На восток Сергей Альбертович Протасов
        Цусимские хроники #5
        После трех месяцев активных действий русского и японского флотов на Дальнем Востоке наступило затишье. Силы на исходе, но назад пути нет. К тому же хочется верить, что вот-вот придет «второе дыхание» и сразу все изменится. Пусть делаются робкие попытки нащупать почву для переговоров, но противники еще не готовы договариваться. Каждая из сторон надеется вырвать для себя преимущество на заключительном отрезке дистанции, и осторожные прощупывания на периферии выливаются в полновесные обмены неожиданными ударами. Каждый пытается «удивить», сделав оригинальный ход и выкладываясь полностью, радуясь тому, что попал, и не обращая внимания на то, что в него попали тоже.
        Сергей Протасов
        Цусимские хроники: На восток
        

* * *
        Броненосцы с конвоем ушли сквозь дожди на восток,
        В каждой башне сверх нормы десяток фугасных снарядов.
        В трюмах транспортов тесно пехоте, махорки дымок.
        На Хоккайдо идем! Есть приказ. Потому что так надо!
        Слова из песни
        Та страна, что могла быть раем,
        Стала логовищем огня.
        Мы четвертый день наступаем,
        Мы не ели четыре дня.
        Н. Гумилев
        Глава 1
        Не желая афишировать факт своего возвращения, Рожественский распорядился, чтобы все телеграфные предписания его штаба, отправленные в течение дня 6 августа из залива Стрелок, исполнялись тихо, без лишней огласки. В крепости этому распоряжению следовали неукоснительно.
        Передвижения войск и прочие приготовления производились под видом учений либо отправки на строительство новых укреплений. Сорвавшиеся от своей пристани и рванувшие к Аскольду дежурные миноноски проделывали такие фортели много раз и до этого. Учения или заметили кого, кто знает. Состоявшийся после полудня выход трального каравана также ничем не отличался от обычного контрольного траления и поводом для слухов быть никак не мог. Все это стало уже примелькавшейся рутиной и ничье внимание не привлекало.
        Но начавшееся шевеление в казармах гарнизона и на побережье носило гораздо более массовый характер, чем раньше, и моментально встревожило население города. Невзирая на туманную погоду, с полудня на прибрежных высотах начали собираться толпы, неведомым образом уже информированные о скором приходе эскадры. Людская масса, до самого вечера варившаяся «в собственном соку», наплодила множество самых невероятных версий относительно всего происходящего и, конечно, того, чего ждать дальше.
        Домохозяйки, безработные, «блаженные» и прочие, не особо загруженные работой, вились вокруг немногочисленных почти случайно затесавшихся сюда инвалидов или отпущенных на долечивание на квартиры и в казармы раненых офицеров и матросов, пытавшихся по мере своего разумения объяснить происходящее.
        Учитывая, что толпились в основном те, кто не годился ни на что серьезное, уровень осведомленности и способности нормально понимать и осмысливать услышанное оказался соответствующим. Выловленное где-то краем уха что-то совершенно непонятное изначально додумывалось в меру своего разумения, а потом пересказывалось десятки раз, обрастая дополнительными «подробностями» и, в итоге, меняясь до неузнаваемости.
        Мелькали здесь и подозрительные личности, толковавшие про то, что де японца снова за собой приведут. Побьет японец людишек! А кому это надо? Тикать пора из города, пока не поздно. Вон в прошлый раз сколько домов спалило, и что? Строить до сих пор не начали, а зимовать как? Им, господам в каменных палатах, от этого ни тепло ни холодно, а рабочий люд вкалывать должен, как на каторге. А жить где? В шалашах да землянках среди пепелища! А ведь скоро зима!
        Только в сумерках с сопок у бухты Патрокл в туманной дали разглядели наконец на юго-востоке густые клубы дыма. К этому времени в городе уже распространили информационный бюллетень штаба флота о победе русского оружия в бою при Сасебо. В нем же сообщалось, что крейсера продолжают действовать на японских коммуникациях, а возвращаются только броненосцы с трофеями.
        Многочисленные фотографы, полдня проторчавшие на местах с хорошим обзором и, соответственно, продуваемых насквозь в такую промозглую погоду, изрядно продрогли. Но покинуть позицию, даже на несколько минут, опасались. А треноги расставленных в рабочее положение фотографических аппаратов от ветра ничуть не защищали, так же как и поднятые тенты легких колясок, нанятых для мобильности. Ведь с какой стороны в этот раз придут броненосцы, никто, как обычно, не знал.
        Прикинув освещенность мутного горизонта и осознав, что все мучения оказались напрасными, они разъезжались на своих «лихачах» (услуги которых за полдня ожидания так же пришлось оплатить в соответствии со «зверским» тарифом, моментально раздувшимся из-за всплеска запросов) по гостиницам и постоялым дворам весьма удрученными, вместе с большей частью зевак.
        Зато пишущая братия рванула к портовой конторе, где обещали дать интервью офицеры штаба флота. Проскочить на оцепленную жандармами и матросами территорию базы, включавшей в себя теперь весь механический завод, Сибирский флотский экипаж и морской госпиталь, вплоть до новых доков в «гнилом углу», никто даже не пытался. Успели отвадить, подержав самых резвых в околотке с неделю, проводя дознание на предмет склонности к шпионажу, а потом и выслав из крепости с «волчьим билетом», невзирая на вопли «прогрессивной общественности».
        Вернувшиеся главные силы флота на этот раз не стали рассовывать по стоянкам и гаваням вдали от города. Вот только кто именно пришел и в каком состоянии, из-за опустившейся ночной темноты сразу разглядеть оказалось невозможно. Все корабли и транспорты вошли в бухту Золотой Рог и встали на якорь или к хорошо освещенной стенке завода лишь незадолго до полуночи.
        Но еще за полчаса до этого репортеры видели, как в ворота порта проехал закрытый экипаж адмирала Бирилева, а от борта «Орла» отвалил катер под адмиральским флагом и скоро вернулся обратно. Однако саму встречу двух адмиралов, состоявшуюся в заводской конторе, они наблюдать не могли.
        Почти в полночь к журналистам, наконец, вышел командующий Тихоокеанским флотом в сопровождении двух офицеров из штаба Рожественского. Несмотря на поздний час, Алексей Алексеевич лично отвечал на вопросы сгоравших от профессионального любопытства представителей прессы, иногда пользуясь ловко предоставляемыми ему записями.
        Он рассказал, что порт Сасебо полностью разгромлен и сожжен, его гавань завалена многочисленными затопленными японскими судами и не пригодна к использованию, а укрепления разрушены. Японского флота, на плечи которого возлагалась охрана этой крепости, в момент атаки не было в базе, поскольку отвлекающими действиями нашей эскадры его выманили в Желтое море, где он и узнал о нападении, уже не имея возможности его отбить и не успевая даже перехватить на отходе.
        В результате огнем броненосцев и действиями войск на берегу уничтожены почти все форты, а также ремонтные мощности и портовое оборудование. После чего эскадра произвела необходимый ремонт на Цусиме и вернулась домой. Наши потери не велики, в то время как у противника в окрестностях Сасебо потоплено около десятка миноносцев, несколько вспомогательных крейсеров и более полусотни грузовых судов. А четыре больших транспорта стали нашими трофеями.
        Еще несколько пароходов с грузами для японской армии перехвачено, потоплено или взято в качестве призов в ходе отвлекающей операции в Желтом и Восточно-Китайском морях. Все подробности будут сообщены позже, когда наместник сможет сам ответить на многие вопросы.
        Пока шла эта экспресс-пресс-конференция, заводское, железнодорожное и портовое начальство, уже поджидавшее на пристани, перевезли на борт флагмана, едва туда вернулся Рожественский. Довольно скоро все они, получив свои задачи, двинулись в город. Кто к городскому главе, кто к коменданту, чтобы немедленно согласовать возникшие рабочие вопросы по обеспечению, предоставлению и прочее, невзирая на неурочный час. От пытавшихся увязаться за ними репортеров отмахивались, пребывая явно не в лучшем расположении духа.
        А под утро, когда улицы полностью опустели, из ворот порта потянулись нескончаемой вереницей подводы и кареты с ранеными, развозившие их не только в морской госпиталь, но и во все городские больницы и даже на вокзал, для дальнейшей отправки железной дорогой в Никольск-Уссурийск и дальше, для лечения. Эта процессия, как и планировалось, уже благополучно смогла избежать ненужного навязчивого внимания.
        Несколько следующих дней, против всеобщего ожидания, прошли, в общем-то, довольно буднично. В торжественной обстановке состоялось захоронение умерших от ран по пути домой и уже в береговых госпиталях моряков и солдат. Никаких пышных торжеств по случаю одержанных флотом с момента его ухода громких побед в городе не устраивалось. Возвращение наместника, можно сказать, прошло в рабочем порядке.
        Долгожданных выходных дней для отдыха измотанных экипажей также пока не последовало. Единственным послаблением для них стал объявленный шестичасовой рабочий день против десяти или даже двенадцати часов рабочего времени, ставшего нормой для всех остальных, в тех случаях, когда не имелось возможности организовать трехсменную круглосуточную работу.
        На эскадре все понимали - расслабляться рано. Сразу приступили к приемке боезапаса и топлива. Ждали скорого ответного удара разозленного противника и, как могли, готовились к этому. Так что появление японских больших кораблей в Броутоновом заливе, а потом и у Посьета восприняли спокойно.
        Но когда, едва показавшись в виду наших берегов, японцы сразу ушли, даже как-то растерялись. Опасались подвоха. Весьма способствовало нагнетанию обстановки довольно близкое японское телеграфирование. Только после возвращения отправленной разведки, установившей наличие всего лишь нескольких дозорных судов у выхода из залива Петра Великого, и после анализа расшифрованных японских депеш чуть успокоились. А когда успешно встретили вернувшиеся крейсера Добротворского, спокойно сопроводив их от залива Америка до базы всеми боеспособными (с большой натяжкой) силами, окончательно уверились, что атаковать, по крайней мере в ближайшее время, самураи не намерены.
        В главной базе русского Тихоокеанского флота тем временем в полную силу развернулись предремонтные хлопоты. И без того крайне плотный рабочий график всего инженерного корпуса пришлось уплотнить дополнительно. Выходных или праздничных дней ни у высшего командного и технического состава, ни у армейских начальников и всех их подчиненных, тем более у мастеровых, теперь не было вообще. Работы всем хватало с избытком, но при этом не переставали спрашивать и за боевую подготовку.
        Сам Зиновий Петрович, на следующий же день после прихода «Богатыря» и «Светланы», все же дав обещанную пресс-конференцию, безвылазно находился в штабе. Договорившись с Гинсбургом[1 - Гинсбург М. А. - купец первой гильдии. Основатель и глава торговой компании «М. Гинсбург и К°». С восьмидесятых годов девятнадцатого века был главным поставщиком Русской Тихоокеанской эскадры и на этом поприще заслужил исключительно лестные отзывы. За свой счет помогал в эвакуации гражданского населения Порт-Артура. Неоднократно предлагал Морскому ведомству военно-коммерческие проекты, выгодные по финансовым и временным соображениям. После падения Порт-Артура предлагал обеспечить Вторую эскадру всем необходимым для базирования в Индокитае и блокирования Японских островов. При этом, организуя поставки, делал все быстро и качественно, несмотря на саботаж наших официальных доброжелателей. На транспорте с припасами, шедшем с эскадрой, при пересчете груза в Кронштадте его оказалось на три миллиона рублей больше, чем выдано кредитов. При этом, по словам экспертов (англичан) погрузить все это за такой срок было возможно
только за сверхурочную оплату.] по основным пунктам заключаемого нового договора о снабжении флота всем необходимым, он вплотную занялся своими непосредственными обязанностями. Требовалось войти в курс дел на вверенном ему театре боевых действий в целом.
        В первую очередь, еще на переходе домой, начали прорабатывать возможные варианты доставки на Цусиму боеприпасов, для восполнения убыли в погребах батарей и оставшихся там кораблей, поделившихся с уходящим флотом последним, что было. Этот вопрос требовалось решить срочно, поскольку вероятность массированной атаки на острова все еще оставалась очень высокой. При этом нужно было иметь в виду, что возможности провести охраняемый конвой в ближайшее время не будет.
        Итогом стала отправка уже 8 августа трех корейских и одной трофейной шхун и двух китобойных парусных судов фирмы Кайзерлинга в рискованную экспедицию на юг. Из них до конечной точки маршрута добрались только китобои, трофей и одна из кореянок (судьба двух других так и осталась неизвестной). Это несколько смягчило «снарядный голод» в Озаки, хотя окончательно проблему не сняло.
        Для ее решения уже готовили к походу один из имевшихся в базе больших пароходов-крейсеров. Вернувшись из Тихого океана, оба они немедленно были поставлены к заводской стенке для послепоходового ремонта и пополнения запасов. На «Тереке», после первичного осмотра механизмы признали вполне исправными, и он приступил к бункеровке. А вот с силовой установкой на «Днепре» имелись довольно серьезные проблемы, и в ближайшие недели две, а то и целый месяц, он в море выйти не сможет.
        Результаты их крейсерства, уже прозванного в матросской среде «пехотным круизом», так же как и общее техническое состояние, оказались совершенно разными. Приведенный «Тереком» большой германский пароход компании «Норд Дойче Ллойда» «Граф Валдерзее» в 12 075 тонн и ходом в 14,5 узла, перехваченный на пути в Йокосуку был, безусловно, ценным призом. Он шел с грузом деталей паровых машин (котельные трубки, запорная арматура, вспомогательное котельное оборудование), телеграфного провода и оборудования телефонной и телеграфной связи производства немецких заводов, а также боеприпасов к морским пушкам калибром от 76 до 203 миллиметров английского производства, и потому однозначно являлся контрабандистом. Неплохим результатом вояжа было и потопление тем же «Тереком» четырех японских судов общим тоннажем около девяти тысяч тонн.
        Зато его напарник «Днепр» в ходе крейсерства успел досмотреть лишь несколько нейтральных судов, почти все пустые, и потопить две шхуны и один небольшой каботажник, после чего нарвался на замаскированный японский вооруженный пароход. В быстротечном бою на малых дистанциях наш огромный лайнер-крейсер, вполне традиционно, нахватался японских снарядов и, несмотря на все импровизации с защитой из бухт троса, мешков с углем и прочего, получил повреждения трех котлов, два из которых до прихода в базу полностью «скисли», ограничив полный ход всего 15 узлами.
        При этом, несмотря на то, что перестрелка продолжалась менее пяти минут, имелись большие потери в пехотных частях, остававшихся на борту после Осакского дела. Как и задумывалось, скучавшая от безделья пехота каждый раз высыпала на палубы поглазеть на аттракцион, устраиваемый моряками при абордаже на приличном волнении. Вот и получила свою порцию шимозы.
        Хорошо еще, что бой произошел уже через несколько часов после уничтожения «Днепром» бельгийского контрабандиста «Низам». Благодаря этому, его экипаж оказался свидетелем подлой выходки японца, до последнего прикидывавшегося грузопассажирским английским судном и в упор расстрелявшего шлюпку с досмотровой партией из замаскированных на палубе современных скорострелок. Одновременно был открыт огонь и по приблизившемуся рейдеру. Коварный японец стрелял до последнего момента, пока не взорвался погреб и паровой котел, так что спасшихся с него не было.
        Этот случай вынуждал все наши крейсера в дальнейшем действовать более жестко в отношении судов нейтральных стран в японских водах, о чем было официально заявлено российским МИДом. Японцы в ответ скромно промолчали, зато в американских и английских газетах поднялся настоящий вой об очередном акте пиратства русских варваров, потопивших гражданское судно со всеми пассажирами.
        Публикации рассказа об этом инциденте возмущенных бельгийцев, двое из которых были ранены в том бою, назывались грубой инсценировкой. Вершиной этого раздутого скандала стала публикация в «Таймс» статьи, прямо призывающей к применению военной силы против русского флота, действующего на Дальнем Востоке.
        Одновременно в «Вашингтон Пост» вышла статья, в которой заявлялось, что Америка не допустит поражения Японии в этой войне. Официальной реакции ни из Лондона, ни из Вашингтона пока не было, но долго ее ждать, вероятно, не придется. И будет она вполне предсказуемой.
        Это требовало аргументированного и убедительного ответа. Но пока он еще не был готов. Выступать в роли оправдывающейся стороны казалось изначально не верным, а для перехода в наступление еще и на «газетном» фронте требовалось запастись надежными «козырями» и выложить их на стол максимально эффектно.
        Грузы для цусимского гарнизона уже заготавливали в порту, рассчитывая приступить к погрузке сразу, как закончат бункеровку и пробные пробеги «Терека» после обслуживания механизмов. Для ускорения этих мероприятий туда отправили всех свободных, кто подвернулся под руку, без разбора. При этом причина такой спешки отнюдь не являлась секретом ни для кого из работавших на крейсере.
        По вопросу немедленного начала строительства бараков для рабочих взамен сгоревших от японского обстрела все необходимые документы канцелярия успела подготовить. Их оставалось лишь подписать, что не должно было занять много времени. За эту довольно хлопотную работу брался широко известный во Владивостоке предприниматель и лесопромышленник Суворов Михаил Иванович, обещая управиться еще до холодов.
        С момента возвращения эскадры он настойчиво добивался аудиенции у наместника, заявляя, что имеет перспективное предложение относительно этого строительства. По наведенным справкам репутация у него была безупречной. Хотя с началом войны его дело серьезно пострадало, поскольку предприятия, дававшие основной доход, находились в Маньчжурии, лишних денег за свою работу он не драл.
        Флот уже имел с ним дело, когда потребовалось срочно провести хотя бы временную телеграфную линию для обеспечения надежной связи залива Ольги с Владивостоком. Он тогда оказал немалое содействие в этом, поскольку, среди прочего, уже несколько лет занимался горными разработками на побережье от мыса Поворотный в восточном направлении, как раз до Ольгинской гавани. Тогда даже такая зачаточная освоенность береговой черты при активном содействии его компании позволила вести работы сразу на восьми участках одновременно и пустить линию в эксплуатацию в кратчайшие сроки.
        Сейчас он по-прежнему испытывал серьезные финансовые затруднения, однако не прекращал жертвовать на богоугодные дела и прочую благотворительность. Но Рожественского больше удивило, что, даже еще не заключив контракта, его рабочие уже начали закладывать фундаменты и завозить необходимые материалы. Он ждал, что появятся какие-нибудь доброхоты, ратовавшие за него, но напрасно.
        Поскольку Суворов каждое утро ожидал в приемной, встретиться с ним для прояснения неясных моментов труда не составило. Михаил Иванович действительно подготовил серьезное предложение, причем такое, что Рожественский даже испытал изрядный шок, причина которого для присутствовавшего при разговоре лейтенанта Свенторжецкого так и осталась до конца не ясной.
        Будучи моряком, он, как и Зиновий Петрович, мало смыслил в технологиях строительства, в современных и не очень. Но прозвучавшая в самом начале разговора фраза про целесообразность сооружения дешевого многоквартирного типового жилья из крупногабаритных бетонных панелей, на него вообще не произвела никакого впечатления в отличие от «шефа».
        Несколько последующих фраз Рожественского, заметно побледневшего и начавшего как-то странно вглядываться в лицо коммерции советника купца первой гильдии, сына крестьян М. И. Суворова, заметно растерявшегося от такой реакции, вообще заронили в душу Свенторжецкого сомнения в благополучии здоровья наместника.
        Сверля собеседника взглядом, он словно процитировал с ехидными интонациями в голосе: «Энто где же ты, злодей, набрался таких идей?..»[2 - Цитата из поэмы Леонида Филатова «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца», написанной в 1985 году.]
        Совершенно сбитый с толку, Суворов с надеждой оглядывался на Евгения Владимировича, явно не понимая, чем так разгневал высокое начальство. Ведь еще и сказать-то толком ничего не успел. К его чести надо отметить, что паниковать он явно не собирался, просто соображал, как дальше строить беседу.
        А Рожественский, между тем, все с таким же выражением на лице ввернул еще несколько «цитат», но уже совершенно неуместных в контексте разговора, тоже оставшихся без ответа. Видимо, так и не увидев желаемой реакции от Суворова, он как-то сразу сник, начав сильно растирать лицо руками, и извинился, сославшись на усталость. После чего предложил Михаилу Ивановичу выпить пока чаю в приемной и продолжить разговор минут через десять.
        Когда купец вышел, попросил и Свенторжецкого тоже оставить его, закурив и подойдя к открытому окну. Было видно, что сигарета в руке подрагивала. При этом дышал он шумно и глубоко, словно воздуха не хватало. Потом вдруг обернулся и предложил: «А давайте-ка мы с вами коньячку по чуть-чуть, а то что-то я совсем замотался».
        Когда старший флаг-офицер уже выходил за дверь, чтобы исполнить просьбу, он добавил озабоченно: «Вы проследите, чтобы этот там не ушел никуда!»
        Пребывая в совершенном замешательстве, теряясь в догадках и предположениях, действуя машинально, лейтенант отдал соответствующие распоряжения относительно посетителя, потом составил на поднос коньяк, рюмки, чай (на всякий случай), вазу с печеньем, порезанный лимон и вернулся в кабинет. Там застал уже самый конец телефонного разговора. Рожественский выяснял у кого-то про «панельное домостроение». Вид он еще имел бледный, но в остальном все было в порядке.
        Предупреждая уже почти заданный вопрос, поднял руку перед собой и тихо сказал: «Не спрашивайте ни о чем, прошу вас! Просто померещилось черт знает что. Не выспался, наверно». После улыбнулся и снова удивил тостом: «За светлое будущее!»
        Выпили, покурили молча, глядя через окно на бухту и стоящие в ней корабли эскадры и транспорты. Потом еще раз выпили, и Рожественский, оттаяв, обронил: «А панельные дома, оказывается, уже могут строить! А я и не знал!» Потом обернувшись и улыбнувшись уже совершенно своей улыбкой, сказал: «Давайте сюда этого рационализатора!»
        «Переваривая» непривычное слово, уже в который раз за это утро (да какое утро, за полчаса всего!) «ошалев» от вывертов своего «патрона», Свенторжецкий пригласил Суворова для продолжения разговора.
        Выяснилось, что он предлагает не строить деревянные бараки, а возводить сразу бетонные из этих самых панелей. Он, оказывается, уже все для этого подготовил: опалубки для наружных стен разной формы, для тонких внутренних и для перекрытий. При этом продумал технологию, обеспечивающую литье с воздушными пустотами для тепла и общего облегчения конструкций. Даже цементом запасся на первое время и всю оснастку для перевозки и установки на место изготовил, поскольку литейная и механическая мастерские пока еще свои имелись.
        А закладываемые им уже сейчас фундаменты годились как для кирпичного, так и для панельного строительства. А уж для деревянного тем более. При этом Михаил Иванович доказывал, что при массовом строительстве такие дома окажутся намного дешевле даже деревянных, предъявляя свои расчеты.
        На вопрос, на что тот надеялся, когда, не заключив контракта, шел на такие траты, Михаил Иванович ответил: «Так жить-то людишкам надо где-то. Я помогу, еще кто-то. Бог даст, так всем миром и отстроили бы».
        На всех бумагах, поданных Суворовым[3 - Коммерции советник купец первой гильдии М. И. Суворов имел строительное образование и на самом деле предлагал строить дешевые дома для рабочих во Владивостоке из бетонных панелей, в соответствии с передовыми веяниями в отрасли. Но было это в 1908 году, и его тогда никто не поддержал. А поскольку его предприятие так и не смогло выправиться после русско-японской войны, вскоре он окончательно разорился и умер в Москве, куда уехал в надежде получить кредит. Стоит заметить, что во Владивостоке он пользовался большим уважением, о чем говорит тот факт, что после его смерти все кредиторы единодушно отказались от взыскания долгов.], Рожественский поставил резолюцию: «Оказывать всемерное содействие! Лично прослежу!!!», после чего отпустил совершенно обалдевшего от свалившегося на него счастья бывшего лесопромышленника, а теперь судя по всему первого в России, а может и в мире, заводчика, основателя ЗКПД[4 - ЗКПД - завод крупнопанельного домостроения.].
        А день продолжался. Подробный рапорт «О бомбардировке города Владивосток японскими крейсерами», подготовленный начальником штаба крепости бароном фон Будбергом, наместник планировал изучить позже, пока же ограничившись его кратким устным изложением из уст самого автора, вызванного после полудня.
        Было весьма неприятно услышать, что на самом деле имело место сигнализирование подошедшим японским кораблям с нашего берега. Причем сразу в нескольких местах. Благодаря чему они смогли быстро пристреляться. Задержать мерзавцев не удалось, ушли с перестрелкой.
        Возвращавшийся как раз в этот момент из поездки в один из скитов епископ Владивостокский и Камчатский Евсей, оказавшийся случайным свидетелем, был тяжело ранен, а сопровождавшие его два иеромонаха и четверо трудников убиты. Судя по всему, это не ограбление. Будь лихие люди какие, так крест золотой, от которого пуля и срикошетила, первым делом бы стянули, несмотря на то, что погоня за ними шла, а тут не взяли. Просто не вовремя на глаза попался. Что заезжие какие - это точно. Из местных никто его не тронул бы. В народе отца Евсея любят.
        По городу прокатился слух, что он тоже убит. Его не опровергали, отправив батюшку на излечение на станцию Надеждинская, не на глазах и не далеко, а всем объявили, что тело увезли похоронить на родине, как он и завещал. Сейчас раненый уже пришел в себя и идет на поправку, так что есть надежда, что сможет опознать стрелявших. Их четверо было. Все говорили по-русски.
        В самом Владивостоке от снарядов и пожаров погибло 37 человек. Еще 112 ранено. Сгорели рабочие бараки, к счастью, далеко не все. Тут поклониться надобно старшему инженеру-строителю Исакову. Если б не его плотины на реках и ручьях, не хватило бы воды. Тогда, может статься, уже ни город, ни завод бы не отстояли.
        А что до военных результатов этого нападения, так их, считай, и нет вовсе. Ни корабли в гавани, ни доки не пострадали. Выбитые стекла в госпитале и Сибирском экипаже не в счет. Повреждения на батареях, подвергшихся наиболее интенсивной бомбардировке, также не велики и ограничились разрушением нескольких временных бытовок да массовой вывалкой леса, частично раскрошенного снарядами в щепу.
        Однако следует отметить, что ведению ответного огня обстрел мешал очень сильно. Куски разбитых деревьев, камень и осколки снарядов, в большом количестве залетавшие непосредственно на позиции, вынудили прислугу орудий искать укрытия. При строительстве батарей возможность ведения боя на столь малых дистанциях, позволяющих уверенно концентрировать огонь скорострельных орудий сразу с нескольких кораблей на одной цели, не учитывалась.
        Вполне возможно, что и через мины японцев тоже кто-то провел, но это все же менее вероятно. Отследить установку заграждений, особенно новых, было невозможно, а их схемы теперь хранятся надлежащим образом и, можно надеяться, еще не известны противнику. В отличие от береговых укреплений, много раз осматриваемых всеми иностранными военными агентами (да и не только ими), причем всегда с разрешения главнокомандующего. Английский агент Эрес при этом даже чертил кроки, а потом переехал к японцам под Мукденом, якобы попав в плен. О какой секретности можно говорить в таких условиях!
        Далее обсудили ситуацию с выявлением японской агентуры, все еще остававшейся весьма активной и, как показали все эти события, эффективной. По словам начальника штаба крепости, в последние пару месяцев удалось добиться не мало, но окончательно выкорчевать тщательно пророщенную шпионскую заразу, планомерно и систематически возделываемую во Владивостоке до войны Японским коммерческим агентством, вряд ли возможно.
        Причем даже использование опыта подобной работы в Порт-Артуре не слишком помогает делу, ввиду принципиального различия сложившихся к 1904 году японских общин в этих русских крепостях. Владивостокская, с самого начала была организованным сообществом, хорошо контролировавшимся Японским коммерческим агентством, а в Артуре - случайно сформировавшимся аморфным образованием.
        Отсюда и серьезные различия в уровне задействованных агентов. В Артуре работали спешно нанятые за деньги торговцы и перевозчики, легко терявшие интерес при угрозе своим прибылям, а во Владивостоке - обеспеченные максимальным прикрытием со стороны не только разведывательных структур армии и флота, но также и японского МИДа хорошо подготовленные офицеры.
        Нет ничего удивительного, что они смогли внедрить своих агентов не только во все структуры крепости и порта Владивостока, но также и далее по железной дороге, в Харбине, Благовещенске, Чите и Хабаровске, создав настоящую сеть. Причем вся эта сеть действует согласованно, в то время как с нашей стороны долгое время наблюдались только локальные, разовые узконаправленные акции.
        Даже после того, как с началом войны из города уехали представители «Мицуи Буссан» и «Нихон Юсен» и самый ярый защитник торговцев-шпионов коммерческий агент Каваками, здесь сохранились отлаженные каналы передачи информации и снабжения всем необходимым. А агенты, еще оставшиеся на свободе, - большей частью европейцы или даже русские, изобличить которых удается только благодаря случайностям, что происходит слишком редко[5 - См. комментарий 1 в конце книги.].
        Большим подспорьем стало неожиданное прибытие в распоряжение Приамурского жандармского управления в конце июня сразу трех десятков хорошо подготовленных агентов и следователей. Будберг изъявил готовность предоставить отчет обо всем озвученном, но Рожественский его остановил словами: «Вы тут сами разбирайтесь. Мне не до того, но чтоб были результаты, а не показатели!»
        После нескольких уточняющих вопросов и последовавшей получасовой беседы на другие неотложные темы начальник штаба крепости отбыл по своим делам, а наместник вернулся к своим, ознакомившись раньше всего прочего с реализованными (и не очень) в его отсутствие мероприятиями по повышению обороноспособности самой базы и прилегавших к ней территорий. Причем сразу же был весьма удивлен по-прежнему неторопливыми темпами, которыми кое-где выполнялись запланированные еще в конце мая первоочередные работы.
        Так, на возобновленной, было, прокладке стратегически важной железнодорожной ветки от 30-й версты Уссурийской железной дороги до Сучанских каменноугольных копей протяженностью в 110 верст наметилось явное отставание от графика. Дело тормозится, в первую очередь, из-за до сих пор не отмененного предписания столичного начальства, которое в самом начале года распорядилось прекратить строительство по причине его необеспеченности и возможности захвата японцами.
        Несмотря на то, что только земляных работ на данный момент выполнено более чем на миллион рублей, а все доводы в пользу прекращения стройки явно устарели, столичной бумагой кое-кому удобно прикрываться, саботируя прямой приказ наместника. В данный момент сучанский уголь вывозят на лошадях до бухты Находка, а дальше малым парусным каботажем - во Владивосток. При этом с пуда платят 17 копеек, а берут 31 копейку! Что гораздо больше обычной цены.
        Едва узнав обо всем этом, Рожественский приказал немедленно выяснить, какой во всем этом интерес «Уссурийского Горно-промышленного общества», чьи акционеры в свое время настояли на сворачивании работ, и как они связаны с тем, кто в данный момент организовал перевозки? Особо обратить внимание на господина Шведе, английского коммерческого агента, являющегося директором-распорядителем этой акционерной компании с самого ее основания.
        В отношении него уже подавались материалы от жандармского управления еще в конце мая. Но за общим валом дел до конкретного решения вопроса тогда не дошло, а без санкции высокого начальства столь влиятельного человека, водившего знакомства, если не дружбу, с губернатором, комендантом, прошлым и нынешним, а также со всем высшим обществом Владивостока, трогать никто не решался.
        Но это было делом гражданских ведомств, где плотно переплелись коммерческие интересы, разбавленные конкуренцией, не всегда добросовестной. Ни чьим конкретным приказам они подчиняться были не обязаны и могли действовать по своему усмотрению в рамках закона. Однако подобное безобразие в военном ведомстве являлось уже фактом возмутительным.
        В этом смысле поражала «нерасторопность» начальника совсем недавно организованного Посьетского отряда генерал-майора Щупинского. Согласно полученным отчетам, несмотря на значительное увеличение численности подчиненного ему гарнизона, мер по обеспечению продовольствием с использованием местных ресурсов там до сих пор не принималось. Богатые рыбные промыслы почти не использовались. Того, что ловили местные, явно не хватало на всех. К тому же никаких перерабатывающих мощностей не создавалось, а пытавшуюся обосноваться там корейскую рыболовецкую артель вынудили убраться восвояси.
        Поскольку из-за частых морских туманов рожь, пшеница, овес и ячмень мало где успевали дать нормальный урожай, да и то крайне редко, крестьянских наделов, могущих обеспечить не только войска, но даже самих местных жителей хлебом, в тех местах не имелось. Добывали морскую капусту, но всю провизию вынужденно завозили морем.
        Вдобавок выяснилось, что в заливе Посьет до сих пор не достроена ни одна из намеченных береговых батарей, хотя пушки и все необходимое снабжение для этого отправили из Владивостока более двух месяцев назад. Сеть сигнальных постов, развернутая силами флота, давно закончена и исправно функционировала, а береговые телефонные и телеграфные линии армейского подчинения, которыми предполагалось объединить это все в единое целое, обеспечив устойчивую связь с крепостью, едва начали прокладывать, да так и забросили в незаконченном виде.
        В данный момент связь постов со штабом морской обороны обеспечивалась лишь световой сигнализацией, а при недостаточной видимости, что летом, в сезон туманов случалось часто, с использованием судов и малых плавсредств артиллерийского полигона, а также и нарочными. Далее все сообщения попадали сначала в штаб Щупинского и только потом на почтово-телеграфное отделение поста Посьет, откуда уже, наконец, отправлялись во Владивосток.
        Прохождение всей этой цепочки даже при идеальных условиях занимало от полутора до двух с лишним часов, а в туман и вообще становилось не гарантированным. Срочный сигнал тревоги в этом случае подавался выстрелом из винтовки, который при сильном ветре или в грозу не всегда могли расслышать с соседних постов. Это неминуемо вело к явному запаздыванию реагирования.
        Сухопутное сообщение осуществлялось по тележному тракту протяженностью более двух сотен верст, если считать от Владивостока. От ближайшей станции меньше. Начатая еще в начале июня узкоколейная железная дорога Владивосток - пост Посьет, которая должна была дать возможность быстрой переброски войск в случае необходимости, продолжала строиться только со стороны Владивостока, откуда провели уже весь свой участок до самого залива Славянский и заканчивали его окончательное обустройство. В то время как из Посьета не прошли и трети пути, хотя все необходимое для стройки постоянно завозили морем, отправив уже все положенное по сметам.
        Причем этот завоз, из-за значительности объемов переваливаемых грузов, тоже вызывал немалые трудности с самого начала, поскольку новую деревянную пристань, подряд на которую взял лесопильный завод Монсэ и должен был сдать в казну к концу июня, еще только начинали возводить. Там до сих пор не закончили бить сваи. Из-за этого разгрузка судов проводилась рейдовым способом баркасами и лихтерами. Приставать к берегу могли лишь небольшие местные шхуны.
        Причина задержки была в том, что этот самый Монсэ гораздо больше внимания уделял частному строительству на берегах бухты Экспедиции, с которого и имел основной доход после прекращения заграничных коммерческих рейсов. А там все сгружалось сразу на берег и уже оттуда развозилось гужевым транспортом. «По ошибке» брус и балки, предназначавшиеся для пристани, также ушли туда.
        Получалось, что любые работы, оплачиваемые из казны, продвигались ни шатко ни валко, зато небольшие частные компании, занимавшиеся строительством дач, в последнее время заметно активизировались. Близость границы и сравнительно легкая доступность с моря их не пугали ничуть.
        Неторопливость берегового начальства в обустройстве обороны объяснялась, вероятно, частым присутствием военных кораблей на артиллерийском полигоне в бухточке Пемзовая, где в последнее время постоянно гремели тяжелые пушки. В этих условиях комендант рейда Паллада полковник Осташевский, проживавший на своей недостроенной даче в окрестностях поста Посьет, регулярно откладывал начало работ, аргументируя это отсутствием у отряда саперных частей. Использовать войска на строительстве укреплений он не соглашался, ссылаясь на их занятость в угольных копях (кто-то же должен был достраивать дачу, причем не только его).
        У местного армейского руководства любые распоряжения штаба флота в принципе вызывали негативную реакцию. А после получения приказа о возобновлении работ в старых выработках в бухте Экспедиции для обеспечения местным углем малых судов охраны рейда Паллада и артиллерийского полигона это еще более обострилось. Уголь там был низкого качества, продать который на сторону невозможно, зато строительство дач вообще практически встало из-за нехватки рабочих рук и материалов.
        Сам начальник Посьетского отряда ни разу не соблаговолил проверить ход работ на новых укреплениях, целиком положившись в этом деле на коменданта рейда Паллада, предоставлявшего отчеты еженедельно. Основываясь на них, из штаба отряда во Владивосток отправлялись регулярные рапорты об успешном продвижении строительства, правда, с отставанием от графика. Эта маленькая оговорка никого в Посьете всерьез не тревожила, учитывая отсутствие специалистов такого рода. Там считалось, что оборону этого района, в случае возникновения угрозы, всегда обеспечит флот, находящийся рядом.
        После появления в заливе присланных из крепости еще толком не боеспособных подлодок, эта успокоенность еще более окрепла. Местное командование сразу подмяло их под себя. Не вдаваясь в специфику несения службы, распорядившись без спроса в море не шастать, чтоб не сломать ничего и дорогой бензин не тратить. А при появлении супостата атаковать и утопить!
        Никакие доводы о необходимости обслуживания и учебного плавания не действовали. Заряжать аккумуляторную батарею чисто электрической «Форели» сначала не разрешали из соображений экономии, а после вообще увезли предназначенный для этого паро-динамо на дачи. Там весьма высоко оценили преимущества электрического освещения, что окончательно решило вопрос о его «правильном» применении. А ответ на рапорты с планами учений был один: «Вам молодым все баловство, а казне расходы!» Отправляемые командирами субмарин во Владивосток депеши с отчетами попросту изымались и до адресата не доходили, так же как и послания для них из крепости.
        С главной базы проверяющие не приезжали, так как у большого начальства и без залива Посьета хватало хлопот. Ограничивались лишь регулярными понуканиями, на что получали убедительные аргументированные отписки. Такая телеграфная возня окончательно всех успокоила.
        В итоге, реальное положение дел в сфере обороны на этом участке высшему командованию оставалось неведомым до возвращения эскадры. Все вскрылось случайно, когда понадобилось сверить карты старых и новых минных полей залива Посьет с имевшимися в штабе флота. Хотели отправить посыльного по узкоколейке, но выяснилось, что она все еще не действует. Тогда отправили гонца морем.
        Посланный за ними эсминец «Громкий», несмотря на плохую видимость, был своевременно обнаружен с сигнального поста на мысе Гамова, с которым обменялся опознавательными сигналами. Но известие о его появлении из-за туманной погоды у входа в залив достигло местного штаба морской обороны только спустя час после того, как сам миноносец уже встал на якорь в бухте Миноносок. При этом непосредственно в заливе видимость была просто отличной, зато не было флотских постов, только тыловые армейские. А они решили, что раз миноносец наш, нечего и шум поднимать да начальство беспокоить.
        Командир «Громкого» капитан второго ранга Керн был изрядно удивлен, обнаружив внезапность своего появления на рейде Паллада. Тут и выявилась отсталость всей системы обороны залива Посьет в целом. И это при том, что еще до ухода флота на Цусиму здешнему командованию с нарочным отправили категорическое распоряжение ускорить работы по сооружению батарей и дороги, а также аналитическую записку. В ней обосновывалось, что именно доступный для высадки крупных сил пехоты в короткое время залив Посьет является самым уязвимым местом обороны крепости Владивосток, поскольку открывает прямой путь вдоль берега Амурского залива в обход укреплений на станцию Надеждинская и далее по железной дороге к Никольск-Уссурийску. Это теоретически позволяло противнику перерезать сухопутное сообщение единственной базы Тихоокеанского флота с остальной империей.
        Явившись в штаб, Керн затребовал необходимые документы и схемы крепостных и прочих заграждений, предоставив необходимые для этого бумаги. Но сразу был отправлен на пост Посьет к командиру крепостной минной роты, распоряжавшемуся всем этим. Поскольку начальник штаба береговой обороны залива Посьет капитан второго ранга Иванов был поставлен в подчинение штабу отряда и, по сути, руководил лишь добычей угля и обеспечивал работу артиллерийского полигона в бухточке Пемзовая.
        До всего остального ему просто не было дела, поскольку оборона залива с момента основания поста Посьет возлагалась на его сухопутный гарнизон, чье руководство весьма ревностно охраняло свою «территорию» от любых посягательств. До выслуги положенного ценза ему оставалось всего три месяца, так что сложившиеся отношения его вполне устраивали.
        Сразу перейдя на рейд Посьет и прибыв в штаб Посьетского отряда, командир «Громкого» был отправлен от командира минной роты к коменданту, но там снова ничего не получил в ответ на свой запрос, кроме ссылок на секретность и отсутствие распоряжений непосредственного начальства рейда Паллада. Само начальство, по случаю воскресного дня, на телефонные вызовы не отвечало, а после отправки нарочного появилось в штабе морской обороны только после трех часов ожидания в крайне раздраженном состоянии.
        В итоге «зарвавшийся», по его высокому и непререкаемому мнению, капитан второго ранга едва не был помещен под арест по подозрению в попытке завладения секретной информацией с неясными целями. Но, в конце концов, его просто отправили обратно ни с чем, посулив учинить разбирательство по этому поводу до полного прояснения всех обстоятельств.
        Гневная телеграмма об этом достигла Владивостока раньше, чем вернулся с «пустыми руками» сам «Громкий». Разбирательство все же было начато. Сразу всплыло разительное несоответствие своевременности обнаружения эсминца с сигнального поста на мысе Гамова и реакции штаба морской обороны, а особенно командования гарнизона поста Посьет.
        Начальника Посьетского отряда сразу вызвали во Владивосток для полного и подробного отчета о ходе строительства укреплений и узкоколейной железной дороги в его зоне ответственности, а в залив одновременно отправили транспорт «Алеут» со специалистами связи, их имуществом и ревизионной комиссией на борту. Только спустя три дня после визита «Громкого» удалось выяснить причину отправки телеграммы с требованием разобраться и наказать капитана второго ранга Керна.
        Ни о каком наказании речи, естественно, уже не было. Зато коменданта рейда Паллада, командира минной роты и начальника штаба морской обороны залива Посьет освободили от занимаемых должностей и отправили организовывать береговую оборону северного побережья Охотского моря. А генерал-майора Щупинского обязали исправить все вскрытые упущения в кратчайшие сроки, восполнив утраченное казенное имущество (цемент, кирпич, телеграфные столбы, строевой лес и пиломатериалы) за свой счет. Паро-динамо вернуть на артиллерийский полигон и использовать только по прямому назначению.

* * *
        Еще до окончания разбирательств со всевозможной волокитой в крепости и вокруг нее наместник с частью своего штаба отбыл в Харбин для согласования дальнейших действий с высшим армейским руководством. Также требовалось достоверно прояснить ситуацию в Маньчжурии, поскольку из отчетов Линевича четкой картины не просматривалось. С одной стороны, все было стабильно и надежно. Перевес в силах и превосходство в обеспечении теперь явно оказались на нашей стороне. Но с другой - наступать считалось все еще слишком рано и рискованно по причине недостаточности этого самого снабжения. А времени, чтобы брать противника измором, не оставалось.
        Еще в пути Рожественский отправил в ставку Линевича телеграмму с распоряжением организовать к своему приезду совещание с непременным участием всех трех командующих армиями или их начальников штабов, а также представителей из корпусов и дивизий. Все было исполнено, и на вокзале его встречала довольно представительная делегация. Но поскольку насчет секретности никаких распоряжений не было, не обошлось без почетного караула, оркестра и толпы восторженных зевак, которых едва сдерживало выставленное оцепление из спешенных и конных казаков.
        Учитывая важность момента, к огромному удовольствию явно заскучавших в этой глуши репортеров, наместник-победоносец, как его успели уже «окрестить» за глаза, едва выйдя из вагона, дал речь, поднявшись на крышу одной из карет, в большом количестве скопившихся к его приезду на вокзальной площади.
        С трудом нащупав ногами достаточно прочное место на хлипком верхе обычного почтового экипажа, заметно раскачивавшегося на своих рессорах, он в течение четверти часа тезисно обрисовал сложившуюся на данный момент политическую и военную ситуацию на Дальнем Востоке. При этом подчеркнув, что честной и равноправной торговле русский флот никогда не препятствовал и препятствовать не будет, но попыток прикрываться ею для снабжения оружием вероломного и опасного врага не потерпит.
        После этого все отбыли в ставку, где была намечена встреча с Фридрихом Леопольдом Прусским. Относительно него у Рожественского имелись инструкции из Санкт-Петербурга, в соответствии с которыми предстояло срочно организовать в маньчжурских армиях службу иностранных военных советников с гораздо большими полномочиями. Причем не в штабах, а именно в армиях для обучения современным тактическим приемам. Ключевую роль в ней должен был играть именно этот германский принц. Он прибыл в Харбин в мае, побывал в отряде генерала Мищенко и, как говорят, даже участвовал в каком-то деле.
        Встреча прошла хорошо. И времени заняла не много, и результата добились. У немца также имелись свои инструкции с самого верха, как выяснилось, полностью совпадавшие по целям с теми, что получил наместник. Так что взаимопонимания достигли с самого начала. Итогом стало соглашение о замене части русских офицеров из свиты Фридриха Леопольда офицерами Генштаба, более подходящими для новых задач. А советниками-инструкторами непосредственно в учебных батальонах могут стать уже прибывшие с ним немецкие офицеры, а также дополнительный контингент, в данный момент едущий сюда по Транссибу.
        Столь конструктивное начало визита вселило в Зиновия Петровича робкий проблеск оптимизма. Боясь спугнуть, он отправился в штаб и там, вместо подготовленного фуршета и торжественного молебна, сразу же начал совещание, где поочередно были заслушаны все прибывшие на него.
        Как выяснилось, дела на сухопутном направлении обстояли не так уж и плохо. К концу июня 1905 года фронт на Сыпингайских позициях, вместе с далеко охраняемыми флангами, достигал ширины двести километров. Русские войска занимали позиции справа и слева от железнодорожной станции Сыпингай. К востоку от нее 1-я армия, а к западу 2-я. Много восточнее основных сил за хребтом Бейлаолми возле Хаймучена размещался отряд генерала Ренненкампфа, являясь отдельной группировкой, противостоящей японскому правому флангу. Сообщение с ним было затруднено из-за сложного рельефа. Приходилось давать большой крюк к северу, что затрудняло маневр резервами, в случае возникновения такой необходимости. Впрочем, и у противника были схожие проблемы с правым флангом, хоть и в меньшей степени, благодаря более ровной местности. Третья армия, по решению генерала Линевича, находилась в резерве позади основных позиций, западнее железной дороги.
        По числу штыков и сабель три русские армии существенно превосходили стоявшие против них пять японских. И подкрепления продолжали прибывать. Общая численность наших частей на линии соприкосновения перевалила уже за 445 000 человек при наличии тяжелых гаубичных батарей и большого числа пулеметов (374 штуки). Вместе с тылами набиралось более 780 тысяч. Еще 150 тысяч в Приамурье и северной Корее. Численность Южно-Уссурийского отряда перевалила за 23 000 человек при 64 орудиях.
        В то время как у японцев, по заслуживающим доверия данным разведки, основывавшимся, в первую очередь, на результатах частых усиленных конных рекогносцировок с захватами пленных и изъятием документов у убитых японцев, перед войсками генерала Ли-невича стояли с запада на восток 3-я, 2-я, 4-я, 1-я и 5-я японские армии. В общей сложности в них едва набиралось 750 000 человек (включая транспортные формирования, состоящие из кули). Из них около 150 тысяч в тылу и в Корее.
        При этом японские войска испытывали заметные трудности со снабжением, особенно обострившиеся в последнее время. Недостаток гужевого транспорта, бывший для их тылов главной проблемой сразу после высадки, удалось с лихвой компенсировать прокладкой сети полевых железных дорог, о чем сообщала наша разведка. Еще к началу октября 1904 года полевая узкоколейка была проведена от Яллу до Фынхуанчена и продвигалась на Ляоян. Теперь эта дорога была закончена. По данным разведки, японцы к сентябрю прошлого года закончили перешивку колеи захваченной ими части ЮМЖД и привезли паровозы, что позволило наладить снабжение по железнодорожным веткам Дальний - Мукден, и Инкоу - Ташичао. Но с приходом нашего флота и резким сокращением поставок по морю, эта отлаженная система практически бездействовала. Просто нечего стало возить.
        В ходе последних боев отмечалось резкое снижение активности японской артиллерии, не имевшей теперь снарядов в достаточном количестве. А японская кавалерия в Маньчжурии вообще перестала существовать как вид вооруженных сил. После оккупации нашим флотом Цусимы японские армии на континенте элементарно голодали. Недостаток продовольствия не могли покрыть даже обширные экспроприации у местного населения.
        Зато они вызвали рост антияпонских настроений, со средневековой жестокостью подавляемых армией. Любому, заподозренному в шпионаже, публично отрубали голову. А для подозрения порой было достаточно одного взгляда на японского офицера. Такая манера поведения новых оккупантов заставляла местное население делать выбор между азиатами и русскими на своей земле. Уже было с чем сравнивать. Этим незамедлительно воспользовалась наша разведка.
        Даже местные хунхузы все чаще отказывались грабить русских интендантов и тыловиков за японские деньги, предпочитая нападать на японские обозы. Самый известный из нанятых японцами главарей маньчжурских банд Чжень Цзолинь был убит в перестрелке со своими подельниками. После чего часть его отрядов разбежалась, часть была выловлена нашей пограничной стражей. А оставшиеся перешли на русскую службу.
        Военный комиссар Маньчжурской Гиринской провинции полковник Соковнин договорился с предводителем местных хунхузов Ханденгю о сотрудничестве за умеренную оплату в русских рублях. В результате его отряд, насчитывавший более десяти тысяч человек, прекратил набеги на русские коммуникации и даже, наоборот, взял их под свою охрану.
        Безопасность перевозок по притокам Амура, имеющим в том числе и китайские берега, достигла того уровня, когда использованные ранее в целях охраны специальные вооруженные суда стало возможно привлекать к обычным транспортным рейсам. Потери грузов сократились в разы, а объем перевозимых товаров вырос на порядок.
        Принципиально изменилась ситуация и в Монголии. Если с самого начала войны русских поддерживали только северные хошуны, сумевшие отстоять свою независимость от Пекина, то теперь, вслед за князем Южного Горлеса, заключившим договор об охране КВЖД, почти все перешли на нашу сторону и очистили свои территории от японских агентов и бандитского отребья. Даже в ставке явного японопоклонника Джанайд-вана теперь придерживались нейтралитета, хоть и не упускали случая нагадить исподтишка.
        Воспользовавшись пассивностью противника, казаки из отряда генерала Мищенко к началу июля сравнительно легко овладели передовыми японскими опорными пунктами у деревни Санвайдзе, полностью уничтожив оборонявшийся там японский батальон, и существенно продвинулись в глубину их позиций на левом фланге.
        Боевой дух японской армии был уже не тот! Серьезного сопротивления оказано не было. Это позволило продолжить движение в направлении города Кайпинсян, еще глубже охватывая левый фланг 3-й японской армии генерала Ноги и выходя в тыл всей японской группировке.
        Однако прошедшие сильные дожди размыли дороги, сделав их непригодными для движения. К тому же для развития успеха не нашлось сил в достаточном количестве. Поэтому, как только позволила погода, Мищенко начал закрепляться на новых позициях, отправив в обход левого японского фланга только несколько казачьих сотен без обозов для действий против железной дороги.
        Они прошли через Лицзявопу, продолжив затем движение на юг к Чжаньзявопу, где сбили японские передовые заслоны, обходя укрепленную японскую позицию с запада. Затем казаки вышли на Мандаринскую дорогу между Факумынем и Такудязой, разорив там большой японский обоз. Продолжая движение на восток, дошли почти до Телина, выйдя на правый берег Ляохе, но не смогли ее форсировать и двинулись вдоль реки.
        Попытка обойти селение Шилаза с юга не удалась, так как на Мандаринской дороге наткнулись на сильный японский отряд (саперный батальон и обозные части). Не желая ввязываться в бой, их пытались обойти, уйдя вдоль дороги снова на юг, к переправе через Ляохе, рассчитывая затем все же добраться до железной дороги Дальний - Мукден - Телин. Но у переправы наткнулись на сильный заслон, оказавший ожесточенное сопротивление. Имея серьезные потери, казаки были вынуждены повернуть на запад, атаковав селение Донсяза и уничтожив в жарком скоротечном бою его гарнизон. После чего сожгли все имевшиеся там армейские склады и двинулись обратно, перехватив попутно японскую роту, двигавшуюся к селению Цинсяйпа для усиления гарнизона. Внезапно атакованная пехотная колонна была почти полностью вырублена, после чего казаки вернулись в расположение своего отряда.
        Помимо серьезного урона, нанесенного противнику, этим рейдом удалось выяснить расположение фланговых позиций, а также тыловых укреплений второй и третьей линии обороны, спешно сооружаемых японцами, и вынудить их развернуть резервную бригаду для усиления левого фланга армии Ноги.
        Спустя три дня попытку прорыва конницы в тыл снова повторили, но на этот раз успеха не достигли. В дальнейшем активные действия казачьих отрядов из состава сил Мищенко против левого фланга третьей армии убедили Ояму, что основной удар готовящегося русскими наступления будет именно там.
        Противник был вынужден оттягивать с передовых позиций регулярные войска для обеспечения безопасности своих перевозок. В японский тыл, несмотря на потери, постоянно отправлялись казачьи сотни, нападавшие на обозы на Мандаринской и Сынмитинской дорогах, нанося большой урон тыловым частям и гарнизонам, нарушая связь. Но добраться до значимых узлов железной дороги казакам не удавалось.
        Набеги на железнодорожное полотно были малоэффективными. Последствия устранялись максимум за два-три часа. А поскольку охрана всех мостов была многократно усилена, ни один из них захватить наскоком не удалось, поэтому дорога, даже на несколько часов, перерезана не была.
        Зато с установлением погоды под усиливавшимся нажимом 2-й армии японцы все же оставили Кайпинсян. Линия соприкосновения войск теперь имела заметно выдвинутый вперед правый фланг русских позиций. Это можно было использовать для наступления вдоль реки Ляохе, с последующим выходом к Телину, который являлся крупным транспортным узлом и опорной тыловой базой японских армий.
        Кроме казаков в японских тылах появились и другие противники. Терпя постоянные жесткие притеснения от японцев и видя явные успехи русского оружия, все больше китайцев вступало в отряд «Пинтуй», созданный хабаровским купцом первой гильдии Тифонтаем и полковником китайской армии Чжань Чженюанем. Этот отряд был серьезной и хорошо организованной военной силой, имевшей на вооружении русские кавалерийские карабины, и вел активные партизанские действия в японских тылах на левом фланге русских позиций, занимаясь также и разведкой.
        При отряде постоянно находились русские офицеры для связи и конные казаки для доставки депеш. Теперь русское армейское командование имело возможности для полноценной разведывательной деятельности в тылах японских армий. Кроме непосредственно нападений на японские обозы и разведки, «Пинтуй» организовывал снабжение казаков, действовавших в японских тылах, всем необходимым.
        Далее пошел доклад по снабжению, тоже обнадеживающий, и еще несколько других, но уже менее важных. Почти все из того, что прозвучало на совещании, уже было известно из доставленной еще на Цусиму докладной записки Линевича. По сути, теперь наместник только лично убедился, что все обстоит именно так, как ему докладывали (после случая с посьетскими рапортами, столь оптимистичные реляции вызывали некоторое недоверие, к счастью не подтвердившееся). Однако в этой связи, вставал вопрос о причинах недостаточной активности армии.
        Чтобы убедить командующего войсками в Маньчжурии и его непосредственных подчиненных изменить свое мнение о преждевременности крупного наступления, Рожественский, в свою очередь, предоставил отчет своего штаба и штаба Тихоокеанского флота обо всех последних событиях на морском театре боевых действий, а также успехах в Корее, достигнутых за последние два месяца. Там наши армейские части прочно закрепились на всей территории северо-восточной части страны вплоть до Гензана, от побережья Японского моря до перевалов горного хребта Хам-Киенг-То. За этим хребтом надежно контролировалась территория в бассейне реки Тюмень-ула, до самых ее истоков южнее города Мусан и до верховья рек Сунгари и Ялу с городом Сам-сю на западе.
        Так как численности войск было явно недостаточно для полного контроля над занятыми территориями, оборона строилась вокруг основных опорных пунктов, как правило, бывших портами на побережье или расположенных в удобных бухтах или на командных высотах. Остальная местность оставалась под охраной застав, конных разъездов и корейских дружин, часть из которых возглавляли наши казаки или младшие офицеры.
        Поскольку местные корейцы знали все дороги и тропы, а после того как им отдали трофейные японские запасы, относились к нашим войскам хорошо, любые передвижения контролировались достаточно плотно. В общем и целом, на явные диверсии никто не решался, так что в тылах у Корейского отряда было вполне безопасно даже ночью.
        Удалось наладить телеграфную связь с Гензаном. Однако проводные линии, бывало, перерезались бродившими еще в этой местности остатками японских гарнизонов. Да и шпионов пока хватало. Но это ремесло стало теперь много опаснее, и плата за шпионаж возросла с прежних 300 рублей до 400 - 450 в месяц. А премии за особо ценные и срочные донесения увеличились вдвое. Причем все расчеты принимались только золотом. Несмотря на оккупацию северо-восточной Кореи, работу японско-корейско-китайской шпионской почты нарушить так и не удалось. Получалось перехватывать лишь некоторую часть отправляемых депеш.
        Хотя не дошедших до адресатов агентурных сведений и стало больше, этого все равно было недостаточно для полной нейтрализации японской разведки, и с этим приходилось считаться. По этой причине пришлось постепенно свести к минимуму объем телеграфных согласований.
        Главным итогом корейского наступления стал разгром 2-й резервной японской дивизии и тяжелые потери в 8-й. Имеются сведения, что в Корею в данный момент переведена еще 12-я дивизия, для парирования угрозы Сеулу и, соответственно, тылу всей Маньчжурской группировки.
        Часть этих войск использована также для усиления гарнизона Мозампо. По данным разведки, после захвата Цусимы противник опасается нашего десанта еще и там. При этом переформированная 8-я и свежая 12-я дивизии изъяты из состава 2-й и 1-й японских армий соответственно, что, несомненно, ослабило их. Компенсировать это маршалу Ояме до сих пор нечем.
        Разработанным штабом наместника предварительным планом совместных действий, с учетом предполагавшегося в самом ближайшем времени начала большого наступления в Маньчжурии, Корейский отряд должен был провести ряд отвлекающих операций, имитируя угрозу восточным флангам японских армий и их тылам, а флот - обеспечить сохранение давления на основные коммуникации.
        Приступить к обсуждению этого плана предполагалось после небольшого перерыва. Поскольку поезд Рожественского добрался до Харбинского вокзала уже после полудня, а заслушивания растянулись более чем на полдня, все присутствующие заметно устали и предложение прерваться на ужин приняли более чем благосклонно. Линевич отлучился по неотложным делам, но и без него, даже уже за столом, общая тема не изменилась.
        Армейское командование в Маньчжурии оказалось лучше информировано о беспорядках в стране. И бумагу, подобную той, что получал наместник, также читали. Но все воспринимали это по-разному. Совсем не многие считали, что есть необходимость ускорять события. Конечно, мысль Куропаткина, что чем дальше мы пятимся, тем дальше японцам везти снабжение, а нам наоборот, уже была не актуальна, но побуждения везунчика-адмирала к началу движения вперед казались еще преждевременными.
        Аргументировали тем, что воевать на земле это не в море. Здесь брони нет, и чтобы от пуль да снарядов закрыться, сначала землицу руками копать нужно, а наступать ножками, в грязи, под дождем да снегом. А многого на себе не утащишь. У солдатика еды на пару дней да патронов горстка, а когда оно кончится, жди, пока подвезут. Дорог, считай, нет вовсе. Дождь прошел, так даже и пешком не пройти, не то что с возами. Войска из европейских округов идут со своими повозками. Там все тройки да четверки, а тут больше парных двуколок ничего и не применишь. Все остальные в здешней глине тонут. Все перетряхивать надо. А куда? Это еще и изыскать сначала… Готовиться надобно! Еще лучше готовиться!
        Подобные разговоры довольно быстро начали выводить Рожественского из себя, что проявилось в более резких выражениях. На это генералы ответили новыми потоками «аргументов», также начиная терять терпение. А когда в запале Зиновий Петрович упомянул «интендантов-миллионщиков», нашлись такие, что упрекнули и его в растратах и вредительстве, не забыв напомнить, что, вполне возможно, это именно с его делишками разбираться едет сюда Высочайшая комиссия. Может быть даже и прямо завтра и начнет, а сегодня нас на авантюру подбиваете! Война все спишет?!
        Неизвестно, чем бы это все закончилось, но вернувшийся Линевич, обнаружив, что совещание явно выкатилось из конструктивного русла, как старший из офицеров после наместника, предложил на этом закончить первый день и всем как следует выспаться. Тем более что за окном уже была глубокая ночь. Обсуждение дальнейших планов отложили на завтра, предполагая приступить к этому пораньше.
        Когда все разъехались, Рожественский имел короткий разговор с командующим Маньчжурской армией с глазу на глаз. Однако Линевич своего мнения не изменил и твердо был намерен наступать, только отразив попытку наступления японцев. На прямой вопрос, что он будет делать, если противник так и не решится атаковать, поскольку ему это сейчас не выгодно, не смог дать ясного ответа. На том и расстались.
        Но продолжить совещание с утра было не суждено. Еще за четыре часа до намеченного времени к Рожественскому явился заведующий жандармско-полицейским надзором Маньчжурской армии подполковник отдельного корпуса жандармов Шершов, сообщивший, что сегодня до полудня ожидается прибытие поезда с важными персонами из столицы. Это событие приказано не предавать широкой огласке, и после встречи прибывающих лиц немедленно доставить их в штаб и ввести в курс дел.
        Объяснить, кто и зачем приезжает, Шершов не мог, поскольку сам не был об этом информирован. В полученной им телеграмме с приказом четко предписывалось лишь обеспечить безопасность и организовать максимальное содействие. Он только мог добавить, что распоряжение исходило непосредственно из канцелярии его величества, о чем его приватно уведомил фон Валь, а позже и непосредственное начальство.
        Тут жандарм был вынужден откланяться, так как за ним явился посыльный, а Зиновий Петрович невольно чертыхнулся про себя. Было очень похоже, что это приезжает та самая следственная комиссия либо кто-то, кем предстоит теперь руководить, «невзирая на происхождение», о чем говорилось в полученных пару недель назад телеграммах.
        Исходя из этого, он начал соображать, кого из прибывших с ним офицеров, в случае чего, можно будет срочно отправить назад во Владивосток, с какими инструкциями и кого там ставить над всеми, если самому придется задержаться здесь дольше, чем рассчитывал. Но всего через полчаса уже пришлось ехать на вокзал и встречать поезд.
        Оставив коляску на площади, он направился было к перрону, но у оцепления был остановлен капитаном из первой Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, отрекомендовавшимся личным порученцем генерала Штакельберга Михайловым, и препровожден к запасным путям станции. По дороге туда миновали еще одну линию оцепления из спешенных казаков, но уже не торчавших у всех на виду, а просто контролировавших местность из укрытий. На арест это было не похоже, однако нервы, и без того расшатанные постоянными встрясками, натянуло основательно.
        Уже когда подходили к одиноко стоявшему в тупике вагону первого класса, со стороны вокзала донеслись звуки оркестра, грянувшего «Встречный марш», а потом «Боже Царя храни». Там кого-то явно встречали. Но как вскоре выяснилось, главная встреча сегодня была именно здесь и именно у него.
        В одном из окон вагона мелькнуло едва уловимое движение. Капитан, заметив его, показал рукой вперед, сказав: «Вам туда», и, развернувшись, быстрым шагом двинулся назад, оставив наместника примерно на полдороге.
        Перейдя пути и оказавшись по другую сторону вагона, Рожественский увидел в открытой двери тамбура курившего великого князя Михаила собственной персоной. Это было настолько неожиданно, что он в первый момент совершенно растерялся и не смог вымолвить ни слова. Но Михаил сам быстро спустился к нему и просто подал для пожатия руку, предложив выпить с ним чаю. Но видя явное замешательство на лице наместника, тут же переспросил: «Может, покрепче чего? А то, я вижу, вы устали? Видно спали плохо?»
        Далее, в течение двух с половиной часов брат императора и наместник императора обсуждали сложившееся положение дел, как в стране, так и непосредственно на театре боевых действий. При этом у Михаила оказались под рукой все рапорты, которые Рожественский отправлял в столицу, выкладки его штаба, штаба флота и штаба Линевича, а также масса других докладов, донесений и отчетов.
        С самого начала великий князь пояснил, что поездом, который сейчас подошел к перрону, действительно прибыла Особая комиссия Канцелярии его величества и Главного военно-судебного управления. Но у нее свои задачи, и это никак не влияет на верховные полномочия Рожественского. А его приезд вообще должен пока оставаться тайной, и задерживаться в Харбине он не намерен. Уже завтра литерным поездом планируется выехать во Владивосток вместе с Зиновием Петровичем и некоторыми местными высшими офицерами. Все ключевые решения, обязательные к исполнению здесь, будут приняты уже сегодня.
        Следом, с отставанием недели на две, если не больше, идет еще один поезд - с представителями МИДа и прочими лицами. В их обязанности входит организация официальных переговоров о мире уже на высшем уровне и прочих, связанных с этим, протокольных мероприятий.
        Глава 2
        Тем временем во Владивостоке, как только наместник отбыл в Харбин, командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Бирилев предпринял инспекционную поездку по всем кораблям вверенного ему флота с целью выяснения его фактической боеспособности и выработки срочных мер по ее повышению.
        Состояние этих самых кораблей, всех без исключения, оказалось просто критическим. Особенно это касалось пришедших с Рожественским «сокрушителей Сасебо». По механической части требовался серьезный ремонт котлов и машин. Электрическое оборудование также очень сильно изношено. По корпусам и вспомогательным системам набирался длинный список обязательных работ, без которых даже просто выход в море становился крайне рискованным, не говоря о продолжении боевых действий. Но самым проблемным моментом было не это.
        Грозные с виду броненосцы оказались практически безоружными, в прямом смысле слова. По артиллерийской части их состояние ужасало. Как стало известно из результатов осмотра специалистами артиллерийского комитета штаба, на всех кораблях линии, вооруженных современной артиллерией, пушки главного калибра расстреляны до критических пределов.
        В ходе бомбардировки батарей и последовавшего за этим боя в порту Сасебо на «Адмирале Ушакове» разошлись скрепляющие кольца на двух десятидюймовках, сделав орудия, и без того потерявшие прежнюю точность из-за износа канала ствола, совершенно непригодными. При этом они оба вышли из строя при стрельбе на близких дистанциях ослабленными зарядами. Следовало ожидать, что примерно в таком же плачевном состоянии находятся подобные стволы так называемой облегченной модели и на «Сенявине».
        Третий броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» оказался в несколько лучшей «форме». Он все еще мог считаться ограниченно боеспособным, благодаря тому, что у него набиралось заметно меньшее общее число выстрелов на каждый ствол, а сами пушки «улучшенного чертежа». Более тяжелые и прочные. К тому же на нем башенная артиллерия имела угол возвышения в 35 градусов. Так что, несмотря на уже появившийся износ, добросить свои снаряды до противника в случае боя у него шансы оставались, хотя и с далеко не прежней точностью.
        На полноценных броненосцах ситуация была не лучше. Дольше всех ждавшего своей очереди на ремонт подводных повреждений «Сисоя» наконец ввели в только что пущенный новый док. Работы на нем продвигались довольно быстро, так как нуждавшиеся в замене листы обшивки и элементы набора корпуса были изготовлены заранее. Поскольку рулевая машина не пострадала, ремонт не должен был затянуться.
        Его башни разобрали для демонтажа артиллерии. Хотя он после Цусимы в боях не участвовал, все четыре его двенадцатидюймовки расстреляли до упора на учебных стрельбах. Так что орудия, у которых появились признаки прогара, планировалось заменить пушками с «Князя Суворова», уже снятыми и подготовленными. Попутно отремонтировали станки и гидравлику, выполнив некоторые переделки для оптимизации и ускорения процесса заряжения.
        Но итогом этой комбинации становилось то, что один ствол главного калибра все равно оказывался «ущербным», поскольку суворовское четвертое двенадцатидюймовое орудие вообще не подлежало ремонту. Недостающий в «ремкомплекте» ствол предстояло выбрать из восьми изношенных (кроме «Сисоя Великого» пришел в негодность по той же причине еще и главный калибр «Александра III»), отобрав наиболее сохранившийся из всех.
        Тот факт, что не участвовавшие в сражениях корабли лишились главного калибра, казался возмутительным. Со стороны, не зная подоплеки, это можно было принять за явное вредительство и саботаж. Но Бирилев был одним из тех, кто на свой страх и риск давал санкцию на столь затратные мероприятия, да еще и во время войны. Ожидаемый от этого выигрыш должен был с лихвой перекрыть расходы.
        Такое «расточительство» позволило составить точные таблицы стрельбы, очень сильно отличавшиеся от тех, что были у артиллеристов до этого. Что, в свою очередь, давало возможность сейчас экономить снаряды, а самое главное - время в бою, сокращая число залпов пристрелки. Теперь цель не нужно было «нащупывать». Имея точные таблицы, можно было уверенно стрелять по данным приборов.
        В ходе стрельб «Александра» и «Сисоя», кроме вышеперечисленного и тренировки их команд, благодаря применявшейся системе ротации, прошли усиленный курс обучения и расчеты башен 305-миллиметровых орудий с «Суворова», оказавшиеся «безработными», которых теперь предполагалось перевести на «Орел» и «Бородино».
        Хотя оба эти броненосца и так уже успели получить богатую артиллерийскую практику, тем не менее в поражении движущихся целей на больших дистанциях опыта почти не имели. Так что такое усиление их артиллерийских кадров позволяло достичь максимальной универсальности в кратчайшие сроки.
        Вдобавок удалось разработать ряд мер по совмещению операций в подбашенных отделениях «Сисоя», что после уже реализованных небольших переделок в системах подачи и самих башнях по типу «Бородинцев» давало надежду на заметное повышение скорострельности главного калибра.
        Приятным моментом для комфлота оказалось и то, что последний из поврежденных при прорыве через Цусимский пролив эскадренных броненосцев, «Александр III», заканчивал ремонт. На нем, еще до артиллерийских опытов, восстановили герметичность подводной части. Правда, полностью починить корпус в носу из-за спешки не удалось. Вдавленные взрывом торпеды шпангоуты нужно было переделывать.
        Поскольку это затянуло бы сроки готовности корабля еще минимум на месяц, пришлось ограничиться чеканкой швов, давших течи, дополнительными креплениями для броневых плит, сдвинутых с мест, с подгонкой подкладки под ними и заделкой образовавшейся обширной вмятины деревом с последующей обшивкой железом до нормальных обводов. У рваных дыр от снарядов в бортах выше ватерлинии, где не был поврежден набор корпуса, пока только срубили зазубрины и закрыли их тонкими стальными листами внахлест, но все замеры поврежденных участков произвели и начали заготовку, разметку, рубку и гибку металла для их последующей полноценной заделки.
        А уже после стрельб, когда корабль снова вернули на завод, на нем еще и расширили сектора обстрела башен среднего калибра за счет купирования части фальшборта. Сняли кормовой мостик для уменьшения перегрузки, а на обеих мачтах установили новые легко бронированные артиллерийские рубки, имевшие почти вдвое меньший вес.
        Была также улучшена система управления огнем и полностью переделана электрическая проводка в башнях. В кожухе второй трубы устроили кузнечную мастерскую и установили одну из трофейных пневматических станций со всем необходимым инструментом для рубки, сверловки, чеканки и клепки[6 - Подобным образом оборудовались вступившие в строй уже после русско-японской войны новые черноморские броненосцы «Евтафий» и «Иоанн Златоуст». Причем поводом к такому дооснащению послужил именно опыт перехода Второй Тихоокеанской эскадры и «импровизации» на эту тему, примененные там.]. Такими же кузнями и пневматическими станциями в ходе предстоящего ремонта планировалось оборудовать и оба оставшихся новейших броненосца и даже все крейсера первого ранга.
        Сейчас на «Александре» заканчивали монтаж 305-миллиметровых пушек, недавно прибывших из Петербурга из заделов по новым балтийским и черноморским броненосцам. А вот заменить средний калибр в уже разобранных для этого бортовых башнях не удалось, поскольку давно ожидаемые шестидюймовки все еще не приехали, где-то затерявшись в пути.
        В результате броненосец в ближайшее время выйдет на пробу машин с пустыми бортовыми башнями, закрытыми сверху только временной парусиновой крышей, так как со старым средним калибром уже расстались. Часть пошла на восстановление боеспособности других кораблей, остальные списали по причине предельного износа. Теперь предстояло их заменить в ходе прохождения кораблем курса боевой подготовки, по мере поступления. Правда, как это реализовать в условиях плотнейшей занятости мастерских, являлось большим вопросом.
        Помимо предназначенных для «Александра III» орудий в ближайшее время ожидалось прибытие еще четырех стволов главного калибра для новых эскадренных броненосцев и не менее полутора десятков шестидюймовок Канэ с боекомплектами, не считая более мелких калибров. Поскольку запасов современной, особенно крупнокалиберной, артиллерии у флота не имелось, ведь менять стволы никто в адмиралтействе не планировал еще минимум несколько лет, пришлось применить «рокировку».
        После известных событий на новейшем эскадренном броненосце Черноморского флота «Князь Потемкин Таврический» вопрос с его разоружением в интересах Тихоокеанского флота решился положительно и неожиданно быстро. Причем кроме пушек отправлялись также динамо-машины, прочие электрические приборы и механизмы, часть брони и другого вспомогательного оборудования. Складывалось впечатление, что его готовы были вообще разобрать на запчасти и растащить куда угодно[7 - Николай II, напуганный восстанием на новейшем броненосце Черноморского флота «Князь Потемкин Таврический», был готов потопить его, о чем и отдал соответствующий приказ, так что против полного разоружения и расформирования, тем более временного, да еще в пользу воюющего Тихоокеанского флота, точно бы не возражал.]. Все остальные орудия из заделов по новым броненосцам также уже находились в пути на Дальний Восток.
        На «Николае I», стоявшем в доке «имени Цесаревича Николая», полным ходом шел ремонт подводной части и забортной арматуры. Девятидюймовая артиллерия, снятая и побывавшая в мастерских морского арсенала, уже монтировалась на свои места, и были приняты меры по увеличению производительности элеваторов. В башне сняли крышу и оба двенадцатидюймовых ствола. Круглосуточно шли работы по ремонту гидравлических приводов и станков. Улучшалась система подачи боезапаса, управления огнем.
        От предложенной инженерным корпусом флота замены двенадцатидюймовок на тридцатипятикалиберные, снятые с черноморских броненосцев, отказались, из-за слишком большого объема необходимых переделок и жестких ограничений по срокам. К тому же «лишних» таких пушек еще не было. Хотя после разоружения «Георгия Победоносца» имелось целых шесть таких стволов, четыре уже пристроили, а сроки доставки оставшихся двух все еще оставались неясными.
        Учитывая, что родные стволы еще вполне в удовлетворительном состоянии, и, по заверениям инженера частного завода Бюргина, занимавшегося ремонтом башенных механизмов в тесном взаимодействии с артиллерийскими офицерами броненосца, имеется реальный шанс оптимизировать процесс заряжения, путем совмещения некоторых операций, что в итоге заметно увеличит их скорострельность, вопрос закрыли окончательно. К тому же это позволяло рассчитывать на окончание работ по всей механике, обслуживающей артиллерию, одновременно с выходом из дока.
        «Наварин», стоя у стенки завода, ремонтировал главные и вспомогательные механизмы. На нем переделывали электрическую проводку и тоже перебирали гидравлику в башнях, готовясь к замене орудий снятыми с «Георгия». Два из них находились уже на заводе. Их проверили и подготовили к установке. А эшелон со второй парой три дня назад прошел Харбин и должен был прибыть в ближайшее время.
        Те же специалисты, что сейчас трудились на «Николае», уже переделали снарядные элеваторы в батарейной палубе «Наварина». Это увеличило их производительность, одновременно повысив надежность. Теперь она соответствовала возросшей скорострельности его старых шестидюймовок.
        Контролировавшие ход работ и их качество старший офицер броненосца капитан второго ранга Дуркин и старарт лейтенант Измайлов после весьма интенсивных и успешных испытаний даже шутили, что теперь там все работает как часы, намекая на швейцарское происхождение основателя завода Иоганна Рудольфа Бюргина, уже давно осевшего во Владивостоке, совершенно обрусевшего и успевшего обзавестись десятком детишек.
        Одновременно силами механического завода отремонтировали водоотливную систему и доработали трюмную арматуру, для того чтобы иметь возможность быстро выравнивать крен, возникавший при развороте его неуравновешенных башен главного калибра перекачкой воды в междудонном пространстве или затоплением небольших отсеков с противоположного борта.
        Вообще про ремонт «Наварина» шутили, что на нем проверяют уровень квалификации сразу всех фирм, имевших сейчас контракты с флотом. Кроме питерских и сормовских мастеровых, местных рабочих с Механического завода и частных подрядчиков Владивостока, на этом броненосце, можно сказать, жили, еще и сразу две бригады, прибывшие из Америки на «Белом Орле» с кое-каким своим оборудованием. Одна из Сан-Франциско, а другая вообще с другого края Америки, аж с Атлантического ее побережья - из Филадельфии с завода Крампа.
        Американцы демонстрировали свой ускоренный способ рубки и сборки металлических конструкций, широко используя аппараты типа «Электрогефест». Но в отличие от русских, работали по шведскому способу Оскара Кьелберга. Под неусыпным надзором наших инженеров они укрепили угольниками продольные переборки угольных ям, опасно прогибавшиеся даже при неполном заливании отсеков еще на испытаниях при сдаче корабля в казну. А в жилой палубе на 17, 26, 30, 44, 57, 61, 70 и 83-м шпангоутах переделывали имевшиеся там переборки в водонепроницаемые[8 - См. комментарий 2 в конце книги.]. Работали быстро, почти круглосуточно. Рассчитывая на перспективу, качество работ, несмотря на спешку, они держали на высоком уровне. Конкуренция!
        Бирилев, увидев все это, пришел в ужас. Но, невзирая на полнейший развал по всем заведованиям, командир броненосца капитан первого ранга Фитингоф сразу же заверил его, что все работы идут даже с некоторым опережением графика и что совсем скоро его «Наварин» непременно будет готов к плаванию и бою.
        На бронепалубных крейсерах дел предстояло тоже немало. Был запланирован большой объем работ с машинами и котлами, нуждавшимися в щелочении, чистке, переборке и отладке после всех переходов последнего времени. Поврежденные лопасти левого винта «Светланы» водолазы уже сняли и отправили на завод. Но без дока ей было никак не обойтись. А рабочих рук для всего этого не хватало. Хорошо хоть с артиллерией на них серьезных проблем пока не обнаружили, да и отсутствовали боевые повреждения. Серьезно пострадавший «Донской», имевший еще и неполадки в машине, вообще пока стоял в стороне. Все работы на нем велись только силами экипажа и явно затягивались.
        Эсминцы отряда Андржиевского в мастерских бухты Уллис провели корпусной ремонт. Туда специально для этого перетащили плавучие доки. Едва на «Грозном», «Громком» и «Бодром» успели прочеканить швы, поменять ослабшие и срезавшиеся во время не простого плавания в Тихом океане заклепки, их еще с разобранными машинами на буксире утащили в бухту Новик к плавмастерской «Ксения» для очередной модернизации. Там для уменьшения забрызгиваемости и улучшения обзора в очередной раз переделали мостики. Запасной кормовой рулевой пост также приподняли над палубой, для улучшения условий видимости и устранения заливаемости.
        А освободившиеся места у стенки мастерских заняли три номерных миноносца, сохранивших боеспособность после штурма Сасебо. На них, помимо устранения боевых повреждений, необходимо было переделать кирпичную кладку в топках котлов, провести щелочение и перебрать водяные и паровые магистрали. Параллельно перебрать и отладить машины, уже изрядно расшатанные интенсивной службой, а также отремонтировать корпуса, с основательной ревизией всех заклепочных швов обшивки и набора.
        Считавшиеся боеспособными «Орел» и «Бородино» чинили главные и вспомогательные механизмы, паровые магистрали и прочее оборудование кочегарок, сохраняя готовность к выходу в море на половине котлов и одной машине. Пока на заводе для них вырубали и гнули подлежащие замене листы наружной обшивки и элементы набора, на самих кораблях эти места ломами и зубилами освобождались от временно закрывавшего их бетона. Хорошего, крепкого бетона!!!
        Помимо ремонта броненосцев на заводе заканчивали оснащение двух вспомогательных крейсеров, в которые переоборудовали трофейные пароходы «Шропшир» и «Виндекс», захваченные в Симоносекском проливе. Им присвоили имена погибших при штурме Цусимы «Риона» и «Кубани». Крейсера вооружили четырьмя шестидюймовками и шестью трехдюймовками, придав по паре минных аппаратов, из числа доставленных для так и не состоявшейся сборки миноносцев. Это было очень вовремя. Японские коммуникации в Тихом океане явно нуждались в нашей постоянной опеке.
        Общим итогом адмиральской инспекции стал вывод о том, что в ближайшее время будут готовы к плаванию только три эсминца отряда капитана второго ранга Андржиевского и, может быть, корабли отряда Небогатова, недовооруженный «Александр» и малые миноносцы. На всех остальных работы продлятся еще минимум две-три недели. Следовательно, продолжить полномасштабные активные действия на море будет возможно не ранее начала сентября. Но даже тогда сохранятся серьезные ограничения, ввиду явной поспешности и избирательности проводимых сейчас работ.
        К этому времени, согласно аналитическим выкладкам штабов, ожидалось уже существенное восстановление противником транспортных возможностей на всем западном побережье Японских островов, а также линий снабжения армий, воюющих на материке, проходящих через Цусимские проливы и южнее них.
        Весьма озабоченный таким положением дел, Бирилев немедленно созвал совещание по морским делам. К этому времени уже были готовы предварительные оперативные планы штабов, как его, так и Рожественского. Подготовленные совершенно независимо друг от друга, оба они сходились в одном: возможность давить на Японию сейчас была только на коммуникациях. И по-прежнему точкой наивысшего напряжения являлась Цусима.
        Связь с ней до сих пор оставалась крайне ненадежной, можно сказать, эпизодической. Оттуда поступали доклады о начавшихся систематических бомбардировках с моря береговых укреплений и аэростанций. Несмотря на вынужденный приказ командования островного гарнизона экономить боеприпасы и в перестрелки с противником не ввязываться, батареи, «Мономах» и стоявшие за мысом Эбошизаки «Аврора» с «Жемчугом», порой открывали огонь по особенно обнаглевшим японским миноносцам и прочим малым судам, пытавшимся проникнуть в Цусима-зунд.
        Причем теперь подобные вылазки почти всегда прикрывали «Фусо» или несколько вспомогательных крейсеров и канонерок. Предпринимались попытки приблизиться вплотную к подходящим для высадок местам и на других участках побережья. Противник явно прощупывал оборону островов, ища в ней бреши. Оставлять это без внимания было никак нельзя.
        Требовалось срочно изыскать надежный способ регулярного получения достаточно оперативной информации из Озаки. Рассчитывать на повторение «трюка» с депешами через Берлин, но уже с сокращенным в десятки раз плечом передачи, не приходилось. Японцы наверняка примут меры по недопущению подобного в дальнейшем.
        Предложенная кем-то голубиная почта вряд ли решила бы проблему. Далековато. Да и лететь почтовику все время над морем. А проложить телеграфную линию до окончания боевых действий в Японском море совершенно не представлялось возможным. Ничего другого, достаточно дельного, пока придумать не удавалось.
        На данный момент отсутствие проводной связи и ненадежность радио оставляли всего один весьма рискованный вариант, но выбирать не приходилось. Только посылать кого-то с каждой срочной новостью, в надежде, что тот сможет преодолеть незамеченным японские дозорные линии. А лучше сразу нескольких. Чтобы было больше шансов, поскольку никого, способного прорваться с боем во Владивосток или Шанхай, на Цусиме уже не оставалось.
        Необходимость срочной доставки снабжения этому передовому гарнизону становилась совершенно очевидной. Того, что привезли удачно проскочившие шхуны, на долго не хватит. Японская агентура, судя по всему, об этом узнала и предприняла кое-какие действия, оказавшиеся весьма успешными. В результате планировавшаяся отправка «Терека» так и не состоялась, а заменить его оказалось некем. Оставалось всемерно форсировать работы и ждать результатов.
        У «Терека», при выходе на пробу машин после их регулировки и переборки паровой арматуры, неожиданно появился сильный стук в цилиндрах высокого и среднего давления левой машины. Когда ее разобрали, обнаружили целую горсть гаек, шайб и прочего железного мусора, неизвестно как туда попавшего. Сама машина теперь требовала серьезного ремонта.
        Это очень смахивало на диверсию. Все, кто участвовал в работах, были задержаны и с ними разбирались жандармы. Но выяснить ничего так и не удалось. Вообще в последнее время в крепости все чаще начали появляться неблагонадежные элементы. Причем, если раньше это были «ряженные» под китайцев японцы или натуральные китайцы, но на японской службе, то теперь, с наплывом добровольцев из всех слоев общества, такие мелкие пакостники оказывались либо особо «продвинутыми» студентами, желавшими «сделать для блага своей страны» куда больше, чем просто отправить поздравительную телеграмму микадо, либо работягами, «жаждущими крови эксплуататоров».
        Совместными усилиями военных и жандармского корпуса до сих пор удавалось избежать крупных революционных выступлений, но мелкие диверсии набирали размах. Хотя их исполнителей регулярно арестовывали, причем, чаще всего до окончания реализации задуманного, того, кто всем этим управляет, до сих пор не знали, и достать его не получалось.
        В остальном ситуация на контролируемых из Владивостока просторах Японского и Охотского морей складывалась вполне благоприятно для нас. Даже наметился выход и из «пушечного тупика». Доклад артиллерийского комитета штаба по вариантам его решения был заслушан сразу после обсуждения вопроса с Цусимой.
        Если кратко, то десятидюймовки на «Адмирале Ушакове» предлагалось поставить с «Осляби» Они были уже отремонтированы в мастерских базы. Три пушки находились в хорошем состоянии и опасений не вызывали, а вот четвертая, из носовой башни, сбитая со станка в Цусимском бою японским снарядом, могла стрелять только ослабленными зарядами из-за угрозы разрыва ствола и, соответственно, не выдавала «паспортной» дальности.
        Некоторые осложнения вызывало то, что под эти пушки требовались переделки в башнях, поскольку они были на тонну с четвертью тяжелее. Соответствующий проект уже утвердили и начали воплощать в железе. Работы со станками ведутся, параллельно с ремонтом гидравлики в башнях и подбашенных отделениях и совершенствованием систем зарядки орудий главного калибра.
        Имевший повреждения подводной части в носу и полностью изношенный главный калибр «Адмирала Сенявина» вынужденно вставал на прикол и разукомплектовывался. В короткие сроки исправить подводные повреждения его корпуса возможности не имелось, да к тому же вооружить его оказалось нечем. Больше во Владивостоке десятидюмовки взять было неоткуда.
        В то время как использование части вспомогательных и некоторых деталей главных механизмов с него, а также электрических машин и пушек среднего и противоминного калибра для скорейшего восстановления боеспособности «Ушакова» и «Апраксина, позволяли сократить сроки стоянки у заводской стенки остававшейся пары минимум на две недели. Параллельно планировалось вести работы и по усовершенствованию системы управления огнем обоих восстанавливавшихся малых броненосцев, а на «Апраксине» переделать электропроводку в башнях по образцу «Александра III».
        С такими перспективами предстоящий основательный ремонт большинства боевых единиц не особенно портил складывающуюся общую картину, учитывая, что противнику тоже чиниться надо. Грело душу и то, что передовые пункты базирования значительных сил японского флота, могущих представлять реальную угрозу для наших морских перевозок, значительно отодвинулись к югу. Теперь основные коммуникации между Владивостоком и Гензаном, а также между Владивостоком, Сахалином и далее на север и на восток оказались в нашем достаточно глубоком и сравнительно безопасном тылу.
        Кроме того, имевшийся в начале кампании дефицит грузового тоннажа остался в прошлом, благодаря постоянно поступавшим трофеям. Теперь транспортов хватало для обеспечения всем необходимым быстро расширявшихся и увеличивавшихся числом гарнизонов вдоль всего побережья Японского моря и северо-восточной Кореи. Это также позволило развернуть полноценное снабжение морем наших войск в северо-восточной Корее, весьма затруднительное по сухому пути из-за отсутствия железнодорожного сообщения и сильной зависимости проходимости местных дорог от погодных условий. К тому же доставка снабжения морем была гораздо быстрее и дешевле. Организованные перевалочные тыловые базы в Кенгшене, Хамьенге и Порту Шестакова распределяли снабжение дальше, вплоть до самых дальних застав, куда чаще всего мог добраться только вьючный обоз.
        Владение морем создавало нормальные условия и для организации регулярных конвоев с Сахалина. А это уже, в свою очередь, снимало проблему обеспечения крепости и города дешевым строевым лесом, а также топливом всей этой оравы углеедов, свалившейся на голову портового начальства, едва не свихнувшегося от счастья в первое время, но, тем не менее, быстро оправившегося и начавшего требовать трофеев еще и еще.
        Поскольку уголь с сахалинских копей уступал кардифу, его использовали в основном транспорты и стоявшие в ремонте или в базе корабли. Для активных действий флота боевого угля было пока достаточно, учитывая поступления с Сучанского месторождения и более-менее регулярно приходившие через Курильские острова и пролив Лаперуза угольщики.
        А с недавнего времени этим маршрутом начались полноценные поставки и оборудования для дооснащения и расширения ремонтных мастерских базы. Буквально накануне прихода эскадры в порту Владивостока встал под разгрузку германский пароход «Эльзас», доставивший все необходимое для ввода в строй новой кузнечной и литейной мастерских, подъемные краны, прессы и станки. На этом же судне прибыла большая группа немецких специалистов, занятая сейчас монтажом этих машин и обучением местного персонала. До этого «Белый Орел» совершил подобный рейс в САСШ, и сейчас все привезенное им оборудование уже ввели в строй.
        Для обеспечения большей безопасности курильского маршрута была разработана десантная операция по захвату островов Курильской гряды Кунашир и Итуруп, примыкавших к японскому острову Хоккайдо. Это должно было облегчить прохождение судов, прорывающих японскую блокаду через проливы Екатерины и Фриза, и выход наших рейдеров в Тихий океан. К тому же угроза потери столь крупных, пусть и почти не заселенных территорий с их богатыми рыбными и прочими морскими промыслами, могла отвлечь противника на северо-восточное направление и снизить давление на Цусиму.
        В дальнейшем, если хватит сил, планировалось взять под наш контроль также остров Шикотан и гряду островов Хабомаи, чтобы максимально обезопасить и пролив Измены. Необходимые для первой стадии операции войска уже были выделены из гарнизона крепости и переброшены в порт Корсаков, где проходили усиленную подготовку.
        Одновременно собиралась вся информация о японских поселениях и гарнизонах на Курилах. Сахалинские рыбаки айны, уже давно торговавшие рыбой с японскими купцами с Хоккайдо и даже с Хонсю, знали об этом неожиданно много. Просто их раньше никто не спрашивал.
        Общим итогом совещания стало единогласное решение о временном переходе к глухой обороне на море, ввиду острого недостатка боеспособных сил, но с продолжением рейдов вспомогательных крейсеров восточнее и южнее Японских островов. Район Цусимского пролива признавался временно недоступным, но прорыв быстроходных судов на саму Цусиму все же возможным. Однако от штабов по-прежнему требовалось прорабатывать возможные варианты продолжения кампании все в той же агрессивной манере, что и прежде.
        Для разведки Курил и наведения порядка на рыбных и котиковых промыслах далекой восточной окраины страны, где за последний годы совершенно распоясались браконьеры, по настоятельным рекомендациям из самого Санкт-Петербурга предполагалось отправить вдоль архипелага крупную экспедицию. Ее конечной целью должны были стать берега Камчатки и Командорские острова.
        Инициатором отправки с самого момента прорыва эскадры во Владивосток выступало «Камчатское торгово-промышленное общество». Его титулованные акционеры (в том числе и из Императорского дома) весьма активно и настойчиво продавливали эту идею в самых высших сферах. Причем не столько через «беззубый», особенно во время войны, Департамент рыболовства, в чьем ведении находились подобные вопросы, сколько через Отдельный корпус пограничной стражи и, даже, адмиралтейство. При этом кроме откровенного давления ничего конкретного, хотя бы в плане разрешения давно назревших юридических проблем, в этой отрасли не предпринималось.
        Но флот ни в конце мая, ни, тем более, теперь не располагал свободными силами для ее проведения. Одних только финансовых поступлений, собранных по подписке, и выделения специальным указом из состава Заамурского округа пограничной стражи трех рот для охраны котиковых лежбищ и промыслов ценных пород рыб было явно недостаточно. Использовавшиеся до начала войны шхуны и боты Отдельного отряда вооруженных судов Приморского управления охраны рыбных и зверобойных промыслов явно не могли справиться с такой масштабной задачей в разумные сроки. Тем не менее выход нашелся.
        В газетах было напечатано, что с самого начала войны все лицензии на промысел для иностранцев и российских подданных, нанимающих иностранные суда, аннулированы. Следовательно, вне зависимости от бумаг, кто не русский - тот браконьер. А поскольку браконьерские шхуны под любыми флагами активно ведут разведку в интересах противника, по законам военного времени, согласно новому указу генерал-губернатора и наместника, подлежат уничтожению или аресту на месте задержания у Командор, Камчатки, всей гряды Курильских островов, во всей акватории Охотского моря и в северной части Японского. Пограничная стража объявила набор добровольцев из числа судовладельцев-промысловиков для наведения порядка. Все конфискованное у браконьеров будет делиться поровну между казной и владельцами судов, изъявивших желание участвовать.
        Как и ожидалось, уже через пару дней от желающих встать на охрану наших морских богатств не было отбоя. Появилась возможность выбирать самые крепкие и ходкие суда с опытными экипажами. И уже к середине августа в поход отправилось более полутора десятков шхун, предоставленных местными промысловиками и укомплектованных дополнительно моряками, казаками и охотниками из пограничной стражи.
        На каждой из них установили по две-три списанные с миноносцев и старых кораблей многоствольные 37-и 47-миллиметровые пушки или митральезы, пылившиеся во флотских арсеналах, так что, уступая в размерах, по огневой мощи они гарантированно превосходили потенциального противника. Миндальничать никто не собирался. Война, знаете ли!
        Результаты появились уже к концу месяца, когда в Корсаков, Николаевск-на-Амуре, а потом и во Владивосток потек ручеек конфискованных шхун и даже небольших пароходов. Причем английских, канадских и американских судов среди них было гораздо больше, чем японских. Их экипажи иногда даже могли предстать перед судом для отправки на каторгу, но чаще все решалось на месте в яростных перестрелках. Хорошо осознавая стоявшую перед ними перспективу (от пяти лет каторги и выше), легко сдаваться никто не хотел.
        Однако «винчестеры» и «Лиэнфилды» против русских пятистволок, как правило, оказывались неубедительными. Поэтому редкие уцелевшие представители цивилизованных стран, в конце концов, начинали переговоры. Правда, как выразился один из казаков, «уже с мокрыми штанами».
        Самый жирный разовый «улов» пришел в Корсаков от острова Матуа. Своими же американскими экипажами (которым обещали амнистию за ценную информацию и содействие) под командой наших казаков было приведено сразу пять паровых шхун. Еще две из той же флотилии пришлось разбить из пушек в проливчике, разделяющем Матуа с островком Топорковый в юго-западной части острова для принуждения к капитуляции крупной браконьерской фактории.
        Добытые суда очень заинтересовали военных, поскольку из-за некоторых специфических условий браконьерского промысла, особенно проявившихся именно в последние годы (котиков и тюленей старались бить на путях миграции из шлюпок), шхуны оказались довольно ходкими и мореходными. Имея водоизмещение от полутора до двух сотен тонн, они оборудовались средствами для быстрого спуска и приема на борт большого числа четырех-шестивесельных гребных шлюпок. Штук по восемь на корабль! Перспектив использования таких трофеев открывалось множество.
        В дальнейшем, когда экспедиции удалось добраться до камчатских берегов, поток призов только увеличился. На острове Шумшу был разгромлен японский гарнизон в поселке Катаока и взят в плен его начальник лейтенант Исокава. Его вместе с почтой с Камчатки доставили в Корсаков на одном из трофейных пароходов вместе с грузом красной рыбы, консервов из горбуши, кеты и трески, икры и шкур, сразу переправив во Владивосток.
        Население острова, состоявшее из японцев, с момента поселения в тех местах промышлявшее браконьерством и мародерством в наших водах, оказалось настроено весьма враждебно, так что всех их от греха подальше пришлось вывезти для интернирования и принудительных работ на Камчатку.
        В этом сильно помог встретившийся караван шхун петропавловского купца Огородникова. На Камчатке уже знали об успехах недавно прибывшей эскадры Рожественского, и предприимчивые люди резко активизировались. Объединившись в «Торгово-промышленную Петропавловскую артель», которую и возглавил Огородников, они снарядили восемь парусных судов, вооружили их, чем нашли, и отправили в Николаевск-на-Амуре с различными сезонными грузами, рассчитывая там продать все это выгоднее, чем заезжим купцам.
        Но кроме торгового интереса имелся еще и расчет: получить самую свежую и достоверную информацию о ходе войны, воспользовавшись чем, можно будет и торгануть более удачно, чем теперь. Поскольку из-за отсутствия телеграфа все новости в Петропавловске узнавали от приходивших преимущественно из Сан-Франциско пароходов с большим запозданием и в сильно искаженном виде, ориентироваться с рынками сбыта и ассортиментом предлагаемых товаров было трудно.
        Кроме того, они передали жалобу на начальника Командорских островов статского советника Гребницкого. В ней сообщалось об активном препятствовании с его стороны промыслу зверя и потворствовании английским и американским интересам на Командорах и в прилегающих водах. Многие промысловики были недовольны его действиями, о чем и составили соответствующую петицию.
        В ходе разбирательства, учиненного по этой скандальной бумаге, выяснилась изрядная сомнительность поданной жалобы. Сам Гребницкий, к этому времени уже почти три десятка лет бессменно занимавший пост управляющего Командорскими островами, зарекомендовал себя как дальновидный хозяйственник, организовавший строго регламентированный промысел пушного зверя с однозначными правилами охоты для всех, как иностранцев, так и русских подданных.
        Кроме своих непосредственных обязанностей он вел метеонаблюдения и научную работу. Там же успел обзавестись семьей, женившись во второй раз, завести семерых детей, кроме которых в семье росла и воспитывалась девочка - сирота из айнов. Но вопреки жалобе состояния не сколотил и не имел средств даже для приобретения жилья в столице.
        Чтобы обеспечить детям достойное образование, его семейство проживало в Коломне с 1898 года, а до того несколько лет в специально купленном своем небольшом имении (даче) в Новгородской губернии, лишь снимая ненадолго жилье в Петербурге.
        А «притеснения промыслу» выражались введенными им регулярными запусками (полным запретом на охоту для восстановления поголовья зверя). При этом, по причине отсутствия под рукой русских кораблей, для контроля за исполнением этих правил и численностью популяции котиков на подведомственных территориях, он пользовался услугами английского охранного судна «Алджерейен» и предоставляемых торговым домом «Гутчинсон Кооль и К^о^» и другими фирмами или частными лицами американских пароходов, один из которых («Минелопа») потерпел крушение в устье реки Тигиль в конце лета 1905 года. Использование английских и американских судов и послужило поводом для слухов о потворстве иностранцам[9 - См. комментарий 3 в конце книги.].
        Столь неожиданная встреча на самом краю русских земель едва не закончилась перестрелкой, но все быстро прояснилось. После того как к обоюдному удовольствию бумаги передали пограничному капитану, а груз икры, рыбы, шкур, а также почти годовой продукции рыбоконсервного завода «Камчатского торгово-промышленного общества» был закуплен на месте, японцев посадили на суда, отправившиеся назад в Петропавловск.
        Хотя там и без того уже негде было содержать арестованных браконьеров, последний указ генерал-губернатора, заверенный наместником императора, делал возможным в военное время производство суда над всеми браконьерами, теперь еще и подозреваемыми в шпионстве, непосредственно по месту задержания и немедленную отправку на каторжные работы для искупления вины.
        Получив копию такой серьезной бумаги, камчатские заметно оживились. Это здорово упрощало дело. А дополнительные рабочие руки в тех пустынных местах просто не могли не пригодиться. Особенно в свете предписанного тем же самым указом наместника немедленного начала работ по расширению складских помещений порта и подготовке к строительству мастерских и слипа, а также береговых укреплений современного типа с позициями под батареи. Причем последних не только в самом Петропавловске, но также и других ключевых пунктах побережья полуострова (на западном берегу в Большерецке и Тигиле, а на восточном, помимо Авачинской губы, еще и в Усть-Камчатске). Артиллерию, которую обещали доставить еще до начала зимы, предписывалось установить и испытать до установления морозной погоды. Кроме Камчатки предстояло укрепить в срочном порядке все прочие посты Берингова и Охотского морей.
        Покончив с этим щекотливым вопросом, на Шум-шу оставили гарнизон с береговой батареей из двух пушек, установленных на колесных лафетах, и двинулись вдоль западного камчатского берега. Впоследствии этот гарнизон захватил и отправил в Корсаков еще несколько шхун и пароходы «Ройе-мару» в 340 тонн, «Хокаи-мару» в 705 тонн и «Сейрю-мару» в 328 тонн, используемые японцами на вывозе рыбы.
        Уже к середине осени вдоль всей Курильской гряды начали регулярно курсировать не только русские промысловые суда, но и эти товаро-пассажирские пароходы, «перекрещенные» русскими именами. До конца сентября они доставили в Петропавловск полевую артиллерию с боеприпасами (старые горные пушки Барановского) и войска для усиления гарнизонов, а также более полусотни орудий для вооружения береговых батарей.
        А экспедиция всего за месяц конфисковала 34 судна, потопила 17. Арестовали, выселили и после суда отправили на принудительные работы более 4000 человек, занимавшихся незаконным промыслом и его переработкой на нашем берегу. Кроме конфискованного вместе с судами, на складах факторий обнаружили и изъяли: шкур котиков, голубых песцов и командорских бобров на 693 тысячи рублей, 785 пудов икры, 17 754 пуда готовой к вывозу соленой рыбы и более 30 000 пудов рыбных туков. Припрятанные иностранцами заначки находили до самой зимы. Вконец обнаглевших японских и прочих браконьеров явно застали врасплох. Такого успеха никто не ожидал.
        А в самом Владивостоке тем временем продолжало увеличиваться число квалифицированных рабочих рук и технические возможности порта. В частности, была запущена вторая электростанция, ускоренными темпами шел монтаж нового кузнечного и литейного оборудования в еще только строящихся новых заводских корпусах и окончательно введен в действие второй сухой док, куда встал «Сисой». Объемы капитальных вложений, освоенных за одно это лето, уже приближались к суммам, затраченным на портовую инфраструктуру за все предыдущие годы.
        Не имея возможности полностью придушить японскую агентуру, не оставляли попыток ее обмана. В частности, именно из этих соображений эсминцы Андржиевского после неожиданно быстрого, для многих, завершения корпусного ремонта в весьма развившихся миноносных мастерских бухты Уллис сразу убрали с глаз долой, объявив выговор начальнику отряда за неудовлетворительное техническое состояние вверенных ему кораблей. В городе вовсю судачили, что по итогам ревизии восстановлению они не подлежат по причине износа. При этом документы всех членов команд этих миноносцев провели по штабным канцеляриям как убывающих для дальнейшего прохождения службы (по слухам на третью эскадру для доукомплектования). После чего, снабдив ими группу отправлявшихся на долечивание или комиссованных по болезни или ранению матросов, с оркестром и всеми почестями отправили с вокзала.
