Не тихий Тихий океан Сергей Альбертович Протасов
        Цусимские хроники #7
        Казалось, все уже решено. Победа близка и вот-вот должна заслуженно упасть в руки. Но не все так просто. Чтобы победить, нужно еще отстоять ее плоды, доказать свое право на нее. Не дать украсть из-под самого носа, как уже бывало. А это может оказаться даже труднее, чем выиграть решающее сражение. И тут очень важно именно сейчас найти в себе силы не останавливаться, продолжать борьбу. Решиться рискнуть, если не всем, то очень многим, чтобы все же довести дело до конца.
        Сергей Протасов
        Цусимские хроники
        Не тихий Тихий океан
        Серия «Военная фантастика»
        Выпуск 245
        Иллюстрация на обложке Владимира Гуркова
        .
        
* * *
        А за Хоккайдо осенью штормит!
        Волна бьет в борт, сырых туманов клочья!
        И ветер зло в рангоуте гудит
        И воет в леерах, как стая волчья!
        Слова из песни
        Глава 1
        После возвращения броненосцев с Цусимы и прихода обоих больших караванов транспортов из европейской части страны подготовка к финальной операции этой войны вступила в завершающую стадию. Теперь это уже не казалось авантюрой. Всего, что хотели, естественно, не получили и сейчас, но самые острые вопросы как минимум удалось сгладить. Раньше, используя только железную дорогу, даже мечтать о таком не могли, что заставляло сомневаться - стоит ли вообще начинать?
        Согласно основному плану окончания кампании, составленному Дальневосточным военным советом еще на первом его заседании, раньше всех предстояло прийти в движение маньчжурским армиям Штакельберга. Ориентировочно в конце сентября. Флот тем временем должен был заниматься восстановлением боеспособности и активизироваться несколько позже.
        Но обстоятельства сложились таким образом, что в преддверии жестоких боев у порога японской столицы, в первую очередь морских, пришлось предпринять внеплановую и весьма рискованную экспедицию на Цусиму, начавшуюся даже на один день раньше, чем «громыхнуло» в Маньчжурии. И хотя в итоге все получилось даже лучше, чем могли надеяться, сильно омрачало настроение тяжелое ранение Рожественского.
        Потребовались срочные кадровые перестановки на дальневосточном высшем и местном уровне. Но и после них, в точности исполнив загодя подготовленные на этот случай предписания Зиновия Петровича, уверенности в том, что преемники не оплошают, не было. И дело вовсе не в какой-то особой одаренности бывшего наместника. Ничего особо гениального он не изобрел. Скорее, с какой-то непонятной многим фатальной обреченностью упорно проталкивал рожденные другими идеи, порою казавшиеся сомнительными, при этом без тени сомнения взваливая на себя гигантскую ответственность одним росчерком пера. Такой подход в сочетании с расширенными особым императорским указом полномочиями позволил исключить большую часть бюрократических этапов, существенно ускорив реализацию.
        Те, кто понимал полезность новшеств, вводимых им, целиком разделяли и применявшиеся при этом авторитарные методы. Он говорил, что убеждать сомневающихся некогда. Несогласных же - не имеет смысла. Проще подождать. Время покажет, кто был прав. А такое их либо бесило, либо (что гораздо хуже) заставляло искать другие способы возражать или даже противодействовать.
        Усугубляло все это дело и нежелание Рожественского, в большинстве случаев, пояснять хотя бы мотивы принятия тех или иных решений. Его сторонники оправдывали «шефа» острой нехваткой времени, а штаб пытался компенсировать информационными и аналитическими бюллетенями.
        Но такие, в общем-то, прогрессивные и весьма эффективные меры не перекрывали все еще прорезавшихся иногда неприятных сторон характера. Таких как манера разговаривать, стоя спиной к малозначимому или несимпатичному лично ему собеседнику, или испепелять взглядом за малейший проблеск недопонимания. Не говоря уже о резкости, пусть в изрядно «усохшем» виде, но все же сохранившейся после всех перемен.
        В итоге образовавшееся сосредоточение власти, а возле нее скрытое и явное недовольство, породило толпы завистников и недоброжелателей. И даже прямых врагов. Ведь если было нужно для дела, он не боялся испортить отношения без оглядки на чины и положение и точно так же мог возвысить без учета ценза или старшинства производства, когда было за что.
        Вряд ли найдется кто-то способный продолжить в том же духе. Тем более что его рывок поперек сложившихся устоев, благодаря внезапности оказавшийся таким эффективным, уже угасал. А реакция со стороны государственной системы на все новшества была далеко не однозначной, и ее противодействие стремительно нарастало. Сейчас порой даже было непонятно, за кого она «воюет».
        На Дальнем Востоке, да и в столице тоже, имелось немало офицеров разных уровней, видевших и хорошо понимавших это. И сейчас дело продолжалось уже ими. Они спешили, чтобы успеть доделать начатое. Пусть далеко не все можно было просчитать, но неосознанно, интуитивно они чувствовали, как в детской мальчишеской драке - если не дожать сразу, прямо сейчас, через боль, через слезы, потом всей этой горечи будет гораздо больше, но ничего уже не выправишь. Пусть на инерции, на излете, местами «обтекая» чью-то волю, а где и наперекор! Выстрелив все до железки, выбрав до донышка! А дальше… Победителей не судят, наверное!.. Оставалось лишь победить.
        Планом опять предусматривалось разделение сил на этапе развертывания, для запутывания японской, а теперь еще и английской разведок. Но в завершающей фазе русские отряды и эскадры, караваны транспортов с войсками и отдельные суда снабжения должны были объединиться в мощный кулак.
        Учитывая расстояния, при имевшихся средствах связи говорить о надежной координации действий между группами и одновременном соблюдении секретности не приходилось. А именно секретность являлась самым главным условием, дававшим шанс на успех всего дела.
        В таких обстоятельствах гарантировать достижение поставленных целей можно было лишь строгим выполнением своей части общего плана каждым из участников многоходовой операции. Только так сохранялась вероятность сокрытия истинных целей отдельных мероприятий, уже на финише складывавшихся в единое целое.
        Для отслеживания соблюдения графика движения всеми участниками предусматривались по три точки ожидания для всех соединений. Добравшись до них, каждый командующий должен был получить подтверждение, что все идет по плану, и лишь после этого приступать к исполнению следующего этапа.
        А чтобы ушедшие в дальний поход не оглядывались с тревогой себе за спину, еще до их отправки резко форсировали запланированные ранее оборонительные мероприятия. Оргвыводы и реализованные конструктивные замечания по итогам последнего японского набега на наше побережье, уже прозванного в широких кругах «Владивостокской побудкой», несомненно, шли в зачет, но дел еще было…
        В первую очередь решили продублировать проводные линии связи в окрестностях залива Петра Великого (по причине сложного рельефа плохо защищенные от диверсий) современными станциями беспроволочного телеграфа. Для этого в самом Владивостоке оставили только одну радиостанцию, расположенную в районе Нахальной слободки и именуемую с самого начала «Мощная береговая станция № 1». А вторую, с Орлиного Гнезда отправили на артиллерийский полигон в залив Посьет. Две другие, оставшиеся от закупленных для маяков[1 - В реальной истории весной 1905 года были закуплены три станции для установки на маяках залива Петра Великого. Но ни одна из них на маяки так и не попала. Вообще же во Владивостоке к маю 1905 года были установлены два самые мощные в России береговые радиостанции. Первая, закупленная у фирмы «Телефункен» и идентичная аппаратам, приобретенным для 2-й эскадры, с самого начала получившая название «Мощная береговая станция № 1», была смонтирована в районе Нахальной слободки осенью - зимой 1904 - 1905 годов. Ее расчетная дальность достигала 1000 км (по факту несколько меньше). Весной ее усилили, доработав
антенное хозяйство, планируя использовать и для связи с армией в Маньчжурии. Но если над водной поверхностью она теперь выдавала более первоначально запланированного, то над гористой сушей - нет. Тогда на высоте Орлиное Гнездо установили еще одну станцию. Как раз состоялась сделка по приобретению трех аппаратов для маяков залива Петра Великого. Один из них и собрали на новом месте, назвав его «Мощная станция № 2». Смысл этого действия не совсем ясен, поскольку ее расчетная дальность в 450 км над сушей была меньше первой и явно недостаточна для связи с Харбином, что и подтвердилось весной 1906 года, когда закончили монтаж аналогичной Харбинской станции (второй из этой серии). Третью отправили в Николаевск-на-Амуре, но смонтировали уже после окончания боевых действий.], разместили на мысе Поворотный и в заливе Стрелок, где продолжалось строительство береговых укреплений.
        Приняли ряд мер по повышению надежности береговой проводной линии, уходившей к заливу Ольги и бухте Владимира. Начали подбирать места для еще двух станций на побережье между Владивостоком и Николаевском-на-Амуре, что позволило бы обеспечить более устойчивую связь по радио в пределах наиболее «глухой» северной части Японского моря. Прорабатывались проекты радиолинии через Сахалин и Курилы до Камчатки.
        Крайне низкая освоенность Дальневосточного края с самого начала серьезно осложняла все это. Однако заниматься полноценными исследовательскими изысканиями сейчас было недосуг. Назначенный еще Рожественским на должность распорядителя-топографа штабс-капитан Арсеньев[2 - Арсеньев Владимир Клавдиевич - автор книги «Дерсу Узала» и других. В 1900 году в возрасте 28 лет в чине поручика подал прошение о переводе на Дальний Восток и служил в 1-м Владивостокском крепостном полку. За следующие пять лет обследовал весь юг Приморья, ведя разведку чисто военного характера. В реальной истории во время Русско-японской войны 1904 - 1905 годов А., уже поручика 29-го Восточно-Сибирского полка, назначили начальником всех четырех охотничьих команд Владивостокского гарнизона, объединенных в единый летучий отряд военной разведки. С этим отрядом на правах батальонного командира А. производил рекогносцировки.], получив грозную бумагу с подписью самого наместника, развил кипучую деятельность, доведя ею до нервного тика председателя местного яхт-клуба, а заодно и всех попечителей охотобщества; совершенно загоняв подчиненные
ему все четыре конно-охотничьи команды крепости, он за полгода изловчился составить вполне приличные карты прибрежных территорий от Владивостока до самого Николаевска-на-Амуре. Опираясь на них, сейчас и действовали.
        Сопоставление этих карт с трофейными японскими позволило выявить наиболее уязвимые места, где и усиливали, а чаще всего заново формировали оборону, строили батареи, размещали гарнизоны, планово, поэтапно совершенствовали наспех прокинутую телеграфную связь.
        С приходом конвоев значительную часть вопросов по снабжению на этих направлениях удалось закрыть. А начавшийся приток пленных и арестованных за растраты, саботаж, шпионаж и незаконный промысел позволил худо-бедно решить проблему нехватки рабочих рук, так что дело сдвинулось.
        Даже самый больной денежный вопрос удалось разрулить. Причем резко, буквально скачком. В течение всего трех недель погасили все просроченные платежи флота и крепости, с ходу заключив еще целый ряд увесистых контрактов на перспективу, в том числе и с иностранными предприятиями.
        Однако последнее обстоятельство вызвало сильное неудовольствие в столице, что грозило даже срывом достигнутых договоренностей с подрядчиками. После того как на войну и связанные с ней экстренные нужды Дальнего Востока в кратчайшие сроки израсходовали до последней копейки немалый кредит, предоставленный немцами, из Санкт-Петербурга все настойчивее звучали призывы угомониться. Причем во всех смыслах. Вбухивать и дальше такие деньжищи в окраину там казалось неразумным. Тем более что к октябрю уже получили осязаемую отдачу, в то время как угроза вторжения английских эскадр не только в крайние восточные владения, а даже в Финский залив в направлении столицы начала обретать все более реальные контуры.
        С берегов Невы при такой конфигурации распределения наших и английских морских сил, а особенно их технического состояния, шансов оборонить все построенное на берегах Тихого океана виделось откровенно мало. Особенно учитывая слабость на данном направлении и наших новых союзников.
        В этой связи в последней шифрованной телеграмме из-под «шпица» рекомендовалось прекратить активные действия против Японии и предоставить завершить дело дипломатам, уже работающим в нужном направлении. Активизировались и возможные посредники, выдвигая собственные мирные инициативы.
        При этом с Певческого моста, явно прогибаясь под давлением извне, всячески одергивали военных, в первую очередь, конечно, вошедших в раж моряков, предостерегая от опрометчивых шагов, могущих задеть британские интересы. А из Морведа еще и требовали сохранить боеспособность оставшихся броненосных кораблей и как можно быстрее привести их в надлежащий вид, для возможной срочной отправки на Балтику.
        Не отставало и Военное ведомство, после успеха последнего наступления на Сыпингайских позициях, вместо попыток развить его, пока враг не опомнился, практически прекратившее поставки вооружений и боеприпасов в Маньчжурию. Ибо свое делать не успевали, со складов центральных военных округов выгребли почти все, а покупать за границей - дорого!
        При этом имелись сведения о крайней обеспокоенности Франции соблюдением Россией союзнических обязательств по отношению к ней, в свете заключенного торгового договора с Берлином. Третья республика встала в позу «потерпевшей», опасаясь скорого германского вторжения, предотвратить которое способны только русские полки, грозно сверкающие штыками на западных границах немецких земель.
        В качестве жеста доброй воли Парижем предоставлялась отсрочка выплат по уже освоенным кредитам (что еще совсем недавно даже обсуждать отказывались) и возможность получить новые ссуды прямо сейчас, с размещением обширных военных заказов на французских предприятиях. Но никаких предложений о поддержании военной силой в случае агрессивных действий со стороны Англии из Парижа не поступало.
        Несмотря на явную «кособокость», это предложение сейчас обсуждалось на высшем уровне. В газетах писали, что от союзных обязательств Петербург не отказывается. Однако приостанавливает их действие. Причиной указывается не так давно заключенный «странный» договор о «Сердечном согласии» с Лондоном, который в Петербурге кажется неуместным при союзе Франции и России. Великобритания, как союзник Японии, является, по сути, участником конфликта. Хоть и косвенным. А посему в Елисейском дворце должны определиться: кто же их настоящий союзник или даже союзники, учитывая новый германский вектор?
        Обо всем этом при встрече со своим недавним титулованным подчиненным поведал прибывший в свите великого князя Николая Николаевича генерал-майор Раух, бывший командир лейб-гвардии Кирасирского полка, в котором Михаил Александрович до недавнего времени командовал эскадроном.
        Еще он рассказал, что в столице идет серьезная подковерная борьба прогерманцев - сторонников новых веяний, и профранцузов (по сути проангличан), выступающих за уже привычную международную ориентацию. Именно этим, в первую очередь, вызваны столь массовые «миграции» великих князей. В том числе и на театр боевых действий. И чем закончится в столице, угадать до сих пор невозможно. И все на фоне весьма неспокойной политической ситуации в стране.
        При этом некоторые военные в Генеральном штабе и в Морском ведомстве склоняются к мысли, что как теперь ни поверни, вполне может статься, что вскоре после этой войны снова с кем-то да воевать придется. Не с Англией, так с Германией. Но огромной стране остро как никогда требовалась передышка, обеспечить которую могла только скорейшая и убедительная победа на Дальнем Востоке.
        А государь император, на чье прямое покровительство на российских берегах Великого океана уже привыкли опираться и особенно надеялись теперь, почему-то молчал!.. В то время как его окружение язык за зубами держать никогда не умело, да и не хотело, чем многие и пользовались.
        Помня про внезапное появление всего японского флота у Цусимы, когда пришли туда с десантом, опасались, что о содержании секретной депеши и всех сопутствующих ей инструкциях и обстоятельствах уже известно в Лондоне и Токио, а потому перспектива таких мирных переговоров напрягала. Куда политики могут спустить плоды побед, доставшихся немалой кровью, представлялось вполне отчетливо.
        Потому решили, опираясь на ранее полученные директивы и прямые распоряжения из канцелярии его величества, игнорировать последние, как всегда, предельно размытые инструкции из-под «шпица» и продолжать реализовывать задуманное, к тому же уже одобренное на самом верху и детально распланированное здесь, на месте. В конце концов, приказ о начале операции «Катана» подписан самим и до сих пор им не отменен. А более никем и не может быть даже оспорен. Почти все приготовления закончены, корабли и люди готовы (насколько это возможно), а время не ждет.
        Глава 2
        Но Дальний Восток, он на то и дальний, чтобы из всяких Европ долго все докатывалось. Во Владивостоке пока лишь на главном штабном уровне знали (точнее говоря, подозревали) о возможной скорой «перемене ветра», но молчали и виду не показывали. Но вовсе не потому, что хотелось шашкой помахать. Навоевались уже досыта. Скорее, опасались ответной реакции снизу. Потому как все было по-русски. Запрягали долго, потом наконец поехали, а сейчас и понесли. Попробуй теперь останови.
        Тем временем все, что ниже, жило своей обычной жизнью. Война вроде бы ушла куда-то за море, оставив на берегу только напряженную суету, скрашиваемую достойным вознаграждением за труды и предвкушением чего-то лучшего, непременно ждущего впереди. Город развивался и отстраивался невиданными доселе темпами. Уже думали, как жить после войны, и начали проявляться другие приоритеты.
        По кабакам ходили упорные слухи о несметных россыпях серебра и даже золотого песка и самородков, перехваченных на контрабандистских шхунах, пробиравшихся из Охотского моря. Что это благодаря содержимому их трюмов, выменянному ушлыми американцами на спирт у коряков и эвенков в окрестностях Охотска и Олы, наполнилась казна наместничества на Дальнем Востоке.
        Изрядно подогревали подобные пересуды и появившиеся во Владивостоке чиновники казначейства, которых ранее здесь отродясь не видели. А особенно их неизменное сопровождение вооруженной охраной и жандармами, коих тоже стало намного больше.
        Поговаривали, что Линдгольм уже подбирает знающих, опытных людишек для промышленной разработки богатых золотых россыпей, найденных на том далеком и опасном берегу. И никого не смущало, что короткое лето в Охотском море кончилось, а зимой там делать нечего, поскольку кроме охоты заняться нечем. А это ремесло кормит коренных жителей, конкурировать с которыми бесполезно, да и опасно.
        Официальные комментарии о начале национализации предприятий российских и иностранных подданных, уличенных в организации недавних беспорядков и обвиненных в государственной измене, (чем на самом деле и занимались указанные чиновники) считали отговорками, призванными скрыть истинную суть вопроса. Авантюристам, которых в здешних местах всегда хватало, кружило головы золото, что мерещилось им всюду.
        Но слухи слухами, а дела тоже делались. Причем едва ли не с еще большей основательностью. В условиях, когда судоремонтные мощности Владивостока в значительной степени отвлекались на срочное оборудование большого числа пароходов для перевозки войск, появился большой риск не успеть уложиться с ремонтами в сроки, что изначально давал штаб наместника. Даже при условии круглосуточной работы, в том числе и экипажей, времени все равно не хватало.
        Грохот кувалд, заклепочников и прочего инструмента дополнялся лязгом и скрежетом передвигаемого, поднимаемого или отчищаемого железа, шипучим треском сварочных аппаратов. Эта «музыка» в порту и в бухте Новик не стихала ни днем, ни ночью. Густой дух битума, олифы, грунтовок, всевозможных лаков, красителей, отвердителей и пропиток, ежедневно расходуемых даже не ведрами, а бочками, не успевало разгонять ветром.
        К обычным запахам большого ремонта на корабле теперь во многих местах обильно примешивался новый, совсем необычный. В Золотом Роге и бухте Новик одновременно работало по несколько сварочных бригад. Такого размаха подобные технологии еще никогда и нигде до сих пор не достигали.
        Помимо значительной экономии времени отсюда вытекали и некоторые не столь приятные побочные эффекты. Теперь всюду проникал еще и «аромат» озона, «настоянный» на выжженных краске, сурике и ржавчине вперемешку с горелым металлом. Сначала такое амбре вызывало изрядную тревогу. Но скоро убедились, что вреда это не несет, а его источник делу помогает, причем весьма заметно.
        Заметно не только в плане ускорения работ, но и чисто внешними проявлениями. Особенно эффектно все выглядело в темноте, когда яркие всполохи рукотворных молний, плавивших металл, озаряли небо, воду и все, что было вокруг. Голубоватое зарево, беспрестанно мерцавшее над Золотым Рогом, мастерскими в бухте Уллис и бухтой Новик, видели издалека.
        Во всех храмах священники каждый день твердили своей пастве, что это не бесовские огни, не адово пламя, рвущееся наружу, а сила молнии и грома небесного, божьим промыслом поставленная в помощь нашим ратникам для одоления вероломного супостата на суше и на море. Но помогало слабо. Набожные старушки, наблюдая страшное сияние, беспрестанно крестились и бормотали молитвы. Хотя, конечно, привыкали потихоньку.
        Несмотря на увеличившийся за последние полгода в несколько раз штат рабочих механического завода и всех частных предприятий, обслуживающих флот, квалифицированных специалистов все еще остро не хватало. Были наняты все немецкие мастера, уже закончившие устанавливать свое оборудование в цехах, но и это не сняло полностью кадровый дефицит. Радовало, что хотя бы нужные материалы теперь имелись в необходимых количествах.
        Несмотря на все оптимизации, рационализации и прочие ухищрения, даже с таким весомым кадровым подспорьем начальник порта контр-адмирал Греве вынужден был раз за разом докладывать на внеочередных совещаниях, что не успевают. К его удивлению, это принималось довольно легко. Из-за накопившейся усталости и хронического недосыпания он даже не пытался такое анализировать. Не намылили холку, и ладно. И сразу переключался на свое, насущное по должности, будь она неладна!
        «Камчатка», вернувшаяся с Цусимы, вынужденно выпадала из общей работы, поскольку сама нуждалась в ремонте. Простреленный нашим же снарядом еще при штурме Цусимы котел совершенно вышел из строя. Почти все главные и вспомогательные механизмы также были изношены до критических пределов. В связи с этим ее, как и кое-что ранее, вывели в резерв. Специалисты фирмы «Сименс» сняли станцию беспроволочного телеграфа и готовили к установке на один из транспортов.
        Сейчас плавмастерская стояла в бухте Золотой Рог, задвинутая в дальний угол, с погашенными котлами и холодными машинами в ожидании своей очереди на завод. А ведь при составлении планов на нее рассчитывали совсем с другой стороны. Всех ее мастеровых перевели на берег или загрузили работой на эскадре, но образовавшегося «провала» такие меры все равно не выправили.
        Снова всемерно помогали железнодорожники Никольск-Уссурийска, едва закончившие выполнение срочных заказов армии. Вся скудная промышленность Хабаровска, полностью переведенная на военные рельсы, также круглосуточно работала в интересах Тихоокеанского флота.
        Но все равно - зашивались. Был и брак, который приходилось переделывать, со склоками и скандалами, когда дело доходило до того, кто за это заплатит. По этой причине росло недовольство властей на местах. Кое-кому из генерал-губернаторов казалось, что с войной покончено, а потому пора снимать удавку осадного положения и выходить из прямого подчинения наместнику. Добавил поводов для административного недовольства и еще один момент.
        С целью дальнейшего усиления обороны Цусимы уже 2 октября туда отправили очередной конвой, состоявший сразу из семи судов. Пароходы «Ангара», «Борго», «Гапсаль», «Малазиен», «Галатея», «Олаф» и «Фальке» под охраной броненосцев береговой обороны и трех эсминцев благополучно достигли пункта назначения, доставив части 31-го и 32-го Восточно-Сибирских полков для усиления гарнизона, а также продовольствие, топливо, боеприпасы и машинные материалы, необходимые для функционирования мастерских Такесики.
        Кроме того, на нем отбыли сразу десять переводчиков с японского языка. Целый отдел штабной канцелярии, специально сформированный для нужд цусимского гарнизона. Такое расточительство чрезвычайно ценных кадров было осознанной и остро необходимой мерой противодействия японскому шпионажу. Особым циркуляром наместника императора на Дальнем Востоке штабу островного гарнизона строжайше предписывалось отныне полностью исключить доступ местных к любой внутренней документации. Подобные категоричные предписания разослали и по другим штабам, вместе с делегациями «толмачей» для решения проблем, напрямую связанных с их исполнением.
        Но этому предшествовало немало споров. Простых штабных предписаний отказаться от услуг местных и сформулировать заявки на минимально необходимый штат подобных сотрудников оказалось недостаточно. Михаила, самого рьяного сторонника немедленной коренной реорганизации правил соблюдения секретности при обработке документации, мягко упрекали в неопытности. Даже если в глаза и соглашались с ним, как-либо реализовывать его нововведения не спешили.
        Продавить такое решение через все инстанции даже титулом великого князя, регента при наследнике и наместника императора на всем Дальнем Востоке оказалось не просто. На местах считали уже работающих сотрудников (по бумагам корейцев или китайцев) достаточно надежными и проверенными временем.
        Изобличение многих из них как лазутчиков, имевшее место после резкого усиления сыскной деятельности специального корпуса жандармов, ситуации не изменило. Серия газетных статей, перепечатанных из столичных газет о скандале, связанном с арестом преподавателя японского языка при Санкт-Санкт-Петербургскомуниверситете Ёсибумо Курано[3 - В реальной истории преподаватель японского языка при Санкт-Петербургском университете Курано Ёсибумо (у японцев сначала фамилия, потом имя) по заказу наших военных составил непригодный к употреблению разговорник для армии. За 18 лет работы в университете не подготовил ни одного япониста. Несмотря на это, даже после начала боевых действий ему поступали заказы на переводы важных документов с японского и на японский. Но он их также саботировал под предлогом большой занятости работой для нашей армии. Не имея никаких претензий на свой счет от русских властей, продолжал работать в столице всю войну и после ее окончания.] за саботаж и сотрудничество с японской разведкой, тоже. Даже после огласки на внеочередном заседании дальневосточного Военного совета последних, откровенно
шокирующих данных о вскрытии разведывательных и диверсионных сетей на крупных узловых станциях и во всех приморских крепостях, нашлись те, кто усомнился.
        Вслух, конечно, не высказались. Но по углам перешептывались. Виданное ли дело, чтоб священнослужители - и на содержании у японских шпионов! Да быть такого не может! Да чтобы «духовная миссия», да на деньги Священного синода и шпионские книжки печатала![4 - В 1903 году в Японии насчитывалось 240 православных общин, насчитывавших 25 231 человека верующих при 35 духовных лицах. Из них только 3 русских. На содержание японской «духовной миссии» царское правительство расходовало 60 000 рублей в год (34 000 - Священный синод и 26 000 - Миссионерское общество). На эти деньги печатали периодику для обращения японцев в христианство. Но среди прочей литературы в 1903 году вышел «русский духовный словарь». В нем содержались весьма оригинальные вопросы: «В каком составе русские войска? Куда ушли русские войска? Сколько у русских кавалерии?» Также о прожекторах, пушках, минах, пироксилине и прочем. А вершиной «христианских выражений» в нем стало: «Не упирайся, иначе убью!» И эта книжица была не единственной, вышедшей в свет перед самой войной под эгидой японских православных общин за русские деньги!] Это уж вы
хватили, любезный!
        Но чаще всего объяснялось это неверие простым нежеланием менять уже сложившуюся практику. Генералы, почуяв, что власть сменилась, расслабились. А что? Пока еще Михаил в курс дела войдет… Японца уже, считай, добили. Можно и выдохнуть в ожидании заслуженных почестей. Стоит ли суетиться?
        Однако новый наместник императора, несмотря на молодость, был настойчив, а местами даже суров. Хоть до повышенных тонов на грани грубости, как при Рожественском, и не доходило, но по вниманию к мелочам и требовательности в исполнении собственных распоряжений, отданных даже мимоходом, он приближался к предшественнику. К тому же и на расправу тоже скор. После пары арестов за саботаж, выражавшийся, согласно официальным формулировкам обвинения, «в умышленном нарушении сроков введения новых правил штабного делопроизводства», дело сдвинулось.
        Перетасовка «обслуживающего» штабного звена оказалась далеко не единственной диковиной, спешно вводимой в оборот. Отправка конвоя на юг по времени совпала с публикацией в прессе указа о формировании из батальонов, участвовавших в самой первой высадке в проливе Цугару сводного Цугарского полка. В этой связи, при скрытом попустительстве штабов, в газеты просочилась информация, что в скором времени предполагается приступить к формированию и Фузанского полка. Недолго японцам там сидеть осталось.
        Подобные слухи, шедшие с самого верха, стали одной из частей совершенно новой, информационной составляющей этой войны, которую предполагалось развернуть в полную силу. Кроме военной части предстоящей операции, разработка которой продолжалась с прежним усердием, с самого начала продумывалась ее пропагандистская и даже политическая часть в долгоиграющей перспективе.
        В рамках этих планов нашему военному представителю в Шанхае полковнику Дессино, совместно с купцом Гинсбургом, еще в середине сентября поставили задачу: «организовать вербовку нескольких, не обязательно широко известных, но достаточно бойких на слово английских, немецких, французских, итальянских и американских журналистов для тайной поездки в Токийский залив в разгар его штурма». Цель и конечный пункт назначения, естественно, не разглашались. Зато гарантировалась сенсация небывалой величины, о которой станет известно миру именно и исключительно благодаря им.
        Первым, посвященным в эту великую тайну, оказался немец из шанхайской газеты «Чифу Дейли Ньюз» Адольф Банер, с которым Дессино уже имел дело еще зимой. Тогда этого репортера нанимали для прикрытия разведочной деятельности буксира «Индустри», и его действиями в непростой ситуации, за всем этим последовавшей, остались довольны.
        Немногословный, в отличие от большинства представителей его профессии, и всегда серьезный, он производил впечатление человека, на которого можно положиться в серьезном деле. Поняв, о чем идет речь, он сразу заявил, что широкая огласка будет неуместна. Появится огромное число желающих, причем каждый начнет свою рекламную кампанию с целью получить максимальные авансы от издательств. А излишняя шумиха в таком деле ни к чему. Так что остальных собратьев по цеху он подбирал уже сам. Результат получился неожиданным и спорным. Настоящим «бриллиантом» в собранной им «коллекции» оказался Редьярд Киплинг.
        Причем англичанин сам пришел в редакцию газеты и заявил, что намерен участвовать в предстоящей экспедиции. Каким образом он узнал о вербовке и что имел в виду под «экспедицией», так и осталось загадкой. Сам он в ответ на прямой вопрос полковника Дессино лишь с хитроватой ухмылкой на лице напомнил, что в молодости был неплохим репортером.
        С этой кандидатурой сразу возникли определенные трудности, поскольку фигурой он был известной. Водил дружбу с Сесилом Родсом, являвшимся символом британского колониального империализма, выступал в поддержку Англии в Англо-бурской войне, в то время как Россия сочувствовала бурам. И сейчас вряд ли сменил свои приоритеты[5 - Еще в 1896 году после выхода в свет книги «Отважные мореплаватели» Киплинг стал самым высокооплачиваемым писателем в мире. Ему тогда было 32 года. К России он относился, мягко говоря, без симпатии. Одним из его известных высказываний о русских стало: «Поймите меня правильно: всякий русский - милейший человек, пока не напьётся. Как азиат он очарователен. И лишь когда настаивает, чтобы к русским относились не как к самому западному из восточных народов, а, напротив, как к самому восточному из западных, превращается в этническое недоразумение, с которым, право, нелегко иметь дело. Он сам никогда не знает, какая сторона его натуры возобладает в следующий миг». Так начинается его рассказ «Бывший». Рассказ вроде бы о казачьем офицере, попавшем служить в гусарский полк ее величества в
Индии. Но в ходе повествования, где этот казак непременно упивается до изумления много раз, хамит, но его прощают по причине врожденного благородства джентльменов, появляется другой персонаж - английский офицер. Тот еще до Крымской войны обидел словом русского полковника, отказался извиниться за свои слова и за это попал в Сибирь. Только спустя тридцать лет, сбежав с каторги, весь изможденный, он смог добраться до своего полка (в Индии!) и умер через три дня. Многое говорящим эпиграфом этого рассказа стали вот эти строки:Отверзлась земля. Из могилы сыройЯвился к нам гость на пир.Присел отдохнуть и продолжил свой путь.Но в душах нарушил мир.К отмщенью взывает кровь,Сполна грядёт расплата, Как час пробьёт,Бог предъявит счётЗа нашего мёртвого брата.Суть в том, что русские обязательно должны заплатить сполна. Это как бы озвученное писателем мнение народа.]. К тому же эта подозрительная осведомленность?! Решения такого уровня с политическим душком могли принимать только в штабе наместника.
        Гинсбург и Дессино, после недолгих размышлений, отбили кодированную телеграмму соответствующего содержания во Владивосток и были уверены, что спихнули проблему. Но высокое начальство молчало, а сроки поджимали. После еще двух безответных запросов на свой страх и риск им все же пришлось давать ему допуск под свою ответственность. И немедленно после этого свернуть всю кампанию, ставшую излишне популярной.
        К тому времени удалось привлечь, кроме уже названных персон, еще одного француза. Причем вовсе не журналиста, а совсем еще молодого начинающего публициста. Банер рекомендовал его как мастера ироничного романтичного рассказа. Насчет романтичности сомневаться не приходилось. Этот двадцатилетний юноша примчался в Шанхай вообще без денег, бросив работу на фабрике отца, под впечатлением от газетных публикаций о войне, в частности о партизанах Сахалина. Что же касается мастерства, тут судить сложнее. Но тот факт, что всего за неделю в Шанхае он успел уже отметиться в «Чифу Дейли Ньюз» парой статей под псевдонимом Андре Моруа[6 - Андре Моруа - известный французский писатель. Будучи романтичной натурой, в 1911 году, когда ему было 26 лет, оставил фамильную фабрику отца, чтобы жить самостоятельно с любимой женщиной. Участник Первой мировой войны. В нашем случае просто романтизм взыграл раньше.], спровоцировавших заключение двухмесячного контракта с отдельным постоянным окладом, внушал оптимизм.
        Когда дело дошло до подписания договора, выяснилось, что этот Андре из выкрестов немецко-еврейского происхождения. Его семья перебралась в Нормандию после франко-прусской войны и приняла католицизм. И его настоящее имя - Эмиль Соломон Вильгельм Эрзог.
        Сам Дессино идеи антисемитизма не разделял, в первую очередь исходя из интересов дела. Но как наверху рассудят? Он вспоминал потом: «Тогда, помнится, сразу появились сомнения, что вербовка идет как-то не так. Ни у меня, ни у Банера, даже у Гинсбурга опыта в подобных делах не было. И как такое будет воспринято в штабе, мы не знали. Но после Киплинга подобные нюансы казались уже сущей ерундой». А Эмиль-Андре не подвел!
        В итоге компания подобралась хоть и тесная, но зато колоритная. В таком составе их и вывезли из Шанхая на норвежском пароходе «Анфрид», загруженном провизией. Переход Японским морем с вливанием в караван возвращавшихся с Цусимы судов и броненосцев их эскорта оказался скучным. Зато во Владивостоке ждал сюрприз. Там к ним присоединился еще один неожиданный участник «проекта». Это был американский военный корреспондент Джек Лондон[7 - В реальной истории Джек Лондон, будучи по природе авантюристом, с юности ввязывался в опасные предприятия. В 15 лет - владелец шхуны (купленной на заемные деньги) и устричный браконьер. Много ходил под парусами. В 1893 году в 17 лет нанимался на шхуну, промышлявшую морских котиков у берегов Японии (по факту браконьерил у берегов Приморья). Получается, что в наших водах уже хаживал и морское дело знал хорошо. Во время Русско-японской войны был еще малоизвестным писателем. Работал военным корреспондентом на газетный концерн Херста. Высаживался с японцами в Корее. По пути туда был арестован по подозрению в шпионаже. Из-за этого не успел в Чемульпо. Но, не сдавшись, догнал
на корейских «попутках», обморозив лицо и руки, что говорит о целеустремленности и решительности. Продвигался с армией генерала Куроки к реке Яллу, сделав сотни фотоснимков. Сочувствовал русским. Вернувшись с войны, написал статью о «Желтой угрозе». Большие гонорары за свои книги начал получать с 1908 - 1909 годов.].
        Его привлекли события, связанные с антибраконьерскими экспедициями у камчатских берегов и Командор. Об этих рейдах ходили самые невероятные слухи на всем западном побережье, особенно в Датч-Харборе и Сан-Франциско, где уже много лет был хорошо отлажен рынок сбыта богатой добычи, вывозимой из русских земель и вод.
        Редакция «Сан-Франциско Кроникл» обещала солидные гонорары за репортажи с котиковых промыслов Охотского и Берингова морей, откуда вернулось уже несколько разгромленных браконьерских флотилий. Но желающих так сильно рисковать в благополучном Сан-Франциско не было.
        Находясь гораздо ближе к месту событий, Джек знал больше и сразу смекнул, как можно на этом заработать. Имея в прошлом немалую парусную практику, он решил завербоваться простым матросом на одну из наших дозорных шхун. Туда как раз добирали экипажи, вербуя почти всех подряд.
        С попутным транспортом также проблем не было. Имелся даже некоторый выбор. Конечным пунктом сложного маршрута американского углевоза «Барракуда», доставившего его в Россию, был Николаевск-на-Амуре. Но перед этим пароход зашел в залив Америка, где и сошел пассажир. Оттуда уже на попутных парусниках, кстати говоря, частью трофейных, в том числе и браконьерских американских, таскавших теперь сучанский уголек, он и добрался до крепости. При этом попутно посвятил пару дней сбору материала для своего первого репортажа, изучая быт и условия труда на копях и только еще осваиваемой сучанской узкоколейке. Общался преимущественно со своими соотечественниками, некоторым передав телеграммы из дома.
        Странного в этом ничего не было. О том, что в тех местах перевоспитывались и браконьеры-иностранцы, известно было далеко за пределами залива Петра Великого. Только благодаря такому резкому расширению штата «специалистов широкого профиля» стало возможно увеличение добычи при одновременном параллельном восстановлении поселка, пострадавшего от бунта.
        Но своим появлением в обход таможни Владивостока, а особенно задаваемыми специфическими вопросами беспокойный Джек быстро заинтересовал жандармов, все еще пребывавших во взвинченном состоянии после недавних кровавых событий. Те, опросив нескольких его собеседников, а также неожиданно быстро наведя справки «по месту прописки», оказались не на шутку встревожены новостью, что гость, имевший паспортные данные на имя Джон Гриффит Чейни, входит в Социалистическую партию Америки. Причем не на бумаге, а по факту. При этом и «состоял», и «привлекался», и даже неоднократно. Приказ на арест, пока домашний, в пределах гостиничного номера, последовал незамедлительно, и только потом начали вдумчиво разбираться.
        Пока в жандармском управлении гадали, куда его девать, засылая запросы в штабы всех уровней, пришла докладная от Дессино с сожалением о явном недоборе в формируемой им команде в связи с вынужденным досрочным прекращением тайной «мобилизации». Учитывая гражданство и быстро набираемую популярность поднадзорного на его родине, в штабе наместника решили помочь шанхайским «товарищам», заодно спихнув лишнюю головную боль в виде потенциального подрывного элемента куда подальше. Тем более что сам клиент оказался вовсе даже не против.
        Заполучить в свое распоряжение таких «рекрутов» только что специально сформированный пресс-отдел при наместнике даже не рассчитывал. Пришлось на ходу перекраивать всю предполагаемую методику освещения предстоящих событий. Да и в бытовом плане появились определенные сложности. Все же обеспечение приемлемых условий для простого командированного журналиста и уже известного писателя далеко не одно и то же.
        Зато, воспользовавшись обозначившимися достаточно громкими именами, которых, учитывая уже сложившуюся репутацию и связи, в дальнейшем будет трудно упрекнуть в предвзятости, начали прорабатывать вариант привлечения и других известных иностранных публицистов в качестве независимых наблюдателей на предстоящих прямых переговорах о мире с японским императором. Но этот вопрос требовал еще многих согласований на самом верху, так что огласке пока не предавался.
        Главной целью было, исходя из уже имевшегося опыта с оперативным освещением результатов кратковременного пребывания японских войск на Южном Сахалине, обеспечить, таким образом, максимальную публичность. Учитывая эффект, произведенный всего лишь несколькими газетными статьями, и - самое главное - ответную реакцию, предполагалось в ближайшей перспективе оказать такими фамилиями должное сдерживающее влияние на «жаждущих крови» политиков некоторых развитых стран. Причем список этих фамилий решили даже расширить, подобрав еще несколько кандидатов и отправив соответствующие телеграммы Дессино и Гинсбургу.
        Одновременно так же планировалось использовать и некоторых репортеров, окопавшихся во Владивостоке. Часть из них уже сотрудничала ранее со штабом Тихоокеанского флота. Проявившие наибольшую беспристрастность в своих статьях должны были отправиться в этот поход вместе с эскадрой. Отбором претендентов уже занимался пресс-отдел штаба.
        А для полковника Дессино имелось и еще одно особое параллельное жутко секретное и деликатное поручение. Поскольку даже в случае отказа Великобритании от открытого выступления в защиту Японии все еще оставался довольно значительный риск продолжения грубых провокаций, подобных той, что уже имела место у Цусимы, была разработана и реализована операция по дезинформации.
        Зная о повышенном внимании к его персоне со стороны англичан и американцев с самого начала работы в Шанхае, ему, еще когда броненосцы стояли на Цусиме, отправили, якобы для срочной пересылки в Петербург, письмо-отчет о примененных в последнем эскадренном сражении новых бронебойных снарядах с повышенной проникаемостью.
        В нем говорилось, что двенадцатидюймовые снаряды, доставленные железной дорогой в последней партии, благодаря корпусу из стали особой выделки, специальному наконечнику и особому устройству головной и хвостовой части гораздо стабильнее придерживаются траектории в полете, медленнее теряют скорость и поэтому легко пробивают даже толстые броневые плиты на значительных расстояниях. А из-за нового состава заложенной в них взрывчатки обладают большим за-броневым воздействием. Аналогичные боеприпасы для шестидюймовок на средних дистанциях боя уверенно пробивают броню, по толщине сопоставимую со своим калибром, и не склонны к рикошетированию или раскалыванию от удара.
        Именно применение таких снарядов, от которых не спасает никакая, известная на данный момент, броня, и вызвало быструю потерю боеспособности, а затем и гибель японских броненосных крейсеров. Аналогичные по баллистике фугасы вызвали большие внутренние разрушения на бронепалубных крейсерах, не имеющих бортовой брони. Кроме того, такая форма снижает сопротивление воды, что позволяет им подныривать под бронепояс тяжелых кораблей и поражать незащищенную подводную часть борта на значительном углублении от поверхности. В таких случаях повреждения получались особенно тяжелыми.
        Это письмо, согласно инструкциям штаба наместника, должно было «случайно» попасть на глаза заинтересованным лицам, после чего подлежало отправке нарочным в Петербург вместе с прилагаемыми пояснениями. Таким образом планировалось побудить потенциальных новых противников к максимальной осторожности в случае встречи даже с одиночным русским кораблем.

* * *
        Результат организованной «утечки» совершенно секретной информации превзошел все ожидания. Правда, известно обо всем этом стало уже спустя много лет после окончания войны.
        Первыми до нее добрались американцы. Их ответной реакцией стала официальная рекомендация морского секретаря САСШ на имя президента Рузвельта «О крайней нежелательности вступления в войну с Россией на данном этапе, ввиду явного подавляющего превосходства русской артиллерии на море». Подобная бумага отправилась и в конгресс уже в начале октября. Более того, в это же время из Вашингтона в английское адмиралтейство ушло предупреждение о появлении у русских новых мощных снарядов, чрезвычайно опасных для тяжело бронированных кораблей даже на больших дистанциях боя.
        Это было уже второе сообщение, полученное британским адмиралтейством, о возможном применении русскими нового вида боеприпасов и неизвестных ранее способов стрельбы. За несколько дней до него из Японии пришел обширный аналитический отчет о третьем бое у острова Цусима, весьма встревоживший директора управления военно-морской разведки Чарльза Отли.
        Его авторами являлись авторитетные офицеры Королевского флота, числившиеся в качестве наблюдателей британского адмиралтейства при японском морском министре. После проведенного ими опроса подобранных остатков экипажа «Адзумы» и команды «Токивы», единственного крейсера, пережившего тот бой, они пришли к выводу, что первые, пусть не решающие, но весьма тяжелые повреждения, безусловно повлиявшие на дальнейший ход сражения, японские корабли получили в самой завязке. Причем на дальностях, ранее считавшихся немыслимыми для ведения прицельного огня по маневрирующим целям. Ни высокая скорость хода, ни перемена курса не избавили от быстрых накрытий.
        В отчете указывалось, что «Адзума» получил свой первый снаряд в самом начале перестрелки. Это попадание вызвало серьезные повреждения броневого пояса и обширные затопления в средней части корпуса, где стояла самая толстая броня. При этом башенные наводчики самого крейсера еще практически не видели свою цель, большей частью находившуюся для них за линией горизонта.
        Несколько лучше защищенный крейсер «Якумо», также получивший аналогичное попадание в одном из первых залпов противника, имел сразу после этого заметный крен, что также говорит о вызванных им значительных подводных повреждениях. Но из-за гибели корабля и последовавшего сразу за этим пленения всех, кто выжил, точно установить характер этих повреждений сейчас невозможно.
        Обследование спасшейся «Токивы» не дает ясной картины из-за больших разрушений, вызванных детонацией собственных боеприпасов, традиционно частично складированных в казематах. Но, учитывая дальность ведения боя в тот момент, ему, несомненно, предшествовали пробитие не тонкой крыши, а именно бортовой шестидюймовой брони каземата и последовавший за этим мощный взрыв внутри защищенного помещения.
        Эти новости сильно встревожили первого лорда адмиралтейства графа Кавдора, выступившего резко против уже начавшего реализовываться последнего предложения первого морского лорда вице-адмирала Фишера. Тот, учитывая первые итоги противоборства русского и японского флотов у берегов Цусимы, набиравшего обороты с конца весны, развернул вектор приложения своих усилий на 180 градусов. С присущей ему энергией, вместо начатого по его инициативе сосредоточения всей броненосной силы в водах метрополии, он уже требовал немедленной отправки мощных эскадр непосредственно к японским берегам.
        Кавдор назвал запланированный им перевод половины Средиземноморской эскадры в Тихий океан прямым путем к катастрофе. Воинственный «Джеки» в долгу не остался. В итоге возникший спор пришлось разрешать Эдуарду VII лично.
        Сам король, несмотря на хроническую антипатию к России, разделял обеспокоенность своего морского министра. Да и поднявшуюся газетную шумиху вокруг Сахалина, резко убавившую симпатий к Японии в обществе, столь демонстративно проигнорировать было уже невозможно.
        В итоге последовал всего лишь приказ о слиянии Восточно-Индийской, Китайской и Австралийской станций в Восточный флот с командованием в Сингапуре и передовыми базами в Гонконге и Шанхае. В Лондоне состоялось экстренное заседание Комитета имперской обороны (CID), по итогам которого срочно провели ряд секретных консультаций с людьми, сведущими в области артиллерии, взрывчатых веществ, а также в металлах и сплавах.
        Ничего определенного они не дали, по причине скудности исходных данных. Но ведущие специалисты в области металловедения и взрывчатки подтвердили, что такое, в принципе, возможно, если не брать в расчет конечную стоимость изготавливаемых боеприпасов, получающихся безумно дорогим штучным товаром. Это стало достаточным основанием, чтобы застопорить уже почти начатое продвижение броненосцев из Средиземного моря на Дальний Восток вместо запланированного перехода в воды метрополии. А на театр боевых действий для детального разбирательства на месте срочно отправился кептен Джалико.
        Занимаемая им должность директора департамента морской артиллерии и торпед при адмиралтействе просто обязывала к этому. А приданные ему офицеры из 1-го отдела военно-морской разведки, отвечавшего за ВМС иностранных государств, должны были оказать содействие по своим каналам.
        Для максимального ускорения следствия отправился он на крейсере «Абукир», назначенном флагманом в отряд из четырех таких кораблей. Все они - «Абукир», «Хог», «Эдгар» и «Тезус», - вместе с пятью приданными судами обеспечения, перешли под командование Джона Рашуорта Джалико и являлись отдельным автономным отрядом, не подчинявшимся командующим на местах и действующим исключительно по согласованию с адмиралтейством. В пути следования к ним должны были присоединиться шесть шлюпов и полтора десятка миноносцев из состава Средиземноморского, Восточного флота, а также с Гибралтарской станции и от мыса Доброй Надежды.
        Одновременно командующий только что созданным Восточным флотом Великобритании адмирал Джерард Ноэл[8 - Адмирал Джерард Ноэл, по отзывам современников, отличался удивительным техническим невежеством. Являлся одним из самых рьяных сторонников размещения больших минных катеров на боевых кораблях. В современной тактике морского боя не понимал абсолютно ничего. Но в то же время обладал решительным, воинственным характером. Наиболее известен его тезис, что даже во время войны боевой корабль не стоит разгружать от лишнего веса, не влияющего на боеспособность и обеспечивающего всего лишь комфорт проживания. Обосновывал он это крайне малой вероятностью участия каждого корабля в боевых действиях. А даже и попади он в бой, это ненадолго, в то время как жить на нем постоянно.] получил строжайшие инструкции из Форин-офиса, подписанные самим премьер-министром. Их суть сводилась к рекомендации «стараться не ввязываться в артиллерийский бой с русскими кораблями до особого распоряжения».
        Джек Фишер, узнав об этой «импотентской» инструкции, вполне ожидаемо пришел в ярость. Но это уже относилось к большой политике, куда его пока не пускали. Джентльмены всегда дорожили честью своего флага, а в данном случае было слишком много неопределенностей.
        Столь серьезные перипетии правительственного уровня остались не известны никому во Владивостоке, да и в Петербурге тоже, ни тогда, ни после. Иначе витавшее в верхах мнение, что в случае резкого обострения отношений с Англией все, что уже создано на берегах Тихого океана, удержать не удастся, не получило бы стольких сторонников. Хотя… Кто знает, какими мотивами они руководствовались?

* * *
        Другой «диковиной забавой» великого князя Михаила на столь высоком посту стал срочный запрос, отправленный нашим торговым представителям, консулам и коммерческим партнерам в Сан-Франциско и Датч-Харборе. Получив его, серьезные люди за океаном не могли взять в толк, зачем ему понадобилось тратиться на телеграфные и почтовые расходы, чтобы как можно быстрее и конфиденциальнее получить списки судов, регулярно совершающих рейсы от побережья САСШ в западном направлении. Причем совсем не обязательно в Японию. Запрашивались также их принадлежность и характеристики: тоннаж, вместимость, скорость хода, численность экипажа и прочее. Среди множества этих пунктов совершенно терялся один, малозаметный, но, пожалуй, самый важный - наличие беспроводного телеграфа.
        Но это был только первый, самый заметный этап плана, задуманного Михаилом совместно с немецким полномочным посланником во Владивостоке Паулем фон Гинце. К реализации второго, самого важного, масштабного и невероятно секретного, привлекались уже специально нанятые надежные люди.
        Часть из них среди прочих попутных пассажиров доставил на американский берег бывший эскадренный госпиталь «Орел» в одном из своих рейсов. Прочие уже были на местах, давно получая дополнительное жалованье из немецкой казны. Одновременно особые тайные инструкции Адмираль-штаба получили германские рейсовые пароходы, ходившие из Европы через Тихий океан в порты Южной Америки.
        Третьим этапом занимались исключительно доверенные финансисты в Берлине и Петербурге. Их круг был достаточно узок, а имена не особо известны, однако репутации безупречны. Они заранее получали почти неограниченные краткосрочные кредиты и особо секретную информацию о тайных планах, а потому имели возможность просчитать, когда и чьи акции нужно будет скупать или продавать через подставные фирмы.

