Сохранить .
Заклинатель Александр Дмитриевич Прозоров
        #
        Александр Прозоров
        Заклинатель
        Князь - 2
        Танки идут вперед
        Узкий, полузаросший летник[1 - Дорога, проезжая только летом.] выбрался из густого березняка, что раскинулся на много верст от реки Великой до речушки со странным названием Демешка, пырнул к журчащему потоку с полсажени шириной, пересек его по галечной россыпи и полез наверх, к возвышающейся на холме, между черными прямоугольниками распаханных полей, деревеньке из шести дворов. Как раз по летнику из леса и выехал воинский дозор из десятка витязей в сверкающей броне: в бахтерцах, колонтарях, куяках. Кривые сабли покачивались у них на поясах, луки лежали на крупах коней, а щиты постукивали скакунов по бокам. Все воины имели густые бороды, ниспадающие на грудь, остроконечные шишаки и нацеленные в небеса рогатины.
        Дозор на рысях взметнулся на холм, придержал коней, шагом пересек притихшую деревню. Только пара облезлых собак бегали здесь со двора на двор в поисках поживы, да три курицы рылись в навозной куче возле сарая с распахнутыми воротами. Ни блеянья коз и овец, ни мычания коров, ни голосов человеческих.
        - Вроде как не поломано ничего, боярин, - громко сообщил один из дозорных, заехав в первый двор. - Видать, сами ушли, как о литовцах услышали. Не бывали здесь поганые, не разоряли деревни.
        - Оно и ладно, - кивнул витязь в трехслойном бахтерце с наведенной на пластины позолотой, дал шпоры коню, и дозор помчался дальше, через поля и луга к темнеющему впереди, в двух верстах, сосновому бору.
        Примерно на час над деревней опять повисла тишина, а потом из березовой рощи - похоже, выросшей на месте давнего лесного пала - выползла голова закованной в железо могучей рати. Первыми скакали всадники по трое в ряд, стремя к стремени, каждый придерживал рукой копье, поставленное комлем ратовища в петлю под седлом. Войско пересекало селение долго, часа три, широким походным шагом. Голова колонны уже давно скрылась в сосновом бору, что стоял за две с лишним версты от березняка, а река облаченных в железо людей все текла и текла, пока, наконец, не сменилась столь же долгим потоком телег, повозок, колымаг, обитых циновками кибиток.
        Тем не менее, обоз не замыкал перемещающуюся рать. Когда он выполз-таки из леса, вскоре выяснилось, что следом, под прикрытием нескольких сотен легковооруженных конюхов, движется длинный табун из тысяч и тысяч заводных лошадей. К тому моменту, как последний из холопов покинул березняк, дорога оказалась уже довольно широкой, хорошо натоптанной и напоминала добротный накатанный шлях между крупными торговыми городами.
        Андрей Зверев шел примерно посередине ратной колонны, рядом с боярином Василием Ярославовичем и полусотней его холопов. В этот раз, прослышав, что литовцы, осадив Себеж, сожгли монастырь Святого Николы и стоящую при нем церковь, боярин собрал из усадьбы почти всех воинов, оставив всего десяток пожилых холопов, а жену с частью добра отправил в город. Лисьин полагал, что важнее разбить схизматиков[2 - Схизматиками на Руси называли всех западников, отказавшихся от христианской веры: католиков, лютеран, кальвинистов и прочих сектантов. В общем, все западные течения, называющие себя христианами. Мусульмане именовались сарацинами и басурманами. Кстати, некоторые историки утверждают, что последним прозвищем мусульмане даже гордились.] в поле, нежели оставлять большие силы в усадьбе. Коли литовцев прогонят - то и усадьбе опасаться нечего. Коли они победят - слабому укреплению против мощного войска все равно не устоять. Сигизмунд же послал в этот раз, как сказывал воевода, почти сорок тысяч воинов.
        Окрестные великолукские помещики исполчались неделю, потом еще три дня решали, кто станет командовать войском, его крыльями, отдельными полками. За это время поляки и литовцы, покричав под стенами крепости о смерти княжича и восшествии на стол друга Сигизмундова, великого князя Владимира Андреевича, удельного князя Старицкого, спалив пять церквей и еще один монастырь, осаду таки сияли и ушли назад. Воевода себежский князь Тушин и его служилые люди еще могли поверить в смерть юного великого князя Ивана - этого события ожидали почти все. Они могли поверить, что князь Старицкий как ближайший родственник государя взошел на стол. Однако невозможно было согласиться с тем, что тринадцатилетний княжич оказался старинным другом польского короля, и уж, тем более - что он призвал того к себе на помощь. Измены бывают всякие большие, малые. Открытые, тайные, уместные и глупые. Но изменять самому себе, призывая на свою родину безбожных иноземцев, православный великий князь ну никак не мог!
        Лезть под пушки, на новенькие стены окруженного со всех сторон водой Себежа поганые не рискнули и ушли назад. Вскоре пришла весть, что они двинулись в сторону Пскова, известного, наряду с ганзейским Новгородом[3 - Новгород был членом Ганзейского союза вплоть до 1494 года, однако «вольнодумие» и укрывательство
«диссидентов» продолжалось в нем еще довольно долго.], своим беспокойным нравом. Видимо, тати ожидали найти там поддержку. Разумеется, ляхи уперлись на своем пути в высокие стены могучей крепости Остров, что не раз уже разбивала надежды на легкий разбой, как у Литовского князя, так и у Тевтонского ордена. Боярское ополчение двинулось крепости на выручку, намереваясь прижать недруга к городским стенам и разгромить, стиснув его меж двух огней.
        Конечно, теперь, после того как Андрею удалось предотвратить убийство великого князя, будущего царя Ивана Васильевича, в поход можно было и не идти. Молодой человек знал, что река времени вернулась в прежнее русло и ему есть куда возвращаться назад, в свой мир. Боярин Кошкин, друг Василия Ярославовича и побратим по братчине, после спасения князя прочно осел при дворе с друзьями и многочисленными родственниками и к государю посторонних уже не подпускал - второго покушения он уже не дозволит. И все же Зверев решил ненадолго задержаться в шестнадцатом веке и научить хотя бы холопов боярина Лисьина, считавшего его своим сыном, обращаться с пищалями, как они упрямо называли сделанные им ружья. А также - сделать первый в истории человечества танк, пусть пока и из дерева.
        Отряд Василия Ярославовича и так уже заметно отличался от прочего ополчения. Почти все холопы скакали с бердышом за спиной. После того как юный новик в одиночку расправился неведомым в этом мире «инструментом» с семью разбойниками, они дружно запросили у боярина такое же лихое оружие, как у Андрея. А если к этому добавить еще восемнадцать пищалей, что лежали в обозе, то Зверев искренне ожидал, что в ходе будущей битвы сможет произвести настоящий фурор как среди своих, так и среди поганых и отбить у схизматиков желание связываться с Московской Русью. Жаль только, четыре из двадцати пищалей, откованных Малютой, разорвались при испытании.
        Мало того, в обозе на пяти телегах тряслись в разобранном виде два «танка» из двадцатисантиметровых бревен. Вот покажет в деле, каково оно, настоящее, суперсовременное оружие - тогда можно и домой. Здесь и так всё до ума доведут. Русскому человеку достаточно намекнуть, показать новую идею - а дальше смекалка и мастерство сами все лучшим образом устроят.
        - Чего приуныл, новик? - скосив глаза на сына, спросил боярин. - Ровно сечи боишься?
        - Согласись, отец, не бояться глупо, - дернул Зверев плечом, придавленным тяжестью байданы и куяка. - А приуныл оттого, что ползти шагом надоело. То ли дело на рысях идти, как в Москву мчались! А шагом мы до Острова только к осени дойдем.
        - Быстрее нельзя, сынок, обоз отстанет, - вздохнул боярин. - В большом походе без него никак. Опять же и твои хитрые приспособы в нем. Мыслишь, польза от них хоть какая будет?
        - Будет, отец. Ты даже не представляешь, какая будет польза.
        - Ну-ну, глянем, новик. Ты только вот что, Андрей… Видел я, лихой ты стал, кровь молодецкая играет, в самую гущу сечи влечет. Но то стычки были малые, короткие. А здесь большая битва грядет. Посему прошу об одной услуге. Ныне вперед не рвись, в задних рядах за холопами встань. Приглядись поперва, что к чему, как люди управляются, как друг другу помогают, как меняются. Пахом, дядька твой, тебя придерживать станет. Так ты не перечь. К большой битве тоже навык потребен.
        - Ты так говоришь, отец, словно битва уже вот-вот начнется.
        - Да так и есть, Андрей. До Острова верст двадцать осталось, не более. Как из леса выйдем - князь Чевкин, я так мыслю, на отдых рать остановит. У Гороховского озера луга широкие, заливные. Ныне уж просохнуть должны, а коням попастись в самый раз будет. От озера до крепости час пути. От него, с силами собравшись, и ударим. Так разумнее всего выйдет. И ляхам нас от города не видать, и кони перед сшибкой запариться не успеют, и рать развернуть места хватит.
        - Значит, тогда и танк мне сегодня собирать нужно? Ты все про баловство свое беспокоишься? Коли так, то до завтра дело сие отложи. Знамо, в первый же день князь Чевкин не ударит. И людям передышку хоть в день дать надобно, и коней хорошо бы на заводных переменить, и то, как поганые расположились, проведать. Завтра игрушку свою собирай. А послезавтра к сече надобно быть готовым.
        - Так и будет, отец, - кивнул Андрей. - Успею.
        В день святой мученицы Вассы[4 - 4 июня.] поместная рать вышла к озеру. Когда точно - сказать было трудно, поскольку голова войска вслед за дозорами начала спешиваться па заливных лугах, когда солнце стояло еще высоко, хвост армии - в сумерках, обоз подкатился уже в темноте, а заводных коней холопы пригнали и вовсе под утро.
        К приходу обоза ратники успели не только расседлать коней, напоить и увести их в сторонку на зеленую травку, но и приготовить дрова, разложить костры. В темноте с расползшихся по своим отрядам телег оставалось только снять котлы и водрузить их над огнем - где на большущих треногах, а где и на вертелах. Воду из озера черпали в таких количествах, что Андрей даже думал - обмелеет. Но нет, вода ничуть от берега не отошла.
        Как закипело, наскоро заварили кулеш - густую похлебку из муки и сала. Этот суп-пюре имел запах запеченной крольчатины и вкус исполнявшегося теста, но зато готовился практически мгновенно и был весьма сытным. Холопы достали ложки, выстроились в круг. Каждый зачерпывал порцию и тут же бежал в конец очереди. Обжигаясь, опорожнял свой «прибор» и, когда проходил полный круг, мог зачерпывать кулеш снова. Поскольку походная ложка емкостью мало уступала поварешке, котел опустошался довольно быстро.
        Боярин с сыном в общей толпе, естественно, не стояли. Они сидели на расстеленном на траве ковре и прихлебывали варево из отдельных мисочек, закусывая копченым лещом. Спали они тоже рядом, прикрывшись шерстяными, подбитыми на плечах кожей, плащами. Броню вблизи врага почти никто не снимал, а в поддоспешнике, пусть даже войлочном, да в меховой безрукавке поверх толстокольчатой байданы, было жарко и без одеяла.
        Утром Рыкень сварил уже нормальную, рассыпчатую гречневую кашу с шафраном, перцем и тушеной свининой. По сравнению с кулешом - просто лакомство от лучшего московского ресторана. Вскоре после завтрака бояре и князья потянулись к большому сине-красному, с алым флажком шатру на взгорке - к ставке воеводы Чевкина, - а Андрей, прихватив два десятка холопов, двинулся в обратную сторону, на край стана, собирать «танки». Посреди воинского лагеря, в густой толчее, делать это было просто негде.
        Пятнадцатитысячная русская рать раскинула свои ковры, шатры и потники возле озера на полосе шириной метров в триста и около полукилометра длиной. Оно и понятно - без воды ни помыться, ни каши не сварить, ни попить. За дровами же приходилось бегать к растущему почти в километре на восток густому ольховнику. Дальше вдоль берега, в пределах видимости, под присмотром сотен холопов - каждый боярин по паре своих воинов послал - паслись боевые кони. Лошадь - она ведь не БТР, рядом с собой на привале не оставишь. Ей и побегать хочется, и травку пощипать, и надобности естественные справить.
        Как раз на свободном месте между табуном и лагерем Зверев и устроился со своим новым изобретением. По его замыслу, «танк» должен был представлять собой некое подобие поставленного на колеса сруба, с узкими бойницами на каждую сторону. Внутри следовало запрячь лошадь, а также посадить пятерых холопов с пищалями. Один стреляет вперед, двое - по сторонам, еще двое - управляют лошадью и перезаряжают оружие.
        Недостаток конструкции заключался в том, что она оказалась необычайно тяжелой и неуклюжей, угнаться за обозом «танки» никак не могли, как ни старайся. Вот и пришлось разобрать их на четыре бревенчатых щита каждый и разложить на несколько повозок. Впрочем, оптимизма Зверев не потерял: ведь первые танки, пошедшие в атаку на Сомме, тоже были изрядными уродцами, тоже тихоходными и неповоротливыми. Однако на поле боя они все равно произвели сенсацию.
        - Давайте, мужики, сгружайте, - подогнав телеги на более-менее ровное место, указал новик. - Ставьте пока на землю, слегами подоприте, чтобы не падали. Весь крепеж изнутри, нужно разобраться, какие из щитов к какому танку относятся…
        Холопы принялись сгружать бревенчатые прямоугольники, расставлять вокруг телег так, чтобы бойницы находились в верхней части и лежали горизонтально. Андрей отыскал среди пищалей, слег, постромок и оглоблей оси, которые надлежало продеть через специальные отверстия снизу щитов. Потом боковины скреплялись сверху, на крюки надевались передняя и задняя стенки.
        - Да ты, никак, строиться здесь задумал, младший Лисьин? - совсем рядом неожиданно прозвучал насмешливый голос. - Это мудро! Раз уж на чужой земле сесть удалось, так отчего и в другом месте вотчины не украсть? Ты стройся, стройся, авось обойдется…
        Со стороны табуна гарцевали трое одетых в панцирные кольчуги ратников. Охульные речи вел один, тощий, как фотомодель, с треугольным лицом, словно заточенным вниз, к подбородку. Грубиян поверх кольчуги носил наведенное серебром, сверкающее зерцало, из-под брони тянулись рукава алой атласной рубахи, на голенищах сафьяновых сапог сверкали золотые пластинки. А может, и медные - поди разбери. Судя по тому, что двадцатилетний на вид паренек сидел верхом - значит, скакал с поручением. Зверев улыбнулся:
        - Ба-а, кого мы видим! Никак княжич Федор Друцкий?! Вижу, уже при ставке пристроился? Это правильно. Подальше от сечи, поближе к славе.
        - Что?! Ты назвал меня трусом?! - Юный Друцкий схватился за саблю.
        - Нет, я назвал тебя рассыльным при ставке… - Андрей взялся за ратовище висящего за спиной бердыша и перекинул ремень оружия на плечо. Теперь сдернуть его можно было одним движением. - Ну, мальчиком на побегушках при воеводе.
        - Не тебе судить, тать безродный! - вспыхнул княжич. - Тебя, вора, и близко к воеводе никто не пустит!
        - Да я понимаю, понимаю, - не стал спорить Зверев. - Каждому свое. Кому ворога с мечом встречать, а кому с писульками из полка в полк по кустам бегать.
        - Как ты смеешь… - В этот раз Федор Друцкий даже вытащил наполовину саблю. - Я уже в трех походах ратных побывал! А ты, новик, первый раз со двора нос свой высунул!
        - Может, и высунул, - хмыкнул Андрей, - а желающих нос этот прищемить нарубил уж поболее, нежели ты по кустам сумел найти.
        - Я тебя выпорю, смерд! - двинул на него коня княжич. - За твой язык поганый, да за наглость несусветную…
        - Не ты первый сбираешься, - сдернул с плеча бердыш Зверев, - не тебе первому и по сусалам получать.
        - Бояре, бояре… - Чувствуя, что вот-вот дойдет до драки, втиснулись между конем и новиком холопы Василия Ярославовича.
        Княжеские холопы тоже двинулись вперед, пытаясь оттеснить скакуна господина в сторону, мимо Андрея. Наверное, так бы и развели двух задиристых мальчишек, одного неполных шестнадцати, а другого - двадцати лет, но тут вдруг над лагерем промчался истошный крик ужаса:
        - Пога-а-а-аные!!!
        Из изрядно прореженного сборщиками дров ольховника выхлестывала плотная лавина закованной в сверкающее железо конницы и, опустив копья, неслась через поле на воинский лагерь. Люди вскакивали, хватали оружие, щиты, рогатины - но ни сомкнуться, ни тем более сесть в седла ополченцы уже никак не успевали. Было ясно, что рыхлая масса пеших бойцов через несколько мгновений будет стоптана, уничтожена, перемешана с черной торфянистой землей.
        - Пахом! Порох на полки, фитили зажигай! Лук мой где?!
        - Бежать надо, княжич! - схватился один из холопов за повод господского коня, но Федор тут же огрел его по руке плетью:
        - Друцкие от ворога никогда не бегали!
        - Лук! - Андрей кинулся к повозке, открыл колчаны саадака, схватил оружие, пучок стрел, встал между двумя поднятыми щитами, привычным движением проверил кольцо с прорезью для тетивы на пальце, поправил серебряный браслет на левом запястье. Его и ляхов разделял весь воинский лагерь, почти полкилометра. Для огнестрела - невероятно далеко. Для лука - в самый раз. - Глеб, стрелы готовь!
        Он резко натянул тетиву, метнул стрелу, тут же наложил новую, опять метнул, потом еще и еще. На таком расстоянии о точности речи, естественно, не шло - но по плотной конной лаве промахнуться было практически невозможно.
        Из лагеря набежала толпа холопов и детей боярских с безумными глазами. Они проскакивали между поставленными на попа бревенчатыми щитами, обегали их со стороны озера и ближе к лесу. Все они прекрасно понимали, как мало шансов уцелеть в чистом поле пешему против конного, и отчаянно пытались спасти свои животы. Лошади, кони, мерины, кобылы - вожделенные скакуны были совсем рядом. Очень многие - даже не расседланные, только с отпущенными подпругами. А конь с седлом - это жизнь.
        Но бежали далеко не все. Многие встречали конницу схизматиков рогатинами и совнями, накалывали на них коней, выбивали из седел рыцарей, рубились мечами, вспарывая шеи коней и подрубая ноги всадников. Их сбивали на всем ходу грудями коней, протыкали лэнсами, рубили с седла, и ратники погибали - забирая с собой двух-трех схизматиков. Или лишая их нескольких коней. Или просто отнимая на себя несколько мгновений их времени. Конная лава начала замедлять свой разбег, увязать в человеческой массе - а оказавшиеся ближе к пастбищу холопы уже многими сотнями добегали до табуна, торопливо разбирали коней, затягивали подпруги, поднимались в седла… И скакали дальше!
        - Проклятье! - У Андрея между выстрелами хватало времени разве только пару раз оглянуться, а уж изменить он и вовсе ничего не мог. До поганых оставалось всего-то метров триста, и теперь он мог вполне уверенно выбирать себе цели.
        Бритый лях, прикрытый щитом. Нет, деревяшку с лука не пробить. Лови стрелу в лоб лошади! А этот в кирасе, щит в сторону отошел. Этому в грудь - привет из Великих Лук! Не выпал? Еще один! Соседний лях щитом не прикрылся - стрелу под ребра! А этому коня из-под седла выбить! И этому!..
        Поганые скатывались на землю один за другим - Федор Друцкий тоже неустанно работал луком, и тоже неплохо. Но два лука никак не могли остановить многотысячной конной массы. До нее оставалось двести метров… Сто пятьдесят…
        - Пахом! - откинув на повозку лук, закричал Андрей.
        - Готово, новик! - так же во всю глотку заорал Белый. У ближнего щита рядком стояли пищали с дымящимися фитилями.
        - Бежим, княже!
        - Заткнись! - Тетива княжеского лука продолжала басовито петь.
        Сто метров.
        Зверев схватил крайнюю пищаль, мельком глянул: фитиль дымит… Порох на полке… Запальное отверстие с крупинками… Он высунул ствол в бойницу щита, прицелился поверх голов убегающих от смерти людей.
        Пятьдесят метров.
        Андрей направил ствол в сторону вырвавшегося вперед рыцаря в шлеме ведром, с восьмиконечным крестом на кирасе и алым плащом за плечами, нажал на спуск…
        Д-да-дах! - Лях и несколько всадников за ним словно испарились, пространство перед шитом заволокло дымом.
        Андрей схватил следующую пищаль, высунул в бойницу, направил правее, нажал. Д-да-дах! - больно пихнул в плечо приклад. Новик бросил пищаль, подхватил две другие, перебежал к соседнему щиту, перед которым обзор ничто не застилало, а вот схизматики находились чуть ли не в двух десятках шагов. Высунул ствол, нажал гашетку. Д-да-дах! - два десятка девятимиллиметровых картечин проложили буквально просеку во вражеском строю, снеся трех-четырех всадников и сбив с ног еще столько же лошадей.
        Зверев выстрелил в ту сторону еще раз, рванул бердыш - в проем между щитами уже прорвался сквозь пороховой дым темный всадник. Стремительный укол - у лошади из горла ударил фонтан крови, она полетела через голову. Всадник попытался спрыгнуть, но его встретил топор Глеба, вошедший глубоко в грудь. Второй всадник в щель между щитами не попал, на всем ходу врезался в бревенчатую стену и попытался достать Андрея через верх. Новик прикрылся от меча широким лезвием бердыша, тут же рубанул им вверх, по не прикрытой снизу броней подмышке. Тут же хлынула кровь - значит, вену достал.
        Больше в щели никто не появлялся - видимо, после залпов в упор ляхов уцелело только двое. Зверев перебежал к пищалям, махнул Пахому рукой:
        - Туда стреляй! Обходят! Никита, помоги!
        Сам, схватив два ствола, кинулся назад, к крайнему щиту. Холоп, взяв еще два, побежал следом. Конница схизматиков обтекала расставленные на поле щиты, пытаясь нагнать убегающих московитов, захватить огромные табуны. Но между озером и крайним щитом расстояние было всего метров сто, не больше. Новик выстрелил раз, другой, третий, метясь на уровне голов, чтобы картечь не застревала в конских телах - и после каждого удара в плечо между ним и озером рушилась на землю целая шеренга с десяток поганых. После третьего выстрела дым заполонил все - Андрей перебежал к соседнему щиту, выстрелил еще раз в сторону врага, взял в руки бердыш. Рядом с таким же бердышом замер Никита, подошли еще несколько холопов. Минута-другая… Ничего. Из-за клубов дыма никто не появлялся.
        Зверев попятился, побежал на другой край огороженного бревенчатыми степами пространства. Там Пахом уже отложил дымящиеся горячие пищали, оглянулся, словно почувствовав на себе взгляд Андрея, и его усы поползли в стороны.
        - Кажись, погнали, новик…
        - Перезаряжай!!! - крикнул ему Андрей, подхватил с телеги лук, придвинул колчан с последними стрелами. Штук пять, не больше. - Пахом, запасные стрелы где?! Доставайте!
        - И мне! - крикнул все еще гарцующий рядом княжич. - Мне тоже дайте!
        Зверев промолчал, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, восстанавливая дыхание, поднял оружие.
        Схизматики, преследуя бегущих ратников, с самого начала обходили горстку сражающихся храбрецов, и прежде, чем новик и его дядька остановили этот поток, больше полутора сотен ляхов уже успели уйти дальше, к табунам. Теперь они разворачивались, чтобы ударить по стрелкам сзади, со стороны, никак не защищенной - ни щитами, ни телегами. Ничем…
        - Зильдохен шварц, и танки наши быстры, - пробормотал Зверев бессмысленные слова, которые, однако, помогли ему сосредоточиться. - Пять стрел… Ну, коли так…
        Он выбрал поганых, одетых в самые яркие, дорогие и прочные доспехи, и пять раз без промедления натянул и отпустил тетиву. Три попадания, два промаха.
        - Все равно чуток полегче будет… - Он отбросил лук, перекинул из-за спины бердыш. - За мной, мужики! Пора и руками поработать!
        Он ринулся навстречу атакующей коннице, даже не оглянувшись. В том, что холопы двинулись следом, он ничуть не сомневался. Те, что имели право звать его по имени и окликать барчуком…
        - За мной!!! - Федор Друцкий, видать, решил превзойти храбростью давнего родового недруга и вырвался вперед, выставив щит и отважно взмахивая саблей. По сторонам, явно пытаясь прикрыть его собой, мчались княжьи холопы.
        Друцкий вылетел на полста шагов и врезался в толпу врагов. Зазвенели клинки - левый холоп принял на щит меч одетого в стеганку ляха, оттолкнул, выбросил деревянный диск вперед, ломая поганому ребра окантовкой, отмахнулся саблей от нового врага. Что делали остальные, из-за него было не видно, но холоп от своего господина явно отставал. И все равно поляки уже обходили его слева. Он извернулся, закрывая щитом спину, подбил вражеский клинок, резанул поперек горла, скакнул назад - как раз вовремя, чтобы парировать направленный в голову удар. Тут как раз подоспел Зверев, загнав длинное и широкое лезвие бердыша схизматику под латную юбку, чуть отскочил, давая ляху место для падения и одновременно прикрываясь его конем справа.
        Поганые продолжали напирать, охватывая бьющихся насмерть витязей. Над Андреем нависла оскаленная морда коня, а всадник, закрываясь справа большущим каплевидным щитом, слева попытался уколоть его мечом в горло. Новик вскинул бердыш, закрывая шею его широким лезвием. Острие клинка скользнуло дальше, за спину, а когда поляк отвел руку для нового удара - резанул коня по горлу. Скакун рухнул как подкошенный - Зверев перехватил ратовище у основания и со всего замаха рубанул спрыгнувшего с седла врага в основание шеи. Тот попытался закрыться саблей, но тонкий клинок не смог остановить тяжелого лезвия, как не выстояла и кольчужная бармица, из-под которой обильно потекла кровь.
        Мгновение передышки - новик успел глянуть вправо, убедился, что все трое всадников еще дерутся, и тут же вскинул бердыш над головой, принимая на него рубящий удар меча. Но этот поляк оказался хитрый, ударил с какой-то ловкой оттяжкой, а потому клинок парировать не удалось, он плашмя опустился Андрею на спину, выбив из легких воздух. Новик в ответ со всей силы ткнул поганого подтоком по толстому бедру - острие скользнуло по железному доспеху вверх, сминая кольчужный подол, куда-то жестко уткнулось. До тела, может, и не достало, но лях от удара из седла вылетел, а вместо него тут же подскочил другой, который тоже рубанул, но не так удачно - Зверев отвел меч себе за спину и оттуда, двумя руками, с резким выдохом ударил врага бердышом так, словно колол на даче дрова для печки.
        Схизматик закрылся щитом - бердыш вошел глубоко в дерево, и Андрея поволокло, опрокидывая на спину. Тут деревяшка не выдержала - пошла трещиной. Новик упал, однако успел выбросить оружие на всю длину древка и вытянутой руки, пропарывая чужому скакуну брюхо.
        Оглушительно грохнул выстрел, почти сразу - еще один. В ушах зазвенело, но сквозь этот звон новик услышал крики боли, жалобное ржание. Андрей перекатился на четвереньки, ухватил оружие двумя руками, рывком поднялся, готовый немедленно и рубить, и колоть. Но оказалось, что он - один.
        - Сюда, новик, сюда! - услышал он голос Пахома, махнул рукой в ответ:
        - Заряжай!
        Он огляделся. Рядом, придавленные еще дергающимися конскими тушами, лежали двое его холопов. Славут и, похоже, Рюрик. Еще один распластался на траве дальше, без шелома и с рассеченным лбом.
        - Сюда, новик!
        Из княжеских людей не осталось никого - заплатил-таки князь Федор животом за отвагу свою, доказал, что зря его поносил мелкий соседский боярин.
        Ветер отнес в сторону пороховой дым, и Зверев увидел, что ляхи не отступили - просто остальные всадники чуть поотстали, но теперь приближаются, уже совсем рядом. А еще увидел, как среди конских туш приподнялась и упала рука в алом атласном рукаве. Андрей попятился на пару шагов и остановился. Легко догадаться, что поганые либо затопчут княжича, либо просто добьют, когда увидят, что он еще жив. А Друцкий хоть и был хамом - но своим.
        - Скорей!
        - Пахом! - повернулся к щитам Зверев. - Стреляй! Да стреляй же!
        Белый, чуть поколебавшись, схватил с телеги, на которой Рыкень торопливо работал шомполом, пищаль, вскинул ее. Андрей немедленно упал на спину между конскими тушами, прикрыв грудь бердышом, а едва грянул гром - вскочил и помчался к сраженному парню, упал рядом на колено:
        - Жив, разбойник?
        - Ногу… прижало… - поморщился Федор Друцкий. - Не вытащить.
        - Но-овик!
        Услышав испуганный крик дядьки, Зверев вскинул бердыш, упер подтоком в землю - и уже после этого увидел налетающего копя, пригнулся, пытаясь спастись от удара, услышал скрежет железа по железу - в этот миг грудь вражеского скакуна напоролась на лезвие, сталь вспорола кожу и ребра несчастного животного. Новик рванул ратовище на себя и вверх, выдергивая оружие из земли - из тела падающего животного оно выскочило само, - широко взмахнул на уровне груди, удерживая за кончик древка. Поляк, что скакал справа, находился слишком далеко, чтобы достать Андрея коротким мечом, но не настолько, чтобы новик не дотянулся до него кончиком своего двухметрового оружия. Край лезвия резанул ногу врага чуть выше колена. Не смертельно, но вполне достаточно, чтобы поганому стало не до битвы. Новик повернулся к первому врагу, выпрыгнувшему из седла и успевшему встать на ноги.
        - Сдавайся, юнец! - предложил чернобородый схизматик лет сорока. - Жив останешься.
        - Иди ты… - Новик подкинул бердыш, взял ближним хватом, под косицу и обух.
        - Как знаешь. - Поганый, потерявший щит, свободной рукой выхватил нож и сделал выпад, метясь мечом Андрею в левое колено.
        Широкое лезвие опять выручило новика: левой рукой он резко опустил бердыш вниз, парируя выпад, а правой толкнул вперед другой край древка. Удар схизматику в ухо пришелся плашмя - но этого хватило, чтобы отбросить голову врага вправо и на миг лишить ориентировки. Обратным движением Зверев рванул к себе подток, а лезвием снизу вверх рубанул чернобородого между ног.
        Несколько мгновений до новой стычки - Андрей упал рядом с княжичем, подсунул бердыш под седло его коня, потянул древко наверх, приподнимая тушу. Ратовище пугающе затрещало. Зверев левой рукой схватил Друцкого за ворот кольчуги, рванул, помогая выбраться, тут же дернул оружие и взметнул вверх, острым кончиком накалывая морду белой лошади меж ноздрей. Та от боли заржала, встала на дыбы. Новик опять рванул к себе приволакивающего ногу княжича, вскочил, рубанул опускающуюся лошадь под основание головы, потянул Друцкого, отступил еще на шаг.
        Слева и справа показались новые враги. Спасаясь от направленного в грудь клинка, Андрей откинулся на спину. Грохнул выстрел, и обоих ляхов не стало - сноп картечи отшвырнул их куда-то в сторону. Новик поскорее поднялся, сунул голову княжичу под мышку и побежал ближе к своим, волоча его на себе. Упал возле телеги, тут же перекатился на спину, поднял уже давно не сверкающее, темное от крови, широкое лезвие.
        Но ляхи больше за ними не гнались. Потеряв в жестокой стычке почти полсотни людей, они предпочли обойти кровавое место и поскакали к ольховнику. Сил на то, чтобы отбить у конюхов русский табун, у них теперь не оставалось. Достать до схизматиков из пищалей было можно - но у лисьинских холопов без того хватало хлопот. Трое из них, спрятавшись между телегами, забивали заряды в сложенные рядом на земле пищали, остальные жались к бревенчатым щитам, осторожно выглядывая через бойницы, но никуда не стреляя.
        А еще новик обратил внимание на то, что земля и телеги истыканы множеством стрел. Причем каждый миг то тут, то там с шелестом падали, глубоко вонзаясь в дерево или уходя в дерн, новые.
        - Под телегу прячься! - посоветовал княжичу Зверев, схватил пару заряженных пищалей, перебежал к щиту и поглядел в бойницу.
        Поле перед подпертыми на слеги стенами выстилали туши лошадей и рваные людские тела. Метрах в трехстах, глядя в их сторону, гарцевали схизматики. Перед ними стояли два десятка лучников с луками в полный человеческий рост и методично опустошали колчаны.
        - Ты глянь, дядька, - ткнул Пахома в бок Андрей. - Оказывается, и у ляхов луки имеются!
        - Да какие это луки? - презрительно отмахнулся Белый. - Деревяшки! Однако же из пищали до них все же не достать. Ох, не достать. Далеко[5 - Даже поганенький английский тисовый лук метал стрелу на расстояние до 350 метров. Официально зафиксированная дальность выстрела из составного лука составляет 838 ярдов (766 метров) - две стрелы на такую дистанцию пустил в присутствии большого числа свидетелей султан Селим в 1797 году. И это в то время, когда лук уже больше ста лет как перестал считаться в Европе оружием. Дальность же выстрела из гладкоствольного (но зато дешевого) «огнестрела» - около 200 метров.].
        Болезненно вскрикнул холоп у дальнего щита, упал на землю. Почти одновременно закрутился Глеб, держась за вошедшую в ногу стрелу. Получалось, что защищать так и не собранные танки осталось уже шестеро бойцов, не считая Андрея. Еще трое холопов перезаряжали пищали, по ставить их к щитам смысла не имело. Между телегами от них пользы было больше.
        - Проклятие! - Федор Друцкий миновал просвет между щитами, и сразу две стрелы чиркнули по его броне.
        - Ты чего на месте не сидишь, княже? - полуприсев, чтобы голова находилась ниже бойницы, спросил Зверев.
        - Нешто я смерд, под телегой в битве отсиживаться? - презрительно скривился парень. - Здесь умру, с мечом в руках, а не свечою.
        - Ты же хромаешь!
        - Хромаю, да не падаю… - Друцкий оперся на рукояти двух прямых литовских мечей. Видать, подобрал вместо потерянной сабли. - Спасибо тебе, боярин младший Лисьин. Вытащил, не бросил.
        - Русские своих не бросают, - пожал плечами Зверев. - А с размолвками опосля разберемся. Меня, кстати, Андреем зовут.
        - Вот уж не думал, что спина к спине с Лисьиным погибать доведется… - широко перекрестился Друцкий. - Ну прости, коли что не так было. Без обид и ненависти пред Господом представать надобно.
        - Не торопись помирать-то, - похлопал ладонью по прислоненной к бревнам пищали новик. - У меня два десятка стволов, по двадцать картечин в каждой. Четыре сотни пуль. Через такую завесу еще прорваться надобно. Хочешь поиграться?
        Княжич в ответ опять перекрестился:
        - Бесовские это игры. Ты мне лучше лук и стрелы дай. Ими баловаться не грешно.
        - Скачут… - выдохнул Пахом.
        Зверев ухватил пищаль, уже привычно скользнул взглядом по оружию: фитиль дымится, порох в запальном отверстии виден, на полке к тонкому сальному слою прилипли крупинки затравочного пороха. Андрей встал, высунул ствол в бойницу, медленно выдохнул:
        - Ра-а-ано-о-о… - И лишь когда поганые приблизились на сотню метров, первым нажал на спуск.
        От грохота выстрела заложило уши, приклад ударил в плечо. Андрей опустил пищаль, тут же схватил другую, пальнул в дымовую завесу, схватил третью… Осечка!
        Впрочем, справа и слева загрохотали другие стволы, выплескивая каждый по половине магазина от «Калашникова» зараз. Новик отставил пищаль, перехватил бердыш у подтока, размахнулся, ожидая появления врага. Ведь, как ни старайся, снести всех ляхов картечь не могла, а остановиться, как бы страшно ни было, разогнавшаяся конница просто не способна. Кто-то да прорвется.
        Грохнул, содрогнувшись, щит, сверху мелькнули копыта - в густом пороховом дыму кто-то из схизматиков налетел ла бревенчатую стену, попытался перескочить, но не смог. Почти в то же время в проеме между щитами появился всадник - и Андрей с замаха попытался срубить ему голову. Лях, увы, успел прикрыться щитом, и лезвие огромного топора глубоко засело в дереве. Зверев рванул оружие к себе, поляк - к себе, пошел по кругу. Увидев с другой стороны Друцкого, взмахнул мечом. Князь принял удар на скрещенные клинки, одним движением увел вражеское лезвие от себя вбок, другим - попал в верхушку кирасы. Острие скользнуло по броне и ушло глубоко под латный ворот. Щит наконец-то упал, новик прыгнул на него, рванул бердыш за подток, выворачивая из деревяшки, снова подскочил к щели и присел на колено, выставив оружие вверх, - однако новых врагов из дыма пока не появлялось. За щиты прорвались всего четверо поганых, и все уже были мертвы. Правда, и холопов стало на одного меньше - у крайнего щита в луже крови лежал Егор.
        - Ты бы телеги перед проходами поставил, - посоветовал княжич. - Тогда бы они так легко не заскакивали.
        - Это верно, - тут же оценил простую, но эффективную идею Зверев. - Пахом, слышал?
        - Счас сделаем, новик.
        - А ты бы, княже, - повернулся к Федору Друцкому Андрей, - к холопам, что у табуна, скакал. Вон, конь как раз без седока.
        - Ты куда меня посылаешь, боярин?! - моментально вспыхнул парень. - Ты как с князем разговариваешь?! Я же сказал, что здесь драться стану!
        - Ты князь, я боярин, тебя послушают, меня нет, - указал пальцем за озеро Зверев. - Не видишь, сами они только драпать горазды? Их туда тысячи три точно убежало. Соберешь холопов наших - сможешь разогнать схизматиков одним ударом. Ты князь или не князь? Тебе подчинятся. А я тут еще с час нервы поганым помотаю, на пару залпов меня хватит.
        - Ага. - Такая постановка вопроса Друцкого устроила. - Ну ты держись, боярин Лисьин.
        Он дохромал до скакуна, топчущегося рядом с мертвым ляхом, перехватил повод, поднялся в седло и тут же дал шпоры коню. Андрей повернулся к щитам. Холопы уже успели перекатить повозки, загородив ими четыре из семи щелей между щитами, и теперь торопливо перезаряжали «стволы». Про недавний страх перед огненным оружием, навязанным барчуком, они забыли начисто. Сейчас малочисленное укрепление можно было бы взять голыми руками, но схизматики, напуганные завесой свинцовой картечи и плохо понимающие, как действует огнестрельное оружие[6 - Среди малообразованных сказочников бродят слухи, что огнестрельное оружие пришло из Европы в Россию, а не наоборот. Между тем на Руси оно появилось раньше. В русских терминах, связанных с
«огнестрелами», имеются китайские и тюркские слова, но нет европейских. В то время как стрельцы орудовали пищалями в одиночку - на Западе каждую фузею обслуживали три человека. И, наконец, Россия никогда не покупала пушек на Западе - а вот Европа вплоть до реформ Петра I закупала у России тысячи пушечных и мушкетных стволов в год. Свои «огнестрелы» в Европе сильно уступали русским по качеству. Так что бестолковость поляков в таком вопросе вполне объяснима: если на Руси только появились первые стрелки, в Европе их быть никак не могло.], на новую атаку так скоро не решались и ездили по разоренному лагерю, собирая копья. Впрочем, это не лишено было смысла. Ворвись они с пиками к Звереву с самого начала - перекололи бы всех, как энтомолог тараканов. С мечом и топором против пики особо не выстоишь. В лагере, возле шатра воеводы, тоже продолжалась свалка. Собравшиеся на совет князья да бояре так просто ляхам не дались.
        Метрах в двухстах от подпертых слегами бревенчатых стен стояли трое поганых в позолоченных кирасах и что-то обсуждали, указывая в сторону новика. Андрей довольно хмыкнул, нашел на одной из телег завернутый в тряпицу пучок бронебойных стрел - с узкими, гранеными, похожими на кернер, наконечниками. Подобрал свой лук, немного постоял, сосредотачиваясь: на таком расстоянии навскидку не очень-то попадешь. Потом резко натянул тетиву…
        Средний из ляхов откинулся на спину. Двое недоуменно уставились на него, и стрелу в бок тут же схлопотал еще один. Третий кинулся бежать, виляя из стороны в сторону, и новик потратил целых семь стрел, прежде чем попал ему меж лопаток. Падение врага вызвало среди холопов восторженные крики. Пищали были наконец-то заряжены, разнесены по позициям. Теперь в будущее смотреть можно было с уверенностью.
        Зверев подошел к Глебу, осмотрел ногу.
        - Пахом, у нас мох болотный есть?
        - А на что тебе, боярин?
        - Про раненого забыл? Чем быстрее рану закрыть, тем вернее от загноения спасем. Так есть у нас мох? Или порошок из ноготков? Или хотя бы мята?
        Уроки Лютобора даром для Андрея не прошли. Он отлично знал, какие растения можно использовать в качестве естественного антисептика, какие для заговоров, а какие заменят надежный яд.
        - Есть, есть мох сушеный, - спохватился дядька. - И тряпицы приготовлены. Ты не беспокойся, новик. Враз сделаем. И выдернем, и кровь остановим. Ты за погаными приглядывай, твое дело ратное.
        - Приглядим…
        Андрей вернулся к бойнице, наложил на тетиву стрелу, но ни одной цели пока не видел. Ближе трехсот метров поляки предусмотрительно не подходили. А стрелять на таком расстоянии хоть и можно, да только в движущуюся цель не попадешь.
        Наконец схизматики стали выстраиваться для атаки: одетые в полный рыцарский доспех, с копьями наперевес воины выдвигались вперед, те же, что носили стеганки, куяки, кольчуги - прятались им за спины. Зверев усмехнулся и принялся метать в эту плотную толпу стрелы, особо даже не целясь. У поганых в строю упала одна лошадь, другая, третья… Разумеется, больше всех доставалось именно тем, кто стоял впереди - самым защищенным. Не выдержав такого побоища, ляхи начали разгоняться, толком не сомкнувшись и не отведя всех смердов назад. Андрей пустил еще пяток стрел, потом схватился за пищаль. Загрохотали выстрелы, перед простеньким укреплением поплыли густые белые клубы.
        Лихорадочно опустошив практически наугад четыре ствола, новик схватился за бердыш, перебежал к крайней, неприкрытой щели. Щит содрогнулся, с внутренней стороны выглянул на полметра наконечник копья, рядом еще один, и еще. Кто-то за спиной Зверева закричал от боли, но сейчас у него не было времени оглядываться. Столкнувшись плечом с Рыкенем, он упер бердыш подтоком в землю, поднял острие вверх и вперед.
        Тут же, разорвав пороховой дым, в проходе появился рыцарь - его скакун налетел грудью на острие, нанизавшись чуть не на полметра. Ноги коня подогнулись, он кувыркнулся через голову, а из седла вылетел одетый в серебристые, сверкающие доспехи схизматик. Выкатившись из-под телеги, к нему подскочил Никита, вогнал между ног, под кольчужную юбку, бердыш и метнулся обратно.
        На место вывернутого из земли оружия Рыкень поставил свое и на него сразу напоролся новый враг. Андрей выдернул саблю, рубанул пролетающего мимо ляха по бездоспешной ноге, вернул клинок в ножны, подцепил с земли залитый кровью бердыш. Распрямляясь, резанул по шее очередного коня, появившегося в щели между бревенчатыми стенками, и отлетел на спину от удара щитом в грудь. На несколько секунд у него перехватило дыхание.
        Словно в замедленном кино, Зверев увидел, как опрокидываются телеги, на которые налетают из дыма поляки, как падает пробитый копьем Рыкень, как отмахивается сразу от двух врагов прижатый к опрокинутому возку Пахом. При этом новик почему-то не слышал ни единого звука. Поляки один за другим проскакивали в щель и, не обращая внимания на лежащих воинов, уносились дальше, вперед. Потом перестали уноситься, закрутились на месте. На истоптанную землю, задев новику ухо, опустилось конское копыто - и к нему так же неожиданно, как пропал, вернулся слух.
        Зверев выхватил саблю, поднялся, снизу вдоль седла ударил гарцующего над головой поляка в живот, рванул его за руку, выкидывая умирающего на землю, поставил ногу в стремя, но подняться не успел - польская конница пришла в движение, лошадь попятилась, толкая его назад. Андрей попытался ухватиться за луку седла, но окровавленные ладони соскользнули с гладкого дерева, он опять упал и, пока не затоптали, на четвереньках перебежал к ближней телеге, юркнул за нее. Здесь, между щитом и колесами, выжидали Пахом, Никита и Глеб.
        - Жив, новик?! - обрадовался дядька. - А я уж думал, сгинул ты середь поганых. Больно много их случилось. Да ты весь в крови!
        - В конской, - тяжело выдохнул Андрей. Он вытер о траву саблю, убрал в ножны, а к себе придвинул чей-то брошенный между стенками бердыш. - Это не сеча, а скотобойня какая-то. На каждого убитого человека по пять лошадиных трупов получается. Вон, все тушами завалено.
        - На то они Богом и созданы, чтобы и труд, и смерть человечьи себе забирать, - пожал плечами Белый. - Ты точно не поранен? Может, сгоряча не чуешь?
        - Потом посмотрим. Мы тут долго сидеть-то будем?
        - Что проку от пеших в конной толпе?
        - Пару ляхов зарежем, и то доброе дело. А, Пахом?
        Но тут телега содрогнулась, поползла на щиты, ударилась в них. Слеги шлепнулись на траву, стены повалились наружу, а следом, накрывая людей, опрокинулась на колеса телега. Поганые с таким же азартом, с каким недавно атаковали укрепление, теперь скакали прочь. А следом с веселым посвистом неслись в остроконечных шишаках, с закатанными выше локтя рукавами, сверкая на солнце обнаженными сабельными клинками, русские ратники. Похоже, князю Федору Друцкому удалось-таки собрать холопов для ответного удара.
        - Вот теперь точно не вылезу, - сообщил Белый. - Коли свои стопчут, то вдвойне обидно получится.
        Впрочем, атакующие сотни прошли довольно быстро. Зверев и холопы вылезли из-под телеги, глядя им вслед. Сразу стало ясно: сеча закончилась. Ляхи, которые осаждали воеводский шатер, поняли, что рискуют оказаться между молотом и наковальней, а потому предпочли уйти в сторону Острова еще до того, как столкнулись со свежими русскими силами. Преследовать их никто не стал - и так людям за день крепко досталось.
        Рядом с новиком осталось всего семеро холопов. Трое вместе с ним под телегой отсиживались, еще столько же - под другой, да смешливый безбородый Шамша - под третьей. Искать остальных было бесполезно: земля вокруг оказалась настолько истоптана, изрыта копытами, что раненого, упавшего на землю, неизбежно перемесило бы, как в мясорубке. Как Андрей сам ухитрился вовремя выскочить - просто чудо.
        - Никита, оружие наше соберите, - указал новик. - Пищали, бердыши. И людей… Тоже.
        Сам он, помахивая коричневым от крови и пыли стальным полумесяцем, то и дело перепрыгивая мертвые тела, поспешил к шатру. Ляхам все-таки удалось собрать богатую жатву. На каждого убитого поганого приходилось по пять, а то и шесть мертвых ратников. И даже если пищальная картечь выкосила больше сотни схизматиков - счет все равно оставался в их пользу.
        - Ничего, еще сочтемся, - негромко пообещал Зверев погибшим. - Отольются мышке кошкины слезы.
        В отличие от всех остальных, он знал, что через пару столетий такая страна, как Польша, просто исчезнет с карты мира и надолго перестанет тревожить своего великого восточного соседа. Но сейчас… Сейчас, судя по всему, русские потеряли не меньше трети воинов.
        Навстречу новику от шатра расходились усталые, забрызганные кровью бояре. Некоторые хромали, кого-то приходилось вести под руки. Андрей с напряжением всматривался в лица, пока, наконец, не углядел впереди знакомый шлем:
        - Отец! - кинулся он к Василию Ярославовичу. - Отец, ты жив? Ты цел?
        - Ништо, сынок, - с трудом улыбнулся Лисьин. - Отбились. Ты-то сам как? Господи боже, да что с тобой? Ты, никак, в одиночку со всею ратью поганой бился?
        - Нет, холопы помогали, - не заметил шутливого тона Андрей.
        - Ты же весь… Бог мой, да ты не ранен ли? Как же ты так?
        - Прости, отец, но половину холопов я загубил…
        - Ты сам-то, сам цел ли?
        - Говорю же, цел, отец. Что ты все время переспрашиваешь?
        - Ты на куяк свой посмотри!
        - А что? - опустил голову Андрей. - Ну грязный…
        - Идем к холопам, там и полюбуешься.
        Они не спеша дошли до телег, там Василий Ярославович велел сыну снять куяк - и только тогда новик понял его тревогу. Из нашитых на овчину стальных чешуек немалая часть оказалась срезана, многие выгнуты, прямыми линиями отмечая пропущенные владельцем удары. В трех местах броня и вовсе была прорублена насквозь, через пластины и кожаную основу - только поддетая снизу, под бронированной меховой жилеткой, ширококольчатая байдана спасла Андрея от настоящих, кровавых ран.
        - Будет в усадьбе Прохору работа пластины на новую основу перешивать, - сделал вывод боярин и повесил изувеченный доспех на оглоблю. - Славно потрудилась броня, за такую дядьке отдельная благодарность будет. Да, Белый?
        - Благодарствую на добром слове, боярин, - поклонился холоп.
        Василий Ярославович прошел вдоль тел, сложенных возле телег, нахмурился, снял шелом, перекрестился с поклоном:
        - Спасибо вам, други, за доблесть вашу. Покойтесь с миром. Как вернемся - за всех и каждого службу закажу. За святое дело живот свой сложили, за землю русскую, за отчину нашу, за веру истинную. Пахом, раненых много?
        - У Глеба стрела в ногу попала, батюшка Василий Ярославович, да Шамше, похоже, пару ребер сломали. Дохает постоянно, каждый раз от боли вскрикивает. Кольчугу, поганые, видать, не прорубили, но приложили изрядно.
        - Ну хоть вы при мне остались, и то ладно. Шамшу с Глебом на возке в усадьбу отправьте, когда погибших сложите. Земля тут наша, ляхов бояться ни к чему - доедут. Ан накрошили вы схизматиков изрядно… Как же удалось?
        - Новик все придумал, - кивнул на Зверева дядька. - Стены мы расставили. Вроде города маленького, гуляющего получилось. А как ляхи поскакали - мы в этом гуляй-городе укрылись, с пищалей по ним палили, да тех, кто прорваться смог, там рубили. Сам знаешь, боярин. В городе - оно обороняться сподручнее выходит. Вот мы и оборонились.
        - Вот оно, значит, как ты замыслил, сын, - прошел вокруг единственного устоявшего щита Василий Ярославович. - Вот они какие, твои танки. Гуляющий город, стало быть, придумал. Хитро…
        - Боюсь только, отец, порох мы весь спалили, - развел руками Андрей. - В Москве, сам помнишь, ты токмо один мешочек, на пробу, купить решился. А тут сегодня такая рубка завязалась, что мы этот мешок почти до конца и вычерпали.
        - Еще купим, Андрей. Коли дело ладное выходит, то отчего и не купить? Надо же, как вы выстояли-то… Да, ради такого можно серебро и растрясти. И в усадьбе пару таких пищалей на стену поставить.
        - Я про другое думаю, отец. Если поляков сорок тысяч, а нас втрое меньше, то не могут ли они снова на нас напасть? Ведь место нашего лагеря им теперь известно!
        - Оно, конечно, верно, сынок. Да токмо, коли на нас ляхи двинут, дружина, что в Острове тоже немалая, в спину им ударит. Станут ли рисковать?
        - Их же сорок тысяч! Разделят свои силы пополам. Часть под городом останется, часть на нас пойдет. Все равно их вдвое больше получается!
        - Ежели подступят, то сражаться станем. Коли их всего вдвое больше - не первый раз бить таких доведется. С нами ведь Бог, Андрей, он нам и силы, и защиту свою дает. Ляхи же к Сатане давно переметнулись, бесовскими молитвами прикрываются. А какая от бесов сила? Токмо срам один!
        - На Бога надейся, а сам не плошай.
        - Понимаю я тебя, сынок, понимаю. Нам ныне хорошо самим на схизматиков безбожных ударить, их лагерь разорить, показать Острову, что помощь подошла. Да токмо поперва свои раны зализать надобно. Разобраться, кто цел, а у кого всех людишек побили начисто. Раненых перевязать, в имения отпустить, да и убитых тоже в родные отчины отправить. Не готовы мы ныне к новой сече.
        - Здесь ли ты, Василий Ярославович? - окликнули из-за щита боярина. - Дозволь в крепость твою войти.
        - То не моя твердыня, Лука Юрьевич, - вскинулся Лисьин. - То сына моего твердыня. Это новик мой тут с десятью холопами супротив тысячи поганых держался!
        - С пятнадцатью, - поправил его Андрей. - Еще князь Федор Друцкий нам помогал.
        - Про князя я ведаю, - обошел бревенчатую стену седобородый остроносый старец, одетый поверх вороненой кольчуги в наведенное серебром зерцало: диск с оскаленной львиной пастью па солнечном сплетении, две высокие пластины на боках и короткие наручи от запястья до локтя. - Княжич ужо доложился, как с холопами до шатра моего дошел. А про тебя, отрок, пока только сказки я услышал.
        - Какие сказки[7 - Сказки в прежнем значении слова - оттоль не вранье, а доклад, документ, отчет. Забавно звучит для современного уха: «Ревизорские сказки о подушной переписи».]? - обиделся Зверев. - Вон, тушки польские между лагерем и моими щитами валяются. Сами считайте.
        - Ты язык-то окороти, - негромко потребовал боярин Лисьин. - То воевода князь Чевкин к тебе обращается. А за ним, в бахтерце, чернобородый с карими глазами - то князь Воротынский, Михаил Иванович. Отец его еще полста лет назад из Литовского княжества к Москве отъехал. Вон тот витязь, курчавый, в алой епанче - то князь Глинский Михайло, они из Литвы безбожной двадцать лет как к Москве ушли. Четвертый же, голубоглазый, - то князь Барбашин, Василий Иванович…
        - Да, отрок, одни князья к тебе в гости пожаловали, - усмехнулся старик, расслышав шепот Василия Ярославовича. - Мыслю, горяч ты еще после битвы смертной, оттого и дерзок. Посему зла пока не держу. Однако же всем нам глянуть зело любопытно, как мальчик совсем юный чуть не один рать большую придержать сумел…
        Воевода похлопал рукой по бревенчатой стенке, по слеге, на которую она опиралась, хмыкнул:
        - Стало быть, двадцать бревен, две подпорки и готова крепость? Вот уж удивил так удивил. Всякого я за жизнь свою навидался, ан такого не встречал. Стену такую ведь ткни сильнее она и свалится!
        - А город не стеною крепок, князь. Он людьми крепок, что стену защищают, повторил Андрей многократно слышанные от боярина и от дядьки слова. - Чтобы ее ткнуть, сперва к ней подойти надобно. А кто же это позволит? Я за утро целый мешок пороха расстрелял да свинца втрое больше. Восемнадцать пищалей, в каждую по два десятка картечин закатывал. Четыреста пуль в залпе. А кто из ляхов после этого прорывался, тех уж бердышами добивали. Пахом, покажи князьям огнестрелы наши!
        - Не просто город, а гуляющий город, - добавил Василий Ярославович. - На телегу по паре таких стен бросить можно, перевезти, да в другое место поставить. Сын сказывал, «танком» такая хитрость называется.
        - Пищалями, говоришь, отбивался? - Лука Юрьевич принял от дядьки тяжелый, еще горячий «ствол», взвесил в руке, кивнул. - Знаем мы сие баловство. Да токмо лук - он ведь впятеро дальше по ворогу бьет. Какая же от тяжести подобной в поле польза? Тебя же стрелами забросают, пока ты для пальбы своей подойдешь!
        - Когда атакуешь, пользы никакой, - признал Зверев. - А вот когда отбиваешься… Раз схизматикам за стены зайти приспичило, то им пришлось сближаться. Тут мы их пищалями и тормознули. А что до стрел - то мы с холопами от них за щиты эти спрятались, и все дела. Как ляхи в атаку шли - мы их били. А пока они нас бить пытались, мы от них прятались.
        - Хитро удумано, хитро… - Воевода опять взял в руки пищаль. - Ты глянь, и из такой безделицы, оказывается, пользу получить можно, коли с умом подойти. А, Василий Иванович? Что скажешь?
        - Мыслю я, Лука Юрьевич, - кивнул князь Барбашин, - надо бы нам холопов вон в тот осинник послать да велеть им щитов для такого гуляй-города хоть полста штук сколотить и округ нашего лагеря поставить. А ну вернутся ляхи? Мы же ныне к сече не готовы. Так хоть за стенами отсидимся-отобьемся.
        - Ан и я о том же задумался, - кивнул воевода.
        - А это у тебя что за штука такая, отрок? - указал князь Михайло Воротынский на прислоненный к оглобле с посеченным куяком бердыш.
        - Это то, чем мы прорвавшихся ляхов били, - взял оружие в руки Андрей. - Коли против конного дерешься - то вот так, подток в землю, острие наверх, лошадь сама брюхом напарывается. Коли враг дальше сажени стоит - то его кончиком, как рогатиной, колоть можно или рубить с замаха, как топором. Когда с разных сторон подступают - влево острием колешь, вправо подтоком, тех, что спереди, лезвием режешь. В ближнем бою можно под обух и за косицу перехватить, прямо перед грудью держать да как саблей резаться. Лезвие широкое, большое. Коли под стрелами окажешься, то им прикрыться можно. Хоть грудь и голову спасти. Ну а с седла лезвием таким изогнутым даже удобнее, чем саблей, рубить. Я назвал это оружие бердышом.
        Зверев протянул хитрое изобретение князю. Тот покрутил оружие в руках, подержал ближним и дальним хватом, сделал несколько выпадов, рубанул воздух…
        - Да, штука занятная. Надо бы и мне для своих холопов с десяток таких на пробу отковать. Не обидишься?
        - Конечно, куйте. Одну ведь землю защищаем, чего считаться?
        - Крюком каким зацепить, - толкнул бревенчатый щит князь Глинский, - конем дернуть, он и свалится. А кошку железную с седла метнуть нетрудно.
        - Нужно сильнее вовнутрь его отклонить, - пожал плечами Зверев. - Стенки бревенчатые, тяжелые, наружу так просто не вывернешь. А изнутри подпереть - только крепче стоять будут. И от стрел, что навесом брошены, под наклоненным щитом прятаться удобнее.
        - А зачем проходы такие оставлены между стенами?
        - Стрелять не только через бойницы, но и через них можно, - с ходу сымпровизировал Андрей. - Опять же в контратаку выходить удобно, конницу на врага после залпа выпускать.
        - Ну ты глянь, каков удалец, обо всем подумал! - похвалил новика воевода. - А вывод наш таков. Немедля каждому боярину по два холопа в лес отослать да подобных щитов по одному на двух помещиков сколотить. И огородить ими наш лагерь по кругу. Выполнять немедля! А то как бы ляхи нового набега не удумали. Расходитесь по полкам своим, князья, да детям боярским сей наказ раздавайте!
        Русские люди к топору и дереву привычны. Умелый плотник сруб за день поставит - а тут всего щит из тонких бревнышек сколотить. Не прошло и двух часов, как вокруг воинского стана стали появляться бревенчатые стены, сильно наклоненные назад и подпертые каждая двумя слегами. Между отдельными стенками оставлялся проход в два шага, так что перемещаться из лагеря и обратно было по-прежнему нетрудно.
        Боярину Лисьину ничего сколачивать не требовалось, но у него и без того хватало хлопот. Последнюю честь павшим отдать, снарядить их домой вместе с ранеными, да и кое-что из добычи, с ляхов снятой, тоже в усадьбу отослать хотелось. На кострах обильно жарилось парное мясо - но оно не доставляло воинам радости. Скакунов, коих полегло куда больше, нежели ратников, было жалко, как жалко и труда, и добра, что теперь приходилось закапывать в ямы: ведь лето на дворе, пары дней не пройдет, как тухнуть все начнет.
        Убитых поляков пока сложили в стороне - за их телами могли прийти друзья или родственники. Можно выкуп спросить, а то и просто отдать. Так, из жалости. И чтобы самим копать поменьше.
        В общем, работы в лагере оказалось изрядно, всю за день и не выполнишь. Потому-то Андрею было совсем не до происходящего вокруг, и он изрядно удивился, когда незнакомый холоп с предельной вежливостью пригласил его к шатру воеводы.
        На воинский стан уже опустились поздние летние сумерки. Впрочем, сотни костров давали достаточно света, чтобы не спотыкаться об уже отдыхающих или заканчивающих ужин воинов. Три больших костра горели и перед обширным шатром князя Чевкина. Походный дом воеводы, освещенный изнутри свечами, был двойным. В глубине виднелась отгороженная тяжелыми войлочными кошмами часть вероятно, покои хозяина, теплый уголок. Поверх оного, растянутый на двух столбах, колыхался парусиновый навес метров пятнадцати в длину и около десяти в ширину. Однако даже такие размеры не позволяли вместить примерно две сотни князей и бояр, собравшихся на новый совет, а потому полог шатра спереди был откинут, и седобородый воевода сидел под ним на кресле, словно под балдахином.

«Это хорошо, что только бояр Лука Юрьевич собирает, - мысленно отметил Зверев. - Позови он еще и детей боярских, так и вовсе было бы не протолкнуться».
        Детьми боярскими были отнюдь не родственники князей и богатых бояр, а служивые люди менее знатные. Хотя порой и более родовитые, нежели хозяева, но обнищавшие. Помещики, имевшие избыток земли, с которого обязаны выставлять воинов, очень часто, дабы не заниматься всеми мелочами в одиночку, сажали на дальние деревни или далеко оторванные уделы кого-то из дальних родственников или знакомых, и те отвечали за службу уже не перед государем, а перед своим хозяином. Не холопы, конечно же, - но и не ровня обычным боярам. Если князь Друцкий выморочным своим делом сумеет все же отсудить имение бояр Лисьиных себе, то Василий Ярославович тоже рискует стать таким, «сыном боярским». Не вольным человеком, отвечающим за себя токмо перед Богом и государем, а частью свиты княжеской. Куда Друцкие пошлют, туда и мчаться. Что прикажут, то и делать. А куда денешься? Усадьбу, обжитое поместье так просто ведь не бросишь!
        - Иди сюда, отрок, - подманил Зверева воевода. - Ну-ка, скажи мне честно, какую весну свою отмечаешь?
        - Мне скоро уже шестнадцать стукнет.
        - Шестнадцать… - кивнул старый князь. - Стало быть, уже взрослый воин. Государю нашему, Ивану Васильевичу, ровесник. Однако же средь нас ты самый юный из бояр будешь, хотя отвагой, удалью своей молодецкой ты покрасоваться уже успел. Посему, по обычаю, хочу у тебя, как у самого младшего, совета в важном деле спросить. Спор у нас ныне вышел меж боярами. Иные требуют немедля на подмогу Острову идти, крепость нашу от осады освобождать. Другие указывают, что крепость крепка, ляхам ее не одолеть. А вот мы после сечи слабы, супротив схизматиков одному на четырех стоять придется. И они тоже правы, ибо понапрасну, без надежды на успех, кровь христианскую проливать грешно. Вот и скажи нам свое суждение. Идти ли нам на поганых - али затаиться, пути к Лукам Великим им перекрыв, и новых сил в помощь из Москвы дожидаться?
        - Конечно, вперед двигать! Бить каждого, кто на нашу землю покуситься пытается!
        - Иного ответа я от тебя и не ждал, отрок, - пригладил белую бороду воевода. - Но вот сомнения у нас есть: удастся ли хитрость твою, гуляй-город, супротив ляхов в новой битве использовать? Дозоры сказывали, перед рекой, напротив Острова, они стан свой возвели. Ближе пары верст до них незаметно не подкрасться.
        - А зачем незаметно? - Андрей пожал плечами, необычайно легкими без испорченного куяка. - Ставить гуляй-город легко и быстро. Выкатятся телеги, разъедутся полукругом. Щит деревянный с них на землю скинуть да слегами подпереть - минутное дело. Поляки и мяукнуть не успеют, как мы укрепление в версте от них поставим. А там посмотрим. Коли сунутся, у меня пороха еще на два залпа осталось. А нет - тогда мы их навестим…
        - Нешто они так смотреть и станут, как ты рядом укрепляешься! - перебил новика стоящий за креслом князь Михайло Глинский. - Тут же и снесут!
        - Не снесут. У них ведь тоже лошади в лагере не пасутся. Пока этим кавалерам коней подведут, да пока снарядят, не меньше получаса пройдет. Мы за это время успеем засесть прочно. А что до малых отрядов, дозоров да прикрытия - то вместо них можно своих детей боярских выслать. Они поначалу врага отгонят, а потом сами под прикрытие гуляй-города уйдут.
        - Вот и я так говорю! - довольно хлопнул кулаком в ладонь князь Воротынский. - Что нам за стенами их числа бояться? От конной лавы польза - когда она массой всей налетит да ворога слабого в пыль земную стопчет. А в стены бревенчатые биться - проку от нее никакой. Наши луки вдвое дальше бьют, смерды же у ляхов бездоспешные. Побьем всех, пока числом не сравняемся. А там и рогатинами ударим.
        - Быть посему, - решительно подвел итог воевода. - Михайло Воротынского воеводой головного полка с сего часа назначаю, а боярина Лисьина с сыном и холопами направляю ему в помощь. Коли так уверены в баловстве своем, так вам с ним и скоморошничать. Выступайте завтра на рассвете, вслед за дозорами. А прочие полки и обоз к обеду подтянутся. Да благословит вас Господь!

