сожалению, русская армия временно приведена в неготовность вести боевые действия, чего не скажешь о вас.
        Предлагаю вам помощь в создании национальных дивизий, в случае их выступления на моей стороне и подчинении лично мне, я обещаю по окончании войны предоставить независимость вашим территориям.
        - А каковы гарантии? - сказал полковник Вацетис.
        - Моё слово вас не устраивает?
        - Нет, - сказали почти все.
        - Хорошо, тогда в моих силах разоружить все ваши части, вас всех арестовать сейчас же.
        - Вы это не сделаете!
        - Сделаю. Сейчас не время для сантиментов. В тюрьме места есть.
        - А потом и расстреляете?
        - Нет, повешу, зачем мне цацкаться со всеми вами. Время дракона уже наступило. Но, я не собираюсь вас здесь запугивать. Лучшим подтверждением моих слов будет вооружение и снабжение ваших частей. Часть из них будут продолжать воевать с немецкими частями, а другая часть возьмёт под охрану важнейшие военные заводы в России. Вот собственно, что мне от вас и надо. Но будут и различные нюансы. В случае борьбы за власть, вы должны будете поддержать мои войска. Если я останусь у власти вы получите независимость. Если же нет, то не получите, если ваши страны не будут к тому времени выжжены войной.
        - То есть мы должны стать вашей личной гвардией?
        - Нет, вы должны стать моим стратегическим резервом и последним козырем в борьбе. Кроме того, наша военная промышленность находится под влиянием революции. Бесконечные стачки, локдауны, шпионаж, диверсии, в общем весь набор затрудняющих работу военных заводов. Если они окончательно остановятся, мы не сможем вести дальше войну и сдадимся на милость немцам.
        Последняя фраза, была встречена с возмущением. С сильным латышским и эстонским акцентом, все стали перебивать друг друга, говоря, что этого никогда не будет.
        - Товарищи, если вы готовы возглавить национально-освободительное движение, то я помогу вам деньгами. Министерство финансов готово будет выделить пять миллионов финских марок и два миллиона рублей на проведение мобилизации, выплату денежного довольствия, а также премиальных, и это помимо вооружения вновь создаваемых полков.
        - Отлично! - вскричал капитан Рей.
        Керенский понимающе улыбнулся и снова перевёл взгляд на полковника.
        - Сколько вы сможете создать дивизий из числа уже имеющихся и будущих?
        - Ммм, я думаю создать корпус латышских стрелков в количестве от тридцати до сорока тысяч человек. То есть примерно три дивизии и одну бригаду.
        - Спасибо, это приемлемо, а сколько эстонцев будет готово встать под ружьё, капитан?
        Волнуясь и переговорив по-эстонски с Адо Бирком, Аугусто Рей после долгих препирательств с ним, ответил.
        - По самым скромным подсчётам мы наберём полнокровную эстонскую дивизию от восьми до десяти тысяч солдат.
        - Хорошо, в общем получается около пятидесяти тысяч солдат. С этим количеством мы сможем решить множество задач, стоящих передо мной. Так вы готовы организовать всё это?
        - Да, - ответил за всех Вацетис, - но хотелось бы заключить с вами договор.
        - Письменного договора не будет, я ещё не выжил совсем из ума. Если эта бумага попадёт в прессу, меня не поймут, и я лишусь своего положения, или это мне будет стоить очень дорого. Решайтесь, в знак моих намерений вы получите деньги уже сегодня. Латышские стрелки полмиллиона финских марок, а эстонцы двести тысяч.
        - Согласен, согласен, согласен, согласен! - сразу согласились все четверо.
        - Ну что же товарищи, тогда давайте обсудим с вами все детали создания национальных дивизий.
        Они ещё просидели часа два, пока не обсудили все детали. От Керенского с векселями на руках все поехали прямиком в Государственный банк, где и получили всё им причитающееся. А дальше, дальше разъехались кто куда.
        А тем временем Керенский решил обратиться к свежей прессе, и для того, чтобы отвлечься, и чтобы насытиться общественным мнением. Интересны ему были и две его газеты, но по понятным причинам, не особо. Раскрывая стопку лежащих возле него газет, он стал их просматривать. Одна из статей в газете «Речь» гласила.
        «Своими законодательными актами Временное правительство выполнило свою разрушительную роль. Теперь перед ним стоит задача созидания и творчества. Старые органы власти на местах уничтожены, на их место по инициативе населения создаются новые. Необходимо упорядочить эту разбушевавшуюся стихию и ввести её в рамки нового свободного строя».
        Керенский хмыкнул. Весьма интересно, что это понимал уже не только он один. Ну а что же пишет западная пресса? Газета «Неделя», издаваемая австрийским генеральным штабом на русском языке для военнопленных, писала.
        «В палату общин было внесено предложение о забое всех собак в Англии в количестве трёх миллионов для кормления беднейших слоёв населения, таким образом сберегаются запасы ржи и пшеницы, что идут на изготовление сухарей для собак. Для сбережения овса, отменяются скачки и бега в связи с затруднением поставок овса из России и Южной Америки».
        Керенский хмыкнул, интересно они врут или говорят полуправду? Но определённо это не русские газеты с их оголтелой пропагандой республики и шапкозакидательскими настроениями.
        А вот статья в журнале «Нива» была ещё интересней, она рассказывала про состав «Kriegsbrot» военного хлеба и гороховой колбасы, как основной еды немецкого солдата. В ней же указывалось про недостаток хлопка, который компенсировался крапивою. А той уже специально засеивались все пустыри, после выращивания её перерабатывали и полученные волокна отправлялись на фабрики полотна. Но это было ещё не всё. Одна из статей гласила.
        «Известный ботаник профессор Габерланд в своём докладе в академии наук Германии утверждает, что взамен картофеля, хлеба, масел можно употреблять в пищу перетёртую древесину. Так масло и жиры можно заменить древесиной берёзы и липы, крахмал - дуба, бука, клёна и тополя. Особенно они богаты питательными веществами зимой. Так как человеческий желудок может переварить только 25 % древесины из 100 % съеденной, то следует создать особые мельницы для более тонкой перетирки древесных клеток с целью их разрушения и дальнейшего усвоения человеческим желудком. А пока можно будет разбавлять древесной мукой обычную зерновую».
        Прочитав эту весьма неоднозначную заметку, Керенский задумчиво перелистнул газету, уставившись в одну точку. Видимо немцев действительно уже припекло дальше некуда. Но почему тогда эти заметки скорее исключение, чем правило? Ещё немного подумав, он нажал кнопку электрического звонка, расположенную у него под столом.
        Через несколько секунд в дверь постучали и в кабинет зашёл его адъютант.
        - Велимир, я прошу вас найти всю информацию о голоде в Германии, а также узнать реальный рацион немецкого солдата, вот как пример - эта заметка! - и Керенский показал на газету, что была у него в руках. - Это нужно сделать, как можно быстрее.
        Поручик взял в руки и внимательно прочитал статью журнала «Нива» № 16 от 22 апреля 1917 года.
        - Я понял, господин министр и что нужно сделать?
        - Как только подберёте больше материала, сразу же оповестите об этом редактора «Гласа народа» Меньшикова и Апоксина с его «Новым листком». Пусть обязательно напечатают его под самыми громкими заголовками, вроде таких: «ГЕРМАНИЯ В КОЛЬЦЕ ГОЛОДА!», «НЕМЦЫ ЖРУТ КОРУ!», «НЕМЕЦКИЕ СОЛДАТЫ ГОЛОДАЮТ В ОКОПАХ ЖАРЯ КРЫС И ПИТАЯСЬ ПАДШИМИ ЛОШАДЯМИ!», «ПОБЕДА БЛИЗКА!», ну и всё в таком духе.
        Поручик кивнул.
        - Я понял, немедленно приступлю к этому.
        - Да, и позвоните в отдел печати, почт и телеграфов и поставьте от меня им такую же задачу. Пусть они отправят телеграммы на все фронты о бедственном положении немцев и австрийцев. И в газетах напишут о том же. Скажите им, пусть указывают больше неприглядной правды, почерпнутой из немецких газет о голоде у них. Можно и приврать, не без этого, но, чтобы правдиво выглядело. В общем, дерзайте, я жду доклада и результата.
        - Есть! - ответид поручик, а Керенский уткнулся в очередные документы.
        Голова болела о том, что делать дальше с советами, комитетами и прочим. Везде затык, а ещё вопрос о земле нужно будет решать, но для этого стоило приехать в Земельный комитет и пригласить туда же всех заинтересованных в этом лиц.
        Бывшие монархисты Никольский и Булацель, получив деньги на создание партии и типографию, приступили к работе. Их газета получила название «Отечество», а партия названа - Российской национально-демократической партией.
