Он убивает ночью Наль Лазаревич Подольский
        Адвокат Самойлов #1
        Остросюжетная детективно-фантастическая повесть об адвокате Самойлове.
        В отличие от большинства своих коллег он охотно берется за «безнадежные» дела и потому закономерно сталкивается с монстрами преступного мира и неординарными, порой одиозными преступлениями. Ему постоянно приходится проводить собственные частные расследования, что, в сочетании с природным любопытством, втягивает его в разнообразные и отнюдь не безопасные приключения.
        Наль Подольский
        Он убивает ночью
        Он считался блестящим адвокатом, хотя выигрывал дела редко. Объяснение парадокса заключалось в том, что Александр Петрович Самойлов брался за безнадежные дела. В силу этого ему случалось порой сталкиваться с преступлениями одиозными, и он мог бы иметь музей экзотической криминалистики не хуже, чем у великого Шерлока Холмса. Но у него был домашний музей совсем другого рода: музей звукозаписи, все экспонаты которого - от фонографа и граммофонов начала века до современной лазерной аппаратуры - работали.
        Все знали: после пяти мэтр делами не занимается. Он даже не рассердился и был лишь слегка удивлен, когда в осенний дождливый вечер его побеспокоили телефонным звонком. Будучи занят прослушиванием записи Моцарта на компакт-диске, он попросил перезвонить утром, но мелодичный женский голос в трубке был так настойчив, что он согласился, в виде исключения, принять посетительницу немедленно.
        Через десять минут под окном припарковался белый «мерседес».
        Услышав звонок, Александр Петрович отправился открывать с нарочитой неспешностью и провел гостью в маленький, скромно обставленный кабинет: ни к чему посторонним знать, что в этой квартире живет коллекционер.
        Она без приглашения плюхнулась в кресло и закурила, давая адвокату возможность рассмотреть себя и первому начать разговор.
        Выглядела она отлично, как новенькая хрустящая купюра; ее не портили ни нагловатый прищур кошачьих глаз, ни манера гримасничать ртом, будто она собиралась плюнуть в лицо собеседнику, - это, решил Александр Петрович, способствовало цельности образа.
        - Итак, что привело вас ко мне? - Адвокат напустил на себя некоторую чопорность, что всегда льстила людям подобного рода.
        - Мне сказали, вы самый хитрый человек на свете, можете обвести вокруг пальца хоть дьявола. Именно такой нам и нужен.
        - Кому же это «нам»?
        - Мне и моему мужу. Он за решеткой, под следствием. Ему шьют два убийства, но он в них не виноват. Здесь никого нет, и мне врать незачем. Он в этом не виноват!
        - В этом… не виноват… А в чем виноват?
        - В чем виноват - то не мое дело. И не ваше тоже. Не сбивайте меня с толку. - Она деловито выложила на стол три пачки денег в банковской упаковке. - Это аванс. Если вы его вытащите, получите втрое больше.
        - Вы меня пугаете. Я ведь еще не дал согласия.
        - Ничего, дадите. - Она выбросила на стол еще пачку банкнот.
        Александр Петрович поморщился:
        - Если можете, пожалуйста… не ведите себя так грубо.
        - Хорошо, извините. Я просто уже на пределе.
        - Вам нельзя быть сейчас на пределе, мы только начинаем работать… А теперь расскажите, в чем дело.
        - Вот это другой разговор. - Она сделала глубокую затяжку и потушила сигарету. - Я - Дина Серова. Или Диана. Вот мой телефон и адрес. - Она протянула адвокату заранее приготовленную бумажку. - Мой муж - Клим Серов, но все его зовут просто Серый… вернее, звали.
        - Что вы, что вы, зачем же так.
        - Серый служил в Афгане. Демобилизовался в чине сержанта или старшего сержанта, толком не знаю. Ну, ясно, гулял немного. Гулял, но головы не терял. Мне этим он и понравился, мы в ресторане познакомились. Я стала с ним жить, но замуж выходить сомневалась. А Серенький занялся делом. Вступил в малое предприятие, ну я ему бабок подкинула, скоро Серенький своего начальника куда-то сплавил и стал главным. Тогда мы и поженились.
        - Простите, чем занимается малое предприятие?
        - Строительные материалы, дачные домики и все такое. Неплохое дельце.
        - Превосходно. Перейдем к тому, в чем обвиняют вашего мужа.
        - Месяц назад он пошел на собрание афганцев и привел домой одного типа, сказал, погостит у нас.
        - Сослуживца по Афганистану?
        - Да. Живет… жил где-то в Азии, в Самарканде, что ли. На гражданке стал ювелиром. Мне он не понравился сразу, но Серенький зря ничего не делал, и я терпела. Значит, парень был ему нужен.
        - Русский?
        - Да. Серенький с чурками дел не заводил.
        - Чем он вам не понравился?
        - Гнилой, недоносок какой-то. Ходил в грязных сапогах по коврам. Я ему замечание сделала: на дворе осень все-таки, лужи. А Серый смеется: пусть ходит, он солдат. Курил анашу. Я это дело не одобряю, у себя на хате тем более, а Серый опять смеется: пусть курит, он солдат. К тому же они двое суток с лишним пили. С Серым раньше такого не было. Я не ханжа, вообще-то, сама не дура, - она облизнула губы узким розовым языком, - но тут не в кайф было. На третий день вечером Серый пригнал машину из гаража и поставил под окнами, сказал, рано утром поедут в аэропорт. Этому жлобу дал штуку баксов, не знаю, за какие заслуги. Старый должок, мол… Я уж было перекрестилась, что уезжает, и надо же… Легли спать поздно, ясное дело, выпивши. Мы с Сереньким разок трахнулись, и он угомонился. А мне все не спалось, не люблю чужих в доме. Тот, по-моему, и вовсе не ложился, шебуршился в коридоре, в столовой, звякал на кухне бутылками - все ему мало было. Потом стало тихо, лег, думаю, - нет, чувствую запах травы. Заснула я раньше шести - помню, сквозь сон слышала, как радио где-то пиликает. А проснулась в седьмом от криков.
Серенького рядом нет, доносятся вопли, голоса какие-то, шум - по звуку, похоже, с лестницы, значит, входная дверь открыта. Накинула халатик, в карман газовый пистолет сунула, выхожу - а там конец света. Зрелище не для слабонервных. Толкутся соседи со всех этажей, кое у кого фонари электрические: у нас в параднике лампочки давно не вворачивают. Мужики держат за руки этого, который у нас жил, а тот орет благим матом и вырывается. У меня зрение к темноте попривыкло, смотрю - у парня глаз нет, вместо них черные дыры, и по морде кровища течет. Из его открытого чемодана шмотье раскидано, тут же кровь и… все остальное… а мой Серенький в пижаме стоит на коленях и на полу вроде что-то ищет. Снизу бежит милиция с оружием наготове, группа захвата стало быть. Мужики, как их увидели, раззявили варежки, парень вырвался и с воплем - вперед, сразу же упал и вниз головой загремел по ступенькам, прямо под ноги милиции. Лежит, не шевелится. Потом выяснилось, тут же и умер… А диагноз - инфаркт, смешно, правда? - Она прервала рассказ, чтобы закурить сигарету.