***
        Вообще-то атаку деревянных танков Зверев представлял совсем иначе, но вариант гуляй-города оказался в чем-то даже лучше. Бревенчатый ящик на колесах с лошадью и людьми внутри имел скорость и маневренность сонной черепахи. Телеги же, на каждой из которых лежало по два щита, катились очень даже ходко. Отдохнувшие лошади разгоняли их, пожалуй, километров до пятнадцати в час.
        Первым на рассвете ушел вперед передовой полк под рукой князя Воротынского. Боярские дети, идя на рысях, с рогатинами наперевес, легко сбивали малочисленные польские дозоры и расчищали путь длинному обозу. Схизматики даже не пытались вступить в безнадежную схватку и лишь следили издалека за продвижением врага. Скорее всего, в стане агрессора уже поднялась тревога, но пока еще это не имело никакого значения. Ведь средневековый воин - это не автоматчик, который АКМ схватил и к бою готов. У него зачастую вообще доспехи сняты: рыцарский железный
«костюмчик» жесткий, в нем отдыхать невозможно. К тому же, даже при толщине брони всего в миллиметр, весит такое железо заметно больше двух пудов - особо не побегаешь. Стало быть, без коня не повоюешь. А его еще привести из табуна надобно, оседлать, коли налегке скакун бегал… Телеги за это время не то, что пять верст - все пятнадцать прокатятся.
        Приотстав от головного полка минуты на три, Андрей с повозками миновал озеро, поднялся на пологий взгорок, с которого оказались видны вдалеке высокие крепостные башни Острова, скатился вниз, пересек довольно бурную из-за недавней весны речушку Веретье - летом, сказывали, в ней воробей лапы не замочит, а тут чуть не по колено вода поднялась. За рекой новик опять въехал на взгорок и теперь уже увидел примерно в трех километрах широкий польский лагерь, заставленный белоснежными полотняными шатрами. Там царила суета, беготня. Перед станом выстраивались пешие смерды, над головами у них колыхались, точно ветки болотного кустарника, тонкие черные копья. Видать, готовились удержать русскую конницу. Однако боярские дети, остановившись от вражеского лагеря примерно в полукилометре, принялись лениво забрасывать их пехотными стрелами с характерными широкими, поблескивающими на солнце, наконечниками.
        Проехав еще с километр, Зверев оказался посреди распаханного и заборонованного поля, на котором уже пробивались молоденькие светло-зеленые ростки, и махнул рукой холопам:
        - Давайте через одного - один за мной, один за боярином…
        Он свернул влево на поле, Василий Ярославович - вправо. Телеги, подпрыгивая на земляных кочках, начали разъезжаться в стороны. У поросшего молодыми березами овражка новик опять повернул на север, к противнику, и когда овраг вильнул в сторону, по широкой дуге направился обратно к дороге. Выехав на грунтовку, махнул рукой:
        - Ставь!
        Холопы, спрыгнув с облучков, принялись устанавливать бревенчатые стены: разобравшись по четверо, сталкивали их с телег, а когда щиты падали краем вниз, то подпирали верхнюю часть слегами, поднимали до наклона примерно на семьдесят градусов к стене, втыкали комли палок в землю и перебегали к следующей телеге. Получалось не так быстро, как хотелось бы, но стена гуляй-города росла на глазах, счет шел на минуты. Пять минут - и на поле поднялись стенок тридцать с десятиметровыми просветами между ними. Еще пять - зазоры сократились до пяти метров. Всего четверть часа - и в сторону Острова уже смотрел бойницами натуральный острог, пусть не очень высокий и не имеющий сплошной стены.
        - Пахом, пищали готовь! - Андрей спешился у щита, что стоял слева от дороги, кинул повод коня на оглоблю, отпустил подпруги.
        - Проходы-то загородить, новик?
        - Нет, не нужно. Коли головному полку трудно станет, он через щели эти к нам в укрепление уйдет.
        В польском лагере и вправду готовились дать отпор русским ратникам. Кавалеры-князья-паны и шляхта рангом помельче наконец-то облачились в сверкающие доспехи, разобрали пики, сбились в плотную толпу и начали обходить свою пехоту, разгоняясь для таранного копейного удара.
        - Эй, мужики! - крикнул Зверев чужим холопам, что переминались у своих щитов. - Рогатины свои разбирайте и у щелей, у бойниц вставайте. Коли поганые за нашими погонятся, то как свои пройдут - в проходы копья рожном ставьте, а через бойницы колите всех, кого достанете.
        Сам новик, подсыпав на полку каждой пищали пороха и везде сунув в держатель замка уже запаленный дядькой фитиль, снял из-за спины бердыш, поставил рядом на расстоянии вытянутой руки, прильнул к бойнице. Головной полк с многократно превосходящими числом ляхами рубиться не стал - витязи, повернув коней и продолжая пускать стрелы из-за спины, помчались к гуляй-городу. Через пару минут они, уставшие, запыленные, проскочили меж щитами и отъехали в сторону. Многие поднялись на стремена, выискивая своих холопов.
        - Стрелы, стрелы давайте! Стрелы! - звучало со всех сторон.
        Поганые таранить бревенчатые щиты красивыми длинными лэнсами не стали, прорываться через узкие проходы не рискнули. Сила тяжелой конницы - это один-единственный слитный удар, который сносит, затаптывает врага, подавляет волю, вызывает смертный ужас, внушая бессилие перед неуязвимым противником. Пробиваться же во вражеский стан по одному, рубиться там с ловкими, быстрыми русскими на равных рыцари не рискнули. Тяжелый доспех к долгому бою не располагает. Человек - не машина, он имеет неприятную склонность уставать и выдыхаться.
        Слева вражеские всадники неосторожно приблизились к щитам метров на сто пятьдесят - Зверев тут же повернул туда ствол, нажал спуск. Пищаль с оглушительным грохотом выплюнула облако дыма, три коня упали вместе с рыцарями, остальные ляхи поспешили отъехать подальше.
        Через мгновение грохнула пищаль справа от дороги, но там картечь достала только одного схизматика. Однако тут в бой опять вступили бояре, успевшие наполнить колчаны стрелами, принялись через щиты стрелять в противника, одну за другой выбивая из-под седел лошадей. Поганые отошли еще дальше, потом еще - теперь уже русские витязи начали напирать, выезжая в поле через проходы гуляй-города. Медленное отступление длилось больше часа и стоило жизни примерно полутора сотням лошадей. Из шляхты, судя по всему, не пострадал никто.
        Оказавшись уже совсем рядом с пехотой, поляки еще раз попытались начать битву, по сигналу горна опустив копья и ринувшись на русских, - но бояре снова стремительно умчались под прикрытие гуляй-города пополнять колчаны, а Зверев шуганул поганых парой выстрелов, не нашедших для себя жертвы, но заставивших ляхов держаться подальше. Опять защелкали тетивы луков, посылая в гущу врагов летающих вестниц смерти. Полторы тысячи детей боярских, у каждого в колчане по сотне стрел, каждый эти колчаны уже три раза успел поменять или наполнить у холопов на телегах… Не меньше четверти миллиона стрел успело за утро обрушиться на польскую конницу и прикрывающую лагерь пехоту.
        Схизматиков перед гуляй-городом было, конечно же, намного меньше, нежели собрал Сигизмунд для наступления на Остров, от силы тысяч десять. И хотя из десяти стрел цель находила только одна, хотя от смертельных попаданий полегло всего несколько сотен скакунов - но больше чем у половины находящихся под седлом польских коней уже сидело в теле хотя бы по одной стреле. У кого в крупе, у кого в шее, у кого в плече. Стальные наконечники причиняли боль скакунам, напоминая о себе при каждом шаге, заставляя несчастных животных сбавлять шаг, не слушаться шпор и поводьев.
        Схизматикам на такой напор ответить было нечем: лук никогда не входил в состав рыцарского вооружения. Подводить же лучников из лагеря - значило отдать их на расстрел более умелыми русскими стрелками; значило прикрывать их своими телами, продолжая стоять под ливнем остро отточенных граненых наконечников. Поляки предпочли снова отступить - и опять дети боярские потянулись вслед за ними, продолжая донимать стрелами[8 - Специалисты утверждают, что такой тактикой иногда удавалось совершенно лишить противника конницы.].
        По дороге мимо Зверева проехал князь Воротынский, подмигнул с седла:
        - Ну что, новик? Получается поганых твоей хитростью бить?
        - Даже скучно, Михаил Иванович. Бердыша в руки ни разу не брал.
        - Ты погоди, может статься, доймем ляхов, и на бердыш твой полезут…
        Воевода головного полка взмахнул плетью и поскакал нагонять своих воинов.
        - Не устал, сынок? - окликнул Андрея через дорогу боярин Лисьин.
        - Чего уставать, отец? - развел руками Зверев. - Что мы делаем?
        - Ты глянь, полки правой руки подходят, воеводы Чевкина. Мыслю, коли силы у нас новые появились, может, холопам указать костер покамест развести? С утра ведь не снедали. А чего сухомяткой питаться, коли мясо парное кругом лежит?
        - Вот именно, - сплюнул новик. - Битва называется. Не о враге больше заботишься, а о том, чем брюхо в обед забить. Ладно, пусть парного запекут, коли дров найти смогут.
        - У оврага для костра место найдется. А пока рать вся не подошла, то и дрова собрать еще получится.
        Битва тем временем продолжалась с той активностью, что сравнима разве с пылом маляра, работающего после бутылки водки. В воздухе часто мелькали стрелы - но опустошать колчаны боярские дети не спешили, долго приглядываясь к врагу перед каждым выстрелом. Поляки опять отступили чуть не до самого своего лагеря, оставив на траве с полсотни бьющихся в предсмертных судорогах скакунов и ни одного человека. Их смерды продолжали стоять, выставив перед собой щиты и подняв к небу копья. Среди этих бездоспешных бедолаг раненых и убитых было наверняка не меньше, чем среди лошадей - но в неподвижном строю это не так замечалось. По дороге от русского лагеря вяло, без особой спешки, подтягивались основные силы: бояре, князья, холопы спешивались, подходили к бойницам, наблюдали за происходящим. Андрей подумал, что и вправду может спокойно пообедать - и совершенно ничего не потеряет.
        - По коням! По коням! - внезапно призвал всех витязей клич рассыльных, раздалось пение медных труб.
        У польского лагеря схизматики опять затеяли копейную атаку, заставив головной полк повернуть назад, и Зверев напрягся, ожидая, что сейчас произойдет что-то интересное. Ему даже захотелось вместе со всеми подняться в седло, взяться за рогатину и, опустив ее перед собой, помчаться в лихую атаку… Но - увы, пока что ему следовало оставаться рядом с «огнестрелами». На сегодня он был едва ли не единственным в русской рати, кто понимал, как лучше использовать это громогласное оружие.
        В проходы между щитами стали заскакивать уставшие за день, запыленные бояре головного полка, которые сразу проезжали к своим холопам - где чьи телеги, все уже успели запомнить. И вот тут поляков встретил нежданный сюрприз: из-за щитов гуляй-города по ним ударили не полторы тысячи вымотавшихся за столько часов лучников, а несколько тысяч свежих стрелков. Лошади поганых начали скатываться с копыт, словно налетали на натянутую над землей стальную проволоку, многих всадников в толчее, похоже, даже затоптали. Схизматики резко отвернули назад, а вслед за ними, с веселым залихватским посвистом и криками «Ур-ра-а-а!!!» из-за стен укрепления начали выхлестывать русские сотни.
        В такой ситуации тоже порядком уставшие ляхи встречать врага не стали, а погнали во весь опор к лагерю, перед самой пехотой расступились, обходя копейщиков справа и слева. Смерды опустили пики, а русские ратники… отвернули вправо, осыпая их стрелами. Хотя пехотинцы и прятались за щиты, некоторых из них смерть все-таки достала. Только из первого ряда упали человек двадцать, не меньше. Правда, полтора десятка из них поднялись и. кто ползком, а кто и на ногах, прихрамывая, стали пробираться вдоль строя, торопясь уйти с поля возможной сечи. С левой стороны, из-за лагеря, на смену уставшей коннице подходили новые тысячи. Осторожный Лука Юрьевич до столкновения дело доводить не стал - едва ляхи начали разгоняться для копейного удара, ратники развернулись и ушли к гуляй-городу.
        И опять несколько пустых выстрелов из пищалей, сделанных чисто для острастки, и затем ливень стрел заставили схизматиков отступить, потом дальше и дальше - пока русские опять не вышли вперед, продолжая забрасывать врага из луков на предельно возможной дистанции.
        Поляки, судя по всему, не очень понимали, как поступить со странным укреплением, к тому же огрызающимся огнем и стрелами. Бросить на него конницу? Но всадники не способны штурмовать крепости, у них нет ни лестниц, ни веревок. Коннице нужен простор, это оружие для поля боя, оно не умеет проламывать деревянные стены. Послать на штурм пехоту? Но из-за щитов странного укрепления в любой момент может вылететь тяжелая кованая конница, которая легко перебьет пеших врагов. Обычные крепости такого фокуса не выкидывают. Скорее всего, поганые хотели теперь только одного - передышки, возможности подумать и подготовиться для решительного боя. Но как раз этого поместное ополчение им и не позволяло. На захватчиков непрерывно сыпались стрелы. И тогда, когда они наступали, и когда бежали, и когда стояли, и когда хотели отдохнуть. Избавиться от такого натиска, разогнать лучников или навязать ближний бой поляки, благодаря изобретению новика из рода бояр Лисьиных, никак не могли.
        Врагов развела только ночь. В опустившемся мраке смертельные маневры обеим сторонам пришлось остановить. А утром ратники увидели, что незваные гости сворачивают лагерь, и длинный обоз уже ползет в сторону совсем близкого Литовского княжества. Вести осаду мощной крепости, имея на боку крупный вражеский отряд, вцепившийся чуть не в мясо крепкой бульдожьей хваткой, польский воевода не рискнул. Под прикрытием пятитысячного, закованного в железо полка обоз ушел, к полудню вовсе скрывшись из глаз. А следом пригородные поля оставил и арьергард. За ляхами поскакали русские дозоры, следя, чтобы те не выкинули какой-нибудь подлости, но было ясно, что очередная порубежная стычка закончилась. Помещики могли возвращаться по домам.
        Ночь полной Луны
        Входящих в усадьбу ратников встречали восторженными криками, цветами и поцелуями. Звереву тоже один достался - от «мамы», Лисьиной Ольги Юрьевны. Хотя отряд холопов поредел почти вдвое, но с собой погибших и раненых боярин не вез, а потому поводов для плача и причитаний не нашлось. Павшие были уже оплаканы, отпеты и похоронены. Ныне же настало время радости и пира. Тем более что вернулись воины не просто из похода - пришли победителями, с добычей. Из взятого на поляках после первой сечи добра четверть, по общему боярскому решению, досталась новику Лисьину. Еще четверть - княжичу Федору Друцкому. Ну а уж остальное - между всеми прочими делили. Так что на телегах, поверх оставшихся припасов или щитов от несостоявшихся деревянных танков, лежали для всеобщего обозрения прочно увязанные кирасы, мечи, поножи и наручи, шлемы - все то, что потом под ударами кузнечного молота превратится в лемехи и косы, в ножи и петли. А коли железо хорошим окажется - то и в кольчуги, пищали, ерихонки, Для сабель и бердышей, само собой, хорошая сталь требовалась, булатная - такая, что слишком дорога даже для доспеха, от
которого порой жизнь зависит. Еще от ляхов новику досталось полсотни седел, ремни, упряжь, меховые и полотняные плащи. Будет в чем холопам и дворне пощеголять в праздничные дни, в чем выехать в город или в гости в другую деревню. В одеждах дорогих, панских да княжеских. Да и то слово - не носить же боярам одежонку с чужого плеча?
        А продать из того, что на поле боя полежало, далеко не все потом можно…
        - Ты не поверишь, матушка, как дитя наше в сече отличилось, - после первых же объятий, не успев осушить корца со сбитнем, сообщил боярин хозяйке. - Чуть не един все войско поганое возле озера Горохового держал! Полдня отбивал схизматиков, пока ратники наши после первого напора ляхского в себя приходили!
        Женщина отпустила мужа, опять привлекла к себе сына, крепко обняла. Никакого восторга и радости во взгляде ее не читалось. Исходил лишь страх.
        - Славно повеселились, матушка, - пытаясь ее утешить, шепнул Андрей. - Не под юбкой же бабьей мужчине отсиживаться, когда враг на землю приходит? Смерд я - или боярин?
        - Боярин, - тихо согласилась Ольга Юрьевна. - Боярин… Но ты еще и кровинушка моя… - Она отступила, провела ему ладонью по щеке, кивнула. - Да вы снимайте железо-то… В трапезной бабы стол накрывают, баня затоплена. Сейчас подкрепитесь маленько, да парок и поспеет.
        Вслед за отцом новик вошел в дом, поднялся на второй этаж, принялся разоблачаться. Расстегнул пояс с оружием, повесил на специально вбитые в стену клинышки; впервые за много дней снял с плеч шелестящую байдану, что легла на сундук бесформенной кучей из толстых стальных колец размером с пятирублевую монету каждая, потом жаркий войлочный поддоспешник, толстые юфтевые сапоги, смотал портянки. Вытряхнул из рукава кистень, покатал в ладони и кинул обратно под локоть - без грузика на руке он чувствовал себя как-то непривычно. Тут дверь распахнулась, и в светелку со стопкой чистого белья на руках вбежала негромко напевающая Варя.

«Ну да, разумеется, - поморщился Зверев. - И так она от меня подальше старается держаться, так надо ей и притащиться именно тогда, когда от меня воняет, как от роты старых козлов. Нет чтобы после бани зайти!»
        - Ой, простите, Андрей Васильевич, - наконец-то заметила его Варя. - Я вот… Хозяйка белье поменять велела.
        - Я вижу, - кивнул новик. - Не бойся, я раздеваться не собираюсь. После парилки в чистое переоденусь. Хотя ты к тому времени все равно занята будешь…
        - Нет, не буду. - Почему-то покраснев, холопка откинула с постели покрывало. - Праздник ведь, вы с батюшкой Василием Ярославовичем вернулись. Стало быть, работ сегодня более не будет.
        - Правда? - не поверил своим ушам Андрей. - Так, может… Может, погуляем вечерком у озера?
        - Как скажете, Андрей Васильевич, - облизнула губы девушка. - Я тогда после трапезы вечерней у колодца подожду. Посижу до первой луны. Ладно так будет?
        - Еще как, Варенька! - не смог сдержать радости от неожиданного согласия Зверев. - Тогда до вечера. А сейчас, извини, мне бежать нужно. Сегодня без меня отец точно пира не начнет.

***
        Заранее о возвращении боярина с холопами в усадьбе не знали, а потому угощение было простым. Потчевали тем, что просто из погреба достать и на стол поставить можно: копченая рыба, тушеная свинина, грибы соленые, огурцы маринованные, капуста квашеная, моченые яблоки. Ну и, естественно, хмельной мед, рейнское вино, горячий сбитень. Подкрепившись, воины отправились в баню. Пару часов они парились, поливая раскаленные камни пивом и его же употребляя внутрь, надраиваясь щелоком, довольно покрикивая от охлестываний березовыми и можжевеловыми вениками, смывая пот и щелок водой. Потом, переодевшись в чистые рубахи и порты, воины вернулись к столу. Теперь к прежним яствам прибавились печеные половинки куриц, разного рода уха: и рыбная, и яблочная, и сливовая, - нежная буженина, залитая густым коричневым соусом убоина.
        Андрей посидел с сотоварищами около часа, хорошо подкрепился, но выпил полный кубок только два раза: когда за боярина здравицу кричали и когда за него самого.
«Нарезаться» до полусмерти перед первым свиданием ему никак не хотелось. Зато остальные воины имели возможность оторваться «по полной» и, похоже, уже не очень обращали внимания, кто еще за столом держится, а кто сполз «отдыхать». Посему Зверев, не прощаясь, поднялся, отступил назад за скамью, быстрым шагом обошел стол вдоль стены и вскоре очутился за дверью.
        На крыльце оказалось куда прохладнее, нежели в трапезной, солнце уже клонилось к горизонту - если так можно было назвать неровную линию сосновых вершин в стороне тех стран, что служили темным силам, смерти, разрухе и разбою. Ну да, от Пятого Креста границу света на двести верст к закату русские уже сдвинули. Бог даст, и еще дальше, до самого моря отнесут.
        Новик поежился, вернулся в свою светелку, достал из сундука и накинул на себя суконную епанчу, подбитую на вороте и на плечах мохнатым енотом, после чего вышел во двор, повернул направо, на стену, по ней дошагал до терема. Глянул на двор за конюшню. Там, у колодца, и вправду маячила одинокая фигурка. Пока все веселились и праздновали, она тут на ветру скучала.
        - Пришла, - с улыбкой пробормотал довольный Андрей и подмигнул стоящему в дозоре над воротами холопу.
        Новик быстро спустился вниз, выбежал за усадьбу, нарвал ромашек, васильков и колокольчиков, вернулся с этим букетом, прошел к колодцу и протянул Варваре:
        - Привет.
        - Ой, спасибо, Андрей Васильевич. - Она опять зарделась, прижала букетик к груди, поправила завязанный под подбородком платок. - Благодарствую за такое ко мне внимание.
        - Это всего лишь цветы, - усмехнулся новик. - Так пойдем, погуляем?
        Варя кивнула. Они вышли за ворота, спустились к озеру, к основанию водяного креста. От берега тут же поплыли несколько коричневых уток, а сзади, словно предупреждающе, низко звякнул церковный колокол - на Филаретовом храме, что между усадьбой и озером стоял.
        - Никак, опять бесы балуют? - испуганно прижалась девушка к Андрею. - Может, назад вернемся?
        - Какие бесы? День еще на дворе!
        - Дык ведь, Андрей Васильевич, полнолуние вот-вот случится. Известно дело, на Сешковской горе в такую пору даже днем нечисть балует. Не дай Бог на глаза им попасться!
        - Ты, никак, креста нательного не носишь? - поинтересовался Зверев.
        - Как же не носить? Ношу! - Девушка торопливо полезла в вырез сарафана, вытянула за льняную ниточку маленький серебряный крестик. - Вот он, при мне!
        - Так чего же тебе бояться? С крестом нечисть человека трогать боится, не подходит.
        - Ну да, батюшка Феофан то же сказывает. А о прошлом годе, вестимо, у нас мужик деревенский, из Бутурлей, возле Козютина мха аккурат накануне полнолуния сено косил. Дык токмо он возок свой нагрузил, конь вдруг как молвит человеческим голосом: «Никуда ты отсель не стронешься», - да и замер. Никак его мужик с места двинуть не мог. И тянул, и толкал, и понукал, и вожжами бил, и уговаривал, и манил - встал конь, и никуда с места не шел. Вконец отчаялся его хозяин. А ночь уж спустилась, нежить болотная к телеге сбираться начала. Мужику страшно, ан коня с повозкой бросить жалко. Снял он одну оглоблю, да и стал вокруг ходить, помахивать. Как полезут, размыслил, так ужо оглоблей этой отбиваться станет, добро свое оборонять. Ну нежить, на это глядючи, спужалась да назад на болото, за реку ушла. Мужик смотрит - ан конь у него с места сошел и давай ржать от радости. Ровно человек живой - понял, что порча черная спала. Мужик запряг его и домой поехал. Токмо к рассвету, сказывали, вернулся. Индо поседел весь, когда во двор свой заехал. А все оттого, что на Козютином мху колдун древний, бессмертный живет.
Лютобор по имени. Вот! И никакой крест того мужика не спас, хоть и крестился он, и креста не снимал.
        - Как же не спас, коли он жив остался? - хмыкнул Зверев. - Сама же говоришь, жив вернулся. И колдовство это на него не подействовало, только на коня. Мерин-то, поди, некрещеный?
        - Кто же лошадей крестит, Андрей Васильевич?
        - Вот потому мерин один от колдовства и встал. - Андрей снял епанчу, кинул на траву. - Давай хоть здесь посидим, раз идти боишься. Ты понюхай, как травой и цветами тут пахнет. Рай просто кругом. А в усадьбе, куда ни прячься, ан аромат хлева все едино любой дух перебивает.
        - Да, Андрей Васильевич, хорошо. - Варя оглянулась на усадьбу, потом уселась на край плаща, оставив обутые в низкие сапожки ноги на траве. - А крест от колдуна сильного, от порчи, от сглаза или лихоманки не спасает, это ты зря так надеешься. Вон сколько народу у нас от колдовства пропадает! Нечто от Лютобора бессмертного таким малым крестиком обережешься?
        - А кто мне это рассказал, Варя, угадай? - опустился рядом с ней Зверев. - Лютобор и научил. Коли от бога христианского не отрекаешься и символ его на груди носишь, то и Бог тебя в беде не оставит.
        - Значит, ты, Андрей Васильевич, и впрямь к колдуну на болото бегаешь? - испуганно перекрестилась девушка. - Почто же ты, батюшка-боярин, душу губишь?
        - Зачем губить? - пожал плечами Зверев. - Лютобор говорит, богов на Руси много. Коли еще и для Христа требы честно исполнять, хуже не станет. Посему на молебен благодарственный, в честь завершения похода, я завтра пойду. И молиться стану.
        - А к колдуну зачем бегать? Можно ведь и у святых помощи попросить.
        - В деле, которое для меня важно, святые не помогут. С ними говорить трудно: не отвечают. А Лютобора спросить можно, посоветоваться. Он не жадный, знанием своим делится.
        - Чем же колдун лесной с человеком простым поделиться может?
        - Много чем, Варя, - пожал плечами новик. - Заговоры от стрел он знает, от меча, копья. От пут любых заговоры. Они и веревки, и замки любые отпирают. Оружие мое он заговорил, чтобы одного меня признавало, а другим в руки не давалось. Научил, как людей от пьянства, от болезней, от порчи, от бесплодия заговаривать, как привороты делать, красоту девицам навевать. Научил меня проходить сквозь стены, в чужие сны заглядывать, будущее и прошлое узнавать. Про зеркало Велеса никогда не слыхала?
        - Чем же он плату за такую мудрость берет? Кровь твою пьет? Душу купил? - Девушка опять перекрестилась и даже чуть отодвинулась. Но не ушла. Женское любопытство, известное дело, сильнее любого страха.
        - Ты все равно не поверишь, - отмахнулся Андрей. - Считай, что вообще без платы учит.
        - Ну скажи, батюшка-боярин, чем? Право слово, никому не передам.
        - Говорю же, ничем… - Зверев поднял голову к темнеющему небу: - Гляди, звезды уже зажигаются. И подмигивают, как кокетки. Красиво.
        - Ну скажи, Андрей Васильевич, не мучай! А вдруг и я соглашусь? Тоже пойду к нему в ученицы, ведьмой настоящей стану. Буду бури вызывать, привороты творить, падеж на недругов насылать… Ой, прости, Господи, прости, Господи, прости, Господи… - Она спохватилась, что наболтала лишнего, и стала поспешно креститься.
        - Тебя не возьмет.
        - Почему?
        - Платить нечем, - усмехнулся Андрей.
        - Нечто у меня души нет? Али кровь не та?
        - Да говорю же, Варя, не берет он платы ни душой, ни кровью. Смотри лучше, какие звезды, - откинулся он на спину. - Ты можешь себе представить, что вот так вот, сверху вниз, ничуть не меняясь, они уже миллионы лет на Землю смотрят. И еще миллионы смотреть будут. И что четыреста шестьдесят лет для них все равно, что для нас всего одно мгновение?
        - Дык ведь мир всего семь тысяч лет назад сотворили, Андрей Васильевич.
        - Ну да, конечно, - не стал спорить с общеизвестной здесь истиной Зверев. - И эти семь тысяч лет для них как раз, как один миг, промчались. Скажи, Варя, а как ты в усадьбу попала? Про Трощенка, отца твоего, я слышал, ан не видел ни разу.
        - Нешто не видел, Андрей Васильевич? - повернулась к нему девушка. - Он же летом, в середине грозовика, мед на оброк привозит, и по осени, перед Покровом.
        - А-а, так это он… - Говорить, что оказался в теле барчука только нынешней зимой, Андрей, естественно, не стал. - Как же ты сюда попала?
        - Отец сказывал, порчу на нас соседи навели. Он ведь бортник, зажиточно завсегда жил. Цыганскую порчу сделали - на полный извод и разорение. И маму мою любил сильно, счастливы были вместе. Хорошо жили. Вот и сделали из зависти. У нас в едино лето и маму сухотка сожрала, и сестер двух моих тоже. Мы с братьями и отцом тоже много кашляли, но уцелели. Однако же еще и заморозок средь грозовика ударил, на полях все вымерзло, токмо репы маненько уцелело да моркови. А хуже всего - ульи все погибли. А мы сеяли-то мало, токмо так, для стола. И подворье было маленькое. Так получилось, на всю зиму с пустым погребом и амбаром остались.
        - Так, небось, у соседей тоже все померзло… - осторожно намекнул Андрей.
        - Померзло, - обхватила руками коленки девушка. - Да токмо, когда от десяти чатей две трети вымерзло, то остается на новый урожай надеяться да убыток считать. А когда от половины чати двух третей не стало, то до новой весны ужо жрать нечего получается. Отец ведь больше на мед, на бортничество надеялся. С того и докупал, чего не хватало. И хлеб покупал, и убоину, и сечку для кур. А тут разом без всего остались… Как папка понял, что не прокормить нас зимой будет, отвел меня к боярину. Заместо отступного, за оброк, за подъемные. Хотел вовсе уйти. Но Василий Ярославович уговорил как-то. Остался отец. Серебро взял, братьев моих в Луки Великие отправил, к родичам дальним, ремеслу учиться. Кожевенному делу. Мне тогда токмо девять годков сполнилось. В закупе[9 - Закуп это когда человек брал долг, который впоследствии отрабатывал. Как расплачивался - становился свободным. А вот холоп это навсегда.] пользы никакой. Вот в холопки и продали.
        - Может, и не порча? Может, просто беда случилась?
        - Порча это, Андрей Васильевич, порча. Я даже знаю, кто навел. Прасковья это, что вдова Ёреминская. Как мы маялись, она все к нам захаживала. Глядела, как мучаемся. И на отпевании что-то свое бормотала.
        - На чужого покойника некоторые заговоры читают, - вспомнил Зверев. - На избавление от пороков, на деньги, от суда неправедного.
        - А ты порчу наводить умеешь, Андрей Васильевич? - вдруг встрепенулась девушка. - Тебя Лютобор учил?
        - Ну учил кое-чему, - нехотя признал новик. - Как душу чужую выпить учил, чтобы силу получить. Как врага извести… Да только надо ли это, Варя? Колдун сказывал, любая порча троекратно пославшему возвернется. Поэтому самому наводить ее нельзя, разве только деваться совсем некуда. Надо так извернуться, чтобы другой кто-то этот грех на себя взял.
        - Я возьму! - с готовностью согласилась Варвара.
        - Зачем тебе? Если Прасковья порчу навела, то на нее она уже и вернулась. Пусть Бог ее карает, сама не марайся.
        - Долго что-то Бог выжидает… - Она перекрестилась и, поскольку говорить сидя, через спину, было неудобно, прилегла на епанчу рядом: - А чем ты за учение платишь, Андрей Васильевич? Скажи, не мучай. Изведусь ведь. А то сама к Лютобору сбегаю и больше предложу!
        - Не предложишь, - улыбнулся Зверев. - Должок у него передо мной, потому и учит волхв старый. Помнишь, зимой он меня от разговора баечникова исцелял? Так вот кое-что неправильно он сделал. И очень сильно неправильно. За то учением своим и отдаривается.
        - И ты теперь таким же могучим колдуном, как он, станешь?
        - А чего в нем сильного, Варя? Обычные люди да вера греческая его с родного места в лес глухой загнала, и ничем он воспротивиться не смог. А парня приворожить, глаза отвести, скотину больную вылечить - разве это сила? Так, баловство мелкое. Приработок, чтобы от голода не пухнуть. Что пользы в заговоре от меча, коли сам на поединок с мечом не ходишь? А как раз меча у старика и нет.
        - А он может сделать меня красивой, как Василиса Прекрасная? Такой же черноглазой, толстой, статной, румяной?
        - Тебя? - Андрей повернулся набок, протянул руку, провел пальцем ей по щеке, потом сунул руку под платок, отчего тот стыдливо сполз назад, на длинную косу. Пригладил девушке волосы: - Тебе не нужно, Варя. Ты и так очень красивая.
        - Какая же я красивая? - не поверила она. - У меня нос маленький и задранный. И губы совсем тощие.
        - Очень… соблазнительные… губы…
        Новик решился, качнулся к ней и дотронулся ее губ своими. Девушка не отшатнулась, и он поцеловал ее снова, на этот раз крепко, впившись в губы со всей страстью, которая бывает у мужчины в неполные шестнадцать лет. Варя откинулась назад, положила ему руку на спину, не только не противясь, но и прижимая паренька к себе. Ее губы были мягкими, горячими и - сладкими. Сладкими, как курага, как халва, как мед, что ее отец каждый год возил в усадьбу с глухой лесной пасеки. Наконец оторвавшись, Андрей снова провел ладонью по ее волосам, вглядываясь в голубые глаза, и повторил:
        - Ты самая красивая из всех, кого я встречал на свете. У тебя самые прекрасные брови, самый очаровательный носик, самые алые щеки и самые каштановые волосы. Ты…
        - Ты блуд чинишь бесчестный, охальник?! Да как ты смеешь на берегу священного озера, перед Божьим храмом прелюбодействовать бесстыдно, раб Божий?!
        Андрей быстро поднял голову и увидел над собой черноризника с откинутым капюшоном и большущим крестом на груди.
        - Вот черт! - вырвалось у него. - Как не вовремя!
        - Да как ты смеешь нечистого поминать здесь, на земле, благословенной самим апостолом?! За такие слова длань Господня твой язык вырвать должна немедля и к муравейнику на месяц в наказание прибить!
        Варя уже вскочила, заметалась из стороны в сторону, кинулась бежать к усадьбе. Зверев поднялся медленнее, подхватил плащ, встряхнул, закинул за плечи, застегнул крючок на шее.
        - Негоже без благословения Божьего, без молитвы и благословения родительского баловство подобное чинить! Да еще прилюдно, в чистом поле, пред взорами Божьими и чело…
        - Заткнулся бы ты, отче, да чесал отсюда не торопясь, - не выдержал Андрей. - Не со смердом треплешься, с родовитым боярином, хозяином земель здешних. Чем лясы точить, на гору Сешковскую бы сходил, там сейчас как раз нечисть гуляет. Мало того, что приперся не вовремя, так еще уму учить пытаешься.
        - Да ты… - задохнулся монах. - Да как ты смеешь?!
        - А про поле помолчал бы лучше, коли не знаешь, не позорился бы пред людьми. От семени, на пашне пролитого, хлеба вдвое гуще растут. Да и от бесплодия земля лечит.
        - Молитва лечит, охальник! - вскинул руки к небу монах. - Молитва, не знахарства языческие! Гнев, гнев Господний на тебя за мысли и слова сии призываю.
        - Гора там, - указал пальцем на проклятое место новик. - Полнолуние скоро, нежить голодная бегает. Шел бы туда, отче, им про Господа рассказал. А мне ты уже надоел…
        Он похлопал монаха по плечу и вошел к воротам усадьбы, всей спиной чувствуя ненависть и недоумение святого отца. Здесь, в православной земле, он к такому обращению явно не привык. Даже Зверев, выросший в атеистическом времени, уже давно проникся здешним почитанием веры, церкви и ее служителей, но… Но подобное явление монаха в самый неподходящий момент способно вывести из себя кого угодно. Он, что, не мог стороной парочку у озера обойти?
        Варвара приплясывала у запертых ворот, не зная, что делать. Кричи, не кричи - до утра не откроют. Еще боярину, может, и открыли бы, - но не холопке.
        Мало ли кто под покровом ночи к чужому дому подкрадывается? Увидев новика, она отвернула лицо, прикрыв его сдернутым вперед краем платка. Ровно и не лежали они всего минуту назад бок б бок и не радовались поцелую. Наваждение ушло.
        - Чертов монах, - тихо буркнул себе под нос Андрей и наложил руки на ворота, вспоминая, где именно деревяшка лежит на крюках. Лютобор обещал, что заклятие отпирает любые запоры. Как - только далеким предкам ведомо, что магию сию создавали.
        Новик закрыл глаза, сложив руки на двери, крест-накрест, ладонями вперед, сосредоточился, мысленно сливаясь руками с запором, и еле слышно, только для себя и ворот, заговорил:
        - Встану утром рано, опущусь утром низко, подниму пояс железный, надену шапку медну, надену сапоги булатны. Поклонюсь на север, поклонюсь на юг, поклонюсь на запад да пойду на восток. Пойду в сапогах булатных, в поясе железном, в шапке медной. Пройду тропой мышиной, пройду трактом широким, пройду тропинкой извильной. Пройду сквозь гору высоку, пройду сквозь лес черный, пройду сквозь море глубоко… И тебе, воротина, меня не остановить! - Зверев резко развел положенные на ворота руки и тут же услышал по ту сторону приглушенный стук.
        - Кто там бродит? - окликнули со стены.
        Андрей, промолчав, потянул воротину на себя, кивнул девушке, чтобы проскочила в открывшуюся щель, сам скользнул следом, закрыл проход, поднял и вернул на место запор. Прошел к внутренним воротам, точно так же открыл и их.
        - Да кто там гуляет?! - опять насторожился на звук караульный.
        - Да я это, я, - громко зевнул новик. - Я, Андрей. Не спится что-то…
        - Не спится - это странно, - хмыкнул сверху холоп. - Обычно после пира не встается.
        - Это у кого как, - отозвался второй дозорный. - Иной раз и вправду ходишь, ходишь, а сна нет и нет. А потом не встать никак. И не хочется.
        Зверев тихо ушел в темноту двора. Варвары нигде видно не было. Судя по всему, первое свидание окончилось. И непонятно, плохим оно оказалось или удачным. С одной стороны, монах настроение испоганил напрочь. С другой - на губах все еще оставался медовый вкус первого поцелуя. С этим приятным ощущением новик и отправился спать.
        Как обычно после праздника, поутру в усадьбе было довольно тихо. Не дожидаясь, пока кто-нибудь придет его будить, Андрей поднялся, не спеша оделся. Раньше примерно в это время Варя приходила, чтобы навести в светелке порядок, прибрать постель. Но сегодня она не торопилась.
        - А может, и вовсе решила с кем-нибудь местом поменяться, - сказал он сам себе.
        Зверев раскрыл сундук, что стоял под окном, и достал добротную дедовскую кольчугу. Она была чуть не втрое тяжелее байданы - но зато после нее в новой броне чувствуешь себя легким, словно воздушный шарик. Лучше пораньше устать на тренировке, чем первым вымотаться в бою. Дальше все, как всегда - кистень в рукав, саблю на пояс, бердыш за спину.
        Новик спустился вниз. Проходя мимо колодца, хлопнул по плечу опухшего от пива конюха, который устало черпал в корыто воду:
        - Коня мне оседлай, сейчас вернусь.
        Взяв у сарая десяток поленьев, он вышел за ворота, расставил их там, поместив некоторые одно на другое, на макушке сложил шишки - излюбленную свою мишень. И началось его обычное мирное утро. Сперва кистенем по шишкам - спереди, сзади, с разворотом, слева, справа, верхние, нижние. Наупражняв руку кистенем, Андрей взялся за бердыш, потом за саблю, напоследок немного поиграл ножами. Битва - это не спортивное соревнование, никто в сече твоего разряда и классности спрашивать не станет, с равным противником не сведет. Война всем по умолчанию высшее мастерство присваивает. Не дотягиваешь - враз получишь удаление до новой реинкарнации. Потому-то и не жалел Зверев своего утра на полноценную физзарядку, и только часа через два он обычно возвращался в усадьбу, к завтраку.
        Увы, в доме по-прежнему царил мертвый сезон. Новик сбегал к себе, переоделся. Затем заглянул в трапезную. Здесь еще посапывали довольные собой победители - кто на скамьях, кто на полу, кто и носом в стол, крепко сжимая опустевший кубок. Хозяин с боярыней сюда, видно, еще не заглядывали. Андрей наскоро перекусил двумя пряженцами с вязигой, запил холодным и ядреным от хрена квасом, сбежал во двор, прямо с крыльца снова запрыгнул в седло и вылетел за ворота. Чуть придержав коня, оглянулся:
        - Эй, кто там в страже сегодня? Батюшке передайте, на охоту я поскакал. Может, повезет, косого кистенем собью!
        Не дожидаясь ответа, он пнул пятками коня и послал его знакомой тропой в сторону Козютина мха. Пару верст до Большого Удрая, вброд через реку, потом тропой через колышущуюся под копытами вязь до зарослей ежевики, после влево через просвет в кустарнике, а там уж совсем недалеко и до заросшего дубами пологого холма.
        Перед входом в пещеру стояла оседланная лошадка, а потому новик повернул влево, объехал густой малинник и привязал коня там, подальше от посторонних глаз. Сам же вернулся и осторожно вошел в пещеру, прислушиваясь к глухим от многократного отражения голосам.
        - Гляди, милая, коли напраслину на нее наводишь, то на тебе весь грех останется, тебе пред богами отвечать придется, тебя невинная душа на Калиновом мосту встретит… - торжественно вещал Лютобор.
        - Она, она, разлучница проклятая, - ответил волхву плаксивый бабий голосок. - Точно знаю, на кровь она мужа моего приворожила. Воду ему в поле носила, змея подколодная, тогда приворот и навела. Вроде как заботилась, а сама все в амбар наш заглядывала да в овин бросала что-то.
        - Коли так, милая, вот что я тебе скажу. Ступай, проследи за разлучницей. Увидишь, где она на землю встанет - ты след-то тот опосля собери да мне принеси. Я ужо через след этот бабу и высушу. Но твоим словом высушу, тебе ответ держать придется!
        - Сделаю, отец родной, все сделаю…
        Андрей понял, что посетительница сейчас откланяется, а потому вышел, спрятался за густым зеленым кустарником и, лишь когда услышал удаляющийся стук копыт, снова ступил в пещеру.
        - Здрав будь, мудрый волхв Лютобор, да сохранится в веках твое имя! - торжественно поздоровался Зверев, спускаясь по выкопанным вдоль стены ступенькам. - Разве не грешно так поступать? Как я понял, ты через след некую невинную душу извести собрался?
        - Опять бабы дурные мужика не поделили. - Старик одернул опоясанную кушаком, новенькую полотняную рубаху с вышитым воротом. - Не изведешь - так детей малых сиротами при живом отце оставишь. А что хуже? Рази угадаешь.
        - Ты, смотрю, в обновке, Лютобор? Никак, очередной боярыне смог приворот на князя знатного сотворить?
        - За что меня одежей отдарили, ты дома узнаешь, - погладил морщинистое, «босое» лицо старик. А по тебе, я за сто лет и рубахи новой надеть не могу?
        - Только скажи, и я притащу тебе десять меховых плащей, мудрый Лютобор, - предложил Зверев.
        - Скажи, скажи… Сам догадываться должен! - недовольно отмахнулся колдун.
        - Я о другом подумал, мудрый волхв, - показал хозяину кожаный бурдючок Андрей. - Ни разу тебя не спрашивал, ты вино пьешь или нет?
        - И другие не спрашивают… Ладно, кружки вон, на полке возьми… - смягчился старик. - Ну да ты знаешь.
        - Давай за победу выпьем, учитель. За успехи! Ты не поверишь, но я все, чего хотел для России, все сделал. За один поход. Огнестрельное оружие сделал, испытал, и оно всем понравилось. Теперь, думаю, их все изготавливать начнут. Бердыши, про которые я в колдовском мире в прошлый раз узнал, тоже отковал несколько штук - и тоже всем в походе понравились, все такие же делать станут. С танками чуть промахнулся, но зато у нас такая отличная штука, как гуляй-город, получилась. И тоже всем понравилась и князьям, и воеводам, и холопам простым. Тоже, думаю, теперь все изготавливать и применять начнут. Так что, теперь можно и возвращаться… - Новик сел к столу и наполнил красным вином глиняные кружки. - Как говорится, я сделал все, что мог. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. До нового полнолуния всего два дня.
        - Уверен ли ты, отрок, что место, куда ты уйти так желаешь, на самом деле имеется? Уж не сказочно ли оно? Опять ведь тебя назад, сюда возвернет.
        - Уверен, мудрый волхв, уверен. Я ведь тебе еще с месяц назад рассказал, как не дал великого князя Ивана Четвертого убить, как наемников разогнал, а его мы с побратимами в Москву в целости доставили? Его там теперь боярин Кошкин бережет, близко никакого ворога не подпустит. Так что переворота не случится. Иван Грозный сохранит свой трон, история вернулась в правильную колею, никакого разгрома и уничтожения России не случится - а значит, и мой дом в будущем на месте.
        - Сладкие ты речи ведешь, отрок, сердцу моему приятные, - тяжко вздохнул старик. - Но кабы все и всегда так, как нам хочется, получалось… Да, видел я в зеркале Велесовом, встал ты на пути смерти великокняжеской, остановил врага злобного, тайного, сохранил власть к длани правителя законного, от рода Хорса поставленного. Но не единым днем все меняется. Помнишь, о чем сказывал я тебе во время первого нашего разговора?
        - Помню, - кивнул Андрей и принялся загибать пальцы: - Во-первых, этой весной вместо убитого Ивана Четвертого в Великие князья сядет Владимир Старицкий. За помощь в перевороте он даст вольную Пскову и Новгороду, и те переметнутся к Литовскому княжеству. Или, точнее, к Польше. Там уже сейчас Сигизмунд королем обеих стран числится. Во-вторых, Османская империя покорит всю Европу. В-третьих, в Польшу турецкий султан посадит своим правителем какую-то нежить, вампира или оборотня. В-четвертых, где-то в годах семидесятых по указу султана тот вампир и казанский хан одновременно нападут на Россию с разных сторон, а сам он станет наступать с юга. В-пятых, от России останутся только Архангельская область и Карелия, а все остальное раздраконят захватчики. В-шестых, вампир будет уничтожен, Польша сдастся туркам, и весь мир станет одной большой Османской империей. То есть вру немного. Цивилизованные страны уцелеют. Ну Китай там, Индия. Но все остальное достанется туркам. Все, пальцы кончились.
        - Можешь разгибать персты обратно, дитя, - присел к столу волхв. - Так что же ты сделал? Ты спас правителя, великого князя, не допустив к столу московскому чужака. Чужака не по крови, но по мысли и воспитанию. Однако же раскрыт ли заговор? Истреблены ли предатели? Коли нет, то они повторят свое покушение, и, может статься, в этот раз оно окажется более удачным. Ты спас Ивана - но что изменится при этом для отделенной от всей честной Руси части русского народа, коя населяет Великое Княжество Литовское? Они попадут под иго иноземное, польское, лишатся своего языка и разума, утратят корни свои и стержень русский[10 - Лютобор несколько сгустил краски. После распада Польши в конце восемнадцатого века земли и население Великого Княжества Литовского получили свободу и вернулись в состав России под именем Белой Руси. Белорусский народ смог отстоять и свое право на истинную веру, и свои язык.]. Ты спас великого князя - но разве от этого сгинет империя Османская, разве исчезнет ее султан со своими замыслами? Разве это заставит Казанское ханство отступиться от своих планов? Неужели ты думаешь, что передача
московской власти от одного мальчика к другому сможет изменить судьбы мира.
        - Уверен, - кивнул Андрей. - От одного-единственного человека подчас зависит очень и очень многое. Не появись в Пруссии Бисмарк, в нашем мире не было бы Германии. Не появись в России Сталин, нашу страну сожрали бы или Антанта, или Гитлер, не появись Путин - ее порвали бы америкосы. Не начни Наполеон войну с Россией - вся Европа навсегда сделалась бы Францией. Не решись Гитлер напасть на Советский Союз - Третий Рейх завоевал бы остальную половину мира. Да что там правители - одна-единственная бомба, упавшая в сорок втором году в битве за Мидуэй на японский авианосец «Кага», решила исход всей войны на Тихом океане. Нужно только оказаться в нужное время в нужном месте. Я сохранил русский трон за Иваном Грозным. А уж он-то не даст стране погибнуть. Не за то свое имя получил!
        - Еще не получил, отрок, - покачал головой колдун. - И получит ли? Слышал я, дед его, Иван Васильевич, прозвище это носил. Уж не путаешь ли ты князей великих? Для твоей памяти лет-то от сих дней, ой, как много прошло.
        - А зеркало, зеркало твое что говорит?
        - Зеркало Велеса - оно не птица, чтобы весь мир с высоты обозревать, - покачал головой волхв. - Оно тебе то место и тот час показывает, про который ты его спрашиваешь. Али судьбу человека кажет, чье сало в свечу добавлено. За тем, как Русь моя через тридцать лет с земли сгинет, я не один век доглядывал, посему и знаю все в подробности. А что теперь станется, при новом князе, уж не ведаю. Иные битвы из зеркала сгинули, новые я еще не нашел. Полста дней всего прошло, как ты дланью своей мироздание подкрутил - ан уже половина событий со своих мест попропадало.
        - Вот видишь, Лютобор, - довольно усмехнулся новик. - Значит, и один человек что-то изменить может?
        - Что-то - может, - согласно кивнул колдун, поднял кружку, сделал несколько глотков и продолжил: - Но много ли он изменит? Можно поставить на пути ручейка ладонь, и тогда за рукой появится сухое место. Но остановит ли ладонь поток? Нет, он отечет руку стороной и покатится дальше по своему руслу. Можно насыпать плотину. Но и тогда поток не остановится. Он лишь задержится, пока воды не хватит, чтобы она перехлестнула через край. Ты можешь прокопать новое русло, можешь сделать его длинным, запутанным. Но рано или поздно твои силы иссякнут, и поток, который стремился на юг, покинув рукотворное ложе, все равно повернет к югу и вольется в то море, к которому нес свои воды изначально. Что бы ты ни делал, как бы ни старался - предначертанного не изменить. Коли княжича Ивана не смогли истребить этой весной - кто помешает предателям сделать это в следующем году или через год? Коли три державы с трех сторон накинутся на Россию - кто остановит их, пусть на столе Московском и останется законный наследник? Пройдет три десятка лет, и Руси, моей Руси, больше не станет. Утонет она в крови, стерта будет с лица
земли, и имени ее не останется.
        - Зачем ты говоришь это, Лютобор? - стукнул кружкой о стол Зверев. - Для чего? Хочешь сказать, зря я со схизматиками наемными бился, зря царевича спасал?
        - Нет, не зря, чадо мое, - вздохнул волхв и снова пригубил вина. - Доброе дело никогда не бывает ненужным. Из малых добрых дел великие свершения складываются. А сказать я хочу о том, что будущего твоего… того, о котором ты с такой гордостью сказывал, - нету. Смотрел я в зеркало Велесово на четыреста семьдесят лет тому вперед. Нет там ни домов белокаменных, ни дорог гладких и твердых, ни света чудесного. И языка русского там нет.
        - Этого не может быть!
        - А вино вкусное, Андрей. Ой, какое вкусное. Давно уж налитком сим не баловался. Мужики порой догадаются меда хмельного принесть, а уж вина и вовсе на столе моем не бывало.
        - Этого не может быть! - громче повторил новик.
        - Ты странный человек, чадо мое, - спокойно приподнял брови старик. - Порою разумен на удивление, о мудростях сказываешь, о каковых я и не слыхивал. А порой упрям и глуп, точно юный козленок. Ты же, Андрей, уж не раз чародейство зеркала Велеса в делах своих повседневных использовал. Из него и о набеге польском узнал, и о себе, и о покушении на великого князя. И ни разу оно тебе не солгало. Почему же упрямишься, правды признать не хочешь, коли о годах и селении твоем речь заходит? Ну нет, нет там никаких каменных городов!
        - Тогда откуда я взялся?!
        - Вестимо, из рабов сарацинских, - пожал плечами колдун. - Али из иных мест заклятие тебя вытянуло.
        - Этого не может быть!
        - Как знаешь, отрок, - вздохнул Лютобор. - Я от своего слова отказываться не намерен. Послезавтра ночью полнолуние случится. Посему, коли придешь послезавтра ввечеру на алтарь рухнувшего храма, на Сешковскую гору, я вновь проведу обряд возвращения тебя в родные места. Туда, откуда ты пришел. А теперь ответь мне: как спасти человека от порчи, коли ее через плоть наводят? Через волос, кровь, пот его?
        - На воск можно отлить или через солнечную дугу отговорить, - налил еще по кружке вина Андрей.
        - Нет, чадо, - покачал головой колдун. - Так ты от сглаза, от порчи на расстоянии спастись можешь. А коли через плоть чародей действует - он на жертву напрямую, мимо любых защитных заговоров выходит… Ох, хорошее вино, доброе. Порадовал старика.
        - Найти надо чародея и грохнуть. Саблей по шее.
        - Это заклятие креп… крепким выйдет, - чуть не подавившись, довольно закудахтал старик. - Однако же коли не найти врага, то действовать иначе, хитрее можно. Тут понадобятся три волоса от трех невинных детей…