        Керенский подошёл к одной из стен, где висел большой лист газетной бумаги. На нём он рисовал гуашью непонятные кружки, буквы, стрелочки и цифры. По своей сути это был бизнес-план спасения государства. Поневоле он старался удержать в голове множество вещей и направлений, получалось плохо. Вот и родился этот плакат.
        На самом верху листа были кружочки, подписанные как: - армия, финансы, религия, промышленность, земля, СМИ, союзники, полиция, флот и ещё несколько более мелких составляющих. От всех кружочков шли стрелки к другим более мелким, так армия делилась на фронты, а промышленность, на лёгкую и тяжёлую, ну и дальше.
        Линии ветвились и множились, обозначаемые либо кратко, либо вообще буквами. Постороннему было трудно понять, что же здесь изображено, ну а Керенскому было так проще.
        Изрисовав один лист, он воссоздавал другой, попутно вспоминая, что было сделано, а что нет и придумывая для себя всё новые и новые задачи. Плохо, что здесь не было фломастеров, их полезность он для себя уже уяснил.
        Сейчас со всех сторон к нему поступали сведенья о формировании новых военных единиц. Семёнов прислал из Средней Азии телеграмму о том, что формирует два конных полка. Похожую телеграмму прислал и барон Унгерн с Кавказа.
        Генерал Реннекампф, уехал в Ставку, приступив к своим новым обязанностям. Процесс пошёл, хоть и медленно, зато верно и также непредсказуемо. Оставалась Кронштадтская республика и раздутые тыловые гарнизоны не желавшие ехать на фронт. Это было проблемой. А был ещё и флот.
        Адмирал Григорович уплыл в Гельсингфорс после очередного разговора с Керенским.
        - Господин адмирал, - начал тогда разговор Керенский, - я назначил вас Командующим Балтийским флотом для того, чтобы выполнили свой долг до конца. Я знаю, вы приложили все усилия для его сохранения и увеличения, когда находились в должности морского министра. И не ваша в том вина, что вы были уволены со службы. Отечество по-прежнему нуждается в ваших услугах.
        - Господин министр, - седовласый адмирал, благодарно склонил свою голову, - я оправдаю ваше доверие чего бы то мне это не стоило.
        Керенский кивнул.
        - Вам, адмирал, следует продумать морскую операцию против немцев, я на вас надеюсь.
        Григорович удивился.
        - А с чем это связано?
        - Тогда разрешите вернуть все знаки различия и восстановить единоначалие.
        - Возвращайте, я издам приказ по войскам. Вам будет непросто, и, быть может, вас даже могут убить. Возьмите с собой охрану и назначьте преданных вам людей на ключевые должности. Создайте, наконец, службу безопасности на флоте. Приказываю вам раздавить всех крыс, что, прикрываясь именем революции пошли на сговор с немцами и откровенное предательство. Назначьте на каждом корабле посты для проверки принадлежности людей, хотящих проникнуть на корабль. Всех задержанных и не принадлежащих к матросам и офицерам вашего флота, приказываю расстреливать без суда и следствия, как шпионов и диверсантов.
        - Но меня обвинят в контрреволюции?!
        - Наплевать! Вы в свою очередь сделайте также. Не бойтесь их обвинять в том же. Когда вы сможете привести всех в чувство и подготовить всё необходимое для проведения морской операции?
        Но Григорович слишком ошарашенный всем этим, не пожелал дать нужный ответ, переключившись на другое.
        - Но мы можем в ходе операции потерять весь флот, господин министр. Ведь Балтика буквально нафарширована минами.
        - Значит надо разминировать, - пожал плечами Керенский, - флот должен совершить подвиг, не больше и не меньше. Пусть лучше погибнет наш флот, чем погибнет Россия. Вы должны откинуть немцев от Рижского залива. Готовьте десант в Кенигсберг или в любую другую точку, которая будет вам удобнее. Навяжите бой всем немецким силам. Вы должны вступить в бой даже с превосходящими силами немцев. Флот должен совершить подвиг, что останется навечно в истории России. Она ждёт этого от морских офицеров и матросов! Больше мне добавить нечего, господин адмирал. Действуйте, или у вас нет на это сил?
        - Силы есть, если вы мне доверили такую ношу, я не сбегу. Капитан последний покидает корабль. Я выполню свой долг до конца и приложу все силы, чтобы в течении месяца подготовить морскую операцию.
        Керенский молча пожал руку адмиралу, на этом они и расстались. Но пришлось говорить не только с адмиралом. Недавно назначенный начальником Генерального штаба генерал Беляев, вскоре сам явился на приём к Керенскому.
        Этот небольшого роста молчаливый человек, решительно вошёл в кабинет Керенского.
        - Слушаю вас, Иван Тимофеевич.
        - Господин министр, у нас до сих пор Петроградским гарнизоном командует временно исполняющий обязанности генерал Редигер. Вам необходимо срочно назначить нового командующего Петроградским гарнизоном.
        - Ммм, я признаться упустил этот момент. И кого вы можете предложить на эту должность?
        - Я предполагал, что у вас есть свой кандидат на эту должность.
        - Нет, к сожалению, нет. Кого вы можете предложить?
        Беляев задумался, но видимо он всё же лукавил, и определённая кандидатура у него была.
        - Я предлагаю генерала Каледина, бывшего командующего армией, отстранённого от командования министром Гучковым.
        Керенский задумался. О Каледине он слышал. Возможно, что это не совпадение, но у него действительно не было своих кандидатур, а значит, нужно одобрять.
        - А он сам согласится на это?
        - Возможно он и будет сомневаться, но после своего назначения в Генеральный штаб, я разговаривал с ним о возможности возвращения его в армию, и он был не против. Под вашим руководством, он согласится возглавить Петроградский военный округ.
        - Хорошо, я утверждаю эту кандидатуру. Приказ я подпишу.
        - Спасибо, господин министр, но что вы будете делать с приказом № 1? Его надо отменять.
        - Отменю! Но приказ надо проработать в той мере, чтобы переход не оказался чересчур резким вызывающим отторжение. И название дать более благозвучное. Думаю, присвоить ему номер, скажем, пять, согласны?
        - Мне всё равно, под каким номером он будет выслан в войска, лишь бы его текст соответствовал нашим устремлениям. Если вы подпишите новый приказ, весь офицерский корпус за небольшим исключением будет за вас. Мы создадим ударные части и сможем переломить ситуацию.
        - Тогда я и поручаю вам продумать этот приказ № 5 и принести мне на согласование его текст. Я просмотрю, поправлю и подпишу, а потом его разошлют по войскам.
        - Я понял, через два дня, я положу его вам на стол.
        - Справитесь так быстро?
        - Да.
        - Ясно, тогда жду.
        Через два дня на столе у Керенского уже лежал новый текст, который он подписал после небольшой корректировки.
        "Распустить все солдатские комитеты, как не показавшие свою положительную роль и ведущие к дальнейшему развалу армии, что недопустимо в условиях ведения Россией войны.
        Политические выступления солдат могут проводиться только после демобилизации. Солдаты имеют право на выражение своих политических взглядов, но не во время проведения боевых действий, а только при увольнении в запас.
        Военная комиссия упраздняется. Главным политическим органом армии и флота назначается военное министерство в лице его руководителя А.Ф. Керенского. Офицерам возвращается право свободного ношения оружия. В связи с большей, чем у солдат ответственностью, им разрешается принимать решение об изъятии оружия у солдат в случае их готовности к дезертирству. В случае угрозы их жизни, они имеют право его применять для защиты своей чести и личного достоинства.
        Возвратить отдание чести старшему начальнику в полном объёме. Запретить ведение всякой пропаганды в окопах, особенно направленной против войны. Запретить распространение газет, листовок и прокламаций. Особенно эсеровских и большевистских. В случае задержания организатора, немедленно арестовывать его и сопровождать в ревтрибунал.
        Создать при каждой крупной части ревтрибунал, куда включить наиболее авторитетных среди солдат, георгиевских кавалеров, а также выбранных на офицерских собраниях офицеров, отличающихся непримиримой позицией по отношению к противникам войны.
        Приказ довести до всего личного состава частей армии и флота, а до непосредственных исполнителей, под роспись.
        Военный и морской министр А.Ф. Керенский."
        Глава 19. Земля и хлеб
        "РУССКИЙ МУЖИК ПОРАЗИТЕЛЬНО ПРЕКРАСНЫЙ В СВОЕЙ КРОТОСТИ И ПОКОРНОСТИ, ВДРУГ ПЕРЕХОДИТ К ПРОТЕСТУ И БУНТУ, И ТОГДА ЕГО НЕИСТОВСТВО ДОВОДИТ ДО УЖАСНЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ И ЖЕСТОКОЙ МЕСТИ, ДО ПАРОКСИЗМА ПРЕСТУПНОСТИ И ДИКОСТИ."