        А в мастерских бухты Уллис, параллельно с начатым сразу ремонтом номерных миноносцев, приступили к работам на второй тройке эсминцев. Их также поставили в плавучие доки, но из-за нехватки времени и рабочих рук с ними «темнить» не стали, сразу наняв китайцев для очистки подводной части и прочих грязных работ. Большая часть материалов для них была заготовлена заранее или приспособлена из остатков привезенного с завода Крейтона. Это провели по бумагам как запчасти, снятые со списанной и якобы уже частично разобранной первой тройки. Все остальное нашлось в крепости.
        Поскольку корабли первого минного отряда имели заметно меньший «штормовой пробег», их общее техническое состояние оказалось лучшим, так что, по прогнозам специалистов, работы с ними много времени не потребуют. В штабах ожидалось, что они войдут в строй одновременно со вторым отрядом, что было бы весьма кстати. Оставалось проследить, чтобы они нигде не появлялись одновременно обоими отрядами. В этом случае начавшееся мелькание на горизонте характерных четырехтрубных силуэтов вражескую агентуру не должно было встревожить.
        С началом массового ремонта сметы постоянно росли. Объем предстоящих работ просто «зашкаливал». По выражению флагманского механика Политовского, для полного восстановления некоторых самых активных участников всех боев потребуется их чуть ли не полная разборка. Но ни времени, ни возможности для этого, естественно, не было, так что снова предстояло ограничиться максимально реализуемым в приемлемые сроки повышением резко снизившихся боеспособности и ходовых качеств.
        Попутно на «Светлане» и «Богатыре» планировали заменить радиостанции на привезенные немцами. Эту часть работ новые союзники целиком брали на себя. Еще один свежий комплект радиооборудования большого радиуса действия уже монтировали на «Николае I».
        Вопрос об отдыхе экипажей все же решился положительно. Несмотря на явную зажатость по срокам, в этом остро нуждались все: от нижних чинов до командиров кораблей и отрядов. Немедленно предоставлялось по двое суток выходных посменно с последующим вахтовым отдыхом не менее недели с сохранением ограничения рабочего и учебного времени.
        Глава 3
        Две недели до возвращения поезда Рожественского из Маньчжурии все в крепости шло более-менее спокойно. Но только до его возвращения. Хотя он умышленно не уведомлял никого о дате приезда, когда литерный поезд еще только подъезжал к Никольк-Уссурийску, об этом уже были предупреждены значимые чины в крепости и городе. Так что встречу, хоть и без особой помпы, все же подготовили.
        Естественно, об этом узнали и репортеры, заблаговременно начавшие подтягиваться к вокзалу. Как оказалось, не напрасно. Когда вместе с Рожественским из вагона вышли сначала генерал-губернатор Приамурья Хрещатицкий, потом генерал Штакельберг, за ним генерал-майор Бернов, командовавший войсками в Корее, и все обещали дать по короткому интервью, они уже оказались достойно вознаграждены за свое долгое ожидание.
        А уж когда на перрон вышел великий князь Михаил, еще недавно наследник престола, а теперь регент при цесаревиче Алексее, явно запахло сенсацией. Слухи о его отъезде из столицы в действующую амию успели докатиться и до этих мест, но появления такой фигуры здесь, да еще и так скоро, никто не ожидал.
        Но добраться до столь высокой персоны никому из пишущей братии так и не удалось. Прикрывшись заслоном из генералов, наместник с великим князем и небольшим эскортом из казаков его личной охраны укатили сразу в порт. Пришлось журналистам пока довольствоваться несколькими кадрами, удачно сделанными на перроне, да ждать.
        Когда поезд еще только подъезжал к вокзалу Владивостока, Михаил Александрович предложил Рожественскому назначить дату проведения официальной встречи с представителями прессы на следующий день после большого общего совещания, а сейчас, для экономии времени, сбежать от встречающих и сразу отправиться в штаб. Но наместник рекомендовал сначала осмотреть корабли эскадры. Так и решили. Быстро согласовав дальнейшие действия с генералами и охраной, оба «самых главных» успешно избежали внимания назойливых и пронырливых журналистов. К этому времени они довольно тесно сошлись за долгую дорогу из Харбина и легко общались между собой.
        Возможно, этому способствовало то обстоятельство, что из соображений строжайшей секретности, личным распоряжением Николая II только наместнику Михаил имел право сообщить некоторые факты, обнажившиеся к лету 1905 года, наглядно показывавшие степень неготовности Российской империи к этой войне[10 - На начало 1904 года имелось по 400 патронов на винтовку (хотя по норме следовало иметь 840). Промышленность могла выпустить еще по 150 штук на винтовку в год. За 1905 год было произведено патронов: в Петербурге 200 миллионов штук, в Луганске 140 миллионов штук, в Туле 125 миллионов штук и еще 500 миллионов куплено в Америке. Помимо всех видов боеприпасов, которые тратили гораздо быстрее, чем успевали изготавливать, даже собственно пороха в России производили вдвое меньше, чем требовалось на военные нужды. По этой причине до самого окончания войны постоянно изымалось вооружение и боевые запасы из европейских округов, восполнить которые удалось только к 1907 году! Про пушки всех калибров и острейшую нехватку переводчиков здесь упоминается.].
        Давая такое распоряжение, император рассчитывал на то, что, имея опыт ведения активных действий при откровенно скудном обеспечении Владивостока и тотальной нехватки всего и везде, Рожественский сможет подсказать выход из наметившегося тупика, в который все глубже вползало Военное министерство, а следом за ним и вся страна.
        Несмотря на то, что в Японии большинство населения умело читать и писать, в том числе и крестьяне в дальних деревнях, ее считали обезьяньим государством, и в случае обострения отношений предполагалось быстро добиться победы малой кровью и на чужой территории. Ошибочность этих суждений обозначилась уже в первые месяцы войны.
        За время совместной поездки из Харбина во Владивосток, в ходе состоявшегося приватного разговора, растянувшегося, под перестук вагонных колес, далеко не на одну ночь, Михаил поведал о неожиданной резкой непопулярности этой войны с самого начала. Как оказалось, с момента ее объявления это встретили с одобрением не более 20 процентов общества. Причем не только среди крестьян и рабочих, но и дворянства и буржуазии. Причем среди крестьян проявлялись даже самые недостойные формы протеста, выражавшиеся в отказе в помощи семьям солдат. А дальневосточные промышленники, чьи интересы она затрагивала в первую очередь, не ждали от нее ничего, кроме потери денег и имущества. Все новости с театра военных действий воспринимались со злорадным сарказмом. Это еще более подкреплялось не слишком успешными и, как правило, запаздывавшими, а порой и неадекватными действиями властей.
        Такое положение сохранялось вплоть до самой Цусимы. Однако с середины мая все изменилось. Словно глаза открылись. Люди увидели, как может и должно быть. За этим первым толчком последовали другие, не менее неожиданные, уже в самой столице, наделавшие немало шума. Вполне сопоставимые со «Снарядным скандалом», разразившимся после получения императором рапорта о проведенных во Владивостоке испытаниях современных типов боеприпасов для морских пушек, применявшихся с самого начала войны. Этот рапорт стал одной из главных причин отставки великого князя Алексея Александровича со своего поста.
        При этом вскрылись просто огромнейшие недостачи казенных денег. По словам Михаила, император был просто взбешен и категорически отмел все увещевания своих многочисленных августейших родственников, настоятельно рекомендовавших не афишировать «небольшие семейные неурядицы».
        В ответ некоторым из них самим было рекомендовано воздержаться от попыток участия в государственных делах, чтобы в перспективе избежать новых «семейных неурядиц», а «многоуважаемый», «драгоценный» дядя отправился на отдых и поправку здоровья, расшатанного непосильной ношей службы, в Ниццу, в Париж или еще куда за границу, на его усмотрение.
        Эта отставка вызвала целую цепь рокировок в высших флотских и армейских эшелонах власти. Как только над флотом встал великий князь Александр, глава ГУКиС Верховский, имеющий патологическую склонность экономить на мелочах, неожиданно для себя отправился на пенсию, так же как и главный интендант Ростковский. Основательно перетрясли весь Государственный совет, но его председатель, великий князь Михаил Николаевич, возглавлявший также и Главное артиллерийское управление, сохранил свой пост. Еще многие значимые фигуры оказались задвинуты, а кое-кто, наоборот, из неизвестности взлетел неожиданно высоко.
        Но то в столицах. А здесь, на месте?! Михаил, касаясь этой темы, каждый раз заметно нервничал, говорил резко, постоянно курил. Знали ведь, что воевать придется, а понимать, о чем говорят пленные или что в захваченных бумагах написано, не имели возможности ни к началу войны, ни сейчас. Стыдно сказать, на всю армию, даже после всех принятых экстренных мер, к концу лета 1905 года всего одиннадцать переводчиков. Да и из тех лишь двое могут разбирать рукописные японские тексты и полевые донесения!
        А из этого вытекает необходимость нанимать китайцев для работы в строевых частях. Да и китайцев ли? У половины, наверное, косы не настоящие. У японцев уже лет семь в Пекине открыто работает Высшая военная школа. А потом удивляемся, как это они так много о нас всего знают.
        Да и кроме азиатов желающих шпионить хватает. В Екатеринославе задержали двоих австрияков. Те подкупили писарей воинского начальника и получали всю их переписку. Их и отловили-то чисто случайно. А как допросили, так за голову схватились. В ином месте и свой дурак хуже японского шпиона оказывается.
        Много о чем говорил в запале. Насмотрелся за дальнюю дорогу. Накипело! Но, как потом вспоминал великий князь, «эти новости, что с самого верха, о которых и в столице знали очень немногие, что «бытовые», уже едва ли не с самого низа, не вызвали у Рожественского ожидаемой реакции, словно он их все уже знал».
        С вокзала отправились прямиком на завод, откуда поданным катером добрались до бухты Уллис, а потом через артиллерийский полигон в бухту Новик. В штаб попали только поздно вечером, так что никаких совещаний в этот день собирать не стали, ограничившись знакомством со структурой и принципами его работы. А на следующий день, то есть на 28 августа, было назначено первое заседание Дальневосточного Военного совета.

* * *
        Появление во Владивостоке сразу стольких высоких начальников объяснялось тем, что противоречивые доклады о состоянии дел, поступавшие из Маньчжурии и Владивостока, вызывали все большее беспокойство у императора, наконец начавшего проявлять должный интерес к делам армии и флота. Все, кто хорошо знал его, отмечали, что после цусимской победы он словно преобразился, встряхнулся. Многие считали, что этому способствовала приватная беседа с отцом Иоанном Кронштадтским, состоявшая сразу после торжественного молебна в честь успеха русского оружия и продлившаяся до глубокой ночи.
        От прежнего податливого царя, хорошего семьянина, но слабого правителя, не осталось и следа. Он теперь не избегал ссор со своим многочисленным семейством, когда это касалось государственных интересов, а упорно отстаивал принятое решение и, что немало важно, стал требовать их исполнения, не считаясь ни с чем и ни с кем.
        Довольно скоро это привело к отъезду его матушки на историческую родину, ввиду ее категорического несогласия с курсом на сближение с Германией. Это резко ослабило позиции некоторых из великих князей. В высших сферах продолжились перестановки фигур. Кроме того, все правительство начало работать как во время войны, а не только Военное министерство, как было до этого.
        Сенсацией, сопоставимой с отставкой шефа флота, стало начатое в конце мая тщательное расследование событий 9 января этого года на Дворцовой площади. Причем расследование публичное, о ходе которого постоянно печатались отчеты на страницах газеты «Русское слово». Более того, ее владелец Иван Дмитриевич Сытин, составивший свой начальный капитал на лубочной продукции, параллельно развернул выпуск еще и наглядных красочных плакатов на эту и другие политические темы, обеспечивая правильное донесение монаршей воли, касаемо последних нововведений, до самых глубоких слоев населения.
        Моментально развернувшаяся в «передовой прессе» критика его самого, как прижимистого и скупого эксплуататора, не желающего платить своим рабочим-наборщикам даже за запятые, быстро захлебнулась, поскольку этот его указ оказался к тому времени отменен. Даже более того, все его наемные рабочие перешли на круглосуточную работу в три восьмичасовые смены с гарантированным одним выходным днем в неделю, оплатой больничных листов и приличным заработком по прогрессивной тарифной сетке, с двойными сверхурочными.
        В процентном отношении такая зарплатная политика несколько снижала прямой доход издателя, но в абсолютных цифрах совершенно наоборот. Это было одним из непременных условий договора, заключенного напрямую с Канцелярией его императорского величества и полицейским депертаментом и дающего монопольное право на освещение хода этого расследования и многих других. Итогом стал скачкообразный рост тиражей всей периодики и ее раскупаемости. Даже круглосуточная работа не полностью обеспечивала резко возросшие потребности, что в сочетании с госдотациями на развитие средств народного просвещения увеличило прибыли в разы.
        Через ту же газету получили огласку подтвержденные факты встречи господина Акаси, как выяснилось, полковника японского генерального штаба, с Плехановым, Лениным, Деканозовым и Лорис-Мельниковым и попыток поставки восьми тысяч винтовок финским националистам, пяти тысяч на кавказ и еще около девяти тысяч прочим социалистическим партиям для ведения террористической и подрывной деятельности. Все оружие и патроны оплатила Япония.
        Главной причиной столь пристального внимания собратьев по цеху к персоне Сытина стали, конечно, вопросы конкуренции. Тиражи его газеты росли как на дрожжах, а прочая полиграфическая продукция нового типа моментально расходилась в бездонной крестьянской массе, пользуясь чрезвычайным спросом. Он снова угадал потребность рынка, будучи к этому готов.
        Грызня печатников позволила отвлечь часть внимания от дальнейших действий императора, которым многие теперь также стремились придать скандальный окрас. Страницы некоторых газет буквально вопили. Как же так?! Чтобы прибить маленькую Японию, огромной России приходится перекраивать бюджет под военные нужды! Началось это после того, как Военное и Морское ведомства получили дополнительные чрезвычайные ассигнования за счет некоторых мирных статей бюджета. А во всей стране было введено военное положение, что позволило решать некоторые щекотливые вопросы гораздо жестче, а потому быстрее и эффективнее.
        Порядок в области финансов начали наводить и непосредственно на театре военных действий и в сферах, напрямую к нему причастных. По предложению Столыпина на Дальний Восток отправили сразу несколько ревизионных комиссий с самыми широкими полномочиями. Причем большей частью тихо, без лишнего шума. А также значительные силы от отдельного жандармского корпуса для проведения оперативных следственных действий на местах.
        Предшествовавшая этому широкая огласка факта подготовки к отправке с проверкой представителей Канцелярии его императорского величества вызвала громкий резонанс и укрыла в «тени» остальных, быстро и тихо добравшихся до мест назначения, что позволило им работать с максимальной эффективностью.
        Еще в середине июля на специальном совещании у Николая II было высказано мнение, что эта война являет собой совершенно новый вид войн, пришедших на смену всем, что были прежде. Теперь уже невозможно вести полноценные боевые действия без перестановки промышленности, да и части повседневной жизни на военные рельсы. В Японии так было с самого начала, а вот в России считали это не нужным, и страна к этому оказалась не готова, за что теперь и расплачивается. Тогда же было принято решение об отправке во Владивосток великого князя Михаила Александровича с полномочиями, позволяющими вести переговоры с японским императором Муцухито-Мейдзи от лица российского императора. В состав его свиты тоже вошло несколько опытных ревизоров и следователей, что оказалось далеко не лишним.
        С ним должны были ехать и представители Министерства иностранных дел, дипломатического корпуса и прочие чины, соответствующие предстоящей процедуре. Но Михаил не стал дожидаться, когда все будут готовы, а отправился в дальний путь уже через день, согласившись взять с собой только тех, кому доверял лично. В итоге его поезд далеко обогнал основную делегацию, оставаясь в ее тени, что позволило выявить немало «интересных» фактов.
        На том же совещании у императора пришли к мнению о необходимости формирования Дальневосточного Военного совета при наместнике императора, куда должны были войти генерал-губернаторы затронутых войной губерний, а также командующие основными группировками войск и флота, задействованных в боях. Этому совету предстояло обеспечить совместные согласованные действия на суше и на море, для максимально быстрого завершения войны.
        В него изначально планировалось включить генерала Линевича как начальника войск в Маньчжурии, генерала от кавалерии Хрещатицкого - по должности генерал-губернатора Приамурской области, являвшегося также и командующим войсками Приамурского военного округа и ведавшего проведением мобилизации на подвластной ему обширной территории и распределением прибывающих резервов и пополнений, не уходивших в Маньчжурию. На нем же лежала ответственность за обеспечение безопасности побережья. Правда, теперь только севернее Владивостока, а также Сахалина и Камчатки. Также включили в состав совета генерал-лейтенанта Казбека - коменданта крепости Владивосток, отвечавшего за выполнение программ подготовки прибывавших пополнений и уже боеготовых частей по новым правилам. Командовавший всеми войсками в Корее, сведенными в Корейский отряд, генерал-майор Анисимов, ответственный и за состояние проводных линий связи Российского военного ведомства в северо-восточной Корее, тоже должен был участвовать в выработке стратегии скорейшего завершения войны в нашу пользу. Вошел в совет и командир Посьетского отряда генерал-майор
Щупинский, на которого приказом из Петербурга теперь была возложена ответственность за противодесантные мероприятия на российском побережье южнее Владивостока. С самого начала признавалось весьма желательным участие в заседаниях и генерал-майора Бернова, назначенного командовать Курильским десантным корпусом, и вице-адмирал Бирилева - командующего Тихоокеанским флотом со всеми вытекающими обязанностями. По личной рекомендации Рожественского в состав совета был включен также и контр-адмирал Йессен, хорошо знакомый с морским театром боевых действий. Ну и, конечно, сам Рожественский.
        Но за время следования представителя Царствующего дома на Дальний Восток на основании полученных сведений на САМОМ ВЕРХУ были приняты некоторые кадровые решения, которые по приезде в Харбин оставалось реализовать на месте. Их итогом стал отзыв генералов Куропаткина и Линевича в Петербург, по официальной версии, для личного доклада императору и назначение на должность командующего всеми войсками в Маньчжурии генерала Штакельберга, с автоматическим включением его в состав совета. Все это было оформлено официально уже на следующий день после встречи Рожественского с Михаилом в Харбине.
        На первое заседание формируемого Дальневосточного Военного совета смогли явиться не все означенные персоны. Генерал-лейтенант Казбек, вице-адмирал Бирилев и контр-адмирал Йессен, находясь во Владивостоке, имели возможность быть на месте в тот же день, чем и не преминули воспользоваться. Хрещатицкий, Штакельберг и Анисимов, заблаговременно извещенные по телеграфу или посыльными, прибыли поездом вместе с великим князем и наместником либо другими путями в тот же день. Щупинский, также получивший соответствующую депешу, уже находился в пути и успевал к назначенному времени. Зато появления генерала Бернова с Сахалина, где он готовился к предстоящей уже в ближайшие дни высадке, можно было ожидать не ранее чем через неделю. Так что отзывать его во Владивосток не стали. Заседание решено было провести неполным составом.
        Быстро и без возражений согласовав все организационные вопросы, перешли к сути дела. Сначала в узком кругу зачитали секретные правительственные директивы и личные распоряжения государя императора. Также было озвучено решение высшего призового суда в Санкт-Петербурге относительно всех судов иностранных держав, взятых в качестве призов в ходе боевых действий первого года войны и морского наступления на Японию в течение весны - лета 1905 года. Телеграмма об этом пришла вчера.
        К огромному облегчению всех флотских начальников, оно оказалось положительным. Все иски отклонены в связи с явными и грубейшими нарушениями правил ведения войны на море Японской империей, вероломно захватившей ряд русских торговых судов и их грузы в своих портах и в море до официального объявления войны, что поставило ее саму и ее территорию вне законов в этом вопросе.
        Основанием послужил июньский указ императора об отмене «Правил в войне на море», утвержденных в феврале 1904 года, и прочих подобных документов, в связи с несоблюдением данных правил противной стороной. Дальнейшая судебная словесная казуистика уже мало кого интересовала. Главным было то, что любое судно, независимо от флага, обнаруженное в японском порту или у берегов Японии с грузом, адресованным в эту страну либо отправляемым оттуда, подлежало аресту и конфискации.
        Под эти статьи попал и «Калхас», освобождения которого, вслед за «Алантоном» и «Арабией», фактически добились его владельцы, но отдавать его им не спешили, а начали активно использовать в своих целях, ввиду острого недостатка подходящего грузового тоннажа, да вдобавок чуток поломали в Сасебо об японскую мину.
        Затем присутствующие ознакомились с последними данными нашей внешней разведки и обсудили сложившуюся на данный момент политическую ситуацию. После фактического предательства интересов России Францией, считавшейся нашей союзницей, реальную, хотя и тайную, помощь в данный момент оказывала только Германия. Помимо «услуг» германского представителя во Владивостоке и его помощников в рамках уже заключенного между российским императором Николаем II и германским кайзером Вильгельмом II секретного договора, немцы теперь обеспечивали срочные поставки и монтаж оборудования для Владивостокского порта, а также снабжение и связь нашей третьей эскадры, благополучно форсировавшей Индийский океан.
        Сейчас все корабли адмирала Дубасова уже начали ремонт в одной из германских островных колоний на Тихом океане, восстанавливая свою боеспособность после длительного перехода. Об этом великому князю Михаилу при краткой личной встрече, состоявшейся сегодня утром, сообщил сам адмирал Гинце.
        Михаил подтвердил также, что приезд этого немца полностью согласован обеими сторонами на самом высоком уровне. После заключения «Тайного договора о взаимопомощи между русским и германским императорами» адмирал-штаб отправил специального полномочного представителя еще и в Циндао для обеспечения максимального содействия нашему Тихоокеанскому флоту. Благодаря этому теперь при помощи немецкого представителя во Владивостоке можно быстро выйти на связь даже с Берлином. Но это уже из области высших сфер. Более насущным являлась возможность обмениваться депешами с Дубасовым и согласовывать дальнейшие действия.
        Но при этом помощь оставалась совершенно секретной, так как Германия не могла вступить в войну открыто. По условиям англо-японского союзного договора, это позволило бы англичанам также открыть боевые действия против России, что при отсутствии сейчас русского флота на Балтике создает явную угрозу столице.
        Поскольку английская армия до сих пор еще не закончила свою масштабную реорганизацию, затеянную по итогам англо-бурской войны «комитетом Эшера», в данный момент ее боеспособность оценивается как не слишком высокая. Подтянуть колониальные войска они не успеют, следовательно, воевать, если до этого все же дойдет, Британия будет флотом. Это подтверждается и рядом высказываний лорда Фишера, активно занявшегося сосредоточением основной военно-морской мощи в водах метрополии. Защищать Санкт-Петербург в этом случае, согласно одному из пунктов договора, придется уже немецким броненосцам.
        В том, что в случае крайнего обострения немцы пойдут на это, прекрасно сознавая, что рискуют положить в боях за своего нового союзника не менее половины флота, Михаил не сомневался. По его словам, именно сейчас мы нужны им едва ли не больше, чем они нам, так что вопрос военной безопасности европейских тылов можно считать решенным. Хотя на подобную эскалацию конфликта Британия вряд ли пойдет.
        Более вероятным кажется экономическая блокада. В условиях, когда большая часть российской промышленности напрямую зависит от ввозимого английского угля, которого только одному городу Петербургу необходимо более миллиона тонн в год, резкое прекращение таких поставок может подрубить на корню все производство. Даже простое передвижение по стране станет весьма затруднительным, поскольку продукции собственных угольных выработок хватит лишь на десятую часть общей потребности.
        Однако по дипломатическим каналам удалось получить достоверные сведения, что британские промышленники крайне не заинтересованы в таком развитии событий и уже задействовали все рычаги влияния на правительство, чтобы не допустить его. Как люди, весьма прагматичные, они прекрасно сознают, что мгновенно прекратить поставки просто невозможно. А постепенное перекрытие канала снабжения приведет скорее к логичной смене поставщика, чем к реальному удушению. Кроме того, сам эффект будет довольно растянут и вряд ли спасет Японию от поражения, зато гарантированно обеспечит потерю освоенного рынка сбыта. А терять миллионы фунтов в год им явно не хочется, тем более что есть способы повлиять на ситуацию, не теряя прибылей, а совсем даже наоборот.
        Одним из них является усиление японского флота путем приобретения готовых кораблей на стороне. По вполне достоверным и проверенным сведениям, в данный момент Японией при посредничестве и активной кредитной помощи Великобритании куплены у Бразилии, Чили и Аргентины шесть броненосных крейсеров и один бронепалубный.
        Японцы уже успели дать им новые имена. Бывший «Гарибальди» стал «Танго», «Пуйердон» переименовали в «Суво», «Бельгано» - в «Сагами», «Сен-Мартин» - в «Ивами», «О'Хигинс» - в «Цукуба». «Эсмеральда» теперь называется «Икомой», а бронепалубный «Чакобуко» - «Цугару». Перегонные команды для них уже отправились в Латинскую Америку из Куре и Йокосуки. Так что не позже чем через два с половиной - три месяца эти крейсера уже будут в Японии.
        Маршрут движения, так же как и точная дата прибытия, не известен. Но даже если это и удастся выяснить, перехватить и утопить их еще в Тихом океане не получится, поскольку весь путь они будут идти под своими прежними флагами и под охраной английских крейсеров.
        Конечно, прежде чем вступить в строй японского флота, им предстоит серьезный ремонт, так как техническое состояние всех кораблей на момент заключения сделки оказалось далеко от идеального. Да и переход через Тихий океан по диагонали повлияет на него явно не в лучшую сторону, так что чинить их придется, возможно, всю зиму. Но даже и в этом случае их появление здесь в корне изменит весь баланс сил на море и может привести к весьма печальным последствиям. В свете этих новостей даже скорый подход эскадры Дубасова не особо успокаивал.
        Принудить Японию к заключению мирного договора до наступления холодов возможно только действуя согласованно и одновременно на всех направлениях. Заверения в этом из штабов всех уровней и раньше постоянно принимались телеграфом во Владивостоке. Но далее заверений нигде кроме корейского и курильского участков дело пока не шло. Даже предварительных наметок о сроках и направлении желательного незамедлительного наступления в Маньчжурии от армии так и не поступило.
        В этой связи большие надежды возлагались на вновь назначенного командующего генерала Штакельберга. Отбросив журналистские байки про «генеральскую корову»[11 - Генерал Штакельберг, потеряв здоровье на военной службе, не мог обходиться без молочной кухни и специального режима питания. Для обеспечения всего этого его всюду сопровождала жена, что позволяло самому генералу заниматься исключительно своими прямыми обязанностями с максимальной отдачей.], при назначении его на этот пост в Петербурге руководствовались отзывами о нем в бою. А там фигурировали формулировки: «…барон Штакельберг выказал личное мужество, спокойствие и распорядительность» или «…генерал Штакельберг с полным знанием дела лично руководил вверенными ему войсками и проявил необходимые для старшего начальника личное мужество и спокойствие». Он уже вступил в должность и в данный момент занят разработкой плана генерального наступления. Начинать активные действия немедленно он категорически отказался, добившись отсрочки в месяц для переформирования армий.
        Следующим пунктом командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Бирилев довел до сведения всех собравшихся предварительный план по обеспечению максимальной безопасности уже достаточно хорошо освоенного северо-восточного морского маршрута снабжения. Самым трудным участком там до сих пор оставались проливы Курильских островов. Предусматривалась высадка десантов и создание сети сигнальных постов и береговых укреплений на самых южных, наиболее пригодных для заселения, островах архипелага. Реализация плана предполагалась до середины сентября.
        Он был уже согласован с Петербургом, откуда совершенно неожиданно пришло предписание в случае невозможности полного овладения означенными островами либо их длительного удержания обеспечить гарантированную проходимость проливов между ними как минимум на всю вторую половину сентября. При этом строжайше оговаривалось, что в случае невозможности уложиться в указанные сроки следовало не позже чем за неделю известить германских представителей во Владивостоке, через которых информация пройдет дальше по инстанциям. Пользоваться для докладов по этой теме обычными телеграфными линиями под любыми кодами из соображений секретности категорически запрещалось.
        Сначала решили, что это как-то связано с эскадрой Дубасова. Но бросалось в глаза несоответствие названных сроков со сроками предполагаемого завершения ее послепоходового ремонта. По самым оптимистичным оценкам, для этого требовалось не менее трех недель. Потом переход из южной части Тихого океана, минимум с одной промежуточной бункеровкой, так что ни к середине сентября, ни даже к концу месяца добраться до Курил он никак не успевал.
        К тому же измотанным и растрепанным флотом «обеспечивать безопасность проливов» для свежей, хоть и не лучшим образом подготовленной эскадры, без их предварительного объединения казалось совершенно нелогичным. Если, конечно, снова не имеет место попытка запутать японцев.
        Но запредельная секретность, явно превышающая уровнем проводимые ранее общефлотские операции, отметала эту версию. Дать какие-либо разъяснения по этому вопросу великий князь Михаил не мог, поскольку сам ничего не знал. Телеграмма из адмиралтейства со сроками догнала его уже здесь, во Владивостоке.
        Далее заслушали начальника штаба наместника капитана первого ранга Клапье-де-Колонга. Эффективная деятельность штаба Тихоокеанского флота позволила заняться планированием мероприятий, гораздо более масштабных, чем всё, что проводилось до этого. К первому заседанию ДВС удалось подготовить предварительный вариант операции уже стратегического значения, с привлечением всех сил, действующих против Японии в Маньчжурии, Корее и на морском театре войны Его реализация должна была наконец склонить Страну восходящего солнца к заключению мира. Он был весьма перспективным, смелым, дерзким, но спорным по многим моментам.
        Учитывая заинтересованность Англии и некоторых других стран в максимальном затягивании войны, с целью как можно большего ослабления России, сохранялась вероятность, что Японии, увязшей в долгах, просто не позволят пойти на мирные переговоры в данный момент. Поэтому, чтобы избежать вполне возможного перехода войны из активной фазы в многолетнюю вялотекущую, требовалось вынудить противника капитулировать. Причем еще до подхода к нему подкреплений из-за океана.
        При этом было желательно вести все переговоры о мире с самого начала без посредников, так сказать с глазу на глаз, чтобы исключить малейшую возможность давления со стороны и не позволить лишить Россию плодов ее бесспорных побед последних месяцев. Для достижения всех этих условий требовалось предпринять масштабную десантную операцию непосредственно в районе Токийского залива, с овладением ключевыми позициями в нем самом.
        Несмотря на кажущуюся невероятность такого предложения, оно было достаточно реалистично. К началу августа у штаба Тихоокеанского флота уже имелись наработки по этому вопросу. Правда, изначально рассматривался лишь вариант стремительного набега всеми силами флота, имевшего целью разрушение промышленных и военных объектов, с последующим быстрым отходом к своим берегам. При этом подавление достаточно мощной береговой обороны японской столицы (не имевшей аналогов по числу используемых орудий, в большинстве крупнокалиберных) считалось вполне возможным.
        Однако в подобном виде такое мероприятие признавалось на момент разработки недостаточно эффективным, а потому нецелесообразным, учитывая возникающие при этом риски, уровень ожидаемых потерь и затрат ресурсов. Основные сложности тогда виделись в невозможности выделения достаточного количества пехоты и полевой артиллерии для проведения сухопутной операции соответствующего размаха в том районе, учитывая неизбежное яростное (вплоть до фанатизма) сопротивление противника. Не хватало и транспортного тоннажа.
        Но теперь это вполне можно было осуществить, поскольку появилась возможность быстрого усиления воинского контингента в районе Владивостока путем переброски части резервов из Маньчжурии и перенаправления вновь прибывающих частей из невоюющих военных округов.
        Для разгрузки конечного отрезка железной дороги уже начали активно использовать реки Аргунь, Сунгари и Амур. На них плотницкими артелями, завезенными с Дона, Волги и Двины еще два месяца назад, развернуто массовое строительство деревянных барж. А из европейской территории России в дополнение к трем, переданным КВЖД Заамурскому округу пограничной стражи и десяти выделенным Министерством путей сообщений для охраны водных путей от нападений хунхузов и китайских войск еще в прошлом году, доставлено более полутора десятков небольших буксирных пароходов. Это позволило теперь отправлять гораздо большую часть грузов со станции Тагань по Аргуни, а из Харбина по Сунгари с дальнейшим следованием по Амуру до Хабаровска и далее по Уссурийской железной дороге во Владивосток, либо в Николаевск с вывозкой морским транспортом.
        Имелась отчетная телеграмма коменданта крепости Николаевск полковника Жукова о завершении развертывания перевалочного лагеря для ожидаемых войск в окрестностях укрепления Чныррах, где строится пристань и расширяются хозяйственные и складские постройки располагавшихся там ранее крепостной учебной команды и минной роты. После завершения работ (примерно через неделю) они смогут принять не менее двух полков для последующей перегрузки их на пароходы.
        Поскольку крупные суда могут обрабатываться только в Амурском лимане, что дополнительно усложняется переменными приливно-отливными течениями и мелководьем с извилистым и изменчивым фарватером, часть новых больших барж и буксирных судов Амурской грузовой речной флотилии передана в ведение помощника коменданта крепости капитана второго ранга Тундермана, назначенного ответственным за организацию рейдовых работ. Начато расширение мастерских. Уже доставлены рабочие, станки и материалы из Сормова. Все работы ведутся за счет средств императорской семьи.
        В связи с резким ростом объема перевозок через Николаевск потребовалось существенно улучшить разметку фарватеров на самой реке и в Амурском лимане. Огромный объем работ был выполнен в кратчайшие сроки под руководством помощника лоцмейстера Николаевской крепости поручика Седова.
        Для защиты всего этого в устье Амура на мысах Те-бах и Пронге закончено строительство батарей временного типа по проекту начальника инженеров Николаевской крепости полковника Николаса, вооружаемых трофейной скорострельной артиллерией. Укрепления усилены минной станцией, перенесенной от Чнырраха с инженерными заграждениями и погружными решетками для мин Уайтхеда, изготовленными в Хабаровских артиллерийских мастерских, как на малмышской позиции. А все минное и наиболее современное береговое артиллерийское хозяйство из Малмыша и Софийска переехало в Чныррах, сменив имевшееся там старье. Так далеко отступать нынче стало не модно. Еще сохранившие боеспособность шести- и восьмидюймовые крепостные пушки и мортиры с Чнырраха и Мео использовали при организации противодесантной обороны, в том числе в Императорской Гавани и Де-Кастри. Расширена сеть сигнальных постов, с обязательной телеграфной связью.
        Перевалка значительной части грузов на водный транспорт ощутимо разгрузила Китайскую восточную железную дорогу, дав возможность активнее использовать ее для переброски войск в пределах театра боевых действий. Теперь становилось вполне реальным быстро и существенно усилить Сахалинскую и Владивостокскую армейские группировки. Это позволит провести полномасштабную высадку на Курильских островах.
        Для прикрытия атаки планом предполагалось одновременно напасть на несколько пунктов западного побережья острова Хоккайдо. В ходе обсуждения, учитывая, улучшение ситуации на железной дороге, вместо планировавшегося сначала простого набега решили развить акцию до десантной операции тактического уровня с кратковременным захватом нескольких небольших портов и разрушением укреплений в проливе Цугару. В том числе и крепости Хакодате с портами Муроран, Оминато и Аомори.
        Кроме отвлечения внимания и, что не менее важно, наработки опыта в подобных делах, это позволяло существенно обезопасить наши коммуникации в северной части Японского и Охотском моря от возможных атак противника с его самых северных баз в проливе и заливе Муцу.
        Судя по выкладкам штабов, несмотря на большой риск, при наличии достаточных сил, расширение атакуемой территории на самом северном из Японских островов до всего его западного побережья и пролива Цугару с нейтрализацией расположенных в нем морских баз становилось целесообразным и вполне реальным.
        Кроме уменьшения угрозы для перевозок по всей северной части Японского моря и юга Охотского, в этом случае появлялась возможность освоения в перспективе дополнительного маршрута, как для снабжения Владивостока, так и для предстоящей быстрой и скрытной переброски войск в район Токийского залива. Сроки на детальную проработку и проведение операции по захвату портов на Хоккайдо отводились самые минимальные.
        Вообще на заключительном этапе войны считалось желательным занятие возможно больших японских периферийных территорий, особенно на севере. Кроме весьма вероятного оттягивания этим сил противника в северные воды и, соответственно, ослабления блокады Цусимы и Корейских проливов, это должно было вынудить перебросить еще и часть войск из центральных территорий на Хоккайдо для отражения попытки нашей оккупации японских земель. Вполне вероятно, такие действия могли привести к существенному сокращению численности, в том числе и столичного гарнизона.
        Помимо военной необходимости атака Хоккайдо имела и перспективные политические цели. Удержание контроля над несколькими, пусть вовсе и не нужными нам, портовыми городами с прилегающими к ним землями на этом острове давало возможность в ходе предстоящих мирных переговоров пойти на территориальные уступки, сохранив твердость в ключевых вопросах.
        Следующим пунктом для обсуждения стала Маньчжурия. Для гарантированного принуждения Японии к капитуляции, причем в кратчайшие сроки и на максимально выгодных для России условиях, было необходимо добиться кардинального изменения ситуации на главном сухопутном фронте. Не побежденные армии маршала Оямы станут сильным аргументом на переговорах.
        Параллельно с возобновлением наступательных действий флота и активизацией в Маньчжурии считалось необходимым добиться максимального укрепления позиций на Цусиме, которую нельзя было отдавать обратно ни при каких обстоятельствах. Если Цусима останется нашей до самого конца войны, Россия получит еще один, гораздо более удобный и гарантированный незамерзающий выход на юг в Тихий океан, который уже невозможно будет перекрыть. Кроме того, требовалось удержать южные Курильские острова, обеспечив прямой и безопасный выход на восток.
        Далее обсудили сроки и последовательность действий на всех участках. Но с учетом ожидаемого роста активности противника и временной небоеспособности основных сил флота - лишь предварительно. Доработка основных пунктов плана заняла весь остаток дня, захватив еще и полночи, а после небольшого перерыва - еще и утро, и была завершена только к полудню 29 августа. Дальше предстояла детальная проработка на местах с последующим окончательным согласованием того, что получится в итоге. Но это уже можно было доверить телеграфу, поскольку, учитывая обширную географию театра военных действий, время для новых заседаний таким же составом вряд ли удастся выкроить.
        Первым уехал Хрещатицкий, получивший телеграмму о начавшихся крупных волнениях в Чите. Генерал-губернатор Забайкальской области генерал-лейтенант Холщевников сообщал, что после отлова нескольких возмутителей спокойствия забастовка на железной дороге прекратилась, но «полыхнуло» в казачьих станицах[12 - Генерал-губернатор Забайкальской области сумел избежать эскалации насилия в ходе революционных событий 1905 года, когда в Чите бастовали железнодорожники, а треть казачьих станиц их поддерживала. За это был обвинен в сочувствии революционному движению, смещен с должности и приговорен к 16 месяцам заключения, но помилован в 1907 году.]. Так что Хрещатицкий, являвшийся наказным атаманом Приамурских казачьих войск, был вынужден срочно отправиться туда. Следом разъехались и остальные.
        Обошлось без торжественных фуршетов и молебнов. То есть они, конечно, были, но никто из участников первого заседания присутствовать на них не смог. Уже к вечеру многие убыли по своим местам дислокации, имея на руках совершенно секретную копию общего плана для дальнейшей работы с ним в своих штабах, применительно к своей зоне ответственности. Времени, как всегда, не хватало. Так что в Маньчжурию, впереди нового командующего, сплошным потоком шли телеграфные распоряжения.
        А во Владивостоке, как в столице русского Дальнего Востока, становилось все больше политики. Несмотря на то, что всех коммерческих агентов с приходом эскадры удалось выселить под благовидными предлогами, с развитием базы и порта рос и штат иностранных военных атташе. Кроме вернувшегося американского военного наблюдателя, появились еще австрийский, итальянский и французский. Только английскому было категорически отказано, как союзнику страны, находящейся в состоянии войны с Россией. Зато прибыла целая делегация немцев.
        Со всеми аккредитованными Рожественский познакомился на торжественном приеме, все же устроенном в офицерском собрании в честь победного возвращения эскадры и приезда столь высокого гостя из столицы. Но если американец, итальянец и француз в практическом смысле могли оказаться полезными только при решении вопросов в рамках призового суда относительно контрабандистов, и наместника совершенно не заинтересовали, а на австрияка в жандармском управлении вообще имелись материалы о шпионаже и готовилось постановление о выдворении его из крепости, то немец был намного серьезнее. Уже зная из телеграмм, полученных на Цусиме, и разговоров с доставившими их подводниками о значимости немецкого содействия, Рожественский, тем не менее, оказался поражен тем, насколько германская делегация оказалась полезной и своевременной.
        Сразу по возвращении эскадры у него побывал старший артиллерист флота барон Гревениц и кратко ввел в курс дел, обосновав колоссальный расход тяжелых боеприпасов и полное исчерпание ресурса артиллерии главного калибра «Сисоя» и «Александра». Соответствующую записку предоставил и адмирал Бирилев, так что наместник имел возможность ознакомиться с двумя несколько различающимися, но однозначно положительными отзывами о новых тайных союзниках.
        С этими отзывами соглашался и Михаил, предварительно информированный еще перед отъездом, а уже здесь имевший короткую встречу с контр-адмиралом Гинце, являвшимся теперь официальным представителем от Германской империи во Владивостоке. Тем самым Паулем фон Гинце, которого Рожественский собирался взять с собой в качестве военного наблюдателя, еще отправляясь с Балтики. Однако тогда в этом было отказано самим Вильгельмом II, заявившим, что присутствие германского военного атташе на эскадре не укладывается в представление о нейтралитете.
        Теперь же он приехал сам, якобы для «контроля за соблюдением прав германских подданных на Дальнем Востоке». При этом тайно привез четыре комплекта стереодальномеров фирмы Карла Цейса. Эти дальномеры начали выпускать серийно всего четыре года назад и никому еще не продавали. Они стояли на вооружении германского флота и отличались от дальномеров «Бара и Струдда» тем, что позволяли измерять не только дальность до цели, но также и дальность до всплесков от падения своих залпов.
        В отличие от английских, немецкие дальномеры были заметно сложнее и требовали большей квалификации при обслуживании. Зато они не нуждались в резко очерченных вертикальных контурах целей, таких, как трубы или мачты, и были менее требовательны к условиям видимости и освещенности целей. Но это все на учениях. Боевую проверку они еще не проходили.
        Пока наместник устраивал погром в японских портах, Гинце, едва появившись во Владивостоке, лично, из рук в руки, передал вице-адмиралу Бирилеву конверт со своей визиткой, в который был вложен и перечень всего доставленного. Как только стало известно о секретном грузе германского атташе, с ним немедленно устроили официальную встречу. В итоге последовало секретное распоряжение Бирилева о срочном начале испытания приборов пробными стрельбами на броненосце «Сисой Великий».
        Поскольку его штатная стоянка в системе береговой обороны находилась достаточно далеко от порта и города, должный уровень скрытности можно было соблюсти достаточно легко, объяснив далекий грохот пушек учениями с предварительной пристрелкой охраняемой акватории.
        Сам командующий флотом появился на броненосце за час до начала испытаний, чтобы проконтролировать ход ремонта и проследить за порядком. Основной целью визита было окончательно убедиться, что никаких переделок, грозящих задержкой ввода в строй или снижением боеспособности кораблей, это не потребует.
        До прибытия атташе он успел провести адмиральский смотр, обнаружив массу недоделок и упущений по службе, что, в принципе, не удивительно на ремонтирующемся корабле, одновременно проходящем курс боевой подготовки и несущем караульную службу. В итоге к началу стрельб весь командный состав «Сисоя» находился в несколько взвинченном состоянии, что, впрочем, не повлияло на их итог.
        При тестировании новых дальномеров с немецкой техникой управлялись прибывшие с Гинце под видом гражданских наладчиков радиоаппаратуры от фирмы «Телефункен» фрегаттен-капитан фон Шпее и корветтен-капитан фон Хиппер, имевшие на руках документы на другие имена. Кажущаяся, на первый взгляд, чрезмерной, «накрученность» новых приборов, при ближайшем рассмотрении позволяла исключать из управления огнем некоторые этапы, упрощая стрельбу в целом.
        Наши артиллерийские офицеры высоко оценили возможности германской техники и активно взялись за ее освоение. Стрельбы «Сисоя» стали каждодневными. При этом для сохранения секретности его до самого начала ремонта пришлось отправить в залив Посьет якобы «для усиления обороны». Там к этому времени уже организовали новый секретный артиллерийский полигон, быстро разраставшийся.
        Кроме дальномеров с немцем прибыли еще три комплекта радиостанций дальней связи и группа «наладчиков радиоаппаратуры». Эти специалисты должны были установить привезенные станции, а также наладить другие аппараты беспроволочного телеграфа немецкого производства, уже стоящие на кораблях эскадры и берегу, обеспечив паспортные дальности их приемопередачи. Они заверяли, что, оптимизировав длину и положение антенн, а также настроив должным образом сами передатчики, смогут увеличить дальность с прежних трехсот с небольшим миль более чем в полтора раза. От немецких наладчиков узнали, что на «Славе», флагмане третьей эскадры, стоит такая же мощная станция с дальностью работы до 800 миль. Ее погрузили на борт броненосца уже в море при одной из бункеровок и должны были довести до рабочего состояния на переходе.
        В дополнение к отличной немецкой технике Гинце привез с собой, также под видом мирных радиоинженеров, корветтен-капитанов фон Трота и Эгиди, которые с самого приезда тоже занялись «наладкой станций». Начали они с установленной в штабе флота.
        И действительно, качество и дальность связи с их появлением заметно улучшились. При этом для профессиональных консультаций они по телеграфу нередко связывались с Цындао. Это в принципе объяснимо, учитывая, что ближайшая контора компании «Сименс» находилась именно там, а они числились ее штатными сотрудниками.
        Но общались они кодированными телеграммами отнюдь не с конторскими клерками, а непосредственно с начальником штаба крейсерской эскадры Восточной Азии фрегатен-капитаном Вильгельмом Сушоном и представителем Адмиральштаба контр-адмиралом фон Мюллером. Также через Цындао они обменивались депешами с Хербертсхёэ и Симпсонхафеном на Новой Гвинее, откуда пароходами поддерживалась связь с Марианскими и Гавайскими островами, что объяснить для кого-то постороннего уже много труднее.
        Правда, обо всем этом почти никто не знал. Зато, благодаря им, те, кому было положено по службе, в штабе Тихоокеанского флота во Владивостоке узнали, что еще 9 июля в Йокагаму из Сан-Франциско доставили газоделательный завод, баллоны с газом, запас кислоты и группу инструкторов из американских воздухоплавателей для обучения японских офицеров. При этом указывалось, что противник использует трофейный воздушный парк, захваченный на русском пароходе «Маньчжурия» в самом начале войны, еще до ее объявления.
        Таким же способом узнали о приближении к Дальнему и другим портам в Китае и Корее того самого большого японского армейского конвоя, охраняемого всем их боеспособным флотом. Причем тогда, когда он еще только подходил к Квельпарту, где его встретил германский почтово-пассажирский пароход, шедший из Циндао на Гуам и сообщивший об этом по радио.
        Новостям про конвой сначала не поверили, а когда, спустя сутки, все подтвердилось нашей агентурой из Шанхая, мимо которого он проследовал в северном направлении, а потом и резидентами в Чемульпо, Дальнем и других портах, немедленно известили Рожественского на Цусиме.
        Потом, также через этих немецких «наладчиков», по линии командования крейсерской эскадры Восточной Азии было получено подтверждение сообщения «Светланы» о присутствии японского флота в Корейском заливе 31 июля. Оперативное предоставление достоверной информации сыграло важную роль в успехе сасебской авантюры.
        А буквально на днях от немцев пришли сведения об активизации работ с японскими подлодками в Йокосуке, для которых сейчас набираются постоянные экипажи. Ни одна из них до сих пор не прошла весь цикл испытаний, но все уже включены в состав флота и, предположительно, будут использоваться для обороны Токийского залива.
        Сотрудничество делегации Гинце с нашей разведкой и артиллеристами держалось в строжайшем секрете. Официально она занималась только радиоаппаратурой, а атташе обеспечивал интересы германских граждан и фирм, имевших торговые дела во Владивостоке или привлеченных к суду призового права за контрабанду.
        Но штабом флота и его командующим, вице-адмиралом Бирилевым, столь ценная и своевременная техническая помощь и информация оценивались высоко. Единственной ответной просьбой Гинце стало присутствие немецких наблюдателей непосредственно на кораблях действующей эскадры. Но такое разрешение, даже несмотря на имевшееся у немцев письменное одобрение российского императора и германского кайзера, мог дать только наместник лично, так что они возвращения Рожественского ждали с не меньшим нетерпением, чем весь остальной Владивосток.
        Когда эта встреча все же состоялась, Гинце первым делом выразил восхищение инженерным корпусом базы Владивосток, отметив, что столь большого числа прекрасно подготовленных специалистов он никак не ожидал здесь увидеть.
        В том, что это отнюдь не лесть, а простая констатация факта, Зиновий Петрович не сомневался, однако был неприятно удивлен осведомленностью об этом иностранного подданного. Но когда в ходе дальнейшей беседы выяснилось, что немец смог узнать все это в ходе переговоров с представителями фирмы «Шихау», участвовавшими в передаче и установке доставленного недавно полного комплекта оборудования для мастерских в бухте Уллис в рамках выполнения запланированных в соответствии с контрактом работ[13 - В реальной истории 20.11.1904 г. Ф. Шихау подписал контракт, по которому его фирма обязалась построить 10 миноносцев для русского флота по чертежам миноносца «Кит». По готовности их должны были разобрать и доставить в Либаву или Петербург, а уже оттуда по железной дороге на Дальний Восток, после чего снова принять во Владивостоке, собрать и сдать в казну. Первый миноносец должны были поставить в Россию через шесть месяцев, второй через месяц и одну неделю после первого, и так далее. Завершение всех работ ожидалось к 06.05.1906 г. Эта серия истребителей миноносцев получила название тип «Инженер-механик Зверев».
Первый доставили в Петербург 08.06.1905 г., второй - 10.07.1905 г. Но в ходе войны и после ее завершения специалисты немецкой верфи отказались ехать во Владивосток, и оба перевезенных туда в разобранном виде корабля собирали уже исключительно наши специалисты, что вызвало значительную задержку. Остальные 8 единиц серии собирались фирмой «Шихау» и так и остались на Балтике.], успокоился.
        Гинце уверил его, что все прибывшие специалисты из Германии будут находиться здесь столько, сколько необходимо для дела, и приложат все силы для скорейшего исполнения всех пунктов заключенных договоров, а также для освоения новой техники нашими инженерами и мастеровыми.
        Кроме того, он примет все меры к тому, чтобы как сам характер уже доставленного и еще находящегося в пути сюда технического и прочего секретного груза, проходивший по бумагам как мука, уголь и замороженное мясо, так и квалификация людей, его сопровождающих, оставались тайной. За это он может поручиться. В дальнейшем это подтвердилось.
        Так, в военных хлопотах, незаметно пролетел почти весь август. О том, что скоро осень, напомнил сильнейший ливень, разразившийся с вечера и закончившийся только к полудню следующего дня. Вода переполнила не только реки, но залила сплошными потоками и некоторые улицы. После него погода резко поменялась. Залитый солнцем пляжный сезон осталось только вспоминать. Почти каждый день стал ненастным. Лишь в редкие просветы, выпадавшие среди туч, теплые лучи еще успевали прогревать мостовые и скалистые утесы. Но зато случавшиеся еще местные «непролазные» туманы стали заметно реже.
        Столица Дальнего Востока жила насыщенной жизнью. Великий князь Михаил принимал участие во всех официальных мероприятиях, как представитель царской фамилии. Кроме того, он был включен в состав штаба наместника, так как предполагалось его активное участие в дальнейшей проработке стратегического наступления. Чтобы иметь ясное представление о новых возможностях главного калибра Тихоокеанского флота, как только броненосец «Александр III» вышел из ремонта, Рожественский вместе с ним отправился в залив Посьет на пробу крупнокалиберной артиллерии. Их сопровождал барон Гревениц.
        Прибыв в бухточку Пемзовая, встали на якорь на артиллерийском полигоне, заметно расширенном и обустроенном обосновавшимся здесь капитаном первого ранга Цывинским, уже второй месяц занимавшимся разработкой методик стрельбы на большие дальности и составлением уточненных таблиц. Он прибыл во Владивосток еще в начале июля вместе с Гинце в качестве его сопровождающего и, передав его на попечение штабу флота, занялся своими делами.
        Поднявшись на борт, Цывинский доложил результаты недавних учебно-тренировочных стрельб главными калибрами эскадры и способы их проведения. По всему было видно, что к делу здесь подошли основательно. На береговой отмели соорудили громадный дощатый щит, а рядом с ним оборудовали обсервационный пост, с которого передавались данные для специальной артиллерийской комиссии, составлявшей таблицы.
        Имевший тогда еще исправные орудия главного калибра и практически переученные заново расчеты их башен, «Сисой», а потом и «Александр III» вставали на вехах, отмечавших расстояние в кабельтовых от щита, и стреляли из 305-миллиметровых пушек «откалиброванными» снарядами, используя стандартные, но тоже проверенные по весу и качеству пороха, заряды. Сразу производились все необходимые замеры и вычисления. Дистанция постепенно увеличивалась, достигнув сначала 35 кабельтовых, дойдя в итоге до предельных дальностей по углу возвышения стволов[14 - См. комментарий 4 в конце книги.].
        Сейчас «Александр III» должен был по той же методике отстрелять свой новый главный калибр. Поскольку все уже было обкатано, много времени на это не потребовалось. К исходу дня стрельбы завершились. Расхождения с новыми таблицами оказались совсем незначительными и вполне укладывались в погрешности измерений и законы рассеивания. К этому времени в залив пришел броненосец «Бородино», вставший на якорь рядом с «Александром III».
        Еще во Владивостоке, до отправки на полигон, прислуга башен и артиллерийских рубок обоих броненосцев была дополнена переученными артиллеристами и офицерами «Суворова». С «Александра» семафором передали распоряжение приступить к стрельбам согласно плану учений, после чего двинулись в море для отработки методики ведения сосредоточенного огня двух кораблей по движущейся цели на больших дальностях. В качестве мишени использовали старую большую китайскую шхуну, пущенную без экипажа под парусом. Ветер был довольно свежий, и шла она хорошо.
        Уже в вечерних сумерках «Александр III» начал пристрелку поочередными залпами башен главного калибра на 47 кабельтовых, добившись накрытия третьим залпом, после чего передал данные на «Бородино», и оба броненосца открыли огонь из всех исправных башен, четко чередуя залпы. В итоге, неожиданно для всех, быстро прикончили свою мишень.
        Стреляли практическими снарядами, дававшими только всплески, без разрыва, так что попадания не разбили в щепки деревянную посудину, а просто прошили ее навылет несколько раз, от чего она легла на борт и все еще плавала в таком состоянии до подхода броненосцев.
        Спустив шлюпки и осмотрев ее, обнаружили две пробоины в корпусе и еще три дыры в парусе. Расход снарядов составил 18 для «Александра» и 14 для «Бородино» по главному калибру и 54 шестидюймовых. Учитывая заметно больший разброс в 305-миллиметровых залпах у «Бородино» и отсутствие пушек в 152-миллиметров у его напарника, чьи шестидюймовки, наконец-то доставленные с Черного моря, еще только выгружали из поезда во Владивостоке, принадлежность попаданий по диаметру дыр определить оказалось не сложно.
        Оба попадания главного калибра, скорее всего, являлись заслугой артиллеристов с «Александра III», поскольку именно после его второго накрытия посудина заметно покосилась, что отметили все наблюдатели, а дыры меньшего размера однозначно были работой пушкарей второго корабля в колонне.
        Столь выдающийся результат произвел сильное впечатление не только на великого князя, но и на Рожественского, считавшего себя уже морально готовым к чему-то подобному. Никаких махинаций тут точно быть не могло. Все произошло на глазах и не являлось случайностью.
        Лейтенант Гревениц явно остался доволен произведенным эффектом, однако заявил, что всего лишь удовлетворен такой статистикой и что это еще не предел. Причем результат абсолютно точно никак нельзя считать случайным. По его словам, в ходе одной из стрельб цель накрыли пятым залпом в восьми милях, то есть на предельной дальности главного калибра. При этом из-за большого расстояния ее даже не видели башенные наводчики, только старший артиллерист на мачте. И эти дистанции далеко не предел для крупнокалиберной артиллерии.
        По расчетам Цывинского и других артиллерийских офицеров, в случае создания искусственного крена на противоположный стреляющему борт в три градуса путем затопления бортовых коридоров, дальность стрельбы на максимальном угле возвышения орудий без каких-либо переделок превысила бы даже сто кабельтовых. При этом вероятность поражения крупноразмерной, даже двигающейся цели, наблюдаемой из артиллерийской рубки на мачте, остается достаточно высокой.
        Когда броненосцы уже в темноте вернулись на рейд, Зиновий Петрович вместе с Михаилом сразу отправился на обсервационный пост, где долго беседовали с капитаном первого ранга Цывинским, выясняя причину столь резкого увеличения эффективности огня даже за горизонтом.
        Оказалось, что здесь имеет место стечение сразу нескольких факторов, от более точных таблиц стрельбы, полученных практическим путем, до улучшения системы управления огнем и метода корректировки залпов по знакам падения, основанного на разработанной бароном Гревеницем методике пристрелки залпами на больших дистанциях. При этом «Александр III» еще не имел немецких дальномеров, с которыми, по словам работавших с ними офицеров, пристреливаться можно быстрее. Все это Цывинский уже изложил в составленной им докладной записке.
        Эти самые немецкие дальномеры, уже вполне освоенные нашими артиллеристами, должны были еще больше повысить эффективность стрельбы с тяжелых кораблей. Возможность измерения дистанции до всплесков от своих снарядов заметно уточняет и ускоряет пристрелку, что дает значительное увеличение шансов на благоприятный для нас исход боя на недостижимых ранее дальностях с его самых первых минут. Особенно, учитывая, что значительный угол падения снарядов позволяет поражать жизненно важные части хорошо защищенных кораблей через слабо бронированную палубу. Теперь стрельба на пять миль и даже более из тяжелых орудий - не почти бессмысленное выбрасывание снарядов в море, а вполне эффективный и неожиданный для противника тактический прием.
        Как показали практические стрельбы, на точность влияло еще и то, что наши более короткие, чем у противника, снаряды на протяжении всей траектории своего полета не имели склонности кувыркаться в воздухе. Ну и значительная практика, конечно же. На тренировочно-исследовательских стрельбах в общей сложности «сожгли» полторы сотни снарядов для главного и более полтысячи шестидюймового калибра, чем привели в полнейшую негодность пушки «Сисоя». Но на этом не остановились.
        Уточнением полученных таблиц и окончательной отработкой новых приемов пристрелки полностью доконали остававшиеся родные пушки всех калибров выше трех дюймов «Александра III», доведя количество истраченных «напрасно» снарядов до вообще неприличных цифр. Отчет об этом по официальным каналам пока не отправляли, опасаясь, что могут прознать японцы.
        Кроме составления точных таблиц и тренировки расчетов за прошедшее время на полигоне отработали методику сопровождения высаживающегося десанта огневым валом со стрельбой по данным, постоянно получаемым с воздушного шара, с судов, участвующих в высадке, или с береговых сигнальных постов.
        Это позволяло обеспечить более эффективную помощь флота пехоте при штурме берега. Правда, изначально вело к большому расходу боеприпасов, поскольку «работать» в этом случае приходится по площадям, не дожидаясь проявления активности обороны противника.
        В Петербург за это время ушло несколько телеграмм с сообщениями о явной вредительской деятельности ряда офицеров флота, по мнению «доброжелателей», необоснованно выбившихся в фавориты нового наместника императора. А самого наместника обвиняли в тайном саботаже и уклонении от боя с противником с уроном для чести флага и умышленном нанесении ущерба казне.
        В отчете, который Цывинский предоставил наместнику и великому князю, содержались подробные разъяснения о целях всех проведенных стрельб и их полный анализ. Также рекомендации по способам пристрелки в различных ситуациях, в зависимости от состояния моря, видимости и состава отряда, ведущего сосредоточенный огонь и, соответственно, от типа артиллерии, используемой при этом, и прочих факторов.
        Только ближе к полуночи Рожественский с Михаилом наконец прояснили все, что хотели. Поблагодарив капитана первого ранга за огромную работу, проделанную в таких непростых условиях и в кратчайшие сроки, предложили ему отужинать вместе. Но тут выяснилось, что все это время окончания доклада дожидался его сын, мичман Цывинский, командир одной из 152-миллиметровых башен с «Бородино», так что того сразу отпустили.
        На следующий день вернулись во Владивосток, где наместник императора вновь был вынужден с головой уйти в бюрократическую переписку с Петербургом. Как обычно, косяками всплывали совсем неприятные моменты, в основном связанные с межведомственными неувязками. Из столицы, все так же сплошным потоком шли предписания, распоряжения и требования. При этом, несмотря на выданный лично императором карт-бланш на войска, вооружения и прочие виды снабжения, все статьи запрашиваемого подвергались жестокому редактированию, о чем даже не всегда сразу сообщалось во Владивосток.
        Так, например, запрос на отправку в распоряжение Владивостокской крепости нескольких гвардейских полков, как наиболее укомплектованных, был урезан более чем в два раза, с объяснением, что гвардейцы нужнее в столице и крупных городах для усмирения беспорядков, набирающих силу в последнее время. А войска на Дальний Восток и без гвардии поступают регулярно. При этом тот факт, что во Владивосток и его окрестности отправляли в основном резервистов, призванных из запаса, совершенно забывших все, чему их учили, а порой и не видевших никогда нового вооружения, совершенно не учитывался.
        Примерно так же решался вопрос с пополнением артиллерийского парка Владивостокской крепости взамен уже вывезенных на Сахалин, Цусиму, в залив Посьет, Гензан и в Порт Шестакова орудий. Этого никто не пытался компенсировать хотя бы старыми моделями. Предложение о временном частичном разоружении в пользу воюющего Дальнего Востока Варшавской, Ивангородской и других западных крепостей, отправленное в столицу еще в июне, было вроде бы одобрено, но на практике вопрос решался крайне медленно.
        До сих пор доставили только полтора десятка легких восьмидюймовых крепостных мортир, до того пылившихся на складах. А для комплектования активно строящихся повсеместно береговых батарей вместо современных шестидюймовых скорострелок системы Канэ, которых теперь не хватало даже на нужды флота для возмещения потерь, или хотя бы обуховских тридцатипятикалиберных пушек, прислали соответствующее заявке число осадных шестидюймовок в 120 пудов, почти бесполезных в береговой обороне. Девятидюймовок с длиной ствола в 22 калибра, заказанных для вооружения тяжелых крепостных противодесантных батарей, укрытых в складках местности, привезли только четырнадцать штук из запрошенных сорока двух. Это при том, что необходимые детали для переделки их лафетов под углы возвышения до 35^о^в артиллерийских мастерских Владивостока изготовили в срок, работая круглосуточно и параллельно с выполнением заказов флота.
        С испрашиваемыми пушками главного калибра «Ростислава» также возникла заминка. Причем никаких разъяснений так и не дождались. Только в ответ на личный запрос великого князя, отправленный им уже из Владивостока, адмиралтейство сообщило, что на Черном море в интересах Дальнего Востока уже разоружены два броненосца, в том числе новейший «Князь Потемкин Таврический». В свете обострившихся отношений с Англией предлагалось подождать более подходящего момента либо искать иной выход! И это в разгар боевых действий, когда в прямом смысле слова не из чего стрелять!
        Впрочем, когда суть этого запроса стала известна новому шефу флота великому князю Александру Михайловичу, вопрос сдвинулся с места. Из адмиралтейства пришла депеша, в которой сообщалось, что «Ростислав» использовал свой главный калибр для уточнения таблиц стрельбы, в связи с поступившими из Владивостока сведениями о значительном расхождении табличных значений с фактическими по двенадцатидюймовым пушкам. Поэтому смысла отправлять его артиллерию уже нет. А на Дальний Восток отгрузили оба ствола запасных пушек из первой минимально упрочненной партии десятидюймовок, изготовленных для броненосцев береговой обороны, как оказалось, имевшихся на складах. Также, по мере завершения изготовления, отправят еще два запасных ствола того же типа, что стоят на «Ослябе».
        Но в итоге вместе с доставкой это займет немалое время. Рекомендовалось в качестве резервного варианта рассмотреть возможность установки 229-миллиметровых пушек в 35 калибров с соответствующей переделкой станков и систем подачи. Сами эти орудия, снятые с «Александра II» и отремонтированные на заводе, так же как и комплект снарядов, уже отправлены поездом более двух недель назад.
        Эта рекомендация вызвала некоторое замешательство у всех в крепости, кто был с ней ознакомлен и представлял объем связанных с переделками работ. Даже в Петербурге, с его развитой промышленной базой, это заняло бы немалое время, что полностью исключало вероятность успеть. А уж здесь-то!.. Судя по всему, столичные кабинетные реалии сильно отличались от суровых местных.
        Возникли серьезные затруднения и с изъятием артиллерии и припасов из «Особого запаса» Одесского военного округа. Пока оттуда привезли только несколько вагонов снарядов для полевых и десантных пушек. По всем остальным пунктам до сих пор шли бесконечные совещания, не дававшие никакого результата.
        А вопрос о найме или приобретении крупного быстроходного судна для скорейшей доставки дополнительного боекомплекта для эскадры, как выяснилось лишь спустя два месяца после внесенного Рожественским предложения, сразу даже не стали рассматривать, поскольку теоретически получалось, что быстрее возить поездами. Эшелон из европейской части страны шел три-пять недель, а морем все это надо было везти не менее чем полтора-два месяца, учитывая время для поиска подходящего судна. К тому же был риск перехвата груза японцами.
        Но фактически по железной дороге за все время с момента прорыва второй эскадры, то есть с конца мая, успели доставить только три четверти боекомплекта 305-миллиметровых снарядов. Это если их делить поровну и только между новыми кораблями (включая «Александр III»). Но после последних секретных учебных стрельб из тяжелых орудий, оказавшихся весьма интенсивными, этот запас заметно сократился и был теперь вообще вопиюще недостаточным.
        А новые боеприпасы больших калибров поступать вообще перестали. Везли только старье, изымаемое из арсеналов. При этом нужно заметить, что среди всего доставленного, кроме остатка стандартных 331-кило-граммовых снарядов нового образца (бронебоев и стальных фугасных с обычной пироксилиновой или пороховой начинкой) привезли еще 85 штук вовсе древних легких 286-килограммовых чугунных бомб. А с ними еще и устаревшие «удлиненные» тяжелые 455-кило-граммовые бронебойные снаряды закаленного чугуна, в количестве 72 штук, совершенно не пригодных для современного морского боя, к тому же нуждавшихся в замене взрывателей. Кроме того, еще 64 тяжелые чугунные бомбы с таким же весом с разрывным зарядом из черного пороха и уже негодными ударными трубками французского типа.
        Таким образом, теперь у флота имелось более двухсот устаревших снарядов 305-миллиметрового калибра, использование которых было, мягко говоря, затруднительно. Ни на снарядные стеллажи в погребах, ни на элеваторы «Бородинцев» тяжелые снаряды просто не влезали. Да и смысла запихивать их туда никакого не было. Они, так же как и легкие чугунные бомбы, гарантированно развалились бы в стволах при выстреле.
        Несколько смягчало ситуацию, что эти нестандартные боеприпасы могли быть использованы при стрельбе по берегу из пушек-старичков отряда контр-адмирала Небогатова. Легкие бомбы годились для главного калибра «Николая», а тяжелые для «Наварина».
        Однако, располагаясь в погребах «антикваров» вместе со стандартными снарядами, они серьезно осложнят жизнь артиллерийским офицерам, которым и без того проблем со своим хозяйством хватало. Для двенадцатидюймовок «Николая» и «Наварина» точных таблиц стрельбы вообще не было. Отправленный в Севастополь еще в мае запрос на них остался без ответа. До сих пор пользовались только старыми, составленными по расчетам, уточненным результатами стрельб Небогатова на переходе, в Майдзурском деле и на Цусиме.
        Такая разносортица с боеприпасами говорила о полной неразберихе, царившей в арсеналах, при отгрузке и в полной мере характеризовала состояние тылового обеспечения воюющих армии и флота в данный момент. Отправляли все, что подходило по калибру, не вникая в подробности. Главное, чтобы в пушку влезло.
        Для башенных орудий малых броненосцев завезли чуть более одного комплекта 254-миллиметровых снарядов, правда, исключительно стальных фугасных. Хорошо хоть чугунных и сегментных в их числе не оказалось. Сказалось комплектование стандартными фугасами береговых и морских пушек Морского и Военного ведомств. Хотя бы нашлось, откуда готовое взять.
        Девятидюймовых снарядов привезли всего 78 штук. Правда, все они оказались 188-килограммовыми «тяжелыми» стальными бомбами. Вся партия соответствовала заявленным весовым характеристикам и ни в калибровке, ни в переснаряжении не нуждалась, что было достаточно редким явлением, как показали последние контрольные замеры. Эти, по сути, полубронебойные снаряды с довольно мощным разрывным зарядом годились и для морского боя и для обстрела берега.
        Вместе с остатком подобных боеприпасов, доставленным «Анадырем» с Цусимы, это даже с запасом покрывало потребности промежуточного калибра главного «крейсеробойца» Тихоокеанского флота, единственного на эскадре, кому они были нужны. В сложившихся обстоятельствах восполнять убыль стальных бомб в погребах мортирных береговых батарей 229-миллиметрового калибра в ближайшее время не собирались, надеясь обеспечить оборону главной базы с суши активными действиями на море, на худой конец более современными батареями.
        Но снаряды больших калибров почти всех партий (с единственным исключением) имели значительные разбросы по массе и нуждались еще в подгонке, дефектовке, замене взрывателей или вообще в полном пере-снаряжении. Кроме того, для части из них пороховые заряды не были сформированы, а пироксилиновый порох для них и дымный для снаряжения фугасов и немного пироксилиновых шашек привезли несколькими эшелонами по одному-два вагона россыпью, еще в заводской расфасовке.
        Это все дополнительно напрягало и без того перегруженные снарядные мастерские, фактически не повышая боеспособности флота в ближайшее время. Для выполнения всех заявок требовалось не менее двух недель напряженной работы и расширение штата мастерских втрое, чтобы обеспечить круглосуточную работу и избежать переутомления. Повторения во Владивостоке инцидента, случившегося на одной из батарей Кронштадта в 1903 году, никто не хотел.
        Для скорострелок пока подвезли только чуть более пяти с половиной тысяч снарядов средних калибров. Большей частью стодвадцатимиллиметровых стальных гранат. К шестидюймовкам имелось около полутора тысяч выстрелов. Примерно поровну бронебоев и фугасов. Все иностранного производства, что было не слишком хорошо[15 - См. комментарий 5 в конце книги.]. На части из них взрыватели Бринка уже заменили более чувствительными трубками Барановского, но больше половины партии все еще не прошли контрольного осмотра. Кроме них, имелось еще около двенадцати тысяч трехдюймовых патронов. Преимущественно шрапнелей. Это составляло примерно половину от потребного минимума для восполнения истраченного в боях последних полутора месяцев.
        Судя по номенклатуре доставленных боеприпасов, для Дальнего Востока выгребали все, в том числе только что наспех и втридорога сработанное за границей и свое старье, еще не отправленное в переплавку. При этом имелась телеграмма из адмиралтейства, запрещавшая впредь брать боевые припасы из запасов Черноморского флота, и без того ослабленных еще зимой для нужд второй эскадры, дабы не потакать расточительству начальства на Дальнем Востоке. В ней говорилось, что необдуманные и не санкционированные ни артиллерийским комитетом, ни МТК опыты Рожественского и без того ввели казну в немалый напрасный убыток.
        Несмотря на внушительность общих цифр завезенных снарядов, это означало, что при предельной загруженности дороги подвозить их успевали меньше, чем расходовали. То есть сейчас, даже при неполном заполнении погребов главного калибра действующей эскадры, для десятидюймовых береговых батарей, уже изрядно ограбленных предыдущими действиями флота, почти ничего не оставалось. При этом в случае срочного выхода в море, для обеспечения полным боезапасом по усиленным нормам комплектации среднекалиберных скорострелок на кораблях, снова придется брать снаряды с берега, окончательно «раздевая» батареи и здесь. И это все при условии первоочередной доставки боеприпасов за счет остальных необходимых перевозок из европейской части страны в интересах эскадры.
        Итогом объемной переписки на эту тему стало разъяснение, что не успевают не столько возить, сколько делать. До сих пор не полностью изготовлен полный комплект снарядов для броненосцев второй эскадры. Не хватает производственных мощностей пироксилинового завода Морского ведомства. Вопрос о расширении его производства поднимался перед самой войной, однако тогда не удалось изыскать сорока тысяч рублей на приобретение пресса для новой фасовочной линии, а сейчас, даже если пресс все же закупят, останавливать производство для ее введения - безумие. Заказанные за границей 2500 пудов этой взрывчатки уже доставлены и тоже израсходованы. Ведутся переговоры по приобретению новой партии. Но на это нужно время.
        Кроме всего прочего, было получено сообщение, что в Портсмуте уже начаты предварительные контакты по линии МИДа между нашей и японской делегациями. При этом японцы, являющиеся инициаторами этих переговоров, категорически настаивают на ведении всего процесса с участием американских и британских посредников. В этой связи наместнику рекомендовалось принять самые решительные меры для скорейшего завершения военных действий и одновременно озаботиться вопросом безопасности нейтральных торговых судов, совершающих транзитные плавания вокруг Японских островов, и исходить в дальнейшем, в первую очередь, из соображений политической целесообразности.
        От этих словесных хороводов, имеющих сразу несколько взаимоисключающих толкований, но обязательных к исполнению, Рожественский все больше погружался в чувство безысходности. А тут еще на его голову ожидался приезд тех самых официальных лиц из МИДа со свитами и прихлебателями, о которых говорил великий князь Михаил еще в Харбине.
        Глава 4
        Не дожидаясь их появления в крепости, Михаил Александрович отбыл обратно в Маньчжурию. Было принято решение, что он возьмет на себя контроль за реализацией всего запланированного, работая в штабе Штакельберга, где, по общему мнению, оказалось «самое узкое место». Причем больше не из-за трудностей со снабжением, а из-за общей медлительности и неповоротливости армейского управленческого аппарата.
        «Генеральную идею» Рожественского о том, что все решает быстрота и неожиданность натиска, подкрепленная массированным применением артиллерии, Михаил, после всего увиденного во Владивостоке и его окрестностях и внимательного изучения предоставленных в максимальном объеме аналитических материалов штаба, разделял целиком и полностью и был твердо намерен реализовать это в армии. Кое-какие мысли по этому поводу у него уже имелись.
        Так что, запасясь всеми самыми последними наставлениями, касавшимися методик ведения сосредоточенного артиллерийского огня и управления стрельбой на большие расстояния с аэростатов, спустя менее недели после своего приезда он также отбыл из Владивостока, задержавшись в Раздольном еще на три дня.
        Там объектом его пристального внимания стали паровозное депо и его мастерские, начавшие активно развиваться в последнее время. Особенно введенные в последнее время новые методики организации работ с использованием электродуговых методов. После, по мере движения его поезда, повышенный интерес испытали на себе и железнодорожные мастерские других крупных станций, особенно в Харбине. Стало известно об отправленных им запросах по железнодорожному ведомству в Читу и Хабаровск. Судя по этим запросам, великий князь решил начать наводить порядок в войсках со служб снабжения и обеспечения тыла.
        В штаб Маньчжурской армии Михаил прибыл, имея в качестве «приданого» три вагона трофейного телеграфного и телефонного провода, которым поделилось флотское руководство. Он сразу занялся внедрением «Владивостокских порядков» в армии. При этом активно участвовал в совещаниях штаба Штакельберга по тактическим и оперативным вопросам и часто связывался по телеграфу с Петербургом.
        В частных беседах неоднократно отмечал, что высоко оценил принятые во Владивостоке меры по поддержанию дисциплины в интендантских службах флота и войск, действующих в Корее. По его личному приказу еще после первого приезда в Харбин в распоряжение подполковника отдельного корпуса жандармов Шершова из Хабаровска срочно было прислано дополнительно 40 человек, занявшихся ревизией и проверкой тыловых служб. Никакой судебной волокиты не было. Уже к концу августа проворовавшиеся интенданты, провокаторы и агитаторы всех мастей начали прибывать во Владивосток для исправительных работ в Сучанских копях и на снова строящейся к ним железной дороге буквально вагонами.
        Большую известность получило дело подрядчика Громова, привезшего с собой полторы сотни кавказцев, якобы для строительства дорог и обеспечения снабжения войск. Фактически все они сразу занялись грабежами, продавая добычу интендантам. Но после введения усиленных полицейских мер попытались скрыться. После перестрелки с охраной железной дороги они двинулись по торговым дорогам, рассчитывая добраться до Хабаровска, но были перехвачены охранявшими наши тылы хунхузами и вырезаны поголовно.
        Кроме налаживания тыловых служб, Михаил Александрович очень внимательно ознакомился с аналитическими записками флотских и армейских офицеров, участвовавших в набеговых операциях последних месяцев. Ключевой мыслью в них было то, что главным залогом успешной операции является надежная связь между участвующими отрядами или предварительное четкое согласование действий в случае невозможности связи. А также отвлечение внимания от основного направления и быстрота действий. В этом случае противник не успевает реагировать и теряется, раздергивая свои резервы до начала настоящего дела, либо не успевая их ввести.
        Идея массирования артиллерийского огня и применения орудий крупных морских калибров для «взламывания» обороны пришлась ему явно по душе. Он загорелся мыслью воплотить это применительно к сухопутному театру боевых действий. Однако его энтузиазм сильно охлаждал огромный вес таких пушек, что не позволяло тащить их вслед за пехотой. Даже элементарная смена позиции в условиях отсутствия дорог превращалась в сложную операцию и прочно привязывала все мероприятие к рельсам.
        Уделяя этому вопросу все больше времени, в штабах воюющих армий Михаил стал бывать реже. Однако контроля над ситуацией не терял, требуя от Штакельберга регулярных отчетов и отправляя своих порученцев на наиболее ответственные участки. Как позже стало известно, он все же применил на практике то, что задумал еще во Владивостоке.
        В передовых частях до самого начала наступления его так и не дождались, из-за чего авторитет великого князя заметно пошатнулся, даже несмотря на явные сдвиги в лучшую сторону с обеспечением всем необходимым. Впрочем, он сумел быстро и безоговорочно реабилитироваться.
        Организованная им, совместно с представителями артиллерийского комитета, плотно контролируемая, максимально обеспечиваемая всем необходимым по первому же требованию и постоянно подгоняемая круглосуточная, жутко затратная во всех смыслах и страшно секретная, согласованная работа железнодорожных мастерских Никольск-Уссурийска, Хабаровска, Харбина и Читы спасла не одну тысячу жизней русских солдат в последующем наступлении.

* * *
        Зиновий Петрович тем временем продолжал улаживать вопросы с чиновниками и «воевал» с бюрократией. Убедившись, что флот, пусть медленно, но верно приводит себя в порядок, а люди отдыхают, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах, он выкроил пару дней, решив лично проверить ход работ по укреплению береговой обороны залива Посьет. Это планировалось совместить с испытаниями отремонтированной и частично замененной артиллерии броненосца «Орел», получившего главный калибр с «Князя Потемкина Таврического».
        В бухту Пемзовая пришли на закате. Артиллерийский полигон и штаб обороны в бухте миноносок к этому времени уже соединили телефоном и телеграфом с постом Посьет, так же как и некоторые береговые сигнальные посты. Теперь связь стала вполне работоспособной. Ее проверяли несколько раз переговорами со штабами. С частью береговых постов также обменялись семафорами и опознавательными сигналами, когда вошли в залив. Но ночных проверок службы наблюдения и связи залива до сих пор не проводилось ни одной.
        Едва встав на якорь, с «Орла» спустили паровой катер, который, не мешкая, двинулся вдоль берега, проверяя заодно порядок несения службы охраной полигона. Сам Рожественский перебрался в здание телефонного коммутатора артиллерийского полигона, куда должны были докладывать из штаба обороны обо всех происшествиях в заливе, пока наместник здесь. Офицеры его штаба готовились отмечать время сообщений об обнаружении катера, чтобы сверить его потом с записями на постах и с самого катера. Схема расположения постов имелась на полигоне. Ее копию перед отплытием взяли с собой, так что, где искать наблюдателей, было известно.
        Первым делом пошли к острову Фуругельма, обойдя мыс Суслова мористее, чтобы не встревожить расположенные на нем посты. Подойдя к его северному берегу, хотели войти в бухточку Северная, в которой стояли баржи с лесом для строившейся на острове батареи. На этом маршруте имелось множество подводных опасностей, о чем поведал местный рыбак, взятый в качестве лоцмана, поэтому шли малым ходом и постоянно вели промер глубин.
        Скрываясь в тени береговых утесов, начали пробираться от мыса Свиньина к белевшему впереди пляжу в вершине бухточки. Но были сразу обнаружены, о чем известила серия коротких вспышек ратьера с берега. В ответ отмигали позывной и тут же получили положенный отзыв. На что ответили: «Хорошо сделано».
        Удовлетворившись результатом, ушли к мысу Гамова, где катер тоже сразу обнаружили. Оттуда, описав широкую дугу, направились к входу в бухту Троицы со стороны залива. Эту бухту контролировали уже армейские посты. Еще до подхода катера от мыса Стенина, видимо, будучи предупрежденными моряками с Гамова, начали запрашивать позывной. Не получив ответа, запрос повторили, потом еще раз.
        После того как и третий запрос с берега катерники проигнорировали, в воздух взлетели сразу три осветительные ракеты. Причем, судя по тому, куда их запустили, катер с берега все еще не видели. Пятно света озарило клок моря намного восточнее того места, где находилась проверка.
        Хотя там никого не оказалось, поведение наблюдателей встревожило всех на катере. Заподозрили, что рядом бродит еще кто-то, и об этом, обнаружив именно его, и сигналили с берега. Ход увеличили, войдя в акваторию бухты и направившись в ее верховье, где имелся хороший пляж. Ходовые огни включили и несколько раз отмигали позывной, чтобы ненароком не угодить под обстрел. Подойдя к пляжу, включили еще и прожектор, начав обшаривать им береговую полосу, поскольку опасались выскочить на камни.
        Здесь побережье должны были охранять конные разъезды и секреты, опросив которые надеялись прояснить ситуацию. Чтобы избежать эксцессов в столь тревожной обстановке, еще несколько раз показали свой позывной и отработали три коротких гудка сиреной. В ответ с берега за пляжем вместо штатного отзыва снова взмыли осветительные ракеты, а следом за ними и с обоих входных мысов тоже.
        Когда командовавший катером мичман Адлерберг с двумя матросами сошел на берег, сразу был встречен разъезд. Тут и выяснилось, что наблюдатели у входа в бухту никого не видели, но ждали появления катера, после известия с мыса Гамова. Унтер из резервистов, командовавший разъездами на северном берегу залива Китовый, только что разговаривал с ними по телефону, установленному в доме старосты хутора, находившегося на западном берегу бухты. Этот староста, ходивший ранее на китобойных судах, морзянку катерного фонаря видел и ее содержание унтеру уже сообщил.
        Из дальнейшей беседы выяснилось, что люди на внутренних постах совершенно не обучены наблюдению за морем и не разбирают световую сигнализацию. Поэтому и пускали ракеты. Никаких внятных инструкций на случай обнаружения кого-либо ни на постах, ни у разъездов не имеется. Хорошо, что в штаб обороны и в поселок Посьет доклады отправили да трезвые были.
        Унтеру приказали доложить в штаб в Посьете, что тревога ложная, если, конечно, никого другого с постов все же не видели. Поскольку сейчас даже при свете еще не погасших осветительных ракет вражеских судов обнаружить не удалось, унтер был вынужден согласиться и отправил посыльного играть «отбой тревоги».
        Однако еще более получаса с входных мысов периодически и совершенно бессистемно продолжали подсвечивать все вокруг. Судя по всему, все же трезвыми были не все. С катера после команды «отбой тревоги» насчитали более полусотни напрасно сожженных больших ракет. А малые и сигнальные, постоянно пускавшиеся все это время, даже и не считали.
        Дальнейшее плавание уже не имело смысла. Такое светопреставление наверняка видели даже в поселке Посьет. Исходя из этого, Адлерберг приказал править прямиком в бухточку Пемзовая. Когда обходили банку Клыкова, справа за кормой, где-то в районе бухт Алеута и Лукина, еще дважды взлетали осветительные и сигнальные ракеты.
        Скоро нашел туман. Видимость упала практически до нуля. Продолжали движение, не видя ни звезд, ни береговых ориентиров. Когда, уже на рассвете, по счислению должен был открыться мыс Шелягина, впередсмотрящий закричал, что видит парус китайской джонки справа по курсу. Адлерберг приказал изготовиться к бою, так как не исключалась возможность встречи с японскими лазутчиками.
        Местный лоцман предложил сначала остановиться и осмотреться. Ночью могли сбиться с курса, а прибрежные воды в этих местах полны опасностей. В точности показаний имевшегося шлюпочного компаса он сомневался. Но мичман приказал дать полный ход и идти прямо на джонку. Едва легли на новый курс, как тот же впередсмотрящий сообщил, что видит буй впереди, и сразу закричал, что это камни. Лоцман оттолкнул от штурвала замешкавшегося рулевого, резко начав ворочать вправо, но удара избежать не удалось.
        Катер, наскочив левой скулой на круглый камень, торчавший из воды всего на три фута, дернулся всем корпусом. Люди попадали с ног, а его командир и впередсмотрящий вылетели за борт. Пулемет левого борта слетел со станка и утонул. Образовалась сильная течь. Котел пришлось срочно гасить, стравив пар. За борт полетели все пробковые пояса, что в спешке удалось найти. Суденышко быстро тонуло, кренясь и продолжая катиться по инерции вперед. До того, как оно пошло ко дну, удалось выпустить лишь одну сигнальную ракету и три раза выстрелить в воздух из винтовки. Ни журнала, ни личных вещей не спасли.
        Вскоре к плававшим в воде мичману и матросу, не утонувшим только благодаря тому, что заранее обвязались спасательными поясами, поскольку при падении обоих оглушило, крепко приложив о планширь и палубу, присоединился весь остальной экипаж. Старались держаться вместе, собрав все, что смогли из всплывшего после исчезновения катера с поверхности воды, и обвязавшись концами и ремнями.
        Лоцман сказал, что парус, который видели с катера, был, скорее всего, не джонкой, а торчавшим из воды в полумиле к северо-северо-востоку от острова Фуругельма камнем, именуемым кекуром Гельмерсена. Его верхушку в тумане часто принимают за парус джонки. Рядом с ним имеется круглый камень по форме буя, на который и наскочили второпях, погнавшись за призраком.
        Исходя из этого, принялись изо всех сил грести в направлении предполагаемого нахождения острова Фуругельма, надеясь, что оттуда все же видели ракету и вышлют кого-нибудь навстречу. Однако преодолеть более полумили самостоятельно было маловероятно. Особенно учитывая, что течение сейчас сносило всех к югу, мимо острова. Но уже минут через двадцать услышали голоса, окликавшие по-русски. На них отозвались, и скоро стали слышны даже всплески весел приближавшейся шлюпки.
        Оказалось, что работники, строившие батарею, ночью ходили проверять снасти, стоявшие на отмелях восточнее острова. Катер они не видели, но почувствовали запах угольного дыма из его трубы, а потом услышали выстрелы и крики, когда судно уже тонуло. Ракету за туманом также никто из них не разглядел. Идя на голоса, они и вышли на потерпевших крушение.
        Маленький ялик оказался не в состоянии вместить всех, поэтому в него забрались только Адлерберг, и впередсмотрящий, серьезно пострадавшие при падении в воду. У мичмана была сильно ушиблена и рассечена голова, а матрос, похоже, сломал руку. Все остальные так и оставались в воде, привязавшись к лодке, уверенно правившей к острову.
        Пока добирались до пристани в бухточке Северная, Адлерберг немного пришел в себя. На его вопрос, кто и почему, в нарушение устава караульной службы и всяких норм безопасности на охраняемой территории, отпустил работников на рыбалку, получил шокировавший всех ответ: «Жрать-то хочется!»
        Из дальнейшего рассказа «рыбаков», изрядно обозленных и сгоряча срывавшихся порой на мат даже при офицере, выяснились интересные подробности. Оказалось, что их завезли на остров уже почти два месяца назад с запасом провизии на три недели. Потом подвезли немного муки и крупы, а остальное сказали добывать самим. А что там добудешь, скалы одни, ни хрена не растет! Лебеду всю уже съели. Обслуга сигнальных постов, снабжавшаяся из Посьета, тоже далеко не жировала, так что к идее организовать промысловую мини-артель отнеслась с пониманием. Вот они и ходили уже почти месяц на «добычь» каждый день, выменяв у местных на часть крупы и полтора десятка «бердановских» патронов свои снасти.
        Очутившись на острове, по телеграфу сразу сообщили о крушении и кратко доложили результаты похода. Оставаться на почти готовой батарее, где был фельдшер, все категорически отказались и утром на рассыльном катере отправились для более детального доклада к начальству.
        На полигон вернулись лишь к полудню. К этому времени туда уже пришло не одно сообщение из штаба обороны и из поселка Посьет о многочисленных подозрительных судах, осматривавших северное побережье залива Китовый этой ночью. Броненосцу рекомендовалось укрыться с улучшением видимости на более закрытой стоянке рейда Посьет и воздержаться от переходов до улучшения погоды и прояснения ситуации.
        Едва суденышко с Фуругельмы ошвартовалось к причалу полигона, Рожественский, захватив с собой Адлерберга, сразу же отправился на нем в Посьет. Туда же вызвали и нового начальника обороны залива. По дороге мичман рассказал о событиях ночи, указав точное время контактов, которое помнил, поскольку сам заносил все записи в утонувший с катером журнал. Его сверили с журналами оповещений телеграфной и телефонной станций полигона за прошедшую ночь.
        Выяснилось, что катер с «Орла», причем во множественном числе, обнаруживали также и у бухты Лукина и с мыса Дегера, даже после начала его неудачного обратного перехода. Задержек со связью не было, но толку от нее в этом случае оказалось не много. Общая картина так и оставалась неясной, а многочисленные контакты, ложные и настоящие, приводили только к общему переутомлению, притуплению бдительности и бестолковому расходу ракет.
        Слушая рапорт сникшего мичмана об аварии и последующем нежданном спасении, наместник все больше мрачнел. Принимая это на свой счет, Адлерберг всерьез начинал опасаться, что теперь спишут с эскадры на берег. Его деятельной натуре это было как нож острый.
        Еще когда «родной» броненосец «Александр III», служа на котором он добрался до Дальнего Востока, пройдя через пекло Цусимы, встал в длительный ремонт, он сразу подал рапорт о переводе на любой другой корабль, готовившийся к походу. Хоть даже на миноносец. Так и попал на «Орел», восполнив боевые потери. Многие сослуживцы его не понимали. Уходить с корабля гвардейского экипажа, тем более, что через месяц, максимум два он тоже снова вступит в кампанию!.. Но мичману на берегу не сиделось. И вот теперь…
        Однако вопреки ожиданиям никакого разноса не последовало. Что-то пометив у себя в блокноте, Рожественский сказал: «Вам придется все это повторить сейчас на совещании в Посьете», после чего занялся выяснением бытовых подробностей у капитана первого ранга Цывинского, уже давненько тут обретавшегося, продолжая делать пометки.
        На совещании мичман выступил. Сказал все, как сам слышал. Потом спокойно отвечал на нападки местного командования. Ему было уже все равно, и никакой робости перед бородатыми полковниками и их генералом он не испытывал совершенно. А после ждал окончания совещания уже на улице, находясь на пределе нервного напряжения.
        Но приказа о списании так и не последовало, а все санкции ограничились спокойно брошенным наместником между делом: «Озаботьтесь подъемом катера. На полигоне имеется все, что для этого нужно, а потом приедете поездом во Владивосток. И сразу доложитесь по команде. А «епитимией» для вас будет попутная ревизия состояния узкоколейки. И не халтурить! Сами решайте, у кого уроки брать, но чтобы отчет был объективный. Ни мне, ни другим проверять некогда! Постарайтесь успеть до того, как снова в море пойдем!»
        Зато за час до этого на том самом совещании в штабе Порсьетского отряда Зиновий Петрович «рвал и метал». Мичману с его лавочки все было слышно. Интенданта полковника Броцкого приказал арестовать и отправить на броненосец, едва он явился, Начальника инженерного корпуса, присланного из Владивостока после скандального визита в залив «Громкого», в чьи обязанности входил контроль за строительством дороги и укреплений, отчитал и объявил выговор. Генерала Щупинского, пытавшегося что-то возражать, даже не стал слушать, потребовав отчет о ходе возмещения утраченных стройматериалов, а также о степени готовности оборонительных сооружений. Досталось и всем прочим сухопутным начальникам.
        Наконец начав успокаиваться, Рожественский потребовал коляску и толкового сопровождающего для осмотра береговых укреплений, а здесь приказал продолжать без него, после чего убыл заканчивать инспекцию. Все резкие выпады начальника Посьетского отряда, требовавшего в свое распоряжение десантные роты с броненосцев и часть их артиллерии, остались без внимания. В итоге Щупинский и Рожественский расстались крайне недовольные друг другом.
        После отъезда наместника с эскортом был объявлен небольшой перерыв. Все вышли из здания штаба на воздух. Армейские молчали и нервно курили папиросу за папиросой, а флотские, оказавшись сразу в сторонке, поскольку остальные перетекли от них подальше, тихо переговаривались между собой, отмечая, что разговоров в таких тонах уже давно не бывало. Видать допекло!
        На продолженном совещании офицеры из штаба наместника ознакомили старших офицеров гарнизона залива Посьет с уже довольно давно применявшимися инструкциями для персонала всех береговых постов, а также стандартными и обновленными правилами обмена информацией[16 - Правила службы сигнальных постов в окрестностях крепости Владивосток и на всем побережье Японского, Охотского и Берингова морей были разработаны и начали широко внедряться еще до начала русско-японской войны. Однако, в силу ряда причин и, в первую очередь, недостаточного контроля за исполнением, эти правила часто не соблюдались, нарушались или игнорировались.]. Как выяснилось, ничего подобного в Посьете не было, что всех удивило. Обязали их составить графики учений, разъяснив, как и для чего это нужно делать.
        Армейское руководство просило о пополнении службы береговой обороны залива обученными сигнальщиками с кораблей. Иначе в реальные сроки дела не исправить. Флот обещал помочь, но требовал провести обязательную учебу и с уже имеющимся персоналом береговой службы.
        На полигон наместник прибыл одновременно с вернувшимися с совещания и был намерен немедленно идти обратно во Владивосток. Но из-за тумана выход в море оказался невозможен. Хотя в самом заливе заметно прояснилось, за мысом Гамова все еще ничего не было видно, так что пришлось ждать.
        На «Орле» его тоже ждали не самые хорошие новости. Выявился заводской брак в приводах вертикального наведения орудий в носовой башне главного калибра, ремонтированных механическим заводом по причине износа. Использованный металл оказался слишком мягким. Кроме того, снова постоянно размыкались многочисленные контакты.
        Молча пройдя в каюту, Зиновий Петрович засел за корректировку норм обеспеченности сигнальных постов, но мысли путались. Вышел на палубу покурить и услышал в отдалении голоса. У кормовой башни, сегодня исправно отстрелявшейся и проблем не имевшей, собрался целый консилиум. Башенный командир мичман Щербачев объяснял какую-то схему, вычерченную на листе бумаги от руки, доказывая, что она работает. А старший артиллерист лейтенант Шамшов и старший офицер броненосца капитан второго ранга Шведе требовали переделать все как было, а еще лучше по чертежам завода Дюфлон, рекомендованным артиллерийским комитетом штаба, поскольку эта схема, собранная гальванером на коленке, работать не может.
        Заинтересовавшись и подойдя ближе, Рожественский спросил, о чем спор, и Щербачев пояснил, что вчера, готовясь к стрельбам, службистый гальванер, проверяя электрику в кормовой башне, случайно обломил контактную группу в одном из реле, о чем сразу доложил хозяину башни. Причем тут же выдвинул интересную идею по упрощению всей цепи, которую мичман с этим матросом и реализовали до начала учений. В итоге башня не пропустила ни одного залпа, в то время как носовая дала только пять из шести запланированных.
        Разгоряченный спором Шведе тут же ввернул, что этот гальванер наверняка там что-то запрещенное прятал, а не контакты проверял. Вечно вы своего Пименова выгораживаете, а он все время с Новиковым… Тот опять, наверно, брошюрку какую добыл. И ведь, стервец, не только читает что ни попадя, так еще и писать всякое непотребство начал. Меня еще в Кронштадте предупредили и статейку его в газете мне показывали.
        Зиновий Петрович как-то странно улыбнулся, от чего спорщики сразу притихли, а потом сказал: «Вы эту схемку мне отдайте, с пояснительной запиской и описанием стрельб, а в башне пока ничего не трогайте. Я инженерам покажу, пусть решают. Мозг человеческий изворотлив. С перепугу и дельные вещи получаются. Адреналин, знаете ли. А что матрос читает и даже пишет, это ничего. Главное, чтоб дело свое делал. Может, лет через сто о нас с вами и судить-то будут по тому, как какой-нибудь баталер напишет. Кто знает?»
        А на месте гибели катера уже начались работы. Причем имелся и результат. Нашли как сам катер, лежавший на левом борту на глубине всего четырех метров, так и утопленный пулемет, который подняли и доставили на берег. Адленберг сразу отправился туда. Спустя пару часов он видел, как вдалеке прошел «Орел», густо пачкая все еще серое небо угольным дымом.
        Во Владивостоке Рожественский снова с головой ушел в бумажные вопросы. Но почти сразу пришлось провести очередное заседание Дальневосточного Военного совета, причем в еще более неполном составе. Хотя основные участники должны были успеть прибыть. Поводом для него стали некоторые весьма тревожные события.
        Японцы явно перешли к активным действиям. Сначала в ночь с 24-го на 25 августа двумя крейсерами был обстрелян порт Корсаков. Появлялись японские корабли у бухты Импертора Александра и у залива Ольги. Но там они не подходили к берегу и огня не открывали, уйдя в сторону Владивостока. Позже японские миноносцы и вспомогательные крейсера видели у залива Америка и у мыса Поворотный. Имелись сведения, что под мысом Обручева они подходили к берегу, принимали уголь с пароходов и высаживали каких-то людей. Высланные туда казачьи разъезды из-за труднопроходимой местности добирались долго и никого не нашли, но видели дым далеко в море.
        А вечером 29 августа, уже в который раз, пропала радиосвязь с Цусимой! В течение нескольких дней оттуда не было никаких известий, и что там происходило, никто не знал. Только когда с острова пришла посланная с депешами подлодка «Касатка», стало известно, что еще 30-го числа японцы пытались высадиться у Окочи. Их удалось отбить, но что там творится - сейчас не известно. Гарнизон малочисленный, снарядов мало, а японцы явно в претензии.
        В тот же день об этом узнали и через немцев. А также о том, что противник прекратил атаки и усилил блокаду. В южной Корее происходит накопление войск и судов для их перевозки. Предположительно планируется новая попытка захватить плацдарм. В связи с этим требуется срочно доставить грузы первоочередной важности и пополнение, ведь после прорыва отправленных на остров шхун, и то не всех, никакого подвоза из Владивостока туда не было. Еще четыре шхуны и несколько джонок пришли из Шанхая, но они доставили в основном медикаменты. Когда отбиваться нечем, этого недостаточно.
        Глава 5
        Как только японцы начали систематически перебивать все попытки цусимского гарнизона связаться с Гензаном или Владивостоком, появились подозрения, что готовится что-то крупное. Вдобавок скрывавшиеся в лесах недобитки явно активизировались. Участившиеся доклады о мелких диверсиях, особенно на прибрежных линиях связи, вынудили принять ряд превентивных мер и форсировать работы по сооружению укреплений на подходящих для высадки направлениях. А с полудня понедельника 28 августа, из-за резкого обострения ситуации, все опорные пункты на островах были приведены в состояние повышенной боеготовности.
        Уже на следующий день к вечеру радиотелеграфирование между Владивостоком и Озаки стало невозможным из-за помех, продолжавших усиливаться. С наступлением ночи уже не удавалось вести переговоры по радио даже между Окочи и Цусима-зундом. В эту ночь никто не спал. Телеграфная и телефонная связь, как и ожидалось, также перестала действовать. Было отбито несколько попыток проникновения на посты световой сигнализации, располагавшиеся на возвышенностях вдоль берега, и нападений на конные разъезды, контролировавшие побережье и отправляемые с донесениями.
        А утром 30-го со стороны Фузана и Мозампо показались дымы большого числа кораблей. Их было хорошо видно с горы Сендуамакияма, а также с опорного пункта, находившегося несколько южнее Окочи у бухты Ната на западном берегу Цусимы. Они резко выделялись на общем фоне жиденьких шлейфов многочисленных дозорных судов, державшихся со вчерашнего вечера необычно близко от цусимских берегов.
        Об этом немедленно начали передавать при помощи гелиографов и фонарей Табулевича в Окочи, но над Цусима-зундом пока еще держался туман, и постоянно повторяемое сообщение смогли разобрать только с поста у бухты Мине, и то лишь спустя полчаса. Еще через сорок минут его, наконец, ретранслировали до Озаки. К этому времени уже стал известен даже состав приближавшихся к Окочи японских сил. Сомнений не оставалось. Шел десант!
        Комендант укрепленной позиции Окочи командир 7-го отдельного Восточно-Сибирского полка полковник Пален к этому времени отдал распоряжения об усилении тыловых секретов и дозоров, развернутых на линии от бухты Шиши на восточном берегу, через южные склоны горы Окумаяма, до бухты Ната на западном побережье Каминосимы силами 30-го Ингермандландского драгунского полка. В штабе района опасались вылазок с тыла остатков японского гарнизона и прочего вооруженного отребья, болтающегося по горам. Территория севернее этой линии надежно контролировалась русскими войсками уже достаточно давно, а в лояльности местного населения сомнений не было.
        Части изрядно потрепанного в Сасебском деле геройского 7-го полка тем временем готовились к отражению высадки непосредственно на побережье. Занимали противодесантные капониры и затаскивали в них пулеметы. Развернутые на десантно-опасных направлениях батареи первого осадного парка, установленные на стационарные крепостные лафеты для возможности кругового обстрела, были приведены в боевую готовность. К батарее у Окочи начали подвоз дополнительных снарядных парков. Одновременно был отдан приказ о сосредоточении всей гаубичной и полевой артиллерии на угрожаемом участке, которым был определен район Окочи.
        Понимая, что со столь малочисленными силами нельзя быть сильным одновременно везде, полковник Пален, едва окопавшись на Цусиме, много внимания уделял развитию связи между постами и штабом своего района, а также отработке быстрой переброски войск и резервов в пределах охраняемой территории. Благодаря тому, что прибрежная дорога была закрыта от моря холмами и надежно контролировалась гарнизоном, к началу японской высадки удалось перебросить батареи от бухты Ната и из района селения Носидомори к горе Сендуамакияма, но развернуть их на подготовленных заранее позициях еще не успели. Они смогли принять участие только в отражении последней, самой мощной японской атаки. Туда же двинули совсем недавно прибывшую на Цусиму ракетную роту, приданную полку для усиления, в качестве компенсации понесенных им потерь.