***
        Ночью было довольно прохладно, поэтому поверх рубахи Зверев надел войлочный поддоспешник, а уж на него - шитую серебром ферязь, опушенную у ворота и на обшлагах бобровым мехом. Разумеется, в рукав он сунул кистень, на пояс, рядом с ножом, ложкой и косарем, повесил саблю. Спустился наружу, как и в прошлый раз, справа через частокол. Но теперь он сложил веревку вдвое и, встав на траву, просто потянул один из концов, и веревка благополучно соскользнула вниз.
        На Сешковской горе бродили какие-то белые и желтые огоньки, похожие на громадных светлячков или глаза циклопов - парами огоньки не перемещались. В голове сразу всплыли все те страшные рассказки, которые он успел услышать про злобную нечисть, что обитала на месте рухнувшего храма злых духов. По спине побежали мурашки, однако новик встряхнулся и решительно пошел туда. В конце концов, он и сам теперь почти что колдун. Добрая сабля и заговорное слово - чего можно опасаться с таким оружием?
        В этот раз озеро пришлось обходить, поэтому путь занял не десять минут, а все двадцать. Еще и ноги путались в высокой сочной траве, и комары постоянно кусались, словно летали над простым смертным, а не над человеком, что сейчас промчится сквозь толщу веков.
        Над древним алтарем - большим камнем с плоской верхушкой - огоньков вилось особенно много, причем они без страха смешивались с искорками пламени, взмывающими к небесам. Похоже, Лютобор развел костер за алтарем, чтобы его не было видно из усадьбы - но подобрать дрова, не дающие искр, не догадался. Хотя… Кто станет вглядываться в огоньки над проклятой горой? Их тут и без костра в избытке.
        - Вечер добрый, мудрый волхв.
        - И тебе всего хорошего, чадо, - ответил из темноты колдун. - Не передумал?
        - Нет, конечно. Домой-то хочется.
        - Тогда забирайся. Куда, ты уже знаешь. Глаза не забудь закрыть. А то можешь попасть в священный огонь, ослепнешь.
        - Я помню, Лютобор. - Зверев вскарабкался на камень, сдвинул ножны сабли назад, уселся, поджав под себя ноги. - Я готов, волхв.
        - Тогда прощай, чадо…
        Колдун метнул в огонь что-то трескучее, рассыпавшееся мелкими огненными искрами, начал негромко напевать. И опять, как в прошлый раз, Зверев ощутил, что проваливается в жаркую, ослепительную бездну… Минутой спустя он привычно поймал ногами опору, чуть присел, гася инерцию, секунду выждал, ощущая сквозь веки яркий свет, а потом открыл глаза…
        Он стоял под деревьями на песчаной дорожке, справа и слева тянулся ровно стриженный газон, а за ним виднелась асфальтированная дорога. Справа - широкая, по ней постоянно проносились машины. Кроме иномарок, Зверев сразу узнал несколько
«Волг», «зубил», пару «десяток». Слева дорога была узкая, и на ней царили покой и тишина, только несколько припаркованных автомобилей показывали, что движение там тоже разрешено. Дальше возвышались кирпичные пятиэтажки сталинской постройки. В просветах между домами зеленели огромные великовозрастные тополя.
        - Дома… - неуверенно пробормотал Андрей. - Неужели я дома? Дома!!!
        На дороге справа неожиданно громко завизжали тормоза, коротко вякнула сирена. Новик увидел, как из милицейского «жигуленка» выходят двое мужиков в подзабытой серой форме: в брюках и кителе.
        - Эй, парень, иди-ка сюда. Документы у тебя есть?
        Прямо по газону они подошли к Андрею, с интересом разглядывая его костюм.
        - Очередной ролевик, что ли? Или с клуба исторического? Чего ты тут за маскарад устроил?
        Зверев молчал, лихорадочно пытаясь придумать правдоподобный ответ. О таком развитии событий он как-то заранее не подумал.
        - Ножик покажи, - ткнул пальцем в сабельную рукоять один из ментов.
        - Только осторожнее, она острая и заговоренная, - потянул клинок из ножен Андрей.
        - И помедленнее. - В руках у второго стража порядка оказался пистолет.
        Новик достал оружие, передал его первому милиционеру рукоятью вперед. Тот попытался согнуть клинок, покачал им, осторожно потрогал лезвие и тут же ругнулся - на подушечке большого пальца выступила кровь.
        - Молодец, мальчик, - покачал головой второй мент. - Считай, на четыре года ты уже нагулял. За ношение холодного оружия. Только давай без глупостей. По малолетке условным сроком отделаешься. Начнешь чудить - загремишь по-настоящему. Давай, расстегивай ремень и бросай его со всем барахлом на землю. Ну, снимай!
        - Вот черт! - вслух выругался Зверев. - Домой, называется, приехал.
        - Вот именно, что черт. Не хрен в шутовских нарядах и с мечами по улицам шастать. В КПЗ недельку посидишь - на будущее умнее будешь. Ты бы еще с пулеметом гулять пошел.
        Разумеется, эту парочку новик мог убить в одно мгновение. Тем более что затвора милиционер, как он слышал, не передергивал. Но в машине сидели еще двое противников, которые наверняка начнут стрелять. Да и не виноваты менты, что они порядок на улицах охраняют и что с оружием ходить по улицам почему-то запрещено. Рабские законы. Всегда и везде обладать оружием запрещали только рабам. Свободный человек должен иметь возможность защитить себя или свою страну.
        - Рабские законы, - вслух повторил Андрей.
        - Снимай, а то еще и сопротивление в протокол впишу.
        Новик поморщился, расстегнул пряжку и позволил поясу с оружием упасть на землю.
        - Руки подними.
        Зверев согнул руки в локтях, зажимая грузик кистеня в месте сгиба, заложил ладони за голову.
        - Больше никаких сюрпризов нет? - Мент, убрав пистолет, наскоро похлопал его по бокам, по спине, животу, присел, шлепая ладонями по широким штанинам шаровар.
        - У меня даже карманов нет, - фыркнул Андрей. - Осторожней, щекотно!
        - Ладно, пошли в машину, - подтолкнули его к «жигуленку».
        Сбоку опять раздалась ругань: второй милиционер начал убирать саблю в ножны и снова порезался. Заговор Лютобора продолжал действовать.
        На заднем сиденье маленькой машинки Зверева зажали с боков задержавшие его стражи порядка, «жигуленок» взвыл сиреной, развернулся, помчался назад по проспекту, потом свернул в какую-то улочку, еще одну. Места были незнакомые, и Андрей старательно крутил головой, пытаясь разглядеть таблички с названием улиц. Как назло, все они находились или слишком далеко, или заслонялись ветками деревьев.
        - Мужики, а что это за город?
        Менты дружно захохотали:
        - Сообразительный мальчик. Не успели повязать, а он уже «дурку» запускать начинает.
        Зверев откинулся на спинку и больше никаких вопросов не задавал.
        Отделение милиции располагалось на первом этаже двухэтажного кирпичного дома, особняком стоявшего среди уже порядком обжитых «хрущевок». Судя по пышным яблоням под окнами, строилось и заселялось все это еще лет двадцать назад, если не раньше. Машина остановилась под крыльцом, служивые вытащили Андрея из машины, отвели наверх, за пластиковый щит с большими красными буквами и маленьким окошечком для переговоров с просителями.
        - Гляньте, товарищ капитан, как золотая молодежь ныне гуляет. - Мент, что задерживал новика, шумно кинул на стол его оружие. - Он, кстати, уже «дурку» гнать начал, так что можно пока протокола не составлять. Пусть в «обезьяннике» посидит, пока родители с адвокатом не примчатся.
        - Почему это «золотая молодежь»? - не понял Зверев.
        - Ты на лапы свои посмотри. Все в «гайках».
        Колец у Андрея было всего два, причем одно - боевое, с канавкой для тетивы. Ну и серебряный браслет - тетиву отбивать. И он, естественно, настолько привык к ним, что давно не замечал.
        - Снимай свои побрякушки. - Капитан с повязкой «Дежурный» на рукаве отодвинул пояс с саблей, открыл ящик стола, достал и положил на закрывающее столешницу стекло тонкий бланк. - Будем протокол изъятия составлять. Значит, два ножа простых, один нож большой изогнутый, один ремень…
        - Неправильно, - не выдержал Зверев. - Один пояс боевой, одна сабля булатная, суздальская, шестнадцатого века с эмалевой филигранью по золоту. Один косарь простой, боевой, один нож обеденный в серебряном окладе, одна ложка столовая, серебряная, с двумя рубинами на рукояти.
        Дежурный остановился, глянул на задержанного, потом придвинул оружие к себе, потянул саблю из ножен. Тронул пальцем клинок - естественно, тут же порезался и недовольно пихнул его обратно:
        - А хрен его знает, серебро это или алюминий обычный! Железо как железо. Может, ты его сам из рессоры выточил? Снимай побрякушки! И два кольца из желтого металла. Латунные или медные, ясно. И права тут мне не качай. Конфискат все равно в переплавку пойдет, пусть хоть из дерева ты его выточил. Фамилия! Адрес! Дата рождения! Ты хоть понимаешь, что тебе четыре года за ношение оружия светит, говнюк?
        Из находившихся в комнате пяти сотрудников один поднялся, подступил к столу, взял в руки пояс, но обнажать клинки не стал, только осмотрел ножны и рукоять, осторожно опустил обратно, выразительно глянул на другого. Тот тоже поднялся, и они вместе вышли из помещения. Новику это почему-то не понравилось - появилось под желудком какое-то нехорошее чувство. Мент, который его задерживал, поморщился, пожал плечами и тоже удалился. Новик механически отвечал на вопросы, оглядывая просторную комнату. Стол с парой телефонов, фанерные скамьи вдоль стен, большой сейф в углу, чуть дальше - забранная решеткой дверь, за которой стояли в открытой стойке автоматы, лежали рожки и подсумки. Одна дверь - в ведущий на улицу коридор, вторая - в другой коридор, внутренний, расположенный вдоль дома.
        - Ладно, - кивнул капитан. - Проверим, что ты тут натрепал, потом дальше поговорим. Стас, сунь его в обезьянник.
        Дородный мент, ростом в полтора Зверева, поднялся, медленно работая нижней челюстью, молча прихватил новика за шкирятник и выволок в коридор. Там остановился перед одной из железных дверей, достал из кармана ключ, отпер замок, распахнул створку и швырнул задержанного в комнатушку. Послышался громкий щелчок замка, удаляющиеся шаги.
        - Вот козел… - Андрей встал, отряхнулся, окинул взглядом камеру.
        Половину помещения занимал топчан из покрытой лаком вагонки, тянущийся от стены до стены, в углу стояла эмалированная раковина и темнела дыра в полу с характерными ребристыми поверхностями для ног по сторонам. Кроме него, тут уже куковали пять человек. Трое, совершенно бродяжного вида, лежали ближе к одной стене, двое других - один в костюме, другой в клетчатом свитере и джинсах - играли на другом краю в фантики.
        - Хмырь, у тебя курево есть? - не поворачивая головы, спросил тот, что в свитере.
        - Нету. - Новик подошел к двери, прислушался к тому, что происходило снаружи.
        - Ты на него глянь, Кеша, - хлопнул товарища по колену тот, что в костюме. - Цирк с доставкой на дом.
        За дверью послышался выкрик, злобная ругань. Похоже, за заговоренный клинок схватился кто-то еще.
        - Откуда ты такой блестящий? - повернул его за плечо к себе клетчатый.
        - Отстань, - отмахнулся Зверев.
        - Ты как с приличными людьми разговариваешь, малец? - На этот раз мужчина развернул его к себе более решительно. - Тебя же вежливо спросили: откуда ты взялся?
        - Откуда, откуда… Посадили!
        Новик попытался снять его руку с плеча, но клетчатый только сильнее прижал его к двери:
        - Тебя не учили, как нужно разговаривать со взрослыми, мальчик? Нужно ответить:
«Прости, дяденька, за беспокойство. Виноват, буду рад искупить вину любым способом, как прикажешь». Понял?
        - Это ты, что ли, смерд вонючий, мне приказывать станешь? - искренне изумился новик.
        - Мальчик румян и симпатичен, но явно невоспитан, - укоризненно покачал головой клетчатый.
        - Руку убери, - столкнул Андрей лапу мужчины с плеча.
        - Очень невоспитан, - усмехнулся клетчатый и снова вскинул руку. Но на этот раз между средним и указательным пальцем блеснуло лезвие. - А невоспитанных нужно учить. Ты жилеточку-то свою сыми. Нехорошо детям в мехах щеголять, когда рядом приличные люди мерзнут.
        - Это что, бритва? - скосил глаз на лезвие Зверев.
        - Она самая, мой мальчик.
        - Так ты ее убери…
        Новик осторожно, указательным пальцем левой руки уперся в его запястье, а правой снизу вверх хорошенько ударил в челюсть. Силы у него за последние месяцы прибавилось - клетчатый подлетел от удара почти на локоть и рухнул на каменный пол уже плашмя, раскинув руки. Андрей прыгнул левой ногой ему на пальцы руки, правую поставил на горло и перенес на нее свой вес. Мужчина захрипел, принялся стучать ему кулаком по колену, лупить ногами в пол.
        - Что ты делаешь?! - Приятель клетчатого спрыгнул с топчана, кинулся на помощь.
        Зверев отступил, выставил кулаки. Его противник поднырнул, провел стремительную серию быстрых ударов ему в солнечное сплетение, в живот, в область сердца. Удары были очень умелые, сильные - Андрей почувствовал их даже через поддоспешник. Он ударил ловкого врага слева чуть ниже уха. Тот отлетел к стене, врезался в нее головой, выпрямился, но от нового удара бухнулся в стену затылком и сполз на пол. Первый мужик тем временем, хрипло дыша, успел перевернуться на четвереньки. Или, точнее - на «третереньки»: на руку со сломанными пальцами клетчатый старался не опираться. Новик перевернул его ударом ноги и опять наступил на горло.
        - Ты чего делаешь, парень? - хрипло поинтересовался один из бродяг. - Ты же его убьешь.
        - А чего делать, - пожал плечами Зверев. - Я не убью - так он меня ночью зарежет.
        - До ночи еще далеко. Или их выпустят, или тебя. Чего понапрасну грех на душу брать? Коли останетесь, так вечером, перед сном и задавишь.
        - Ну не знаю… - Андрей почесал в затылке и отступил. - Ладно, до вечера подождем.
        Новик снова прижался ухом к окошку на двери. Из милицейской комнаты доносилась ругань. То ли опять кто-то попытался с его оружием поиграть, то ли менты что-то поделить между собой не могли.
        - Ты дурак, парень, и не лечишься… - начал приходить в себя тот, что в костюме. Клетчатый ничего говорить не мог, только хрипел. - Мы ведь пошутили просто… Сказал бы, что не дашь, и ладно.
        - Так и я пошутил, - ухмыльнулся Андрей. - Вы разве не поняли? А теперь заткнись, ментов заглушаешь.
        В отделении стало тихо. Либо стражам порядка надоело ссориться, либо они куда-то вышли. Новик глубоко вдохнул, крестообразно наложил руки на дверь, забормотал заклинание и резко развел ладони. Замок щелкнул, железная створка отошла на несколько сантиметров и замерла.
        - Вот это да! - екнул мужик. - Кеш, ты глянь…
        Зверев скользнул в коридор, защелкнул за собой дверь. Она тут же гулко содрогнулась:
        - Эй, парень, ты чего? - громко зашептал мужик. - А мы?
        - Вор должен сидеть в тюрьме, - напомнил ему Андрей. - Так что не чирикай.
        - Ах ты… - Дверь опять дрогнула. - Ну погоди. Земля круглая. Еще встретимся.
        - Ты совсем дурак? - постучал пальцем себе по лбу новик. - Если мы еще встретимся, я же тебя убью на месте. Нафиг мне такие друзья?
        - Ну погоди… - Мужик отскочил от двери и вдруг завопил во всю глотку: - Помогите-е-е!!! Убива-ают! Побе-е-ег!!!
        - Точно убью, - сделал себе пометку в памяти Зверев. - Зря до вечера отложил.
        В коридор из дежурки выглянул монументальный Стас. Обнаружив праздно гуляющего арестанта, мент сдвинул брови и направился к нему. Андрей улыбнулся, вскинул правую руку, растопырив на ней пальцы. А потом резко махнул вперед. Грузик, под действием инерции выскользнув из рукава, описал короткую дугу и врезался тюремщику в горло. В висок новик бить не стал: череп ведь расколется - и труп. А на горле все мягкое - давится, срастается. За месяц заживет. Милиционер выпучил глаза, с хрипом повалился на спину.
        Андрей прыгнул вперед, скакнул в дежурку. Краем глаза отметил дремлющего на скамье сержанта, но кинулся на капитана. Тот повернулся навстречу, вскочил, опустил руку к кобуре. Сержант открыл глаза и поднял голову - Андрей в этот миг уже посылал кистень дежурному в живот. Капитан сложился от боли - новик рванул из-под него кресло и опустил бедолаге на голову, выбивая сознание. Услышал щелчок передернутого затвора, присел, крутанулся в правую сторону, посылая кистень снизу вверх и грузик четко врезался в костяшки руки, что держала направленный ему в ребра «Макаров». Пистолет, естественно, улетел в стену, сержант взвыл, схватившись за руку, а грузик, описав полудугу, ударил его в горло.
        - Извините, ребята… - Новик перевел дух, поднял руку и опустил кистень обратно в рукав. - Мне очень нужно уйти. А ты через недельку-другую поправишься.
        Милиционер не ответил - потерял сознание. Андрей закрутился: его оружия не было ни на столе, ни на скамьях. Он хмыкнул, тихонько позвал:
        - Са-абля?
        И тут же услышал знакомый хрустальный звон со стороны оружейки. Именно там, на полу за решеткой, ее и бросили. Заговорить замок было ничуть не сложнее, чем открыть дверь в камеру. Вскоре новик опоясался, сразу почувствовав себя увереннее, поискал на полу остальное, но не нашел, захлопнул дверь и начал выдвигать ящики. В нижнем, поверх протокола, обнаружился и браслет.
        За пластиковым стеклом послышались шаги. Андрей рванул саблю, встал возле двери и, когда она отворилась, тут же прижал клинок к горлу вошедшего стража порядка. Предупредил:
        - Не дергайся, порежешься. Дверцу за собой прикрой. Молодец. Где мои кольца?
        - У капитана, - сглотнул милиционер. - В кармане.
        - Доставай.
        Мужчина наклонился над дежурным, и новик тут же огрел его оголовьем рукояти по затылку. Жертва ткнулась лбом в пол. Андрей запустил руку в карман, к которому потянулся было мент, выгреб все его содержимое. Здесь были какие-то чеки, фантики, мелочь, ключи от машины и оба кольца. Свое добро новик вернул на место, ключи рассмотрел повнимательнее. Брелок сигнализации с одной кнопкой, два ключа с эмблемой в виде молнии. «Опель», что ли? Машина была бы кстати, пешим отсюда не уйти. Он выглянул в окно, на отдыхающие возле отделения машины, нажал кнопку сигнализации. Одна из машин, вишневая и с виду вполне новенькая, отозвалась коротким бибиканьем и подмигиванием фар.
        Зверев еще немного постоял, раздумывая, потом снял пояс, ферязь, закатал оружие в одежду, свернув ее подкладкой наружу. В войлочном поддоспешнике и шароварах он не очень напоминал здешнего модника и внимания особо не привлекал.
        - Ладно, пошли. - Он сжал в кулаке ключи и решительно вышел из дежурки.
        Двое ментов курили на крылечке, и новик, не дожидаясь вопроса, сообщил:
        - Банзай, ребята. Стоило папе позвонить - и я сразу свободен, как птица.
        Он сбежал по ступенькам, небрежно насвистывая, направился к «Опелю», издалека вглядываясь в салон. Белый кружок с щелью для ключа зажигания справа от колонки, ручки на дверях, похоже, оттопырены. Значит, открылись центральным замком. Нужно решаться. Стоит хоть кому-то войти в дежурку - сразу поднимется тревога.
        Зверев подошел к водительской дверце, снова улыбнулся ментам и попробовал рукой ручку. Та поддалась. Он резко распахнул машину, кинул сверток в салон, сел внутрь, сунул ключ в замок, повернул, вдавил сцепление.
        - Эй, ты куда полез?! Эй, парень!
        Двигатель застонал, медленно проворачиваясь стартером, и новик резко пнул педаль газа. Тут же послышался громкий рев. Как переключать передачи, он еще не забыл - воткнул заднюю, отпустил сцепление и дал газу, откатываясь навстречу бегущим милиционерам.
        - Не стреляй! Это же Петькина машина! - услышал он громкое предупреждение, тормознул, переключился, рванул вперед.
        Пассажирская дверца раскрылась, тут же захлопнулась - преследователь споткнулся и покатился по асфальту. Но вот в заднюю дверцу второй страж порядка вцепился, как клещ. Запрыгнуть не мог, но и не отставал.
        Новик прокатился по двору, заехал за дом, вырулил на улицу, поддал газу… и ощутил прикосновение холодного ствола чуть ниже уха:
        - Все, малыш, приехали. Тормози.
        - Зачем? - пожал плечами Андрей и вдавил педаль газа в полик. - Дорога-то свободная.
        - Тормози, говорю. Не то вентиляцию в башке сделаю.
        - Нашел дурака. Мне четыре года за ношение оружия светит, еще лет пять-шесть - за четырех ментов, что я в дежурке оглушил, три - за побег, четыре - за угон… Всю жизнь в тюрьме провести? На хрена она мне такая нужна? Убьюсь сейчас лучше - и все дела. Как тебе столб на скорости сто двадцать?
        - Останови машину, не то сам сейчас по мозгам получишь.
        - А кто за рулем будет? Светофор впереди видишь? Или ты бросаешь свой ствол вперед, на пол к пассажирскому сиденью, или мы перед ним не тормозим.
        - Хватит придуриваться, разобьешься. Хватит. Вот придурок… - Мент опустил пистолет и попытался выключить передачу, но Зверев схватил его за руку и продолжил давить на газ.
        - Пистолет вперед. Смотри, красный. Пистолет вперед, быстро!
        Стрелка спидометра перевалила сто тридцать, машина летела над улицей, не замечая выбоин, только колеса постукивали, как у поезда по стыкам рельсов.
        - Тормози. Тормози, сволочь!! Тормо… Бля… - Страж порядка швырнул пистолет вперед, откинулся на спинку и начал долго и изощренно материться.
        - Да ладно тебе, служивый, - сбросив газ, глянул на него в зеркало новик. - Вернешься на машине, станешь героем. Я ведь никого не убил и тебя не убью. Не психуй.
        - Зачем тебе это надо, дурак безмозглый? Тебя все равно поймают! Нет никакой статьи за ношение холодного оружия, отменили. Только это не значит, что теперь с мечами и копьями по улицам ходить можно. Вот и взяли тебя. Профилактически. Помотали бы нервы часа три и отпустили. А ты на себя за пять минут статей, как закоренелый урка, навешал. Теперь сидеть по-настоящему будешь. Ты хоть понимаешь, что мы тебе, может, жизнь спасли? На тебе золота и антиквариата на полтора миллиона рублей висело. Заметил бы кто - стукнул по голове и закопал. За такие деньги немало праведников души продадут. А ты чего натворил? Идиот! Теперь сидеть будешь. Поворачивай назад, мы тебе хоть явку с повинной напишем. Половину статей снять сможешь.
        - Спасибо на добром слове, служивый. - Притормозив перед оживленным перекрестком, Андрей свернул вправо, на широкий проспект, и вдавил педаль газа. - Да боюсь, вопросы вы глупые задавать начнете. Где документы, откуда я все это золото и антиквариат взял, почему тот, чье имя и адрес я назвал, в другом месте сейчас находится. А ответа у меня нет. Так что, извини, мне над этим подумать надо. Но в спокойной обстановке.
        - Ты никуда не денешься. В отделении уже подняли тревогу, твое описание разослано, о машине - марке, цвете, приметах, номере - известно на всех постах. Твой арест - это дело нескольких минут. Стоит доехать до первого поста.
        - Спасибо за предупреждение…
        Новик увидел слева кроны деревьев. Похоже, там был большой парк. Он свернул к правой обочине, затормозил, тут же повернулся и одним слитным движением впечатал левый кулак попутчику в челюсть:
        - Отдохни пару минут. А мне пора.
        Андрей подхватил сверток, пересек проспект и быстрым шагом пошел к обнесенному каменным забором парку… который вблизи оказался кладбищем. Впрочем, планы Зверева это никак не нарушало. Ему нужен был тихий уголок, где можно посидеть, подумать. Где можно исчезнуть, не удивляя множество свидетелей таким потрясающим чудом. А что выход перекроют - так глаза отводить Лютобор его научил. Через оцепление он уйдет, даже если проталкиваться придется. И никто его не заметит. Хотя жить, постоянно отводя глаза окружающим - невозможно.
        Здесь было тихо. Даже не верилось, что всего в сотне метров кипит жизнь большого города… Названия которого он так пока и не узнал. На кладбище пахло перепрелой листвой, шелестела листва, весело перекрикивались воробьи. По тянущейся между сотнями замшелых крестов, обелисков и раковин тропинке шли с сумками в руках две пожилые женщины в плащах, навстречу торопилась стройная длинноногая девушка, помахивая пустой пластиковой бутылкой.
        Андрей отвернул на узкую тропку, что уходила меж могил в глубину кладбища, прошел по ней метров пятьдесят. Увидел ухоженную низкую загородку, за которой скрывались сразу три места упокоения, зашел внутрь, присел на скамеечку. Да, где еще так хорошо думается о жизни, как не на кладбище?
        Итак, у него нет обычной для этого времени одежды, нет денег, нет документов, он не знает, где находится. Правда, у него имеются золотые перстни - но без документов легально их не сдать. А нелегально - наверняка попытаются обмануть, дадут треть цены, если не меньше. Ложку тоже никак не продать. На лом - она ничего не стоит. А в антикварный магазин опять же без документов не сунешься. Никого он не знает, ни у кого помощи не попросить. И даже на работу устроиться - тоже без документов сложновато.
        - Прямо хоть на большую дорогу выходи, - закрыв глаза, откинулся на скамейку новик и… упал на спину.
        Сквозь веки ощущалась ночная темнота, разрываемая только стрекотом цикад и лягушачьим кваканьем со стороны озера.
        - Лютобор, ты здесь?
        - Да, чадо. Ты опять вернулся. Мир будущего не принимает тебя. Похоже, там нет для тебя места. Того мира, о котором ты любишь рассказывать, не существует.
        - Никогда не думал, что могу обрадоваться возвращению сюда из своего мира, - открыл глаза новик. - Ты ошибаешься, мудрый волхв, он есть. Мой мир существует. И я только что в нем побывал. Но меня снова выбросило к тебе.
        - Мыслю я, Андрей, - потер подбородок старик, - правы можете оказаться вы оба. И ты, и зеркало Велеса. А вдруг твой мир существовал - но рухнул? Рассыпался. Исчез. Уцелели лишь малые осколки, в которые ты и попадаешь. Проживаешь этот осколок от края до края и опять возвращаешься сюда. Сюда, где для тебя есть постоянно прочное место.
        - Этого не может быть. Не может! Наш мир, наше будущее - это не стеклянное блюдце, чтоб могло на куски расколоться и так дальше жить: кусочек здесь, кусочек там. Блюдце - оно или есть, или его нет. Из разбитого блюдца чаю уже не попьешь. Я видел свой мир, Лютобор. А значит, он есть!
        - Всякое может быть, чадо. - Колдун вытянул руку над костром. Искры потянулись к его ладони, а следом, оторвавшись от дров, в кожу втянулось и пламя. Стало темно. - Кто же знает, каковы они, миры наши. Кто их видел, кто собирал, кто выращивал? На что они похожи? Может, на чашу. Может, на мозаику. А может, на горсть листьев, плывущих по течению широкой реки. Однако же я попытаюсь найти новое заклятие, которое сумеет вернуть тебя домой. И ты сам о таком подумай. Обучен ты уже неплохо, самому пора заговоры составлять. Месяц у нас с тобой есть. Час полнолуния ушел, надобно дожидаться нового.
        - Я попытаюсь…
        Новик спрыгнул с алтаря - и вдруг оказался лицом к лицу с волосатым существом, имеющим большие человеческие глаза, свиной пятачок, два направленных вниз клыка и объемистое пивное брюхо. Существо сказало: «Ой!» и с громким хлопком ушло в землю. Андрей кашлянул:
        - Мне привиделось, мудрый Лютобор, или тут только что кто-то стоял?
        - Не обращай внимания, - отмахнулся колдун. Он сладко зевнул, вошел в легкое облачко ползущего от озера тумана. И пропал.
        - Пойдем, пойдем в кости поиграем, - подергал его кто-то за подол ферязи. Зверев опустил глаза и обнаружил упитанного суслика с длинными резцами, выпирающими из-под передней губы, с голубыми прозрачными глазками и стоящего на длинных ногах. Причем с копытами. - Пошли, цветок папоротника выиграть сможешь. Знаешь, чего с его помощью сделать можно? Золота несметно, любви любой, жизни бесконечной.
        - Боже сильный, милостью твоей осени и строяй все на спасение рода человечества… - перекрестил суслика Андрей.
        - Вот дурак, - нелицеприятно отозвался тот, наклонился и шустро влез в земляную норку.
        - Любви, любви, любви… - зашелестели по траве толстые гадюки.
        - Господи, спаси, помилуй и сохрани… - Зверев попытался их перекрестить.
        Змеи не испугались, и он с ходу перешел на змеиный заговор Лютобора. Гадюки пропали, а над торопящимся к усадьбе новиком закружили серые крылатые твари.
        - Это видели? - без всяких заговоров продемонстрировал обнаженную саблю Андрей, и нетопыри предпочли умчаться в другую сторону. Не совсем, в общем, безмозглыми оказались. Напоследок, возле самой дороги, ему попалась обнаженная девушка, что размеренно расчесывала свои волосы костяным гребешком.
        - Не замерз, молодец красный? - вполне дружелюбно спросила она. - Коли холодно тебе - давай согрею. А коли жарко - то меня согрей.
        - Извини, русалочка, сегодня не могу, и так замотался, - пробежал мимо Зверев. - Привет водяному.
        - Не русалка я, суженый мой. Любава я, нареченная твоя, - проникновенным голосом ответила девушка. И надо сказать, что-то в душе молодого человека дрогнуло. Но он успел усвоить, что пристрастие к расчесыванию волос - первая русалочья примета. Во всяком случае, ночью, в голом виде и неподалеку от водоема. И хотя жениться на болотной диве молодец и может, счастья от такого союза не бывает никогда.
        - Спасибо на добром слове, - Зверев повернулся к ней боком и продолжил отступать к усадьбе, - но у меня другая невеста есть. Уж извини.
        - Ну а коли есть, так с нею в постели лежать надобно, а не по полям ночным шастать, - сурово отчитала его красавица, извернулась и на четырех лапах побежала к воде. И откуда они только взялись?
        - Да-а, в полнолуние здесь гулять явно не стоит, - признал новик. - Не сожрут - так заморочат, заворожат, обманут.
        Но он, к счастью, уже стоял у ворот. Его сегодняшнее приключение окончилось.
        Москва
        Разумеется, утром новик проспал все на свете. Его разбудил Пахом, посланный узнать, отчего молодой боярин не явился к завтраку.
        - Это дело такое, Белый, - сладко зевнул Андрей. - Чем больше спишь, тем больше хочется. Ступай, я сейчас спущусь.
        Подождав, пока закроется дверь, он откинул одеяло, спрыгнул на пол, хорошенько, до хруста костей, потянулся и начал одеваться. В здешнем мире существовало очень странное поверье - будто человеку голым спать нельзя. Мол, злые духи всегда готовы проникнуть в тело человека, если он спит без одежды или ходит, туго не опоясавшись. Зверев же привык спать обнаженным. Так и тело отдыхает, и к прохладному белью кожей прикасаться приятно, и вообще… Какой смысл в чистом постельном белье, если ложиться на него в одежде?
        Он только успел натянуть поверх исподнего шаровары, когда дверь в светелку открылась, и внутрь с бадьей в одной руке и шваброй в другой вошла Варвара. Увидев новика, она округлила глаза, кинулась было назад, но Зверев успел поймать ее за руку:
        - Ты куда, Варя? Подожди. Чего тебя не видно совсем? Где пропадаешь?
        - Я не пропадаю, Андрей Васильевич. - Девушка старательно отводила взгляд. - Просто ты уходишь раньше, нежели я прибираться прихожу. А по вечерам я с бабами за прялкой сижу.
        - Подожди… - не дал себя обмануть новик. - Захотела бы - могла бы и пораньше прийти. Или во двор выйти, когда я в усадьбе, или в горницу. Раз не вижу тебя - значит, специально прячешься. Почему? - Андрей взял ее за подбородок, повернул лицо к себе, посмотрел прямо в глаза. - Почему?
        - За сердце девичье боюсь… - Зверев увидел, как по ее щеке скатилась слеза. - Прикиплю сердцем… Что потом станет с ним… Со мной… Как жить буду?
        - Глупая… Все с тобой хорошо будет. Ты будешь счастлива. Ты всегда будешь все так же красива и счастлива… - Он наклонился и поцеловал мягкие, чуть солоноватые губы. - У нас с тобой все всегда будет хорошо.
        На лестнице застучали шаги - девушка вырвалась из его объятий и кинулась застилать постель. Через несколько секунд в светелку вошел Василий Ярославович - в обтягивающей тело ферязи, украшенной спереди шелковыми и парчовыми вошвами с самоцветами, в подбитой драгоценным кротовьим мехом епанче на плечах, с саблей на поясе. Рукава рубахи были алые, атласные.
        - Чегой-то ты к столу не выходишь, сынок? Никак занедужил?
        - Зато хорошо выспался, - пожал плечами Зверев.
        - Вот и ладно, - кивнул боярин. - Атласную рубаху надень, шаровары и сапоги яловые. Саблю, само собой, пристегни, но броня ныне нам ни к чему. В полюдье поедем, по имению, по деревням нашим. Глянем, везде ли порядок, как посеялись, сколько скотины опросталось, как косится, нет ли людей приблудных, не слышно ли о татях лесных али иных бедах. Старостам наказ дадим, себя покажем. Коли смерды господина долго не видят, мысли у них дурные появиться могут. Что руки над ними нет, что ослаб помещик, что на защиту его надежды нет более, а волю его можно не исполнять. Споры надо рассудить, с мужиками уговориться, коли не так что идет. Сбирайся, коней ужо седлают.
        Боярин вышел, а Андрей понял, что остался без завтрака. Он открыл сундуки, достал парадную одежду - и опять поймал за руку скользнувшую было к дверям девушку, привлек к себе:
        - Ничего не бойся. Все у нас хорошо будет. Все… - Он снова поцеловал ее горячие губы, отпустил и торопливо начал переодеваться.
        Уже через полчаса он с Василием Ярославовичем выехал за ворота, повернул влево, к Литкам, и на рысях помчался по успевшей порядком зарасти за весну дороге. Следом, разумеется, скакали четверо холопов - как же боярину без свиты? Все шестеро мчались налегке: без чересседельных сумок, без заводных коней, без брони и оружия. Лук, щит да сабля на поясе не в счет. Это так, на всякий случай: если дичь встретится - подстрелить, если тать какой за земли помещичьи забредет - чтобы было чем зарубить или пристукнуть, а потом повесить. Тюрьма в усадьбе не предусматривалась. Своих провинившихся или пороли, или в «холодную», неотапливаемую кладовку на ночь сажали. Чужих негодяев, татей или душегубов тут же и вешали - там, где ловили. Дурные мысли держать кого-то годами взаперти, да еще и кормить на дармовщину никому в голову не приходили. Живешь честно - трудись. А не хочешь трудиться - значит, и жить тебе, собственно, незачем.
        Обогнув озеро и миновав Сешковскую гору, боярин чуть придержал коня, позволив новику себя нагнать, и поинтересовался:
        - Ты ничего не хочешь сказать, сын?
        - Вроде нет, - пожал плечами Андрей. - Разве только… Ну порох мы весь спалили. Там, у Острова, во время битвы. В Москву ехать надо, покупать. Больше нигде не возьмешь. И свинец тоже купить нужно. А то у матушки скоро посуды свинцовой совсем не останется.
        - В Москву? Да-а… - Боярин недовольно нахмурился, но кивнул: - Да, съездить надобно… Нашему брату Кошкину ты удружил в прошлый раз немало. Узнать надобно, как он ныне держится при дворе, что там творится. Может статься, и нам от милостей великокняжеских перепадет. Однако же о другом я тебя спрашиваю. После похода нашего ты к причастию так и не подошел, не исповедался, отпущения грехов не получил.
        - Не нравятся мне попы из Филаретова храма, - после короткой заминки придумал Зверев отговорку. - Злые они какие-то. В Великие Луки я на службу в воскресенье съезжу. Там причащусь.
        - Ишь ты, слуг Божьих на хороших и плохих делить начал, - хмыкнул Василий Ярославович. - Никак выше Бога себя ставишь? Может, пусть Он средь слуг своих зерна от плевел отделяет?
        - Пусть, батюшка, - согласился новик. - Да только, когда я в храм прихожу, я же заместо Божьего лика их рожи созерцаю. На что мне такое удовольствие? Бог в моем сердце, он попам неподвластен. А через кого таинства принимать, я уже сам решу.
        - «Бог в сердце», «через кого таинства принимать», - ухмыльнулся боярин Лисьин. - Экие ты речи вести научился! Небось от Лютобора ереси такой набрался?
        - А при чем тут Лютобор? - тут же насторожился Андрей. - Он против истинной веры ничего не имеет. Сам мне советовал и на службы ходить, и крестик носить нательный.
        - Да не бойся, не трону я твоего колдуна! - Василий Ярославович, пусть и ободряюще, но с такой силой хлопнул Зверева по плечу, что тот пожалел об оставленном дома поддоспешнике. - Пусть живет старый хрыч. А тебе, сын, весть одну хочу донести. Не один ты больше в роду бояр Лисьиных. Матушка намедни сказывала, тяжела она ныне. Скоро брат у тебя родится, Андрей. Кровь от крови, плоть от плоти моей. Не угаснет наш род, сынок. Нет, не угаснет. Жить станем - все недругам назло. И еще их всех переживем!
        Боярин перешел в галоп, уносясь по узкой лесной тропе, и Андрею вместе с прочей свитой пришлось сильно постараться, чтобы не отстать от него в едко пахнущем горячей смолой сосновом бору.
        Имение боярина Лисьина охватывало земли где-то верст на двадцать с севера на юг и около десяти с востока на запад. Но это очень сильно на глазок, поскольку большую часть земель занимали леса, и границы владений - явно не прямоугольных - терялись где-то в их дебрях. Боярин же ездил только по дорогам и весям, порубежья своего не проверял. Деревень под рукой Василия Ярославовича было десять, не считая выселок и лесных отшельников-бортников и промысловиков. Бутурли, Норково Сешково, Литки, Щекаткино, Каменево, Трощино, Быково, Ломыга и Мошкари. Считать «чистую» дорогу - то, чтобы объехать все, понадобилось отмахать километров двести. Однако времени поездка заняла изрядно - больше недели. В каждой деревне помещик застревал на несколько часов, вникая во все вопросы и жалобы, а в крупных селениях - где свыше десяти дворов, - останавливался и вовсе на целый день, а то и на два. Следуя за отцом, новик потихоньку начинал понимать хитрости здешнего управления.
        Прежде всего, кормили боярина крестьяне. А вот службу государь требовал - с земли. С каждых ста чатей (около пятидесяти гектаров) помещик обязан был выставить на службу - в поход или на смотр волостному воеводе - одного воина в полном вооружении: в броне, с рогатиной, саблей, с двумя заводными лошадьми. Получалось, чем меньше крестьян работало в поместье - тем труднее было боярину свести концы с концами. Мало снарядить ратника - его еще кормить-поить надо, и самому с голоду не умереть, и усадьбу достойную отстроить, и детей поднять… В общем, все, что положено. А крестьяне, коих в учебнике по истории крепостными называли, на деле все на договоре земельной аренды сидели. То есть по осени оброк оговоренный заплати - и можешь на новое место уезжать. И крутись помещик с опустевшей землей, как хочешь.
        Но и это еще не все. Оказывается, каждый родившийся, где бы то ни было, на Руси человек изначально считался свободным. То есть, будь его отец с матерью хоть десять раз в безнадежной кабале - но дети их могли спокойно уезжать на отхожий промысел, учиться ремеслу в любом городе или просто поселиться в другом поместье или на черных землях[11 - Черные земли - земли, принадлежащие государству.]. Получалось, много с крестьянина спросишь - уйдет. Мало - сам пойдешь по миру, разоришься. Государство - оно ведь бездушно, как механический автомат. Положенного ополчения не выставил - поместье в казну отходит. И нет ему дела до твоих стараний и неурядиц.
        Вот и крутился Василий Ярославович, как только мог, и сыну решения свои пояснял. До обниманий и целований дело, конечно, не доходило - все-таки господин должен оставаться господином, а смерд - смердом. Однако же все жалобы боярин выслушивал внимательно, до бед или радостей снисходил. Кому скидку по оброку сделает, кому кусок пашни из пара прирежет, кому леса разрешит взять безвозмездно. Пусть строятся крестьяне. Лишний амбар, лишний овин, новая изба. Глядишь, и жалко бросать станет, коли мысль появится на новое место перебраться. Споры крестьянские помещик старался решать по совести, чтобы обид не оставить. Порою от себя проигравшему что-то для утешения подкидывал. Не добро, нет: новые права, дела новые, под них - отсрочку по оброкам. Дескать ставь ульи на медвежьей опушке, а оброка бортного пять лет можешь не возить. Вершу дозволяю поставить на озере и коптильню. И три года лишь на свой карман трудись, разживайся, радуйся. Время пройдет, пасека, коптильня, верша - все останется, доход приносить продолжит, оброк будет дополнительный. Не Василию Ярославовичу - так жене, сыну, внуку. Вперед всегда
смотреть нужно, не одним днем жить.
        Без раздумий боярин крестным отцом соглашался стать - пять крестин за поездку его случилось. Пирами, что старосты или даже просто мужики зажиточные закатывали, не брезговал, подарки принимал, сам всякую мелочь дарил - пуговицы, иголки, атласные ленты. Парням, что в возраст входили, свое хозяйство предлагал завести, залежи предлагал отвести, или вовсе лес под огневище. Подъемные обещал, отсрочку по оброкам, пока юнец на ноги встанет, коней, лемех, справу разную, железо и вовсе безвозмездно. Подъемные - это вообще главные оковы для смерда. Пока не расплатится по долгу - права уехать не имеет. А пока все отдашь, да еще сверх оброка, - лет десять пройдет, коли не более. Уже и дом отстроен будет, и двор, и пашня поднята, и жена, дети - куда уж тут уедешь. Коли над мужиком не изгаляться, ненависти в нем не вызывать - он уже до гроба никуда не денется.
        Иных молодых людей к земле не тянуло вовсе - и боярин тут же начинал звать их в холопы. На жизнь вольную, красивую, нетрудную. В атласных рубахах гоголем ходить, одвуконь по Руси носиться, славу великую добывать. Да еще рядом с домом родным, чтобы порой в деревню отчую приехать, во всей красе показаться да девок, что ранее нос воротили, всплакнуть от зависти заставить. Серебро - сразу, служба - потом. О том, что только этой весной из полусотни холопов чуть не половина в землю сырую легла - Василий Ярославович, естественно, не поминал.
        Так и ехали они от деревни к деревне, слушая, улыбаясь, хваля и соболезнуя, прощая и раздавая обещания - точно сенаторы перед выборами. Изредка, на проселках между деревнями, уставший боярин темнел лицом и начинал с завистью вспоминать законы Княжества Литовского и Польши, где шляхтич для своих крепостных - существо, стоящее выше Бога. Каждого может по своей прихоти судить и миловать, продавать или сажать на кол, назначать любое тягло, по своей воле брать в холопы, пороть, женить, разводить, забирать добро - и никто не смеет на господина пожаловаться. Вот это - настоящая власть, настоящие господа. Там родовитый боярин не должен унижаться, хитрить, выкручиваться, стараться быть добрым и справедливым в глазах простых смердов. Там кулак сжал, по столу хлопнул - вот и все уговоры. Все по-твоему будет. А кто недоволен: самого на кол, жену и девок холопам раздал - и пусть бабы новых рабов плодят. Авось, как-нибудь вырастут.
        Впрочем этих вспышек хватало ненадолго. Потому как вспоминал Василий Ярославович и другое. О том, что бегут от такой жизни смерды литовские, польские и немецкие многими и многими тысячами[12 - Пахарям, что бежали из крепостническом Европы на Русь за свободой и селились вдоль Засечной черты, выплачивали из казны подъемные по пять рублей на семью. Благодаря расходным книгам известно, что таковых оседало до тысячи семей в год. А сколько беглецов приходило бессемейными, сколько их селилось в иных, более спокойных землях России - и вовсе посчитано.]. И коли смерд сбежал - найдут его, не найдут, а земля-то зарастает. Но ратника с нее ты все равно ставь! Посему крестьянин, который сам уходить от хозяина не стремится, все-таки надежнее.
        Вернулись они весьма утомленными - не столько дорогой, сколько постоянными беседами, праздниками с плохоньким пивом и подкисшим медом, уговорами, спорами, попытками придумать что-то новое, способное принести прибыль для общего удовольствия. В усадьбе их ждала баня, обильный стол с вкусными яствами и терпкой мальвазией, три дня отдыха… И новый путь. Василий Ярославович сказал просто:
«Хотим до Юрьева дня обернуться, сами оброк получить и со смердами счесться - нужно мчаться в Москву прямо сейчас».
        И Андрей его прекрасно понял. Десять дней туда, десять обратно. Это даже без всяких дел они только в середине августа вернутся. А если еще и дела какие-то решать - раньше сентября наверняка не получится. Так ведь еще и тут по возвращении наверняка хлопоты найдутся.
        Варю он успел увидеть всего раза четыре, и то мельком. Смог получить с нее два крепких, сладких, искренних поцелуя и опять оказался в седле.
        Летний тракт мало чем отличался от зимнего - не считая, конечно, окружающих пейзажей. Вместо снежных полей по сторонам лежали сочные луга или зеленеющие пока хлеба. Леса ныне представляли собой непроницаемые лиственные стены, крыши церквей и монастырей из белых стали золотыми. И все. Ухоженный тракт оставался таким же широким и ровным, как зимой. Точно так же он перескакивал по бревенчатым мостам небольшие речушки, хотя реки пошире приходилось одолевать или вброд, или на паромах. Как раз паромы через Двину, Межу, Истру да ожидание на берегу переправы и отняли наибольшее время, удлинив путешествие почти на полный день. Самое забавное, что Волги на своем пути Зверев даже не заметил.
        Москва по сравнению с зимой и вовсе не изменилась. Просто зимой повсюду была желтая слякоть от перемешанного с навозом снега, а теперь от конского и коровьего навоза все вокруг: деревья, траву, едущих издалека путников, лошадей, вал и навес московской городской стены - все покрывала едкая желтая пыль.
        Впрочем, за воротами гостей ждал сюрприз: прямо на приезжих, входящих в ворота, смотрели черные стволы двух пушек, вкопанных в землю метрах в двухстах от стены[13 - Дробовики типа царь-пушки вкапывались перед воротами на случай прорыва в них татар или других врагов. Залп полутонным зарядом картечи гарантированно сносил все живое, что могло оказаться на его пути, и, вероятно, позволил бы защитникам выправить положение. А то и просто отбил бы у противника желание соваться на линию огня.]. Андрей, увидев полуметровый смертоносный зев и стоящего над орудиями пушкаря, вздрогнул - но более никто на это нововведение внимания не обращал. То ли привыкли, то ли просто не представляли, что это такое.
        Дальше всадники промчались знакомой дорогой, свернули на улицу, на которой стоял двор боярина Кошкина… И обнаружили, что она вымощена дубовыми плашками. Значит, теперь на ней жил некий родовитый боярин. Нетрудно было догадаться - кто.
        - Вот тебе и «приют худородных», - довольно отметил Василий Ярославович. - Как мыслишь, сынок, не зазнался ли наш сотоварищ?
        - Сейчас узнаем…
        Частокол вокруг знакомого дома ничуть не изменился, зато ворота стали расписными: поверх плотно пригнанных досок задирали лапы худосочные безгривые львы, окруженные сине-зеленым плетением, похожим на арабскую вязь. Над входом появилась перекладина, украшенная ликом святого Пантелеймона. Боярин Лисьин с сыном, Пахом и Никита спешились, дядька постучал рукоятью в ворота. Прошло несколько минут, после чего распахнулись обе створки, открывая въезд на двор, полностью укрытый слоем свежей соломы примерно в ладонь толщиной. Двое подворников в атласных рубахах низко склонили головы:
        - Доброго тебе дня, Василий Ярославович! Доброго тебе дня, Андрей Васильевич! Дозволь коня принять. Проходите в дом наш. Гость в доме - радость в доме. Испейте корец с дороги…
        У крыльца приезжих уже поджидала румяная девица с серебряным ковшом в руках. Да и сам дом тоже изменился. Он был полностью оштукатурен, покрашен в светло-желтый цвет, поблескивал новенькой слюдой в окнах, покрыт резной дубовой черепицей. Дворня щеголяла в костюмах, что не всякий шляхтич мог себе позволить: в атласных рубахах с вышитыми рукавами, подолами и воротами, в широких, атласных же кушаках. Во дворе к гостям подбежали несколько мальчишек, забрали у них поводья, повели скакунов в сторону конюшни.
        Удивленно оглядываясь, боярин подошел к крыльцу, принял корец, немного отпил, кашлянул, отпил еще немного, крякнул, протянул ковш сыну, после чего неожиданно обнял девицу, крепко поцеловал и стал подниматься по ступенькам. Зверев тоже поперхнулся после первых же глотков - в ковше оказалось густое терпкое вино! - после чего взял себя в руки, сделал несколько глотков и отдал угощение Пахому. У него тоже появилось желание закусить, однако целовать представительницу хозяйки он все же не решился и просто поспешил вслед за Лисьиным.
        За дверьми их встретил ключник в богатой ферязи, с поклоном сообщил, что баня уже затоплена, комнаты для дорогих гостей приготовлены, а сами они могут перекусить с дороги в трапезной.
        - Похоже, не рухнула наша братчина[14 - Братчиной, по определению справочников, на Руси называли собрание друзей, скинувшихся зерном для совместного изготовления пива и его последующего распития. Однако на деле эти союзы напоминали закрытые дворянские клубы из доверяющих друг другу бояр. Достаточно сказать, что вплоть до восемнадцатого века споры между членами братчин не подлежали общей юрисдикции и решались внутри «клубов» по внутренним «джентльменским» соглашениям.], сынок, - сделал вывод Василий Ярославович. - За старых друзей боярин Кошкин держится, новых не ищет, не зазнается. Ну а коли так, то и мы прежними будем.
        В трапезной навстречу новым участникам пира поднялись знакомые но прошлому приезду бояре. Лисьин и Андрей по очереди обнялись с каждым, сели к столу - и тут же были вынуждены выпить по кубку за дружбу, за встречу, за государя Ивана. Лишь после этого Зверев смог придвинуть к себе блюдо с запеченным целиком то ли зайцем, то ли кроликом и наконец-то перекусил. Правда, уже поздно: после обильного возлияния на пустой желудок в голове зашумело, появилось желание «добавить». К счастью, едва он успел обглодать тонкие косточки, посыпая нежное мясо солью с перцем, явился ключник и позвал всех желающих попариться. Отозвалось человек шесть - они уже затеяли с Лисьиным длинный разговор о планах на урожай и не хотели его прерывать.
        В бане новик забрался на полок, вытянулся, согреваясь, и… заснул. Сколько он успел покемарить в густом мятном пару, он не знал, но когда проснулся - бояре все еще горячо обсуждали, сколько будет стоить осенью хлеб в Москве и в порубежье, сколько - репа. Огурцы уже сейчас шли по алтыну за два возка, из чего следовали какие-то длинные и многоэтажные расчеты, основанные на прежних годах, нынешних дождях и наступлении турок под Веною.
        - Вена - это столица Австрии? - сонно поинтересовался сверху Андрей.
        - Полвека венгерским городом была сия Вена, - поднял голову боярин Анатолий Коза. - Да токмо как османы на Европу пошли, так в одночасье и не стало сей Венгрии. Вену после гибели королевства Германская империя ухватить успела, своей объявила. Да османы обложили ее уже. Как возьмут - вестимо, дальше, к морям северным и закатным двинутся. Не устоят схизматики перед сарацинской мощью. Куда им, безбожникам.
        - И скоро возьмут?
        - Да кто же его знает? - пожал плечами боярин. - Ратное счастье переменчиво. Опять же под Вену сию не токмо Германская империя - вся прочая Европа силами собралась. Чуют, что конец им настает, от и ложатся костями, лишь бы османов остановить. И французы-кавалеры туда воевать пришли, и англичане, и фряги, и испанцы имеются. А сарацины, сказывали, ныне еще и с персами войну тяжкую ведут, и в Египте далеком. Разом на три стороны мечом тяжко махать. Могут и отступить, иные компании поперва закончить, а опосля к Вене вернуться. А могут с персами замириться и всей силой на схизматиков надавить. Тогда, само собой, не устоит империя. И прочие страны сгинут. Но то вряд ли. Чего османам в нищей Европе искать? От Персия - то другое дело. Там есть чего ради сразиться. Европу же султан всегда взять успеет.
        - А если все же возьмет?
        - Ну, - опять пожал плечами боярин Коза, - тогда французские кружева мы станем звать османскими…
        Бояре дружно захохотали.
        Зверев спрыгнул с полка, начерпал из ушата в деревянную шайку воды, опрокинул на голову, смывая пот, растерся щелоком, снова ополоснулся. В голове же пульсировала мысль о том, что Османская империя начала наступление на Европу. Не то чтобы он сильно беспокоился об этой россыпи мелких разбойничьих стран - но зеркало Велеса сказывало, что после покорения Европы султан повернет свое оружие на Русь. Неужели оно все-таки право? Зеркало право - а не он со своими знаниями из школьного учебника? Лучше надо было учиться, лучше…
        - Сколько же у османов времени займет, чтобы всю Европу покорить?
        - Кто же их знает? Коли напирать сильно не станут, то лет за десять, двадцать. А нажмут всей мощью - могут и за пару лет одолеть. С кем им там сражаться-то? Голытьба одна[15 - Казимир Валишевский приводит расчеты, по которым при схожей численности населения налоги на Руси приносили в казну в четыре раза больше дохода, чем в Англии (1 200 000 рублей против 140 000 крон). И это без учета того, что основная часть населения проживала на «белых» землях, не неся «государева тягла». То есть уровень жизни русских людей минимум вчетверо превышал уровень жизни европейцев. А, скорее всего, разрыв был еще больше. Иностранцы не раз упоминали, считая это признаком дикости, что русские ремесленники одеваются богаче европейских дворян.]. А ныне и вовсе там разброд полный. Веры никакой не стало. Кальвинисты, лютерцы, римские проповедники - все за своих богов ратуют, умы смущают, истинной веры нет… - Боярин перекрестился. - Меж собой то и дело сцепляются, дела ратного не знают. Как они, друг на друга волком глядючи, супротив этакой силищи устоят? Да никак!
        - Как бы после Европы на нас сарацины не повернули, - угрюмо высказался Андрей, опрокинул на себя еще одну шайку и пошел из бани.
        В предбаннике оказалось, что гостям хозяин приготовил подарки - те же свободные атласные рубахи, но шитые по подолу и вороту не катурлином, как у холопов, а золотой и серебряной нитью, с жемчужными пуговицами. Последних, правда, на косоворотке было всего две - но все равно приятно.
        Следом за новиком в прохладу дома выбрались остальные бояре, переоделись в чистое, опоясались, вышли в трапезную - но тут уже убирали. Дворня уносила опустевшие блюда, грязные ковши, полупустые кувшины и не совсем свежие, пусть и нетронутые, яства.
        - Василий Ярославович! Ну наконец-то! Уж заждался тебя и Андрея, ох, как заждался!
        Боярина Ивана Кошкина, хозяина дома, было и не узнать. Разумеется, шрам через щеку никуда не делся, но краснота с лица сошла, сменившись светло-коричневым загаром, а реденькая по весне бородка теперь стала вполне благообразной и ухоженной: снизу будто разрезанная, она разводилась на стороны с легким закручиванием, подобно
«буденовским» усам. Одет придворный боярин был в свободную ферязь, так щедро расшитую золотом и украшенную самоцветами, что она вполне могла заменить панцирь; рукава рубахи наружу выглядывали шелковые, тонкие и полупрозрачные, как вуаль. Красную соболиную шубу хозяин сбросил на скамью: чего красоваться перед своими?
        - И ты здравствуй, друг мой юный, - троекратно расцеловавшись с Лисьиным, хозяин раскрыл объятия Андрею. - О тебе, кстати, государь несколько раз вспоминал, спрашивал.
        - И как он ныне?
        - Все тот же, - дернул щекой боярин. - Тираны, бояре Шуйские, его, знамо дело, ни к мастерству ратному, ни к веселью обычному, ни к делам княжеским не подпускали. Одного, что узника, держали. Оттого и привык он един, что дуб на опушке, стоять. Все в светелке остаться норовит, с людьми знается мало, а доверяет разве мне, братчине нашей, да воспитателю своему. Я не сказывал? Воспитателя государева, Федора Воронцова, я из поруба выпустил, да дядюшку его, старого Ивана Вельского. Он уж и не ходил, старик. Хотя ныне вроде отлежался. Меня встречал в кресле, не на перине, как ранее. Еще иных сторонников великого князя отпустил, коих Шуйские заковали. Глинские многие в Москву воротились. Родственники государевы по матери его. Однако же стража возле Ивана наша стоит, от братчины. Иной он не доверяет, да и мы так просто пост свой не отдадим… - Кошкин широко улыбнулся. - Глинские сему не противятся. Шуйские зубами скрежещут, но сделать супротив воли государевой и сабель наших ничего не могут. Не станут же они сечу во дворце затевать! Тогда враз видно станет, кто против великого князя злоумышляет, на чьих
руках его кровь.
        - А нападение на великого князя, то, лесное… Расследовали?
        - Нет, новик, - нахмурился боярин. - Не удалось. Я, как в Кремле, во дворце осмотрелся, послал людей, дабы старшего Шуйского, Андрея задержать. Но про то люд московский прослышал, что на князя великого злоумышляли, что более не при власти Шуйский. Разогнали на улице холопов, боярина Певина оттащили, да и забили вора на месте, на куски порвали. Ненавистен был больно. Посему от него ничего прознать не удалось. Из трех раненых душегубов ни един не знал ничего толком. Хоть и на дыбе, а все одно сказывали: наняли их в Литве ради ратного дела. А какого - сами не ведали. Указали к сече быть готовыми - они и пошли. Воеводу же средь павших не узнали. Ушел, подлец. Опознали двух бояр новгородских. Хотели в Новагороде сыск учинить, да родичи их клялись Богом, что не ведали о делах предателей сих, подарки богатые дарили, государю крест на верность прилюдно целовали. Просили мы у великого князя, чтобы позволил прочих Шуйских под стражу взять, но он не дозволил. Сказывал, прощает. Набожен он зело, а Господь велит прощать. На сем сыск и кончился.
        И опять Андрей неприятно удивился тому, как точно совпадают реальные события с тем, что предсказывали Лютобор и зеркало Велеса. Покушение предотвращено - но покушавшиеся уцелели. И наверняка уже затевают новое нападение.
        - Да-а, о чем это я… - задумчиво зачесал во лбу Иван Кошкин. - Э-э… бояре… Вы это… Стало быть, боярам Козе, Пашохину, Русину и Соколову завтра на службу в покоях великого князя заступать. А государь наш все больше у себя в светелке сидит, книжки читает, музыку сочиняет разную[16 - И неплохо сочинял, надо сказать. До сего времени нередко исполняются его «Праздник Владимирской Богоматери» (музыка и текст службы Ивана Грозного), канон Архангелу Михаилу и другие.]… Да! - наконец хлопнул он себя по лбу. - Вспомнил! Э-э… Здесь, пожалуй, пусть дворня новый стол накрывает, а мы пока в горницу наверху пройдем. Там вам расскажу все, о чем речь сегодня шла.
        Заинтересованные члены братства по пиву поднялись вслед за хозяином на второй этаж, ступили в небольшую комнату, в которой было лишь бюро, два шкафа из красного дерева и столько же сундуков. Полутора десяткам людей тут оказалось тесно, но Кошкин проследил за тем, чтобы вошли все, выглянул наружу и, убедившись, что соглядатаев нет, тихо заговорил:
        - Государь наш на книжках да на сказках вырос, от мира истинного далек. Посему воля его странной показаться может, но она верна, вот вам истинный крест! Дословно ее слышал. Знает он, что пора ему в возраст зрелый вступать, желания испытывает к девкам, что в услугах по дворцу бегают. Почитай, шестнадцать лет государю. Ан набожен он… Ну вы и сами знаете. Без освящения Божьего ничего совершать не желает. Хотя, видать, хочется ему сильно. Возраст такой. В общем, други, замыслил великий князь жениться. Выказал такую свою волю!
        - Вот как? А на ком, на ком? - наперебой со всех сторон загомонили бояре.
        - Куда сватов зашлют, с кем уговоры ведутся?
        - Родниться с кем станем? Со свенами? С ляхами? Англичанами? Немцами?
        - По уму, так с англичанами надобно. У свенов смута, они не страшны. Ляхи - враги известные, с ними хоть целуйся, хоть пиво вари - а все едино подлянки творить станут.
        - Да в прочей Европе вскорости одни османы править станут. А с Англией союз пригодится. Супротив сарацин и нам, и им защитой станет, да от ляхов подмога будет. Северный путь, к Холмогорам[17 - Англичане пронюхали про древний (он же - основной) русский торговый путь мимо скандинавского полуострова только в 1503 году. Забавно, что британцы считают этот год годом «открытия Архангельска». Можно подумать, до них там четыреста лет огромного портового города не стояло!], им показать можно будет, в обмен на помощь супротив соседей…
        - А Иван кого выбрал? На какую сторону взгляд кинул? Неужто с султаном сближаться станет?
        - Шуйские, сами понимаете, ни о чем таком ни с кем из государей христианских уговоров таких не вели, - заговорил снова Кошкин и хмыкнул: - Не ожидали, что доживет Иван до таких годков. Ан не пошло по-ихнему, здравствует государь… Да-а… Боярин Андрей, сделай милость, выгляни за дверь, нет ли там кого случайно?
        Зверев, приоткрыв створку, высунул наружу голову. В горнице над лестницей было пусто и, главное - тихо. Никто, опасаясь обнаружения, не убегал.
        - Так вот, други, - продолжил Кошкин, когда новик плотно затворил дверь. - Великий князь Иван, сказок и книжек начитамшись, такую волю высказал: собрать для него по всей Руси юных дев, сколько ни найдется, и привезти в Москву, пред его очи. Каковая из оных самой красивой, милой и разумной окажется, ту он пред Богом и людьми своею назовет. Женой, великой княгиней сделает. Понятно?
        На некоторое время в горнице повисла тишина. Спустя пару минут боярин Петр Катанин недоверчиво переспросил:
        - Сиречь, из простых девок выбирать станет?
        - С отроком все понятно, бояре, - понизил голос хозяин дома. - Ему, вестимо, и невдомек, что в Кремле твориться станет, коли всех девок юных со всей Руси свести. И какой вой по весям подымется, и что рассмотреть всех единому человеку не по силам. Однако же указ есть указ, и сполнять его надобно. Как сможем. Мыслю, сотни дев ему для выбора достойного хватит, что скажете?
        Гости промолчали, и боярин Кошкин продолжил:
        - Стало быть, други, так решим. У вас у всех свои родичи есть, дщери, сестры на выданье. К осени, до Рождества, свезите их всех сюда, на смотрины. Неча всякому люду в деле важном мешаться. Коли из наших дев кого выберет, то, считай, всей братчиной с царем породнимся. Кто бы из нас в семью царскую ни вошел, мы ведь завсегда братья. Так, други?
        - Так, так! Истинно так! - согласились гости, многие из которых, подтверждая свою честность, крестились и кланялись на красный угол.
        Судя по всему, братчина намеревалась крепко держать государя в своих руках. Как говорится, отныне и до века. Приюту худородных приходил конец. Он превращался в братство власти.
        - А теперь в трапезную, братья. Я изрядно устал за этот день. И… и… и… Ах, да! Боярин Василий, тебя с сыном завтра во дворец возьму. Послов казанских встречаем - вот на приеме государю и покажетесь. Хороший повод, дабы о встрече особо не спрашивать.
        - А что с послами? - поинтересовался Василий Ярославович.
        - Сафа-Гирей опять отличился. О прошлом годе клялся всячески великому князю в любви и верности, а зимой нынешней три его хана перешли Волгу, вторглись в земли вятские, нижегородские, муромские, изрядно их разорили, полона угнали тысяч двадцать, коли не более, и назад невозбранно ушли. Начали мы рать для визита ответного под Нижним Новгородом сбирать - ан от хана посольства покаянные одно за другим пошли. Дескать, пьян он был сильно несколько седьмиц и не ведал, что ханы казанские учудить удумали. Прощения, мол, за все случившееся просит, саблю целует, клянется, что дружбе верен и ничего подобного впредь не дозволит.
        - Врет. - высказал свое мнение Андрей.
        - Это ясно, что врет, - пожал плечами Кошкин, - да Дума считает, поход лишний токмо обозлит соседей наших, на новые набеги подвигнет. Миром все решить желает. Хотят лишь истребовать, чтобы полон татары вернули.
        - Пусть тогда и убитых оживят, - угрюмо присоветовал Зверев.
        - Как в Думе сидеть станешь, друг мой, - улыбнулся Кошкин, - тогда о сем с князьями тамошними и поговоришь. А ныне нам туда ходу нет. Токмо узнавать об их воле остается. Пойдемте, бояре…
        За разговором отец и сын Лисьины отстали от остальных мужчин, и Андрей рискнул негромко спросить:
        - А разве хорошо будет, отец, коли мы одни своих невест государю покажем? Он ведь ко всем обращался. Несправедливо получится к прочим…
        - А разве хорошо будет, сынок, коли кровь за государя мы проливали, живота не жалеючи, а в родственники к нему иной кто проникнет, кто и пальцем в защиту княжича не шевельнул? Коли желали трусы жить в покое и праздности, за Ивана не заступались, пусть и дальше так живут. А ты саблю в его защиту обнажить не побоялся - тебе, по совести, его другом и впредь надлежит быть. Так что верно Ваня сказывает. Своих невест привезем. Из них пусть и выбирает достойную.
        Они не спеша спустились в трапезную, где на свежих скатертях уже стояли латки с языками, лосиной и зайчатиной, блюда с жареными курами, их желудками, печенками, бараний сандрик, потроха, свинина, ветчина, тушенные в сметане караси, соленые и маринованные грибы, а для успевших «устать» - двойные щи, студень, кислая капуста. Однако к столам никто не торопился, ожидая самого главного.
        Наконец настал этот сакральный момент:
        - Братчина!!!
        Четверо холопов внесли в трапезную потертую оловянную чашу примерно двухведерного размера, до краев полную ароматного пенного пива, еле слышно шипящего пузырями. Наверное, сейчас боярин Кошкин, который успел, встав у трона, получить свои первые щедрые подарки, награды и подношения, мог бы вместо этой братчины купить и другую, из драгоценных металлов, украшенную самоцветами и жемчугами. Но все же было что-то символичное в том, что союз друзей скреплялся не чем-то пышным и сверкающим, а старой, дешевой оловянной емкостью, напоминавшей о том, что дружба сильна не золотом. Дружба крепка готовностью каждого оторвать что-то от себя ради общего дела. Пусть даже - всего лишь ради шумной пирушки.
        - Ну где там наши гости? Давай, боярин Василий, твой первый глоток.
        Лисьин припал к краю чаши, сделал десяток глубоких шумных глотков и отодвинулся, уступая место сыну. Зверев тоже немного отпил, ощущая незнакомый прежде, терпковатый привкус, отступил, и к братчине начали прикладываться остальные товарищи. После двух кругов емкость опустела, и пирующие разошлись вдоль стола, стали придвигать к себе угощения, наливать из кувшинов уже не пиво, а темное испанское вино.
        Андрей тоже наполнил себе кубок - и зря. То ли первые несколько кубков, принятые еще до бани, не спели выветриться и теперь взбодрились после шипучего пива, то ли он за долгую дорогу просто вымотался, но…
        С первыми петухами он проснулся за столом. Голова его помещалась между печеным поросенком и полупустой миской с солеными сморчками. Здесь же присутствовали еще человек двадцать - остальные, видимо, смогли дойти до постелей.
        Одно удобство в его положении все-таки было: завтракать удобно. Он достал из чехла ложку, дважды черпнул себе в рот грибов, потом ободрал до ребер бок поросенка, закусил все это кислыми щами и отправился на двор - умываться.
        Там уже седлали коней холопы, закидывая им на спины красивые расшитые потники, закладывая в пасть удила уздечек со множеством желтых бляшечек, колокольчиков и шушурой. Андрей уже знал, что так именуются выгнутые, с ребром, пластинки, которые в движении друг о друга трутся и позвякивание создают. Но не звонкое, как колокольчик, а низкое, суровое.
        - Вот черт, мне же сегодня на посольский прием надобно! - вспомнил новик и поспешил к себе в светелку - одеваться.
        Впрочем, торопился Андрей зря. Бояре, что уходили в охрану государя, умчались на рассвете, а Лисьины вместе с Иваном Кошкиным и еще двумя сотоварищами выехали за ворота только после полудня. Да и то получилось слишком рано. Поднявшись по длинному, как галерея, крытому парадному крыльцу до уровня второго этажа, бояре слились с толпой приглашенных и еще долго бродили по многочисленным горницам с мягкими скамьями, золотыми и каменными вазами, с диковинными скульптурами из мрамора и слоновой кости, с монументальными напольными часами, которые были инкрустированы сандаловым деревом и украшены белыми кварцевыми слонами.
        Наконец среди гостей произошло некое колыхание, они двинулись дальше, в глубь дворца, и скоро очутились в торжественной зале, которая оказалась не такой уж и просторной: немногим больше половины обычного школьного спортзала, - да еще загромождена посередине толстенной колонной, подпирающей потолок. Все было разукрашено изумрудными травными узорами по светло-коричневому фону - и стены, и потолок, и столб. Трон стоял слева от столба, почти прижимаясь к нему, справа же в обоих концах зала, одна напротив другой, располагались двери. С этой стороны, вдоль стрельчатых окон, теснилась основная масса гостей.
        Когда знатные гости вошли в залу и степенно замерли, створки за ними закрылись, и почти сразу распахнулись двери с другой стороны. Все дружно склонили головы, Андрей последовал общему примеру. Первыми, грозно держа ладони на рукоятях сабель, вошли в красных кафтанах бояре Русин и Соколов. Следом выступал мальчишка лет пятнадцати в белой шубе, отороченной легким, тонким и нежным мехом крота, в широком оплечье, украшенном множеством самоцветов, в опушенной соболем тюбетейке, тоже белой и тоже с самоцветами. В одной руке он держал золотой шар, увенчанный крестом, - скорее всего, пустотелый, не то весу бы в нем было не меньше пуда. В другой - богато украшенный, отделанный серебром и золотом шестопер с деревянной рукоятью. Хотя, может быть, это был скипетр. Следом за великим князем шли двое дородных бояр в тяжелых московских шубах[18 - Московскими шубами называли одеяние парадное, дорогое, с особым старанием украшенное, очень тяжелое. Такая шуба предназначалась исключительно для приема гостей, для выхода на официальные приемы или иных торжественных случаев и была практически непригодна для обычного
использования.], в высоких бобровых шапках, с посохами в рост человека, с длинными белыми бородами и надменным взглядом, далее - священник в парчовой рясе, черном клобуке и большим золотым крестом на груди - видать, какой-то архиерей. С ними вместе выступал и Иван Кошкин. Его соболья шуба на фоне роскоши думских бояр выглядела весьма даже скромной одежонкой. Зато он имел на поясе саблю и два ножа. Замыкали процессию еще трое бояр из кошкинской братчины - в одинаковых красных кафтанах с опушкой на вороте и рукавах.
        Великий князь степенно поднялся на трон. Сел, удерживая в руках знаки монаршей власти. Гости выпрямились. Один из думских стукнул посохом:
        - Зовите послов казанских!
        Распахнулись створки, недавно впускавшие в залу бояр, и из них показались три татарина в долгополых, покрытых шелком халатах и однообразно-зеленых чалмах. Послы мелко просеменили к трону, склонили перед ступенями головы.
        - Долгих лет тебе, князь московский Иоанн, желает хан Казанский Сафа из чингисидского рода Гиреев. Да будут счастливы твои дни, да пребудет крепким твое здоровье, да затмят деяния твои дела великих предков. Хан Казанский Сафа уверяет тебя в своем почтении и дружбе…
        - Как же он в дружбе уверяет, - вдруг перебил послов думский боярин. - коли Шиг-Алея, государю московскому в верности поклявшегося, из Казани прогнал и преданных друзей его, князей и мурз многих насмерть побил, многих разграбил и карами угрожал, так что они бежать к Москве из мест отчих принуждены? Коли через голову государя московского с султаном османским сношается и в дружбе к нему клянется, защиты от Москвы у него просит? Так ли ведут себя друзья честные? Так ли ведут себя добрые соседи?
        - Хан Казанский, княже, никаких бед не замышляет супротив княжества Московского, - выпрямились послы. - А что с султаном уговоры имеет, то все они лишь о дружбе, а не о вражде, и князю Московскому о том беспокоиться ни к чему. Не супротив него сношения эти замыслены, а лишь ради развития дел торговых.
        - Набеги зимой на земли русские хан Сафа-Гирей тоже торговли ради устроил? - вступил в разговор второй думский боярин.
        - Хан Казанский уже приносил извинения за недоразумение сие и отписывал в грамоте, что случилось то без его ведома и попущения, - терпеливо ответил посол. - И клятвенно заверял, что более сего не повторится.
        - Отчего же тогда полон, на землях разоренных взятый, до сих пор государю нашему не возвращен?
        - За то правитель наш, хан Сафа, просил свои извинения и сожаления принести, - опять склонили головы послы. - Но виновники набега зимнего, гнева ханского опасаясь, разбежались все и полон угнали. Ныне его нигде не сыскать.
        - Как же ж так, любезные? Друзей Шиг-Алея, кои тайно, никак не выделяясь, живут, вы разыскиваете и на кол сажаете, а недругов московских, кои с огромным обозом и полоном по землям казанским кочуют, заметить не способны? Можно ли поверить сему? Великий князь Всея Руси Иоанн требует от хана Казанского до первого снега вернуть в руки его все двадцать тысяч полоняников русских, что тати казанские на русских землях схватили. А коли поймать душегубов, бузу учинивших, он не способен, то пусть иных пленников отдает. Тех, что в Казани в неволе томятся. Их, мы считаем, ловить ни к чему. Они завсегда рядом с ханом. Ступайте, и передайте наш наказ хану Сафа-Гирею. Коли большой ссоры с Москвой он не желает, пусть полоняников до зимы возвернет!
        Послы попятились, спиной ушли из залы, а думский боярин снова стукнул посохом:
        - Зовите просителей датских.
        - Не вернут, - шепнул Андрею на ухо Василий Ярославович. - Никогда казанцы полона не отдавали, покуда рати на их земли не входили. А начнешь воевать - окончательно к османам переметнутся. Будет у нас турецкая земля совсем рядом с рубежами.
        - А так, что, не переметнутся?
        - Ну коли бояться не будут, то и покровителя иного им не понадобится, - неуверенно предположил Лисьин. - А почуют угрозу от нас воле своей - точно саблю султану на верность поцелуют, за него станут воевать.
        - Извини, отец, но на кой хрен такая их свобода, при которой они наши земли, что ни год, грабят?
        - Да грабят-то не все. Большая часть татар мира и дружбы с Москвой желают, одной семьей хотят в покое и богатстве жить. Ан прихвостни султанские, предатели да колдуны засланные воду мутят, мурз подкупают, на нас Казань натравить норовят. Войну большую начнешь - и друзья, и враги под рогатину лягут. Тогда точно все нас не любить будут. Станет Казанское ханство нам вражеским.
        - А сейчас оно, что, дружеское? Прихлопнуть разом, одной малой кровью. Тогда в будущем от большой крови убережемся.
        - Легко сказать - «прихлопнуть». Ты хоть раз Казань эту видел? Да Царьгород - и тот поменее будет…
        - А ты Царьгород видел, отец?
        - Нет. Но сказывали, он такой же, как прочие городки в странах заката. Вестимо, и размерами не больше.
        Зверев промолчал. Он немного представлял, чем станет Стамбул в двадцать первом веке, но насчет шестнадцатого - сомневался. Может, сейчас там и вправду селение размером с Варшаву.
        Тем временем датских посланников уже успели спровадить, и их место заняли плечистые казаки в свободных рубахах с вышитыми рукавами, в красных шароварах, уходящих в шерстяные гетры. На ногах у них были небольшие кожаные туфли, на головах - странные суконные колпаки, похожие на папахи. Двое мужиков, лет сорока каждый, без предисловий упали на колени, сорвали с себя шапки, опустили головы.
        - Милости просим и спасения, великий князь. Оскудели наши нивы, ничего на них не уродилось ныне. Дозволь торг старьем нашим всяким на землях московских вести, дабы дети наши в землю сырую не легли.
        - Государь дозволяет, - тут же ответил думский боярин. - А дабы детишки малые с голоду не пухли, дабы не погиб на Дону народ православный, повелел государь срубить в Костроме семнадцать стругов новых, загрузить их хлебом и репой, соленьями и прочим съестным припасом и, как вы туда доберетесь, отправить их вниз по воде, к волоку донскому. До ледостава должно добраться до вас подаяние княжеское. Коли струги зиму переживут, отправьте их обратно. А коли нет, дозволяем на дрова али на иные нужды порубить.
        Андрей навострил уши. Во-первых, слово «струги» напомнило ему что-то знакомое, но только не транспортное, а боевое. А во-вторых, ему было любопытно, когда костромичи успеют построить и снарядить столько кораблей, да еще нагрузить их припасами, если просьба о помощи пришла только сейчас - а до ледостава не так уж и много времени осталось, месяца три, не больше. Однако казаков такой ответ вполне удовлетворил - они бодро вскочили, коротко поклонились, произнося слова благодарности, и поспешили за дверь. Их, небось, уже кони оседланные ждали, чтобы в Кострому мчаться.
        Какая-то ненатуральная эта встреча получилась, словно заранее срежиссированная, но разыгранная никудышными актерами. Казаки мало напоминали дипломатов, посланников. Они больше походили на бойцов, прибывших для получения воинского снаряжения, но в силу обстоятельств вынужденных поучаствовать в спектакле.
        Боярин Кошкин наклонился к уху великого князя, что-то шепнул. Паренек забегал глазами по гостям:
        - Боярин Лисьин? Я вижу, ты здесь? Встань передо мной.
        - Пошли, - хлопнул сына по плечу Василий Ярославович и стал проталкиваться вперед через бояр и князей.
        Наконец они оказались на свободном месте, подошли к трону. Лисьин склонил голову:
        - Долгих тебе лет, великий князь.
        Андрей стоял, во все глаза глядя на худощавого мальчишку, что сидел на троне. Господи, неужели это и есть великий и ужасный Иван Грозный? И только когда боярин легонько пихнул его в бок, спохватился:
        - Здравствуй, русский царь.
        - Я не царь, я великий князь, - почему-то улыбнулся правитель.
        - Князей много, ты один. На тебя вся надежда земель русских с востока и до запада, от севера и до юга. А раз самый главный - значит, царь.
        - Почитал я в книгах старых, - звонким голосом ответил мальчишка, - сказывали там мудрецы, что титул царский[19 - Титул «царь», скорее всего, происходит от иранского «сар», предводитель. Поэтому он был так распространен в Азии и неизвестен в Европе.] правители Орды носили, что над всей ойкуменой населенной властвовали. Русские же государи князьями исстари величались.
        - Нет Орды, государь, - развел руками Зверев. - Значит, тебе надлежит над миром властвовать, больше некому. Ты ведь единственный правитель земель русских.
        - И то правда, - неожиданно поддержали новика из душной боярской толпы. - Средь татарских ханов каждый клоп норовит себя царем назвать. Правителями главнейшими себя считают. А властитель же законный на этих землях един. Ты, государь.
        Поддержавший новика гость вышел вперед, и Андрей с удивлением узнал в массивном человеке с посохом, в тяжелой шубе и в высокой бобровой шапке князя Михаила Воротынского.
        - Ведомо мне, в землях закатных титул твой, государь, - продолжил князь, - переводят как «принц», а то и как «герцог». Оттого короли, земли которых богатством и размерами Ижорского погоста не превышают, себя считают знатью более высокой, нежели правитель земель русских. Царский же титул они наравне с императорским чтут. Привыкли пред царями трястись со времен ордынских. Однако же ныне меня другое удивляет. Отчего боярин Андрей Лисьин с волосами длинными ходит? Нешто он в трауре? Отчего так, Василий Ярославович?
        - Молод он еще, княже. В переписные листы[20 - Переписные листы - это списки поместного ополчения. Кто, откуда, сколько людей с собой привести обязан. Согласно этим спискам с боярина требовали явиться на смотр или в поход нужным составом, по ним же платили жалованье - в соответствии с численностью приводимого помещиком отряда.] еще не вписан. Не боярин еще.
        - Как же не боярин, Василий Ярославович. Видел я этого новика в бою, многих опытных ратников стоит. Посему словом своим поручиться готов: боярин это. Настоящий боярин. Смело можно в листы вписывать. Достоин! Князь Михайло, а ты чего молчишь? Скажи и ты свое слово.
        - Видел и я в бою сего отрока, - выдвинулся на шаг из рядов гостей князь Глинский и с угрюмым выражением лица ударил в пол посохом: - Достоин!
        - Что скажешь, государь? - поклонился Ивану Воротынский. - Поверишь ли словам двух князей своих? Дозволишь ли отрока Андрея Лисьина до срока в листы переписные внести?
        - Я его тоже в бою видел, - с гордостью сообщил правитель. - Достоин! Брадобрея сюда! Шубу мою охотничью, тафью, кинжал персидский! Священника!
        Смысл последнего распоряжения Зверев не понял. Не причащать же его собирались? Гости зашумели, подступая ближе, но угрозы в их тихих перешептываниях не ощущалось. Скорее наоборот.
        - Я приму его клятву, дитя мое… - Архиерей, что простоял все это время рядом с троном, двинулся вперед, поднял с груди крест, осенил им новика, потом поднес для поцелуя. Андрей прикоснулся к холодному золоту губами. - На колени, дитя мое… Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого… Клянешься ли ты быть верным земле русской, государю Иоанну Васильевичу и вере святой, отрок?
        - Клянусь!
        - Клянешься ли ты не жалеть живота своего ради защиты земли русской, государя Иоанну Васильевича и веры святой, отрок?
        - Клянусь!
        - Пред ликом Бога нашего, Исуса Христа, пред людом православным, пред государем нашим… Клянись, что не будешь лгать ни людям, ни государю, что не затеешь ни измены, ни извета, ни крамолы, что не посрамишь имени русского.
        - Клянусь, отче.
        - Целуй крест святой, мощевик преподобного святого Саввы, целуй на клятве сей, отрок!
        Зверев снова прикоснулся губами к распятию.
        - Склони голову, сын мой. Предайся рукам умелым…
        Андрей наклонил голову - снизу ему тут же подставили медный тазик, на волосы потекла теплая вода, по ним заскользили чужие пальцы, а через минуту он ощутил, как по затылку поползло что-то шершавое. В таз упала прядь волос, еще одна. Шершавый инструмент быстро смещался от затылка вверх, с легким потрескиванием срезая прическу. Еще, еще… На голову опять полилась вода. Невидимый брадобрей выдернул из-под головы тазик, и новик понял, что можно выпрямляться.
        - Клянешься ли ты быть верным защитником земли русской? - опять подступил архиерей. - Клянешься всеми помыслами, всей силой и разумом служить Руси, государю Иоанну Васильевичу и вере святой, отрок?
        - Клянусь!
        - Засим благословляю тебя, отрок, на службу ратную, на муки и на подвиг во имя веры отцовской, отныне и до того часа, как Господь наш Исус примет тебя в свои небесные чертоги. Благословляю. Аминь. Встань, боярин. Негоже воину русскому на коленях стоять.
        - Слава боярину русскому, Андрею Лисьину! - крикнул кто-то с левой стороны, и все присутствующие дружно присоединились: - Слава новому боярину! Слава!
        - Прими, боярин, в честь дня своего… шубу с княжеского плеча… - Иван Кошкин, принесший подарки государя, широким движением накинул шубу на Зверева. - Дай тафью на тебя надену из княжеских рук… - Боярин двумя руками взял коричневую тюбетейку с двумя бархатными клиньями, двумя рубинами и тонкой опушкой, надел Андрею на новенькую лысину. - Прими клинок острый из рук княжеских для дел своих ратных… - Кошкин вручил Звереву кинжал в ножнах красного дерева с золотыми накладками и деревянной же рукоятью, отступил: - Слава боярину Лисьину!
        - Слава новому боярину, слава!! - поддержали гости.
        Андрей ощутил, как у него загорелись щеки. Наверное, нужно было сказать что-то и ответ, но он не успел: великий князь поднялся с трона:
        - Служи честно, боярин Андрей Лисьин. Служи, и для тебя всегда достанет моих милостей и внимания.
        Все склонили головы, наступила тишина. Юный Иван Грозный вместе с думскими боярами, архиереем и охраной покинули залу. Грохнули двери, распрямились мужчины, снова загудели разговоры. Прием был окончен.
        - Ну что, боярин Алексей? - Князь Михайло Воротынский вытянул руку и тяжело опустил ее Звереву на плечо. - Получается, крестником я твоим стал во вступлении во звание боярское… Пойдем, ради такого праздника отобедать тебя приглашаю.
        - А отец?
        - Отец твой, боярин, вон, уже с князем Ромодановским разговоры какие-то вежливые ведет. Видать, тяжба у него какая-то важная имеется. Уговорит ли? Идем, им и вовсе лишние собеседники ни к чему.
        Князь Михайло Иванович Воротынский приехал ко дворцу в карете. Его знатность, видимо, позволяла перемещаться по Кремлю не пешком, как «простые» думские бояре, а в экипаже. Стоящего у коновязи скакуна Андрея забрал княжеский холоп, сам Зверев забрался внутрь щедро обитого бархатом салона. Карета тронулась… И Андрей понял, что рессоры в этом мире еще не изобрели. Обитые железными ободьями колеса катились по дубовой мостовой, подпрыгивая на каждой бляшке, постукивая и погрохатывая. Внутри столь почетного транспортного средства стоял изрядный гул, набитые травой сиденья никак не гасили постоянные тычки снизу. В общем, если бы коня не увели - молодой боярин предпочел бы подняться в седло.
        К счастью, княжеский дом находился совсем рядом с Кремлем - минут десять медленной езды в запряженной цугом повозке по тесным улицам, загроможденным возками, бочками, корзинами и коробами. Очень скоро карета съехала с мостовой на землю, выстеленную соломой. Внутри экипажа сразу стало тихо и мягко, никакой тряски - но холопы уже отворили дверцу и развернули до земли складную лесенку.
        Двор Воротынских мало чем отличался от прочих городских дворов: тут был и хлев, и конюшня, и высокий стог сена, и свой колодец. А вот дом… Дом представлял собой семиярусное сооружение, сплошь украшенное резьбой, с наборными слюдяными окошками и хитрыми стоками для воды с трубами в виде тигров и львов, пасти которых в дождь должны извергать воду. Словно сказочные теремки, ярусы стояли один на другом, уменьшаясь в размерах. Самый верхний был размером со скворечник, шестой ярус с голубятню, но все прочие казались вполне просторными домами, а первый этаж скорее дворцом. Дом разделял двор на две части, и слева за крышей выглядывала зеленая крона дерева. Похоже там, дальше, находился сад.
        Тяжело опираясь на посох, князь взошел на крыльцо, ступил в дом, поднялся на второй этаж, миновал коридор и свернул в просторную светелку. Там стояло большущее кресло, обитое цветастым шелком, накрытая персидским ковром софа у стены, придвинутый плотно к стене стол, полдюжины стульев с высокими спинками, шкаф, пюпитр и несколько сундуков, тоже завешенных коврами. Хозяин сбросил шубу на один из сундуков, оставшись в дорогой ферязи, желтых атласных шароварах и красных сафьяновых сапогах с задранными носками, развел руки. Несколько раз глубоко, с явным облегчением, вздохнув, он прислонил посох к стене, скинул бобровую шапку, оставшись в одной тафье из тонкого войлока, пригладил черную бороду.
        - Чего желаете, Михаил Иванович? - заскочил в приоткрытую дверь холоп.
        - Яблок принеси, вишню, слив, груш… Сласти прихвати.
        Князь извлек из шкафа медный кувшин с длинным тонким горлышком, которое мастерская чеканка превратила в тело змеи, выудил пару серебряных кубков, подсел к столу, наполнил.
        - Ну, боярин Андрей, давай выпьем за твое звание новое. Чтобы пришла к тебе, боярин, новая слава ратная, чтобы не было тебе на поле бранном боли и горести…
        Воротынский перекрестился, выпил. Зверев последовал его примеру. Хозяин тут же наполнил кубки снова, взял свой в руку, откинулся на спинку стула:
        - А скажи мне, боярин, откуда к тебе хитрость такая пришла: гуляй-город во время сечи поставить?
        - Если честно, княже, о гуляй-городе я не думал, - признался Зверев. - Я хотел сделать такую… избу на колесах. Чтобы в ней по полю боя ездить и из пищалей всех врагов расстреливать. А они чтобы никого внутри достать не могли.
        - Навроде осадной башни?
        - Да, - кивнул Андрей. - Но она оказалась очень неуклюжа, тяжела. Посему я на это дело рукой махнул. А щиты остались. Они сами по себе намного легче, их пара человек переместить или поднять сумеют. За ними от стрел можно прятаться, от врага всякого, и их тоже на колеса можно поставить. Вот и опробовал. И, как мне кажется, получилось неплохо…
        Отворилась, три румяные девки в сарафанах с гиней клетчатой грудью и в синих платках принесли блюда с пряженцами, с фруктами, с пастилой, халвой, курагой и изюмом.
        - Пироги откуда? - придирчиво поинтересовался Воротынский.
        - Хозяюшка велела принесть, - поклонилась одна из девок. - Сказывала, не кушали давно, а мальвазию наверняка пьете.
        - Ишь, следит, - хмыкнул Михайло Иванович. - Передай, гость у меня. Молодой боярин Лисьин, о котором я сказывал.
        Андрей же прислушался к странному шуму. Будто смеется кто-то недалеко. Прямо за окном. Голос женский, не детский.
        - А я вот поразмыслил на досуге, как удобно бы твой гуляй-город разгромить при нужде. Вроде и стены низкие, и бьют пищали недалеко, и заряжаются долго. Простой лестницей одолеть можно. Кинуть на щиты да поверху перебежать. И лезть не надо. С ляхами да свенами воевать легко, всегда стрелами отогнать можно. А у татар да османов луки не хуже наших. В перестрелке увязнешь, столько же, сколь и они, людей потеряешь.
        - На поле боя с лестницей в руках? - прихватил горсть изюма Зверев. - Такого неуклюжего, с занятыми руками ратника враз зарубят. Не дойдет. Конница встретит и порубит.
        - Лестницы можно в середину правильного строя спрятать. Плотный строй не каждая конница одолеет.
        - Никакой плотный строй не устоит под картечными залпами.
        - Твои пищали стреляют шумно, да недалеко. С лестницами до стен всего шагов двести пробежать останется.
        - А конница? Что ей толпа рыхлая, без строя, да еще с лестницами вместо копий. Враз стопчут.
        - Я про гуляй-город твой говорю, боярин.
        - И я про него, княже, - улыбнулся Андрей. - Я так мыслю, у каждого оружия свои достоинства и свои недостатки есть. Рогатина для удара с хода хороша, но в тесной рубке бесполезна. Сабля хороша в рубке - но с нею в плотный строй не врежешься, тут же на копья поднимут. Пехота, что в армиях западных используется, медлительна, для удара стремительного бесполезна. Коли рыхлой массой идет, то даже горстка всадников толпу без вреда для себя вырубит. Но снаряжение для нее дешево, плотный строй копейщиков опасен даже для кованой конницы, да и при штурме городов в проломы, кусками стен заваленные, только пехота пробраться способна, конницу туда не кинешь. Еще конница очень уязвима для стрел. Конь - это ведь мишень большущая, в него и за полверсты попасть можно после пяти-шести попыток. А кольчугу на него не наденешь - свалится с ног от такой тяжести. Зато стремительна конница, слитным копейным ударом в чистом поле любого врага за минуту способна опрокинуть и истребить. Мой гуляй-город стрел совсем не боится, а в ближнем бою огрызаться свинцом может страшно. Но медлителен, этого отрицать нельзя, еще
медленнее пехоты ходит. Зато коннице бить в него бесполезно. Лошадью бревенчатого щита не сломаешь. А кто из врагов в щели проскакивать станет - так то уже не плотный слитный удар получится, а так, шальные бойцы, которых прибить несложно. Абсолютного, самого лучшего оружия не существует. У каждого разные стороны имеются. Зато если разные виды вместе применить, то можно сильную сторону каждого использовать, а слабую - затушевать. В гуляй-городе, за стенами, кованая рать отдохнуть может, лошадей раненых заменить, от стрел укрыться. Зато коли пехота чужая на штурм пойдет - она эту пехоту легко изничтожит и те же стены от лестниц защитит. Вот и будут конница с гуляй-городом друг друга дополнять, усиливать.
        - Складно сказываешь, боярин Андрей, да токмо сам же обмолвился: медлителен больно гуляй-город. Куда ему с конницей заодно быть? Коли кованая рать на рысях пойдет, так только пыль из-под копыт! Что ей проку от твоих щитов?
        - Я бы с этим согласился, княже, - кивнул Зверев. - Да только разве мало мест на поле брани, которые защищать, а не захватывать надобно? Например, лагерь войсковой с припасами, с добром нашим, ранеными. Может, брод, дорогу или колодец, ради которого сеча затеяна. Опять же, Михайло Иванович, иной раз счастье ратное и русским изменяет. Без гуляй-города в таком разе враг гнать нас будет верста за верстой, пока всех, кого найдет, не перерубит. А так за стены бревенчатые можно спрятаться да дух перевести, силами собраться, новый удар подготовить. А враг пока пускай бревна зубами грызет, в щиты бьется. Согласись, княже, коли ратники уверены в тылу своем, в прочном тылу, без сомнений - то и в атаку шальную идти легче. Без страха, без оглядки. Неудача случится - гуляй-город спасет. Удачным наступление выйдет - так ведь он в землю не вкопан, его можно следом за наступающими катить. Чтобы ежели что - тут же опять крепко в землю вцепиться. Али не прав я в чем-то, княже?
        - Хитро сказываешь, - покачал головой князь Воротынский. - Разумно и складно на удивление. Так и хочется замысел сей в деле опробовать… Давай, новый боярин, за тебя еще раз выпьем! Ты мне сразу там, под Островом, приглянулся. Хоть и юн, ан разумен на изумление.
        Они опять осушили кубки, и Зверев спросил:
        - Так отчего не попробовать?
        - Легко о сем здесь, за столом сказывать, вздохнул князь, - ан не так просто в поле сие осуществить. Не чернилами ведь, не пергаментами рискуем. Животами, кровью человеческой за промах любой платить придется.
        - Попробовали ведь уже. Там, под Островом.
        - Ляхов одолеть - невелика честь. Да и до большой сечи под Островом дело не дошло. Вот татары - они врагом посерьезнее будут. Как-то с ними твоя хитрость себя покажет?
        - Пока не попробуешь, не узнаешь.
        - Это верно, юный боярин, - согласился Михаил Иванович и снова наполнил кубки. - А теперь сказывай, откуда ты про хитрость сию прознал? Про гуляй-город, про то, как в деле его использовать разумнее выйдет, про пищали, без коих хитрость эта вся, мыслю, совсем никчемной будет? Только не сказывай, что сам все как-то вечерком придумал. Такое зараз не придумывается. Чтобы так все вместе слитно организовать, увязать с оружием иным, с конницей - это немалый опыт иметь надобно…
        Что мог ответить ему Андрей? Посоветовать воспользоваться Интернетом, где все вопросы тактики и стратегии разных видов войск в разные времена обсасывалось многократно самыми разными специалистами и любителями? Почитать военно-исторические книги, где так же не раз анализировалось, кто, когда и как правильно действовал, а кто - нет. В этом мире, кроме Плиния Старшего да Плутарха, никто и ничего, похоже, не читал. Не считая псалтыря, естественно.
        - Большей частью случайно получилось, - пожал плечами Зверев. - Я же ведь избы хотел сделать, а не просто щиты. Ну а потом хорошенько обдумал, что получилось, как использовать можно.
        - Случайно, сказываешь? - Князь хмыкнул. - Что же, случайно и впрямь немало поразительного по Божьему попущению случается. Тут главное не откреститься, а заметить подсказку, что ангелы-хранители посылают. Ты чего?
        Звереву опять померещился совсем рядом тихий женский смешок. Неужто кикиморы в доме княжеском балуют?[21 - Вопреки знаменитой песне В. Высоцкого, кикиморы живут не на болотах, а в домах. Это такие малютки-невидимки женского пола, которые современные экстрасенсы вполне могут принять за полтергейст.] Вот он и насторожился.
        - Да вот думаю, курагу лучше взять или сливу?
        - Сливу, конечно. Кураги и зимой наешься…
        Себе Воротынский выбрал наливное яблоко и так смачно, брызнув в стороны соком, впился в его глянцевый бок, что у Андрея даже слюнки потекли. А хозяин снова поднял кубок:
        - Давай еще раз за тебя, боярин юный и разумный не по годам. Далеко пойдешь, Андрей Лисьин, коли не отравят.
        - Я постараюсь, - благодарно кивнул Зверев. В голове уже шумело, хотелось сотворить что-нибудь великое и радостное, соответствующее событию. Но ничего подходящего в голову не приходило.
        - Бердыш свой ты тоже долгими размышлениями придумал? - ласково поинтересовался Воротынский. - Сковали мне по памяти десяток таких для холопов, поигрался я ими. И впрямь штука ладная, удобная. И как саблей рубить можно, и как рогатиной колоть, и как ножом резаться, и как щитом прикрываться. Кабы не столь велик получался, истинно заместо сабли бы носил! Сказывай, как додумался до штуки такой?
        - Не додумался, - честно признался Зверев. - Мне чужой славы не надо. Гуляй-город я выдумал, а бердыш уже готовым увидел и опосля у кузнеца истребовал.
        - Вот как? И где же ты такое диво дивное углядел?
        - Я? - Зверев поперхнулся, сообразив, что спьяну сболтнул лишнего. - Где увидел?
        - Да.
        - Я… Я бы рассказал, княже, да ведь не поверишь. Истинно не поверишь.
        - Отчего же, - развел руками Михаил Иванович. - Штука ладная, сам в руке держал и в деле увидел. Как же не поверить?
        - В общем, далеко это место… И не описать, где.
        - Умеешь любопытство разжечь, боярин, - бросил хозяин на край блюда огрызок яблока. - Теперь не отстану точно. Ну сказывай, не томи. Что за место такое тайное, как попал туда?
        Зверев задержал дыхание, все еще колеблясь с ответом, а потом решительно выдохнул:
        - Во сне!
        - Где?! - Воротынский оглушительно захохотал. - Где-где? Вот уж воистину, место далекое, неведомое. Ох, потешил! Да, воистину… А ты знаешь верю, верю. Я как-то, помнится, со Змеем-Горынычем сразился. О четырех головах! Три срубил, а одна никак не давалась. Пока бился, она сперва подо мной коня сожрала, потом голову мне откусила. Потом огнем обожгла - одежа вся на мне сгорела, поддоспешник, епанча. Одна кольчуга осталась панцирного плетения. И царапалась, так царапалась… Но я потом извернулся, в глаз ему совню воткнул.
        - Как же ты без головы-то, княже? - не понял Андрей.
        - Так сказывал же тебе, боярин, - опять захохотав, хлопнул гостя по плечу Михаил Иванович, - во сне сие было, во сне. Так и не победил я гада того. Совню[22 - Совня - если кратко, то это широкий тяжелый меч, насаженный на копейное древко.] в глаз сунул - и проснулся. А совней после того сна долго, ох, долго баловался. Ладная штука в горячей сече. - Хозяин поднялся, отошел к окну, распахнул створки: - Душно что-то ныне. Как бы грозы не случилось.
        В светелку тут же ворвался звонкий девичий смех. Андрей поднялся, подошел к князю, выглянул наружу. Внизу, в небольшом скверике, отгороженном от прочего двора махиной дворца, качались на качелях две девицы в легких ситцевых сарафанах. Еще несколько девочек, девушек и женщин стояли под деревьями: вдоль частокола росли яблони и вишни, ближе к дому - две сливы, покрытые множеством темных спелых плодов. На окружающих качели двух полукруглых газонах красовались крупные ромашки, гладиолусы и пышные разноцветные гвоздики.
        - Что тебя удивляет, боярин? - Наблюдательный хозяин на изумление быстро замечал изменение в настроении Андрея. - Ты давно не видел юных дев? Или знаком с кем-то из них? Вон те девчонки с косами - это мои дочери, Елена и Анастасия. В сарафанах с синими юбками - дочери князя Трубецкого, соседа нашего. Эти уж на выданье. За ними тетка вон приглядывает, Евлампия Скопина, вдова князя Федора.
        Теткой была темная женщина, одетая в черное платье со множеством юбок, превращавших одеяние ниже пояса в подобие колокола.
        - А вот та, смешливая, в понизи жемчужной - то жена окольничего путивльского, князя Шаховского, Людмила, из рода Славиных. У них дом напротив дома Ивана Кошкина, аккурат через улицу, коли сюда от вас смотреть.
        Женщина выглядела обычной старшеклассницей и была удивительно похода на Таню Савельеву из параллельного класса. Такие же рыжие кудряшки, множество ярких веснушек, придающих лицу радостное выражение, губки бантиком. Цвет глаз Андрей не разглядел, но Шаховская все равно показалась ему… Ну, может, не очень красивой - однако появилось желание посмотреть на нее ближе.
        - Нет, никого не видел, - покачал головой Зверев. - Просто один я в семье Лисьиных. Пока один. Сестры никогда не было. Вот и не видел, чтобы так, на качелях во дворе развлекались…
        - Да? В общем, наверное. А у нас в Москве чуть не в каждом дворе качели, али шаги гигантские, али карусель. Митрополит все обличает за бесовское сие удовольствие, что не в молитвах дети наши сидят, а в праздности. Да токмо как же детей не побаловать? Опять же мужьям дел немало в жизни предстоит. И в поле биться, и за имением доглядывать, и о делах государства думать. А им что? Замуж, к мужу за пазуху пересядут - только и делов, что детей рожать, на ключника покрикивать да красу свою на пирах показывать. Вот и все занятие. Так чего им головки красивые учением бесполезным забивать? Пусть веселятся.
        - Пусть веселятся, - согласился Андрей.
        Людмила, почувствовав его взгляд, подняла голову, помахала рукой и рассмеялась. С улыбкой она показалась очень даже симпатичной.
        В дверь постучали, вошел холоп:
        - Княгиня спросить велела, не накрывать ли стол к обеду? Гость с нами останется?
        - Останется, - кивнул хозяин. - На обед ведь и приглашал. Так, боярин Андрей? Вели накрывать. А мы пока еще по одной выпьем. Да?
        - За дом этот веселый. Чтобы всегда в нем смех детский звенел.
        - Эк тебя проняло, боярин, - поразился хозяин. - Хотя, тяжко, вестимо, за жизнь свою на качелях не покачаться. С дворней же веселиться не станешь. Да, плохо, когда сестры нет.
        Дверь опять приоткрылась, в комнату вошла невысокая женщина лет двадцати пяти, в темно-бордовом кашемировом платье и шелковом волоснике, приколотом золотыми, с крупными рубинами, заколками. На груди женщины висели ожерелья: несколько нитей с самоцветами, жемчугом, золотая цепочка, - руки украшали крупные перстни. Она улыбнулась - Зверев судорожно сглотнул и попятился, больно стукнувшись затылком о стену. Дело в том, что глаза женщины были совершенно черные. То есть не просто глаза черные - а даже белки! Совершенно черные провалы под веками! И зубы во рту - тоже черные, как совесть налогового инспектора[23 - Именно такой была мода среди московской знати со слов иноземных путешественников. Неизвестно как зачерненные белки глаз и покрытые черным лаком зубы. Европейцы, конечно, любят соврать - но уж больно единообразны оставленные ими свидетельства.].
        - К тебе я пришла, батюшка, - поклонилась женщина. - Хочу к столу позвать, отведать, чем Бог послал. И гостя твоего позвать.
        - Спасибо, любая моя, - склонил в ответ голову Воротынский. - Это, боярин, Аглая, супруга моя.
        - О… - Андрей закашлялся. - Очень… Приятно…
        - А это, Аглаюшка, тот самый отрок, о котором я тебе сказывал. Зело под Островом отличился. А сегодня мы его по воле великокняжеской в бояре постригли. Шуба эта, тафья, кинжал персидский - все с плеча государева. Он, оказывается, и пред Иваном нашим отличиться успел!
        - Достойный отрок, достойный боярин, - опять пугающе улыбнулась княгиня, взяла кувшин, наполнила кубок и подступила к гостю почти вплотную, протянула ему налитую по край емкость: - Пусть жизнь твоя будет полной, как эта чаша, Андрей Лисьин. Пусть Господь будет милостив к твоим чаяньям, а чаянья станут радостью для твоих друзей и близких.
        Зверев принял кубок, мелкими глоточками выпил его до дна - иного подобное вступление и не предполагало, - перевернул кубок, показывая, что не осталось ни капли, и поклонился:
        - Благодарю, хозяюшка.
        Князь и княгиня стояли, явно чего-то ожидая. Андрей лихорадочно соображал - что такое он сделал не так? Или что-то забыл сделать?
        Наконец княгиня улыбнулась:
        - Скромный какой… Ну же… - Она наклонилась чуть вперед и крепко поцеловала его в губы. - Уста сахарные.
        - А теперь к столу!
        В обширной трапезной княжеского дворца хозяина и его гостя встретили радостными приветствиями больше двух десятков человек. Из них примерно десятеро - бритые и в тафьях. Значит - боярские дети. Настоящий двор получается, не простые холопы при хозяине обитают.
        - А ну-ка, милая, не угостить ли нам знакомца нового вином хлебным? Он, други, сегодня из рук великокняжеских звание боярское получил!
        Уже в который раз за сегодняшний день Зверев услышал приветственные крики, поднял небольшой серебряный ковшик, опрокинул в рот… И захрипел от неожиданности: водка! Он охнул, торопливо закусил огурцом с ближнего блюда, потом потянулся к буженине - остатки разума напоминали о том, что, наевшись жирного и маслянистого, можно как-то спастись от чрезмерного опьянения.
        - Хорошо хлебное вино, боярин? - довольно поинтересовался у него Воротынский. - А вот попробуй на черносливе моем настоянное. За государя нашего, други! За великого князя Ивана!
        Этот пир отложился в памяти Зверева отдельными фрагментами. Они лили за победу над ляхами, на хозяина, за хозяйку, за благословение Господа, за митрополита, за соседей, за оружие. Потом Андрей начал собираться в дорогу. Это означало: выпить
«застольную», выпить «подъемную», выпить «на ход ноги», затем «запорожскую»,
«придворную». А уж потом самую главную - «на посошок». Гостю вручили посох, поставили сверху чарочку. Если бы Зверев пролил хлебное вино, уронил стопку или не донес до рта - его полагалось оставить ночевать в гостях. Но Андрей благополучно выпил, а потому смог собираться дальше. «Стремянная» - прежде чем поставил ногу в стремя, «седельная» - за то, что поднялся в седло, «приворотная» - перед выездом и, наконец, «заворотная» - за то, что все-таки сумел уехать.
        Чем отличается лошадь от автомобиля - так это тем, что способна выбирать дорогу и соблюдать основные правила движения независимо от состояния «водителя». В четыре глаза они кое-как нашли верный маршрут, повернули на мощенную плашками улицу, остановились возле нужных ворот.
        Встречать его вышли все члены кошкинской братчины: завели скакуна во двор, вынули Андрея из седла.
        - Хороший мужик - князь Воротынский, - еще смог произнести Зверев, и свет в его глазах окончательно померк.
        Ночной гость
        Как весел и радостен был день предыдущий, так же страшен и невыносим оказался день новый. Голова юного боярина раскалывалась, желудок не желал принимать ни пищи, ни воды, а уж на вино Андрей не мог даже смотреть, мысленно поклявшись, что не сделает более ни глотка в своей жизни. Между тем дела не ждали. Оказывается, пока Зверев гулял с князем, Василий Ярославович ухитрился договориться в кремлевском наряде о продаже бочонка с порохом, и теперь нужно было ехать, пока мастер не передумал.
        Возле Спасских ворот их встретил Пахом на телеге, и они покатили к торговым рядам. Там купили несколько прутов свинца, а также отрез парчи для Ольги Юрьевны, тонкого жемчуга и бисера для вышивки и украшений, тюк гладкого шевиота, изрядный отрез байки, немного шелка, соль и перец, шафран, бумагу, цветастого ситца, несколько платков, изрядный пук свечей, богато выделанную уздечку, вышитую попону и потник, горсть бубенчиков, десяток небольших медных колокольчиков, два бочонка вина, мешок
«сарацинского зерна» (как именовали здесь рис) и еще много чего другого, всего и не упомнишь. Вернулись домой уже незадолго до сумерек. Возок Василий Ярославович велел не разбирать.
        - Завтра поутру домой поезжай, Белый. Токмо не заблудись да пива в пути много не пей. Пока докатишься, мы тебя, глядишь, еще и обгоним. Мыслю, всего ден на пять задержимся еще, не более.
        Бояре пошли к дому, поднялись на крыльцо, и только тут Василий Ярославович, замедлив шаг, задал вопрос, который, наверное, мучил его весь день:
        - Скажи, сынок, а зачем тебя князь Воротынский к себе зазвал? Чего искал, о чем спрашивал? Хотел от тебя чего?
        - Все больше про гуляй-город расспрашивал. Как лучше в битве штукой этой пользоваться, куда ставить, как пользу наибольшую от него получить. Еще про бердыши говорили. Он для своих холопов тоже их сковал. Хвалит.
        - И все?
        - Ну, - пожал плечами Андрей, - как напились сильно, предлагал у него гостевать, как в Москву наезжать будем. Дескать, тесно у боярина Кошкина.
        - А ты?
        - Отказался. Сказывал, друзья у меня здесь.
        - Это верно, - кивнул Василий Ярославович. - При князе мы кто будем? Дворня! А здесь мы равные среди равных. Хотя… Впрочем, пойдем.
        Пить в этот вечер Зверев не стал. Не смог. Один запах вина вызывал у него желание убежать как можно дальше и подышать свежим воздухом. Поэтому, когда успевшие набраться за время вечернего пира сотоварищи начали горланить песни и обсуждать права великого князя на польский трон, Андрей, уже успев хорошо подкрепиться, ушел к себе, разделся и растянулся на постели, закинув руки за голову. Сон не шел. Андрей вспоминал последние дни: прием в Кремле, гулянку у Михаила Ивановича. Интересно, что скрывалось за провалами в его памяти? Он там никому случайно не нахамил? Драк не устраивал? К девушкам не приставал? Хотя… Хотя как раз девиц на пиру, помнится, и не было. Даже княгиня вскоре ушла. Но в его воспоминаниях девушки еще продолжали качаться па качелях, улыбалась веснушчатая Людмила. Как ее? Шаховская? Князь, помнится, обмолвился, что через улицу она живет, в доме аккурат напротив кошкинского.
        Глянуть, что ли, на нее хоть одним глазком? Просто посмотреть, и ничего более… Все, что от него для этого требовалось - просто остановить свои мысли, как не раз он это делал, познавая чародейскую науку у Лютобора.
        Волнений в нем совсем уже нет, душа полна покоя, он лежит, глаза закрыты. Просто остановить течение мыслей - отрешиться от них, отступить, наблюдать за ними со стороны, пока они, никем не востребованные, не исчезнут совсем.
        Созерцательное отрешение заняло у него всего несколько минут, после чего он всей своей сущностью ощутил льющийся сверху свет - прозрачный, божественный, очищающий, зовущий, - и потянулся к нему, возносясь над грешной плотью. Душа рвалась дальше - все выше, выше, к вечному счастью и покою. Но он смог совладать с возвышенным стремлением, задержался в своем полете, отвернул снова вниз, помчался над огороженными частоколом дворами. Этот кошкинский, вон и телега стоит, накрытая рогожей. Завтра в усадьбу покатится. Княжеский дом богаче, ближе к Кремлю стоит. Значит, дом окольничего тоже в той стороне - дальше на восток.
        Андрей промчался над соседским двором, над улицей, решительно врезался в крышу дома, что стоял по другую сторону, и попал в какую-то темную комнату - наверное, кладовку. Удерживаясь на уровне пола, он шагнул сквозь стену и оказался в длинном коридоре, освещенном единственной масляной лампой посередине.
        Хозяйка должна была ночевать где-то здесь - спальни всегда на втором этаже делают, он теплее. Зверев двинулся вдоль коридора, выискивая дверь, что покрасивее. Сунулся в одну - темно. В другую - темно. За третьей широкоплечий холоп тискал девку, уже успев высоко задрать ей юбку. Несчастная стонала так, словно ей на ногу поставили сундук, и прижимала охальника к себе покрепче.
        Боярин двинулся дальше и через светелку наконец увидел то, что искал: просторную хозяйскую спальню, освещенную двумя трехрожковыми канделябрами, большую постель под белым балдахином - уже разобранную, со взбитыми подушками и откинутым толстым одеялом. Сама Шаховская сидела перед комодом, одетая лишь в шелковую полупрозрачную рубашку, и неторопливо расчесывала свои рыжие кудряшки.
        При теплом свете свечей тело под шелком казалось чуть розоватым, словно залившимся стыдливым румянцем. Была видна каждая его черта - родинка слева под лопаткой, изгиб талии над бедрами, тонкие покатые плечи. Андрей ощутил в груди незнакомое, но приятное горячее чувство, медленно обошел женщину, чтобы взглянуть наконец в ее глаза - а взор продолжал скользить по острой, поднимающей ткань груди, по ямочке пупка, темному провалу чуть ниже.
        Зверев встал прямо перед ней, чуть присел, чтобы встретиться взглядом. Людмила водила гребнем с отрешенным выражением лица, что-то тихонько напевала. Пляшущие огоньки свечей скрадывали ее веснушки, но зато делали припухлые губы совершенно пунцовыми. Черные брови разлетались в стороны, как крылья чайки, в голубых глазах плясали красные огоньки; чуть выступающие скулы выдавали в княгине примесь крови от далеких азиатских предков. Внезапно взгляд ее стал осмысленным, она уставилась на Андрея с каким-то животным ужасом, рот приоткрылся, обнажив зубы - к счастью, белые. Черных Зверев бы не перенес. Тут раздался истошный женский крик. Женщина протянула руку к его волосам, резко рванула к себе. Боярин увидел стремительно приближающуюся кружевную салфетку - и наступила темнота.
        - Уф! - От неожиданности и яркости впечатления Андрей схватился за голову… И, разумеется, никаких волос на ней не нашел. Да и боли от рывка вовсе не было. - Что же тогда это было?
        Что могло быть перед девушкой, которая расчесывала на ночь волосы, сидя лицом к комоду? Не к стенке же носом она сидела?
        - Зеркало, - сообразил Зверев. - Она смотрелась в зеркало. Тогда ее жест понятен: это она зеркало стеклом вниз положила. Вот только что ее испугало? Что же она такое в зеркале увидела, что закричала даже? Ведь не меня же, в конце концов!
        Андрей снова закрыл глаза - но на этот раз благополучно заснул.

