Потом и кровью Андрей Анатольевич Посняков
        Кондотьер #3
        В Москве при странных обстоятельствах погиб сын Ивана Грозного, царевич Иван Молодой. Через пару месяцев по всей Ливонии и Речи Посполитой проносится череда циничных и необъяснимых убийств. Безжалостная тень неведомого убийцы нависла над королем Магнусом Ливонским и его семьей!
        В это же время резко обострилась борьба за вакантный польский трон. Выставил свою кандидатуру и Магнус - наш современник Леонид Арцыбашев, угодивший в прошлое по глупой случайности, но теперь вовсе не желающий покидать это страшное и такое притягательное время. Здесь у него семья, корона… и целое сонмище врагов, включая могущественного Семиградского князя Стефана Батория с его покровителем - турецким султаном Мурадом, и шведского короля.
        Между тем велением царя Ивана воевода князь Федор Мстиславский силой увез в Москву юную королеву Марию…
        Андрей Анатольевич Посняков
        Потом и кровью
        Роман
        
        
        Глава 1
        Лето 1575 г.
        Ливония
        С моря дул ветер. Скидывал с редких прохожих шляпы, срывал плащи, швырял в лица холодные дождевые капли. Сизые волны, словно живые хищные существа, вгрызались в причалы, истекая грязно-белой пеной и жадно шипя. Жалобно скрипя мачтами, покачивались стоявшие у причалов пузатые торговые корабли - когги.
        На башнях Нарвского замка трепетали выцветшие за лето стяги. Стражники в железных касках, ежась от промозглого ветра, отворачивались от моря да бросали завистливые взгляды на портовые кабаки. В такую мерзопакостную погоду закатиться в таверну - милое дело! Опрокинуть кружку-другую пива, а лучше пунша, да обнять-облапать какую-нибудь пышнотелую гулящую молодку… Впрочем, некоторых все же больше привлекала церковь: забавные проповеди лютеранского пастора отца Амброзиуса Вейнера давно веселили как горожан, так и приезжих. Пастор Амброзиус отнюдь не стеснялся критиковать мирские власти за бюрократизм и косность, делая это искренне и от всей души.
        Вечерело, и многие, махнув рукой на ветер и дождь, поспешали в небольшую каменную церквушку, расположившуюся невдалеке от ратушной площади. Именно там и читал свои проповеди достойнейший и славный пастор, именно там уже начинал распеваться хор мальчиков, дирижировал коим лично отец Амброзиус, и горожане с большим удовольствием слушали не только проповеди, но и псалмы.
        Если б поспешающий в церковь прохожий свернул бы чуть раньше, то, пройдя с полсотни шагов по узенькой улочке Медников, очутился бы как раз напротив аптеки, принадлежавшей почтенному нарвскому бюргеру - герру Николаусу Фельде. Этой аптекой владел и ныне покойный батюшка герра Фельде, и его дед, и прадед. Старое, но любовно подновляемое каждый год здание лучилось седой стариной, еще помнившей славную эпоху крестовых походов. Обычный трехэтажный дом с узким фасадом и затейливой каменной кладкой украшала висевшая прямо над дверью вывеска с латинской надписью «Аптека» и изображение трех каких-то святых - за давностью лет никто уж и не помнил, каких именно, и даже сам герр Николаус этого не знал.
        Достойнейший аптекарь был уже далеко не молод, сед, как лунь, что, впрочем, вовсе не мешало ему проворно двигаться и лично толочь в ступке лекарства. Однако же годы брали свое, и господин Фельде взял в помощники дальнего родственника - троюродного племянника, юркого подростка по имени Гейнц. Худой, узколицый, с карими хитроватыми глазами и копной спутанных темно-русых волос, Гейнц оказался неплохим помощником, правда, несколько ленивым, за что сам хозяин - добрейшей души человек - частенько его бивал. Вот и сейчас…
        - Эй, Гейнц! Да где же ты, ленивый мальчишка? - убрав с прилавка микстуры, аптекарь подошел к лестнице, ведущей на второй этаж. Именно там готовились все лекарства и хранились нужные для этого дела вещи: ступки, тигли, толстостенные стеклянные пузырьки и все такое прочее. Все шкафы были забиты сушеными травами, настойками, толчеными кореньями и разного рода лекарственными веществами типа высушенных жаб, топленого барсучьего жира и сулемы - ртутного препарата, предназначавшегося для лечения тех нехороших болезней, что иногда заводятся у склонных к продажной любви повес. В этом смысле аптека господина Фельде славилась далеко за пределами Нарвы. Многие покупали лекарства, многие вылечивались, ну, а тех, кто не вылечивался, прибирал к себе бог.
        - Гейнц, чертов бродяга! Да ты отзовешься, наконец, или нет?
        - Да, дядюшка Николаус? - лохматая голова ученика свесилась вниз, узкое личико быстренько приняло самый невинный и добропорядочный вид. - Я только что растолок в ступке сушеный корень аира, как вы велели.
        - Я два дня назад велел его растолочь! - рассердился аптекарь. - А ты только что справился!
        - Так не успел же, дядюшка, - мальчишка хлопнул глазами. - Вы ж сами меня посылали к господину шкиперу, а потом еще - и к стекольщику, и на рынок.
        - Не успел он, - махнув рукой, герр Николаус уселся в старое протертое кресло и, поежившись, приказал Гейнцу затопить камин. Хворост, слава Господу, в аптеке имелся - ученик притащил вчера с рынка целую вязанку.
        - Ох, и лето же нынче выдалось, прости, господи, - вытянув ноги, проворчал аптекарь. - Иная зима лучше, чем это лето. Все дожди, дожди, дожди…
        - И не говорите, дядюшка… Так что, закрываемся?
        Герр Фельде пригладил бородку ладонью и важно кивнул:
        - А пожалуй, что и да. Все одно - никто в такую погоду не припрется.
        - Но могут послать слуг, - растапливая камин, резонно возразил подросток.
        - Пришлют - откроешь. - Аптекарь снова поежился и, заметив мелькнувшую за окном тень, приподнялся в кресле. - Похоже, ты оказался прав, бездельник. Кто-то действительно послал слугу.
        - Может, еще и мимо…
        Оба затихли, слушая, как стучат по крыльцу чьи-то шаги. Звякнул привязанный на дверном косяке колокольчик.
        - Входите, входите! Не заперто.
        По знаку хозяина Гейнц поспешно метнулся к дверям - встречать посетителя.
        - Ах, милости просим, уважаемый господин! Очень, очень рады вас видеть. В нашей аптеке вы, несомненно, отыщете лекарства от любых болезней!
        Посетитель принес с собой дождь. Крупные капли стекали с его длинного, вымокшего насквозь плаща и матросской кожаной шапки, надвинутой на самые глаза, падали на башмаки, застревали блестящими бусинками в темной кудлатой бороде. Собственно, одну эту бороду и было видно, да еще глаза - темные, глубоко посаженные, злые. Судя по одежде, это был не простой матрос, а тот, кто привык к беспрекословному подчинению - боцман, а то и шкипер. Даже, может быть, и сам капитан!
        - Вы, верно, с того бременского судна…
        - С того, - гулко перебил моряк. - Меня мучает лихорадка. Срочно нужно лекарство. Сказали, у вас можно найти.
        - О, конечно же! - поднимаясь на ноги, герр Николаус радостно потер руки. - Какое угодно. Я бы посоветовал вам…
        - Не надо советовать, - посетитель, похоже, был из тех, кто предпочитает не болтать, а действовать. - Несите, что есть. И не беспокойтесь - я заплачу щедро.
        - Я лично подберу все для вас, уважаемый! - ступеньки узенькой лестницы заскрипели под ногами дядюшки Николауса Фельде. Гейнц же вновь занялся камином - так ведь еще и не разжег.
        - Вы, что же, одни живете? - проводив глазами аптекаря, быстро поинтересовался моряк.
        - Одни, - подросток обернулся… и не успел даже охнуть - кинжал моряка с силой вонзился ему в сердце. Паренек лишь округлил в изумлении глаза да тихо осел на пол, придерживаемый сильной рукой убийцы.
        Управившись со слугой, злодей затаился у лестницы.
        - Ну, вот и я! Ой…
        Снова удар, столь же резкий, умелый, и еще один труп.
        Вытерев кинжал об одежду только что убитого мальчишки, моряк - или кто он там был? - поспешно покинул аптеку, ничего с собою не взяв. Не прихватил ни лекарства, ни денег, даже не стал обыскивать дом. Просто пришел - и убил. Без всяких эмоций и лишних слов. Словно выполнил свою работу, честно и быстро. Выполнил - и ушел, растаял в дождливой дымке надвигавшейся ночи.

* * *
        Золотисто-зеленый ливонский флаг, тяжелый и мокрый, уныло повис над башней королевского замка Оберпален, называемого местными эстами Пылтсамаа. Уже третий день, почти не переставая, молотил дождь, нагоняя в сердца обывателей унылую скуку и хмарь. Дождь… Такое уж выдалось лето. Горожане развлекали себя как могли: богатых бюргеров не брезговал привечать сам король, люди попроще проводили время в тавернах или ходили друг к другу в гости. Впрочем, все уже всем надоели - Оберпален, хоть и столица, а все же невелик город, всего-то три тысячи населения. Правда, есть еще и соседние городки да замки - час-два пути, а то и меньше. Да только вот - дождь, в такую мерзкую погодку трястись в повозке или в седле кому охота?
        - Эй, эй, осторожней там! - круглолицый толстяк, хозяин зеркальной мастерской герр Анджей Вандзее, искоса глянув в узенькое оконце, прикрикнул на подмастерьев. - Боже вас упаси хоть одно стеклышко разбить. До конца дней своих не расплатитесь!
        Подмастерья - Яан и недавно нанятый Йорм - угрюмо засопели. Что и говорить, и покричать герр хозяин любил, и тумаков отвесить. Ладно бы за дело, а то ведь просто так! Ну вот зачем под руку-то орать? Вернее, под ногу? Ведь только что взяли ящик со стеклом, подняли, понесли… так Йорм от крика споткнулся! Хорошо еще, не упал, выправился, а ведь мог бы… Кто б тогда за стекло разбитое отвечал? Подмастерья?
        Угрюмо сопя, парни все же отволокли тяжелый ящик в угол, поближе к тиглям и чану, в котором плавилась амальгама. Муторное это дело - наносить на стекло зеркальный слой, да и для здоровья вредное. Однако ж оплачиваемое, чего уж говорить, одно плоское зеркало как добрый конь стоило, и это еще не самого большого размера! Для богатых людей такие зеркала делали, для самого его величества короля Магнуса, для королевских фрейлин, для купцов богатейших. Не всякий барон, не говоря уже о рыцарях, мог себе зеркало стеклянное позволить!
        - Пошевеливайтесь давайте уже! - подгонял зеркальщик, спешил. Дома у него, что здесь же, с мастерской рядом, уже собирались гости. Сам помощник ратмана обещался прийти - все ж таки дальний родич. Интересно, и в самом деле придет? Придет, придет, никуда не денется, зря, что ли, ему зеркало в золоченой раме подарено? Придет - так это честь великая! Все соседи позеленеют от зависти, а Йогашка Кунст, ювелир, так и вообще - зачахнет. Еще бы: к нему-то такие люди не ходят!
        Почесав выбритый подбородок, герр Анджей приосанился. Думать о предстоящем визите столь важного лица было приятно. И еще приятнее - представлять реакцию соседей. Как они в окна выглядывают, недоверчиво щурятся, как ругаются от зависти, плюются даже! Эх, скорей бы…
        Можно было, конечно, в мастерской еще с часик пообретаться. Присмотреть за всем приметливым хозяйским глазом. Проследить, чтоб эти бездельники молодые, Яан с Йормом, как следует все котлы вычистили. Чтоб на завтра работу приготовили… хотя нет - завтра ж воскресенье, работать грех, да и цеховой устав запрещает. Правда, сам король Магнус цеховые уставы не жалует и «деловую инициативу» поощряет. «Деловая инициатива» - это королевские слова, означают они вящее к работе усердие. Усердие не к простой работе, а к заведению разных мастерских, мануфактур, к торговлишке. Это, по словам славного Магнуса, первейшее для всей Ливонии дело! Повезло Ливонии с королем, грех жаловаться. Хоть и считается он вассалом московитского царя Иоганна, а все по-своему делает, как для торговли, для хозяйства всего наилучше.
        - Ой ля-ля, ой ля-ля, нету лучше короля… - уходя из мастерской, вполголоса затянул Анджей. Ну, да, ушел сегодня пораньше, потому как - ратман! Хоть и рядом дом - вот он, - а на сердце все ж неспокойно. Как там подмастерья, управятся ли без хозяйского пригляду, не натворят ли дурных дел? Молодые еще, дурь в головах сидит. Глаз да глаз!
        Ой ля-ля, ой ля-ля…
        - Ну, слава богу, ушел! - облегченно переведя дух, один из пареньков, Йорм, уселся на старый бочонок. - Может, перекусим вначале, а, Яан? А уж потом все чаны вычистим.
        - Нет, - Яан угрюмо покачал головою. - Сначала работа, потом еда. Да чаны остынут - чистить хуже. Давай-ка возьмемся, ага…
        - Как скажешь, - пожав плечами, Йорм снял с полки щетку и тяжко вздохнул. Работы на вечер осталось много - с избытком. Почтеннейший мастер Анждей Вандзее своих подмастерьев в праздности не держал.
        Яан и недавно нанятый Йорм были чем-то похожи - оба худые, щуплые, узколицые, у обоих волосы длинные, копной. Только у Яана потемней, у Йорма же - посветлее. И глаза у Яана светлые, и карие - у Йорма. А так похожи, словно родные братья, ага.
        - Ох, и чан, - орудуя щеткой, пожаловался Йорм. - Ох, и грязный же.
        - Чисти, чисти, - Яан оглянулся и хмыкнул. - Думаешь, у меня лучше? Ага!
        Тут оба подростка вздрогнули. Кто-то стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел, вернее сказать - вошли. Трое мужчин, судя по всему - хозяин и слуги. Все трое в длинных мокрых плащах, в шапках матросских. На пол капли дождевые стекают - кап-кап…
        - А где мастер ваш? - главный - осанистый, высокий, сильный - зыркнул вокруг темными цыганистыми глазами.
        - Так он это… дома уже. Позвать?
        - А вы, стало быть, вдвоем остались?
        - Вдвоем, ага…

* * *
        Старый барон метался во сне. Хотя это вряд ли можно было бы назвать полноценным сном, скорее так, забытье, кошмары. Доблестный рыцарь Фридрих фон дер Гольц всегда надеялся встретить смерть в седле - от вражеского меча, копья или пули. В седле! Когда ветер в лицо, когда вокруг - удалая битва, и звон оружия, гром пушек, утробные звуки боевой трубы! Тогда и смерть красна, особенно если она - внезапна.
        Ангелы-покровители берегли барона: дожив почти до старости - до пятидесяти с лишним лет - Фридрих выглядел довольно сносно и ничем серьезными никогда не болел, даже злодейка чума - черная смерть, совсем недавно выкосившая почти треть Ливонии - обошла его стороною.
        Нынче же дела были откровенно плохи. Простудившись на охоте, фон дер Гольц, скорее всего, подхватил и еще какую-то заразную хворь, и за три дня превратился из цветущего моложавого мужчины в развалину. Светлые глаза славного рыцаря пожелтели, породистый, с едва заметной горбинкой, нос заострился, словно клюв хищной птицы, тонкие губы кривились от боли и немощи, мускулистые, привыкшие к мечу, руки бессильно свисали с ложа, а грудь сотрясал кашель.
        Вызванный из Оберпалена лекарь ничего не мог поделать, как и местные деревенские знахари. Не помогали ни настойки, ни растирания, ни молитвы - ничего, даже паровая баня. Больному становилось все хуже, старый Фридрих просто таял на глазах и приходил в сознание все реже и реже.
        У ложа его остались лишь двое верных слуг, юную же свою супругу Александру барон в минуты просветления приказал не впускать в опочивальню, опасаясь, что и она может подхватить заразу. Правда, лекарь сказал, что терзавшая рыцаря болезнь вовсе не чума… но кто знает, может, и она распространяется точно так же?
        - Пить… - в очередной раз глаза фон дер Гольца открылись. - Пить… пить… Скажите жене… там… там шкатулка… Теперь - духовника! Живо!
        - Да, но, господин…
        - Я сказал - живо! Жи…
        Взметнувшая было длань барона бессильно повисла, из горла хлынула кровь.
        Опочивальня тут же заполнилась слугами. Впрочем, юная баронесса быстро прогнала всех! Очаровательная даже в черном траурном платье со спрятанными под вуалью темно-рыжими прядями, Александра фон дер Гольц быстро навела порядок и, поплакав о безвременно ушедшем супруге, лично занялась похоронами. Жемчужно-серые глаза юной баронессы холодно смотрели на слуг, приказы отличались законченностью и лаконичностью:
        - Отправьте весть дочери Фридриха, всем его вассалам, королю. Подготовьте место в семейном склепе. Разменяйте два талера на мелкое серебро - для раздачи крестьянам.
        - Вы хотели сказать - нищим, госпожа?
        - Нет, именно крестьянам. Никаких нищих чтоб и близко здесь не было. Сами знаете, Фридрих их терпеть не мог. Исполняйте.
        - Да, госпожа. Барон упоминал о какой-то шкатулке…
        - Я знаю. Там завещание. Огласим на похоронах.
        Все же она уважала барона. Но не любила, нет. Юная красавица и пятидесятилетний старик - какая уж тут любовь! Однако же в те времена так и было принято, выйти замуж по любви редко кому удавалось. Почти никогда. Не избежала общей участи и Александра фон дер Гольц, баронесса и хозяйка угодий и хуторов. Особа, находящаяся под особым покровительством королевской четы и… и - бывшая гулящая девка из Новгорода, Аграфена-Сашка. Эх, знал бы старый барон о ее бурном прошлом! Впрочем, что там барон, не прознали б его чертовы родичи! Впрочем, не должны бы прознать - не от кого! Славный король Магнус им вряд ли расскажет, тем более Сашка была абсолютно уверена в своих давних друзьях, с которыми промышляла еще в Новгороде в одной шайке. До тех самых пор, пока не познакомилась с королем…

* * *
        В Оберпаленском замке с утра топили камины. Помогало плохо - дожди шли давно, да и особого тепла этим летом так и не дождались, разве что в самом начале июня. Правда, еще оставалась надежда на конец августа и сентябрь - на золотую осень, на бабье лето, кому как нравится. Убрать урожай, посадить озимые, заготовить грибов и ягод. Ну, и охота - как же без этого?
        Глянув через узкое - бойницей - окно на хмурое небо, король покачал головой. Неужто вот так вот дождить и будет? Что ж, для Ливонии сие не редкость: море-то рядом, да и вообще страна северная - не Италия, не Франция даже. Хотя по большому счету тепло, опять же из-за моря, но зимы - суровые, со снегом, с сугробами. Впрочем, и во Франции нынче зимы - с сугробами, и в Амстердаме замерзают каналы - народ на коньках катается. Потому как, по сравнению со средневековьем, похолодало. Малый ледниковый период.
        Все это славный ливонский король прекрасно знал и в мировой истории разбирался неплохо, да и кое в чем еще. Ибо звали его вовсе не Магнус, а Леонид Федорович Арцыбашев. И родился он ни в каком не в шестнадцатом, а в конце двадцатого века. Бывший театральный режиссер, Леня перебрался из провинции в Москву и занялся антиквариатом. Очень даже удачно занялся, если не считать того, что, всерьез увлекшись подземельям Кремля, в один прекрасный день выбрался из подвала - в прошлое! Как раз в шестнадцатый век, в то самое время, когда гостил у государя Ивана Грозного датский принц Магнус… похожий на Леонида как две капли воды! Истинный Магнус тогда бросился в подвал и, верно, очутился в будущем. Увы, скорее всего - в психушке. У самого же Арцыбашева хватило ума выдать себя за принца. И получить благоволении Ивана Грозного. А кроме благоволения, еще и денег, и войско, и молодую жену - царевну Марию Старицкую, милую и дорогую Машу, с полгода назад подарившую Леониду-Магнусу сына Владимира, названного так в честь Машенькиного батюшки - князя Владимира Старицкого, казненного царем по злым наветам. Наветы, как
сильно подозревал Леня, были не такими уж и напрасными - участвовал Владимир-князь в заговорах, участвовал, и не в одном, и не в двух даже. За что и поплатился, а с год назад едва не сгинули по злобной царской воле и сама Маша, и Магнус. Осерчал царь-батюшка, что уж поделать, тиран - он тиран и есть. Правда, нынче Иван Васильевич вновь выказывал королевской чете полное свое расположение - дела-то в Ливонии шли очень даже ничего, бил и поляков, и шведов, а Магнус, как ни крути, все же считался верным вассалом Ивана. Правда, не очень послушным и не таким уж и верным. Тем не менее для Ливонии поддержка Грозного царя значила пока очень многое, и Магнус старался сохранять статус-кво в общении с могущественным московским государем.
        Ливонская война шла уже довольно вяло, Ревель по-прежнему находился под шведами, Рига же отдалась под власть польского короля, или лучше сказать - сейма, ибо нынче не стало в Речи Посполитой законно избранного монарха, такая вот вышла закавыка. Бывший ее государь, принц Генрих Анжуйский, сбежал, как только услыхал про освободившийся французский трон, и с тех пор вот уже год престол Речи Посполитой оставался вакантным, и кого только на него ни прочили, включая Ивана Грозного, шведского короля и австрийского кесаря Максимилиана! Кроме державных властителей имелись и кандидатуры рангом помельче - всякие там коронные гетманы или сандомирский воевода Ян Костка, прославившийся строительством польского флота и воинскими доблестями под испанским стягом.
        Услыхав чьи-то легкие шаги, король обернулся. Задумчивое лицо его тотчас же озарилось самой сердечной улыбкой: еще бы, ведь в двери вошла королева Мария, любимая и родная Маша! Редкостная красавица, Мария сильно напоминала Леониду Алису из знаменитого фильма «Гостья из будущего». Арцыбашев так иногда и кликал супругу - «гостья из прошлого», Маша не обижалась, ибо кое-где уже побывала, сталкивалась с советской милицией и даже прокатилась на мотоцикле «Ява-250». Поневоле, так уж вышло. Синие лучистые глаза, темные волосы, тонкий стан, точеное личико и обаятельнейшая улыбка - все это делало юную королеву одной из первых красавиц Европы. Беременность, а затем и роды пошли ей на пользу: Мария зарумянилась, приобрела утонченную женскую томность, хотя до сих пор чем-то напоминала девочку-подростка. Так ведь ей не было еще и двадцати!
        - Явились гонцы из замка, - усаживаясь на скамью у окна, тихо сообщила Маша. - Умер фон дер Гольц.
        - Плохо, - ливонский властелин сумрачно покачал головой. - Впрочем, следовало ожидать. Пневмония без пенициллина - смерть верная. Однако же жаль, жаль… Что ж, пусть молодая вдова вступит в права наследства.
        - Если вступит, - Мария нахмурилась и вытянула ноги. Темно-голубое фламандское платье с открытым декольте очень шло к ее глазам… да и вообще - ко всей фигурке.
        - Красавица ты моя, - подойдя ближе, Магнус умильно посмотрел на жену и улыбнулся. - Вот, веришь, не наглядеться! А что до наследства… вряд ли родственники барона будут пытаться что-то оспорить. Они же знают, под чьим покровительством находится молодая вдова!
        - Они-то, может, и знают, - с сожалением промолвила Маша. - Но мы-то с тобой совсем не знаем их. Тем более здесь, в Ливонии, так легко предать! Швеция, Польша, цесарские земли… Есть куда податься!
        - И все же я уверен, Александра выиграет это дело в суде! - король упрямо сжал губы.
        - Если дойдет до суда, - встав со скамьи, Мария подошла к окну и посмотрела во двор, на залитые дождем смородиновые кусты и клумбы. - Ах, вот бы назавтра - солнышко. Поехали б с тобой на прогулку. Володеньку б на двор вынесли, вот бы и порадовался солнышку-то!
        - Как он сейчас?
        - Спит у кормилицы. Во сне улыбается, хитро так… как ты.
        - Да я-то вовсе не хитро!
        - Хитро, хитро! - Маша засмеялась. Но смех ее, похожий на звон серебряных колокольчиков, вдруг резко оборвался. Подойдя к мужу, она прижалась к нему, погладила по плечу:
        - Знаешь, милый, я все думаю об Иване. Темно как-то там все, странно и страшно. Кто что говорит, слухи разные ходят. И Вася, братец, что-то весточку не шлет.
        «Об Иване» - это о сыне Ивана Васильевича, царевиче Иване Молодом, вести о кончине которого уже достигли Ливонии… опередив фактическое время смерти царевича года на три. Арцыбашев знал настоящую дату, но тут вот Иван как-то раньше погиб. Бывшие в Нарве проездом любекские купцы, возвращающиеся из Московии, говорили, будто бы царевича убил сам царь, ударив в голову посохом в припадке гнева. То ли обвинил в заговоре, то ли - из-за жены. Говорят, будто как-то утром Иоанн Васильевич увидел беременную жену царевича в неподобающем виде: пояс у нее не был завязан, а ходить нараспашку замужней женщине не пристало. Разгневанный царь ударил якобы невестку, от чего та упала, а ночью случился выкидыш. Тут уж царевич Иван ворвался в палаты и стал укорять отца, за это и получил в висок посохом. Сию версию, впрочем, королева Маша высмеяла сразу: мол, покои царевича - не проходной двор, а уж на женской половине даже царю не так-то просто очутиться.
        Также еще говорили, будто царевич умер сам, то ли внезапно, то ли от какой-то давней болезни - бог весть. Как бы то ни было, сие важное известие в Ливонии уже успели обсудить, сделать предположения и выводы. Засим пока что и успокоились - до получения более подробных и правдивых вестей. Когда только они будут? Магнус задумался и вздохнул.
        Кто-то осторожно постучал в двери. Верный мажордом Петер, кому ж еще!
        - К вам господин Труайя, ваше величество.
        За прошедшие пару лет парнишка сильно вытянулся и раздался в плечах, уже не мальчик - юноша, молодой человек, набивший руку в дворцовых делах.
        - Пусть войдет, - милостиво разрешил повелитель.
        Анри Труайя, липовый француз с круглым русским лицом и вьющейся шевелюрой, когда-то обучал Магнуса фехтованию, нынче же занимал пост начальника королевской полиции, разведки и всех тайных дел.
        Войдя, сановник отвесил официальный поклон и тут же перешел к делу, как всегда - срочному.
        - Про кончину барона Фридриха фон дер Гольца вы, конечно же, уже знаете.
        - Знаем! - разом кивнули юная королева и король.
        - Так я не о нем, есть еще сводка преступлений, нынче уж очень странных. Читать?
        - Читай, - Магнус уселся в кресло и кивнул на стоящий напротив стул: - Садись, Анри. В ногах правды нет.
        - Вчера, около четырех часов вечера, в мастерской зеркальщика Анджея Вандзее убиты два подмастерья, Яан и Йорм, - усевшись, буднично доложил Труайя. - Зарезаны кинжалами. Очень ловко - прямо под сердце. В мастерской ничего не взято.
        - Убили… молодых парней, детей почти что, - Магнус с сожалением покачал головой. - Жалко! Только еще жить начали. Найти супостата! Судить и казнить.
        - Там, похоже, трое было.
        - Ну, так ищите! Кому поручили?
        - Сам займусь, - угрюмо нахохлился вельможа. - Понимаете, ваше величество, есть в этом убийстве что-то не очень понятное. Ну зачем было этих парней убивать? Главное, ничего не взяли.
        - Может быть, ревность? - Маша вскинула голову. - Вы, Анри, всех их подружек проверьте. Подмастерья - они такие, ни одну юбку не пропустят. Думаю, женщин, девушек надо искать, в них все и дело.
        - Как говорят французы, шерше ля фам, - кисло улыбнулся Труайя. - Ничего, поищем. Про девушек тоже не забудем, уж будьте покойны. Так продолжать?
        - Ну, я пойду пока, - юная королева не очень-то любила слушать полицейские сводки, и сейчас этого делать не собиралась, поднялась. - Может, Володенька проснулся уже. Посмотрю.
        - Посмотри, посмотри, - чмокнув жену в щеку, Магнус проводил ее до самых дверей и тщательно затворил створки.
        - Из Нарвы весть пришла: разгромили аптеку, есть убитые, - между тем продолжал Анри. - Нарва, правда, еще пока не совсем наша.
        - Пока не наша, - спокойно согласился король. - Но за спокойствие и порядок в городе, с разрешения царя Ивана Василевича, отвечаем мы. Так что там в Нарве? Аптека, говоришь?
        - Да, аптекаря убили. С учеником.
        - В аптеках есть чем поживиться, - подняв глаза, ливонский властитель задумчиво уставился в потолок, после недавнего ремонта покрытый резным деревянным кружевом. - Правда, для этого надобно кое в чем понимать. В веществах разных разбираться - что дорого стоит, а что, мягко говоря, не очень.
        - Хотите сказать, убийцы не простые люди?
        - Может быть, может быть. Ищите, Анри! На то у вас и власть.

* * *
        В левом углу что-то зашуршало, пискнуло. Крыса? Аграфена-Сашка проворно подобрала ноги и с тоской глянула в маленькое - только кошке пролезть - оконце, расположенное под самым потолком и забранное ржавой решеткой. Такие пертурбации произошли в жизни юной баронессы, что только держись! Впрочем, Сашке не привыкать было - судьбой битая.
        Девушка горько усмехнулась - битая-то битая, а поди ж ты, угодила как кур в ощип. Или - во щи, без разницы. Расслабилась, к жизни привольной привыкла… глупая курица! Теперь сиди вот да размышляй, чего не так сделала? Все мы задним умом крепки, однако. Знать бы, где упасть, - соломки бы постелила, а так…
        Явившиеся вчера алчные родственники покойного барона - нет, не дочка, какие-то дядья-племянники - с ходу обвинили Александру в колдовстве и отравлении собственного мужа! Ни много, ни мало. Нашлись и свидетели из дворни - вот ведь тоже, козлятушки… Никого из дворовых Сашка (сама роду крестьянского, или, как принято было говорить, «подлого») ничем не примучивала, не обижала. А верно, нужно было примучить! Чтоб боялись, чтоб страх был… тогда б и не предали бы, испугались да триста раз подумали - на чью сторону встать?
        Ох, и напрасно же Александра знакомством своим с королем не хвастала, на всеобщее обозренье не выносила - а надо было! Тогда, может, не посмели б так нагло… Схватили, в подвал бросили… Это в собственном-то замке! И ни один воин за госпожу свою юную не вступился, вот так. Да Сашка и раньше чувствовала - не любили ее в замке, не жаловали. Да и фон дер Гольц так устроил, что стражники да дворня только его и слушались, только ему и подчинялись. Ну, вообще-то правильно, старый Фридрих не дурак был.
        Правду сказать - тосковала Аграфена в замке, по жизни своей прежней тосковала, по друзьям - Федору да Левке с Егоркою. Все трое у Силантия работали, в типографии, и на жизнь не жаловались, правда, и к фон дер Гольцу в гости не ездили - не того полета птицы. Сама-то Сашка пару раз ребят навестила, так ведь подсмотрели, доложили барону, и тот не постеснялся собственной супружнице выговор сделать, мол, не дело знатной и благородной даме якшаться со всяким сбродом.
        Конечно - да, покойный Фридрих свою молодую жену обожал, да и было за что! Красивая. И в постели способна на многое - так, что барон от восторга млел. Однако главного предназначенья Александра все же не выполнила - не родила, не подарила старому барону ребенка, наследника или наследницу. Просто не могла понести… и о том знала.
        И это тоже ей сейчас припомнят! Ну, да - какие дети у ведьмы? Каждое лыко в строку. Интересно, отчего ж эти ушлые дядья-племянники королевского гнева не испугались? Ливонский властелин всегда благоволил Сашке, как и королева Мария. Вступятся! Обязательно вступятся… если узнают. Ведь, может быть, баронские родичи все провернут в тайне - просто убьют безо всяких обвинений. Ну, тогда шиш они с маслом получат, а не земли и замок! Славный король Магнус не даст. Пожалеют, что на свет родилися! Так и будет… только что же они, сами-то этого не понимают?
        Послать весточку королю! Как можно быстрее… Только через кого? Как? Слугам верить нельзя… как же тогда быть, что делать? Пока только - ждать.
        За дверью вдруг послышались гулкие шаги, скрипнул засов, и в темницу вошли трое. Нет, не племянники-дядья, а какой-то высокий сутулый монах с угрюмым лошадиным лицом и двое знакомых рыцарей при плащах и шпагах: управляющий замком фогт Леонард Цорн и юный паж Эрих фон Ландзее - этакий светловолосый грамотей-красавчик, он давно Сашке нравился.
        Эрих держал в руках чернильницу и бумагу, фогт - горящую свечку. Вошедшие сразу за ними слуги внесли в узилище два табурета и небольшой столик, вернее письменное бюро, за которым и расположился паж с чернильницей, пером и бумагою. Небось, согласился записывать показания… тоже еще сволочуга! А фогт-то, фогт - ну чем таким его Сашка обидел, что он сейчас на нее словно на вошь смотрит? Ишь, выкатил глазенки, гад. И губу нижнюю этак оттопырил презрительно…
        - Вы знаете, в чем вас обвиняют? - усевшись на табурет, вместо приветствия промолвил монах.
        Александра светски улыбнулась:
        - Понятия не имею. Нет, в самом деле, знаете ли. Как-то нехорошо все вышло: схватили в собственном замке, бросили в темницу… Это вам просто так не сойдет, не думайте!
        - К вам имеется серьезное обвинение, госпожа вдова, - сутулый поиграл желваками. Некрасивое лицо его сделалось строгим и неприступным, в узеньких глазках вспыхнуло что-то похожее на презрение.
        - Вы надеетесь на нашего славного короля, понимаю, - монах покивал и осклабился. - Только вряд ли он вступится за колдунью, отравительницу и… низкую и подлую девку!
        - Думайте, что говорите! - вскочив, Сашка хотела было влепить нахалу звонкую пощечину, да тот перехватил ее руку, сжал.
        - Пустите… больно…
        - Как особу подлого звания, мы можем отстегать тебя кнутом! И пытать. Жутко пытать, понимаешь? - резко перейдя на «ты», сутулый еще сильнее сжал Сашкино запястье, так что девушка вскрикнула от боли.
        - Сядь! - отпустив узницу, приказал монах. - И слушай. То, что ты отравила барона, подтверждают многие, очень многие, да…
        - Их запугали… подкупили.
        - Молчать! - вскочив на ноги, сутулый наотмашь ударил девушку по лицу. - Заткнись и слушай! Подлая тварь, укравшая баронский титул. Мы прекрасно знаем, чем ты промышляла в Новгороде! Твои юные друзья все о тебе рассказали…
        Александра вздрогнула и закусила разбитую в кровь губу. Вот это уже был удар ниже пояса! Ее прежняя жизнь, жизнь новгородской гулящей девки, жрицы продажной любви, вдруг стала известна здесь, в Ливонии? Это плохо, очень плохо. Мало того - ужасно! Тут и сам король - прекрасно все знавший - не сможет ничего сделать. Пойдут слухи, и… Пожалуй, это даже похуже обвинения в колдовстве. Хотя тут не ясно, что хуже. Все плохо, все! Юные друзья… Кто же? Феденька? Левка? Егор? Эти парни, вообще-то, не из болтливых. Однако на них могли надавить - схватить, подвергнуть пыткам…
        - Что я должна делать? - утерев кровь рукавом, тихо спросила узница.
        - А вот это уже разговор! - сутулый одобрительно кивнул и ухмыльнулся. - Во-первых, признаться в отравлении и колдовстве…
        - Ага! Чтоб меня отправили на костер, да?!
        - Нет, дева, - сверкнув глазами, оборвал монах. - У тебя будет возможность бежать, куда ты захочешь.
        - Почему я должна вам верить?
        - А у тебя нет выбора. Итак, - сутулый повысил голос, - завтра все и сладим. Что именно тебе говорить, поведает наш славный Эрих.
        Сказав так, монах поднялся и вышел, больше не говоря ни слова. Следом за ним убрался восвояси и фогт, а юный Эрих фон Ландзее остался, причем тотчас же покраснел.
        - Ну, говорите же, Эрих, - баронесса улыбнулась сквозь слезы. - Учите меня… я все исполню.
        - Вы… вы действительно - простолюдинка? - тихо поинтересовался паж.
        О, Александра уже придумала, что отвечать. Сдаваться без борьбы она вовсе не собиралась. Тем более они оставили в узилище Эриха - совершили большую ошибку, ага. Хотя, может быть, его просто подставили. Впрочем, что гадать, когда давно пора действовать!
        - Нет, - Сашка опустила глаза, дабы не выдать себя даже взглядом - слишком многое сейчас зависело от этой беседы. - Мой отец - новгородский дворянин, пусть и бедный… такой же, как вы, Эрих. Помните, что сделал царь Иоанн с Новгородом? Вся моя семья погибла, а я… Нет, они вам не врали. Вам дали денег, Эрих? Или просто пообещали? Деньги - это неплохо, и я искренне рада за вас.
        Узница говорила быстро, не давая юноше вставить и слова. Словно хотела выговориться, словно бы все слова рвались из нее порывисто и спонтанно. Хотя это было совсем не так!
        Мальчику, верно, неловко? Ну, как же, он же дворянин, а тут - какие-то деньги. Надобно его упокоить, уверить… и ни в коем случае не выказать ни капли презрения.
        - Вы сделали правильный выбор, Эрих. Только учли ли влияние короля? А эти… дядья, племянники… я даже не видела их никогда! А знаете, мой милый друг, я очень рада, что именно вы явились допросить меня… вам, верно, сказали, что я и в самом деле ведьма и буду давить на вас? Так нет! Я отвечу так, как вам нужно, и подпишу все. Ну, не стесняйтесь же, действуйте и помните - здесь нет вашей вины. Всего лишь обстоятельства - судьба. Ну-ну, не стойте же столбом, Эрих!
        - Знай, ведьма, тебе не обмануть меня! - резко возопив, паж показал глазами на дверь и, обмакнув в чернильницу перо, что-то яростно настрочил на листе желтой писчей бумаги. - Вот здесь прочти, ведьма!
        «Я помогу вам бежать…» - подойдя, прочитала девушка. Прочла и с благодарностью погладила Эриха по руке. Тот вспыхнул, словно красна девица, дернулся… но снова оглянулся на дверь.
        - Подпиши все листы, ведьма.
        - Да-да…
        «Сообщите обо всем королю, - быстро написала Сашка. - Если сможете. Если же нет - не надо».
        - Я смогу, - одними губами прошептал паж. - Смогу…

* * *
        - Вы полагаете, любезнейший пастор, мальчишка и в самом деле справится? - вальяжно осведомился фогт, сидевший в резном кресле. Круглое красное лицо его - лицо извозчика или трактирного служки - выражало явное недоверие и скепсис.
        - Справится, - взяв со стола наполненный вином бокал, ухмыльнулся монах. - Он же ее любит. Не так?
        - Так, - покивал фогт. - Вот в чем и проблема.
        - Нет никаких проблем, - прикрыв глаза, пастор понюхал вино и, видимо, остался доволен. - Она подпишет все наши бумаги. А потом он поможет ей бежать. По-настоящему поможет. Как он думает.
        - И мы уберем обоих! - потянувшись к вину, расхохотался управляющий. - Ту, кто нам мешает, и лишний рот.
        - За это и выпьем, друг мой! Пусть сбудутся все наши планы. И да поможет нам Бог!

* * *
        Маша, милая Маша лежала в постели нагою - такая восхитительная и желанная. Отойдя от окна, Магнус улегся рядом, ласково погладил жену по спине. Поцеловал в шейку, пощекотал под ребрышками и, нежно сжав руками грудь, почувствовал нарастающее желание… и ответное желание Маши. Любовный жар вновь охватил обоих, продлевая удовольствие и негу, король резко отпрянул…потом осторожно погладил жену по бедру… по животику, не забыв поласкать пупок, потом накрыл губами упругие твердеющие сосочки, поласкал языком, одновременно гладя рукою лоно. Юная королева напряглась, застонала, прикрыв глаза, выгнула спинку… Магнус с жаром поцеловал Машеньку в губы. И молодые тела слились, наконец, в любовном экстазе, сдобренном мощным томленьем сердец…
        - Кто-то пришел, - накинув сорочку, тихо промолвила Маша. - Я слышу в приемной - кто-то сопит.
        - Наверное, Петер. Кому еще там сопеть-то?
        - Вот и я о том. Что-то рановато он нынче. Пусть ждет?
        - Нет. Я схожу. Мало ли, важное что.
        Утро, кажется, обещало быть неплохим. Светало, и хотя солнце еще не взошло, лучи его уже ласкали грозные вершины башен, освещая желто-зеленые ливонские стяги. Неужели солнышко? Неужели закончилась унылая полоса дождей?
        - К вам посетитель, ваше величество, - с низким поклоном доложил мажордом. - Некто Эрих фон Ландзее, бывший паж покойного барона Фридриха фон дер Гольца.
        - Да помню, помню, - Магнус махнул рукой. - Верно, явился позвать на похороны. Что ж, пусть войдет.
        Петер снова поклонился. Бесшумно отворились двери.
        Вестник из замка казался сильно взволнованным и явно куда-то спешил. Все время оглядывался, посматривал искоса в окна, словно кто-то гнался за ним или следил.
        - Ну, ну, говорите же, Эрих! - подбодрил король. - И не зыркайте так по сторонам. Уверяю вас, здесь нет посторонних.
        Выслушав вестника, Магнус пришел в ярость. Нет, ну подумать только! С помощью лжесвидетелей обвинить Сашку в колдовстве и убийстве мужа! Неслыханное дело - полностью наплевать на доброе отношение к обвиняемой самого монарха. Совсем, что ли, страх потеряли, вассалы долбаные? Нужно было срочно вытаскивать девчонку, да и вообще - примерно наказать всех, причастных к этому гнусному делу.
        Проинструктировав Эриха, король немедленно вызвал к себе Анри Труайя, велел тому найти все, что только можно, о наследниках барона - тех самых «дядьях-племянниках», о которых когда-то вскользь упоминала Александра.
        - И позовите ко мне Михаэля, Анри, - закончив беседу, приказал ливонский властелин. - Пусть берет отряд и скачет в замок - освобождать Сашку.
        - А я бы не спешил с этим, ваше величество, - неожиданно возразил Анри. - Насколько я понял, в ближайшие дни жизни юной баронессы ничего не угрожает. Не надо раньше времени ворошить осиное гнездо. Все эти племянники и прочие родственники барона могут вести себя столь нагло только по одной причине. Они не считают вас своим королем. То есть считают, но только на словах, и вообще…
        - Я понял тебя, друг мой, - встав с кресла, задумчиво протянул Магнус. - Они ждут вторжения шведов. Мало того - служат им! Шпионят.
        - Вот именно, мой король. Именно поэтому с баронессой торопиться не следует.
        - Хорошо. - Властелин Ливонии подошел к окну и прищурился от выглянувшего из-за башни солнца. - Так и поступим. А что там с убийством зеркальщиков? Нашли уже злодеев?
        - Ищем, мой государь.

* * *
        Герр Силантий - купец, монах, воин и бывший разбойник - пригладил сивую бороду и потянулся, глядя сквозь оплетенное свинцовым переплетом стекло на разгоравшееся в голубом небе солнышко. А ведь хороший нынче будет денек! Наконец-то.
        Ныне Силантий выглядел истинным щеголем, как и положено владельцу типографии и издателю еженедельной газеты, первой в Ливонии, а может, и во всей Европе. Короткий кафтан доброго фламандского сукна, модные рукава с разрезами, накрахмаленные до невероятной белизны брыжи, а на груди - толстая золотая цепь.
        Основанная больше года назад типография постепенно разрослась в большое и весьма прибыльное предприятие, пользующееся покровительством короля. Впрочем, здесь шла речь не просто о покровительстве. Их величества, король и королева Ливонии, занимались газетой лично, оставляя прочую коммерческую деятельность на усмотрение владельца. Истинный предприниматель, Силантий, или как его здесь прозвали - герр Печатник, не брезговал ничем: печатал «папистскую» Библию - на латыни, лютеранскую - на немецком и шведском, и на русском - псалтырь. Кроме того, как-то издал весьма фривольные итальянские книжки, имевшие немалый успех у всех ливонских дам. И не только у ливонских. Еще напечатал игральные карты, сочинение польского астронома Коперника и втихаря, без разрешения наследников, переиздал знаменитый труд австрийского посланника Герберштейна «Записки о Московии». В общем, работы хватало.
        - Федор! Эй, Федор, - выглянув в печатный зал, где уже вовсю шла работа, громко позвал Силантий. - А ну, подойди-ка, ага.
        Правая рука Печатника, шестнадцатилетний Федор, темноглазый смуглый и худой, войдя, тряхнул длинной темной шевелюрой:
        - Звали, Силантий Андреевич?
        - Да уж, звал, - Силантий с неудовольствием покривил губы. - Кто-то мне обещал чертеж землицы Ливонской закончить, а?
        - Так закончим же, - непонимающе моргнул юноша. - К пятнице ведь обещались, а нынче только среда.
        Поверх скромного, как и подобает работнику, темного кафтана Федора был накинут суконный фартук, который парнишка все время теребил за подол, как всегда и делал, когда волновался. Движения эти не ускользнули от внимательного взгляда Печатника:
        - Среда, говоришь? А что тогда неспокоен так?
        - Парни еще не вернулись, - признался молодой человек, - Егорка с Левкою. Послал их дороги к замкам перечертить. Вчера еще послал - так до сих пор нету. Вот и маюсь. Младые ведь совсем отроки, мало ли что?
        - Да не пропадут, чай, - Силантий отмахнулся и снова погладил бороду. - Разбойных людишек нынче тут нету. Да и бароны не забалуют, королевских пушек боятся.
        - Одначе парней-то нет, - резонно возразил Федор. - Я б, господине, с разрешенья твоего, съездил бы, поискал.
        - Ну, поищи, коли сердце мается, - несмотря ни на что, герр Печатник все же был человеком добрым, чем многие нахально пользовались. Впрочем, Федор как раз таки не входил в число этих «многих».
        - Лошадь мою возьми, отроче. На усадьбу загляни, у Лизхен спросишь.
        Лизхен была законная супруга Силантия, светло-рыжая немецкая вдовушка с круглым лицом и необъятной грудью. Мужа своего она слушалась и почитала беспрекословно, правда, нрав имела смешливый и смеялась буквально надо всем. Вот и, отдавая Федору лошадь, не удержалась:
        - Ты, верно, к девкам собрался, а, Теодор?
        - Да нет же! Друзей поискать.
        - Про друзей обычно в корчмах спрашивают да на постоялых дворах. Там, небось, где-нибудь и спят, пьяненькие.
        Послушав смешливицу, юноша именно с корчмы и начал. Завернув во двор, привязал у коновязи лошадь да сразу и зацепился языком с корчемными служками. Те, кстати, отроков мелких видели.
        - Волосами светлые, важные? Один в смешной такой шапке?
        - Да-да, это они и есть!
        Парней видали и на постоялом дворе на самой окраине городка, и на той дороге, что вела мимо старого дуба к замку риттера Герлаха фон Нейе, и дальше - мимо орешника - к усадьбе Оффы фон Риппертропа, а уж от его земель, через кленовую рощицу - к замку барона фон дер Гольца. Везде парочку отроков видели! И пастухи, и торговцы мелкие и всякие прочие крестьяне.
        Видеть-то видели, да не видали, куда ж эти парни делись! Впрочем, один дедок вспомнил. К Марте Кособокой они зашли. Видать, за любовным зельем. К Марте за этим зельем кто только не шляется! Из самой Нарвы да из Дерпта приезжают.
        - А где эта Марта живет-то, уважаемый герр?
        - А во-он за теми дубками ее хутор. По тропинке иди, не заплутаешь.
        Кособокая Марта оказалась вовсе не злющей деревенской ведьмою, а вполне себе симпатичной женщиной, правда, уже далеко не молодой, лет тридцати с лишним. Пышная юбка, распахнутая вязаная кофта, и грудь, утесами вздымающая белую вышитую сорочку. Увидев незваного гостя, Марта бросила вилы и подошла к забору, не выказывая никакого удивления:
        - Отроков ищешь? Парней? Ну, пошли тогда.
        Шла она - да, прихрамывая. От того, верно, кособокой и прозвали. А так - женщина видная!
        - Эти? - распахнув двери пилевни, хозяйка хутора кивнула на спящих на соломе парней - Егорку и Левку!
        Федор обрадовался:
        - Ну, слава Господу, живы. Эй, поднимайтеся, сони! На работу пора.
        - Напрасно стараешься, - скосив глаза, хмыкнула Марта. - К вечеру только проснутся.
        - Почему к вечеру?
        - Так зельем опоены. Я и опоила, ага… Да ты глазищами-то не сверкай и за нож не хватайся! Не на смерть же опоила, а так… Попросили, вот и опоила. Чтоб поболтливей были, пооткровеннее.
        - Кто попросил?
        Хуторянка окинула юношу томным взглядом и вдруг улыбнулась:
        - А парнишка ты ничего, глазастенький, справный. Идем-ка, поможешь мне копну на телегу закинуть. А потом… потом, может быть, я чего-то и вспомню, ага.

* * *
        За всеми делами-заботами почтеннейший герр Печатник как-то и позабыл про то, что еще с утра разрешил отлучиться по важным делам своему помощнику Федору. Забыл, со всяким случается. Позвал - не откликнулся парень, Силантий было ругаться, да потом и хлопнул себя ладонью по лбу - отпустил ведь, ага!
        - Эй, ну-ка, кто тут есть?
        - Я есть, герр Силантий.
        Этого паренька со смешным мекленбургским говором и хитрыми карими глазами Печатник нанял не так давно, всего-то пару недель назад. Худой, узколицый, с копной спутанных темно-русых волос, Франц - так звали парня - оказался вполне способным учеником, к тому же на первых порах был готов работать за миску похлебки и кров. Спал он вместе со всеми другими работниками, здесь же, при типографии, и пока особых нареканий не вызывал.
        - Ну-ка, на карты глянь, - хозяин печатного дела любил иногда посоветоваться с работниками в мелких делах. И парням приятно, и от него не убудет.
        - Тут вот дама пик, а тут вот - король бубен. Так вот, бубны-то чем раскрасить?
        - Бубны - киноварью, - не раздумывая, отозвался Франц. - А пики - сурьмой. Для короны - чтоб блеск - сулему можно… правда, немного и очень так осторожненько - ядовитая!
        Умный парень оказался этот Франц! Силантий довольно погладил бороду. Он вообще любил умных. Особенно когда те работали на него.
        - В Москве, в Архангельском соборе, росписи… вот так бы и тут, - несколько забывшись, продолжил отрок. Молвил, и тут же с поспешностью прикусил язык, будто чуть не выболтал что-то важное.
        Силантий между тем подивился:
        - Ого, да ты и на Москве бывал?
        - Что вы, что вы! Конечно же нет, - замахал руками Франц.
        - А про собор Архангельский откуда знаешь?
        - От гостей торговых слыхивал, ага.

* * *
        - Да как эти люди выглядели? - вернувшись под вечер в пилевню, все никак не мог выпытать Федор. Отроки, слава богу, оклемались, проснулись, вполне себе здоровенькие и даже веселые, однако как здесь очутились, не помнили напрочь!
        Не очень-то вспомнили и после того, как Марта позвала всех в дом да угостила молоком с лепешками.
        - Ну… никого ж не видели, ни с кем, кроме пастушков да крестьян, не разговаривали, - положив на скамью суконную, с загнутыми полями шапку, Левко взъерошил волосы.
        - А Марта про каких-то мужиков говорит.
        - Марта? Ой… - мальчишка неожиданно сконфузился и, улучив момент, спросил: - А чего это она к нам такая ласковая, а?
        - Да так, - покраснев, Феденька быстро перевел разговор на другую тему. Все о тех же мужиках, коих так и не вспомнили отроки… зато хорошо рассмотрела хозяйка хутора. Незнакомые. Двое. По виду - горожане или даже небогатые рыцари. А может, и бывшие шведские наемники - гофлейты. Лица обычные, у одного бородка, у второго - усы.
        - Говорю ж, обычные мужики, лет к тридцати уже, - обернувшись от очага, Марта умильно посмотрела на Федора. - Никаких примет нет. Увидишь - не вспомнишь. Нет, ну, я, конечно, узнала бы. Но только если они в той же одежке будут.
        Мужики - рыцари или гофлейты - заплатили хуторянке за зелье целый талер! Жалованье наемников за полгода - чего ж отказываться-то? Тем более жизни лишать никого не надобно.
        - А вы-то чего сюда, на хутор, поперлись? - тихонько негодовал Феденька. - Медом тут намазано, что ль?
        - Кому и намазано…
        - Чего-чего?!
        - Говорим, дорога-то мимо хутора как раз и проходит. А нам же ее на чертеж рисовать! Тут и хозяйка вышла… попить вынесла. Вот мы и…
        - Понятно все с вами, да.

* * *
        День уже клонился к вечеру, когда в узилище, где томилась Сашка, заглянул, наконец, Эрих, паж.
        - Собирайся, уходим, - волнуясь, юноша протянул девчонке мужскую одежду: узкие панталоны с буфами, сорочку, колет. - Надень вот, неудобно в платье-то по стенам да по лесам. Ой… - парнишка неожиданно покраснел. - Извините, что на «ты», госпожа баронесса. Просто вырвалось.
        - Нам с тобой и нужно на «ты», - усмехнулась узница. - Мы ж друзья, нет?
        - Конечно, друзья! - Эрих истово сверкнул глазами. - Да я за тебя… за вас…
        - Платье расстегнуть помоги, - девушка повернулась спиной. - Вон там, завязки…
        Улыбнулась. Почувствовала, как холодные пальцы пробежали по шее… по спине…
        - Ах, Эрих… Ты такой нежный!
        Ничуть не стесняясь, Сашка сняла верхнюю половину платья, оголив спину и упругую юную грудь.
        Паж чуть было не сомлел от такой вольности! Да и сомлел бы, но Сашка не дала, некогда. Усмехнулась, взглянула лукаво:
        - Ну, что стоишь? Помоги с кринолином управиться… Вот здесь подержи… ага… Теперь потяни. Да не меня тяни - юбку… Вот так! Всему-то вашего брата учить надобно.
        - Вы… ты… - потрясенный до глубины души парень не знал, что и сказать. - Ты - сама прелесть! Я за тебя…
        - Говорил уже… Ну, что - пошли?
        Никем не замеченные, беглецы выбрались во двор и затаились невдалеке от амбаров, сложенных из сумрачного серого камня. Солнце уже зашло, но небо оставалось светлым, белесым - все ж таки лето еще.
        - Будем ждать темноты? - шепотом поинтересовалась Сашка.
        Юноша улыбнулся:
        - Ты еще предложи со стены по веревке спуститься! Нет. У меня иной план. Более действенный и безопасный. Видишь этих людей?
        Эрих кивнул на толпившихся во дворе крестьян с повозками:
        - Привезли нынче оброк, да, как всегда, припозднились. Сама знаешь, эконом - тот еще фрукт! Пока все пересчитает, запишет… Ага! Собрались вроде.
        Показавшийся на крыльце главной башни фогт лениво махнул рукой. Крестьяне обрадованно зашумели, послышалось лошадиное ржание, и повозки покатили к воротам. Одна из телег тащилась впритык к амбарам. Возница, чернобородый плечистый мужик в войлочной шапке, выжидательно повернул голову.
        - Бежим, - Эрих порывисто схватил девушку за руку. - Быстрее.
        Покинув свое убежище, беглецы проворно нырнули в повозку, тут же зарываясь в солому. Чернобородый возница подогнал лошадей.
        Сашка слышала, как скрипели колеса, как переговаривались у ворот стражники. А вдруг да решат проверить? Перешерстят все телеги - как бы сиволапые не украли чего! Тогда что? Выскочить - да бежать. А куда?
        Захрипела, дернулась лошадь. Повозка тронулась, прокатилась несколько десятков шагов и снова замерла, остановилась. Неужто все ж таки задумали проверять? Девушка напряглась, вытянулась, в любую секунду готовая выпрыгнуть из телеги и драться, бороться, бежать! Эрих успокаивающе погладил ее по спине. Что-то загремело… Цепи! Стражники опускали подъемный мост.
        - Н-но-о-о!
        Повозка дернулась, покатила, заскрипели под колесами доски. А вот затрясло - съехали с моста на дорогу. Господи, неужели удалось?
        - Пока не высовывайтесь, - гулко предупредил возница. - Полежите еще.
        Дорога свернула в лес, стало заметно темнее, и крестьянин, наконец, разрешил беглецам выбраться из соломы. Возблагодарив Господа, Саша чмокнула Эриха в щеку и тихонько засмеялась. Сверху, средь черных ветвей, сверкали желтые звезды, и золотистый серп месяца мерцал, почти касаясь вершин высоченных елей. Где-то совсем рядом вдруг завыл волк. Лошадь испуганно фыркнула и заржала.
        - Переночуем на хуторе, - обернулся чернобородый. - Там спокойно.
        Александра согласно кивнула - не шляться же по лесу ночью! Неизвестно, куда зайдешь, да и опять же - волки.
        Дорожка между тем сужалась, лохматые ветки лезли в лицо, царапали кожу. Сашка вновь улеглась на солому, Эрих же так и сидел, сжимая в руке кинжал - охранял, словно верный страж.
        Один только Бог или черт ведали, каким образом сейчас ориентировался в ночном лесу возница. Однако же привез, куда надо, не заплутал, не заблудился. Спрыгнув с телеги, погладил лошадку по гриве да, обернувшись, сухо бросил беглецам:
        - Слезайте. Приехали.
        Насколько смогла разобрать беглая баронесса, хутор представлял собой бревенчатую мызу, выстроенную на фундаменте из больших округлых камней и окруженную хиленьким частоколом - не от людей, от дикого зверя.
        Отворив ворота, крестьянин загнал телегу во двор и тут же принялся сноровисто распрягать лошадь, предложив беглецам не стесняться и зайти в дом.
        - А я пока с хомутом управлюсь. Угли в печи еще тлеют, свечки слева от двери, на полке.
        Выглянул из-за облака месяц.
        Поднявшись по узенькому крыльцу, Эрих и Александра на миг замерли. Покусав губу, юноша толкнул дверь. Сразу пахнуло теплом и каким-то домашним уютом: недавно испеченным хлебом, вкусной похлебкой и жареной рыбой. В круглой печке, сложенной из камней и обмазанной глиной, потрескивали дровишки. Рядом за столом сидели какие-то мужики. Один из них, подняв голову, посмотрел на застывшую на пороге Сашку:
        - Ну, входите, Александра. Заждались вас уже. Рыбу вот жарим - будете?
        - Михаэль! - с радостным криком девушка бросилась на шею поднявшемуся из-за стола высокому и, видимо, очень сильному мужчине с красивым широким лицом, обрамленным вьющейся светлой бородкой.
        - Дядя Миша! Я так рада… так…
        - Ну-ну, не реви только, дева. Знаешь же - не люблю.
        Они говорили по-русски, ибо для обоих это был родной язык. Михаил, Михаэль Утрехтский, или сокращенно Михутря, прежде чем получить от короля Ливонии капитанский патент и роту отборных головорезов, повидал на своем веку многое. Испытал и милость царя Ивана, и царский гнев, скитался много лет на чужбине, сражаясь в рядах нидерландских повстанцев - гезов - против испанского короля и его наместника, герцога Альбы. Обликом своим Михаил сильно напоминал Леониду-Магнусу какого-нибудь норвежского капитана или кого-нибудь из благородных героев Джека Лондона. Вот только глаза подвели - не голубые, не серые, не темные, а не поймешь, какие - смесь карих с зеленовато-черными. Такие глаза иногда случаются у цыган.
        Сашка была знакома с Михутрей еще с Новгорода. Как, впрочем, и с его величеством.
        У стены близ печки, вытянув ноги, сидели какие-то люди со связанными руками. Целая гора оружия, по-видимому у них и отобранная, валялась в углу. Кинжалы, палаши, шпаги. Даже пара пистолетов. Что и говорить, подготовились основательно! Только вот к чему? Вообще, кто они - обычные лесные разбойники-бродяги? Судя по пистолетам, нет. Больно уж дорогущее оружие для простых бродяг.
        - Вас ждали, - перехватив удивленные взгляды беглецов, ухмыльнулся Михутря. - Что же ты, Эрих, думал - патер Петреус всерьез намеревался ее отпустить?
        Погладив Сашку по плечу, Михаил чмокнул ее в лоб и неожиданно рассмеялся:
        - Ох, влипла бы ты, дева! Коли б его величество нас на выручку не послал. Да и Йонс, возница, сразу на твоей стороне был. Крестьяне-то тебя, Сашка, любят! Куда больше, чем фогта. Ой, а что мы стоим-то? - спохватился бывший разбойный капитан. - А ну-ка, давайте к столу! Рыбку есть будем.