        После возвращения «Кореи» с трофейными крупповскими гаубицами неугомонный Пален, вконец загоняв артиллеристов и саперов, полученных наконец им из Озаки, добился оборудования нескольких полноценных запасных артиллерийских позиций на всех десанто-опасных направлениях своего района ответственности, а все подходящие для десантирования участки побережья пристреляли и составили таблицы стрельбы. Дальнейшее уже оставалось делом техники.
        Имевшимся в его распоряжении двум флотским береговым батареям из стодвадцаток Шнейдера и трехдюймовок Канэ было приказано без приказа огня не открывать. Позиции пушек, в свое время снятых с одного из пароходов-крейсеров, успели хорошо укрепить и замаскировать, так что их держали как засадный полк, что в принципе и оправдалось в дальнейшем. Благодаря в том числе и их отменной стрельбе, японцы так и не смогли подавить наши полевые батареи и гаубицы, так же как и дотянуться до расположения осадного парка. А сами флотские батареи, хотя и пострадали от массированного обстрела с моря, смогли сохранить боеспособность и сумели позже достать еще и истребитель.
        Очень повезло, что в самом начале высадки на жиденькой минной банке подорвалась одна из канонерок. Это сразу сказалось на активности флота противника. На подходах к пляжу стояло всего восемь мин. Еще две были в баркасе, пришвартованном к пристани рыбацкой деревни в устье реки. Их планировалось выставить как раз в день высадки. С появлением японцев в начавшейся суете этот баркас никуда убрать не успели. От начавшегося обстрела он затонул. Но еще до того, как у пристани начали рваться японские снаряды, матросы с сигнальной станции перерезали тросы от якорей обеих мин, выбросили их в воду и сплавили вниз по течению речушки, которая вынесла их в бухту. Но ни один японец больше не подорвался.
        Пока в Окочи шел бой, в Озаки ждали плохих новостей от других наблюдательных постов, каждые полчаса запрашивая обстановку светограммами. Но кроме небольших каботажников, держащихся под самыми берегами, никого видно не было. Ждали, что с них тоже начнут высаживать десанты, но попыток доставки на острова даже незначительных групп противника на других участках побережья так и не последовало.
        Уже после отражения японской атаки ближе к ночи от полковника Палена из Окочи пробился конный отряд с подробными донесениями для штаба. В пути казаков несколько раз обстреляли с гор, окружавших дорогу. Имелись потери. Комендант Окочи в своей депеше сообщал, что попытка высадки десанта успешно отбита со значительным ущербом для противника, но расход боезапаса, особенно трофейного крупповского калибра 120 миллиметров, составил много более половины. Две гаубицы вышли из строя от интенсивной стрельбы. Отмечались отказы и у других орудий, но их удалось восстановить.
        Старые шести-, восьми- и девятидюймовые мортиры, будучи менее скорострельными, не так серьезно опустошили снарядные парки, но почти половину из того, что было, благополучно извели. Хорошо, что запас снарядов для полевых батарей, использовавшихся только «под занавес», изначально был большим, так что 87-миллиметровых гранат и шрапнелей пока еще имелось в достатке.
        Потери в людях незначительные. Захвачено более полутора сотен пленных. Разрушения также не большие. Но срочно необходимо пополнение боезапаса для артиллерии и пулеметов, иначе вторую попытку высадки крупного десанта, возможно, отбить уже не удастся.
        Пален хорошо характеризовал действия ракетной роты, чьи залпы, по показаниям пленных, оказывали сильное психологическое воздействие на противника. Под огнем ракет и артиллерии японцы на берегу понесли большие потери и были полностью сломлены, начав массово сдаваться в плен. Причем эта рота, быстро и скрытно занимавшая подготовленные заранее позиции для стрельбы на гребнях высот в прямой видимости неприятеля и стрелявшая самыми мощными четырехдюймовыми ракетами с осколочной гранатой, запускаемыми с легких станков, оба раза успевала достаточно далеко убраться от места залпа до начала ответного огня противника и потерь не имела.
        Несмотря на успешное отражение десанта, в целом новости были тревожными. Снарядов для немецких гаубиц на Цусиме взять было просто негде. Все, что захватили на «Малазиене», доставили на «Корее» в Озаки и сразу распределили по батареям. Никаких других поступлений не было.
        Такими боеприпасами были частично загружены захваченные в Сасебо японские транспорты, но они ушли с флотом во Владивосток. В суете, предшествовавшей отправке эскадры в главную базу, об этих снарядах просто никто не вспомнил. Но с базой сейчас даже связи не было, так что о доставке оттуда боекомплектов оставалось только мечтать.
        Учитывая сложность ситуации, комендант Цусимы генерал-лейтенант Воронец предложил командиру базы Озаки капитану второго ранга Семенову подготовить одну из подлодок для срочного похода во Владивосток. Из всех субмарин немедленно выйти в море могла только «Касатка». На нее загрузили дополнительный запас бензина в бидонах, чтобы гарантированно хватило на переход, и немедленно отправили в путь с секретными пакетами. От любых атак кораблей противника было строжайше приказано воздержаться до передачи корреспонденции.
        На выходе из Цусима-зунда, всего в паре кабельтовых от останков «Изумруда», подлодка погрузилась и в подводном положении двинулась к корейскому берегу. Миновав японские дозорные рубежи и продолжив движение под водой на запад, вели наблюдение в перископ. Всюду сновали мелкие пароходы, шхуны и даже катера. Почти дойдя до острова Ару-Сому, «Касатка» всплыла на поверхность. Здесь движение судов уже было много меньше. В остатках вечерней зари определились по открывшемуся в трех милях северо-западнее острову и повернули на северо-восток, дав средний ход электромоторам, находясь в готовности к немедленному погружению.
        Восточнее все время отмечались вспышки прожекторов, освещавших море или что-то сигнализировавших, гирлянды осветительных ракет. Японцы чувствовали себя совершенно безнаказанно. Такая картина наблюдалась, пока не приблизились к северной оконечности Цусимы, где противник держался уже дальше от берега. Несколько раз приходилось уклоняться от судов, шедших с разных направлений. Поскольку совсем стемнело и ночь была темная, запустили правый бензиномотор, чтобы сберечь остаток заряда батареи на всякий случай.
        Огибая Окочи, также видели отсветы нескольких прожекторов на воде и тучах. Еще дважды уклонялись от неизвестных судов, запустив и второй мотор для зарядки батареи. Плотность японских дозоров поражала. Такого видеть еще не доводилось никогда. Даже после рассвета 31 августа, оставаясь в надводном положении и придерживаясь курса на Владивосток, неоднократно видели подозрительные дымы или верхушки мачт с парусами по горизонту, но контактов избегали. Какие-то суда видели даже у скалы Лианкур, скорее всего японские дозоры, так как шли они с востока на запад.
        Только миновав Лианкур, вздохнули спокойнее. Часть команды, свободная от вахты, получила время для отдыха, насколько это было возможно в заполненном грохотом работающих моторов стальном чреве субмарины. Находиться на палубе было очень опасно из-за постоянно перекатывавшихся через нее волн, хотя погода стояла тихая. Этими же волнами постоянно захлестывало низкие рубки, затрудняя проветривание вонючего нутра стальной рыбины.
        Утром 3 сентября «Касатка», на которой к концу перехода отказал один из бензиномоторов, добралась наконец до Владивостока. Из-за большого износа механизмов расход топлива и моторного масла намного превышал обычный, так что в свою базу подводники вошли на буксире за дозорной миноноской. До острова Рикорда дотянули буквально на последних каплях бензина и с сильным стуком в левом еще кое-как работающем двигателе. Правый заклинил еще вчера вечером, и провернуть его не удавалось. Моторного масла для долива на лодке к этому времени уже не оставалось вовсе, а аккумуляторная батарея полностью разрядилась, пока уклонялись от внезапно появившегося японского вооруженного парохода.
        До появления в крепости этой лодки никаких известий с Цусимы так и не было. В штабе флота подозревали, что японцы что-то затеяли, но не располагали никакой информацией. С приходом «Касатки» ситуация прояснилась, однако оказать немедленную реальную помощь возможности не появилось. Эскадра выйти в море не могла, так как в данный момент все корабли находились в ремонте и все еще оставались совершенно небоеспособными. Ни одного свободного быстроходного транспорта, чтобы хотя бы попытаться отправить подкрепления и дополнительный боезапас, под рукой не оказалось. Впрочем, вероятность его успешного прорыва всеми считалась невысокой. Для такого дела нужно было судно, способное тягаться в резвости с крейсерами.
        До самого вечера штабы «стояли на ушах», ища и не находя выхода. Но тут, совершенно неожиданно, обрадовала инженерная служба порта. То ли опасаясь подвоха, то ли боясь сглазить, контр-адмирал Греве, уже неоднократно имевший неприятный разговор с наместником, что отнюдь не способствовало улучшению сложившихся с самого начала натянутых отношений, никому не докладывал, что работы на «Тереке» близки к завершению. А когда пришло время, не воспользовался телефоном, как делал это обычно, а лично явился в штаб флота с рапортом, что в порту уже заканчивают снаряжать по имеющимся ведомостям отремонтированный пароход-крейсер для рейса на Цусиму и срок его окончательной готовности к выходу не превышает часа. Так что если в списки что-то нужно добавить, то стоит поспешить.
        После неприятности, случившейся в ходе первой, не удавшейся попытки отправки «скорохода-прорывателя», меры безопасности на нем усилили. Машины и котлы осмотрели внимательнейшим образом и готовили тщательнее, чем к рывку через Атлантику за «Голубой лентой». Хотя расстояния были несопоставимыми, впрочем, как и ценность конечных результатов, в случае успеха.
        Пока проверенные и перепроверенные мехи и мастеровые копались в его потрохах, не менее тщательно отобранные и также проверенные грузчики, принялись планомерно заполнять бездонные внутренности трофейными немецкими боеприпасами, а также нашими снарядами всех калибров, нужными на Цусиме. Кроме снарядов грузили мины заграждения, торпеды, бензин, машинное масло, гальванические элементы для подводников, кислоту, реагенты и газ в баллонах для аэростанций, сигнальные, боевые и осветительные ракеты, телефонный и телеграфный провод и прочее для осажденного гарнизона.
        Командира «Терека» с самого его возвращения из рейда постоянно вызывали в штаб. Сначала для отчетов, потом в рамках разбирательств по акту вредительства, затем для получения инструкций на предстоящий рано или поздно переход до осажденного острова. Потом их обновляли, отменяли и давали новые. Когда, наконец, после доклада Греве, дошло уже и до боевого приказа на выход, дополненного очередным пухлым пакетом инструкций, все причастные к этому секретному «сумасшедшему дому» наконец-то вздохнули с облегчением.
        Суть полученного приказа сводилась к тому, что набитый под пробку горючими и взрывоопасными грузами пароход-крейсер должен был в одиночку прорвать весьма плотную японскую блокаду Цусимских островов. Считалось, что один скороход имеет гораздо больше шансов на успех в этом деле, чем хорошо охраняемый конвой. При этом прямо указывалось, что необнаруженным к Цусиме никак не подойти.
        Учитывая последние сведения о японских дозорах, штабом рекомендовалось попытаться на полном ходу за ночь форсировать Восточный Цусимский пролив в юго-западном направлении насквозь, до выхода за острова Гото. А уже потом, переждав светлое время суток в Восточно-Китайском море за полосой судоходных трасс и японских дозоров, развернуться и с темнотой подойти к Цусима-зунду с юга, где линии патрулей были реже. С южного направления также считалось более вероятным установить связь по радио с судами в гавани Озаки для согласования дальнейших действий.
        Но это были лишь рекомендации. Окончательное решение относительно маршрута и способа прорыва должен был принять сам капитан второго ранга Панферов уже на месте, исходя из складывающейся обстановки.
        Но следовало учитывать, что существенной помощи цусимская флотилия оказать не в состоянии. Предполагалось, что смогут выйти навстречу оба оставленных там из-за повреждений механизмов миноносца и одна-две подлодки, но только в зоне досягаемости береговых батарей в непосредственной близости от входа во внутреннюю акваторию Цусимы, ввиду временного, но подавляющего превосходства противника на море.
        После короткого инструктажа Панферов встретился с командиром «Касатки» для обсуждения возможных вариантов прорыва, поскольку лейтенант Плотто был последним, кто преодолел блокаду. Пробеседовав с ним до темноты, вернулся на свой корабль, чтобы закончить приготовления к выходу.
        Погрузку не прекращали даже ночью, постоянно дополняя изначальные товарные ведомости новыми пунктами. Только к рассвету 4 сентября работы были наконец завершены, и крейсер потянулся к выходу из Золотого Рога. Шел сильный дождь, заметно ограничивавший видимость, поэтому пароход-крейсер провожал портовый ледокол «Надежный».
        Прошли на семи узлах протраленным фарватером до пролива Аскольда. Дальше «Терек» двинулся один. Но из-за неплотного тумана до полудня все так же ползли на семи узлах. Только во второй половине дня видимость начала улучшаться, и вскоре уже смогли дать полный ход. Курс проложили на острова Оки, чтобы держаться в стороне от обычного маршрута на Цусиму. Море вокруг оставалось пустым.
        На следующее утро, не доходя примерно сто миль до островов Оки, повернули в Цусимский пролив. По расчетам штурмана пролив должны были форсировать за два часа до рассвета, что позволяло еще в темноте миновать ближайшие к Цусиме воды. После полудня радиостанция крейсера начала принимать обрывки японских шифрованных телеграмм. Они доходили явно издалека, так что это считалось пока не опасным. На горизонте иногда обнаруживались паруса то ли рыбаков, то ли мелких парусных каботажных шхун. Паровых судов до темноты не видели.
        К ночи японские радиопереговоры прослушивались уже намного лучше. Но разобрать из них что-либо кроме позывных нескольких судов не удалось. Иногда весь эфир заполнялся сплошной мешаниной из точек и тире, продолжавшейся от десяти минут до полутора часов. Причем дважды в самом начале таких периодов минеры отмечали работу станции явно нашего типа.
        Ночь была лунная, светлая. Это совершенно не благоприятствовало прорыву, но пока никаких контактов не было. Сигнальные вахты усилили. Все наблюдатели запихали по куску сахара за щеку. Кто-то сказал, что это улучшает ночное зрение. На «Тереке» вообще никто не спал. В горизонт вглядывались все, кто находился на палубах и мостике.
        Около 11 часов ночи слева обнаружили какой-то пароход. От него уклонились к западу, быстро потеряв из вида. Спустя полтора часа, справа по носу показался парус, от которого также отвернули, на этот раз к японскому берегу. Этот маневр привел крейсер в пролив между островами Окиносима и Хонсю.
        Находившийся с самого вечера на мостике переводчик, бывший директор Восточного института Владивостока Д. М. Позднеев, уволившийся от должности после прекращения занятий в своем учебном заведении и вернувшийся во Владивосток из верхнеудинской эвакуации, чтобы пойти вольноопределяющимся переводчиком, услышав название Окиносима, оживился и рассказал короткую лекцию о нем.
        Оказывается, японцы считают его священным. По их вере, он весь - это воплощение богини, покровительницы мореплавателей Тагори Химэ-но ками, поэтому там никто не живет. На острове стоит храм, основанный в середине XVII века на пути между Японией и Кореей. Раньше в нем молились за моряков и приносили дары богине. Он до сих пор очень почитаем и в то же время один из наименее посещаемых храмов.
        Скоро появился легкий туман, стелившийся над самой водой. Это резко сузило горизонт. Даже с мачт мало что видели вокруг. Зато с такой высоты вполне сносно различали звезды над головой, не видимые с палубы. Из-за этой мглы ни остров, ни возвышенностей на уже близком побережье разглядеть не удавалось. Хотелось верить, что и оттуда наш дым тоже не увидят. Впрочем, дымов тут и без нашего хватало.
        Вскоре на кормовых румбах показались две неясные тени. Одна двигалась почти встречным курсом с запада на восток, а вторая - в противоположном направлении. Разглядеть их толком не успели, так как быстро от них удалялись на юг-юго-запад, направляясь к северной оконечности Икисимы. Судя по всему, крейсер вошел в район плотных дозоров, а скорее всего, интенсивного круглосуточного судоходства. Этим решили воспользоваться.
        Находясь по счислению в девяти милях к северу от острова Оросима, повернули на мыс Коозаки - южную оконечность Цусимы. Этот курс вел как бы от Симоносекского пролива и совпадал с основными судоходными маршрутами, сложившимися здесь в последнее время, о чем было известно от подводников. Пароход, идущий этим курсом, теоретически не должен был вызвать особых подозрений в случае встречи с кем-нибудь.
        Когда прошли уже большую часть оставшегося пути до мыса Коозаки, до рассвета оставалось еще три с половиной часа. Совершенно неожиданно с левого борта позади траверза сигнальщики углядели слабые вспышки света. Почти сразу удалось разобрать передаваемый морзянкой цусимским кодом запрос позывного. В туманной дымке по-прежнему совершенно не было видно, с кого сигналят, но что код был наш, это совершенно точно.
        Однако сигналить в ответ сразу не решились, опасаясь, что это японская уловка. А когда спустя три минуты все же отмигали свой позывной и запрос о помощи, никакого ответа не получили. Поскольку ход не сбавляли, предположили, что, вероятнее всего, обогнали все же наше дозорное либо разведывательное судно, с которого и мигал странный фонарь. Верить, что это японцы, не хотелось.
        Скоро впереди открылся цусимский берег. Точнее возвышенности южной оконечности острова разглядели с мачты. Ход сбавили и, увидев уже с мостика полосу прибоя, а потом и совсем близкие скалы, фонарем передали свои позывные на мыс Коозаки. Тут же получили ответный сигнал и приказ ждать шлюпку с офицером.
        Крейсер отошел от скал и маневрировал на малых ходах в полумиле от мыса. До рассвета оставалось еще более часа. Когда обнаружили идущий от берега моторный катер, с противоположной стороны откуда-то из пролива снова замигал фонарь, с требованием назвать позывной. На этот раз за вспышками смутно угадывалось какое-то движение.
        С крейсера еще не успели ответить на запрос, как с катера передали без всяких кодов и позывных: «Отбой атаки! Это свои!» Все на «Тереке», кто успел разобрать этот странный обмен морзянкой, были немало удивлены. Появилось ощущение, что находишься под прицелом. Но вскоре все разъяснилось.
        Со стороны Цусимского пролива прямо из хмари тумана проявился силуэт миноноски, абсолютно сливавшийся с дымкой, пока она не оказалась совсем рядом. С нее запросили разрешения подняться на борт и, получив его, обошли крейсер с кормы, встав под ветер и ошвартовавшись рядом с катером, с которого уже поднялся офицер.
        Все на палубе «Терека» с интересом разглядывали суденышко. А посмотреть было на что. Она заметно отличалась от прочих, виденных раньше во Владивостоке и на Цусиме. Помимо обычных переделок мостиков и вооружения на носу у нее вместо пушки стоял минный аппарат. Причем не для примитивных метательных мин, а полноценный, даже поворотный. Правда, калибром всего в 356 миллиметров, но трофейному коню в зубы не смотрят. А на верхушке трубы угадывалось непонятное утолщение.
        С миноноски на крейсер быстро поднялся ее командир лейтенант Ромашев. На мостике его уже ждал капитан второго ранга Панферов и доставленный катером с сигнального поста лейтенант Заозерский, бывший минный офицер с «Изумруда». Ромашев сразу выговорил «терековцам» за молчание в ответ на запросы. По силуэту крейсер предположительно опознали, но безответный позывной и считавшаяся крайне малой вероятность появления его в здешних водах заставили усомниться. Еще бы секунды три не отозвались, точно бы мину в в борт получили!
        Поскольку время поджимало, офицеры немедленно стали решать, как быть дальше. По словам Заозерского, вдоль западного берега Цусимы до Озаки не добраться, так как протраленный три дня назад прибрежный фарватер две последние ночи усиленно заваливали минами со всякой парусной мелочевки. Идти серединой Корейского пролива, где большие глубины и нет мин, перед самым рассветом тоже опасно, так как там в это время уже шляются миноносцы и вспомогательные крейсера, а проскочить вдоль Корейского берега уже не успеть. Следовательно, в гавани Цусима-зунда до исхода ночи никак не пройти.
        В то же время спрятать под берегом огромный пароход тоже невозможно, потому что японцы с недавних пор завели себе привычку шариться у самых скал, судя по всему, выискивая подходящие для высадки небольших групп закрытые места. Только к Миура-ван да Кусухо не суются, после того, как их шуганули катерами и батареями, прикончив две шхуны.
        По всему получалось, что придется непременно куда-то уходить до следующей ночи, но куда? Дальше на юг уже не хватит темного времени. Там еще две линии дозоров, в которых посменно дежурят и быстроходные бронепалубные крейсера. Уйти тем же маршрутом, что пришли сюда, до рассвета теперь тоже гарантированно не успеть.
        Прорываться в Цусима-зунд с боем через Корейский пролив, даже несмотря на солидное вооружение, полная авантюра. На единственную цель японцы навалятся со всех сторон, а «Тереку» с его грузом вполне может хватить и одного попадания даже снаряда с миноносца.
        Хотя в Озаки об успешном прорыве уже сообщили, помочь оттуда ничем не смогут. Обе оставшиеся подлодки еще в море, и связи с ними до возвращения в базу нет. Миноносцы стоят с холодными машинами, а половина миноносок в разведке, как и «девяносто седьмая», что болтается сейчас под бортом. Предшествовавшие появлению прорывателя блокады три последние ночи миноноски начали ходить в разведку, чтобы отследить маршруты движения японской мелочевки, совершенно обнаглевшей и постоянно пакостившей в наших водах под покровом темноты.
        И тут Заозерскому пришла в голову мысль перестоять день в бухте Миура, скрываясь за островами. Это сразу не понравилось капитану второго ранга Панферову, вообще опасавшемуся приближаться к побережью, чтобы не повторить судьбу «Риона». Но оба «местных» лейтенанта в один голос принялись убеждать его, что это, пожалуй, единственное, что может и получиться.
        За час до рассвета японцы снимают дозоры у протоки Кусухо, отводя их дальше в море, после того, как однажды были внезапно обстреляны с берега в утренних сумерках. Так что если двинуться прямо сейчас, прижимаясь к береговым отмелям, есть шанс проскочить. Если же не получится, останется только прорываться на юг.
        Командир «Терека» возражал, что огромный пароход просто не поместится в бухте, где «квартируют» миноноски и подлодки, и будет выглядеть, как обожравшийся питон, не способный уползти в свое логово. И поэтому прорываться на юг нужно прямо сейчас, пустив миноноску вперед в качестве разведки. К тому же она имеет неплохие шансы подорвать любой из встреченных вражеских кораблей.
        На вопрос Ромашова, как ему потом возвращаться на базу, средь бела дня через все патрули да с пустой угольной ямой, невозмутимо ответил: «Затопить миноноску. Можно даже попрактиковать на ней комендоров. Небольшая практика им не повредит». И несколько мстительно добавил: «Вы в нас целились, теперь наша очередь».
        Лейтенанты буквально опешили от такого высказывания. Им - минным офицерам, к тому же, с самого начала обретавшимся на Цусиме, эта миноноска казалась серьезной боевой единицей, опасной для врага, что уже не раз демонстрировала. Так что они явно не разделяли барских замашек господина капитана второго ранга, только что прибывшего из главной базы флота, где, наверное, подобной мелочевки как грязи. К тому же обоих задело столь высокомерно-пренебрежительное отношение.
        Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не тревожный вопль сигнальщиков, углядевших слабые проблески световой сигнализации где-то совсем близко на южных румбах. Сигналами обменивались сразу три судна, но явных агрессивных намерений пока не выказывали.
        Панферов сразу всполошился, предположив, что его почти состоявшийся прорыв провален и это японцы отрезают последний путь отхода. Но Ромашов с Заозерским, оставались совершенно спокойными, пояснив, что поводов для беспокойства еще нет. Раз сигнализируют в открытую, значит, о нас еще не знают. К тому же до них сейчас больше мили, а разглядеть силуэт неподвижного судна на фоне темного берега в такую погоду можно кабельтовых с трех, и то если повезет. Однако убраться отсюда желательно поскорее.
        Поскольку командир парохода-крейсера являлся старшим по званию, к тому же приказом комфлота и наместника именно он был ответственным за принятие окончательного решения по способу прорыва, последнее слово оставалось за ним. Ожидание оказалось не долгим. Как только он узнал, что быстро высадить экипаж на берег прямо здесь невозможно, тем более ночью, после нескольких уточняющих вопросов о глубинах в бухте и на фарватере и навигации на маршруте, все же решился на ночевку в бухте Миура.
        Решив так, сразу начали разъезжаться. Заозерский обещал, добравшись до поста на Коозаки, связаться с Кусухо, чтобы оттуда провели разведку дежурными катерами и предупредили, если что, а Ромашов, за месяцы, проведенные на Цусиме, исходивший ее побережье вдоль и поперек, остался на крейсере в качестве лоцмана, приказав вести свою миноноску в бухту Миура ее боцману. При этом ей предстояло возглавить короткую колонну, обеспечив прикрытие.
        Мелочевка немедля отвалила от борта, а «Терек» развернулся на север и быстро набрал 15 узлов. Но скорость сразу же снизили. Мало того, что на таком ходу обогнали свою разведку, так еще и под форштевнем появился фосфоресцирующий бурун, который, как пояснил уже изрядно поднаторевший в таких делах Ромашев, видно издалека даже при дожде и дымке.
        Кроме того, большой пароход создает при движении на высокой скорости расходящуюся в стороны волну, которая хорошо чувствуется малыми кораблями. По этому «следу» его тоже можно найти, если знать как. Японцы знают, так что лучше пробираться осторожно.
        В шести милях южнее протоки встретили один из наших катеров, высланный навстречу с последними сведениями о японцах. Как и ожидалось, два их миноносца только что отошли. Других кораблей вблизи берега нет. Это позволило хотя бы чуть обозначить основные навигационные огни на подходах к гавани Миура. Ромашов их уже разглядел на берегу. Слабый, едва видимый фонарь можно было отыскать на фоне скал, только если знать, куда смотреть.
        Далее, ориентируясь по этим огням, благополучно достигли входного фарватера и, следом за встречающими катерами с тралом, втянулись в бухту, встав на якорь западнее острова Коросима. К этому времени уже начало светать, поэтому, чтобы не выдать себя дымом из труб, спешно погасили топки котлов.
        Сразу приступили к маскировке, обвешивая трубы, надстройки и борт, смотрящий в пролив, старыми рыбацкими сетями с прикрепленными к ним кусками раскрашенной парусины, еще и оттянутыми свисающей частью в стороны от корпуса. А катера из местных портовых затеяли контрольное траление, елозя со стороны моря и загораживая своим жиденьким дымом еще не законченный маскарад от возможных случайных зрителей.
        Панферов сначала возражал, считая, что эта нелепость только затруднит разгрузку судна и не позволит выйти в море немедленно, в случае возникновения такой необходимости. Однако прибывший на борт начальник местной обороны мичман Панаев, уже имевший опыт «общения» с японцами на подступах к бухте Миура, объяснил, что если случится это самое «в случае чего», так из гавани вообще выйти не дадут, так что лучше избежать появления такой необходимости. А маскировка в этом деле помогает гораздо больше всего остального. После чего предложил выделить катер для доставки командира прорывателя к командованию гарнизона. Так намного быстрее, чем по сухому пути, благо уже совсем рассвело.
        Капитан второго ранга Панферов сразу согласился, отдал все необходимые распоряжения и, захватив штабную почту, отправился с мичманом, решив попутно осмотреть маршруты выхода, запоминая основные ориентиры и возможные опасности на них. Когда отошли от «Терека» всего на полмили, было уже совсем светло. Но при этом, благодаря еще даже не до конца развешенным сетям, его силуэт совершенно не просматривался, сливаясь с холмами за ним. Из Цусимского пролива огромный высокобортный крейсер стал совершенно не виден. Это произвело сильное впечатление.
        Судя по тому, что в радиоэфире никакого переполоха не слышали, проскочить незамеченными все же удалось. Почти сразу, пользуясь высокой водой, из Такесики через протоку подошли два небольших буксира с вереницами лихтеров и три паровых катера с двумя баркасами на буксире каждый. Они запросили разрешения встать под борт для погрузки. Но поскольку работы теперь было возможно вести только с одного левого борта, места для всех не хватало. Катера ушли в глубь бухты ждать своей очереди, а к пароходу ошвартовались более грузоподъемные лихтеры.
        В течение всего светлого времени суток в постоянно прибывавшие через протоку малоразмерные суда перегружали самые срочные грузы. В первую очередь бочки с бензином, так как на Цусиме его почти не было. Затем запчасти и гаубичные снаряды, а потом дальше по списку.
        Однако в небольшие баржи и шлюпки за день перегрузить успели далеко не все, а из того, что извлекли из трюмов, в две большие воды через протоку вывезли меньше половины. Но это было хоть что-то, на тот случай, если пройти в Цусима-зунд все же не удастся. То, что не успели, растаскивали по углам гавани, тщательно маскируя.
        Тем временем в Озаки в командирском салоне «Авроры» изыскивались способы завершить прорыв снабженца. Но соотношение сил было явно не в нашу пользу. Против почти всего оставшегося японского флота выставить было нечего. Стоявшие в Озаки крейсера все еще оставались небоеспособными и могли только оказать огневую поддержку у входа в Цусима-зунд. Их даже не начинали готовить к переходу во Владивосток, по причине скудности ресурсов сосредоточившись целиком на ремонте миноносцев, подлодок и прочей мелочевки.
        Благодаря такому смещению приоритетов, на данный момент оба оставленных на Цусиме подбитых миноносца удалось ввести в строй, так же как и все уцелевшие миноноски. Причем на них провели дополнительные доработки, установив поворотный минный аппарат, из числа найденных в Такесики. Трофейных торпед такого калибра на складах имелось в достатке, так что теперь появилась возможность использовать их против своих бывших хозяев. Трубу оснастили искрогасителем, что положительно сказалось на скрытности. К тому же был подобран вариант окраски, буквально растворяющий силуэт в тумане. А отремонтированные подлодки «Дельфин» и «Налим» уже дважды ходили на разведку. С доставкой снабжения проблема бензинового голодания и недостатка запчастей снималась, так что на миноносников и подводников теперь точно можно было рассчитывать.
        Однако непреодолимой проблемой оставались плотные минные заграждения у входа в Цусима-зунд. В ходе разведки предыдущей ночью подтвердилось, что японцы приступили к сплошному минированию вод, прилегающих к Цусимским островам. Они используют для этого многочисленные небольшие парусные суда, что уже давно было не новостью. Но теперь они не мотаются за каждой парой-тройкой мин в Фузан или Мозампо, а принимают их с пароходов прямо в Корейском проливе. Таким образом, за ночь такого челночного курсирования чисто теоретически каждая парусная посудина способна выставить по дюжине, а то и полторы, мин. А если учесть, что с каждым из двух обнаруженных за ночь пароходов «работает» по пять - шесть таких шхун, то цифра получается вообще ужасающая.
        Протралить проход для большого судна, да еще, чтобы этого не заметили постоянно суетящиеся вокруг японцы, невозможно. Заметив тральщики, противник быстро поймет, что к чему, и резко усилит дозоры ударными отрядами. Пробить безопасный фарватер вдоль самого берега также не реально. Тралящий караван все равно заметят, и как только он выйдет из зоны досягаемости батарей, его уничтожат.
        Так и не придумав, как провести в базу уже прорвавший блокаду огромный пароход, решили пойти иным путем. С наступлением темноты отправить к нему вокруг южной оконечности Цусимы по границам мелей три небольших парохода из состава тральных сил. Учитывая, что за все время пребывания на Цусиме на южном направлении не отмечено ни одного случая подрыва судна с осадкой менее трех метров, считалось, что это вполне безопасно даже без тральщиков.
        Для прикрытия предполагалось произвести атаку на занятые минированием японские суда в проливе. За ночь конвой гарантированно успевал проскочить до бухты Миура, где в течение дня на него перегрузят все тяжелое и громоздкое, что невозможно вывезти баржами и шлюпками через протоку. А следующей ночью его проведут обратно в Озаки. К вечеру успели все подготовить и согласовать.
        Дневная пасмурность к вечеру разошлась. Из-за этого ночь вопреки прогнозам оказалась лунная и светлая. Хотели уже отменить вылазку, но вскоре нашел легкий туман, державшийся над самой водой. Надстройки больших судов и мачты возвышались над ним, а всю мелюзгу он укрывал вполне надежно. Не мешкая, начали.
        Первыми из Цусима-зунда выскользнули подлодки. «Дельфин» двинулся вверх по проливу, а «Налим» пошел вниз. Едва миновав входные створы, обе субмарины погрузились на 20 метров, чтобы пройти под минами. На картах у подводников уже были отмечены примерные районы маневрирования японских пароходов, выявленные прошлой ночью. Следом за скрывшимися в глубине подлодками потянулись низкие тени моторных катеров и миноносок, рассыпавшиеся веером вдоль берега к северу и югу.
        Под самыми береговыми утесами вообще лежала сплошная тень из-за только оторвавшейся от горизонта луны. В ней незаметно пробирались на юг три небольших вооруженных парохода из трофеев - все, что удалось изыскать подходящего. Они почти не дымили. Учитывая важность предстоящего дела, был отпущен дефицитный кардиф из неприкосновенного запаса. На всякий случай, выход обеспечивали две пары миноносок. Проводив пароходы на восемь миль, они пожелали им удачи, после чего убрали тралы, заняв назначенную им позицию в общей засаде под берегом, и стали ждать.
        В 23:10 «Дельфин» обнаружил свою цель - однотрубный пароход средних размеров с надстройкой в корме, шедший со стороны Фузана. Маневрирование для выхода в атаку заняло еще около получаса, к исходу которого он почти застопорил ход и к его бортам ошвартовались небольшие шхуны. После этого пришли в движение грузовые стрелы. Подлодка постепенно приближалась, но дать залп не успела.
        Когда до расчетной точки стрельбы оставалось менее двух кабельтовых, южнее, милях в десяти, полыхнула яркая вспышка. Японец, видимо встревоженный этим, тут же увеличил скорость и резко изменил курс, уйдя с линии атаки, а оба парусника сиганули в разные стороны. Догнать их возможности не было.
        Осмотрев горизонт, других целей не обнаружили. Со стороны берега уже поднималось несколько осветительных ракет, и сразу засверкали вспышки артиллерийского огня. Спустя несколько секунд оттуда долетело частое тукание малокалиберных скорострелок, и только после этого с юга докатились мощные отголоски далеких громовых раскатов сильного взрыва.
        В этот момент в лунной дорожке обнаружили силуэт двухтрубного миноносца, спешившего к берегу. Его курс пересекался с курсом «Дельфина». Завойко приказал дать электромоторам полный ход. Однако атака была сорвана появившимся с левого борта другим миноносцем, вынудившим срочно погрузиться. Подводники слышали шумы винтов и работающей паровой машины прошедшего почти над ними корабля, после чего всплыли. Но вокруг уже никого не оказалось. Затем еще в течение полутора часов попадались небольшие парусные суда, направлявшиеся к корейскому берегу. С них лодку не видели, а подводники не атаковали, сберегая торпеды. В итоге вернулись в Озаки на рассвете, так и не найдя, на кого израсходовать их.
        «Налим» оказался удачливее. Едва добравшись до своего района поиска, он обнаружил подозрительный пароход, от которого только что отвалил одномачтовый парусник. Дистанцию определили в три кабельтовых, но судно быстро выходило из сектора, допускавшего атаку, так что стрелять пришлось немедленно. Не став жадничать, командир лодки лейтенант Белкин приказал дать полный четырехторпедный залп. Все торпеды сошли с аппаратов, оставалось только ждать результата.
        Держась в позиционном положении, «Налим» продолжал преследовать свою жертву, рассчитывая в случае промаха обстрелять ее из только что установленной на палубе перед средней рубкой 37-миллиметровой пушки. Однако до этого не дошло. Судя по всему, с определением дистанции в темноте и по неопытности несколько ошиблись. Еще до того, как вышло расчетное время хода торпед, под бортом судна, впереди мостика, встал столб поднятой подводным взрывом воды, и в ту же секунду море озарилось огромной вспышкой, поглотившей весь пароход. По корпусу лодки словно ударил огромный молот из-под воды. Все попадали с ног. Следом долетел грохот взрыва, и пришла взрывная волна, буквально сдувшая командира с рубки. Он прекрасно видел, как этой волной спрессованного воздуха раздавило и размазало по воде шхуну, направлявшуюся от транспорта к берегу. Вокруг густо падали обломки, хотя до места взрыва было достаточно далеко.
        После успешной атаки подводников с сигнальных постов на берегу запустили несколько больших осветительных ракет. Сразу в атаку ринулись катера и миноноски. У многих уже были заранее намечены первые жертвы, вполне различимые при лунном свете, и командиры ждали только знака от подлодок.
        Привыкшие в последнее время хозяйничать вокруг Цусимы, как у себя дома, японцы не успели среагировать должным образом. Охрана не смогла отразить атаку против заградителей. Мины на их палубах, уже подготовленные к установке, охотно взрывались от первых же попаданий пуль или осколков. Во все стороны летели куски размолотых корпусов и рангоута, ошметки разодранных парусов. Прежде чем кораблям эскорта удалось вмешаться, ряды шхун-диверсантов изрядно поредели, а нападавшие скрылись.
        Спустя всего десять минут пальба и взрывы южнее и севернее Цусима-зунда стихли совсем. Осветительные ракеты к этому времени догорели, и поверхность моря освещали лишь плавающие горящие остовы да мечущиеся лучи прожекторов с японских миноносцев. Несколько шхун догорали на плаву, а число потопленных не поддавалось подсчету.
        Минеры на всех крупных русских кораблях, находившихся в Озаки и Такесики, отметили последовавший сразу за этим скачок активности японских станций. Вдали над легкой мглой, все еще покрывавшей поверхность Корейского пролива, с прибрежных возвышенностей угадывалось смутное движение. Туман редел, и уже можно было разглядеть, что к Цусима-зунду со всех сторон тянулись дополнительные дозорные.
        Скоро пришла телеграмма с мыса Коозаки, что караван благополучно миновал его сигнальный пост и теперь поднимается на север. Это позволяло надеяться, что нежелательное прояснение все же не откроет его встревоженному супостату. К тому же луна также перевалила за Коозаки и заливала серебряным светом теперь уже западный берег, очень кстати давая тень под восточным.
        А посты у протоки Кусухо сообщали об удалении патрульных судов от берега. Судя по всему, их предупредили по радио о возможном нападении. С новой позиции они теперь вряд ли смогут разглядеть на фоне скал небольшой караван, крадущийся без огней по самой границе четырехметровой изобаты.
        Все так и оказалось. Вышедший из бухты Миура эскорт из минных катеров и миноносок противника не обнаружил и благополучно сопроводил пароходы до входа на фарватер. За два часа до рассвета они были на месте и начали принимать тяжелые грузы с «Терека», встав к его борту.
        К этому времени там уже успели выгрузить весь бензин. Правда в Такесики и Озаки переправили пока лишь малую его часть. Остальное ждало своей очереди в шлюпках и на баржах, рассованных по всем углам бухты. В Миура планировали оставить только обычный запас горючего и масел для маневренной базы.
        Часть взрывчатых грузов также перекочевала либо на берег, либо в трюмы и на палубы барж, ботов, сайпанов. Не прекращалась передача боекомплектов и прочего снабжения на шлюпки. Теперь в этом предстояло принять участие еще и трем небольшим трофейным чумазым «Мару». Часть сфероконических мин, только вынув из трюмов, загрузили на миноноски, пришедшие из Такесики. За прошедшую ночь они поставили пару минных банок на подступах к бухте.
        Работы, резко ускорившиеся с рассветом, были в самом разгаре, когда получили тревожную депешу о множестве дымов, хорошо видимых с северной оконечности Цусимы. Штабом предполагалась повторная попытка высадки десанта в Окочи. В этой связи «Тереку» предписывалось до ночи закончить работы и уходить, даже если не успеют выгрузить все. А через полчаса взвыла сирена на пристани, и с вершины холма на Коросиме замельтешили флажки семафора. С юга приближались два крупных судна.
        Разгрузку немедленно прекратили, сыграв боевую тревогу. Из самой бухты никого пока не видели. На коммутаторе соединили телефонную линию между НП и мостиком крейсера, начав передавать сведения напрямую. Но командир потребовал отключить все провода с берега и убирать маскировку, отдав приказ в кочегарки поднимать пары.
        На вопрос удивленного старшего артиллерийского офицера «зачем?» спокойно пояснил: «Они знают, что мы здесь! С самого начала знали и только ждали, когда мы все развалим, чтобы напасть! Нужно срочно выйти из бухты и сдать им корабль, пока тут все не взорвалось и не сгорело вместе с нами. Так уцелеет хотя бы то, что уже отгрузили! Скоро будет поздно!» При этом он выглядел совершенно здоровым и даже отдохнувшим. За ночь в своей каюте удалось выспаться.
        Все находившиеся на мостике оказались совершенно ошарашены. Даже не сразу нашлись, что возразить. Кто-то не мог поверить, что командир способен так запросто предложить спустить флаг, когда, по сути, крейсеру ничего напрямую не угрожает. Кто-то, также считая, что все уже кончено, находил более правильным просто перебраться на берег, куда подальше, и подождать в безопасном месте, пока все не закончится, но высказываться вслух не решался.
        Только цусимские офицеры начали активно возражать, доказывая, что подобные действия совершенно бессмысленны и явно преждевременны. Разглядеть крейсер с моря невозможно, если не вводить в дело котлы. Значит, по крайней мере, прицельно стрелять по нему никто не будет. А едва повалит дым из труб, сразу влепят пару залпов, не вникая в то, что будем им сигналить, и вот тогда уже точно все!..
        Но капитан второго ранга Панферов ничего не хотел слушать, ссылаясь на только что полученную депешу из Озаки, дававшую «добро» на выход до окончания разгрузки, и упирая на то, что заботится в первую очередь о сохранности привезенного. Он как заговоренный твердил, что все взорвется от одного снаряда, и мы вместе с ним, при этом совершенно не выглядел взволнованным. Казалось, что он просто не в себе и не понимает, что говорит.
        По знаку старшего офицера вахтенный начальник мичман Иноевс бегом отправился в котельные, отменить приказ, а остальные продолжили отговаривать командира. Вызвали доктора, который при помощи мичмана Андреева и прапорщика Гасабова смог убедить его спуститься в каюту и привести себя в порядок, пока машины подготовят к работе. Доктор обещал дать кокаина, чтобы хватило нервов на предстоящие переговоры.
        Когда они ушли, начальник обороны бухты Миура мичман Панаев предложил вообще «не отсиживаться под кустом», а попытаться отогнать незваных гостей. Опыт перекидной стрельбы у него уже был немалый, а достать крейсер за островом японцы вряд ли смогут, да и не станут пытаться, оказавшись под огнем скорострелок. Не любят они, когда их по мордасам. Так и всей бухте, и скопившимся в ней грузам меньше достанется.
        Мысль показалась стоящей, так что он и старший артиллерийский офицер лейтенант Ширшов, получив доклад медика, что командир уснул после укола морфия, отправились на гору, оценить возможность ее реализации, а все остальные занялись приготовлениями к возможному бою. Хотя сомнения в том, что можно воевать, имея заставленные бочками с горючим и ящиками со снарядами палубы, да еще кучу всего этого во всякой портовой мелочевке под бортами и поблизости, оставались.
        С вершины было хорошо видно два довольно крупных парохода, шедших со стороны протоки. Даже слышали их стрельбу. Они в данный момент «обрабатывали» укрепления на входе в Кусухо. Оттуда им никто не отвечал. Судя по большому количеству дыма после каждого выстрела, артиллерия на японцах стояла старых моделей. На каждом по орудию, в носу и корме. Зато калибр весьма приличный. Миллиметров сто пятьдесят, а то и больше. Скоро, вероятно, должна была подойти и очередь базы в Миура.
        Прибывшие на НП командиры миноносок, оказавшихся запертыми в бухте, сообщили, что, судя по курсу японцев, примерно через четверть часа они достигнут одной из минных банок, если, конечно, не свернут куда-нибудь. Прикинув их маршрут, получили дальность для орудий «Терека» в пределах 25 - 35 кабельтовых. Полевым пушкам, оборонявшим Миура, далековато, зато для стодвадцаток «Терека» нормально.
        Начинать стрелять решили, когда японцы минуют мины, чтобы не начали вилять раньше времени. С управлением огнем проблем не предвиделось. Хотя Ширшову стрелять с закрытых позиций не доводилось, Панаев был рядом и давал советы. Имелась телефонная связь с пристанью, а оттуда на «Терек», еще как встали на якорь, прокинули телефонную линию. Правда, поскольку свободных ячеек на коммутаторе не было, ее подключили только теперь, вместо одного из сигнальных постов.
        Пока шли окончательные приготовления, японцы, как и ожидалось, переключились на бухту Миура. Стреляли не часто и целей своих явно не видели. Но, учитывая в несколько раз большую «населенность» и множество весьма чувствительных к детонации грузов во внутренней гавани, даже это было очень опасно.
        Первые три залпа легли по гористым берегам и в воду довольно далеко от чего-либо ценного. Зато четвертый ухнул удачно. Начали сбываться панические пророчества Панферова. Форс осколков задел баркас с уложенными в нем ящиками снарядов для полевых пушек. От него и тары полетели крупные щепки. Следом детонировали 87-миллиметровые гранаты.
        От взрыва, сопровождавшегося еще большим разлетом осколков, да еще и горящих обломков, пострадал стоявший неподалеку лихтер, загруженный жестянками и бочками с бензином и машинным маслом. Упавшие в него головешки успели выбросить, но часть бочек оказались сваленными на бок, от чего у двух из них выбило пробки, а одну распороло осколками. Вонючий мазут начал разливаться по внутренностям баржи, а частью выплеснулся в воду, расходясь цветными разводами по ее поверхности.
        Матросы из портовой обслуги немедля кинулись поднимать все, что упало и заделывать чепиками и подручными средствами побитые, но устоявшие емкости, скользя в масляных лужах. А один из катеров подошел, чтобы оттащить лихтер из опасного места.
        От следующих залпов появились раненые среди занятых работами на барже и подошедшем катере. А вскоре попадание раскаленного осколка или искра от его рикошета запалила одну из бочек. Поскольку все вокруг было облито бензином и маслом, лихтер загорелся сразу весь. Катеру пришлось срочно отваливать, забрав обгоревших смельчаков. К этому времени горела даже вода вокруг него.
        Японцы же, судя по всему, углядели, что от их снаряда рвануло сильнее, чем должно было, а потом еще и дымком потянуло, и стали бить чаще, и именно по этому месту. Противник уже миновал наше минное поле, без какого-либо ущерба для себя, и «Терек» начал отвечать. Поскольку ничего, даже близко похожего на систему Гейслера, которой оборудовались боевые корабли, на пароходе-крейсере не имелось, старший офицер лейтенант Шплет организовал передачу данных голосом, расставив людей по всем палубам.
        Первый пристрелочный полузалп лег с большим перелетом и много в стороне от противника. Второй, несмотря на всю громоздкость импровизированной системы управления огнем, последовал меньше чем через минуту, и его снаряды упали уже гораздо ближе к цели. После этого полузалпы стали чаще, подбираясь к бортам японских кораблей. Но всего пара всплесков, к тому же не слишком больших и частых, их не смутила.
        На исходе пятой минуты пристрелки, когда снаряды два раза подряд кучно легли вокруг головного японца, Ширшов приказал перейти на беглый огонь, сохраняя сопровождение по прицелу и целику. Все орудия русского вспомогательного крейсера, способные стрелять на левый борт, развили максимальный темп стрельбы, засыпав противника стальными гранатами.
        Количество быстро переросло в качество. Прежде чем японцы успели среагировать, головному досталось. Сначала рвануло на шлюпочной палубе, потом на корме, после чего там что-то ярко вспыхнуло, и от жары начали хлопать приготовленные для боя снаряды. Снопы искр разлетались вверх и в стороны.
        Прекратив обстрел, пароходы отвернули к востоку. С холма было хорошо видно, что подбитый сбавляет ход. Его быстро обгонял тот, что шел следом. Стрелять по гавани они уже и не думали, в растерянности пальнув пару раз по скалам, пытаясь понять, откуда им так неожиданно и больно вломили. Ширшов снова перешел на стрельбу полузалпами, пытаясь нащупать еще не пострадавшего противника, но тот все время петлял, уходя от накрытий.
        В этот момент на мостике «Терека» произошел неприятный инцидент. Старший офицер, разгоряченный боем, при передаче очередных поправок прицела и целика ударил не достаточно расторопного, по его мнению, матроса, ретранслировавшего данные к носовому плутонгу. Причем одной зуботычиной на этот раз ограничиваться не собирался[17 - В реальной истории во время стоянки у берегов Аннама старший офицер вспомогательного крейсера «Терек» лейтенант Шплет ударил машиниста Сафронова и угрожал тому пистолетом, что стало поводом к бунту. Команда отказалась от построения. Проведенное командиром разбирательство оправдало Шплета, а Сафронова списали на другой корабль. После этого инцидента Рожественский распорядился понизить фельдфебелей «Терека» до матросов второй статьи и назначить новых фельдфебелей.]. Его порыв успели остановить штурман подполковник Саговский и вахтенный начальник Иноевс. Вероятно, разбирательства по поводу саботажа в машине, предшествовавшие походу, потом выявление смутьянов в экипаже, с последующим выдворением их на берег, а затем страшно секретное восстановление механизмов и спешная, опять же
секретная погрузка с прорывом и прочей нервотрепкой уже здесь вконец измотали ему нервы.
        Бой, между тем, еще не кончился. Спустя еще пять минут, так и не зацепив второго, снова перенесли огонь на подбитого противника, горевшего теперь еще и в задней части надстройки. Кроме того, густые серые клубы выбивались из-под крышки кормового трюма. С него стреляла только одна небольшая пушка на полубаке, но редко и все время с недолетами. Очень хотелось его добить, но попытка снова пристреляться не удалась. Сильно дымя и отплевываясь огнем, он все же смог выйти за пределы досягаемости, где его уже поджидал напарник. Там, застопорив ход, они потушили пожары и ушли на восток.
        В бухте тем временем уволокли в дальний угол пылающий «мазутный» лихтер и возобновили разгрузочные работы, одновременно готовясь к обратному прорыву. Японцы в течение оставшегося дня, хотя и маневрировали в виду берега на трех-четырех судах, но больше не приближались.
        А в бухте Миура все ждали плохих новостей с севера Цусимы, но к вечеру из Озаки сообщили, что тревога оказалась ложной. Дымы полностью рассеялись. Противник ушел, так и не показавшись на глаза. Кто это был, куда и зачем отправился - терялись в догадках. Связи с Владивостоком все так же не было.
        С наступлением темноты разгрузку закончили и подготовились к обратному переходу. Приняли несколько пакетов со штабной корреспонденцией и 135 человек раненых, что не смогли отправить раньше по каким-либо причинам. Возникла было мысль уйти в открытую госпитальным судном. Но вспомнили, как перед цусимским боем командир «Синано-мару» хотел захватить наш «Белый Орел», чтобы расспросить его экипаж об эскадре, и передумал.
        В начале двенадцатого часа ночи «Терек», крадучись, покинул Миура-ван, сопровождаемый всем наличным надводным флотом Цусимской базы. К этому времени обычных японских соглядатаев у протоки Ку-сухо уже отогнали миноносцы, так что, едва выйдя на чистую воду, сразу дали полный ход и двинулись на восток к Японии. Обратно шли по тому же маршруту, что прорывались на Цусиму, но теперь ночь была темной, пасмурной. Контактов с противником и его каботажем удалось благополучно избежать.
        На рассвете на мостике снова появился командир. Скандала по поводу неисполнения его приказа о капитуляции не последовало. Вахтенный Иноевс сразу доложил о предшествовавших событиях, удостоившись лишь благосклонного кивка головой. Панферов был мрачен и неразговорчив. Когда считал, что его не видят, энергично тер виски и лицо. Нервничал. Офицеры знали, что во Владивостоке он пристрастился к кокаину, отсюда и неадекватность, случившаяся в бухте Миура. Видимо, принял «порошок от мигрени», да, оказалось, не вовремя.
        Справа уже проплывали вершины гор островов Оки, выглядывавшие из-за горизонта. Потопили артиллерией две рыбацкие шхуны, оказавшиеся на пути. Шлюпки с них отпустили, не желая задерживаться. Вдалеке, под берегом маячили еще паруса, но гоняться за ними не стали из тех же соображений.
        Вечером перехватили еще одну шхуну, шедшую с углем из Отару в Мозампо. Это было старое и очень грязное судно. С нее сняли экипаж и прикончили подрывным патроном. На переходе все время держали полный ход, и уже к вечеру 11 сентября достигли входных створов бухты Золотой Рог.
        Едва ошвартовавшись к стенке порта, капитан второго ранга Панферов сошел на берег и отправился на доклад к командующему, прихватив штабные пакеты с Цусимы. Спустя неделю он был освобожден от командования по состоянию здоровья и уехал лечиться на воды, а его место занял бывший старший офицер «Сенявина» капитан второго ранга Артшвагер.
        Глава 6
        С уходом крупных русских кораблей из Озаки японцы, в соответствии с директивой, полученной из главной квартиры, начали ежедневные обстрелы позиций всех известных им батарей на острове. Требовалось «размягчить» русскую оборону перед предстоящим решительным ударом.
        Этим занимались корабли седьмого боевого отряда контр-адмирала Ямада. Большие крейсера и минные отряды тем временем приводили в порядок свои механизмы, изрядно расшатанные многочасовыми пробежками на полных ходах, слишком часто случавшимися в последнее время, и в море не выходили.
        Охрану судоходства обеспечивали только вспомогательные крейсера. Вероятность появления крупных русских кораблей в проливах считалась невысокой. К тому же об их приближении должны были известить многочисленные патрульные суда. Плотность и глубину дозорных линий увеличили радикально.
        В районе Окочи на севере Цусимы регулярным бомбардировкам подвергалась аэростанция, в результате чего получил несколько осколочных пробоин использовавшийся там змейковый аэростат. После ремонта его подъем прекратили до особого распоряжения, поскольку запас кислоты для изготовления газа уже подходил к концу. Об этом у командующего военно-морским районом Мозампо контр-адмирала Огура были достоверные агентурные сведения.
        Помимо беспокоящих обстрелов велась разведка системы русской береговой обороны. При этом выяснилось, что у входа в Цусима-зунд создана очень мощная минно-артиллерийская позиция. Причем в ней используются в том числе и японские старые и новые минные поля, дополненные русскими.
        Мины охраняются многочисленными батареями современных скорострельных пушек и частично восстановленными японскими крупнокалиберными. Судя по всему, кроме уцелевших орудий с погибших у Цусимы русских кораблей, используется и артиллерия поврежденных у Сасебо крейсеров, скрывающихся во внутренних гаванях и имеющих возможность вести перекидной огонь.
        Преодолеть такие заграждения, не зная проходов, было невозможно. Это делало не реализуемым план вернуть Озаки, повторив русскую атаку в лоб тяжелыми кораблями. Оставалось искать обходные пути. Хорошее знание местности позволяло высадить пехоту в менее защищенных местах, откуда уже по суше двигаться к главной цели. Но вариантов имелось немного.
        К третьей декаде августа в Токио было принято решение об использовании большей части сил, сосредоточенных в южной Корее, для высадки на Цусиму. Подготовка шла полным ходом. К тому времени стало ясно, что их прежняя задача по отражению возможного десанта в Мозампо утратила актуальность.
        Помимо отведенной туда для переформирования 8-й дивизии, уже почти восстановившей свою боеспособность после июньского разгрома, еще в июле из Чемульпо доставили части 12-й пехотной бригады 12-й дивизии под командованием генерал-майора Кигоси Ясуцуна, снятые приказом нового командующего войсками в Корее генерала Угаки с позиций южнее Гензана. В распоряжении Кигоси были 14-й и 47-й пехотные полки. Им придавались 12-й полк полевой артиллерии и два саперных батальона. Сосредоточение этих войск полностью завершили к 20 августа, и они занялись интенсивными учениями.
        Одновременно со стороны метрополии также шло накопление сил в районе Вакамацу и Фукуока, где к 24 августа закончили сосредоточение два полка из состава только что сформированной 7-й резервной дивизии из Нагасаки и 146-й резервный полк из Омура со всеми обозами. Кроме того, туда же выдвигались эшелоны с еще четырьмя батальонами 4-й резервной дивизии, по одному из каждого полка, и сводный добровольческий отряд из состава гарнизона крепости Сасебо в 1700 человек. В Вакамацу доставили также четыре отдельные полевые батареи и две осадные из 120-миллиметровых гаубиц Круппа.
        Столь внушительное формирование должно было обеспечить подавляющее превосходство и быстрый успех. Командовать этой группировкой назначили генерал-лейтенанта Иноуэ Хикару, командира 12-й дивизии. Он же, по распоряжению ГШ, являлся командующим всей предстоящей десантной операцией на Цусимских островах. Для ее детальной проработки его отозвали из Кореи еще в первых числах августа.
        Разработанным им планом предусматривалось нанесение первого отвлекающего удара со стороны Кореи с высадкой в первой волне двух полков 12-й бригады в бухте Окочи, на северной оконечности Каминосимы. Из-за недоступности Цусима-зунда других мест, подходивших для доставки на берег больших масс пехоты со стороны Кореи, не было. Начало назначили на 30 августа. Раньше этой даты не успевали приготовить необходимые материалы для сооружения временных пристаней. К тому же адмиралы не соглашались использовать флот до окончания планового ремонта механизмов.
        Все крупные корабли привлекались к поддержке десанта с моря. Обладая большим огневым превосходством, планировалось быстро подавить береговую оборону и переправить войска первого эшелона на остров, где они займут плацдарм для обеспечения высадки основных сил 8-й дивизии. Предполагалось, что после этого большая часть немногочисленного русского гарнизона будет брошена против этого десанта. Тогда спустя два дня начнется высадка войск из Вакамацу в районе Идзухары. Далее пехота, продвигаясь к Цусима-зунду с севера и юга, обеспечит полномасштабную осаду Озаки и Такесики с суши, в то время как флот наглухо блокирует острова с моря.
        В итоге все должно закончиться так же, как в Порт-Артуре, только в миниатюре и намного быстрее. Никаких сомнений в том, что довольно скоро армия вернет флоту то, что он потерял, в штабах не было. Пакет с общим планом операции и необходимыми приказами отправили в Фузан еще 14 августа, так что у 8-й дивизии и 12-й бригады имелось достаточно времени на подготовку.
        По причине разорения крепости Сасебо и порта Нагасаки, на начальном этапе возникли сложности с обеспечением операции транспортным тоннажем и некоторыми видами снабжения сил десанта на Японских островах, но к назначенному сроку все удалось более или менее решить.
        Уверенности в успехе придавал также тот факт, что теперь японцы полностью контролировали воды вокруг Цусимы в светлое время суток. После того, как русский флот в полном составе ушел на север, даже небольшие патрульные суда несколько раз безнаказанно приближались к самому берегу, в том числе и днем.
        Агенты с островов сообщали, что, едва держащиеся на плаву крейсера «Аврора» и «Жемчуг» не могут представлять угрозы для японского судоходства. Бронепалубный крейсер «Олег», скрывающийся там же еще с начала июля после боя с японскими крейсерами, нуждается в капитальном ремонте котлов и не имеет возможности дать нормальный ход. На данный момент он используется только в пределах внутренней акватории Цусима-зунда как самоходная плавучая батарея. Миноносцы малочисленны и боеспособны лишь частично. Так что единственным источником реальной опасности для десантных сил могут стать подлодки, базирующиеся в Озаки.
        Но их у русских осталось всего две или три. При этом для них почти нет бензина. К тому же после начала высадки им потребуется время для преодоления минных полей у Цусима-зунда и выдвижения на позицию. Подняться на поверхность не дадут блокадные силы, а под водой так далеко не добраться, поэтому они вряд ли смогут оказать хоть какое-то влияние.
        Удара со стороны Владивостока не опасались. По данным разведки, броненосцы и крейсера Рожественского ремонтируются в бухте Золотой Рог и до сих пор не боеспособны. Это подтверждается докладами от дозорных судов, все так же патрулирующих у выхода из залива Петра Великого, сообщающих, что русские крупные корабли из базы не выходили.
        С вечера 29 августа вспомогательные крейсера «Кариу-мару» и «Бинго-мару», державшиеся севернее Окочи, получили условную телеграмму и начали перебивать все русские переговоры по радио. Одновременно с этим каботажники из патрульных сил, несших службу в проливах у Цусимских островов, согласно своим инструкциям, приблизились вплотную к побережью и также принялись всемерно препятствовать русскому радиотелеграфированию, а также любым передвижениям по воде.
        Это, в свою очередь, стало сигналом к началу действий для заранее переправленных на Цусиму небольших диверсионных отрядов из добровольцев, скрывавшихся в горных лесах. Их постоянно пополняли со шхун, катеров и прочей мелочевки, снабжая оружием. С началом действий флота им предписывалось перерезать телеграфные и телефонные линии, связывавшие русские опорные пункты между собой и перехватывать нарочных.
        Уже с вечера 28 августа в Фузане полным ходом шла погрузка на суда войск 12-й бригады. Для ее переброски в район высадки мобилизовали и оборудовали шесть больших транспортов. «Инаба-мару» в 3835 тонн нетто, «Сануки-мару» в 3787 тонн, «Тоса-мару» в 3610 тонн, «Садо-мару» в 3858 тонн, «Сайрен-мару» и «Дзинсен-мару». На малых портовых транспортах «Ицукусима-мару» и «Ниигата-мару» разместили временную деревянную пристань и прочие грузы саперных частей.
        Сопровождать этот караван до бухты Окочи и непосредственно прикрывать высадку должен был отряд контр-адмирала Ямада, а весь остальной флот обеспечивать защиту района операции от возможной атаки русской эскадры и легких сил из Озаки. А при необходимости участвовать в бомбардировке укреплений, если таковые будут обнаружены.
        Для защиты кораблей и транспортов от подводных лодок, если они вдруг окажутся предварительно развернуты в районе высадки, задействовали все три отряда «Кокутай», имевшиеся в распоряжении, а также истребители и миноносцы. Причем их удалось снабдить новейшим и секретнейшим оружием - буксируемыми шнуровыми противолодочными зарядами[18 - См. комментарий 6 в конце книги.].
        Хотя внятной тактики противолодочной обороны крупных соединений все еще не было разработано, благодаря многочисленным учениям и тренировкам, проведенным в Токийском заливе, это оружие вполне заслуженно могло считаться освоенным. Не была отработана лишь методика обнаружения подлодок под водой, но бесспорным считалось одно - нельзя позволять им спокойно следить за кораблями.
        Исходя из этого, для обнаружения перископа или других, демаскирующих лодку признаков как можно раньше каждый квадратный метр водной поверхности должен находиться под постоянным наблюдением. Для исполнения этой доктрины общую численность охранных сил, выдвигаемых на позиции вдоль западного берега Цусимы (считая катера и шхуны), довели до трехсот с лишним вымпелов.
        В начале шестого часа утра 30 августа конвой, следуя за тральным караваном и под охраной противолодочных сил, обученных и возглавляемых директором Военно-морского арсенала Йокосуки Танеда, вышел из Фузана и двинулся на юго-восток. К девяти часам достигли района боевого развертывания к северу от Окочи и начали подготовку высадочных средств. Броненосные и бронепалубные крейсера, охраняемые миноносцами, не подходили ближе пяти миль к берегу, а пароходы осторожно продолжили движение. Вокруг них, как муравьи, копошились катера и шхуны «Кокутая».
        На мостиках всех судов внимание было приковано к пляжу под северным склоном горы Сендуамакияма. Два месяца назад именно в этом месте высаживались русские, и у них тогда все получилось. Теперь стороны поменялись местами, хотя события развивались очень похожим образом. Судя по хорошо видимому перемигиванию гелиографов и фонарей на вершинах прибрежных возвышенностей, появление транспортов и сил их прикрытия явно не осталось незамеченным.
        Но достать их русским, как и японцам в прошлый раз, оказалось нечем. Было известно, что с момента оккупации Цусимы в Окочи строили наблюдательные пункты (не менее пяти) и расширяли пристани. Сгоревшую японскую радиостанцию забросили и соорудили новую, с мачтами антенн на горе, да оборудовали аэростанцию с большим сараем для шара. Привозили и складировали материалы для какого-то серьезного строительства, которое до сих пор не начали.
        Лазутчики докладывали, что размещенный в этой местности гарнизон активно обустраивался, сооружая многочисленные артиллерийские позиции, все еще пустующие, а также склады и навесы, вероятно, готовясь к приему пополнений и больших запасов на случай длительной осады. Из пушек на берегу или в лесах на склонах гор северной оконечности Цусимы видели только старые мортиры и осадные орудия, хоть и крупных калибров, но в небольших количествах. Три полевые конные батареи находились на восточном побережье и оттуда помочь защитникам Окочи не могли.
        Основываясь на этих донесениях, рассчитывали управиться с высадкой до вечера и успеть отвести суда от берега. Пехота быстро заполнила плоскодонные кинугасы, большие баркасы и лихтеры, назначенные в передовой эшелон, сразу взятые на буксир катерами. Как только шлюпки с первой волной десанта потянулись к берегу, с пароходов спустили оставшиеся баркасы и начали заполнять их, предполагая отправить следом на веслах. А канонерки «Удзи» и «Майя» также двинулись вперед, чтобы иметь возможность поддерживать высадку с минимальной дистанции. Они быстро обогнали медленно ползущую и усиленно дымившую москитную флотилию, обойдя ее по флангам, и открыли профилактический огонь по берегу. Показавшие себя сигнальные посты и места, в которых, по полученным от лазутчиков сведениям, шло какое-то строительство, обстреливались также сначала «Фусо», а потом и крейсерами, для которых пока не появилось никаких других целей.
        Берег молчал. Русский воздушный шар снова не было видно, как и всю последнюю неделю. Казалось, еще полчаса или даже меньше, и пехота беспрепятственно доберется до суши, а там уже ее не остановить. Но когда до пляжа оставалось около полутора миль, под кормой «Удзи» внезапно прогремел мощный взрыв, швырнувший ее вверх и в сторону, после чего она начала быстро валиться на правый борт и садиться в воду. На мачте взвился сигнал: «Терплю бедствие!», а пушки замолчали. Вторая канонерка сразу развернулась и поспешно отошла мористее, откуда продолжала обстрел. А к поврежденной двинулись миноносцы «Цубаме» и № 72.
        Когда они приблизились, «Удзи» уже погрузилась кормой по палубу с сильным креном вправо. Все отсеки позади машинного отделения затопило. В машину и в кочегарку также поступала вода. Шансов спасти корабль не оставалось никаких. Приткнуться к берегу тоже возможности не было. Спустя четырнадцать минут после взрыва она совсем легла на правый борт и ушла под воду кормой вперед.
        С транспортов, внимательно следивших за всем вокруг, это видели. Решив, что «Удзи» атакована подлодкой и теперь настала их очередь, они не стали изображать неподвижные мишени, прекратили выгрузку войск, дали ход и организованно начали отходить к западу, буквально раздвигая корпусами свой эскорт из мелочевки «Кокутаев», совершенно не внушавший доверия в свете увиденного. За ними тянулись целые гроздья уже заполненных пехотой и еще пустых шлюпок на стравливаемых по мере надобности буксирных концах.
        После недолгого замешательства «Фусо» тоже рванул следом, начав беспорядочно маневрировать и стрелять в воду. Ему навстречу двинулись миноносцы из 9-го и 11-го отрядов и истребители из 1-го, до того охранявшие крейсера от атак из-под воды. Несмотря на предельный в такой ситуации шестиузловой ход, они довольно быстро сформировали строй противолодочного поискового ордера и методично прочесывали волочившимися за ними длинными взрывоопасными «хвостами» воды пролива, со всем достоинством следуя к атакованным судам.
        Зато «Кокутаи» суетились за всех. Пытаясь исправить свою оплошность, как они сначала посчитали, эта мелюзга ринулась перекрывать направления, казавшиеся им наиболее опасными. Но они сразу начали отставать от подопечных, не имея шансов угнаться за ними на зыби. Их порядки перемешались.
        Адмирал Ямада, державший свой флаг на «Якумо», наблюдал за этим со стороны. Броненосные крейсера все так же держались в пяти милях от берега севернее Окочи. После обмена семафорами с флагманом десантной группы «Садо-мару» и получения известия о возможной атаке подлодки он приказал бронепалубникам приблизиться к транспортам, все быстрее уходившим в юго-западные сектора, и вернуть их на позицию, под опеку «Кокутай».
        В том, что гибель «Удзи» является результатом атаки подлодки, Ямада сильно сомневался, считая более вероятным подрыв на мине. О чем и распорядился просигналить на «Садо-мару». Но на пароходах словно не видели его семафоров. Порядок удалось навести только через полчаса, буквально под дулами орудий крейсеров заставив их вернуться на место и продолжить высадку.
        А первая высаживающаяся волна, продолжавшая все это время медленно продвигаться вперед, оказалась, по сути, брошенной всеми. Катера, тяжело тянущие забитые пехотой высадочные средства, упорно приближались к пляжу. Когда для головных из них до берега оставалось около девяти кабельтовых, небо вдруг заполнилось тяжелым воем приближающихся снарядов, оборвавшимся грохотом разрывов. Лишь после того, как над ползущими сквозь волны суденышками лопнули первые шрапнели, со стороны высившихся впереди густо заросших возвышенностей докатился звук далеких залпов. Но ни вспышек выстрелов, ни выбросов порохового дыма никто не увидел. Только через несколько секунд из-за холмов сразу в нескольких местах вытянуло уже растрепанные ветром облачка только что сгоревшего кордита. Затем еще и еще.
        Огонь был очень точным, но откуда стреляли, ни из шлюпок, ни с транспортов и кораблей поддержки, даже с клотиков их мачт, не могли определить хотя бы примерно. Били серьезные калибры. Крупные бурые дымные кляксы, по одной и целыми букетами, штук по десять-двенадцать за минуту, распускались над волнами, обдавая их градом пуль и осколков, без разбора кромсавших дерево, тонкую сталь и человеческие тела, попадавшиеся на пути.
        Японцы в ответ начали стрелять чаще. К обстрелу присоединились приближавшиеся с севера крейсера «Такачихо» и «Акаси», но это не дало никакого эффекта. Тяжелые шрапнели размеренно рвались над медленно ползущими к берегу катерами. Учитывая калибр, большими были не только сами разрывы, но и сыпавшиеся сверху пули. При попаданиях в шлюпки они вышибали целые куски бортов или днища, а человеческие тела рвали на куски и ломали как тряпичные куклы. Эффект от этого оказался просто подавляющим.
        Поскольку серьезного сопротивления не ожидалось, малые суда шли без всякого подобия строя, по очереди входя в простреливаемую зону, благодаря чему русские успевали выбивать головные катера и боты, перекидывая огонь по фронту, как только накрытые и понесшие тяжелые потери в пассажирах и экипажах посудины вставали или начинали разворачиваться обратно. Некоторые уже тонули. Но десант упорно шел вперед, буквально истекая кровью. Так продолжалось до тех пор, пока в 09:32 немногие уцелевшие не были отозваны сигналом с «Садо-мару» обратно к транспортам. Вскоре после разворота последних катеров их обстрел прекратился.
        Спустя еще тридцать минут искромсанные баркасы и кунугасы подвели к бортам пароходов, начав сортировку их пассажиров. Убитых и раненых поднимали на палубы и растаскивали по трюмам и жилым помещениям. Пока шла перегруппировка, над морем со стороны Фузана показался аэростат. Это едва снова не вызвало приступ паники, поскольку многие решили, что идет русский флот. Но с флагмана десантной группы известили семафором, что приближается подкрепление. Вскоре стало видно и большой пароход под японским флагом, низко над палубой которого и висел воздушный шар.
        Наткнувшись на неожиданно мощное противодействие, генерал-лейтенант Иноуэ запросил подкреплений из Фузана, опасаясь, что сил для овладения ключевыми позициями на берегу может не хватить. Поскольку флот в этой операции специальной директивой главной квартиры изначально был подчинен армии, от вице-адмирала Ямада потребовали принятия срочных мер.
        Под натиском армейского руководства он отдал приказ главнокомандующему военно-морским районом Мозампо контр-адмиралу Огура об использовании плавбазы миноносцев «Нирро-мару», приспособленной под носитель аэростатов. Хотя ее главное оружие еще и не было освоено должным образом, пришлось рискнуть. От успеха высадки зависело слишком многое.
        Когда плавбаза с аэростатом легла в дрейф, едва миновав линию своих броненосных крейсеров, шар опустили на палубу для приема экипажа. Присутствовавшие на судне американские инструкторы отказались подниматься в непосредственной близости от района боя, так что в качестве аэронаблюдателя место в корзине занял мичман Мукая, уже почти закончивший подготовку и заслуженно считавшийся лучшим из всей группы.
        Еще до начала подъема Мукая сообщил, что с такого расстояния будет затруднительно различить точное место выстрелов русских мортирных или гаубичных батарей, предложив расположить аэростатоносец ближе к берегу. Это считалось достаточно безопасным, так как противокорабельных батарей до сих пор обнаружено не было.
        После недолгого совещания с американцами запросили разрешения флагмана подойти ближе к пляжу. Получив одобряющий семафор с «Якумо», наконец, решились рискнуть единственным боеготовым аэростатом. Пустых оболочек имелось еще несколько штук, в том числе и трофейных, захваченных еще перед объявлением войны на зашедшем в Нагасаки для бункеровки русском пароходе, везшем их в Порт-Артур. Кислоты и прочих расходных материалов также имелся изрядный запас. Но после разгрома Сасебо газоделательный завод и другое необходимое для производства газа оборудование сгорели в одном из складов разрушенной базы. Осталось только небольшое количество водорода в баллонах.
        В 13:35 «Ниро-мару» занял новую позицию позади линии кораблей седьмого боевого отряда в двух с половиной милях от берега, и с шара доложили, что готовы вести наблюдение. По сигналу шлюпки снова двинулись вперед. Берег сначала также молчал. В напряженной тишине ждали, когда же снова прилетят первые снаряды, надеясь, что теперь позиции батарей удастся определить. Но все опять пошло не по плану.
        Русские открыли огонь, но не оттуда, откуда ждали, и не туда. Но на этот раз они били по аэростатоносцу. Спустя всего три минуты после начала движения начали стрелять сразу две береговые батареи. Одна из пары пушек минимум 120-миллиметрового калибра, а вторая - из шести трехдюймовок. Это оказалось полной неожиданностью.
        Несмотря на то, что все корабли немедленно закидали их позиции снарядами, прежде чем удалось заставить замолчать коварные скорострельные пушки, «Нирро-мару» получил семь попаданий среднекалиберными снарядами и около десятка трехдюймовых бронебойных болванок, прилетевших вперемешку со шрапнелью, хлопнувшей над аэростатоносцем и поблизости. Все это не могло пройти бесследно для шара и наблюдателя в его корзине.
        На самой плавбазе разбило один котел, а в надстройке, теперь тонувшей в клубах пара, что-то горело. Лишившееся хода судно потеряло семнадцать человек из экипажа убитыми и более тридцати ранеными. Но самое главное - был потерян аэростат! Его трос перебило осколком, а оболочку прошило навылет несколько раз. К счастью, газ не вспыхнул. Теперь шар, медленно снижаясь, удалялся на северо-запад. На все сигналы со своего носителя и с других кораблей никак не отвечал и, видимо, никем уже не управлялся. Ни одного доклада о вражеских позициях с него получить так и не успели. Крейсер «Акаси» провожал его до корейского берега. Там он пропал из вида. Его пустая оболочка была обнаружена и доставлена в Фузан спустя четыре дня. Мичман Мукая погиб еще над своим кораблем, сраженный пулей в лоб.
        Одновременно с началом обстрела японского аэростата двинувшийся вперед десант снова встретил град шрапнели. Понимая, что в таких условиях шансов достигнуть пляжа нет, катерам приказали возвращаться. Едва они подошли к транспортам для повторной перегруппировки, от флота потребовали протралить бухту, чтобы пароходы смогли подойти к берегу насколько это возможно.
        Однако после совещания с командирами миноносцев выяснилось, что до темноты траление не закончить, а ночью слишком велик риск получить торпеду от подводных лодок, поэтому было решено вместо траления пустить вперед малые портовые пароходы, загрузив их десантом поверх остального груза. Они могли пройти над возможными минами и выброситься на мель, такой ценой доставив войска почти до пляжа.
        Паровые катера, принявшие пехоту, но уже без шлюпок на буксире, должны были идти вместе с ними в строе фронта, чтобы как можно скорее преодолеть простреливаемый район. В роли буксировщиков гребных судов теперь предстояло выступить пароходам, что должно было минимум вдвое повысить общую скорость движения. А уж высадившись на сушу, пехота сможет добраться до злополучных батарей, от которых так и не смогли защитить пушки кораблей.
        Вторая перегруппировка не заняла много времени, так как приказ на отход был дан быстрее и потери оказались небольшими. Спустя всего час японцы снова пошли к берегу. Но на этот раз «Ицукусима-мару» и «Ниигата-мару», забитые пехотой поверх всего саперного имущества, тянули за собой целые связки баркасов и кинугасов. Причем шли с ними гораздо быстрее минных катеров, чьи машины с трудом выгребали против ветра, даже без тяжелых шлюпок за спиной.
        Следом за ними от бортов транспортов отвалили катера с баркасами на буксире. Но они сразу остались далеко позади, а два парохода с гирляндами шлюпок и ожерелье из десятка минных катеров между ними вырвались вперед, рассыпавшись широким веером. Так что теперь к пляжу приближались сразу две волны десанта, общей численностью почти втрое превышавшей обе предыдущие попытки.
        Японцев снова встретили огнем. Причем гораздо более частым и уже дальше от берега. На этот раз, кроме крупнокалиберных орудий, русские ввели в дело и полевые батареи. Стреляли сначала фугасами. В первую очередь занялись вырвавшимися вперед пароходами, что позволило шедшим между ними катерам с пехотой на палубах проскочить к берегу почти без ущерба для себя и пассажиров.
        Но уже на пляже их встретили залпом ракетной батареи, быстро развернувшейся на одном из склонов. Хотя он лег с большим разбросом основной частью в стороне и позади уже высадившихся японцев, тем не менее прижал ошеломленную рухнувшим на нее с неба огненным дождем пехоту к земле, не позволив ей сразу продвинуться дальше.
        По склону, с которого ракеты прочертили свои дымные хвосты, немедленно дали несколько залпов с ближайших кораблей, но десантникам это не помогло. Едва попытавшись укрыться за уцелевшими строениями разгорающейся деревни, они угодили под ружейно-пулеметный огонь и, так и не добежав до них, залегли среди камней, имея при себе только винтовки с небольшим запасом патронов. Там их и накрыл второй ракетный залп, уже с другой позиции, снова легший с разбросом.
        К этому времени все домишки рыбацкой деревушки за пляжем, рядом с которой торчали десятка полтора недостроенных навесов для грузов, оказались уже разбиты в щепу огнем кораблей и горели, не давая возможности десантникам уйти влево. Справа возвышался крутой склон горы, непреодолимый для человека без специального снаряжения и подготовки. Деревянная пристань, вокруг которой рвануло несколько шальных ракет, частично обрушилась, лишив в ближайшей перспективе возможности выгрузки первой партии тяжелого вооружения.
        Полностью деморализованная всем этим пехота вжалась в камни, зацепившись за пляж. Продвигаться вперед, где был единственный оставшийся выход по глубокому распадку к прибрежной дороге, не давали два пулемета, стрелявшие по очереди и не позволявшие поднять головы. Под их непрекращающимся огнем, несмотря на жар и дым, часть солдат все же смогла прорваться через горящую деревню к навесам и укрыться там, в ожидании подкреплений, а те, кто остался на пляже, оказались под сильным огнем артиллерии, едва к нему приблизились оба парохода.
        В отличие от катеров, пароходы до пляжа русские допускать категорически не хотели. На прежнем рубеже, вдобавок к фугасам полевых пушек, их снова обдали шрапнелью осадной артиллерии. Стреляли залпами из четырех-пяти орудий одновременно. Сначала плотно пристрелялись по «Ниигата-мару», вскоре перейдя на фугасы всеми батареями. Но навесной огонь, несмотря на большой калибр, оказался недостаточно точным, и прямых попаданий достигнуто не было. Однако через осколочные пробоины начало заливать трюм, и там что-то загорелось. А от близких разрывов возникали сильные сотрясения, вызвавшие падение хода. Пехота, не имевшая укрытий на палубе и в шлюпках позади судна, несла тяжелые потери. Один из буксируемых кинугасов перевернуло. Из него почти никто не спасся.
        Едва управляясь, транспорт упрямо тащился к берегу, пока несильный вначале пожар в трюме не вышел из-под контроля. Разгорелись деревянные понтоны, настилы и строительный материал для пристаней. Огнем быстро охватило все судно, но оно все же дотянуло до мелководья, прежде чем начали рваться боеприпасы.
        Буксируемые им шлюпки обрубили концы раньше и пытались поначалу идти вперед своим ходом. Так тогда уже было быстрее. Но вскоре были вынуждены развернуться из-за тяжелых потерь и повреждений. Хлеставшую через дыры в днищах воду едва успевали вычерпывать.
        Как только всерьез загорелся первый пароход, настала очередь «Ицукусима-мару», накрытого всего в трех кабельтовых от берега. После серии попаданий 87-миллиметровых гранат и близких разрывов мортирных бомб транспорт начал тонуть. Его нос уткнулся в грунт на четырехметровой глубине. Прежде чем пассажиры успели спрыгнуть с палубы, он повалился на бок и быстро лег на дно всем корпусом. При этом правый борт возвышался над водой. Его шлюпки пытались достичь берега на веслах, но удалось это только четырем из них. Две были разбиты и затонули, а еще три, после потери почти всех гребцов убитыми или ранеными, снесло ветром навстречу второй волне, где их взяли на буксир и в итоге привели обратно к своим транспортам.
        Ценой потери обоих пароходов и всего саперного имущества часть войск все же смогла высадиться на берег. Им на подмогу спешили катера и шлюпки второй волны, под шумок миновавшие уже половину простреливаемой территории. Кроме того, маневрировавший неподалеку истребитель «Ариаке», видя критическое положение высаживающихся войск, а также то, что оба парохода, не подорвавшись, почти достигли берега, полным ходом двинулся к пляжу, намереваясь прикрыть десант огнем орудий и своим дымом.
        Его командир капитан-лейтенант Куцуми считал, что подрыв «Удзи» был более-менее случайным. Ведя частый огонь из орудий, истребитель вошел в бухту, направляясь прямиком к пляжу. Но в этот момент с позиций уже подавленных и все еще периодически обстреливаемых русских береговых батарей, откуда из тучи пыли к небу поднимались два столба густого дыма, грянул залп из трех трехдюймовок, затем еще два, после чего их снова накрыло сплошным ковром разрывов. Но к этому времени уже вела частый огонь из обеих своих стодвадцаток и вторая батарея, чьи снаряды ложились очень точно, хоть и недолго.
        В результате «Ариаке», опрометчиво приблизившийся всего на три кабельтова к русским пушкам, получил два попадания неожиданно мощных 120-мил-лиметровых гранат и пять калибром в семьдесят пять миллиметров. Истекая паром, он все еще продолжал двигаться довольно быстро, но руль уже не действовал. Неуправляемый миноносец вынесло на отмель чуть севернее горящего «Ниигата-мару».
        Но общая глубина на ней была больше осадки по килю, только острые «клыки» торчали выше. От скользящего касания этих камней обшивку днища вдавило и местами порвало почти от самого форштевня до кормовой переборки первой кочегарки. Правый винт разбило, а его кронштейн выломило вместе с рулем без какого-либо заметного удара. Миноносец только качнул мачтами и скользнул влево.
        Уже застопорив машины, по инерции, он еще сколько-то катился, все дальше отходя от берега, пока не замер. Экипаж делал все возможное, но остановить быстрое затопление носовых отсеков удалось не сразу. Вода прибывала, начав заливать и первую кочегарку, вынудив стравить пар из котла, чтобы избежать его взрыва.
        Воспользовавшись тем, что все уцелевшие русские пушки занимались отражением десанта, к аварийному истребителю двинулись канонерская лодка «Майя» и миноносец № 72. С «Майя» сразу начали заводить буксир. «Ариаке» больше не кренился, погрузившись носом почти по палубу. На всякий случай с него сняли большую часть экипажа и только тогда приступили к буксировке кормой вперед. Командир и еще пять человек погибли от обстрела, еще семеро были ранены. В 15:18 истребитель вывели из бухты, к вечеру оттащив в Фузан, где он и простоял до конца войны.
        Внезапная активизация еще и противокорабельных батарей, которые уже успели списать со счетов, побудила так и не достигшие берега шлюпки, забитые вооруженными людьми, развернуться и переждать немного в отдалении. Канонерка с миноносцем еще в течение получаса били в упор по берегу, обрабатывая снова замолчавшие хорошо видимые артиллерийские позиции. Их стрельбой прямой наводкой был подавлен и пулеметный огонь, но у тех, кто оказался на берегу, уже не оставалось сил для развития этого успеха. Не прекращающийся артиллерийский обстрел пляжа и прилегающей территории не давал поднять головы. Бороться с русскими полевыми, гаубичными и мортирными батареями, развернутыми на закрытых позициях, канонерка и миноносец не могли и были вынуждены спешно отойти, как только сами стали мишенями для русских пушек. Им обоим повезло. Попаданий не было, но в экипажах появились потери от осколков. Это отступление вынудило откатиться обратно к пароходам и шлюпки.
        На отходе обнаружили и расстреляли дрейфующую мину, вероятно, сорванную с якоря. Доклад об этом окончательно убедил командование десантной группы в том, что оборону противника на этом участке преодолеть одним рывком не удастся. Учитывая наличие минного поля, общие потери можно было считать небольшими.
        Все японские корабли, включая крейсера, еще в течение часа вели сильный обстрел возвышенностей, окружавших бухту Окочи. Но это ничуть не мешало русским методично перепахивать пляж, остатки пристани и сгоревшей деревни, а также каменную гряду, откуда дольше всего отстреливались те, кому посчастливилось добраться до берега. Тяжелые крепостные гаубицы, сделавшие свое дело, в добивании не участвовали, от чего казалось, что обстрел все же слабеет.
        Агонию десанта было прекрасно видно с пароходов, принимавших на борт то, что осталось от третьей волны. После этой попытки войск для овладения районом бухты Окочи у генерал-майора Кигоси оставалось уже явно недостаточно. На транспортах только раненых теперь набиралось более полутора тысяч человек. Число погибших или утонувших никто не мог назвать даже приблизительно, так же как и численность тех, кто еще отстреливался на берегу.
        Когда к вечеру 30 августа на борту парохода «Садо-мару», бывшего флагманом высадочных сил у Окочи, подсчитали потери, получилось, что более половины войск, выделенных для захвата плацдарма, либо безвозвратно потеряны, либо выведены из строя. Столь обескураживающий результат заставил японцев отказаться от повторных попыток десанта на северный из Цусимских островов, а высадка у Идзухары, укрепленной гораздо основательнее, была отменена вовсе. Командир 12-й дивизии генерал-лейтенант Иноуэ лично отправил рапорт об этом. В нем он взял на себя всю ответственность за срыв операции. Спустя сутки им был получен приказ: «Срочно прибыть в Токио».
        Едва получив полный отчет о бое у Окочи, Иноуэ отбыл на доклад в Генеральный штаб. Его и вызванного вместе с ним командующего войсками в Корее генерала Угаки принял заместитель маршала Оямы генерал-майор Кодама. От него узнали, что в свете последних событий, а также учитывая внешнеполитическую ситуацию и сведения о противнике, полученные как агентурным путем, так и по дипломатическим и иным каналам, в Генеральном Штабе готовится крупная десантная операция в северо-восточной Корее.
        При этом для обеспечения действий армии, которая должна снова сыграть решающую роль, планируется привлечение флота, как в первые дни войны. По этому вопросу уже около недели постоянно ведутся координационные совещания Генерального штаба и Главного штаба флота, в том числе с участием военно-морского и военного министров.
        Подобная, смелая во всех отношениях, даже граничащая с авантюрой, операция считается теперь вполне возможной и даже желательной, так как вынудит русских непременно отвечать на нее. В этом случае появляется шанс перехватить и уничтожить эскадру Рожественского, который так досадно, раз за разом, уводил остатки своего флота из-под ударов, нанося огромный ущерб экономике и престижу Японской империи.
        Исходя из последних данных разведки, у русских сейчас вообще не осталось боеспособных больших броненосцев и крейсеров. Все, что могло передвигаться и стрелять, они задействовали в набеге на Сасебо, где их корабли очень серьезно пострадали. Кроме исправления многочисленных боевых повреждений, постоянно накапливавшихся в течение последних полутора месяцев, необходим еще и плановый ремонт, обеспечить который в короткий срок владивостокские портовые мастерские просто не в состоянии. Таким образом, имея достаточную численность флота на бумаге, Рожественский с Бирилевым сейчас могут вывести в море лишь жалкое подобие боевой эскадры, собранное из старых, едва передвигающихся, наспех залатанных кораблей, а так же импровизированных вспомогательных крейсеров, вооруженных чем попало. Но пушек не хватает.
        Агенты сообщали, что из флотских арсеналов во Владивостоке выгребли все, вплоть до старых шестидюймовых и 87-миллиметровых пушек, снятых еще с корвета «Витязь». Единственный относительно боеготовый новый броненосец «Александр III» успел заменить только поврежденные в бою стволы главного калибра, а шестидюймовую артиллерию с него, пока он находился в длительном ремонте, использовали для поддержания в боеспособном состоянии «Орла» и «Бородино». При этом орудий для замены все еще не доставили. Так что сейчас в его бортовых башнях вообще нет никакой артиллерии. Он отправлен в залив Посьет на испытания прямо в таком плачевном виде.
        Для его скорейшего вооружения предположительно планируют использовать старые, изношенные шестидюймовые пушки, сейчас спешно восстанавливаемые в арсенале. Поскольку технологий, позволяющих вернуть пришедшему в негодность орудию его изначальную точность и дальность стрельбы, просто не существует, их реальная опасность в бою останется близкой к нулю. К тому же завод и порт Владивостока перегружены работой на остальных судах эскадры, из-за чего этот не простой процесс обещает затянуться.
        Наделавшие столько шума при своем возвращении бронепалубные крейсера также встали на длительный ремонт. Имеются достоверные сведения, что «Светлану» вообще притащили в базу на буксире по причине полного выхода из строя машины. А у «Богатыря» течет корпус, наспех залатанный после навигационной аварии у мыса Брюса, из-за этого он готовится к постановке в док, а вовсе не к боевому походу.
        Старые броненосцы «Наварин» и «Николай» вместе с крейсером «Адмирал Нахимов» все еще ремонтируются. Хотя, судя по всему, они все же смогут в ближайшее время выйти в море, это вряд ли станет реальным усилением для остатков эскадры Рожественского. На них отказались от замены «устаревшей и расстрелянной артиллерии ввиду явной нецелесообразности, в связи с общим значительным износом кораблей». Именно такая формулировка фигурировала в добытой агентами копии докладной записки флагманского артиллериста Берсеньева, адресованной наместнику.
        По сути, эти три ветерана и ущербный «Александр III» на ближайшее время и есть весь боеспособный русский Тихоокеанский флот. При этом он должен охранять свои резко удлинившиеся коммуникации и каким-то образом пытаться контролировать свое и оккупированное побережье.
        В таких условиях выдвижение всех крупных японских кораблей в Броутонов залив позволит резко усилить блокаду Владивостока. А это вызовет еще большие затруднения со снабжением и, соответственно, с ремонтом остатков русских эскадр и должно, наконец, принудить их к прямому бою, закономерным исходом которого станет если не уничтожение последних боеспособных единиц Рожественского, то, по крайней мере, их выход из строя на длительное время.
        Учитывая полное отсутствие у противника в данный момент каких-либо резервов по военно-морской части, любой исход большого морского сражения устроит Японию. Однозначным итогом станет укрепление блокады последней русской крепости на Дальнем Востоке. Это приведет к невозможности прорыва к своим берегам затерявшейся где-то в океанских просторах, слабой и измотанной дальним переходом, третьей эскадры, вполне возможно, вынудив ее интернироваться в каком-либо из нейтральных портов. А с приходом в воды метрополии крейсеров из Латинской Америки, ожидающимся не позднее чем через пару месяцев, будет достигнуто полное господство японского флота.
        Поэтому решительная высадка в Корее именно сейчас, по образцу той, что провели русские, приобретает не только военное, но и политическое значение. Япония уже не в состоянии продолжать войну. Налоги выросли более чем в два раза, промышленность в упадке, население голодает, долги превышают все мыслимые пределы. В случае успеха эта акция может в корне изменить ситуацию, что позволит уже в ближайшей перспективе вести разговор о заключении перемирия, а затем и занять более уверенную позицию на предстоящих переговорах в Портсмуте. Подготовка к их проведению, при активной помощи союзников, уже идет полным ходом.
        В том, что русские пойдут на перемирие еще до наступления холодов, в главной квартире почти уверены. Помимо складывающегося явно неблагоприятного для них баланса сил на море, им скоро станет совсем не до войны. Благодаря активной работе нашей разведки, в России набирает силу революционное движение. Да и сама война тоже обходится не дешево.
        Дополнительным весомым стимулом станут резкие заявления английского правительства и президента САСШ, которые будут обнародованы в ближайшее время. Суть уже подготовленных меморандумов сводится к тому, что настало время прекратить бессмысленное кровопролитие.
        С этими словами он показал передовицу «Таймс», где красным карандашом было подчеркнуто: «И если русский медведь еще не насытился кровью гордых сынов Ямато, наше правительство готово резко расширить рамки сотрудничества с ними, вплоть до применения вооруженной силы, дабы помочь не допустить расползания средневековой дикости по всей Азии».
        Причем за этими публикациями стоит и нечто, гораздо более весомое. По распоряжению командующего Британским Восточным флотом вице-адмирала сера Джерарда Ноэла, Сингапурская эскадра приведена в состояние повышенной боеготовности. Все ее корабли, так же как и из Австралийской и Западно-Индийской станций, направлены в Гонконг и прибудут туда в ближайшее время.
        Имеется также секретный приказ первого лорда адмиралтейства графа Кавдора о сосредоточении в Сингапуре прибывающих пополнений для Восточного флота и его дальнейшего выдвижения в Гонконг. Это произойдет сразу после прибытия из Средиземного моря новейших броненосцев «Лондон», «Куин», «Венеребл» и «Принц Уэльский», а также крейсеров «Гермес», «Хайфлайер» и «Гиацинт» с дюжиной больших миноносцев. Предварительный срок: конец сентября - начало октября. А из вод метрополии на Дальний Восток идет пара только что закончивших ремонт броненосцев «Канопус» и «Голиаф» с восемью новейшими мореходными истребителями типа «Ривер», В общем и целом это доведет численность сосредотачиваемых на границе Тихого океана английских сил до одиннадцати броненосцев, десятка крейсеров, в том числе от двух до четырех броненосных, и почти трех десятков истребителей. Вместе с броненосцами и крейсерами в Сингапур идет конвой с дополнительным боезапасом и прочим необходимым снабжением, на случай начала активных боевых действий.
        В высших правительственных кругах Японии уверены, что Россия в такой ситуации не посмеет пойти против ведущей мировой державы, поддержанной из-за океана, и согласится на подписание мирного договора. От французского правительства получены твердые гарантии строгого соблюдения нейтралитета, так что единственной страной, могущей хоть как-то поддержать Россию, остается Германия. Но ее позиции на Дальнем Востоке в данный момент не настолько сильны, чтобы оказать заметное влияние на развитие ситуации в ближайшее время.
        Резкий переход к наступательной тактике непосредственно перед перемирием позволит заключить итоговый мирный договор с позиции победителя и с гораздо меньшими потерями. Увы, эта война обошлась стране слишком дорого, и даже в случае ее победного завершения, по крайней мере, на первых порах речь может идти только о минимизации ущерба. Чем большего успеха сможет добиться армия и флот на заключительном этапе противостояния с Россией, тем меньшего от Страны восходящего солнца будут требовать вернуть немедленно ее кредиторы после заключения столь нужного сейчас мира.
        Поэтому генерал-лейтенант Иноуэ, как самый опытный офицер высшего командного состава в части организации десантных операций, назначается на должность старшего начальника в предстоящей высадке в Корее. Ему надлежит незамедлительно вступить в командование Корейским экспедиционным корпусом, формирующимся на основе остатков сил, предназначавшихся для высадки на Цусимских островах, и 4-й резервной дивизии, размещенной в районе Вакамацу - Явата.
        Для скорейшего усиления экспедиционного корпуса в данный момент из Хакодате в Мозампо на пароходах везут четыре полка из состава 13-й и 15-й пехотных дивизий. Ослабление гарнизонов самого северного, по сути приграничного, острова Хоккайдо было санкционировано главной квартирой и носит вынужденный кратковременный характер. Оно будет компенсировано в самое ближайшее время переброской вновь формируемых частей из центральных префектур.
        На данный момент кроме острова Хоккайдо подготовленных и укомплектованных частей на территории Японии взять больше просто негде. К тому же, учитывая районы формирования, именно на них возлагаются большие надежды в предстоящих наступательных операциях в труднопроходимой гористой местности поздней осенью. Перевозка изымаемых полков Японским морем в данный момент признана достаточно безопасной и быстрой. Путь через Тихий океан немногим безопаснее и займет слишком много времени.
        Одновременно с высадкой войск начнут наступление с запада часть 8-й и остальные полки 12-й дивизии, поставив немногочисленные русские войска в Корее в два огня. Одновременная атака с моря и на основных перевалах создаст благоприятные условия для скорейшего возвращения контроля над заливом Броутона вплоть до порта Шестакова и над частью побережья севернее.
        Серьезного противодействия русского флота не ожидается. С тем, что у них сейчас осталось, они вряд ли рискнут атаковать районы предстоящей высадки, прикрываемые всем японским флотом. Судя по тому, что никто из состава третьей эскадры, высланной в начале июня с Балтики, еще не был обнаружен, ее подход возможен не ранее чем через месяц. Так что именно за этот месяц в Корее все должно быть кончено.
        Первоочередной целью намечался Гензан. Хотя известно, что он теперь укреплен противником, считается, что его оборона не выдержит натиска всей действующей эскадры. Резервной целью станет Порт Шестакова, где на острове Гончарова создана большая перевалочная база военных грузов для всего Корейского отряда русских. Менее удобен Сонджин, поскольку его гавань недостаточно глубока для базирования тяжелых кораблей. К тому же там тоже строились батареи и укрепления.
        Захват Гензана даст возможность полноценного снабжения десантной группировки. Кроме того, обеспечит флот вполне приличным пунктом базирования, опираясь на который, можно будет приступить к блокированию всех русских перевозок в акватории Японского моря. А это, в свою очередь, сделает невозможным нормальное снабжение противника в северо-восточной Корее.
        Достижение этих целей завершит первый этап операции, после чего без перерыва следует начинать второй. Поскольку с началом полномасштабной блокады Владивостока японские коммуникации будут в относительной безопасности, появится возможность для проведения последующих десантов тактического уровня для быстрого овладения заливами Посьета и Славянским.
        Высадка в заливе Посьет позволит обойти русскую линию обороны по реке Тюмень-ула, а в Славянском перережет основные коммуникации и перекроет путь подкреплениям. После чего наступление продолжится в направлении Никольск-Уссурийска, чтобы перехватить железную дорогу Харбин - Владивосток и выйти во фланг и тыл русским войскам в Приморье и Китае, минуя мощные укрепления залива Петра Великого.
        Учитывая, что на этом направлении имеется всего две нормальные дороги (почтовый тележный тракт, многие станции которого являются пограничными постами, и приморский тракт) да пущенная совсем недавно узкоколейка, именно на этом этапе предполагается максимальное использование войск из гарнизона Хоккайдо для обходных действий по горным тропам. Разведка предоставит надежных проводников из местных контрабандистов.
        После овладения стратегическим транспортным узлом, которым является Никольск-Уссурийск, следует занять оборону и удерживать его любой ценой. Это обеспечит полную блокаду Владивостока, не только с моря, но и по сухому пути, предопределив его судьбу.
        Если даже в такой ситуации русские не согласятся на мирные переговоры на японских условиях, после наступления устойчивых холодов и замерзания гавани Владивостока боевые действия продолжатся в условиях абсолютного господства японского флота до полного истребления врага на берегах Японского, Охотского и Берингова морей.
        Далее генерал-майор Кодама предоставил всю необходимую документацию и нескольких офицеров штаба в помощь и для связи, дав время на размышления и предложения по существу предстоящего дела до пяти часов утра следующего дня, чтобы сразу после рассмотрения предварительного плана специальной комиссией согласовать его на завтрашнем координационном совещании.
        На ночь их разместили в штабе. Туда же был доставлен командир 3-го временного крепостного парка инженер полковник Мацуи, занимавшийся полгода назад возведением укреплений для отряда обороны в Ейкоован (порт Лазарева), а потом обследованием побережья северо-восточной Кореи. Он оказал неоценимую помощь в составлении общего плана действий, так что к утру имелись уже конкретные наметки.
        Сразу после совещания и очередного разговора с заместителем начальника Генерального штаба генерал Угаки отправился в Хиросиму, где его уже ждал готовый к выходу в море войсковой конвой с подкреплениями, направлявшийся в Чемульпо. Оттуда он планировал перебраться в Сеул, откуда и руководить предстоящим наступлением. А генерал-лейтенант Иноуэ отбыл сразу в Мозампо, отправив предварительно несколько телеграмм с приказами.
        Согласно этим приказам все выделенные ранее для высадки на южной Цусиме войска, находившиеся на Кусю, под сильной охраной немедленно начали перевозить мелкими каботажными судами в Вакамацу, где до 7 сентября их пересадили на десять только что закупленных крупных пароходов. Затем они перешли в Мозампо, где объединились с судами, на которых разместились остатки 12-й бригады 12-й дивизии и назначенные к высадке полки 8-й дивизии. К этому времени там уже стояли транспорты, пришедшие из Хакодате.
        Остальные части 4-й резервной дивизии и их тылы еще 31 августа начали погрузку на транспорты в районе Сасебского залива и Нагасаки. Но из-за значительных разрушений портовой инфраструктуры в этих районах, а также катастрофической нехватки грузового тоннажа, который приходилось срочно перегонять из северных вод или из внутреннего моря вокруг острова Кюсю, так как Симоносекский пролив все еще не был освобожден от затопленных в нем судов, погрузка непозволительно затягивалась.
        Поскольку все остальные войска, и силы флота к 7 сентября были уже готовы, это вынудило генерал-лейтенанта Иноуэ начать операцию, не дожидаясь полной готовности к переброске частей с Кюсю, сведя их во вторую волну десанта, чьей задачей становилось уже развитие успеха основных сил, отправившихся в путь 8 сентября, согласно плану ГШ.
        Откладывать начало высадки ни на один день главная квартира не соглашалась. Из-за разразившегося к этому времени международного скандала, вызванного действиями японских войск на Сахалине, показавшимися некоторым «рафинированным» европейцам излишне жестокими, срочно требовались другие громкие новости, чтобы отвлечь общественное внимание.
        Экспедиционные силы начали выходить из Мозампо рано утром. Сначала бухту покинули тральщики, набранные из числа малых портовых судов, и миноносцы, ушедшие на юго-восток в завесу со стороны Цусимы. Еще раньше к восточному побережью островов отправили два вспомогательных крейсера для превентивной бомбардировки Кусухо и Миура.
        Прошлой ночью русские легкие силы, считавшиеся уже не небоеспособными, снова громко заявили о себе, уничтожив пароход «Катори-мару» и восемь парусных шхун, занимавшихся минированием. Причем как это произошло, до сих пор не ясно, но зарево от взрыва, которым сопровождалась гибель судна, забитого минами, было видно даже в Фузане. Так что с опасностью, исходившей от Цусимы, все еще приходилось считаться.