        - Ну вот, соседи показывают на Серого, все в один голос кричат: видели, он этого пытался задушить, он-то его и изувечил. Не любили они Серенького, он тут некоторых маленько вежливости учил, вот и запомнили. А ментам что - наручники, так в пижаме и увезли… Вызывал меня следователь, давать показания. Парень молодой, разговорчивый. Дело ясное, говорит, даже и думать не о чем. У того в чемодане тысяча долларов, Серый их стал отнимать, вот так все и вышло. Мотив преступления налицо. Я талдычу, мол, деньги-то мы ему сами дали, у меня в показаниях так и написано. Отвечает, да, вам поверят, - если сумеете объяснить, за что дали, да это ничего не меняет: сперва дали, а после отобрать захотелось, деньги есть деньги, случай банальный, встречается сплошь и рядом. И у Серого везде кровь: на руках, на пижаме. Я ему: этой кровищи он и на полу мог набраться, на полу его все видели, а он - мог, конечно, но проще-то прямо с жертвы… Я к нему потом ход нашла, бабок предлагала и вообще, - она слегка повела бюстом, - что захочет. Брось, говорит, дело дохлое, с этим мужиком кончено, ищи нового. Он, сука, видите ли,
докопался, что в Афгане был похожий случай, ну, с глазами… и тоже подозревали Серого, но доказать не могли. Такой, говорит, чудовищный почерк - это уж не косвенная улика, а самая что ни есть прямая, ищи себе другого мужа… Козел… А я вам скажу точно: Серый этого сделать не мог и не делал.
        - Вы имеете в виду, что ваш муж на такое зверство неспособен?
        Она презрительно фыркнула:
        - Серый способен на все. Кроме одного: он не делает глупостей. Ни трезвый, ни пьяный, ни днем, ни во сне. Прямо во время махалова, не то что на ходу - на лету и то соображает, как компьютер. Здесь что-то другое. Если докопаетесь, - она кивнула на пачки банкнот на столе, - не пожалеете… А сейчас мне пора, если больше вопросов нет. - Она резко встала.
        - Простите, - спросил он уже в дверях, - а какова ваша профессия?
        Поиграв брезгливо губами, она выплюнула:
        - Совладелец торгового предприятия, - и захлопнула дверь.
        На следующее утро, после обычных формальностей, член коллегии адвокатов Самойлов был официально признан защитником подследственного Серова и уже после обеда входил в камеру своего подзащитного.
        На койке в углу сидел гигант. Он не сделал никакого движения навстречу вошедшему, только чуть повернул голову и слегка пошевелил плечами, как бы проверяя упругость мускулов.
        Адвокату постоянно случалось посещать обвиняемых, и порою таких, что не дай Бог встретить на улице, но он всегда знал заранее: с ним они будут кротки, как овечки, ибо он - их последняя надежда. А сейчас, входя в камеру, он впервые испытал страх. Ему на миг показалось, что этот тип может взять да и свернуть ему шею - просто так, чтобы послушать, как кости хрустят.
        С первых же слов это впечатление рассеялось. Диана оказалась права: Серый соображал превосходно и делать глупости был явно не склонен. Он мгновенно, едва Александр Петрович успел представиться, взял инициативу в свои руки:
        - Давайте так: я вам кое-что расскажу, а потом решим, что было и чего не было.
        - Именно это я собирался вам предложить.
        - Еще вот что: с моей бабой, по части денег - нормально?
        - Спасибо, все в порядке, - сухо сказал адвокат.
        - Тогда поехали. Стало быть, так: в восемьдесят седьмом, в апреле, нас перебросили с базы из-под Кабула в горную местность южнее Мазари-хумб. Начальству занадобилось, чтобы там было тихо, а зачем - нас не касается. Работа несложная, мы такие операции дезинфекцией называли. Делается так: кишлак окружили, всех живых - в кучу, женщины и дети - вон, дряхлые старики - вон, остальным выстроиться в шеренгу и снять рубахи. Плечо натерто ремнем, значит, носил оружие, душман. Остальные могут гулять. А духов берем с собой. Не расстреливать же на месте - за это наказывали. Мы их наладились сажать в контейнеры, уж оттуда-то не сбежишь. Бывало, правда, что задохнутся, так это их личное дело. Ну и вот, посылает майор мой взвод проверить один кишлачок, Дехкани-Кашан. Названия там, язык сломаешь. Двадцатого дело было. Подъезжаем, кишлак крохотный: три десятка кибиток на уступе горы примостилось. Все сделали как положено, отсортировали, одиннадцать духов, ведем к машинам. И тут мне приводят еще пару, старика и мальчишку лет пятнадцати-шестнадцати. Они там в таком возрасте уже и стреляют, и режут. Снял рубаху пацан
- плечи натерты. Ага, вот и двенадцатый, думаю, показываю автоматом, куда идти. Тут старик давай кудахтать, визжать и тычет мне под нос какую-то корзину с ремнями, мол, парень натер плечи не оружием, а землю на поле носил. Поля-то у них с волейбольную площадку, на скалах земли мало, вот на горбу и носят. Только не мое это дело в таких вещах разбираться, а я уже про себя решил, что духов у нас - двенадцать. Корзину сапогом отфутболил, и опять показываю парню: иди. Он стоит, смотрит на старика. И мои ребята стоят ждут, на прицеле духов держат, ситуация нервная, тянуть нельзя. Поднял я уже автомат, и тут старик уселся на самом краю обрыва и начал разматывать свою чалму. Такого я еще не видал. Говорю, ладно, ребята, пока тех грузите и ждите, а я с этими разберусь, если что, сам приведу. А старик все разматывается. Это надо же: сам тощий, грязный, а на голове несколько метров белого шелка, ни одна баба таким не побрезгует.