        М. ПАЛЕОЛОГ
        После подписания приказа № 5 Керенский позвонил Блюменфельду.
        - Герман Фаддеевич, мне с вами нужно срочно переговорить.
        - Да, я жду вас, - коротко ответил зицпредседатель.
        Керенский бросил трубку телефона, собрал необходимые бумаги и, как порядочный министр, направился в кабинет своего начальника Блюменфельда. Тот его уже ждал, нахмурившись и готовясь выслушать очередную задачу.
        - Я внимательно слушаю вас. Зачем вы хотели со мной переговорить? - обратился он сразу к Керенскому.
        - Дело в том, Герман Фаддеевич, что я подготовил меморандум о признании ошибочности действий прежнего состава Временного правительства.
        - Это прекрасно, но что вы хотите от меня?
        - Вам нужно озвучить его перед журналистами и напечатать во всех газетах и журналах.
        - Но при чём тут я, в конце концов? Какое я имею отношение ко всему этому? Вы сами можете это сделать и без меня.
        - Самое непосредственное отношение имеете. Ведь вы сейчас являетесь главой Временного правительства. И не просто главой, а главой обновлённого правительства. Самое время признать все ошибки прежнего и заклеймить позором князя Львова и Гучкова.
        - Но это как-то не по-человечески… Зачем мне признавать чужие ошибки? Если они их совершили, то, пожалуй, они и должны их признать.
        - Справедливо, - признал Керенский. - Но у нас нет другого выхода. Вот, подпишите и разошлите его. Я думал собрать митинг по этому случаю, но передумал. Неизвестно, какие настроения будут у толпы и поэтому обойдёмся интервью и печатным словом. Этого будет достаточно. Мы не должны прилюдно каяться, а просто признать ошибочность действий других.
        - Я понимаю, но тогда получается, что признавать ошибки буду я, а не мы и, уж тем более, не князь Львов.
        - Ну, за всё надо платить, и это не самая высокая цена. Князь Львов вообще пропал, возможно, убит. Поэтому, подпишите и займитесь распространением документа, а я со своей стороны проконтролирую это.
        - Хорошо, - тяжело вздохнул Блюменфельд, - вы умеете быть чертовски убедительным, я просто поражаюсь этому вашему умению. Два слова, и я уже готов подписать всё что угодно… Он макнул перо в чернильницу и размашисто расписался в конце документа.
        - Спасибо, с вами приятно работать, вы всё понимаете с полуслова. Оставляю вам меморандум для распространения.
        Улыбнувшись, Керенский удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь. Но это было не самое главное дело на сегодня, самое главное, как оказалось, ожидало его в кабинете у секретаря председателя Временного правительства Щегловитова. И это был министр земледелия Чаянов Александр Васильевич.
        Керенский, как и всегда, стремительно зашёл к Щегловитову, чтобы дать очередные указания.
        - Иван Григорьевич, утвердите меморандум и распространите его, он у Блюменфельда.
        - Хорошо. А вас тут давно ждут.
        - Кто меня ждёт и зачем?
        - А вот, министр земледелия, - и Щегловитов махнул рукой в сторону сидящего в уголке Чаянова.
        Керенский обернулся и только сейчас заметил притаившегося в кресле Чаянова.
        - Слушаю вас, эээ…
        - Александр Васильевич, - тут же подсказал Чаянов. - Я, признаться, не хотел вас беспокоить и сначала ходил к Блюменфельду, а он, выслушав, направил меня к Ивану Григорьевичу. А Иван Григорьевич указал мне, что этот вопрос сможете решить только вы. Я, конечно, изрядно удивлён, но…
        - Что за вопрос? - оборвал длинные объяснения Керенский, подумав, что послать его надо было дальше, а не к нему.
        - Вопрос самый наисерьезнейший. Вопрос о хлебе и земле.
        Керенский на секунду завис, а потом сообразил.
        - То есть, о продовольствии и распределении земли?
        - Да.
        - Что же, это архиважнейший вопрос, и вас, действительно, совершенно правильно направили ко мне. Я вас слушаю.
        - Александр Фёдорович, вопрос назрел самым насущным образом. Не буду кривить душой, он назрел ещё в прошлом году, а в этом только усугубился. Нам необходимо принимать меры уже сейчас. Мы не можем наладить поставки продовольствия в армию и в города. Хлеба не хватает уже не только в крупных городах, но и в мелких. Это прямо какой-то замкнутый круг.
        Уже давно кое-где введены карточки и закупка продовольствия по твёрдым ценам, но деньги обесцениваются, крестьяне недовольны. Крупные землевладельцы и торговцы зерном придерживают продовольствие. Они очень неохотно продают его нам. Часть зерна уходит за границу, с этим надо что-то делать. Я абсолютно беспомощен. Всероссийский союз земельных собственников присылает мне постоянно телеграммы о нападениях на крупные усадьбы.
        - Подождите, - с досадой мотнул головой Керенский. - Давайте разберёмся. Что вы хотите?
        - Нам нужно решить вопрос с землёй и продовольствием.
        - Хорошо, что вы хотите от меня?
        - Чтобы вы приняли решение. А с кем мне его решать ещё? Вы же неофициально взяли власть. Все в правительстве об этом знают, кроме вас, наверное. Точнее, вы-то как раз это всё и организовали. Поэтому я и пришёл к вам. Вы - вождь революционного правительства, вам и решать.
        Керенский хмыкнул, уел его Чаянов.
        - Хорошо, тогда давайте организовывать конференцию и созывать Всероссийский крестьянский съезд, и как можно быстрее, чтобы решить эту проблему.
        - Да-да, я отправлю телеграмму сегодня же о его созыве, но прошу вас прийти к нам на заседание. Главный земельный комитет и его глава Посников, продовольственный комитет и чиновники моего министерства жаждут с вами пообщаться, чтобы решить ряд вопросов организационного характера. В свою очередь, мы сможем вам ответить на все вопросы по земле и хлебе. Очевидно, что вы в этом не разбираетесь так, как мы, а значит, наша главная миссия - просветить вас, чтобы вы смогли нам помочь, осознавая, что вы делаете. Чтобы вы приняли правильное решение. Если мы не решим этот вопрос, то страна покатится в тартарары и не вернётся оттуда.
        Керенский поморщился, потом нахмурился, не принимая этого эмоционального спича. Где же вы были раньше, господа-товарищи?!
        - Хорошо, завтра буду. Тогда, раз всё так плохо, скажите мне, а что думают сами крестьяне о земле? Неужели они хотят забрать себе всю землю и разрушить все сложившиеся отношения?
        - Да-да, я вам всё расскажу. У меня с собой как раз есть целая подборка вырезок из провинциальных газет. Вот, пожалуйста, посмотрите их, и вы всё поймёте.
        Керенский забрал несколько газетных листков и ушёл к себе, чтобы просмотреть то, что получил из рук Чаянова. Усевшись в кресло, он бегло прочитал заметки.
        «Я с семью человеками сижу на трёх десятинах, да и те под рубежами, да под оврагами. Нас, таких как я, много. Сунулся к помещику, дай осоки хоть покосить - не даром, за деньги. Его ответ: «Стану я с тобой из-за 15 рублей возиться», - гласила одна.
        «Общая площадь земельных угодий в Европейской части России составляет 164 миллиона десятин, а у общинных крестьян только 24 миллиона, у помещиков 42 миллиона из них 5 миллионов в хозяйствах, менее 100 десятин каждое. 37 миллионов с 1906 года отошли в отрубные крестьянские хозяйства. Вот и получается, что землёю владеют не токмо обычные крестьяне, а и чиновники, купцы, помещики и богатые крестьяне. Остальные земли удельные, государственные или принадлежат церкви. Интересов много, земли мало».
        Керенский хмыкнул. Земли им мало, это получается, что у крестьян находится 61 миллион из 164 миллиона десятин. А ещё есть и богатые крестьяне, а сколько у них? А где же советская статистика, что у крестьянина ничего не было вообще? А тут - третья часть всей земли.
        «Наши корреспонденты сообщают, в селе Птичьем Ставропольской губернии сход решил сместить старшину и писаря. После этого весь сход в беспомощности посмотрел на груду бумаг и вернул писаря на место».
        «В волостной комитет Владимирской губернии избрали Терентия, товарищем - Петруху Галяма, секретарём - Курошница, все трое неграмотные, все трое мечтают о республике с хорошим царём. В другом таком же очаге культуры крестьяне высказались определеннее: «Нам всё равно, что монархия, что республика, лишь бы царя не было».