        Только получив известие от передовой завесы, что противник не обнаружен, а фарватер в проливе Дуглас проверен и чист, было дано «добро» на выдвижение судов с десантом и их эскорта. Впереди всех из бухты потянулись небольшие каботажные пароходы патрульных сил Цусимских проливов.
        Только когда все двенадцать мобилизованных небольших судов, снова тянувших тралы, благополучно вышли с уже проверенного фарватера и повернули на запад, огибая остров Тодоксон и начав удаляться от берега, а отряды «Кокутай» развернулись в завесу со стороны Цусимы, дали ход машинам и транспорты с десантом, сопровождаемые многочисленными катерами. Следом в охраняемый коридор в проливе потянулись бронепалубные крейсера, авизо и истребители, а потом и броненосные крейсера.
        Вся эта армада, достигнув безопасных глубин, медленно формировала походные колонны и двигалась вверх по Корейскому проливу, в то время как разведывательные каботажники, рассыпавшись в широкую цепь, ушли вперед, выжимая все из своих машин. За их спинами сразу заняли позицию авизо «Яйеяма» и «Тацута», обеспечивающие связь разведки с главными силами.
        Только к десяти часам утра общее развертывание было наконец закончено. Шедшие в шести колоннах тридцать шесть транспортов с войсками, восемь флотских транспортов и угольщиков, плавмастерская и плавбаза миноносцев, три броненосных и пять бронепалубных крейсеров, охраняемые семью вспомогательными крейсерами, миноносцами и истребителями, активно маневрировавшими впереди и на флангах, закрывали дымом полгоризонта. А в двадцати милях перед ними усердно коптили небо пароходы передовой завесы. Зрелище было просто грандиозное.

* * *
        Еще за день до отъезда наместника в Маньчжурию, во Владивосток прибыл очередной угольный конвой с Сахалина. Вооруженные пароходы «Иртыш» и «Воронеж», кроме угля и строевого леса, доставили срочную строго конфиденциальную корреспонденцию от сахалинского генерал-губернатора генерала Ляпунова.
        Тремя днями ранее проводным телеграфом пришла депеша на имя наместника императора, извещавшая, что Ляпунов направил с оказией результаты своего разбирательства по поводу пребывания японцев на Сахалине. Поскольку этот генерал свой теперешний чин получил только в связи с началом войны, а всю жизнь служил по судебному ведомству, Рожественский поначалу отнесся к его посланию с пренебрежением, решив просто ознакомиться, «для галочки». Но едва начав читать, приказал вызвать местного прокурора, а также начальника своего штаба.
        То, о чем писал Ляпунов, никак не вписывалось в портрет цивилизованной страны, которую до сих пор пыталась изображать из себя Япония. Это была средневековая дикость и самое настоящее варварство. Причем все подтверждалось фактами и соответствующими документами. Прокурорско-судейское прошлое генерал-губернатора, как ни странно, оказалось тут очень кстати.
        Быстро и без прелюдий обсудив все с прокурором, командующим флотом и начальником штаба, было решено провести экскурсию для господ журналистов, в том числе иностранных, по местам боев на Сахалине. Причем срочно. К этому времени шумиха вокруг боя «Днепра» с фальшивым англичанином быстро набирала силу и могла вылиться в серьезные неприятности политического и не только характера.
        Нужно было отвечать. «Театральная» пауза с нашей стороны в этом вопросе и так уже слишком затянулась по причине недостаточной убедительности имевшихся аргументов. Теперь же, имея на руках извлеченный из угольной ямы осколок английского снаряда, да еще и наглядные доказательства негуманности и нецивилизованности японцев, столь обласканных «просвещенными мореплавателями», можно было начинать.
        Уже к вечеру созвали пресс-конференцию, продлившуюся не более получаса, после чего было объявлено, что для журналистов, желающих отправиться на Сахалин, готов миноносец и ждет в порту. На сборы дали всего один час, пояснив, что время дорого, а для желающих этого вполне достаточно.
        В начале девятого часа вечера у ворот порта собралось уже 15 человек репортеров (четыре русских, три немецких, два французских, два американских, австрияк, бельгиец и даже бразилец). Спустя полчаса их всех разместили в кубриках «Быстрого», специально для этого вояжа снятого с ремонта личным распоряжением Рожественского.
        Вскоре миноносец уже резво бежал на семнадцати узлах на северо-восток. На протяжении всего перехода пишущая братия осаждала экипаж эсминца, несмотря на то, что для ответов на их вопросы были командированы четыре офицера из штаба во главе с лейтенантом Свенторжецким. Отдохнуть, сменившись после вахты, не довелось никому.
        На Сахалин еще утром отправили телеграмму с приказом подготовить все доказательства в максимально наглядном виде и «ждать гостей». Ляпунов, однако, по еще довоенной привычке, акцентировал свое внимание на фразе «ждать гостей».
        В результате когда «Быстрый», осторожно обходя стоявшие в гавани шхуны и транспорты, ошвартовался у тюремной пристани Корсакова, его ждал оркестр. Но едва все желающие сошли на берег, выяснилось, что это еще не все. В одной из только что поставленных и умопомрачительно пахших свежим кедровым смольем казарм гарнизона был накрыт торжественный обед с икрой и прочими примочками. В то время как военные грузы на пароходах стояли открыто, а ряды только что переправленных на берег артиллерийских парков не были даже укрыты брезентом или парусиной. Более того, от тюремной пристани, где ошвартовался миноносец, отлично просматривались брустверы новой шестидюймовой батареи, и пушки можно было пересчитать даже без бинокля. Хорошо еще, что все войска оказались заняты на учениях у деревни Морея и в поселке не было ни одного солдата из 29-го полка, скрытно переброшенного из Владивостока на южный Сахалин для предстоящей высадки на Курилах. Иначе пришлось бы выдумывать повод, чтобы притормозить всю эту пропагандистскую акцию.
        Пока корреспонденты с аппетитом пробовали угощения от хлебосольной Сахалинской губернии и отменные вина из личных запасов генерал-губернатора, под чутким надзором ординарца и двух порученцев Свенторжецкого, он сам вкратце разъяснил Ляпунову первоочередность приоритетов военного и военно-морского ведомства над всеми остальными. По крайней мере, до конца войны. И особую важность соблюдения простейших мер секретности в этих вопросах. Также ему напомнили о необходимости поддержания на должном уровне маскировки уже действующих артиллерийских позиций и еще строящихся, учитывая развитость японской шпионской сети.
        Отобедав чем бог с губернатором послали, журналисты двинулись верхами в тайгу. По пути Ляпунов обрисовывал им вкратце ту ситуацию, что сложилась на острове после высадки японского десанта. Исправляя свои ошибки, вперед по ходу движения генерал-губернатор отправил нарочных с приказом убирать с глаз долой все, имевшее отношение к военному делу, а начальникам гарнизонов лично встречать прибывающих и организовать в селе Петропавловском интервью с местными жителями и бойцами обороны, столкнувшимися со зверствами японцев.
        Там уже были собраны фотографии и прочие вещественные доказательства. Для тех, кто не удовлетворится увиденным, подготовили проводников и вьючных лошадей для продолжения «экскурсии» до мест преступлений, совершенных японской военщиной. Однако и услышанного, а особенно увиденного в Петропавловском хватило за глаза.
        Когда через день вся эта кавалькада вернулась в Корсаков, рейд порта был почти пуст. На нем остался только большой грязный угольщик, стоявший на якоре в дальнем углу, уже почти в губе Лососей. Недалеко от пристани одиноко дымил бывший госпитальный пароход «Орел», да у стенки в ожидании стоял «Быстрый», уже наглотавшийся угля и воды для обратного перехода. Больше, кроме катеров и прочей портовой мелочи, никого не осталось.
        Вернувшихся репортеров было не узнать. Уезжавшие в тайгу за экзотикой и сенсацией веселые, довольно молодые люди, за одни сутки превратились в уставших и измотанных жизнью ветеранов. Разговаривали мало. Не смеялись вообще. Отобедать на дорожку дружно отказались, а вот «на посошок» приняли охотно, и не по разу, не особенно выбирая марки напитков, больше ориентируясь на их крепость.
        Уже после того, как представительная делегация отчалила из порта (американцы и бразилец на попутном «Орле» двинули в САСШ, а прочие европейцы ушли на «Быстром» во Владик), Ляпунов, тяжело вздохнув, сказал стоявшему рядом новиковскому лейтенанту Максимову:
        - Эк их придавило-то! Да и то сказать, дохляки они, иностранцы эти, против наших-то будут. А ведь и наших казачков многих с души воротило, как нашли все это. Одно дело, когда в бою от плеча до седла, а чтоб вот так… стариков да баб безоружных рядами! Они б еще людоедов себе в союзники взяли, против нас воевать! Мать их в бабушку английскую… После столь мудреного завершения фразы моряк с явным уважением посмотрел на сухопутно-судебного генерал-губернатора.
        А во Владивостоке командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Бирилев только спустя несколько недель согласился, что идея сгонять миноносец на Сахалин, причем один из всего трех, оставшихся в базе хоть сколько-то боеспособных эсминцев, да еще «сдернув» его с верфи из ремонта, была вовсе не блажью наместника, а расчетливым ходом на опережение.
        Спустя всего десять дней после той вечерней короткой пресс-конференции одновременно в русской, немецкой и французской печати вышли газеты с сенсационными статьями о зверствах японских регулярных войск, творимых в период кратковременной оккупации части южных территорий Сахалина.
        В статьях подробно описывалось, как японские ОФИЦЕРЫ собственноручно обезглавили более сотни местных жителей, преимущественно женщин и стариков, пойманных в лесах и собранных в селе Соловьевка. Без объяснения причины и суда! Похоронами японцы себя не утруждали и оставили трупы прямо там, где они лежали.
        Так же подробно описывались их действия против штабс-капитана Ильяс-Давлета Мирзы Даирского. Понеся большие потери в стычках с отрядом этого смелого офицера, уже перед самой своей эвакуацией они смогли заманить его в засаду. В ходе боя в отряде появилось много раненых. Чтобы спасти остальных своих бойцов, штабс-капитан остался с ранеными и сдался в плен. Но захватив их, японцы стали медленно и мучительно резать сложивших оружие людей мечами и штыками, вынуждая таким образом остальную часть отряда тоже сдаться под честное самурайское слово.
        Когда же оставшиеся в лесу сто тридцать человек вышли и тоже сложили оружие, их связали и избили. После чего на их глазах зарезали всех раненых, бросив их там, где они лежали, и увели пленников в тайгу. Там их всех также закололи штыками, а командира отряда и зауряд-прапорщика Хныкина командир японской роты, командовавший засадой, лично изрубил мечом и приказал закопать. Это все вскрылось, когда тела офицеров решили перезахоронить на военном кладбище в Корсакове. Потом нашлись свидетели из партизан и из местных охотников.
        Примерно так же стало известно и о судьбе отряда штабс-капитана Бронислава Грото-Слепиковского. Когда в одном из боев он был убит осколком снаряда, японцам удалось окружить отряд и уговорить сдаться на почетных условиях. После капитуляции тело командира отряда японцы похоронили с воинскими почестями, после чего объявили остальных бандитами и поголовно расстреляли. В том числе и жен нескольких добровольцев. Причем раненых добивали выстрелами в упор и штыками, после чего побросали всех в ямы на захваченных укреплениях и засыпали землей.
        Однако делали это наспех. Когда после окончания боев погибших решили перезахоронить со всеми почестями, в одной из таких могил среди множества тел обнаружили сестру милосердия Прасковью Миронову, 22 лет, раненную дважды. Сначала шрапнельной пулей, которую извлекли и перевязали рану, а затем штыком. Но вместо обработки второй раны, ее зарыли заживо. Судя по положению тела, она пыталась выбраться до самой своей смерти[19 - Все эти события имели место в реальной истории в ходе боевых действий на Сахалине. Тело Прасковьи было обнаружено при раскопках на местах тех боев уже в наши дни. О последних минутах ее жизни стало известно из заключения медэкспертизы по положению костей и сохранившихся элементов одежды, перевязки и обуви. О накале боев говорят найденные в больших количествах пули и запальные стаканы от шрапнели.].
        К моменту выхода этих статей английское правительство уже объявило о рассмотрении возможности отправки на Дальний Восток мощной броненосной эскадры из состава своего Средиземноморского флота. Но публикации, быстро разошедшиеся по всей Европе, подняли такую волну, что окончательное решение вопроса отложили, а после и вовсе отменили.
        В преддверии парламентских выборов, до которых оставалось менее полугода, такая новость произвела просто ошеломляющий эффект. Противники правящей консервативной партии смогли ее обыграть максимально результативно, добившись в итоге бесспорной победы на политическом поле.
        Американский президент Рузвельт, к своему счастью, еще не успел сделать громких воинственных заявлений, ограничившись широко распространенными в печати за океаном пространными рассуждениями о желательности создания самого благоприятного климата для океанской торговли. Максимально обтекаемые формулировки его высказываний ни к чему не обязывали. А кровожадные вопли в Конгрессе, только начавшие набирать силу, по мере принципиального изменения общественного мнения постепенно и незаметно сошли на нет.
        Таким образом, совершенно неожиданно для всех получилось, что четырехдневный «круиз» всего одного эсминца с немногочисленными пассажирами без единого выстрела и капли пролитой крови остановил целые эскадры броненосцев, уже готовые двинуться к Владивостоку.
        Глава 7
        Воды, омывавшие северные окраины Японской империи, считались второстепенным театром боевых действий, поэтому присутствие там крупных современных боевых кораблей противника признавалось маловероятным, особенно теперь. Исходя из этого, проведение небольших десантных операций восточнее Сахалина, не дожидаясь ввода в строй «сокрушителей Сасебо», еще только начавших свой ремонт, считалось возможным. Так что изначально вся операция по захвату Шикотана, Итурупа и Кунашира планировалась, опираясь лишь на старые и вспомогательные корабли.
        Но для ее начала требовалось дождаться подтверждения этих предположений и ввода в строй броненосцев Небогатова, которым предстояло осуществить убедительную демонстрацию в проливе Цугару для отвлечения внимания от основного направления и обеспечить общее прикрытие столь дальней вылазки.
        Одновременно с выходом «Николая» и «Наварина» на испытательные пробеги и отстрел артиллерии после ремонта на Сахалин ушла депеша с приказом о завершении учений и сосредоточении назначенных к высадке войск в Корсакове, со всеми обозами. Туда же отправили новые вспомогательные крейсера «Кубань» и «Рион». Они сопровождали выделенные для проведения операции «Иртыш» и «Воронеж», принявшие военный груз. Подготовка к броску на восток вступила в завершающую стадию. Ждали только приказа.
        К концу августа, как только появились достоверные сведения о привлечении всех сил японского флота к охране оживавших грузоперевозок между метрополией и материком, в штабе посчитали, что наступил самый подходящий момент, чтобы начать выдавливать японцев с Курильских островов. К тому же этого требовали и сроки, обозначенные в приказе из Санкт-Петербурга об обеспечении максимальной безопасности северо-восточного маршрута.
        Выделенный для этого дела 29-й пехотный полк из состава 8-й Восточно-Сибирской дивизии гарнизона крепости Владивосток, в строжайшей тайне перевезенный в порт Корсаков, уже закончил подготовку. С середины месяца отрабатывались приемы высадки на необорудованное побережье. При этом полковник Петров гонял не только свои строевые батальоны, но и штаб, не делая поблажек ни в чем.
        Даже когда в ходе одной из тренировочных высадок заведующий хозяйством подполковник Ганин, поскользнувшись на камнях, сломал левую руку, тренировки не прекратились. Самого Ганина после этого, конечно, оставили на хозяйстве в Корсакове, во главе нестроевой роты, изрядно разросшейся за счет увечных. Ее прежнего командира поручика Полонского такой вариант не особо обрадовал, поскольку он из-за этого переводился в 1-й батальон на вакантную должность и отправлялся в десант. Но на Сахалине, в отличие от Владивостока, у него покровителей не было, так что пришлось скрепя сердце расстаться с мыслью геройски пересидеть остаток войны в каком-нибудь тихом гарнизоне.
        Планом предполагалось перебросить на острова Кунашир, Шикотан и Итуруп по одному батальону из состава 29-го полка, а четвертый, оставшийся, использовать для усиления гарнизона южного Сахалина. Но по итогам подготовки, строевые роты из четвертого батальона более чем на две трети «раздергали» для восполнения штатной численности десантных частей и формирования пластунских команд, придаваемых им в усиление.
        Как только получили приказ, полк покинул расположение учебного лагеря в окрестностях озера Тунайча, куда перебрался с глаз долой после «журналистского нашествия», и маршем прибыл в Соловьевку. Оттуда по телеграфу уточнили время прибытия пароходов, назначенное на 6 сентября, и встали на отдых, приводя себя в порядок, имея еще один день в запасе.
        Когда в гавань порта Корсаков вошли вспомогательные крейсера «Кубань» и «Рион», ведя с собой оба транспорта, батальоны уже ожидали погрузки на берегу, так что крейсера сразу приступили к приемке войск. Раскрепленные на их палубах еще во Владивостоке пушки 8-й и 10-й пехотных артиллерийских бригад, выделенных для поддержки высаживаемых частей, даже не трогали.
        А пароходы тем временем, стоя у причала, выгружали доставленные грузы, в том числе боеприпасы, предназначавшиеся сахалинскому гарнизону, два дивизиона осадной крепостной артиллерии, укомплектованных шестидюймовыми пушками в сто двадцать и двести пудов на колесных лафетах, и два крепостных дивизиона полевой артиллерии. После чего также принимали пехоту.
        Поскольку здешние воды в это время года довольно неспокойны, а оборудовать суда должным образом просто не успели, людей размещали максимально свободно во всех подходящих помещениях. Размеры транспортов и вспомогательных крейсеров это вполне позволяли. За соблюдением графиков и схем погрузки следили строго, не допуская путаницы. Кое-какой опыт в этом деле успели накопить, так что дело спорилось. К утру 8 сентября конвой был готов к походу.
        На «Кубань» и «Рион», также принявшие свою часть пехоты, возлагалась задача охраны транспортов с войсками на переходе и обеспечение высадки в наиболее укрепленных местах. В прикрытие конвою выделялись еще и три истребителя Андржиевского, уже закончившие ремонт. Они пришли в Корсаков позднее, но до окончания погрузки успели принять уголь и воду по усиленной норме.
        Все, бывавшие в этих глухих местах ранее, отмечали, что возможности порта по переработке поступающих грузов и обслуживанию судов заметно возросли. Пристань расширили, а на берегу начали возведение новых обширных складов. Число барж и наливных ботов увеличилось минимум вдвое, и их строили еще. Заложили слип для обслуживания малых судов, а рядом с ним мастерские. Организовывались таможенное, пограничное и полицейское ведомства. Появилась портовая кантора со своей лоцманской службой. Так что портом Корсаков теперь был не только на бумаге.
        Вечером этого же дня десантная группа Курильских островов, провожаемая тральным караваном, покинула гавань, взяв курс на юго-восток. Выход из залива обеспечивали три трофейные браконьерские парусно-винтовые шхуны. Но за мыс Анива они не совались. С востока шла тяжелая волна с дождем и порывистым ветром. Ей навстречу и повернул конвой.
        Предполагалось, уйдя восточнее, подойти к районам высадки вдоль Курильской гряды со стороны Камчатки, чтобы обойти возможные дозорные линии перед проливами. Остаток ночи в Охотском море прошел совершенно спокойно, так же как и следующий день. Но встречный ветер и волна сильно замедлили продвижение. Чтобы транспорты и вооруженные пароходы, «перекрещенные» в крейсера, успели выйти к намеченным объектам атаки на Итурупе и Кунашире на рассвете, едва достигнув 148-го меридиана, повернули на юг и к закату уже видели прямо по курсу далекий купол вулкана Чирип на одноименном полуострове. По мере приближения стал различим и почти сливавшийся с ним второй, дальний, пик, принадлежавший вулкану Богдан Хмельницкий. Их высота была почти одинаковой, но форма разной, что особенно подчеркивалось лучами садившегося солнца, освещавшего их западные скаты.
        Примерно определив по ним свое местоположение, отправили вперед миноносцы. Они благополучно достигли мыса Брескенс, самой северной оконечности полуострова Чирип, осмотрев побережье к востоку и западу от него. Никаких признаков японского присутствия не обнаружили, о чем и сообщили по радио. С приближением конвоя на флагмане Андржиевского зажгли узконаправленный зеленый огонь на мачте, вместо маяка.
        Разглядев его в ночной тьме, пароходы легли в дрейф. Далее предстояло разделиться. Оба транспорта с большей частью пехоты на борту двинулись в залив Простор, где должны были ждать результатов атаки вспомогательных крейсеров и миноносцев, а ударные силы сразу выдвинулись к намеченным объектам.
        Обширный залив Простор считался совершенно необитаемым, так что нежелательные встречи были крайне маловероятны. В то же время он давал хорошее укрытие от восточного ветра. Волна там почти не ощущалась. За полдня, проведенные в полном спокойствии на этой стоянке, пассажиры в трюмах немного пришли в себя после перехода по бурному морю и даже успели полюбоваться на удивительной красоты берег, видневшийся сквозь уже редкую пелену дождя всего в паре сотен метров от судов.
        Изрезанные многочисленными каньонами белые дюны, подернувшиеся по верху сочно-зеленой травой, уходили вдаль причудливыми ярусами. А от моря их отделяла полоса черного вулканического пляжа, поблескивавшего матовым песком, отшлифованным волнами, постоянно слизывавшими белые разводы размытой дождевой водой белой пемзы, наползавшие на него.
        Крейсер «Кубань» сопровождал конвой до места стоянки, но оценить красоты не имел возможности. Еще до исхода ночи он ушел, чтобы успеть обогнуть Чирип и к рассвету высадить штурмовую роту штабс-капитана Бестужева из 1-го батальона в селении Сяна у западного основания полуострова. Прочесавшая совсем недавно весь архипелаг с запада на восток антибраконьерская экспедиция шхун туда уже наведывалась, но была отбита. Селение имело кое-какие укрепления, а его жители не расставались с оружием.
        Отделившемуся раньше «Риону» предстояло на полном ходу форсировать пролив Екатерины и также вскоре после рассвета атаковать японское поселение Фурукамаппу в одноименной бухте на южном побережье Кунашира, где была почта с телеграфом и более полусотни домов постоянно живущих здесь японцев. Там предстояло высаживаться роте штабс-капитана Изюмова из 2-го батальона.
        «Громкий» и «Бодрый» шли с ним до пролива, после чего должны были подняться вдоль южного берега Итурупа до бухты Хитокапу и атаковать всех, кого там найдут. А флагман Андржиевского «Грозный», следуя Охотским морем, побежал к самой западной оконечности Кунашира для высадки размещенного в жуткой тесноте в его кубриках и каютах отряда подпоручика Кокушина. Солдатики безропотно соглашались проделать весь путь стоя, лишь бы не на палубе, постоянно обдаваемой холодными брызгами. Миноносец имел задачу: осмотреть старую японскую крепость Томари в заливе Измены и побережье вокруг нее. Там русских кораблей не было уже давно.
        На него же возлагались обязанности перехватить суда с депешами о нашем здесь появлении, которые могут направиться к маяку в проливе Измены, связанному телеграфной линией с глубинными территориями Хоккайдо. При благоприятном стечении обстоятельств маяк и телеграф на японском берегу планировалось уничтожить.
        Из-за тумана, державшегося в проливе, фактическое начало атаки во всех назначенных пунктах заметно разошлось по времени и одновременным не получилось, но, учитывая отсутствие нормальной связи в этих малонаселенных местах, два-три часа задержки никакой роли не играли. Сопротивления оказано практически не было.
        Японские гарнизоны в Сяна и Фурукамаппу, сумевшие отразить набег промысловиков с пограничниками, снова оказались в полной боевой готовности и отбивались яростно. Но, будучи малочисленными, противостоять быстро переправленным на берег полнокровным хорошо обученным ротам, прикрываемым шестидюймовками с прямой наводки, не могли. Немногие уцелевшие скрылись в горах.
        Томари, к моменту появления там «Грозного», оказался совершенно брошенным жителями, уже предупрежденными по телеграфу. Тем не менее, едва переправив на берег пехоту, с эсминца обнаружили сразу три рыбацкие шхуны, возвращавшиеся с промысла и не успевшие скрыться.
        Пальнув в воду пару раз для острастки, им приказали убрать паруса. Дальнейшие переговоры свелись к указанию на карте предписанного им дальнейшего маршрута, так как по-японски из наших моряков никто не говорил, а рыбаки не знали никаких других языков. После чего две шхуны, управляемые хозяевами, но под присмотром призовых команд с эсминца отправили в залив Доброе Начало, а третью взяли на буксир и использовали для высадки штурмовой группы, захватившей маяк на противоположном берегу пролива.
        При этом произошел короткий бой с его охраной. Но против пушек державшегося рядом миноносца, опробовавшего новые французские фугасные снаряды, японские винтовки явно были бессильны, и гарнизон отступил. Маяк вывели из строя, частично разрушив подрывными патронами, а телеграфную станцию сожгли, утащив с собой еще и с полверсты телеграфного провода. Сам аппарат японцы успели спрятать.
        В Хитокапу, оказавшемся унылым круглым заливом, вообще не было никакого гарнизона. Только разоренный поселок китобоев. «Антибраконьерская» экспедиция там тоже уже побывала, так что все строения пустовали. Мало того, что обошлось совсем без стрельбы, так еще и удалось захватить японский угольщик, стоявший на якоре.
        Когда пленных японцев из его экипажа спросили: «Почему они не сбежали на берег, ведь время было, туман неожиданно разошелся, и эсминцы, запоздавшие с атакой, увидели из бухты издалека?», те ответили, что при таком ветре шлюпкам на веслах было точно не выгрести, и их унесло бы «течением смерти». В этих местах, отличающихся на редкость мерзкой погодой, даже в штиль люди часто не возвращались из океана (сливающиеся теплое и холодное течения Куросио и Оясио движутся со скоростью почти 80 миль в сутки, унося все в самый центр океана).
        На берег высадили отряд подпоручика Шохина из состава 1-го батальона, а ценный трофей для лучшей сохранности сразу решили перегнать в залив Доброе Начало, где предполагалось создать основную базу. Когда эсминцы уже вели его туда, огибая мыс Рикорда, то увидели в Южно-Курильском проливе большой пароход. «Громкий» безуспешно преследовал его, но тот сумел скрыться, затерявшись в тумане, заметно густевшем на южных и юго-западных румбах. «Бодрый» оставался с призом, продолжая конвоировать его.
        Учитывая резвость, с какой уходил незнакомец, его сочли японским разведчиком, о чем и доложили, добравшись до места, уже ближе к ночи. К этому времени десантные суда осмотрели берег залива Простор вплоть до мыса Фриза, никого не обнаружив. После этого они перешли в залив Доброе Начало и встали там на якорь на месте недавней стоянки Небогатова, тоже занявшись обследованием берегов.
        Здесь уже явно были люди. У ограничивающих залив с севера южных скатов вулкана Атсонопури недалеко от уреза воды в устье речушки, имевшей громкое название Лихая, обнаружилась только что брошенная браконьерская фактория. Костры еще дымились. А чуть выше на перешейке у озера, из которого она вытекала, небольшая лесопилка и поселок прямо в лесу из десятка ветхих домишек, тоже опустевший совсем недавно. Но следов военного присутствия не нашли.
        В течение следующих трех дней с «Иртыша» и «Воронежа», совершавших короткие переходы вдоль побережья, свозили на берег войска, организуя сигнальные посты с небольшими гарнизонами, сразу обустраивавшимися на месте. Во всех поселениях этих двух островов разместили пехоту с артиллерией. «Кубань» прикрывала. Эсминцы с «Рионом», принявшим на борт 3-й батальон подполковника Кимонта, тем временем осваивали Шикотан, начав с одноименной бухты, где захватили еще два угольщика.
        Сразу развернули сигнальные посты и проложили телефонные и телеграфные линии. В поселках расширяли пристани, чтобы облегчить разгрузку судов в дальнейшем, и подбирали места для береговых батарей уже серьезных калибров. По всему было видно, что это не набег. Русские пришли надолго.
        Поскольку нигде больше не было оказано никакого сопротивления, общие потери свелись всего к семнадцати раненым. К вечеру 13 сентября зоны высадки на этих трех островах полностью контролировались нашими войсками, а прилегающее побережье охранялось конными разъездами и конфискованными шхунами. Местным, в подавляющем большинстве японцам, расселившимся небольшими хуторами на одну или несколько семей в устьях промысловых рек, временно запретили выходить в море, прострелив или арестовав лодки. Но возможности контролировать все побережье и внутренние территории не было. Воспользовавшись этим, большая их часть той же ночью залатали простреленные баркасы, собрали пожитки и ушли на Хоккайдо. Остались лишь те, чьи лодки увели или держали под охраной.
        Организовали островную комендатуру. Большим подспорьем в этом оказались обнаруженные на Шикотане айны, последние из представителей этой народности на Курильских островах. Их еще в 1883 году перевезли туда японцы в специально созданную резервацию. К осени 1905 года этих айнов оставалось менее ста человек. При этом старики еще помнили, как русские казаки брали с них ясак и приводили под власть русского царя.
        Честно говоря, не самые приятные воспоминания, но всяко лучше, чем о вернувшихся после отражения их первого нашествия японцах, сразу принявшихся изводить аборигенов, в чем весьма преуспели. За прошедшие полвека исконных жителей почти не осталось, а выжившие почти ассимилировались в японизировавшемся населении Шикотана и свободно владели японским языком. Предложение пойти на государеву службу приняли благосклонно. Так что острейший вопрос с переводчиками решился вербовкой сахалинских ай-нов для промежуточного перевода, быстро найденных среди грузчиков и подсобных рабочих.
        Но из первоначально запланированного залива Доброе Начало, осмотревшись на месте, комендатуру перенесли за мыс Пржевальского в обширный залив Рубецу, оказавшийся более удобным для обороны. Возглавил ее командир отряда генерал-майор Бернов. Туда же перевели и трофейный угольщик, а потом еще и три пришедших из Корсакова судна с ценными грузами для гарнизона островов, начав установку оборонительных минных заграждений и оборудование полноценных позиций береговых батарей.
        Пушки для них срочно снимали с транспортов, поскольку опасались нападения в любой момент. Ждать, пока их подвезут из Корсакова, никто не рискнул. Связаться по радио с нашим портом на Южном Сахалине не удавалось уже с 11 сентября. Исходя из этого, считалось, что острова уже блокированы крупными силами и предстоит отбиваться самостоятельно. Причем только тем, что захватили с собой сразу.
        В бухте Шикотан и у селения Сяна также встали на якорь по одному угольному пароходу из трофеев. При этом выбирались места с малыми глубинами, чтобы в случае получения подводных повреждений, суда не ушли на дно с концами. Спешно устанавливаемые на них трехдюймовки давали дополнительную защиту гавани. А удобные для высадки места прикрыли батареями из 47-миллиметровых «гочкисов» на самодельных колесных станках.
        Войска окапывались, организуя полноценную противодесантную оборону. В первую очередь обустраивали основные и запасные позиции для артиллерии, пробивали дороги и тропы в зарослях бамбучника и редколесье, прорабатывали маршруты скрытной переброски резервов и полевых батарей в пределах занятых территорий островов. Намечали места для оборудования в будущем тяжелых противодесантных батарей с осадными пушками на крепостных станках с круговым обстрелом, которые должны были подвезти позже. Но из-за сложного рельефа и значительной разбросанности гарнизонов о серьезной взаимопомощи на суше речи быть пока не могло. Все сообщение осуществлялось только морем.
        По мере освоения выяснилось, что степень освоенности архипеллага противником штабами во Владивостоке явно преувеличивалась. Телеграф и сигнальные посты оказались только на Кунашире, а дальше все сведения передавались случайными попутными пароходами или браконьерскими артелями. В лучшем случае нечастыми дозорными судами.
        Поражало разнообразие ландшафтов, особенно на Итурупе, тихоокеанское побережье которого, считавшееся южным, выглядело промозглым и унылым, затертым океанскими ветрами и больше напоминало тундру. В то время как со стороны Охотского моря, то есть с севера, там, где от мрачного дыхания океана закрывали хребты и отроги вулканов, из-за которых постоянно выбивались длинные лоскутья рваных облаков, наблюдалось буйство красок и жизни.
        Вспомогательные крейсера, выгрузив артиллерию с пехотой и дождавшись окончания разгрузки «Иртыша» и «Воронежа», проводили их до мыса Анива. Там их уже взяли под охрану вооруженные шхуны из Корсакова, а крейсера ушли в Тихий океан, сопроводив на обратном пути до пролива Екатерины отряд из вооруженных парусно-винтовых шхун, выделенных курильскому гарнизону для охранно-связной службы.
        Дальше «Кубани» и «Риону» приказом штаба флота предписывалось вести поиск на дальних северных подходах к Токийскому заливу, на судоходной трассе между западным побережьем Америки и Японией по дуге большого круга. Теперь за их спиной, совсем рядом, были свои угольные станции, так что эта пара, активно действуя на оживленных торговых путях, должна была стать серьезной проблемой для островной империи.

* * *
        Генерал-лейтенант Ошима, новый командир сформированной из резервистов 13-й пехотной дивизии, неудачно и скандально отметившейся на Сахалине и потерявшей там своего прежнего командира, узнал о десанте на Курилах почти сразу. Сначала из Томари сообщили о большом вооруженном пароходе, атаковавшем Фурукамаппу. Пока действовала телеграфная связь, оттуда сплошным потоком шли тревожные депеши. Потом в проливе Измены видели большой русский четырех-трубный миноносец, разрушивший маяк и попытавшийся уничтожить телеграфную связь.
        Хотя здание телеграфной станции и сгорело, а линия оказалась повреждена, сам аппарат спасли, и уже на следующий день он опять работал. Всю ночь в Немуро приходили малые промысловые суда с Кунашира, на которых бежали от русских проживавшие там рыбаки с семьями. А еще через день к маяку прорвалась шлюпка с частью гарнизона бухты Шикотан. Тогда стало окончательно ясно, что это не повторение недавнего набега стаи небольших судов, словно саранча пронесшихся вдоль островов, а полномасштабная оккупация.
        Получив достоверные известия о появлении русских войск на Курилах в значительном количестве и с артиллерией, Ошима немедленно связался со штабом Боевого командования пролива Цугару и командованием военно-морского района Оминато. Оттуда ему сообщили, что моряки также имеют сведения о русских кораблях у Южных Курил и восточной оконечности Хоккайдо. И что они уже отправили разведку. О ее результатах обещали сразу сообщить.
        Ошима немедленно отправил в Главный штаб телеграмму о русской атаке самых крайних северных территорий. В ожидании приказов начал принимать превентивные меры. На всякий случай, все гарнизоны Хоккайдо подняли по тревоге, а из Кусиро в Немуро выдвинули две роты пехоты, усиленные артиллерией и пулеметами, с приказом занять оборону и ждать инструкций.
        Из столицы сразу запросили уточнения информации о силах противника. По линии ГМШ также пришел запрос о ситуации на самых южных из Курильских островов. Командующий военно-морским районом Оминато еще накануне получения тревожных известий выслал к Шикотану патрульное судно «Озакава-мару» и вспомогательный крейсер «Гонконг-мару» для несения блокадной службы. Но с нетерпением ожидавшихся от них обоих новостей по радио долго не поступало.
        «Гонконг-мару» вернулся спустя сутки. И только тогда его командир сообщил, что, не доходя до Кунашира и Итурупа, пришлось прервать поиск, так как заметили дымы нескольких быстроходных, явно военных судов, приближавшихся с северо-востока. Не став их разглядывать, капитан первого ранга Иноуэ приказал разворачиваться и отходить, так как из-за неисправности станции беспроволочного телеграфа другого способа сообщить о противнике не оставалось. Подозрительные суда продолжали настойчиво идти следом. Оторваться от них помог туман, державшийся над морем южнее Шикотана и двигавшийся к проливам. Нырнув в него, тут же изменили курс, что сбило погоню со следа. А с «Озакава-мару» в тот же день сообщили по радио, что видели Андреевский флаг на Шикотане.
        В подтверждение данных морской разведки от местных рыбаков стало известно, что острова Кунашир, Итуруп и Шикотан объявлены русской территорией. Там высажены войска с тяжелым вооружением и строятся береговые укрепления и причалы. Кроме того, сооружаются навесы для выгруженного имущества.
        Это все немедленно сообщили в главную квартиру, запросив подкреплений войсками и кораблями, поскольку после отправки четырех полков для высадки в Корее 13-я и 15-я дивизии, размещенные на Хоккайдо, оказались более чем ополовиненными (оставшиеся полки понесли серьезные потери на Сахалине и еще не успели пополниться людьми).
        Но из Токио пришел ответ, что в связи с ожидаемой активизацией русских рейдеров у тихоокеанского побережья империи усиления в корабельном составе не может быть выслано. По железной дороге отправляются две резервные пехотные бригады с полевой артиллерией из столичного гарнизона. Эти войска должны прибыть в Аомори в течение ближайших двух недель. Остров Хоккайдо объявлялся на осадном положении, а генерал-лейтенант Ошима назначался его военным комендантом. Боевое командование пролива Цугару переходило в его подчинение. Это означало, что ему теперь подчинялись все морские силы, базировавшиеся в Хакодате. Только командование морского района Оминато еще сохраняло независимость от генералов.
        Ошиме приказывалось в кратчайшие сроки провести основательную разведку и, используя столь широкие полномочия, выбить русских с занятых ими японских северных земель и не допускать подобных высадок в дальнейшем. Категоричность приказа не оставляла места для его вольных толкований. Сразу были отданы распоряжения о начале сосредоточения четырех батальонов из состава 13-й пехотной бригады 13-й дивизии в районе Немуро - Акеси - Кусиро. Они должны были форсировать пролива Измены сразу после начала высадки остальных сил на Шикотане и Итурупе. Для обеспечения самой высадки этих батальонов приступили к мобилизации рыбацких шхун в районе Кусиро - Акеси, сразу отправляемых в Немуро. Недовольство местных рыбаков, лишавшихся, по сути, единственного средства пропитания для себя и своих семей, жестоко подавили по законам военного времени.
        Острова Шикотан и Итуруп планировалось отбить обратно крупным десантом, который начали грузить на транспорты в Хакодате и Муроране. Ошима отдал приказ срочно стягивать туда войска со всего Хоккайдо, едва получив телеграмму, что первый эшелон с пехотой, перебрасываемой от столицы, прибыл в Аомори. После завершения сосредоточения ударных сил в течение ближайших двух-трех дней оборону всего северного и западного побережья Хоккайдо должны были обеспечивать лишь два последних батальона 13-й пехотной дивизии и единственный оставленный из 15-й вместе с некоторыми саперными частями. Учитывая, что подходящих для высадки мест там не так и много, а портов и нормальных дорог почти нет, считалось, что этого достаточно.
        Предполагалось, что в ближайшие дни уже начнутся перевозки полностью сформированных и укомплектованных свежих батальонов через пролив морским транспортом. Спешили, не желая давать противнику ни одного лишнего дня для закрепления на захваченных позициях, поэтому Ошима сознательно пошел на кратковременное оголение почти всего западного побережья острова и максимальное ослабление гарнизона Саппоро и крепости Хакодате.
        Пролив Цугару с крепостью Хакодате и портом Муроран на те же два-три дня, до подвоза войск из Аомори, вообще оставался под опекой лишь полутора рот пехоты, не считая ополченческих и полицейских формирований. Полудикое восточное побережье и до этого охранялось одними сигнальными постами да тюремной стражей каторжной тюрьмы Абасири, так что ослабления обороны там никто и не заметил.
        По мере накопления войск в Аомори планировалось перебрасывать их на Хоккайдо, оставив выделенный для Курил контингент на островах в виде усиленных гарнизонов, которых там ранее почти не было. Это позволяло максимально укрепить позиции на самых северных землях с их рыбными и прочими угодьями и сохранить контроль над основными маршрутами к хорошо освоенным промысловым районам Охотского и Берингова морей, богатым морским зверем, сельдью, треской и красной рыбой.
        Переправка свежих полков через Цугару вообще не считалась проблемой, так же как и их последующее распределение по портовым городам Хоккайдо. Судов для этого имелось в достатке. Но кроме уверенности в кратковременности ослабления северных гарнизонов, немалую роль в принятии такого решения сыграло еще и то, что в возможность высадки противника на западном берегу Хоккайдо именно сейчас никто не верил. После получения известий о полном отсутствии противодействия русского флота в ходе высадки экспедиционного корпуса в Корее, совсем рядом с Владивостоком, в главной квартире были уверены, что русские выдохлись и снова перешли к глухой обороне. Воды Японского моря опять считались под надежным контролем Страны восходящего солнца.
        До 15 сентября пять из шести батальонов 15-й пехотной бригады 15-й дивизии с артиллерией и пулеметами свозились и сводились в Хакодате и Муроран, где размещались на двенадцати пароходах и почти двух десятках парусно-винтовых шхун, а потом почти сутки ждали улучшения погоды у Курил. Лишь к вечеру с маяка в проливе Измены сообщили, что шторм ушел восточнее, и конвой, не медля, двинулся в путь. Транспорты сопровождали вспомогательные крейсера «Гонконг-мару» и «Кагава-мару», а также четыре миноносца из состава сил обороны пролива Цугару и корабль береговой обороны «Такао». Когда миновали мыс Эримасаки, караван вошел в полосу тумана, который быстро густел. К утру стало ясно, что при такой видимости к островам не подойти и высадку придется отложить.
        Поскольку проливы и острова могли открыться в любой момент, что, вообще-то, свойственно осенней погоде в этих местах, решили не возвращаться в Цугару. В ожидании улучшения условий караван курсировал на переменных курсах восточнее Шикотана. Миноносцы, по приказу начальника конвоя капитана первого ранга Иноуэ, погасили котлы и подали буксиры на транспорты.
        С океана шла тяжелая зыбь, сильно раскачивавшая все корабли, но малым номерным миноносцам приходилось особенно тяжело. Их экипажи сильно страдали от морской болезни, так же как и пехота, теснившаяся на спешно мобилизованных и совершенно не оборудованных для перевозки людей судах.
        В ожидании перемены ветра провели в море весь день 16 сентября. Зыбь немного ослабла, но качка продолжала изматывать людей. Войска на транспортах быстро теряли боеспособность. Это вынудило еще до полудня 17-го повернуть к гавани Акеси, где планировалось дать отдых людям и провести небольшой ремонт по механической части. Из-за плотного тумана сбор всего каравана и путь в 120 миль занял больше суток.
        Когда в половине двенадцатого часа дня 18 сентября вошли, наконец, в бухту и встали на якорь, а капитан второго ранга Ясиро связался с берегом, он был удивлен сообщением, что еще два дня назад пропала телеграфная связь с Хакодате. А позавчера к вечеру из Мурорана сообщили, что русский миноносец пытался атаковать гавань порта, а броненосцы атаковали крепость Хакодате и залив Муцу. Обстановка неясная, но весь северный берег пролива Цугару сейчас находится под их контролем.
        Что происходит на южном его берегу, не известно, но имеются сведения, что русские десанты у входа в залив Муцу отбиты расквартированными там войсками, которые так и не успели перевезти через пролив. На западном берегу Хоккайдо в Масике, Отару и Есаси также хозяйничают русские, а на рейдах островов Рисири и Ониваки у пролива Лаперуза стоят их военные транспорты.
        Узнав об этом, генерал-лейтенант Ошима совершил сеппуку.
        Глава 8
        К началу сентября во Владивостоке имелись сведения, что, воспользовавшись уходом нашего флота с Цусимы, японцы принялись активно снабжать свои войска на континенте, в том числе с использованием вспомогательных крейсеров, на которых перебрасываются подкрепления. Но из метрополии в Китай сейчас везут недостаточно подготовленные части из резервистов и новобранцев, не успевших завершить полный курс обучения. Разведка располагала достоверными данными, что мобилизационные возможности Японской империи практически исчерпаны. Об этом же можно было судить и по тому факту, что среди пленных стали попадаться старики и совсем еще дети.
        Почти весь флот Страны восходящего солнца по-прежнему находится в Мозампо, только миноносцы и вспомогательные крейсера совершают разведывательные вылазки к побережью северо-восточной Кореи и Владивостоку, стараясь действовать по ночам. Из-за этого движение наших судов вдоль корейского побережья в темное время суток запрещено, и начато усиление охранных флотилий из мобилизованных или выкупленных шхун.
        Эти флотилии сформировали после перехода в наступление в Японском море и использовали для патрулирования вод, прилегающих к портам, ставшим опорными пунктами обороны Корейского отряда. Ими же перебрасывалось снабжение небольшим береговым гарнизонам и сигнальным постам.
        С Цусимой до сих пор не было прямой радиосвязи, а ушедший туда с грузами вспомогательный крейсер еще не вернулся, и никаких сообщений от него не получали. Однако новости с южного направления все же появились. С осажденных островов на рыбацкой шхуне смогли прорваться до Шанхая два офицера цусимского гарнизона, приславшие телеграфом доклад о том, что японцы прекратили попытки штурма и ограничились очень плотной блокадой и сплошным минированием прилегающих к Цусима-зунду вод. А также прочие сведения о ситуации. В штабе надеялись, что к моменту получения этого доклада «Терек» все же смог преодолеть кольцо блокады и избежать японских мин. Соответственно, большая часть из них уже может считаться устаревшими.
        А говорилось в полученном из Шанхая докладе о том, что на Цусиме кончается провизия, почти не осталось бензина, судоремонтных и машинных материалов, мало боевого угля. Из-за этого легкие силы флота, базирующиеся на Такесики и Озаки, не могут вести активных действий. Они уже восстановили боеспособность, насколько это возможно в условиях осады, но вынужденно ограничиваются разведкой прилегающих вод и японских прибрежных судоходных маршрутов в районе пролива Хирадо, островов Гото и шхер у юго-восточной оконечности Кореи южнее Мозампо. Этой разведкой вскрыто интенсивное движение южнее и севернее Цусимы, не прекращающееся с наступлением темноты. А также тот факт, что блокадные дозоры вокруг островов ночью заметно усиливаются.
        Такие новости заставляли торопиться не только с подготовкой к отправке полноценного конвоя, но и задуматься о желательности усиления корабельной группировки на островах. А для этого требовалось всемерно ускорить работы по ремонту броненосцев и крейсеров.
        Первоначальные графики, и без того весьма плотные, снова откорректировали. Работы, не влияющие впрямую на боеспособность (отопление, отделка внутренних не жилых помещений и прочее), переносились на более поздние сроки, вплоть до «после войны». Пробоины, заделанные раньше бетоном, если этого не требовали соображения прочности корпуса или какие-то еще, даже не трогали, выдалбливая лишь то, что мешало восстановлению набора корпуса или коммуникаций, либо требовало замены на стальные элементы по другим техническим соображениям.
        Для отвлечения внимания становилось весьма желательным именно сейчас «больно укусить» японцев, заставив их снова дернуться в сторону от южного направления. Операция дальнего прикрытия курильского десанта в этом смысле подходила идеально. Она изначально задумывалась, имея в виду среди прочих и эту цель. Сейчас ее разработку уже закончили, приступив к предварительному сосредоточению сил, сопровождавшемуся уже традиционным введением в заблуждение вражеской разведки.
        Еще до того, как на «Николае» и «Наварине» завершили работы, в залив Посьет по только что законченной узкоколейке двинулись воинские эшелоны. Согласно штабным директивам, шло «плановое усиление гарнизона залива». Туда же ушли несколько больших пароходов с различными строительными и саперными грузами «для возведения новых укреплений». Их выход, так же как и прибытие в конечную точку озвученного маршрута, японская агентура вполне могла отследить.
        Но наблюдать за тем, как на рейде поста Посьет из них начал формироваться войсковой конвой, никто посторонний уже не мог. На продолжавшие прибывать транспорты, избавлявшиеся от строевого леса, уложенного на палубах, грузились дополнительные войска и артиллерия из состава 2-й Восточно-Сибирской дивизии, а также части Посьетского отряда, еще даже не закончившие боевую подготовку по новым вводным, спущенным для них из Владивостока.
        В последние две недели учебные планы забираемых частей резко уплотнили, заменив все прежнее отработкой высадки на необорудованный берег, чем усиленно занимались в бухте Новгородской, и стрелковой подготовкой. На месте своей прежней дислокации войска заменялись свежими батальонами, полностью формирующимися из этапов, прибывающих по мобилизации.
        Столь явное ослабление гарнизона залива Посьет привело в ярость командира Посьетского отряда генерал-майора Щупинского, посчитавшего подобное проявлением мести со стороны наместника за несогласие с некоторыми его решениями. Он принялся буквально бомбардировать телеграммами Главный штаб Приамурского военного округа.
        Однако в округе его никто не поддержал, и он стал искать защиты дальше. Телеграммы пошли в Харбин и даже в столицу, что вызвало ряд запросов от высоких инстанций в адрес генерала Хрещатицкого, в чьем подчинении находился Щупинский, и спровоцировало новый виток телеграфной переписки. И это все менее чем за два дня!
        Немного успокоился он лишь, когда стало известно, что, самое большее, через полторы недели численность постоянно прибывавших пополнений в два с лишним раза перекроет количество изымаемых у отряда войск и что прибыла воздухоплавательная рота капитана Баратова из состава 3-го воздухоплавательного батальона, действовавшая ранее в Маньчжурии. А в залив пришел броненосец «Бородино», сопровождавший еще два парохода с осадными пушками и строевым лесом.
        Но уже 11 сентября у Щупинского появился новый очень веский повод для беспокойства. Стало известно, что японцы снова появились у Гензана, и гораздо более крупными силами, чем в прошлый раз. Причем во Владивостоке об этом узнали далеко не сразу. Дальней разведки в Японском море не велось, а набеги вражеских истребителей и миноносцев на северо-восточное корейское побережье, почти каждый раз сопровождавшиеся высадкой диверсионных групп, обязательно портивших телеграф, предшествовавшие этому вторжению, успели приучить наше командование к постоянным перебоям в работе связи.
        Способствовали самоуспокоению и более-менее регулярные вояжи вспомогательных крейсеров противника к входам в заливы Петра Великого и Посьет. При этом японцы часто и целенаправленно перебивали сигналы радиостанций наших крепостей и русских кораблей в Броутоновом заливе, порою по полдня задерживаясь в виду берега и глуша все наши переговоры, но других пакостей не делали. Поэтому, когда утром 10 сентября отправленная в Гензан депеша в очередной раз не дошла до адресата сначала по проводным линиям, а потом и по радио, это сначала никого особо не встревожило.
        Быстро выяснилось, что телеграф не работал еще с вечера накануне, будучи нарушенным где-то южнее Сонджина, а радио еще до рассвета забито помехами наглухо. Как обычно, отправили нарочных и ремонтные бригады под охраной казаков и ждали известий от них или с голубиной почтой. Вскоре проводную связь наладили до Порта Шестакова, продолжая продвигаться далее, но пользоваться радио все еще оставалось невозможным. К этому времени начали появляться уже первые тревожные известия.
        Сначала у острова Арефьева наш вооруженный пароход «Шилка» был атакован японским вспомогательным крейсером, проводившим его с боем до самого Сонджина и отвернувшим только после первых залпов береговой батареи. Так нагло японцы не вели себя в этих водах уже давно! Затем поступило сообщение о перестрелке казачьего разъезда, охранявшего бригады ремонтников телеграфной линии, с небольшим японским отрядом южнее Порта Шестакова. Причем снова отмечалась необычная агрессивность противника. Потом, уже от корейцев-рыбаков, стало известно, что много пароходов вошло в Броутонов залив вчера вечером. И направлялись они все к Гензану. А в Порт Шестакова не пришла почтовая шхуна, появлявшаяся на рассвете каждые среду и субботу. А суббота была еще вчера, 10 сентября.
        Уже к полудню плохие новости повалили как из рога изобилия. Голубиная почта из Гензана принесла известие, что японский флот силами трех броненосных, двух бронепалубных крейсеров и около десятка миноносцев с большим количеством крупных транспортов с ночи пытается прорвать линию минных заграждений на подступах к гавани. Батареи ведут бой.
        Потом из Порта Лазарева передали по восстановленной (правда, совсем ненадолго) проводной линии связи, что японцы высаживают пехоту в районе Иенгхеня с двух небольших пароходов, прикрываемых миноносцами, а за ними видны еще несколько судов. Выдвинутые в район высадки полевая полубатарея и две роты пехоты вступили в бой. Сразу после этого телеграф снова замолчал. Было это сообщение правдой или японской провокацией, никто сказать не мог.
        А вскоре и из Порта Шестакова сообщили, что видят дымы множества кораблей, приближающиеся с юга. Из штаба обороны залива Посьет, где приняли эту депешу, запросили условный позывной гарнизона на такой случай, но прежде чем его получили, связь опять оказалась прервана.
        Не подтвержденные ничем более сведения о сильных атаках корейского берега сразу в трех местах вызвали обоснованные сомнения в штабе наместника. Там считали, что японцы уже не могут проводить крупные десантные операции. Но приказ о принятии срочных мер по прояснению ситуации, подкрепленный выделением трех казачьих сотен из резерва Корейского отряда, стоявших Хамхенге, для масштабной рекогносцировки на перевале все же последовал.
        Также отдали приказ о приведении в повышенную боеготовность всех сил залива Посьет. Командующему Посьетским отрядом предписывалось озаботиться организацией охраны побережья и проведением усиленной рекогносцировки в южном направлении, а подлодки отправить к Гензану для разведки, о результатах которой немедленно доложить в штаб флота.
        Однако генерал-майор Щупинский, не на шутку обеспокоенный последними новостями и решивший, что это все только отвлекающий маневр, а главный удар будет нанесен именно по Посьету, при ретранслировании депеши у себя в штабе распорядился «отредактировать» приказ в соответствии со своим видением ситуации.
        Решив, что ему здесь на месте виднее, он отправил те же три конные сотни, но уже из гарнизонов Расина и Сейсина, расположенных гораздо севернее. Причем по его приказу они начали осматривать побережье в противоположном направлении, то есть к северу от этих пунктов, в сторону реки Туманная. А к Хонгьенгскому перевалу из Хамхенга отправились только обычные конные дозоры, поскольку, вопреки мнению начальства из крепости, Щупинский предполагал там только наличие малочисленных диверсионных отрядов. Доложить об этом по команде он, конечно, собирался, но только после того, как его умозаключения подтвердятся. А когда все вышло наоборот, уже было поздно. Да и не до того совсем стало.
        Вернувшиеся к вечеру 12 сентября подводники сообщили о множестве больших грузовых судов, обнаруженных у Гензана. Они охранялись миноносцами и крейсерами. У входных фарватеров Порта Лазарева шел бой. Японцы пытались тралить, батареи их отбивали. Установить связь с защитниками Гензана не удалось, так же как и определить точную численность противника. Но судов десятки!
        Очень скоро выяснилось, что атакован еще и Порт Шестакова или его ближайшие окрестности, так как отправленные туда казаки вступили в бой то ли с бандитами, то ли с японцами, засевшими у восточной подошвы Хонгьенгского перевала, так и не добравшись до назначенного места к наступлению темноты. Они связались по телеграфу с Владивостоком, запросив подкрепления.
        Поскольку в крепости так никто и не знал, что перевал штурмует всего полтора десятка забайкальцев вместо трех полноценных сотен, а в своей телеграмме они об этом не обмолвились, штабы во Владивостоке переполошились. Все решили, что японцы уже высадили там не меньше дивизии и в ближайшее время стоит ждать их наступления в направлении Порта Шестакова и Сонджина.
        Такого хода от них никто не ожидал. На созванном вечером 12 сентября совещании штабов, проанализировав поступившую к этому времени информацию, пришли к выводу, что ситуация, в общем и целом, пока еще не столь угрожающая, как показалось сначала. Порт Гензан с прилегающими водами и Порт Шестакова являлись самыми подходящими для полноценного базирования пунктами на побережье Броутонового залива. Учитывая их укрепленность, быстро японцам ими не овладеть, и обойдется им это не дешево. По крайней мере, о крупных операциях их флота где-либо еще можно забыть недели на две. Противник будет либо связан необходимостью охраны своего многочисленного плавучего обоза, либо занят исправлением полученных повреждений.
        Исходя из этого, ни отменять, ни переносить уже назначенные сроки начала операции против пролива Цугару не стали, не обращая внимания на категорический протест Щупинского, считавшего отправку войск из его отряда именно сейчас изменой, так же как и отвод из Посьета новейшего броненосца.
        В ответ в Посьет отправили срочный запрос о выделении новых резервов и их погрузке на имевшиеся там маломерные суда, чтобы попытаться усилить гарнизоны осажденных портов, еще больше напугавший командование Посьетского отряда, тут же начавшего требовать дополнительных сил из крепости, от Приамурского военного округа и поддержку крупными артиллерийскими кораблями.
        Поток этих телеграмм почти на сутки напрочь забил единственную линию проводной связи, лишив главные штабы последней скудной информации непосредственно из района начавшихся боев, не успевавшей пробиться дальше Посьета. Это еще больше обеспокоило высшее руководство.
        По приказу наместника уже во второй половине дня в Порт Шестакова выслали истребитель для разведки. Все морские перевозки вдоль побережья прекратили, возвратив суда в залив Посьет, залив Ольги, бухту Владимира и другие укрепленные гавани. Уже почти законченные работы по вспомогательным механизмам на крейсерах «Светлана» и «Богатырь» всемерно ускорили, начав готовить их к внеплановому выходу в море. Все, что не успели, предстояло опять заканчивать в походе. Требовалось срочно отправить полноценную разведку в Броутонов залив, а кроме них было просто некого.
        После выделения отряда Небогатова из кораблей линии в главной базе оставался боеспособным только «Бородино». Но ему еще предстояло вернуться из Посьета. После чего использовать его за пределами минно-артиллерийской позиции до окончания работ на «Орле» и «Александре III» Рожественский запретил. Для завершения переделок в башнях главного калибра на первом и монтажа шестидюймовок на втором требовалось еще не менее пяти-шести суток, плюс пробные стрельбы. До тех пор приказывалось вести только активную разведку и держать оборону.
        Итого получалась, считай, неделя вынужденного простоя всего первого броненосного отряда в стремительно развивающейся критической ситуации. Хотя за эту неделю очень многое могло произойти, наместник категорически настаивал, что нашу главную ударную силу - флот - ни в коем случае нельзя распылять и вводить в бой малыми частями.
        К полудню 13 сентября через корейцев удалось достоверно выяснить, что японцы еще на рассвете 11-го начали высадку крупными силами в заливе Ханхынман. Попытки овладеть Гензаном с моря сейчас прекращены после потери на минах и от огня нашей артиллерии нескольких кораблей у острова Син-до. А когда вернулся «Безупречный», ходивший в Порт Шестакова, стало известно, что в бухте Ивон-Пакчи также началась высадка большого десанта. Атака крупными силами японского флота самого порта отбита.
        Из доставленного рапорта начальника гарнизона Порта Шестакова стало известно, что когда во второй половине дня 11 сентября три броненосных крейсера, а также «Нанива» и «Такачихо» с истребителями и миноносцами попытались приблизиться к острову Гончарова, их обстреляли с большой дистанции только что установленными десятидюймовками еще не законченной тяжелой береговой батареи.
        Из четырех ее пушек могли стрелять пока только три, и то с ручной подачей боезапаса из открытых артиллерийских погребов по временным деревянным путям. Однако всплески разрывов тяжелых фугасов высотой почти до клотиков мачт головного «Якумо», встававшие в опасной близости от его бортов, когда до берега было еще более пяти миль, а до закрытых островом бухт порта еще больше, показались, видимо, японцам достаточно убедительными.
        Отказавшись от дальнейшего сближения и чуток постреляв из башенных орудий, японцы ушли севернее, не решившись подходить к берегу даже у Пукченга. Только скрывшись за мысом, они начали высадку. Наших войск там не было, так что отпора противник не получил. Отправленная немедленно конная разведка наблюдала за этим, не имея возможности воспрепятствовать.
        Быстро подтянуть артиллерию не удалось, поскольку местность там довольно непролазная, но первые же штурмовые колонны, двинувшиеся к Порту Шестакова, казаки обстреляли, вынудив развернуться в боевые порядки. Подтянувшиеся позже стрелковые части выставили заслон, сдерживавший японцев почти сутки, пока за их спиной сооружали оборонительные позиции, на которых пока и остановили противника.
        По сообщениям лазутчиков, сейчас в бухте Ивон-Пакчи стоит более десятка пароходов. Еще больше их видели на якорях под берегом у Хамхына. Судя по всему, основной десант высажен там. Днем наблюдали, как мимо острова Гончарова курсировали между Ивоном и Хамхыном грузовые суда и миноносцы. Южнее тоже постоянно видны дымы, но кому они принадлежат - неизвестно. Сведений о ситуации вокруг Гензана нет. Но точно известно, что сам порт держится, несмотря на усиливающийся натиск.
        К вечеру 13 сентября в залив Посьет отправили по радио кодовую телеграмму. В соответствии с ней и полученными ранее приказами транспорты с пехотой и артиллерией и их грозный эскорт в быстро густевших сумерках потянулись к мысу Гамова и вскоре вышли в открытое море. Разведку и траление обеспечивали силы охраны полигона, пополнившиеся поднятым у острова Фуругельма катером, уже восстановленным и вполне боеспособным.
        А чуть раньше из залива Петра Великого отправились в разведку бронепалубные крейсера, осмотревшие в течение ночи и следующего дня воды восточнее и южнее японских районов высадки. Там были обнаружены плотные дозорные линии из вспомогательных крейсеров, усиленные быстроходными бронепалубниками «Касаги», «Цусима» и «Акаси» с миноносцами.
        Прорваться за их линию, перекрывавшую все подступы к Гензану и Порту Шестакова, так и не удалось. Но зато ненадолго смогли установить связь по радио со штабом обороны Гензана. Из полученного рапорта стало известно, что идут тяжелые бои у Хамхына. Обладая заметным превосходством в силах, особенно в артиллерии на приморских флангах, японцы теснят нашу пехоту.
        Утром следующего дня от поспешно эмигрировавших с минимумом пожитков корейских рыбаков, чудом избежавших реквизирования своих судов вернувшимися японцами, узнали, что ночью в охране стоянок, помимо конфискованной рыбацкой мелюзги, задействовано много миноносцев и минных катеров. На подходах долго елозили пароходы и миноносцы, так что возможны минные заграждения, что делает вылазки в те воды для больших кораблей опасными.

* * *
        Еще до того, как во Владивостоке стало известно, что пехота закрепилась на Курильских островах, с соблюдением всех мер секретности бухту Золотой Рог покинул быстроходный трофейный пароход «Шоудер-Бей». На него, после отправки на восток «Кубани» и «Риона», загрузили три дивизиона шестидюймовых осадных орудий с большим запасом снарядов, крепостную саперную роту со всем имуществом, отряд добровольцев из только что прибывших новобранцев и пять пулеметных команд. Кроме того, в трюмах разместили более тысячи тонн грузов и три станции беспроволочного телеграфа с пародинамо, необходимых для новых гарнизонов. Еще два судна с армейским имуществом, адресованным на Кунашир и Итуруп, вышли из Николаевска. Встретившись в Корсакове, эти три парохода, под конвоем ожидавших их там эсминцев капитана второго ранга Андржиевского, доставили свой груз на Итуруп, откуда все снабжение уже централизованно распределялось через комендатуру.
        Сдав пароходы под опеку береговой охраны Курил, 2-й отряд миноносцев Тихоокеанского флота, исполняя полученный еще в порту Корсакова приказ штаба, немного догрузившись углем со своего угольщика, ушел во Владивосток, пройдя проливом Лаперуза. В базу прибыли после полудня 13 сентября и тут же встали на бункеровку.
        В порту и бухте Новик все предыдущие дни наблюдалась невероятная, даже для последнего времени, суета. Наместник и комфлота без конца всех торопили, требовали ускорить, обеспечить, доставить и так далее. Интенданты уже не знали, куда от них деваться. Портовое и заводское начальство буквально жило на работе, стремясь максимально обеспечить требуемое. Железнодорожные мастерские и паровозное депо в Никольск-Уссурийске и все частные заводы и мастерские, способные обеспечить соответствующий уровень качества, также работали круглые сутки, выполняя флотские заказы. Совместными усилиями многое удавалось.
        Основным итогом этой бурной деятельности стало то, что оба старых эскадренных броненосца все же успели закончить ремонт и отстрелять свой отремонтированный и модернизированный главный калибр, а «Николай» еще и испытал новую радиостанцию. Правда, для этого пришлось пока ограничиться всего лишь пробным сеансом связи с «Бородино», находившимся в заливе Посьет. На таком расстоянии она работала безупречно. Немецкие инженеры гарантировали пятьсот миль дальности приема-передачи, но проверить это, стоя у заводской стенки, возможности не было.
        Старичок «Нахимов» - флагман Энквиста, все лето обеспечивавший безопасность тылов, - также был ускоренно отремонтирован и включен в состав отряда контр-адмирала Небогатова. От планировавшегося в начале включения в этот отряд еще и «Дмитрия Донского» пришлось отказаться, так как он слишком серьезно пострадал при штурме Сасебо и его ремонт не мог быть закончен в нужные сроки.
        Поврежденные котлы на «Днепре» восстановить не удалось. А заменить их новыми не было никакой возможности, поэтому ограничились ремонтом всего остального котельного, машинного и вспомогательного оборудования, и сооружением типового парусинового ангара на юте для аэростата. Пока возились в кочегарках и машине, в кормовом трюме смонтировали еще и газоделательный завод и загрузили стандартный запас газа в баллонах.
        Превратившийся в эскадренный аэростатоносец пароход-крейсер также включили в формировавшийся отряд Небогатова. Учитывая общую медлительность всего соединения, его ход в 16 узлов, гарантированный заводом теперь «хоть до Америки», был сравнительно не плох.
        Давно стоящий в порту немецкий пароход «Рейн», намеченный к переоборудованию во вспомогательный крейсер, все еще не был выкуплен. После удивительно быстрого совершения подобной сделки относительно доставивших австралийский уголь английских «Алан-тона» и «Арабии», успевших побывать призами владивостокских крейсеров еще в прошлом году, но освобожденных по решению призового суда, это казалось странным.
        По этому поводу Рожественский даже сказал как-то, что нужные суда легче перехватить в море с контрабандой или отбить у японцев, чем у наших бюрократов, имея в виду другого бывшего немца - «Графа Валдерзее», переоборудование которого во вспомогательный крейсер уже закончили. Но он пока еще только осваивался экипажем. До окончания курса подготовки его использование запрещалось, поэтому в отряд он не вошел.
        Пока эсминцы принимали уголь и воду, совмещая все это с мелким ремонтом, их командиры (Андржиевский, Керн и так же получивший кап-два уже за командование «Бодрым» после гибели в Цусиме своего «Бравого» Дурново) были срочно вызваны на «Николая» на совещание, продлившееся почти до полуночи. Всем миноносникам еще до его начала стало ясно, что очередное переподчинение отряда «антикварам» и срочный вызов в базу означают скорый выход на новое дело.
        Предполагали, что пойдут громить японский десант, высадившийся в Броутоновом заливе. На эскадре говорили, что подлодки из залива Посьет уже ходили туда на разведку. Может быть, даже и потопили кого. Результатов их похода не оглашали. Но в своих предположениях офицеры оказались правы лишь частично. Им действительно предстояло снова идти в море, но задача ставилась иная. На совещании они с удивлением узнали, что уже завтра рано утром 2-й броненосный отряд Тихоокеанского флота и они в его составе отправляются к берегам Хоккайдо!
        Предстояло атаковать японские укрепления в проливе Цугару. Причем имелась в виду не примитивная демонстрационная бомбардировка крепости Хакодате, а целенаправленное разрушение укреплений и портовых мощностей этого порта с высадкой тактических десантов с аналогичными задачами также в Аомори и военном порту Оминато на противоположном берегу пролива.
        Ни один из кораблей линии с современной артиллерией все еще не был готов к длительному выходу в море, поэтому рассчитывать на какое-либо прикрытие в предстоящей операции Небогатову не приходилось. Крейсеров ему также не дали, что лишало его медлительное соединение полноценной разведки. Более того, острый недостаток легких сил не позволил обеспечить второй броненосный отряд даже нормальными эскортными силами. В конечном счете, в него вошли срочно отозванные из курильских вод истребители Андржиевского да три номерных миноносца.
        С возвращением эсминцев формирование второго броненосного отряда закончили. Флагманом оставался эскадренный броненосец «Николай I», а старшим командиром - контр-адмирал Небогатов. Младшим флагманом с ним шел контр-адмирал Энквист, флаг на «Нахимове». Наличие на столь малочисленном соединении целых двух адмиралов, учитывая скудность их поголовья на Дальнем Востоке, говорило о значимости предстоящего дела.
        Начали совещание с подробного разбора маршрута выхода из залива Петра Великого и следования до точки рандеву с конвоем. Он был проложен мимо острова Аскольд и после соединения с транспортами (из соображений секретности догружавшимися не во Владивостоке) вел далее на восток. После перешли непосредственно к задачам соединения у вражеских берегов.
        Некоторые из участников собрания не видели смысла в высадке на Хоккайдо и до ее начала высказали предположение, что это такой хитрый путь на Цусиму. Хотя она была на юге, восточный курс их ничуть не смущал. Из-за вынужденной слабости сил охраны каравана не оставалось ничего другого, как идти обходным путем. Высказывались даже предположения, что, возможно, пойдут через Тихий океан, совместив это дело с масштабной крейсерской операцией и бомбардировкой побережья, как в прошлый раз. А про Хоккайдо это так, пыль в глаза японцу пустить.
        Но с первых же слов Небогатова всем стало совершенно ясно, что и в самом деле главной задачей похода является нанесение удара по крепости Хакодате и портам Аомори и Оминато, с целью обеспечения прикрытия успешно развивающейся десантной операции на Курильских островах.
        Удержание атакованных пунктов в проливе под нашим контролем дольше, чем это необходимо для приведения их в полную негодность, не планировалось. Считалось весьма желательным максимальное разрушение укреплений Цугару, нарушение работоспособности всех его портов с нанесением как можно большего урона корабельному составу охранных сил и минированием судоходных путей, где позволяли глубины и течения. Для этих целей два парохода оснастили минными рельсами и снабдили приличным запасом мин, приспособленных к быстрой постановке. Но этого показалось недостаточно.
        В конечном итоге, по плану штабов флота и наместника, действия Небогатова должны были попутно прикрывать еще и одновременную высадку десантов в трех основных портах западного побережья острова Хоккайдо. Их атака могла вынудить самураев озаботиться ответными мерами по отражению нашего вторжения на территорию главных островов Японской империи. Исходя из чего, ожидалось выдвижение крупных японских сил к подвергшимся нападению пунктам уже в самое ближайшее время, отвлекая их от Курил, а может быть, и из Броутонова залива.
        При этом второму броненосному отряду, учитывая устарелость его состава, категорически запрещалось ввязываться в серьезные морские бои, а при угрозе столкновения со значительными силами немедленно отходить, известив командование и оставляя войска на занятых ими позициях. Вдобавок следовало иметь в виду, что основная цель набега на Цугару и других десантов на Хоккайдо - именно обеспечение контроля над южными Курильскими островами.
        Единственной защитой войск, оставшихся на чужом берегу, от корабельных пушек в случае отступления флота должно было стать максимальное рассредоточение и тщательная маскировка. Все высаживающиеся части в последний момент доукомплектовывались для действий в длительной глухой обороне, получив усиленные в пять, а то и в восемь раз нормы снабжения.
        Многим это казалось расточительным сумасшествием. Но приказы не обсуждают. Штабам виднее. Раз велено обеспечить высадку пехоты, чтобы потом почти гарантированно оставить ее на расстрел японскими флотскими калибрами, значит, так надо! Хотя это и скотство, конечно!
        Еще до рассвета 14 сентября корабли Небогатова закончили бункеровку и вышли из бухты Золотой Рог вслед за тральным караваном. Шел сильный дождь. Это позволяло надеяться на скрытность выхода, однако вызывало некоторые опасения, так как встреча с войсковым конвоем, ведомым из залива Посьета броненосцем «Бородино», была назначена в районе к югу от острова Аскольда во второй половине дня. А при такой видимости найти друг друга будет непросто и к тому же достаточно опасно.
        Но по мере удаления от берега ливень начал слабеть, и к трем часам пополудни, когда получили телеграмму с «Бородино» о достижении им точки рандеву, развиднелось уже вполне прилично. Вскоре обнаружили и наши пароходы с броненосцем. Обменявшись позывными, Небогатов и вступивший в права начальника конвоя контр-адмирал Энквист начали формирование походного ордера, а «Бородино» двинулся к Владивостоку, пожелав уходящим кораблям удачи.
        Теперь в отряде Небогатова добавилось еще и шесть больших транспортов. Все пароходы были новыми крепкими судами из последних трофеев и получили собственное вооружение из пары стодвадцаток Канэ и шести или даже восьми трехдюймовок с некоторым количеством малокалиберной артиллерии. На них размещались два батальона 9-го Восточно-Сибирского полка, сводный батальон 7-го Восточно-Сибирского полка, два батальона 40-го Сибирского полка и добровольческий отряд. Пехота, общей численностью в 5400 человек, имела боеприпасов на полтора месяца боев в осаде и большой запас провизии. Из состава гарнизона крепости в десантный корпус были включены две пулеметные команды и две батареи из состава 2-го Восточно-Сибирского артиллерийского дивизиона.
        Командовал всеми войсками, довольно плотно размещенными на пароходах, полковник граф Маннергейм. Он прибыл во Владивосток добровольцем еще в начале июня, заканчивая лечение после ранения. Будучи к тому времени уже заслуженным кавалерийским офицером, подал прошение о зачислении в морскую пехоту, но не прошел отбор по медицинским показаниям. После этого был назначен на штабную работу, но все время ждал вакансии в любые войска, действующие с флотом. Без малейших колебаний согласился возглавить пехоту в предстоящем мероприятии и лично руководил последними учениями своих войск.
        Из боевых кораблей имелись эскадренные броненосцы «Николай I» и «Наварин», броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», вспомогательный крейсер-аэростатоносец «Днепр» и три номерных миноносца. Три эсминца отряда капитана второго ранга Андржиевского, уже вполне сплававшегося с Небогатовым, должны были обеспечить разведку и одновременно охрану от легких сил противника.
        От широты задач, поставленных перед его кораблями на совещании, Андржиевский слегка обалдел, но спихнуть хоть что-то было не на кого. Три номерных миноносца - все, что осталось от отряда погибшего капитана второго ранга Виноградского, - должны были оказать ему помощь, но только на заключительном этапе. Их свели в группу охраны конвоя под командованием лейтенанта Ломана.
        Перестроение не заняло много времени. Пароходы встали в две короткие колонны, сразу взяв миноносцы на буксир, «Днепр» прикрывал их с кормы. На левом траверзе шел «Нахимов», справа «Наварин», а «Николай I» занял место в голове строя. Отряд Андржиевского держался пока просто перед флагманом, поскольку из-за дождя отправлять его для разведки еще дальше вперед особого смысла не имелось. К тому же смеркалось.
        Продвигались на восток на девяти узлах. На «Николае» началось совещание командования отряда и старших офицеров десантных частей. Обсуждались вопросы взаимодействия. Дело осложнялось тем, что пехота прошла лишь минимальный курс подготовки. А броненосцы, имея опыт первых боев с береговыми укреплениями, не успели отработать методику подавления усовершенствованной береговой обороны противника, с какой флот столкнулся в Сасебо. Имелись лишь информационные бюллетени да аналитические записки штаба.
        Армейцы считали проведенное обучение явно недостаточным. Перевезти шлюпками с пароходов на берег два-три десятка солдат с офицером получалось уже довольно сносно. Но при увеличении числа участников процедуры начинались проблемы. Единственная полномасштабная учебная высадка, из-за значительного числа покалечившихся, вселила скорее страх перед десантированием, чем понимание того, как это нужно делать быстро и правильно.
        Вдобавок часть батальонов сформировали уже во время войны из новобранцев и еще толком не обучили даже владению выданным оружием. Так что предстоящий бой должен был стать для них боевым крещением. Хорошо хоть офицеры почти все были добровольцы из выздоравливающих и имели боевой опыт. Да к тому же их удалось набрать почти полный комплект. Тревожило и почти полное отсутствие сведений о численности и составе гарнизонов в пунктах предстоящей высадки. Данные о них сводились к фразе: «Незначительные силы с плохой подготовкой и устаревшим вооружением».
        При отсутствии сильного противодействия захват части портовых сооружений считался все же возможным. Если нет - предполагалось их разрушение артиллерией кораблей при корректировке с шара. Основной задачей признавалась минимизация собственных потерь, учитывая перспективу возможного переноса дальнейших активных действий на Курилы. Эсминцы развезли всех по своим кораблям только после того как, исходя из лоций и атласов побережья, наметили резервные места высадки, в дополнение к назначенным штабом.
        Согласно плану, рассчитывали войти в Цугару на рассвете 16 сентября и сразу максимально быстро продвигаться в глубь пролива, чтобы атаковать одновременно крепость Хакодате и порты в заливе Муцу, не позволив противнику предпринять мер противодействия. Серьезное сопротивление ожидалось только у крепости Хакодате. Поэтому там должны были высаживаться самые крупные силы пехоты, под командованием Маннергейма. Всего на трех транспортах, выделенных для атаки главной цели, набиралось два батальона полного состава из 40-го полка и добровольческий отряд, усиленные пулеметной командой и обеими батареями.
        Порты южного побережья Цугару, насколько было известно, не имели серьезной береговой обороны и больших гарнизонов. Поэтому для их захвата вполне должно было хватить остававшихся войск, переподчинявшихся с началом дела контр-адмиралу Энквисту.
        Сторожевые силы пролива, как считалось в штабах флота и наместника, все еще оставались малочисленными и плохо вооруженными, поэтому не могли оказать серьезного сопротивления тяжелым артиллерийским кораблям в дневном бою. Зато ночью представляли некоторую опасность, так же как и навигационные особенности района. Поэтому для нападения собирались по максимуму использовать светлое время суток. Это позволяло к тому же миновать еще ночью дальние патрули у западного устья, развернутые, скорее всего, в расчете на пресечение попыток ночного сквозного форсирования прохода с выходом в океан еще до рассвета.
        Минных заграждений в самом проливе не ожидалось, как из-за значительных глубин, так и из-за сильных течений. А вот в заливе Муцу мины вполне могли быть. Поэтому там следовало действовать осторожно, с использованием тральных партий из катеров, а при необходимости и миноносцев, которые вместе с «Нахимовым» должны будут прикрывать высадку в Аомори и Оминато.
        У крепости Хакодате также имелись оборонительные минные заграждения, но их расположения никто не знал. Поскольку тралить под огнем батарей считалось невозможным, а ждать их подавления слишком долго (успеют вывезти или уничтожить все самое интересное), планировалось начать высаживать пехоту одновременно с началом перестрелки с фортами или вскоре после, и не в гавани, а восточнее, у деревушки Незаки, примерно в семи верстах дальше по побережью. Там имелся подходящий пляж у устья небольшой речушки. Оттуда по проходимому для повозок тракту, шедшему вдоль моря, можно быстро и с минимальными потерями добраться до самого порта.
        Ночи оставалось уже совсем немного. Еще до рассвета Андржиевский выдвинулся вперед, ведя поиск на пути движения каравана. Море оставалось пустым и спокойным. Пересекаемая отрядом центральная часть Японского моря была обычно пустынной, однако сейчас имелся риск наткнуться на дозорных японцев. Сигнальные вахты усилили, но никого пока не видели.
        С рассветом 15 сентября получили кодовую телеграмму, извещавшую о выходе десяти вооруженных пароходов с десантной группой для портов Есаси, Отару и Масике на обращенном к Японскому морю берегу Хоккайдо. По плану, они должны были достичь своих пунктов назначения уже после начала атаки Небогатовым самого пролива.
        Южный ветер постепенно усиливался, разведя к полудню приличную волну, изрядно трепавшую миноносцы. Стальные якорные канаты, с самого начала заведенные с кораблей отряда Ломана на транспорты в качестве буксирных концов, скрипели и гудели. С покатых палуб постоянно скатывались каскады воды. Передвигаться по ним без страховки стало невозможно.
        Гораздо более крупные эсминцы чувствовали себя лишь немногим лучше. Едва различимые с больших кораблей на горизонте впереди, они шли под своими машинами и обеспечивали разведку, опережая конвой на двенадцать миль и рассыпавшись широкой цепью, насколько позволяла видимость. Между ними и главными силами держался один из десантных пароходов, обеспечивая визуальную световую связь. Сигнальные вахты на всех транспортах еще до выхода в море укомплектовали опытными флотскими командами.
        Пользоваться радиопередатчиками разрешалось только на прием. Для страховки, по распоряжению старшего флаг-офицера штаба Небогатова лейтенанта Сергеева под ключи станций даже подложили специальные картонки, которые опломбировал флагманский минер Степанов. Соблюдению скрытности на этапе выдвижения к вражеским берегам придавалось огромное значение.
        На прижатых к волнам эсминцах для расширения секторов обзора использовали «вороньи гнезда» на мачтах. Из-за сильной качки наблюдателей в них меняли каждые полчаса, но даже такая вахта казалась невероятно длинной. Выдерживали не все. Вскоре после полудня шедший крайним правым в дозорной цепи «Громкий» обнаружил справа по носу в семи-восьми милях паруса небольшого двухмачтового судна, шедшего на пересечку его курса с юга. Об этом немедленно сообщили фонарем на репетичный пароход и на соседние эсминцы, увеличив обороты и начав сближение.
        Скоро уже разглядели, что это большая шхуна, имевшая, видимо, и паровой двигатель. Между мачт возвышалась вяло дымившая труба. Заметив эсминец, парусник отвернул к японскому берегу, совершенно игнорируя передаваемый флагами и прожектором приказ немедленно убрать паруса и лечь в дрейф. Одновременно где-то совсем рядом заработала станция беспроволочного телеграфа.
        Депешу сразу начали перебивать с миноносца, сорвав все пломбы, но, судя по тому, что с конвоя подали условный сигнал о работе чужой станции поблизости, не особенно преуспели в этом. Далековато еще было. Поскольку кроме удиравшей шхуны ни «Грозный», ни другие эсминцы не наблюдали больше ни дымка, ни паруса, предположили, что передатчик стоит именно на ней, и подняли ход до полного.
        Быстро догоняя, с десяти-двенадцати кабельтовых дали первый предупредительный выстрел. Одновременно в очередной раз повторили ратьером и семафором требование остановиться, но японец его упорно игнорировал, продолжая «засорять» эфир. Но дистанция сокращалась, и скоро это стало бесполезно, поскольку станция миноносца гарантированно перебивала своего оппонента. С трех кабельтовых начали стрелять и пулеметы, дав две короткие очереди по парусам и рангоуту. Со шхуны в ответ немедленно защелкали винтовочные выстрелы.
        «Грозный» ответил всем бортом, но из-за качки рассыпал снаряды довольно далеко по сторонам. Повезло! Спустя меньше минуты пара из них все же рванули рядом или вообще в корпусе. Над шхуной тут же взвился столб белого пара, видимо, пробили котел, а паруса послушно поползли вниз. Передачи оборвались.
        Обстрел прекратили, но, помня о незадаче, приключившейся с «Днепром», и ожидая подвоха, эсминец осторожно приближался к дрейфующей шхуне со стороны ее высокой кормы, где не было видно ни пушек, ни пулеметов. Стволы всех орудий держали на цели, а абордажная команда, вооруженная винтовками, сидела в готовности. Укрывшись за кожухом котлов и дефлекторами, она также выцеливала любое движение на подозрительно опустевшей чужой палубе.
        Несмотря на изрядное волнение, «Громкий» виртуозно притерся к борту, и на шхуну тут же перескочили вооруженные матросы. Скоро выяснилось, что на этой почти новой посудине стояло пародинамо с радиотелеграфом, а машины не было. Экипаж оказался гражданский и весь прятался в трюме, за исключением двух морских офицеров. Одного из них, лейтенанта, убило снарядом, а второго - какого-то несуразного мичмана, видимо, контузило, так как его тошнило, и он все время рыдал, без конца протирая свои очки.
        Шхуну с оставшейся на ней для присмотра абордажной партией под парусами отправили к конвою, а «Громкий», получив приказ немедленно доставить пленного мичмана, резво побежал к флагману. До западного устья пролива Цугару оставалось еще около 90 миль, и встретить здесь противника никто не ожидал. Пленного требовалось срочно допросить. Возможно, впереди имелись еще какие-нибудь сюрпризы.
        В два часа пополудни чуть оклемавшегося японца передали на «Николая», что оказалось весьма не просто. Мичман был далеко не юн и грузен телом. К тому же напрочь лишен морской сноровки. Пленным оказался 52-летний Накасоне Канеи. Он стал офицером японского флота всего три недели назад, когда его вместе с еще пятнадцатью служащими «Северной телеграфной компании» мобилизовали на флот для обслуживания радиотелеграфа.
        Допросом выяснили, что шхуна принадлежала силам самообороны Хоккайдо и вместе с еще четырьмя такими же переоборудованными судами несла службу на подступах к Цугару. Будучи совершенно не морским человеком и оказавшись всего неделю назад в ее экипаже, Накасоне впервые вышел в море. Он сильно страдал от морской болезни, почти не спал, совершенно не мог есть. К тому же был вынужден терпеть постоянные насмешки от командира судна лейтенанта Яманага. Тот тоже был мобилизованным, но, в отличие от связиста, всю жизнь провел на кораблях, а когда был списан по болезни, преподавал в военно-морской школе в Хакодате.
        Попав на борт броненосца, почти не реагировавшего на такое волнение, почтенный мичман скоро почувствовал себя много лучше и смог говорить. Не выдержав «пытки» двумя стаканами шустовского коньяка, влитыми в него для успокоения нервов, довольно охотно отвечал на вопросы и уже не плакал.
        От него удалось узнать, что их флотилия базируется на порт Оминато, но о системе береговой обороны порта и пролива он ничего сказать не мог. Только видел, когда они выходили в море из Цугару, слева по борту у высокой горы стоял большой двухтрубный пароход, покрашенный под цвет берега за ним. Из-за этого он был почти не виден.
        Во время двух учебных выходов по заливу Муцу Накасоне видел в Аомори около десятка небольших пароходов, чьи экипажи, по словам Яманаги, были укомплектованы мобилизованными гардемаринами старших классов военно-морской школы, которых он учил. Они постоянно приходили и уходили. Куда? Накасоне не знал.
        Уже в конце допроса мичман сообщил, что вечером обязательно должен отправить телеграмму. Что бы с ним ни случилось, он обязан выходить в эфир с коротким кодовым сообщением, подтверждавшим, что все в порядке. Еще в первый день плавания Накасоне сильно укачало, и поэтому он чуть не пропустил время связи. Командир шхуны обещал отрубить ему голову, если такое повторится.
        На бывшего портового счетовода, а потом телеграфиста это произвело очень сильное впечатление, и даже после того, как лейтенант Яманага погиб у него на глазах, а сам он попал в плен, Накасоне все еще опасался за свою голову. Впрочем, возможно, к этому времени он уже не совсем понимал, где он и что с ним.
        Флагманский переводчик, бывший студент-востоковед из вольноопределяющихся, весь покрылся потом под гневными взглядами адмирала, пытаясь разобрать в невнятном бормотании пленного ответы на задаваемые ему вопросы. Японским языком юноша владел неплохо, но Накасоне все больше жаловался на свою не совсем удачную семейную жизнь, перебирая родню до седьмого колена, к тому же его дикция становилась все хуже. Все участники допроса склонялись к мнению, что второй стакан был лишним. Японец явно напился «до изумления»! Все же неделя в неспокойном море на небольшой парусной посудине с непривычки очень изматывает, особенно в почтенном возрасте.
        Разобрать, как должна выглядеть сегодняшняя вечерняя телеграмма в невнятном бормотании засыпающего пленного, так и не смогли. Разбудить его не удавалось. Даже когда ему кричали в ухо по-японски приказ отправить депешу, он только мычал или хныкал, да начинал сучить правой рукой.
        Присутствовавший при допросе флагманский минный офицер лейтенант Степанов обратил на это внимание и предложил вложить в руку ключ от передатчика. После чего на вопрос о вечерней телеграмме исполнительный телеграфист каждый раз отбивал одну и ту же комбинацию точек и тире.
        Когда пришло время сеанса связи, из радиорубки сообщили, что где-то недалеко отработали три или четыре станции, передавшие очень короткие телеграммы, похожие на полученную от пленного. Тогда со станции трофейной шхуны, шедшей рядом с флагманом, передали свою депешу. Никакого ответа от береговых станций или от соседних судов не было. В напряжении вслушивались в эфир до темноты, но никаких признаков обеспокоенности противника не появилось.
        Шхуну отправили в обоз, приказав взять ее на буксир одному из пароходов, продолжая движение на восток. Пародинамо на ней удалось починить, благо котел не пострадал. Из него просто стравили пар, опасаясь взрыва. Пробоину заделали, рангоут отремонтировали, так что отряд получил за счет противника полноценное парусное разведывательное судно. Это посчитали добрым знаком.
        К ночи миноносцам приказали развести пары. Когда уже стемнело, Небогатов, несмотря на относительную близость вражеских берегов, все же снова созвал всех командиров на «Николая I». На коротком совещании окончательно доработали план атаки, доведя последние сведения, полученные от Накасоне, до всех командиров кораблей. После чего катера развезли участников совета по домам. Это оказалось не просто. В кромешной тьме определить направление на соседа в ордере с катера, болтавшегося на волнах, было сложно. Светомаскировка соблюдалась неукоснительно.
        Двигались четко по графику, несмотря на задержки, вызванные дождем в начале плавания и небольшой заминкой с перехваченной шхуной потом. Ночью комендоры дежурили у заряженных орудий. Ветер крепчал, и качка усиливалась. Солдат в трюмах начинало укачивать. Но ждать оставалось не долго.
        К началу четвертого часа утра 16 сентября примерно в десяти милях к северу открылась вершина возвышенности на острове Косима. А прямо по курсу, на востоке, четко проступила в свете показавшейся луны вершина горы Ивакияма. До нее оставалось не больше двадцати миль. Воздух был кристально чист, но из-за темноты вполне могли ошибиться с определением расстояний. Однако пеленги взять это ничуть не мешало. По этим двум надежным ориентирам уточнили свое место, приступив к боевому развертыванию.
        Глава 9
        Определившись с координатами, главные силы отряда увеличили ход, начав вытягиваться в голову колонны. Чтобы сократить время от начала атаки до достижения выхода из залива Мутсу и крепости Хакодате, большие боевые корабли вскоре довели свою скорость до максимально возможных четырнадцати узлов. Выдавать больше в течение длительного времени без риска аварий машины «Наварина» и «Николая I» были уже не способны.
        Эсминцы Андржиевского на семнадцати узлах резво убежали вперед, чтобы произвести разведку боем, атаковав брандвахту и дозорные суда. Далее предполагалось действовать исходя из складывающейся обстановки, имея в виду максимально быстрое достижение района залива Хакодате для препятствования попыткам минирования, с последующим выходом к восточному устью пролива.
        Компактное ночное построение быстро разделилось на три группы. Транспорты начали постепенно отставать и, когда над горами на японском берегу небо залило утренней зарей, находились уже в полутора милях позади броненосцев, держа на лагах предельные для них одиннадцать узлов. Возможности поднять шар пока не было из-за ветра, и в ближайшее время изменения погоды не ожидалось. Исходя из этого, «Днепр» оставили при пароходах с пехотой для их охраны. Малые миноносцы, несмотря на жестокую качку, уже сновали вокруг них.
        Первой целью атаки являлась брандвахта у мыса Таппи, о месте стоянки которой стало известно из рассказа пленного. Вполне возможно, что ночью могли быть еще и другие суда у входа в пролив. Ни наша разведка, ни Накасоне о них ничего не знали. Это предстояло выяснить.
        При приближении к берегу появилась дымка, шедшая над водой широкими полосами, зато качка уменьшилась. Окрепший южный ветер, вероятно, отражаемый далеко выдававшимся в море мысом Кодомари, чьи зазубренные возвышенности уже виднелись милях в десяти справа, здесь пока еще не смог ее разогнать, из-за чего видимость местами сокращалась до полумили. Уже почти в самом входе в пролив шедший в голове «Громкий» сообщил, что видит небольшое паровое судно справа по курсу, уходящее к югу. Попытавшись обойти его с кормы, сразу наткнулись на второй пароходик, не обнаруженный нашими сигнальщиками, пока тот не выпустил несколько сигнальных ракет и не открыл огонь из малокалиберной старой пушки.
        «Громкий» немедленно ответил своей артиллерией, забивая передатчиком еще даже не начавшееся японское телеграфирование. А «Грозный» и «Бодрый» увеличили ход и атаковали пароход, обнаруженный первым, догнав его с кормовых углов и обстреляв правыми бортами. Из-за плохой видимости воспользоваться торпедами не успели, быстро потеряв противников из вида, и продолжили поиск своей основной цели, все так же активно препятствуя переговорам по радио.
        На подернутом зеленью крутом берегу, встававшем впереди из тонкого слоя мглы и теперь четко просматривавшемся с палуб и мостиков, сразу в нескольких местах открылась световая и дымовая сигнализация. Сомневаться в том, что о нашем визите наверняка очень скоро станет известно и в Хакодате, и в штабе военно-морского района Оминато, теперь не приходилось. Тем не менее Небогатов приказал миноносцам продолжать глушить радиопередачи, рассчитывая этим затруднить японцам связь с их судами, несшими дозор в море на подходах к проливу.
        Пароходы, встреченные у входа, оказались кое-как вооруженными каботажниками, водоизмещением тонн в четыреста-пятьсот. От огня мелких скорострелок с проскочивших мимо эсминцев они оба быстро окутались паром и прекратили стрельбу, но свое дело сделали. Добить их предстояло «Нахимову», показавшемуся уже в тумане и остатках откатывавшихся на запад рассветных сумерек за кормой. Дальше за ним угадывались и массивные силуэты броненосцев. Светало.
        А отряд Андржиевского, едва миновав на большом ходу линию ближних японских патрулей и сомкнув строй, угодил под новый обстрел. На этот раз, судя по всплескам, калибр был серьезнее, и пушки современные, скорострельные. Их снаряды рвались довольно близко, обдавая каскадами брызг и осколками. Но кто стреляет, в дымке было не видно. К этому времени с мачт наблюдателей уже убрали, так как при начавшихся частых сменах курсов «вороньи гнезда» временами обволакивало горячим дымом из труб. А с низких мостиков эсминцев не сразу удалось разобрать даже, откуда бьют, не говоря уже о том, чтобы понять - это еще один корабль или батарея на берегу.
        Наконец разглядев вспышки дульного пламени сразу за мысом Таппи, где, судя по картам, в берег вдавалась небольшая бухта, сначала «Грозный», а следом за ним и «Громкий» с «Бодрым» дали самый полный ход и развернулись бортом к ним, начав отвечать, используя, по возможности, фугасные боеприпасы. Надеялись увидеть проблески от разрывов при попаданиях, но, дав пять залпов, так и не дождались результата. Никто не мог сказать, попали ли они в противника хотя бы раз. Зато в просвете мглы в том месте, откуда сверкали японские залпы, показались мачты и две близко стоящие трубы между ними. Судя по всему, это и была та самая брандвахта, о которой говорил японский телеграфист. По крайней мере, число мачт и труб совпадало.
        Возобновление боя своих эсминцев впереди углядели и с «Нахимова» и даже с чуть отставших от него «Николая» и «Наварина». С гораздо выше расположенных надстроек больших кораблей вспышки вражеских залпов заметили сразу, как только миноносцы оказались под огнем. Но стрелять, ориентируясь лишь по едва заметным почти с полутора миль всполохам кордидного пламени, не рискнули. Хотя уже светало, под берегом, где стоял японский пароход, все еще сохранялась тень, полностью скрывавшая его и даже эсминцы, совершенно пропавшие сейчас в мешанине тумана и увязшей в нем угольной копоти из их же труб. Не зная точно, где они находятся, опасались накрыть и своих ненароком.
        Быстро продвигаясь курсом, ведущим в пролив, броненосный крейсер и оба броненосца начали растягивать строй. При этом «Нахимов», бывший на полмили впереди, сразу держал руль прямо, чтобы пройти между подбитыми сторожевиками и быстро прикончить их, пока они не скрылись, используя батареи обоих бортов, и, в то же время, не подставляясь под бортовой огонь с них. Еще не приведенных к молчанию мелких пушек не опасались, но сохранялся риск нарваться на мину. Если у них есть аппараты, то торчат они, скорее всего, именно побортно.
        Следом, глубоко вспахивая волны форштевнями, спешили «Николай I» и «Наварин», вильнувшие вправо, чтобы подойти ближе к берегу. Сейчас они уже ворочали на северо-восток, закрывая от брандвахты своими корпусами пароходы с пехотой. Развернув массивные башни на правый борт и изготовив все казематные орудия к стрельбе, ждали только сигнала, подтверждавшего, что на линии огня нет никого из наших. С них сверкал ратьер, передавая приказ эсминцам: «обозначить себя».
        Как только чуть правее вспышек очередного японского залпа мигнули их позывные, главные калибры обоих броненосцев изрыгнули языки дыма и пламени. Саму цель ни наводчики, ни артиллерийские офицеры в рубках и на мачтах броненосцев все еще не наблюдали из-за дымки и тени от высокого берега. Тем не менее «Николай I» и «Наварин» дружно выпустили ровно половину снарядов, уложенных в казенники башенных пушек еще во Владивостоке, в надежде компенсировать неизбежно низкую в таких условиях точность мощностью используемых боеприпасов. Тяжкий грохот трех двенадцатидюймовок почти сразу дополнился рокотом казематных и противоминных батарей правых бортов.
        Однако надежды не оправдались. Снаряды бесследно канули во мгле, а японские пушки били с прежней частотой. Пришлось повторить, потом снова и еще раз. Дав в общей сложности еще по три полузалпа главным калибром и восемь полных бортовых из казематов, наблюдали всего несколько разрывов в направлении цели. Были эти разрывы прямыми попаданиями или крошили скалы на берегу, не видели, но огонь противника прекратился.
        Тем временем «Нахимов», оказавшийся севернее, уже практически прикончил обоих подранков, оставленных ему Андржиевским. Они беспомощно дрейфовали и хорошо горели, а тот, что был ближе, начинал заваливаться на левый борт, погружаясь носом. По ним больше не стреляли, давая возможность спастись остаткам экипажей. Часть шлюпок на сторожевых судах, похоже, уцелела, и их теперь спешно вываливали за борт.
        Главные силы вели бой, поэтому останавливаться и тратить время на спасение не могли. Но в то же время пленные точно были бы не лишними, причем как можно скорее. С «Николая» передали на замыкавшие штурмовую колонну транспорты приказ: «Собрать выживших и срочно отправить миноносцем на флагман». Они точно должны были что-то знать о системе береговой обороны не только в устье, но и дальше в проливе.
        К моменту прекращения стрельбы у мыса Таппи замедлившиеся пароходы с пехотой и начавший выдвигаться вперед, обходя их с левого борта, «Днепр» отставали от главных сил уже на три мили, вытянувшись в неровную колонну. В дымке, испачканной черными разводами от сожженного угля и бурыми выхлопами из стволов пушек, их едва было видно за кормой броненосцев, начавших углубляться в пролив, где тумана не оказалось вообще.
        Считая, что у западного устья Цугару целей для тяжелых кораблей больше не осталось и что транспорты теперь в безопасности, Небогатов приказал «Бодрому» держаться рядом с ними для связи и охраны, отправив оставшиеся два эсминца полным ходом вперед на разведку окрестностей Хакодате. После им предстояло проскочить весь пролив насквозь, выйдя к его восточному устью, пока основные силы будут продвигаться напрямую к этой крепости, а Энквист с приданными десантными пароходами займется заливом Мутсу.
        Так было по плану. Но японцы возражали. Большие корабли уже начали снова собираться в колонну, правя прямиком на мыс Хакодате, все так же держа четырнадцать узлов на лаге, когда брандвахта у мыса Таппи, считавшаяся подавленной, неожиданно открыла огонь по транспортам, опрометчиво приблизившимся к ней. С броненосцев видели, как всплески двухорудийных залпов часто вставали вокруг головного «Фальке», а вот их автора уже совсем не могли разглядеть. Только слабые отсветы его артиллерийского огня в прибрежном тумане.
        Это было похоже на пристрелку, сразу после завершения которой с замиранием сердца все ждали залпа какой-нибудь засадной батареи. Небогатов невольно выругался, в сердцах «помянув коварных самураев недобрым словом», приказав броненосной колонне готовиться к развороту на обратный курс через левый борт для прикрытия конвоя. Другого способа сохранить его он просто не видел. А время уходило!
        Транспорты энергично отвечали. Хотя они были неплохо вооружены, добиться хотя бы того же, что смогли броненосцы, им явно не удавалось. С «Фальке» семафорили, что цель все еще скрыта в остатках дымки. Так что они бьют лишь по вспышкам, не особо надеясь попасть. Между тем сами пароходы, из соображений безопасности придерживавшиеся пробитого ветром просвета, ведущего прямо в пролив, оказались для японцев как на ладони.
        Дальше события развивались стремительно. Никакого руководства боем уже не было и в помине. Вернуть уже рванувшую вперед пару эсминцев не успевали. Броненосная колонна тоже явно запаздывала с разворотом. Да и на выполнение такого маневра тяжелым кораблям требовалось немало времени, а для уничтожения забитых людьми и снарядами транспортов вполне могло хватить единственного удачного попадания в каждого. Но, прежде чем с «Николая» успели передать исполнительный к развороту, все окончательно разрешилось.
        «Бодрый», оставленный при конвое, набирая скорость и часто стреляя из носовых пушек, не дожидаясь приказов, сразу довернул под берег. Его быстрое и угрожающее приближение не осталось незамеченным, и японцы переключились целиком на него. К этому времени охранявшие конвой номерные миноносцы почти закончили собирать пассажиров из японских шлюпок. С началом новой перестрелки они бросили полупустые баркасы дрейфовать чуть в стороне от пароходов и также ринулись в атаку, ведя частый огонь. Скоро после одного из удачных попаданий на брандвахте что-то загорелось.
        Получив надежную точку для прицеливания, с транспортов и аэростатоносца нащупали, наконец, своего противника и быстро закидали снарядами из полутора десятков скорострелок, почти полностью подавив его огонь. Дополнительных огневых точек противника так и не проявилось. Это позволило «Бодрому» благополучно приблизиться на торпедный выстрел и хорошо рассмотреть японца.
        Им оказался пароход средних размеров с развитой надстройкой между возвышенными баком и ютом, имевший еще недавно две тонкие дымовые трубы. Теперь же кормовая была разворочена в нижней трети своей высоты, и ее останки загнулись и легли на шлюпочную палубу. Пятидюймовками такого добиться было не реально. Скорее всего, как минимум, один из тяжелых снарядов броненосцев все же достиг цели. В носу и корме отчетливо просматривались часто стрелявшие пушки за щитами.
        Эсминец дал залп сразу из обоих аппаратов с двух с половиной кабельтовых, но мина из кормового пошла по дуге, забирая влево, а потом и вовсе затонула. Зато вторая уверенно вела пунктир всплывавших на поверхность пузырьков в сторону цели, густо засыпаемой снарядами, большей частью рвавшимися с недолетом под бортом.
        Когда пенная дорожка уткнулась брандвахте под фок-мачту, судно горело уже в трех местах, мостик был разбит, и продолжало стрелять только орудие с кормы. Взрыв торпеды окончательно вывел его из игры. После того как пароход сильно встряхнуло, а потом качнуло влево, стрельба прекратилась совсем. А пожары разгорались.