        Размотал он чалму и вытаскивает из ее складок красный камень, большой, граненый. Поднял на ладони, и на солнце он так засверкал, что вижу сразу: не стекляшка. Якши? - спрашивает. Якши, говорю, хорошо, значит. Старик что-то сказал пацану, и тот пошел прочь, на меня не взглянул даже. А старик камень положил на колени и наматывает чалму, не спешит, чтобы дать парню уйти подальше. Да того уже и след простыл - кругом скалы. Хитрые они, как дьяволы: ведь уселся так над обрывом, что, если я его пристрелю, он вместе с камнем - вниз. А пропасти там такие, что плюнь - не увидишь, куда попал. Наконец он с чалмой покончил, встал и подал, мне камень. И еще говорит что-то, с нажимом, вроде бы так, чтобы я запомнил. Я заставил его повторить, заучил, как мог: у микошен шаб, и пошел к своим. Камень я потом рассмотрел. Не смыслю я в этом, но понял, что камень редкий и странный. Стекло он резал спокойно, сталь его не царапала. На солнце сиял обалденно, но стоило его прикрыть рукой, чтобы оказался в тени, тут же внутри него начинало что-то двигаться, переливаться, как кровь. Я у нашего толмача спрашиваю: у микошен
шаб - что такое? Чепуха, говорит, бессмыслица. Со скидкой на твое произношение примерно так: он убивает ночью, кто тебе такое сказал? Дух один, говорю. А, смеется, ты побольше их слушай, еще не такое скажут. Но я-то знал, на Востоке бывает всякое, камень спрятал как следует и по ночам не трогал, хотя время от времени, именно ночью, тянуло проверить, посмотреть на него. Летом восемьдесят седьмого мой взвод перекинули под Кергек, склад охранять. Про меня пошла такая телега, что со мной и моими ребятами ничего не случается. А тот склад был невезучим, духи два раза всех вырезали. Разместились, в брезентовых бараках живем. Места много, я отдельный барак занял. Жизнь хорошая: восемь человек на вышках, остальные свободны. Делай что хочешь, только будь на стреме. Но народ начал распускаться: к вечеру почти все обкурены или поддавши, и нашу команду можно брать голыми руками. Пришлось наводить порядок, иным от меня перепало, ну, соответственно, кое-кто на меня зуб заимел. Зато когда духи сунулись - ничего, отбились. Ну а теперь о камне. Та история случилась восьмого июня, ночью. Я пошел посты проверять: иногда
ребята кемарили. Понимали, что опасно, и все равно кемарили. Всех обошел и на последней вышке присел с мужиком поболтать, покурить. Это была моя удача. Все тихо, спокойно, и вдруг - от моего барака дикие крики. Парень рядом как заорет: духи! Заткнись, мудак, говорю, и следи за своим сектором. Сам - вниз, к бараку, оттуда - вопли и кто-то выбежал. Включаю фонарь - вижу: наш солдат, узбек - лицо руками закрыл, по ним кровища течет, - бежит, не разбирая дороги, и орет благим матом. Ребята подбежали - остановите его, говорю. Они за ним. А он мимо гальюна проскочил, споткнулся, упал и покатился по склону холма, там довольно крутой спуск был. Я осмотрел свой барак - никого больше нет, шмотки из моего рюкзака по земле раскиданы. Камень я держал в банке с растворимым кофе, к донышку пластырем был приклеен. Так вот, банка эта валяется на полу открытая, кофе высыпан, камня нет. И как же думаю, сука, ты его нашел? Если бы тогда я это смекнул, и сейчас бы ничего не было. А тем временем того нашли и несут. Смотрю - глаз нет, вместо них кровь в глазницах. Говорят, еще дышит. Положили на койку, перевязку сделали,
как умели. И ребята на меня как-то странно поглядывают. Вы что, говорю, совсем долбанулись, если бы это я - был бы весь в кровище, на себя посмотрите, - и показываю им чистые руки. Тут же, ночью, по радиосвязи о происшествии доложили. Утром приехали медики, да парень уже концы отдал. Военный дознаватель припылил, допросил ребят и меня, выпил бутылку водки и составил с медиками бумагу: мол, случай внезапного помешательства и само-калечения. Они уехали, а я целый час этот гребаный камень на карачках искал, нашел перед входом на улице, ребята в землю втоптали. Да, тогда я понял, что старый дух не шутил и с камушком еще будут хлопоты. Но ничего, до осени обошлось, а там подоспел дембель. На гражданке стало попроще. После женитьбы камень держал в гараже, баба - она всегда баба, рано ли, поздно, сунет нос обязательно, а результат я уже видал. Показал одному торгашу. Говорит, настоящей цены здесь не возьмешь. И вообще, такие камни составляют собственность государства. Хер, думаю, государству этому. Вывезу за бугор, я автомеханик все-таки, в тачке заныкать сумею. Есть много способов. И тут подвернулся этот.
Он был мужик ничего, один раз меня круто отмазал, а скурвился, видно, уже на гражданке. Захотелось поддать, вспомнить старое. Со мной этого давно не бывало. Говорит, стал ювелиром. Потом раскололся по пьянке: оказалось, перекупает краденое, но по этому профилю. Все одно, специалист. Решил показать ему камень: утром улетит к себе в Самарканд, путаться под ногами не будет. Камень, понятно, не мой, так, одна бабенка просила. Посмотрел и харю скривил: камень внешне эффектный, но для простаков, ложный рубин, и воды не чистой. Я поддакиваю: и я так думал, так бабенке и передам. Постой, говорит, можно фраернуть кого-нибудь на несколько штук зеленых. Да нет, отвечаю, что ты, мое дело показать и вернуть. Думал в гараж назад отвезти, да вдевши был сильно, не захотел с милицией связываться. И пока этот засранец сидел в гальюне, завернул камень в фольгу, сунул в носок кроссовки и закопал ее в стенном шкафу в куче обуви. В спальне побоялся, вдруг баба наткнется. А проснулся от криков, выскочил на лестницу - тот уже без глаз, мечется, норовит в пролет сигануть. Я его стал держать, рассчитал, если выживет - в
показаниях скажет правду, тут-то он кровищей меня и запачкал. Набежали соседи, я им отдал его, чтоб держали, а сам камень ищу, потому что он - мой последний шанс. Когда меня повязали, я Динке успел сказать: ищи красный камень. Но она не врубилась спросонья, чего от бабы требовать. А теперь ищи-свищи… И вот еще что. Я только теперь понял. Этот камень, где бы он ни был… закопан, спрятан… меня ночью тянуло к нему, именно ночью. Я думал, это как пачка денег в кармане - нет-нет да и пощупаешь. Мне бы тогда задуматься, почему только ночью. И оба эти придурка, они его как нашли? Есть у него свойство вроде как подзывать, приманивать к себе ночью, вот в чем штука. - Он помолчал и ухмыльнулся. - Вот и все, гражданин адвокат. Что скажете?
        - Скажу, будет трудно. Очень трудно. Надо работать. Не только мне, но и вам. - Неожиданно для себя Александр Петрович стал изъясняться короткими рублеными фразами, наподобие своего собеседника, и не без усилия перешел на свойственную ему плавную речь: - Я вас попрошу к завтрашнему дню составить список вашего взвода… тот состав, понимаете… по возможности, кого где искать. Все, что знаете о дознавателе, о переводчике, к которому обращались: их придется разыскивать. И самое важное: все о человеке, которому вы показывали камень, вы назвали его «торгаш». Он единственный, кто видел его?
        - Да.