***
        Утром он имел прекрасную возможность увидеть то, как сам выглядел пару дней назад. Стенающие от похмелья, с зелеными и красными лицами, братья по пиву выползали из трапезной, жадно пили колодезную воду, обливались, пытались привести себя в чувство квасом, кислыми щами, квашеной капустой, огуречным рассолом. И пахло от друзей… Вежливо говоря, пора было топить баню. Исключение составляли только московские бояре, вернувшиеся из дворца. Правда, было их всего двое, и приехали они переговорить с Кошкиным и другими товарищами. Оно и понятно: у московских бояр наверняка свои дома имеются, посему дневать и ночевать в гостях для них смысла нет. Заглянуть ненадолго во время пира - другое дело.
        Схватив со стола кусок холодной убоины, съев ветчины и запив все это квасом, Зверев отправился в светелку к отцу. Василий Ярославович еще отдыхал и выглядел заметно лучше большинства - не зеленый, не стенающий, и пах не перегаром, а сладковатым хлебным ароматом. Хотя раз до постели дошел, за столом не «сломался» - значит сильно не перебрал. Заглянув внутрь, Андрей понял, что явился рано, и прикрыл было створку.
        - Ты чего-то хотел, сынок?
        Юный боярин вздохнул, вошел в комнату:
        - Извини, что разбудил, отец.
        Ничего. Все едино утро. Как там други наши?
        Зверев ухмыльнулся. Василий Ярославович понимающе рассмеялся, откинул одеяло, встал, опоясался поверх рубахи льняным пояском.
        - Где мои младые годы? Ныне я так ужо не могу.
        - Да-а, - покачал головой Андрей. - Одного не понимаю, зачем Ивану Кошкину такая головная боль?
        - Да разве это боль? Это веселье наше. Он вдовый, бездетный. Вот как после литовского похода дружба наша началась, так у него пиво и варили. Тогда, правда, мы лишь осенью поздней, после Юрьева дня обычно съезжались. Куролесили неделю-другую, заодно дела московские решали. Опосля разъезжались на год. А ныне сам видишь. Не без твоей легкой руки Кошкин при великом князе главным стражем оказался. А на кого ему опереться, кроме как не на друзей? У него в сундуках казны богатой не спрятано, чтобы сторонников покупать. Посему мы для него единственная сила. Ради этого шум в доме и потерпеть можно. Да и нас он, мыслю, не забудет. Всем старания вернутся сторицей… У тебя вон уже и шуба есть с великокняжеского плеча. И в книги переписные попал, несмотря на младость и на то, что земли своей, холопов не имеешь. Ан платить тебе из казны все едино за службу обязаны. Не как одному из ратников, а как господину. Мыслю, путным боярином[24 - Путные бояре - это те, кто получил на кормление не землю, а должности при дворце великого князя.] стать с этого дела можешь.
        - Ну в переписные листы меня не Кошкин, и даже не царь определил. Это князю Воротынскому спасибо.
        - Ой, сынок, - натягивая шаровары, покачал головой боярин. - Откуда что берется… А не провел бы нас Кошкин на прием, не указал бы на тебя государю - разве получилось бы хоть что? И отчего, скажи, ты великого князя все царем обзываешь? Неудобно как-то, право слово.
        - Так получается, - пожал плечами Зверев. - Сидит этот титул в подкорке, вот сам собой на язык и выскакивает.
        - Где сидит? - не понял Василий Ярославович.
        - Ну… - запнулся Андрей. - В общем… Ну в памяти.
        - Откуда оно у тебя взялось?
        - Сам не знаю, отец, - махнул рукой молодой боярин. - Сидит, в общем, с детства. Я про другое хотел спросить. Я тебе нужен сегодня? Хочу по Москве покататься, посмотреть столицу.
        - Загонял я тебя, нешто, с делами?
        - Я не о том, отец. Могу я посмотреть на столицу нашу? Каков город, каковы храмы? Исповедаться, причаститься. Может, увижу чего интересного. Любопытно все же.
        - Город как город, - хмыкнул боярин. - Ну разве размерами поболее. Впрочем, отчего и не посмотреть? Поезжай.
        - Спасибо, отец.
        - Подожди, - остановил уже повернувшегося к двери сына Василий Ярославович. Он взял свой пояс, открыл сумку, достал кошель, отсыпал часть серебра, затянул узел и кинул кисет Андрею: - Вот, возьми. Мало ли чего понадобится. Нехорошо: боярин - и без денег. Да, и себе тоже сумку поясную купи. Одною ложкой сыт не будешь.
        - Понял, отец. Ну я скоро вернусь.
        С кошкинского двора Зверев повернул налево, объехал по соседней улице квартал из нескольких дворов, на следующей улице пустил коня шагом, добрался до ворот третьего двора, остановился. Табличек с названиями улиц и номерами домов никто еще не изобрел, а потому он даже примерно не мог угадать, где находится и не ошибся ли в своих поисках. Тын, отделяющий владения, как он думал, окольничего Шаховского от московского люда, имел высоту выше головы всадника, а потому снаружи разглядеть удавалось только крытую дубовой резной черепицей крышу дворца. Или особняка? Интересно, как отличить простенький дворец от богатого дома? То, что князь Шаховской не был особо богатым и почитаемым человеком, определялось легко: улица перед его воротами оставалась немощеной.
        Покрутившись с четверть часа перед этим домом, Андрей понял, что проку от его стараний не будет. Ломиться в гости в незнакомый дом - неприлично, так он ничего не добьется. Был бы повод хоть какой - а то что сказать? «Здрасьте, вы меня не знаете, но я хочу познакомиться с вашей женой?». Ха-ха три раза. Надеяться на то, что хозяйка куда-то выедет - тоже наивно. То есть из дома она, конечно, выезжает. Но вероятность того, что она отправится в поездку именно сейчас… Зверев махнул рукой, поворотил коня и пнул его пятками в бок, направляясь к центру.
        Обзорная экскурсия по городу особой радости ему не принесла. Единственными узнаваемыми строениями здесь были сам Кремль и огромная колокольня Ивана Великого, скребущая, казалось, самое небо. Крепостные башни, правда, еще не имели своих зеленых островерхих шатров - зато над стенами тянулись длинные деревянные навесы, защищающие раздвоенные, подобно змеиным языкам, зубцы от стрел и дождя. На Спасской башне почему-то не было часов, хотя Зверев готов был поклясться, что во время приема он слышал бой курантов[25 - С 1404 года и до середины XVI века кремлевские часы находились на великокняжеском дворе, возле Благовещенского собора.]. Остальная часть города: дворы, храмы, дворцы, торговые лавки - вообще все было деревянным. Кроме земляного вала. Но и на том крепостная стена стояла бревенчатая.
        Разумеется, что-то интересное Андрей мог и пропустить - город все-таки огромный, больше ста тысяч населения. Всех улиц не объедешь. Но то, что увидел - особо его не впечатлило. Деревня деревней. Хотя и бескрайняя.
        На одной из торговых улиц он присмотрел себе замшевую поясную сумку, похожую на патронташ к винтовке, надел ее на ремень. Заодно купил симпатичный платок с набивным рисунком и архангельскую пороховницу с тонким носиком, вырезанную из моржового клыка. Она и на вид была куда приятнее, чем его самоделка, и в использовании удобнее: меньше пороху просыпает. В одной из лавок соблазнился выпить чаю - но после сбитней и кваса привычный с детства напиток показался совершенно безвкусным.
        В заключение прогулки лошадь сама принесла его на знакомую улочку, к высокому, плотно сбитому частоколу, проникнуть за который не было никаких шансов. Немного погарцевав перед воротами, Андрей увидел медленно бредущую по улице сгорбленную нищенку, закутанную в темные платки почти до пояса, со сделанной из соснового корня узловатой клюкой.
        Он спешился, нашарил в сумке медную полушку:
        - День добрый, бабушка.
        - Ох, кому добрый, а кому и маковой росинки с утра не перепало, - профессионально плаксивым голосом отозвалась бродяжка.
        - Возьми, на маковую росинку этого должно хватить, - показал ей монету боярин, и сам не успел заметить, как денежка испарилась из его рук.
        - Благодарствую тебе, мил человек, - принялась кланяться нищенка. - Век за тебя Бога молить буду…
        - Скажи лучше, чей это дом?
        - Этот, что ли? Дык, хозяюшки Людмилы Шаховской.
        - Что, хозяина, что ли, нет?
        - А нету, родимый. Князь Петр - он все в отъезде да в отъезде. Ох, изголодалась я, ох, изголодалась. Пойду, куплю себе короч…
        - Подожди. Ты ее знаешь?
        - Кого?
        Зверев вздохнул, полез в кошелек.
        - А-а, княгиню Людмилу? Да, бывала я в их доме. Хозяюшка к нам милостива: и покормить велит, и спать в людской положит. Бывает, и копеечку даст на дорогу. Копеечку…
        - Алтын, - ответил Андрей. - Алтын, коли придумаешь, как мне с нею увидеться.
        - А чего тут думать-то, ясный сокол? Как хозяюшка в храм на молебен отправится, ты ее и встреть на улице, поклонись. Проводи до храма-то, поговори.
        - О чем я с ней поговорю? Я ее и не знаю совсем.
        - Как о чем? Да о том, о чем бабы все завсегда слушать готовы бесконечно. О том, как красива она. Что за глазки прекрасные, что за пальчики тонкие, что за голос чарующий. Нечто слов не найдешь, ясный сокол?
        - Все бы хорошо, да не знает меня хозяйка. Как я к ней подойду? Испугается незнакомца.
        - А ты не пожалей денежки, дитятко, - с некоей долей ехидства ответила нищенка, - я ей и расскажу все без утаечки. Что зазнобой она стала в сердце молодца доброго, что не ест он, не пьет, не спит, а лишь в окна ее заглядывает. Что нет ему ни дороги, ни шляха, ни тропиночки. По какой ни двинется - ан все к ее двору ведут, сворачивают.
        - Точно расскажешь? - достал еще монету Зверев и кинул попрошайке.
        - Расскажу, касатик, расскажу, соколик ясный. Постучусь Божьей милостью, приду за словом ласковым да о том и поведаю.
        - Увижусь с хозяйкой - алтын твой, - подвел итог разговорам боярин.
        - Увидишься, соколик. А хочешь, завтра и увидишься. Подъезжай сюда на рассвете. Я со двора аккурат с солнцем выйду да тебе про то и поведаю. Когда хозяюшка поедет, куда направится. Тут и встретишься.
        - Ладно, - усмехнулся Андрей. - Поверю. До утра.
        Новым днем он поднялся в доме боярина Кошкина, наверное, самый первый. Надел атласную рубаху и вышитую ферязь, штаны из синей тафты, красные сафьяновые сапоги, достал из походного узла епанчу, крытую тонким коричневым сукном и подбитую норкой. Зверев никак не мог привыкнуть, что в парадных нарядах напоказ выставляется не драгоценный мех, а всего лишь сукно. Но так, наверное, ощутимо теплее.
        На улице было прохладно, так что плащ пришелся весьма кстати. По почти пустым улицам он рысью промчался до поворота к заветному двору, натянул поводья, закрутился на месте. Нищенки не было. Если бы вышла, наверняка бы подождала - обещанный алтын все еще находился в поясной сумке, в кошельке. Разве только у попрошайки ничего не получилось, и она предпочла скрыться от боярского гнева.
        Андрей отпустил поводья, промчался во весь опор по улице туда-сюда, благо прохожих тут пока не появилось, остановился на прежнем месте. Ничего не понимающий гнедой скакун фыркал, прядал ушами и переступал копытами.
        Наконец хлопнула калитка, и на улицу выбрела знакомая сгорбленная фигура в платках. Боярин пустил коня шагом, подъехал к ней:
        - Ну?!
        - Обо всем сговорилась, касатик, - опасливо оглянулась нищенка. - В храм Успения она сегодня поедет, за час до полудня. Токмо ты тут ее не жди, опасается она подозрений. Она по Болотной улице поедет, ты ее на перекрестье с Успенской и жди.
        - А какая тут улица Болотная, какая Успенская?
        - Экий ты, соколик… Отсель второй поворот - то Болотная будет. А по правую руку третий поворот ужо Успенская. Храм в конце стоит, увидишь. Ты к княгине подъезжай радостно, кланяйся. Сказывай, не видел давно. Она тебя приветит, коли к сердцу ляжешь. Али не приветит. Ты уж тоды не скандаль…
        - Хорошо, - рассмеялся Зверев, удивившись тому, насколько легко разрешился столь трудный вопрос. - Ну и ты на тот перекресток приходи. Тебе ведь алтын нужен?
        - За такое дело мог бы и серебром одарить, сокол мой ясный.
        - Глаза княгини Людмилы увижу - может, и отблагодарю.
        Андрей опять пустил коня вскачь. Возвращаться на двор Кошкина, бродить там несколько часов из угла в угол ему не хотелось, и молодой боярин помчался к городским воротам. Отвернул на тянущиеся перед земляной стеной свежескошенные луга, и долго носился по ним, подставляя лицо встречному ветру. Сердце билось горячо и упруго, уши горели, а в сознании крутилась только одна мысль: «Неужели я сейчас ее увижу?».
        Зверев въехал в город через южные ворота, не забыв поклониться надвратной церкви и осенить себя знамением. Спокойным шагом добрался до самого Кремля, повернул от него к дворцу Воротынских, проехал дальше, к стройному и высокому двухшатровому храму Успения, от ворот церкви поскакал по одноименной улице.
        Нужный перекресток он узнал легко: перед ним, на скамеечке у чужих ворот, сидела знакомая нищенка, поставив подбородок на клюку. Увидев боярина, она встрепенулась, выпрямилась - видимо, забыв, что безнадежно горбата, - и замахала руками:
        - Ты там не жди! Ты в сторонке постой да навстречу выезжай. Дабы случайно столкнуться.
        - Скоро появится?
        - Служба вот-вот начнется, соколик. Должна к ней поспеть.
        - Хорошо.
        Андрей спешился, встал перед конем, поглаживая его по морде, успокаивая, делясь с ним хорошим настроением. Гнедому это понравилось: он опустил ниже морду и даже перестал шевелить ушами, прислушиваясь к происходящему вокруг.
        - Едут… - зашипела нищенка.
        Как она угадала это сквозь отгораживающий Болотную улицу частокол, Зверев не понял, но поднялся скакуну на спину, повернул его к перекрестку, пустил шагом. Тут показалась и свита княгини Шаховской. Сама Людмила ехала на гордо вышагивающем тонконогом арабском жеребце на седле боком, «по-дамски». Рыжие кудри укрывал тонкий батистовый платок, украшенный мелкими жемчужинами, плечи спасал от солнца плащ из золотой парчи, украшенный спереди самоцветами и лентами из красивого меха. Юбки же, что прятали ноги до самых туфелек с загнутыми вверх носками, были шелковыми, бархатными, атласными - между складками выглядывала то одна, то другая дорогая ткань. Следом двигались две великовозрастные, лет по сорока, матроны, а дальше красовались атласными рубахами четверо холопов в бархатных беретах с беличьим хвостом на макушке.
        Сердце екнуло и остановилось. Гнедой, почувствовав состояние хозяина, замер как вкопанный. Андрей и не ожидал, что увидит ее так близко: разлет бровей, россыпь веснушек, прямой нос над сурово сжатыми, чуть не сморщенными губами, гордо, даже надменно вскинутый подбородок, тонкая изящная шея, тонущая в соболином меху низкого ворота.
        Они встретились взглядами. Глаза Людмилы внезапно округлились, она охнула, резко хлестнула коня, и тот, сорвавшись на рысь, рванулся к церкви. Следом, погоняя лошадей, промчалась остальная кавалькада.
        Зверев развернулся было следом, но тут же натянул поводья: подобное поведение княгини никак не тянуло на приглашение продолжить знакомство.
        - Чего это она, бабуль? - поинтересовался он у нищенки.
        - Уж не ведаю, милок, не ведаю, пожала она плечами. - Но разузнать могу, коли пожелаешь. Сегодня мне туда хода нет. Нехорошо каженный день-то в одном доме побираться. Но завтра спросить попытаюсь. Ты вот что, милок. Коли прознать сие хочешь, дня через два к Успенской церкви подъезжай. Я, соколик ясный, там на крылечке часто посиживаю. Коли чего узнаю - усе, как на духу, расскажу. А как ладна княгиня-то… Ох, бела, что молоко, румяна, как яблочко наливное…
        Молодой боярин кивнул, нашарил в поясной сумке монету, кинул нищенке и помчался к дому.

«Что же случилось? - никак не мог понять он. - Чего она так испугалась? Почему, почему?».
        Не то чтобы веснушчатая кокетка показалась ему сильно привлекательной - но все же обидно, когда посылают куда подальше вот так, не удостоив даже словом.
        У Кошкина опять топили баню. Зверев, переодевшись попроще, составил компанию нескольким друзьям по братчине. Скинул одежду, забрался на самый верхний полок. Время от времени он спрыгивал, обливался ледяной колодезной водой, запивая ее таким же холодным пивом, - и снова лез наверх, в самый пар. Вместе с потом потихоньку уходила и обида на столь резкое отвержение юной красавицы. К тому же среди бояр развернулся спор о том, как можно расправиться с Крымским ханством, что спряталось далеко за Диким полем[26 - Дикое поле - это историческое название южнорусских степей между Доном, верхней Окой и левыми притоками Днепра и Десны, которые на несколько веков полностью обезлюдели в результате постоянных татарских набегов.], за быстрыми реками, за широкими водами да еще признало над собой власть непобедимой Османской империи - а значит, получило и ее защиту. А кто же из мужчин откажется поговорить о войне?
        Людмила Шаховская снова вспомнилась Андрею только поздно вечером - пожалуй, даже ночью, - когда он, распив с друзьями братчину пива и закусив его копченой стерлядью, ушел к себе в светелку и забрался в постель. Перед ним снова, как наяву, проявился образ гордой княгини - ее глаза, брови, губы, ее стан. И ученик Лютобора вдруг вспомнил, что можно сделать с человеком, чей образ удается представить во всех подробностях.
        Андрей сосредоточился на молодой женщине, на ее внешности, чертах ее лица, изгибе рук, россыпи перстней на пальцах, на ее шее, подбородке, на упругой груди. Внешность человека - это как почтовый адрес для магических сил. Сотки верный образ - и чары позволят тебе установить связь именно с тем, кто тебе нужен. Сейчас Звереву это, судя по всему, удавалось неплохо. Он взмахнул рукой, проверяя, насколько ясно и прочно удерживается желанный облик перед глазами, сосредоточился и начал его, как говорил Лютобор, «расшивать». Мысленно вытянул из живота ее душу,
«распушил» - точно облако заклубилось вокруг тела, скрывая Людмилу в себе. Он придвинулся, провел сквозь блеклую дымку ладонью, ощущая ее рыхлую туманную сущность, мягкость, обволакивающую неспешность.
        Старый чародей рассказывал, что иногда облако сопротивляется, не пускает - и тогда лучше отступить, подождать другого случая. Значит, или сон такой жесткий, плотный, в котором нет места постороннему, или нет сна совсем, или душа отчего-то сопротивляется. Кто знает, что с ней творится, пока плоть отдыхает? Андрей же противодействия, помехи не ощутил - и двинулся вперед, проник в облако, пошел сквозь туман, в котором крутились какие-то птицы, мелькали качели, мчались лошади.
        Он сосредоточился, легким усилием сдул эту мешанину - и обнаружил широкий луг, заросший поднявшимися но колено колокольчиками, лютиками, маками. Легкое усилие воли и воображения - над всем этим запорхали махаоны, шоколадницы, геликониды, в пронзительно голубом небе вспыхнуло солнце.
        Он шел по этому лугу, обнаженный по пояс, в атласных шароварах и алых высоких сапогах. Шел, уверенный в своих силах и власти над этим миром. Повернул голову, зная, что сейчас увидит ее и Людмила действительно оказалась рядом, в нескольких шагах, одетая в одну лишь шелковую рубашку, с рассыпанными по плечам светящимися золотыми кудрями.
        - Спокойной ночи, красавица, - поздоровался он. - Вот и свиделись. Ответь же, очаровательная леди, отчего ты сегодня умчалась от меня, как от чумы или дикого зверя? Что случилось? Почему? Ведь мы даже незнакомы!
        - Господь Вседержитель, Господи, спаси и сохрани от всякого греха, от темного беса, от дурного глаза… - Княгиня торопливо закрестилась, попятилась, осенила крестом Андрея, потом себя, потом снова Андрея.
        Мир начал темнеть, закручиваться на краях горизонта черными вихрями, затягиваться крупянистой мозаикой. Похоже, Шаховская испугалась, и довольно сильно. Сон рушился - ведь это все-таки был ее сон. Зверев здесь присутствовал всего лишь гостем. Молодой человек предпочел отступить. Он попятился назад, выходя из облака - и оно действительно закружилось перед ним, скрывая в грозовых обрывках образ Людмилы.
        - Да все уже, все, - махнул рукой Андрей и… проснулся. Он лежал в своей темной светелке под толстым ватным одеялом и смотрел в потолок. - Это что же - сон, что ли, был?
        Ответить ему было некому. О том, удалось ему проникнуть в сон юной княгини или нет, знала только она сама. Но ведь ее не спросишь…
        - Никите, что ли, в сон залезть? Его хоть расспросить утром можно будет…
        Зверев закрыл глаза и попытался соткать перед собой образ холопа. Но вместо этого оказался на плоту, на волнах теплого, синего моря. Правда, это был всего лишь сон. Его собственный сон…

***
        Самое тяжелое - это ждать и ничего не делать. Василий Ярославович решал какие-то проблемы с тяжбой и выплатой «боевых» за убитых холопов - оказывается, за участие в походах государево жалованье утраивалось. Вот только с документами здесь, как и в двадцатом, и в двадцать первом веке, вечно случалась волокита, накладки, недочеты. И, разумеется, не в том, что казна должна получить, а именно в том, что она должна выплатить. Раз отпросившегося сына боярин с собой больше не звал. Пить, стараниями Михаила Воротынского, Андрея тоже больше не тянуло. Пару кубков вина или пива он за столом, конечно же, выпивал - но на большее не решался. Вот и оставалось только слоняться по двору или садиться на гнедого, выезжать за ворота и скакать за пределы ремесленных слободок, чтобы вдали от людских глаз искупаться в какой-нибудь тихой речушке. Раздевания с купаниями в этом мире тоже не очень приветствовались.
        Ровно в полдень третьего дня молодой боярин подъехал к церкви Успения, спешился, обмотал поводья скакуна вокруг перекладины коновязи, отпустил подпруги, после чего перекрестился на храм, склонив голову. Снимать при этом тафью Зверев не стал: он уже усвоил, что боярская тюбетеечка здесь за головной убор не считалась. Скорее она воспринималась как облегченная замена сбритых воином волос.
        Распрямившись, он направился к крыльцу, опустил руку в кошелек и прошел вдоль нищенок, бросая по полушке каждой в протянутую руку. Лишь дойдя до попрошайки с зажатой между коленями узловатой клюкой из соснового корня, он молча сжал кулак и склонил голову набок. Бабулька, не получив ожидаемой милости, подняла глаза - и чуть не подпрыгнула на месте, засуетилась, попыталась отбежать в сторону, отчаянно крестясь, но выкрикивая при этом не молитвы, а языческое: «Чур, чур!».
        - Куда, старая? - зашипел на нее сквозь стиснутые зубы Андрей. - Я, что, бегать за тобой должен? Ты была в доме оговоренном? Спросила, чего нужно?
        - Свят, свят… - перешла на христианские отговорки бабулька. - Ты это… - И вдруг визгливо крикнула: - А ну, перекрестись!!!
        - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, - осенил себя знамением боярин, вытянул из-под ворота нательный крестик, поцеловал и опустил обратно. - Господи, спаси, помилуй и сохрани грешного раба твоего Андрея. Ну довольна?
        - Свят, свят… - облегченно перевела дух нищенка. - А Андрей - это кто таковой будет?
        - Я это, я. Ну спросила?
        - Да она, касатик, - перешла на шепот попрошайка, - она тебя за беса сочла! «Бес он, - сказывала. - Во сне ко мне являлся, в зеркале его видела. Как наяву приходил. Бес, истинно бес!» - Бабулька перекрестилась. - То не я, соколик. То она так сказывала.
        - Бес?! - Андрей сплюнул: - Вот, черт, придумает тоже!
        Он немного подумал, схватил нищенку за руку, потащил за собой, к храму:
        - Смотри, бабка, смотри. К образам сейчас любым приложусь. В грехах исповедаюсь. Причастие приму. Внимательно смотри! А то подумаешь, что обманываю…
        Он перекрестился, поклонился Божьему дому почти в пояс и вошел внутрь…
        Очищение духовное заняло у боярина около получаса. Лютобор требовал от ученика отдавать излишне сильному христианскому Богу все положенные требы - и Андрей не собирался от этого обязательства увиливать. Спустившись с крыльца, кинул нищенке тонкую новгородскую серебряную чешуйку:
        - Теперь убедилась? Иди и обо всем, что видела, Людмиле расскажи. Давай, давай, несчастная, иди немедля! Иди же ты!
        Попрошайка, прибрав монету, низко поклонилась, развернулась и быстро-быстро застучала клюкой по дорожной пыли. Молодой боярин затянул гнедому подпруги, распутал повод, поднялся в седло и двинулся вслед за ней, держась на некотором удалении. Успокоился он лишь тогда, когда бабулька, подобострастно кланяясь и крестя отворившего калитку холопа, вошла на заветный, закрытый для него двор. Теперь ему снова оставалось только ждать.
        - Поеду-ка я выпью, - решил Андрей. - Голову немного задурю - глядишь, и время быстрее пройдет.
        До двора Ивана Кошкина ехать было, к счастью, недалеко - вот только первым, кого увидел Зверев, въехав в ворота, был боярин Василий Ярославович.
        - Вовремя, сынок, - кивнул ему Лисьин и отпустил Никиту, которому только что давал какие-то поручения. Ну как, насмотрелся на Москву? Заскучал, поди, в четырех стенах? Ни охоты, ни простора, чтобы с рогатиной, сабелькой али луком поиграть. Ну да ныне все, покончили мы с хлопотами. Вечерком попаримся на дорожку да завтра па рассвете и поедем.
        - Как завтра? - вздрогнул Андрей. - Уже? Но почему завтра? Я не могу…
        - Забыл, сколько мы тут просидели, да сколько дней нам еще на обратный путь понадобится? Страда, сынок. И так опаздываем, чтобы проследить за всем хозяйским глазом. А Ольгу Юрьевну ныне перетруждать нехорошо… Постой, - спохватился он. - Как это ты не можешь? Почему?
        - Понимаешь, отец, - погладил гнедого по морде Андрей. - Понимаешь…
        Не так-то просто было облечь в слова все то, что творилось у него в душе. Что это было? Любовь? Да нет, что за бредовая мысль?! Он с княгиней даже словом ни разу не перемолвился, познакомиться не успел. Какие тут могут быть чувства? Может быть, он оказался заворожен ее красотой? Да тоже вряд ли… Какая красота? Лицо в веснушках, хотя давно не сезон, черты обыкновенные, как у многих. Да еще и за беса его приняла! Помнится, он всего лишь собирался взглянуть на нее поближе. Это получилось. И что теперь? Больше он ни к чему и не стремился, ничего не хотел! Просто чертовщина какая-то. Глупое и бессмысленное наваждение.
        - Ты прав, отец, - кивнул Зверев. - Засиделся я тут, с ума от безделья сходить начинаю. Ну какие у меня тут могут быть дела? Конечно же, едем.
        Соколиные поля
        Пахома они обогнали на второй день, перед Ржевом. Дядька ехал, довольный судьбой, напевая негромко какую-то протяжную песню. От него сильно пахло пивом, но выглядел Белый вполне благообразно, с облучка не падал.
        - Ты смотри, до заморозков добраться успей, - придержав ненадолго коня, посоветовал ему Василий Ярославович. - В телеге ведь ночуешь, как бы не застыл.
        - На все воля Божья, батюшка боярин, - перекрестился холоп. - Коли пожелает - то и завтра мороз случится. Не захочет - и до Рождества дождики будут лить. Ты не беспокойся, Василий Ярославович, доеду. Не впервой.
        - Поосторожней все же, - попросил его Лисьин. - Топор есть?
        - Как же без него в пути, батюшка?
        - Тогда езжай. В усадьбе роздых получишь.
        Верховые помчались дальше, одолевая километров по восемьдесят за день. Ржев, Бобровка, Нелидово. На третий день с неба посыпался мелкий противный дождь, тут же превратив тракт в грязное месиво. К счастью, не очень глубокое, меньше чем в ладонь. Брызг, пачкотни много - но ни ноги скакунов, ни колеса многочисленных повозок в грязи не вязли.
        - Хлеб в такую погоду не убрать, - недовольно поглядывал на небо боярин. - Не высохнут снопы. Погниет все в поле. Скорей бы домчаться!
        Но раскисший путь отнюдь не добавлял путникам скорости. Только на девятый день они добрались Великих Лук. Уже темнело, и Василий Ярославович решил заночевать на подворье. Заодно и приказчика проверить.
        Здесь все было в порядке: никого постороннего, камнеметы и припасы на месте, в амбарах - все учтено и разложено. Афанасий на все вопросы отвечал толково, не путался, глаза не прятал. Настроение после этого у боярина поднялось, и он даже выпил с приказчиком вина, не пожалев для хорошего работника дорогой мальвазии. А поутру путники увидели теплое яркое солнышко и совершенно чистое небо, словно и не поливало их дождем полную седьмицу без перерыва. Они поднялись на коней, вскоре выехали из города, перешли на рысь - и уже через два часа спешились во дворе усадьбы.
        - Ну наконец-то! - встретила на крыльце своих мужчин Ольга Юрьевна. - А я уж испереживалась. Нет и нет вас, нет и нет. Уж не знала, чего и думать. - Она обняла мужа, прижавшись к нему на несколько мгновений, потом поцеловала в лоб Андрея: - Вернулся, чадо мое. Ой, а чего это ты обрился весь?
        - А ты как думаешь, матушка? - хмыкнул Василий Ярославович.
        - Я? - чуть отступила женщина. - Для почета, верно? Молод ведь он. Да и надела своего нет.
        - Боярин Андрей Лисьин ныне имя нашего сына. По велению государя и общему боярскому одобрению в переписные листы включен он как боярин, и жалованье ему на том положено в двенадцать рублей без службы![27 - 12 рублей боярин получал в мирное время, а на период участия в походе плата утраивалась. И это помимо необлагаемого налогами дохода, что приносило ему имение.]
        - Боярин ты мой, - опять обняла Зверева хозяйка, сняла тафью, погладила покрытую мелким ежиком голову. - Колется… Боярин…
        - Вечером ради такого дела пировать указываю всем, без исключения. А коли провинности у кого - прощаю! - объявил Василий Ярославович. - Праздник у нас, молодой Лисьин боярином стал. А сейчас вели баню стопить. Неприятная ныне была дорога. Промокли все насквозь.
        Вопреки обычному, за стол они с дороги не сели. А чего садиться, коли только что, почитай, завтракали? Андрей поднялся к себе, скинул епанчу, ферязь, растянулся на перине.
        - Боже мой! Мягкая постель! Кажется, я уже и забыл, что это такое.
        - Доброго тебе дня. Андрей Васильевич. Боярин Андрей Васильевич, Варенька, боярин, - поправил девушку Зверев, рывком поднялся, обнял ее и крепко поцеловал в губы. - Никак, навестить решила?
        - Матушка Ольга Юрьевна постель велела застелить. Разобрана была, пока вы в отъезде…
        - Ну вот, - усмехнулся Андрей. - Все в делах, в делах.
        Он поднялся, нашел среди вещей сверток с платком и протянул Варе:
        - Вот, это тебе.
        - Ой, боярин… - ахнула она, развернув узорчатую ткань. - За что же милость такая, Андрей Васильевич?!
        - Просто подарок. - Зверев опять привлек к себе девушку, стянул с ее головы платок и пригладил волосы. - Подарок.
        Первый день, как обычно, практически пропал. Пара часов минуло, пока истопилась баня, еще столько же холоп и двое бояр отогревались в парилке после долгого пути, половину которого пришлось одолевать в мокрой одежде. После бани был обед, который к вечеру перешел в пышный богатый пир, завершившийся только поздно ночью.
        Зато утром Андрей смог впервые за минувший месяц взять лук и пойти на берег озера к уже похожему на мочалку березовому пню. Что бы там ни говорили, будто раз полученный навык остается навсегда - но если его постоянно не подкреплять, то через годик за двести метров не то что в человека, в лошадь не попадешь.
        Расстреляв по два колчана сперва с двухсот, потом с трехсот метров, молодой боярин вернулся в усадьбу, позавтракал с холопами - хозяин с хозяйкой к столу не вышли, - после чего поднялся в седло и помчался на Козютин мох.
        Перед пещерой было пусто, а потому Зверев бросил поводья в малинник, вынул из сумки тряпочный сверток и смело спустился вниз.
        - Здрав будь, мудрый волхв, переживший века. Долгие тебе лета, Лютобор, свиной окорок, щуку вареную с шафраном и баклажку хмельного меда. Сам, извини, не буду. Вчера пировали, так я ничего хмельного видеть не могу.
        - Весел ты, смотрю, отрок, - поднял глаза на ученика колдун, который помешивал какое-то варево в стоящей на углях, маленькой глиняной плошке.
        - Боярин я отныне, Лютобор. Мелочь, но приятно. А ты чего делаешь?
        - Да вот, любовное зелье для одной молодухи творю.
        - Зачем? Ты ведь сам меня учил, как нужно девиц и молодцов привораживать. Берешь любой напиток или еду, наговариваешь: «Лягу я, добрый молодец, помолясь, встану я, благословясь, умоюсь росою, утрусь престольною пеленою, пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду в чисто поле, во зеленое поморье. Стану я на сырую землю, погляжу я на восточную сторонушку. Воссияло красное солнышко, припекает мхи-болота, черные грязи, сушит травы высокие, сушит ямы глубокие, сушит обрывы крутые, сушит земли ровные. Так бы припекала, присыхала девица ко мне, добру молодцу, - очи в очи, сердце в сердце, мысли в мысли. Спать бы без меня не засыпала, гулять бы без меня не загуляла, и лишь обо мне одном кручинилась, меня помнила, обо мне думу думала». Потом наговоренной пищей жертву угощаешь - и готово. Или на дым присух послать можно. Тебе-то зачем варить?
        - Еду-питье из чужих рук не всякий возьмет, на дым заговор не самый надежный. Чем ближе ты к жертве своей подбираешься, тем надежнее порча выйдет. Мне добра девица от любого своего несколько волос и ногтей принесла. Считай, плоть его добыла. Я сейчас зелье сварю, а она потом на след ему выльет. Вот это надежно будет, никуда не денется.
        - При чем тут порча? Ты же говорил, любовное зелье варишь!
        - А ты думаешь, приворотом волю чужую ломать - это не порча?
        - Если это порча, зачем же ты ее творишь, волхв?
        - Просят - вот и творю, - невозмутимо ответил старик. - Всем мил не будешь. Посему тем, кто приходит, и помогаю. Отчего не одарить радостью хорошего человека, доброго гостя?
        Чародей снял плошку с углей, поставил на пол рядом с очагом, со стоном распрямился:
        - Ох, года мои тяжкие! Спина как затекает. Стало быть, молвишь, боярином стал? Что же, рад за тебя, чадо, рад. Честь это. Как же случилось?
        - Великий князь приказал в переписные листы имя мое внести, - не удержался Андрей от хвастовства. - Князья Воротынский и Глинский храбрость мою ему сильно хвалили.
        - А-а, Глинский, - покивал чародей. - Слышал, слышал. Убьют его скоро. И великого князя тоже убьют.
        - Как убьют? - замер Зверев. - Кто? Когда? Почему?
        Вопрос был, конечно, глупый. Понятно кто. Те же, кто и в прошлый раз переворот замышлял: бояре Шуйские и сторонники Новгорода вкупе с друзьями князя Старицкого. Может, и сам Владимир Андреевич. Ему, сказывали, уже тринадцать, а то и четырнадцать стукнуло. В таком возрасте уже начинают кое-что понимать. Но вот когда?
        - Я тут на досуге опять зеркало Велеса пытал, чадо. Зело знать хотелось, к чему старания твои привели. Вот и углядел я, как зимой грядущей пожар сильный в Москве случится. После напасти сей всех родичей великого князя в бедах обвинят, князей Глинских. Вот и пойдут их убивать по всей Москве. Опосля за город, к самому государю, толпа пойдет. Захотят и тех его друзей побить, что при дворе служат. Мальчик сей, что Русью правит, с отвагою немалой за родичей заступится посему толпа его вместе с дворней и растерзает.
        - И на стол великокняжеский опять Владимир Старицкий сядет, - зло сплюнул Андрей. - Получается, я зря старался, да? Так это и будет вечно раз за разом повторяться, пока Шуйские не добьются своего?
        - Отчего же? - удивился колдун. - Остановить покушения сии не сложно. Кабы у государя сын имелся, наследник, тако пропал бы и смысл на жизнь его посягать.
        - Это верно, - согласился Зверев. - Я как-то не подумал. Будет сын - тогда и трон в случае кончины Ивана к нему переходить будет, а не к брату двоюродному. Шуйские при этом любым макаром в стороне останутся. Вот и перестанут воду мутить. Да только как я великому князю сына сделаю?
        - Есть способ… - закудахтал чародей. - Однако же, мыслю, не поблагодарит тебя государь за такое. Он лучше сам управится. Ну да то дело не мое. У меня для тебя иная весточка имеется. Кажется, нашел я ошибку свою в чарах, которыми тебя назад, в мир твой посылал. Понимаю, отчего назад ты все время возвертаешься. Я ведь у тебя, чадо, лишь душу сюда забирал. А назад всю плоть отправляю. Вот и не находит она там места. Коли не раздумал ты, то в полнолуние могу душу твою из тела вытянуть и в твой мир послать. Найдет, мыслю, плоть нужную. Так ты к себе и вернешься. Правда, до полнолуния еще двадцать дней осталось. Обождать надобно.
        - А если получится? - покусывая губу, спросил Зверев.
        - Что?
        - Если получится мне обратно в будущее вернуться, то Ивана, значит, убьют?
        - Его и так убьют, чадо. Раз зеркало Велесово показало - стало быть, обязательно убьют.
        - То, что твое зеркало показывало, я уже не раз исправлял.
        - Так то ты исправлял, чадо. А ты ведь здесь не будешь.
        - Почему?
        - До полнолуния всего двадцать дней осталось.
        - Ч-черт! - Андрей прошелся от стены к стене, опять раздраженно сплюнул. - Ч-черт, черт, черт!
        - Ты к столу садись, отрок, - предложил колдун, разворачивая сверток. - Щуку я, пожалуй, согрею, а солонину мы и так отпробовать можем. У меня хлеб есть, принесла оная молодуха. Мяконький, что титька мамкина.
        - Ладно, Лютобор. Покажи, что там зимой будет твориться.
        - А тебе зачем?
        - Затем, что всего двадцать дней назад я великому князю в верности клялся! - зло ответил боярин. - И живота клялся не жалеть, его защищая. Потерплю до весны, дольше тут сидел. Спасу государя, а потом домой и возвернусь. Ну давай, чародей, показывай! Дай глянуть, кто там и что творить станет?
        - Сам посмотри. Зря тебя учил, что ли? - невозмутимо ответил старик. - Свечи с жиром мертвецов в коробе, вошва на полу, вода в кадке.
        - Зеркало давно купить пора, - недовольно буркнул Андрей. - Привозят ведь фряги в Москву…
        - Вот и купил бы, боярин… - хмыкнул чародей, накладывая мясо на хлеб. - А коли уж не купил, то со Стречей уговаривайся.
        Зверев поднял деревянное корытце, набрал в него воды, дождался, пока поверхность перестанет колыхаться. Тогда он произнес усыпляющий заговор, приставил «зеркало» вертикально к стене, забрал из короба две свечи, зажег от углей, установил перед
«зеркалом», нараспев произнес заклинание богине смерти, владычице царства мертвых, и попросил показать Москву.
        - Поверху гляди, пока пожар не заметишь, - посоветовал от стола колдун. - Пива и впрямь пить не станешь?
        - Не стану, не стану, - помотал головой Зверев. Прямо у него на глазах уже начинал разгораться гигантский костер, что подобно огненному потопу захлестнул большую часть города…
        В усадьбу он вернулся только в сумерках. Холопы уже успели затворить ворота, но хозяйского сына все же пустили, хотя любого другого путника или даже своего товарища наверняка оставили бы ночевать снаружи. Слишком уж часто под покровом темноты старается проникнуть в жилище всякая нечисть - рохли, кикиморы, а то и лихоманка. Да и враг коварный порой пытается в темноте у ворот спрятаться, чтобы потом внезапно внутрь ворваться.
        Разумеется, накрывать стол даже ради него никто не стал. Не явился к трапезе - сам виноват. Пришлось укладываться на пустой желудок.
        Утро Андрей посвятил кистеню и луку, упорно добивая одинокий пень на берегу, после чего был призван Василием Ярославовичем и вместе с прочими домочадцами отправился в церковь. К счастью, монаха, что застиг его с Варей на берегу, тут не было, поэтому молодой боярин исповедался и причастился совершенно спокойно. После службы всей толпой, они вернулись в усадьбу, в трапезную, к уже расставленным яствам.
        Зверев едва успел утолить голод, когда в комнату ворвался холоп с саблей на боку:
        - Батюшка-боярин, там от князя Друцкого вестник прискакал!
        - Никак, тяжба разрешилась? - охнула хозяйка, прижав ко рту ладони.
        Василий Ярославович, отставив кубок, поднялся, поспешно вышел из-за стола. Следом ринулись холопы. Через полминуты мужчины высыпали на крыльцо.
        Холоп Друцкого - молодой, еще безусый, вихрастый паренек в ярко-синей атласной рубахе, с поясом без сабли, но с двумя ножами, в обычных коричневых сапогах до колена шел по двору, ведя коня в поводу. Это был хороший знак. Выиграй князь Юрий право на имение Лисьиных, наверняка не удержался бы власть показать, велел бы посланцу верхом в усадьбу въехать. Дескать, все это - мое! К себе въезжаю, можно уважения и не выказывать. Возле крыльца посыльный поклонился, скинув с головы картуз, и звонким голосом провозгласил:
        - Князь Юрий Друцкий кланяется тебе, боярин Василий Лисьин, здоровия тебе и всей семье твоей желает и приглашает тебя на охоту, что третьего дня на Соколином поле затеял.
        - Благодарность моя князю Юрию, - с некоей растерянностью в голосе ответил боярин, кашлянул, махнул рукой: - Эй, Ерема, коня у вестника прими. А ты, мил человек, в дом заходи, к столу садись, подкрепись с дороги. Без кубка вина доброго и пряженцев грибных мы тебя назад не отпустим!
        Веселья присутствие нежданного госта в трапезной не добавило. Разговор не клеился и состоял больше из указаний: из-за страдного времени Василий Ярославович рассылал холопов на разные работы кого сено косить, кого снопы возить, кого овин протапливать. К счастью, гонец особо не засиживался. Выпил два полных кубка, закусил тушеной убоиной, пирожком с рыбой, после чего заторопился назад с ответом.
        - Благодарность мою князю Юрию передай, - проводив до крыльца, еще раз напомнил холопу боярин. - Скажешь, приеду всенепременно. И сына с собой возьму.
        Лишь когда всадник бодрою трусцою умчался за ворота, Василий Ярославович покачал головой:
        - Просто беда. Как соколы наши, матушка?
        - Никак запамятовал? - удивилась боярыня. - Уж лет пять, как околели!
        - Помню, помню. Но надеялся, что запамятовал. Вдруг новые птицы появились?
        - А почему именно соколы, отец? Может, они зайцев или лис погонять хотят?
        - На Соколином-то поле? - Боярин вздохнул. - В Луки Великие, може, поехать? Нет, как ни крути, а ловчих птиц краше и смелее княжеских все равно мне не купить. А поймать да воспитать все едино за день не успеем.
        - Может, все же в Великие Луки смотаться? Нешто нет в городе доброй охотничьей птицы?
        - Оставь, сынок. Все едино на хорошую птицу у нас серебра не хватит. А уж на такую, чтобы с княжескими охотниками сравнилась, и подавно.
        - А ну и не такие у него хорошие птицы, отец? Подумаешь, князь! - не выдержал Зверев, но слова его вызвали лишь полное непонимание.
        - Как же нехорошие? - повернулся к нему боярин. - Нешто ты не знаешь, что сокола с угодий князя Друцкого лучшими на Руси, а стало быть, и в мире считаются? Москва испокон веков с Великих Лук тягло берет тремя соколами в год и ничего более не требует! Даже селения тамошние иначе как соколиными или Сокольниками никто и не называет.
        - Может, тогда не ездить?
        - Нехорошо будет, Андрей. Нас ведь честь по чести пригласили, через вражду старую руку протянули. Нечто отталкивать ее сразу? Опять же прознать надобно, что там у князя случилось такое, коли про нас без хулы злобной вспомнил. Кабы в нашу пользу тяжба закончилась, я бы знал. Коли в его пользу иные речи бы вел. Надо ехать.