        Никого больше под берегом не было. Батарей на поросшем какой-то густой зеленью склоне, судя по всему, - тоже. Повезло, что на японце оказались явно неопытные комендоры. Попаданий в «Бодрого» не было, а в обстрелянный первым «Фальке» - только два. Один снаряд прошил навылет верхную часть трубы, а другой разорвался в пустой каюте штурмана. Но сколками от близких и частых разрывов ранило более десятка человек на палубах, вопреки инструкциям, оказавшихся забитыми битком. Состояние войск на судне опять было похоже на панику. Только когда некоторых посекло осколками, офицерам удалось загнать всех обратно, под защиту стали бортов, втолковав, что там безопаснее, и навести порядок.
        Когда с «Николая» разглядели поднятый над «Бодрым» сигнал об успешной атаке, подтверждающийся разрастающимся заревом пожара, Небогатов тут же отменил распоряжение о развороте. Поскольку о своем появлении здесь заявили уже достаточно громко, ставить помехи прекратили. Предстояло разделение сил, поэтому радиосвязь была нужна самим.
        К этому времени «Грозный» и «Громкий», подгоняемые попутным течением в три-четыре узла, полным ходом уже ушли вперед, ведя разведку на пути движения эскадры. Им предписывалось не допустить минирования подходов к заливу Хакодате и самого пролива Цугару далее к востоку, а также предупредить о крупных кораблях противника, если таковые вдруг обнаружатся, попутно пресекая попытки любых пароходов и других судов покинуть эти воды без нашего на то разрешения.
        Почти сразу, как стихла стрельба, отделился и «Нахимов», двинув строго на восток к входу в залив Муцу, также на пределе возможностей механизмов, перемигиваясь светограммами с флагманом. Его первоочередной задачей теперь являлось блокирование выхода из этого залива, чтобы не допустить бегства всего, способного плавать, еще и оттуда. Углубляться в ведущий в него пролив Таиродате, без предварительного траления, ему запрещалось.
        Опасаясь новых неожиданностей, оба эскадренных броненосца, несмотря на требования изначального плана атаки «как можно скорее достичь Хакодате», снизили скорость, чтобы не терять больше из поля зрения свои пароходы, которые, чувствуя себя в безопасности, по-хозяйски вильнули вправо и приняли на буксир японские баркасы. Остававшихся там людей пересадили на миноносец, сразу пустившийся вдогон за флагманом, разразившимся гневным семафором в адрес задерживавших всех транспортов.
        А «Днепр» отправился на север для осмотра бухты Мацумаэ, где предполагалось найти и уничтожить стоянку судов снабжения дозорных сил. Но никого не нашли. Видели только несколько парусов, удалявшихся на север, о чем незамедлительно и доложили по радио. Далее, согласно плану, «Днепр» вместе с перехваченной разведывательной шхуной и приданым эсминцем маневрировал у западного устья и вел наблюдение, чтобы исключить возможность внезапной атаки с тыла.
        Скоро с него уже видели только дымы всех остальных кораблей, удалявшиеся навстречу солнцу по широкой полосе воды, зажатой между скалистых берегов. Потом и они пропали за горизонтом. Свежий ветер окончательно разогнал хмарь. Командир крейсера-аэростатоносца имел приказ поднять шар, как только позволит погода. Но слишком сильные его порывы все еще не давали этого сделать. Для расширения контролируемой зоны трофейную японку сгоняли сначала за Окиносиму, а потом на юг до самого горизонта, но противника нигде не нашли.
        «Бодрый» попытался разжиться пленными еще и из экипажа торпедированного им брандвахтенного парохода, но не успел. К его подходу судно окончательно легло на грунт, сильно накренившись в сторону моря и почти полностью скрывшись под водой. Экипаж, перебравшись в две уцелевшие шлюпки и резво работая веслами, успел добраться до берега и скрыться.
        Проводив их, эсминец осмотрел бухту за мысом Таппи, обстрелял маяк, а потом скалы островка Таи, черными треугольными зубами торчавшие у самого мыса. Сигнальщикам почудилось там какое-то шевеление. Затем пробежался до бухты Кодомари, где у входа в устье речушки у одноименного селения, обнаружил две небольшие замызганные рыбацкие шхуны, уже брошенные командами. Не найдя на них ни людей, ни полезных бумаг, суда подожгли. На берег не высаживались, сразу уйдя западнее и осмотрев мыс Кодомари, где был сигнальный пост. Самого поста не обнаружили. Он был хорошо укрыт среди утесов, поэтому обстреляли антенны станции беспроволочного телеграфа и вернулись к «Днепру».
        Японских радиопереговоров не слышали, но на хорошо просматривавшихся обоих берегах пролива все время видели сигнализацию дымами и световыми устройствами. Помешать этому не могли. Точные места, откуда подавались сигналы, немедленно наносились на карты и зарисовывались, на всякий случай.
        Весь остаток утра и первую половину дня на «Днепре» с «Бодрым» и на жавшейся к ним «японке» вслушивались в доносившиеся с северо-востока раскаты далеких залпов, то стихавших, то возобновлявшихся вновь. Их было порой слышно и ночью, а небо в той стороне, куда ушли броненосцы с «Нахимовым» и конвой, озаряли отсветы далеких огней. Явно шли бои. Наблюдение за водой и берегом усилили, но нападать на дозорных никто пока не спешил.
        Западная группа всего из трех русских судов первой оказалась в полной изоляции от остальных сил. Да вдобавок и сама поначалу рассредоточилась по большой площади моря, потеряв возможность взаимной поддержки. Учитывая откровенную слабость заслона и все перечисленные обстоятельства, понервничать экипажам входивших в нее кораблей пришлось изрядно. Периодические запросы начальства о ситуации от мандража помогали весьма слабо.
        А с «Николая» и «Наварина», к началу седьмого часа утра достигших самой широкой части Цугару, прямо по курсу уже была хорошо видна возвышенность на восточном берегу входа в залив Хакодате, которой заканчивался плоский песчаный полуостров Камеда, отделявший его от пролива. Гавань порта, так же как непосредственно прилегавшая к ней часть акватории залива и город Хакодате с крепостью Герекаку, пока еще скрывались за ее скатами. Сам залив левее нее просматривался с марсов насквозь до северного берега, густо заросшего лесом, уходившим вверх по склону. Там пока не видели никого крупного или потенциально опасного.
        Судя по отсутствию каких-либо дымов, больших паровых судов, готовых дать ход, в порту не имелось. По мере приближения удалось разглядеть густой лес мачт парусников всех размеров, стоявших в восточном углу залива. Все это подтверждало показания пленных об опустевшей гавани, забитой битком малыми рыболовными судами.
        Пришло время начинать штурм. Но прежде чем ввязаться в бой, Небогатов затребовал общего доклада о ситуации. Он обнадеживал. Ни единого повода для беспокойства до сих пор не появилось. Выходившая в Японское море часть Цугару уже была осмотрена и надежно контролировалась. А ушедшие далеко вперед эсминцы к этому времени миновали мыс Омо. Их теперь не видели даже из артиллерийских рубок. В той стороне, где они скрылись, из моря поднимался лишь дым, едва угадывавшийся вдали, так что теперь даже и восточные подходы к проливу просматривались, сколько позволяла видимость.
        С «Грозного» пришло радио, что за мысом Есамазаки держится туман. Из-за него видимость в северо-восточном направлении не превышает трех-пяти миль. Наблюдают два парохода средних размеров, спешно уходящих в сторону этого тумана. Преследуют. На остальных румбах горизонт чист.
        На юге четко выделялся дым «Нахимова», судя по докладу, уже занявшего позицию напротив входа в залив Муцу. Чуть восточнее него была еще группа дымов, вероятно, принадлежавшая транспортам его десантной группы, сопровождаемой миноносцами Ломана. Энквист доложил по радио, что встретил крупный пароход, при приближении крейсера развернувшийся и скрывшийся в глубине пролива Таиродате. Там, у мыса Хокаи, на его восточном берегу наблюдают дымы еще нескольких паровых судов, но из-за большой дальности не могут опознать. Никаких укреплений на побережье пока не обнаружено.
        В бухте Минмая, восточнее мыса Таппи, укрылось несколько небольших каботажников. Миноносцам, уже почти отконвоировавшим приданные три парохода к «Нахимову», приказано развернуться и провести разведку устья реки Имабецу, впадающей в эту бухту. Предполагалось обнаружить там пункт базирования дозорных сил либо их суда снабжения. Поскольку волнение во внутренней акватории Цугару не сильное, траление перепоручили катерам с транспортов, уже спущенным для этого на воду, так что задержки в продвижении к основным целям не предвидится.
        С «Днепра» в ответ на запрос о ситуации также отчитались только о редких небольших рыбацких парусных судах, сновавших у самого побережья. Туман рассеялся, так что море и берега западного устья пролива теперь просматривались прекрасно. Шар подготовили, но пока не поднимали. Ждали ослабления ветра.
        Нашему телеграфированию никто не мешал. Японцы вообще почти не пользовались радио, и их военные корабли все никак не появлялись. Андржиевскому приказали разделиться и параллельно с осмотром обнаруженных пароходов произвести еще и разведку вод за мысом Есамазаки в направлении Мурорана, но контроль над устьем пролива ни в коем случае не терять.
        Тем временем броненосцы продолжали приближаться к входу в гавань Хакодате. Поскольку никаких угроз не было, стало возможным ненадолго расстаться с остававшимися при них тремя транспортами. Снова увеличили ход до четырнадцати узлов, начав отрываться от них и перестраиваться во фронт с интервалом в два кабельтова. На пароходы, постепенно оттягивавшиеся все дальше за корму, передали распоряжение начать подготовку к высадке.
        У самой крепости Хакодате им явно было нечего делать, и они начали склоняться все больше к востоку, обмениваясь семафорами между собой. Катера на их шлюпбалках уже вовсю дымили трубами, проворачивая машины. Готовили плоты для выгрузки горной артиллерии и тяжелого вооружения. Пехоту наверх пока не выпускали, от греха подальше, но Маннергейм обошел все трюмы на своем флагмане, проверяя ход подготовки к высадке и подбадривая людей.
        В 06:40 мыс Одана, являвшийся окончанием южного ската горы Хакодатеяма, был не более чем в пяти милях от «Николая» и «Наварина» прямо по курсу. Ни из порта, ни из других мест пролива по-прежнему не показался никто, могущий представлять угрозу хотя бы для неповоротливых транспортов. Небогатов распорядился: «времени более не терять и начать боевое маневрирование».
        Броненосцы положили лево руля, повернув на северо-запад к хорошо видимому маяку на мысе Каточи, сбавив ход и начав приближаться к западному берегу залива, чтобы осмотреть его на предмет наличия береговых укреплений или миноносцев, возможно скрывавшихся там. Головным был «Николай».
        Однако подозрения не подтвердились. Довольно широкая плоская каменистая прибрежная отмель и заросший лесом и кустарником скалистый склон, поднимавшийся уступом сразу за ней, не могли обеспечить совершенно никакого укрытия и выглядели безопасными. Чуть глубже в залив, в крохотной долине устья небольшой речушки, виднелись домики рыбацкой деревни. Там же торчали наклонившиеся в разные стороны мачты трех совсем небольших, хотя и двухмачтовых шхун. С верхних марсов разглядели, что они вытащены прямо на серый пляжик у бара реки. Ничего могущего представлять хоть какую-то опасность не нашли.
        Когда до мыса оставалось пятнадцать кабельтовых, оба броненосца, не став углубляться в залив и стрелять по маяку, повернули «вдруг» вправо, ложась почти строго на восток и образовав сначала уступ, а потом перестроившись в колонну теперь уже с «Навариным» во главе. Транспорты находились теперь на три мили южнее них и также повернули строго на восток.
        Гавань Хакодате, все еще скрытая от русских сигнальщиков горой Хакодатеяма, не просматривалась даже с этой позиции. Был прекрасно виден только плавучий маяк на входном фарватере да ограничивающий ее с запада старый каменный восьмигранный форт на самом конце входного мыса под северным склоном горы. Его темный резкий контур отчетливо выделялся на фоне зеленых горных склонов вдали за ним. Ждали, что оттуда начнут стрелять, но напрасно. Судя по всему, он был разоружен, а в хорошую оптику даже разглядели, что и частично разобран. На новом курсе он быстро скрылся из вида за западным скатом.
        Оба «антиквара» уверенно приближались к южной части вытянувшейся почти строго с севера на юг Хакодатеямы, на гребне которой, по словам японцев, спасенных с потопленных сторожевиков, где-то недалеко от яркой полосатой башенки маяка должны были стоять самые мощные пушки форта Цугару. С берега все так же не стреляли, хотя к 07:05 дистанция до мыса Одана, самой южной точки полуострова Камеда, уже сократилась до 37 кабельтовых и продолжала уменьшаться.
        Скоро из-за южного склона горы показался отходивший от нее к востоку небольшой отрог, заканчивавшийся мысом Ташимачи. Теперь только он закрывал от наблюдателей занятый городскими предместьями низкий песчаный полуостров, отделявший гавань Хакодате от пролива с запада. Его восточное побережье уже открылось полностью. Оно убегало к подножию господствовавшей над всем горы Мимори и было покрыто вдали лесом.
        Под самым мысом привлекал внимание небольшой пароход, севший на мель и затонувший там. Он стоял носом к отряду Небогатова с сильным креном на левый борт. Фок-мачта упала влево, и ее рангоут свешивался в воду. Корма полностью скрывалась под водой, а полубак торчал вверх, неестественно высоко задрав правую скулу. Мостик, разбитый волнами, представлял собой полузатопленное нагромождение искореженных конструкций. Никакой опасности этот металлолом представлять не мог. Пленные говорили, что это судно «Овари-мару», принадлежавшее «Ниппон Юсен Кабушики». Оно здесь с 17 июня.
        Броненосцы шли прежним курсом, не меняя скорости. Скоро Ташимачи оказался чуть впереди траверза. В этот момент до Одана, уже начавшего уходить в кормовые сектора, было не более двадцати двух кабельтовых, и расстояние начало увеличиваться. По мере огибания горы, из-за ее скатов вдали показались бастионы крепости Герекаку, возвышавшиеся на пологом склоне, уходившем к отрогам за городом. Место строители подобрали удачно. Оттуда было удобно контролировать сам порт и его окрестности. Ее от броненосцев отделяло более пяти миль, так что ее батарей пока еще не опасались.
        Чтобы спровоцировать пушки форта Цугару к открытию огня, в сторону бухты, прямо через заросший скат Ташимачи, начали бить из шестидюймовок с почти предельной дистанции для казематных орудий. Сначала дал залп флагман, а чуть погодя и головной «Наварин». Хотя ни из артиллерийских рубок на мачтах, ни, тем более, с мостиков не видели целей и знаков падения снарядов, оба броненосца перешли на беглый огонь, остававшийся, однако, довольно вялым, всего лишь беспокоящим.
        Как и ожидалось, японцы почти сразу начали активно протестовать. С горы возле маяка засверкали вспышки залпов. Быстро определили, что они принадлежат не-скорострельной батарее среднего калибра. Судя по ее позиции, она прикрывала непосредственно вход в залив, но имела, вероятно, круговой сектор обстрела и сейчас пристреливалась по нашему головному броненосцу, накрыв его традиционно быстро.
        Едва пристрелявшись, японцы ввели в дело еще и тяжелую батарею калибром в десять или даже одиннадцать дюймов, расположенную на гребне горы, рядом с первой. Только после ее залпа с форта слетела вся маскировка, или ее убрали. Сразу стали видны три капитальных двойных орудийных дворика тяжелых пушек и еще три похожих для меньшего калибра. Причем броненосцы уже обошли эту позицию с фланга и заходили в тыл. Но, судя по всему, круговой обстрел могли вести обе батареи.
        «Наварин» и «Николай» ответили уже после второго японского залпа, но их снаряды ушли перелетом куда-то за гору, и где упали, с броненосцев не видели. Снаряды пронеслись над ней на восходящей ветви траектории и просто пропали из вида.
        Не дожидаясь попаданий в свои корабли, Небогатов резким отворотом вправо вышел из-под накрытий, начав увеличивать дистанцию. Поняв, что русские уходят, японцы стали стрелять чаще, надеясь достать их до того, как они выйдут из зоны досягаемости. Даже задействовали еще несколько тяжелых пушек. Дальше за маяком обнаружилась еще одна батарея. Но то ли ее ввели в бой не всю, то ли она была еще не достроена. Так или иначе, огнем сверкнуло всего из пары крупных стволов, да и те оказались тяжелыми гаубицами.
        Уходя от мыса Одана почти строго на юго-восток, броненосцы нечасто били в ответ себе за корму. При этом слева на кормовых румбах с марсов уже просматривалась вся акватория порта. Но с четырех миль даже с верхушек мачт видели лишь рангоут большого числа парусных судов, торчавший над крышами. Крупных пароходов, наверняка выделившихся бы среди всего этого трубами и надстройками, не было ни одного. Складывалось впечатление, что местных предупредили, и они успели увести все ценное.
        Из-за мыса Ташимачи вдоль серого пляжа, упиравшегося в Хакодатеяму, тянулась вереница джонок и рыбацких лодок, спешивших убраться с глаз долой. Но большая их часть уже была просто брошена своими хозяевами на берегу, местами застроенном сараями или просто навесами, дальше к заливу переходящими в городские кварталы.
        Изначально планировалось, что после выявления огневых точек «Николай» и «Наварин» отойдут и подавят их огнем с недоступной для противника дистанции. Однако уже через пятнадцать минут боя стало ясно, что противник явно слабее, чем ожидалось. Ничего более опасного, чем уже стреляющие батареи, до сих пор так и не появилось. А из уже выявленных позиций не все доставали на пять миль, на которые успели отбежать броненосцы.
        Скоро форт вообще замолчал. Создавалось впечатление, что в дело введено еще далеко не все, что есть у японцев. Чтобы исключить повторения неприятных неожиданностей с транспортами, требовалось продублировать разведку боем до начала высадки. Посовещавшись с флагманским артиллеристом, Небогатов приказал ворочать через левый борт и ложиться на северо-восточный курс, чтобы потом, идя вдоль самого берега полуострова Камеда, сблизиться с крепостью Герекаку и спровоцировать и ее на открытие огня. К тому же так появлялось больше шансов разглядеть замаскированные полевые и прочие батареи, если они есть, на предстоящем пути пехоты.
        Сразу после поворота на новый курс ход увеличили, а стрельбу, за дальностью, прекратили. Вглядывались в лесистые крутые склоны впереди, приближавшиеся довольно быстро. Местность казалась дикой и безлюдной. Заселенные и обработанные места остались левее. Две небольшие рыбацкие лодки, пробиравшиеся к востоку вдоль скал, поспешили укрыться в устье реки, уже хорошо видимом чуть правее нашего курса. Ничего, могущего представлять хоть какую-то угрозу, на берегу не видели.
        На воде, сколько доставал взгляд, также опасностей не появилось. На кормовых углах левого борта над тонкой голубой дымкой, обволакивавшей пролив, вставали дымы наших транспортов. Но их самих в ней вообще не было видно, хотя расстояние едва превышало семь миль. На левом траверзе, где-то у подножия торчавшей из этой же мглы менее чем в шести милях серо-зеленой громады Хакодатеямы, также полностью скрывался город и порт Хакодате. Еще дальше высились крутые скаты западного берега залива Хакодате, чья зелень уже отдавала голубыми оттенками из-за расстояния.
        В полутора милях от берега, все так же не подававшего никаких признаков жизни, повернули на запад-северо-запад, снова начав приближаться к опасной горе, следуя параллельно полосе прибоя. Ход снизили, изготовившись к бою на носовых углах левого борта. В 08:30 сквозь тонкую вуаль тумана разглядели город, крепость и их окрестности. С пяти миль головной «Наварин» дал залп из носовой башни по району маяка на горе. Следом «Николай». Японцы не реагировали.
        В течение следующих нескольких минут наши броненосцы дали три безответных залпа, начав пристрелку еще и по крепости Герекаку, бывшей теперь справа по курсу менее чем в трех с половиной милях. Также без ответа. Флаг-арт Небогатова капитан второго ранга Кроуш уже предположил было, что корабли зашли в мертвую зону вне секторов обстрела с горы, а старая крепость вообще используется под казармы да склады, как в Осаке, но японцы его тут же разочаровали. Причем дважды.
        Сначала сверкнуло от маяка, откуда последовательно отстрелялись все уже знакомые пушки, снова кучно накрыв «Наварина». А потом подали голос и «казармы со складами». С той стороны открыли огонь сразу три батареи. Судя по круто встававшим выбросам порохового дыма, самые крупные калибры там были мортирные или гаубичные, но весьма серьезные. В итоге наша короткая колонна в течение всего одной минуты оказалась под сильным огнем.
        На него отвечали, но не часто. Дистанция до Герека-ку быстро сократилась до двадцати пяти кабельтовых. Ждали активизации всех позиций, что есть тут у противника, умышленно держась на малой дистанции и начав индивидуально маневрировать на прежнем генеральном курсе. Но новых батарей все не появлялось, в то время как сближаться дальше становилось уже слишком опасно. Козыря в виде скорострелок среднего калибра у Небогатова не было, а в опустошающую мощь шрапнели после Сасебо верилось уже совсем не так, как после Майдзуру.
        В 08:40 Небогатов скомандовал общий отход на юг. При этом в развороте броненосцы перестроились из колонны в левый пеленг, открыв огонь правым бортом по батареям на Хакодатеяме, а кормой по Герекаку. Поскольку при этом часто перекладывали руль, давая бессистемные коордонаты, чтобы сбить пристрелку, сами стреляли все так же редко. Только трехдюймовки стучали с приличной частотой, но давали заметный разброс. Бутоны их шрапнелей метались над японскими позициями, осыпая не столько укрепления, сколько все вокруг.
        Видимого результата удалось добиться только в старой крепости. К 08:50 оттуда уже не стреляли. Впрочем, вполне возможно, просто не могли достать. Как только это стало ясно окончательно, Небогатов приказал уменьшить обороты на винтах, ложиться на северо-запад и огибать гору. Он решил разгромить береговую оборону по частям. Обстановка вполне позволяла это сделать. До сих пор были выявлены только два очага сопротивления вторжению с моря. И оба находились слишком далеко друг от друга, чтобы обеспечить взаимное прикрытие.
        В порту, гавань которого поверх городских кварталов с такого расстояния удалось рассмотреть достаточно хорошо, стояли только парусники и небольшие каботажные пароходы. Крупных военных судов точно не было, так что, отгородившись от пушек Хакодатеямой, можно вполне успешно сначала подавить стоявшие на ней самые опасные батареи, после чего добить старый форт с его весьма умеренными калибрами и гаубицами, уже почти ничем не рискуя.
        Продолжавшийся все это время допрос остатков японских экипажей, принятых со снявшего их миноносца, дал ответ на вопрос о явно недостаточной насыщенности огневыми средствами береговой обороны Хакодате. Часть пушек, по их словам почти два десятка осакских гаубиц, сняли с позиций и увезли под Порт-Артур еще год назад, но до сих пор ничем не заменили.
        Тем не менее «беззубыми» форты все же не были. В момент поворота в передний угол каземата «Наварина» попал снаряд. Хоть он и был среднего калибра, старая броня компаунд не выдержала его удара и взрыва, расколовшись по верхней кромке плиты. В каземате больших повреждений не было. Обломки удачно миновали стоявшее рядом орудие и застряли в палубе. Но распоротые ими или осколками два поданных кокора с картузами вспыхнули. Из пробоины и порта носового орудия правого борта выбросило всполох пламени с дымом, лизнувший только что развороченный фальшборт и исклеванный осколками ствол. А внутри площадь вспышки ограничилась выгородкой самой пушки, мгновенно ставшей братским крематорием ее расчета. Снаряд был уже в стволе, так что детонации не последовало. Это однозначно было новым накрытием, но и мы тоже пристрелялись.
        На новом курсе броненосцы снова шли колонной и уже возобновили обстрел, на этот раз с максимальной интенсивностью. Дальность, определенная вначале в тридцать кабельтовых, постепенно сокращалась, а японские позиции, размещенные вдоль гребня возвышенности, к 09:10 оказались почти на одной линии и створились для них, что делало стрельбу максимально эффективной. Плавно повернув на западный курс, ход еще больше уменьшили, несмотря на сильный ответный огонь.
        К этому времени в «Наварина» и «Николая» было уже по три попадания, в том числе и тяжелыми калибрами, но без серьезного ущерба. Их приняла на себя толстая броня и выдержала. А японцам доставалось все сильнее. Верхнюю часть горы заволокло дымом и пылью. На таких дальностях пошли в дело и чугунные бомбы в 455 килограммов, и прочее старье с «Николая». Выпускаемые из главных калибров с ослабленными пороховыми зарядами, они каждый раз вполне благополучно долетали до цели, давая хорошо заметные разрывы, выделявшиеся более темным пороховым дымом. Башня маяка, получившая шальной двенадцатидюймовый снаряд в основание, почти сразу обрушилась.
        Отвечали батареи уже реже и с перелетами. Вероятно, наш уход с прежнего курса остался незамеченным. До 09:30 противник еще дважды пытался пристреляться, но безуспешно. Поскольку к этому времени дистанция начала увеличиваться, снова пришлось разворачиваться. Положили право руля, заложив циркуляцию в сторону берега, чтобы приблизиться и скорее прикончить остатки японских позиций.
        Пушкари на горе, как и ожидалось, времени не теряли и быстро восстановились. Едва встав на новый боевой курс, опять ведущий на восток, «Наварин» снова получил попадание. Среднекалиберным снарядом вскрыло палубу перед носовой башней. Прошив настил, он разорвался на броне траверза левее башни, искромсав осколками помещения в жилой палубе по левому борту. Начавшийся небольшой пожар в рундуках команды быстро потушили.
        Сменив стреляющий борт, броненосцы теперь всего с двух миль обрушились на Хакодатеяму, сразу пристрелявшись и продолжая сближение. Поскольку японские укрепления размещались, как обычно, довольно плотно, под таким огнем они резко сдали. В редкие моменты, когда дым и пыль с вершины отгоняло ветром, в бинокли удавалось разглядеть, что часть их верхних укрытий снесло, часть обрушилась, мешая работать у пушек. А очень частый огонь многочисленных трехдюймовок, осыпавших шрапнелью обнажившиеся в результате этого орудийные дворики, достиг максимума эффективности. Скорость и точность стрельбы противника заметно снизились.
        Небогатов приказал уменьшить ход до самого малого и полностью прекратить маневрирование, обеспечивая максимально комфортные условия для собственной стрельбы. Подойти ближе уже было нельзя. Не хватало угла вертикального наведения казематных пушек, чтобы закинуть снаряд на вершину горы, возвышавшуюся над водой более чем на триста метров.
        Кренить корабли, как у Осакского залива, не хотелось. В данный момент никакого прикрытия рядом не было, а от японцев ждали любых сюрпризов, так что пускать воду в отсеки и по доброй воле расширять мертвую зону со стороны противника, одновременно сокращая простреливаемую с противоположного борта, просто опасались.
        Вся артиллерия левых бортов обоих броненосцев била с максимальной частотой. Серая туча порохового дыма от постоянно рвущихся теперь строго над целью шрапнелей вытягивалась южным ветром в длинный язык, уходящий от развалин маяка на гребне горы к гавани порта. А под этой тучей неустанно вставали столбы разрывов фугасов. Пыль, вздымаемая ими и увлекаемая ветром, стекала по северному склону, расходясь в стороны и накрывая широким редеющим шлейфом не только порт, но и весь восточный угол залива.
        Когда в десять часов утра броненосцы, не прекращая огня, вообще легли в дрейф менее чем в полутора милях к юго-западу от мыса Одана, ответный огонь с берега прекратился полностью. Несмотря на это «Николай» и «Наварин» продолжали перепахивать японские позиции, стреляя максимально точно.
        Воспользовавшись отсутствием противодействия и своей полной неподвижностью, методично освобождали погреба от всей «некондиции». Более подходящий случай с толком израсходовать привезенные через всю страну уже снятые с вооружения крупнокалиберные боеприпасы мог и не представиться. Только когда над фортом встал огромный гриб мощного взрыва, вероятно, порохового погреба одной из батарей, стрельбу за-дробили.
        В 10:25 транспортам, уже хорошо видимым на востоке и занявшим позицию в трех милях от берега напротив назначенного района высадки в устье речки Матсакура, приказали начинать. А броненосцы снова дали ход, сразу став ворочать на северо-восток, медленно огибая гору Хакодатеяму. При этом они еще больше приблизились к берегу, разглядывая его всего с восьми кабельтовых.
        Внимание привлекла одинокая серая скала, торчавшая прямо в полосе прибоя примерно посередине между мысами Одана и Ташимачи. Ее треугольный контур резко выделялся на фоне зеленого склона за ней, испачканного поверху сползавшими от маяка шлейфами гари от разлетавшихся и взрывавшихся боеприпасов. Но бросалось в глаза не это. В самой скале с этого ракурса открылась словно прорубленная сводчатая арка сквозного грота, за мрачным зевом которого неестественно ярким пятном просматривался кусок все того же зеленого склона, чистого и светлого. Носившийся, казалось, уже абсолютно всюду, пороховой дым и гарь пожаров на форту обходили его стороной. Из-за чего выглядело все это огромным окном в другой мир.
        Попутно хорошо рассмотрели и затонувшее судно, от которого прошли всего в полумиле. Когда-то это был небольшой двухмачтовый однотрубный товарный пароход примерно под тысячу тонн с белой надстройкой в середине корпуса. Бурые разводы на ее остатках еще не слились в сплошное ржавое пятно. Его корпус, переломившийся на две или даже три части, уже явно не подлежал восстановлению. За останками парохода прятались несколько джонок, теперь уже брошенных хозяевами и выкинутых волнами на мель, где они размахивали голыми мачтами в такт прибою.
        Оба броненосца периодически обстреливали вершину горы из трехдюймовок, соблюдая очередность и бессистемность таких беспокоящих налетов. В 10:23, находясь против устья реки Камеда, с дистанции тридцать четыре кабельтова дали первый пристрелочный залп по бастионам Герекаку из носовых башен. Японцы ответили незамедлительно, но на этот раз мимо. До половины одиннадцатого, пока постепенно замедляясь, «Николай» и «Наварин» заняли артиллерийскую позицию в трех милях строго к югу от крепости и снова застопорили ход, развернувшись левым бортом, они так и не пристрелялись. В отличие от нас.
        Это и не удивительно. Как быстро выяснилось, полноценно достать из крепости Герекаку досюда могли только пара крупнокалиберных гаубиц. Но они были слишком медлительны и успели выстрелить только по три-четыре раза. Потом их просто задавили огнем, как и все остальные пушки старой крепости. Через полчаса методичной бомбардировки, после серии сильных взрывов, поднявших массу обломков и пыли, с бастионов и из-за них совсем перестали стрелять. Попаданий в наши корабли не было.
        После этого броненосцы периодически били только по Хакодатеяме у себя за кормой. Отправленные с них шлюпками небольшие отряды к этому времени уже соединились с передовыми колоннами, выдвинутыми от десанта для зачистки позиций форта Цугару. С ними поддерживалась светосигнальная связь. Они почти добрались до консульских кварталов, «врезанных»[20 - Когда администрация Хакодате отвела участок земли под строительство русского консульства, выяснилось, что на нем невозможно строить дома в типичном русском стиле. Но участок менять не стали. Губернатор просто прислал несколько сотен рабочих, которые вынули кусок горного склона, соорудив обширную достаточно ровную площадку. Там и разместились все консульские здания, баня, склады и церковь.] в восточный склон горы, легко узнаваемых по видимому издалека деревянному православному храму, построенному еще Иосифом Гошкевичем почти полсотни лет назад.
        Пользуясь явным снижением накала боя и малым ходом, часть матросов, особенно из низов, от котлов и машин посменно выпустили на палубы продышаться после утренней «пробежки» на полном ходу. Щурясь от дневного света, они сразу цеплялись взглядом за купола церкви на склоне горы и судачили между собой, что де, по словам старослужащих, в Хакодате есть православные японцы, крещенные нашим русским батюшкой. Но молятся они за своего микадо, а значит, за победу Японии над Россией. По этому поводу возникали довольно противоречивые чувства. Одно дело бить японца - басурманина, и совсем другое японца - единоверца!
        С самого начала дуэли фортов с броненосцами транспорты осторожно продвигались к намеченной точке высадки. Никто на них не знал наверняка, пригоден ли выбранный пляж для десантирования столь крупного соединения. Конечно, лоции, карты и все доступные атласы побережья пролива изучили, но по опыту Сасебо теперь знали, что лучше все проверить ногами.
        Несмотря на явный перевес в силах в нашу пользу, обозначившийся с первых минут боя, тревога на десантных судах, по мере приближения к берегу, только нарастала. В начале одиннадцатого все три парохода были уже на исходных позициях в намеченном районе и медленно шли к берегу.
        Отправленные вперед два катера благополучно вернулись и сообщили, что противника не обнаружили, у пляжа течение почти не ощущается. Приходилось лишь немного подрабатывать машиной, чтобы компенсировать его. Возможно вытаскивание шлюпок на галечник для высадки и разгрузки, так что пехота только ноги чуть замочит. Допустимо использование устья речушки, впадавшей в пролив. Бар на входе легко преодолим, зато течениями пролива и самой реки создана небольшая наносная песчано-каменистая коса, за которой возможна выгрузка артиллерии и тяжелого вооружения. Но уже немного восточнее устья, у небольших скал, наблюдаются водовороты и опасный прибой.
        К окончанию разведки броненосцы добили форты на горе, и высадка началась. Однако сразу пошли неурядицы. Погрузка пехоты в баркасы и катера, опасно скакавшие на волне под высокими бортами, затянулась. Даже со стороны подветренного борта посадка людей оказалась затруднена. Ветер с течениями и отголосками океанских штормов, встречавшиеся с волнами, загоняемыми в пролив из Японского моря, создавали невероятную толчею, раскачивавшую все, что касалось поверхности воды. Закрыться от этого было невозможно. В таких условиях проводить выгрузку артиллерии на уже собранные на палубах и спущенные десантные плоты не решились, в конце концов, подняв их обратно.
        В итоге посадка в шлюпки и заняла больше времени, чем планировалось, а народу в них рассадили на треть меньше, чем хотели. С опозданием более чем в полчаса катера с баркасами на буксирах все же развернулись во фронт шириной в полмили и двинулись к пляжу, ощетинившись штыками и тупыми рылами «максимов».
        Почти попутный ветер заметно подгонял всю процессию. Из-за волны, бессистемно и вразнобой подкидывавшей шлюпки, казалось, что берег, покрытый лесом и, словно стекавшими по склону из-под него, лоскутами возделанных полей, приближается скачками. Впереди и правее всего в полутора-двух верстах от полосы прибоя равнина начинала подниматься, уходя вверх все круче и круче, превращаясь в зеленые горные скаты. Слева, верстах в трех, за такими же полями на плоском как стол восточном берегу залива Хакодате начинались городские окраины. Там среди построек терялась прибрежная дорога.
        Всего пару лет назад «перескочив» через реку Ка-меда, теперь они плотно облепили оба ее берега и уходили бесконечными рядами небольших крыш вверх по течению. Там они лишь немного не доходили до бастионов Герекаку, от него скатываясь на запад к заливу, а от устья Камеды к уже разбитой и дымящейся горе Хакодатеяма, венчавшей равнинный песчаный полуостров, над основанием которого господствовала старая крепость, интенсивно обстреливаемая сейчас с моря.
        Судя по всему, именно в ней и размещались противодесантные батареи, пытавшиеся обстреливать район начавшейся высадки, но с недолетами. Но и это оказалось недолгим, так что никакого реального сопротивления не было. Маннергейм, наблюдавший за всем с мостика «Бетака», немедленно отдал приказ о начале выдвижения разведочных колонн, в первую очередь, в сторону горы, поскольку одной из главных целей атаки Хакодате было именно разрушение фортов, а это, как показывала практика, можно было гарантировать только после визита десанта. Явно только «оглушенные» батареи надеялись успеть зачистить с ходу. Быстро продвигаясь вдоль берега, две полуроты скоро скрылись среди многочисленных рыбацких навесов и сараев на пляже.
        Основные силы первой волны тем временем готовились к броску в сторону крепости и порта, формируя штурмовые колонны на исходных рубежах на границе досягаемости японских пушек с бастионов, еще за пределами городской застройки. Помимо разрушения укреплений было желательно раздобыть как можно больше информации о системе обороны пролив Цугару и Курильских островов. С этой целью предполагалось «посетить» портовую кантору и штаб местной обороны, возможно, развернутый в Герекаку. А пустые шлюпки возвращались за новыми ротами, под непрекращающийся отдаленный грохот разрывов.
        В 10:57 все, кто был на берегу, ощутили дрожь земли под ногами. Одновременно увидели сильную вспышку на бастионах, после чего их полностью заволокло густыми клубами дыма и пыли. А спустя несколько секунд почувствовали толчок от уже обмякшей из-за расстояния взрывной волны и услышали жуткий грохот, намного перекрывший не смолкавшую до этого канонаду.
        С крепостью явно было покончено. Ее обстрел прекратился, но там еще продолжало греметь догоравшее и детонирующее содержимое обширных погребов, разбрасывая дымящиеся и иногда взрывающиеся обломки. Для пехоты на берегу на одну цель стало меньше.
        В наступившей относительной тишине теперь были слышны новые звуки. Судя по всему, спокойное продвижение авангардных отрядов закончилось. Ружейная стрельба, причем сразу в нескольких местах, разгорелась где-то у самого подножия горы. Но ни на пароходы, ни на броненосцы пока никаких запросов о поддержке огнем не поступило.
        После минутного замешательства колонна, назначенная для атаки крепости, бегом отправилась на усиление отрядов, уже вступивших в бой, а остальные спешно двинулись к порту, углубляясь в обезлюдевшие кварталы. Город, по крайней мере его южная часть, выходящая на берег пролива, оказался покинут жителями поголовно.
        Но, как скоро выяснилось, гарнизон его покидать отнюдь не собирался. Едва добрались до реки, вознамерившись переправиться через нее по деревянным мостикам, угодили под ружейный огонь, тут же перешедший во встречную атаку значительными силами пехоты. Сразу все смешалось. От реки пришлось отступить.
        Однако небольшая часть авангарда успела проскочить мосты и тут же оказалась отрезана от основных сил. Дальше они бегом шли к порту, обходя очаги сопротивления. По этой причине телеграф, расположенный на правом берегу Камеды и защищаемый не менее чем ротой пехоты или ополченцев, пришлось оставить на потом, показав его место ракетами. Долгожданную хорошо обозначенную новую цель с броненосцев тут же накрыли парой кучных залпов.
        Вот только пользы десанту от этого оказалось мало. Скорее - наоборот. После разрывов первых же снарядов начались большие пожары и стало намного хуже. Среди деревянных построек, сразу принявшихся гореть целыми кварталами, было сложно ориентироваться. А японцы с упорством фанатиков бросались в атаки прямо из дыма, не считаясь ни с чем, пытаясь отрезать от пролива и от реки, окружить и раздавить начавшие терять организованность русские колонны.
        Все так бы и вышло, но в этот момент подоспели свежие силы с транспортов и десантные роты с броненосцев, вошедшие на шлюпках прямо в реку и высадившиеся почти в самой гуще схватки. Они ударили во фланг и тыл защитникам Хакодате и смяли их оказавшиеся не такими и многочисленными отряды.
        Те из высадившихся, кто остался в городе, как только стрельба на улицах стихла, принялись сбивать пламя, чтобы вызволить из его кольца своих. Застройка городских предместий была не слишком плотная, малоэтажная. К тому же сразу за приземистым зданием телеграфа, не пострадавшим от снарядов, легших небольшим недолетом, но из-за ветра одними из первых сгоревшим до фундамента, начинались рыбные и лодочные сараи да навесы. А они, кое-как собранные из жердей и досок и крытые чем попало, много жара не давали. В то время как воды в реке имелось в достатке. Жилые кварталы от ветра с пролива закрывали скаты Хакодатеямы, и там пожар не успел набрать силу. Его продвижение быстро остановили, выведя из дыма серьезно потрепанную первую волну десанта, а огонь начал стихать сам собой, поскольку лишился новой пищи.
        Две полуроты, первыми ушедшие к Хакодатеяме, получив подкрепления и перегруппировавшись, атаковали форт на горе со стороны бывших резиденций иностранных послов. Вдоль дороги на заросших кустарником и лесом склонах разгорелся очередной бой этого долгого утра. В итоге, они оттянули на себя всех уцелевших японцев из пехотного прикрытия форта.
        А недобитый авангард, сбивая еще не обосновавшиеся слабые заслоны и не обращая внимания на разливавшуюся вширь стрельбу за спиной, рывком вышел к порту. Не имея достаточных сил для овладения им, ограничились стремительным и результативным рейдом по административным зданиям, сразу после чего ринулись вверх по северному склону по дороге, петлявшей среди камней и кустов и ведущей к вершине Хакодатеямы.
        С этого направления встречались только отдельные парные посты, что позволило силам, атаковавшим от порта, обойдя основные оборонительные позиции, ворваться в расположение почти неразрушенной прожекторной батареи и захватить командный пункт форта, оборудованный на ее НП. А там в исправном состоянии пост управления крепостным минным полем, установленным на входе в залив Хакодате, и кое-какие важные документы, сразу пополнившие коллекцию бумаг, что японские морские офицеры не успели сжечь в порту. Рядом располагалась странная гаубичная батарея, состоявшая из трех капитальных парных орудийных двориков, два из которых пустовали.
        Развивая успех, одну за другой, захватили все артиллерийские позиции (кстати говоря, в большинстве находившиеся еще во вполне приличном состоянии, но частью тоже без пушек) и вышли в тыл к оборонявшимся. Бросавшихся в безумные контратаки практически безоружных артиллеристов быстро перебили почти всех. Вскоре после этого защитники форта, точнее немногие уцелевшие ополченцы, потерявшие офицеров, капитулировали.
        На этом бои на время прекратились. Остатки гарнизона Хакодате, откатившись к бухте, контролировали склады с причалами, мастерские и рыбоконсервный завод в порту, штурмовать который русские изначально не планировали, а десант - гору и выходившую к проливу часть города. Обе стороны сидели смирно и собирались с силами.
        Наше командование такое положение вполне устраивало. После яростных схваток в дыму горящих кварталов оно было больше озабочено уничтожением артиллерийских позиций да срочной переправкой на флагман для изучения добытых, слегка обгоревших карт, папок с документами и каких-то бланков, исписанных иероглифами, чем добиванием явно затаившегося противника.
        Как оказалось, благодаря внезапному прорыву к администрации порта, удалось разорить сейфы аж самого Штаба боевого командования пролива Цугару! Что стало большим сюрпризом. Считалось, что все здесь подчиняется командованию морского района Оминато.
        Между тем шлюпки с пароходов продолжали исправно курсировать и благополучно высадили последнюю, третью, волну пехоты. К этому времени опросили свежих пленных, поведавших о подозрительно малой численности местного гарнизона. Наши силы на берегу оказались явно избыточными. При планировании атаки Хакодате ожидалось, что войск, дислоцирующихся в городе, будет гораздо больше.
        Усомнившись в полученных от языков данных, продолжали допросы и скоро узнали, что до недавнего времени здесь квартировали два полнокровных батальона с пушками. Но буквально день назад большую часть гарнизона со всей полевой артиллерией погрузили на пароходы и увезли. Говорили, что для уничтожения русских, осмелившихся появиться на Курилах. Вспомогательные крейсера, миноносцы и корабль береговой обороны «Такао», занимавшиеся обычно охраной пролива, также ушли с ними. А других военных кораблей здесь с весны не было.
        Пока, сидя на руинах форта Цугару, решали, как быть дальше, из гавани Хакодате, буквально у нас из-под носа, к дальнему берегу залива потянулись джонки, шхуны, небольшие пароходики и даже самая мелкая плавучая братия. С вершины горы все это было прекрасно видно. Так же как и то, что все они, перед отправкой, загружались у пристаней. Видимо поняв, что мешать им пока не собираются, японцы занялись и большим плавучим доком, пытаясь вытянуть его из акватории порта.
        Когда об этом сообщили Небогатову, он в шутку сказал: «Так они нам только рыбьи головы да хвосты оставят, и те обсосанные!», тут же приказав катерам с тралами проверить проход, что на добытых в порту да на форте японских картах значится, а следом транспортам и броненосцам идти в гавань. Теперь уже было совершенно точно известно, что никого вооруженного там нет.
        Одновременно остаткам гарнизона, засевшим в портовых постройках и на полуразобранном старом каменном восьмигранном форте, предложили сдаться, ввиду явной бессмысленности дальнейшего сопротивления. В ответ оттуда защелкали винтовочные выстрелы.
        Им ответили сначала из пулеметов. Под прикрытием хлестких очередей, прошивавших дощатые складские строения насквозь и вышибавших тучи щепок, наиболее подготовленная пехота стремительным броском захватила передовую линию японской обороны, в рукопашной схватке быстро сломив сопротивление полицейских и ополченческих отрядов, а также гардемаринов военно-морской школы, пытавшихся отбиваться.
        Ворвавшись на причалы, удалось предотвратить попытку затопления немногочисленных оставшихся там пароходов. Ошвартованные, находившиеся под погрузкой, сразу осмотрели, выпроводив всех «лишних» и заперев их в ближайшем пакгаузе, а шлюпки, направлявшиеся к стоявшим на рейде, обстреляли из винтовок и голосом по-японски приказали вернуться.
        В сочетании с резво продвигавшимися со стороны пролива нашими минными катерами, уже закончившими траление и начавшими стрельбой своих мелкашек сгонять в порт расползавшиеся по водной глади суденышки, как овчарки стадо, это выглядело достаточно убедительно.
        Но часть «непримиримых» успели укрыться в развалинах форта, поджечь деревянный мостик через ров, отделяющий старое сооружение от города, и отказывались сдаваться. Пулеметы их там уже не доставали, так что они отстреливались до тех пор, пока не были выбиты огнем появившихся из-за склона Хакодатеямы транспортов. После двух залпов их стодвадцаток в упор никак не рассчитанные на такое воздействие остатки старых стен обвалились. После чего немногие уцелевшие сопротивленцы, контуженные и пришибленные, попали в плен. После этого стрельба прекратилась окончательно.
        Почти все портовое имущество осталось исправным. Только брошенный и продолжавший дрейфовать под воздействием ветра док, оказавшийся собственностью фирмы «Мицубиси», несколько лет назад наладившей регулярное морское сообщение с Хакодате, сел на камни. А поскольку, уходя с него, персонал фирмы открыл кингстоны, его массивная конструкция прочно нанизалась на них и вскоре разломилась от продолжавшей нарастать массы. На рейде оказалось также много парусных судов, размерами от небольших джонок до двухмачтовых шхун тонн под триста-четыреста, четыре небольших каботажных парохода и два судна средних размеров в пригодном к использованию состоянии.
        Захват работоспособного крепостного минного поля из ста пяти инженерных мин и всех схем заграждений и навигационных знаков позволял использовать это все для обороны, а гавань порта - для спокойной посадки войск обратно на пароходы. Особенно это было важно для раненых. Кроме того, появлялась возможность удобной бункеровки миноносцев, а также время, чтобы произвести более основательный сбор трофеев и сведений о противнике.
        Судя по всему, Хакодате оказался не единственной японской крепостью в проливе Цугару. С юга доносились раскаты далекой канонады. Видимо, Энквист вел бой. На вызовы по радио он не отвечал. Условия радиосвязи вообще стали не слишком хорошими. Дозоры от западного и восточного устья отозвались только после повторного запроса обстановки. У них все было спокойно. А связаться с Владивостоком, или хотя бы с бухтой Владимира, или Ольгинским укрепленным районом, чтобы доложить об успехе, так и не удалось.
        К вечеру японскую электрическую аппаратуру вполне освоили, выставили охрану у кабельных линий управления и оборудовали посты наблюдения со всей положенной им связью. А к Энквисту для прояснения обстановки отправили самый ходкий из захваченных в порту пароходов.
        К этому времени под охраной «Громкого» подошли еще два трофейных судна, являвшихся законной добычей кораблей восточного дозора. Эсминец сразу приступил к бункеровке, готовясь к ночной охране рейда, а его командир отправился на «Николая I» с докладом.
        Одним из призов оказался уже довольно старый местный угольщик «Мутсу-мару», только вчера вечером принявший в Муроране в свои трюмы 900 тонн угля с копей Юбари и шедший с ним в Оминато. А вот второй имел весьма специфический груз, обещавший скорее дополнительные хлопоты, чем какую-то прибыль.
        Пароход «Хиого-мару» дедвейтом в 1400 тонн попался нашим миноносникам при следовании в Муроран из Йокагамы, имея в трюмах, помимо разного груза, 387 человек, приговоренных к длительным срокам каторжных работ, и их охрану. При захвате судна сразу не особо разбирались, что у него под замком и почему в команде несколько вооруженных пистолетами и винтовками полицейских, совершенно не пытавшихся сопротивляться и непонятно «трепетно» относящихся к охраняемому грузу. А когда поняли, уже не знали, что дальше с ним делать.
        В сумерках возвратился гонец от Энквиста, приведший с собой все три транспорта с пехотой, на которых оказалось много раненых. Они доставили рапорт о том, что проникнуть в залив Муцу удалось только миноносцам, атаковавшим порт Аомори. В нем обнаружено много небольших парусных судов и около десятка каботажных пароходов, часть из которых вооружена. Ведущий туда пролив Таиродате перекрыт минными заграждениями и береговыми батареями. Предпринятые попытки подавить их артиллерией и протралить фарватер, так же как и высадка пехоты на берег для овладения укреплениями, оказались неудачными и сопровождались большими потерями в людях. «Нахимов» с миноносцами остался сторожить выход из залива, чтобы не допустить прорыва скрывающихся там судов.
        Эти сведения заставили срочно заняться планированием ночной вылазки в залив Муцу, с целью проведения «ревизии». Судя по всему, японцам там есть что скрывать. Время позволяло еще затемно успеть форсировать всеми минными силами линию обороны и провести набег на Оминато и Аомори на рассвете, после чего всем скопом сниматься и отходить из Цугару. К этому времени в Хакодате должны будут уже закончить сортировку трофеев и уничтожение прочего, что невозможно забрать с собой.
        Уже ночью вернулся и «Грозный», тут же вставший к транспортам и начавший спешно принимать уголь. Параллельно латали дыры от осколков японских снарядов. В течение дня он успел пробежаться до Мурорана, где нашел на внешнем рейде шесть пароходов средних размеров и множество парусников. Когда начал приближаться к ним, угодил под огонь батареи из скорострельных орудий, предположительно калибра 76 миллиметров, и нескольких пушек с транспортов. Не имея прикрытия, одиночному миноносцу в таких условиях подойти на торпедный выстрел не удалось бы, а ответный огонь его немногочисленных и малокалиберных пушек явно был недостаточно эффективен, поэтому перестрелку вскоре прекратили, уйдя обратно к восточному устью пролива.
        К моменту возвращения на позицию туман все так же держался широкой полосой у мыса Есамазаки, уходя сплошной стеной на восток-юго-восток. В то время как далее к югу горизонт оставался чистым. К мысу Есамазаки не приближались, решив провести разведку в южном направлении.
        При подходе к Сириязаки обнаружили небольшой пароход, двигавшийся встречным курсом. Когда попытались приблизиться, он сразу повернул под берег, начав сигнализировать что-то прожектором. С мыса ему отвечали, но разобрать суть кодированных переговоров не удалось. Одновременно пароход или какая-то близкая береговая станция пытался отправить телеграмму беспроволочным телеграфом, но передачу заглушили.
        После первых наших выстрелов, призывавших судно остановиться, открыла огонь береговая батарея с мыса. Причем, судя по всплескам, там были среднекалиберные скорострелки. Резко маневрируя, «Грозный» вынужденно отошел на четыре мили, продолжая наблюдение за судном, вставшим на якорь прямо среди рифов и каменных глыб, едва торчавших из воды, и то лишь по причине отлива, в небольшой бухточке за островком Атака и отправившим шлюпку на берег. Судя по тому, как уверенно японец проскочил по такому сложному фарватеру, путь был ему хорошо знаком.
        Пытались «отбить» телеграмму и вызвать кого-нибудь на подмогу, чтобы попытаться взять языков, но теперь уже мешали японцы. Ничего не оставалось, кроме как продолжить наблюдение. До самого заката держались в виду мыса, отходя миль на десять к югу и на восток, но никого более не видели. А с темнотой эсминец ушел в Хакодате.
        Глава 10
        Для отряда, возглавляемого контр-адмиралом Энквистом, первым тревожным знаком стала потеря радиосвязи вскоре после занятия исходной позиции. После Цусимы он в боях не участвовал, но обзорные циркуляры изучал постоянно и о том, что так случалось почти всегда с началом активных действий, знал. Это считалось рядовым, рабочим моментом. К такому были готовы, так что никто особо не беспокоился. Операция продолжалась.
        Пока миноносцы Ломана осматривали залив Мин-мая, пароходы подошли к «Нахимову», держась в полутора милях у него за спиной. Отпущенные с них катера обошли крейсер с обоих бортов, встали в пары и впряглись в тралы. Сначала они продвигались вперед довольно резво. Но чем ближе сходились берега полуострова Симокита слева и Цугару справа, они все больше замедлялись. Почти попутное течение, толкавшее их до этого в корму справа, сменилось бестолковой путаницей разнонаправленных слоев, а после вообще развернулось навстречу. Вошедший в силу отлив и встречный ветер начали буквально выбрасывать их из пролива Таиродате. До самого подхода миноносцев, то есть более двух часов, они пытались нащупать слабину во встречных потоках, но не преуспели в этом. Причем один из участников в ходе «борьбы» намотал трос трала себе на винт и оказался стреноженным.
        Такое начало вызвало некоторую досаду, но впереди был еще весь день, так что надеялись наверстать, когда катера заменят номерными миноносцами. По данным разведки, мощной береговой обороны здесь у японцев не было, так что можно было даже и разделить силы. Энквист уже распорядился, что, форсировав пролив, «Де-Грасс» возьмет с собой «двести девятый» и займется Аомори. Старшим в этом полуотряде заочно назначили лейтенанта Ломана. А он с остальными силами пойдет к Оминато. Но довольно скоро выяснилось, что незадача с катерами это только первая и самая маленькая из неприятностей, с которыми пришлось столкнуться в тот день.
        Как только номерные миноносцы закончили проверку залива Минмая, застав там два небольших каботажных судна, почтово-пассажирский пароходик и восемь рыбацких посудин, дружно выбросившихся на берег при приближении русских, они полным ходом вернулись к «Нахимову», доложив об этом и приняв эстафету от катеров. Мощности их машин вполне хватало для преодоления течения и напора ветра. Они уверенно продвигались вниз по проливу, сохраняя строй и не мотаясь из стороны в сторону.
        На траверзе мыса Яшизаки подсекли мину, сразу расстрелянную из пулемета. Она взорвалась, скомкав хрупкую тишину сентябрьского утра. Одновременно с этим от подножия горного склона южнее мыса сверкнули вспышки залпов сразу с двух батарей. Обе оказались скорострельными. Одна из четырех среднекалиберных орудий, а другая из шести более мелких. Они располагались на узкой равнине, протянувшейся вдоль крутого лесистого ската, и перекрывали пролив в самом узком месте у входа. Его ширина здесь была менее пяти миль, так что простреливался он насквозь.
        Пушки били по миноносцам менее чем с трех миль, но накрыли не сразу. Ломан даже успел развернуться на обратный курс, сохранив строй и не бросая тралов, тут же нащупав очередную мину. На этот раз она взорвалась от касания, оборвав трос. Тут и японцы пристрелялись. Теперь уже выбора не оставалось. Пришлось бросать оснастку и спешно отходить. «Нахимов» прикрывал, открыв огонь с тридцати шести кабельтовых и постепенно приближаясь, но ближе трех миль к японским позициям подойти не рискнул. Одновременно с началом стрельбы транспортам приказали оттянуться за корму, от греха подальше. В глубине пролива просматривалось какое-то движение, так что опасались скорого начала встречной атаки. Кто там затаился, не знали.
        Перестрелка продолжалась около получаса без видимого результата. Японцы упорно били по миноносцам, пока те не удалились на тридцать пять кабельтовых, счастливо отделавшись незначительными осколочными повреждениями. Тогда батареи резко прекратили огонь. Считать это своей заслугой Энквист никак не мог. Их стрельба оставалась точной и размеренной и оборвалась явно по команде, а не из-за повреждений или потерь.
        Об обнаруженных укреплениях и минном поле пытались известить Небогатова и получить дальнейшие инструкции, но японцы все так же активно и эффективно препятствовали нашему радиообмену. Их станция, похоже, располагалась за спиной отряда, где-то у мыса Омо, благодаря чему надежно отсекала от главных сил.
        Получив столь решительный отпор и не имея связи с начальством, Энквист приказал отойти севернее и собраться всем кораблям и судам своего отряда для совещания. Требовалось решить, как быть дальше. Возвращаться не солоно хлебавши или все же попытаться прорваться.
        В совещании принимали участие командиры десантных частей и миноносцев. Они предложили высадить десант за изгибом берега, восточнее мыса Таканозаки, где пушки точно не достанут. Бережок там вполне подходящий, хотя и узкий. Когда из залива Минмая к точке встречи шли, в бинокль хорошо рассмотрели. А уже оттуда пехота, развернувшись по всем своим уставам, атакует форт, одновременно с миноносцами и крейсером со стороны пролива.
        Миноносцам вполне можно было не стесняться в выборе маршрута. Заграждение считалось безопасным для малых судов. К такому выводу пришли, основываясь на показаниях Накасоне и собственных маневрах на минном поле, окончившихся благополучно. Если не мешкать, то должно получиться, и времени пройтись по всем гаваням залива Муцу еще хватит.
        На том и порешили. Бросили жребий, кому идти в десант. Выпало сводному батальону 7-го Восточно-Сибирского полка подполковника Анциферова, размещенного на «Де-Грасе». В 10:18 транспорты двинулись на запад, а скрывшись за скалами от пушек, повернули к берегу, правя прямо на устье небольшой речушки, впадавшей в пролив верстах в трех от батарей, примерно посередине между мысами Яши и Такано. И японцам уже не видно, и самим бежать до них после высадки недалеко будет.
        Для ускорения переброски десанта предполагалось использовать катера со всех трех пароходов, без гребных судов. Это было удобнее еще и в том плане, что могла потребоваться поддержка катерной артиллерии и пулеметов. Кто этих азиатов знает! Хоть людей и человеческого жилья не видно, может, тут за каждой сосной или скалой по роте спрятано.
        Тем временем «Нахимов» с миноносцами двинулся в пролив, явно обозначив намерение идти на прорыв. По местам выловленных мин удалось примерно определить расположение первой линии заграждения. Но она могла быть не единственной, так что крейсер только изображал готовность форсировать минное поле по одному из двух образовавшихся в нем и отмеченных по всем правилам проходов. Выставленные миноносцами вехи оставались на своих местах, так что со стороны это выглядело вполне правдоподобно.
        Японцы повелись на провокацию, плюнув на уходящие транспорты и открыв огонь с тридцати пяти кабельтовых по боевым кораблям. В ответ загремели русские пушки. Кроме того, миноносцы, уже опередившие своего флагмана, начали забирать влево, все больше отдаляясь от черных скал полуострова Цугару, в то время как «Нахимов» все так же пер прямо в середину прохода, выдавая максимальные пятнадцать узлов и уже добившись накрытия главным калибром, в то время как японцы пока мазали.
        Энквист надеялся вынудить противника делить свой огонь, одновременно отодвигая уязвимые легкие корабли как можно дальше от японских пушек. Конечно, сохранялась вероятность, что на восточном берегу пролива, где серые урывистые утесы казались более крутыми и вдобавок уходили своими склонами сразу в воду, тоже могут быть батареи. Японцы - народ трудолюбивый и целеустремленный, способный на многое. Но, по крайней мере, серьезных калибров с той стороны точно можно было не опасаться.
        Надежды оправдались. Едва начав нащупывать групповую цель, после ее разделения, японцы замешкались. Миноносцы они доставали теперь только своим большим калибром, но тогда более крупного, доступного и опасного могли разве что пощекотать трехдюймовками. Это ни в коем случае не могло его остановить, конечно, если впереди не имелось что-то более опасное. Судя по тому, что они так и оставили едва досягаемые миноносцы приоритетными целями, им еще было чем нас удивить.
        Как только стало ясно, что оттянуть огонь на себя не удается, Энквист распорядился не подходить ближе полумили к заграждению, а Ломану передать приказ: «Продолжать движение, произвести разведку пролива Таиродате на всю глубину и атаковать суда, скрывающиеся за мысом Хокаи и в гавани порта Аомори, а также ту мелочевку, что сейчас стала видна с верхних марсов крейсера под самым западным берегом прохода».
        А «Нахимов» в 10:45 сбросил скорость, начав разворачиваться на обратный курс и менять стреляющий борт. К этому времени с клотиков его мачт смогли наконец разглядеть, кто приближался вдоль самой кромки береговой черты западной стороны пролива. Это оказалась длинная вереница небольших парусных судов, явно шедшая из Аомори на север, вместо того, чтобы скрыться в порту или другой укромной гавани. Их маршрут казался странным и нелогичным, потому вызывал сильные подозрения.
        С миноносцев их наверняка еще не видели, так как расстояние превышало десять миль. А свернув «за угол», Ломан вообще мог с ними разминуться, что было бы нежелательно. Поэтому ему отмигали сначала ратьером, а потом и прожектором распоряжение: в первую очередь заняться подозрительными судами. Причем пришлось повторить дважды, пока получили отзыв о приеме. Сносимый ветром собственный дым и довольно интенсивный обстрел явно мешали ведению наблюдения с миноносцев в кормовых секторах.
        В 10:49 отряд Ломана наконец выскочил из-под огня. После нескольких залпов, легших все возрастающими недолетами, батареи совсем оставили его в покое, переключившись на крейсер. Спустя еще три минуты миноносцы миновали мыс Хокаи, оказавшись в заливе Муцу.
        По левому борту открылось обширное водное пространство входящих в него заливов Оминато и Нохедзи, ограниченное с востока гористым восточным берегом, на котором выгнулся растянутым горбом примерно посередине просматриваемой части горный массив Китаками. Его вершины, понижавшиеся к югу и северу, были едва различимы над белесой дымкой более чем в двадцати милях, а прямо по курсу где-то недалеко за горизонтом пока еще скрывался порт Аомори, лежащий в глубине одноименного залива. Оттуда вставали к небу многочисленные, но не густые дымы то ли из пароходных труб, то ли из заводских или фабричных.
        Слева за мысом Ибосаки, совсем недалеко, усердно дымили три небольших парохода, стоявших на якорях. При появлении кораблей под Андреевским флагом они обрубили якорные канаты и дали ход, направляясь в сторону Оминато. Милях в четырех-пяти в той же стороне виднелся еще один, гораздо боле крупный, изо всех сил драпавший также на восток.
        Если бы не только что полученное распоряжение с «Нахимова», Ломан непременно ввалился бы сейчас всем отрядом в залив Муцу для отлова и осмотра этих четырех судов. Они явно того заслуживали, особенно то, что успело дальше всех удрать. И только закончив с этим, вернулся бы на курс, ведущий к Аомори, скорее всего, уже не найдя там назначенных целей. Но теперь пришлось ограничиться отделением одного «двести пятого», и то лишь для поимки ближайшей мелочевки, наплевав на дальнего. А обоим «Циклонам» («№ 209» и «№ 211») двигать к противоположному берегу. Верхушки мачт с парусами головных судов в той стороне уже чуть просматривались поверх линии горизонта, но заманчивыми отнюдь не выглядели.
        Однако, как оказалось, это было все же верным решением. Заметив приближение двух наших миноносцев, колонна парусников снова повела себя противоестественно. Они даже не пытались развернуться на обратный курс, а сколько могли, тянули на север, хорошо подгоняемые попутным ветром. Лишь в последний момент, когда дистанция сократилась всего до одной мили, резко свернули к берегу и выбросились на мель.
        При этом четыре головных все же успели проскочить перед миноносцами, отогнанными с курса перехвата вновь переключившимися на них японскими шестидюймовками, и отделались незначительными повреждениями. А с тех, что перекосились под берегом, скребанув килями по дну, в воду сыпалась пехота, как горох из распоротого мешка, несмотря на илистое дно, резво барахтавшаяся в грязи и выбиравшаяся из воды, чтобы успеть скрыться среди деревьев и кустов.
        Получалось, что Ломан своим прорывом сорвал переброску крупных подкреплений защитникам пролива. Конечно, большую часть пути они все же преодолели, а что осталось, пройдут пешком, правда, только после того, как хоть чуть-чуть подсушатся и почистятся. Но раньше ночи теперь никак не успеют. А из оружия и припасов у них осталось только то, что смогли вытащить с собой. Ломан об этом позаботился.
        Резким разворотом выйдя из-под огня, оба миноносца двинулись на юг, ведя частый огонь с минимальной дистанции по теперь уже неподвижным целям и местам, где угадывалось хоть какое-то шевеление среди зарослей. Скоро вся перехваченная колонна судов, часть из которых загорелась, осталась позади, а впереди открылась панорама обширного рейда Аомори. Там дымили трубами несколько не очень больших пароходов, явно готовых дать ход. Число мелких рыбацких и каботажных парусных судов совершенно не поддавалось учету. Их было очень много.
        Понимая, что малокалиберной артиллерией здесь ничего не добиться, начали готовить к бою «новинку сезона» - ракетные станки. Перед выходом из Владивостока каждый из миноносцев принял в носовые патронные погреба по дюжине самых мощных четырехдюймовых ракет конструкции Константинова с осколочной гранатой в боевой части. Пара станков для них хранились в кубрике и могли быть быстро установлены в специальные зажимы на палубе.
        Стрельбу ракетами с миноносцев только успели опробовать на острове Аскольд перед самым выходом, добившись приемлемых результатов. Мишень (старую баржу, затонувшую от ветхости на мелководье) тогда накрыли с четырех кабельтовых уже третьей ракетой. Хотя дальность ее полета с осколочной боевой частью весом 4,1 килограмма достигала двух с половиной миль, попасть в цель с узкой качающейся палубы оказалось очень не просто даже с такой малой дистанции. И это еще в тихой бухте и без противодействия противника.
        Теперь планировалось испытать новый вид оружия в боевых условиях. Брать призы даже не думали, поскольку прекрасно понимали, что обратно через батареи и мины их не протащить, так что задачей было произвести побольше шума, а также утопить и сжечь как можно больше.
        Едва позволила дистанция, открыли огонь из пушек по судам, побуждая их команды спасаться. Это подействовало далеко не на всех. К берегу двинулось едва полтора десятка шлюпок, вероятно, всерьез всего пары миноносцев с их «хлопушками» никто не испугался. Даже когда в дело вступили пулеметы, ситуация не изменилась. Зато с четырех пароходов, двинувшихся навстречу, начали отвечать малокалиберные пушки.
        Флагманский «двести девятый» развернулся бортом к ближайшему из них и застопорил ход. Когда узкий корпус перестал раскачиваться, дали залп ракетами с обоих станков. Едва огненные хвосты, сразу уткнувшись в воду, метнулись к цели, немного не дотянув до нее, снова застучала ствольная артиллерия миноносца, явно бившая точнее. Среди встававших вокруг парохода всплесков на его борту и надстройках проскакивали искры разрывов прямых попаданий фугасных гранат. А спустя менее двадцати секунд последовал новый ракетный залп, потом третий, снова перемежавшиеся стрельбой пушек и треском коротких пулеметных очередей.
        Трехдюймовка на флагмане не действовала по причине пробитого осколком накатника, еще когда пытались тралить, а оба «гочкиса» вкатали по паре снарядов куда-то в корпус. Один из них, похоже, прошил котел. Менее чем за минуту пароход, получивший все-таки ракету под мостик, полностью его обрушившую и вызвавшую серьезный пожар, потерял управление и запарил, покатившись в левую циркуляцию.
        «Двести одиннадцатый» также выбрал себе в качестве цели один из контратакующих пароходов, однако все четыре его ракетных залпа оказались безрезультатными, хотя одна из ракет, уйдя рикошетом от воды, запалила какую-то небольшую парусную посудину в гавани. Но пароход все же отвернул, то ли под впечатлением от фейерверка в его честь, то ли от попаданий трех снарядов, причем одного в 75 миллиметров.
        Но два оставшихся продолжали напирать. Понимая, что в складывающейся ситуации добиться большего маловероятно, а получить повреждения, ставящие под вопрос продолжение выполнения задания - наоборот, Ломан приказал выпустить оставшиеся ракеты по порту и отходить.
        За полминуты расстреляв все остатки ракетного боезапаса, оба миноносца дали ход и, отстреливаясь, покинули рейд Аомори. При этом у них за спиной в трех местах начались пожары среди складов. Хотя их довольно скоро потушили, применение ракет с кораблей по площадной цели оказалось явно эффектнее, да, пожалуй, и эффективнее. Короткие дымные росчерки, чаще всего почти сразу булькавшие в воду под бортом противника, смотрелись гораздо хуже дугообразных смачных огненных шлейфов, заканчивавшихся грохотом взрыва, разносившего какой-нибудь сарай или навес и поджигавшего разлетевшиеся обломки.
        Покинув гавань, двинулись к мысу Нацубомазаки, осматривая восточный берег залива Аомори. Но там никого не было. К часу дня встретились с оставленным пару часов назад у входа в залив Муцу «205-м». Он успешно настиг, остановил и осмотрел все три свои цели, не обнаружив на них ничего, заслуживавшего внимания. Карты и важные бумаги японцы успели сжечь или выбросить за борт, а их грузом были рыбные туки и удобрения из них. Капитанов забрали на миноносец, заперев в каютах и кубриках по отдельности, а экипажи пароходиков отпустили на берег, после чего старые, пропахшие черт знает чем деревянные посудины сожгли.
        Считая свою задачу в заливе выполненной, лейтенант Ломан повел отряд обратно на север, где вставал над горизонтом дым «Нахимова». Оттуда доносились раскаты залпов. Из вороньих гнезд на мачтах уже видели дымные шапки выстрелов японских батарей в семи с половиной милях на северо-западе. Бой продолжался.
        Встав в колонну и дав полный ход, миноносцы двинулись в обратный прорыв. От мыса Хокаи подали ракетами условный сигнал, извещая флагмана о своем возвращении. Верхушки его мачт уже видели чуть левее курса. Почти сразу японцы начали пристрелку по ним, но большая дальность и активное маневрирование отряда, разомкнувшего строй, делали ее малоэффективной. Не получив дополнительных повреждений, к исходу второго часа дня уже миновали простреливаемую зону и вместе с «Нахимовым» отступили к северо-западу.
        Лейтенант Ломан, подойдя к борту броненосного крейсера, через мегафон доложил результаты рейда. В ответ узнали, что десант так и не смог пробиться к батареям. Сейчас пехота готовится к новой атаке. С возвращением миноносцев шансы на ее успех увеличились. На берегу очень рассчитывают на их поддержку.
        Транспорты, уйдя из поля зрения батарей, благополучно подошли к намеченному участку побережья и спустили на воду свои катера. В ходе высадки никакого противодействия оказано не было. Но перевезя на берег только две роты, поняли, что весь батальон на таком клочке суши никак не разместить. К тому же ни дорог, ни троп на изрезанном ущельями лесистом горном склоне не нашли. Единственным доступным для продвижения в нужном направлении маршрутом оказался узкий язык задерновавшихся старых горных осыпей, переходящий в полосу каменистого пляжа у самого уреза воды.
        Но и этот путь, как сразу выяснилось, был перекрыт. Едва двинувшись, передовые колонны угодили под фланговый пулеметный огонь из хвойных зарослей со склона. Чтобы избежать лишних потерь, подполковник Анциферов приказал отступить, а район засады обстрелять пушками с транспортов.
        После получасовой бомбардировки снова двинулись вперед, на этот раз под прикрытием катеров, державшихся максимально близко к берегу. Район засады осмотрели посланные вперед разведчики, обнаружившие оборудованную позицию, совершенно не пострадавшую от обстрела, но все же оставленную. Причем люди уходили с нее вверх по склону, прихватив с собой и пулеметы. Туда вела, судя по всему, канатная дорога. Ее остатки, оборванные снарядами и осколками, висели на камнях и деревьях.
        Это, естественно, не успокаивало. Ждали новых сюрпризов. По мере приближения к позициям часто бьющих японских пушек ширина осыпи уменьшалась. А как только они показались из-за изгиба берега, катера, сопровождавшие пехоту, сразу угодили под огонь малокалиберных орудий и были вынуждены отступить.
        Тут же из-за деревьев со склона часто защелкали винтовочные выстрелы. Попытка рывком захватить позиции стрелков сорвалась, так как бурелом в самом начале склона оказался почти непреодолим для человека, в то же время он не защищал от густо летевших навстречу пуль, легко прошивавших полусгнившие поваленные стволы. Понеся потери, пехота откатилась сначала на пляж, а потом и вообще отошла из простреливаемого сектора. С большим трудом удалось собрать и вытащить своих раненых. Наступление опять захлебнулось.
        Снова вызвали артиллерийскую поддержку. На этот раз транспортам пришлось стрелять уже с большей дистанции и под невыгодным углом, иначе они рисковали попасть на глаза японским пушкарям, обладавшим немалой сноровкой. Маневрировавший у входа в пролив «Нахимов» уже испытал это на своей шкуре трижды. Из-за минной опасности он тоже не мог приблизиться, чтобы эффективно прикрыть огнем.
        Пока стодвадцатки с пароходов расширяли площадь бурелома и освежали его, вперед снова выслали разведку, опять выяснившую, что засадные позиции пусты, а также, что сразу за ними имеется небольшая долинка, вдающаяся в побережье, с устьем очередного ручья, впадающего в пролив из своего миниатюрного каньона. Туда можно пробраться прямо по лесистому склону, между деревьями, не попадая на глаза наблюдателям с артиллерийских позиций. А за ней, сразу после небольшого отлогого ската, густо заросшего кустарником, уже открывается непосредственно та самая узенькая равнина, на которой и располагаются артиллерийские дворики обеих батарей и противодесантная батарея их флангового прикрытия, отгонявшая катера.
        К моменту получения всех этих сведений миноносцы уже прорвались в залив, и «Нахимов» прервал огневой контакт с противником, оставаясь, однако, поблизости, чтобы иметь возможность быстро прийти на помощь. Анциферов решил попытаться сосредоточить в небольшой долинке хотя бы одну роту для первого рывка прямо сквозь кусты по склону, который затем поддержали бы остальные силы классической атакой вдоль осыпи, под прикрытием катеров, транспортов и крейсера.
        Пока все это организовывали и согласовывали, на юге в проливе увидели наш ракетный сигнал. Это возвращались миноносцы. Так что появилась возможность использовать еще и их, что явно увеличивало шансы на успех. Новость о том, что японцам не удалось довезти до батарей большую часть отправленной к ним пехоты, порадовала. Неприятностей и без того хватало.
        Отправив раненых, обратными рейсами катера перевезли на берег третью роту батальона. Просачивание и сосредоточение авангардной роты к этому моменту уже почти закончили. Все заняли позиции на исходных рубежах. Но, как выяснилось, японцы тоже не сидели без дела. Едва разведка двинулась вперед и углубилась в кусты, началась стрельба. Она быстро набирала силу, и становилось ясно, что разведчики откатываются назад. Прежде чем успели получить доклад от них, перестрелка вспыхнула уже в тылу у русского передового отряда, а потом и в распадке, сбегавшем с крутого склона справа, по которому стекал ручей.
        Авангард, так и не начавший движения, атаковали сразу с трех сторон не менее двух рот пехоты, явно ждавших в засаде. Пути отхода оказались перекрыты пулеметами, а из-за деревьев выше по склону грянул ружейный залп. В завязавшемся бою командир роты, капитан Радман, был почти сразу убит, большинство офицеров ранены.
        Слыша интенсивную стрельбу у себя за спиной, в том числе из пулеметов, из чего следовало, что подмоги не будет, передовой отряд пошел на прорыв вверх по распадку, рассчитывая обойти засаду горами и выйти на берег обратно к пароходам. Командовал этим безнадежным прорывом поручик Мишин, оказавшийся старшим по чину из офицеров, оставшихся в строю. В тот момент казалось, что это единственный выход, поскольку оттуда щелкали только несколько винтовок, а не пачки ружейных залпов и длинные очереди.
        Но оказалось, что японцы только этого и ждали. Сверху сразу заработал пулемет, вынудив столпившуюся внизу пехоту искать укрытия за камнями. Ни отойти, ни атаковать стало невозможно. Остатки роты лежали, вжимаясь в холодный лишайник. Мишина ранило, и он потерял сознание. В командование вступил унтер-офицер Семен Агапов. Сам из морпехов, выздоравливающий по ранению, был у них инструктором. Учил, как правильно высаживаться на чужой берег еще до отправки сюда.
        Он появился в батальоне сразу после получения новых учебных планов. И с ним худенький молодой человек в очках, с непонятным черным налетом на левой стороне лица. Сразу было объявлено, что он отвечает за связь, а звать его Николай Гумилев. У обоих на груди висело по «Георгию». Если Семена, потомственного казака, до перехода в морскую пехоту дослужившегося до есаула, да еще отличившегося в Сасебо, с самого начала уважали и опасались, а с началом тренировок вообще прозвали за глаза Драконом, то связиста всерьез не воспринимали, хоть и слышали, что крест у него за то же самое. И что они оба ранены там были, там и сдружились.
        С подачи штабного писарчука его обозвали «субтильным». Что значит это слово, никто не знал, но писарь утверждал, что именно так про него сказал господин подполковник, увидев его в первый раз. Да и к внешности оно подходило. Худой, нескладный, с легким косоглазием, скрываемым за круглыми большими стеклами в черной оправе.
        В ходе учений он отобрал себе троих солдат, посмышленнее, и обучал их телефонному делу. Учил хорошо, попутно всякие истории из древнего мира рассказывая. Накладок со связью не было, но это проходило совершенно незаметно. Связь работает, и ладно, а вот всех остальных по итогам «пожалте к полковнику Маннергейму на ковер»! Разбираться будем, кто, где и сколько раз накосячил.
        Через неделю все в батальоне уже знали, что он еще гимназию не закончил, сбежал из дому в добровольцы. Его хотели вернуть, дважды в околоток во Владивостоке сдавали, а он бежал. Второй раз к китайцам попал, те его чуть не зарезали. После этого плюнули, отдали связистам. Надеялись, в тылу передержать. Но не вышло. Чернота на щеке и виске у парня не смывается, потому как это угольная пыль, японской шимозой в кожу вбитая. Он в Сасебо тоже по связи был. А когда на бережку прижимать стали и его командира подстрелили, отволок его к шлюпкам, а сам ползал под обстрелом, провода чинил. Даже когда осколком по ребрам чикнуло. Там же и Семена контуженым нашел и к шлюпкам вытащил, еще и пулю в спину поймав. Но она, через катушку провода пройдя, силу уже потеряла и только шкуру на левой лопатке подпортила. Знатно так подпортила. Видать, целый пучок проводов оборванных туда воткнула. В бане шрам свежий видели. Их обоих на одном баркасе и отправили.
        Быстро оглядевшись, Семен понял, что не уйти, пока пулемет не заткнут. А подобраться к нему никак. Карниз каменный, на высоте метра в четыре-пять, и ни трещинки в нем, ни осыпи. Часть стрелков оказалась за отрогом, где их не доставали пули. Но и они ничего сделать не могли. Гумилев со своим телефоном тоже был там.
        Скинув со спины катушку с проводом, он принялся сматывать жилу с нее, отмеряя широкими хватами. Смотав аршин десять, обрезал, один конец отдал двоим стрелкам, что были с ним, а сам полез на тонкую осинку, единственную, стоявшую вплотную к карнизу. Она гнулась даже под весом его тощего тела, но терпела.
        Поднявшись до середины, Николай обвязал ствол проводом, после чего дерево подтянули к скалам, и, забравшись чуть выше, связист уже просто перешагнул на них, осторожно пробираясь дальше и подыскивая подходящий уступ, чтобы зацепить поднятый провод. Найдя его и закрепившись, дал знак, чтобы поднимались остальные, а сам полез выше. Винтовка болталась и хлопала его по худой спине, но он все карабкался, обходя японскую позицию слева.
        Несколько солдат, из тех, что были с ним, тоже забрались на скалы, цепляясь за провод и осинку, но когда седьмой боец перебирался на карниз, дерево подломилось, и он оборвался вниз, не разбившись только потому, что не выпустил страховавшую его телефонную жилу, глубоко прорезав ею ладонь. Но на этом усиление группы охвата закончилось. Другого пути не было.
        А японец все бил короткими очередями, пресекая любые попытки движения. Пули взбивали фонтанчики жиденького дерна вперемешку с мелкими камушками и прошлогодними перепревшими листьями, разбрасывая их свежий слой, уже подсохший и легко кружившийся над людьми. Или тонко ныли над головами, рикошетя от скал. «Арисаки» замолчали. Может, куда в обход ушли, кто их, бесов, знает. Надо было что-то делать! Но как?
        Короткая цепочка фигур в зеленой форме уже скрылась из вида в зарослях на склоне, но ничего не происходило. Ждали. Матерились сквозь зубы и снова ждали. И дождались! Едва начавшаяся очередная пулеметная строчка захлебнулась после хлопка винтовочного выстрела. Потом хлопнула целая пачка таких же, и следом они зачастили переливами. Но в распадок уже ничего не залетало. Зато, едва начали подниматься из-за валунов самые отчаянные, сверху, с грохотом обрушивая камни, за которые цеплялся, свалился тот самый японский пулемет, а следом еще несколько «арисак» и коробок с лентами, а потом и ящик патронов. Но он разбился на полпути, с легким металлическим звоном рассыпав желтыми блестками свое содержимое вдоль ручья.
        К неожиданным трофеям сразу подскочили осмелевшие стрелки, подхватив пулемет вместе с трехногим станком и оттащив его в сторону. Это оказался американский «кольт». Правда, патронов к нему было только три ленты по сто штук, и те без коробов, расколовшихся из-за неделикатного с ними обращения. Остальные рассыпались среди скользких мокрых камней, и лазить между ними, собирая их по одному, никому не хотелось. Даже несмотря на то, что калибр эксклюзивный в шесть миллиметров, и добыть их у наших интендантов нечего было и мечтать.
        А по ручью уже спускалась первая пара скалолазов, раскатав трофейную веревочную лестницу. Выстрелы наверху смолкли. За полученную короткую паузу вытащили раненых и перевязали их. Спустившийся последним Гумилев доложил «своему» унтеру, что оттуда пока больше не придут. Там доски были через широкую трещину перекинуты, вот их в нее и скинули.
        Видок у него был еще тот. Губа разбита, под носом не до конца стертые следы недавней юшки, вокруг правого глаза наблюдалась подозрительная краснота. Судя по всему, к вечеру хороший такой бланш вылезет. Гимнастерка порвана, левого нагрудного кармана вообще нет. Пояснить свой внешний вид он не успел. За него высказались компаньоны. А выглядевший лишь чуть лучше Кузьма Рябой, из тех, что с самого сначала косо поглядывал на гимназиста, тихо вложил в руку скомканный лист бумаги со словами «ты обронил там давеча». Но тот, едва взглянув на него, сразу снова смял и выбросил. А докладчики аккуратно оттеснили их обоих, маяча, чтоб умылись.
        - Там эта, гнездо значица было ихнее. Ну… пулеметное. И с винтарями ишо с десятка полтора. А он нас прямо сверху на них вывел. Мы пока подползали, он уж выцеливат пулеметчика-то. А Кузьма ему: «Тя кто винтовку держать учил, кулема?! Куды ты ее к левому-то глазу тычешь». А он молчит и стрельнул. Пулеметчику-то враз башку и снесло. А тут уж и мы жахнули. А оне за камни, да к ним ешо бегуть, из-за деревьев. Нам-то и не видать. Оне палят, мы палим, а ен чуть в сторонке, разглядел видать. Орал нам че-то, да не слыхать было. Ну, он вниз и сиганул, да с теми, что подбегали, сразу и схлестнулся. Одного прикладом в рыло, другого Кузьма застрелил, а прочих оне вдвоем вместе с мостками так и спихнули в пропасть. Там на них остатние и навалились. Нам сверху и не стрельнуть. Пока слазили, оне там вдвоем против восьмерых барахтались. Вот значит… А потом уж всем скопом пулемет сковырнули, патроны да винтари, что целые были. А ента штуковина у них свернутая прямо тама и лежала. Мы-то не поняли. Думали, бруствер какой чудной. А он сопнул, слазьте, говорит. А че, удобно вобче-то.
        Семен Агапов с некоторым удивлением наблюдал за этим, слушая сбивчивый рассказ сразу от нескольких авторов, сменявших и дополнявших друг друга, а когда те ушли, подобрал листок смятой бумаги, пропитанный потом, уже потемневший и затертый по сгибам. Развернув, увидел ровные строчки, писанные явно женской рукой: «Прости, но я только теперь поняла. Ты не тот, кто сможет понять меня…» Не читая дальше, пробежал текст глазами до конца, где было одно четверостишье. На нем невольно задержался. Прочитал первый раз, мотнул головой, крякнул. Перечитал.
        Долетают редко вести
        К моему крыльцу.
        Подарили белый крестик
        Мальчишке-сорванцу.
        Вот значитца как! Ну, дура баба! А этот и сопли распустил. Ну, нече! Я те укорот придумаю! Затем, разворачиваясь лицом уже к своей роте, рявкнул:
        - Собрать оружие, осмотреть убитых. Все патроны с собой, чтоб ни одного подсумка тут не осталось! Кузьма, пулемет проверить! Помощника себе сам выберешь. Оттащите вон туда, стрельните пару раз, на пробу. Вдруг погнуло чего. Раненых на себя. Вон тот чепыжник руби на жерди. Носилки для тяжелых делать будем. Гумилев, ко мне!
        А когда тот явился, уже умытый, снова в очках, в чьей-то гиманстерке, чуток не по размеру, прорычал, тяжело насупившись:
        - Чтоб связь была! Как хошь, а до той букашки докричаться должен!
        И указал на маячивший в полуверсте от берега катер.
        - Надо вот этот гребешок хоть пулеметом, да причесать. Сделаешь?
        Увидев кивок, хлопнул по плечу и чуть мягче добавил:
        - Держись, паря.
        Тут как нельзя кстати, несмотря на активизировавшиеся японские батареи, к месту боя подоспел и один из миноносцев, закидавший мелкими фугасами позиции японцев и прилегавшие к ним заросли на гребне отрога, где трещали еще не меньше трех пулеметов. Благодаря этому поредевшей роте с трудом, но все же удалось вырваться обратно по тому же склону, по которому просачивались на исходную позицию. Потери оказались большими.
        Но на этом неприятности не закончились. Учитывая полную непроходимость, дикость и безлюдность окружающей местности, считая себя на первоначально занятом плацдарме в относительной безопасности, Анцыферов ограничился только выставлением охранных постов на небольшом удалении от организованного лагеря. После того как японцы сорвали очередную попытку атаковать батареи по сухому пути, там спешно переформировывали потрепанные роты, принимали новое пополнение с пароходов и занимались отправкой раненых на конвой, планируя повторить атаку под прикрытием кораблей.
        О том, что до японских пушек всего три версты по прямой, все как-то даже и позабыли. Но противник довольно бесцеремонно напомнил об этом в 15:03, начав перекидную стрельбу шрапнелью. Сначала явно били по площадям и не часто. Но постепенно нащупали сначала стоянку транспортов, вынудив их сняться с якорей и постоянно маневрировать, а затем и лагерь на берегу.
        Выгрузку войск под непрекращавшимся обстрелом пришлось прекратить, отозвав назад все отправленные в лес разведывательные группы. Некоторые из них уже были атакованы японскими отрядами. Их отход сопровождался новыми стычками и, соответственно, потерями. В то время как попытки «Нахимова» подавить батареи, а миноносцев закрыть пароходы и плацдарм своим дымом ни к чему не привели.
        В этих условиях Анцыферов был вынужден отдать приказ о немедленном возвращении всех войск на транспорты, оттянувшиеся к мысу Такано, куда японские пушки уже не доставали. А пехота, после новых потерь при попытке перевезти катерами хотя бы раненых, число которых постоянно росло, двинулась туда пешими колоннами, таща тех, кто не мог идти, на себе.
        Шли вдоль пляжа. Сильно повезло, что часть его узкой каменистой ленты, тянувшейся под самыми скатами лесистых гор, удачно попадала в мертвую зону. Методично рвавшаяся почти над головами шрапнель обдавала только галечник да пенные гребни волн, накатывавшихся на черные валуны, или безвредно оседала в кронах. Но даже и так боевое крещение батальона оказалось кровавым.
        Лишь в начале шестого часа вечера эвакуация войск с японского берега закончилась. Пользоваться радиосвязью все так же было невозможно, хотя расстояние до Хакодате не достигало и тридцати миль. Пока шел подсчет потерь, Энквист готовил рапорт о бое, планируя отправить его вместе с конвоем с таким расчетом, чтобы до темноты успели вернуться миноносцы его эскорта.
        До тех пор выход из залива Муцу крейсер должен был охранять только с остающимися при нем катерами с транспортов, часть из которых сейчас обживались на противоположном берегу пролива. Там обследовавшие его шлюпки обнаружили подходящее место для их стоянки. Из-за абсолютной недоступности для любых видов высадки этот берег был совершенно не обитаем. Ближайшие обнаруженные сигнальные посты располагались гораздо севернее или южнее, а людского жилья и вовсе не было.
        Спешили, так что, закончив амборкацию, пароходы тут же получили приказ выдвигаться. Но едва дав ход, они сразу повернули назад, отмигав, что видят большой дым на встречном курсе.
        В течение всего дня не получая никаких сведений от Небогатова, никто в отряде Энквиста совершенно не имел представления, чем закончился его рейд к Хакодате и с какими силами японского флота он там столкнулся. Хотя все были уверены, что в случае опасности их бы наверняка предупредили об этом посыльным миноносцем или как-то еще, вдруг появившееся ощущение тревоги быстро нарастало.
        Разобрав сигнал, «Нахимов» сразу покинул свою насиженную за день позицию и полным ходом пошел навстречу этому дыму, приказав конвою повернуть на запад, к выходу из пролива, и попытаться установить связь с нашими дозорными судами, оставленными там еще утром. Спустя четверть часа удалось разглядеть мачты с незнакомым рангоутом, а потом и надстройку с широким мостиком и одной высокой тонкой трубой, из которой и валил этот дым. Опознать встречное судно не удавалось, но это точно был не наш пароход.
        Предположив, что отряд Небогатова уже разгромлен внезапно напавшими на него превосходящими силами японского флота, а это их разведчик, выискивающий оставшиеся русские суда, Энквист распорядился передать на конвой приказ: «Отходить полным ходом во Владивосток!», а сам повел старый броненосный крейсер в атаку, надеясь при помощи миноносцев хотя бы задержать противника и дать транспортам время до темноты. Но тут разглядели передаваемый с подозрительного судна наш опознавательный сигнал.
        На него послали запрос о принадлежности и после получения верного отзыва и краткого пояснения о причине своего появления принялись сигнализировать на удалявшиеся транспорты отбой предыдущего распоряжения и приказ приблизиться к флагману.
        Обменявшись еще несколькими семафорами с гонцом от главных сил, прояснивших общую ситуацию и ближайшие планы и задачи, Энквист поспешил вернуться к устью пролива Таиродате, куда следом подтянулись и миноносцы, попутно осмотрев и разгромив обнаруженную под сигнальным постом у мыса Шимозаки небольшую стоянку рыбацких джонок.
        Хотя возможность военного использования этих хлипких суденышек, тихо просидевших там весь день, казалась очень сомнительной, в преддверии ночи оставлять у себя за спиной хоть что-то чужое и плавающее Энквист опасался. Самих рыбаков доставили на «Нахимова» для допроса. А конвой, ведомый трофеем, ушел в Хакодате, скрывшись за горизонтом на севере еще до заката.
        Остаток светлого времени суток контр-адмирал Энквист потратил на сбор и обобщение сведений о противнике. Из того, что удалось узнать от доставленных миноносцами свежих пленных из залива, самым важным было наличие у японцев в здешних водах организованного соединения судов, специально созданного для быстрых минно-заградительных операций. В него входят несколько вооруженных пароходов, около десятка катеров, а также несамоходные перестроенные угольные плашкоуты, для буксирования которых в ходе учений привлекались пароходы, потопленные «205-м». Такие новости требовали максимальной осторожности при планировании дальнейших действий.
        До своего назначения начальником отряда крейсеров в эскадре Рожественского Оскар Адольфович два года являлся командиром Николаевского порта и градоначальником города Николаев, а до этого, за тридцать два года морской службы, в том числе и на Дальнем Востоке, ни разу не принимал участия в военных кампаниях.
        Сейчас у него уже имелся опыт похода и Цусимы за спиной, но приступы неуверенности в себе все еще «накатывали», и принимать самостоятельные решения в боевой обстановке для него оставалось очень не простой задачей. Это значительно облегчилось после того, как Добротворского, целиком подавлявшего представительного внешне, но чрезмерно добродушного внутри контр-адмирала, вместе с отрядом крейсеров вывели из подчинения Энквиста. Но все же до сих пор давалось нелегко.
        В непонятных случаях, как правило, он принимался словно размышлять вслух. Причем непременно в присутствии обоих своих флаг-офицеров, лейтенантов фон Дена и Зарина. Те высказывали свои соображения, всегда по старшинству, сначала Зарин, потом фон Ден, к мнению которого прислушивались вообще многие, поскольку этот аристократ имел репутацию умного и грамотного офицера. К тому же обладал изрядной выдержкой и не был подвержен эмоциям. Но и после таких блиц-советов, отдавая приказы, Энквист каждый раз потом терзался сомнениями, хоть теперь и старался этого не показывать.
        Когда благополучно вернулись посланные им в азарте боя в залив миноносцы, он испытал огромное облегчение. Будучи по натуре человеком хозяйственным и рассудительным, адмирал решил, что на этом, пожалуй, рискованных предприятий на сегодня достаточно. Тем более что день уже далеко перевалил за середину. Явная неудача с прорывом отнюдь не станет катастрофой. Главное, что он не потерял ни одного корабля из состава своего отряда и при этом не позволил японцам действовать так, как они того хотели. К вечеру ситуация принципиально не изменилась. Пехота, хоть и понесла потери, так и не добившись результата, смогла вернуться на транспорты. Именно всяческое препятствование японским планам Энквист и видел основной целью своих дальнейших действий.
        Только что полученные хорошие новости из Хакодате придавали ему уверенности. Теперь оставалось не допустить попыток прорыва скрывающихся в заливе Муцу судов до завтрашнего утра и пресекать возможные вылазки с агрессивными намерениями против главных сил отряда Небогатова со стороны японских миноносцев, вполне возможно находящихся в портах Аомори или Оминато.
        Он считал, что когда наступит завтра, его непосредственный начальник не станет мудрить в сложившейся ситуации. Проще всего с рассветом разбить злополучные батареи главными калибрами броненосцев. После чего спокойно протралить проход и выжечь все это осиное гнездо. Много времени это не займет. Только нужно дождаться утра и хорошенько к нему подготовиться.
        Опрос пленных рыбаков мало что дал. Хотя они и были из Аомори, смогли рассказать только, что из-за войны в районе пролива Цугару введен «Особый режим рыболовства и мореплавания». Он не только ограничивает места, разрешенные для прохода судов и промысла, но и запрещает выход в море без специального разрешения и массы согласований с военными и моряками.
        Кроме этих ограничений, случаются еще и тотальные запреты покидать гавани. Первый раз такое было в январе, когда несколько дней шли военные учения. Потом до апреля месяца эти учения несколько раз повторялись, но уже только с жестким ограничением районов плавания. Середина пролива Цугару тогда была полностью закрыта. Там маневрировали большие военные пароходы и малые суда. Что делали - не известно[21 - См. комментарий 7 в конце книги.].
        В конце мая, точных чисел рыбаки снова не помнили, опять четыре дня нельзя было покидать порты. Тогда говорили, что идет русский флот, но скоро стало известно, что он прошел мимо Цусимы. Потом снова стояли на приколе, когда проливом ходили русские крейсера, и еще два дня спустя после этого.
        Потом пошли слухи, что русские начали перехватывать все промысловые суда, ходившие на дальний промысел. К началу сентября не вернулось уже более десятка шхун из Аомори, промышлявших в Охотском море, у Сахалина, вдоль Курильских островов и у Камчатки. Такое случалось и раньше. Но никогда не пропадало более трех судов за год. А тут больше десятка за четыре месяца.
        Из-за всего этого ловля рыбы и добыча морского зверя стали очень рискованны, и доход от продажи добытого на рынке в последние полгода уже не покрывал расходы на содержание судов. А после того, как из города и его окрестностей отправили войска в Маньчжурию, еще и объемы продажи резко снизились. Хотя в стране сейчас не хватает продуктов, денег у людей, чтобы покупать рыбу, тоже нет. В Хакодате и Муроране, где улов принимают на консервных заводах намного легче, но местные туда не пускают никого со стороны, а в Аомори рыбаки, по сути, теперь кормят только свои семьи.
        Надежда появилась вчера, когда стало известно, что на станции города весь день выгружались войска, доставляемые по железной дороге. Пошли слухи, что они будут прибывать и дальше, а их кормить нужно. На рынке теперь можно будет постоянно продавать улов интендантам. Именно поэтому рыбаки и пошли в море сегодня рано утром. Даже после начала стрельбы не отчаивались и не стали поворачивать обратно. Надеялись, что русские, как уже бывало, просто пройдут проливом по своим делам и их не заденут.
        Про вооружение небольших пароходов трофейными малокалиберными пушками, привезенными из Порт-Артура, писали в местной газете, так же как и о реквизировании для военных нужд более двух десятков шхун у местных купцов. Верфь в Аомори теперь занята только выполнением военных заказов и перестройкой этих судов. Что творится в Оминато, они не знали, поскольку приближаться к этому военному порту запрещено. Там еще в конце весны стояли миноносцы и несколько больших мореходных военных кораблей. Каких точно и сколько, они не знали.
        Про батареи смогли сказать только, что им было известно о начале строительства военных складов в этом месте, развернутом в самом конце мая (так власти объяснили запрет на приближение к берегу). Все снабжение стройки шло из Аомори. Рабочие, нанятые по договору с армейским командованием, тоже были оттуда, но они до сих пор не вернулись в город, исходя из чего, считалось, что работы все еще продолжаются. И это было все. Никакой конкретики.
        В ходе короткого утреннего контакта с большим судном никто не успел его разглядеть. Даже не знали, вооружено оно или нет. Во время дневных перестрелок с берегом укрепления также почти не видели. Они оказались удачно вписаны в пейзаж и совершенно терялись на его фоне. Четких ориентиров не было, так что стрелять приходилось, целясь во вспышки ответного огня. Учитывая, что из-за минной опасности к батареям не подходили ближе, чем на двадцать пять кабельтовых, не удивительно, что разрушить их так и не смогли. Подводя итог, пришли к выводу, что после целого дня боев стали знать о противнике не намного больше.
        Понимая, что от бедолаг-рыбаков большего уже не добиться, так же как и простым наблюдением с занимаемой позиции, Энквист распорядился отправить их на берег, надеясь, воспользовавшись этим предлогом, попытаться приблизиться и лучше рассмотреть японские оборонительные позиции.
        Рыбаков пересадили в баркас, сразу взятый на буксир одним из катеров, уже сновавших вокруг и осваивавших район предстоящего ночного патрулирования. В катер подсели офицеры, назначенные в парламентеры-наблюдатели, и эта сцепка двинулась к западному берегу пролива, подняв белый флаг.
        Но авантюрно-хитрый план сработал не полностью. Когда подошли на две мили, с батарей грохнул предупредительный холостой выстрел, а следом на невидимой до того на фоне скал и леса мачте затрепыхался на ветру флажный сигнал с приказом лечь в дрейф и ждать шлюпку.
        В ответ с катера просигналили, что имеют на борту парламентера, и продолжили движение, до тех пор, пока с батарей не выстрелили уже боевым, аккуратно положив его перед носом, едва не обдав брызгами. И это с полутора миль! Похоже, наводчики у японцев не зря свой рис едят. Дальше лезть на рожон уже явно не стоило, и машину застопорили.
        Совсем скоро увидели шедший вверх по проливу моторный катер, быстро приближавшийся к дрейфующему нашему. Когда японец подошел, отправленный в качестве старшего переговорщика флагманский штурман капитан второго ранга Де-Ливрон через переводчика объяснил прибывшему японскому офицеру, что хотел бы передать некомбатантов, попавших в плен в ходе боевых действий, чтобы избежать риска для них, поскольку бои еще явно не закончены.
        Японский пехотный офицер в чине капитана, прибывший на переговоры, внимательно выслушал, учтиво поклонился, поблагодарив, но сразу возразил, что всех на катер забрать не сможет, на что Де-Ливрон предложил воспользоваться нашей шлюпкой, с условием ее возвращения после высадки всех пассажиров.
        Японец снова поклонился и отдал какие-то команды, после чего на японское суденышко передали буксирный конец, и оно двинулось в обратный путь. Проследив его траекторию, удалось разглядеть в бинокли хорошо замаскированную небольшую пристань милях в двух ниже по проливу, за которой и скрылся катер с баркасом.
        Смеркалось. Вскоре Де-Ливрон начал опасаться, что до темноты японцы не вернутся. Их стоянка явно затягивалась дольше, чем требовалось для высадки людей из баркаса. Только спустя полчаса, когда уже совсем стемнело, со стороны пристани показались едва видимые ходовые огни. На катере приготовились к бою, от-мигав ратьером на «Нахимова» и миноносцы, что видят противника.
        С наших ближайших патрульных суденышек выпустили несколько осветительных ракет, на что сразу ответил фонарь с берега: «Высылаю шлюпку с парламентером». Одновременно и приближавшийся из пролива японский катер обозначил свое место сигнальной ракетой и зажженными ходовыми огнями. Все ждали в напряжении, опасаясь подвоха. Японцы, без сомнения, тоже.
        Спустя четверть часа катер наконец добрался до места встречи. Тут выяснилось, что баркас японцы вернули отнюдь не пустым. В нем оказался японский доктор, сопровождавший четверых тяжелораненых наших солдат. Их раны были обработаны и перевязаны, явно не наспех, но сами они находились без сознания.
        Тот же пехотный капитан пояснил, что в качестве ответного жеста доброй воли командир укрепленного района Таиродате майор Оита отпускает из плена этих храбрых воинов, получивших раны на поле боя. Сейчас они уснули под воздействием морфия, но вся необходимая медицинская помощь им уже оказана, и их жизни теперь ничего не угрожает. Для завершения переговоров и эвакуации раненых предоставляется час времени, после чего боевые действия будут продолжены и все русские суда в японских водах, не пожелавшие убраться восвояси, уничтожены. От себя капитан добавил, что он горд тем, что ему выпало сразиться с таким отважным и благородным противником. После чего снова передали буксир, доктор пересел в японский катер, они опять поклонились и отбыли.
        Де-Ливрон, закончив политесы, приказал возвращаться к «Нахимову». Весь обратный путь он зарисовывал то, что успел увидеть, примостившись возле котла, где имелось освещение, при этом прислушиваясь к тихому бурчанию кочегара. Тот, поглядывая за корму на матросов, хлопотавших в баркасе возле раненых, матерился сквозь зубы:
        - Отпускают оне героев ранетых, да ишо и кланяются, как же. Лицемеры! Ежели оне верх беруть, так прям херувимы, хоть под икону сажай да крестись на них. А чуть по сопатке получили, сразу звереють, азиаты! Сказывал мне кум, как на Сахалине офицеры ихние «шалили». Про то во всех газетах писано. И здесь теперь скольких солдатиков, живых ишо, хоть и подстреленных, поди зарезали со злости, не скажуть ведь никому. Психи, право слово. У-у-у макаки желтопу-зые!