* * *
        А на самом восточном краю русских земель все так же занимались своими делами, не особо оглядываясь по сторонам. И дел тех было!.. Главным силам флота теперь требовался внеочередной ремонт в заводе, а значит, сроки начала решающей операции могли вновь отодвинуться бог знает на сколько.
        Хоть за время стояния в Озаки на наименее пострадавших «Орле» и «Бородино» все, что было возможно выполнить силами порта Такесики, «Камчатки» и самих экипажей броненосцев, сделали, уложившись до встречи конвоев и обратного перехода, еще находилось куда приложить руки.
        В базе, заметно развившейся с приходом беспокойного флота, это было не в пример удобнее и легче. К тому же вполне приличный и уже поднаторевший в этом штат подчиненных контр-адмирала Греве еще и знал, как нужно сделать быстро и хорошо. Исключительно благодаря этому уже сейчас они оба могли бы выйти в море сразу после пополнения запасов.
        Однако план экстренного введения в строй еще и «Александра III», все же продавленный упертым Иессеном, оставил в составе действующей эскадры только один боеспособный новейший броненосец. А обоих его собратьев переводил в разряд ремонтируемых-догоняющих.
        Этот план, предусматривавший попутную замену половины расстрелянных двенадцатидюймовок на «Бородино» «обездомевшими» пушками с «Александра», уже вынутыми из его наглухо «контуженной» носовой башни, продвигался довольно быстро. Тем не менее выходил за границы приемлемого по срокам, хотя работы не прекращались даже ночью.
        Для гвардейского броненосца, обосновавшегося в новом доке, как для самого «заезженного», дата намеченного ввода в строй вообще неминуемо отодвигалась на четыре, а скорее всего, на все шесть недель. Пришлось привлекать и иностранных специалистов, тоже загружая их сверх меры, но принципиально это ситуацию не изменило.
        Педантичные немцы, глядя на сосновые брусья, подгоняемые по месту топором поверх кое-как залатанной вмятины оголившейся обшивки, ворчали, обзывая это все эрзац-ремонтом. Заменять перекошенные и ослабшие броневые плиты деревом вместо восстановления набора и правки поврежденных листов казалось им немыслимым. Однако дело они делали, даже внося рациональные предложения, повышающие общую прочность собираемой конструкции. Одновременно нещадно гоняли мальчишек-подсобников, постоянно убиравших щепу и прочий пожароопасный строительный мусор, порою обильно осыпаемый искрами сварки.
        Ситуация с «Бородино» выглядела несколько более обнадеживающе, хоть по внешнему виду сказать подобного никто и не мог. Мастера завода «Дюфлон и Константинович» спешно монтировали новую проводку во всех башнях, попутно дорабатывая системы Гейслера. Им помогали инженеры «Сименса», после очередной отладки вверенных им в попечение станций беспроволочного телеграфа остававшиеся временно безработными. Очень пригодился их богатый задел по всевозможным электротехническим изделиям.
        В итоге, основываясь на хотелках и, самое главное, конкретных проработанных предложениях артиллерийских офицеров броненосцев, обобщенных Цывинским, вся заумная путаница проводов, контактов, реле, предохранителей и переключателей приобретала совершенно иной, более лаконичный вид, весьма далекий от исходного.
        Но очередные доработки тщательно скрывали от посторонних, так что заметно это было лишь на баке, где после снятия броневой крыши и орудийных стволов главного калибра осталась только сама «кастрюля» из толстых плит со станками на поворотном столе. Сменные пушки уже доставили из мастерских, сгрузив на стенку под бортом, и готовили к установке.
        Завершения этих работ, как и планировалось, флот дожидаться не стал. И так все разумные пределы отсрочек выбрали с запасом. Дальнейшая задержка могла предоставить японцам возможность беспрепятственного подхода их последних «оптовых» покупок из Латинской Америки. К тому же так вполне можно было дождаться начала сезона штормов в Тихом океане, а затем и неизбежного замерзания гавани Владивостокского порта.
        Вдобавок пришли очень тревожные вести из Англии. Стало известно, что король Эдуард VII неожиданно одобрил решение адмиралтейства о создании Восточного флота, что предусматривалось только на случай войны. Похоже, тревога Министерства иностранных дел имела под собой основания.
        Однако в штабе наместника вероятность вступления «альбионцев» в войну на стороне Японии признавалась крайне невысокой. Откровенно пророссийская позиция Германии являлась существенным сдерживающим фактором. Последние рапорты разведки это подтверждали.
        По донесениям нашего военного атташе в Лондоне, в броненосных эскадрах Владычицы морей никаких подвижек не последовало. Только в соответствии с тут же отданным по такому случаю приказом Джеки Фишера на Дальний Восток срочно отправлены еще восемь броненосных крейсеров и два десятка самых новых мореходных миноносцев, схожих по типу с последними русскими минными крейсерами. Предполагается также передать адмиралу Ноэлу часть кораблей с Гибралтара и мыса Доброй Надежды.
        Пусть броненосные, но все же крейсера. То есть «главный довод короля» они не использовали, ограничившись демонстрацией своей мощи и готовности ее быстро нарастить в любом уголке земного шара. Да и черт с ними! Пускай побряцают оружием, раз так хочется. Это мы можем и не заметить.
        Но уточненные немцами сведения оказались менее оптимистичными. Они хоть и сократили число отправленных кораблей вдвое, добавили такую ма-а-аленькую деталь. Начатое Фишером сосредоточение сил флота в водах метрополии временно приостановлено. По этой причине в Средиземном море пока остается мощная эскадра, затеявшая учения у египетских берегов. То есть в случае необходимости она способна быстро усилить Восточный флот, и без того обладающий заметным превосходством.
        Из прочих больше всего беспокоила непроверенная пока информация, также полученная из Адмираль-штаба, о том, что ведутся переговоры по срочной передаче нескольких крейсеров и десятка истребителей сынам Ямато прямо здесь, на Дальнем Востоке. А тут еще и сами японцы довольно эффектно показали зубы в Цугару, снова доказав, что недобитый враг все еще опасен. Требовалось срочно доводить дело до конца, пока не поздно.
        Глава 3
        Главная задача отряда Небогатова в самом преддверии решающего и, как все надеялись, финального штурма этой войны оставалась неизменной: «Всемерное обеспечение максимально возможной безопасности плавания проливом Цугару и оказание давления на противника к югу от него». Как виделось штабам во Владивостоке, это должно было сковать часть японских патрульных сил Тихого океана. А кроме того, приучить высшее командование в Токио к нашей активности в северных водах.
        Но после короткого и не совсем удачного рейда вдоль Тихоокеанского побережья Японии, состоявшегося в конце сентября, контр-адмирал Небогатов вынужденно прекратил крупные вылазки более чем на неделю. Все, что на тот момент оставалось у него под рукой, пришлось посменно ставить на ремонт и профилактическое обслуживание.
        Сил, единовременно находившихся в боевой готовности, хватало только на поддержание деятельности довольно скромной дозорной сети, едва покрывавшей ближние подступы к Хакотдате. Все остальное контролировалось по ночам только с берега, а днем - реквизированными у рыбаков небольшими парусными судами да «Уралом». Причем контроль сводился к коротким переходам между опорными пунктами на берегу для адресной выгрузки содержимого трюмов.
        К вечеру 30 сентября прибыл «Алеут», доставивший штабную почту. Согласно распоряжению штаба флота, его предписывалось передать в распоряжение гарнизона Курильских островов. Этот переход по месту назначения решили совместить с осмотром мест возможных районов разгрузки японских судов-снабженцев на восточном Хоккайдо и базирования разведчиков.
        После разбора захваченной в Хакотдате и Муроране японской документации имелись достаточно подробные карты тех мест с глубинами и прочими подробностями. В том числе с отмеченными якорными стоянками. Так что планировали этот набег, зная, где искать.
        После суточного отдыха, совмещенного с пополнением угольных ям, «Алеут» в сопровождении четырех самых ходких вооруженных паровых шхун, подтянувшихся к тому времени из Отару, отправился на восток. Это соединение в штабных документах фигурировало как Малая восточная экспедиция.
        Рыбный сезон с его интенсивным малым судоходством уже закончился, так что на трофеи никто не рассчитывал. Целью было постараться уничтожить мобилизованные каботажники, используемые в патрульной службе и перевозках. А в случае невозможности заставить их сидеть по норам и не высовываться.
        От самого пролива Цугару и порта Муроран в восточном направлении до порта Кусиро берега Хоккайдо обычно пусты. И пригодных для стоянки бухт там нет, так что первой целью наметили именно Кусиро с его серными и медными рудниками. Маршрут просчитали так, чтобы появиться в виду него на рассвете. Но рассвет выдался туманным, что затрудняло ориентирование, поэтому к берегу подходить не рискнули, сразу двинувшись дальше, к бухте Акеси.
        Однако пока копошились у порта, скрытность была потеряна. С торчавших над туманной дымкой возвышенностей восточнее Кусиро маленький русский отряд обнаружили, о чем свидетельствовали появившийся дым сигнального костра и начавшаяся световая сигнализация.
        Это, конечно, не радовало, но поиск отменять не стали. Разойдясь в цепь, продолжили движение на восток и спустя менее чем час вышли на траверз бухты. Туман уже редел, так что мыс Сирипами разглядели почти сразу. А следом показался и остров Дайкоку, за которым, согласно японским и английским картам, имелась удобная якорная стоянка. Но когда подошли ближе к острову, увидели, что она пуста.
        Видимость продолжала улучшаться. Дальнего берега бухты все еще не видели, но какие-то неясные силуэты начали проявляться из мглы. Предположив, что это японцы, скрывающиеся в дымке, решили задержаться и осмотреть всю гавань. На мины нарваться не опасались. В здешних вечно туманных водах осложнять собственную навигацию еще и этим никто бы не стал. А чтобы обезопаситься от внезапного нападения с моря и из бухты, одну шхуну выслали в дозор на десять миль южнее, а две другие образовали разведывательную группу и двинулись в обход отмели, сбегавшей от Сирипами на восток.
        Пробираясь между ней и серыми скалами Дайкоку, с передовой завесы разглядели какое-то сооружение в виде небольших ворот на отколовшемся от мыса совсем маленьком утесе, чуть качнувшемся в сторону берега. Должно быть, японский храм, посвященный морскому богу. Но долго разглядывать его было некогда.
        На открывшейся за мысом стоянке обнаружили первую добычу - три небольшие каботажные шхуны. Они уже распустили паруса и, поймав ими ветер, катили по небольшим волнам в направлении селения Акеси, располагавшегося в проходе во внутреннюю, меньшую и мелководную, гавань бухты. Их начали преследовать, но сразу угодили под огонь с берега и с четырех небольших паровых судов, стоявших там на рейде. Под их прикрытием парусники благополучно скрылись в проходе.
        «Алеут», осторожно продвигавшийся следом за своим авангардом, не оставлял японцев без ответа, но в саму бухту углубляться не решился, маневрируя на входе, чтобы не терять из вида четвертую шхуну, через которую поддерживалась связь с выдвинутым на юг дозором. Разведка, сохраняя ему открытой директрису стрельбы, держалась левее и тоже палила из своей мелочовки.
        В ходе получасовой перестрелки удалось добиться нескольких попаданий в пароходы, вызвав сильный пожар на одном из них. Главный калибр «Алеута» из пары трофейных армстронговских стодвадцаток явно доминировал над полевыми пушками и мелкими скорострелками оппонентов. Теперь уже было окончательно ясно, что ничего более достойного здесь нет, а мелочь придется долго и нудно выковыривать из тех щелей, куда она забилась. Оно того не стоило, так что решили продолжить рейд в восточном направлении, чтобы успеть осмотреть рыбацкую стоянку Хаманака, или Шалоу, как она значилась на английских картах.
        Не тратя время на обратное сосредоточение, прямо так и пошли: трое вдоль берега, а еще двое - с выдвижением в открытое море до десятка миль. Еще на подходе увидели паруса нескольких небольших судов, уходящих частью в открытое море, частью в сторону пролива Нумасидо между Хоккайдо и Хабомаи. Судя по всему, японцы успели оповестить здешних обитателей, что и не удивительно, учитывая наличие телеграфа.
        Перехватить успели всего одну рыбацкую посудину. Ее саму, по причине ветхости, потопили, а экипаж, сплошь гражданский, взяли в плен. Позже, уже на Кунашире, после их допроса узнали, что уничтожили шхуну (одну из почти полусотни), мобилизованную японской армией для так и несостоявшейся высадки на Кунашир и Шикотан, а после - для несения дозорной службы в проливе Измены и его окрестностях.
        Бегло осмотрев пролив и ближайшие островки, основными силами повернули на запад к бухте Немуро, которую также обследовали еще до наступления темноты. А пленных на одной из шхун отправили в Томари. Заодно и предупредили гарнизон, что придут туда отрядом на ночевку, чтоб не всполошились при появлении перед гаванью сразу четырех кораблей. В здешних глухих местах такое редкость.
        Никаких результатов обследование японских стоянок в Немуро и Нотсуке не дало. На берег никого не высаживали. Можно сказать, что ограничились демонстрацией флага. Когда пришли в Томари, узнали, что в проливе Измены в районе полудня, то есть за несколько часов до нашего появления там, наблюдалось интенсивное движение малых судов, в том числе и паровых, в северном и восточном направлениях. Судя по всему, японцы рассредоточили все, что у них тут было, попрятав свои суда в многочисленных бухточках архипелага Хабомаи, ни осмотреть, ни блокировать который сегодня уже не успевали.
        Эту группу небольших островов, не имевших постоянного населения, теоретически контролировали японцы. Но по факту, из-за сомнительной ценности и недостатка сил лишь отстаивались среди скал, и то эпизодически, обычно предпочитая более уютные места. Было известно, что там имелись сигнальные посты, но где и какие, никто не знал. Пленные тоже ничего не смогли пояснить по этому вопросу, так как раньше бывали на островах только по рыболовецким делам, а их милитаризация началась совсем недавно, когда они уже вынужденно оставили промысел.
        На следующий день Хабомаи тщательно осмотрели, вполне ожидаемо не найдя никого. У японцев была целая ночь, чтобы перепрятать всех, кто укрылся там вчера. И времени они даром явно не теряли. На этом рейд и закончился. Все суда Малой восточной экспедиции отправились на Итуруп в залив Рубецу, где перешли в подчинение командования Курильских островов.
        Одновременно с организацией осмотра побережья юго-восточного Хоккайдо Небогатову пришлось многое сделать и в плане повышения общей боеспособности береговой обороны. Достраивали и усиливали батареи и прочие укрепления на северном берегу пролива Цугару. Параллельно шло восстановление противоторпедного бона на стоянке у мыса Одана. Тщательно прорабатывалась схема взаимодействия сигнальных постов, осветительных и артиллерийских позиций.
        В первую очередь, используя захваченную документацию, закончили восстановление проводных телеграфных линий, в том числе и с Мурораном, через кабель, как оказалось, уже проложенный японцами поперек устья залива Уциура. Это позволило принципиально увеличить скорость прохождения информации. Пришлось также вплотную заняться основательным обустройством резервных защищенных стоянок, армейских складов и лагерей.
        Большим подспорьем в деле укрепления обороны совершенно неожиданно для всех оказались доставленные «Уралом» осветительные ракеты нового типа из последней партии. Чисто внешне они не производили впечатления серьезного оружия. От уже виденных многими ранее их отличал меньший калибр, всего два с половиной дюйма против четырех, и, соответственно, вес. Прежние вытягивали от полутора до двух пудов, а новые только десять, максимум двенадцать килограммов.
        Но это все, оказывается, являлось их преимуществом. Новые изделия снабжались другим типом стабилизаторов - как пояснил прибывший с ними инструктор от Николаевского завода, улучшенным, благодаря работам полковника Поморцева. В прилагавшейся инструкции значилась дальность полета более восьми верст[9 - Реальные ТТХ ракет, освоенных к тому времени на Николаевском заводе, но невостребованных армией. После всесторонних испытаний первую партию изготовили еще до войны, но она так и не была закуплена и пылилась на заводских складах.], что вызывало обоснованные сомнения. Напутали чего-то в спешке, а может, и не испытывали вовсе. Война ведь. Но, судя по дате подписания акта, пробные отстрелы проводили еще до ее начала.
        Рядом с солидными увесистыми предшественницами, которые удавалось пристроить на пусковой станок, только работая в четыре руки двоим сноровистым заряжающим, новые выглядели как-то не серьезно. Но уже первые пробные запуски развеяли тяжелый скепсис, сформировавшийся вокруг них. Всего один человек обеспечил выстрел сразу пяти таких хлопушек с фугасной боевой частью за одну минуту с палубы миноносца на ходу. Причем все пять благополучно дотянули до ближайшего лесистого склона, пролетев над водой почти две мили и рванув довольно высоко от полосы прибоя, едва пройдя апогей своей траектории. Рассчитывать на такой результат со старыми нечего было и думать. Обеспечить те же пять-шесть выстрелов в минуту тренированный расчет, но минимум из трех человек, еще мог. Но с этой позиции усыпанный каменными головами пляж для них стал бы пределом по дальности. Судя по результатам испытаний, прилагавшиеся новые таблицы стрельбы выглядели правдоподобно.
        Проведя несколько пробных пусков новых осветительных ракет, определили максимально возможную глубину их применения в тридцать кабельтовых. Хотя оптимальными по размеру светового пятна были не более двадцати пяти - двадцати семи. При использовании с вершины Хакотдатеямы эта величина увеличивалась, но ненамного, поскольку на заключительном отрезке из-за снижения скорости падение становилось почти вертикальным. Полученные цифры после предварительной пристрелки назначенных секторов с развернутых позиций позволяли существенно отодвинуть границу зоны, просматриваемой и, соответственно, простреливаемой ночью. Весьма актуально, учитывая уже имевшие место прецеденты. А что японцы отнюдь не угомонились, подтверждали дрейфующие мины, обнаруживаемые в проливе довольно часто. Их, должно быть, срывало сильными течениями с новых заграждений, до сих пор не обнаруженных нами.
        К началу октября миноносцы, а следом и вспомогательные крейсера, начали выходить в море. За пару дней проверили механизмы пробными пробегами и начали готовиться к реализации плана превентивных мер, уже разработанного штабом отряда. А ремонт обоих броненосцев продолжался до 10 октября. Причем велся исключительно судовыми средствами.
        Ремонтные мощности порта Хакотдате, почти не пострадавшего в ходе боев, оказались серьезно ограничены после сильного пожара в мастерских, случившегося в ночь первой минной атаки. Несмотря на сразу же начатые восстановительные работы, пока они оставались достаточно скромными и не обеспечивали даже потребности малочисленных импровизированных легких дозорных сил.
        Отсутствие дока создавало дополнительные трудности. Для исправления любых подводных повреждений приходилось городить подручные средства. К счастью, ничего серьезного в этом плане пока не имелось, и успешно обходились небольшими сухими ящиками, сооружаемыми за три, максимум пять дней[10 - Подобные методики исправления небольших подводных повреждений широко применялись в осажденном Порт-Артуре.]. Аналогичная ситуация сложилась и в Муроране.
        В таких условиях Небогатов распорядился даже после завершения ремонта сократить до минимума все передвижения тяжелых кораблей. На все это время охрана отправляемых и встречаемых конвоев с одновременной активной разведкой и давлением на коммуникации противника стала заботой исключительно вспомогательных крейсеров. Но и те не покидали гаваней без трального сопровождения.
        Самой заманчивой целью для набега единодушно признавался залив Вакаса на западном побережье Хонсю. Он считался наиболее вероятным предполагаемым конечным пунктом только что законченной японцами эвакуации своих войск из северо-восточной части Кореи. Если это так, то там сейчас было не протолкнуться от транспортов, загруженных армейскими грузами и войсками.
        Но, несмотря на всю желательность скорейшего проведения именно такой операции, от нее пришлось отказаться. В штабных документах, привезенных «Алеутом», сообщалось, что все свои боеспособные корабли, оставшиеся в Японском море, противник использовал для прикрытия эвакуации. Даже в последнем нападении на Окочи, столь масштабном и впечатляющем, никто, представляющий реальную боевую ценность, не участвовал. Исходя из этого, считалось, что они, скорее всего, охраняют места разгрузки пароходов.
        Хотя и собрано там откровенное старье (бронепалубный крейсер «Нанива» да раритеты из 7-го боевого отряда со вспомогательными крейсерами и миноносцами), до восстановления боеспособности «Николая», «Наварина» и «Нахимова» это сборище намного превосходило все то, что могли выставить против них русские из Цугару. А от главной базы флота, как стало известно из полученных бумаг, в ближайшее время помощи ждать не стоило.
        Залив Муцу с недавно созданным там военным портом Оминато из планов рейда также исключили. По выводам аналитиков, основанным на результатах изучения трофейных документов, он использовался японцами только как пункт базирования дозорных судов и незначительных минных сил обороны Цугару (сейчас считавшихся уже разгромленными), а также как перевалочная база.
        Конечно, иметь такой «гнойник» под боком чревато. Но вследствие уже хорошо известных сложностей с его зачисткой, исходя из имеющейся информации, для предотвращения накопления там ударных сил противника признавалось достаточным обеспечение дневной блокады подступов к восточному, а особенно к западному устью Цугару.
        Оставалось озадачиться осуществлением этой самой блокады. Первым делом решили провести глубокую рекогносцировку северо-западного берега острова Хонсю, к югу от Цугару. Считалось, что боеспособные минные силы противника, представляющие хоть какую-то опасность, находятся только в Японском море, и, соответственно, именно оттуда и следует ожидать их нападения. Превентивное наступление на этом направлении обеспечит определенную безопасность.
        В вылазке задействовали все четыре вспомогательных крейсера, в том числе и разгрузившийся «Урал». Предполагалось совместить её начало с отправкой обратного конвоя, загруженного трофейными рыбными консервами и прочими грузами. В его охране на начальном этапе должны были отметиться все участники предстоящей акции.
        Сомнений в том, что их «срисуют» с береговых постов южного берега пролива, не было. Это позволяло надеяться, что в светлое время суток японцы не решатся даже приближаться к хорошо прикрытому каравану. Если все пойдет по плану, после наступления темноты еще какое-то время половина сопровождающих задействовалась в эскорте, а другие уходили к намеченным целям. Но нужна была погода, подходящая для аэроразведки.
        В течение всего дня 2 октября следили за небом, ветром и прочими приметами. После полудня синоптики наконец выдали благоприятный прогноз на два ближайших дня. Поздно вечером «Урал», «Амур», «Сунгари» и «Днепр» собрались в бухте Мацумаэ. Вверх пополз черный пузырь Парсеваля - Зигсфельда. Но, поднявшись до полукилометровой высоты, он сразу пошел вниз, замерев на середине спуска, где его заметно меньше мотало.
        С японского берега наверняка хорошо видели этот «аттракцион», так же как и жирные дымы. Поэтому, чтобы не разочаровывать противника, еще до наступления темноты из пролива на запад, в сторону Владивостока вышли четыре больших парохода. Вся вооруженная четверка сразу заняла позиции в их охранении, сформировав конвой. Шар продолжал висеть над носителем, обеспечивая хороший обзор, заодно четко обозначив направление движения.
        Уже в сумерках «колбасу» втянули в ангар. Но еще даже не дождавшись завершения процедуры швартовки аэростата, «Урал» и «Амур» повернули на юг-юго-запад, покинув ордер. Пароходы также изменили курс, приняв немного к северу и встав на курс к бухте Владимира. До полуночи их охраняли оставшиеся два крейсера.
        Поскольку оснований для тревоги, а соответственно, для изменения планов за это время не появилось, в начале первого часа ночи «Днепр» и «Сунгари», подав короткую условную телеграмму по радио и приняв положенный отзыв от штаба Ольгинского укрепленного района, также развернулись и растаяли в ночи. А транспорты продолжили следование прежним курсом уже самостоятельно и еще до полудня благополучно вошли в залив.
        Планом разведывательного рейда предусматривались одновременная атака гавани Сумиеси в заливе Рутси на острове Садо, где должен был действовать «Урал», и осмотр острова Тобишима, являвшегося целью для «Амура», и прибрежного селения Китауры, которое предстояло обстрелять «Днепру».
        После атаки этих пунктов «Урал», «Амур» и «Днепр» прочесывали каждый свой участок побережья, двигаясь на север, в то время как от устья пролива их должен был встречать «Сунгари», спускавшийся на юг. Таким образом, в течение суток планировалось осмотреть сразу более двухсот миль японского побережья и прибрежных вод, в том числе порт Ниигата. Основной задачей был поиск возможных угольных станций и временных стоянок отрядов миноносцев. Попутно, как обычно, нарушение судоходства и рыбного промысла.
        Первая пара вооруженных пароходов, отделившаяся с вечера, быстро набирала обороты на винтах. Громадина «Урал», разогнавшись сразу до семнадцати узлов, уверенно отрывался от «Амура», державшего всего тринадцатиузловой ход. Но гнаться за более резвым товарищем, надсаживая машины, бывшему немецкому графу не было нужды. Его цель находилась намного ближе.
        Ночь прошла спокойно. Внимательно слушали эфир, но никаких признаков наличия дозорных линий, вопреки ожиданиям, не обнаружили. Перед рассветом, по мере приближения к острову Садо, радиостанция «Урала» все же начала принимать редкие короткие телеграммы, передаваемые японской телеграфной азбукой. Переговоры явно велись кодовыми фразами, поэтому разобрать их смысл не удалось. Сигналы были довольно слабыми и только от двух аппаратов, так что это никого не встревожило. Решили, что слышат обычные переговоры патрульных судов, которые, как теперь было известно, появлялись у японских берегов во все больших количествах. Командир крейсера распорядился подготовить к работе аэростат, поскольку по прогнозу погода ожидалась хорошая.
        На заре догнали двухмачтовую шхуну, шедшую в Майдзуру с грузом риса. Людей быстро сняли, а судно потопили подрывными патронами и двинулись дальше. Спустя час впереди уже показались самые большие возвышенности западной части острова Садо. Ход увеличили до полного, начав подготовку к подъему аэростата. Скоро правее первых вершин обозначились над горизонтом и горы восточной части острова, что были чуть не вдвое ниже. Курс «Урала» упирался прямо в низменную середину Садо, куда с севера глубоко врезался залив Рутси.
        К половине девятого уже имели возможность наблюдать за всей береговой чертой северной стороны острова. Позиция «Урала» позволяла гарантированно перехватить любое судно, выходящее из залива, но таковых пока не наблюдалось. Справа по борту под гористым берегом, густо заросшим лесом, с марсов видели паруса около десятка небольших судов. Скорее всего, промысловых. Еще несколько парусников маячили в глубине залива. Никого, способного представлять угрозу, не обнаружили.
        Убедившись в этом, ход скинули до семи узлов, начав подъем аэростата. С высоты постепенно открылась не только вся акватория Рутси, но и расположенный через долину с другой стороны острова залив Мано. А много восточнее куталась в туманный саван береговая черта Хонсю, обозначенная несколькими зелеными вершинами, почти сливающимися с горизонтом. Оглядев широко раздвинувшийся горизонт, ничего угрожающего не отметили и из корзины.
        До рыбацкого селения Сумиеси, находившегося прямо по курсу, чьи строения уже угадывались в бинокль с марса, оставалось не более десяти миль. А из корзины шара видели даже зеркальную гладь озера Камо за ним. Отмечалась световая сигнализация со склонов гор, но этим все враждебные действия и исчерпывались. На берегу дымили несколько небольших труб, то ли фабрик, то ли каких-то мелких мастерских.
        Сначала не было видно никаких признаков базирования паровых судов. Ни угольных складов, ни якорных стоянок. Только когда приблизились на шесть миль, смогли разглядеть два небольших судна без парусного рангоута, но с трубами. Они укрывались под мысом Нотокезаки. Рядом с ними качались на якорях еще шесть довольно крупных шхун, за чьими корпусами и вантами и затерялись стоявшие с погашенными котлами пароходы. Увидеть их удалось только с трехсотметровой высоты.
        Поскольку других целей ни в самом заливе, ни в его окрестностях не нашлось, «Урал» положил лево руля и, развернувшись на восток, вскоре начал пристрелку правым бортом по этой стоянке. Еще до того как начали стрелять, с шара сообщили, что атакованные суда спешно оставляются экипажами, так что взять пленных с них уже не представлялось возможным.
        Это никого не огорчило. Радовало, что время на это тратить не придется. Как-то не совсем уютно было в одиночку так далеко от своих. Добившись накрытий, перешли на беглый огонь в максимальном темпе. Спустя двадцать минут, проходя уже всего в пятнадцати кабельтовых от выбранных целей, хорошо видели пожары на нескольких судах. Два из них, похоже, легли на грунт, и из воды торчали только мачты.
        Шар к этому моменту уже спустили. С высоты разглядели какие-то дымы в направлении Ниигаты, так что решили подготовиться к рывку на максимальной скорости, чтобы успеть их перехватить или удрать, в случае чего. Видимость была почти до горизонта, так что и обзора с марсов пока вполне хватало.
        Уверенно разгоняясь на юго-восточном курсе, довольно скоро среди гор, встающих над морем впереди, уже различали контуры тех, что окружали долину реки Агано, в устье которой и находился портовый город Ниигата. Поскольку он не имел удобной гавани, застать на рейде большое количество судов не рассчитывали, обнаруженный с шара дым интересовал все больше.
        Когда наконец показалась береговая черта, легкая дымка над морем справа по борту начала чуть густеть. Скоро марсовые разглядели то, что искали, но было еще слишком далеко. Это с одинаковой вероятностью мог быть шальной транспорт, дозорное судно или крейсер, охранявший побережье. Хоть японский флот и разгромили, но перетопили еще далеко не всех, так что основания опасаться все же имелись, так же как и повод проверить, кто же там все же шарится. В машину приказали держать пар на марке и повернули навстречу. Ниигата, забитый только впавшей в панику мелочовкой, уже никого не интересовал. Было видно, что там ныкается только промысловая мелочовка.
        Вскоре все разрешилось. Обнаруженный дым оказался почтово-пассажирским пароходом «Цутиура-мару». Как выяснилось, на нем слишком поздно узнали о нашем появлении в этих водах, поэтому скрыться не успели. Только дисциплинированно утопили сигнальные книги, бумаги на груз и штурманские карты. Призовая партия обнаружила лишь разнообразные продовольственные товары, а также много пассажиров, в том числе женщин и детей. Поскольку их пересадка на «Урал» заняла бы не один час, а плавание на шлюпках до берега в условиях довольно крупной зыби представлялось рискованным, просто стравили пар из котла, чтоб не вздумали следить, и ушли, не прощаясь.
        Следующим пунктом маршрута «Урала» стал гористый остров Авасимура. Являясь, по сути, торчащей из моря скалой около трех миль длиной, он совершенно не имел закрытых гаваней, поэтому его осмотр не занял много времени. С мостика и клотиков мачт не видели ничего, кроме нескольких небольших рыбацких посудин, тут же бросившихся к берегу.
        Возле острова снова начали поднимать шар. С него убедились, что никто не укрылся в тени берега, а рыбаки бегут на восток. Гоняться за этой мелочовкой не стали, а вот большую шхуну, шедшую встречным курсом в десяти милях западнее, обнаруженную еще в самом начале подъема аэростата, перехватили, отложив дальнейшую аэроразведку.
        Как выяснилось из опроса арестованной команды, судно шло из Фукауры с грузом рыбьего тука и жмыхов и направлялось в Наойецу. Его потопили артиллерией, чтобы не терять время на закладку зарядов.
        Пока гремели пушки, снова подняли «колбасу». С ней над головой не спеша и двигались далее, держась милях в семи от берега и ведя постоянное наблюдение с воздуха. На участке, который следовало осмотреть «Уралу», больше не было бухт или подходящих для стоянок мест, так что оставалось только надеяться перехватить кого-то еще. Но до темноты ни дымка, ни паруса больше не видели. Беспроводной телеграф также молчал: ни депеш, ни помех. Следовательно, остальные участники акции ничего подозрительного не нашли, и путь домой свободен. На закате убрали шар и полным ходом двинулись в пролив Цугару. К полудню следующего дня, последними из участников набега, вошли в Хакотдате, где уже стояли все остальные крейсера.
        «Амур» оказался более удачливым. Так же спокойно следуя почти строго в южном направлении всю ночь сначала на тринадцати, а потом на пятнадцати узлах, он на рассвете легко определился с местом по открывшейся над горизонтом вершине вулкана Чокай. Держа курс прямо на нее, вскоре увидели справа по носу возвышенности острова Тобишима. Продолжая движение прежним юго-восточным курсом, приблизились к нему миль на шесть и увидели уходящие за него две шхуны средних размеров.
        Что-либо предпринять по этому поводу не успели. Для открытия огня было еще далековато, а слева по борту горизонт мазнуло черно-серым. Там явно кто-то шел под парами. Немедленно развернувшись на него, вскоре разглядели, что это два парохода, направлявшихся к берегу.
        Судя по японской карте, шли они к селению Никахо. Там береговая линия немного выдавалась в море, образуя естественное укрытие от шедшей с юга зыби, и можно было отстояться на якоре с холодными машинами, чтобы не привлекать внимание дымом. Почуяв добычу, «Амур», идя на полном ходу, нагнал их еще до того, как те приблизились к мелководью, и принудил лечь в дрейф.
        Выяснилось, что это японские транспорты «Инаба-мару» и «Сануки-мару», направлявшиеся к проливу Цугару. От их капитанов, вполне сносно изъяснявшихся на английском, узнали, что они имели приказ скрытно добраться до бухты Фукаура, там принять на борт лоцмана и ночью пройти проливом в Тихий океан. Оба судна были из состава транспортной группы корейского экспедиционного корпуса, оказавшейся сейчас запертой в Японском море.
        Последнее вызвало повышенный интерес, и опрос продолжился с еще большим энтузиазмом. Однако прояснить удалось немного. Узнали только, что, поскольку пути выхода на юг мимо Цусимы сейчас перекрыты русским флотом, все пароходы спешно разгрузили и рассредоточили по бухтам залива Вакаса и его окрестностей в ожидании дальнейших инструкций. А эти капитаны сразу по приходе получили свою задачу и об общей численности этой самой группы и силах охраны района ее стоянки ничего не слышали. Или говорили, что не слышали. Черт их разберет.
        Оба шкипера явно гордились, что приказ, который они исполняли, получен напрямую из Токио. Там, встревоженные набегом наших крейсеров и миноносцев на залив Абурадани, решили попытаться вывести скопившиеся транспорты северным маршрутом. Считалось, что ночью пролив Цугару вполне преодолим, несмотря на присутствие русских в Хакотдате. Попутное течение должно было способствовать успешному форсированию.
        Выделить хоть какой-то эскорт им не смогли, поэтому предписывалось передвигаться только в темное время суток, отстаиваясь днем в бухтах с погашенными котлами. Они так и делали, но из-за плохого угля не смогли держать нужный ход ночью, поэтому не успели добраться до реки Коуши затемно. Появление «Амура» с южных румбов, имевшего к тому же внешность обычного парохода, японцев не встревожило. До занятого русскими Цугару еще далеко. А когда разглядели пушки и флаг, дергаться было уже поздно.
        К моменту окончания допроса суда уже шли следом за вспомогательным крейсером на север под управлением призовых команд. Расторопность, проявленная при захвате, оказалась не напрасной. В продолжение столь удачного утра во второй половине дня догнали и потопили шхуну, шедшую с углем из Вакамацу в Аомори. Затем обстреляли рыбацкую флотилию у Акита, разогнав ее и вынудив бросить снасти. Когда уже стемнело, увидели слева по борту слабый источник света, возможно, ходовые огни небольшого судна, но вскоре потеряли его из вида. Несмотря на активные поиски, никого не нашли. Зато в результате всех этих резких маневров отстал и потерялся «Инаба-мару», найденный только утром у самого входа в Цугару.
        Вспомогательный крейсер «Днепр» отправился к японским берегам, только проводив вместе с «Сунгари» караван транспортов. За оставшуюся половину ночи добравшись до скалы Мизи, на рассвете «Днепр» осмотрел бухту Тога. Эта небольшая, довольно мелководная гавань, несмотря на навигационные сложности, считалась вполне пригодной для стоянки небольших пароходов и миноносцев.
        Врезаясь в берег более чем на полмили, она имела примерно такую же ширину на входе. Но судоходная часть прохода была вдвое меньше из-за отмели, далеко отходившей от южного мыса. Ее внутренний рейд довольно хорошо закрывали от волны и ветра с моря два скалистых островка и россыпи рифов.
        Толстобокому «Днепру» ни в бухте, ни вблизи нее было не повернуться, поэтому для осмотра пришлось поднять аэростат. Однако хлопоты оказались напрасными. Даже с воздуха никого, кроме рыбацких фуне и прочей подобной мелочовки, не увидели. Убедившись, что гавань пуста, «Днепр» двинулся на север, осматривая побережье. Шар не опускали, так как попутный ветер позволял держать ход в двенадцать узлов. Этого было вполне достаточно, чтобы успеть проверить весь отведенный крейсеру участок.
        В бухте Китоура обнаружили и обстреляли два небольших парусных судна. Поскольку аэростат больше не спускали, чтобы иметь возможность заранее обнаружить возможную опасность, такая тактика сразу и окончательно лишила «Днепр» возможности взять хоть какой-то приз. Столь броскую «вывеску» японцы замечали издалека, успевая спрятать что поменьше, а большое выпихнуть в море.
        На подходе к мысу Когензаки с воздуха обнаружили около десятка парусных судов, бегущих на запад, прочь от берега. Крейсер двинулся им наперерез, поспешно начав выбирать привязной трос аэростата. Но на это требовалось время. Только спустя почти полчаса, застропив его на палубе, получили возможность дать максимальные пятнадцать узлов. Но шанс уже был упущен. Успели догнать лишь один парусник, потопленный артиллерией после снятия экипажа. Остальные рассыпались по горизонту и пропали из вида, пока возились с этим, так и оставшимся единственным.
        Осознав, что до ночи догнать больше никого не получится, повернули к входу в пролив Цугару. Взятые пленные не говорили ни по-английски, ни по-немецки, ни по-французски. Так что только утром, когда уже благополучно вошли в гавань Хакотдате и вызвали переводчика, от них узнали, что упустили караван зерновых шхун из Аджигасавы. Там они грузились рисом и пшеницей, выращенными в обширной долине реки Иваки. Всего их было более трех десятков. То, что видели с «Днепра», являлось уже хвостом убегавшего большого каравана.
        Если бы не висевший высоко в небе шар, с тридцати миль замеченный с поста на мысе Когензаки, рейдер застал бы его весь под берегом или перехватил на отходе. Слабым утешением было то, что к моменту получения известия о появлении у побережья крупного парохода с аэростатом часть японских судов еще не закончила погрузку и ушла с полупустыми трюмами.
        Четвертый вспомогательный крейсер «Сунгари», все еще не получивший новую станцию беспроволочного телеграфа взамен разбитой своей же артиллерией, действовал в непосредственной близости от западного входа в пролив Цугару. В течение дня 3 октября он спускался к югу от западного устья Цугару вплоть до уже опустевшей Аджигасавы. Никого обнаружить не удалось, включая и «Днепр», в расчетное время встречи еще гонявшийся за рисовыми шхунами много западнее назначенной точки рандеву.
        Это встревожило командира рейдера капитана второго ранга Македонского. Не имея радио и не видя никого из своих на горизонте, ему не оставалось ничего другого, как вернуться в пролив. Развернувшись на север, дали полный ход и на закате уже огибали мыс Таппи. Благодаря такой поспешности «Сунгари» первым из всех добрался до Хакотдате. Только в порту узнали, что своим появлением у Кодомари сильно обеспокоили противника, весь день славшего тревожные депеши телеграфом без проводов. Судя по всему, столь активно трезвонившая станция стоит где-то там. И это было все, чего он смог добиться.
        Когда на следующий день в штабе Небогатова обобщили рапорты командиров и подвели итоги, результаты набега признали вполне удовлетворительными. На серьезную добычу никто не рассчитывал, поэтому приведенные призы почти в четыре тысячи тонн каждый стали приятной неожиданностью. Кроме того, не мог не радовать явный срыв японских планов по выводу скопившихся в Вакаса транспортов северным маршрутом. После потери двух судов вряд ли этим путем отправят в ближайшее время кого-то еще. Упущенный караван шхун, конечно, жаль, но тут уж ничего не попишешь. Зато, как говорится, приобрели бесценный опыт.
        Глава 4
        С возвращением «Урала», пришедшего последним, для доклада начальству, отдыха и пополнения запасов вспомогательным крейсерам отвели всего несколько часов. Уже рано утром 5 октября, еще в темноте, все они отправились в аналогичный рейд на восток в Тихий океан.
        Задачей было провести разведку возможных неприятельских дозоров в непосредственной близости от восточного устья Цугару. В соответствии с последними штабными директивами следовало начинать их систематически беспокоить, чтобы держать противника в тонусе.
        В случае если прорвать патрульную линию удастся быстро, предполагалось осмотреть район залива Сендай и побережье к северу от него. В отличие от северо-западного Хонсю, на тихоокеанском берегу северной оконечности этого острова между Сендай и Кудзи имелось сразу несколько бухт, вполне подходящих для временного базирования миноносцев и истребителей, так что потенциальных целей для дальней вылазки было больше.
        Благополучно миновав мыс Сириязаки еще в темноте, к рассвету успели достаточно удалиться от берега, чтобы не опасаться обнаружения с сигнальных постов. Атаковать дозоры хотели внезапно, чтобы перетопить как можно больше. Так предполагалось достичь максимального морально-подавляющего эффекта.
        Океан встретил не особо приветливо. Холодный, порывистый северо-западный ветер развел приличную волну. Но видимость была до горизонта. За кормой милях в двадцати пяти угадывались горы северного Хонсю и Хокайдо. Определившись по ним со своим местом, повернули на юг, разойдясь в шеренгу и держа интервалы в пять-шесть миль. Едва каждый занял назначенное место, на правой раковине правофлангового «Урала» обнаружили дым. Все крейсера сразу повернули на него.
        Вскоре стало ясно, что он идет навстречу, а потом разглядели и его источник - пароход средних размеров с тремя мачтами и одной трубой. Он упорно пер на северо-восток, хотя наши дымы тоже давно уже видел. Капитан второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон распорядился начать ставить помехи. Судя по всему, это оказалось верным решением. Встреченное судно явно было военным. Как только с него разглядели, кто к нему приближается, пальнули в небо пачку сигнальных ракет и бросились удирать, делая не меньше шестнадцати узлов.
        Гнавшийся за ним «Урал» без напряга давал восемнадцать с половиной, но нагонял беглеца довольно медленно. А ближайший сосед «Амур», изначально оказавшийся почти в шести милях севернее, и вовсе скоро отстал и пропал за горизонтом. С мостика «Урала» хорошо видели, что на ракетный сигнал с преследуемого судна кто-то отозвался такими же комбинациями ракет далеко на юго-западе. Но никаких других дымов на горизонте пока не показалось.
        Ход подняли до самого полного и лишь тогда, спустя два часа погони, сократили дистанцию до двадцати восьми кабельтовых. В бинокль уже различали японский военно-морской флаг на гафеле и серьезное орудие, установленное на возвышенной палубе юта. Сомнений не оставалось - это один из тех, кого искали.
        Начали пристрелку. Но из-за резкого маневрирования цели и ощутимой даже таким тоннажем качки накрытия удалось добиться только через четверть часа. Спустя еще двенадцать минут методичной стрельбы было наконец отмечено попадание в надстройку, вызвавшее пожар.
        Японец начал отвечать. Дистанция составляла уже менее двух миль и продолжала сокращаться. Но противник, сильно уступавший в размерах «Уралу», явно сильнее страдал от волны, и все его залпы ложились с большим разбросом и без всякой системы. Однако к нему, похоже, уже кто-то спешил на помощь. Показавшиеся с юго-востока дымы явно двигались встречным курсом и спешили к месту боя. Скоро уже стали различимы силуэты двух однотрубных двухмачтовых судов.
        Они были не слишком большими, а потому особой тревоги не вызывали. Но на юге обозначился еще один дым, также бежавший сюда. Получив доклад об этом из «вороньего гнезда», Де-Веррайон взглянул на отмеченный штурманом пеленг на карте и задумчиво обронил: «Это сколько же их тут пасется-то?!»
        А японец, судя по его поведению, явно рассчитывал на надежное прикрытие уже в ближайшее время. Он намеренно отступал в направлении дымов, а вовсе не бежал куда подальше. Хотя на этом курсе «Урал», срезая угол, приближался быстрее. И, по мере сокращения дистанции, попадать начал чаще. Пожар в надстройке усиливался, кормовое орудие замолчало, но ход пока не снижался.
        Тем временем приближавшиеся с юго-востока суда удалось опознать как корабль береговой обороны «Такао» и старый крейсер «Цукуси». Тот, что шел с юга, тоже показался над горизонтом и был похож на большое пассажирское судно. С носовых углов трубы створились, и сколько их, понять не могли, а мачт насчитали две штуки. Удалось разглядеть еще обширную шлюпочную палубу вдоль всей надстройки.
        С появлением новых противников необходимость препятствовать телеграфированию отпала. Наоборот, стоило сообщить остальным о резком изменении ситуации. Но сразу выяснилось, что теперь постановкой помех активно занялись японцы. Даже новая станция «Урала» не могла пробить завесу бессистемных точек и тире, выпускавшихся в эфир, вполне вероятно, именно обстреливаемым пароходом.
        Преследования не прекращали, надеясь все же его подстрелить. Но совсем скоро «Такао» начал пристрелку. До него по дальномеру было уже всего 32 кабельтова. Но, судя по разлету снарядов, и ему мешала волна. К тому же встречный ветер должен был «слепить» всю оптику, так что его шестидюмовок не особо боялись.
        В течение следующих восьми долгих минут вцепившийся в свою жертву «Урал» находился под перекрестным огнем. За это время его комендорам удалось добиться еще нескольких попаданий, но ход японцу так и не сбили. Зато «Такао», активно кивавший мачтами в такт качке, сумел приноровиться и успешно пристрелялся. Как только два его последних залпа дали накрытия, открыл огонь еще и «Цукуси». К всеобщему удивлению, он тоже сразу положил свои снаряды накрытием, а один из трех даже прямым попаданием, словно его и не мотало вовсе. К тому же он также оказался вооружен современными скорострелками калибра не менее шести дюймов.
        К преимуществам серьезного калибра японских пушек добавлялась еще и в разы большая площадь борта огромного русского парохода. Теперь уже «Урал» был вынужден уходить от накрытий резкими перекладками руля, что негативно сказалось на качестве собственной стрельбы, в то время как избежать новых попаданий все равно не удалось. За пять минут таких метаний еще три снаряда разорвались в надстройках. Осколками разорвало парусиновый тент на юте и повредило подъемную лебедку аэростата.
        Так и не прикончив свою жертву, крейсер был вынужден развернуться и выйти из боя. «Такао» с «Цукуси» пытались преследовать, но быстро отстали. Зато пароход, что приближался с юга, упорно висел за кормой, хотя с самого начала ему был прекрасно виден дым шедшего теперь навстречу «Амура», а потом и «Сунгари» с «Днепром». Такое преследование продолжалось до тех пор, пока над горизонтом не показались мачты всех троих наших вспомогачей.
        Причем в ходе погони японец даже сокращал дистанцию, то есть был резвее. Только осознав, что прежде чем сблизится на дистанцию уверенной стрельбы, будет иметь дело сразу с четырьмя вооруженными судами, он все же развернулся через правый борт и вернулся к своим. Дистанция в этот момент превышала четыре мили.
        Его удалось довольно хорошо разглядеть в профиль. Двухтрубный пассажирский с европейской архитектурой. Довольно больших размеров. Вооружение не менее чем из восьми шестидюймовок. По крайней мере, на борт у него могло стрелять целых пять таких пушек.
        На этом бой и закончился. Повреждения «Урала» оказались невелики. Самой неприятной новостью стал разбитый осколками электромотор лебедки подъема-опускания аэростата. Правда, редукторы и все остальное не пострадали, и возможность обслуживания «колбасы» вручную сохранилась. Это было, конечно, гораздо медленнее, но все же… А главным итогом столкновения стало резкое изменение намерений.
        Сойдясь вплотную с «Амуром» и дождавшись подхода второй пары, командиры провели короткое совещание относительно плана дальнейших действий. Поскольку на горизонте к югу и к юго-востоку все еще маячили дымы японских дозорных судов, и их даже становилось больше, не было никаких сомнений, что без ущерба проникнуть за эту линию в светлое время суток не удастся. Кроме того, даже если, дождавшись ночи, получится миновать район дозоров, вряд ли будет шанс накрыть хоть кого-то из судов обеспечения на местах их стоянок. Времени для эвакуации всего ценного у японцев уже сейчас было достаточно. А к утру, скорее всего, вообще будет обнаружено лишь голое побережье. Даже рыбаки забьются по щелям да устьям рек. Пришлось возвращаться фактически ни с чем, ограничившись традиционным осмотром рейда Хатинохе, вполне ожидаемо совершенно пустого.
        В Хакотдате решение о сворачивании рейда одобрили. Но такая концентрация вооруженных судов настораживала. Об этом следовало известить гарнизон на Курилах, заодно согласовав границы зон ответственности и план дальнейшего взаимодействия.
        На следующий день «Урал», как единственный скороход Небогатова, снова отправился на восток. Он должен был провести повторную разведку маршрута из Цугару на Курилы. Хоть после ухода туда «Алеута» и прошло всего несколько дней, ситуация могла измениться.
        На переходе дважды выходили на связь по радио с «Сунгари» и «Днепром», снова щупавшими японские патрули. На этот раз они пытались спуститься к югу вдоль самого берега. В переговорах участвовала и станция «Николая», так что радиообмен получился довольно интенсивным, что вызвало явное беспокойство противника. Число дымов, наблюдаемых с рейдеров, снова быстро увеличивалось. На этот раз они появлялись даже почти за спиной, что вынудило снова вернуться, так и не добравшись даже до Кудзи. Зато поход «Урала» прошел спокойно. В море никого не видели и к ночи 9 октября уже вернулись, доставив обратную почту для штабов во Владивостоке и Хакотдате.
        Чтобы отвлечь японцев и прикрыть его обратный прорыв, ночью накануне «Амур», воспользовавшись дождливой погодой, тихо просочился за линию патрулей южнее мыса Сириязаки. На рассвете он оказался в виду устья реки Медачи, но, кроме рыбацких флотилий, никого не обнаружил. Рейд был совершенно пуст. Первое время не отмечалось даже радиотелеграфирования, только сигнальные дымы и мерцание гелиографов. Судя по всему, его появление здесь оказалось сюрпризом.
        Закончив осмотр, «Амур» направился на восток. Горизонт оставался пустынным, и крейсер приступил к выполнению второй задачи рейда - радиоразведке. В точном соответствии с инструкцией, полученной из Владивостока, с него начали работать своей станцией, меняя телеграфистов и силу сигнала, имитируя присутствие в этом районе не менее трех наших кораблей. Его поддержал «Николай» из Хакотдате и «Днепр», заранее выдвинутый в океан на тридцать миль к востоку от выхода из Цугару.
        Совсем скоро начали принимать удаленную работу японской станции. Позже ей отозвались еще две, уже ближе, а потом сильный передатчик издалека, откуда-то с юга. Разобрать ничего не могли, поскольку телеграфировали, помимо шифра, еще и кодовыми фразами. Но все писалось на ленту. К этому времени рейдер уже практически возвращался к проливу, держась вне видимости с чужого берега.
        Примерно на полпути до мыса Сириязаки справа показался японский вспомогательный крейсер. Но приближаться не рискнул, какое-то время следуя на параллельном курсе в пяти милях. За кормой на юге из-за горизонта поднимались дымы еще трех судов. Несмотря на близкую поддержку, сопровождать дальше входа в пролив конвоир все же не решился, поэтому обошлось без перестрелки.
        За время отсутствия в базе «Урала» «Днепр» и «Сунгари» снова проверили западное побережье к югу от Цугару вплоть до района Акита, но не обнаружили никаких признаков активности противника. Видели только небольшие рыбацкие суда, три из которых потопили, привезя их команды в Хакотдате. Остальные успели скрыться.
        Этими вылазками было установлено, что в Японском море в непосредственной близости от района базирования активность противника отсутствует, судоходство остановлено. Из Владивостока сообщали, что такая же картина наблюдается на всей акватории этого моря. Восточное направление к Курилам практически открыто. Там за все это время лишь дважды отмечалась работа станций беспроволочного телеграфа японской азбукой. Ни одного патрульного или разведывательного судна обнаружено не было. Зато путь на юг в Тихом океане перекрыт плотно, и силами одних только вспомогательных крейсеров преодолеть заслоны и добраться до участка побережья, уже запланированного к осмотру, достаточно рискованно. А в случае скрытного проникновения есть шанс оказаться отрезанным от главных сил.
        Категоричное требование штабов флота и наместника обеспечить максимальную скрытность и безопасность предстоящей переброски значительных армейских контингентов Тихим океаном в южном направлении вынуждало Небогатова уже в ближайшее время предпринять набег всеми боеспособными силами на залив Сендай. По показаниям пленных, именно там базировались все корабли патрульных сил и их прикрытие. Планировалось атаковать стоянки и суда снабжения, а на обратном пути осмотреть побережье на предмет возможных временных угольных станций, обеспечивающих дозорные суда и легкие минные силы, при их действиях в самом проливе Цугару.
        Рейд, назначенный на 11 октября, пришлось отложить из-за испортившейся погоды. Тихий океан «дохнул» на восточное побережье Японии сырым воздухом, закрывшим все вокруг промозглыми туманами. Потом они переросли в нудные дожди, переходящие в зябкую морось и растянувшиеся на два дня. Мореходным судам такая погода, конечно, не сильно мешала, но использование воздушной разведки исключала полностью. А в предстоящем рейде для достижения желаемого эффекта планировалось использовать оба имевшихся в распоряжении Небогатова носителя воздухоплавательных парков.
        Употребив пару дней вынужденной паузы на профилактические работы, сразу после «Амур» и «Днепр» снова наведались к острову Садо и порту Ниигата, осмотрев побережье и обстреляв стоянки промысловых и малых каботажных судов. Миноносцы, накануне перехватившие крупную шхуну у Акита, проверили бухту Китоура и прочесали побережье в северном направлении от нее, но без результата. Видели только рыбаков, шарахавшихся к берегу от любого дыма на горизонте.
        Глава 5
        С улучшением погоды на Тихоокеанском побережье все внимание Второго боевого отряда снова обратилось на восток. Воодушевленное успехом вылазок в Японское море, начальство в Хакотдате вознамерилось добиться подобного и в Тихом океане. Учитывая гораздо большее сопротивление на том направлении (против полного отсутствия такового на западе), привлекаемые для акции силы существенно усиливались. Точнее говоря, планировалось задействовать все, что можно. Возглавить экспедицию решил сам Небогатов, оставив дома «на хозяйстве» Энквиста.
        Несмотря на отсрочку, использовать «Наварин» в предстоящем деле не представлялось возможным. Помимо еще не законченного ремонта систем вентиляции погребов носовой башни и кубриков, пострадавших от шторма, на нем обнаружились серьезные дефекты котлов в одной из кочегарок. Частично их удалось устранить чеканкой швов, но требовалось еще время для завершения работ с заменой части заклепок, сборки агрегатов и восстановления разобранной кладки топок. Все остальное, кроме миноносцев и мобилизованных, пошло в дело.
        В ночь на 14 октября «Урал», «Амур» и «Сунгари» вышли из Хакотдате. Это были силы прикрытия. Старшим в отряде назначили командира «Урала» капитана второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайона. Скрытно миновав передовую японскую завесу, с рассветом они атаковали уже известные японские дозорные линии в пятидесяти милях к юго-востоку от мыса Сириязаки.
        Шли большим ходом в компактной колонне, имитируя попытку прорыва в океан. После установления контакта с противником, как и во всех предыдущих случаях, начавшим отходить к югу, преследовать не пытались, держа курс на юг-юго-восток.
        К тому моменту, когда японцы поняли, что направление движения русских отличается от обычного, контакт практически был потерян, но ненадолго. К полудню на южных и юго-западных румбах показались сразу несколько дымов, явно искавших встречи с нашим отрядом. Как бы уклоняясь от них, крейсера еще больше приняли к востоку, но преследователи нагоняли. К вечеру в зоне видимости, но пока еще за пределами дальностей уверенной стрельбы, маячили два вооруженных парохода средних размеров. А за ними - еще пара очагов подозрительной черноты над горизонтом.
        В течение всего дня японцы активно обменивались радиограммами, не пытаясь мешать работе наших станций. Благодаря этому, в Хакотдате знали, что вспомогательным крейсерам удалось оттянуть как минимум значительную часть японских патрульных сил и кораблей их поддержки в восточном направлении. Для закрепления результата оставалось только изобразить попытку прорыва к Токийскому заливу, чем и занялись, пока не стемнело и зрители могли оценить «представление».
        К шести часам вечера Паттон-Фантон-де-Веррайон находился примерно в 130 милях к востоку-юго-востоку от Сириязаки, о чем и доложил Небогатову по радио. Все так же имея в зоне прямой видимости двоих сопровождающих и кого-то еще невдалеке, он повернул на юг. Японцы разразились было внеплановой телеграммой, но на этот раз их передачу забили длинной искрой в самом начале. Вдобавок «Урал» дал самый полный ход и пошел на сближение.
        Как и ожидалось, конвоиры боя не приняли, начав ворочать к западу и быстро потеряв из вида продолжавшие движение на юг «Амур» и «Сунгари». Спустя полчаса преследования «Урал», так и не выйдя на дистанцию залпа, вернулся на южный курс, попытавшись снова связаться по радио с Хакотдате. На этот раз переговоры прервали уже японцы.
        Довернув еще на два румба, «Урал» двинулся к своим собратьям, чьи бурые шлейфы уже едва видели на востоке. В этот момент с «Амура» передали, что восточнее них показался дым неизвестного судна. Оно идет явно сходящимся курсом, но пока остается за горизонтом.
        Чтобы не дать этому неизвестному разглядеть наш отряд до наступления темноты, «Амуру» и «Сунгари» было приказано увеличить ход, принять вправо и идти на сближение с флагманом. В результате этого все наши крейсера начали смещаться в юго-западную часть горизонта по отношению к нему.
        Когда на закате отряд объединился, сзади слева над горизонтом уже торчали две мачты и верхушки двух труб быстро приближавшегося корабля, шедшего наперерез. А в шести милях западнее упорно маячила изрядно надоевшая за день парочка, явно не желавшая потерять нас в сумерках.
        Станция «Урала» все так же трещала помехами, чтобы не позволить японцам согласовывать действия. После короткого обмена семафорами решили попробовать атаковать суда на западных румбах, воспользовавшись их лучшей освещенностью на фоне уже скорого заката, после чего отрываться на юг, а дальше - по обстоятельствам.
        Еще до того, как совсем стемнело, все три вспомогательных крейсера резко положили право руля. «Урал» снова дал полный ход, рассчитывая успеть сблизиться с целями на дальность уверенной стрельбы раньше, чем погаснут последние отсветы зари. А там на шумок подтянутся и остальные.
        На фоне заката силуэты японцев были хорошо видны, а вот нас они, судя по всему, потеряли из вида, так как совершенно не отреагировали на резкое изменение курса. Даже больше того, всего через пять минут довернули нам навстречу, после чего сближение заметно ускорилось.
        Понимая, что тот, кто маячил на востоке, сейчас примерно так же может видеть весь его отряд, но вынужден догонять, Паттон-Фантон-де Веррайон спешил воспользоваться ситуацией и гнал свой пароход-крейсер вперед, изрядно опередив собратьев. Спустя менее получаса «Урал» открыл огонь всем правым бортом по головному, а вскоре по второму судну начал стрелять и «Амур». Но ему было еще далековато, и залпы ложились мимо. «Сунгари» в завязке боя вообще участия принять не успел.
        В дальнейшем все свелось к кратковременному сосредоточенному обстрелу головного японца, после первых же залпов выбросившего пар и потерявшего скорость, а потом и загоревшегося. Второй сразу отвернул и успел скрыться в темноте, судя по всему, так и не получив повреждений.
        Не меняя курса и скорости, русские быстро проскочили за кормой у подбитого противника, продолжая вгонять в него снаряд за снарядом. Когда он хорошо загорелся, стрельбу задробили. Разворачиваться на новый галс, чтобы постараться гарантированно прикончить его артиллерией или минами, не стали. От мысли атаковать еще и тот пароход, что приближался с востока, тоже отказались, не надеясь быстро найти его в наступившей ночи. К тому же японцы теперь будут настороже, а большие размеры наших вспомогательных крейсеров, при вполне возможном наличии и у противника минного вооружения, делали подобную атаку весьма рискованной.
        Сразу после боя удалось связаться с Небогатовым, хотя уцелевший соглядатай пытался активно перебивать наши передачи. Но, несмотря на помехи, доклад с «Урала» на «Николае» приняли уже со второй попытки, о чем уведомили квитанцией. А спустя час с небольшим с него передали приказ: «действовать по плану».
        В соответствии с ним Де-Верайону следовало выдвигаться к острову Кинкасан, одному из целой группы островов, ограничивавших залив Сендай с востока. Туда предписывалось прибыть не позже восьми часов утра и сразу задействовать аэростат. С этой позиции, при условии хорошей видимости, воздушная разведка накрывала всю акваторию залива.
        После осмотра Сендай следовало продвигаться к северу, ведя осмотр побережья. Навстречу тем временем будут спускаться главные силы отряда с «Днепром», также с рассветом вышедшие к своим объектам на берегу со стороны океана, начиная от бухты Кудзи и дальше к югу, в трех местах одновременно. Таким маневром сразу двести миль тихоокеанского берега северной части Хонсю от Цугару до залива оказывались блокированы нашими морскими силами. Встретиться планировалось еще до исхода первой половины дня где-то в районе бухты Хирота.
        Входить в узости запрещалось, даже если там обнаружат соблазнительные цели (имелись сведения об активном минировании прилегающих вод). В случае встречи с серьезной добычей следовало вызвать тяжелые корабли и обеспечить блокаду до их подхода. При корректировке огня с воздуха для главных калибров внутренние якорные стоянки везде были доступны и с безопасных глубин.
        Всю ночь прислуга дежурила у орудий. Даже когда взошла луна и видимость улучшилась, позволив крейсерам разойтись на пять миль друг от друга и образовать поисковую цепь, отбоя тревоги не давали. Опасались, что после такого шума нас ищут крупными силами. Однако никого больше не встретили. Над горизонтом на юго-востоке дважды видели сигнальные ракеты, но никакого дальнейшего развития эти сигналы не получили. Постоянно слышали японские станции, однако достаточно далеко.
        Когда уже наутро начали заполнять шар, выяснилось, что его оболочка повреждена. Ангар полностью закрыли и включили электрическое освещение, чтобы скорее найти дефект. Океанская зыбь почти не чувствовалось, так что чуть надутую «колбасу» не трепало. Вскоре обнаружили совсем маленькую пробоину от осколка. Удивляло, что дырка оказалась только одна. Видимо, небольшой кусок рваного металла, пробив борт и несколько легких внутренних переборок, после серии рикошетов смог дотянуться до тонкой тканевой шкуры аэростата уже на излете.
        Хотя из других новых повреждений на весь крейсер больше полутора сотен метров длиной и водоизмещением почти с броненосец набиралось лишь еще с десяток небольших осколочных пробоин, в итоге один из компонентов его вооруженной силы, от которого напрямую зависела возможность выполнения поставленной задачи, вышел из строя.
        Поскольку из-за опасения нарваться на мины разведка вторжением в сам залив запрещалась, теперь, судя по всему, вообще предстояло ограничиться лишь осмотром издали с верхушек мачт. Учитывая, что Сендай заполняло множество скалистых островов и островков, густо заросших сосняком, толку от такого осмотра было чуть.
        Изначальный план пришлось корректировать. Чтобы накрыть разом весь намеченный изрезанный участок берега, но и не терять возможность взаимной поддержки, все так же цепью, растянутой на два десятка миль, на заре и вышли к побережью. При этом у Кинкасана оказался самый крайний с юга «Урал». А с правофлангового «Сунгари» видели совсем недалеко на северо-западе скалы мыса Утатсу.
        Рассвет был необычным, огненно-медным и душным. Несмотря на спешку с ремонтом, шар все еще не был готов к подъему. А без него из-за плотной дымки разглядеть с клотиков мачт ничего не удалось даже под восточным берегом острова. А что находится за хребтами возвышенностей с другой его стороны вообще оставалось загадкой. Хотя видимость там и была гораздо лучше. Обширная акватория залива Ишиномаки и рейды у островов Тасиро и Аджи в северном и северо-восточном углу Сендай тоже не просматривались.
        Чтобы взглянуть на них хотя бы издали, из-за угла, «Урал» положил лево руля и, дав полный ход, начал огибать Кинкасан с юга. Но планы снова пришлось менять. Откуда-то с кормовых румбов докатились звуки частой стрельбы. Выяснить причину перестрелки по радио не удалось, поскольку наше появление японцы приветствовали сильным фоном помех. Еще только встав на южный курс, резко положили лево руля и развернулись на обратный. Тут же перекинули рукоятки машинного телеграфа на «самый полный вперед».
        Скоро выяснилось, что причиной переполоха стал «Амур». Опасаясь выскочить на мины или мель, он благоразумно держался подальше от берега. Встреченный им небольшой пароход, пробиравшийся на север, попытался скрыться в бухте Онагава. Чтобы не допустить этого, и пришлось открыть огонь, поскольку на сигналы фонаря он не реагировал. Иного способа заставить свою потенциальную добычу остановиться до того, как она скроется за скалистыми островками восточнее самой бухты, просто не оставалось.
        К моменту появления «Урала» японец уже тонул, а его экипаж в двух шлюпках спешно подгребал к высокому борту настигшего его рейдера. По требованию капитана второго ранга Генке японцы доставили в сохранности все документы на груз и на само судно. Хотя и успели прикончить его сами, еще до спуска нашей шлюпки с призовой командой подорвав что-то солидное в трюме, как только стало ясно, что уже не уйти.
        Выяснив, что о «Сунгари», находившемся еще севернее и сейчас совершенно не видимом в тумане, сведений нет, Де-Веррайон не стал останавливаться. Приказав «Амуру» заканчивать здесь скорее и догонять, сразу двинулся туда. Шли по безопасным глубинам, осматривая побережье. Крупных целей не видели, зато парусов всякой мелочи под берегом насчитали более трех десятков. В ангаре уже закончили латать оболочку и начали снова ее заполнять для проверки, но поднять шар обещали только через пару часов, не раньше, когда накопят достаточно газа.
        Свежий ветер быстро разгонял туман. Видимость стала уже вполне приличной. Только на северных румбах еще сохранялась легкая дымка, медленно и величаво изливавшаяся со склонов и из долин суши вместе с водами впадавшей в океан реки Китаками. Над океаном она растекалась по поверхности, истончаясь и тая.
        Извилистый берег, проплывавший слева по борту, открылся уже во всей красе. Сбегавшие к воде густые зеленые рощи, с проблесками ярких осенних красок там, где хвойный ковер сменялся листвой и кустарником. Аккуратные контуры убранных полей в долинках и на небольших террасах, ряды домишек крестьян между ними и рыбацкие деревушки, скрывающиеся среди скал у самой воды. Никаких признаков укрывавшихся судов видно не было.
        С «Амуром», уже тянувшимся следом, обменивались семафорами. С него также не наблюдали ничего подозрительного. Вдруг в той стороне, где должен был действовать «Сунгари», часто захлопали трехдюймовки. Самого крейсера все так же не было видно за мглой, но с клотиков «Урала» уже разглядели столб дыма из его трубы и верхушки мачт. С него своего флагмана, похоже, тоже, поскольку сразу после запроса дали условный ракетный сигнал, что опасности нет. Вероятно, обстреляли рыбаков или какое-то другое небольшое судно.
        Когда южный ветер, продолжавший крепнуть, разогнал остатки тумана, предположение о попавшихся «Сунгари» рыбаках подтвердилось. Собравшись вскоре вместе, вспомогательные крейсера шли дальше вдоль берега уже компактной группой. Растягиваться в цепь не стали, поскольку условия видимости несколько ухудшились. Появилась какая-то вязкая душная мгла, сузившая горизонт всего до четырех-пяти миль. Ход держали максимально возможный, предполагая совсем скоро встретиться с «Днепром» немного севернее бухты Хирота. Но в расчетной точке авангарда Небогатова не нашли.
        Радио все так же бестолково трещало на все лады. Причем этот сигнал, явно японского происхождения, становился только сильнее. Судя по всему, пароходы-крейсера приближались к его источнику. Это, в сочетании с задержкой главных сил, вызывало некоторую тревогу. Она окрепла, когда, осматривая бухту Роиши, марсовые сообщили, что видят прямо по курсу сигнальный змей с условным сигналом срочного сбора. И вроде дымка там плотнее.
        Сразу двинулись прямо на него. Причем «Урал» не ограничивал себя, уйдя вперед. С него вскоре разглядели «Николая» и «Нахимова», уже развернувшихся бортом к ним и готовых открыть огонь, но передумавших после обмена опознавательными сигналами. Из ангара как раз доложили, что шар боеспособен, о чем тут же отмигали ратьером Небогатову. В ответ приказали с этим не спешить, приблизиться и доложить результаты. Во всем чувствовалась какая-то напряженность и нервозность.
        Глава 6
        Пока крейсера под командованием Де-Веррайона оттягивали японские дозоры на себя, основные силы второго броненосного отряда Тихоокеанского флота, состоявшие из вспомогательного крейсера «Днепр», броненосца «Николай I» и броненосного крейсера «Адмирал Нахимов», к вечеру 14 октября выдвинулись из Хакотдате в Касиваноте. В начале седьмого часа вечера, после переговоров по радио со вспомогательными крейсерами, двинулись на юг, обходя по широкой дуге мыс Сириязаки с таким расчетом, чтобы не быть обнаруженными с берега до наступления темноты. Погода установилась ясная, на небе ни облачка. Только далеко на юго-востоке длинными плетями выхлестнуло над горизонтом перистые облака.
        Уже во тьме приблизились к входному мысу восточного устья пролива Цугару, пройдя всего в пяти милях от него. На фоне остатков вечерней зари еще угадывались контуры его возвышенностей. В этот момент получили, сначала неразборчиво, а потом уже более читаемо, телеграмму с «Урала». С «Николая», уменьшив мощность передатчика, сразу отбили квитанцию. Следом приказ Небогатова - действовать по плану.
        Внимательно следили за реакцией противника, но, кроме отдаленного фона помех, явно искусственного происхождения, ничего подозрительного не слышали. Довольно близкий берег также не проявлял никаких признаков беспокойства. Отмечалась дежурная работа береговых станций, уже хорошо знакомых нашим радиотелеграфистам. Ни световых, ни ракетных сигналов не наблюдалось. Ночь была душной и необычно тихой. С юго-востока шла зыбь, но тяжелые корабли раскачивались не сильно.
        Самая проблемная часть акции - начало рейда для обоих участвующих в нем отрядов - развивалась в соответствии с предварительными планами. Наткнуться на кого-либо страшнее вооруженных пароходов или того старья, что уже видели здесь раньше, считалось очень маловероятным, так что в штабе отряда подсознательно настроились на мажорный лад, в предвкушении новых трофеев.
        Вскоре после отправки распоряжений для вспомогательных крейсеров главные силы разделились. К рассвету 15 октября самые тихоходные «Николай I» и «Адмирал Нахимов», все так же идя вдоль берега, достигли бухты Кудзи, ближайшей гавани, которую могли использовать японские миноносцы. Ее осмотр ничего не дал. Обнаружили только небольшие парусные суда, которые обстреляли и разогнали из трехдюймовок.
        Более шустрый «Днепр» к утру «добежал» до бухты Мияко, которую тщательно осмотрел при помощи заранее поднятого аэростата. Кроме рыбацкой флотилии, явно собиравшейся в море, но теперь сиганувшей под укрытие скал, там никого не было. С висевшего на полукилометровой высоте воздушного шара она просматривалась великолепно, хотя дальше по горизонту четкость видимости несколько терялась из-за легкой утренней мглы.
        Тем не менее по мере дальнейшего продвижения на юг, уже неспешного из-за уходившей в небо привязи, так же полностью открылись бухты Ямада, Фунакоши, Отсуми, Роиши и Камаиси. Из всех них самой удобной для обустройства промежуточной базы, по мнению штабных аналитиков, была Ямада. И эти предположения, похоже, оправдались.
        Наблюдатели из корзины во всех прочих видели только парусные суда, некоторые и довольно крупные, да прибрежную каботажную шелупонь. Это уже не вызывало всплеска адреналина, как в самый первый раз. Прикинув свои возможности и ценность потенциальной добычи в сравнении с хлопотами по опусканию шара и прочей возней с захватом, пришли к выводу, что они того не стоят. Напугали, разогнали по щелям, да и ладно.
        Зато когда в гавани Ямада, глубоко вдававшейся в берег, разглядели сразу четыре крупных паровых судна, ажиотаж поднялся нешуточный. Еще больше обрадовались, когда стало ясно, что три из них, судя по стелившимся над водой дымам, уже находились под парами. Это было понятно даже с пятнадцати миль, отделявших от них нашего разведчика в тот момент.
        На всех палубах пошли пересуды. Уже знали, что отряд Де-Веррайона увел на восток вооруженных японцев. А эти, судя по тому, что отсиживались в бухте, а не курсировали под берегом, скорее всего, товарняки с чем-то ценным в трюмах, потому и прятались. А сейчас, похоже, вознамерились и вовсе удрать, да не вышло. Запахло приличными призовыми!
        Но на мостике, как только услышали об обнаружении пароходов, первым делом предположили, что они вполне могут быть вспомогательными крейсерами или другими судами поддержки дозорных сил. И сейчас готовятся не бежать, а наоборот, атаковать зарвавшегося одинокого русского, потому и дымят трубами, наплевав на соображения скрытности.
        Приказы посыпались градом. Чтобы скорее привести крейсер в готовность к бою, шар начали опускать. Убрав его в ангар, получали возможность дать максимальный ход для перехвата, если противник попытается ускользнуть, или для отхода к главным силам, в случае его нападения. Для полноценного артиллерийского боя, да еще сразу с несколькими противниками, «Днепр» все же не годился. Но попробовать перекрыть японцам выход в океан стоило однозначно.
        Естественно, отправили депешу Небогатову о долгожданном контакте с приличной добычей, а также еще об одном пароходе, обнаруженном уже при спуске примерно в тридцати милях восточнее. Почти сразу приняли квитанцию о получении и начало еще какой-то депеши, которую перебила мощной искрой совсем близкая чужая станция. Удалось разобрать лишь три слова: «…добро на перехват».
        Едва шар застропили в ангаре, аэростатоносец поднял ход до максимально возможного. Спустя примерно три четверти часа были уже напротив входа в бухту, но ее внутренняя акватория, закрытая крутыми зелеными скатами мыса Муоканзаки, совершенно не просматривалась с моря ни с какой точки. Даже сам вход, представлявший собой узкий проход между заросших лесом скал, не более полумили шириной, едва угадывался с занятой позиции в двадцати четырех кабельтовых к северо-востоку от него.
        Дальше приближаться не решились. И так сильно напрягало близкое соседство с мысом Ямада, ограничивавшим с юга как бы «предбанник» этой одноименной бухты. Легли в дрейф. В той стороне, где скрывались японцы, уже не было видно дыма и прочих признаков нахождения там паровых судов. За то время, пока приближались, все, кто там находился, никак не могли успеть скрыться. Маскировались или что-то задумали?! Требовалось срочно прояснить ситуацию.
        Недолго думая, снова начали поднимать шар. Но едва он оторвался от палубы на пятьдесят метров (еще даже корзину к баллону не подтянули[11 - С целью повышения безопасности для расчета наблюдателей во время старта шара с палубы на воздухоплавательном крейсере «Русь» еще на Балтике разработали этот новый метод старта аэростата, заключавшийся в начальном подъеме одного только баллона воздушного шара на высоту около 80 метров. Там его уже почти не раскачивало ветром. Только после этого к нему подтягивали корзину с наблюдателями и прочим грузом.]), как в воде справа по борту с недолетом примерно в полтора кабельтова разорвались два снаряда среднего калибра. Откуда стреляли, ни видно, ни слышно не было.
        Оказавшись под огнем, немедленно дали ход, сразу начав снова прятать «колбасу». Второй и третий японские залпы опять дали недолеты, но уже меньше. При этом все так же не удавалось засечь расположение огневых точек противника. Смотревшие на «Днепр» с трех сторон зеленые склоны не выказывали абсолютно никакой агрессии, исходя из чего был сделан вывод, что огонь ведется из самой бухты и корректируется, вероятно, с сигнального поста. Скорее всего, стреляет один из обнаруженных пароходов.
        Резко взбив пену под кормой, с максимальной поспешностью отходили на восток. К счастью, стрельба, оказавшаяся столь неожиданным сюрпризом, была не слишком точной, а вскоре и вовсе прекратилась. Удалившись на сравнительно безопасные три мили, аэростатоносец маневрировал на переменных курсах, держа под прицелом своих орудий выход из бухты, ожидая продолжения. И оно последовало.
        Довольно скоро из-за щетины кривоватых сосен входного мыса, уступами понижавшегося к воде, показались шапки густого угольного дыма, а спустя двадцать минут и довольно крупный однотрубный пароход с большой надстройкой в средней части корпуса и хорошо различимыми с такой дистанции орудиями на высоком полубаке и в корме. Едва выйдя из-за своего укрытия, он сразу начал пристрелку, хотя дальность и была довольно приличной. Ему не отвечали, начав отходить еще дальше, желая сохранить дистанцию. Ввязываться в перестрелку резона пока не было. Здоровенная туша аэростата, укрытая только парусиной стенок ангара на корме, могла быть выведена из строя любым, даже самым маленьким осколком. Но в то же время и упускать противника, явно вознамерившегося прорваться, не хотелось. Связаться по радио с вспомогательными крейсерами или Небогатовым возможности все так же не было. Японец заполошно трещал своим аппаратом, перебивая все депеши.
        От Де-Веррайона со вчерашнего вечера никаких известий не получали, так что пока никто не знал, смог он выйти на предписанную ему позицию южнее или нет. Если нет, то, покинув бухту, японцы имели все шансы успеть скрыться. Подхода наших тяжелых кораблей оставалось ждать не так и долго. Требовалось только задержать добычу.
        Капитан второго ранга Скальский приказал срочно выпустить газ из оболочки шара и убрать его вниз, от греха подальше. Но, еще не дождавшись окончания его разоружения по всем правилам, приказал выходить наперерез японцу, следом за которым уже тянулся еще кто-то. Разглядеть его пока не давал дым от головного.
        Похоже, имели дело с опытными бойцами, прекрасно умеющими взаимодействовать между собой. Головной закрыл ведомого густыми клубами из своей трубы, но этот дым не помешал ему так же хорошо стрелять, не видя цели. Меж тем первый японец быстро набирал ход и уверенно шел на сближение, посылая свои залпы все чаще и точнее.
        Оторваться не получалось. Быстро догоняли. А отбиваться на острых кормовых углах было невозможно. Весь ют загромождал ангар. В такой ситуации «Днепр» был вынужден принять бой, будучи не готов к нему.
        Чтобы получить возможность отвечать, повернули на юг, приведя японцев на правый траверз. Когда дистанция сократилась до двадцати кабельтовых, ответили всем правым бортом. К этому времени, чтобы выскользнуть на юг, японцам пришлось бы проскочить вдоль самых береговых отмелей, всего в десяти-двенадцати кабельтовых от четырех стодвадцаток бортового залпа русского крейсера. Но противников это явно не смущало. Они уверенно тянули именно на юг, постепенно разгоняясь.
        Когда пароходы обогнули мыс Ямада, встав в колонну, их смогли разглядеть во всех деталях. Вдвоем они даже превосходили «Днепр» в силе огня, так как каждый имел по паре шестидюймовок. И их расчеты явно не первый раз оказались в бою. А учитывая еще и огромные размеры нашего аэростатоносца, было вполне закономерно, что именно они открыли счет. Причем это попадание пришлось в корму, где все еще продолжалась возня с шаром.
        Поскольку с мостика, отдав распоряжение о срочном разоружении «колбасы», дальше думали уже только о маневрировании и об артиллерийской составляющей боя, становившегося неизбежным, о том, что времени для исполнения уже отданного приказа маловато, никто не вспомнил. Да, собственно говоря, никто тогда и не знал, сколько его может понадобиться. В боевых условиях такого еще никогда не делали.
        А обслуга шара предположила, что крейсер добавил хода и изменил курс, чтобы выйти из-под огня, поэтому все работы по разоружению продолжали выполнять хоть и предельно быстро, но строго по регламенту и инструкции.
        Несмотря на начало пальбы, в ангаре с крестьянской хозяйственностью все так же выкачивали водород из аэростата и методично загоняли его в баллоны. Начальнику воздухоплавательной команды прапорщику Борщеву приходилось экономить, поскольку запаса кислоты и прочих химикалий на борту оставалось только на одну заправку, а монтаж электрического электролизера до сих пор еще не закончили. Что крейсер решительно идет в бой, опасно сближаясь с противником, из-за парусиновых стенок ангара было совсем не видно. Выглядывать же было некогда и некому. Все находились при деле.
        Только когда уже начались близкие разрывы, а потом они еще и участились, наконец плюнули на все инструкции и экономию, поспешно отключив газгольдер[12 - Газгольдер - переносное или стационарное устройство для приема, хранения и выдачи газа.] и начав разбирать всю арматуру. В начавшейся суете кто-то дернул за шнур разрывного приспособления[13 - Разрывное приспособление аэростата - устройство для быстрого выпуска подъемного газа из оболочки аэростатов. Используется при аварийных ситуациях или при разоружении привязных аэростатов. На свободных аэростатах разрывное приспособление применяется для быстрого выпуска газа при посадке с целью предохранения аэростата от тренажа (волочения). Шнур разрывного устройства («разрывная вожжа») соединяется с разрывным полотнищем, прикрепленным изнутри к шару и закрывающим открытое отверстие. С помощью шнура воздухоплаватель отрывает разрывное полотнище и выпускает подъемный газ.], не дожидаясь приказа. Газ из оболочки хлынул в ангар, задние шторы которого еще только собирались распахнуть настеж для продува, а путь наверх летучему водороду преграждала оболочка
«колбасы», зажатая надувными матами с боков.
        Но роковой снаряд прилетел чуть раньше! Взрыв шимозной гранаты мгновенно воспламенил водородно-воздушную смесь, заполнившую обширное помещение, огороженное только тканевыми стенами, и еще не успевшую подняться через просветы между брюхом шара и передней и задней стенками.
        Вместо едва торчащего черного горба почти стаявшего «Парсеваля» над кормой «Днепра» распух огненно-рыжий шар с ярко-желтыми прожилками, размерами гораздо больше аэростата и весьма зловещего вида. В нем сразу растворились и тонкий парусиновый обвес, и его стальной каркас, вместе со всеми людьми, что были там.
        После жаркой, яркой вспышки, сразу сдувшейся и почти не давшей дыма, на юте начался сильный пожар, уже обильно пачкавший все вокруг жирными разводами гари. Тушить начали сразу, но не преуспели в этом. Один из немногих баллонов, что были смонтированы не в трюме, а прямо под ангаром, то ли поврежденный, то ли не закрытый, давал постоянный мощный факел, потушить который не удавалось. От его жара вскоре взорвался соседний такой же, потом еще и еще.
        В результате проломило палубу, и огонь проник в жилые помещения, где его дальнейшее распространение удавалось сдерживать с большим трудом, так как главная пожарная магистраль оказалась перебита, и работали только ручные помпы. Рулевое управление, несмотря на взрывы и пожар, действовало исправно. Машины пока тоже не пострадали.
        Вслед за эффектным первым, были и другие попадания. Но ущерб от них оказался не столь значительным. Огромный корпус вполне спокойно поглотил их без ущерба для жизненно важных систем. Только злее стали, да огрызаться начали в полную силу.
        Быстро оправившись от шока, вызванного столь трагичным и красочным одномоментным уничтожением воздухоплавательного парка и прилагавшегося к нему оборудования, канониры спешили реабилитироваться. Японцев обстреливали поочередно, не давая им перевести дух. И, стоит заметить, достаточно результативно.
        Несмотря на тонувшую в дыму корму, «Днепр» продолжал бой, и его снаряды достигали цели. Два рванули на шлюпочной палубе головного японского вспомогательного крейсера, вызвав возгорание, потом взметнуло дым и обломки на баке, заставив молчать его носовое орудие. Русские пушки уверенно давили обоих японцев. Те сильно уступали в размерах и, соответственно, в живучести. Вдобавок их ощутимо раскачивало на зыби, в то время как пароход-крейсер от этого почти не страдал. Безупречная работа артиллерии на первом этапе боя дала столь необходимую передышку, позволив остановить дальнейшее распространение огня. Но заставить противника развернуться не удавалось.
        Зато получилось выбить одного из них. Когда головной получил новое попадание, теперь в мостик, и, видимо, потерял управление, его повело вправо. Решив, что с ним уже все и он скоро вылетит на скалы, с еще большим усердием взялись за второго, с первых же залпов добившись попаданий. В то время как ответная стрельба, наоборот, стала неточной.
        Казалось, наша берет. Но оставшийся японец, буквально засыпаемый снарядами, упрямо тянул вперед и отвечал. Похоже, вид нашего крейсера, волочившего за собой густой клубящийся темно-бурый шлейф, вселял в него уверенность. К тому же он снова начал попадать. А вскоре вернулся в бой и выбитый недавно противник, хоть и потерявший былую проворность, но отнюдь не желание продолжать. Но он бил вдогонку, издали и пока не точно.
        Вскоре стало ясно, что «Днепр» явно оттягивают от выхода из бухты. И причины этому имелись. Из-за мыса Ямада показались еще два судна, довольно проворно продвигавшихся на восток-юго-восток. Для немедленного перехвата аэростатоносец находился сейчас уже слишком далеко от этой парочки, оказавшейся в четырех милях за его кормой. Артиллерией уже не дотягивались, так что пришлось срочно разворачиваться, невольно оставляя еще недобитого врага снова за кормой в мертвой зоне.
        Но японцы активно возражали против нашего маневра. Даже возможность безнаказанно бить с кормовых углов их не прельщала. Едва положили лево руля, чтобы, развернувшись почти на двенадцать румбов, встать на северо-восточный курс, ближайший противник двинул наперерез, оставаясь в секторах стрельбы, и сразу же выпустил торпеду. Причем, несмотря на дистанцию более чем в восемь кабельтовых, достаточно точно. Попадания удалось избежать, только резко перекинув руль вправо.
        Длинный и высокий корпус неохотно менял направление своего движения, так что, прежде чем легли на параллельный курс с быстро нагонявшей пенной дорожки, уставившись носом на юго-восток, пережили несколько весьма неприятных минут, усугублявшихся точной и частой стрельбой неприятеля. В то время как нашу стрельбу эти метания совершенно расстроили.
        Так хорошо сложившаяся картина боя резко изменилась. Теперь уже шимозные гранаты чаще достигали цели. Японцы поджимали с обоих бортов. А внушительные размеры делали горящий рейдер хорошей мишенью не только для снарядов, но и для торпед. Если дальность и дальше будет сокращаться, увернуться будет явно сложнее. Тем не менее разворачиваться было нужно, причем как можно быстрее, чтобы не позволить ускользнуть в океан тем, кого так рьяно спасают.
        Едва разминувшись со смертью, снова положили лево руля, введя в дело против второго, догонявшего японца и артиллерию левого борта. Стреляя и направо и налево, русские получили превосходство над своими оппонентами хотя бы по числу задействованных стволов, что давало шанс отбиться.
        Пушки частили, как могли, вздыбливая воду недолетами и перелетами, а порою и выбивая из враждебных бортов и надстроек снопы дыма, огня и искореженных обломков. Горели уже все три судна, но все так же усердно гвоздили друг друга без устали. Но наши пятидюймовки бухали чаще. Да и попадать стали, как всем казалось, больше. Казалось, еще чуть-чуть, и все решится.
        Поддавшись азарту дуэли на пистолетных дистанциях, все на мостике «Днепра» забыли, что минный аппарат у японцев, возможно, не один, следовательно, эта угроза еще не миновала. А они сумели этим воспользоваться.
        Второй наш противник, также правивший на пересечку курса, к которому «Днепр» теперь стремительно приближался, только и ждал удобного момента. Чуть потянув, для уверенности выждав, пока русский не ляжет окончательно на новый курс, он выстрелил свою самоходную мину.
        На этот раз дистанция в момент залпа оказалась менее шести кабельтовых, и ракурс для стрельбы был гораздо благоприятнее. Так что избежать попадания не удалось. Хоть команду: «руль лево на борт» отдали сразу же, пока, задействовав все переключатели, золотники и редукторы, румпель перевели в нужное положение, прошли десятки драгоценных секунд. Но даже и после этого своими тысячами тонн инерции еще продолжая переть вперед, «Днепр» какое-то время упорно катился прямо, часто стреляя из всех пушек.
        Одновременно с перекладкой руля, машины пустили враздрай, желая ускорить разворот длинного и тяжелого корпуса носом к опасности. Хоть и не сразу, но это помогло. Форштевень нехотя покатился влево, постепенно ускоряясь, но откинуть корму с пути быстро разматывавшейся белой дорожки из всплывающих пузырьков все равно явно не успевали!
        Спустя меньше минуты после торпедного выстрела испускавшая их стальная сигара ударила в левый борт позади надстройки. Но, благодаря всем принятым мерам к ускорению разворота, она достигла цели, придя с острых носовых углов. К тому же попадание пришлось в заднюю скулу, имевшую также довольно острые обводы. Взрыватель ударного действия не сработал. Торпеда скользнула вдоль обшивки, мелькнув длинной тенью, закувыркалась в водоворотах обтекавшего корпус океана и скоро пропала из вида в пене.
        Когда всем уже казалось, что угроза миновала, где-то под ютом прогремел взрыв, сильно встряхнувший весь корабль. Видимо, стальную сигару затянуло под винт, вращавшийся на заднем ходу, и боевая часть все же детонировала от удара одной из его лопастей.
        Весь корпус затрясло. Левую машину пришлось сразу остановить из-за опасных вибраций. Вдобавок заклинило руль. В корме открылись сильные течи. Трюмные бросились в поврежденные отсеки, задраив люки за собой, но быстро выяснить место повреждения не смогли. Вода стремительно прибывала, а крейсер продолжал беспомощно катиться влево, постепенно замедляясь.
        При этом он уходил под корму ближайшего из японцев, попытавшись «причесать» его продольным огнем. Но на циркуляции из этого ничего не вышло, а вот под его выстрелы подставились по полной. Тот остервенело лупил из кормовой пушки, добавляя мелочовкой с надстройки. Если бы не удачное попадание нашей трехдюймовки, заткнувшей ему главный калибр, пришлось бы совсем туго.
        А на мостике прикидывали, как теперь из всего этого вывернуться, и принимали один неприятный доклад за другим. Больше, чем повреждения от снарядов, беспокоила торпедная дыра в корме. Только спустя семь минут старший механик отчитался, что распространение воды удалось остановить на кормовой переборке заднего трюма. Но заливает все позади нее. Людей оттуда уже вывели, люки и горловины закрыли. Крепят. Так что тонуть теперь уже бывший аэростатоносец пока не собирался.
        К этому времени совершенно не управляемый, все еще горящий и ходящий по кругу пароход-крейсер не имел возможности не только перехватить убегавшие пароходы, но и отбиться сам. Попадания становились все чаще. Фор-стенга рухнула, сбитая очередным снарядом, смяв правое крыло мостика.
        Тут из блиндированной рубки горящего, яростно, но уже почти безрезультатно отстреливавшегося «Днепра» совершенно неожиданно увидели, как недалеко от удалявшихся на восток транспортов, которых так и не удалось достать, встали нехилые всплески разрывов. Сначала решили, что это собственные шальные перелеты, но для них слишком далеко. К тому же они повторились. А вскоре разглядели на горизонте и далекий, размытый дымкой силуэт их автора.
        Беглецы, оказавшись под огнем, сразу развернулись на обратный курс, ломанувшись назад в бухту. А оба охранявших их вспомогательных крейсера, уже пристраивавшихся было поудобнее, чтобы добить русского, которого так удачно подловили, полным ходом бросились к ним. Уже на отходе дали напоследок три залпа, и все. Похоже, для «Днепра» бой закончился. Даже не верилось!
        Спустя полчаса с пожаром наконец справились, К этому времени с крейсера, застопорившего и правую машину, уже уверенно опознали в показавшемся с северо-востока корабле наш «Адмирал Нахимов». Это его очень своевременное появление вынудило противника вернуться в бухту. К полудню подтянулся и «Николай I».
        Оказавшись блокированными такими серьезными силами, японцы затихли и больше не предпринимали никаких активных действий. Вероятно, надеялись отсидеться до темноты, а потом пробраться вдоль самых скал. Судя по тому, как уверенно они маневрировали, воды эти им известны хорошо, в отличие от нас.
        Еще одним их преимуществом, несмотря на явный проигрыш по тоннам водоизмещения, килограммам бортового залпа и миллиметрам брони, являлось наличие надежной связи посредством берегового проводного телеграфа, чего не было у разделенных значительными расстояниями русских отрядов, напрочь «оглохших» от мощных помех, постоянно источаемых чужой станцией.
        О своих притеснениях противник уже наверняка наябедничал всем кому надо. Над горой Карогатаке поднимался столб сигнального дыма, в дополнение к густым клубам, валившим из труб судов, укрывшихся во внутренней акватории бухты, и растягиваемым легким ветерком. Сами пароходы невозможно было разглядеть за скалистым мысом, поросшим корявым мелколесьем, как бы ни ерзали наши корабли перед входом.
        Ситуация сложилась патовая. Мы пока не могли их прихлопнуть, они в данный момент не имели возможности удрать. И что делать дальше, никто не знал.
        С отступлением противника появилась возможность основательно осмотреть повреждения «Днепра». Все, что появилось от взрывов и пожаров, оказалось не так уж и страшно. Искореженные палубы и выгоревшие внутренние помещения находились гораздо выше воды. Снарядных попаданий набиралось почти два десятка. Но разрушения в надстройках, жилой и эмигрантской палубах на боеспособности сказались не сильно. Укоротившаяся мачта и оборванный рангоут вместе с растяжками антенн, когда рядом свои, тоже терпимо.
        Самым печальным стало сообщение о гибели всей обслуги «колбасы» и экипажа наблюдателей. Все воздухоплавательное оборудование полностью вышло из строя, а шар уничтожен. От пожара и взрывов пострадало также хранилище оболочек, где выгорели запасы лака и ткани, кладовые химикалий, аэромастерская и газоделательный завод. Но непосредственно на способность держаться на плаву это все не влияло. А вот то, что скрывалось под водой, вызывало серьезные опасения.
        Крейсер встал на якорь. Изгибом берега его хорошо закрыло от зыби, так что, даже не имея водолазов, удалось буквально ощупать всю подводную часть пострадавшей кормы. Полное безветрие этому способствовало. Результаты не обрадовали. Взрывом торпеды руль намертво заклинило в положении лево на борт. Само перо руля оказалось загнуто, и вернуть его в прямое положение не представлялось возможным. Кроме того, сорвало левый винт и повредило кронштейн вала. Не исключено, что вал тоже погнут.
        В таком состоянии можно было ходить только кругами. Даже буксировка оставалась под вопросом, до тех пор пока не удастся поставить перо руля прямо или просто избавиться от него. Кроме того, предстояло заделать две дыры от японских фугасов, оказавшиеся в опасной близости от новой ватерлинии. Меры по всем этим направлениям уже принимались, о чем и доложили Небогатову.
        А на «Николае» размышляли, что же теперь делать. О продолжении осмотра берега дальше к югу речи уже не шло. Подходящих бухт там не было, а подранка одного не оставишь. Да и добычу, так и не добытую им, нужно стеречь, а лучше поскорее прикончить. Вот только как?
        Хотя все четыре японских парохода оказались надежно заперты в своем укрытии совсем рядом, в пределах дальностей эффективного огня артиллерии, без аэростата достать их там не представлялось возможным. Размеры бухты и наличие минных аппаратов на вспомогательных крейсерах противника не оставляли шансов тяжелым кораблям войти и уничтожить их огнем. А обстрел по площадям, не видя целей, явно не даст нужного эффекта. Оставалось только ждать появления Де-Веррайона, чей шар, учитывая пока еще приличную видимость, уже давно должен был показаться над горизонтом. Если, конечно, и с ним ничего не случилось. Обгоревшая корма «Днепра» вызывала неприятные ассоциации, но вслух об этом не говорили, боясь сглазить.
        Однако его все не было, что уже начинало беспокоить все больше. Со вчерашнего вечера командование отряда абсолютно не имело сведений о своих вспомогательных крейсерах. Послать кого-то ему навстречу пока не решались. Разделять силы казалось слишком рискованным, тем более при такой неожиданно результативной активности японцев.
        В попытке установить визуальную связь с Де-Веррайоном над «Николаем» подняли змей с сигнальным вымпелом, под которым был набран сигнал срочного сбора. Ничего большего, увы, пока не могли.
        За всеми хлопотами с оценкой размеров ущерба, перемежавшимися рапортами и запросами с «Нахимова», изображавшего легкую кавалерию, а потому со всей возможной для него грацией осматривавшего ближайшие бухты Фунакаши, Отсуши, Руоши и Камаиша, незаметно прошло еще два часа.
        Никого больше не нашли. Но, учитывая, что сами гавани с грузного броненосного крейсера осматривали издали, даже не сунув в них носа, а пущенная для разведки шлюпка угодила под ружейный огонь с берега и сразу вернулась, это было не точно.
        Между тем видимость начала ухудшаться из-за накатившей влажной душной дымки, а наш шар на горизонте все не появлялся. От вчерашнего радужного настроения не осталось и следа. Радио не действовало. Автономный отряд вспомогательных крейсеров, начавший воевать еще вчера, запропастился где-то в чужих водах. Японцев нашли, но достать не смогли. Зато они сумели крепко подбить большущий и ценный пароход-крейсер, из-за чего все дальнейшие оперативные планы рушились. Более того, не исключалась вероятность, что его придется добить, чтобы не сковывал в движениях остальных. Кто знает, чего еще японцы приготовили. А тут еще духота какая-то навалилась, аж дышать нечем. Или это только кажется так из-за нервов. Ничего хорошего уже не ждали.
        Когда в половине первого часа пополудни марсовые углядели дымы, быстро приближавшиеся с южных румбов, решили, что это силы поддержки, вызванные японцами. Теперь казалось вполне возможным, что они могли включать в себя броненосный и бронепалубный крейсера с целой сворой вспомогательных. А также истребители с миноносцами. И это против двух кораблей, хоть и способных биться в линии баталии, но с устаревшей артиллерией.
        По отряду объявили боевую тревогу, срочно начав свозить с «Днепра» на броненосец всех не задействованных в несении вахты, а сам крейсер готовя к подрыву. Вполне могло так сложиться, что отстоять его, не имея возможности для полноценного маневра рядом с прибрежным мелководьем, не удастся. А спокойно заниматься спасательными работами японцы, если это они приближаются, точно не дадут.
        Тем временем дымы с юга быстро росли, и вскоре из мглы показались уже мачты, а затем надстройки и корпуса трех крупных кораблей. Но разглядеть, кто это, все еще было нельзя. Южный ветер, постепенно набиравший силу, сносил дыхание их труб прямо на «Днепр». «Николай» выдвинулся дальше к югу и вместе с «Нахимовым» занял позицию между неподвижным калекой, уже выбиравшим якоря, и приближавшимися кораблями, развернувшись к ним бортом.
        Видимо, прочитав этот маневр, подозрительные суда снизили ход. И тут под кормой оставшегося за спиной у главных сил «инвалида» грохнули один за другим три взрыва. Дым и водяная пыль, поднятая ими, словно надули серую клубящуюся подушку под нависающим подзором, медленно расстилавшуюся по волнам. Небогатов, услышав это, метнулся на противоположную сторону мостика, на бегу вынимая трубу и теребя сигнальщиков.
        - Миноносцы?! Подлодка?!
        И тут посыпались доклады наблюдателей:
        - С «Днепра» передали, что пироксилиновыми патронами руль подорвали. Еще одна закладка нужна.
        И сразу с другого борта:
        - Над головным «колбасу» поднимают! Кажись, наш опознавательный передают! Точно! «Ураловский». Наши это!
        Следом так же обозначили себя и «Амур» с «Сунгари». А с флагмана Де-Веррайона отчитались, что противника к югу от себя не наблюдали, шар починили и готовы использовать.
        Адреналин, бродивший в крови, требовал выхода, и объект применения усилий (точнее, сразу четыре объекта) как раз оказался под рукой. Так что с приходом подкреплений немедленно занялись уничтожением блокированного противника. Лезть в теснину теперь никакой нужды не было. Пользуясь целеуказаниями с шара, стало можно дотянуться до него через узкую полоску суши. Первую пристрелочную порцию перекинули еще до полного воссоединения отрядов. Били сразу по ЦУ, так что снаряды положили в нужном углу бухты вполне даже прилично.
        Но тамошние «постояльцы» всполошились еще до этого. С них хорошо видели черную каплю аэростата и прекрасно понимали, чем это грозит. Просто так погибать они не захотели. Оба вспомогательных крейсера совсем скоро двинулись в атаку, в таких условиях изначально однозначно безнадежную.
        Начало их выдвижения, естественно, углядели из корзины, так что на этот раз шансов не было. Получив предупреждение и заранее распределив цели, броненосец и броненосный крейсер встретили японцев очень точным огнем, едва те показались на выходе из узости. Вполне ожидаемо под ураганным обстрелом с тяжелых кораблей из всех имевшихся калибров сблизиться на дальность вожделенного прицельного торпедного выстрела ни один из них так и не смог.
        Для шестидюймовок у Небогатова имелись мощные тонкостенные бомбы завода Рудницкого. Отчет об их боевом применении «Нахимовым» в штабе изучили. Но то была теория, а сейчас получили возможность вживую увидеть, каково это, сравнивая и анализируя. Впечатлило!
        Всего несколько таких попаданий остановили первого из атакующих, едва он миновал мыс Кариодозаки. Тот запарил и резко отвернул вправо, даже не дождавшись адресованного ему залпа тяжелых пушек. Все больше окутываясь клубами пара из разбитого котла и дыма от набиравших силу пожаров, он явно замедлялся, стараясь дотянуть до мелководья. Но не смог и затонул чуть восточнее мыса после сильного внутреннего взрыва.
        Второй ушел лишь немного дальше и даже успел начать разворот для торпедного залпа (это в двенадцати кабельтовых от короткой русской колонны - явный жест отчаяния). Но он к этому времени уже горел от трубы до самой кормы, а после очередной порции накрытий тоже взорвался и быстро затонул. Когда шлюпки с «Днепра» подошли к месту его гибели, из воды успели поднять только 17 человек, пятеро из которых были ранены, в том числе два офицера. С первого вообще никого не нашли.
        А воздушные наблюдатели продолжали сообщать новости. Пока наши корабли отвлекались на отражение атаки, два судна, остававшиеся в бухте, аккуратно приткнулись к отмелям. Один у ее пустынного северного берега, где было русло какой-то речушки с рыбацкой деревушкой, а другой - в противоположном углу, к пляжу в небольшой долинке, расчерченной контурами полей, с крестьянскими домишками под склонами зажимавших ее сопок. После чего стравили пар из котлов и, судя по начавшим клониться вбок мачтам, открыли кингстоны. Экипажи не спеша покидали их.
        С шара это все было прекрасно видно. Соответствующий доклад, что отмигали из корзины на флагман Небогатова, породил предложение - сэкономить время, да и снаряды тоже. В самом деле, чего возиться и порох жечь понапрасну, раз японцы уже сами себя прикончили. Но в итоге решили поупражняться в перекидной стрельбе, раз уж представилась такая возможность. Да и оставлять их, хоть и притопленными, но целыми, как-то не хотелось. Присевший на корму, закопченный «Днепр» все еще взывал об отмщении. Как выяснилось, хлопотали не напрасно.
        Первым стрелял «Нахимов». Корабль Гвардейского экипажа, заслуженный ветеран и прочая, прочая, можно сказать, оконфузился. Он смог накрыть ближайшее судно, что стояло у реки, только с девятого залпа. И это при отсутствии противодействия противника и полной неподвижности цели и его самого. Сказывалось отсутствие подобной практики у комендоров. Да и расчет шара был укомплектован еще недоученными наблюдателями-корректировщиками.
        Так или иначе, переглушив немало рыбы, развалив полдеревни и расщепив несколько сосен на берегу, все же нащупали виновника этого погрома и перешли на беглый огонь. После чего наблюдатели успели отметить только одно попадание, которое разнесло в клочья весь пароход мощнейшим взрывом. Вставшее над бухтой грибовидное облако в несколько сотен метров высотой видели с палуб всех наших кораблей. После такого сомнений в целесообразности расхода боезапаса уже не оставалось.
        Вторым отстрелялся «Николай». Он добился накрытия уже с четвертого залпа. После чего жертва обстреливалась не частым, но максимально точным огнем еще в течение получаса. На этот раз взрывов не последовало, несмотря на множество попаданий калибром от шести до двенадцати дюймов. В конце концов на судне оказалась полностью разбита носовая часть и надстройка. В трех местах возникли сильные пожары, которые никто не тушил, и они довольно быстро принялись пожирать весь брошенный пароход.
        При подведении итогов количество истраченных снарядов оказалось примерно равным, так что гвардейцам, если не вдаваться в подробности, было не так обидно. Но оргвыводы последовали. С флагмана отмигали ратьером приказ «Нахимову» проверить и выверить приводы наведения башен и указатели Гейслера, а аэронаблюдателям «протереть» оптику. Об исполнении доложить!
        К этому моменту на «Днепре», повторно заложив и подорвав пироксилиновые патроны, удалось избавиться от остатков искореженного руля. На баке хлопотала боцманская команда, готовя к подаче якорную цепь. Цепляться решили сразу капитально, чтобы потом не морочиться. Оставалось дождаться назначенного в буксиры.
        А воздух и в самом деле становился все более влажным, липким. Духота буквально давила. От высотной разведки толку теперь было мало. Видимость ухудшалась и на данный момент не превышала шести миль. Даже на большой высоте обзор резко ограничила густеющая мутная мгла. Было в ней что-то необъяснимо тревожное, заставлявшее торопиться.
        После окончания бомбардировки аэростат уже больше мешал, сковывая маневры его носителя, а с ним и всего отряда. К тому же «Урал» в начале предполагалось использовать для разведки впереди по маршруту движения, поскольку он теперь был единственным скороходом в объединенном отряде.
        Однако рисковать столь ценным и теперь единственным аэростатоносцем, к тому же, как выяснилось, чрезвычайно уязвимым, Небогатов не решился, определив в буксировщики именно его. Так достигалась максимальная безопасность, поскольку при формировании походного ордера сцепка пароходов-крейсеров в любом случае окажется в самом его центре, надежно опекаемая со всех сторон.
        К тому же машины на нем были самые мощные, да и размеры сопоставимые, так что должен справиться, еще и общую скорость обеспечит приемлемую. А для разведки впереди по курсу теперь и пятнадцати узлов «Амура» за глаза хватит.
        Глава 7
        Закончив спасательные работы, приступили к заводке буксира. Благодаря заранее проведенным подготовительным мероприятиям, управились достаточно быстро, потихоньку двинувшись на север, постепенно удаляясь от побережья. Вытравленная почти на всю длину якорная цепь успешно гасила рывки от зыби. Даже начали набирать обороты.
        Еще когда «практиковались в стрельбе», всех пленных свезли на флагманский броненосец и предварительно допросили. Но сведений добыли чуть. При этом отмечалось нездоровое возбуждение японских офицеров, один из которых обмолвился о каком-то божественном ветре, который совсем скоро сметет корабли русских варваров. Добиться чего-то менее мистического и более-менее внятного от них так и не удалось. Решили, что контуженые или просто тронулись чуток на почве нереализованной жажды мщения. Бывает.
        Опрошенные матросы оказались не столь заносчивы, но смогли пояснить только про божественный ветер, разметавший когда-то давно флот монгольских завоевателей. Это у них что-то вроде народного предания, передаваемого из поколения в поколение. Назывался тот ветер - камикадзе. Но увязать это с отрядом и локализовать потенциальную угрозу, если она действительно есть, пока не получалось.
        Переводчики, работавшие с прочими японцами, отмечали, что все гражданские шкиперы и члены их команд, которых пока еще не опрашивали, выглядели встревоженно. Это же заметил и командир «Николая» капитан первого ранга Шульц, лично проверявший размещение «пассажиров».
        Из лоций было известно, что в сентябре - октябре в этих местах случаются сильные штормы, весьма опасные для любых кораблей. Явные предвестники ухудшения погоды в виде падающего барометра, быстро растущей влажности, наползающей плотной облачности и усиления ветра и волнения уже были налицо. Но что делать, чтобы не оказаться на пути этой стихии?
        Людей, хорошо знавших северные японские воды, на эскадре не было. Но и так понимали, что пора убираться. Учитывая наличие тяжело поврежденного корабля, признавалось желательным срочно где-то укрыться. Но подходящих нам гаваней на маршруте отхода до самого пролива Цугару не имелось.
        На всякий случай флагманский штурман отряда Федотьев приказал вызвать на допрос японского капитана Хасегаву с потопленного «Амуром» судна. Тот всю свою жизнь ходил сначала под парусом, а потом на пароходе вдоль тихоокеанского побережья Японских островов и наверняка знал, что нужно делать сейчас.
        На вопрос о причине его беспокойства седой моряк после небольшой заминки ответил, что вся эскадра идет сейчас навстречу сильному шторму. Это очень опасно. Он бы уже давно приказал поворачивать к юго-востоку. Только так пока еще можно избежать беды. Но скоро может стать совсем поздно.
        Ему, естественно, не поверили, решив, что пытается заманить нас в ловушку, но после недолгого размышления эта версия была отвергнута. Капитан небольшого каботажника с самого начала содержался отдельно и не имел возможности общаться с последними пленными военными моряками. Поэтому просто не мог знать, куда нужно нас заманивать. На человека, способного умереть, лишь бы погубить захвативших его врагов, он совершенно не был похож. С предстоящим пленом вполне смирился, он ведь не самурай. Главное, жив остался. А война кончится - вернется к семье. К тому же он вполне убедительно объяснил свои опасения.
        Самым первым признаком приближения мощного шторма была необычно тихая и душная погода, что держалась в первой половине дня. Багровый рассвет также относился к характерным приметам. Это, так сказать, признаки общего плана, но есть и конкретика. По словам Хасегавы, по положению и направлению движения кучевых и перьевых облаков, появившихся еще вчера на закате, можно определить направление на самое сильное место шторма. Кроме того, о направлении его движения можно судить по зыби. Сегодня утром она шла с юго-востока, а сейчас уже довольно давно развернулась и идет с севера. Направление ветра тоже сменилось на западное. А теперь еще и дождь собирается. Как утверждал японец, сейчас шторм находится немного юго-восточнее входа в Цугару и идет именно к проливу. На входе в него, вероятно, сейчас сильная гроза с ветром и ливень. К тому времени, когда эскадра доберется туда, он как раз наберет максимальную силу.
        На словах о сильной грозе и ливне флагманский штурман и командир броненосца невольно переглянулись, так как еще три часа назад была получена телеграмма из Хакотдате о быстром ухудшении погоды. О ней японец точно ничего не знал. Более связаться с базой не удавалось, а сейчас все станции принимают исключительно треск мощных атмосферных электрических разрядов.
        Оставив шкипера в каюте под охраной двух матросов, оба офицера отправились к Небогатову с намерением убедить его изменить курс. Контр-адмирал сначала был категорически против, так как считал, что следует возвращаться, причем как можно скорее, а значит, идти по самому короткому маршруту. Он прекрасно видел, что погода портится, но считал, что шторм не столь опасен, как возможные минные атаки противника. Учитывая, что в составе отряда нет малых кораблей, считалось, что непогоду, если не успеем укрыться в проливе, можно переждать и в море. Но доводы Федотьева показались ему убедительными и заронили в душу сомнение.
        Прежде чем принять окончательное решение, он решил сам пообщаться с Хасегавой. В ходе короткого разговора скорее пытался выяснить, имеет ли японец сведения о расположении японского флота в Тихом океане в данный момент, а также какие способы связи используются противником на побережье и между судами в море.
        Однако ответить на подобные вопросы старый шкипер не мог, так как никогда не имел дела с военным флотом, а все переговоры его судна сводились к флажному семафору и морзянке фонарем. Да, сигнальные книги и карты он уничтожил, но такова инструкция в военное время. Однако все прочие судовые документы предоставил по требованию командира остановившего его корабля. Делится сейчас знаниями о поведении штормов только потому, что отвечает за каждого моряка из своего экипажа перед их семьями и не хочет напрасной гибели кормильцев.
        Для окончательного решения Небогатов приказал опросить также штурмана с этого парохода и других гражданских моряков. Все они с момента попадания на наши корабли содержались в трех разных кубриках отдельно от военных и под постоянным наблюдением, так что не могли сговориться. Этот перекрестный опрос через час с небольшим также выдал рекомендуемый курс на юг, юго-восток или восток, но категорически не на север. Все допрашиваемые были единодушны в утверждении, что в такую погоду лезть в самую середину бури небезопасно даже самым большим кораблям.
        К этому времени быстро крепчавший ветер уже достиг девяти баллов и продолжал набирать силу. Волнение также заметно усилилось. Все на эскадре не раз помянули добрым словом старшего механика «Днепра», распорядившегося сразу подавать для буксировки якорную цепь, а не простой канат. Да, возились дольше, зато теперь, заведенная за кормовую надстройку и грузовое хозяйство заднего трюма «Урала», дополнительно расстропленная всем, чем только смогли, она с лязгом и грохотом доламывала ему палубу юта, но на волнах не рвалась, гася провисом своих стальных тонн особо сильные рывки.
        К счастью, пушку с поврежденного фундамента на высокой корме буксировщика сняли еще до выхода в море, пустив на усиление батарей Хакотдате, а то бы она уже давно улетела в волны, срезанная рывками мотавшегося в разные стороны в кильватере среди пенных гребней заметно осевшего кормой «инвалида».
        Беспомощно волочившийся на «лямке» «Днепр» старался облегчить работу собрату, как мог. В останках ангара кипела работа. Все тяжелое, но пришедшее сейчас в полнейшую негодность, несмотря на болтанку, откручивали либо срезали и сплавляли за борт. Помимо максимальной разгрузки поврежденной оконечности пытались еще и подрабатывать исправной правой машиной.
        Но хорошего из этой затеи вышло мало. Слишком сильно при этом начинали рыскать на курсе, а волны, словно играясь, еще дальше откидывали задравшийся нос влево. Большая парусность из-за высокого борта также не улучшала управляемости при таком мощном встречном ветре. Только когда всем отрядом приняли немного вправо, волна, накатывавшая теперь в левую скулу, стала частично гасить разворачивающий момент от винта, медленно проворачивавшегося на малом ходу. Скорость движения хоть чуть, но возросла.
        Уже в сумерках по эскадре передали приказ еще больше принять вправо и ложиться курсом на юго-восток. Ходовые огни держать зажженными до улучшения погоды. Строй разомкнутый. В голове «Амур», за ним «Сунгари», потом «Урал» с «Днепром». «Николай» на левом фланге, «Нахимов» на правом. Дистанцию вскоре приказали увеличить до пяти-шести кабельтовых.
        После смены курса «Днепр» начало разворачивать лагом к волне. Машину пришлось остановить, что несколько улучшило ситуацию. Волна и ветер теперь подгоняли, но особой радости это никому не доставляло, поскольку все дальше уходили в океан. Риск не успеть потом проскочить в Хакотдате засветло увеличивался. А ночью их, ползущих со скоростью черепахи, наверняка будут ждать. В то же время болтаться еще одну ночь в неспокойном море было чревато. Шторм уверенно крепчал, а от непогоды подбитый бедолага, набравший немало воды в кормовые отсеки, страдал явно больше всех остальных и мог такого просто не пережить. Отяжелевшая от принятой воды кормовая часть отказывалась всходить на догонявшую волну. Но благодаря возвышавшейся на один уровень палубе позади кормовых трюмов и большому развалу шпангоутов, уцелевшие крышки, люки и палубные надстройки пока не сорвало, и значительных дополнительных затоплений удавалось избежать, удерживая судно на плаву.
        До самого рассвета эскадра боролась со штормом и ураганным ветром, достигавшим силы десять-одиннадцать баллов. По мере изменения направления движения волны, высота которой порою превышала семь метров, вынужденно меняли и свой курс, предпочитая теперь встречать ее носом или хотя бы скулой с углом градусов в тридцать, не более. Появилась неприятная дрожь, шедшая от днища, вызываемая бьющимися в него волнами. Такое явление у моряков зовется слеммингом. Пришлось снизить ход, чтобы ослабить его влияние.
        Утро не принесло облегчения. Отмечалось, что цвет воды стал зловеще темным. Почти черным. Зафиксировали скорость ветра двадцать семь метров в секунду, а при порывах - до сорока трех. При этом периодически проходили необычайно высокие, крутые и короткие волны, отличавшиеся большой шириной. Имея длину, сопоставимую с длиной корпусов вспомогательных крейсеров, при высоте под двенадцать метров, они были наиболее опасны и заставляли дрожать и стонать набор корпуса. Брызги, струи и даже целые потоки воды, взбиваемые форштевнем, летели на палубы и мостики, срывая парусиновые обвесы с лееров, тенты со сходных люков и шлюпок, а порою и их самих. Более короткие, но грузные «Нахимов» и «Николай» подпрыгивали на огромных водяных валах, как поплавки, размашисто кивая мачтами, временами зарываясь в воду почти до середины корпуса. На них тоже без устали качали воду.
        Только ближе к полудню погода начала улучшаться, хотя стрелка барометра замерла в раздумьях на цифрах 743 еще ночью. Теперь же давление уверенно росло, толкая ее в благоприятную сторону. Дождь прекратился совсем. В тучах появились разрывы. Стало ясно, что шторм уходит.
        Но сходящаяся с разных направлений океанская зыбь, накладываясь на все еще сильное ветровое волнение, порождала огромные валы, увенчанные шапкой пены. Они возникали всего в полумиле или чуть дальше, оставляя совсем немного времени для маневра встречи. Их могло образоваться штуки по две-три за пять-шесть минут, а могло и не быть вовсе час и более. Такое волнение выглядело совершенно противоестественным на фоне явно слабеющего ветра.
        Воспользовавшись показавшимся солнцем, штурманы определились с местом. Оказалось, что за ночь спустились до параллели бухты Хирата, находясь примерно в восьмидесяти милях от берега. Довольно далеко от безопасных вод. Нужно было спешить. Не дожидаясь полного окончания шторма, используя уже известные приметы, эскадра начала разворачиваться на курс к дому, обходя стороной опасный район.
        Обрадовавшись расширению горизонта, выслали вперед «Амур» для разведки. Пользоваться радио пока еще было сложно. Сильный фон, явный отголосок прошедшей совсем рядом бури, почти не позволял разбирать получаемые телеграммы, поэтому дальше границы зоны видимости разведчику уходить запретили. Отойдя на семь миль, он двигался впереди широким зигзагом.
        На новом курсе шли навстречу все еще сильной волне, что заметно снижало и без того невеликую скорость движения. Все корабли сильно мотало, но, держась носом на волну, «Днепр» страдал заметно меньше, чем когда волна хлестала его в дырявую кормовую оконечность. Экипажу за эту ночь изрядно досталось. Вряд ли хоть кто-то смог поспать. Беспрестанно качали воду, обильно захлестывавшую в проломы развороченной палубы, и устраняли постоянно появлявшиеся штормовые повреждения.
        За весь день не видели ни одного судна. Японских дозорных также не наблюдали. Хотя погода и улучшалась, облегчения командам это не дало. Тяжелая зыбь, постепенно разворачивавшаяся на северо-восток, сильно валяла корабли. Люди, уже вымотавшиеся до предела за прошедшие сутки, буквально валились с ног. Машины «Урала», все это время работавшие на пределе мощности, начали сдавать. Скорость движения снизилась с семи узлов сначала до шести, а потом и до пяти.
        Небогатов приказал готовиться к буксировке и «Амуру», как наиболее мощному, чтобы сохранить общую скорость на уровне семи узлов. Иначе к следующему рассвету эскадра оказывалась все еще слишком далеко от восточного устья Цугару. На позиции головного дозора его сменил «Сунгари».
        Ротацию провернули быстро, но дальше не заладилось. Из-за сильной качки завести буксир долго не удавалось. Более того, далеко выдававшийся вперед «клиперский» форштевень «Днепра» помял борт на юте бывшего графа. При этом обломило бушприт, и разошлись швы обшивки на полубаке «инвалида», а в палубе образовалась здоровенная дыра. К счастью, все это безобразие задрало достаточно высоко, и его вообще не захлестывало волнами. Так что плавучести и без того увечного вспомогательного крейсера новые повреждения не угрожали.
        С большим трудом, спустя полтора часа после начала работ, буксир все же подали. В таких условиях завести якорную цепь даже не пытались. Использовали самый толстый из имевшихся тросов. Но едва «Амур» впрягся в работу, спустя всего сорок минут, десятидюймовый пенковый канат лопнул, и все началось сначала. На этот раз канат подали в две линии, благодаря чему он продержался почти три часа, после чего его снова оборвало. Поскольку уже совсем стемнело, а качка не уменьшалась, от повторных попыток «пристегнуть» «Амур» пришлось отказаться до утра.
        Хоть за ночь море и угомонилось, утро 17 октября добрым вовсе не было. Выяснилось, что рассвет отряд встретил в виду японского берега, в пятидесяти милях южнее мыса Сириязаки. Это было значительно западнее предполагаемого штурманами места. Показываться вражеским сигнальным постам поблизости от рейда Хатинохе в таком виде Небогатов вовсе не собирался. Получалось, что за ночь штормом их снесло миль на десять-двенадцать дальше, чем рассчитывали.
        Сразу приняли вправо, начав удаляться, опять встав носом к волне. Ветер явно слабел, но набегавшие водяные валы, еще дальше развернувшиеся к востоку, оставались еще серьезным препятствием. На западе и южных румбах появились просветы, все остальное небо снова заволокло тучами. Видимость достигала шести-семи миль, ограничиваясь плотной дымкой, более густой к северу. Эскадра тащилась всего на пяти узлах.
        Едва чужие горы пропали во мгле за кормой, снова повернули на устье Цугару. Никаких судов поблизости не видели. Вперед на разведку опять отправили «Амур». Через полчаса он полностью растворился в сырой хмари, размывавшей стык моря и неба. Не было видно даже его мачт и дыма.
        Попытались связаться с Хакотдате, но неудачно. Сильный атмосферный фон по-прежнему забивал весь эфир. Но «Николаю» и «Уралу», хотя и с трудом, удавалось переговариваться по радио со своим разведчиком. В то же время шедшие в составе основных сил всего в четырех с небольшим милях друг от друга «Нахимов» и «Сунгари», имевшие более ранние станции меньшей мощности, не слышали не только его, но и своего соседа, и могли общаться только семафорами, фонарями и другими видимыми сигналами. Эскадра ползла в разомкнутом строю в боевой готовности.
        С уходом «Амура» для ускорения буксировки «Днепра» принялись «впрягать» «Сунгари». На этот раз заводку буксира удалось закончить гораздо быстрее. Канат снова подали в два рукава, максимально вытравив по длине. Поскольку качка стала теперь бортовой, рывки заметно смягчились и были уже не столь опасны. Трос благополучно выдерживал их, и уже к девяти часам утра удалось довести скорость сцепки до целых восьми узлов.
        Не успели обрадоваться этому, с юга показались два больших судна, явно догонявшие их. С них наверняка уже видели едва ползущую эскадру и начали обходить ее с правого борта, со стороны океана. О появлении преследователей сразу сообщили головному дозору, приказав полным ходом идти в Касиваноте, чтобы предупредить нашу береговую оборону и выяснить ситуацию у входа в пролив. Предполагалось, что там их уже ждет «комитет по встрече». Времени, чтобы собрать и развернуть достаточно крупные силы, у противника было в избытке, а те, что видны сейчас, скорее всего, простые загонщики.
        Суда между тем уверенно нагоняли, выходя на траверз, но не пытались подойти ближе чем на сорок кабельтовых. Их обоих удалось хорошо разглядеть. Довольно крупные вооруженные пароходы, в прошлой жизни возившие пассажиров по океанам. Достаточно быстроходные. Даже при такой волне они уверенно делали не менее пятнадцати-шестнадцати узлов. На «Урале» и «Николае» сквозь помехи постоянно принимались обрывки их телеграмм, но перебивать передачи не решались, с тревогой ожидая новостей от своего авангарда. Но тот молчал.
        А японцы (в этом уже не оставалось сомнений, поскольку трепетавшие на ветру хиномару разглядели давно) держались на траверзе. С таким сопровождением к вечеру и миновали мыс Сириязаки, начав втягиваться в пролив. Только теперь получили телеграмму от «Амура», что он благополучно достиг пункта назначения, известил всех на берегу о возвращении наших судов и перекрыл подступы к Хакотдате с запада. Посторонних по дороге не встретил, что изрядно озадачило штаб Небогатова.
        Просто так пропустить русских в пролив, упустив возможность напасть сразу с нескольких сторон на неуклюжую жертву?! Как-то это было нелогично. Совсем не похоже на все предыдущие стычки с японцами в Тихом океане, где они неизменно демонстрировали маниакальное упорство, не считаясь с потерями. Возникло подозрение, что корабли ведут на засаду. Должно быть, в проливе затаились миноносцы или даже подлодки.
        Разведке и дозорным силам приказали еще раз тщательно осмотреть воды к востоку от Хакотдате и выдвигаться навстречу. Ответ пришел совсем скоро. Сообщалось, что ни с берега, ни с судов никого постороннего не видят, вплоть до мыса Таппи. Но западнее него бродят дождевые шквалы, обрезая горизонт милях на двух, а то и меньше. Отмечалось, что в проливе волна заметно резче, поскольку сильное течение из Японского моря встречается с тяжелой зыбью, идущей с океана, образуя толчею. Это полностью исключало вероятность минной атаки легких сил или из-под воды.
        Очень скоро специфику волнения в узости почувствовали все, особенно буксировщики. Ход снова упал до пяти узлов. Однако когда развернулись на курс в Хакотдате, зыбь оказалась почти попутной, и идти стало легче. Видимость здесь была намного лучше, так что спешивший навстречу «Амур» разглядели почти сразу. Он тоже заметил караван и, приняв семафор с флагмана, подозрительно легко отогнал соглядатаев. Это снова напрягло.
        Но японцы, петляя и юля, совсем из поля зрения не уходили, рассыпавшись в цепь поперек выхода из пролива. Они словно желали убедиться, что Небогатов повернул именно на запад. Только когда «Николай» и «Нахимов» покинули общий строй, резко переложив руля, и двинулись прямо на них, начав сближаться, отбежали за пределы видимости, поднявшись севернее. Но ненадолго.
        Обладая заметным превосходством в скорости, они то пропадали, то вновь появлялись, продолжая вести наблюдение и телеграфирование. При этом упорно не спускались дальше середины пролива, даже не пытаясь укрыться под своим берегом. Тем самым вынуждая бродить по одному месту взад-вперед на переменных курсах наши тяжелые корабли, перекрывавшие им дорогу дальше на запад.
        Это начинало беспокоить Небогатова, поскольку объяснения такой покладистости противника он не находил. Чтобы увеличить разрыв между медленно ползущей вверх по проливу группой «Днепра» и японцами, их начали постепенно вытеснять в океан, чему они не особо противились. Даже когда к ним подошли еще два похожих вспомогательных крейсера, вопреки ожиданиям, попыток прорваться за линию заслона, обойдя ее с южного фланга, не последовало.
        Складывалось впечатление, что противник просто контролирует восточное устье Цугару, возможно, защищая свои перевозки на Хоккайдо. Глубоким рейдом на восток это можно было бы быстро выяснить. Однако в данный момент атаковать кого-либо эскадра Небогатова уже не имела ни малейшей возможности. Люди валились с ног от усталости, а корабли нуждались в починке после шторма. Да и уголька сыпануть в ямы не помешало бы. К тому же появились новые поводы для беспокойства.
        В половине пятого часа пополудни где-то довольно далеко на западе, то есть за спиной у нашей завесы, прикрывающей отход инвалидной сцепки, прогремел сильный взрыв. Спустя полчаса - еще один, на этот раз гораздо ближе. С «Николая» даже видели вздыбленный им белый столб воды милях в пяти юго-западнее. При этом рядом с ним не было никого!
        Марсовых загнали на клотики, но они и оттуда ничего не увидели. Объяснить, чем вызван этот подозрительный взрыв, так и не смогли. На шальной снаряд было совсем не похоже. По своей мощи это был даже не двенадцатидюймовый «чемодан», а целый «чемоданище»! Да и откуда ему прилететь?! Выстрела пославшей его пушки никто не слышал. Хоть какой-то посудины, претендующей на авторство, в ближайшей округе не просматривалось.
        С видневшейся на севере горы Моунт в ответ на запрос сообщили, что никаких чужих кораблей за весь день поблизости не наблюдали, хотя пролив с нее просматривался на всю ширину. Телеграфное сообщение с Хакотдате исправно. Согласно полученной четверть часа назад сводке оттуда, конвой уже почти достиг залива. С ним все благополучно. Но этот взрыв уже не первый.
        Судя по тому, что периодически бабахает уже более двух часов, в проливе что-то происходит. Потеряно одно из дозорных судов. С берега видели очень большой всплеск или даже сразу два, вставших рядом у его борта, после чего оно быстро затонуло. Спасти никого не успели. Предполагают атаку подлодки, исходя из чего контр-адмирал Энквист рекомендует убрать все корабли из пролива.
        Однако в штабе Небогатова эту версию сразу отмели. Погода явно не та. Скорее мины посрывало. Может, даже и наши. Гибель сторожевика это вполне объясняло. Но самоподрывы?! С мостика «Николая» зачастил прожектор, передавая приказ для передачи в Хакотдате: «Патрулирование продолжить! Усилить бдительность, искать сорванные с якорей мины! Ходить зигзагом!»
        На отряде пробили «отражение атаки», начав также выписывать бессистемные коордонаты влево и вправо. Но общую тревогу вскоре отменили. Вместо этого выделили по дежурному плутонгу на каждом борту, сменяемому через час, да поменяли, а после удвоили вахты на марсах. Заодно выставили команды стрелков с винтовками на баке «Амура», «Николая» и «Нахимова». Пытались предусмотреть все, не понимая еще, чего именно следует опасаться.
        Оставшиеся немногие часы, пока сцепка вспомогательных крейсеров доползла до гавани Хакотдате, ставшей уже родной, растянулись на целую вечность. Лишь на закате, получив телеграмму с «Урала» о достижении им и его подопечными прохода в бонах, «Николай» и «Нахимов» развернулись на северо-запад и полным ходом, все так же на зигзаге ушли в пролив под свой берег.
        Попыток преследования отмечено не было, но еще один раз громыхнуло где-то слева в отдалении. Гору Хакотдатеяма увидели издалека, поскольку прожекторы на ее вершине практически не гасли и активно шарили по поверхности воды. Подозрительные взрывы никому не давали покоя и там.
        Переданный фонарем личный позывной начальника морских сил пролива Цугару на форте приняли сразу, отмигав «добро» на вход в фарватер. Навстречу высыпала целая толпа местных эрзац-сторожевиков, постоянно стряхивавших волны с палуб. Несмотря на изрядную болтанку, они разбежались широким поисковым веером, буквально обнюхивая все вокруг своими слабосильными прожекторами.
        На батареях и кораблях ждали нападения. Момент был подходящий. Большие, тяжелые туши едва ползут, втягиваясь в проход. Их заливает светом, а вокруг сгустилась тьма, едва протыкаемая дрожащими, тонкими тусклыми лучиками! Но ничего так и не последовало. Еще до полуночи миновали проход в бонах и заграждениях и вошли в залив, совсем скоро встав на бочки в глубоководной внешней части гавани порта.
        Глава 8
        Неожиданным появлением едва ползущего русского отряда в зоне видимости своих береговых постов, еще задолго до достижения им залива Хакотдате, японцы воспользовались в полной мере. Хотя «спустить с поводка» многочисленные миноносцы, так кстати оказавшиеся именно сейчас под рукой, в этот раз не позволил прямой приказ из Токио, они сделали все, чтобы воды пролива Цугару стали смертельно опасными для плавания по другой причине.
        Минные силы Цугару подняли по тревоге рано утром 17 октября. Это всех взбудоражило. Командовавший ими капитан первого ранга Ноаки после нескольких весьма болезненных стычек еще в самые первые недели после прихода русских предпочитал исключительно скрытные ночные действия, а сейчас впереди был весь световой день.
        Но только что назначенный командующим морским районом Оминато вице-адмирал Мочихара[14 - В реальной истории военно-морской район Оминато (5-й морской округ) со штабом в Муроране был образован в 1886 году. 12.06.1895 штаб-квартиру перенесли в более защищенный порт Оминато, расположенный в заливе Муцу. Весной 1900 года там начаты работы по созданию пункта базирования кораблей. К августу 1902 года построили мастерские, казармы и административные здания, а с осени следующего года в Оминато базировались 4 миноносца. Имелся плавучий док. Но как военно-морской район он оставался лишь на бумаге, находясь в прямом подчинении района Йокосука, по причине недостаточного финансирования. Только после Русско-японской войны, когда встал вопрос о необходимости блокирования пролива Цугару и обеспечения снабжения новой провинции Карафуто (Южный Сахалин), он начал развиваться по-настоящему. В декабре 1905 года назначен первый командующий военно-морским районом Оминато барон вице-адмирал Мочихара Хейдзи. В нашем случае, по понятным причинам, события развивались быстрее, соответственно, и это назначение произошло чуть
раньше.] был непреклонен. Он получил прямой приказ из главной квартиры о применении плавающих мин Макамура[15 - Специальные плавающие мины Макамура представляли собой связку из четырех буйков-поплавков, окрашенных в покровительственный цвет и плохо различимых на водной поверхности, шарнирно соединенных кусками троса длиной по 100 метров. К ним подвешивались снизу цилиндроконические боевые части, имевшие небольшую отрицательную плавучесть. В боевом положении они находились ниже уровня воды на глубине до 16 футов (чуть меньше 5 метров). Глубина регулировалась. Подготовка к постановке требовала 3 - 6 минут. Такая форма зарядных отделений выбрана исходя из практических опытов. Первые плавающие мины этого типа были переделками из обычных сфероконических якорных. Но они оказались неудобны при постановке и требовали специального, достаточно громоздкого оборудования (деревянная рама с катками). Эти же просто укладывались на наклонной деревянной площадке в корме миноносца, истребителя либо любого другого судна, удерживаясь от скатывания небольшим откидным бортиком. При постановке бортик откидывался, а первая
секция мины просто скатывалась с площадки шестом-толкателем. Уже в воде, она работала как плавучий якорь, сдергивая все остальные в связке, разматываясь на всю длину. В итоге получалось 400 метров (более двух кабельтовых) непреодолимого для любого судна водного пространства, расположенного поперек его курса. Уткнувшись в такую гирлянду носом, корабль, продолжая движение, неминуемо притягивал к бортам ближайшие мины, срабатывавшие от удара об обшивку. Истребитель мог брать две связки, миноносец типа «Циклон» - одну. Оборудовали подобным образом почти все истребители и миноносцы первого класса. Захваченный в Чифу «Решительный» («Акацуки») в виде исключения мог принимать шесть связок по четыре мины. В цусимском бою мины Макамура были на 4-м отряде истребителей и на 10-м и 11-м отрядах миноносцев. Согласно японским отчетам о бое, миноносцы из 10-го отряда № 39 и № 41 атаковали кого-то около половины десятого вечера, но безрезультатно. А около половины третьего ночи три истребителя 4-го отряда вывалили мины на пути «Наварина», опознанного как корабль типа «Сисой Великий». Эта атака имела успех и привела к
гибели корабля. Однако в целом этот вид оружия признали неудачным, и более он не применялся.]. Из-за этого даже отменили планировавшееся нападение миноносцев и вспомогательных крейсеров, чье сосредоточение для удара почти закончили, на гавань порта Хакотдате и русские корабли в проливе.
        В соответствии с приказом из Токио все, что было можно, немедленно следовало выводить на постановку плавучего заграждения. К такому повороту дела тщательно готовились всю вторую половину зимы и весну. Но сейчас условия принципиально отличались от заложенных в планы применения этого секретного оружия. К тому же за тревожные летние месяцы навык оказался подзабыт, затерт выполнением многих других, порою весьма неожиданных задач. Однако шансы на успех все же были.
        Русские заграждения, выставленные в проливе Таиродате и на подходах к нему со стороны Цугару, уже обнаружили и аккуратно огородили или вытралили, так что угрозы они не представляли. Где-то их выдали мотавшиеся на волнах минные салазки, попавшиеся на глаза рыбакам следующим утром после постановки, где-то всплывшие мины, оборвавшие свой трос. Наиболее используемые маршруты продолжали регулярно проверять, но мин больше не находили. Последний месяц плавание в пределах залива Муцу считалось достаточно безопасным не только ночью, но и днем тоже. А вот в самом проливе…
        Обнадеживало, что державшаяся над водой дымка позволяла скрыть действия небольших кораблей от береговых наблюдателей. А сторожевиков у русских мало, и они в это время будут обеспечивать встречу своих главных сил, так что рискнуть стоило. Все понимали, что предоставленный шанс может оказаться единственным, и упускать его никак нельзя. К предстоящей вылазке привлекли абсолютно все, что смогли мобилизовать в столь сжатые сроки. И из арсеналов выгребли тоже все.
        Для увеличения вероятности подрывов и максимального использования эффекта внезапности от применения нового оружия Наоки решил отказаться от постановки ложных заграждений. Благодаря этому появлялась возможность почти в полтора раза увеличить число используемых одновременно настоящих минных гирлянд.
        Он был уверен, что с узкой полосы больших глубин русские, как обычно, не свернут. Потому нет потребности принуждать их сбиваться в кучу ложными минами. А наблюдение за минзагами в момент формирования заграждения с сигнальных постов противника на мысе Шираками не скажется на эффективности применения дрейфующего заграждения.
        Понять, чем заняты полтора десятка не самых крупных судов, наблюдая издалека, да еще в такую погоду, практически невозможно. А связать это со своей эскадрой, в этот момент еще только входящей в пролив, причем с противоположного его конца, то есть миль на сто восточнее, тем более.
        К намеченному времени отряд скрытно занял исходные позиции у мыса Таппи. Там пришлось ждать почти час, пока сообщили, что противник миновал входные рубежи. Только тогда наконец началось минирование. Боги явно благоволили сынам Ямато. Занятый русскими берег едва угадывался за пеленой начавшегося дождя. Никаких признаков тревоги там не видели.
        Спокойно выйдя в назначенный район, «Карасаки-мару» и «Канзаки-мару» вместе со всей своей свитой приступили к работе. Но совсем скоро с поста на мысе Таппи начал мигать гелиограф. Передали, что русские броненосцы в пролив не пошли и маневрируют сейчас южнее мыса Есамазаки. К этому времени минзаги успели вывалить две линии по четырнадцать-пятнадцать связок. То есть скинули большую часть «икры». Формирование заграждения сразу прекратили, так как для главных целей, броненосцев, на их теперешней позиции угрозы оно почти не представляло.
        После недолгих раздумий пришли к мнению, что с наступлением темноты большие корабли не рискнут оставаться в открытых водах без прикрытия и все же двинутся к своей базе. Причем традиционно по большим глубинам, то есть серединой пролива. Тогда их и можно будет подловить. Исходя из этого, Наоки откорректировал время и место постановки всех оставшихся мин.
        Чтобы не беспокоить противника, отошли западнее. Время тянулось медленно, но русские все так же не появлялись в поле зрения отряда минирования. Выждав, сколько было нужно, вернулись в район сброса и продолжили. Оставшиеся мины со всех судов вывалили в две нитки длиной по пять миль с промежутком между ними в милю. Дело было сделано. Ноаки со спокойной душой повернул обратно.
        Благодаря такой «дробленой» постановке обе группы отряда Небогатова обязательно должны были встретиться если не с первым, то со вторым заграждением точно. Местом встречи, согласно расчетам, предполагалась самая узкая часть пролива, между мысами Ома и Шиокуби. Наблюдателей на берегу об этом известили.
        Когда втягивались в узкое горло Таиродате, уже стемнело. С батарей передали, что поврежденная часть русского отряда смогла увеличить скорость движения. Из-за этого она успела свернуть с середины на север к входу на фарватер Хакотдате чуть раньше, чем течение донесло до них мины. Единственной жертвой оказался дозорный пароход, нарвавшийся на одну из смертоносных гирлянд южнее и мгновенно затонувший после подрыва. Это прекрасно было видно с маяка на острове Бантен. Оттуда наблюдали также самопроизвольный подрыв другой связки и слышали еще два подобных взрыва. Волнение в тот день явно не способствовало увеличению шансов на успех. Канаты закручивало, сбивая четырехпоплавковые ленты в клубки.
        Это было досадно. Но подловить вооруженные пароходы все же считалось не столь важным, как основные ударные силы. А они до самой ночи оставались в полосе пусть маловероятного, но все-таки возможного поражения. А предполагаемый маршрут их отхода вообще почти на всем протяжении тянулся вдоль самой благоприятной зоны пролива. Оставалось только дождаться результата.
        Время встречи второго заграждения с броненосцами изначально было определено исключительно теоретически, где-то около полуночи плюс-минус час. В этом временном интервале с того же маяка слышали два взрыва. Один северо-западнее, а другой строго на севере. На протяжении всей ночи мерцало сильное зарево от прожекторов в направлении Хакотдате. Но ни стрельбы, ни сигнальных ракет не было. Зато уже после всех сроков были еще взрывы, скорее всего, тоже самопроизвольные. Их слышали с маяка и с постов у Сириязаки. Но это уже много восточнее интересующего района.
        До утра ждали докладов высланной еще с вечера разведки. Но они оказались не обнадеживающими. Ходившие к Хакотдате освободившиеся вспомогательные минзаги видели три больших паровых судна, входящих в пролив. На следующий день это подтвердилось донесениями агентуры. Все русские корабли благополучно достигли гавани и ремонтировались в порту. Причем повреждений от плавающих мин ни один из них не имел. Это стало полным фиаско доктрины дрейфующих заграждений. Немалые надежды, возлагавшиеся на них, не оправдались.
        Но была и хорошая новость. Один из носителей аэростатов, пострадавший в бою у бухты Ямада, полностью выведен из строя и едва не затонул на обратном пути. Кроме того, в условиях подавляющего превосходства противника, к тому же оказавшегося в море так не вовремя, удалось без потерь провести собственный конвой на Хоккайдо с подкреплениями и снабжением для обороняющихся там войск.
        Еще 13 октября из Иокогамы в бухту Акеси отправили шесть больших пароходов с четырьмя усиленными резервными батальонами пехоты, артиллерийской бригадой и тремястами тоннами армейского снабжения на борту. Обеспечивали проводку этого каравана все патрульные силы из залива Сендай и три новейших вспомогательных крейсера из состава только что созданного отряда сил охраны Токийского залива.
        Дозоры у выхода из пролива Цугару в Тихий океан по этому поводу значительно усилили еще накануне, что позволило своевременно обнаружить начало русской вылазки. Внезапное появление небогатовских вспомогательных крейсеров, упорно двигавшихся почти точно в направлении конвоя, вынудило отдать приказ о его возвращении, поскольку возникло подозрение, что о нем знают и отправили этот отряд именно на перехват. Одновременно выдвинули силы для отражения возможного нападения.
        После быстротечного боя на закате 14 октября вспомогательный крейсер «Сиранука-мару», получивший тяжелые повреждения, к утру затонул. Его экипаж спас державшийся рядом «Кейджо-мару». После этого контакт был потерян, и японцы оттянули все вооруженные пароходы ближе к конвою, прикрывая его дальнейший отход на юг.
        Но после начала атаки побережья, от залива Сендай и дальше на север, стало ясно, что это всего лишь очередной набег. Но массированный, каких доселе еще не бывало. Он стоил потери еще двух вспомогательных крейсеров - «Мукагава-мару», «Фусо-мару», погибших в бою. А с ними плавмастерской «Карасаки-мару» и плавбазы миноносцев «Таохачи-мару», выдвигавшихся на север для поддержки запланированных действий миноносцев в Цугару. Пушки броненосцев достали их прямо в бухте, несмотря на то, что они успели укрыться в гавани.
        Но эти четыре судна приковали к себе все русские силы. Пока шло сражение, караван вернулся на первоначальный курс, но скоро снова был вынужден развернуться. На этот раз из-за погоды. После полуночи 16 октября шторм начал стихать, и транспорты опять повернули к Акеси. Уже в третий раз. Их безопасность обеспечивалась постоянным плотным слежением за отступавшей русской эскадрой, любезно показавшей себя возле рейда Хатиноэ. Но ей, судя по всему, было уже не до поиска японских транспортов, которые к утру 18-го благополучно достигли пункта назначения.