        (Все указанные цитаты взяты из газет 1917 года - Нижегородский вестник, Уфимский вестник, Северо-Кавказский край, Старый Владимир.)
        «Во многих губерниях часть помещиков оставляют незасеянными земли, что провоцируют крестьян на распашку свободных от посевов земель. Отдельные помещики задирают арендную плату. В Донской области кулаки арендуют имения за 10 рублей десятину и передают казакам по 30 рублей. Средней арендной платы нет, каждый действует, кто во что горазд. В Валкском уезде крестьяне постановили высечь тех, кто занимается производством денатурата. В Тамбовской губернии появился крестьянский съезд.»
        В заметках было ещё много чего, рассказывалось о Губернских, Уездных и Волостных земельных комитетах. Где-то палили усадьбы, где-то постановляли сами крестьяне этого ни в коем случае не делать. Где-то помещики уступали, где-то - крестьяне, но нигде не было единодушия в решении земельных вопросов.
        Единственное, что уяснил для себя Керенский, практически все крестьяне считали, что земля не должна являться частной собственностью. Она должна быть государственной. И каждый, кто в состоянии её обработать, арендовал бы столько, сколько мог, по твёрдой фиксированной цене, которую должен был установить земельный комитет губернии или уезда, а в особых случаях - волости. Было ещё много нюансов, но этот посыл крестьян был самым главным.
        Вывод, в общем-то, напрашивался сам собой. Нужно было отменять частную собственность на землю, со всеми вытекающими из этого последствиями. Но как это сделать без кардинальных мер, и каким образом компенсировать потери тем, кто ей владел до этого, было непонятно. И что будет с крупными показательными хозяйствами? Керенский этого не знал и подозревал, что и все остальные тоже этого не знали. Нужно было собирать заседание и думать вместе. Ну, что же, значит придётся. Чаянов позвал, он придёт.
        Керенский развернулся и снова направился к Щегловитову, ему предстояло решить ещё один вопрос.
        - Иван Григорьевич, что вы думаете о власти на местах? Губернаторов всех выгнали, вместо этого сформировали непонятные органы - комитеты, советы, съезды и ещё бог весть что, и все они требуют денег. Раньше был только губернатор губернии со своим аппаратом, а теперь министр финансов Шипов звонит мне почти каждый день и спрашивает: «Что делать?». А что я ему скажу, когда и сам не понимаю, что делать. Я же юрист, а не финансист. Что думаете?
        Щегловитов усмехнулся.
        - Да я, как бы, тоже юрист.
        - Ну, вы были в правительстве, вас планировали назначить председателем совета министров, а я так, революционер с улицы Баррикадной.
        - Ну-ну, а вы, Александр Федорович, любите прибедняться. Такой весь нерешительный и слабый, а весь Петроград уже с опаской начинает произносить ваше имя. До провинции ещё не всё докатилось, но уже немало есть тех, кто проклинает вас или наоборот - боготворит.
        - Ну, что же, значит, я всё делаю правильно. Так и должно быть, одни плюют, другие цалуют… Так что, ладно, давайте ближе к моему вопросу, у вас есть какие-то мысли на этот счёт?
        - Есть! Нужно восстановить государственные институты и отменить все эти полулегальные образования, которыми являются советы и комитеты.
        - Каким образом я это сделаю?
        - Ну, восстановить работу губернаторов.
        - Не пройдёт! - отмёл это предложение Керенский. - Поднимется буча, начнут кричать, что происки контрреволюции и прочее.
        - А вы им рты заткните наганом. Вы же это умеете.
        - Экий вы, Иван Григорьевич, прыткий! У меня научились? Нет, не пройдёт номер. Здесь нужно жёстко, но аккуратно. Мягкой силой и словно бы по необходимости. Я не фашист. Понимаете?
        - Не понимаю, я не знаю, кто такие фашисты. Вы можете стать диктатором, большевики вон кричали, что они требуют диктатуру пролетариата. Власть беднейших слоёв населения, но не над богатыми, а над всеми, богатых у них не будет, все будут одинаково бедными, наверное. Эх, а есть ли у вас мысли на этот счёт, господин министр?
        - Так, получается, что я пришёл вас озадачить с Блюменфельдом, а вы мне обратно мяч кидаете. Нехорошо-с, Иван Григорьевич.
        Тот усмехнулся и пожал плечами.
        - Решать вам, мы всего лишь исполнители, как скажете, так и сделаем.
        Керенский зло зыркнул на Щегловитова и стал ходить по кабинету туда-сюда, напряжённо размышляя. Он усиленно напрягал память, пытаясь вспомнить всё, что знал, да и не знал тоже. Нужно было найти хотя бы примерное решение. Вспомнить, что делали в других странах и в другое время.
        Ничего стоящего в голову не приходило. Единственное, что он вспомнил, это были военно-гражданские администрации. Впрочем, генерал-губернаторство по факту очень сильно на них смахивало. Что же, ничего в этом мире не ново. Значит, стоило назвать по-другому, допустить к ним разных лиц и соблюсти консенсус и необходимый кворум. В общем, вали кулём, а там разберутся, что не приживётся, то само отомрёт. На крайний случай, переиграем, если всё плохо будет, но не должно, пожалуй.
        - Создавайте, Иван Григорьевич, военно-гражданские администрации с отставными военными во главе. Господин Гучков уволил их со службы, вот пусть и приносят пользу Отечеству на этих постах. Вы многих знаете, если не справитесь, то созвонитесь с Беляевым и Ренненкампфом, они вам помогут. Это теперь ваша головная боль, совместная с Блюменфельдом. Дерзайте, а я проверю, и чтобы саботажа не было. А то Блюменфельд начнёт своих родственников устраивать, а те - своих, а те, в свою очередь, всех подряд. Предупредите его, что скоро будет обратно введена смертная казнь, и никого жалеть я не собираюсь. А саботаж будет приравнен к государственной измене или к массовому убийству. И я не шучу.
        - Я так и знал, что вы так скажете. Помилуйте, уж кого нельзя назвать шутником, так это вас. Черти в аду уже рыдают, нашёлся тот, кто не шутит больше, чем они.
        - Это радует, значит, мы начинаем друг друга понимать. Действуйте! - и Керенский вышел, ему предстояло выполнить ещё много неотложных дел.
        ***
        Зал заседаний Мариинского дворца гудел от множества голосов людей, которые сейчас собрались там. Здесь не было крестьян, здесь не было рабочих, здесь не было солдат и матросов, здесь были только учёные, деятели земства, чиновники и крупные помещики, волею судьбы оказавшиеся на этом заседании. Вот все они и «бурлили», ожидая начала конференции о земле.
        Керенский порывисто вошёл в зал, поприветствовал всех собравшихся и прошёл к своему месту в президиуме. Там уже сидел министр земледелия Чаянов, председатель Главного земельного комитета Посников, а также другие видные аграрники, такие как Кауфман, Бруцкус, Челинцев и Макаров.
        В зале находились многочисленные представители крупных и мелких крестьянских и помещичьих хозяйств, деятели губернских и уездных земств, известные аграрные учёные, общественные деятели из различных партий. Естественно, за исключением большевиков, эсеров и анархистов. (Те, кто раньше состоял в партии эсеров либо не присутствовали, либо вышли из этой партии, перейдя в другие).
        Судя по составу присутствующих, вопрос о земле был животрепещущим, если не сказать больше. Был здесь и бывший министр земледелия Шингарёв. Чаянов по правилу председателя земельной конференции и принимающей стороны провозгласил начало заседания.
        - Товарищи, мы сегодня пригласили на нашу конференцию нового для нас человека. Это товарищ Керенский, всем нам известный вождь русской революции. Он любезно согласился поучаствовать на нашем заседании, отложив все свои дела. Поэтому, прошу вас все доклады, подготовленные ране, и те, что вызвали бурные дебаты в прошлом, озвучить сейчас, с учётом ранее сделанных замечаний. Это очень важно, товарищи! Ведь товарищ Керенский донесёт их смысл до Председателя Временного правительства, а тот уже примет своё решение.
        Должен вам сказать, что мнение товарища Керенского может оказаться решающим в принятии Временным правительством нужного нам решения. Оно назрело, и мы должны претворить его в жизнь, иначе нас постигнут многие беды. И мы все надеемся, что он сможет нам помочь в этом. Прошу вас выступать по очереди, в соответствии с тем регламентом времени, что был принят и согласован всеми нами вчера. Первым прошу выступить товарища Шингарёва, как человека всеми уважаемого и переживающего за дело.
        - Прошу вас! - и Чаянов провёл рукой в сторону кафедры.