        «Лицемеры», «азиаты» и «психи», причем произнесенные абсолютно правильно, в этом монологе с «уть-ями» да «ють-ями» и «оне» с «ишо» звучали совершенно инородно, но в то же время употреблены были без запинки, явно не впервые. Где и набраться-то успел таких слов. Хотя, впрочем, после начала интенсивной боевой подготовки уже почти год назад, когда в довесок ко всему появилось еще и требование обучить грамоте нижних чинов, удивляться нечему. Читать на эскадре теперь умели все, и читали запоями, делясь друг с другом прочитанным. Кто ж знает, что подвернулось под руку матросику или знакомому его, пока в лазарете с чирьями или еще с чем валялся. Газета какая или книжонка по медицине, философии, истории или экономике. Лишь бы не политика, хотя и таких хватало. Зато теперь втолковывать любую мелочь не приходилось. Читай, братец, вот здесь вот, потом спрошу - расскажешь, а я покажу, что к чему. Так быстрее получалось, хоть канцелярия и взвыла поначалу, пока типографски печатать это все не наладились.
        А «зарисовки» продвигались не очень. В вечерних сумерках с болтавшегося на волне довольно далеко от берега катера многого разглядеть, естественно, не удалось. Тем не менее стало ясно, что отряд контр-адмирала Энквиста имел дело с капитальными бетонными или каменными укреплениями. Часть их оголило близкими разрывами, разбросавшими грунт и открывшими брустверы и капониры. Наблюдатели насчитали четыре позиции нового типа под орудия среднего калибра и шесть по 76 миллиметров.
        Чуть севернее них располагались более простые деревоземляные сооружения противодесантной батареи из восьми мелких скорострельных пушек, достроить которую в каменном виде, судя по всему, просто еще не успели. Заготовленный обтесанный камень лежал стопками прямо среди двориков.
        Кроме того, с катера видели что-то, похожее на бакены или буйки, скорее всего, обозначавшие границу минного поля или проход в нем под самыми жерлами пушек. Это казалось вполне логичным. Именно там и должен был быть вход в залив для больших судов, если, конечно, заграждение не из инженерных мин. Хотя не исключалась и простейшая военная хитрость. Теперь уже было что доложить начальству. День простояли, оставалось еще ночь продержаться.
        Но все оборонительные планы Энквиста оказались спутаны с появлением со стороны Хакодате двух наших эсминцев, доставивших боевой приказ совершенно противоположного содержания. Капитан второго ранга Андржиевский, приведший свой неполный отряд, сразу после встречи с тыловым шлюпочным дозором проследовал к флагману южной группы и поднялся на борт «Нахимова» для согласования дальнейших действий. Немедленно вызвали и начальника миноносцев лейтенанта Ломана, которому теперь предстояло работать вместе с эсминцами.
        От него ждали обстоятельного доклада о рейде к Аомори, после чего предполагалось приступить к детальной проработке предстоящей ночной вылазки. Но, даже не успев еще толком поздороваться, офицеры оказались бесцеремонно прерваны начавшейся частой пальбой сразу в нескольких местах вдоль всей линии патрулирования катеров в устье пролива.
        Командиры минных отрядов быстро вернулись на мостики своих пришвартованных к броненосному крейсеру кораблей и двинулись на юг, для прояснения обстановки. Впереди в слабых лучах катерных прожекторов и тусклом мерцающем свете догоравших ракет мельтешили многочисленные перепончатые паруса рыбацких джонок.
        До линии дозора было меньше мили. С такого расстояния казалось, что они накатываются сплошной волной. Причем эта волна уходит далеко на запад и на восток и имеет ширину едва ли не во весь пролив. Их были десятки, и они уже достигли катерной завесы, начав обволакивать ее. При этом вся эта шевелящаяся серая масса надвигалась без стрельбы. Палили из всех стволов только катера, пробивая прорехи во враждебно молчащем строе, начавшем огибать их со всех сторон.
        Угодившие под обстрел быстро роняли паруса, порой вместе с мачтами. А подавляющее большинство еще целых стремились скорее разминуться с небольшими очагами опасности и пройти дальше. Но они все так же не стреляли, в зловещем молчании и тишине скользя по черной воде.
        Экипажам судов передового шлюпочного дозора, довольно быстро охваченным этим движением со всех сторон, оно леденило кровь сильнее, чем кинжальный огонь в упор. Да и на некотором расстоянии (как, к примеру, для миноносцев) это выглядело непонятно и пугающе. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что столь масштабным и интригующим был всего лишь отвлекающий маневр.
        Увлекшись расстрелом многочисленных лодчонок, катерники не заметили приближения реальной опасности в виде сразу пяти небольших пароходов, вклинившихся в их строй со стороны западного берега пролива. Сблизившись с двумя крайними в передовой завесе катерами, пароходы открыли частый и точный огонь, моментально выбив всю артиллерию и пулеметы у своих противников. Один из них даже «выдохнул» облако пара из прошитого котла, сразу лишившись хода.
        Воды, примыкавшие к позициям батарей, тут же накрыла непроглядная тьма. Ни прожектора, ни ракеты с других наших катеров туда теперь не дотягивались. А японцы принялись методично расширять образовавшуюся «темную зону», развернувшись поперек пролива и уверенно тесня неспособные реально сопротивляться такому натиску старые и слабо вооруженные паровые шлюпки.
        В начавшейся суматохе джонки моментально утратили свою зловещесть и таинственность и начали разбегаться в стороны, спеша скорее затеряться в темноте. Часть из них просто скидывала паруса, становясь практически невидимыми и дрейфуя по воле ветра и волн.
        Одну такую посудину случайно протаранил «Грозный», когда оба эсминца вслед за миноносцами направились к батареям на разведку. Хотя удар получился скользящий, деревянный корпус не выдержал, и она пошла ко дну, но двоих человек экипажа успели поднять на палубу. Они абсолютно не сопротивлялись, не имели никаких признаков принадлежности к флоту или армии, были безоружны и напуганы. Обоих сразу уволокли вниз, заперев в разных каютах. Несмотря на всю свою несуразность, они являлись ценными пленными, способными прояснить неясные моменты, которых становилось все больше. А впереди стреляли, чаще и сильнее.
        В ходе допросов, проведенных уже утром, выяснилось, что оба пленных обычные рыбаки, как и все другие участники той мистической атаки, срочно мобилизованные на военную службу только накануне вечером личным распоряжением начальника военно-морского района Оминато.
        Им объявили, что идет война, и для победы в ней, во имя императора, сегодня от всех его подданных требуется совершить подвиг. Военные власти берут под свою защиту семьи рыбаков, а их суда с экипажами реквизируют в интересах обороны. Перед более чем тремя сотнями набранных таким образом к вечеру джонок и небольших шхун ставилась задача после получения приказа развернуться в цепь и форсировать пролив Таиродате в северном направлении. После выхода в пролив Цугару разрешалось рассыпать строй и уходить под берег искать укрытие по своему усмотрению.
        Как и ожидалось, в искусственно устроенной японцами темноте затаился враг. Миноносцы с ходу врезались в строй небольших вооруженных судов, сразу открывших частый огонь и озаривших все вокруг ракетами и прожекторами. Кроме того, открылось сразу два мощных боевых прожектора с берега, и батареи включились в перестрелку.
        Комендоры «Нахимова» увидевшие, наконец, цели и для себя, тут же открыли огонь. Быстро накрыв и погасив прожекторы на берегу, после чего продолжили бить по вспышкам дульного пламени. Стрелять в собачью свалку, в которую сразу превратился бой миноносцев, опасались.
        А с японских укреплений в сторону пролива уходили одна за другой большие осветительные ракеты. Неспешно забравшись в верхнюю точку своей траектории или чуть раньше, они вспыхивали ярким светом, начиная медленный спуск, при этом заливая неестественным бело-голубым свечением волны под ними почти наполовину ширины водного пространства.
        Это позволяло батареям, даже без прожекторов, вести прицельный огонь по миноносцам, полностью игнорируя наш обстрел. В сочетании с активным маневрированием противостоящих им шустрых вооруженных пароходиков, стремящихся любыми способами не пропустить их к югу, в том числе и подставив свой борт, это вынудило Андржиевского отдать приказ об общем отходе. Повреждения имелись у всех, но обошлось без серьезных.
        После поданного ракетами сигнала миноносцы и эсминцы рывком вышли из боя, уйдя к востоку, а потом отвернув на север. Расчет на то, что этим маневром удастся накрыть вражеские суда, напавшие на катера, не оправдался. К тому моменту бой дозора и атаковавших его пароходов уже стих. Противник успел скрыться. Никто не видел, когда и куда он ушел. При этом «двести пятый» случайно обнаружил и спас плававших в воде моряков с одного из наших потопленных катеров.
        Недобитые русские шлюпки откатились к северу на полторы мили, прижавшись к скалистому мысу Тёго. За ним, на зажатом между горных скатов узком каменистом довольно пологом склоне, рассекаемом надвое скатывавшейся в воды Цугару речушкой, уже в сумерках успели организовать временный лагерь с кузней и кое-какими прочими ремонтными возможностями.
        Им на смену двинулись катера из стоявшего там резерва, спеша заткнуть брешь, пока подранки подлатают-ся и переформируют свои порядки. Миноносцы также остались в устье пролива, контролируя его, пока «Нахимов», задробив стрельбу и соблюдая светомаскировку, менял позицию, сместившись к западу от того места, с какого вел обстрел батарей.
        Подобные меры безопасности, разумеется, были отнюдь не лишними. Однако надежды на то, что отходившие катера сообщат о направлении его перемещения миноносцам, оказались напрасными. Их экипажи затыкали пробоины и выкачивали воду, перевязывая раненых, и совершенно не обратили внимания на эволюции флагмана. В итоге его потеряли из поля зрения все - и свои и чужие. Из-за чего «Грозный», покружив в ночи и так и не найдя адмирала, не смог передать свежих пленных и вернулся в дозор.
        Когда все окончательно успокоилось, а катера вновь запечатали стык проливов Таиродате и Цугару, Андржиевский попытался установить связь по радио со старшим на рейде, пропавшим из поля зрения. Неожиданно для всех это удалось. Хотя помехи еще сохранялись, тем не менее более новые станции эсминцев и установленная на «Нахимове» успешно обменялись депешами, в то время как миноносцы с их старыми аппаратами все так же ничего не слышали. Поскольку на вызовы не откликались ни главные силы в Хакодате, ни наши дозорные суда у выхода в Японское море, в переговорах более никто не участвовал.
        Энквисту снова предстояло принять решение. Ан-држиевский настаивал на немедленной атаке всеми силами миноносцев, поскольку время уходило, а приказ Небогатова был однозначен: «Проникнуть… Осмотреть… Уничтожить!» Но прорываться в залив он предлагал не под прицелом у пушек, а вдоль дальнего от них берега. Одновременно частью катеров изображать активность у батарей, вынуждая их максимально использовать свои осветительные возможности. Это должно было позволить просматривать пролив из тени его более высокого восточного берега на всю ширину.
        На «Нахимове» же, находясь под впечатлением от столь масштабной попытки вражеского вторжения в контролируемые нами воды, не были уверены, что перенос активности миноносцев на ту сторону минного поля повысит безопасность становящейся после их ухода откровенно слабой дозорной линии.
        Запоздавший доклад с катеров об использовании японцами в своей массированной атаке беззащитных рыбацких судов, хотя бы как-то объяснил их молчание под огнем, но сначала показался сомнительным. Лишь после сообщения о совсем не военных же пленных на «Грозном», «добро» на вылазку все же было получено.
        Миноносцы и эсминцы, вытянувшись в колонну, осторожно двинулись вдоль самых скал восточного берега на юг. Андржиевскому приказали попутно закинуть пару шлюпок в примеченные Ломаном еще днем небольшие бухточки. Оттуда планировалось вести постоянное наблюдение за акваторией из глубины пролива. Между тем время уже перевалило за полночь.
        Как оказалось, японцы тоже вознамерились воспользоваться именно этим маршрутом, но в обратном направлении. Причем и им, ввиду резкого изменения первоначальных планов, потребовалось время на согласования и увязки. Все это привело к тому, что, едва миновав мыс Амоджода, под которым оставили один из яликов с миноносцев для организации временного наблюдательного поста, русская колонна столкнулась с японской. Как раз в это время активизировалась наша мелочевка под батареями, вызвав на себя их залпы и гирлянды осветительных ракет.
        Задумка сработала, как и ожидалось, вот только воспользовались ей, по стечению обстоятельств, не ее авторы. Шедшие головными «205-й» и «211-й» оказались как раз между заревом от всего этого и наблюдателями на японских кораблях. Естественно, их заметили и обстреляли.
        Оба «Циклона» сразу дали полный ход, стремясь скорее сблизиться с противником и использовать торпеды, благо огонь был не очень плотный. Но выяснилось, что целей, достойных столь дорогостоящих боеприпасов, перед ними нет. Обычная вооруженная портовая мелюзга, пытавшаяся разбегаться в разные стороны в меру своей проворности. Судя по тому, что они взывали о помощи или сообщали о нападении на берег при помощи обычных фонарей, там не только прожекторов, но даже ракет, похоже, не имелось.
        Легко и безвредно пройдя сквозь них и не обращая внимания на разгоревшийся за кормой бой, лейтенант Ломан двинул сразу к мысу Хокаи, надеясь хотя бы за ним застать кого-то крупного. Там имелась небольшая гавань, на берегу которой в прошлый раз видели небольшие домишки. Может деревня, может стоянка патрульных сил. Толком тогда не разглядели, о чем сейчас жалели.
        За мысом действительно нашлись новые противники, но снова слишком мелкие. В поле зрения попали лишь несколько катеров, тут же обстрелянных из пулеметов и скорострелок. Впрочем, пушки успели выстрелить всего по разу, и то не все, потому что едва пунктир из всплесков от входящих в воду пуль дотянулся до ближайшего из суденышек, оно взорвалось с жутким грохотом. Следом не менее основательно рвануло что-то еще, скрыв от взоров всех остальных.
        Такого никто не ожидал. Тугая взрывная волна многих сбила с ног, оглушила и ошарашила. Оба миноносца инстинктивно вильнули вправо, словно отскочив от невидимого препятствия. Потом сразу метнулись обратно, но в темноте уже нашли только облако низко стелившегося по воде дыма, смешанного с паром, и много плавающих мелких деревянных обломков.
        Лезть ближе к скалам не рискнули. Там имелось много камней, и наскочить на любой из них очень бы не хотелось. Стрельба поблизости совершенно стихла, так что определить место нахождения основной части своего отряда сразу не удалось. Вдалеке бухали батареи и пушки «Нахимова» и что-то отсвечивало яркими всполохами по горизонту. А вокруг обзорность оставалась отвратительной.
        Надеясь перехватить своих западнее, Ломан двинулся в том направлении. Видимость незначительно улучшилась, но никого обнаружить в предполагаемом месте встречи так и не удалось. Проскочить ближе к берегу они не могли, да и опасно это. Уйти дальше тоже не должны были еще успеть. Оставалось ждать здесь, в надежде, что скоро появятся все остальные.
        Ожидание оказалось недолгим. Почти сразу услышали стрельбу миноносных скорострелок на севере, довольно далеко. Словно основная часть отряда все это время не шла следом, а наоборот развернулась и возвращалась обратно. Но еще большим поводом для удивления стали звуки выстрелов в той стороне из чего-то более серьезного. Явно подала голос уже давно выискиваемая миноносцами крупная цель.
        Развернувшись на звуки боя, на несколько секунд даже увидели на фоне света сигнальных ракет низкий силуэт парохода средних размеров с одной трубой и разнесенными от нее к носу и корме невысокими надстройками. Это он стрелял из чего-то скорострельного среднекалиберного, стоявшего у него перед мостиком.
        Но тут сигнальщики обнаружили на правом траверзе еще одну сигнальную ракету, буквально выдавшую им на короткий миг другую низкую тень, похожую силуэтом на большой пароход. В отличие от того судна, что только что мелькнуло впереди и имело немало шансов пострадать от эсминцев и, вполне возможно, держащегося где-то рядом с ними «205-го», того, что обнаружили на востоке, видели только с пары миноносцев Ломана.
        Он немедленно скомандовал «право руля, малый ход!» и начал сближение. Район боя на севере скоро скрылся за изгибом берега и мысом Хокаи, а «205-й» и «211-й» медленно пробирались на восток. Впереди уже проступал массивный темный силуэт, вскоре разделившийся на два, низкий и высокий, совершенно терявших четкость своих контуров во тьме. Было похоже, что это крупный транспорт и парусное судно рядом с ним.
        Определив расстояние до них в три кабельтова, Ломан начал ворочать вправо, распорядившись изготовить к выстрелу минные аппараты на обоих кораблях. Спустя меньше минуты сначала его флагман, а потом и второй в колонне выпустили торпеды и, довернув еще больше вправо, двинулись назад, спеша удалиться от места атаки.
        Отсчитывали секунды, но взрывов все не было. Уже когда прошли все сроки хода торпед, громыхнуло. Обе они попали в свои «цели». Но когда их озарило вспышками взрывов, а потом гирляндами запущенных с них осветительных ракет, с миноносцев разглядели, что объектом их атаки оказался скалистый остров. Причем до него гораздо дальше, чем показалось Ломану в темноте. Торпеды явно едва дотянулись.
        Скорее всего, это был Таи, лежащий примерно в полумиле к югу от мыса Ушинобуки. Небольшой, менее кабельтова в длину и вдвое меньше в ширину, с башенкой маяка и отставленной скалой в виде паруса, он вполне удачно прикинулся пароходом и крупным парусником.
        Осознав, что торпеды израсходовали впустую, миноносцы уходили сначала на запад, а потом повернули на север. Бой в проливе Таиродате уже кончился, так что ориентиров снова не было, и Ломан не знал, где теперь искать своих. Курсируя поперек прохода в течение следующих двадцати минут, никого не видели и не слышали. Предположив, что остальные корабли, участвующие в вылазке, могут его ждать где-нибудь на подступах к Аомори, двинулись туда, но после получаса поисков снова никого не обнаружили.
        Небо на востоке начинало сереть, ни ракет, ни торпед больше не было, найти напарников так и не удалось, так что явно было пора возвращаться. Но теперь прошли уже серединой пролива, благополучно и тихо форсировав заграждение и успев назвать себя встреченному дозорному катеру.
        Скоро нашли и остальные миноносцы. Тут выяснилось, что корабли Ломана уже считали погибшими. Когда он рванул вперед, никто не успел двинуться следом. А потом начался бой, и в той стороне, куда ушли миноносцы, грохнули два мощных взрыва. При этом сигнальщики с «Громкого» углядели, что это наши миноносцы наскочили на мины и тонут, окруженные вражескими кораблями. Оказать помощь снова не успели, так как сами оказались атакованы из пролива несколькими вооруженными пароходами. В ходе перестрелки «Грозный» получил повреждение котла в первой кочегарке, а «205-й» - снаряд среднего калибра в офицерские помещения, что вызвало затопление кормового патронного погреба, из-за чего им обоим под прикрытием «Громкого» пришлось отступить за заграждение для исправления полученных повреждений.
        Сейчас уже с повреждениями справились, а кормовые помещения на миноносце заканчивали осушать, заткнув пробоины деревянными заделками. Но залив Муцу снова остался не осмотренным. Миноносцы ждали приказа на повторную вылазку, хотя явно не успевали с этим. Да и побиты за эту бурную ночь все оказались изрядно. А до назначенного времени общего отхода из Цугару еще отбункероваться до полных ям следовало, причем в тихой гавани.
        Получив доклад Андржиевского об итогах вылазки уже на рассвете и снова проведя короткое совещание с командирами минных отрядов, Энквист приказал снимать временную базу катеров у мыса Тёго, миноносцам брать их на буксир и выдвигаться в сторону Хакодате. А остальным шлюпкам подойти к крейсеру для приемки на борт. «Нахимов» пока оставался караулить выход, предполагая потом догнать весь отряд на отходе.
        Глава 11
        Когда во Владивостоке разрабатывалась отвлекающая набеговая операция против пролива Цугару, с самого начала ее суть сводилась к крупномасштабным демонстрационным действиям на вражеской территории с целью сковывания гарнизонов основных островов Японской империи необходимостью их обороны. Считалось, что под угрозой высадки в любом пункте своего побережья противник окажется, как минимум, ограничен в средствах противодействия десантам на Курильских островах.
        При этом ключевым условием успеха в Цугару принималось завершение всех действий в пределах тридцати шести часов. То есть, начав атаку на рассвете 16 сентября, к закату 17-го Небогатов уже обязан был уходить. После вторжения японцев в Броутонов залив этот лимит времени еще более сократили, назначив временем отхода полдень.
        Однако покинуть Хакодате ни до заката, как планировалось изначально, ни позже так и не удалось. Едва на рассвете 17 сентября броненосцы и транспорты начали сниматься с якоря, даже не дождавшись известий от Андржиевского и Энквиста, пришла телеграмма от дежурившего у западного устья пролива «Днепра» с приказом от штаба флота для Небогатова: удерживать Хакодате до скорого подхода подкреплений.
        Радиостанция самого «Николая» явно хандрила. Несмотря на все заверения немецких специалистов, полученные во Владивостоке, она не могла установить связь не только с главной базой, но даже с гораздо ближе расположенной станцией в заливе Ольги, с которой вполне успешно переговаривался наш аэростатоносец (только через его радиотелеграф уже под утро смогли наконец-то отправить телеграмму об успешном штурме Хакодате). Более того, депеши от «Днепра», маневрировавшего у западного устья и находившегося по прямой всего в пятидесяти-шестидесяти милях, она принимала не постоянно, что вынудило перегнать трофейную шхуну к мысу Ягоши в качестве репетичного корабля.
        Получив распоряжение штаба, противоречившее изначальному плану действий в районе пролива Цугару, контр-адмирал Небогатов был изрядно удивлен. Отряд, захвативший Хакодате, готовился и комплектовался не для овладения проливом, а лишь для разрушительного набега на него. Именно так и звучал боевой приказ, доведенный до сведения экипажей сразу после выхода в море. Планировалось только приведение в негодность портовой инфраструктуры и укреплений с попутным уничтожением возможно большего транспортного тоннажа и сил береговой обороны.
        Исходя из этого, довольно слабое в корабельном составе соединение к исходу отведенного времени должно был уйти на восток, атаковав порт Муроран, являвшийся центром вывозки каменного угля, добываемого на Хоккайдо. Далее планировалось действовать уже по обстоятельствам. Либо идти Курильскими проливами в Корсаков, где получить дальнейшие инструкции, либо переждать на защищенной стоянке в заливе Доброе Начало, под прикрытием уже, наверное, развернутых там минных заграждений и береговых батарей, отправив связной миноносец в Николаевск или на Северный Сахалин, если путь в Корсаков окажется блокирован.
        При окончательном планировании во Владивостоке, после шумной отвлекающей акции в Цугару, следующей, гораздо более важной, задачей ставилась охрана северо-восточного маршрута. До начала ее выполнения ввязываться в прямой бой с крупными силами японского флота категорически запрещалось!
        Доставленные Небогатовым войска после акции в проливе должны были влиться в гарнизоны Курильских островов и Сахалина, заметно усилив их. Это, вместе с нахождением соединения из тяжелых артиллерийских кораблей в непосредственной близости от северных границ Японии, должно было создать угрозу высадки десантов на тихоокеанском побережье островной империи, к чему, скорее всего, противник не готов. Считалось, что в такой ситуации в Токио должны будут думать больше об укреплении обороны, нежели о контрнаступлении на самой окраине своих территорий.
        А теперь получалось, что после всего того переполоха, что навели в северных японских водах старые корабли, им предстояло с большой долей вероятности дождаться подхода всего самурайского флота. Тех сил, что были у Небогатова в подчинении, было явно недостаточно для контролирования одновременно восточных и западных подступов к проливу, и тем более для того, чтобы серьезно противостоять современным крупным боевым кораблям, вооруженным скорострельной артиллерией. А имевшиеся на транспортах войска едва могли обеспечить оборону только Хакодате, да и то лишь на весьма непродолжительное время.
        Запросив подтверждение приказа и сразу получив его по всем правилам с соблюдением расстановки кодовых слов в депеше, что исключало возможность японских происков, Небогатов созвал совещание флагманов и командиров. К этому времени уже вернулись миноносцы из Таиродате с катерами на буксирах, сразу встав на бункеровку. Подстреленного «Грозного» начали спешно латать в еще несожженных мастерских порта, а «Громкого» как самого быстроходного, семафором с горы снова завернули к «Нахимову» с новыми распоряжениями для Энквиста, не дав даже войти в залив. На разведку к выходу в Тихий океан отправили пару трофейных пароходов, до того дежуривших всю ночь на подступах к проходу в заграждении. Для поддержания связи хотя бы ракетами с ними ушли еще две шхуны.
        Пока собирались офицеры, штаб эскадры в авральном порядке занялся организационными мероприятиями. Учитывая принципиальное изменение всей доктрины, требовалось срочно отменять многое из запланированного и даже начатого ранее, вместе с тем начиная другое. С флагмана хлынули приказы и распоряжения, озадачившие всех, вплоть до последнего матроса.
        Никто не мог понять, для чего всю каботажную мелочевку, захваченную в Хакодате и других гаванях пролива, теперь требовалось срочно приводить в работоспособное состояние и набирать для нее команды из экипажей транспортов. Более того, их все следовало подготовить не к подрыву или «кремированию», а к выходу в море! Для чего нужно было все это, если уже пора идти домой, пока не нарвались?
        Последовавшее вскоре распоряжение о скорейшей подготовке самого порта к обороне с моря и суши вообще казалось абсурдом и наводило на мрачные мысли, самой радужной из которых было, что отряд блокирован в проливе. Говорили, что пока мы тут копаемся, японцы с англичанами Владивосток захватили, с Сахалином и Курилами, и сейчас просто некуда возвращаться. Однако паникеров быстро угомонили. В течение первой половины дня все тревожные моменты разъяснились, после чего брожения в гарнизоне улеглись.
        Между тем совещание продлилось почти до полудня. Поскольку самым подходящим местом для создания опорного пункта в районе Цугару оставался порт Хакодате, решено было всемерно усилить его оборону. В то же время требовалось срочно захватить и при необходимости расширить систему берегового наблюдения и оповещения на всем его северном берегу.
        Среди добытых на японских укреплениях и в порту документов были схемы связи сигнальных постов, их точные места расположения, подходы к ним, а также вооружение и численность личного состава укреплений. Все это, в сочетании с нанесенными на наши карты отметками по результатам визуального наблюдения с воды, позволило быстро разобраться начерно в трофейных бумагах, ускорив и упростив процесс.
        Непонятные схемы, похожие на карту течений на всей площади пролива, сильнее всех пострадавшие сначала от огня, когда их пытались сжечь сами авторы раньше всего остального, а потом от воды и сапог, когда их уже тушили, отбив у японских штабистов, оставили на потом. Тогда все были уверены, что это просто гидрографические изыскания и в данный момент они никак не могут угрожать безопасности.
        Для одновременной атаки как можно большего числа пунктов на северном берегу пролива решили максимально использовать трофейные маломерные суда. На них же в перспективе возлагались перевозки различных грузов в пределах пролива и его ближайших окрестностей, а также планировалось их использование в качестве посыльных и сторожевых кораблей. Для вооружения этой флотилии начали снимать малокалиберные пушки с пароходов и броненосцев и комплектовали сигнальные вахты.
        На уже освоенные пароходы немедленно рассаживали пехоту для проведения первоочередных высадок в районе мысов Шираками, Ягоши, Шиокуби и Есамазаки. Ближайший к порту мыс Каточи с маяком на противоположном берегу залива Хакодате был уже наш. Там пехота высадилась еще вчера до заката. Эсминцы должны были обеспечить прикрытие с моря и подавить наиболее сильные очаги сопротивления, доступные с воды.
        Разобраться до конца во всех японских обозначениях до сих пор не удалось, поэтому, что конкретно обнаружится на берегу, никто не знал. Никакого предварительного планирования из-за нехватки времени не проводилось. Все решалось на бегу, однако прошло неожиданно гладко.
        Десанты вблизи мысов Шираками и Ягоши, лежащих западнее Хакодате, легко высадили на имевшиеся рядом с ними пристани. Прикрывал их «Грозный» вместе с «205-м», а на обоих оставшихся к востоку от порта - «Громкий» и «211-й». Японские гарнизоны с постов разбегались еще до приближения к ним десантников, так что никакого сопротивления не встретили.
        В ходе этого мероприятия станция «Громкого» приняла телеграмму штаба курильской обороны с Итурупа, адресованную в Корсаков. Ее суть понять не смогли, хотя код и был наш, а весь текст удалось разобрать полностью. Выглядела она коротким невнятным набором слов.
        Ответную депешу, посланную через некоторое время с миноносца, там, судя по всему, не слышали. Что и не мудрено, при дальности больше трехсот миль мощности сигнала не хватало. Но зато на «Николае I» в Хакодате ее приняли, а новые позывные вызываемого адресата обрадовали всех в штабе. Похоже, появилась возможность согласовывать все дальнейшие действия со своими соседями.
        Кроме этого, почти сразу, пришли новости из районов Шираками и Шиокуби, в самых узких местах Цугару. Там, кроме обычных постов, были обнаружены недостроенные позиции береговых батарей и даже четыре завезенные на них пушки. Причем это оказались трехдюймовки Канэ. Судя по осколочным отметинам на стволах некоторых из них, они уже побывали в бою, исходя из чего, решили, что это, скорее всего, орудия с наших погибших кораблей Первой эскадры или с фортов Порт-Артура. А на Шираками нашли еще и заброшенные строения с остатками электрического оборудования. Было похоже, что возле мыса стояло раньше инженерное заграждение или прожекторная батарея, либо еще какой-то потребитель электричества.
        Стройплощадки оказались загорожены со стороны пролива временной стеной из жердей, покрытой свежесрубленными сучьями с еще зелеными листьями и не осыпавшейся хвоей. Маскировочный занавес явно регулярно обновлялся или заменялся, что было очень трудоемко, учитывая значительную общую протяженность закрытых участков. Зато все строительство оставалось незаметным для любых транзитных судов.
        От расширенных и укрепленных пристаней ближайших рыбацких деревушек сквозь лес и утесы на склонах к ним пробили дороги, проходимые даже для крупных, массивных повозок. Явно готовились к перевозке пушек. Но ни дороги, ни сами позиции еще не успели толком обустроить.
        Рабочие жили тут же в больших шалашах из тех же жердей. Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что условия работы здесь каторжные или даже рабские. Это было странно и непонятно, поскольку все строители оказались не арестантами, а наемной рабочей силой[22 - См. комментарий 8 в конце книги.].
        Сразу после закрепления на занятых позициях первых десантов корабли прикрытия вернулись в Хакодате, доставив этих людей для опроса. А самим миноносцам предстояло принять под охрану один из трофейных угольщиков, догружаемый в гавани Хакодате водой и провизией и уже спешно принимавший на борт роту пехоты с четырьмя пушками.
        Им предстояло отправиться в бухту Мацумаэ у входа в пролив со стороны Японского моря, чтобы высадить войска в одноименном селении на ее берегу и оборудовать опорный пункт западных дозорных сил. Из Хакодате уже начали проверять уходившую туда японскую телеграфную линию, отправив по проложенной для нее просеке ускоренным маршем еще одну роту на реквизированных повозках.
        Но ей еще пробираться по горным дорогам и лесу более 70 верст, попутно устанавливая контроль над сельскохозяйственными долинами рек Кокинай и Шинай, впадавшими в бухту Кокинай, и расположенными там селениями; оттуда по ответвлявшейся просеке телеграфа отправить отряд с аналогичной задачей через перевал на северо-запад в долину реки Амано, в устье которой был небольшой порт Каминокуни. А на последнем отрезке пути роте предстояло осмотреть прибрежное селение Фукусима, оставив гарнизон и там. Так что предполагалось, что она доберется до места не ранее вечера 19-го, при этом в ополовиненном составе, и должна будет только усилить уже обосновавшуюся роту, попутно проверив ее ближайшие тылы.
        В Мацумаэ предполагалось встретить упорное сопротивление, поскольку само селение являлось древней столицей самурайского клана, управлявшего когда-то всем островом Хоккайдо. Но сам порт заняли без единого выстрела, поскольку высадка явилась полной неожиданностью для его обитателей. Отстреливаться пыталась только малочисленная охрана древнего замка, стоявшего на склоне горы Фукуяма, уже подзаброшенного и частично разобранного, используемого как военный склад. По сути, от всех его оборонительных сооружений остались только обветшавшая трехэтажная главная башня да ров с восточной стороны, заполненный водой, с несколькими постройками возле больших главных ворот. Зато сохранились все семь обширных подвалов вдоль снесенной больше двух десятков лет назад старой глиняной стены, защищавшей когда-то цитадель с севера, и остатки артиллерийских башен, приспособленные под амбары.
        Старую крепость быстро взяли штурмом под прикрытием огня десантных пушек, прямо с вытянутых на берег шлюпок. Плохо вооруженный отряд, двинувшийся на подмогу из селения, над которым возвышался замок, вероятно ополченцев, был рассеян ружейным огнем из-за рва, едва он перебрался через реку и начал подниматься на возвышенность. Другую такую же пешую колонну, показавшуюся на петлявшей между прибрежных полей дороге с северо-запада накрыли шрапнелью миноносцы, также разогнав и не дав вступить в бой.
        Успешное отражение этих двух атак дало время на выгрузку артиллерии и пулеметов, так что первоначальное шаткое положение десанта изменилось. Уже можно было говорить об организации нормальной обороны. Первоначальная активность противника весьма стимулировала к работе в этом направлении, но все агрессивные поползновения со стороны местных внезапно прекратились. Как позже выяснилось, атаковать пытались ополченцы. Причем склады оружия для них, только что мобилизованных, находились именно в замке, и они еще не успели его получить.
        Ночью постоянно отбивали нападения небольших отрядов. Тот факт, что в бухте стоял наш крейсер-аэростатоносец, придавал некоторую уверенность, но укреплению обороны не способствовал. Хотя сигнальную вахту с ратьером от него в замок и свезли, поддержка огнем каждый раз запаздывала. Нападавшие успевали скрыться. Потерь не было, но никто не спал.
        С утра 18-го вокруг Мацумаэ наблюдалось подозрительное шевеление. Весь день посменно неслась усиленная караульная служба. На охраняемую территорию пытались пробраться подозрительные личности, порой целыми группами. По ним стреляли без предупреждения. С тревогой ждали наступления темноты.
        На следующий день гарнизон, проведший еще одну неспокойную ночь под ружейным огнем, получил передышку. Сначала над «Тереком» подняли аэростат, и почти сразу, едва рассвело, на рейде встали на якорь оба броненосца Небогатова. Сошедшие с них десантные роты осмотрели не только каждый дом в селении, но и местность вокруг, отловив либо истребив почти два десятка человек со старым оружием, настроенных весьма воинственно.
        Когда броненосцы ушли на запад, кого-то встречать, гарнизон, снова оставшийся без опеки, был взбудоражен разгоревшейся стрельбой на перевалах, верстах в пяти-шести к востоку от Мацумаэ. Изготовились к обороне, ожидая мести со стороны недобитых ночных стрелков, хранителей музейного оружия.
        Однако обстрел не возобновился. А когда почти через три часа смогли разглядеть явно армейскую колонну, спускавшуюся по дороге, рассекавшей противоположный горный склон за селением, с удивлением поняли, что обмундирование на них наше. Кое-как одета в японские мундиры была только небольшая группа в самой середине шествия, что-то тащившая попарно. Как выяснилось, своих и наших раненых.
        По мере приближения, им дали условный сигнал, велев остановиться, после чего от колонны отделились три всадника, быстро оказавшихся перед воротами. Один из них, отрекомендовавшийся как поручик Рыбаков, потребовал командира. А когда тот сразу явился, доложил, что прибыл отряд капитана Щербакова, отправленный из Хакодате для усиления гарнизона и усмирения местного населения.
        После объединения отрядов занялись дополнительным укреплением обороны и выяснением обстоятельств марш-броска. Выяснилось, что вдоль телеграфной линии шла вполне приличная дорога, двигаться по которой получалось даже быстрее, чем рассчитывали. Крестьянские деревни, встречавшиеся на пути, прошли без проблем, а в горах на перевале Осава, что в шести верстах к востоку от Мацумаэ, нагнали пеший вооруженный отряд из десяти человек. Поскольку те не ожидали появления русских с той стороны, их удалось быстро разоружить и связать.
        Выслали разведку, которая сразу наткнулась на японский вооруженный лагерь. Двигавшиеся впереди пластуны сняли часовых, после чего атаковали всем отрядом. Часть обитателей лагеря перебили, часть захватили в плен, надеясь допросить их при помощи переводчика, которого ожидали найти в здешнем гарнизоне.
        Но никакого переводчика в Мацумаэ, естественно, не было, так что пленных просто заперли в трех пустовавших погребах под надежной охраной, доложив о них в штаб телеграммой. Их обещали забрать первым же транспортом. Телеграфная линия, к удивлению многих, работала, и, когда установили доставленный с отрядом аппарат, быстро скопился целый ворох неотвеченных депеш из Хакодате и даже Есаси.
        Поскольку местные японские телеграфисты успели надежно припрятать свое «средство производства» и укрыться сами, никто не надеялся на такую роскошь, как исправные проводные коммуникации, и в низенький домишко на окраине, к которому сходились линии столбов, связанных проводами, после захвата замка не заглядывали. Теперь же там организовали сильную круглосуточную охрану, расселив три ближайших дома под казармы.
        Ближе к вечеру наблюдали возвращение наших броненосцев, охранявших караван транспортов. От этого зрелища у всех на душе стало спокойнее. Потом вернулся «Днепр», сразу начавший передачу части своих мелких пушек на трофей, который к ночи взял на себя обязанности брандвахты. Японцы заметно присмирели, так что ожидалась более спокойная ночь. Но дозоры, на всякий случай, все так же оставили усиленными.
        Одновременно с началом активных действий эсминцев и пароходов «Днепру» предписывалось своими силами обеспечить захват островов Косима и Осима, лежащих западнее входа в Цугару из Японского моря. Параллельно крейсеру следовало организовать связь гарнизона Хакодате с десантами, высаженными на западное побережье Хоккайдо из залива Ольги. Один из них, по плану, уже должен был установить контроль над рыбацким селением Есаси на западном берегу полуострова Осима. Предполагалось обмениваться с ними информацией по радио, если не удастся восстановить телеграфную линию, похоже, поврежденную японцами.
        Чуть южнее Есаси имелось еще одно селение с удобной гаванью. Называлось оно Каминокуни. Им тоже стоило заняться. Небогатов рассчитывал использовать бухты Есаси и Каминокуни в качестве запасных якорных стоянок для своего отряда. Поэтому, чтобы полностью их обезопасить, гарнизону Есаси вместе с экипажем крейсера-аэростатоносца предписывалось «освоить» еще и остров Окусири, в тридцати пяти милях от порта.
        Параллельно с установлением контроля за северным берегом западного входа в Цугару примерно такой же гарнизон с пароходом-снабженцем планировалось разместить на востоке в селении Касиваноте у мыса Есамазаки на выходе в Тихий океан. Совсем рядом с ним имелась небольшая бухточка Есан. Добраться туда из Хакодате по суше было проще, так как имелась полноценная дорога вдоль берега, и расстояние меньше вдвое. Но она была совершенно открыта с юга, откуда гнало волну с океана.
        Через переводчика опросив местных рыбаков, выяснили, что из-за этого стоянка в ней почти всегда неудобна, и они пользуются гаванью Тобошоке, уже за мысом Есамазаки, у северо-восточного ската горы Моунт. Однако это было уже за перевалами западных отрогов Моунт, довольно труднопроходимыми. К тому же, стоя за мысом, малочисленный отряд мог быть легко отрезан от основных сил, базирующихся в проливе, так что решили обживаться все же в Есане, выделив четыре наиболее ветхих парохода и полдюжины шхун из трофеев для затопления в качестве временного волнолома.
        С целью блокирования залива Муцу и максимального осложнения навигации в нем было решено провести скрытные минные постановки с транспортов и миноносцев. Ввиду недостатка сил постоянно держать патрульные корабли у выхода из Таиродате казалось затруднительно, так что минирование считалось делом срочным. Когда совещание еще было в самом разгаре, в Хакодате отозвали один из эсминцев, занятых в прикрытии десантов. Предстояло организовать погрузку мин на его импровизированную минную палубу.
        Вскоре после полудня в гавань вошел «Громкий», тут же ошвартовавшийся к борту «Фальке». Его командира сразу затребовали к адмиралу для доклада о переговорах с курильчанами. Тот предоставил непонятную депешу, записанную дословно. Штабным офицерам ее суть сразу стала ясной, поскольку о ситуации в северных водах вообще и о перспективных задачах своего соединения и соседей с востока сведений у них имелось больше. Поблагодарив капитана второго ранга Керна за бдительность, его отправили проследить за подготовкой к ночному рейду.
        По причине отсутствия опыта в погрузке мин с палубы парохода на минные салазки миноносца эта работа затянулась до вечера. Но, в конце концов, все удалось закончить до заката. К этому времени под погрузку встал и вернувшийся «Грозный». «Громкий», уже принявший мины, дождался окончания работ на собрате, и в половине одиннадцатого вечера они оба вышли из залива, сразу двинувшись на юг. Вернувшись на рассвете следующего дня, Андржиевский доложил о постановке четырех минных банок на подходах к Аомори.
        «Нахимов», дежуривший весь второй день операции у входа в Муцу, вернулся через три часа после захода солнца. В строгом соответствии с полученным еще утром приказом, перед уходом с помощью имевшихся шлюпок изобразили развертывание дозора по образу вчерашнего. Надеялись, что такая примитивная мера хотя бы заставит противника осторожничать и не ввязываться в затяжной бой при встрече с миноносцами.
        Весь следующий день миноносники занимались ремонтом и обслуживанием механизмов, а ночью минирование продолжили. Участвовали, кроме той же пары эсминцев, еще и пароходы «Фальке» и «Бетак», имевшие необходимое оборудование. Их охраняли номерные миноносцы. На этот раз, кроме еще четырех банок в самом проливе Таиродате, минные заграждения установили и у входа в него, севернее японского, напротив прохода у батарей. Японских дозорных судов встречено не было. На берегу никаких огней также не наблюдалось. Радиотелеграфирования - тоже. Исходя из этого, можно было считать, что минирование удалось утаить от противника.
        Все это время на форте Цугару велись работы по переустройству позиций японской полупустой гаубичной береговой батареи под 120-миллиметровые орудия, снимаемые с пароходов. Их устанавливали в уже готовых двориках на деревянных помостах, позволявших вести огонь поверх высоких брустверов и служивших одновременно фундаментами пушек. Параллельно строились малокалиберные противоминоносные и противотральные батареи из морских и полевых пушек на входе в залив и в его глубине. На сухопутном периметре обороны в авральном порядке возводились укрепления, начатые еще японцами, и сооружались новые. Ни о каком отдыхе некогда было даже и думать. Нападения ожидали в любой момент.
        Однако противник не проявлял активности, за исключением попытки пересечения пролива еще ночью с 17-го на 18 сентября небольшим пароходом, встреченным «211-м» к юго-востоку от селения Кокинай, куда, по-видимому, и направлялось судно. Поскольку миноносец потерял его в темноте, а поднятые по тревоге катерные и прочие дозоры его так и не обнаружили, пароход, вероятно, вернулся обратно.
        Между тем, находившиеся в Тихом океане японские и нейтральные суда все еще не знали о нашем появлении здесь и продолжали сходиться к проливу, чтобы пройти в Японское море. Регулярно выставляемые с рассветом корабельные дозоры на восточном фасаде в течение первых трех суток неизменно приводили свежие трофеи. Причем 18 сентября к нам в руки их попало сразу четыре. До того, как после 21-го числа это движение прекратилось, общим итогом отлова на подступах к проливу стал арест и конфискация пяти крупных шхун и четырех пароходов средних размеров.
        И это не считая мирных либо пустых нейтралов и судов, пришедших ночью и перехваченных уже японцами. Несколько раз в темноте видели световую сигнализацию с их берега с требованием остановить машину и ждать лоцмана, передаваемым международным кодом. По личному распоряжению Небогатова в таких случаях, несмотря на порывы некоторых активистов, никаких мер по перехвату не предпринимали. Не хватало еще из-за жадности в засаду угодить.
        И без того на стоянке в глубине залива Хакодате теперь ждали, когда их отпустят пять коммерческих судов, не имевших контрабанды. Дело в том, что для соблюдения максимальной секретности вокруг сооружения береговых постов и укреплений вся транзитная навигация вдоль северного берега Цугару днем временно была запрещена, а ночью слишком велик был риск, что коварные японцы могли прикинуться безобидными купцами. Поэтому было приказано: никого не впускать и не выпускать, а всех встреченных в зоне, контролируемой дозорными судами, топить.
        Капитанов задержанных судов такое положение вещей вполне устраивало. Словить шальную мину в борт не хотелось, а вынужденный простой им компенсировали углем, отпустив трофейного топлива со складов по пять ходовых суточных норм за каждый день ожидания. Еще хлеще с провизией. Разрешалось брать все что угодно, без ограничений в объемах. Вывозить это все равно не собирались и задерживаться здесь надолго тоже. Так что на тот момент казалось, что за наши «проказы» платят японцы. Уже после, просидев в Цугару вторую неделю, когда гарнизон и транспортная флотилия многократно разрослись, о такой щедрости пожалели.
        Обещанное Владивостоком подкрепление появилось во второй половине дня 19 сентября. О примерном времени подхода конвоя была получена телеграмма еще утром. Так скоро его еще не ждали, так что были приятно удивлены. Перед обедом, работая малой мощностью передатчика, удалось связаться по радио и с его охранением. Около двух часов пополудни с шара, поднятого над «Днепром», углядели на северо-западе большое дымное пятно. Оно приближалось откуда и должно было. Об этом немедленно сообщили на «Николая», стоявшего на якоре в бухте Мацумаэ, куда он вместе с «Навариным» перешел только с рассветом для оказания помощи местному гарнизону.
        Получив телеграмму с указанием пеленга на цель, Небогатов приказал отозвать и принять на борт десантные роты, вовсю воевавшие на берегу, и с обоими броненосцами двинулся навстречу. Спустя три часа он уже взял под свою охрану пароходы «Тобол», «Ростов» (один из сасебских трофеев), «Алантон», «Сент-Кулдо», «Силурним», «Суробайя» и «Охотск».
        На них очень плотно размещались части 117-го Ярославского пехотного полка и 1-го и 2-го Восточно-Сибирских запасных батальонов, две саперные роты, а также 1-й дивизион 31-й артиллерийской бригады, 12-я артиллерийская бригада в полном составе, две бригады тяжелой крепостной артиллерии и три крепостные пулеметные команды. В общей сложности 5700 человек пехоты, почти полсотни полевых пушек и две дюжины осадных шестидюймовок в двести пудов. Кроме войск и артиллерии на пароходах были еще патронные 120-миллиметро-вые пушки, для береговых батарей, привезенные с боезапасом через всю страну с балтийских фортов, уголь, провизия, амуниция и прочие виды снабжения.
        С ними шел еще угольный пароход из бухты Владимира и два судна с прочим снабжением из Николаевска. До встречи с нашими броненосцами транспорты охраняли только что оборудованные вспомогательные крейсера «Сунгари» и «Амур», бывшие «Аризона-мару» и «Граф Валдерсее». Хотя оба они еще совсем недавно закончили переоборудование, а экипажи только осваивали свои корабли, их отправили в море, так как больше было просто некого.
        Еще когда Небогатов приказал вызвать конвой по радио, минный квартирмейстер, работавший на аппарате «Николая», сообщил, что отчетливо принимает телеграфирование Владивостокской станции, только что передававшей депешу для наших крейсеров, находящихся в море.
        Это оказалось совершенно неожиданным, ведь все предыдущие дни ничего подобного не получалось. После недолгих обсуждений пришли к выводу, что вероятной причиной тому были высокие гористые берега пролива. Очень скоро представилась возможность проверить работоспособность тонкой техники. Когда транспорты и их эскорт были опознаны, по распоряжению Небогатова минеры флагмана с первой же попытки установили устойчивую радиосвязь со штабом флота.
        Сообщив во Владивосток, что конвой встречен, приняли ответную квитанцию в получении с пожеланием удачи. К этому времени с «Амура» уже отмахали флажками, что имеют пакет для адмирала с новым боевым приказом и инструкциями. Крейсер тут же призвали сигналом, для его передачи, а броненосцы начали занимать позиции на флангах каравана, шедшего в двух неровных колоннах до этого только с крейсерами в голове и в хвосте.
        Вместе с пакетом штабной почты Небогатов принял краткий рапорт от командира «Амура» капитана второго ранга Генке о плавании. Все прошло спокойно, хоть и опасались перехвата японскими крейсерами вскоре после выхода. Вероятно, противнику о конвое просто не было известно.
        Без каких-либо происшествий броненосцы и ведомые ими суда вскоре вошли в пролив, снова отметив работу японских гелиографов, правда, только у мыса Таппи. Далее вдоль берега никаких признаков активности уже не отмечалось. Спустя еще несколько часов конвой вошел в залив Хакодате под защиту минных заграждений и батарей, а оба броненосца совершили вояж к мысу Сириязаки, где обстреляли батарею, показавшую себя еще в день нашего прихода.
        Но главной целью этого рейда стал сеанс радиосвязи со штабом курильского гарнизона. Как и ожидалось, выйдя в Тихий океан, станция «Николая I» уверенно могла переговариваться с Итурупом. Помимо обмена оперативной информацией согласовали экстренные способы связи и время штатных сеансов для радиопереговоров, после чего вернулись в порт.
        Ни одного японского сторожевого судна за весь короткий рейд броненосцев на горизонте так и не показалось. Как теперь знали из радио, кроме сбежавшего от эсминцев более недели назад быстроходного парохода и другого судна, осматривавшего северное побережье Шикотана на следующий день, не видели их и у Курильских островов. Это казалось, по меньшей мере, странным. Давно пора было появиться хотя бы какой-то разведке от японского флота. Это уже становилось подозрительным.
        Штаб Небогатова весь переход от Сириязаки до Хакодате провел в обсуждении вариантов возможных ответных действий противника, но ни к каким выводам прийти не удалось. Слишком мало еще имелось сведений о нем. Оставалось ждать удара везде и крепить оборону всеми доступными средствами. Благо они теперь имелись. Подвижки в этом направлении уже были.
        К приходу конвоя кораблями второго броненосного отряда, его мобилизованными трофеями и приданными пехотными батальонами полностью контролировались ключевые позиции на всем северном берегу пролива Цугару. Была отбита у противника и расширена сеть береговых сигнальных постов. Связь между ними начали улучшать прокладкой дополнительных телефонных и телеграфных линий и организацией коммутатора в Хакодате для замены сгоревшего телеграфа.
        Все оборудование и большую часть провода для этого нашли на складах и одном из пароходов в порту. Также удалось восстановить сообщение с Есаси, а через него с островом Окусири, который теперь тоже контролировался нашим гарнизоном. Туда уходил подводный телеграфный провод.
        Успели организовать комендатуру, в чем сильно помогла местная православная община, созданная еще отцом Николаем, основателем японской православной церкви в Хакодате. Хотя с началом войны японские настоятель, катехизатор и регент Хакотдатской православной церкви были высланы из города по подозрению в сотрудничестве с русскими тайными агентами, удалось найти троих человек из старого прихода, согласившихся исполнять обязанности переводчиков, столь необходимых для функционирования временной администрации, подчинявшейся военному коменданту. На иждивение этой японской администрации передали и каторжан, доставленных на трофейном судне в Хакодате вместо Кусиро, заодно с их охраной.
        Продолжались работы по перекраиванию гаубичной батареи на горе, возвышавшейся над портом. Сами пушки, снятые с транспортов по одной с каждого, были уже затащены на вершину, и их уже начали ставить на места, в том числе заменяя разобранные и просто оттащенные в сторону тяжеленные гаубицы. Западнее гавани, на отлогом склоне чуть выше руин старого форта, полностью заново обустроили противоминоносную батарею из восьми трехдюймовок, тоже с пароходов.
        Поскольку выдолбить полноценные орудийные дворики в каменистом грунте оказалось довольно сложно, пушки пока просто поставили на деревянные основания, сооруженные из трофейного бруса, найденного в порту, и обнесли каменными брустверами из местных валунов. Погреба боезапаса и командный пост оборудовали похожими способами, а расчеты разместили во временных палатках и землянках рядом.
        На мысах Шираками и Шиокуби спешно доводили до ума японские стройки. Хотя на каждой из этих позиций должно было стоять по четыре шестидюймовки, судя по фундаментам, снова наших, и по шесть трехдюймовок, их пока вооружили только четырьмя отбитыми у японцев нашими же трехдюймовками каждую (кроме обнаруженных прямо на месте, еще четыре орудия нашли в порту).
        Доставленную с конвоем дополнительную скорострельную артиллерию решили разместить в новой батарее над мысом Одана. Но там пока дальше разметки дело пока не продвинулось Она должна была прикрыть планируемую артиллерийскую позицию броненосцев, откуда они смогут перекрыть своими главными калибрами почти половину ширины пролива и все подступы к заливу Хакодате, пресекая чужое судоходство.
        Саму стоянку уже начали оборудовать между мысами Одана и Ташимачи, используя для этого и останки разбившегося там на камнях парохода. Серьезно осложняло все мероприятие категорическое требование Небогатова, чтобы «войти туда и покинуть ее можно было в любой момент, без помощи буксиров и в кратчайшие сроки». При этом у стоящих на ней кораблей всегда должна быть прямая телефонная связь со штабом.
        Броненосцы уже нащупали своими корпусами небольшой участок, не подверженный воздействию сулоев[23 - Сулой - это взброс воды на поверхности моря, возникающий, например, при резком уменьшении скорости течения. Достигает высоты трех-четырех метров.]. Иного способа найти такое место, где даже столь крупный корабль мог гарантированно стать устойчивой артиллерийской платформой, просто не было. Из-за высокой скорости течений у мысов образовывалось слишком много водоворотов и подводных завихрений, не ощущавшихся на поверхности, но порой зацеплявшихся за самый киль и заметно раскачивавших броненосцы, весившие десяток тысяч тонн. Простояв на выбранном месте на якорях более двух суток за временной завесой из рыбацких снастей, наспех собранной по типу заграждений, применявшихся на Цусиме, а потом благополучно покинув ее своим ходом, «Николай» и «Наварин» доказали ее пригодность, после чего там установили бочки с подведенным из штаба телефонным проводом.
        Но уровень защищенности стоянки в теперешнем виде признавался недостаточным. Хотя из штабных информационных бюллетеней и знали, что натурными испытаниями в Озаки была подтверждена способность подобных преград, останавливать торпеды калибром до пятнадцати дюймов, это все же считалось недостаточно надежным и потому, временным. Сооружение полноценных защитных бонов для броненосцев из снятых с них же противоторпедных сетей и реквизированных лихтеров все это время шло в порту полным ходом. После завершения уже имевшиеся заграждения станут второй линией защиты.
        Укрепляли и пассивную оборону самого залива. Крепостное минное поле, перекрывавшее вход в залив Хакодате, усилили привезенными с собой минами, ограничив районы плавания даже для судов с малой осадкой в пик прилива. На северном берегу расширяли и укрепляли позиции противотральных батарей для полевой артиллерии, с которых пристреляли линию минных полей. Строили разводной бон для прохода из якорных цепей, бревен и ботов.
        Сразу по прибытии в гавань Хакодате, получив доклады о работе, проделанной в его отсутствие, от полковника Маннергейма и начальника своего штаба капитана первого ранга Кросса, Небогатов еще в течение получаса заканчивал изучение полученных из Владивостока посланий, закрывшись в каюте, после чего распорядился созвать совещание старших флотских и армейских офицеров.
        Требования владивостокского начальства оставались запредельными и нереальными, даже несмотря на прибывшие солидные пополнения людьми, оружием и, чего совсем не ожидали, кораблями. Оптимизма высоких штабов, считавших, что появления японского флота в районе Цугару в ближайшее время можно не опасаться, сам Небогатов, так же как и офицеры его штаба, сидевшие на враждебной территории, отнюдь не разделяли.
        По последним обзорным циркулярам, полученным из Владивостока, японцы попытались захватить Гензан и Порт Шестакова, но были отбиты. После чего высадили два больших десанта в северо-восточной Корее. Один недалеко от Порта Лазарева, а другой вблизи Порта Шестакова. Сейчас там идут тяжелые бои на перевалах, но сведений о прорыве нашей обороны нет. Весь боеспособный флот противника охраняет армейские транспорты со снабжением, скопившиеся на стоянках в северной части Броутонова залива. Японцы, вероятно, изначально планировали укрыть свой конвой из нескольких десятков судов в гавани Гензана, чтобы не сковывать его охраной свои главные силы. А когда это не удалось, были вынуждены начать оборудование новой стоянки и причалов для разгрузки крупных судов подручными средствами. Для работ активно привлекают местное население.
        Несмотря на серьезность ситуации, в общем и целом оборона северной части Кореи и Приморья устояла, и на данный момент никаких явных угроз непосредственно для крепости Владивосток и ее сухопутных коммуникаций нет. Штаб флота планирует не прекращать вылазок в Броутонов залив всеми имеющимися боеспособными силами, что не позволит японцам отвлечься на что-либо еще. Таким образом, по мнению стратегов из больших штабов, получалось, что у второго броненосного отряда и приданных ему сил полностью развязаны руки. По крайней мере - в ближайшее время.
        Исходя из этого, воспользовавшись успешным захватом порта Хакодате, причем в работоспособном состоянии, с получением подкреплений и дополнительного снабжения, Небогатову, вместе с Маннергеймом, предписывалось немедленно приступить к полному овладению проливом Цугару. В кратчайшие сроки надлежало принять меры для обеспечения безопасной навигации в нем, для чего требовалось установить полный контроль над ключевыми позициями на его обоих берегах.
        Но это было абсолютно невыполнимо. По последним сведениям, полученным в штабе отряда, как от пленных японцев и местных рыбаков, так и из захваченных бумаг, стало известно, что столь серьезный отпор нашим десантам на подступах к Муцу оказали только что прибывшие в Аомори армейские подкрепления из центральных районов империи.
        К моменту неудавшейся атаки залива на входе в него уже было почти закончено строительство береговых батарей, вооруженных, кстати говоря, трофейными пушками, доставленными из Порт-Артура, и развернуто не менее двух полков пехоты, не считая тыловых и обозных частей. Противник планировал в ближайшее время перевезти их в Хакодате и использовать для усиления обороны Хоккайдо, но мы пришли чуть раньше. Причем доставка пополнений по железной дороге в Аомори не прекращается до сих пор.
        А легкость, с которой удалось справиться с гарнизоном Хакодате, объясняется отводом с позиций большей части местной пехоты со всей приданной артиллерией, вывезенной на транспортах накануне атаки, вероятно, для планировавшейся высадки на Курильских островах. Однако теперь уже было известно, что там они тоже не появлялись, и где находятся эти транспорты и войска в данный момент - неизвестно.
        Исходя из информации о постоянно прибывающих в Аомори армейских эшелонах, а также опыта высадки у пролива Таиродате, приобретение контроля над южным берегом пролива признавалось нереальным. Но именно сейчас появилась возможность полного овладения полуостровом Осима вплоть до выхода к заливу Уциура у горы Камагатаке и атаки порта Муроран с высадкой десанта для полного овладения им и приморским участком железной дороги. В случае успеха можно в дальнейшем опираться на его богатые угольные запасы и иметь хорошо оборудованный резервный пункт базирования. А пехоте, в перспективе, получив подкрепления, наступать вдоль железной дороги на Саппоро, что, в свою очередь, при условии подвоза дополнительных сил и при поддержке десантов со стороны Японского моря давало шанс на достаточно быстрое овладение административным и промышленным центром Хоккайдо с последующим созданием устойчивой обороны по линии Томакомай - Саппоро - Отару.
        Контролирование нами этой территории полностью лишало противника доступа к оборудованным портам и железнодорожной сети вообще на всем Хоккайдо, оставляя ему пусть гораздо большую, но почти не освоенную и мало заселенную его часть. Потеря возможностей для нормального снабжения поставила бы остававшиеся там японские войска в осадное положение.
        В то же время, обеспечивая надежный контроль только южного и западного берегов Хоккайдо и имея такие позиции у себя за спиной на суше, можно было гарантировать вполне безопасное прохождение проливом Цугару наших судов в светлое время суток, почти независимо от погодных условий.
        Приняв этот план в качестве основного, сразу начали его детальную проработку. Все понимали, что японцы наверняка уже предпринимают срочные меры по укреплению обороны на Хоккайдо, поэтому времени на раскачку, а тем более на подробное согласование его с Владивостоком нет совсем. Изложив его суть в кодированной телеграмме, отправленной по радио, спустя три часа получили подтверждение, что в случае успеха пополнения будут.
        Тут же отдали приказ: «Начинать!» Войска прямо с транспортов отправлялись маршевыми колоннами на исходные рубежи. Шлюпки и катера, перевозившие офицеров с берега на флагман с докладами и за приказами и в обратном направлении, шли сплошным потоком. Все корабли постоянно обменивались сигналами и также гоняли шлюпки к борту «Николая I».
        Едва сойдя на берег, 1-й и 2-й Восточно-Сибирские запасные батальоны тут же выдвинулись вдоль телеграфной линии из Хакодате в Есаси и по недостроенной железной дороге, свободно проходимой для повозок, от Хакодате к селению Мори у северного склона горы Камагатаке. Сопротивление оказывали лишь немногочисленные и почти безоружные отряды ополченцев и милиции, толком еще не знавшие, что происходит, и не имевшие централизованного командования, так как все штабы обороны этих земель и военные склады были в оккупированном Хакодате.
        Одновременно начали переформирование потрепанных частей, участвовавших в штурме Хакодате и высадках у залива Мутсу, и развертывание дополнительных батарей в опорных пунктах патрульных сил у западного и восточного устьев пролива. Оборудовались узлы обороны с использованием доставленных тяжелых осадных орудий. Организовывалась противодесантная оборона бухты Мацумаэ и горы Моут. Часть артиллерии оставили в порту в качестве резерва.
        Тем временем 117-й полк в полном составе, вместе с двумя батареями полевых пушек уже в ночь на 20 сентября на пароходах «Суробайя», «Охотск» и «Силурним» отправился к Мурорану. К рассвету, охраняемые тремя миноносцами и тремя эсминцами, транспорты уже входили в залив Уциура. Впереди была слышна канонада. Это «Николай I», «Наварин» и «Нахимов» начали обстрел порта, чтобы выявить батареи, его охранявшие.
        Как выяснилось позже, Небогатов, не располагая точными данными о противнике, явно переоценил мощь береговой обороны Мурорана. К подходу десантного конвоя единственная батарея малокалиберных скорострелок, располагавшаяся на входном мысу, была перемешана с землей. Ни одного судна, ни военного, ни грузового, в гавани не оказалось, так что все сопротивление с уничтожением этой батареи закончилось.
        После того, как первая волна десанта, высаженная миноносцами прямо на причалы порта, очистила его от немногочисленных полицейских дружин, все три транспорта благополучно ошвартовались и выгрузили пехоту, хлынувшую в город и его окрестности. Стрельбы почти не было. Местные жители попрятались в домах, так что улицы оказались совершенно пустыми.
        Овладев портом и осознав явную избыточность собранных для этого сил, Небогатов сразу отправил Энквиста на «Нахимове» осмотреть залив Уциура, выделив ему все катера высадочных сил, оказавшиеся ненужными в гавани, а «Наварина» двинул к Томакомай, для поддержки уже высаживающейся там пехоты. Сам же он с «Николаем» остался прикрывать вход в залив, поддерживая связь фонарями с сигнальным постом на горе Камагатаке, когда она показывалась из державшейся над водой дымки.
        Трофейщики вернулись уже к полудню, приведя с собой восемь небольших каботажных пароходов, имевших на буксирах более десятка крупных парусных рыбацких и угольных шхун, и пять буксирных пароходов водоизмещением от 80 до 250 тонн, тащивших целые гирлянды портовых ботов и барж. Как выяснилось, все это богатство было уведено из порта и смирно стояло на якорях в слегка замаскированном виде вдоль северного гористого берега залива, вероятно, в надежде, что так глубоко в него, в случае набега, никто соваться не станет.
        Лежавший в десяти милях севернее Мурорана прибрежный городок Дате успели осмотреть только с воды, но никаких военных приготовлений ни у его пристаней, ни в самом селении не видели. Жители спешно покидали свои дома и уходили на лодках вверх по реке Комонбетсу или по дорогам, петлявшим среди полей, покрывавших всю обширную равнину, на которой он располагался.
        Приведенное «Нахимовым» пополнение не могло не радовать. Однако сразу возникла проблема с комплектованием экипажей отбитых у врага судов. Заменив часть перегонных команд матросами с пароходов, восстановив, таким образом, численность экипажа старого броненосного крейсера, Энквиста с большей частью добычи отправили в Хакодате. Транспорты остались в порту, ибо дать ход после такой рокировки уже не могли. Их экипажи сократились до расчетов орудий, обслуги вспомогательных механизмов и подачи боеприпасов, возглавляемой капитаном.
        Тем же ранним утром, одновременно с атакой Мурорана, с захваченных в Хакодате каботажников и шхун начали высаживать десант в селении Томакомай, на тридцать миль восточнее. Этот рыбацкий поселок соединялся с Мурораном железной дорогой, проложенной вдоль берега моря. Далее она уходила в глубину острова, на север к Саппоро и далее в Сибецу. Изначально главной целью этой вспомогательной высадки было предотвратить подвоз подкреплений по железной дороге со стороны Саппоро и из угольных районов Хоккайдо.
        Никакой береговой обороны в Томакомай не оказалось. Высадившиеся там три роты стрелков разоружили железнодорожную охрану, сменившую ушедший недавно гарнизон, и без боя заняли весь поселок с железнодорожным узлом, на котором остановили пустой эшелон, шедший за углем к угольным копям. После чего по телеграфу, оказавшемуся исправным, установили связь с Мурораном и доложили о результатах.
        Узнав об этом, Маннергейм приказал основным силам отряда Томакомай тут же грузиться в этот эшелон и двигаться вперед по рельсам, насколько это окажется возможным. Он считал, что нужно занять оборону как можно дальше от побережья, пока японцы не опомнились, чтобы затем иметь возможность планомерно продолжать продвигаться вперед, по мере подхода резервов. Или же отступать под натиском превосходящего врага, имея резервы у себя в тылу. В условиях гор и практически полного отсутствия нормальных дорог при должной подготовке всегда оставалась реальная возможность долго сдерживать и изматывать гораздо более сильного противника. Причем этот тезис был справедлив для обеих сторон.
        Обмен депешами закончился как раз к приходу «На-варина». Командовавший десантом в Томакомай капитан Громов, с появлением на рейде броненосца, запросил с него помощь людьми для контроля за станцией, сразу отправив за ней все рыбацкие лодки, найденные на пляже у деревни. А сам отвел с позиций две роты своей пехоты и начал их погрузку прямо на пустые платформы, которые тут же обкладывали брустверами из шпал. На станции нашли паровоз и еще несколько вагонов, так что удалось сформировать второй эшелон. Отозвали еще полуроту, с остатками ранее отозванных частей рассадив ее во втором поезде.
        Едва дождавшись возвращения лодок с матросами «Наварина» и передав позиции лейтенанту Пухову, командовавшему десантным отрядом, Громов со своим неполным батальоном двинулся, уже на паровом ходу, в глубину острова, ощетинившись штыками и выставив вперед по ходу движения тупые рыла сразу двух «максимов». Впереди основных составов пустили маневровый паровоз с поставленной перед ним пустой платформой, на которой разместили еще два пулемета, уже свезенные с броненосца вместе с расчетами, и отряд матросов, добровольцев под командованием мичмана Верховцева.
        Моряков и пулеметчиков из десанта также защитили бруствером, который возводили уже на ходу из спешно закинутых мешков риса и каких-то рыбных отходов с первого же попавшегося склада уже на самом выезде. Отходы оказались довольно вонючими, если сидеть за ними тесной компанией, почти уткнувшись носом в грубую дерюгу. Однако привередничать не приходилось, поскольку выбора не было. Выбрасывать потенциальную защиту от нацеленных в тебя пуль под откос, несмотря на исходящее от нее «амбре», никто не решился.
        Для охраны станции до подхода дополнительных сил, вызванных Небогатовым из Хакодате, оставили часть десантной роты «Наварина» и всего полуроту пехоты. На станции Мурорана, сразу после получения известий от Громова, начали формирование войскового эшелона, для закрепления на захваченных территориях, установления контроля за всеми разъездами и дальнейшего продвижения в сторону Саппоро. А после его отправки тут же следующего. В самом порту оставляли только часть артиллерии для организации береговой обороны да охранные отряды, общей численностью едва превышавшей линейную роту. С «Николая» также начали свозить на берег десант в помощь пехоте.
        Тем временем Громов, достигнув узловой станции Титосе, внезапной атакой с еще только замедлявшихся эшелонов, рассеял и частично уничтожил ее гарнизон, захватив вокзал, склады, телеграф и более десятка пленных. Поскольку по-японски никто в отряде не знал ни слова, их просто заперли под охраной в одном из помещений вокзала для дальнейшего разбирательства, когда прибудет серьезное начальство с толмачом. Отправить их в Томакомай возможности не имелось, поскольку дорога на этом участке была одноколейная, а все движение по ней сейчас осуществлялось только в сторону Саппоро.
        Зато среди арестованного персонала станции нашелся американский инженер, сильно удивившийся появлению здесь русских, причем даже не моряков, а пехоты. Оказалось, что он не знал о том, что Хакодате уже не первый день захвачен нашим десантом. Японцы это тщательно скрывали. От американца стало известно, что со станции в восточном направлении на перевалы и копи Юбари ведут две приличные грунтовые дороги и узкоколейка, а главная железная дорога идет дальше на север к Саппоро. Других путей нет. Только тропы.
        В самом Саппоро, считавшемся центральным городом Хоккайдо, обычно стояли японские войска, но есть ли они сейчас, инженер не знал, поскольку сам работал только на копях и иногда бывал по делам в Титосе. Возле копей также стоят войска, которые сейчас уже наверняка подняты по тревоге и движутся сюда.
        Громов приказал занять оборону и заминировать небольшой мост перед станцией, чтобы подорвать его, при приближении японцев со стороны Саппоро. Но взрывчатки не нашлось, поэтому его завалили деревянным хламом и хворостом и натаскали в промоину рядом с ним бидонов с керосином, подготовив к поджогу. Деревянные тщательно просмоленные несущие конструкции вполне позволяли при необходимости уничтожить его таким способом. За мост отправили дозор с набором сигнальных ракет, для экстренной сигнализации.
        Не встречая сопротивления со стороны деморализованного ополченческого гарнизона и до сих пор не видя другого противника, на станции и у моста оставили охрану из матросов с пулеметами и выдвинутыми передовыми заслонами из пехоты. А с основными своими силами Громов двинулся к перевалам, надеясь там задержать подкрепления для оставшихся позади уже разбитых японских отрядов. Но подняться на них не успел. Не доходя реки Юбари, его отряд вступил во встречный бой с японской армейской колонной, уже спускавшейся с хребта вниз.
        Японцы явно не ожидали появления наших войск, поэтому растерялись. Воспользовавшись их замешательством, русским удалось отбросить превосходящего противника за реку и организовать оборону на ее левом берегу, сразу же запалив деревянный мост, обслуживавший узкоколейку, но имевший полосу и для переезда повозок. Поскольку это была единственная переправа в труднопроходимой горной местности, продвижение японских колонн сразу остановилось.
        Несмотря на открытые и хорошо простреливаемые из пулеметов подходы к уже горящему мосту, японцы яростно атаковали под прикрытием плотного ружейного огня, не считаясь с потерями. Им даже удалось его потушить. Когда к Громову подошло подкрепление из Мурорана с легкой батареей 47-миллиметровых пушек Гочкиса на сухопутных станках, все подходы к обгоревшим пролетам с японской стороны были завалены трупами. Но у громовцев уже были на исходе патроны. Из полутора рот могли держаться на ногах только 78 человек, готовившихся отбивать японцев штыками. Сам капитан был дважды ранен. Очередную японскую атаку отбили уже из пушек прямой наводкой шрапнелью с трубкой, выставленной «на картечь», после чего бронебойными гранатами проредили позиции стрелков среди скал, и самураи наконец угомонились.
        Благодаря тому, что отряд Громова сумел отбить у противника стратегическую позицию и удержать ее, продвижение наших войсковых эшелонов на Саппоро не прекращалось. Маннергейм бросил в бой все наличные силы, оставив у себя в тылу только слабые охранные отряды, усиленные моряками и прикрытые с моря броненосцами.
        Не прекращая быстрого продвижения вперед, избавленный, благодаря специфике рельефа, от заботы о флангах, он сумел превратить изначально тактический успех захвата важного порта Муроран, в стратегический. Русская пехота стремительным броском вышла в тыл гарнизону административного центра Хоккайдо.
        Японцы явно были не готовы к отражению атаки со стороны Титосе. Они вообще не имели никаких войск вдоль железной дороги. Хотя с одного из разъездов и успели отправить тревожную телеграмму, эшелоны с сибирскими стрелками благополучно прибыли на станцию, где в здании грузовой канторы размещался штаб обороны. В ходе яростного встречного боя из высшего офицерского состава гарнизона Саппоро никто не уцелел. В городе в районе депо и вокзала разгорелись ожесточенные уличные бои. Но с самого начала противник потерял возможность управления большей частью войск, еще только поднятых по тревоге в казармах, и не смог организовать отпор, а поезда с русской пехотой прибывали «по расписанию».
        Передовые отряды прорвались к центру города и военным городкам, перекрыв поступление подкреплений и отправив нарочных верхами к вокзалу. В столице Хоккайдо началась паника. Из-за посыльных в русской форме, носившихся по улицам на первых же попавшихся лошадях, выпряженных из повозок, даже без седел, всем и всюду мерещились казаки, хотя кавалерии у Маннергейма вообще не было.
        Воспользовавшись этой суматохой, высланные к нашим войскам в Отару охотники на таких же трофейных конях смогли прорваться через весь город и раскинувшуюся южнее равнину, покрытую крестьянскими полями, и добраться до расположения частей, высаженных на северном берегу полуострова.
        Русский гарнизон порта Отару, захваченного одновременно с Хакодате, состоял из первого батальона и сводного добровольческого отряда крепости Николаевск-на-Амуре. Начальник гарнизона лейтенант Остен-Сакен, будучи флотским офицером, в сухопутной войне почти ничего не понимал. Однако, едва узнав от прорвавшихся гонцов о делах, творящихся в Саппоро, немедленно отдал распоряжения о подготовке общего наступления и двинул к устью реки Исикари оба имевшихся у него вооруженных парохода.
        Общий план атаки разрабатывал штаб батальона. Самым оптимальным представлялось наступать от станции Зенибако вдоль железной дороги, где она поворачивала от побережья вдоль горных склонов в обширную долину реки Исикари, всего через десять миль выводя прямо к Саппоро. Несмотря на то что распоряжение о подготовке было передано капитану Стемпковскому, командиру 2-й роты, занимавшей станцию, сразу после встречи посыльных с начальником гарнизона, до подхода пароходов ничего предпринято не было. Армейский капитан не желал исполнять «дурацких приказов флотского лейтенанта». Он неоднократно высказывался в том духе, что раз японцы нас не трогают, так нечего их злить. А если вздумают наступать, то лучше всего сразу сдаться, так как удержать оборону без резервов считал безнадежным делом. Узнав это, Остен-Сакен переправился на берег, отстранил Стемпковского от командования и отправил под арест на один из пароходов.
        После этого все пришло в движение. К вечеру 20 сентября Саппоро был атакован и с севера. Наступая по плоской сельскохозяйственной равнине в долине реки, северный отряд был поддержан фланговым огнем стодвадцаток вооруженных пароходов, имитировавших высадку пехоты катерами в устье Исикари, что позволило сравнительно легко преодолеть наспех сооруженную линию обороны противника, вынужденного разделить свои силы, чтобы парировать попытку охвата своего правого фланга.
        Вступившие в город к ночи передовые части добровольческого отряда, несмотря на малую численность, смогли с ходу пробиться к центру, рассекая остатки японского гарнизона на две части. После нового удара с тыла японцы оказались окончательно сломлены. Хорошо обученных и регулярных частей в городе почти не было, а только что мобилизованные новобранцы из местных резервистов просто разбегались.
        Хотя до полуночи 20 сентября на бумаге гарнизон Саппоро все еще более чем в два раза превышал числом нападающую сторону, противодействие оказывали лишь небольшие отряды численностью менее роты и обозные войска, хотя порой и весьма ожесточенное. Но они действовали разрозненно, и к полудню следующего дня все было кончено. Станция и железнодорожное полотно не пострадали. Трофейных паровозов и вагонов тоже хватало.
        Овладев железной дорогой Муроран - Томакомай - Титосе, к станции Титосе постоянно перебрасывали подкрепления, усиливая оборону у моста через Юбари. Это не позволило двигавшимся ускоренным маршем от Кусиро и Акеси батальонам 13-й и 15-й японских дивизий, оказать помощь всем остальным малочисленным гарнизонам. Растянувшиеся на марше походные колонны вынужденно вступали в бой поочередно и атаковали наши укрепленные позиции в лоб, неся тяжелые потери от огня пулеметов и артиллерии, не имея возможности развернуть собственные батареи. Обходных путей для привычного охвата флангов не было.
        Упорные бои восточнее станции Титосе и Саппоро продолжались еще в течение недели, но благодаря постоянному подвозу по морю, а далее по железной дороге подкреплений и снабжения к нашим войскам, позиции удалось удержать и даже немного потеснить противника к востоку от Саппоро, заняв всю долину в нижнем течении реки Исикари. Добравшись до копей Хороконаи, наступление прекратили. Сами рудники, неоднократно переходившие из рук в руки, оказались сильно разрушены осадными пушками. К началу октября положение в западной части Хоккайдо стабилизировалось. Японцы окончательно выдохлись и уже не могли атаковать, начав зарываться в землю. Наши больше не пытались штурмовать, также усиливая оборону. При этом местным рыбакам, правда, только айнам, даже разрешили выходить в море на промысел.
        В районе селения Масике вообще не было боев. Высаженный там отряд из состава гарнизона крепости Николаевск-на-Амуре под командованием капитана Зака с полевой батареей благополучно занял поселок и окопался. Ни войск, ни ополченцев в этом рыбацком селении не водилось с самого начала войны, поэтому обошлось без стрельбы.
        Вообще из японцев нашлись только пожилой, но расторопный начальник почтового отделения, являвшийся служащим «Северной телеграфной компании», успевший отправить телеграмму о нападении, да два случайных купца-рыбопромышленника с пятнадцатью человеками экипажей своих шхун. Они зашли в гавань, чтобы переждать непогоду и починить рангоут. Шхуны конфисковали, а японцев, на всякий случай, держали в отдельном бараке под охраной.
        Когда оборона была более-менее организована, Зак, являясь комендантом порта, разрешил местным рыбакам продолжать промысел в обмен на некоторую помощь в сооружении новых укреплений и лагеря для размещения ожидаемых в ближайшее время дополнительных войск. Войска так и не привезли, но о том, что к их доставке готовятся, знали и за проливом Цугару. Одновременно он организовал закупку свежей и вяленой рыбы, циновок и рыбьего жира. Часть шла в котел гарнизону, а излишки регулярно отправлялись в залив Ольги, Корсаков и Николаевск трофейными шхунами.
        Поскольку никаких притеснений местные от русских, в отличие от японцев, не испытывали, попыток противодействия или саботажа с их стороны до конца войны так и не было. А после подписания мирного договора отряд Зака тихо отбыл к прежнему месту прохождения службы.
        Глава 12
        Всем этим событиям предшествовала очередная тайная встреча Рожественского с Гинце. Еще 12 сентября, как раз на пике штабного аврала, вызванного вторжением японцев в Броутонов залив, прибыл посыльный с запиской. В ней сообщалось, что германский посланник настаивает на срочной и строго конфиденциальной встрече с наместником. Причем в записке фигурировала одна из условных фраз, обозначавшая чрезвычайную важность и экстренность.
        Чертыхнувшись про себя, Зиновий Петрович отправился на рандеву. Адмирал Гинце сразу без предисловий сообщил, что сегодня утром ему стало известно о предварительной дате прихода специального транспорта с боеприпасами, вышедшего из Киля месяц назад. Это судно в строжайшей тайне обогнуло Африканский континент, пересекло Индийский океан и в данный момент поднимается западной частью Тихого океана к Курильским островам. Не позже 16 - 20 сентября оно подойдет к Курилам.
        В этой связи требуется немедленно принять решение о том, каким проливом лучше пройти в Охотское море. Но было бы гораздо лучше, если бы удалось организовать встречу силами флота. Также Гинце передал его позывной и ведомость имеющегося на борту груза, сообщив, что транспорт сам выйдет на связь по радио, когда передовые пункты базирования или русские корабли окажутся в зоне досягаемости его станции. Но нужно сообщить ему, где и кого вызывать.
        Поблагодарив немца за хорошие новости, Зиновий Петрович отправился обратно, по дороге ознакомившись с перечнем грузов. Из боеприпасов там фигурировали стальные фугасные бомбы и пороховые заряды для 305-, 254- и 203-миллиметровых пушек, а также шестидюймовые стальные гранаты в большом количестве. Кроме того, детали, необходимые для капитального ремонта гидравлических и электрических приводов башенных механизмов броненосцев, и прочее остро необходимое железо, изготовить которое во Владивостоке было невозможно. Общая масса всех грузов не превышала девятисот тонн, из чего следовал вывод, что предстоит встретить небольшой грузопассажирский пароход-прорыватель. В принципе, ничего сверхъестественного, вот только японцы не ко времени активизировались.
        Отдав распоряжения, необходимые в связи с новой вводной, Рожественский не контролировал этот вопрос постоянно. Подготовка к встрече прорывателя, безусловно, являлась делом архиважным. Но учитывая общую напряженность ситуации в тот момент, она шла параллельно с остальными мероприятиями и ни в коем случае не в ущерб им.
        Вечером 16 сентября пришло радио от Небогатова об успешном штурме Хакодате. Но связь была неустойчивой и вскоре прервалась. К тому времени наконец начали поступать более-менее регулярные сведения о ситуации в Броутоновом заливе, позволявшие планировать ответные шаги.
        Через корейцев уже знали, что японцы заняли Хамхын и пытаются продвинуться вдоль дорог в направлении Порта Лазарева и Гензана, но пока не могут преодолеть сопротивление наших частей, занявших оборону по южному берегу реки у селения Кумуя. Относительно успешно им удается атаковать только вдоль побережья, где войскам оказывают огневую поддержку канонерки и истребители. С транспортов, стоящих под берегом, постоянно перевозят шлюпками войска и снабжение.
        От Ивона, кроме давления на Порт Шестакова, они начали наступать еще и на Сонджин, атакуя одновременно через перевалы и вдоль побережья. Весь их флот держится недалеко от Ивона, охраняя стоянку пароходов, на которую постоянно приходят новые суда (как сообщили немцы, пунктами отправки являются Фузан и начавший оживать Нагасаки). Создавалось впечатление, что идет накопление сил для развития наступления. Учитывая специфику ведения боевых действий в северо-восточной Корее, с которой японцы хорошо знакомы, это вполне может вылиться в новый десант, уже ближе к Владивостоку. Исходя из того, что весь боеспособный японский флот все так же держится у корейских берегов, это казалось вполне возможным. Целью может стать залив Посьет.
        Не имея достаточных сил, а самое главное - времени, чтобы резко переломить ситуацию, действуя непосредственно в Корее, было принято довольно оригинальное решение. Предлагалось вместо постепенного ввода в грозившую затянуться позиционную борьбу на берегах залива Броутона дополнительных армейских контингентов продолжать сдерживать японцев имевшимися силами Корейского отряда, а Посьетским отрядом, оказавшимся теперь почти сплошь из только что призванных резервистов, попытаться усилить противодесантную оборону. Параллельно развернуть строительство дополнительной линии полевых укреплений на западном фланге главной Владивостокской минно-артиллерийской позиции по внешнему периметру заграждений. Это заметно сокращало общую протяженность укреплений вокруг Владивостокской крепости, позволяя при необходимости быстро отвести за нее откровенно слабые передовые противодесантные гарнизоны и повысить ее насыщенность войсками и огневыми средствами из резервов.
        Но главное - помимо пассивной обороны в Корее и Приморье предполагалось одновременно резко усилить нажим на Хоккайдо. По расчетам стратегов, это должно было вынудить японцев принять срочные меры по защите территории самой метрополии. К тому же это требовало гораздо меньших затрат ресурсов, но могло дать положительный результат с тактической и стратегической точек зрения уже в ближайшее время.
        Было решено немедленно перебросить в Хакодате войска, назначенные ранее для усиления обороны бухты Владимира, залива Ольги, Императорской Гавани и Де-Кастри. Их только что отправили из Владивостока обратным рейсом на разгрузившемся угольном конвое под эскортом двух новых вспомогательных крейсеров «Амур» и «Сунгари». Конвою приказали объединиться в заливе Ольги с пароходами, уже пришедшими туда из Николаевска-на-Амуре, с артиллерией, продовольствием и резервными батальонами на борту, забрать из бухты Владимира дежурное судно, имевшее запас боевого угля, и максимально быстро идти к Небогатову.
        Боевой приказ с новыми инструкциями отправили эсминцем, догнавшим караван уже к ночи, а все необходимые распоряжения гарнизонам залива Ольги и бухты Владимира телеграфом. К всеобщему удивлению, столь шаткая схема, сверстанная по ходу дела, сработала.
        До полудня 17 сентября, кроме повторного рапорта из Цугару об успешном штурме Хакодате, новостей не поступало. Но утро оказалось напряженным. Одна передача приказа Небогатову на отмену отхода из Цугару вылилась в целый всплеск радиообмена с использованием самых последних методик «шифров в шифре». А сразу после девяти часов снова состоялась встреча Гинце и Рожественского, формальным поводом для которой послужили претензии фирмы «Шихау» по поводу задержек с доставкой частей миноносцев типа «Инженер-механик Зверев», которые должны были собираться во Владивостоке. То немногое, что успели отправить из Петербурга, безнадежно застряло в Иркутске.
        Но на самом деле немецкий представитель спешил уведомить, что встречать теперь требуется не один, а сразу три парохода, идущих вместе. Так сложились обстоятельства. Все три судна шли разными маршрутами и были зафрахтованы двумя разными ведомствами, не удосужившимися согласовать действия между собой. Одно военным, а два морским. Они должны были форсировать Курилы в течение трех-четырех дней, но Гинце взял на себя смелость свести их в один отряд, как только с ними была установлена радиосвязь. Он сообщил также и названия судов с точной датой их появления у пролива Фриза и передал наработки Адмираль-штаба по последнему отрезку пути, для корректировки на месте по мере необходимости.
        Услышав названия пароходов, Рожественский невольно усомнился и переспросил, поскольку услышанное казалось совершенно невероятным. Но Гинце с полнейшей невозмутимостью на лице подтвердил, что не позднее сегодняшнего вечера следует, помимо двух других, ожидать появления лайнера «Дойчланд». Того самого «Дойчланда» - самого крупного парохода компании «Гамбург-Америка Пакетбот Гезельшафт», уже третий год удерживающего «Голубую Ленту Атлантики». Именно о нем одном и шла речь с самого начала.
        Это казалось абсолютно невозможным! Во-первых, незаметно протащить через три океана такую бандуру, популярную и узнаваемую абсолютно всюду, где бы он ни появился, это вообще из разряда фантастики. Кстати говоря, в этой связи возникал вопрос о столь малой загрузке. Всего девятьсот тонн при полном водоизмещении далеко за двадцать семь тысяч. Во-вторых, по политическим соображениям, поскольку имелся реальный шанс быть перехваченными, не дойдя до пункта назначения. Пароход с контрабандой, носящий название «Германия», это ж какой повод для скандала! К тому же скрыть сам факт его появления во Владивостоке никак не получится.
        В-третьих, по техническим причинам. Этот мастодонт, несмотря на свои колоссальные размеры, способен принять топлива только на восемь дней плавания, правда, со скоростью в 22 - 23 узла, после чего его нужно неделю грузить углем, причем в порту. Да и угля этого потребуется как для целой эскадры. А в этом случае все эти работы пришлось бы делать в море, поскольку из соображений секретности в порты заходить нельзя!
        В-четвертых, никто, ни за какие деньги не согласится рисковать символом безусловного успеха своей компании на мировом рынке пассажирских грузоперевозок. К тому же символом, постоянно приносящим деньги своим хозяевам. Кроме того, нашлось бы еще и в-пятых и так далее.
        Однако невозмутимый немец опроверг эти доводы. Всех подробностей финансовой «кухни» фирмы «HAPAG» Гинце не знал, но не сомневался, что ее глава Альберт Баллин был рад предложению о срочном фрахте своего самого большого и одновременно самого убыточного парохода. Особенно учитывая, что за этот рейс будет заплачено втрое против так желаемого вояжа с полной загрузкой (чего никогда не случалось) через Атлантический океан - почти три миллиона марок. Правда, только в случае успешного соблюдения его секретности. А разрешение на сделку получено с самого верха и одобрено Адмиральштабом.
        Немецкий представитель сразу разъяснил, что в данном случае известность совсем не значит популярность. Ни в одном рейсе к берегам Америки заполняемость «Дойчланда» даже близко не приближалась к ста процентам, а его трюмы для срочных грузов способны вместить всего шестьсот тонн, так что цифра 900 показывает вообще перегруз в полтора раза. А все пассажирские каюты и подсобные помещения заняты войсками и их багажом.
        Предположения насчет его прожорливости в данный момент также не соответствуют действительности. Очередной ремонт машинно-котельной установки совместили с некоторыми дополнительными работами, после завершения которых уникальные и огромные двухъярусные шестицилиндровые машины четверного расширения настроили на гораздо меньшую мощность. Полный ход ограничился примерно семнадцатью узлами, но зато расход топлива снизился многократно, поскольку в работе постоянно находилось одно, максимум два котельных отделения. Пропала так досаждавшая пассажирам вибрация в кормовой части, из-за чего его прозвали «Коктейльным лайнером». И теперь стандартного запаса топлива, превышавшего 4800 тонн, хватало чуть ли не на два месяца плавания, с соответствующим уменьшением дымности[24 - Из-за сильной вибрации на больших ходах «Дойчланд» получил прозвище «Коктейльный шейкер». Большой популярностью у пассажиров, несмотря на громкий титул, он никогда не пользовался, а в содержании обходился дорого. По этой причине именно так он был перестроен в реальной истории, правда чуть позже, после чего совершал двухмесячные круизные
рейсы по Средиземному морю или в норвежские воды, начав приносить реальный доход своим хозяевам.], что, в свою очередь, весьма способствовало скрытности и возможности вести судно в стороне от оживленных морских путей, которые пересекались только ночами.
        К тому же, по политическим соображениям, во Владивосток «Дойчланд» не пойдет, а передаст свой груз на другое судно в заливе Терпения на Сахалине. После чего там же прямо на берег высадит всех пассажиров с вещами (102-й Вятский пехотный полк, специально для этого путешествия без лишней огласки перевезенный по железной дороге из-под Гродно в Киль) и сразу уйдет обратно в Тихий океан.
        Там, спустившись пустынными водами к югу и обогнув Японию, он повернет на запад и проследует в Циндао. Именно эта германская колония в Китае и считается конечным пунктом маршрута. Так что если где-то и всплывет информация о встрече гордости германского судостроения вдали от обычного маршрута, объяснить это будет просто.
        Зато какая реклама для фирмы! Путь длиной больше чем в половину окружности земного шара без единой бункеровки. А для Адмиральштаба прекрасная возможность проверки на практике основных принципов крейсерской доктрины. К тому же и политический аспект. Тайный бросок столь крупного и приметного немецкого судна в дальневосточные воды ясно даст понять, насколько все относительно.
        Поскольку у Германии далеко не один и не два подобных больших парохода, на которых еще в ходе постройки предусмотрены фундаменты под пушки и помещения для артиллерийских погребов, они представляют определенную опасность. Возможность их внезапного появления в любой точке земного шара должна охладить некоторые горячие головы в одной островной империи, «над которой никогда не заходит солнце». С этой точки зрения, некоторый символизм, прослеживающийся по названию, тоже весьма уместен. Так что, кроме русского Тихоокеанского флота, найдется еще масса довольных в случае успешного завершения этого вояжа.
        Совершенно ошарашенный такими новостями, Рожественский вернулся в штаб. Но после короткого совещания там пришли к выводу, что никаких особых приготовлений к встрече и не требуется. Все уже и без того сложилось наилучшим образом. Так что, когда ближе к полудню принесли странную телеграмму, ретранслированную с Курильских островов с позывными «Дойчланда», последовал приказ: «Срочно подготовить крейсера и единственный боеспособный броненосец к учебному выходу в море». Старшим в сводном отряде на период проведения «учений» назначался командир «Бородино» капитан первого ранга Серебренников. Его снабдили пакетом с инструкциями, который предстояло открыть уже в море.
        Чуть позже, на всякий случай, ему приказали прихватить с собой один из быстроходных транспортов, причем обязательно пустой. Как объяснялось, для большей резвости. По документам предполагалось провести учения по поиску соединения кораблей и отдельных судов в море. Местом предстоящих маневров определялся район к востоку от мыса Поворотный.
        Спустя три дня все благополучно вернулись, приведя с собой еще и два немецких судна. Первый из них, имевший имя «Кайзер Фридрих III», невольно приковывал к себе взгляды, благодаря огромным размерам. Таких пароходов в этих водах никогда раньше не видели! Даже «Бородино» рядом с этим трехтрубным гигантом выглядел малышом. Заглянуть с броненосца на палубу лайнера можно было только с верхних ярусов мостика.
        Кроме двадцатитысячетонного веса и длины в целый кабельтов, «Фридрих» имел еще и необычную архитектуру. Его три толстые высокие трубы были расставлены равномерно по всей длине. То есть расстояние от кормы до самой задней было почти таким же, как от носа до самой передней, а промежутки между ними необычно большими и одинаковыми. Объяснялась такая особенность нетипичным размещением машинного отделения между второй и третьей кочегарками, в то время как между первой и второй располагался большой угольный бункер.
        Офицеры, уже успевшие побывать на нем, узнали непростую судьбу этого лайнера. В кают-компаниях его теперь называли «Байстрюком Шихау». Пароход построили в 1898 году на этой верфи в пару другому «Кайзеру» - трансатлантику «Вильгельму» для компании «NDL». Но из желания сэкономить уменьшили длину на десять метров и ненароком, как выяснилось уже после его выхода на линию, еще и скорость на пару узлов.
        После года доводок и модернизаций, в ходе которых удлинили трубы, форсировали котлы и машины, пароход вернули на завод как не соответствующий условиям контракта, после чего его приобрела компания «ГАПАГ», но тоже быстро разочаровалась в покупке, расторгнув контракт. Оказавшись дважды забракованным, он стоял и ржавел у причала в Гамбурге. Причем даже не значился больше в списках судов, построенных «Шихау». О нем вспомнили только, когда наше Военное ведомство заинтересовалось вопросом срочного приобретения достаточно быстроходного и вместительного судна для перевозки войск.
        Финансовые вопросы решились быстро, чему помимо «Высочайших настоятельных рекомендаций» с обеих сторон способствовало также возобновление ранее согласованного сотрудничества «Шихау» с нашим Тихоокеанским флотом. После чего лайнер быстро восстановили на родном заводе.
        Возродившись, он принял на борт котельные материалы, электрическое оборудование, станки для портовых мастерских и 101-й пехотный Пермский полк, скрытно доставленный в Бремерхафен морем из Либавы, и отправился в дальний путь. Представители фирмы заявили, что судно идет осваивать новую эмигрантскую трансатлантическую линию между портами Германии и Аргентины с Бразилией.
        Переход «Фридриха» с самого начала являлся тщательно разработанной операцией германского Адмиральштаба, финансируемой, большей частью, нашим Военным ведомством. Во время переговоров немцы не скрывали, что намерены отработать в ходе плавания методику снабжения крейсерских эскадр в океане. Исходя из автономности по углю, на всем маршруте, проложенном по необитаемым уголкам океанов, развернули четыре временные угольные станции. На них прихода лайнера в назначенные дни ждали угольщики и грузчики.
        Объем погрузочных работ при его бункеровке был сопоставим с приемкой топлива тремя большими крейсерами. Так что сравнение затрат для обеспечения его одного с целой крейсерской эскадрой вполне уместно. Время встреч с судами снабжения согласовывалось по постоянно совершенствовавшимся схемам. К концу перехода удалось добиться пунктуальности, сравнимой с железнодорожным расписанием, буквально по часам. После взаимного опознавания немедленно начиналась круглосуточная погрузка. Во время таких стоянок пехота иногда имела возможность несколько дней размять ноги на берегу.
        После первой тайной бункеровки в одной из диких бухт острова Сан-Томе, всего в тридцати милях от экватора, добрались до холодных островов Крозе в южной части Индийского океана, где пришлось заняться ремонтом. Это задержало пароход на четыре лишних дня и привело к нежелательной встрече с норвежской китобойной флотилией.
        Но поскольку хронически сырой и леденяще-холодный климат этих островов не способствовал моционам, пехота сидела в жилых палубах, задраившись наглухо, предпочитая духоту угольной пыли студеному ветру, норвеги так и не встретились с пассажирами. К тому же они еще только шли на промысел и, естественно, не имели радио. Так что сообщить о столь необычной встрече, нарушая секретность перехода, могли только через несколько месяцев, когда вернутся в «цивилизованные» воды.
        Починившись и отбункеровавшись, двинулись к острову Флорес, что в Голландской Индии. У его юго-западного побережья всегда было не только удивительно красиво, но и достаточно пустынно, чтобы снова иметь возможность в течение пяти дней грузить уголь. Закончив очередную бункеровку, совершили переход до Марианских островов. Там снова заполнили бездонные потроха лайнера топливом и получили инструкции от Адмиральштаба на последний, завершающий отрезок пути.
        В итоге, благополучно избежав встреч с кем-либо и «усвоив» почти 15 000 тонн угля, на подходах к проливу Фриза установили связь по радио, а вскоре и встретились с «Дойчландом». Там узнали, что он все это время в гордом одиночестве спокойно пыхтел на своих семнадцати узлах, не требуя никакого обеспечения своего перехода. При этом израсходовал в три раза меньше топлива и, срезая углы, догнал вышедшего на полторы недели раньше скорохода. Такой вот казус!
        Там же лайнеры ждал еще один пароход с углем. Поскольку и на нем имелась радиостанция, быстро объединившись в отряд, немецкие суда все втроем форсировали охраняемый нашими вооруженными шхунами пролив, где их уже ждали, и благополучно добрались до юго-восточного побережья Сахалина у селения Найбучи.
        Там, благодаря кое-каким подготовительным мероприятиям, проведенным силами Корсаковского порта, в самые кратчайшие сроки произвели рокировку грузов. Часть угля переправили на лайнеры, а все предназначавшееся для Владивостока - на угольный пароход, попутно ссадив три батальона Вятского полка на баржи и малые суда, а четвертый батальон прямо на берег.
        Угольный пароход назывался «Принц эйтель Фридрих» компании «Норд Дойче Лойда». И был он не угольщиком, а обычным крупным грузопассажирским транспортом с ходом в пятнадцать узлов, зафрахтованным Морведом всего две недели назад в Циндао. Поэтому о нем, так же как о «Фридрихе», Гинце ничего не знал до самого последнего времени. А в штабы во Владивостоке, из соображений секретности, о них вообще не сообщали.
        «Фридрих III» доставил во Владивосток полк пехоты и почти 1000 тонн чрезвычайно полезного железа. Правда сам теперь нуждался в основательном ремонте и для дальнейшего использования по прямому назначению не годился. А на «Принце», после всех манипуляций с грузами, имелось 4000 тонн боевого угля (все, что осталось после бункеровки «Кайзера») восемь больших моторных катеров, закрепленных на крышках трюмов, материалы и детали для ремонта электрических и гидравлических приводов башен. Но самое главное - столь необходимые для эскадры снаряды.
        Правда тяжелых фугасов оказалось всего по два с половиной десятка на каждый из дюжины современных боеспособных в данный момент двенадцатидюймовых стволов, находившихся во Владивостоке, да по тридцать штук к десяти- и восьмидюймовкам с довеском из пяти тысяч шестидюймовых. Но зато снаряжены они были не пироксилином, а более мощным тротилом, который только в этом году начали производить в Германии, что давало основание ожидать от них гораздо большего бризантного действия. По крайней мере, так было написано в прилагавшихся к ним документах.
        В дальнейшем их испытали стрельбой по морским и береговым целям. Но ввиду малочисленности всей партии ограничились опытным отстрелом только из шестидюймовок, в строжайшей секретности проведенным на полигоне в заливе Посьет и вполне оправдавшим все ожидания.
        Такое серьезное пополнение, как войсками, так и ценнейшими грузами, да еще и доставленное экспресс-методом, произвело в гарнизоне и на эскадре сильное впечатление. Этот эффект многократно усилился, когда из привезенной штабной почты стало известно, что из портов Черного и Балтийского морей вышли еще более десятка судов с грузами и войсками на борту и их прибытия следует ожидать в течение ближайших двух-трех недель. Теперь появилась надежда, что кое-что все же начало меняться и там, далеко в столице, коль скоро от бессистемных капельных перевозок перешли к полноценному снабжению воюющей второй год единственной оставшейся русской крепости Дальнего Востока.
        Между тем, по мере поступления достоверных сведений из северо-восточной Кореи вскрылся факт самоуправства начальника Посьетского отряда, развернувшего казачьи сотни по своему усмотрению вопреки распоряжениям вышестоящего начальства. В то время как они безрезультатно осматривали пустой берег, слабый японский заслон не позволил казачьему разъезду оседлать перевал, а исходя из телеграммы о невозможности прорыва, был отдан приказ прекратить бесплодные атаки и занять оборону до подхода артиллерии.
        Согласно аналитическим выкладкам, основанным на данных разведки, это дало японцам почти сутки для укрепления обороны, обезопасив их слабый фланг, в то время как атака всеми назначенными силами сразу привела бы к выходу нашей кавалерии непосредственно к плацдарму в момент высадки еще только первого разведывательного эшелона пехоты с легким вооружением без артиллерии и пулеметов. Тогда был реальный шанс сбросить еще не зацепившегося за берег противника в море с минимальными потерями. После этого японцы вряд ли стали бы высаживаться где-то ближе к Посьету. Им бы пришлось ограничиться усилением группировки севернее Порта Лазарева и заняться накоплением сил для повторной попытки.
        По этому поводу было начато разбирательство, но у генерал-майора Щупинского нашлись заступники. Отстранить его от должности и немедленно отдать под суд не удалось, и он продолжил командовать в Посьете. В общей суматохе это дело зависло, и у командующего Посьетским отрядом появился шанс реабилитироваться.
        А события развивались. Наша оборона в Корее пока держалась. Но противник продолжал быстро наращивать численность и усиливал натиск, в то время как гарнизоны Гензана и Порта Шестакова, вобравшие в себя отнюдь не переполненные личным составом потрепанные части, отступившие туда с прилегавшего побережья, пока не могли рассчитывать на получение дополнительного снабжения и подкреплений. Днем все передвижения в Броутоновом заливе японцы надежно контролировали, а темного времени суток было явно недостаточно для прорыва даже одиночных судов с грузами.
        Но на общем напряженном фоне начали появляться и приятные сообщения. Освоение Курильских островов шло быстрее, чем планировалось. Хоть какая-то военная инфраструктура там обнаружилась только на Кунашире. Все остальное контролировалось редкими корабельными дозорами и поселенцами, промышлявшими браконьерством и не способными оказать сопротивление регулярным войскам. Но, самое главное, идея с нажимом на Хоккайдо сработала гораздо быстрее и результативнее, чем ожидали. Правда, в этом была и весьма немалая заслуга самого противника.
        Похоже, для достижения нужной концентрации войск в Корее и одновременного отражения нашего десанта на Курилах, случайно почти совпавшего с японской высадкой, сынам Ямато пришлось заметно ослабить свои гарнизоны на северных территориях. Сейчас уже имелись сведения разведки о задействованных в боях на плацдармах в районе Порта Лазарева пехотных полках из состава 13-й и 15-й дивизий, дислоцировавшихся в Саппоро и Хакодате. За это японцы очень дорого заплатили.