* * *
        В нежно-голубом безоблачном небе яростно сверкало солнце. Дул сильный ветер, еще с утра разогнавший облака и тучки, раскачивал ветви деревьев, трепал реющие над замком флаги. Лазоревые, как небо, с изображением золотого вепря. Герб фон дер Гольца.
        На похороны барона собрались все родственники и вассалы. Риттер Герлах фон Нейе, риттер Оффа фон Риппертроп, барон Людвиг фон Ратт и прочие. Явилась и дочь Фридриха, хоть и при жизни родного батюшку не особо жаловала. Но тут пахло наследством, а это совсем другое дело! Баронесса, красивая, лет тридцати с небольшим женщина, искоса поглядывала на стоявших невдалеке родичей - двух молодых рыцарей, приходившихся старому барону двоюродными племянниками, и плечистого пожилого усача - дядюшку Вольфрама. Эти тоже ненавидели покойного Фридриха, как, впрочем, и он их. Но все на что-то надеялись, иначе бы не пришли.
        Темные глаза баронессы горели тревогой, дядья-племянники вполне могли бы устроить какую-нибудь каверзу, на которые были великие мастера. Баронесса об этом знала, потому и тревожилась, хотя и прихватила с собой известного на всю Ригу стряпчего.
        Старый Фридрих фон дер Гольц не был особенно ревностным христианином, к тому же недавно сменил веру, перейдя из католичества в лютеранство. Тем не менее прощание с бароном проходило в замковой церкви, и проводил его лютеранский священник - пастор Арнольд Петреус, как поговаривали - добрый знакомый дядьев-племянников покойного. Длинный, сутулый, с лошадиным вытянутым лицом и горящими глазами фанатика, пастор чем-то напоминал древнего пророка, хоть и не имел ни длинной седой бороды, ни всклокоченной шевелюры.
        Гроб старого барона, сколоченный лучшими краснодеревщиками Ливонии, покрывали лазоревые стяги с древним гербом фон дер Гольцев - бегущим золотым вепрем. Такие же гербы виднелись и на развешанных прямо в церкви щитах, на ливреях слуг и на плащах стражи. Все говорило о богатстве покойного, распорядитель замка - фогт Леонард Цорн не пожалел на церемонию денег, как видно, с разрешения родственников. Правда, самого фогта что-то видно не было, но действие шло по плану - все ждали короля, а тот что-то запаздывал.
        Ожидание коротали в беседах, мусоля последние сплетни. Некоторые всерьез утверждали, будто бы старого барона отравила молодая жена, другие уточняли: не отравила, а извела колдовством, что куда как страшнее и пакостней. И в своем злом колдовстве юная баронесса уже призналась и даже попыталась бежать, да неудачно - попала в руки разбойников, те ее и убили.
        - Не просто так убили, господа мои, - велеречиво объяснял какой-то барон. - А сперва с ней потешились, а она от них - бежать. Прямо по лесу, голой.
        - Неужто и впрямь - голой?!
        - Да-да, нагой! Разбойники пустили собак, вот они-то отравительницу и разорвали.
        - Да прям разорвали! Разве станут собаки связываться с ведьмой? Не смешите людей, барон. Колдунью достали заговоренной стрелой, я это точно знаю!
        - Не стрелой, а копьем! С древком из осины. Так насквозь и пронзили, словно оленя иль кабана.
        - Кабана-то попробуй насквозь пронзи!
        - А мне, господа, все ж таки жаль баронессу!
        - Нашли, кого пожалеть! Отравительницу, ведьму.
        - Зато какая красавица была!
        - Ведь все красавицы.
        - Нет, нет, далеко не все! А эта… Вспомните, какие балы устраивала баронесса! Не думаю, что нам когда-нибудь будет так же весело.
        - Еще неизвестно, кому достанется замок.
        - Ах, Александра… неужто и вправду ведьма?
        - Ведьма не ведьма, а мужа-то извела.
        - Так, может, врут про нее все?!
        Тут мнения разделились, многим из собравшихся юная баронесса нравилась, очень многие испытывали к ней жалость. Пусть ведьма, пусть отравила… зато красивая, молодая, веселая! Есть что вспомнить.
        - Его величество король! - войдя в церковь, звучно доложил паж Эрих фон Ландзее.
        Все тут же перестали шептаться, искренне приветствуя молодого монарха и его обворожительную супругу, коей так шло черное траурное платье. Так шло…
        - Испанский наряд, - сразу же зашептались дамы. - Закрытое, изящное…
        - А кринолин, кринолин-то какой!
        - И брабантские кружева… Ах! Интересно, будет ли сегодня бал?
        - Какой бал, вы с ума, что ль, посходили? Похороны, чай, не что-нибудь.
        - И все ж таки очень хотелось бы. Баронесса Александра, при всей ее неотесанности, все же… ах, что уж теперь говорить.
        Вздохнув, жеманная красотка Элиза фон Бексенгаузен томно обмахнулась веером, открыто стреляя глазками в сторону молодого пажа.
        Прощание прошло быстро, скончавшийся барон никому не был нужен. Быстренько простились, быстренько погребли усопшего в семейном склепе, задвинули тяжелую плиту и сразу же перешли в трапезную, где уже были накрыты столы. Помянув покойного, родичи барона, наконец, перешли к делу, ради которого, собственно, сюда и явились. Тем более - сам король был здесь, удобно!
        Выслушав просьбу дочери покойного, его величество милостиво разрешил вести юридическую сторону дела известному на всю страну стряпчему Юханусу Лансу, седенькому, чуть картавящему старичку. Тот, правда, явился из вражеской Риги, зато славился далеко за ее пределами как опытный и честный юрист.
        - С соизволения их величеств, милостью Божьею короля Магнуса Справедливого и королевы Марии, я сейчас оглашу завещание покойного барона, - встав со скамьи, поклонился стряпчий. - Оглашение состоится при всех, поскольку родственники и наследники покойного не имеют ничего против. Не имеете, господа?
        Юханус Ланс обвел наследников внимательным взором. Те гордо кивнули, соглашаясь с предложенной процедурой.
        Вытащив из принесенного слугою ларца пожелтевший свиток, стряпчий вскрыл баронскую печать и неожиданно звучным голосом зачитал завещание. Которое, в общем-то, не произвело никакого фурора. Все и так хорошо знали, что там написано, покойный Фридрих о том неоднократно говорил. Треть всех земель плюс пара выгонов, три мельницы и морской баркас барон великодушно оставлял дочери, все же остальное доставалось молодой жене. Включая и замок.
        Дочь барона, похоже, была полностью удовлетворена сим раскладом, и даже более того! Ее красивое лицо озарилось самою радостною и откровенной улыбкой, что пристало больше девчонке, нежели достойной и солидной матроне.
        Что же касаемо дядюшки и племянников, те пока молча ждали, то и дело поглядывая на пастора.
        - Однако поскольку супруга покойного погибла и не в силах более претендовать на наследство…
        - Я претендую! - высокий девичий голос прозвучал словно выстрел с пиратского корабля. Одна их королевских фрейлин откинула капюшон и взобралась на скамью.
        - Баронесса!!! - среди собравшихся гостей тут же послышались выкрики. - Черт возьми - баронесса!
        - Александра!
        - Алекс, так ты не погибла?!
        - Алекс, мы любим тебя!
        - Да она же ведьма!
        - Отравительница!
        - Позор!
        Побагровев, к стряпчему подбежали баронские племянники и дядюшка Вольфрам.
        - Что-что? - Юханус приложил к уху ладонь. - Да-да, я понял вас, господа. Однако продолжим. Итак, могу ли я считать, что личность баронессы Александры фон дер Гольф установлена?
        - Можете, - махнул рукой король. - Я сам поручусь в этом.
        - Хорошо, - убрав завещание, стряпчий перевел взгляд на девушку. - Вас обвиняли в колдовстве и отравлении, баронесса. Признаете ли вы это?
        - Нет! - с вызовом посмотрев на Вольфрама, Сашка сверкнула глазами. - Меня оговорили. Более того, я сама собираюсь судиться с клеветниками и уже направила исковое заявление в королевский суд.
        - Да, - подтвердил Магнус, - направила. Так оно и есть.
        С таким свидетелем никто не решился спорить. В дело неожиданно для многих вступил пастор Арнольд Петреус. С каменным лицом он подошел к стряпчему и вытащил из-за пояса свиток.
        - Здесь доказательства обвинения! - пастор торжественно поднял свиток над головой. - Отравительница и ведьма сама подписала их и во всем призналась.
        - Наглая ложь! - нахально улыбнулась Сашка. - Меня просто заставили все подписать. Силой!
        - Но… - патер Арнольд несколько опешил, но быстро взял себя в руки. - Ты… вы можете поклясться в этом на Библии?
        - Конечно, могу!
        Лошадиное лицо пастора исказилось гневом. Впрочем, в глазах промелькнула некая растерянность, более того - озабоченность. Как-то уж слишком резко все пошло не так.
        - Но как же свидетели? - вкрадчиво вопросил Петреус. - Почтеннейший фогт Арнольд Цорн…
        - Фогта нет нигде в замке, - торопливо доложил каштелян. - Он куда-то уехал еще с утра. Ускакал на лошади. Со всей поспешностью, будто за ним черти гнались.
        - Тогда - вот он! - пастор указал перстом на пажа. - Славный рыцарь фон Ландзее! Мы же вместе допрашивали эту ведьму…
        - Баронесса не виновата ни в чем, - скромно ответствовал Эрих. - Ее оговорили. Заставили. Я - свидетель тому.
        - Мы назначим по этому обвинению новое слушание, - вскользь добавил король. - И хорошенько разберемся с клеветниками… И с вами, мои господа!
        Встав, Магнус строго взглянул на дядюшку Вольфрама и двух баронских племянников - риттера Эйрада и риттера Генриха.
        - А что мы такого сделали? Мы в своем праве…
        - Сдается мне, вы - шведские соглядатаи, мои господа! Взять их! - приказал король, и тотчас же в трапезной началась свалка.
        Хотя дядья-племянники явились не одни, а с дюжими слугами, но всех их довольно быстро скрутили и, бросив связанными в телегу, увезли в Оберпален для дальнейшего следствия.
        Освободившаяся от тяжких подозрений законная наследница покойного - Сашка - откровенно сияла и принимала поздравления, обещая в самое ближайшее время устроить бал. Вот только уляжется скорбь по смерти мужа.
        - Да здравствуйте король! - закричал кто-то.
        Все дружно подхватили:
        - Да здравствует король и королева! Ура!
        - Да здравствует баронесса Александра!
        И в самом деле Сашку любили многие. Не только простолюдины, но, как выяснилось, и благородные рыцари, и бароны. Кто-то из них вспоминал благосклонную улыбку юной баронессы, кто-то - ее сияющие глаза, а кое-кто - и томный многозначительный взгляд. К тому же почти все рассчитывали на смягчение вассальных обязательств, крестьянам же давно было обещано уменьшить арендную плату. Что же касается крепостничества, то Магнус-Леонид отменил его еще раньше, особым указом. И тем привлек на свою сторону ливонских крестьян.
        Как оно и бывает во все времена, поминки быстро перетекли в обычный пир. Доблести старого барона вспоминали лишь время от времени - как того требовали приличия, большей же частью говорили обо всем прочем, обсуждали дела. Никто так и не заметил, куда делся пастор Арнольд Петреус. То ли ушел, то ли сбежал. То ли все же арестовали его королевские люди. Бог с ним. Не в пасторе дело - в Сашке! Юная баронесса пыталась сдерживать радость - все ж таки год почти со старым Фридрихом прожила, в чем-то - не так уж и плохо. Барон, правда, был тиран, но вполне отходчивый, так, иногда оплеуху отвесит юной жене или заломит руку… Это ничего, нестрашно, почти все тогда так и жили. Почти все.
        Глава 2
        Август 1575 г.
        Ливония
        Письма принесли утром. Сразу два. Одно передали через виленских купцов, что заехали в Оберпален по пути в Нарву, другое доставил верный человек из Москвы, тоже с купцами, только не с виленскими, а со смоленскими.
        Магнус поудобнее устроился в кресле и сорвал печать с первой попавшейся грамоты - из Вильны. Мелкий убористый почерк, немецкий язык, точнее тот его диалект, на котором говорили в Прибалтике, плюс кое-что по латыни.
        «С уважением, которого вы заслуживаете, предлагаем вам, ваше величество, кроме Ливонии принять на себя и корону Речи Посполитой, в чем будет вам помощь от верных людей из Вильны и Кракова. Смеем вас уверить, ваше величество, вы будете иметь много голосов на элективном сейме, ибо многие выступают как против Иоанна Московского, так и против шведов. Император-кесарь Максимилиан также не имеет достаточной поддержки среди шляхты короны и княжества…»
        «Корона» и «княжество», - король задумчиво покусал губы. Польша и Литва, все вместе, вот уже шесть лет объединенное государство Речь Посполитая, искаженное «республика» - «власть народа». Магнаты обещают поддержку, и еще - часть шляхты, и почти все горожане - зажиточные немецкие бюргеры, купцы. Так уж сложилось, что и в Литве, и особенно в Польше собственного купечества мало, в основном немцы.
        Обещают поддержку, хм… Чего же не подписались? Побоялись, что письмо перехватят? И что с того? Впрочем, что ему-то, Магнусу Ливонскому, за дело до польско-литовских интриг? С другой стороны, может, и стоит побороться? Речь Посполитая - это вам не Ливония! Государство огромное, сильное. Правда, слишком уж слабая центральная власть, все права у магнатов да шляхты. Так это можно исправить! Не сразу, потихонечку, постепенно, опираясь на города и часть магнатов - тех, кто ненавидит шведов. Таким много, очень много, и в Польше и в Литве. Однако же почти все они ненавидят Ивана Грозного, а ливонский властелин, как ни крути, его прямой вассал. Правда, получив новую корону, вассалитет можно будет оспорить… что неизбежно вызовет войну. Хотя она и так идет вовсю.
        - Из Вильны послание, милый? - красавица Маша, неслышно подойдя сзади, заглянула через плечо. - На трон зовут?
        - Ну, а куда же еще-то?
        Магнус расхохотался и, приобняв жену, чмокнул ее в губы:
        - Думаю, с этим надо что-то решать.
        - Я тоже - думаю, - Марья Владимировна посмотрела на мужа совершенно серьезно, без всяких там глупостей. - Думаю, дело того стоит. Рано или поздно Иоанн раздавит нас. Выберет удобный момент и…
        - Но пока он нам помогает!
        - Вот именно - пока! - синие очи юной королевы вспыхнули ненавистью и гневом. - Иоанн казнил моего отца и мать. И многих других родичей. Брат вот умер…
        - Кстати, а вот из Москвы письмо, - король взял в руки второе послание. - От верного человека. Сейчас прочтем.
        Развернув желтоватую бумагу, Магнус недовольно хмыкнул: письмо было написано скорописью - с пляшущими во всем стороны буквами, с сокращениями да еще так неразборчиво, российские медики отдыхают!
        - Из Москвы! - обрадованно молвила Марьюшка. - Дай-ка сюда, прочитаю.
        - Тогда уж давай вслух.
        Как и всегда, послание от «верного человека» было составлено хитро, так что не понять - кому написано и от кого. Ни тебе поклона, ни привета, ни послания здравия - сразу быка за рога:
        - «Верно, уже дошли и до вас горестные вести о безвременной кончине царевича Ивана, - Маша негромко зачитала первую строку. - По Москве ходят разные слухи, один другого нелепее. Говорят, дескать, сам царь Иоанн убил сына своего в припадке гнева. Не верьте. Сие есть ложь, неправда. Истина же в том, что царевич сильно занемог и скончался. Многие на Москве считают, будто его отравили…» Отравили! - королева многозначительно подняла указательный палец. - «Кто-то винит поляков, кто - шведов, а иные - царя Иоанна, хотя тому травить сына своего незачем. Сии слухи все - тайные, говорят, Щелкаловы дьяки вышли на след, опять же - ничего от них толком не дознаешься, интриганы старые и каждый свою выгоду блюдет».
        Далее шло беглое описание состояния внутренних московских дел: кого казнили, кого отправили в ссылку, все имущество отобрав, - и в самом конце письма уведомлялось, что кто-то из польских магнатов вновь пригласил царя попытать удачи и занять трон Речи Посполитой.
        - Правда, Иоанн, что такое элективный сейм, не понимает ни разу, - Марьюшка злорадно повысила голос. - Еще бы понимал! Он что - королева английская? Вот и тут пишут… Иоанн, де, считает, будто поляки с литвинами, задумав звать его на трон, кланяться станут, слезно просить и в ноги бросятся. Что такое выборы, ему невдомек! - синие глаза вновь вспыхнули. - Интер-е-е-сно, у кого хоть вообще умишка хватает тирана этого на трон польский звать? Что они, не понимают, что ли? Хотят, чтоб Иоанн кровью все коронные да княжеские земли залил? Он и зальет. Он может, кровопивец чертов!
        Юная королева разволновалась, царя Ивана Васильевича она ненавидела искренне и всей душой - так ведь и было за что. Род Старицких пострадал от московского государя немало! Опять же, частенько не просто так, а за дело. Батюшка Машин, князь Владимир Старицкий, много в каких заговорах участвовал, почитай, ни одного не пропустил! И права на корону государя российского имел ничуть не меньше Ивана. Как и Машенька, к слову сказать! Как и сын королевской четы - Вольдемарус-Володенька. Тот мог уже и на датский трон претендовать, и, отчасти, на шведский.
        Обняв присевшую рядом супругу за плечи, Магнус покачал головой:
        - Скажу так, милая. Иоанн многим в Речи Посполитой люб вовсе не потому, что тиран. Кто в нем защиту от шведов видит, кто - от турок. А кое-кто - от произвола магнатов. Горожане же и крестьяне надеются, что Иван шляхту прижмет.
        - От произвола, говоришь? - гневно дернулась Маша. - Так он сам, Иоанн, тиран поганый, произвол и есть! Защитит он их, как же! Кровавыми слезами умоются, вот посмотришь… Тьфу! Что я говорю-то? Не бывать Ивану на польском престоле никогда! Тебя, кстати, туда еще не зовут?
        - Зовут. Вон, письмо лежит. Хочешь - ознакомься.
        Внимательно прочитав виленское послание, королева довольно кивнула:
        - Вот так и давно бы!
        - Думаешь, стоит попытаться? - Магнус скосил глаза, незаметно забираясь ладонью под Машино платье - фламандское, с вырезом и кружевным воротом. Поласкав нежное плечико, Магнус погладил супруге спинку, уж докуда достал - меж лопатками, потом поцеловал шейку, потрогал под платьем грудь…
        - Ой, что ты делаешь!
        - Тебе не нравится?
        - Нравится… А вдруг войдет кто?
        - А мы сейчас дверь на засовец закроем…
        Вскочив со скамьи, молодой человек проворно задвинул засов и бросился обратно, помогая супруге раздеться. Не столь уж и простое дело, учитывая модный кринолин! Пока все завязки развяжешь - упаришься.
        Наконец, справившись со всем этим, Магнус усадил голую женушку на стол и, обхватив бедра, накрыл губами нежные быстро твердеющие сосочки. Маша застонала, закусила губу, и король, чуть отпрянув, принялся покрывать поцелуями ее плоский животик, пупок, лоно… Страстное нарастающее желание охватило обоих, распаленные супруги, наконец, слились воедино - здесь же, прямо на столе, на письмах…
        - Ну, ты и срамник, милый, - придя в себя, Машенька взъерошила мужу волосы. - Мы с тобой прямо как римские патриции.
        - Вот именно, заинька моя - мы с тобой…
        - Знаешь, я когда-то в девичестве еще прочла про патрициев книжку… по-латыни, конечно же, но таку-у-ую! Как ты иногда говоришь-то? Заниматься любовью? Вот там любовью и занимались, на каждой страничке да по-всякому. Ну… - юная женщина чуть замялась и тут же продолжала с самой томной улыбкою: - Примерно как мы с тобой. А еще: господа со слугой, и - со служанкой, с двумя слугами сразу… Был у нас при дворе один молодой рында, Иоанн потом его казнить велел. Красивый такой парень, молодой. Так я иногда представляла, как будто я - с ним… В животе внизу тягостно становилось, а в лоне - жарко… Стыдно так, но приятно… греховно, ага.
        В дверь неожиданно постучали. Было позднее утро, наверное, часов одиннадцать или чуть больше, вполне понятно, что государей уже хотели видеть.
        - Подождите, - быстро одеваясь, король проводил взглядом убежавшую в опочивальню жену и улыбнулся. Все ж таки повезло ему с Машенькой! Красивая невероятно, да еще и сексуальная, не в пример прочим. Никакого ханжеского стыда, слава богу, нету - сама ведь призналась, какие интересные книжки в детстве читала.
        - Заинька, тебе служанку прислать?
        Разлохмаченная голова Маши показалась из-за двери, синие очи удивленно блеснули:
        - Зачем служанка? Нам с тобой и вдвоем хорошо.
        - Я в смысле - одеться помочь… Но ход твоих мыслей мне представляется весьма забавным.
        Хмыкнув, юная королева захлопнула дверь.
        - Войдите, кто там есть, - пригладив волосы, его величество гостеприимно распахнул дверь.
        Вошел Анри Труайя, поклонился, придерживая шпагу. Настоящий боевой клинок, не какой-нибудь там придворный, плюс темный испанский костюм с минимумом украшений, но весьма элегантный, черт побери!
        - Видно, хотите доложить о ходе расследования убийств, друг мой?
        - Скорее о новом убийстве, мой король! На этот раз - в Руийяне.
        - Это что хоть такое? - искренне удивился король.
        Ответственный за тайные поручения невозмутимо повел плечом:
        - Дыра, ваше величество. Замок и небольшой посад, пригород. Правда, недалеко - в семи верстах от Пайде. Впрочем, здесь, в Ливонии, все недалеко. Чай, не Русь!
        Последнюю часть фразы Труайя произнес по-русски, с явным новгородским выговором, с цоканьем - не «чай», а «цай»! Магнус давно уже догадывался о происхождении «доблестного нормандского дворянина», однако же не расспрашивал старого своего приятеля ни о чем. А зачем? Захочет - расскажет.
        - Так что там, в дыре? Снова аптекаря порешили? Или зеркальщика?
        - Нет, ни зеркальной мастерской, ни аптеки там нет. На это раз не повезло ученику художника. Их там целая артель - подновляют православный храм. В лесу там, рядом, часовенка, с давних еще времен.
        - Артель московская? Виленская? Или еще какая? - быстро уточнил король.
        - Псковская, - Труайя потеребил кончик левого уса. - В часовню воры ночью забрались, а ученик там ночевал, вот и…
        - Надеюсь, убийц вы все же найдете, - недовольно промолвил Магнус.
        - Ищем, ваше величество. Поверьте, делаем все.
        - Быстрее ищите, - король нахмурился и покачал головой. - Месяц уже почти колупаетесь, а?
        - Ваше величество! Всего-то третья неделя пошла.
        - Ну, так и что? Ладно, ладно, ищите…
        Ливония, все же имела свою специфику, проявлявшуюся и в ходе войны, и во всем прочем. Небольшие расстояния, огромное количество укрепленных городков и замков, всякого рода каменных фортификационных сооружений, строящихся и совершенствующихся веками. Много дорог - и дорог хороших! - убийца (или убийцы) могли запросто затеряться, покинув место преступления как можно быстрей. Нужно было выставлять посты, перекрывать пути-дорожки. Впрочем, Анри свое дело знал, в чем его величество не раз уже убеждался, а потому и сейчас ворчал лишь для порядку.
        - Та-ак… еще чего плохого в нашем королевстве случилось за последнюю ночь?
        - Войска царя Ивана взяли Пернов.
        - Взяли-таки? - Магнус покачал головой. - Ну, предлагали же тамошним ратманам к нам. Так нет, на шведов понадеялись. И что, сильно помогли им шведы? Иван Васильевич и Ригу бы взял… кабы не поляки, их ведь Рига теперь.
        - Поляков в Риге не жалуют.
        - И хорошо! - Арцыбашев всплеснул руками. - А надо еще людишек верных туда послать, и газетку распространить нашу… Чтоб рижане поляков еще больше не жаловали, да чтоб не к шведам хотели, а к нам!
        - Сделаем, ваше величество, - Труайя браво выпятил грудь и, по привычке понизив голос, сообщил самое важное, ради которого, собственно, сюда и явился: - Один человек ищет с вами встречи, мой государь.
        - Что за человек? - тут же оживился Магнус. - И почему именно со мной? Тебя ему уже недостаточно?
        - Нет, мой король. Дело уж больно важное. И доверить его, кроме как вам, никому нельзя. Речь идет о троне…
        Его величество разочарованно зевнул и отмахнулся:
        - Я даже знаю, о каком! У меня тут писем уже…
        - Письма письмами, а тут люди, - возразил Анри. - И люди, судя по всему, серьезные.
        - Ну, так давай сюда своего серьезного человека! - Арцыбашев гулко рассмеялся. - Так и быть: примем, выслушаем… Надеюсь, ты его уже привел?
        - Ждет на заднем дворе, - покивал француз-новгородец. - Надо бы тайным ходом…
        - Хорошо. Проведи.
        Представитель «серьезных людей» оказался невзрачным светлоусым мужичком в потертом телогрее-кожухе и дешевом шерстяном плаще. Несмотря на непрезентабельный внешний вид, держался мужичок с гонором - сразу видно, шляхтич. И не столь уж и прост, как кажется. Начал сразу же, без всяких предисловий, лишь только отвесил его величеству уважительный низкий поклон:
        - Я знаю человека, который может помочь вам получить польскую корону.
        - Речь идет о короне Польши и Литвы? - педантично уточнил Магнус.
        - Хм, Литва… - визитер презрительно скривился. Ну, точно шляхтич, поляк!
        - Что же он сам-то не явился, этот ваш человек? - хитро прищурился Арцыбашев. - Зачем было кого-то посылать? Или он мне заранее не доверяет?
        - Доверяет, что вы! - шляхтич яростно сверкнул светлыми, чуть навыкате глазами. - Одному вам, пан круль, и доверяет. Он… очень большой человек и знаком со многими влиятельными людьми. Только сейчас, увы, схвачен и брошен в узилище в Вильне.
        - Ах, вон оно что! - не выдержав, рассмеялся король. - Брошен в узилище в Вильне! Интересно, за что его так?
        - Шляхта обвинила его в государственной измене, - пояснив, посетитель пригладил усы.
        Он назвался пан Вилек Кварский, впрочем, вряд ли это было настоящее имя. Но вот имя того виленского сидельца вряд ли нужно было выдумывать.
        - Его зовут Кшиштоф Граевский. Он шляхтич и ясновельможный пан, связанный с таким людьми, которых я затруднюсь и назвать от вящего ко многим почтения, - с удовольствием отпив вина из предложенного кубка, продолжал свой рассказ пан Кварский. - Сего достойного пана взяли в Вильне сразу же из Москвы…
        - Ах, из Москвы! - Магнус тут же насторожился. - Вот с этого-то начинать и нужно! А ну-ка поподробнее, многоуважаемый пан!
        Собрать сведения о таинственном шляхтиче оказалось не столь уж и сложным. Пана Кшиштофа Граевского в Речи Посполитой знали многие, особенно в Литве. Однажды старый знакомый Граевского по Вильне, некий Антоний с простой английской фамилией Смит, узнав о финансовых затруднениях пана Кшиштофа, предложил тому приобрести за тысячу злотых рубин у одного краковского еврея, а затем - продать рубин в Московии, вернее, обменять на товар - в десять раз дороже. В десять! Дело вроде бы выгодное, только вот Граевский весьма странно его исполнял, зачем-то мотаясь по всем польским и литовским землям, и даже кусок немецких земель захватил. Вильна, Краков, Данциг, Торунь, Мальборк, снова Данциг, потом - в обход Вильны - Полоцк, Москва… Странные вояжи для в общем-то простой финансовой спекуляции. Особенно если учесть, что в Мальборке находился сандомирский воевода Ян Костка - один из претендентов на польский престол!
        - Встречались ли они, установить не представилось возможным, - примерно через неделю доложил Труайя. - Тамошние купцы ничего такого не слышали, а посланные в Мальборк люди еще не вернулись. Подождем?
        - Нет, - король резко дернул шеей и усмехнулся. - Боюсь, наше долгое выжидание окажется для пана Граевского фатальным. Человек он, я вижу, серьезнее некуда. Что ж, надо вытаскивать бедолагу. У нас есть кто-нибудь в Вильне?
        - Сыщем, мой король.
        С польской короной следовало спешить. Уже очень скоро период «бескоролевья» в Речи Посполитой должен закончиться. Королем изберут семиградского князя трансильванца Стефана Батория. Того самого Батория, который своей хваткой и воинскими успехами принесет много вреда Московии. Именно его проталкивал на престол турецкий султан Мурад, внук знаменитого Сулеймана Кануни - Великолепного. Мурад еще раньше прислал польским панам грамоту с требованием, чтобы поляки не выбрали в короли императора Священной Римской империи Максимилиана II, а выбрали кого-либо из польских вельмож, например Яна Костку, или если короля из других держав, то Батория или шведского королевича Сигизмунда Вазу. Максимилиан Габсбург - явный враг султана, в 1571 году Габсбурги при поддержке Венеции наголову разгромили турецкий флот в битве при Лепанто. Флот, правда, быстро восстановили, но Мурад очень бы не хотел, чтобы Габсбурги пришли к власти еще в Польше!
        Иван Грозный тоже не катил: Турция всегда поддерживала своего вассала - крымского хана, того самого, что на «Изюмском шляхе безобразничал». И не только на Изюмском… Три года назад крымский хан Девлет Гирей сжег Москву. Правда, вскоре его войско было разбито русскими воеводами в прах в битве при Молоди… В общем, для султана Иоанн тоже не кандидат. А Магнус - вассал Иоанна…
        - С этим Граевским надо обязательно встретиться, мой милый супруг, - выслушав мужа, посоветовала Маша. - Помочь ему бежать и… Сейчас же отправь людей в Вильну!
        Король так и сделал, наказав верным агентам в Литве действовать осторожно, но действенно: если не помогут деньги, то пустить в ход другие средства - запугать, шантажировать тюремщиков и судей, либо организовать побег.
        Именно побег и организовали, подкупив тюремщиков, на что понадобилось не так уж и много золотых монет. Организовали, доставили, так что уже к концу августа пан Кшиштоф Граевский предстал перед королевской четою Ливонии.
        Это был красивый, еще совсем не старый мужчина с аккуратно подстриженными усами и модной «испанской» бородкою, как носили по всей Европе, без различия вероисповеданий. На прием к королю Граевский потребовал от агентов денег на приличный костюм, и, получив таковые, явился на аудиенцию облаченный в шелковые штаны-чулки, парадные лаковые туфли и расшитый жемчугом камзол с большими разрезными буфами. Ну и, конечно же, накрахмаленный воротник - брыжи, - напоминающий небольшой мельничный жернов - куда же без этого?
        - Ваше величество, позвольте выразить мою безмерную благодарность и заверить в самом добросердечном почтении к вам и вашей венценосной супруге! Кроме того…
        - Давайте ближе к делу, достопочтенный пан, - светски улыбнулся Магнус. - Я буду задавать вопросы, вы - отвечать. Договорились?
        Шляхтич поклонился:
        - Как будет угодно вашим величествам.
        Похоже, он не ожидал встретить на аудиенции еще и королеву и рассчитывал обаять лишь одного короля, и теперь быстренько, на ходу, исправлялся, даже пытался шутить.
        - Вы встречались в Москве с важными сановниками царя Иоанна? - переглянувшись с Машей, спросил король.
        - Я встречался с самим государем! - пан Кшиштоф горделиво задрал голову. - Иоанн доверил мне передать письмо членам сейма. Чего я, увы, не сделал. Не успел.
        - А бояре вас посещали? - тут же уточнила Мария.
        Граевский скривился:
        - Афанасий Нагой и дьяк Петр Ерш Михайлов. Просили меня передать послание виленскому гетману Яну Ходкевичу…
        - И он засадил вас в темницу! - усмехнулась Маша.
        - Не он, - шляхтич тряхнул головою, силясь понять, что нужно от него этой красивой и, конечно же, глупенькой девочке-королеве. Бывшей московитке, дикой, как все русские. Правда, сейчас она дикой не выглядела, но… - Интриганы, знаете ли.
        - Нагой и Михайлов тоже интриганы те еще, - холодно молвила королева. - Это хорошо, что вы не успели передать письмо Иоанна сейму. Хотя… думаю, оно не слишком бы обрадовало польских дворян.
        - Да-да, - Магнус изобразил на лице улыбку и как бы между прочим спросил: - Так что там было, в этом письме?
        - Я не вскрывал, но… Думаю, все то, что я советовал русскому государю.
        - И что же вы советовали?
        - Многое, - шляхтич тоже улыбнулся. - То же, что сейчас посоветую и вам, ваше величество. Буде и вы все же решитесь выставить свою кандидатуру на престол Речи Посполитой!
        Советы и впрямь оказались весьма ценными, видно было, что пан Граевский представляет не самого себя, а некую группу знати, о которой он еще должен будет рассказать. Пан Кшиштоф особо обращал внимание на то, что выборность короля необходимо сохранить, но предлагал некое дополнение: «Среди потомков государевых вольно одного избрать, которого все полюбили». Кроме того, в предвыборной борьбе следовало ограничиться только двумя артикулами. В первом говорилось о том, чтобы «новых обычаев не вносить, а в старых не изменять без общего согласия всех сословий», а также «чтобы был один народ во всем между собой равный, одна Речь Посполитая, один совет, одна оборона, один государь, всеми вместе свободно избранный». Магнус сразу понял, что этим самым Граевский пытался сыграть на трепетном отношении шляхты к своим вольностям. Весьма полезным следовало признать совет выбрать место для переговоров там, где «Литвы немного было, а польских и русских панов было бы там больше», чтобы пока ни в коем случае не поднимать вопроса о принадлежности Ливонии и Киева. В вопросе о вере - не торопить событий, а устроить
богословский диспут. Главная же идея была в том, что в первую очередь следовало предъявлять не все статьи будущего договора и по спорным вопросам пока соглашаться - только для того, чтобы обеспечить избрание.
        - Кто же ваши могущественные покровители, любезный пан Кшиштоф? - наконец поинтересовался король.
        Граевский отвечал с пафосом:
        - Все те, кто не хотят видеть Польшу и Литву под шведами или турками! Те, кто сражается против татар и… хочет кое в чем обуздать магнатов, магнаты же - шляхту. Отменить в сейме право вето для загоновых!
        - Для кого?
        - Для совсем уж нищих дворян, - Маша повернулась к супругу. - Магнатов я многих знаю, почти все роды там по крови русские, много православных. Князья Вишневецкие, Острожские, Сапеги - все наши люди. Ненавидят Ивана, но и к папе римскому относятся настороженно.
        - А лютеранство?
        - Лютеранство в городах. Не во всяких - в приморских. Там, где полно немцев.
        Сохраняя тайну, пан Кшиштоф не назвал ни одного своего покровителя вслух. Лишь написал несколько имен на бумаге золоченым королевским пером. Прочитав, Магнус округлил глаза, шляхтич же вдруг улыбнулся:
        - Позволено ли мне будет преподнести некий подарок ее величеству?
        - Позволено, позволено! - весело засмеялась Марьюшка. - Подарки - всегда хорошо. Просто интересно, что вы мне такое подарите?
        - А вот! - сунув рук в висевший на поясе кошель, Граевский вытащил оттуда небольшое, но очень изящное зеркальце в золотой оправе с рисунком в виде маленьких золотых зернышек, искусно припаянных друг к другу.
        - Зернь! - восхищенно воскликнул Магнус. - Вроде бы как во время монголо-татарского ига сия техника напрочь исчезла. Оказывается, нет…
        - И при чем тут монголы? - Маша откровенно любовалась подарком, еще бы - этакий эксклюзив! - И где ж такие чудеса делают? В Вильне?
        - Тамошний ювелир, - охотно покивал шляхтич. - И - зеркальщик. Представляете, недавно в Вильне целую зеркальную мастерскую ограбили! Убили двух подмастерьев, хорошо - мастера не тронули, видать побоялись.
        - Что вы говорите! - Арцыбашев сразу вспомнил все странные «полицейские» дела с загадочными убийствами. - Подмастерьев, говорите, убили?
        - Я лишь передаю слухи, - развел руками визитер. - Подробностями же не владею.
        - Жаль.
        - Пан Граевский, - отложив зеркало, юная королева посмотрела посетителю в глаза. - Вы были в Москве. Что-нибудь знаете о смерти царевича Ивана?
        - Болтают разное…
        - Нас не интересуют слухи! Что вы лично думаете?
        - Думаю, царевич отравлен, - тихо промолвил гость. - Хотя мог и умереть. Мало ли таких внезапных болезней?
        - Пневмония, бронхит, грипп, - Магнус цинично ухмыльнулся. - Даже обычное ОРЗ с осложнениями. Антибиотиков нет - ноги промочил, и пожалуйста - на погост!
        Маша быстро пихнула мужа локтем в бок:
        - Ну сколько раз говорила? Не рассуждай непонятными словами.
        - Пневмония - это, конечно, латынь… - показал свою осведомленность пан Кшиштоф. - А брон-хит и гриб… наверное, греческий.
        На следующий день Магнус вновь вызвал к себе Анри Труайя и снова имел с ним беседу по поводу убийства аптекарей и зеркальщиков.
        - Подготовьте мне список жертв, Анри, - попросил король. - А также и тех, кто остался в живых, кого не тронули.
        - Я и так могу это сказать, ваше величество, - Труайя задумался и перечислил все, что было известно: - Почти все убитые - молодые парни, подмастерья, возрастом лет от тринадцати до восемнадцати. Правда, убили и старика аптекаря…
        - А он не мог оказаться в аптеке случайно? - быстро перебил король. - Пришли не за ним - за учеником, подмастерьем.
        - Может, и так, - француз-новгородец покачал головою. - Только странно все это - кому эти подмастерья нужны?
        - Надеюсь, вы уже установили, что связывает меж собой всех убитых?
        - Да ничего не связывает! - Анри всплеснул руками. - Все в разных местах жили, знакомы между собой не были. Разве что - возраст…
        - Вот-вот - возраст, - покусав губу, Арцыбашев подошел к окну и долго смотрел во двор, после чего обернулся и продолжал: - А может быть, еще и внешность? И что-нибудь другое? Ищите, Анри!
        Труайя явился с докладом уже к вечеру. И в самом деле, внешне почти все убитые отроки оказались похожими, словно близнецы-братья. Худые, узколицые, густые темно-русые волосы, карие глаза.
        - И еще - всех их наняли недавно, - подумав, дополнил Анри. - Все - не местные, чужаки из других краев. Да-да, чужаки. Немцы!
        - Вот видишь?! - Магнус радостно потер руки. - Кажется, мы с тобой напали на след, дорогой Анри. Туше, как говорят у вас, фехтовальщиков! Я даже знаю теперь, как предотвратить очередное убийство… и поймать убийц.
        - Трудновато будет, - признался вельможа. - Пока всех подмастерьев проверишь…
        - Но ведь аптек и зеркальных мастерских не так уж и много, мой друг.
        Вечером играли в карты. Приехала Сашка - вдовствующая баронесса Александра фон дер Гольц, еще заглянул Михутря и - чуть позже - Анри. Таким вот узким дружеским кружком и сидели. Играли по маленькой, болтали о том о сем, а когда пришел Труайя, Магнус тут же озадачил его вопросом. Все тем же!
        - Нет никого похожего, - тихо отозвался Анри. - Ни в мастерских, ни в аптеках. В Оберпалене и окрестностях - нет.
        - А кого ищете-то? - отложив карты, Александра вскинула чудные жемчужно-серые очи. - Может, я своих парней дам? Они помогут - ушлые.
        - Так у них и своя работа есть - в печатне, - неожиданно расхохотался Михутря. - Силантий, вон, жаловался недавно, будто ты, Александра, подмастерье у него сманила. Сейчас еще и парней заберешь - и кто газеты выпускать будет, а? Один Силантий не справится.
        Сашка сверкнула глазищами:
        - Да никого я не сманивала! Просто сказала парням, что ищу проворного секретаря, грамотного, чтобы знал и немецкий, и польский, и русский. Вот Феденька мне и рассказал про Франца. Ну, парня из печатни. Федя сказал, что тот и сам уже уходить собирался… А ко мне перешел с удовольствием!
        - Ну и как?
        - Добрый работник, - баронесса довольно улыбнулась. - Грамотей, языки знает. И, знаете, немного чудной.
        - Что значит чудной? - тут же уточнил Магнус.
        - Ну, такой… странный, - Сашка несколько замялась и шмыгнула носом. - Третьего дня волосы хной покрасил - рыжий теперь. А сам в замке сидит сиднем, никуда не вылазит, хотя я его не неволю и взаперти не держу.
        Труайя и король переглянулись.
        - А про прошлую жизнь ты своего секретаря не расспрашивала? - быстро спросил Магнус. - Откуда он русский знает?
        - Говорит, в Нарве от новгородских купцов научился, - баронесса неожиданно насторожилась. - Врет! Не цокает он по новгородскому, а по-московски акает. И такие словеса знает, что только в Москве и говорят. Жил он там - точно!
        - Так-так, - тихо протянул Анри. - Так-так…
        Франца допросили прямо в Сашкином - теперь уж и по бумагам Сашкином! - замке. Трясущийся от страха подросток, увидев пред собой короля, со слезами повалился в ноги.
        - Не реви! - гулко прикрикнул Магнус, указывая на невысокую скамеечку у самой стены. - Садись, вон.
        - Ваше величество-о-о…
        - Анри, подними его!
        - А ну, живо, парень!
        Вздернув отрока за плечи, Труайя силой усадил его на скамью и похлопал ладонью по щекам:
        - Сказано тебе - не реветь!
        - П-прошу п-простить, - заикаясь от страха, подросток все же утер слезы и сопли. - Я… я ничего такого не делал…
        - Ты боишься, - утвердительно молвил король. - И боишься не нас! Кого? Говори! Живо!
        - Они нашли меня, - подняв голову, Франц сверкнул глазами. - Те страшные люди из Москвы… Я узнал их, узнал! Они крутились возле печатни, расспрашивали. Главный - Акинфий Белоус, приказчик московский. Не только приказчик, он на всё готов, на всё способен. Я узнал, узнал: борода черная, кудлатая, взгляд как у оборотня - злой! Посмотрит - словно огнем жжет. Я, как его чрез окно увидал, сразу бежать собрался… Но вот госпожа фон дер Гольц в замок взяла. Сюда-то они не доберутся!
        - Понятно, - внимательно выслушав мальчишку, Магнус задумчиво скривился и спросил главное: - Теперь скажи, почему они тебя ищут? Почему хотят убить?
        Заметив смятение, мелькнувшее в карих глазах отрока, его величество повысил голос:
        - Рассказывай все без утайки! Только тогда мы сможем тебе помочь.
        Заикаясь, Франц рассказал всё. Или почти всё. По крайней мере, Арцыбашеву стало более-менее понятно и с убийствами подмастерьев, и кое с чем еще.
        Юный Франц родился и вырос в Нарве, в семье приказчика из Мекленбурга. Родители умерли от чумы - в те времена почти треть населения Прибалтики вымерла. Оставшись один, мальчишка мыкался по родственникам и знакомым, а затем встретил богатого купца - доброго знакомого отца, с ним и подался в Московию, где купец порекомендовал его немцу-аптекарю по имени Иоганн Гетфильд. Герр Иоганн держал в немецкой слободе аптеку, услугами которой пользовались весьма влиятельные люди: дьяки, подьячие, думные дворяне, даже некоторые бояре и московские служилые чины.
        Московский приказчик Акинфий Белоус - так он представился - впервые заглянул в аптеку где-то в конце июня, а потом заходил еще несколько раз. Покупал сулему - ртутное вещество, посредством которого выводили веснушки и лечили разного рода интересные болезни, заводящиеся от плотской любви.
        - Это яд вообще-то, - понемногу приходя в себя, пояснил Франц. - Соединение ртути. Еще сулему в амальгамах используют… ну, для зеркал. И в шляпных мастерских - для фетра.
        - Так этот приказчик, стало быть, веснушки решил вывести? - король перешел на русский.
        Мальчишка отозвался на том же языке, довольно правильно, лишь с забавным акцентом:
        - Не, веснушек у него не было. Да и сулему, сказал, не для себя берет - для брата. Дескать, тот подцепил что-то от гулящих девок, а уж таких на Москве множество. А потом, июля месяца тридцатого числа, Акинфий убил моего хозяина, герра Иоганна! Просто где-то под вечер зашел в аптеку и убил. Зарезал ножом, словно курицу! Ловко так… умело.
        - А ты откуда знаешь, что именно он? - удивился Магнус.
        - Я ж видел все! - подросток дернулся. - С утра еще хозяин послал меня на рынок за лечебными травами, там один мужик из крестьян ими торгует. Ну, вот я и пошел - а торговли-то в этот день и не было! Зато народищу-у-у! И стрельцы кругом, и глашатаи. Царевич Иоанн умер, вот о горе таком народу и объявили - отчего я и число-то запомнил. На всех улицах - разъезды да стражи пешие, я припозднился. Чуть раньше вернулся бы - и сам с хозяином своим лег кинжалом пронзенный. А так… Только дверь открыл - хорошо, петли недавно барсучьим салом смазали, неслышно было, как и вошел… Заглянул, а там трое! И один - Акинфий, приказчик. И в руке его кинжал окровавленный, а герр Иоганн на пол упал, и в груди, под самым сердцем, рана. Оглянулись все трое ко мне - а глазищи-то стра-ашные! Я ноги в руки - и бежать. Акинфий со своими по пятам шли, да не догнали. А я - к купцам нарвским, с ними домой добрался… И там, в Нарве, вдруг случайно увидел Акинфия!
        Отпустив Франца, Магнус и его доверенное лицо принялись строить догадки - что бы все это значило? С одной стороны, могло иметь место и обычное ограбление. Злодеи просто-напросто воспользовались суматохой, возникшей в городе после объявления о смерти царевича Иоанна, а к аптеке, верно, присматривались давно. С другой стороны, тогда возникает вопрос: зачем они столь упорно преследовали помощника аптекаря, случайно оставшегося в живых? Заметали следы? Хм… Ладно бы в Москве отыскали парнишку да, не говоря худого слова, убили, но чтоб тащиться за ним в Нарву и дальше - по всей Ливонии? Для этого нужно было иметь о-очень веские основания, а значит, тривиальным ограблением тут и не пахло. Тем более беглого отрока не просто искали - убивали всех, похожих на него. Так, походя, на всякий случай. Похоже, ставка была высока!
        - Ну? - король посмотрел на своего верного помощника во всех тайных делах.
        - Я думаю то же, что и ты, государь, - Труайя приложил руку к сердцу. - Этот приказчик как-то связан с загадочной смертью царевича! Думаю, он его и убил. Конечно, не сам по себе - по чьему-то приказу.
        - Понятно, что по приказу, - покачал головой Леонид. - Интересно, кто б мог царевича заказать? Кому выгодно было?
        - Да много кому, - сановник пожал плечами. - Шведскому королю, литовскому и польскому сейму… а может, и иным московским князьям. Думаю, они не только царевича отравили, но намеревались убить и самого государя. Да не вышло! Что-то пошло не так, вот и бросились следы заметать, аж до Ливонии добрались! А что делать? Крутой нрав Иоанна хорошо известен.
        Ловить отравителей решили на живца. Прямо здесь, в замке. Логично рассуждая, Арцыбашев прекрасно понимал, как злодеи будут действовать дальше. Первым делом, конечно же, попытаются установить, куда делся Франц из печатни. Если уже не установили - это ведь никакая не тайна. Значит, именно в замке фон дер Гольцев и стоило их ждать.
        - Чужаки в замке не появятся! - обломила друзей юная баронесса Сашка. - Просто не смогут. Подъемный мост у меня, ворота, стража верная - все как у людей. Ну как проникнуть-то?
        - Очень просто - подкупить стражу, - Анри громко расхохотался. - Серебро и золото совершают чудеса. За добрую сумму отрока из замка вынесут наготове, в мешке. Запросто! А вот убивать парня в замке я б, на их месте, не стал - потому как труп куда девать прикажете? Разве что в ров - так ведь заметить могут.
        - Мешок тоже заметят, - усмехнулась Александра. - А ночью ворота без моего приказа запрещено отворять. Не-ет, чужим в замок не проникнуть, а свои - побоятся. Тут ведь все друг за другом следят. Покойный барон так устроил. Раньше ему обо всем доносили, теперь - мне. Отравители… ишь ты! Я б, ваше величество, о кухне дворцовой побеспокоилась. Врагов у вас больно уж много.
        О кухне Арцыбашев побеспокоился давно, точнее сказать, не он сам, а Маша. В королевском замке за слугами, стараниями того же Анри Труайя, следили весьма тщательно, а уж за кухней - особо. Уж такой век на дворе стоял - отравительский.
        - На живца - идея хорошая, - уже на обратном пути, сидя в королевской повозке, одобрительно покивал Труайя. - Я вот думаю, не только убийц на него ловить, но и возможных отравителей. Это плохо, что у нас во дворце все так строго.
        - Чем плохо-то? - Магнус усмехнулся, искоса посматривая в окно. - К тому же ты сам такую строгость и ввел.
        - Думаю, государь, если кто тебя отравить попытается, все одно непременно кого-нибудь в помощники да найдет. Так лучше бы, чтоб злодеи на наших людей вышли. Кому-нибудь из поварских помощников надобно все разъяснить да жалованье тайно прибавить. Я бы подумал, кому. Могу ли?
        - Делай, как знаешь.
        Махнув рукой, король вновь посмотрел на мелькавшие за окном кареты поля, луга, перелески. От замка в Оберпален шла хорошая мощеная дорога, так что повозка почти не подпрыгивала на ухабах, и в пути можно было спокойно поговорить, не опасаясь прикусить язык или сломать зубы.

* * *
        В начале сентября в замке юной баронессы собирали оброк и арендную плату за землю, в основном продуктами. На просторном дворе разгружали объемистые крестьянские возы, становилось необычайно людно, везде звучали голоса - кто-то ругался, кто-то шутил, шумно обменивались последними новостями.
        Кибитка хуторянина Эйнара Копны выехала с хутора довольно рано, почти сразу с рассветом. Этим летом у Эйнара сильно увеличилось коровье стадо, своей собственной земли уже не хватало, пришлось арендовать у баронессы Александры заливной луг, за который пришла теперь пора расплачиваться, слава богу, не деньгами - договорились на сыр да на масло. Их теперь хуторян и вез, по дороге прикидывая, насколько дороже вышло бы деньгами. Пожалуй, раза в два! Ну, если и не два, то в полтора точно. Просто юной баронессе очень нравился сыр, именно тот, что делали на хуторе дядьки Копны. Что ж…
        Проходящая меж высоких сосен дорога обогнула овраг и резко свернула к югу мимо дубравы, на опушке которой хуторянин заметил неизвестно откуда взявшегося мужика. Не высокого, но и не низкого, лет тридцати, с вислыми сивыми усами и одетого как обычно одеваются городские приказчики и зажиточные хуторяне: камзол, конечно, не как у господ, но что-то вроде - даже рукава с буфами, но накрахмаленного воротника, конечно, нет, зато пояс какой! Ах, какой пояс! Эйнар и сам не отказался бы от такого - из хорошо выделанной кожи, с серебряными нашлепками, щегольской. Пояс, не кушак - на него много чего повесить можно: и кошель, и ложку, и ножик, огниво даже. Интересно, где выделывают такие пояса? Не иначе как в Нарве или даже в Пярну, или в самом Ревеле!
        - Эй, дядько, не подвезешь ли до города?
        Незнакомец спросил по-немецки, хотя выглядел как обычный сосед и, верно, должен был знать и язык местных эстов. Но вот почему-то не знал. Впрочем, это не насторожило Копну - хотя должно было насторожить, хуторян отличался подозрительностью, только вот нынче пояс его отвлек.
        - До города, говоришь? Так я в замок.
        Дядько Эйнар Копна нарочно ответил на своем родном языке - языке южных эстов. Незнакомец должен был бы его понять, хоть и относился к тем самовлюбленным типам, что корчили из себя немцев и не уважали собственную родную речь.
        Так понял или нет?
        - Говорю, в замок еду…
        Больше дядько Эйнар не успел ничего сказать: вылетевшая из придорожных кустов стрела пронзила ему грудь под самым сердцем! Кулем повалившись в телегу, хуторянин дернулся и застыл, уставив невидящие белесые глаза в столь же белесое, затянутое облаками небо.
        - Ну, вот и славненько, - выйдя из кустов, здоровенный темноглазый мужик в морской кожаной шапке забросил за спину добрый тисовый лук и, толкнув мертвое тело рукою, довольно пригладил могучей дланью черную кудлатую бороду: - Отошла душенька, отлетела. Давай-ка его в кусты, Дементий.
        Сивоусый Дементий, кивнув, ухватил убитого за ноги. Вдвоем злодеи легко спрятали труп в кустах и взгромоздились в телегу.
        - Сыром пахнет, ага, - втянув ноздрями воздух, Дементий засунул руку под прикрывавшую телегу рогожку. - Точно - сыр! Поедим, Акинфий Иваныч?
        - Не поедим, а поедем! - взяв в руки вожжи, чернобородый подогнал запряженную в телегу кобылку. - Н-но, милая, н-но!
        - Быстро мы нынче управились, - подхалимским тоном промолвил примостившийся на краю кибитки Дементий. - Ловко ты, Акинфий Иваныч…
        - Мы-то быстро, - Акинфий почмокал губами, словно раздумывал: может, и вправду попробовать сыр? От воза-то, чай, не убудет! - Мы-то быстро… Интересно, успел ли Ганс девчонку найти? Управился ли?
        Последнюю часть фразы чернобородый произнес по-немецки, хотя до того беседа шла на русском языке, в той его версии, что использовалась в Великом княжестве Литовском.
        - Управился, - ухмыльнулся усач. - Ганс да не управится с девками? Любую соблазнит, только волю дай. А гулящих нынче тут много - маркитантки, мать их дери.
        - Да уж, кому война, кому мать родна - так ведь говорят в Московии. Ганс за дубравой должен ждать?
        - Да, за дубравой.
        Акинфий подогнал лошадь, и груженный плетеными корзинами с сыром и маслом воз тяжело покатил по узкой лесной дорожке. Вокруг густо росли папоротники, краснотал и бредина, тянулись к небу высоченные липы, пахло можжевельником, грибами и сладким клевером. Воздух стоял такой густой и тягучий, что казалось, его можно пить. Да что там пить - есть, хлебать ложками! Медвяной запах трав плыл над показавшимся за дубравою лугом, покачивался в орешнике меж ветвей и уже наливавшихся первым молочным соком плодов - орехов.
        Как раз под кустом стояли двое, щелкали орехи да о чем-то, смеясь, болтали. Длинный молодой парень с рыжеватый шевелюрою и голубыми сияющими глазами был явно из тех, что так нравятся женщинам, особенно не сильно избалованным любовными ласками вдовушкам и всем таким прочим. К коим явно не относилась собеседница парня: судя по виду, оторва еще та! Невысокая, стройная, с упругой грудью и смазливым личиком, она так высоко задрала юбку, что стали видны коленки.
        - Вот видишь, славный Ганс, какой у меня синяк? А всего-то через овраг перебралась. Ну, где твои друзья? Что-то они запаздывают.
        - Да вон, похоже, они. Едут! - всмотревшись в показавшуюся из-за дубравы кибитку, Ганс, видно, узнал седоков и поспешно замахал рукою: - Эгей, эй! Мы здесь! Здесь мы…
        Воз послушно свернул к орешнику, покатил, сминая колесами заросли пастушьей сумки и высокие стебли таволги.
        - Вона вы где! - пригладив бороду, усмехнулся Акинфий. - А мы вас у дубравы высматривали.
        - Так тут орехи!
        - Орехи… Ладно, дружище Ганс. Давай, знакомь со своей дамой.
        Дама оказалась понятливой. И довольно алчной. Не глядя, запросила за услуги талер!
        - Талер? - изумился Дементий. - Столько добрый воин иногда и за месяц только получит! А тебе тут работы - с час.
        - Дадим, дадим талер, - Акинфий успокаивающе покивал и вытащил из сумы серебряную монету. - На вот, дама, бери. Тебя как звать-то?
        - Марго.
        Попробовав талер на зуб, девушка проворно спрятала его куда-то под юбку и с готовностью облизнула губы:
        - Ну, что, господа мои? Мне юбку сразу снимать?
        - Постой, - хмыкнув, старшой улыбнулся в бороду. - Не так быстро, фройляйн. Видишь ли, мы сейчас поедем в замок. Так там, в замке, есть один нужный нам человек. Совсем еще молодой мальчик…
        - И его я должна ублажить, - маркитантка оказалась очень даже понятливой. - Прямо там, в замке? Надеюсь, там найдутся укромные местечки.
        - В кибитку его завлеки, там все и сладь, - хмуро пояснил Акинфий.
        - Уж не извольте беспокоиться, завлеку, - Марго вдруг улыбнулась самой обворожительною улыбкою, которой никто сейчас от нее не ждал. Светло-голубые глаза ее искрились, пухлые розовые губки казались вырезанными из коралла… или сердолика самой высокой пробы. Красавица! Как есть красавица. Кто же откажется от такой? Уж точно не подросток.
        - Мы знаем, ему именно такие, как ты, и нравятся, - ухмыльнулся Акинфий. - Стройненькие светлоглазые брюнетки. Так что уж не подведи.
        - Сказала уже! - девчонка шмыгнула носом и с хитрецой взглянула на мужиков. - Вы-то сами не того? Не будете?
        - Некогда, - сказал как отрезал старшой. - Все, залезай - поехали. Некогда тут лясы точить.

* * *
        - Десять, одиннадцать… дюжина! - исполняющий обязанности фогта бывший паж Эрих фон Ландзее тщательно пересчитал аккуратно сложенные в корзину крупные, в серую крапинку, яйца и, обернувшись, бросил Францу: - Все, можно. Записывай.
        Мальчишка аккуратно внес в оброчную грамоту дюжину гусиных яиц от Антса.
        - Ну, что тут у вас? Теленок? Это кто - телочка или бычок?
        Узнать ответ Эрих не успел: на опоясывающей главную башню террасе вдруг показалась Александра. В зеленом, с отливом, платье с кринолином и буфами, с модным накрахмаленным воротником, похожим на небольшой мельничный жернов, юная вдовушка казалось живым олицетворением всех мыслимых дворянских добродетелей. Серые глаза ее взирали на происходящее во дворе спокойно и строго, лишь легкая улыбка тронула лицо при виде Эриха. И паж, словно бы почувствовав, что на него смотрят, резко обернулся.
        - Заходите в залу, Эрих, - помахав рукой, крикнула баронесса. - Ну, заходите же!
        - Но я еще не все…
        - Франц все примет по описи, - юная вдовушка засмеялась. - Он сможет, он умный. А я ему потом заплачу отдельно. А, Франц?
        - Что вы сказали, госпожа? - парнишка тоже обернулся и, посмотрев вверх, улыбнулся. Ибо при виде красавицы баронессы обычно улыбались все, исключая разве что совсем уж откровенных женоненавистников и подлецов.
        - Закончишь все сам, Франц? Мне Эрих нужен.
        - Ну да, ну да. Закончу.
        Охотно кивнув, Франц вернулся к возам:
        - Та-ак… Значит, это у вас - бычок. Нетель.
        Эрих фон Ландзее вбежал в башню на крыльях любви - ну как же еще можно было назвать то светлое и томительно радостное чувство, охватившее его еще при жизни старого барона! То, что испытывал юный паж к своей сеньоре, так и называлось - любовь. Юноша любил Александру фон дер Гольц тайно и был счастлив уже и этим. Однако все изменилось после смерти барона… и особенно после того, как Эрих помог своей возлюбленной бежать и, королевской волею, обрести доброе имя.
        - Ах, милый Эрих… - едва юный рыцарь вошел, а точнее сказать, ворвался в залу, баронесса бросилась ему на шею и, одарив поцелуем, увлекла за собой в покои.
        Его величество ведь просил отвлечь Эриха, так почему бы это не сделать? Так, чтобы приятно было и самой. Немножко поиграть в любовь, ведь Эрих фон Ландзее - такой милый мальчик!
        - У меня что-то чешется под левой лопаткой, - Сашка вовсе не стала придумывать каких-то изысканных обольщений. Вполне хватило и обычных, деревенских. - Ты б посмотрел, а?
        - Где?
        - Ну, вот… Развяжи ленточки…
        Честно сказать, стягивающие лиф платья шелковые шнурочки уже были давно ослаблены Сашкой, осталось только потянуть, и…
        Эрих и потянул. И восхищенно замер, узрев пред собой оголившуюся спинку баронессы! Белую, с такой нежною шелковистою кожей и трогательными веснушками на плечах… Не удержавшись, юноша погладил плечико своей юной пассии, потом робко поцеловал ее в шею.
        Александра фон дер Гольц резко обернулась, уже нагая до пояса - осталось сбросить лишь кринолин.
        - О, госпожа моя…
        Эрих не верил своему счастью.
        - Иди сюда, мой рыцарь, - томно облизав губы, прошептала баронесса. - Иди…
        Между тем внизу, во дворе замка, помощник фогта Франц заканчивал приемку оброка.
        - Девять локтей полотна… Что так мало-то?
        - Лен плоховато уродился, господин. А я еще бобровыми шкурками добавлю. Вот, вместо пяти - полдюжины!
        - Ладно. Пусть будут шкурки.
        Наконец остался уже один воз - кибитка. Хозяйка ее, молоденькая смазливая хуторянка, вдруг улыбнулась обворожительно и маняще и так стрельнула глазками, что у парня захолонуло сердце. Стройненькая брюнетка с голубыми глазами… такая, как в сладостных детских мечтах.
        - Меня зовут Марго, молодой господин. Я с дальнего хутора.
        - С какого именно?
        - А вас как зовут?
        - Франц. Так с какого же?
        - Жарко сегодня, милый Франц… Ведь правда?
        Жарко, вообще-то, не было. Наоборот, все небо с утра затянула какая-то белесая хмарь, а с реки явственно тянуло холодом.
        Тем не менее ушлую хуторянку это, похоже, ничуточки не смущало. Распахнув черный бархатный жилет, она вытащила из-за пояса веер, томно обмахнулась… и, неловко уронив веер к ногам, наклонилась - так, что взгляд Франца невольно попал в разрез белой льняной сорочки. Весьма глубокий разрез, ничего по сути не скрывший.
        Ах, какая у этой девчонки кожа! Золотисто-смуглявая и, верно, шелковистая наощупь… Франц даже покраснел. Видя такое дело, Марго еще подлила масла в огонь:
        - Отец впервые отправил меня в замок одну. Я так волнуюсь, так волнуюсь… Послушайте, как бьется сердце!
        Схватив потную ладонь юноши, Марго приложила ее к своей груди. Нащупав крепнущий сосок, Франц закусил губу.
        - А хотите квасу? - томно, в самое ухо, прошептала девушка. - У меня есть… там, в повозке… Пошли.
        Не дожидаясь ответа, гулящая схватила парня за руку, увлекая за собою в кибитку. Франц шел как будто во сне - шагал как тот теленок… или нетель.
        - Вот сюда поднимайтесь, мой господин… Ага! Я сейчас опущу полог. Во-от…
        - Зачем же полог-то… Ой…
        Франц напряженно застыл, почувствовав у своего горла разящее острие кинжала!
        - Поклон тебе, парень, от герра Иоганна Гетфильда. Аптекаря из Москвы, - с насмешкою произнес чей-то грубый голос.
        - Так герр Иоганн жив? - искренне обрадовался мальчишка. - А я-то думал…
        - Ну, вот мы с тобой и встретились, паренек.
        Холодное лезвие уже готово было перерезать несчастному юноше горло, однако помешали снаружи:
        - Эй, чья это повозка? А ну, живо убирайте ее со двора!
        Луч света ворвался в кибитку - кто-то приподнял полог, заглянул… Человек короля Магнуса! Тот, кого называли Анри Труайя!
        - Говорю, убирайтесь, живо! А-а-а, и ты здесь, Франц. Они что же, тебя до города подвезут?
        - П-подвезут…
        Убравшийся от горла кинжал уперся под лопаткой в спину.
        - Ага… ну, пусть подвозят… Франц - беги!
        Что было дальше, Франц толком не понял. Рванулся, прыгнул, закричал… Ткань кибитки с треском разорвалась, и воины Анри Труайя поразили злодеев копьями! Правда, не всех, самому главному - Акинфию - удалось уйти. Выпрыгнув из кибитки, он бросился не к воротам, как следовало бы ожидать, а к приставной лестнице, ведущей на крепостную галерею, как поступил бы опытный и хладнокровный воин.
        Взобравшись на галерею, Акинфий отбросил лестницу носком сапога, бегом поднялся на стену, встал меж каменными зубцами и, не оглядываясь, бросился вниз, в ров.
        - Смотрите, смотрите! - на башне закричали стражники. - Прыгает, ага… Ой!
        Труайя, конечно же, послал ко рву воинов, однако было уже поздно - злодею удалось скрыться в густых лесах, начинавшихся невдалеке от замка и тянувшихся до самых псковских земель. Еще двое злодеев оказались ранены, Марго же лишь плакала да говорила, что не виновата ни в чем. Ее просто попросили… наняли… просто доставить удовольствие… вот она и хотела… а они…

* * *
        Раненного в руку злодея - назвался он Дементием - перевязали и увезли в Оберпален, где поместили в подвальное узилище под угловой башней выстроенного еще крестоносцами замка, нынешней резиденции короля. Приближался праздник - день урожая и день святых Флора и Лавра, почитаемых как католиками, так и православными жителями Ливонии.
        Флор и Лавр при жизни был каменотесами, однако же их праздник почитался как лошадиный день, особо отмечали его те, кто хоть как-нибудь был связан с лошадьми: кузнецы-подковщики, мастера по конской сбруе, конюхи… ну и всадники, само собой, а всадниками в то время были почти все - другого-то транспорта не имелось!
        Уже с утра по городку и окрестностям ездили повозки, запряженные лошадьми, в гривы которых вплели разноцветные ленточки. Катали всех желающих: взрослых - за небольшую денежку, детей же бесплатно, за счет королевской четы. На ратушной площади развернулся рынок, бойко торгующий овощами, фруктами, всякого рода зеленью, дичью, копченой рыбой и всем прочим немудреным, но обильным товаром. Настолько обильным, что весь на узенькой площади не поместился, пришлось организовать еще одно торговое место - недалеко от городских ворот на лугу, заросшем ромашками, васильками и клевером.
        Рядом с торговыми рядками, под развесистыми вербами расположились и бочки с пивом, сваренным как раз к празднику. Степенно прогуливающиеся горожане, отправив детишек к устроенным тут же, рядом, качелям, неспешно потягивали пиво из больших деревянных кружек да судачили о том о сем, не забывая выпить за своих достойных правителей - короля Магнуса и королеву Марию.
        На лесной опушке неподалеку от торгового места играла музыка: лютня, испанская гитара, флейты. Уже танцевали первые пары, но большая часть горожан пока просто слушала да приглядывалась, все знали - самые танцы начнутся уже ближе к вечеру, когда все накушаются пива, выпьют вина.
        Музыка была слышна издалека, и путники, идущие да едущие по лесным дорожкам на праздник, поспешно прибавляли ходу - не опоздать бы! Прибавил и дровосек: потянул нагруженного вязанками хвороста ослика, тот послушно засеменил, кивая большой ушастою головою. Однако же как ни поспешал дровосек, а все же кое-кто шел куда быстрее. Высокий плечистый монах в длинной черной рясе с накинутым на голову капюшоном, перебирая четки, нагнал ослика:
        - Бог в помощь работному человеку!
        - Благодарствую, святый брат! Не благословите ли? - дровосек, как и многие выходцы из здешних крестьян, оказался католиком. Что ничуть не удивило монаха.
        - Благословляю тебя, сыне. На праздник?
        - Туда, - дровосек мотнул круглой, как шар, головой, едва не потеряв суконную шапку. По-крестьянски плотный, низенький, он казался весьма энергичным и бойким. - Вот только сначала отвезу хворост, брате…
        - Меня зовут… брат Бенедикт, - поспешно представился чернец, сверкнув из-под капюшона черными, глубоко посаженными глазами. Тяжелая, какая-то квадратная челюсть его, с небольшой ямочкой на подбородке, была тщательно, до синевы, выбрита.
        - А я Эвальд-дровосек! Меня в Оберпалене каждая собака знает.
        - Так и я про тебя слыхал, - усмехнулся брат Бенедикт. - Не ты ли в королевский замок хворост носишь?
        - Ношу, - Эвальд с гордостью выпятил грудь. - И в замок, и на кухню… и много куда еще, да-а!
        - Ты-то мне и нужен, - прошептал про себя монах, снимая с могучего плеча суконную крестьянскую котомку.
        - Что-что? - не понял дровосек.
        Чернец улыбнулся, нехорошо так, не по-доброму, натужно, словно бы через силу натянул улыбку:
        - Говорю, музыка славная! Тарантелла!
        - Тара… - Эвальд тоже прислушался.
        - Нет, все ж таки - баркарола. Слышите, друг мой - та-та-та… та-та-та…
        - Слы…
        Отвлекая наивного дровосека вопросом, брат Бенедикт в одно мгновенье выхватил из котомки кинжал и с необычайной ловкостью и проворством воткнул его бедолаге под сердце. Несчастный медленно осел наземь, и монах быстренько отволок его в кусты, где и бросил. Сам же, сняв сутану, оказался обычным деревенским молодцом, правда, довольно угрюмым. Узкие серые штаны, стоптанные башмаки, темная суконная куртка с деревянными пуговицами… Подумав, убийца вернулся-таки к трупу и, сняв с его головы шапку, натянул себе на самый лоб.
        - Вот теперь хорошо.
        Удовлетворенно кивнув, лжемонах подхватил под уздцы ослика и чмокнул губами:
        - Ну, что, труженик, пошли… Да ты не переживай, по пути подкормлю, в обиде не будешь. Куплю тебе овса, клянусь Флором и Лавром. Хоть ныне и не твой праздник, а лошадиный, а все же куплю.
        Похоже, убийца любил животных куда больше, чем людей. И ослик это почувствовал - забыв про прежнего хозяина, поспешил за новым с чрезвычайной охотою. Даже не закричал свое обычное «и-а-а-а».

* * *
        Праздника хотелось всем, и стражникам королевской темницы - ничуть не меньше других. Что же они, не люди, что ли? Всем Флор и Лавр, а им что же? Хоть и не лошади, а все же выпить охота, тем более что начальник всей дворцовой стражи, капитан Альфонс ван дер Гроот, нынче тоже празднует. Да и вообще, день-то сегодня какой? Воскресенье!
        - В воскресенье сам Господь отдыхал, а уж мы-то, грешные… - вытянув ноги к камину, начальник караула бравый капрал, усач Людвиг Фирс накинул на плечи плащ и зябко поежился.
        Караульное помещение располагалось тоже в подвале, там же, где и темница для разного рода злодеев, которых в те времена имелось с избытком. Не в таком, правда, количестве, как в начале двадцать первого века, но были, были. Впрочем, почти все лиходеи - в отличие от двадцать первого века - хоромы себе не строили, потому как быстро ловились, бились кнутом да вешались, оттого и убытков казне ливонской покуда что не было. Да и экономили, что и говорить, на всем. Вот и на караулке - тоже. Ну, скажите на милость, зачем летом печи да камины топить? Разве что ночью да в дождь… или вот здесь, в подвалах, где вечный холод да сырость стоит несусветная. Со стен капает, кругом мокрицы ползают. Даже крысы и те ушли, побрезговали. А и правильно - нечего мерзким злодеям условия райские создавать!
        Оно, конечно, так, злодеям нечего, однако же в таких же точно условиях и караульная стража обреталась. Не часто, правда - через день на ремень, раз в сутки менялись. Но все же посиди-ка целый день в холоде да в сырости! Живенько ревматизм заработаешь или какой-нибудь, не дай бог, артроз, что в народе отложениями солей называется.
        Вот и Людвиг Фирс, хоть и выглядел браво - усищи черные да грудь колесом! - а все же страдал уже: и в спину стреляло, и шея иногда не поворачивалась. Кстати, супруга капрала иначе считала, не от сырости, от вина это! Любил Людвиг выпить, чего уж. Все его соседи об этом знали, да Эвальд-дровосек пропускал иногда в караульне стаканчик-другой.
        Из-за сырости да от холода, в мае еще написали караульные челобитную господину капитану. Мол, неплохо бы деньжат на дровишки и летом подбрасывать, совсем-совсем не худо. Снаружи-то, на улице, оно понятно - тепло, жарко даже, а здесь? Вот уж поистине - не вспотеешь!
        Капитан к самому королю пошел. Выделили денежку, дали. Лично Людвиг Фирс самого дешевого дровосека нашел, круглоголового эста Эвальда, что жил на улице Очисток с женой и тремя малолетними детьми. С того времени каждый день привозил дровосек на своем ослике пару вязанок хвороста. А больше и не надо было! Каждый день привозил, а ныне вот что-то запаздывал. Хотя… нет!
        Вскинув голову, капрал услыхал знакомое цоканье копыт и улыбнулся. Ну, наконец-то! Сейчас хоть согреться да выпить винца…
        Вскочив со скамьи, начальник караула самолично отворил дровосеку обитую железом дверь… и озадаченно замер на пороге. Вместо знакомой физиономии Эвальда оказалась другая - вытянутая, с квадратной челюстью, чем-то похожая на лошадиную морду. Незнакомая какая-то морда, не та! Но ослик-то был - тот. И хворост.
        Не зная, что и сказать, капрал Фирс просто открыл рот и протянул:
        - А-а-а!
        - Будьте здоровы, доблестный капрал господин Людвиг Фирс! - осклабился незнакомец. - Дружок мой старинный, Эвальд-дровосек, велел вам кланяться. Сам-то он с женою и детишками на праздник пошел, а хворост меня попросил отвезти. Так куда сгружать-то?
        - Туда, в караулку, неси…
        - Ага, ага, сейчас… - сгрузив вязанки к камину, дружок дровосека расправил плечи и снял с плеча котомочку. Улыбнулся, вытащил плетенную из лыка баклажку: - Эвальд вам лично доброго вина прислал. Из уважения, чтоб сильно не ругались. Дескать, сам не явился да бог знает кого прислал… Попросил вас сразу отпробовать, да ежели по вкусу придется, он еще баклажку пришлет.
        - Отпробовать, говоришь? - подумав, капрал быстренько вытащил из стоявшего в углу сундука пару стаканов. - А чье вино-то? У кого Эвальд его брал?
        - Говорит, у Гирша.
        - У Гирша вино доброе, ягодное. Некоторые его, правда, брагой зовут, но по мне, так и брага - вино, верно ведь? Ну, за Флора и Лавра!
        Разлив вино по стаканам, караульщик чокнулся и тут же, одним махом, выпил. Крякнув, вытер рукавом усы:
        - Эх, хор-рошо! А ты чего не…
        Верно, хотел спросить, чего ж это дружок дровосека не пьет, не торопится? Хотел, да не успел. Откинулся бравый капрал на скамеечку, захрапел, заулыбался, довольно пуская слюни. Наверное, уже и сны ему снились. Может быть, красивая и добрая женщина, а может - и лошадь. День уж такой сегодня, лошадиный - святых Флора и Лавра праздник.
        Заботливо накрыв спящего плащом, «друг Эвальда» вытащил из котомки рясу и проворно натянул ее на себя, вмиг преобразившись из дровосека в монаха. Вышел, неслышно прикрыв дверь, и, четко печатая шаги, пошел по гулкому, освещенному единственным факелом коридору.
        - Стой, кто идет? - немедленно последовал окрик. Выступивший из темноты часовой грозно выставил вперед алебарду.
        - Я отец Бенедикт, - перекрестив стражника, улыбнулся монах. - С соизволения его величества явился исповедовать раненого. Того, что привезли из замка фон дер Гольца.
        - Исповедовать? - изумленно переспросил караульный. - Так вроде рана у него… Ой! Неужто его… того…
        - Да, завтра на площади и казнят по королевскому приказу.
        - Вот те на-а… А мы тут и не знали! Вон туда проходи… Погодь, сейчас я засов отодвину.
        Без разрешения начальника караула никто с улицы не мог бы сюда зайти никогда. Вот часовой и не парился: раз пришел священник, значит так надо. Тем более дело-то такое…
        Лязгнув дверью, монах вошел в узилище, освещаемое дневным светом сквозь узенькое, забранное надежной решеткой оконце под самым потолком.
        - Кто здесь брате Дементий? - наскоро прочтя по-латыни молитву, громко осведомился чернец.
        В узилище находилось человек десять, кто-то спал, зарывшись с головою в солому, кто-то резался в кости, а какой-то доходяга в дальнем углу - молился.
        - Я Дементий!
        Монах быстро пошел на голос, уселся рядом:
        - Явился утешить тебя, сын мой. Пойдем-ка в уголок…
        Прогнав доходягу, священник и злодей расположились в дальнему углу.
        - Акинфий, ты! - шепотом обрадовался Дементий. - Вот не узнал, без бороды-то. По голосу только…
        - За тобой пришел, брат, - так же шепотом отозвался «монах». - Ночью побег готовлю. Сейчас скажу, как… Пока же я помолюсь, а ты откинься спиной к стене и делай вид, что слушаешь. Патер ностер…Отец наш небесный…
        Дементий так и сделал: откинулся, слушая монотонный, какой-то убаюкивающий голос сотоварища, даже чуть было не уснул. Может, и уснул бы, кабы не узкое лезвие стилета, угодившее прямо в сердце. Опытный лиходей Акинфий, незаметно вытащив клинок, ударил снизу вверх, без замаха. Так бьют наемные убийцы в Венеции - брави.
        Ударил, убил - никто и не заметил! Не вскрикнул Дементий, как сидел, так и остался сидеть. Лжесвященник же поднялся на ноги:
        - Прощай, брат. Мужайся! И вы все, братие…
        - Благодарствуем, святой отец.
        Лиходей покинул тюрьму, не вызвав никаких подозрений, тем более что начальник караула, бравый капрал Людвиг Фирс, все так же крепко спал. И видел во сне женщин… а может быть, лошадей. Потому как - день Флора и Лавра.

* * *
        - Как убит? - вернувшийся к обеду в замок ливонский властелин был вне себя от бешенства. - Как такое вообще могло случиться? Проникнуть в королевскую тюрьму, убить, и вполне свободно выйти обратно! Там что, проходной двор, что ли?
        - Разбираемся, ваше величество, - белобрысый богатырь Альфонс ван дер Гроот стоял пред государем пунцовый от стыда и гнева. - Начальника караульной стражи повесим, остальных сошлем на Эзель!
        - Начальника караула тоже сослать! - жестко приказал король. - Нечего ему тут, в столицах…
        - Понятно, ваше величество. Так что его… там, на Эзеле, повесить?
        - Никаких «повесить»! - король хватанул по столу кулаком. - Пусть отрабатывает!
        Кто-то постучался в приемную, вошел.
        - А, Анри! - Магнус обернулся с язвительною улыбкой. - Что у нас еще плохого? Бородатого убийцу нашли? Нет? Все еще ищете?
        - Он вполне мог и сбрить бороду, мой король, - покусал усы рыцарь плаща и шпаги. - Я б на его месте так и сделал. Кстати, вы слышали уже о монахе-убийце? Или Альфонс не успел рассказать? Я полагаю, это один и тот же человек. По всем дорогам разосланы дозоры, мышь не проскользнет!
        - Ага, не проскользнет. Даже в тюрьму проскользнула. Ну, блин, работнички…
        - И еще я думаю, что мы вот-вот схватим убийцу! - неожиданно похвастал Труайя. - Его люди вышли на помощника повара. Ну, нашего человека, специально мною поставленного. Если хотите, ваше величество, то…
        - Да, пусть войдет и доложит все лично, - успокаиваясь, Магнус согласно кивнул. - А вы, Альфонс, свободны пока. Наводите порядок со стражей!
        - Слушаюсь, ваше величество! - щелкнув каблуками ботфортов, личный оруженосец короля и начальник дворцовой стражи, суровый голландский молодец Альфонс ван дер Гроот покинул приемную.
        Сразу же за ним, по знаку Анри, вошел неприметный парнишка лет двадцати с противным серым лицом мелкого деревенского чиновнишки и не по-деревенски хитроватым взглядом.
        - Это вот и есть наш человек, - зачем-то пояснил Труайя, хоть и без его слов это было ясно. - Зовут Якоб.
        - Ну, рассказывай, Якоб, - король хмыкнул и указал на скамью. - Присаживайся, нечего тут маячить.
        Агент робко присел на самый край скамеечки, однако доложил довольно толково и бойко. По приказу начальника по всем тайным делам господина Труайя, третьего дня он - якобы по рекомендациям весьма влиятельных людей - поступил истопником на дворцовую кухню. В обязанности его входила не только топка печей, но и их чистка, а также и рубка мяса. В свободное от работы время Якоб, как и приказал Труайя, шатался по рынку да по торговым лавками, приценивался, завистливо цокал языком да жаловался на отсутствие денег.
        Те, кому надо, его, конечно, приметили. Спешили - уже на следующий день к парню подошел некий обаятельный господин лет тридцати с виду, яркий блондин с небольшою бородкой. Представился смоленским купцом Глебом Коростенем - хожу, мол, присматриваюсь, - угостил Якоба вином. Слов за слово - разговорились, и уже на следующий день стали закадычными друзьями. Тогда-то новый знакомец и открылся Якобу по-настоящему. Дескать, никакой он не смоленский купец, а швед Ларс Грюнберг, даже показал грамоту от шведского короля, и не простую, а с большой желтой печатью.
        - А на печати той - «тре кронер» - три короны, шведский королевский герб, - с важностью поведал агент. - Уж я в гербах понимаю, мой покойный дядюшка некогда был герольдом у самих Радзивиллов.
        Показав грамоту, Ларс недолго думая предложил Якобу не пыльную и не очень опасную работенку - пару недель кряду подсыпать в королевскую пищу некий белый порошок. Яд, действующий далеко не сразу.
        Уговаривая, швед улыбался: «Я понимаю, дружище Якоб, страшно! Но ведь помрут-то все не сразу, ты уже к тому времени будешь жить в Швеции, в уважении и достатке! Дом себе купишь, женишься, прислугу заведешь. Тебе где больше нравится - в Стокгольме или, может быть, в Гетеборге?»
        - Я сказал, что в Стокгольме, - застенчиво пояснил агент.
        - Сказать по правде, и то и другое - дыра почище нашего Оберпалена, - Труайя хохотнул и тут же замолк, давая Якобу продолжить.
        Впрочем, продолжать-то было нечего, самое важное истопник уже сообщил, и лишь поведал, что с ответом не поспешил, взял три денька на «подумать».
        - И это правильно, - глубокомысленно заметил Труайя.
        - Так, господин, как вы и учили.
        Получив указание сперва алчно поторговаться, а уже потом согласиться, Якоб покинул королевские покои с сознанием добросовестно выполненного долга и сладостным предчувствием неоспоримо близкой награды.

* * *
        - Отравить? Не только нас с тобою, но и весь двор, всех придворных? Бред сивой кобылы!
        Юная королева Мария напрочь отказывалась верить в то, что поведал ей супруг.
        - Король Юхан, конечно, наш враг, но еще больше он ненавидит царя Ивана! Во многом по личным мотивам, я бы сказала так. Но не только поэтому. При всем при этом Юхан не какой-нибудь там простолюдин, а человек чести! Он не будет подсылать убийц, а просто постарается выиграть войну, победить. Кстати, говорят, он ревностный католик, и сына своего, Сигизмунда, воспитывает в том же духе. А правит - лютеранами. Брат его Карл - лютеранин и воду мутит. Может, денег ему подкинем? Через третьих лиц.
        - Кому денег - Юхану? - не услышал король.
        - Да не Юхану - Карлу!
        - И тем не менее нас пытаются отравить, хоть ты этому и не веришь, - вздохнув, Магнус вытянулся на турецкой софе-оттоманке. Недавний подарок султана Мурада - шикарная, на резных золоченых ножках, обитая светло-голубым бархатом. В начале лета приезжали турецкие послы, якобы передать почтенье султана, а на самом деле - прощупать почву для возможного союза против Ивана Московского. Знали откуда-то, сволочи, обо всех тонкостях отношений царя и его вольнолюбивого вассала. Откуда? Так ведь Магнус особенно-то это и не скрывал. Тем более всем было хорошо ведомо, кто такая королева Мария - урожденная княжна Старицкая, дочь опального князя, казненного по приказу царя. Ну, и какие чувства испытывала юная красавица к Иоанну? Одну только ненависть, и все. На этом и хотели сыграть турки. Впрочем, не только они - недавно прибыл и посланник из прусского герцогства.
        С Пруссией вообще было интересно: в шестнадцатом веке существовало как бы два государства - герцогство и королевство. Королевство - в составе польских земель, а герцогство - вассал Польши, примерно такой же, как Магнус - Ивана Грозного.
        Королевская Пруссия, часть земель государства Тевтонского ордена, вошедшая в состав Польши в 1466 году после войны между Орденом и Польшей, пользовалась значительной автономией и имела право на собственные законы и монету, при всем при этом оставаясь частью польской короны.
        С Прусским же герцогством произошло еще интереснее: в 1525 году магистр Тевтонского ордена Альбрехт Бранденбургский перешел в протестантизм, и по совету самого Мартина Лютера приватизировал земли Тевтонского ордена в Пруссии, превратив их в светское - свое! - герцогство, находящееся в вассальной зависимости от Польши. После смерти Альбрехта в 1568 году ситуация в герцогстве осложнилась. Его больной сын, Альбрехт Фредерик, практически не принимал участия в управлении герцогством и находился под сильным влиянием немецкой династии Гогенцоллернов. У Альберта Фредерика не было сыновей, и курфюрст Бранденбурга Фридрих собирался женить своего сына Иоанна Сигизмунда на Анне Прусской, дочери Альбрехта, в надежде установить династическое родство и после его смерти присоединить земли Пруссии - как и случилось, вернее только еще случится в 1618 году.
        - О чем задумался, милый? - присев рядом, Маша погладила мужа по голове.
        Король отозвался честно:
        - О Пруссии.
        - Тю! - совсем по-деревенски хмыкнула юная королева. - Нашел о чем думать!
        - Не о польской Пруссии, о герцогстве…
        - И та блоха, и другая! - Маша весело рассмеялась. - Нечего о них и думать, тем более все знают, что герцог Альбрехт Фредерик не в себе. Но посланника его примем с честью. Мало ли и пригодится когда Пруссия? Блоха-то мала - да кусает больно.