        Бывший министр земледелия кивнул, встал со своего места и быстрым шагом направился к кафедре. Там он занял место за трибуной и, разложив принесенные листки, несколько раз прокашлялся. Оглядев весь зал, он начал доклад.
        - Товарищи, я хотел бы ввести в курс дела, прежде всего, нашего гостя. И хоть я тоже совсем недавно был министром, но всё же, знаю намного больше по теме, чем уважаемый военный министр.
        «Козёл!» - с усмешкой подумал Керенский. Ты ещё тут расскажи, как много ты сделал на этом посту и как тяжело тебе было с него уходить.
        - Товарищи, я принял пост министра земледелия в самое тяжёлое время, когда мы только обрели свободу. С тяжёлым сердцем я уходил с этого поста, оставляя невыносимый груз решения проблем на своего сменщика, и сейчас я охарактеризую то положение, которое мы имеем на данный момент. Начать я хотел бы с предложений о том, что делать с удельными, кабинетными, монастырскими и церковными землями.
        Керенский сразу же среагировал на это.
        - Постойте, товарищ Шингарёв. Все эти земли были изъяты номинально ещё при вас. На днях Временное правительство издаст указ о национализации их в пользу государства, с последующим перераспределением малоземельным крестьянам. Также будет опубликована дарственная Николая Романова и дарственная от церкви на эти земли, чтобы не было прецедентов к претензиям о незаконной конфискации любых земель. Романов отказывается от них добровольно и без всякой компенсации.
        Церковь получит за это патриаршество, помощь государства в снабжении продовольствием и льготной аренде остро необходимых им земель. А также освобождение от содержания церковно-приходских школ и регистрации браков, рождений и смертей. Все эти функции мы возложим на отдельный орган. Приказ об этом уже готовит министерство юстиции. Мы примем соответствующий закон и всё сделаем законно, дорогие товарищи.
        Шингарёв недоверчиво хмыкнул, но всё же продолжил.
        - Хотелось бы ещё остановиться на отношении крестьян и инородцев к земельному вопросу. Только киргизы и калмыки хотят остаться в рамках Российской государственности. Самостийная Рада собирается отделяться и постановила забрать все частные земли в распоряжение своего главного органа, оставив хлеборобам земли только на прокорм самого себя. Белорусские интеллигенты обратились к Временному правительству с просьбой об отделении их в национально-государственную единицу. Но Крестьянский съезд в Минске решительно отверг такого рода стремления, решив оставаться в рамках российской республики. Закавказье тоже взяло курс на самоопределение, особенно грузины. Армяне, подавленные войной и большими людскими потерями, не выразили своего коллективного мнения.
        Самостоятельно распоряжаться своими землями хотят и буряты в Иркутской губернии. В Туркестанском крае высказались за национализацию земель и создание республики. Основная же масса русских крестьян требует прекратить выход крестьян из общины, а всех хуторян и отрубников вернуть обратно, отняв у них выделенные земли и перераспределив их между всеми общинниками. Многие требуют, чтобы государство отобрало у частников всю землю и не платило за них выкупные платежи, надеясь, что им достанется эта земля абсолютно бесплатно.
        Среди крестьян начинается грызня за землю. С одной стороны - это хуторяне, кулаки, купцы, помещики, чиновники и прочие, с другой - крестьянская малоземельная община. На сегодняшний день хуторян и кулаков из крестьян насчитывается примерно 37 % от всего количества. Остальные 63 % крестьян - это общинники.
        Я, товарищи, ещё не учитываю крупных земельных собственников, а среди них только одна треть дворяне, остальные представляют все сословия нашего государства. Как с ними-то быть? Ведь это те самые крупные хозяйства, что и кормят Россию, они механизированы, в них внедряется полный цикл рекультивации земель, они используют четырёхполье. У них замкнутый цикл производства, поля обрабатываются однокорпусными плугами Сакка и Либгарта, сев - сеялками тех же фирм. Хлеб убирается жнейками и сноповязалками разных марок, молотьба - паровою молотилкой с нефтяным двигателем. Также они используют систему искусственного орошения. Крупные землевладельцы применяют самые передовые технологии обработки земли, получая в два, а то и в три раза больший урожай, чем обычные крестьяне.
        Поля обрабатываются навозом и томошлаком, при крупных частновладельческих хозяйствах есть конные заводы. Они разводят племенной скот и продают породистый молодняк крестьянам.
        А что крестьяне? А у них основные орудия труда - сохи, косы и плуги. А для разрыхления до сих пор применяют обычные деревянные бороны.
        - И что тогда получается? - осведомился у Шингарёва Керенский.
        - Получается, что основной поток продуктов поставляют государству крупные хозяйства, как наиболее продуктивные в этом отношении. Но, тем не менее, основная масса крестьян желает покончить с частным владением на землю. Это рождает парадокс.
        - Низы не хотят, верхи не могут! - отозвался на это Керенский.
        - Можно и так сказать, но это будет изрядным упрощением. Однозначного решения этой проблемы нет. Если мы отнимем землю в принудительном порядке, то всё сейчас же рухнет.
        - И что вы предлагаете? - не успокаивался Керенский, вступив в полемику с Шингарёвым.
        - Созвать Учредительное собрание и пусть оно решает, что делать.
        - Понятно, благодарю вас! - Керенский кивнул Чаянову. Тот сразу же среагировал.
        - Да-да, Андрей Иванович, благодарю вас за столь всеобъемлющий доклад. Прошу вас садиться на своё место.
        Керенскому очень хотелось почесать затылок в глубоком раздумье, и его рука для этого уже почти потянулась, когда он остановил её. В принципе, он и так знал, что и почему. Но Шингарёв весьма подробно и доходчиво изложил саму суть проблемы, чем только подтвердил его догадки.
        - Тогда давайте выносить сей факт на общее обсуждение, - решил Керенский и приготовился слушать. Вверх поднялся лес рук и делегаты, чиновники от разных комитетов и министерств, начали свои выступления один за другим. Мнения, как это и положено, диаметрально разделились.
        Кто-то ратовал за то, чтобы ни в коем случае не национализировать землю, кто-то, наоборот, утверждал, что это необходимо. А кто-то давал согласие и на половинчатые меры, что называется ни уму, ни сердцу, что было глупо в условиях революции. Общий смысл был ясен, проблема была весьма сложной и почти тупиковой. Что делать в таком случае и как поступить, Керенский не знал.
        Из всех выслушанных прений он вынес одно весьма смутное решение, но лекарством оно не было, так, всего лишь отсрочка неизбежности принятия непопулярного решения или популярного для одних, а не для других. В это время Чаянов позвенел колокольчиком.
        - Товарищи! Товарищи! Прошу вас прекратить дебаты, объявляю перерыв! После перерыва прошу выступить товарища Посникова. Перерыв полчаса. Все свободны!
        Керенский вздохнул, побарабанил пальцами по столешнице, наблюдая, как выходят из зала другие. Нехотя встал вместе со всеми и ушёл в свой кабинет, выпить чаю и отдохнуть. По пути он завернул в туалет, немало обрадовавшись тому, что тот был чисто убран, а не загажен всем подряд, как это было в Таврическом дворце, ныне находящемся на ремонте.
        Велимир быстро принёс чай, прервав свой разговор с Мишкой, который ошивался по всему зданию в качестве охраны Керенского. Сам же Керенский, уже не стесняясь, носил поверх полувоенного френча кобуру с пистолетом. Это был не маузер, который так любили комиссары, а девятимиллиметровый люгер Р-08. С ним министр чувствовал себя гораздо увереннее и защищённее.
        Революция, батенька, это не прогулка с дамой по берегу синего моря, это кровь, грязь, ломка всего и вся. Керенский знал, что его никто не будет больше жалеть, и он сам не собирался никого жалеть, чтобы там о нём ни думали. C'est La Vie - такова жизнь…
        Ещё лучше подходило другое французское изречение "A la guerre comme a la guerre", но тут, уж, кому как. И то, и другое было правильным.