        Днем 21 сентября от Небогатова пришла просто невероятная телеграмма об успешном захвате достаточно скромными пополнениями, только что доставленными ему, порта Муроран и даже административного и промышленного центра всего Хоккайдо - города Саппоро.
        Когда начальнику второго броненосного отряда Тихоокеанского флота обещали в случае успешного начала наступления приданных ему войск выделить все четыре батальона 102-го Вятского полка, тогда еще не довезенного через три океана до наших берегов, даже подумать не могли, что они срочно потребуются ему уже на вторые сутки. Причем для нормального «освоения» захапанных им территорий этого еще и окажется вопиюще мало!
        Немногочисленной пехоте, только что экспромтом переброшенной на Хоккайдо, при поддержке моряков удалось овладеть промышленным юго-западом острова, взяв под контроль все нормальные порты и железнодорожную сеть в работоспособном состоянии. В телеграмме отмечалось, что этого смогли добиться благодаря решительным действиям полковника Маннергейма и лейтенанта Остен-Сакена.
        Судя по скудной информации, полученной с Хоккайдо, японские войска, значительно превосходящие численностью русских, оказались сейчас оттесненными к угольным копям в центральной гористой части и юго-восточному побережью. Там остался единственный порт Кусиро, с серными рудниками, каторжной тюрьмой и постоянными густыми туманами. На северо-восточном берегу, от пролива Измены до мыса Сойя нет портов и подходящих гаваней для разгрузки судов. Железных дорог тоже нет. А дороги для повозок, проложенные по лесистым горным перевалам теми же каторжниками, можно пересчитать по пальцам.
        Только когда полторы недели спустя из Хакодате пришел первый обратный конвой, доставивший помимо наших раненых и японских пленных еще множество трофейных рыбных припасов и штабную корреспонденцию, стали известны подробности того, как кавалерийский полковник и флотский лейтенант «паровозы оседлали».
        Эти новости, конечно, были из разряда не просто хороших, а очень даже хороших, просто замечательных. Но теперь на Хоккайдо срочно требовались подкрепления, чтобы удержаться на занятых, чрезвычайно выгодных позициях. А взять их было практически не откуда. Заявку на дополнительные войска удалось удовлетворить в кратчайшие сроки и в полном объеме только путем временного оголения залива Ольги, бухты Владимира, устья Амура и южной оконечности Сахалина, а также срочной переправки большей части гарнизона Софийска из Де-Кастри в Отару. Отправлять войска из Владивостока не решились из-за близости крупных сил флота противника. Но и без этого постоянно перебрасываемые из Приамурья в Отару линейные пехотные части, роты из крепостных гарнизонов и сотни из казачьих команд позволили хоть минимально укомплектовать гарнизоны на Хоккайдо.
        А на местах их прежней дислокации убывшие срочно заменялись ополченцами, новыми резервными ротами, формируемыми из запасников и добровольцев, а также мобилизационными этапами, прибывавшими из Хабаровска и с железной дороги речным путем. Их временная крайне низкая боеспособность, учитывая незначительную вероятность появления противника в тех местах, проблемой пока не считалась.
        Несмотря на свое ослабление, сахалинский гарнизон тоже перешел в наступление. Рано утром 22 сентября в поселке Ваканай с нескольких трофейных паровых шхун высадился десант из пехоты, моряков-новиковцев и сахалинских охотников, быстро захвативший селение и японскую сигнальную станцию на мысе Сойя. Незначительное сопротивление было оказано лишь на сигнальной станции, но и там после всего двух ответных выстрелов с русской стороны, уложивших командовавшего обороной гардемарина, весь остальной гарнизон, состоявший из мобилизованных всего неделю назад ополченцев, сложил оружие.
        С тех пор до самого конца войны оба берега пролива Лаперуза находились под нашим контролем. Это в сочетании с оккупацией всех портов западного берега Хоккайдо и полным отсутствием пригодных для стоянок и базирования судов бухт на северо-восточном берегу этого острова, вплоть до Курильских островов, также контролируемых нами, обеспечивало контроль за всем побережьем Охотского моря и максимальную безопасность и скрытность судоходства этим путем.
        А связь с Гензаном по-прежнему оставалась ненадежной. Действовала только голубиная почта да корейская агентура. Единственное, что было известно наверняка, это то, что от его захвата с моря японцы отказались, приступив к блокаде и стягивая крупные массы пехоты и артиллерии к сухопутным укреплениям. Примерно так же развивались события и у Порта Шестакова.
        Однако в этой тревожной ситуации проявился один, довольно выгодный для нас момент. При таком развитии событий японский флот на ближайшее время оказывался привязан к каравану ценных транспортов. Этим уже удалось воспользоваться для развития неожиданного успеха на Хоккайдо.
        Кроме того, увязнув у корейских берегов, японцы вынужденно ослабили блокаду Цусимы, что стало известно из полученной с острова радиограммы и, самое главное, залива Петра Великого. Теперь, в случае скрытного выхода нескольких быстроходных пароходов под мощным эскортом из Владивостока, перехватить его они уже могут не успеть и будут вынуждены догонять. Это давало шанс на успешный прорыв каравана, так что к планированию конвойной операции приступили немедленно. Начать предполагалось, как только «Орел» и «Александр» войдут в строй.
        Исходя из рапорта контр-адмирала Греве о ходе их ремонта, они технически были уже почти готовы. Конечно, из-за спешки часть работ придется доделывать снова в море, но ждать дольше было нельзя. Быстроходные транспорты «Корея», «Иртыш», «Воронеж» и только что пришедший «Тамбов» немедленно встали к причалам порта под погрузку всем необходимым для Цусимы. Более благоприятного момента могло и не наступить.
        Вернувшийся из рейса на Цусиму «Терек» уже заканчивал обслуживание механизмов. Его тоже начали готовить к новому походу. В обширных внутренностях размещали боеприпасы, медикаменты и прочие грузы, необходимые для обороняющейся в блокаде Гензанской крепости. По совместному плану штабов наместника и Тихоокеанского флота после отвлечения основных японских сил цусимским конвоем, ему предстояло проскочить в Броутонов залив, так сказать, под шумок.
        Вечером 21 сентября состоялось общее заседание всех морских и армейских штабов, находящихся во Владивостоке и его окрестностях. На нем, исходя из складывавшейся общей ситуации, было решено продолжать в Корее исключительно обороняться, так как заметный перевес в силах там оставался явно за противником. Зато нашим большим преимуществом в тех местах стала информированность через местное население обо всех передвижениях японцев на суше, что позволяло успевать усиливать оборону на направлениях их основных ударов.
        На Хоккайдо и Курилах также предполагалось перейти к обороне на занятых рубежах. При этом признавалось крайне желательным удержать их до заключения перемирия. Этого предполагалось добиться путем дальнейшего усиления уже развернутых армейских группировок.
        Такая тактика на восточном фланге театра боевых действий позволяла высвободить флот для решения других задач. Было решено отозвать из пролива Цугару эсминцы Андржиевского, взамен которых Небогатову переподчинялись прибывшие с конвоем вспомогательные крейсера «Амур» и «Сунгари».
        Поскольку до сих пор против засевших в Хакодате «антикваров» и десантов на Курилах не было предпринято каких-либо активных действий, во Владивостоке считали, что японцы выдыхаются и окончательно переходят к глухой обороне везде, кроме Кореи, где у них наметился явный успех. Исходя из этого, второй броненосный отряд вполне мог обойтись без быстроходных кораблей.
        Для действий на японских коммуникациях в Тихом океане считалось достаточно «Кубани» и «Риона», опиравшихся на угольные станции Курильских островов и вполне освоенные порты Хакодате и Муроран. В сочетании с постоянной угрозой от засевших в Цугару русских броненосцев это должно было приковывать значительные силы изрядно сократившегося флота Японской империи к охране коммуникаций у своего восточного побережья.
        Главная задача у Небогатова оставалась прежней - контролирование пролива и содействие нашим войскам на Хоккайдо. Для комплектования экипажей конфискованных им судов срочно готовилась к отправке в Хакодате партия матросов из Сибирского экипажа. Для вооружения трофеев выделили часть малокалиберной артиллерии калибром 47 и 57 миллиметров, давно снятой с больших кораблей и вспомогательных крейсеров и использовавшейся сейчас в противодесантной обороне залива Петра Великого.
        Все это спешно грузилось и размещалось на «Урале», на который помимо прочих грузов перевезли с береговых укреплений острова Русский более двух десятков стволов шестидюймовых и сорокадвухлинейных осадных пушек с большим запасом снарядов и опытными расчетами, две батареи горных пушек и три роты саперов. В довершение ко всему подошедшим плавкраном на шлюпочную палубу водрузили четыре больших минных катера из числа привезенных с Черного моря и только что прошедших ходовые испытания на новом месте службы.
        Считалось, что после получения и перераспределения по портам и береговым укреплениям Хоккайдо этих подкреплений высокая концентрация осадной артиллерии и солидные запасы военного снабжения и продовольствия, в том числе и трофейные, давали шансы русскому гарнизону этого острова удержать свои позиции даже в случае вынужденного ухода второго броненосного отряда.
        Эти предположения основывались на опыте гарнизона Цусимы, сумевшего отразить подобную атаку. Описание боев у Окочи и их предварительный анализ уже подготовил штаб флота, распространив среди офицеров. Предполагалось отправить его с «Уралом» и в Хакодате вместе с прочей штабной почтой.
        В течение первой половины дня 23 сентября, благодаря круглосуточной работе порта и экипажа, погрузка парохода-крейсера была закончена. Однако сразу отправиться не удалось. Движение всех судов, покидающих бухту Золотой Рог и пролив Босфор Восточный, до стометровой изобаты разрешалось теперь только с тральщиками, даже если выходить планировалось по проверенному фарватеру. А в данный момент свободных тральных партий не было. Начавшиеся выходы всего отряда новых броненосцев на совместные маневры со стрельбами и участившиеся в последнее время разведывательные вылазки эсминцев и крейсеров к корейским берегам привлекали к их обеспечению все имевшиеся тральные силы.
        Поскольку выход «Урала» был внеплановый, ему пришлось дожидаться возвращения броненосцев от залива Америка и только после бункеровки встречавших их тральщиков идти за ними Уссурийским заливом. При этом измотанные до последнего предела машинные команды миноносок и шаланд, тянувших тралы, едва могли обеспечить четыре узла на лаге. Огромный высокобортный «Урал» на такой скорости едва слушался руля, норовя все время выкатиться за вехи. Приходилось стопорить ход, отпуская тралящий караван вперед до предела видимости в быстро густевшем тумане, затем догонять его на семи-восьми узлах и снова останавливать машину.
        Но даже такое дерганое продвижение продолжалось недолго. Едва отойдя на шесть миль от острова Скрыплева, из-за тумана, скрывшего все вокруг, пришлось встать на якорь, ожидая улучшения видимости, чтобы не выскочить на свои же мины. Только ближе к вечеру продолжили движение и взяли курс на остров Аскольд.
        Несмотря на то, что до конца светового дня выйти в открытое море теперь гарантированно не успевали, командир крейсера решил продолжать движение, опасаясь застрять в заливе еще на сутки, а то и больше. К тому же с Аскольда в ответ на запрос о ситуации сообщили, что там туман редеет. В пределах видимости никого нет.
        Проходя проливом Аскольд уже в густых сумерках, обменялись приветствиями с сигнальной станцией на мысе Ступенчатом и получили пожелания счастливого плавания. Вскоре после этого туман перешел в дождь, и стало хорошо видно оба берега пролива. С мыса дополнительно сообщили, что с маяка на Поворотном видели дым на горизонте в юго-западных секторах. Но он не приближался, двигаясь сначала с запада на восток, а потом в обратную сторону.
        На мостике решили, что это японский блокадный дозор, состоявший обычно из одного или двух вспомогательных крейсеров. Вряд ли он представлял угрозу, поскольку находился дальше в море, а «Урал» теперь до траверза мыса Поворотный должен был идти вдоль самого берега под надзором береговой службы наблюдения.
        Однако оптимистичный настрой, окрепший после выхода из залива, продержался совсем не долго. Едва расставшись с тральным караваном, пароход-крейсер оказался сразу атакован из темной западной части горизонта. Причем сигнальная вахта откровенно прошляпила атаку, углядев не сами атаковавшие корабли и даже не пороховые вспышки минных выстрелов, а уже пенные следы двух торпед, быстро приближавшихся справа.
        Попаданий удалось избежать только благодаря ходу почти в двадцать узлов, набранному, как только легли на восточный курс. Такая резвость, видимо, оказалась неожиданностью для устроителей засады. Обе торпеды прошли за кормой всего двадцати-тридцати метрах.
        Сразу поле этого на кормовых углах правого борта сквозь пелену дождя обнаружили сначала многочисленные факелы из труб, а потом и буруны преследовавших корабль миноносцев. Они даже не пытались скрываться, идя на большом ходу на сближение по прямой. Сигнальщики насчитали больше десятка факелов в нескольких группах и разглядели минимум четыре буруна, быстро догонявших пароход с юго-западных румбов.
        Об атаке немедленно сообщили ратьером на близкий берег и по радио, чтобы предупредить базу передовых дозорных сил, развернутую на Аскольде в бухте Наездник на пристанях старого золотого рудника Линдгольма, где должны были дождаться утра проводившие крейсер тральщики. Но видимо опоздали, так как в той стороне, куда уходил тралящий караван, началась частая стрельба и в небо взлетели осветительные ракеты.
        В их слабых отсветах проявились низкие силуэты четырех истребителей, нагонявших пытавшуюся удрать от них жертву. Все они находились в правой кормовой четверти, но совсем скоро могли выйти на траверз, и тогда будет не вырваться, потому что слева берег. Оставалось немедля принять вправо, наплевав на неизбежное при этом уменьшение расстояния до противника, зато приобретая в ближайшей перспективе возможность полноценного маневра.
        На неожиданно очистившемся от туч небе высветились россыпи звезд. Повезло, что узкий серп месяца, доживающего последние дни, еще не показался из-за горизонта. В этих условиях громадная туша «Урала», вероятно, терялась на фоне берега. Японцы начали стрелять, ориентируясь по буруну, но мазали. Не желая отпускать уже считавшуюся «приговоренной» такую жирную и молчаливую добычу, они открыли прожекторы сразу с двух кораблей. Это оказалось ошибкой.
        «Урал» был далеко не беззащитен. Из семи патронных стодвадцатимиллиметровых пушек Канэ, установленных на нем после конфуза отряда вспомогательных крейсеров в проливе Цугару, небоеспособной оставалась лишь стоявшая на юте, заклиненная еще при буксировке «Николая» по Тихому океану два месяца назад. Она все еще не была отремонтирована, поскольку слишком серьезно пострадала палуба вокруг нее и просел фундамент. Исправить такие повреждения своими силами невозможно, а завод и прочие мастерские были все время заняты и провести необходимые работы не успели. Все остальные орудия правого борта и носового плутонга вполне могли вести огонь и оказались готовы к этому.
        Капитан второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон, еще когда стало ясно, что из залива Петра Великого выйдут уже затемно, приказал расчетам на всякий случай дежурить по боевому. К пушкам подали боезапас, и старший вахтенный офицер, сменяемый старшим артиллеристом, не давал комендорам расслабиться. Это в итоге и спасло «Урал» и всех, кто на нем находился.
        Первой начала отвечать «максимка» с кормового мостика. Видимо удачно. Хотя никаких признаков попаданий ее «дубовыми» снарядами и не видели, но прожектор на головном миноносце сразу ушел куда-то в сторону и вверх, хотя и не погас. Зато на шедшем следом корабле его сразу вырубили. Теперь комендоров не слепило ярким электрическим светом, и они тут же смогли этим воспользоваться.
        Поскольку в бестолково уткнувшийся в небо прожектор целиться было удобно, а дистанция не превышала двух с половиной кабельтовых, несший его истребитель получил попадание уже в первом залпе. Затем бортовые и обе носовые стодвадцатки стреляли еще и еще, продолжая накрывать свою цель, освещавшуюся теперь дополнительно пожаром разбитых боеприпасов в средней части корпуса.
        Взрывавшиеся малокалиберные снаряды разлетались фейерверками, подсветив еще и шедший вторым в колонне четырехтрубный истребитель, также попавший под раздачу. Головной к этому времени уже сильно парил и сбавлял ход, поэтому спешивший следом обходил его слева, оказавшись как раз между пожаром и «Уралом».
        Были ли попадания во вторую цель, сказать точно никто не мог. Всплески вставали все время рядом. Многие даже утверждали, что он тоже выбросил пар, прежде чем совсем пропал из вида за кормой. Так или иначе, но пыл преследователям эта перестрелка сбила сразу. Погоня прекратилась, едва начавшись.
        Как только противник скрылся, стрельбу задробили. Попытались отправить сообщение о нападении и получить дальнейшие инструкции, но связи по радио с базой уже не было из-за помех. Не отзывалась и совсем близкая станция в заливе Стрелок. Зато откликнулся ольгинский гарнизон. Но только успели обменяться позывными и обрадоваться, что в северо-восточном направлении японцев пока еще нет, его тоже «закрыло» работой чужой станции. Пытались вызывать еще и еще, но результат был тот же.
        Немного погодя подала голос другая далекая станция русского типа. Сквозь фон помех понять удалось не много, но гальванер, работавший на ключе, божился, что это точно «Сляби-Арко», а значит наши. После разобрали и позывной «Днепра». Через него удалось связаться со штабом Небогатова в Хокодате. «Урал» все это время продолжал нестись на восток-юго-восток, удаляясь от берега. Фон помех слабел, и переговоры в восточном направлении вести стало легче.
        Оказалось, что от пролива Цугару почти с самого начала принимали депеши «Урала», но из-за частых посторонних разрядов - только кусками. Поэтому долго не могли понять их смысла и чем они вызваны. С улучшением условий для прохождения радиоволн Паттон-Фантон-де-Веррайон доложил Небогатову о бое у острова Аскольд с четырьмя истребителями и об атаке неустановленных кораблей на проводившую его тральную партию. Также высказал свое мнение, что в такой ситуации путь к Хоккайдо мог быть уже перекрыт. Но и о возвращении во Владивосток не стоило даже и думать. Отсюда возникал вопрос: где можно срочно укрыть ценный корабль с не менее ценным грузом на борту?
        В ходе радиосовещания предположили, что залив Ольги тоже атакован, раз работу его станции напрочь перебивала чужая искра. Такое уже практиковалось японцами и ранее. Выбор оставался небольшой. Поскольку помех в направлении пролива Цугару все еще не было, предположили, что в этом направлении японцев нет, по крайней мере пока.
        Однако двигаться по прямой считалось опасным, поскольку преследователи вполне могли организовать перехват на этом наиболее вероятном маршруте. После недолгого раздумья Небогатов приказал пароходу-крейсеру как можно быстрее идти в Отару, сообщив, что высылает навстречу оба новых вспомогательных крейсера.
        Рассчитав новый курс, продолжили движение, не снижая хода. К рассвету «Урал» находился уже в ста двадцати пяти милях к востоку от мыса Поворотный. Связи с главной базой все так же не было. Из Цугару теперь тоже никто не отозвался. Это вызывало некоторую тревогу, но причины для молчания радио у Небогатова могли быть разными, в том числе и вполне безобидными, вызванными, к примеру, грозой. Поскольку другого безопасного места в данный момент в пределах Японского моря все равно не было, курса не меняли.
        Погода благоприятствовала, поэтому решили поднять аэростат. Хотя это и могло открыть противнику место ускользнувшей дичи, появлялась возможность заглянуть за горизонт и хорошенько осмотреться. Просто нестись полным ходом навстречу неизвестности становилось уже невыносимо тревожным. До полудня, пока возились с заполнением оболочки «колбасы», продолжали держать полный ход. Все, кто находился на палубах и мостиках, вглядывались в горизонт, но море оставалось пустынным. Наконец в начале второго часа пополудни шар был готов. Замедлившись до семи узлов, начали подъем.
        Видимость в южном и восточном направлении была до горизонта, а со стороны русского берега держалась дымка, ограничивая обзор милями двадцатью, не более. С пробных трехсот метров рядом никаких судов не обнаружили, так что решили подняться выше и осмотреться на предельную дальность. Из-за увеличения длины «привязи» на всякий случай вовсе застопорили машины, чтобы случайным рывком не оборвать трос.
        Вскоре после преодоления отметки в восемьсот метров с шара сообщили, что наблюдают дымы двух отдельных кораблей далеко на юго-востоке, милях в пятидесяти. По радио немедленно снова попытались связаться с Небогатовым или с высланными им крейсерами. Они, по прокладкам штурманов, должны были быть где-то в том самом районе. Но на многократные вызовы опять никто не отзывался.
        Пока разглядывали эти два дыма и гадали, кто это может быть, обнаружили группу дымов на западе, а затем еще и на севере. До них оставалось уже не более семнадцати-восемнадцати миль. Причем по их расположению складывалось впечатление, что эти ближайшие дымы идут широкой поисковой цепью вдогонку. С них уже, вполне возможно, видели «колбасу», торчавшую над горизонтом.
        Шар немедленно опустили, снова дав ход. Поскольку появление со стороны берега целой завесы кораблей вряд ли можно было приписать действиям нашего флота, предположили, что это японцы. Но и те два далеких дыма, что видели на юго-востоке, тоже могли оказаться вражескими, учитывая подозрительное молчание посланных навстречу вспомогательных крейсеров.
        В этой ситуации самым логичным казалось уйти на юг-юго-восток. Пока те, что идут с запада и северо-запада, нас еще не видят, можно успеть проскочить и мимо дальних дымов впереди по курсу. А потом, возможно, удастся прояснить ситуацию. Вскоре из радиорубки пришло подтверждение близкого присутствия противника, в виде нескольких перехваченных японских шифрованных телеграмм. Сигналы были достаточно сильными, что говорило о близости их источников, а суть депеш сводилась к рекомендованным курсам.
        Пеленг на них взять не удалось, но, по словам минного офицера крейсера лейтенанта Чеглокова, передачи идут преимущественно с запада. Удалось идентифицировать работу минимум четырех довольно мощных аппаратов. Причем один был гораздо сильнее прочих и работал чаще.
        Поскольку ширина остававшегося к югу свободного коридора пока позволяла ускользнуть из затягивающейся петли, немедленно начали маневр уклонения. Воспользовавшись последовавшими за этим сменами курса, спустя полчаса Чеглоков сделал однозначный вывод, что все японские передачи идут от наших берегов, в то время как дымы дальних кораблей вообще не выходят в эфир, хотя по логике, будь они японцами-загонщиками, должны были отозваться для согласования действий.
        В этот момент все сомнения разрешил радостный вопль сигнальщика, сообщавшего, что видит наш сигнальный шар с вымпелом слева по борту. Повернули туда. Но, на всякий случай, к судну, над которым был поднят вымпел, приближались осторожно, подняв свой сигнальный аэростат.
        Вскоре над горизонтом показались чьи-то мачты, и почти сразу в небо взлетел ракетный сигнал. Следом еще один. По цвету ракет и их комбинации определили, что это позывной нашего «Амура». А когда показались надстройки, все сомнения рассеялись окончательно. Стоявшие одна за другой на полубаке и полуюте по две шестидюймовки в больших коробчатых щитах были только на нем и «Сунгари», но вот две трубы и три мачты только у него.
        С крейсера тут же отмигали фонарем приказ следовать в кильватер и нагонять по возможности. Времени ждать не было. Спустя три часа «Урал» уже догнал бывшего «Графа» и шел с ним рядом, так что командиры могли переговариваться через мегафон. Капитан второго ранга Генке, бывший старший артиллерийский офицер «Осляби», а теперь командир «Амура», кратко обрисовал ситуацию в районе пролива Цугару на момент ухода оттуда встречающей группы. Это сразу объяснило причину радиомолчания крейсеров, отправленных охранять «Урал», а также и всех остальных наших станций в проливе. К этому времени оба вспомогательных крейсера уже приблизились к поджидавшему их «Сунгари».
        Когда командирам встречавших кораблей стало известно о дымах, приближавшихся от наших берегов, они согласились, что будет лучше постараться уклониться от них к югу. Туда и двинулись, уже в плотном строю, держа максимально возможный эскадренный ход в четырнадцать узлов. Неприятельское телеграфирование теперь не приближалось. Похоже, встречи удалось избежать.
        После обмена докладами выяснилось, что японцы этой ночью атаковали не только тральщики у острова Аскольда, а возможно, и весь залив Петра Великого с Ольгинским укрепленным районом в придачу, но еще и наши дозоры у южной оконечности Хоккайдо на входе в Цугару со стороны Японского моря. Причем это произошло как раз, когда крейсера Генке только что покинули стоянку в Мацумаэ и двинулись навстречу «Уралу». Естественно, что они первыми и нарвались на нападавших.
        Сначала чужие корабли заметили с сигнального поста на Осиме и осветили ракетами, когда они обследовали побережье острова. «Амур» и «Сунгари» в этот момент находились южнее и остались в тени. Противника опознали как вспомогательный крейсер и четыре двухтрубных миноносца. Генке посчитал позицию выгодной и сразу атаковал, надеясь на выучку своих орудийных расчетов и высокую огневую мощь. Однако враг попался опытный и легко ушел из-под удара.
        В ходе боя обе стороны не пользовались прожекторами, поэтому потеряли друг друга из вида, едва погасли ракеты. Насколько серьезно пострадали японцы, было неизвестно. Но, судя по тому, что почти сразу они начали забивать эфир помехами, а еще немного погодя от устья пролива послышалась стрельба и взрывы, - не смертельно. А на наших вспомогательных крейсерах, хотя почти и не получивших повреждений от огня противника, радио, можно сказать, не осталось.
        Здоровенный «Амур» полностью лишился передатчика, разбитого единственным попавшим в него мелким снарядом с миноносца, и теперь мог только принимать депеши, а на «Сунгари» станция полностью вышла из строя от собственной стрельбы. Размещение одной из шестидюймовок на полуюте, прямо за деревянной радиорубкой, без ограничителей по углу горизонтального наведения, оказалось ошибочным решением. В азарте боя, стреляя под острым углом в нос, пушка разбила дульными газами саму рубку, висевший на шлюпбалках вельбот и одну из грузовых лебедок.
        Когда все стихло, крейсера продолжили выполнение поставленной задачи. О полном отсутствии средств связи стало известно только с рассветом, после обмена докладами о повреждениях и потерях. В обоих экипажах они сводились к трем легко раненным матросам, а кроме хрупкого радио, ничего более не пострадало. Но это ставило под сомнение успех дела. С утра разошлись на максимально возможную дистанцию, чтобы перекрыть больший сектор и успеть перехватить «Урал». Его точный маршрут и скорость были неизвестны, поэтому приходилось прочесывать значительные площади моря.
        Телеграммы с позывными парохода-крейсера, так же как и более дальние японские, на «Амуре» принимали постоянно. По силе сигнала поняли, что подопечный где-то неподалеку. Для расширения зоны поиска крейсера разошлись еще дальше, полностью потеряв друг друга из вида. Наблюдали лишь дым соседа на горизонте да сигнальные шары с вымпелами, поднятые над мостиками. Такой вымпел и высмотрел глазастый сигнальщик с «Урала».
        Поднятого над аэростатоносцем шара не видели. Это стало сюрпризом для всех. Считалось, что он, наоборот, будет бросаться в глаза, поскольку был выкрашен в черный цвет, стандартный для береговых аэростанций, откуда его взяли перед самым выходом для замены своего, уже сильно изношенного.
        После встречи инструкцией Небогатова предписывалось в случае невозможности возвращения в светлое время суток переждать ночь в море и только после этого идти в пролив. Днем вокруг южной оконечности Хоккайдо мы хозяйничали уже полностью, но в темноте плавание там считалось еще довольно опасным.
        Ночь прошла спокойно. Работа японских станций была слышна все слабее, а вскоре и вовсе прекратилась. Еще до рассвета отряд вспомогательных крейсеров повернул прямиком к входу в Цугару. Связались по радио с Хакодате и получили «добро» на дневной подход к проливу с предварительным уточнением обстановки.
        На заре открылись вершины гор на Осиме и Косиме и массив Ивакиямы. Вскоре разглядели и дымы, которые приняли за наши патрульные корабли. Но они шли встречным курсом. Сыграли «боевую тревогу», но до стрельбы в этот раз не дошло. Неизвестные суда прошли милях в десяти южнее. Спустя час, когда до Косимы оставалось менее восьми миль, обменялись с островом позывными и запросили обстановку и инструкции.
        Оттуда ответили, что уже две ночи в проливе идут бои. Чем все закончилось сегодня к утру, еще неизвестно, а вчера японцы потопили один пароход в Мацумаэ и сразу четыре прямо в Хакодате. Такие новости вызвали шок!
        Вскоре по радио получили приказ для конвоя от штаба Небогатова. В соответствии с ним отряд должен был разделиться. «Уралу» предписывалось двигаться далее в пролив самостоятельно с соблюдением всех мер предосторожности и быть готовым открыть огонь. При этом не входить в районы, где возможны минные постановки, и не приближаться к заливу Хакодате до подхода тральщиков. Его эскорт получал отдельные задачи. «Амуру» надлежало максимально возможным ходом идти к Отару, куда, вероятно, направляются два японских вспомогательных крейсера, только что обстрелявших Есаси и ушедших в северном направлении, а «Сунгари» - немедленно следовать к восточному устью пролива, осмотреть побережье, контролируемое противником, и вести разведку у входа, не заходя далеко за мыс Сириязаки.
        Встреченные дозорные суда не смогли дать никаких дополнительных разъяснений относительно новостей и распоряжений начальства. От них лишь получили рекомендации держаться как можно дальше от вражеского берега, но и к нашему не приближаться. Могут быть мины. Удалось подтвердить, что ночью в проливе опять была стрельба. Что-то взрывалось и горело у Хакодате. Откуда пришли японцы, сколько их было и, самое главное, куда они потом подевались - не известно. Но сейчас их уже несколько часов никто не видел.
        Пожелав друг другу удачи, разделились. «Амур» ушел на север, а оба оставшихся вспомогательных крейсера двинулись в пролив. Где-то в середине его, между входом в Таиродате и заливом Хакодате, «Сунгари» оставил своего подопечного и ушел дальше на восток.
        Дальнейшее одиночное плавание «Урала» в зоне видимости вражеского берега, несмотря на столь тревожное начало, оказалось вполне благополучным. Только снова пришлось долго ждать тральщиков. Полдня пароход-крейсер провел, маневрируя в самой широкой части Цугару. При этом южнее постоянно маячили паруса небольших рыбацких судов, появлявшиеся из Таиродате и быстро в нем скрывавшиеся, едва с них замечали трехтрубный высокобортный силуэт. Приблизиться или проскользнуть мимо никто не пытался.
        Когда со стороны Хакодате показались дымы трального каравана, паруса, в изрядном количестве скопившиеся милях в восьми, снова исчезли, хотя лайнер-крейсер гоняться за ними даже не пытался. А небольшие портовые и каботажные суда, составлявшие партию траления, явно не годились для преследования, да и задачи такой им никто не ставил. Они довольно быстро встали в ордер и уверенно потянули свою оснастку, так что к порту продвигались ходко.
        От поднявшегося на борт лоцмана, младшего штурмана с «Наварина» мичмана Макарова, еще раз услышали, что уже две ночи подряд японцы крупными отрядами миноносцев и вспомогательными крейсеров атаковали пролив с обоих сторон, добираясь даже до Хакодате. Позапрошлой ночью они разгромили стоянку пароходов в самом заливе и на рейде порта и, возможно, накидали мин. Несомненно, они располагали достаточно точными сведениями обо всем, что здесь происходило, поскольку решительно атаковали прямо через узкий проход под берегом, который из-за общей суматохи не успели перекрыть боном. Но этим не ограничились. День переждали в своих базах, которых, судя по всему, у них в этих водах полно, и, как только стемнело, нанесли новый визит.
        В течение второй боевой ночи снова было несколько атак. Целью первой же из них стала защищенная стоянка броненосцев у мыса Одана. После чего даже пришлось покинуть ее и уйти в залив Хакодате, поскольку бон оказался совершенно разбит и уже не мог защитить корабли от торпед. Встав на якорь недалеко от входа в гавань, броненосцы всю ночь отражали нападение, благодаря чему в порт в этот раз японцы прорваться не смогли. Наши номерные миноносцы до самого утра отгоняли своих японских собратьев от залива и входного мыса.
        Так, за рассказом, благополучно пройдя за тральщиками последний отрезок своего пути, вошли в гавань порта. Ни одной мины не обнаружили. А в порту и в самом деле был погром. Еще когда огибали обозначенную бакенами отмель, тянувшуюся от старого форта, увидели торчавшие из воды прямо на ней перекошенные высокие стальные стены разломившегося по днищевой секции большого плавучего дока, непонятно как туда угодившего. А дальше за ним севшие почти по палубу сразу четыре подорванных парохода, с кренами и дифферентами лежавших на грунте. Сама бухта была утыкана тонкими тычинами мачт с паутиной рангоута, торчавших вразнобой и кое-где перечеркнутых реями, судя по всему, принадлежавших потопленным мелким парусным судам. Эх, и много же их было!
        На отведенное ему место в заливе «Урал» проследовал в полной тишине. Капитан второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон сразу отправился на флагман контр-адмирала Небогатова для доклада. Там он и узнал подробности двух содержательных ночей, предшествовавших доставке новых подкреплений.
        Глава 13
        Русские дозорные суда в проливе Цугару и транспорты в порту Хакодате подверглись первому нападению в ночь с 23-го на 24 сентября вскоре после полуночи. Сначала были обнаружены подозрительные корабли, обследовавшие западный и южный берег острова Осима. Их немедленно осветили ракетами и сообщили о контакте.
        Далее с сигнальных постов Осимы видели короткий бой двух наших вспомогательных крейсеров с неприятельскими миноносцами и вооруженным пароходом, после чего и те и другие пропали из вида. Но ненадолго. Скоро японцы громко заявили о себе уже в бухте Мацумаэ у самого входа в пролив со стороны Японского моря, где был подорван двумя торпедами трофейный угольщик.
        Потерю этого судна смело можно назвать везением, поскольку целились японцы явно в «Днепр», к борту которого со стороны моря и стоял пришвартованным несчастливый пароход. При этом его силуэт совершенно терялся на фоне громады вспомогательного крейсера. Как ни странно, на обоих кораблях еще не знали о появлении противника и спокойно заканчивали бункеровку. Так что, не окажись в момент атаки под боком этой бывшей японской посудины, обе торпеды угодили бы прямо в середину корпуса аэростатоносца. В этом случае удержаться на плаву у него не осталось бы ни единого шанса.
        Повезло еще и в том, что почти весь экипаж торпедированного снабженца был на вспомогательном крейсере, отмываясь после перегрузки угля. Котел погасили еще до полудня, так как никаких переходов не планировали, так что в низах вообще никого не было. Только на мостике да у пушки неслась вахта, не услышавшая стрельбу, разразившуюся у Осимы, из-за работ на палубах. Также опростоволосились и сигнальщики «Днепра», проглядевшие сначала тревожную светограмму с берега, а потом и саму атаку. Кроме скорой гибели угольщика отделались всего семерыми легкоранеными.
        Сразу после атаки «Днепр» перешел в залив Фукушима, но там обнаружили подозрительные костры на берегу и ушли еще дальше на резервную стоянку в бухте Киконай, где и маневрировали на переменных курсах весь остаток ночи. В ходе этих маневров наскочили в темноте на неизвестное малое судно. Столкновение произошло уже под утро, когда упал туман. Пострадавший катер или небольшой пароход быстро затонул. Спасшихся с него не было. С палубы лишь видели перевернувшуюся корму с винтом, быстро ушедшую под воду. Осмотр форштевня дал лишь охапку щепы, застрявшей в чуть разошедшемся стыке листов обшивки.
        Только, когда с рассветом узнали, что наших дозорных судов у стоянки Кокинай быть не могло, капитан второго ранга Скальский вздохнул с облегчением. Местные рыбаки сидели по домам, так что получалось, что «забодали» все же военного японца. Решили, что под форштевень парохода-крейсера угодил один из их многочисленных разведывательных каботажников, все активнее действовавших у наших берегов. Окажись это верткий миноносец, он, скорее всего, смог бы уклониться от удара.
        К утру получили приказ: оставаться на этой позиции, по возможности скрытно. Котлы на день погасить. И прикрытие в виде двух вооруженных пароходиков. Это позволило заняться неотложным ремонтом. Кочегарки вывели из действия и начали исправлять выявленные повреждения клинкетов и донок, ставшие последствием подрыва угольщика у борта. В отдалении все время маячили чужие паруса, что спокойствия отнюдь не добавляло.
        Соорудить хоть какую-то защиту от торпед у борта «Терека» до наступления темноты не успели. Никаких новых распоряжений от штаба Небогатова также не получали, так что остались на прежней позиции, имея задачу прикрывать дальние подступы к заливу Хакодате с запада. Распределили секторы ответственности со своим эскортом, согласовав схемы взаимодействия. Хорошо хоть в кочегарках все успели исправить да пушки после предыдущей ночи остались целы.
        В Хакодате ночь с 23-го на 24-е еще больше не задалась. Пока Небогатов на борту своего флагмана принимал доклады о стычках с противником у Осимы, а потом в бухте Мацумаэ, неожиданно был атакован и порт. Японцам, судя по всему, вполне успешно удалось обойти наши дозоры на входах в Цугару, что было и неудивительно, учитывая их осведомленность и полный контроль над всем южным берегом пролива. Хотя встревоженная известиями о перестрелках на западе охрана самого залива была уже начеку, события развивались слишком стремительно.
        Многочисленные миноносцы и вооруженные пароходы атаковали гавань порта почти одновременно с нападением на западные дозорные силы. К их отражению готовились уже не один день и сначала считали, что все идет по плану. Противник, похоже, не знал, что минное поле полностью контролируется нами и, самое главное, действует, так как, надеясь обойти береговые посты, попер прямо на его середину. Несколько головных судов сразу подорвались на японских же минах.
        Однако, против всякой логики, это не притормозило остальных. Даже потеряв в течение первых же минут стычки сразу три небольших корабля от подрывов и огня дозорных катеров, японцы продолжили атаку. Но, как вскоре выяснилось, это была просто хитрость. Своей настойчивостью они убедили всех, что намерены прорваться именно там, и оттянули все силы охраны рейда к западу.
        Более того, чтобы выйти им во фланг и отрезать пути к отступлению, из залива через проход в заграждениях у Хакодатеямы выдвинулся резервный отряд сторожевых судов, направившийся также на запад, но уже вдоль внешней кромки заграждения. Для их прохода развели только что законченный бон. А вот с закрытием замешкались, что обеспечило максимально благоприятные условия для последовавшей сразу за этим стремительной атаки главного японского ударного отряда.
        Он состоял только из истребителей. Сколько их было и что именно за корабли, разглядеть не удалось. Они атаковали на большой скорости прямо через входной канал. Открыв шквальный упредительный огонь и нейтрализовав этим батарею у старого форта, удалось прорваться на рейд, торпедировав там четыре парохода и перебив артиллерией кучу деревянной мелочевки.
        Несмотря на постоянный огонь с наших береговых батарей, всем действовавшим в бухте японским миноносцам удалось уйти обратно без видимых повреждений, попутно прикончив и катера, возившиеся с боном. Их не преследовали, опасаясь нарваться на засаду. Да, честно говоря, и не чем было. Номерные миноносцы заметно уступали в размерах и вооружении отметившимся у крепости японским собратьям. Не гнать же на перехват истребителей по ночному морю броненосцы, сдергивая их с защищенной стоянки под южными скатами горы Хакодате. Где их, кстати говоря, в ту ночь так и не побеспокоили. Всех, пытавшихся пробраться в том направлении, удалось рассеять огнем батарей. Зато и сами главные силы отряда оказать заметного влияния на ход боя в заливе и на подступах к нему не сумели.
        До утра ждали повторных вылазок, но их так и не последовало. А как рассвело, миноносцами провели поиск в направлении залива Мутцу, распугав немногочисленные рыбацкие джонки, спешно бежавшие под берег. Никого крупнее не встретили. На японском берегу наблюдали световую и дымовую сигнализацию. Слышали их телеграфирование, судя по всему, просто перебивавшее работу наших станций. Однако это не помешало установить радиосвязь с Мурораном, откуда доложили, что также подверглись обстрелу скорострельной артиллерией и нападению миноносок.
        В течение всего дня 24 сентября штабом обсуждалось предложение контр-адмирала Энквиста и командира «Наварина» капитана первого ранга Фитингофа провести вылазку обоими броненосцами к Аомори и Оминато с целью поиска, возможно, скрывающихся там, японских миноносцев. Теперь, зная расположение и вооружение прикрывающих Таиродате батарей, их можно было подавить достаточно быстро и успеть вернуться на рейд крепости Хакодате еще засветло.
        Но, несмотря на явную целесообразность такой экспедиции, от нее вынужденно отказались. Главным препятствием стало отсутствие точной карты своих же минных заграждений в проливе Таиродате и на северных подступах к нему, которые ставились двумя первыми ночами в большой спешке и без надежной обсервации.
        Кроме того, вполне могли появиться еще и новые японские заграждения, в том числе и на пути от Хакодате к Таиродате. Ночи длинные, кто знает, чем японцы занимаются, когда темно. А преодолеть весь путь по опасным глубинам за тральным караваном в оба конца, гарантированно не хватало светлого времени. Оказаться же под огнем в заливе или проливе с малознакомыми навигационными нюансами, да еще ночью среди своих и чужих мин, имея угрозу массированной атаки легких сил противника, категорически не хотелось.
        Вспомогательные крейсера и миноносцы японцев, действовавшие в ночь с 23-го на 24 сентября у Мацумаэ, к рассвету отошли немного западнее устья Цугару, оставаясь в виду берега и целенаправленно глуша все радиопереговоры в том направлении. По этой причине ни с Владивостоком, ни с «Уралом», ни с ушедшими его встречать крейсерами связи в течение дня не было, что заставило тревожиться еще и за них.
        Корабли, блокировавшие радиосвязь, все время наблюдали с Осимы, о чем постоянно мигал гелиограф с острова. Отогнать обнаглевших соглядатаев не пытались. Возникло подозрение, что противник намеренно выманивает на выставленные ночью мины. Чтобы не повторить участи «Петропавловска», распоряжением штаба все передвижения больших судов запретили, пока не будут проверены основные фарватеры.
        Но сделать это быстро оказалось невозможно, поскольку никаких специальных тральных сил у Небогатова на тот момент еще не было, а миноносцам и истребителям требовался кое-какой ремонт и бункеровка. До вечера в Хакодате занимались формированием тральных партий из того, что нашли в порту и окрестностях, а потом долго и безрезультатно проверяли рейд, подходы к гавани и стоянке у Киконай. Мин не нашли, но это, вероятно, только пока.
        В течение дня неоднократно наблюдали подозрительные парусные рыбацкие суда, сновавшие вдоль южного берега пролива и явно отслеживавшие наши передвижения в районе Хакодате. При приближении посланных на перехват уже вечером миноносцев, они поспешно выбросились на отмели между островком Батан и мысом Ома. Противник явно активизировался и не собирался успокаиваться.
        Все предположения подтвердились. На вторую ночь были атакованы не только корабли на стоянках, но также и батареи на горе Хакодатеяма, подвергшиеся сосредоточенному обстрелу сразу с нескольких вооруженных пароходов. При этом вскрылись серьезные просчеты в организации нашей обороны. Избежать катастрофических последствий удалось только благодаря решительным действиям командиров кораблей, но без потерь все равно не обошлось.
        В системе всей обороны основные надежды возлагались на броненосцы, стоявшие на якоре под мысом Одана у входа в залив Хакодате за защитным заграждением. Их стоянка прикрывалась батареей у маяка, строящейся новой над мысом и ракетной батареей, которая должна была обеспечить хорошее освещение подходов.
        После ночи с 23-го на 24-е, когда из-за недостаточной освещенности целей броненосцы не смогли использовать в полную силу свою артиллерию, ракетно-осветительную батарею поспешно передвинули на новые, как считалось, более удобные позиции прямо на гору ближе к маяку, чтобы прикрыть еще и вход в залив.
        Однако использование ею больших 102-миллиметровых осветительных ракет, запускаемых оттуда, не оправдало ожиданий. Стартуя с вершины горы, они достаточно хорошо освещали все вокруг и в небе висели гораздо дольше, чем при пуске с воды. Все же лишняя тысяча футов высоты заметно увеличивает время падения светящейся головной части. Но при запуске от маяка их запальные трубки, даже с максимальной задержкой, срабатывали слишком рано.
        Противник за границей светового пятна оказался почти не виден, в то время как броненосцы для него как на ладони. Это привело к тому, что в результате первой же японской атаки сразу несколько торпед взорвалось в только что законченном новом боне или даже во внутренней линии сетей, а еще три в скалах рядом. Если бы противоторпедная защита оставалась на изначальном уровне, отряд был бы разгромлен. А так корабли почти не пострадали (небольшие прогибы обшивки и течи можно было не принимать в расчет). Разглядеть как следует и пересчитать нападавших снова не удалось.
        Беглого осмотра заграждения, проведенного сразу после отражения атаки, оказалось достаточно, чтобы понять, что безопасность оно уже не гарантирует. А ночь вокруг продолжала сверкать вспышками. Обоим броненосцам пришлось срочно менять позицию, что было не просто, так как из соображений минимальной заметности на них держались пары только для работы вспомогательных механизмов. При помощи вызванных буксиров они с трудом перебрались в залив, отбиваясь от продолжавших наседать миноносцев. А к разгромленной стоянке отправили портовые суда с плавкраном для немедленной починки заграждений, наткнувшиеся на неопознанного противника, отбитого пушками с горы. Добравшись до места, сразу начали собирать остатки бона, ожидая нападения в любой момент, но его так и не последовало. До конца ночи никто не мешал собирать уцелевшие клочки разодранных защитных сетей, державшиеся на смятых взрывами бочках и жестянках из-под керосина, и связывать их, хотя атаки порта продолжались.
        Но, судя по всему, противник уже не имел крупных сил. Разрозненные нападения небольших судов, не более трех кораблей одновременно, хоть и следовавшие одно за другим, достаточно легко отбивались патрулировавшими на подступах к заливу нашими катерами и миноносцами совместно с батареями.
        Залпы осветительных ракет с горы ночью с 24-го на 25 сентября хорошо видели от Кокинай. С началом стрельбы у Хакодате «Днепр», снова дав ход, маневрировал в пределах своей позиции. Ждали неминуемой схватки, поскольку в течение дня японцы наверняка разглядели огромный пароход со своих парусников, часто появлявшихся на горизонте со стороны южного берега пролива.
        Командир крейсера считал, что на ходу была возможность уклониться от торпед, в то время как, стоя на якоре без сетей, отбиться не слишком многочисленной артиллерией шансов не имелось никаких. Чтобы в темноте не вылезти на отмель и не задеть своих, оба дозорных парохода, охранявших стоянку днем, отправили ближе к мысу Мутунегаши, используя зажженные на них пиронафтовые фонари как навигационные знаки.
        В 01:34 пушки «Днепра» открыли огонь по неизвестным миноносцам, отходившим на запад после атаки входного канала порта. Три однотрубных силуэта оказались довольно хорошо видны в четырех кабельтовых слева по борту на фоне догоравших осветительных ракет у гавани. Результатов огня не наблюдали, так как цели скрылись за всплесками, а ракеты быстро погасли. Потом еще несколько раз маневрировали, уклоняясь от подозрительных теней, но больше не стреляли. Своим боевым освещением с парохода-крейсера не пользовались.
        Когда утром 25 сентября на «Николае» подвели итоги, получилось, что вторая ночь обошлась гораздо меньшими потерями. Пострадали только патрульные силы, потерявшие одно судно потопленным, и поврежденными в разной степени были еще восемь, что, по сути, обескровило их. Создавалось впечатление, что это делалось осознанно. В западном устье видели корабли, явно искавшие наши патрульные суда. А в проливе, помимо стоянки броненосцев, объектом целенаправленного нападения стала охраняемая гавань Есан под мысом Есамазаки, атакованная артиллерией и торпедами уже перед самым рассветом.
        Однако трем батареям, развернутым в районе Касиваноте, удалось достаточно быстро отогнать противника и не позволить добить уже горящий угольщик и подбитые суда. В итоге от японских снарядов и торпед затонул только один из патрульных каботажников. Еще три были сильно повреждены, причем два из них пришлось приткнуть к отмели, чтобы не потерять. Основной удар принял на себя волнолом из затопленных пароходов и шхун. Все пушки на нем вышли из строя. Отмечалось, что артиллерийский огонь с японских истребителей был необычайно плотным.
        Одновременно с проливом Цугару и бухтой Мацумаэ в ночь с 23-го на 24 сентября подвергся нападению и порт Муроран. При этом с самого начала нашим радиопереговорам активно препятствовали мощной искрой со станций типа «Маркони». Помехи сохранялись на протяжении всей ночи. Вдобавок оказалась перерезанной проводная связь крепости Хакодате с постами наблюдения на противоположном от Мурорана берегу у входа залив Уциура, так что ракетные сигналы об атаке, что подавали с «Нахимова», видели с горы Камиготаке и из селения Мори, но не имели никакой возможности сообщить об этом Небогатову. Отправлять посыльных в ночь не рискнули.
        Вскоре после появления помех из современных скорострельных орудий среднего калибра был обстрелян город и окрестности. Хотя ни в порту, ни судам в гавани не было нанесено каких-либо серьезных повреждений, это позволило другим участникам атаки проникнуть в бухту и добиться определенного успеха. Этому способствовало отсутствие бона на большей части прохода, оказавшегося испорченным в результате саботажа как раз накануне. Скорее всего, не обошлось без лазутчиков. Но авторы диверсии явно знали, что и как лучше испортить, значит, участвовали и местные докеры. Нападавшая сторона, видимо, была проинформирована об этом.
        Энквист, как старший на рейде, едва получив доклад о появлении радиопомех, распорядился объявить боевую тревогу и предупредить армейский гарнизон и брандвахту. Поскольку местность вокруг порта не годилась для высадки десанта, побережье практически не охранялось. Следили только, чтобы не было никакой сигнализации.
        Когда началась стрельба, все огни в порту, в городе и на ближайших возвышенностях уже погасли. Спустя какое-то время увидели небольшое судно, пытавшееся пробраться в гавань. Его осветили, обнаружив рядом с ним еще несколько, опознанных как минные катера.
        Огнем с брандвахтенного парохода и пушек с мыса их частью уничтожили, частью отогнали. Но оказалось, что это еще не все. Скоро сразу две торпеды взорвались среди портовой мелочевки, выставленной на якорях у борта броненосного крейсера, стоявшего в глубине бухты. При этом две большие деревянные угольные баржи со свешенными за борт дощатыми щитами, использованные в этом импровизированном заграждении, оказались разбиты в щепки. Кто выпустил торпеды, не разглядели из-за темноты.
        После взрывов часть горящих обломков упала на палубу и надстройки «Адмирала Нахимова» и вызвала множественные небольшие возгорания, переранив много народу на верхних постах. Сначала казалось, что повреждения этим и ограничились. Однако вскоре из низов доложили, что от сотрясения вышли из строя некоторые вспомогательные механизмы, а осмотр подводной части показал, что повреждена ее медная обшивка.
        Остаток ночи прошел тревожно. У входа в порт все время видели неясные тени. Южнее города в скалах на берегу дозорные наткнулись на догоравший костер. Никого вокруг не обнаружили, но в том, что это был явно сигнал для атаковавших порт кораблей, сомневаться не приходилось. К утру все стихло, в том числе и помехи.
        После анализа всех сообщений береговой наблюдательной службы, сигнальных вахт крейсера и дозорного парохода пришли к выводу, что порт атаковали минные катера под прикрытием обстрела с крейсеров или вооруженных пароходов. Но сколько было катеров и пароходов, никто сказать не мог. Три катера, судя по найденным обломкам и спасательным кругам, достоверно удалось потопить в гавани. Спасшихся не было. Выловили только несколько пробковых поясов. Остальные, судя по всему, отошли.
        День 24 сентября прошел спокойно. Связавшись наконец по радио с Хакодате, узнали, что там, и не только там, этой ночью тоже было шумно. Из штаба Небогатова предупреждали, что противник ведет активную разведку пролива и окрестностей малыми судами, из чего следует, что возможны повторные атаки.
        Хотя вокруг Мурорана ни на море, ни на суше никакого движения не отмечалось, что подтверждалось и постами с Камагатаке, господствовавшей над округой, это спокойствие казалось обманчивым. Контр-адмирал Энквист был ограничен в средствах обороны еще больше, чем его непосредственный начальник в Хакодате. Починить бон явно не успевали, и загородить проход было нечем. Пушек почти не было, подходящих для мобилизации пароходов считай тоже. Пришлось срочно принимать превентивные меры.
        В первую очередь на нескольких рыболовных судах, вооруженных пулеметами, отправили отряд моряков и роту пехоты осмотреть городок Дате, до которого ранее просто не «доходили руки». В довольно обширной сельскохозяйственной долине, где он располагался, протекали сразу две серьезные реки, в устьях которых вполне могли затаиться мелкие недобитки.
        Когда подошли к рыбацким пристаням селения, плотно облепленным джонками, весь обширный залив Уциура, раскинувшийся прямо по курсу и слева, просматривался сквозь легкую дымку почти насквозь. Ни одного суденышка на его водной глади не было видно. А над сизой мглой со всех сторон возвышались горы. Только за спиной водная гладь убегала до горизонта, в океан. Справа за тонкой линией совсем близкого пляжа теснились маленькие аккуратные домики, сплошь из дерева. Среди них иногда попадались строения побольше, имевшие уже черепичные крыши. Никаких каменных зданий не просматривалось. А за окраинами, до самых горных склонов, вдали все было покрыто аккуратными пятнами уже убранных полей.
        Берег под бортом и сам залив казались абсолютно мирными, но это все же был чужой берег. И ждать оттуда можно было чего угодно. Чуть дальше к северо-западу, за окруженным рифами мысом Арутори имелась еще и бухта Усу, подходы к которой также перекрывали показавшиеся из воды с отливом серые скалы. Но вполне могло оказаться, что среди них имелся проход, известный японцам. Следовательно, и там тоже могли отстаиваться приходившие ночью катера. Они могли добраться досюда из Кусиро вдоль южного берега Хоккайдо и подготовиться к нападению, а может, и вовсе укрывались здесь с самого нашего появления в этих водах, выжидая подходящего момента или сигнала.
        Уже ближе к вечеру выяснили, что в городе ни войск, ни ополченцев нет, но на реке Осару, уже за пределами Дате, нашли вельбот с вспомогательного крейсера «Сайко-мару». Его экипаж и несколько вооруженных «активистов» из местных ушли с перестрелкой в лес на ближайшем горном склоне, предварительно подпалив свою шлюпку. Так что в ней, после того, как потушили, не удалось обнаружить ничего полезного, способного объяснить ее появление и местонахождение самого крейсера.
        Обо всем этом сообщили по действовавшему телеграфу в Муроран, сразу получив оттуда распоряжение о тщательном осмотре окрестностей. Исполняя его, к бухте Усу отправили два подошедших вскоре буксира, а по суше вдоль строившейся железной дороги - конных разведчиков. Но местные на вопрос о фарватере в бухту только мотали головами, а без лоцманов буксиры не смогли отыскать прохода и ограничились осмотром акватории издалека, не давшим никакого результата. Конники и вовсе угодили в засаду и вернулись, имея троих раненых.
        Солнце уже клонилось к горизонту, так что пришлось довольствоваться тем, что есть, и возвращаться в Муроран. Там, посовещавшись, пришли к выводу, что ни о каком контроле над Дате говорить не приходится и пакости с той стороны непременно будут. И решили организовать засаду.
        Едва стемнело, к селению выдвинулись три вооруженные шхуны, сразу перехватившие несколько подозрительных лодок и высадившие вооруженные отряды на пристани для их контроля и пресечения попыток сигнализирования. Буксиры же, затаившиеся до времени под мысом у входа в бухту, успешно контратаковали нападавших на гавань Мурорана, что наверняка снизило ущерб, и без того оказавшийся немалым.
        А в порту весь день велись работы по подъему со дна остатков противоторпедной защиты «Нахимова», чтобы хотя бы ими попытаться загородить вход в порт. К месту его стоянки подтянули водолазную баржу и несколько сцепленных понтонов, к которым цепляли обрывки защиты и фрагменты противоторпедных сетей, что удавалось найти в донном иле, нанизывая затем все это на одну из его якорных цепей, пропущенную через палубы нескольких лихтеров. Однако закончить до темноты явно не успевали. Вход в гавань оставался частично открытым, и японцы, без сомнения, об этом уже знали.
        Понимая, что еще ничего не кончилось, а фортуна изменчива, Энквист решил подстраховаться. После недолгих совещаний со своими флаг-офицерами он распорядился перевести крейсер на рейд селения Томакомай. Эта открытая всем ветрам стоянка совсем не подходила для быстрой организации обороны, но тем меньше была вероятность, что там его будут искать. Гавань покинули одновременно со шхунами засадного отряда. По причине минимальной огласки уход крейсера был превратно истолкован командованием гарнизона, решившего, что моряки спешат укрыться в Хакодате, оставляя их здесь одних.
        Следующей ночью в бухту Мурорана снова настойчиво пытались пробраться минные катера. Они были отбиты силами береговой обороны и брандвахтой. Однако, как выяснилось уже под утро, когда прямо в порту подорвали торпедой транспорт «Силурним», не все. Причем автор этой атаки снова сумел ускользнуть, воспользовавшись утренней дымкой. Судя по всему, японцы выискивали цели в гавани всю ночь, так что потери могли быть и большими.
        На новом месте «Нахимова» никто не побеспокоил, но переход туда всего в тридцать миль оказался отнюдь не простым. Почти сразу после выхода из порта пришлось вывести из действия вторую кочегарку из-за неисправности главного паропровода и пустить вспомогательный котел. С трудом добравшись до Томакомай и встав на якорь, занялись исправлением повреждений, ставших следствием близких взрывов катерных мин.
        В ходе ремонта полностью погасили котлы, чтобы исправить перепускные клапаны на главной паровой магистрали и паропровод от вспомогательного котла. Одновременно разобрали и прочистили правый холодильник, заглушив в нем текущие трубки. При этом от возможных атак загородились рыбацкими джонками, конфискованными на берегу вместе с сетями, а расчеты орудий стояли по боевому расписанию. Поскольку артиллерия крейсера и все, что ее обслуживало, имело изначально ручной привод, ремонт главных паропроводов и вызванное этим полное отсутствие электричества на корабле не превратило его в беззащитную мишень.

* * *
        Несмотря на потери, понесенные в ходе двух боевых ночей, и осложнения в навигационном отношении, второй броненосный отряд все же не утратил контроля над проливом. В светлое время суток японцы все так же не могли безнаказанно хозяйничать у Хоккайдо. Это убедительно доказали «Амур», открывший собственный счет потопленных кораблей противника, и «Нахимов», спутавшие все планы врага.
        Еще не доведя «Урал» до места назначения, вспомогательный крейсер «Амур» был послан на север для недопущения погрома занятых нашими десантами портов на западном берегу Хоккайдо. Крейсер успел вовремя. Когда пара японских вспомогательных крейсеров, маневрируя восточнее рейда Отару, начала вялую перестрелку со стоящими в гавани пароходами, он показался из-за входного мыса. Японцы, видимо, сначала решили, что это очередной транспорт снабжения, и не беспокоились особо, видя его приближение. Они уже пристрелялись, в то время как огонь пароходов, оставался неточным. А когда с трех миль начал пристрелку уже «Амур», выход из залива Шикари оказался перекрыт.
        Японцы были быстроходнее и попытались выскользнуть на север, но это привело лишь к быстрому сокращению дистанции, что сразу начало сказываться. По огневой мощи пять шестидюймовок Канэ в бортовом залпе «Амура» намного превосходили четыре армстронговские стодвадцатки с обоих японцев. К тому же их недавние жертвы, маневрировавшие на рейде под парами, тоже бросились в бой, повиснув на корме японцев, как легавые на медведе.
        Видя, что пароходы часто и бестолково лупят по концевому японцу, капитан второго ранга Генке сосредоточил огонь на головном, быстро добившись накрытий. Стараясь удерживать дистанцию в пределах двадцати пяти - тридцати кабельтовых, большой русский крейсер вполне использовал свое огневое превосходство. «Гонконг-мару» получал попадание за попаданием, так и не попав ни разу сам.
        Как позже выяснилось, дальномер на нем оказался разбит еще в самом начале, а выцеливать под таким убийственным огнем не получалось. Вскоре кормовое орудие уже не стреляло. На юте начался пожар. На двадцать шестой минуте боя он сильно запарил и покатился вправо, явно потеряв управление, и вскоре вылетел на камни.
        На пароходы просигналили, чтобы они его добивали, а «Амур» в течение следующего получаса прикончил и «Кагава-мару». Когда тот потерял ход и всю артиллерию, ему предложили спустить флаг и сдаться, но в ответ захлопали выстрелы последней, еще не разбитой, малокалиберной пушки. В неподвижный пароход выпустили торпеду, угодившую под корму, после чего он быстро пошел ко дну. Из воды подобрали всех уцелевших, но капитана второго ранга Йонаги, командовавшего крейсером, среди них не было.
        Как позже выяснилось из опроса пленных, японцы вели себя столь беспечно из-за полученного сообщения от своих миноносцев, в котором говорилось, что в ходе их атак, продолжавшихся две ночи подряд, все крупные русские корабли в проливе Цугару и окрестностях уничтожены.
        Это косвенно подтвердилось и самими потопленными вспомогательными крейсерами, не обнаружившими броненосцев на их стоянке. Зато там плавали какие-то обломки и суетилось много небольших судов, как они решили, вытаскивавших из воды уцелевших. Эта же уверенность подвела японцев и у порта Томакомай.
        Когда утром 25 сентября Энквисту, всю ночь проведшему на мостике «Нахимова», сообщили с берега, что Муроран снова был атакован, он трижды перекрестился со словами: «Слава тебе, Господи! Отвел беду!» Но день еще только начинался, и у японцев были на него свои планы.
        С океана гнало туман, разрываемый иногда порывами промозглого ветра. Из-за этого дальность видимости не превышала двадцать - двадцать пять кабельтовых, а временами мгла закрывала вообще все вокруг. Ремонт механизмов, продолжавшийся и ночью, был уже почти закончен. В кочегарках готовились разводить пары, когда все, кто был на палубе, вдруг почувствовали запах угольной гари.
        Находившийся в этот момент в ходовой рубке штурман крейсера лейтенант Клочковский оказался единственным офицером на верхней палубе. Все остальные были в низах, занимаясь исправлением повреждений либо налаживая связь с гарнизоном. Он потребовал тишины на палубе, и скоро стали слышны далекие отрывистые команды по-японски, доносившиеся со стороны моря.
        На видневшийся слева по борту берег для предупреждения о появлении противника немедленно отправили стоявшую под выстрелом шлюпку с группой сигнальщиков, так как закончить телефонную линию для связи со штабом гарнизона, судя по всему, уже не успевали. Крейсер тем временем приготовился к бою. Но, чтобы иметь возможность дать даже самый малый ход, нужно было ждать еще больше часа.
        Полуроту поручика Штерна, составлявшую в тот момент весь гарнизон Томакомай, тут же подняли по тревоге. Она заняла укрепления на берегу вместе со своими пулеметами, а приданную полубатарею развернули к морю и приготовились открыть огонь. Но с крейсера отмахали флажками, чтобы не стреляли до их первого выстрела. С берега громаду «Нахимова» видели хорошо, проблем в общении с гарнизоном, где остались трое матросов из сигнальной вахты для обеспечения связи, никаких не было.
        Тем временем для наблюдателей с мостика «Нахимова» в разрывах густого тумана немного дальше к юго-востоку на несколько секунд показались темные силуэты нескольких крупных паровых судов и множество небольших парусных шхун, проходивших сквозь их строй и двигавшихся к пляжу. Затем их снова закрыло мглой.
        С японской флотилии, по-видимому, уже вполне разглядели берег. Туман в той стороне озарился вспышками залпа, а спустя несколько секунд докатился грохот орудий, а следом и разрывов на берегу. Потом японские пушки перешли на беглый огонь. Но «Нахимова» все еще не видели и били только по берегу. С нашей стороны не отвечали.
        Судя по перемещению вспышек дульного пламени, стрелявший корабль двигался к крейсеру. Его сопровождали стволы всех пушек, достававших эти секторы. Вскоре разглядели смазанный силуэт. Он был доступен казематам правого борта и носового и правого барбетов главного калибра. Дистанция определялась в двенадцать кабельтовых.
        В этот момент туман рассекло ветром. Сразу открылась панорама начатой противником серьезной высадки. Поскольку таиться дальше смысла не было, с берега грянул винтовочный залп и взахлеб затрещали пулеметы. Затем подали голос и полевые пушки. «Нахимов» также открыл огонь, кучно положив первый залп по самой близкой и опасной цели.
        Японец, опознанный как корабль береговой обороны «Такао», несмотря на попадания, тут же отвернул, приводя неожиданного противника себе на траверз. Но, не успев ответить, получил второй залп казематных шестидюймовок. Позади трубы вспыхнул сильный пожар, кормовые орудия замолчали. Он начал отходить к югу, почти прекратив огонь. За всю перестрелку с него прилетело всего два снаряда, легших недолетом. Но прежде чем он совсем пропал из вида в тумане, его проводили еще одним залпом казематных и барбетных орудий. Были ли новые попадания, не видели. Стреляли уже по всполохам его пожара, выделявшимся на фоне серого горизонта.
        Все это время трехдюймовки, способные простреливать носовые секторы, аккуратно укладывали свои снаряды среди деревянной мелочевки, пытавшейся достичь берега. Будь снаряды фугасными, пару-тройку из них наверняка разбили бы, но имелись только броне-бои и чугунные гранаты. Они прошивали эти скорлупки насквозь, не взрываясь, поэтому почти вся флотилия благополучно добралась до пляжа, начав высадку. Там их сразу накрыл залп левого барбета главного калибра. Силой взрыва восьмидюймовых бомб одну из шхун выбросило на галечник, разбросав фигурки людей вокруг. Казематные пушки левого борта под таким углом не доставали и потому молчали, но это вполне компенсировалось работой пулеметов с позиций пехоты.
        После ухода «Такао» «Нахимов» занялся ближайшим пароходом, ведя беглый огонь батарейной палубой, а носовая и правая установки главного калибра обстреливали вторую цель, чуть дальше. Видимо, транспорты стояли на якорях, готовясь высаживать пехоту и ее снаряжение, так как первое время ни один из них не двигался с места.
        В течение десяти минут оба судна оказались совершенно разбиты и горели. Тот, что был под огнем шестидюймовок, на глазах садился носом и выглядел полнейшей развалиной. Обстрел тонкостенными бомбами завода Рудницкого, снаряженными мелинитом, получился просто подавляющим. Восьмидюймовки, стрелявшие вдвое реже, к тому же обычными стальными бомбами с пороховой начинкой, добились заметно меньшего результата.
        Поскольку оставшиеся транспорты оказались теперь закрыты дымом от этих горящих судов, они, вероятно, пострадали много меньше, но попадания в них, по сообщениям сигнальщиков с берега, все же были, что, возможно, и вынудило противника отказаться от продолжения высадки.
        Расклепав якорные цепи и бросив почти все уже спущенные шлюпки и катера, они развернулись и ушли во вновь накативший туман, оставив безо всякого прикрытия на берегу первую волну десанта и все парусные суда на пляже. Артиллерия, обстреливавшая пароходы, с их уходом замолчала, но разворачивать носовой барбет на берег не спешили, ожидая атаки с моря.
        Плотный огонь от станции прижимал промокшую и ошарашенную японскую пехоту к земле, заставляя прятаться среди камней. Но от регулярно посылавших свои залпы двух восьмидюймовок из барбета левого борта укрыться на голом пляже им было просто негде. К сотрясающим весь берег, но довольно редким разрывам добавлялось частое хлопанье противоминных трехдюймовок и разрывы гранат полевых пушек.
        Попытки вырваться к горам или на восток, в направлении Мукава, пресекались пулеметным и ружейным огнем. Уйти туда удалось лишь немногим счастливчикам. А когда противник начал маневр вдоль берега, продвигаясь к западу, его остановили шестидюймовки «Нахимова». Спустя три четверти часа такой обработки успевшая высадиться японская усиленная рота капитулировала, потеряв убитыми более трети своего состава. Офицеров не выжило ни одного.
        От пленных, выловленных в море и доставленных на крейсер, с большим трудом узнали, что была отбита атака сводного усиленного батальона 13-й бригады 13-й дивизии, который должен был, заняв Томакомай, обеспечить высадку всей бригады, чтобы перерезать железную дорогу и выйти в тыл наших позиций на реке Юбари. Потопленными пароходами оказались «Курояма-мару» и «Ацума-мару», на которых размещалась вторая рота этого же батальона. Из этой роты смогли добраться до берега и сдались в плен еще 38 человек. На четырех ушедших судах размещались третья рота, снабжение и инженерное имущество. Прикрыть высадку должен был корабль береговой обороны «Такао».
        Офицеров среди попавших на «Нахимова» пленных не оказалось, а рядовые, можно сказать, и не упорствовали, находясь еще в шоке от произошедшего. Но нормального взаимопонимания добиться оказалось сложно. Имевшийся на крейсере единственный переводчик из последнего пополнения недостаточно хорошо говорил по-японски. Его вопросы явно с трудом понимали допрашиваемые. Хотя разобрать ответы ему более-менее удавалось, достоверность перевода вызывала сомнения.
        Приткнувшиеся к пляжу рыбацкие шхуны изрядно побило пулями и осколками. Некоторые вообще теперь годились только на дрова. По просьбе местного старосты их позже отдали рыбакам. Ветром и волнами к пляжу прибило пять брошенных японцами паровых и моторных катеров и восемь баркасов. Поскольку сам «Нахимов» все еще не мог дать ход, трофейные посудины тут же укомплектовали добровольцами и отправили на разведку окрестностей.
        Первую пару из них выслали вдоль побережья на запад в сторону Мурорана, а другую - на восток. Но далее мыса Шинода, что в одиннадцати милях от Томакомай, Энквист, посовещавшись с командиром крейсера, удаляться запретил. Один катер оставили в охранении, держа его с правого борта на пределе видимости.
        Спустя четыре часа, когда посланные на запад катера вошли в гавань Мурорана, с них сообщили, что примерно на полпути видели отходившие от берега парусные суда, не менее трех штук. Об этом сразу известили гарнизон Томакомай. Охрана железной дороги, отправленная вдоль полотна, нашла у разъезда Ноборибецу брошенный инструмент для разборки рельсов. Вероятно, была попытка диверсии, но сильная канонада, а затем появление катеров спугнули японцев, вынудив спешно эвакуироваться. Охрану разъезда обнаружили в сторожке мертвыми. Судя по всему, их взяли в ножи, а двоих изрубили мечами. Это оказались единственные наши потери.
        Поручик Штерн бомбардировал начальство настоятельными просьбами избавить его от оравы пленных и раненых японцев, образовавшейся после боя. Ему обещали прислать транспорт в ближайшее время, а пока, для усиления гарнизона, с «Нахимова» сошла на берег рота моряков при двух пулеметах. Еще около полуроты «россыпью» из нескольких частей вскоре доставили со станции Титосе. Однако все равно гарнизон оставался явно недостаточным для отражения возможной повторной атаки целой бригады, которую могли прикрыть уже гораздо большими силами флота.
        Трофейные катера, вернувшиеся в Томакомай, спешно вооружали вынутыми из заначек в недрах крейсера 47-миллиметровками. Правда, их было только четыре, так что пятый трофей получил лишь пару пулеметов. Теперь у Томакомай появился отряд охраны водного района, способный предупредить о появлении противника со стороны моря, когда «Нахимов» покинет ставшую опасной стоянку. Но японцы так и не решились более высаживаться в этом районе.
        Хотя действиями «Амура» и «Нахимова» русские доказали, что днем воды вокруг южного Хоккайдо полностью контролирует только русский флот, нужно было срочно предпринимать какие-то действия, чтобы снять угрозу ночных атак или хотя бы свести ее к минимуму. Запланированный штабом Небогатова ответный ход должен был быть быстрым и мощным. Но получилось все совсем не по плану.
        В качестве превентивной меры против ночных вылазок японских легких сил, а также с целью прекращения подвоза подкреплений в Аомори по железной дороге, решили предпринять рейд вдоль восточного побережья острова Хонсю, намеченный уже на 26 сентября. Надеялись, что противник сам еще не успел восстановиться после боев, и спешили этим воспользоваться.
        Изначально планировалось достичь залива Сендай и атаковать железнодорожный мост через реку Натори, а также другие объекты на участке этой дороги от станции Иванума до порта Сиогама, идущем вдоль берега залива всего в двух-трех верстах от побережья. Разрушение мостов полностью перекрыло бы железнодорожное сообщение северной части Хонсю с центральными районами страны. Для атаки выделялись оба броненосца, вспомогательный крейсер с двумя батальонами пехоты на борту и миноносцы.
        В случае неудачи с мостами оставался еще довольно протяженный участок железной дороги длиной сто десять верст, также шедший вдоль побережья всего в пяти-десяти верстах. Из-за значительного протяжения этого уязвимого участка надежно защитить его было вряд ли возможно. Однако существовал риск наткнуться на оборонительные минные заграждения. Поэтому приближаться к берегу планировалось, идя вслед за миноносцами с тралом.
        Так было по плану. Но довольно свежая осенняя погода в день вылазки делала плавание миноносцев в Тихом океане небезопасным, а проведение тральных работ и высадку пехоты на берег вне закрытых гаваней или порта вообще невозможной. Это вынудило вернуть забитый пехотой «под пробку» «Амур» и все миноносцы обратно в Хакодате почти сразу после выхода ударного отряда в море.
        В итоге в ходе рейда, продолженного только броненосцами, были обстреляны несколько рыбацких парусных судов, весьма рисковавших, занимаясь промыслом в такую погоду. Все они успели скрыться под берегом. Ветер продолжал набирать силу, и «Николаю» с «Навариным» приходилось преодолевать тяжелую встречную волну силой в пять-шесть баллов, продолжавшую усиливаться. Достигнув рейда Хатиное, укрылись от волн за мысом, где почти не было качки, и попытались захватить обнаруженный там небольшой угольный пароход. Но увидев наши броненосцы, японцы открыли кингстоны. Весь экипаж успел перебраться на берег, поэтому пленных не было.
        Находившиеся все время где-то поблизости, судя по работе передатчиков, японские дозорные суда так и не удалось обнаружить. Из-за усиливавшегося волнения и начинавшегося дождя от их поиска отказались, благополучно вернувшись в Хакодате. За время этого короткого похода оба броненосца получили достаточно серьезные штормовые повреждения. Особенно пострадал низкобортный «Наварин», у которого раскачало временную заделку поврежденной палубы на баке и согнуло три вентиляционных дефлектора.
        Одновременно с рейдом броненосцев «Нахимов» обстрелял порт Кусиро и бухту Акеси на юго-восточном побережье Хоккайдо. Правда, из-за мглистой погоды огонь велся не прицельно, что не способствовало его результативности, ну да это было не главное. Требовалось лишь обозначить наше присутствие. Зато на переходе перехватили и потопили три японские шхуны. Но это оказался далеко не единственный ущерб для японского судоходства в тот день.
        На обратном пути попался американский пароход в 3240 тонн с грузом керосина и судостроительных материалов, а также машинного масла и хлопка, направлявшийся в Йокосуку. Судно называлось «Сингл» и было довольно старым, к тому же имело неисправности в машине и течь в корпусе, из-за чего экипаж уже собирался его покинуть и перебраться на подошедшую японскую шхуну, от капитана которой американцы уже знали, что в проливе Цугару, где надеялись починиться, хозяйничают русские. Добраться на «этом текущем корыте», как обозвал свой пароход его капитан, до какого-либо другого японского порта уже было невозможно.
        Но появление броненосного крейсера слегка откорректировало планы, а близость «нашего порта» Хакодате позволила увести оба судна на буксире и спасти трофей вместе с грузом. После необходимого ремонта, проведенного мастерскими, «Сингл» ушел во Владивосток своим ходом вместе с обратным конвоем.
        Несмотря на некоторые успехи, предотвратить вполне вероятные новые ночные минные атаки Небогатову с имевшимися силами было невозможно в принципе. Оставалось всемерно укреплять средства пассивной береговой обороны, благо люди и пушки для этого уже прибыли, а за спиной имелся полноценный порт, даже не один. Да к тому же еще и железная дорога со всем сопутствующим механическим и металлообрабатывающим имуществом и отнюдь не пустыми складами.
        Глава 14
        В главной квартире в Токио, получив известия о появлении русских кораблей в проливе Цугару, об атаке укреплений на входе в залив Муцу и крепости Хакодате, решили сначала, что это очередная отвлекающая акция. В пользу этой версии говорил и состав задействованных в ней сил, где из новых боевых единиц были замечены лишь три истребителя.
        Хотя известий из Хакодате больше не приходило, надеялись, что артиллерией устаревших кораблей ее усовершенствованную оборону, пусть и ослабленную изъятием большей части осакских гаубиц, быстро подавить невозможно. А пока стреляют пушки, в защищенный довольно многочисленными батареями и крепостным минным полем залив русским войти не удастся, и они будут вынуждены покинуть негостеприимные воды Цугару.
        Однако развитие событий быстро поставило под сомнение эту версию. Связь с крепостью и боевым командованием пролива Цугару оказалась быстро потеряна. Вся информация теперь поступала только с резервного берегового командного пункта Минного отряда обороны Цугару и из штаба морского района, расположенных в Оминато.
        А оттуда докладывали, что канонада у северных берегов Цугару, сопровождавшаяся минимум двумя мощными взрывами на японских укреплениях, прекратилась еще до полудня 16 сентября. После чего русские броненосцы и даже пришедшие с ними пароходы вошли в залив Хакодате. По крайней мере, так сообщали наблюдатели с острова Бантен у мыса Омо.
        Дальше путаницы стало больше! Не сумев подавить огонь батарей укрепленного района Таиродате, русские начали высаживать десант у входа в этот пролив. После того, как с большими потерями для противника атаку удалось отбить, снова возникли сомнения в искренности его намерений, поскольку выявилась слабость и задействованных десантных сил. Попавшие в плен русские солдаты оказались из батальонов, совсем недавно сформированных из резервистов. Однако настораживало, что при общем довольно низком уровне их боевой подготовки последние две недели они отрабатывали именно методику высадки на чужом берегу.
        Затем пришло сообщение, что русские миноносцы произвели набег на Аомори, правда, без особого успеха, а к ночи старый крейсер, карауливший выход из залива Муцу, начал развертывание катерного дозора, явно готовясь блокировать Таиродате, прикрывая действия своих главных сил у Хакодате.
        Это не только ломало все планы предварительного развертывания минного отряда Цугару для блокирования пролива в случае начала русского отступления на запад, но уже все больше походило на начало вторжения, наподобие того, что случилось несколькими днями ранее на юге Курильских островов. Повезло, что Минный отряд обороны Цугару находился в Оминато, заканчивая обслуживание машин, и, по докладам начальника минных сил Оминато капитана первого ранга Наоки, уже этой ночью мог быть использован против флота агрессора.
        Однако предпринятая им вылазка не удалась. В течение ночи с 16-го на 17 сентября русские катера и миноносцы блокадных дозоров вместе с крейсером отразили обе попытки выхода из пролива Таиродате для постановки заграждения в Цугару у залива Хакодате. Потери Минного отряда ограничились только взрывом двух малых ботов с минами и тяжелыми повреждениями трех дозорных судов. Участвовавшие в перестрелках минные заградители почти не пострадали. Только на «Карасаки-мару» оказалось разбито одно малокалиберное орудие и имелись потери в экипаже. «Канзаки-мару» вообще не получил повреждений, зато сам претендовал на потопление русского миноносца.
        Факт его возможной гибели позже подтвердился, когда уже днем с батарей видели две шлюпки, буксируемые русскими катерами из глубины пролива, вероятно, с остатками экипажа потопленного корабля. В ходе предпринятого сразу вслед за этим обследования восточного берега нашли полузатонувшую шлюпку с номером «205», очевидно, означавшим принадлежность к этому миноносцу, сильно побитую снарядами и осколками, а также остатки небольшого ночного лагеря в расщелине у самого уреза воды.
        Вопреки ожиданиям, русские броненосцы не ушли из Хакодате ни к вечеру, ни ночью, ни на следующий день. Напрасно их караулил Минный отряд обороны Цугару, принявший полный запас тросовых связных мин «Макамура» и готовый вывалить все это между мысами Таппи и Шираками даже под огнем противника. Более того, судя по поступавшим разными путями отрывочным сведениям, они начали активно закрепляться на северном берегу Цугару, полностью овладев системой береговых постов и недостроенных береговых батарей, расположенных там. Вдобавок стало известно, что в портах западного побережья Хоккайдо Есаси, Отару и Масике русские также высадились десанты и строят укрепления.
        Дело осложнялось тем, что большую часть штатных гарнизонов с Хоккайдо вывезли в два приема сначала для участия в высадке в Корее, а потом для отражения десанта на Курильских островах, а доставить из Аомори на остров части, прибывшие им на замену из глубинных районов страны, еще не успели. Транспорты с пехотой уже вышли из порта, когда объявили тревогу и перекрыли движение. При этом конвой из пролива Цугару к Курильским островам отправили буквально накануне русского нападения.
        Создавалось впечатление, что противник уже давно был прекрасно осведомлен обо всех передвижениях войск в гарнизонах Хоккайдо и последних приготовлениях к рейду на Курилы, что и позволило ему подготовиться заранее и моментально воспользоваться столь малым промежутком времени. Активные и даже наглые действия довольно слабых сил в северных водах Японской империи требовали немедленного и радикального ответа.
        Хоть какая-то связь с Хоккайдо поддерживалась теперь только посыльными судами. Через штаб военно-морского района Оминато далеко не сразу и с большим трудом удалось получить отчет начальника курильского конвоя капитана первого ранга Иноуэ. Из него узнали, что из-за погодных условий высадка на Шикотане, Кунашире и Итурупе не состоялась и что пароходы с пехотой стоят в Кусиро.
        Это, как ни странно, оказалось очень кстати. Теперь имелись под рукой войска для организации дальнейшей обороны и контрудара на самом Хоккайдо. Командованию в Оминато поручалось усилить минные поля в проливе Таиродате и организовать разведку русских стоянок и системы дозоров в Цугару, ни в коем случае не ввязываясь в бой, чтобы не насторожить противника раньше времени, а назначавшимся ранее для захвата Курил войскам из состава 13-й и 15-й дивизий - двигаться сухим путем в Саппоро. Из этих войск было приказано выделить одну бригаду для последующей высадки непосредственно в районе Цугару.
        В ставке, тем временем, приступили к планированию массированной атаки на русские корабли, захватившие пролив, силами миноносцев и вспомогательных крейсеров с использованием в том числе и только что сформированного 2-го ударного отряда из новейших истребителей, построенных уже в ходе войны на верфях в Куре и Йокосуке. Ее планировалось провести одновременно с нападением на тральные и дозорные силы в заливах Петра Великого, Посьет и заливе Ольги, переходящим в набеговую операцию на русское судоходство вдоль всего побережья.
        Крупные силы флота, прикрывая все эти мероприятия, по-прежнему должны были, в первую очередь, обеспечивать безопасность снабжения войск, высаженных в Корее, где после первых неудач наметился явный успех. Русские отступали, оставив уже несколько удобных для обороны позиций.
        К 22 сентября план скоординированной атаки утвердили в ставке и было наконец закончено развертывание всех ударных отрядов. Но ситуация на Хоккайдо к этому времени резко изменилась в худшую сторону. Противник явно выигрывал в темпе, так что времени на детальную проработку не оставалось. Приходилось наверстывать упущенное, включая в наспех разработанные боевые приказы расплывчатые формулировки типа «действовать максимально агрессивно, исходя из складывающейся обстановки».
        Итоговым планом, подготовленным главной квартирой, предполагалось в течение уже следующей ночи перейти к активным наступательным действиям сразу на всех направлениях в акватории Японского моря. В этой акции задействовались почти все наличные силы флота, оставшиеся у империи.
        Сначала планировалось атаковать русские дозоры и все обнаруженные суда у входа в залив Петра Великого сразу после заката 23 сентября. По имевшимся сведениям, в последнее время наблюдалось активное судоходство из него в восточном направлении мимо острова Аскольд. Туда направили первый и четвертый отряды истребителей под командованием капитана первого ранга Фудзимото и капитана второго ранга Сузуки.
        Одновременно одиннадцатый отряд миноносцев капитан-лейтенанта Фудзимото с двумя вспомогательными крейсерами должен был проверить уже известные русские дозоры и стоянки судов в районе залива Посьет. Эти три минных отряда и приданные им два вооруженных парохода, активно действуя всю ночь в водах, прилегавших непосредственно к передовым морским оборонительным рубежам крепости Владивосток, теоретически могли спровоцировать выход из своей главной базы, как минимум, русских крейсеров первого ранга, уже отметившихся в Броутоновом заливе своими разведывательными вылазками, следовательно, восстановивших боеспособность.
        Не исключалась возможность появления и вообще всех, даже лишь частично боеспособных, остатков русского Тихоокеанского флота. Потому миноносцы и вооруженные пароходы, действующие у побережья уже с утра 24 сентября, должны были прикрыть броненосные и бронепалубные крейсера с остальными легкими силами.
        После стремительной атаки дозоров у входа в заливы Посьет и Петра Великого номерные миноносцы, имевшие недостаточный запас угля для продолжения активных действий, немедленно возвращались в Броутонов залив и снова вливались в состав сил прикрытия армейских пароходов. Все остальные корабли с рассветом начинали поиск любых русских судов в море к востоку и северо-востоку от Владивостока.
        Одновременно с истребителями и миноносцами, действующими в окрестностях Владивостока, после полуночи должны были вступить в бой вспомогательные крейсера «Канто-мару» и «Тахочи-мару», атакуя залив Ольги, а «Нипон-мару» с пятым и девятым отрядами миноносцев начинал атаку русских дозоров у входа в пролив Цугару со стороны Японского моря.
        Обе эти группы также не прекращали своих действий с рассветом. «Канто-мару» и «Тахочи-мару» двигались вдоль побережья навстречу своему флоту, после чего разворачивались и атаковали Императорскую Гавань, Де-Кастри и Александровский пост на Сахалине. А «Нипон-мару» с миноносцами до заката должен был курсировать в районе Цугару - Отару, ведя активную разведку и нарушая работу русской радиосвязи до вечера. С наступлением темноты ему предстояло снова атаковать русские суда, если они появятся в западной части пролива, либо попытаются прорваться во Владивосток. После чего миноносцы принимали с него уголь и воду и возвращались в Броутонов залив, а «Нипон-мару» проходил проливом с запада на восток, проводя доразведку результатов ночных атак порта Хакодате основными силами миноносцев Восточной ударной группы. Дальше он встречался со вторым ударным отрядом истребителей капитана первого ранга Хиросэ Кацухико, который должен был действовать эти две ночи с восточной стороны пролива вплоть до залива Хакодате. После чего «Нипон-мару» переходил в подчинение Хиросэ.
        Второй ударный отряд истребителей должен был атаковать Хакодате одновременно с появлением японских кораблей у западного устья Цугару после полуночи 23 сентября. Его целями, в первую очередь, являлись русские армейские транспорты в заливе и гавани порта. Выявленную совсем недавно стоянку броненосцев у мыса Одана в первую ночь следовало обходить стороной, чтобы избежать возможных потерь до нанесения максимального ущерба войсковому конвою, подозрительно трепетно охраняемому в самом порту.
        Имелись сведения, что на эти транспорты грузят наиболее боеспособные части из состава десантных сил для вывозки их во Владивосток, а все русские истребители уже покинули Хакодате и ушли на запад. Считалось, что это начало эвакуации наиболее ценной части соединения, захватившего ключевые позиции в проливе. В том числе и самого подготовленного ее армейского контингента. Только что поступившие доклады о проведенной противником три дня назад мощной атаке порта Муроран воспринимались в этом свете как прикрывающие действия. Так сказать, финальный аккорд.
        В главной квартире снова склонялись к мнению, что вся возня вокруг Хоккайдо - это грандиозная отвлекающая акция, и большая часть задействованных в ней средств (из-за предельного износа либо отсутствия подготовки имеющих довольно сомнительную ценность с военной точки зрения) уже практически списана со счетов в русских штабах. По этой причине откладывать начало атаки даже не думали, спеша застать и утопить всех, чтобы не позволить уйти от наказания захватчикам, посмевшим топтать японскую землю.
        Новейшим истребителям придавались в усиление все четыре миноносца двенадцатого отряда, до вторжения русских на Хоккайдо базировавшихся в Оминато. Их командиры и экипажи прекрасно знали навигационные особенности района Цугару и его окрестностей. Уйдя в составе конвоя в несостоявшуюся атаку против Курил, они теперь оказались отрезаны от своих баз и временно переводились на стоянку Хатинохе в устье реки Мадечи, примерно в пятидесяти милях к югу от мыса Сириязаки.
        Корабли Хиросэ с вечера должны были скрытно пробраться в пролив со стороны Тихого океана мимо редких заслонов противника, чьи позиции уже успели хорошо разведать, и ждать условленного времени начала атаки на подготовленной для них стоянке под мысом Ома. Судя по привлеченным к несению дозорной службы в восточной и центральной части Цугару исключительно старым тихоходам, атаки быстроходных кораблей с этого направления русские не ждут. Через сигнальный пост на мысе можно будет обмениваться информацией и связываться с любым из отрядов до общего начала атаки.
        Для обеспечения прорыва минного поля у входа в залив Хакодате назначались три небольших каботажных судна из состава патрульных сил залива Муцу. Они должны были протралить проход в заграждении. Поскольку это предстояло делать под огнем противника, их экипажи состояли только из добровольцев.
        После атаки Хиросэ предписывалось максимально скрытно отходить на рейд Хатинохе. Там его будут ждать приданные суда снабжения. В случае неудачи с проникновением в залив следовало заняться броненосцами, но не трогать никого в восточной части пролива. Было очень важно, чтобы противник не узнал о направлении отхода и составе задействованных в атаке сил.
        Поскольку Муроран русские так и не оставили, более того, начали наступать оттуда вдоль железной дороги в направлении Саппоро, отряду капитана первого ранга Иноуэ состоявшему из вспомогательных крейсеров «Гонконг-мару» и «Кагава-мару», вместе с кораблем береговой обороны «Такао» надлежало ночью с 23-го на 24-е обстрелять этот порт, прикрывая атаку минных катеров со специального транспорта «Сайко-мару». Они должны были под покровом темноты пробраться в бухту и использовать свое главное оружие. Там, по данным разведки, стояли русские большие пароходы и старый броненосный крейсер. Его следовало топить в первую очередь.
        После атаки этот отряд должен был укрыться в заливе Уциура, который, по словам лазутчиков, уже три дня следивших за противником, русские вообще не контролировали, даже не удосужившись выставить гарнизон в городе Дате, в непосредственной близости от Мурорана. Это позволяло в случае благоприятной погоды возобновить атаки Мурорана вскоре после наступления темноты 24 сентября, не тратя времени на повторное скрытное выдвижение к порту, и добить там все, что останется от засевшего в гавани отряда старых судов и транспортов.
        Для мощных истребителей Хиросэ целями на следующую ночь назначались броненосцы и уцелевшие большие корабли в порту, места стоянки которых должны были уточнить в течение светлого времени суток разведывательные отряды на парусных рыбацких шхунах из залива Муцу, а также лазутчики, наблюдавшие за гаванью из леса с окрестных гор.
        Вводить крупные паровые суда (все наличные вспомогательные крейсера Восточной ударной группы) в пролив планировалось только в разгар, либо к концу второй ночи минных атак. Они должны будут прикончить своей скорострельной артиллерией то, что останется у русских на плаву, и обеспечить последующую высадку в Томакомай 13-й бригады 13-й дивизии.
        Планировалось, что в ходе атак противник не сможет оказать сильного сопротивления. Чтобы нормально закрепиться на берегу, времени было мало, а отбиваться с воды просто нечем ввиду крайней малочисленности легких сил. Было достоверно известно, что у Небогатова осталось всего три номерных миноносца. Причем все они имеют повреждения, полученные в ходе предыдущих стычек. А тяжелые корабли не в состоянии защитить сами себя от массированных ночных атак.
        Проведенная миноносцами двенадцатого отряда, небольшими парусными судами и уцелевшими дозорными каботажниками в предыдущие дни и ночи разведка выявила места нахождения всех крупных русских кораблей, так что действовать предстояло не на ощупь. Серьезных противоторпедных заграждений еще нигде не успели соорудить, но стоило поторопиться. В этих делах у русских уже имелся богатый опыт.

* * *
        Шесть новейших истребителей, только что переданных под командование капитана первого ранга Хиросэ и вспомогательные крейсера «Кумано-мару», «Акеси-мару», «Нико-мару» и «Сиранука-мару», сведенные в отряд, возглавленный командиром «Кумано-мару» капитаном первого ранга Асаи, составили Восточную ударную группу. Они покинули Токийский залив утром 20 сентября и двинулись на север. С ними шли два угольщика.
        Двумя днями ранее, пробираясь ночами от бухты до бухты вдоль самого берега, на север ушел специальный транспорт флота - носитель минных катеров «Сайко-мару», также включенный в эту группу. Он должен был встретиться с главными силами обороны Цугару и в дальнейшем действовать вместе с ними, являясь их основной ночной ударной силой.
        Погода стояла вполне приличная для начала осени, но истребители сильно раскачивало. Достигнув устья реки Мадечи, Хиросэ поставил свои корабли за мысом на рейде Хатинохе, где волнение, шедшее с юга, не ощущалось. Экипажам требовался отдых перед боем после океанского перехода. Тем временем через сигнальный пост на горе Хашиками была установлена связь со штабом 5-го военно-морского района и получены последние сведения о противнике.
        На следующий день рано утром из Оминато пришел пароход, доставивший карту пролива и порта Хакодате с отмеченными японскими минными полями, местами стоянки русских судов и их дозорными линиями. На этом же пароходе прибыл гардемарин Каваи, предоставивший все эти сведения. Он сумел ночью 19 сентября на небольшой шлюпке выйти из занятого русскими Хакодате и, преодолев все патрули у гавани и в самом проливе, под парусом пересечь Цугару. Его шлюпка уже утром разбилась на камнях у мыса Ома, когда он совершенно обессилел, пытаясь на веслах выгрести против течения, так как ветер стих. Но сам гардемарин отделался лишь ссадинами и синяками.
        Он был мобилизован из выпускного класса военно-морской школы Хакодате и последний месяц нес службу в крепостной минной роте. Когда началась стрельба, его отправили проверить исправность проводников к заграждению, так как в последнее время они начали барахлить. Исправив повреждение, вернуться на позицию он уже не успел и с тех пор находился в городе и окрестностях, переодевшись в гражданскую одежду.
        Благодаря специфике своей недолгой службы на флоте, по неприметным для непосвященных движениям шлюпок и малых судов на входе в залив он понял, что русские испытывали доставшееся им, судя по всему, в исправном состоянии японское заграждение из ста пяти инженерных мин, которое и обслуживала рота Каваи.
        С момента прихода русских кораблей гардемарин вел постоянные наблюдения за их передвижениями днем и ночью и потому был хорошо осведомлен не только о местах стоянок, но и о позициях ближайших к порту дозоров. Он так же видел, как и где русские ставили свои дополнительные минные заграждения и разворачивали полевые батареи. Только о том, что творилось на горе, куда не пускали абсолютно никого, ничего узнать так и не смог.
        С тринадцати лет плавая на малых судах по Цугару, гардемарин успел хорошо изучить особенности течений и глубины в проливе. Зная границы используемого противником прохода в гавань, он вызвался провести истребители прямо в залив, минуя все мины, уверяя, что это все еще возможно, поскольку бона на входе нет.
        Учитывая новую информацию, Хиросэ решил переработать план нападения. Использование пароходов, намеченных для прорыва заграждения в качестве только отвлекающего фактора, позволяло нанести основной удар по хорошо защищенному порту с другого направления, что существенно повышало шансы на успех.
        Вскоре на рейде Хатинохе появился пароход «Оми-мару», доставивший боевой приказ на атаку Хакодате, назначенную на ночь с 23-го на 24 сентября и еще около двух тысяч тонн боевого угля. А через пару часов в гавани встали на якорь «Такао», «Гонконг-мару», «Кагава-мару» и «Сайко-мару», входившие в отряд капитана первого ранга Иноуэ.
        Командиры всех кораблей и начальники отрядов собрались на флагманском «Кумано-мару» для выработки окончательного плана действий. Совещание продолжалось до полудня, а истребители тем временем принимали уголь и воду, заканчивая подготовку к своему первому бою.
        Бригады заводских рабочих, сопровождавшие новые миноносцы в плавании, с момента прихода на рейд круглые сутки занимались осмотром и наладкой машин и котлов, пока экипажи отдыхали на берегу. К концу бункеровки на «Кумано-мару» прибыл возглавлявший их старший инженер, с докладом, что механизмы и вооружение в полном порядке и припасы приняты по норме.
        В начале пятого часа пополудни все, участвующие в атаке, покинули бухту и двинулись экономическим ходом на север. На переходе до мыса Сириязаки отряд капитана первого ранга Иноуэ прикрывал миноносцы Хиросэ, которыми придавался вспомогательный крейсер «Сиранука-мару», обязанный обеспечивать своей радиостанцией связь миноносцев с береговыми постами и прикрывать потом их отход.
        Новейшие станции «Маркони» истребителей этой ночью использовать на передачу категорически запрещалось. Хиросэ распорядился даже изъять детали их передающих устройств и сдать на угольщики, для гарантии конфиденциальности. Имевшийся у него приказ МГШ не допустить осведомления противника о появлении у Японии новых мощных минных кораблей Хиросэ готов был выполнить любой ценой. Суда обеспечения оставались на рейде, охрану которого обеспечивал капитан первого ранга Асаи с тремя вспомогательными крейсерами, находившимися в готовности выдвинуться на помощь при необходимости.
        В девять вечера, когда уже стемнело, японцы подошли к сигнальному посту на Сириязаки, чтобы получить последние сведения о противнике. Иноуэ не стал задерживаться, отделившись со своими силами, и максимально быстро продолжил движение на север. Никаких обменов сигналами не производилось.
        Хиросэ, получив высланной с берега шлюпкой сведения, что у мыса Омо появился обычный дозорный пароход русских, повернул на запад, направляясь к северному склону горы Шишигатаке, где на берегу была рыбацкая деревушка Кадзамаура. Приблизившись, обнаружили слабые временные навигационные огни. Определившись по ним, продолжили движение к мысу Омо.
        Поскольку вокруг скалистого островка Бентен, лежащего чуть севернее этого мыса, всегда были сильные сулои, его обогнули подальше. Для облегчения ориентирования на южном берегу Бентена среди скал горел большой костер, совершенно не видимый с русского берега и их дозорных судов за поворотом береговой черты острова. Таким образом, усилиями командования военно-морского района Оминато навигационные опасности удалось свести к минимуму. Но сулой, особенно сильный у береговых рифов, трепал легкие и узкие корпуса истребителей нещадно, заставляя их скрипеть и стонать всеми связями.
        Держать строй и курс в таких условиях оказалось невозможно и пришлось увеличить интервалы, из-за чего миноносцы на время потеряли друг друга из вида. Соединиться вновь смогли лишь спустя почти час. В этот момент была получена короткая кодовая телеграмма с «Сиранука-мару», означавшая, что с японских береговых постов на южном берегу пролива противника не наблюдают. Следовательно, путь для выдвижения на исходные рубежи атаки открыт.
        С трудом обогнув мыс и остров Бентан, Хиросэ двинулся к Хакодате, но вскоре был вынужден отвернуть к западу, обходя с кормы обнаруженное русское дозорное судно. Разминувшись с ним, истребители «Хацусимо», «Камикадзе», «Кисараги», «Ненохи», «Ушио» и «Яйей» разошлись веером, ведя поиск пароходов из залива Мутсу, которые уже должны были подойти в этот район. Миноносцы № 50, 52, 8 и 9 прикрывали их со стороны Хакодате.
        Ночь была темная, а в проливе, с его высокими берегами, казалась еще темнее. Однако с отрядом из Муцу встретились быстро. После чего начальник второго ударного отряда истребителей назначил им цель - русский катерный дозор у мыса Каточи и линия минного заграждения за ним. Тот факт, что пароходы окажутся стреноженными тралами и лишатся возможности маневрировать, никого не смущал. С боем миновав дозор, эти три небольших судна, вооруженные одной малокалиберной пушкой и прожектором каждый, должны были сразу двинуться на японское же минное поле, чтобы имитировать попытку траления и последующего прорыва в залив Хакодате именно там.
        Им предписывалось пользоваться прожекторами и ракетами для максимального привлечения внимания. С ними же отправлялись и все четыре номерных миноносца, в обязанности которых входило прикрытие этой ложной атаки, а потом спасение экипажей после подрыва на минах или гибели судов по другой причине.
        С началом перестрелки истребители, следуя за флагманским «Хацусимо», должны были войти в залив Хакодате у порта, на полном ходу пройдя под самыми скатами горы Хакодатеяма. Там, по словам Каваи, никаких заграждений не было, а бон еще только начали делать. Катерный дозор у мыса Одана ходил не далее трех миль к западу. Это давало сравнительно безопасный коридор для набора скорости на юго-восточных курсах от мыса Мусунегоши до старого форта в основании отмели, отгораживающей порт от остальной акватории залива. Возле него имелся узкий проход в заграждениях. Им пользовались русские дозорные суда в течение дня и ночью тоже, когда минное поле было точно подключено.
        Проскочив этим проходом под самым берегом, истребители уже могли видеть все, что стояло в гавани Хакодате. Единственная батарея, защищавшая проход, не представляла большой опасности, так как состояла из малокалиберных скорострелок, перевезенных с пароходов и установленных на почти открытых площадках, обложенных камнями и мешками с землей. Далее никаких препятствий уже не было. Военных кораблей в бухте также не должно было оказаться. А с транспортов русские сняли почти все пушки, расставив их на батареях. Так что, оказавшись внутри залива, можно было целиком сосредоточиться на поиске и уничтожении целей.
        Поскольку чужих судов южнее и северо-западнее залива Хакодате не оказалось, предварительное развертывание японских отрядов прошло благополучно. В 01:40, когда истребители Хиросэ уже легли на боевой курс и начали набирать обороты на винтах, у мыса Ка-точи взлетели в небо ракеты, причем сразу с нескольких кораблей, и часто защелкали малокалиберные орудия.
        Разглядеть подробнее, что там происходит, не было возможности, из-за слишком большого расстояния. Но световое пятно впереди левого траверза быстро разгонявшихся кораблей ударного отряда постепенно разрасталось и смещалось в глубину залива. Все шло по плану. Один за другим в той стороне прогремели три мощных взрыва и следом сразу еще один, но пальба только усилилась. На лесистом скате Каточи открылся прожектор, начавший шарить по поверхности воды. Оттуда теперь тоже стреляли.
        Когда до входного мыса оставалось не более двух миль, справа по борту были замечены какие-то сигналы, передаваемые фонарем. На них ответили бессвязным набором точек и тире, одновременно наводя в ту сторону орудия. Однако никаких признаков тревоги не видели. Лишь спустя две-три минуты со стороны мыса Одана открылся прожектор. Но до него было довольно далеко, так что уже ослабший луч так и не дотянулся до головного «Хацусимо». Тем не менее спустя несколько секунд сверкнули еще и вспышки выстрелов.
        Но первые русские залпы легли с большим недолетом. Только когда силуэты истребителей оказались на фоне всполохов боя у западного берега залива, их, похоже, смогли толком разглядеть, так как точность и плотность огня сразу увеличилась. Но те, кто был у мыса Одана, уже скрылись за скатом горы, и били только батареи.