* * *
        Прусский посланец, барон Аксель фон Зеевельде, оказался веселым малым весьма приятной наружности, с открытым добродушным лицом и аристократическим, с горбинкою, носом. Темная шевелюра, небольшая бородка и усики, черный испанский камзол - последний писк моды! Общее впечатление несколько портила большая родинка на левой щеке около носа.
        Барон оказался заядлым танцором, наперебой приглашал на менуэт всех придворных дам - и даже саму королеву, правда, сперва испросив разрешения у мужа. Маша не отказалась, потанцевала, под конец передав галантного кавалера юной вдовушке Сашке. Уж конечно, красавица баронесса произвела на прусского посланника неотразимое впечатление, хотя кроме нее Аксель перетанцевал со всеми.
        - Ишь, как окручивает барона, - фыркнула жеманница Элиза фон Бексенгаузен.
        - Точно - окручивает, - подружка ее, Агнета фон Марка, тут же закивала, едва не уронив шляпку. - Я смотрю, вдовушка наша не промах. И месяца со смерти старого барона не прошло, а она уже!
        - Да уж, времени даром не теряет.
        Пока придворные дамы судачили, а красавица королева вновь подарила кому-то из гостей очередной танец, появившийся в зале Анри Труайя что-то шепнул на ухо Магнусу. Король кивнул и тотчас вышел за своим верным вассалом и другом, бросив по пути Маше, чтоб заканчивали бал без него.
        Королева рассеянно кивнула, не прекращая танец: верно, все поняла правильно, а если и не поняла, не расслышала, так и не обидится, понимает - дела.
        - Мы взяли его на передаче яда! - спускаясь рядом с монархом по лестнице, хвастал Анри. - Теперь уж не отвертится, проклятый швед! Признается во всем, у меня и не такие плясали.
        - Куда поместили?
        - В темницу.
        Король неожиданно хохотнул:
        - В ту самую, где проходной двор? Ну-ну.
        - Ваше величество! Да мы уже…
        - Исправляетесь, исправляетесь, знаю.
        - Стоять! - вдруг послышалось сверху. - Эй вы, оба.
        Король и его спутник обескураженно обернулись и подняли головы.
        По лестнице быстро спускалась Маша.
        - Небось, поймали отравителей?
        - Откуда ты…
        - Да уж догадаться не трудно! - королева отнюдь не выглядела обиженной - мол, оставили одну, бросили - а вот заинтересованной - да!
        - С вами пойду. Гляну.
        - Ну, если хочешь, пошли, - король взял жену под руку. - Только смотри, милая, там очень сыро и холодно.
        - Я велю слугам принести плащ… Эй, вы там! Кто-нибудь!
        На улице начинался дождь, так что двор пересекли почти бегом. Собственно, оно и к лучшему - кроме стражников лишних глаз во дворе не было, да и стражники, узнав Труайя, особо не пялились.
        В караулке их уже дожидался Альфонс, выгнав в коридор всех прочих стражей. Пойманный с поличным швед угрюмо сидел в углу со связанными за спиною руками. Напротив него на столе лежал развязанный мешочек с белым порошком.
        - Сулема, - тихо пояснил Анри.
        - Опять сулема! - усадив супругу поближе к растопленному камину, Магнус уселся рядом. - Не смогли отравить мальчишку-аптекаря, так решили взяться за королей? Гнусно, любезнейший господин, гнусно! Знаете, я даже расспрашивать вас ни о чем не стану. Просто прикажу отрубить голову. Вот прямо завтра же. С утра.
        - Лучше повесить, - скромно заметила Маша. - Для подлого отравителя - самая подходящая казнь. Да, я велю дать вам на ночь Библию. Будете молиться, читать. Какую предпочитаете? На латыни или на шведском?
        - На шведском, - с ненавистью сверкнул глазами пленник.
        - Может быть, хотите отстоять мессу? - королева, казалось, искренне стремилась облегчить узнику путь в мир иной. Магнус не вмешивался, с интересом следя за беседою - выросшая в пучине самых грязных и кровавых интриг, Маша редко болтала просто так, особенно с незнакомцами.
        - Да вы, верно, голодны. В камеру принесут жареного поросенка…
        Светлые глаза отравителя снова вспыхнули яростью.
        Юная королева вдруг улыбнулась, положив руку мужу на плечо:
        - А он никакой не швед, милый. И не католик, и не лютеранин, нет.
        - Что же - православный?
        - Думаю, он турок, - усмехнулась Мария. - Чтобы проверить, можете просто стянуть с него штаны.
        Глава 3
        Осень 1575 г.
        Ливония
        - Пояснить, почему я так думаю? - Маша обвела взглядом присутствующих и обворожительно улыбнулась. - Вы, господин Ларс, прикидывались католиком, однако Библию выбрали лютеранскую, на шведском языке. Перестарались, выдавая себя за шведа! Католики ведь читают Библию на латыни, и никак иначе. Впрочем, для вас, магометан, все христиане на одно лицо - неверные. К тому же вы так скривились, когда речь зашла о повешенье… и о поросенке. Повешенье - позорная для магометанина казнь, а поросенок - нечистая еда. Так что, штаны снимать будем?
        - Я родился в Восточной Румелии, турецком вилайете, - тихо признался Ларс. - В христианской семье, которой не помню. Турки взяли меня в пять лет - налог кровью. Поместили в приемную семью, верную исламу. Мой приемный отец, мирза Исмаил-бей, воспитал меня как собственного сына. Кто-то из таких же, как я, вырастая, попал в новое войско - ени чери…
        - Янычары, - внимательно слушая, Магнус кивнул.
        - Кто-то стал секретарем, а затем - и правителем, мирзой или беком…
        - А вы, как самый умный, решили податься в шпионы, - перебив, закончил король.
        Пленник покачал головой:
        - Не я - за меня решили. Не спрашивает мяч согласия с броском…
        - Омар Хайям, - тут же вспомнил Арцыбашев. - Читал когда-то…
        - Вы знаете Хайяма? - удивился Ларс, или как там его по-настоящему звали. - Хотя почему бы вам и не знать? Не думайте, я больше не скажу вам ничего. Не назову тех, кто меня послал, не выдам сообщников. А вы - очень умная женщина, - мусульманин перевел взгляд на юную королеву и склонил голову. - Искренне восхищаюсь вашей красотой и умом.
        - Я не женщина, а королева Ливонии, - Машка резко вздернула подбородок. - Именно меня вы намеревались отравить.
        - Приказ, - пленник развел руками. - Вы делаете все для счастья своей страны, я - для своей. Я все сказал. Теперь - пытайте. Или казните сразу - как вам будет удобно.
        - Посидите пока в тюрьме, - буркнул король. - Может быть, пригодитесь для обмена. Как нам вас называть? Все так же - Ларсом?
        - Мое имя Ахмет Исмаил-бей-оглу, - мусульманин неожиданно улыбнулся. - В том нет никакой тайны.
        - Поместите его в Эзельский замок, - повернувшись к Анри Труайя, распорядился ливонский властелин. - Уж туда-то трудненько будет пробраться всякого рода отравителям. Остров - народу мало, каждый чужак на виду.
        Отдав приказ, его величество поднялся на ноги и, взяв жену под руку, покинул сырые своды подвала.
        - Может, все же велеть его пытать? - нагнав королевскую чету, осведомился Анри. - Ведь он мог быть связан с тем монахом…
        - Не скажет, - Маша повернула голову. - Не скажет ничего, кроме того, что сам захочет. Уж поверьте, подобных людей я повидала немало. Видала, как они ведут себя под пытками и на плахе… А вот в Эзельском замке приставьте к нему верных людей!
        - Сделаем, ваше величество.
        Дождь припустил с новой силой, и все трое, нагнув головы, побежали к дворцу. Из распахнутых окон главного зала, освещенного сотней свечей, все еще доносилась музыка. Бал продолжался.

* * *
        Уже на следующее утро король и королева велели доставить пред их очи всех купцов, паломников и ученых - ибо хотели знать о Турции всё. Могущественная империя османов простиралась на три континента и казалась незыблемой и могучей. Однако король не верил, что у подобного исполина нет слабых мест. Да что там - верил, не верил - знал наверняка! Притеснение христиан, национальные проблемы, отношения с шиитами - с Ираном, плюс те же курды и, говоря языком Маркса, выступления угнетенных масс. Все это было, и в большом количестве… только вот хотелось конкретики. И король получил!
        - Все бунты против султана и беев турки называют «джелали», - с удовольствием попивая заверенный по-турецки кофе, рассказывал Аристарх Беотий, купец из Орши, оказавшийся в Оберпалене по пути в Нарву. Русский и православный, он выглядел вполне по-европейски: узкие штаны, туфли, светло-серый камзол с буфами и небольшим воротником-гофрой. Густые волосы купца были аккуратно подстрижены, а вот окладистая борода падала прямо на грудь. Впрочем, король Швеции Юхан тоже обладал изрядною бородищей - куда там Ивану Грозному, с его козлиной реденькой бороденкою. Вот у Юхана борода так борода - длинная, широкая, лопатой!
        - Джелаль - так звали одного проповедника, что возглавил мятеж еще при прежнем султане, - поставив опустевшую чашку на столик, продолжал купец. - Еще говорят, что джелалями называет себя воинственное племя курдов, их всегда поддерживает персидский шах, ибо турки почитают Сунну, персы же и все прочие - нет. Турки для них - еретики похуже лютеран!
        - Надо же! - изумился Анри. - А я думал, магометане и магометане, все на одну масть.
        Король улыбнулся:
        - Так и мы, христиане, им одинаковыми кажемся. Однако враг моего врага - мой друг. Надо будет как-то помочь бунтовщикам… чтоб охотнее бунтовали!
        - Деньгами?
        - Не обязательно. Можно оружием, советниками, наемниками, наконец! Уважаемый Аристарх, верно, подскажет, как все это доставить?
        - Через Валахию можно, - задумчиво покивал торговец. - А там дальше - морем. В Константинополь не заходя.
        Следующий посетитель обликом напоминал черта. Смуглый, худой, суетливый, с черными кудрями и черными же блестящими, словно маслины, глазами. Звали его Генрих Эстерланд, и был он родом из Штирии. Третий сын местного барона, он не получил никакого наследства и подался в наемники. Вначале подвизался в Милане, у герцога Сфорца, потом служил в Дубровнике, в городской страже, затем перебрался в Любек, а уж оттуда - в Данию. Так и в Ливонию попал, в погоне за деньгами и славой. Кондотьер опытнейший, что и говорить, да и жизнь побросала на славу.
        - Дубровник-град да, подчиняется туркам. Однако в городские дела они не лезут, церквей на закрывают, вообще никак не вмешиваются. Им только налоги плати да в случае войны кораблей да людей дай.
        - И что, в Дубровнике все вот прямо так и довольны, что под турками ходят?
        - Честно сказать, кто как, государь! Кто с Левантом торгует - те да, довольны, турки их торговлишку поддерживают. А кто с венецианцами либо с Испанией - убытки терпят большие. Да и вообще, у самих-то османов плоховато стало сейчас. Сильны-то они сильны, да однако богатство прежнее уходит, словно сквозь пальцы песок. Золото теперь что - пыль! Галеоны испанские из Америк золото исправно везут, как и серебро… вот цены-то и взлетели - добрались сие и до Турции.
        - Значит, есть в Дубровнике люди, что не могли бы против турок пойти?
        - Да есть. И в Румелии, и в Сербии, и в Болгарии такие найдутся - называют их там «гайдуки».
        - Слышал, Анри? Их тоже поддержим.
        Онисим Курдеев, беглый крестьянин из-под Курска, в Ливонии прижился давно, лет пятнадцать уже, с самого начала заварухи. Еще в родных местах попал в татарский полон, был угнан в Крым, а там повезло - бежал с тремя отчаянными бедолагами. Угнали фелюку, добрались до запорожских казаков…
        - Вот! - поднял палец Магнус. - Казаки! Им обязательно поддержку оказать, обязательно.
        Анри Труайя и вошедший недавно в приемную Михутря недоуменно переглянулись.
        - Так это, государь, казаки-то днепровские ныне под Польшей ходят. Как мы им помощь окажем? И, самое главное, зачем? Поляки ведь нам не друзья…
        - Ничего, - усмехнулся Магнус. - Еще посмотрим, как карта ляжет! А ты, Онисим, про крымских татар что ведаешь?
        - Так, ваше величество, много чего ведаю, - Онисим почесал аккуратно выбритый подбородок и поправил парадную шпагу. Чтоб всем был виден украшенный золотой проволокой эфес, чтоб знали - не голодранец какой-нибудь!
        - Они, татары крымские, не пашут, не сеют - разбоем да работорговлей живут. Потому как земля их не родит, кругом степи безводные. На Русь-матушку нападают, на Польшу, на Литву. Сколько людей в полон угнали! Особо ценят молодых белокожих девок.
        Все присутствующие скорбно покивали. Кроме короля - Арцыбашева. В те времена у девок-то вообще никакой жизни не было, и не только в татарском полоне. Сколько было лет «старушке-матери» Джульетты? Двадцать восемь! По меркам двадцать первого века, еще совсем безмозглый подросток, а тут? Самой Джульетте - четырнадцать, тринадцать? Во сколько лет матушка ее родила? Во сколько замуж вышла? Лет в тринадцать. И рожала потом каждый год, света белого не видела. И никто вокруг руками не размахивал, не скакал: ах, она же ребенок, она же ребенок! Вступает девушка в детородный возраст, может понести - вперед, замуж! И - рожать, рожать, рожать.
        - Думаю, чаще на татар нападать надобно, а не засеки строить, - между тем продолжал Онисим. - Они все разбоем живут, нет средь них никаких мирных. Значит, и разорить, уничтожить надобно всех - только тогда набегов не будет.
        - А если сильный гарнизон, крепости?
        - Будет гарнизон - побоятся разбойничать, не будет - снова разбои начнутся, - Онисим убежденно мотнул головой. И был абсолютно прав!
        Сведения о турецком султане Мураде долго искать не пришлось - все прекрасно знала Маша. Опять же, от купцов, от посланников, от паломников. Султан Мурад - это не какой-нибудь там спятивший сибирский хан, а властелин одного из самых могущественных государств тогдашнего мира! Всем интересен, ага.
        - Мурад занял трон в прошлом году, - вытянувшись на кушетке, юная королева заложила руки за голову. - Перед этим приказал убить пятерых своих братьев - дабы обезопасить престол. У турок такое в обычае.
        Магнус улегся рядом и, поглаживая жену по животику, кивал, внимательно слушая и запоминая.
        - Как говорят, делами государственными Мурад занимается мало, молод еще, - продолжала Маша. - Больше предпочитает гарем. Правит же за него мать, царица Нурбану. Наверняка и кто-то из жен на него влияние имеет. Это плохо - при дурачке султане умная жена… и даже не одна. Да и мать еще… Напрасно вы, мужчины, думаете, что все женщины - дуры. Они, может, такими и выглядят, но в своих, корыстных, целях.
        - Ну… я-то так не считаю, - тихонько засмеялся король. - Ты уж у меня самая умная! Ах, милая моя, милая… Вот уж поистине повезло - угодил Господь с супругой.
        - Ну, положим, не Господь, а Иван Василевич, - юная властительница рассмеялась и тут же сделалась серьезною: - Вот кого опасаться надо, муж мой! Иоанн в любой момент может войско на нас двинуть. Скажет, дескать, вассальную присягу нарушили… Слабы мы против него, слабы!
        - Вот и я о том думаю, - вздохнул Магнус. - А чтоб сильными стать, может, и впрямь - за корону польскую побороться?
        Раскрасневшись, Маша вскочила с кушетки:
        - А я тебе говорила, давно пора! Ну, Иоанна-то они не выберут, не дураки, чай… Максимилиана-кесаря тоже вряд ли… А вот все остальные - Юхан или сын его, или тот же Стефан князь Семиградский, даже Ян Костка, сандомирский воевода - обязательно против нас войну начнут. Юхан, правда, и так с нами воюет… Надо! Надо бороться за трон, за корону! Там же русских земель полно - а я все же из Рюриковичей! Все права имею. Ну, и ты… заодно.
        - Вот спасибо, порадела родному человечку!
        Засмеявшись, король обнял жену за талию и повалил на кушетку. В опочивальне оба супруга предпочитали ходить налегке, излишком одежд себя не обременяя. Леонид-Магнус - в узких штанах да белой льняной сорочке, а жена его - в длинном мадьярском сарафане тонкого сукна, иногда надеваемом поверх рубашки, а чаще как сейчас - прямо на голове тело.
        Расстегнув пару пуговиц, король погладил обнажившийся животик супруги, потрогал пальцем волнующую ямочку пупка и снова взялся за пуговицы, обнажив грудь, а затем - и бедра, и лоно…

* * *
        Предвыборной кампанией ливонский властелин занялся без дураков, на полном серьезе, имея всемерную поддержку любимой жены, одобрение собственных дворян и части литовской и польской шляхты. Кроме турок и Ивана Грозного, самым главным врагом вполне можно было считать Стефана Батория из Семиградья - опять же вассала турецкого султана. Стефан был отличным воеводой и вполне успешным правителем, такого нужно было опасаться всерьез и постараться вывести из игры как можно быстрее, не дожидаясь подходящего случая.
        Сообразуясь с этим, Магнус, по совету супруги, тайно отправил в Трансильванию отряд отборных головорезов - мутить воду и подбивать местных на бунт против турок, который Стефан, как верный вассал султана, обязан был подавить. Еще на Батория решили натравить императора Максимилиана Габсбурга, у которого золота было немерено.
        Помочь запорожским казакам и балканским гайдукам пока смогли только оружием и - немного - людьми: ливонской, вовсе не бездонной, казны пока на столь масштабные мероприятия не хватало. Турецких джалялей тоже решили пока что не подзуживать - не на что. Вот когда будет на голове корона Речи Посполитой, уж тогда…
        «Ливонская правда» - «Ливония вархрейт» - уже издавалась не только на немецком и русском, но еще и на польском, и на венгерском языках, и была полностью посвящена предвыборной агитации и пропаганде. Резко повысившая тираж газета распространялась через уличных торговцев и купцов, а также - с паломниками. Естественно, газета стала основным подспорьем, так сказать, рупором предвыборной агитации за польский трон.
        - Это неправильно, что за польский, - внимательно прочитав только что доставленный из типографии номер, заметил Магнус. - Речь Посполитая ведь не из одной только Польши состоит. Хотя да, согласен, Польша там всему режиссер. Но тем не менее… Православные русско-литовские магнаты, к примеру, довольно богаты и сильны. А кроме Литвы еще и Рига с недавних пор под поляками, и есть Киев, Чернигов, те же казаки. Для каждого города надобно свой тираж печатать, где все, что люди хотят, обещать. Для Риги - защиту купцов, для Литвы, Киева, Полоцка - поднять права православной шляхты, гербы им разрешить. А то что же такое получается? Дворянин - и без герба!
        - Полякам такое не по нраву придется, - усмехнулся Анри.
        Король недобро прищурился:
        - Погоди, дойдут и до них руки. Вот стану королем, тогда… Городам вольности пожалую, крестьянам - само собой. Посмотрим тогда, что запоют ясновельможные! Хлопы, говорите? Быдло? Ну-ну… Вот что, друг мой, надо уже сейчас людишек верных в Польшу засылать, пусть крестьян баламутят, бунты поднимают, имения, поместья жгут. А я приду - и восстановлю порядок!
        - Сделаю, государь, - поклонился сановник.
        - И еще вот что… Впрочем, - Магнус задумчиво посмотрел в окно, на аллею золотисто-багряных кленов и тронутых желтизной лип. - Впрочем, ступай пока, дружище. Я еще с Машей поговорю.
        Взяв перо и бумагу, Арцыбашев придвинул к себе чернильницу и постарался вспомнить все грязные избирательные технологии, так называемый «черный пиар». Начал с простейших - с использования административного ресурса и подкупа избирателей. Какой у правителя Ливонии мог быть административный ресурс, скажем, в той же Польше, где никто пока ему не подчинялся? Разве что подкупить всяких там воевод, ратманов и прочих. Опять же - все упиралось в деньги. И подкуп, и, гораздо менее, пропаганда - «Ливонская правда» и специально организованные слухи.
        Сплетни Магнус придумал с помощью Маши. Сели рядком да принялись за дело - как обычно пишут в газетах, «с неприкрытым цинизмом».
        - Юхан - да, могут пригласить, могут и поддержать, те же рижане, - начав с северного соседа - короля вражеской Швеции, юная королева азартно сверкнула глазами. - Тут и придумывать-то ничего не надобно, только напомнить! Католик Юхан, да и скуп, про то все ведают. Стокгольм и на город-то не похож, послов иностранных принимать стыдно. Пусть болтают, дескать, и в Речи Посполитой так же скуповато будет - ни те праздников, ни строительства дорог и всяких там зданий.
        - У Юхана еще и дети есть, Сигизмунд тот же. Правда, молод еще…
        - Скажем: тоже скупой! Еще пуще батюшки. Кто у нас еще из венценосных особ остался? - холодная улыбка неожиданно тронула красивое лицо Маши, в синих очах вспыхнула ненависть. - Иоанна Московского не трогаю - он, даже если и примет участие в выборах, все равно трона не получит. Не понимает, что такое выборы, думает, магнаты к нему придут, в ноги бросятся - пожалуй, дескать, на царствие, умоляем и слезно просим… Что ты смеешься-то? Иван именно так и думает, я ж московские порядки знаю.
        - Еще Федор Иоаннович, - напомнил Магнус. - Говорят, с головой не дружит, все в колокола звонит.
        - А вот и неправда! - королева неожиданно рассмеялась, теперь уже скорее по-доброму. - Федор - юноша добрый, начитанный, умный. Поэтому и к трону не рвется, считает, что кровь там и смрад. Ну, на Ивана-то, отца своего, наглядевшись… Сожрут его в Польше! И он это понимает прекрасно и на трон Речи Посполитой не пойдет.
        - А если отец заставит, Иван Васильевич?
        - Плохо ты Ивана Васильевича знаешь! - уверенно возразила Мария. - Он сам на польский престол не прочь и сына своего туда на дух не подпустит! Уж поверь, я-то натуру царскую ведаю.
        - Если мы на престол Речи сядем, Иван большую войну начнет, - его величество задумчиво покачал головою.
        - Так он и так воюет! - скривилась юная королева. - В Ливонии сколь уже топчется? Ригу, Ревель до сих пор не взял, Дерпт только и Пернов - и то во многом благодаря тебе! А новую войну зачнет - и того не будет. В Ливонии-то все, чай, за нами пойдут, не за Иваном. Да и войско сильное взять откуда? Ослабишь границы южные - татары тут же нападут, не успеешь и плюнуть.
        Маша попила кваску из стоявшего на широком подоконнике кувшина и уселась рядом с мужем.
        - Нет, большую войну Иван вряд ли начнет. А вот по мелочи вредить может! Тех же убийц подослать.
        - Ладно, разберемся с Иваном. Кто еще? Максимилиан-кесарь стар уже. Сын его, Рудольф?
        - Немцев поляки не жалуют! Трудновато им будет голоса набрать.
        - А всякая местная мелочь? Радзивиллы, Ходкевичи, Костка?
        - Ты еще из конюхов предложи королей выбирать! - презрительно рассмеялась ее величество. - Этих, ясно, магнаты тянут, чтоб через них управлять. Да все ж всем понятно! Ни один шляхтич за них не пойдет, или, как ты говоришь, не впишется… Кто еще остался?
        - Стефан Баторий, трансильванский князь.
        - Валах этот? Х-ха! - Маша совсем по-девчоночьи хлопнула себя ладонями по коленкам. - Говорят, он, кроме мадьярского да латыни, никаких других языков не ведает. Деревенщина, куда таким в короли? Нет, думаю, он нам не соперник.
        - Как раз таки соперник, Машенька, - твердо заметил король. - И самый для нас опасный.
        Магнус, точнее Леонид Арцыбашев, прекрасно знал, что говорит. В той, нормальной, истории именно Стефан Баторий будет избран королем Речи Посполитой. Деятельный, умный… ярый враг Ивана Грозного. И его ливонского вассала.
        - Из-за Стефана турецкие уши торчат, - тихо продолжил Магнус. - На этом-то и сыграем. Слухи раздуем, сплетни: мол, кто за Стефана - тот турок выбирает. Со Стефаном обязательно турки придут, по всем городам сядут, храмы христианские разрушат… Мариацкий костел в Кракове живенько в мечеть превратят. А уж о налогах и говорить нечего!
        - А ты у меня умный… всегда знала, - опустив голову на плечо супруга, Маша потерлась щекой.
        Магнус обнял жену и улыбнулся:
        - Я тут как раз и слоган придумал. Пусть по площадям покричат. Вот, послушай: «Кто выбирает свободу, тот выбирает Магнуса!», «Кто хочет турок, тот хочет султана Батория на польский трон!». Магнус - свобода! Стефан - турки. Что еще?
        - Юхан - скряга! - засмеялась Машенька. - А сын его, Сигизмунд… Мелкий скупердяй - вот как! И эти все… конюхи, Костки и прочие - мелочь крысиная! Позор, а не короли. Мы же - древнего рода, нас на трон не стыдно! Все права имеем.

* * *
        Посланник свободного прусского герцогства барон Аксель фон Зеевельде задержался в Оберпалене еще на пару недель: открыто волочился за баронессой Александрой. Надо сказать, юная вдовушка и сама давала к тому немало поводов, оставив в замке новоиспеченного управляющего - молодого Эриха, давно влюбленного в свою владетельную хозяйку по самые уши. Сашка это прекрасно знала и пользовалась. Сказать по правде, Эрих ей и самой нравился, но… паж - это паж, тем более из бедных ливонских дворян, у которых все имущество - старая кляча да шпага. У Эриха, кстати, даже и клячи не было. А тут - нате вам, барон! Прусский посланник. Настоящий аристократ, причем отнюдь не зануда, а нрава самого что ни на есть веселого. Вдобавок приятной наружности, что тоже немаловажно. Облик барона несколько портила большая родинка на левой щеке, но на такие мелочи Сашка не обращала внимания.
        Юная баронесса не то чтобы всерьез увлеклась посланником, однако ей льстило быть предметом самого искреннего обожания со стороны столь знатной и принятой во многих королевских дворах особы - ей, бывшей новгородской шлюхе, «гулящей», в иные времена продававшейся и за полкалача. Уличной девке, которую никто и за человека-то не считал! А тут…
        На очередном балу, устроенном королевой Марией в честь какого-то семейного праздника, Аксель фон Зеевельде вновь танцевал с Александрой фон дер Гольц. Его горячая рука трепетно сжимала узкую ладонь юной вдовушки, губы без устали шептали слова восхищения.
        - Вы столь обворожительны, моя баронесса, что я… что мне… у меня даже нет больше слов! Ах, как же я рад, что здесь, в дальнем и забытом Богом уголке, случайно отыскал столь дивный цветок. Ваши жемчужные очи сразили меня наповал, моя баронесса! Если б вы только знали, как мне хочется остаться с вами наедине, шептать слова любви, чувствовать запах ваших волос, гладить вашу нежную кожу…
        - Могу пригласить вас в гости, любезный барон, - Сашка откровенно млела, за ней еще никто так не ухаживал. Было о-очень приятно!
        - Нет, нет, не надо в гости, - тут же запротестовал фон Зеевельде. - Знаете, мне кажется, мой визит может скомпрометировать вас… Вот, если б мы встретились тайно, в какой-нибудь лесной заимке или на хуторе, чтоб никто не знал. Представляете: проливной дождь, промозглая осень… И горящий в очаге огонь! И мы… двое… подле друг друга… Милая баронесса! Если б я… если б я вдруг отыскал подобное место, вы согласились бы?.. Нет, нет, не сердитесь - всего лишь посидеть. Поболтаем, выпьем вина… всего лишь.
        Сашка томно опустила веки. В конце концов, а почему бы и нет? Ведь барон такой милый, приятный… вот только глаза… Смотреть прямо в глаза считалось не очень приличным, но взгляд барона, украдкой перехваченный девушкой, ей немного не нравился. Так обычно смотрели торговцы лошадьми… на лошадей и смотрели. Вот именно так. Впрочем, что там взгляд, когда у барона такой голос! Обволакивающе-вкрадчивый, бархатный, томный…
        - К вашим очаровательным глазкам пойдет жемчужное ожерелье… я подарю его вам. Чуть позже…
        - Как вы милы, барон!
        Прусский посланник, впрочем, нравился не одной только Александре. Жеманная красотка Элиза фон Бексенгаузен, нервно накручивая на палец свои белокурые локоны, не сводила с барона взгляда и даже пару раз попыталась отбить у соперницы менуэт. Один раз даже получилось - Аксель фон Зеевельде потанцевал с ней. Чуть-чуть… А потом опять ушел к вдовице!
        Вот ведь почему так устроен мир? - покусывая губы, злилась Элиза. Столь несправедливо. Почему этой рыжей выскочке - все! И богатство, и замок, и титул… теперь вот еще и барон. И это при том, что у Александры связь с собственным юным пажом - об этом судачили многие. Ну, ладно - паж, ладно и барон. Но ты хоть поделись, имей совесть! Не забирай себе всего без остатка, дай и другим. Один танец с тобой, другой - с другими… Шлюха! Ах, как есть - шлюха. Недаром ее хотели наследства лишить. И что-то болтали про колдовство - явно недаром.
        - Эй, парень, - улучив момент, Элиза подозвала слугу, разносившего напитки и яства. - Видишь ту парочку, во-он, в углу?
        - Те, что на диванчике, госпожа?
        - Принеси им вина… только не говори, что от меня.
        - Слушаюсь! Всенепременно.
        - А заодно послушай, о чем они там говорят. О чем сговариваются. Сможешь?
        - Ну-у… - парнишка задумался.
        - На вот тебе монетку, - обворожительно улыбнулась дама. - И помни: можешь заработать еще.
        - Постараюсь, моя госпожа. Постараюсь!
        Отвесив поклон, слуга довольно сверкнул глазенками и поспешил к дивану, к той самой парочке.
        - Не изволите ли немного вина, господа?
        - Вино? А пожалуй, пожалуй…
        - И еще, я посоветовал бы вам пересесть поближе к камину, мои господа. Его хоть сейчас и не топят, однако вскорости откроют во-он то окно и будет сильно дуть.
        - Ишь, заботливый… Верно, хочет монету, - отвернувшись и не обращая больше никакого внимания на слугу, мужчина что-то зашептал красивой рыжей девчонке - баронессе фон дер Гольц.
        А ведь мог бы и бросить монету! Раз уж пообещал… почти. А если б дал две монетки, а лучше три, то слуга тут же бы и рассказал все о той вредной дамочке - Элизе фон Бексенгаузен. Рассказал бы да уж поведал бы о ее просьбе. Но раз не дали…
        Сказав мажордому Петеру, что отправится в подвал за вином и капустой, хитрый служка примостился у каминной трубы, слушая все разговоры озабоченной парочки. Весьма пикантные разговоры, надо сказать.
        «…осень… дождь… ваши чудесные очи… поцелуи… одни… Я знаю одно чудесное местечко… Здесь, неподалеку, на берегу лесного озера… там, говорят, изумительно красивые клены… хозяин - чудесный человек».
        - Они встретятся завтра вечером в охотничьем домике старика Замерса, - получив монетку, шепотом доложил слуга.
        - Том, что у Кленового озера?
        - Да-да, там, моя госпожа.
        - Ты когда заканчиваешь служить? - покусав губу, негромко поинтересовалась Элиза.
        - Сегодня, верно, к утру закончим.
        - Заглянешь утром на постоялый двор. Я напишу письмо - передашь. Получишь пфенниг.
        - Сделаю все, госпожа.

* * *
        - Какая здесь жесткая постель, - усевшись на ложе, Александра фон дер Гольц хмыкнула и вытянула ноги к огню, недавно разведенному в камине лично бароном. - Старик, видно, поскупился на перину.
        - Зачем ему перина, он же старик! - обернулся барон. - А вот мы с вами - не такие уж и старые.
        Сашка хмыкнула - да уж, не старые, еще б!
        Ее все подмывало узнать, почему же этот приятный мужчина все ж таки выбрал ее, а не эту белобрысую пакостницу Элизу фон Бексенгаузен. Да, Элиза вроде как замужем, но муж ее стар, и все знают, что белобрысая не прочь наставить ему рога. Очень даже не прочь. Так почему Аксель фон Зеевельде отверг все притязания Элизы? Отверг, отверг, да еще грубо. Испугался старого барона фон Бексенгаузен? Очень может быть. Зачем посланнику портить отношения с одним из влиятельных ливонских вассалов?
        Как-то странно вел себя барон… как-то слишком робко, что ли. Честно сказать, Александра ожидала иного! Хотя бы небольшой, но милой прелюдии - с красивыми словами, томными вздохами и осторожными - вначале - поцелуями. В конце концов, барон обещал подарить ожерелье! Жемчужное, чтоб подошло по цвету к глазам.
        - Давайте с вами поиграем, милая Александра, - с самой обаятельною улыбкой вдруг предложил посланник. - Я вас привяжу к кровати вот этим лентами…
        Нагнувшись к переметной суме, Аксель извлек оттуда целую кипу разноцветных шелковых ленточек.
        - Знаете, так играли при дворе французского короля Карла. Я вас уверяю, замечательная и веселая игра! Для начала я завяжу вам глаза.
        А вот это уже было кое-что! Сашка даже почувствовала некое возбуждение и облизала вдруг пересохшие губы - кажется, вот она, прелюдия, началась! Впрочем, сразу же соглашаться не следовало - игра есть игра. Да и правила приличия, черт побери!
        - Ах, я даже не знаю…
        - Нет-нет, вы только попробуйте! Ленточки такие невесомые, нежные… вам будет приятно.
        - Но… зачем же - глаза?
        - Чтоб был налет некой тайны. Это так волнующе! Вы увидите… Недаром даже сама королева Мария Медичи…
        Уболтал. Обворожил бархатным голосом, обаял улыбкою. Да и, честно сказать, Сашке самой хотелось попробовать. Интересно! Никогда еще она ни с кем вот так вот… с завязанными глазами, с ленточками… Интере-есно.
        Специально, чтоб не быть узнанной, баронесса явилась на встречу в костюме пажа. Узкие штаны с буфами, камзол, сорочка и длинный - с капюшоном - плащ, ныне повешенный у камина. У сего одеяния имелось еще и то преимущество, что оно быстро расстегивалось и снималось, что в данной ситуации представлялось Александре очень удобным. В отличие от модного испанского платья с накрахмаленным воротником и пышными - на кринолине - юбками, которые еще замучаешься снимать. Можно было, наверное, надеть и простую крестьянскую блузу с обычной юбкою - так, чтоб только юбку задрать - куда уж быстрее! Наверное, можно было… Однако Сашке, по понятным причинам, очень уж не хотелось вновь ощутить себя простолюдинкой, словно к кошмарном сне. Никогда, никогда, никогда не хотела она возвращение прошлого - ни в каком виде, даже в шутку! Вытравить бы из памяти. Навсегда! Правда, и король, и королева, и верные друзья знали, и с этим уж ничего нельзя было поделать. С другой стороны, знали, но не укоряли даже намеками, и всегда и во всем поддерживали!
        Александра неожиданно улыбнулась: это так здорово - иметь настоящих друзей, тем более высокопоставленных, от которых всегда можно ждать защиты и покровительства.
        - О, вот вы и согласны! - Аксель фон Зеевельде истолковал улыбку по-своему. - Давайте же, располагайтесь. Ох, постойте… я сниму с вас сапоги.
        Сапог с Сашки еще никто не снимал, даже слуги фон дер Гольца, в замке. Она как-то привыкла раздеваться-одеваться сама, с небольшой помощью служанки.
        - Ну, ежели вам не лень…
        - О, пожалуйста, пожалуйста… Ложитесь!
        Освобожденная от охотничьей обуви, девушка послушно легла, позволив завязать себе глаза черной повязкой. Лежала и чувствовала, как пальцы барона коснулись ее лодыжек… запястий… Шелковые ленточки привязали Сашку к спинкам ложа. И томный любовник медленно расстегнул на девчонке камзол… затем, сняв пояс, принялся медленно развязывать завязки на штанах.
        Александра закусила губу, чувствуя, как внизу живота нарастает томный жар, некое подспудное желание, в чем-то даже животное, а не людское.
        Барон не торопился, и это сильно возбуждало юную баронессу. Девушка чувствовала, как проворные пальцы выпростали из узких штанов сорочку и стали медленно тащить ее вверх… Вот уже показался пупок… пальцы пробежались рядом с ним, погладили… а вот уже обнажилась и грудь… Действительно - здорово!
        Сашка улыбнулась. И тут же вскрикнула - барон схватил ее грудь неожиданно грубо! Просто принялся тискать, мять… а потом вдруг резко отпрянул, наконец стянув с девчонки штаны.
        Любовный жар добрался до лона, заставив бывшую жрицу любви согнуть ноги в коленях и застонать - пока еще слабо, с надеждою и призывом. Ну, наверное, хватит уже больше тянуть, верно?
        Чуть распахнув губы, Александра ожидала мужчину, и в самом деле, предложившего ей весьма занятную и возбуждающую игру… Ну, давай же, давай! Больше ни о чем не думалось и ничего не хотелось - кроме того, что должно было последовать вот тотчас же, прямо сейчас…
        - Сейча-ас! - словно в ответ на Сашкины мысли, вдруг воскликнул барон. - Сейчас… Узнаешь! Н-на!!!
        Что-то просвистело в воздухе… и резкий удар хлыста обжег девушке кожу на животе и груди.
        Не понимая еще, в чем дело, Александра дернулась, закричала… И получила еще удар! И еще… И еще…
        И еще!
        Ее просто били! Избивали изощренно, в кровь, до тех пор, пока в домик не вошел кто-то.
        - Сюда скачут, господин барон!
        Голос не был Сашке знаком, а разглядеть вошедшего не давала оставшаяся на глазах повязка.
        - Я бы посоветовал вам поскорее убраться…
        - Убраться? - в бархатном тоне Акселя фон Зеевельде слышались негодованье и злость. - Но я же еще…
        - Вы еще успеете поговорить, я задержу всадников, - хладнокровно парировал незнакомец. - А для ваших любимых забав купите себе другую девку. Я сам вам куплю. Ну! Поторапливайтесь же!
        Хлопнула дверь. Снаружи раздался пистолетный выстрел.
        - Развяжешься сама… новгородская шлюха! - посланник, так и не сняв повязку с Сашкиных глаз, надрезал кинжалом ленточки. - Помни, я знаю про тебя все! И могу рассказать всем. Твое гнусное прошлое - повод для того, чтобы отсудить замок, земли и титул. Ты вновь станешь нищей! Никем! Но, - голос барона вновь обрел прежнюю вкрадчивость и шарм, - если будешь послушной…
        - Я буду, - облизав губы, прошептала юная вдовушка. - Но… вы же хотели меня убить!
        - Хотел бы - убил, - холодно ответствовал барон. - Просто постегал бы… и насладился. От тебя не убыло бы. Подумаешь, немножко потерпеть боль!
        На улице снова громыхнул выстрел. Послышалось конское ржание и крики.
        - Похоже, мой ангел-хранитель прав, пора поторапливаться.
        Нагнувшись, посланник наконец сдернул повязку с Сашкиных глаз и как ни в чем не бывало спросил:
        - Так мы с тобой дружим?
        - Да…
        - Не бойся, - прицепляя шпагу, негромко рассмеялся барон. - Так, как сейчас, может быть, больше и не будет. Ты нам для другого нужна! У тебя замок… если придут люди и передадут от меня поклон - укроешь их и будешь выполнять все, что они скажут. Поняла?
        - Сказала же…
        - А ты и впрямь умная девушка! - барон подошел к оконцу и, кого-то там высмотрев, обернулся с самой недоброй ухмылкой: - Там твой паж, или как его… Наивный мальчишка Эрих. Это ты ему разболтала?
        - Я что, совсем без ума?
        - Значит, Элиза. Вот уж сучка белобрысая… Ладно, пока - прощай. Надеюсь, не надо предупреждать о полном молчании?
        - Не трогайте Эриха, - сглотнув слюну, попросила Сашка. - Я вас прошу.
        - А тронем - и что?
        - Увидите! - баронесса сплюнула на пол и нехорошо прищурилась. - Хотите посмотреть? Или мы все же договорились?
        - Договорились… хм… Однако увидимся.
        Распахнув дверь, барон выскочил на улицу и сразу же закричал:
        - Эй, Вальтер, хватит! Кончай стрелять, говорю. Нет, никаких трупов. Уходим!
        Быстро натянув штаны, Александра застегнула камзол, уселась, кривясь от боли - кровавые рубца на теле давали себя знать. Оправдываться сейчас она вовсе не собиралась, пусть Эрих оправдывается, ведь лучшая защита - нападение!
        Юный дворянин ворвался в домик со шпагой в руке и бешеными глазами. Увидев возлюбленную, юноша гневно воткнул шпагу в пол, едва не сломав клинок:
        - Что ты делала здесь?
        - Здравствуй, милый Эрих, - холодно отозвалась баронесса. - Ты что же - следил за мной? Зачем? Кто тебя послал? Кому ты поверил?
        - Что? - не ожидая такого напора, парнишка замялся.
        - Я не спрашиваю, кто оклеветал меня, - с видом оскорбленной добродетели тихо промолвила вдова. - Я спрашиваю: почему ты им поверил?
        - Я просто… просто получил письмо, - щеки юноши налились густой краской, словно споря с осенним багрянцем кленов. - Без подписи, на мое имя. Его принес в замок какой-то мальчишка.
        - Что за мальчишка?
        - Часовой его не запомнил. Сказал, отрок как отрок. Обычный, каких много. Да что я… вот это письмо!
        Сунув руку за пазуху, Эрих вытащил бумажный листок и протянул его баронессе:
        - Вот.
        Быстро пробежав послание глазами, Александра рассерженно фыркнула и покривила губы:
        - Ишь ты! «Уединятся в домике у Кленового озера». И что с того? Мало ли я с кем уединяюсь! Я ж не замужем. Да и вообще… Вообще, мне очень приятно, что ты явился за мной, мой верный рыцарь!
        Неожиданно сменив гнев на милость, девушка вскочила с ложа и, подбежав к молодому человеку, обняла его за плечи, заглядывая в глаза:
        - Да, да, милый Эрих, я очень-очень рада! Ты все правильно сделал - мало ли, кто и зачем меня сюда заманил!
        - Я так и знал, что заманили! - глаза юноши вспыхнули смесью восторга и вновь обретенного счастья. - Что вы сами бы никогда…
        - Мы же вроде б на ты, Эрих? Нет?
        - Да, моя гос…
        - Какая я тебе госпожа! Мы ведь, вообще-то, ровесники. Или я даже немного моложе… - жемчужно-серые очи баронессы вновь засияли. - Нет, нет, молчи и ничего больше не спрашивай! Я сама расскажу… потом… Знай только: ты, мой милый Эрих, спас меня от большой опасности! Кстати, ты не ранен?
        - Не-ет…
        Все с той же знакомой улыбкой, что сводила пажа и оруженосца с ума еще с первых минут появления Александры в замке, Сашка крепко поцеловала юношу в губы. Крепко, жарко и долго!
        Жаль, кроме поцелуев, дело ни до чего больше не дошло. И вовсе не потому, что девушка не хотела - просто стеснялась кровавых шрамов, полученных только что от плети. Нынче ей надобно было о многом подумать и много чего решить. Быть может, даже стоило вновь поменять жизнь, вернее местожительство, где, как оказалось, ее тайна была вовсе не тайной, по крайней мере для некоторых зловещих особ. Кто разболтал? Феденька и ребята? Или сам король с королевою? Однако же если и разболтали, так не всем, иначе та же Элиза фон Бексенгаузхен давно бы знала. И не преминула бы этим знаньем воспользоваться, змея! Значит, не вся округа знала о подлом происхождении баронессы. Барон фон Зеевельде знал точно. Именно поэтому счел возможным прибегнуть к плети - избить, напугать. С Элизой бы, небось, такого не сделал, а с Сашкой - чего ж! Самозваная баронесса, простолюдинка, подлая чернь. Такую бить не только можно, но и нужно. Ладно, барон! Посчитаемся еще, придет время.
        - О чем вы… ты…
        - О чем думаю? Так… Слушай, поедем-ка скорее в замок да напьемся вина!
        Прусский посланник покинул пределы Ливонии весьма поспешно, уже буквально на следующий дней после встречи с баронессой. Уехал, словно его черти гнали, хотя до того планировал задержаться в Оберпалене еще как минимум на неделю и, может быть, посетить Нарву.
        Войска царя Ивана Васильевича, недавно захватившие Пернов, Дерпт и множество мелких крепостей, с наступлением осени приостановили свою активность, ссылаясь на бездорожье и непролазную грязь, сделавших невозможными любые маневры. На самом же деле многих воевод регулярно приглашал к себе в замок верный вассал царя, король Ливонии Магнус, о гостеприимстве и добродушии которого средь русских ходили легенды. Да и сам Иоанн не настаивал на продолжении активных военных действий - Ригу и Ревель пока было не взять. Хотя с Ревелем, верно, и стоило попробовать снова.
        Но пока отдыхали, наслаждаясь невольно случившимся мирным покоем и яркими красками мягкой ливонской осени. Король затеял большую охоту, и на его предложение с большим удовольствием откликнулись все русские воеводы. В этот момент как раз и пришла весть о приезде датских посланников. Много чего наслышавшись, датский король Фредерик решил все ж таки узнать точно - как поживает его младший братец Магнус и чего он там сделал в Ливонии?
        Датчане добрались в Нарву морем, не опасаясь шведов, с которыми несколько лет назад Фредерик заключил мир. От Нарвы до Обрепалена двигались посуху, дивясь неожиданно хорошим дорогам, вылизанным до блеска городкам и радушию жителей. Короля Магнуса в Ливонии славили и любили все, исключая разве что самых упертых баронов, лишившихся права распоряжаться свободой и жизнью крестьян. Кстати, средь бывших феодально-зависимых крестьян тоже хватало недовольных. Не все хотели и умели жить своим умом, многие вновь шли в кабалу к баронам - уже незаконную, тайную.
        Как бы то ни было, а послов нужно было принять на высшем уровне - брат все-таки! К тому же союзник. Не только Магнусу, но и царю Иоанну.
        Леонида, конечно же, терзала мысль - а вдруг да узнают, вернее не узнают, вдруг да вскроется его самозванство? Терзала, но уже далеко не так сильно, как прежде - на настоящего Магнуса он был внешне очень похож, а пускаться с послами в воспоминания детства король вовсе не собирался. К тому же, предвидя такой поворот событий, Арцыбашев еще в прошлом тайно просил некоторых нарвских купцов кое-что разузнать в Копенгагене и доложить лично. Те, как и было велено, разузнали, доложили… С тех пор и Магнус мог как бы невзначай вспомнить родных теток, племянниц и даже старика мажордома.
        Послов оказалось двое. Высокий и сухопарый граф Хольст Веенроде и Клаус Кирски, недавно пожалованный баронством. Тощий, с бритым лицом и лошадиной улыбкою, Веенроде оказался занятным собеседником и большим охотником до женского пола; плотненький, похожий на зануду отличника Кирски же больше интересовался типографией, сукновальною мельницей и прочими техническими новинками.
        Конечно, были проблемы с датским, хоть Леонид и выучил несколько фраз, но ведь акцент, акцент явно был, а потому общение с послами на «родном языке» нужно было ограничить до минимума. В этом деле на помощь Магнусу пришла любимая супруга, быстренько бросившая на прорыв всех придворных дам и баронессу Сашку. Окруженные дамами, посланцы казались весьма довольными, и на протяжении всего - специально данного в их честь - бала особенно его величеству не докучали. Только в самом конце, уже поздно вечером, к королю таки прорвался герр Кирски и, поклонившись, что-то произнес по-дастки… Наверное, благодарил за прием, после чего, уже по-немецки, попросил «его любезнейшее величество» дать назавтра возможность ознакомиться с устройством типографии и особенно с изданием регулярного новостного листка - газеты.
        Король, конечно же, разрешил, но за ночь и забыл об этом. Явившись в типографию часов в десять утра - подробно проинструктировать Силантия - нос к носу столкнулся с посланником.
        - О, ваше величество! - тотчас же поклонился тот. - Хочу вас поблагодарить за оказанный прием и особенно - за вот эту возможность. Клянусь честью, я много чего нового для себя узнал! Ваш листок… это что-то!
        Улыбнувшись, Магнус отозвался по-датски, вскользь заметив, что уже долго не говорил на «родном» языке:
        - Знаете ли, не с кем. Да и государственные языки у нас в Ливонии - немецкий и русский.
        - Русский? - удивился посол. - Как так может быть?
        - Русские составляют почти половину жителей королевства. - Его величество погладил рукою станину печатного станка. - Это вполне лояльные граждане: воины, купцы, владельцы мануфактур, помещики.
        - Я слышал, западные области Московии - Новгород и Псков - совсем не против отойти под вашу руку, - понизив голос, произнес Кирски. - Да и многие другие земли. Это может вызвать гнев царя Иоанна и дать новые силы войне.
        - Там будет видно, - уходя от скользкой темы, Магнус рассеянно обвел взглядом просторное помещение печатного двора.
        Сквозь стекла высоких окон проникал внутрь солнечный свет, окрашенный в светло-желтые тона растущими рядом липами. Светлые пылинки кружили в золотистых лучах, словно пары на недавнем балу в Оберпаленском замке. Слева от входных дверей, над столом, заваленным разного рода бумагами, висела на вбитом в стену гвоздике пара пистолетов. Время было суровое, военное. Пистолеты принадлежали Силантию - богатый человек, мог себе позволить иметь дорогое оружие.
        - Вот, кстати, - подойдя к столу, король снял со стены пистоль. - Сделаны на нашей ружейной мануфактуре господина Гротова. Очень хорошие, ничуть не хуже немецких.
        - Я и не сомневаюсь, ваше величество, - взяв пистолет в руки, посол внимательно осмотрел оружие, щелкнул спусковым крючком и, похвалив колесцовый замок, вернул пистолет обратно.
        - Жаль, пока так и не научились делать многозарядные ружья… Хотя я видел как-то одну небольшую пушку, так у нее заряды забиты во вращающийся барабан. Тут вся загвоздка в плотном прилегании зарядов и барабана к стволу.
        - Так же и с пистолетом можно устроить, - несколько забылся Магнус. - Получится револьвер.
        - Что-что получится?
        - Говорю, вращающийся барабан. Ба-ра-бан! Как в вашей пушке.
        - А… А я, ваше величество, еще кое-что видал. Небольшой такой пистолет, размером даже меньше локтя! Весь из железа, круглый ствол, и патроны не бумажные, не матерчатые, а тоже железные, вернее сказать стальные.
        - Стальные патроны? - Арцыбашев искренне удивился и насторожился. В те времена «патроном» называли небольшие матерчатые мешочки с заранее засыпанной в них дозой потребного для выстрела пороха. Использовали их нечасто, пока только в крепостях. Тут же речь шла о самых настоящих гильзах!
        - И где вы видели такое оружие?
        - В Бранденбурге у одного гофлейта, я даже видел, как он его заряжал! И знаете, куда набиваются патроны с пулями?
        - Куда же?
        - В рукоятку! Там такая пружинка, она сжимается и подает пули в ствол. Остроумно придумано, правда, толку мало.
        - Почему же мало? - обескураженно переспросил король.
        - А, знаете, выстрел - никакой. Тихий, пуля маленькая. Никого эффекта!
        - Вы видели, как стреляют?
        - Видел. Гофлейт этот поспорил на меткость с лучником. Так вот - лучник победил!
        - А на сколько стреляли?
        - Всего-то на двести шагов.
        Двести шагов. Примерно сотня метров. Из пистолета сложно куда-то попасть. Не для того он и предназначен.
        - Так вы этого гофлейта не запомнили?
        - Ах, ваше величество! Конечно же, нет. Помню только, борода - черная, кудлатая… И такой нехороший, недобрый взгляд.
        - Поня-атно.
        Собственно, из чего видно, что этот странный пистолет - из будущего? Иные мастера вполне могли подобную штуку сладить, запросто! Достаточно Леонардо да Винчи вспомнить, а ведь во все времена было полно непризнанных гениев. Вот кто-то из них и сработал. Тут и гением-то не надо быть, просто хорошим мастером.
        Или все же - портал? Оружие пронесено кем-то… может быть, лет десять назад, или - пять. Или даже вчера?
        Леонид вновь ощутил в душе смутное беспокойство, некое томление - то, чего давно уже не испытывал. Портал - двери из прошлого в будущее… из будущего в прошлое. Такие были в Кремле, в подвале Тайницкой башни. Были, но похоже, давно уже закрылись. Остались под Новгородом и еще в море у Эзеля-Сааремаа. Правда, вели они совсем не туда, куда бы надо. Не в ту эпоху, которую оставил Леня, а чуть более раннюю - в шестидесятые - начало семидесятых годов двадцатого века. Арцыбашев сильно подозревал, что век этот - не тот! Какое-то другое, параллельное, время, где перестройку начал не Горбачев, а Брежнев с Косыгиным, и не в восьмидесятые, а в шестидесятые. Интересно, если б у них все получилось, остался бы Советский Союз? Вполне мог остаться. Как, вот, Китай.
        Портал в деревеньке под Новгородом Леонид держал в уме на самый крайний случай. Когда уж действительно край и деваться совсем-совсем некуда. Тогда и можно попытаться бежать, прихватив с собой жену и сына.
        Впрочем, подобные упадочнические мысли не посещали Арцыбашева уже очень давно. Здесь, в Ливонии, было полно дел, и были люди, за которых Леонид - его величество Магнус Ливонский - теперь отвечал. Покинуть их означало предать. Ну уж нет, коль пошла такая песня… Тем более красавица королева - жена, сын, опять же…
        Нет! Нате-ка, выкусите! Никуда Магнус не побежит, а еще и королем Речи Посполитой станет! Запросто.

* * *
        Королевский охотничий домик, расположенный в лесной глуши километрах в семи от Оберпалена, был выстроен в стиле ренессанса и представлял собой самый настоящий дворец, только не очень большой. Скорей даже - маленький. Всего-то два этажа, на первом - небольшой зал и пять гостевых комнат, на втором - кабинеты их величеств, опочивальня и трапезная. Во дворе, за каменною оградою, домики слуг, конюшня, псарня и кухня. Когда на королевскую охоту набиралось слишком много гостей - разбивали шатры на лесной опушке у широкого ручья с чистой и студеной водою.
        Вот и сейчас такие шатры уже были раскинуты с самого раннего утра. Во дворце, в зале и во дворе уже собралась толпа нарядно одетых людей, влиятельных господ и придворных дам. Кругом ржали кони, на псарне же, предчувствуя забаву, нетерпеливо лаяли псы. Широкие чугунные ворота с затейливым вензелем «М-М» - «Мария и Магнус» - были распахнуты настежь.
        Где-то в лесу уже трубили рога загонщиков, уже почти все было готово, и все ждали - ну, когда же, когда?
        Их величества долго ждать не заставили. Король и королева Ливонии спустились в залу, приветливо улыбаясь гостям. Оба были одеты в охотничьи костюмы. Магнус - в зеленом польском кунтуше с желтыми шелковыми шнурами, Мария - в костюме пажа: узкие зеленые штаны, разрезные буфы, зеленый камзол и плащ - тоже зеленый. И еще - зеленая шапочка с фазаньим пером. В качестве оружия король выбрал себе изящный охотничий арбалет, королева же предпочла лук и стрелы. Огнестрельное оружие имелось лишь у загонщиков, охраны и у кое-кого из гостей, большинство же предпочитало охотиться так, как это делали славные предки: копье, рогатина, нож, лук и стрелы. На худой конец - арбалет.
        Королевский лес был давно очищен от браконьеров, в нем водились олени, кабаны, волки. Имелась и более мелкая дичь. Загонная охота - привилегия знати, и вовсе не добыча в ней главное. В конце концов, голодными никто из приглашенных гостей не был. Основное - азарт, погоня, удаль, а еще - быть ближе к королю, чтоб все это видели!
        Вот и столпилось у королевской четы великое множество народа. Придворные, друзья - Анри Труайя и Михутря, дамы - в их числе, конечно же, и баронесса Александра фон дер Гольц. Ну, и Элиза фон Бексенгаузен - «белобрысая крыска», как ее прозвала Сашка - тоже была здесь. А как же без нее-то? Крыска не крыска, а все ж и Элиза - красавица, этакая белокурая бестия со вздернутым носиком и тонкою белою кожей. Предмет воздыхания многих, что уж там говорить! И конечно же в мужском костюме. Ну, надо же ножки стройные показать, бедра крутые, подчеркнуть изящным охотничьим пояском тонкий стан. Они все тут пажи - дамы! Первые красавицы королевства. Королева Мария в зеленом, Сашка в сиреневом, а Элиза - в светло-голубом и белом. Надо же, вырядилась - и уже успела где-то запачкаться. Локоть в земле, к плечу прилип желтый листочек…
        Выйдя во двор, король и королева вскочили на лошадей под приветственные крики придворных.
        - Слава нашему доброму королю!
        - Слава королеве!
        - Ура!
        - Ой-ля-ля, ой-ля-ля, нету лучше короля, - запел юный мажордом Петер. Он не любил охоту, но обожал высшее общество. Вот и сейчас старался держаться поближе к Элизе, выказывая ей всяческое расположение - прекрасно зная о том, что у этой стройной дамочки имелся старый доходяга муж, весьма влиятельный господарь и сановник, и трое детей. Да и сама Элиза, наверное, все же была для Петера старовата, ведь подумать только - целых двадцать семь лет! Двадцать семь! Как сказала какая-то молоденькая фрейлина, «возраст почтенного увядания». Впрочем, дама фон Бексенгаузен за собой следила и выглядела значительно моложе своего истинного возраста.
        Следом за королевской четой собравшиеся взметнулись в седла. По знаку его величества главный егерь затрубил в рог. Где-то в лесу послышался ответный звук рога. Все было готово. Загонщики ждали. Ловчие вывели из псарни ошалевших от радости и счастья собак.
        - Удачи, друзья!
        Погладив коня по гриве, король выехал со двора бок о бок с супругой, точнее сказать конь о конь.
        Погода вполне способствовала празднику, после череды серых дождливых дней в Ливонии наступила наконец истинная золотая осень с красными и желтыми деревьями и шуршащей под ногами листвой, с пронзительно синим небом, взрезанным черными треугольниками птичьих стай, с теплыми, почти что летними днями. Бабье лето пришло!
        Действительно - бабье лето…
        Проскакав по лесной дороге, король и королева резко свернули к ручью и, привязав коней у родника, пошли пешком по узенькой тропке. Егеря и ловчие давно знали - правящая чета любит охоту именно за возможность немного побыть одним на лоне дикой природы. Если удастся подстрелить какую-нибудь крупную птицу, рябчика или тетерева, - хорошо, а нет - так и нет, ни Магнус, ни Маша охотничьими фанатами себя не считали.
        Вообще-то, специально для королевских особ и их почетных гостей на дальней лесной полянке была устроена специальная бревенчатая башня. Чтобы вельможные охотники могли спокойно стрелять крупную дичь, время от времени балуя себя вином и легкой закускою. Именно сюда, к башне, загонщики и гнали кабанов да оленей, и в прошлый раз даже подняли на ноги медведя, коего сразу же пришлось пристрелить.
        Конечно, можно было бы подняться на башню, посидеть за плетеным столиком на высоте, поболтать. В пасмурную погоду король с королевой так бы и сделали, однако сейчас солнце и летнее тепло пленили их души, повлекли за собою на лоно дикой природы, подальше в лес.
        - А за нами никто не идет, кажется, - выбравшись на полянку, Мария уселась на старый пень и сбросила плащ.
        - Еще бы шли, - присев рядом, ухмыльнулся Магнус. - Всем строго-настрого наказано охотиться и нам не мешать. Вот и не мешают. Ну, что, пойдем, посмотрим рябчиков?
        - Сейчас… сейчас вот, отдохну чуть.
        - Ты уже устала, что ли?
        - Да нет, но… А ну-ка, достань фляжку!
        Оба выпили. Посмотрели в глаза друг другу… Обняв красавицу жену, Магнус нежно поцеловал ее в губы, расстегнул камзол и, забравшись рукой под сорочку, погладил грудь.
        А потом оба упали на расстеленный на поляне плащ, полетела в кусты одежда…
        Как только монархи скрылись из виду, интерес графини Элизы фон Бексенгаузен к охоте сразу пропал, как и не было. Пару минут она еще стреляла глазами, выискивая в толпе всадников прусского посланника Акселя. Увы, красавца барона не было! Знать, и впрямь уехал, не врали. Жаль… Тогда что же, даром охота пройдет? Трястись в седле, вдыхать дым костров, потеть, как какая-нибудь мужланка - это все зря? Или все же попробовать… чтоб не зря. Кого бы выбрать? Михаэля? Он верный муж. Анри? Этот обязательно доложит обо всем королю. Юный красавчик Эрих? Так он от своей хозяйки вдовушки не отлипает.
        И этот мальчик еще, Петер, мажордом, вокруг так и вьется. Толку-то от него! Хотя… Как говорят русские помещики, на безрыбье и рак за рыбу сойдет. Так, может, и Петер - за кавалера. Подумав так, графиня быстро согнала с губ насмешливую улыбку и обернулась, стрельнула глазками.
        - Ты что-то сказал, юноша?
        - О, да, моя госпожа! - с жаром закивал Петер. - Я предлагаю, вместо того чтоб носиться по лесам, подняться на королевскую башню.
        - Там может быть его величество? - Элиза заинтересованно покусала губу.
        - В такую погоду - вряд ли, - честно ответил мажордом. - А нет их величеств, так не будет и никого другого. Мы бы просто там посидели, выпили, поболтали. Чего ради носиться без толку по лесам?
        - Не любишь ты охоту, Петер, - укорила графиня.
        - Не люблю.
        - И я, знаешь ли, тоже. Ну, поехали. Поглядим, кто там на башне?
        Башня выглядела вполне обычно. Сколоченная из тонких бревен вышка высотой в три человеческих роста. Верхняя площадка под навесом, туда вела узкая деревянная лестница. Как и предсказал мажордом, ни на башне, ни внизу, на опушке, никого не было.
        - А здесь что-то рыли, - подходя к лестнице, вскользь заметила Элиза. - Или закапывали.
        - Да бросьте! - Петер шмыгнул носом и улыбнулся. - Я вот ничего такого не вижу.
        - Это потому, что ты невнимательный. Вот сколько на лестнице перекладин?
        - Не знаю. Вернее, никогда не считал.
        - А я знаю! Ровно тридцать три, - графиня негромко рассмеялась. - Я как-то сосчитала от нечего делать. И запомнила. Столько лет было Иисусу Христу… Видишь, тут бродили какие-то крупные мужчины. Или мужчина. Ну, вон же след… и вон. А тут - трава примята. Наверное, егеря укрепляли башню… Ну, что, полезли наверх?
        - Полезли.
        - Нет, нет, я первая. А ты меня, если что, подтолкнешь.
        - Ага…
        Едва только Петер поднял глаза, как едва не сомлел и не свалился вниз! Стройные бедра и обтянутая буфами, гм… задняя часть графини оказались перед самым его носом. Только рук протяни и…
        - Ну, что ты застыл? Подтолкни же… Только понежнее… вот так…
        Оказавшись, наконец, на площадке, юноша дышал так тяжело, словно забрался сейчас не на невысокую охотничью вышку, а на крепостную башню. Или на колокольню церкви Святого Петра в Риге. Руки и ноги его дрожали, во рту пересохло, а щеки окрасились в устойчивый ярко-красный цвет. И это при всем при том, что Петер вообще был ушлый, из тех, кому палец в рот не клади!
        - Ага, вот и столик, и скамеечка… Ну, садись же, что ты встал? Ах, вид… Вид-то какой! Красота!
        Подойдя к парапету, графиня облокотилась на жердь и нагнулась, вновь выставив напоказ то, от чего Петер снова сомлел.
        - Подойди. Ну, подойди же, - с лукавой улыбкой обернулась Элиза. - Правда, красиво?
        - Ага…
        - Сколько здесь соломы…
        - Ага…
        - Наверное, для лосей. Ой! - глянув вниз, дамочка всплеснула руками. - Ты что, плащик свой там и бросил?
        - Так тепло же! И никто его там не возьмет.
        - Не возьмет-то, не возьмет, только вот солома-то колется… - искоса поглядывая на юношу, задумчивым шепотом произнесла графиня.
        - Что-что? - Петер не расслышал, переспросил.
        - Ничего, - улыбнулась Элиза. - Ты просто спустись за плащиком, ага? Он у тебя плотненький, зеленый… как у короля.
        Пожав плечами, юный мажордом проворно спустился с вышки и, подобрав плащ, забрался обратно.
        Постелив плащик на солому, графиня неожиданно для парня сняла камзол и улеглась поверх плаща, подставив солнышку спину. Немного полежав, девушка обернулась:
        - Ну, что же ты? Ложись рядом. Говоришь, у тебя есть вино?
        - Целая фляжка! - осторожно усевшись рядом, похвастался юноша. - Немцы из Риги называют его «шнапс».
        Смеясь, Элиза протянула руку:
        - Дай!
        Попробовала - глотнула, закашлялась:
        - Однако крепкое. Сам выпей, ага.
        Петер послушно сделал глоток. Горючая жидкость обожгла ему рот, но и придала силы, некую уверенность в себе.
        - Погладь мне спинку, - тихо попросила дама.
        - Ага…
        Сглотнув слюну, юный мажордом осторожно провел ладонью по спине графини, чувствуя сквозь тонкое сукно сорочки волнующую теплоту тела.
        - Ах, хорошо, - Элиза чуть повернула голову. - Только как-то неправильно. У тебя такие нежные руки… я хочу чувствовать их тепло, ощущать…
        - Но сорочка…
        - Так сними же ее скорей!
        Растянувшись на соломе, женщина вытянула руки, и Петер, млея от восторга и неги, осторожно выпростал из узеньких охотничьих штанов графини край ослепительно белой сорочки. Обнажив поясницу, погладил… поцеловал… добрался уже до лопаток, погладил и, не в силах сдержаться, засунул руку дальше, потрогав грудь…
        - Ах, мой милый проказник, - Элиза повернулась с самой томною улыбкой.
        И тут внизу что-то ухнуло, громыхнуло, так что заложило в ушах! Казавшаяся такой незыблемой и прочной, вышка подломилась и медленно повалилась набок.
        Графиня испуганно закричала, и Петер поскорее накрыл ее плащом… и своим телом. Так - вместе - и упали. А сверху летели обломки бревен.
        Услыхав взрыв, король и королева вздрогнули и принялись быстро одеваться.
        - Что это такое было, муж мой? - Маша проворно натянула штаны и камзол, а вот про сорочку забыла. А вспомнив, махнул рукой - ну ее.
        - Похоже на артиллерийский залп, - глядя на появившиеся над ельником клубы серовато-зеленого дыма, Магнус покачал головой. - Или пороховая мина. Подобная той, что войска царя Иоанна применили при взятии Казани.
        - Пороховая мина? Здесь? В лесу?
        - Пошли-ка, милая, глянем. Думаю, народишко вряд ли сейчас туда бросится. Слишком уж увлечен охотой.
        - И все ж, я б на их месте…
        - Посмотрим.
        От той укромной полянки, где предавались любви царственные супруги, до вышки было не так уж и много, наверное, километра полтора - два, не более. Забыв про лошадей, Магнус и Маша бросились напрямик, через ельник, и, выбравшись на опушку, увидали на месте охотничьей башни застывший, словно кисель, едкий пороховой дым. Денек выпал почти что безветренный, и дым висел клубами, скрывая под собой все. Лишь угадывались смутные очертания искореженной, вздыбленной от взрыва земли, присыпанной обломками бревен.
        - Э-эй! - громко закричала Маша. - Там есть кто-нибудь?
        - Есть… помогите! Скорей.
        Услыхав крик, Магнус властно придержал супругу рукой и сам рванулся в дым, прикрывая лицо локтем. Ринулся на крик - и почти сразу наткнулся на чью-то спину. Кто-то кого-то тащил, вытаскивал.
        - Помоги… Осторожно!
        Знакомый голос. Какой-то мальчишка… паж?
        - Давай вместе, на руки… ага…
        - Сашка! - выбравшись из дыма, узнал «мальчишку» король.
        Чумазая, в грязном камзоле, девушка напоминала сейчас не придворную даму, а забияку юнгу с пиратского корабля.
        - А это кто у нас? Кого ты… Ого… Элиза! Она, кажется, мертва…
        - Да нет, еще дышит. Ваше величество, осторожней - кровь!
        Такая же грязная, как и баронесса, голая по пояс Элиза фон Бексенгаузен вдруг вздрогнула и, распахнув глаза, застонала, зажимая ладонью правый бок, густо сочащийся кровью.
        - Тихо, тихо, сейчас мы тебя… Маша, давай-ка разрежем плащ - надо остановить кровь, покуда не поздно. Сашка, давай за подмогой!
        - Я послала уже. Тут еще Петер был.
        - Петер?
        - Он ее из-под обломков и вытащил. Да вот… - Александра резко обернулась и прислушалась. - Скачет кто-то… Ага! Эй, там, давайте быстрее!
        Наскоро перевязав, графиню отвезли на подводе на ближайший хутор и послали в город за лекарем. Врача привез лично Михутря. Низенький и кругленький доктор Фернбольд, достав все свои лекарства, принялся нещадно гонять хуторян. Срочно требовалась и просто горячая воды, и кипяток - приготовить отвары и мазь.
        Петер, к слову сказать, пострадал меньше - лишь ушиб головы да небольшой вывих. Не обращая на свои раны никакого внимания, юноша кружился возле раненой, словно самый верный слуга, мгновенно исполняя все капризы доктора.
        Сашка тоже была рядом. Откровенно сказать, она не очень-то жаловала жеманную интриганку графиню, но сейчас Элизу было жалко до слез. Одно дело не любить, даже ненавидеть надменную фифу, и совсем другое - видеть, как она мучается и страдает.
        Король и королева тоже не покидали хутор, ожидая, что скажет врач. А тот, сделав все, что мог, лишь развел руками:
        - Я промыл рану и наложил швы. Несчастная потеряла много крови.
        - Так она выживет?
        - Все в руках Божьих. Молитесь, господа мои.
        Анри Труайя и самому Магнусу было предельно ясно - собирались убить вовсе не взбалмошную красотку и юного мажордома-секретаря. Элиза и Петер оказались на вышке случайно, их там могло и не быть. А вот король и королева рано или поздно там объявились бы! На то, верно, и был расчет.
        - Их просто спутали, - уверенно пояснил Анри. - Обознались. Тем более у Петера был зеленый плащ. Почти такой, как и у вас, ваше величество. Издалека вполне могли перепутать. Тем более охота. Все как на маскараде.
        - Интересно, какое количество пороха там было?
        - Думаю, мешок или даже два. На плечах не притащишь, лошадь нужна, телега.
        - Значит, кто-то мог видеть.
        - Кто-то мог. Я уже послал людей опросить местных жителей.
        Опрос местных ничего особенного не принес. Ну, видели хуторяне пару крестьян на подводах - и что? Обычные крестьяне, никаких особых примет. Да, чужие, так, может, из Нарвы, Руийяны, Риги или еще откуда-нибудь. Мало ли вокруг деревень, хуторов и замков? В Оберпален, небось, ехали на кого-нибудь жаловаться. А может быть, уже и из Оберпалена. Обычное дело.
        Что же касается пороха, то уж пару мешков можно было взять, где угодно! У ливонцев, у русских, у шведов. Да в любом замке купить!
        Егеря тоже клялись, будто ничего подозрительного у вышки не замечали. Врали, собаки! Скорее всего, они к ней и не подходили, разве что перед самой охотой подбросили наверх соломы да скамейки от грязи обтерли. Толком-то ведь ничего не проверяли, носами землю не рыли. Да и кто б мог подумать, что - вот так?!
        Тем не менее случившееся на заметку взяли. На будущее!