        - Когда кончите с этим, напишите то, что рассказали мне. Годится практически все. Вы понимаете, незаконный ввоз камня в вашем положении - сущий пустяк. В эпизоде приобретения камня беру на себя смелость предположить, что вы просто отпустили подростка, а его дед в благодарность подарил вам камень. Свойство камня приманивать людей упоминать не стоит, такого наш суд понять не сможет… и не захочет. Предлагаю также упростить процедуру прятания камня: в первом случае он был в пустой банке от кофе, а во втором - в кармане вашей куртки в стенном шкафу.
        Выйдя на улицу, Александр Петрович пытался трезво осмыслить ситуацию. В его жизнь неожиданно вторглось нечто иррациональное. Он чувствовал, подзащитный не врет и не выдумывает. Серов явно способен на все, что угодно, но он рационален; как машина, слишком рационален для такой выдумки. Подобное порождает подобное. Но… строить на этом защиту… даже если удастся идеально ее подготовить…
        Он пытался представить, как все это будет звучать в зале суда. Получалось примерно так: он, известный адвокат, член коллегии, встает и произносит:
        - Прошу показания Синдбада-Морехода приобщить к делу. Вызываю свидетеля Али-Бабу.
        Только за чашкой кофе адвокат обрел душевное равновесие и вспомнил философскую истину, гласящую, что всякое иррациональное есть чужое рациональное. Иными словами, он понял: ему необходим хороший консультант.
        В жизни Александра Петровича наблюдалась весьма удачная для него закономерность: в частных знакомствах судьба сводила его исключительно с обитателями престижных ячеек социального улья. Ему говорили, это предопределено гороскопом, он по зодиаку был Лев. Если у него был приятель в театре, то обязательно главный режиссер, а если в церкви - то не ниже епископа. Поэтому в данном случае нужно считать естественным, что уже через день экспонатами известного нам музея звукозаписи любовался Вадим Михайлович Горн, главный эксперт Алмазного фонда, руководитель лаборатории петрографии и даже член двух иностранных академий, - короче говоря, специалист номер один по этим самым камням. Кроме того, было известно, что профессор Горн - прямой потомок того генерала Горна, который так долго не хотел сдавать Нарву царю Петру. Выглядел он, соответственно положению и происхождению, вполне по-европейски, спортивно и моложаво.
        Историю красного камня Александр Петрович изложил небрежно, как говаривали его приятели из театральных сфер - «в порядке бреда», вот-де что вылепил подзащитный.
        - Поразительно! - Вместо ожидаемой скептической улыбки в глазах ученого засиял восторг. - Вы не представляете, как вам повезло! - Уловив некоторое недоумение на лице адвоката, он заговорил более спокойно, привычным лекторским тоном: - Дело в том, что о камнях-убийцах на Востоке существует определенная литература. Как всякий человек, посвятивший себя камням, я интересовался такими вещами. Известно, например, что при Великом Акбаре, после двух случаев краж в сокровищнице шаха, девять крупных камней были отданы на воспитание - заметьте, перевод точный, именно на воспитание - некоему Ю Линю. Тот их вернул через год, камни были испытаны, возведены в ранг стражей сокровищ шаха и помещены в сокровищницу. С тех пор воровство драгоценностей прекратилось. Причем это не развлекательная история, а деловая дворцовая хроника, где отсебятина не допускалась. Далее, Оренг-Зеб, правнук Акбара и последний из Великих Моголов, сущее чудовище, был помешан на драгоценных камнях. Он использовал камни-убийцы в качестве орудий казни. Теперь мы с вами можем приблизительно представить, как это выглядело.
        Внезапно прервав лекцию, профессор прихлебывал предложенный хозяином кофе и рассеянно глядел в пространство. Александр Петрович тоже молчал, не мешая ученому мыслить. Тот же неожиданно для адвоката проявил юридическую смекалку:
        - Для суда, вероятно, нуждается в доказательстве сам факт существования камня?
        - Именно так, увы.
        - Тогда поедем за ним.
        - За кем? За фактом? - засмеялся адвокат.
        - Нет, за камнем.
        - Вы, разумеется, шутите?
        - Нисколько… У вас есть хороший фонарь? Там на лестнице, должно быть, темно.
        На лице Александра Петровича отразилось театральное изумление.
        - Мне об этом говорила его жена. Но вы… вы-то как догадались?
        - Пустяки, Ватсон, - усмехнулся ученый, - мы же знаем, что камушек работает ночью и в темноте. Если бы там было хорошее освещение, ничего бы вообще не случилось.
        Александр Петрович в ответ только молча развел руками. Он давно подметил, что преуспевающие представители мира точных наук на досуге хотят быть или искусствоведами, или криминалистами. В данном случае обнаружился крен в сторону криминалистики, и у адвоката были все основания поддерживать эту игру.
        По пути, за рулем своей «Волги», профессор продолжал пояснения:
        - Драгоценные камни в музее, в хорошем хранилище наподобие нашего, или даже просто у солидных владельцев вполне безопасны. Они, можно сказать, друзья человека. Но, попав в случайные руки, любой сколько-нибудь ценный камень немедленно начинает убивать. За каждым из них остаются трупы и кровь. В некотором смысле любой камень крупнее двадцати или тридцати карат - убийца. Ну а если говорить о нашем камушке - понимаете сами. С ваших же слов, прошел уже месяц. Мы бы уже сто раз услышали о его подвигах. Он наверняка остался на месте.
        У цели путешествия, перед домом Серовых, ученый произнес фразу, разъяснять значение которой не счел нужным:
        - Так я и думал, дом старенький.
        Затем он извлек из багажника кусок толстой проволоки и, помахивая им, как хлыстом, решительно направился к двери.
        Прекрасный аккумуляторный фонарь Александра Петровича остался без применения: на всех этажах лестницы, включая криминальный четвертый, сияли новые, еще не покрытые пылью и грязью лампочки.
        - Однако, - улыбнулся Вадим Михайлович, - эта история научила их избегать темноты.
        - Не худо было бы, если бы они заодно научились избегать и грязи, - отозвался адвокат, указывая на мусор в углах.
        - Нет, нет, - запротестовал ученый, - это именно то, что нам нужно. Сегодня грязь - наш союзник. В любой из этих точек может оказаться искомый нами объект. - Он ткнул концом проволоки в заполненную мусором щель между каменными плитами.
        Подвергнув беглому осмотру дверь Серовых, профессор уверенно пошел к окну вверх по лестнице.
        - Скорее всего это здесь. - Он коснулся проволокой радиатора отопления.
        - Но почему именно здесь, Холмс? - вспомнил о своей роли Александр Петрович.
        - У вас в руке завернутое в фольгу нечто. Где вы будете разворачивать? На подоконнике.
        - Но ведь точно такой же подоконник имеется этажом ниже.
        - Да, у него был выбор - пройти один марш лестницы вверх или вниз. Но позднее… уже лишенный органов зрения… он очутился у двери своего друга, снизу это маловероятно. Кроме того, мы знаем, что там же был раскрытый чемодан и разбросанные вещи, а это возможно лишь в том случае, если чемодан летел вниз по ступенькам.