        Гардемарин Каваи все время находился на мостике, давая указания рулевому. Под его руководством флагман лидировал отряд, четко державшийся на боевом курсе. Шедшие следом пять кораблей взяли немного влево, оказавшись в его дыму, и благодаря этому избежали повреждений. «Хацусимо», получивший небольшой снаряд в кожух между третьей и четвертой трубами и в первую трубу, и пострадал незначительно.
        Батарея на входном мысе была закидана снарядами всех орудий, способных бить вправо, едва сама открыла огонь. Множество разрывов на ее позициях мешали целиться, поэтому стрельба оттуда только еще больше усиливала общую суматоху, не причинив ворвавшимся в залив истребителям вообще никакого вреда.
        Проскочив проход, отряд Хиросэ принял вправо, пройдя мимо остова разломившегося плавучего дока прямо по отмели, тянувшейся к северу от старого форта. Глубины в пределах трех-четырех метров это вполне позволяли. Ход сбавили, рассыпав строй и начав маневрировать по способности. Каждый истребитель стрелял теперь во все, что видел перед собой и вокруг. Однако использовать торпеды не успели, так как все достойные их цели быстро оказались за кормой. Пришлось положить лево руля, проскочив в промежуток между плавучим маяком и северным берегом залива для повторения захода.
        Огибая маяк, угодили под огонь другой батареи из леса на склоне, сразу за пляжем. Каваи предупреждал, что там стояли полевые пушки, но изначально вообще не планировалось входить в простреливаемые ею секторы. Однако из-за того, что суда в гавани стояли слишком плотно, развернуться в бухте на такой скорости не удалось и пришлось уйти левее.
        Батарея стреляла гранатами всего с трехсот-четырехсот метров. Причем японцы для ее канониров оказались хорошо видны на фоне осветительных ракет, постоянно поднимавшихся с входного мыса. На этот раз повреждений избежать не удалось. Сразу последовали попадания в «Ненохи» и «Яйей». Затем был поражен в борт под мостиком «Камикадзе», из-за чего на нем начало заливать второй кубрик команды и носовой патронный погреб. Но русские, судя по всему, не имели возможности сопровождать цели по горизонту. Сбить истребителям ход они не успели, так как японцы скоро вышли из простреливаемой зоны.
        Лихо развернувшись, все шесть кораблей отряда вломились прямо в гущу стоявшей в гавани деревянной мелочевки, снова стреляя на оба борта. В течение следующих четырех минут были торпедированы три парохода, разбито артиллерией несколько десятков шхун, кинугасов и барж.
        Пройдя сквозь ряды судов, круша все вокруг, Хиросэ уже на выходе всадил торпеду еще в один пароход и снова закидал снарядами брандвахтенную батарею, не дав русским стрелять по своим кораблям. С мыса, снова сплошь покрывшегося разрывами 76-миллиметровых фугасов, смогли только выпустить несколько осветительных ракет.
        К огню по батарее присоединились также и миноносцы, очень своевременно подошедшие с запада и разогнавшие русские катера, занимавшие позиции для торпедной атаки, благодаря чему выход из гавани оказался свободен. Но теперь уже пришлось продираться сквозь натуральный частокол всплесков от снарядов, густо сыпавшихся с горы. Покидая порт, с истребителей хорошо видели зарево многочисленных пожаров, разгоравшихся за кормой.
        Поскольку торпеды в аппаратах еще оставались, а вернуться в гавань Хакодате теперь уже точно не представлялось возможным, Хиросэ решил атаковать корабли у мыса Одана. По данным разведки и со слов Каваи, там должны были стоять броненосцы. Гардемарин уверял, что лично видел, как они вставали на бочки именно в этом месте, даже не уходя с рассветом.
        Причем никаких заграждений, кроме растянутых между шлюпками в два ряда рыбацких сетей, вокруг них до того, как он покинул Хакодате, соорудить еще не успели, а сами броненосцы не имели даже выстрелов для противоторпедных сетей. Он это знал наверняка, поскольку из леса со склона Хакодатеямы, куда ему удалось пробраться незамеченным, было прекрасно видно их борта, палубы и воду вокруг них.
        Но до сих пор это никак не подтвердилось. С миноносцев 12-го отряда, проходивших ближе всех от мыса Одана, ничего разглядеть на фоне темного берега не смогли. В начале атаки, пока истребители были в секторах стрельбы кораблей с той стоянки, огонь с нее велся слишком редкий и не точный. А, судя по использованным калибрам, крупных кораблей там вообще не было. Но проверить, в любом случае, стоило.
        Выскочив из гавани, резким рывком к югу ушли из-под огня. Похоже, удалось пропасть из вида. Воспользовавшись этим, начали огибать гору под самым ее западным склоном, надеясь оказаться в мертвой зоне и достичь цели как можно быстрее. Но снова угодили под кинжальный огонь с суши. Стреляли пушки примерно трехдюймового калибра, но на этот раз не могли понять откуда. К тому же канониры оказались явно опытнее тех, что остались позади на входном мысу.
        После пуска с горы еще и осветительных ракет всплески от близких падений снарядов и их прямые попадания сопровождали начавшие вновь разгоняться истребители в течение нескольких минут. К счастью, повреждения были невелики. Но когда к этому обстрелу присоединилась еще и среднекалиберная батарея с вершины горы немного севернее маяка, Хиросэ все же пришлось отвернуть к западу, уходя в темноту.
        Однако там почти сразу нарвались на русские миноносцы. Причем их обнаружили уже после того, как те открыли огонь в упор. Получая новые повреждения, истребители рассыпали строй и потеряли друг друга. «Хацусимо» получил снаряд в корму и на время потерял управление, «Ненохи» лишился кормового орудия, разбитого прямым попаданием, а от разрыва русского снаряда под полубаком образовались осколочные пробоины, через которые начало затапливать на большом ходу таранный отсек, провизионку и первый кубрик.
        Упустив из вида все остальные корабли отряда, «Ушио» и «Ненохи» попытались вдвоем атаковать стоянку у Одана, но наткнулись на катера, осветившие их ракетами. После чего снова были обстреляны с вершины горы. Уходя из-под огня, оба получили осколочные повреждения и разошлись в темноте.
        Почти сразу после них «Камикадзе» тоже пытался приблизиться к мысу, но был сам атакован с кормы внезапно появившимся патрульным судном. Последняя торпеда, выпущенная в настырного преследователя, в цель не попала, а расчеты кормовых плутонгов, оказавшись под обстрелом, мазали. Зато стоявшая на русском автоматическая малокалиберная пушка, стрелявшая короткими очередями часто и точно, выбила два орудия на истребителе и нанесла другие повреждения с потерями в экипаже.
        Флагман «Хацусимо», исправив рулевое управление, атаковал последним, но также не добился результата, будучи обнаруженным и обстрелянным на подходе. В скоротечной свалке с миноносцами он безрезультатно израсходовал свою последнюю торпеду, получив еще два попадания, разбивших радиостанцию и сходной тамбур в офицерские помещения, и начал отход.
        Миновав мыс Ома, место которого теперь легко определялось по зажженному с начала атаки маяку на острове Бантен, все истребители и миноносцы ударного отряда к трем часам собрались у Кадзамауры и двинулись на восток. С рассветом они встретились с «Сиранука-мару» и ушли на свою стоянку, куда и прибыли без происшествий к десяти часам утра.
        Как только встали на якорь, бригады рабочих немедленно приступили к исправлению повреждений, а грузчики занялись бункеровкой. Команды снова отдыхали на берегу. А неугомонный Хиросэ, дав командирам всего четыре часа для сна, снова собрал совещание, начав планирование новой атаки.
        Итогом прошедшей ночи, по общему мнению, считалось потопление четырех крупных транспортов и почти всех небольших судов в гавани порта. Кроме того, из полученного по радио доклада капитана первого ранга Казукавы стало известно о потоплении большого русского вооруженного парохода в бухте Мацумаэ.
        Действиями миноносцев 12-го отряда, по заявлениям их командиров, были уничтожены четыре катера и вооруженный пароход. Часть геройских экипажей погибших на минах патрульных судов удалось спасти. Поскольку все они к моменту мобилизации на переоборудованные каботажники почти закончили обучение в военно-морской школе Хакодате, ими планировалось пополнить потери в экипажах кораблей на втором ударном отряде, оказавшиеся довольно большими. Они восприняли это как высокую честь.
        Если у Хиросэ в первую ночь вся атака прошла более-менее по первоначальному плану, то командовавший западной атакующей группой капитан первого ранга Казукава, командир вспомогательного крейсера «Ниппон-мару», еще при выдвижении на исходный рубеж столкнулся с неожиданностями.
        Началось все с того, что считавшийся не занятым русскими остров Осима, с сигнальным постом которого надлежало установить связь для получения последних сведений о противнике, при приближении японских кораблей и передаче ими позывного проявил явно враждебные действия, осветив отряд ракетами. Хотя накануне ходившее к Осиме патрульное судно получило верный отзыв на свой опознавательный сигнал. Вероятно, русским удалось захватить сигнальные книги, что теперь необходимо было учитывать.
        Сразу вслед за этим появилась вторая неожиданность, в виде немедленно атаковавших с носовых курсовых углов двух больших кораблей с современной скорострельной артиллерией. Такая встреча наводила на мысль о засаде. Но прежде чем успели отдать приказ об отходе, бой закончился. Вертким миноносцам при этом удалось избежать повреждений, а высокобортный «Ниппон-мару» успел получить за всего двухминутную стычку четыре снаряда, лишившись одной из 76-милли-метровых пушек и растяжек антенн, сбитых осколками. Начавшийся пожар в малярной удалось быстро потушить. При этом ни одного попадания в русские корабли зафиксировано не было.
        Хотя стрельба стихла почти моментально, считая себя обнаруженным, а пути отступления перекрытыми, Казукава решил прорываться прямиком к стоянке русского большого парохода в бухте Мацумаэ, а не скрытно пробираться к ней, делая большой крюк к северу, где ждали на берегу лазутчики, следившие за бухтой три последних дня, как планировалось изначально.
        Были готовы в любой момент вступить в бой с дозорными судами, которые курсировали в этом районе. Для уменьшения заметности большой ход, который начали набирать во время перестрелки, снова снизили. Это позволило миноносцам не отставать от своего флагмана без демаскирующих огненных факелов из труб и даже выйти в голову отряда.
        Находились русские дозорные суда на своих обычных позициях западнее Цугару или нет, неизвестно. Но, в любом случае, обойдя Косиму с севера, с ними удалось благополучно разминуться. Более того, столь шумное начало атаки не получило ожидаемого развития. На подготовленную ловушку это уже совершенно не было похоже. Скорее на случайную встречу с отправлявшимися во Владивосток судами и их охраной.
        Поскольку ничего о противнике разузнать так и не удалось, дальше действовать предстояло по ситуации. Инструкции, полученные от командования при выходе из Броутонова залива, явно уже устарели. А радиообмена с сигнальным постом на мысе Кодомари из-за повреждений не получилось.
        На подходе к самой бухте предполагалось наличие катерных или шлюпочных дозоров, поэтому, чтобы не встревожить противника раньше времени, «Ниппон-мару» отделился от легких сил и отвернул на юго-восток. К моменту начала атаки своими миноносцами Казукава оказался примерно в восьми кабельтовых к югу от места событий. С мостика вспомогательного крейсера было хорошо видно, как сначала с берега, откуда-то от старого замка, взлетели осветительные ракеты, в свете которых четко проступил темный силуэт цели.
        Это был огромный двухтрубный пароход с тремя мачтами, высоким баком и ютом и клиперским форштевнем. Казукава решил было, что сейчас он откроет огонь и сорвет атаку, но почти одновременно с залпом ракет у его борта встали два водяных столба торпедных попаданий. Открытый с запозданием огонь с подорванного судна и откуда-то из района мыса Шираками не причинил никаких повреждений миноносцам, вернувшимся вскоре к своему крейсеру.
        Теперь следовало заняться патрулировавшими устье пролива пароходами, для чего японские корабли, рассыпавшись широкой цепью, двинулись на юг поперек пролива. Но поиск не увенчался успехом. Вероятно, цели успели скрыться под берегом, приближаться к которому в темноте было слишком опасно - больше из-за сильного течения, чем из-за русских пушек.
        Войдя в пролив и осветив прожекторами прибрежные воды у поселка Фукусима, японцы также никого не обнаружили, зато были снова обстреляны с берега. Проведя остаток ночи в западной части пролива и не имея более контактов с противником, с рассветом миноносцы и вспомогательный крейсер отошли обратно в Японское море.
        Старались держаться в виду берега, так, чтобы полностью контролировать выход из Цугару. Осмотр бухты Мацумаэ дал повод для поздравлений. Даже с большого расстояния там хорошо были видны накренившиеся мачты затонувшего парохода. Атака миноносцев явно оказалась успешной.
        Как только на «Ниппон-мару» починили антенны, сразу начали принимать сильные помехи. Судя по тому, что работала станция «Маркони», сигнальный пост Кодомари получил приказ мешать радиопереговорам. Казукава отправил туда миноносец с рапортом о результатах первой ночи своей деятельности и с запросом о предоставлении связи. Спустя полтора часа помехи прекратились, и пришла депеша с дальнейшими инструкциями, после чего «Ниппон-мару» продолжил ставить радиопомехи. Весь день курсировали разомкнутым строем между западным входом в пролив и мысом Дезаки, у входа в залив Шикари.
        За это время остановили и отправили в ближайшие порты каботажную шхуну и американский пароход, шедшие с юга в Цугару, а уже в сумерках встретили две промысловые шхуны, возвращавшиеся в Аомори. Их также заставили сменить курс в безопасные воды.
        Отряд капитана первого ранга Иноуэ, расставшись с истребителями и миноносцами Хиросэ, продолжал движение на север, огибая мыс Есамазаки. Предполагалось сначала провести поиск русских дозорных судов на пути движения. Для этого вперед выдвинулся корабль береговой обороны «Такао», имевший самое мощное вооружение. В случае если русских кораблей до входа в залив Уциура не встретится, вспомогательные крейсера должны были присоединиться к нему и начать обстрел гавани. При обнаружении дозоров их задачей становилось связать их боем, обеспечивая условия для незаметного проникновения катеров в гавань порта Муроран.
        На специальном транспорте «Сайко-мару» начали готовить к спуску все восемь имевшихся минных катеров. Их планировалось ввести в дело только тогда, когда путь окажется расчищен. Они имели задачу «под прикрытием отвлекающего обстрела с моря скрытно пробраться в бухту и нанести удар по стоящим в гавани судам, после чего так же скрытно покинуть порт».
        Вход в залив, шириной почти в десять миль, оказался совершенно пуст. Когда к часу ночи отряд Иноуэ начал втягиваться в него, едва различая на фоне звездного неба слева по борту массив горы Камагатаке, с «Сайко-мару», легшего в дрейф позади всех, спустили семь катеров. Восьмой из-за неисправности в машине не смог принять участия в атаке.
        Сразу после этого носитель катеров дал ход и направился в глубь залива, а два вспомогательных крейсера и корабль береговой обороны повернули строго на север, осторожно двинувшись к входу в порт Муроран, все так же ведя поиск русских дозорных судов. Станции беспроволочного телеграфа забивали эфир искрой, препятствуя радиосвязи противника.
        Очень скоро удалось разглядеть справа по борту характерный двугорбый профиль полуострова, закрывавшего гавань со стороны залива. Оказалось, что отряд артиллерийской поддержки немного отклонился к западу от намеченной точки. Обещанных командованием военно-морского района Оминато сигнальных огней у мыса Чикиу, обеспечить которые должны были заранее высаженные лазутчики, не наблюдали, так что сориентироваться оказалось не просто.
        Еще больше сбавили ход и начали бросать лот с обоих бортов, чтобы попытаться точнее определиться по глубинам и открывшемуся берегу. В порту и городе с этих углов тоже не видели ни одного огонька, так что довольно долго не могли разобраться, в какую сторону нужно стрелять. Хорошо, что противник не пытался этому помешать. Никого вокруг не было. У русских, похоже, не хватало сил даже на организацию дозоров на подходах непосредственно к порту.
        Продолжая движение прежним курсом, вскоре разглядели пенный прибой у скал острова Дайкоку на входе в гавань, а также на рифе у мыса Етомо. Исходя из глубин и видимых ориентиров, Иноуэ решил, что находится против входного канала, и открыл огонь полными бортовыми залпами куда-то в глубь частично открывшейся бухты. Там сразу подняли тревогу и начали пускать сигнальные ракеты.
        В их слабых отсветах четче проступили очертания ближайших возвышенностей на мысе и острове, но никаких целей японские артиллеристы по-прежнему не наблюдали, поэтому результативность обстрела, скорее всего, была невысока. Однако она вынудила противника открыть прожекторы на стоящем за мысом судне, вероятно брандвахте, что сразу выдало его позицию.
        По нему тут же сосредоточили огонь все три японских корабля, но вопреки ожиданиям прожекторы не гасли. Впрочем, стрелять прицельно удалось не более трех минут, поскольку цель скоро закрыло островком, лежащим примерно на середине входного канала.
        Развернувшись за ним и совершенно не страдая от неточного и редкого ответного русского огня, Иноуэ приказал лечь в дрейф на этой позиции и вести перекидную стрельбу. Никаких источников опасности видно не было, а главной задачей отряда артиллерийской поддержки оставалось создание как можно большего шума, чтобы заставить показать себя все оборонительные батареи и корабли противника.
        Несмотря на то что с берега стреляло все больше и больше орудий, эта пальба оставалась плохо управляемой и неточной. Только через десять минут, когда русские наконец нащупали расположение «Такао» и вспомогательных крейсеров, японцы снова дали ход, начав удаляться от порта и не прекращая обстрела. Отойдя в северо-западном направлении на две мили, огонь на время прекратили, сразу развернувшись на юго-восток и дав полный ход.
        Когда справа удалось разглядеть гору Сукурозан, возвышавшуюся в самой середине двугорбого полуострова, за которым находилась гавань, снова открыли огонь, целясь чуть восточнее ее южного склона. В этом месте берег был низменным, почти плоским, и японские снаряды должны были теперь рваться где-то в западном углу порта, до которого не получилось дотянуться от входного канала из-за возвышенностей.
        На обстрел с этого направления противник начал отвечать тоже далеко не сразу, а когда все же разобрался, что стреляют уже с другой стороны, снова не смог добиться накрытий. Благополучно отстрелявшись таким образом в течение восьми минут, увидели огонь костра на скалах под мысом Чикиу. Скорее всего, он там горел уже давно, только до этого его закрывало утесами.
        Продвинувшись на прежнем курсе еще немного, разглядели и второй костер, примерно в полумиле дальше к северо-востоку. Скорее всего, им лазутчики обозначили мыс Токаришо. Огонь прекратили, снова начав разворачиваться обратно в залив, в надежде перехватить какое-либо дозорное судно, но вновь никого не обнаружили.
        Зато довольно скоро справа, в стороне порта, увидели не яркую вспышку, а спустя какое-то время еще одну, намного сильнее. И тут докатился глухой рокот первого взрыва, а следом еще одного, сдвоенного, сильно отличавшегося по звуку. Катера явно смогли кого-то достать.
        Чтобы облегчить им отход, снова начали палить в сторону бухты с максимальной частотой. Там, где грохнули оба взрыва, показалось небольшое зарево, вероятно, от пожара на гибнущем судне. Огнем подсвечивало снизу большое дымное облако, встававшее над портом. Сомнений больше не оставалось - там точно кто-то взорвался и горел.
        Опасаясь идти к входу в гавань, чтобы не напороться на свои же отступавшие катера, снова развернулись и застопорили машины, намереваясь прикрывать их отход огнем. Но ни их самих, ни возможных преследователей так и не увидели. Когда стрельба в порту стихла, снова дали ход, возобновив обстрел.
        Совершив еще один боевой галс мимо Мурорана, скорее, чтобы обозначить направление своего отхода в океан, чем рассчитывая что-то еще разбить, Иноуэ снова развернулся и приказал выключить работавшие до этого все время станции телеграфа. Не выдавая себя стрельбой, его отряд осторожно двинулся в глубину залива, все еще наблюдая всполохи пожара в гавани. Однако он быстро слабел, и спустя всего полчаса оставшийся за кормой порт снова скрыла непроглядная ночная мгла.
        Отряд быстро углублялся в залив, держа средний ход, чтобы успеть до рассвета на стоянку Якумо в самом западном его углу. Когда проходили траверз рыбацкого городка Дате, подали ратьером условный сигнал, сразу получив положенный ответ с берега, означавший, что русских там нет и все идет по плану. Это давало еще одну точку опоры для дальнейших действий и открывало северные подступы к Мурорану.
        Добравшись до места, обнаружили там «Сайко-мару» с погашенными котлами. Едва встав на якорь, «Такао» и крейсера Иноуэ тоже полностью вывели из действия котлы, чтобы не выдать дымом свое место наблюдательным постам, которые могли быть у русских на горе Камагатака в семнадцати милях к юго-востоку от места предстоящей дневки. Сама стоянка закрывалась восточными крутыми отрогами горы Якумо и была оттуда не видна.
        Судя по всему, в Муроране возобновился бой. С востока периодически доносились звуки далекой канонады. Со стороны залива выставили шлюпочный дозор, а один из баркасов под парусом отправили к атакованному порту для наблюдения, с приказом укрыться в устье реки Кимонбетсу или Осару обязательно до рассвета. Там его будут ждать надежные люди из Дате, где, согласно последним сообщениям лазутчиков, русских, кроме конного казачьего разъезда да кораблей, осматривавших залив несколько дней назад, до сих пор не видели.
        Командиры собрались на борту «Такао» для совещания и разработки плана дальнейших действий. Ни военных гарнизонов, ни флотских сигнальных постов в этой местности не осталось, так что приходилось довольствоваться лишь тем, что видели сами с выдвинутых на гребень ската Якумо наблюдательных постов. Они обосновались там после возвращения катеров рано утром. С них докладывали только об абсолютно пустом заливе вокруг. Над Мурораном виднелись дымы, похожие на пароходные. Вот и все.
        Отправлять еще кого-то к порту по воде не решились. Утренний туман быстро редел, и разведчика непременно обнаружат. А посылать людей берегом в обход всего залива не было смысла. Путь не близкий, и до вечера разведчики вернуться, даже верхом, уже никак не успевали.
        Катера, покинув своего носителя, под прикрытием обстрела, смогли незамеченными приблизиться к самому входу в бухту Мурорана. Огибая россыпь рифов у мыса Етомо, обнаружили световую сигнализацию с возвышенности Шукузи за ним. К этому времени у них за кормой уже ярко сверкали вспышки залпов кораблей Иноуэ, а справа по курсу высился высокий борт русской брандвахты у мыса Мутакироу, пытавшейся нащупать «Такао» и крейсера своим прожектором.
        Возглавлявший первое звено из четырех катеров мичман Тумиоко решил атаковать брандвахту, которой оказался большой вооруженный пароход, чтобы дать возможность второму звену проникнуть в гавань. Договорившись с его командиром мичманом Сайто, чтобы тот начинал движение только после атаки сторожевого судна, отряды катеров разошлись в стороны, избегая луча прожектора.
        Снова обогнув рифы у мыса Етомо, Тумиоко немного продвинулся к северо-западу и только тогда развернулся к входу в гавань, дав приказ по звену держать полный ход. Но прожектор к этому моменту уже погас, и точно взять направление на противника оказалось довольно затруднительно. Его катера снова сбросили обороты, всматриваясь в темноту, и шли малым ходом, чтобы из труб не летели искры, надеясь выйти на цель, когда откроется остров Дайкоку, являвшийся надежным ориентиром.
        Однако их обнаружили уже в полумиле от прохода, когда еще только начали различать темный массив острова слева по курсу. Брандвахта оказалась на прежнем месте и сразу открыла боевой прожектор. Луч яркого света быстро скользнул по воде и нащупал крайний правый катер из неширокой цепи, задержавшись на нем на мгновение, после чего прошелся по всему фронту атакующего звена, а со стороны острова донесся звук корабельной сирены.
        Дойдя до мыса, прожектор вернулся назад, снова выхватив из темноты крайний катер, после чего сразу началась стрельба. Били часто и точно, разбив его в щепки прямым попаданием уже с третьего выстрела из единственной пушки среднего калибра с кормы парохода, а луч пошел дальше по горизонту. Следующую цель русским комендорам удалось поразить только с пятого выстрела, хотя за это время расстояние заметно уменьшилось. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.
        Невзирая на стремительно растущие потери, Туми-око продолжал атаку. К этому времени бомбардировка порта с кораблей поддержки возобновилась. К тому же на два оставшихся катера сносило угольный дым и клубы пара, оставшиеся над водой от двух уже потопленных собратьев. Вероятно, поэтому их так и не смогли прикончить столь искусные вражеские комендоры в течение следующих долгих двух минут. Снаряды рвались близко, обдавая осколками и каскадами воды, но прямых попаданий не было.
        За это время катера успели выпустить по одной мине, развернулись и начали отходить. Осколки рубили в щепу деревянные части скакавших на волнах суденышек и стучали по стальным бортам и трубам. Воду едва успевали откачивать и выплескивать за борт всеми подручными средствами, одновременно затыкая подводные и полуподводные пробоины в обшивке всем, что попадало под руку.
        Русские стреляли с невероятной частотой, но мазали. Малокалиберных орудий на пароходе, к счастью, не оказалось, а подавшие голос пушки с берега только мешали. К тому же густой дым из труб, перемешиваемый постоянными всплесками от разрывов снарядов, достаточно быстро совсем закрыл оба уцелевших катера. Уже на отходе Тумиоко слышал взрыв, решив, что одна из его торпед все же нашла свою цель (на самом деле она взорвалась в скалах на берегу).
        Этот взрыв привлек внимание русских береговых постов. Он прогремел прямо за кормой второго катерного звена, уже пробравшегося в гавань и почти занявшего позицию для стрельбы по хорошо видимой впереди громадине однотрубного башенного корабля с двумя мачтами. По столь характерному силуэту на катерах Сайто безошибочно опознали «Нахимова», и по его приказу готовили к пуску обе мины на всех трех катерах, чтобы гарантированно поразить цель.
        Но прежде чем торпеды сошли с решеток, в сторону катеров скользнул по воде луч прожектора с мыса, и японцев обстреляла еще одна малокалиберная батарея скорострелок. А спустя всего несколько секунд, борт крейсера озарился вспышками залпа. Среди катеров моментально встали высокие столбы разрывов фугасов, обдав хлипкие корпуса градом осколков и тоннами воды. На этом фоне совершенно терялись частые всплески от мелких снарядов, часть из которых давала попадания.
        Катер мичмана Сайто был накрыт огромным гейзером воды, вздыбленным сгоревшей за доли секунды снарядной начинкой. Обрушившись вниз, он зацепил за планширь, едва не перевернув суденышко и выбросив за борт двоих матросов. Топку котла залило через трубу, машина встала, в днище открылась сильная течь.
        Сайто приказал экипажу спасаться, а сам начал стрелять из 37-миллиметровой пушки по прожектору на берегу и смог погасить его. После чего продолжал бить по батарее, отвлекая на себя весь огонь русских пушек. Спустя минуту его флагманский катер совсем исчез во взрывах, но зато два оставшихся успели выпустить торпеды.
        С катеров хорошо видели, как силуэт «Нахимова» дважды перечеркнули столбы торпедных попаданий. Причем второе сопровождалось почти слившимся со взрывом торпеды новым, каким-то трескучим и гораздо более звонким звуком, совсем не похожим на глухой подводный взрыв.
        В небо взметнулись тучи обломков, а носовая часть русского крейсера озарилась неяркой багровой вспышкой, после которой там появилось открытое пламя и полетели в стороны горящие боеприпасы, взрываясь в воздухе. Видимо, детонировали погреба. Затем, почти сразу его полностью закрыло густыми клубами дыма, подсвеченными огнем изнутри. Гибели корабля с катеров не видели, но не сомневались в этом. Слишком эффектно он взорвался.
        Обе торпеды попали в пустые крытые деревянные лихтеры и прочую портовую мелочевку, стоявшую под бортом «Нахимова» и обвешанную рыбацкими сетями. При этом второе попадание пришлось в старую угольную баржу, где сразу взорвалась еще и угольная пыль, выбитая из пазов и щелей срабатыванием первой торпеды. Эта вспышка, по силе разрушительного воздействия оказалась даже мощнее, чем подрыв маломощного боевого отделения катерной самоходной мины.
        Баржу разнесло буквально в щепки, завалив ее горящими обломками полубак и мостик крейсера, где от них загорелись сигнальные флаги и разбитые патроны из кранцев первых выстрелов носовых трехдюймовок. Сгорел и ящик сигнальных ракет, разбросав во все стороны огненные росчерки срабатывавших от жара патронов. Среди задействованного на верхней палубе у пушек экипажа оказалось много раненых, а на двух носовых амбразурах батареи левого борта порты погнуло и частично сорвало с петель, ранив еще троих в каземате и вызвав возгорание двух зарядов, подготовленных для стрельбы. Пожар быстро потушили, но одна пушка временно вышла из строя, а список раненых дополнился еще пятью обожженными.
        Разрядив аппараты, катера резко отвернули к северному берегу входного канала. Этим маневром они, по-видимому, сбили с толку русских, продолжавших активно искать их у мыса Матакироу с помощью прожекторов и осветительных ракет, чем только облегчали катерникам уклонение от небольших пароходов, суетливо и безуспешно сновавших по бухте в их поисках.
        Так и не обнаруженные никем, они начали отход, направившись в восточный проход между островом Дай-коку и высоким скалистым восточным берегом бухты. Но там наткнулись на импровизированный бон из связанных между собой бревен. Повесив на цепи, связывавшие бревна, тяжелые колосники, его удалось довольно легко притопить, что позволило катерам на веслах, чтобы не повредить винтов, проскользнуть над препятствием. После чего груз снова сняли, продолжив отход под машинами, осторожно пробираясь вдоль северного берега.
        А в порту все еще было неспокойно. Даже когда удалились от него на восемь миль, в той стороне все еще периодически взлетали в небо ракеты, а по облакам пробегали отсветы прожекторных лучей, хотя стрельба и стихла. Пожаров также видно не было. Видимо, на подорванном крейсере с ними справились. Либо он уже затонул.
        Шлюпочные компасы на катерах вышли из строя, но вблизи берегов это не являлось большой проблемой. К тому же впереди, чуть правее курса, уже были видны костры, горевшие у пристаней Дате. Но к селению приближаться не стали, сразу повернув на запад. Далее оба суденышка еще в темноте пересекли залив, благополучно достигнув его западного берега несколько севернее намеченного пункта. Здесь с точным определением своего места и направления дальнейшего движения возникли трудности, так как местность никто на катерах не знал.
        Но все разрешилось довольно быстро. Светало, и массив горы Камагатаке оказался хорошо виден слева. Ее вершину уже осветило солнце. Еще до того, как совсем развиднелось, катера благополучно добрались до стоянки Якумо, где их уже ждали оба уцелевших собрата из первого звена.
        Экипажи отправились отдыхать, а механики и плотники занялись восстановлением боеспособности всех оставшихся единиц. Оба мичмана, командовавшие катерами, сразу были вызваны на борт «Такао», где доложили о результатах атаки и выявленной системе обороны порта, после чего тоже были отправлены спать в приказном порядке. Совещание продолжилось без их участия.

* * *
        Из-за разбросанности пунктов базирования и отсутствия надежных способов связи на таких расстояниях согласования действий отрядов Казукавы, Иноуэ и Хиросэ на вторую ночь планом операции не предусматривалось. Поэтому каждый из них должен был атаковать по своему усмотрению, исходя из складывавшейся обстановки и остававшихся боевых возможностей.
        Как и ожидалось, корабли капитана первого ранга Иноуэ благополучно перестояли день всего в двух часах осторожного хода от Мурорана, буквально за спиной у русских. С развернутых на берегу постов видели какое-то движение у противоположного берега залива, в районе Дате, но из-за легкой дымки, державшейся над водой, толком ничего не разглядели. Во всяком случае, стрельбы оттуда слышно не было.
        За это время привели оставшиеся минные катера в порядок, насколько это было выполнимо в столь сжатые сроки. Тщательно вычистили и отрегулировали их котлы и машины. Заделали более основательно наспех заткнутые пробоины и прочеканили ослабшие швы обшивки, приготовив суденышки к новому ночному бою.
        Несмотря на большие потери в их экипажах и тот факт, что на стоянку Якумо вернулось лишь четыре из семи катеров, участвовавших в первой вылазке, от желающих идти в бой следующей ночью именно на них не было отбоя. Так что восполнить убыль людей удалось полностью.
        Еще до того, как совсем стемнело, они покинули рейд, двинувшись на восток, к своей цели. Впереди хорошо просматривался конус горы Вашибетсудаке. Предполагалось сначала встретиться с разведчиками, ушедшими на шлюпке еще на исходе прошлой ночи, и, уже получив от них последние сведения о противнике, окончательно спланировать атаку.
        Однако при приближении к берегу не обнаружили ни сигнальных костров на пристанях, о которых было условлено еще до начала операции, ни ожидаемого сигнала со шлюпки. Вообще никаких огней, даже в окнах домов и на улицах Дате не было. Судя по всему, в городке уже хозяйничали русские, всерьез растревоженные предыдущей атакой.
        Покружив под берегом в надежде встретиться с каким-нибудь посланцем от своих разведчиков или от других агентов еще полчаса и так никого и не найдя, повернули на юг и двинулись к цели, держась в полумиле от берега. Командовавший вылазкой мичман Тумиоко решил применить ту же тактику и снова разделил имевшиеся у него пять катеров на два звена.
        Первое, состоявшее из двух единиц, оставшихся под его командованием с прошлой ночи, он вел сам. А второе возглавил мичман Канеи, сумевший так удачно вывести катера из захваченной русскими гавани. Планировалось снова отвлечь противника демонстративными атаками со стороны западного прохода в бухту между островком Дайкоку и мысом Матакироу, обеспечив условия для незаметного проникновения в акваторию порта через бон ударной группе. Тумиоко обеспечивал отвлекающие действия, а Канеи шел уже знакомым ему маршрутом, обходя стороной район боя отвлекающей группы.
        Все началось вскоре после половины одиннадцатого. Уже в 22:37 русский брандвахтенный пароход открыл огонь по показавшимся с севера перед входом в гавань двум катерам. Поняв, что их обнаружили, японцы сразу отказались от продолжения атаки и начали отход. Но на этот раз, совершенно неожиданно, за ними в погоню двинулись два портовых буксира, вооруженных пулеметами. Прошлой ночью никаких малых патрульных судов так и не встретили. Вероятно, за день русские успели подготовиться. Пришлось увеличить ход до самого полного, и только тогда с большим трудом удалось оторваться от преследования.
        За время погони, часто и резко маневрируя под огнем, катера потеряли друг друга из вида и остаток ночи действовали разрозненно. При этом катер под управлением мичмана Яманаки из-за навигационной ошибки вскоре выскочил на камни у скалы западнее входного мыса. Но это крушение до утра так и не было обнаружено русскими, благодаря чему экипаж успел перепробовать все доступные способы спасения своего корабля, впрочем, безрезультатно. Уже под утро морякам удалось привлечь к себе внимание одного из катеров из звена Канеи при их отходе, после чего они испортили машину и котел на своем суденышке, добрались вплавь до своих товарищей и были спасены.
        Катер самого Тумиоко к назначенному месту сбора флотилии в бухте Усуджири так и не пришел. Однако до трех часов утра русские дозорные суда, батареи и брандвахта, до того как ее подорвали катера из звена мичмана Канеи, часто открывали огонь по кому-то, настойчиво атаковавшему вход в порт с северо-западных румбов. Судя по всему, упорный Тумиоко до последнего пытался продолжить выполнение своей задачи.
        Именно благодаря этому Канеи, воспользовавшись отвлечением внимания береговой обороны в западном направлении, снова смог благополучно пробраться в гавань с севера. Но уже после преодоления бона на винт одного из его катеров намотался трос или сеть, вызвавший поломку машины, и его пришлось затопить, сняв команду.
        Два оставшихся катера продолжили обследование гавани, направившись, в первую очередь, к якорной стоянке броненосного крейсера, атакованного прошлой ночью. Подойти к ней близко из-за все время сновавших по бухте шлюпок не удалось. Но было видно, что там, где он стоял вчера, ничего нет. Только совершенно пустой участок поверхности воды с торчавшим в нем полукруглым вытянутым предметом, окруженный малыми портовыми судами. Оттуда доносились звуки ударов по металлу. Явно шли какие-то механические работы. Было похоже, что после взрывов крейсер перевернулся и сейчас с него снимают все ценное, до чего могут дотянуться.
        Понимая, насколько важна эта информация, Канеи тут же отправил второй катер, перегруженный людьми, на место сбора флотилии, а сам, отстоявшись в пустом восточном углу бухты почти до рассвета, чтобы дать время гонцу уйти, удачно атаковал со стороны портовых причалов брандвахтенный пароход. С катера хорошо видели взрыв одной из выпущенных торпед у его борта, после чего транспорт явно начал садиться кормой и крениться влево.
        При этом русские, явно не ожидавшие атаки из самого порта, не смогли его перехватить в нашедшем со стороны моря тумане. Уже на отходе, со стороны скалы, торчавшей из воды к западу от мыса Матакироу, услышали окрики по-японски, застопорили ход и подняли из воды команду разбившегося на камнях катера. До Усуджири добрались, когда светало. Там нашли остальные корабли отряда.
        Подождав еще около получаса, в течение которого «Сайко-мару» поднял на палубу оба оставшихся катера и принял с берега дозорные отряды, контролировавшие входы в далеко растянувшееся вдоль приморской дороги одноименное рыбацкое селение с севера и юга, бывший старшим на рейде капитан второго ранга Ясиро, командир «Такао», приказал начать отход. Отряд двинулся на восток, чтобы как можно скорее выйти из зоны видимости с берега, занятого противником. Когда гора Камагатаке и цепь возвышенностей, убегавшая от нее к мысу Есамазаки и венчавшая его самого, совсем скрылись в сером мглистом горизонте, повернули на юго-восток, следуя примерно в десяти милях от побережья. Горы, высившиеся слева над сизой мглой, позволяли хорошо ориентироваться.
        Корабль береговой обороны «Такао» скоро оставил почти безоружный пароход, уйдя на поиск судов с войсками, которые именно в это время уже должны были приближаться от мыса Эримасаки к береговой железнодорожной станции Томакомай. К этому времени уже было получено радио от Хиросэ, сообщавшее, что оба броненосца потоплены, так что дальнейшее одиночное, не такое и долгое, плавание специального транспорта в южном направлении теперь считалось вполне безопасным.
        На кораблях отряда капитана первого ранга Иноуэ были только маломощные передатчики, а у десантного каравана их вообще не имелось, так что ни доложить о своих успехах по радио, ни согласовать дальнейшие действия с другими участниками они пока не могли. Планом предусматривалось, что «Такао» известит десантную группу о результатах ночных атак, исходя из чего предполагались различные варианты действий. Если обезопасить себя от нападения крупных сил русского флота не удастся, дневную активность планировалось ограничить высадками групп лазутчиков с небольших парусных судов. Они должны были произвести разведку, нарушить работу телеграфа, уничтожить посты охраны и подготовить к обозначению назначенные для высадки места на побережье в районе разъезда Ноборибецу и селения Томакомай сигнальными кострами уже следующей ночью. После чего ждать появления судов с десантом.
        В случае же успеха катерников в Муроране высадка войск должна была начаться немедленно, даже если миноносцы не смогли бы добраться до русских броненосцев. В любом случае «Такао» обеспечивал прикрытие высадки, а после ее завершения - отход разгрузившихся транспортов. А все остальные силы Восточной ударной группы использовались для добивания противника либо блокировали выход из Цугару в Тихий океан.
        Оба вспомогательных крейсера Иноуэ еще ночью, сразу после достижения отрядом пункта сбора катеров, высадили свои разведывательные отряды, от которых узнали, что в Усуджири был только русский конный разъезд, и то пару дней назад. Когда получили радио об успешной атаке на броненосцы в Цугару, убедившись в безопасности стоянки, они перепоручили людей на берегу «Сейко-мару» и ушли в пролив, оставив его с «Такао». Их задачей теперь становилось оказание содействия миноносцам. Появился шанс добить поврежденные русские корабли, какие удастся обнаружить.
        Сначала двинулись к мысу Ома. При этом до самого мыса не встретили ни одного судна противника, хотя обычно те сновали здесь по одному и даже группами. Крупная зыбь, шедшая вдоль пролива навстречу, была не настолько опасной, чтобы разогнать их по бухтам. Капитан первого ранга Иноуэ все время опасался внезапной атаки, в том числе и со стороны своих миноносцев, поэтому на фок-мачтах его крейсеров для опознавания держали зажженными зеленые огни, тлевшие в полнакала.
        Ни звезд, ни луны видно не было, что существенно затрудняло навигацию в условиях сильных переменных течений. Однако довольно скоро удалось определиться по работавшему маяку у мыса Ома и по осветительным ракетам, выпускаемым русскими в больших количествах у гавани Хакодате, откуда доносился гул канонады.
        Приблизившись к маяку, обменялись опознавательными сигналами и запросили последние сведения о противнике и своих отрядах. Получив подтверждение, что атака против броненосцев оказалась успешной, двинулись туда, чтобы оценить тяжесть полученных ими повреждений. Шли на свет постоянно висевших в небе ракет. Скоро на этом фоне уже четко просматривался характерный профиль горы Хакодатеяма.
        Приблизившись к мысу Одана на две мили, с «Гонконг-мару» увидели в плывущем над водой то ли дыме, то ли тумане лучи катерных прожекторов, шаривших по поверхности воды под мысом. Их свет, размытый этой грязной взвесью, резко оттенял торчащие над всем верхушки многочисленных мачт, часть из которых явно стояла с наклоном. Поскольку глубины в районе стоянки были двадцать-тридцать фатомов[25 - Фатом - единица длины в английской системе мер.], примерно так могли выглядеть затонувшие броненосцы.
        Решив, что русские заняты спасательными работами, вполне удовлетворенный результатами разведки, Иноуэ полным ходом направился назад к мысу Ома, где сообщил об увиденном на сигнальный пост, откуда эта информация пошла дальше по штабным инстанциям, подтверждая самые первые донесения.
        Далее, получив соответствующее распоряжение начальника военно-морского района Оминато, он повел свои крейсера к Есаси, рассчитывая застать на его рейде разгружавшиеся пароходы, о которых стало известно из телеграммы от «Ниппон-мару», но их там не оказалось. Обстреляв поселок, он неспешно двинулся дальше на север.
        Осматривая побережье в поисках, возможно, скрывающихся русских судов, японские вспомогательные крейсера приблизились к порту Отару, где наконец нашли два транспорта, показавшихся им легкой добычей. Даже открытый с них ответный огонь не заставил отступить. Но, казалось, уже неминуемая победа обернулась поражением.
        Капитан первого ранга Хиросэ ожидал значительно большего сопротивления на вторую ночь атак, так что к предварительному планированию подошли со всей серьезностью. Казалось, разрабатывая план атаки, предусмотрели все. По опыту атак «Севастополя» под Порт-Артуром, чтобы гарантированно прикончить броненосцы, сначала требовалось разрушить защитный бон. На совещании флагманов и командиров приняли решение, что на этот раз 12-й отряд пойдет впереди всех. Входящие в него малые прибрежные миноносцы, имея низкий силуэт, получали гораздо больше шансов пробраться незамеченными к самому заграждению и подорвать его своими четырнадцатидюймовыми минами, открыв цели для более крупных и убойных мин истребителей.
        Это спровоцирует ответный огонь, который примут на себя крейсера. Четырем вспомогательным крейсерам капитана первого ранга Асаи, вооруженным современной скорострельной артиллерией, предстояло проложить дорогу через русские дозоры и заслоны, а потом еще и связать боем броненосцы, их охранение и самую опасную батарею на горе. Главные ударные силы будут выходить в атаку только следом за ними.
        Ориентируясь на вспышки вражеских выстрелов, истребители стремительно атакуют из тени. Стрелять им предполагалось поочередно. Два головных должны были своими торпедами «прощупать» проделанные миноносцами прорехи в защите, а оставшиеся четыре - уверенно поразить окончательно открывшиеся цели.
        Хиросэ еще в Йокосуке получил из арсеналов самые новые гораздо более быстроходные мины Уайтхеда стандартного для истребителей восемнадцатидюймового калибра, оснащенные к тому же доработанной режущей насадкой, теоретически позволявшей без взрыва преодолевать сетевые заграждения, даже из сетей фирмы Бульванта[26 - См. комментарий 9 в конце книги.], так что в успехе никто не сомневался.
        Не исключалась вероятность, что броненосцы перейдут от мыса Одана, где их уже видели, куда-нибудь еще, чтобы затруднить свое обнаружение. В этом случае надеялись, что вспомогательные крейсера покажутся им целями, достойными пары залпов, чем выдадут свою позицию.
        В разработке диспозиции активно участвовал гардемарин Каваи, хорошо знакомый с течениями в проливе и их изменениями в зависимости от времени суток. Готовясь к обороне, не учесть этих гидрологических особенностей противник никак не мог, но знал их гораздо хуже выросшего в этих местах юноши.
        Также надеялись, что удастся соединиться уже в самом проливе с вспомогательным крейсером «Ниппон-мару», который с приданными ему двумя отрядами миноносцев должен был атаковать из Японского моря. Используя радио и проводные линии связи, об этом почти удалось договориться с его командиром капитаном первого ранга Казукавой. В последний момент начались помехи, не позволившие окончательно согласовать действия. Но не исключалось, что он появится в зоне видимости какого-нибудь из постов в течение ночи, откуда сможет получить соответствующие инструкции. Все посты от Кодомари до Сириязаки имели четкие стандартные предписания на этот счет.
        По плану, вторая ночь атак должна была стать решающей. Вместе с отрядами Хиросэ и Казукавы в ночь с 24-го на 25 сентября в Цугару и его окрестностях предстояло действовать одновременно пятнадцати японским ударным кораблям. Противопоставить им русские могли только два броненосца, один броненосный крейсер, причем все со старой нескорострельной артиллерией, три миноносца да три-четыре кое-как вооруженных небольших парохода.
        За день 24 сентября при ведении наблюдения за Хакодате, а также участком побережья между бухтой Мацумаэ и мысом Ягоши у западного устья пролива, и берегом от мыса Шануби до селения Касиваноте у его восточного устья было потеряно четыре разведывательных шхуны. Им пришлось выброситься на камни при приближении русских дозорных судов. Часть экипажей при этом погибла. Но считалось, что добытая информация вполне стоила таких потерь.
        Теперь было достоверно подтверждено нахождение на стоянке у мыса Одана именно двух эскадренных броненосцев, надежно опознанных как «Николай I» и «Наварин». Причем, судя по всему, пары на них поддерживали самые малые, так как жиденький дымок шел только из одной трубы на каждом. Скорее всего, обеспечивалась работа лишь вспомогательных механизмов.
        Учитывая, что «Наварин» имел еще старые огнетрубные котлы, «раскочегаривать» которые до рабочего давления требовалось не один час, уходить со своей позиции они никуда не собирались, надеясь на прикрытие батарей и свою артиллерию, а также на развернутую вокруг них импровизированную сетевую защиту. Это выглядело вполне логичным и правдоподобным.
        Но если второй ударный отряд хотел застать противника на том же месте, следовало постараться начать атаку еще до полуночи. Исходя из этого, истребители, миноносцы и вспомогательные крейсера начали выдвижение к исходной точке у мыса Сириязаки гораздо раньше, чем накануне. Уже к семи часам вечера «Сиранука-мару» снова связался с постом на Сириязаки, уточнив сведения о противнике. Никаких «сюрпризов» не было. Все шло по плану. В вечерних сумерках примерно в 19:30 отряды начали углубляться в пролив на пятнадцати узлах, проложив курс прямо на мыс Одана.
        Однако сразу уткнулись во встречную зыбь, усиливавшуюся по мере приближения к самому узкому месту Цугару. Малые миноносцы зарывались в волны и теряли скорость. Еще до того, как совсем стемнело, вспомогательные крейсера догнали их и вышли вперед, держа строй правого пеленга. План атаки пришлось перекраивать на ходу. Теперь начинать предстояло кораблям Асаи, а истребители с миноносцами по возможности держались следом за ними. Но скоро выяснилось, что малые номерные миноносцы не могут поддерживать эскадренную скорость. Они все больше оттягивались за корму.
        Обычный дозорный пароход у Омазаки обнаружили уже на фоне остатков вечерней зари. Его силуэт едва выделялся на фоне чуть более светлого неба в западной части горизонта. Цель сразу обстреляли со вспомогательных крейсеров, после чего он быстро скрылся в темноте где-то на юго-западе. В 20:44 контакт уже был потерян, и стрельбу прекратили. Выпущенные русскими осветительные ракеты быстро погасли, так и не показав противнику ни один из японских кораблей.
        Спустя менее получаса произошла новая стычка. Шедшие в голове «Кумано-мару» и «Акеси-мару» были атакованы с носовых курсовых углов русскими миноносцами. В завязавшейся свалке ночного боя ни одна из сторон не пыталась осветить друг друга, так что темноту ночи разрывали лишь всполохи залпов. Резко маневрируя, уклоняясь от торпедных атак и ведя огонь на оба борта, головная пара крейсеров откатились к югу, освободив, таким образом, дорогу основному отряду.
        На последнем отрезке пути оставшиеся в прикрытии истребителей «Нико-мару» и «Сиранука-мару» наткнулись на еще один русский дозор и на этот раз даже были освещены ракетами. Но полноценной перестрелки не получилось из-за почти полной безоружности противника, огрызавшегося всего из одной древней револьверной пушки. Легко отогнав его с пути, вспомогательные крейсера с двадцати кабельтовых открыли огонь по выделявшейся на фоне неба вершине горы Хакодатеяма, вынудив отвечать обе русские батареи, расположенные там.
        К большому удовлетворению японских командиров, по ним сразу начали стрелять из всех башенных, казематных и противоминных орудий и оба броненосца. Они стояли на прежнем месте под южными склонами друг за другом, носами на запад. Вдобавок оба открыли боевое освещение, чем окончательно выдали себя.
        Считая основную задачу выполненной, крейсера начали отход, чтобы не мешать ударным силам. Все это время шесть истребителей капитана первого ранга Хиросэ приближались к своим потенциальным жертвам, так и не обнаруженные никем, что дало им возможность хорошо осмотреться.
        Вдруг за кормой отряда вспыхнула перестрелка. Частые хлопки миноносных пушек заставили предположить, что противник, оставив в покое головные вспомогательные крейсера, перехватил отставший двенадцатый отряд. Без чьей-либо помощи небольшие слабовооруженные кораблики не имели никаких шансов выйти победителями из схватки с русскими, превосходившими их размерами и особенно артиллерией в разы. А Хиросэ в данный момент оказать помощи никак не мог. Оставалось надеяться, что им удастся достаточно быстро затеряться в ночи.
        Но хуже было другое. Ввязавшись в бой и поняв, что имеют дело с носителями минного оружия, русские выпустили пачку осветительных ракет. На фоне их белого свечения с броненосцев, вероятно, смогли разглядеть силуэты всех шести истребителей, уже легших на боевой курс.
        Они тут же оставили в покое державшиеся на полмили впереди них вспомогательные крейсера, уже почти вышедшие на траверз мыса Одана, перенеся весь огонь на новые цели, а с вершины горы высоко в небо начали подниматься большие осветительные ракеты. Сразу было видно, что они гораздо мощнее тех, что использовали с кораблей. Но от их применения для противника оказалось больше вреда, чем пользы, поскольку до истребителей они все равно явно не долетали, образовав большое световое пятно между вершиной горы и ними, наоборот, оттенив японцев. Точность огня батарей сразу снизилась.
        Зато при таком освещении оба броненосца оказались как на ладони. Их архаичная архитектура теперь была хорошо видна во всех мельчайших деталях. Головной, под адмиральским флагом, имел только одну башню в носу и казематную артиллерию двух разных калибров, а другой - две башни и низкий борт с высокой батареей в середине корпуса. Его четыре кургузые трубы в двух рядах «толпились» перед единственной полноценной грот-мачтой.
        Но истребители с броненосцев, похоже, все же видели достаточно хорошо. Их комендоры сразу добились накрытий. При этом стрелявшие с максимальной частотой скорострелки японских вспомогательных крейсеров ими полностью игнорировались. Последние кабельтовы до точки залпа отряду Хиросэ пришлось преодолевать под градом снарядов убийственных для его кораблей калибров. Казалось, что на позицию для торпедной стрельбы уже не выйти. Рухнувшая на них стена огня должна была смять, размолоть легкие узкие корпуса и разметать их обломки по волнам.
        Головной «Хатсусио» сразу же получил снаряд в четвертую трубу. Взрывом разорвало ее заднюю верхнюю треть, разбило прожекторную площадку за ней и смело осколками расчет носового минного аппарата, пробив торпеду в нем. Воздушный резервуар взорвался, при этом разворотил трубу аппарата, повредил палубу вокруг и сильно проредил расчеты кормовых пушек и второго минного аппарата. К счастью, зарядное отделение не детонировало, оказавшись зажатым в погнутом совке. Пожара не было. Несмотря на то, что часть осколков проникла к машинам, ранив там двоих человек, скорость истребитель не потерял.
        Почти одновременно близким разрывом тяжелого снаряда обдало всю носовую часть флагмана, в том числе и мостик, откуда управляли кораблем, поскольку из рубки в темноте ничего невозможно было разглядеть. Каваи, смотревший в этот момент через бинокль на броненосцы, получил сильный удар в голову, даже не успев понять чем.
        Судя по всему, на несколько секунд он потерял сознание, поскольку следующей очень мутной «картинкой» оказался настил мостика прямо перед глазами. Точнее глазом. Одним! Левым! Правый не видел ничего! При этом вся правая сторона лица ничего не чувствовала, казалась очень тяжелой и была испачкана чем-то липким.
        Еще даже не успев ужаснуться от мысли, что он только что лишился глаза, гардемарин различил совсем рядом рулевого матроса. Тот был еще жив и пытался встать, но не мог. Нижняя часть тела, изломанная и перекрученная, не подчинялась. Из-за него торчали еще чьи-то ноги. Они зашевелились, и показалось плечо и лицо. Губы на нем двигались, но ни одного звука пока не доходило, словно через вату.
        Вдруг в уши рывком ворвался грохот боя и едва слышимая за всем этим команда: «К штурвалу! К штурвалу!» Сразу пришло осознание, что перекошенное от боли лицо принадлежит начальнику отряда, так же как и голос, отдающий эту команду. Вбитый за годы учебы рефлекс на приказ сработал правильно.
        Рывком поднявшись, Каваи едва устоял на ногах. В ушах снова заложило ватой, все поплыло, да вдобавок что-то попало под ботинок. Ухватившись за леера, чтобы не упасть, и, глянув вниз, увидел, что наступил на искореженный бинокль, одна половина которого была разрублена и изогнута. Отопнув его в сторону, дотянулся до колеса штурвала, уже крутившегося навстречу.
        С трудом удержав его и борясь с ускорившимся мельтешением в глазах, попытался оглядеться. Но сфокусировать взгляд не удавалось. Все вокруг скакало и кружилось, качаясь и искрясь. Тут снова рывком вернулся слух, а с ним и едва различимые цифры боевого курса, доносимые твердым голосом капитана первого ранга Хиросэ, сумевшего сесть и пытавшегося зажать большую рану на боку.
        Это снова помогло. Побитая стойка компаса с чудом усидевшей на месте картушкой перестала метаться перед глазами, а штурвал уже не норовил свалить обратно на настил. К счастью, он действовал, хотя машинный телеграф и переговорные трубы снесло осколками. Каваи показалось, что после пары небольших рысканий по сторонам он почти вернул истребитель на начальный курс атаки. Тут появились новые люди на мостике, а потом и санитар.
        Но Хиросэ, уже совершенно побелевший лицом, уходить отказался, из последних сил отдавая распоряжения присевшему рядом с ним командиру миноносца капитан-лейтенанту Нозаки, пока не потерял сознание. Что он говорил, несколько раз кивая головой в сторону броненосцев, было не слышно.
        Когда начальник отряда замолчал, без сил откинувшись назад, Нозаки встал, приказав санитару заняться оказанием помощи. Оглядев мостик и поняв, что отсюда управлять машиной и оружием корабля уже невозможно, он сразу отправил бывшего при нем матроса на корму с каким-то распоряжением. Следом двинулся и сам, перед уходом с сомнением задержав взгляд на гардемарине, уже вполне оклемавшемся. Наконец, что-то решив для себя, приказал ему постараться удерживать курс, обещав прислать сменщика.
        Каваи до этого доводилось управлять только небольшими пароходами да парусными судами. Шустрый и верткий истребитель ни с чем из этого сравнивать было нельзя, так что править получалось, мягко говоря, не очень. «Хатсусио» сносило то влево, то вправо, а приноровиться и вовремя начать гасить инерцию никак не выходило.
        Движение по такой непредсказуемо петляющей траектории явно не способствовало точности собственной стрельбы, зато, вполне возможно, позволило избежать роковых повреждений. Все время встававшие под самым бортом всплески разрывов хлестали только тугими каскадами воды да веерами осколков горячего металла.
        В течение нескольких, самых длинных последующих минут случилось еще только два попадания трехдюймовыми снарядами, но без заметных последствий. Осколки частой метлой прошли по палубе и надстройкам, разбивая и прошивая все, чего касались, доканав-таки и компас на мостике. Откуда-то из-за спины выбросило пар, но гардемарину везло. Его не задело, а истребитель упорно тянул вперед и скорость еще держал.
        Понимая, что головной привлекает к себе больше внимания, Нозаки, по последнему приказу Хиросэ, продолжал атаку и старался обеспечить возможность остальным достать врага, пока еще был такой шанс. Сам начальник отряда почти сразу скончался, так и не уйдя с мостика своего флагмана.
        Каваи вскоре сменил за штурвалом рулевой матрос, наконец сумевший обеспечить прямолинейное движение. Потеряв убитыми и ранеными больше половины людей на верхних постах и четверть в низах, но все же встав на прямой курс, «Хатсусио» прицельно выпустил уцелевшую торпеду из кормового аппарата с трех кабельтовых, едва дотянув до траверза броненосцев.
        Следом за ним сквозь частокол разрывов с огромным трудом смогли продраться и «Камикадзе» с «Кисараги». Они тоже сильно пострадали от прямых попаданий и осколков, имели серьезные потери в людях, но сумели выпустить три торпеды на двоих в сторону целей. При этом углубление на всех выставили нулевым, чтобы гарантированно снести защиту.
        Дотянуться до глубоко уходящих под воду бортов броненосцев должны были уже корабли, шедшие следом. Казалось, что им будет хоть чуть-чуть, но легче. Однако четвертый в колонне «Ненохи», еще только начав набирать ход, вдруг окутался паром. Сначала решили, что в машинное отделение или в котел попал снаряд, но с его мостика просигналили, что произошла авария в левой машине и командир просит время для устранения повреждений.
        Этот истребитель в отряде считался невезучим. Когда его достраивали, пришлось приложить немало усилий, чтобы успеть ввести корабль в строй к моменту формирования соединения. При этом даже ускоренный график достройки вынужденно опережался на два месяца. Спешка неизбежно снизила качество работ. Это отмечалось еще на самых первых ходовых испытаниях, когда его механизмы не смогли развить полной мощности. Несмотря на постоянные доводочные работы заводских бригад, не прекращавшиеся даже в учебных походах, аварии и неисправности преследовали его постоянно. И вот теперь все повторилось снова.
        Выкатившись из строя влево, он совершенно скрылся в облаке собственного пара, вновь показавшись, только когда шедшие за ним «Ушио» и «Яйей» уже обгнали его. Потеряв почти половину скорости, тем не менее, он не переставал тянуться за ними, угодив под новый виток сосредоточенного огня. В итоге, получив попадание в рубку и кормовую компасную площадку, он все же смог выстрелить обе свои торпеды, хоть и с большой дистанции, а потом и покинуть опасные воды, едва управляясь с кормового рулевого поста.
        «Ушио» и «Яйей» удачно проскочили в короткую паузу за первой тройкой и получили меньшие повреждения, чем остальные корабли отряда. Каждый из них смог благополучно разрядить в направлении огрызавшихся броненосцев оба аппарата. Условия стрельбы и освещенность неподвижных целей вполне позволяли произвести точное прицеливание, так что в результативности залпа их командиры ничуть не сомневались. Когда стрельбу заканчивал замыкавший колонну «Яйей», у бортов русских кораблей, один за другим начали вставать фонтаны мощных взрывов.
        Первые три торпеды рванули с интервалом секунд в десять. Их взрывы оказались меньшими по размеру, чем ожидалось. Они вздымали столбы воды и массу бурого дыма с яркими проблесками огня лишь до уровня ходовых рубок. При этом через хорошую оптику можно было различить значительный разброс каких-то клочьев, буквально вырываемых с обильными шапками пены из волн, даже далеко по сторонам.
        Затем, через гораздо больший промежуток времени, сразу серией последовали новые попадания. Они уже заметно отличались по внешним проявлениям, как размерами, так и формой. Высота их превышала уровень нижних реев, и заметно увеличился обхват в основании. По виду они напоминали гигантские кусты, совершенно лишившись дымных разводов. Казалось, что от них качнулись сами мачты, но взлетавших вверх обломков стало меньше.
        Отставший из-за аварии несчастливый «Ненохи» лучше других видел попадания торпед с отстрелявшихся до него кораблей. В головной броненосец в общей сложности их угодило две штуки, а во второй три. Причем два последних взрыва (по одному на каждого) оказались особенно мощными и эффектными. Поскольку русские осветительные ракеты к этому времени еще не догорели, с четырех кабельтовых их было видно достаточно хорошо, так же как и несколько сильных взрывов в береговых скалах рядом с ними. Из двух торпед самого «Ненохи» только одна поразила «Наварин» в район миделя. Куда ушла другая - неизвестно.
        После этого еще какое-то время русские пушки продолжали бить, но уже только с горы. Многочисленные батареи тяжелых артиллерийских кораблей замолчали, а район стоянки быстро закрыло тяжелым дымом, что посчитали явным признаком успешности атаки. На отходе видели, что оба броненосца начали крениться, но из-за возросшего расстояния и ухудшения освещенности абсолютно уверены в этом не были.
        Полагая основные свои цели уничтоженными или, как минимум, выведенными из строя и не имея больше готовых торпед в аппаратах, второй ударный отряд отошел из зоны обстрела. Исправляя повреждения на ходу, приступили к поиску русских миноносцев, вероятно, атаковавших отставший двенадцатый отряд. Все шесть кораблей теперь шли средним ходом на восток, где на них совсем недавно слышали стрельбу. Построение напоминало правый пеленг, но сильно загнутый, с неровными интервалами. «Ненохи» отставал и был уже едва виден.
        В этот момент перестрелка вспыхнула в стороне маяка у мыса Омо, и отряд, снова сменив курс, бросился туда. Однако едва успели лечь на юго-восток, за кормой, где-то у мыса Одана, снова начали палить из малокалиберных пушек. Потом огонь открыли и батареи. С кем они ведут бой, никто с истребителей уже не видел. Ни ракет, ни прожекторов теперь не было. Все так же молчали и броненосцы.
        Второй отряд не менял курса, планируя теперь воспользоваться своей мощной артиллерией. Но перехватить русские миноносцы, предположительно отступившие к мысу Омо, не успели. Зато удалось встретиться с «Кумано-мару» и «Акеси-мару», подтвердившими, что только что вели бой с русскими.
        По утверждению командиров крейсеров, оба встреченных ими чужих миноносца получили повреждения и скрылись на востоке. Оценив эти сведения, принявший командование отрядом капитан-лейтенант Нозаки развернул истребители в цепь, в том числе и справившийся с повреждением и догнавший своих «Ненохи».
        Но поскольку на всех кораблях оказалось повреждено или разбито все навигационное оборудование, а миноносцы двенадцатого отряда где-то пропали в ночи, вести корабли на предписанном боевом курсе в развернутом строю не представлялось возможным. По этой причине вскоре снова перестроились в колонну и держались в виду друг друга, в точности повторяя маневры флагмана, все так же ведомого Каваи. В полнейшей темноте, без компасов, не видя звезд, оставалось надеяться только на молодой зоркий глаз да чутье гардемарина, ходившего в этих водах не первый год.
        После осмотра санитара выяснилось, что второй глаз у него все же остался на месте. Просто от удара биноклем, в который, судя по всему, угодил один из осколков, вскочил здоровенный бланш, моментально закрывший всю правую сторону лица и сам глаз. Фельдшер сделал небольшой надрез, чтобы спустить кровь, и забинтовал голову. Другой помощи, к счастью, не потребовалось.
        Воспользовавшись передышкой, через передатчики вспомогательных крейсеров отправили радио об успешной атаке и получили ответ из Оминато, так что в штабе морского района теперь знали, что русские броненосцы получили попадания и, как минимум, серьезно повреждены. На истребителях спешно перезаряжали уцелевшие минные аппараты, готовясь к повторной атаке и надеясь развить первоначальный успех.
        Но из-за волн, постоянно захлестывавших их низкие, узкие палубы, а также из-за полученных повреждений и больших потерь в экипажах, это оказалось очень не просто, и работа растянулась более чем на полтора часа. Еще до окончания перезарядки сгоравший от нетерпения Нозаки приказал разворачиваться и снова идти к мысу Одана.
        Он рассчитывал завершить восстановление боеспособности на последнем отрезке пути и прикончить уже подбитые тяжелые корабли, пока они еще не успели скрыться и не способны отбиваться в полную силу. Однако на этом курсе качка сразу усилилась, и пришлось опять уйти в сторону, пытаясь сначала нащупать оптимальное направление движения, а когда это не дало результата, хотя бы защититься от качки корпусами вспомогательных крейсеров. Но и это помогало мало, так же как и требовательные окрики офицеров, постоянно подгонявших выбившихся из сил матросов.
        Несмотря на все усилия, снова атаковать удалось только после полуночи. Как только густо обмазанные смазкой туши запасных торпед проверили, подготовили и уложили в аппараты, отряд полным ходом двинулся к мысу, снова имея впереди заслон из вспомогательных крейсеров. Правда, теперь только из двух. Каваи, белея повязкой, закрывавшей полголовы, неотлучно находился на мостике, уверенно отдавая команды рулевому. Скоро увидели вдалеке слабые отсветы прожекторов или фонарей, скользивших по волнам. Они находились именно там, где должны были стоять броненосцы.
        Дальше уже шли малым ходом, надеясь скрыть свое возвращение от наверняка разозленного противника. Неожиданно впереди правее курса, не очень далеко, вспыхнула перестрелка, быстро стихшая. И снова ни одна из сторон не пользовалась никаким освещением. Кто и в кого стрелял, так и осталось неизвестным.
        Когда наконец достаточно приблизились к объекту своей первой атаки, ветром со стороны Тихого океана в пролив начало загонять туман, и видимость стремительно ухудшалась. Тем не менее смогли различить несколько небольших паровых судов, ходивших зигзагами по одному месту и шаривших прожекторами у себя под бортом. За ними сквозь мглу едва угадывался слабый мерцающий свет над самой водой, возможно, от факелов и фонарей или от горящих плавающих обломков. Массивные громады броненосцев за всем этим совершенно не просматривались.
        Предположив, что поврежденные корабли скрываются где-то за клочьями дыма, густо валившего из труб всей этой мелочевки, и за разводами густеющей дымки, Нозаки на своем флагмане решил подойти ближе, оставив остальные истребители и вспомогательные крейсера в двух милях от берега.
        Приблизившись еще на полмили, удалось разглядеть, что над мглой, лежащей на поверхности воды и пронзаемой слабыми лучами света, возвышаются лишь мачты. Много мачт, в том числе и неестественно наклонившихся. Их высота теперь явно не соответствовала высоте рангоута кораблей первого ранга. С мостика «Хатсусио» это достаточно хорошо разглядели. Предположили, что они принадлежат легшим на грунт подорванным броненосцам.
        Боясь поверить в такую удачу, флагман отряда продвинулся дальше к порту, предположив, что поврежденные броненосцы могли отойти в том направлении и выброситься на отмели под горой. Но осторожно пробираясь в тени Хакодатеямы, ни противника, ни других японских кораблей они не увидели.
        Так и не найдя свои цели ни у мыса, ни далее у берега, Нозаки решил, что они только что затонули и русские снимают экипажи. Развернувшись на юг, он нашел свой сводный отряд, но уже не весь. Истребители маневрировали на малых ходах там, где он их оставил, а высокобортные вооруженные пароходы куда-то исчезли. Прокружив в поисках «Кумано-мару» и «Акеси-мару» более получаса, их так и не обнаружили.
        Бросив бесплодные поиски, Нозаки двинулся к мысу Шануби, надеясь до рассвета все же найти и прикончить еще и русские миноносцы, пользуясь подавляющим превосходством японского отряда в артиллерии. Но обнаружить хоть кого-то никак не удавалось. За кормой, в глубине пролива еще несколько раз вспыхивали короткие, но яростные перестрелки, но на них уже не обращали внимания, продолжая осторожно продвигаться в сторону Тихого океана.
        Из-за повреждений почти на всех истребителях открылись серьезные течи и наблюдался большой перерасход угля и воды. Найти свои вспомогательные крейсера в темноте все никак не удавалось, так что рассчитывать на пополнение запасов топлива до возвращения на рейд временной маневренной базы не приходилось.
        Прорыскав на переменных курсах в восточной части пролива до утра, ни чужих, ни своих так и не встретили. Малые миноносцы отряда капитан-лейтенанта Торисаки так где-то и пропали. Да еще и сами истребители на время потеряли из вида друг друга, с трудом восстановив строй в тумане.
        Уже на рассвете второй ударный отряд атаковал гавань Есан, неподалеку от мыса Есамазаки, потопив там торпедами и снарядами несколько небольших дозорных пароходов, пытавшихся спастись под защитой береговых батарей, оказавшихся неожиданно многочисленными. Благополучно избежав серьезных повреждений, отряд в полном составе двинулся на юг, к своей якорной стоянке. К десяти часам утра добрались до рейда Хатиное.
        Туда же вскоре пришел специальный транспорт «Сайко-мару», участвовавший в атаке на порт Мурорана. Бросались в глаза опустевшие кильблоки под высокими арочными кранами впереди и позади надстройки. Оставшиеся два катера на палубе выглядели сиротливо. Но жертвы были не напрасны. От его командира стало известно о полном успехе и там. Несмотря на малочисленность сил, задействованных в атаке этого угольного порта, удалось потопить броненосный крейсер и большой пароход или даже два. Вспомогательные крейсера из прикрытия «Сейко-мару» еще до рассвета ушли в пролив добивать поврежденных. Они так же осмотрели стоянку и нашли на ней только торчавшие из воды мачты и копошившихся под берегом спасателей, о чем сообщили через сигнальный пост.
        О судьбе миноносцев двенадцатого отряда на рейде Хатиное до сих пор ничего не было известно. С сигнальных постов в проливе ни одного из них не видели ни ночью, ни после рассвета. До самого вечера 25 сентября они так и не появились, и никаких сведений об их судьбе не было. Только у мыса Ома после полудня выбросило волнами на берег какие-то обломки и спасательный круг, судя по надписи, с миноносца № 9. Но это еще ничего не объясняло.
        Корабли капитана первого ранга Казукавы в течение всего дня 24 сентября ставили помехи, препятствуя вражескому радиообмену, и только поздно вечером с большим трудом удалось установить связь со штабом военно-морского района Оминато. Но едва начав согласовывать действия, связь снова потеряли. Станция беспроволочного телеграфа принимала только треск разрядов. А с наступлением темноты Казукава опять двинулся к бухте Мацумаэ.
        Внезапная потеря связи настораживала, поэтому к берегу приближались крадучись, следуя за завесой из миноносцев, опасаясь внезапного нападения. К ночи засвежело настолько, что боеспособность миноносцев начинала вызывать сомнения. Но, возможно к счастью, противника не встретили. Посланные вперед, прямо в бухту, миноносцы никого там не нашли, зато были обстреляны с берега. Продолжая поиск, они маневрировали между мысами Шираками и Таппи, но там тоже никого не было.
        Вспомогательный крейсер тем временем углубился в пролив, приблизившись к мысу Ягоши. Сразу обнаружили световую сигнализацию, при помощи которой передавали кодированное сообщение. Код был незнаком сигнальщикам, и смысл сообщения не разобрали. Сразу же ему ответил другой сигнальный пост, с мыса Мутсуноноги.
        Считая свою позицию раскрытой, Казукава обстрелял оба мыса и вернулся к миноносцам. В этот момент на мостик поступил доклад об аварии в машинном отделении. Сказывалась интенсивная дозорная служба в последние месяцы без надлежащего технического обеспечения.
        Ход упал до девяти узлов, и для исправления повреждений требовалось не менее пяти часов. Телеграф без проводов по-прежнему только трещал. Где-то на северо-востоке периодически стреляли. Небо на тех румбах озаряли отсветы ракет и прожекторных лучей, и оттуда широкими полосами начинало тянуть туман. Волнение не стихало. В таких условиях Казукава счел невозможным и далее рисковать своими отрядами во враждебных водах.
        Так как до рассвета оставалось не более четырех часов, ушли в залив Минмая, где миноносцы приняли с крейсера по десять тонн угля и воду для обратного перехода. Здесь от посыльного с берега узнали, что ночная атака 2-го ударного отряда завершилась полным успехом. Все тяжелые русские корабли в районе Цугару торпедированы.
        За час до рассвета Казукава приказал миноносцам отходить на запад, а сам двинулся на восток. Придерживаясь южного берега пролива, уже засветло добрались до мыса Шимозаки. В небольшой бухточке за ним была организована временная передовая якорная стоянка для судов, обеспечивавших наблюдение за русскими силами в проливе.
        Там царило радостное возбуждение. Все разговоры крутились вокруг разгрома, что смогли устроить миноносцы за две ночи в Хакодате. Однако появились и тревожные новости. С мыса Таппи сообщили, что в пролив входят два больших русских корабля. Вскоре и со стоянки разглядели приближавшиеся с запада дымы, а потом и сами суда, опознанные как вспомогательные крейсера «Урал» и «Сунгари». Осмотрев вход в пролив Таиродате с большого расстояния и, судя по всему, не разглядев стоянки, они продолжили следовать на северо-восток, после чего их дымы разделились. Один ушел дальше, а другой так и остался милях в пятнадцати севернее.
        По докладам с поста на острове Бантен, это был «Урал». Он маневрировал между мысами Ома и Мусунегоши, в самой середине Цугару. Причем не исключалась вероятность, что ставил мины, после чего ушел в Хакодате. Несмотря на его уход, остаток дня провели в нервном напряжении. Хотя берега вокруг были свои и пушки Таиродате, под защитой которых всегда можно успеть укрыться, недалеко, но и противник близко, как никогда. Причем удивительно живучий, упорный и искусный. Занимались исправлением последствий аварии и полученных повреждений, в том числе и беспроволочного телеграфа, как выяснилось, вышедшего из строя, и готовились к новым боям. Через сигнальный пост доложили в штаб военно-морского района о результатах своей разведки и двух ночей активных действий.
        Поздно вечером начали возвращаться дозорные суда из пролива, доставившие еще более неприятные известия. Со шхун, карауливших выход в Японское море, тоже видели, как рано утром в Цугару вошел большой русский трехтрубный пароход, охраняемый другим крупным судном. Еще чей-то дым проследовал в отдалении куда-то на север. Похоже, уничтожить удалось еще не все, что было здесь у противника.
        Но гораздо хуже было другое. Оба «подорванных» броненосца уцелели!!! Это видели своими глазами моряки с миноносца № 8, затонувшего от полученных в бою повреждений на исходе ночи всего в трех милях к северо-западу от мыса Ома.
        Уже ночью, приняв на борт остатки экипажа этого миноносца, «Ниппон-мару» покинул пролив, уйдя на восток. Когда после рассвета 26 сентября он вошел на рейд Хотиное, там появился еще и корабль береговой обороны «Такао». Даже первого взгляда на него было достаточно, чтобы отметить, что кормой в воде он явно сидел глубже обычного, труба сильно разорвана в нижней передней части, а борта и надстройки во многих местах носили следы недавнего сильного пожара. Судя по всему, рейд к Мурорану также оказался не столь успешным, как об этом доложили с «Гонконг-мару».
        Отправившись на борт флагманского «Кумано-мару», капитан первого ранга Казукава захватил с собой и командира «ноль восьмого» старшего лейтенанта Аванаку. Там оба офицера доложили о своих действиях прошлой ночью и последние известные им сведения от береговых постов. Потом узнали, что их плохая новость уже не единственная. Успех первой штурмовой ночи в Муроране, как и результативность удара Хиросэ по броненосцам, оказались, мягко говоря, сильно преувеличенными. Эти ошибки повлекли за собой цепь новых неприятностей.

* * *
        Из рапорта командира миноносца № 8 старшего лейтенанта Аванака стало известно, что русские броненосцы уцелели после ночных атак истребителей. По крайней мере, имеют не фатальные повреждения, поскольку при помощи буксиров все же смогли покинуть стоянку и укрыться в заливе Хакодате. Их уже на отходе обнаружил отставший от кораблей Хиросэ отряд капитан-лейтенанта Торисаки.
        Для его малых прибрежных миноносцев вторая штурмовая ночь не задалась с самого начала. Из-за погоды они не смогли выполнить изначально поставленной задачи. Мощности машин не хватало, даже чтобы просто держать строй, и весь сводный отряд, сформированный из ополовиненных в предыдущих боях 12-го и 13-го отрядов, постепенно оттянулся за корму основных ударных сил, где лишился их прикрытия. Этим тут же воспользовались русские дозорные суда, атаковавшие кораблики, почти потерявшие боеспособность из-за встречной волны.
        Но малые размеры и низкий силуэт позволили легко затеряться в ночи, так что бой оказался коротким. Однако, еще не достигнув исходных рубежей, три из четырех единиц отряда получили повреждения. Из-за этого, еще более отстав и опоздав к месту боя, Торисаки бросился в атаку с кормовых углов, едва разглядев отходящего и еще не поверженного противника. Начиная атаку в такой безнадежной позиции, начальник отряда рассчитывал на ослабление ответного огня уже подбитых, как он считал, броненосцев.
        Однако русские его разочаровали. Хотя с броненосцев, как и ожидалось, не сверкнуло ни одной вспышки, берег разразился морем огня. Угодив под плотный обстрел с батарей, он так и не смог выйти в точку залпа и вынужденно отвернул, начав поиск своих истребителей. Сильнее всех пострадавший миноносец № 9 отправили к мысу Ома, чтобы сообщить об изменении места стоянки броненосцев. Больше его никто не видел.
        Поиски привели только к нескольким новым, к счастью, безрезультатным перестрелкам с патрульными катерами. Чтобы гарантированно привлечь внимание Хиросэ, наверняка кружившего где-то рядом, Торисаки решил атаковать гавань Хакодате самостоятельно, рассчитывая, что сигнальные и осветительные ракеты и ответный огонь броненосцев, которых это должно все же вынудить отбиваться, снова выдаст их место и привлечет внимание командира второго ударного отряда.
        Но подобраться к проходу на рейд порта в этот раз не удалось. Миноносцы почти сразу наткнулись на своих более крупных русских собратьев и были вынуждены откатиться к юго-западу. Вдобавок на отходе отряд ярко осветили ракетами, и он угодил под обстрел с большого судна со среднекалиберной скорострельной артиллерией, так и оставшегося неопознанным в темноте.
        В результате, потеряв друг друга во время резких маневров под кинжальным огнем, всем троим с большим трудом удалось объединиться вновь в условленном месте встречи у мыса Сараки только через час. Корабли к этому времени оказались уже не боеспособны. «Пятьдесят второй» вообще неумолимо погружался в воду, имея несколько подводных пробоин, заделать которые не удавалось.
        Остатки его экипажа принял на борт флагманский № 50, который также имел повреждения, не мог дать полный ход, с трудом управлялся, но сохранил еще одну торпеду в аппарате. Торисаки решил разведать бухту Кокинай, откуда был обстрелян его отряд, а не имевший торпед, с разбитой артиллерией и большой, кое-как заделанной подводной пробоиной, «ноль восьмой» отправил также к мысу Омо для передачи сведений и последующего перехода в Оминато на ремонт.
        Однако изрядно потрепанному кораблику всего в полсотни тонн водоизмещения, переход через пролив при неспокойном море оказался не по силам. Пробоина снова открылась, и вода начала быстро прибывать. Вскоре пришлось погасить котел и остановить машину. Пытались двигаться под импровизированным парусом, сооруженным из тента, но течением и сулоями все глубже садившегося в воду «ноль восьмого» сносило в сторону океана, швыряя как щепку.
        В столь бедственном положении миноносец был обнаружен одной из дозорных шхун, двинувшихся с рассветом на разведку к Хакодате. Но прежде чем она успела приблизиться, он пошел ко дну. Тех, кто смог удержаться на воде, подобрали. Даже услышав их новости, принципиально расходившиеся с тем, что было известно до этого на японском берегу Цугару, возвращаться разведчики не стали, решив сначала как следует прояснить ситуацию у крепости при свете дня.
        По этой причине известие о преждевременности оптимистичных рапортов нового командира второго ударного отряда задержалось с отправкой почти на полсуток. К этому времени в штабе военно-морского района в Оминато уже начали тревожиться из-за слишком долгого молчания пары вспомогательных крейсеров, ушедших громить русское судоходство у западного побережья Хоккайдо. Как оказалось, не зря (факт гибели в бою «Гонконг-мару» и «Кагава-мару» удалось установить через два дня).

* * *
        Поскольку все новейшие истребители имели повреждения разной степени тяжести и нуждались в ремонте, Асаи, связавшись с главной квартирой в Токио, получил разрешение на отход в залив Сендай, куда вся флотилия, за исключением одного угольщика, отправилась уже вечером.
        Там, в бухте Исиномаки у острова Тосиро, к отряду должны были присоединиться плавмастерская «Карасаки-мару», плавбаза «Таохачи-мару» и специальный транспорт флота «Миире-мару». В ближайшее время ожидалось прибытие вспомогательных крейсеров «Мукогава-мару», «Кориу-мару», «Кейджо-мару», «Кайджо-мару» и «Фусо-мару». Поскольку нормальной береговой обороны в тех местах не было, в случае опасности предписывалось укрыться в расположенной неподалеку живописной лагуне Мацусима. Среди более двух с половиной сотен ее островков, заросших соснами, можно было легко затеряться целому флоту.
        В дальнейшем планировалось использовать Сендай, как тыловую базу. Основные действия должны были происходить гораздо севернее, в Цугару и у выхода из него в Тихий океан. Пролив планировалось плотно перекрыть дозорами, захватывающими так же и направления движения русских рейдеров от Курильских островов, опираясь на угольную станцию на рейде Хатиное.
        Но внезапная вылазка тяжелых русских кораблей из Хакодате к югу вдоль тихоокеанского побережья Хонсю нарушила эти планы. Хатиное теперь оказался совсем не безопасным пунктом для базирования легких сил. К тому же очень скоро стало известно, что в эти же дни кардинально изменилось вообще все соотношение сил на море, причем не в пользу Страны восходящего солнца.
        Продолжать атаки в таких условиях становилось слишком рискованно. Второй ударный отряд ушел на ремонт в Йокосуку, а ставший теперь уже передовым пункт базирования в заливе Сендай был развернут только через неделю, когда выставили оборонительные минные заграждения, выделили орудия и максимально быстро подготовили площадки для береговых батарей на островах Аджи и Тосиро.
        В полученной обосновавшимся там капитаном второго ранга Асаи директиве из Токио ставились уже совершенно другие задачи. Теперь вспомогательные крейсера, базируясь на бухту Исиномаки, должны были обеспечивать безопасность судоходства севернее Токийского залива, организовав плотные линии дозоров к востоку от этого порта. Рассчитывать на подкрепления не приходилось, поскольку значительные силы оказались задействованы в срочной эвакуации Корейского экспедиционного корпуса, а потом блокированы в заливе Вакаса.
        Остаткам отряда поручалась активная разведка в районе пролива Цугару, по возможности минирование вод вокруг Хакодате и проливов на юге Курильских островов, а также охрана побережья в заливе Сендай и дальнейшее усиление оборонительных минных заграждений в нем. Для этой цели ожидалось прибытие транспорта «Атаго-мару» с трюмами, полными мин. Обеспечение безопасности перехода этого судна из Токийского залива в залив Сендай также возлагалось на Асаи.
        Теперь главной задачей становилось не допустить дальнейшего продвижения русских на юг. О любых наступательных действиях японскому флоту пришлось на время забыть вследствие тяжелых потерь, понесенных в новых боях у Цусимы. До подхода подкреплений из Латинской Америки империи предстояло сосредоточиться на обеспечении максимальной безопасности своего судоходства, хотя бы во внутреннем море и у Токийского залива, и на накоплении необходимых ресурсов для проведения в кратчайшие сроки предстоящего ремонта и обеспечения последующих активных действий ожидаемого пополнения. Союзники обещали помощь, но снова не бесплатно.
        Комментарии
        1. Работу японской разведки и принимавшиеся меры по борьбе с ней наглядно показывает «Объяснительная записка о системе японского шпионажа», составленная штабс-капитаном Владивостокской жандармерии Михайловым 28.07.1906 года. В ней говорится, что многочисленными наблюдениями и агентурными данными несомненно установлены факты измены с русской стороны целой группы лиц, выразившиеся в продаже военных секретов и новостей крепости. Главный инженер крепости полковник Жигалковский не смог организовать должного хранения секретных документов. Следствие - украдены планы фортов и батарей (после войны имел многомиллионное состояние). Акционеры Уссурийского горнопромышленного общества (в их числе комендант генерал-лейтенант Воронец, директора Русско-Китайского общества Масленников и Эпштейн, агент ДОБРОФЛОТА вице-адмирал в отставке Терентьев) настояли на прекращении строительства в начале 1905 года железнодорожной ветки к Сучанским копям. Директором-распорядителем компании состоял Эдгар Самсонович Швабе, английский коммерческий агент, полковник британского флота в отставке. Его личный секретарь Лохвицкий
подозревался в шпионаже и сумел скрыться. Сильно замешаны фирмы «Владимир Шевелев» и «Моисей Семенов», шкипер дальнего плавания Петр Кошкин, Смолин, несколько греков, евреев, много черкесов и каторжан. Участвовал Борис Оржих, отсидевший в крепости 9 лет за попытку цареубийства, а во Владивостоке занимающийся цветоводством. От лица фирмы «Кунст и Альберс» (есть лента с аппарата Уит-стона) в Кардиф передали телеграмму о посылке трех машин именно в день выхода трех крейсеров Владивостокского отряда к берегам Японии. Следствие - встреча с сильной эскадрой Камимуры. Фирма «Кларксон» и ее глава англичанин В. Кларксон имел точные сведения, далеко раньше газетных. Всякому успеху японцев открыто аплодировал у себя в канторе, не стесняясь русских служащих. Американский публичный дом «Северная Америка» собирал информацию о флоте. Только во вторую половину войны, благодаря неусыпному надзору и многочисленным арестам удалось сократить поток сведений и добиться их задержек. Однако скоординированной работы не получалось. Выявляли и ловили шпионов небольшой отряд жандармов, агенты начальника транспортов Маньчжурских
армий, разведотделение штаба тыла войск Дальнего Востока, Управление КВЖД, штаб Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи, разведотделения армий и штабы частей. Контрразведкой занимались еще и люди купца Тифон-тая, активно сотрудничавшего с нашим командованием. И все одновременно, причем с соблюдением, в первую очередь, принципов корпоративного патриотизма или коммерческо-коррупционных интересов.
        2. Такие переделки предлагал адмирал Макаров, осмотревший броненосец сразу после его «принятия в казну». Но тогда они реализованы не были по причине возможной дополнительной задержки вступления корабля в строй. Его и без того достраивали непозволительно долго. А реализовать их при помощи электросварки можно было достаточно быстро. Она к тому времени уже применялась, правда, только в паровозных депо. Еще в 1881 году русским изобретателем Бенардосом был предложен способ сварки вольтовой дугой, названный им «Электрогефест». Использовались угольные электроды и стальной пруток, вводившийся в зону сварки и плавившийся там. К 1886 году он усовершенствовал методику, применив металлический электрод как для поддержания дуги, так и для заполнения шва расплавленным металлом. Одновременно с ним этот метод использовал электротехник Славянов, назвавший его «электрической отливкой металла». Как и в случае с радио, за границей эти методики развились быстрее. В 1902 году шведом Оскаром Кьёллбергом был изобретен электрод с покрытием, позволявший формировать шов в изолированных от атмосферы условиях. При этом
уменьшалось выгорание металла, одновременно замедлялось его остывание, что улучшило прочность соединения. В Порт-Артуре по предложению инженера Кутейникова при ремонте повреждений броненосцев «Цесаревич» и «Ретвизан» и других кораблей электрической дугой выжигали часть заклепок, а крупногабаритные искореженные конструкции резали, для чего использовали бортовую динамо-машину и электроды от прожекторов. Это заметно ускорило работы и стало первым в мире случаем использования электросварки в судоремонте.
        3. Гребницкого обвиняли тогда и обвиняют сейчас в ошибке при определении численности котиков, обитавших на лежбищах Командорских островов. Она была определена им большей частью на глаз и «прикидочно» в 2,2 миллиона особей. При этом санкционированный промысел в пределах 40 - 45 тысяч особей в год составлял чуть более 2 % (фактически к началу войны законно добывалось от 27 до 35 тысяч, но браконьерскими флотилиями, численность которых порой далеко переваливала за сотню вымпелов, гораздо больше). При более тщательном определении численности популяции в 1911 году она составила всего 9 тысяч особей, на основании чего строятся предположения, что в конце девятнадцатого века их было только 700 тысяч, а не 2 миллиона. Но стоит учесть, что в конце XIX века и после поражения России в русско-японской войне на акваториях Охотского и Берингова морей промысел велся практически бесконтрольно. Если при Гребницком на самих островах добывали только самцов-холостяков в возрасте два-три года, то за пределами охранной зоны, а потом и на островах - всех подряд, включая подрост, в том числе и в море на путях миграции. А
после завершения брачного сезона, когда котики выходили на прокорм, Командоры буквально брали в кольцо, отстреливая и забивая все, что видели.
        4. Именно таким способом уже после войны на Черном море проводились стрельбы броненосца «Пантелеймон» (бывший «Потемкин») с целью уточнения таблиц и отработки методик поражения движущихся целей на больших дистанциях. Тогда и выяснились вопиющие расхождения практических и эмпирических результатов, достигавшие 6 кабельтовых!!! Итоги этой работы в полной мере проявились во время Первой мировой войны, когда «Пантелеймон» с третьего залпа накрыл «Гебена» более чем со ста кабельтовых, добившись попадания. Руководил этими стрельбами капитан первого ранга Цывинский Генрих Фаддеевич. Будучи по образованию минным офицером, артиллерийское дело он освоил уже позже. При этом оказался талантливым артиллеристом. Он объединил школу маневрирования адмирала Бутакова со школой артиллерийского искусства. Разработал несколько оригинальных методик пристрелки и ведения сосредоточенного огня соединением кораблей на ходу и при сложных условиях видимости. Смог успешно реализовать все эти разработки в кратчайшие сроки, доведя свои и многие другие новейшие методики до неожиданного и весьма эффектного практического
результата.
        5. В ходе войны выяснилось, что производственных мощностей российских заводов катастрофически не хватает для обеспечения боеприпасами армии и флота. Так, для производства полного комплекта снарядов для второй эскадры, уже ушедшей на Дальний Восток, по некоторым оценкам требовалось не менее полугода! По этой причине Военное ведомство было вынуждено заказывать снаряды за границей, в основном в Германии. Но и там брались изготовить лишь снаряды «старого чертежа», что полностью исключало возможность централизованного усовершенствования боекомплектов в ходе войны. При этом качество импортных снарядов оказалось даже хуже отечественных, а цена выше. Заводу Польте в Германии 27.02.04 г. заказали 10 000 шестидюймовых и 25 000 трехдюймовых, заводу Круппа 07.03.04 г. - 4000 шестидюймовых и 20 000 трехдюймовых, заводу Веллера (Австрия) 22.05.04 г. - 2500 шестидюймовых, 32 000 трехдюймовых. Все снаряды бронебойные. Кроме того, 19 марта и 12 июля 1904 года заказали фирме «Гочкис» в общей сложности 160 000 штук патронов с 47-миллиметровыми бронебойными гранатами.
        6. В ожидании подхода Второй Тихоокеанской эскадры в японских штабах постоянно собиралась и обрабатывалась вся информация о ней, в том числе и слухи. Имелись сведения, что в ее составе находится от двух до шести подлодок, исходя из чего было принято решение о срочной разработке эффективных противолодочных мер. В результате в декабре 1904 года в Йокосуке состоялись предварительные испытания буксируемого шнурового заряда, предназначенного для борьбы с подлодками. Для своего времени весьма прогрессивное техническое решение проблемы. Благодаря соблюдению полнейшей секретности, сведения об этом новом оружии не ушли из Японии, правда и сами авторы его не особенно развивали. Аналогичные средства борьбы с торпедными атаками из-под воды появились в европейских флотах только спустя более десяти лет, в самый разгар Первой мировой войны.
        7. В реальной истории в августе 1904 года, после рейда владивостокских крейсеров в Тихий океан, по распоряжению ставки Верховного Главнокомандующего был принят общий план минной обороны пролива Цугару. К этому времени в Йокосуке шли испытания специальных связанных плавающих мин «Макимура» (предположительно именно они стали причиной гибели «Наварина» в ночь после Цусимы). С января по апрель 1905 года комиссия Минного отдела и Минный отряд обороны Цугару изучали особенности течений в проливе и отрабатывали методики установки заграждений из связок таких мин. С 24 по 26 мая минный заградитель «Карасски-мару» выставил две линии плавучих заграждений из 17 связок по четыре мины каждая, длиной по 6 миль, с промежутком между ними в милю. Одновременно другие вспомогательные суда выставили севернее и южнее них по сто плавучих фальш-мин. Предполагалось, что исходя из известной скорости и направлений течений, все это перекроет восточный проход в самом узком месте в момент предполагаемого вхождения в него эскадры Рожественского. Помимо минирования, в мае 1905 года Военное министерство составило финансовую смету
и планы строительства береговых батарей и сформировало Штаб береговой обороны пролива Цугару, согласовав это с Морским министерством. Намечалось построить по две батареи для обороны восточного и западного входов с вооружением из четырех 274-миллиметровых орудий Шнейдера, четырех 280-миллиметровых осакских гаубиц и четырех 152-миллиметровых трофейных пушек из Порт-Артура. Реализованы они тогда не были, поскольку в этом отпала необходимость. Но позже батареи на входах в пролив Цугару и в нем самом (в самых узких местах) все же появились.
        8. Северные территории Японской империи, к которым относится остров Хоккайдо, отличаются довольно суровым климатом. С началом эпохи Мейдзи он стал использоваться как место ссылки заключенных, приговоренных за политические или уголовные преступления к длительным срокам исправительных работ. Каторжане работали на угольных копях, в серных рудниках, на строительстве дорог в труднопроходимой местности. Их доля достигала 80 % от числа занятых. При этом смертность была очень высокой. Только за 1889 год на рудниках Хороконаи погибло 265 человек. К 1893 году в пяти каторжных тюрьмах Хоккайдо (Кабато, Сорати, Кусиро, Абасири и Токати) содержалось 7230 человек. Ежегодно туда отправляли до 1500 человек. При этом еще несколько тысяч содержались во временных трудовых лагерях. Но высокая смертность заключенных и низкая эффективность их труда вынудили ввести в 1894 году запрет на работу зэка вне тюрем. Это способствовало широкому привлечению наемной рабочей силы, причем этих наемных рабочих принуждали работать в тех же рабских условиях. Такое наблюдалось только в Японии и получило название феномен «токабея        9. Японские торпеды еще до начала войны оснащались специальными ножницами в головной части для прорыва сетевых заграждений, но в боевых условиях их эффективность оказалась никакой. В ходе атак на броненосец «Севастополь» в бухте Белый Волк для разрушения бонов они пускали торпеды по поверхности воды и в образовавшиеся прорехи стреляли на поражение или проходили через них внутрь охраняемого периметра и били прицельно. Судя по всему, такой способ считался достаточно надежным. Сведений о проверке японским флотом его эффективности в «лабораторных условиях» не имеется. Но в Англии подобные эксперименты проводили начиная с 1892 года. В ходе них также определили оптимальную длину выстрелов для противоторпедных сетей и доработали систему их развертывания, для ускорения их установки и снятия, что позволило использовать сети и на ходу. В ходе маневров 1906 года флот Канала шел на 6 узлах с выставленными противоторпедными сетями.
        notes
        Примечания
        1
        Гинсбург М. А. - купец первой гильдии. Основатель и глава торговой компании «М. Гинсбург и К°». С восьмидесятых годов девятнадцатого века был главным поставщиком Русской Тихоокеанской эскадры и на этом поприще заслужил исключительно лестные отзывы. За свой счет помогал в эвакуации гражданского населения Порт-Артура. Неоднократно предлагал Морскому ведомству военно-коммерческие проекты, выгодные по финансовым и временным соображениям. После падения Порт-Артура предлагал обеспечить Вторую эскадру всем необходимым для базирования в Индокитае и блокирования Японских островов. При этом, организуя поставки, делал все быстро и качественно, несмотря на саботаж наших официальных доброжелателей. На транспорте с припасами, шедшем с эскадрой, при пересчете груза в Кронштадте его оказалось на три миллиона рублей больше, чем выдано кредитов. При этом, по словам экспертов (англичан) погрузить все это за такой срок было возможно только за сверхурочную оплату.
        2
        Цитата из поэмы Леонида Филатова «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца», написанной в 1985 году.
        3
        Коммерции советник купец первой гильдии М. И. Суворов имел строительное образование и на самом деле предлагал строить дешевые дома для рабочих во Владивостоке из бетонных панелей, в соответствии с передовыми веяниями в отрасли. Но было это в 1908 году, и его тогда никто не поддержал. А поскольку его предприятие так и не смогло выправиться после русско-японской войны, вскоре он окончательно разорился и умер в Москве, куда уехал в надежде получить кредит. Стоит заметить, что во Владивостоке он пользовался большим уважением, о чем говорит тот факт, что после его смерти все кредиторы единодушно отказались от взыскания долгов.
        4
        ЗКПД - завод крупнопанельного домостроения.
        5
        См. комментарий 1 в конце книги.
        6
        Подобным образом оборудовались вступившие в строй уже после русско-японской войны новые черноморские броненосцы «Евтафий» и «Иоанн Златоуст». Причем поводом к такому дооснащению послужил именно опыт перехода Второй Тихоокеанской эскадры и «импровизации» на эту тему, примененные там.
        7
        Николай II, напуганный восстанием на новейшем броненосце Черноморского флота «Князь Потемкин Таврический», был готов потопить его, о чем и отдал соответствующий приказ, так что против полного разоружения и расформирования, тем более временного, да еще в пользу воюющего Тихоокеанского флота, точно бы не возражал.
        8
        См. комментарий 2 в конце книги.
        9
        См. комментарий 3 в конце книги.
        10
        На начало 1904 года имелось по 400 патронов на винтовку (хотя по норме следовало иметь 840). Промышленность могла выпустить еще по 150 штук на винтовку в год. За 1905 год было произведено патронов: в Петербурге 200 миллионов штук, в Луганске 140 миллионов штук, в Туле 125 миллионов штук и еще 500 миллионов куплено в Америке. Помимо всех видов боеприпасов, которые тратили гораздо быстрее, чем успевали изготавливать, даже собственно пороха в России производили вдвое меньше, чем требовалось на военные нужды. По этой причине до самого окончания войны постоянно изымалось вооружение и боевые запасы из европейских округов, восполнить которые удалось только к 1907 году! Про пушки всех калибров и острейшую нехватку переводчиков здесь упоминается.
        11
        Генерал Штакельберг, потеряв здоровье на военной службе, не мог обходиться без молочной кухни и специального режима питания. Для обеспечения всего этого его всюду сопровождала жена, что позволяло самому генералу заниматься исключительно своими прямыми обязанностями с максимальной отдачей.
        12
        Генерал-губернатор Забайкальской области сумел избежать эскалации насилия в ходе революционных событий 1905 года, когда в Чите бастовали железнодорожники, а треть казачьих станиц их поддерживала. За это был обвинен в сочувствии революционному движению, смещен с должности и приговорен к 16 месяцам заключения, но помилован в 1907 году.
        13
        В реальной истории 20.11.1904 г. Ф. Шихау подписал контракт, по которому его фирма обязалась построить 10 миноносцев для русского флота по чертежам миноносца «Кит». По готовности их должны были разобрать и доставить в Либаву или Петербург, а уже оттуда по железной дороге на Дальний Восток, после чего снова принять во Владивостоке, собрать и сдать в казну. Первый миноносец должны были поставить в Россию через шесть месяцев, второй через месяц и одну неделю после первого, и так далее. Завершение всех работ ожидалось к 06.05.1906 г. Эта серия истребителей миноносцев получила название тип «Инженер-механик Зверев». Первый доставили в Петербург 08.06.1905 г., второй - 10.07.1905 г. Но в ходе войны и после ее завершения специалисты немецкой верфи отказались ехать во Владивосток, и оба перевезенных туда в разобранном виде корабля собирали уже исключительно наши специалисты, что вызвало значительную задержку. Остальные 8 единиц серии собирались фирмой «Шихау» и так и остались на Балтике.
        14
        См. комментарий 4 в конце книги.
        15
        См. комментарий 5 в конце книги.
        16
        Правила службы сигнальных постов в окрестностях крепости Владивосток и на всем побережье Японского, Охотского и Берингова морей были разработаны и начали широко внедряться еще до начала русско-японской войны. Однако, в силу ряда причин и, в первую очередь, недостаточного контроля за исполнением, эти правила часто не соблюдались, нарушались или игнорировались.
        17
        В реальной истории во время стоянки у берегов Аннама старший офицер вспомогательного крейсера «Терек» лейтенант Шплет ударил машиниста Сафронова и угрожал тому пистолетом, что стало поводом к бунту. Команда отказалась от построения. Проведенное командиром разбирательство оправдало Шплета, а Сафронова списали на другой корабль. После этого инцидента Рожественский распорядился понизить фельдфебелей «Терека» до матросов второй статьи и назначить новых фельдфебелей.
        18
        См. комментарий 6 в конце книги.
        19
        Все эти события имели место в реальной истории в ходе боевых действий на Сахалине. Тело Прасковьи было обнаружено при раскопках на местах тех боев уже в наши дни. О последних минутах ее жизни стало известно из заключения медэкспертизы по положению костей и сохранившихся элементов одежды, перевязки и обуви. О накале боев говорят найденные в больших количествах пули и запальные стаканы от шрапнели.
        20
        Когда администрация Хакодате отвела участок земли под строительство русского консульства, выяснилось, что на нем невозможно строить дома в типичном русском стиле. Но участок менять не стали. Губернатор просто прислал несколько сотен рабочих, которые вынули кусок горного склона, соорудив обширную достаточно ровную площадку. Там и разместились все консульские здания, баня, склады и церковь.
        21
        См. комментарий 7 в конце книги.
        22
        См. комментарий 8 в конце книги.
        23
        Сулой - это взброс воды на поверхности моря, возникающий, например, при резком уменьшении скорости течения. Достигает высоты трех-четырех метров.
        24
        Из-за сильной вибрации на больших ходах «Дойчланд» получил прозвище «Коктейльный шейкер». Большой популярностью у пассажиров, несмотря на громкий титул, он никогда не пользовался, а в содержании обходился дорого. По этой причине именно так он был перестроен в реальной истории, правда чуть позже, после чего совершал двухмесячные круизные рейсы по Средиземному морю или в норвежские воды, начав приносить реальный доход своим хозяевам.
        25
        Фатом - единица длины в английской системе мер.
        26
        См. комментарий 9 в конце книги.