* * *
        Долгое время графиня Элиза фон Бексенгаузен лежала без сознания и таяла на глазах. А вот недели через две как-то воспрянула. Лежала-лежала, да вдруг открыла глазки, слабым голосом позвала слуг. Старый граф был, конечно, рад… но не очень - он уже заказал панихиду, заранее заплатив патеру, такие вот дела. Впрочем, проблемы мужа Элизу не волновали нисколько. Все ж не с улицы, все же графиня, графиней и до замужества была! Отец, граф Вольфрам фон Лебенвольде, был когда-то маршалом Ливонского ордена и в приданое за дочерью отдал немало земель. Вот и замок, в котором жила Элиза, ей же и принадлежал - наследство. А у старого графа имелся и свой замок - захудалый, маленький, с одной покосившейся башней и вечно разрушенным мостом. Правда, не всегда так было, далеко не всегда. Потому батюшка дочку Элизу за старого своего приятеля и отдал, и приданое дал - богатое! Злые языки болтали, правда, будто дело тут не столько в дружеских чувствах и чьем-то влиянии, сколько в нашумевшей истории о запретной любви юной графини к смазливому конюху. Такой любви, что дело дошло до греха. Вот и спровадил граф Лебенвольде
дочку старому дружку, а тот и рад был - еще бы, такая красавица в жены досталась! Да еще и с титулом. И с приданым.
        Узнав о выздоравливающей графине, замок ее стали навещать подруги, даже сам король с королевой пару раз пожаловали - на радость старого графа. Им-то Элиза как раз и рассказала про странные следы, замеченные ею у охотничьей вышки.
        - Крупный, говорите, мужчина там топтался? - переспросил король.
        - Судя по следам, да. Знаете, они вот такие! - графиня показала рукой.
        Арцыбашев тут же прикинул: примерно сорок четвертый - сорок пятый размер. Для двадцать первого и для двадцатого века - обычное дело, но только не для средних веков! И не для шестнадцатого - он от средневековья недалеко ушел. В те времена люди были мельче, и нормальный размер обуви для европейца - тридцать девятый, а то и меньше. Крупный мужчина с сорок пятым размером обуви - это, знаете ли, примета. А уж для шестнадцатого века - особая! Обладателя такого размерчика вполне можно и поискать.
        - Пожаловали баронесса Александра! - заглянув в апартаменты графини, почтительно доложил слуга. - Пусть обождет?
        Болящая вопросительно взглянула на королеву.
        - Пусть войдет, - разрешила та. - Если, правда, тебя, милая Элиза, не затруднит такое количество народу.
        - Ах, отнюдь, - томно взмахнув рукой, графиня откинулась на подушки.
        Войдя, Сашка поклонилась венценосным особам, поздоровалась с хозяйкою и скромненько уселась в уголке. Магнус с Машей еще немного посидели и ближе к вечеру ушли, а баронесса осталась. По просьбе Элизы осталась, не по собственному хотению.
        - Давно хотела тебе сказать, - усевшись на постели, графиня покусала губы. - Это ведь я тогда написала письмо в замок. И послала мальчишку.
        - Я знаю, - спокойно кивнула Александра. - Эрих явился вовремя. Не он бы - не знаю, осталась бы жива…
        - А что такое случилось? - собеседница с любопытством прищурилась. - На тебя кто-то напал? Неужто разбойники?
        - Сам барон Аксель - сущий разбойник, - злая усмешка тронула губы баронессы. - Ни с того ни с сего связал меня и принялся избивать плетью!
        - Плетью?! Не может быть!
        - Не может? Может, мне раздеться, показать? - порывисто вскочив со стула, Сашка закусила губу.
        - Нет, нет, - болящая едва удержала гостью за руку. - Я тебе верю, да. Но в таком случае… он просто дьявол!
        Баронесса неожиданно усмехнулась:
        - А я бы сказала - черт!
        - Дьявол, черт - в чем разница? - удивленно взмахнув руками, Элиза поморщилась, нечаянно задев рану. - Знаешь, лекарь вытащил из меня занозу размером с ладонь и большой ржавый гвоздь. Даже не знаю, смогу ли я теперь танцевать?
        - Обязательно сможешь, если захочешь, - гостья улыбнулась. - А разница меж чертом и дьяволом все ж таки есть. Черт - он не такой страшный, не всемогущий. Недаром же говорят - мелкий бес.
        Вернувшись в свой замок, Александра поднялась к себе и велела принести бокал подогретого вина. Уселась на лавки, покрытые мягкой медвежьей шкурой, и, глядя в узенькое оконце-бойницу на цветной красно-желтый лес, задумалась о жизни. О себе, об Эрихе… И об Элизе фон Бексенгаузен в том числе. Ну, надо же, как ей стало вдруг жалко эту вредную взбалмошную особу! И как эта вредина теперь относилась к ней… как к лучше подруге. Вот ведь, бывает же! Хотя тут особый случай. С другой стороны, может, дело вовсе не в случае, а во взгляде, в сложившемся мнении самой Александры? А что, если Элиза вовсе не была такой вредной «вся из себя фу-ты ну-ты» дурой, какой казалась? Или зачем-то хотела казаться. Пусть даже и так - хотела! Но ведь Сашка-то должна была рассмотреть сквозь панцирь гордыни хоть что-то хорошее и доброе. Не рассмотрела. Значит, не хотела увидеть? Не стала замечать.
        - Госпожа…
        Девушка вздрогнула: кто-то посмел нарушить ее одиночество! Ну, конечно, Франц, уже больше трех недель подвизавшийся в ее замке помощником управляющего.
        - Чего тебе? Опять мыши знамена проели?
        - Нет, госпожа. Все гораздо хуже.
        - Хуже?
        - Не для вас. Хуже для меня, моя госпожа.
        Баронесса покачала головой и пристально всмотрелась в слугу, отмечая и поникшую голову, и безвольно опустившиеся плечи, и - самое главное - поселившийся в глазах страх.
        - А ну-ка, рассказывай, что там с тобой приключилось?
        - Все же да, расскажу! Вчера я видел его, госпожа.
        - Кого - его? Говори яснее!
        - Того, кто покупал у меня сулему в Москве. Того, кто убил аптекаря!
        Глава 4
        Зима 1575 -1576 гг.
        Краков
        Все усилия Арцыбашева по дискредитации конкурентов увенчались успехом, «черный пиар» принес свои плоды. Впрочем, и честным образом все устраивалось как нельзя лучше - многие, очень многие вельможи Речи Посполитой сделали ставку на короля Ливонии как, пожалуй, единственную альтернативу влиянию турок, шведов или, не дай бог, царя Иоанна Грозного. Выборный - элекционный - сейм в Кракове большинством голосов проголосовал за кандидатуру Магнуса. Таким образом его величество и его супруга, королева Мария Владимировна, становились правителями огромного государства, земли которого протянулись широкою полосою от моря до моря - от Балтийского до Черного!
        Правда, на Балтике погоду сильно портили шведы, на востоке глухо рычал царь Иван, а на юге… на юге дела обстояли совсем плохо: татарские набеги, турки…
        Первым делом король собирался послать оружие и деньги запорожским казакам. Но это решение еще должен был утвердить сейм, в котором любой загоновый нищеброд-шляхтич имел право вето. И активно этим своим правом пользовался! Вернее, пользовались-то магнаты, подкупая загоновых. С ними еще предстояло вступить в борьбу за укрепление королевской власти, ибо быть марионеткой, декоративной фигурой на троне Магнус Ливонский вовсе не собирался.
        Никого из придворных, кроме опять же особо верных и преданных людей, Магнус в Польшу не звал, но многие изъявили желание поехать со своим монархом. В первую очередь - Сашка! Юная баронесса чувствовала себя чужой в фамильном замке рода фон дер Гольц, мрачные серые стены давили на нее, слуги и вассалы считали выскочкой, и все еще никак не утихали слухи о колдовстве Александры и ее причастности к смерти старого барона. Верный Эрих фон Ландзее, конечно же, последовал за своей любовью, хотя именно его баронесса планировала оставить в замке, ибо больше там никому не могла доверять. С другой стороны, иметь Эриха при себе тоже было не лишним. Во всех случаях.
        Кроме юного риттера, влюбленного в свою обворожительную госпожу всей душой, с Сашкой напросился и Франц, которому было все равно, куда и зачем ехать - лишь бы подальше от Оберпалена, где, как он чувствовал, ему грозила неминуемая гибель. Там таинственные убийцы царевича Иоанна тщательно зачищали следы.
        Обернувшись в седле, Магнус поискал глазами мальчишку. Ага, вот он - на телеге, при кухне. Сидит, кутаясь в плащ, укрываясь от мелкого снега, сопровождавшего королевский кортеж всю дорогу. С другой стороны, лучше уж небольшой снежок, нежели сильные морозы. Да, скорее всего, убийца рано или поздно добрался бы до этого парня, не уследили бы, так что, покинув Ливонию, Франц сделал верный выбор.
        Однако всю жизнь не набегаешься, надо было искать убийц, да вот пока что-то не очень сие получалось, несмотря на все усилия Анри Труайя и лично Магнуса. Злодей оказался хитер и ловок. Злодей - или, скорее, злодеи: вряд ли душегуб действовал в одиночку. Хотя может быть, дело обстояло именно так, не зря же этот чертов упырь столь ловко избавился от своих помощников, проникнув в королевскую тюрьму под видом дровосека и монаха. Да уж, в сообразительности ему не откажешь, как и в некоем цинизме: даже собственные помощники для этого черта - никто, пыль под ногами, или лучше сказать презерватив - использовал да выбросил.
        Еще один таинственный случай тревожил монарха. Тогда на охоте, когда взрывом едва не убило Элизу фон Бексенгаухен, ловчие обнаружили схрон - площадку для стрельбы из аркебуза или мушкета. Продумано там было все: пути отхода, маскировка стрелка, даже подставка для оружия в виде очищенного от веток сука. Площадка располагалась на холмике примерно в полукилометре от охотничьего королевского замка, с места стрелка открывался великолепный вид на ворота. Собственно, именно поэтому схрон и обнаружили: весьма подозрительный в силу должности и боевого опыта, герр Анри Труайя периодически осматривал окрестности с помощью подзорной трубы и как-то заметил на холме некий тусклый блеск, который сразу же распознал как ружейный. Видно, кто-то примостил оружие, присматриваясь к возможной цели. А может, уже и выцеливал, кто знает?
        Все бы выглядело хорошо и ловко, коли б не расстояние. Пятьсот метров! Тысяча шагов. Тяжелая мушкетная пуля на таком расстоянии сохраняла вполне достаточную убойную силу, однако же вот беда - вести прицельный огонь из тогдашнего оружия было практически невозможно!
        Тем более на тысячу шагов. Исход боя решался исключительно залпами по массовой цели. Что же касается меткости, то еще года два назад Магнус проводил подобный турнир: из любопытства организовал соревнование между лучниками и стрелками. Соревновались на сотне метров, и результат оказался предсказуем: из двадцати выпущенных стрел в цель попало шестнадцать, мушкет же имел лишь двенадцать попаданий. И это на сто метров, никак не на пятьсот!
        Труайя высказал предположение, что здесь могли использовать особый «винтовальный» аркебуз, с нарезами в стволе, резко повышавшими меткость - такие тоже появлялись в это время. Правда, крайне редко. Да и пятьсот метров все-таки расстояние.
        «Винтовальное» ружье… Почему бы и нет? Цель-то не простая!
        - Ковно, ваше величество! - доложил бравый латник из арьергарда.
        Надо сказать, Магнус в воинском - и не только в воинском - деле предпочитал опираться не столько на своих вассалов - прибалтийских баронов, - сколько на постоянное войско рейтар и пехоты, в большинстве своем состоявшее из немцев и западных русских людей. Своим солдатам король платил по четыре талера в месяц, что по тем временам считалось вполне солидным жалованьем. И ровно в два раза превышало зарплату какого-нибудь слуги. Но ведь воины еще имели право на часть добычи! Правда, и рисковали погибнуть, чего ж. Не столько от пули, сабли или копья, сколько от разного рода болезней, эпидемий, таскавшихся вслед за войском неистребимым, смертельно опасным шлейфом.
        Ковенский воевода Константин, человек осанисты и грузный, принял короля как положено, со всеми почестями, предоставив для отдыха целый замок неподалеку от города. Магнус именно так и попросил, чтоб не в самом Ковно-Каунасе, и на то имелись причины. Нет, с горожанами королевская чета встретилась - под звон многочисленных колоколов в церквях и костелах, более того, король и королева даже благосклонно посетили заседание городского совета, где приняли целый ряд высокопарных верноподданнических заявлений. И даже поужинали в компании воеводы и ратманов!
        Замок нужен был Магнусу для другого - для тайной встречи с верным человеком из Москвы, другом покойного ныне князя Василия Старицкого. Собственно, это был человек Маши, она когда-то переписывалась по этому поводу с братом, находившимся под постоянным подозрением царя Ивана. После смерти Василия тайные сношения с Москвой продолжились и привели к результату - в столице вот-вот должен был вспыхнуть очередной заговор. Он вспыхнул бы и так, только, может быть, несколько позже, а это королевскую чету не устраивало.
        Посланник заговорщиков оказался вовсе не кондовым боярином, до самых глаз заросшим густой бородищей. Московский дворянин Игнат Порфирьев сын Рдеев чем-то напоминал ушлого шляхтича Граевского, ныне ожидавшего короля и королеву в Варшаве. Та же остроконечная бородка, острый насмешливый взгляд европейски образованного человека - как потом поведала Маша, Рдеев когда-то учился в университете в Кракове и преуспел там во многих науках. Одетый в польский кунтуш и узкие, заправленные в сапоги штаны, с саблей на поясе, московский дворянин ничем не отличался от обычного шляхтича.
        Анри Труайя, лично встретив гостя, провел его в замок под видом одного из ковенских купцов, кои, прослышав о приезде монархов, потянулись уже в замок с подарками и изъявлениями проснувшихся верноподданнических чувств.
        Король и королева уединились с посланцем в отдельном кабинете и имели с ним долгую и весьма значимую беседу, в ходе которой передали гостю драгоценные камни и золото, пожертвовав частью ливонской казны на благое дело. Иван Васильевич уже, верно, пришел в неописуемую ярость, получив известие о новом польском короле… и королеве. Машу Старицкую он ненавидел всегда, как и все ее семейство. Честно сказать, семейство-то было за что… да и Машу - тоже.
        - Благодарю вас, ваше величество, - аккуратно, без всякой спешки, сложив драгоценности и монеты в заплечную суму, Рдеев поклонился королю, а королеве галантно поцеловал ручку, не преминув заметить, что наповал сражен ее красотою. - Знаете, Мария Владимировна, я как-то видел вас в Кремле, еще ребенком. Вы и тогда были красивы, а уж сейчас…
        - Поужинаете с нами? - улыбнулся король.
        Гость с видимым сожалением развел руками:
        - Увы, лучше уж я поспешу. Деньги - великое дело. Ближайшее окруженье Ивана насквозь продажно и ждет не дождется, когда тот помрет. Тиран и не может окружить себя иными людьми, ревнуя к каждому, кто хоть в чем-то его превосходит. Кровь кругом, страх по всей Москве, по всей Руси матушке. Там-то не Иван, там воеводы-наместники именем его свирепствуют. Губных старост подкупили, запугали… Что хотят, то и воротят. Велика Россия, и глаз тирана за нею не уследит, не сможет! Ничего, скоро устроим, как в Англии: чтоб закон един для всех был! А для того - корыстолюбцев уничтожить поможем! Тирану и поможем. Пока правит еще. Пока жив.
        Выпив на прощанье вина, посланник откланялся, напутствуемый самыми благими пожеланиями.
        - Побольше б таких людей, - опуская бокал, тихо промолвил Магнус. - Умных и порядочных русских. Может, и впрямь - законность на Руси установят?
        Маша уселась мужу на колени и хмыкнула:
        - Вот уж это вряд ли. Велика уж больно Русь-то! Где столько честных людей набрать?
        - Так не набирать - воспитывать надо! - Арцыбашев ласково погладил жену по плечу и поцеловал в шейку. - С самого детства воспитывать, на живых примерах.
        - Школ больше устраивать?
        - Именно так - школ. И чтоб не только читать-писать учили, но еще б и воспитывали.
        Взгляд короля неожиданно затуманился, словно бы Леонид вспомнил вдруг что-то из прежней своей, нынче такой далекой и нереальной, жизни… Так ведь и вспомнил, как раз, к разговору!
        - Знаешь, милая, когда-то давно, лет, наверное, десять тому назад, вращался я в одной компании… и были в ней учителя, у нас это в основном женщины.
        - Женщины девочек должны учить, - царственно улыбнулась королева. - Мальчиков же, как в отрочество войдут, только мужчины. Как же иначе-то? Иначе выйдут из школы не мужики и не бабы, а так, не пойми кто.
        - Согласен с тобой полностью, - Магнус покивал, обняв жену за талию. - Но я не об этом сейчас. Кто-то, сейчас уж и не помню кто, из этих учительниц бросил в беседе: в России, мол, все воруют. Вот добираются до какой-то должности, где можно уже воровать более-менее безнаказанно - и начинают.
        - Не так, - засмеялась Маша. - Не добираются, а стремятся. Чтоб воровать ловчей. И на возможное наказанье внимания не обращают никакого! Хоть каждый день вешай, а все ж…
        - Вот и они так же говорили. Мол, честных людей вообще нету. Честный - пока бедный. Пока не при должности, а как эту самую должность ухватит - так и пошел воровать!
        - Ну, верно…
        - Так я к чему! - Арцыбашев разволновался, даже несколько повысил голос. - Взрослых мы уже не перевоспитаем - с детей надобно начинать, этих-то еще можно к добру приучить, этих получится. Школы, как ты говоришь, устроить, учить… Ах, Маша, что-то еще нас ждет в этой Польше?
        - Я тоже переживаю, - тесно прижавшись к мужу, вздохнула юная королева. - За Володеньку переживаю тоже. Может, зря его кормилицам да бабкам оставили? Может, нужно было с собой взять? Понимаю, не перенес пути бы… Но скучаю - сильно.
        - Я тоже скучаю. Милая моя… - прошептав, Арцыбашев страстно поцеловал супругу в губы. Погладил по спине, дрожащими пальцами развязывая стягивающие платье ленты.
        Освободил сперва левое плечико - поцеловал, потом - правое. Снова погладил спинку, на этот раз уже не через ткань - голую, теплую… И, наконец, ткнулся губами в трепетно вздымающуюся грудь, нащупал языком твердеющий упругий сосочек…
        Тяжело дыша, Маша вскочила, проворно освобождаясь от платья, - юная красавица с шелковистою кожей и синими, как небо, очами. Вне себя от нетерпения, Магнус схватил супругу в охапку и отнес на узкое ложе.

* * *
        В Кракове Магнус, его царственная супруга и двор расположились в королевском дворце, на крутом Вавельском холме, окруженном крепостной стеною. Внизу раскинулся город: неспешно несла свои воды Висла, перезванивались колокола в разновеликих башнях Мариацкого костела, на ратушной площади шумел рынок. Правда, сейчас, зимою, торговали по большей части в крытых торговых рядах, так называемых Сукенницах - на редкость красивом и простором здании, располагавшемся вблизи костела и ратуши. Рядом на улице в любую погоду торговали пирожками, шумели многочисленные забегаловки, угощая торговцев, покупателей и студентов Ягеллонского университета, знаменитого на весь тогдашний мир.
        Этот большой, красивый и шумный город сразу же пришелся по сердцу королевской чете. Унылый и скучный Оберпален по сравнению с древней польской столицей казался просто забытой богом деревней. Особенно радовалась Маша, искренне скучавшая по Москве. В Кракове было ничуть не хуже. Даже лучше - куда как веселее!
        Законно избранный сеймом король и его королева въехали в город через барбакан - изящное и грозное воротное укрепление, гордость горожан. В церквях и костелах звонили колокола, горожане кидали вверх шапки, магнаты и шляхта сверкали дорогим оружием и украшениями. Что и сказать, даже чисто внешне король и королева понравились всем! Датский принц и правитель Ливонии, одетый в изысканный испанский костюм, сразу же произвел впечатление легкостью в общении и обаятельнейшей благосклонной улыбкой; юная красавица королева Мария просто очаровала горожан. Верхом на белой лошади, в синем, под цвет глаз, платье она казалась неземной девой, королевой ангелов, лишь по счастливой случайности спустившейся на грешную землю.
        К королевской свите примкнул по пути и пан Кшиштоф Граевский, знакомый многим в Кракове и многими ненавидимый. Недавний татарский набег на восточные польские земли - Подолию, Волынь и Червонную Русь - вызвал сомнения у части шляхты. Сможет ли новый король договориться с султаном либо организовать достойный отпор? Или все же лучше было бы обратиться к кандидатуре Батория?
        При прежних польских королях, Сигизмунде и Генрихе Анжуйском, королевская власть находилась в самом жалком положении. Финансы пришли в расстройство, буйные магнаты и шляхта диктовали королю свои условия. Точно так же они намеревались поступать и сейчас.
        Время было очень непростое: подзуживаемые султаном Мурадом татары нападали на южные польские земли, на Балтике вновь оживились шведы, обиженный Стефан Баторий собирал в Трансильвании войска, намереваясь вот-вот начать военные действия, и царь Иван Грозный прислал ругательное письмо, угрожая войною.
        И что оставалось делать? Ждать. Ждать, по возможности затягивая все процессы, ибо время сейчас работало на нового польского короля! Уже были отправлены люди, деньги и оружие запорожским казакам - чтоб громили Крым, уже получили поддержку мятежные венгерские крестьяне, и сотню новейших мушкетов тайно везли в Иран - вооружить армию шаха, давнего врага турок. В Москве же вот-вот должен был вспыхнуть заговор.
        Оставалось ждать и как-то показать свою силу… и лояльность новоявленным подданным.
        Вообще-то, право быть избранным на польский престол имел каждый шляхтич, при этом в большинстве случаев кандидатами на престол становились представители иностранных династий. Избираемый пожизненно монарх не имел права передачи трона по наследству, издания декретов (привилеев), противоречащих законам, а также ареста шляхтича без суда. Дополнительные ограничения на королевскую власть накладывали так называемые генриковы артикулы, принимаемые монархом перед вступлением на престол. Политические и финансовые обязанности монарха определялись ещё одним обязательным соглашением: король (он же великий князь литовский) отказывался от передачи трона по наследству, обязывался править в согласии с королевским советом из восемнадцати сенаторов, не реже раза в два года созывать сейм, без разрешения которого не объявлять войны и мира и не вводить новые налоги. На территории Великого княжества Литовского условия правления определялись особыми статутами, которые Магнус тоже подписал. Пока… Не сразу, постепенно, нужно было устраивать себе солидную поддержку, опираясь на людей, недовольных неограниченным произволом
магнатов и шляхты: в первую очередь, на свободных и предприимчивых горожан, коим Магнус собирался всячески покровительствовать и защищать во всем. У горожан имелись немалые деньги и большие права в городе, но не в королевстве! Арцыбашев имел тайные намерения расширить сейм, включив в него представителей купечества, ремесленников и даже - крестьян! А уж потом, с помощью обновленного сейма, можно было бы резко усилить свою власть, ограничив слишком уж большие права магнатов и шляхты.
        Собственно, большинство мелких польских дворянчиков уже давно не имело своего мнения, послушно выражая волю магнатов. И вот эти самые магнаты представляли собой нешуточную угрозу… которую нужно было вывести из игры любым способом. Чем и занялся его величество, опираясь на помощь Анри Труайя, Граевского и верных людей. Особую опасность представляли пятеро. Кардинал Родриго Касинский, князь Николай Радзивилл, гетман Ходкевич и еще двое магнатов, по своему могуществу и влиянию равных иным европейским монархам: киевский князь Николай Кострожский и сандомирский воевода Ян Костка, один из прежних кандидатов на польский трон.
        Относительно кардинала Родриго… Вообще-то, на территории Речи Посполитой проживали граждане самого различного вероисповедания: католики (на западе и северо-западе), православные (на востоке и юго-востоке), лютеране и кальвинисты, (преимущественно среди высших сословий), иудеи (по большей части - в Кракове и Вильне) и даже мусульмане - среди татар. Один из видных вельмож и государственных деятелей того времени, Каспар Бекеш, считался атеистом.
        В первые годы существования государства, в нём господствовала веротерпимость: равноправие католиков и православных гарантировалось Привилеем от седьмого июня 1563 года, а в 1573 году особым указом была подтверждена свобода веры. Чем и воспользовалась королевская чета! Воспитанная в православии Маша уж очень не хотела переходить в католичество… а вот Магнусу было все равно.

* * *
        - О, пан Каспар! - завидев щегольски одетого вельможу, занявшего при новом короле ответственный пост министра иностранных дел, Магнус изобразил на лице самую широкую и искреннюю улыбку. Этот изящный, с ловкими движениями и красивым, чуть вытянутым лицом пан был весьма умен, начитан и смел, ибо те времена объявить себя атеистом значило почти то же самое, что в одиночку выбить турок из Константинополя.
        - Ваше величество, - поклонившись, пан Бекеш вошел в королевский кабинет и, по знаку Магнуса, уселся на стул.
        - Я хотел поговорить с вами о трансильванском князе, - с места в карьер начал король. - Что еще можно сделать? Как остановить войну?
        - Крестьяне Семиградья восстали, - задумчиво кивнул министр. - Но этого мало. Думаю, нужно спровоцировать волнения во всех крупных городах.
        - Но их непременно подавят! - король поерзал в кресле. - На помощь Баторию придут его друзья турки. Ведь непременно придут.
        - Придут, - согласился Бекеш. - Но не сразу и далеко не во все города. Да, много народу погибнет, но Стефану наверняка станет не до войны… по крайней мере на какое-то время. А там что-нибудь еще придумаем.
        - Мне нравится ход ваших мыслей, пан Каспар, - искренне рассмеялся его величество. - Надеюсь, это «что-нибудь еще» вы придумаете до того, как Баторий начнет собирать войска.
        Шляхтич развел руками:
        - Сделаем, государь! Прямо сейчас и начну думать.
        - Вот и славно, - лично проводив пана Бекеша до дверей, король задержал его на пороге: - Да, вот еще, забыл спросить… Что скажете о кардинале Родриго?
        - Хороший человек, - без раздумий высказался вельможа. - Нет, в самом деле, ваше величество. Да, монсеньор Родриго радеет за свою веру, но так… я бы сказал, без фанатизма. Сами посудите: инквизиции в Польше нет, на кострах никого не жгут, в университете почти все преподаватели - католики. О, он весьма умен, этот кардинал! Позиции католической церкви при нем очень сильно окрепли, очень. Кстати, сам-то он весьма, так сказать… фриволен! - пан Бекеш неожиданно улыбнулся.
        - Фриволен? - удивился король.
        - Честно сказать, ни одной юбки не пропустит, ваше величество, - министр рассмеялся в голос. - Не знаю, правда, недостаток это или достоинство. С точки зрения католической веры, впрочем…
        - Я вас понял, уважаемый пан Бекеш. Можете идти.
        Проводив, наконец, министра, Магнус принялся внимательно разбирать списки самых влиятельные в королевстве и княжестве людей. Таковых набралось не так уж и много - десятка два, но нужно было подобрать к каждому ключик, используя все слабости, все ошибки сих достойнейших во всех отношениях господ.
        Один из самых богатых и влиятельных магнатов, литовский князь Николай Радзивилл, протестант по вероисповеданию и активный сторонник Габсбургов, на прием к новому королю еще не явился, но прислал письмо, в котором вежливо поздравлял Магнуса с избранием на престол Речи Посполитой и вскользь упоминал о своем пошатнувшемся здоровье. Как выяснил Арцыбашев, князь и впрямь был тяжело болен - обострилась подагра плюс, как поговаривали, еще и некая венерическая болезнь. Через своих людей король посоветовал Радзивиллу поехать лечиться в Италию, к чему князь - убежденный космополит - и склонялся, нужно было лишь его подтолкнуть.
        Петр Скарга, ученый, академик, иезуит… Этому человеку король пожаловал разрешение открыть католические миссии во многих ливонских городах. Пусть! Там ведь везде протестанты, пусть будет немного католиков - в обмен на полную лояльность сего красноречивого и умного проповедника, удостоенного чести стать советником нового короля. В приватной беседе, состоявшейся дня три назад, Скарга всячески поддержал идею Магнуса об ограничении всевластия сейма и усилении королевской власти. Хитрый Арцыбашев еще раньше ознакомился с сочинениями патера Петра, обнаружив в них почти полное соответствие собственным мыслям.
        Ян Ходкевич, ливонский гетман и бывший враг короля Магнуса. Перешедший в католичество лютеранин, ярый сторонник Габсбургов… да и его самого тоже предлагали на польский престол. Противник унии Литвы с Польшей. Дать ему войско! Пусть встанет на границе, преграждая путь возможному вторжению войск семиградского князя. Да! Еще и под Смоленск надо кого-то отправить… Воевода Ян Костка? Да, верно, он подойдет. Пускай послужит…

* * *
        Наверное, это выглядело ребячеством, но король и королева обожали бродить по Кракову переодетыми в простое платье. Сидели в корчмах, заходили в лавки, приценивались, веселились на многочисленных цеховых шествиях. Переодевались всякий раз в разное, чтоб не примелькаться и не быть узнанными.
        Заходили в лавки. Маша обожала ювелирные, особенно в еврейском квартале - Казимеже. Обычно ничего не покупали, но вот как-то раз в лавке старого Гринфельда королеве очень понравилось янтарное ожерелье. Тепло-желтые полупрозрачные бусы, нанизанные на красную шелковую нить, казалось, лучились терпким осенним солнышком. Купили, чего ж… А через пару недель какие-то злодеи убили старого ювелира, разграбив мастерскую и лавку - такие вот невеселые дела!
        В очередной раз Магнус в облачился в серый, с витыми шнурами, кунтуш, Маша же - в синее с алыми вставками платье, сверху накинула теплый шерстяной плащ. Чудесный денек, совсем по-весеннему теплый и солнечный, весьма способствовал прогулке.
        Прихватив с собой коньки, их величества покинули крепость смешавшись со свитой провинциальных вельмож, спустились с Вавельского холма, свернули к Висле, где на льду был расчищен каток.
        - Ой, верно, я опять упаду! - щурясь от солнышка, совсем по-детски радовалась Маша.
        - Ничего! Я ж тебя поддержу… в крайнем случае помогу выбраться из сугроба!
        - Из какого еще сугроба? Да я лучше тебя катаюсь! Ах ты…
        Убежав вперед, королева нагнулась, слепила снежок, запустила им в мужа. Да прямо в лоб и попала - меткая!
        - Ну, вот, - стряхнув снег, Магнус обиженно развел руками. - Всегда так. Я вот тебя!
        - А не догонишь, не догонишь!
        Показав супругу язык, Мария с хохотом помчалась к реке да бухнулась прямо в сугроб, привязывая к ногам коньки. Тут подоспел и его величество.
        - Ну, что? Помчали?
        - Помчали!
        Славно было. Весело. Здорово. Вечерело уже, солнышко светило низко, тянуло через весь лед длинные синеватые тени.
        - А ну, наперегонки!
        - Смотри людей не сбей!
        - Не собью. Я шустрая!
        Их величества развлекались вовсю, не зная, не ведая, что давно уже следят за ним две пары внимательных глаз. Обсуждают каждое движенье. Иногда и смеются даже!
        - Может, откроемся? А, госпожа? Вместе кататься будем.
        - Нет уж! - юная баронесса Александра фон дер Гольц строго посмотрела на Франца, исполнявшего ныне при ней роль слуги, наперсника и ответственного за все. - Обидятся? Ну, ты не видишь, что ли? Они ж хотят вдвоем, тайно… Сейчас, вон, смотри, поцелуются. А тут - мы! Не, не пойдем. Подождем. Уйдут - так и мы накатаемся вволю. Эх, жаль Эрих в отъезде!
        - Да, с риттером бы повеселее было. Было бы с кем вам…
        Мальчишка хотел сказать - целоваться, да вовремя прикусил язык. Новая его хозяйка вполне могла запросто отвесить затрещину, не постеснялась бы. Хотя вообще-то баронесса была хорошая, добрая. И в общении простая.
        - Ишь, как ездят… Франц! Ты сбегал бы за блинами, я что-то проголодалась уже. Я тебе грош дам.
        - Польский?!
        - Хватит с тебя и литовского.
        Парнишка притворно скривился:
        - На литовский-то, госпожа, баклажку доброго вина не ку-у-упишь.
        - А я тебя за блинами посылаю, а не за вином!
        - Хм, да знаю я…
        - Что-что ты там знаешь?
        - Иду уже, иду.
        Вообще, и на литовский грош - мелкую серебряную монетку - можно было много чего купить, хотя десять литовских грошей были равны восьми польским. Ныне за талер давали около сорока польских грошей, в зависимости от качества, так что грош - весьма приличная сумма.
        Зажав монетку в ладони, Франц побежал в город. Знал, там недалеко, на углу, весьма приличная забегаловка - «Три каштана». И вино отличное, хмельное, и шнапс есть, и пироги, а уж блины - пальчики оближешь. Держал «Каштаны» старый еврей Якоб Лысая Башка и привечал всех, вне зависимости от того, кто ты - иудей, христианин, или вообще - магометанин. Не гнушались заходить к Якобу и вельможи, да и вообще народу там толпилось полным-полно, особенно по воскресеньем и вот сейчас, ближе к вечеру.
        Уже заканчивали свои дела торговцы, уже из мастерских выходили подмастерья ученики. Довольно поглаживая привешенные к поясу кошели с дневной зарплатой, покидали суконную мануфактуру рабочие. Обгоняя их, бежали, орали песни студенты. Один из таких повес невзначай толкнул Франца, и мальчишка тут же обозвал его ослом и еще добавил одно нехорошее слово, означавшее человека совсем уж опустившегося. Вернее, опущенного. Еще хотел и запустить в обидчика снежком, но не успел. Так и застыл в замахе! Светлые глаза Франца округлились в ужасе, ибо в только что вышедшем из таверны «Три каштана» шляхтиче он узнал того… Того самого, что охотился за ним в Ливонии, что убил старика-аптекаря в Москве и - чего там! - отравил московского принца!
        Только теперь злодей был без бороды, с одними усами. Подбородок тяжелый, квадратный, с небольшой ямочкой… и глаза, глаза! Темные, глубоко посаженные, злые. И такие, что прям - насквозь. Эти глаза, жестокий взгляд этот отрок до самой смерти бы не забыл и сейчас вот - вспомнил. А вспомнив, тотчас же надвинул на лоб суконную шапку и - бочком, бочком - прочь. Забыл и про вино с блинами!
        Впрочем, госпожа Александра на него не ругалась, она и сама стояла растерянная.
        - Я только что видела прусского посланника, барона Акселя, - сузив глаза, негромко промолвила баронесса. - Козлище, каких мало. Век бы гореть ему в аду!
        - А я видел убийцу, - мальчишка взмахнул рукой. - Того самого! Ну, я рассказывал… Помните? Пообедали! Расскажем обо всем государям.
        - Стой! Вернемся во дворец и будем их ждать. Там и скажем!
        - Ага…

* * *
        В Польше Акинфий звался Эрмольдом Штинским. В Австрии - герром Штольцем, в Дании - Эмилем Биндурфом, в Риге… В Риге тоже Эмилем, а вот в Швеции… Родная же мать когда-то назвала его Вальтером. Хорошее имя. Жаль, не часто приходилось пользоваться. Работа такая. Всегда была, чего ж. Вот и сейчас - работа. Ничего личного. Вот они - одетые как горожане. Король и королева Ливонии, а с недавних пор - и Речи Посполитой. Здесь, в Кракове, они, видно, чувствуют себя в полной безопасности. Совсем расслабились. Не соображают, что все их баловство не так уж и сложно просчитать. Особенно если есть верный человек средь воротной стражи.
        Народу на катке много. Как сядут отвязывать коньки, так подобраться поближе да воткнуть кинжал. Быстро - прикинуться, будто бы обознался. Сначала ему, потом ей. Дело мгновений, сноровка, слава богу, имеется. Всего-то! Воткнуть - и быстро убраться. А этих голубков - уже мертвых - привалить друг к другу, будто сидит себе парочка, обнявшись. Пока разберутся, поймут… Именно так - убить обоих. Хотя королеву и не заказывали, но иначе - никак. Оставить в живых - тут же поднимет шум, кричать начнет, плакать, а то и следом кинется. Нет уж. Лучше не рисковать.
        Солнце скрылось уже, и белесое небо начало быстро синеть. Катающиеся побежали к лавкам, их величества - тоже.
        - Вон, там есть свободное местечко, милый.
        - Ага…
        - Добжы джень, витам! - подвигаясь, улыбнулся усатый шляхтич в кунтуше. Сверкнул темными, глубоко посаженными глазами, сунул руку за пазуху…
        Чей-то снежок нагло угодил ему в лоб! Кто-то засмеялся, подбежал.
        - Барон!!! - разом вскрикнули Маша и Магнус. - Барон Аксель!
        - Да, это я, - галантно поклонился прусский посланник. - Прошу извинить! Я собирался нанести визит завтра, но вот увидел, узнал… И не мог не поздороваться. Прошу извинить.
        - Вы не перед нами извиняйтесь, барон, - улыбнулась Маша. - А перед тем шляхтичем…
        - Я сейчас его догоню. И угощу вином в ближайшей харчевне! Прощайте, ваши величества…
        - Удачи, барон. Удачи!
        Подождав хозяина, убийца замедлил шаг, не выказывая ни капли удивления. Раз барон не дал ему исполнить приказ, значит, что-то пошло не так, либо условия задачи изменились. Сейчас и скажет, что делать.
        - Всегда поражался вашей выдержке, Вальтер, - нагнав, усмехнулся посланник. - Как вы уже, верно, догадались, убивать короля Магнуса нынче не нужно.
        - Да, я понял, - злодей отрывисто кивнул.
        - Наоборот, с этих пор вы должны будете его тщательно охранять! Я только что получил письмо от маркграфа Георга. Он просил… просил за своего двоюродного брата. Впрочем, для вас это неважно.
        - Маркграф Георг - очень умный правитель, - философски заметил Вальтер. - Впрочем, вы правы, барон. Для меня это не имеет ровно никакого значения. Я лишь исполняю приказы. По возможности точно и в срок.
        - Это-то я в вас и ценю, мой дорогой друг! Кстати, за невыполненную сейчас работу вы все же получите половину обещанного. Ведь это не по вашей вине.
        - Ваш покорный слуга, - поклонившись, убийца растворился в узких улочках Казимежа - еврейского квартала Кракова.

* * *
        Темная шевелюра, небольшая бородка и усики, черный испанский камзол, родинка на левой щеке - барон Аксель фон Зеевельде явился в Вавельский замок уже на следующий день, как и обещал вечером.
        Низко поклоняясь, барон произнес витиеватое приветствие от своего господина, прусского герцога Альбрехта Фредерика, или, говоря по-немецки - Альбрехта Фридриха. Прусское герцогство с первых дней его образования являлось вассалом Польши, и сейчас посол спешил поздравить нового сюзерена с восшествием на престол. Все знали, что молодой герцог отставал в развитии от сверстников, это могло быть результатом близкородственных браков, принятых в аристократических семействах. При всем при этом Альбрехт Фридрих был довольно образован, свободно владел польским языком и даже выдвигался польскими лютеранами кандидатом на трон. Кто только тогда в короли ни выдвигался!
        После пышной поздравительной речи барон фон Зеевельде перешел к истинной части своего визита. Эту свою миссию посланник начал издалека, минут десять сокрушаясь о слабом психическом здоровье герцога, после чего заявил, что было бы очень неплохо, если бы досточтимый властелин Речи Посполитой в качестве полноправного сеньора назначил бы своему вассалу - Альбрехту Фридриху - опекуна.
        - Маркграф Бранденбургский Георг Фридрих фон Гогенцоллерн - как раз то, что требуется, ваше величество! - прикрыв глаза, льстиво улыбнулся посол. - Все в герцогстве благоволят ему, все знают, что герр Георг - это сама доброта и милость, и он так относится к своему кузену Альбрехту, так… Поверьте, родная мать не относилась бы лучше! Да, кстати… вот письмо от Георга. Ваше королевское величество - вам.
        С поклоном передав письмо, посланник благоговейно замер в углу, сверкая хитрыми глазами в ожидании, пока Магнус прочитает послание.
        Ничего особенно гнусного Арцыбашев в письме не нашел: обычное дело, маркграф, желая призахапить себе еще и прусское герцогство, доказывал новому королю, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Для вящей убедительности Георг Фридрих предлагал пятьсот прекрасно обученных солдат и значительную сумму в размере двухсот тысяч золотых дукатов. Что ж, как раз этого-то Магнусу и не хватало! Он и не пытался скрыть радости:
        - Пятьсот солдат! Двести тысяч! Вот ведь, сразу видно, как заботит славного Георга судьба его несчастного кузена. Что ж, думаю, более достойную кандидатуру на пост регента мы вряд ли сможем найти. Однако необходимо пройти кое-какие процедуры, - Арцыбашев цинично улыбнулся. - Чистая формальность, но все-таки. Знаете, в сейме могут найтись и противники маркграфа. Я вот точно знаю, что князь Николай Кострожский будет против. И, возможно, кардинал Родриго… И еще парочка магнатов.
        - Я запомнил ваше величество, - Аксель не менее цинично улыбнулся в ответ. - А имена тех двух магнатов вы мне назовете позже?
        - Именно так, мой дорогой друг! - вскочив с кресла, Магнус-Леонид схватил посланца за руку и долго тряс ее, между делом уточняя классификацию предложенных ратников: кто они там - мушкетеры, пикинеры, рейтары?
        - Мне бы, знаете ли, больше рейтары подошли. В Венгрию б их отправил… или под Смоленск.
        - Хотите рейтар - будут вам рейтары! - осклабился барон. - А деньги, двести тысяч, у меня с собой. Векселем. Завтра же…
        - От всей души поздравляю регента - маркграфа Бранденбургского Георга Фридриха Гогенцоллерна! От всей души!
        И впрямь: полтысячи опытных солдат и деньги - это поистине царский подарок! И Пруссии было не жаль - а что чужие земли жалеть-то?
        - Вот уж верно сказано - не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, - с усмешкой заметила королева Мария.
        Выпроводив посланца, Магнус первым делом бросился к ней - хвастаться.
        - Про Сашку он ничего не спрашивал?
        - Да нет…
        - То и подозрительно! Как бы не пропасть девке.
        Зловещий для многих дам барон фон Зеевельде, конечно, хотел спросить о баронессе Александре. Мало того, собирался поведать о ее подлом происхождении… и попросить отдать девку ему, предварительно лишив дворянства, полученного обманным путем.
        Именно так Аксель бы и сделал и насладился бы унижением, страхом и болью Сашки сполна. Однако увы - приходилось сдерживаться. Все дело в том, что, как доложил верный Акинфий-Вальтер, ушлый король Магнус знал об этой зловредной девке всё! Знал и держал при себе для каких-то своих тайных целей. Что ж… Поквитаться с простолюдинкой надобно было обязательно - барон не привык спускать обиды никому. А потому сразу же после аудиенции вызвал убийцу.
        - Эту лжебаронессу нужно выкрасть, Вальтер! Выкрасть и доставить… я скажу, куда. Может быть, в охотничий замок или на постоялый двор… Впрочем, нет! Пожалуй, там слишком людно.
        - Если хотите, барон, я сниму небольшой уединенный домик.
        - Да-да-да! Вы прекрасно меня понимаете, дорогой друг.
        - А если с ней… если погибнут посторонние, скажем, слуги?
        - Пусть погибают, - отмахнулся посол. - Меня они не интересуют вовсе. Делайте как вам будет удобно, дорогой Вальтер.
        Упоминая посторонних, убийца имел в виду того мальчишку-аптекаря, что уцелел тогда в Москве, и которого он случайно увидел не далее как вчера. Увидел, но не сразу узнал, не придал значения, а вот теперь… Говорить о мальчишке барону Вальтер вовсе не собирался - зачем выставлять себя неумехой, не способным убрать лишних свидетелей? Просто подстеречь, свернуть шею - и все. Вот и доделано дело, вот и зачищены все. Так и будет, убийца нисколько не сомневался. Волновало его лишь одно - как бы не пропустить момент, когда зачищать будут его самого! А такой момент рано или поздно настанет, и это без вариантов. Слишком уж он много знал! Выходов имелось два: либо сбежать куда-нибудь в Америку, либо нанести удар первым. Как именно он будет действовать, Вальтер еще не знал - думал.

* * *
        Зная зловещую репутацию барона, Магнус и Маша тоже начали действовать. Сашку нужно было срочненько где-то спрятать. Либо отправить обратно в Ливонию.
        - Не, в Ливонию нельзя, - подумав, возразила королева. - Там он ее еще быстрее убьет.
        - Ну, а прятать-то где будем? - Его величество в задумчивости мерил шагами опочивальню, то и дело натыкаясь на массивную деревянную кровать и сидящую на ней супругу. Такую красивенькую, синеглазенькую… желанную…
        - Была бы мужиком - послом бы куда-нибудь отправили, а так… даже и не знаю, честно сказать.
        - Может, ее замуж выдать? - неожиданно предложила Мария. - За кого-нибудь из местных воротил.
        - Разве что за детей воротил… или внуков.
        - Я про них и говорю. Сашка-то у нас не страшная. Да и приданое - замок, поля, леса… Только вот есть у нашей Александры дружок верный и, верно, любовник.
        - О молодом Эрихе говоришь?
        - О нем.
        - Так за него и выдать! - король громко расхохотался и уселся на кровать рядом с супругой. - А что? Свадьбу живенько сыграть, а потом Эриха - послом, а жена пусть за ним едет.
        - Боюсь, не получится живенько, - с сомнением покачала головой юная королева. - Она ж овдовела совсем недавно.
        Сашку решили спрятать невдалеке от Кракова, на лесном хуторе близ соляных шахт. Хуторянина - звали его Анджей Пайда - рекомендовал Кшиштоф Граевский, уже получивший в королевском правительстве важный пост министра экономики, политики и финансов. Пан Кшиштоф охарактеризовал нелюдимого с виду Анджея как «человека огромной души и доброго большого сердца». Здоровущий, заросший черной щетиною хуторянин чем-то напоминал медведя. И детей его, и супругу несколько лет назад прибрала злодейка чума - как и многих. С тех пор Пайда жил один, этаким лесным отшельником-анахоретом, и ни с кем из соседей не общался.
        Юную даму с пожилой служанкою и юным слугой - Францем - пан Анджей принял ласково, предоставив для жительства небольшой флигель, располагавшийся неподалеку от господского дома. Рядом с хутором протекала небольшая речушка, в лесу густо росли липы и клены. Никто из соседей на хутор не наведывался, особенно сейчас - зимой, разве что иногда забредали на огонек охотники, так и это случалось редко.
        Король и королева лично простились с Александрой, отправляя ее обратно в Ливонию, «присмотреть за родовым замком и отдать все необходимые распоряжения» - так было сказано всем. Весь кортеж - три возка и семь человек охраны - так и проследовал по Варшавскому тракту на Белосток, Сашка же с Францем покинули его в самом начале пути: в заранее оговоренном месте, в лесу у старого дуба, их ждал пан Анджей с небольшими санями-дрожками, запряженными проворной гнедою лошадкою.
        Весной, когда подсохнут дороги, Магнус намеревался нанести визит в Ригу, взяв с собой и баронессу, до того же времени Александре полагалось сидеть на хуторе тише воды ниже травы. Девчонка откровенно скучала, но что было поделать? Королевский приказ, никуда не денешься.
        Уже прошло Рождество, тянулись серые зимние дни, промозглые и унылые. От нечего делать Сашка усердно учила польский, гуляла в лесу да время от времени от скуки дразнила Франца. Бывало, отправит его за водой, якобы помочь Марте, служанке, сама же в это время сбросит с себя все, вытянется на ложе, едва прикрывшись одеялом, а когда Франц войдет, сделает вид, что сильно смущена, вскрикнет… и расхохочется!
        Отрок же, в свою очередь, смущенно покраснеет да поспешно ретируется. Так вот и тянулась у Сашки зима - не сказать чтоб очень весело. Хорошо хоть король и королева навещали ее, пусть изредка, во время охоты, устраиваемой для самых близких и для самых нужных друзей.

* * *
        Наемный убийца Акинфий-Вальтер всерьез занялся порученным ему делом - тайно охранял нового короля Речи Посполитой. Во время редких выездов в город просто шатался невдалеке от королевской свиты, а вот какие-то нелегальные вылазки - тот же каток на Висле - сопровождал всерьез, тщательно осматривая все удобные для засады места. Единственное, что заставляло злодея всерьез опасаться за срыв поставленной перед ним задачи, были королевские вылазки на охоту. Ту самую, для своих. Ладно бы настоящая, большая, охота - средь суеты вполне можно затеряться, но здесь… В этом случае даже и лес не проверишь, тут же нарвешься на егерей. Оставалось надеяться, что и те, кто удумал недоброе, точно так же нарвутся.
        И все же все, что мог, Вальтер делал, сожалея лишь о том, что не смог до конца подчистить «московский» след. Проклятый мальчишка как в воду канул, скорее всего - уехал вместе со своей хозяйкой обратно в Ливонию, в замок. Барон Аксель, к слову сказать, решил сам заняться, как он выразился, «этой противной девкой» - баронессой Александрой фон дер Гольц, недавно уехавшей обратно в Ливонию, куда барон решил обязательно завернуть по пути в Пруссию.
        Ну-ну. Акинфий-Вальтер лишь улыбнулся, вспомнив русскую пословицу: «Бешеной собаке двести верст - не крюк». Нравится месить грязь на дорогах - пожалуйста, кто бы против!
        Конечно, неплохо устранить мальчишку, однако приказ есть приказ, и Вальтер вовсе не собирался его нарушать, тем более барон платил неплохие деньги. На тайный присмотр за королем Магнусом выдавалось по три талера в неделю, раза в три-четыре больше обычного жалованья наемника-гофлейта.
        Сняв себе часть дома на тихой улочке Каменотесов, невдалеке от Вавельского холма, Акинфий сказался ищущим удачу наемником, каких в Кракове было много - все жили предчувствием войны с турками или Стефаном Баторием. Да и затянувшаяся война за ливонские земли вполне могла получить новый импульс - опытные солдаты были нужны всем.
        Какое-то время все было спокойно и даже скучновато - на людях король вел размеренную жизнь, пару раз в неделю позволяя себе небольшие вылазки в город. Переодевались вместе с королевой Марией в простое платье да шатались по всему Кракову, заходили в таверны, к студентам, опять же вот - на каток.
        Ситуация изменилась лишь ближе к концу февраля, когда убийца получил весточку от барона. Самозваной баронессы Александры в собственном замке не оказалось! Мало того, она туда и не приезжала. Вальтеру поручалось ее разыскать - «буде подлая дева сия не покидала пределов Краковского воеводства» - выкрасть, поместить в укромное место и сообщить о том барону. Ну и - по-прежнему охранять его величество, этой задачи Аксель фон Зеевельде с убийцы не снял.

* * *
        В начале марта в Краков приехал Эрих. Бывший паж и верный вассал покойного барона фон дер Гольца, юный риттер фон Ландзее ныне исполнял важные поручения самого короля! Почти всю зиму молодой человек провел в Риге, вращаясь в бюргерских кругах и еженедельно присылая сообщения о царивших там настроениях.
        Настроения рижских ратманов и купцов были разными. После воцарения на троне Речи Посполитой ливонского правителя, многие уже не очень-то хотели уйти под шведов, ведь Магнус казался им своим. Датский принц, лютеранин - ничуть не хуже шведского Юхана! Тем более Юхан - католик, как и сын его, Сигизмунд. Правда, некоторых все же смущало то обстоятельство, что Магнус являлся вассалом московского царя Ивана. Впрочем, Прусское герцогство тоже считалось вассалом Польши - и что с того? Пустая формальность. Тем более все были наслышаны о правлении Магнуса в Ливонии: о свободе веры, об уважении прав горожан, в первую очередь - купечества, и даже о полном запрете крепостных отношений. Все это не могло не импонировать добропорядочным рижским бюргерам, все понимали: Магнус - меньшее зло. Абсолютно свободной Риге не быть никогда, сожрут и не подавятся!
        Эриха встретили милостиво, устроили праздничный ужин, на котором юный риттер фон Ландзее откровенно грустил, не видя жемчужных очей своей давней пассии - баронессы Александры.
        - Мы ее спрятали, - улучив момент, шепнул король. - На днях съездим, навестим.
        - Спрятали?! Ей грозит опасность?
        - Тсс! Не ори. Узнаешь - расскажем.
        Десять польских грошей в неделю Вальтер платил королевскому конюху и еще столько же - ленивому стражнику Казимиру. И тот, и другой должны были доносить обо всех событиях, происходящих в королевском дворце. Что и делали, в меру своих сил и возможностей. Доложили и о приезде молодого Эриха фон Ландзее. Именно этот молодой человек когда-то помешал барону Акселю расправиться с лжебаронессой, наемник это вызнал, наведя справки сразу же после произошедших тогда событий. Теперь же риттер фон Ландзее явился. И он явно испытывал к Александре фон дер Гольц какие-то чувства, наверняка более, чем дружеские. Неужели не захочет встретиться, заглянуть девчонке в глаза? Если баронессу и впрямь спрятали. От кого? Зачем? Неужели барон Аксель как-то выдал свои намерения? Может, девчонка просто попала в опалу, такое ведь тоже случается. В таком случае юный воздыхатель доберется к предмету своей страсти самостоятельно. Еще и лучше - легче проследить.
        Прихватив с собой дюжину слуг и егеря, их величества уже на следующий день после приезда риттера фон Ландзее отправились на небольшую охоту. Как это они обычно и делали, безо всякого шума и пыли. К черту помпезность, пышный кортеж, пир - просто скромненько пострелять мелкую боровую дичь, всяких там глухарей, рябчиков…
        Выехали из Вавеля еще засветло и, миновав барбакан, выбрались на Варшавский тракт, наезженный многочисленными санями. Всем было весело, король и королева шутили и громко смеялись, вспоминая разные курьезные случаи. Скромно улыбался и Эрих, предчувствуя скорую встречу с возлюбленной.
        На десятой версте всадники свернули с тракта и углубись в лес по узкой дорожке, припорошенной легким снежком. Солнце встало уже, позолотило вершины заснеженных елей, заиграло в серебряных ветвях могучих вязов и буков, засверкало прямо в глаза. Примерно через полчаса показался хутор - основательный бревенчатый дом с флигелем, амбары, сараи, невысокий частокол.
        Егерь затрубил в рог. Спешившись, один из слуг забарабанил в ворота.
        - Пан круль! - отворив тяжелые створки, низко поклонился осанистый хуторянин. - Рад, что не забываете.
        - Ваше величество! - юная баронесса Сашка, радостно закричав, выбежала со двора, едва не бросившись на шею Эриху. Бросилась бы, но вот постеснялась, все же они не были еще даже помолвлены.
        - В дом, в дом, - все кланялся хуторянин, пан Анджей. - Прошу вас, дорогие гости, в дом.
        Про охотничий хутор Вальтер прекрасно знал, правда, туда не заглядывал, ведь искать-то никого было не нужно! Однако теперь… Оставив лошадь на ближайшем постоялом дворе, или лучше сказать - королевской почтовой станции, наемник попросил у смотрителя лыжи и уже на них отправился в лес, к хутору. Шел весьма хорошо, технично и быстро, так что уже через полчаса услыхал вдалеке собачий лай.
        Связываться с собаками убивец вовсе не собирался, хотел лишь прикинуться обычным охотником из местных - ближайший ельник и овраг как раз и составляли границу королевского леса, так что ничего странного. К тому же именно в ельнике по большей части и водилась разного рода дичь.
        Обогнув глубокий овраг, наемник пересек небольшую полянку с нитями заячьих следов и вдруг замер, наткнувшись на свежую лыжню. Кто-то здесь проходил и явно не так давно, буквально только что. Кто-то из местных охотников? Тогда почему он просто не пересек поляну по диагонали, зачем нужно было пробираться вдоль зарослей чернотала и дрока? Кстати, Вальтер и сам собирался поступить именно так - слишком уж открытое место, вдруг да заметит кто? А лишние глаза в тайных делах не нужны.
        Может быть, это был браконьер, пробиравшийся в королевскую рощу? Вполне вероятно. В любом случае он мог помешать…
        Как бы то ни было, убийца держался настороже, и только поэтому, услыхав какой-то странный механический звук, с быстротой молнии ухнул в ближайший сугроб. Затаился, глядя, как в тонком стволе молоденькой, росшей неподалеку липы задрожала тонкая стальная стрелка - выпущенный из арбалета «болт».
        Сугроб оказался достаточно глубоким, как раз таким, чтоб стрелок, каким бы внимательным он ни был, ни за что не смог бы заметить, что случилось с тем человеком, в которого он целился. Убит ли он? Ранен ли? Или просто затаился и ждет?
        Сам Вальтер в подобном случае никогда бы не пошел напрямик, рискуя нарваться на стрелу или пистолетный выстрел. Пробрался бы оврагом да подкрался сзади.
        Рассудив именно так, наемник действовал решительно и быстро. Не поднимаясь на ноги, выбрался из сугроба, ловко, по-пластунски, подполз к оврагу и, вытащив нож, затаился в заснеженных кустах бузины. По всему чувствовалось, что убийца знает толк в подобных делах: имел подобающий опыт и явно был тренирован на совесть. Как в броске ножей…
        Выглянувший из оврага стрелок захрипел, поймав горлом острый клинок, мгновенно брошенный Вальтером. Захрипел и без крика упал ничком, орошая снег красной дымящейся кровью.
        - Интересно, кто ты такой, парень? - вытаскивая нож, по-немецки пробормотал убийца.
        Тщательно вытерев лезвие о плащ убитого, он убрал кинжал в ножны и, оглядевшись вокруг, тщательно обыскал еще не остывшее тело, осмотрел, не упуская из внимания ни одной мелочи.
        Незнакомец оказался молодым, среднего роста мужчиной, одетым в коричневый, с желтыми витыми шнурами кунтуш и меховой кожух. Теплые сапоги, штаны с начесом, подбитый волчьим мехом плащ и такая же волчья шапка. В таком наряде любой мороз не страшен! А ведь было не так уж и холодно, едва ль не оттепель. Зачем же так одеваться, тем более на охоту? В засаде сидеть? На тетерева или рябчика? Да, пожалуй, нет - тут на крупную дичь оружие!
        Вальтер с интересом осмотрел арбалет. Это был небольшой - полтора локтя длиной - кавалерийский самострел, называемый еще кранекином. Стальной лук его натягивался помещенной под кожух шестернею и зубчатой планкой - кремальерой, что было очень удобно для всадников… и для наемных убийц. Именно звук шестерни и спровоцировал Вальтера броситься в сугроб.
        Кранекин. Оружие, известное уже более ста лет, но до сих пор не потерявшее актуальность. Особенно когда кого-нибудь надобно незаметно пришить. Да-да, «пришить» - именно так говорили венецианские наемные убийцы - брави. Впрочем, так говорили и в Гамбурге… в определенных кругах.
        Вспомнив один тамошний веселый дом с на все готовыми девочками, убийца неожиданно для себя улыбнулся, но тут же вновь стал серьезным, осмотрев ладони стрелка. Бугристые, весьма характерные мозоли с головой выдавали каторжника - военнопленного или преступника, сосланного на галеры. Коричневые руки - загар. И столь же загорелое тело. Значит, юг. Может быть, Турция. И за каким же чертом тебя понесло в польские леса, парень?
        Ага! Ясно, за каким. За деньгами! Не поленившись снять с убитого пояс, Вальтер, взвешивая, подбросил его на руке и тут же распотрошил кинжалом. Слепя глаза, в снег со звоном посыпались золотые дукаты. Убийца насчитал полторы дюжины монет - вероятнее всего, это был аванс. Выплата за будущее убийство?
        Тщательно исследовав пояс, наемник обнаружил там записку - черную арабскую вязь на белом куске шелка. Турки! Тут думать было нечего - турки. Подослали убийцу - и целью являлся король.
        - Что ж, тебе нынче не повезло, брат, - цинично улыбаясь, Вальтер спрятал деньги в суму и, вдруг услыхав лошадиное ржание, поспешно покинул поляну.
        Вскоре донеслись веселые голоса и смех… послышался топот копыт. По лесной дорожке кто-то ехал.
        Король! Выглянув из-за старого дуба, наемник узнал и короля, и королеву, и юную баронессу Александру, которой так интересовался барон Аксель. И тот самый мальчишка, слуга, помощник аптекаря, тоже тут был!
        Ухмыляясь, Вальтер мгновенно взвел арбалет, наложил стрелу, прицелился… Исправить ошибку одним выстрелом и исчезнуть в лесу. Не найдут, не поймают - собак при них нет, а следы подбитых мехом куницы лыж - таких здесь много.
        Что ж…
        Наемник закусил губу и вдруг опустил арбалет, передумал. В голову ему вдруг ударила одна простая мысль, зародившаяся еще у оврага, у трупа. Точнее сказать, у золота. Аванс в полторы дюжины дукатов - это солидно! А сколько обещал барон? Намного меньше. Так, может, ну его к черту, этого чудака Акселя? К черту Пруссию, к черту герцога Георга Гогенцоллерна, к черту всех, и - да здравствует султан Мурад?! Хотя нет, не так… Да здравствуют их величества дукаты! Они же флорины, они же гульдены, они же - английские кроны… Золото! Золото… золото…
        Да, барон Аксель немало помог, но и много требовал. Вальтер же оправдывал все его надежды… и теперь слишком много знал. Как вот этот вот мальчик, слуга. Так пусть он будет! Так, на всякий случай. Кроме самого Вальтера никто о нем не знает, не ведает - пусть так и будет, вдруг да пригодится предать прежних своих хозяев. Хозяев… Менять герцога на султана? Нет, не так! Самому стать хозяином своей судьбы! Пруссия - не Германия, тем более не Германия - Священная Римская империя, хоть и называется - «германской нацией». Все это лишь фантомы, призраки. Германии нет - умерла.

* * *
        О помолвке молодого риттера Эриха фон Ландзее и баронессы Александры было объявлено в лютеранской кирхе, и уже на следующий день будущие супруги отправились… обратно в родовой замок фон дер Гольц! Ну, а куда еще было девать Сашку, где прятать? Разве что оставить здесь, в Кракове, но уже очень скоро король собирался в Ригу, а там слишком близко до Прусского герцогства, до барона Акселя. Отправить послом во Францию - так тамошний монарх не очень-то жаловал протестантов, да и у многих еще оставалась в памяти кровавая Варфоломеевская ночь. К императору Максимилиану - волку в пасть, а уж об Иоанна Грозном и говорить нечего.
        - Дай им пятьдесят рейтар, и пусть себе едут в замок, - посоветовала Мария. - Я Александре говорила уже - нечего было и уезжать. Словно сбежала! Недруги ее, чай, уж и победу празднуют. Пусть возвращается! Кого-то накажет, кого-то выгонит, а кого - и на виселицу. Там многих - давно пора. Пятьдесят солдат - сила! А против Батория их шляхтичами заменим, гусарами.
        - Рейтары-то из Пруссии, - заметил Магнус, покачав головой. - Лучше уж пусть они с Баторием воюют. А гусар с Александрой пошлем. Капитан их, Красинский, Сашке благоволит, я видел.
        - Как бы он…
        - Да нет! Сама ж знаешь, у него супруга ревнивая - ужас. Наверняка кого-нибудь из слуг подговорит за паном своим последить.
        В путь королевских наперсников проводили с помпою! Пели трубы, гарцевали на своих скакунах усачи гусары в латных кирасах и сверкающих на солнце шлемах. Реяли над отрядом знамена - зелено-желтый стяг Ливонии и польский «ожел бялый».
        - Я вас навещу, - улыбаясь, обещалась Маша. - Скоро уже в Оберпалене буду, больно по Володеньке, сыну, соскучилась. Как-то он там, с кормилицами, с няньками?

* * *
        Не поленясь, Вальтер заглянул на все постоялые дворы и почтовые станции, расположенные невдалеке от Кракова по Варшавскому шляху. Дело облегчало то, что все содержатели подобных местечек, являясь людьми весьма наблюдательными, на память не жаловались и от звонкой монеты отказываться не намеревались. Их ведь не родину просили продать! Подумаешь, кто-то кого-то ищет. Может, благое дело, а если и нет - какая разница?
        - Пан в волчьей шапке? Гм-гм… А вашу монетку можно за зуб попробовать? Да, был такой третьего дня. Заезжал по пути из Кракова. Ладони еще такие… мозолистые, а одет как пан.
        - Волчий плащ, говорите, ясновельможный пан? Да зимой тут таких много, всех и не упомнить никак! Десять грошей? Кому десять грошей? Ах, мне… А каких, не извольте гневаться, грошей - польских или литовских? Польских? А можно, не десять, а дюжину? Да, был такой шляхтич. Почему шляхтич? Так это, ясновельможный пан, завсегда по манерам видно. Быдло ведь сиволапое что? Вечно в грязи, неаккуратное. Придет - орет, промеж собой гнусными словами ругается, а многие - это я вам как уважаемому человеку скажу - этими самыми словами и не ругается вовсе, а на них разговаривает, потому как быдло оно быдло и есть - иначе не умеет. Так вот, ясновельможный, тот пан, про которого вы спрашиваете, вовсе не из таких! Видно, что есть воспитание, хоть и руки, как у хлопов, в мозолях.
        - Да-да, был такой, с мозолями. Будто землекоп, но по обращению - шляхтич. Интересовался охотою, сам приехал из Кракова…
        Дошла очередь и до Кракова. Все корчмы обошел Вальтер за три дня, на все постоялые дворы заглянул, во все таверны. Много чего выпил, еще больше потратил на развязывание языков. Некоторые трактирщики «пана с мозолями» видели, и совсем недавно: да, мол, захаживал, но жил не у них - точно!
        Один мальчишка-слуга из таверны «У чаши», правда, припомнил еще, как «мозолисты пан», выпив пива, вдруг заговорил про евреев.
        - К чему б про евреев? - удивился наемник. - Он их ругал или, наоборот, хвалил?
        По-польски, кстати сказать, Вальтер говорил так же хорошо, как и по-русски. И по-литовски, и еще много на каких языках.
        - Не то чтобы сильно ругал, пане, - ковыряя в носу, мальчишка задумался. - Но и не хвалил, а говорил как-то с досадою, мол, прижимистые эти краковские евреи.
        - Тот вот, с мозолистыми ладонями, пан так и говорил? - уточнил Вальтер.
        - Ну да, тот, - служка поморгал и кивнул с такой важностью, будто он был ну уж если не королем, то магнатом Речи Посполитой точно. - Наверное, скупой. А вы, пане, щедрый! Еще принести пива? С колбасками?
        - Пива? С колбасками? А давай! - убивец неожиданно рассмеялся. Неожиданно - в первую очередь для самого себя, вообще-то Вальтер не был склонен к излишним эмоциям.
        Евреев-то он как раз и не успел проверить! Вернее, даже и не планировал. А ведь они занимали в Кракове целый квартал - Казимеж, и вовсе не гнушались пускать иноверных постояльцев в свои корчмы.
        Правда, Вальтер евреев не то чтобы не очень любил - ненавидел. Но уж приходилось терпеть ради дела. Впрочем, теперь уж не ради дела, а ради себя самого! Действительно, сколько на чужих дядь работать можно?
        В Казимеже, у синагоги, наемник даже разговорился с раввином в длинном черном лапсердаке. Просто спросил дорогу, одну улицу.
        - Видите ли, ребе, я нездешний, из Вильны…
        - Ах, из Вильны? А не знаете ли вы там…
        - Ну, конечно, знаю!
        Раввин тряхнул пейсами и заулыбался:
        - Рад, искренне рад, что не только иудеи таки по-доброму относятся с почтеннейшему ребе Мойше из Вильны. А Сара, Сара, его племянница, еще не вышла замуж?
        - Сара, Сара… такая темненькая плотненькая хохотушка?
        - Что вы, любезнейший! Плотненькая - это Роза. Сара - совсем наоборот.
        - Ах да, да… Такая бледная меланхоличная особа, вечно погруженная в печаль.
        - Да, да! Верно вы заметили - бледная. Таки вы знаете Сару!
        - Выходит, да, знаю. Знаете, ребе, не подскажете ли подходящий для проживания постоялый двор здесь, на Казимеже? А то в той корчме, где я сейчас живу, слишком уж людно и шумно.
        Раввин почесал подбородок:
        - У нас мало кто пускает к себе иноверцев. Разве что… постойте, постойте! Да, обратитесь к старому Фельдману, я скажу, где живет. Еще есть такой Гершль Капустник…
        Следы «каторжника» нашлись как раз у Капустника. Именно Гершль сдал некоему господину Мариушу Врейховскому второй этаж своего дома, весь второй этаж, ведь постоялец заплатил щедро, тем более за неделю вперед. Жаль вот, уже третий день не объявлялся, верно срочно уехал и не предупредил.
        - Заходил ли к нему кто-нибудь? - У Капустника была не столь уж и редкая манера переспрашивать, а то и задавать вопросы самому себе, причем от имени собеседника. - Да, пару раз заходил. Такой, знаете ли, господин с вислыми усами. Совсем не похожий на шляхтича. Совсем-совсем не похожий. Как раз вчера приходил - и не застал пана Врейховского дома.
        - Вчера заходил, говорите… А на кого похож?
        - Не знаю. Может, на мелкой руки купца, такого, знаете ли, не цимес. Или, скорей, на приказчика. Плащик такой старенький, потертый. Да, а лицо суховатое, желтое.
        - Угу…
        - Сдать покои вам? - Гершль покашлял в кулак и оправил длинный темно-синий кафтан.
        - По талеру в день.
        - По талеру… Но если вдруг вернется пан Врейховский?
        - Если вернется, я тут же съеду, - с улыбкой заверил Вальтер. - Вещи его можете не убирать. Полтора талера в день.
        - О, вот сразу видно честнейшего и порядочного человека! Прошу, господин…
        - Называйте меня - Ян. Просто Ян из Вильны. Да, вот вам еще талер!
        Дом Гершля Капустника имел довольно узкий фасад, зато был вытянут вглубь двора, правда, на жилой площади «целого этажа» это отразилось мало: большую его часть составляла устроенная запасливым Гершлем кладовка, а то, что оставалось для проживания, можно было назвать простым и емким словом - каморка. Влезали туда только узенькая кровать, колченогий стул да у самого окна - столик. Единственный плюс - отдельный вход. С улицы на второй этаж вела особая лестница, темная и весьма крутая. Очень удобно для тайных встреч! Лестницу эту первым же делом Вальтер загородил сундучком, найденным в комнате под кроватью. Чтоб никто не смог неслышно подняться. Засов на двери, конечно, имелся, но ведь можно было зайти и со двора. А туда пробраться просто - перемахнув через ограду. Для ловкого и тренированного человека пределов нет!
        Тщательный осмотр остававшихся в каморке вещей не дал ничего. Собственно, и осматривать-то было нечего, разве что сундук, в котором обнаружился тяжелый рейтарский пистолет. Почему-то один, а не - как это было принято - пара. Что ж, приходилось ждать желтолицего. Или вислоусого. Впрочем, вислые усы здесь носил каждый третий, не считай каждого второго, так что желтое лицо - примета куда как вернее. Раз он заходил вчера, то вполне мог заглянуть и сегодня. А зачем ему приходить, спрашивается? Если это турок - или агент турок? Ведь король-то жив. Забрать аванс обратно? Или, уж скорей, обсудить дальнейшие планы.
        Чрезвычайно осторожный и подозрительный, Вальтер сделал из плаща и подушек чучело, накрыл одеялом да плотней притворил ставни, так чтоб с порога казалось, будто на кровати кто-то спит. Сам же покуда улегся на пол, но не спал, а думал, точнее говоря, вспоминал что-то приятное из своей прошлой жизни. Суровое, с массивною нижней челюстью лицо наемного убийцы озарила улыбка, он даже прикрыл глаза и принялся насвистывать какой-то мотив. Подслушивавший под дверью хозяин, Гершль Капустник, так и не смог угадать - какой. Никогда такой песни не слышал!
        Между тем на лестнице, что вела на второй этаж, вдруг что-то упало. Было похоже, что кто-то споткнулся. Старый пройдоха Капустник насторожился.
        Осторожно поддев дверной крючок лезвием узкого стилета, кто-то тихонько приоткрыл дверь. И что-то швырнул в спящего!
        - Хороший бросок, - прокомментировал спрятавшийся в кладовке наемник. - Добро пожаловать - салам алейкум!

* * *
        Проводив Сашку с Эрихом, король и королева Ливонии и Речи Посполитой продолжили активно заниматься государственными делами - теми самыми, что составляют внутреннюю политику государства. Натравив прусского посланника на некоторых не очень-то лояльных к новой королевской власти магнатов и кардинала Родриго, Магнус предпринял ряд очень серьезных встреч с высшим нобилитетом Кракова и Варшавы, где клятвенно заверил о нерушимости частной собственности и уголовном преследовании за незаконные конфискации.
        Кроме того, король тайно обсудил саму возможность инкорпорации городских сословий в сейм, а также еще раз подтвердил привилей о свободе веры, ратифицированный еще Генрихом Анжуйским. На основании этого привилея краковские евреи попросили высочайшего разрешения построить новую синагогу и, получив таковое, резко пополнили несколько оскудевшую казну.
        Первым шагом на пути к раскрепощению крестьянства - а затем и к его полной свободе! - стал полный запрет на физические наказания недоимщиков, а также освобождение феодалов от права суда в своих землях. Сия опасная затея должна была неминуемо вызвать самую отрицательную реакцию магнатов и шляхты, и возможно - рокошь, то есть аристократический бунт. О том, что такой бунт готовится, Магнус знал от Анри Труайя, уже успевшего наладить в Польше успешную разведку и контрразведку. Как себя в таком случае вести, его величество ни капельки не сомневался, задержав отправку в Венгрию полтысячи солдат. Тех самых прусских наемников рейтар, к которым присоединились и русские артиллеристы из числа псковских и смоленских дворян, испомещенных еще Иваном Грозным в самом начале Ливонской войны. В общем, сил хватало. И решимости было - хоть отбавляй! Оставалось лишь найти повод. И лопавшиеся от спеси и ощущения собственного всемогущества магнаты такой повод дали! Все началось в имении князя Константина Кмишека, не так уж и далеко, под Варшавой…
        В поисках защиты в Вавельский замок прибежал один молодой крестьянин и показал исполосованную в клочья спину, слезно умолял «пана круля» чинить справедливый суд.
        - Ваше ясновельможное величество, я был согласен на всё, - со слезами на глазах говорил Ясь - так звали парня. - Выплатил бы все недоимки, себя бы в рабство продал, но… Пан Константин забрал Ганну, мою невесту, и говорит теперь о древнем праве первой ночи.
        - Какое еще право первой ночи? - изумился король. - Я его запретил еще в декабре! Кстати, новый закон утвердил сейм. Что же, князю Кмишеку закон не указ?
        - Он говорит, в его имении свои законы! Похваляется, что он сам закон. Мол, стены его замка неприступны, а вассалы - верны и отважны.
        - Так же вот говорили и в Англии, - Магнус неожиданно и рассмеялся. - Генриху Восьмому. Теперь некому говорить. Анри! - повернув голову, король подозвал своего верного вельможу. - Собирайте войско и велите трубить поход. Мы выступаем на защиту законности и права!