        - Сдаюсь, - поднял руки Александр Петрович.
        Профессор тщательно распрямил проволоку, конец ее изогнул крючком и приступил к исследованию радиатора отопления.
        - У нас на факультете такие же радиаторы, - комментировал он, ловко орудуя своим импровизированным инструментом. - По замыслу конструктора эти вертикальные полости предназначены для дополнительного теплообмена, в них должен циркулировать воздух. Но на деле они не работают, студенты их используют как пепельницы.
        «До чего же универсален человеческий ум, - думал Александр Петрович, брезгливо наблюдая, как светило науки с помощью проволочного крючка извлекает из упомянутых полостей огрызки яблок и окурки, - ведь если вступит в дерьмо, начнет читать лекцию о дерьме».
        Время шло, куча мерзких отбросов под батареей росла, и адвокат все нагляднее убеждался в нелепости и бессмысленности этой затеи. Но ученый был неколебим и неутомим.
        Дважды с верхних этажей проходили вниз люди, и профессор с адвокатом изображали нетерпеливых гостей, поджидающих хозяев. Смотрели на них подозрительно, но вопросов не задавали.
        Наконец обследование радиатора закончилось, не дав положительных результатов. На предложение Александра Петровича отправиться восвояси профессор никак не отреагировал и, опустившись на корточки, приступил к изучению содержимого щелей и выбоин в каменном покрытии пола. Тогда, сославшись на приступ астмы, спровоцированный пылью и грязью, адвокат удалился на улицу подышать свежим воздухом.
        Вернулся он через полчаса. Вдоль щелей пола аккуратными валиками лежала добытая изнутри грязь, а главный эксперт Алмазного фонда среди всей этой гадости стоял на коленях и теперь уже не проволокой, а пальцами ковырялся в дыре у отбитого угла каменной плиты. При этом он приговаривал: «Цып, цып, цып» - и чмокал губами.
        И тут у Александра Петровича перехватило дыхание уже непритворно, потому что пальцы профессора медленно выкатили из дыры на пол комок величиной с грецкий орех, который даже сквозь облепившую его грязь распространял вокруг красноватое сияние.
        Профессор поднялся с пола, одновременно разминая затекшие ноги и поясницу, протер камень платком и церемонно произнес:
        - Позвольте представить вам уникальный рубин, несомненно один из стражей сокровищ великого шаха.
        Тотчас исчезли грязь, серые стены и голые лампочки, в миг пропал, растворился в воздухе весь безобразный лестничный интерьер, остался только камень. Он вблизи окружал себя нежно-розовым мерцанием, разбрасывал вдаль кинжальные лучи ярчайшего красного цвета, создавал в пространстве прихотливый рисунок из темноватых бордовых отблесков и играл еще множеством свечений и оттенков, которым не было ни числа, ни названия. Александру Петровичу казалось, эта симфония красных тонов включает в себя весь свет и все звуки мира, и он на какое-то время забыл о том, о чем помнил в любую секунду обычного бытия, - о своих болезнях, деньгах и делах.
        Профессор Горн, глянув на лицо адвоката, увидел, что он понял камень, и разом простил ему и неверие, и некоторую верткость, и отлынивание от общей работы.
        - Теперь вам понятно, почему из-за крупных камней люди склонны терять разум? - спросил он, чтобы вывести адвоката из транса.
        Не дождавшись ответа, профессор поместил рубин в нашедшийся у него замшевый мешочек и сунул его в карман.
        Что же это такое, размышлял адвокат, спускаясь по выщербленным, истертым ступенькам, прямо гипноз какой-то… страшная штучка.
        Относительно того, как поступить с добычей, разногласий у них не возникло. Оба знали, что рубин приобретен и ввезен незаконно и подлежит конфискации; оба знали, что подобные камни с момента находки являются собственностью государства, а нашедший может рассчитывать в лучшем случае на вознаграждение; наконец, оба знали, насколько опасно даже недолго держать такую вещь дома. Камень повезли прямо в лабораторию Горна. Собственноручно выписав адвокату пропуск, профессор провел его в свой кабинет. Он тут же положил камень на электронные весы, затем принялся его обмерять, явно намереваясь немедленно заняться исследованиями. Адвокат воспротивился этому: во-первых, для работы время позднее, во-вторых, после совершенных подвигов им просто необходимо немного расслабиться. Камень водворили в личный сейф профессора, и он, по совету адвоката, написал расписку в том, что принял на предмет экспертизы вещественное доказательство - камень розовой окраски, предположительно рубин, с нестандартной восточной огранкой «шестиугольник», весом сто сорок семь карат и размерами двадцать восемь на двадцать три миллиметра.
Официальный запрос на экспертизу адвокат обещал оформить на следующий день.
        В ресторане, за коньяком, профессор поделился возникшей у него дилеммой. С одной стороны, служебная этика требует столь редкий камень немедленно передать в хранилище, что само по себе естественно, ибо у этого рубина другой дороги все равно нет. Но с другой стороны, в хранилище можно что-нибудь делать лишь в рабочее время, то есть днем, а с этим камнем надо бы пообщаться и вечерами, и ночью.
        Тут Александру Петровичу представилась возможность доказать, что юристы тоже не лыком шиты. Все предельно просто, нужно только составить показания таким образом, что камень нашел адвокат Самойлов, а профессор Горн присутствовал при сем в качестве свидетеля. При такой постановке вопроса в сейфе эксперта Алмазного фонда хранится никакой не редкий рубин, а некий кристалл, присланный из уголовного суда для проверки, и стать рубином этот минерал может лишь по окончании экспертизы, которая будет длиться ровно столько, сколько будет длиться.
        - Удивительно! - восхитился профессор. - Это же Алиса в стране чудес! Абсурд, а звучит убедительно.
        - Одного не понимаю, зачем вам работать ночью? - поинтересовался адвокат. - Почему нельзя попросту опустить шторы на окнах?
        - Святая простота, - ласково улыбнулся ученый. - Ночь отличается от дня не только тем, что темно. Днем мы находимся в мощных излучениях солнца, нас бомбардирует множество разных частиц, происходит ионизация воздуха, меняется магнитное поле… и еще многое… За шторами от этого не спрячешься. А вот ночью выступают на сцену эффекты второго порядка, начинается игра тонкостей.
        - А это не опасно, ночью, - встревожился Александр Петрович. - Вдруг он вас… извините…
        Откинувшись в кресле, Вадим Михайлович долго и громко смеялся:
        - Ну спасибо, развеселили… Я же всю жизнь имею дело с камнями… Вы, наверное, знаете - горожанин, если он вдалеке от врачей, может погибнуть от укуса простой гадюки. А специалисты спокойно укладываются спать с кобрами. Я - специалист в данном случае.