* * *
        Добравшись до Хакотдате, Небогатов потребовал от начальника обороны Хакотдате объяснить причину сильного взрыва, вызвавшего быструю гибель одного из дозорных судов на виду группы «Днепра». Но ответа на этот вопрос ни у кого не было. Высказывались только предположения, что это могла быть не замеченная никем атака миноносца.
        Однако после еще нескольких взрывов, но уже в стороне от наших судов, зафиксированных той ночью в проливе и не сопровождавшихся ни стрельбой, ни сигналами тревоги, в этом сильно сомневались. Больше было похоже все же на сорванные с якорей мины. Но так много?! И почему взрывались сами по себе? Похоже, изобретательные японцы приготовили какой-то новый опасный сюрприз.
        Пока начальник второго броненосного отряда ждал докладов о состоянии дел, узнал, что позавчера в районе Хакотдате и восточнее действительно бушевал сильнейший шторм. Всюду еще были видны его последствия. На склонах Хакотдатеямы лежали вывернутые с корнем и поломанные деревья. Многие временные постройки на ее «лысой» вершине лишились своих крыш, сорванных ураганным ветром. В том числе и один из трех погребов боезапаса. Сильный дождь тут же начал его заливать, и унитарные патроны к стодвадцаткам пришлось срочно перетаскивать в оба уцелевших, крепя чем могли и их крыши. Защитный бон у артиллерийской стоянки под горой волной с океана сорвало с якорей и выбросило на берег. Имелись многочисленные повреждения в линиях проводной связи. Такой сильной бури многим еще не доводилось видеть никогда. Но если не принимать в расчет нарушение связи и временное затопление части орудийных двориков и жилых построек, заглубленных в землю, обороноспособность пострадала не сильно.
        Зато и без того скудная морская составляющая в предпринятом рейде пострадала чувствительно. В отряде крейсеров по итогам вылазки пришлось проводить переформирование. Серьезно покалеченный «Днепр» вынужденно исключили из состава действующих сил. Поскольку возможности провести восстановительный ремонт пока не было, в гавань порта его даже не вводили, а сразу по возвращении поставили на якоря недалеко от восточного входного мыса залива Хакотдате. Это обоснованное и рациональное решение, по сути, стало приговором для него.
        Предполагалось использовать стоявшие на нем пушки для усиления обороны прохода в минном поле и инженерных заграждений, отгораживавших залив от пролива.
        Для максимального облегчения в преддверии предстоящей отправки во Владивосток на ошвартовавшуюся к нему «Арабию» начали перегружать большую часть угля и прочих запасов. При помощи водолазов проконопатили снаружи разошедшиеся швы и разрывы обшивки и подвели пластырь под пробоину, что позволило к вечеру частично осушить затопленные отсеки. Некоторые поврежденные места, ставшие доступными, залили хорошим бетоном. После всего этого дифферент почти исчез.
        Параллельно готовились латать повреждения обшивки в носу, полученные при неудачной заводке буксира. Для этого под форштевнем поставили баржу и нарастили ее лесами, которые обтянули парусиной, чтобы иметь возможность работать и ночью, не выдавая позицию светом. Пенек, оставшийся от бушприта, удалили, а разъехавшуюся от его смещения палубу готовились временно заделать деревом.
        В течение всего светлого времени суток в пятнадцати метрах от правого борта сооружали защитный бон из поставленных на становые якоря небольших деревянных судов, соединенных его же якорной цепью. Уже к ночи таким образом смогли отгородить калеку от потенциальной угрозы со стороны пролива. На всех посудинах, использованных для этого, срубили мачты, разобрали надстройки и фальшборт, а с обоих бортов свесили сколоченные из получившихся материалов решетчатые щиты, утяжеленные дополнительными грузилами и уходившие в воду в общей сложности метров на девять. Никаких более основательных средств защиты у Небогатова уже не осталось, а таинственные ночные взрывы сильно тревожили руководство отряда.
        Кроме пассивной защиты за тот же короткий срок начали заметно усиливать и активную. Поскольку на новом месте предстояло маячить не менее месяца, сразу развернулись основательно. На палубе везде, где можно, разместили сухопутные станки для больших осветительных ракет и четыре дополнительных прожектора, а на надстройках ставили найденные в запасниках малокалиберные скорострелки. Собственные пушки с левого борта начали откручивать с фундаментов, предполагая в ближайшие дни разместить их на освободившейся корме, а боезапас из погребов левого борта начали перегружать на правый, чтобы ближе было таскать. Планировалось еще максимально прикрыть подручными средствами оставшиеся действующими и вновь поставленные орудия и пути подачи боезапаса к ним, но уже не успели.
        К ночи основные работы прекратили, даже не начав приборки. Людям, дошедшим до предела выносливости, остро требовался отдых. Едва стало ясно, что тонуть «Днепр» теперь не собирается, по приказу командира подали по чарке к ужину и сыграли отбой. Оставили все как было, побросав буквально на полпути. Спать валились кто где стоял.
        Всюду лежали принятые, но еще не использованные материалы для временного ремонта и довооружения, загромождавшие палубы, коридоры и трапы. Даже снаряды, что не поместились в правобортных погребах, так же как и запас ракет, временно складировали прямо на палубе по левому борту, смотревшему в залив и считавшемуся безопасным. А ящики с патронами к мелким пушкам вообще оставили в надстройках, так и не придумав до ночи, где их будет удобнее хранить. Из самих этих пушек до боеготового состояния довели только три.
        Командовавший допработами поручик Берсон с «Наварина», видя такое дело, расставил к пушкам своих людей, тоже уставших, но выглядевших чуть лучше. На всякий случай решили натаскать побольше снарядов. Хоть имевшиеся под его командой комендоры обслуживали до того только обуховские шестидюймовки, надеялись, что разберутся, и переночевать в своей базе удастся без эксцессов. Однако ошибались. Да и беспорядок в палубах, как выяснилось уже через несколько часов, оказался большой ошибкой.
        В ночь с 18-го на 19 октября состоялась очередная массированная атака японских миноносцев и вспомогательных крейсеров на Цугару. Она оказалась неожиданной, поскольку считалось, что превентивными вылазками к югу от Цугару удалось заставить противника отказаться от активных действий на этом направлении.
        Несмотря на все заграждения и мощную артиллерию кораблей и береговых батарей, ее итогом стал подрыв двух судов в самом порту. Причем совсем свежий трофей «Инаба-мару», к счастью пустой, затонул. А «Арабию» успели вытянуть на мелководье и притопить. Но пароход, груженный углем и машинным маслом, все равно полностью выгорел.
        Кроме того, «Днепр», оказавшийся в эпицентре японских атак с самого начала, был дополнительно тяжело поврежден. После разрушения несколькими торпедными попаданиями периметра противоторпедной защиты, одной из следующих самоходных мин разнесло баржу вместе с лесами и проделало большую пробоину в носу, вызвав серьезные затопления. После чего очередная торпеда угодила в шхуны из остатков бона, прижатые течением к самому борту, вызвав дополнительные повреждения, что привело к быстрому затоплению угольных ям второй кочегарки по правому борту. В самой кочегарке оказались поврежденными паровые магистрали и питательные насосы, что сделало невозможным ее дальнейшее использование.
        Вдобавок досталось от своей же «Арабии». Дело в том, что в носовой части борт транспорта торчал заметно выше «клюнувшей» палубы «Днепра» и словил серию перелетных попаданий, прилетевших из пролива. Из-за этого загорелось машинное масло, принятое с подбитого аэростатоносца, расфасованное в бочки, но еще не убранное в трюмы. А когда пароход получил под киль и свою торпеду, его еще приложило всем бортом об соседа, помяв обшивку и вызвав дополнительные течи у обоих. Пожар на полупустой, обесточенной «Арабии» быстро разрастался и скоро перекинулся на крейсер. А тушить мешали разбросанные штабеля брусьев и досок, также загоревшиеся. От жара начали взрываться ракеты и 47-миллиметровые патроны, сложенные в надстройках, а потом несколько раз нехило рвануло на шлюпочной, в эмигрантской и на палубах.
        К рассвету «Днепр» имел крен вправо в 23 градуса, хорошо заметный дифферент на нос и продолжал гореть и погружаться. Все динамо-машины вышли из строя, котлы не действовали, так что воду откачивали только вручную и средствами подошедших судов. Днем его удалось отбуксировать на мелководье у японского кладбища и посадить на мель, избежав полного затопления. Пожар погас сам собой к вечеру.
        В течение двух последующих суток продолжалась борьба за живучесть, но все глубже садившийся в воду корпус получил новые пробоины от камней, продавивших обшивку, что привело к затоплению еще и первого котельного отделения, а затем и к полной потере плавучести. В конце концов он лег на грунт, уйдя кормой под воду.
        Отправленные на рассвете для поиска противника в проливе и его окрестностях «Урал», «Амур» и «Сунгари» видели только дымы японских кораблей, отходивших на юг вдоль тихоокеанского побережья Хонсю. Догнать их до того, как они пересекли свои дозорные линии, не удалось. А ввязываться в бой с многочисленными вспомогательными крейсерами и их усилением Небогатов категорически запретил, поэтому преследователи вернулись ни с чем.
        Но опознать обидчиков все же удалось. Дозорный трофейный «Мару» у мыса Сириязаки смог остаться незамеченным и пересчитать удиравшие корабли противника. Ими оказались восемь четырехтрубных истребителей и один двухтрубный, два больших 150-тонных миноносца и четыре вспомогательных крейсера.
        В столь «объемном» докладе командира дозорного парохода усомнились, так как по данным разведки у японцев оставалось лишь шесть боеспособных истребителей, но проверить его было нечем. Отправляя рапорт о прошедшем бое во Владивосток, исправлять ничего не стали.
        Глава 9
        После завершения эвакуации войск из северо-восточной части Кореи японская главная квартира сочла возвращение значительных минных сил, прикрывавших сначала плацдармы, а потом их эвакуацию, назад в Мозампо и Фузан неоправданным. Блокада Цусимы стала теперь невозможной, для охраны судоходства и патрульной службы в море не только миноносцы, но и истребители были малопригодны, поэтому, с учетом заметной активизации русского флота у тихоокеанского побережья Японии, было решено перебросить остатки минных сил в район Токийского залива. Этого требовала и возросшая активность противника на восточных океанских коммуникациях.
        Кроме того, выяснилось, что в последнее время основной грузопоток во Владивосток шел через проливы Курильских островов, так что держать столь дефицитные миноносцы с обученными опытными экипажами на юге в надежде перехватить еще пару-тройку судов выглядело явным расточительством.
        Переход на новый театр боевых действий решили совместить с очередным набегом на русские стоянки в проливе Цугару. В случае успеха это должно было ослабить противника, а следовательно, серьезно снизить его активность. Чем, в свою очередь, планировалось воспользоваться для вывода северным маршрутом простаивавшего без дела в заливе Вакаса грузового тоннажа.
        Соответствующий приказ начальник минных сил Фузана Акияма (в начале октября за заслуги досрочно повышенный в чине до капитана 1-го ранга) получил уже 3 октября. Для обеспечения перехода ему подчинялись два флотских угольщика из Сасебо, уже отправленных вдоль побережья на север. Их выслали заранее, поскольку эскорт выделить не смогли. По этой причине передвигаться они должны были только ночами, отстаиваясь в светлое время суток в бухтах. Местом встречи истребителей с ними назначался залив Рутси на острове Садо. Дальнейший маршрут следования своих судов обеспечения должен был указать сам Акияма, исходя из плана атаки, который ему еще предстояло разработать.
        В качестве головного дозора тем же путем направили два парохода из транспортной группы экспедиционного Корейского корпуса, ведомых опытными капитанами, хорошо знавшими маршрут. Об истинной цели своего похода они, естественно, ничего не знали. Предполагалось внести коррективы в план по результатам их плавания.
        Немедленно начав собирать отряды, разбросанные по бухтам залива Вакаса, Акияма запросил дополнительную поддержку в виде минимум трех вспомогательных крейсеров, для проведения разведки и охраны минных отрядов на бункеровках. С этим возникли затруднения, так как почти все они использовались для перевозки грузов на континент в интересах армии и охраны этих перевозок.
        Пока он продавливал свой запрос в МГШ, прошло два дня. Все это время миноносцы стояли у стенки порта Цуруга, не двигаясь с места. В итоге в его распоряжении оказались вспомогательные крейсера «Хотен-мару», «Тайчу-мару» и «Хатиман-мару», сведенные в отряд под командованием командира «Тайчу-мару» капитана первого ранга Мацумуры. Их предполагалось использовать для сопровождения миноносцев до Цугару. Они также должны были оказать максимальную поддержку действиям миноносцев в самом проливе. К этому времени все шесть истребителей 1-го и 4-го отрядов и шесть миноносцев 5-го, 9-го и 11-го отрядов успели принять полный запас топлива и котельной воды, перебрать некоторые вспомогательные механизмы и были готовы к походу.
        Но пока шли согласования, русские вспомогательные крейсера из Цугару предприняли вылазку к острову Садо с атакой порта Ниигата и набегом на все западное побережье Хонсю севернее этого острова. В штабе военно-морского района Майдзуру опасались, что это только подготовительный этап к броску непосредственно в залив Вакаса или отвлекающий маневр, прикрывающий нечто еще более неприятное. Но опасения не оправдались. Все оказалось действительно обычной атакой промыслов и прибрежного каботажа, в котором были задействованы только вспомогательные крейсера. Хотя сразу два из них и несли аэростаты.
        В этот раз повезло. Снабженцы подошли к Садо, когда дым русского аэростатоносца уже скрылся за горизонтом. Но при дальнейшем планировании вероятность повторения подобных вылазок требовалось учитывать. Еще даже не начатое движение сразу тормознули.
        Однако совсем скоро стоп-приказ отменили. По полученным из Хакотдате достоверным агентурным данным, стало известно, что оба броненосца и броненосный крейсер встали там на серьезный ремонт, который растянется более чем на неделю. Мастерские порта сгорели, а своих плавучих мастерских Небогатов не имеет. Соответственно, противостоять японским вооруженным пароходам могут только их русские собратья. Но у японцев в этом деле был явный перевес.
        Утром 6 октября из штаба морского района Оминато получили сообщение, что многочисленные корабли противника обнаружены уже у тихоокеанского побережья северной части Хонсю южнее пролива Цугару. Это значило, что путь Японским морем вдоль берега на север открыт.
        Пять отрядов минных кораблей и отряд вспомогательных крейсеров, также имеющих минное вооружение, немедленно покинули залив Вакаса, двинувшись на северо-восток 15-узловым ходом. К вечеру они благополучно вошли в залив Рутси, найдя там свои угольщики.
        Миноносцы тут же встали на бункеровку. Здесь Акияма получил телеграмму из МГШ с предписанием согласовать свою атаку со штабом военно-морского района Оминато и легкими силами из залива Сендай, откуда должен был действовать 2-й ударный отряд новейших мощных истребителей.
        Правда, в данный момент все корабли этого отряда находились еще в Йокосуке на ремонте, но в течение недели должны были выдвинуться на исходную позицию для атаки вместе со своими судами обеспечения. До тех пор Акияме предписывалось вести тщательную разведку, приняв необходимые меры предосторожности, чтобы не встревожить противника раньше времени.
        Всю ночь и следующий день занимались пополнением запасов и необходимым ремонтом. Информации об отряде Небогатова и системе развернутых им дозоров у Акиямы было явно недостаточно, поэтому решили выслать вперед для разведки все три вспомогательных крейсера. По ее результатам планировалось решить, можно ли выдвигать еще дальше на север суда снабжения, учитывая недавний русский рейд. Служба наблюдения и связи морского района Оминато взяла на себя оповещение обо всех подозрительных передвижениях русских в проливе и его окрестностях.
        Экипажам миноносцев дали суточный отдых, но уже рано утром 9 октября всех подняли по тревоге. С поста на мысе Нюдо сообщили о большом вооруженном пароходе, вышедшем из Цугару и направляющемся на юг. Следом пришло аналогичное сообщение с мыса Когензаки. Если русские действуют так же, как и в прошлый раз, кто-то из них должен был скоро появиться и у залива Рутси.
        Учитывая, что где-то не очень далеко к северу от Садо сейчас должны были находиться три японских вспомогательных крейсера, ушедшие к Цугару только после полуночи, а в заливе сосредоточено более десятка миноносцев и истребителей, имелся реальный шанс зажать и быстро уничтожить один из рейдеров противника.
        Акияма связался с капитаном первого ранга Мацумурой и сообщил ему о появлении противника близ побережья к северу от Акита, а также ожидаемой атаке залива Рутси. Мацумура тут же развернул свой отряд обратно и спустя час уже видел вершину горы Кимпоку на большом (западном) Садо. Но никаких дымов не наблюдал. Продолжая идти прежним курсом, вскоре встретились с истребителями, вышедшими навстречу, которые также не обнаружили противника.
        Объединившись, японские отряды двинулись к Ниигате, где узнали, что русские там тоже не появлялись. Скоро, обобщив доклады с постов, что располагались севернее, сделали вывод: русские сегодня не спускались южнее Акита и ограничились распугиванием рыбаков всего двумя вооруженными пароходами, принявшими участие в рейде. Сейчас они уже отходят назад к проливу Цугару вдоль берега. Никаких других судов в данный момент не видят. Аэростатов тоже нет.
        Акияма предположил, что теперь хотя бы пару дней никаких вылазок со стороны Цугару можно не опасаться, и приказал крейсерам, не теряя времени, скрытно идти следом за противником. Он решил воспользоваться короткой паузой для проведения разведки системы патрулирования в западном устье пролива. Посовещавшись, командиры отрядов сочли необходимым также осмотреть нескольких бухт на западном берегу Хоккайдо на предмет возможного использования в качестве временного передового пункта базирования.
        Исходили из предположения, что русские, располагая довольно ограниченными силами, никак не могут полностью контролировать всю береговую черту, даже в оккупированной ими части такого большого острова. Если она и просматривается с постов в светлое время суток, сохранялась вероятность, и немалая, что удастся подыскать подходящую гавань недалеко от входа в Цугару, чтобы отстаиваться и бункероваться там, входя и выходя из нее еще затемно. Так будет гораздо удобнее действовать против вражеских судов снабжения, подходящих из Владивостока или со стороны Сахалина.
        Снова развернувшись на север, вспомогательные крейсера дали полный ход. По мере продвижения получали свежие сведения о противнике с сигнальных постов. Он, все так же не спеша, прочесывал прибрежные воды, гоняя рыбаков и мелкий каботаж. На закате Мацумура миновал мыс Когензаки, отправив через его сигнальный пост запрос в Службу наблюдения и связи района Кодомари на лоцмана для тщательного обследования района между мысами Таппи и Шираками, а также бухты Мацумаэ.
        Имея приказ ни в коем случае не встревожить противника, он планировал оставить в Кодомари паровые катера со всех трех крейсеров для ночного наблюдения за дозорными судами противника. А отряд на день отвести западнее миль на пятьдесят, чтобы даже в случае очередной вылазки русских рейдеров не попасть им на глаза и в то же время находиться достаточно близко для перехвата возможных судов снабжения.
        Тем временем Акияма вернулся в Рутси, потратив остаток дня и весь следующий на телеграфную переписку с Оминато, согласовывая предстоящие действия с минным отрядом обороны Цугару. Удалось добиться выделения в помощь капитану первого ранга Мацумуре двух мобилизованных каботажных шхун со станциями беспроволочного телеграфа из состава патрульных сил западного Цугару. В течение дня 10 октября, совершив рискованный переход из залива Муцу в Кодомари, они той же ночью приступили к разведке в интересах минных сил морского района Мозампо.
        Задачу им поставил Мацумура, к полуночи заявившийся туда на «Тайчу-мару». Он сразу отправил полученное усиление для осмотра бухты Суццу, находящейся на юго-западном берегу Хоккайдо, к западу от залива Исикари, примерно на полпути между портом Отару и островом Окусири. Она являлась наиболее подходящим местом для временной стоянки. Оттуда до входа в Цугару было даже ближе, чем от Акита, не первый раз осматриваемого рейдерами противника. Разведчики должны были добраться до места уже следующей ночью, осмотреть ее, опросить рыбаков, выяснив наличие русских постов в ней самой и поблизости. Результаты доложить по радио.
        Отправив шхуны, начальник отряда вспомогательных крейсеров принял собранные катерами за первую разведывательную ночь сведения, передал на берег телеграммы для Акиямы и снова ушел в море. К рассвету даже дым его крейсера уже скрылся за горизонтом. Как оказалось, очень вовремя.
        Русские снова предприняли вылазку в Японское море, на этот раз вообще отправив в рейд всего лишь три номерных миноносца. Те еще затемно выдвинулись на исходные позиции у Акита, где с рассветом успели поймать крупную шхуну, которую увели с собой. В течение всего дня они конвоировали свою добычу в Цугару, поочередно беря ее на буксир для ускорения движения, поскольку ветер был слабым.
        В этот день Акияма получил сообщение из Оминато о полной боевой готовности всех русских кораблей, находящихся в Хакотдате, включая броненосцы. Они явно готовились к выходу в море. Поскольку тихоокеанское побережье закрыло дождевым фронтом, вероятной целью снова может оказаться остров Садо или даже залив Вакаса.
        К наступлению ночи все миноносцы закончили бункеровку и приемку прочих видов снабжения. Угольщики также были готовы покинуть залив. Вскоре после полуночи все корабли, находившиеся в подчинении начальника минных сил Мозампо, обогнули мыс Хадзики и двинулись на запад.
        А спустя семь часов сразу два русских вспомогательных крейсера снова появились у острова Садо и порта Ниигата, обстреляв стоянки рыболовных и каботажных судов. Одновременно была атакована миноносцами бухта Китоура. Сообщение об этом доставила посыльная шхуна, добравшаяся в район ожидания к вечеру.
        Столь наглое поведение врага, засевшего на японских землях, требовало немедленного возмездия. Но прямой приказ из Токио ограничивал активность, связывая по рукам и ногам, что скверно сказывалось на боевом духе экипажей. Вернувшись к ночи в Рутси, Акияма получил долгожданную телеграмму, извещавшую, что 2-й ударный отряд миноносцев завтра покидает Токийский залив и идет на север. Его суда обеспечения уже отправлены и встретятся с ним в бухте Ямада. Выдвигать их дальше к Цугару в главной квартире посчитали опасным. Датой совместной атаки Хакотдате назначено 18 октября. Инструкции и планы взаимодействия отправлены железной дорогой в Аомори, откуда их доставят в Кодомари посыльным судном.
        Снова пополнив запасы, Акияма дал сутки отдыха экипажам, после чего двинулся всеми силами на север. Чтобы обезопасить себя от неожиданностей, отряд Мацумуры был отозван с западной позиции и развернут завесой у мыса Когензаки. Однако уже утром 14 октября пришло радио с «Тайчу-мару», получившего сообщение с поста о том, что русские снова отправились в Тихий океан, так что вероятность наткнуться на их рейдеры в Японском море резко снизилась, по крайней мере, на пару дней.
        Вечером японские отряды встретились. К этому времени уже стало известно, что бухта Суццу на западе Хоккайдо за все время пребывания русских в проливе Цугару была лишь бегло осмотрена одним из их вооруженных пароходов, но там никто не высаживался. Более того, даже сигнальных постов в окрестностях нет. Противник контролирует только залив Исикари, что более чем на семьдесят миль восточнее, и остров Окусири с одноименным проливом, почти в пятидесяти милях к западу.
        Ночью все отряды встали на якорь южнее Кодомари. Там уже ждал посыльный из Аомори. Забрав с него штабную почту и офицера связи от штаба морского района Оминато, сам пароходик отправили в дозор, охранять подходы со стороны пролива. Небольшой мобилизованный каботажник, вооруженный парой мелких пушек и прожектором, вполне годился для этого. Недостаточно быстроходный, не мореходный, зато малозаметный.
        На борту «Тайчу-мару» собрали совещание командиров. Доставленные из ГМШ планы и инструкции носили лишь общий характер. Проработка всех деталей поручалась командирам отрядов на месте. Основным требованием было совместное участие в ней отрядов из Японского моря и из Тихого океана при активном содействии сил охраны Цугару. Нападение должно было стать массированным и скоординированным.
        Перед рассветом сменили место стоянки, уйдя на двенадцать миль южнее и обосновавшись в бухте Аджигасава. Отступать дальше посчитали излишним, учитывая перенос активности противника в Тихий океан. Приступили к окончательному планированию атаки, предполагая довести уже готовый план до командования 2-го отряда. Так будет быстрее и проще.
        Однако уже к полудню появились сомнения в возможности совместной атаки. Телеграфом пришло известие, что русские броненосцы уничтожили суда обеспечения 2-го ударного отряда в бухте Ямада. Сами истребители, только сегодня утром добравшиеся до залива Сендай, не пострадали, но прорваться до входа в Цугару через всю эскадру противника не смогут.
        А уже к вечеру из главной квартиры получили новое предписание: попытаться перехватить противника в море при его возвращении и атаковать уже этой ночью. Для усиления ударной группировки из залива Вакаса на север отправлены еще четыре вспомогательных крейсера, прибытие которых ожидается к ночи. Указывалось, что Небогатов отступает к проливу, имея один тяжело поврежденный корабль на буксире. Его скорость не более пяти узлов. Атаки будут поддержаны всеми силами из залива Сендай.
        Предварительные расчеты показывали, что к рассвету он будет находиться предположительно в районе мыса Сириязаки. То есть у отрядов Акиямы есть все шансы успеть за ночь проскочить пролив и встретить его уже в Тихом океане. Подхода подкреплений решили не ждать. Если успеют, примут участие в добивании. Распоряжение об этом отправили на пост мыса Когензаки. Это был шанс, который ни в коем случае нельзя было упускать!
        Солнце еще не коснулось горизонта, когда вспомогательные крейсера Мацумуры двинулись на север. Следом тянулись миноносцы и истребитель Акиямы. Но на подходах к Кодомари получили известие, что все отменяется. В Тихом океане начался шторм, и он усиливается.
        Сильный дождь заливал палубы, и порывистый ветер трепал рангоут уже и здесь. Снова встав на якорь, решили переждать непогоду. Но вскоре пришлось опять уйти в Аджигасаву, чтобы укрыться от неприятной волны. Из залива Рутси вызвали угольщики. Акияма все время требовал поддержания полного запаса топлива на своих кораблях, чтобы в случае стычки с противником иметь возможность свободно маневрировать в бою, а потом и выбрать направление отхода.
        К утру ветер стих. Но видимость из-за продолжавшегося дождя не превышала трех миль. С берега сообщили, что тихоокеанское побережье пока еще закрыто для плавания по погодным условиям. Решив, что действовать в Цугару или восточнее его будет невозможно еще минимум сутки, начальник миноносцев решил использовать это время для осмотра бухты Суццу и организации там угольной станции. Угольщики как раз подошли, так что сразу начали бункеровку с одного из них, а другой планировали отправить с наступлением темноты в эту бухту под эскортом вспомогательных крейсеров и истребителей.
        После полудня подошло подкрепление в виде вспомогательных крейсеров «Явата-мару», «Ямаширо-мару», «Кинсю-мару» и «Ямагути-мару». Возглавлял этот отряд командир «Явата-мару» капитан второго ранга Каваи. С их приходом Акияма провел еще одно совещание командиров кораблей. Дорабатывали уже готовый в общих чертах план, к вечеру отправив его с посыльным пароходом в Аомори, откуда снова по железной дороге передали в Сендай на 2-й ударный отряд.
        А ближе к ночи угольщик, один отряд истребителей, отряд миноносцев и только что пришедшие крейсера вышли в море. Новичков знакомили с районом предстоящих действий. Они должны были утром вернуться в Аджигасаву, а все остальные, если будет благоприятная информация от шхун-разведчиков, переждут день на Хоккайдо. Там оставят судно обеспечения и следующей ночью вернутся к Кодомари.
        Но планы снова пришлось менять. Уже рано утром 17-го в штабе морского района Оминато получили сообщение из Хатинохе, расположенного на тихоокеанском берегу Хонсю, всего в пятидесяти милях южнее Цугару, об обнаружении русской эскадры, медленно продвигавшейся на север. Похоже, ей здорово досталось от шторма, и она может не успеть добраться до своих баз засветло.
        Немедленно подняли по тревоге силы обороны Цугару, а также 2-й ударный отряд и все отряды, сосредоточенные у Цугару в Японском море. Но тут выяснилось, что Акияма с половиной своих миноносцев находится совсем не там, где надо, и связи по радио с ним нет. Со стоянки в Аджигасаве сразу отрядили миноносец № 39, ринувшийся к Суццу кратчайшим путем. Благо дождь еще не кончился, и был шанс проскочить незамеченным между Косимой и бухтой Мацумаэ.
        К полудню пришло известие, что по личному приказу командующего военно-морским районом Оминато вице-адмирала Мочихара начальник минных сил морского района Оминато капитан первого ранга Наоки вывел минный отряд обороны Цугару на постановку плавучих заграждений. В главной квартире высоко оценивали шансы на успех этого мероприятия. Условия сложились почти идеальные. Противник изрядно потрепан и стеснен в маневре, его ожидаемый курс известен, скорость тоже. Так что первоначальные планы атаки изменили в приказном порядке.
        Второй ударный отряд теперь должен был втянуться в пролив вдоль южного берега и ждать за мысом Ома. Атаковать без дополнительного приказа разрешалось только подорванные корабли, и то, лишь выждав не менее часа после подрыва, чтобы самим не нарваться на связки мин.
        Затем планы еще раз откорректировали, обозначив конкретное время, до которого запрещалось покидать назначенную позицию ожидания. В итоге, проболтавшись восточнее острова Бантен почти до рассвета, слушая раскаты далеких мощных взрывов и наблюдая не прекращавшуюся иллюминацию над Хакотдате, шесть новейших истребителей так и не смогли никого атаковать и отступили в Хатинохе, где их уже ждал угольщик.
        А гонец, отправленный к Акияме на Хоккайдо, успел. В начале седьмого часа вечера начальник минных сил Мозампо вывел оба минных отряда из залива Суццу и двинулся на юг. Видимость из-за дождливой мглы едва превышала две мили, порою улучшаясь до шести. Спешили, уголь не экономили, но уже в темноте приблизившись к Косиме, ход сбавили, чтобы уменьшить буруны и исключить возможные выбросы искр из труб.
        Попытались обменяться телеграммами со станцией поста Кодомари, чтобы отложить на полчаса время начала атаки. Однако на крейсерах еще раньше начали глушить радио строго по первоначальному графику. Оставалось отбросить все предосторожности, добавить хода и постараться не опоздать.
        Несмотря на все усилия, догнать остальные минные отряды и корабли Мацумуры удалось только за мысом Шираками. К большому удивлению японцев, ни на входе в пролив, ни в нем самом никого не оказалось. В полной тишине и темноте вооруженные пароходы, миноносцы и истребители шли вперед, держась вне видимости враждебного северного берега, выискивая цели. Но не видели никого.
        Только без четверти одиннадцать их догнал посыльный «Кинсю-мару», сообщивший последние изменения плана. Теперь Акияме также предписывалось ждать подрывов на минных связках и, только пропустив их все за мыс Ома, атаковать и добивать подранков. Однако и ему в эту ночь не повезло. Не только добить, даже встретить до самого утра так никого и не довелось. Следуя за взрывами, на солидном удалении, когда зарево над Хакотдатеямой уже погасло, стрельбы не слышали, ракет не видели и ни одного поврежденного корабля за всю ночь так и не нашли. К рассвету ни с чем вернулись в Аджигасаву.
        День снова ушел на пополнение запасов и обмен депешами с берегом. В итоге к вечеру знали, что русские вернулись в Хакотдате тем же составом, что и уходили. Только вспомогательный крейсер «Днепр» привели на буксире. Но это заслуга вспомогательных крейсеров, погибших в бою с русской эскадрой у тихоокеанского побережья Хонсю, а вовсе не минных сил Цугару.
        Зато ночные взрывы в проливе сильно встревожили противника, так что все дозорные линии восстановлены и усилены. Теперь прорываться к заливу Хакотдате, скорее всего, придется с боем, а потом еще и преодолевать спешно усиливаемые оборонительные рубежи уже на входе в него. Конечно, силы собраны немалые, взаимная поддержка предусмотрена, время начала атаки с востока и запада согласовано, но ее ждут, и прием будет горячим.
        Тем не менее ночи ждали с нетерпением. Успешное проникновение до самой середины пролива накануне стало хорошей репетицией. При второй попытке, несмотря на ожидаемое мощное противодействие противника, надеялись избежать досадных мелких накладок, допущенных в первый раз.
        Из-за жесткого ограничения по срокам достижения района Хакотдате на тактические изыски времени не оставалось. Поэтому еще при планировании атаки Акияма решил просто отправить свои вспомогательные крейсера вперед на полном ходу для пробития бреши в русских дозорах. Затем в нее должны были проскользнуть минные силы, а последнее пополнение, оставаясь у входа в залив, отлавливать патрульные суда, отвлекая внимание, а потом тоже идти к Хакотдате и вместе с другими вспомогательными крейсерами участвовать в подавлении огня береговых батарей.
        В назначенный час, совершив небольшой обходной маневр, снова двинулись в атаку. Но у северных подступов к устью Цугару дозорных судов опять не оказалось. Скрытно миновав бухту Мацумаэ на предельных семнадцати узлах, отряды обогнули мыс Шираками и разделились. Каваи занялся поиском, а крейсера Мацумуры двинулись в глубину пролива, только здесь наткнувшись на патрульный пароход.
        Луна не вовремя выглянула из-за облаков, что позволило противнику первым разглядеть быстро приближавшиеся с запада три японских корабля. Большие белые фосфоресцирующие буруны под их форштевнями в ее свете было видно с двух миль, в то время как шедший малым ходом сторожевик (бывший каботажник) оставался невидимым до того момента, как выпустил в сторону японцев пачку осветительных ракет. Но на дозорном судне ошиблись с определением дистанции. Ракеты без толку осветили воду несколько впереди японских вспомогательных крейсеров, образовав широкое световое пятно, из-за которого оба противника сразу потеряли из вида друг друга, оказавшись по разные его стороны.
        Не став менять курса, чтобы быстрее выйти на дальность стрельбы, «Хотен-мару», «Тайчу-мару» и «Хатиман-мару» прошли прямо через освещенный участок, но за ним русского уже не оказалось. Не сбавляя хода, они продолжали движение, проскочив под самым мысом Ягоши, обойдя с севера очередной русский сторожевой корабль, силуэт которого разглядели в пяти-семи кабельтовых справа по курсу.
        Но избежать обнаружения с берега не удалось. С самой высокой точки мыса замигал морзянкой фонарь, явно запрашивая позывной. С шедших следом истребителей, уже догонявших свой авангард, видели все это. Ход снизили, чтобы не выдавать себя взбитой форштевнями пеной, а «Харусаме», взяв немного вправо, прошел совсем рядом от дозорного судна. Никаких признаков тревоги на нем не было видно. Вероятно, начало атаки осталось незамеченным. Не открывая огня артиллерией, «Харусаме» сблизился до двух кабельтовых и выпустил торпеду из носового аппарата.
        Пороховую вспышку минного выстрела сразу заметили, но что-либо изменить уже не успели. Хлопки малокалиберной скорострелки с полубака не нанесли вреда атаковавшему истребителю и не смогли остановить торпеду, угодившую в середину корпуса небольшого вооруженного парохода. Первый за эту ночь взрыв, разорвавший ночную тишину, послужил сигналом к началу завершающей фазы атаки. До залива Хакотдате западной ударной группе оставалось пройти всего шестнадцать миль по прямой, и ручки машинных телеграфов уверенно перекинули на «самый полный вперед».
        Глава 10
        Минные силы восточной ударной группы, которые возглавлял теперь капитан первого ранга Иосидзима, вместе со всеми приданными судами, привлеченными к атаке и ведомыми капитаном первого ранга Асаи, были выдвинуты из залива Сендай к Цугару строго по графику. Когда шесть самых новых, самых мощных истребителей японского флота и четыре вспомогательных крейсера их эскорта добрались до мыса Сириязаки и связались с сигнальным постом, японцев ждали хорошие новости. Все крупные русские корабли оставались в заливе Хакотдате.
        Чтобы избежать преждевременного обнаружения, на исходные рубежи снова пробирались строго вдоль японского берега. Обогнув рифы у острова Бантен и мыса Ома, встретились с шестью патрульными судами и двумя вооруженными винтовыми шхунами из Оминато, чьей задачей снова было отвлечение русских дозорных сил и траление, в том числе и своими корпусами, минного заграждения, закрывавшего залив. Добраться до гавани предполагалось тем же маршрутом, что и четыре недели назад. В случае если проход закрыт боном, были готовы пожертвовать одним или даже несколькими вспомогательными крейсерами для его прорыва.
        Объединившись и обменявшись информацией, двинулись к Хакотдате. Пробирались осторожно, обходя известные позиции дозорных судов. Района ожидания достигли без происшествий. Маневрируя на малых ходах в семи-восьми милях южнее мыса Одана, 2-й ударный отряд еще более получаса ждал появления ударной группы с запада. Когда за два с половиной часа до рассвета в направлении мыса Ягоши обнаружили осветительные ракеты, а спустя какое-то время докатился ослабленный расстоянием глухой рокот сильного взрыва. Иосидзима, поняв, что это уже начал действовать Акияма, двинулся в атаку. Здесь, у Хакотдате, начинать предстояло ему.
        Его первой задачей было вынудить русских открыть огонь всеми батареями и выпустить осветительные ракеты, чтобы подходившие с юго-запада минные отряды смогли лучше определиться с местом и найти надежные ориентиры для последующей атаки. Отряд Иосидзимы в первом заходе также только провоцировал противника, держась на приличной дальности и выводя на цели свои вспомогательные крейсера.
        После того как артиллерийские корабли свяжут боем большинство огневых средств обороняющихся и дополнительно осветят поле боя своими ракетами и прожекторами, вступят в сражение отвлекающие силы из Оминато, имитируя попытку прорыва в залив примерно на середине заграждения между Хакотдатеямой и мысом Каточи. И только когда действиями отвлекающего отряда и трех соединений вспомогательных крейсеров будет скован огонь всей русской артиллерии и втянуты в бой все их подвижные резервы, истребители и миноносцы ударят по выбранным целям.
        Выжидательная позиция на начальном этапе атаки позволяла спокойно определить наиболее опасные объекты обороны, уязвимые для торпед, и бить по ним в первую очередь. При этом заходя на них в строгой очередности и с направления, заранее оговоренного для каждого отряда, чтобы избежать всеобщей свалки. Кроме того, в теории такая тактика позволяла оглядеться и хорошо определиться на месте изначально, а в дальнейшем контролировать следующими участниками атаки результативность предыдущих, что должно было снизить вероятность повторения ошибки в определении состояния пораженных целей.
        Начиная атаку, Иосидзима разгонял свой отряд по широкой дуге, чтобы выйти на уже знакомую стоянку броненосцев под мысом Одана с юга-юго-востока. В трех милях от мыса наскочили на дозорное судно, обстрелявшее истребители из небольших пушек и осветившее прожектором. Дружным ответным огнем прожектор был почти сразу погашен, а сам пароход ярко загорелся, быстро оставшись за кормой. Жаль, отряд Асаи уже оттянулся к востоку, чтобы атаковать батареи оттуда. Будь он рядом, точно добил бы его.
        Громада горы Хакотдатеяма уже хорошо просматривалась впереди в лунном свете. У ее подножия, недалеко от мыса, открылись два прожектора, начавшие шарить по воде. Сноп света одного из них быстро поймал головной «Хатсусио». С вершины тут же засверкали вспышки выстрелов, вынудив японцев резким маневром пытаться выйти из освещенного пятна. Это им удалось. За частоколом всплесков легшего недолетом залпа и артиллеристы, и расчет прожектора потеряли из вида свою цель.
        Истребители быстро приближались, совсем скоро набрав полный ход. Рассекаемые форштевнями волны теперь разлетались в стороны с большими белыми пенными бурунами, хорошо различимыми издалека. Их было видно и с горы, так как прожекторы погасли, а пушки даже без них продолжали вести прицельный огонь. Так и было запланировано. Истребители виляли на курсах, заставляя проявить себя всех, кто их видел.
        Иосидзима уже разглядел, что стоянка у мыса Одана совершенно пуста. Там не только не было броненосцев, но даже самих заграждений, прикрывавших ее от торпед, не просматривалось на блестевшей серебряными отсветами воде. Луна сейчас как раз хорошо освещала южный крутой склон горы, сам мыс и накатывавшие на него гребни волн.
        Между тем плотность огня противника быстро росла. С вершины стреляли уже две батареи скорострелок среднего калибра. И довольно кучно. Иосидзима отвернул влево, для увеличения дистанции. Но огонь только усилился. По нему начали бить еще и пушки поменьше у самого входа в залив.
        Поскольку при таком хорошем освещении оставаться под огнем стало слишком опасно, 2-й ударный отряд резко отвернул к юго-западу и скрылся из вида. Свою задачу на первом этапе он выполнил. Пушки на берегу сразу смолкли, что говорило об уверенном управлении их огнем. Начальник специального ударного отряда истребителей чуть заметно качнул головой и улыбнулся. Достойный противник.
        Но едва стихла стрельба, вместо вспомогательных крейсеров Мацумуры, как было запланировано сначала, с западных румбов на гавань вышли истребители Акиямы. Они атаковали со стороны бухты Кокинай, разойдясь со 2-м боевым отрядом на контркурсах правыми бортами в зоне видимости. С мостика флагмана частил ратьер, разъясняя.
        Как оказалось, изменение плана было вызвано тем, что когда минные отряды из Японского моря достигли назначенных им исходных позиций в полутора милях южнее Каточи, с них хорошо разглядели большой корабль, точнее, сразу два, поставленных в качестве брандвахты у входа в залив. Хотя они стояли совсем рядом, буквально борт в борт, так что их силуэты накладывались друг на друга, один из них однозначно опознали по характерному, далеко выдававшемуся вперед шпирону как броненосец «Николай I». Эта цель, сразу ставшая приоритетной, была явно не по зубам скорострелкам вспомогательных крейсеров, зато могла изрядно потрепать их. Так что Акияма решил сначала попытаться достать его своими торпедами.
        На «Тайчу-мару», уже выводивший свой отряд в атаку, передали ратьером приказ: пропустить истребители вперед и прикрыть огнем их действия. Убедившись, что он принят и понят (судя по тому, что все три вооруженных парохода заложили крутую циркуляцию через правый борт, освобождая путь), дали полный ход. Артиллерия крейсеров и миноносцев пока молчала, а аппараты разворачивали для стрельбы направо.
        Истребители, выдавшие себя миганием морзянки, вполне ожидаемо встретил сильный огонь с брандвахты и берега. Борт броненосца и все надстройки озарились вспышками залпов, но тяжелые калибры русские почему-то пока не использовали. Должно быть, берегли их для более крупных и не таких шустрых целей, что пока без толку толпились за кормой отряда Акиямы, перекрывая друг другу директрису стрельбы.
        По мере приближения стало видно цепочку понтонов вдоль борта «Николая». Судя по всему, русские хорошо подготовились, и сначала предстояло расчистить проходы к цели для нанесения разящего удара.
        Чтобы разрушить защиту, «Харусаме» и «Марусаме» выпустили по одной торпеде, после чего оба отряда резким маневром влево вышли из боя, повернув «все вдруг» на запад. Их еще какое-то время провожали огнем, пока совсем не потеряли из вида. Когда стрельба уже прекратилась, обе «пробные» самоходные мины взорвались почти одновременно в восточной части бона, взметнув вместе с тоннами воды тучи обломков.
        Но пушки замолчали лишь на одну-две минуты. Вышедшие наконец на дистанцию уверенного артиллерийского огня японские вспомогательные крейсера начали пристрелку по также сразу опознанному с них «Николаю» и стоявшему за ним крупному судну.
        С русских кораблей, вероятно, на время потеряли их из вида в дымных разводах, оставшихся от только что скрывшихся на западных и юго-западных румбах двух волн истребителей. Не помогали ни прожекторы, ни ракеты, все время подвешиваемые в небе, поэтому с ответным огнем замешкались. Да и потом броненосец отвечал вяло, только частью своей артиллерии, вероятно, не хотел разбрасываться тяжелыми снарядами впустую. А для отражения атак гораздо более опасных для него миноносцев там и других пушек хватало.
        Зато японцы, наоборот, быстро накрыв, били часто и точно. Воспользовавшись этим, а также тем, что до батарей на горе было довольно далеко, а потому их стрельба оказалась неэффективной, вспомогательные крейсера решились даже попытаться сблизиться на дальность торпедного выстрела. Благодаря набранной еще на подходе приличной скорости, им это удалось, и скоро они выпустили залпом все мины из своих аппаратов правого борта примерно с восьми кабельтовых.
        К этому времени пароход, стоявший за броненосцем, уже начал сильно гореть, обволакивая дымом, густо повалившим из-под крышки носовых трюмов, оба корабля вплоть до задних труб. Это еще больше затруднило русским ведение ответного огня, одновременно выдавая всполохами пламени их позицию. По этому ориентиру отправляли залп за залпом, удовлетворенно отмечая новые вспышки разрывов на темном контуре цели.
        И этот результат стал не единственным, чего добились крейсера Асаи. Когда они разворачивались на второй боевой галс, уже под самым мысом Каточи, одна из их торпед также взорвалась в боне, еще сильнее растрепав его середину. Наказанием за все это стал всего лишь огонь полевой батареи с противоположного берега залива. Пара попаданий ее чугунных гранат не имела никакого видимого эффекта.
        Это хорошо видели с миноносцев, только что подошедших к месту разгоревшегося боя. Они шли в хвосте штурмовой колонны, первое время не видя ориентиров и отстав от истребителей, держась в их еще теплом угольном смоге и темноте. Предписанный курс держали по компасу, а потом, когда началась стрельба, правили на нее и грохот торпедных взрывов.
        Вел всю колонну «Хато» под флагом начальника 9-го отряда миноносцев. Разглядев впереди по курсу сильно горящее судно, он сначала решил, что это один из японских вспомогательных крейсеров. Но по мере приближения стало ясно, что он слишком велик. К тому же не имел оговоренных на такой случай знаков, следовательно, являлся целью.
        Воспользовавшись тем, что низкие силуэты от разливавшегося, казалось, всюду электрического и химического света укрывает густой дым, уже слоями плававший западнее Хакотдатеямы, все шесть кораблей из трех минных отрядов снизили ход и начали подбираться к русскому, подбитому, но еще ведущему бой.
        Судя по всему, здорово повезло кому-то из атаковавших его ранее. Смрадный шлейф гари заволакивал всю носовую часть, а комбинация совсем близко расположенных друг от друга мачт в корме и сочетание четырех дымовых труб, половина из которых стояла прямо, а две были скошены в корму, никаких явных ассоциаций не вызывали, так что опознать его не смогли.
        Зато с трех кабельтовых удалось разглядеть, что часть бона, закрывавшая его с носа, разрушена, причем этот разрушенный участок расширяется. Видимо, течением сносит части разорванного заграждения в разные стороны, словно приглашая ударить именно в этот прогал.
        Шедшие в голове колонны «Цубаме» и «Хато», не открывая артиллерийского огня, положили лево руля, разрядив в него по одному аппарату. До того момента, когда они показали свое место вспышками торпедных выстрелов, по ним вообще никто не стрелял, так что ни повреждений, ни потерь они не имели. Зато шедшие следом «тридцать девятый» и «сороковой» угодили под прицельный огонь, получив попадания, но все же дав такой же залп. Правда, уже не столь прицельно. Замыкавшие колонну «семьдесят третий» и «семьдесят второй», видя частые результативные накрытия противником предыдущей пары, предпочли вообще отстреляться с большой дистанции и сразу ушли вслед за флагманом.
        Далее миноносцы продолжили выписывать назначенную им большую восьмерку. Перейдя перед носом возвращавшегося отряда Мацумуры на его другой борт, а потом, почти достигнув берега, снова вильнув к заграждению, они развернулись на восток и медленно двинулись вдоль него от мыса Каточи к Хакотдатеяме.
        Из выпущенных ими шести торпед одна угодила в самый нос атакованного корабля. Ее взрыв, разрушивший форштевень, получился весьма эффектным. После этого почти вся палубная артиллерия пораженного противника на некоторое время замолчала. Били только пушки с кормы.
        Зато открылись сразу три боевых прожектора с надстройки. Их лучи обшаривали воду вокруг и быстро наткнулись на цель. Приближавшиеся от мыса Каточи японские вспомогательные крейсера сразу оказались хорошо освещены и попали под очень плотный перекрестный огонь с него и батарей.
        Было видно, что, несмотря на повреждения, русский еще отнюдь не потерял боеспособности, и японским артиллерийским кораблям угрожает реальная опасность. Но к этому времени район боя оказался уже изрядно задымлен. Благодаря тихой погоде и большой влажности воздуха, дым из труб не поднимался вверх, а висел над водой все уплотнявшейся шапкой, очень медленно отползая на запад. Из-за этого основные батареи на горе, находившиеся выше зоны задымления, скоро потеряли свои цели и прекратили стрельбу. Вдобавок в дело вступили подтянувшиеся каботажники и шхуны патрульных сил пятого военно-морского района, оттянув на себя часть внимания и снарядов.
        Прорезав строй своих вспомогательных крейсеров, они медленно, но уверенно двинулись прямо на заграждение, ведя частый огонь из малокалиберных орудий и даже митральез. Остановить начатую ими попытку траления пытались только те, кто все еще мог ее наблюдать, то есть комендоры все того же уже крепко побитого большого корабля за почти уничтоженным боном да дюжина трехдюймовок на берегу у входа в гавань.
        Сквозь густой дымный саван, все гуще валивший из чрева стоявшего рядом с брандвахтой парохода и плотно обволакивавший их обоих, в небо ушла серия сигнальных ракет, вероятно, вызывая помощь. Одновременно с востока и запада появились многочисленные русские катера и миноносцы, ринувшиеся наперерез пароходикам и шхунам, тянущим тяжелые тралы. Между ними завязалась ожесточенная перестрелка на пистолетных дистанциях.
        В этот момент к району боя вернулся Иозидзима, решивший под шумок проверить уже знакомый проход между заграждением и входным мысом. Но русские ждали чего-то подобного и подготовились. Он сразу отметил, что число защищающих его пушек увеличилось по сравнению с прошлым разом минимум вдвое, и возрос их калибр. К тому же, как удалось разглядеть в последний момент, проход плотно перекрыт связками из тросов и бревен, как ему показалось, натянутым даже в две нитки, что делало прорыв одних только истребителей этим маршрутом, удавшийся почти месяц назад, совершенно невозможным сейчас. Об этом тут же известили всех условным сигналом ракетами и поднятым вверх лучом прожектора. Видимо, придется, как и планировали, пожертвовать одним из вспомогательных крейсеров, пустив его вперед в качестве тарана.
        Началась перегруппировка. Чтобы успеть подготовиться к прорыву следом за Иосидзимой, 2-й ударный отряд начал оттягиваться к югу от Хакотдатеямы. Предстояло дождаться отряд Асаи, уже ввязавшийся в перестрелку с укреплениями на горе, и перестроить боевые порядки. Но на отходе с истребителей увидели условный сигнал от отвлекающей группы, что проход в заграждении пробит.
        Благодаря стечению обстоятельств, планировавшаяся как вспомогательная атака тралящего каравана получила все шансы на успех, даже несмотря на исключительно выгодную изначальную позицию одного из русских броненосцев, сейчас фактически потерявшего боеспособность. Никто не ожидал, что такой мощный корабль, пусть и старый, стоявший на огороженной бонами стоянке, удастся выбить еще при демонстрационных наскоках. Теперь оставалось только нанести ему удар милосердия и войти в залив следом за тральным караваном.
        Не мешкая ни минуты, Иосидзима приказал разворачиваться обратно. Однако, несмотря на ухудшившуюся видимость, русские разглядели его маневр. С горы сверкнули вспышки выстрелов, а следом в правый борт ударили еще и батареи с входного мыса и уцелевшие пушки брандвахты. А крейсеров капитана второго ранга Каваи, чьей задачей было подавление огня именно с этих направлений, нигде не было видно.
        Неожиданно точная стрельба вынудила выпустить торпеды с приличной дальности и уйти на второй заход, скрывшись в «тени» высоких корпусов вспомогательных крейсеров Мацумуры. При этом отстреляться успели не все. К цели ушло только четыре торпеды, и лишь одна из них взорвалась, снова в боне. Но Иосидзима этого уже не смог разглядеть, отходя на запад и освобождая поле боя для следующих участников атаки.
        Зато начальник 9-го отряда миноносцев капитан второго ранга Кондо, принявший по старшинству командование над всеми тремя отрядами миноносцев еще при прорыве, сразу после их случайного отделения от основной группы, новый взрыв в противоторпедной защите уже слабеющей на глазах цели видел хорошо. Несмотря на только что полученную контузию и вызванную ей почти полную потерю слуха, он правильно понял, что это начало очередной атаки.
        В этот момент «Цубаме», возглавлявший колонну, находился в восьми кабельтовых западнее и шел следом за тремя вспомогательными крейсерами вдоль инженерного заграждения на шести узлах, прикрывая своей артиллерией тральщики и немало получая в ответ с батарей и мелочовки в заливе. С его мостика было видно, что злополучный русский корабль, уже торпедированный миноносцами в их первом заходе, часто бьет из всего, что у него осталось, куда-то на юг, а потом рвануло в его защите.
        Кондо уже собирался отдать приказ о повторной атаке, оставаясь на этом же курсе, но увеличив скорость. Так можно было продолжать прикрывать тральщики, попутно добив того, кого уже один раз смогли достать. Но его смущал какой-то световой сигнал, последние минут пять постоянно передаваемый одним из немногих уцелевших пароходов-прорывателей прожектором по облакам. Вахтенный офицер, только что прибежавший на мостик, все время показывал на этот сигнал рукой и что-то говорил, но вместо его слов в уши вливался неприятный пульсирующий гул, отдававший дергающей острой болью в левом виске.
        Сквозь все это с трудом пробился обрывок фразы: «…сигнал о завершении форсирования заграждения». Слова зацепились за помутненное сознание, завораживая и заставляя повторять их про себя снова и снова. Заграждение!.. Пройдено!.. Они постепенно возвращали его в реальность, как балласт, уложенный на днище корабля, спрямляет корпус на ровный киль из опасного крена.
        Еще не совсем очнувшись, он все же понял, что путь в залив, то есть за спину этому русскому, явно мешавшему всем, теперь открыт! Нужно было действовать быстро, чтобы не упустить такую возможность. Приказав дать ракетами и прожектором условный сигнал, призывавший следовать за собой, Кондо начал втягиваться в едва видимый слева проход, обозначенный вехами, оставив оба миноносца, замыкавших колонну, у входа для его защиты и облегчения ориентирования остальным.
        С нового ракурса удалось разглядеть, что горит вовсе не брандвахта, а большой пароход, ошвартованный к ее борту со стороны залива. Но, похоже, огонь добрался и до нее, или до снарядов, складированных у орудий. В дыму сверкнуло несколько ярких вспышек, выбросивших вверх какие-то горящие ошметки.
        В их свете разглядели, что позади кормы никаких заграждений нет. Хотя дальность и была почти предельной, да и угол для атаки неудобный, миноносцы выпустили еще несколько торпед, дотянувшись одной из них до средней части корпуса русского корабля. После чего сквозь шапку дыма выбросило пар, на нем погасли все прожекторы, и стрельба прекратилась.
        Под дружное «банзай», разлившееся по узким покатым палубам, прошли в расчищенный от мин проход, после чего все четыре миноносца быстро догнали свои уцелевшие тихоходные пароходики. Их появление резко переломило ситуацию. Проскочив правее, они сразу добили поврежденный русский катер, после чего остальные противники поспешно отступили к порту.
        С «Цубаме» сразу дали сигнал ракетами, что готовы атаковать гавань. Дальше Като поставил уцелевших тихоходов отвлекающей группы по краям прохода, для дополнительной его защиты, а 5-му отряду приказал провести разведку в направлении гавани. Одновременно отправил «Хато» на запад, чтобы обезопасить от русских катеров проход в залив еще и с этого направления. А сам на «Цубаме» еще чуть углубился в северном направлении, прямо под огонь стоявших там батарей, чтобы попытаться закрыть своим дымом проход, тем самым максимально обезопасив его.
        Столь активные и эффективные действия миноносцев той ночью оказались полной противоположностью боевой работе четырех вспомогательных крейсеров отряда капитана второго ранга Каваи. Не все командиры его кораблей знали местные воды. К тому же ночная темень, густевшая там, где не было света от ракет и прожекторов, в сочетании с нестихавшим грохотом орудий, перекрываемым сильными взрывами, сильно давила на нервы, вынуждая осторожничать.
        Из-за этого, «подтянувшись на огонек» последними, они не смогли участвовать в подавлении батарей на входном мысе, так как уже не увидели их. Не рискнув углубляться в задымленную зону под берегом, крейсера просто присоединились к бомбардировке вершины Хакотдатеямы, маневрируя к югу от нее, как им казалось, в стороне от зоны атаки. Жирными черными сгустками перемещаясь в разрываемой вспышками темноте, они заняли отнюдь не пустовавшее место, вынудив смещаться с предписанных позиций свои же истребители, ломая им все предварительные выкладки.
        Согласно разработанному плану, японские отряды должны были атаковать в строгой очередности, имея возможность наблюдать результаты предыдущих атак. Но с самого начала из-за дымной мглы, упорно державшейся над водой и мешавшей не только русским прицельно стрелять, японцы часто теряли из вида друг друга, а порой и противника. А тут еще и «заблудившийся» Каваи! Это привело к неизбежной сумятице.
        Очередное торпедирование «Николая» и прекращение стрельбы его пушек наблюдали с быстро приближавшихся истребителей капитана первого ранга Акиямы, так же как поданный ранее откуда-то из-за него сигнал об успешном форсировании линии заграждений, а потом и «следуй за мной». Воспользовавшись резким ослаблением заградительного огня, 1-й и 4-й отряды истребителей снизили ход и, как только разглядели морзянку ратьера с миноносцев, обозначавших проход в заграждении, двинулись туда.
        Уже почти миновав узкий канал, выход из которого в залив отмечали патрульные каботажники с зажженными фонарями, с «Харусаме» и «Араре» увидели три низких силуэта, выскользнувших из полосы густого дыма от горящего «Николая» на востоке. Решив, что это русские миноносцы, спешащие на выручку явно потерявшей боеспособность брандвахте, оба истребителя тут же открыли огонь правым бортом. Их почти сразу поддержал шедший следом «Усугумо», а потом и один из пароходов, державшийся правее прохода. С кораблей немного отставшего 4-го отряда этих целей еще не видели и потому огня не открывали. Как выяснилось - к счастью.
        Головной из обстрелянных почти сразу получил два снаряда под мостик и в надстройку, после чего покатился влево, показав свой правый борт. В него тут же вошло еще несколько снарядов. Теперь стало видно, что он несет четыре трубы, а значит, никак не может быть миноносцем. Силуэт в темноте показался похожим на русский истребитель, поэтому стрельба еще больше усилилась. «Араре» даже выпустил в него торпеду. Только после этого с шедшего вторым в колонне обстрелянных кораблей замигал фонарь, передававший позывные отряда капитана первого ранга Иосидзимы. Сразу разглядели еще два корабля в приближавшейся справа колонне, а потом показался и шестой истребитель 2-го ударного отряда.
        Торпеда с «Араре» благополучно прошла за кормой подбитого своими же флагманского «Хатсусио». Но на нем оказался разбит рулевой привод и поврежден котел в первой кочегарке. Для устранения повреждений пришлось застопорить ход. Имелись потери и в экипаже. Сам капитан первого ранга Иосидзима погиб.
        Неожиданное и столь серьезное повреждение флагмана вызвало задержку с прохождением заграждения 2-м ударным отрядом. «Сиракумо» оставили для оказания помощи «Хатсусио» и его охраны. А «Камикадзе», «Кисараги», «Ненохи», «Усио» и «Яйей» вошли в залив Хакотдате последними.
        Когда все десять истребителей собрались вместе в заливе, миноносцы № 39 и 40 уже вели бой с очередной русской брандвахтой и батареями непосредственно у входа в гавань. Осветительные ракеты возле торпедированного русского броненосца и прорванного минного поля давно прогорели и упали в воду, так что разгоравшуюся на северо-востоке перестрелку, сопровождавшуюся, как обычно, серьезным фейерверком, с девяти кабельтовых было видно хорошо.
        Капитан первого ранга Асаи, оказавшийся теперь старшим над всеми истребителями, приказал начать атаку. Гавань порта все еще оставалась в тени, так что кто и где там находится - разглядеть не удавалось. Предполагая, что самые крупные и ценные корабли должны быть как можно ближе к батареям, Асаи намеревался напасть на них из глубины залива, выйдя к северному углу самой бухты. После чего повернуть на юг и, пройдя прямо сквозь пароходную стоянку, как делали в прошлый раз, отстреляться торпедами. После чего максимально быстро проскочить простреливаемую с берега зону и уходить через протраленный проход. Оба оставшихся отряда миноносцев капитана второго ранга Кондо должны были прикрывать атаку со стороны берега и порта, оттягивая огонь пушек на себя и закрывая ударные корабли дымом. Зная о батареях на северном берегу залива, ближе семисот метров к полосе прибоя ему приказали не приближаться. И с навигационной точки зрения так было безопаснее.
        Но едва начав набирать скорость, еще только перестраиваясь в колонну, японские миноносцы наткнулись на своих русских собратьев, появившихся из-под берега. С первыми выстрелами те выпустили пачку осветительных ракет и сразу отвернули. В их свете японские атакующие порядки стали прекрасно видны для всего, что могло стрелять с воды из порта и с берегов бухты и залива.
        Дымной мглы, так помогавшей до проникновения в залив, здесь уже не было. Зато в черное небо в направлении только формирующихся штурмовых колонн сразу потянулись искрящиеся дымные росчерки ракетных шлейфов с севера, востока и юго-востока, заканчивавшиеся вспыхивавшими высоко над заливом новыми и новыми яркими точками, начинавшими медленно спускаться к воде на своих парашютах, роняя вниз раскаленные капли. Совсем скоро над заливом стало светло как днем.
        Сразу же на отряд Асаи обрушился ураганный огонь с кораблей и укреплений в порту, на входном мысе, а также с горы Хакотдатеяма. Он становился все точнее и опаснее. При этом, чтобы сблизиться на дальность прицельного минного выстрела, японцам приходилось идти навстречу ему. Находясь в слишком плотном построении, они не могли даже маневрировать. Но другого пути не было.
        Гавань порта, даже несмотря на луну, показавшуюся из-за туч, оставалась для наблюдателей с японских кораблей в глубокой тени за границами огромного светового пятна. Что-либо разглядеть там, кроме часто сверкавших искорок, было невозможно. Густо встававшие в японских шеренгах водяные столбы не оставляли сомнений, что эти искорки - выстрелы. Судя по впечатляющим размерам некоторых всплесков, скромничать с выбором калибров русские больше не собирались.
        Частокол разрывов вокруг и впереди японской атакующей колонны становился все гуще. Грохот взрывов, шум рушившейся вздыбленной воды, жиденькие хлопки ответных залпов накрыли когда-то тихие воды залива, безжалостно раздавив все остальные звуки. Их дополнял визг проносящихся во всех направлениях раскаленных кусков стали, до столкновения с водой или тонкой обшивкой еще тщательно обработанных, выверенных по размеру и весу, либо уже разломанных, опаленных сработавшей собственной начинкой, Однако трем головным истребителям удалось проскочить сквозь разверзшийся ад почти без повреждений.
        Но тут обнаружилось новое неожиданное препятствие. Слева по курсу открылась частая цепочка странных плавающих небольших объектов. Пересекать ее не решились, продолжая движение вдоль нее, вынужденно склоняясь все больше к югу. Все истребители били в сторону бухты из своих орудий с максимальной частотой, но их пальба бесследно тонула в тяжелом гуле канонады.
        Поскольку цепочка поплавков не давала японцам приблизиться к гавани ближе чем на четыре кабельтова, а различить с такой дистанции силуэты стоявших там затемненных кораблей на фоне темного берега все так же было невозможно, Акияма отдал приказ стрелять торпедами наудачу прямо отсюда. Под таким огнем он опасался вообще не успеть ничего сделать.
        Когда «Харусаме», «Араре» и «Усугумо» уже разрядили свои аппараты, сразу положив право руля и выходя из-под града снарядов, шедший седьмым в строю «Кисараги» после близкого разрыва тяжелого фугаса резко вильнул влево, бросившись прямо на поплавки. Раздавшийся сразу тяжелый скрежет металла о металл слышали только с него, а с «Ненохи» и «Усио», шедших за ним, видели, как подбитый истребитель, достигнув этой линии подозрительных плавающих объектов, резко качнулся и скользнул вдоль нее, продвигаясь рывками, а затем и вовсе остановился. С него тревожно зачастила морзянка: «нет хода, не могу управляться».
        Акияма видел это с мостика своего флагмана и уже списал его в безвозвратные потери, но, к счастью, он почти сразу остался позади атакующих порядков, которые все русские пушки продолжали сопровождать огнем. Если бы не это, превратившийся в мишень истребитель добили бы за считаные секунды.
        Пока остальные приближались к гавани и избавлялись от торпед, также ориентируясь только по вспышкам дульного пламени и целясь туда, где эти вспышки казались жирнее, головная пара, описав полную циркуляцию, вернулась к «Кисараги». Не особо заботясь о мягкости швартовки, «Харусаме» притерся к нему левым бортом, швартуясь на ходу и сразу начав оттягивать от заграждения задним ходом. На державшемся рядом «Араре», примерявшемся, как бы подойти ближе, суетилась боцманская команда, готовясь подать канат для буксировки.
        Все остальные тем временем, даже уже отстреляв все из торпедных труб, продолжали кружить восточнее гавани, имитируя новые атаки и оттягивая внимание на себя, буквально играя со смертью. Луну снова закрыло облаками, но на ровной поверхности залива, исчерченной белыми кильватерными следами, японские корабли пока еще были видны, несмотря на быстро густевшие дымные разводы.
        Словно оправдывая такой риск, со стороны порта с неравными интервалами донесло пять сильных взрывов, грохнувших один за другим. Их хорошо различили даже сквозь грохот постоянно рвущихся вокруг снарядов. С замиранием сердца ждали больше, но их так и осталось только пять. Куда ушли остальные торпеды и куда попали эти, естественно, никто не видел.
        Экипажи истребителей с самого начала пытались перезарядить свои минные аппараты для повторной атаки, но на большом ходу, да под огнем и при вынужденном резком маневрировании, сделать этого не удалось никому. Потеряв пару мин, слетевших с рельсовых путей на очередном вираже, они уступили арену миноносцам, сменив их в роли загонщиков для малых судов противника.
        Но всего четыре кораблика, опять ведомых капитаном второго ранга Кондо, проявить себя в этом не смогли. Им не удалось выйти даже в точку залпа. Слишком плотно вставали всплески у них на пути. Так и не добившись результата, но получив повреждения, они отвернули и ушли на запад, разрядив два последних уцелевших аппарата в горящий рядом с брандвахтой пароход, добившись достоверного попадания.
        Тем временем противник разглядел возню с увечным «Кисараги» и сразу уделил должное внимание трем почти неподвижным узким теням, образовавшим прекрасную групповую цель чуть севернее основной группы. Но, несмотря на часто рвавшиеся вокруг снаряды, «эвакуаторам» все же удалось вытянуть калеку из-под огня.
        Когда атакующие откатились дальше к западу, уйдя от порта, ракеты уже догорели и стрельба стихла. Но подходы к гавани теперь со всех направлений тщательно обшаривались лучами прожекторов, готовых вцепиться в любого, кто посмеет приблизиться. Их работу облегчали отсветы набиравших силу пожаров на явно обреченных торпедированных кораблях, еще совсем недавно стороживших проход в гавань. Но район пробитого японцами фарватера пока еще оставался в темной, сравнительно безопасной зоне. Агрессивная русская портовая мелочовка, сторожившая заграждения, получив хорошую трепку, жалась под берег и зализывала раны, не мешая организованно отступать к нему.
        Из глубины залива было видно, как вспомогательные крейсера продолжают долбить Хакотдатеяму. С горы им отвечали. Но времени любоваться этим не было. Выставленные арьергардные дозоры из винтовых шхун уже докладывали о каких-то подозрительных тенях, маячивших западнее, так что приходилось спешно покидать залив, вытягивая тех, кто не мог передвигаться самостоятельно. Добивать подранков Акияма пока не спешил. Противнику явно крепко досталось, и он еще не пришел в себя. Был шанс спасти всех. И ему это удалось.
        Уже на отходе, огибая зловеще мерцавшую Хакотдатеяму по широкой дуге, провели первый осмотр. Прямых попаданий, в том числе и серьезными калибрами, в участников атаки набралось немало. Но, как ни странно, они ни для кого не стали фатальными. Даже «Кисараги» спустя полчаса уже шел самостоятельно. Однако из-за обширного списка повреждений о повторной атаке речи быть не могло. Пострадало более полутора сотен человек на всех кораблях. В том числе и капитан первого ранга Акияма. Ему перебило правую руку ниже локтя, а два небольших осколка попали в живот. Несмотря на ранения, он оставался на мостике до тех пор, пока все истребители не вышли из залива в пролив Цугару через проход в минном поле. К этому времени пострадавший от своих «Хатсусио» уже тоже справился с повреждением и мог дать полный ход.
        Вспомогательные крейсера, маневрировавшие примерно в полутора милях южнее заграждения, были едва видны в отсветах пожара. Получив сигнал «прикрыть отход», они начали сближаться, перенеся огонь на батарею входного мыса, пытаясь подавить ее огонь. Им отвечали оттуда и с горы, причем весьма результативно. Головной горел в носу и явно не держался на курсе.
        Убедившись, что вышли все, начальник 9-го отряда миноносцев, замыкавшего отступавшую колонну, приказал дать сигнал для крейсеров «отбой атаки». После чего оба его миноносца вместе со шхунами из Аомори выскользнули из залива и еще какое-то время кружили у выхода, чтобы отсечь возможное преследование. Крейсера Каваи и Мацумуры безмолвными тенями маячили у них за спиной, в готовности прикрыть огнем. Но погони не было.
        Только спустя час, позволив оттащить подальше едва ковылявшие под одной машиной «Марусаме» и «Яйей» и получив условный сигнал с «Тайчу-мару», принявшего соответствующее радио, он ушел вслед за основными силами. Когда догнали их, до рассвета оставалось меньше часа. Акияма к тому времени уже находился без сознания. Капитан второго ранга Кондо оказался старшим начальником над тремя отрядами истребителей и тремя отрядами миноносцев.
        Осмотр повреждений, уже законченный к его появлению, показал, что кроме первых двух калек у «Кисараги» от удара о мощный бон, которым оказалась цепочка поплавков, сильно смята обшивка в носу и погнуты лопасти левого винта. Кроме того, в угольных ямах левого борта появились серьезные течи, что в сочетании с осколочными и снарядными пробоинами привело к затоплениям. Он все сильнее кренился на левый борт. Очень серьезно пострадали миноносцы № 39 и № 40, первыми ввязавшиеся в бой у гавани. Фактически они полностью утратили боеспособность. «Сороковой» имел большую пробоину в корме, а «тридцать девятый» едва мог двигаться из-за повреждений паровых магистралей в машинном отделении.
        Таким образом, получалось, что два миноносца из шести и три истребителя из двенадцати явно не имеют возможности затемно покинуть воды пролива Цугару и в дальнейшем благополучно добраться до залива Сендай. К ним добавлялся еще вспомогательный крейсер «Хотен-мару». Пожар в носу на нем удалось потушить довольно быстро, но подводную пробоину в корме заделать никак не получалось, и он постепенно садился в воду. Руль почти не действовал.
        В этой ситуации Кондо принял решение сформировать из подбитых кораблей отдельный отряд и отправить его в Оминато. Имевшиеся там мастерские вполне могли обеспечить ремонт, необходимый для последующего скрытного перехода в Сендай. Охранять подранков отрядили остальные крейсера капитана первого ранга Асаи, 11-й отряд миноносцев и все остатки патрульных сил Оминато 5-го военно-морского района.
        Оставшиеся девять истребителей и два больших миноносца полным ходом двинулись к мысу Ома, на котором горел маяк. Его миновали, когда уже светало. Ход держали в пределах четырнадцати-пятнадцати узлов. Это было для многих уже на пределе возможностей механизмов. «Камикадзе» отправили вперед в качестве разведки. Огибая мыс Сириязаки, видели слева русский дозорный пароход.
        Его передачу по радио успешно заглушили, но, несмотря на это, всего через час за кормой показались дымы нагонявших отряд кораблей. Они постепенно приближались, но до момента пересечения первой линии дозоров над горизонтом показались только верхушки мачт. Форсировать завесу первой линии океанского патруля русские в этот раз не пытались, так что преследователей даже опознать не удалось. Остальная часть перехода до Сендай прошла спокойно.
        Добравшись до рейда Тасиро на западном берегу одноименного острова, что в западной части залива Сендай, начали ремонт повреждений силами ожидавших там плавмастерских «Комо-мару» и «Миике-мару», одновременно дав заслуженный отдых экипажам.
        Повторную вылазку в пролив Цугару, на этот раз с традиционным скрытным минированием якорными минами, планировали провести через два-три дня. Капитан первого ранга Ноаки обещал к тому времени прислать карту с отметками наиболее перспективных в этом отношении районов и предварительный план совместных действий.
        Часть мин удалось переправить ночью и в Оминато, окончательно согласовав по телеграфу все планы. Но операцию пришлось отменить, так как были получены сведения о планируемом выходе из Владивостока и его окрестностей сразу нескольких крупных войсковых конвоев, вероятно, для полной оккупации Хоккайдо.
        В свете таких новостей всем морским силам, оказавшимся в подчинении военно-морского района Оминато, ставилась задача по перехвату этих караванов, а вспомогательные суда капитана первого ранга Ноаки должны были заняться активным ночным минированием подходов к уже разведанным основным русским стоянкам.
        Но несколько дней активных поисков не дали никакого результата. Ни у восточного, ни у западного побережья самого северного из японских островов противника обнаружить не удалось. При этом отмечалась подозрительная активность в самом проливе, ставшая причиной провала почти всех вылазок Ноаки и ощутимых потерь. Кроме того, она вызвала временный обрыв связи с агентурой на Хоккайдо.
        Из-за этого действовать у бывших своих берегов пришлось наугад и исключительно в темное время суток. А русские провели конвой в Хакотдате и Муроран днем 25-го и по большим глубинам, благодаря чему благополучно обошли немногочисленные новые минные банки.
        Единственным успехом завесы из вспомогательных крейсеров, развернутой в Японском море, стал перехват двух небольших старых пароходов уже в самом конце октября. Они опрометчиво шли в Хакотдате с грузом армейских лошадей, боеприпасов и амуниции вовсе без эскорта.
        Немногих пленных из их экипажей (с одной из посудин, затонувшей, судя по всему, поздно вечером, нашли только плавающие обломки) после первого же допроса в условиях строжайшей секретности отправили в Токио. Вице-адмирал Мочихара недоумевал. Чего такого могли наговорить эти чумазые варвары, что даже ему этого не сообщают?
        Но при этом их показания сильно заинтересовали армейскую и флотскую разведку, а в гарнизоне Аомори принялись спешно готовиться к приему войск, что должны прибыть по железной дороге в ближайшее время. Задачи же военно-морского района Оминато остались неизменными, и это в условиях, когда оставшиеся миноносные силы и их эскорт были отозваны в Йокосуку из-за резкой активизации вспомогательных крейсеров противника. Они посмели перехватить несколько коммерческих пароходов с уже оплаченными Японией грузами у самого Токийского залива.
        Теперь русские рейдеры, не стесняясь, вели постоянные переговоры между собой по радио. Создавалось впечатление, что они согласовывают свои действия и готовятся блокировать все тихоокеанское побережье. Для сохранения возможности безопасного судоходства между портами столицы и Внутренним Японским морем личным распоряжением морского министра была введена система конвоев, что потребовало максимального сосредоточения боеспособных сил на этом направлении.
        Передовой пункт базирования миноносцев на рейде Тасиро пришлось свернуть, так как из-за переброски большей части дозорных судов на юг его безопасность уже невозможно было гарантировать. Снабжение гарнизона Хоккайдо отныне возлагалось на небольшие каботажные суда, ходившие на свой страх и риск. Полноценного снабжения эти капельные перевозки обеспечить уже не могли.