* * *
        Как многие магнаты, бывший варшавский воевода ясновельможный пан Константин Кмишек не терпел ни малейшего к себе непочтения, чем считал и совершенно невинные действа - кто-то не так посмотрел, не то сказал. За каждое неправильно сказанное о князе слово в имении людей хватали и пытали, а случалось, что и вешали, и отнюдь не редко. Процветали доносительство и грубая лесть, именно таким вот доносчикам и льстецам пан Кмишек доверял многое, особенно если они к тому же имели и какую-нибудь страстишку, желательно гнусную. Чем омерзительнее - тем лучше. Вернее будут! Кто-то в кости играл - не оторвать, кто-то проигрывался в пух в карты, а кое-кто любил истязать людей, испытывая от этого невероятное наслаждение.
        К таким вот и относился пан Крызь, прозванный за глаза паном Крысем. Худой и сутулый, с маленькой, наголо бритой головою, пан Крызь некогда был ксендзом, но лишился сана за «баловство» с прихожанкой, закончившееся смертью последней. Дело тогда замяли, но Крызь из священников вылетел с треском, найдя себя в верных холопях ясновельможного пана Кмишека. Не было такой гнуси, какую Крызь не сделал бы ради «родного батюшки-пана», не было такого преступления, на которое он бы не пошел. И пан Константин знал это. И потакал. Использовал.
        Вот как сейчас…
        Пан Крызь уже вздернул на дыбу молодую девицу и теперь лишь ожидал своего хозяина, до поры до времени не приступая к пыткам. От предвкушаемого удовольствия нижняя челюсть его отвисла, и по гладкому, как у евнуха, подбородку тоненькой нитью стекала желтая тягучая слюна.
        Запустив руку под сорочку несчастной, палач сладострастно и сильно сжал пальцами сосок и, увидев, как искривилось лицо девушки, довольно гыкнул. В темных глазах его, вовсе не безумных, а вполне холодных и здравых, играла самая гнусная похоть, на бритой башке отражался прыгающий оранжевый свет зажженного факела.
        - Ты не бойся, голубушка, - взяв кнут, Крысь покусал губу и неожиданно улыбнулся самой обаятельной и радостною улыбкой, какие обычно бывают у очень веселых и добрых людей. - Не бойся, нет. Только пану ни в чем не перечь… И мне.
        Последнее слово он произнес с нажимом, чтоб девчонка точно поняла, кто здесь главный и от кого все зависит.
        - Пан, он пан и есть, Ганна. Позабавится да забудет. А я вот не забуду, не-ет. Правда, и ты меня приласкай…
        Пан Крызь снова запустил руку под рубашку несчастной девы, улыбнулся, на этот раз похотливо и даже в чем-то зловеще, ощерился, словно дикий зверь. Холодная, как у трупа, ладонь его скользнула по животу Ганны к лону… Девушка содрогнулась, словно бы прикоснулась к змее, к толстой ядовитейшей гадине, каких много ползает в районе Мазурских болот.
        Палач осклабился:
        - Что дрожишь-то, а? А давай, пока пана нет, поцелуемся! В губки… А ну-ка…
        - Будь ты проклят, тварь! - сверкнув глазами, Ганна плюнула прямо в гнусную рожу насильника.
        Тот отпрянул, не выдержал, с размаху ударил девчонку кнутом.
        - Гляжу, ты уже начал, Крызь?
        Пан Константин Кмишек, как всегда, появился неслышно. Да, собственно, и Крыс особенно не прислушивался, слишком увлекся.
        - И что? - погладив усы, вислые и седые, Кмишек кинул на своего преданного слугу недовольный взгляд. - Мне ее прикажешь окровавленной пользовать?
        - Так, можно, пане, и сзади зайти, - ухмыльнулся находчивый палач.
        - Сзади, говоришь? - сморщенное, напоминающее печеное яблоко личико ясновельможного внезапно озарилось улыбкою. - А ведь и ладно. Ну, давай, давай… действуй…
        - Слушаюсь, пан Константин!
        Вытянувшись, словно заправский солдат, Крыс бросил кнут и вмиг сорвал с Ганны рубашку. Кмишек между тем рассупонил штаны. Несчастная девушка дернулась, закричала.
        И тут что-то грохнуло. Да так, что с потолка посыпалась пыль.
        - Это еще что? - вмиг забыв про девчонку, изумился пан Константин. - Кто посмел? Какого черта? А ну-ка, Крызь, идем…
        Снова громыхнуло. На этот раз куда более сильно - заложило уши! Чихая и гнусно ругаясь, пан и его мерзкий слуга, покинув подвал, поспешно поднялись по узкой винтовой лестнице на вершину башни.
        Кмишек приложил к глазам вырванную из рук подскочившего стражника подзорную трубу.
        - Пушки, пся крев!
        Сказал и тут же упал ничком, уклоняясь от просвистевшего над головою ядра.
        - Это королевское войско, пан Константин! - отплевываясь, пояснил стражник.
        - Почему сразу не доложили? - Ядра долбили по замку с редкостной методичностью, и Кмишек не спешил вставать, даже ругался - шепотом, как будто громкие слова могли притянуть ядро.
        - Так вы ж сами строго-настрого запретили беспокоить!
        - Король, говоришь? - Пан Константин осторожно выглянул из-за крепостного зубца. - Да какой он король? Ливонец! Сегодня его выбрали, завтра - другого. Первый раз, что ли? А я, я - ясновельможный пан, князь! Мой род… Войско! Крызь! Немедленно выслать отряд и разгромить всю эту падаль! Не так-то уж их там и много. Я видел рейтар - верно, наемники, немцы. Давние наши враги!
        - Но там сам король, - расстрига с сомнением покачал лысой башкою.
        - Откуда мы знаем, кто там? Они что, высылали посланцев? А, Хмарь?
        - Нет, светлейший пан, не высылали, - отозвался стражник. - Сразу начали долбить… Ой!
        Сразу два ядра, одно за другим, ударили в башню. Сооружение содрогнулось до основания, вниз посыпались камни и кирпичи.
        - Матка бозка Ченстоховска! - хозяин замка в ужасе присел. - Что у них пушки такие?
        - Думаю, это московские орудия, пан, - поправив на голове каску, невозмутимо доложил Хмарь. - У московитов огромные пушки, да-а.
        И снова сразу несколько ударов подряд.
        Каким-то чудом главная башня замка - донжон - все еще стояла. Другим же сооружениям повезло меньше: уже превратился в развалины воротный барбакан, и целый кусок стены, поднимая снежную пыль, рухнул в ров под восторженный рев штурмующих. Впрочем, нет, замок никто не штурмовал - никто не лез на стены, не тащил лестницы, не катил осадные башни. Просто стреляли. Залпами. Так, что всем было ясно: еще час-другой такой стрельбы - и замок превратится в пыль.
        Глава 5
        Весна 1576 г.
        Польша - Рига
        - Добре стреляют пушкари, добре! - глядя на разрушающийся замок, улыбался Михутря.
        Его величество в сверкающей кирасе и шлеме с небольшим гребнем - морионе - стоял рядом, внимательно глядя в зрительную трубу. Вот откололся еще один кусок стены… Вот рухнула угловая башня! Еще немного и…
        - Они выслали отряд, ваше ве…
        - Вижу! - опустив трубу, Магнус спокойно обернулся и махнул рукой: - Готовьте картечь, парни.
        - Заря-жай!
        Русские ливонцы - артиллеристы сноровисто зарядили пушки. Ловко у них получались, быстро. Прочистить банником ствол, затолкать картуз с порохом, забить пыж, закатить тяжелое ядро… Или в данном случае картечь - опять же, для удобства заряжания, в картузах.
        - Ваше величество, первая батарея к залпу готова!
        - Вторая - готова…
        - Третья…
        Прусские рейтары тоже не теряли времени зря - уже приготовили пистолеты и палаши, надеясь на добрую схватку. Меж артиллерийскими батареями, в снежных редутах, тлели фитили мушкетов. Все ждали приказа.
        Высланный из замка отряд латников - около сотни воинов - выскочил из пороховой мглы прямо на первую батарею.
        - Огонь! - быстро приказал король.
        - Пли! - тут же скомандовал русский ливонец, помещик из бывших бежецких, капитан Ратмир Рдеев - тот самый, что когда-то геройствовал в Раковоре.
        Русские пушки ахнули разом. Изрыгая грозное пламя, вздрогнули тяжелые литые стволы. Свистя, вырвалась из десятка жерл смерть, полетела, ударила, вырывая сердца, калеча, круша доспехи и ребра…
        Треть вражеского отряда тут же превратилась в кровавое месиво! Тотчас грянули и мушкетеры - особо не целясь, прямо в пороховой дым.
        Первый залп, свист пуль, предсмертные крики. Второй залп… Третий…
        И снова - артиллерия! Картечь. Ужас…
        Пан Кмишек не думал, что будет вот так. Без всякого глупого «рыцарства». Методично и страшно. Королевские пушки и мушкетеры действовали слаженно и как-то без эмоций. Ни тебе криков «ура», ни реющих знамен, ни красивых лихих атак кавалеристов. Просто - бух-бух-бух. Как молотилка. Бездушная машина смерти.
        Именно на это и рассчитывал Арцыбашев. Нужно было наглядно показать всем, чем грозит неуважение к королю и неисполнение его указов. Невзирая на лица, на положение в обществе, на древность рода, на замки.
        Замки? Воины? Гонор шляхетский? Ну-ну…
        Что сейчас осталось от замка пана Константина Кмишека? Руины! Да, та девушка, верно, погибла… А что делать? Надо показать всем, и тут уж не до сантиментов, не до девушек.
        Огромные «единороги», отлитые в Нарве русскими мастерами по русским технологиям, плевались ядрами словно семечной шелухой. Феодальный замок - прекрасная цель, прицел менять не надо. И что с того, что все вокруг заволокло клубами порохового дыма? Да, пушкарям глаза ел - стрелять неудобно. Но ведь ясно, куда. Знай пали!
        Вот и палили…
        - Ваше величество!
        Магнус повернул голову:
        - Что такое, Михаил?
        - Там это парень, крестьянин… Ясь, кажется. Рвется к развалинам - спасать свою девчонку.
        - Его ж там убьют! Да и девчонки уже, скорее всего… Хотя, - король ненадолго задумался. - Вот что! Бери сотню рейтар, прихватывай этого Яся, и мчитесь в замок. Посмотрите, что там да как.
        - Слушаюсь, мой король!
        Минут через пять после ухода Михутри король дал артиллеристам отбой. День выдался почти безветренный, правда, промозглый, холодный, с мокрым противным снегом, вообще-то, не характерным для мягкой польской весны. Белый пороховой дым, смешанный с кирпичной и каменной пылью, висел над разрушенным замком плотным непроницаемым покрывалом.
        Что там делалось, даже в зрительную трубу было не разобрать. Вскоре вернулись разведчики - рейтары с Михутрей, жалованным уже майорским патентом.
        - Крепость разрушена до основания! - браво доложил Михаил. - Любо-дорого посмотреть.
        - Хм, - Магнус с сомнением покачал головой. - Интересно, там вообще хоть что-нибудь можно увидеть?
        Майор рассмеялся:
        - Так там уже ничего и нету! Развалины одни кругом - нечего и смотреть. Да, ваше величество, Ясь свою девчонку нашел. Живую!
        - Славно! - искренне обрадовался Арцыбашев. - Это ж хорошо, когда у кого-то вдруг - счастье.
        - И еще мы поймали владельца замка, - самую важную новость хитрый Михутря приберег напоследок. - Привели на веревке. Велите повесить прощелыгу?
        - Стой, стой! Какое повесить? - замахал руками король. - Мы что - турки или татары какие? Под суд его, старого черта, под суд!
        - Можно и под суд, ваше величество, - майор повел плечом, защищенным блестящим стальным оплечьем - немножко не в тему с черненым панцирем, однако надежно. Многие тогда комбинировали, не особенно-то глядя - сочетается ли все в латах, гарнитур или нет? Было бы удобно, надежно - что еще надо-то?
        - Только судья здесь такие… оправдают черта, как пить дать!
        Магнус недобро прищурился:
        - Нет! Наши судья - честные. А кто будет нечестным и задумает оправдать… с теми придумаем, что…
        - Ну, это другое дело. Пленника к вам привести?
        - Зачем? В обоз его, а затем в темницу. Пусть судьи с ним разговаривают.
        Клубился, понемногу тая, пороховой дым. На старой, с уже набухшими почками березе невозмутимо каркали вороны. Королевское войско - мушкетеры, пушкари, рейтары - с победой возвращалось в Краков.

* * *
        Показательная «порка» непокорного вассала произвела большое впечатление на магнатов и шляхту. Все больше и больше нового короля Магнуса Ливонского начинали воспринимать не как опереточного героя, а как решительного и волевого монарха, ничуть не боящегося применить силу и, самое главное, эту силу имеющего.
        Случившееся с паном Кмишеком ясно показало, что с королем шутки плохи, и даже подтолкнуло католических епископов подписать, наконец, знаменитый Акт Варшавской конфедерации, составленный еще в 1573 году и направленный на защиту свободы веры. Участники конфедерации обязались быть взаимно толерантными, хранить эту толерантность в последующих поколениях, быть солидарными в борьбе за свободу веры при любом правительстве, которое преследовало бы любую конфессию. Католические епископы не подписались под статьями Варшавской конфедерации, заявив, что Варшавская конфедерация «оскорбляет величие Бога, разрушает основы польской государственности, поскольку провозглашает свободу всем иноверцам, магометанам, иудеям, протестантам и другим схизматикам».
        Стены католических монастырей вряд ли были крепче замка ясновельможного пана Константина, обвиненного в неуважении к законам и власти и ныне ожидавшего суда в королевской тюрьме. Именно на это прозрачно намекнул государь во время частной встречи с кардиналом Родриго. Кардинал малость скривился, но все прекрасно понял, и уже через пару недель Акт был подписан всеми прелатами короны и княжества.
        Растаял снег, и веселый месяц апрель шумел птичьими стаями, в набухших на деревьях почках нежной зеленью проклевывались первые листики, входила в буйство трава, а по лугами да полянам рассыпались золотистые солнышки мать-и-мачехи. Дни стояли хорошие, теплые, с птичьими задорными трелями и пронзительной небесной синью, так похожей на очи ее величества королевы Марии. Хозяйки собирали по берегам Вислы молодую крапиву - на щи, выпускали на первотравье отощавший за зиму домашний скот. Многие в Кракове держали на своем подворье и коров, и коз, и овец. Да кого только ни держали! Целый день под окнами дворца, под склонами Вавельского холма гоготали гуси, крякали утки да истошно орали озаренные неодолимым любовным влечением кошки.
        Уже подсыхали дороги, и скоро можно бы собираться в путь: Магнусу в Ригу, а Машеньке - в Оберпален, забрать, наконец, любимого сына Володеньку-Вольдемаруса. Как и все женщины в те суровые времена, Маша быстро забеременела во второй раз, но ребеночка родила мертвого, так что еще одного радостного события в королевской семье не случилось. Родители погоревали, конечно, но опять-таки в ту эпоху было не принято привязываться к младенцам. Тем более к тем, кто находился еще в материнской утробе: очень часто случались выкидыши или младенцы рождались мертвыми, а из тех, кто рождался, очень не многие доживали даже до трех лет. Это касалось всех - и крестьян, и королей тоже.
        К слову сказать, Маша нынче была беременна в третий раз, но со стороны этого было не видно - слишком короткий срок. Однако в нужное время не пришли месячные, и стало ясно - беременна. Обычное дело, чего уж.
        В один из таких ярких и солнечных апрельских деньков, после обеда, Марьюшка прилегла в опочивальне, по-домашнему набросив на себя один тоненький сарафан. Отдыхая от государственных дел, его величество уселся на ложе рядом, погладил жену по животику… еще ничуточки не округлившемуся, вполне обычному с виду, несмотря на то что внутри уже происходило чудо - зарождалась новая жизнь.
        - Наверное, она уже кое-что чувствует? - улыбнулся Магнус. Именно так он и сказал - «она» - почему-то супруги решили, что следующим их ребенком обязательно станет девочка. Такая же синеглазая, бойкая, такая же красивая, как ее мама.
        - Да вряд ли еще чувствует, - Маша покачала головой и, вытянув ноги, потянулась, как кошечка.
        - Потягуши, потягуши! - расстегнув пуговицы сарафана, Арцыбашев нежно погладил жену по животику, пощекотал пупок. - Нет, все же она чувствует. Тебе самой-то приятно?
        - Спрашиваешь!
        - Значит, и ей приятно… а как же!
        Магнус расстегнул все пуговички, обнажив лоно и грудь… и тут же, сбросив с себя рубашку, поцеловал твердеющие сосочки, поласкал языком, гладя ладонями бедра, а затем накрыл губами уста своей юной супруги. Та встрепенулась, прикрыв глаза, обняла мужа за плечи, погладила по спине, задышала все чаще и чаще… И вот послышался стон, негромкий, нежный и томный… скрипнуло ложе…
        Кто-то вошел было в кабинет, но невзначай глянув в приоткрытую дверь опочивальни, остановился, замер. А услыхав стоны, вздохи и скрип, осторожно, на цыпочках, попятился прочь… А потом, как все стихло, громко постучал в дверь.
        - Петер, ты? - король поспешно натянул одежду. - Случилось что?
        - К вам княжна Мария Козинская-Курбская, ваше величество! - войдя, доложил мажордом. - Смею напомнить, не далее как вчера вы обещали ее принять именно в это время.
        - Обещал - приму, - быстро прикрыв дверь опочивальни, Магнус уселся за стол. Солидный, с резными позолоченными ножками, обтянутый синим сукном, сей предмет мебели словно символизировал собой все могущество королевства.
        Такой же синей, с золотым шитьем, тканью были обиты и стены, на окнах же висели плотные шторы традиционных польских цветов - красные, с вышитым белым орлом.
        - Пусть войдет, - милостиво кивнув, его величество тут же поднялся, учтиво приветствуя даму.
        Чуть выше среднего роста, склонная к полноте, но даже в возрасте не утратившая красоты Мария Юрьевна Козинская-Курбская уже при рождении являлась княжной, ибо появилась в знатном роду панов Гольшанских. Похоронив двух мужей, красавица вдова вышла замуж в третий раз - за знаменитого предателя и политэмигранта князя Андрея Курбского. Того самого, что еще в 1564 г. в разгар Ливонской войны получил известие о предстоящей опале и бежал, сдавшись на милость польского короля и великого литовского князя. Получив земли в Литве, Курбский оттуда слал царю Иоанну гневные письма, старательно обеляя собственное предательство и понося царя. Иван Васильевич, надо отдать ему должное, отвечал весьма обстоятельно, а временами и ехидно. Письма эти по праву считались выдающимся литературным памятником - и это было все, что Арцыбашев знал о жизни князя Курбского в Речи Посполитой. Теперь, судя по всему, предстояло узнать куда больше.
        - Не знаю даже, как и начать, ваше величество, - чуть покраснев, княжна приложила к губам носовой платок брабантского кружева. Очень и очень недешевый платочек! Да что там говорить, в приданое своему новому мужу-предателю она принесла многочисленные имения на Волыни. Было с чего получать доход!
        - Ничего, ничего, Мария Юрьевна. Говорите спокойно. Все, что хотите сказать. Излагайте свое дело и будьте уверены - оно будет разрешено быстро и самым наилучшим для вас образом.
        - Спасибо, ваше величество, - поблагодарив, посетительница откашлялась и, наконец, перешла к делу: - Когда я выходила замуж за князя Андрея, я полагала, что этот опальный русский вельможа - образованный и воспитанный человек. Однако, увы, все оказалось вовсе не так! Отнюдь!
        Из уважения к происхождению монарха, княжна говорила по-немецки - не всегда правильно, но довольно бегло, временами сбиваясь на польскую речь, которою король уже понимал, но говорил еще плоховато - мешали многочисленные шипящие.
        - Он оказался тираном, мой муж. Тираном и подлецом. Скажу прямо: я хочу с ним развестись, ваше величество.
        - Так кто ж вам мешает? - удивился король. - Хотите разводиться - пожалуйста. Я лично попрошу за вас кардинала Родриго.
        - Тут дело вот еще в чем, - Мария Юрьевна покусала губу. - Выходя замуж за князя Андрея, я - по его настоянию - перешла в православие. Он сказал, что так будет лучше для нашей любви! О, если б я тогда знала!
        - С православием сложней, - честно признался Магнус. - Хотя и тут договоримся. Надо только предоставить доказательства… гм… тиранства и… аморального поведения князя.
        - Таковых много, - посетительница задумчиво посмотрела в стену. - Только свидетели-то по большей части - дворня. Кто ж им поверит? Да и вообще, я бы не хотела никакого судебного разбирательства. По-тихому бы все…
        Княжна тяжко вздохнула, и ее можно было понять.
        Идя навстречу Марии Юрьевне, Магнус вызвал князя Курбского к себе, точнее сказать пригласил, ибо именно так именитый перебежчик и воспринял королевский вызов. Князь выехал в Краков с самой помпезной свитою, с дворней, и каждый в его имении знал - сам король пригласил светлейшего Андрея Михайловича, дабы испросить у него совета в ливонских и московских делах!
        Между тем уже и все суды волынского воеводства, и королевский суд были завалены жалобами на княжеский произвол. Андрей Михайлович и впрямь вел себя так, как привык в своем московском имении, и краев не видел вовсе! Ладно, с супругой - тут уж князь сдерживался, все ж таки та была знатного польского рода. Но что касается всех остальных, всяких там встречных-поперечных… Да и что говорить-то? Ну, приказал высечь заезжего купчишку - больно уж тот оказался нахален. И что? Ну, накатал купчишка жалобы - так за эту жалобу ему еще б плетей! На кого жаловаться посмел, подлая морда! Кто он, пес худой, и кто - Андрей Михайлович Курбский! Светлейший князь, а ныне - ясновельможный пан!
        Да еще дело - пару холопей в имении своем до смерти зашиб да пошалил с девками, те потом и утопились, дуры! Ну, дуры же - дуры и есть. Это уж вообще его, князя, личное дело! И холопы, и девки дворовые - это и не люди вовсе, а так, имущество. Его, между прочим, имущество - Андрея Михайловича, князюшки!
        Принимали гостя (или уж если точней - подозреваемого) в малом зале королевского вавельского дворца, куда князь Андрей, ничтоже сумняшеся, явился как в свою вотчину, даже кланяться особо не стал, так, кивнул слегка да процедил что-то сквозь зубы. Подчеркивал, гадина, что он, как ни крути, Рюрикович.
        Все, что сказал ему Магнус по поводу прав человека, отмене личной зависимости крестьян и прочих привилеев, князь пропустил мимо ушей, будто не слышал.
        Уже начинающий лысеть, с длинной редкой бородкою, предатель бил себя кулаком в грудь:
        - Я ж князь! А ты, вашество, меня за моих же холопей попрекаешь?! А насчет супруги моей - так это и вовсе наше дело.
        Утомил! Надменностью своей дурацкой, тупостью непробиваемой - утомил.
        - Арестовать! - устало махнул рукой король. - И до судебного разбирательства - в одиночку. Кормить - с моего стола.
        - Как арестовать?! - с князем, казалось, вот-вот случится удар. - Да как вы… как вы смеете к особе моей прикасаться! Я - Рюрика потомок и…
        - Да ты заткнешься наконец, пес худой?! - королеву Машу Старицкую в гневе побаивался и сам король. А нынче Марьюшка разгневалась, ибо тупой черт Курбский мог достать любого. Тем более - слабую беременную женщину.
        - Сказано - под арест, так ну, пшел, живо! - проворно спрыгнув с трона, Машенька с разбега хватанула ногой промеж ног Курбского, от чего князь непроизвольно вскрикнул, схватился за причинное место и, согнувшись, выпучил глаза.
        - Ты тут что, один Рюрикович?! - сжав кулаки, не успокаивалась королева. - А меня забыл, псинище? Еще как посмотреть, кто тут из нас познатнее! Ишь, разорался, козлище! Я - Мария Старицкая, забыл?! В былые-то времена на одном поле б с тобой не присела, а тут… А ну - под арест, живо, а то как сейчас двину! Ног не унесешь!
        Синие очи юной княжны метали молнии, а слова не расходились с делом. Сказала - двину, и двинула кулаком князю под дых. Присутствующие при сем придворные затаили дыхание и жестами откровенно поддерживали Машу. Предателей и вообще-то нигде особо не жаловали, а уж такого-то тупого и надменного черта, как Курбский, так и подавно! Ишь ты, Рюрикович выискался.
        Магнус все же рискнул, оттащил Машеньку за руку - иначе б та избила старого дурня в кровь, и между прочим - поделом бы!
        Едва Курбского увели (вернее, он сам ретировался вместе с конвоирами, испуганно оглядываясь на не на шутку разбушевавшуюся королеву), как придворные наградили Марию целым шквалом аплодисментов! В Польше и своих-то магнатов за их надменный гонор не жаловали, а тут еще и чужой, к тому же предатель.
        - Нет, ну, вошел бы как человек, - испив бокал вина, потихоньку успокаивалась Марьюшка. - Поздоровался бы вежливо, поклонился… А то встал - пень пнем - губищу выпятил! Ой, козлище-то, ой, козлище.
        - Между нами говоря - да, - со вздохом согласился Магнус.
        Вечером устроили бал. Не в честь какого праздника, просто так, веселья ради. Арцыбашев все чаще ловил себя на мысли, что ему хочется послушать музыку. Ну, как раньше, в те еще времена. Что-нибудь из девяностых - «Нирвану» там, «Металлику», даже «Эйс оф Бэйс» сгодился б.
        Как вот только все это играть, Магнус так и не сумел объяснить музыкантам - не хватало специфических знаний.
        После бала царственная чета отправилась спать и поднялась на ноги лишь поздно утречком, часов в десять. Уже вовсю пели птицы, в бледно-голубом, чуть тронутом перистыми полупрозрачными облаками небе ласково сверкало солнышко, а внизу, у подножия Вавельского холма, у Вислы, зацвела сирень!
        Туда король с королевою и отправились, по заведенной традиции - тайно, переодевшись в простое платье. Изображали собой горожан, и охрана про то прекрасно знала, только в глаза не лезла, благоразумно околачиваясь неподалеку - тоже под видом прогуливающихся обывателей. Магнус с Машей, кстати, про охрану знали. И охрана догадывалась, что они знают - однако всех все устраивало.
        У самой реки, на лугу, резвились дети. Кто-то играл в салочки, кто-то - в прятки, подростки же постарше стреляли из самодельного лука в устроенную из воткнутой в землю доски мишень. С десяти шагов еще попадали, с пятнадцати - не всегда, а уж с более дальнего расстояния и говорить нечего.
        Король и королева Речи Посполитой сидели невдалеке, под старой черемухой, на притащенном кем-то бревне и делали ставки - попадет кто-то из мальчишек в мишень или нет.
        - Ставлю грош вон на этого, чернявенького. Попадет!
        - Этот мазила? Ага, как же! Я - на того, вихрастого.
        Подростки между тем не торопились слать в мишень стрелы. Мало того, вдруг заговорили о пистолете. Магнус тут же прислушался: интересно, откуда у пацанов пистоль? Сперли, что ль, у кого? Или нашли? Или - чем черт не шутит - сами сделали?
        Задумался. Потом Маша на что-то отвлекла… А потом вдруг услышал выстрел! Негромкий такой хлопок, вовсе не похожий на грохот тех пистолей, что использовались в шестнадцатом веке!
        - Ого! Попал! Яцек попал! Попал Яцек! - радостно загомонила отроки.
        Вот тут-то Арцыбашев и увидел в руке одного из них пистолет. Пистолетик! Маленький дамский браунинг, века двадцатого - точно!
        - Покажите-ка, парни, - подойдя ближе, вежливо попросил король. - Мы вот с супругой заспорили - из чего это вы тут стреляете? Она говорит - арбалет, потому что пистолетов маленьких таких не бывает!
        - А вот и бывает! Вот! - вихрастый мальчишка с озорными глазами протянул браунинг на ладони.
        Бельгийский карманный пистолет образца 1905 - по некоторым сведениям 1906 - года. Как человек, когда-то всерьез занимавшийся антиквариатом, Леонид определил его с ходу. Не слишком удобный и даже несколько неказистый с виду. Зато маленький - десять сантиметров длиной. Свободно помещается в кармане пиджака. Два предохранителя - флажок на рамке слева и еще один - автоматический, в виде клавиши - на задней стенке рукоятки, выключается при правильном охвате рукоятки ладонью. Прицельные приспособления простейшие: ни мушки, ни целика нет, лишь две параллельные канавки.
        - Где нашли? - подкинув браунинг в руке, Арцыбашев пристально посмотрел на вихрастого.
        - Так тут и нашли, пан! У реки в траве валялся. Видать, обронил кто-то.
        Расстегнув висевший на поясе кошель, Магнус вытащил оттуда тускло блеснувший серебром талер.
        - Позволите супруге моей стрельнуть?
        - Конечно!
        Жестом подозвав Машу, его величество показал ей браунинг:
        - Это пистолет такой, милая. Заряды в рукоятке, в ствол подаются пружиной. Прежде чем стрелять, не забудь опустить пальцем вот эту вот штучку. Ага… Теперь целься… Огонь!
        Сухо треснул выстрел. Словно хворостина под ногой хрустнула, сломалась. Никто из прогуливавшихся по берегу реки горожан даже не обернулся.
        - А где дым? - удивилась юная королева. - Порох я чувствую, а дыма что-то не вижу.
        - Тут специальные такие заряды, - Арцыбашев вытащил из рукоятки магазин. - Шесть патронов всего. Два, видно, парни выпустили, один - ты. Еще такая штука есть, отроцы?
        Подняв вытащенный магазин вверх, Магнус вопросительно посмотрел на ребят:
        - Даю еще талер!
        - Вот! - все тот же вихрастый мальчишка тут же вытащил из-за пазухи еще один магазин, к большой радости Арцыбашева - полный.
        - Тоже в траве нашли? Вот вам грош - показывайте, в каком месте!
        - А идемте, пан! И вы, панночка…
        Глаза отроков блестели от радости, еще бы - столько денег им отродясь не приваливало!
        - Вот, - пройдя вдоль реки метров пятьсот вниз по течению, вихрастый показал на старый вяз с темной бугристой корою и могучими раскидистыми ветвями. - Просто в бабки играли, а я под корнями биту спрятать хотел. Глянь - а там вот это! В масленую тряпицу завернуто.
        - Тряпицу, конечно, выкинули?
        - Угу…
        - Что ж, - усмехнувшись, его величество достал золотой дукат. - Покупаю ваш пистоль. Это вам на всех - поделите мирно.
        - Поделим, любезнейший пан! - радостно загомонили мальчишки. - Ужо поделим!
        Браунинг Магнус-Леонид отдал Маше - для того, собственно, и купил.
        - В Обрепалене одна будешь - держи при себе. Так, на всякий случай.
        Видно было, что королеве подарок понравился, она даже попросила еще разок пострелять. Постреляли, извели остатки первого магазина, так что теперь остался один - всего шесть патронов.
        Поговорив с Анри, король приказал выставить у старого вяза тайный пост. Такого неприметненького человечка, чтоб прогуливался по бережку, либо сидел рядом, на набережной, в харчевне, да примечал бы - кто к старому вязу подойдет, к корням наклонится.
        Браунинг такого типа явно попал в Краков из будущего - интересно, как? Что же, и здесь, в Кракове, имеются ворота - портал времени? Может быть… хотя скорее всего нет. Если б были, что-нибудь да выплыло бы, давно пошла б молва о всяких непонятно-подозрительных незнакомцах, о пропаже людей и о всем таком прочем. Однако же никаких подобных слухов в городе не было.
        Слухов не было, а пистолет - в первой половине двадцатого века произведенный - был! И кто-то его туда, под вяз, положил, спрятал. Зачем? Просто другого выхода не имелось? Или - кому-то передать? Загадка.
        Подумав, Арцыбашев снова вызвал Анри Труайя и приказал выяснить по всем каналам, не объявлялись ли в Кракове в последнее время какие-нибудь странные чужаки или непонятные вещи.
        Анри выяснял дня три - да так ничего толком и не выяснил. Вроде бы никаких странных незнакомцев в городе и ближайших окрестностях не появлялось, что же касаемо непонятных вещей, так люди Труайя обошли всех старьевщиков, все лавки в Казимеже - ничего интересного там не обнаружили.
        И все же браунинг кто-то спрятал! Кто? Такой же, как сам Леонид-Магнус - странник, пришелец из будущего, возможно, таящий в своем появлении серьезную угрозу? Или пистолет образца 1906 года попал в конец шестнадцатого века чисто случайно, через уже знакомые Арцыбашеву порталы - в московском Кремле или в море у острова Эзель? В любом случае приходилось ухо держать востро.
        Сам Леонид в последнее время все меньше вспоминал свое прошлое, двадцать первый век. Не до того было: войны, интриги, новый королевский трон! А еще - юная красавица жена, сын Владимир… Не тянуло в будущее, ничуть! Но вот обезопасить королевство от влияния людей оттуда было бы неплохо. Мало ли что за чудики полезут?
        Все хорошенько обдумав, его величество специальным указом создал секретную канцелярию, в ведомство которой в числе прочего входил и поиск информации обо всех непонятных, не укладывающихся в обычные рамки, явлениях, предметах и людях.

* * *
        Наемный убийца Акинфий-Вальтер все ж таки добился своего - получил деньги от людей султана Мурада. Правда, убивать короля Магнуса Ливонского сразу же его не просили. Он просто должен был следить за его величеством везде, где бы тот ни появился, и быть готовым исполнить приказ. Висеть, словно карающий меч над шеей преступника!

* * *
        Оставив беременную супругу в Оберпалене с сыном, Магнус отправился в Ригу, прихватив с собой верную гвардию Михутри, часть прусских рейтар и отряд польских гусар под командованием молодого полковника Яна Квирчи.
        В честь прибытия короля в Домском соборе устроили пышный молебен, после чего все перешли в ратушу, а из нее, уже ближе к ночи - в соседний дом братства Черноголовых, где тоже был устроен весьма пышный прием. Черноголовыми в Риге называли молодых неженатых купцов, чьим покровителем считался темнокожий святой Маврикий. Его черная голова и красовалась на гербе братства, украшавшего и знаменитый дом, пожалуй, самый красивый в Риге.
        Вот уже несколько лет Рига подчинялась полякам, Речи Посполитой, и новый монарх импонировал ратманам куда больше старого - все ж таки протестант, ливонец. Правда, формально славный король Магнус все же являлся вассалом московского царя Иоанна, и это многих отпугивало. С другой стороны, сил у Ливонца теперь достаточно, чтобы игнорировать любые поползновения коварного московита, чьи войска, захватив Пернов, находились на полпути между Ригой и Ревелем.
        Сам Иван Васильевич вроде как попритих: не присылал послов, не слал гневных писем, вообще не реагировал на своего своевольного вассала никак! Это казалось Магнусу странным, более того - пугающим. Зная царя Ивана, можно было с уверенностью предполагать, что тот задумал какую-то гнусную пакость. Именно так, кстати, считала королева Мария Васильевна. Впрочем, куда более серьезную опасность для Риги нынче представляли шведы.
        Шведские корабли появились в море уже утром, сразу же после бала. Прямо как специально подгадали! Вход в Даугаву-реку, на которой стояла Рига, прикрывали достаточно мощные артиллерийские батареи. Которые, сделав по одному выстрелу, вдруг озадаченно замолкли.
        - Кто-то намочил порох, государь! - вернувшись с батареи, доложил посланец.
        - Перекрыть реку! - немедленно распорядился король. - Послать все суда.
        - У нас почти нет судов, ваше величество, - поклонился капитан рижского гарнизона Готфрид фон Борк.
        - Как это нет? - стоя на могучей башне рижского замка, Магнус изумленно глянул вниз, на причалы. - А вон сколько мачт! Целый лес!
        - Но это торговые корабли, ваше ве…
        - Конфисковать! На время обороны. А кто откажется - вешать на мачтах. Миндальничать нынче некогда - шведы вот-вот ворвутся в город. Михаэль, исполнять!
        - Слушаюсь, ваше величество!
        Часть королевского полка выбралась из замка на пристань. За ним последовали рейтары.
        Лениво разворачиваясь, тяжелые шведские каракки начали обстрел замка и города. В воздухе засвистели ядра. Высокие надстройки кораблей быстро окутались пороховым дымом. Дующий с моря ветер оказался не очень силен, и дым рассеивался медленно, не давая шведам увидеть, куда стрелять. Уже очень скоро вся река оказалось перекрыта судами рижских купцов, так что вражеский флот почти полностью лишился свободы маневра.
        - Эх, пушек маловато! - проходя сумрачными переходами замка, возмущался король. - Знал бы - прихватил бы несколько орудий с собой.
        - Мы писали, ваше величество, - усатый комендант в серой шведской кирасе запоздало оправдывался и разводил руками. - Раньше еще. При прежнем короле. А потом, когда короля не стало, некому было и пожаловаться.
        - Понятно, - стиснув зубы, Магнус поглядел в бойницу.
        Шведские корабли, оглашая округу залпами, уже подошли к самому берегу. Правда, два судна вздрогнули и осели, получив пробоины - артиллерия замка все ж не молчала. С тонущих кораблей поспешно спустили шлюпки, кто-то из моряков просто бросался в воду, хотя было еще прохладно - явно не для купания.
        - Доплывут - не зима, чай, - король нахмурился и махнул рукой. - Стрелков на башни. Всех!
        - Все наши стрелки и так на башнях, ваше величество!
        - Тогда лучников.
        - И лучники тоже.
        Магнус усмехнулся, положил руку на эфес шпаги:
        - Тогда остается молиться. И биться! Что ж…
        Слух о том, что король лично появился на стенах, разнесся по замку мгновенно, резко воодушевив бойцов.
        - Смотрите, смотрите - король!
        - Сам король с нами!
        - Его величество…
        - Ну, теперь-то уж нам поможет сам Бог!
        Монарх в те времена являлся фигурой сакральною. Зная о том, Арцыбашев и показался на башне, рискуя подставить лоб под шведскую пулю. Однако делать нечего - это был вполне оправданный риск!
        Шведы, понимая, что прорваться в город им будет трудно, сосредоточили натиск на королевском замке. Густой дым клубами стелился над Даугавой, залпы артиллерийских орудий слились в один сплошной гул. Грохот стоял такой, что уже очень скоро Магнус почувствовал - глохнет. И слепнет: едкий пороховой дым ел глаза.
        - Огонь! Огонь! Огонь! - командовали артиллеристы.
        Внизу на реке загорелись сразу три шведских корабля - вспыхнули, как порох. Видно, раскаленные ядра защитников замка угодили в крюйт-камеры - корабельные пороховые погреба. Впрочем, враги тоже не тратили зря время и сражались отчаянно: сразу пять судов повернулись бортами к замку. Пять залпов накрыли все вокруг огнем и дымом, обрушив изрядный кусок стены!
        Когда рассеялся дым, в образовавшуюся брешь тут же кинулись высадившиеся на берег шведы - отряд морской пехоты в черных кирасах и шлемах, со шпагами, абордажными саблями и палашами. Завязалась рукопашная битва, и сам король, прихватив знамя, возглавил бросившийся к бреши отряд.
        - Король!
        - Король с нами!
        - Его величество!
        С удесятеренною силою защитники замка бросились на врагов, и воинское счастье изменило последним. Кто-то был убит, кто-то ранен, а кто-то побежал обратно к реке, не выдержав натиска.
        - Да здравствует король! - заорали защитники замка.
        - Ур-р-а-а-а-а!!!
        Магнус покровительственно улыбнулся, и вдруг что-то ударило его в шлем. То ли осколок ядра, то ли шальная пуля. Ударило, сбило с ног, лишило сознания, так что все вокруг исчезло, осталась одна чернота.

* * *
        - Нет-нет, - показывала королева портнихе. - Этот кошель должен быть незаметен. Я собираюсь носить его под одеждой, понятно?
        - Чего ж непонятного, ваше величество? - портниха, дебелая женщина с широким добрым лицом и необъятным бюстом, с сомнением покачала головою. - Только спрятать ваш кошель в лифе, думаю, вряд ли получится.
        - Понимаю, - покусала губу Маша. - Не столь уж у меня большая грудь. А где-нибудь на талии?
        - Разве что под юбкой. Да-да, ваше величество - под юбкой, так!
        - Под юбкой? - королева раздраженно фыркнула. - А как же я буду его доставать? То есть не его, а их - деньги.
        - Уединитесь где-нибудь, моя госпожа, и…
        - Не-ет, мне быстро надобно. Мгновенно, чтоб раз - и все! Слушай-ка, Грета, а что если сделать пышный рукав? Ну, вот, манжеты… Хотя…
        - Не хотите под юбку, ваше величество, так можно вам на плечики накидку - соболя, горностая, куницу… Туда и спрятать.
        - А вот это верно, верно! Так, Грета, и сделаем.
        Конечно, вовсе не деньги собиралась носить при себе юная королева. Не деньги, а тот маленький пистолетик, подарок мужа. После пышного и многолюдного Кракова, после веселого Вавельского дворца, Оберпален вдруг показался Маше серой и унылой деревней, почти безлюдной, недоброй и чужой. Синеглазая красавица чувствовала на себе чьи-то колючие взгляды, словно бы кто-то постоянно за ней следил. Впрочем, скорее всего дело было в беременности королевы.
        После полудня, поближе к вечеру, терзавшие юную властительницу Ливонии и Речи Посполитой хандра и пустые подозрения сменились, наконец, радостью и весельем. В гости пожаловала юная баронесса Александра, а уж эта особа нравом отличалась не скучным! Сразу как пришла, как уселась с веления Маши на лавку - так и принялась болтать да рассказывать разные сплетни, за отсутствием чего иного вполне сходившие за светские новости.
        - Элиза-то наша, ваше величество, совсем от болезни оправилась и нового любовника себе нашла! - взахлеб повествовала Сашка. - О чем мне вчера напропалую и хвасталась. А еще рассказывала, будто подружка ее и соперница, Агнета фон Марка, предается любовным играм с собственным конюхом.
        - Надо же - с конюхом!
        - А то!
        Так вот, смеясь и заедая рейнское вино калеными орешками, девушки мило беседовали до тех самых пор, пока Мария не бросила взгляд в окно и увидела входившее во двор войско!
        Всадники в кольчугах и стеганых тегилеях да в красных кафтанах стрельцы - русские. Свои, союзники - потому никто их и не задержал, прямо ко дворцу пропустили.
        - Воевода князь Федор Мстиславский пожаловал! - отворив двери, с поклоном доложил слуга.
        - И что с того, что пожаловал? - хмыкнула королева. - Я его не звала.
        - Так прогнать?
        - Постой, постой, - Маша покладисто махнула рукой. - Чего ему надо-то?
        - Так, ваше величество, вас.
        - Ну… пусть войдет, черт с ним.
        Воевода вошел, в чем был - в колонтаре, кольчужном доспехе со стальными пластинами на груди, в богатом плаще зеленого бархата, при сабле. Слава богу, хоть шлем с головы догадался снять!
        - Здрава будь, царица, Богом помазанная, - войдя, князь поклонился по-русски - едва пол лбом не прошиб.
        Поклониться-то поклонился, однако ж вел себя нагло: шарил вокруг глазами, будто высматривал, что плохо лежит.
        - Государь наш великий, царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич тебе, Марья Владимировна, и мужу твоему, Арцымагнусу Крестьяновичу, королю поклон свой и благословенье отеческое шлет!
        - И от нас царю великому Иоанну Васильевичу - поклон!
        - Поклон шлет - и видеть желает! - невежливо перебив королеву, Мстиславский ухмыльнулся. Здоровущий, косая сажень в плечах, с темной - во всю грудь - бородищею, князь чем-то походил на медведя.
        - Выезжаем сейчас, царица Марья Владимировна, - воевода продолжил громовым голосом. - А супруг той, уж коли его тут нет, так пущай попозже приедет, ничо, государь Иоанн Васильевич разрешает. А тебя, царица, видеть желает немедля, о чем и грамота указующая есть, гонцом сегодня доставленная! Показать?
        - Обойдусь, верю! Когда собираться-то?
        - Да посейчас и собирайся, царица-душа! - рассмеялся воевода. - Я во дворе подожду, с войском.
        Дождавшись, когда воевода уйдет, Маша бросилась к Сашке:
        - Все запоминай, милая. Выбирайся тайным ходом из замка, поезжай в Ригу, мужу моему Магнусу все как есть передай. Явился мол, князь Федор Мстиславский, по приказу царя Ивана увез меня в Москву! Ох, чувствую - на погибель.
        - Ваше величество! - баронесса соскочила с лавки. - Так давайте вместе бежим! Тайным ходом.
        - Не убежим, - убежденно мотнула головой королева Мария. - Меня искать, ловить будут, все пути-дороженьки перекроют. Сама слышал - царский приказ! О тебе же и не вспомнит никто. Поняла, что сказать?
        - Поняла, да, - Александра поспешно закивала.
        - Ну, давай, беги, - благословила Маша. - Осторожней будь, воины Мстиславского да Токмакова князя повсюду - от Ревеля до Риги!
        - А ты… вы как же?
        - А я как-нибудь, - юная королева снова глянула во двор и усмехнулась. - Бог не выдаст - свинья не съест. Дорога неблизкая, пока еще до Москвы доберемся.

* * *
        Магнус очнулся в каком-то сыром и темном помещении, похожем на подвал или погреб. Все вокруг было обито досками, пол под ногами качался. Или это в голове все качалось, кто знает? От полученного удара всякое может быть - в том числе и сотрясение мозга.
        Понемногу приходя в себя, Арцыбашев начинал соображать, где находится. Кроме него в помещении находилось еще несколько человек, некоторые были прикованы цепями к стенам! Пол и вправду шатался, да все шаталось, а снаружи, за стенками, слышно было, как плескались волны.
        Корабль! Ну, точно - корабль. А они все - в трюме.
        - Эй, братцы… рижане есть? - негромко позвал король.
        - Да тут, парень, все рижане.
        «Парень»… Значит, не знают, не узнали…
        - Скоро вздернут шведы на рее - разбираться не станут, рижанин ты или нет.
        - А может, и не вздернут, братцы? Может, обменяют? Или отпустят за выкуп?
        - Ага, отпустят. Сиди, дожидайся.
        Кстати, все пленники были в одних сорочках и штанах, босые - камзолы, перевязи, обувь - все позаимствовали победители! Уж конечно, почему бы и нет?
        Арцыбашев не мог бы сказать в точности, сколько прошло времени с момента его появления в трюме шведского суда: может быть, полдня, а может, и сутки. Никто из вражеской стражи или моряков в трюм не спускался, никто пленников не кормил, не давал воды, не таскал на допросы - вообще не предпринимал никаких действий.
        Пленники по большей части дремали да гадали, что с ними сделают шведы - повесят или отправят на каторгу, на галеры?
        Все сомнения разрешил долгожданный визит вражеских ратников. Судя по кирасам и шлемам, это были морские пехотинцы, уж никак не матросы. Эти бравые парни с ничего не выражающими физиономиями, по указанию своего старшего - капрала, сублейтенанта, или кто он там был - сноровисто связали пленным руки да тут же вывели на палубу.
        Наконец-то! Хотя бы глоток свежего воздуха после спертой затхлости трюма. Неплохое начало, вернее сказать - продолжение. Если бы еще не связанные за спиною руки…
        Надо сказать, вязали-то шведы сноровисто, да не очень умело. По крайней мере тот, кто связывал Арцыбашева… или это просто веревка оказалась гнилой? Как бы то ни было, пока шли, Магнусу удалось ослабить узел. Вот только зачем? Ведь бежать с корабля не представлялось никакой возможности - кругом море и все те же суда под синими флагами с желтыми коронами и крестами. Нет, не убежать, и думать нечего. Разве что только геройски погибнуть, бросившись на своих конвоиров. Или утонуть.
        Часть парусов грозной четырехмачтовой каракки с высокими надстройками на носу и корме оказалась зарифленной, а одна рея - вообще свободна. Вместо паруса на ней болтались четыре петли! Ага… значит, сразу по четверо решили вешать. Под реей, у мачты, поигрывал плетью здоровущий малый в красной безрукавке - судя по угрюмой роже, не иначе как корабельный палач - профос.
        На кормовой надстройке уже собрались офицеры в пышных камзолах. Переглядывались, весело шутили, смеялись. Что ж, чего б им не веселиться - какое-никакое, а развлечение!
        Один из них, в красном плаще и высокой шляпе с перьями, неожиданно взял слово:
        - Я - капитан «Золотого ветра» Свен Гуннарсон. «Золотой ветер» - это мой корабль, и это последнее, что вы, проклятые вражины, будете видеть в жизни! Профос, приступай.
        Дюжие молодцы пехотинцы схватили Арцыбашева под руки и в числе прочих несчастных потащили к мачте.
        - Эй, эй! - закричал Леонид. - Я - король Ливонии!
        - А я - московитский царь! - ухмыльнулся в ответ профос. - А ну-ка, давай, подставляй шею!
        Синее море билось внизу, совсем рядом, в бледно-голубом небе медленно и величаво плыли белые облака, а не так уж и далеко, за другими шведскими кораблями, виднелась земля - пенные буруны прибоя, скалы.
        - Эзель, - промолвил кто-то из пленников.
        Эзель… Где-то здесь, у самого острова, в море, имелся провал - портал, ворота. Быть может, вот прямо здесь, в мерцающей зеленоватой дымке…
        - А ну, пошевеливайся!
        Резко оттолкнув профоса, Магнус перескочил через фальшборт и, на лету разрывая веревки, бросился в море!
        И шведы, и пленники что-то кричали ему вслед - беглый король не слышал. Нырнул, проплыл под водой, сколько можно, вынырнул… Вода, как беглец и предполагал, оказалась студеной - май месяц не очень-то подходящее время для купания здесь, на Балтике. Холодно! Да еще и волны. Набежала одна - окатила с головою, окунула, потянула на дно - еле выбрался. Не успел отдышаться - за ней уже вторая, третья…
        А еще вдруг свело ноги! Вот это уж было совсем хреново. Совсем-совсем.
        - Помогите! - машинально заорал молодой человек. - Эгей, эй…
        Покричал и перестал, успокаиваясь и работая одними руками. Берег-то неожиданно оказался не так уж и далеко - камни, скалы, песок… И - никаких шведских кораблей! А рядом, чуть позади - рыбацкая лодка.
        - Эй, парень, - закричали с суденышка сначала по-эстонски, потом по-немецки. - Руку давай, чертов купальщик! Кятт туле! Суплейя верине… Шнель, шнель! Курат!

* * *
        Минут через десять-пятнадцать лодка, ловко лавируя меж торчащими из воды камнями, причалила к берегу, к серому каменистом пляжу. Между прочим обогнули какую-то небольшую деревеньку в десяток домов и с причалом, да повернули к берегу за небольшим мыском, поросшим густым кустарником и соснами.
        Лодочник - кряжистый, с небольшой бородкой мужик по имени Эйно - оказался рыбаком местной артели. По крайней мере именно так он сказал, усаживая несостоявшегося утопленника за весла и приговаривая по-немецки:
        - Греби, греби, парень - согреешься!
        Высокие сапоги, непромокаемая куртка с капюшоном, свитер. На поясе - нож в ножнах, на дне лодки - сети. Рыбак как рыбак. Только…
        - Помоги, - соскочив в воду, попросил Эйно. - Сейчас лодку вытащим. И не бойся! Ты - немец. Я тебе помогу. Старые счеты с большевиками, знаешь ли.
        Большевики?! Магнус вздрогнул, подумав сперва, что это слово ему послышалось. Однако кроме слов… И лодка выглядела не такой уж древней, и нож - явно серийного фабричного производства, и ремень… А на запястье блеснули вдруг большие наручные часы!
        - Полшестого, - рыбак ухмыльнулся, перехватив взгляд беглеца. - В Сяяре не пойдем - вчера приехало двое русских из СМЕРШа. С ними взвод солдат. Ищут кого-то, всех таскают, расспрашивают.
        СМЕРШ!
        - Но ты не переживай, я тебя спрячу, - неожиданно рассмеялся Эйно. - Правда, извини, ненадолго. Ты где служил? Ладно, ладно, можешь не отвечать. Вот, пришли уже - мой хутор.
        Невдалеке за деревьями показалась мыза - просторный деревянный дом, поставленный на серых камнях и выкрашенный медно-коричневой «шведской» краской, очень даже не дешевой. Просторный двор: гуси, куры, утки, пара сараев и амбар, рядом, за изгородью, паслись две коровы.
        Если уж тут времена СМЕРШа, то старик - кулак, точно, усмехнулся про себя король. Впрочем, какой Эйно старик? Разве что борода только, а так - вполне уверенный в себе, сильный. С виду - лет шестьдесят, так как-то.
        В доме вдруг распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала светловолосая девушка в длинной серой юбке и такого же цвета блузке. На тонкой шее ее светились теплыми солнышками простенькие янтарные бусы. Личико - вполне симпатичное, доброе, большие светло-голубые глаза, курносый, с веснушками, нос. Вполне миленькое создание.
        - Анита - дочь моя, - представив девушку, Эйно вдруг хмыкнул. - А вот твое имя спросить забыл.
        - Магнус, - машинально отозвался беглец.
        Хуторянин снова ухмыльнулся:
        - Интересное имечко.
        - В честь короля, - пояснил Арцыбашев. - Был такой в шестнадцатом веке король - Магнус Ливонский.
        - А-а-а, - махнув рукой, Эйно похлопал «утопленника» по плечу. - Ну, заходи, гостем будешь. Сейчас поужинаем, да ложись-ка, парень, спать. Магнус - ишь ты…
        Внутри мызы оказалось несколько комнат и столовая с большим овальным столом и колченогими стульями. На окнах висели чистенькие ситцевые занавески, а по стенам - картинки из немецких глянцевых журналов и календарь за 1945 год. Календарь был русским - из «Огонька».
        - Портрет фюрера, извини, не оставил, - усаживаясь за стол, пошутил старик. - Не то время, увы.
        Анита между тем ловко сервировала стол. Принесла фарфоровую супницу и тарелки, разложила ложки с вилками, поставила стаканы и, перехватив взгляд отца, притащила большую зеленоватую бутыль с чем-то мутным.
        - Шнапс! - хохотнул Эйно. - Давай-ка хряпнем - тебе как раз надо! А потом… вон, в той комнате шкаф со старой одеждой. Возьми себе что-нибудь. Ну! За твое спасение… Магнус!
        Выпив, спасенный кивком поблагодарил хозяина и отправился за одеждой. Комната оказалась узенькой, словно пенал, всю меблировку составляли громоздкий самодельный шкаф, кушетка да небольшой журнальный столик, застеленный старой газетой: «Правда» за 20 мая 1945 года.
        Арцыбашев покусал губу. После победы уже. А тут еще - всякие немецкие недобитки. Полицаи да прочая сволочь… или вот как этот хуторянин - кулаки. Кстати, вроде бы пока все удачно сложилось. Да-да - удачно! Магнус поежился: можно себе представить, что было бы, если б он попал в руки смершевцев. Насквозь подозрительная личность, без документов, без всего… даже толковой биографии - и той нету! Нет, в СМЕРШ нельзя - расстреляют, и все дела. Или бросят в камеру, потом лагеря - знаем-знаем. Нельзя так! Домой возвращаться надо. Домой… Беглец неожиданно улыбнулся: вот уже и шестнадцатый век стал для него домом, причем родным, без всяких шуток. Здесь же… Здесь все было чужим, опасным!
        Тысяча девятьсот сорок пятый год, конец мая. Великая Отечественная война только что закончилась. Эйно принял его за немца, скорее всего - за бежавшего пленного. Обещал приютить, правда, ненадолго. Что значит - ненадолго? А потом куда? И вообще, куда ему, Магнусу надобно? А никуда не надобно, лучше всего - здесь и остаться да попытаться уйти. Где-то совсем рядом, в море - портал, выход! Зеленое свечение, каменистая коса… Искать, искать! Постараться хотя бы, ибо здесь совсем чужое и страшное время! Все свое осталось там, в конце шестнадцатого века. Любимая жена, сын… королевство. Ригу, блин, шведский флот атакует! А он, король и главнокомандующий, торчит здесь, на какой-то эстонской мызе! Не-ет, так дело не пойдет. Домой! Домой, как можно скорее.
        - Переоделся? - поинтересовался из-за стола хуторянин. - Я уж налил.
        - Иду, иду…
        Магнус натянул на себя первое, что попалось под руку. Брюки-галифе, свитер и, подумав, вязаные шерстяные носки. Так, в носках, и вышел.
        - Присаживайся. Ну, прозит! Нынче у нас рыбный суп.
        Стемнело уже, и Анита зажгла керосиновую лампу. Разговор за столом не клеился: Магнус осоловело клевал носом и что-то невпопад бормотал. Сказывались опьянение и усталость, веки смежились, все тело охватила приятно-ленивая истома, и со страшной силой клонило в сон.
        - Иди, иди, поспи, - хохотнул Эйно. - Завтра поговорим, да.
        Беглец проснулся от того, что сквозь неплотно задернутую занавеску прямо ему в глаза сверкало солнце. Щурясь, молодой человек повернул голову и прислушался: из столовой доносился какой-то звон. Наверное, Анита мыла посуду…
        Натянув галифе и свитер, Магнус вышел из комнаты.
        - Гутен морген! - повернулась девушка. - А я тут прибираюсь. А вы долго спите, герр Магнус… Ой, извините.
        - Ничего. А где ваш отец?
        - Так, как всегда - в море, - улыбка очень шла Аните, впрочем, как и всем юным девушкам. - Он же нынче в артели, не сам по себе. И на хорошем счету - не какой-нибудь лодырь.
        - А вы хорошо говорите по-немецки, - сделал комплимент гость.
        - А вы - не очень, - девчонка вытерла тарелку полотенцем и обернулась. - То есть это я вас не всегда понимаю, герр Магнус. У вас так много старинных слов!
        Ну, еще бы…
        Арцыбашев спрятал улыбку:
        - Наверное, это потому, что до войны мы жили под Ригой, на хуторе.
        - Вы - тоже хуторянин?! - Анита хлопнула в ладоши. - Здорово! Нет, правда. Я раньше ходила в школу, в Курессааре, там у нас тетушка. Так надо мной там посмеивались, дразнили деревенщиной. Вас тоже дразнили?
        - Бывало, - рассмеялся король. - Но я всегда лез в драку.
        - Я тоже лезла! А они выпендривались - мы, мол, горожане. В Курессааре тогда жило около десяти тысяч человек. Десять тысяч! Представить страшно.
        - Да уж, нечего сказать - большой город. Суета сует.
        - Ой, с вами так легко говорить, герр Магнус. Верно, потому что мы оба - деревенские. Вы ведь с Лымалы сбежали, из лагеря?
        Магнус задумался, не зная, что отвечать.
        - Не хотите, можете не отвечать… Помогите.
        - Да-да…
        Беглец поспешно взял со стола таз с грязной водой и следом за девушкой понес его во двор - выливать.
        Утро выдалось солнечным и теплым, обещая такой же хороший день. В светло-синем небе ярко сверкало солнышко, пасущиеся на изумрудном лугу коровы лениво жевали клевер, а за лугом, у неширокого ручья, гоготали гуси.
        - И как вы с этой живностью одна управляетесь?
        - Так я не одна, у нас еще Яан, племянник. Только он сейчас ушел… ну, по делам, вы поняли? Сказал, что насчет школы вызвали. Мальчишке ведь легче пройти, правда?
        - Думаю, сейчас всем опасно, - выливая воду, осторожно промолвил гость. - Такие уж времена. А вы ничего странного в море не замечали? Ну, там зеленое свечение или какие-то непонятные люди, старинные корабли.
        - Непонятные люди, говорите? - девчонка прищурилась. - Ну да, герр Магнус, вы не первый у нас. С Лымалы до вас уже трое сбежало - и все через нашу мызу. Знают, куда бежать. Вы ведь тоже знали? Это хорошо, что сбежали - на Черном болоте решительные люди нужны. Думаете, зря вас отец привечает? Рискует так… У Аргуса маловато людей, так бы уж они давно пробились, прихватил б и нас. Просто уплыли бы в Швецию, все же не так далеко.
        - А так не уплыть?
        - Шутите! А пограничные катера? Так бы хоть кто-то отвлек, а уж остальные б… Скорей бы! - вздохнув, неожиданно призналась Анита. - Не могу уже больше здесь. Все о братьях напоминает, о маме…
        В светло-голубых глазах девушки показались слезы:
        - Никогда не прощу большевиков. Никогда!
        - Ну-ну, - Магнус поставил таз в траву и, утешая, погладил юную хуторяночку по плечу. - Не плачьте, не надо.
        - Простите, - шмыгнула носом Анита. - Я слишком болтливая, да? Ой, что ж мы… Пойдемте в дом, я пожарю яичницу. Идемте, идемте, герр Магнус.
        - Можно просто - Магнус. Не обязательно - герр.
        - Можно… - хуторянка обернулась с крыльца. - А вы, Магнус, офицер или солдат? Ой, наверное, опять что-то не то спросила. Я слишком любопытная? Да-да, сама знаю. Болтливая и любопытная. Как сорока. Ну, идемте же в дом.
        Вскоре они за обе щеки уплетали яичницу, а потом стали пить кофе. Не настоящий кофе - немецкий эрзац, но хоть что-то.
        - А как это вы меня вот так запросто приняли, спрятали, скрыли? - откровенно недоумевал беглец. - Вдруг я - агент?
        - Так тебя ж на Черном болоте проверят! Говорят, Аргус раньше служил в СС! Страшный человек. Его многие боятся… но и надеются. Только такой человек и может все организовать! Как вы сказали - такие уж времена. Кстати, Аргус лично обещал подарить мне браунинг! Маленький такой, дамский. Чтоб незаметно носить. А то, знаете, вдруг придут… ночью… У нас, конечно, есть оружие, но оно спрятано. А браунинг - всегда при себе будет. Что вы так смотрите? Я не хочу, чтоб меня, как маму… Я знаю, видела, как арестовывают, уводят… И все так покорно идут. Как коровы на убой! Ну, нет, от меня уж покорности не дождутся. Всех положу! А потом - себя.
        - Вы смелая.
        - Нет, Магнус. Просто я очень боюсь пыток и лагерей. Всей той мерзости. Уж лучше смерть.
        Анита посмотрела на беглеца совершенно серьезно, без всякого намека на шутку.
        - Так вы не замечали ничего странного в море? - поставив чашку, напомнил тот.
        - Зеленое свечение, говорите? - девушка призадумалась. - А знаете, бывает. Особенно сейчас, в конце мая. Его многие рыбаки видят, те, кто ловят у Сяяре. Типа северного сияния что-то, брр.
        - Почему - брр?
        - Недоброе это все. Опасное. Злое, - убежденно пояснила Анита. - Когда над морем зеленые свет, лодки переворачиваются, люди тонут. Потому и обходят рыбаки это место далеко стороной.
        - Но знают точно, где оно?
        - Да не знают, - огорошила собеседница. - И нет никакого точного места. То там, то сям сверкает лишь иногда. Кстати, отец говорил - совсем недавно сверкало. Буквально вчера.
        - Слушайте, Анита, а вы мне… вы то место можете показать? Ну, хотя б приблизительно?
        Девушка призадумалась, наморщила носик:
        - Ну-у… покажу, если уж так хотите. Только надо, чтобы отец не знал. Он не любит, когда я в море. Знаете, что? А давайте завтра. Завтра отец встречается с Аргусом. Будет говорить о вас.
        - Обо мне?
        - Вас ведь будут проверять, я предупреждала. Аргус - очень недоверчивый тип.
        - А вы ведь не очень-то жалуете этого Аргуса, Анита, - лукаво прищурился гость. - Ведь так?
        - А чего его любить-то? Хоть мы с ним и… - не закончив фразу до конца, девчонка отозвалась с неожиданною брезгливостью, грубо: - Честно скажу, для меня что СС, что НКВД - один черт. Если он из СС, он пытал людей, этот Аргус. Убивал ни за что.
        - И все же вы на него почему-то надеетесь.
        - Вынуждены. Больше просто не на кого. И не только одни мы.
        - А сами не пытались уйти? Просто - вдвоем с отцом. Ну, и с этим вашим племянником.
        Анита покачала головой:
        - Я ж вам говорю - пограничные катера! У Аргуса на заставе кто-то есть. Он знает про катера - когда они и где. Знает, но никому не скажет. Чтобы все было завязано на него!
        - А ты его видела, этого Аргуса. Ой… извини, что на «ты».
        - Так и давно пора бы! - неожиданно обрадовалась хуторянка. - Конечно, видела. Здесь вот, как с ва… как с тобой, сидели, разговаривали. Как раз тогда он мне браунинг обещал подарить.
        С улицы вдруг донесся крик. Вскочив со стула, Анита бросилась к окну.
        - Яан бежит, племянник, - девушка обернулась с напряженным лицом. - Кричит, руками машет. Боюсь, не случилось ли чего? Ты пока иди в комнату… я узнаю.
        Усевшись на лавке, Магнус с любопытством уставился в окно. Выбежавшая во двор девчонка уже о чем-то разговаривала с лохматым подростком, мальчишкой лет двенадцати, узколицым, худым. Парень казался взволнованным, что-то объяснял, поминутно оглядываясь на лес, на дорогу. Потом заговорила Анита. Мальчишка слушал внимательно, потом кивнул и ушел, точнее говоря - побежал, скрылся в лесу за деревьями.
        - Яан сказал, только что арестовали Эйно. Он сам видел в Сяяре.
        - Надо поскорей уходить! - поднялся на ноги Арцыбашев. - Раз арестовали, явятся и сюда, с обыском.
        Анита с сомнением покачала головой:
        - Мы не уйдем, нет. На Сырве нет густых и непроходимых лесов, не спрячешься - слишком уж мало места.
        - Сырве?
        - Ну, это наш полуостров, - в задумчивости пояснила девушка. - В тридцати километрах - перешеек, дорога на Курессааре. Ее очень легко перекрыть. Думаю, смершевцы уже связались с постом в Сальме. Это деревня там, на перешейке.
        - Так что ты предлагаешь?
        - Ночью уйдем морем. Сейчас же - пересидим. Я знаю, где. Идем… Бедный отчим!
        - Отчим? - удивился Магнус.
        - Да, Эйно мне не родной. Ну, что ты стоишь, собирайся же!
        - Вообще-то, я уже собран.
        - Ты так и пойдешь - в носках? Вон, в углу, сапоги… Скорее!
        Вслед за хозяйкой хутора Арцыбашев вышел из дома и, миновав двор, свернул по дороге в лес.
        - Здесь небольшой схрон у нас, - останавливаясь у зарослей орешника и малины, Анита внимательно осмотрелась вокруг и прислушалась. - Раньше погреб был. Про него никто не знает. А ну-ка, помоги. Убери вот эти палки и выкини подальше, чтоб рядом не валялись.
        Магнус так и сделал: забросил в кусты обломки веток и сучьев, обнажив дощатый люк, ведущий в схрон или погреб.
        - Давай за мной, - откинув люк, Анита спустилась в лаз и махнула рукою. - Ну же!
        Беглец поспешно спустился по узенькой деревянной лесенке. Хуторянка тут же полезла обратно и, захлопнув люк, задвинула железный засовец.
        Сразу сделалось темно, как в склепе. Воздух в схроне однако же вовсе не казался спертым, где-то явно имелась вентиляция, поддерживаемая в рабочем состоянии. Интересный погреб!
        - Сейчас, - на ощупь спустившись, прошептала девушка. - Я зажгу фонарик. Где-то он здесь должен быть… Ага!
        Узкий луч света внезапно уткнулся в бревенчатый потолок, переполз по стенам, ударил в глаза Магнусу.
        - Ой, извини! Хороший фонарик, немецкий. На три часа хватает, - похвасталась хуторянка. - Он нам еще пригодится. На-ко, держи. Свети, куда скажу. Сейчас - прямо.
        Схрон неожиданно оказался просторен и даже велик для обычного погреба! Вдоль бетонных стен тянулись какие-то полки, а впереди, куда посветил Магнус, тускло блеснула железом дверь. Настоящий блиндаж, а не погреб!
        - На берегу когда-то артиллерийская батарея была, - с лязгом открывая дверь, Анита обернулась. - Давно, еще в ту войну… с кайзером. А здесь хранились снаряды. И сейчас еще остались. А к батарее - подземный ход. Прямо к морю выйдем! Только не сейчас, вечером. Сейчас отдохнем, да и подкрепиться бы не мешало. Дай сюда фонарик. Теперь закрывай дверь. Просто захлопни… и вот это колесико покрути… ага, хватит. Достаточно. Пошли.
        Шаги беглецов отдавались под сводчатым потолком гулким затухающим эхом. Бетонный пол, бетонные стены. Бункер! Заброшенный артиллерийский склад. Впрочем, не такой уж заброшенный…
        - Здесь уже можно и свечу зажечь.
        Метров через двадцать - двадцать пять девчонка остановилась, зашарила на какой-то полке. Отдав фонарик Магнусу, достала свечу, чиркнула спичкой - зажгла. Желтый дрожащий свет вырвал из темноты приземистые ящики, выкрашенные темно-зеленой краской. Один из ящиков представлял собой стол, на два других были брошены матрасы и какое-то тряпье.
        - А ничего у вас тут все оборудовано! - восхищенно пошутил Арцыбашев. Как говорится, «точка на трассе», ага.
        - Мы ж готовились, - Анита достала с полки пару консервных банок и нож. - На-ко, открой. Хлеба, извини, нету. Зато надеется пара вилок и вода.
        - Не боишься, что нас обнаружат? - сноровисто открывая банки, поинтересовался молодой человек. - Пустят собак…
        Хуторянка неожиданно рассмеялась:
        - Нет, мой дорогой Магнус, от собак здесь никакого толка не будет. Ты цветочки мелкие по дороге видал?
        - Хм, да как-то не обратил внимания.
        - Вот и плохо, что не обратил. Это душица! Мы с Эйно специально ее посадили - любую собаку со следа собьет.
        - Хитрые вы.
        - Говорю же - готовились. Аргус, кстати, сам в Швецию не пойдет. Здесь воевать останется. Как партизан. И этот схрон ему пригодится.
        - Останется? - Магнус взялся за вилку. - А как же вы?
        - Нас он переправит, раз обещал. Ему в Стокгольме нужны верные люди.
        - Он вам верит?
        - Вынужден. Просто больше некому… Господи, святая Мария! - девушка поставила банку и горько вздохнула. - Теперь уж нам никто не поможет, никакой Аргус. Теперь придется самим… Бедный отец… Эйно… И Яана жалко. Впрочем, Яан с нами и не собирался, думал остаться с Аргусом.
        - Я тоже останусь, - негромко промолвил Магнус. - Но тебе помогу. Ты как планируешь уходить?
        - На рыбачьей лодке, - Анита вскинула голову. - Под парусом.
        - Ночью?
        - Я ж дочь рыбака! Швеция рядом, лишь бы сильного тумана не было. Хотя в туман было бы легче уйти.
        - Ты ж говорила про пограничные катера! - напомнил гость.
        - Можем и не уйти, - покрутив вилку, девушка снова вздохнула. - Нынче все в руках Божьих… Верно, герр майор?
        - С чего ты взяла, что я…
        - Ну, не оправдывайся, ладно? Георг фон Штумпфель, майор абвера, впоследствии - офицер СД! Высокий хорошо сложенный шатен с небольшой бородкой. Аристократ, любит употреблять в речи разные старинные слова. Аргус все про тебя рассказал, Георг! И предупредил, что ты собрался в побег. Зря, что ли, Эйно караулил? Потому-то ты и не собираешься уходить - ты ж военный. Тем более в Швеции сейчас не жалуют бывших наци. Верно я говорю, герр майор? Георг…
        - Ну, майор так майор, - Арцыбашев не стал спорить с девчонкой, тем более что эта версия многое ему объясняла. - Но, знаешь, Анита, называй меня лучше Магнус. Хочется поскорее привыкнуть к новому имени.
        - Понимаю, - хуторянка кивнула и вдруг, сметя со стола опустевшие банки, откинула крышку ящика. - Смотри!
        В ящике вместо снарядов поблескивали какие-то шкатулки и оружие - карабин, пара немецких «колотушек»-гранат и пистолет-пулемет МП-40, в народе ошибочно именуемый «шмайссером».
        - Хорошая вещь! - Магнус потянулся к автомату.
        - Хорошая… Но главное вовсе не оружие. Как думаешь, что здесь?
        Анита усмехнулась и взяла в руки шкатулку.
        - Золото-брильянты? - пошутил король.
        - Почти. Это ценные бумаги: акции, векселя. Часть переписана на Аргуса - и он это знает.
        - Потому и помогает?
        - Да.
        - Неплохо вы подготовились.
        - Просто я не собиралась пойти в Швеции на панель! Кому мы там нужны без денег?
        - Логично.
        - Ну, все, давай будем спать - вечером нам понадобятся силы.
        - Спать так спать…
        Приподнявшись, Магнус задул свечу, и бункер погрузился во мрак. Спать в общем-то не хотелось, Арцыбашев никогда и не умел вот так, заранее, высыпаться. Скорее уж после.
        - Дойчланд зольдатен… унд дер официрен… - неожиданно напела Анита. Напела и тихонько засмеялась: - Этот марш любит насвистывать Аргус. Вот и ко мне через него привязалось. Не очень-то и красивая мелодия, а вот поди ж ты, не отвязаться.
        - Ты… ты часто встречалась с Аргусом? - не утерпев, шепотом поинтересовался король.
        Девушка тут же перестала свистеть, и ее ответ показался Магнусу весьма неожиданным:
        - Да, я спала с ним пару раз. Из интереса, от скуки… Знаешь, Георг… ох, извини - Магнус… У меня никогда не было любимого. Меня никто никогда не целовал… ну, не считая мамы и братьев, не провожал, не гладил по руке, в глаза не заглядывал. Никого никогда не интересовало - о чем я думаю, о чем мечтаю… вообще - есть ли у меня мечты? Никто не спросил, какие книги я читаю, какую музыку люблю, какие фильмы посмотрела бы!
        - И какую ж ты музыку любишь?
        - Разную… Танго люблю, вальс. И джаз - да-да, джаз - тоже. Обожаю Марику Рекк, Ольгу Чехову и, знаешь, никогда не считала Марлен Дитрих предательницей, как о том говорили в рейхе. Вот, милый Магнус… - чуть помолчав, тихо продолжила девушка. - Только ты и спросил. И то - после того, как я пожаловалась. Ты чуткий. Ты… вообще, - женат?
        - Женат, - не стал отрицать Арцыбашев.
        - А жена… жена у тебя красивая?
        - Очень! - Его величество вновь не покривил душой. - И сын есть - Вольдемарус. В честь покойного дедушки назван.
        - Повезло твоей жене… Она, вообще, жива? Ой, извини, что спрашиваю.
        - Надеюсь, что жива…
        - Ну, извини, я не со зла. Правда. Обо мне ведь так не спросит никто. Разве что Эйно и Яан. Так Эйно в плену, а Яан… Бедный мальчик! Вообще, я не знаю, что с ним будет. Этот Аргус… чтоб ему пусто было, совсем затуманил мальчишке мозги.
        Король усмехнулся:
        - Зато тебе обещал браунинг подарить.
        - Обещал… - девушка снова затихла, слышно было, как скрипнуло под ней ложе - снарядный ящик. Потом снова зазвучал голос, на этот раз, явно с волнением, с придыханьем:
        - Возможно, вечером нас с тобой ждет смерть… а я никогда… Никогда еще с тем… кто мне нравится… Аргус не в счет. Не отталкивая меня, пожалуйста!
        Почувствовав вдруг, как Анита села с ним рядом, молодой человек протянул руку, дотронулся… до гладкой и теплой кожи. Девчонка уже скинула с себя всю одежду, прижалась к Магнусу волнующе желанной, нагой… Полезла ладонями под одежду, зашептала, целуя в уста:
        - Не отталкивай меня, ладно? И не говори, что не прошло и дня… Я будто тебя сто лет знаю… ах…
        И кто бы смог совладать с таким натиском? Да и девушку обижать не хочется. Рассудив именно так - пусть цинично, но верно, - Арцыбашев погладил хуторяночку по спине, по бедрам, пальцами поласкал грудь - упругую, теплую, с маленькими твердеющими сосками.
        Скрипнули доски. Девушка дернулась, застонала…
        Потом они все же уснули, задремали, пусть ненадолго. Анита проснулась первой, растолкала любовника:
        - Вставай, Магнус, пора! Уж точно стемнело.
        - Откуда ты знаешь, что пора? - услыхав чирканье спичек, король поспешно натянул одежду.
        - Да уж знаю, - девушка наконец зажгла свечу. - Где фонарик? Ага, вот… Бусы…
        - И бусы наденешь?
        - Даже не знаю. Они мне, вообще-то, нравятся… красивые, сам посмотри.
        И впрямь красивые. Солнечно-желтые, на красной шелковой нити. Где-то Магнус уже такие видел… и не так уж давно.
        - Аргус сказал - старинные! - одеваясь, похвасталась хуторянка. - Ладно, возьму - авось не помешают.
        Король хмыкнул:
        - Лучше парабеллум возьми!
        - Это само собою. А ты «шмайссер» захвати.
        Включив фонарик, Анита задула свечку и направилась по гулкому коридору куда-то вглубь бункера. Магнус, конечно, за ней. Долго идти не пришлось, не прошло и пары минут, как девчонка остановилась:
        - Пришли. Теперь наверх. Осторожно, ступеньки.
        Наверх, на бетонированную площадку батареи, вела гулкая железная лесенка высотой метра два. Поднявшись, хуторянка протянула вверх руку. Что-то лязгнуло - и металлический люк старой батареи откинулся, открывая выход в майскую ночь, с золотистой луною и звездами.
        - Вон там причал, - выбравшись, показала рукой девчонка. - Побежали!
        Фонарик не включали, добежали по лугу к прибрежным кустам, и там уже пошли куда осторожнее - Анита вспомнила про сторожа.
        - Безобидный старик, дядюшка Юри. Обычно он всегда пьян.
        - Чего ж тогда держат?
        - Председатель рыбацкой артели - его родственник.
        - А-а…
        - Черт! - выглянув из-за камней, девчонка неожиданно выругалась.
        - Что такое? - поднял автомат Арцыбашев.
        - Моторные боты на рейде, - Анита рассерженно покусала губу. - Не доплывем, слишком уж холодно. Мускулы сведет - и прощай.
        - Кому говоришь! - зябко поежился Магнус.
        Рыбацкие суденышки - вельботы - покачивались на небольшой волне в двухстах метрах от причала. Как пояснила юная спутница короля, рыбаки иногда специально оставляли суда на рейде - чтоб утром сразу же выйти в море.
        - Ну, надо же так, - Анита чуть не плакала. - Близок локоть, да не укусишь!
        - А если на лодке? - показал рукой беглец. - Вон они, у причала - любую выбирай. Кажется, есть и с моторами…
        - До Швеции бензина не хватит. Да и шум…
        - Зачем до Швеции? - удивленно переспросив, Арцыбашев хмыкнул. - До вельбота! Доберемся и на веслах… ага?
        - Господи… Какая ж я дура! - вскрикнув, Анита радостно чмокнула напарника в щеку и, юркнув в густую траву, поползла к причалу.
        За окном небольшой дощатой каморки - сторожки - тускло горела свеча, однако же самого сторожа было не видно. Видать и впрямь - спал.
        Прихватив прислоненные прямо к стене сторожки весла, беглецы спустились к причалу и, никем не замеченные, отвязали первую попавшуюся лодку. Кстати - с мотором.
        Уселись, вставили в уключины весла… выгребли - едва не опрокинувшись от внезапно набежавшей волны!
        - Погодка-то портится, - глянув на появившиеся в небе тучи, Анита опасливо перекрестилась. - Ох, помоги нам, святой Петр.
        - Да уж как-нибудь, - выправив лодку, Арцыбашев что есть мочи приналег на весла, и вот уже совсем скоро лодка ткнулась носом в белый борт вельбота.
        - Давай помогу, - схватив девчонку за талию, Магнус помог ей перебраться на борт. Сам же не успел: из-за небольшого мыса вдруг, взревев мощным двигателем, вылетел катер, уперев луч прожектора прямо в вельбот!
        - Старший пограничного наряда капитан Возняк! - разорвал тишину усиленный мегафоном голос. - Приказываю оставаться на месте. В противном случае открываю огонь на поражение.
        Глава 6
        Лето - осень 1576 г.
        Рига - Москва
        - А ты почто, дщерь, очи прячешь? Али бесстыдство свое скрыть хочешь? Али покаяться?
        Царь Иоанн Васильевич, приподнявшись на троне, гневно пристукнул по полу посохом. Желтолицый, с дрожащими руками и морщинистым лбом, он выглядел дряхлым старцем, хотя было государю московскому чуть за сорок. Редкая узкая бороденка падала на впалую грудь, стянутую синим аксамитовым кафтаном, поверх которого сверкала парчою тяжелая, подбитая горностаевым мехом шуба. Неудобно, зато всем ясно - царь! Что поделать, приходилось и летом в шубе париться.
        - Не в чем мне каяться, великий государь, - Мария Владимировна закусила губу и тряхнула головою. - Ничего я такого не сделала, за что бы ты меня стыдил да виноватил.
        - Не ты, но муж твой! - гневно сверкнув глазами, Иоанн повысил голос. - Вассал мой неверный, ливонский Магнус. Ишь ты, польскую корону себя отхватил! Без мово на то повеления!
        - Так то - муж…
        - Муж и жена - одна сатана, - махнув рукою, царь недобро прищурился. - А одета ты, Маша, в платье басурманское… Не стыдно?
        - Не стыдно! Я ж королева все же, - Мария дерзко вскинула очи и, поискав глазами скамью, неожиданно отошла от дверей, где стояла, словно виноватая школьница перед строгим завучем. Просто села на стоявшую у стены лавку да вытянула ноги.
        - Устала я, великий государь - путь-то не близок.
        Иван Васильевич хотел было бросить что-нибудь эдакое, гневливо-насмешливое, да вот как назло ничего подходящего на ум не шло, так что пришлось ограничиться сурово сдвинутыми бровями. Ну, не орать же, в самом деле, за то, что эта нахалка Машка без царского соизволенья уселась. К тому ж, если уж по честному-то - имела право. Все ж таки королева! Да ладно, королева - великая княжна, Рюриковна! Старицких мятежная кровь, мхх!
        Вспомнив Машиного батюшку, старого интригана князя Владимира, Иоанн Васильевич снова разгневался и, почмокав тонкими злыми губам, нашел, наконец, нужные, как ему показалось, слова:
        - По елику хотению, не льстеша тобе, Марьюшка, не затевая злое, хотел я подобру тебя с супругом твоим позвати, однако ж мыслю - не поехали б подобру. Пришлось вот так - по-злому. Ибо злое наперво умыслили вы, а я уж опосля приложился.
        Маша прищурилась:
        - Ты, великий государь, коли б хотел в гости позвать, так написал бы письмо. Не я, так муж бы приехал, как завсегда раньше делал. Чего ж нынче-то не позвал? Не позвал и злое противу меня умыслил.
        - Так чего ж злого-то Марьюшка? - царь откровенно хмыкнул, глядя, как злится нахальная девка. Двоюродная племянница, чтоб ей пусто было. - Чего ж, говорю, злого? Аль обижали тебя по пути, есть-пить не давали? Так ты скажи кто, я ему…
        - Не в питии да не в обидах дело, Иван Васильевич, - резко возразила урожденная Старицкая княжна. - Сын мой, Володенька, в Ливонии остался, с няньками. И ты то ведаешь. Зачем с сыном меня разлучил?
        - То не зло, то добро ести, - ловко парировал Иоанн, вовсе не зря слывший острословцем да умником. - Покуда сама, коли б мы младенца твово, Володеньку, внучатого племянника нашего, в дальний путь взяли… так, может, и не доехал бы! Младенец ведь, далекого пути б не выдержал. А так… остался себе под приглядом, с мамками да няньками - чего ж в том злого-то? Наоборот - одно добро. Добро-о-о…
        Тут государь зло сжал губы, и на этот раз гнев его был направлен отнюдь не на Машу, а на князя Мстиславского, который, дурная башка, не догадался прихватить еще и младенца. С младенцем бы интереснее с Машкой разговор вышел. Ах, Мстиславский, Мстиславский, Феденька… Говоришь, приказа насчет младенца не было? Так а своя голова на что? Чтоб есть да поклоны бить? Или… Или как раз и подумал князь Федор? Специально, сноровку, решил ребенка оставить - пожалел… или дурное замыслил? Не задумал ли к Магнусу перейти, как многие?
        Ах, Магнус, черт, чертище! Вассал неверный, мхх… Кем был-то? Прынц датский - никому не надобный шпынь! Кто его королем ливонским сделал? Он, пес худой, на добро ответил презлейше! Польский трон занял, интриги ведет, перебежчиков принимает, вот-вот войско к Смоленску пошлет!
        Насчет Смоленска - это государь московский сам себя распалял. Не было у него никаких сведений о том, что новый Речи Посполитой король на Смоленск идти хочет. Сведений-то не было, однако ж предчувствия дурные имелись. И к тому еще не далее как вчера видел Иван Васильевич нехороший сон: будто въезжает Магнус Ливонский на белом коне в какой-то город - и Машка, дщерище, с ним в одном седел сидит, щерится! Не к добру, не к добру такой сон. Гадалка сказала - вещий… Так что не зря, не зря он, царь и великий князь, сюда, на Москву - Машку… Ох, не зря! Княжна Старицкая, как ни крути, а на польскую да литовскую короны права имеет побольше, чем муженек ее, ненадобный шпынь! Коли приедет за ней - так и на тот свет спровадить, Машку же за верного человека выдать… Может, за сына Федора? Ирку Годунову, жену его - в монастырь, а Машку… Хотя нет. Не согласится Федор - хоть и кажется малахольным, а все ж себе на уме да упрям. Машке можно другого кого подобрать, подумать пока - кого, время на думы те будет. Княжну же до тех пор - под замок, в поруб! Да так, чтоб свет белый с копеечку показался! В таком черном теле
держать нахалку, чтоб стала шелковой! Чтоб на все была согласна, лишь бы на волю выйти. А чтоб потом, на воле-то, мстить не начала, так - как на трон мужа взведет, так от нее и избавиться, отравить к черту проклятое Старицкое семя!
        - Так, говоришь, устала, Машенька? - царь произнес эти слова ласково, участливо, скривил тонкие губы в улыбке. Однако ж в глазах его стоял лед, а в сердце - лютая злоба. - Ничего, милая, сейчас отдохнешь, сейчас… Эй, кто там есть? - повысив голос, Иоанн глянул на двери.
        Тяжелые, покрытые сусальным золотом створки тотчас распахнулись, и в палату заглянул добрый молодец - рында - с бердышем-алебардою и в кафтане из серебристой парчи.
        - Звали, великий государь?
        - Василия крикни, пусть придет, - пряча хитрую ухмылку, приказал царь.
        Боярин Василий Умной-Колычев, заменивший государю недавно погибшего на Ливонской войне Малюту Скуратова, вошел, словно уже давно дожидался царского зова под дверью. Скорее всего, так оно и было. Сняв шапку, Василий повалился на колени, глядя на царя умильно-подобострастным взглядом:
        - Что приказать изволите, великий государь?
        - Машеньку вот, племянницу мою ненаглядную, проводи отдохнуть… в Тайницкую башню.
        Про башню Иоанн произнес почти шепотом, но королева все же услышала и, вздрогнув, закусила губу. Вот, значит, как… Такое вот царское гостеприимство? Тварь! Как есть - тварь.
        Ругаться вслух Маша благоразумно не стала, хотя и очень хотелось. Ничего не сказав, она лишь надменно кивнула государю да пошла прочь, чувствуя позади торопливые шаги Василия Умного-Колычева и рынд.
        Королеву поместили в подвал, сырой и темный - тот самый, где она когда-то в детстве пыталась извести царя Ивана самым черным колдовством. И где совсем случайно встретила суженого - Магнуса, тогда еще никому не известного принца.
        Скрипя, затворилась за узницей кованая решетка, лязгнул засов. Дождавшись, когда рынды уйдут, Маша осмотрелась. Темные сырые своды, маленькое, забранное решеткой оконце под потолком, узкое ложе. Даже матраса не кинули! Хорошо хоть солома, кажется, свежая… ага…
        За решеткой вдруг послышались чьи-то шаги. Вспыхнул факел. Снова лязгнул засов.
        - Вот! Переоденься.
        Принесший одежду человек казался каким-то квадратным. Весь из себя приземистый, с широченными плечами и бритой наголо головой, он напоминал татарина или турка. Скуластое лицо обрамляла свалявшаяся рыжая бородища, маленькие, глубоко посаженные глазки смотрели на узницу с некой смесью опасливой боязни и гаденького деревенского хамства. Тюремщик, кто бы он там ни был, прекрасно понимал, кто он и кто - Маша. Понимал, однако же получил надлежащие указания. В соответствии с ними и действовал.
        - Переодевайся, ну! - повысив голос, скуластый нехорошо ухмыльнулся. - Приказано платье басурманское с тебя содрать… коли сама снять не похощешь.
        - Приказано?! Ах, так… - королева собралась уже было разгневаться… но вовремя подавила в себе все чувства. Не та была сейчас ситуация, чтобы выказывать гнев - к радости этого лысого черта. Интересно, какие еще указания ему даны?
        - Может, отвернешься?
        - Зачем? Приказано глаз не сводить.
        Понятно.
        Пожав плечами, Маша повернулась к тюремщику спиной:
        - Тогда помогай. Развяжи там… Ну, не так же сильно тяни, черт!
        Скуластый исполнил просьбу торопливо и довольно грубо - даже не прикоснулся пальцами к голой Машиной спинке, якобы случайно, не погладил ласково плечико - хотя такую возможность имел. Странно…
        Платье, шурша, упало на пол. Голая Марьюшка обернулась, пряча улыбку и прикрыв рукой грудь:
        - Тебя как звать-то?
        - Истома, - ни один мускул не дрогнул на угрюмом лице тюремщика, ничего не промелькнуло в глазах. Словно не стояла сейчас здесь перед ним юная нагая красавица, рядом, только руку протяни!
        Странно.
        Без всякого стеснения королева надела принесенную рубашку, а поверх нее - сарафан и шушун. Глянула Истоме в глаза, улыбнулась:
        - Я есть хочу. И попить бы чего-нибудь не отказалась.
        - Еду принесут, - буркнув, скуластый отворил решетку, вышел, позвал: - Никитушко, Горько, эй! Тащите трапезу.
        Прогромыхав сапогами, в узилище вошли двое парней-отроков, оба светленькие и какие-то смазливые… слишком смазливые. У одного подкрашены глаза, у другого подсурьмены брови.
        - Принесли, Истомушка.
        - Вижу, что принесли.
        Голос тюремщика на какой-то миг изменился, стал необычно ласковым, тонким… Содомит! - ахнув, догадалась, наконец, княжна. Содомит! И пареньки эти - тоже… Что ж, на Москве завсегда таких хватало. Ну, Иван Васильевич, ну, хитер, гнусная морда, хитер! Ишь ты, все как рассчитал - чтоб не был никто в узилище на красоту женскую падкий, чтоб не жалели узницу, чтоб глупостей не натворили.
        Хитер Иван, хитер… Однако ж и она, Маша, не в соломе найдена. Чай, королева, не кто-нибудь.
        - А вы… вы со мной не откушаете? - опустив глаза, тихо спросила Мария. - А то мне одной скучно.
        Содомит удивленно вскинул брови: разделить трапезу никто его еще здесь не приглашал. Впрочем, отреагировал он холодно - вообще никак. Просто задвинул засов да ушел. А Маша осталась. Одна - в полутьме, в сырости. Еще и еда… капуста какая-то черная, гнилая… Не еда, а отрава!

