Шайтан Алексей Анатольевич Притуляк
        Мать его матери - Айума её звали - ушла на рассвете. Я слышал, как она охнула и засопела и вытянулась. Так мы с ним остались вдвоём, и я стал старшим.
        С утра он сидит возле неё. А глаза у неё закрыты веками, зрачков не видать, поэтому он всё раскачивается и твердит:
        - Мамка ослепла. Ослепла мамка. Слепая. Дай есть.
        Она не даёт, конечно, и тогда он идёт к мусорной куче и роется в ней. Но в этой куче уже рылся я, и ему нечего там искать. Он находит несколько зёрен кукурузы и ест их. А потом жуёт голый початок, плюётся и злится.
        Находит в той же куче рыбьи глаза. Рыбу ели через день назад от сегодня.
        Их он не ест, они слишком воняют. Садится над головой Айумы. Кладёт один рыбий глаз на один её глаз, второй - на второй. Улыбается.
        - Вырастут, - говорит он. - Мамка будет глядеть. Уахр ахт саб эхтамим. Дай есть.
        А она ему и не мамка вовсе, она мамка его мамки, но та изошла кровью две зимы назад, выплевала из себя всю кровь так, что нечему стало греть её, и она остыла...
        Вечером пришли двое вонючих и хотели забрать старую, но я даже к двери их не подпустил. Тогда они стали звать:
        - Ягнат, эй, Ягнат, ты живой?
        А он прижался к «мамке» и сосал её грудь и не отозвался.
        - Ягнат, говорили они, - выйди к нам. Мы отведём тебя в Хавшарет, там у тебя дядька есть.
        А он сосал и будто не слышал их. Да и услышал бы - что толку.
        И они прокляли меня и ушли.
        А он сосал. Но мёртвая грудь не могла ничего ему дать, и он стал злиться и бить Айуму по животу и по груди и по лицу, и говорил: «Плохая мамка. Плохая. Дай есть!»
        От ударов один рыбий глаз выпал из её глазницы и закатился за лежак. Тогда он долго искал его, ругал его и плакал. Нашёл и хотел съесть, но глаз уже очень смердел. И он закопал его на дворе в землю и поливал водой.
        Пришли соседские мальчишки, братья, и дразнили его, крича:
        - Эй, Ягнат, спой нам песню про Кули-абая. Эй, Ягнат, а ты посмотрел, какая у твоей бабки п***а? Если она поперёк, то бабка твоя была ведьмой, и её надо сжечь. Ягнат, Ягнат, принеси нам денег, ведь у твоей бабки где-нибудь припрятаны были дирхемы.
        Я прогнал их. Тогда они стали кидать в нас камнями. Ему попали в ногу, и он плакал, и только тогда мы ушли в дом.
        Ночью я охотился, но не удалось добыть ничего. Слишком стар я стал для охоты. Я боялся, что крестьяне воспользуются ночью, чтобы забрать их обоих, но нет - они все спали по своим домам. Тогда я пробрался в один двор, где не было собаки, и придушил там курицу. Мы поели.
        На другой день вонючие опять пришли и звали его: «Ягнат, Ягнат, ты живой? Мы должны похоронить твою бабушку, а тебя отвести в Хавшарет. Выйди к нам, Ягнат».
        Конечно он не вышел к ним. Тогда они стали решать, чт? им делать. И я слышал, как они говорили про меня: «Убьём этого шайтана».
        А один из них сказал: «Да пусть его, этого мальчишку, дался он вам. Всё равно его даже работать ничего не научишь». На него стали ругаться и прогнали. И снова принялись решать, как им поступить. И решили, что убьют меня, а иначе в дом им не войти.
        Они принесли карамультук и целились в меня, но ружьё не выстрелило, только громко испустило дым. Откуда у этих крестьян взяться настоящему оружию. Я мог бы убить их всех, по одному, но не стал делать этого. Быть может, они будут благодарны мне за свои жизни и не станут больше приходить, чтобы убить нас. Они кричали мне: «Шайтан! Шайтан! Чтоб ты сдох!» Но подойти ко мне с вилами или ножом никто не отважился.
        Они стали только осторожно подбираться к дому и звать:
        - Эй, маленький Ягнат, выйди к нам.
        Но когда они позволили себе заступить за край дороги, я прогнал их.
        А он сидел возле Айумы и играл её пальцем.
        - Один, мамка. Один, мамка. Один, один, один, - говорил он. И иногда: - Дай есть.
        Ночью мне удалось поймать больного зайца и я принёс в дом еду. Мы ели.
        Что ж, не так уж плохо быть со мной, хоть и стар я уже. Да, я стар, и слаб, и нет у меня подмоги. И я не хочу думать, чт? будет завтра, когда те снова придут за ними - за малым и старухой. Наверное, мне придётся драться с ними, и у них будут вилы или удавки, а у кого-нибудь найдётся и ржавая сабля со времён войны. Наверняка я умру.
        Но что делать. Как ушла Айума, вожаком нашей стаи стал я. И я должен защищать малого. И я буду защищать его, пока цел в пасти хоть один зуб.