* * *
        Пока развивались все эти события, отряд подранков, расставшись с остальными минными силами на исходе ночи атаки Хакотдате, сразу двинулся на запад. Солнце уже встало, но противоположный берег пролива тонул в тумане, ползшем вместе с течением из Японского моря. Хотя охрану от возможных атак разозленного противника обеспечивали все семь крейсеров Каваи и Мацумуры, до самого входа в пролив Таиродате держали расчеты у орудий и минных аппаратов, часть из которых удалось перезарядить.
        Дальше крейсера ушли на запад, а миноносцы - на юг. Окончательно выдохшиеся № 39 и № 40 вели на буксире, остальные смогли добраться до Оминато своим ходом. После исправления повреждений миноносцы 11-го отряда вместе с вернувшимися через два дня вспомогательными крейсерами участвовали в поисках русских конвоев и нескольких ночных минных постановках. А когда и истребители завершили временный ремонт, вместе с ними совершили ночной переход в Сендай, а затем и в Йокосуку.
        Больше всех пострадавший 5-й отряд задержался в Оминато. Покалеченные механизмы требовали основательного ремонта, без которого даже плавание в спокойных водах залива было делом рискованным, не говоря о выходе в пролив с его мощными течениями или об океанском переходе.
        Эту пару предполагалось использовать для ночных вылазок к Хакотдате либо нападения на конвои, которые продолжали курсировать между русским побережьем и портами оккупированного Хоккайдо. Но к появлению в проливе большого каравана с войсками, случившемуся в двадцатых числах, не успели. В итоге основательно продырявленные «тридцать девятый» и «сороковой» так и проторчали в Оминато, исправляя боевые повреждения, до самого подписания мирного договора.
        Глава 11
        Вооруженные столкновения непосредственно в зоне боевых действий - это, так сказать, классика жанра. Однако японцы, сохраняя верность своим многовековым традициям ведения войны, вовсе не собирались ограничиться только этим. Окопавшийся в Стокгольме полковник Акаши действовал весьма активно и результативно.
        Созданная им и его людьми агентурная сеть к осени 1905 года имела своих людей практически везде. В первой половине октября явно наметился резкий подъем революционного движения в глубинных районах России, вылившийся во Всероссийскую политическую стачку, инициируемую и финансируемую из-за границы. Коснулось это и Великого Сибирского пути. Больше всех «отличилась» Чита. Подобное развитие событий даже предположить было невозможно. Но, несмотря на всю невероятность, именно так все и случилось. При этом, что характерно, политика, по крайней мере в Чите, довольно скоро оказалась задвинута на второй план. По всем признакам это больше походило на тщательно спланированный акт саботажа или даже диверсию, имевшую вполне реальные шансы поставить под угрозу успешное завершение кампании на Тихом океане. Организовать и реализовать такое простым работягам было просто немыслимо.
        Началось все 15 октября с забастовки рабочих читинских Главных железнодорожных мастерских и депо. К ним сразу присоединились железнодорожники Борзи, Верхнеудинска, Могзона, Оловянной, Слюдянки, Хилки и нескольких других станций, поддержанных телеграфистами. Совершенно проигнорировав тот факт, что их акция выпала на военное время, они объявили о прекращении работы и выдвинули ряд требований, в том числе и политических. Эта «группа товарищей» сумела завладеть значительной частью линии, полностью прервав связь с воюющими армией и флотом. Причем встали не только поезда, но и вся проводная связь. Ни из Владивостока, ни из Харбина в течение трех суток не могли связаться с Красноярском, а следовательно, и с Петербургом. Все депеши приходилось отправлять обходным путем через Пекин, что вызывало значительную задержку.
        К 18-му числу до Владивостока докатились смутные слухи о создании какой-то Читинской республики, не подчиняющейся центральной власти. Это посчитали японской провокацией. Но уже к полудню ожившим телеграфом передали официальный меморандум этой самой «республики». В нем объявлялось о выходе из войны и прекращении движения всех воинских эшелонов через ее территорию вплоть до официального признания новоявленного государства высшей властью. Там же сообщалось, что аналогичные меморандумы отправили в Вашингтон и Лондон для признания легитимности временного правительства нового государственного образования.
        Пока в Маньчжурии и во Владивостоке размышляли, верить этому бреду или нет, пока слали депеши кружными путями и ждали ответа на них, на железной дороге успела образоваться грандиозная пробка из многочисленных эшелонов, следовавших в обоих направлениях.
        Тем временем из первых же телеграмм, пришедших из Читы следом за меморандумом, стало известно, что забастовка железнодорожников и телеграфистов была лишь самым первым шагом группы заговорщиков из числа либерально настроенной общественности. Спусковым крючком послужил распространенный через газеты Высочайший манифест о создании в России парламента в кратчайшие сроки после окончания боевых действий. Вызванные им брожения в умах не пресекались, так как сам военный губернатор Читы Холщевников этому не препятствовал.
        Судя по всему, начавшееся он считал прелюдией к расширению политических свобод и решил примкнуть к заговорщикам, чтобы оказаться у самых истоков реформ. Помимо него активно выступили в поддержку «республики» и несколько командиров тыловых частей либеральных взглядов, еще летом организовавших «Союз офицеров», который и спланировал, и обеспечил молниеносный захват линий связи.
        Как позже показало следствие, никакими моральными терзаниями они не маялись. Наоборот. Момент для выдвижения ультимативных требований казался им как нельзя более подходящим. Кто же станет торговаться в такой ситуации? Ну потянут власти с ответом неделю, максимум дней десять. В любом случае, имея контроль над единственной железной дорогой, препятствовать подвозу верных правительству войск не проблема даже и пару месяцев. А в том, что «заграница нам поможет», их твердо уверили весьма авторитетные господа с передовыми мировоззрениями из самой столицы.
        Но четкая скоординированность действий проявилась не только в этом. Одновременно с началом стачки было совершено нападение на Акатуйскую каторжную тюрьму, расположенную более чем в шестистах верстах от Читы, откуда освободили пятнадцать осужденных по политическим статьям матросов с черноморского минзага «Прут», примкнувшего в свое время к мятежному «Потемкину». В самом же городе появились Курнатовский, Бабушкин и другие видные фигуры из рядов убежденных революционеров. Они и стали авторами меморандума, моментально распространив заранее отпечатанными листовками и через местные газеты воззвание к населению: поддержать новую власть, выступившую инициатором прекращения войны и немедленного начала мирных переговоров.
        Главной целью акции обозначалось желание, чтобы солдаты и матросы скорее вернулись домой. Как выяснилось уже после подавления беспорядков, эти самые господа революционеры-социалисты во главе с неким господином Кузнецовым и оказались настоящими организаторами мятежа.
        В первый же день забастовки была предпринята попытка захвата военных складов, при отражении которой погиб рабочий. Его похороны вылились в акцию протеста. А в ночь на 18 октября рабочие дружины захватили армейские склады в Чите, а также на станции Чита-1 и вагоны 3-го резервного батальона. Добычей нападавших стали более 6000 винтовок, несколько сотен револьверов, патроны и взрывчатка.
        Кстати говоря, столь категоричные требования стали полной неожиданностью для Холщевникова и примкнувших к смутьянам офицеров. Однако их попытка урезонить радикалов окончилась полным провалом и арестом большей части либерального правительства уже на второй день стачки. Власть сменилась. Социалисты-революционеры быстро набирали силу.
        Местное казачество, состоявшее в основном из крестьян-переселенцев, оказаченных совсем недавно, да еще и чуть ли не силой, опорой власти пока еще не являлось. К тому же подозрительно своевременно напечатанные неизвестно где и загодя распространенные по деревням большие тиражи новой газеты «Азиатская Русь» с разъяснениями, что со скорейшим прекращением войны, на которой наживаются только царские генералы, новых мобилизаций не будет, окончательно склонили их на сторону восставших. А когда сразу после ареста либерального правительства начались погромы, вообще пахнуло возможной наживой на халяву.
        Ряды рабочих дружин начали расти, но порядка больше не становилось. К оружию среди прочих дорвались анархисты и прочие маргиналы, склонные отнять и поделить. Обладая лужеными глотками, они орали на каждом углу о невыносимых угнетениях, что были вынуждены терпеть все эти годы. Но теперь они - закон! Отнять получалось легко, а вот с дележкой иногда возникали сложности, что к середине ноября вызвало ряд кровавых склок в рядах восставших.
        К тому времени центральная власть в столице уже приняла радикальные решения. Беспорядки было приказано подавить. К границам Читинской республики подоспел барон Меллер-Закомельский всего с двумя сотнями гвардейцев. Но настроен он был весьма решительно.
        Воевать с регулярными, хорошо обученными войсками подавляющему большинству «угнетенных» и «лишенцев» показалось слишком опасным. Настолько, что даже и пытаться не стоило. Они начали разбегаться, таща с собой все, что могли загрести, опасаясь возмездия. Мятеж неожиданно быстро угасал.
        Хоть какое-то сопротивление оказали лишь небольшие рабочие дружины под общим командованием Костюшко-Вылюжанича (бывшего офицера). Но это была уже агония. Их почти сразу смяли, а сам он погиб. Бабушкина арестовали при попытке скрыться, прочие сумели уйти.
        Успеху барона способствовали почти три батальона добровольцев из воинских эшелонов и полторы сотни выздоравливающих из санитарных поездов, все эти «горячие» дни не пропускаемых «карбонариями» в отпуска к родным домам или на долечивание в центральные губернии[16 - В реальной истории события развивались точно в это же время, по похожему сценарию и с теми же ключевыми действующими лицами. Они достаточно широко освещены в литературе. Основным отличием было задержание на пути домой солдат, уже возвращавшихся с закончившейся войны (в том числе и из японского плена), с целью накалить общую ситуацию в стране.].
        Столь бурные события подошли к своему финалу уже после того, как флот Тихого океана снова оставил за кормой родные берега.
        Глава 12
        Обрыв единственной сухопутной ветки снабжения, естественно, оказал заметное влияние на подготовку к решающей схватке. Далеко не плодотворное. Однако вызванные этим трудности не смогли остановить уже раскрутившийся маховик событий. «Русский каток» лишь вздрогнул, но не замер.
        К этому времени через немцев получили рапорт капитана второго ранга Пономарева о благополучном достижении им района ожидания на Северных Марианских островах. Отвлекающая акция на Окинаве прошла по плану. Но отмечалось неожиданно скорое появление противника. Причем в неприятно больших количествах.
        Столь болезненная реакция подтверждала мнение об особой важности для противника именно юго-западного направления. Японцы по-прежнему дорожат коммуникациями между материком и метрополией, привлекая для их охраны значительные силы, что позволяло надеяться, что на востоке будет легче.
        Рано утром 24 октября из бухты Новик вышли броненосцы береговой обороны «Адмирал Ушаков», «Генерал-адмирал Апраксин», бронепалубный крейсер «Светлана», броненосный крейсер «Дмитрий Донской» и эскадренный броненосец «Сисой Великий». К ним сразу присоединились плавмастерская «Ксения», пароходы «Ярославль III», «Тамбов», «Ораниенбаум», «Ревель», «Джина» и «Сестрорецк», вышедшие из Золотого Рога.
        На борту пароходов размещались 3-й, 4-й, 5-й, 7-й и 9-й Восточно-Сибирские запасные батальоны, а также 12-й Восточно-Сибирский горный парк. Покинув залив Петра Великого, конвой отпустил тральный караван и миноноски эскорта и двинулся к заливу Америка. Там встретили пароходы «Нарва» и «Алантон», груженные боевым углем, доставленным с Сучанских копей и привезенным из Австралии, после чего караван двинулся к бухте Владимира. Достигли ее на рассвете следующего дня. Там поголовье подопечных заметно увеличилось. К эскортируемым судам добавилось сразу тринадцать больших пароходов с пехотными и артиллерийскими частями из состава 5-й и 44-й дивизий 9-го армейского корпуса и три угольных транспорта, уже довольно давно томившихся на отшибе.
        Начальство принимало рапорты и проводило экспресс-инвентаризацию нового хозяйства, а механики учинили большой смотр механизмам. Главной целью было выявить все неисправности дома, до начала большого океанского плавания. Подошли к делу основательно, так что провозились с этим до самого вечера, так и не найдя серьезных изъянов, о чем и телеграфировали во Владивосток под благовест, созывающий прихожан на вечерню.
        Два протяжных удара и разлившийся следом за ними равномерный рассыпчатый перезвон, далеко растекавшийся по туманной глади залива, стал для многих приятным сюрпризом. Никак не ожидали услышать такое в совсем еще недавно совершенно диких местах. Теперь же и сюда пришли люди. Обживаются, обустраиваются. Как быстро все меняется!
        А с утра состоялся общий молебен. Старшие офицеры, и морские и сухопутные, съехали на берег и заполнили только что поставленную небольшую деревянную церковь. Утро было ясное. Солнце лучилось на свежеоструганных, ладно подогнанных бревнах сруба, деревянном же скромном, но аккуратном и ухоженном иконостасе, золоченых окладах икон. Запах смолья мешался с ладаном, и слова молитвы ложились на сердце, наполняя душу умиротворением.
        В храме на берегу места для всех, естественно, не хватило. Но и на боевых кораблях и пароходах с первым ударом колокола со звонницы все уже стояли по команде «шапки долой». Судовые и полковые священники также окормляли свою паству, по мере сил и радения пытаясь исцелить тревогу и смятение духа в предстоящей разлуке с Родиной.
        После службы шлюпки расходились по кораблям, провожаемые торжественным перезвоном. Много времени окончательные сборы не заняли. Получив последние инструкции и напутствия, немалый караван величаво и степенно двинулся в путь, отвечая пестротой сигнальных флагов на сигнал «Счастливого плавания», взвившийся на мачте сигнального поста мыса Орехова.
        Осторожно вытянувшись в открытое море, сразу повернули к входу в пролив Цугару. Все транспорты, добранные из бухты Владимира, были трофейными. До недавнего времени они отстаивались в Амурском лимане в ожидании решения высшего призового суда. Никаких консервационных работ на них не производилось, обслуживания, естественно, тоже. А когда наконец вынесли положительное решение суда, тут же было решено привлечь их к предстоящему делу. Пришлось приводить все в должный порядок в авральном режиме.
        В первую очередь, естественно, занялись котлами, машинами и приспособлением трюмов для перевозки людей и лошадей. О внешнем виде думать было некогда ни тогда, ни теперь. Поэтому сейчас восемь бывших японцев, два экс-англичанина, конфискованные голландец, норвежец и француз резко выделялись из общего строя грязными ржавыми разводами на бортах и надстройках. К тому же новые экипажи еще не успели освоить свои посудины в полной мере, что отнюдь не способствовало улучшению отношения к ним со стороны остальных попутчиков.
        После нескольких опасных сближений, едва не закончившихся столкновениями, пришлось снизить общеэскадренную скорость. А когда не помогло, эту «чертову дюжину» перевели в хвост каравана, где за ними издали и с опаской присматривали «Ушаков» с «Донским».
        Собрать из них хоть какое-то подобие строя в три шатающиеся кильватерные колонны оказалось делом непростым. Хотя все сигналы принимали и понимали быстро и правильно, исполнение приказов оставляло желать много лучшего. Закончили только после полудня, не по разу употребив все известные непечатные выражения. К тому времени иначе как «пьяным сбродом» их уже не называли.
        Вскоре встретились с броненосцем «Наварин» и крейсером «Адмирал Нахимов» под флагом контр-адмирала Энквиста, отправленными навстречу из Цугару еще накануне вечером. Сразу началась возня с перестроениями. Пароходы расходились в два отдельных каравана. После обмена штабной корреспонденцией отряды разделились. Часть ушла в Хакотдате, а возглавляемый «Сисоем» большой конвой повернул к проливу Лаперуза.
        Строй уже удавалось более-менее поддерживать. Из соображений максимальной скрытности и секретности сам пролив в восточном направлении форсировали ночью. Силами порта Корсаков обеспечивалась безопасность ночной навигации и подстраховка, на всякий случай. Что оказалось нелишним. Трофейный голландец выкинул фортель: едва миновав мыс Крильон, разразился морзянкой ратьера о потере хода. Его увели на буксире к маяку, а прочие продолжили движение и на рассвете встретили в Охотском море вспомогательные крейсера «Кубань» и «Рион», вернувшиеся уже из второго своего похода к берегам Камчатки.
        Этот их рейс, помимо стандартных охранных задач, был, можно сказать, ревизией. Встревоженное общественной петицией камчатцев дальневосточное высшее руководство отправило со срочной проверкой к далеким берегам штаб-офицера для особых поручений при приамурском генерал-губернаторе подполковника Страдецкого. Тот, подойдя к делу весьма серьезно, в кратчайшие сроки собрал богатый материал о произволе иностранных купцов и промысловиков (да и не только иностранных, и не только купцов), позволявших себе слишком вольно трактовать законы Российской империи. Запрещенный этими законами ввоз спирта в «инородческую» страну, коей является Камчатка, выглядел мелкой шалостью на фоне всего прочего безобразия, творившегося вокруг вывоза мехов и добычи рыбы и всех прочих богатств тех земель. Последователи американца Прота с брига «Пай»[17 - В 1900 году американская зверобойная шхуна «Пай» под командованием капитана Прота уничтожила морское лежбище на Семёновской косе о. Карагинский, истребив 1500 моржей. Американцы не только сами истребляли морского зверя, но и принуждали к этому местных жителей. Карагинский остров
бывал сплошь покрыт телами убитых моржей, от которых брали только шкуры и клыки (по 2 рубля за пару). Из-за такого промысла они полностью исчезли с камчатского побережья в начале XX века. Подобная же судьба была и у каланов - морских бобров. К началу XX века усилиями американских, а затем и японских браконьеров в тех местах они оказались практически истреблены. И это несмотря на введенный с 1882 года запрет на иностранный промысел в российских территориальных водах без специальных рыболовных билетов.] развернулись во всю мощь.
        Визит двух вооруженных пароходов, достаточно резвых, чтобы догнать и арестовать практически любого браконьера, позволил хотя бы на время снова очистить воды у западного побережья Камчатки и Командорских островов, обеспечив серьезное пополнение местного плавсостава и бригад каторжан, занятых на многочисленных новых стройках. По законам военного времени все тяжбы решались сразу на месте.
        Кроме того, был доставлен груз дополнительного продовольствия, различных машин и строительных материалов из трофеев, а также предметов одежды, постельных принадлежностей, медикаментов и прочего, пожертвованных жителям Камчатки Красным Крестом и графиней Шуваловой.
        Установив предварительно связь по радио, благополучно опознались еще в утренней редеющей дымке и, обменявшись приветствиями, продолжили путь. Вспомогачи были уже, считай, местными. На Курилах их прозвали южным экспрессом за регулярные рейды в том направлении, откуда они возвращались не только с трофеями, но и с сувенирами, почти как туристы.
        Сейчас уже не было секретом, что последние полтора месяца каждый поход этой пары в Тихий океан сводился, по сути, к рейсу между Кунаширом и атоллом Бикини, являвшимся германской протекторатной территорией. Там они пополняли запасы с дежурного угольщика «Северогерманского Ллойда» или Джалуитской компании, попутно запасаясь всякими диковинками у местных, и шли обратно. Именно из-за этой экзотики еще до окончания боевых действий и рассекретилась южная точка их маршрута.
        Такой путь, но не по прямой, а с заметным изгибом к японскому берегу, а оттуда к острову Яп (с некоторым отклонением по меридиану), позволял держать под ударом как восточные направления подвоза контрабанды в Токийский залив и Внутреннее Японское море из Америки через Аляску или Гавайские острова, так и южные со стороны Австралии.
        Два рейдера, шедшие друг за другом с интервалом примерно в сутки, за один проход туда-обратно успевали поднять немало шума, заметно растягивая зону напряженности к югу от района непосредственных боевых действий. Что, естественно, отражалось на страховых рынках в области грузоперевозок. А поскольку всякий раз помимо десятка и более отпущенных нейтралов удавалось кого-то перехватить, имелись и результаты, вполне осязаемые на месте.
        Общий счет был в семь судов с военными грузами, не считая мелкого японского каботажа. Причем четыре из них с боевым углем стояли теперь в лагуне атолла, ожидая решения своей участи. Учитывая, что атолл временно перешел под аренду российского правительства, а его лагуна считалась военным портом с администрацией, наделенной полномочиями призового суда, сомнений в том, что хозяин груза и самого судна поменяется, не было. Вопрос был лишь в том, куда их потом перегонять. Во Владивосток или навстречу Дубасову.
        За прошедшие месяцы «Кубань» и «Рион» успели широко прославиться. Попутно освоились в здешних водах, так что с появлением этих двух крейсеров эскорт серьезно усилился. Однако расслабляться никто не собирался. Понимали: последний отрезок маршрута самый опасный. Отнюдь не стоило исключать вероятность вылазок одиночных японских рейдеров или даже целых отрядов в Охотское море.
        Но обошлось. К полуночи транспорты и их эскорт благополучно добрались до залива Рубецу. А к концу следующего дня подтянулся и проштрафившийся «голландец», которому в Корсакове силами только что созданных там мастерских починили главный холодильник.

* * *
        Тем временем Энквист, взяв с собой только транспорты, шедшие из Владивостока и залива Америка, развернулся и двинулся обратно к Хакотдате и Мурорану, куда все его корабли и суда прибыли еще до заката 26 октября. На всем переходе также никого не встретили.
        Поскольку погода была ясная, когда вошли в пролив, солдатики, высыпав на палубы, с благоговением взирали на открывшиеся с обоих бортов пейзажи. Высившиеся вдали горы с вечными снегами и сравнительно близкие холмистые берега пролива, заросшие лесом, по случаю осени раскрашенным не только в ярко-зеленые цвета, производили немалое впечатление. А уж когда впереди показалась крутолобая сопка, словно щит закрывавшая собой Хакотдате, многие вообще обомлели от такой величественной картины.
        По мере приближения стали видны воронки от тяжелых фугасов на ее вершине, словно зарубки, оставшиеся после жаркой сечи, и едва торчавший из воды под самым берегом обгорелый остов большого парохода. А когда открылась гавань, где хватало и погорельцев, и торчавших из воды мачт да надстроек утопленников, на палубах воцарилась тяжелая тишина.
        Часть из новобранцев еще в учебных батальонах участвовала в выгрузке и захоронении погибших при Сасебо. Тогда на окраине Владивостока пришлось новое кладбище организовывать, чисто военное, куда потом продолжали везти из госпиталей и больниц. Таких тут было не много, но поделиться мрачными впечатлениями они успели со всеми. И вот теперь все тихо роптали меж собой: «Это сколько ж народу за это все положили, и как вообще отбить-то умудрились?!»
        А караван, «похудевший» после отделения части судов, шедших в Хакотдате, все тянулся на восток, придерживаясь середины, где поглубже. Ночные поползновения японцев до сих пор не удавалось пресечь окончательно, так что правила проводки судов оставались все такими же суровыми. Без трального сопровождения за стометровую изобату разрешалось заходить только в случае крайней необходимости.
        Вход в пролив нашего конвоя наверняка не остался не замеченным противником. Были опасения, что нападение японцев, наподобие случившегося ночью 18 октября, может повториться. Несмотря на принятые дополнительные меры по усилению береговой обороны, гарантировать безопасность даже в порту, имея такого изобретательного и настойчивого противника, никто не мог. Поэтому на все работы с транспортами отводилось всего два дня. За это время планировалось высадить в портах доставленные войска, не трогая тяжелое вооружение и снабжение, заменив их теми, что назначались к отправке в Токийский залив из состава гарнизона Хоккайдо.
        В Хакотдате еще до наступления темноты начали свозить на берег пехоту и артиллерию с «Сестрорецка», «Ревеля» и «Джины». Доставленные ими резервные батальоны сразу отправляли на доучивание, для последующей замены заранее стянутого к порту уже побывавшего в деле и вполне сколоченного 117-го Ярославского полка. Едва появившись на транспортах, ярославцы приняли батарею горных пушек Барановского, полагавшуюся им по новым штатам, как ударному соединению.
        Кроме того, изюминка полка - специальная рота связи - взяла на вооружение и начала осваивать доставленные на судах две подвижные станции беспроволочного телеграфа выделки Военной электротехнической школы. Для удобства высадки они обе были во вьючном исполнении, уже опробованном в ходе рейда генерала Мищенко[18 - Полевые радиостанции в русской армии появились еще до Русско-японской войны. Первые опыты по использованию переносных и размещенных на двуколках станций беспроволочного телеграфа проводились в 148-м Каспийском пехотном полку в 1900 - 1901 годах под руководством П. Н. Рыбкина и Д. С. Троицкого, вложившего свои средства в изготовление четырех аппаратов. Была достигнута дальность в 40 верст и более в полевых условиях. Однако высокое руководство идею не поддержало, и в войну армия вступила, имея только две станции фирмы «Телефункен» для опытов. Но уже в 1904 году купили еще семь таких станций и три «Маркони», оказавшихся судовыми. Весной 1905 года - еще 26 станций «Маркони». Электричеством обеспечивались от бензодинамо и аккумуляторов. К лету сформировали три телеграфные искровые роты по два
отделения в каждой. В каждом отделении - три действующих и одна запасная станции. Каждую станцию обслуживало 34 человека. Ротный обоз состоял из 60 инженерных и 90 интендантских двуколок! Позже, путем оптимизации укладки, немного сократился. В Маньчжурию отправили две роты, прибывшие в июне. Личный состав (включая офицеров) не обучен. Учения начали в Харбине. На Сыпингайских позициях использовали 12 станций в двух группах. Всего до конца войны закупили 38 станций (в основном у Маркони, хотя они были более чем в три раза дороже аппаратов Рыбкина - Троицкого). Станции во вьючном исполнении (в тюках) применяли для связи во время рейда казаков генерала Мищенко.].
        Сопровождали станции поручик Дмитриев и команда его телеграфистов и нижних чинов, уже успевших повоевать со своей аппаратурой в Маньчжурии и имевших опыт их полевого использования. Благодаря их доработкам в конструкции и дальнейшей оптимизации укладки оборудования во вьюках удалось значительно сократить транспортный обоз, что принципиально повысило мобильность и возможности практического применения.
        Постоянные тренировки довели время развертывания до вполне приемлемых в боевых условиях значений. Больше всего мороки в этом плане было с антенным хозяйством, состоявшим из главной мачты 18 метров высотой, и шести периферийных, вдвое ниже, устанавливаемых вокруг нее. Собирали их из трехметровых бамбуковых секций, а между ними и центральной натягивался медный тросик. На каменистых почвах и в скалистой местности заставить все это стоять оказалось непросто, но нашли выход.
        Кроме того, по мере наработки опыта заметно возросла скорость радиообмена от исходного одного слова в минуту до четырех, а объем телеграмм с 50 до 200 слов. Пропускная способность линии, при работе с другой станцией, обслуживаемой опытным телеграфистом, теперь превышала две тысячи слов за сутки против двухсот, которых с немалым трудом добивались в мае[19 - Реальные цифры, взятые из документов по Маньчжурской армии.].
        Часть унтеров-цугарцев из выздоравливающих оставили на Хоккайдо - принимать и натаскивать вновь прибывших. Смена, едва сойдя на причалы, уже под их командой строем проследовала на поклон на православное кладбище, оказавшееся неожиданно скромных размеров. Узнав, что здесь, считай, все, кто погиб в боях за этот остров, усомнились.
        Пламенная речь подполковника, назначенного им командиром и с чувством читавшего стихи какого-то, как он сам сказал, совсем юного вольноопределящегося из тех, первых, кому на смену теперь прибыли они, тоже впечатления не произвела. Никакого энтузиазма не было. Помнили несуразные учебные высадки, сопровождавшиеся поспешной дрянной организацией и оттого многочисленными увечьями. Но куда теперь деваться: раз приехали, повоюем, коль доведется. А что из этого выйдет, это уж как бог даст.
        Но по мере знакомства со своими наставниками все изменилось. Начала появляться присущая им уверенность, вытеснявшая общую общинную забитость. «Как же! Ить по царскому указу у них таперча у кажного, считай, по сотне, а то и по полторы десятин пахотной земли где-то вдоль Великого Сибирского пути. А мы чем хуже?» Примеряли ту землицу и на себя. Не здесь, конечно. Там, за морем, откуда прибыли. За долгую дорогу из Костромы, из-под Саратова да с Орловщины успели расширить кругозор.
        Однако по тому указу ей наделялись только «участвовавшие в боях и проявившие геройство, достойное русского воина», да еще и переезд всем семейством за счет казны, и семена, и прочее на первое время. Так что к концу войны основная масса окончательно «дозрела», чтобы «сохранить и не посрамить». Только дайте нам супостата!
        Но недоученным нельзя! И вместо тупого и неосознанного «Не могу знать!» и «Рады стараться!» проскальзывало: «Ты нас научи, мил человек. Все сполним!» Что приятно радовало офицеров, опасавшихся, что вчерашние пахари просто затоскуют на чужбине.
        Несмотря на то что наскоки японцев на Хоккайдо не прекращались, даже после такого существенного разбавления местных гарнизонов серьезных успехов им добиться не удалось. Свежие бойцы, получив нужную мотивацию, компенсировали недоученность служебным рвением.
        Оба хакотдатских угольных парохода, которым предстояло влиться в конвой, тихо отстаивались в заливе. Там же находились и последние трофеи, добытые в ходе удачной вылазки вдоль побережья Японского моря. Их трюмы уже забили до самого верха изъятым с японских складов армейским продовольствием и прочим дополнительным снабжением для полков, отправлявшихся в Токийский залив.
        Тем временем «Ярославль III», «Ораниенбаум» и «Тамбов» под эскортом «Нахимова» без захода в нашу основную базу в проливе Цугару проследовали в Муроран. Там они также высадили свежие войска, а взамен недоученных новобранцев и резервистов приняли на борт батальоны Цугарского полка, образованного из остатков тех шести батальонов, что первыми высаживались на обоих берегах пролива. После понесенных тогда тяжелых потерь два из них были расформированы, а остальные изъяты из прежних формирований и сведены в единый ударный полк штатного четырехбатальонного состава. Но первый батальон сделали усиленный, а полку придавалась еще и своя пулеметная рота. Также приняли положенную по штатам артиллерию. Получили на вооружение и радио. Но, в отличие от ярославцев, только одну станцию с личным составом, поскольку своих обученных или хотя бы подходящих для обучения людей не имели.
        К приходу конвоя в порту вторую неделю томились в гавани три трофейных судна, груженных трофейным же углем с японских складов. Их командиры и команды уже все извелись в ожидании приказа на выход в море, пока начальство решало, куда их отправить… В Корсаков, в Николаевск, во Владивосток, куда-нибудь на Курилы, в Петропавловск-Камчатский или еще куда.
        Некоторые из предполагаемых пунктов назначения ранее никогда не фигурировали в коносаментах на груз, перевозимый в пределах русских дальневосточных территорий, другие до недавних пор являлись лишь транзитными стоянками, не более. География интенсивного русского судоходства на Дальнем Востоке, однако, изрядно расширилась за последние полгода.
        На судах имелось кое-какое вооружение, установленное еще прежними владельцами, а в тех водах частенько шалили браконьеры, встреча с которыми могла приятно поправить денежные дела. Народ желал урвать свой пай призовых, пока еще любители дармовщины в наших водах не вывелись окончательно. Тенденция к этому обозначилась к концу октября уже довольно четко. В кубриках ворчали, что «улов» скудеет день ото дня, а мы сидим тут, марафет наводим.

* * *
        В главной базе флота тем временем заканчивали подготовку к предстоящему броску в Токийский залив. Военные вопросы уже были предварительно максимально дотошно проработаны и просчитаны весьма компетентными людьми, но прочие, побочные, считай, еще вообще никак. Это еще предстояло разгребать.
        На великом князе Михаиле, только-только принявшем полномочия наместника, лежала ответственность за стратегическую часть мероприятия. Причем, учитывая неизбежный скорый конец войны, стратегия касалась в первую очередь русско-японских отношений на несколько первых послевоенных лет. И этот «гранд-политик» делить ему здесь оказалось не с кем. Зато всевозможных согласований, увязок и прочего - выше крыши. Доставленная с фельдъегерем заверенная по всем правилам телеграмма о назначении барона Розена товарищем министра иностранных дел, что наделяло его необходимыми для ведения переговоров полномочиями, делу пока никак не помогала.
        Начать пришлось с проработки проекта максимально быстрого и надежного закрепления на Курилах. Острова отдавать обратно не собирались ни при каких обстоятельствах, так что еще до зимы там следовало обосноваться капитально. Вопросы строительства уже решались, и довольно успешно, но без подкрепления военной силой все было бы впустую.
        При этом исходными и неизменными данными было полное и беспросветное отсутствие войск для увеличения численности гарнизонов, жестко усугублявшееся возможностью пополнения скудного местного каботажа почти исключительно за счет трофеев. Так что предстояло выдумать какие-то способы добиться принципиально большего, чем имелось.
        Хороший вариант решения проблемы предложил помощник командующего войсками Приамурского военного округа генерал Андреев. Он, уже имея богатый опыт масштабных работ в дикой местности, в отличие от многих других генералов, предубеждения к радио не питал, а даже наоборот, всячески способствовал его внедрению в войсках[20 - Генерал Андреев - с 09.06.1904 помощник командующего войсками Приамурского военного округа и наказного атамана Амурского казачьего войска. Ярый сторонник использования радио для связи в войсках. Активно выступал за скорейшую доставку станций беспроводного телеграфа на театр боевых действий. В 1885 - 1891 годах командовал 2-м Закаспийским железнодорожным батальоном. В ходе сооружения Самаркандского участка железной дороги ввел существенные новшества в технологию, ускорившие и удешевившие строительство. Позже - управляющий Закаспийской железной дорогой.]. Оказалось, что у него уже готова докладная записка на эту тему, которую он и подал новому наместнику.
        Пример он брал с японцев, много добившихся благодаря своей информированности. А для этого требовалась связь. В условиях сложного рельефа и малонаселенности островов прокладка проводных телеграфных линий - дело трудоемкое и долгое. Оставалось радио. Размещение полевых подвижных радиостанций в каждом гарнизоне позволило бы объединить их все в одну радиосеть и быстро обмениваться информацией. А для связи с Корсаковым установить одну сильную станцию беспроводного телеграфа.
        Несколько таких же станций можно было, по его мнению, разместить и на дозорных судах. Поскольку получаемые армией в течение войны аппараты почти все были судового типа фирмы Маркони, трудностей с этим возникнуть не должно было. Там можно даже отказаться от хрупкого бензодинамо, используя корабельную электросеть. Получалось дешево и сердито.
        Штабом проект приняли безоговорочно. В Петербург немедленно отправили запрос на дополнительные поставки радиоаппаратуры, имея в виду и перспективную прокладку радиолинии вдоль всей Курильской гряды до Камчатки, а может, и далее. Это позволило бы быстро и радикально решить вопрос контроля за промысловыми районами у всего нашего дальневосточного побережья[21 - Некоторые работы в этом направлении предпринимались уже после войны. Но окончательно вопрос связи Камчатки с Большой землей решился только в 1930-е годы.].
        Вполне предсказуемо ответственным за реализацию своих идей назначили именно Андреева, снабдив его весомыми бумагами от наместника. Тот, несмотря на возраст, за дело взялся рьяно и, в свою очередь, предложил, не дожидаясь подвоза из Европы заказанных станций, позаимствовать хотя бы часть у Штакельберга, что прошло без возражений. Для ускорения дела он лично выехал в Харбин, где квартировала 3-я Восточно-Сибирская телеграфная рота, так и не добравшаяся до фронта. Спустя две недели особым литерным генерал уже прибыл во Владивосток с ценным грузом и обученными людьми, да вдобавок имея детально проработанный план на руках.
        Такая обстоятельность и распорядительность приятно удивили уже изрядно замотавшегося великого князя Михаила. Дел у него было невпроворот, хоть теперь часть из них и взял на себя прибывший из столицы принц королевства Сиам Чакрабон, с недавних пор ставший личным порученцем наместника.
        Этот приятный молодой человек был вторым и самым любимым сыном короля Чулалонгкорна. В Санкт-Петербург он прибыл по личному приглашению Николая II еще в 1898 году. До этого учился в Англии и немного говорил по-русски. В России принц закончил императорский Пажеский корпус, получив блестящее военное образование, в 1901 году начал службу в гусарском полку. Светской жизни он не чурался, но меру и приличия понимал хорошо.
        Еще до начала войны на одном из раутов он встретился с дворянкой Екатериной Десницкой, судя по всему, глубоко запавшей в его смуглую азиатскую душу. Настолько, что, прочитав в газетах о зверствах японцев на Сахалине, он рванул вслед за ней на Дальний Восток, куда Екатерина уехала ранее сестрой милосердия[22 - В реальной истории принц Чакрабон действительно встретился с девицей Десницкой, уехавшей чуть позже сестрой милосердия на Дальний Восток. И их отношения вылились в счастливый брак после окончания Русско-японской войны. Но вслед за ней во время войны он не ездил, а ждал ее возвращения в Петербурге.].
        Хоть и других помощников, толковых и не очень, становилось все больше, немалую часть приходилось буквально проталкивать самому великому князю. Статус обязывал. Вот и распределение журналистского поголовья после личной встречи с ними тоже невольно оказалось в его обязанностях.
        Самых матерых иностранцев, учитывая их личные пожелания, но в первую очередь соображения целесообразности, закрепили за гвардейскими полками. Рассуждали при этом так: раз уж желательнее всего именно им присутствовать с самого начала на переговорах, охранять первое лицо императорской фамилии на которых предстоит, естественно, гвардии, при гвардии им и быть. Вопрос комфорта при этом тоже решался сам собой.
        Менее притязательных немца и француза определили на вспомогательное направление к Небогатову. А троим отобранным отечественным представителям пишущей братии предоставили право определиться самим, чтоб не на кого было потом обижаться. Каждый из них прекрасно понимал, что пытаться угадать, откуда выплывет более перспективный материал, не стоило и начинать. Тут уж кому как повезет. К тому же приоритеты в творчестве у них были разные.
        К примеру, прибывший из столицы еще в июне Михаил Матвеевич Стасюлевич являлся редактором либерального литературно-художественного журнала «Вестник Европы» и приехал, заинтересовавшись резким скачком грамотности в матросской среде на Второй эскадре. Он вообще вопросу продвижения грамоты в массы уделял большое внимание. А уж в столь необычном разрезе, так сказать… Вот и не удержался. А тут еще и такая тема подвернулась!
        Другой гость из центральных губерний, начинающий поэт и писатель Иван Бунин, пустился в дальнее путешествие в поисках вдохновения и заработка. Хоть в данный момент он и сотрудничал довольно плодотворно с издательством «Знание», особой популярности и достатка пока не достиг. При этом писал быстро и гладко. А на подъем был легок и до новых впечатлений жаден. К тому же, несмотря на несколько излишнюю нервозность, ни в чем предосудительном до сих пор замечен не был. Так что в предстоящем деле пришелся, так сказать, ко двору.
        Третий участник - Матвеев Николай Петрович - был из местных, владивостокских писателей и издателей одновременно. Фигурой в городе он являлся достаточно известной. Начинал с мастерового в литейном цехе на механическом заводе. Смолоду печатался в старейшей газете «Владивосток», а в прошлом году выпустил у Сытина книгу «Уссурийские рассказы». Сейчас работал над своим научно-популярным журналом, единственным в Сибири и на Дальнем Востоке, планируя выпустить его первый номер в конце года.
        Родившись и проведя все детство в Японии (в Хакотдате и окрестностях) среди японцев, он любил Страну восходящего солнца, прекрасно знал язык и культуру, а потому просто не мог не поехать. Сведения, что состоял на учете в жандармском управлении Владивостока как сторонник социал-демократических идей фактами подтверждены не были, поэтому знание языка и прочие достоинства перевесили подозрения в политической неблагонадежности.
        Всех троих еще раз тщательно проверили и официально утвердили только после беседы с новым наместником. С каждым он говорил отдельно. Правда, по причине хронической нехватки времени, неизменно в дороге, при переездах с объекта на объект или с отряда на отряд. Тем не менее собеседники оценили. Кстати говоря, эти переговоры стали для Михаила Александровича чуть ли не самыми приятными минутами за долгие недели перед выходом в море.
        Сам же Михаил, составив свое мнение, выкроил полчаса, чтобы перед началом рискованного мероприятия навестить Рожественского. Тот шел на поправку, но его все еще мучили нестерпимые головные боли. Доктора говорили, что это нормально и должно вскоре пройти. Для облегчения самочувствия давали какие-то порошки. Что в них было, морфин или кокаин, им виднее, но порою от них он бывал немного не в себе. Видимо, в такой день и попал к нему великий князь.
        Было раннее ненастное утро воскресенья. С залива тянуло промозглым сырым ветром. Но в палате ничего этого не ощущалось. Сухое тепло шло от хорошо протопленной печи, а дождь и ветер остались за высокими окнами. Выглядел Рожественский неважно. Какой-то угрюмый, бледный. Полулежа в постели, он вглядывался в хмарь за стеклом. Визитеру обрадовался, пошутив, что тут словно уже под арестом. Некоторое замешательство Михаила, вызванное этим своим сравнением, не заметил, указав на диван рядом, явно готовясь слушать и предложив не терять времени.
        Сначала все было нормально. Выспросил о ходе подготовки к походу, одобрил, особенно затею с журналистами. Но, к удивлению Михаила, из всех троих кандидатов-соотечественников знакомой ему показалась только фамилия Бунина, совсем еще молодого и далеко не настолько популярного, чтобы о нем мог слышать морской офицер.
        Неизвестность Стасюлевича можно было объяснить тем фактом, что сей господин прибыл из Петербурга уже после ранения Зиновия Петровича, а раньше они точно нигде не пересекались. Однако Матвеева бывший наместник точно должен был знать, как известного местного краеведа. При организации обороны Приморья штаб активно сотрудничал с организованной им в июне геолого-этнографической группой. Но теперь Рожественский, услышав эту фамилию, только одобряюще кивнул, совершенно без эмоций, словно впервые об этом слышал.
        Зато про Бунина сразу что-то начал рассказывать. Причем говорил так, словно был знаком не только с его творчеством. Даже обронил пару фраз про него самого, в том числе про характер, пояснив, что это из-за папаши-выпивохи. Со временем пройдет.
        Когда удивленный Михаил попросил пояснить, откуда такие подробности, спокойно ответил: «Николай рассказывал». Потом хотел что-то добавить еще, но, словно вспомнив, тихо оборонил: «Ах да. Во Франции это он уже после. И похоронят его там же. В пятьдесят третьем, кажется». Потом снова впал в задумчивость, негромко и сбивчиво заговорив:
        - Знаете, со мной теперь уже все кончено. Я точно знаю. И это не про здоровье. Поправлюсь, куда я денусь. Но не простят мне того, что наворотил. Такая вольница!.. Сколько казенного железа перепортили, денег извели «понапрасну»!
        В это негромко оброненное «понапрасну» он вложил столько боли, обиды, еще чего-то непонятного. Даже замолк ненадолго. И снова с паузами.
        - Многим я ноги оттоптал… А матросиков поголовно грамоте учить - вообще почти крамола. Но Николай считал, так лучше, и я с ним согласен. Для дела огромная польза… Лишь бы не забросили теперь это все на радостях. А то опять какой-нибудь вооруженный резерв выдумают. Но про то пусть у Иессена голова болит. Мы с ним о флотских делах говаривали. А вот армейское все вам тянуть. Больше некому. В Маньчжурии получилось, даст бог, и в остальном… Хотя бы основное… Чтоб, когда время придет, в каждой кабине радиостанция, в каждом танке. Чтоб не флажками или покачиванием крыльев команды отдавать. Чтоб как положено… И радиотехнику нашу развивать, да толковых изобретателей поддерживать, а где и проталкивать. Так, глядишь, и радар не у них, а у нас раньше сделают и в дело введут.
        Потом задумался на минуту и продолжил, но еще более непонятно:
        - Как там дальше будет? Николай, наверное, знает, но он ушел! Оставил меня! Его еще где-то ждут. Но я ни о чем не жалею и отвечу за все. А иначе был бы вообще ужас! Такой позор! Разгром!.. Флаг спустить! Немыслимо! Хорошо, что только я теперь знаю! Да и слава богу!.. А с Германией России больше по пути, чем с Англией. Хоть и тут ни в коем случае расслабляться нельзя. Шпионство у них в крови. В этом они далеко впереди всех. Чуть зевнем, все выведают и с носом оставят. Но вояки и работяги отменные и слову верны. У нас немцы служат еще с петровских времен. И как служат! А альбионцы не приживаются. Гниловаты потому что. По натуре своей гниловаты. Им бы все интриги плести, чтоб чужими руками. Понятие чести особое, удобное. Для них удобное.
        На этих словах отвернулся к стене, закрыл глаза и замолчал на долгие две минуты. Михаил уже хотел уходить, решив, что собеседник заснул, но Зиновий Петрович остановил жестом руки. А потом, словно очнувшись, как ни в чем не бывало принялся расспрашивать о наступлении в Маньчжурии, и никаких «закидонов» больше не было.
        Расставшись с ним, Михаил, усевшись в экипаж, перебирал в уме все непонятки, что услышал. «Радиостанция в каждой кабине?!» Какая связь между… Подходящего значения для этого новомодного англицизма, обозначавшего, если на французский манер, место для переодевания на пляже, а на английский - какую-то хибару, хижину, сочетавшегося с радио, так и не смог подобрать. А «в танке» - это еще хлеще. Какая связь между большой бочкой для хранения жидкостей и беспроводным телеграфом? «Сигнализировать флажками» - не ново и ясно откуда, но «покачиванием крыльев»?! Это-то как понимать вообще?! Еще «радар» какой-то, опять же в связи с радио?! А про разгром, позор и спущенный флаг?!
        Так и не придя ни к каким заключениям, для себя решил, что это все от раны и вызванной ею болезни, вот мысли и путаются. А про Николая - он же постоянно молится Николаю Угоднику. Да и нам не грех. Не след о духовном забывать в мирской суете, хоть и военной! И приказал ехать в Кафедральный собор, где всего неделю назад снова выставили порт-артурскую икону «Торжество Пресвятой Богородицы», еще раз прибывшую из Маньчжурии.
        Тогда это событие вызвало немалый ажиотаж. Многие верующие были убеждены, что именно заступничество Богородицы помогло одержать победу над сильным, хитрым и храбрым врагом на Сыпингайских позициях. Хоть образ так и не удалось переправить в Порт-Артур, что, по их мнению, и стало причиной падения этой мощной крепости, она, видя настойчивость истинных христиан, сделавших для этого все возможное, начала оказывать свое покровительство русскому воинству.
        При иконе теперь неотступно находился Николай Николаевич Федоров, пятидесятилетний бывший делопроизводитель императорской охоты, добровольно вызвавшийся доставить ее в осажденную главную базу флота осенью прошлого года. Тогда он не успел буквально на несколько дней, как за полгода до этого всего на неделю опоздал адмирал Скрыдлов, из-за обрыва железнодорожного сообщения и начавшейся осады вынужденно увезший ее во Владивосток.
        После неудачи своей миссии Николай Николаевич смог переправить ее в ставку главнокомандующего маньчжурскими армиями (чего это стоило отставному ротмистру лейб-гвардии Уланского полка - отдельная тема). Но там, после всех мытарств, икону приняли, по его словам, без соответствующих ее статусу почестей, поместив в походной церкви в Гун-Чжулине, где она находилась с января месяца, почти забытая всеми.
        По сути, повторялось уже в который раз вопиющее небрежение высокого начальства к истинной вере многих сотен тысяч и даже миллионов православных христиан. Сначала адмирал Верховцев, получив только что освященный лик, вместо немедленной отправки его на Дальний Восток принялся важно «раздувать щеки». Первым делом заказал для себя список, а пока его писали, устроил форменные смотрины в своем доме. Потом все же выставил икону на всеобщее обозрение в Казанском соборе.
        На вежливое напоминание Иоанна Кронштадтского, что ей место не в столицах, а в Порт-Артуре, отмахнулся, что неделя-другая ничего не решают. Меж тем Священный синод заваливали письмами с вопросами: «Где икона? Когда ее доставят на место?» И жертвовали на это богоугодное дело свои копеечки.
        А «парад» пренебрежения и высокородной спеси продолжался. Адмирал Скрыдлов, приняв «эстафету», также не спешил к воюющему флоту, которым был назначен командовать. Наконец, двинувшись с иконой из Петербурга, уехал в Севастополь, где еще несколько дней улаживал свои дела. В итоге именно на эту неделю и просрочил. А привезя ее во Владивосток, томил в своем багаже, судя по всему, просто забыв в навалившихся деловых хлопотах. Он выставил икону в Кафедральном храме по многочисленным возмущенным требованиям прихожан только спустя полтора месяца.
        Что удивительно, даже Священный синод молчал! Хотя верующие роптали все громче. И при этом никаких попыток отправки иконы на место на высшем уровне не предпринималось. Исключительно добровольцы да на чем попало. Либо старый слабосильный пароход, едва выжимавший восемь узлов, дважды пытавшийся провезти один из списков образа сквозь японскую блокаду. Естественно, неудачно. Либо неведомо как забредший во Владивосток норвежский «Эрик» (с командой то ли из индусов, то ли из малайцев и шкипером, по документам, английским подданным), шедший в Шанхай, на котором и добирался Федоров. А дальше на «перекладных» китайских джонках.
        Последовавшая в марте смена командующего мало что изменила. И только с приездом генерала Штакельберга, сменившего «уставшего» Линевича, о ней вспомнили. Главный священник армии протоиерей Сергий Голубев провел торжественное богослужение и все прочие подобающие обряды. Потом из Ставки ее отправили в войска, и в процессе подготовки к наступлению она кочевала по всем трем армиям, где также беспрестанно проводили службы и торжественные молебны. Все это оказывало явно положительное влияние на моральный дух войск.
        Но, поскольку ее место, согласно предначертанию, именно Порт-Артур, куда и надлежит доставить святой лик, дабы язычество не одержало верх над православием, по настоянию епископа Евсевия решено было вернуть икону во Владивосток. А оттуда морским путем, немедленно после одоления супостата, препроводить по месту назначения. Да и, учитывая назревающее решающее сражение, ее помощь сейчас требовалась именно морякам[23 - В реальной истории все описанное действительно так и было, вплоть до доставки иконы в Ставку в Маньчжурии и помещения в походную церковь. Но Линевича на его посту никто не сменял, соответственно, и никакого русского наступления не было. Икону вывезли во Владивосток после окончания боевых действий и поместили в Кафедральном соборе. После Гражданской войны ее след теряется вплоть до 1990 года, когда она была случайно обнаружена на одной из распродаж в Израиле.].
        Несмотря на скопление народа перед ней, великий князь Михаил Александрович отстоял службу среди офицеров и прочего разночинного люда, остановив пытавшихся освободить помещение жандармов из своей охраны. (Без них сейчас никто из высшего начальства не ездил. Война-с, знаете-ли. А терять руководящие кадры у себя дома от точного удара ножом или дурной пули - непозволительная роскошь.)
        Помолившись вместе со всеми, наместник почувствовал облегчение. По дороге в штаб снова мыслями возвращался к разговору, найдя услышанное слишком хитроумным для обычного бреда. Добравшись до кабинета, первым делом прошерстил словари и отыскал-таки слово «радар». К большому удивлению - в русско-персидском! «Радар - это сборщик дорожных податей», что еще больше запутало. Какое отношение он может иметь к «радиотехнике»?! А к войскам? И при всем при этом его еще и сделать должны, в смысле - изобрести! Значит, устройство какое-то. Чтобы знать, кто куда идет, что ли? И когда-то, не сейчас?! Потом. Но довольно скоро. А Рожественский откуда персидский язык знает? На всякий случай быстро записал все в блокнот, надеясь, что со временем прояснится. А дальше снова дела, заботы.
        Кроме договоров с печатниками, помимо массы прочего предстояло подписать итоговые контракты на снабжение. Причем именно новый наместник должен был решить, с кем стоит иметь дело, а кого отодвинуть в сторонку, чтобы не возникло проблем в самый неподходящий момент.
        Желающих участвовать нашлось хоть отбавляй. Еще бы! Ведь такие деньжищи! Но необходимый уровень надежности при последующем исполнении взятых обязательств изначально обеспечить могли далеко не все. Так что выбор оказался очень непрост. А великий князь еще был молод, потому, не слушая ни чьих советов, придерживался рекомендаций, предусмотрительно оставленных на бумаге своим предшественником.
        К счастью, от более приземленных забот его к тому времени уже избавили. Кроме хорошо сработавшихся штаба флота и штаба наместника, во Владивосток прибыл начальник штаба 9-го армейского корпуса генерал-майор Перекрестов, вместе с корпусным интендантом полковником Акишевым и прочими штабными офицерами. Они успели проскочить Читу до начала стачки, но половина их корпуса так и застряла в вагонах на рельсах. Высочайшим указом этих офицеров назначили на должности начштаба и главного интенданта экспедиционного корпуса.
        Их первой задачей в сложившихся обстоятельствах неожиданной железнодорожной блокады стал добор необходимых войск и оборудования взамен не доехавших прямо на месте - из того, что имеется в крепости и ее окрестностях, либо из того, что можно было подвезти в течение недели-двух.
        Самой большой потерей от читинского саботажа был застрявший там в пробке эшелон с обученной командой радиотелеграфистов, полевыми радиостанциями, бензодинамо для них и запчастями. Все это пришлось срочно дополнительно изымать из маньчжурских армий, отозвав во Владивосток еще и 1-ю телеграфную искровую роту.
        Для Штакельберга это было не критично. Все равно, как успел убедиться Михаил за время своего пребывания там, большая часть станций практически простаивают без дела. По причине стойкого убеждения армейского руководства в ненадежности такой связи, места их расположения соединены со штабами и частями телефоном или телеграфом, которым чаще всего и пользуются.
        Но к назначенному сроку добраться до Владивостока она уже не успевала, а потому назначалась к отправке с каким-либо догоняющим судном или конвоем. Пришлось делить то, что смог добыть генерал Андреев, чтобы хотя бы минимально укомплектовать передовые штурмовые полки новыми средствами связи. В итоге для Курил оставили пять станций из восьми имевшихся на вооружении 3-й роты, а три передали экспедиционному корпусу.
        Таким образом, с радио вопрос худо-бедно решился, но регулярные части взамен недоехавших снимать с фронта уже не стали. Не хотели ослаблять давление на том направлении, да и по времени перебросить их уже не успевали. Именно этими резонами и объяснялось принятое в последний момент решение о привлечении совсем свежих, но уже повоевавших полков из Цугару.
        Такая ротация признавалась мерой вынужденной, но необходимой. Хоть и добавила немало суеты, поскольку заменить их на прежнем месте должны были мобилизованными, что потолковее. А тех предстояло еще отобрать из общего потока, в подавляющем большинстве - оторванных от сохи мужиков, приставленных к винтовкам и еще даже не похожих на солдат. И это все без ущерба для основного дела.
        В общих хлопотах со всем этим как-то незаметно истаял кастовый барьер между водоплавающими и сухопутными. Нельзя сказать, что он полностью исчез. Были еще желающие встать в позу по поводу и без, но работать вместе, не теряя времени на никчемное выяснение отношений, уже получалось.
        Благодаря активной совместной деятельности армейского и флотского командования работу по организации последних войсковых конвоев, на которые по уже обкатанной методе заканчивали грузить 101-й Пермский пехотный полк и 15-й Александрийский драгунский, удалось провести в самые кратчайшие сроки. Отдельный конвой был сформирован для гвардейских полков, которые разместили с заметно б?льшим комфортом. При этом все равно не обошлось без скандала.

* * *
        Председатель Совета государственной обороны великий князь Николай Николаевич с самого момента своего появления во Владивостоке пребывал во взвинченном состоянии. Неизвестно, была тому причиной размолвка с государем перед отъездом, вызванная категорическим несогласием дяди с наметившимся сближением с «тевтонами», или крах надежд на наместничество над всеми крайними восточными землями империи, либо что-то еще, но он все никак не мог успокоиться. Те, кто хорошо знал его до этого, терялись в догадках. Профессиональный грамотный военный теперь был не в меру вспыльчив. Хоть он и с детства не обладал должным хладнокровием, необходимым для великого полководца, сейчас вообще никак не мог совладать с собой. А привычка не только отдавать команды, но и просто разговаривать громким голосом с легким налетом надменности неприятно обострилась.
        К тому же явно затянувшийся загул отнюдь не шел ему на пользу. Он не вникал должным образом в хлопоты по подготовке к отправке экспедиционного корпуса. Даже к погрузке на пароходы гвардейских полков, возглавить которые ему предстояло, не желал иметь отношения. А все штабные совещания для него сводились к краткому изложению видения ситуации. Причем каждый раз исключительно из его уст и вне всякой очереди, с несколькими тезисами относительно способов решения возможных проблем, иногда изложенных письменно и передаваемых каждый раз для дальнейшей проработки. После чего он тотчас покидал собрание. Тратить свое время на выслушивание чьих-то других мнений он категорически не желал. Как весьма весомая персона, к тому же занимающая такой пост, он мог себе это позволить. А вот погружаться в скучные расчеты и взаимные согласования - это увольте.
        Вместо этого, слегка отдохнув с дороги, Николай Николаевич вполне благосклонно принял приглашение городской управы на торжественный ужин в свою честь, потом на молебен, потом на прочие соответствующие чину и статусу церемонии. С ним приехало полтора десятка человек свиты и членов совета, принимавших активное посильное участие во всех торжествах и их продолжении. Вскоре стало своего рода традицией, заканчивать их на борту парохода «Владимир», где разместили штаб Московского лейб-гвардии полка и один из его батальонов.
        Уже перед самым отправлением великий князь потребовал дополнительно улучшить условия размещения гвардейских частей, лично распорядившись выгрузить значительную часть снабжения и амуниции, в том числе свою конюшню, с «Владимира» на берег с последующей передачей на любой из транспортов конвоя, который надлежало выделить именно для нужд гвардии.
        Он даже выбрал подходящее, по его мнению, судно и успел распорядиться освободить там часть грузового объема. Однако после изменил свой выбор, поддавшись уговорам то ли интендантов, то ли кого-то из своей свиты. Однако новый кандидат тоже оказался забит под самый подволок, и снова пришлось распорядиться освобождать место, выслушивая скучные доводы тыловиков, которых неожиданно поддержали некоторые из штабных офицеров.
        В конце концов ему это просто надоело, и он устранился от какого-либо участия. Но по его личному распоряжению, точно так же начали разгружать «Киев», «Воронеж», «Сент-Кулдо», «Силурним» и «Свеаборг» на которых размещались остальные части гвардейских полков.
        Аргументированные возражения портового начальства, ссылавшегося на недостаток пароходов, распоряжения наместника императора и расписание погрузки припасов и снаряжения, утвержденное Дальневосточным военным советом, в расчет не принимались. Но командиры гвардейских транспортов, оказавшиеся между молотом и наковальней, доложили о них своему шефу.
        Тогда великий князь вызвал к себе контр-адмирала Иессена. В Штабе (!) такого пассажа не поняли, однако разъяснять ничего не стали. Тем более что тот последние дни перед выходом в море провел в заливах Посьет и Америка, проверяя готовность флота и судов, уже принявших на борт людей и грузы, к предстоящему непростому переходу и не смог немедленно явиться на борт «Владимира» по требованию «командира всех гвардейцев Владивостока». А назначенный младшим флагманом Тихоокеанского флота контр-адмирал Беклемишев еще не добрался к тому времени до нового места службы. Да и какой с него был еще спрос, когда он даже дел не принял.
        Однако пренебрежения своими рекомендациями Николай Николаевич спустить никак не мог. Так и не найдя на ком оторваться, он явился в портовую контору и устроил прилюдно форменный разнос начальнику порта контр-адмиралу Греве, начав с «преступной недопустимой небрежности в отношении кораблей гвардейского экипажа», заканчивая «безобразной подготовкой транспорта для морской перевозки войск». Никаких доводов он не слушал, отчитывая адмирала как мальчишку.
        Дело кончилось тем, что уже немолодой контр-адмирал, за последние месяцы жесточайше измотанный поддержанием боеспособности флота и одновременным развитием подчиненных ему портовых мощностей, доведенный всем этим почти до грани нервного срыва, сразу после его ухода слег в беспамятстве с тяжелым сердечным приступом. Как показал осмотр врачей, все оказалось весьма серьезно, и он на две недели попал под строжайший «медицинский арест», даже не успев передать дела.
        Остаток этого дня и следующие трое суток просто спал под воздействием опиумных настоек, которыми его регулярно поили. Замы, хронически загруженные и до этого, не имея на сей счет конкретных приказов, просто занимались своими делами. В итоге никаких конкретных распоряжений относительно изменений в составе груза так и не было никем отдано.
        В конце концов, по устному приказу гвардейцев, все не поместившееся снабжение просто выгрузили на берег, оставив в конторе, прямо на столе, письменное распоряжение на имя начальника порта обеспечить его доставку в пункт назначения гвардии на Хоккайдо любым способом… И конвой ушел!
        Поскольку ни одного достаточно крупного парохода к этому времени ни во Владивостоке, ни в его окрестностях уже не осталось, а связаться с кем-либо из высшего начальства не удалось, неожиданно образовавшийся срочный груз спешно распихали на два трофейных старых угольных парохода и отправили в Хакотдате. С ними отправили и бумагу, делегировав дальнейшую заботу о нем штабу Небогатова. Чисто случайно у «лишнего снаряжения» так появился хоть какой-то шанс догнать своих хозяев, «срезав угол».
        Связаться по радио с русским командованием Цугару не удалось, так что встречу этих «самотопов», как их окрестили грузчики за унылый внешний вид, никто не организовывал. А поскольку в главной базе Российского Тихоокеанского флота к тому времени вообще не осталось ни одного военного корабля, способного на переход через Японское море, они на всем своем маршруте шли вовсе без охраны.
        Как оказалось, накаркали. К вечеру с них увидели дым впереди по курсу. Решив, что это свои, уверенно двинулись на сближение. Только когда со встречного парохода начали стрелять, стало ясно, что это «японец». Старые транспорты, едва дававшие девять узлов, бросились в разные стороны. Но спастись смог только один, и то благодаря хитрости экипажа и наступившей темноте.
        Когда уже после нескольких прямых попаданий стало ясно, что сбежать не удастся, на палубу положили лист железа и разложили на нем собранные во всех углах деревяшки, содранный линолеум, разбитую мебель, промасленную ветошь. Сверху все это пролили керосином и подожгли, одновременно начав понемногу травить пар из котла и застопорив машину. Японец оставил якобы горящий и потерявший ход пароход в покое и погнался за вторым. К этому времени уже почти совсем стемнело, так что после ухода противника весь горящий хлам просто выбросили в море и дали полный ход, изменив курс.
        В итоге в изрядно потрепанном состоянии к исходу следующих суток удалось добраться до Отару, где пароход и затонул прямо в порту, приткнувшись к отмели. Оттуда уже известили штаб Небогатова, а затем и Владивосток о его приходе и произошедшем накануне бое и гибели скакунов великого князя. Времени на посылку в Отару другого судна и перегрузку еще не испортившейся части снабжения уже не оставалось, поэтому уцелевшая часть патронов и амуниции гвардейских полков так и не добралась до Токийского залива.