***
        На Соколиное поле они отправились вчетвером. Василий Ярославович, Зверев, Вторуша и Никита. Оружия не брали, хотя Андрей привычно опустил в рукав кистень, да и косарь на поясе при случае был весьма солидным «инструментом». Лук он тоже прихватил: отчего и не взять лука на охоту? Зато у холопов перед седлами лежали два туго скрученных туркестанских ковра, а в чересседельных сумках имелось и еще кое-что в дорогу.
        Путь за Пуповский шлях занял часа три - всадники шли на рысях и, значит, одолели километров пятьдесят. Последние версты тянулись через кленовую рощу, которая вдруг оборвалась обширным полем, местами поросшим невысоким кустарником. Зверев тут же заподозрил в этом просторе болотину - но копыта коней ступали по земле уверенно, никакого чавканья не слышалось, ничего не колыхалось. Может, просто вода слишком близко к поверхности подступала, корни деревьям вымачивая и не давая расти?
        - Вон они! - заметил Вторуша по правую руку бродящих среди кустарника оседланных коней.
        Путники повернули туда и вскоре увидели расстеленные на земле ковры с яствами и кубками, возлежащих там мужчин и женщин в дорогих парчовых нарядах. То есть в парче были женщины - охотники выглядели куда скромнее. Обычные суконные кафтаны без опушки, стеганые куртки; пара холопов - в тегиляях. Женщин было всего три, охотников, не считая холопов, пятеро.
        Князя Друцкого Зверев узнал сразу - по жалкой седенькой бороденке. Это определение не имело ничего обидного: седых волос на бороде старинного лисьинского недруга было столько, что не хватило бы намотать на одно бигуди. Впалые щеки, глаза, острый нос, непонятная худоба заставляли заподозрить у него что-то из онкологического списка. Как раз рак имеет привычку иссушивать человека, словно пожирая его изнутри. Князь зябко кутался в коричневый кафтан с высоким воротником, лишний раз подтверждая подозрения Андрея. Ну а с треугольным заостренным лицом, в стеганке, подшитой на плечах кожей, был, разумеется, Федор Друцкий.
        - А вот и Василий Ярославович пожаловал, - приподнялся князь. - Присаживайся к нам за стол, боярин, пусть скакуны твои отдохнут после долгого перехода. Откушай, чем Бог послал.
        - Благодарствую, Юрий Семенович, - спешившись, поклонился Лисьин. - Дозволь и мне поделиться, чем хозяюшка моя в дорогу снарядила…
        Боярин кивнул, холопы споро расстелили ковры, начали расставлять на них кубки, кувшины, раскрывали лотки с убоиной, запеченными заячьими почками, птичьей печенью и желудками, пирогами с рыбой, капустой, грибами, репой.
        - А вот кагор французский, очень я его уважаю, Юрий Семенович. Не желаешь отпробовать?
        - Отчего и не попробовать, коли добрый человек угощает? Ты присаживайся, боярин, гостей ты моих знаешь, не раз в походы вместе ходили, а вот супругу впервые, мыслю, видишь. Анастасия, сердечная моя. - Одна из женщин, всего лет сорока, кивнула. Неужели у старого князя такая жена молоденькая? - Это Прасковья, супруга сына моего старшего. А это Елена, доченька моя старшая…
        Зверев понял, что драки, похоже, не будет, тоже спешился, отпустил сивому мерину подпруги и двинулся к коврам:
        - Доброго вам дня, князья и бояре.
        - И тебе долгих лет, младший Лисьин, - кивнул ему, чуть приподнявшись, Федор Друцкий.
        - Боярин Лисьин, если верить переписным книгам, - поправил его Зверев.
        - Нешто боярин? - удивился княжич. - Так за это надобно выпить. Здравицу боярину Андрею!
        Присутствующие с готовностью подняли кубки, осушили, потянулись за угощением.
        - Погода стоит удачная, - заметил князь. - Я намедни опасался, сгниет хлеб на корню. Ан Господь смилостивился, не оставил нас с пустыми амбарами. Так ныне припекает - овин не нужен.
        - Да, внял Господь молитвам. Удалось нонешнее лето. Ан три года тому и заморозки дважды среди лета случались, и дождь весь листопадник шел. Как к весне кору есть не стали, прямо удивляюсь…
        О погоде и сельском хозяйстве бояре могли говорить бесконечно, это Зверев уже знал. Более захватывающей для них и убийственной для него была только тема родственных связей. Встретившись на постоялом дворе, два совершенно незнакомых помещика могли часами перемывать отношения дядьев и дедов, сватьев и деверей, жен и братьев, пока, наконец, не оказывалось, что где-то как-то, через дальних кузин и троюродных дядюшек они все же являются родственниками - ради чего немедленно и устраивалась радостная пьянка.
        Здесь рассуждения о погоде, репе и овсе тянулись около часа и шли бы еще дольше, кабы Андрей не заметил сидящую за князем на сундучке пепельно-серую крупную птицу в кожаном колпачке. От лапы к боковой рукояти тянулся тонкий ремешок. Зверев поднялся, обошел ковры, присел перед сундучком:
        - Какой красавец! Сапсан?
        - А и верно, - хлопнул себя по коленям Юрий Друцкий. - Засиделись мы, бояре. Не пора ли и на охоту собираться?
        Слово князя - закон. Все стали тут же подниматься, разбирать копей, усаживаться в седла. Княжич натянул на правую руку толстую кожаную рукавицу, пересадил на нее пепельного сокола, с ним запрыгнул на коня. Рядом тут же закрутился низкий лохматый пес, похожий на пуделя.
        - А ты чего без птицы? - поинтересовался Федор Друцкий у Зверева.
        - Не любитель я соколиной охоты, - подобрал поводья Андрей. - Мне нравится самому зверя брать, сопротивление его рукой чувствовать, клыки рядом видеть, рычание на лице ощущать. А с соколом что, только смотреть со стороны остается.
        - Э-э, боярин, так ведь есть на что посмотреть! - громко засмеялся княжич. - Знать, не видел ты настоящей птицы, не видел настоящего боя, охоты настоящей. Ну да сегодня глянешь! Ату!
        Широким шагом Друцкий поскакал вперед, Андрей пристроился чуть сзади справа, с любопытством ожидая продолжения, две женщины - супруга княжича и сестра - немного отстали с левой стороны, там же пристроились еще двое бояр. Остальные, видимо, остались с князем и Василием Ярославовичем. Скорее всего, у Юрия Семеновича был еще сокол. А может, и не один. Князь все-таки.
        Собака, вырвавшись вперед на полсотни метров, пошла змейкой, поводя носом и пробивая телом кусты. Друцкий снял с птицы шапочку, высоко поднял руку. Сокол расправил крылья, хрипло клекотнул, спрыгнул с перчатки и начал набирать высоту. Вскоре он занял место высоко над головой хозяина, паря на высоте выстрела из лука. Внезапно пес замер посередине зигзага, приподняв одну лапу и вытянув морду. Охотники подскакали чуть ближе, княжич решительно приказал:
        - Ату! - Пес прыгнул вперед - из травы вырвался и помчался над самой землей коричневый комок. - Перепел!
        Не прошло и нескольких секунд, как сверху па птицу упал стремительный хищник, и все было кончено. Княжич нагнал сокола, усевшегося в кустах, спрыгнул, протянул птице кусочек мяса. Та перебралась на перчатку, принялась клевать. Свободной рукой охотник перебросил добычу в сумку, вернулся в седло. Сокол как раз доел угощение, снова взметнулся ввысь. Через несколько минут из кустов вылетела новая перепелка. Падение, удар - и еще теплая дичь отправилась вслед за первой добычей.
        Сокол взмыл в небо - и песик вновь забегал среди кустарника. Но охотничье счастье отвернулось от соколятников. Минуты уходили одна за другой, складываясь в десятки - а трава словно вымерла, в кустарниках не пряталось ничего живого. Птица внезапно спикировала вниз, ударила собаку крылом по спине. Та в ответ недовольно тявкнула.
        - Ты видел? - оглянулся на Зверева княжич. - Наказывает! Дескать, добычи долго не находишь! Ну, Чегол, ну, забияка!
        Наконец собака снова замерла в стойке. Сокол ринулся вперед, не дожидаясь команды, пес тоже сунул морду в кусты. Громко захлопали крылья, и крупная птица начала набирать высоту, вытянув длинную шею.
        - Крыжень! Утка! Утка! - на разные голоса определили добычу охотники.
        Зашипел воздух, разрезаемый крыльями сокола. Удар - и сцепившиеся птицы кувыркнулись в ивовые заросли. Княжич пришпорил коня, помчался следом и вскоре выбрался довольный, удерживая подкрепляющегося ловца на перчатке.
        - Видел, боярин?! Какой удар, какая скорость! Голову крыженю начисто срубил! Ну красавец, ну ловкач.
        Дождавшись, пока птица доест угощение, Друцкий поднялся в седло.
        - Смотрите, ворон! - вдруг обратила внимание на одинокую черную птицу одна из женщин.
        Княжич немедленно подбросил сокола по направлению к добыче.

«Надо им это? - мысленно пожал плечами Андрей. - Кто же его есть станет?»
        Хищник стремительно взмывал в небо для атаки, а ворон продолжал, помахивая крыльями, лететь куда-то на восток, не замечая опасности. Кавалькада охотников, развернувшись, поскакала следом. Вот сокол сложил крылья, спикировал, камнем падая на черную дичь. Вот он ближе, ближе… Ворон внезапно качнулся в сторону, поджал одно крыло - и сокол проскочил мимо! Охотники зашумели. Сокол описал широкую дугу, снова стал забираться ввысь. Через несколько минут он оказался готов к новой атаке, опять разогнался с высоты - и тут ворон вдруг словно оперся обо что-то в воздухе, пропуская молниеносного убийцу перед собой, чтобы через мгновение продолжить свой полет. Пернатый охотник пошел на новый круг - ворон же вел себя так, словно не замечал ничего. Атака - мимо. Атака - мимо!
        Всадники мчались во весь опор через кустарники, лужи, проскакивали ямы, не отрывая глаз от происходящего наверху. После очередного промаха сокол сменил тактику. Он не стал подниматься на головокружительную высоту, падением с которой трудно управлять, он начал сближаться с добычей медленно, но неуклонно, с каждым взмахом крыльев. Ближе, ближе. Казалось - уж теперь-то ворона не спасет ничто!
        Черная птица вдруг сложила крылья, свалившись в пике, сокол рухнул следом. Они промчались метров сто вниз, и… Ворон расправил крылья. Сокол сделал то же самое, но, естественно, чуть позже, и провалился метров на двадцать ниже. А атаковать снизу - занятие совершенно бесполезное. И опять, уже в который раз хищник начал набирать высоту. Ворон тоже.
        Выше, выше, выше… Когда пернатые забрались так далеко, что казались всего лишь темными точечками, сокол, похоже, попытался сцепиться с врагом без разгона. Они покувыркались, покувыркались, опять вошли в пике, прорезали небо, остановились. Ворон опять оказался заметно выше. Хищник взлетел, тяжело работая крыльями, выше его, вновь спикировал, промахнулся - и повернул к княжичу, упал ему на перчатку. Ворон же с прежней невозмутимостью продолжил своей полет.
        - Устал. - Федор Друцкий вздохнул и надел птице на голову клобук. - Эх ты, не справился. Ладно, возвращаемся. Да и обедать пора.
        Андрей покосился на солнце. Оказывается, за время погони за неуязвимым вороном оно давно перевалило зенит. Часа четыре прошло, пожалуй. Может, чуть меньше. Теперь еще ковры найти надобно, доехать до них. А пока перекусят, то и в усадьбу пора будет возвращаться. Кончилась охота.
        - И как тебе с соколами, боярин? - поинтересовался Друцкий.
        - Красиво. Вот уж от кого, так от ворона такой прыти не ожидал.
        - Э-э, не скажи, боярин. Ворон - он в воздухе князь. С цаплей иной раз соколу проще управиться, нежели с ним. Этот еще тихий попался, а многие сами в атаку кидаются да порой так поранят клювом своим охотника, что и не выживет. Мы как-то на ворона трех соколов спустили, так он от них восемь верст, отбиваясь, уходил. И ушел-таки, исчадье небесное. Хотя чаще, конечно, сокол его берет.
        Так, за разговорами, вернулись к лагерю. Здесь князь и Василий Ярославович уже пировали, поочередно подливая друг другу вино. По виду друзья. Однако же выражение лица у боярина было такое, словно ему доставался один только уксус, да соль на закуску. Охотники присоединились к компании, дочка горячо начала рассказывать Юрию Семеновичу про схватку пернатых. Пожалуй, только теперь до Зверева стала доходить истинная суть соколиной охоты. Смысл ее - в зрелище, в поединке. Потому-то как раз ворон и есть самая желанная дичь. Все остальное - просто еда.
        Возвращения остальных охотников бояре Лисьины не дождались. Василий Ярославович дал сыну немного времени, чтобы перекусить, после чего поднялся, поклонился князю:
        - Благодарствую за честь и уважение. Давно не бывали мы с такими людьми достойными, давно веселья такого не видывали. Но нора и честь знать. Путь еще долгий.
        - И тебя, боярин, за уважение и слова добрые благодарствуем, - приподнялся со своего места Друцкий. - Всегда рады тебя видеть будем. Василий Ярославович.
        Бояре поднялись в седла, подождали, пока холопы наскоро соберут посуду, скатают ковры, и поскакали по полю в сторону дороги.
        - Так отчего князь стал таким милым и добрым, отец? Узнал о нашей близости к великому князю? Проиграл тяжбу? Или па него сошла милость Господа?
        - Это долгий разговор, - ответил Василий Ярославович и пустил коня в галоп, уносясь вперед.
        Вернулись они на закате, а потому времени для разговора вечером боярин не нашел. Как не нашел и утром, и днем. Впрочем, Андрей уже успел подзабыть об этом разговоре, посвятив день рогатине и свисающему с дуба за опушкой чурбаку. В конце концов, хлопоты Василия Ярославовича - это не его хлопоты. Он дождется весны, спасет Ивана от очередного покушения, и - домой. Обратно в двадцать первый век, к компьютерам, мотоциклам и телевизорам. Наверное, забавно будет играть с копьем в какой-нибудь «ходилке», еще помня рукой, каков он - удар рогатиной на всем скаку в пятипудовый чурбак. Или в кирасу польского наемника…
        - Андрей Васильевич! Андрей Васильевич, тебя батюшка кличет! - примчался на луг за опушкой мальчишка лет девяти, имени которого Зверев не знал.
        - Раз кличет, значит, буду…
        Он отпустил поводья и ткнул кобылу пятками в брюхо, заставляя сорваться с места во весь опор, опустил копье, метясь в покачивающийся чурбак и выбрав для удара черное пятно небольшого сучка. В последний миг перед столкновением крепче сжал коленями седло и качнулся вперед, добавляя к инерции рогатины тяжесть своего тела, напряг мышцы… Тун-н-н! Наконечник вошел в дерево почти до середины, рука ощутила резкий толчок - пальцы разжались, чтобы тут же схватить рукоять сабли, рвануть ее из ножен и нанести первый рубящий удар. Пока - в пустоту.
        Андрей развернул коня, спрятал оружие, доехал до чурбака, не без труда выковырял из него рогатину, поставил ее комлем ратовища в седло, нагнал мальчишку, наклонился, подхватил его, поднял в седло, посадил перед собой. Тот немедленно распрямил спину, вскинул подбородок, правой рукой ухватился за древко копья.
        - Ну что, вырастешь - в холопы ко мне пойдешь?
        - Пойду!!! - тут же с радостью согласился малец.
        Василий Ярославович ждал возвращения сына на крыльце. Зверев спешился, кинул повод коня кому-то из подворников, взбежал по ступенькам:
        - Ты искал меня, отец?
        - Да, сын.
        - Что-то случилось?
        - Да… - Он вздохнул. - Идем в трапезную, я велел принести туда вина и кураги.
        Боярин словно надеялся оттянуть начало разговора еще хоть ненадолго - но трапезная была совсем рядом, а на то, чтобы наполнить мальвазией серебряные кубки, ушли и вовсе считанные мгновения.
        - Так что случилось, отец?
        - Ты помнишь поговорку, сынок, что государь может наградить поместьем, но не может наградить происхождением?
        - Да, конечно, - кивнул Андрей, хотя слышал такую присказку первый раз в жизни.
        - Так вот… Вчера я имел разговор с князем Друцким. И он дает тебе возможность стать князем. А дети твои, наши внуки, станут князьями уже по происхождению.
        - Ничего себе, какая щедрость! С чего бы это? - не понял Зверев.
        - До него дошла весть, как минувшей зимой ты завел в болото ляхов, что явились по его душу. Еще тогда он прилюдно поклялся, что буде он выиграет тяжбу за наше имение, то отнесется к нам при своем дворе со всем уважением. Летом же ты спас его сына. После этого Юрий Семенович счел, что отнимать у тебя отчую землю будет не по-божески. Ты их дважды так спасал, а они тебя в бродяги… Однако же отказываться от земли, унаследованной от предков, он тоже не желает. И вчера, сынок, он предложил мне путь, как сделать так, чтобы земля осталась и у нас, и у него, и никто из нас не потерял ни лица, ни чести, ни уважения.
        Василий Ярославович жадно припал к кубку и осушил его почти полностью, прежде чем продолжил:
        - Князь Друцкий предложил выдать за тебя свою племянницу, Полину. После того, как у вас родится ребенок, Юрий Семенович отпишет спорное имение малому. При этом земля останется во владении княжеского рода Друцких, в руках близких родственников, а посему он готов пойти на такой шаг. Я же со своей стороны тоже отпишу имение ребенку. Твой сын станет здешним помещиком сразу по двум дарственным, и всякие тяжбы потеряют смысл. Мало того. Его племянница унаследовала от родителей удельное княжество Сакульское. Посему, женившись на ней, ты станешь князем Сакульским по праву владения, а дети ваши - истинно по праву рождения.
        - Все слишком гладко, - покачал головой Зверев - Так не бывает.
        - Не так уж и щедро, как на первый взгляд кажется. Положим, князь свою выгоду изрядную тоже с этого получит. Прежде всего, ныне он полсотни холопов сверх своих сил выставлять на службу обязан. От имени княгини Сакульской, дабы удел в казну не отошел. А, кроме того… - Боярин вздохнул. - А кроме того, проклятие над родом Сакульских древнее висит.
        - Какое проклятие? - насторожился Андрей.
        - Понимаешь, сынок, - вздохнул Василий Ярославович, - свой род они ведут от великого князя Гостомысла, правителя Новагорода и земель русских. Сказывают, повздорил великий князь с кудесниками лапландскими, и навели они па князя порчу великую, проклятие родовое. По проклятию сему, не бывать в роду Гостомысловом. мужского семени, не рождаться в нем сыновьям, не выживать мужам. После проклятия сего погибли в битвах из трех сыновей княжеских двое, а один от сухотной болезни скончался. Посему на престол Новгородский призван был внук Гостомысла, Рюрик с братьями, сын князя бодричей Горислава и дочери Гостомысловой, Умилы. Так на стол русский князья Рюриковичи пришли. Род же Гостомыслов хоть и не угас, но лишь по женской линии продолжается. Про проклятие то все слышали, да токмо титул княжеский и земли обширные многое перевешивают. Брат младший князя Юрия Друцкого, Федор, на матери Полины женился, но едва смог увидеть деточку свою. В стычке порубежной со свенами сражен был насмерть через год тому, как родилась.
        - То-то они женихов для нее найти не могут, - громко хмыкнул Зверев. - Кому же хочется помирать, едва женившись?
        - Крещена она, сынок, при рождении, земли ее и дом освящены и благословлены честь по чести, к церкви ходит, сколько положено. Все иерархи православные в един голос сказывают: не может быть на крещеной девице языческого проклятия! Никак не может. А что жребий выпал брату князя Юрия от меча пасть - так под этим все мы, что ни год, ходим. Сколько мы холопов павших этой весной из-под Острова привезли? Рази там на проклятие грешил кто? Вестимо, слух один про проклятие ходит, не может быть под ним основы. Но из-за слуха глупого не выдать князю замуж своей племянницы.
        - Хорошие слухи, которые подкрепляются со всей регулярностью. Небось, ни одного сына на стол Сакульского княжества так и не село? Не рождалось таковых?
        - Крещена княгиня Полина и к причастию при нас в храме подойдет. В лоне церкви она православной. Не может быть на ней проклятия, что язычниками безбожными налагалось.
        - Много вы понимаете в проклятиях, - скривился Зверев. - Иной раз, покуда вещи заговоренной не отыщешь, ни одна сила от него освободить не сможет. Священник с елеем и ладаном уйдет, а поклад останется. И порча от него снова расползется, как ни старайся.
        - Я знал, что услышу от тебя что-то подобное, - откинулся на спинку кресла боярин. - Ведаю, как к Лютобору на болото бегаешь. Оттого и помыслил, что проклятие, коли есть оно и кресту святому не по силам, может колдуну болотному сдаться. Посылать тебя на гибель у меня и мысли малой не промелькнуло. Оттого я и обещался подумать, что уверен: справишься ты с бедой подобной, не пропадешь. Однако же вспомни и о том, ради чего рискнуть придется. Земли обширные в Корельском уезде, титул княжеский, что тебе и детям твоим останется, да и за эти земли, за имение наше навсегда страх пропадет. Не будет более тяжбы, не будет опасности, что поместье наше в чужие руки вместе с нами отдадут. Есть над чем размыслить.
        - Долго размышлять-то можно?
        - Через неделю я ответ дать обещал.
        - А не рано мне жениться, отец? - покачал головой Зверев. - Мне ведь шестнадцать всего исполнилось.
        - Что за слова странные говоришь, боярин? - усмехнулся Василий Ярославович. - Ты же воин, сынок! Коли ты достаточно взрослый, чтобы живот свой за отчину класть, на битву супротив врага любого выходить - так, кто же тебе иные права запретить может?
        - А если я еще не готов, чтобы жениться?
        - Как же не готов? - не понял Лисьин. - Нешто хотелка еще не выросла? Вот уж не верю я!
        - Я про другое, отец. Я… Я мысленно еще не готов. Я не уверен… Ну как можно говорить о свадьбе, если я этой Полины и в глаза ни разу не видел! А может, она страшная? Может, старая? Может, не понравится? И потом… - Андрей привстал, но уперся бедрами в стол и опустился обратно. - И потом, может мне другая девушка нравится?
        - Другая? - вскинул брови боярин. - Интересно, кто же это быть такая может? Нешто на сестру Федора Друцкого глаз упал? Так ведь не смотрел же ты на нее совсем. В Москве тоже ни с кем не знались. Здесь кто-то тебя приворожил? Дай подумать… А-а, ведь верно! Матушка заметила, после нашего возвращения из первопрестольной у Варвары Трощенковой платок новый появился. Понятно, что подарил кто-то… Вот оно, значит, как…
        Василий Ярославович поднялся, подошел к окну, распахнул, крикнул во двор:
        - Никита, Варьку найди, что светелку сына моего убирает. Сюда ее ко мне пришли, пускай поторопится.
        - Чего ты хочешь, отец? - Андрей тоже вскочил.
        - Холопке указания дать, - невозмутимо ответил боярин. - О чем мы тут сказывали? А-а, о княгине Полине Сакульской. А зачем глядеть-то на нее, сынок? Ясно же сказано, титул за ней дают, угодья, и тяжба наша с князем Друцким прекращается. Чего еще знать-то надобно? Впрочем, время еще есть. Однако же коли отказать соседу нашему, то он за обиду счесть может. Ибо предложение его, как ни крути, щедрое. Посему князь Друцкий свободным от благодарности к тебе считать себя станет. Будет тебе враг еще злее прежнего заместо друга возможного и родственника.
        Ответить Зверев не успел. В трапезную вошла запыхавшаяся девушка, низко поклонилась:
        - Звал, Василий Ярославович?
        - Да, Варя. Ближе подойди…
        Девушка подступила к самому столу, порозовела под внимательным взглядом хозяина, несколько раз тревожно стрельнула глазками в сторону Андрея, однако боярин, полюбовавшись ее личиком и сарафаном, махнул рукой:
        - Ступай, баню вели истопить. Помыться я хочу с сыном. Посему исподнее нам чистое приготовь, щелок, мочалки, веники, пивка пару кувшинов… Ну да, коли еще чего понадобится, опосля скажу, как придем. Ты сама там будь.
        Холопка кивнула, убежала исполнять поручение. Василий Ярославович же кинул в рот горсть кураги, налил себе еще вина.
        - Чего ты задумал, отец? - неуверенно поинтересовался Зверев.
        - Разве ты не слышал, сынок? Попариться хочу. Не успели вчера после охоты. Волосы, глянь, от пыли все серые. А девка, ты прав, ядреная. Глянуть приятно. Ан ныне и глянем, - усмехнулся боярин. - В бане.
        Самое поразительное, что ничего предосудительного в его словах усмотреть было нельзя. Ибо совместное помытие мужиков и баб или отогревание в общей парилке было в этом времени явлением повсеместным и вполне приличным[28 - В России в общественных банях этот обычай разрушила Екатерина Вторая. В Западной Европе - и вовсе никто.] - это Андрей прекрасно знал. А вот про то, что и монастыри вокруг не мужские или женские, а смешанные - про то услышал только в Москве, из разговора бояр на дворе Кошкина.
        - Понравилась тебе охота-то вчерашняя, сынок? - уже поменял тему разговора Василий Ярославович. - Я ведь и не видел ничего, все с князем речи умные вел. Хочешь, себе пару птиц заведем?
        - Было красиво, - пожал плечами Андрей. - Но одно дело смотреть, другое - самому всем этим заниматься. Да и вообще, странное баловство - когда самая интересная добыча несъедобна, а съедобная неинтересна.
        - Смотри. Соколятня у нас еще стоит, хотя и пустует. Разве только матушка туда не сложила еще ничего.
        - Нет, - отмахнулся Зверев. - Смотреть еще согласен, сам заниматься не хочу.
        - Как знаешь, - прихлебнул вина боярин. - Попаримся, к исповеди пойдем. Тебя, я смотрю, пока за руку не отведешь, сам в церковь не стремишься. Как бы еще отказывался, я бы и вовсе нехорошее начал думать.
        В парилке они оказались втроем. Боярин сразу влез на самый верхний полок, вытянувшись на животе во весь рост, Андрею досталось место чуть ниже. Девушка в одной рубахе крутилась внизу, зачем-то поливая пол горячей водой.
        - Варя, пивом на камни плесни, - сонным голосом указал Василий Ярославович. - Хочу духом хлебным подышать. И сними рубаху-то, чего мокнешь?
        Холопка вздрогнула, но стянула с себя исподнее, отнесла его в предбанник, вернулась, плеснула пивом в каменку, потом еще раз. Жаркий едкий пар защипал во рту, в глазах, от него перехватило дыхание.
        - Хорошо пробирает! Варя, пива мне зачерпни. Да и сама хлебнуть можешь, чтобы пропотеть лучше. Как же в парилке и без пота? Поры все в коже должны открыться, чтобы грязь из них наружу вышибло. Тогда ее и смыть нетрудно. Веники прихватила? Давай, добавь пара и пощекочи меня березовыми…
        Девушка полезла наверх. Андрей совсем рядом с собой увидел ее крупную, слегка свисающую грудь, покатое бедро, покрытый влажными капельками пушок внизу живота. Он ощутил, как внизу живота у него начинает возникать напряжение, и отвернулся, чтобы не смущать Варю.
        - Ой, хорошо, - довольно бормотал боярин под самым потолком. - Хорошо, молодец девка. Пару еще пусти, да и Андрея согрей. А то тих больно. Никак, заснул?
        Зашипела на камнях вода, и в ту же минуту Зверев ощутил, как по спине его поползло что-то обжигающее. От неожиданности он вскрикнул, но взял себя в руки и снова опустил голову на доски.
        - Хорошо… Теперь щелоком грязь сотрем, да можно и ополаскиваться. - Боярин спустился через сына вниз, там заплескалась вода. - Варя, спину мне потри.
        Опять заплескалась вода, послышался испуганный девичий крик. Андрей вскинулся - но оказалось, что Василий Ярославович лишь окатил холопку холодной водой, после чего, весело напевая, ушел в предбанник. Зверев, решившись, тоже поднялся и, стараясь не смотреть в сторону девушки, наскоро обмылся щелоком, окатился, пошел одеваться. У него сохранялось ощущение, что происходит что-то не то - но что именно, он не понимал. Пока еще боярин не совершил ни единого поступка, за который его можно было бы попрекнуть, обидеться на него, который выглядел бы как оскорбление. Но что-то он все же сделал. Только что?
        Остаток дня прошел без приключений. Они отстояли в церкви у озера положенную службу, исповедались, хотя в причастии им было отказано - из-за завтрака. Потом пообедали, выехали на ближние поля, где вовсю шла жатва. Проверили, как переносит ядовитую осеннюю росу садовая земляника, не полегла ли ботва у репы. Убрать все одновременно не хватало рук, приходилось выбирать, за что хвататься в первую очередь.
        Свалив на берегу ручья осинку, отец с сыном, забыв про звание[29 - По свидетельству чужеземцев, русские дворяне, в отличие от европейцев, работы не чурались. Некоторые даже занимались плотницким и парикмахерским ремеслом. Чисто азиатская традиция: работать должны все. Китайский император прилюдно вспахивал поле, турецкий султан изготавливал луки, русские бояре не считали зазорным замараться обычной работой.], разделали ее на бревнышки и подлатали мост через Окницу в два шага длиной.
        - Оброк скоро повезут, - пояснил Василий Ярославович. - Как бы не свалились с добром в воду.
        После этого подошло время ужина, а потом и ко сну пора было отправляться. Придя к себе, Андрей снял поддоспешник, который носил в усадьбе вместо ферязи, стянул через голову полотняную рубаху, снял сапоги, повесив портянки под окном, подальше от постели, по шаровары снять не успел - дверь приоткрылась, внутрь скользнула Варвара и, не глядя на боярина, принялась расстилать постель. Потом, стоя лицом к изголовью, сняла платок, развязала пояс сарафана, стянула его с себя, аккуратно сложила на сундук. Потом сняла рубаху и тут же скользнула под одеяло, натянула его себе под горло, и села, судя по всему, подтянув колени. После недолгого молчания попросила:
        - Не смотри на меня так, Андрей Васильевич. Неловко.
        - Днем я тебя, помнится, не очень смущал, Варюша.
        - Дык то ж баня. Андрей Васильевич… А тут…
        - Да… - Зверев посмотрел на дверь, на девушку. - Да. А что ты тут делаешь?
        - Василий Ярославович велел… Сказывал, я ныне у вас ночевать останусь. Коли не прогоните. Прогоните?
        - Я? - К подобному развитию событий Зверев был не готов. Но все же он был не настолько безумен, чтобы гнать из своей постели обнаженную девушку. К тому же ту, что ему действительно нравилась. - Накройся одеялом и лежи спокойно.
        Варя послушалась, и Андрей смог раздеться, не очень стесняясь - после чего тоже забрался в постель.
        - Все? - поинтересовалась девушка. - Жарко тут. И душно.
        Молодой человек сдвинул одеяло, глянул ей в глаза. Что положено делать в такой ситуации, он не знал. Не попадал еще как-то. Но точно помнил, какие сладкие у Вари губы, склонился к ним и прижался в поцелуе. Она ответила, обняв его за спину. Андрей сместился немного и очутился сверху, а плоть его оказалась настолько жесткой, что девушка испуганно зашептала:
        - Не туда, Андрей Васильевич, не туда… Вот я сейчас…
        Она немного извернулась, он ощутил внизу нежное прикосновение и уже по воле инстинкта сделал резкий рывок вперед, проникнув куда-то во влажную теплоту. Варвара застонала, закинула голову, до скрипа стиснула зубы, но он уже не владел собой, прорываясь все дальше и дальше, стремясь к чему-то сокровенному, скрытому в ее теле - хотя и не зная, к чему. Сознание словно заволокла какая-то пелена, отделившая разум от тела. А тело буквально разрывалось от непривычного, сладкого напряжения - пока, наконец, не взорвалось наслаждением, оставившим после себя только безумную слабость.
        Пелена спала - но Андрей все равно пребывал в блаженном оцепенении, наслаждаясь покоем и близостью такой классной и красивой девчонки.
        - Ты самая лучшая, - попытался погладить он девушку по голове, и она прижалась щекой к его руке, придвинулась ближе.
        - Спасибо, Андрей Васильевич. Так хорошо мне еще никогда не было. Никогда-никогда. Я, наверное, самая счастливая.
        - И я тоже…
        Молодой человек уже начал приходить в себя, в нем проснулось любопытство, вполне естественный интерес к женскому телу. Его ладонь выскользнула из-под щеки, поползла вниз, на плечи, чуть приостановилась перед грудью, потом накрыла одну, слегка сжалась, ощущая ее мягкое тепло. Варя не сопротивлялась, и он уже смелее двинулся ниже, одновременно ощущая новое нарастание напряжения и стремления обнять ее, прижать к себе. Нет - стиснуть, захватить, завладеть! Он снова впился в ее губы, как вампир, желающий досуха высосать свою жертву, - и девушка послушно, безропотно отдалась его власти.

***
        Ночь оказалась слишком короткой, а утро - слишком близким, чтобы двое смогли уделить время для сна. Однако солнце встало - нужно подниматься и смертным. Единственное, что Зверев позволил себе и Варе, так это обойтись без утренней тренировки, а выбраться из постели только к завтраку. После трапезы он все же прихватил лук и привычным путем отправился на берег. Триста метров - с такой дистанции он хотел класть в цель если не все стрелы до одной, то хотя бы восемь из десяти. В здешнем мире с таким результатом можно смело называть себя снайпером.
        Часа через два рядом спешился Василий Ярославович, посмотрел на его старания.
        - Молодцом. На днях Пахом, наконец, добраться должен, пусть дядька порадуется. Он все твои успехи как свои принимает.
        - Да, долго он, - кивнул Андрей, выпуская очередную стрелу. Причем точно в цель.
        - Дорога до Москвы неблизкая. Считай, как пешком идет. Это мы на рысях промчались - и то девять дней потратили. А он в пять раз медленнее тащится. А Варя мне понравилась. Ядреная девка. Красивая. Не пробовал, но показалось, горяча она и ласкова. Понимаю, отчего к сердцу твоему легла. Главное, и сама к тебе тянется. Когда так, то вдвое слаще баба кажется. В общем, одобряю.
        - Одобряешь? - опустил лук Зверев. Он ожидал услышать от боярина совсем противоположное. - Ты одобряешь то, что я влюбился в дворовую девку?
        - А что тебя удивляет? - пожал плечами Василий Ярославович. - Ты же не баба, в подоле не принесешь. Тебе честь девичью беречь ни к чему. Али не веришь, что сам я молод был? Что не знаю, каково оно - на девку ладную запасть, любовью томиться, ночами не спать, волком выть от желания? Знаю, все знаю. Все мы люди грешные, все от страсти хоть раз да сгорали. Да люби ты ее, сколько хочешь! Люби, счастьем своим угорайся, в сладости тони. Твое дело молодое.
        - Да?
        - Конечно, - спокойно кивнул боярин Лисьин. - Люби, кого пожелаешь. Но токмо об одном не забывай, сынок. Страсть, томление душевное, любовная мука, стремление плотское - это одно. А семья - совсем другое. Когда супругу себе выбираешь, о чести рода забывать нельзя. О близких своих, о достоинстве. О том, как дети жить станут, какое имя носить, как их в обществе встретят. Много о чем нужно думать, когда половину свою на всю жизнь избираешь. А любовь… - Василий Ярославович пожал плечами. - Любовь пусть будет, чего от нее отрекаться? Коли Варвара тебе так к сердцу запала, так забирай ее с собой, я не против. Люби. О долге супружеском не забывай, дети чтобы законные в семье имелись - наследники, рода продолжатели. И люби. Никто тебе того запрещать не собирается. Одно дело - души томление, другое - дела земные. Всему свой час, всему своя доля.
        Василий Ярославович похлопал сына по плечу, вскочил на коня, тут же огрел его плетью и помчался куда-то в сторону Литков. Зверев остался наедине с луком и чурбаком, но мысли его потекли уже совсем в другом направлении.
        Имение… Боярин Василий Ярославович, его жена Ольга Юрьевна, холопы, дворня, он сам - все живут в имении, которое даровано государем, но из чужих, не государевых земель. Великий князь, сделавший предкам Лисьиных этот подарок, давно в ином мире, с него ничего не спросишь. Но суд в любой момент может решить давнюю тяжбу в пользу прежних владельцев - и что тогда будет со всеми этими людьми? С теми, кто считает его своим сыном? С плодами их трудов на протяжении поколений? Суть в том, что сейчас все они зависят уже не от юридических хитросплетений. Зависят от того слова, которое услышит от него князь Друцкий: «Да» или «Нет». Только от него и ни от чего более. От него зависит то, станут будущие Лисьины называть себя князьями или просто служилыми боярами. Сам он с этого не получит ничего. Либо домой вернется, либо про него станут говорить, что титул он от жены в приданое получил. Но вот детям подобные намеки уже не грозят, они в любом случае князьями по крови будут. Да еще и обширные угодья обещаны, которые гарантируют и будущим детям, и его здешним «родителям» достаток, возможность спокойной жизни.
Удельное княжество - это ведь не помещичье имение. Тут при самом большом неурожае хозяева как-нибудь не пропадут, голодать не станут. Это то, что может получить он сам и род бояр Лисьиных, членом которого он стал по милости Лютобора.
        Чем же он должен пожертвовать взамен? Свободой? Знать бы, что это такое… Во всяком случае, по сравнению с нынешним положением хуже наверняка не будет. Скорее наоборот: отцовская опека исчезнет. Живи сам, как хочешь. Так чем жертвовать? Любовью? Варенькой? Но ведь никто ее отнимать и не собирается! Их поцелуи, объятия, их страсть никуда не исчезнут. Они с Варей останутся вместе. Или здесь, или на новом месте. Как там сказал Василий Ярославович? Душевное томление - это одно, а семья - совсем другое. Неведомая Полина тоже наверняка не ведает, что здесь ее судьба решается, тоже в лаза будущего мужа не видела. И думает наверняка том же. О том, что ее род не должен оборваться, что у нее должен быть брак с достойным человеком, что должны родиться дети, наследники земли и их крови. Так о какой же семейной верности можно говорить при таком подходе к брачным узам? Любовь - одно, семья - другое.
        - Изменять будет, - вслух подумал Зверев, и стрела почему-то ушла на две сажени левее чурбана. - Значит, сосед-враг и вечная неуверенность с имением для всех - против моего богатства, титула и общего спокойствия? Плата - моя клятва перед алтарем. Причем разводы в этом мире не предусмотрены!
        Молодой боярин ощущал себя «крепким орешком» во власти шантажиста. «Брось пистолет, или я убью девушку». И ведь знаешь, что нельзя бросать, потому как убьют - но не можешь не бросить, потому что должен спасти заложницу. Только заложников против него - полная усадьба и десяток деревень. Кого Зверев не мог исключить из своих раздумий, так это Варю. Вареньку, Варюшу. Хотя как раз для нее возможный брак Андрея не менял ничего. Она все равно останется с ним. Или, может, ее обидит, что он женится не на ней? Нет, не может быть… Варя ведь понимает, что у нее нет ничего, кроме нее самой. И все, что она может дать, она уже отдала. А все, что может дать ей Андрей - он даст без всяких венчаний и свадеб. Просто потому, что любит. Но от его брачной клятвы зависят судьбы сразу многих, многих людей.
        - Черт, иногда жалеешь, что ты не простой смерд! - Андрей передернул плечами, кинул лук в колчан и пошел собирать стрелы.
        Ему очень, очень не хотелось жениться неведомо на ком, да еще так неожиданно. Никак не хотелось. Но каждый раз, когда он пытался подобрать аргументы, чтобы разумно объяснить это нежелание отцу - выходило, что жениться все-таки надо. Хотя бы просто прийти и поставить подпись там, где требуется. Потому что от этой подписи зависело очень многое. Для боярина, матушки, Пахома, Никиты, Вторуши, для той же Вари. Многих и многих людей выбросить из головы, забыть, плюнуть на их судьбы он уже так просто не мог.
        - Имение. Титул. Продолжение рода. Вот ведь елки длинные и зеленые - почему именно я?!
        На миг мелькнула мысль забрать Варю, да и куда-нибудь удрать. Но Зверев тут же вспомнил, что даже это невозможно. Она холопка. Совершит побег - ее объявят в розыск. Значит - жить в подполье, никуда не высовываться. Где? Как? На какие шиши? Пахать он не умеет, ремеслам местным не обучен. Правда, обучен драться. Однако с этим мастерством только два пути: на большую дорогу в душегубы, либо куда-нибудь в Польшу в наемники. Увы, первые быстро кончают жизнь в петле на ближайшей осине, а во вторые с «нагрузкой» в виде девицы не возьмут. Идя на войну, баб дома оставлять положено.
        И опять же: он сбежит - а как остальные? Жить, каждый день ожидая, что тебя могут выгнать с родной земли? И в боярские дети, в дворню Друцкого идти - для Василия Ярославовича радость небольшая. Пожалуй даже - позор. А изменить положение способен только Зверев. Его подпись на брачном договоре.
        - Но что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни один король, - припомнил Андрей слова популярной когда-то песенки и захлопнул колчан. Настроение стрелять окончательно пропало. - Вот если бы это была Варя…
        Однако молодой боярин поймал себя на том, что подмена имени неведомой Полины на Варино ничего не изменило в его мыслях. Ему вообще не хотелось ни на ком жениться. Вот не хотелось, и все! Не готов он был к такому подвигу.
        Быстрым шагом Андрей вернулся в усадьбу, пересек двор, низко опустив голову: ему мерещилось, что вся дворня и холопы бросают на него вопросительные взгляды. Поднялся в дом, свернул к горнице хозяина:
        - Скажи, отец, а можно поступить так: я соглашусь, но свадьбу мы отложим на несколько лет? Чтобы вырасти немного, повзрослеть.
        - Куда уж более? - не понял боярин. - Тебе шестнадцать, ей уже пятнадцать по весне сполнилось. И потом… Если ты согласен на этот брак, то зачем откладывать, годы терять? Не согласен - опять же зачем тянуть, надежду ложную девице давать? Ответь ясно, как боярину родовитому надлежит. Отказываешься? Ну жили мы много лет с Друцким во вражде и еще проживем. Тяжба полвека тянется - так она, может, еще столько же продлится. Вот, правда, князем тебе тогда уж точно не быть, и внукам моим тоже. Такая возможность - она ведь раз в жизни всего случается. Но найдем мы тебе другую жену, не бойся. И с именем, и с приданым, и без проклятия. Может, оно и лучше. Не так страшно за тебя будет.
        Василий Ярославович повернулся к пюпитру, продолжил вносить какие-то записи на сероватый бумажный лист. Наверное, разбирался, что и сколько уже убрано, а что еще только обжинать предстоит.
        - А ты как считаешь, отец? Нужно мне жениться на Полине этой неизвестной или можно обойтись?
        - Я считаю, сын, - не поворачивая головы ответил боярин, - награда тебе это по Божьей щедрости за отвагу и смекалку твою. Посему Господь никакого проклятия на тебя не попустит. Откажешься от первой милости Всевышнего - новых можешь от него не ждать. Не станет Он разбрасываться дарами перед тем, кто подбирать их брезгует.
        - А для тебя это важно? Ну чтобы я согласился? Скажи мне просто, без околичностей.
        - Да, - лаконично ответил Василий Ярославович.
        - Понятно, - обреченно махнул рукой Зверев. - Да, еще одно, отец. Зимой нам нужно быть в Москве. Там случится пожар, и под его прикрытием Шуйские опять попытаются убить государя.
        - С чего ты это взял?
        - Приснилось.
        - Мало ли чего присниться может?!
        - Ты забыл, что случилось, когда я увидел подобный сон в последний раз?
        Боярин вспомнил - по тому как на скулах его заиграли желваки. Он медленно кивнул:
        - Хорошо, поедем. После Юрьего дня, как с оброком сочтемся. Успеем?
        - Должны.
        - Скажи, а пожар до смотрин случится, что Кошкин затеял, или после?
        - Я уточню, - пообещал Андрей. - Извини, что отвлек.
        - Ничего. Ты как раз заходи. Тебе тоже с этим всем разбираться надобно уметь. Кстати, ты мне так и не ответил. Так ты согласен сочетаться браком с племянницей соседа нашего, княжной Полиной?
        Вот он - шаг в пропасть, в бездну, в необратимость. Поступок, изменить который будет уже невозможно никогда. Зверев почувствовал, как меж лопаток пробежал мерзкий холодок, но все же спокойно кивнул:
        - Да, отец, я согласен. Я стану ее мужем.
        - Вот и правильно… Князь, - с облегчением улыбнулся Василий Ярославович. - Ступай. Друцкому я отпишу об этом завтра.
        Андрей вышел на крыльцо, перевел дух. Увидел Никиту, махнул ему рукой:
        - Коня мне оседлай, драже. А отцу скажи: к обеду не приду, есть совсем не хочется. Вечером вернусь.
        Лютобор был на улице: рубил на пеньке хворост и складывал палочки одна к одной на вытянутую в траве веревку.
        - Надо же! - спешился Зверев. - А я думал, у мудрых чародеев все само собой рубится и в поленницу укладывается.
        - Это я запросто, - кивнул колдун. - Да токмо давно добры молодцы не приходили девок привораживать али от болезней исцеляться. Но до очага дровишки дойти сами смогут. Давай-ка, коли приехал, веревочку затяни да вниз все это стащи.
        - Это же все равно не само, это на мне получится. - Зверев обмотал вокруг хвороста веревку, забросил связку за плечо.
        - То для тебя не само, - закудахтал старик, - а для меня аккурат без хлопот вниз и спустится. Не грусти, я тебя пирогом угощу с черникою. Баба тут одна из Быковки понесла после моего заговора. И на пироги, и на яйца, и на окорок расщедрилась. Про пиво, само собой, не подумала. Баба - она баба и есть.
        - Я тебе самогонный аппарат сделаю, - пообещал Андрей, спускаясь по ступенькам. - Будешь сам хлебное вино делать, коли не носит никто. У тебя получится. На нем, кстати, немало настоек лекарственных делать можно.
        - Ась? - насторожился старик. - Это что такое?
        - На словах не объяснишь, - скинул хворост у стенки Зверев. - Принесу как-нибудь, сам увидишь. Кстати, знаешь… Я женюсь.
        - Знаю, - кивнул хозяин.
        - Откуда? Я сам на то только час назад решился!
        - А разве не сказывал я тебе, что имение у тебя на севере будет? И оттого твой род токмо и уцелеет, что уйти вы в лапландские земли успеете, когда османы да упыри Русь истреблять станут?
        - Вот черт! - Только теперь в мозгу молодого боярина совместились давнишние слова чародея с тем, что княжество племянницы Друцкого находится в Карелии. То есть действительно изрядно на север. - Значит… Неужели ничего вокруг не поменялось? Все идет по предначертанному, как мы ни стараемся?
        - Велесово зеркало не лжет никогда, - внушительно сообщил колдун.
        - Подожди! А помнишь, я поляков утопил? Я ведь, по зеркалу, погибнуть должен был! А я выжил!
        - Ты ляхам в руки попал оттого, что ко мне бегаешь. Кабы не чары, что по просьбе боярыни тебя сюда вызвали, ты бы на Козютин мох не ездил, в усадьбе сидел. И ничего бы с тобой не случилось.
        - Вот ведь откуда что берется… - покачал головой Зверев. - Ладно, значит, попаду я на север, род мой сохранится. А как сам я, волхв? Со мной там ничего не случится, Лютобор? Или только дети мои, девочки, с мамой к Астрахани от сарацинского нашествия убегут?
        - Ты расстегая, расстегая-то откушай. Вкусный пирог у бабы выходит. Видать, из нужного места руки растут.
        - Та-ак, ответ ясен. - Андрей уселся за стол, облокотился локтем, поставив на ладонь подбородок, и воззрился на старика. - Хорошо, мудрый Лютобор. Тогда ответь мне на другой вопрос. Можно ли снять с семьи родовое проклятие?
        - Нет, нельзя, чадо мое.
        - Оптимистичное известие, - крякнул молодой боярин. - Что, ничего сделать нельзя?
        - Отчего нельзя? Можно. Кудесника, что проклятие наложил, извести можно. Его уничтожишь, силу его сведешь - и колдовство, им наведенное, рассыплется.
        - Так он, может, мертв давно?
        - Душу его разыскать надобно, вызвать, заточить. И извести. - Старик зловеще щелкнул зубами. - Опять же, сломать проклятие можно.
        - Это как?
        - Силу такую ему подставь, чтобы не справилось. Оно и выдохнется, вреда причинить не сможет.
        - А как, где ее взять?
        - Ну это несложно, - небрежно махнул рукой старик. - На два дни в лес уйди. Токмо погоду выбери теплую, дабы зря не страдать. Разыщи клен, что в стороне от прочих растет, с пядь толщиной примерно. Прижмись к нему да прошепчи: «Клен, клен, забери от меня силы темные, напитай меня соком желтым». Так два дни рядом с ним, с кленом, и живи. Спиной к нему прижимайся, рукой трогай. Есть эти дни нельзя, токмо пить. А как солнце полный круг пройдет, - в церковь иди, требы на защиту тебя богом греческим исполняй. Дерево из тебя заразу-то и вытянет. А Бог от новой порчи спасет. Он у христиан ныне сильный.
        - А если порча еще не наведена? Если она только после свадьбы привяжется? Причем сильная. Больше шести столетий действует, всех мужиков в роду изводит.
        - Тогда в чащобы дальние, непролазные ступай. Найди дуб прочный, большой, ладный. Обними ствол, прижмись к нему. - Лютобор протяжно вздохнул. - Деревья - они разные. Не все добрые, не все отзывчивые. Коли не почуешь ничего, другой дуб ищи. Тебе такой потребен, чтобы, обняв его, ты радость и приятствие почувствовал, чтобы хорошо на душе стало, светло и чисто, радостно. Найдешь - рой под кроной, шагах в пяти от ствола, ямку, да нужду туда справь. Токмо не смейся, деревьям это дело весьма приятственно. Ямку закопай и ступай к стволу, обними его, да и шепни от сердца: «На море-океане, на острове Буяне стоит дуб, всем дубам отец, всем людям пример, всем смертным покровитель. Как дуб-отец людям волю дает, так и ты мне свою дай. Прими мою плоть, дай свою силу. От черной немоты, от злого глаза, от тайного сказа, от чернеца и чернушки, от глупой простушки. Как тебя ветра не гнут, так и мне отныне не гнуться ни от злого слова, ни от глупого смеха, ни от злого страха, ни от сладкой лени. Моя воля - твоя воля, моя плоть - твоя плоть, моя сила - твоя сила, мой род - твой род. Отныне, присно и вовеки веков».
Так ты, чадо, с деревом побратимом станешь, свою судьбу, волю, свое будущее в единое целое с ним увяжешь. А поскольку жизнь, плоть и судьба дерева взрослого крепка так, что никакому человеку с ней не сравниться, то и проклятию, на смертного направленному, его не одолеть. Никакому колдовству не сломать человека, такого побратима имеющего. И помни: хотя сам обряд в любое время проводить можно, кроме зимы, конечно, и наведываться к дубу тому ты можешь, когда захочется, - но каждый год ты должен являться к нему по осени, брать несколько его желудей и в разных местах прикапывать. То твоя обязанность как побратима: умножению рода дуба своего способствовать, распространению детей его на разные земли. Как раз за этот долг он с тобой силой своей и делится. Одно хочу сказать. Много в этом обряде хорошего. Редко болеет тот, кто с дубом побратался. Да, считай, никогда не болеет. А коли болел - исцеляется. Долголетие ему обеспечено изрядное. Подхватив какую-нибудь болячку, к дубу можешь приехать, обнять его - и сразу легче станет. Плохо вот что: коли дерево-побратим срубят, коли оно заболеет и погибнет, али бурей
будет сломано - пойдут у тебя со здоровьем очень, очень большие беды. Так что сам смотри, надобно тебе такое побратимство али нет.
        - Надо записать, - поморщился Зверев. - С ходу не запомнил. Только мне так показалось, Лютобор, этот заговор лишь одному человеку помочь сможет. Мне, например. А что остальной семье делать? Жене, детям? Проклятие ведь на них тоже ложится.
        - Заговору научи, - непонимающе вскинул руки мудрый волхв. - У всех побратимы будут - никому проклятие вреда не причинит.
        - Могут и не согласиться. Жена сильно верующей запросто окажется, и детей так же воспитают. Священники христианские не дадут, шум поднимут. Власть над душами ныне ведь у них. И не скроешь ничего. Знаешь, что такое исповедь? А дети хитрить не умеют.
        - Тогда… Тогда пойди и убей колдуна.
        Вечером, въехав в ворота, Зверев увидел, что Василий Ярославович стоит на крыльце, облокотившись локтями на резные перила, и задумчиво смотрит в сторону Крестового озера. Андрей бросил поводья подворнику, поднялся к нему.
        - У Лютобора был? - поинтересовался боярин.
        - Да, - не стал отнекиваться молодой человек.
        - И что?
        Зверев подумал, пожал плечами:
        - Что нам эти проклятия? Суета.
        Боярин улыбнулся, кивнул:
        - Коли так, завтра к князю Друцкому поеду. Обговариваться. - Он оттолкнулся от перил. - Ладно, пойду с матушкой о подарках условлюсь.
        - А я?
        - Ты за усадьбой приглядывай. То ведь не твое дело - свадьба. То хлопоты родительские.
        Родители уехали с изрядной свитой на следующее утро - ради такого случая десятерых холопов с работ сняли. Вернулись и вовсе за полночь, пьяные до изумления. В смысле - все, кроме лошадей. Андрею ни боярин, ни Ольга Юрьевна ничего не сказали. Хотя чего говорить? Видно, что от ворот поворот никто им не давал.
        - Трудно жить без фотоаппарата, - вздохнул Зверев. - Хоть глянуть бы, на кого жена будущая похожа?
        Увы, об этом ему предстояло узнать только на самом бракосочетании.
        Вечером, наласкавшись с Варей, он вытянулся на спине, закинул руки за голову, закрыв глаза и пытаясь хоть примерно представить, какова она - княгиня Полина? Память услужливо нарисовала облик веснушчатой девчонки с пляшущими в глазах огоньками свечей, с пухлыми пунцовыми губами. Черные, круто изогнутые брови, выступающие скулы.
        - Людмила, - узнал ее молодой боярин. - Людмила Шаховская…
        Он представил дымку вокруг ее облика, шагнул в нее - и оказался в лесу. Куда ни глянь - поваленные сосны, могучие дубы, сплетающиеся кронами с липами и березами. На вид - чащоба дремучая, непролазная. Но, тем не менее, света много. Впереди - поляна с тропинкой утоптанной от края и до края, камень большой, замшелый посередине, с выступом над землей.
        На выступе том и сидела княгиня Людмила - в одной вышитой рубахе ниже колен, простоволосая и босая. На коленях у нее лежала большая краюха хлеба, и она, отламывая по маленькому кусочку, кормила с рук подходящих из-под деревьев ягнят, козочек, лисиц, волков и огромных, горбатых, бурых медведей.
        - Вот, значит, какие у тебя сны… - тихо пробормотал Андрей.
        Но девушка услышала, вскинула голову, вгляделась в тень, под которой таился незваный гость, и охнула, приоткрыв маленький ротик:
        - Опять ты?!
        - Не бойся, я ухожу. Просто глянуть на тебя хотел. Все, ухожу. Спи.
        Зверев и правда отступил, но не ушел - спрятался за ствол низкой, кряжистой, словно дуб, березы, и опустился на четвереньки, воображая себя мохнатым, матерым волком. Во сне оказалось совсем не трудно превратить руки и ноги в лапы, вытянуть лицо, отрастить хвост и даже им завилять. Андрей неторопливо выступил в таком виде на поляну, настороженно подобрался к жертве. Остановился. Людмила протянула ему кусочек хлеба. Он, наклонив набок голову, слизнул угощение - совершенно, кстати, безвкусное, - а потом положил подбородок княгине па колени. Девушка погладила его по голове, почесала за ушком. Молодой человек ухмыльнулся обманом украденной ласке, мурлыкнул. Княгиня провела ладонью ему по волосам пару раз, потом остановилась:
        - А почему ты мурлыкаешь? Ты же волк!
        Зверев понял, что прокололся, развернулся и потрусил назад к деревьям.
        - Стой! Ты кто?
        После такого вопроса Андрей поднялся на задние лапы, ускорил шаг. Входя под кроны, встряхнулся, возвращая себе человеческий облик, повернул голову, через плечо улыбнулся Шаховской, подмигнул и нырнул в дымку, окончательно покидая ее сон.
        Внизу перед ним открылась бездонная пропасть. Голубое небо, голубая вода внизу, голубая вода вокруг. Он падал в струе водопада, наполненной белоснежными пузырьками, и каждый из них улыбался. Разумеется, это был сон. Но уже его, собственный. Боярин поджал ноги, сделал несколько кувырков, потом раскинул крылья и вырвался из холодного потока на воздушный простор. Летать так летать.
        Пожар
        До Юрьева дня отец и сын Лисьины крутились, как две белки в одном колесе. Нужно было проследить, чтобы дворня не ленилась и вовремя убрала хозяйские поля, чтобы заложенное над хлевом и конюшней и сметанное во дворе сено было достаточно просушено, помещено на сухое место и хорошо укрыто. Особенно на сеновалах: когда они заполнены, кровлю уже не проверишь, течь не найдешь. Коли где вода протекает… Хорошо, если просто сгниют припасы. А то ведь недосушенная трава и полыхнуть может запросто.
        Требовалось промчаться по деревням, глянуть, как у них с уборкой идет, что уродилось, куда укладывается. Оброк, конечно, штука оговоренная - но ведь, что ни осень, вопросы разные возникают. Одно уродилось, другое не выросло, третье подгнило. Знать надобно, где схитрить смерды пытаются, где их пожалеть нужно, какой оброк и чем заменить можно. Чтобы и смерды не бедствовали, и самому в дураках не остаться. Он даже не заметил, когда вернулся Пахом. Просто как-то утром, когда он вышел на берег разминаться, там же оказался дядька и предложил для разнообразия побаловаться ножами. Но и этот день тут же утонул в череде хлопот. После того, как опустели луга и угодья, настало время заготовки мяса. Поначалу под нож шла свинина. Ее коптили, солили, тушили в больших крынках, которые сверху заливались салом и закрывались промасленными тряпочками - чтобы не попортилось.
        - Если кто-то скажет, что консервы изобрели в двадцатом веке, не верь ушам своим, - прокомментировал этот процесс Андрей.
        Вторыми на очереди были гуси - как твари не менее жирные, нежели хрюшки, - потом настал черед скотины более постной: коз, бычков и коров. Под нож пустили и часть баранов, нескольких лошадей. Зима - время суровое. Запасенного сена и брюквы, зерна должно хватить на всех. Пожалеешь кого-то сейчас - весной придется всей скотине жрать кору.
        Последними - когда уже ударили ощутимые морозы, когда на озере и Окнице лед достаточно окреп, чтобы удерживать человека, а склоны вокруг усадьбы были залиты сверкающей зимней броней, в погреб отправились куры. Кровавое было зрелище. Десять человек расселись на льду, из курятника послышались отчаянные вопли птиц, пытающихся спасти свои жизни, и вскоре с кухни начали пучками сносить на лед уже ошпаренные тушки. Семь женщин их ощипывали, наполняя пером и пухом полотняные мешки, один холоп рубил пополам, один выгребал в деревянные кадки внутренности, один макал в прорубь еще теплые половинки, после чего развешивал их на перекладине в специальные петельки. Через пару часов половинки - или, как их тут называли, полти - покрывались тонкой ледяной корочкой и в таком виде на тележке увозились на ледник. Потроха потом сортировались, слегка подсаливались и тоже замораживались, перо кипятилось со щелоком, как белье, сушилось и превращалось в подушки, перины и детские «конверты». И даже оставшуюся на льду кровь за два дня дочиста склевали вороны, сороки, вылизали неведомые ночные гости. Курочки ушли в дело
целиком, без остатка. В некогда шумном курятнике осталось всего три десятка несушек и два петуха. Те, что зимой будут угощать людей яйцами, а к весне выведут новое потомство - которое до новых заморозков успеет набрать вес и нарастить мясо.
        К концу сезона, когда хлопоты наконец-то начали сходить на нет, Зверев начал уж подумывать о том, что не мешало бы ему пойти учиться на агронома. Опыт у него уже имелся, осталось разбавить его толикой теории. Но такого дня, когда утром можно было бы встать, вскинуть руки и вдохнуть воздух полной грудью, так и не наступило. Потому как, едва иссяк поток едущих в усадьбу с оброком подвод и саней, Василий Ярославович положил ему руку на плечо:
        - Ты сказывал, нам надобно в Москву ехать? Пожалуй, сразу после Рождества можно и отправляться. Главное, почитай, сотворили. С остальным матушка управится сама.
        - А когда Рождество?
        - Нечто забыл? Послезавтра!
        На третьи сутки после святого дня, в разгар празднества, когда все обитатели усадьбы еще гуляли и веселились, молодой боярин надел утром поверх рубахи поддоспешник, байдану, ферязь - благо холодная погода позволяла на одежде не экономить, - поверх того накинул епанчу. Прихватил саблю, бердыш, лук. Василий Ярославович тоже согласился отправиться во всеоружии, разве только без рогатины, да и холопы снарядились по всем правилам - Лисьин согласился взять сразу шестерых, хотя для кошта Ивана Кошкина это могло быть изрядно обременительно. Выпив на дорогу по корцу вина и перекрестившись на храмовые кресты, они пустились в путь.
        Десять суток скачки - и они опять оказались в Москве, знакомым путем проехали ко двору, в котором собиралась братчина, и…
        - Ничего себе! - охнул Зверев, когда подворники отворили ворота. - Они, чего, в поход сбираются?
        И без того не самый просторный двор московского боярина был заставлен множеством разноцветных шатров и остроконечных войлочных юрт, между которыми оставались только узкие щели для прохода. Перед одной из палаток Василий Ярославович увидел приятеля, раскрыл объятия:
        - Боярин Глеб! Вот и снова свиделись!
        - И тебе здравствуй, боярин Василий. И тебе, боярин Андрей!
        - Ты не скажешь, друже, отчего тут теснота такая?
        - А разве ты забыл? При тебе ведь Ваня Кошкин сказывал, чтобы невест к зиме свозили! Государь невесту будет выбирать.
        - О-о, Андрюша, - оглянулся на сына Лисьин. - Кажется, мы не вовремя. Нам тут ныне не поместиться.
        - Брось, друже! Кошкин вернется, найдется для вас местечко. Токмо коней на другие дворы отвести надобно, тут места, и верно, для них не хватит. Ну, да друзей московских у нас хватает. Ты не беспокойся, дом-то прежний. Вот невест своих мы все в шатрах держим. Нехорошо ведь с мужиками под одной крышей. Ты сколько красавиц привез?
        - Никого, друже, - вздохнул Василий Ярославович. - Сам знаешь, дочерей у меня нет. А племянницы уж замужем все давно али не доросли до смотрин. Я уж думал, вспоминал, да никого не высмотрел.
        - А я дочку привез, да племянницу. Вон, в шатре ногайском, с девками. Кошкин сказывал, пока не отсылать. Вроде как обе понравились.
        - Что, смотрины уже идут? - заинтересовался Зверев. - А где это, как?
        У него чуть не вырвалось: «Где билеты продают?». На конкурсах красавиц Андрей еще ни разу не бывал.
        - Вестимо, как, - понизил голос боярин Пашохин. - Баня богатая во дворце. Девиц, что на выданье, туда париться водят. Они моются, прихорашиваются, а государь через окошечко тайное подсматривает. Что не понравились, указывает, какие приглянулись - тоже. Так и отбирает.
        - Чего же он подглядывает? - не понял Зверев. - Государь ведь!
        - Дык, не париться же ему каженный день с утра до вечера? - хмыкнул боярин. - Тут кто угодно сомлеет. А может, и стесняется. Шестнадцать лет ведь всего, малец… Ой, прости, боярин Андрей.
        - Ничего. Возраст - он ведь не годами, а битвами измеряется. Я год назад тоже сам себя стеснялся и в руку свою не верил. А потрепали маленько - и повзрослел.
        - Тоже верно, - согласился Глеб Пашохин. - Ничего, достанет сражений и на долю великого князя нашего. Пойду, девицам скажу, чтобы в неясности не мучились.
        - Может, все же на постоялом дворе остановимся, отец? - проводил его взглядом Зверев. - Зачем толкаться?
        - Кошкин обидится. И правильно сделает. Лучшие в тесноте, да с друзьями, чем в роскоши, но одному.
        - Пожар будет, - понизил голос Андрей. - Сгорит ведь все. Людей жалко. Да и коней тоже.
        - Ах, вот оно что… - посерьезнел Лисьин. - Однако все едино с Ваней Кошкиным встретиться, поговорить нужно. Его тоже предупредить. А там решим.
        Боярин Кошкин ворвался к ним в парилку, когда они смывали с себя пыль и пот после долгого пути, влетел прямо в шубе и в сапогах. Порывисто обнял одного-другого:
        - Как хорошо, что вы приехали! Как вовремя! Государь опять про тебя спрашивал. Торжество, ведаю, готовится великое. Так он на торжество тебя велел не звать, а вот на пиру хотел увидеть. Как удачно, что вы ныне прискакали!
        - Предчувствие у моего сына появилось, Иван.
        - Это хорошее предчувствие…
        - Нехорошее, боярин, - перебил его Андрей. - Такое же, как в прошлый раз.
        - В прошлый раз? А что было в про… А-а-а… Иван Кошкин вспомнил, и выражение его лица сразу переменилось. - И-и-и… Кто? Когда?
        - Кто, не знаю, но думаю, что опять Шуйские мутят, - стер с лица капли воды Зверев. - Случится это после пожара. На Глинских они толпу натравят, а заодно и государя захотят извести.
        - Пожара? Какого пожара?
        - В Москве пожар будет страшный. Выгорит, почитай, вся. Люди погибнут. Вот после него заваруха и начнется.
        - С тобой, друг мой, говорить боязно, - передернул плечами Кошкин. - Чем дальше, тем жутче. Токмо пожара нам не хватает. Когда, мыслишь, он случится?
        - По датам не знаю, но до того незадолго великий князь повенчаться должен.
        - От как! А он покамест и невесты-то не выбрал.
        - Но ведь выбирает, - напомнил Андрей.
        - Да, - согласился боярин Кошкин. Поднялся, закинув длинные рукава за спину. - Ну пока опасаться нечего, не так уж и скоро полыхнет. Нет пока вестей о венчании… А кого он выберет, не знаешь?
        - С виду пригожая. Но по имени кто такая, не знаю.
        - Жаль, - огладил бороду хозяин дома. - Ну вы располагайтесь, други. Отдыхайте, приоденьтесь побогаче. Третьего дня на пиру вас ждать будут. Я государю про вас ныне же донесу. Пусть порадуется. А что до пожара… Даже и не знаю, как быть-то. В набат не ударишь, нет пока огня-то. Упредить люд московский - так либо в колдовстве обвинят, либо в поджоге. Как скажешь про такое? Откуда, понятно, знать возможно?
        - Ты хоть свое-то добро потихоньку в имение вывези, - посоветовал Василий Ярославович. - И нашим, братчине, посоветуй. А больше чего сделать-то, и не ведаю.
        - Ох, крест мой тяжкий, - осенил себя знамением боярин Ивам. - Что смогу, содею. А вы отдыхайте.
        Поутру во дворе стало чуть свободнее - из двух десятков походных домов четыре исчезли. Видать, кому-то Иван Васильевич отворот дал решительный, без сомнений. Бояре Лисьины, обнаружив, что на дворе нет ни их коней, ни холопов, отправились на торг пешими и после долгих поисков купили Андрею темно-коричневый кафтан с высоким воротником, с отделкой из рыси и золотыми шнурами поперек всей груди, от плеча до плеча. Себе Василий Ярославович выбрал голубой зипун, отделанный каракулем и прошитый по швам ярко-алым шелковым шнуром. Выглядели они теперь как Иваны-царевичи на палехских шкатулках. Непонятно было только, ради чего все эти приготовления приходится совершать.
        Обычный по вечерам пир после общей братчины на этот раз особого веселья среди друзей не вызвал. Все были в думах тяжких, в хлопотах. Кто занимался делами государевыми, кто беспокоился о своих девах, привезенных к великому князю на смотрины. Так уж сложилось, что в эти дни друзья оказались не заодно все вместе, а соперниками. Един на Руси государь, и супруга у него может быть только одна. Посему на дворе боярина Кошкина стало меньше еще на три палатки.
        Перекусив и выпив пару ковшей пива, Зверев покинул эту грустную компанию и отправился к себе, на боковую. Чего еще делать, коли пить неохота, бердышом помахать негде, а телевизора с компьютером еще не изобрели? Варенька, Трощенка старого дочка, осталась далеко на закате, километрах в семистах, если не более. Веснушчатая Людмила, княгиня Шаховская, была еще дальше: за высокими заборами, за крепкими стенами, за булатными засовами. Не достать. Да и не знакомы они даже, чтобы о ней задумываться.
        Но не думать не получалось. Ведь приехали они, считай, к самому ее дому. Ее образ вставал перед глазами, едва Андрей смыкал веки, и никакой логике это видение не поддавалось. Оставалось лишь пойти на поводу фантазий, окутать девушку облаком и войти в него, стараясь не торопиться и не попадаться раньше времени Людмиле на глаза.
        В этот раз он оказался в мире мрачном, черно-коричневом, словно в фильме о фашистской Германии. Правда, декорации были совсем из другой эпохи: частоколы, частоколы, частоколы. Дома, дома, дома. Окна узкие, двери запертые, ворот и вовсе в заборах не имелось. И что странно - никого вокруг. Ни единой живой души! Ни собаки не лают, ни куры не кудахчут, ни коровы не мычат, ни люди по делам своим не торопятся. Хотя по количеству крыш, торчащих во все стороны, насколько глаз хватало, это был город. Людей вокруг должно слоняться, как букашек в муравейнике.
        Земля дрогнула. Раз, другой, третий. По городу поползла огромная черная тень. Андрей поднял голову и присвистнул от изумления: кроша дома, амбары и частоколы, в его сторону, вглядываясь в землю и напряженно порыкивая, двигался мавр размером с четырнадцатиэтажный дом, совершенно голый и - что интересно - бесполый. Раскосые глаза, широко растопыренные ноздри, пышные усы. Подбородок голый, бритый, как в рекламе многоразовых станков.
        - Не бывать тебе, мужик, в раю, - пробормотал Андрей. - Апостол Петр в воротах за бабу примет. А баб с твоим именем у него в списках наверняка не числится.
        Гигант влажно гукнул, словно срыгнул, наклонился, махнул рукой, словно ловя кого-то на земле. Но не поймал - выпрямился и пошагал к Звереву. Боярин на всякий случай проверил, есть ли бердыш за спиной. Бердыш был, а вот кольчугу и шишак он вообразить забыл. Хотя какая польза от кольчуги, если на тебя наступит даже всего лишь пятиэтажка?
        В конце улицы показалась девушка в разорванном платье. Она металась, стучалась в запертые двери, кричала возле частоколов, бежала дальше, спотыкаясь и вытирая на ходу слезы бессилия. Чернокожий монстр явно гнался за ней, время от времени наклоняясь и пытаясь сцапать в громадную пятерню. Разумеется, несчастной жертвой была Людмила.
        - Что, малышка, кошмары? - поинтересовался Андрей, когда княгиня оказалась рядом.
        Шаховская ойкнула, прижалась к очередной запертой двери, попыталась влезть в узкое окно, но, разумеется, не смогла. Такие фокусы в ночных кошмарах не проходят.
        - Эй, дылда! - Боярин перекинул бердыш из-за спины в руку. - Эй, ты мною перекусить не хочешь?
        Мавр выпятил губы, что-то буркнул на языке злобных монстров и потянул к Звереву ладонь.
        - Ага, счас. Разбежался, - презрительно хмыкнул Андрей и, когда вокруг него начал сжиматься кулак, резко крутанулся, выставив широкое лезвие перед собой.
        Кожа великана поползла, как гнилая тряпка, из-под нее обильно засочилась зеленая кровь. Мавр взвыл от боли, выпрямился, вскинул руку к глазам и злобно зарычал. Он сжал кулак, глянул вниз, намереваясь прихлопнуть колючую букашку - но молодой боярин за это время успел пробежать пятнадцать метров до ноги врага и, крутанувшись, со всего размаха рубанул его по ахиллесову сухожилию. Великан, внезапно лишившись опоры, разразился козлиным блеянием, взмахнул руками и опрокинулся на спину, заставив землю содрогнуться так, что Зверев и переставшая плакать княгиня подпрыгнули.
        - И чего же ты такой длинный? - покачал головой Зверев. - До горла теперь полверсты бежать.
        Он потрусил в сторону головы бесполого монстра - но тот, издавая звуки, сильно похожие на банальный мат, заворочался, перевернулся на живот и встал на четвереньки. Андрей свернул к руке, подпрыгнул и рубанул туда, где у бледнолицых обычно пульсирует синяя жилка. Но на этот раз кровь не потекла. Наоборот, от места раны вверх побежали мелкие трещинки. Почуяв неладное, Зверев кинулся в сторону, и очень вовремя: порождение кошмара внезапно превратилось в глиняного болвана, который тут же обрушился на землю многотонной массой черепков.
        - Фу-уф, - облегченно опустил оружие боярин. - Кажется, управились. А вы, леди, в следующий раз пугайтесь, пожалуйста, кого-нибудь попроще.
        - Ты спас меня, витязь! - радостно запрыгала юная княгиня, платье на которой волшебным образом восстановилось. - Ты мой избавитель! - Она присела и склонила голову: - Чем я могу тебя вознаградить?
        - Ну что ты, Людмила, - закинул Андрей бердыш за спину. - Ведь это всего лишь сон.
        - Если сон, то тогда здесь можно все!
        Она взяла молодого человека за руки, привлекла к себе, перехватила обеими ладошками за затылок и поцеловала со страстью, какая бывает только при первом любовном поцелуе. Даже во сне это было чертовски приятно, и Андрей одним усилием воли снес мрачный город вокруг, превратив его в поросший чудесными цветами остров посреди голубого океана с белыми пенными волнами. Но девушка засмеялась, закружилась, вспорхнула к облакам - и ему пришлось взметнуться за ней, подобно соколу над легкокрылой голубкой. И тут вокруг зазвонили колокола.
        Небо исчезло, они стояли на земле - правда, взявшись за руки.
        - Что-то случилось, - закрутила головой Людмила. - Придется просыпаться…
        И она исчезла. Зверев заворочался, открыл глаза. Да, действительно, веселый перезвон колоколов лился со всех сторон, проникая сквозь окна и стены, через потолок и, казалось, звучал даже из-под пола. Он был везде.
        - Как они тут живут-то? - спихнув одеяло, поднялся Андрей. - Захочет человек поспать в выходной день - и то из постели вытряхнут. А если бы я занят был до полуночи?
        Одевшись, он выбрался на двор, к колодцу. Здесь царили суета, шум, спешка. Бояре из братчины, разодетые, точно на сватовство, торопили холопов, чтобы те седлали и выводили коней, сами же спешно поднимались в седла и выезжали на улицу, дабы не мешать друзьям в общей давке. Большинство были в одинаковых красных кафтанах - а значит, собирались на государеву службу.
        - Вот леший! - Зверев хлопнул по плечу одного из витязей: - Утро доброе, боярин Павел. Иван Кошкин где?
        - В доме еще. Но ты его не ищи. Тебе, боярин Андрей, с нами нельзя, не велено. Тебя опосля, к полудню в Кремле ждать будут.
        Изрядно удивленный, Зверев отпустил Павла Русина, отошел к колодцу, кинул бадейку в темную глубину, достал, ополоснул лицо, помыл руки и отправился в трапезную. Здесь уже завтракал Василий Ярославович.
        - Утро доброе, отец, - опустился на скамью рядом Андрей.
        - И тебе того же желаю, сынок. Слыхал новость? Тебя на торжество брать не хотят, однако же велели к полудню в Кремль явиться. У Фроловской башни[30 - Спасская башня называлась Фроловской до 1658 года, пока над въездом не была размещена икона Спаса Нерукотворного.] тебя постельничий великокняжеский дожидаться будет. Он, куда надобно, и проведет.
        - Уже порадовали, - кивнул Зверев, подтягивая к себе блюдо с заячьими почками, нанизанными на деревянные палочки. - Да толком ничего не объяснили. Чего там затевается?
        - И мне не говорят. Но, мыслю, кабы беда какая случилась, Кошкин бы упредил, пропадать не попустил. Через него ныне половина дел государевых проходит, а о прочих он хоть краем уха, да слыхивал. Посему опасаться нам, пожалуй, нечего. Я тоже с тобой идти решил, общей братчиной не поехал. Одному, мыслю, тоскливо оставаться.
        - Спасибо, отец.
        Перекусив, они нарядились в новенькие красивые одежи и, никуда не торопясь, двинулись со двора. Лошади, отправленные хозяином к кому-то из друзей, так и пребывали неведомо где, а потому пришлось идти пешком. Впрочем, времени для пути хватало, даже с избытком, и к Кремлю они явились, по жалуй, даже раньше, чем требовалось. Однако их уже ждал боярин в шитом золотом и подбитом норкой кафтане. Как сразу отметил Зверев - без стражи. Уже спокойнее.
        Постельничий вежливо поклонился, повел гостей в Кремль, по чисто выметенным дубовым плашкам препроводил к Благовещенскому собору и дальше, к подворью великого князя. Но не к парадному крыльцу, а к нижним дверям - тоже, впрочем, богато украшенным позолотой и деревянной резьбой.
        Если бы они попали на кухню - Андрей бы точно обиделся, да и Василий Ярославович такого бы не потерпел, но здесь тянулись обширные горницы с лавками, столами, расписными стенами. Возможно, тут отдыхала дворцовая стража - хотя ручаться за это Зверев, разумеется, не мог. Коридор закончился винтовой лестницей, по которой они поднялись на второй этаж. Там гости миновали еще несколько горниц с расписными стенами, скупо заставленные скамьями, тяжелыми шкафами из красного дерева, пюпитрами, креслами. В одной из комнат стояли сразу три обитые бархатом софы и огромный, с полметра, орел с изумрудными глазами, обсидиановым клювом и телом, покрытым золотыми и серебряными чешуйками.
        Наконец они добрались до комнаты, перед которой стояла стража: двое бояр в красных с желтыми шнурами кафтанах - но не из членов братчины.
        - Здесь обождите, гости дорогие, - попросил постельничий и вошел в комнату.
        Томиться Лисьиным пришлось долго, больше получаса. Наконец двери распахнулись, постельничий отступил в сторону, поклонился:
        - Государь ждет тебя, боярин Андрей Лисьин.
        Молодой человек передернул плечами, шагнул за порог - и тут же понял, что находится в той же зале, в какой принимали послов. Просто на этот раз его запустили через другую дверь. Здесь опять была изрядная толпа, которая затихла, едва увидев нового гостя, расступилась, пропуская его вперед. Зверев остановился перед троном, на котором с суровым выражением лица восседал шестнадцатилетний московский правитель в полном парадном облачении: в расшитой серебром шубе, в усыпанном самоцветами оплечье, со скипетром и державой в руках. Нутром Андрей почуял неладное. Однако что - понять никак не мог, а долго стоять столбом было невозможно. Посему он поклонился и произнес уже привычные слова:
        - Приветствую тебя, русский царь Иван Васильевич.
        - Вот что я тебе скажу, - вскинул подбородок мальчишка и неожиданно закончил: - И ты здрав будь, боярин Андрей!
        Толпа вокруг колыхнулась, засмеялась, зашумела. Смысл же шутки Зверев понял только через пару минут, когда вышедший из-за трона думский боярин громко охнул посохом об пол:
        - Великий князь и царь всея Руси Иоанн Васильевич всех честных людей на пир в Белые палаты приглашает!