* * *
        Пулеметная очередь взорвала бурунами воду. Пограничный катер заложил вираж, слепя прожектором Аниту и Магнуса.
        - Уходи, - махнул рукою король. - Бесшумно, под парусом. Сможешь?
        - Я ж дочь рыбака! А как же ты, Георг?
        - Я отвлеку… уйду, не беспокойся. Встретимся в Стокгольме, ага?
        - Ага…
        Девушка улыбнулась и вдруг, согнувшись через фальшборт вельбота, поцеловала его величество в губы:
        - Да поможет нам Бог! Удачи. И… спасибо тебе за все!
        Некогда было прощаться. Катер возвращался, сверкал прожектором, и пограничный капитан Возняк что-то кричал в мегафон. Вот снова громыхнул пулемет. Очередь вспенила волны перед самым носом вельбота.
        Пробравшись на узкую корму лодки, Арцыбашев принялся запускать двигатель. Тот все никак не хотел заводится, чихал… А катер тем временем подходил ближе. Наконец, старый немецкий мотор взревел, завелся, задрожав всем своим корпусом, и Леонид быстро повел лодку прочь, подальше от вельбота.
        Катер повернул за ним, пытаясь догнать как можно быстрее. Пронзительный луч прожектора шарил по ночному морю, иногда вырывая из темноты уходящую куда-то за мыс лодку. И тогда звучали очереди. Громыхающе-сочная - пулеметная, и трескучие, сухие - из ППШ.
        - Приказываю остановиться!
        Шальная пуля пробила корму, другая угодила в двигатель, щелкнула по железу. Леонид почувствовал запах горючего. Мотор снова зачихал и заглох, лодку тут же развернуло бортом к волне, и мощный удар стихии перевернул утлое суденышко столь быстро, что Арцыбашев даже не успел выругаться, очутившись в холодной воде.
        Нырнул, сбрасывая под водой сапоги, проплыл какое-то время под водою, потом вынырнул, отдышался… Катер уж был здесь, рядом! Заглушив двигатель, шарил по волнам прожектором. Вот нащупал-таки беглеца, ослепил.
        - Вон он, товарищ капитан! За камнями.
        - Не стрелять! - распорядился суровый голос. - Живем брать гада. Эй, в машине! Вперед помалу.
        Между тем беглец уже доплыл до мыса, оставалось лишь выбраться, однако скользкие камни сопротивлялись, не пускали, скользили, и намокшая одежда тянула ко дну.
        - Эй, там! Хенде хох! Сдавайся!
        Ага, сдавайся… как бы не так! Уходить надо… вон туда, в протоку меж скалами - катер туда не пройдет.
        Набрав в легкие побольше воздуха, Леонид снова нырнул, на этот раз четко зная, в какую сторону плыть. Что-то шмякнуло рядом, в воде… Пули! Погранцы все же решились стрелять. Или просто предупреждали.
        Вынырнув, беглец вдруг почувствовал, что несколько не рассчитал свои силы, неумолимо тающие с каждой секундой, с каждым метром, с каждым взмахом рук. Ноги сводило, что-то тащило на глубину… а путь к свободе был совсем-совсем рядом! Еще чуть-чуть!
        Магнус собрался с силами.
        - Уходит! Уходит, товарищ капитан!
        - Никуда не денется. Я сказал - живьем!
        Ну, вот оно - спасительное убежище! Катер сюда не пройдет, однако…
        - Лево руля! - тут же послышалось с катера.
        Однако же да - догадались, решили обойти левее, высадиться на берег, перехватить.
        Скорее! Скорее! Черт…
        Почувствовав дно, беглец встал на ноги и выбрался на каменисто-песчаный пляж. Вышедшая из-за облаков луна - почему-то зеленоватого цвета - выхватила из темноты спасительные заросли тростника. Недолго думая, Магнус бросился именно туда, резко взяв влево - прямо навстречу погоне. На то и был расчет! Обмануть, залечь, затаиться в тростнике, переждать, а там уж будет видно. Рассветет, тогда можно осмотреться, придумать что-нибудь. Наверное, лучше всего уходить через бункер. Однако там, скорее всего, и будут искать…
        Леонид чувствовал, что замерзает. Вымокла в холодной воде одежда, еще и ветер поднялся, чтоб ему! Сейчас бы разложить костерок, обсушиться да принять для сугрева грамм сто, а лучше - двести. Эх…
        Передернув плечами, беглец вдруг понял, что не слышит никаких голосов. Никто не орал, не переговаривался, не бежал… Ну, правильно - погоня ушла далеко правее, и сейчас, вероятно, прочесывала заросли. Флаг вам в руки, ребята, барабан через плечо!
        Арцыбашев вдруг ощутил некий укол совести: ведь эти ребята, погранцы, были «свои». Русские, то есть советские недавние фронтовики. А он, Леонид, помогал сейчас их врагам. То есть врагу… врагине… Анита, ч-черт… Интересно, удалось ли ей уйти? Судя по тому, что катер торчал сейчас здесь, у мыса - так скорее всего!
        Майская ночь закончилась быстро - беглец еще и замерзнуть толком не успел, как на востоке за лесом уже начало светлеть. Синее ночное небо быстро окрасилось алым, затем, поиграв золотисто-оранжевыми сполохами, стало ультрамариново-белесым, нежно-голубым…
        Наступило утро - тихое, теплое, солнечное, с радостным щебетанием жаворонков и почти полным безветрием, такое, о каком можно было только мечтать. Еще прятавшееся за дальними холмами солнце золотило вершины сосен, подкрашивало сверкающе-желтым неторопливо плывущие облака.
        Полная безмятежность! А вот, казалось бы, еще совсем недавно…
        Чу! Арцыбашев затаился, услышав, а вернее почувствовав чьи-то шаги. Кто-то пробирался прямо через камыши к пляжу.
        Поспешно откатившись в сторону, молодой человек осторожно приподнял голову. Прямо на него шел какой-то старик с длинными нечесаными космами. Широкополая шляпа, темный долгополый кафтан, чулки до колен, башмаки, нож на широком поясе… Не-ет, даже в сорок пятом году тут так не ходили! Значит…
        - Кто здесь? - выхватив нож, испуганно крикнул старик. Крикнул по-немецки. - Выходи! Иначе я позову людей. Тебе не поздоровится, клянусь святой Марией!
        - Я всего лишь моряк, - облегченно вздохнув, беглец поднялся на ноги. - Едва не ставший утопленником. Не разбил еще шведов наш славный король Магнус?
        - Слышал, его величество нынче в Риге, - натолкнувшись на самую доброжелательную улыбку, старик несколько успокоился. - И шведы, говорят, там. Так сказал наш капитан, в гарнизоне. Капитан Готфрид Байер - может, слыхал?
        - Нет. Но по всему - он бравый вояка, не так?
        - Именно так, господин… не знаю вашего имени.
        - Клаус. Клаус Майер из… из Нарвы, - изящно поклонился король. Рассуждая здраво, вовсе не стоило представляться этому славному старичку настоящим именем. Все равно не поверил бы! Однозначно. Принял бы за сумасшедшего или, упаси боже, за шведского шпиона. Поэтому пускай будет Клаус. Герр Майер из Нарвы.
        - У меня был небольшой баркас… его разбило о камни.
        - Сочувствую. Ночью не худо штормило! У наших все сети сорвало - даже здесь, на берегу. Что ж, пойдем в дом, герр Майер. Согреешься, да выпьем по стакашку вина. Ну, ну, пошли же.
        Славный старик, расслабленно подумал Магнус. И денек нынче - славный. И славно, что я вообще здесь! Вернулся-таки… Вернулся!

* * *
        Переодеваясь, Маша незаметно сунула в солому браунинг, прихваченный ею из Оберпалена. Подарок любимого мужа вполне еще мог пригодиться. Тогда, в Ливонии, князь Федор Мстиславский забыл обыскать высокопоставленную пленницу, или лучше сказать - невольную гостью. Впрочем, нет, не забыл - постеснялся, это было бы уроном не только Машиной, но его собственной чести! Потому и привезла Марьюшка пистолет, пронесла с собою в узилище… И теперь соображала - что делать?
        Зачем Иоанн велел ее привезти, по сути - похитить? Казнить, отравить, заточить в монастырь? От этого упыря всего ожидать можно. Значит, нужно не ждать, на одного Господа лишь уповая, а действовать! Выбираться как-то отсюда да дать знать мужу. Тот ведь приедет за ней, как только все узнает. Может, именно в том и состоит цель Ивана - Магнуса из королевства выманить? В любом случае поспешать, поспешать надо… Только вот чего делать-то? Ну, есть пистолетик с этими, как их… патронами. На три выстрела хватит - как раз тюремщиков перебить. Никто и не услышит, своды в подвале толстые, да и пукалка эта громыхает так себе, почти и не слышно, особливо ежели с пищалью сравнить. Так что, наверное, так: перебить стражу, ноги в руки да бежать. Ага… из Кремля? Не так-то и просто, ночью все ворота заперты. Значит - днем! Днем…
        Снаружи вдруг донеслись шаги, голоса. Лязгнул засов. Маша вытянулась на соломе, притворилась спящей - а ну-ка, зачем пришли, как себя вести будут? Однако ж тюремщики что-то не торопились заходить. Вместо них в узилище вошла какая-то женщина в синем сарафане и желтого шуршащего шелка летнике с длинными, небрежно завязанными за спиной рукавами. Одежда знатной дамы, не какой-нибудь там простолюдинки!
        Узница чуть приоткрыла глаза, стараясь рассмотреть незнакомку. Впрочем, не такую уж и незнакомку…
        - Прочь пошли! - обернувшись, женщина властно махнула рукой.
        - Но, матушка…
        Тюремщики-содомиты опасливо попятились.
        - Кому сказала!
        Красивое белое лицо, румяные щеки, брови - ниточкою-сурьмой, да огромные - в разлет - ресницы. И золотисто-карие очи… Красавица, что и сказать.
        - Маша! Долгорукая! - узнав, вскочила на ноги узница. - Ты как здесь? Зачем?
        - На тебя посмотреть пришла. Ну, здравствуй, подруженька.
        Не чинясь, княжна Долгорукая уселась рядом со своей тезкой на ложе и, вдруг засмеявшись, громко позвала стражей:
        - Эй, кто там есть?
        - Звала, матушка? - сгорбившись, в темницу заглянул квадратный Истома.
        - Бабушка чертова тебе матушка! - княжна обиженно поджала губы. - Нашел матушку, черт. Мне семнадцать всего!
        - Не вели казнить! - к большому удивлению узницы, тюремщик на полном серьезе бухнулся на колени.
        Искоса глянув на королеву, княжна стрельнула глазищами:
        - Там мой слуга. Пусть котомку несет.
        - Нельзя никого сюды, госпожа. Самого батюшки-государя приказ строгий.
        - Меня ж ты пропустил, чучело!
        - Про тебя, госпожа, отдельное слово сказано.
        - Ладно, - Мария махнул рукой. - Сам у него котомку возьми и тащи сюда… Живо!
        - Исполняю! Исполняю, матушка.
        Тюремщик вихрем метнулся прочь, и княжна довольно засмеялась:
        - Видала? Ну и страхолюдень. Нет, это ж надо удумать - матушка!
        - С каких это пор, Марьюшка, Долгорукие такую власть взяли? - покусав губу, поинтересовалась узница.
        - С недавних, Маша, с недавних, - княжна горделиво приосанилась. - Ой, подруженька, по правде тебе скажу - я скоро царицей стану! Не веришь? Стану-стану, вот те крест!
        Размашисто перекрестившись, Долгорукая проворно развязала принесенную Истомой котомку, достав оттуда плетеную баклажку, пару серебряных стаканчиков и каленые орешки:
        - Давай, подруженька, за мое счастие выпьем! Никогда род Долгоруких так высоко не залетал, а сейчас вот… Видно, пришло время!
        Ох, как светилась княжна! Красивые карие очи ее сияли счастьем, уверенностью и немного - самую малость - чванством. Ну, еще бы - царица, не хухры-мухры. Если, конечно, не врет.
        Никогда раньше княжны особенно близкими подружками не были, так, игрывали иногда вместе в песочнице да в куклы, однако же Машка Долгорукая хвастлива была не в меру, да и языком не то чтоб востра, а… про таких говаривали - как помело, язык-то! Болтать, чваниться: я, мол, то, да я это - в этом вот и была вся Машкина суть. При всем при этом зла она никому не желала и, насколько знала узница, на плаху пока никого не отправила. Да и не могла, не царица, чай. Интре-есно… Что же, не врет, выходит? Не зря хвастает?
        - Царь Иван Васильевич, как меня увидел, как увидел, так прям сам не свой сделался. Весь вечер на пиру глаз с меня не сводил! - разливая по бокалам вино, напропалую хвастала княжна. - А потом присел рядом да на ухо все шептал, шептал… ох, Иоанн Васильевич! Предложение мне сделал - руки у родителев попросил. Так что, подруженька, скоро и обвенчаемся! Ну…
        Чокнувшись, девчонки выпили, орешками захрустели.
        - Венчание, говоришь? - недоверчиво бросила королева. - Нешто можно жениться в четвертый раз? Никакой собор церковный на то благословленья не даст, и ты, Машуля, это прекрасно знаешь.
        - Да знаю, конечно, чай, не совсем уж дура, - Долгорукая вздохнула, но тут же красивое, словно с картинки, лицо ее озарилось самой лукавой улыбкою. - Промежду прочим, государь посейчас поехал к протопопу Никите, Спасо-Преображенской обители настоятелю! Никита этот раньше у государя в опричниках служил. Вот и обвенчает нас - тайно!
        - Тайно!
        - Ну да! Ох, подруженька, какая жизнь зачинается! Стану царицей - платья красивые заведу, как у немцев. Так же и балы, и веселье, почитай, каждый день при дворе будут! И никаких казней, крови никакой лити не позволю.
        - Ой ли? - поставив стакан, резонно усомнилась узница. - Послушает ли тебя государь-то?
        - Послушает, - княжна кивнула с такой непоколебимой уверенностью, словно уже была царицею и царственный супруг ей во всем подчинялся. - Ты знаешь, Марийка, как он ко мне? Аж мурашки по коже - ай! Ну, и… не такой уж он и старый, как кажется. Сорок шесть лет всего - самый подходящий для жениха возраст! А седина да лысина - то от интриг, от врагов, от наговоров. Мнози, ой, мнози государя Ивана Васильевича не любят.
        - Я тоже не люблю, - между прочим заметила Маша. - Много он мне и нашему роду зла сделал.
        Долгорукая рассмеялась:
        - Ой, Машка! Вам ли, Старицким, на зло жаловаться? Да как и нам, Долгоруким. Что, мало батюшки да дядюшки наши крови великому государю попортили?
        - Да уж, немало, - со вздохом призналась узница.
        - Нынче все по-другому будет, вот увидишь! - намахнув стакан, пообещала княжна. - Как я скажу. Да не сомневайся ты… И знай, я вскорости тебя отсюда вытащу! Недолго того дня ждать.
        - Не знаешь ты Иоанна, Машуля.
        - Ты, можно подумать, знаешь!
        - Может, и не знаю, но ты… ты же… - королева закусила губу.
        - Хочешь сказать - не девушка давно? - Долгорукая холодно улыбнулась. - И что? Зато какие ночи у меня были, ох, сладкие! Сколько любовников… Почему немцам можно, а нам нет? Мы-то чем хуже? А?
        - Так царь что, знает, что ты…
        - Не знает - узнает, - отрезала княжна. - Поймет и простит. Нет, нет, ничего не говори, подруженька. Ты ж не знаешь, как он на меня… как он ко мне… Ой, заболталась я тут с тобою, а ведь еще сколько дел! Надо платье подвенечное выбрать, подумать, кого на пир позвать… Ты, кстати, тоже там будешь! Будешь, будешь, не сомневайся ничуть. Ну, прощай пока, милая.
        Чмокнув Машу в губы, Долгорукая выбежала прочь.
        - Ой дура девка, ой дура, - посмотрев ей вослед, узница покачала головой. - Жаль, пропадет, жаль… Добрая она, - завидев вошедшего стражника, улыбнулась Маша. - Добрая да глупая. Не ведает, с кем связалась, да-а… Ну, что глаза вылупил? Садись вино допивать… и на, вот, орешки. Можешь отроков своих угостить.
        С того самого дня опальная королева зажила со своими содомитами-тюремщиками душа в душу. И что с того, что содомиты? Зато людьми оказались хорошими, добронравными: Машу вкусными заедками угощали да и свежую соломку принесли и теплое лоскутное одеяло.
        - Укройся, вот, госпожа наша, - просипел Истома. - Ночи-то, чай, еще холодные стоят.
        Так и шло до какого-то времени, но все вдруг изменилось в одну ночь. С факелами в руках ворвались вдруг здоровенные мужичаги-стрельцы да, разбудив узницу, сорвали с нее все одежду. С хмыканьем да с гоготом глумливым принялись стегать Машеньку плетью да ожгли несколько раз, рассекли нежную кожу до крови, а потом так вот, избитую да нагую, и бросили. А тюремщики уже явились другие - не те. А про тех сказали, будто на кол их всех царь и великий князь посадить велел. За недоброе исполнение службы!
        Знать, не получилось у Машки Долгорукой с Иваном. Знать, что-то пошло не так!

* * *
        Славного старика звали Яан Кирк, и служил он при маяке, что располагался на самом мысу. Так себе был маячок - невысокенький такой деревянный сруб, на верхней площадке которого старый Яан по ночам да в плохую погоду разжигал костер. Ради того костра вся площадка была обита железным листом, такой же лист прикрывал пламя со стороны берега, заодно усиливая отблески. В задачу смотрителя входило заготовить на ночь дрова да время от времени чистить железные пластины от копоти.
        Бревенчатая хижина смотрителя располагалась неподалеку от маяка, окруженная густыми зарослями можжевельника, орешника и рябины. Все как полагается: небольшой огородик, сарай, аккуратно подстриженные кустки смородины и малины.
        - Малиновое! - разливая по кружкам вино, похвастал старик. - А ну, давай, глотни, Клаус.
        Неслучившийся утопленник с удовольствием переоделся в предоставленную гостеприимным хозяином одежонку: куцые штаны и просторную сермяжную рубаху. Пусть так - зато сухо!
        - Доброе вино, - выпив, Магнус довольно крякнул и уже собрался было поподробнее расспросить смотрителя обо всех здешних делах… однако не смог по причине внезапно навалившейся сонливости. Видать, сказались и накопившаяся усталость, и нервы. В сон потянуло с такой страшной силой, что молодой человек не добрался и до ложа - захрапел прямо здесь, за столом, положив под голову руку…
        Он видел Аниту. В модном, стального цвета плаще, она сидела на скамейке в Королевском парке Стокгольма, невдалеке от памятника Карлу Двенадцатому - пожалуй, самому знаменитому и непутевому шведскому королю. Вокруг буйно цвели акации и сирень, девушка лениво листала какой-то журнал с многочисленными фотографиями и рисунками. И явно кого-то ждала.
        Ну да, ну да - ждала, конечно! Вот совсем рядом тормознул на велосипеде некий молодой человек: высокий, спортивный, с зачесанной набок светлою челкой. Анита не шелохнулась, не оторвалась от журнала ни на мгновение, хотя давно уже заметила велосипедиста и даже, можно сказать, пристально за ним наблюдала. Правда, делала это незаметно для парня.
        Прислонив велосипед к скамейке, красавчик блондин уселся рядом с девчонкой, что-то виновато бросил по-шведски. Потом низко склонил голову, словно просил прощения… и был вскоре прощен! Анита милостиво соизволила улыбнуться. Поначалу - одним лишь уголком рта. Молодой человек между тем что-то говорил, активно жестикулируя и размахивая руками, при этом совсем не походил на шведа, скорее уж на француза или испанца. Девушка усмехнулась, затем - рассмеялась, а потом и захохотала во весь голос, так что прогуливавшаяся неподалеку чопорная пожилая пара с негодованием обернулась, а затем резко прибавила шагу.
        Встав на ноги, швед поцеловал Аните ручку, взял велосипед за руль, покатил по аллее. Девушка зашагала рядом, все так же улыбаясь.
        Вот так они и гуляли, почти полдня - по набережным, по кривым и узеньким улочкам старого города - Гамла Стан… Не просто гуляли, но еще и целовались, вот так!
        Потом, уже ближе к вечеру, вдруг хлынул дождь, и влюбленные куда-то бежали… и очутились в небольшом уютном домике, в Седермальме - там было много подобных домов.
        Бутерброды с крепким кофе. Настоящий кофе, не эрзац - Арцыбашев почему-то чувствовал даже запах! Радиола с зеленым «глазком» - оркестр Глена Миллера играл что-то из «Серенады солнечной долины». Приглушенный свет…
        И вот уже влюбленные сидят, тесно прижавшись друг к другу, рассматривают старинный альбом. Рука молодого шведа ползет по коленке Аниты… все выше… выше… Девушка делает вид, что ничего такого и не происходит. Действительно - а что такого-то? Ну, сидят, ну… Вот уже молодой человек поцеловал свою возлюбленную в щеку… в шейку… расстегнул блузку.
        - А это кто? - прикрыв глаза, негромко спросила Анита.
        Она спрашивала по-немецки, однако парень ответил по-русски, правда, с сильным акцентом, но все-таки:
        - Это моя бабушка. Урожденная княжна Долгорукая.
        - Долгорукая! Княжна? Что, в самом деле, Вольдемар?
        - Зови меня Владимир, милая. Я ж тебе говорил, что я - русский князь!
        - Я думала, ты шутил… как всегда.
        - Я отнюдь не всегда шучу, милая Аня! Особенно когда говорю, что люблю тебя больше всего на свете. И прошу… вот прямо сейчас - прошу твоей руки! Кстати, моя бабашка, княжна Мария Федоровна, о тебе знает.
        - Знает?!
        - Я показывал ей твою фотографию. Ты ей очень понравилась, очень. Она даже сказал - «шарман» и «тре жоли», - Вольдемар улыбнулся и поцеловал девушку в губы.
        - Ах, Владимир, вы так быстры… или - скоры, - дернулась Анита. - Не знаю, как правильно по-русски. И этот дом… Мы ведь здесь никогда не были! Это твой дом?
        - Бабушка подарила. Вернее, подарит. На нашу будущую свадьбу. Увы, наш род давно обеднел, и бабашка Маша не в силах подарить нам особняк на Елисейских полях. Но вот этот домик - наш. И вообще она всегда, чем может, поможет. Только попроси! Все русские эмигранты знают - княжна Мария Долгорукая женщина широкой души и самого доброго сердца! Она всегда помогает. Всем.
        И снова поцелуй. И блузка сползла с плеча Аниты… И вот уже обнажилась грудь…
        Дальше Магнус не видел - проснулся. Точнее сказать, его разбудили. Довольно грубо - кто-то пнул его под ребра носком сапога и громко крикнул:
        - Эй, свинья, подъем! Вставай, кому говорю, триста чертей тебе в глотку!
        Открыв левый глаз, Арцыбашев с удивлением уставился на тучного мужичка в коротком камзоле и высоких сапогах - ботфортах. С черной бородою и лысиной, он чем-то напоминал турка, правда, ругался исключительно по-немецки, иногда вставляя шведские слова.
        - Что? Что с-случилось? Т-ты… Ты кто такой?
        Арцыбашев почему-то не мог толком говорить, а голова раскалывалась так, что становилось предельно ясно - старый пройдоха смотритель что-то подмешал в вино. Вот ведь падла, а!
        - Я кто такой? - лысый бородач гнусаво расхохотался, и смех его подхватило еще человек пять - дюжих господ весьма специфического вида. Судя по синим татуировкам, то ли моряки, то ли пираты. Впрочем, в те времена одно другому не мешало.
        - Для тебя я господин Брамс, - прекратив хохот, ухмыльнулся лысый. - И ты теперь - мой сервент. Иначе говоря, раб, слуга. Понимаешь?
        - Вполне.
        Только сейчас Магнус обратил, наконец, внимание, что руки-то его скованы довольно крепкой на вид цепью, и сам он находится вовсе не в гостеприимном домике коварного старика Яана, а в каком-то вертепе. Корчме, что ли… Хотя нет! Судя по едва уловимой качке - на корабле! В трюме! Или в каюте - судя по грубо сколоченному столу и лавкам.
        - Мы… на Эзеле?
        - Эзель уже далеко за кормой, друг мой! - снова расхохотался господин Брамс. Этому типу явно везло во всех делах в последнее время - иначе б так не ржал!
        - Попрошу отставить смех, - Брамс поднял вверх руку. - Поясняю. Ты, Клаус из Мекленбурга, только что подписал контракт, изъявив полнейшее желание служить в качестве солдата в войске славного маркгарфа Бранденбургского. Или в войске его католического величества испанского короля Карла. Или станешь славным воином какого-нибудь лютеранского князя… или даже попадешь к кальвинистам! Кто больше за тебя даст. Парень ты сильный, думаю, выручу за тебя прилично, - откровенничал работорговец. - И не советую бежать. Очень не советую. Нет, с корабля-то ты, конечно, не спрыгнешь, но вот потом… К тому же, - бородач неожиданно улыбнулся, - совсем не обязательно тебя убьют в первом же бою. Ты ведь можешь и набрать добычи и выкупиться на свободу. Все можешь! Если только повезет. Что-нибудь умеешь?
        - В смысле? - Арцыбашев моргнул.
        - Ну, какое-нибудь воинское ремесло знаешь? Из аркебузы стрелять, или, может быть, ты хороший лучник?
        - Ах, вон оно что! - хмыкнув, король приосанился и звякнул цепью. - Я много чего умею, парни! Стрелять из мушкета, из пушки, знаком и со шпагой, и с саблею.
        - О, да ты просто кладезь!
        - Могу и командовать, к примеру - ротой. А что вы смеетесь? Я был капитаном у воеводы князя Мстиславского!
        Посмеялись работорговцы. Их главный, чернобородый Брамс, даже милостиво предложил Арцыбашеву выпить. Так сказать, от щедрот. Леонид не отказывался, намахнул кружку шнапса, а уже потом, очутившись в трюме в обществе таких же бедолаг, как и он сам, принялся рассуждать, думать.
        Все как-то повторялось в его жизни. Опять корабль, опять трюм, только на этот раз никто не собирался повесить его на рее. Только лишь собирались продать и использовать дальше в качестве пушечного мяса. Собственно, там-то и можно было сбежать, уж всяко подходящий момент представится - война есть война.
        Рассудив так, пленник несколько приободрился и даже задремал, ибо уже наступила самая настоящая ночь, и все остальные невольники давно уже спали. Правда вот, поспать до обеда, как планировал Леня, все же не удалось - выстрелы помешали.
        Кто-то долбанул чем-то в борт, так что с потолка - с палубы! - посыпались щепки. Раздались визгливые голоса, наверху забегали, гнусаво засвистела боцманская дудка. Кто-то что-то скомандовал, и судно сильно тряхнуло - видать, капитан стремился повернуть как можно быстрей.
        Снова ухнуло, подняло волну, качнуло. И снова, и снова… Наверху, на палубе, что-то треснуло и с грохотом завалилось. Вероятно, мачта - что же еще?
        Узники уже давно беспокоились - как бы этот чертов корабль не пустили ко дну вместе с ними.
        - Надо выбираться наружу! - истошно орал в дальнем углу кто-то из молодых. - Выбираться надобно, братцы. Передохнем все здесь, как крысы!
        Выбраться из трюма, конечно, было б неплохо. Вот только - как? Каким образом?
        Тут снова долбануло, с такой силой, что все на какое-то время оглохли, а следующее вражеское ядро проломило борт!
        Сразу стало светло, пахнуло сыростью и свежим морским ветром. Впрочем, пробоину тут же захлестнула волна.
        - Кажется, тонем, братцы! - визгливо заорал молодняк. - Тонем! Спасайся, кто может! Э-эй!
        Поднявшись по узкой лесенке к люку, какой-то долговязый парень принялся биться головою о доски, тщетно взывая к пиратам… или кто они там были. Никто бедолагу не слышал, не до него было.
        Между тем в трюм резко прибывала вода. Вот только что было по пояс, а вот уже и по грудь, и - совсем скоро - по шею!
        Арцыбашев, впрочем, и не только он один, понимал, что дело хреново - руки-то скованы, нырнешь - не выплывешь. Тем более многие здесь были просто прикованы к вбитым в обшивку крючьям, кои теперь остервенело выдергивали из досок. Магнусу в этом смысле повезло - приковать не успели, но цепи, цепи мешали…
        Его величество все же решился. Упрямо наклонив голову, набрал в грудь побольше воздуха… и нырнул, вернее, пошел под водою прямо к пробоине, чувствуя, как следом за ним, скинув оцепенение, двинулись и остальные. Куда шли? Сказать было сложно. Пока выходило - в море, на верную смерть. Так ведь здесь, в трюме, смерть казалась куда более верной! Как бы то ни было, шли, и Магнус - первым.
        Выбравшись из пробоины, он, как мог, подался наверх, на поверхность. Цеплялся за обшивку, за свисавшие сверху снасти, чувствуя, как морская вода сдавила грудь и вот-вот ворвется в рот, в легкие, в тело… Скорее же, скорей, господи-и-и…
        Выбрался! Вынырнул! Глотнул всей грудью воздуха. Утреннее солнце ударило прямо в глаза… и упавшее в воду ядро окатило соленым душем.
        Тяжелые цепи снова потянули на дно, однако пленник успел ухватиться за обломок мачты. Как многие вынырнувшие. Впрочем, некоторых тут же смело очередным ядром.
        Леонид оказался хитрее - услышав над головой вой, нырнул, держась за мачту.
        Ухнуло! Оглушило. Однако голову не оторвало, и даже барабанные перепонки, кажется, остались целы. Хотя… Господин Брамс, проплывая мимо тонущего судна в поспешно уходящей шлюпке, как-то беззвучно открывал рот… Бегут, крысы! Х-ха! А вот и звук - хороший такой, сильный! Снова долбануло ядром - и шлюпку разнесло в щепки!
        - Ну, что? Сбежали, суки? - мстительно щурясь, Магнус смачно сплюнул в воду и грязно выругался.
        Вовсе не работорговцев ругал - всем на что-то жить надо - на злодейку-судьбу вызверился. Слишком уж она круто с ним в последнее время. И это Арцыбашев еще про Машу не знал, про любимую свою супругу.
        Между тем к тонущему кораблю, дожидаясь, когда ветер разнесет пороховой дым, неспешно подходили три судна. Две мелкие шнявы и один кораблик побольше - трехмачтовая каравелла, быстрая, изящная, стремительная. Ее капитан явно знал свое дело: команда лихо управлялась с парусами, да и, судя по результату боя, канонир тоже был неплох.
        - Шлюпку, мать вашу! - цепляясь за мачту, что есть силы заорал король. - Шлюпку! Э-эй! Э…
        Закричал и осекся. Увидел сквозь рассеявшийся дым синие шведские флаги. С желтым крестом, с тремя золотыми коронами - «тре кронер».
        - Однако ж хрен редьки не слаще. Вот ведь, блин, повезло…
        - Что вы говорите, сэр? - дрейфующий рядом сотоварищ по несчастью неожиданно оказался англичанином. Рыжий веснушчатый парень, тощий, с вечно удивленным деревенским лицом.
        - Ты кто такой? - Арцыбашев скосил глаза. - Откуда здесь взялся, спрашиваю.
        - Из Плимута, сэр, - довольно поглядывая на шведов, охотно сообщил парнишка. - Лендлорд отнял у нас кусок земли - под пастбище, нас выгнал. Вот я и попал в работный дом, а там знаете как? Как в тюрьме, только еще хуже. Но я и оттуда сбежал. И завербовался в Плимуте к мистеру Брамсу. Он обещал с работой помочь.
        - Уж не сомневайся, помог бы, - хмыкнув, Магнус смотрел, как небольшая шведская шнява подходит левым бортом прямо к ним. - Тебя как звать-то?
        - Джон. Джон Смайлинг, сэр. Господи, нас ведь сейчас спасут!
        - Напрасно радуешься, Джонни. Спасут, чтоб тут же повесить.
        - Как это - повесить, сэр?
        - А так это - за шею. Мы ведь для них враги.
        - Но…
        - Враги, враги. И ничего никому не докажешь. Вон, приплыли уже… Ну что, придется к ним в плен - не идти же, в самом деле, на дно морское.
        Моряки шнявы сноровисто подняли с поверхности моря тонущих. Или спасшихся… или - и это будет куда точнее - пленных.
        - О, да они уже скованы! - хохотнул добродушный с виду толстяк в кирасе, судя по самодовольному виду - боцман. - Шведы есть? А датчане?
        Магнус хотел было сказать, что он - датчанин, но вовремя прикусил язык. А вдруг да кто-то захочет поговорить с ним по-датски? Маленькая ложь рождает большое недоверие, что в данном случае было бы весьма чревато.
        - Шведов мы приветствуем, остальные - добро пожаловать в трюм, уж не взыщите, - распорядился высокий человек с усами и темной бородкой. Черный камзол, видавшая виды шпага - явно кондотьер, только шведский. - В Риге разберемся, что с вами делать.
        - Ого, вы собираетесь дойти до Риги? - посмотрев вдаль, Арцыбашев вдруг издевательски засмеялся. - А вам не помешают… вон те?
        - Какие еще «те»? - кондотьер повернул голову и осекся, увидев то, что Леонид разглядел еще раньше, - целую эскадру кораблей под зелеными флагами древнего «берегового братства».
        Рыжий Джонни тоже подлил масла в огонь:
        - Кажется, это пираты, сэр. И они нас окружают.
        - Есть хорошая пословица: вор у вора дубинку украл, - хмыкнув, по-русски произнес Леонид. - Так что не вижу смысла, господа, запирать нас в трюм. Может, мы вам и в бою пригодимся?
        - Чтоб сдаться разбойникам при первом удобном случае? Ну уж нет.
        Капитан шнявы о чем-то раздумывал, покусывал усы, нервно поглядывая на быстро приближавшуюся эскадру. Два других шведских судна между тем, подняв все паруса, улепетывали к берегу, шнява же что-то замешкалась. И видно, не зря.
        - Мы сдаемся! - приказав спустить паруса, огорошил пленников капитан. Впрочем, у экипажа суденышка эти его слова неожиданно вызвали самую откровенную радость.
        Моряки явно воспрянули духом, заулыбались, залопотали промеж собой на каком-то непонятном языке.
        - Вообще-то, мы датчане, а не шведы, - по-немецки пояснил командир судна. - Так, нанялись…
        Между тем пиратские корабли взяли обреченную шняву в полукольцо. Казавшаяся огромной каракка с высоченной, украшенной вычурною резьбою кормой вальяжно подошла к датскому суденышку, закрывая парусами солнце.
        - Кто такие? - перегнулся через фальшборт высокий человек с небольшой бородкой, одетый в обычный, безо всяких украшений, камзол. - Отвечайте, живо.
        - Мы… мы давно решили перейти на сторону Братства, герр адмирал, - решительно заявил датчанин. - Ждали лишь удобного момента. И вот такой момент наступил! Мой корабль - ваш корабль отныне, мои пленники - ваши.
        - У вас еще и пленники?
        - Да, мы атаковали работорговцев.
        Арцыбашев широко улыбался: он уже давно узнал адмирала… именно так - адмирала, без всяких дураков, ибо сей титул был пожалован датскому шкиперу Карстену Роде самим Иоанном Грозным! Магнус пару раз встречался с этим знаменитым корсаром и теперь очень надеялся, что тот его вспомнит.
        - Пленных - к нам, - подумав, приказал Карстен. - Ну, и сами поднимайтесь, господин капитан. Посмотрим, что с вами делать.
        С борта каракки упала узкая веревочная лестница, по-морскому именуемая трап.
        - Вперед, - датчанин хмуро оглядел пленных. - Ну, полезайте же. Живо!
        - Интересно, как это сделать? - прищурился король. - Со скованными-то руками? Вы только что подарили нас пира… сим достойнейшим людям, и теперь хотите утопить?
        - Без нас вы бы точно утопли, - вполне резонно заметил капитан и, обернувшись, приказал позвать корабельного плотника, судя по всему, заодно исполнявшего еще и обязанности кузнеца - в силу малочисленности экипажа такое случалось часто.
        Явившийся на зов плотник-кузнец - плечистый малый с красным обветренным лицом и меланхоличным взглядом - принес небольшую наковаленку и молоток. Расположился.
        - А ну, клади цепи сюда. Ага…
        Один ловкий удар - и оковы спали. Что и говорить - мастер!
        Наверху тоже оценили:
        - Добрый у вас там кузнец!
        Краснолицый поднял глаза и польщенно поклонился.
        - Мы все не в лесу найдены, - приосанился капитан.
        - Ну, лезьте. Посмотрим.
        Перевалив через фальшборт, пленники оказались на широкой палубе каракки, как раз у фок-мачты с длинными реями. Паруса были приподняты, смотаны - «взяты на рифы», и огромное судно спокойно покачивалось на серовато-бирюзовых, бьющих в корму волнах.
        - Сюда! - морской пехотинец в плотной стеганой куртке указал абордажной саблей на высокую кормовую надстройку - капитанский мостик, куда по обе стороны - справа и слева - вели парадные лестницы, огражденные золоченою балюстрадой. - Сам адмирал желает допросить вас.
        Хмыкнув, Магнус с остальными пленниками и датским капитаном поднялись наверх и встали, дожидаясь, пока пиратский главарь отдаст необходимые распоряжения шкиперу и рулевому.
        - Меняем курс на норд-ост и уходим в море.
        - Думаю, вам лучше взять зюйд-вест, Карстен! - вскинув голову, звучно промолвил король. - Пойдете к Риге и расколошматите хиленький шведский флот. Вашей эскадре это вполне по силам.
        - Что? Что такое? - Карстен Роде резко обернулся, положив руку на эфес шпаги. - Мы что, знакомы? Господи… Неужели?
        - Ну, здравствуй, Карстен.
        - Ваше величество! Нет, не может быть…
        - Очень даже может! - распахнув объятия, расхохотался король. - Ну, подойди же! Дай обнять тебя, дружище! Кстати, если ты понял - я только что нанял вас к себе на службу. И готов заплатить жалованье за все годы - то, что не выплатил царь Иоанн Васильевич!
        - Всю команду на палубу! - обняв Магнуса, взволнованно приказал адмирал. - Послать шлюпки на другие суда. С нами король Ливонии, господа офицеры! Сам король! Прошу оказать честь…
        Взлетели из ножен шпаги, поднялись кверху.
        - Король, - побледнев, растерянно протянул датчанин.
        - Да, вас я тоже беру, - Арцыбашев повернул голову. - Надеюсь, вы не против?
        - Почту за честь… ваше величество! - радостно щелкнул каблуками капитан.
        Совсем скоро Магнус сидел на мягкой софе в адмиральской каюте и ел жареную дичь, запивая красным французским вином.
        - Хороший у тебя корабль, дружище.
        - Да, это доброе английское судно, - довольно ухмыльнулся Карстен. - Правда, экипаж его, англичане, оказались людьми недобрыми. Пришлось выбросить в море… Недалеко от берега, так что, думаю, выплыли - иначе ж какие они моряки?
        Его величество одобрительно хохотнул:
        - Я так понимаю, ты эту каракку отжал… Ну, в смысле нагло увел из какой-то гавани?
        - Из Копенгагена, мой король. А что было делать? Я, видите ли, явился туда за помощью, и вместо этого был брошен в тюрьму! Я и мои люди! Брат ваш Фредерик уже больше не воевал со шведами, так что и я оказался не у дел - все датские и немецкие порты для нас оказались закрыты. Что же касается Иоанна, так вы, ваше величество, правы - ему оказалось не до нас. Пришлось выкарабкиваться самим - подкупили тюремщиков, освободили свои суда… ну, и, вот, «Святого Георга» прихватили. Доброе судно, да! Правда, несколько неповоротливое, зато какие бомбарды!
        Дюжина кораблей нового ливонского адмирала Карстена Роде подошла к Риге как раз вовремя. Шведские суда вовсю бомбардировали город, их десант штурмовал замок, как показалось Магнусу - с явным успехом.
        Плотный пороховой дым затянул всю Даугаву, весь город, от замка до дома Черноголовых и церкви Святого Петра. Флагманский корабль шведов - приземистый четырехмачтовый когг, размерами ничуть не уступавший «Святом Георгу», видно, дожидался, когда рассеется дым, чтобы ухнуть по стенам замка со всей дури. Бортовой залп его вполне мог натворить бед - обрушить и стены, и башни. Да и десантный отряд… Такое судно могло иметь на борту с полтысячи прекрасно обученных солдат!
        - Мы достанем его отсюда, Карстен? - опуская подзорную трубу, поинтересовался король.
        - Не всеми, ваше величество, - адмирал поправил на голове украшенный серебряной насечкою шлем - морион. Такой же точно шлем красовался и на голове Магнуса, а еще - черненые латы: кираса, набедренники, наплечники и все такое прочее, стоившее весьма немалых денег - скромный подарок капера своему королю. - Не всеми, но носовыми бомбардами достанем.
        - А когда сможем всеми?
        - Думаю, через полчаса, - Карстен Роде бросил опытный взгляд на паруса, оставленные лишь на бушприте и передней мачте. - Да-да, ветер слабый - быстрее никак не успеть. Опасно, все ж таки не море - река.
        - Тогда скорее на нос! - махнул рукою король. - Говоришь, бомбарды?
        Опытные канониры уже приготовили бомбарды к выстрелам. Прочистили банником, заложили порох, забили пыжи, закатили тяжелые чугунные ядра. Корма вражеского флагмана маячила примерно в одной морской миле от «Святого Георга». Ядра долетят вполне, и убойную силу сохранят - жахнут, мало не покажется! Вот только попасть бы. С меткостью орудий, особенно корабельных, в те времена были проблемы. Бортовая и килевая качка, дым, ветер - все это сильно мешало, да и прицельных приспособлений по сути не было. Разве что можно было наводить орудия в вертикальной плоскости, по горизонтали же приходилось полностью полагаться на рулевого.
        - Десять градусов лево руля, - внимательно глядя вперед, командовал Карстен. - Пять градусов - вправо… Так держать!
        - Есть - так держать! - откликался с мостика шкипер, и его слова доносили быстроногие мальчишки - юнги. Они же передавали и адмиральские приказания.
        - Пять градусов - лево. Так… Готовы, ваше величество?
        Магнус усмехнулся:
        - Всегда готов!
        С запальным крюком он стоял возле первой бомбарды - огромного чугунного чудища с диаметром ствола сантиметров восемьдесят. Неплохое такое ядрышко четверо матросов закатывали по специальному помосту.
        - Десять градусов!
        Шведы уже, конечно, заметили пиратскую эскадру, но реагировали как-то вяло. Скорее всего, ожидали подмоги и приняли корабли Карстена за своих, лишь на всякий случай послав навстречу два юрких гребных суденышка - две скампавеи.
        Они уже не подошли даже на расстояние мушкетного выстрела, когда громыхнули бомбарды. Почти разом, одна за другой.
        Массивная каракка содрогнулась всем корпусом. Тяжеленные литые стволы подпрыгнули, изрыгая пламя. С воем пронеслись над волами Даугавы-реки огромные ядра и оба - оба! - угодили в цель. Резную корму шведского когга разнесло в щепки! Вместе с капитанским мостиком, с каютами, с рулем и штурвалом. Подломившись, упала в воду бизань, палубу охватило пламя… Все! Это уже был не боевой корабль, а просто груда деревянного хлама.
        Окутанный плотными клубами порохового дыма, «Святой Георг» медленно, почти вслепую продвигался вперед. А вот скампавеи озадаченно застыли, опустив весла в воду. Что там, в дыму? Кто там? Теперь ясно - враги. Но что они сделают, что предпримут? Может, уже высаживают десант, спускают шлюпки?
        Появление флота Карстена Роде вызвало настоящий подъем на полуразрушенных ударами шведских орудий стенах рижского замка, защитники которого уже надеялись лишь на одного Господа Бога.
        - Черт побери, кто это? - бравый майор Михаил Утрехтский - Михутря, - положив дымящийся мушкет, приложил руку ко лбу, чтобы защититься от бьющего в глаза солнца, невзначай проглянувшего сквозь густой, клубившийся кругом дым. - И кто видел короля? Где его величество?
        - Он там, у башни, лично повел в контратаку всех ополченцев! - доложил местный сублейтенант - мальчишка лет восемнадцати-двадцати, худенький и субтильный, но весьма самоуверенный и гордый порученным ему делом. Командовал целым десятком, еще бы!
        - Говоришь, у башни? - покусав усы, Михутря махнул рукой. - А ну, давай тоже туда. Навалимся-ка всем миром!
        Скомандовав, майор и сам бросился к пролому в стене, где давно уже шла самая ожесточенная схватка. Ел глаза пороховой дым, все смешалось, и было не разобрать, кто где: где свои, а где шведы.
        Гремели пушки, грохотали пистолетные выстрелы, слышались звон клинков и яростные вопли сражающихся. Шведы отчаянно перли напролом и уже прорвались было во двор замка, как вдруг их флагманский корабль - огромный четырехмачтовый когг, окутался пламенем и дымом!
        - Ливонские стяги на мачту! - вытирая чумазое от дыма лицо, Магнус глянул на адмирала. - Найдутся у тебя?
        - У меня все найдется! - Карстен Роде ухмыльнулся и махнул рукой, подзывая юнгу.
        - Флаги! - сжимая в руке шпагу, радостно заорал Михутря. - Тысяч дьяволов и сто одна дьяволица! Это ж наш флот… королевский! Смотри, смотри: подходят к берегу, спускают лодки… высаживают солдат!
        Шведы дрогнули. Удара с тыла они явно не ожидали. Флагманский когг с разнесенной в щепки кормою медленно погружался на дно. Словно крысы, солдаты и моряки прыгали с палубы прямо в реку, пытаясь выбраться на берег. Не тут-то было - воспрянувшие духом защитники замка кололи их пиками и шпагами, били дубинками и палашами… а вот уже начали и брать в плен!
        - Король! - завидев верного королевского адъютанта Альфонса, закричал Михаил. - Где его величество, где?
        - Да вот же он! - ухнув кулаком по башке какого-то лезущего с реки шведского бедолагу, Альфонс показал рукой. - Вон, в лодке, в черненых латах.
        Михутря озадаченно прищурился:
        - В лодке? В черненых латах? Так он же… Однако ж точно - король. Когда ж он успел-то?
        - Да здравствует его величество! - узрев своего монарха, с энтузиазмом заорали воины. - Ура его величеству! Ура-а-а-а!

* * *
        Ах ты, козел старый! Черт, черт, козлище - не царь, а кат, палач, убивец! Разве настоящие государи так подло поступают? Умыкают чужих жен, бросают в узилище? Бьют! Чтоб тебе пропасть, гадина богомерзкая. Мало попил людской кровушки, вурдалак?
        Королева Ливонии и Речи Посполитой, урожденная княжна Машенька Старицкая ругала Иоанна Грозного громко и от всей души. Это придавало ей сил… и ненависти.
        - Ну, что явились? - увидев хмурые рожи новых своих тюремщиков, девушка гневно сверкнула глазами. - Мучить меня пришли? По цареву приказу? Ну-ну… От такого козлища мохнорылого станется!
        - Язычок-то прикуси, отрежем, - хмуро бросил коренастый мужик в длинном, до самого пола, плаще-охабне, небрежно наброшенном поверх червленого, с шелковым узорочьем и золочеными пуговицами кафтана. По всему - и по одежде, и по манере держаться, и по отношению тюремщиков - чувствовалось, что мужичок этот непростой и здесь нынче главный.
        - Васька! - узнав, Маша презрительно усмехнулась. - Умной-Колычев, худородный смерд! Пошто, щучина поганая, явился? На муки мои посмотреть? Или наготу узрети? Сам-то бы не посмел - тварюшка кровавая, Ивашко послал, так?
        - Молчи! Молчи! Язык отрежем! - испуганно замахав руками, боярин растерянно остановился, не зная, что делать. Государь поручил ему всего лишь попугать «непотребну девку», унизить и даже пару раз ожечь кнутом. Однако ж так, чтоб здоровия раньше времени не лишити. Плохое было дело, нехорошее - и для исполнителей очень даже опасное! Чай, Старицкая-то княжна - Рюриковна, самого царя-батюшки двоюродная племянница. А вдруг что? Вдруг да царь-государь ее потом простит - так ведь бывало. Простит, а всех тех, кто ее бил-унижал - на кол. Да запросто!
        Умному-Колычеву на кол как-то хотелось не очень, потому он сейчас и мешкал. Пока не сообразил, что лучше уж посейчас уйти! А то ведь на слова гнусные про царя как-то реагировать нужно. Уж лучше потом, в доносе подробнейшем, про те словеса указать.
        Хорошо хоть тюремщики попались подходящие, настоящие упыри! Их хлебом не корми, дай над кем-нибудь поизгаляться. Тем более над девкой красивою, молодой. Васька Хвощ - бывший монах-расстрига, за дела срамные из обители Ипатьевской с позором изгнанный. Ишь, стоит, бородища, глазенками зыркает. Рядом Колька Косой, Упырь - не зря, ох не зря так прозвали! Силушки немеряно, кулачищи пудовые, любого до смерти забьет, только дай. Правда, умишка скромного, ну, да то и хорошо, и славненько. Ваську Хвоща за вожака признает - и то дело. Остальные двое - так себе, теребень, их бы на кол за толоки - насилия, что над девками мнозими учиняли. Однако же пущай и такие царю послужат! У Малюты-то, чай, еще и не такие служили…
        - Ах, забыл же совсем! - хлопнув себя по лбу, Василий Умной-Колычев поспешно бросился прочь. Не забыв позвать за собой старшего - Ваську Хвоща. - Вот что, Василий. Я отойду ненадолго, а вы начинайте тут без меня.
        - Да уж, господине, начнем, - поклонившись, гнусно улыбнулся расстрига.
        Боярин тут же погрозил ему кулаком, поднес к самому носу:
        - Только не вздумайте девку насмерть забить! Иначе все на кол пойдете. Полегоньку с ней, ласково - не бейте кнутом, гладьте.
        - Не сумлевайся, воевода боярин-князь! Все как надо сладим, вот те крест!
        Расстрига поспешно перекрестился на видневшиеся прямо напротив башни, за елками, золоченые купола Архангельского собора.
        - Смотрите у меня… ужо!
        Солнце садилось где-то далеко за Кремлем, за болотами и лесами, посылая последний привет оранжевому закатному небу. Смеркалось, и над всем Кремлем плыл сладковато-пряный запах цветущей сирени.
        Дождавшись, когда подручный скроется в подвале приземистой Тайницкой башни, Василий Умной-Колычев вдохнул полной грудью медвяной воздух начинавшейся июньской ночи и, прислушавшись к пению соловья, поплотнее запахнул охабень. Хоть и теплый стоял июнь, а все ж вот сейчас - знобило. Год уже знобило, после того как в прошлом мае обвинили его, Умного-Колычева, в заговоре супротив самого батюшки-царя! Других заговорщиков во главе с князем Тулуповым в августе месяце и казнили, и для него, Василия, тоже уже был приготовлен кол. Вот здесь же, в Тайницкой башне, боярин Василий и сидел, дожидаясь неминуемой казни. В том самом подвале, где нынче томилась Старицкая Машка… от которой одни беды, как и от муженька ее, Арцымагнуса-короля!
        Он, он, Арцымагнус проклятый, еще года два назад нажаловался самому царю, что, мол, воевода Василий Умной-Колычев, в Ливонии войском командуя, кровавые расправы чинит, тем самым местное население против государя настраивая! Схватили тогда, привезли в Москву, едва не казнили. Простил тогда государь, в Коломну воеводой отправил. В прошлом же лете опять едва не казнил!
        Вспомнил вдруг боярин, как сидел прошлолетось в этой вот башне, в подвале, как уснул, канул в забытье - и собственную смерть, казнь свою увидел! Не на колу, слава Богу - на плахе. Но и то приятного мало.
        Проснулся тогда боярин в холодном поту, вскочил со старой соломы… и тут узрел дьявола! Огроменный, в плаще длинном, черном, во лбу - звезда синим огнем горит! Бросился Василий крестовое знаменье класть да творить молитву - и сгинул дьявол, пропал, один лишь зеленоватый туман после себя оставил.
        Узник же к тюремщикам своим кинулся, воззвал… Пришли тюремщики - не те, что поначалу были, другие. И так удивились, на боярина глядя, словно б он из мертвых восстал! Вывели Василия на улицу - а там снег уже, зима! С полгода как единый миг пролетело. Одно хорошо, к тому времени простил уже его государь. И вновь на пост важный назначил! При себе держал, знамение в непонятном сем случае усмотрев. Одна ж из северных колдуний, старуха-лопарка, что при царе была, сказала, мол, не свою жизнь ты, боярин Василий нынче ведешь. Нет тебя - мертвый.
        Ох, страсти Господни! Перекрестившись на Архангельский собор, боярин Умной-Колычев подошел поближе к оконцу - низенькому, в траве, - прислушался. Чтой-то там, в подвале, аспиды Васькины творят?
        Растянули красавицу Марьюшку прямо на грязном ложе. Двое за руки держали, третий - Колька Косой Упырь - на ноги уселся да смотрел, аки пес, преданно. Васька же Хвощ, расстрига чертов, княжну раздевать начал. Не торопясь, глумливо, с присказками-прибаутками мерзкими.
        - А ну-ка, поглядим, что у нас там, под платьем да под рубашкою? Опа! Никак грудь! Ну-ко, ну-ко… Колька, хошь пошшупать? А чего ж не пошшупать? Запросто!
        Сказал и хвать ручищей за голую девичью грудь. Так сдавил, что у Машеньки слезы из глаз потекли. Дернулась девчонка, заругалась самыми последними словами. Орясинами всех обозвала, а Кольку - так еще и дундуком.
        Колька обиделся, кулачище сжал.
        - А ну, охолонь! - помня боярское указанье, резко приказал Хвощ. - Охолонь, кому говорю! Или захотел на кол?
        - Да я уж ее не ударю, гы, - здоровяк ухмыльнулся и одним махом сорвал с узницы остатки одежды. - Токмо пощекочу, гы…
        И стал, черт такой, щекотать девку за все срамные места. А та вновь задергалась, выгнулась, глазищами заблистала… Ну, что сказать - парни-то кругом не железные, чай! Как тут устоишь, когда во власти твоей такой вот кусок аппетитный?
        - А давай-ко ее, Васенька… - тут же и предложил Упырь. - Все одно уж не дева. Не убудет, чай.
        Пожевал губищами Хвощ, погладил нагой живот узницы, распалился…
        - А давай! Токмо чур по старшинству, и язм - первый.
        - Да кто ж, Васенька, против-то? Кто? А ну-тко, парни, держите ее.
        Никого не стесняясь, скинул расстрига порты.
        - Не надо держать, больно мне, - подала голос Маша. Спокойно так сказала, без ругани, без вредности всякой. - Я ж и так вся ваша. Так хоть сладкость испытаю… Ну, не держите же, говорю!
        Тюремщики переглянулись, Колька Упырь даже с восхищеньем присвистнул. Вот это девка, вот это княжна! Сама на все согласная. Хотя попробуй тут не согласись, и впрямь - себе дороже.
        - Ох, дщерюшко-о-о…
        - Не, не надо так. Ложе уж больно жесткое. Давай-ко я вот так вот встану да повернусь…
        Встала княжна, повернулася… а как наклонилась, так слюною все изошли! А Колька Упырь, радостно засопев, едва не оттолкнул старшого.
        Расстрига же, сладострастно закусив губу, подошел ближе.
        А дальше и не понял - что было. Не успел. Только и заметил, как сунула узница руку под ложе. А потом щелкнуло что-то, ударило в лоб. Хорошо так ударило - насмерть!
        Три пули оставалось в браунинге, тремя выстрелами княжна насмерть уложила троих, четвертого же хмыря ударила рукояткой в висок. Бедняга так и повалился - молча, без крика.
        Заподозрив недоброе, воевода боярин Умной-Колычев опрометью бросился в подвал… да так у решетки и замер, увидев струящийся в глубине темницы знакомый зеленоватый свет! Тот самый, диавольский.
        - Господи, спаси, сохрани…
        В дьявольском зеленоватом сверкании в полу вдруг открылся подземный ход. Узкий, черный, манящий свободой.
        Недолго думая, княжна схватила в охапку одежду и бросилась вниз. Исчезла, сгинула, а следом за ней пропало и мерцание. И подземный ход затянулся, исчез!
        Воевода Умной-Колычев, видя такое дело, выскочил наружу и, еле дождавшись утра, со всех ног подался прочь из Кремля. Из Москвы. Куда-то на север, где, говорят, имелась у него вотчина.