        Глава 20. Эпилог
        "КОГДА Я ДУМАЮ О НЕМ, У МЕНЯ НЕТ НИ НЕНАВИСТИ, НИ ЗЛОБЫ. У МЕНЯ НЕТ И ЖАЛОСТИ. Я РАВНОДУШЕН К НЕМУ. НО Я ХОЧУ ЕГО СМЕРТИ. Я ЗНАЮ: ЕГО НЕОБХОДИМО УБИТЬ. НЕОБХОДИМО ДЛЯ ТЕРРОРА И РЕВОЛЮЦИИ. Я ВЕРЮ, ЧТО СИЛА ЛОМИТ СОЛОМУ, НЕ ВЕРЮ В СЛОВА. ЕСЛИ БЫ Я МОГ, Я БЫ УБИЛ ВСЕХ НАЧАЛЬНИКОВ И ПРАВИТЕЛЕЙ. Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ РАБОМ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ БЫЛИ РАБЫ. ГОВОРЯТ, НЕЛЬЗЯ УБИВАТЬ. ГОВОРЯТ ЕЩЕ, ЧТО МИНИСТРА МОЖНО УБИТЬ, А РЕВОЛЮЦИОНЕРА НЕЛЬЗЯ. ГОВОРЯТ И НАОБОРОТ. Я НЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ УБИВАТЬ. И Я НЕ ПОЙМУ НИКОГДА, ПОЧЕМУ УБИТЬ ВО ИМЯ СВОБОДЫ ХОРОШО, А ВО ИМЯ САМОДЕРЖАВИЯ ДУРНО."
        Б. САВИНКОВ
        Чай был горячим и сладким, но вкусовые сосочки, как в той рекламе, никакой информации в голову не передавали. Мозгу было совсем не до того. Керенский думал, его череп, казалось, готов был треснуть, кровь прилила к голове, отчего его лицо покраснело, как от стыда.
        Но стыда он не ощущал, а чувствовал, что решение проблемы где-то рядом, пусть спорное, но решение. Так ничего и не придумав, Керенский с силой отодвинул стакан из-под чая с жалобно звякнувшей в нём ложечкой. Встал и решительным шагом спустился на этаж ниже, где и располагался зал заседаний.
        Здесь уже все собрались. Проследовав на своё место, Керенский уставился в обтянутую хорошим пиджаком спину очередного выступающего. Это был председатель Главного земельного комитета Посников.
        - Александр Сергеевич, прошу вас начинать, - обратился к Постникову Чаянов.
        - Господа! - привычно начал профессор, потом осёкся и продолжил заново.
        - Товарищи! Я внимательнейшим образом выслушал предыдущего докладчика и во многом с ним согласен. Положение дел на самом деле таким и является, это уже стало очевидным. Но мы не должны отчаиваться, ведь перед нами поле невиданных возможностей! Поэтому мы должны объединить наши усилия в муках рождения нового республиканского строя, новой земельной политики, новых сельскохозяйственных достижений. Мы на пороге нового мира, товарищи!
        Керенский только поморщился от этого пафоса, хотя и согласился в глубине души с Посниковым. Новый мир, это уж точно, без царя в голове и сердце. Да и без буржуев в будущем, правда ненадолго, лет на семьдесят, но всё же.
        - Что касается предложений, то товарищ Шингарёв не осветил следующую проблему, а именно - отсутствие рабочих рук во многих крупных хозяйствах, ведь там использовался труд наёмных рабочих, многие из которых были призваны в действующую армию, и их землю сейчас некому обрабатывать. А уже идёт посевная, нам надо спешить.
        - Что вы предлагаете, Александр Сергеевич? - спросил Чаянов.
        - Предлагаю увеличить количество военнопленных, задействованных в крупных хозяйствах. Они там уже работают, но в недостаточном количестве. К тому же, многие из них умеют обращаться с сельскохозяйственной техникой и будут ценным приобретением для владельцев хозяйств. Как вы смотрите на это, господин военный министр?
        - Положительно смотрю, - Керенский улыбнулся. - Подайте ваши предложения, и мы перенаправим всех пленных на сельхоз работы. Им же платят за работу?
        - Да, в два раза меньше, чем наёмным работникам, но они могут питаться за счёт нанимателя и снимут нагрузку с государства по обеспечению их питанием.
        - Согласен, - Керенский загорелся этой идеей. - Сегодня же я издам приказ о направлении из лагерей всех военнопленных на сельхоз работы, за исключением неблагонадёжных элементов, склонных к побегу. Мы прекратим вооружать чехословаков и формировать из них дивизии. Вместо этого отправим их работать на поля, а не воевать, так они принесут нам намного больше пользы и намного меньше проблем. По сравнению с немцами и венграми, у чехословаков будет свобода выбора наниматься к тому, кто предложит лучшие условия и оплату. Тем самым мы решим одну проблему из многих. Я так понял, мы должны обеспечить посевную для земель, которые сейчас пустуют из-за отсутствия рабочих рук?
        - Да, вы совершенно правы, посевные площади сократились больше, чем на десять процентов и их количество продолжает снижаться, так как дезертиры не могут открыто возвратиться, тайно скрываются, поля не обрабатывают и являются нахлебниками, а не работниками. И не воюют, и не работают, это ужасно для страны.
        Керенский вздохнул, действительно ужасно, хотя он не стал бы так драматизировать ситуацию. Но меры им уже принимаются и скоро многие пожалеют, что они дезертировали из армии, сбежав с фронта. Вкусив облав и задержаний, солдаты с радостью будут проситься обратно.
        - Я понял вас, проблему решим, телеграммы направим всем начальникам лагерей для военнопленных. Так что, министру земледелия стоит собирать уже заявки от владельцев крупных хозяйств, но не стоит забывать и о тех, которые имеют гораздо меньшие размеры, но не могут обойтись без наёмных работников.
        - Да-да, мы всё сделаем, - отозвался Чаянов. А Посников продолжал.
        - В свете всего вышесказанного я ответственно заявляю, что национализацию земель, если это решит Учредительное собрание, нужно проводить после войны. Сейчас же нужно временно заблокировать все попытки насильственного отъёма сельхозугодий из рук их владельцев. Но мы не можем это запретить одними словами, нам нужен закон и сила, которая заставит его исполнять.
        - Закон будет, - немедленно отозвался на это Керенский. - Я сегодня же дам поручение министру юстиции Скарятину о подготовке документа. Закона о привлечении к ответственности всех лиц, которые будут нападать на частные имения или иным образом отнимать земли у их законных владельцев. Кроме того, мы отправим в местные земельные комитеты распоряжение о том, чтобы они провели раздачу кабинетных, удельных и церковных земель малоимущим и малоземельным крестьянам. Это на время приглушит их аппетиты, всем же остальным придётся почувствовать на себе всю силу закона. Совет общественного порядка постепенно усиливается и сможет это осуществить.
        - Спасибо, - отозвался на это Посников, - но нужно ещё привлечь мировых судей и создать примирительные камеры. Они нужны для разбора взаимных претензий между крестьянами и помещиками, чтобы урегулировать все материальные вопросы.
        - Хорошо, мы создадим примирительные камеры в каждом уезде. Создадим и отдельный земельный отдел в каждом городе, крупном посёлке или селе в рамках земельной милиции, выделенной из состава Совета общественного порядка. Этот отдел будет заниматься расследованием всех случаев самовольного захвата земель и наказанием виновных, с привлечением их к административной или уголовной ответственности, в зависимости от тяжести совершённого преступления.
        - Ну, что же, господин военный министр, я получил от вас больше, чем планировал. Если все эти пожелания будут выполнены, то мы сможем удержать ситуацию с землёй, вплоть до окончания войны. У меня всё. - Закончил Посников свой доклад.
        - Прошу вас садиться на своё место, Александр Сергеевич, - отреагировал на это Чаянов. - Следующим для выступления приглашается товарищ Кауфман.
        Кауфман, известный учёный-аграрник, без единого волоса на голове, был коллегой Бруцкуса и одной с ним национальности. Он быстро поднялся со своего места и встал за кафедру.
        - Товарищи! Я присоединяюсь к своим коллегам в их стремлении разрешить ситуацию должным образом, но хочу при этом добавить, что мы упускаем один важный момент. Государство не должно национализировать земли, оно должно их выкупить у помещиков по рыночной цене, а потом сдавать в аренду всем, кто в состоянии обрабатывать землю. И главный упор сделать не на крестьян-общинников, а на крупные частные хозяйства.
        Крестьянская община себя полностью исчерпала и будущее за частниками, вроде американских фермеров, и крупными хозяйствами, использующими в своей работе передовые достижения аграрной науки. Такие, как: мелиорация, качественная и глубокая обработка земли, использование новых удобрений, четырёхполье, высаживание технических культур и культур, обогащающих почву азотом и другими полезными веществами. Именно они и кормят нашу страну.
        У меня есть статистические выкладки, и они указывают, что излишки хлеба появляются только у тех крестьян, у которых площадь обрабатываемой земли превышает шестьдесят десятин. Все остальные не имеют возможности продавать зерно, только себе в ущерб.
        Для этого нам нужно многое сделать, но сейчас идёт война, и все свои силы мы должны направить на то, чтобы выкупить зерно, придерживаемое зерноторговцами и крестьянами. А также наладить работу нашей транспортной системы. Ведь Сибирь затоварена зерном, мясом и маслом. У них всё это есть, а в центральной части России ничего нет или есть, но очень мало. Это ненормальная ситуация, её надо кардинально решать, товарищи.