«Японская ты сила, - хлопнул себя по лбу Андрей. - Так великий князь сегодня на царствие венчался! А я-то думал - что такое… Неужели это все из-за меня?»
        В мире, где из светских развлечений существовали только кукольные базарные балаганчики, церковные службы да скоморохи с медведями, со скуки могли и не такое представление устроить ради того, чтобы человека разыграть. Хотя, наверное, стать царем Иван решил все же из государственных интересов. Но не удержался и от того, чтобы над знакомым, уже не раз царем его обзывавшим, пошутить.
        Белые палаты находились на первом этаже, в левой его стороне. Размерами они превышали обычный школьный спортзал раза в полтора, обширную крышу поддерживали два ряда столбов, выстроенных ближе к середине, а все прочее пространство занимали поставленные параллельно друг другу столы. Возле них тут же возникло несколько ссор среди родовитых князей - кому, где сидеть надлежит. Бояре, наверное, тоже ссорились - но их места находились так далеко от трона, что этого не было слышно.
        - Постой, Андрей Васильевич, - подманил к себе Зверева государь.
        Молодой человек остановился, дожидаясь, пока правитель усядется за отдельным столом, размером этак метров три на пять и сплошь уставленным угощениями. Иван Четвертый тем временем указал двум пристальным боярам налить в один кубок вина, во второй - другой напиток, после чего первую емкость поднесли Звереву.
        - Доброе слово хочу сказать тебе, боярин, - снял с пальца перстень государь, поднес его к глазам. - Похвалить хочу за то, что мысли свои имеешь и в глаза их высказывать не боишься. Древние книги учат нас, что един человек, сколь велик бы он ни был, всего умишком своим охватить не способен. Посему каждому правителю надлежит себе советников мудрых искать, коим он довериться сможет в делах больших и малых, в решениях, которые сам найти не сподобился. И ты, боярин, тому для меня примером стал. Одним словом, из принцев в императоры, соразмерно величию Руси, поднял. Возьми в подарок от меня, в память о дне сем великом.
        Иван протянул перстень. Зверев принял подарок, поклонился - хотя руку целовать не стал, - потом повернулся к залу, вскинул кубок и во весь голос провозгласил:
        - Долгие лета государю нашему, царю всея Руси Ивану Васильевичу!
        - Долгие лета, долгие лета! - отозвались эхом Белые палаты, после чего наполнились бульканьем и чавканьем.
        Андрей тоже осушил кубок до дна, перевернул, показывая, что не оставил ни капли, повернулся к царю:
        - Правь долго, государь. В тебе надежда моя и всей остальной Руси. Дай Бог тебе здоровья и мудрости.
        - Спасибо на добром слове, боярин. Может, у тебя просьбы какие ко мне есть, жалобы?
        - Есть просьба…
        - Говори, боярин, - вскинул подбородок государь всея Руси, - и ты можешь быть уверен в моей справедливости!
        - Попробовать хочу, что ты там такое вкусное пьешь?
        - Ты в этом уверен, боярин?
        - Еще как, государь, - чуть улыбнулся Зверев, которому, в общем-то, от великого князя ничего нужно не было. Кроме того, чтобы тот усидел на троне и сохранил временную канву, что приведет к появлению в будущем процветающей России и его самого - Андрея Зверева, ученика девятого класса средней школы.
        - Налейте, - милостиво кивнул правитель.
        Прислуживавший царю боярин обогнул стол, наполнил кубок из царского золотого кувшина. Искоса поглядывая на Зверева, Иван притянул к себе блюдо с крупными, отборными кусками запеченного мяса, обильно политого густым соусом, ножом отодвинул один от общей кучи, наколол острием клинка:
        - Вот, бери, закусывай. Вячеслав Фролович, подайте опричную убоину боярину.
        - Благодарствую. За тебя, великий царь… - Андрей опрокинул в рот угощение и поперхнулся от неожиданности: это был обыкновенный, сладкий с легкой кислинкой, яблочный компот![31 - Согласно наставлениям иностранным послам, отправляемым в Москву, Иван Грозный вообще не употреблял алкоголя и не переносил пьяных. Он даже ввел в Москве «сухой закон», и выпить можно было за пределами столицы - в Наливках.]
        - Зело крепкий, боярин? - с трудом сдерживая смех, поинтересовался Иван.
        - Благодарствую, государь, - прокашлявшись, Андрей торопливо откусил край хлебного куска. - В самый раз.
        - Мне для добрых слуг ничего не жалко. Ну коли иных просьб у тебя нет, то ступай, пируй со всеми. Здравицы за Русь возглашай. Славный день сегодня на Руси, русский царь на царствие венчался!
        С кубком в одной руке и «бутербродом» в другой Зверев пошел по залу, выглядывая отца. Боярин Лисьин обнаружился у самого дальнего стола, у стены.
        Увы, рассаживались гости согласно старшинству. Чем знатнее человек - тем ближе к государю его место. Этого порядка не могло изменить даже то, что именно Лисьиных царь выделил из множества гостей, именно Андрея одарил своей милостью, угостил из рук. Опричный кусок - награда, сравнимая разве с медалью. Ибо угощение на столах - для всех. Убоина же с опричного блюда - знак личного уважения, это угощение гостя из рук в руки, признание того, что человек особенно дорог хозяину праздника. Правитель мог дать опричное угощение простому боярину и не дать родовитому князю. Но он никак не мог посадить этого боярина среди знатных князей.
        - Как там в поговорке? - спросил Василия Ярославовича Зверев, усаживаясь рядом. -
«Великий князь может наградить поместьем, но не может - родителями».
        Андрей в несколько глотков допил компот из кубка, стукнул им по столу, выдернул маленький нож, вонзил его на всю длину в царское угощение и принялся обкусывать мясо.
        - Ничего, сынок, - плеснул ему вина боярин Лисьин. - Зато твои дети будут урожденными князьями Сакульскими. И место им будет во-он там, во главе самого первого стола. Дай только срок.
        После появления на московском троне царя вместо великого князя столица гудела три дня. На улицу выкатывались бочки с пивом и дешевым немецким вином, во многих дворах накрывали столы и допускали к ним всех желающих, а то и выносили угощение на улицу - и тут случайного прохожего уже вовсе не пропускали, покуда не выпьет корца пива и не съест пары пряженцев. Колокола на всех соборах звенели круглые сутки. По улицам ходили наряды слободского ополчения, подбирали с земли упившихся до бесчувствия людей и заносили их в ближайшие дома - чтобы не замерзли. На всех перекрестках, где не было церквей, плясали и пели скоморохи, играли гусляры, давали представление ручные медведи. На четвертый и пятый день жизни в столице тоже, почитай, не было. Город потихоньку приходил в себя. Лишь к шестому дню все наконец-то вернулось в привычное русло. Лавки - торговали, слободские ремесленники - работали, ворота дворов - закрылись, и оголодавшие юродивые более не могли выпросить там ни крошки хлеба.
        Опять протопились бани московского кремля. И день за днем начало уменьшаться число шатров на дворе у Ивана Кошкина. Большинство бояр отъезжали вместе со своими родственницами, а потому в доме стремительно освобождались комнаты, светелки и горницы. Последние пять юрт были убраны просто потому, что невест хозяин перевел под крышу, отведя им правое крыло дома. Наступило некоторое затишье: как обмолвился во время ужина боярин Кошкин, государь отправился молиться Господу о вразумлении в Андроников монастырь. Но дней через пять еще не выбывших из
«конкурса» красавиц опять пригласили помыться. Поговаривали, что на сей раз государь подолгу беседовал с каждой из невест - но Зверева при том не было, да и интереса особого к чужим делам у него не имелось.
        Минуло еще четыре дня - и вдруг вечером, когда бояре привычно собрались за братчиной, Иван Кошкин вышел на середину зала перед столом, упал на колени, широко перекрестился и громко провозгласил:
        - Богом вам клянусь, други, не по моей хитрости, не по моему попущению али обману сие случилося. Ничем я не старался, сильно не выделял. Сами знаете, всех вас сзывал на то честно, не я - государь выглядывал, избирал, волю свою объявлял. Не моя, во всем его воля! И вас, клянусь, никак не забуду, завсегда другом для вас останусь, завсегда двери мои для вас открыты будут… - Боярин снова осенил себя знамением и так стукнулся лбом в пол, что тафья слетела с гладко бритой головы и упала на мореные сосновые половицы.
        - Да что случилось-то, Ваня? - повскакивали со своих мест гости. - Друже, ты чего?
        - Племянницу мою государь в невесты свои избрал. Дочь сестры моей вдовой и окольничего Романа Юрьевича, сиротинушку нашу, скромницу Анастасию, и уже день венчания назначил, на день святых Симеона и Анны[32 - 16 февраля.]. Настя моя, бояре, царицей станет! Настюшка!
        - У-у-у-у, боярин, ты попал, - первым нашелся, что ответить, Андрей. - С тебя, как с виноватого, и угощение. Поздравляю. Чего молчите? Долгих лет царице будущей Анастасии! И детей, главное, побольше…
        После этого и остальные начали наперебой поздравлять нового царского родственника, дружно осушили братчину. Тогда хозяин наполнил ее терпкой французской мальвазией - ее опять осушили, налили и пустили по кругу в третий раз. Кошкин приказал ключнику отпереть погреба и тащить на стол все, что там есть, да и в людской напоить и накормить всех до отвала. Холопы повеселели, быстро расчистили стол, заставили его новыми яствами, братчину снова наполнили вином до краев…

… В общем, проснулся Андрей под скамейкой. Единственным утешением служило то, что точно такую же постель избрали для себя почти все бояре, что сошлись вчера в праздничном пиру.

***
        Зверев ни в торжествах, ни в их подготовке не участвовал. Он сразу понял, что в любом случае тот, кто носит фамилию Лисьин, останется где-то в самых дальних, задних рядах что на пиру, что в храме на венчании, что в торжественной процессии. Ни сам ничего не увидишь, ни себя не покажешь. Так какой смысл толкаться? Пересказы он получит и так, не выходя из дома.
        То есть из дома он, конечно, выходил. Но в Кремль не ездил. Благодаря отъезду части гостей Кошкин вернул на освободившиеся места коней и холопов своих великолукских друзей - а потому Андрей ранним, ранним утром поднимался в седло и мчался за город, в заснеженные поля Подмосковья, исчерченные цепочками лисьих и заячьих следов, к наводненным зверьем и птицами лесам. По вечерам он возвращался веселый и довольный, привозя то нескольких, сбитых на скаку кистенем, зайцев, то сраженного стрелой глухаря, то косулю, а то и кабанчика. Лис, барсуков, белок да колонков он не брал. Есть в них нечего, а снимать шкуру Зверев пока еще не научился.
        Несколько раз его добычу подавали на общий стол - запеченного целиком кабана или косули как раз хватало, чтобы заморить червячка, для всей честной компании, - но большей частью отданная в руки холопов дичь просто бесследно исчезала где-то в бездонной утробе здешней кухни.
        В день свадьбы по всему городу опять звенели колокола. Но, к счастью, только один день. Единственным днем ограничились и всенародные гулянья. Однако понятно было, что такое событие, такие хлопоты не могли не выбить Ивана Кошкина из колеи. Поэтому Зверев подождал еще неделю, прежде чем напомнил хозяину дома о своем предупреждении уже почти месячной давности:
        - Не пора ли поискать спокойное место, боярин? Для себя, для добра. Для государя с молодой женой.
        - Ты о чем, друже? - не понял застигнутый им возле конюшни Кошкин.
        - Забыл уже, боярин, о чем я тебе перед венчанием на царство сказывал? После свадьбы вскорости пожар будет. Страшный. А потом великого князя попытаются убить.
        - Отчего ты так решил?
        - Сон видел, - пожал плечами Андрей. - Разве ты забыл, боярин Иван, что я иногда сны вещие вижу? Нехорошие…
        - Угу… - На чело царского родственника наползла тень тревожной думы. - Счастлив больно государь, от жены своей ни на час отойти не в силах, про дела все забыл…
        - Так и пускай жизни радуется, боярин. Ты их за город куда-нибудь вывези. Там и воздух чище, и вони городской не ощущается, и шума меньше… - посоветовал Зверев. - И про свое добро тоже не забудь. Коней, людей, скотину выведи. Жалко ведь будет, коли угорят.
        - Угу… - задумчиво сдвинул брови Кошкин. - В селе Воробьевом, помню, путевой дворец стоял. Его еще великий князь Василий Дмитриевич ставил. Обветшал ныне, мыслю…
        - Извини, боярин, - сухо заметил Андрей, - но на обдумывание у тебя времени не осталось. Про точный день я не ведаю, но не позже, чем через три недели после свадьбы все случиться должно. И вели холопам без брони и поддоспешников более не ходить. Лучше немного перестраховаться, чем убитым быть, не правда ль?
        - Сегодня же туда ключника царского отправлю. На волю государеву сошлюсь.
        - Это мудрая мысль, - кивнул Зверев.
        - Спасибо, что напомнил, - приложил руку к груди хозяин дома и свернул в конюшню.
        - Гореть ведь все будет, - припомнил свои видения в зеркале Велеса Андрей. - Ужасно гореть… Просто кошмар.
        Он знал про будущую беду, знал про надвигающийся ужас, смерть, муки, разорение. Но что он мог поделать? Объяви он про неизбежную катастрофу - сперва не поверят, а потом его же в ней и обвинят. Откуда знать мог, коли не сам поджигал? Это члены братчины знают, как его «сон» в прошлый раз спас государя от покушения. А остальные…
        - Никита, хватит спать! - крикнул он в конюшню. - Вижу, твои сапоги из сена торчат. Гнедого мне оседлай, скоро выйду.
        Переодевшись в нарядный кафтан, он помчался к Кремлю, от него свернул вправо, вспоминая путь, которым вез его Михайло Воротынский. Найдя нужный двор, спешился, постучал рукоятью хлыста в ворота. Через несколько минут приотворилось лишь окошко на калитке:
        - Кого там Бог в неурочное время? - спросил через нее недовольный подворник.
        - Беги к князю, скажи, боярин Андрей Лисьин приехал. Увидеть желает по срочной надобности.
        - Отдыхает ныне князь после трапезы. Недосуг ему…
        - Тебе кишки на столб намотать, смерд? - хлестнул плетью по окошку Зверев. - Ты кто такой, чтобы за господина своего дела столь важные решать? Беги, тебе сказано, к князю. И если через пять минут не вернешься, я тебя на кол посажу.
        - Пуганые мы, пуганые, - негромко, но вполне ясно отозвались со двора. - Бегай тут из-за каждого, князя тревожь…
        Но судя по тому, что шаги удалялись, привратник все же отправился к хозяину.
        Ждать пришлось почти четверть часа. Потом ворота все же отворились, Андрей увидел ожидающего его на крыльце князя в тяжелой московской шубе, с посохом, а чуть позади - укутанную в платки княгиню в объемном охабне. Женщина держала в руках деревянный ковшик. Похоже, его собирались встречать со всем почетом и уважением.
        Зверев перешагнул порог, бросил поводья подворнику, предупредил:
        - Не расседлывай, я ненадолго.
        Воротынский подождал гостя на крыльце и, лишь когда тот коснулся перил, уважительно спустился на пару ступеней, поклонился:
        - Гость в дом, радость в дом, боярин Андрей. Рад видеть тебя снова у себя на дворе.
        - Долгих лет тебе, князь Михаил Иванович, - остановился Зверев, тоже поклонился и, как положено, продолжил: - Пусть поселятся в твоем доме богатство и радость, пусть супруга твоя и дети будут здоровы и счастливы.
        - Испей сбитеня с дороги, гость дорогой, - вышла навстречу женщина.
        Андрей поднялся к ней, принял корец, мелкими глотками выпил горячий пряный напиток, крякнул, проглотив последнюю каплю, перевернул емкость и с поклоном вернул княгине:
        - Благодарю тебя, хозяюшка.
        - Идем в дом, гость дорогой, - посторонившись, пригласил Зверева князь Воротынский. - Стол в трапезной без нас скучает. Сядем рядком, поговорим ладком.
        - Прости, князь, - приблизился к нему молодой боярин, - но я лишь пару слов тебе на ушко скажу.
        Он оглянулся на двор, где трое слуг кололи дрова и еще один держал под уздцы его коня, перевел взгляд на княгиню и тихо сказал:
        - Уезжай из Москвы, княже. Людей бери, добро, которое ценишь, скотину, карету… Все, что можешь, забирай. Коли боишься дом без присмотра оставить - брось в нем тех холопов, которых потерять не жалко.
        - Откель… слухи такие идут? - хриплым голосом просил Воротынский. - Это кому же я не угодил? Новые, слышал, людишки государя окружать стали…
        Хозяйка же лишь испуганно вскинула руку, прикрыв пальцами губы.
        - Разве я говорил, что есть кто-то недовольный? - пожал плечами Зверев. - Я лишь сказал, что у меня очень плохое предчувствие. А оно меня никогда не обманывает. Ты ко мне с добром, княже, и я с добром. Уезжайте. Всех, кто вам дорог, забирайте. Всех. Вернетесь через месяц, коли захотите, - тогда уже тихо будет и спокойно. Извини, княже, мне надобно спешить. Пусть у вас все будет хорошо.
        Он развернулся, сбежал по ступеням, быстрым шагом дошел до скакуна, двумя рывками затянул подпруги, поднялся в седло и выехал на улицу.
        Похоже, он невольно напугал Михайло Воротынского. Слишком уж сильно зависели тут судьбы людей от дворцовых интриг. Ну да какая разница, что князь подумает? Лишь бы уехал. Андрею не хотелось, чтобы человек, показавший себя его другом, да и просто очень умным собеседником, спекся в пламени гигантского пожара. Пусть пересидит у себя в имении. Потом сам поймет, от чего его остерегали.
        Проехав несколько улиц, Андрей оказался на площади перед храмом Успения и придержал коня. Не остановился - просто двинулся совсем медленным шагом, раздумывая над еще одним знакомством. Точнее - полузнакомством. Скакун же тем временем дошел до Болотной улицы, повернул на нее. Тут Зверев махнул рукой и пустил его во весь опор. Через минуту он спешился перед нужными воротами и решительно постучал.
        На этот раз ворота приотворили, высунулся взлохмаченный подворник в засаленной полотняной рубахе:
        - Чего надобно, мил человек?
        - Упреди княгиню Людмилу Шаховскую, боярин Андрей Васильевич Лисьин к ней приехал с важным делом. Да беги, чего стоишь?! - Он решительно толкнул ворота, освобождая дорогу, и вошел на двор: - Беги!
        Смерд потрусил к красивому дому в три жилья, оштукатуренному, покрашенному в синий цвет, с резными белыми наличниками. Изящество небольшого дворца оттенялось убогими жердяными сарайчиками: хлевом, амбаром… В общем, как всегда.
        Молодой боярин медленно двинулся к крыльцу. Вламываться внутрь он, естественно, не хотел - но опасался, что, едва выглянув наружу, хозяйка узнает его, испугается и убежит, не дав сказать ни слова. Справа и слева стали появляться холопы. Кто выбирался из-за дома, кто выглянул из конюшни. Двое были с топорами, еще парочка прихватила деревянные лопаты, один - оглоблю. Наверное, надеялись, что смогут с помощью всего этого справиться с воином, имеющим косарь на поясе и кистень в рукаве. Впрочем, нападать они не торопились, ожидая развития событий.
        Наконец открылась дверь дворца, на крыльцо в сопровождении двух теток и пары холопов вышла запахнувшаяся в овчинный охабень Людмила, в соболиной шапке и войлочных вышитых сапожках. Глянула вниз - и глаза ее округлились:
        - Ты?! Это ты - боярин?!
        - Уезжай из города, - тут же выдохнул Зверев. - Уезжай немедля. Людей забирай, добро, скотину. Шуйские опять мутят, беда скоро случится. Большая беда. Ближайший месяц в Москве людям лучше не показываться.
        - Боярин, ты откуда, как… - Она осеклась, чуть покосилась на стоящую слева тетку. Ну да, разумеется! Кто же в здравом уме молодую жену без присмотра оставит?
        Княгиня опустила голову, но через мгновение вскинула лицо, и они встретились глазами. Этот неслышный разговор, соприкосновение взглядов, молчание оказались куда весомее иных ласк и объяснений. Андрей улыбнулся, кивнул, после чего погладил гнедого по морде, перехватил повод и вышел со двора.
        На дворе Кошкина уже вечером начали собирать пожитки. Из дома выносились книги, свитки, складывались в большие, обитые железными полосами, сундуки, уже установленные на санях. Хозяин приказал в первую очередь вывезти два уродливых шкафа из красного дерева с изогнутыми синусоидой дверцами толщиной в ладонь, оказавшиеся венецианскими, работы какого-то мастера. Весу в каждом было с полтонны, и Андрей очень обрадовался, что его не попросили помочь.
        - Скотину тоже завтра отправлю, с обозом, - сообщил хозяин дома, увидев Зверева. - Пусть в имении пока постоит. А окна как, снимать?
        - Если не нужны, пусть остаются, - пожал плечами Андрей.
        - Нужны… Да холодно будет без них. Как тут ночевать станем?
        - Пусть холопы снимут, когда уедем.
        - А может, спрятать? Прикопать где-нибудь во дворе?
        - От жара все равно покоробится.
        - И то верно, - кивнул Кошкин. - Рухлядь первой ходкой отправлю. Нам на три дня и одной смены одежи хватит. А зерно, кухонные припасы всякие мы в подполе свалим, рогожей прикроем и землей присыплем. Не сгорит. А коли и испечется, так скотина все едино с радостью слопает. Ну а часть в погреб спрячем.
        - Помочь?
        - Нет, боярин, не нужно, - отмахнулся хозяин. - Что поутру хотели отправить, уже уложено - только запрягай да вези. А для остального места нет. Ну да, мыслю, за две ходки обернемся. Через три дня вернутся, тогда и прочее заберем.
        - Правильно… - Андрей очень надеялся, что в домах Воротынского и княгини Шаховской сейчас творится примерно то же самое. - А государь там как?
        - Ключник поутру вернется, доложится, - рассеянно ответил Кошкин. - То есть юный царь, мне кажется, счастлив. Если сам не возжелает уехать, то уж Настенькину просьбу исполнит обязательно. Увезем его, не беспокойся. Токмо узнаем, что для дворца того ветхого потребуется, чтобы правителя принять. Я ковры в Кремле все собрать указал. Мыслю, и полы, и стены - все ими укрывать придется. Кабы еще и потолки не пришлось…
        У Андрея всего добра и было, что оружие да конь, а потому он особо не тревожился и следующие два дня провел на охоте. Но если в первый раз он вернулся совершенно спокойно, то вечером второго обнаружил в воротах преизрядную давку. Телеги катились из города широким потоком, не оставляя места для встречного движения.
        - Это что, мужик, великое переселение? - поинтересовался Зверев у одного из возчиков в тулупе и лисьем треухе, вывозящего в телеге три сундука.
        - Нешто не знаешь, боярин? - удивился смерд. - Ведьма, сказывают, в городе завелась. Вынимает из мертвых тел сердца, кладет в воду да тою водою, ездя по Москве, кропит все, отчего вскорости мор должон начаться. Н-но, лиходейка косматая, пошла!
        - Какой мор?! - возмутились на другой подводе. - Сказывают, потоп будет. На десять верст от каждой реки все зальет на пять саженей. Утонет Москва. На завтра потоп замыслен. Господи, спаси нас, помилуй и сохрани. Конец света пришел, конец света!
        - Да не потоп, не потоп! - отозвался еще кто-то. - Видение было Ксении, Христа ради юродивой. Видела она, как Господь посох небесный в Москву вонзил, и та сквозь землю вся провалилася. Бежать отсель надобно, бежать. Пропадет Москва.
        Судя по всему, по столице ползли всевозможные слухи. Мало кто понимал, откуда и к чему они взялись, насколько они правдоподобны. Но суть всех слухов сводилась к одному выводу: нужно бежать. И горожане удирали. Что, надо сказать, Андрея ничуть не огорчило.
        Улучив момент, он протиснулся в город между стеной и крайней телегой, сцепившейся колесами с крытым возком, поскакал на кошкинский двор. На улицах то и дело встречались нагруженные разнообразным домашним скарбом сани и повозки. На многих сидели укутанные в платки и завернутые в овчину детишки.
        И как он сам не догадался слух про колдовство или Божие проклятие пустить?
        Царь всея Руси покинул столицу на пятый день. На этот раз Андрей навязался в провожатые да еще и холопов с собой взял - они, с бердышами за спиной, скакали вслед за одетой в красные кафтаны дворцовой стражей. Самого правителя Зверев в этот день не увидел: Иван Четвертый из белой кареты, тяжелой от золота и резных украшений, не выглянул ни разу. Видать, и вправду от супруги оторваться не мог. Вот ведь повезло мальчишке - обрести любовь на конкурсе красавиц! Обычно в таких местах только скандалы находят.
        Село Воробьево находилось на Ленинских горах. Или как там они сейчас назывались? В общем, в том месте, где Сталин новый университет отгрохал, где герои сериала
«Бригада» в дружбе клялись, где вид роскошный на Москву открывается. Сама деревня ничего особенного собой не представляла. Полсотни дворов, частокол в полтора человеческих роста. Оно и понятно, почему: Москва рядом, случись беда - все деревенские от ворога за стены убегут. А от дикого зверя или шайки бродяг и такая изгородь сойдет.
        Путевой дворец был всего лишь большущей бревенчатой избой в три жилья с подклетью и двумя печами. Что поразило в нем Андрея, так это отопление. Оно оказалось воздушным: через специальные продыхи, прикрытые медными задвижками, горячий воздух от печей расходился по комнатам. Причем если гостю становилось жарко, он мог просто повернуть задвижку[33 - Такое же отопление было устроено и во дворце в Кремле.].
        Еще одним преимуществом дворца был весьма обширный двор, в котором имелось достаточно сараев, конюшен, навесов и амбаров, чтобы вместить коней и припасы для небольшой армии. Да и неудивительно: коли стены крепостной вокруг не строить, можно особо с местом и не ужиматься. Здесь же стоял и пятишатровый храм Рождества Богородицы с шестериковой[34 - Шестерик - это строение, срубленное, если смотреть сверху, в виде шестигранника.] колокольней, увенчанной остроконечным шатром. В честь приезда государя с нее часа два раздавался радостный перезвон.
        Темные стены, местами поросшая мхом крыша с белыми потеками, заделанные во многих местах не слюдой, а бычьим пузырем окна. Было видно, что за дворцом уже давно, очень давно не ухаживали. Однако каменная подклеть, на которую опирались стены, не дала сгнить нижним венцам, и строение стояло прочно, не покосилось, не расползлось, нигде не просело. Внутри все было убрано положенными внахлест, развешанными по стенам коврами. В качестве декоративного ремонта в царских комнатах выскоблили добела потолочные доски. В горницах же, что отвели страже и боярской свите, они остались такими, как и раньше: с растрескавшимися балками, покрытые вековой пылью и увешанные застарелой паутиной. В жилых помещениях было очень жарко - и в то же время влажно, как в остывшей бане. Андрей не сомневался, что топить здесь начали пять дней назад, едва только узнали о визите государя - но просушить надолго забытый дом так и не смогли.
        - Ничего, мы тут все равно ненадолго, - выбрав себе одну из лавок, вытянулся во весь рост Зверев.
        - Ты откуда знаешь, боярин? - поинтересовался незнакомый царский телохранитель, не из братчины.
        - Шуйские свою смуту должны со дня на день осуществить, - зевнул Андрей. - Задавим гадов, да и уедем мы с отцом. Мы бояре не Московские, у нас и без заговоров хлопот хватает.
        - Откель знаешь? - схватился за рукоять сабли стражник. - А ну, со мной идем! С тебя опрос учинить немедля надобно!
        - Кабы знал, тут от безделья бы не мучился, - закинул руки за голову Зверев. - Слухи ходят, слухи. О коих я боярина Ивана Кошкина уже предупредил.
        - А-а… - Фамилия царского родича подействовала отрезвляюще, стражник убрал руку с сабли. - Как же ж так? Государь их ведь помиловал, опалу снял…
        - Что-о?! - не поверил своим ушам Зверев. - Как помиловал?
        - Ну во имя Господа. Молвил царь Иван, что Господь велел прощать. Вот и помиловал. Простил за все обиды, что ему в малолетстве учиняли, обратно к себе приблизил, в Думе боярской сидеть дозволяет, к советам прислушивается.
        - Вот, блин горелый! - Андрей сел, хлопнул ладонями по скамье. - Они же его убить хотели!
        - Он заставил князя Петра Шуйского Богом поклясться, что тот больше ничего подобного не умыслит. А при чем тут блины?
        - По масленице я соскучился, боярин. По масленице.
        После отъезда государя из столицы небо словно разгневалось на брошенный город. Над Москвой сгустились тучи, постоянно дули ветра такой силы, что раскачивали колокола на церквах, и те время от времени начинали сами собой звенеть или низко басовито гудеть, словно оставались чем-то очень недовольны. Все это воспринималось людьми как дурное предзнаменование - и горожане продолжали разбегаться. С высоты Ленинских гор было видно, как из ворот нескончаемым потоком выкатываются повозки с семьями и нажитым в трудах праведных добром.
        Особенно рьяно буря разыгралась на четвертый день. Тучи проносились над городом с такой скоростью, словно неслись галопом, деревья гнулись к земле, а некоторые ломались с громким треском, похожим на пищальный выстрел. Иные отважные пичуги пытались подняться в воздух - но их тут же сдувало, будто невесомый сор. Колокола во всех краях города звенели не переставая, как бренчали они и на колокольне церкви возле путевого дворца.
        В этот день и загорелся какой-то дом в стороне Богородицкого ручья, в Мясниковой слободе. С высоты от Воробьево видно было немногое. Столб дыма, отдельные языки пламени. Послышался тревожный низкий звон. Возможно, кто-то бил в набат - среди общего перезвона понять было трудно. На край обрыва от дворца начала подтягиваться дворня и любопытствующие бояре.
        - Изба чья-то, не страшно, - заметил один из бояр. - Лишь бы на соседние дворы не перекинулось.
        - Снег везде, не перекинется, - ответил ему другой. - На снег искры падают, не загорятся кровли.
        - Нешто окромя них мало чему гореть? Сено, для скотины запасенное, дрова, телеги, барахло всякое, что на ветру лежит.
        - Сено - да, - согласился первый. - За ним приглядеть надобно, пару холопов с водой поставить. А дрова али телегу так просто не запалить, сам знаешь. Постараться надобно. Гляньте - дым белым стал. Видать, тушат ужо, заливают.
        - Чего стараются? Коли изба занялась, пламени уж не остановишь. Стога на соседских дворах караулить надобно, дабы не перекинулось. А там прогорит, само затухнет.
        Андрей особой разницы между дымом прежним и настоящим не заметил. Но у местных взгляд, надо признать, был более наметан. Может, и вправду соседи погорельцев уже водой из ближних колодцев в пламя плескали. Опять же, там ручей неподалеку быть должен…
        - Смотрите, смотрите!
        Пламя, похоже, наконец, сожрало потолок дома, пробилось сквозь кровлю и ударило вверх огромным, многометровым снопом огня. Спустя несколько секунд багровый столб осел - и вот тут случилось страшное. Порыв ветра прижал пламя к самой земле, и в следующий миг пылающая крыша взметнулась в воздух и на высоте в два десятка метров полетела над городом, рассыпая не искры - пылающие куски крупной дранки, каждый в локоть размером, а то и больше. Спустя полминуты буря уронила крышу на какой-то дом, проломив чердачное окно, снова подхватила, пронесла еще метров сто и сбросила на чей-то двор. Дымки выстроились чередой. На одном дворе сразу полыхнул пожар - видать, и правда в сено попало, причем большой кусок, - в других местах дымы сошли на нет. Но не успели зрители облегченно вздохнуть, как примерно в половине мест, куда падала пылающая дранка, дым повалил снова, теперь быстро разрастаясь. Дом с проломленной кровлей полыхнул уже через минуту, еще один пожар занялся там, куда рухнули остатки горящей крыши.
        - Да, ведрами тут воды не натаскаешься… - пробормотал Андрей.
        Сейчас понадобилось бы с полсотни пожарных машин: тушить то, что уже пылает, и гасить огоньки там, где они только разрастаются. Ведром же из колодца быстро не начерпаешь, и в бочках вода зимой на дворе не стоит - замерзает. К тому же соседи все наверняка сбежались первую избу тушить, и в остальных дворах бороться с пожаром некому. Нет, тут нужны были уже не машины, тут требовался «Бе-200», чтобы разом десяток тонн воды на огненную полосу обрушить. Вот тогда бы, пожалуй…
        Дом, у которого пожар начался с проломленной крыши, уже сам терял куски горящей дранки, и шквалистый ветер с готовностью раскидывал ее по соседним дворам, крышам, поленницам и стогам. Наверное, эти куски еще можно было потушить - если вовремя заметить. Но не все хозяева оказывались в нужном месте в нужный момент. А тонкие горящие дощечки не хуже растопки могли запалить не то что хорошо просохшие за зиму дрова, но и достаточно сырой деревянный хлам, сваленный где-нибудь в углу двора, старый и промерзший частокол и даже покрытую снегом крышу.
        Поднимавшееся то тут, то там пламя скручивалось в огненные вихри, которые стремительно растапливали и высушивали своим жаром кровли окрестных строений, перепрыгивали на них, подбираясь все ближе и ближе к центру города. А там стояли уже не избы - стояли высокие княжеские и боярские хоромы, позволяющие устроить пожару настоящую свистопляску, извержение вулкана с языками огня, поднимающимися на высоту многих и многих десятков метров. Шквалистый ветер то и дело прижимал эти языки к земле, и тогда они, подобно снопу пламени из огнемета, запаливали все, что могло гореть на расстоянии до ста метров. В считанные часы огонь покрыл всю Москву, не оставляя жителям никаких шансов уцелеть. Многие из них пытались перебраться через крепостную стену, которая тоже вскоре загорелась; многие через торговые ворота бежали на лед реки - но от столь близкого жара он начал подтаивать. Зарево на полнеба раскрашивало низкие черные тучи в кроваво-пурпурный цвет, огонь лизал самые облака, разгоняя их в стороны, и очень быстро над гибнущим городом образовалось чистое голубое пятно - словно врата на небеса для
новопреставленных душ.
        - Кроме Кремля, видать, ничего в Москве и не останется, - перекрестился рядом Василий Ярославович.
        И в тот же миг под ними с такой силой содрогнулась земля, что многие из зрителей попадали с ног. Почти половину центральной крепости заволокло дымом, а в воздухе, кувыркаясь, разлетались на многие сотни саженей красные кирпичи, раздвоенные зубцы, куски стен. Бояре дружно ахнули. Воображение рисовало им такие ужасы, что, когда буря разорвала дымное облако и унесла в сторону заката, по рядам людей пробежал вздох облегчения: Кремль лишился всего одной башни и куска стены саженей в двести длиной. Все прочие укрепления уцелели. А вот дворец предстояло восстанавливать практически целиком. Поэтому то, что и над ним появились дымки, особых эмоций не вызвало. Все равно пропало все - весь город до последней собачьей конуры. Дворцом больше, дворцом меньше - в любом случае теперь лет пять придется столицу поднимать.
        - Людей-то, людей-то сколько, поди, сгорело… - покачал головой Василий Ярославович. - Не счесть.
        Спустя два дня в путевой дворец пришли от московских воевод первые доклады. Ко всеобщему изумлению, в пожаре, дочиста истребившем стотысячный город, погибло всего тысяча семьсот человек[35 - Как уточняют некоторые источники: «1700 человек, не считая младенцев».]. То есть каждую жизнь, конечно, было жалко - но все ожидали, что окажется намного хуже. Разумеется, десятки тысяч семей остались без крова - но леса вокруг в достатке, новые дома мужики отстроят. Были бы руки целы - остальное приложится.
        Никаких волнений не замечалось. Опечаленные горожане потихоньку разбирали еще дымящиеся остовы зданий в надежде найти хоть что-то, уцелевшее под толстым слоем углей. Андрей уже начал сомневаться в предсказании зеркала Велеса - как вдруг из Москвы примчался гонец от воеводы Куракина. Письма он никакого не привез, лишь тяжело выдохнул:
        - Смута в городе. Глинских бьют. Анну сербскую[36 - Анна Глинская - бабушка царя, мать Елены Глинской, была дочерью сербского воеводы Якшича.] уже побили до смерти вместе с дворней да и в угли горячие закопали, князей Юрия и Михаила Глинских зарезали на площади. Чернь кричит, сюда идти надобно - прочих Глинских добивать. Сказывают, многие здесь попрятались.
        Встреча с гонцом произошла в небольшой горнице за сенями, куда Андрей прошмыгнул вслед за посыльным, а Иван Кошкин и еще несколько бояр и князей вышли вместе с правителем.
        - Вот и дождались, - выдохнул Зверев. - Боярин Кошкин, твои люди в броне? Коней седлайте, надо душегубов на дороге, на подступах встретить. Таранным ударом стопчем, и дело с концом.
        - Да как ты смеешь речи такие вести?! - хлопнул ладонями по подлокотнику кресла юный царь. - Там же люди живые идут, подданные мои! Они под длань мою Господом отданы, любят меня, и я так же, согласно заветам Божьим, к ним должен быть милостив.
        - Они не с любовью, государь, они с сулицами идут, с мечами и щитами воинскими.
        - Я государь! - гордо вскинул подбородок правитель. - Я выйду им навстречу! Я усмирю их одним своим словом! Увидев меня, они опустятся на колени, заплачут от умиления и прощения испросят.

«Книжек обчитался, - всплыли в памяти Андрея слова Ивана Кошкина. - Похоже, так оно и есть».
        - Боярин, - царь ткнул Кошкину пальцем в грудь, - коли хоть капля крови русской ныне прольется, на тебя проклятие свое наложу, тебе за то ответ держать придется!
        У Зверева появилось острое желание послать этого малолетку, строившего жизнь согласно правилам дамского романа, куда подальше и уехать, оставив его наедине с толпой. Однако смерть Ивана Четвертого навсегда закрывала ему путь домой, а потому, скрипнув зубами, Андрей лишь попросил:
        - Броню покрепче наденьте, бояре. Когда царь к толпе выйдет, телами его своими закрывайте, чтобы ножом не ткнули или сулицу не кинули.
        - Мой народ не посмеет поднять на меня руку, боярин Андрей.
        - Я не про руку, я про клинок говорю, - холодно ответил Зверев. - Надеюсь, мирная смерть верных тебе людей под ножами убийц не перечит заветам Господа, государь?
        Не дожидаясь ответа, он выскочил из горницы, обежал дворец, заскочил в комнату для охраны, схватил лук, колчан, бердыш, снова метнулся на двор, огляделся. Единственной удачной позицией здесь была колокольня. Андрей повернул к ней, с помощью заклятия открыл дверь, вошел внутрь, задвинул засов, по вмурованным в стену коротким деревянным чушкам поднялся до нижней звонницы. Позиция здесь ему показалась хорошей, но излишне открытой, и он поднялся еще на один ярус, к узкому шатру, в котором покоился всего один, но могучий колокол - с полторы тонны, не меньше. В его тени, между заиндевевшим бронзовым боком и стеной, и пристроился Зверев, взяв лук в руки и приготовив стрелу с широким, «пехотным» наконечником.
        Стража вместо того, чтобы остановить взбунтовавшихся горожан, распахнула перед ними ворота. Горящая злобой, уже вкусившая человеческой крови толпа стремительно заполонила двор. Мечей у незваных гостей Андрей, надо признать, не заметил. Но вот сулицы были. И щиты - тоже. Весьма странный набор. Ладно, когда крестьянин, озлившись, хватается за косу, за топор или оглоблю. Ладно, когда доведенный до отчаяния ремесленник выдергивает нож или подбирает с верстака молот. Но сулицы? Это оружие под рукой обычно не валяется. Причем не только у ремесленников, но и у бояр. Короткое метательное копье в бою не очень удобно. Уж лучше лук или рогатина. А сулица - ни то ни се. Пока одну на десяток шагов метнешь - с лука пять стрел пустить можно. А для сшибки оно коротко. Наколют тебя три раза, пока до противника дотянешься.
        - Зато из толпы ее бросить можно, коли соседи чуть расступятся, и руки чистыми останутся, - пробормотал Зверев. - А лук натягивать - место требуется. И заметен он. С ним не скроешься, коли в цареубийстве обвинят.
        Он заметил, что один из владельцев копья приотстал и беседует о чем-то с одетым в лохмотья, широкоплечим нищим. Оборванец ткнул пальцем в сторону дворца, и Зверев тут же натянул тетиву.
        Те-н-нь! - Копейщик сложился пополам, попятился и упал на затоптанный снег. Нищий стремительно развернулся, выдергивая нож, и вторая стрела вошла ему в грудь.
        - Стойте, люди добрые! - вышел на крыльцо царь Иван в тяжелой бобровой шубе. - Это я, милостью Божьей государь ваш! Отчего шумите?! Почему на двор ко мне врываетесь, на храм не перекрестившись, иконе надвратной поклона должного не отдав?!
        Иван Кошкин и еще четверо бояр из братчины выступили вперед, на ступени, живой стеной закрыв господина. Еще несколько воинов спустились вниз, прикрывая вход на лестницу, и положили ладони на рукояти сабель, показывая, что готовы в любой момент пустить их в дело. Из-за телохранителей была видна только голова правителя всея Руси. Толпа притихла - вживую, да еще так близко, увидев великого князя. Но тут какой-то молодец в кожаной с подпалинами куртке громко закричал:
        - Глинских нам отдай, княже! Глинских отдай, они Москву сожгли!
        Толпа, вспомнив о цели своего похода, зашумела, с другого края двора простоволосый, курчавый рыжий мужик подхватил:
        - На костер колдунов, на костер!
        Головы людей повернулись туда, и Зверев тут же всадил владельцу кожаной куртяшки стрелу в основание шеи. На таком расстоянии она вошла в тело почти на всю длину, только маленький хвостик торчать остался, а заводила без звука осел на землю - даже его соседи на это внимания не обратили.
        - Глинского давай! Глинского сюда! Сюда его, колдуна черного! - надрывался рыжебородый. Его поддержал еще какой-то нищий почти у самых ворот.
        В этот момент Зверев увидел, как один из «гостей» с сулицей по краю толпы продвигается вперед, и тут же вогнал ему меж лопаток стрелу - толпа смотрела вперед, на крыльцо, и опять ничего не заметила.
        - Слушайте меня, дети мои! - Начав говорить просто громко, уже с третьего слова царь сорвался на крик. - Нету во дворце моем ныне князей Глинских! Вот вам, крестом святым клянусь! - Государь перекрестился на храм, на самую колокольню - Андрей еле успел отступить в тень, в угол стены. - Нету в доме моем князей Глинских! И расправу без суда справедливого творите вы зря! Расследовать дело сие надобно должным образом…
        - Отдай им Глинских, государь! - неожиданно громко перебил царя один из стоявших на крыльце бояр, красноносый и чернобородый, в куньей шубе и шапке. - Отдай, пожалей себя. Как бы беды не случилось! Ты нам дорог, ты, а не Глинские!
        - Глинского, Глинского нам! - опять завелась толпа, всего миг назад почти поверившая в слова государя. - На костер колдуна.
        Людская масса качнулась вперед - Андрей тут же поднял лук, вогнал стрелу рыжебородому в голову. Вторую, почти сразу - в спину стоявшему в первых рядах копейщику, который любовно прижимал к груди, острием вверх, смертоносную сулицу. Отступил назад, в тень.
        - У-уби-или-и! - истошно взвыли у дальней стены. - У-уби-или!
        - Убить Глинского!!! Убить! - подхватили призыв нищий у ворот и еще один парень в нарядном, но изрядно потертом зипуне с засаленным воротом. - Убейте их!!!
        Толпа продолжала напирать. Бояре, что стояли у крыльца, медленно попятились наверх, на ступени. Царь, вскинув руки, пытался перекричать горожан, крестился, показывал открытые ладони. Нужно было что-то делать, и Зверев, выступив на край площадки, двумя стрелами свалил обоих подстрекателей. Его увидел какой-то толстый мужик в фартуке, вытянул в сторону колокольни палец, открыл пасть - как раз ему в рот и вошла точно выпущенная стрела.
        - Убивают!!! Убили! Убили!
        Прочие люди задрать голову, посмотреть наверх, а не вперед или по сторонам, не догадывались, а потому Андрей легко свалил еще троих бунтовщиков с сулицами в руках, после чего спрятался обратно за колокол.
        - У-убива-ают!!!
        Крикуна, что перевел бы этот вопль в призыв нападать, казнить, хватать, что направил бы эмоции толпы против крыльца с царем всея Руси, больше в толпе не нашлось. А может, и были, да усвоили, чем такие призывы кончаются. Обезглавленная, предоставленная сама себе толпа, видя тут и там пронзенные стрелами трупы, впала в панику, заметалась, ринулась из тесного двора наружу, едва не выломав ворота, и только там, рассеявшись, превратилась в отдельных людей, способных соображать внятно и разумно. Эти люди уже не кричали, не искали крови и не рвались на штурм крыльца с молодым правителем. Они облегченно крестились на купола храма, на небеса и торопились прочь, видимо радуясь, что все обошлось. Что убили - не их, что никто не стал их хватать и тащить на допрос на дыбу, что не порубили саблями посланные великим князем сотни. В общем, пронесло. И кому в голову пришло, что во всем Глинские виноваты? Ведь их дворец наравне с прочими сгорел. А Анну Глинскую, что в погребе пожар пересидела, холопы от сажи так за эти дни и не отмыли - потому как ни единой бани в Москве не уцелело.
        Андрей сбежал с колокольни вниз, отодвинул засов, вышел во двор. По нему уже разбредались бояре-телохранители и свита в тяжелых шубах.
        - Фу-уф, Бог миловал, - крестились многие. - Обошлось. Не попустил Господь беды самой страшной.
        Зверев, спрятав лук в колчан, подошел к тому боярину с красным носом, что вышагивал по двору, и уточнил:
        - Шуйский?
        - Князь Шуйский, - величественно поправил тот.
        - Понял, - кивнул Зверев, качнулся всем телом вперед, опираясь на левую ногу, и с небольшим разворотом выбросил вперед правую руку. Кулак врезался князю в челюсть. Тот щелкнул зубами и опрокинулся на спину.
        - Что тут творится?!
        - Кошкин, боярин Иван! - окликнул царского родственника Андрей. - Чего смотришь? Вяжи предателя.
        - Я к тебе обращаюсь, боярин Лисьин! - сошел с крыльца на землю государь. - Как смеешь ты рукоприкладством родовитого князя и думского боярина бесчестить?
        - Это он смуту устроил, гаденыш, - сплюнул на землю Зверев. - Его рук дело.
        - Не может такого быть, боярин! Петр Шуйский мне на Библии клялся ни словом, ни делом, ни думой ночной супротив меня не злоумышлять. Богом клялся, кары небесные при отступничестве на себя призывал.
        - Какая разница, кто чем клялся? Главное - что он делал. Что крикуны из толпы орали? Глинского им отдать? А этот паразит чего хотел? Ан ведь того же! Причем тогда именно вякал, когда люди клятве твоей, почитай, поверили и скандалить перестали.
        - Государь, - подошел к правителю думский боярин. - Ты спрашивал, отчего люди побитые остались? Ан погляди, у кого лук на боку висит.
        - Так это ты, Андрей Васильевич? - задохнулся гневом молодой царь. - Ты их живота лишил? Не я ли запретил людей побивать?! Разве я не запретил кровь безвинную проливать?! Как посмел ты приказ мой нарушить, боярин?! Ослушался меня, своего любящего и справедливого господина?
        - Потому что ты мне живой нужен, господин царь, - передернул плечами Андрей. - Только и ты мне ответь, государь. За что ты бабушку свою, Анну, ненавидел?
        - Да как ты смеешь…
        - А разве не тебе гонец рассказал, как ее живую в угли горящие бунтари закопали? Что сыновей, внуков, слуг ее побили насмерть? Тебя это обрадовало? А коли нет - почему же ты убийц, душегубов, предателей трогать запрещаешь, наши животы под их сулицы подставляя? Почему меня, который за тебя дрался, хаешь - а этого, уже трижды изменника поганого, Шуйского, под защиту берешь? Хотя не отвечай. Не надо. Ни к чему. Я все равно уезжаю, государь. Ты так рьяно милуешь и прощаешь своих врагов, ты так строг к тем, кто любит тебя и защищает, что быть твоим другом… - Андрей скривился. - Быть твоим другом невыгодно, государь. Опасно. А становиться предателем я не хочу. Так что прощай…
        Он развернулся и быстрым шагом пошел к конюшне:
        - Никита, ты где?! Коня седлай! Уезжаю!
        Пока среди сотен лошадей большущей конюшни Андрей искал своего гнедого, подошел и холоп. Он знал, где стояли скакуны Лисьиных, где лежала упряжь, быстро уложил на спину коня потник, седло, затянул подпруги, надел узду. Несколько минут Зверев запрыгнул в седло, сорвался во весь опор, пулей вынесся из ворот конюшни, пересек двор с еще не убранными трупами, вылетел за ворота и устремился к Пуповскому тракту. На дороге он повернул к Великим Луками и перешел на неспешную походную рысь.
        Как Андрей и ожидал, уже к вечеру его нагнал на покрытых пеной лошадях Василий Ярославович с холопами. Боярин натянул поводья, переходя с галопа на рысь, пристроился стремя к стремени, громко хмыкнул:
        - Эк ты с государем разговариваешь! Ровно не он, а ты здесь господин.
        - Обидно, отец. Ему жизнь спасают - а он вместо слова благодарного еще и ругать начинает.
        - Молод он, Андрюша. В походах не бывал, людьми не правил. В книжках оно ведь все куда как проще и красивее получается. Вот и пытается… как в книжках. Пооботрется немного, ума-разума наберется. Советники все же мудрые вокруг.
        - Это Шуйский, что ли?
        - Князья Шуйские тоже немало хорошего для Руси сделали. И сделают. Однако же велик соблазн власти. Трудно, непросто от нее отказаться. Вот и буйствуют. Ничего, ребенок у царя родится - тогда перебесятся. Смысла не станет бороться. Не за что.
        - Но мы ведь в реальности живем, отец! Сколько крови пролиться может, сколько бед еще случится, пока правитель «пооботрется», пока Шуйские «перебесятся»?
        - А сразу ничего и никогда не получается, сынок, - пожал плечами Василий Ярославович. - Однако же жизнь, согласись, все лучше и лучше становится. А лихо ты Ивану про его бабку ввернул! Он ведь, как ты отъехал, Кошкину повелел следствие подробное провести да виноватых в пожаре и бунте отыскать. И на тебя, заметь, опалы не наложил, догнать и под стражу взять не указал. Видать, признал правоту-то. Так потихоньку и научится. Ему бы еще через сечу настоящую пройти. С кровью, болью, с мертвецами да ранеными. Чтобы вечером отпевал тех, с кем утром просфоры кушал, чтобы женам и детям отцов убитых лично привез. Вот тогда точно жизнь от сказки отличать научится.
        Атака конной лавой
        Домой они возвращались еще зимой. В здешних датах Андрей потерялся давным-давно, больше года назад, поэтому определиться по времени мог лишь примерно. На его взгляд, стояла только середина марта - но для начала весны было уж очень холодно. Морозы держались примерно в десять градусов, сугробы и не думали чернеть, капели не слышалось, а лед звенел под копытами, как в крещенские морозы.
        - Где-то с месяц еще до оттепелей, - подтвердил его мысли отец, когда они повернули с тракта на присыпанный снегом, извилистый Удрай. - Как раз до хлопот с посевной управимся.
        - С чем управимся?
        - Как с чем? Со свадьбой, с женитьбой твоей. Мы с князем Друцким как раз на протальник и условились. Нам с тобой в Москву надобно было обернуться, ему - невесту из Новагорода, от тетушки привезти. Как вернемся, ныне же с ним снесусь, да день уж окончательный назначим. Когда ты, боярин, в князья заделаешься…
        Уже следующим утром Зверев во весь опор мчался на Козютин мох, к заветной пещере.
        - Не помешаю, волхв? - откинув внутренний полог, громко поинтересовался Андрей.
        - Отчего же, чадо? Заходи, заждался я тебя. Зеркало сказывает, и пожар, и покушение случились давно, - ан тебя все нет и нет. Думал уж, забыл про старика.
        - Ты забыл учесть в своих ожиданиях дорогу, мудрый Лютобор, - спустился в глубину чародейской берлоги юный боярин. - От Москвы до Пятого Креста немалый путь.
        - Не говори мне о сем бесовском порождении, - недовольно рыкнул колдун. - Оно весь здешний мир переломало.
        - Ты же говорил, что признаешь христианство, волхв!
        - Если я признаю греческую веру, это не значит, что я должен ее любить, - отмахнулся чародей. - А ты, отрок, мог бы хоть во сне ко мне явиться, али днем через стену пройти.
        - Какой же интерес во сне с тобой общаться, мудрейший из мудрых? - хмыкнул Андрей. - С тобой нужно встречаться лично. Ты когда сможешь вернуть меня домой? Ведь я сохранил жизнь царя, я восстановил течение времени. Теперь мое будущее тоже должно восстановиться!
        - То тебя не дождешься, чадо, то вдруг торопить начинаешь. С чего бы это, отрок?
        - В этом месяце меня должны женить.
        - А-а-а… - Старик тут же закудахтал. - Ты же, как я помню, согласился на сие таинство?
        - Согласился, - признал Зверев. - Но только в том случае, если мне не удастся удрать.
        - Так и сказал?
        - Так я подумал. Не тяни из меня нервы, волхв, мне и без того не по себе!
        - Так оно всегда и бывает, чадо, не беспокойся. Перед свадьбой завсегда не в себе молодые ходют, - ухмыльнулся старик. - Хочешь настоя с мятой попить? Очень голову освежает.
        - Да я даже не знаю, кто она такая! В глаза ни разу не видел! Фотографии ни одной не получил!
        - Верно, верно. Но ведь ты обещал.
        - А ты клялся сделать все, чтобы я домой к себе вернулся. Вот и делай, слово свое держи. Если мне вернуться суждено - уж лучше я до свадьбы это сделаю, невесту соломенной вдовой оставлять не стану. Разве так не лучше для всех будет? Ну а коли не получится… Тогда уж я, как обещал, ради блага общего, ради рода бояр Лисьиных собой пожертвую. Но только на то время, пока ты правильное заклинание не подберешь!
        - Подобрал, подобрал, - вздохнул Лютобор. - Через шесть дней полнолуние будет, отпущу тебя к родным домовым. Однако же ты, вижу, заклинаний, что для проникновения через пространство надобны, не помнишь. А ведь учеником рьяным быть обещался!
        - Учусь, как удается, - развел руками Зверев. - Однако тут не школа, каждый день на шесть уроков сюда не явишься. И хозяйством заниматься нужно, отцу помогать, и на ратное поле по зову явиться, да еще в Москву, государя выручать, носиться приходится. Ну не могу я разорваться, Лютобор!
        - А ты попробуй, - невозмутимо ответил старик.
        - Пытаюсь. - Андрей приподнял тафью, погладил бритую голову и уселся за стол, сложив руки, точно первоклашка: - Вот он я. Пришел на урок. Что у нас сегодня по теме?