* * *
        Нарядная Рига шумела в победном праздничном ликовании! Братство Черноголовых выставило на ратушной площади большие дубовые бочки с бесплатным - для всех - пивом, налетай, не хочу. Не отставали и другие торговые гильдии - весь город был украшен венками из одуванчиков, ромашек и васильков. Бюргеры радовались. Может быть, даже не столько победе над шведами, сколько новому своему королю - Магнусу Ливонцу, недавнему врагу, за которым, впрочем, признавали множество славных и полезных для купечества дел.
        Салютуя, палили пушки, пиво и брага лились бездонной рекой, а в шикарном особняке Черноголовых был устроен бал!
        Единственное, о чем жалел сейчас Магнус, не было рядом с ним его милой супруги Маши, королевы Марии, урожденной княжны Старицкой…
        - Что ж, за победу! - подняв золотой кубок, король насторожился - со двора вдруг донесся какой-то шум.
        - Что там такое? - его величество скосил глаза на вбежавшую охрану.
        - Там девчонка какая-то, мой король. Ругается, как сапожник, но по виду - не из простых. Называет себя баронессой Александрой.
        - Сашка! - Магнус довольно улыбнулся. - Сашка. Ну, не держите же баронессу в дверях! Проводите, пусть войдет.
        С расцарапанным лицом, юная баронесса наскоро поклонилась и, подойдя ближе к монарху, без особых церемоний взяла его под руку:
        - Нам бы поговорить без лишних ушей…
        - Что-то случилось? - насторожился король.
        - Случилось, ваше величество. Беда!
        Глава 7
        Лето 1576 г.
        Москва - Ливония
        Юркнув в черный провал люка, Маша нащупала металлические ступеньки, спустилась по лестнице в подземелье. Струящийся сверху свет - зеленовато-зыбкий и тусклый - почти сразу померк, вокруг стало темно - хоть глаз выколи. Быстро натянув одежду, пленница сделала еще несколько шагов и, наткнувшись руками на холодную стену, застыла, настороженно прислушиваясь. Показалось, внизу, под ногами, кто-то пробежал, прошуршал… пискнул. Крысы? А даже и так - княжна Старицкая их нисколечко не боялась, тем более подвал-то был знакомый: именно здесь она когда-то колдовала, пытаясь извести чертова змеище Иоанна древним языческим заговором. Только входила не с этой стороны, с другой - за кусточками, левее.
        Так, значит, оттуда же можно и выйти, выбраться! Взять левее, пройти чуток - а там и лаз. На улице светло сейчас - должно быть видно, куда идти. Приглядеться только…
        Узница еще немного постояла, пока глаза привыкали к темноте, потом потихонечку пошла, забирая влево. Пару раз натыкалась на стены, даже чуть не упала, споткнувшись о какие-то доски, потом ударилась лбом… слава богу, не сильно. Вполголоса выругалась, сплюнула, словно и не королева совсем, а простая посадская девчонка, да, упрямо сжав губы, пошла дальше. Впрочем, «пошла» - это уж слишком самонадеянно, скорей пробиралась.
        Через какое-то время впереди, сверху, и впрямь показался свет! Едва заметный, зеленоватый… а вот превратился в желтый… и - почти сразу - в красный! А потом опять зеленый. Чудеса!
        Загадочный разноцветный свет струился сквозь маленькое оконце под самым потолком. Подойдя ближе, Маша подпрыгнула, дотянулась… и удивленно хмыкнула, дотронувшись пальцами до стекла. И впрямь - стекло, не слюда какая-нибудь! Это что ж за богатей подвал застеклил? Неужто наверху, над клетью каменной - палаты царские! Вот так, прости, господи, выбралась!
        Наверху между тем что-то загудело, махнуло по глазам лучом яркого света, пропало. И свет изменился, из разноцветного стал просто мигающим, желтым. Словно кто-то сигналы подавал!
        Оно, конечно, подозрительно, но выбираться все ж таки надо - таскаться по подвалам неведомо сколько беглянке вовсе не улыбалось. Рано или поздно ее побег вскроется, наладят погоню, так что не нужно зря время терять! Подумаешь, желтый свет. Зато, похоже, на улице-то смеркается, вон, фиолетово все кругом, темновато… Если б не мигание это, не заметила бы Маша оконце, как пить дать не заметила бы.
        Пошарив глазами вокруг, девушка подтащила к окну всякий валявшийся в подвале хлам - старую рассохшуюся бочку, кирпичи… Кирпичом же, чуть постояв, и ахнула по стеклышку - то и разлетелось со звоном, узница же, выжидая, застыла.
        Никто на стекольный звон не бросился, никакие стражи не появились - словно не было тут никому ни до чего ровно никакого дела! Деловито вытащив из деревянной рамы оставшиеся осколки, узница перекрестилась да полезла в оконце, похвалив себя за то, что не растолстела от сытой жизни, в дородство царское не вошла, так и оставалась стройненькой девушкой, какой и до замужества была.
        Вот и хорошо, что стройненькая, и что грудь не ядрами пушечными! Иная б и не пролезла бы, не грудью, так задом бы зацепилась, застряла - а Маша вот хоть бы что!
        Подтянулась, змейкою ловкою проскользнула - вот уже и на улице! Кругом цвела сирень, перебивая своим приятным, медвяно-пряным запахом гнусный дух, исходящий от мостовой, залитой каким-то гладким, темно-серым камнем. Неширокую улицу обступали каменные дома, почти такие же, как и в ливонских городах, только чуть повыше этажами. Явно не московские!
        Маша задумчиво покусала губу - что же, она в Ливонию выбралась? Ну, уж вряд ли… Ах да, верно это Кукуй - так на Москве слободу немецкую называли! Интересно как тут… Особенно это вот - столб с желтым мигающим фонарем! Для чего он немцам? Непонятно.
        Пройдя по улице шагов пятьдесят, беглянка неожиданно увидела выскочившую из-за угла желтоглазую повозку без лошадей. Такую же, какие она с мужем видала и раньше, и мало того, что видала - даже на них ездила! Эта была серебристой, с синими полосами и синим мигающим светом на крыше. Кто бы ни был, а уж точно не стрельцы!
        Проезжая мимо беглой королевы, повозка замедлила ход, но почти сразу же умчалась. Зато появилась другая - сверкающая, с музыкой! Да-да с музыкой. Внутри повозки гулко били барабаны, звенели литавры, свистели флейты! И все это так ритмично - бум, бум, бум.
        - Ой, какая красотка! - остановившись рядом, восхитился выглянувший в окно кареты кучер - сивый молодой парень с наглым лицом и срамной рубахе с отрезанными выше локтей рукавами. Внутри повозки сидело еще двое таких же - видно, музыканты, правда, ни бубна, ни флейты Машенька что-то не заметила. Так ведь, честно говоря, и не всматривалась особенно. Дела ей больше нет - в чужие кареты заглядывать!
        - Ну, что, красивая, покатаемся? - окинув девушку взглядом, предложил кучер. - В ночной клуб хватим, туда-сюда, отдохнем. Ты как?
        - Поехали, - узница согласилась, почти не раздумывая. Надо же было как-то выбираться подальше от темницы.
        Троица парней ее нисколечко не смутила, королева такой тип людишек знала еще по прошлому своему визиту в подобный мир - вместе с мужем. Магнус тогда много чего объяснял, правда, Маша мало что поняла, одно только запомнила - люди там в большинстве своем трусливые, за имущество свое да за жизнь трясущиеся. Одно слово: не воины, не князья, не бояре, а так - торговая шелупонь.
        - Прошу, прошу, моя королева! - выскочил из повозки другой парень, распахнул дверь, поклонился.
        Маша насторожилась - ее только что назвали королевой! Откуда узнали? Следили?
        - Откуда знаешь, что королева?
        - Да ты царевна наша! Принцесса! Не знаю, как еще назвать? Смотрю, во всей Москве ты - красавица первая. Серьезно.
        Парень засмеялся. Обычный такой сопливец лет двадцати. Ножки тоненькие, сам - кожа да кости, тощий. Да все они тут такие. Ишь, сидят, лыбятся. Понятно - шутят. Если б погоня, так схватили б давно уже без всякой болтовни.
        Так… для начала - выбраться из Москвы, а там уж видно будет. Обратно в Ливонию пробираться… или в Литву, без разницы уж теперь.
        Сделав решительный шаг, королева уселась на заднее сиденье между двумя молодым парнями и, вальяжно хлопнув кучера по плечу, приказала гнать из Москвы.
        - Хм… кучер! - сивый присвистнул. - Оттуда и слово-то такое знаешь? Грамотная?
        - Чай, не из крестьян. Гони, давай, не разглагольствуй.
        - Слушаюсь, ваше величество! Изволите исполнять?
        Снова вроде бы в шутку… А вдруг нет? Вдруг и вправду погоня это, переодетые царские стрельцы? Хорошо б хоть какое-нибудь оружие…
        Повозка выкатила на широченную, словно река, улицу, залитую сверкающими огнями, и помчалась с такой страшной скоростью, что Маша старалась не смотреть в окно. Посмотрела бы - тут же и стошнило б! Нужно было срочно отвлечься.
        - Ты что бледненькая такая? Яблочка хочешь?
        - Хочу!
        Один из парней нагло обнимал красавицу пассажирку за плечи, второй достал откуда-то красное яблоко, протер об одежку, протянул:
        - На!
        - Кожуру б очистить. Ножичка нет?
        - Ох ты, кожуру ей… Ну, точно - принцесса!
        Тот, что сидел справа от Маши, чернявенький, хлипкий, достал из кармана странный предмет, щелкнул. Из черной ручки тотчас же выскочило сверкающие лезвие. Нож!
        - Интересно как раскладывается…
        - Да легко!
        Чернявый, хвастаясь, поиграл ножичком - то выкидывая клинок, то убирая. Маша хорошенько приметила - как.
        Очистив яблоко, парень убрал нож в карман короткой жилетки, бледно-синей, облезлой и рваненькой, кою постеснялся бы носить и самый последний смерд. Странная компания - одеты черт-те как, а повозка шикарная. Украли они ее, что ли?
        Слева за окном показались густые деревья, кусты. Резко сбавив ход, повозка туда и свернула, остановилась. Кучер обернулся и, поправив сивую челку, нахально подмигнул Маше:
        - Ну, что, красивая, приехали. И за поездку надобно заплатить.
        Двое других парней, мерзко расхохотавшись, вдруг навалились на девушку, полезли под подол. Затрещала ткань…
        - Эй, эй! Одежку-то не рвите, скаженные. Я и сама рада буду…
        - О! - радостно закричал сивый. - Я ж вам говорил, сладится все и так.
        - Так она, может, плечевая? - засомневался чернявый. - Подхватим еще чего?
        - Да непохожа она на плечевую, зуб даю. Эй… ты не плечевая?
        - Сами вы…
        - Ну, давай тогда, подруга - ножки раздвигай.
        - Не, не все сразу, парни, - возразив, чернявый принялся рассупонивать ремень. - Пусть сначала кое-что другое сделает, а ноги раздвинет потом. Успеем еще, время есть. Тем более она и сама не против. Не против ведь, эй? Ох, симпатюлька какая… Ну, давай, что сидишь-то?
        Зло хмыкнув, чернявый грубо хватил королеву за шею. Та притворно поддалась, ловко скользнув пальчиками в карман жилетки. Вытащила нож, тут же раскинула лезвие и очень быстро и точно, почти без замаха, всадила его парню под третье ребро - прямо в сердце.
        Одни удар - оп! Бедолага даже и понять-то ничего не успел, так, с расстегнутыми штанами, и помер, окочурился враз!
        Тут же вытащив нож, Маша проворно перекинула его в левую руку. И так же, без замаха, ударила второго в живот.
        Юнец заорал от боли, дернулся, повалился набок, зажимая пронзенный живот.
        Вытащив лезвие из брюшины, Маша мило улыбнулась кучеру. Тот, придя в себя, заорал и, пробкой вылетев из повозки, скрылся в кустах.
        Лишь гнусавый голос вскоре разорвал тишину:
        - Э-это полиция? Тут убийство! Срочно приезжайте… скорей… Адрес…

* * *
        Наглость Ивана Грозного перешла все пределы! Это ж надо же - похитить королеву Речи Посполитой! И что теперь его величеству королю Магнусу в такой ситуации делать? Объявить Иоанну войну? А Маша? С ней как же? Нет, ну зачем-то она коварному царю понадобилась, значит, сразу не казнит, попытается надавить на Магнуса, пришлет послание или посланца. Чего-нибудь потребует, к примеру - отказаться от польской и литовской короны. То есть предать всех доверившихся Магнусу людей, за которых, он как король теперь в ответе!
        Что-то нужно было делать, и срочно…
        Посланцы царя Ивана Васильевича не заставили себя долго ждать, явились буквально через пару дней после разгрома шведов под Ригою. Король уже был в Оберпалене с маленьким сыном и ближайшими своими сподвижниками, включая юную баронессу Александру фон дер Гольц.
        Иоанн нарочно прислал людей не особенно знатных, двух молодых парней - детей боярских - Никиту Скоблова-Панина да Ондрейку Зуева «со людищи». Как понял Арцыбашев, эти достойные молодые люди играли при новом дворе Ивана ту же роль, что не так давно опричники. Очень уж нравились Грозному эти забавы - поделить страну на две части, на своих и чужих. Да не просто поделить - стравить не на жизнь, а на смерть, чтоб друг на друга доносили, чтоб все всех ненавидели, чтоб в постоянном страхе жили! Вот тогда и управлять легче, и заговорщиков - буде сыщутся - тут же голов неразумных лишить. С той целью - стравить! - «опричнина» и «земщина», то же самое Иоанн еще раз, в прошлом году, попробовал, «отдав» часть земель под управление «царя Симеона Бекбулатовича». Почти на полном серьезе отдал, честь по чести, со скупой слезой… правда, ненадолго. Большого террора нынче не вышло, потому как обескровлена была Россия, обнищала, впадая в полное разоренье. Оказалось, что хозяйствовать по-умному при вечном страхе нельзя, ну, не выходит никак, хоть ты тресни! Когда сосед соседа боится, когда брат на брата доносит, когда
разруха кругом, когда войско послано воевать черт-те куда, а главные-то враги - татары крымские - безнаказанно льют русскую кровушку, угоняют людей в полон да от царя-батюшки, вконец обнаглев, богатые «поминки» требуют… и получают, каждый год!
        Да, за татарами - Турция, пожалуй, сильнейшее государство Европы и Азии на тот момент. Однако султан Мурад - не Сулейман, умом пожиже будет, и против Османской империи вполне можно могучую коалицию сколотить, почему бы и нет-то? Речь Посполитая, Россия, «цесарские немцы» - Священная Римская империя германской нации во главе с Максимилианом. Даже Стефана Батория, семиградского князя, можно на свою сторону перетащить, было бы желание.
        Было бы… А его-то, желания-то - и нет! Одни амбиции глупые, властители все, будто дети малые, кулачками меряются, у кого песочница круче! Папа римский свою линию гнет, Иоанн - свою, плюс еще всякие там шведы. Ну-ка, отправь войско на юг, так сразу же и ударят! Значит, со шведским королем Юханом тоже что-то решать надо: либо договариваться, в союзники брать, либо стравить с кем-нибудь… с тем же Иоанном? Нет, одного Иоанна мало. Датчане больше в войну не втянутся… тогда кого? Англичан? Французов? Тут крепко подумать надо, рассуждать. Пока же об одном у Магнуса голова болела - о похищенной супруге, королеве Марии Владимировне!
        «Всяко же и слухами ходящими пренебрегая, скажу лишь одно тебе, вассалу моему неверному Арцымагнусу. Напрасно ты думаешь, что мы из честолюбия токмо хотим противу тебя злое умыслити, то не так, клянусь Господом и всеми святыми. Хотим лишь одного - направить тебя на путь истинный, чтоб явился ты к нам, как ране являлся, за отеческим наставленьем. Так бы мы и про Польскую, и про Литовскую корону решили б промеж собой, поговорили бы, обсудили все не в сердцах. Жду тебя, Арцымагнус, приезжай в указанное мною время. До того же помни - племянница моя любимая, а твоя жена Машенька гостьей моей будет, ни в чем ущемления не испытывая».
        Еще раз перечитав текст письма, Арцыбашев покусал губы. Злое было письмо, нехорошее, уничижительное. Титулы Магнуса, как положено было по тогдашнему этикету, царь нарочно не перечислил и более чем прозрачно намекнул, что королева полностью в его власти. Правда, поклялся, что и волос с головы ее не упадет… но только до поры до времени, так что Магнусу - «вассалу неверному» - следует о-очень поторопиться с визитом.
        В первую голову, дабы пресечь все вредные для королевской власти слухи, его величество высочайше объявил о том, что «добрая королева Мария» отправилась навестить могилы родителей и поклониться святым местам на своей родине. Сам же правитель Речи Посполитой, Ливонии и Риги вскорости воспоследует за своею дражайшей супругой, а заодно и проведет важные переговоры с московским господарем Иоанном Васильевичем. Переговоры будут касаться приграничной торговли, льгот некоторым категориям купцов и - самое главное - будущему союзу против Крымского ханства и Турции. Честно сказать, ливонцам по большей части не было до Турции и татар никакого дела, однако этот вопрос сильно интересовал жителей Речи Посполитой, особенно ее южных украинских провинций.
        В своем послании царь Иоанн указал конкретную дату, до которой ждал визита Магнуса - «со всем добросердечием и дружбою» - шестое августа, день Преображенья Господня. Таким образом в запасе у правителя Речи Посполитой еще было около месяца. Впрочем, Арцыбашев решил действовать куда как хитрее, нежели ожидал от него Иоанн.
        Торжественно объявив о дне отъезда «великого посольства», Магнус дал тайный приказ Анри Труайя и Михутре, поручив им найти подходящего человека, двойника, хотя бы издалека похожего на короля. Вельможи исполнили приказ быстро и качественно, за три дня отыскав с полдюжины двойников, из которых потом и выбрали одного, коим и занялся Анри. Бравый майор Михаил же вызвался сопровождать своего монарха во время его тайного визита в Московию. Именно так и решил поступить Арцыбашев - явиться в Москву инкогнито, тайно, отыскать Машу - и освободить!
        Несколько авантюрное, это решение, наверное, виделось сейчас Магнусу единственно возможным, ибо доверять коварному московскому государю нельзя было ни в чем. Иван Васильевич запросто мог постричь Машеньку в монастырь или даже казнить - и его б не остановило ничто.

* * *
        Вальтер, он же… впрочем, у этого человека было много имен, перечислять которые нет совершенно никакой необходимости. Наемный убийца не то чтоб неотрывно следил за Магнусом Ливонским, но неотступно следовал за ним во время всех переездов, держал в поле зрения, и ненадолго отвлекся лишь в Риге - ибо в королевский замок просто не пропустили бы неизвестно кого, особенно во время штурма.
        Все ж и тогда, во время обстрела шведами Риги, Вальтер находился в городе, примкнув к ополчению братства Черноголовых. Солдатом он оказался образцовым, великолепным стрелком и метателем ножей, и проявил себя до такой степени, что командир ополченцев, а в мирное время староста и казначей братства, предложил наемнику сержантский чин с соответствующим жалованьем, пусть не очень большим, но выплачиваемым регулярно. В обязанности Вальтера входило бы обучение ополченцев различным видам боя, а также их тренировка в пользовании разного вида оружия, от пики до мушкета.
        Ежели б король Магнус жил в Риге, то наемник, пожалуй, и не отказался бы от столь заманчивого предложения, однако ж увы - это шло вразрез с его дальнейшими планами. Тем более приближался день очередной весточки от доверенного лица султана Мурада. Еще раньше договорились так: каждый месяц турок пересылает с оказией письма - через паломников, наемников или купцов - на имя некоего Аманда Курста, философа и вообще человека ученого, магистра семи свободных искусств. В письме, написанном по-немецки от лица бывшего студента, обычно описывались разного рода достопримечательности, и здесь главное было следить за цветом. Если три раз упоминался голубой, значит, нужно было усилить слежку, если три раза красный, значит, убить.
        Краков, Варшава, Вильна и еще Рига с Ревелем - пять писем, почти совершенно одинаковых сообщений, нужно было прочесть лишь какое-то одно. Что убийца и сделал, заглянув в Риге на подворье польских купцов, недавно прибывших откуда-то с юга, то ли из Венгрии, то ли из Далмации, то ли - с Дуная.
        - Доктор Аманд Курст? Магистр? Да, есть вам послание. Нет, нет, не надо денег - нам уже заплатили, и, поверьте, весьма щедро. Прошу вас! Приятно иметь таких студентов, господин магистр.
        Кивком поблагодарив приказчика, Акинфий зашел в просторную корчму на улице Конвента Сета, уселся скромненько в уголок и, заказав кружку темного пива, углубился в послание. Собственно, углубляться-то было нечего:
        «В граде Дубровнике, на улице, называемой Страдун, почти на всех домах - красные черепичные крыши… Ворота, ведущие в город со стороны моря, недавно выкрашены в красный цвет… Мантия председателя совета местных патрициев сшита из яркого красного шелка…»
        Три раза - красный! Вот и все, что нужно было знать. Теперь следовало получить аванс, что стало бы лишним подтверждением серьезности намерений хозяев. Собственно, без предоплаты убийца и не взялся бы за столь трудное и опасное дело. Еще бы - убить самого короля!
        Аванс опять-таки можно было получить в любом из пяти городов, где имелись отделения банка некоего Мефодия Триполитана, итальянца или, скорей, хорвата, что не имело никакого значения - за ним стояли турки.
        Отпоров подкладку камзола, Вальтер вытащил пергаментный вексель на сотню золотых «угорских» дукатов. И в десять раз больше он должен был получить после исполнения своего гнусного дела.
        - Возьмете в мешочках? - поинтересовался служитель отделения банка Триполитана в Риге. - Или, может быть, слуги отнесут за вами сундучок, куда скажете?
        - Пусть будет сундучок, - подумав, решил наемник. Звенеть деньгами в мешках ему что-то не очень улыбалось. - Только без слуг, я понесу его сам.
        - Это как вам будет угодно, сударь.
        Не так уж и много весили сто дукатов! Всего-то около девяти фунтов - руку не оттягивали ничуть, да и обычный дорожный сундучок, обитый полосками меди, не привлекал к себе никакого внимания.
        Пройдя пару кварталов по набережной, Вальтер свернул влево и, выйдя на ратушную площадь, постучался в запертые ворота дома Черноголовых.
        - А! Господин… почти сержант! - стражники узнали Акинфия сразу же. - Все же решили вернуться?
        - Нет, мне нужен лишь казначей. Хочу сделать вклад. Поместить деньги.
        Таскаться по всей Ливонии с набитым золотыми монетами сундуком убийца, естественно, не собирался, а потому сдал деньги в банк братства, получил новый вексель, а часть монет разменял на мелкие литовские гроши для оплаты каждодневных дел. После чего, тепло простившись с черноголовыми, отбыл обычной почтовой каретою в Оберпален, где и приступил непосредственно к подготовке своего черного дела, и начал, конечно же, с разведки и рекогносцировки.
        К удивлению убийцы, все оказалось не так просто, как, к примеру, могло бы выйти в Кракове. Пошел бы король гулять… или отправился б на охоту - ну, а дальше уж дело техники.
        Здесь же, в ливонской столице, король не гулял и ни на какую охоту не ездил! Вообще нос из замка не высовывал, резко усилив охрану. Почему так, с чего, зачем? Опытный кондотьер Вальтер прекрасно понимал, что очень многое в его будущем плане зависит от ответа на эти вопросы. Причем ответ нужно было отыскать самому - и как можно быстрее.
        Этим и занялся наемник, поселившись на постоялом дворе дядюшки Юриса под видом приказчика, что, по велению хозяина, должен был проверить, как идут дела в Дерпте.
        - В Дерпте теперь русские, - приняв за постой целый дукат, хозяин постоялого двора с сомнением покачал седой головой. - Тамошние купцы частью уехали, частью выжидают - вдруг да Дерпт перейдет под скипетр короля Магнуса? Вот то-то было бы и неплохо! Пока же вы там с опаскою, господин…
        - Валнис.
        - Господин Валнис. Не торопитесь.
        - Что вы, что вы, - замахал руками Акинфий. - Я вообще-то редко когда тороплюсь, а уж в этом-то деле и вовсе. Не знаете, будет ли наш король давать в ближайшее время бал или устраивать охоту? Не знаете? Жаль… Что-что? Как это - увезли? Кого? Русские?! Саму королеву? Вот дела! Так вот зачем наш славный король в Москву собирается. Н-да-а-а…
        Король так и не вышел из замка до самого отъезда. Да и выехал-то по сути тайно, без всяких пышных проводов, раненько поутру, еще засветло. Так бы Вальтер отъезд этот и пропустил, ежели б еще загодя не нанял одного мальчишку пастушка, что пас коров невдалеке от ворот замка. Тот и сообщил, прибежал рано утречком, заколотил в ворота, вызвав бешеный лай собак и проклятья старика трактирщика.
        - Да чтоб тебя черти взяли! Колотишь тут ни свет ни заря. А вот я тебя палкой, ага! Что, не по нраву? Вот тебе, вот!
        - У-уй, дядюшка, больно! Я к постояльцу вашему… господину - у-уй! - Валнису… Ой! А вот как раз и он. Господин Валнис, скажите…
        - Что такое, мой юный друг? Неужели…
        - Да-да, уехали! Только что - целая шайка. Рыцари, повозки, флаги!
        - Не шайка, друг мой, а королевский двор. Хотя разница небольшая. На вот тебе золотой. Отпустите его, милейший дядюшка Юрис, этот мальчишка просто выполнил порученное ему дело. Да, кстати! И я вот прямо сейчас съезжаю от вас. Мне бы лошадь… Помните, мы договаривались? Кажется, за два дуката…
        - За два - не помню, - отпустив пастушка, трактирщик хитровато прищурился. - Помню - за три.
        - За три так за три, - покладисто согласился «Валнис». - Ведите лошадь, любезнейший.
        Лошадь оказалась так себе - каурая, не особенно-то и молодая, кобылка. Но все же надо отдать должное, не совсем уж кляча. Как бы то ни было, королевский караван Вальтер увидел уже через час. Сверкнули на солнце рейтарские кирасы и шлемы, заиграли хоругви, золотом сверкнула на повороте приземистая королевская карета - та еще колымага, не на всякой дороженьке развернется. Такая карета уж точно никуда с тракта не денется, в лес да на луга не свернет… что весьма облегчало дело.
        Убийца не очень-то хотел отдаляться от Оберпалена, тем более углубляться в почти не проходимые болота и пущи псковских земель, или, как их называли в России, «немецкую украину-окраину». Сладить все здесь, в Ливонии - как можно быстрее. Однако и сломя голову не поспешать - тщательно все подготовить.
        Обогнав процессию по лесной дорожке, Вальтер подогнал лошадь, присмотрев удобный распадок. По обе стороны дороги зеленела болотная трясина, да и сам тракт проходил там по гати, хоть и широкой, но не очень-то надежной с виду. Его величество наверняка выйдет здесь из кареты. Тут-то и нужно ждать!
        Спешившись и присмотрев удобное местечко слева от трясины примерно в сотне шагов, наемник достал из заплечной сумы небольшой арбалет с зубчатой кремальерой и небольшим стальным луком. Умостив оружие на удобном суку, Вальтер принялся терпеливо ждать, уповая на удачу и вечное свое везение. Что и говорить - место он выбрал неплохое: кругом лес, липы, клены да ореховые заросли, уйти можно запросто, главное - попасть, ведь второй попытки уже не будет. Попасть, да…
        Скрипя колесами, королевская карета спустилась с пригорка к болоту. Кучер придержал лошадей. Кто-то из охраны - весь такой расфуфыренный, важный - спешился и с подозреньем попробовал ногою гать. Из засады хорошо видно было, как вельможа задумчиво почесал щегольскую бородку, повернулся к карете, отвесив низкий поклон, и что-то сказал - наверное, все ж таки рекомендовал королевской особе пройтись по гати пешком.
        Все всадники между тем спешились, взяв коней под уздцы. Из кареты с помощью слуг выбралась фигура в зеленом, шитом золотом плаще и при шпаге. Король!
        Тщательно прицеливаясь, убийца выждал, когда высокородная жертва сделает несколько шагов по гати, и потянул спусковой крючок арбалета…
        С железным звоном хлопнула тетива. Вылетевшая короткая стрела с огромной скоростью пронеслась в воздухе, ударив его величеству в грудь! Король зашатался, вроде бы поскользнувшись на гати, к нему тотчас же бросились придворные и слуги, подхватили под руки.
        Сунув свое оружие в заплечный мешок, Акинфий-Вальтер проворно юркнул в заросли, и вскоре, подгоняя свою каурую лошадку, уже выбрался на тракт, обойдя гать по пологой дуге и опередив задержавшуюся королевскую процессию на пару верст.
        Завидев на пути почтовую станцию - добротный каменный дом и корчму с просторным двором и конюшней - наемник, недолго думая, завернул в широко распахнутые ворота. Спешившись, привязал каурого к коновязи, нарочито не торопясь перекрестился на деревянный образ Мадонны на резном столбе, да, искоса поглядывая на сновавших по двору слуг, вошел в питейное заведение.
        - Не сыщется ли у вас кружки пива и немного еды для усталого путника?
        Трактирщик - здоровенный малый с лицом ловеласа и красным носом заядлого пьяницы - поклонился с самой радушной улыбкою:
        - Чего изволите, мой господин? Видать, издалека прибыли?
        - Изволю что уже сказал: пива и доброй пищи. А еду я из Плескау, и впрямь - не очень-то близкий путь.
        - Пива нальем. Подадим и лепешки со сметаной и салом, - покивав, хозяин жестом подозвал служку и снова обернулся к гостю. - Только вот, господин, ешьте быстрее. Мы ожидаем визита самого короля, и всех посторонних на это время… сами понимаете.
        - Короля?! - делано изумился наемник. - Неужели его величество посетит вашу корчму?
        - Не только посетит, но и отобедает, - кабатчик горделиво приосанился и расправил плечи. - И может быть, еще и останется на ночь!
        - Вот так штука! - Вальтер все еще разыгрывал удивление. - Это не шутка? Неужели и в правду так? Сам король…
        - Незадолго до вас, господин, уже прискакал вестник. Велел, чтоб готовились к встрече! Так что примерно через час-другой…
        - Вот бы на короля посмотреть! Хоть одним глазком…
        Корчмарь шмыгнул носом и развел руками:
        - Ну, тут уж ничем не смогу помочь. Сказано - чтоб никого.
        - Ах, жаль, жаль. А ведь так бы хотелось… хоть одним глазком. Внукам бы своим рассказывал!
        - Ну, оно понятно, - трактирщик неожиданно улыбнулся и заговорщически подмигнул гостю. - Кстати говоря, не один вы такой! Тут купцы виленские… тоже хотят посмотреть. Есть тут один холм, неподалеку. Там старый дуб, высо-окий, из тех, что язычники считали священными. Так с того холма… Особенно если забраться на дуб. Но, господин, надо знать тропы.
        - Пару грошей хватит за тропу? - ухмыльнулся в усы Акинфий.
        - Лучше три, господин. Один ведь надо дать проводнику…
        В ладони убийцы сверкнули серебряные кружочки. Кабатчик просиял лицом:
        - Пейте пока свое пиво, любезнейший господин. Ешьте лепешки. А я кликну мальчишку - он вас и проведет.
        Узкая охотничья тропка, спускаясь с тракта, круто ныряла в ольховые заросли, петляла так, что сам черт не разберет, и через сотню шагов взбиралась на холм, поросший небольшою дубравою. Босоногий мальчишка-слуга шел весьма уверенно и быстро. Из высокой травы свечками взмывали спугнутые путниками птицы, кругом желтели лютики, сладко розовел клевер, колыхались бледно-серые венчики пастушьей сумки. Ольху вскоре сменил орешник, затем показалась дубрава. Послышались голоса нетерпеливо переминавшихся с ноги на ногу зевак - виленских купцов, приведенных все тем же проводником еще ранее.
        - Неужели, господа, короля увидим?
        - Вот счастье-то!
        - Наш Магнус Ливонский - достойный государь.
        - Здравствуйте, господа. Лабас ритас, - подойдя, Вальтер поздоровался по-литовски. - Неужели и впрямь удастся увидеть? Хоть одним…
        - Увидим, увидим, - засмеялся плечистый торговец в дорогом кафтане синего немецкого сукна, щедро украшенном золочеными пуговицами, витыми шелковыми шнурами и прочей канителью. Голову купца покрывала столь же богатая суконная шапка с венчиком, тщательно расчесанная борода вальяжно падала на грудь, на поясе висели изрядных размеров кошель и большой кинжал в красных сафьяновых ножнах.
        - У нас, ежели что, и зрительная труба найдется! - показав зажатую в широкой ладони подзорную трубку, похвастал бородач. - Уж не переживайте, разглядим все.
        Торговцы и молодые приказчики толпились на вершине холма у старого дуба-патриарха с могучим узловатым стволом и раскидистой кроною. Подобные деревья и сами литовцы почитали с древних времен, и этому дубу тоже оказали почтение - украсили разноцветными ленточками, и, конечно же, чтя языческие традиции, взбираться на дерево не собирались. Да и без того и тракт, и корчма виднелись внизу как на ладони.
        - Карета! Карета! - вытянув шею, вдруг радостно заорал мальчишка. - Ой, прям из золота! Клянусь святой Анной! Прямо блестит вся, ага.
        - Это король, король! - заволновались и остальные. - А вон и стяги! И свита.
        - Эти, вон, в черных латах - рейтары.
        - А те, с синими перьями, рыцари.
        - А плащи-то, плащи какие богатые! Разноцветные - красные, желтые, синие… Это надо было постараться - так вот выкрасить ткань! Не простое дела, я вам скажу, не простое.
        - Да что они, сами, что ль, красили?
        - Я и не говорю, что сами. Говорю, что…
        - Смотрите, господа! Король! Вон-вон - в зеленом плаще. Из кареты выходит.
        - Корона! Корона - золотом горит!
        - Да не корона это. Просто шитая шапка.
        - А я говорю - корона!
        - Да нет. Похоже, что - рыцарский шлем.
        - Что же, его величество, по-вашему, в шлеме в карете ездит?
        - Шапка это, - опустив зрительную трубу, веско вымолвил бородач - по всему, он тут и был за старшего. - Золотом да самоцветами украшена. И павлиньими перьями.
        - Неужто павлиньими? - ахнул Акинфий. - Не поверю глазам своим. Быть такого не может!
        - Вот же Фома Неверующий! - хмыкнув, купец протянул подзорную трубу. - На вот, взгляни сам.
        Приложив окуляр к левому глазу, наемник закусил губу: король Речи Посполитой, Ливонии и Риги Магнус Датский шел себе спокойненько к корчме в сопровождении толпы придворных. Знакомая рыжеватая бородка, спокойное лицо, самоуверенная походка… Не шатался, и под руки его не вели. Так что же, выходит, он, Вальтер - промахнулся. Мог? Вполне. Все ж для прицельной стрельбы далековато. Стрела просто-напросто пролетела мимо, и король пошатнулся вовсе не от попадания, не от раны, а, видимо, поскользнулся на бревне болотной гати, такое ведь бывает, и часто. Поскользнулся, замедлил шаг - и стрела пролетела мимо. Что ж… Как там говорят у русских? И на старуху бывает проруха.
        Если убийца и расстроился, то не очень, так, самую малость. Досадно стало - не более. Не сделал дело сразу - так тоже случается. Значит, надо все тщательно продумать и повторить попытку снова. И тут многое зависело от того, заметили ли придворные саму попытку покушения. Арбалетная стрела - болт - короткая и быстрая штука, в глаза не бросается. Если б из лука стрелял, тогда, несомненно, да - заметили бы, а здесь…
        И все же рисковать больше не стоит. Не нужно повторять то, что уже было - засаду, стрельбу… даже заменив арбалет на мушкет. Надо устроить что-то другое. Что? А посмотреть! Увидеть, что там, впереди, на тракте. И нечего тут стоять, глаза пялить…
        - Ах, господа, счастье-то какое! Внукам своим будущим расскажу…
        Не прошло и получаса, как Вальтер уже скакал по тракту в сторону Плескау-Пскова, обгоняя по пути купцов и мелкие пешие отряды русского войска. Дорога шла берегом широкого озера, время от времени пересекая протоки и небольшие речушки, частью - бродом, но иногда - по мостикам.
        Один из таких мосточков как раз и пришелся наемнику по душе - деревянный, в меру высокий, однако же не очень большой, над быстрой стремниною. По низким берегам речушки густо разрослись ракиты и ивы, именно там убийца привязал коня, вытащил из переметных сум небольшие мешочки с порохом.
        Не столь уж и людным был сейчас тракт. Пропустив пару крестьянских возов и ватагу потешников-скоморохов, Акинфий проворно и со знанием дела заложил под опоры моста порох, там же, под мостом, приспособил свечку и, углядев появившуюся из-за поворота карету, вытащил огниво и трут, зажег. По всем прикидкам - как раз тогда, когда и нужно бы, но с таким расчетом, чтоб взрыв прогремел либо в момент проезда процессии по мосту, либо незадолго до этого.
        Поспешно укрывшись под ивою, убийца зарядил аркебузу - совсем небольшую, но здесь, по малости расстояния, весьма действенную. Может, правда, и не понадобится стрелять, но… Всякое ведь бывает, мало ли? Вдруг да расчет окажется неточным или слишком уж припозднится королевская кавалькада.
        Шипела сальная свечечка. Потрескивая, горело пламя. Слава богу, денек нынче выпал безветренный, спокойный. Горела свеча, в окружении всадников катила по тракту карета. Все ближе и ближе.
        Вот уже четверка коней въехала на мост, загромыхали по доскам колеса.
        Свеча догорела до пороховой насыпки. С треском и белым дымом вспыхнуло новое пламя, стремительное и злое. Пробежало к зарядам… Рвануло! Ахнуло!
        Взрыв был такой, что у прятавшегося под ивой наемника заложило уши. И мост, и карету в один миг разнесло в щепки! Затянуло все белым дымом, с грохотом повалились в реку балки и доски, улетели в кусты оторванные каретные двери, и одинокое колесо, подпрыгивая, покатилось вниз, по ухабам…
        - Король! Где король? Его величество…
        Напрасно суетились придворные. Из густого дыма не выбрался никто.
        - Обыскать здесь все! Давайте живо. Скорее!
        Убийца, конечно же, не стал дожидаться облавы, поспешно покинул свое убежище. Выбрался, прихватил коня, прошмыгнул кусточками к лесу да был таков! Можно бы сказать - с чувством полного удовлетворения за добротно исполненное многотрудное дело.

* * *
        Заведующий отделением первой психиатрической больницы имени Алексеева (бывшая имени Кащенко, также известная как Канатчикова дача) Игорь Иванович Гордевский - моложавый брюнет с, увы, заметной уже лысиной и небольшим брюшком - вытянул под столом ноги и, поправив видневшийся из-под отворотов белого врачебного халата галстук, бросил беглый взгляд в небольшое зеркальце, стоявшее здесь же, на столе, рядом с портретом семьи, вставленным в изящную рамку. Все как у всех. Стареющая мегера-жена и две уже взрослые дочери. Одна - банковский менеджер - замужем, вторая еще учится в медицинском. Денежки дочкам нужны, как без этого? И младшей - студентке, да и старшей - это одно название, что «менеджер», на самом деле обычный операционист и «сбегай, принеси, подай», как все молодые. Да и муж - «танкист», вот уж послал Господь зятя! Ленивый до ужаса, все бы резался в «Танчики», уж лень зад от стула оторвать да «побомбить» съездить. Машинка ведь есть - вот бы и подрабатывал, так ведь нет… А дочка его защищает, говорит, на работе упахивается. Ага, упахивается, как же! Это уж не старые времена, когда даже и
студенты… Впрочем, что там про старые времена говорить!
        Мысли Игоря Ивановича внезапно прервал заливистый телефонный звонок. Звонил не сотовый, а обычный - значит, домогался кто-то из официальных лиц, скорее всего, следователи экспертизами интересовались.
        - Заведующий отделением слушает, - психиатр вальяжно снял трубку. - А-а-а, Иван Андреевич! Как же, как же, рад слышать. Вы по поводу той девушки? Помню, помню. Ну-у, как вам сказать… - врач задумчиво сдвинул брови. - Нет, судебной перспективы у этого дела не будет, говорю вам вполне определенно. Девушка явно наш клиент, безо всяких сомнений. Явное эндогенное психическое заболевание, сопровождающееся навязчивыми состояниями и нарушениями сознания. Онейроид, знаете ли… Нет, нет, я не ругаюсь. У нас, в психиатрии, онейроидом принято называть то состояние пациента, когда частично сохраняющиеся реальные воспоминания перемежаются с чисто фантастическими переживаниями. В данном случае явно доминирует средневековье. Какие-то цари-короли и прочее. Так что, уважаемый мой, закрывайте дело… или, как там у вас говорят, прекращайте. Потому как субъекта преступления нет. Да-да, полная невменяемость. Не осознавала и не могла осознавать. Она и себя-то не осознает, господи! Кстати, у меня как раз был подобный случай… Позвольте-ка… да, года три назад. К нам тогда попал один молодой человек, называющий себя принцем
датским Магнусом. Нет, нет, не Гамлетом - Магнусом. Был когда-то в средневековье такой деятель. Кстати, малоизвестный в широких интеллигентских кругах. Говорил на старонемецком и датском. Так бывает, знаете ли - шизофреники обычно добиваются немалых успехов в изучении экзотических языков… Да, да, принц до сих пор у нас - не выпускать же? Да и родственники его не найдены. Я вот хочу его и эту вашу девочку… как бы это сказать… познакомить. Посмотреть, что будет, поставить, так сказать, эксперимент в чисто научных целях. Что же касается вас - заключение экспертизы будет готово к вечеру. Да-да, в диагнозе не сомневайтесь.
        Положив трубку, Гордевский погладил лысину и улыбнулся. Что ж, и впрямь эксперимент обещал быть интересным. Тем более, девочка-то оказалось такая красавица, что… Что грех было не воспользоваться! Накачать уколами и… А что? Зачем такой красоте пропадать зря? Пусть мозги набекрень, зато тело… Тем более, не впервой, не впервой… Ладно! С этим чуть позже. Пока же…
        Пододвинув телефонный аппарат поближе, Игорь Иванович, сняв трубку, набрал несколько цифр:
        - Вениамин? Да-да, Гордевский. Пришли мне парочку санитаров. Нет, нет, можно не особо дюжих.
        Открыв глаза, Маша настороженно осмотрелась вокруг и, закусив губу, вздохнула. С тех самых пор, как ее поместили сюда, ничего не изменилось. Все та же горница с высоким белым потолком и светло-зелеными стенками. Почти пустая, если не считать небольшого шкафчика и узкого жесткого ложа, к которому Машенька была примотана крепкими ремнями. Связана буквально по рукам и ногам - не встанешь, не выберешься. Правда, ее здесь кормили и давали еще какие-то маленькие разноцветные шарики. А еще - кололи острой иглой то в руку, а то, не к столу сказать, в попу. Не то чтобы больно, но… неприятно как-то, стыдно.
        Еще - выводили в уборную. Вон она, рядом, за дверью. Тут же - и решетчатое окно. Огромное, но опять же не выберешься, не убежишь, решетка, наверное, крепкая. Стражники все в белых одеждах, здоровущие такие бугаи, неразговорчивые. Еще монашки есть - те тоже в белом. Еще молодой парень - Веней звать. И… какой-то лысоватый, важный - его тут все боялись. Наверное, боярин местный или князь. Хотя если она в немецкой слободе, то, может, и барон или герцог.
        Здешняя еда, кстати сказать, показалась узнице какой-то безвкусной и малопитательной, шарики же разноцветные она не глотала - выплевывала незаметно, боялась, что отравят. Хотя если б хотели убить - так уже убили бы. Вчера же никаких шариков не давали и не кололи иголкою - от того, верно, сегодня и голова у Машеньки не кружилась, и вообще юная королева чувствовала себя сейчас более-менее сносно. Даже, вот, размышлять могла, хотя бы немного.
        Схватили княжну почти сразу после того, как она выскочила из повозки. На желтой карете подъехали с синими мигающими факелами. Убежать девушка не смогла - догнали. Схватили под руки - да в карету. Потом - в казенный дом, а затем вот - сюда, в узилище белое. Верно, какой-нибудь монастырь. Ох, господи-и-и-и… Не Иоанн ли, кровопивец клятый, всех этих людишек послал? Его, его рук дело!
        Бесшумно отворилась дверь, и на пороге возник тот самый лысоватый боярин в сопровождении двух стражников. Все трое - в белых рясах, как тут и было принято.
        Боярин разулыбался прямо с порога, велел стражам отвязать Машу да все справлялся о здоровье: как, мол, спала, да не холодно ли было, не жарко ли?
        Узница отвечал вежливо:
        - Благодарствую, спала хорошо. И холода, и тепла в меру. Запамятовала вот только, как ваше имя, господине любезнейший?
        - Ничего, ничего, я напомню: Игорь Иванович меня зовут. Игорь Иванович Гордевский, ваш лечащий врач.
        - Врач? Лекарь, что ли?
        Боярин поморщился:
        - Пусть будет лекарь. Халатик, вот, на сорочку накиньте… ага… А вот вам тапочки.
        - Мне б волосы расчесать…
        - Пожалуйста, пожалуйста, мы подождем. Там, на раковине - массажная щетка.
        - Да видала я гребень ваш… Служанку что, не пришлете?
        - Кого-кого?
        - Ла-адно, - потянувшись, девушка махнула рукой. - Придется уж самой, ага. Вижу, не дождешься от вас служанок. Куда идем-то?
        - В саду погуляете, милая. Там встретитесь кое с кем, поболтаете. А то, поди, скучно вам?
        - А то весело! - Машенька усмехнулась и, запахнув халат, покинула надоевшее узилище.
        Монастырский дворик оказался небольшим, но неожиданно уютным и даже красивым. Посыпанные песком аллейки, лавочки, кусты сирени и акации, цветочные клумбы. На одной из таких лавочек, под липою, сидел худосочный молодой человек в куцых штанах и халате. Каштановая бородка, бледное лицо… такое знакомое…
        - Магнус! - подбежав, ахнула королева.
        Молодой человек вздрогнул и резко вскинул голову:
        - О, Пресвятая дева! Хоть кто-то меня узнал.

* * *
        Опередив официальное посольство с фальшивым королем, Арцыбашев оказался в Москве уже в середине июля одна тысяча пятьсот семьдесят шестого года. Столица уже отстроилась после татарского погрома, вновь засияв новенькими срубами. Хоромы и обычные избы рубили в ближних лесах, затем сплавляли бревнами по Москве-реке, да на берегу собирали и тут же продавали всем желающим. Не задорого продавали, почти любой мог купить: кто хоромины, а кто просто избенку - кому что по карману. Вообще, в пятнадцатом веке жилье особой проблемы не составляло, тем более здесь, в Москве - леса-то вокруг полным полно - захлебнешься!
        Магнус, явившийся на Москву вместе с верным Михутрей и десятком добрых молодцев-слуг под видом небогатого тракайского купца Кристофора Литвина, поселился, соответственно выбранному образу, скромненько - на самой окраине, называемой Земляным городом, или еще - Скородомом. Наверное, от того, что уж очень скоро там новые дома строились - бригады артельщиков-плотников дни напролет стучали своими топорами. Затеянное королем дело весьма осложнялось тем, что опереться-то по сути было не на кого - врага Иоанна, московского дворянина Порфирьева сына Рдеева, увы, не так давно посадили на кол. Выдал ли он кого? Бог весть… Как бы то ни было, а нынче приходилось действовать на свой страх и риск.
        Постоялый двор, как и все здесь, тоже оказался новым, недавно выстроенным, вкусно пахнущим смолой и сладковатым ароматом леса. Хозяин, Григорий Ершов - проворный молодой человек лет тридцати, обремененный многодетной семьей и неистребимым желанием обустройства - проявлял поистине чудеса оборотистости: ставил дополнительный сруб с просторной трапезной и опочивальней на двадцать гостей, разводил лошадей, спекулировал срубами и даже умудрился через знакомого дьяка взять выгодный подряд на строительство моста через какой-то овраг в весьма криминальном райончике, называемом москвичами Чертолье, где «сам черт ногу сломит».
        Семь шкур за постой Григорий со своих гостей не драл, сговорились вполне разумно, правда, оплату трактирщик попросил вперед:
        - Люди бывают разные, знаете ли. Так что дюжина московских денег с вас, уважаемые! Коль уж до сентября жить собираетесь. А ежели вдруг раньше съедете - я вам разницу верну, не сомневайтесь.
        - Хорошо, - согласно кивнул король. - Только у нас денег никаких нет - ни московских, ни новгородских. Одни гроши литовские да еще талеры.
        - Ничего, ничего, уважаемые. Я и литовскими грошами возьму. Чай, серебряные.
        - Серебряные. На вот, пересчитай, мил человече.
        Поджарая фигура, короткая бородка, польский кафтан - всем обликом своим Григорий Ершов больше напоминал человека западнорусского, а вовсе не московита. Впрочем, и на Москве таковых появлялось все больше и больше - много было работы, много было возможностей, и ничего не хотелось упускать! Таровитый человек мог запросто сделать состояние года за два - за три, без всякого царского благоволения, исключительно собственными стараниями. Чем и занимался Григорий, да так, что даже днем, после обеда, не спал - все ведь в делах, некогда и прикорнуть было!
        Супруга его, Алевтина, тоже оказалась мужу под стать, и окромя рождения детей да ведения дома еще взяла на себя всю бухгалтерию, все подсчеты. Симпатичная худенькая блондинка с карими большими глазами, Алевтина была дочерью одного из крещеных татар, во множестве селившихся на московских землях еще со времен так называемого монголо-татарского ига.
        Магнус и Михутря с этой молодежью подружились сразу же, и каждый вечер проводили в приятной беседе - ужинали, пили вино с медовухою да вели разные разговоры дотемна. Местным частным предпринимателям - посадским людям - Ершовым любопытно было прослушать про разные страны - про Ливонию, про Литву да Польшу.
        В свою очередь, и сами Григорий с Алевтиной взахлеб пересказывали все московские сплетни… чему был очень рад Арцыбашев, старавшийся найти любой выход на Кремль и получить любую информацию о похищенной супруге.
        - Говорят, Иоанн Васильевич, государь наш батюшка, опять задумал жениться… и выбрал невестой Марию Долгорукую, княжну из древнего рода, - уложив детей спать, Алевтина тоже присоединилась к вечерней беседе. - Княжна красотою лепа, тут уж ничего не скажешь - как есть красавица писаная. Одначе же люди говорят, на мужчин она больно уж падкая. И с тем ее видали… и с этим… А ведь царицей хочет стать!
        - Да ведь какое нам дело, с кем она там была, - со смехом перебил супругу Григорий. - Главное, чтоб нраву была доброго, да чтоб мужа своего, государя нашего, добронравием полным смиряла.
        - Да Ивана, пожалуй, смиришь! - усомнился Магнус.
        - То так… - хозяин постоялого двора пригладил бороду. - Однако ж ежели при нашем государе какая-то злонравная ведьма будет - к добру ли? Лучше уж Маша Долгорукая, сказывают - она умна зело и нраву веселого, доброго.
        - Да, да, - покивала Алевтина. - Никто про княжну Долгорукую плохого не говорит, даже холопы ее - и те свою хозяйку хвалят. А что же до мужиков… так мало ли кто что болтает? Может, из зависти.
        Княжна Мария Долгорукая… Леонид опустил глаза, вспоминая недавний свой сон. Быть может - вещий? Там в послевоенном Стокгольме говорили, что княжна может помочь… Так поможет ли?
        - Григорий Иваныч, если не секрет, ты через кого подряды на Чертолье брал? Только не говори, что сами собой свалились.
        Ершов хмыкнул и покрутил усы:
        - Да уж не сами собой, вестимо. У меня в приказе Большого дворца подьячий знакомый есть. Сыздества еще дружим.
        - Нам был Кремль посмотреть, - хитровато прищурился Магнус. - Было б потом про что дома, на Литве, рассказать. Устроишь прогулку, а?
        - Да что уж… устроим.
        Подьячий из приказа Большого дворца оказался еще тот жук. Устроить прогулку по Кремлю он согласился, даже обещался лично показать все храмы и башни. Естественно, не за просто так, а за довольно приличную сумму, которую запросил вперед - на Москве на слово никому не верили.
        - Токмо оденьтесь попроще, в посконину, в сермяги. Пилы с собой прихватите да топоры - Григорий даст.
        - Топоры? Зачем это?
        - Плотниками скажетесь - по всему Кремлю запросто ходить будем! Там стройки везде.
        Так и сделали. Переоделись плотниками, заплатили подьячему талер, и уже на следующий день относительно свободно осмотрели весь Кремль - от соборов до ворот и башен. Правда, практической пользы от подобной экскурсии не оказалось почти никакой: все Кремлевские ворота и башни тщательно охранялись нарядами стрельцов и прочего служилого люда. Собственно, а чего ж еще было ждать-то? Что все нараспашку - кто хочешь, приходи, что хочешь, бери?
        Особенно тщательно охранялась Тайницкая башня. Как пояснил подьячий, именно в этой башне ныне томились важные государственные преступники, лица, замышлявшие презлое противу самого государя. Потому и охрана - мышь не проскользнет!
        Правда, о Тайницкой башне в последнее время ходили разного рода странные слухи - на чужой ведь роток не накинешь платок. Вот и болтали стражники всякое, правда - промеж собой, нарушая запреты. Но что знают двое - знает и свинья, так что заполучить информацию особого труда не составило, тот же подьячий и рассказал - за отдельную плату.
        Что-то нехорошее произошло в подвалах. Будто бы какая-то высокопоставленная узница перебила всю стражу, а потом вдруг внезапно исчезла - словно сам дьявол ее забрал! Искали потом, не нашли - ни живую, ни мертвую, - а боярин Умной-Колычев, к особе сей приставленный, говорят, умом тронулся, все повторяя о какой-то «диавольской зелени», да в дальнюю вотчину свою убежал. Царь его покамест не трогал - что с болезного взять?
        «Диавольская зелень», - Арцыбашев закусил губу. Пожалуй, только он один и знал, что это такое! Мерцающая зеленоватая дымка - открылись ворота в иной мир… Открылись и сразу захлопнулись. Или… может, не сразу? Может, еще можно пройти? Говорят, окошко подвальное зеленью до сих пор светилось.
        Не желая подставлять своих спутников и друзей, Магнус-Леонид явился к башне один - в сермяге, с бадьей раствора и мастерком - инструментом каменщика.
        - Эй, служивые, отворяй! Отворяй, говорю - спите там, что ли?
        - Да кто ты такой, чтоб орать? - в распахнувшуюся дверь выглянула заспанная физиономия стрельца. - Или сам захотел в узилище? Так мы это быстро.
        - В узилище-то мне и надо, - поставив бадью наземь, ухмыльнулся король. - Провал поганый заделать напрочь.
        - Провал, говоришь?
        - За тем и послан… По велению государеву самим князем Мстиславским!
        - Ну, у князя мы, мил человек, спросим.
        - Спросите утром, а посейчас до работы допустите - неча мне без дела стоять, хорошие деньги обещаны.
        - Ну, коли обещаны… Заходи давай, - стрелец посторонился, грозно подкрутив ус. - Однако ж мы тебя на время работы закроем. А уж как подтвердит князь - выпустим.
        - Делайте, как вам надо, - махнув рукой, Леонид подхватил бадейку и вслед за стрельцом спустился в темный подвал Тайницкой башни.
        Снаружи смеркалось уже, и лжекаменщик выпросил стрельцов факел. Уселся поудобнее на пол да, для виду проскребывая мастерком по стене, принялся ждать, не совсем понимая, чего именно. То ли откроется провал, то ли стена растает в зыбкой зеленой дымке… хоть что-нибудь случилось бы, ради этого он сюда и явился.
        Одна мыслишка все же тревожила, мешала сосредоточиться. А вдруг да не выйдет ничего, вдруг да завтра ответ держать придется? Тогда что же - на дыбу? Ага - фиг вам! Тогда сбросить покрывало инкогнито, открыться, добиться встречи с царем, а там видно будет, куда кривая выведет.
        Кривая вывела куда надо. Арцыбашев уже начал подремывать, как вдруг ударила по глазам сверкнувшая изумрудами зелень, и часть стены растворилась, ушла, обнажив черный проход в подземелье, в иные миры.

* * *
        - Я так понимаю, эта тварь, убийца моего сына, останется безнаказанной? - вальяжного вида мужчину лет пятидесяти можно было принять за вполне преуспевающего бизнесмена - дорогой английский костюм, лаковые туфли, золотой «Ролекс»… вот только манеры - манеры остались прежними, бандитскими, из кровавых девяностых.
        - Она ж в психушке, Васильич, - несмело напомнил кто-то из челяди - бывших «братков» с бритыми затылками и квадратными плечами. Именно таких «авторитетный бизнесмен» Игнат Васильевич Кружкин сейчас и собрал, именно что из бывших. Впрочем, и в настоящем роль «братков» мало изменилась. Разве что чуть притихли - времена пока что стояли не те.
        - Знаю, что в психушке, знаю, что дура, - Игнат Васильевич глянул на «братков» исподлобья таким жутковатым, поистине волчьим взглядом, что всем этим парням стало как-то нехорошо. - Но! Она должна умереть. Око за око, зуб за зуб. Не знаю уж, кто сказал, но верно!
        Окружающие засопели, понуро уставились в покрытый дорогим ковром пол. Если уж так рассуждать - «зуб за зуб» - так сейчас и не жили бы они вовсе, давно бы лежали во сырой земле… как, кстати, многие.
        - Я тебя услышал, дядя Гнат, - дюжий, чем-то похожий на медведя малый с круглым красным лицом приложил руку к сердцу. - Сделаем.
        - Пусть эта тварь умирает мучительно и долго, - прикрыв глаза, распорядился Васильич. - Снимете все на видео. Ну, что встали? Пошли! Да, Матвей… я на тебя надеюсь.
        - Я ж сказал - сделаем.
        Чуть задержавшись, медведеобразный браток кивнул хозяину и, шмыгнув носом, вышел следом за остальными.

* * *
        Это был не он! Не тот Магнус, не любимый муж, не король Ливонии и Речи Посполитой. Кто-то чужой, совершенно! Но похож, очень похож… если бы не прищуренный левый глаз… вероятно, какая-то болезнь.
        Однако он назвал себя датским принцем Магнусом! Самозванец… но зачем?
        - Ваше величество, вы, как я понимаю, еще и король Ливонии? - хитро прищурилась Маша.
        - Король Ливонии? - самозванец похлопал ресницами. - Ну… вообще-то, пока я правлю лишь островом Эзель. Иоанн Московский заманил меня в Москву, дабы предложить ливонскую корону и собственную племянницу в жены. Однако же все как-то пошло не так. Вы кто?
        - Княжна Старицкая… принцесса крови. Вы разрешите присесть?
        - О, пожалуйста, пожалуйста, прошу…
        Магнус торопливо подвинулся на скамье и, боязливо оглянувшись вокруг, понизил голос:
        - За мной здесь постоянно следят. Не знаю, что это за место. Похоже на тюрьму, но…
        - И давно вы тут?
        - Три года уже, - принц покусал губу и неожиданно улыбнулся. - Знаете, здесь иногда и неплохо. Спокойно, сыто. Вот только скучновато - да! Правда, есть один волшебный предмет, называется - теле-ви-зор. Вы видели?
        - Нет.
        - Еще увидите. Вам понравится. Вам покажут. Если будете себя хорошо вести.
        - Что значит - хорошо вести? - напряженно переспросила королева.
        - Ну-у… никому не прекословить, не хамить, не драться.
        - И самое главное - не пытаться бежать?
        - Почему - бежать? - Магнус искренне удивился. - К примеру, меня здесь никто не держит. Здешний герцог сказал, что в любой момент могу уйти. Я даже уходил… пару раз… и всегда возвращался! - Узкое лицо принца вдруг сделалось белым, в глазах промелькнул самый настоящий страх, голос опустился до шепота. - Вы… вы знаете, что там, снаружи? Там совершенно другой мир! Колдовской, непонятный, страшный! А здесь… здесь хорошо - спокойно, уютно.
        - Значит, ваше высочество, говорите - спокойно можно уйти?
        - Не знаю, как вам. Но мне точно. Только здесь некуда идти, клянусь Святой Девой!
        Мелькнула за спиной белая тень.
        - Ну, как, поговорили? - местный герцог, облаченный в ослепительно белую рясу, подошел незаметно, растянул тонкие губы в самой радушной улыбке. - Что же, на первый раз все. Не раз еще встретитесь, пока же, Машенька, прошу вас на процедуры. Прошу, прошу.
        Пожав плечами, девушка поднялась со скамьи и пошла рядом с герцогом. Тот все улыбался, шутил, однако глаза смотрели холодно, цепко и как-то отчужденно. Так смотрит змея на лягушку, прежде чем проглотить.
        - Как вам Магнус?
        - Он лжет! - холодно отозвалась Маша. - Никакой он не принц. Самозванец!
        Герцог глянул на свою спутницу с неожиданным удивлением:
        - Так-та-ак… А у вас, Машенька, кажется, бывают проблески сознания… так-та-ак… мы с вами поработаем, обещаю!
        - Я могу выйти из вашего монастыря в город? - сбавив шаг, прямо в лоб спросила узница.
        Герцог дернул шеей:
        - Пока - нет. Но в будущем обязательно. Не торопитесь, Машенька, пусть все идет своим чередом.
        Снова все та же келья. Тоскливо-зеленые стены, белый потолок. Зарешеченное окно, выходящее в сад. К ложу теперь не привязали, однако дверь заперли на замок - Мария слышала.
        Оставшись одна, девушка уселась на колченогий стул у самого окошка. Сидела, смотрела на гуляющих по саду людей, думала. Вдруг вспомнился тот въедливый тип, приказной дьяк или подьячий, что расспрашивал ее про тех парней. Маша тогда так и ответила - мол, не простые парни это, а разбойники, воры, злое дело умыслившие. Не она б их, так они ее. Ну, ведь понятно все! Однако ж дьяк все свое талдычил и вот сюда - в монастырь - упек. Впрочем, настоятель, кажется, обещался отпустить, правда, не теперь, не сразу. А когда? Один Бог про то ведает, что же касаемо узницы, то ей тут сидеть не с руки. Домой возвращаться надо! Там и Володенька, сыночек, и трон - не один даже.
        Ближе к вечеру принесли ужин, как всегда невкусный, скоромный. Наскоро перекусив, Маша снова уселась у окошка и, глядя на темнеющее небо, принялась размышлять о том, как выбраться из обители. Самое трудное, надо сказать, заключалось вовсе не в том, чтоб сбежать - это было просто. Иное дело - куда бежать-то? Юная королева принялась вспоминать похожую ситуацию, когда она с любимым супругом оказалась в подобном же мире - с самобеглыми повозками и всем таким прочим. Тогда ведь они выбрались! Через деревню где-то под Новгородом. И принадлежала та деревня боярину, боярину…
        Узница закусила губу, вспоминая, и ни капельки не сомневалась, что вспомнит. Не сейчас, так потом. Не сегодня - так завтра.
        Между тем внизу, во дворе, вдруг забегали, замельтешили чьи-то тени, замелькали отблески факелов, или, как их тут называли, фонарей. Что-то явно происходило… впрочем, довольно быстро успокоилось, а снаружи в коридоре послышались гулкие шаги.
        - Эта палата?
        - Эта, эта… Погодите. Я сам сперва!
        Щелкнул замок. Дюжий мужичага в белой рясе - местный! - вошел в узилище, подошел прямиком к ложу и, сдернув одеяло, изумленно застыл. Никого под одеялом не оказалось! Лишь подушка да свернутый матрас.
        Маша же тихонько выскользнула из-за двери в коридор… На том ее везенье и кончилось. Трое здоровяков схватили ее под руки да с ухмылками потащили по коридору вниз, зажав рот, чтоб не кричала. Девчонка попыталась вырваться, да поняла, что никак. Грубая злая сила безжалостно и неумолимо тащила ее, быть может - навстречу смерти.

* * *
        Арцыбашев выбрался из подземелья в каком-то старом дворе, рядом с мусорными контейнерами. Стояла ночь или поздний вечер, на верхних этажах светилось два окна, все остальные жильцы, судя по всему, спали. Невдалеке, перед аркою, тускло сверкал желтый фонарь, больше сгущая тьму, нежели освещая. Впрочем, и в его призрачном свете можно было попытаться хоть что-нибудь разобрать.
        Первым делом Леонид кинулся к припаркованным автомобилям. Ржавый «Запорожец»! Черт, неужели опять… Ага! А вот новенький «Рено Логан», рядом «Форд-Фокус» - тоже не старый.
        Похоже, то, настоящее время! Его время, Леонида Арцыбашева! Однако кто сказал, что Маша именно здесь? Рассуждать умозрительно Арцыбашев никогда не любил и сейчас тоже не стал - принялся действовать.
        В первую очередь нужно было определиться самому.
        Нырнув под арку, Леонид оказался на ярко освещенной улице, довольно машинной и многолюдной. Не такая уж и поздняя оказалась ночь! Еще даже и толпы туристов гуляли, фотографировались… К Арцыбашеву тут же пристали:
        - А можно с вами сфото…
        - Да пожалуйста! Только позвонить дайте, а то я свой мобильник дома забыл.
        Кожаные поршни, порты, вышитая рубаха, сермяжный, подпоясанный вервием зипун - выглядел Леня, надо сказать, весьма колоритно!
        - А вы Ивана Грозного случайно не видели?
        Король аж вздрогнул. Вот это вопрос!
        - Он ведь где-то здесь ходил… Может, обратно на Красную площадь пошел? Мы и с ним хотели сфоткаться.
        Ах, да… Никакой это не Иоанн! Ряженый. Такой же, как вот сейчас и сам Арцыбашев.
        - Вы мобильник просили…
        - Да-да! Спасибо большое.
        Молодой человек быстро набрал знакомый номер. Не мобильный - того не помнил, - домашний. Лучшего дружка-приятеля принялся вызванивать. Ну, возьми ж ты трубку, возьми! Неужто дома нету? Тогда надо с туристов денег на метро взять, и… О! Откликнулись, кажется!
        - Здоров, Тима! Ты? Да я, я… Что значит - среди ночи? Слушай, такое дело… выручай! Помощь твоя нужна. Ты не мог бы вот прямо сейчас за мной приехать… да недалеко совсем, в центре… Простава с меня. Что значит - две недели пропадал? Это я-то? Ну, приедешь - расскажу.
        Назвав адрес, Леонид с благодарностью вернул телефон младенцу и покачал головой. Больше трех лет он где-то шлялся, женился, королем Речи Посполитой стал… а тут всего-то прошло две недели. Две недели! Всего…
        - Эй, что стоишь-то? Чего столбом-то встал? Садись уже…
        Тимоха, дружбан старый! Его «Лексус»! Подкатил уже, тормознул, кивнул на дверь - залезай, мол.
        - Ну и прикид у тебя! А уж запах… Ты, Лень, бомжевал, что ли?
        - В подземельях лазал.
        - А-а-а… Нашел чего?
        - Да так… не особо густо.
        Тимоха, Тимофей Иванов, держал в Москве крутую антикварную лавку под броским названием «Персида», в коей Леня имел счастие трудиться старшим менеджером и ответственным за все.
        - Тебя домой отвезти?
        - Ну да. Слушай, я карточку банковскую потерял… Как бы побыстрее новую сделать?
        - Договоримся, сделаем, - Тимофей ловко вырулил на Тверскую. - Дня три подождешь. А пока на вот тебе наличка… хе-хе… господин бомж!
        Тимоха протянул «пятерку».
        - Ты все там же, на «Молодежной»?
        - Там… Ой! У меня ж и ключей нет. Придется двери ломать.
        Двери не ломали: договорились, проплатили - перебрались через соседский балкон.
        От души поблагодарив приятеля, Арцыбашев первым делом принял душ, после чего, усевшись в кресле, достал из заначки початую бутыль вискаря. Выпил, вытянул ноги. Господи, неужели дома? Впрочем, все здесь уже казалось чужим. Все какое-то маленькое, убогое… не королевское! И должность - старший менеджер - тьфу! Какой-то, прости, господи, лавочник. Иное дело - король Речи Посполитой! Звучит никак не хуже, чем «президент России»! Впрочем, это все лирика, главное же - сын там остался… и Маши рядом нет. А как ее искать? Если здесь, а не в шестидесятых-семидесятых? По полицейским новостям, конечно же! Можно еще объявление дать - мол, потерялась девушка… девушка-реконструктор, все время ходит в старинной одежде, называет себя королевой Речи Посполитой или княжной Марией Старицкой. В общем, не от мира сего. Кто что слышал-видел - просьба откликнуться за вознаграждение. За очень солидное вознаграждение, да.
        Не откликнулся никто. Ни в «Вконтакте», ни в «Одноклассниках», ни на «Моем мире», ни даже в «Фейсбуке» - нигде. Леонид, впрочем, не отчаивался: подавал объявления в «желтых» газетах и даже на радио - денег не жалел. Чего их было жалеть-то? Король он или хрен с горы? На всякий пожарный Леонид приобрел пистолет - конечно, пневматику - и шокер. Приобрел и стал ждать. Просто жил, вернее сказать пытался. Получалось плохо.
        К ужасу своему, Арцыбашев вдруг обнаружил, что вся эта вот современная жизнь его жутко раздражает! Нет, послушать «Арию» или, там, «Апокалиптику» - это хорошо, конечно, но все остальное… Эти вечно спешащие людишки, их дешевые смешные понты, все эти дурацки машинки, дачки, квартирки. Простолюдины - они простолюдины и есть, и вся власть - у простолюдинов. Потому и плохо все. Потому и воруют - простолюдин не может не воровать, не может не пускать в глаза пыль - просто по своему мозговому устройству не может. Он же не дворянин и не знает понятия чести. Лавочник - он везде лавочник. И в министерстве, и в государственной думе - где угодно, на любом посту. Всюду лавочники, людей же родовитых, истинной элиты, рыцарей - нет. Все извелись, и не только в России - везде. Нет элиты. А кто вместо нее? Те же разбогатевшие простолюдины да еще шуты - спортсмены, скоморохи всякие. Развлекатели. Неправильный такой мир. По-дурацки устроенный и именно поэтому обреченный на смерть. Рано или поздно - крякнет. Либо накроется ядерной войной, либо еще как… не важно. Потому что простолюдины у власти. Лавочники, для которых
самое важное - собственный карман набить, а там и трава не расти.
        Леонид вдруг понял, что жить в таком мире - без чести и совести - он не сможет никак. Тем более - без Маши… о которой пока что ни слуху ни духу.
        Плеснув в стакан «Гленморанжи», Арцыбашев подошел к полке - выбрать какой-нибудь компакт-диск… «Металлику» или, вот, «Тиамат»…
        В этом момент загудел, затренькал мобильник - второй, что имелся у Лени, именно этот номер он везде и разместил.
        - Да… Да-да! Девушка? Королевой называет себя? А какой именно? Не помните… м-да… А где она? В психиатрической больнице? Ага… Это бывшая имени Кащенко? Да знаю я, как добраться, спасибо. Ждите, еду уже, ага!