        Керенский кивнул, решать надо, вот только откуда взять паровозы и вагоны для всего этого? И как заставить не бастовать железнодорожников, а торговцев и крестьян - продавать зерно? И ещё много кого заставить надо. Вслух же Керенский сказал.
        - На ближайшем заседании правительства я подниму этот вопрос перед министром транспорта. Положение тяжёлое, но мы будем искать выход из создавшейся ситуации. Сделаем всё, что в наших силах.
        - Спасибо, - продолжил докладчик, но я хотел бы остановиться ещё и на юридической стороне вопроса. Многие губернские земельные комитеты, не получая никаких указаний от Временного правительства, принимают те решения, которые им выгодны, провоцируя тем самым конфликты. Для предотвращения подобного нужно в примирительную камеру избирать трёх присяжных, одного - от частных землевладельцев, другого - от взрослого крестьянского населения и третье лицо должно назначаться по соглашению обеих сторон.
        - Мы разберёмся, - Керенский слегка разозлился, - это прерогатива министерства юстиции. Поэтому рекомендую вам отправить туда запрос или предложение, где и изложить все ваши мысли об этом. Они, всё изучив, примут решение о примирительных камерах.
        - Буду признателен, но хотелось бы ещё сказать несколько слов о возможности выкупа у частных владельцев их земли в пользу государства. Конечно, если к этому придёт общественное мнение. Здесь есть определённые сложности. По нашим подсчётам, чтобы выкупить все земли, нам необходимо затратить от пяти до шести миллиардов рублей. Если учесть, что доходы империи в 1913 году составили чуть меньше трех с половиной миллиардов, да с учётом инфляции, то нам надо выложить два годовых бюджета всей империи.
        Но империи больше нет, есть республика с неопределёнными из-за войны границами и, соответственно, доход упадёт, как минимум на треть, а может, больше. Где брать деньги?
        «Заграница нам поможет», - невольно подумал Керенский. Точнее, мы ей должны уже сейчас и как расплачиваться в будущем - непонятно. Хотя, если заключить сепаратный мир и ударить по Франции, все долги отпадут сами собою. Теперь он понимал большевиков, которые не стали думать, как лучше для всех, и поступили как Александр Македонский: пришёл, увидел, разрубил. Точнее - порубили.
        Они не стали париться с этой проблемой, а просто национализировали всю землю без всякой компенсации. Ну, а кто возмущался, того к стенке. Нет человека - нет проблемы! А чтобы восстаний не было, уничтожили или выгнали всех власть имущих. Затем взялись и за кулаков, не сразу, конечно, чуть погодя раскулачили. Зато всех.
        Вот же, большевики хитрованы, сначала с одними разобрались за счёт других, а потом с другими, за счёт оставшихся. Вот она настоящая политика партии, коммунистической… В октябре власть захватили, создав союз с анархистами и левыми эсерами, потом помирились с меньшевиками, перетянув их на свою сторону.
        А когда окрепли, уничтожили сначала анархистов, как наиболее деятельных, потом эсеров и на закуску меньшевиков. Оставшиеся пламенные ленинцы уже схватились с троцкистами, а потом и сами с собой. Ничего личного - обычная революционная борьба за власть. А народ? А народ должен реагировать как выданная замуж без согласия девица - стерпится, слюбится. Чай, не уроды и понятие имеют. А он тут думает, как бы рыбку съесть и не подавиться.
        - Ну, и где же нам брать деньги? - повторил за Кауфманом Керенский, прервав размышления.
        - Я так думаю, этот процесс можно запустить поэтапно и деньги брать, например, из земельного заёма, а также от аренды земли. Можно взять и кредиты у САСШ.
        - Это глупость! - отреагировал на это Чаянов. После войны страна окажется в разрухе, нам бы восстановить её, а не кредиты под землю брать.
        - Позвольте! - возмутился Кауфман, - но именно товарищ Шингарёв создал своим указом земельные комитеты, но ничего при этом не разъяснил. Ни пределы их компетенции не указал, ни права, и теперь мы пожинаем плоды его благоглупости. И должны придумывать различные решения. Земельные комитеты вместо того, чтобы удерживать крестьян от погромов, наоборот, провоцируют их на это. Мы своим попустительством в угоду народным массам превращаем аграрный вопрос в аграрный разгром и гибель высокоинтенсивных хозяйств.
        - Я протестую! - вскочил со своего места Шингарёв.
        - Сядьте! - вызверился на него Керенский. - Вы уже всё сделали, что могли, отдыхайте теперь. Шингарёв ещё сказал пару гневных слов и уселся обратно на своё место.
        - Да… так вот, - продолжил Кауфман, на минуту замешкавшись. - Вот послушайте цитату из указа министра земледелия: «Комитеты могут далеко идти в удовлетворении требований трудового крестьянства, но при непременном условии, чтобы это не привело к расстройству народного хозяйства и растрате производственных сил и гибели высокоинтенсивных хозяйств».
        Что из этого понял простой крестьянин? Да только то, что ему надо быть аккуратным при грабеже и забирать не всех лошадей, а почти всех или не меньше, чем половину. Трактор ему не нужен, потому как он не умеет на нём работать, да и боится, а вот всё остальное - можно. Барин богатый, он себе ещё купит.
        В зале зашумели, очевидно, поддерживая докладчика. Шингарёв молчал, только его лицо залила густая краска гнева.
        - Вот так вот, товарищи! - Кауфман бросил в пространство ещё несколько фраз и сошёл с кафедры, закончив свой доклад.
        - Спасибо! - Чаянов негромко похлопал в ладоши. - Профессор Челинцев, прошу теперь вас доложить, как обстоит дело по вашему мнению. И, если можно, по продовольствию скажите пару фраз, пожалуйста.
        Чаянов взял колокольчик председателя конференции и долго им звенел, чтобы успокоить разволновавшихся депутатов. Те пошумели ещё немного и вытолкнули из своего массива очередного профессора-аграрника и специалиста по сельскому хозяйству.
        Почему большинство из земельных специалистов были, опять же, евреями, для Керенского оставалось загадкой. Бруцкус, Кауфман, Зак и прочие слабо разбавлялись Посниковым, Чаяновым, Макаровым и Челинцевым. С учётом процентного соотношения народонаселения это было в высшей степени странным, но тут уж, как получилось. Между тем, Челинцев прошёл к кафедре и приступил к докладу.
        - Товарищи! - начал он так же, как и предыдущие докладчики. - Вы все знаете, что я представляю общественную организацию - Лигу аграрных реформ. В противоположность предыдущим докладчикам, я бы хотел сказать, что не обязательно выкупать у всех частных собственников землю, достаточно и того, чтобы выкупить её у крупных землевладельцев, в первую очередь начать с тех, кто не обрабатывает свою землю, а такие есть. Это прежде всего купцы, что покупают её в надежде перепродать.
        Таким образом, мы сможем начать реформу, показав, что мы готовы её выполнить, а потом будет возможность принять другое решение или найти деньги на её продолжение. Кроме того, можно собрать отрубников и хуторян в свои общины, а лишнюю землю отдать крестьянской общине.
        Тем более, это весьма актуально в свете того, что на юге России сконцентрировано преимущественно мелкое частное владение и очень распространено семейное владение землёй. Поэтому мелкое частное владение можно и сохранить. В любом случае, безвозмездное изъятие земли невозможно, и пусть мне здесь, в вашем присутствии, а не среди серых шинелей, расскажут, как это можно сделать, если это не так.
        Керенский даже не смог сдержать улыбки от такого довода, а действительно, пусть Шингарёв объяснит это. А Челинцев продолжал.
        - Раздел частновладельческих земель не решит проблему малоземельности крестьян. Всё, что получат крестьяне в результате этого раздела - это прибавка в одну десятину. Проблема просто смягчится, но не устранится. Нам нужно улучшать ведение крестьянского хозяйства и увеличивать производительность труда. Нужно и дальше повышать грамотность крестьян и прививать им культуру земледелия, это необходимо.
        А то, что сейчас происходит, иначе, чем вакханалией и не назовёшь. Спонтанные ограбления усадеб, отъём инвентаря и пахотных земель, выпас скота на полях, засеянных редкими культурами. Крестьяне самовольно распределяют, по их мнению, пустующие земли помещиков, в том числе искусственные и естественные луга и выгоны.