***
        Так и получилось, что боярин Василий Ярославович все шесть дней хлопотал о будущей свадьбе, через день мотаясь к соседу в имение, а его сын тем временем отправлялся каждое утро на Козютин мох, где учил заговоры и зелья, поджидая очередное полнолуние.
        Зверев ждал этой ночи со всем нетерпением - но когда настало назначенное время, не испытал ничего. Душа была спокойна, все происходящее выглядело привычным и даже обыденным. Ползающая и скачущая по холму нежить; вытянутый каменный алтарь, древний, как сама земля; костерок в ногах, холодные руки волхва.
        - Раздевайся, чадо. Ныне я попробую душу твою от тела отделить и в место, тобой желанное, отправить. Там она, надеюсь, найдет, куда вместиться.
        - Вообще не май месяц на улице, - недовольно буркнул молодой боярин, однако разделся, забрался на алтарь.
        Единственная поблажка, которую сделал для него из-за мороза Лютобор - так это постеленная на камень беличья епанча. Зверев вытянулся на ней, пошевелился, расправляя складки под спиной, и сложил руки на животе.
        - Готов, чадо?
        - Да уж отправляй, заждался я… Как мыслишь, получится?
        Колдун тяжело вздохнул, быстрыми движениями начал рисовать вдоль рук, ног, по животу продольные линии:
        - На море-окияне, на острове Буяне растет дуб, на дубе гнездо, на гнезде птица. Подними голову, птица Сирин, услышь голос мой, птица Сирин. Принеси огонь смерти и бессмертия, скажи слова жизни и нежити, урони перо смерти и рождения. Обратись пеплом, тело смертное, вознесись пылью серой. Вознеситесь руки, вознеситесь ноги, вознеситесь чресла… - Слова волхва показались Андрею подозрительно знакомыми. Или он их зубрил в числе прочих заклятий? Но тогда почему не помнит, к чему они предназначены? - Поднимись, Похвист могучий, в небеса широкие, уноси пыль серую. Уноси через реку Смородину, уноси через Калинов мост, уноси за океаны бескрайние, уноси за года великие, уно…
        Голова Андрея закружилась, он ощутил, как падает, падает, падает. Тело обожгло тугой огненной волной, он отлетел, с хрустом ломая ветви, что-то больно ударило его под ребра, что-то затрещало, перемещаясь куда-то вниз. Наконец все стихло. Он застонал, открыл глаза.
        - Жив, Андрейка? - Круглолицый паренек с монгольскими раскосыми глазами сидел на камне рядом, подбрасывая и ловя монетку. Голова его была перевязана коричневым платком, по лицу наискось шли маслянистые черные полосы, тело скрывал камуфлированный костюм. - Оклемался? Крепко тебя миной жахнуло. Мы думали, отвоевался казак. Орлик твой, вон, наповал. Нет больше гнедого.
        Зверев повернул голову и увидел в нескольких шагах, под сосной, крепко вцепившейся корнями в камни, жеребца с повернутой к крупу головой. Он был уже расседлан, потник, седло и уздечка лежали рядом.
        - Как же я без коня? - застонал Андрей.
        - Подожди, обезболивающего вколю, раз уж ты больше не помираешь. - Круглолицый достал из нагрудного кармана пластиковую коробочку, вытряхнул из нее ампулу с иглой, тут же вонзил ее Звереву в бедро. - А коня тебе капитан велел Никаровского оставить. Стеньку.
        Андрей посмотрел на собеседника, на пластиковую «аптечку», на мертвого коня, после чего спросил:
        - Подожди, мы кто?
        Круглолицый захихикал:
        - Ты чего, совсем?
        - Ну скажи хоть, мы русские?
        Вопрос вызвал у собеседника бурю восторга:
        - А ты как думаешь?! Негры, да?
        - А ты кто?
        - Рустам я, твой напарник еще с учебки. Тебе чего, совсем память отшибло?
        - А какой сейчас год?
        - Две тысячи четырнадцатый.
        - Значит, попал, - облегченно вздохнул Андрей. - И домой попал, и, кажется, в армию.
        - Слушай, ты если спятил, так и скажи. Я тебе маяк санитарный оставлю, а сам пойду эскадрон догонять.
        - Нет, я не свихнулся, - отказался от такой чести Зверев. - Просто я немного стукнутый. И у меня получился легкий склероз. Привет, Рустам. Очень рад познакомиться.
        - Н-н-да… Ладно, ты еще полежи, а я коня оседлаю. Потом посмотрим, в какую сторону тебя отправлять. Домой или за своими. Только быстрее решать надобно. Капитан велел, коли до темноты не догоним, сразу на базу поворачивать. Пользы, сказал, от нас уже не будет, а потеряться можем.
        - Что за мина такая была?
        - Похоже, магнитная, на твой «блин» сработала. В общем, нет у нас больше миномета.
        - Понятно.
        - Ну тогда не скучай. - Рустам поднял с земли и положил Андрею на живот автомат Калашникова. - Я быстро, только Стеньку приведу.
        - Атас… - пробормотал Зверев. - Лошади, «Калашниковы», магнитные мины и эскадроны. Вот, значит, ты каков, две тысячи четырнадцатый год.
        Он встал на ноги, передернул плечами, поднял и опустил руки. Вроде ничего не болело, да и настроение заметно улучшилось. Наверное, укол так подействовал. Зверев оглядел себя. На нем были шнурованные ботинки, пятнистые парусиновые штаны, такая же куртка, изорванная на груди в клочья. Через дыры проглядывал грязно-зеленый бронежилет, из которого торчали несколько осколков. На голове не имелось ничего, кроме непривычно пышных, густых волос. Наверное, шапку взрывом сдуло.
        Из-за крупного, с деревенскую баню, валуна появился Рустам, ведя в поводу двух оседланных скакунов, чалого и буланого. Из чересседельных сумок выглядывали хвосты зарядов для гранатомета, автоматная рукоять. Сама «труба» РПГ висела сбоку седла. Сзади, за лукой, через круп перегибалась толстая скрутка. У буланой лошади на крупе, поверх скрутки, лежал ПЗРК - в марках переносных зенитных комплексов Андрей разбирался не очень и угадать, какой именно, не мог.
        - Давай, поскакали. Эскадрон, небось, уже километров на пять ушел.
        - Рустам, а где мы хоть сейчас? Это Великие Луки? Москва? Тамбов?
        - Какой Тамбов?! Это провинция Альберта!
        - Европа?
        - Канада! Мы догоняем своих или ты эвакуируешься?
        - Догоняем! - Андрей поднял АКМ, закинул, словно бердыш, за спину, поставил ногу в стремя, привычно взметнулся в седло. - Прямо как дома.
        - А для казака седло - дом родной, - отозвался Рустам и дал шпоры коню, переходя на рысь.
        Тропинка, петляющая по сосновому лесу, тянулась через каменные россыпи, извивалась между скалами, то и дело опускалась в глубокие ущелья, чтобы потом забраться на другую сторону. Тем не менее, горным рельеф назвать было нельзя - высота подъемов и спусков не превышала тридцати-пятидесяти метров. Так, холмистая местность. Хотя и усыпана скалами.
        До темноты они вышли на равнину - к сосновому бору, опять же усыпанному камнями, но без ущелий и крупных скальных уступов. Ручейки же, что встречались каждые сто-двести метров, протекали в скромных канавках глубиной не больше полуметра.
        Андрей даже не заметил, как оказался среди воинского бивуака: развернутые на земле подстилки, отдыхающие кавалеристы, лошади с торбами на мордах. Нигде не было видно ни единого огонька - ни света фонарика, ни потрескивающего костра. Они с напарником спешились, отпустили подпруги.
        - Коней напои, - попросил Рустам. - А я капитану доложусь.
        - Хорошо. - Зверев покрутил головой, наклонился к одному из отдыхающих бойцов: - Слушай, друг, где тут водопой?
        - Чего шепчешься? - зевнул тот. - Прямо иди, метров через пятьдесят ручей будет. Коней только не запарь, после перехода-то.
        - Ничего, мы последние километры шагом шли, - махнул рукой Андрей. - Продышались.
        Он напоил скакунов, нашел в чересседельных сумках торбы, мешки с зерном. Насыпал в торбы овса и повесил коням на морды.
        - Эскадрон, строиться!
        Люди зашевелились, начали подниматься, подтягиваться к центру лагеря и выстраиваться в три шеренги. Стало видно, что людей в отряде около семидесяти - наверняка ведь кто-то еще и в дозоры выставлен. Все они были довольно молоды, лет по двадцать, и лишь усатый командир в каракулевой папахе перевалил за тридцать. А может, просто устал сильно, вот старше и выглядел.
        - Товарищи казаки! - хорошо поставленным голосом начал капитан. - Командованием части перед нами поставлена особо важная задача по уничтожению нефтеперерабатывающего завода и насосного узла трубопровода Джи-Плейс, снабжающего топливом аэродром НАТО в Мэдисон-Хатте. Как вы знаете, оттуда совершает вылеты ударная авиация европейцев. Она наносит значительные потери освободительным бригадам Кентукки, ведущим тяжелые наступательные бои против демократической армии Колорадо. Данная акция должна надолго парализовать авиацию агрессора и значительно снизить интенсивность ее применения. Я надеюсь, всем понятно, почему задача поставлена именно нам, казачьему добровольческому эскадрону, а не бронетанковым штурмовым корпусам? Правильно, наши железные братья так далеко не пройдут ни с боями, ни без оных.
        Бойцы в строю согласно засмеялись.
        - Итак, товарищи, завтра мы должны одним марш-броском преодолеть восемьдесят семь километров по лесистой местности, выйти к заводу в семнадцать часов ровно, атаковать объект, разрушить его систему ПВО и нанести максимальный ущерб, который мы сможем причинить. Разумеется, у НПЗ есть мощнейшая, глубоко эшелонированная оборона, включающая в себя системы противовоздушной обороны и наземные укрепления. ПВО, как я понимаю, нашей авиации преодолеть не удалось, иначе не возникло бы нужды в коннице. Теперь, собственно, об операции.
        Первый этап - это переход к заводским подступам. На переход нам отведено восемь часов, поэтому выступить мы должны в девять утра. Территория в радиусе пятидесяти километров от завода патрулируется разведывательно-ударными БПЛА[37 - Беспилотные летающие аппараты.]. Мы с вами не танки и не вертолеты, поэтому в магнитном, в инфракрасном и радиодиапазоне для роботов практически невидимы. Тем не менее, мы тоже теплые и железа у нас хватает, поэтому обращаю внимание всех! Утром, перед началом движения, накрыть лошадей и снаряжение попонами ТММП, тепло-магнито-маскируюшими покрывалами. Они даже бронетехнику на стоянке от авиаразведчиков надежно прячут, а уж мы под ними и вовсе невидимками станем. Самим тоже надеть маскхалаты. Чтобы ни одной железки снаружи не выглядывало и никаких ног-рук не торчало! Всем, у кого есть хоть что-то электрическое: телефоны, игрушки, компасы, телевизоры, приемники, часы - всем вынуть из них батарейки! Немедленно! Повторяю: не просто выключить, а вынуть элементы питания! Достаточно одной искры, чтобы БПЛА охотничью стойку сделал.
        Люди зашевелились, вынимая всякого рода электронику, открывая крышки для батареек. Андрей похлопал себя по карманам, нашел портативный радиоприемник, достал из него и переложил в другой карман три «пальчиковые» батарейки.
        - Все выполнили приказ? Тогда продолжаю. Согласно спутниковым фотографиям и агентурным данным, тяжелого оборонительного вооружения с той стороны, откуда мы подойдем, противник не развертывал. Оно и понятно, танков из соснового бора они не ждут. Там стоит бетонный забор с колючей проволокой, оборудованный датчиками движения и телекамерами…
        Казаки зашевелились, весело посмеиваясь:
        - Да уж заметят они нас, заметят. Встряхнем, что надо!
        - Отставить разговорчики! - повысил тон капитан. - Слушайте, олухи, а то опять все перепутаете. Подходы к забору заминированы, перед минным полем - заграждение из колючей проволоки. В семнадцать часов мы разворачиваемся для атаки. Через каждые триста метров над забором установлены башенки с крупнокалиберными пулеметами. Пулеметы автоматические, но все равно могут быть опасны. За забором, видимо, склад пустой тары, всякого мусора и прочего. На снимках там только бочки, поддоны, несколько контейнеров. Далее справа - малая сепараторная установка для очистки масла. Она только по названию маленькая, на самом деле - с трехэтажный дом. Законная цель, но не самая главная. Установка закрывает нас от большей части завода, от зданий управления и охраны. Впереди по линии атаки находится левый локатор комплекса ПВО завода, далее за ним, в бункере - пост управления системы РЛО завода. Слева от бункера - две установки типа «Патриот». Охраны там нет, сами понимаете, что с ней при старте ракеты случится. Наша первая, самая важная цель - бункер и локатор. Ну и «Патриоты», разумеется. Второстепенная цель - установки
каталитического крекинга. От локатора они будут видны: этакие гигантские башни, похожие на газовые баллоны, на удалении около полукилометра. Между локатором и установками крекинга - небольшой домик из газобетона. Это насосная станция. Цель помер три. Для тех, кто в танке, повторяю: главная задача - уничтожить систему РЛС. Это бункер, это локатор. Уничтожим ПВО - наша авиация за пару часов весь завод и без нас заровняет. Запалим завод, не уничтожив ПВО - они за пару месяцев все отремонтируют. Вопросы есть? Вопросов нет.
        - Там еще огневые точки имеются, товарищ капитан? Ну за забором, - поинтересовался один из бойцов.
        - Стационарных нет. Коли из охраны кто останется, палить начнет - это сами понимаете. Придется гасить по ходу наступления. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Теперь о проведении атаки. На переднюю линию выдвигаются Шкотов с Плахой, и Пернаков с Терентьевым, разворачивают «Корнетов». Цель - ближайшие пулеметные башни. Стегол, с тебя «змей-горынычи». Атаку начинаем по моему сигналу. Сигнал - выстрел зарядом ЭМИ[38 - Боеприпас, излучающий мощный электромагнитный импульс. В зависимости от мощности, заряд уничтожает всю электронику в радиусе от десятков до сотен метров - «сжигает» микросхемы и полупроводники электрическим током высокого напряжения, наведенным внутри аппаратуры. Выводит из строя компьютеры, автоматические кофеварки, БПЛА, теле- и радиоприемники, «инжекторы» автомашин и прочую «умную» технику.]. Сразу после этого Шкотов и Пернаков сбивают башни с пулеметами, затем сносят башни, что находятся дальше, одновременно Стегол выстреливает огнепроводные шнуры. После разминирования прохода гранатометчики первого взвода дают залп фугасными зарядами в стену в конце прохода, второй взвод идет в атаку,
прорываемся на территорию завода, атакуем бункер и локатор, после чего разворачиваемся в конную лаву и прорываемся к установкам крекинга. По пути первое отделение третьего взвода захватывает насосную станцию и выводит из строя. В случае излишнего сопротивления или после выполнения задачи возвращаемся сюда и уходим тем же путем, как пришли. Наша авиация нас от самолетов и вертушек противника прикроет. Это я еще раз для тех, кто в танке: главное для нас - уничтожить систему комплексного ПВО завода. Пока эту задачу не выполним, не уходить! Все остальное - по обстановке. Вопросы есть? Вопросов нет. Всем отдыхать. Вольно, разойтись.
        Переход на рысях - дело, в общем, привычное. Скачи да скачи. Необычным было только то, что поверх лошади: на ее голову, на круп, на седло - пришлось набросить темную, скользкую металлизированную ткань толщиной миллиметров пять, с какой-то мягкой подложкой. Сидеть приходилось поверх накидки - ни стременами, ни удилами не воспользоваться. Только пятками конем и управляй, да еще и не соскользни со спины скачущего-то коня. На себя тоже пришлось накинуть балахон из такого же материала - но с пятнистой маскировочной расцветкой. Под ним было душно и очень жарко - но на войне мало что предназначено для удовольствия.
        Эскадрон шел без напряга - полчаса рысью, полчаса шагом. Местность была ровная, чистая. В сосняках вообще подлеска почти не бывает. Скачи, не хочу. Пару раз Андрей замечал в небе небольшие самолетики без кабины и вообще - без остекления. Капитан при их появлении переходил на шаг, но не останавливался. Игрушки же к людям никакого внимания не проявляли.
        К намеченному рубежу эскадрон вышел на полчаса раньше назначенного времени. Всадники спешились, отпустили коням подпруги, давая им отдышаться. Через кустарник, издалека, поглядели на место предстоящей атаки.
        Впереди стоял обычный бетонный забор из плит, высотой в два человеческих роста и с пущенной поверху колючей проволокой. Перед ним охрана очистила от леса и кустов полосу шириной около двухсот метров, примерно посередине которой лежали спирали колючей проволоки. Может, это и демаскировало минное заграждение - но зато спасало патрули, если они тут были, лесорубов, ремонтников и просто случайных людей от попадания в опасную зону. Или считалось дополнительным элементом обороны. Пехотинец ведь так просто через проволоку не перелезет. Ему возиться нужно: перекусывать, укрывать чем-то или еще что-то придумывать. Пока возится - глядишь, и обнаружат, приготовятся к встрече или уничтожат.
        Не снимая маскхалатов, несколько казаков разбились на пары, выдвинулись вперед, к самым кустам. Те, что справа и слева, установили треноги, направили короткие двадцатисантиметровые стволы установок в сторону пулеметных башенок, что возвышались над стеной на бетонных столбиках. Пара посередине распаковала из мешка и направила вперед, под углом сорок пять градусов, объемистый ящик. Долго возилась, вымеряя приборчиками расстояние до проволочного заграждения, устанавливая какие-то «стопоры».
        Капитан же все это время всматривался в небо, бурча себе под нос:
        - Засекут. Ох, засекут…
        Но игрушечных самолетиков не появлялось. Рядом с заводом и без того имелось немало средств слежения за возможными нарушителями. Правда, они больше наблюдали за расчищенным пространством, а не за кустами за ним.
        - Без пяти, - глянул на «командирские» часы капитан. - Приготовились. И за мной не стойте.
        Казаки, радостно посмеиваясь, скидывали маскхалаты, а с коней - накидки, передергивали затворы автоматов, снаряжали гранатометы фугасными гранатами. Один за другим они затягивали подпруги, садились в седла.
        - Пора. За мной не стоять! - Командир эскадрона вскинул гранатомет, целясь чуть выше забора, нажал на спуск.
        В тишине леса выстрел хлопнул оглушительно, аж уши заложило. Тотчас расчеты противотанковых комплексов откинули крышки оптического наведения, прильнули к окулярам. Над заводом послышался разрыв, через пару секунд один за другим выстрелили «Корнеты» - и две ближние башни разлетелись в куски от попаданий тридцатикилограммовых ракет. Взревел ящик «змей-горыныча», из него, таща за собой толстый канат, взметнулась ракета, домчалась почти до забора - но тут канат вытянулся уже полностью, дернулся, упал вниз, лег длинной лентой между колючей проволокой и белой стеной. Секунда, другая, третья… Грохнул новый взрыв, взметнулись вверх и в стороны земля - и вместо ленты за колючей проволокой оказалась канава глубиной сантиметров в двадцать, но зато в два метра шириной.
        - Ну что, казаки?! - горяча коня, крикнул всадник с погонами лейтенанта. - Погуляем?!
        Низко загукали гранатометы - на стене, раскидывая куски бетона, полыхнули разрывы.
        - Второй взвод! Слушай команду! - вскинул лейтенант «Калашникова».
        Дружно гакнули «Корнеты», сшибая со своих мест башенки, что находились в полукилометре, если не дальше, по сторонам. Над стеной, открывая пролом, оседала пыль.
        - За мной! - Офицер ринулся на открытую полосу, за ним рванули казаки, и Андрей тоже.
        Справа и слева, но очень далеко, застрекотали пулеметы. Казак перед Зверевым вылетел из седла, под другим рухнула лошадь, у третьего голова словно взорвалась. Но несущиеся во весь опор кони уже преодолели половину открытого пространства, легко перемахнули низкую - полутора метров не будет - спираль колючей проволоки, помчались по черной взрытой земле, перемешанной с серыми камнями в слюдяных крапинах, взметнулись во втором прыжке, влетая в пролом. И казаки оказались внутри, на бетонированной площадке, по которой в разные стороны катались, подпрыгивая, раскиданные взрывами двухсотлитровые пустые бочки.
        - За мной, за мной! - гнал вперед скакуна лейтенант.
        Краем глаза Андрей увидел рабочего в бело-желтой спецовке, что убегал к высокой гудящей установке, опутанной лесенками и сетчатой арматурой. Зверев повернулся вправо, вскинул гранатомет на плечо, выстрелил. И промазал: граната проскочила на полметра выше, ударилась в серебристый угол установки. Расцвел желтизной разрыв, смерда отшвырнуло, как куклу, из агрегата потекло что-то зеленое, шипящее и булькающее, гул механизма перешел в высокий отчаянный вой.
        Конь перескочил бочку, и Зверев от неожиданности чуть не вылетел из седла, но удержался, сунул руку в сумку, схватил новую гранату, зарядил. Они промчались мимо контейнера - лейтенант на скаку выпустил длинную очередь в нефтяника, что спрятался за электропогрузчиком, потом дал очередь в другого, убегающего. Промазал, но в спину врага выстрелил кто-то еще, скачущий сзади, и тот покатился по бетону. Еще один контейнер - за ним, вдалеке, открылась качающаяся маятником, влево-вправо, антенна локатора.
        - За мной! - дал шпоры лейтенант, на ходу вставляя новый магазин.
        Они перемахнули газон, асфальтовую дорожку с разделительной полосой, перескочили дренажную канаву и вылетели на площадку автостоянки с десятком автомобилей. По красующемуся в центре «Хаммеру» кто-то засадил гранату прежде, чем Андрей успел испытать такое же желание. Автомобиль красиво подпрыгнул, кинул в стороны колеса, брызнул стеклами и грохнулся обратно на асфальт уже грудой бесполезного железа.
        Дальше тянулся похожий на кемпинг одноэтажный дом, про который капитан ничего не говорил. Из окон, подмигивая огоньками, застучали одиночные пистолетные выстрелы. В ответ обрушилась лавина огня из десятка автоматов и пяти гранатометов. Фанерное строение разлетелось в куски, словно домик поросенка Ниф-Нифа от волчьего дыхания, и они снова увидели, теперь совсем рядом, качающуюся антенну, задранную вверх коробку «Патриота» на брошенном полуприцепе, а между ними - массивное бетонное строение, всего на полметра выглядывающее из земли.
        Казаки пустили несколько гранат в антенну, корежа ее сетки, волноводы, механизмы. Андрей, в этот раз задержав дыхание и перехватив РПГ двумя руками, пальнул в пусковую установку. Выстрел полыхнул в самой сердцевине коробки, раскидал какие-то желтые куски, похожие на пенопласт, обломки железа - но ракеты, к разочарованию Зверева, не сдетонировали.
        - Танки! Та-анки справа!!!
        От высоченных крекинговых колонн по дороге на хорошей скорости мчались колесные бронированные машины с рублеными башнями, будто у «тигров» времен второй мировой. НАТОвцы пока не стреляли - видимо, боялись снести что-то из нужного им самим.
        - Спешиться, занять оборону! Рустам, коней собери, укрой где-нибудь! Хоть за антенну! По ней стрелять не будут…
        Андрей спрыгнул, рывком сдернул со спины коня сумку. Она оказалась тяжеловата, не побегаешь. Забросив ее за спину, Зверев схватил за повод скакуна, добрался до развороченного «Патриота», скинул груз, присел за задним колесом полуприцепа. По танкам уже стреляли, пока из РПГ. Машины, всего три штуки, остановились и начали редко, тщательно прицеливаясь, бить из орудий. Пока они сосредоточили огонь на дренажной канаве, в которой засела большая часть взвода. По лейтенанту, что скрывался за обломками «Хаммера», стрелял кто-то еще, непонятно откуда - но фонтанчики пыли и кусков асфальта вокруг машины вырастали постоянно. А вот про Андрея забыли. Или не заметили.
        Зверев прижался спиной к колесу, глянул на бункер. Прочные стены, окон нет, дверь, наверняка, бронированная и не одинарная. Бронеколпачок. Интересно, зачем? Не смотровой же перископ! Зачем он на узле управления ПВО? Может, вентиляция? Какая-нибудь фигня с фильтрами на случай газовой атаки и кондиционером на каждый день. Андрей разворошил сумку, достал пару зарядов для гранатомета, сунул в карман куртки две гранаты обычных, ручных. Намотал поводья на выпирающую из полуприцепа шпильку.
        - Ты маленько здесь постой, ладно? - погладил он коня.
        Парень резко выдохнул и кинулся к бункеру, перемахнул его с разбега, спрятался по ту сторону. Над головой свистнули несколько пуль - но было поздно. Зверев досчитал до десяти, осторожно выглянул над краем укрытия, положил на крышу бункера гранатомет, наведя его на колпачок, опустил голову и нажал спуск. Выстрел и взрыв слились в единое целое, гранатомет вырвало из рук и отшвырнуло на несколько метров в сторону.
        Андрей высунулся посмотреть на результат. Бронеколпак снесло наполовину, над ним вился сизый дымок. Получилось! Зверев выбрался на крышу, подполз к колпаку, вытащил из кармана гранаты, выдернул кольца и одну за другой кинул в черное отверстие. Спустя положенные три секунды внизу два раза гулко ухнуло. Если кто-то находился там, в замкнутом помещении, - трупы гарантированные. Или нет?
        Андрей скатился за бункер, подобрал РПГ, зарядил, выполз обратно наверх, привстал, сунул оружие стволом вниз, нажал спуск. Из трубы ударил упругий столб дыма. Зверев для перестраховки снова зарядил, приподнялся и выстрелил. И вдруг ощутил страшный, будто кузнечным молотом, удар в грудь…
        - Ты ли это, чадо, али иная душа проникла в покинутое тело?
        Зверев помолчал с минуту, глядя в черное беззвездное небо, потом сказал:
        - Если ты хотел меня убить, Лютобор, то ты своего добился.
        - О чем ты говоришь, чадо?
        - О пуле из крупнокалиберного пулемета, волхв. Кажется, это была она. Или танковый снаряд. Во всяком случае, ощущения были как раз такие.
        - Но ведь ты жив, отрок. Как же ты такие слова бросаешь?
        - Это уже загробный мир. - Зверев сел, тряхнул головой. - Тебя когда-нибудь убивали, волхв? Нет? Ощущения, должен сказать, еще те…
        - Однако, как я понимаю, куда-то ты все же попал? Куда? Это было то, чего ты желал? Долго ль ты там находился?
        - Дня два неполных, Лютобор, - вздохнул боярин, спрыгнул с алтаря и стал одеваться. - Не знаю, может, и дольше бы продержался, коли б не убили. А место… Ну время, близкое к моему - тут ты почти попал. Ты извини, мне хочется побыть одному. Я пойду, не обидишься?
        - Не огорчайся, чадо мое. Видишь, мы на верном пути. В следующий раз получится еще лучше. Всего месяц до нового полнолуния остался. Может, тебе травки бодрящей заварить? Костер горит, за миг обернусь. Сей миг, лесавку к озеру за водой пошлю.
        - Самое обидное - теперь так и не знаю, чем там все кончилось. По уму, «Корнеты» эти танки колесные за минуту пощелкать должны, как только их в нужном месте развернут. Но и охрана у себя дома. У нее людей больше, местность знает. И танков, наверное, не только этих три штуки. Удалось мне бункер расчихвостить или нет? Вдруг он многоуровневый, глубоко закопан? Хотя… Аппаратура современная для пункта управления ПВО в кузове грузовика помещается, зачем им глубже зарываться? Все едино, если налет прозевают, если завод авиация чужая разнесет - нафиг там после этого ПВО чего защищать? Так что бункер мощный вроде и ни к чему. Эх, не догадался канистру бензинчика в эту вентиляцию вылить, да спичку кинуть. Вот это было бы надежно при любом раскладе.
        - Не грусти, отрок. Достанет еще битв на твою долю, всего насмотришься. Да, кстати, поздравить тебя хочу.
        - С чем?
        - Рази ты забыл? У тебя на днях свадьба.
        Князь Сакульский
        Разумеется, началось все с молебна. Еще в темноте бояре Лисьины с семьей и дворней спустились на берег озера в Филаретову церковь, отстояли заутреню, после чего исповедались, причастились, отслушали еще одну службу за здравие боярина Андрея, потом освятили изрядное количество вещей: ржаные снопы, перины, ковры, простыни, караваи, сыр, мед, соль… Всего и не упомнишь. Потом была еще одна служба - благодарственная, - и лишь после этого процессия из домочадцев крестным ходом направилась к усадьбе. Впереди холопы несли образа Спасителя и Божьей матери, следом шли боярин с боярыней, позади - Зверев, с которого несколько холопов куньими хвостами постоянно смахивали пыль. Хотя, может быть, сдували таким образом сглазы, порчу и проклятия.
        В усадьбе процессия дошла до крыльца, частично рассосалась, но большая часть людей тесной толпой втянулась в дом, поднялась наверх - причем не на второй этаж, а еще выше, по специально срубленной лестнице, на чердак. Сюда затащили буквально все, что побывало в церкви. Пол застелили коврами, а также натянули их между стропилами, создав подобие балдахина рядом с одной из печных труб. Поверх ковров уложили ржаные снопы, затем, с пением молитв, поместили сверху перину. Андрей криво усмехнулся - уж он-то, начинающий волхв, знал, ради чего сложены сюда эти колосья. Чтобы семени у него было много, как семян в колосьях, да урожайным оно оказалось, как эти зерна. Говоря научно-магическим языком, проводилась попытка энергетического смешения плодовитости здорового растения и жениха с целью улучшения производительности второго. И при чем имя Христово?
        Поверх первой перины водрузили вторую, потом третью - и уже тогда расстелили простыню, уложили подушки, развернули одеяло. В изголовье поставили образ Иисуса, в ногах - Богоматери. Затем Пахом с Никитой, держа в руках рябиновые ветки, обошли приготовленное ложе, нахлестывая встречающиеся на пути предметы. Похоже, не один Лютобор знал, что рябина всякую невидимую нежить и магию впитывает, что с помощью ее веток молодых можно любую порчу из дома извести.
        Естественно, закончилась эта канитель только незадолго до сумерек. Андрей к этому времени так хотел есть, что о свадьбе уже не беспокоился. К счастью, первый день свадьбы завершался пиром - так что наголодавшийся за день народ смог наесться от пуза. Кроме Зверева: перед ним персонально поставили только запеченного цыпленка, два вареных яйца и кубок с густым хмельным медом. На все прочее угощение жених мог только смотреть.
        Засыпал Андрей с мыслями о том, что утром обязательно нужно что-нибудь стащить на кухне, а то как бы опять голодному бродить не пришлось. Однако боялся он зря: поутру для дворни, гостей и родителей был накрыт богатый стол - жениху опять досталась курица. После короткого, часа на два, пира вся честная компания поднялась, вышла на двор и разобралась по уже запряженным саням и возкам, украшенным атласными лентами, бубенцами да колокольчиками. Откуда-то взялись наряженные в нелепые цветастые рубахи и красные шапки скоморохи, пара медведей, гусляры с простуженными голосами. Один из таких массовиков-затейников начал дергать Зверева за рукав зипуна, уговаривая не ехать, - но Андрей как-то потерял чувство юмора и тихо пообещал свернуть ему шею. Скоморох поверил и отстал.
        С бубенцами и посвистом кавалькада выехала из ворот усадьбы, скатилась на Окницу и помчалась по льду к Пуповскому шляху, за которым раскинулось богатое имение князей Друцких.
        Добрались часа за два. Лично Юрий Семенович, худосочный, в неподъемной московской шубе, в которой одних соболей имелось с полпуда, встретил гостей перед воротами усадьбы, поклонился в пояс, а потом начал спрашивать, уж не заблудились ли добрые люди. Василий Ярославович соглашался, что заблудился, но просился «погреться у печи, да поесть калачи». В сопровождении богато одетой толпы гостей завели в дом, в просторную горницу, налили всем по корцу вина, поднесли по пирогу - Андрею же опять ничего не перепало.
        Дальше пошло обычное, известное по десяткам сказок и фильмов: «Ехали мы с парнем удалым, завернули за красным товаром, у вас товар - у нас купец». После некоторого кокетливого отнекивания князь «товар» согласился-таки «продать» и велел позвать священника для благословения святого дела. Попик, естественно, ожидал неподалеку. Он выступил на середину комнаты, завел долгую молитву с поминанием праотцев Авраама и Сары, Иоакима и Анны, царя Константина и царевны Елены.
        Андрей навострил уши: «Неужели прямо здесь, прямо сейчас венчать станут? А я думал, в церкви!»
        Но оказалось, что благословляется священнодействие, куда более важное, нежели женитьба: подписание «рядных грамот»!
        - Подай свитки, сынок, - распорядился князь.
        Растолкав богато одетую толпу, к Юрию Семеновичу подошел Федор Друцкий в долгополом синем кафтане, подмигнул Андрею и передал отцу обтянутый кожей кофр размером с половину колчана для стрел. Князь извлек из-за пояса ключ, открыл сундучок, достал две свернутые в тугой рулон бумаги и громко, чтобы все слышали, сообщил:
        - Княжество Сакульское за невестой род Друцких отдает, боярин Василий Ярославович, а также имение Лисьино, что обязуюсь я первенцу молодых подарить. Однако же и ты, боярин, по уложению, сходный подарок сделать обязан…
        Шутки кончились - отец жениха развернул свиток и стал знакомиться с его содержанием, губами проговаривая записанные слова. Закончив один, взял второй, но его просматривал уже быстрее. Тем временем слуги принесли пюпитр, поставили между гостями и хозяевами, приготовили чернильницу с семью гусиными перьями - Зверев со скуки пересчитал.
        - Все верно, Юрий Семенович, - наконец признал боярин Лисьин, встал, выбрал себе перышко и решительно подписал один свиток, затем второй.
        Гости загудели. Следом к пюпитру подошел князь, начертал свой автограф там и там. Теперь гости закричали здравицы по-настоящему, принялись поздравлять… Разумеется, родителей. Чуть выждав, священник опять запел молитву, заставив присутствующих немного успокоиться. После благодарственного молебна князь и боярин забрали с пюпитра по грамоте, обнялись, троекратно поцеловались.
        - Что-то мы совсем про купца нашего забыли! - вдруг спохватился князь Юрий Семенович. - Ну за такую обиду я отдариться готов. Отдариться подарками добрыми, в жизни нужными.
        Он хлопнул в ладоши. В горнице появились двое молодых - без бород - холопов с дарами. Перво-наперво князь Друцкий кинул на плечо Андрея связку соболей, скромно присовокупив:
        - Чтобы детей у вас было, как волосков на этих шкурах. - А затем протянул тонкую, в палец, плеть с резной, расписанной позолотой рукоятью: - И чтобы мир и согласие в доме были.
        - Это, надеюсь, не понадобится. - Зверев сунул плеть себе за пояс. Низко поклонился, чиркнув рукой по половицам. - Благодарствую, княже.
        - Не пора ли купцу нашему и к товару прикоснуться, уста сахарные поцеловать? - спросил Юрий Семенович у гостей.
        - Пора, пора! - радостно отозвались те.
        - Ну так приведите невестушку наконец!
        У Андрея невольно екнуло в груди: сейчас он увидит ту, с кем будет прочно связан на всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае - в этом мире.
        Несколько минут томительного ожидания. Наконец толпа расступилась - и по образовавшемуся проходу две румяные девицы подвели к нему, держа за руки, одетую во все белое новобрачную. На голове ее покоилась такая плотная вуаль, что невеста и вправду могла не видеть дороги, причем свисала ткань до юбки, закрывая все туловище - а юбка расходилась колоколом, скрывая все остальное.
        - Поцелуй свою невесту, купец красный, - разрешил князь.
        Девицы с двух сторон начали поднимать вуаль и тут же - раз! - вскинули между молодыми сатиновый, расшитый красными крестами платок.
        - Целуй, - повторил тесть.
        И Андрей, вздохнув, так и поцеловал - через ткань. Подружки тотчас опустили вуаль, а уже после убрали платок. Тайна осталась нераскрыта.

«Вот подсунут каргу старую и уродливую, лет тридцати, да прыщавую - и докажи потом, что не о ней сговаривались, - подумал Зверев. - Что же мне, так и венчаться втемную?»
        Хотя - о чем говорить, если брачный договор уже подписан, скреплен молитвой и может быть подтвержден сотней свидетелей? Обратного пути больше нет.
        После поцелуя князь опять завладел невестой, и когда кавалькада, увеличившись почти втрое, покатила обратно, она сидела в санях рядом с ним, а Андрей возвращался в гордом одиночестве - если не считать Пахома на облучке.
        Где-то часа в три пополудни, с песнями и молитвами, что гости пели через одну, с бубенцами и смехом свадебный кортеж остановился перед воротами Филаретова храма, в котором тут же зазвонили колокола. Все гости, замолкнув, чинно вошли внутрь. Василий Ярославович подвел к алтарю Андрея, князь Друцкий - княгиню Полину. Молодые встали бок о бок, началось таинство венчания. В дурмане ладана, сладкого воскового дыма, Зверев чуть не пропустил момент, когда следовало сказать «Да», но все же успел отреагировать, заминки никто не заметил. Хотя, с другой стороны - ответ мог показаться излишне нервным. Невеста выразила свое согласие куда скромнее и спокойнее. Они обменялись кольцами, после чего прозвучало сакраментальное:
        - Теперь можете поцеловать друг друга.
        Андрей протянул руки к вуали - но в его пальцы тут же вцепились подруги невесты и позволили поднять ткань ровно настолько, чтобы показались пухлые алые губы, пахнущие розами и медом.
        - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… - Священник поднес ему золотой кубок, позволил сделать глоток, потом отошел к невесте, опять вернулся к Звереву.
        После трех таких переходов чарка упала, покатилась. Андрей дернулся ее поднять, но невеста успела прижать сосуд своей ногой в мягкой войлочной черевичке.
        - Ага! - встрепенулись гости. - Видать, Полина в семье верховодить будет!
        Зверев понял, что его и тут обвели вокруг пальца.
        Наконец свадебная церемония добралась и до трапезной в усадьбе. Уставшие гости принялись пить, есть, кричать жениху с невестой здравицы - вот только на столе перед молодыми было пусто. Даже корца с водой колодезной никто не поставил.
        - Однако же, дитя мое, - слегка подкрепившись, поднялся князь, - пора тебе ныне с убрусом расставаться. Тебе по чину отныне токмо кокошник на голове иметь. Давайте, девушки, разоблачайте подружку свою бедную. Снимайте с нее уборы девичьи, надевайте ей уборы женские.
        Почему-то Андрея ничуть не удивило, когда, прежде чем снять с невесты покрывало, между ним и теперь уже женой натянули занавеску из плотного полотна. Его удивило, когда Василий Ярославович хлопнул ладонью по столу:
        - А нехорошо так, люди добрые! Как же добру молодцу на невестушку свою и не посмотреть?! Показать ему красу девичью надобно!
        - Надо, надо, надо! - согласились гости. - Покажем, пусть смотрит!
        Зверев подумал, что занавеску между ним и Полиной наконец-то уберут. Не тут-то было! Перед краем занавески поставили небольшое зеркальце, в котором он, и то не без труда, мог углядеть только край подбородка, кончик носа или уголок глаза. Андрей наконец-то понял, почему на Руси нет разводов и люди женятся только один раз. Дважды такого издевательства он бы не выдержал!
        Когда полотно упало, его законная супруга уже опять сидела под непроницаемой вуалью, положив ладошки на стол. Так они просидели еще с час, пока на стол не принесли запеченного целиком лебедя, а перед молодыми не поставили тоже запеченную, но курицу.
        - Ай, глядите! - запричитала белокурая боярыня из родственников князей Друцких, - Курочка за зернышками прибежала! А зернышки-то не здесь! Зернышки в другом месте! Ай, покажем курочке, где они, зернышки, лежат. Зернышки сладкие. Зернышки наливные. И птице покажем, и жениху с невестою.
        Она взяла лоток с цыпленком, двинулась к дверям. Полина поднялась. Андрей, поняв, что это приглашение для них двоих, тоже встал. Они молча поклонились гостям, пошли вслед за боярыней. Следом увязалось еще несколько гостей со свечами. Все вместе они забрались на чердак. Гости расставили под балдахином свечи - кому куда в голову пришло, - с ехидцей посоветовали:
        - Хорошо вам зернышек поклевать! Хороших зернышек, хорошего урожая! - После чего один за другим спустились в люк.
        Зверев с удовольствием опустил за ними крышку и придавил ее сверху старым обрезком стропильного бревна:
        - Ну теперь-то, надеюсь, все?
        Он вернулся под балдахин, в мерцающий розовый полумрак, уселся на постель рядом с молодой женой. Лоток с курицей стоял на полу, в ногах. Рядом какой-то добрый человек оставил крынку с темным пенистым квасом.
        - Ты есть-то хочешь?
        - Да, - тихо отозвалась девушка.
        - Что?
        - Да…
        Андрей наклонился, дотянулся до лотка, придвинул его под ноги - не на постели же есть! Хотел было взяться за ножку, но сообразил, что руки тогда будут жирные, повернулся к Полине, схватил вуаль и решительно сорвал. Девушка пискнула, закрыла лицо руками. А когда Зверев, взяв за запястья, развел их в стороны - опустила голову.
        - Ты чего? - поинтересовался он.
        - Я… Я боюсь…
        - Так теперь и станешь всю жизнь ходить носом в землю? Ну-ка, посмотри мне в глаза! Давай, давай… Ну… - Он отпустил руки невесты, подставил пальцы под подбородок, поднял лицо к себе. Узкий, даже острый подбородок, пухлые и румяные, как наливные яблоки, щеки, крохотный носик, голубые, близко посаженные глаза, подведенные углем брови, маленький лоб, темные, почти черные, волосы. В общем, конкурса красавиц девице не выиграть. Но в принципе и не страшная. Просто слишком маленькое лицо для такой большой моськи. Щеки, как у бульдога, свисать скоро начнут, уши в коже потонут. - Слава богу…
        - Про что ты?
        - Я боялся, что мне вот так, тайком, под покрывалом, уродину какую-нибудь подсунут. А ты ничего, симпатичная.
        - Я тоже боялась, - улыбнулась и потупила взор девушка. - Думала, ты большой, старый и весь в шрамах. Мне брат все рассказывал, как ты бился один супротив армии целый день, как его спас, как ляхов в лес увел, да извел всех до единого. А ты… Молодой совсем, красивый. Не страшный. А правда это?
        - Конечно нет… - наклонился Зверев к курице, отломал ногу с бедром, протянул Полине: - Вот, ешь.
        - Ты о чем?
        - Обо всем. И ляхов не весь день держал, а несколько часов. И не один, а человек десять нас было. Федор Друцкий, кстати, тоже. И в лесу рать польскую не всю извел, два десятка человек отпустил.
        - Как же ты их?
        - Что - отпустил или истребил?
        Девушка махнула рукой и принялась жадно поедать ароматное куриное мясо. Андрей отломил для себя вторую ногу, съел, запил квасом, после чего они поделили остатки тушки. Зверев подобрал покрывало, старательно вытер руки, протянул невесте:
        - Бери, все равно оно больше не понадобится…
        Зверев вздохнул. Теперь ему предстояло выполнить обязанности по сохранению рода бояр Лисьиных и князей Сакульских. Но он никак не знал, с чего начать. Что, просто прыгнуть на девушку, с которой познакомился, считай, всего минуту назад? С другой стороны - вроде как раз так и положено. Он облизнул губы, наклонился, чтобы поцеловать невесту, - но она вдруг отпрянула, отвернулась:
        - Нет, не нужно!
        - Что не нужно?
        - Не надо меня трогать! Не надо, пожалуйста! Неудобно… Я стесняюсь.
        Тут Зверев уже просто опешил:
        - Как же ты в браке жить собираешься, если я тебя трогать не стану?
        - Но я не хочу!
        - Какого ж черта тогда замуж пошла?! - не выдержав, повысил голос Андрей.
        - Дядя сказал: нужно. Не то в девках останусь, а княжество в казну отойдет. Нужно ребеночка родить.
        - Как же ты его родишь?
        - Бог даст… Я молиться буду. А ты… А ты с девками развлекаться можешь. У тебя ведь есть, вестимо? А я так, в светелке с рукоделием посижу. Ты ведь теперь князь, так что не отберут теперь имение.
        - Ой, мама… - Андрей поднял крынку, понюхал, отхлебнул. Нет, это был квас. Значит, это не ему мерещится, а у невесты что-то с головушкой не в порядке. Чем же тогда ей так по мозгам дало? На пиру не пила, курить или ширяться здесь еще, слава богу, не умеют. Тогда откуда это у нее в крохотной тыковке? - Ты хоть знаешь, откуда дети берутся? Отец Ануфий сказывал, что во грехе. По Божьему благословению. И рожать надобно в муках. Так грех совокупления искупается. А богоматерь наша, - Полина перекрестилась, - безгрешно зачала. Коли молиться искренне и много…
        - Мама… - схватился за голову Зверев. - Все-таки подсунули…
        - Я тебе верной буду. А Бог даст, и дети у нас безгрешные появятся.
        - Ага, - вспомнил Андрей, ради чего весь этот кошмар затевался, - продолжатели рода. Что будут урожденными князьями. И которым имение это, где мы гуляем, подарено будет и Лисьиным, и Друцким.
        Кое в чем Полина была права: ласкаться с очаровательной Варварой было бы куда приятнее. Кое в чем не очень: на Бога надейся, а сам не плошай. И да простит его Господь за столь похабные мысли.
        - Эй, голубки! - постучали снизу. - Не хотите ли чего поведать? Не хотите ли друзей проведать? Не хотите ли курочки отведать?
        - Далась им эта курица! - сплюнул Андрей. - Этак закукарекать недолго. - Он громко крикнул: - Отстаньте, мы заняты! - А потом тише добавил: - Первая брачная ночь у нас.
        Брачный договор - брачным договором, но нужны и дети. Они вроде как должны инициировать вступление в силу оговоренных в контракте конкретных условий о переходе права собственности и прекращения юридических разногласий.
        - Тьфу, какая хрень в голову лезет, - опять сплюнул Зверев. - Вроде и слов таких раньше не знал.
        Однако Варя тут уж никак не поможет, это факт. Рожать должна княгиня. Вот ввязался в историю!
        Андрей опять повернулся к девушке, протянул руку, собираясь погладить ее по волосам, но Полина отпрянула:
        - Не надо, боярин. Грех это плотский, нехорошо.
        - А клятвопреступление - хорошо?
        - Какое клятвопреступление? - испугалась она. - Я своих обещаний…
        - Ты о чем сегодня в церкви клялась? Слушаться меня безропотно, все приказы исполнять, подчиняться во всем. Жена да убоится мужа своего! Я тебе муж или не муж? Перед Богом клялась! Опусти руки и стой спокойно!
        Полина открыла рот, словно собиралась возразить, закрыла. Медленно вытянула ладони к полу.
        - Давно бы так, девочка, - погладил ее по голове Зверев, обошел, распустил шнуровку на спине, толкнул края парчи вперед, стянул вниз рукава.
        Он думал, платье упадет - но оно застряло на поясе, и пришлось скидывать его через голову. Невеста осталась в легкой сатиновой рубахе, уходящей вниз, в широкие юбки. Андрей развязал одну, вторую, третью, четвертую, пятую…
        - Господи, да сколько же их!
        - Семнадцать, - тихо ответила девушка.
        Юбки упали на пол, лишь когда на ней остались две нижние, полотняные. Андрей развязал завязки и на них, чуть отступил. Теперь, оставшись в одном исподнем, Полина выглядела уже не такой толстой, как раньше, но все равно оставалась изрядной пышечкой. Она смущенно переминалась с ноги на ногу, отводила глаза, но пока не перечила. Зверев аккуратно развязал тесемки на вороте ее рубахи, потянул края в стороны. Ткань заскользила по плечам вниз - девушка вдруг пискнула, вскинула ладони, закрывая грудь.
        - Опусти руки, - холодно и твердо приказал Андрей.
        Она подчинилась и рубаха упала на ворс ковра.
        Зверев повел подушечкой пальца от ее горла по плечу, потом по крупной груди через сосок, через второй, вниз по боку до бедра, затем, через живот, к другому. Полипа мелко вздрагивала, словно время от времени он причинял ей боль, иногда очень тихо, жалобно попискивала, но сохраняла покорность. И хотя живот ее заметно выпирал вперед, о талии ее тело не имело понятия, а бедра были почти вдвое шире, чем его, девчонка все равно была соблазнительна: чистая, невинная, даже не подозревающая, что ее ждет.
        - Ложись в постель. - Он откинул покрывало, сам быстро разделся, вытянулся рядом, навис над ней, вглядываясь в лицо. - Закрой глаза.
        Она сомкнула веки, и он по очереди поцеловал их, потом кончик носа, опять прикоснулся к губам, которые так долго и старательно прятали от него подружки невесты.
        - Жена…
        Его ладонь скользнула по телу девушки, опять притронулась к груди, к ее бедрам, коснулась кудряшек внизу живота. Княгиня Полина, может быть, и не знала, откуда берутся дети, может быть, верила в силу молитв - но ее тело считало совсем иначе и отзывчиво вздрагивало от нежных прикосновении, становясь горячим, открытым, тяжело дыша, часто-часто пульсируя жилками на висках.
        - Что ты делаешь, боярин? - Даже голос невесты изменился, став более низким.
        - Ты моя жена, - шепнул ей Зверев. - Я буду делать с тобой все. Все, что захочу. А теперь раздвинь ноги и смирись.
        - Нет… Нет, не нужно… Не нужно… Это грех! - Она изогнулась навстречу ему дугой, прикусила губу, застонала - и всего лишь от прикосновения ладони к сокровенным вратам.
        - Смирение! - потребовал Андрей, целуя ее грудь. - Бог учил смирению.
        - Нет…
        Она упала на спину и все же выполнила его приказ. Чтобы, наконец, превратиться из невесты в настоящую жену…
        Прижать люк было гениальной идеей. Иначе орава гостей застала бы их в самом лучшем виде: сонными, помятыми, голыми. А так - они успели влезть хотя бы в рубахи, прежде чем толпе удалось ворваться на чердак. Холопы принялись бродить вокруг, нахлестывая все подряд рябиновыми ветками, подружки утащили невесту с собой, старый князь Друцкий уволок простыню с кровавым пятном. Когда Андрей оделся и спустился вниз, то обнаружил ее в трапезной, висящей на стене, словно захваченное в бою вражеское знамя.
        Часть гостей здесь вовсю пировала, другая часть - еще не проснулась. Правда, ни родственников невесты, ни родителей жениха тут не имелось. Зверев пошел их искать - и наткнулся на втором этаже, на лестнице.
        - Ну наконец-то! - всплеснула руками Ольга Юрьевна, отряхнула что-то с его головы, поправила рубаху, одернула ферязь, шепнула: - Ну чего молчишь? А где, такие-растакие, моя жена?
        - А где, такие-растакие, моя жена? - громко повторил Зверев.
        Открылась дверь в его светелку, оттуда вышли князь Друцкий, подружки-плакальщицы, еще несколько гостей со стороны невесты.
        - Ой, прости, добрый молодец, ой, не серчай, ясный сокол. Забылися мы совсем. Что нет у нас нашей доченьки, а есть у тебя мила женушка.
        Тут из светелки выплыла Полина: в кокошнике с легким белым шелковым покрывалом, падающим на волосы, с жемчужной понизью на лбу и на висках, с рубиновыми серьгами, в свежей рубахе с пышными рукавами, покрытыми мелкой вышивкой в виде красных и синих треугольничков, в красном сарафане из похожей на велюр, толстой, мягкой тафты. Не узнать просто - совсем другая особа.
        - А теперь, - осенил себя крестом Василий Ярославович, - можно и в храм. Молебен благодарственный заказать, что все по-доброму да удачно сладилось.
        Гости тоже перекрестились, начали спускаться вниз. Как-то получилось, что молодые оказались на выходе последними, ненадолго задержались одни. Андрей по привычке, оставшейся из далекого будущего, остановился, пропуская женщину вперед. Полина же, прежде чем спуститься, вдруг подскочила к нему, крепко обняла, прижавшись всем телом, чмокнула в щеку и лишь после этого побежала вниз.
        После молебна последовало продолжение пира, на котором молодым уже предложено было есть - но не дозволено пить. Андрей и Полина просидели часа два, после чего Федор Друцкий ехидно заметил, что муж с женой друг по другу, видать, совсем не скучают. Зверев намек понял, поднялся, поклонился гостям и увел жену в свадебную опочивальню.
        Спустились они оттуда только на следующий день, ближе к полудню. В доме было тихо и пустынно, дворня засыпала землю перед крыльцом и баней свежим сеном, в кузне звенел молот, холопы с веселым переругиванием распускали на доски длинное бревно, у дальней стены прачки выколачивали пропитанное щелоком белье. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Свадьба осталась позади.
        - Ну что, натешились? - со снисходительной улыбкой встретил в трапезной молодых Василий Ярославович. - Я уж думал, никогда не придете.
        Он налил себе в кубок вина, немного отхлебнул.
        - А я вот праздную. На свадьбе не до хмеля, больно хлопот много, а ныне в самый раз. За здоровье твое и Полины, за жизнь долгую, за детей, и чтобы побольше. Вы как, сынок?
        - Мы старались, отец, - сдерживая улыбку, кивнул Андрей.
        Жена отвернула лицо и стыдливо прикрыла его ладошкой, а другой взяла Зверева за руку.
        - Вот и молодцы. Детей делать не грешно. Грешно детей не иметь. - Он захлопал рукой по столу: - Агафья, белорыбицы молодым принеси! Не видишь, проснулись дети?! И ковшей для них захвати!.. Что до княжества, имения вашего, то князь Юрий Семенович обещался, как со службы вернемся, с нами отправиться да во владение ввести.
        - Какой службы?
        - По разряду, с Москвы присланному, ныне нам надлежит на реке Суре службу порубежную нести. Али забыл, сынок, что боярин ты ныне, в разряд записанный? Как княжество примешь - там станешь числиться, а ныне от Лук Великих выступать тебе надлежит. От татар казанских землю и веси оберегать станем. Дабы к Нижнему Новгороду к весне не опоздать, выступать завтра надобно. Не то под половодье угодим. Хотя… Хотя, через пять ден поедем. Ничего за пять дней не случится. Вы молодые, вам эти ночи дороже.