        - Но ведь оно… то, что в этом камне… не зависит от человека? Подавляет его, что ли?
        - Разумеется, нечто вроде гипноза. Резонансные замыкания в нервной системе. Но подверженность им зависит от интеллектуального индекса индивидуума, а я, ко всему, заранее знаю, чего можно от него ожидать. Так что все преимущества на моей стороне. Если вам этого мало, - он улыбнулся с некоторым лукавством и коснулся пальцем оправы очков, - добавлю, что у меня здесь стоят поляроиды, они исключают возможность всяких таких явлений.
        - Ну что же, вы меня успокоили, - задумчиво произнес Александр Петрович.
        Со следующего дня для адвоката настали сплошные трудовые будни: до процесса оставалось чуть больше месяца. В поисках разбросанных по свету свидетелей ему приходилось звонить во все концы страны, иногда десятки раз на день, ездить по немыслимым городам и весям и добывать нужные показания, действуя уговорами, посулами и даже, в исключительных случаях, угрозами. Он совершил недельное турне по Средней Азии, нашел солдата, с которым Серый в ту ночь курил на вышке, и военного дознавателя, разбиравшего тогда весь этот кошмар.
        Супруга подзащитного, Диана, несмотря на вульгарность манер, внушала теперь адвокату симпатию. Она вела себя идеально: не торгуясь, оплачивала расходы, не дергала его по пустякам и не требовала каждодневных заверений в успехе. Она заявила, что знала о существовании камня, хотя муж его и прятал, и написала на эту тему достаточно правдоподобные показания. Она же помогла найти торгового работника, которому Серый показывал камень. Тот сперва наотрез отказался лезть в это дело, и Александру Петровичу пришлось добывать неприятную для свидетеля информацию, то есть попросту заняться шантажом.
        При всей своей занятости адвокат часто посещал лабораторию петрографии. Ему оформили постоянный пропуск и считали почти за своего.
        В кабинете профессора, в удалении от его начальственного стола с электронными весами и диктофонами, имелся рабочий уголок, не без ехидства прозванный лаборантами «уголком Петра Великого». Здесь были кое-какие инструменты, алмазная пила, шлифовальный круг и просто всякая всячина, как, например, геологический молоток или скальные крючья, - профессор был в прошлом известным альпинистом.
        Теперь в этом углу подвергался исследованиям «афганский рубин». Каждый раз ученый встречал Александра Петровича сообщениями об очередных странностях этого камня. То оказывалось, что ночью и днем у него несколько разнятся спектральные характеристики, а то выяснялось и вовсе невероятное: камень реагировал на присутствие человека изменением магнитной проницаемости и магнитного поля, причем в последнем могла возникать низкочастотная пульсация. А это был уже путь к возможности воздействия на психику.
        Адвоката подобные камерные сенсации не окрыляли: ему требовалось недвусмысленное авторитетное заключение, что данный камень может убить человека.
        - А нельзя сделать так, - спрашивал Александр Петрович, - чтобы он убил кролика? Или мышку?
        Горн в ответ только смеялся, полагая, что мэтр таким образом шутит.
        Вскоре в лаборатории стал появляться ученый-физиолог, также специалист высочайшего класса. В результате совместной работы двух научных светил возник наконец всего за несколько дней до начала процесса документ, который хоть как-то устраивал адвоката. Там говорилось, что предъявленный для экспертизы рубин, весом сто сорок семь карат и таких-то размеров, обладает набором свойств, позволяющих ему вступать во взаимодействие с нервной системой человека, вследствие чего в нервных цепях последнего могут активизироваться процессы, соответствующие низкочастотному, так называемому альфа-ритму, вызывающему сначала подавленное состояние, а при дальнейшей активной раскачке - панический страх, шок и смерть. Александр Петрович заметно повеселел, тем более что Горн сказал, с его стороны возможен сюрприз, но отказался намекнуть какой. Он воспринимал теперь предстоящий суд как свое личное дело и говорил о нем в терминах «если мы выиграем» или «если мы проиграем».
        Одновременно с подготовкой защиты Александр Петрович составил бумаги, относящиеся к передаче рубина в Алмазный фонд. Сие событие ожидалось сразу по окончании суда. Горн подписал, не читая, все, что адвокат принес по этому поводу, но удивился количеству бумажек. Они действительно в большинстве не имели пока никакого смысла, но должны были его обрести по дополнении личным ходатайством нашедшего камень гражданина Самойлова о выплате полагающегося вознаграждения. Больших надежд на успех этого предприятия Александр Петрович не питал, но шанс все-таки был, и пренебрегать им не следовало. Профессор Горн об этой стороне дела, естественно, ничего не знал.
        Судебный процесс по делу Серова с самого начала привлек внимание прессы. Уже в первый день слушания было полно репортеров, а в последующие два дня появились телевизионные камеры, и под занавес прикатила даже съемочная группа Би-би-си.
        В отличие от Горна, по натуре предрасположенного быть победителем и настроенного весьма бодро, Александр Петрович особого оптимизма не испытывал. Да и победу в создавшейся ситуации оба понимали неодинаково: для адвоката выигрыш дела означал оправдательный приговор или значительное смягчение наказания, а для ученого - признание камня убийцей. Тем не менее Диане Серовой, сильно приунывшей к началу процесса, Александр Петрович сказал:
        - Погодите посыпать голову пеплом. Суд - всегда игра, а в игре случается разный расклад.
        - Вы о чем это? - удивилась она.
        - Я надеюсь на помощь со стороны обвинения.
        Она недоуменно пожала плечами, но вопросов задавать больше не стала.
        Обвинительное заключение читал прокурор. Его основная идея состояла в том, что в двух идентичных эпизодах идентичные зверства - дело рук одного человека. А раз так, то исчерпывающая доказанность второго, последнего, эпизода компенсирует недостаточность улик по первому эпизоду, афганскому. В военных условиях непросто обеспечить нужный уровень следствия, а такому ловкому человеку, как Серов, не составило большого труда обмануть запуганных им и измотанных войною солдат. Особо упоминалась забавная выдумка подсудимого - о гигантском драгоценном камне, которого никто ни разу не видел. Оказывается, не подсудимый, а именно этот камень совершил оба преступления и затем бесследно исчез.
        Александр Петрович изображал лицом хмурую озабоченность, чтобы прокурор раньше времени не заметил, насколько его построения по душе адвокату. Ловушка для прокурора была готова, и следовало помочь ему как можно глубже в нее залезть.
        Начался допрос свидетелей обвинения. Почти все они, соседи по дому, давали показания по второму, последнему, эпизоду. По первому эпизоду, афганскому, был вызван лишь военный врач, подтвердивший полную тождественность картины увечий в обоих случаях. В остальном по афганскому эпизоду обвинение пользовалось материалами дознания, полученными из архива военной прокуратуры.