* * *
        Но об этом всем стало известно уже позже. А пока, закончив к 26 октября планирование и комплектование, начали отправку второго эшелона войск. С этим караваном ушли командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Иессен и наместник императора на Дальнем Востоке великий князь Михаил.
        Они уже знали, что адмирал Бирилев тепло принят немцами на их протекторатных землях в Тихом океане и сейчас готовит свою эскадру к предстоящим боям. Конечно, все это без подробностей. Только в общих чертах. Много ли скажешь в шифрованной телеграфной переписке, да еще и через третьи руки.
        Зато из доклада командира только что вернувшегося «Терека» во всех деталях стало известно, как прошло дело на Окинаве и дальше. После эвакуации Артшвагер проводил вооруженные пароходы до Сайпана, сдав под опеку немецкой колониальной администрации, а сам рванул домой, чуток попугав нейтралов южнее Цусимы. Старшим в Окинавском отряде остался капитан второго ранга Пономарев, командир «Анадыря». Он уже отчитался через германского окружного офицера Каролинских островов, что закончил необходимый ремонт и выслал разведку к островам Бонин. Теперь ждет ее результатов, все так же отстаиваясь в обширном заливе Лаолао. Испанские землевладельцы, остававшиеся хозяевами многочисленных плантаций, расположенных на этом острове, предупредили, что Сайпан в последнее время часто посещается американскими судами, так что задерживаться там он не намерен. Если все будет в порядке, в ближайшее время, как и планировалось, отправится на Бонин всем отрядом, чтобы развернуть временную базу.
        Новые известия от него штабы планировали получить уже по пути на Курилы, назначенные последней точкой ожидания перед сосредоточением флота. От этого доклада зависели все дальнейшие действия. Ждали его в большом напряжении.
        Отдав необходимые распоряжения в порту Владивостока, на заводе и в бухте Новик, где по-прежнему стояла большая часть действующего флота, и послав несколько депеш телеграфом в Петербург и Харбин, оба самых главных начальника на крейсере «Богатырь» отправились в залив Ольги. Чтобы не тревожить никого прежде времени, по официальной версии - для осмотра собираемых там транспортов с войсками и прочими грузами.
        «Богатырь» конвоировал пароходы «Одесса», «Рига», «Королева Ольга», «Иртыш», «Олаф» и «Рейн», шедшие в балласте. Вопрос с приобретением германского парохода «Рейн» разрешился положительно буквально в последний момент. Хотя сумма сделки оказалась в итоге изрядно завышенной, еще один большой быстроходный транспорт пришелся очень кстати, как и любезное согласие экипажа участвовать в предстоящей экспедиции. Времени для освоения его новой командой уже не оставалось, а немцы, предварительно увеличив на нем численность палубных матросов и механиков да добавив еще пару штурманов с подозрительно офицерской выправкой, подписали соответствующий контракт, потребовав взамен сущие пустяки - всего лишь полугодовое жалованье за один поход.
        На этих шести крупных океанских транспортах, как решили в штабе, должны были разместиться все остальные части из 17-го, 19-го, 173-го и 175-го полков из состава 9-го армейского корпуса, уже свезенные в Ольгинскую гавань на малых судах из устья Амура. Вторым охранником в эскорт назначили только что закончивший вооружение вспомогательный крейсер «Цусима».
        Добравшись до залива, сразу приступили к пересадке пассажиров и их багажа с каботажной мелочовки и берега на пришедшие суда. Спешили, потому продолжали даже ночью. Вся процедура заняла два дня, после чего уже протоптанной дорожкой ушли на Курилы, предварительно запросив телеграфом сведения о Пономареве. Однако новостей не получили. Когда проходили проливом Лаперуза, отправляли гонца в Корсаков, но снова впустую.
        К моменту прибытия в залив Рубецу там уже успели развернуть первую радиостанцию курильского гарнизона. Однако пробный сеанс связи показал, что дальности ее действия недостаточно для обеспечения надежной связи с Корсаковым, так что за новостями туда уже на следующий день отправили «Алеут». Вернувшись, тот доставил наконец долгожданную депешу о выходе Пономарева с Сайпана. Значит, острова Бонин, как и планировалось, подходят для основания на них большого перевалочного пункта и точки общего сбора и кратковременного отдыха перед решающим броском. Следовательно, боевое развертывание можно продолжать, имея в виду главную цель, то есть Токио, а не запасную - Хоккайдо и океанские коммуникации, работать по которым планировалось отсюда.
        А во Владивостоке, как стало уже обычным, параллельно с подготовкой велась активная «игра» с японской разведкой. Большим подспорьем оказались ежедневные «гвардейские» банкеты на борту «Владимира», затягивавшиеся порой до самого утра. В числе приглашенных там мелькало множество всякой подозрительной публики и репортеров, что серьезно тревожило жандармский корпус Владивостока, засыпавший вышестоящие военные и флотские инстанции рапортами.
        Штабы, не имея возможности влиять на столь вопиющее систематическое нарушение секретности, обратились за помощью к великому князю Михаилу. Но он не выказывал ни малейшего желания заниматься воспитанием своего родственника, к тому же старше его по возрасту. Тогда по здравом размышлении пришли к выводу, что мешать ничему, пожалуй, и не стоит.
        Тактические тезисы, высказывавшиеся в ходе застолий, несмотря на кажущуюся логичность, являлись исключительно плодом августейшего воображения и имели мало общего с реальными планами. Зато завесу вокруг них создавали идеальную. Оставалось подкрепить ее чисто демонстративными, заранее безнадежными действиями по предотвращению разглашения государственных тайн. Это тоже было совсем не сложно.
        В самом деле, разве большинство уважающих себя журналистов позволят заткнуть свой рот каким-то жандармам, когда у них в руках явная сенсация? Исключительно из чувства патриотизма, подкрепленного светлой верой в демократические идеалы, они просто обязаны донести до своих читателей все, что только смогли разузнать. Причем как можно скорее.
        Величина гонорара, светившего за столь жареные факты, и его реальный источник совсем не играли никакой роли. Ну почти не играли. В том смысле, что сумма, конечно, должна соответствовать. А кто платит - да какая, к черту, разница? И возможный рост собственной популярности тут, естественно, ни при чем. Вы что, обидеть хотите?!
        В итоге всего за одну «пьяную» неделю в русских дальневосточных и иностранных газетах, выходивших в Шанхае и Гонконге, появились развернутые анализы ближайших стратегических планов, с перечислением привлекаемых для этого полков. И все это фактически с подписью великого князя Николая Николаевича, как председателя Совета государственной обороны, каковым он и являлся.
        Помимо весомого титула и реальной высокой должности во всей этой дезе чистейшей правдой являлся также список привлекаемых войск, на самом деле снимавшихся с мест постоянной дислокации и готовившихся к погрузке, либо уже посаженных на транспорты, что легко проверялось по многочисленным канцелярским каналам, все еще доступным для противника. Среди этой правды чистейшая ложь относительно пункта назначения растворялась без остатка. В итоге получился убедительный блеф.
        Кроме аналитики, Николай Николаевич выкроил время для развернутого интервью, ставшего основой для гневных публикаций о возмутительно запущенном состоянии броненосцев «Князь Суворов» и «Ослябя», да и обоих океанских броненосных крейсеров-фрегатов, безо всякой пользы ржавевших в порту. Особо его возмущал плачевный внешний вид и явная «разворованность» кораблей, которым за боевые заслуги лично императором были пожалованы гвардейские кормовые флаги. Ввести их в строй в разумные сроки теперь вообще вряд ли возможно. И такое безобразие творилось по прямому указанию Рожественского.
        Это называлось «…ярким примером разложения флота, начавшегося после Цусимского боя. Именно с этого момента пошло необоснованное восхваление заслуг Зиновия Петровича, всего лишь в точности исполнившего повеление императора. А ведь именно его Высочайшая воля вела флот к победе и не позволила развернуться от Мадагаскара или пересидеть в джунглях Кохинхины, как на том настаивал адмирал».
        Далее следовали пространные рассуждения на тему, что «теперь, вместо того чтобы по достоинству оценить прозорливость Помазанника Божьего, истинного автора цусимского триумфа, находятся недалекие люди, уверенные в непогрешимости решений бывшего наместника, успокоенные последними успехами флота, в большей мере случайными. А потому именно сейчас, как никогда ранее, важно, особенно здесь, на Дальнем Востоке, удержать пошатнувшуюся власть властителя Всероссийского, твердой рукой восстановив прежний порядок».
        Столь явного восхваления самодержца за Николаем Николаевичем ранее не замечалось. Впрочем, иметь возможность сравнивать его предыдущие тезисы по этому вопросу с теперешними могли только в столице, да и то с некоторой задержкой и в достаточно узких кругах. Перепечатки статей из дальневосточных газет и из-за границы дошли до Петербурга не сразу, а из ранее сказанного далеко не все являлось достоянием свободной печати.
        Понятное дело, по Петербургу поползли новые слухи. Столь резкие перемены не могли обойтись без женщины. С этой точки зрения в высшем свете всесторонне «обсасывались» уже случившееся его сближение с герцогиней Анастасией Николаевной Лихтенбергской (урожденной княжной Черногорской) и ее возможный скорый развод с мужем. В столь непростом деле, шедшем вразрез с устоями православной церкви, мог помочь только сам государь, чьей благосклонности Николай Николаевич теперь, судя по всему, и добивается всеми способами.
        Отголоски тех слухов докатились и до Владивостока, хоть и в весьма искаженном виде. В самых свежих сплетнях фигурировала только благосклонность со стороны «святого старца» (Распутина, коего новая пассия теперешнего главного гвардейца Владивостока ввела в царский круг). Якобы именно Григорий благословил Николая Николаевича на ратный подвиг. Потому он сюда и примчался, такой воодушевленный.
        Столь «высокого полета мысли» от поклонников «свободы слова» в штабе никак не ожидали, но были только рады. Разгоревшаяся на страницах владивостокских изданий жаркая полемика на богословские темы, а также между монархистами и либералами надежно отвлекла основное внимание читающей публики от военных вопросов. По этой причине они временно утратили актуальность, соответственно, копать в этом направлении стало никому не интересно.
        Конечно, возникал вопрос о неизбежном последующем объяснении с Николаем Николаевичем, чье возмущение по поводу своей неосведомленности в таком ответственном вопросе и столь наглого его использования втемную в качестве подставного обещало быть просто запредельным. Но Михаил Александрович запретил сообщать ему что-либо по сути дела до выхода в море. А после обещал взять это нелегкое бремя на себя, чтобы не навлечь «великий» гнев на чью-либо голову.
        Глава 13
        Как и предполагалось, закончить работы на «Бородино» к назначенному сроку не успели. Хотя он и выглядел готовым, поблескивая новой краской на бортах, носовая башня главного калибра оставалась еще не боеспособной, и доводить ее до ума предстояло мастеровым уже в походе. Не закончили монтаж проводки по улучшенному проекту и в кормовой башне. Да и кроме этого набирался длинный список доработок и исправлений по итогам пробного выхода на стрельбы и маневры. Тем не менее броненосец оказался включен в состав охранения гвардейского конвоя, двинувшегося курсом на Курилы поздно вечером 29 октября.
        Планировали отправиться раньше, но увы… Сначала состоялась торжественная служба в Кафедральном соборе, на которой присутствовало высшее руководство края, армии и флота, а также первые люди города. После ее окончания все отправились по местам. Однако Николай Николаевич и Кирилл Владимирович соблаговолили прежде принять приглашение на торжественное собрание, постепенно перешедшее в фуршет.
        Только требовательные гудки флагмана с рейда, подтверждавшие полномочия прибывшего за великими князьями личного порученца наместника принца Чакрабона, сподвигли гвардейцев отказаться от его продолжения, а лучших представителей городской общественности - со всеми почестями проводить их к ожидавшим шлюпкам.
        При этом произошел курьезный случай. Когда процессия, покинув ресторацию, двинулась на экипажах в порт, какой-то юродивый, сидевший на ступенях одной из церквей, мимо которой она проследовала, разглядев чисто азиатские черты лица Чакрабона, завопил:
        - Япона гвардию в плен берет!
        Ни пассажиры, ни их провожатые, к счастью, этого не слышали. А бродяжке-дурачку тут же отвесили леща и прогнали прочь. Кто ж мог тогда предположить, что совсем скоро почти так все и случится.
        После прибытия главного гвардейца в порт наконец началось движение. Из Золотого Рога суда потянулись в Босфор Восточный, потом мимо острова Скрыплева и далее по фарватеру, постепенно растворяясь в густевшей тьме. В этот караван, помимо транспортов с расквартированными батальонами Московского лейб-гвардии и Гренадерского лейб-гвардии полков, включили госпитальное судно «Кострома» и пароходы «Кронштадт», «Лахта», «Николаев» с флотским снабжением, «Саратов», «Нижний Новгород», «Екатеринослав» и «Великая княгиня Ксения» с углем.
        Кроме «Бородино» охрану обеспечивал броненосец «Орел», назначенный флагманом, вспомогательный крейсер «Терек» и все шесть эсминцев, едва управившихся с заменой своих штатных и дополнительных трехдюймовок, стоявших на станках Меллера, на «громобоевские» на станках Канэ. Все работы по переделке оснований экстренно выполнил Минный порт в бухте Улисс. Оставалось дотянуть часть болтов, и все.
        Зато на «Тереке» к моменту получения приказа на выход в море, по сути, только начали серьезную перестройку. Работы были в самом разгаре. В процессе эволюции начатого «на коленке» еще месяц назад переоборудования в аэростатоносец сразу после возвращения из окинавского вояжа он лишился кормовой мачты. Сейчас приступили к монтажу на ее месте уже изготовленных легких ферм для просторного парусинового ангара, который сильно изменит внешний облик корабля. Это все предстояло продолжить в походе. Инженеры уверяли, что уложатся в четыре дня, даже на ходу.
        Город-порт провожал гвардию и броненосцы оркестрами и салютом с батарей. А когда все отгремело и тяжелый сажевый дух, вываленный из десятков пароходных труб, все же развеяло дохленьким ветерком, буксиры и катера принялись старательно перегораживать подходы к гавани бонами.
        Большого движения более не ожидалось, а отбиваться теперь, случись нападение, предстояло только силами крепости. Уже успели подзабыть, каково это. Хоть и флот у супостата теперь не тот, однако враг настойчив, коварен и отважен и сложить оружие еще не готов.
        Только поздно ночью порт затих, непривычно и тревожно. В море с этого дня вывели последние боеспособные и мореходные остатки транспортов и боевых кораблей Тихоокеанского флота. После отправки на Цусиму еще десять дней назад «Шлезвига» и «Цецилии» с необходимыми для временного ремонта «Олега» материалами и продовольствием для гарнизона в базе оставались только аврально восстанавливаемый «Александр III» и два десятка миноносок, используемых вместе с приписанными к порту небольшими вооруженными пароходами минной роты в охранных целях. Минный транспорт «Монгуай» и разнообразная, в основном трофейная, мелочь обеспечивали работу тральной партии. Да у причала мастерских в Улиссе сиротливо рдел красным суриком и грунтовкой собранный еще к концу июня корпус миноносца «Тревожный» - первенца владивостокских «Соколов».
        Он так и не получил своих машин и котлов и был спущен на воду в незаконченном виде для освобождения стапеля, точнее, места под крышей для новых станков и прочего оборудования. Его теперь уже изрядно обобрали, поснимав и использовав для других нужд часть настила палуб и обшивки бортов. Из-за чего торчавшие из-под парусинового тента оголившиеся шпангоуты и бимсы, подернутые ржавчиной, напоминали оглоданные ребра. Его собрата «Твердого», так и не сформировавшегося окончательно, разобрали полностью на месте закладки, а корпус «Точного», добравшийся до Владивостока по железной дороге в разобранном виде позже Рожественского, вообще не начинали собирать, использовав элементы его конструкций для ремонта поврежденных кораблей.
        В первую ночь после проводов мало кто спал. Пока улеглась шумиха, пока угомонились самые впечатлительные. А следующий день начался уже по другому распорядку. Портовые мощности самого Владивостока, а также в бухтах Улисс и Новик, высвободившиеся после ухода флота, получили наконец возможность вплотную заняться собственным обустройством.
        Раньше было не до того, лишь бы оборудование работало. Теперь же в преддверии зимы пришло время достраивать цеха и корпуса, а также все вспомогательные производства. Впрочем, слово «достраивать» тут будет не совсем уместным, поскольку дел оставалось даже не на год, а больше. Но хотя бы кровельные работы и остекление требовалось успеть закончить до большого снега.
        Начало ремонта «Большого Фридриха», запланированное изначально на конец октября, отложили до завершения строительства панельного жилья для рабочих. Его борта уже давненько облепили баржи, с которых в бездонную утробу трансатлантика все время таскали материалы, используемые для обустройства в его палубах долговременного жилья. Находилось, что выгрузить и обратно.
        А с панельным строительством вполне ожидаемо возникла заминка: все же новые технологии, еще не до конца освоенные. Но занимавшийся этим купец Суворов твердо обещал загнать под крышу все новостройки до первого настоящего мороза, а с отделкой, отоплением и всем остальным закончить к Рождеству.
        Судоходство сворачивать и не думали. Вооруженные транспорты Владивостокского отряда «Тунгус», «Якут», «Камчадал» и «Охотск» с пароходом «Неронов» и парой призовых угольщиков должны были, как и прежде, таскать грузы в Гензан и прочие попутные порты на побережье Кореи. Они теперь отвечали за южное направление, куда на законных основаниях входила и Цусима.
        Этот остров продолжали укреплять, теперь уже с оглядкой на английские броненосные калибры. Подлодки, повинуясь приказу, прекратили свои разведывательные вылазки, сберегая остаток ресурса механизмов на возможное противодействие попытке вторжения. Тем более что японцы сейчас обходили окрестные воды десятой дорогой. Не имея пока возможности блокировать проливы вокруг Цусимы, они почти полностью покинули Фузан и Мозампо. Возить снабжение для армии маршала Оямы было проще и быстрее через Дальний.
        В Николаевске-на-Амуре оставались мобилизованные Военным ведомством норвег «Арнфрид», американец «Барракуда», наши «Эльдорадо», «Император Николай II» да «Цесаревич Георгий». Они, вместе с флотилией малых парусных каботажных и промысловых судов, отвечали за восток и север и тоже в гавани не стояли. Подавляющее большинство из них плотно пристегнули к перевозкам в интересах армии на Сахалин, а с него и далее на Хоккайдо, куда постоянно везли хоть как-то обученных новобранцев и вооружение с боеприпасами.
        Обратными рейсами вывозили уголь, медь, серу и рыбу. А из Отару еще и довольно развитое углепогрузочное и прочее портовое оборудование, в том числе станки и краны, сразу прикидывая, как пристроить все это к делу в быстро отстраивавшихся (пока в дереве) Николаевске и Александровском посту. Но оттуда уже начинали всерьез присматриваться к панельным новостройкам Владивостока.
        Переход каравана Японским морем ничем примечательным не запомнился. Погода стояла тихая, так что даже никого не укачало. Пролив Лаперуза проходили, как обычно, в темное время суток, чтобы исключить вероятность обнаружения каравана с гор северного Хоккайдо. На мысах Крильон и Сойя, по схеме, уже отработанной при прохождении предыдущих конвоев, горели слабые навигационные огни, незаметные с японского берега, а возле камня опасности и перед отходящей от него на юго-восток длинной отмелью маневрировали небольшие пароходы и трофейные паровые шхуны. На них также светились едва различимые фонари, чтобы максимально обезопасить форсирование пролива в навигационном отношении.
        Ближайшие японские якорные стоянки у поселка Ваканай в бухтах Сойя, Фунатовари на острове Ребун и Осидовари на Рубецу, также традиционно превентивно и вне очереди прочесали. Японцы, уже отваженные от этих мест постоянными визитами наших вооруженных рыбных караванов из Румои и Отару, теперь у северного Хоккайдо со стороны Японского моря и так почти не показывались. А из Тихого океана их загодя прижали очередным набегом дозорных сил Курильских островов на стоянки в бухте Немуро и на островах Хабомаи. Изловить там, как водится, мало кого удалось, но прятаться по щелям, забыв о несении дозорной службы, заставили. Так что до залива Рубецу на острове Итуруп транспорты и их грозный эскорт добрались совершенно спокойно, как и положено ходить в своих водах.
        В обширную акваторию, окруженную черными пляжами, входили в сумерках, следуя чистым от мин фарватером, проверенным только сегодня утром, следом за моторным лоцманским катером. Там, помимо пришедших ранее пароходов и боевых кораблей, в том числе и из пролива Цугару, обнаружили сразу две большие американские грузовые шхуны, как выяснилось, трофейные.
        Первую, трехмачтовую «Бьянку», перехватил вспомогательный крейсер «Кубань» еще две недели назад. Вторую, более колоритную, призовая команда с «Ярославля» привела только вчера. Крупное парусное судно «Говернор Эймс» имело целых пять мачт с косыми парусами и вместимость 1778 тонн брутто. Она наткнулась в море на выдвинувшиеся на юг корабли первого эшелона десанта и была также объявлена призом. Обе шхуны имели контрабандный груз боевого угля и изначально направлялись в Иокогаму.
        На берегу пришедших уже встречали. В том числе и великий князь Михаил. Все пока было спокойно. Из рапорта командовавшего местной береговой обороной лейтенанта Максимова знали, что Кунашир и Итуруп, как оказалось, соединялись телеграфной линией, проложенной японцами и уходившей дальше в Немуро[24 - В реальной истории японцы, действительно, проложили телеграфный кабель на этих островах перед самой войной или в ее начале, а русское командование было уверено, что он идет только по Хоккайдо до маяка на берегу пролива Измены.]. Они успели здесь обосноваться с заделом на перспективу. Причем такие «пикантные подробности» не были известны до начала высадки на Курилах и могли дорого обойтись. Сейчас линию восстановили, естественно, без участка, проложенного через пролив Измены, и активно использовали, что резко улучшило условия связи. Доставленные первым караваном армейские радиостанции уже развернули. Две штуки отправили на Шикотан и еще по одной разместили на обустроенных сигнальных постах у пролива Измены и Екатерины, а последнюю пятую оставили в Рубецу при штабе.
        Но ни у одной из них, как показала практика, дальности все же не хватало для связи с Корсаковым даже с использованием змея, поднимавшего антенну. Для исправления этого просчета в самое ближайшее время планировалось смонтировать в Рубецу другую, более мощную флотскую станцию, а эту использовать при обустройстве радиолинии на Камчатку.
        Как следовало из доклада начальника курильского гарнизона, никакой повышенной активности противника вокруг островов до сих пор не отмечено. Интенсивность зафиксированных радиопереговоров и действия морской разведки в пределах обычной нормы, так что поводов для беспокойства пока нет.
        Однако всплывший нюанс с недооценкой оборотистости самураев заставил насторожиться штабных теоретиков. Сколько таких неожиданностей может ждать на подступах к Токио, если они начали прорезаться даже в этом медвежьем углу?
        Надеясь хоть что-то прояснить, принялись расспрашивать с пристрастием обоих капитанов свежих трофеев о навигации вдоль японских берегов, о проливе Урага и самом Токийском заливе, сверяя все с полученными от немцев данными почти полугодовой давности (после Цусимы подданных кайзера к столице Страны восходящего солнца не пускали).
        Расхождений почти не было. Только смена места расположения таможни да какая-то возня в самой середине прохода между мысами Канон и Фуцу, а также чуть западнее нового насыпного острова-форта. На немецких картах в этих местах значились небольшие отмели, явно искусственного происхождения. Отмечалось, что там ведется отсыпка конусов дополнительных укреплений, но они находятся еще на подводном этапе строительства. Американцы же, ходившие Урагой всего полтора месяца назад, сообщили о круглосуточном столпотворении грунтовозных барж и шаланд, жавшихся к навигационным огням на вершинах четырехстоечных мачт, торчавших из воды. В отлив уже обнажалась свежая насыпь, которую укрепляли камнем со стороны океана.
        Алча уточнений, терзаемые сомнениями штабисты затребовали здешних пленных японцев. Но таковых нашлось немного, и те из местных - северян, ни разу не бывавших южнее Сендая. Причем военных моряков среди них не оказалось ни одного. Одни рыбаки. А пехота из гарнизонов - это вообще мимо. Штабные угомонились только под утро, так ничего не добившись и напрасно не дав выспаться начальнику береговой обороны.
        Не спали в эту ночь не только в штабе. Залив Рубецу теперь был достаточно обитаемым местом, а по случаю прибытия начальства сюда еще подтянулись люди и из других островных гарнизонов, кто за инструкциями, кто по интендантской части, а кто и повидаться со старыми приятелями, пользуясь случаем. В кают-компаниях и местном офицерском собрании было шумно.
        Стоит отметить, что флотские, увидев лейтенанта Максимова с легендарного «Новика» на новой должности, притом снова береговой, весьма удивились. Он стал довольно популярен благодаря газетным публикациям. Однако скоро выяснилось, что его затребовал к себе генерал-майор Бернов еще до начала всей Курильской экспедиции. После успешного отражения японского десанта на Сахалине этот офицер-универсал[25 - Лейтенант Максимов родился в 1874 году в Кронштадте, окончил реальное училище и поступил на армейскую службу в 148-й пехотный Каспийский полк. Прошел унтер-офицерские и офицерские курсы. В 1902 году перешел во флот в звании мичмана. Таким образом, получил сухопутное офицерское образование, а после и морское.] заслуженно считался лучшим специалистом в области береговой обороны на всем Дальнем Востоке. А учитывая важность и перспективность восточного направления, требование вполне резонно, удовлетворили в кратчайшие сроки.
        Воспользовавшись стоянкой, решили несколько доработать трюмное оборудование пароходов с десантом в целях повышения комфорта пассажиров. До начала плавания как следует подготовить их к перевозке пехоты и артиллерии времени так и не хватило. А путь предстоял неблизкий. Да еще и на финише вместо отдыха на своем берегу - война на чужом.
        К тому же на промежуточном этапе из северных вод, где сейчас находились конвои, предстоит быстро перебраться почти к экватору. Соответственно, вместо актуального на данный момент утепления совсем скоро придется озаботиться вентиляцией. Так что принять меры по максимально свободному размещению людей и лошадей стоило уже сейчас. Потом может оказаться совсем не до того. Все же в океан идут. Благо заготовленный лес и напиленные доски на берегу имелись.
        Вообще, все окрестности залива Рубецу сейчас напоминали большую лесную биржу. Кроме доставленных из Корсакова уже готовых срубов для казарм и казенного жилья, пока еще не собранных на местах, на берегу высились штабеля свежеспиленных бревен. Ель и пихта росли здесь же и с самого начала активно заготавливались для расширения уже имеющегося поселка-базы. Тут и там между ними угадывались котлованы и фундаменты заложенных построек, спешно возводимых для обустройства зимовки войск. Материалов имелось с небольшим заделом на следующий год, так что местные гарнизоны вполне могли кое-чем поделиться.
        На очередном совещании штаба, состоявшемся следующим утром, как раз обсуждали необходимый перечень работ на транспортах, когда великий князь Николай Николаевич, посетивший его, высказал сомнение в целесообразности подобных затрат, учитывая близость к конечной точке путешествия (как он сам считал). По-прежнему не вникая в суть, он не преминул заметить, что давать такой большой крюк по морю он считает явно излишним и о данном расточительстве казенных средств непременно доведет до сведения императора.
        Он, судя по всему, спешил и посему лишь сообщил, что гвардия на данный момент ни в чем не нуждается, а поскольку обо всем остальном есть кому позаботиться, встревать в чужие дела не собирается. Разбираться с оперативными планами будет только по прибытии на место, ознакомившись с ситуацией и получив все необходимые сведения. Сейчас же намерен провести инспекцию новых территорий, поскольку, как он успел заметить, порядком здесь пока и не пахнет. И… сразу отправился охотиться на медведей, пригласив с собой Редьярда Киплинга и Джека Лондона.
        Но они оба отказались. Англичанин сослался на проблемы с желудком. Но гвардейцы знали, что он уже успел услышать от кого-то из местных древнее предание о подземных людях, обитавших в этих местах в старые времена, и активно собирал материал по этой теме. Основной тематикой его творчества были сказки, так что это, так сказать, пришлось по профилю. А американец все время крутился среди местных мобилизованных промысловиков, ходивших в дозоры на трофейных парусно-паровых шхунах, да моряков с этих самых шхун, усердно перевоспитывавшихся на стройках, и ничем другим не интересовался. Даже на еду и сон у него времени не хватало. Зато регулярно, раз в два-три дня, набирался пухлый конверт для отправки телеграфом в Сан-Франциско. Их складывали в мешок, чтобы вместе с прочей почтой отослать с первой же оказией. Естественно, подвергали перлюстрации, но крамолы не нашли.
        Это был первый многостраничный репортаж Джека Лондона о русских Курилах и Командорах из его дальневосточного цикла. Когда он дошел наконец до адресата, сообщения о русских рейдерах, перекрывших весь Тихий океан, буквально наводнили прессу, вызвав небывалый ажиотаж. По этой причине материал оказался горячим, так что газета «Сан-Франциско Кроникл» смогла почти втрое увеличить тираж, заметно потеснив конкурентов, не обделив и автора. Его гонорары за статьи выросли, а за каждую книгу издатели платили уже по 50 тысяч долларов. Благодаря этому сразу по возвращении в Штаты в начале 1906 года он смог купить себе ранчо[26 - В реальной истории до такого уровня его популярность и доходы возросли только к 1909 году.].
        Пока накапливали силы на первом промежуточном пункте базирования, попутно укрепляя оборону Курильских островов, реализация плана операции шла по графику. Все суда и корабли разделили на передовой разведывательный отряд и три отдельных транспортных эшелона, которые либо уже ушли в океан, либо должны были начать движение в ближайшее время. График перехода планировалось откорректировать исходя из результатов плавания передовой группы.
        Переход к позиции сосредоточения не одной армадой, а отдельными отрядами судов позволял с большей вероятностью скрытно пересечь довольно оживленные морские пути, на которых, судя по итогам предыдущих вояжей «Кубани» и «Риона», все еще ходило множество нейтральных и пассажирских судов.
        К моменту появления в заливе последнего конвоя из Владивостока к островам Бонин, являвшимся следующим промежуточным пунктом базирования и одновременно назначенной точкой встречи с эскадрой адмирала Дубасова, уже отправили передовой разведывательный отряд. Он направлялся по конкретному адресу, что указал в долгожданной депеше капитан второго ранга Пономарев. Из трех возможных вариантов размещения промежуточной базы он, после проведенной разведки, выбрал Порт-Ллойд на Титидзиме. Причин, по которым отпали изначально намеченный штабом пустынный Иодзима (Зиновий Петрович иногда называл его почему-то Иводзимой) или расположенный чуть южнее Хахадзима, пока не знали.
        После долгих споров и сомнений в состав этого разведотряда включили и наиболее подготовленные в техническом плане быстроходные транспорты с войсками «Ярославль», «Тамбов», «Сестрорецк» и «Джина», так сказать, для натуральности эксперимента. Функции охраны, а в случае чего и пробивного кулака возлагались на «Николай I», «Светлану» и «Донской». Командовал этим отрядом контр-адмирал Небогатов, как обычно поднявший флаг на своем любимом броненосце.
        Дальнее прикрытие обеспечивали вспомогательные крейсера «Сунгари», «Цусима», «Урал» и «Амур». Они также уже начали демонстрационный набег на коммуникации южнее Токийского залива, чтобы вынудить противника снова приостановить судоходство. Одновременно им поручалось провести доразведку маршрутов движения судов в северной части Тихого океана и погоды на пути следования конвоев.
        Для метеоразведки на каждом из пароходов-крейсеров была создана специальная комиссия, состоявшая, помимо хорошо подготовленных специалистов, из нескольких опытных капитанов торгового и промыслового флота, много плававших в этих водах и знающих все приметы. А чтобы в любом случае иметь возможность сообщать результаты разведки, на борт приняли все три полевые искровые станции, приданные Цугарскому и Ярославскому полкам в качестве резервных.
        Армейские аппараты закупались у фирмы «Маркони» и были идентичны тем, что устанавливались на многих коммерческих судах. Они заметно отличались по работе от имевшихся у нас «Телефункенов», так что, если вдруг придется затаиться, передаваемые ими по-английски европейской телеграфной азбукой короткие депеши о погоде не должны были никого встревожить.
        Достигнутая дальность гарантированной связи на испытаниях колебалась в пределах 80-130 верст, но при использовании змеев или аэростата могла быть существенно увеличена. Пересаженные к ним опытные флотские телеграфисты тоже считали это возможным. Необходимым воздухоплавательным оборудованием их обеспечили.
        На ключ сажали именно морских специалистов, потому что они уже имели опыт радиоигры. Более того, почти все освоили еще и японскую телеграфную азбуку. Языка, конечно, не знали, но заранее составленные шаблонные телеграммы могли отстучать уверенно. Планами штабов предполагалось их использование для создания дополнительной шумихи в океане. При этом могло понадобиться изобразить и «голос» противника.
        Каждый из заведующих «Маркони» получил также индивидуальный список иностранных судов, ходивших Тихим океаном и имевших беспроволочный телеграф, а также рекомендуемые районы выхода в эфир от их имени и примерный текст депеш. Импровизации допускались, но оговаривалось категорическое условие: ничто не должно указывать на продвижение рейдеров в южном направлении ниже параллели южной оконечности Кюсю.
        На крейсера, экипированные столь необычным образом, возлагалось создание и поддержание не просматриваемых со всех направлений коридоров для каждого из больших отрядов транспортов и боевых кораблей при их пересечении океанских судоходных дорог.
        Прокладку курсов и время переходов этих отрядов рассчитывали так, чтобы для их форсирования хватало темного времени суток. Но военное время вносило серьезные коррективы в штурманские дела, что могло привести к нежелательным встречам. А столь крупные скопления тяжело груженных судов, даже их дымы, так же как броненосцы и полноценные крейсера, на всем переходе должны были надежно скрываться от любого чужого взгляда.
        Эсминцы планировалось вести на буксире за транспортами с половинными экипажами, сменяющимися поочередно, чтобы сохранить силы и машины для активных действий на завершающем этапе операции. Хоть все они и прошли заводской ремонт с чеканкой швов, заменой ослабших заклепок, ремонтом кирпичной кладки в котлах, их чисткой и прочими необходимыми работами, в способность столь малых кораблей выдержать еще одно океанское плавание со своими машинами никто уже не верил. Даже побывавшие в Циндао корабли отряда капитана второго ранга Матусевича не рискнули «загружать» на переходах.
        В течение двух следующих суток, пока шла бункеровка, успели провести ревизию армейских грузов и проверить соответствие их размещения расписанию. Выяснилось, что гвардейские полки имеют только треть положенного запаса патронов, что, впрочем, даже несколько превышало довоенную норму боекомплекта.
        А к вечеру 2 ноября из Хакотдате пришло известие о печальной судьбе внезапно образовавшейся догоняющей пары пароходов с недостающим имуществом гвардии. После окончательного прояснения этого вопроса на совещании штаба экспедиционного корпуса и командования флота, состоявшегося на борту парохода «Одесса», разразился довольно неприятный скандал.
        Николай Николаевич, соблаговоливший посетить заседание, эту новость, против ожидания, воспринял спокойно. В тот день он с самого утра находился в весьма благодушном настроении после успешной охоты. Еще бы, ведь накануне ему удалось добыть крупного медведя очень редкого серебристо-бурого окраса, которые водятся только в этих местах. Шкуру и все прочие трофеи с него уже пристроили для обработки.
        Коней, утонувших вместе с пароходами, ему было, конечно, жаль. Но войны без потерь не бывает. Без обычной своей резкости, скорее по привычке, он снова обвинил в утрате имущества флот, неспособный, по его словам, обеспечить безопасность плавания даже в луже Японского моря. Он еще в столице убеждал императора сосредоточиться исключительно на Маньчжурском театре военных действий, где, безусловно, возможно добиться полного успеха и вернуть все, что потеряли. Правда, потребуется еще один год[27 - Великий князь Николай Николаевич и в реальной истории высказывал эти мысли. Он считал, что можно вернуть все, в том числе и Порт-Артур. Это займет один год и обойдется всего примерно в 200 000 человек боевых и санитарных потерь. Столь высокая цена за явно проигранное дело его не смущала. Не принимал он в расчет и внутреннюю ситуацию в стране.]. Но его не слушали тогда там. А здесь, не посоветовавшись с ним, двинули в обход, хотя прямой путь на Хоккайдо позволил бы избежать таких глупых и неоправданных жертв. Однако наши герои-адмиралы все еще боятся жалких «макак»! И это после стольких своих побед.
        Он собирался добавить что-то еще, но Михаил Александрович, в отличие от своего дяди, так и не сумевший даже просто выспаться, не говоря о забавах, воспринял нежданные потери, а особенно незаслуженную отповедь в адрес теперь уже своих подчиненных, гораздо болезненней.
        Плотно сжав губы, побледнев и заледенев взглядом, он предложил ему ознакомиться для начала с Высочайшим указом государя императора начать операцию «Катана», в рамках очередного предварительного этапа которой флот с конвоями и выдвинулся на Курилы с максимально возможным обеспечением скрытности.
        Далее, открыв в нужном месте и развернув папку с бумагами, молча указал пальцем дату подписания приказа, соответствующую тому самому совещанию, которое великий князь осознанно проигнорировал еще в Петербурге, а потом промежуточную и конечную цели маршрута.
        Едва Николай Николаевич зацепился взглядом за текст, Михаил, не давая опомниться, добавил, что уровень секретности данного распоряжения и начатого дела не позволял уведомить привлеченных к нему лиц обычным способом. А на всех последующих совершенно секретных совещаниях, состоявшихся уже во Владивостоке, главный командир гвардейцев снова отсутствовал, несмотря на неизменно отправляемые ему уведомления.
        На этих словах, для соблюдения максимальной приватности беседы, всех попросили выйти, и как проходил разговор дальше, осталось неизвестным. Однако уже через четверть часа из-за плотно прикрытых дверей донеслось гневное: «Да как вы посмели!» Хорошо поставленный голос, привыкший командовать на плацу, легко прошел через украшенный лепниной двустворчатый притвор салона пассажиров первого класса, где проходило совещание. Впрочем, даже дубовая дверь любых дворцовых апартаментов не задержала бы такой взрыв эмоций. Затем с явным возмущением, на повышенных тонах было сказано что-то еще, но уже неразборчиво. А следом донесся звук бьющегося фарфора, потом падающей мебели, и двери распахнулись. «Начальник гвардии Владивостока» вышел из кабинета в чрезвычайно взвинченном состоянии.
        Продолжить совещание удалось только спустя какое-то время, потребовавшееся ординарцам для сбора разлетевшихся по залу секретных бумаг, для уборки осколков письменного прибора и чайного сервиза, попавших под карающую великую длань, и останков стула, оказавшегося на пути сиятельного сапога.
        На этом и последующих подобных мероприятиях великий князь более не появлялся, однако неизменно требовал копии протоколов для ознакомления и присылал порою записки после их изучения. Но, в соответствии с резолюцией, начертанной на конверте каждой из них, кроме Михаила Александровича, никто другой их читать не мог.
        Глава 14
        Наши вспомогательные крейсера и крейсера-аэростатоносцы, первыми двинувшиеся в Великий океан, были обнаружены японцами уже в двухстах милях южнее пролива Екатерины. Встреченный вооруженный пароход оказался довольно шустрым и сумел скрыться. Его истерику по радио слушали всю ночь, не мешая.
        Однако, помня осколочную дырку в аэростате и судьбу «Днепра», с ходу начинать воевать не планировали и решили уклониться. Еще на закате курс на всякий случай изменили на пару румбов, благодаря чему к утру видели вокруг уже только пустую водную гладь. Сигналы японской станции еще слышали. Но они стали заметно слабее. Похоже, оторвались.
        Снова легли на прежний курс, чтобы не отклоняться слишком сильно от генерального направления, оставаясь в рекомендованной для разведки полосе. Далее предстояло рассредоточиться по назначенным секторам. Когда уже почти полностью развернули тысячемильную завесу, произошли два коротких столкновения с японскими патрульными судами.
        При этом вспомогательный крейсер «Кумамото-мару» (бывший товарный пароход в 1910 брт[28 - Брутто-регистровая тонна.] компании «Ниппон Юсей Кабушики Кайса») выкатился на «Сунгари» на рассвете и был потоплен раньше, чем успел сообщить о встрече. Его собрату, оставшемуся неопознанным, удалось скрыться в подвернувшемся дождевом шквале. Повезло.
        Кроме того, «Амур» и «Цусима» досмотрели каждый по одному нейтральному судну к востоку от входа в Токийский залив. Обоих пришлось отпустить из-за недостаточных оснований для ареста, после чего сменить район патрулирования.
        Скрывать свое присутствие не собирались, периодически обмениваясь телеграммами между собой и каждый день маяча аэростатами над горизонтом. Их обнаружение на растянутой вдоль меридиана позиции восточнее японских островов, перекрывающей маршруты с Гавайев по прямой и из Сан-Франциско через Датч-Харбор по дуге большого круга, являлось частью плана. А более-менее регулярный обычный радиообмен между рейдерами еще и маскировал линию дальней связи с авангардной разведкой Небогатова, где они выступали в роли ретрансляторов, и которая должна была вот-вот открыться. Депеши от него ждали с тревогой и надеждой.
        Начальники «Маркони» тоже не сидели без дела, выдав несколько ложных депеш, варьируя силу сигнала, чтобы имитировать разную дальность передачи. Они описали три других наших вспомогательных крейсера и сообщили координаты точек фиктивных нападений дальше к востоку.
        Встречи с трампами довольно скоро прекратились. Зато японский флот, наоборот, активизировался. Их разведчики быстро обнаружили и «Урал» с «Сунгари». Причем они их явно целенаправленно искали, поскольку пароходы, наткнувшиеся в вечерних сумерках на наши крейсера, обратились в бегство, только достоверно установив, кого видят. В наступившей темноте этих наглецов не преследовали, также начав смену позиции в пределах своей зоны ответственности под панические вопли чужих станций беспроволочного телеграфа.
        Первую часть задачи теперь можно было считать выполненной. Противник убедился, что возле его портов появились русские рейдеры. Стандартной реакцией в таких случаях становилось закрытие каботажа. Первые признаки были налицо. Это должно заметно разгрузить океанские судоходные линии в районе предстоящего перехода и облегчить создание и поддержание сквозного безопасного коридора на юг. Уже состоявшийся, судя по срокам, «безмолвный» проход Небогатова за их спинами подтверждал возможность этого.
        А на Курилах в напряжении слушали радио. Условных сигналов тревоги не было, только шифрованные сводки погоды. Но и желанной депеши о достижении авангардом пункта назначения тоже. Так в ожидании наступило 4 ноября - Дмитриевская суббота. В заливе Рубецу во всех корабельных церквах и на берегу, в соответствии с императорским указом, служили панихиды по усопшим воинам, «за веру, царя и Отечество на поле брани живот свой положившим». В это время и пришла долгожданная телеграмма с «Николая», ретранслированная на последнем этапе станцией «Урала».
        В ней сообщалось, что Небогатов, находясь менее чем в ста милях от Порт-Ллойда, что на острове Титидзима в архипелаге Бонин, установил связь по радио с кораблями капитана второго ранга Пономарева из состава Окинавского отряда, уже обосновавшегося там. Никакой активности флота противника на маршруте перехода и в районе всего обширного архипелага островов Нампо, в которые входит и Бонин, пока не отмечено.
        В трех следующих телеграммах следовали результаты метеонаблюдений его отряда, точки неожиданных случайных встреч с торговыми судами, к счастью, ночных и не обоюдных, и проведенной Пономаревым радиоразведки ближайших пароходных маршрутов. Вокруг островов Бонин все было тихо. Имевшиеся в его подчинении матерые радисты с «Кореи» за это ручались.
        Исходя из предоставленных вспомогательными крейсерами и Небогатовым координат, где видели навигационные огни ночью или дымы днем, явно прослеживались две уже известные основные трассы. Первая - из Сан-Франциско и Лос-Анджелеса мимо Канады и Аляски к Токийскому заливу. И вторая - с Гавайских островов туда же или во Внутреннее Японское море. Причем вторая была явно оживленнее первой.
        Но кроме того отмечалось довольно интенсивное судоходство с южного направления, вероятно, с Марианских островов или из Австралии, в направлении Токийского залива, что подтверждало полученные ранее сведения о сложившихся новых маршрутах грузоперевозок в Тихом океане.
        Используя полученную информацию, был рассчитан окончательный график движения отрядов с некоторым изменением последнего отрезка пути, чтобы подойти к Нампо с востока из необитаемых вод и как можно быстрее пересечь самую южную судоходную дорогу в ее самом узком месте.
        А Небогатову отправили приказ: по достижении Порт-Ллойда вместе с Пономаревым продолжать обеспечивать максимальную секретность стоянки и подготовить ее к прибытию основных сил с огромным обозом, а также эскадры адмирала Дубасова.
        Кроме того, на переданных в его подчинение вспомогательных крейсерах теперь было обеспечение скрытности перехода транспортных эшелонов на заключительном этапе. Взаимодействие их с конвоями должно было осуществляться в точном соответствии с разработанными ранее планами.
        К тому времени в Рубецу и его окрестностях транспорты и их сопровождение уже второй день стояли в тревожной готовности. Только на «Рейне» продолжалась внеплановая погрузка. После инцидента, произошедшего на одном из бывших трофеев, приведшего к возгоранию амуниции в непосредственной близости от перевозимых им кокоров с восьмидюймовыми зарядами, большую часть флотского дополнительного боезапаса свезли с нескольких судов именно на него.
        Мотивировалось это тем, что только на нем имелся хорошо сколоченный, надежный экипаж полноценного состава, в то время как почти на всех других мобилизованных пароходах наспех набранные, по соображениям секретности и безопасности, исключительно из русских недокомплектные команды.
        Их сколачивали вокруг размазанных по всем экипажей, пришедших с флотом или с конвоями, вербуя даже бродяг и пьянчуг, в надежде, что в море кто отъестся на матросском пайке, а из кого-то вся дурь вместе с потом выйдет, когда отмашет пару вахт лопатой в кочегарке. Вышло не совсем так. Вынужденное алкогольное воздержание многим пошло на пользу, а у некоторых подхлестнуло пытливый ум. В итоге кое-кто, особо «продвинутый», попытался очищать технический спирт из сигнальных фонарей, ибо «воняет тот мерзко и с души воротит». Очистка производилась открытым пламенем, для чего пришлось заныкаться поглубже. И за этим «эстетом» недоглядели. Хорошо хоть потушить успели.
        Немецкий орднунг подобную самодеятельность исключал. В сочетании с хорошей охраной это минимизировало вероятность потери столь ценного груза. Но для экипажа судна столь высокая честь обернулась затяжным авралом по выгрузке всего принятого на борт в заливе Ольги с последующей приемкой и размещением опасного груза. Закончили работы только глубокой ночью накануне.
        С получением депеши замершие на водной глади в заливе «сундуки» оживились, выбросив сигнальные флаги и блеснув морзянкой фонарей. Брызнули от пристани лодки, развозя последних людей с берега по местам. В котлах начали поднимать пары, густо пачкая серое осеннее небо черным. И без того промозглый пасмурный день стал вообще мрачным.
        После полудня первый конвой из двенадцати пароходов, загруженных пехотой, со всеми шестью эсминцами на буксире под эскортом броненосца «Бородино», броненосного крейсера «Адмирал Нахимов» и вспомогательного крейсера «Рион» величественно потянулся к выходу со своей временной стоянки. На берег высыпало все население поселка. Провожали молча. Крестили. Молились. А караван, взревев на прощание гудками и сиренами, медленно таял в сырой мгле.
        Несмотря на неважную видимость, продвигались довольно резво. Здешние воды считались теперь достаточно хорошо изученными, так что шли без опаски, сверяясь по периодически открывавшимся слева мысам. Подводных препятствий на пути не было, и жирно дымившая колонна, растянувшаяся на три с лишним мили, благополучно форсировав пролив Екатерины, еще засветло ушла в океан. По прикидкам штурманов район первых встреч с патрульными судами должны были миновать ночью. Это на всякий случай, если вдруг какой-нибудь шельмец ускользнет от «Риона», побежавшего вперед для разведки и обеспечения скрытности.
        Места ушедших на рейде тут же заняла следующая группа транспортов. С них свозили на берег плотников, только что закончивших основные работы по обустройству помещений для пехоты. Окончательно доделывать все предстояло уже самим. Обратными рейсами шлюпки тащили под высокие борта остатки недополученного снабжения. То, что смогли изыскать здесь взамен оставленного или уже потерянного. К сожалению, далеко не все. Даже с наступлением темноты это копошение не прекратилось, едва заметно пойдя на убыль только на исходе ночи.
        Перед самым рассветом 5 ноября из залива начали вытягиваться пароходы с войсками, армейские и флотские транспорты снабжения, оба морских буксира и плавмастерская, составлявшие второй эшелон грандиозного конвоя. В этой группе собрались все трофеи из последней партии, совсем недавно переведенные под русский флаг, так что темнота удачно прикрыла от глаз немногих провожающих грязные разводы ржавчины, все еще остававшиеся кое-где на бортах и надстройках.
        Их сопровождал эскорт из двух броненосцев береговой обороны и вспомогательного крейсера «Кубань». Вспомогач сразу рванул вперед, чтобы разогнать японские патрули, если те осмелились вернуться на позицию.
        Чтобы не будоражить тех, кто уснул на берегу, получив короткую передышку после почти суток непрерывных погрузочных и прочих работ, они ушли тихо, уступив уже «нагретое» место гвардейцам. Их скороходы, поблескивая постоянно подновляемой краской, осторожно втянулись в гавань по утреннему туману. Тишину сразу разогнали паровые свистки катеров, рванувших к пристани, визг лебедок, что-то принимавших с подошедших сайпанов, и характерные звуки заканчивавшихся пирушек. Бравые господа офицеры наконец отправлялись на войну. Заждались! Истомились!
        Их окончательное снаряжение продолжалось большую часть дня. По сути говоря, вся возня была только из-за госпиталя, на котором доделывали дополнительные медицинские помещения, да немца, перешедшего под русский флаг, где изобретали хоть какую-то систему естественной рефрижерации трюмов для избежания перегрева опасного груза.
        Ближе к вечеру, как им и предписывалось, транспорты с гвардейскими полками, оставшиеся суда с боевым углем, госпитальная «Кострома» и пароход «Рейн», чьи внутренности теперь были заполнены запасными снарядами всех калибров, тоже двинулись в путь. Их, как самую ценную часть всего конвоя, сопровождали броненосцы «Орел», «Сисой Великий», «Наварин» и бронепалубный крейсер «Богатырь». Для дальней воздушной разведки имелся вспомогательный «Терек».
        Оба первых конвоя благополучно вышли в океан, избежав каких-либо встреч и без происшествий миновав полосу довольно плотного тумана, встретившего их у пролива. К началу движения третьего каравана потянул приличный северный ветер, быстро очистивший не только небо, но и поверхность моря в районе островов. Хотели было развернуться, чтобы дождаться темноты и уже под ее покровом миновать узости. Но, получив доклад с высотных сигнальных постов на скатах потухших вулканов, что горизонт чист минимум на двадцать миль, продолжили движение.
        В широком горле пролива Екатерины изрядно качало на длинной пологой волне. Местные говорили, что здесь всегда болтанка, так что ничем особенным это не являлось. Когда вышли из него и начали перестроение в походный ордер, совершенно неожиданно над «Наварином» в небо взвился ракетный сигнал: «Атакован подводной лодкой».
        К слову говоря, курильский гарнизон с самого начала не исключал вероятности появления подлодок в этих местах. Как только стало известно о телеграфной линии между Хоккайдо и соседними островами, ожидали какой-нибудь каверзы. Достаточно протяженная и изрезанная береговая линия, в сочетании с освоенностью местности предыдущими хозяевами, которую, как оказалось, сильно недооценивали, наводила на мысль о возможном наличии секретных стоянок, пока еще не обнаруженных нами, на которых до сих пор мог скрываться кто угодно.
        В том, что тревога не учебная, сомнений не было. Шедший в голове ордера характерный силуэт с одной большой мачтой и четырьмя трубами, расставленными в два ряда, приплюснутый в оконечностях, круто положив лево руля, покинул строй, открыв огонь всем правым бортом в воду недалеко от себя. При этом он все дальше катился к востоку, словно убегая от мины. Державшийся изначально чуть правее и позади него «Орел» под адмиральским флагом также накренился в крутой циркуляции, но уже в противоположную сторону, и тоже начал стрелять, явно видя цель «Наварина».
        От таких неожиданных и громогласных «фуэте», выписываемых броненосцами, едва не началась паника. Ровные колонны транспортов с гвардейцами, тянувшиеся следом за ними, сразу сломались. Все бестолково бросились в разные стороны, подставляя свои бока под форштевень соседа.
        Хотя еще во Владивостоке, а после уже и на Курилах проводились теоретические занятия и даже учения по отражению атак подлодок, начальник гвардейского конвоя великий князь Кирилл Владимирович не нашел времени для участия в них. Зато теперь среди сверкавших свежей краской ухоженных пароходов его отряда началась самая настоящая суета и бестолковщина. В то время как в хвосте конвоя все всё делали как учили. Чумазые угольщики, взрывоопасный «Рейн» и украшенный красными крестами на боках госпиталь принялись организованно уклоняться от атаки, скрываясь за заслоном своего эскорта. Одновременно «Терек», взбив белый бурун под кормой, начал обходить их, резко бросая руль с борта на борт каждые три-пять минут, и в авральном режиме готовил к старту аэростат для поиска подводного противника.
        Такая разная реакция лощеных, холеных гвардейцев и затасканных либо просто уработанных до изумления всех прочих буквально резала глаз.
        И в этот момент «Орел» поднял флажный сигнал отбоя тревоги, почти сразу продублировав его ракетами. Следом он же отправил отчет о происшествии по радио на минимальной мощности аппарата.
        Как выяснилось, причиной стрельбы оказался бамбуковый плот, вероятно, занесенный течением из тропических вод[29 - Океанскими течениями к южному побережью Курильских островов часто приносит то, что попало в воду в гораздо более теплых местах. Даже в районе экватора. Такие плоты и прочие тропические диковинки там встречаются и в наши дни.]. Он был связан лианами, изрядно подгнившими за время плавания, и поэтому развалился от первых же снарядов, упавших поблизости. Взлетевшие в воздух от их разрывов жерди разглядели не сразу, приняв сначала за обломки обстрелянной субмарины. Только после того, как всплески опали и остатки мелко взбитой воды с дымом сгоревшей взрывчатки снесло ветром, с марса «Орла» удалось разглядеть, с чем имели дело.
        С парохода «Владимир» - флагмана обоих великих князей - без заминки отмахали семафором на «Наварин» гневное: «Убрать пьяных и слепых с марсов и палуб и впредь подобных безобразий не допускать!»
        А на мостике обруганного слишком быстро устаревшего, но уже заслуженного броненосца его командир капитан первого ранга барон фон Фитингоф, явно довольный тем, как все прошло, разобрав семафор, усмехнулся в усы и тихо, чтоб никто не слышал, сказал своему старшему офицеру:
        - Пожалуй, не стоит разочаровывать столь высоких особ, как считаете, Владимир Николаевич?
        Тот кивнул и тут же вопросительно взглянул на командира, показывая один палец.
        Бруно Александрович скосил взгляд на фигуру только что отличившегося сигнальщика, сконфуженно и вдвойне усердно вглядывавшегося в отмеренный ему сектор, снова улыбнулся и так же тихо обронил:
        - Экого молодца одной разве проймешь! - и показал три. - Сказано же - пьяных! А слепых у нас нет.
        Старший сигнальщик Иван Седов так и не понял тогда, за что его сняли с вахты. Все окончательно запуталось, когда следом, вместо ожидавшейся вздрючки, ему поднесли аж сразу три чарки водки, после чего командир броненосца, спустившись с мостика в кают-компанию кондукторов, где для него накрыли стол, лично объявил благодарность за бдительность и предоставил сутки отдыха, вручив золотой червонец и свой цейсовский пятикратный бинокль.
        Кроме него водку к ужину и по три рубля премиальных получили комендоры шестидюймовой батареи правого борта за отличную стрельбу. А их командиру объявили благодарность с занесением в послужной список и тоже с весьма приятными выплатами. Плот был разбит первым же залпом.
        После устроенной канонады опасались скорого появления японских разведчиков, несмотря на все усилия местных гарнизонов, почти постоянно обитавших в укромных уголках Хабомаи и часто шнырявших по округе. Но все обошлось. Возможно, потому, что Шикотан обошли стороной, приняв много восточнее.
        Обеспечению дальнейшей скрытности перехода на начальном этапе в немалой степени способствовала штормовая погода, накрывшая конвои к утру 6 ноября. Вероятно, этим объяснялось отсутствие ожидавшихся японских дозорных судов южнее Курильской гряды. Две линии патрулей из небольших пароходов и их вспомогательных крейсеров отмечались ходившими здесь ранее вспомогательными крейсерами, а потом и Небогатовым. Но сейчас они отсутствовали.
        Под прикрытием того же шторма благополучно проскочили еще и половину судоходных путей поперек океана, после чего непогода ушла к японскому берегу. Большую морскую трассу с Гавайев в Японию, сейчас чуть не вдвое растекшуюся по ширине, пересекали уже под тщательным прикрытием дальнего эскорта, поскольку темного времени суток для этого не хватило. При этом вспомогательным крейсерам пришлось принимать меры по недопущению в опекаемый район сразу двух нейтральных судов.
        Для задержания на необходимое время следовавшего в Японию большого парусника никаких поводов выдумывать не пришлось. Достаточно было просто немного затянуть досмотр. В момент его остановки до темноты оставался всего час, а контрабанды на борту не оказалось. Зато чтобы избежать скандала, максимально соблюсти последние инструкции из-под «шпица» и с Певческого моста и все же не пустить куда не надо американский пассажирский пароход, направлявшийся на восток, как раз к конвою, пошли на небольшой подлог с импровизацией.
        Шел он, судя по всему, уже из Японии, так что оснований для досмотра не было. Шкипер наверняка об этом знал и потому вел себя вызывающе. Морзянку прожектора с него словно не видели, на все другие сигналы, предупреждавшие, что его курс ведет к опасности, никак не реагировали. Зато как только поймавший его «Сунгари» приблизился настолько, что стало возможным разглядеть все детали архитектуры, началось телеграфирование. Американец шпарил открытым текстом о встрече с русским военным кораблем, подробно описывая его внешность, и продолжал следовать прежним курсом. Для полноты соблюдения ритуала ему дали немного выговориться, а потом задавили станцию своей. Но этого было мало. Требовалось остановить или вынудить сменить курс. Вот только как?! Даже без оптики были видны заполненные пассажирами палубы, так что стрелять нельзя.
        Точнее говоря, нам нельзя. Но ведь здесь могут быть и японцы. Обиженные японцы, стоит заметить, весьма склонные в таких случаях помахать мечом направо и налево. Мысль показалась стоящей. Помехи убрали и быстро перекинулись парой телеграмм с «Рионом», который, исходя из утренней переклички, был ближе всех и не занят на позиции. После чего устроили небольшой спектакль.

* * *
        Капитан Арчер, отставной офицер военно-морского флота САСШ, вел свое судно «Дорик-Стар» из Кобе в Гонолулу. Настроение было хорошее. Все риски, связанные с рейсом, остались позади, вместе со взрывчаткой и какими-то механизмами, перекочевавшими из трюмов на причалы активно восстанавливавшегося порта. Оплата за этот груз больше чем в десять раз превышала доход от высаженных пассажиров, коих едва набиралась четверть от общей вместимости, и обеспечивала превосходную рентабельность всего перехода через океан.
        Душу приятно грели честно заработанные доллары. К тому же, как обычно, нашлась возможность пополнить счет и на обратном пути. Помимо почтенной коммерческой публики, больше чем на треть заполнившей каюты, он уже в который раз исполнял и особые, деликатные поручения. Небольшой, но тяжелый, окованный железом сундук, хорошо спрятанный в капитанской каюте, - его личный приработок. Риска, считай, никакого, а деньги немалые.
        Когда ему доложили о дыме, нагоняющем с левого борта, он даже не встревожился. Световые сигналы с того судна, с требованием остановиться или изменить курс, оставил без внимания. Судя по работе телеграфа без проводов, догонял их русский, но предъявить Арчеру он ничего не мог, так что капитан решил даже чуток поразвлечься. Приказал в машину приготовиться дать самый полный, а штурману, обоим вахтенным начальникам, торговому представителю, сопровождавшему груз до Кобе и теперь возвращавшемуся в Штаты, и своему помощнику предложил пари, кто окажется быстрее. Силы казались примерно равными, так что ставки были сделаны.
        Преследователя подпустили поближе, чтобы хорошенько разглядеть, и гонка началась. Русский был достаточно крупным и мореходным судном. Перед надстройкой четко просматривались два солидных орудия за большими коробами щитов. Арчер оценил рациональность их размещения. В случае боя они оба могли стрелять на любой борт, а при погоне для заднего непростреливаемым оставался только довольно узкий сектор строго по носу. В бинокль даже читалось название, выведенное кирилицей позади клюза. «Сунгари» - это у них такая река в Сибири. Как у них Миссисипи.
        Он продолжал что-то отмигивать, и это разбирали наблюдатели, пытаясь доложить, но капитан не слушал. Он распорядился сообщить о встрече по радио, лишь ухмыльнувшись, когда узнал, что передачу вскоре оборвали. Ну и черт с ними. Пускай япы «порадуются».
        А на мостике уже царил азарт. В котлах «Дорик-Стар» еще имелся запас пара, в то время как «Сунгари», похоже, дал свой полный ход и догонял, но с трудом. Сблизившись вплотную, с его мостика через мегафон, явно, чтобы хорошо слышали и все на палубах, прокричали по-английски, что судно идет в район активных боевых действий. В целях безопасности рекомендуется вернуться в порт.
        Такое нарушение «правил игры» взбесило. Не хватало еще, чтобы кто-то из уважаемых пассажиров начал беспокоиться из-за пустяков, так что шкипер ответил откровенно по-хамски, что находится под защитой нейтрального флага и в советах не нуждается. Публика на палубе, толпившаяся вдоль лееров и тыкавшая в сторону рейдера пальцами и зонтиками, одобрительно загомонила.
        А между тем впереди, чуть левее курса, показался дым. Из телеграфной рубки прибежал взмыленный посыльный, сообщивший, что беспроводной телеграф начал принимать сигналы японской азбуки. С русского известили, что где-то рядом находится японский крейсер «Кумамото-мару», возможен бой, и снова предупредили, что американец идет опасным курсом. Нужно вернуться.
        В ответ с мостика «Дорик-Стар», да и с палуб тоже, только смеялись, не удостоив даже ответом. Но смеялись недолго. Только до того момента, как над палубой быстро приближающегося навстречу корабля вспух дымный султан выстрела.
        Арчер вскинул бинокль, ловя окулярами мелкую букашку на поверхности бескрайнего океана впереди. Она явно разрасталась в ширину, ворочая к югу, намереваясь преградить путь. А когда в двух кабельтовых от шедших борт к борту судов встал искрящийся на солнце столб воды, вздыбленной снарядом, капитан, расталкивая остолбеневших товарищей по «игре», рысью метнулся в рубку, что-то вопя на бегу.
        Ухмыляющаяся толпа вдоль лееров качнулась вперед, еще не понимая, что это. Но их сомнения и робкие надежды рассеял следующий залп, уже из пары снарядов, упавших спустя менее полминуты справа по корме и чуть дальше. Реакция последовала незамедлительно. Публика, моментально утратив свой лоск и вальяжность, полезла внутрь, толкаясь и шумя.
        В рубке тоже стало шумно. Арчер, видя через оптику хиномару над своим обидчиком, орал на рулевого, чтобы поворачивал вправо, что надо просто показать свой флаг, и тут же обернулся назад, с облегчением выдохнув, увидев звездно-полосатый на своем штатном месте. Его полотнище растягивало по ветру, и со встречного судна такое не могли не видеть. Да точно видели! Но все равно стреляли! Что за ослы?!
        «Сунгари» выдвинулся вперед, тоже открыв огонь. Но всплески продолжали преследовать только «Дорик-Стар», пока русский не закрыл его собой. С улепетывавшего с максимальной поспешностью пассажирского парохода хорошо видели бой, разгоревшийся за кормой. В их сторону периодически еще прилетало, но уже совсем мимо, а вот «Сунгари», похоже, не повезло. Вся середина крейсера окуталась паром, и он явно замедлялся. Его противник горел, но приближался и продолжал стрелять, снова пытаясь достать беглеца, отчаянно трещавшего в эфир: «Я американское судно „Дорик-Стар“, обстрелян японским военным кораблем!»
        Когда капитан Арчер привел свой пароход назад в порт Кобе, где выразил протест властям по поводу неспровоцированного акта агрессии, ему сначала не поверили. Но он предъявил ленту с аппарата беспроволочного телеграфа с японской и русскими депешами. Кое-кто из пассажиров вообще выдвинул иск за моральный ущерб и компенсацию упущенной выгоды. Дело получилось шумным.
        Хоть потом японцы и пыжились доказать, что это была инсценировка, аргументов у них не хватало. Никаких повреждений «Дорик-Стар» не получил. На «Сунгари» наоборот, смогли предъявить зафиксированные на фото дыры в борту от японских снарядов, и выковырянную из внутренних переборок полурасколовшуюся неразорвавшуюся чугунную гранату, идентичную боеприпасам к пушкам упомянутого в депеше японского корабля.
        Подозрительная телеграмма, хоть и имела некоторые отличия от обычных, тем не менее отправлена была с аппарата фирмы «Морзе», как в японском флоте, и японской азбукой, не освоенной высокомерными европейцами. А подозреваемый «Кумамото-мару» в порт приписки так и не вернулся и не смог отвести от себя обвинения.
        Отчаявшись доказать свою невиновность, сыны Ямато налегали на то, что обстрел был непреднамеренным. Стреляли только по русскому кораблю, который умышленно держался рядом, чтобы спровоцировать огонь по нейтральному пассажирскому судну. Но это противоречило показаниям многих свидетелей.
        В итоге какие-то компенсации все же выплатили. Некоторые сомнения у самых информированных, конечно, были. Но таковых оказалось совсем немного, и разговорчивостью они не отличались. А неприятный осадочек от того путешествия у гостей страны вулканов и сакуры остался.

* * *
        Остановленный в тот же день к вечеру большой четырехмачтовый датский барк «Сокото», также шедший из Японии, просто чуть придержали для передачи попутной почты, попросив затем разрешения подняться на борт и осмотреть красавец-парусник в чисто туристических целях. В беседе с капитаном офицеры высказали сожаление, что в русском флоте нет подобных судов, и предложили сфотографироваться всем вместе на фоне парусов на палубе. После умышленно затянутой фотосессии состоялся обмен сувенирами, и корабли разошлись, вполне довольные друг другом.
        А за этими заслонами караваны транспортов спокойно чертили кильватерными следами пустынную водную гладь, казавшуюся бескрайней. Радио на них было строжайше приказано использовать только на прием. Даже снова подложили кусочки картона под ключи, во избежание случайностей. В радиорубках на всех кораблях повахтенно дежурили минные квартирмейстеры. Не менее двух судов ежедневно назначались караульными, чтобы немедленно глушить чужие передачи. Они же все время слушали эфир, но никаких сигналов тревоги ни от своего авангарда, ни от Сайгонского конвоя, Окинавской экспедиции или Небогатова так и не получили.
        К 9 ноября всем трем конвоям удалось скрытно форсировать заметно опустевшие обитаемые воды северной части Тихого океана. Собравшись вместе в ста двадцати милях восточнее группы островов Титидзима, выслали на запад «Терек», для разведки и организации встречи остальных сил. Дождавшись темноты и не получив никаких сигналов тревоги, всем скопом двинулись к бухте Ллойда.
        Глава 15
        На рассвете 10 ноября показалась земля. Скоро уже можно стало разглядеть остров, а точнее, группу островов, жавшихся друг к другу и сливавшихся с этого ракурса в сплошной волнистый силуэт, пропадавший из вида где-то на юге. Волны неистово бились об утесы. На берегу ни долин, ни равнин видно не было. Только заросшие горы. Где-то за ними на юго-западе все еще по-утреннему мглистый воздух казался заметно темнее.
        Гадали: наши там дымят или кто-то засел в засаде? С волнением ждали условного сигнала, шаря оптикой по зеленым холмам. Но мигание морзянки неожиданно увидели с воды у кряжистого отломыша Отоджимы, ограничивавшего острова с севера. Там подпрыгивали на волнах букашки выкатившихся навстречу минных катеров. Оказалось, их назначили лоцманами.
        Следуя за ними, еще поутру благополучно обошли рифы, дальше плавно обогнули с запада все великолепие северного скопления главной группы островов, добравшись, наконец, до входа в гавань. Процессия растянулась, застилая дымами полнеба. Хвост огромной колонны еще только миновал самую северную оконечность, а головные начинали осваиваться на рейде.
        Там, кроме «Терека», уже стояли суда Окинавской экспедиции и передовая разведывательная группа в полном составе, обосновавшиеся в верхней, северной части бухты. Они фактически загородили своими тушами редкие рядочки хлипких построек рыбацкого селения, теснившиеся за узким пляжем на западном берегу гавани. Третьей эскадры, которая по плану должна была появиться здесь раньше всех, все еще не было.
        Сама бухта, смотревшая входом на запад и ограниченная с трех сторон высокими отвесными утесами, сплошь покрытыми зеленью, была довольно обширной. Но в проходе, с левой стороны, имелись приглубые скалы, отмеченные сейчас, помимо пены, еще и бакенами, сужавшие его до полумили и стеснявшие навигацию. Карты с глубинами имелись у всех. Места русским морякам уже были знакомы после кругосветки шлюпа «Сенявин», стоявшего здесь весной 1828 года.
        Вглядывались в берега, несмотря на яркую, броскую красоту, не выглядевшие приветливыми. Сначала казалось, что даже шлюпкам здесь пристать некуда, сплошные камни в клочьях пены. Но потом удалось разглядеть зажатые меж ними полоски песка, а за транспортами - даже ряды аккуратных домиков, от которых шла дорога, упиравшаяся во вполне приличную пристань. Она, правда, оказалась совсем небольшая. Ошвартоваться к ней смогли бы только буксиры, и то с опаской.
        От нее и от пляжа, приткнувшегося меж скал напротив, уже спешили катера, пыхтя машинами. С них радостно частили фонарями и мельтешили флажными семафорами, нарезая места стоянки. Со всех сторон робко потянулись лодки местных рыбаков и торговцев, благоговейно пришибленных таким нашествием. Приближаться они не спешили, наблюдая со стороны за начавшейся величественной возней, связанной с размещением почти пяти десятков транспортов и большей части Тихоокеанского флота.
        Места для всех в Порт-Ллойде, естественно, не хватило, поэтому часть судов снабжения размещалась севернее него в бухте Такиноура и в западной части пролива Анджимасето между островами Аниджима и Тидзима, на небольшом рейде, ограниченном с запада островком Нишима и его рифами. Поскольку эта стоянка также имела разведанные и обвехованные выходы в восточном, северо-западном и южном направлениях, именно там встали крейсера «Светлана» и «Богатырь», составившие дежурный отряд перехватчиков.
        Только далеко после полудня разместили всех. Корабли и транспорты замирали на своих местах, оглашая округу усталыми вздохами стравливаемого пара, которого оказалось в избытке после долгих острожных маневров на малом ходу, а потом и остановки машин. Пассажиры и свободные от вахт все это время толпились на палубах. Был среди них и добровольный штатный фотограф-хронограф флота, как теперь стали величать Федора Ивановича Подзорова.
        Почувствовав сначала прекращение качки, а потом услышав и грохот отпущенной цепи, проводившей якорь до дна, он выбрался из своей каюты на воздух. А там, едва окинув взором окрестности, забыл о мучившей его слабости, еще оставшейся после болезни, и принялся собираться в турне.
        Джек Лондон, уже бывавший в этих краях ранее[30 - Будучи еще совсем молодым человеком, даже, можно сказать, юным, Джек уже бывал на Бонине, о чем в 1895 году написал рассказ «Острова Бонин».], вызвался его сопровождать. Хотели взять катер, но они, все до единого, уже оказались заняты, устремившись со всего каравана к пристани, как пчелы к летку своего улья. Довольно просторный причал, футов в триста длиной, почти сразу оказался ими облеплен настолько, что к нему с трудом смогли протиснуться для швартовки буксиры. Пришлось нанимать лодку у местных.
        Следующая неделя оказалась для русско-американского дуэта весьма плодотворной. Несмотря на протесты врачей, еще опасавшихся за неокрепшее здоровье Федора Ивановича, он вместе с Джеком и выделенными им двумя дюжими молодцами из грузчиков с самого рассвета ловил в кадр встававшие вертикально из воды высокие горы, меж которыми мог затеряться крохотный кристально чистый коралловый пляж, по крупинке натасканный тысячелетним прибоем. Или аккуратно возделанные поля с капустой, бататом и другими плодами человеческой деятельности, скрывающиеся за полосой джунглей. Ровные ряды деревенских домишек с храмами, сразу за которыми могла начинаться жуткая пропасть, притаившаяся в буйстве зелени. На этом острове, как выяснилось, не было ни одного пустого места. Всюду либо что-то росло либо высилось неприступной глыбой, с самой вершины которой спадал вниз ручей, порою даже не долетавший до дна, разбиваемый в водную пыль порывами ветра с океана, сумевшего протиснуться через лабиринты ущелий и паутину тропического леса.
        Прекрасные снимки дополнялись красочным описанием и аккуратно упаковывались для последующей отправки в издательство, когда появится такая возможность. Причем все это делалось в двух экземплярах: для Лондона на английском, а для Подзорова на русском языке в переводе собратьев по цеху. Довольны были оба компаньона.
        К приходу главных сил на противоположном от селения берегу уже был разбит полевой лагерь, куда сразу начали свозить пехоту, измотанную четырехдневным океанским переходом. От тропического солнца его укрыли под кронами деревьев. Однако до них нужно было футов сто топать по песку, что многим далось довольно тяжело. Но и на этом препятствия не кончались. Там, где обрывался песок, сразу начинались горные склоны, на которых и росла буйная непроходимая растительность. В ней прорубили просеки и неширокие поляны, на которых в виде нескольких террас соорудили легкие навесы для казарм и кухонь. Растительность вырубали не полностью, лишь прорежая заросли, освобождая проходы и площадки для строительства. Дававшую тень листву над головами сохраняли. Без этого было не выжить.
        Но для вновь прибывших «туристов-милитаристов» даже расчищенные зеленые коридоры оказались слишком крутыми. Некоторых бедолаг настолько укачало, что ноги казались ватными и не держали. Тут уж без помощи освоившихся «первопоселенцев», успевших отдышаться и обжиться, мало кто обошелся.
        Хотя на переходе, когда кончился шторм, погода установилась довольно хорошая, тяжелая океанская зыбь, кренившая большие пароходы до восьми-десяти градусов, усугубила почти повальную морскую болезнь, «окопавшуюся» в трюмах и на занятых войсками палубах еще в первый день плавания. А к моменту достижения конечной точки маршрута качка всерьез изводила уже всех пассажиров, с крайне редкими исключениями. Теперь за время необходимого ремонта и бункеровки войскам предстояло прийти в себя.
        Едва «Урал», перед последним рывком заселенный съехавшимися старшими командирами и назначенный на роль штабного корабля, зацепился якорем за дно, на него прибыл капитан второго ранга Пономарев с докладом. Все было штатно. Никаких поводов для беспокойства. Местное население, хоть и довольно многочисленно, настроено не враждебно. Сообщения с метрополией нет.
        Свой выбор в пользу именно этого острова он объяснил удобством и изученностью обширной гавани, что отличало его от Хахадзимы, а особенно от Иодзимы, вообще гаваней не имевшего. А в сравнении с последним, чье название означает в переводе с японского «серный остров», плодородная Титидзима просто рай земной.
        Капитан Баканов, командир транспорта «Корея», проводившего разведку островов, отмечал тяжелый сыпучий вулканический песок, из которого состоят прибрежные пляжи Иодзимы, и удушливый, горячий серный запах, идущий из пещер и из любой выкопанной ямы. Пехоте, чуть сомлевшей в трюмах от жары и качки на переходе, при осмотре острова пришлось очень тяжко. Толком отдышались солдатики, только вернувшись на палубу. При этом были вынуждены взять в плен почти сотню японских рудокопов, работавших там семьями, утопив в море их старые гнилые шхуны.
        Поскольку до сих пор не имели никаких известий от Дубасова, «Терек» сразу отправили на юг, на поиски третьей эскадры. Начинали подозревать, что тот мог не получить сообщения об окончательно выбранном месте сбора и теперь с максимальной осторожностью осматривает все острова в архипелаге по порядку, потому и задерживается.
        На крейсере, для упрощения и ускорения выполнения задачи, решили поднять шар. Однако возникла заминка. Как выяснилось, воздухоплавательное отделение оказалось не готово к работе. Газ, израсходованный из баллонов при так и не состоявшемся авральном старте у пролива Екатерины и последующих учебных наполнениях оболочки, еще не восполнили. А без этого запустить привязную «колбасу» в предписанные нормативами двадцать минут было невозможно. Даже при полном израсходовании всего остатка водорода из хранилища требовалось еще не менее трех часов непрерывной работы электролизера.
        Командир крейсера капитан второго ранга Артшвагер вызвал на мостик начальника аэронавтов прапорщика Гасабова для разъяснений. Выяснилось, что тот пьян, уже начал отмечать завершение океанского перехода. Такая поспешность привела командира в ярость. Он приказал готовить змея, на котором поднять проштрафившегося офицера для осмотра горизонта. Там на воздухе быстро протрезвеет. Но оказалось, что ни один из трех змеев, принятых на борт еще во Владивостоке, даже не был распакован, соответственно, на вооружении не состоял. Из-за этого прапорщик пошел уже под арест, а старший офицер отправился на корму драконить его подчиненных, расслабившихся раньше времени.
        Артшвагер еще сомневался, докладывать ли начальству, пока маячившему за кормой, о не полной боеспособности своего корабля, когда с «Урала», снова ставшего штабным, отмигали прожектором, что его станция радиотелеграфа приняла короткую кодовую депешу с позывными адмирала Дубасова. На нее с флагмана отбили квитанцию о получении, с подтверждением точки рандеву.
        На «Тереке» эти переговоры тоже принимали, потому немного удивились, что вместо ожидавшегося отбоя выхода, им тем же прожектором сверкнули приказ - продолжить движение. Но штабным виднее.
        Из телеграфной рубки доложили Артшвагеру, что, судя по силе сигнала, третья эскадра уже недалеко, так что вояж обещал быть коротким. Командир, пребывая не в духе, стоял, нахохлившись, на крыле мостика, глядя за корму. Там Титидзима, нахлобученный многочисленными дымами, по мере удаления все глубже опускался в море. И больше вокруг ничего. Еще не отдохнувший толком за беспокойную ночь «Терек» усердно резал волны пока в полном одиночестве. Впереди уже хорошо различались горы следующего острова, Хахадзима, лежавшего менее чем в двадцати милях южнее.
        Скоро обнаружили дым приближавшегося крупного парового судна, которым оказался крейсер «Адмирал Корнилов». Обменявшись приветствиями, корабли разминулись на встречных курсах. «Корнилов» ушел к Титидзиме, а «Терек» приступил к обследованию запасной якорной стоянки у юго-западной оконечности Хахадзимы. Она была даже просторнее Порт-Ллойда, но от ветра и волны закрыта хуже.
        Поскольку горизонт ничто не заслоняло и ветер был благоприятным, с мостика снова отдали приказ о проведении воздушной разведки. Однако газа все еще выработали мало, потому поднимать решили сферический аэростат. Он меньше по объему и мог работать только с одним наблюдателем. Но когда носитель стоит без хода, на качестве разведки это отражаться не должно. Обслуга «колбасы» хлопотала и суетилась.
        Желая реабилитироваться, решили продемонстрировать новый старт, более безопасный для наблюдателя. Вот только на практике на этом корабле его реализовали впервые, поэтому в норматив все равно не уложились. Только через час с лишним, отдав наконец швартовый конец, «пузырь» пополз вверх, мотаясь из стороны в сторону. Метрах на восьмидесяти его оттянуло по ветру, ровно натянув привязной канат, и болтанка прекратилась. Только тогда к нему подтянули корзину с наблюдателем, совершенно не испытывавшим при этом дискомфорта.
        Мичман Жуковский, на чью долю выпала эта вахта (первая для него боевая воздушная смена), остался доволен. Зато корабельное начальство сменило гнев на милость только после заверений, что в следующий раз, так сказать, по накатанной, должно получиться минимум вдвое быстрее.
        С шара сразу углядели долгожданную эскадру, проходившую с другой стороны Хахадзимы. С флагманом «Слава» даже обменялись приветствиями сигнальным фонарем из корзины. Пока перемигивались, много дальше к востоку от обильно дымившей колонны, милях в тридцати, не меньше, разглядели еще один одинокий дым. О нем немедленно запросили «Славу»: не их ли потеряшка?
        «Дубасовцы» открестились, подняв тревогу. Трехтрубный силуэт «Памяти Азова» вывалился из строя и двинулся наперехват, постепенно ускоряясь. Но до наступления темноты догнать не удалось. Только успели разглядеть крупный пароход, быстро двигавшийся на север. Найти его ночью даже не пытались, ввиду явной безнадежности такого занятия из-за начавшегося ливня.
        Радиотелеграфирования отмечено не было, так что решили, что упустили обычный коммерческий трамп. Устраивать из-за него полноценную облаву не стали, считая, что виденный им дым и одинокий силуэт, шедший на сближение, большой тревоги не вызовет. Разглядеть дымы эскадры, роняемые ветром в западном направлении, с него точно не могли. Да и пока еще он доберется до пункта назначения.
        К Порт-Ллойду Дубасов подошел уже вечером, когда владивостокцы заканчивали размещаться на рейдах. Встреча пополнения с ветеранами прошла максимально торжественно, насколько это можно было организовать, так сказать, на выезде. Оркестры, флаги расцвечивания, артиллерийский салют, правда, только из 47-миллиметровых хлопушек. Пугать большими калибрами местных, уже сновавших на своих утлых лодчонках прямо под бортами броненосцев и крейсеров, еще только втягивающихся на стоянку и уже находившихся там, не стали, хоть пушки и успели зарядить холостыми. Дальше, как водится, обмен визитами и фуршеты. Все совещания перенесли на завтра.
        На острове Титидзима, или Сент-Томас, как он еще назывался на английский манер, к тому времени начали расширение имевшегося лагеря. Изначально тот был рассчитан только на вахтовый отдых экипажей кораблей и некоторых из задействованных в учениях полков. Свозить на берег всю пехоту не планировалось. Но войска перенесли океанский переход гораздо хуже, чем предполагалось, поэтому было решено предоставить пару дней отдыха на твердой земле всем и только после этого провести тренировочные высадки и прочие запланированные учения.
        Чтобы приютить такую ораву, пришлось срочно начать обустройство еще двух аналогичных поселений. Их расположили южнее, за очень похожими узкими пляжами в бухтах Сакаура и Огура. Последняя имела и русское название - бухта Маятника. Так ее окрестили лейтенант Завалишин и мичман Глазенапп с клипера «Лазарев», составившие карту всей гавани еще весной 1828 года.
        Все вновь прибывшие впряглись в работу сразу, без раскачки. Время поджимало. В обустройстве жилья и сопутствующих служб активно участвовали местные жители. Тот факт, что губернатор, вместе со всеми полицейскими числом в две дюжины, содержался под арестом, их совершенно не угнетал. Условия содержания арестантов были санаторными, деревни никто не беспокоил, плантации не разорял, живность не ловил и не отстреливал. Никаких признаков насильственной оккупации и произвола победителей не наблюдалось. Напротив. После внеплановых первых совместных веселых загулов русские ввели почти тотальный сухой закон, после чего на остров пришел покой.
        Установлению общего благодушия весьма способствовало и то, что образовался надежный источник дохода. Рыбу, зелень и мясо с самого начала скупали едва ли не на корню и по хорошей цене. За работу на образовавшихся авральных стройках тоже платили неплохо, случаев непристойного поведения вообще не было, так что поводов для беспокойства не оставалось. Даже школы работали, как и всегда.
        Какой-то конкретной национальности на островах уже давно не выделялось. Там обитала смесь коренного населения, моряков кораблей, потерпевших крушение, переселенцев из Японии и потомков всех этих «сословий», в то время еще не считавших себя верноподданными микадо. Как врагов русских точно здесь не воспринимали.
        Островитяне разводили свиней, кур, уток, выращивали сладкий картофель, таро и сахарный тростник, из которого, кстати говоря, делали свой местный ром. Учитывая, что предки многих аборигенов были отставными пиратами, ничего удивительного в серьезном внимании к этому виду хозяйственной деятельности не было.
        Когда сюда пришел Пономарев со своим отрядом, о таком пикантном обстоятельстве еще никто не знал. Но на это дело у желающих «нюх». Ушлые матросы с вооруженных транспортов, не связанные столь жестко присягой, как их собратья с военного флота, быстро наладили контакт с аборигенами, что вызвало определенное падение дисциплины в первые дни.
        Как говорят в народе: «Столько семеро не заработают, сколько один вятский пропьет. А архангельские вятских всегда перепивали». В экипажах нашлись и «вятские», и «архангельские». Офицеры, тоже почти все по адмиралтейству, то есть лишь по случаю войны переведенные из торгового флота, с ног сбились, отыскивая каналы связи с «Бахусом», пока не выяснили, в чем дело.
        Однако, ввиду малочисленности коренного населения, запасы рома оказались истреблены довольно быстро, причем по обоюдному согласию и с удовольствием для обеих сторон. При этом наши ухари много пропить не успели, но взаимопонимание установили. Так что теперь местные помогали охотно, по-дружески, так сказать, хоть и не безвозмездно.
        Администрация, беспрекословно подчинявшаяся губернатору, но пока остававшаяся не под замком, противодействия не оказывала. Еще общаясь с Пономаревым и его людьми, управленцы успели понять, что никаких бесчинств и вакханалий не предвидится. Это не отвязные китобои, чей визит более чем десятилетней давности запомнился надолго[31 - В первой декаде марта 1893 года на Титидзиму (Сент-Томас) пришла американская китобойная шхуна. На всех парусах она миновала опасный фарватер, игнорируя попытки местных жителей показать путь. На следующий день пришел английский парусник. К середине месяца собрался целый флот из 15 судов. Аборигены развернули обширную торговлю. Ранее коммерческого опыта они не имели, потому решили нажиться с запасом и задрали цены на продукты втрое, а на выпивку - аж в 15 раз всего за неделю. Естественно, пришельцы перестали все покупать и пошли на охоту сами. Но губернатор, он же шеф полиции и прочая, прочая, запретил забирать дичь на борт. Тогда со всех судов на берег сошел десант, самовольно добывавший провизию на берегу целый день. Всюду гремели выстрелы, по полям и зарослям носились
веселые ватаги промысловиков, а увещевания губернатора не имели действия. Изданный манифест о прекращении схода на берег после десяти часов вечера был попран «белыми пиратами» и «заморскими дьяволами», как уже прозвали приезжих. Но на следующий день они снова ринулись веселиться и добывать пропитание, и после обозначенного времени ни один из них не вернулся на судно. Наоборот, устроили пляски перед домом губернатора. Власти благоразумно воздержались от бесперспективного применения силы, учитывая, что тех сил было три матроса, дюжина полицейских и командирская шлюпка. Да, население было в целом не против гостей, даже несмотря на беспорядки. В конце концов цены стабилизировались на приемлемом уровне, подравшиеся примирились, потерпевшим что-то как-то компенсировали, и дебош прекратился. А вскоре и суда снялись с якорей и ушли на промысел. А обитатели Сент-Томаса еще долго вспоминали то веселье. Все эти события очень хорошо описаны Джеком Лондоном.]. Сейчас, наоборот, - светит серьезно разжиться, поскольку многое из того, что свезли, свезут, построили и еще построят на берегу, тут и останется. Это им уже
твердо обещали.
        В предвкушении барыша сам губернатор даже оказывал скрытое содействие в процессе изучения административных документов. Приватно давал необходимые пояснения и рекомендовал исполнителей. Благодаря такому обоюдовыгодному сотрудничеству в кратчайшие сроки провели обвеховку фарватеров и якорных стоянок, оборудовав навигационные знаки. Сразу после чего блага цивилизации, о которых раньше островитянам приходилось только слышать, и то изредка, потекли на берег рекой. А уж с приходом конвоев и вовсе наступило изобилие.
        Русские тоже вполне расслабились на этом курорте, расставив наблюдателей по вершинам гор. Чтобы не бросаться в глаза издалека, под парами держали только кого-то одного, для перехвата, в случае возникновения такой необходимости. Но незваных визитеров не было.
        Из всех островов архипелага обитаемы были только Титидзима с прилепышем Аниджимой и лежащий южнее Хахадзима. Пароходы на Титидзиму и до войны приходили не часто. В основном суда из Иокогамы, доставлявшие кое-какие грузы и почту раз в полгода. Теперь же сообщение с метрополией стало вообще эпизодическим. Но случалось и так, что появлялись корабли, сбившиеся с курса или загнанные непогодой. Это оставляло в силе элемент неожиданности. Однако так заплутать могли только одиночные коммерческие либо промысловые суда. Ни ходом, чтобы успеть сбежать, ни радиотелеграфом, чтобы суметь растрезвонить об увиденном, они не обладали.
        Просто пройти мимо незаметно для местных, промышлявших рыбной ловлей вдоль всего архипелага, не мог никто. И об этом наше командование было бы извещено немедленно, поскольку за подобные вести обещали солидное вознаграждение.
        Учитывая все перечисленные факторы, надеялись, что явление в Порт-Ллойд такой армады вполне можно сохранить в тайне довольно долго. Даже при активном образе жизни, подразумевавшем эволюции и тренировочные пострелушки.
        А на «Урале» без конца шли совещания, где прорабатывались, потом перекраивались и снова пересчитывались варианты. Этот марафон начался еще дома и продолжался от самого Владивостока. Но все равно добиться желаемой «предсказуемости» предстоящего мероприятия, не зная степени боеспособности долгожданных пополнений, не удавалось.
        А тут еще и гвардейцы, прознав про женский штат переводчиков при штабе, одолели со своими амурными похождениями. Мало того что барышень от работы отвлекали, так еще и чуть не до дуэлей дошло. После нескольких склок в жилых палубах и на берегу доступ на борт «Урала» и госпитальной «Костромы» резко ограничили. На штабной аэростатоносец - только по вызову, с предъявлением соответствующих документов, а к медикам - по болезни или увечью.
        К штабу, под грозные взоры высокого начальства, лезть перестали сразу, но с сестрами милосердия возникли затруднения. Пришлось госпитализировать нескольких самых рьяных симулянтов и прописать курс лечения клизмами. Мгновенно «исцелившиеся» господа офицеры в бешенстве обещали пристрелить гнусных «клистирных трубок», однако после личной беседы с Михаилом Александровичем угомонились. Прочие же, видя полный афронт товарищей, предпочитали искать развлечения на берегу. Благо их там хватало.
        Но случались и встречи, достойные романов.

* * *
        Софья Ветлицкая родилась в семье донских казаков Орловых. Родного отца почти не помнила. Он застудился в степи, спасая станичный табун, и умер, когда ей еще и трех лет не было. Воспитывал ее дед со стороны матери, еще крепкий старик, несмотря на оставленную на Турецкой войне ногу, довольно ловко управлявшийся с хозяйством. Однако заработка он не имел, по этой причине первое время жили они небогато.
        Но потом молодую вдову с «придатком» сосватал знатный казак Степан Ветлицкий, имевший свой постоялый двор и еще кое-какие коммерческие дела. Он сам овдовел, оставшись с малым сыном на руках, так что ловкая и справная Маруся пришлась ему по душе, несмотря на ребенка. Обещал любить приемную дочь как свою, ежели и она его сына примет. На том и порешили.
        Сначала все так и было. Дети росли. Расширялась и коммерция Степана, отнимая все больше времени. Он подолгу не бывал дома, налаживая торговлю, в чем преуспел. Стал купцом второй гильдии, заметно погрузнев телом и загрубев душой. Возвращаясь из поездок, каждый раз привозил дорогие подарки сыну, обделяя этим жену и падчерицу. И вообще часто обижал их без повода, всячески балуя своего Григория.
        А девочка росла сорванцом. Хоть и жили они теперь в своей усадьбе, бегала в одной ватаге со станичными мальчишками, а при случае и отчаянно дралась вместе с ними, ни в чем не уступая. Дед в ней души не чаял, обучая казачьим ухваткам, несмотря на ворчание матери. Да и та, видя полное отражение своего Федора, слишком рано ушедшего, ругалась чисто для порядка.
        Грамота и другие науки тоже давались ей легко, в отличие от сводного брата, абсолютно не желавшего ничем себя утруждать. Это отмечали учителя, чем изрядно злили Степана, всегда выгораживавшего сына. К тому же общих детей у них все не было, и его отношение к жене и ее девчонке становилось все хуже. Вдобавок начал пить, во хмелю становясь дурным. В таком состоянии его только дед мог окоротить. Причем старому пластуну хватало одного взгляда, чтобы разбушевавшийся хозяин замолкал и уходил спать.
        Софья так и не узнала, что стало причиной их срочного переезда в Иркутск. То ли приемный отец чего учудил по пьяному делу, то ли какие его махинации вскрылись, но это переселение больше походило на бегство. Даже усадьбу не продали, сорвавшись и уехав всего за два дня.
        На новом месте торговля быстро пошла в гору. Степан Ветлицкий вошел в первую гильдию, скоро став весьма уважаемым человеком в городе. Поговаривали, что совсем скоро вполне может стать миллионщиком. Жили они соответственно - с размахом. Двухэтажный дом, прислуга, собственный выезд и прочие блага. На содержании и образовании детей тоже не экономили. Но результаты получались разными.
        Дочь к пятнадцати годам уже не дралась, превратившись в девушку приятной наружности. Осваивала курс гимназии, могла изъясняться по-французски и по-английски. Будучи общительной, часто бывала на кухне, где болтала с прислугой. В результате понимала еще японский и корейский, увлекалась химией и мечтала стать доктором. Неплохо управлялась с отцовской шашкой и крепко сидела в седле. Стрелять умела, так же как и ухаживать за оружием. Но толком обучить ее этому не позволил Степан, заявивший, что ей это ни к чему.
        А сын, будучи старше на два года, широко прославился во всех злачных местах и питейных заведениях как хороший клиент. Кроме того, сызмальства покрываемый отцом в своих проказах, стал занозой для полицейского департамента, неоднократно принимавшего жалобы на него. Ездил только в фамильном экипаже в компании таких же оболтусов, вел себя дерзко и вызывающе.
        Когда в соседнем Китае начались беспорядки, вскоре перекинувшиеся на железную дорогу, купец Ветлицк?й смог быстро сориентироваться в ситуации и заметно поправил свои дела на военных поставках в ходе усмирения боксерского восстания. Пристроил к делу и сына, надеясь таким способом отвлечь его от загулов, обходившихся все дороже как по деньгам, так и для репутации.
        К началу Русско-японской войны Степан имел уже и иностранные подряды. Сын участвовал в деле, но не всегда удачно. Укоренившиеся в нем капризность, вспыльчивость и заносчивость сильно мешали делу, став основной причиной срыва пары важных сделок. Но отец все прощал: мол, образумится с годами.
        Софья к тому времени закончила гимназию и училась на медицинских курсах при Тобольском университете, по совету матери уехав из родительского дома от греха подальше, поскольку приемный родитель все больше к ней цеплялся, отрываясь за неудачи любимого отпрыска.
        Зима 1904 - 1905 годов стала для нее роковой. Сначала умер обожаемый дед, просто не проснувшись поутру в один из вьюжных дней. На похороны Софья опоздала, поскольку известили ее поздно, да к тому же и поезд застрял в снежных заносах. Когда она приехала, уже все поминки справили. А стервец Гришка даже успел проиграть в карты ее отцовскую шашку. И без того сложные отношения с братцем после этого окончательно разладились.
        Только встретив дома Новый год и Рождество, снова уехала на учебу. Но не прошло и месяца, как внезапно умерла мать. И снова она не успела проститься. А когда приехала, приемный отец первым делом ошарашил новостью, что нашел для нее жениха. Что он, проявляя заботу, хочет, чтобы она до конца своих дней ни в чем не нуждалась. Человека этого он знает уже не первый год, как своего коммерческого партнера, и не сомневается, что именно в этой партии ее счастье, хоть он и старше чуть не вдвое.
        Она еще ни о каком замужестве, тем более таком, даже не думала. Но отчим прикрикнул, заявив, что будет так, как он сказал. А к вечеру напился до изумления, притащив в дом цыган. Тогда Софья убежала из-под родительского крова, проведя ночь на вокзале в ожидании поезда. Там и наслушалась, как Степан изводил мать постоянными попойками, не прекращавшимися после похорон деда, и даже бил. Он был фигурой известной, а благодаря «заслугам» сыночка, еще и приметной более прочих, так что судачили об их семействе охотно и много. После такого ничего общего со своей оставшейся родней она иметь больше не хотела.
        Но ранней весной в Иркутске ее разыскал Григорий. Прямо на занятиях в университете. Причем был не один, а с каким-то лощеным типом с необычно холодным рыбьим взглядом. С хмельной ухмылкой братец представил его Аполлинарием Карповичем. А потом, отпустив скабрезную шутку, пояснил, что это и есть тот самый жених. Что он приехал, чтобы забрать ее, поскольку к свадьбе уже все готово, и сразу после Пасхи они идут под венец.
        От таких новостей девушка растерялась, а потом расплакалась. Почти не понимая ничего от потрясения, она позволила себя забрать с занятий и отвезти не к себе на квартиру, как собиралась, а в гостиницу, где брат снял трехкомнатный номер. Там сразу началась попойка, в которой активно участвовали, помимо Григория и Аполлинария, еще и трое их общих дружков или приказчиков. Софья закрылась в спальне и не выходила оттуда, едва сдерживаясь, чтобы снова не разрыдаться.
        Потом пришел жених. Будучи в изрядном подпитии, сразу начал приставать и лапать. Едва вырвавшись от него, она попыталась найти защиту у сводного брата, но тот, осклабившись, заявил: раз все одно свадьба скоро, какая разница, когда он тебе под юбки залезет.
        Обомлев от такого ответа, прямо в платье, в котором была, она выскочила в коридор, а оттуда и на улицу. Как добралась до съемной квартиры - не помнила. Продрогла насквозь. Встретившая ее хозяйка, вдовая казачка, решившая, что та едва не попала в оборот к лихим людям, долго охала да отпаивала горячим чаем.
        На другой день, придя на занятия, Софья узнала, что уже отчислена с курсов в связи с предстоящим замужеством. Аттестат и прочие бумаги готовы, и она может их забрать. Ее поздравляли, а она не знала, куда девать глаза. Лицо пылало. В конторе, где работала переводчиком, все повторилось.
        Вернувшись на квартиру, едва смогла снять шубку. Знобило, в груди жгло. Хозяйка вызвала фельдшера, но этого Софья уже не помнила, впав в забытье. У нее был жар. Три дня она провела в бреду, лишь ненадолго приходя в себя. Приезжал братец, хотел ее забрать, но доктор, что как раз проводил осмотр, не позволил, сказав, что еще минимум неделю ей из комнаты выходить нельзя.
        Когда полегчало, рассказала все хозяйке. Та решилась помочь. Выведала, что на вокзале стоит военный санитарный эшелон. Там, узнав из предоставленных документов, что имеется кандидат в фельдшеры, почти закончивший обучение, хоть пока и больной, с радостью согласились ее взять на долечивание. С ними и уехала на войну, вскоре попав во Владивосток.
        В крепости, едва прослышали о ее владении японским и корейским, ее перевели в штаб снова переводчиком. Она не возражала, поскольку жалованье положили хорошее и против доучивания по медицинской части не возражали. Так и металась меж двух мест, радуясь, что свободного времени, чтобы оплакивать свою судьбу, нет. А потом ее включили в штат госпиталя на конвое экспедиционного корпуса. Снова хорошо.
        Ей казалось, что чем дальше от своей родни, ставшей теперь совсем чужой, тем спокойнее. Но злополучный жених нашел ее и там. Конвой готовился покидать стоянку на островах Бонин, когда ей пришлось присутствовать на переговорах по поставкам в качестве переводчика с корейского. С тем корейцем - купцом - прибыл и «рыбий глаз», выследивший ее после уже на плавгоспитале «Кострома».
        Она в ту пору заканчивала стажировку в качестве сестры милосердия, готовясь сдавать экзамен на фельдшера. Из-за завершившихся интенсивных учений было много пострадавших, и рук не хватало. Одному из них, совсем молоденькому худенькому бойцу, да еще и в очках, но уже успевшему заполучить на этой войне несколько шрамов, как раз закончила накладывать жесткую повязку на подвернувшуюся ногу, когда Аполлинарий пришел и по-хозяйски приказал собираться.
        От неожиданности Софья обомлела, но нашла в себе силы твердо сказать, что никуда с ним не поедет. Тот взъярился, начав орать, что из-за нее, дуры, уже второй месяц мотается по морям от самого Шанхая, но был прерван на полуслове тем самым бойцом, которого только что перевязали.
        - А вы, голубчик, хам!
        Сказано это было негромко, но весомо. При этом парень уже стоял и смотрел на Аполлинария твердым холодным взглядом, спокойно, без суеты убирая свою хрупкую оптику в карман шаровар. Легкое косоглазие совершенно не мешало ему уверенно давить оппонента морально, не произнося более ни слова.
        За последние недели юная сестра милосердия уже научилась отличать по глазам битых войной ветеранов от новобранцев. Хоть некоторые из них и пыжились изображать из себя матерых вояк, взгляд был совсем не тот, что у заглядывавших в пасть смерти. Вот и у этого, которого согласно медкарте, звали Николаем Гумилевым, рядовым из роты радиотелеграфной связи Цугарского полка, был точно такой же взгляд. Совсем как у деда.
        Не сразу найдя что ответить, жених несколько раз открывал было рот, но слов так и не подобрал, словно тот самый карп, ассоциации с которым каждый раз проскакивали в голове при мысли о нем. Глядя на эти жалкие потуги, Софья вдруг поняла, что больше его не боится. А он меж тем все же собрался с духом, приосанился, но был перебит кратким, негромким, холодным:
        - Вам здесь не рады!
        И снова сверлящий тяжелый взгляд. А после короткой паузы, когда визитер уже начал пятиться к двери, Николай резко кивнул головой, прощаясь с ним, и обронил как припечатал:
        - Честь имею!
        Чем окончательно добил несостоявшегося спутника жизни. Подобная манера ведения беседы совершенно не вязалась с простой солдатской внешностью, но чувствовалось, что парень не играет. Все серьезно.
        Так они и познакомились. За короткий следующий переход, пока солдат долечивал ногу, он стал ее Коленькой. Оказалось, что его мама из старинного дворянского рода Львовых, а отец - корабельный врач, служивший раньше в Кронштадте. Что сейчас они живут в Царском Селе, откуда он и сбежал на войну, недоучившись в гимназии. Воевал в Сасебо, оттуда у него въевшаяся чернота на щеке и два шрама на боку. Потом на Хоккайдо, оттуда другие едва зажившие рубцы.
        Но про это он рассказывал скупо, нехотя. Зато о своей новой службе - с большим азартом. Он даже сам не ожидал, как это все интересно. Радио - это будущее. Жалел, что в гимназии не любил физику. Взахлеб говорил о дядьке Панкрате, то есть о рядовом Панкрате Стаценко.
        Тот назначен в его роте в обслугу станции беспроволочного телеграфа. До мобилизации был кузнецом у себя в деревне, даже грамоте не обучен, но хваткий. Представляешь, он сделал такие шарниры, которые соединяют бамбуковые звенья мачт, и их теперь не нужно составлять, а только разложить до щелчка да зафиксировать специальными хомутами. Намного быстрее!
        Софья мало что понимала в шарнирах и хомутах, но ей нравилось его слушать. А он мог весь вечер говорить только про свою станцию. Она уже знала, что для ее транспортировки, даже после всех уплотнений поклажи в тюках, нужно почти сорок лошадей, включая верховых для офицеров и разведки. Но они на учениях, используя минные плоты, успели выгрузиться, переходя на них по сходням вместе со всеми, всего за два часа. Недолюбливала прапорщика Эйлера, который считает, что немецкие аппараты «Телефункен», как у моряков, лучше, чем Кронштадских мастерских или «Маркони». Но это не так. Потому что Коленька говорил, что наши станции проще перестраивать по длине волны. Просто реостат двигаешь, чем меняешь искровые промежутки, и все. А на немецкой нужно переключать несколько элементов. И при этом русская втрое дешевле. Ему об этом один товарищ из роты связи Ярославского полка рассказывал. А он в университете до войны учился, электротехнические классы посещал. Он знает. А Эйлер вообще кавалерист, наслушался всякого. Он даже наставления не читает, оттого, бывает, и командует невпопад.
        Какая такая длина волны, что за искровые промежутки - она понятия не имела, просто слушала и улыбалась. Было хорошо и тепло. Он, заметив ее улыбку, смущался и менял тему разговора. Но, смущаясь, был такой милый! А когда его выписали, оставил на хранение свою тетрадь со стихами.
        Потом была какая-то непонятная нервная суета у живописного острова, образованного двумя крутыми пиками, сросшимися в основаниях. Она слышала, как матросы, пересмеиваясь между собой, называли его «утопшим верблюд?м». А ведь и вправду похож. Так и запоминается проще, чем какое-то чужое, «острое» слово «хатидзе», как назвали его японцы. Там и съехал Коленька в свой полк.
        Как ни коротка была стоянка, но и она тоже переехала вместе с полевым госпиталем. Спешно, суетно. Даже затужила: как же он ее теперь найдет?! Дальше выход к Токио, прямо сквозь шторм. Случайно Софья узнала, что они оказались на одном пароходе с батальоном Николая. Но известно об этом стало, только когда уже пришли на место, так что не свиделись.
        Высаживались уже почти вместе, и вовсе не в Токио, а в какой-то глуши. Ей было все равно. Она вглядывалась в серые спины в солдатских шинелях. Даже показалось, что разглядела его фигуру в сплошной массе, теснившейся у шлюпок перед посадкой. Дальше бой весь день и почти не стихавшая стрельба ночью, едва не закончившаяся гибелью под развалинами рыбацкого домишки.
        Когда очнулась, он был уже рядом. Осунувшийся лицом и с седыми прядями на висках. Милый Коленька! С такой чистой, но уже раненой душой. Но им даже поговорить толком не довелось. Снова все закрутилось.