* * *
        Лиходеи привезли похищенную узницу на какую-то усадьбу, видно принадлежащую какому-то боярину или даже князю. Хотя нет, не князю. Хоромы маловаты, не княжеские - всего-то в три этажа, да и вообще какие-то приземистые. Ни тебе крыльца высокого, ни галереек, ни теремов! Бедновато как-то, убого. Заборчик тоже хиленький, про ворота нечего и говорить - чугунные, литые. Такие воротца даже и из небольшой пушчоночки вышибить - на раз. Даже воротная башня, и та отсутствует! Не крепость, а недоразумение. Такую с наскока взять - раз плюнуть, никакой осады не нужно.
        Все примечала Маша, мотала на ус… или, уж лучше сказать, на локон. У самых ворот - будка с собаками. Псинища злые, зубастые, однако же две штуки всего. Слуг в доме мало, только один и вышел - привратник. На собак цыкнул, ворота отворил, повозку самобеглую пропуская. Теперь вот ворота сами по себе закрывались - забавно. Всего же лиходеев трое. Плюс привратник, итого - четверо. Не так-то и много, ага. Правда, все трое - парни здоровущие, кровь с молоком, и мускулы - каменные. Однако же без сабель. Верно, с ножами и мелкими - под одеждой не видно - пистолями наподобие того самого «браунинга». Хороший был пистолик, жаль, пришлось оставить… да и заряды закончились, стало быть - не о чем и жалеть.
        Что псы, что разбойники эти - рылами почти одинаковы, одинаково и поглядывают - зверовато. Однако ж один из злыдней всю дорогу Машино бедро поглаживал. И это хорошо… Пока же кто она для них? Мелкая дрожащая от страха девчонка - пусть так и думают, ага.
        А вон там, у забора - деревья. Яблони, вишни. Можно перескочить - если быстро бежать, псинищи не догонят. Впрочем, собак лучше порешить… чем только? И еще интересно - зачем они ее сюда привезли? Выкуп стребовать, или…
        Один из парняг вдруг ощерился:
        - Так мы ее сразу и…
        - Нет! - другой, красномордый, мотнул головой.
        - Да что, Матвей, тянуть-то?
        - Васильич звонил только что. Велел обождать. Сказал - сам в глаза змеище посмотреть хочет. Так что обождем.
        - Ну, ждать так ждать - наше дело маленькое. Может, Васильич и сам не прочь…
        - Да он же без виагры не может!
        - Так виагры-то тут целый воз.
        - А ну, цыц! - бывший за старшего Матвей грязно выругался: мол, хватит болтать и над «папою» издеваться, не то языки быстро укоротят.
        Грубо схватив под руки, узницу затолкнули в подвал, гулкий и темный, совсем без окон и с матерчатым, на металлических палках ложем. Главный разбойник - Матвей - назвал его смешно - «раскладушка».
        - Там вон туалет, - уходя, Матвей указал на маленькую дверцу. - Попить тебе принесем. Сиди, дура, тихо, будешь орать - огребешь, ясно?
        - Ясно, боярин-князь. Я тихо-тихо буду.
        Разбойники хохотнули:
        - Как она тебя, а? Боярин-князь!
        - Так дура и есть дура.
        - А с виду ничего, аппетитная. Я б с такой… А, Матвей? Пока Васильича ждем. Он ведь не сказал, чтоб не трогать…
        - Посмотрим, - глухо бросил Матвей, закрывая дверь. - Там видно будет.
        Руки узнице не связали, видно, не посчитали нужным - ну что там сможет против трех здоровенных мужиков этакая пигалица? Вообще, за серьезного врага здесь ее, кажется, не держали. Так, мышь серая, наступи - раздавишь.
        Долго Машенька в одиночестве не сидела - дверь вскоре открылась, и на пороге возник один из лиходеев. Не Матвей, нет, куда как моложе, наглей.
        - На вот, пей. Слушай, а ты правда - дура?
        - Сам ты дурень, - Маша сверкнула глазами. - Чего обзываешься-то?
        - Да просто, - парень повел плечом, но почему-то не уходил, искоса посматривая на узницу словно кот на сметану. Это славно, славно… Интересно, где у него нож? Неужто нету?
        - А нельзя мне эту баклажку разрезать? Чтоб пить удобнее…
        - Разрезать? Ну… - лиходей хохотнул. - Почему же нельзя? Но если только услуга за услугу. Я тебе разрежу, а ты мне… Так, по-быренькому… ну, ты поняла…
        Маша, конечно, поняла, чай, не дура, как ее тут почему-то упорно именовали.
        - Ты режь, режь… Договорились.
        Взяв в руки прозрачную баклагу, парняга вылил половину воды прямо на пол и достал раскладной нож.
        Узница тоже времени зря не теряла: вскочив с раскладушки, скинула с плеч халат… и быстро стянула рубашку - примечая, куда лиходей уберет нож. Ага - в левый карман кожаного куцего зипуна.
        - А ты ничего, - подойдя к Маше, разбойник сглотнул слюну. - Красивая, как… как нимфа! Жаль, что… Хотя, может, Васильич тебя и помилует. Отработаешь ведь… Ох ты ж, киса!
        Грубо схватив узницу за грудь, парняга быстренько спустил порты:
        - Ну, давай, начнем, что ли? Что стоишь? Делай! Работай, говорю, с-сука…
        - А ты глаза закрой. А то я стесняюсь.
        - Чего-чего? Ах ты… - осерчав, лиходей сжал кулак, намереваясь ударить. Да, видно, передумал, ухмыльнулся. - Хотя, может, так и поинтересней будет…
        Опустившись на колени, девушка провела правой рукой по бедру парня… правой же скользнула в карман его куртки, вытащила нож и, мгновенно разложив лезвие, ударила лиходея в сердце. Четко, быстро, сильно - как когда-то учили.
        Он так и завалился, почти беззвучно и даже не охнув. Смешной такой - без штанов, полуголый…
        Быстро проскользнув в дверь, Марьюшка поднялась по лестнице, оказавшись в обширной полутемной зале. Девушка на секунду застыла, напряженно прислушиваясь и, услыхав донесшиеся со двора голоса, проворно юркнула в приоткрытую слева дверь, да там и затихарилась, с любопытством осматриваясь вокруг.
        Сквозь высокие стрельчатые окна в просторную горницу проникал льющийся со двора свет фонарей. Массивный стол, шкафы, мягкие лавки. В углу на малом сундучке этот… те-ле… Впрочем, сейчас не важно, как он там называется, куда важнее другое - на стене, на ковре, висели пара коротких метательных копий - сулиц, массивная алебарда и меч!
        Вот это славно! Все лучше, чем какой-то там ножичек…
        - Матвее-е-ей! - жуткий крик вдруг раздался из-за дверей, в зале. - Там, там…
        - Да что там такое-то?
        - Сам глянь, да.
        Княжна присмотрела оружие по руке - копье. Алебарда слишком уж тяжела, а меч - тупой донельзя, таким только оглушить можно. Копья же в самый раз - острые…
        Примерилась Марьюшка, прикинула на руке сулицу… да метнула в распахнувшуюся дверь, не говоря худого слова.
        - А я говорю, здесь она, больше ей некуда…
        Ловко брошенное копье угодило Матвею в грудь. Разбойник захрипел, схватил древко руками. Со рта его хлынула на грудь черная густая кровь, глаза закатились, и мертвое тело резко осело на пол.
        Второй бросок вышел неточным - видя такое дело, оставшийся в живых лиходей моментально рванул обратно в залу.
        - Ладно, - сняв со стены алебарду, Маша зловеще прищурилась. - Еще поглядим, кто кого! Еще поглядим…
        Снаружи, во дворе, между тем послышались выстрелы. Истошно заскулил пес. Гулко заурчала повозка… выехала на скорости со двора, выбив ворота!
        Все это Маша видела в окно, сжимая в руке алебарду. Затем, заслышав чьи-то шаги, спряталась в уголке, за дверью. Приготовила алебарду, замахнулась… Ну, голову с плеч снести не снесет, но шею порвет точно!
        - Моя дорогая королева, - произнесли из-за дверей по-немецки. - Если вы вдруг захотите ударить меня чем-нибудь тяжелым, советую не торопиться.
        Княжна нервно закусила губу. Голос казался знакомым… родным…
        Глава 8
        Осень 1576 г.
        Москва
        Леонид торопился, гнал машину, как мог - нужно было успеть до закрытия портала… если тот еще действует. Наверное, должен бы… а если, нет? На тот случай у Арцыбашева тоже имелся план действий: уж тогда пришлось бы остаться в нынешней Москве да жить привычной жизнью обычного российского обывателя. Раньше, еще года три назад, Леня весьма обрадовался бы такому повороту дела, но только не сейчас, когда там, в родном королевстве (не в одном даже!) дел просто невпроворот! Опять же - сын, Вольдемарус…
        На Балтике - шведы, на юге - подзуживаемый турками Стефан Баторий вот-вот нападет, опять же с Иваном Грозным проблемы. Со всем надо разбираться, и по возможности срочно. Заслать оружие венгерским повстанцам, поддержать казаков, гайдуков - да хоть черта лысого, лишь бы отвлечь султана Мурада. Что же касаемо Швеции, так и там вполне можно организовать какую-нибудь внутреннюю заварушку, пусть поцапаются за престол. Иван же Васильевич… С ним надо что-то решать! Очередной заговор? Почему бы и нет? Там ведь имеется масса достойнейших людей, которые при благоприятных условиях способны на многое. Те же Шуйские, Бельские, Долгорукие - чего далеко ходить?
        Сворачивая на Тверскую-Ямскую, Леонид снова вспомнил сон про Машу Долгорукую. Про то, что княжна могла бы помочь решить все с Иваном. Или не в этом смысле был сон? Может, и не вещий вовсе.
        Иоанн… интересно, все у них с княжной слаживается? Или царь импотент уже? Леонид хмыкнул, вспомнив о пачке виагры, прихваченной в бандитском особняке. Может, подарить ее царю-батюшке? Авось опробует - простит?
        Как бы там ни было, однако ближе юной красавицы Долгорукой к Иоанну Грозному сейчас никого нету. Через нее и действовать, подумать только - как?
        - Маша, ты что про Долгорукую знаешь?
        - Дева веселая, - Маша всю дорогу сидела на заднем сиденье, закрыв глаза - от высокой скорости ее тошнило, тем более сейчас - беременную. Хоть и незаметен еще живот, а все же… - Не сказать, чтоб кроткого нраву, но и не зла, - открыв глаза, королева задумчиво накрутила на палец локон. На дорогу и по сторонам девушка сейчас не смотрела - вспоминала, думала.
        - А что она любит? Чего боится? Дружит с кем?
        Арцыбашев совершенно не думал сейчас о новой, современной Москве - все мысли его были там, в далеком - и таком близком! - прошлом.
        - Из подруг… даже не знаю, давно на Москве не была, - честно призналась Марьюшка. - В теремах княжеских, знаешь, не очень-то с кем и подружишь. Москва - не Ливония и не Литва, женщины свободы не имеют. Особливо молодые незамужние девы. Вот, как Машка, княжна. Хотя… - королева вдруг улыбнулась. - Она-то как раз делала, что хотела. Очень уж своевольной росла, да! Вот, Иоанна зацепила - неужто царицей станет? А что ж! Чего б не стать?
        - Чего-то ты не очень уверенно говоришь, милая, - Леонид покачал головой.
        - Да Машуля-то царицей не против, - все так же задумчиво пояснила Мария. - Однако еще ведь и сам Иоанн есть! А уж он гневлив больно. Машка-то - не дева давно… сама хвасталась, призналась. Не ведаю, знает ли об этом царь.
        - Думаешь, не одобрит?
        - Ха! Не одобрит? Лютою смертью казнить велит!
        - Но он же княжну, кажется, любит?
        - Плохо ты знаешь Ивана, мой дорогой.
        Свернув во двор, беглецы бросили машину и быстро зашагали к мусорным контейнерам, к канализационному люку. Было почти безлюдно, если не считать прикорнувшего невдалеке на скамейке бомжа, коего Арцыбашев хотел было нейтрализовать шокером, да, тут же передумав, махнул рукой - черт-то с ним, с бедолагой этим.
        - Ой, ну и запах! - едва Леонид откинул тяжелую крышку, Маша поморщилась, но, больше ничего не сказав, следом за мужем полезла в затхлое подземелье.
        Включив специально прихваченный фонарик, его величество вполне уверенно зашагал куда-то во тьму. Дорогу он хорошо помнил, чай, не впервой, да и юная его супружница тоже стала ориентироваться:
        - Ой, а я вот здесь тоже шла! И тут… И вон там, где кости да череп.
        Белеющие человеческие кости - это был хороший ориентир, сразу от скелета Магнус резко повернул вправо, прошел еще шагов двадцать. Остановился и поднял голову, увидев наверху знакомое зеленоватое свечение.
        Слава Богу! Нащупав лестницу, король обернулся:
        - Ну, милая моя, вот и пришли. Выбираемся осторожно, без шума и пыли.
        Очевидно, здесь, в прошлом, времени с момента исчезновения Арцыбашева прошло еще очень мало, быть может, всего-то час или два. На улице уже смеркалось, снаружи зажгли факелы, и отблески оранжево-желтого пламени, проникая сквозь узенькое окно, плясали на темных стенах узилища.
        Выбравшись из подземелья, Машенька не удержалась, чихнула.
        За дверью тотчас же раздались шаги:
        - Ты что там, паря, простыл, что ль?
        - Да закончил уже! - спрятав в ладони электрошокер, отозвался молодой человек. - Давай выпускай.
        Страж вдруг засомневался:
        - Выпустить-то не долго. Да поначалу надобно работу твою глянуть. И нарочного подождать, узнать насчет тебя посланного.
        - Надо - подождем, - спокойно согласился король. - А работу… хошь, так прямо сейчас и глянь, зацени!
        - А и гляну.
        Немедленно распахнулась дверь. Сверкнул бело-голубым огоньком разряд… Подхватив на руки грузное тело стражника, Арцыбашев осторожно положил его на пол и махнул рукой супруге:
        - Идем осторожненько. Не забыла, как шокером пользоваться?
        Юная королева хмыкнула:
        - У меня и нож есть.
        - Экая ты у меня кровожадная, милая, - выходя в коридор, прошептал Магнус. - Ага! Слышишь? Голоса! Надо бы их по одному. Хотя… Один уже не скоро очнется, сколь там остальных? Всего-то двое… ну, трое. Управимся!
        «Каменщик» не ошибся - в «караулке» у самого выхода сидели на лавке двое стражников и азартно резались в кости.
        - Все, парни, работу исполнил! Выпускай!
        - Хо, выпускай! А Федот где?
        - Так идет…
        Пожав плечами, Арцыбашев нагло уселся на лавку, отвлекая стражей «простым и естественным вопросом»:
        - Кости дайте метнуть! У меня с полдюжины «новгородок» имеются.
        - «Новгородки», говоришь? - забыв про Федота, стражники азартно переглянулись. - А покажь!
        Магнус вытащил шокер.
        - В кошеле от…
        - Чудной какой-то кошель.
        - Так ты наклонись ближе!
        Снова разряд. Вернее, два - но один за другим, почти слитно. Два разряда - два тела.
        - Однако нехудо, - заценила Маша. - Это ты насмерть их?
        - Не, полежат да очнутся.
        - Тогда надобно побыстрей уходить. Тем более, ты сам говорил - кого-то они куда-то по твою душу послали. Вдруг да явится, да не один?
        Супруга глаголила истинную правду - нужно было поторапливаться. Выход из подвала Тайницкой башни, к большому сожалению беглецов, вел вовсе не из Кремля, а наоборот, в Кремль. Стражники как раз закрывали ворота - темнело, близилась ночь.
        - А ну-ка, Маша, постой… эй, эй, робяты! - выскочив из-за угла, словно черт, Арцыбашев замахал руками. - А я? Я-то как же? Мне-то как домой?
        - А ты кто?
        - Да не видно, что ль? Каменщик я, артельщик.
        - Эко ты припозднился. Спал, что ли? Ваши-то давно уж ушли, - добродушный с виду страж в сверкающем колонтаре и шлеме-мисюрке лениво погладил бороду. Остальные воины даже не среагировали - подумаешь, какой-то там припозднившийся мужик! Естественно, ворота ради него никто открывать не собирался, вот еще.
        - Ночью по Кремлю шататься нельзя. В подвал бросят ужо, - все с той же ленцою предупредил стражник.
        - И что ж мне теперь делать-то? Куда податься?
        - К Никольским воротам подайся, паря. Их позжей всех закрывают, ага. Может, успеешь ишшо.
        Поблагодарив стражника, Магнус бросился прямо через куст, схватил Машу за руку:
        - Бежим, милая! Бежим.
        - Что - гонится кто?
        - Не, к воротам успеть бы.
        Они неслись, как сумасшедшие, мимо соборной паперти и дворцов, по мощенной дубовыми плашками дорожке. Где-то горели факелы, где-то нет, и путь освещала выплывшая на небо луна, похожая на обкусанную банную бадью - шайку.
        Слава Господу, кажется…
        - Хто такие?
        - Каменщик я, артельщик. А то - жонка моя, обед приносила.
        - Припозднились вы с обедом.
        - Так это… на молитву в Архангельский храм зашли. Ой, красота-то! У нас в Твери такой нет.
        - Так вы тверские, что ль?
        - Ну да, тверские… Дядечка, нам бы пройти.
        - Дак идите - не держу, - дюжий стрелец в зеленом кафтане поправил на груди берендейку с пороховыми мешочками и, повернувшись, крикнул воротной страже: - Эй! Тут вон еще деревенщина… Артельщики тверские.
        - Плотники, что ль?
        - Не, каменщики.
        - Каменщики нам без надобности. А плотники бы сгодились! Эй, паря, у тебя, чай, среди плотников знакомых нет?
        - Да есть. А чего надо-то?
        - Сговориться бы - крыльцо на дворе поправить.
        - Так завтра и сговоритесь, ага. Кого спросить-то?
        - Кольшу, Федосьева сына, стрельца. Это я и есть - Кольша.
        - Ужо не забуду.
        Перейдя Неглинную по куцему деревянному мосточку, беглецы озадаченно остановились на небольшой площади с недавно восстановленной деревянной церковкой.
        - Ну… и куда теперь? - королева сверкнула глазами.
        - Знаю одного человечка, на Скородоме… тут недалеко.
        - Пусть и недалеко, да как пройдем-то? - резонно напомнила Маша. - Ночь на дворе, улицы все рогатками перегорожены, стрельцы везде. А где стрельцов нет - там лихие людишки. Шокеров наших на них не хватит.
        - Однако ж ты права, милая…
        Бросив рассеянный взгляд на отражавшуюся в реке луну, Магнус вдруг заметил…
        - Эй, лодочник! Лодочни-и-ик! Мать твою… оглох, что ли?
        Утлый челнок, повернув, пристал к берегу.
        - Почто орешь-то? - хмуро осведомился лодочник - кособородый мужик в темном зипуне и круглой суконной шапке, всем своим обликом напоминавший подмосковного крестьянина или какого-нибудь посадского человека из мастеровых.
        - Нам на Скородом бы… А то рогатки везде.
        - На Скородом, говоришь? Так я-то, вишь, в другую сторону.
        - Заплатим, сколько скажешь, только доставь!
        Хитрые глаза перевозчика вспыхнули алчностью:
        - А куда вам на Скородом?
        - Григория Ершова постоялый двор знаешь?
        - Гришку-то? Как не знать. А вы ему родня, что ль?
        - Считай, что родня. Постояльцы.
        - Дюжина «новгородок»! Посейчас. Сразу!
        - Ну… у нас нет сейчас. На постоялом дворе бы и…
        - Как знаете.
        Разочарованно свистнув, кособородый оттолкнулся от берега веслом.
        - Эй, эй! - замахал руками Магнус. - Я вот тебе… зипун свой отдам.
        - Сдался он мне…
        - Или… пока за деньгами хожу, сестрицу родную в залог оставлю.
        - Сестрицу, говоришь?
        Маша так и была, в чем сбежала: растрепанные волосы, накинутый поверх сорочки халат.
        - Ладно, - заценил лодочник. - Сестрица твоя - баская девка, только уж больно тоща. Не кормишь ты ее, что ли? Ну, садитесь уже - чего встали-то?
        Разворачивая челн, лодочник навалился на весла. Остались позади мрачновато-красные башни Кремля, освещенные ущербной луною, проплыли справа валы Китай-города, потянулся белый город, застроенный хоромами купцов и приказных дьяков. А вот и Скородом - Земляной город…
        - Вон, вон, к пристани давай, к вымолу, - привстав, показал рукой Арцыбашев. - Тут до двора Ершова - рукой подать. Сестрица посидит, а я сбегаю.
        - Давай, беги. Дюжина «новгородок» с вас - не забыл?
        Выбравшись на мостки, Магнус обернулся к супруге:
        - Ежели что - ты знаешь, что делать.
        Маша молча кивнула и улыбнулась - иди, мол, нечего тут рассуждать.
        Арцыбашев исчез, растворился в ночи. Лишь из-за заборов донесся злобный собачий лай. Цепные хозяйские псы, почуяв чужака, подали голос.
        - Ишь, разлаялись, - бросив косой взгляд на Машу, лодочник покачал головой.
        - Хозяйское добро стерегут, - усмехнулась дева. - Хороший пес немалых денег стоит.
        Где-то далеко за рекой вдруг зазвонил колокол. Его подхватил второй, третий.
        - Господи, - встрепенулась Мария. - Пожар, что ли? С чего так трезвонят-то?
        - В Кремле колокола бьют, - кособородый прислушался, приложив ладонь к уху. - Не, не пожар - на набат не похоже. К вечерне - поздно уже, к заутрене рано. Верно, случилось что. Так, не особенно для Москвы важное. Кто-нить что-нить украл или сбег.
        - Да как - не важное? - не выдержав, возмутилась княжна. - Это ж Кремль, не что-нибудь! Сам царь-государь здесь!
        - А вот и нет, - лодочник важно усмехнулся с видом человека, знающего все и вся. - Царь-батюшка наш Иоанн Васильевич, да пошлет ему господь здоровья, давно уж не в Кремле живет, а в слободе Александровской. Там дворец у него, палаты царские! Тут, на Кремле, Симеон Бекбулатович, царь, проживаху…
        - Ой, любит Иоанн Васильевич на части государство делить, - с недобрым прищуром королева сплюнула в воду. - То опричнина с земщиной, то вот - Симеон Бекбулатович, царь. Чтоб каждый в другом врага видел, чтоб стравить всех, чтоб…
        - А ты ведь не из простых людей, дева! - неожиданно перебил лодочник.
        Маша хмыкнула:
        - Ясно, не из простых. А ты как узнал?
        - Горда больно, строптива. О царе вон как говоришь - будто ровня тебе Иоанн Васильевич!
        - Может, и ровня, - с деланым безразличием отозвалась девушка. - Твое какое дело о моих речах?
        - Да боже упаси, мне и дела нету, - перевозчик замахал руками. - Плату токмо за провоз отдайте, ага. Да и ступайте себе с миром. А я уж - молчок! Неча мне в чужие дела лезти.
        - Правильно, - одобрительно кивнула Машенька. - Как говорит мой муж, меньше знаешь, крепче спишь.
        - О то и дело!
        Кособородый немного помолчал, поглядывая то на девушку, то на луну, потом шмыгнул носом и, словно бы невзначай, спросил:
        - Вот мне интересно, дева. Чтоб ты сделал, коли б я к тебе полез?
        - А ты попробуй! - глаза королевы сверкнули грозной грозовой синью. - Ну?
        - Что ты, что ты! - замахал руками лодочник. - Окстись! И в мыслях не было. Я ведь так просто спросил, для интересу.
        - Ну, вот тебе - для интересу, - вытащив из кармана халата нож, Маша тут же выставила лезвие и принялась крутить клинок в руке с такой непостижимой ловкостью и проворством, что у бедолаги перевозчика от удивления отвисла челюсть. Могла бы, конечно, вытащить и электрошокер - да боялась, что «мелкая молния» на лодочника впечатление не произведет.
        - Ну ты, дева, дай-о-ошь!
        - Я еще и не так могу. Да не пугайся ты, не разбойница я, не лиходейка… Э-эй! А ну, положи весло! Положи, я кому сказала!
        - Паря! На вот тебе деньгу, - закричал с берега Магнус.
        Что и говорить, вернулся вовремя, да еще не один - с верным Михутрею.
        - Ой… да тут много! - развязав брошенный мешочек, лодочник растерянно моргнул. - Мы ж на дюжину всего договаривались, а тут…
        - Бери, бери, дядько, - покровительственно улыбнувшись, Маша ступила на скользкие доски вымола.
        Арцыбашев тут же поддержал супругу под руку да шепотом спросил - зачем нож достала. Неужто лодочник, собака такая, осмелился…
        - Не, не осмелился. Хотя, может быть, и хотел. А ножик я ему просто так показала - он сам просил.
        А над Москвой все плыл звон кремлевских колоколов, подхваченный на многих городских колоколенках. Как верно заметил лодочник, это вовсе не был тревожный набат, да и особенной праздничности в сем звоне не слышалось. Дребезжали колокола не величественно, а так, строго по-деловому, будто что-то важное сообщить хотели.
        - Верно, ловят кого-то, - сворачивая в темный проулок, предположил Михутря. - Сообщают, чтоб задерживали всех подозрительных. Случаем, не вас?
        - Может, и нас, - Маша повела плечом и хитро прищурилась. - А ты что такой веселый-то?
        - Вас, ваше величество, очень рад видеть!
        Как бы то ни было, а из Москвы нужно было срочно бежать, выбираться! Частный московский предприниматель Григорий Ершов пока еще верил в легенду о литовском купце и его людях, однако это именно что - пока. Пока не пошли по дворам ушлые приказные людишки, пока не закричали по площадям глашатаи, не зачитали приметы беглецов, не огласили список их вин, а самое главное - обещанную за способствование поимке сумму.
        Впрочем, в случае с Ершовыми дело было не в сумме, в конце концов, деньги они и сами зарабатывали прекрасно. Другое дело, что в случае чего приказные велением царя запросто могли отобрать бизнес. Под любым предлогом отжали бы постоялый двор, лишили бы выгодных подрядов. Так что ссориться с властью Григорию было не с руки - беглецы это хорошо понимали.
        Выбраться из столицы оказалось не таким уж простым делом. Приказные сработали оперативно - были уже готовы и приметы, на всех дорогах стояли отряды стрельцов, проводили досмотры да обыски. Все ловили опальную княжну Марию Старицкую, за которую государь обещал целую сотню талеров, шубу с царского плеча, а холопам - свободное звание.
        Маша, конечно, изменилась с московских времен: выросла, похорошела… И все же слишком уж многие ее на Москве знали, помнили. Особенно дворня, и этого следовало опасаться больше всего.
        Окромя всего прочего, во всех сыскных грамотах указывалось, что со «Старицкой прелестницей ведьмою» может быть «муж лет тридцати или чуть более, высокий, телосложения крепкого, волос и борода - светлые, с рыжиной, говор - ученый, „с мнози непонятными словесы“».
        - На всех дорогах лютуют, - напившись кваса, докладывал вернувшийся из разведки Михутря. - Иных дев и заголяться заставляют, такоже и подозрительных отроков - а вдруг то дева переодетая?
        - На всех дорогах, говоришь? - переспросил Магнус. - И на том тракте, что в Александровскую слободу ведет?
        - Ну, на том не так, - Михаэль хмыкнул и подкрутил усы. - Беглецы ведь в пасть царю не полезут.
        - А мы так и сделаем, - негромко промолвил король. - Прямо в пасть и сунемся. А там - поглядим.
        На Торговой (будущей - Красной) площади беглецы купили воз соленых осетров и простой возок - не пешком же за осетрами тащиться? Там же невдалеке, близ приказной избы, Михутря уговорил писаря смастырить подорожную грамоту, чтоб было все честь по чести: мол, везут к царскому столу осетров, выловленных там-то сям-то, засоленных по такому-то рецепту ляпкиным-тяпкиным.
        Так вот, с осетрами, с грамотою, и поехали. Машу, крепко подумав, решили отроком не наряжать, оставить, как есть - девкою. Девичьи-то округлости под одеждой мужской не особо скроешь, любой приметливый человечек заинтересуется, а приказные да стрельцы еще и разденут. Оно надо?
        Вот и осталась королева в девках, только - в простолюдинках ныне, в дочках купеческих. Все, что надобно, там же, на торговой площади, и купили. Обрядилась Машенька в сарафан да в сапожки черевчатые, волосы луковым отваром выкрасила, косы заплела, на голову платом баской повязала, щеки нарумянила, набелила лоб, насурьмила брови. Как тогда и принято было - уж от души!
        Арцыбашев как глянул, так и обомлел, не узнал супруги! Не девушка - кукла. Как есть - кукла фарфоровая, или, по-современному говоря, фотомодель.
        Так заставы все и проехали, кроме одной - последней или самой крайней, перед самой Александровской слободою. Тут, недалече, и у Старицких были когда-то вотчины. Впрочем, много где были - род-то, чай, знатный, Рюриковичи, не хухры-мухры.
        На последней заставе сильно заинтересовались. Нет, не Машей и не Магнусом, а… осетриной! Хорошо ли засолена, да не отравится ли батюшка-царь? Бывший при стрельцах подьячий даже затеял пробы - самолично выхватил кусочек, облизнулся… да протянул худородному служке:
        - А ну-тко, отпробуй, Онфим.
        - Ась?
        - Осетра, говорю, спробуй, черт худой… Что на девку-то вылупился?
        - Так я это… Осетра?
        Поправив на голове шапку, парнишка откусил кусок. Прожевал. Губы его растянулись аж до ушей:
        - Вку-у-усно!
        - Вкусно ему, ишь…
        - Не соблаговолите ли, уважаемый, взять за труды кусочек? - купец поступал как надо, как принято… Подьячий ухмыльнулся в бороду: чего ж и не взять, когда вот так вот, со всем уважением?
        - Ладно уж. Давай корзинку да проезжайте… Что, корзинки нет? Ну, уж пес с вами - возьмем и в свою. Онфимко! Да ты спишь там, что ль? Корзину, говорю, тащи!
        Молодой - лет шестнадцати - служка во все глаза таращился на «купецкую дочку»… За что после проезда воза словил от подьячего хорошую оплеуху.
        - На вот тебе, паря! Чтоб порасторопнее был да на девок не засматривался. На вот тебе, н-на! Я вот тя посейчас ишшо и в розги велю.
        - Ой, батюшко Федосий Ильментьевич, не надо в розги, Христом-Богом прошу! - размазывая по лицу пущенную только что юшку, возопил отрок. - Я ить узнал! Узнал!
        - Да кого, пес, узнал-то? Боярина Осетра Батьковича?
        - Боярышню! Княжну… ну, эту самую, ведьму. Про которую в грамоте…
        - Что-что? - вот тут уже насторожились и подьячий, и стрелецкий десятник. - А ну, повтори.
        - Так я и говорю, - утирая кровавые сопли, Онфимко ощерился, словно жеребец. - Там, в возке, никакая не купецкая дочь. Княжна это, Марья Владимировна Старицкая! Язм ее во-от с таких малых лет знаю, мы у Старицких в холопях, в челяди дворовой были. Она! Христом-Богом клянусь!
        - Та-ак… - почмокав губами, подьячий поглядел на десятника. - А ну-ка, Иване Филатыч, стрельцов-от за возом отправь. Пусть деву притащат, а мы поглядим.
        Узрев бегущих стрельцов, Михутря заподозрил неладное:
        - Кажись, мой король, что-то пошло не так.
        - Опознали меня, похоже, - честно призналась Маша. - Тот парень, служка… Онфим. У нас в холопях был. Сыздетства меня помнит.

* * *
        Наемный убийца, последний из свободных ландскнехтов, Акинфий-Вальтер, конечно же, догадался, что король Ливонии и Речи Посполитой - подменный! Таких лже-Магнусов в посольском обозе, наверное, имелось несколько. Так, на всякий случай. Что ж, ничего в этом мире не ново - многие правители имели при себе двойников.
        Здесь же, правда, другой случай. Король послал двойника (двойников) вместо себя и сам, собственною персоной, при посольстве не был. А где тогда был? Если его жену, королеву Марию, украли по приказу царя Иоанна - то есть принудили отъехать в Москву, - так, значит, и Ливонец уже давно там, в Московии, а посольство это - нарочное, для отвода глаз. Едут себе, не торопясь, под каждым кустом разбивают шатры, отдыхают. Магнус же тем временем действует. Тайно и, может быть, не без успеха. Молодец! Что и говорить - ловко придумал. Вот только как же его теперь достать? В Москву ехать? Придется, наверное… Хоть и опасно - могут узнать, не столь уж и много времени прошло со дня смерти Ивана Ивановича, царевича. Поди, следствие ведут, да. Опасно! Опасно… однако же надо. Надобно дукаты турецкие отрабатывать.
        Плюнув на «королевский» обоз, Акинфий выбрался на проезжую дорогу и, погоняя лошадь, помчался до первой ямской станции, где и пристал к обозу псковских купцов, намеревавшихся как можно скорее прибыть в Москву на ярмарку.

* * *
        Прячась за забором, Магнус осторожно выглянул. Стрельцы - и с ними молодой служка, отрок - остановились на небольшой площади, безуспешно пытаясь разглядеть следы в желтовато-серой дорожной пыли.
        - Вроде туда поехали, - погремев портупеей-берендейкой, десятник задумчиво сдвинул шапку на затылок. - Вон колея-то!
        - И вон колея, Федос, - указал пальцем другой ратник, с сивой реденькой бороденкой. - И вон там… Чай, перекресток - телег проезжало много.
        - Ничего! - десятник покусал ус. - С осетрами воз не так-то легко спрятать. Так, Микола, Кряк, по усадьбам пройдитесь, поспрошайте, послушайте. Остальные - со мной, постоялые дворы осмотрим.
        Распорядившись, десятник и подчиненные ему стрельцы свернули на широкую улицу и скрылись за липами и зарослями молоденьких веселых березок.
        - Воз наш найдут, как пить дать, - негромко промолвил Михутря. - Приметы у них есть… По дворам пойдут, опросят. Выбираться надо, ваше величество!
        - Ясно, что надо, - юная королева Мария досадливо покусала губу. - Однако как? Мыслю, сторожу они уже на всех дорогах выставили. Иоанн за меня немало злата пообещал - так что уж будут стараться не оплошать. Землю рыть станут!
        - Может, в лесу, в урочище каком отсидеться? - неуверенно предположил бывший разбойник и гёз. - Помню, мы как-то под Брюгге узрели испанцев…
        - Не отсидимся, - Маша упрямо сдвинула брови. - Коль уж узнали - искать будут везде! С собаками всю округу прочешут. Да и ведь по болотам, по оврагам да буреломам так вот, запросто, не пройдешь. По тропинкам придется - а там пастушки, рыбаки, охотнички… Да мужики с бабами в поле робят - сенокос. Кто-нибудь да увидит, не пройдешь незаметно.
        - Что ж нам, нигде не укрыться, не спрятаться? Да не может такого быть! - азартно заспорил Михутря. - Нидерланды - на что уж земля тесная, а все ж и там…
        - Тихо! - до того молчавший Магнус, перебил спорщиков и скривил губы в улыбке. - Нигде мы прятаться не будем. Прямо в царские хоромы пойдем!
        - К Иоанну, царю? - королева удивленно округлила глаза.
        - Пожалуй, не совсем к нему, милая. Скорей к подружке твоей, к Маше.
        - К какой еще Маше… Ой! Не к Долгорукой ли, часом?
        - К ней, к ней, - король погладил женушку по плечу.
        - Так она ж нас…
        - Смотря как подойти, милая. Смотря как явиться… Ну, что, готовы? - поцеловав Машу в щеку, Магнус обвел бодрым взглядом свою немногочисленную свиту.
        - Всегда готовы, ваше величество! - браво вытянулся Михутря. - Куда скажешь - хоть в ад! И тогда самим чертям там придется тошно, клянусь мой шпагой и мощами святой Бригитты!
        - Ты ж вроде православный, герр майор? - король негромко расхохотался. - Чего ж тогда католическими святыми клянешься?
        - Так, ваше величество, что первым на ум пришло. Вот, помню, стояли мы невдалеке от Лейдена…
        - Потом расскажешь, майор. Пора в путь, - король поднял голову и осмотрелся, закрываясь ладонью от бьющего в глаза солнышка. - Где тут палаты-то царские? Это не там, за березою? Вон, золоченая маковка…
        - Это, милый мой, церковь, - хмыкнул Машенька. - А дворец чуть подале… Видишь, вон, за осинами - терема?
        В царские палаты вся честная компания проникла с заднего двора, особенно ни перед кем не светясь. Нет, через частокол не лезли, не перепрыгивали - несолидно как-то для королевских особ. Просто раздербанили невдалеке, на лугу, стог, да так вот, с сеном-то, через хозяйственные ворота и прошли - никто и не остановил и не спросил ничего. Да и некому было, на заднедворье царских палат каждый занимался делом. Кто кормил уток, кто-то - отдельно - гусей, иные же - всю прочую птицу. Артель плотников - с полдюжины человек - деловито обшивала тесом крышу какой-то постройки, с дворцовой кухни доносился аромат свежевыпеченных пирогов.
        - Калачи пекут, - шумно втянув ноздрями воздух, Михутря сглотнул слюну. - Вот бы сейчас калачика-то. Я б не отказался!
        - Не калачи это - рыбники, - возразила Маша. - Чуешь, рыбой жареной пахнет?
        Герр майор со вздохом кивнул:
        - Пусть рыбник. Я б посейчас и рыбников бы покушал! Помню, зашло как-то в Антверпен одно рыбацкое судно…
        - Тихо вы! - внимательно осматриваясь, цыкнул король. - Калачи у них, рыбники… Думайте лучше, как в хоромы пробраться!
        Обширный царский дворец состоял примерно из дюжины соединенных между собою срубов. Горницы на высоких подклетях, просторные летние светлицы, сени, терема с затейливо изогнутыми крышами. Всюду узорочье, резьба, окна в хоромах не слюдяные - стеклянные.
        - Н-да-а… и где же мы тут княжну-то найдем? - скривил губы Михутря. - Тут подумать надо.
        - Не, думать тут нечего, - королева Мария неожиданно рассмеялась в голос, так что даже птичницы оглянулись, пусть ненадолго, от работы не отрываясь. - Во-он ту светелку видите? С распахнутым окном, с занавесками желтыми шелковыми. Маша Долгорукая, сколь помню, всегда желтый цвет жаловала… Там она! Еще спит, поди, после заутрени.
        - Там, верно, и стражи полно.
        - Не думаю, - Маша отрицательно покачала головой. - Чтоб княжна Долгорукая да еще каких-то там стражей у себя в сенях терпела? Чай, не узница - княжна, будущая царица! Небось, Иоанну то же самое молвила.
        - Ну, царь-то ей, конечно, навстречу пошел… раз уж невестушка попросила, - прищурившись, Арцыбашев смотрел на хоромы, прикидывая, каким образом туда незаметно пробраться. - Однако же что ж выходит - кто хочешь к Машеньке Долгорукой заходи, что хочешь - бери?
        - Да кто ж в царские хоромы войдет? - резонно возразила Мария. - Кому на кол-то охота?
        - Нам тоже неохота, - Магнус, наконец, увидел то, что столь тщательно высматривал. - Вон крыльцо, двери распахнуты. Там и сени - как раз куда надо ведут. Пошли, братие! Только помните: всем разом в светлицу не врываться! Вы в сенях останетесь, а княжну мы с Машей вдвоем навестим.

* * *
        Окна дворца подернулись морозною наледью, едва пропуская дневной свет, и без того неяркий, смурной. С вечера еще небо заволокло сизыми снеговыми тучами, всю ночь напролет шел снег, и нынче слышно было, как скрипела лопатами челядь - расчищали.
        Впрочем, Машеньке Долгорукой было сейчас не до этого. Кусая до крови губы, юная красавица лежала связанною, нагою, и сам царь - согбенный и тощий крючконосый уродец - злобно пинал ее сапогами, ругаясь и приговаривая:
        - Получи, тварь, н-на! Самого царя обманул, корвища! Тьфу на тебя, тьфу.
        Густые волосы княжны золотом разлились по ворсистому ковру, привезенному для царя из далекой Персии, белое тело казалось выточенным из мрамора - не дева, а дивная греческая статуя неописуемой красоты!
        - На вот тебе, корвища, на!
        Царь схватил с лавки плеть, пару раз ударил, стеганул… Кровавые рубцы разорвали белую кожу.
        - Корвища! Корвища! Тьфу…
        Не очень-то и сильно бил Иоанн. Немощен уже стал, словно глубокий старик - откуда сила? Не так было и больно, как обидно. И это - тот самый человек, который всего неделю назад стоял перед юной княжной на коленях, восхищался, признавался в вечной любви, готов был носить на руках и послушно исполнить малейший каприз, любое желание! А теперь… ишь ты - «корвища»… Как будто она, Марья Долгорукая, должна была вечно невинность хранить. Да кабы знала, что спутается с самим царем - так и сохранила бы, ради трона-то можно и потерпеть. Однако кто же мог знать?
        - Сволочь! Гадина! Тля! Раздавлю-у-у-у!!!
        Иоанн заходился в крике - отвратительный плешивый плюгавец с редкой козлиной бородкою и безумным взглядом гнусного палача, возомнившего себя Богом.
        - Раздавлю-у-у-у!
        Ударил еще пару раз, напоследок пнул и затих, обессиленно рухнув на лавку. Бросил на пол плеть, позвал дребезжащим голосом:
        - Э-эй… кто там есть?
        - Все мы тут! Верные слуги твои, государь!
        Только того и ждали, мерзли в сенях - зова! Спальники, стольники, кравчие… Вбежали, на колени бухнулись и этак глумливо, искоса, на княжну опозоренную посматривали. Девка красивая - чего бы не посмотреть? А потом и насладиться - как казнить будут.
        Козлищи! Твари конченые. Неделю назад - пятки лизать были готовы.
        - Повелеваю казнити корвищу лютой смертью! - вскочив, Иоанн схватил дрожащими руками посох, ударил об пол. - На кол ее, на кол! Чтоб все видели, чтоб все-е…
        - Нельзя, государь, чтоб все…
        Несмотря на полную свою обреченность, Марья скосила глаза - а кто это там такой умный? Кто царю перечить осмелился? А-а-а, Афанасий! Афонька Нагой, боярин Афанасий Федорович. Кстати, он к ней, к Маше-то, относился так себе, с прохладцей…
        - Никак не можно, великий государь, чтоб люд московский жизнь твою языками своими поганил. Потому и с разбойницей этой надобно как можно быстрее управиться. И без лишних глаза. Да хоть вот - в прорубь.
        - В прорубь? - Иван Васильевич живо обрадовался, даже потер руки. - А ведь и дело! Так что… повелеваю! Живо сани запрячь, и мой возок…
        Руки… холодные липкие руки схватили лежащую на полу княжну, словно неживой кусок мяса. Общупали всю, обгладили гадостно, сволокли вниз, во двор, да, бросив в сани, накинули сверху шубу. Не участие проявили - расчет. Чтоб не померла раньше времени, по дороге к пруду, от мороза не окочурилась - зима, чай, не лето.
        Долгорукая не плакала - слез уже не было, да и знала, уж ежели Иоанн что решил, слезами его не разжалобишь. Тогда что зря слезы лить? Эту вот свору - тварей придворных - тешить?
        - Н-но, милая! Н-но…
        Поехали. Заскрипел под полозьями снег. Слышно было, как поскакали рядом кони. Стрельцов малый отрядец… Вот остановились. Распахнулись ворота, выпустили сани. За ним покатил царский возок. Интересно, захочет ли Иоанн перед казнью взглянуть в глаза той, которую так любил? Любил ведь, на полном серьезе любил, не притворялся! Любил - и отправил на смерть.
        Нет, не подошел. Даже из возка не вышел. Так, выглянул только… И вправду - козел! Ну, что же… Господи-и-и…
        Маша принялась молиться, истово и совершенно искренне, как не молилась уже давно.
        «Господи Иисус-предержитель… Да святится имя твое, да приидет царствие твое… Прости меня, прости дуру грешную. За то, что о простом люде московском не вспоминала, не молилась за землю русскую, все о себе, дура, думала, да об Иване… Думала! А вон оно вышло как… Господи, прости же за все… за грехи все… за грехи…»
        - Начинайте!
        Вокруг проруби уже собрались люди, кто увидел, заметил - из Александровской слободы. Пошептавшись с царем, подошел к саням боярин Афанасий Нагой, откашлялся:
        - Православные! Ныне узрите, как государь наш карает. Изменщики превеликие, Долгорукие князья, воровским умышленьем своим да обманом повенчали государя с девкой, коя до венца еще слюбилась с неким злодеем да пришла во храм в скверне блудодеяния - и государь о том не ведал! И за то богомерзкое дело повелел великий государь подлую девку Марийку в пруду утопить!
        Собравшиеся загалдели, но тут же притихли - по знаку царя Нагой махнул рукой ратникам. Те мигом сорвали с юной злодейки шубу, поволокли нагую преступницу по снегу. Княжна распахнула глаза. Вот и прорубь! Черная, страшная…
        Княжну схватили за ноги, сунули в тонкий, затянувший прорубь, ледок головой.
        Не холодной показалась несчастной деве вода, а горячей! Как в бане, парной. Такой горячей, что и терпеть невозможно. Кожу словно кипятком ошпарило… Расцарапал голые плечи лед… А потом сдавило грудь и стало невозможно дышать, и что-то потянуло на дно, а наверху светилось в проруби дымчато-серое, затянутое низкими облаками небо. Светилось и быстро гасло. Вот потемнело в глаза, сдавило ребра… и легкие вдруг разорвала тупая боль.
        Воздуха! Воздуха… Вздохнуть бы!

* * *
        - Разрешите? Ой…
        Завидев стоявшую перед овальным венецианским зеркалом абсолютно голую девушку, Арцыбашев поспешно отвернулся и даже попятился, отметив, впрочем, для себя, что княжна Мария Долгорукая была, конечно, не красивее его собственной супруги… но красавица штучная, этакая длинноногая фотомодель с упругой грудью и карими - с желтыми чертиками - лазами. А уж волосы… золотым водопадом - да по белым плечам!
        Ткнув мужа локтем в бок - так, на всякий случай, чтоб не засматривался - юная королева быстро взяла дело в свои руки:
        - Здравствуй, Машуля. Нам поговорить бы…
        - Машка… Старицкая! Ты? - узнав, ахнула княжна. - Так тебя ж… ты сбежала, что ль? А это…
        - А это муж мой, Магнус, король Ливонии и Речи Посполитой… государю московскому Иоанну Васильевичу верный союзник и друг!
        - Ах, Арцымагнус Хрестьянович, помню-помню… - облизав губы, Долгорукая пристально посмотрела на короля, которой так и стоял с закрытыми глазами.
        - Он, что ж, у тебя - слепой?
        - Слепой? Ой… - Маша усмехнулась. - Вот, как ты, Марийка, оденешься, так я разрешу ему очи открыть. А до той поры - ни-ни!
        - Экая ты, Машенька, ревнивая, - натянув рубашку, а поверх нее - длинное приталенное платье, царская невеста весело рассмеялась… и тут же осеклась, прикусив нижнюю губу почти до крови. - Ох, Маша, какой я худой сон сейчас видела! Очень-очень худой. Будто меня… в проруби… Господи! Даже и вспоминать страшно… Ой! Ты-то… вы… вы как здесь?
        - К тебе, Марийка! К царю! Пожаловали для беседы доброй, - усмехнувшись, королева повернулась к мужу. - Ты глаза-то открой, ага. Царевна оделась уже.
        - Ну, положим, пока что еще не царевна, - кокетливо улыбнулась княжна. - Но скоро буду.
        - Потому-то, Машуля, мы к тебе и пришли. Уж извини, что, как тати, ворвались… Спешили очень.
        - Да-да, извините, Мария, - наконец, молвил король. - Вы, кажется, сказали, что скоро венчание?
        - Ну да, скоро. Завтра уже, - карие глазищи царской невесты неожиданно сузились. - Ой! А вас ведь обоих ищут везде. Ловят!
        Арцыбашев гордо повел плечом:
        - Знаете, Мария, никто не может ловить истинного короля! Даже Иван Васильевич. А то, что он так обошелся с моей супругой, с королевой… об этом мы с ним тоже поговорим. С вашей помощью.
        - А с чего вы решили, что я буду вам помогать? - В карих очах царевны заплясали злые чертики: - Явились, как воры… Ворвались…
        Гневалась княжна, оно и понятно - ведь и было, за что.
        - Видно, натворили вы что-то презлое. Иван Василевич просто так не серчает! Сейчас вот стражников кликну!
        - Погодите со стражниками, Марья, - без приглашенья усевшись на лавку, незлобиво улыбнулся король. - Вы ведь умная девушка, нет? И буквально только что очень верно заметили: Иван Васильевич просто так не серчает. То есть серчает - не просто так. Как вот и в вашем случае…
        - Что-о? - Долгорукая гневно дернулась. - Да как вы…
        - Помолчите, милая Мария, и выслушайте… Я расскажу вам, как вас казнит Иван. Да-да, именно в проруби!
        Услышав такое, княжна прикусила язык и в страхе попятилась:
        - Ты… вы… колдун?
        - Скорей, ясновидящий, - пошутил Магнус. - Так, совсем чуть-чуть. В небольших пределах. Это у вас тут, в кувшине, квас?
        - Что? Ах, да. Квас. Если хотите - пейте, вот кружка.
        - Спасибо, Мария, вы добрая девушка, - не спеша плеснув в кружку кваса из стоявшего на подоконнике серебряного кувшина, Арцыбашев светски улыбнулся и, вновь став совершенно серьезным, предупредил: - Прошу отнестись к моему рассказу со всем вниманием. И, конечно же, прошу извинить, что причиню вам несколько неприятных минут.
        - Говорите уже! - усевшись на ложе, Долгорукая нетерпеливо махнула рукой.
        - Итак, все произойдет зимой, - Леонид уже давно припомнил все, что знал о личной жизни Ивана Грозного, уж что-что, а на эту тему было много чего понаписано, читал в свое время. - Сразу после венчания, в первую брачную ночь, Иван, конечно же, обнаружит, что вы, извините, не дева. Обнаружит и очень сильно разобидится. Прикажет вас связать, будет бить лично, а потом велит утопить. Здесь же, в Александровской слободе, в пруду, при небольшом стечении народа. Кто-то из сановников произнесет обвинительную речь, не помню уж кто…
        - Нагой, - побледнев, тихо промолвила княжна. - Афанасий Федорович… Так это ж вранье все! Лжа! И венчаемся мы вовсе не зимой, а вот сейчас…
        - И это очень хорошо, милая Мария! - король радостно закивал. - Значит, есть возможность все изменить. Вам надо скрыть то, что вы вовсе не невинны…
        - А потом еще и укоротить длинные языки, - обняв княжну за плечи, добавила Маша. - Тех, кто может знать…
        - С языками-то я, подруженька, справлюсь, - Долгорукая недобро прищурила очи. - Только вот не очень понимаю - как с невинностью-то моей быть? Ведь не заштопаешь… Извиняюсь за пошлость.
        - Ничего, ничего, - Магнус вновь улыбнулся. - Вы сами-то что, об этом пока не думали?
        - Да не думала, - с досадой дернула головою невеста. - Другое думала: если любит, поймет и простит.
        Королева погладила княжну по волосам:
        - Ой, дура ты, Машка, дура! Простит… Иоанн же не простой человек, надо понимать - царь! А у вас, Долгоруких, врагов - как на бродячей собаке блох.
        - Так что ж мне делать-то?
        - Завтра, говорите, свадьба? - Магнус решительно взял беседу в свои руки.
        Княжна шмыгнула носом:
        - Ну, не так, чтобы завтра… На днях.
        - В брачную ночь надо устроить все так, чтобы царь подумал, будто бы он - и есть причина вашей потери девственности. Пусть пьет больше вина…
        - Х-ха! Иоанн очень подозрителен, будто не знаете, - резонно возразила невеста. - Особенно после того, как отравили его сына, царевича Ивана Ивановича. Злодеев ведь до сих пор не нашли. Вот и Иоанн… Попробуй его опои. Да и… честно сказать, вялый он в постели… Нет, не поверит, что смог…
        - А вот тут у нас для вас кое-что есть! - подмигнув девчонкам, Арцыбашев вытащил из висевшего на поясе кошеля… упаковку «Виагры», позаимствованную им в бандитском особняке. - Вот, Машенька! Достаточно одной таблетки… Царь будет от вас без ума… уже сегодня. Главное, чтоб он поверил! Да, и куриную кровь заготовьте… чтоб на простыню…
        - Это уж я и без вас разберусь, - царская невеста неожиданно засмеялась и чмокнула королеву в щеку. - Ах, Маша, Маша… Вовремя вы явились-то, ага! Я как раз и сон видела…
        - Да что за сон-то?
        - Не скажу. Ладно, надеюсь, все выйдет, - карие глаза княжны вновь подернулись подозрительностью. - Слушайте, а вы не яд мне даете? Чтоб я царя извела?
        - Так вы испробуйте, - хмыкнул король. - Лучше не на себе… на каком-нибудь мужчине, да. А потом его жену спросите - как.

* * *
        Король и королева Речи Посполитой тоже присутствовали на свадьбе. Само собой разумеется - в качестве почетных гостей. Царь Иоанн все ж таки отличался не только хитростью, но и умом, прекрасно понимая, что почти весь экономический потенциал государства исчерпан, вести Ливонскую войну дальше в буквальном смысле слова не на что… да, в общем-то, теперь и не зачем: король Магнус уверил царственного сеньора в своей полнейшей лояльности и верности вассальной клятве.
        Иван Васильевич, конечно, не верил никому, в том числе и своему бывшему протеже, а уж тем более - его ушлой женушке Старицкой Машке, которая змеища еще та! Не верил, однако же понимал, что главная проблема для объединенного государства Ливонии и Речи Посполитой вовсе не обескровленная войной и опричниками Россия, а сильная и агрессивная Швеция, и в еще большей степени - турки.
        Вот против турок-то Магнус и предложил выступить вместе, прозрачно намекая на вступление в войну австрийского кесаря Максимилиана. Иван не на шутку задумался: уж больно хотелось раз и навсегда покончить с разорительными набегами крымцев. За тамошними татарами стояла могущественная Турция - пока еще слишком могущественная, чтобы…
        Однако ежели натравить на турок их давнего врага иранского шаха, да еще подкинуть средств гайдукам плюс подтянуть Венецию… Неплохая войнушка могла получиться! Турок не только разбить, но еще и пограбить, да лишние землицы к рукам прибрать… Впрочем, можно и не прибирать: своей землицы на юге достаточно, землицы плодороднейшей, богатой - без татарских набегов хозяйство там вмиг расцветет. Да еще о Сибири забывать не надобно: «мягкое золото» - пушнина… Много всего на Руси - Бог даст, подкопить силы, а там и посмотреть, нужен ли вообще Магнус, и не пора ли Речь Посполитую нагнуть.
        Ну, а пока - что ж…
        - Не понял меня воевода князь Мстиславский, - притворного вздыхая, Иван Васильевич покачал головой. - Я ж ему указал - Машеньку, племянницу свою, в гости пригласить вежливо… как вот и тебя, Арцымагнус. Просто позвать - авось не откажется. Князь, дуролом, борода многогрешная, чуть не силком Машу в Москву привез! Да мне вовремя не доложил, змей, а сказал обо всем Умному-Колычеву, боярину - был у меня такой человечишко. Тот и велел Машеньку - пока суд да дело - под замок посадить. Язм об том ни сном ни духом не ведал, поскольку не на Москве был, а в слободе Александровской. А как про Машу узнал, так сразу указал строго-настрого - ослобонить… Ослобонил бы, да принял бы с честию! Токмо вот людишки мои не успели. Ничего, сыне мой Арцымагнус, всех виноватых накажу строго. Мстиславского - на кол, прямо сейчас, ну а Умного-Колычева - как поймаем. Он ведь, гадина, в бега подался.
        Выслушав весь этот бред с самым безмятежным видом, король рассеянно покивал и попросил не сажать Мстиславского на кол, повременить.
        - Война ведь у нас намечается, великий государь, а князь Мстиславский - воевода изрядный. Пригодится еще. Чего людишками зря разбрасываться?
        - Э-э-э, Арцымагнус! - царь искренне расхохотался. - Ты людишек-то не считай, чай, бабы-то еще рожать не разучились! А Мстиславского, уж ладно, попридержу, коль ты за него просишь.
        Иван Васильевич выглядел несколько усталым, но о-очень довольным, видать, брачная ночь удалась на славу - в чем Арцыбашев нисколько не сомневался. Виагра она и в Африке виагра! Ну, и Маше Долгорукой, похоже, с успехом удалось сыграть роль скромняшки-девственницы. Умная девочка, да уж не дура.
        За спиной Иоанна, за троном, вдруг зашуршали портьеры.
        - Можно ли войти, великий государь?
        Исхудавшее, с ввалившимися желтыми щеками, лицо царя вдруг озарилось улыбкой столь искренней и счастливой, что высокий гость не поверил глазам своим.
        - А вот и жена моя… Входи, входи, Марьюшка!
        Ну, княжна-а-а-а… Околдовала деспота! Опутала сетями любви! Да до такой степени, что вот так вот, запросто, ворвалась во время приватной беседы, и государь ее не только не прогнал, но даже разрешил сесть рядом с собой на трон, едва ль не на колени! Дело поистине неслыханное.
        - Здравствуйте, Мария, - поднявшись, Магнус вежливо поклонился. - Искренне рад видеть вас столь красивой и благоухающей.
        - Ох, и блудливы же вы, немцы, на язык, - обняв юную супругу за талию, расхохотался Иван. - Ну, что - вроде обо всем договорились. Так что приходи с женою своей, Машей, на обед. Скоморохов позовем, посидим, песен веселых послушаем.
        Долгорукая опустила очи долу:
        - Ой, батюшка-государь, скоморохи - они ведь такие охальники. Льзя ли их во палаты царские приглашать?
        - Ах ты, моя скромница, - умилился царь. - Ничего, авось похабных песен-то не споют - царя постесняются.
        Негромко постучав, в приемную заглянул дюжий молодец в кафтане из серебристой парчи и со сверкающим бердышем на плече - рында:
        - Осмелюсь доложить, ваша царская милость, думный дьяк Андрей Щелкалов к вам со срочным делом.
        - Ондрюша? Ну, пусть войдет, раз с делом. Сиди, сиди, Магнус - у меня от тебя секретов нынче нет!
        Иоанн так махнул рукой, так улыбнулся, показывая свою широкую душу, что Арцыбашеву даже стало как-то неловко - ну, хватит уже притворяться-то!
        Долгорукая, кстати, тоже не покинула горницу, просто пересела на лавку… скромница, мать ити!
        Вошедший - поджарый седой мужичок, канцлер, как его называл Магнус - низко поклонился царю, а затем - и царице, и высокому гостю.
        - Ну, почто пришел, Ондрей Яковлевич? Молви.
        - Боюсь, могу ли…
        - Так ты о чем хотел-то? - Иван Васильевич приподнял левую бровь.
        - Брат мой, Василий, разбойного приказу дьяк, доложил… - Щелкалов красноречиво посмотрел на Магнуса. - О разбойнике, что сына вашего…
        - Говори! - Иоанн так сверкнул глазами, что дьяк попятился. - Говори, никого не стесняясь - свои здесь все.
        - Приказные людишки опознали того самого вора, что аптекаря… О котором подозрение есть! Сказался купцом-литвином, остановился в Чертолье, на постоялом дворе. Того двора хозяин и доложил в приказ.
        - Ну, так схватить да пытать! - сурово приказал царь. - Чего ждать-то? Не он так не он, а уж коли о-он…
        Дьяк покусал губу:
        - Сбег он, великий государь. Не успели приказные.
        - Та-а-ак…
        - Одначе один целовальник с Чертолья поведал, мол, выспрашивал немец о короле Арцымагнусе. И про Александровскую слободу выспрашивал - как добраться и с кем.
        - Та-ак… - посмотрев на гостя, снова протянул Иван. - Та-ак…
        - Это опытный и хладнокровный убийца, - Магнус вскинул глаза. - И явился он - за мной.
        - Если он немец, - недоверчиво прищурился царь, - так не легче ль ему достать тебя в Ливонии?
        - Он пытался уже. Не смог. Наверное, думает, что в Московии - легче. Или просто спешит.
        - В Москве и впрямь легче, - неожиданно подала голос царица. - У вас ведь, ваше величество, и охраны-то почти никакой нет. И по улицам вы ходите запросто - как обычный человек.
        - Охрану я дам, - Иван Васильевич перевел взгляд на дьяка. - Приказные, говоришь, опознали?
        - По приметам, великий государь. Грамотцы-то при каждых воротах лежат.
        - А кто бы точно смог опознать?
        - С чьих слов грамоты и составляли. Соседи того аптекаря, немца.
        - Так везите их сюда!
        - Уже, государь.
        Иоанн задумчиво покачал головой и скривился:
        - Неужто душегуб этот осмелится во дворец мой проникнуть? Ты ж, Магнус, у меня живешь.
        - А чего ж ему не осмелиться-то? - снова подала голос царица. - Чай, свадьба-то наша не один день идет. Гостей полным-полно - бояре, дети боярские, старосты губные, купцы, слуги… те ж скоморохи еще. В такой-то толпище чего б и не учудить злое дело? Незаметно все сладить да уйти, сгинуть.
        - А царица-то правду молвит, - с уважением протянул король. - Так оно все и будет. Так я посейчас стрельцов… дворян с дружинами…
        - Так и спугнем лиходея, великий государь, - Магнус невесело усмехнулся. - Мне потом езди, пасись да жди яда, стрелы или пули. Нет уж, не надо лишних стрельцов. А вот если охоту какую устроить… для немногих совсем. Прямо завтра же и устроить. Думаю, к завтрашнему-то дню лиходей как раз сюда доберется.
        Иоанн покачал головой:
        - Понимаю, клонишь к чему. Живцом будешь.
        - Ну, а на кого еще-то ловить? Коль уж убивец по мою душу выспрашивал.
        - Инда, пусть так и будет, - подумав, согласился царь. - Тайно все спроворим - я, ты да жена моя Машенька. Ну, еще - дьяк… Ондрей Яковлевич, на твоих приказных одна надежа и будет. Коль уж они ведают все.
        - Еще Машу мою в дело взять надо, - быстро промолвил король. - Мы ж с ней на охоте будем.
        Иоанн скривился, но махнул рукой:
        - Бери, Арцымагнус, бери. Ну, вечерком и соберемся, подумаем.
        Вечером продумали всё. Арцыбашев даже набросал «чертеж» - примерную карту. Прямо так и рисовал - углем на царском столе:
        - Здесь вот - деревня Ратная, тут - Козодоево. Меж ними - овраг, урочище. Так, государь?
        - Так, так. Охоты там знатные. Тут вот, от урочища недалече, речушка неглубокая, вон тут, за деревней, овсы, а здесь - топи болотные. За болотами - по гати - обитель Святого архистратига Михаила.
        Иван Васильевич все окрестные места знал очень хорошо - в Александровской слободе царь жил подолгу, частенько устраивал охоты да крестные ходы по ближайшим монастырям. Обе Машеньки тоже имели невдалеке угодья и вотчины, так что и они вместе с государем принимали самое активное участие в разработке хитроумного плана, частенько даже и перечили самому царю - а что, девки-то оторвы еще те, одна другой стоила. Обе из княжон - в королевы, в царицы!
        - Нет, государь, здесь лучше в засаду людишек поболе выставить - урочище рядом, выстрелит лиходей да уйдет, лови потом.
        - Ну, и куда он уйдет? Куда ему уйти-то? - сердито возражал Иоанн. - Вот ведь, дуры девки, тут же болотина - топь.
        - А вдруг он там тропки тайные ведает?
        - Да откуда ему их ведать-то, а?
        - Так тут же, у гати, открытое место! Очень удобно с обители Михайловской пальнуть. Прям с колокольни!
        - Маша, ты что - белены объелась?! - царь неожиданно расхохотался, замахал руками, едва не сбив пламя горящих восковых свечей. Отсмеявшись, передразнил: - С колокольни… Да от колокольни той до опушки - с версту будет, чай! Пищальная пуля достать-то достанет, только вот попадет ли в цель, а? Мозгами, девки, думайте, да.
        - Ну… вообще-то да, прав ты, великий государь. Выходит, опушка - самое безопасное место. Нечего туда стрельцов гнать зря.
        - Вот и я говорю - нечего! Лучше к оврагу, к урочищу приглядимся…
        Так и просидели до глубокой ночи, после чего дьяк Андрей Яковлевич Щелкалов и королевская чета отправились через двор в гостевые покои. Темное небо загадочно мерцало далекими звездами, из-за частокола слышался смех - гулянка по случаю очередной царской свадьбы продолжалась вовсю. Государь выкатил бочки с пивом и стоялым медом, на дармовое угощение слетелось почти пол-Москвы. Ну, не половина, конечно, однако с пару тысяч человек набралось запросто. Поди-ко, проверь всех!
        Простившись на середине двора с дьяком, Магнус с Машею зашагали в отведенные им хоромины… да у самого крыльца юная королева взяла мужа за руку:
        - Душно как! Я употела прям вся…
        - Да и я… любит царь-государь Иоанн Васильевич жару поддать.
        - Так пошли на пруд, выкупаемся. Там вон и весело как… народу полно. Думаю, никто нас в темноте не узнает. Хочешь, так еще и Мишу с собой возьмем, чтоб без опаски.
        - Куда-куда вы меня взять собралися? - Михаил Утрехтский возник из темноты верным неусыпным стражем. - Ежели на пруд, так я там укромные места знаю.
        - Ну, веди тогда, коли знаешь!
        - Так ворота-то…
        - Для нас - откроют, не переживай.
        Во всей Александровской слободе было светло, почти как днем. Ярко горели факела, освещая длинные, наспех сколоченные столы и дубовые бочки с дармовой выпивкой. Под столами уже валялись упившиеся, а те, кто еще стоял на ногах - громко орали песни. Драться, правда, не дрались - за тем зорко следили стрельцы, без стеснения побивая задир батогами.
        - Вона, меж тех кострищ, - указал Михутря. - Там мысок, ракитники, ивы…
        Место и впрямь оказалось укромным, только, увы - занятым. Какие-то мужики отфыркивались, мылись… Один даже насвистывал что-то такое знакомое… но знакомое так, не очень. Прилипчивая такая мелодия, на военный марш похожа…
        - А вон если туда пройти, ельником?
        Так и не вспомнил Арцыбашев мелодию - Михутря с мысли сбил, да и Маша за руку потащила.
        За ельником и вправду оказалось безлюдно, тихо. Красавица королева, сбросив одежку, вошла в воду первой, Магнус - следом за ней. Верный Михаил остался на берегу за сторожа.
        - Ой, любый! Как хорошо-то! А ну, догоняй…
        Ага, угонишься за ней, как же! Плавала Маша словно спортсменка-разрядница, а ныряла - не достанешь, не дева - дельфин!
        - Ухайдакала, ухайдакала, - выходя из воды, король похлопал супружницу пониже спины.
        Маша прильнула было, но ту же отпрянула - застеснялась Михутри. И правда - где уж здесь-то? Здесь, на бережку так просто посидели, поболтали, костерок пожгли да выкупались еще раз. А сексом занялись уж потом, в хоромах!

* * *
        Царская охота сразу же была объявлена малой - только для своих, особо приближенных. Полтора десятка гостей, пара егерей да дюжины три загонщиков, по сути - переодетых стрельцов. Для засады.
        - Вы далеко-то на безлюдье не забирайтесь, - напомнил королевской чете Иоанн. - Мало ли что.
        Магнус повел плечом:
        - Как и договаривались, ваше величество. Начнем от гати. Там, на опушке, чуток поотстанем - и к урочищу…
        - Там дьяк вам еще кое-что расскажет…
        Иван Василевич вальяжно махнул рукой - тут же затрубили рога, залаяли псы, взвились на дыбы кони! Охота началась. Пусть малая, но от того не менее красивая, завлекательная, азартная. Вслед за царем понеслись с гиканьем богато одетые всадники - бояре да князья. Понеслись на звук рогов ловчих и вскоре скрылись из глаз за деревьями…
        - Да не спешите вы так! - думный дьяк Андрей Щелкалов на своем смирном коньке едва нагнал их величеств. Покрутил что-то меж пальцев, пожаловался:
        - Ох, не для меня, старика, все эти охоты. Так вот что хочу сказать-то. Говорят, сеночь какой-то купчина-литвин про охоту выспрашивал. У лужки одного. Тот потом утром раненько к приказным заявился, обсказал.
        - Понятно. Значит, не зря все… Красивые четки у вас, Андрей Яковлевич.
        - Четки? Ах, это… Это бусины. Кстати, именно ими литвин со служкой и расплатился. Недешевые бусины. Видать, уж очень хотелось про царскую охоту узнать.
        Бусины…
        - А дай-ко, господине, взглянуть…
        - Да пожалуйста!
        Желтые янтарные бусины. Две. Связанные красной шелковой нитью. Не такие ли забрали в Кракове из лавки убитого и ограбленного ювелира? А еще подобные летом тысяча девятьсот сорок пятого года подарил девушке Аните некий Аргус. Штурмбанфюрер СС! Подобные… или такие же? Просто часть оставил себе.
        Арцыбашев закусил губу, предчувствуя, что, как никогда, близок к разгадке. Думай, вспоминай, думай!
        Итак, бусы… А еще - дамский браунинг, найденный все в том ж Кракове. Такой, какой Аргус обещался подарить Аните. Подарил ли? Кстати, и место для засады… Там, в Польше… или в Ливонии, король сейчас подзабыл, где именно. Однако ясно помнил - для точного выстрела засада была бы слишком далека. Для точного выстрела из аркебузы или мушкета, если из этих архаичных ружей вообще можно было прицельно стрелять… Из них - нет, но вот из винтовки с оптическим прицелом… И эта мелодия… марш… Ну, конечно! «Дойчланд золдатен унд дер официрен»!
        Подумав так, Магнус оглянулся на стены Михайловского монастыря далеко за болотом. На колокольне что-то блеснуло…
        - Уходим… быстро! В лес, я сказал.
        Король резко дернул коня, краем глаза заметив, как отлетел от сосны кусок коры, выщербленный пулей…

* * *
        - Вы окружены, предлагаю сдаться! - поднявшись по узенькой винтовой лестнице, громко произнес король.
        В ответ лишь услышал:
        - Дойчланд золдатен унд дер официрен…
        Услышал, и тут же продолжил, подпел:
        - Дойчланд зольдатен нихт капитулирен!
        Его услышали. Укрывшийся на вершине колокольни злодей озадаченно заткнулся.
        - Как вас называть, герр штурмбаннфюрер? Аргус, да? Или так вас звали только в Эстонии?
        С минуту убийца молчал, а потом приоткрыл люк из прочных дубовых досок:
        - Предлагаю сотрудничество. Вы ведь тоже из двадцатого века… или я чего-то не понимаю?
        - Зачем вы убили Ивана Молодого? - Арцыбашев оглянулся на стоявшего чуть пониже царя. Да! Нынче сам государь решил поучаствовать в поимке столь гнусного и дерзкого злодея! Тем более, все равно ведь - охота, так, какая разница - на какого зверя? На такого вот - еще азартнее.
        - Я всего лишь оружие, - усмехнулись наверху. - Имя заказчика, извольте, назову - все равно мне с ним уже больше не работать. Это герцог Георг Фридрих Бранденбургский! Опекун прусского герцога Альбрехта и фактически властелин Пруссии.
        - Но… зачем ему-то? - удивленно переспросил король.
        - Пруссии всегда были выгодны любые деяния, ослабляющие Россию и Польшу. Вы удовлетворены ответом? Простите, не знаю вашего имени…
        - Магнус. Король Ливонии и Речи Посполитой.
        - Ах, вон оно что… Черт возьми! Я должен, должен был догадаться! И тем не менее - вместе мы сможем многое, если не все. Я знаю, где открывается портал, мы перетащим оружие. Пулеметы, гранаты… даже танки, если понадобится. История пойдет по-другому, и делать ее будем мы. Так, как не удалось фюреру…
        - Сумасшедший, - пробормотав, Арцыбашев оглянулся на царя. А того уже не было, простыл и след… Вероятно, Иван Васильевич что-то задумал.
        - И все же - сдавайтесь. Поведаете все царю…
        - Ага! Этому восточному деспоту? Чтоб он немедленно отправил меня на плаху? Или, как тут у вас водится - посадил на кол? Нет уж… Жаль, что вы не со мной. Прощайте.
        - Уходи, Арцымагнус Крестьянович… Мы его посейчас - порохом! - доложил снизу Михутря. - Обложили уже, осталось только поджечь.
        Что ж…
        - Герр Аргус, вы - самоубийца! - спускаясь, напоследок бросил король. - Впрочем, туда тебе и дорога, морда фашистская.
        Оказавшись внизу, на паперти, Арцыбашев зигзагами бросился к соседнему дому. Никто по нему не стрелял, вообще, похоже, выстрелов давно уже слышно не было. Кончились патроны? Или… или Аргус последнюю пулю приберег для себя. Скорее всего так. Именно.
        Подняв голову, Магнус увидел встающую над колокольней дрожащую зеленоватую дымку. Увидел, и сразу все понял - вот чего ждал фашист! Убийца просто намеревался уйти. Вернуться обратно, в свое время. Или не в свое - какая ему сейчас разница? И ведь уйдет! Уйдет, злодейская рожа.
        - Скорее, Миша! Поджигай…
        - Уже…
        Глухо звякнуло огниво. Яркая огненная искорка побежала по насыпанной пороховой дорожке…
        - Ваше величество, пригни-и-и-сь!
        Повисшая над папертью зловещая тишина вдруг взорвалась громом! Покачнулась земля, расколовшаяся на камни колокольня тяжело оседала наземь, а вверху, вырвавшись из-за облака и завывая, словно вырвавшийся из могилы оборотень, пикировал прямо на монастырь немецкий бомбардировщик Юнкерс-87 «Штука».