        Обвинитель вел себя напористо и бесцеремонно. Когда первый свидетель кончил рассказывать, как он выбежал из квартиры на крики и увидел Серова, державшего за плечи изуродованного им человека, прокурор спросил:
        - Можно ли сомневаться в том, что увечья жертве нанес подсудимый?
        - Нет.
        - Почему вы так думаете? - решил вмешаться судья.
        - Так у него же была кровь на руках, - обиженно объяснил свидетель. - И он держал его своими ручищами, знаете, как курицу, когда шею сворачивают.
        - Скажите, - продолжал прокурор, - вы заметили на лице подсудимого смятение или страх перед содеянным?
        - Нет, я даже удивился. Он смотрел на него вроде как с любопытством, может, думал, что бы с ним еще сделать.
        - Вы как-нибудь объяснили себе этот факт?
        - Я подумал… говорят, там, в Афгане, они вытворяли всякое… Может быть, такие разборки для них дело привычное.
        - У меня все, - заключил обвинитель.
        Последняя сентенция свидетеля вызвала брезгливую мину у судьи, у адвоката - улыбку, а в зале - легкий шумок. Все ждали, что адвокат немедленно прицепится к этой реплике, но он задал совсем другой вопрос:
        - Скажите, свидетель, у вас есть причины плохо относиться к Серову?
        - Конечно нет. Вот еще.
        - Значит, ваше заявление в милицию надо считать признаком хорошего отношения?
        - А что тут такого? Он мне угрожал.
        - За что?
        - Просто так, ни за что.
        - В заявлении говорится другое. Когда же вы дали ложные показания, сейчас или тогда?
        - Ему взбрендило, что я приставал к его жене. Только этого не было.
        Среди публики прокатился смешок.
        - У меня все. Прошу приобщить данную справку к делу. - Адвокат положил на стол секретаря бумажку и сел на место.
        Показания остальных свидетелей отличались лишь мелочами. Всех их своими вопросами, отнюдь не всегда корректными, прокурор подводил к предположениям, что второй эпизод дела Серова есть прямое продолжение первого эпизода, афганского. Следуя своей концепции, обвинитель стремился спаять оба эпизода дела в одно неразрывное целое. Это было очевидно. Но одновременно происходило невероятное: адвокат, по общим понятиям призванный противодействовать обвинению во всем, вплоть до мелочей, не только ему не мешал, но даже иногда и подыгрывал. Получалась игра в одни ворота, приводившая суд и публику в недоумение, а прокурору причинявшая беспокойство. Он чувствовал здесь подвох и последнему из свидетелей уже не стал задавать своих любимых вопросов.
        Тогда сам адвокат небрежно спросил:
        - Как вы думаете, мог ли подсудимый нечто подобное совершить ранее?
        Судья было вскинулся - вопрос не лез ни в какие ворота, - но промолчал.
        Свидетель загнанно оглянулся на прокурора, почему-то покраснел и выпалил:
        - Ясное дело, мог.
        Публика отреагировала взрывом смеха, и судье пришлось назидательно постучать карандашом по стакану перед тем, как закрыть заседание.
        На второй день пошли свидетели защиты. По первому эпизоду у адвоката имелись письменные показания двадцати трех человек, но на суд он вызвал всего шестерых. Как только начался их опрос, в зале суда стала воссоздаваться - это почувствовали все - атмосфера той душной афганской ночи, которая настолько прочно врезалась в память каждого свидетеля, что ответ «Я не помню» не прозвучал ни разу.
        Подробному исследованию подверглись пятнадцать минут той ночи, пять минут до момента «ноль» - момента начала криков пострадавшего, и десять минут - после. Для каждого человека был составлен график его передвижений, наблюдений и действий в эти пятнадцать минут. Сопоставление графиков разных людей дало превосходный результат. Все события получили точную привязку во времени. Показания в зале суда должны были лишь подтвердить точность предъявленных графиков.
        Адвокат вел допрос жестко, вынуждая свидетелей говорить о подробностях, иногда и неловких. Солдаты потели, краснели, но отвечали. Например, одна пара курила косяк на двоих, и они уже собирались «снять пятку», когда услышали далекую автоматную очередь, а последние затяжки сделали, когда послышались крики, то есть в момент «ноль». Затем они увидели, как с вышки спускается человек. Этим подтверждались показания часового, что Серов начал спуск с вышки в момент «плюс пять секунд». Другой солдат справлял малую нужду и слышал доносившиеся со склона горы тявканье и плач шакалов, а застегивал штаны уже наспех, потому что услышал автоматную очередь и думал: сейчас будет боевая тревога. Но часовой и Серов на вышке тоже слышали плач шакалов и обменялись по этому поводу репликами, чем устанавливалось, что в момент «минус сорок» сержант находился на вышке. Так образовалась прочная сетка событий, не оставлявшая места для произвольных предположений. Теперь алиби Серова подтверждалось не только показаниями часового, которого, по намекам прокурора, сержант мог запугать, но и еще по меньшей мере трех человек.
Предположение прокурора о том, что Серов, изувечив несчастного узбека, мог успеть вымыть руки до прихода остальных, тоже никуда не влезало, ибо сержант был у своего барака в момент «плюс двенадцать», а первая группа из четырех солдат прибежала туда же в «плюс четырнадцать». Даже если бы Серов был чародеем и за две секунды мог слетать в умывальную, то на этот счет были показания солдата, который стирал там свои носки - и делал это с завидным хладнокровием на протяжении всего эпизода.
        Одним словом, у Серова было теперь алиби не простое, а многократное, можно сказать двухсотпроцентное. О недостаточности улик говорить не приходилось, речь шла о полном доказательстве невиновности по первому эпизоду. Концепция обвинения разваливалась.
        Прокурору предстояло дать задний ход. Будучи опытным юристом, он, конечно, выкрутится из неловкого положения, это адвокат понимал, но достигнуто было главное: суду стало ясно, что хорошо проработанной версии у обвинения нет. Это значило, что последние фразы обвинительного заключения судья уже не будет рассматривать как полуфабрикат приговора, а станет внимательно оценивать каждое слово, в основном с позиций, не повредит ли оно его, судьи, репутации и служебному авторитету.
        Обвинитель начал обходной маневр. У последнего свидетеля защиты, афганца, он спросил:
        - Как вы думаете, что же случилось с погибшим солдатом? Я имею в виду… с тем самым?
        - Думаю, что он двинулся. Мы тогда так и решили.
        - От чего это могло случиться?
        - От чего? От всего. От жары, от страха… там такое иногда примерещится. Или от ветра - как задует, так кажется, в мозгах песка насыпано.
        - Вы можете себе представить, чтобы с вами случилось то же, что с ним?
        Солдат мрачно усмехнулся:
        - Не хотел бы я этого.
        - Я тоже. Но вы можете это представить?
        Последовала довольно долгая пауза.
        - Могу, наверное… В Афгане бывало всякое.