* * *
        Едва все русские силы собрались и обосновались на стоянке, отпраздновали воссоединение и даже чуток отдохнули, большие начальники учинили ревизию подготовки комендоров и сигнальщиков. С этой целью пополнения в сопровождении «Терека» «прогулялись» на другую сторону Титидзимы, где неспешно «отгрузили» по пять залпов с разных дистанций по стометровой скале, отколовшейся от островка Татсуми.
        Как оказалось, учебные снаряды на переходе извели не напрасно, а вот сигнальщиков гоняли мало. В том числе и на аэростатоносце. Постановили - доработать! В последующие дни эта самая скала, предложенная в качестве полигона капитаном второго ранга Пономаревым, стала весьма популярна у моряков и воздухоплавателей. Несмотря на постоянную спешку и скудность оснащения, до отправки использовался он очень интенсивно.
        Тем временем тыловики с помощью местных рыбаков обследовали воды вокруг островов, осмотрев более десятка мест, что приметили еще разведчики, добравшиеся сюда первыми с Окинавы через Сайпан. Они вроде бы казались пригодными для отработки высадки десанта. После осмотра почти все подошли по требованиям безопасности. Причем половина была в непосредственной близости от стоянки, так что даже пары на транспортах разводить не придется. Только знай шлюпки гоняй.
        Сразу начали шлифовать навыки пехоты по ускоренной переправке на берег и обратной посадке на суда. Впрочем, это больше напоминало грубое обтесывание, поскольку никакими навыками там и не пахло. Учитывая, что воинство теперь постоянно обитало на берегу, отрабатывали сначала амборкацию, а уже потом, после разбора полетов, высадку, снова с последующим обсуждением итогов.
        Даже после неоднократного повторения процедуры у подавляющего большинства получалось далеко не блестяще и при свете дня, не говоря о ночных попытках. Одновременно «махра» и гвардейцы не прекращали практиковаться в стрельбе, использовании средств связи и во взаимодействии с силами поддержки.
        В процессе учений выяснилось, что составленное и утвержденное еще во Владивостоке расписание грузов оказалось кое-где нарушенным в самый последний момент перед отправкой судов. По этой причине часть снабжения, в дополнение к частично утраченному гвардейскому обозу, и вовсе оказалась оставлена дома. Комплектацию полков пришлось местами перекраивать заново, исходя из того, что где лежит сейчас. Перетаскивать все на места, запланированные изначально, времени не хватало. Проще оказалось пересадить людей к их имуществу.
        Глава 16
        Самое первое общее заседание штабов великого князя Михаила и вице-адмирала Дубасова было целиком посвящено обмену информацией. Причем по военным и снабженческим вопросам, что вполне логично, слушали в основном Иессена и его штаб-офицеров. Зато в общеполитическом плане гораздо лучше информирован, благодаря немцам, оказался Дубасов. Кроме того, всех сильно интересовали подробности его столь длительного плавания.
        Из доклада о непростом переходе с Балтики стало известно, что, покинув Кронштадт 1 июня, эскадра без происшествий, хоть и под пристальным вниманием флота Владычицы морей, обогнула Европу и 18 июля уже форсировала Суэцкий канал. Причем за время плавания поголовье легких минных сил не сократилось (как ожидалось по техническим причинам), а наоборот, увеличилось.
        Сначала в Бресте ее догнал минный крейсер «Абрек», чуть запоздавший с окончанием ремонта механизмов. А в Средиземном море присоединилась канонерская лодка «Храбрый», уже который год несшая службу на Крите, и минные крейсера «Гридень» и «Казарский», проведенные через Босфор и Дарданеллы якобы для смены русских стационеров, уходящих на Дальний Восток.
        Однако когда Дубасов приближался к Криту, русское морское ведомство затеяло переписку, сутью которой являлось неудовлетворительное техническое состояние канонерской лодки «Грозящий», не позволяющее отправить ее на Дальний Восток. Но это была лишь ширма.
        Встретившись с «Храбрым» в бухте Суда, черноморцы вскрыли специальные пакеты, в которых оказался приказ великого князя Александра Михайловича присоединиться к отправленным на Тихий океан пополнениям. Одновременно в газетах и по международным каналам распространилось заявление, что в связи с войной на Средиземном море остается только «Грозящий», а все прочие суда, могущие принести пользу, отправляются на театр боевых действий.
        Скандал, вызванный «азиатским коварством русских», в обход международных соглашений протащивших целых два крейсера через проливы, активно раздувался в европейской прессе и имел определенные последствия для дальнейшего перехода. Но пока отдыхали и бункеровались в Суэцком заливе, уже благополучно миновав канал, об этом еще не знали.
        Как и Небогатова, в Красном море Дубасова встречали сомнительные личности, предлагавшие обеспечить разведку впереди по маршруту за скромное вознаграждение. Они рассказывали страшные сказки о японских подводных лодках, поджидающих у Сингапура, и минных заграждениях, которые могут выставить самураи на пути эскадры с простых рыбацких шхун.
        Но их всех гнали взашей, предпочитая обходиться сведениями, полученными из Владивостока с курьером, принятым на борт в Суэце. Он же доставил последние разведсводки от светлейшего князя Ливена из Сайгона и Грамматчикова из Шанхая, весомо дополненные подчиненными вице-адмирала Притвица из Циндао.
        Оказавшись в Красном море, эскадра сразу попала под плотное наблюдение двух английских пароходов. Они постоянно держались рядом, порой опасно маневрируя в непосредственной близости и даже прорезая строй. При этом морской этикет нарушали постоянно.
        Имея красивую яркую окраску, все такие ухоженные, эти скороходы резко контрастировали с русскими кораблями, щеголявшими красными плешинами свежего сурика на местах «прижигаемой» коррозии, особенно быстро развивающейся в здешнем климате. Судя по хорошо различимой аббревиатуре RMS (Royal Mail Ship) перед своими названиями, они перевозили почту, так что их назойливые антраша вокруг эскадры выглядели как бы неуместными. Но это была лишь прелюдия.
        Когда 26 июля встали на погрузку угля в архипелаге Сокотра, англичане вообще потребовали убрать русские корабли подальше от основной судоходной трассы Аденского залива, идущей из Баб-Эль-Мандебского пролива, из соображений безопасности торгового мореплавания. В итоге бункероваться пришлось у совершенно голой скалы, длиной около четырех верст и примерно в полторы версты шириной, в двадцати милях к юго-западу от острова Сокотра.
        От ветра с океана она почти не защищала, так же как и от зыби. При этом жаркое и пыльное дыхание близких великих пустынь ощущалось постоянно. Из-за неудобства стоянки вместо запланированных двух дней задержались на целых пять. Днем работы приходилось прекращать из-за невыносимых условий. При этом рядом все время маячили два или даже три подозрительных судна, уверенно поддерживавших контакт благодаря множеству электрических осветительных приборов, использовавшихся русскими при ночной бункеровке.
        Имея весьма туманные инструкции ГМШ, предписывавшие не провоцировать английский флот на резкие действия и в то же время не позволять любым иностранным судам выказывать неуважительное отношение к эскадре и флагу, Дубасов, посовещавшись со своими младшими флагманами Чухниным и Вирениусом, решил уйти в отрыв. Подготовку «рывка» начали немедленно.
        От продолжения похода по уже протоптанному маршруту пришлось отказаться. Иначе эскадру снова найдут, и это вопрос даже не недель, а нескольких дней. Исходя из чего выбрали один из резервных вариантов, исключающий форсирование Малакского пролива.
        Нет, россказням о подводных лодках Дубасов не верил. Просто, с учетом сложившейся ситуации, в этом длинном и довольно узком, как кишка, проходе, всегда кишащем судами всех наций, были неминуемы крупные провокации со стороны англичан. А это могло вызвать крайне нежелательную задержку.
        Поскольку к тому времени имелись сведения о предложенной немцами тайной помощи в проводке и обеспечении кораблей и судов Дубасова всем необходимым, грех было ей не воспользоваться. Но, как обычно, уведомлявшие об этом из-под «шпица» обошлись без конкретики. Пришлось слать в Петербург запрос о возможном месте долгосрочной стоянки для ремонта в любой из германских тихоокеанских колоний.
        Инструкции по проведению отвлекающих действий по нескольким сценариям, специально на такой экстренный случай разработанные в штабе наместника на Дальнем Востоке, получили с прочей почтой все с тем же курьером. Соответствующие предписания нашим торговым представителям, консулам и атташе на всем изначально запланированном пути следования можно было разослать телеграфом. Собственно, сами инструкции у них уже имелись на руках, попутно доставленные расторопным гонцом. Оставалось только обозначить кодовым словом в телеграмме, какой из вариантов принять в работу.
        Маршрут прорабатывали, созвав общее совещание флагманов и командиров. По его итогам сгоняли «Абрек» в Джибути для отправки почты в ГМШ и консулу Рудановскому, которому теперь предстояло реализовать разработанный штабом эскадры план снабжения на дальнейший переход в обход Сингапура.
        Параллельно ему следовало начинать уже сейчас активно имитировать подготовку к проводке эскадры тем же маршрутом, что полгода назад прошел Рожественский. Но имитировать убедительно, в строгом соответствии с полученными из Владивостока наставлениями.
        К вечеру 1 августа поднялся сильный ветер, начался дождь. Воспользовавшись непогодой, Дубасов ночью тихо снялся с якоря и незамеченным ушел на юг. Шторм продолжался два дня, что позволило оторваться от преследования и затеряться в Индийском океане. По крайней мере, на это было очень похоже. Когда погода улучшилась, никаких признаков погони или слежки не увидели.
        Сразу вывели из действия часть котлов и перевели машины в экономичный режим работы. Все эсминцы далее вообще вели на буксире за транспортами, старательно избегая встреч с кем-либо. Основные судоходные маршруты Индийского океана пересекали только ночами максимально поспешно. Для этого угля и ресурса механизмов уже не жалели.
        Следующим местом бункеровки был выбран архипелаг Чагос. Точнее, самый северный из его атоллов, именовавшийся Спикерс-банк. Он представлял собой большое неправильное, смятое кольцо более десятка миль в поперечнике, отгороженное от остального океана несколькими коралловыми рифами, большая часть которых полностью или почти полностью скрывалась под водой. Да и те, что были выше уровня моря, большей частью скорее являлись коралловыми головами, чем островками. В прилив волны перекатывались через них, образуя большие пенные шапки. Суши в нормальном понимании не было. Зато свидетелей - тоже.
        В большие прорехи ограждения лагуны во внутреннюю акваторию вкатывало валы с океана, так что даже в ней почти везде качало изрядно. Подыскав наиболее тихое место, принимали уголь со своих транспортов, периодически мигрируя всем скопом при изменении направления ветра. Держали в готовности одного или даже двух дозорных, имевших все котлы под парами. Брать топливо в перегруз не собирались, только в ямы. Расчеты показали, что запаса, остававшегося на транспортах, должно хватить еще на две полные бункеровки. А там и снабженцы подтянутся.
        Вся группа атоллов Чагос, занимавшая довольно много места в океане, но имевшая мизерную общую площадь, пригодную для жизни человека, считалась территорией Великобритании, однако была мало обитаема. Местные - потомки рабов, завезенных из Африки, выращивали тростник и кокосовые пальмы да ловили рыбу в лагунах. Европейцы жили только на главном острове Диего-Гарсия, расположенном в восьмидесяти милях южнее. Так что факт четырехдневного пребывания в английских владениях русской эскадры вряд ли стал известен кому-либо.
        Дав отдых экипажам, насколько это было возможно, пока продолжалась приемка топлива и воды, двинулись на восток к Кокосовым островам, снова английским. Там в качестве пункта временного базирования использовали островок Норд-Килинг, расположенный в тринадцати милях к северо-востоку от главного острова Вест-Килинг.
        Этот крохотный клочок суши едва на три фута возвышался над океанской поверхностью, зато имел закрытую внутреннюю лагуну, совершенно недоступную даже для гребных судов в прилив, и довольно развитую растительность. В том числе и пальмы. Людей на нем чаще всего не было.
        Он не обеспечивал почти никакой защиты ни от волн, ни от ветра, поэтому стоянка здесь была короткой, а учитывая близкое соседство с обитаемым островом этого мини-архипелага, еще и ночной. Придя к острову на закате, с рассветом уже двинулись дальше, проведя только самые необходимые работы. Уголь принимали только миноносцы. По плану следующим пунктом стоянки должен был стать остров Флорес. Но на то еще не было разрешения голландских властей.
        На вторые сутки в тридцати милях к югу от острова Рождества встретились с угольщиками Гамбургско-Американской компании. На них прибыл курьер от Рудановского, доставивший долгожданную телеграмму из Петербурга. В ней сообщалось, что с голландским правительством успешно согласован вопрос тайной стоянки эскадры на Флоресе с предоставлением небольшого отдыха экипажам. Местная колониальная администрация извещена. По межправительственному соглашению эта договоренность не предавалась огласке.
        Но на Флоресе можно было только запастись свежей провизией. О ремонте в обширных остиндийских владениях Голландии, еще не затронутых цивилизацией даже в зачаточной форме, не могло быть и речи. В этом вопросе оставалось надеяться только на немцев.
        Из МГШ уведомили, что германский Адмираль-штаб обещал всемерное содействие в любых технических аспектах, оставалось только согласовать точку рандеву. Для окончательного решения вопроса с назначением места предстоящей большой стоянки, где можно будет заняться восстановлением боеготовности после перехода, предписывалось связаться с немецкой колониальной администрацией в Хербертсхёэ. Причем крайне желательно заранее, чтобы те успели подтянуть техническое обеспечение из базы Циндао. Ничего ближе даже у немцев в тех диких краях просто не было.
        Прибывший на угольщике представитель заверял, что в настоящий момент губернатор Германской Новой Гвинеи Альберт Халь уже уведомлен о предстоящем визите русской эскадры. Ему отправлен соответствующий пакет с инструкциями из Берлина на рейсовом пароходе «Принц Сигизмунд», одном из двух грузопассажирских судов HAPAG, регулярно курсирующих между Гамбургом и бразильскими портами Сантос или Рио-де-Жанейро с заходом в Новую Померанию. Там будут ждать условной телеграммы по радио, после чего организуют тайную встречу для решения всех вопросов.
        Оказывается, у немцев все уже было продумано. Оставалось только до них добраться. Но идти всем скопом явно не стоило. Хоть воды вокруг германских имперских охраняемых территорий в Тихом океане и достаточно пустынны, сколько продлятся переговоры и согласования, еще не известно. Вполне достаточно будет одного крейсера, учитывая, что даже и его придется где-то прятать. Это все же несравнимо проще, чем укрыть большой караван.
        Тем более что сам Хербертсхёэ, так же как и расположенный неподалеку Симпсонхафен, где имелась удобная гавань, для наших целей не годился из-за невозможности сохраненить в тайне пребывание там столь крупного корабельного соединения. В телеграмме МГШ рекомендовалось использовать в качестве временной базы остров Сайпан, недавно выкупленный немцами у испанцев. Там и организовать ремонтную стоянку. Однако окончательное решение оставалось за штабом эскадры, исходя из ситуации на месте.
        Изучив штабную почту с этими известиями, командующий созвал новое совещание начальников отрядов и командиров кораблей, продолжавшееся более трех часов - считай, до самой ночи. С него все разъезжались, снабженные инструкциями на целую неделю вперед. Старшим над эскадрой, продолжавшей тайком пробираться к Флоресу, временно становился адмирал Беклемишев, а Дубасов отбывал по делам.
        Еще в темноте крейсер «Адмирал Корнилов» ушел вперед и растаял за горизонтом, следуя в залив Бланш на восточной оконечности острова Новая Британия. Предстояли важные переговоры с немцами. С 1892 года Федор Васильевич в течение пяти лет был морским агентом при российском посольстве в Берлине, считался другом самого Тирпица - основателя германского Большого флота, так что являлся довольно известной фигурой для германского высшего руководства. Надеялись, что это существенно облегчит и ускорит решение вопроса.
        На переходе привычно шарахались от любого дымка или паруса на горизонте. Когда до входа в залив Бланш оставалось менее пятидесяти миль, дали по радио условную телеграмму. Ответа не было. Ход застопорили и повторили попытку. Снова тишина. Потом еще и еще, также без результата. Время шло, и наша навязчивость уже начинала казаться небезопасной. Услышь кто-либо посторонний одну и ту же депешу, повторенную столько раз, непременно что-то заподозрит.
        Собирались было развернуться и искать другие способы связаться с Хербертсхёэ, безо всякой надежды снова отстучав в эфир заученный текст. И - случилось!!! Только после восьмого повтора! Наконец услышали сбивчивый условный ответ. А чуть погодя - новую депешу с назначением места рандеву возле острова Ерара на входе в залив Аталикликан, что немного западнее Бланш.
        Туда пришли уже поздно ночью, найдя рядом с островом быстроходную яхту, арендованную губернатором через подставных лиц у владельцев фактории «Форсайт». Дубасов перешел на нее и сразу отбыл по месту назначения, а на крейсер поднялся немецкий лоцман и два чиновника из портовой администрации. После их короткого совещания с командиром «Корнилов» еще до рассвета перешел на назначенную ему стоянку в стороне от оживленных маршрутов. Таким образом, необходимая скрытность была соблюдена.
        По прибытии в Хербертсхёэ сразу выяснилось, что неувязки со связью были досадным недоразумением, вызванным кратковременными перебоями с электричеством в рабочем портовом Симпсонхафене, чьи огни виднелись на севере. Там и стояла станция беспроволочного телеграфа.
        Здесь же размещалась администрация и, так сказать, очаги культуры. Несмотря на значительный прогресс в освоении территорий, все же это пока еще был не Сингапур, но уверенно развивающийся германский порт, имевший два причала, два отеля, конкурировавших между собой, и двух немцев-докторов, курирующих местную больницу. Кроме того, несколько контор факторий, естественно немецких, внушительное, по местным меркам, представительство Джалуитской компании, торговавшей гуано и прочими колониальными товарами с Япа и Паллау, скотобойню в гавани, штуки три питейных заведения, раскиданных по широким пересекающимся тенистым аллеям. Также имелся Немецкий клуб, и где-то на задах терялся китайский квартал. А над всем этим на небольшом холме возвышалась резиденция губернатора. Туда и проследовали, едва сойдя на берег.
        Было еще темно. Несмотря на неурочный час, губернатор Альберт Халь лично встретил вице-адмирала Дубасова в саду за воротами, где уже не могли увидеть с улицы, чтобы выразить свое почтение, как он выразился, «большому другу самого морского министра фон Тирпица!». Он заверил, что сделает все от него зависящее для максимального удовлетворения любых потребностей русской эскадры.
        Услышав столь цветистое приветствие, похожее на провинциальный подхалимаж, Федор Васильевич внутренне уже поморщился, опасаясь, что сейчас начнется многословная, нудная дипломатическая пикировка и торговля из-за каждой мелочи. Но, вопреки его ожиданиям, это оказалось именно приветствием - не более. Дальше строго по делу. Коротко, ёмко, продуктивно. Даже стало немного стыдно.
        А губернатор тут же продолжил, сразу предложив без политесов. Его плотная фигура, короткая стрижка, внимательный твердый взгляд и шикарные усы, плавно загнутые вверх, располагали. Едва дождавшись одобрительного кивка, он с ходу сообщил, что уже собрал в столице Германской Новой Гвинеи всех нужных для совещания персон. В частности, окружного офицера Каролинских островов майора Крауха, губернатора Маршалловых островов и губернаторства Джалуит Конрада Гепперта, представляющего также и Джалуитскую компанию, имперского комиссара атолла Джалуит Евгения Брандейрса, господина Трозееля, представителя администрации острова Сайпан, и корветтен-капитана Даймлинга, командира канонерской лодки «Тигер», доставившего из Циндао последние инструкции Берлина. Сам Даймлинг был делегирован на встречу в качестве полномочного представителя от Адмираль-штаба.
        По официальной версии, всех их вызвали для согласования дальнейшей земельной политики в германских протекторатных землях (совещания на эту тему действительно идут уже вторую неделю). Они проживают в гостинице «Князь Бисмарк». Господина русского адмирала губернатор намерен разместить у себя, дабы не тратить время на переезды и соблюсти конфиденциальность. А совещание предлагает начать немедленно после того, как тот отдохнет с дороги.
        Но Дубасов пожелал начать как можно скорее. Время поджимало, а отдохнуть можно будет и на обратном пути к эскадре. Возражений не последовало, только такой же легкий одобряющий кивок.
        Пока подавали завтрак, приступили к изучению бумаг. Рассвело. В гостиницу послали и вызвали всех к губернатору, как уже бывало не раз. Официальным поводом послужила вчерашняя вечерняя телеграмма из Берлина, так что подозрений это вызвать не должно было. Переговоры оказались недолгими, поскольку основные вопросы, касающиеся возможностей ремонта с соблюдением максимальной секретности, уже предварительно прорабатывались обеими сторонами и совпадали по большинству пунктов.
        От планировавшейся изначально стоянки на острове Сайпан пришлось отказаться по рекомендации господина Трозеля, так как в последнее время там все чаще стали появляться американские суда. Это было, в принципе, неудивительно, учитывая довольно близкое соседство с Гуамом, являвшимся перевалочной базой на пути из САСШ к Филиппинам. Однако еще полгода назад такого интенсивного движения в тех местах не наблюдалось. По этой же причине отбросили и Иводзиму.
        Использовавшийся ранее как угольная станция для рейдеров атолл Бикини в северо-западной части Маршалловых островов также не подходил в силу чрезмерной удаленности и возникавших в этой связи сложностей со снабжением и оперативной связью. Любая информация будет добираться туда со скоростью парохода, доставляющего послание, то есть несколько дней, что считалось неприемлемым. Да и крюк получался изрядный.
        Перебрав множество вариантов, приняли решение: избрать в качестве временной базы бухту Зеадлер на лежащем много южнее Сайпана острове Манус, в архипелаге островов Адмиралтейства. Он находится в стороне от основных торговых путей и крупных портов, в то же время не слишком далеко от залива Бланш, что позволяло обеспечить снабжение всем необходимым и максимально быструю связь с использованием беспроволочного телеграфа Симпсонхафена.
        Германская сторона предоставляла Дубасову бригаду квалифицированных рабочих, набранных по личному распоряжению губернатора Кяочао капитан-цур-зее Труппеля в портовых мастерских Циндао и дополнительно усиленную специалистами из Хербертсхёэ и Симпсонхафена, а также необходимые для ремонта материалы, запас которых в ближайшее время будет доставлен на борту парохода «Фениция». Также предоставлялась возможность использования телеграфной связи из Хербертсхёэ без каких-либо ограничений.
        Немцы отмечали, что пропажа эскадры не осталась незамеченной. В Индийском океане ее усиленно ищут английские крейсера. Нет никаких сомнений, что эти поиски будут продолжены и в Тихом океане. В связи с чем имеет смысл устроить отвлекающую акцию, чтобы пустить поиски по ложному следу. Поскольку Каролинские острова всем показались логичными и располагались достаточно далеко в стороне, их и выбрали. Ответственным назначили губернатора германского Самоа Вильгельма Зольфа.
        Суть акции состояла в том, чтобы сформировать ложный след, ведущий через Западное Самоа в сторону Джалуита, далеко в обход наиболее освоенных районов юго-западной части Тихого океана. Учитывая огромность территории, в случае успеха это позволило бы выиграть немало времени.
        Проработали и основные вопросы. Для сокращения сроков и обеспечения максимально комфортных условий проведения работ охрану рейда брал на себя корветтен-капитан Даймлинг со своим «Тигером», что позволяло эскадре полностью сосредоточиться на ремонте. Единственной встречной просьбой немцев было участие их офицера корветтен-капитана Хартога во всех учениях эскадры и дальнейшем походе. Оно было принято. Об этом Дубасова уже дважды уведомляли из Петербурга. Морское ведомство настоятельно рекомендовало не отказывать немцам в этой просьбе.
        Поскольку в ходе дальнейшего обсуждения основных рабочих моментов никаких разногласий не обнаружилось, стороны быстро пришли к соглашению. С корветтен-капитаном Даймлингом согласовали точку встречи и кодовые сигналы, а также наметили районы, подлежащие предварительному осмотру еще до начала выдвижения всего каравана. Подобным же образом прорабатывался маршрут для трофейных угольщиков, отстаивавшихся сейчас на Бикини, которые оказались очень кстати. Их планировалось перегнать в бухту Зеадлер как можно скорее.
        В деле скрытной разведки предполагалось дополнительно задействовать несколько каботажных шхун и небольших пароходов Джалуитской компании - здешнего монополиста по морским перевозкам. Ее суда сновали по всем уголкам юго-западной части Тихого океана, так что это точно не будет воспринято никем как нечто необычное.
        Обсуждение множества конкретных деталей с небольшими перерывами на обед и ужин продолжались до ночи, после чего Дубасов отбыл на той же яхте к островам Герцога Йоркского, у которых тем временем в стороне от портовой суеты залива при помощи местных грузчиков бункеровался «Адмирал Корнилов». К моменту возвращения адмирала уголь и воду на крейсер уже приняли до полных запасов, так что не мешкая тронулись в обратный путь.
        Когда добрались до Флореса, эскадра уже десятый день стояла у юго-западного побережья острова, укрываясь от проходящих мимо судов. Являясь голландской колонией, Флорес был населен преимущественно коренным населением, и к нему редко подходили пароходы, особенно в этой его части.
        Колониальные власти сразу предупредили, что в данный момент ситуация не совсем спокойная. После аннексии княжества Ларантука в прошлом году и депортации его раджи Лоренцо II традиционное противостояние местного населения колонизаторам на религиозной почве заметно обострилось.
        Однако никаких явных признаков смуты на берегу за время пребывания эскадры пока не заметили. Мягкий тропический климат, красивая природа создавали буквально курортные условия, что позволило командам немного отдохнуть, даже несмотря на круглосуточное несение охранной службы. После изнурительного почти трехмесячного плавания такой отдых требовался всем. Но бдительная охрана рейда была явно нелишним атрибутом, особенно учитывая, что папа депортированного раджи в свое время сколотил настоящую банду и промышлял пиратством.
        Самого Лоренцо II с десяти лет воспитывали миссионеры-иезуиты, сумевшие привить ему некоторые христианские заповеди. Будучи довольно высоким, стройным, он отличался от своего родителя - грузного мускулистого, широкогрудого, лохматого - в лучшую сторону не только внешне. Настойчиво вводил цивилизованные манеры, в пьянстве, интригах и прочих беспокойных мероприятиях замечен не был.
        Но «что хреном заложено, оглоблей не выправишь». Поговаривали, что в конце своего правления раджа явно злоупотреблял властью, становясь все более кровожадным[32 - В тех местах и в то время действительно происходили все описанные события. И «родословная» Раджи тоже чистая правда.]. Впрочем, большей частью это были недостоверные сведения, полученные от местных торговцев - голландцев или метисов, поставлявших на эскадру мясо, рыбу, зелень и фрукты. Им не нравилось платить налоги. С официальными колониальными властями никаких контактов так не было.
        С возвращением Дубасова отдых закончился. До конца дня разводили пары, сворачивали все на берегу, после чего двинули дальше. От Флореса до Мануса шли внутренними морями Голландской Ост-Индии. Южную часть моря Флорес форсировали ночью, чтобы максимально скрытно преодолеть торговый путь из Сингапура в австралийский Дарвин. Далее, пробираясь меж островов и островков Молуккского архипелага, повернули на восток, огибая с севера Новую Гвинею.
        Возле острова Схаутен встретились с «Тигером», взявшим на себя роль головного дозора. После обмена приветствиями силуэт канонерки с двумя близко расположенными тонкими трубами резво отбежал за горизонт в готовности известить о неожиданностях по радио. Однако предосторожности оказались излишними. До самой бухты Зеадлер ни одного судна так встречено и не было.
        После полудня 12 сентября, встав на якорь у внутреннего северного побережья острова Лос-Негрос, начали обосновываться для длительной стоянки. Одновременно, не теряя ни часа, приступили к послепоходовому восстановительному ремонту механизмов средствами плавмастерской «Либава». Уже на следующий день пришел пароход «Фениция» с рабочими, оборудованием и различными грузами, и работа закипела в полную силу, на круглые сутки.
        Часть запланированного успели переделать еще на Балтике, начав с боевых и артиллерийских рубок. Последние, впрочем, изготовили не все. Времени не хватило. Кроме того, у «Славы» еще до выхода в плавание была ликвидирована нижняя трехдюймовая батарея. Пушки из нее перенесли на те же места, что у остальных броненосцев серии, уже во время перехода, а порты заделали броней наглухо. По уже проверенным схемам упростили систему заряжания шестидюймовых башенных орудий. В заводских условиях доработали и главный калибр с соответствующим увеличением боезапаса и скорострельности больших башен на первых минутах боя.
        Второй броненосец также изрядно «омолодился». Несмотря на все авралы и сверхурочные, накрывшие и Кронштадтский пароходный завод с самого начала 1905 года, «Александр II», ремонтировавшийся там, перевооружить на современную артиллерию все же успели. Принятый еще в декабре прошлого года проект реализовали полностью, с небольшими дополнениями. Пять 203-миллиметровых скорострельных пушек Канэ, четыре из которых разместили в казематах, а одну на юте, дополняли восемь 152-миллиметровок на батарейной палубе и четыре стодвадцатки на верхней.
        Двенадцатидюймовки и их приводы, ремонтированные два года назад, привлеченные специалисты Металлического завода снова тщательно проверили и усовершенствовали, насколько это было возможно. Доработали и саму барбетную установку, максимально оградив от воздействия осколков. Но возглавлявшего работы инженера А. Г. Дукельского полученный результат все равно не радовал. Принципиально улучшить защиту этой конструкции без капитальной перестройки не представлялось возможным.
        Воспользовавшись разобранными для замены котлов палубами, практически полностью переделали электропроводку, заменив пародинамо на новые, более мощные фирмы «Сименс и Гальске», и поменяли системы подачи боезапаса. В дополнение к основным калибрам броненосец получил шестнадцать трехдюймовок вместо всей своей малокалиберной артиллерии и минного вооружения.
        Весьма неприятным, хотя и ожидаемым, стало плохое состояние его новых огнетрубных котлов, перед установкой несколько лет ржавевших под открытым небом во дворе Кронштадтского пароходного завода в ожидании выделения остальных денег для ремонта корабля. Теперь они являлись постоянным источником проблем. С этим боролись на протяжении большей части похода.
        Вот и на этой стоянке им уделили особое внимание. Но даже после проведенного в бухте Зеадлер довольно тщательного ремонта нашими и немецкими специалистами надежды на них оставалось мало. Полного паспортного давления они не держали, так что максимальный боевой ход броненосца ограничивался всего двенадцатью узлами, и то лишь на короткое время. Хорошо хоть по остальным пунктам его ремонтной ведомости тысячи человеко-часов оказались не напрасной тратой времени и сил[33 - Модернизация броненосца «Александр II» в реальной истории была проведена почти в эти же сроки и с теми же результатами. Только по трехдюймовкам здесь произвол автора.].
        Не обошли вниманием и крейсера. На «Адмирале Корнилове» на два ствола уменьшилась численность главного калибра, но сила бортового залпа не изменилась, так как носовую и кормовую пары заменили на одно орудие, стоявшее теперь в диаметральной плоскости. При этом погонная пушка поднялась на одну палубу выше, а на юте ее разместили дальше в корму, срезав излишнюю высоту фальшборта и упразднив балкон. Избавление от рангоута, вместе с грот-мачтой, а также от излишне шикарной отделки внутренних помещений и всего минного вооружения дало солидную экономию в весе. Так что даже после увеличения втрое «поголовья» 75-миллиметровой артиллерии до 12 единиц, вместо всей прочей мелочовки, осадка даже уменьшилась.
        «Память Азова» также лишился минного вооружения и утратил все атрибуты парусного корабля. На нем, помимо удаления рангоута, бушприта и одной из мачт, изменили и состав артиллерии. Теперь это был единый шестидюймовый калибр. Работы выполнялись все тем же Франко-Русским заводом, что менял на нем котлы.
        Первоначальным проектом предусматривалось удаление спонсонов и размещение дюжины патронных пушек системы Канэ в батарее и пары трехдюймовок на главной палубе[34 - Реальный проект модернизации, работы по которому закончили на этом крейсере вскоре после окончания войны.]. Работы шли с октября прошлого года, но на заключительном этапе внесли существенные изменения. В батарее решили оставить только восемь стволов в двух группах, поближе к элеваторам подачи боеприпасов, разделив их противоосколочными перегородками. Из-за чего пришлось затеять перестройку части жилых помещений в корме с перестановкой двух орудий. А еще три пушки поставили в диаметральной плоскости. Одну на срезанном баке, сравнявшемся с главной палубой, а две - на юте, попарно спиной друг к другу.
        Закончить все до отправки не успели. Так что грохот кувалд и заклепочников не смолкал в глубине корпуса старого броненосного крейсера до самого Порт-Саида, где мастеровые, едва уложившиеся даже к этому последнему сроку, сошли на встречный немецкий пароход. Кормовую пару пушек установили уже во время одной из стоянок в Индийском океане. А предусмотренные новым проектом перевооружения двенадцать трехдюймовок заняли свои места только в бухте Зеадлер.
        Однако все это великолепие сильно портилось плохим качеством работ Кронштадтского пароходного завода, занимавшегося переборкой главных машин. Несмотря на все усилия механиков крейсера, он никак не мог набрать более сорока восьми оборотов на валу из-за сильных стуков и вибраций. В итоге «парадный ход», даже после максимальной разгрузки крейсера, не превышал одиннадцати узлов.
        Исправить ситуацию удалось только во время стоянки в бухте Зеадлер после доставки немцами необходимых деталей для замены. Их срочно изготовили в арсенале Циндао по чертежам, отправленным с нарочным еще при выходе в Индийский океан, и привезли в точку рандеву на «Фениции». Далее оставались сущие пустяки. Просто разобрать главные механизмы в походных условиях, подогнать все новое по месту, а потом собрать в обратной последовательности. Причем быстро! И желательно, чтобы лишних деталей не осталось. Работали круглые сутки. В трех бригадах, сменяющих друг друга через каждые восемь часов, числилось почти три сотни рабочих, мобилизованных со всех кораблей. Однако справились. После завершения работ обновленные машины легко разогнали «Память Азова» до пятнадцати узлов. И это еще был не предел. По расходу пара и показанным оборотам на валах, расчетная максимальная скорость превышала шестнадцать узлов[35 - В реальной истории модернизированный «Память Азова» имел эти же проблемы с главными механизмами, справиться с которыми удалось только после следующего серьезного заводского ремонта спустя несколько лет.].
        Системы управления огнем на всех крупных кораблях были смонтированы по единому стандарту еще дома. Потом их доработали с учетом боевого опыта. Недостающие артиллерийские рубки прибыли к эскадре на пароходах во время плавания в Средиземном море. До Мануса они тихо лежали в трюмах. А уже там их собрали и установили на мачтах в ходе ремонта. Тогда же довооружили «Храброго» четырьмя трехдюймовками вместо всей прежней противоминной артиллерии. Никаких других работ, кроме серьезной ревизии механизмов, на нем не проводилось.
        После переборки машин и котлов, а также некоторых дополнительных мер по уменьшению строительной перегрузки, с одновременным улучшением защиты жизненно важных частей, живучесть старых кораблей, входивших в эскадру, заметно повысилась. Проведенная водолазами очистка подводной части, в дополнение к наработанному навыку кочегаров и машинной команды, позволила «Славе» и крейсерам уложиться на пробных пробегах в свои паспортные показатели по скорости и экономичности.
        За время стоянки на Манусе немало сделали и на миноносцах. Самым главным нововведением для них стало закрепленное особым приказом Дубасова единообразие типов установок главного калибра. Теперь все они должны были стоять на станках Канэ, имевших механическое горизонтальное наведение, принципиально повышавшее точность стрельбы на серьезных дистанциях. Проблема нехватки этих самых станков должна была разрешиться при встрече с Тихоокеанским флотом. Потребное количество уже передали через немцев.
        Такие пушки имелись во Владивостоке, снятые с разоруженных больших кораблей, а также доставленные с конвоем. Пока же предстояло подготовить установочные места, а при необходимости подкрепить палубы, поскольку у более простых станков Меллера диаметр основания (860 мм) был гораздо меньше чем у Канэ (1080 мм) и вес откатных частей вместе с пушкой на 300 килограммов меньше.
        Закончили организационные мероприятия. Два новых эсминца типа «Финн», являвшихся увеличенными копиями порт-артурских собратьев завода Шихау, и две «отставшие» от эскадры Рожественского «Невки» свели в четвертый минный отряд капитана второго ранга Коломейцева, командира «Финна». Никаких неожиданных проблем в ходе плавания на них не обнаружилось. «Финны» глубоко зарывались в волну своими узкими носами. Хотя возвышенный полубак значительно смягчал эту проблему, использование стоявших вдоль бортов шести 57-миллиметровок оказалось затруднительно, и их сняли, резонно решив, что три пушки в 75 миллиметров бортового залпа и так достаточно серьезно.
        Зато четыре эсминца типа «Украина» откровенно разочаровали. Спешка с размещением заказа на их строительство позволила фирме «Вулкан», получившей его, добиться ряда послаблений. Составив уже мнение о себе благодаря постройке «Богатыря», на этих минных крейсерах «вулканцы» заметно расслабились. В итоге русские моряки получили корабли с красивым трехтрубным силуэтом, но недостаточной остойчивостью. А ожидавшегося улучшения мореходности за счет лучше сбалансированных корпусов с более полными обводами носовой части не добились. К тому же запас угля оказался мал, из-за чего их дальность плавания, едва превышавшая тысячу миль, была наименьшей из всех в эскадре.
        Но больше всего огорчило качество изготовления главных механизмов. Еще только добравшись до Тихого океана, причем значительную часть пути преодолев на буксире, все четыре «украинца» уже нуждались в замене белого металла в подшипниках машин! Его качество оказалось весьма низким. Если бы не помощь прикомандированных специалистов из морского арсенала Циндао, изыскавших все необходимое в бездонных недрах своей «Фениции», решить эту проблему силами ремонтных мощностей одной только третьей эскадры не удалось бы никак.
        Параллельно с восстановлением механизмов занимались улучшением мореходных качеств. Вариантов имелось немного, так что мудрить не стали. Укладка двадцати тонн дополнительного твердого балласта и снятие всех четырех пушек в 57 миллиметров исправили ситуацию[36 - В реальной истории миноносцы типа «Украина» имели точно те же проблемы после постройки. И решались они точно так же.]. Теперь они довольно уверенно чувствовали себя на океанской зыби. Трехтрубные эсминцы составили пятый минный отряд эскадры. Его возглавил капитан второго ранга Рощаковский, командир «Украины».
        Уже на пути к Порт-Ллойду после завершения ремонта он предложил установить на его эсминцах по четвертому 75-миллиметровому орудию, сразу за кормовым мостиком, перенеся шлюпки на места снятых мелких пушек. Недостающие орудия предлагал снять со вспомогательных крейсеров при встрече, а пока подготовить подкрепления для них. Благо плавмастерская «Либава» на переходе работой была не перегружена. Проект одобрили, а после и реализовали, получив самые мощные эсминцы с четырьмя стволами по три дюйма в бортовом залпе и одним двухтрубным минным аппаратом между второй и третьей трубами.
        Вопреки ожиданиям переход до островов Бонин новых проблем не выявил. Механизмы минных крейсеров во всех режимах работали без нареканий. Корпуса хорошо держались на волне. Все корабли четвертого и пятого минных отрядов на проведенных уже на Титидзиме испытаниях уверенно выдали 24 - 25 узлов.
        Черноморцы во время «большой немецкой стоянки» довооружили до общих стандартов. Точнее говоря, касаемо главного калибра лишь подготовили все для этого. Они, как их балтийские собратья, лишились носовых минных аппаратов, что в сочетании с предстоящим размещением трех 75-миллиметровых пушек плотной группой на довольно просторном юте должно было несколько улучшить всхожесть на волну. А установка пары 57-миллиметровых стволов побортно на расширенной площадке над боевой рубкой уменьшило их заливание.
        Из всех миноносцев только «Абрек» ограничился профилактикой машин и котлов. Никаких переделок на нем не проводилось. Полный ход всех пяти старых минных крейсеров, сведенных в третий минный отряд под командованием капитана второго ранга Хомутова, даже после ремонта не превышал 17 - 18 узлов, но зато по дальности плавания они намного превосходили своих более молодых сородичей. Флагманом отряда стал «Абрек».
        Учитывая столь грандиозные объемы, не было ничего удивительного, что ремонт занял гораздо больше времени, чем планировалось. К тому же многое пришлось заказывать дополнительно, из-за чего он растянулся почти на шесть недель. Еще в середине этого срока все четыре трофея с Бикини полностью опустели. Поскольку все время требовалось что-либо подвозить, их привлекли к снабжению. Но людей для комплектования их команд у Дубасова не было, да и потребности в этих судах не ощущалось. Своих вполне хватало. А с союзниками предстояло рассчитываться. Поэтому пароходы, недолго думая, вообще передали немцам в качестве частичной оплаты за хлопоты. Их вполне устроил такой безналичный расчет. Все же четыре достаточно новых океанских судна под ногами не валяются. Тем более на самом краю земли.
        Все эти бесконечно долгие шесть недель под палящим экваториальным солнцем работали круглосуточно в три смены без выходных, наравне - и русские, и немцы. Кроме того, на тяжелых работах, как на берегу, так и на кораблях, широко использовался практически рабский труд аборигенов.
        И днем и ночью креолы, гораздо легче переносившие такую жару, перегружали уголь, припасы, строили навесы, хижины и еще что-то временное на берегу. Их чудный говор, состоявший из смеси куана, унзердойча и пиджина для русских, даже владевших немецким языком, сначала был совершенно непонятен. Но довольно скоро нашлись полиглоты, бойко общавшиеся с местными.
        Казалось, что их подобное положение вообще не угнетало. В принципе, в этих краях такое считалось вполне нормальным. Только приезжим бросалось в глаза, и то не всем. Возможно, как раз по этой причине столица Германской Новой Гвинеи располагалась в Хербертсхёэ, а не в портовом Симпсонгафене, где грубой черновой работы, а соответственно, и «человеческой грязи», было несравненно больше.
        Еще с конца прошлого века германские компании скупали у американцев и испанцев острова и целые архипелаги, заодно с монопольным правом вывозить, продавать и сдавать в аренду другим европейским плантаторам коренных жителей для любых работ. Впрочем, схожим образом действовали все европейцы, от купцов до плантаторов, с самого начала освоения островов. По степени изуверства они далеко превосходили местных дикарей, вот только людоедством не промышляли.
        Русские на подобные проявления «бремени белого человека» смотрели косо, но не встревали, придерживаясь поговорки: «У каждой стряпки свои порядки». Тем более что изменить что-либо не могли. Со своими бы бедами хоть как-то разобраться. Единственное, что удавалось, это оказывать всемерную медицинскую помощь всем нуждавшимся, да еще особо сердобольные матросы подкармливали, обеспечивая постоянный приварок к их котлу со своего стола.
        По мере разгребания вороха накопившихся технических проблем вспомнили и об учебе. Начали, как водится, с сигнальных вахт, тренируя их сначала на стоянке обменом сигналами, постепенно дойдя и до шлюпочных битв, что неизменно вызывало огромный ажиотаж у всего населения бухты. Исходя из технических возможностей, но явно слишком редко, в том числе и из-за высокой занятости экипажей, проводили артиллерийские учения, стволиковые стрельбы и тренировки по борьбе за живучесть.
        Регулярно курсировавший между гаванью Зеадлер и Симпсонхафеном пароходик «Северогерманского Ллойда» «Суробайя» доставлял все необходимое. Через него же поддерживалось сообщение с Большой землей без использования радио. О неожиданной задержке отправили телеграмму, но пока она с соблюдением множества секретных процедур преодолевала все инстанции, Тихоокеанский флот уже покинул российские воды, и связи с ним не было.
        Рано утром 16 октября из Гонконга прибыл пароход «Виллихед» компании «Блом унд Фосс», зафрахтованный Адмираль-штабом для срочной доставки необходимых материалов по дополнительному списку. С ним получили почту из дома, чему очень обрадовались. Газеты, относительно свежие, привозили и раньше, а вот писем не получали уже давно. По этому поводу даже объявили выходной день.
        Но и в газетах в этот раз оказалось немало занятного! В штабе Дубасова такой периодикой очень заинтересовались. Сразу в нескольких с первого взгляда бросалась в глаза большая карта Тихого океана, очевидно, кочевавшая из издания в издание. Она была почти сплошь испещрена крохотными значками в виде молний.
        Как явствовало из статей, так обозначались точки, где какое-либо из торговых судов имело встречу с русскими вспомогательными крейсерами в течение последних двух недель. И это только те, что успели сообщить об этом по радио. В последнее время появились еще и аналогичные донесения торговых агентов сразу из нескольких портов восточного побережья Великого океана. По заверениям авторов многочисленных опусов, межконтинентальные телеграфные линии буквально раскалились от тревожных сообщений. И их количество только увеличивается.
        Учитывая, что на схеме гуще всего «искрило» вдоль побережья обеих Америк, предположили, что это местные репортеры в погоне за тиражом чего-то приврали. Считалось, что так далеко забраться наши вряд ли могли. Но по мере обобщения материалов установили: началось все еще в первых числах месяца с сообщения о каком-то английском судне с грузом селитры для Японии, потопленном русскими недалеко от Вальпараисо. Все прочие сигналы также подтверждены документально и принадлежат реальным судам, значащимся в списках Ллойда.
        Большую часть из них в итоге отпустили, так что с достижением ими пунктов назначения в самое ближайшее время можно ожидать и оглашения важных подробностей. Но, даже не дожидаясь их, на биржах и страховых рынках началась паника, что являлось косвенным доказательством серьезности происходящего.
        Решили, что без союзников здесь не обошлось, однако немецкая колониальная администрация ничего не смогла прояснить, поскольку конкретными сведениями не располагала. Имелась только перепечатка с ленты беспроводного телеграфа парохода «Принц Сигизмунд», возвращавшегося из Рио-де-Жанейро. На днях он должен был появиться в Симпсонхафене, тогда уже от его капитана надеялись получить хоть что-то конкретное.
        Такое развитие событий могло спровоцировать резкое усилений охранных мероприятий, проводимых английским флотом на всей акватории океана, который еще предстояло форсировать. Работы резко ускорили, снова вынужденно начав делить на первоочередные, то есть те, что непременно нужно закончить здесь, и прочие, которые можно доделать и по пути к точке встречи. А спецификации по материалам и потребным человеко-часам только разрастались.
        Несмотря на максимальную спешку, только 23 октября Дубасов смог выйти в море. К тому времени он уже получил через немцев пару подгоняющих шифровок, а также извещение от передового разведывательного отряда капитана второго ранга Пономарева, что острова Бонин пригодны для организации точки рандеву. Именно там, как и предусмотрено планами, его будут ждать остальные.
        Перед выходом всех заболевших креолов отправили на «Суробайе» в ближайшую немецкую больницу, располагавшуюся во Фридрих-Вильгельмсхафене, столице административного округа Земля Кайзера Вильгельма. Там надеялись получить хоть какие-то достоверные новости.
        Больных сопровождал наш доктор и двое офицеров. По прибытии на место их любезно принял глава администрации Штукхард. Узнав о главной цели визита, он удивился, тем не менее лично проследил за размещением пациентов в палатах, развернутых в бывшей резиденции губернатора на острове Шеринг.
        Эта больница функционировала здесь уже не первый год. Она имела восемь коек для европейцев и 160 для коренных жителей, чего ранее хватало с избытком, однако теперь оказалось недостаточно. После выгрузки всех пассажиров помещения сразу переполнились. Но в итоге все же удалось пристроить всех, прибывших из бухты Зеадлер. Для этого пришлось пустить аборигенов и в «европейские» палаты.
        Местным докторам, заметно смущенным столь пристальным вниманием к здоровью папуасов, оставили магарыч в виде ящика шустовского и солидный запас медикаментов. Это сгладило возникшее было недопонимание русских причуд. Медикусы даже отдарились парой мешков кофе, выращиваемого на местных плантациях.
        От предложенного путешествия по железной дороге, обслуживаемой упряжками волов, гости отказались из-за нехватки времени. По этой же причине на обратном пути не стали посещать и остров Кабакон, на котором основал свою факторию эксцентричный радикальный вегетарианец, поклонник кокосов и солнца Август Энгельхардт. Хотя пароход проходил всего в десятке миль от его владений.
        Шкипер суденышка, попыхивая трубкой, рассказал про него, что, купив эту факторию у Эммы Кольбе, которую еще называют королевой южной части Тихого океана, он сразу объявил на всей территории острова свои законы. В соответствии с ними даже работавшие у него на сборе кокосов аборигены не должны были есть мясо на работе. Только дома, на соседних островах, куда они попадали лишь на выходные.
        - Этот чудак уверен, что облагодетельствовал их этим. Ха! Они и так кур едят только по праздникам, а все остальное время - батат, бобы, кокосы и прочую растительность. А сам Энгерхальдт вообще кроме кокосов не ест ничего! Ненормальный какой-то!
        Благодаря общительности капитана Крауха, развлекавшего русских беседами на отвлеченные темы всю дорогу до Мануса, путешествие получилось интересным и познавательным. Казалось невероятным, сколько всяких чудных историй можно рассказать о таком глубоком захолустье на самом краю земли.
        Вернувшись на эскадру, передали полученную от Штукхарда пачку самых свежих местных газет штабному офицеру и занялись своими делами. Тем временем в бухте успели закончить все работы, провести окончательные расчеты с берегом и хозяевами. Пришло время продолжить путь.
        Выход эскадры обставили максимально торжественно, с салютом и оркестрами. Провожавшие пароходы, которых набралось уже целых семь штук, оглашали окрестности гудками и воем сирен, чем распугали птиц и местную живность в джунглях. Все же для этих глухих мест событие из ряда вон!
        Когда эскадра выстраивала свой походный ордер, причудливые суденышки местных рыбаков проворно сновали под парусами с обеих сторон. Было видно, что на них проводят какой-то ритуал. Некоторые из офицеров успели поднабраться местных традиций, так что худо-бедно смогли пояснить суть происходящего.
        Если они верно все поняли, добрые наивные папуасы задабривали духов моря и неба, чтобы те были благосклонны к нам и дали возможность взять хорошую добычу в предстоящей большой охоте. Ну да, все так. Война в их понимании не более чем решение вопроса пропитания. Еды хватает - живут мирно. Голодно - назначили себе врагов, повоевали, съели (и своих погибших тоже) и дальше живут мирно.
        Такое отношение растрогало до глубины души. Командир госпитальной «Костромы» полковник Смельский распорядился сбросить на воду пару спасательных плотов, в которые уложили бухты тонкого пенькового троса и парусину. А сестры милосердия насобирали по ридикюлям кружева, бусы да красивые булавки. Чтобы не гневить начальство, презент лег на воду с противоположного от него борта. Но скоро увидели, что и флагман «обронил» нечто подобное.
        Немцы продолжили опекать Дубасова и далее. Канонерка «Тигер», имевшая предписание после ухода русских возвращаться в Циндао, вместе с подчиненной ей мобилизованной сторожевой флотилией сопровождала наши корабли до Сайпана, снова ведя разведку на пути движения и предварительно осмотрев весь остров.
        Хоть и шли все время через архипелаг Каролинских островов, относящихся к имперским охраняемым территориям Новой Гвинеи, был риск нарваться на какое-либо из судов, курсировавших между Японией и Австралией, либо на пересекавших океан с востока на запад или наоборот. Но обошлось. К немалому удивлению, видели только местных рыбаков, хотя еще совсем недавно движение в этих водах было достаточно оживленным. Должно быть, следствие паники, о которой читали в газетах.
        На Сайпане в заливе Лаолао встретились с угольщиками, которые на этот раз не перегоняли куда-либо к черту на рога, а просто развернули с полпути, сняв с обычного рейса из австралийских портов на север, в Шанхай или Владивосток. Они привезли еще и машинные материалы, заказанные уже из бухты Зеадлер.
        Там дожидался Дубасова и пароход Джалуитской компании «Германия». Огромное судно в десять тысяч тонн доставило свежую зелень и мясо. К сожалению, терзавший штаб эскадры информационный голод утолить ни ему, ни угольщикам не удалось. На Джалуите с новостями было небогато, а чумазые углевозы фирмы Баллина слишком давно покинули порт. Из новостей имелись только окончательно обозначенные сроки и координаты встречи с Тихоокеанским флотом на островах Бонин. Следующим пунктом назначения в соответствии с ними значился Порт-Ллойд, куда следовало прибыть до двадцатых чисел ноября.
        Обратным рейсом на пароходе отправили немногих заболевших, в том числе и одного из офицеров. На него попутно навесили заботу о мешке со штабной почтой для передачи телеграфом с острова Яп, также входившего в германские протекторатные земли. Дальше, после необходимого лечения в местном госпитале, им предстоял долгий путь домой на обычных рейсовых судах.
        После очередной бункеровки до полных запасов тепло простились с немцами, снова обменявшись салютами, и двинулись дальше на север уже одни. Отдыха экипажам не давали. Время поджимало. И так в обозначенные штабом наместника сроки никак не укладывались. Тем не менее шли без надрыва, щадя машины. Оставшуюся часть маршрута преодолели без происшествий.
        В итоге, хотя и чуть позже, чем ожидалось, Российский Тихоокеанский флот получил более-менее подготовленное пополнение в виде эскадренных броненосцев «Слава» (пятого корабля серии «Бородино») и «Александр II» (однотипный с «Николаем»), крейсеров «Память Азова» и «Адмирал Корнилов», броненосной канонерской лодки «Храбрый» и тринадцати эсминцев. С ними пришли плавмастерская и восемь пароходов со снабжением, запчастями и грузчиками.
        При формировании эскадры был максимально учтен опыт плавания Рожественского, поэтому на переходе личный состав имел возможность заниматься боевой подготовкой, даже несмотря на то, что на некоторых кораблях еще продолжались работы по доводке вспомогательных механизмов и перевооружению. Хотя большинство экипажей формировались вновь, новобранцев в них почти не оказалось. Да и те, что все же попали, были исключительно добровольцами, рвавшимися на войну.
        Это в корне отличалось от того, что наблюдалось на второй эскадре. Туда, наоборот, загоняли отказников. В основном мужиков от сохи, кто «Христом Богом» молил оставить их, так как дома семеро по лавкам[37 - В реальной истории экипажи для новых кораблей эскадры Рожественского набирали преимущественно таким образом.]. Надо полагать, делалось это исключительно в воспитательных целях. О практической стороне вопроса вряд ли думали.
        Такая новость вызвала немалое удивление. Все помнили жесточайший кадровый голод, при котором готовилась отправка Рожественского. Но объяснялся этот казус предельно просто. Оказывается, люди были, и новой мобилизации для нужд флота не потребовалось.
        Благодаря кропотливой работе начальника оперативного отдела штаба Кронштадтского порта капитана первого ранга Скаловского и капитана второго ранга Плансона их изыскали, причем порой в самых неожиданных местах. В первую очередь организовали перевод грамотных, опытных специалистов с явно устаревших и утративших всякую боевую ценность судов. Также до конца войны расформировали все учебные отряды. Но помимо этого комендоров изъяли еще и с экипажных огородов, а минеров, и даже минных квартирмейстеров, из поваров, садовников, вестовых и прочих обслуживающих служб высоких начальствующих лиц. За время похода, оказавшегося намного короче, они не вымотались до последнего предела и полностью освоили свои заведования.
        По словам второго младшего флагмана третьей эскадры контр-адмирала Вирениуса, лично занимавшегося формированием экипажей, побочным итогом отмены второй мобилизации стало списание более двух десятков единиц старых мониторов и канонерских лодок, к устаревшим пушкам которых образца 1867 года не имелось даже боеприпасов[38 - Во время Русско-японской войны в составе Балтийского флота числились еще мониторы, броненосные лодки и броненосные фрегаты постройки времен Гражданской войны в Америке или третьей четверти XIX века. Их артиллерия образца 1867 года давно не представляла опасности для любого противника. Тем более что такие боеприпасы изъяли из арсеналов и утилизировали. А вот на плавающие раритеты рука никак не поднималась. Корпус монитора «Вещун» до сих пор сохранился в Кронштадте (по крайней мере, еще совсем недавно стоял на Морском заводе в гавани Военного угла). И это при дате ввода в строй 1865 год!]. А заодно полное переформирование Кронштадтской портовой конторы и штаба порта. При этом не обошлось без многочисленных отставок, в некоторых случаях даже без мундира и пенсии. Высвобождавшиеся
деньги, весьма немалые, уже заложенные в бюджет на содержание всего этого, ничуть не терзаясь сомнениями, пустили на давно напрашивавшееся переоснащение порта и расширение мастерских по производству станций беспроволочного телеграфа Попова - Дюкертэ.
        Поскольку столь ретивые офицеры своей бурной деятельностью неизбежно нажили себе множество весьма влиятельных врагов, Дубасов планировал взять их обоих в свой штаб, но Скаловский на тот момент состоял в комиссии вице-адмирала Дикова, занимавшейся пересмотром положения о морском цензе и разработкой нового устава службы. Так что на Дальний Восток отправился только Плансон.
        В 23 года он уже обладал богатым опытом гидрографических исследований на Балтике и в Тихом океане, являясь членом Императорского Русского географического общества. У Дубасова Константин Антонович командовал новейшим эсминцем «Войсковой», отменно справляясь с этим. А после смены маршрута следования, когда выяснилось, что он уже хаживал в юности западной частью Тихого океана в качестве штурманского офицера в компании со знаменитым путешественником Миклухо-Маклаем и бывал у берегов Новой Гвинеи на корвете «Скобелев», его временно ввели в штаб флаг-штурманом.
        После заслушивания доклада Дубасова о переходе перешли к обсуждению плана совместных учений. А не дававшие всем покоя неясности с гонконгскими и прочими газетами, точнее, с невероятными статьями, обнаруженными в них, разъяснил в своем докладе великий князь Михаил Александрович.
        Никаких наших рейдеров в самые дальние уголки Тихого океана, естественно, никто не посылал. И вымпелов лишних для того не имелось, да и смысла никакого не было. А вот потребность максимально прижать все передвижения в означенной акватории ощущалась остро. Потому и пошли на грандиозную дезинформацию. Провернуть всю аферу с нужной оперативностью и размахом помогли немцы, имевшие гораздо более широкий штат торговых (и не только) представителей.
        Глава 17
        Эскадра, пришедшая с Балтийского моря, стала долгожданным и, что очень важно, серьезным пополнением для Тихоокеанского флота. Даже несмотря на то, что в ее составе имелся лишь один современный броненосец. Однако для достижения минимально приемлемого уровня ее боеспособности в соответствии с современными требованиями предстояло еще очень многое сделать.
        Начиная с 12 ноября совместные артиллерийские и стволиковые учения стали ежедневными. Пушки у Татсуми гремели не смолкая. В первую очередь отрабатывалась методика стрельбы на большую дальность, в том числе и из устаревших систем при искусственном креновании по новым таблицам.
        Но отметились там и миноносцы, практиковавшиеся в применении шрапнелей. С пушками на станках с механической наводкой в обеих плоскостях уже можно было говорить о сосредоточении огня и для них. Правда, по причине недостаточной устойчивости их узких корпусов в качестве орудийных платформ, только в закрытых акваториях и желательно не на ходу. Тем не менее после этих тренировок шрапнель заняла место в их погребах на вполне законных основаниях.
        Большое внимание уделялось отработке взаимодействия высаживаемых войск и кораблей их непосредственной поддержки, которыми теперь стали оба морских буксира флота. После установки на каждом пары 120-миллиметровых гаубиц Круппа на переделанных станках штатных трехдюймовок[39 - При разработке проектов новых канонерских лодок после Русско-японской войны такой вариант вооружения с парой 120-милли-метровых пушек Канэ главного калибра и четырьмя 120-миллиме-тровыми гаубицами Круппа на переделанных станках трехдюймовок Канэ прорабатывался в числе прочих. По весовым показателям и способности выдерживать отдачу проводились расчеты, показавшие реальность идеи.] они, благодаря небольшой осадке, могли подойти достаточно близко к берегу и подавить батареи противника, развернутые на закрытых позициях, чего ранее флот делать не мог.
        Итогом краткого курса подготовки и слаживания стал адмиральский смотр, учиненный Дубасовым и Иессеном. Он показал, что для полноценной подготовки комендоров и командиров плутонгов все равно не хватило ни времени, ни выделенного боезапаса. В упор-то, как водится, попадали, а вот издали - не очень. Утешало, что хотя бы минимальную практику в обстреле береговых объектов по новым методикам, в том числе и ночную, получили все вновь прибывшие. Дальше учиться предстояло уже в бою.
        Неожиданно хорошо показала себя канонерская лодка «Храбрый». Ее пушкари неизменно быстро находили указываемые с шара ориентиры, после чего пристреливались и уверенно вели беглый огонь по разведанным целям. Хотя и они все же положили несколько залпов в «молоко», не разобравшись поначалу в сигналах берегового корректировщика. От стационера-курортника такого результата никак не ждали.
        Одновременно проводился необходимый профилактический ремонт всех кораблей и судов по механической части и прочие обслуживающие работы. Кроме того, дополнительно, по мере возможности, улучшались условия обитаемости. При жестком лимитировании по срокам и материалам в период подготовки к экспедиции дома многое не успели, и до сих пор было чем заняться.
        Но самое главное, отрабатывалась скорость высадки людей и лошадей с десантных транспортов. Для этого изготавливались широкие трапы в виде нескольких секций-решеток из бамбука, которые предполагалось свешивать с бортов до самых шлюпок. По ним, как по лестницам, пехота гораздо быстрее и ловчее покидала палубы. А положив друг на друга и связав штуки три таких секций и застелив даже тонкими досками, получали легкие и прочные сходни, перебрасываемые с палубы на причал или даже на пришвартованные к борту жестко сцепленные минные плоты. Из тех же плотов, соединенных подобными сходнями между собой, научились быстро собирать наплавные пирсы. Они выдерживали пушки и их тягловую силу, что позволяло тяжелому вооружению также своим ходом покидать средство доставки.
        Плавмастерские «Ксения» и «Либава» не знали выходных, кочуя по гавани в постоянной ротации опекаемых. На них и обратно все время что-то тащили, и днем и ночью шумели станки, жарко дышали горны, пыхтели прессы.
        Но бездумно изматывать экипажи в преддверии предстоящих боев по возможности избегали. Поэтому для работ, кроме вкалывавших по двенадцать часов в день грузчиков, широко привлекалось местное население. Но тыловики все равно жаловались, что людей катастрофически не хватает.
        Командам же, пользуясь благоприятным климатом острова, организовали вахтовый отдых. При этом всех, съезжавших на берег, сразу предупреждали, что замеченных в подпитии тут же вернут на корабли, а проштрафившихся более серьезно закатают и куда подальше. В смысле поглубже!
        Хоть питейных заведений на острове и не имелось, лишними подобные строгости не оказались. Голь на выдумки хитра, а уж в подобных вопросах просто удивительно изобретательна.
        Как водится, на словах дошло не до всех. В первый же день состоялась попойка, закончившаяся мордобоем наших новеньких с уже обжившимися, а потом еще и с местными. Слава богу, без поножовщины и порчи чужого имущества. Вообще никакой уголовщины не было. Особо отличились биндюжники из новобранцев с транспортов.
        После недолгого разбирательства дебоширов, в том числе и из числа аборигенов, отнюдь не отличавшихся покладистым характером, определили сроком на три дня на чистку трюмов и отсеков междудонного пространства. Большей части этой епитимии хватило. Все же разницу между вдыханием всевозможных миазмов в темных, тесных железных коробках и блаженным ничегонеделанием под пальмами на песочке понимали все. А грязных «каторжных» работ на такой ораве водоплавающего железа хватало, так что чем занять образовавшуюся «золотую роту» при желании всегда можно было изыскать. Но нашлись и рецидивисты. Да и смена им подоспела, хоть и в гораздо меньшем количестве.
        Своя «каторга» была и у штаба. Времени ни на нормальный отдых, ни на сон не хватало. Чем глубже прорабатывались планы, тем авантюрней они казались. Оглядываясь по сторонам, видя, что даже это захолустье, практически не имеющее связи с метрополией, представляет собой Японию в миниатюре, терялись в предположениях: что же ждет там, под Токио?! Каждый день проводились заседания общие, по отделам, по флоту, по пехоте, по артиллерии, по транспорту, по фуражу и еще десять раз по…
        Великий князь Николай Николаевич присутствовал на самом первом из общих заседаний штаба флота и десантного корпуса на новой стоянке. Держался со всеми подчеркнуто холодно, лишь тепло поздоровался с генерал-адъютантом свиты его величества вице-адмиралом Дубасовым, которого знал еще в Санкт-Петербурге. Там он планировал пригласить его в формируемый Государственный совет обороны, но назначение Федора Васильевича начальником очередной эскадры, уходившей на Дальний Восток, отменило эти планы.
        Без особого интереса выслушав краткую фабулу доработанного в который уже раз общего плана штурма Токийского залива, едва дождавшись окончания речи докладывавших офицеров, он сразу выразил сомнение в способности генерал-майора Бернова справиться с обязанностями командующего всеми войсками в таком непростом и ответственном деле. По его мнению, на этом посту должен быть более опытный человек с соответствующим чином и (что он считал едва ли не более важным, учитывая политический аспект) происхождением.
        Пусть в своей дальнейшей речи он якобы выдвигал на эту должность Михаила, реплика про чины и опыт, отпущенная в самом начале, прочно навевала ассоциации именно с самим Николаем Николаевичем. Ибо всем было известно, что его якобы протеже до сих пор успел получить весьма короткую практику командования всего лишь эскадроном лейб-гвардии Кирасирского полка. Он с юности служил при пушках и к неполным 27 годам кое-чего добился именно на этом поприще (недавнее наступление в Маньчжурии, прозванное артиллерийским, у всех было на слуху). Но двигать полками, да еще и в таких сложных условиях, с непрогнозируемым развитием ситуации, явно еще не мог. Зато имел солидный политический вес. Все же Романов, брат императора и его наместник на Дальнем Востоке, регент при наследнике, да еще и член Государственного совета и комитета министров. Короче говоря, самый главный, но не командир.
        Когда великий князь Михаил однозначно отказался обсуждать вопрос смены командующего как уже решенный и не имеющий отношения к теме заседания, Николай Николаевич смерил его тяжелым взглядом, выдержал большую паузу, после чего холодно обронил:
        - Как вам будет угодно!
        В дальнейшей проработке плана он принципиально не стал участвовать и вскоре удалился. На все прочие заседания вообще не являлся, вместе с великим князем Кириллом и командирами обоих гвардейских полков снова отправившись на охоту. Благо великолепная природа островов вполне располагала к прогулкам и подобным занятиям. А домашние свиньи аборигенов, местами свободно пасшиеся в густых зарослях, буквально сами лезли под пули. Пришлось немного потратиться на компенсации хозяевам, но без добычи, несмотря на изрядно принятое на грудь, никто не остался.
        Как стало уже традицией, не принимая никакого участия в планировании операции, он тем не менее не переставал критиковать практически все решения. Более того, активно вмешивался в процесс реализации утвержденных резолюций, чем вносил неурядицы в работу штаба флота и десантного корпуса. Приходилось постоянно все контролировать и подтверждать уже согласованные вопросы, точно так же, как это было во Владивостоке. А времени и без того не хватало.
        После объединения эскадр все корабли, пришедшие с адмиралом Дубасовым, не единожды выходили на эволюции в общем строю и в составе вновь сформированных соединений. В том числе и ночные. Эти тренировки дали вполне приемлемые результаты. Ходить в сомкнутой колонне всем флотом еще было достаточно опасно, но в составе своих отрядов новички уверенно держали строй при любом маневрировании, несмотря на имевшую порой место неоднородность корабельного состава с соответствующими различиями в ходовых качествах и поворотливости. Сказывалась большая практика на переходе.
        Новейшие способы связи с высаживаемым десантом, в том числе и при помощи радио, также отработали, насколько могли в столь сжатые сроки. Положа руку на сердце, скорее просто ознакомились, прогнав пару раз в учебном режиме. Как оно все будет под огнем неприятеля - кто знает?! Но поводы для оптимизма на этом направлении имелись, и немалые. Самым главным из них было окончание затянувшегося согласования методик ведения радиопереговоров моряков и армейцев.
        Исходно, то есть к моменту начала формирования экспедиционного корпуса, в каждом ведомстве имелись свои разработанные и утвержденные инструкции на этот счет, сильно различавшиеся даже в терминологии. Но во Владивостоке еще к концу октября, то есть к моменту отправки конвоев, разработанная подполковником Эйлером «Инструкция для действий полевых радиотелеграфных станций», утвержденная 10 августа 1905 года главнокомандующим маньчжурскими армиями, была окончательно согласована с аналогичным флотским документом. Тот основывался на учебнике «Беспроволочный телеграф» лейтенанта Эйгельмана и на приказе Рожественского, упорядочивавшем радиотелеграфирование, распространенном по второй эскадре еще в октябре прошлого года, сразу после выхода из Танжера. Потом, по мере освоения приборов, этот документ многократно дополнялся, вылившись в весьма передовую для своего времени «Инструкцию» флагманского минера лейтенанта Леонтьева.
        В ходе последних совместных учений еще дома Военное ведомство, с непонятным упорством цеплявшееся за устаревшую лексику, осознало целесообразность унификации и все же пошло навстречу Морскому. Возможно, потому, что и Министерство внутренних дел уже тоже именовало беспроволочное телеграфирование радиотелеграфом, точно так же оптимизировав и сократив и многие другие сложные словесные конструкции.
        Теперь и в армейском, и во флотском делопроизводстве, как в дипломатическом, жандармском и прокурорском, использовали одни и те же формулировки. Точно так же и при обмене депешами, что принципиально снижало риск искажения информации при ее передаче и резко увеличивало пропускную способность радиолиний. Унифицировали и организационные мероприятия, позволявшие улучшать электромагнитную совместимость станций с соответствующим ростом дальности связи.
        Во время стоянки активно занимались еще и переоборудованием пятнадцати пароходов, разгруженных от израсходованного армейского и флотского снабжения, в плавучие тараны заграждений - прорыватели. Их загрузили каменным балластом для достижения нужной осадки, а все оставшееся свободным пространство в трюмах плотно забили тюками сухой кокосовой шелухи, трофейного хлопка и сена. Расперли и закрепили все это сухостоем из джунглей, вязанками бамбука и пустыми бочками, стянутыми стальными тросами, анкерами и цепями.
        Кроме такой вот пассивной защиты от мин, должной лишь растянуть агонию в случае подрыва, озаботились и активной, имевшей целью предотвращение этих самых подрывов. По крайней мере, значительно снизить их вероятность. Каждое специальное судно оснастили опускаемыми с палубы бака деревянными решетчатыми щитами, которые, по плану, должны были отводить встречные мины от носовой части с обоих бортов или вызывать их срабатывание на безопасном расстоянии.
        Изготовили сами эти громоздкие конструкции, направляющие рамы и лебедочное хозяйство для их обслуживания еще дома и разместили в разобранном виде прямо на грузовых люках трюмов, собрав теперь на месте. В походном положении все сооружение лежало на палубе, а перед применением опускалось нижней кромкой в воду на заданную глубину.
        По опыту Сасебо, для самообороны прорыватели вооружили не списанными старыми пятистволками с чугунными невзрывающимися снарядами, а более опасной для миноносцев легкой скорострельной артиллерией калибра 47 - 57 миллиметров, лишь дополненной митральезами и пулеметами.
        Из подготовленных буксируемых тральных комплектов, частью изготовленных на заводах Петербурга, Москвы и Хабаровска, а частью в Германии, собрали оснастку и для миноносцев (по три комплекта), оставив ее пока на прорывателях. Перегружать хрупкие кораблики еще и этим, снижая и без того невеликую мореходность и боеспособность, не спешили.
        Пока шли эти работы и учения, штаб прорабатывал основной и два запасных плана высадки десанта и штурма залива, исходя из наличных сил и возможного развития ситуации. В соответствии с ними флот и десантные транспорты следовали общим строем до района предварительного боевого развертывания, где предстояло провести окончательные приготовления к удару. Наиболее подходящим местом для организации передовой базы высадки с самого начала считали острова Микура и Мияке, самые северные в архипелаге Идзу. Их уже неоднократно проверяли ранее наши вспомогательные крейсера.
        Они расположены значительно южнее основных коммуникаций между Токийским заливом и Внутренним Японским морем, сейчас сильно сместившихся к берегу, и менее чем в десятке миль друг от друга. Это позволяло не толпиться, а организовать сразу несколько стоянок на расстоянии уверенного взаимодействия на случай возникновения какой-либо угрозы.
        Возле них отряды и конвои должны были разделиться на две ударные группы. Первой предстояло после этого атаковать соседний с Токийским Сагамский залив и высадить с двенадцати транспортов 15-й Александрийский драгунский, 101-й Пермский, 117-й Ярославский и Цугарский полки в его северо-восточном углу на западном побережье полуострова Миура. Старшим сухопутным начальником там назначался барон Келлер, командир драгун.
        Наиболее выгодным местом высадки признавалось рыбацкое селение Тагоэ[40 - В конце XIX - начале XX века на месте теперешнего городка Дзуси было несколько рыбацких деревень, постепенно сросшихся в селение Тагоэ. Рядом с ним имелась железнодорожная станция Дзуси, появившаяся в 1889 году с открытием железнодорожного сообщения между Йокосукой и станцией Офуна, а через нее и с Токио. К 1904 году эта однопутная железная дорога имела станции (начиная от Йокосуки) Таура, Дзуси, Камакура и Офуна.], почти в самом основании этого гористого отростка, довольно далеко вдававшегося в океан. Оно располагалось на берегу удобной бухты с пляжем в ее вершине и имело вполне приличную пристань.
        Правда, это все по описаниям из лоций и других источников. Кроме как из окна поезда, откуда через прогал между сопками открывалась сама эта большая деревня и небольшой кусок прилегающей акватории, что смог разглядеть барон Розен во время одной из своих поездок по Японии, в глаза ее никто не видел.
        Большим плюсом было то, что совсем рядом находилась железнодорожная станция Дзуси, которая была связана с Йокосукой рельсами, уходившими с другой стороны на север через Камакуру к станции Офуна, а от нее на восток в Иокогаму и Токио, и на запад в направлении Хиросимы. Имелся еще и хороший тракт, проходивший через перевалы средней части полуострова Миура и также выводивший к Йокосуке. До прокладки почти строго вдоль него стального пути все сухопутное сообщение из базы в западном направлении шло по нему.
        Севернее Тагоэ имелась еще одна подходящая для высадки бухта с удобным пляжем. Ее можно использовать в качестве резервного пункта десантирования либо захватить там второй плацдарм, для ускорения дела. Конечная цель высаживаемого первой группой десанта - недопущение подвоза подкреплений со стороны столицы и атака с тыла обороняющихся в порту Йокосуки.
        Наличие в этом периферийном районе сильной береговой обороны противника считалось маловероятным, возможность наткнуться на крупные соединения японского флота вообще почти нулевой, поэтому для охраны десантных транспортов выделялись только два старых броненосца «Наварин» и «Николай», два броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» и «Генерал-адмирал Апраксин» с устаревшими минными крейсерами «Абрек», «Воевода» и «Посадник».
        Для непосредственной поддержки десанта уже на берегу первой ударной группе придавались оба буксира, после вооружения гаубицами ставшие специализированными канонерками, мореходная канонерская лодка «Храбрый» и вспомогательные крейсера-аэростатоносцы «Терек» и «Цусима». Обеспечить прорыв возможных заграждений должны были четыре прорывателя. Командовать первой ударной группой в предстоявшем деле должен был контр-адмирал Небогатов. Младшим флагманом назначался командир «Ушакова» капитан первого ранга Миклуха.
        Во вторую ударную группу, формировавшуюся как основная ударная сила, вошли почти все остальные боевые корабли и большая часть десантной группы на оставшихся войсковых транспортах. Причем весь громоздкий, неповоротливый караван включенных в нее судов планировалось тащить с собой с самого начала форсирования заграждений, пусть даже и под огнем брандвахты и батарей.
        Несмотря на кажущуюся безумность такой затеи, других вариантов обеспечить должную безопасность, не теряя общего темпа наступления, не виделось. Реальную угрозу, как считалось, представляли только медлительные, хоть и крупнокалиберные батареи мысов Канон и Фуцу. Отмечаемая американскими капитанами с захваченных шхун, опрошенных на Курилах, стройка в середине прохода между этими мысами воспринималась только как фактор, осложняющий навигацию, не более. Исходя из чего, учитывая значительную ширину канала, виделось реальным надежно прикрыть хрупкие тылы корабельной артиллерией.
        Задачей второй ударной группы было прорваться в сам Токийский залив и высадить десанты прямо на причалы порта Йокосука. Для ее выполнения она делилась на отдельные штурмовые отряды, группу прорыва заграждений и десантную группу. При прорыве они должны были плотно взаимодействовать между собой. Это успели пару раз прорепетировать за время стоянки. Правда, из соображений безопасности, делалось все в условиях спокойной лунной ночи.
        Первый штурмовой отряд вице-адмирала Чухнина, назначенного младшим флагманом в артиллерийской группе прорыва, состоял из броненосцев «Слава» и «Александр II». Сплошной броневой пояс по ватерлинии и современная скорострельная артиллерия увесистых калибров делали их опасными и достаточно живучими противниками для любой артиллерии на ожидаемых дистанциях боя.
        Этот отряд должен был идти в голове штурмовой колонны и спровоцировать японские батареи на открытие огня. После чего их подавлением займется второй штурмовой отряд, состоящий из броненосцев «Александр III», «Бородино», «Орел», «Сисой Великий», броненосных крейсеров «Адмирал Нахимов» и «Дмитрий Донской» и части вспомогательных крейсеров под командованием адмирала Иессена, осуществляющего также общее руководство всеми действиями артиллерийской группы прорыва.
        Десантная группа включала шесть пароходов гвардейского конвоя, вспомогательные крейсера «Рион» «Кубань», «Сунгари» и «Амур» и транспорты «Корея», «Одесса», «Рига», «Королева Ольга», «Рейн» и «Анадырь». На них размещались два полка гвардии, 17-й и 19-й полки из состава 5-й дивизии 9-го корпуса, 7-й отдельный Восточно-Сибирский полк и два батальона из 30-го Ингерманландского полка с горными и полевыми артиллерийскими парками.
        На транспортах и вспомогательных крейсерах пехота, за исключением гвардии, уплотнить которую никто не решился, поместилась с трудом, но это неудобство должно было быть кратковременным. До конечного пункта затянувшегося круиза оставалось уже недалеко. Старшим начальником над конвоем поставили контр-адмирала Энквиста.
        Обеспечить прорыв минных полей и прочих препятствий должны были одинадцать прорывателей, сведенных в группу прорыва заграждений. Все эсминцы обеих ударных групп на последнем этапе также комплектовались тралами. Командовать группой прорыва, от действий которой зависел успех всей операции, вызвался лейтенант Вырубов.
        Он был прикомандирован к штабу наместника с самого разоружения его родного «Суворова», на котором служил младшим минным офицером. Служил безупречно. Однако за прошедшие месяцы буквально завалил командование рапортами о переводе на воюющие корабли. И вот - добился своего. Тот факт, что предстоит командовать сборищем переоборудованных штатских калош, его не смущал. Главное, он участвует в деле! Причем в самом авангарде.
        Прикрытие прорывателей от ночных атак противника, а заодно и обоих штурмовых отрядов с десантной группой, возлагалось также на крейсера «Богатырь» и «Светлана» под общим командованием капитана первого ранга Егорьева. С ним в этой отдельной мобильной группе должны были действовать шесть новейших минных крейсеров и все восемь «Невок». Эти миноносцы уже давно свели в четыре отряда, прекрасно сплававшиеся на переходе.
        Общее руководство ходом операции предполагалось с борта штабного корабля «Урал», входившего во вторую ударную группу. Он являлся еще и штатным аэростатоносцем этой группы, обеспечивающим воздушную разведку, корректировку контрбатарейной стрельбы и светосигнальную связь с первой штурмовой группой, так как использовать радио, скорее всего, не даст противник.
        Номинально командовал всей операцией великий князь Михаил, но руководство флотом возлагалось на вице-адмирала Дубасова и его штаб, основанный еще Рожественским более полугода назад во время перехода на Дальний Восток. Действиями экспедиционного корпуса на суше должен был руководить генерал-майор Бернов и сформированный им штаб, в своем костяке уже сработавшийся в ходе занятия южных Курильских островов. Между собой моряки и сухопутчики вполне поладили, и штабы работали совместно, так что за Михаилом, по сути, оставалась только дипломатическая сторона дела.
        Часть судов со 173-м Каменецким и 175-м Батуринским полками и все транспорты снабжения придерживались в резерве и в первых атаках не должны были участвовать. По плану им отводилась позиция южнее входа в Токийский залив на расстоянии уверенной связи. Охрана плавучего тыла возлагалась на «Память Азова», «Адмирал Корнилов» и оба черноморских минных крейсера.
        Учитывая весьма мощную береговую оборону противника в проливе Урага, пожалуй, не имеющую равных по числу стволов тяжелой артиллерии, атаковать его планировалось ночью, что исключало возможность ведения противником массированного прицельного огня. Считалось, что в этом случае под прикрытием своих эсминцев и за пробивным кулаком из нескольких цепей прорывателей удастся проскочить в залив с минимальным ущербом.
        По данным разведки, значительная часть тяжелых пушек мыса Канон простреливаемыми секторами перекрывает только самую узкую часть пролива Урага и не имеет возможности вести бой с кораблями, подходящими со стороны мыса Миогане, скрытого от них гористыми сопками. Следовательно, препятствовать прорыву созданных там заграждений не сможет.
        В этой связи главным препятствием виделись мощные минные поля. Но при их форсировании очень надеялись на свои новые разработки. С их помощью рассчитывали миновать заграждения без потерь в основном корабельном составе и, получив свободу маневра непосредственно в заливе, где мины стояли только на подходах к Йокосуке, уже с рассветом заняться батареями с неудобных для них направлений по хорошо отработанной методике.
        В этом непростом деле большие надежды возлагали на новые, более мощные тротиловые снаряды. Кроме того, северные укрепления Ураги расположены достаточно далеко от фортов мыса Канон и укреплений, охраняющих Йокосуку, что позволит выбить их отдельно. Подавление либо разрушение сооружений на мысе Фуцу и насыпном острове позволит навязать бой самым опасным дальнобойным батареям «пушечного мыса», не входя в воды, простреливаемые с острова Сару и других батарей Йокосуки. Таким образом, вся оборона будет давиться поэтапно, позволяя параллельно заниматься развертыванием сил для штурма гаваней самой Йокосуки.
        Атаковать Йокосуку планировалось одновременно и из залива, всем флотом с последующей высадкой войск прямо в порту или его ближайших окрестностях, и с суши, силами десанта из Тагоэ. Для достижения этого Небогатов на западном побережье полуострова Миура должен был начать высадку также с рассветом.
        Тогда к моменту подавления основных огневых средств на входе в Токийский залив и в нем самом на берегу со стороны залива Сагами удастся накопить достаточно сил для последующего стремительного продвижения в направлении Йокосуки. Это было главным направлением. Одновременно приданным Небогатову полкам следовало наступать и на север для нарушения железнодорожного движения из Токио к Йокосуке, а также с запада, из глубинных районов страны в направлении столицы.
        План строился на внезапности самого нападения и дополнительном эффекте неожиданности от применения больших масс пехоты, выходящих к главным целям с тыла, где крепкой обороны наверняка нет. В соответствии с ним после начала высадки предполагалось не кратковременное овладение каким-либо одним выбранным пунктом, доступным с моря, а полномасштабное наступление с целью быстрого окружения и последующего разгрома гарнизона Йокосуки и сил, брошенных ему на помощь.
        Причем наступление должно сопровождаться массированным применением армейской полевой и даже осадной артиллерии, выгружаемой с транспортов, по всем правилам, чего ранее Тихоокеанский флот никогда не делал, ограничиваясь горными и десантными пушками непосредственно в атакующих порядках десанта.
        Залогом успеха считалась именно быстрота проведения операции, что позволяло достигнуть подавляющего превосходства не только на море, но и по количеству штыков на суше, хотя и локально, только в пределах ограниченного района боев. На разгром Йокосуки и Иокогамы с последующей зачисткой мыса Канон, плотной блокадой с моря Токийской бухты и предъявлением ультиматума отводилось не более полутора-двух суток.
        В случае любых задержек в выполнении этого плана противник мог успеть усилить свою армейскую группировку в районе Токио путем подвоза резервов по железным дорогам или мобилизации резервистов и ополчения, воспрепятствовать которому не было решительно никакой возможности (в одном только Токио проживало более полутора миллионов человек).
        Исходя из этих соображений, скрытности на подготовительном этапе уделялось самое пристальное внимание. Задерживаться на островах Бонин, дожидаясь своего обнаружения, не собирались. Но вызвать столь нежелательную заминку могла затянувшаяся доставка главного переговорщика, назначенного из Петербурга, ожидавшаяся со дня на день. Против прямой директивы из канцелярии его величества пойти не могли, но, насколько было возможно, подстраховались.
        Крайней датой ожидания барона Розена на первой стоянке в архипелаге островов Бонин еще до выхода из Владивостока обозначили 18 ноября. Об этом знали и те, кто непосредственно занимался перевозкой ВИП-пассажира. Дальше уже предполагалось перекраивать план встречи гонца из Америки с соответствующей сменой места базирования на резервное.
        После выбора Порт-Ллойда резервным стал Иодзима, лежащий примерно в ста тридцати милях к юго-западу. Сначала следовало оттянуться туда. Если по истечении недели ничего не изменится, предстояло обосновываться уже где-либо на северных Марианских островах. То есть еще примерно на пятьсот миль дальше от Токио. А это дополнительные затраты ресурсов, а самое главное, времени и нервов.
        Время шло, страсти накалялись! К вечеру 17-го начали сборы. За час до полуночи на вопрос флаг-штурмана «Куда идем?» Дубасов лишь сурово зыркнул из-под бровей, оборонив: «Завтра. Все завтра». После чего развернулся и ушел к себе в каюту, приказав немедля докладывать о новостях, ежели таковые появятся.
        Не имея других указаний, в угрюмой нервозности «паковали чемоданы», продолжая работы всю ночь. Но незадолго до рассвета этого знакового дня получили долгожданную кодовую телеграмму по радио с «Белого орла». Он наконец возвращался из своего очередного вояжа в Сан-Франциско и был на подходе.
        Хотя наиболее напряженная ситуация, связанная с дипломатией, разрешилась лишь в самый последний момент, да и встреча с пополнениями состоялась значительно позже предполагавшегося, штаб оставался непреклонным в отношении сроков. На подготовку и все необходимые ремонты не выделили ни одного дополнительного дня, даже для возможного ожидания подхода «Александра III». Он, закончив ремонт, должен был проскочить из Японского моря в Тихий океан кратчайшим путем мимо Цусимы, но когда это произойдет и вообще успеет ли он, когда уходили, еще никто не знал.
        Никаких предварительных перекличек по радио с ним не предусматривалось. И слава богу! После шумихи, поднятой по всему океану, опасались привлекать к себе малейшее внимание. Японцы в последнее время чутко слушали, кто и где «искрит» телеграфом, так что риск спалиться перевешивал удобства информированности.
        На всякий случай заранее назначался район встречи с посыльным судном, что проводило бы броненосец к эскадре в случае допустимой задержки. Но при угрозе опоздания более чем на двое суток «Александру III» надлежало вернуться во Владивосток даже и с полдороги. Для обеспечения его обратного перехода согласовали три возможные точки рандеву с германскими угольщиками восточнее архипелага Рюкю и время ожидания.
        Но он успел!

* * *
        Рано утром 12 ноября жители Владивостока стали свидетелями, как, едва покинув док, будучи еще даже не докрашенным, «Александр III» потянулся к выходу из Золотого Рога, сопровождаемый портовым буксиром. На палубах копошились рабочие в грязных робах. Где-то в надстройках феерично сверкало сваркой.
        Пробный выход после ремонта на целый день, а то и на три, стал обязательной процедурой, так что повышенного внимание к себе не привлек. Все спокойно ждали его скорого возвращения. В том числе и те, кто должен был «стучать» на другой берег моря обо всем подозрительном. И только к исходу третьих суток, так и не дождавшись ни его, ни провожатого (принявшего на борт рабочих и тихо отстаивавшего отмеренный ему недельный карантин в бухте острова Аскольд), уцелевшие японские и прочие агенты предприняли необходимые в таких случаях действия. Еще два дня ушло на экстренную переправку сообщения через все препоны и его путь по инстанциям.
        К тому времени «Александр» в гордом одиночестве и полной темноте благополучно форсировал узости Цусимского пролива. Затем, обогнув Готские острова и миновав северные острова из архипелага Рюкю пустынными водами, пробирался к востоку. Здесь уже практически перестали слышать английское телеграфирование без проводов, так напрягавшее еще с подступов к Цусиме.
        Привычно обходя дымы и паруса, вскоре достигли и своей цели. За время короткого плавания, воспользовавшись относительно тихой погодой, успели даже залить свежей краской рдевшие грунтовкой, шпатлевкой и суриком заводские заплаты и навести порядок в палубах. Теперь все было так, как и должно быть на корабле Гвардейского экипажа. Полный флотский порядок.