***
        Чтобы узнать, насколько велики размеры твоей страны - нужно проехать по ней на телеге. От Великих Лук до Нижнего Новгорода отряд из двадцати пяти воинов при трех телегах ехал целых тридцать восемь дней. И это притом что повозки были практически не загружены, и люди торопились, нагоняя время. Из усадьбы выехали, пока еще снег с полей не сошел, и лед на озере стоял прочный и толстый, а на место прибыли - уже вовсю луга зеленели, стрекозы носились, черемуха цвела.
        Воевода Хворостинин раскинул свою ставку возле малюсенькой деревеньки в три двора. Селение Сергач было столь крохотным, что не имело ни одного дома, достойного принять в своих стенах знатного боярина, а потому и воевода, и служилые люди поставили свои шатры, юрты и навесы на заливном лугу возле широкой, метров в тридцать, реки. Зато у этой деревеньки имелась великая сила, способная оградить ее обитателей от мора, крови, неурожая и прочих страшных бед. Сила скрывалась в небольшой, покосившейся от времени часовенке из мореного дуба. Оказывается, она была поставлена еще двести лет тому назад самим Сергием Радонежским! Это имя знал даже Зверев, а потому со всей искренностью перекрестился на темный крест на маковке и вознес молитву о заступничестве.
        Прибыли Лисьины, можно сказать, в последний момент. Срок сбора порубежной рати подходил к концу, и ранним утром нового дня одетые в броню Василий Ярославович и Андрей вместе с прочими боярами явились на воинский совет.
        Князь Хворостинин, назначенный на это лето прикрывать восточные границы Руси от казанцев, выглядел всего лет на сорок и казался еще вполне крепким мужчиной. Однако совет он вел, сидя в складном кресле из красного вишневого дерева. Может, тяжело было в жару в тяжелой шубе, а может, так воевода власть свою показывал. Вы, дескать, стойте, а я посижу.
        - Значится, так, бояре, службу мы свою построим, - велеречиво начал он. - Большой полк здесь стоять назначаю. Случись появиться татям татарским, отсель он за два дни в любую сторону дойти поспеет и поганых поразить. Воеводой своего брата князя Андрея ставлю. В Большой полк назначаю бояр елецких, курских, пинских, луцких и ладожских.
        - Дело ясное, - пробормотал Василий Ярославович. - Воевода, почитай, все силы при себе оставляет на случай набега. На прочие полки всего по несколько сотен детей боярских останется.
        - Это плохо?
        - Отчего? Присматривать за рекой сила не нужна. А коли казанцы в набег сунутся - Большой полк неподалеку, прогонит. Только упреди.
        - На полк правой руки ставлю князя Безнина, Илью Павловича. Туда назначаю ополчение козельское и кличское.
        - Сотен восемь отдал, - тут же прикинул боярин Лисьин.
        - В полк левой руки назначаю воеводой боярина Плещеева. Туда пойдет ополчение овручское и великолужское.
        - Как это великолужское под боярина Плещеева!! - вдруг над самым ухом закричал Василий Ярославович. - У нас в ополчении князь Сакульский приписан! Где это видано, чтобы князь под боярином ходил? Коли так, Андрея Сакульского воеводой ставить положено.
        Зверев не сразу понял, что речь идет о нем.
        - Мне же шестнадцать лет всего![39 - Только уложением 1550 года бояр от 15 до 18 лет запретили назначать воеводами, отдельным указом выведя этот возраст из права местничества. Получается, до этого - назначали.] - попытался напомнить он, но боярин не слушал:
        - Невместно такое усажание, не пойдем под Плещеева!
        - Откуда Сакульский у вас в ополчении? Нет же у них в роду мужского семени! - не поверил воевода.
        - Тому второй месяц, как Андрей Лисьин с женой княжество Сакульское под руку получил. Ныне он князь Сакульский!
        Хворостинин нахмурился, обдумывая услышанное, потом кивнул:
        - Коли так, князя Мосальского на полк левой руки ставлю.
        - Невместно! - опять запротестовал Василий Ярославович. - Мосальские из литовских будут, они князьям Воротынским до отъезда служили. Сакульские же от века токмо себе и земле русской служат! Не могут они под Мосальскими ходить, Мосальские под Сакульскими сидеть обязаны!
        - Андрей Сакульский не по роду князь, он таковой по праву владения, боярин, - попытался спорить воевода. - А Мосальские урожденные будут.
        - Что же ты, княже, из-за Андрея одного весь род Сакульских позорить станешь?
        Хворостинин потер лоб, кивнул:
        - Быть князю Сакульскому воеводой полка левой руки.
        - А отчего левой руки, а не правой? Нечто Сакульские Безниных ниже?
        Такой наезд окончательно поставил воеводу в тупик. Пожалуй, Хворостинин заподозрил, что сдай он Безниных - и следующим в списке на свержение окажется уже он сам. Потом он вдруг улыбнулся и пригладил длинную окладистую бороду:
        - Ведомо мне, бояре Савостин и Трошин из твоей братчины? Воеводой Курмышской рати князя Сакульского назначаю. Велю Курмышский брод охранять, службу там дозорную наладить, шайки татарские отгонять. Коли ворога сильного заметит, мне пусть докладывается. Бояр Савостина и Трошина забирайте с холопами, да поезжайте службу порубежную нести. Вывожу вас из общей рати для особой службы. - Хворостинин облегченно перевел дух и довольно закончил: - А воеводой полка левой руки боярина Плещеева ставлю!
        Лисьины стали выбираться из плотно стоящей толпы. Едва они оказались на свободе, Василий Ярославович начал тихо ругаться:
        - Что же ты молчишь, сын, когда честь твою порочить начинают?
        - Когда?
        - Да ведь только что над тобой боярина старшим поставить пытались! Это же позор на весь род останется!
        - Извини, отец, - покачал головой Зверев, - не понимаю. Мне шестнадцать лет всего, а боярин Плещеев, я видел, воевода уже опытный.
        - Да какая разница, коли он боярин, а ты князь! Твое звание предки поколение за поколением выслуживали, а ты желаешь разом потерять все полученное. Честь, звание, положение! Коли Сакульские всегда Мосальских старше были, то нельзя попускать, чтобы хоть раз наверху они оказались! Не то они тот случай поколение за поколением поминать будут, а дети их и внуки над твоими детьми и внуками станут сидеть!
        - Ты хочешь сказать, отец, - остановился Андрей, - что если сейчас боярина Плещеева назначат надо мной старшим, то лет через сто его праправнук будет считаться начальником над моим праправнуком?
        - А как же иначе? - вместо того, чтобы опровергнуть, подтвердил его правоту Лисьин. - Коли старшинство выслужено, то оно от отца к сыну и передается. Не может же сын воеводы большого токмо из-за младости под рукой простого боярина оказаться!
        - А если боярин уже опытный и взрослый, а княжич юн и глуп, - вкрадчиво поинтересовался Зверев, - то все равно старшим нужно княжича назначать, а не боярина?
        - Ну, положим, княжич глупым быть не может, коли он из древнего рода, - сразу отмел крамольную мысль Василий Ярославович. - Ты мне тогда на другой вопрос ответь. Что же получается: по-твоему, коли сын боярский, наследник законный, возрастом мал и глуп еще, то наследство надобно другому боярину, который более взрослый и опытный, подарить?
        - Так ведь то наследство!
        - А это что?! Ты честь и выслугу рода наследуешь, а от тебя к детям твоя честь и выслуга переходит. Ты опозоришься, в нижние чины скатишься - и весь род за тобою следом там окажется!
        - Так… - попытался переварить услышанное Зверев и решил подойти с другого конца: - Скажи, отец, чего ты этим спором добился? Воевода уже почти согласился поставить меня командиром полка левой руки. Там сотни людей, власть, сила. В общем, пост довольно высокий. А в итоге я оказался кем-то вроде сотника. Меньше ста людей, мелкая должность у какого-то брода.
        - Не о том думаешь, сын, - покачал головой Василий Ярославович. - Кабы ты на полк левой руки согласился, Мосальский бы старше тебя по месту оказался. Потому как полк правой руки выше по месту значится, нежели левый. А стало быть, и дальше, на случай сей ссылаясь, род Мосальских место бы для себя выше рода Сакульских требовал. Ныне же ты ратью малой, да своей командуешь. Никого над тобой, окромя Хворостинина, нет. Посему и дальше никто из рати сей на место более высокое, нежели ты, претендовать не может. И роды иные - тоже. А что до Хворостининых, то они род древний, с ними тягаться тяжко. Опять же государем во главе рати поставлены. Супротив этого не поспоришь.
        - Пока государь тебя самолично на новую ступень не поставит?
        - Да.
        Кое-что Зверев наконец-то начал понимать. В этом мире наследовалось не только имущество или звание, но и выслуга лет. А поскольку срок службы, получается, шел уже не на годы, а на века, да еще разветвлялся между детьми и родственниками, то счеты получались до-олгие и запутанные. Чуть зазеваешься - и кусок твоей карьеры украли. Даже не твоей - карьеры всей твоей семьи.
        - Кстати, отец. Ты знаешь, где он находится, этот Курмышский брод?
        - Слыхал, Андрей. Верст тридцать отсюда. Верхом за полдня проскочим, с обозом - дня два тянуться будем. Лучше сегодня выехать. Тут лошади уже весь луг вытравили, пастись негде. Вечером на новом месте остановимся, и им раздолье, и нам свободнее.
        Курмышский брод оказался всего лишь лесной прогалиной возле реки. Сура здесь растекалась метров на сто в стороны, журча и переливаясь по песчаной отмели. На телеге можно от берега до берега проехать или пешком пройти, шаровары до колена засучив. Дороги сюда, считай, и не шло. Узкий и извилистый лесной проезд весь зарос травой, и если бы не телеги выставляемых каждый год дозоров - давно растворился бы в чаще. Слева от брода, на небольшом взгорке, стоял низкий длинный дом с одной печью посередине и загончик с навесом для лошадей - так сказать, пограничная застава.
        Насчет численности отряда Зверев угадал. В его распоряжении оказалось трое бояр, считая отца, и семь десятков холопов: три десятка лисьинских, и по два десятка - у Савостин и Трошина. Впрочем, больше и не требовалось. Ведь воевать Андрею не нужно. Достаточно гонца отослать, коли враг появится - и все, можно сваливать.
        Добравшись до места, они обнялись с боярами из прежнего дозора - их и вовсе четыре десятка зимовало, - после чего расположились в просторном доме. Сдача караула длилась недолго.
        - Скукота, - сказал боярин Григорий, наблюдая, как холопы лихорадочно собирают хозяйское добро, и где-то через час тронулся к родному порогу.
        Делать возле брода и вправду было нечего. Если через заставы на проезжих трактах хоть путники туда-сюда ездят, то тут не происходило ровным счетом ничего. Ни людей, ни зверей. Только шум листвы, лягушачьи концерты по ночам, стрекотание цикад. Вот и все развлечения.
        Разумеется, дозор здесь дежурил не просто так. Убери его - и не упустит возможность какой-нибудь мурза с татарами через брод тихо проскочить, деревни, что неподалеку, пограбить да назад быстро смыться. А знают поганые, что есть пригляд за узким местом, - и не суются.
        Кое-какую деятельность Андрей все-таки вел. Каждый день на другой берег переправлялось три дозора по пять человек. Они уходили верст на сорок по узким тропкам, смотрели, нет ли на казанской стороне какого движения, не появились ли вооруженные всадники или, что еще хуже - крупные татарские отряды. Звереву очень не хотелось, чтобы на его заставу напали врасплох, если уж казанцы на это решатся. А с дозорами - всегда хоть пара часов в запасе после предупреждения останется. Можно решить: призвать Большой полк и уйти или же встретить и разгромить какую-нибудь мелкую шайку своими силами. Опять же для людей хоть какое-то развлечение. Бояре не спорили. Значит, поступил правильно.
        Еще князь Сакульский приказал поставить справа и слева от брода по две стены частокола высотой с человека, в длину по пять саженей, с шестью узкими бойницами в каждой. Со стороны это, наверное, выглядело глупо: два куска стены по краям поляны. Обогнул, да дальше пошел. Но Андрей знал: стоит поставить за каждую стену по пять пищальщиков, и отряду в две-три сотни человек полянку эту в жизни не пересечь! А пищали он с собой взял. Двадцать два ствола. Неделю залпами стрелять можно, если человек десять на перезарядку поставить.
        С частоколами холопы не торопясь управились за десять дней, не поленились обложить их дерном, чтобы не таким новоделом смотрелись, - и опять наступила скука. День за днем, неделя за неделей. Ну, разве дождь иногда поморосит - хоть на радугу полюбоваться. Пару раз молодой князь отправлял холопов косить траву - сменщику сено на зиму оставить. Но и это мало разнообразило их пребывание на заставе.
        Два раза через брод прошли струги. Полуголые гребцы спрыгнули на песок, протолкнули свои длинные широкие плоскодонки через мель и погребли дальше против течения. Порубежникам только рукой помахали да всего хорошего пожелали. Знали, купцы, что продавать здесь товар некому: ни кола тут, ни двора ни у кого нет. А коли так - чего время терять.
        Дозоры уходили, дозоры возвращались - ничего. Все было тихо, все пусто, все спокойно.
        Андрей требовал, чтобы воины постоянно ходили в броне и с оружием. Но лето наливалось зноем, и все чаще холопы на отдыхе снимали доспехи и поддоспешники, чтобы спокойно отдохнуть, не париться, и все чаще забывали надеть броню, поднимаясь поутру. А зачем? Коли дозоры об опасности предупредят, железо надеть всегда успеется. Отправляясь на рыбалку или пасти коней, холопы все чаще оставляли бердыши и рогатины дома, уходили к реке вовсе в одних штанах и рубахе, засучив шаровары до колен. Зверев ругался, требовал, ругался - но его усилия тонули в одуряющем зное, безделье и покое. Князь тоже уставал, ругался все реже, и все реже требовал, чтобы воины влезли-таки в броню и закинули за спину бердыш. Обычно ограничиваясь одними угрозами, иногда он все же давал холопу подзатыльник, и тот, втянув голову, убегал - но не одевался.
        Чего беспокоиться? Спокойно же все!
        Касаемо бояр - те тоже ходили налегке, но их еще и не попрекнуть было. Друзья все же. Да еще и рода все старинные. Спасибо хоть, в дозоры при оружии уходили. Через день: раз - Савостин с Трошиным, да холопы доверенные, другой раз - Василий Ярославович, Вторуша и Пахом.
        - Татары-ы-ы-ы!!! - Захлебывающийся крик пронесся над заставой в самый что ни на есть сонный полдень.
        Андрей, строгавший в тени дома древки для стрел, вскочил, схватил бердыш, кинулся за дверь и побежал к броду. Еще с холма он увидел в траве два тела с красными следами на рубахах. Еще один холоп все еще отмахивался саблей от двух всадников в кольчугах поверх толстых халатов.
        - Проклятие! - Зверев вспомнил, что тоже, поддавшись общему разгильдяйству, с утра не надевал брони, но теперь возвращаться времени не было. Берегись!
        Он добился, чего хотел - один из всадников повернул к нему, помчался навстречу, взмахивая сверкающим клинком. Когда до татарина осталось всего три шага, Андрей резко качнулся вправо, вытянул бердыш, чиркнул кончиком острия скакуну по горлу и побежал дальше. Противник своей короткой саблей, да еще через щит, до него просто не доставал, а конь уже заваливался набок. Увы, холопа второй татарин уже зарубил. Все, что мог сделать князь - это с размаху отрубить ему ногу чуть выше колена. Но это была всего лишь месть.
        Развернувшись, Зверев перехватил оружие ближним хватом, принял удар сабли на клинок, отвел вправо, одновременно поворачивая бердыш острием в желтое лицо с раскосыми глазами. Татарин закрылся щитом, отдернул саблю - Андрей уже привычным движением ударил подтоком вниз, в открытую ступню, а когда противник, вскрикнув от боли, приопустил деревянный диск - рубанул его поперек щита.
        Передышки не получилось. Времени хватило только на то, чтобы понять весь ужас происходящего: татары пришли не из-за брода, они десятками выхлестывали из леса за заставой и походя рубили мечущихся, ничего не понимающих, бездоспешных холопов. Похоже, все, как и Зверев, ринулись к реке, кто в чем был - а поганые налетели сзади.
        Андрей вскинул бердыш, отводя от груди наконечник пики, отскочил в сторону - но мчащийся галопом конь оказался быстрее, врезался в него грудью. От страшного удара князь отлетел на несколько метров и рухнул в траву. Перед глазами поплыли розовые круги. Очнулся он оттого, что его поставили на ноги. Он увидел рядом кучку спешившихся татар, еще несколько гарцевали в седлах. За их спинами из леса выкатывались телеги, спускались к броду, уходили за реку. За многими повозками, привязанные за руки или за шею, бежали женщины, плачущие, хнычущие дети, покрытые синяками, а то и окровавленные мужики.
        - Это князь. Князь Сакульский, - убеждал татар связанный Шамша. Рубаха его потемнела от крови, левый глаз заплыл, губы распухли и покрылись кровавыми струпьями. - Вам за него выкуп дадут.
        - Он Идриса убил, хан! Идриса и Рустама! - Андрей полетел на землю от страшного удара в голову. Перекатился на живот, уперся лбом в траву, поднялся на четвереньки, потом во весь рост.
        - Идрис и Рустам погибли, как воины, - ответил татарин в колонтаре. - Ты ходишь на эту землю за местью или за добычей, Раджаф? За князя мы можем испросить выкуп в двести, в триста рублей. А что мы получим за отрубленную голову? Твой смех? Свяжи его и забери с собой.
        - Как прикажешь, господин. - Татарин с длинными, опущенными вниз усами почтительно склонил голову, потом повернулся к Звереву, широко размахнулся и сбил его с ног, начал пинать ногами.
        - Тебе же… приказали… - выдавил Андрей и опять потерял сознание.
        Снова он пришел в себя от неожиданного холода: его волокли через реку прямо по дну. Отфыркиваясь, он извернулся, вскочил на ноги, немного пробежал, опять упал, взвыв от боли в ноге. Его проволокло еще несколько метров, и он опять, поймав момент, вскочил. Бежать на больных ногах было все же лучше, чем обдирать кожу о камни и песок. Пояс с оружием куда-то исчез, сапоги - тоже. Веревка от связанных рук тянулась к седлу татарина в блестящей от сала кольчуге. Он скакал, не оглядываясь, нисколько не интересуясь судьбой пленника. Звереву оставалось только одно: бежать следом.
        Пытка бегом закончилась только в темноте. Едва князя перестали тянуть, как он сразу упал и перекатился на спину, пытаясь оторвать ступни от земли, дать им хоть немного отдыха - но даже на это сил не оставалось. В таком состоянии у него и мысли не возникало о побеге. Если бы ему предоставили выбор - он предпочел бы побегу смерть. Чтобы немножко боли, но зато потом - никаких мук.
        Разумеется, его мнения никто не спрашивал. Подступили пара татар, развязали руки спереди, стянули их за спиной, отволокли Андрея к остальным пленникам, кинули, словно куль, в общую кучу и ушли веселиться. В лагере раздавался смех и громкие разговоры победителей, витали запахи жаркого, рекой текло вино, стонали и плакали насилуемые пленницы.
        - Господи, ну почему меня не убили? - взмолился о такой малой милости Андрей.
        - Тише, Лисьин, потерпи, - шепотом посоветовал Трошин, тоже оказавшийся среди пленников. - Мы на государевой службе были. Известно, за счет казны выкупать должны. Выкупят. Дойти только надобно, не помереть. Ты держись.
        - Как же это случилось, боярин? Откуда они…
        - Вестимо, откуда. В другом месте где-то Суру перешли, селения разграбили, а назад через наш брод двинулись. Кто же их ждал со спины?
        - Это я виноват, - стукнулся затылком о землю Андрей. - Дозоры и в тыл надобно было посылать. Вас всех в броне заставлять ходить, и с оружием, со щитами.
        - Ты и заставлял. Это мы, дураки, не слушались. Ты, княже, силы береги. Они ведь нас еще верст двести гнать будут. А то и триста.
        - Какие версты? Я утром вообще не встану. Меня сейчас на волю отпусти - и то лежать останусь.
        Но Андрея утром подняли. Самым банальным способом: накинули петлю на шею и поскакали вперед. Едва не задохнувшись, князь Сакульский волей-неволей поднялся на ноги и побежал.
        Покормить пленников никто не удосужился, напоить - тоже. За весь день Звереву удалось хлебнуть чуток воды только один раз: увидев ручей, Андрей просто упал в него лицом и успел сделать два глотка, прежде чем петля рванула его за шею, едва не оторвав голову. Если бы петля была скользящая - он преставился бы еще до полудня. Но и так к вечеру он повалился на землю полузадохнувшимся, плохо соображающим существом. Все человеческое из князя, похоже, вылетело где-то перед ручьем. И опять никто не удосужился ни покормить, ни напоить пленников. Лошадей поили, полон - нет.
        Татары добились, чего хотели. Новым утром из двух десятков пленных холопов не поднялись с земли трое. Но это ничуть не смутило разбойников. Всех остальных подбодрили плетьми, накинули на шеи петли - и пожалуйте в путь. Андрей попытался мысленно прикинуть, что это такое: двести верст. Получалось, дней восемь непрерывного бега.
        - Лучше бы я умер сразу, - в который раз взмолился он. - Все равно все передохнем. Но так хотя бы обошлось без лишних мук.
        В этот день им повезло только в одном. На пути встретился ручей шириной в три шага. Люди падали в него и, пока их волокло по дну - пили, пили, пили.
        Но вечером выяснилось, что пленников осталось всего десять. В этот раз их бросили ночевать между двумя телегами, к одной из которых была привязана невольница - девушка лет восемнадцати. Она была совсем рядом - достаточно руку протянуть. Но Андрей на нее старался не смотреть, а уж тем более - не стал заговаривать. Ведь именно они должны были защищать всех этих людей от казанцев, как раз по их вине она оказалась во власти бандитов. И не хотел смотреть, а пришлось. Мимо проходил татарин с покрытым оспинами лицом, остановился, довольно заржал:
        - Что, русский, твоя баба мужика хорошего ждет? Будет ей мужик! Смотри, русский, что мы с девками твоими завсегда делаем и делать будем. - Он начал развязывать штаны, пнул девушку ногой в бок: - Чего сидишь, рабыня? Не видишь, хозяин пришел!
        Невольница поднялась, задрала юбки, встала на четвереньки. Насильник пристроился сзади и тут же принялся получать удовольствие. Его жертва молчала и терпеливо ждала, когда все это кончится. А Андрей… Ученик колдуна вспомнил об одном очень хорошем заклинании. О заклинании, для которого нужна человеческая жертва. И он начал негромко нашептывать заговор Стречи, ночной богини, способный усыпить даже воду. Через несколько секунд и насильник, и пленница распластались рядом в пыли, мирно посапывая. «Не забыть бы потом девицу от заговора освободить», - отметил для себя Зверев и приготовился к долгому ожиданию. Он был не в том состоянии, чтобы бродить по лагерю и что-то, кого-то искать. Но если жертва пришла к нему сама - грех не воспользоваться.
        Лагерь угомонился, по ощущениям князя, только изрядно за полночь. Остались гореть только два костра. Близкий, в лагере, для троих караульных и далекий, возле татарского конского табуна. Но от огня, понятно, в темноту смотреть не очень удобно.
        Андрей перекатился, сел, прислонившись к колесу телеги, негромко заговорил:
        - Встану со сном ранним, выйду во двор чистый, умоюсь водой колодезной. Потечет по мне вода хладная, с лица и на плечи, а с плеч на руки, а с рук во сыру реку, во глубокий омут, во черную вязь. Так и вы, веревки, с меня теките, прочь уходите, сухого оставьте…
        Он пошевелил связанными руками, пытаясь стряхнуть путы, повторил заклинание еще раз, потом еще. Наконец веревки «потекли» - ослабли, перестали удерживать запястья, сползли с рук. И тут он обнаружил, что связанные в течение нескольких дней в одном положении руки затекли и ему почти не подчиняются. Впрочем, для смертоносного заклятия Мары особой ловкости и не требовалось.
        Андрей опрокинул усыпленного татарина на спину, смочил палец в своей крови - из ссадины на ноге, - начертал басурманину крест на лбу, другой - на ямочке жизни, что меж ключицами, потом задрал халат и третий крест поставил на животе. Наклонился к самому лицу, прочитал заклинание Мары: заклятие смерти, вырывающее у человека душу, - и тотчас приник к губам несчастного. Татарин сделал выдох, Зверев - вдох, и…

… Наверное, так и чувствует себя наркоман после хорошей «дозы». Боль, усталость, жажда и голод исчезли полностью, мышцы налились силой, руки и ноги стали послушными, а голова светлой. Лютобор говорил правду: вся сила «испитого» человека перешла к нему.
        Стараясь не шуметь, князь медленно подобрался к костру, снова произнес заклинание богини ночи - и караульные послушно повесили носы. Андрей уложил каждого на спину и «высосал», как губку, - не ощутив ни малейшего угрызения совести. На войне как на войне. Теперь он чувствовал себя словно олимпиец, спустившийся с небес. Мышцы дрожали от распирающей их силы, голова была светлой и бодрой, настроение перехлестывало через край. Он ухмыльнулся, тихо позвал:
        - Са-абля… - Услышал ответный звон по правую руку, у обоза, и, осторожно ступая разбитыми ногами, пошел туда.
        Захваченное на заставе оружие лежало на подводе. Здесь же, кстати, были и пищали, и бердыши. Стараясь не шуметь, Андрей вытянул из груды сабель свою, заговоренную - вместе с ремнем и всем воинским набором: ложкой, ножами, сумкой. Опоясался. Бердыш взял первый попавшийся, сверху.
        На яркую луну набежало облако, ненадолго погрузив лагерь в ночную мглу, разогнать которую одинокому костру было не по силам. Но вскоре потусторонний белесый свет опять залил разбойничью стоянку, и Зверев увидел рядом с повозкой знакомое вислоусое лицо. Татарин безмятежно похрапывал, запустив руку юной обнаженной невольнице между ног. Наверное, избыток чужой силы ударил князю в голову подобно крепкому фряжскому вину - Андрей не утерпел, перехватил удобнее бердыш и похлопал бандита по плечу:
        - Слышь, мужик. Сапоги мои где?
        - Чего? - Сонный татарин поднялся, опираясь на руки.
        Зверев качнулся назад, взмахивая своим огромным топором - и голова разбойника подпрыгнула, скатилась с плеч и упала прямо на девицу. Андрей насилу успел зажать ей рот, приложил палец к губам:
        - Ти-ихо… Оружие на телеге. Можешь взять. Но только тихо!
        Невольница вроде притихла. Князь отпустил ее, быстро пересек лагерь, начал взрезать веревки на пленниках - и почти сразу понял, что проку с холопов не будет. За минувшие дни руки их онемели, затекли и совершенно не двигались, ноги были сбиты в кровь, сами они от голода и жажды ослабли чуть не до беспамятства. Зато в лагере оставалось немало других невольников. Если татар набиралось что-то около сотни, то рабов они нахапали, пожалуй, вдвое больше. Андрей пошел по стоянке, вспарывая веревки на руках мужиков и баб, девок и детей, непрерывно приговаривая свистящим шепотом:
        - Тихо-тихо-тихо-тихо… Оружие там, возле костра на телегах…
        Минут десять все проходило относительно бесшумно, потом вдруг послышался громкий крик, визг, шум драки. Татары начали просыпаться, хвататься за оружие, спросонок не очень понимая, что происходит. Невольники же, перестав таиться, кидались на них со всех сторон. Многие даже не имели оружия - но удерживали своих пленителей за руки, не давая отбиваться, грызли их зубами, царапали, пинали, били попавшимися под руку предметами: кувшинами, поленьями, мисками, вожжами, камнями.
        Бандиты так просто не давались, вытягивали сабли и ножи, резали обессиленных долгим переходом, голодом и издевательствами людей, били, кололи, раскидывали их в стороны, поднимаясь во весь рост, и начинали настоящий бой, рубя напирающих пленников со всего замаха, снося головы и отрубая руки. Андрей с бердышом пересек лагерь, быстрыми и точными взмахами убивая таких вот, выпрямившихся, казанцев. Увидев тени на фоне далекого костра, он повернул к ним навстречу. Кого тут только не хватало, так это свежих бойцов из числа табунщиков!
        Татары, бегущие по ночному, залитому лунным светом полю, вряд ли могли отличить спокойно бредущего по траве человека от своих товарищей и уж, конечно, не видели бердыша, который Зверев тянул за собой по земле.
        - Чего там за шум? - подойдя ближе, остановился татарин, взмахнул саблей. - Рабы бунтуют?
        Андрей чуть выждал, давая время подойти второму, резко присел и рубанул бердышом понизу, над землей - по ногам. Душегубы рухнули, Зверев прыгнул через них вперед, из-за головы обрушил свое тяжелое оружие на третьего. Тот попытался закрыться саблей - но разве способна тонкая стальная полоска остановить тяжелый топор?
        - Русский! - предупредил своего товарища четвертый татарин и замедлил шаг. Пятый табунщик остановился рядом, они выставили щиты.
        Князь глянул в сторону дальнего костра: похоже, возле лошадей больше никого не осталось.
        - Я бы предложил вам сдаться, - сказал Андрей. - Но врать не хочу. Никто вас не пощадит, уроды. В свином хлеву вам место. В кормушке.
        - Я его отвлеку, а ты жилы на ногах ему подруби, - предложил один татарин товарищу. - А уж опосля мы с ним побалакаем.
        Грабители разделились, начали обходить Зверева с разных сторон. Князь перехватил свое оружие посередине ближним хватом, изобразил атаку на одного татарина - и тут же обратным движением со всей силы ударил во второго подтоком. Тот, естественно, прикрылся щитом, в который стальной наконечник и вонзился на глубину в два пальца. Андрей провернул бердыш, поднимая подток вверх, а лезвие ведя над землей. Он держал оружие за древко прочно, двумя руками. Татарин свой деревянный диск - одной левой рукой, за рукоять посередине. И, естественно, не удержал: щит ушел наверх и в сторону, стальной полумесяц резанул его между ног, над левым коленом. Душегуб взвыл от неожиданной боли, повалился набок, а Зверев отскочил, ударом ноги сбил с подтока деревяшку. Расплылся в улыбке:
        - Ну что, уроды, допрыгались? Это вам не с бабами воевать.
        - Вот тут ты и подохнешь, раб! - пообещал поганый, идя вокруг князя по кругу и зачем-то постукивая саблей по щиту.
        Наконец он ринулся вперед, рубя клинком сверху вниз. Андрей сделал шаг навстречу, поднимая бердыш, откидывая саблю врага вверх. Татарин закрывался щитом - но Зверев опустил свое оружие сверху вниз за него, тут же рванул в сторону, наугад что-то взрезая, отпрыгнул, перехватил бердыш двумя руками. Грабитель стоял на месте, покачиваясь, словно в задумчивости. Потом неожиданно упал на колено. Князь, опасаясь подвоха, обошел его по широкой дуге, подступил сзади и одним решительным взмахом снес голову. Облегченно перевел дух:
        - Все! Аут.
        Высосанная из четырех татар сила подошла к концу: он опять ощутил усталость, боль в ногах, жажду, голод - и медленно побрел назад к лагерю. Здесь все было кончено, шум схватки затих, хотя недавние пленники кое-где еще продолжали пинать ногами или колоть бесчувственные тела своих поработителей.
        Андрей сунулся к костру, но никакой еды там не нашел - успели «прибрать» до него. Зверев прошел по телегам, пошарил в тех, где вместо барахла лежали всякие узлы. В одной обнаружил головку сыра, отрезал себе изрядный кусок, остальное сунул оказавшейся рядом женщине, что покачивалась, будто пьяная. Там же лежало несколько бочонков и бурдюков, но их князь не стал даже нюхать. Наверняка ведь хмельное что-то. После долгой голодовки - не самое лучшее угощение. Поев, он спустился к ручью рядом с водопоем, напился свежей воды и там же, на берегу, вытянулся отдохнуть.
        Только на рассвете стало видно, чего стоила людям ночная схватка. Лагерь был, без всяких преувеличений, залит кровью, уже свернувшейся и превратившейся в липкую жижу. Татар невольники просто растерзали: изуродованные тела, выбитые глаза, зубы, откушенные носы, отрезанные конечности. Пленникам тоже досталось. За каждого убитого бандита заплатили жизнью один, а то и два человека. Они лежали в исподнем, в сарафанах, а то и вовсе обнаженные вперемежку с одетыми в халаты, в шаровары и поддоспешники, закованными в броню, мужчинами. Причем в основном женщины, дети, которым не давала большой форы ни неожиданность нападения, ни найденное или отнятое у казанцев оружие. У изможденных рабов имелось только одно преимущество: смертная ненависть. Ненависть такая, что они готовы были умереть - но уколоть, ударить, хотя бы поцарапать выродков, разрушивших их жизнь, счастье и покой.
        Теперь, когда враг был уничтожен, выжившие могли расслабиться - и тут же дали о себе знать раны, усталость. Люди просто сидели, кто где проснулся, тупо радуясь безмятежности, отсутствию страха. Тому, что их никто не бьет, никто никуда не гонит. У них не оставалось сил даже на то, чтобы поесть.
        - Шамша! - позвал Андрей. - Шамша, ты жив?
        - Да, боярин… - Ответ больше походил на стон.
        - Не боярин, а князь, - поправил его Зверев. - Вставай, простудишься. Вставай, вставай, в другой раз помрешь. Вон телега с бочонками. Посмотри, там вроде сыр был. Может, еще чего есть, что готовить не нужно. Окорока там, копчености. Порежь по кусочку да людям раздай. Ломтей больше ладони не давай, а то заворот кишок случится. Боярин Трошин! Нам с тобой слабость проявлять невместно. Дозоры выставить надобно, как бы другие татары не появились. Им до наших слабостей дела нет, они слабости нашей только радуются. Вставай, боярин. Хочешь не хочешь, а дерись.
        - С кем, княже? - Товарищем Лисьина по братчине оказалось залитое кровью тело, лежащее головой на ногах мертвого татарина. Оно зашевелилось, поднялось на ноги.
        - Господи, ты хоть в ручье умойся, боярин. С тобой ведь ни один поганый драться не станет, удерет сразу.
        - Я не гордый, пусть убегают, - скривился в подобии улыбки Трошин. - Чем драться станем, княже, коли появятся? Ты да я, да мы с тобою? Да и мы на ногах еле стоим.
        - Там двадцать пищалей в телеге. Им ноги не нужны, сошками обойдутся. Ты, главное, предупреди, дабы мы фитили запалить успели. А о прочем уж не беспокойся.
        - Это те, с которыми ты ляхов бил?
        - Они самые.
        - Это уже веселее, - признал боярин. - Харитон, Чекаш, Рыжий, где прячетесь? Я вас видел! Пики татарские подберите. Кого к табуну пошлем, княже? Как бы не спугнул кто. А ну волки подойдут?
        - У меня, кроме Шамши, нет никого.
        - И у меня тоже.
        Зверев прошел по лагерю, остановился над кудрявым черноволосым мужиком со спаленной наполовину бородой. Видать, татары развлекались.
        - Как звать тебя, мил человек?
        - Звиягой, княже. - Смерд попытался встать, но скривился от боли.
        - У всех все болит, Звияга. - жестко сказал Андрей. - Но коли выжить хотим, двигаться должны. Пять человек себе выбери. Баб покрепче али мужиков, коли уцелел еще кто. Берите пики, сабли татарские и идите к табуну. Костры с трех сторон запалите да присматривайте, чтобы лошади не разбежались. Там и отдохнете. Руку дай.
        Князь взял его за протянутую ладонь, резко рванул к себе, отрывая от земли. Мужик взвыл, но поднялся.
        - Шамша, Звияге головку сыра на шестерых выдай. Пусть там поделят. - Андрей хлопнул в ладони: - Ну же, поднимайтесь, сердешные! Мертвым - мертвое, а нам жить еще надобно. У кого ноги целы - в бор за хворостом идите, вечером горячего поедим. У кого руки целы - телеги раскатывайте. Братьев наших павших по совести земле предать надобно. Нечто вы их тут воронью да волкам на потребу бросите?
        Стоянка зашевелилась. Люди, пережившие кошмар последних дней и смертельную ночную схватку, поднимались, чтобы опять продолжить борьбу за жизнь.
        Как и ожидал Андрей, за первый день почти ничего сделать не удалось. Только самое насущное: перенести стоянку на две сотни метров в сторону, на чистое место, разобраться с тем, что за добыча досталась им после татар, обуть и переодеть людей во все чистое - благо рухляди бандиты нахапали с избытком, - заготовить дрова и приготовить для всех нормальный, сытный и обильный ужин, к которому он даже разрешил вскрыть один бочонок с хмельным медом. Не очень много, но зато утром все поднялись уже довольно бодрые, а дети даже затеяли на поляне игру в пятнашки. Для них рабство, избиения, голод уже ушли куда-то в далекое прошлое.
        За день бабы вырыли глубокую яму, кидая землю на сложенных рядом татар, перенесли в нее принявших муку за свободу свою сородичей, прочитали скромную молитву, укрыли найденными в телегах простынями и закопали, поставив сверху немудреный березовый крест. Врагов оставили слегка присыпанными. Не из уважения - просто, чтобы зверье к человечине не приучать.
        - Вот и прибавилась на Руси еще одна безымянная могила, - перекрестился Андрей. Крестик поцеловать он не мог - пропал, татары украли. Искать его Зверев не стал, чтобы не вешать на шею замаранный погаными амулет. Уж лучше новый потом купить.
        Вечером несчастных помянули корцом вина, выспались, а утром князь Сакульский велел запрягать телеги и седлать коней. Недавние рабы окончательно пришли в человеческий вид. Теперь можно было возвращаться домой.
        Назад никто, естественно, пешим не шел, но до Курмышского брода ехали все равно четыре дня вместо трех. Гнать лошадей смысла не было, ведь они ни от кого не удирали. Андрею даже хотелось, чтобы какая-нибудь казанская сотня увязалась следом, попыталась снова захватить. Он ехал позади обоза, на задней телеге которого лежали пищали, и был бы не против разрядить несколько стволов в басурманскую конницу. Но возвращению русских никто не мешал.
        Зато на заставе их встретили восторженными криками, объятиями. Боярин Цепела, занявший место Андрея, даже расщедрился на угощение - по кубку вина каждому, даже смердам.
        - Ты ли это, князь Сакульский? - после первых приветствий внимательно рассмотрел он Зверева. - Надо же, как молод. А уже столько историй про тебя сказывают. Как же ты от татар ушел? Да еще с людьми и всей добычей!
        - Дело обычное, - пожал плечами Андрей. - Вчера они нас, сегодня мы их. Так что броню ты, боярин, здесь не снимай. А то как бы завтра опять не они нас. Людей же я не вернул. Почитай, все в драке с погаными полегли. Вон всего три десятка уцелело.
        - Из лап казанских хоть одного вырвать - и то слава. А ты три десятка спас! Батюшка твой вон ужо выкуп умчался собирать.
        - Отец? - встрепенулся Зверев. - Он цел?
        - Да цел, вестимо. В дозоре был, когда тут сотворилось. Вернулся, сказывал, а тут токмо мертвые лежат. Два десятка холопов побитых да боярин Савостьев с ними. А те, что от татар в камыш да в лес попрятались, они и поведали, что тебя, боярина Трошина и еще холопов многих повязали татары да с собой увели.
        - Шестеро всего осталось, - вздохнул Андрей. - Да… Куда же мне теперь, боярин? Здесь с тобой оставаться?
        - Помилуй, Господи, да что ты сказываешь, - перекрестился Цепела. - Кто же полонянина, из ига татарского возвернувшегося, на службу ставит? На четыре года от разряда освобождение положено и волость на кормление! Дабы силы, здоровье поправлял, от урона избавился. Все, княже, закончил ты ныне дела порубежные. Поезжай с Богом, отдыхай.
        Обоз не спеша втянулся на лесную дорогу, к сумеркам добрался до наволока возле безымянного ручейка. Там путники переночевали, поутру двинулись дальше и незадолго до полудня добрались до Болобоново - деревеньки из пяти дворов. В полуверсте слева шагали по лугу ступенчатой линией мужики. За ними оставался совершенно лысый газон и ровные полоски свежескошенной травы. Мужики приостановились, проводили взглядами обоз и идущий за ним табун. Справа на отмели выполаскивали в реке белье бабы с задранными и завернутыми за пояс юбками. Они тоже выпрямились - и тут одна вдруг завизжала, бросив простынь в ручей, кинулась к дороге:
        - Матя, Матя! Матренушка моя! Милая! Матя! Вернулась, кровинушка моя, вернулась, маленькая!
        После этого к обозу рванулись и другие селяне, кто узнавая угнанных родственников, кто просто выкрикивая имена.
        От крайней избы торопливо приковылял в одной рубахе опоясанный пеньковой веревкой старик, встал поперек дороги:
        - Куда вы их гоните, бояре?
        - Никуда, - пожал плечами Зверев. - Домой возвращаем. Как же так, отец? Вы, вижу, все по домам остались, живете спокойно, а они в лапах у татар оказались.
        - Спрятаться не успели, боярин, - пожевал губами старик. - Кто далече был, кто набата не услышал. Я и вовсе не уходил, тут на лавочке набег пережидал. Токмо меня не взяли. Поганые иные и здоровкались даже. Не впервой грабят. Я уж годков десять, почитай, как прятаться перестал. - Он опять пожевал губы и вдруг низко поклонился: - Благодарствуем, боярин.
        - Князь, старик! - поправил Шамша. - Князь Сакульский, а не боярин.
        - Оставь, - отмахнулся Зверев. - А ты, отец, не беспокойся. Эти здороваться больше не вернутся. - Он привстал на стременах, оглянулся, громко приказал: - Звияга! Каждому, кто остается, по лошади из татарского табуна оставь!
        - Не жирно будет? Смердам - да по коню? - подъехал боярин Трошин.
        - А разве не эти смерды рядом с нами татарам глотки рвали? - поинтересовался Андрей. - Не жалей, боярин. Пусть хоть что-то хорошее у них после этого испытания останется. Прошли они ведь его, прошли.
        Возле обоза начались слезы, бабий вой. Только теперь многие узнавали, что родичей и детей их больше нет, что они мертвы. Зверев вздрогнул, тронул коня. Старик быстро посторонился, и обоз двинулся дальше.
        Незадолго до заката они миновали Ялму - такую же деревеньку, как и предыдущая. И опять вокруг обоза лились слезы радости и горя. Князя уговаривали остаться на ночлег здесь, но Андрей отказался. Он никак не мог избавиться от чувства вины за тех, кто остался лежать там, на лугу за рекой Сурой.
        Последние из освобожденных пленников распрощались с отрядом следующим полднем, на перекрестке двух проселочных дорог, посреди широкого хлебного поля с еще не налившимися спелостью колосьями. В обозе остались Звияга и еще одна рыжая девчушка лет двадцати.
        - Дозволь с тобой остаться, княже, - скинув шапку, поклонился мужик. - Некуда мне возвертаться. Отца с матерью убили, выселки наши сожгли поганые, детей и жену в поле, когда бились, зарезали. Видеть этого места не хочу. Прочь уйду отсель. Дозволь с тобой, княже. Ты, вижу, господин добрый и разумный. А я работы чураться не привык.
        - А здешнему боярину ты ничего за землю не должен? - на всякий случай уточнил Андрей.
        - Так ведь татары… - напомнил мужик, словно это должно было все объяснить.
        - Дядя Звияга… - напомнила о себе девушка.
        - Аксинья еще к тебе просится, княже. Друга моего дочка. С другом выселки рубили.
        - Ладно, - кивнул Зверев, - поехали.
        К вечеру обоз прикатился в ставку. Встречать попавшего в полон, а теперь чудесным образом вернувшегося князя - и не просто вернувшегося, а с добычей! - вышли многие. Однако от расспросов воздерживались.
        Андрей спешился возле часовни Сергия Радонежского, перекрестился, вошел в шатер воеводы Хворостинина, коротко кивнул:
        - Здравствуй, княже. Я к тебе доложиться приехал. Какой-то олух недели две назад татар за Суру пропустил. А они, с добычей возвращаясь, мне в спину ударили. Людей многих побили, в плен меня и боярина Трошина захватили.
        - И где теперича те бояре, князь Андрей?
        - В земле, конечно. Закопали мы их за Сурой, в трех днях пути.
        - Не попустили, стало быть, басурман на землю русскую, - встав, перекрестился воевода.
        - Как же не попустили, колы они выселки одни сожгли да несколько деревень разграбили?
        - Страшно не когда пограбят, а когда назад вернутся, князь Андрей, сел обратно в кресло Хворостинин. - Коли вернутся да сказывать станут, как легко добро с нас получить - вот то и страшно. От таких разговоров беды и случаются. Из-за них в новые набеги казанцы сбираются. А коли ушел хан за Суру да назад не возвернулся - то иным наука. Не ходи к русским, нет у них легкой добычи. Не уберегли людишек - плохо. Но татар не упустили - хорошо. Благодарствую тебе за службу ратную, князь Сакульский. О доблести твоей государю обязательно отпишу. Бог даст, и кто татар прозевал, тоже прознаем. А ты поезжай, княже. Тяжкая тебе ныне служба досталась. Отдыхай.
        С боярином Трошиным они расстались перед Муромом - оказались у него там какие-то хлопоты. Добычу поделили пополам. То есть каждый сперва забрал из табуна своих коней, из обоза - свою броню и оружие, а все остальное - пополам. Андрей подозревал, что его немного обманули: как воеводе, ему наверняка полагалась большая часть. Но насколько большая - он не знал, а торговаться не умел. Пока не научился. Хотя тут нравы лихие - еще и не то делать придется. Причем со всей серьезностью. Скромность в этом мире не в почете.
        Дальше Зверев покатился один, с Шамшой, Звиягой и Аксиньей. Но они, разумеется, не в счет. Слуги. От Мурома до Москвы девять подвод грохотали одиннадцать дней. В столицу князь заезжать не стал, сразу повернул к Великим Лукам. Погода стояла неплохая: облачная, с частыми мелкими дождиками. И не жарко, и дорога почти не размокает, и для земли полезно - засуха в этом году не грозит. На восьмой день пути, аккурат в дождь, Зверев увидел несущихся навстречу всадников. Троица коней явно не жалела - но даже с заводными лошадей таким аллюром загнать можно за день. Андрей посторонился, чтобы не забрызгали, натянул поводья. Ему показалось в гонцах что-то знакомое. И лишь когда те пронеслись мимо, он сообразил:
        - Пахом! Пахом, стой!!! Дядька, ты куда?! - Он уже собрался броситься в погоню, когда троица сбросила скорость, развернулась. Андрей помахал рукой: - Хоть бы поздоровались! Отец, Боже мой, тебя не узнать. Что с тобою?
        Боярин подъехал ближе, подслеповато прищурился. Смахнул дождевые капли с лица - и кинулся вперед, сдавил, как медведя в объятиях:
        - Сын! Сынок! Андрюшка! - Звереву даже показалось, что он всхлипнул. - Сын, живой… Откуда? - Он, наконец, оторвался, стряхнул воду с бороды, сжал его голову ладонями, вглядываясь в глаза: Цел? Ты как, цел? Откуда, как вырвался?
        - Как обычно, - пожал плечами Андрей. - Побили татар да назад повернули.
        - Погоди. - Боярин перевел взгляд па обоз, на идущий позади табун из полусотни лошадей. - Да ты, никак, с добычей?
        - Ты же сам учил, отец! - удивился Зверев. - Положено брать, коли победил.
        - Ах ты, сорванец… Ты хоть знаешь, что государь уже повелел двести рублей на твой выкуп из казны выплатить? И мы с матушкой собрали… Хотя чего теперь?
        - Так. А царь-то откуда знает?
        - Я, как в усадьбу скакал, заехал, через Кошкина передал. А государь, как узнал, повелел заплатить. Коли не хватит, я доплачу… А, да, - опять спохватился Василий Ярославович, - ни к чему ужо. Ты ныне сам с добычей. Как же удалось? Нет, молчи. Потом расскажешь. Эти люди кто? Я их не знаю. Нанял с обозом управиться?
        - Ко мне под руку попросились. В плену были.
        - Доброе дело, - кивнул боярин. - Так вот сделаем: Вторуша, обоз принимай, в усадьбу приведешь. Вот тебе серебро, коли нужда в чем возникнет. Остальные - на коней. Мать дома с ума сходит, надобно показать тебя скорее. Седлайтесь. Коней, вижу, у нас ныне вдосталь. Домчим быстро.
        Они и вправду добрались до усадьбы всего за четыре дня, гордо въехали в ворота, и в этот раз Ольга Юрьевна впервые кинулась обнимать сперва его. Не просто обнимать, а целовать, прижимать к себе, снова целовать и плакать, тыкаясь в него мягким теплым носом.
        - Мама, не нужно, - наконец «сломался» Зверев и обнял женщину. - Мама, все хорошо. Все хорошо, я вернулся. Я всегда буду возвращаться. Иначе ведь невозможно, мама. Ты видишь, я здесь. Все хорошо.
        Наконец боярыня отступила - и тут уж совсем неожиданно в него вцепилась еще девчонка и тоже принялась слюняво целовать лицо:
        - Вернулся, миленький, вернулся! Господи, вернулся мой хороший.

«Жена! - вспомнил Зверев. - Боже мой, я ведь женат! Совсем вылетело из головы».
        - А вот и мы пришли братика старшего встретить! - приблизилась, держа укутанного в овчину младенца, холопка. - Ну-ка, посмотри, кто к нам приехал…
        Дитятко никуда смотреть не собиралось - оно мирно посапывало, не обращая ни на кого внимания.
        - Это кто? - не понял Зверев. - Кто это, матушка? Неужели…
        Братик у тебя растет, Андрей, - виновато кашлянул Василий Ярославович. - Рази я тебе не сказывал? Богатырь, Трувором за голос прозвали. А крестили Ильей.
        - Здорово! Значит, коли я пропаду, род Лисьиных уже не прервется.
        - Я те дам - «пропаду», - наградил боярин князя звонким подзатыльником. - Ну милостью Божией, стол, мыслю, уже накрыт.
        Как говорят в таких случаях сказки: и был пир с утра и до полуночи. Разумеется, с перерывом на баню. А после пира Андрей попал в жаркие объятия совсем молодой женщины, которая только что почти потеряла мужа, стала соломенной вдовой - а потом обрела его снова и на радостях напрочь забыла о том, как страшен плотский грех, о том, что думать нужно о Боге, а супруга отдавать дворовым девкам, и о прочей дури, которую ей вдалбливал прежний духовник.
        Пришлось привыкать к новой жизни. Жена жила в его светелке. Жена спала в его постели. Жена разбирала и раскладывала его вещи, перемежая их со своими. Жена сидела рядом с ним за столом. Жена постоянно была рядом. По утрам через день она выходила посмотреть на его упражнения с оружием, и даже, когда они с отцом отправились поохотиться - увязалась следом! Полина не сводила с него глаз, при случае всегда норовила дотронуться до него, прижаться, поцеловать. Княгиня вела себя так, что можно было подумать, будто она в него влюбилась - а не исполняла всего лишь условия брачного договора.
        Вырвавшись на четвертый день в логово болотного колдуна, Зверев взмолился, не успев поздороваться:
        - Лютобор, ты обещал отправить меня домой! Когда, когда ты это сделаешь?
        - Тебе следовало вернуться на десять дней раньше, чадо, - улыбнулся старик, перебирая собранные в большущую заплечную корзину травы. От каких-то в дело шли только бутоны, от каких-то - листья или корешки. Одни следовало сушить, другие настаивать. Тонкие пальцы волхва быстро раскидывали добычу в разные кучки. - Я вижу, тебя радует семейная жизнь.
        - Ты издеваешься, волхв? Она не отпускает меня ни на минуту. Куда ни сунься - везде Полина. Я в кузне - она со мной, я на озеро - и она тоже. Это просто черт знает что!
        - Коли хочешь, сделаем ей отсушку, отворот. Сам сделай, я тебя учил.
        - Отсушку? - почесал в затылке Андрей. - Да я уж думал. Но ты знаешь, Лютобор… Выполнять брачный договор с девушкой, которая к тебе ласкается, все же лучше, чем с той, которая тебя ненавидит. Это уже и вовсе ад начнется.
        - Верно мыслишь, верно.
        - Подскажи лучше, как определить: может, она уже на сносях? Вдруг я договор уже выполнил, ребенок скоро родится, с усадьбой все устаканится, и тогда вообще все пройдет чисто: я исчезну в полном соответствии с родовым проклятием.
        - Это хорошо, что ты вспомнил о своем долге, чадо, - похвалил его волхв. - А узнать, носит ли девица плод, несложно. Помнишь, как ты через стены и расстояния проходишь? Так вот, в таком виде бесплотном попробуй в полной темноте на людей посмотреть. Через некое время вокруг них свет замечать начнешь. Разный. У кого красный, у кого зеленый, у кого синий. Так вот, коли в положении женщина - внизу живота у нее белое пятно завсегда имеется. Чем плод старше, тем оно больше. Токмо перед самыми родами цвет появляется.
        - Надо попробовать.
        - Пробуй, - согласился волхв. - Но токмо как домой вернешься. А пока здесь ты, мне садись помогать. А я тебе травы покажу.
        - Сколько еще до полнолуния, - поинтересовался Андрей, придвигая к корзине скамью.
        - Ден двадцать у тебя еще есть. Точнее не считал.
        - Долго. Но уж за это время я ребенка точно сделаю, Лисьины и Друцкие могут не беспокоиться.
        Молодой человек хотел навестить чародея и на следующий день, но за ужином Василий Ярославович предупредил, что у них предстоят более важные дела.
        - Поутру собирайтесь, дети, - кивнул боярин Андрею и Полине. - Я намедни князю Юрию Семеновичу отписал, что со службы мы с сыном раньше, нежели думали, вернулись. Так он ныне готов отправиться - во владение тебя, сын, ввести. Увидишь, наконец, какое оно, ваше княжество.
        Они выехали сразу после завтрака. Вместе с молодыми супругами и Василием Ярославовичем отправились Пахом, Звияга, который стал считаться слугой Андрея, двое молодых холопов боярина да две девки, холопки Полины. Несколько вьюков с вещами в дорогу помещались на спинах четырех заводных коней. Верхом знакомый пусть до усадьбы князей Друцких занял всего два часа, да и задержались здесь совсем ненадолго. Гостям предложили выпить с дороги по корцу горячего сбитня, пока Юрий Семенович застегивал епанчу и опоясывался саблей, после чего все снова поднялись в седло.
        - Я тебе новый дворец покажу, Василий Ярославович, - пообещал князь, выезжая из ворот. - Повелел в Верятах построить, на берегу озера тамошнего. Красота там невиданная! И ведь все едино наведываться часто приходится, по многу ден проводить. Так отчего по избам ютиться? Надо нормальную усадьбу строить, дабы жить можно было. Ну хоть летом. Здесь недалеко, верст пятнадцать. За два часа домчимся. А молодым покои приготовить я еще вчера посыльного к Копылоку отправил. Он у меня там за приказчика. Толковый смерд. И вроде как честный.
        Погода стояла сухая, солнечная, и потому скачка на рысях особо никого не затруднила. Тем более что мчались они не по пыльному проселку, а по недавно скошенному лугу, что все время тянулся рядом с дорогой, ненадолго разрываясь влажными осинниками в низинах и сосновыми борами на возвышенностях. В Веряты они прибыли даже быстрее, нежели за полтора часа правда, скакуны оказались все в пене и им требовался отдых.
        Новый трехъярусный дворец князей Друцких стоял на пологом холме, поднятый над землей на подклети из крупных валунов. Большая часть окон уже блестела слюдой, но некоторые еще белели вычищенными бычьими пузырями. В длину в нем было метров сто пятьдесят, в ширину - около сорока. Второй ярус - вдвое меньше, третий - размером с дом Лисьиных. Наличников и стоков для воды строители повесить еще не успели, да и крыльца видно не было. Как никто еще и не начинал рыть защитную стену для обороны этого дворца при подходе неприятеля. Или Юрий Семенович собирался его просто бросать, как смерд - избу?
        Зато вид с холма открывался великолепный! Впереди расстилалось озеро километра на четыре в ширину, а в длину - неведомо, поскольку водная гладь уходила чуть не до самого горизонта. Берега поросли плакучими ивами и серебрились дрожащей листвой, солнечные блики плясали на мелких волнах, отбрасывая разноцветные зайчики. Внизу тянулся длинный деревянный причал, возле которого покачивались два длинных, метров по тридцать, узких струга, ушкуй и с пяток пузатых рыболовных шлюпок. На ушкуе, в свободном пространстве между носовой и кормовой надстройками[40 - Имеется в виду морской ушкуй: на нем были передний и задний трюмы с верхними люками, свободное пространство между ними, съемная мачта с косым парусом. Речные же ушкуи напоминали большие плоскодонные лодки с парусом.], перед мачтой, была натянута кошма, образуя некое подобие палатки.
        - Припасы в переднее хранилище сгружайте, - указал холопам князь. - А буде что молодым нужно - в шатер несите. Давайте, шевелитесь, не то сегодня с озера уплыть не успеем.
        - Какое красивое судно, дядя, - спешилась Полина. - Это твое?
        - А чьи еще корабли тут могут быть, девочка, - с неожиданной любовью улыбнулся князь. - Я в задней постройке обитать стану, а вы в шатре. Там вам никто мешать не станет.
        - Можно посмотреть?
        - Конечно. Располагайтесь.
        - Идем! - Жена схватила Андрея за руку и потащила за собой.
        Размерами ушкуй был где-то с «Икарус». Такой же длины, высоты - разве что метра четыре шириной. Шатер располагался ниже бортов и передней палубы, закрытый со всех сторон от ветра, между ним слева оставался метровый проход для команды. Сооруженный из кошмы, внутри он был весь застелен пушистыми персидскими коврами, половину места занимала толстая, с полметра, перина.
        - Как тут здорово, правда?! - Княгиня плашмя упала на перину, распласталась. - Хорошо.
        Даром что княгиней называлась - как была пятнадцатилетней девчонкой, так и осталась.
        Полина вдруг схватила его за руку, повалила рядом с собой, крепко поцеловала в губы:
        - Давай вообще отсюда выходить не станем, хорошо?
        - Только начнем не сейчас, - покачал головой Зверев. - Мы еще не отчалили. Надо хоть с отцом попрощаться.
        Они выбрались обратно на причал. Холопы к тому времени лошадей уже разгрузили, Пахом и Звияга пристраивали свои скрутки на дне ушкуя.
        - Ну до встречи, Василий Ярославович, - обнялся с боярином князь.
        - До встречи, Юрий Семенович.
        Андрей тоже обнял отца.
        - Возвращайся скорее, сынок. Ничего не затевайте пока, - посоветовал боярин Лисьин и широко перекрестил Зверева. - Поезжайте, с Богом.
        Юрий Семенович Друцкий перешагнул на кормовую надстройку, оперся на перила рядом с рулевым:
        - Отчаливай.
        - Убрать веревки! - приказал тот. - Весла на воду!
        Судно медленно откатилось от причала, повернулось носом на запад.
        - Поднять парус!
        Команда из пяти человек, убрав весла, взялась за веревку - большой брус, лежавший от носа до кормы, пополз к макушке мачты, да там и застрял наискось, одним концом почти касаясь иска, а другим задираясь высоко вверх. Парус наполнился ветром, за бортом зажурчала вода. Андрей поднялся на переднюю надстройку, встал там, опершись на перила. Навстречу стремительно накатывались гребешки мелких волн, величаво смещались к корме далекие берега.
        Подошла Полина, взяла его под локоть, положила голову на плечо. С надеждой спросила:
        - Красиво?
        - Очень, - признался Андрей. - Свадебное путешествие.
        За час ушкуй прошел все озеро и скользнул в узкую, всего метров десять шириной, речушку. Парус убрали, два моряка сели на весла, не столько разгоняя судно, сколько сохраняя его управляемость. Кормчий, прикусив губу, старательно ловил самую стремнину, скрупулезно следуя всем изгибам русла. Пассажиры затаили дыхание, боясь его отвлечь. Время тянулось медленно, как резиновое, но часа через два берега разошлись, ушкуй выскочил на гладь другого озера, по сравнению с предыдущим просто карлика - километра два в длину, а в ширину и вовсе метров двести. Его прошли под парусом - и опять оказались под кронами подступающих к самой реке деревьев.
        Время от времени на берегу встречались направленные в сторону воды пеньки. Похоже, реку регулярно чистили от падающих в воду деревьев - но других признаков человеческой деятельности видно не было. Водный путь вел их через самую глухую, непролазную, необитаемую чащобу. Наконец они вышли в очередное озеро, и кормчий приказал отдать якорь. Уже смеркалось, а идти такими путями в темноте мог только безнадежный безумец.
        - Прасковья пироги, вижу, к нам понесла, - дернула Зверева за руку жена. - Пойдем. Да и ложиться пора.
        Узкими протоками, перемежающимися с озерами, ушкуй неторопливо пробирался три дня. Первый из них Андрей провел на носу, но потом зрелище приелось - а княгиня умела быть такой ласковой и настойчивой, что выходить из теплого шатра на ветер, под брызги не хотелось. Где-то к четвертому дню озера закончились, зато берега реки разошлись друг от друга метров на сто, и здесь можно было смело плыть под парусом, не боясь зацепить мачтой деревья или запоздать с поворотом. На пятый день, ближе к полудню, ушкуй миновал Опочку - могучую деревянную твердыню, смотрящую на реку черными бойницами, а ближе к сумеркам - и Остров.
        Переночевав на якоре, они за один день проскочили немалый отрезок пути до Пскова - приземистого, с монументальными каменными башнями и стенами - и уже в полной темноте вышли на простор Псковского озера. Дальше под парусом за день дошли до Чудского озера, преодолели его за два дня, и еще за один - промчались по стремительной Нарве до Финского залива.
        Финский залив - это и ворота из Балтики на Русь, и самый суровый таможенник. Далеких гостей не пускает, своих, местных, привечает. Глубины в два-три метра делают его совершенно непроходимым для всех крупных морских кораблей. У ушкуя осадка была, на глазок, около метра, но кормчий все равно побаивался налететь на мель и пробирался вперед с черепашьей скоростью. До Невы они плыли целых три дня, потом еще столько же пробивались против течения полноводной реки. Одно утешение - на ночлег судно приставало к берегу, холопы разжигали костры, и вместо копченого мяса и сухарей в эти дни люди отъедались горячей и наваристой рыбной ухой.
        Одолев Неву, ушкуй повернул налево, еще два дня двигался вдоль берега на север, отмахав не меньше ста километров, нашел еще одну полноводную реку, о названии которой Андрей мог только догадываться, и снова начал медленно, но упрямо прорываться против потока. Битва с течением длилась половину дня - наконец сжимавший реку лес остался позади, а по берегам открылись зеленые луга и поля.
        Возле небольшого затончика ушкуй внезапно свернул влево, разогнал носом ряску и замер, приткнувшись боком к бревенчатому настилу.
        - Дальше пороги, - громко сообщил князь Друцкий. - За ними озеро. Но туда не пробиться. А волок делать смысла нет, за озером водопад. Выходов из него нет никуда. А там, на холме, деревня Запорожская. В ней староста живет, что за княжество отвечает. К нему и пойдем.
        - Название какое - Запорожская. Там, что, казаки живут?
        - Почему казаки? - удивился Юрий Семенович. - За порогами то селение. Оттого и запорожское. Стало быть, княже, земли твои с севера река вот эта и озеро ограничивают. На закат они аккурат до реки Волчьей тянутся, что в следующее озеро впадает. К югу - по ней до озера, из которого она истекает, и от того озера на восток прямо, до самой Ладоги. Там леса сплошные, непролазные. Посему чуров нет, не ставили.
        Холопы выбросили вниз, на бревна, сходни. Заскучавшие по твердой земле люди вышли на сушу. Князь Друцкий закинул за плечи епанчу, решительно двинулся вверх по пологому берегу, к холму. Андрей, Полина и холопы поспешили следом. Им навстречу неожиданно зазвучал набат.
        К тому времени, как они добрались до небольшой, в десяток дворов, деревеньки, возле церкви уже собрались все местные смерды - человек семьдесят. Они успели приготовить чистый ручник, доставили каравай с хлебом и солью. Его и поднесла Юрию Семеновичу румяная голубоглазая девка с длинной русой косой, выглядывающей из-под платка. Князь девушку расцеловал в обе щеки, хлеб принял, отдал Пахому, после чего подманил низкого мужичка с пышными усами, в коричневой рубахе и полосатых штанах, заправленных в сапоги.
        - Это и есть староста здешний, Фрол, Никитин сын. Ну, как дела в княжестве, Фрол?
        - Ныне благодатно, батюшка, - быстро поклонился староста. - Заморозков не случалося, засухи тоже нет. С хлебом ныне будем, с хлебом. Я для вас крайнюю избу вычистить велел, батюшка. Там отдохнуть можете.
        - Подожди… - Князь развернул плечи и громко объявил: - Слушайте, селяне! Госпожа ваша, княгиня Полина, замуж вышла за боярина Андрея, ныне князя Сакульского. Отныне он ваш господин, и токмо его вам слушаться надлежит, ему подчиняться беспрекословно. Все вам понятно?
        - Свят, свят, свят, - закрестился кто-то в толпе.
        - Я для вас крайнюю избу вычистить велел, батюшка, - поклонился уже Звереву староста. - Там отдохнуть можете.
        - Располагайтесь, дети, - предложил Юрий Семенович. - А я ныне на ушкуе поживу.
        - Ну хорошо, - кивнул старосте Андрей. - Показывай.
        Для княжеской четы смерды отвели пятистенок - небогатый, но чистенький. Печь, несколько лавок, стол, топчан с периной.
        - Как вечерять время придет, стол накроем, княже, - пообещал староста. - Ныне не готовы еще. Не ведали, что появитесь.
        - Ничего, мы пока не голодны, - прошелся по дому Зверев. - Скажи, а у вас тут дороги есть или только по воде сюда добраться можно?
        - Как же нет, господин, - замотал головой староста, - имеется у нас дорога. Все четыре наши деревни соединяет. Вдоль озера идет.
        - Что?! - круто развернулся Андрей.
        - Вдоль озера, сказываю, идет, - забеспокоился староста. - Будьте покойны, справные дороги, доглядываю.
        - Коня мне оседлай! Есть лошади в деревне?
        - А как же! Сей миг сделаю… - Фрол выскочил.
        - Ты куда, Андрей? - удивилась Полина. - Приехали ведь только.
        - Ничего, я быстро… - Он наклонился к жене, поцеловал ее в носик, затем вышел вслед за старостой.
        На дворе староста подвел ему белого, с двумя пятнами на боках, коня. Андрей запрыгнул в седло, тут же дал шпоры, помчался по идущей к озеру и вдоль него дороге. Через полчаса скачки он миновал первую деревню, еще через час - вторую. Выскакал на взгорок, увидел впереди третью, натянул поводья и раздраженно сплюнул.
        Все-таки князь Друцкий его обманул. Обманул, старая лиса! Четыре деревни - в трех всего по три-четыре избы. Что проку от княжества размером в половину европейской страны, коли в нем населения от силы сотни две наберется? То-то Друцкие так торопились этот хомут перевесить на шею кому-нибудь другому. Ну как можно выставить пятьдесят полностью снаряженных ратников от двух сотен смердов? Да доспехи только для двоих холопов больше всего этого княжества стоят!
        Похоже, со своим звучным княжеским титулом он очень, очень крупно влип. В общем, попал. notes
        Примечания

1
        Дорога, проезжая только летом.

2
        Схизматиками на Руси называли всех западников, отказавшихся от христианской веры: католиков, лютеран, кальвинистов и прочих сектантов. В общем, все западные течения, называющие себя христианами. Мусульмане именовались сарацинами и басурманами. Кстати, некоторые историки утверждают, что последним прозвищем мусульмане даже гордились.

3
        Новгород был членом Ганзейского союза вплоть до 1494 года, однако «вольнодумие» и укрывательство «диссидентов» продолжалось в нем еще довольно долго.

4

4 июня.

5
        Даже поганенький английский тисовый лук метал стрелу на расстояние до 350 метров. Официально зафиксированная дальность выстрела из составного лука составляет 838 ярдов (766 метров) - две стрелы на такую дистанцию пустил в присутствии большого числа свидетелей султан Селим в 1797 году. И это в то время, когда лук уже больше ста лет как перестал считаться в Европе оружием. Дальность же выстрела из гладкоствольного (но зато дешевого) «огнестрела» - около 200 метров.

6
        Среди малообразованных сказочников бродят слухи, что огнестрельное оружие пришло из Европы в Россию, а не наоборот. Между тем на Руси оно появилось раньше. В русских терминах, связанных с «огнестрелами», имеются китайские и тюркские слова, но нет европейских. В то время как стрельцы орудовали пищалями в одиночку - на Западе каждую фузею обслуживали три человека. И, наконец, Россия никогда не покупала пушек на Западе - а вот Европа вплоть до реформ Петра I закупала у России тысячи пушечных и мушкетных стволов в год. Свои «огнестрелы» в Европе сильно уступали русским по качеству. Так что бестолковость поляков в таком вопросе вполне объяснима: если на Руси только появились первые стрелки, в Европе их быть никак не могло.

7
        Сказки в прежнем значении слова - оттоль не вранье, а доклад, документ, отчет. Забавно звучит для современного уха: «Ревизорские сказки о подушной переписи».

8
        Специалисты утверждают, что такой тактикой иногда удавалось совершенно лишить противника конницы.

9
        Закуп это когда человек брал долг, который впоследствии отрабатывал. Как расплачивался - становился свободным. А вот холоп это навсегда.

10
        Лютобор несколько сгустил краски. После распада Польши в конце восемнадцатого века земли и население Великого Княжества Литовского получили свободу и вернулись в состав России под именем Белой Руси. Белорусский народ смог отстоять и свое право на истинную веру, и свои язык.

11
        Черные земли - земли, принадлежащие государству.

12
        Пахарям, что бежали из крепостническом Европы на Русь за свободой и селились вдоль Засечной черты, выплачивали из казны подъемные по пять рублей на семью. Благодаря расходным книгам известно, что таковых оседало до тысячи семей в год. А сколько беглецов приходило бессемейными, сколько их селилось в иных, более спокойных землях России - и вовсе посчитано.

13
        Дробовики типа царь-пушки вкапывались перед воротами на случай прорыва в них татар или других врагов. Залп полутонным зарядом картечи гарантированно сносил все живое, что могло оказаться на его пути, и, вероятно, позволил бы защитникам выправить положение. А то и просто отбил бы у противника желание соваться на линию огня.

14
        Братчиной, по определению справочников, на Руси называли собрание друзей, скинувшихся зерном для совместного изготовления пива и его последующего распития. Однако на деле эти союзы напоминали закрытые дворянские клубы из доверяющих друг другу бояр. Достаточно сказать, что вплоть до восемнадцатого века споры между членами братчин не подлежали общей юрисдикции и решались внутри «клубов» по внутренним «джентльменским» соглашениям.

15
        Казимир Валишевский приводит расчеты, по которым при схожей численности населения налоги на Руси приносили в казну в четыре раза больше дохода, чем в Англии (1 200
000 рублей против 140 000 крон). И это без учета того, что основная часть населения проживала на «белых» землях, не неся «государева тягла». То есть уровень жизни русских людей минимум вчетверо превышал уровень жизни европейцев. А, скорее всего, разрыв был еще больше. Иностранцы не раз упоминали, считая это признаком дикости, что русские ремесленники одеваются богаче европейских дворян.

16
        И неплохо сочинял, надо сказать. До сего времени нередко исполняются его «Праздник Владимирской Богоматери» (музыка и текст службы Ивана Грозного), канон Архангелу Михаилу и другие.

17
        Англичане пронюхали про древний (он же - основной) русский торговый путь мимо скандинавского полуострова только в 1503 году. Забавно, что британцы считают этот год годом «открытия Архангельска». Можно подумать, до них там четыреста лет огромного портового города не стояло!

18
        Московскими шубами называли одеяние парадное, дорогое, с особым старанием украшенное, очень тяжелое. Такая шуба предназначалась исключительно для приема гостей, для выхода на официальные приемы или иных торжественных случаев и была практически непригодна для обычного использования.

19
        Титул «царь», скорее всего, происходит от иранского «сар», предводитель. Поэтому он был так распространен в Азии и неизвестен в Европе.

20
        Переписные листы - это списки поместного ополчения. Кто, откуда, сколько людей с собой привести обязан. Согласно этим спискам с боярина требовали явиться на смотр или в поход нужным составом, по ним же платили жалованье - в соответствии с численностью приводимого помещиком отряда.

21
        Вопреки знаменитой песне В. Высоцкого, кикиморы живут не на болотах, а в домах. Это такие малютки-невидимки женского пола, которые современные экстрасенсы вполне могут принять за полтергейст.

22
        Совня - если кратко, то это широкий тяжелый меч, насаженный на копейное древко.

23
        Именно такой была мода среди московской знати со слов иноземных путешественников. Неизвестно как зачерненные белки глаз и покрытые черным лаком зубы. Европейцы, конечно, любят соврать - но уж больно единообразны оставленные ими свидетельства.

24
        Путные бояре - это те, кто получил на кормление не землю, а должности при дворце великого князя.

25
        С 1404 года и до середины XVI века кремлевские часы находились на великокняжеском дворе, возле Благовещенского собора.

26
        Дикое поле - это историческое название южнорусских степей между Доном, верхней Окой и левыми притоками Днепра и Десны, которые на несколько веков полностью обезлюдели в результате постоянных татарских набегов.

27

12 рублей боярин получал в мирное время, а на период участия в походе плата утраивалась. И это помимо необлагаемого налогами дохода, что приносило ему имение.

28
        В России в общественных банях этот обычай разрушила Екатерина Вторая. В Западной Европе - и вовсе никто.

29
        По свидетельству чужеземцев, русские дворяне, в отличие от европейцев, работы не чурались. Некоторые даже занимались плотницким и парикмахерским ремеслом. Чисто азиатская традиция: работать должны все. Китайский император прилюдно вспахивал поле, турецкий султан изготавливал луки, русские бояре не считали зазорным замараться обычной работой.

30
        Спасская башня называлась Фроловской до 1658 года, пока над въездом не была размещена икона Спаса Нерукотворного.

31
        Согласно наставлениям иностранным послам, отправляемым в Москву, Иван Грозный вообще не употреблял алкоголя и не переносил пьяных. Он даже ввел в Москве «сухой закон», и выпить можно было за пределами столицы - в Наливках.

32

16 февраля.

33
        Такое же отопление было устроено и во дворце в Кремле.

34
        Шестерик - это строение, срубленное, если смотреть сверху, в виде шестигранника.

35
        Как уточняют некоторые источники: «1700 человек, не считая младенцев».

36
        Анна Глинская - бабушка царя, мать Елены Глинской, была дочерью сербского воеводы Якшича.

37
        Беспилотные летающие аппараты.

38
        Боеприпас, излучающий мощный электромагнитный импульс. В зависимости от мощности, заряд уничтожает всю электронику в радиусе от десятков до сотен метров - «сжигает» микросхемы и полупроводники электрическим током высокого напряжения, наведенным внутри аппаратуры. Выводит из строя компьютеры, автоматические кофеварки, БПЛА, теле- и радиоприемники, «инжекторы» автомашин и прочую «умную» технику.

39
        Только уложением 1550 года бояр от 15 до 18 лет запретили назначать воеводами, отдельным указом выведя этот возраст из права местничества. Получается, до этого - назначали.

40
        Имеется в виду морской ушкуй: на нем были передний и задний трюмы с верхними люками, свободное пространство между ними, съемная мачта с косым парусом. Речные же ушкуи напоминали большие плоскодонные лодки с парусом.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к