        Клеверные поля засеваются льном, а частью травятся крестьянскими стадами, с целью обратить сенокосные угодья в паровые пустующие земли. Многие крестьяне бросают свои полосы, берутся сеять чужие поля и для этого берут семена из чужого амбара, у владельца этих самых полей. Они реквизируют сельхоз орудия, уводят пленных, снимают наёмных рабочих. Это просто ужас, что творится, нужно срочно принимать меры к недопущению этого впредь.
        Челинцев передохнул и, взяв в руки какую-то бумаженцию, продолжил.
        Я позволю себе зачитать телеграмму собрания крупных землевладельцев с их предупреждением.
        «Россия с её чернозёмами в ближайшее время превратится в пустыню с обширными площадями сорных трав, с нищим в моральном и материальном отношении населением, с ничтожным количеством низкосортного зерна, недостаточного даже для его производителей, при полной гибели высококультурных хозяйств и абсолютного уничтожения крахмального, паточного и свеклосахарного производства, а также улучшенного животноводства. Экономическая гибель России неизбежна, и наш нравственный долг сообщить об этом Временному правительству».
        Керенский слушал и матерился про себя, оказывается, умные люди это уже предвидели в 1917 году, зато сколько пафоса о том, что революция была неизбежна, необходима, естественна. Ну-ну, только что теперь делать?
        А Челинцев устал докладывать и о продовольствии сказал уже постфактум.
        - Товарищи, положение дел с продовольствием очень плохое, нам нужно решать с перевозкой, с посевной, с сохранением крупных хозяйств и сбором урожая, а также любым образом влиять на крупных торговцев зерном и запретить вывоз зерна за границу. Предлагаю, чтобы решить проблему с продовольствием, создать министерство продовольствия и обязать его самым деятельным участием не допустить голода. У меня всё.
        - Спасибо! - отреагировал Чаянов. - Ну, что же, товарищи, мы все и наш гость в частности уже поняли весь масштаб трагедии сельского хозяйства. С вашего разрешения, я всё подытожу.
        Министр земледелия вышел к трибуне и произнес завершающую речь.
        - Товарищи, я подытожу всё, сказанное ранее. Я хотел бы обратить ваше внимание на ещё один аспект. Дело в том, что владельческие земли были в большей степени заложены в банках, на них лежало до полутора миллиардов рублей ипотечных долгов. Конфискация этих земель была бы равносильна уничтожению всех этих долгов.
        И тогда множество частных лиц не смогут выплатить свои долги, банки не вернут свои деньги, пострадают держатели закладных листов. Следовательно, пострадают не только частные владельцы земли, но и множество посторонних лиц. Но дело ещё и в том, что это приведет к расстройству государственного и частного кредита.
        Нас может постигнуть череда банкротств, разорений, всеобщего обнищания, инфляции и прочего. Крестьяне считают землю ничьей, божьей, они не принимают частную собственность на неё. И в тоже время они хотят получить всю землю абсолютно бесплатно, что не поможет им на самом деле.
        Но из-за радикализации и подстрекательства леворадикальных партий, они считают нужным брать её сами. Это не значит, что это делают везде и все, но тенденция к этому имеет место быть. Особенно радикализируют крестьянскую общину солдаты, возвращающиеся с войны, и в большей степени это дезертиры.
        Чтобы спасти нашу страну, мы должны сплотиться и консолидировать все усилия в этом направлении. Я пригласил на это заседание людей от Всероссийского союза земельных собственников, и я выполняю, в том числе, и их наказ. Если мы позволим уничтожить очаги передовой сельскохозяйственной культуры, то не сможем её восстановить ещё очень долго.
        Я считаю, что решение земельного вопроса насильственным путём приведёт к подрыву производительных сил страны, что не на одно десятилетие задержит развитие сельскохозяйственного производства. Поэтому я предлагаю.
        Создать министерство продовольствия. Не отменять мелкую частную собственность на землю. Сохранить все крупные передовые хозяйства, заключив с ними долгосрочный договор об аренде с номинальной национализацией и последующим выкупом земли, установив цену на неё в среднем по местности на момент выкупа. Выкуп осуществить в течении десяти лет или больше. Не допустить самовольного захвата земель, проведя среди крестьян просветительскую работу и привлекая особо оголтелых к суду. Организовать возможность подвоза в крупные города продовольствия из тех губерний, в которых оно есть в избытке, для чего провести расследование по возможностям их наличия и известий об урожае 1916 года.
        Выношу эту итоговую резолюцию на утверждение.
        Зал зашумел, послышались выкрики с мест, свист и топанье. Началось бурное обсуждение. Керенский молчал, впитывая и думая. Но голова уже отказывалась думать от получения такого обилия информации, и он сдался.
        В конце концов, резолюцию утвердили, и он в числе последних также поставил свою размашистую подпись под сим документом и с изрядной долей облегчения покинул гостеприимный зал. Ещё с одним вопросом удалось стать на рельсы будущего. Как оно получится - неизвестно, нужно ещё разобраться с продовольствием и с тем, как быть дальше с землёй, но общий контур решения проблемы был ясно виден. Оставалось за малым - воплотить всё это в жизнь.
        Керенский хмыкнул про себя, покачал головой и ушёл в свой кабинет пить коньяк вместо чая. Голова ощутимо болела, раскалываясь от вопросов о земле и хлебе, но раз болит, значит, она живая и думает. Нужно ещё объявить о земском соборе, но это уже ближе к августу.
        Коньяк постепенно расслаблял, головная боль сменялась лёгким шумом алкоголя. Пальцы тарабанили по столу. На днях заезжал генерал Маннергейм за деньгами, Юскевич тоже получил вознаграждение, ему причитающееся.
        Министр финансов Шипов предупреждал, что такое сильное влияние большого количества марок быстро подстегнёт ценообразование и инфляцию, но Керенскому какое было до этого дело?
        Его дело заключалось в том, чтобы спровоцировать конфликт между белыми и красными финнами и желательно, чтобы никто из них не победил. А тут ещё нападения на флот, пусть почувствуют на своей шкуре гнев простого народа.
        А эти толпы солдат запасных полков, которые не желают ехать на фронт? Не хотят на фронт, поедут успокаивать финнов, спасатели суоми, ёрш вашу медь. Всё по-честному, никакой войны, только специальная операция. Но это пока планы. Как там будет, неизвестно.
        А ещё нужно было разбираться с союзниками и искать деньги. Внутренних резервов крайне мало, надо продавать золото под кредиты, а значит, надо консультироваться с Шиповым.
        Коньяк был отличным, в голове шумело всё сильнее, мысли связывались, переплетались, но Керенский не знал, каким другим образом снимать то стрессовое состояние, что постоянно держало его в запредельном напряжении. Прежний Керенский помогал себе кокаином, а он вот, банально коньяком давился. Ну, как давился, аромат от коньяка стоял превосходный.
        Генерал Ренненкампф взялся за дело, приводя войска в чувство. Каледин тоже приступал к своим обязанностям. А сепаратистские настроения только ухудшались, но где брать деньги? Вернее, у кого? Только у американцев! Эти богатенькие буратинки наживались на чужих войнах, но что теперь?! Больше брать было не у кого. Решено, надо заняться этим вопросом.
        Керенский ещё плеснул в высокий фужер ароматного коньяка двадцатилетней выдержки, подарок какого-то просителя, и задумчиво отпил янтарной жидкости. А ещё очень хотелось жениться, и Нина Оболенская представлялась ему самой желанной кандидатурой. Ну, что же, значит надо говорить это напрямую, а папаше её предложить подходящую должность, чтобы был при деле и рядом с ним, а через него и ещё кого подтягивать. Нужно строить и дальше свою жизнь, а попутно и своего государства.
        Керенский допил, налили ещё и снова выпил, пока хмель не снял с него напряжение и он, внезапно для самого себя, заснул.
        Поручик Аристархов заглянув в кабинет. Забрал коньяк и, осторожно разбудив шефа, предложил ему ехать в Смольный.
        - Да-да, сейчас, - Керенский, встряхнувшись, собрался и вышел из кабинета, отправившись «домой».
        Смольный встретил его как обычно, только в нескольких окнах, где находился император, виднелся слабый свечной огонь. Керенский хотел было заглянуть на огонёк к бывшему императору и предложить ему выдать за себя одну из своих дочерей, чтобы продлить, так сказать, династию. Но прохладный воздух постепенно выветривал из головы Керенского хмель и, махнув рукой, он отправился к себе спать.
        Николай Романов, который смотрел в это время в окно, вздохнул, повернулся к жене и, ни слова не говоря, сел в кресло и замер. Он искал выход из создавшейся ситуации и не находил его. Бывший император долго смотрел перед собой и думал, думал, но так ничего и не решив, он задул свечу и, прошептав слова молитвы, ушёл в свою комнату.