* * *
        Броненосец заметили издалека. Рано утром 18 ноября, то есть в день назначенного выхода флота и конвоя, горизонт на западе мазнуло дымом чего-то крупного. На всякий случай сыграли тревогу. Самый главный скороход «Богатырь» замер на «низком старте», начав обильно глотать уголь топками всех котлов. А навстречу дыму на горизонте побежал дежурный «Терек». Вскоре он разразился радостной морзянкой прожектора, что видит наш броненосец. Светограмму разобрали с береговых постов и с «Урала», сразу распорядившись ускорить подготовку к переходу и бою. Теперь уже точно - пришли все! Даже те, кого и не звали вовсе.
        За девять дней, проведенных на Титидзиме, дежурные крейсера собрали в окрестностях островов и привели в Порт-Ллойд последние суда снабжения, более трех недель назад начавшие по одному покидать Шанхай и Сайгон и ждавшие известий в назначенных им районах поблизости. Пароходы «Ливония» и «Курония», «Меркурий» и «Юпитер» имели груз продовольствия и боеприпасов. Водолею «Граф Строганов» предстояло теперь обеспечивать всех пресной водой. «Герман Лерхе», «Китай» и «Князь Горчаков» пришли с углем. Эти восемь судов пополнили ряды транспортного каравана, «исхудавшего» после «откорма» углеедов и пехоты.
        Кроме того, перехватили четыре нейтральных парохода и два коммерческих парусных судна, пытавшихся пройти мимо. Такое интенсивное движение в этих водах признавалось явно необычным. Учитывая важность соблюдения секретности, всех арестовали до начала активных действий, вне зависимости от груза, маршрута следования и флага. Радиостанций ни на одном не было, так что сообщить о встрече с русскими крейсерами они пока не могли.
        Их разместили на отдельной стоянке севернее Порт-Ллойда у западного берега Отоджимы, откуда саму бухту не было видно, но многочисленные дымы, порою закрывавшие все на юге и будоражившие воображение, почти всегда. Необходимое «арестантам» доставляли катерами, собственные шлюпки спускать запрещали, держа под постоянной охраной. Теперь же к ним приставили «Кубань» с «Рионом», чтоб никто не вздумал сдуру «кривить душой».
        Неотвратимо начавшиеся сборы породили локальный аврал на эсминцах - ветеранах Тихоокеанского флота. Командиры обоих этих минных отрядов с самого начала стоянки бомбардировали начальство рапортами о больших объемах внеплановых работ. Они никак не успевали сделать все. Сигнал о начале подготовки к переходу накануне видели, но, зная, что из Владивостока кое-кого ждут, пребывали в уверенности, что уж из-за опаздывающего броненосца-то выход в море все же отложат, хоть на один день. Этого точно бы хватило.
        Однако Дубасов, едва убедившись, что подходит действительно «Александр» и он в полном порядке, уже утром 18-го в письменной форме известил капитанов второго ранга Матусевича и Андржиевского, что до исхода дня им надлежит определиться с техническим состоянием вверенных судов и подать докладную об их готовности к плаванию. В случае невозможности следования с эскадрой, получить инструкции на индивидуальный переход. Ждать их не будут.
        Будучи подхлестнутыми столь суровым образом, спешили как могли. Но только к полудню наконец закончили исправления штормовых повреждений, влиявших на мореходность. Оставалось заменить моторы приводов нескольких котельных вентиляторов, «сдохших» из-за заливания водой через дефлекторы, да устранить последствия многочисленных замыканий намокшей электропроводки. Но это признали возможным доделать и в пути, если миноносцы будет тянуть на буксире кто-нибудь из транспортов, о чем еще предстояло договориться.
        Флот готовился покинуть промежуточную стоянку. И без того интенсивное ежедневное движение судовых шлюпок и местных лодочек в пределах обширной стоянки вообще превратилось в толчею. Развозили всё и всех по местам, доставляли пакеты с приказами, предписаниями и боевыми инструкциями. Мельтешили флажки семафоров, мигали ратьеры. Столбы дыма, валившие из труб, уверенно густели, поднимаясь ввысь, цепляясь за самые высокие утесы, облизывая их, срываясь со скал, под мягким напором ветра закручиваясь кудрями и постепенно размазываясь широким, грязным, рваным выхлопом.
        Дожидаться подхода затерявшихся где-то восьми угольщиков «Северогерманского Ллойда», охраняемых немецкими крейсерами из Циндао, уже не стали. На остров Яп, связанный телеграфом с большим миром, отправили один из разгруженных трофеев с Бикини для передачи штабной почты.
        Германцам назначили точкой рандеву предполагаемый район сосредоточения перед решительным броском на Токио. Поскольку их крейсера, безусловно, имели на борту радиостанции, проблем со встречей не ожидалось. Во второй половине дня приступили к срочной погрузке того немногого необходимого, что еще оставалось на берегу, и к вечеру тронулись в путь. Хотя правильнее было бы сказать, начали вытягивать увязшие в гаванях конвои и отряды на чистую воду.
        Из-за грандиозности всего каравана выход и формирование походных колонн затянулись до полуночи. К тому времени, воспользовавшись паузой, с бывшего «Белого орла», теперь перекрашенного в стандартный серый цвет, уже отправили катером на «Урал» отчет об успешном завершении своей миссии. Кроме самого барона Розена привезли и большой запас винтовочных патронов, обеспечить которыми Токийский экспедиционный корпус в необходимых количествах другими путями так и не удалось.
        Были новости и про грандиозную обманную операцию, коснувшуюся всех участников грузоперевозок на бескрайних просторах Тихого океана. Начали появляться первые опровержения «вероломных русских атак на нейтральное судоходство». Своих портов на западном побережье Америки достигли первые суда, якобы захваченные нашими рейдерами, встречаемые как выходцы с того света.
        Их капитаны пребывали в полнейшем недоумении по поводу приписываемых им тревожных посланий, отправленных по радио. В море ничего необычного с ними не происходило. Чаще всего на всем переходе телеграфом они даже не пользовались, так что навязчивое внимание репортеров воспринимали как дурную шутку. А газеты, ничуть не смутившись, уже носились с новой сенсацией, предлагая публике угадать, кто мог неплохо поправить дела на столь нагло срежиссированных биржевых колебаниях!
        На бывший эскадренный госпиталь прибыл еще один американский журналист, точнее, журналистка. Причем немалая величина в этом деле - Ида Тарбелл. Ее профилем с недавних пор стало журналистское расследование. На этом она уже успела сделать себе имя, не на шутку сцепившись с нефтяным королем Америки Джоном Дэвисоном Рокфеллером. Тем самым Рокфеллером - богатейшим человеком планеты, владельцем империи, включающей в себя более четырехсот предприятий по добыче и переработке нефти, 90 000 миль трубопроводов, 10 000 железнодорожных наливных цистерн, 60 океанских танкеров, более полутора сотен речных пароходов и много всего прочего.
        У нее имелся к нему весомый личный счет[41 - Ида Тарбелл родилась в нефтяном штате Пенсильвания. Ее отец разорился из-за монопольной деятельности нефтяного гиганта «Стандарт ойл», принадлежавшего Джону Рокфеллеру. Это стало одной из основных причин выбора объекта. Итогом ее журналистского расследования стало рассмотрение иска администрации президента Рузвельта к компании «Стандарт ойл», начавшееся в федеральном окружном суде Сент-Луиса в ноябре 1906 года. Разбирательство закончилось только в 1909 году в пользу правительства. «Стандарт ойл» после отклонения апелляции в 1911 году разделили на семь примерно равных частей. Это был звездный час Иды Тарбелл.], так что неплохая сумма, поступившая на ее имя в банк, хорошо округлившая итоговую цифру в графе «дебет» по итогам этого дела, стала всего лишь неплохим дополнением. А причиной ее появления здесь оказалось задание от издателя Самуэля Макклура, владельца журнала «Макклур-Мэгэзин», с которым она активно сотрудничала. Теперь ей предстояло собрать материал об океанских плаваниях русских эскадр. Особенно о таинственной эскадре адмирала Дубасова.
        Разузнав каким-то образом, что в последнее время для нее закупали уголь в основном в Австралии, причем и через американские компании, писательница начала свою работу с беседы с послом России в Америке бароном Розеном, организовывавшим эти закупки и поставки.
        Она явилась к нему именно в момент его срочного отъезда. Тот, учитывая ее репутацию, а самое главное, квалификацию, предложил на самых конфиденциальных условиях продолжить беседу во время путешествия, дабы не допустить крайне нежелательной преждевременной огласки маршрута предстоящего вояжа. Она согласилась и вот теперь оказалась здесь.
        Спецы из пресс-отдела при наместнике, бывшие уже более-менее в теме относительно того, кто есть кто в современной прессе, в один голос заявили, что для запланированной пропагандистской кампании ничего лучшего, пожалуй, и придумать было невозможно. Удивляло только, что из довольно обширного списка сотрудников «Макклур-Мэгэзин» это задание получила единственная женщина-журналист в его штате. Но, видно, такова судьба.
        Правда, имелись и минусы. Подобных ей репортеров в США, с подачи их президента Теодора Рузвельта, называли «разгребателями навоза». Отсюда возникал риск, что «копать» она начнет не туда, куда нам надо, а где сильнее «пахнет». Учитывая еще далеко не сгладившиеся грязно-острые ощущения от пребывания эскадры Дубасова в колониях, был риск, что у молодых офицеров именно об этом может зайти разговор в общении с ней. А потому колониальные нравы и станут первой темой. В то время как их широкое освещение в прессе под определенным углом с расстановкой акцентов вполне могло испортить отношения с тайными союзниками.
        Впрочем, во всех самых неприятных проявлениях колониализма немцы были лишь одними из многих и за общие рамки не выходили. Даже до весьма цивилизованного сэра Китченера с его концлагерями для буров[42 - Лорд Китченер прославился при подавлении восстания махдистов в 1895 - 1898 годах. В 1900 - 1902 годах - главнокомандующий британскими войсками в англо-бурской войне. Ввел систему концентрационных лагерей для мирного населения с чрезвычайно жесткими условиями содержания.] пока не дошли. Но, на всякий случай, ее решили максимально оградить от общения с наиболее впечатлительными офицерами последних пополнений с Балтики и оставить при штабе, распорядившись с максимальным комфортом разместить на «Урале».
        Обратным рейсом на «Орел» отправили остальных репортеров, уже заскучавших на стоянке, чтобы не мешались под ногами в столь ответственный и нервный момент. Там они с самого начала принялись донимать всех расспросами, что тоже оказалось не ко времени. В конце концов в экстренном порядке пришлось обеспечить им тему первого репортажа.
        Гостей весьма заинтересовала проведенная торжественная церемония поднятия военно-морского флага, а сразу после ее завершения - начатая матросами установка на предусмотренные места восьми 75-милли-метровых пушек. Все вместе это превращало большой грузопассажирский пароход «Орел» во вспомогательный крейсер «Енисей».
        При этом командир новоиспеченного крейсера капитан второго ранга Лохматов давал пояснения, что, поскольку архипелаг Бонин на данный момент является временно занятой вражеской территорией, перешедшей под российскую юрисдикцию, а Порт-Ллойд, соответственно, считается, хоть опять же временно, но все же русским портом, все формальности с точки зрения международного права соблюдаются неукоснительно. Следовательно, повторения черногорского скандала не будет.
        Этим импровизированным авралом решили сразу две проблемы, связанные с секретностью. Команда во главе с боцманом, получившая новую вводную, вдобавок к уже начатой экстренной перегрузке патронов в подошедшие с конвоя шлюпки, стала косо поглядывать на незваных гостей с блокнотами, потеряв всякое желание с ними общаться. А те отвлеклись и забыли, правда, лишь на время, о странном пассажире и его спутнице, только что сошедших с корабля.
        Когда они все же задали этот вопрос и получили в ответ «официальную», даже наполовину правдивую версию об американских журналистах, острова уже растаяли во тьме за горизонтом за кормой. Так что для получения всех дальнейших пояснений и комментариев их спокойно направляли в штаб, ссылаясь на недостаточную собственную осведомленность. Но на переходе пользоваться без острой нужды любыми средствами связи, так же как и шлюпками, запрещалось. Соответственно, до следующей стоянки это было все равно, что послать за ответами на Луну.
        В сроки, предусмотренные штабными графиками, начать движение так и не смогли. Все же опыта по управлению такими армадами еще не наработали, так что много чего не предусмотрели. Это было вполне ожидаемо и естественно. Но на «Урале» по этому поводу заметно нервничали. А если и дальше все и во всем будет так же?!.
        Немного успокаивало, что никаких явных признаков обеспокоенности противника пока не отмечалось. Отставание решили наверстать на переходе, сразу после начала движения, простимулировав капитана первого ранга Радлова и его тыловиков к обстоятельному разбору недочетов и поиску вариантов их недопущения в дальнейшем.
        Глава 18
        Судя по всему, о нашем пребывании на островах Бонин японцам до сих пор известно не было. За все время стоянки не проявился ни один из признаков хоть какой-то систематической слежки. Отловленные нейтралы считались лишь потенциальной, к тому же уже локализованной угрозой. Не обнаружили ничего подозрительного и ушедшие вперед на разведку вспомогательные крейсера. Точнее, они вообще ничего и никого не обнаружили.
        Вообще-то это было нормально для здешних, обычно пустынных вод. Но подозрительно многочисленные «случайные» суда, арестованные за время стоянки, говорили о том, что судоходство на маршрутах, ведущих в Японию, отнюдь не прекратилось, как это предполагалось при разработке плана. Скорее наоборот, приобрело некий поисковый характер. В то, что все, оказавшиеся рядом за такой короткий промежуток времени, забрели в архипелаг Бонин просто по пути, совершенно не верилось.
        Чтобы максимально оградить себя от все еще возможных неприятных неожиданностей, вокруг основного ордера снова организовали далеко раскинутые патрули из шести пар наиболее резвых пароходов, повторяя систему охраны, примененную более месяца назад капитаном второго ранга Евницким на большом Балтийском конвое, когда он болтался в районе ожидания у островов Бородино.
        Широко развернутый ордер все равно терялся на океанских просторах, зато позволял скрыть тех, кого видеть никто пока не должен. Выставлять напоказ возможным встречным нейтралам боевые корабли не спешили. Тем не менее крейсера держали в постоянной готовности к броску наперехват.
        По прямой до цели этого этапа путешествия было не более двух дней пути, но из соображений скрытности маршрут проложили восточнее спускавшихся к югу от входа в Токийский залив групп островов Идзу и Хатидзе. Их планировалось осмотреть попутно, и еще до начала основных мероприятий. Подозревали, что у японцев там могли оказаться угольные станции или стоянки сторожевых судов. Просто так оставлять их у себя за спиной опасались.
        Но напряги, даже без участия японцев, еще не кончились. Совсем скоро по рекомендации правофлангового дозора, шедшего по ветру, снизили скорость движения, чтобы дымить хоть чуть-чуть скромнее. Попутно таким способом еще и уменьшили риск столкновения, ибо некоторых участников движения порою опасно мотало в достаточно плотном общем построении.
        Но этого оказалось недостаточно. Тогда транспорты и их охрану снова разделили на три отдельных эшелона, как при форсировании океана, только с меньшими промежутками между ними. Связь поддерживали репетичными кораблями. Радио пользовались лишь на прием, уже традиционно назначив по паре «дежурных по эфиру» в каждом эшелоне. В полной боевой готовности поддерживались и аэростаты.
        На вторые сутки плавания «Енисей» и «Терек» отправили в дальнюю разведку впереди по маршруту. Они развили полный ход и быстро ушли за горизонт, еще до заката далеко обогнав головной дозор. К рассвету оба скорохода добрались уже до острова Осима, что на самом входе в заливы Сагами и Токийский. На переходе удачно разминулись в темноте с каким-то подозрительным судном. Остановить его не пытались, имея строгий приказ, запрещавший без необходимости тревожить самураев раньше срока.
        Основной задачей было только выявление возможных дальних дозорных линий на подступах к цели, а не «наматывание» их всех на себя. Насторожить морское начальство в Токио таким набегом не опасались. За последние месяцы наши рейдеры уже неоднократно шалили в этих местах, каждый раз действуя схожим образом. То есть пробираясь ночью поглубже, а утром предпринимая быстрый обратный рывок с погромом всего, что попадется навстречу.
        Вот и теперь с рассветом им надлежало начать откатываться к югу, до истечения светового дня попутно осмотрев несколько островов неподалеку от входа в Токийский залив. Не исключалась вероятность появления там чего-то нового.
        У штаба имелись сведения о значительном росте насыщенности средствами беспроводной связи интересующего нас района. Ходившие мимо Токийского залива германские суда в последнее время неизменно фиксировали активную работу радио японским двойным кодом, когда кроме шифра применялись еще и условные фразы. Стационарные это были станции или судовые, и предстояло по возможности выяснить.
        Учитывая такую специфику, на крейсера, еще до их отправки, доставили самых опытных минеров, хорошо освоивших японскую телеграфную азбуку, и переводчиков, свободно владевших не только языком, но и сленгом. Как оказалось, не напрасно. Работы хватило и тем и другим.
        Еще перед рассветом, совсем рано утром, командир «Терека» капитан второго ранга Артшвагер, назначенный начальником разведывательного отряда, отметился пространной депешей. Из нее стало известно, что по результатам радиоперехватов за время ночного броска есть основания предполагать наличие плотной дозорной сети уже на дальних подходах. Причем, судя по всему, с надежным прикрытием. Один сильный передатчик часто работал со стороны порта Симода. Возможно, эта гавань используется в качестве угольной станции или передового пункта базирования, что и позволило противнику заметно расширить периметр охраняемой зоны.
        Наткнуться так далеко от входа в пролив Урага на плотную сеть патрулей оказалось неприятным сюрпризом. Пришлось экстренно назначать новые исходные рубежи для атаки. В этот момент флот и конвои, в соответствии с предварительными планами, двигались к островам Микурадзима и Миякесима. Но теперь эти вулканические нагромождения древних скал, заросшие всем подряд, неожиданно оказались в районе, перекрытом японскими дозорными силами. Незаметно протащить к ним такую толпу судов, даже ночью, нечего было и мечтать. А скрытность предварительного развертывания являлась залогом успеха.
        Однако точка невозврата уже была пройдена. Любые метания в сторону не давали возможности гарантированно избежать обнаружения, зато серьезно осложняли выполнение задачи. Но, благодаря безупречно сработавшей передовой завесе, еще имелся небольшой зазор для маневра. Вот только все снова пришлось перекраивать на бегу, на коленке, еще даже не начав дела.
        Быстро обсудили резервные варианты, чтобы и волки были сыты (в смысле не засветиться раньше времени), и овцы целы (обосноваться не слишком далеко). В итоге выбор пал на Хатидзе, лежащий в ста тридцати милях строго к югу от входа в пролив Урага. На него и нацелили пароходы-крейсера, ощупывавшие путь.
        Но конвои неминуемо входили в зону видимости с острова раньше подхода разведчиков. К вечеру 21 ноября с судов первого эшелона уже видели разновысокие конические пики Хатидзе на северо-западных румбах, обходя его с востока. А посему времени терять не стали, пустив рассыльный миноносец с инструкциями вдоль всей процессии.
        Получая новую вводную, каждый из эшелонов всем скопом перекладывал руль влево и шел к обозначенной в ней цели по прямой. Авангардом, как водится, двинули тыловиков. Спешили доставить специальную команду для предварительных промеров глубин и организации стоянки. По погодным условиям большого выбора не было, и обосноваться решили под северо-восточным берегом.
        В этот момент радиостанции бежавших навстречу конвою «Енисея» и «Терека» начали устойчиво принимать сигналы японского передатчика, работавшего совсем рядом. Телеграмму немедленно заглушили, сразу приступив к поиску ее источника. Поиск этот оказался недолгим.
        Почти одновременно с трескотней морзянки в эфире с разведчиков обнаружили небольшой пароход у западного побережья, со стороны более высокого конуса, пытавшийся скрыться за островком Уцуки. Вдобавок была отмечена работа гелиографа на западной вершине острова. С нее, вполне возможно, уже видели дымы приближавшегося головного каравана транспортов, охраняемых крейсерами первого ранга и минными крейсерами, о чем сейчас и спешили сообщить на это судно, явно надеявшееся сбежать.
        Почти опоздавшие наши вспомогательные крейсера проявились сквозь влажную дымку перед ним в самый последний момент. Японец, быстро поняв, что скрыться не удастся, развернулся и выбросился на берег. Экипаж покинул судно еще до того, как «Енисей» с «Тереком» успели приблизиться. С них увидели только разбитые прибоем шлюпки на камнях в проливчике между Хатидзе и Уцуки.
        Сразу заметили еще и шхуну, на всех парусах бежавшую на север. Бросившись к ней наперегонки, так как опасались, что обнаружится еще кто-нибудь, ее, естественно, перехватили. Хоть попутный ветер и туго надувал паруса, спорить в ходкости с тысячами паровых лошадиных сил крейсеров суденышко никак не могло.
        На первый взгляд это была обычная старая каботажная посудина, которые ходили вдоль всего побережья и между островами. Но!.. Во-первых, никакого груза на ней не было. Во-вторых, вызывал много вопросов состав команды, состоявшей исключительно из молодых матросов примерно одного возраста. Только шкипер много старше остальных. В-третьих, довольно неправдоподобным выглядело объяснение присутствия прибрежного кораблика в этих водах навигационной ошибкой.
        В итоге экипаж арестовали, доставив затем на «Урал» для тщательного допроса, а парусник потопили артиллерией. Учитывая общую шумиху, в том числе и по радио, звуки залпов трехдюймовых бортовых батарей уже не имели значения, а дополнительная тренировка пушкарям была только на пользу. Заодно и пушки «Енисея» отстреляли после установки. Когда снова вернулись к пароходу, чтобы осмотреть как следует и его, он уже набрал воды и соскользнул с камней, почти полностью скрывшись под волнами.
        Несмотря на то что передачу с него надежно заблокировали, и она точно не дошла до адресата, работу наших передатчиков, перебивавших ее, вполне возможно, могли «почуять» другие патрульные корабли. И точно. После прекращения постановки помех, едва смогли сами слышать, что творится в эфире, отметили работу сразу нескольких японских аппаратов беспроволочного телеграфа.
        Правда, их сигналы были далекими и довольно слабыми. Чужие телеграммы даже не читались целиком, что делало в принципе невозможным их дешифровку и перевод. К тому же скоро прекратились. Сочли это обычной перекличкой береговых и судовых станций, так что поводов для беспокойства, кажется, пока не было.
        Тем не менее начальство задергалось. Как описал этот момент позже в своих мемуарах штаб-офицер лейтенант Свенторжецкий: «Появилось ощущение, что нечто тяжелое и скользкое выскальзывает из рук». Но никакой конкретики. Последовавшие сразу распоряжения носили общий, размытый характер.
        Всеми силами пытались предотвратить попадание к противнику информации о крупном нашем соединении, появившемся в здешних водах. Стерегли все частоты. От миноносцев и крейсеров потребовали пресекать на корню попытки отправки донесений с рыбацкими или любыми другими малыми судами. Ловить даже мелкие лодки и джонки. Японцам было еще рано знать о нашем приходе.
        Хотя день был уже на исходе и быстро сгущались сумерки, Иессен приказал крейсерам-разведчикам немедленно высадить людей и осмотреть остров. А «Тереку» приступить к подъему шара. С его помощью надеялись разглядеть световую сигнализацию с чужих судов, если они окажутся поблизости. Минные крейсера двинули вперед, для обеспечения более основательной разведки и надежной блокады.
        Спустя всего полчаса штурмовые группы сошли на пристань в бухте на северном берегу, где располагалась небольшая рыбацкая деревушка. Ничего подозрительного там не нашли, но все промысловые суда арестовали и выставили вооруженную охрану из матросов на причале и у лодочных навесов.
        Дальше предстояло добраться до сигнальных постов, для чего попытались взять проводников в деревне, из числа встречающих, один из которых, как оказалось, был деревенским старостой. Вот только японского языка никто из высаженных на берег не знал, так что объяснения затянулись. Не добившись результата ни на английском, ни на немецком, ни на французском, послали шлюпку за переводчиком. Только с его доставкой с «Терека» проблема начала решаться.
        Но переводчик этот, приданный от штаба только на проведение радиоразведки, имел какой-то высокий допуск и почти уникальную квалификацию, так что рисковать им даже чуть-чуть не хотели и по приказу Артшвангера, имевшего на сей счет особые инструкции, почти сразу вернули на корабль. Причем сделали это, несмотря на обоснованные возражения и протесты начальника десантной партии прапорщика по морской части Одера, еще не успевшего все выспросить и после того оставшегося в деревне всего с двумя десятками матросов.
        Только когда подошли суда первого эшелона, снова появилась возможность, уже через другого специалиста, общаться с рыбаками. Из их опроса быстро выяснили, что японские военные моряки еще в мае организовали несколько сигнальных постов на обоих пиках, а сегодня утром пришел пароход, тот, что после утопился у западного берега, высадивший новых людей и выгрузивший что-то в больших ящиках. От деревни все военные всегда уходили по одной тропе, которую проверяют сейчас штурмовые группы с «Енисея» и «Терека».
        Уяснив, что здесь есть гарнизон, который нужно как можно скорее найти и нейтрализовать, приступили к найму провожатых. Но как только местные поняли, о чем речь, вести отряды в лес, густо росший на склонах, категорически отказались. Ссылались на то, что там солдаты, что в том направлении только сегодня ушли десять человек с винтовками и каким-то грузом. А до этого уходили еще. За вознаграждение соглашались рассказать, где их искать, но участвовать в этом однозначно не желали. Говорили, что слишком опасно.
        Не зная дорог, можно было месяц петлять по тропам в этих зарослях без особого успеха. И никакие рассказы не помогут. Так что насели на старосту, пугая оружием. Но снова безрезультатно. Согласился он только после того, как обещали возвратить все реквизированные лодки, когда вернемся из леса, и еще отдать парусину с тонким пеньковым тросом из шлюпок, на которых высадились.
        Договорившись, он сам вызвался вести. Но ему выдвинули встречное предложение - одновременно провести два отряда на обе горы. Тот потребовал удвоения контракта, на что получил отказ даже от первого. При этом уже выложенные снасти начали быстро складывать обратно. Такого кощунства его жадность уже не выдержала, и он сдался, но только по основным пунктам. Торги по мелочам продолжались всю ночь. Как засветало, большая часть десанта неприметной тропкой ушла в горы.
        Джек Лондон и Бунин остались в деревне. Они не усидели на палубах пароходов-крейсеров, ставших вдруг тесными. С очередным баркасом переправились на берег и теперь томились в одном из рыбацких домиков под усиленной охраной и с нетерпением ждали новостей. Но про них все забыли.
        Пытались разговорить селян. Но никого говорящего на европейских языках в деревне не оказалось. Владевший японским Матвеев хотел бы поехать, но еще до выхода с Титидзимы очень некстати слег с высокой температурой, а штабного переводчика им не отдали, так что помочь утолить информационный голод пока было некому. Однако руки чесались, и каждый что-то чиркал в блокноте.

* * *
        Отряды наших матросов, еще с вечера без особого энтузиазма бродивших среди зарослей, густо покрывших скаты вулканов, видели, как подошли большие суда. В совсем крохотную, лишь чуть вдававшуюся в берег бухту в седловине с деревянной пристанью втянуться и не пытались. Даже к берегу, оскалившемуся пеной у рассыпанных вдоль полосы прибоя скал, никто особо не жался. Просто отгородились от ветра островом, растянутым почти на семь миль с юго-востока на северо-запад.
        Как стемнело, разглядеть из-за темноты хоть что-то, недвижимо замершее на воде, не удавалось, так же как и другие размытые тени, чертившие воду вокруг них белыми бурунами. Только взбаламученная винтами вода мерцала каким-то едва уловимым таинственным внутренним светом.
        Командование десантной партии на ночь глядя далеко разведку не высылало, ограничившись патрулированием окраин деревни. Только с первыми лучами солнца, когда с местными все же сладилось, двумя отрядами полезли в горы. Спустя час западная группа уже преодолела половину подъема, но неожиданно попала под ружейный огонь. Однако стрельба оказалась не точной, так что обошлось. Вот только проводник, мягко говоря, дальше идти категорически отказался. Глядя вслед старику, несущемуся с воплями вниз, не разбирая дороги и теряя сандалии, только сплюнули.
        Впрочем, его помощь больше и не требовалась. Найденная широкая тропа явно часто использовалась и была даже благоустроена, так что хорошо угадывалась. Сбиться с пути теперь стало трудно. Но вероятность новых внезапных нападений сохранялась. Причем, зная, что помимо высадившихся сегодня десяти японцев их здесь скрывается еще несколько десятков, засада теперь мерещилась за каждым кустом.
        С большими предосторожностями двинулись дальше. Но время поджимало, и порою приходилось рисковать. После еще нескольких перестрелок, неся потери, вышли на кое-как сложенную из дикого камня стену, за которой засели яростно отстреливающиеся японцы.
        Обходного пути не было. Кругом только колючий кустарник да обрывы, так что фортецию пришлось брать в лоб. Несмотря на ее хлипкость, десантники умылись кровью. Ранили и их командира. Когда он очнулся, уже в захваченном расположении противника, все было кончено. Полтора десятка его защитников, в том числе четверо морских офицеров - от мичмана до капитан-лейтенанта - полегли поголовно. Пленных, к великому сожалению, не оказалось.
        От лагеря, имевшего кроме штабного помещения с телефоном еще и жилые строения, сложенные из того же камня и укрытые сверху от дождя всевозможной широколиственной растительностью, вверх убегали три широкие тропы, поднявшись по которым довольно быстро добрались до трех сигнальных постов, опоясывавших вершину со стороны океана.
        Все они были оборудованы такими же жилыми сооружениями и крытыми смотровыми площадками, на которых стояли уже развернутые гелиографы. Имелись и подготовленные сигнальные костры, укрытые от ливней и прочей непогоды. Один из них японцы успели запалить.
        Нашего появления здесь явно ждали. Хотя вооружен и обучен противник был откровенно плохо, дрался яростно. Неся новые потери, все эти сооружения удалось довольно скоро захватить, первым делом скинув разгоревшиеся деревяшки, пролитые каким-то вонючим мазутом, со склона. Взять пленных опять не удалось.
        И дело было вовсе не в кровожадности обозлившихся матросов. Во встречной схватке они уложили только двоих, оставшихся троих только обезоружив и чуть побив, чтоб присмирели. Те и затихли, усевшись под скалой и тихо лопоча что-то по-своему. Никто не ожидал, что после этого они вдруг дружно сиганут в пропасть.
        Точно такая же ситуация сложилась и на восточной горе острова. С той лишь разницей, что постов было только два да на полпути к ним никто моряков не обстреливал. Но зато встревоженные стрельбой на западе, защитники восточной вершины успели подготовиться лучше и продержались дольше - пока не кончились патроны. Потом бросились в безнадежную штыковую атаку и также полегли поголовно.
        Но поданный ими и их товарищами сигнал тревоги был принят. Причем кем-то далеко на юге, отмигавшим сложную серию точек и тире. Это было, считай, уже за спиной у флота и тащившегося с ним обширного обоза и потому сильно встревожило всех. Скоро милях в тридцати пяти в том направлении разглядели чуть видимый столб дыма. Когда окончательно развиднелось, смогли определить, что он поднимается со склона едва угадывавшейся сквозь дымку круглой вершины далекого вулкана Мораяма, возвышавшегося на острове Аогасима. Но оттуда или нет был недавний световой сигнал, никто сказать точно не мог.
        Успокаивало, что связь между Аогасимой и метрополией поддерживалась, скорее всего, через Хатидзе, который считался уже полностью под нашим контролем. Но могли быть и посыльные суда, так что его теперь тоже предстояло осмотреть да вдобавок постараться перенять возможных гонцов еще и оттуда. С этим мешкать не стали, отправив на юг «Корнилов» и все четыре «украинца» из состава эскорта третьего эшелона транспортов, находившегося к чертовому тыловому острову-вулкану сейчас ближе всех.
        Штаб флота с самого начала тревожило сообщение об уничтоженной подозрительной шхуне и утопившемся пароходе. До сих пор никто не знал, с него ли ушло то перехваченное и заглушенное радио, что взбаламутило всех с самого начала. Успех предстоящего дела в немалой степени зависел от внезапности, а тут сразу две подозрительные встречи, да еще и «группа товарищей», обжившихся на пиках. Может, и еще чего есть, просто не нашли пока. К тому же этот дым и мерцание морзянки на юге!..
        На всякий случай «Богатырь» и «Светлану» сразу отправили на север, даже без захода на стоянку у Хатидзе. Вперед них выслали «Енисей» с «Тереком», только что шаривших в этих водах и приблизительно знакомых с расположением японских дозоров и «почерком» засветившихся передатчиков. Но предварительно на них заменили особо ценных переводчиков на «рангом пониже» и ссадили всю остававшуюся пишущую братию. Эту публику еще предстояло рассортировать по отрядам. Потом уже точно станет не до них. Причем совсем скоро.
        Крейсерской завесе ставилась задача занять с рассветом позицию южнее острова Микурадзима, вне видимости с него, и перехватить возможную японскую разведку, если таковая будет отправлена к нашей новой передовой базе со стороны Токийского залива. Появление кого-либо чужого с других направлений считалось гораздо менее вероятным, и они дальними патрулями не прикрывались. На ночь крейсерам предписывалось передвинуться еще дальше к северу и патрулировать восточнее и западнее острова, снова не позволяя себя разглядеть.
        Постоянно поддерживая слабой искрой связь по радио друг с другом и со штабом флота, бронепалубники и вспомогачи быстро достигли назначенных рубежей. Японское телеграфирование, набиравшее обороты, слышали почти все время, но никого подозрительного на горизонте не наблюдали. Мелькали только редкие небольшие паруса, и те большей частью на западных румбах, то есть на уже известных обычных маршрутах промысловых флотилий.
        Но вечером со «Светланы», находившейся на левом фланге позиции, увидели дым крупного парохода, все там же на западе. Несмотря на сразу начатое сближение, до наступления темноты не удалось выяснить, кому он принадлежал. Только поняли, что это неизвестное судно шло достаточно большим ходом на юг и далеко в стороне от основных судоходных трасс, так что обычным коммерческим или быстроходным пассажирским пароходом, скорее всего, не являлось. Вполне вероятно, это был японский разведчик. Подобные предположения полностью подтвердились уже в ближайшие часы.
        Глава 19
        На Хатидзе тем временем готовили рейд к прибытию остального флота и армады транспортов. Отлавливать экипаж японского патрульного парохода, не обнаруженного среди погибших защитников наблюдательных пунктов на обеих горах, решили начать с раннего утра на следующий день. Считалось, что после потери своего судна и начала круглосуточной полномасштабной блокады прилегающих вод как-либо навредить они уже не могут, но имело смысл поспрашивать их о дозорах, развернутых впереди, и угольных станциях.
        Доставленные в штаб для перевода немногие уцелевшие бумаги с разгромленных постов мало проясняли ситуацию с военным гарнизоном острова. Но, судя по временному характеру обнаруженных там строений, сооружали их очень давно, наспех, и изначально зимовать здесь никто из их обитателей не собирался.
        По мере осмотра острова документы все прибывали, быстро обеспечив всех свободных от прослушивания радио переводчиков работой минимум на пару дней, так что затевать еще и волокитную процедуру опроса жителей рыбацких деревень не стали, ощущая себя уже в достаточной безопасности. Тем более что постоянно прослушиваемое на всех доступных диапазонах частот японское телеграфирование после утренней вспышки активности успокоилось и не выходило за рамки обычной переклички дозоров. К тому же оставалось достаточно далеким.
        А в бухте полным ходом шла разметка мест стоянки для ожидавшихся в скором времени угольщиков, чтобы иметь возможность немедленно приступить к бункеровке эсминцев и минных крейсеров. Богатый практический опыт тыловых служб Российского Тихоокеанского флота в обслуживании корабельных соединений в совершенно не приспособленных для этого местах позволил организовать все быстро и максимально практично. А учтя и исправив ошибки, допущенные при выходе из Порт-Ллойда, и благодаря эшелонированному подходу судов удалось избежать толчеи и задержек. Обширный рейд, растянутый вдоль северо-западного берега острова, смог вместить всех желающих.
        Еще до полудня, к моменту подхода второго эшелона, минный отряд капитана второго ранга Хомутова успел закончить приемку угля и воды до полных запасов. А в вечерних сумерках на стоянку, только что оборудованную навигационными знаками в виде неярких костров на берегу и слабых электрических фонарей на катерах, прибыли остальные пароходы с углем и флотским снабжением, транспорты гвардейского конвоя, мастерские и плавучие госпитали, составлявшие замыкающий третий эшелон судов. Их разместили на предписанных им местах южнее рифа и бухты с пристанью, разделявших стоянку на две отдельные гавани.
        Вечером же, перед самым закатом, вернулась и группа осмотра Аогасимы. Как и ожидалось, там также нашлись посты наблюдения за морем, захваченные и разрушенные тоже с боем. Стоявшую на якоре под берегом шхуну после бегства экипажа потопили артиллерией. Рыбацкие лодки попортили, но не фатально. На пару дней ремонта, не более, поскольку оставлять местных без средств добычи пропитания не хотели. Ни телеграфа, ни радио не обнаружили.
        Зато там, в почти непроходимых густых тропических зарослях, покрывавших склоны небольшого конуса вулкана, возникшего после последнего извержения в конце позапрошлого века в большом кратере Мораяма, образующем сам остров, нашли полчища комаров и горячие термальные источники, подогреваемые паром, поднимающимся из недр земли.
        Наши с непривычки чувствовали себя среди всего этого весьма неуютно и были сильно удивлены, встретив постоянное, а не временное человеческое жилье даже на склонах сравнительно свежего кратера, где сама земля им казалась разогретой изнутри. Но аборигены-японцы никакого дискомфорта не испытывали. Прекрасно осознавая угрозу, они уже много лет спокойно живут в таких условиях и даже готовят себе еду на пару, вырывающемся из трещин. Говорят, удобно.
        К ночи подтянулись и все отставшие, включая арестованные суда, что продолжали тащить с собой от островов Бонин. Причем парусники тянули на буксире с голыми мачтами. Иностранцев разместили отдельно, гораздо восточнее основной стоянки, не особо заботясь об удобствах. Им уголь не глотать, так что и на ветру помотаются, потерпят. Главное, чтоб не напроказничали чего. Заранее предупредили, что любой обнаруженный на них источник света будет расцениваться как шпионаж и караться миной в борт.
        Явно стоило по возможности оградиться и от пристального внимания, так сказать, принимающей стороны. Для этого сразу же развернули корабельные и катерные дозоры, а на берегу заняли японские и оборудовали дополнительные сигнальные посты. С этим возились весь остаток ночи и самые ранние утренние часы. Рассвет встречали в жуткой суете, но уже организованной, системной, почти домашней. Начинался новый день.
        Несмотря на сумбурное начало, 22 ноября получилось довольно спокойным. Планово бункеровались, чинились по мелочи, избавлялись от лишнего, добирали нужное. Штабные шаркуны ближе к вечеру, когда начальство все же ненадолго оторвалось от карт, тетрадей с расчетами и папок с докладами и выкладками и уселось за обеденным столом, даже позволили себе попытаться пошутить, что-де японцы так решили поздравить великого князя Михаила с днем рождения. В этот день младшему из сыновей Александра III исполнилось 27 лет. Однако, увидев из-под нахмуренных бровей сердитые глаза, подернутые красными прожилками от недосыпа и накопившейся усталости, развивать эту тему благоразумно не стали, сетуя про себя, что набрался он от этих моряков суеверий всяких. Впрочем, сглазить боялись все. Слишком многое было брошено на карту.
        И накаркали-таки!
        Ночь с 22 на 23 ноября для флота и конвоев у Хатидзе оказалась тревожной. Еще с вечера, сразу после пришедшего доклада с крейсеров о дыме подозрительного судна всего в тридцати милях северо-западнее, объявили полную боевую готовность. Дозоры неустанно накачивались на предмет «бдеть!» и «не пущать!». Да и вообще все расчеты ночевали возле своих заряженных орудий. Сигнальные вахты традиционно усилили. Наиболее выделявшиеся во тьме места экстренных угольных погрузок и прочих авральных работ, прерывать которые возможности не имелось, со стороны моря опекали особо тщательно.
        В ожидаемое время противник не появился. Хотя вполне могло быть, что он здесь, но его просто не видели. Тьма хоть глаз выколи, а ни радио, ни светосигнальной связью никто не пользовался. Не говоря уже о ракетах и прожекторах. Горевшие на берегу костры с трехмильного внешнего оборонительного периметра не угадывались, так же как и фонари катеров. В море дозорные первое время тоже никого не видели. Но уже глубокой ночью все же посыпались доклады о подтвержденных контактах.
        Сначала с одного из патрульных прорывателей северо-западнее рейда углядели силуэт большого четырех-трубного миноносца, шедшего от нашей стоянки. Судя по курсу, он уже видел все, что мы там прятали, и теперь возвращался. Его смогли достаточно хорошо разглядеть в свете мелькнувшей меж туч луны, после чего потеряли из вида, еще до того, как сблизились на дальность действенного огня малокалиберной артиллерии. В том, что это японец, сомнений не было, поскольку наши миноносцы в том районе ночью никак не могли оказаться.
        Затем на катерный дозор уже севернее рейда выскочил небольшой подозрительный парусник, шедший к острову. Ему также удалось скрыться до начала стрельбы, так как катера преждевременно выдали свое место неожиданно вылетевшим факелом искр из трубы одного из них.
        Несмотря на сообщения о подозрительных дымах, виденных вечером, а ночью и о судах, сновавших недалеко от рейда, уголь продолжали грузить. В некоторых случаях, в угоду неуклонному росту количества перетащенных пудов, для ускорения дела подключили даже электрические люстры. Правда, только на бортах, смотрящих на берег, тщательно завесившись тентами от океана, дабы издалека видно не было. Чтобы уложиться в плотный график, приходилось спешить.
        Многочисленные тревожные донесения, начавшие поступать еще до заката, побудили срочно созвать совещание старшего командного состава, начавшееся в половине десятого вечера. На нем контр-адмирал Небогатов, исходя из опыта своего «сидения» в Хакотдате, высказал мнение, что японские легкие силы нащупали наше место, и следующей ночью неминуемо следует ждать массированной атаки, отразить которую на забитом пароходами и военными кораблями и совершенно открытом с трех сторон рейде без заграждений и противоминоносных батарей будет невозможно. География Хатидзе в принципе не позволяла организовать эффективную береговую оборону для столь многочисленного соединения.
        Ему пытались возражать, опираясь на то, что до большого японского берега все же еще добрая сотня миль с гаком. Что для атаки потребно сначала собрать необходимые силы, чего наши дозорные суда, выдвинутые к северу, точно не допустят или, как минимум, упредят заранее. Однако тот просто привел в пример недавние атаки стоянок в гораздо сильнее защищенном проливе Цугару. Тогда, несмотря на постоянную активную разведку, предотвратить нападение так и не удалось.
        Тут припомнилась и «владивостокская побудка», основательно перетряхнувшая все представления о безопасности и внезапности, и еще много чего подвсплывало из памяти да из глубин штабных циркуляров. От прежнего самоуспокоения даже у самых уравновешенных не осталось и следа.
        Добавил поводов для беспокойства и доклад о результатах тщательного осмотра обнаруженных японских постов. Судя по всему, они были соединены между собой телефонной связью, и этот провод уходил куда-то еще в густые заросли на северном склоне западного вулкана. Из-за довольно больших размеров острова обследовать его весь в разумные сроки не представлялось возможным, да и нужным тоже. Но вот осмотреть береговую черту на предмет признаков наличия телеграфного провода, связывавшего с метрополией, явно стоило, чем и занимались. Пока (не сказать, чтоб к сожалению) безрезультатно. Но это все еще оставалось дополнительным напрягающим моментом.
        К тому же не было известно, что и как успели передать те, кто зажег сигнальные костры и подавал подозрительные сигналы южнее! В итоге мнение, что ситуация явно раскаляется и требуется ее как-то разруливать, причем срочно, стало всеобщим. Оставалось придумать - как?!
        Выход на ночь флотом и конвоями в море не давал гарантий безопасности. Обнаружить толпу судов, чадящих своими трубами, для многочисленных японских разведчиков не составит труда еще до заката. После чего наверняка последуют минные атаки, но уже со всех направлений.
        Перекочевать всем скопом куда-то в другое место значило еще больше отодвинуться от конечной цели экспедиции, как по времени, так и географически. И то и другое было уже неприемлемо. Слишком долго все находились на взводе, готовясь да выдвигаясь. А японцы уже растревожены и непременно расширят зону поисков. А там и англичане на шумок подтянутся.
        Вообще же отказаться от затеянного заведомо рискованного, но однозначно необходимого дела, особенно теперь, было уж совсем!.. Уж лучше попробовать и в случае неудачи пожалеть, чем жалеть, что не попробовали. В любом случае отступление без боя будет расценено как позорное бегство, с соответствующими репутационными потерями государственного масштаба. Это все равно что сдаться на милость побежденного на пороге своей победы.
        В данных обстоятельствах виделся только один реальный выход - нанести удар немедленно, опередив противника. Пока он не знает точного численного состава наших сил, а потому есть шанс удивить и задавить его масштабом. К нашей встрече, судя по всему, уже готовятся. Но вряд ли могут точно сказать, где нас ждать.
        С занимаемой сейчас позиции под гипотетической угрозой находится практически все тихоокеанское побережье Японии и даже восточные подступы к Внутреннему Японскому морю и уже «выжженный» Осакский залив, где, по данным разведки, ведутся активные восстановительные работы. А капитальные форты, защищавшие его, нами взорваны. И все это обороняющейся стороне необходимо прикрыть, размазывая свои достаточно скудные силы.
        Для нас риски, естественно, тоже возрастали, но шансы на успех признавались приемлемыми. В итоге, поскольку противник явно активизировался, было решено перенести начало операции с 24 ноября на сутки раньше, невзирая на возражения относительно крайней нежелательности покидать обжитую стоянку в условиях, когда погода явно начала портиться.
        Барометр падал. Появились тучи. Но синоптики обещали только дождь при волне не более пяти баллов, который должен был кончиться к полудню, самое позднее - к вечеру, сразу с ожидаемой переменой ветра на северный. Такая погода нам была только выгодна, позволяя отгородиться от лишних глаз с Микурадзимы и Миякесимы. Штурмана даже провели предварительные прокладки курсов с дневным проходом мимо них, сокращая путь больше чем на три ходовых часа, поэтому решили: идем!
        Крейсерам отбили телеграмму с приказом выдвинуться ночью к Микурадзиме и очистить к утру воды восточнее и западнее этого острова от патрульных судов противника. А сразу после рассвета быть готовыми выдвинуться еще дальше на север, чтобы расчистить путь для главных ударных групп.
        Внешне все это вылилось в довольно суетные экстренные подготовительные мероприятия. Нижестоящие исполнители, не обладавшие столь объемной информацией, вполне естественно, оказались не рады очередным вывертам теоретиков из штаба. Для них все выглядело несколько иначе.
        Поскольку самые первые новости, получаемые после высадки передовых штурмовых групп, особо настораживающими назвать было нельзя, рядовой личный состав и младшие офицеры надеялись чуток отдышаться и спокойно переждать явно приближавшуюся непогодь.
        Пока подтягивались растянувшиеся эшелоны транспортов, тыловые службы продолжали придерживаться уже и так перекроенного и уплотненного накануне графика. Неизбежно возникавшие накладки, конечно, трепали нервы. Но в течение дня это как-то укладывалось в представление об издержках и не особо напрягало. Кто мог, спокойно наслаждался тишиной, относительной, конечно. Однако уже к вечеру еще не осознанные судороги в верхах докатились донизу едва уловимыми побочными отголосками. А потому настроение начало меняться. Тревога росла и крепла.
        А начиная с позднего вечера, перешедшего в ночь на 23-е, на судах конвоя, кораблях их эскорта и ударных отрядах уже проводились спешные итоговые проверки по штатному расписанию. Штаб-офицеры, разъехавшиеся по отрядам и конвоям, смотрели все, от бумаг до железа, не забывая и про людей, требуя, проверяя, обобщая. Времени дали всего до полуночи. Тут уж забегали все.
        К сроку успели немногие, но общая картина вырисовывалась. Пехота, после переделки полутора десятков транспортов в прорыватели частично уплотненная, частично пересаженная на броненосцы и крейсера, вполне спокойно перенесла недолгий переход и в отдыхе пока не нуждалась. Люди были готовы к предстоящей высадке. Никаких неисправностей по механической части не выявили, угля и прочих запасов имелось в достатке. В общем, поводов для задержек не оставалось, и с «Урала» приказали поднимать пары и по готовности выдвигаться.
        Глава 20
        С первыми лучами зари 23 ноября все пришло в движение. Разбежавшиеся по сторонам миноносцы разведки никого не нашли, о чем сразу отмигали на посты, отжатые у японцев и уже обжитые нашими командами. Оттуда это ретранслировали на флагман. На его фалах тут же выбросили флажный сигнал, а с мостика зачастили ратьером.
        Осторожно ворочаясь на забитом рейде, корабли и суда начали покидать стоянку и выдвигались на север, где формировались штурмовые колонны и конвои. Лениво перебирая воду винтами, строились поотрядно, раскочегаривая котлы до рабочих давлений. Дымищи было!.. Только к полудню, постепенно ускоряясь, двинулись на исходные рубежи для атаки.
        Еще когда снимались с якорей, стало ясно, что поспешить все же стоило. На рассвете у Микурадзимы произошло несколько стычек наших вспомогательных крейсеров с японскими дозорными судами, после чего противник откатился на север, потеряв два небольших вооруженных парохода. А с «Богатыря» видели дым крупного судна, быстро уходившего в сторону Миякесимы. Перехватить его, не покидая своего места в дозорной цепи, возможности не было, так что оставалось только сожалеть, что раньше не сподобились осмотреть Микурадзиму, где, вероятно, и отстаивался удиравший сейчас пароход, вполне возможно, обеспечивавший действия дозоров.
        Обе стороны на исходе ночи и утром, уже совершенно не стесняясь, вели активные переговоры по радио, далеко превышавшие обычные показатели интенсивности. Но в непосредственной близости от Хатидзе работы японских станций до сих пор отмечено не было, что обнадеживало.
        На рейде рыбацкой деревушки в часовой готовности к выходу остались только обе плавмастерские, плавучий госпиталь «Кострома», пароходы «Ливония» и «Курония», «Меркурий» и «Юпитер», на которых вместе с грузом продовольствия и боеприпасов теснились 173-й Каменецкий и 175-й Батуринский полки, выделившие по роте из каждого батальона для прочесывания острова и поиска сигнальных постов и их проводных линий связи.
        Кроме них под высоким берегом стояли водолей «Граф Строганов», груженные углем «Герман Лерхе», «Китай» и «Князь Горчаков» со своей охраной в виде крейсеров «Память Азова» и «Адмирал Корнилов». Минные крейсера «Гридень» и «Гайдамак» посменно несли дозорную службу. Все катера с транспортов также участвовали в охране. Учитывая, что основные события развернутся значительно севернее и наверняка оттянут на себя все, что есть у противника, такой эскорт признавался достаточным.
        По плану это был резерв и глубокий тыл ударной группировки. Ему предстояло дождаться окончания первой, самой опасной фазы операции и только тогда, после вызова по радио или посыльным судном, выдвигаться в Токийский залив. Конечно, немного далековато, но иначе не получалось никак.
        Журналистов из соображений безопасности планировали оставить с резервом. Однако они, все как один, встали на дыбы, едва услышав об этом. Ида Тарбелл со свойственной женщинам импульсивностью демонстративно заперлась в своей каюте на «Урале», заявив, что не выйдет оттуда до выхода в море. Эмансипэ, чтоб ее! Мужчины же ограничились категорическим отказом и заверениями, что при любом исходе дела лично от себя претензий не выдвинут и обузой не будут.
        В конце концов Джек Лондон остался на «Енисее», где заканчивал очерк о русском матросском быте, англичанин, француз и немец - при гвардейцах, среди которых чувствовали себя максимально комфортно и абсолютно не нуждались в переводчике, а начавший приходить в себя Матвеев с японофилами - в штабе Небогатова. Бунин и Стасюлевич нашли себе дела при штабе Михаила Александровича.
        Дождь, пришедший утром с запада, накатывался полосами, пока не перерос в грозу с ливнем. Кто-то сказал, что выходить в дождь - к добру. Верная примета! Резоны для подобных рассуждений, безусловно, были. Такая погода давала нам неплохие шансы разминуться с дозорными судами, а возможно, даже и прорваться в пролив, избежав ночной дуэли с японскими фортами, чтобы затем атаковать их с тыла.
        Шторма не ожидалось, но ветер крепчал, все больше забирая к югу и разведя приличную волну. Из-за этого держать строй не было возможности. Среди сплошной стены воды, лившейся с неба, отряды судов и кораблей временами совершенно теряли из вида друг друга, несмотря на зажженные ходовые огни. Пользоваться радио стало совершенно невозможно не из-за запрета командования, а по причине атмосферных разрядов.
        Так и шли, постоянно гоняя между колоннами кого-нибудь из новых минных крейсеров. Благодаря возвышенному полубаку, они оказались достаточно мореходными. Только так можно было получить представление, кто и где сейчас находится. Пытались максимально секретничать, хоть и понимали, что это почти бесполезно. Японцы совершенно точно уже всполошились.
        Завеса из бронепалубников со своей свитой держалась впереди, но совсем близко, чтобы можно было услышать, случись чего. Но и они пока продвигались тихо, каждые два часа отсылая «Эмир» или «Финн» с докладом для флагмана. Благо бежать тем было минут пять, не больше. Обратно, вдогон, укладывались в четверть часа.
        К вечеру дождь немного ослаб, но волнение и ветер только усиливались. Флоту и конвоям удалось собраться вместе. Потерь не было. Но, глядя на то, как треплет на волнах миноносцы, начали сомневаться в верности принятого решения. Однако до Хатидзе было теперь почти столько же, сколько до намеченной цели, причем возвращаться пришлось бы навстречу ветру и волнам. Да и ерзать взад-вперед в контролируемых противником водах казалось как-то не с руки. Так и до полного провала исполнения Высочайшего повеления можно долавировать. Вот и решили двигаться дальше, чтобы, воспользовавшись погодой, попытаться скрытно миновать линии японских патрулей, наверняка сильно поредевшие.
        Волна была неприятная. Почти попутная. Все минные отряды теперь держались правее колонн крупных кораблей, но даже за их многочисленными тяжелыми корпусами жестоко страдали от качки. На «Невках», уже традиционно, временами даже забрасывало воду в кочегарки. Порою винты миноносцев мелькали в пене, сразу раскручиваясь, лишившись привычной упругости сопротивлявшейся воды, и снова с ходу погружаясь. В такие моменты миноносные мехи замирали, казалось, слыша хруст пиковых напряжений валов и лопастей. Но пока обходилось без аварий.
        Около шести часов пополудни удалось определиться по открывшейся в двенадцати милях слева верхушке вулканического пика острова Миякесима. Полпути до цели было пройдено. Сначала опасались, что с него нас тоже видят, но потом поняли, что вряд ли. Все же довольно далеко, да в такой-то серости и сырости, постоянно перемешиваемой волнами и ветром, что тянуло над водой…
        Приняли на два румба влево и начали перестроение в ночной ордер, вполне ожидаемо затянувшееся до темноты. К этому времени вперед выдвинули вспомогательные крейсера «Енисей» и «Терек», надеясь их гражданским силуэтом хоть чуть-чуть запутать противника при встрече. Именно они первыми и установили контакт с дозорными судами. Если, конечно, случившееся можно так назвать.

* * *
        Шли по счислению, постоянно держа в поле зрения тлевший вполнакала ютовый огонь впередиидущего. Вскоре после девяти часов вечера в пятнадцати милях юго-восточнее Осимы обнаружили японский дозорный пароход. Точнее говоря, он просто вылетел из тьмы и дождя прямо на «Енисей». Прежде чем что-то успели предпринять, его клиперский нос со страшным лязгом и грохотом уткнулся в левый борт нашего вспомогательного крейсера чуть позади фок-мачты, глубоко застряв в корпусе.
        С японца тут же начали пускать ракеты - осветительные, сигнальные всех цветов, без разбора и во все стороны, прямо в дождь. Но они сразу вязли в сырой мгле, и их с трудом могли разглядеть даже с «Терека», бывшего совсем рядом.
        Сам «Енисей» открыл частый огонь из уцелевших орудий, быстро превратив в дуршлаг мостик своего противника, задев, видимо, и запасы фейерверкеров. Немногие оставшиеся ракеты теперь метались между стен ходовой рубки, озаряя ее ярким светом изнутри и густо засыпая искрами. Некоторые вырывались наружу через проломы и выбитые окна, сразу втыкаясь фееричными рикошетами в надстройки, свои и чужие, либо ныряя в черноту волн вокруг.
        Напарник бывшего «Белого орла» активно участвовал в обстреле, по мере возможности аккуратно дырявя кормовую часть вероломного противника, подальше от борта своего товарища. Кроме того, сцепившиеся корабли нещадно трепало волнами, с тяжелым металлическим стоном и лязгом расшатывая нос японского судна, заметно съехавший вправо.
        От сильной качки он в конце концов почти напрочь отломился, сразу выскользнув из корпуса «Енисея». Быстро тяжелея, сплющенная, а потом еще и разорванная оконечность начала проваливаться в воду и тянула за собой ко дну все судно. Спустя пару минут волны уже перекатывались через палубу обреченного парохода перед горящим мостиком, и он продолжал стремительно погружаться, задирая корму. В этот момент, похоже, рванули котлы, и его тут же закрыло паром, сквозь который еще какое-то время тускло мерцали отсветы пожара. Когда же белесое облако снесло в сторону и прибило дождем, на волнах в свете ненадолго открытого с «Енисея» прожектора скакали только многочисленные обломки. Провести хоть какие-то спасательные работы просто не успели.
        А наш пароход-крейсер, хоть еще и держался на плаву, повреждения получил очень серьезные. Пробоина треугольной формы рассекала его надводный борт на всю высоту, уходя нижним краем под ватерлинию. Ее края окантовывались глубокими рубцами вмятины, смотрящей внутрь корпуса. Но обводы остались нетронутыми, благодаря чему оставалась надежда все же приладить на нее пластырь.
        Однако бешеный напор воды, с ревом врывавшейся в теплые обжитые железные потроха, прижимал и перекашивал раскатываемую с палубы армированную брусьями конструкцию, не давая продвинуть ее до места. Единственное, что удалось сделать - снизить скорость затопления в несколько раз. Но этого было явно недостаточно. Носовые трюмы быстро затапливало, вода появилась даже в первой кочегарке. Еще повезло, что волна била в другой борт и вдогонку.
        Несмотря на усилия экипажа, бывший «Белый орел» все больше садился носом, постепенно теряя управление из-за показавшихся из воды винтов и руля, выйдя вправо и быстро отстав от «Терека». Тот, не имея возможности реально помочь, продолжил выполнять свою задачу и ушел вперед, снова заняв предписанное место.
        А «Енисей» явно тонул. Заделать такую прореху, да еще в шторм, было никак и нечем. Локализовать стремительно прогрессирующие затопления не удавалось. Но, благодаря своим большим размерам, тонул он достаточно медленно и пока сохранял ход. Сместившись под ветер и неумолимо замедляясь, пароход все больше оттягивался в хвост длинной рваной многорядной колонны. Оказать ему хоть какую-то помощь возможности решительно не имелось. Так все и шли молча мимо.
        Сигналом с флагмана за ним закрепили прорыватель № 4 из второго отряда судов обеспечения в качестве опекуна. Воспользовавшись казавшимся ослаблением волны, отсекаемой грандиозной колонной от пострадавшего, «ноль четвертый» попытался ошвартоваться к явно агонизировавшему подопечному. Но обоих все еще слишком сильно мотало, так что ни принять людей, ни уберечься от жесткого прямого контакта не удалось. Кранцы быстро раздавило в труху, а швартовые концы сразу оборвало. Еще повезло, что лишь взаимно помяли друг другу бока, ограничившись незначительными течами по «качнувшимся» швам обшивки и срезавшимся в них клепкам.
        Попробовали спустить баркас, закрывая его массивным корпусом. Но еще даже не дошедшую до воды, шлюпку со всей силы приложило наскочившей волной о борт, разбив в щепки. В этих бесплодных попытках они на пару пропустили слева от себя угрюмый караван сил вторжения, скоро оставшись одни в ночи и сырости.
        Время уходило, вода прибывала. Нужно было что-то делать. Максимально аккуратно снова сблизились и начали перетягивать людей в пробковых спасательных жилетах, привязанных к перекидываемым канатам и пересаживать с палубы на палубу грузовыми стрелами. Опасно, но уж лучше хотя бы так, чем просто дать утонуть всем.
        С большим трудом, несколько раз приложив о борт тех, кого перетягивали канатами, и хлестко шмякнув о доски настилов грузовые сети, заполненные «пассажирами», все же перетащили весь экипаж и «пассажиров», частью даже с винтовками. Естественно, не обошлось без пораненных в большей или меньшей степени. Больше, к сожалению, в большей.
        Во всем этом с самого начала активно участвовал американец, показав завидную морскую сноровку. Глядя на волны, уже закатывавшиеся на перекошенную креном палубу, он не робел, ловко вязал узлы, в канатах и снастях не путался и покинул «Енисей» вместе с боцманом в числе последних.
        Вскоре после этого бывший плавучий госпиталь, только-только «перекрещенный» в крейсер, затонул носом вперед, медленно, словно нехотя, завалившись на левый борт. Прорыватель же, мазнув узким пучком электрического света по мешанине волн, брызг и обломков, толкавшихся на этом месте, и не найдя, кого еще нужно спасать, кинулся догонять свой флот.
        Капитан второго ранга Лохматов, выйдя в отставку контр-адмиралом, в своих мемуарах отмечал, что за такое короткое плавание на «Енисее» суровый и молчаливый боцман успел сдружиться с этим общительным янки. Когда их, мертвой хваткой вцепившихся друг в друга, вымокших, ободранных в кровь, но живых все же вытащили на палубу, никто уже на это не надеялся. Обоих переодели в сухое и отправили в машину отогреваться. Там они, чуть сомлев от тепла и поданной тройной чарки, довольно быстро оклемались. Причем настолько, что принялись учить друг друга ругаться (один по матушке, другой по-английски). При этом переводчика рядом не было, но Джек тщательно записывал витиеватые русские словесные конструкции, а его кореш по нескольку раз повторял иноземные матерные высказывания, пока не удавалось добиться похожего звучания.
        А уже много лет спустя, когда боцман, отходив свое на палубах, ловил кефаль и нянчил внуков, его старуха часто ворчала, если он традиционно напивался в конце ноября. Мол, опять Янку свою звать будет, с которой в Японскую войну в Енисее искупался, да лаяться по-ненашенски. Тьфу, охальник!
        Тем временем на «Урале» с тревогой и тоской провожали взглядами таявшие в дожде за кормой силуэты, изрядно нервничая. Начинать большое дело в дождь уже не казалось хорошей приметой. Не будь его, японца углядели бы раньше и прикончили, не дав дотянуться до борта.
        Но, с другой стороны, и он бы среагировал раньше, и эта реакция наверняка оказалась бы результативной. А так, судя по всему, все отчаянные сигналы погибшего дозорного судна остались незамеченными противником, так как никаких новых контактов за прошедшее время не было.
        Однако кое-какие превентивные меры принять все же стоило. После произошедшего инцидента, сожалея, что не додумались до этого раньше, выставили вокруг заслоны из прорывателей, по силуэту - обычных пароходов. Они теперь шли с полными ходовыми огнями, чтобы максимально упростить сохранение строя всем остальным.
        Рассекретиться уже не опасались. Даже так их ходовые огни едва угадывались только с нескольких ближайших судов в колонне. Редко кто из ордера мог разглядеть больше двух своих охранников одновременно. А с них самих, кроме размытых теней опекаемых, видели только собрата впереди или в стороне от курса на заданном пеленге да того, что плелся следом.
        От головной разведывательной завесы, бесполезной при такой погоде, полностью отказались. Около полуночи, без новых происшествий пройдя между островом Осима и южной оконечностью полуострова Босо, вошли в залив Сагами, где наконец почувствовали ослабление шторма. Это отринуло сомнения, уже одолевавшие многих в штабах обеих ударных групп. Воспользовавшись уменьшением качки, принялись спешно формировать индивидуальные построения.
        Прорыватели, все так же светившиеся огнями сквозь дождь, снова стали маяками, между колонн которых выстраивались соединения. Минные отряды занимали предписанные им позиции, дополнительно ориентируясь по едва видимым в дождливой ночи опознавательным фонарям, зажженным на мачтах броненосцев, крейсеров и транспортов. Провозились дольше, чем планировалось, но зато без происшествий. И японцы на огонек не заглянули, что не могло не радовать.
        Едва закончив сколачивание автономных ордеров, ударные группы начали расходиться. Флагманы обменялись скупыми сериями тусклых вспышек фонарей, пожелав друг другу удачи. Теперь каждый из отрядов должен был действовать самостоятельно. Корабли Небогатова продолжили движение прежним курсом, а остальные приняли круто вправо, взяв курс на пролив Урага.

* * *
        Однако совсем скоро после разделения сил штабу Дубасова стало ясно, что вопреки прогнозам синоптиков погода продолжала ухудшаться. Едва вышли из «тени» Осимы, поняли, что ветер повернул не на север, как обещали, а наоборот, начал все сильнее и быстрее склоняться к южным румбам. С юго-запада уже гнало приличную волну, успевшую набрать силу на просторах океана. Она резко била под корму чуть слева, заставляя рыскать на курсе. Но одновременно и заметно подгоняла корабли. Шли по счислению, при сильном боковом сносе, вызванном всем этим.
        Шторм не стихал, а явно набирал силу. Это было выгодно прорывающимся в Токийский залив, поскольку он «сдувал» все патрули с дороги, попутно нагоняя дополнительную, отнюдь не лишнюю пару футов к уже начавшемуся утреннему приливу. Но одновременно такая погода ставила под угрозу выполнение задачи в заливе Сагами.
        В штабе терзались сомнениями. Однако пришли к выводу, что главное направление все же урагское. А Небогатов, в случае невозможности высадки, просто будет ждать ослабления шторма на позиции, что тоже неплохо. Даже просто нависая своими силами со стороны Сагами, он сработает как отвлекающий фактор. В любом случае дать отбой было уже невозможно. Ударные группы потеряли из вида друг друга и не имели никакой связи. Оставалось каждому продолжать выполнение своей задачи.
        За всеобщей суматохой аврального выхода и реализацией очередных поправок к планам с учетом самых последних вводных пленных моряков с дозорных судов, переправленных на «Урал» еще у Хатидзе, начали толком допрашивать только ближе к вечеру. Вся армада в это время уже несколько часов решительно продиралась сквозь непогоду в северном направлении.
        Набрав огромную инерцию, такая масса живого железа, дышавшего угольной гарью и жаром топок, имела чисто символическую связь между расползшимися по океану колоннами, их передовыми завесами и судами, отбивавшимися на короткое время от общего стада и разбредавшимися периодически по округе.
        Пока допрашивавшие продвигались вниз по опросному листу, где первыми пунктами значились вопросы о системе обороны пролива Урага, Йокосуки и прочие, чрезвычайно интересные и, безусловно, важные вещи, флот полз вверх по карте, миновав условную развилку. А время неумолимо шло вперед.
        Лишь когда записали и подытожили по порядку все предписанное, что свершилось уже глубокой ночью, задали несколько вопросов, так сказать, на свободную тему. В том числе и о том, кто и когда первым обнаружил наш флот.
        Тогда-то и узнали, что японцы еще в начале мая, когда опасались, что Рожественский пойдет северным маршрутом, то есть через Тихий океан в обход их островов, развернули на Хатидзе сразу три сигнальных поста. Причем один со станцией беспроволочного телеграфа. На этот случай, согласно плану, подстраховались соответствующим образом, и вроде все сработало как надо.
        Но для большей надежности эти чертовы азиаты еще и соединили сам остров с метрополией подводным кабелем![43 - В реальной истории в то же время в числе многих прочих мер действительно были проведены все эти мероприятия.] Потом количество постов и численность персонала увеличили…
        Пленные продолжали говорить что-то еще, но после уже услышанного все прочие подробности мало кого интересовали. Это было, если отбросить непарламентские выражения, как обухом по голове! Получалось, что обо всей нашей совершенно секретной подготовительной возне у этого «утопшего верблюд?-переростка» в штабах противника знали с самого начала и во всех подробностях!
        И сейчас уже ничего не отыграть и не отменить! Флот и конвои продолжали выполнять поставленные задачи уже двумя совершенно изолированными друг от друга группами. Отряд Небогатова пару часов назад растворился в дождевой завесе где-то в стороне залива Сагами. И попробуй сейчас догони его, чтобы упредить, завернуть!.. Мало того что до начала дела не успеешь, так еще и гарантированно на залп от своих же нарвешься.
        И тут еще неизвестно, что в итоге выйдет хуже: все равно атаковать, зная, что нас там ждут, но явно не готовы воевать в таких погодных условиях, или пытаться выпятиться, смяв все свои порядки и окончательно скомкав планы, рискуя пропороть бока друг другу снарядом, миной или острым плугом броненосного форштевня.
        Пожалуй, погода все же за нас! Главное - в Ураге со всеми хлопотами удачно управиться, а из Сагамского залива в Токийский перейти недолго.

* * *
        В штабе Небогатова о вопиющем несоответствии предполагаемой степени информированности противника его реальной осведомленности даже не подозревали. Но тоже нервничали. Чем дальше, тем больше. Дождь не кончался, волна снова начала расти. Этот осенний шторм становился до боли похожим на тот, что уже пережили недавно в Тихом океане, имея подранка на «лямке». Сейчас, слава богу, все на ходу, но и задача другая. Просто перештормовать - мало.
        Предполагаемую патрульную зону миновали сравнительно благополучно и рассчитывали так же скрытно добраться до намеченных пунктов на вражеском побережье в соответствии с планом. Вот только поводов для оптимизма пока не видели. Все более склонялись к мысли, что при таких условиях в указанные сроки высадить приданные войска вряд ли удастся.
        Однако возвращаться назад или хотя бы просто поделиться сомнениями с командованием было поздно. На всех кораблях и транспортах по-тихому материли начальство, вздумавшее идти в море в такую погоду, и ждали новых неприятностей, которые не замедлили появиться.
        Очередные потери первая ударная группа понесла, снова даже не добравшись до района предстоящей высадки. Судя по счислению, еще не дотянули до траверза бухты Отова, когда прорыватель № 3 после особенно сильного удара волны под свой высокий зад внезапно потерял управление и покатился влево. То есть внутрь ордера.
        Крайняя левая колонна транспортов, с которой внимательно отслеживали все движения ходовых огней, решив, что он уклоняется от атаки, дисциплинированно, поголовно, даже более-менее дружно также положила лево руля, начав циркуляцию. Именно такой вариант действий отрабатывался на маневрах и штабных играх.
        Охранявший их «Николай», проявляя похвальную бдительность, сразу отметил движение флангового дозора, маячившего правее курса, и подопечных, толпившихся левее. Он добавил хода и двинулся наперерез, чтобы перехватить возможную угрозу, рассчитывая пройти под кормой рыскнувшего прорывателя, чье место легко угадывалось по ходовым огням.
        На мостике «ноль третьего» тоже не оплошали и действовали адекватно и, исходя из ситуации, единственно верно. Едва поняв, что руль заклинен и они катятся на свои же транспорты, дали задний ход машине, лишь на минуту усомнившись, стоит ли сообщить о своей проблеме на конвой световым сигналом. Но до того как разглядели броненосец, черной тушей наползающий слева, ничего решить так и не успели. А после, поскольку было ясно, что он уже покинул свое место в ордере, решили, что в докладе уже нет нужды. Кому надо, все поняли.
        Но флагман уверенно правил прямо в борт. Будь скорость прежней - однозначно разминулись бы. Однако пароход уверенно замедлялся, уже почти совсем перестав сдвигаться в сторону с пути конвоира, ломившегося вперед сквозь волны, как носорог через кусты.
        А на нем, после того как зафиксировали изначально прогрессирующую тенденцию к уходу влево «габаритных» огней, светившихся сквозь нескончаемые струи воды, лившейся с неба, больше глядели в ночь правее, слишком поздно осознав, что огни-то встали.
        В итоге в принципе правильные действия всех участников по отдельности, наложившись друг на друга, привели к результату, прямо противоположному ожидаемому. Несмотря на резкую перекладку руля вправо, «Николаю» уже не хватило ни времени, ни расстояния, чтобы избежать столкновения.
        Спустя всего минуту его таран мягко, но «болезненно» прочертил бок бывшего «Сильверстона», начиная от заднего трюма, с лязгом облизав острые обводы кормы, оставляя за собой глубокую борозду с корявой трещиной в ее вершине. Дальше, продолжая наползать, он плотно уперся в обшивку дейдвуда, продавил поддавшуюся сталь, сминая и раздвигая набор корпуса, сбил винт и почти вырвал из корпуса руль, а форштевень броненосца до самой верхней палубы въехал под смявшуюся высокую корму парохода.
        Поскольку в момент удара прорыватель еще катился на остатках инерции поперек всего строя, от удара коридор гребного вала и все, что его окружало, буквально разорвало, а у броненосца качнуло влево шпирон и повредило обшивку на всю высоту борта в носу выше брони, даже нарушив герметичность палубы. В таранном отделении открылись сильные течи. Крышку давно снятого носового минного аппарата сорвало.
        Несмотря на то, что качкой расшатывало швы, срывая все новые заклепки, и начало сдвигать носовые броневые плиты, что еще больше усиливало течи, броненосец не давал задний ход, чтобы освободить свой нос, пока на его палубу не пересадили весь экипаж обреченного парохода.
        Небогатов со своим штабом за это время с огромным трудом перебрался на «Адмирал Ушаков», подошедший с правого борта. Тысячи тонн веса «Николая» и сопоставимые габариты его жертвы хотя бы чуть, но смягчили волну с подветренного борта, так что при переезде потеряли только баркас, перевернувшийся вскоре после того, как из него все вскарабкались по штормтрапу на палубу нового флагмана.
        Когда на «Николае», наконец-то получив команду, перевели машины на реверс, корма «ноль третьего», заметно отяжелевшая от принятой воды, уже плотно висела на нем. Выскочить из дыры из-за этого удалось не сразу. Как только, с мясом срезая леера с палубы, раздавливая, сминая все под ними, попутно вырывая здоровенный шмат более податливого борта своей жертвы, броненосец все же разомкнул смертельные объятия, «потерпевший» очень быстро просел в воду и замер.
        Его тягуче раскачивало, а откуда-то из потрохов слышался тяжкий железный стон, перебивавший даже вой ветра. От него у любого, кто его слышал, начинало вибрировать все внутри. Должно быть, плавучий груз в затапливаемых внутренностях, забитых им поверх балласта до самой палубы, уплотнялся под давлением подпиравшей снизу воды. И этот подпор все усиливался. С мостика броненосца даже казалось, что видят, как вздрагивают от вибрации леера, ограждавшие палубу. Но продолжалось это недолго. На медленно пятившемся «Николае» еще даже не успели перевести телеграф снова на «средний вперед», как крышка кормового трюма начала перекашиваться и задираться. Сначала медленно и только в заднем левом углу. Но потом, после глухого удара внутри, тут же продублированного звонким хлопком-щелчком чего-то оборвавшегося на палубе, почти взлетела вверх. Ее угол завернуло в дугу повалившими из открывшегося зева раздавленными тюками кокосовой шелухи, вязанками бамбука и пустыми бочками из-под керосина и машинного масла, заставляя трястись как от судорог.
        Словно обрадовавшись скорому концу своей агонии, пароход рывком провалился кормой по палубу, а потом еще глубже, постепенно вставая все круче. С визгом и лязгом полетели срывавшиеся крышки остальных трюмов, выпуская на волю и их плавучее содержимое, а каменный балласт с грохотом сыпался под уклон вдоль днища, обрывая свои крепежи и сметая с пути переборки, котлы, машины. Бедолага с проломленными вдоль всего корпуса потрохами быстро скользнул под воду, высоко задрав нос.
        Образовавшаяся при этом воронка закрутила броненосец, раскачивая его, не желая отпускать. Плававший вокруг хлам бился о борта, словно в бессильном отчаянии пытаясь отомстить. Волны вокруг толпились и нахлестывали друг на друга, стараясь загладить внезапно возникшее сильное возмущение и скорее разнести мусор по округе. В дыру от минного аппарата захлестнуло со всего маху, и не раз, почти вышибив наспех вставленную туда заделку.
        Со все еще остававшегося рядом «Ушакова» запросили о повреждениях, нужна ли помощь. Но броненосец-таран был крепким орешком и тонуть пока отнюдь не собирался. С него ответили, что жить будут, но какое-то время ходить только задом наперед, причем исключительно навстречу волне. Учитывая направление ветра, получалось, что продолжать путь в залив Сагами «Николаю» временно не с руки.
        Еще во всем мокром, мельком глянув на штурманский стол с прокладкой курса и нашим примерным местом, Небогатов приказал капитану первого ранга Шульцу вести его покалеченный корабль к северному берегу Осимы, где, укрывшись от ветра, можно было хоть как-то залатать разбитый и потекший нос. А «Наварину» сопровождать поврежденный и вынужденно «разжалованный» флагман.
        Этот район изначально намечался в качестве точки сбора «потеряшек» и теперь оказался совсем рядом. Это радовало. Вот только никто не ожидал, что им окажутся сразу два корабля линии, да еще при таких обстоятельствах.
        Во время всех этих пересадок откуда-то с юго-востока послышалась стрельба, в том числе и из тяжелых орудий. Это было нехорошо, потому что слишком рано. Впрочем, все быстро стихло. Вокруг первого ударного отряда все так же никого пока не видели. В конце концов, восстановив строй, смешавшийся из-за заминки, конвой двинулся дальше. Ход увеличили, чтобы наверстать потерянное время, и к рассвету 24 ноября, как и планировали, увидели землю. Правда, совсем не там, где ожидали.
        С заметным запозданием вместо ломаных палевых пляжей, приткнувшихся к подножию невысоких гор района Тагоэ, которые должны были открыться справа, сквозь все еще не прекратившийся дождь увидели небольшой скалистый остров, точнее, группу едва торчавших из воды скал прямо по курсу. В обе стороны от них сначала было лишь неспокойное море, совсем недалеко сливавшееся с разбухшим от воды небом. Только когда еще чуть приблизились, разглядели за ними длинные ровные полосы темного гладкого песка, облизываемого волнами, неохватной прямой линией перегородившие путь. Судя по всему, вместо желанного восточного берега залива Сагами уперлись в его северный. Учитывая погоду накануне, это никого не удивило.
        Подойдя еще ближе, сквозь редеющую под первыми лучами солнца сырую пелену увидели, что за пляжами раскинулась холмистая равнина с крестьянскими полями, а вовсе не поросшие лесом горы. По рифу, выступавшему за линию прибоя, и характеру местности за ним, а также по открывшемуся справа более крупному островку, поняли, что вышли к побережью более чем на пять миль западнее расчетной точки. А этот самый островок, судя по картам и лоциям, называется Еносима.
        Ну здравствуй, Япония! Добрались, слава тебе господи!
        Глава 21
        Еще до всех этих событий, сразу после высадки русских десантов на Курильских островах, когда действия рейдеров под Андреевским флагом вдоль тихоокеанского побережья Японии резко активизировались, в главной квартире в Токио было решено срочно и радикально увеличить численность флота вспомогательных крейсеров. Только так был шанс изменить ситуацию с безопасностью на становящихся все более важными восточных и южных коммуникациях, ведущих в Иокогаму и немногие другие уцелевшие большие порты Внутреннего Японского моря.
        С этой целью начались переговоры с представителями Великобритании и САСШ о приобретении десятка-полутора быстроходных океанских судов для максимально быстрой перестройки во вспомогательные крейсера. Поскольку главным противником для них должны были стать такие же вооруженные пароходы, обычно действовавшие парами, но на значительном удалении друг от друга, это признавалось достаточным, но при одном условии. Число пушек в бортовом залпе и их калибр должны были соответствовать самым мощным японским бронепалубным крейсерам.
        Союзники отнеслись к просьбе воюющей страны с пониманием и очень быстро предоставили четыре первых парохода, попутно доставивших в своих трюмах вооружение для себя и еще не менее восьми подобных кораблей. Более того, «Хилари», «Мармора», «Индия» и «Ганг» перед отправкой новым владельцам прошли профилактику главных и вспомогательных механизмов на верфях Сингапура и Гонконга, а также имели оборудованные погреба боезапаса и подкрепления палуб для установки орудий. Японцам оставалось только поставить на предусмотренные места шестидюймовки и прочую мелочь да подыскать места для минных аппаратов (которых предполагалось иметь по две штуки на борт) и сопутствующего всему этому оборудования (компрессоров, постов обслуживания торпед и прочего).
        На этом поставки судов не должны были закончиться. Наоборот, планомерно нарастать, и к концу октября в Куре и Йокосуку ожидалось прибытие «Аравии», «Персии», «Египта», «Индии», «Океании», «Аркадии» и еще нескольких достаточного новых пассажирских и грузопассажирских быстроходных океанских пароходов, в основном изымаемых из штатов компании P&O и ее дочерних предприятий.
        Сделка проходила через английское адмиралтейство и в значительной степени субсидировалась правительством под японские займы. Получалось, что микадо брал кредиты под большие проценты в лондонском Сити и на эти кредиты покупал английские же пароходы, далеко не всегда самые свежие. Годы выхода на линию колебались от 1888-го до 1901-го. И, кроме первой партии, никаких предварительных ремонтов главных механизмов больше не проводилось.
        При этом цена каждого корабля, прибывшего на переоборудование, с учетом всех выплат, скрытых в витиеватых формулировках заключенных контрактов, превышала рыночную стоимость совершенно нового судна сопоставимого водоизмещения и характеристик более чем на треть.
        И это еще не считая очень хорошей оплаты срочных работ по дооборудованию, проводимых в доках Гонконга и Сингапура, и стоимости вооружения, устанавливаемого уже новыми хозяевами на своих верфях. При такой помощи внакладе просвещенные мореплаватели точно не остались. В Токио это прекрасно понимали, однако, действуя в остром цейтноте, выбора не имели. Занимали, закладывая и перезакладывая последнее, и платили.
        Столь высокая коммерческая активность Владычицы морей едва не вытеснила из этого сегмента рынка американских конкурентов, слишком поздно сориентировавшихся в ситуации. Те решили компенсировать отставание большим качеством. Причем большим в том числе и в смысле размеров товара. Предложенные ими среди десятка других пароходы «Монголия» и «Маньчжурия», обслуживавшие до этого линию между Сан-Франциско и восточным побережьем, имели водоизмещение более 26 000 тонн и ход в 16 узлов.
        Японцам их однотрубный четырехмачтовый силуэт уже был знаком после визита министра обороны САСШ Тафта на Филиппины незадолго до войны. Тот вояж, призванный подчеркнуть усиление влияния заокеанского игрока в Дальневосточном регионе, проходил именно на «Маньчжурии», должной придать соответствующую «весомость» мероприятию еще и своими размерами. И вот теперь этот вес перекочевывал под флаги Страны восходящего солнца. Естественно, тоже не безвозмездно.
        Большим плюсом являлось то, что американцы обещали предоставить самые большие из предложенных судов очень быстро. При этом уверяли, что при необходимости без каких-либо переделок каждое из них сможет принять на борт чуть ли не пять тысяч человек пехоты разом. Причем со всем ее вооружением и снаряжением. А уж пушек на таких просторных палубах можно наставить!.. Кстати говоря, и сами пушки тоже предлагали. Что в сравнении со всем этим деньги? Пыль, не более.
        В общем, подводя итог союзнической заботе, японцам не на что было обижаться. Если, конечно, не обращать внимания на такие пустяки, как цена. Благодаря круглосуточной работе морских арсеналов Йокосуки и Куре с привлечением мощностей Хиросимы, Иокогамы и Ураги, в кратчайшие сроки они смогли сформировать сразу два сильных крейсерских отряда, благодаря чему уже в ноябре резко и весьма существенно усилить свои океанские дозорные силы. Но до того приходилось изворачиваться.
        Очередное появление русских вооруженных пароходов у тихоокеанского побережья Японии, а затем и у самого Токийского залива в середине сентября, а потом еще и в начале октября не сильно встревожило начальника МГШ адмирала Ито. Подобные набеги уже случались и ранее. А после окончательного разгрома, постигшего японский флот снова у Цусимы, были вполне ожидаемы и предсказуемы. Считалось даже, что они перерастут в попытку максимально плотной блокады.
        Предоставленная союзниками помощь, несмотря на всю быстроту, еще никак не могла изменить ситуацию. Так что пока, не располагая достаточными силами для быстрого устранения угрозы судоходству на всем протяжении берегов империи, смотрящих на Великий океан, вынужденно и, как всем хотелось верить, временно перешли к глухой обороне.
        Максимально расширяли сеть береговых и островных сигнальных постов и корабельных дозоров, одновременно копя силы и избегая серьезных столкновений. Для поднятия духа в распространенном среди командиров старшего и среднего звена секретном коммюнике разъяснялось, что это делается с целью усыпления бдительности уже измотанного врага перед решающим ударом.
        В свете такой «беззубой» стратегии о перехвате очередных нежелательных «гостей» даже не помышляли. Пришлось снова отдать приказ о запрещении дневных выходов в море японских судов из портов от пролива Цугару до Осакского залива. Одновременно приняли все возможные меры для встречи и переадресации прочих транспортов, шедших с военными грузами в эти районы с востока и юга.
        По настоянию генералов, исключение сделали только для маршрута снабжения осажденного гарнизона Хоккайдо. В главной квартире опасались возобновления русского наступления, с целью полной оккупации острова, однако рисковать дефицитным океанским тоннажем на второстепенном театре не желали. Поэтому туда каждый день отправлялись лишь малые каботажные суда, даже несмотря на то, что нормальную охрану для них выделить так и не смогли. Спешили любой ценой успеть усилить оставшиеся там две бригады, понесшие тяжелые потери.
        Но на юго-западе все было иначе. Это направление по-прежнему являлось стратегически важным, так как именно оттуда шел основной поток жизненно необходимых грузов из Европы. Учитывая все еще не снижавшуюся активность русских, обеспечение максимальной безопасности плавания в районе между Квельпартом и Готскими островами оставалось чрезвычайно актуальным.
        После третьего боя у Цусимы Япония не имела в составе своего флота боеспособных полноценных крейсеров. Да и миноносцев осталось до обидного мало. Зато опыта ведения современной войны имелось в достатке. А вот во флоте Владычицы морей ситуация сложилась прямо противоположная. Поэтому добрые надежные союзники решили помочь друг другу, кто чем может.
        Поскольку продавать крейсера и миноносцы воюющим сторонам запрещалось, японцам предложили взять их в аренду. Для обеспечения контроля за арендуемым имуществом на них, вполне естественно, имелись представители владельца. Короче говоря, англичане предоставили боевые корабли, а японцы - своих боевых офицеров. Полностью заменить команды времени не было, так что экипажи оставались англоговорящими, но все сплошь добровольно нанявшимися служить микадо.
        После быстрого и тайного подписания соответствующих бумаг отряд броненосных крейсеров «Телбот», «Левиафан» и «Кресси» с миноносцами «Ханди», «Хантер», «Вигаро» и «Фоам» под командованием капитана Крэдока, по такому случаю повышенного в чине до коммодора, передавались Японии в аренду на три месяца. Сам Крэдок, не смотря на полученное еще 17 июня ранение, не пожелал оставить корабль в столь тревожный момент и лечился в основном в море, поскольку его «Левиафан» в базе практически не бывал. Сейчас он уже почти оправился и снова начал исполнять обязанности командира корабля, а теперь и всего отряда, в ожидании прибытия штатного командира коммодора Стерди, которого переводили на Дальний Восток с должности начальника штаба главнокомандующего Средиземноморским флотом.
        Быстро уладить все формальности помогло распоряжение адмиралтейства о создании Восточного флота. Известие об этом достигло Японии в первых числах октября. Столь беспрецедентный шаг наделал много переполоха в мире. Подобные действия, согласно распоряжению первого морского лорда Джона Фишера, отданному еще в прошлом году, предусматривались только на случай войны.
        Вдобавок его главнокомандующего вице-адмирала Ноэла наделили неожиданно широкими полномочиями, не получившими огласки. В секретном меморандуме, доставленном в Токио, сообщалось, что он теперь имел право сдавать напрокат целые эскадры из своего флота личным приказом, всего лишь согласовав этот вопрос с адмиралтейством по телеграфу. Чем уже и воспользовались.
        По времени это совпало с первыми сообщениями о появлении многочисленных русских рейдеров сразу в нескольких ранее не интересовавших их районах огромного океана. В главной квартире это никого не беспокоило. Слишком далеко. Да и совсем в стороне от важных для империи коммуникаций. Скорее всего, какая-то очередная демонстрация. Но для англичан болезненная.
        Исходя из этого, кое-кто в Токио даже надеялся, что объявление войны России станет следующим шагом со стороны Англии. Но были и такие, кто понимал, что та бойня, что идет между сынами Ямато и русскими варварами, впрочем, как и любая другая, для джентльменов не более чем коммерческое предприятие. И на данном этапе ввязываться в нее им невыгодно. И самое большее, чего можно от них ожидать - это отправка поближе к театру боевых действий дополнительных эскадр броненосцев.
        Однако, вопреки ожиданиям, радикального усиления вновь созданного флота снова не последовало. Ограничились только перегоном в зону напряженности нескольких крейсеров и прочих малых и вспомогательных кораблей. Отслеживать и анализировать сопровождавшие все это кадровые подвижки японцы даже не пытались, сосредоточившись на своих заботах.
        С начала октября начали вступать в строй новые пароходы-крейсера. Благодаря чему вместе с только что сформированной группой арендованных английских кораблей и при всемерной поддержке свежеиспеченного Британского Восточного флота появилась возможность снова надежно обезопасить подвоз снабжения для армии в Маньчжурии через Формозский и Цусимский проливы с Филиппин, Индокитая и из Европы. Там шел основной поток жизненно необходимых грузов, часть из которых хорошо охраняемыми конвоями переправлялась и в метрополию.
        Кроме того, уже в ближайшей перспективе планировалось организовать регулярные выходы новых мощных вспомогательных крейсеров на встречу наиболее ценных караванов и в Тихом океане с последующим их конвоированием в японские порты. На этом направлении, считавшемся менее важном, дела продвигались медленнее.
        Учитывая, что главные силы Рожественского с несколькими большими пароходами, в том числе с войсками на борту, до сих пор находились на Цусиме, основных событий стоило ожидать именно там. Продолжение их наступления на юг с очередной, уже более основательной высадкой на Окинаве казалось вполне логичным. С самого начала войны обрыв коммуникаций между метрополией и армией на континенте являлся первоочередной заботой русского флота. Теперь для этого сложились максимально благоприятные условия, не воспользоваться которыми он не мог.
        Конечно, гнать броненосцы к полудикому острову смысла не имело. Скорее всего, туда отправят несколько крейсеров и вооруженных пароходов с десантом. К подобному развитию ситуации готовились, как могли, что вскоре дало результат. Цепь малых дозорных судов, развернутых западнее островов Гото, своевременно обнаружила выдвижение противника с Цусимы в направлении архипелага Рюкю. Как и предполагалось - лишь легкие силы и транспорты. Причем сами патрули, использовавшие малые парусные суда, судя по всему, остались незамеченными.
        Это была приятная новость. В последнее время боги отвернулись от Страны восходящего солнца. Она получала удар за ударом, будучи не в силах ответить. Петля блокады затягивалась все туже, из-за чего думать приходилось о простом выживании. Но в этом конкретном случае появилась реальная возможность наказать зарвавшихся врагов. Собранные отовсюду отряды двинулись сразу к Окинаве, начав предварительные прощупывания высланной вперед разведкой.
        Но, несмотря на быстрое развертывание, до полноценных боев дело так и не дошло. Как оказалось, противник даже не собирался воевать за этот остров. Хотя ранее, по всем признакам, демонстрировал твердое намерение обосноваться на нем всерьез. Основные японо-английские силы подошли довольно быстро, но русские успели сняться с места и ускользнуть из-под удара буквально в последний момент.
        Когда броненосные крейсера и миноносцы появились в виду уже опустевшего рейда, от разведчиков, оставленных на Окинаве еще с лета, узнали, что подходы к гавани заминированы. Они же сообщили, что русские появились в этих водах 7 октября. Их отряд состоял из двух крейсеров и четырех больших пароходов. Причем один из них имел обширные закрытые помещения в кормовой части для аэростатов. Такие суда раньше использовались в крупных штурмовых или десантных операциях. С транспортов выгрузили войска, которые сразу приступили к сооружению береговых батарей и прочих укреплений. Крейсера в тот же день ушли, а остальные продолжали окапываться.
        Однако всего через три дня после высадки ночью ушли и пароходы с войсками, едва установив контакт с первым же японским разведчиком. Словно только этого и ждали. Впрочем, вполне возможно, что они разглядели подход основных сил с постоянно висевшего над гаванью аэростата.
        Несмотря на всю поспешность эвакуации, при бегстве они увели еще и арестованный ранее японцами немецкий транспорт, стоявший в гавани. При этом всего за день умудрились принять на борт все уже высаженные войска с их имуществом и даже снять установленные на позициях и проверенные стрельбой пушки. Их они тоже уволокли с собой. На берегу осталось только то, что было поломано либо оказалось испорчено.
        Обследование брошенных на укреплениях деревянных оснований под орудия показало, что артиллерия там стояла настоящая. По крайней мере, крепления соответствуют шестидюймовкам Канэ, а брошенные пустые кокоры от использованных при пробных выстрелах зарядов имеют соответствующую маркировку. Зато все остальные грузы, судя по всему, были бутафорией. Слишком легко они перекочевали обратно на суда. А следовательно, и вся высадка - не более чем отвлекающий маневр.
        Предпринятые с утра масштабные поиски осложнялись плохой погодой и результата не дали. Тем более что их пришлось быстро сворачивать. А уже к вечеру получили известие о выходе русских броненосцев и всех сопровождающих их кораблей из Озаки. Создавалось впечатление, что вся возня с Окинавой была затеяна лишь для того, чтобы выманить как можно больше японских кораблей в море и попытаться изловить их там.
        Не дожидаясь неприятностей, большей части отрядов приказали срочно укрыться в Нагасаки или Сасебо. Предприняли стандартный комплекс мер по изъятию с судоходных трасс пароходов с грузами военного назначения, обеспечить защиту которых не представлялось возможным. Броненосные крейсера с миноносцами тем временем собрали и конвоировали наиболее ценные суда в направлении Нагасаки.
        Совсем скоро появились еще более тревожные новости. Всего через день, 14 октября, сразу несколько десятков русских транспортов, охраняемых всей их эскадрой, показались у южной оконечности Корейского полуострова. При этом явно обозначились их агрессивные намерения. Броненосцы начали обстрел японских укреплений, расположение которых им стало хорошо известно после проведенной еще 5 октября отчаянной разведки с использованием свободно летящего воздушного шара.
        Учитывая огромные размеры конвоя, в главной квартире, едва получив последние сведения, решили, что это прелюдия неминуемой высадки. В большой спешке прорабатывались возможные варианты реагирования. Подняли по тревоге гарнизон крепости Бакан, двинули к Симоносеки все, что было во Внутреннем море, начали готовить к ночной атаке отряды, сосредоточенные в Сасебо и Нагасаки.
        Но противник продолжал удивлять своей непоследовательностью. Казавшаяся неминуемой высадка так и не началась. После чисто символической бомбардировки батарей и короткого набега на бухту Память Дыдымова невиданный ранее гигантский конвой спокойно ушел, как вскоре выяснилось, во Владивосток.
        Только тогда стало предельно ясно, что главной целью всех непонятных движений Рожественского с самого начала было именно собрать все эти транспорты вместе и под сильной охраной проводить до конечного пункта маршрута, что и удалось в полной мере.
        Донесения о выходе с Балтики и Черного моря многочисленных судов, в том числе и с войсками на борту, получили еще в середине лета. Маршрут большинства из них удалось отследить только до выхода из Красного моря, в лучшем случае до Сингапура, после чего они пропали из поля зрения, а вот теперь нашлись. Судя по всему, в Петербурге, убедившись в невозможности полноценно снабжать свою последнюю крепость на берегах Тихого океана только по железной дороге, решили кардинально изменить ситуацию.
        Кроме того, создавалось впечатление, что, помимо становившегося почти привычным давления на тихоокеанские коммуникации, стоило готовиться и к хроническим набегам на армейские коммуникации в Корейском проливе не только с севера, от Цусимы, но еще и с юга, со стороны океана. Во второй половине октября было отмечено несколько случаев телеграфирования со станций беспроводного телеграфа русского типа, а также остановки и досмотра русскими крейсерами нейтральных судов гораздо южнее англо-японской блокадной линии, раскинутой между островами Гото и Квельпартом.
        Негативный эффект от беспрепятственного прохода большого русского каравана мимо Цусимы и новых происков их рейдеров на самых главных маршрутах грузоперевозок, до того считавшихся надежно прикрытыми, несколько сгладили другие новости.
        Незадолго до этого в северной части Японского моря начали формировать завесу из вспомогательных крейсеров с задачей перехвата транспортов снабжения для оккупационных сил Хоккайдо. Аналогичные заслоны выставили к югу от Курильских островов и от восточного устья Цугару.
        Это оказалось хоть и рискованной, но удачной идеей. В итоге смогли отразить несколько вылазок рейдеров из Хакотдате в Тихий океан, хотя и не без новых потерь. Правда, явно возраставшая активность отряда адмирала Небогатова вынудила отменить планировавшуюся скрытную переброску разгрузившихся пароходов из залива Вакаса северным маршрутом, но это совсем скоро уже стало неактуально, поскольку открывался южный путь. Срочно начали вывод грузового тоннажа, скопившегося в Японском море через Цусимский пролив. При этом часть судов уходила из порта Цуруга, приняв обратно на борт пехоту, эвакуированную из Кореи.
        Из них в Сасебском заливе сразу начали формировать отдельный конвой, который, догрузив тяжелым вооружением, доставленным из Европы, под эскортом крейсеров ударного соединения сразу отправили на Хоккайдо. После этого все привлеченные к его сопровождению боевые корабли снова вернулись на юго-западное направление. Новой мощной атаки первое время ждали именно там.
        Предпринятое в конце октября еще одно нападение миноносцев на Хакотдате снова имело определенный успех. Но первоначальные сведения о потоплении одного из броненосцев и нескольких крупных пароходов не подтвердились. Однако уничтожение большого вспомогательного крейсера - носителя аэростатов, крупного транспорта с военными грузами и еще одного судна, вынужденного выброситься на берег, было достоверно зафиксировано многочисленной агентурой, имевшейся в порту.
        Хотя потери противника и оказались достаточно тяжелыми, ни одного из боевых кораблей достать опять не удалось, так что на наступательных возможностях русского флота это почти никак не отразилось. А между тем все указывало на подготовку русских к крупному наступлению. Причем, пожалуй, к самому крупному за всю войну.
        Немного раньше в главной квартире стало известно о начале доставки поездами во Владивосток сразу двух гвардейских полков. С ними приехал и сам председатель Совета государственной обороны великий князь Николай Николаевич. Кроме того, появились сведения о начатом поспешном увеличении пропускной способности порта Николаевск-на-Амуре, куда по реке также прибывают люди, вооружение и грузы в больших количествах.
        Поступила информация о других свежих кадровых войсках (до двух полков), еще до большого конвоя доставленных из европейской части России на Дальний Восток лайнером «Кайзер Фридрих». Их временно расквартировали в районе Владивостока и усиленно готовят к боям по новой тактике. Неспокойно и в Маньчжурии. На линии соприкосновения армий вновь начато значительное расширение железнодорожных сетей. После только что отгремевшей битвы на Сыпингайских позициях, неудачной для Японии, это признавалось очень опасным.
        Русские явно готовились к чему-то весьма серьезному. В ближайшее время стоило ожидать резкого роста их активности как на Хоккайдо, так и на материке. Соответственно, можно ожидать, что снова будет предпринята попытка всеми боеспособными силами их флота перерезать пути снабжения, проходящие вокруг Кореи. В свете чего даже обозначившееся отступление главных сил с Цусимы на север явно носило временный характер.
        Этим отступлением поспешили воспользоваться в полной мере. Эвакуацию всего ценного из Фузана и Мозампо форсировали, насколько было возможно. Спешно заканчивали формирование большого конвоя в Дальний, использовав для этого застоявшиеся транспорты Корейского экспедиционного корпуса. Его отправка состоялась сразу по возвращении арендованных броненосных крейсеров ударного соединения из северных вод. Одновременно всемерно ускорили продвижение судов с военными грузами из Европы в воды метрополии, преимущественно в порты Внутреннего моря, южным тихоокеанским маршрутом и в обход Кюсю.
        К тому времени уже получили донесение разведки, подтверждавшееся по международным каналам, о тяжелом ранении Рожественского. В этой связи ожидалось некоторое замешательство, вызванное сменой руководства в высших эшелонах власти Дальнего Востока. Его решили максимально усилить, простым уничтожением уже освоившихся на данном театре высших офицеров, зарекомендовавших себя с лучшей стороны, задействовав поредевшую агентуру во Владивостоке и других важных пунктах вдоль железной дороги.
        Но реакция русских была молниеносной и эффективной. Сеть агентов-боевиков, формировавшаяся в течение многих лет, оказалась уничтожена практически поголовно менее чем за месяц. Причем решающую роль в этом сыграл уголовный элемент, чьими услугами японцы ранее пользовались к обоюдному удовольствию. Попытки наказать виновных в этом только увеличили потери, а после быстрого назначения Высочайшим указом новым наместником на Дальнем Востоке великого князя Михаила продолжение акции утратило смысл.
        Раскачка политической ситуации в Приморье также не дала желаемых результатов. Несколько попыток бунта в самой крепости и на Сучанских копях оказались неудачными. Все были подавлены в течение считаных дней, если не часов, и никак не отразились на ходе ремонта кораблей, их снабжении и погрузке войск на транспорты.
        Только акция в Чите увенчалась полным успехом. Но она явно запоздала и не смогла решительным образом повлиять ни на завершение подготовки к активным действиям в Маньчжурии, ни на темпы восстановления боеспособности флота и формирование достаточно многочисленного десантного корпуса. А возникшие трудности в передаче сообщений между русским Дальним Востоком и Петербургом вообще оказались малозначимым фактором.
        Японская разведка, блестяще показавшая себя в начале войны, в последние месяцы перестала справляться с возложенными на нее задачами. После исчезновения полковника Акаши в Стокгольме провал следовал за провалом. Задержки с доставкой донесений усугубляли ложные доклады о боеспособности кораблей. А русское наступление с Сыпингайских позиций вообще прозевали. Его, конечно, ждали, но не так скоро. Доклад о дате его начала поступил только на следующий день после того, как заговорили пушки.
        Надеялись, что хотя бы информацию об отправке войсковых конвоев и пункте их назначения через своих проверенных агентов удастся получить своевременно: столь масштабные передвижения скрыть невозможно. Обнадеживало, что с появлением в крепости гвардейцев сбор данных заметно облегчился. В частности, едва ли не из первых рук добыли сведения о главной цели предстоящего наступления. Ей, как и предполагалось, должен был стать Хоккайдо.
        Однако агентура снова подвела. О том, что многочисленные транспорты с войсками и почти весь боеспособный флот несколькими эшелонами ушел в море еще с 24 октября, стало известно только 1 ноября. И вовсе не от шпионов, чью деятельность полностью подмяла под себя армия. Отличился флот.
        К рассвету этого дня в Оминато прорвался проливом Цугару вспомогательный крейсер «Атаго-мару» перехвативший и потопивший два парохода, направлявшихся в Хакотдате из Владивостока. Причиной, по которой он вернулся не на остров Садо, где стояли обеспечивавшие действия его отряда угольщики, а пришел в залив Муцу, стали сведения, полученные из допроса пленных матросов с этих судов. Выяснилось, что загружены они были снабжением гвардейских полков и частью их лошадей. То есть гвардия действительно отправилась на Хоккайдо!
        Чуть раньше от службы берегового наблюдения Цугару узнали о конвое с войсками, пришедшем в Хакотдате и Муроран, а вскоре после этого - об уходе отряда Небогатова вместе с несколькими большими пароходами из его состава, также загруженными пехотой и пушками. Они направлялись на восток.
        Складывалось впечатление, что вот-вот начнется высадка где-нибудь в Кусиро или Акеси. Немедленно объявили тревогу по гарнизону Хоккайдо. Дозорные силы в северных водах усилили. В напряжении ждали донесений о появлении конвоев возле портов острова, где, по логике, было проще всего выгрузить войска для дальнейшего планомерного наступления по суше. Откровенно слабая береговая оборона тех мест совершенно не могла противостоять броненосцам, так что в случае полноценной атаки удержать их не оставалось ни единого шанса.
        Однако с северных территорий поступали пока только хорошие новости. Пришедший с океана туман, накрывший все восточное побережье Хоккайдо, дал время для проведения подготовительных мероприятий. В этот раз такая погода работала на самураев. Но туман со временем ушел, а русские все не появлялись. Дозорные суда также не имели контактов с крупными силами противника ни в Охотском море, ни в Тихом океане.
        Куда отправились из Владивостока десятки судов с мощной охраной, никто не знал. Не находилось объяснения и уходу отряда Небогатова из Хакотдате в полном составе, да еще и с транспортами, которые, как выяснилось, даже не разгружались там, а просто поменяли «пассажиров».
        Особенности рельефа и климата Хоккайдо исключали успешное развитие полномасштабного наступления при высадке на необорудованном побережье, да еще и поздней осенью. И мест, пригодных для этого, там было совсем немного. Так что закрадывалось подозрение, что целью с самого начала было что-то другое.
        Предположительным объектом атаки считали также побережье к югу от залива Сендай, где железная дорога, связывавшая Аомори с промышленными центрами страны, проходила вдоль береговой черты на расстоянии не более десятка километров от полосы прибоя. В случае перерезания этого пути снабжение северного Хонсю становилось возможным только по морю, что в условиях господства русского флота грозило катастрофой. Уязвимый район тянулся более чем на сотню километров к югу от залива, и прикрыть минными заграждениями его целиком не представлялось возможным.
        Но погода уже вторую неделю не благоприятствовала высадке в том районе. В этой связи вполне могло оказаться, что вся собранная десантная армада выжидает подходящей возможности где-нибудь на Курилах или вообще болтается в море, недалеко от берега. Это косвенно подтверждалось участившимися набегами на якорные стоянки у восточного побережья Хоккайдо и на островах Хабомаи. Предпринятые попытки пробраться к Шикотану и осмотреть его бухты оказались неудачными. Никто оттуда не вернулся.
        В Сендай и вдоль побережья к югу от него начали спешное строительство полевых укреплений и береговых батарей, «заселяемых» оттягиваемыми из Аомори войсками и их пушками. Организовывалось сплошное круглосуточное патрулирование побережья конными разъездами. А из столицы гнали эшелон за эшелоном с войсками, оружием, боеприпасами и всем прочим, нужным для войны. Как только позволила погода, начали выставлять и дополнительные минные заграждения.
        Но время шло. Ветер утих. Погожие дни сменяли друг друга, а атака на севере все не начиналась. И это несмотря на то, что по донесениям агентов куда-то туда же ушел из Владивостока и «Бородино», вопреки ожиданиям завершивший свой ремонт и уведший с собой очередную группу транспортов. После такого в главной квартире уже не сомневались, что и стоявший сейчас в доке «Александр III» непременно присоединится к эскадре. Возможно, именно тогда что-то и грянет.
        Пока же единственным заметным изменением обстановки стало очередное повышение активности русских рейдеров в Тихом океане, снова спровоцировавшее резкий спад судоходства. Но на коммуникациях достоверно отметились только пароходы-крейсера, хоть и в невероятно больших количествах. Ни одного полноценного боевого корабля никто пока не видел, и куда они все пропали, вместе со своими подопечными транспортами, забитыми войсками, достоверно известно по-прежнему не было.
        Дополнительным тревожным фактором являлось уже изрядно затянувшееся полное отсутствие сведений об эскадре адмирала Дубасова. Англичане, прочесавшие в поисках весь Индийский океан и Индонезийский архипелаг, далеко не сразу смогли напасть на ее след. Всего лишь след!
        Напрашивался вывод, что владивостокские броненосцы выбрались из своего логова еще и для того, чтобы встретиться с пополнениями, наконец добравшимися до них с Балтики. Скорее всего, это уже свершилось. Судя по тому, что русские захватили с собой плавмастерские, сейчас они где-то ремонтируются, готовясь к нападению. Следовательно, теперь нужно ожидать появления гораздо более многочисленного противника, а потому опасного как никогда. Причем ждать в любом месте, а возможно, даже и не в одном.
        Резкий скачок активности рейдеров в самых дальних уголках океана теперь выглядел как отвлекающий фактор, призванный оттянуть основные английские силы на защиту перевозок. Они - как гарант международной безопасности (как сами себя позиционируют) - просто не смогут проигнорировать такой вызов. Прикрываясь этим, словно туманом, русские и попытаются нанести свой решительный и неожиданный удар.
        Всемерно крепили оборону всех японских островов. В первую очередь, конечно, промышленных центров в Токийском заливе и Внутреннем море. В том числе продолжали значительное расширение сети сигнальных постов на островах, расположенных южнее пролива Урага, ведущего к столице.
        В рамках планового расширения контролируемой территории высадили отряд разведчиков даже на острове Аогасима, что в тридцати пяти милях к югу от уже «освоенного» Хатидзе, выделив для регулярной связи с ним один из пароходов самой южной дозорной группы «Симода». Раз в два дня он должен был ходить туда за сведениями, если условия видимости не позволяли наблюдать его с вулканических пиков северного соседа.
        На самом Хатидзе, в дополнение к трем развернутым еще весной сигнальным постам, оборудовали еще два с временным лагерем для полноценного отдыха сменяемых вахт наблюдателей. Поскольку на постах, поднятых высоко по склонам обоих вулканов, не было возможности хорошо защититься от постоянных промозглых осенних ветров, его разместили ниже по склону, укрыв в густых зарослях.
        Население острова, сформировавшееся в течение последних двух сотен лет из диссидентов и ссыльнопоселенцев, с добавлением значительной части нищих рыбацких семей, после случая утопления сложного радиооборудования при разгрузке, произошедшего еще в конце мая, приведшего к его порче и признанного актом саботажа, не внушало доверия.
        От показательной карательной акции тогда отказались до более спокойных времен, но для обеспечения максимальной скрытности контакты постепенно разраставшегося гарнизона с местными свели к минимуму. Раз в неделю закупали рыбу, муку и зелень, попутно опрашивая рыбаков о встреченных в море судах. Все остальное снабжение шло из Симоды. Ни ополчения, ни милицейских формирований организовано не было. Проложенной подводной телеграфной линией пользовался только персонал постов. Едва созданное почтово-телеграфное отделение в селении ликвидировали.
        Находясь южнее внешних дозорных линий, остров Хатидзе, где планировалось оборудование угольной станции, и неприветливый Аогасима, выдвинутый еще дальше в сторону экватора, стали передовыми сторожевыми секретами на подходах к Токийскому заливу. Их гарнизоны комплектовались только добровольцами. Несмотря на тяжелые условия службы, недостатка в них не было.
        Глава 22
        Первым тревожным звоночком о скором появлении пропавшего противника, дошедшим до Токио, стало сообщение капитана американского угольщика «Кентукки», пришедшего из Австралии, о большом военном корабле, встреченном им у острова Хахаджима, входящего в архипелаг Бонин. Станция беспроволочного телеграфа на пароходе была недостаточно мощная, чтобы сообщить об этом сразу, а потом судно попало в грозу, так что столь срочная новость, к неудовольствию японцев, чуть подзадержалась.
        Из Йокосуки для прояснения обстановки немедленно отправили только что укомплектованный и вооруженный вспомогательный крейсер «Миябара-мару». Но тут снова не повезло. Он вынужден был почти сразу вернуться из-за неполадок в машине. Чтобы не терять время, вместо него выслали «Анегава-мару». Тот факт, что его пришлось снимать из эскорта конвоя, направлявшегося из Иокогамы в Куре, никого не смутил. К тому времени охраняемый им караван, по сути, уже добрался до Осакского залива. Стартовав оттуда, «Анегава-мару» должен был подойти к цели с запада. Причем, учитывая лучшие ходовые качества, даже раньше «Миябары», топай тот прежним курсом.
        Для страховки туда отправили еще и разведывательную экспедицию на мобилизованных рыбацких и каботажных шхунах с опытными экипажами из «безлошадных» матросов и кадетов Йокосукской школы механиков. Подход этой группы ожидался примерно через сутки после достижения намеченного района поисков вспомогательным крейсером. Им ставилась задача по мере продвижения осмотреть все острова, уходившие довольно далеко к югу от Токийского залива.
        Прибыв к месту встречи «Кентукки» с подозрительным кораблем, командир «Анегава-мару» капитан первого ранга Ясиро обошел остров по кругу. Не увидев ничего подозрительного, он приказал встать на якорь под его западным берегом, где имелась возможность укрыться от океанской зыби за россыпью скал. Еще до полной остановки машины высадили на берег группу матросов с офицером.
        Из опроса местных жителей быстро удалось выяснить, что около недели назад приходил большой двухтрубный пароход. С него высаживались русские, промеряли глубины у юго-западной оконечности и выясняли возможность стоянки там больших судов, а также поднимали воздушный шар. В тот же день восточнее Хахаджимы на север прошло несколько крупных паровых судов в одном строю. Что это были за суда и сколько, узнать не удалось, поскольку местные видели только их многочисленные дымы, что упирались в небо с другой стороны острова.
        Едва вернулась шлюпка, капитан первого ранга Ясиро приказал немедленно выдвигаться к Токийскому заливу. Однако уже смеркалось. К тому же поднялся ветер, отжимавший высокобортное судно к берегу. В таких условиях большой неуклюжий пароход мог налететь на рифы, разворачиваясь в незнакомых водах. Но ждать утра посчитали неприемлемым. Пришлось снова посылать людей на остров и брать там лоцмана из рыбаков. Только после этого, аккуратно пробираясь вслед за их лодкой, покинули стоянку.
        Вскоре после полуночи, оказавшись на чистой воде, в полной темноте «Анегава-мару» уверенно двинулся на север, быстро развив полный ход. Связаться по радио даже с дозорными судами на такой дальности не позволяла старая станция вспомогательного крейсера, поэтому ей не воспользовались.
        От осмотра расположенного севернее острова Титидзима, также имевшего удобную якорную стоянку, но много рифов на подходе к ней, пришлось отказаться, учитывая ночь и срочность полученных сведений. Так и прошли мимо почти на двадцати узлах, надеясь сегодня же вернуться в эти воды, только передав новости.
        Рано утром 21 ноября наконец услышали перекличку японской азбукой между судами южного дозора, развернутого восточнее и западнее Микурадзимы. Вскоре удалось обменяться с ними депешами и отправить сообщение о возможном нахождении русского флота на островах Бонин. Спустя час об этом уже было известно в штабе морского округа Йокосука, а немного погодя и в Токио.
        Немедленно объявили боевую тревогу. Для усиления патрульных линий выдвинули все резервные силы, а пароход «Фуджида-мару», имевший станцию беспроволочного телеграфа, отправили к острову Аогасима для обеспечения постоянной связи с отрядом разведчиков, обосновавшимся там. «Анегава-мару» было приказано дождаться у Микурадзимы подхода двух истребителей, совместно с которыми провести разведку островов южнее.
        «Хатсусимо» и «Камикадзе» встретились с «Анегава-мару» после полудня 21 ноября. От их командиров стало известно о двух больших русских вооруженных пароходах, появившихся сегодня рано утром возле Осимы, уже в тылу у всех дозоров. Похоже, они, как обычно, охотились за каботажем и промысловиками.
        Запросив через сигнальный пост на острове последние сведения о противнике и дальнейшие инструкции, Ясиро узнал, что, будучи обнаруженными, рейдеры отступили, но без спешки. На обратном пути прошли восточнее Тосимы, Ниидзимы и Миякесимы и сейчас удаляются от них на юго-восток. Ему было приказано атаковать их.
        Немедленно двинуться наперехват не позволял малый остаток топлива и воды на подошедших истребителях. Едва начав их бункеровку и составление плана совместных действий по перехвату незваных гостей, приняли первые цифры позывного форпоста Хатидзе, тут же перебитого чужой искрой со станции типа «Телефункен», что используют русские. Судя по всему, это были проделки тех самых вооруженных пароходов. Вполне возможно, их уже видят с вулканических пиков двугорбого острова, о чем и пытались сообщить.
        Об этом немедленно передали в Йокосуку, надеясь получить последние сведения о противнике, оказавшемся ближе, чем ожидалось. Одновременно начали сворачивать и бункеровку, рассчитывая короткой вылазкой, стремительной, внезапной и точной, как удар копья, достать врага. Однако ответ из штаба морского района пришлось ждать неприятно долго. И он оказался неожиданным.
        Атака отступавших рейдеров отменялась. Вместо этого предписывалось следить за чужим телеграфированием, попутно догрузить углем и водой для котлов оба приданных истребителя до полных запасов и ночью им вместе с крейсером идти к Хатидзе для разведки.
        Но вновь начатые перегрузочные работы пришлось прервать. С сигнального поста на вершине сообщили, что видят чужие корабли на юго-востоке. Остров-гора, имевший почти круглую форму, диаметром менее трех миль, не мог дать надежного укрытия. Опасаясь попасть под атаку во время бункеровки, боты и баркасы, используемые при работах, отправили под берег, а корабли оттянулись к западным склонам острова, спешно готовясь к бою. Но дымы быстро ушли к югу, и погрузку возобновили.
        Из-за всех этих «судорог» закончить ее удалось только к полуночи, что уже не оставляло достаточного времени для завершения вылазки в темное время суток. Из штаба, зная об этом, не торопили. По проводной телеграфной линии с Хатидзе постоянно шли достаточно подробные донесения, так что особой срочности в рейде отряда «Анегава-мару» уже не было. Разведку перенесли на следующую ночь, решив подготовиться к ней более основательно.
        Связь с Хатидзе сохранялась, так как подводный кабель оставался в исправности. Туда по проводам отправили приказ гарнизону: «Контролировать передвижения противника и докладывать обо всех изменениях ситуации». Уже знали, что приказ «немедленно отходить на запад» для дозорной шхуны «Аудаче-мару IX» опоздал.
        Она отстаивалась у этого острова с момента объявления тревоги, объявленной по побережью еще вчера. В этот день ей выпала очередь совершить рейс к Аогасиме, и она уже возвращалась от острова-вулкана, предполагая захватить корреспонденцию для штаба и с Хатидзе, когда к нему подошли русские вспомогательные крейсера. Скрыться не удалось, так же как и судну снабжения «Югири-мару», не вовремя оказавшемуся у северного берега. Несмотря на то, что ход на нем дали, не дожидаясь известия с гор о многочисленных дымах на юго-востоке, почти сразу свалившиеся с севера рейдеры успели перекрыть все пути к бегству. Парадной скорости в 11 узлов для отрыва безнадежно не хватало, а вести бой, имея всего одно устаревшее орудие и пару митральез, было бессмысленно, так что оставалось лишь выброситься на отмель.
        Экипаж едва успел перебраться на берег, притопив свой почти безоружный пароход на мелководье, чтобы можно было поднять его позже, когда война уйдет из этих мест. Уже из густых береговых зарослей они видели, как русские легко перехватили и потопили и дозорную шхуну. В лесу их и нашел посыльный с одного из постов, проводивший к командованию гарнизона. Когда добрались до лагеря, там уже вовсю готовились к бою. Оказывается, за прошедшие полтора часа все кардинально поменялось. На горизонте в юго-восточных секторах показались десятки чужих кораблей.
        Началось!

* * *
        В это время в Йокосуке и Иокогаме лихорадочно готовили к выходу в море всё, что могло быть использовано в атаках и способно совершить, хоть и короткий, но все же океанский переход. Шхуны, отправленные к Нампо несколько дней назад, перенацелили на осмотр Хатидзе. Они только что миновали его, так что возвращаться было недалеко. Надеялись получить от них сведения уже следующим утром.
        К вечеру не оставалось сомнений, что обнаружены все русские силы или, по крайней мере, большая их часть. Они продолжали накапливаться, и их целью, несомненно, являлся Токийский залив. Судя по количеству больших транспортов, стоило ждать и высадки серьезного десанта.
        В штабах, исходя из анализа приемов, применявшихся ранее русскими, предположили, что они планируют с помощью высаженной пехоты овладеть восточным берегом пролива Урага. Он являлся еще плохо освоенным в военном отношении сельскохозяйственным районом, а потому противостоять массированной атаке не сможет. Овладев немногими укреплениями, имевшимися там, русские могут получить возможность вдоль него просочиться всем флотом в сам залив, форсировав мощные новые минные заграждения по лишившемуся защиты флангу. Далее, держась на максимально возможном расстоянии от мощных батарей мыса Канон, попытаться прорвать главную артиллерийскую позицию.
        Исходя из этих предположений, начались передвижения поднятых по тревоге частей столичного гарнизона. Дежурные минные заградители выставили плановые дополнительные заграждения и снова начали принимать мины для усиления передового заграждения в районе мыса Миогане.
        Атаковать флот вторжения противника, численность которого, по донесениям с Хатидзе, к вечеру 22 ноября уже перевалила далеко за полсотни вымпелов и продолжала увеличиваться, планировалось только собрав в кулак все минные отряды и имевшиеся боеспособные вспомогательные крейсера. Это ожидалось к вечеру 23-го. Достаточно закрытый рейд между западным побережьем Ниидзимы и островком Дзинай-то назначили пунктом сбора.
        Эти острова с группой небольших скал между ними позволяли укрыться легким силам от зыби и ветра, дав отдых командам до завершения сосредоточения. Выдвижение первых отрядов началось еще с полудня 22-го. К исходу дня они уже встали на якорь у Ниидзимы в ожидании остальных.
        «Анегава-мару» со своими истребителями действовал автономно. Он двинулся на юг, имея приказ совместно со шхунами провести скрытную разведку ночных подходов к стоянкам со стороны моря. Островные наблюдатели об этом не могли рассказать, поскольку просто не видели ничего в темноте.
        Еще при выдвижении к объекту разведки, на закате обнаружили дым чужого большого корабля чуть левее курса. От него уклонились вправо и продолжили движение к цели. Разглядеть, кто это был, не пытались. Приходилось спешить. Пользоваться радио не стали, чтобы не выдать своего присутствия, судя по усилившемуся телеграфированию, близкому противнику. В любом случае этот дым найдется кому встретить.
        Ночь ожидалась лунная, что сулило определенные трудности при проведении скрытной разведки. Но вскоре небо закрылось облаками, сгустив тьму над океаном. Однако луна все же периодически показывалась из-за туч, поэтому «Анегава-мару» не стал приближаться к острову. Как только впереди, над почти утонувшим в ночи горизонтом, разглядели темные контуры конусовидных гор Хатидзе, крейсер скинул ход, выслав вперед только истребители.
        Те, едва обогнав свой флагман на полторы мили, встретили одну из шхун парусной разведывательной экспедиции. Когда сблизились, с нее сообщили, что у северо-восточного берега Хатидзе много русских кораблей и имеются дозорные суда. Истребители отправили шхуну к пароходу, а сами двинулись дальше, соблюдая все меры предосторожности.
        Около полуночи «Хатсусимо» и «Камикадзе» вышли к западной оконечности острова, повернув на восток, где была стоянка. Но приблизиться к ней не удавалось: всякий раз натыкались на дозоры. Покружив пару часов, видели несколько сторожевых судов и смутные тени за ними.
        Погода явно портилась. Барометр падал, а с запада потянул крепкий ветер с порывами. Вероятность, что вся эта армада решится покинуть стоянку, считающуюся безопасной, в подобных условиях казалась предельно малой, зато надеяться на исключение из состава дозоров к следующему вечеру так досаждавших катеров и прочей мелочовки можно было смело.
        Посчитав, что узнали уже достаточно, командиры истребителей медленно и осторожно двинулись на север. На обратном пути несколько раз принимали сигналы русского передатчика. Себя работой радио не обнаруживали. Слишком близко еще были от Хатидзе, так что опасались встревожить противника. Никого более не встретив, вернулись к «Анегава-мару» и доложили обо всем, что видели и слышали.
        Станция вспомогательного крейсера также улавливала чужое телеграфирование на исходе ночи. Но его сочли достаточно отдаленным и пока неопасным. Ясиро был удовлетворен результатами разведки и приказал полным ходом возвращаться к Микурадзиме.
        Спустя час, считая, что находятся себя уже достаточно далеко от противника, отправили телеграмму о нахождении русского флота на прежней позиции и о плотных дозорах вокруг стоянки. Но квитанции о получении не было. Зато снова заработала русская станция, причем где-то совсем рядом. Ей тут же откликнулись еще две такие же, находившиеся недалеко, а затем другая, уже издали. И ни одной строчки японской азбукой, словно вокруг были только русские.
        Повторив свою депешу и так и не получив положенного отзыва, пришли к выводу, что место прежней дислокации вспомогательного крейсера и приданных ему истребителей уже сменило хозяев. Пришлось откатиться еще дальше на север, раз за разом повторяя свою передачу.
        На рассвете, почти миновав Микурадзиму, наконец услышали работу уже японского передатчика, а вскоре и звуки стрельбы, доносившиеся откуда-то с востока, где над горизонтом пачкал небо дым большого судна. Отправленные на разведку миноносцы обнаружили быстро приближавшийся крейсер «Богатырь», о чем и поспешили предупредить. Он это стрелял или нет, и в кого - выяснить не удалось.
        «Анегава-мару» шел максимальным двадцатиузловым ходом и к тому моменту почти миновал русскую завесу, поэтому успел уклониться к западу и легко избежал встречи. Погони, вопреки ожиданиям, не было, хотя его дым с русского наверняка видели. С этого момента телеграммы с обеих сторон пошли сплошным потоком. Эпизодически в него пытался вклиниться неопознанный бессистемный писк морзянки, явно из вредительских побуждений, но тщетно. Сомнений в том, что русские начали атаку и теснят японские передовые дозоры, не оставалось.
        В этих условиях командир «Анегава-мару» считал уже совершенно не нужным таиться самому и дальше. Он приказал разворачиваться на юго-восток, надеясь прикрыть отступавшие суда своей артиллерией. Но до огневого контакта с противником дело не дошло. Был получен категорический приказ немедленно прибыть в Йокосуку вместе со всеми остальными отрядами, назначенными ранее для решительно атаки.
        Похоже, планы менялись!
        Глава 23
        В штабе адмирала Ноэла очень внимательно следили за развитием событий на Дальнем Востоке. Они вызывали немалую тревогу с самого прорыва русской эскадры, которую изворотливый шельмец Рожественский все-таки смог протащить через три океана, а потом еще и через весь японский флот. Известие об этом почти совпало по времени с присвоением командовавшему Китайской станцией сэру Джерарду Ноэлу чина полного адмирала. При этом из Лондона прозрачно намекнули, что теперь уровень ответственности адмирала возрастает.
        В оценке ситуации во Владивостоке (в том числе и степени боеспособности русских кораблей после тяжелого боя и перспектив их ремонта) англичане опирались на данные японской разведки. А они успокаивали. Настолько, что Ноэл счел возможной отправку броненосцев «Оушен» и «Видженс»[44 - Броненосцы «Оушен» и «Видженс» в реальной истории отправились для ремонта в воды метрополии почти сразу после Цусимского сражения.], имевших проблемы с машинами, из дальневосточных вод в метрополию.
        Учитывая ожидавшееся в ближайшее время появление в Сингапуре «Канопуса» с «Голиафом», возвращавшихся после ремонта на верфях «Лердз» и «Палмерс», остававшихся у него флагманского «Глори», «Альбиона» и «Центуриона» было вполне достаточно для сохранения полного контроля над морем в случае необходимости. К тому же имелись еще крейсера и миноносцы.
        Но русские, как совсем скоро выяснилось, вовсе не собирались отсиживаться в своей последней базе, а как раз наоборот - действовали активно и, что неприятно удивило с самого начала, чрезвычайно результативно.
        В этой связи начатая ротация тяжелых кораблей уже не казалась столь необходимой. В конце концов, котлы и холодильники «Видженса» после не совсем успешного ремонта в Гонконге могли дополнительно подлатать еще и в Сингапуре. А практически не вылезавший из ремонтов с момента вступления в строй несчастливый «Оушен» заметно добавлял веса эскадре, даже просто стоя в базе.
        Между тем азиатские союзники Британии все больше теряли доверие, раз за разом попадаясь на хитрые уловки своих противников. Доклады их разведки уже не вызывали ничего, кроме раздражения. Прежние намеки из адмиралтейства об ответственности теперь воспринимались совсем по-другому. Закрадывалась мысль, что там с самого начала знали гораздо больше, чем говорили ему. Было такое чувство, что его «играют втемную».
        Ответные действия, по мере изменения обстановки, естественно, принимались. Перебазирование основных сил из Вэйхайвэя в Гонконг с опорой на Шанхай в качестве передовой базы позволило быстро минимизировать ущерб для интересов английской торговли в восточных водах. Но уже свершившееся ослабление эскадры в новых обстоятельствах не обеспечивало подавляющего преимущества, что лишало возможности принципиально влиять на ситуацию.
        Даже после формирования Восточного флота, узаконившего единоначалие на море восточнее Сингапура, сил хватало лишь на охрану коммуникаций вдоль китайского берега от Формозы до Шанхая да ведение активной разведки к югу от Цусимы. Из-за всего этого к концу октября для союзной Японии положение стало почти критическим. Токио беспрестанно взывал о помощи.
        Несмотря на то, что к тому времени русские двинули свои эскадры на восток, а не на юг, в штабе Ноэла не хотели терять их из поля зрения. Серьезно осложняло дело наличие огромной, не контролируемой никем серой зоны, появившейся восточнее Хоккайдо после прихода кораблей адмирала Небогатова в пролив Цугару и захвата Курильских островов. Где-то там и затерялся русский Тихоокеанский флот. Просто ушел туда и пропал, вместо того чтобы атаковать с ходу, не дожидаясь подвоза японских подкреплений на Хоккайдо и в Отару, как того требовала элементарная военная логика.
        «Макаки», само собой, максимально воспользовались предоставленным временем для укрепления береговой обороны и минирования прибрежных вод вокруг немногих еще остававшихся за ними северных земель. Не забывали они и про другие направления. Теперь из Токио уверяли, что в состоянии отразить любое новое нападение на территорию метрополии. Союзников просили лишь сохранить контроль за жизненно важными коммуникациями из Европы, что было несложно. Но это не успокаивало.
        Факт именно такого исчезновения натасканных Рожественским эскадр адмирал Ноэл сразу увязал с подобной пропажей в Индийском океане очередного русского отряда с Балтики, отправленного на Дальний Восток в начале лета. Без сомнения, они планировали объединиться. Но, в отличие от броненосцев, вышедших из Владивостока, те, что спешили к ним из Европы, неминуемо должны были продвигаться через обитаемые и теоретически вполне подконтрольные Королевскому флоту воды.
        Их, конечно, искали. Причем, в отличие от тех же японцев, имевших доступ только к сведениям от торговых судов и своей скомпрометированной разведки, англичане могли задействовать еще и обширную миссионерскую сеть, активно контактирующую с аборигенами во всех, даже Богом забытых уголках земли, уже не один десяток лет. Это просто не могло не дать результата. Если они не утонули, то хоть к какому-то берегу обязательно должны были приблизиться и оставить след. А найдя его, «протропив» по всем правилам охоты, можно будет выйти и на остальных.
        Но, вопреки ожиданиям, никаких сообщений о кораблях адмирала Дубасова после их выхода из Красного моря не поступало довольно долго. Из Лондона требовали отчетов. Сэр Ноэл и сам прекрасно понимал, что это опасный симптом, и делал все возможное, однако активные поиски в Индийском океане ни к чему не привели. Нашли только пустые германские угольщики, возвращавшиеся через Суэцкий канал в Кардиф за углем.
        Срочный опрос их капитанов и команды, несомненно, пролил бы свет на эту темную историю, но добраться до них через заслон коммерческих агентов и адвокатов не удалось. Проклятые гунны явно не хотели именно сейчас давать никаких пояснений. Можно было бы перехватить их в Средиземном море. По прошлому месту службы у Ноэла там еще оставались надежные связи в штабе эскадры, так что имелась возможность провернуть все быстро и тихо. Но проклятые политики опасались вызвать конфронтацию.
        Ходили слухи, что Джек Фишер по этому поводу даже всерьез повздорил с кабинетом министров, пригрозив отставкой. Он настаивал на активной блокаде, выражавшейся в немедленном начале досмотра всех судов, идущих в русские порты на Дальнем Востоке. В первую очередь - немецких. Полукругосветными вояжами во Владивосток своих трансатлантиков кайзер Вильгельм II уже в полной мере проявил свою позицию, далеко выходящую за рамки нейтралитета. А русского медведя пора приучать к кнуту, чтобы потом, когда придет время, натравить его на непомерно наглеющих гуннов, купить пряником, как это делают укротители. Основным доводом первого морского лорда стал тезис, что искусственное ограничение себя на войне - величайшая глупость. Ему возражали, что Англия сейчас, слава богу, ни с кем не воюет.
        Впрочем, до этого был всего один шаг. Шаг, нужно заметить, на данном этапе весьма нежелательный для обеих сторон[45 - Еще на заседании, состоявшемся 04.01.1905 г., Комитет имперской обороны принял однозначное решение: ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в войну Японии с Россией. Британская империя к этому была просто не готова. Начатая в 1902 году по итогам Англо-бурской войны реорганизация армии была далека от завершения. Кроме того, в этом случае резко уменьшались шансы на успешное вовлечение России во Франко-Британский союз, направленный против стремительно развивавшейся Германии.]. После нашумевшей перестрелки одного из крейсеров Ноэла с русским миноносцем из Лондона последовало суровое внушение, после которого командующий Восточным флотом чувствовал себя весьма скованно. Приходилось соблюдать свои же правила.
        Ближе к осени пришли к выводу, что искать русских следовало уже дальше, где-то в бескрайнем Тихом океане. Крейсера с австралийской станции, разосланные еще в августе во все уголки Восточной Индонезии, должны были обязательно обнаружить их, попробуй они пройти между Явой и Австралией. Но этих крейсеров было катастрофически мало для такой масштабной задачи. Предстояло осмотреть тысячи островов, большей частью диких и полудиких, так что рассчитывали хотя бы получить сведения об уже покинутом месте стоянки. На успех их миссии очень надеялись. Оказалось, не напрасно.
        В самом конце сентября пришло известие из Сиднея от вице-адмирала Фокса, что удалось обнаружить следы пребывания русского флота на острове Флорес. Много больших кораблей стояло там больше недели. Заодно выяснилось, что там же вскоре после этого наблюдалась подозрительная активность германских пароходных компаний, отметившихся сразу несколькими огромными судами, как их описали аборигены. Стало окончательно ясно, что и в истории с эскадрой Дубасова не обошлось без Адмираль-штаба. Следовательно, искать его надо в тихоокеанских владениях Вильгельма II.
        В Порт-Морсби немедленно отправили запрос о деятельности немцев на соседних территориях. Ответа ждали четыре дня. Представители судовладельцев отчитались, что не заметили ничего необычного. И посторонних судов в море не встречали. Но торговые агенты в Хербертсхёэ, имевшие дела с Джалуитской компанией, отмечали, что поставки аборигенов с Самоа, Науру и Джалуита для продажи и аренды европейским плантаторам временно приостановлены распоряжением колониальных властей из Хербертсхёэ и губернаторства Джалуит в связи с ростом потребности в этом товаре для нужд Германской империи. Ранее ничего подобного не случалось. Причем объемы продажи кокосового масла, копры и других колониальных товаров остались на прежнем уровне.
        Учитывая все это, вполне логично было предположить, что рост потребности как раз и мог возникнуть с приходом множества кораблей, нуждавшихся в срочном ремонте и обслуживании. Исходя из чего было приказано осмотреть воды вокруг Новой Британии, а также установить постоянное наблюдение за островами Палау и Яп, лежавшими на кратчайшем пути от Новой Гвинеи к Корейскому проливу. В силу особенностей географии ремонтировать там целую эскадру, конечно, нереально, но для связи они вполне могли сгодиться. Особенно Яп, подключенный к межконтинентальной телеграфной линии.
        Но еще до того как разведчики получили новые задачи, с острова Шаузель из группы Соломоновых островов пришли новые вести. На берег морем выбросило часть груза и документы с погибшего в шторм немецкого судна. Среди них распоряжение губернатора Новой Гвинеи Альберта Халя для властей Германского Самоа срочно организовать заготовку продовольствия и мобилизацию коренного населения и наличного немецкого прибрежного каботажа для перевозки грузов и людей на Науру, с последующей передачей во временное (до особого распоряжения) подчинение Джалуитской компании. Конкретные сроки и объемы заготовок должны были сообщить позже. Все это с соблюдением строжайших мер секретности под личную ответственность губернатора Зольфа.
        Фокс немедленно распорядился задержать свои корабли в портах и уведомил начальство в Сингапуре. Там к тому времени уже имелись и другие сведения, заставившие развернуться в том же направлении.
        Дело в том, что в Гонконг на попутном немецком судне прибыли экипажи четырех английских и американских угольных пароходов, перехваченных и арестованных русскими рейдерами на пути из австралийских портов в Японию с августа по октябрь. Причем три из них, пропавшие последними, составляли специально сформированный караван, который должны были встретить японские вспомогательные крейсера, но не успели.
        Они сообщили, что после ареста пароходы перегнали на атолл Бикини в архипелаге Маршалловых островов. Там русские вспомогательные крейсера принимали уголь и воду с немецких судов-снабженцев. При этом над едва торчащим из воды островком Моту, рядом с которым и была угольная станция, на мачте развевался Андреевский флаг.
        Прикинув, что к чему, в штабе сэра Ноэла сочли вполне возможным и очень даже логичным организовать стоянку в лагуне Бикини, Джалуита либо другого атолла в архипелаге. Место глухое, а весь каботаж держится только на местных, в основном немецких перевозчиках. Следовательно, сохранить секретность проще всего. Судя по всему, где-то там и стоит Дубасов, а возможно, и остальные русские корабли из Владивостока. А немцы обеспечивают их ремонт и снабжение.
        Возможно, именно с этим связан состоявшийся недавно выход из Циндао предположительно в обратный рейс огромного лайнера «Дойчланд», не так давно внезапно объявившегося на Дальнем Востоке. Тогда это сразу показалось подозрительным. С чего бы вдруг немцам сдергивать своего обладателя «Голубой ленты Атлантики» с трансатлантических рейсов, ставить на дорогостоящую модернизацию машин, после чего тайком гнать его на другой конец света?! Версия с арендой судна русским военным ведомством все объясняла. И сейчас, вполне возможно, он опять используется в их же интересах.
        Но скоро кое-что начало проясняться. Причем системно и весьма масштабно, можно сказать, необъятно. И это пугало. Появились первые признаки того, что русские, натолкнувшись на активное противодействие возле Квельпарта и Шанхая, резко изменили вектор приложения основных усилий и все же решились на большую крейсерскую операцию, накрывшую разом весь Тихий океан.
        Сообщения об их кораблях, хозяйничавших на торговых путях, начали приходить из самых неожиданных мест - от чилийского побережья и островов Фиджи до Гавайев, Аляски и Канады. Это был удар не столько по Японии, сколько по престижу самой Великобритании, уже давно и по праву правившей морями. Точнее, пока не удар (поскольку нейтралов всегда отпускали, исчезали только контрабандисты), но весьма серьезный намек на уязвимость, если не угроза.
        Теперь все сложилось в единую картинку. Смущавшее сэра Ноэла ранее расположение Бикини как бы на отшибе в эту концепцию укладывалось идеально. Имея основную базу в этой глуши и еще пару-тройку секретных угольных станций в самых дальних и пустынных уголках, такой армадой, что задействовали русские, можно было при желании в любой момент полностью парализовать все судоходство.
        К тому же ему не давал покоя этот «Дойчланд». Для крейсерства в океане трудно придумать что-то более подходящее, чем огромный пароход, способный два месяца болтаться в море без бункеровки. А еще эти «огромные пароходы», что недавно видели папуасы возле Мануса! Может, они тоже уже на русской службе?! Однако все это были только догадки.
        В адмиралтейство отправляли доклад за докладом, прилагая развернутый анализ с весьма тревожными возможными вариантами дальнейшего развития событий. Но там упорно не верили предоставляемой информации и аналитике сэра Ноэла. Ответом неизменно было требование проверить самым тщательным образом и доложить о результатах.
        Хоть вся эта телеграфная возня и была секретной, кое-что просочилось в печать. К счастью, только в виде слухов. Эти слухи неплохо дополнялись статьями в американских, немецких, французских и, конечно, российских газетах. Все вместе это образовало настоящую гремучую смесь, готовую рвануть в любой момент.
        САНКТ ПЕТЕРБУРГ. «ВЕДОМОСТИ». 20.09.1905 Г.
        Сегодня из Главного Военно-Морского штаба было получено сообщение, что Российский Тихоокеанский флот по специальному распоряжению командующего контр-адмирала Иессена и нового наместника императора на Дальнем Востоке великого князя Михаила Александровича несколько дней назад начал операцию по дальнему перехвату военной контрабанды, следующей через Тихий океан. Все суда, перевозящие военные грузы в интересах Японии, независимо от места их обнаружения, подлежат аресту и препровождению в русский порт для предоставления суду, в соответствии с последними распоряжениями, утвержденными государем. А в случае невозможности таковых действий или возникновения опасности - уничтожению на месте.
        ЛОНДОН. «СЕНТРАЛ НЬЮЗ». 22.09.1905 Г.
        По словам британского военно-морского атташе в Японии Д. Коберта, заявления российского Морского ведомства являются не более чем блефом. У русского Тихоокеанского флота на данный момент недостаточно сил даже для полноценного блокирования японских перевозок в непосредственной близости от своих баз, не говоря об океанских коммуникациях. Настало время подумать о заключении мира, ибо становится все очевиднее, что, несмотря на некоторые успехи, сломить сопротивление Японии ни на суше, ни на море им не под силу.
        САН-ФРАНЦИСКО. «АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС». 22.09.1905 Г.
        Исходя из полученных сегодня достоверных данных, сообщаем, что четыре дня назад в море в ста десяти милях к югу от Датч-Харбора рейсовым пароходом компании Nothern Pacific Steamship Ci. был встречен русский военный корабль, направлявшийся на восток, о чем получена соответствующая телеграмма. В условиях штормовой погоды достоверно опознать судно не удалось, но Андреевский флаг разглядели хорошо.
        ШАНХАЙ. «РЕЙТЕР». 24.09.1905 Г.
        Согласно сообщениям нашего корреспондента с Гуама, позавчера туда пришел американский пароход «Этрурия». Его капитан любезно предоставил распечатку с ленты своего беспроводного телеграфа с депешей от английского судна «Хелтик» компании Peninsular and Oriental Steam Navigation C°, остановленного три дня назад подозрительным военным кораблем восточнее островов Фиджи. Телеграмма обрывалась на полуслове из-за начавшихся помех. Говорилось также, что «Хелтик» шел в Сидней из Пёрл-Харбора, но в порт назначения до сих пор не прибыл.
        ПАРИЖ. «ЛА ПУБЛИК». 24.09.1905 Г.
        Сегодня от нашего корреспондента в Сайгоне получена телеграмма, сообщающая о значительном росте объемов продаваемого угля, вывозимого германскими и другими пароходами в неизвестном направлении. Грузооборот угольного порта неуклонно рос с самого начала лета, но за последние две недели темпы отгрузки утроились. Местная администрация вынуждена привлекать дополнительные ресурсы для обеспечения обслуживания судов в приемлемые сроки. Стоимости фрахта и страховок резко поднялись.
        САН-ФРАНЦИСКО. «САН-ФРАНЦИСКО КРОНИКЛ». 29.09.1905 Г.
        Вчера нашему корреспонденту удалось взять интервью у капитана О’Бенона, владельца парохода «Оклахома». Он рассказал, как двое суток искал пропавшее в ста семидесяти милях к юго-западу от порта норвежское судно «Освальд», успевшее передать короткую телеграмму о встрече с большим двухтрубным вооруженным пароходом. Потом оно же сообщило об обстреле и потере хода и запросило помощи. Согласно портовой документации, «Освальд» шел в Иокогаму с грузом чугунных отливок.
        ШАНХАЙ. «РЕЙТЕР». 30.09.1905 Г.
        Сегодня из Пёрл-Харбора получена информация от торгового представителя фирмы Canadian Pacific Railway C^o^, сообщающая о тревожной телеграмме, переданной с принадлежащего ей товарного парохода «Спрингфилд». В ней говорится о большом отряде военных судов, остановивших его в 80 милях к западу от Гавайских островов. Более на связь пароход не выходил.
        Учитывая, что «Спрингфилд» должен был бункероваться в Гонолулу, но до сих пор там не появился, велика вероятность, что он потоплен русскими рейдерами, поскольку грузом судна являлся хлопок, химикалии и целлюлоза для токийского арсенала.
        Это уже третье сообщение о подозрительных военных кораблях, действующих вокруг Гавайев. В связи с чем от правительства САСШ ожидают адекватного ответа, в том числе и военной силой, чтобы восстановить безопасность плавания в этих водах.
        ЛОНДОН. «СЕНТРАЛ НЬЮЗ». 07.10.1905 Г.
        В последнее время начали поступать тревожные известия с тихоокеанского побережья Мексики. В частности, сообщается о высадке примерно полутора сотен человек в одном из рыбацких селений с каботажного парохода местных линий. Что это за люди и куда потом отправились, неизвестно. Однако опрос местных жителей показал, что они моряки с торговых судов, потопленных в море недалеко от этого места за последние полтора месяца. Их спасли с одного из островов архипелага Ревилья-Хихедос, что к югу от мыса Кабо-Фальсо. Часть высаженных имели азиатскую внешность.
        В Лондонском Ллойде весьма обеспокоены столь резким скачком количества происшествий в Тихоокеанском регионе. Администрацией компании сообщается о вынужденном увеличении страховых ставок на некоторых направлениях грузоперевозок в связи с возрастанием рисков, с этим связанных.
        По заявлению первого лорда адмиралтейства графа Кавдора, все британские корабли в базах Вэйхайвэй, Гонконг и Сингапур готовы к выходу в море для обеспечения безопасности судоходства в нейтральных водах. В том числе в самых отдаленных и диких уголках мирового океана. Британия готова принять самые решительные меры по восстановлению порядка не только на Дальнем Востоке! Кроме того, в состояние повышенной боеготовности приведена американская эскадра адмирала Трена на Филиппинских островах.
        ГАМБУРГ. «ГАМБУРГСКИЕ НОВОСТИ» И «БУДУЩЕЕ». 09.10.1905 Г.
        На днях в порт Хербертсхёэ прибыл рейсовый пароход «Принц Сигизмунд», возвращающийся из плавания к берегам Южной Америки. С него сошли 38 матросов-индусов, подобранных в море из двух шлюпок в районе островов Такелау. С их слов, они являются частью команды аргентинского трехмачтового барка «Санта-Анна», погибшего в результате столкновения с каким-то большим военным судном, произошедшим более недели назад.
        Судьба остальных 52 членов экипажа и всех офицеров неизвестна, но сообщается, что после крушения велись спасательные работы с использованием боевого электрического освещения. Должно быть, их подняли на борт того военного судна, а этим бедолагам не повезло. Их отнесло волнами и ветром в сторону, из-за чего они не были обнаружены.
        САН-ФРАНЦИСКО. «РЕЙТЕР». 09.10.1905 Г.
        На прошлой неделе на одном из пляжей Сан-Диего нашли выброшенный штормом судовой журнал. Из-за его плохой сохранности определить, какому судну он принадлежал, невозможно. Известно только, что записи велись на английском языке. Однако, судя по публикациям в местной прессе, пострадал он не только от морской воды.
        Указывается в частности, что имеется сквозная пробоина с опаленными краями. А частично читаемая, так и не законченная последняя запись, датированная 26 сентября этого года, содержит фразу об обстреле с двух больших вооруженных пароходов. Судя по всему, он остался от какого-то судна, погибшего в бою в окрестных водах за несколько дней до обнаружения этой находки.
        САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. «РУССКИЙ ИНВАЛИД». 09.10.1905 Г.
        Государь император на состоявшемся сегодня заседании в Морском ведомстве отметил результативные действия русских крейсеров на важных японских коммуникациях в Тихом океане, несомненно, способствующие скорому окончательному одолению вероломного супостата. Подвести итог их деятельности возможно будет только после успешного завершения кампании, но уже сейчас ясно, что предвоенная доктрина крейсерской войны оказалась устаревшей и начала давать результат только после существенных исправлений и дополнений, привнесенных в неё с учетом приобретенного боевого опыта. Опыта, которого на данный момент не имеет ни один другой флот мира.
        Вполне естественно, что, ознакомившись со всем этим, в Лондоне пришли в ярость. Однако дать немедленный и адекватный ответ оказалось просто нечем. У империи, «над которой никогда не заходит солнце», просто не хватало кораблей, чтобы успеть везде вслед за этим самым солнцем.
        Начались срочные телеграфные переговоры с заокеанскими партнерами. Снова созвали Комитет имперской обороны, на котором заслушали подробный доклад директора управления разведки ВМС капитана Отли. Поговаривали, что там обсуждали в том числе и обстоятельства провалившегося мятежа в Кронштадтской крепости, что закрывает путь с моря к русской столице[46 - Кронштадтский мятеж, произошедший в реальной истории в конце октября 1905 года, был больше похож на пьяный дебош. Но в данных обстоятельствах, учитывая натянутые отношения с Англией и более теплые с Германией, все могло произойти по-другому, соответственно вызвав более резкую реакцию при подавлении.].
        Хотя, конечно, все это досужие домыслы. Какое отношение к бунту в России может иметь английская военно-морская разведка? А кадровые перестановки, произошедшие совсем скоро после этого в ведомстве Чарльза Отли, скорее всего, носили плановый характер либо были вызваны совершенно другим.
        По итогам этого заседания адмирал Ноэл получил гневную и категоричную депешу, предписывавшую не церемониться с любым встреченным рейдером, невзирая на флаг. От него требовали в кратчайшие сроки навести порядок хотя бы в западной и центральной части Тихого океана.
        Но для этого рейдеры еще нужно было найти. И при этом каким-то образом идентифицировать. Крейсера, все, что были на ходу, срочно двинули к Науру и Джалуиту, поскольку именно там предполагалось обнаружить главную русскую угольную станцию. В архипелаге Маршалловых островов атоллов много. И в обширных лагунах большинства из них не одна, а сразу несколько удобных якорных стоянок. Причем достаточно далеко друг от друга. А осмотреть требовалось быстро, и обязательно все.
        Спустя несколько дней, когда разведка уже растворилась где-то на просторах Великого океана и «докричаться» до нее по радио стало невозможно, от Лондонского миссионерского общества - старейшего общества Новой Гвинеи - получили новые сведения. Сообщалось, что на острове Манус ведутся какие-то масштабные работы, куда массово набирают местных жителей со всех островов, в том числе и земель Бисмарка, откуда и пришли эти новости.
        Манус также находился в стороне от основных торговых маршрутов, но зато был гораздо ближе к районам, хоть как-то освоенным в промышленном отношении. По этой причине чинить корабли после долгого плавания там удобнее. Да и до Японии потом добираться намного ближе.
        Но тогда получалось, что столь массированная атака коммуникаций не более чем очередной отвлекающий маневр. Однако сэр Ноэл с этим был категорически не согласен. Он считал, что, учитывая постоянно растущую мощь береговой обороны самураев, крайне маловероятно, что русские на своих изношенных и избитых кораблях решатся напасть. Ведь не безумцы же они, в самом-то деле, лезть неуклюжими броненосцами в петлю узких, заваленных сейчас минами и простреливаемых вдоль и поперек проходов Внутреннего Японского моря или Токийского залива. А значит, скорее всего, именно направление на Японию могло быть ложным следом, призванным продлить их безнаказанность на торговых путях. Свое мнение он пытался отстаивать и в адмиралтействе. Но все тщетно. Никаких мер не предпринималось.
        К тому времени подхваченные газетами слухи обросли некоторыми полудостоверными сведениями, неизменно опровергаемыми английским морским командованием. Кто-то из отдела океанской безопасности управления военно-морской разведки, похоже, поделился кое с кем-то получаемой очень ценной информацией. Неизвестно, получил ли свою маржу с этого его начальник капитан Гарри Джонс, но этого оказалось достаточно, чтобы поставить крест на его дальнейшей карьере. А на биржах и рынках грузоперевозок и страховок поднялась «волна».
        По резко сменившемуся тону инструкций из Лондона Ноэл понял, что его, вполне возможно, назначат главным виновником немалого убытка некоторых воротил из Сити. А это преждевременный конец и его карьеры, если не хуже. Причем неприятности могли коснуться не только его самого, но и тех, кто стоял за ним выше. Ошибиться или опоздать с реакцией сейчас было никак нельзя.
        Сомнения, одолевавшие командование Восточного флота, разрешил приказ из Лондона. Прямым распоряжением графа Кавдора предписывалось не строить утопических теорий, а прорабатывать исключительно маршруты, ведущие к Японии. Именно туда сейчас стремятся запропастившиеся русские эскадры, которые необходимо отыскать в самое ближайшее время.
        В архипелаг Бисмарка к островам Адмиралтейства отправили новые разведчики, как только те смогли выйти в море. Однако опять опоздали, обнаружив лишь остатки большого лагеря на берегу в бухте Зеадлер. Аборигены, судя по всему, уже напуганные массовым наплывом новых хозяев этих земель вместе с их гостями, сбежали в горы, едва завидев корабли, так что опросить никого не удалось. Но и без того было ясно, кто сюда заходил. Причем еще совсем недавно.
        Гнать разведку дальше на север особого смысла уже не имело. Гораздо проще послать на поиски кого-нибудь с Гуама, о чем и отправили соответствующий запрос американской администрации острова. Оттуда после двух дней согласования со своим начальством пришло извещение, что владельцы пароходных компаний перенаправили несколько судов, шедших из Австралии, в японские и китайские порты, чтобы те попутно осмотрели острова Палау, северные Марианские и Бонин.
        Самыми последними новостями англичане любезно поделились и с командовавшим совсем недавно сформированными японскими дальними патрульными силами контр-адмиралом Огура. Тот к тому времени уже и сам располагал некоторой информацией, дававшей повод серьезно задуматься. О чем, естественно, первым делом дисциплинированно доложил по команде на самый верх. Там также имели свои сведения, постоянно дополняемые мелкими, казалось, не имеющими значения деталями, стекавшимися из самых разных источников. Все вместе это уже давало определенную, весьма тревожную картину.
        Ноэл не сомневался: он сделал все, что мог. Но шансов найти русские эскадры на бескрайних океанских просторах, располагая такими скудными ресурсами да в такие сроки, почти не было. В то же время он был уверен, что, начнись какое-либо разбирательство по этому поводу, вряд ли кто-то прислушается к его голосу. Теперь казалось, что его осознанно вели к этому провалу, чтобы повесить всех собак и использовать в качестве козла отпущения.
        Еще после последнего большого боя у Цусимы командование флота на востоке, по сути, связали по рукам и ногам ограничительными инструкциями. Одновременно «настоятельно рекомендовав» обеспечить максимальную свободу действий японцам, всячески содействуя им в плане морской разведки вплоть до меридиана островов Гото. В этой связи передачу в аренду союзникам крейсеров (в том числе броненосных) и миноносцев он мог понять. И даже одобрял. Но потом в Лондоне выдумали еще какой-то Автономный отряд Королевского флота, под командованием выскочки Джеллико, любимчика нового первого морского лорда.
        Тут уже все было как-то подозрительно. Он якобы отправлялся для усиления Восточного флота. Что было совершенно логично, учитывая начавшийся бардак на торговых трассах. Для наведения там порядка такие крейсера - как раз то, что нужно. Но этот отряд подчиняется почему-то напрямую адмиралтейству, а он, целый адмирал и командующий этим самым Восточным флотом, не имеет права вмешиваться в дела всего лишь коммодора Джеллико!
        Что за темные делишки пытаются делать за его спиной?! За каким, спрашивается, чертом нужно было спешно отправлять сюда целого директора департамента морской артиллерии и торпед, наделяя его полной автономией и срочно, вне всякой очереди повышая в звании, чтобы соответствовал занимаемой должности начальника отряда?
        А тот, прибыв на театр потенциальных боевых действий, даже не счел нужным представиться, сразу двинув свой отряд к Шанхаю, что еще более усиливало подозрения. Такое впечатление, что у него свои инструкции, а вполне реальная угроза безопасности морской торговли его совершенно не касается. Да и озабоченности самого адмиралтейства всем этим совершенно не чувствуется. Чистая показуха, не более. Уж не из банкирских ли домов Европы растут ноги тем «случайным» слухам?! Возможно, это чья-то грандиозная биржевая махинация, расплачиваться за которую придется ему?!
        notes
        Примечания
        1
        В реальной истории весной 1905 года были закуплены три станции для установки на маяках залива Петра Великого. Но ни одна из них на маяки так и не попала. Вообще же во Владивостоке к маю 1905 года были установлены два самые мощные в России береговые радиостанции. Первая, закупленная у фирмы «Телефункен» и идентичная аппаратам, приобретенным для 2-й эскадры, с самого начала получившая название «Мощная береговая станция № 1», была смонтирована в районе Нахальной слободки осенью - зимой 1904 - 1905 годов. Ее расчетная дальность достигала 1000 км (по факту несколько меньше). Весной ее усилили, доработав антенное хозяйство, планируя использовать и для связи с армией в Маньчжурии. Но если над водной поверхностью она теперь выдавала более первоначально запланированного, то над гористой сушей - нет. Тогда на высоте Орлиное Гнездо установили еще одну станцию. Как раз состоялась сделка по приобретению трех аппаратов для маяков залива Петра Великого. Один из них и собрали на новом месте, назвав его «Мощная станция № 2». Смысл этого действия не совсем ясен, поскольку ее расчетная дальность в 450 км над сушей
была меньше первой и явно недостаточна для связи с Харбином, что и подтвердилось весной 1906 года, когда закончили монтаж аналогичной Харбинской станции (второй из этой серии). Третью отправили в Николаевск-на-Амуре, но смонтировали уже после окончания боевых действий.
        2
        Арсеньев Владимир Клавдиевич - автор книги «Дерсу Узала» и других. В 1900 году в возрасте 28 лет в чине поручика подал прошение о переводе на Дальний Восток и служил в 1-м Владивостокском крепостном полку. За следующие пять лет обследовал весь юг Приморья, ведя разведку чисто военного характера. В реальной истории во время Русско-японской войны 1904 - 1905 годов А., уже поручика 29-го Восточно-Сибирского полка, назначили начальником всех четырех охотничьих команд Владивостокского гарнизона, объединенных в единый летучий отряд военной разведки. С этим отрядом на правах батальонного командира А. производил рекогносцировки.
        3
        В реальной истории преподаватель японского языка при Санкт-Петербургском университете Курано Ёсибумо (у японцев сначала фамилия, потом имя) по заказу наших военных составил непригодный к употреблению разговорник для армии. За 18 лет работы в университете не подготовил ни одного япониста. Несмотря на это, даже после начала боевых действий ему поступали заказы на переводы важных документов с японского и на японский. Но он их также саботировал под предлогом большой занятости работой для нашей армии. Не имея никаких претензий на свой счет от русских властей, продолжал работать в столице всю войну и после ее окончания.
        4
        В 1903 году в Японии насчитывалось 240 православных общин, насчитывавших 25 231 человека верующих при 35 духовных лицах. Из них только 3 русских. На содержание японской «духовной миссии» царское правительство расходовало 60 000 рублей в год (34 000 - Священный синод и 26 000 - Миссионерское общество). На эти деньги печатали периодику для обращения японцев в христианство. Но среди прочей литературы в 1903 году вышел «русский духовный словарь». В нем содержались весьма оригинальные вопросы: «В каком составе русские войска? Куда ушли русские войска? Сколько у русских кавалерии?» Также о прожекторах, пушках, минах, пироксилине и прочем. А вершиной «христианских выражений» в нем стало: «Не упирайся, иначе убью!» И эта книжица была не единственной, вышедшей в свет перед самой войной под эгидой японских православных общин за русские деньги!
        5
        Еще в 1896 году после выхода в свет книги «Отважные мореплаватели» Киплинг стал самым высокооплачиваемым писателем в мире. Ему тогда было 32 года. К России он относился, мягко говоря, без симпатии. Одним из его известных высказываний о русских стало: «Поймите меня правильно: всякий русский - милейший человек, пока не напьётся. Как азиат он очарователен. И лишь когда настаивает, чтобы к русским относились не как к самому западному из восточных народов, а, напротив, как к самому восточному из западных, превращается в этническое недоразумение, с которым, право, нелегко иметь дело. Он сам никогда не знает, какая сторона его натуры возобладает в следующий миг». Так начинается его рассказ «Бывший». Рассказ вроде бы о казачьем офицере, попавшем служить в гусарский полк ее величества в Индии. Но в ходе повествования, где этот казак непременно упивается до изумления много раз, хамит, но его прощают по причине врожденного благородства джентльменов, появляется другой персонаж - английский офицер. Тот еще до Крымской войны обидел словом русского полковника, отказался извиниться за свои слова и за это попал в
Сибирь. Только спустя тридцать лет, сбежав с каторги, весь изможденный, он смог добраться до своего полка (в Индии!) и умер через три дня. Многое говорящим эпиграфом этого рассказа стали вот эти строки:
        Отверзлась земля. Из могилы сырой
        Явился к нам гость на пир.
        Присел отдохнуть и продолжил свой путь.
        Но в душах нарушил мир.
        К отмщенью взывает кровь,
        Сполна грядёт расплата,
        Как час пробьёт,
        Бог предъявит счёт
        За нашего мёртвого брата.
        Суть в том, что русские обязательно должны заплатить сполна. Это как бы озвученное писателем мнение народа.
        6
        Андре Моруа - известный французский писатель. Будучи романтичной натурой, в 1911 году, когда ему было 26 лет, оставил фамильную фабрику отца, чтобы жить самостоятельно с любимой женщиной. Участник Первой мировой войны. В нашем случае просто романтизм взыграл раньше.
        7
        В реальной истории Джек Лондон, будучи по природе авантюристом, с юности ввязывался в опасные предприятия. В 15 лет - владелец шхуны (купленной на заемные деньги) и устричный браконьер. Много ходил под парусами. В 1893 году в 17 лет нанимался на шхуну, промышлявшую морских котиков у берегов Японии (по факту браконьерил у берегов Приморья). Получается, что в наших водах уже хаживал и морское дело знал хорошо. Во время Русско-японской войны был еще малоизвестным писателем. Работал военным корреспондентом на газетный концерн Херста. Высаживался с японцами в Корее. По пути туда был арестован по подозрению в шпионаже. Из-за этого не успел в Чемульпо. Но, не сдавшись, догнал на корейских «попутках», обморозив лицо и руки, что говорит о целеустремленности и решительности. Продвигался с армией генерала Куроки к реке Яллу, сделав сотни фотоснимков. Сочувствовал русским. Вернувшись с войны, написал статью о «Желтой угрозе». Большие гонорары за свои книги начал получать с 1908 - 1909 годов.
        8
        Адмирал Джерард Ноэл, по отзывам современников, отличался удивительным техническим невежеством. Являлся одним из самых рьяных сторонников размещения больших минных катеров на боевых кораблях. В современной тактике морского боя не понимал абсолютно ничего. Но в то же время обладал решительным, воинственным характером. Наиболее известен его тезис, что даже во время войны боевой корабль не стоит разгружать от лишнего веса, не влияющего на боеспособность и обеспечивающего всего лишь комфорт проживания. Обосновывал он это крайне малой вероятностью участия каждого корабля в боевых действиях. А даже и попади он в бой, это ненадолго, в то время как жить на нем постоянно.
        9
        Реальные ТТХ ракет, освоенных к тому времени на Николаевском заводе, но невостребованных армией. После всесторонних испытаний первую партию изготовили еще до войны, но она так и не была закуплена и пылилась на заводских складах.
        10
        Подобные методики исправления небольших подводных повреждений широко применялись в осажденном Порт-Артуре.
        11
        С целью повышения безопасности для расчета наблюдателей во время старта шара с палубы на воздухоплавательном крейсере «Русь» еще на Балтике разработали этот новый метод старта аэростата, заключавшийся в начальном подъеме одного только баллона воздушного шара на высоту около 80 метров. Там его уже почти не раскачивало ветром. Только после этого к нему подтягивали корзину с наблюдателями и прочим грузом.
        12
        Газгольдер - переносное или стационарное устройство для приема, хранения и выдачи газа.
        13
        Разрывное приспособление аэростата - устройство для быстрого выпуска подъемного газа из оболочки аэростатов. Используется при аварийных ситуациях или при разоружении привязных аэростатов. На свободных аэростатах разрывное приспособление применяется для быстрого выпуска газа при посадке с целью предохранения аэростата от тренажа (волочения). Шнур разрывного устройства («разрывная вожжа») соединяется с разрывным полотнищем, прикрепленным изнутри к шару и закрывающим открытое отверстие. С помощью шнура воздухоплаватель отрывает разрывное полотнище и выпускает подъемный газ.
        14
        В реальной истории военно-морской район Оминато (5-й морской округ) со штабом в Муроране был образован в 1886 году. 12.06.1895 штаб-квартиру перенесли в более защищенный порт Оминато, расположенный в заливе Муцу. Весной 1900 года там начаты работы по созданию пункта базирования кораблей. К августу 1902 года построили мастерские, казармы и административные здания, а с осени следующего года в Оминато базировались 4 миноносца. Имелся плавучий док. Но как военно-морской район он оставался лишь на бумаге, находясь в прямом подчинении района Йокосука, по причине недостаточного финансирования. Только после Русско-японской войны, когда встал вопрос о необходимости блокирования пролива Цугару и обеспечения снабжения новой провинции Карафуто (Южный Сахалин), он начал развиваться по-настоящему. В декабре 1905 года назначен первый командующий военно-морским районом Оминато барон вице-адмирал Мочихара Хейдзи. В нашем случае, по понятным причинам, события развивались быстрее, соответственно, и это назначение произошло чуть раньше.
        15
        Специальные плавающие мины Макамура представляли собой связку из четырех буйков-поплавков, окрашенных в покровительственный цвет и плохо различимых на водной поверхности, шарнирно соединенных кусками троса длиной по 100 метров. К ним подвешивались снизу цилиндроконические боевые части, имевшие небольшую отрицательную плавучесть. В боевом положении они находились ниже уровня воды на глубине до 16 футов (чуть меньше 5 метров). Глубина регулировалась. Подготовка к постановке требовала 3 - 6 минут. Такая форма зарядных отделений выбрана исходя из практических опытов. Первые плавающие мины этого типа были переделками из обычных сфероконических якорных. Но они оказались неудобны при постановке и требовали специального, достаточно громоздкого оборудования (деревянная рама с катками). Эти же просто укладывались на наклонной деревянной площадке в корме миноносца, истребителя либо любого другого судна, удерживаясь от скатывания небольшим откидным бортиком. При постановке бортик откидывался, а первая секция мины просто скатывалась с площадки шестом-толкателем. Уже в воде, она работала как плавучий якорь,
сдергивая все остальные в связке, разматываясь на всю длину. В итоге получалось 400 метров (более двух кабельтовых) непреодолимого для любого судна водного пространства, расположенного поперек его курса. Уткнувшись в такую гирлянду носом, корабль, продолжая движение, неминуемо притягивал к бортам ближайшие мины, срабатывавшие от удара об обшивку. Истребитель мог брать две связки, миноносец типа «Циклон» - одну. Оборудовали подобным образом почти все истребители и миноносцы первого класса. Захваченный в Чифу «Решительный» («Акацуки») в виде исключения мог принимать шесть связок по четыре мины. В цусимском бою мины Макамура были на 4-м отряде истребителей и на 10-м и 11-м отрядах миноносцев. Согласно японским отчетам о бое, миноносцы из 10-го отряда № 39 и № 41 атаковали кого-то около половины десятого вечера, но безрезультатно. А около половины третьего ночи три истребителя 4-го отряда вывалили мины на пути «Наварина», опознанного как корабль типа «Сисой Великий». Эта атака имела успех и привела к гибели корабля. Однако в целом этот вид оружия признали неудачным, и более он не применялся.
        16
        В реальной истории события развивались точно в это же время, по похожему сценарию и с теми же ключевыми действующими лицами. Они достаточно широко освещены в литературе. Основным отличием было задержание на пути домой солдат, уже возвращавшихся с закончившейся войны (в том числе и из японского плена), с целью накалить общую ситуацию в стране.
        17
        В 1900 году американская зверобойная шхуна «Пай» под командованием капитана Прота уничтожила морское лежбище на Семёновской косе о. Карагинский, истребив 1500 моржей. Американцы не только сами истребляли морского зверя, но и принуждали к этому местных жителей. Карагинский остров бывал сплошь покрыт телами убитых моржей, от которых брали только шкуры и клыки (по 2 рубля за пару). Из-за такого промысла они полностью исчезли с камчатского побережья в начале XX века. Подобная же судьба была и у каланов - морских бобров. К началу XX века усилиями американских, а затем и японских браконьеров в тех местах они оказались практически истреблены. И это несмотря на введенный с 1882 года запрет на иностранный промысел в российских территориальных водах без специальных рыболовных билетов.
        18
        Полевые радиостанции в русской армии появились еще до Русско-японской войны. Первые опыты по использованию переносных и размещенных на двуколках станций беспроволочного телеграфа проводились в 148-м Каспийском пехотном полку в 1900 - 1901 годах под руководством П. Н. Рыбкина и Д. С. Троицкого, вложившего свои средства в изготовление четырех аппаратов. Была достигнута дальность в 40 верст и более в полевых условиях. Однако высокое руководство идею не поддержало, и в войну армия вступила, имея только две станции фирмы «Телефункен» для опытов. Но уже в 1904 году купили еще семь таких станций и три «Маркони», оказавшихся судовыми. Весной 1905 года - еще 26 станций «Маркони». Электричеством обеспечивались от бензодинамо и аккумуляторов. К лету сформировали три телеграфные искровые роты по два отделения в каждой. В каждом отделении - три действующих и одна запасная станции. Каждую станцию обслуживало 34 человека. Ротный обоз состоял из 60 инженерных и 90 интендантских двуколок! Позже, путем оптимизации укладки, немного сократился. В Маньчжурию отправили две роты, прибывшие в июне. Личный состав (включая
офицеров) не обучен. Учения начали в Харбине. На Сыпингайских позициях использовали 12 станций в двух группах. Всего до конца войны закупили 38 станций (в основном у Маркони, хотя они были более чем в три раза дороже аппаратов Рыбкина - Троицкого). Станции во вьючном исполнении (в тюках) применяли для связи во время рейда казаков генерала Мищенко.
        19
        Реальные цифры, взятые из документов по Маньчжурской армии.
        20
        Генерал Андреев - с 09.06.1904 помощник командующего войсками Приамурского военного округа и наказного атамана Амурского казачьего войска. Ярый сторонник использования радио для связи в войсках. Активно выступал за скорейшую доставку станций беспроводного телеграфа на театр боевых действий. В 1885 - 1891 годах командовал 2-м Закаспийским железнодорожным батальоном. В ходе сооружения Самаркандского участка железной дороги ввел существенные новшества в технологию, ускорившие и удешевившие строительство. Позже - управляющий Закаспийской железной дорогой.
        21
        Некоторые работы в этом направлении предпринимались уже после войны. Но окончательно вопрос связи Камчатки с Большой землей решился только в 1930-е годы.
        22
        В реальной истории принц Чакрабон действительно встретился с девицей Десницкой, уехавшей чуть позже сестрой милосердия на Дальний Восток. И их отношения вылились в счастливый брак после окончания Русско-японской войны. Но вслед за ней во время войны он не ездил, а ждал ее возвращения в Петербурге.
        23
        В реальной истории все описанное действительно так и было, вплоть до доставки иконы в Ставку в Маньчжурии и помещения в походную церковь. Но Линевича на его посту никто не сменял, соответственно, и никакого русского наступления не было. Икону вывезли во Владивосток после окончания боевых действий и поместили в Кафедральном соборе. После Гражданской войны ее след теряется вплоть до 1990 года, когда она была случайно обнаружена на одной из распродаж в Израиле.
        24
        В реальной истории японцы, действительно, проложили телеграфный кабель на этих островах перед самой войной или в ее начале, а русское командование было уверено, что он идет только по Хоккайдо до маяка на берегу пролива Измены.
        25
        Лейтенант Максимов родился в 1874 году в Кронштадте, окончил реальное училище и поступил на армейскую службу в 148-й пехотный Каспийский полк. Прошел унтер-офицерские и офицерские курсы. В 1902 году перешел во флот в звании мичмана. Таким образом, получил сухопутное офицерское образование, а после и морское.
        26
        В реальной истории до такого уровня его популярность и доходы возросли только к 1909 году.
        27
        Великий князь Николай Николаевич и в реальной истории высказывал эти мысли. Он считал, что можно вернуть все, в том числе и Порт-Артур. Это займет один год и обойдется всего примерно в 200 000 человек боевых и санитарных потерь. Столь высокая цена за явно проигранное дело его не смущала. Не принимал он в расчет и внутреннюю ситуацию в стране.
        28
        Брутто-регистровая тонна.
        29
        Океанскими течениями к южному побережью Курильских островов часто приносит то, что попало в воду в гораздо более теплых местах. Даже в районе экватора. Такие плоты и прочие тропические диковинки там встречаются и в наши дни.
        30
        Будучи еще совсем молодым человеком, даже, можно сказать, юным, Джек уже бывал на Бонине, о чем в 1895 году написал рассказ «Острова Бонин».
        31
        В первой декаде марта 1893 года на Титидзиму (Сент-Томас) пришла американская китобойная шхуна. На всех парусах она миновала опасный фарватер, игнорируя попытки местных жителей показать путь. На следующий день пришел английский парусник. К середине месяца собрался целый флот из 15 судов. Аборигены развернули обширную торговлю. Ранее коммерческого опыта они не имели, потому решили нажиться с запасом и задрали цены на продукты втрое, а на выпивку - аж в 15 раз всего за неделю. Естественно, пришельцы перестали все покупать и пошли на охоту сами. Но губернатор, он же шеф полиции и прочая, прочая, запретил забирать дичь на борт. Тогда со всех судов на берег сошел десант, самовольно добывавший провизию на берегу целый день. Всюду гремели выстрелы, по полям и зарослям носились веселые ватаги промысловиков, а увещевания губернатора не имели действия. Изданный манифест о прекращении схода на берег после десяти часов вечера был попран «белыми пиратами» и «заморскими дьяволами», как уже прозвали приезжих. Но на следующий день они снова ринулись веселиться и добывать пропитание, и после обозначенного времени
ни один из них не вернулся на судно. Наоборот, устроили пляски перед домом губернатора. Власти благоразумно воздержались от бесперспективного применения силы, учитывая, что тех сил было три матроса, дюжина полицейских и командирская шлюпка. Да, население было в целом не против гостей, даже несмотря на беспорядки. В конце концов цены стабилизировались на приемлемом уровне, подравшиеся примирились, потерпевшим что-то как-то компенсировали, и дебош прекратился. А вскоре и суда снялись с якорей и ушли на промысел. А обитатели Сент-Томаса еще долго вспоминали то веселье. Все эти события очень хорошо описаны Джеком Лондоном.
        32
        В тех местах и в то время действительно происходили все описанные события. И «родословная» Раджи тоже чистая правда.
        33
        Модернизация броненосца «Александр II» в реальной истории была проведена почти в эти же сроки и с теми же результатами. Только по трехдюймовкам здесь произвол автора.
        34
        Реальный проект модернизации, работы по которому закончили на этом крейсере вскоре после окончания войны.
        35
        В реальной истории модернизированный «Память Азова» имел эти же проблемы с главными механизмами, справиться с которыми удалось только после следующего серьезного заводского ремонта спустя несколько лет.
        36
        В реальной истории миноносцы типа «Украина» имели точно те же проблемы после постройки. И решались они точно так же.
        37
        В реальной истории экипажи для новых кораблей эскадры Рожественского набирали преимущественно таким образом.
        38
        Во время Русско-японской войны в составе Балтийского флота числились еще мониторы, броненосные лодки и броненосные фрегаты постройки времен Гражданской войны в Америке или третьей четверти XIX века. Их артиллерия образца 1867 года давно не представляла опасности для любого противника. Тем более что такие боеприпасы изъяли из арсеналов и утилизировали. А вот на плавающие раритеты рука никак не поднималась. Корпус монитора «Вещун» до сих пор сохранился в Кронштадте (по крайней мере, еще совсем недавно стоял на Морском заводе в гавани Военного угла). И это при дате ввода в строй 1865 год!
        39
        При разработке проектов новых канонерских лодок после Русско-японской войны такой вариант вооружения с парой 120-милли-метровых пушек Канэ главного калибра и четырьмя 120-миллиме-тровыми гаубицами Круппа на переделанных станках трехдюймовок Канэ прорабатывался в числе прочих. По весовым показателям и способности выдерживать отдачу проводились расчеты, показавшие реальность идеи.
        40
        В конце XIX - начале XX века на месте теперешнего городка Дзуси было несколько рыбацких деревень, постепенно сросшихся в селение Тагоэ. Рядом с ним имелась железнодорожная станция Дзуси, появившаяся в 1889 году с открытием железнодорожного сообщения между Йокосукой и станцией Офуна, а через нее и с Токио. К 1904 году эта однопутная железная дорога имела станции (начиная от Йокосуки) Таура, Дзуси, Камакура и Офуна.
        41
        Ида Тарбелл родилась в нефтяном штате Пенсильвания. Ее отец разорился из-за монопольной деятельности нефтяного гиганта «Стандарт ойл», принадлежавшего Джону Рокфеллеру. Это стало одной из основных причин выбора объекта. Итогом ее журналистского расследования стало рассмотрение иска администрации президента Рузвельта к компании «Стандарт ойл», начавшееся в федеральном окружном суде Сент-Луиса в ноябре 1906 года. Разбирательство закончилось только в 1909 году в пользу правительства. «Стандарт ойл» после отклонения апелляции в 1911 году разделили на семь примерно равных частей. Это был звездный час Иды Тарбелл.
        42
        Лорд Китченер прославился при подавлении восстания махдистов в 1895 - 1898 годах. В 1900 - 1902 годах - главнокомандующий британскими войсками в англо-бурской войне. Ввел систему концентрационных лагерей для мирного населения с чрезвычайно жесткими условиями содержания.
        43
        В реальной истории в то же время в числе многих прочих мер действительно были проведены все эти мероприятия.
        44
        Броненосцы «Оушен» и «Видженс» в реальной истории отправились для ремонта в воды метрополии почти сразу после Цусимского сражения.
        45
        Еще на заседании, состоявшемся 04.01.1905 г., Комитет имперской обороны принял однозначное решение: ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в войну Японии с Россией. Британская империя к этому была просто не готова. Начатая в 1902 году по итогам Англо-бурской войны реорганизация армии была далека от завершения. Кроме того, в этом случае резко уменьшались шансы на успешное вовлечение России во Франко-Британский союз, направленный против стремительно развивавшейся Германии.
        46
        Кронштадтский мятеж, произошедший в реальной истории в конце октября 1905 года, был больше похож на пьяный дебош. Но в данных обстоятельствах, учитывая натянутые отношения с Англией и более теплые с Германией, все могло произойти по-другому, соответственно вызвав более резкую реакцию при подавлении.