        Александру Петровичу не хотелось, чтобы заседание завершилось именно этими словами. Он решил не упускать инициативу:
        - Как вы думаете, мог ли Серов совершить то, в чем его обвиняют? Уже здесь, в городе?
        - Нет, не мог.
        - Почему вы так считаете?
        - Это было бы крупной ошибкой. А Серый ошибок не делал.
        - У меня все. - Адвокат удовлетворенно потер руки: лучшей реплики для финала заседания нельзя было придумать.
        Третий день слушания был во всех отношениях необычный. В коридорах суда толпились люди, которым не нашлось места в зале. Такого обилия фоторепортеров и съемочных групп это мрачное серое здание еще не видало.
        Почти весь день был посвящен камню. По сути дела, шел суд над подозреваемым в убийстве рубином, причем в роли защитника выступал прокурор, а обвинителя - адвокат Самойлов со товарищи.
        Александр Петрович начал с допроса подсудимого, его жены и директора ювелирного магазина, которому Серов показывал камень.
        Затем был вызван военный переводчик, успевший с тех пор демобилизоваться. Он дословно воспроизвел тогдашний разговор с сержантом и нелепую фразу на пушту - «он убивает ночью».
        Адвокат уже привык к тому, что афганцы до сих пор помнят каждую мелочь тех времен, но на всякий случай спросил:
        - Почему вы так хорошо запомнили все это?
        - Потому что он спрашивал не просто от скуки или там из любознательности. У него был серьезный интерес.
        - Откуда вы могли это знать? - вмешался прокурор.
        - Такие вещи чувствуешь сразу. - Переводчик на секунду задумался. - Дело было в пути, по дороге в Шахджуй. В бэ-тэ-эре. Сержант сидел впереди, на месте стрелка. Я был со всеми, внизу. Там и пыли больше, жара, духотища. А он вдруг, вроде случайно, подсел ко мне. Значит, был интерес.
        Затем Александр Петрович вывел на поле боя тяжелую артиллерию. В качестве свидетеля и эксперта выступил профессор Горн, и сразу за ним - физиолог, соавтор Горна по экспертизе.
        Судье льстило присутствие знаменитостей. Он приосанился, перестал горбиться и даже оставил привычку, слушая говорящего, непрерывно жевать губами.
        Ученых почтительно выслушали, задали корректные вопросы, и заключение экспертизы было приобщено к делу.
        Далее суду был предъявлен рубин, подозреваемый в убийстве. Публика млела от восторга: мало того что этот камень сиял ярче всего сущего, мало того что он стоил немыслимо дорого и приехал в суд на специальном броневике - он явился в ореоле зловещей таинственной репутации. Начиная с этого момента все видеокамеры работали без передышки.
        Едва аудитория успела оправиться от впечатления, вызванного рубином, ее ждало новое потрясение. Профессор Горн обещал сюрприз и сдержал свое слово. Когда адвокат заявил, что в качестве свидетеля приглашает господина Косамби, в зале явственно послышался чей-то стон. Из комнаты свидетелей вышел индус - элегантный, с вежливой холодноватой улыбкой, в европейском костюме и галстуке, но с национальным белоснежным тюрбаном на голове, - ну прямо вылитый раджа из приключенческого фильма. Он говорил по-английски, и Горн выступал в роли переводчика.
        - Назовите пожалуйста ваше имя и род занятий, - попросил адвокат.
        - Доктор Косамби, хранитель Национального музея в Мадрасе.
        - Что вам известно о камнях-убийцах?
        - Достаточно много. Они появились в Индии в шестнадцатом веке. Это крупные камни красного цвета, рубины и некоторые разновидности граната. Способы подготовки камней-убийц держались в строгой тайне и давно забыты. Одним из элементов этой подготовки была достаточно сложная тончайшая асимметрия огранки.
        - Известны ли вам конкретные случаи убийства камнями людей?
        - Известны. В моем городе Мадрасе примерно сто лет назад с помощью такого камня был убит английский полковник. Камень ему принес вечером бой-посыльный якобы из ювелирного магазина.
        Прокурор демонстративно отвернулся и сделал пренебрежительный жест рукой: вот, мол, еще и колониальные россказни.
        - Случалось ли вам лично быть свидетелем подобных трагедий?
        Все присутствующие, включая обвинителя, непроизвольно подались вперед.
        - Не только свидетелем, но и участником, к счастью косвенным, - улыбнулся доктор Косамби. - Дело в том, что в нашем музее хранится крупный рубин, тот самый камень, о котором я сейчас говорил. В позапрошлом году была попытка ограбления музея, и вор стал жертвой этого экспоната. В нашем музее при срабатывании сигнализации автоматически включается освещение и съемочная аппаратура. В момент начала съемки он лишил себя органов зрения, затем стал метаться между витринами и упал. Полиция увезла его уже мертвым.
        - От чего наступила смерть?
        - От инфаркта. Я могу вам предложить ксерокопию официального отчета мадрасской полиции.
        - Благодарю вас. - Адвокат взял листки ксерокопии и обратился к судье: - Прошу данный документ приобщить к делу.
        - Я протестую, - вскочил прокурор, - против приобщения к делу посторонних документов.
        Судья задумался. В зале слышалось оживленное жужжание голосов: всем хотелось обменяться впечатлениями.
        Александр Петрович с любопытством смотрел на Серова: понимает ли он, что именно сейчас, в ближайшие несколько секунд, решится его судьба? Тот смотрел равнодушно в пространство, и в глазах его не было ни малейшего проблеска интереса к происходящему. Адвокату не раз приходилось видеть, как его подзащитные во время суда приходили в состояние подобной апатии, и он знал, насколько это опасно. Человека в таком состоянии, с помощью нехитрых приемов, которыми владеет каждый юрист, легко вывести из себя, и тогда он способен сделать нелепые признания, заявления и, вообще, готов к любым выходкам. Александр Петрович осторожно покосился на прокурора - не заметил ли он, что творится с подсудимым, но обвинитель, к счастью, все внимание сосредоточил на судье, который, похоже, наконец решил что-то.
        - Суд считает данный документ не относящимся к делу, - произнес судья несколько угрюмо. Это значило - он решил: оправдательного приговора не будет.
        Предстояла речь обвинителя. Он перебирал в своей папке бумаги, и Александр Петрович с удовольствием наблюдал некоторую нервозность его движений. Конечно, одно очко прокурор только что отыграл, но на нем висел груз позавчерашних ошибок и необходимость справиться с последствиями устроенного адвокатом спектакля. В зале суда установилась специфическая атмосфера любопытства и возбуждения, атмосфера ожидания дальнейших чудес. Вместо привычных дел об украденной партии джинсов или мясных консервов в эти унылые стены вошла криминалистика экзотическая, праздничная, если можно так выразиться - конвертируемая. Этому настроению в той или иной степени поддались все, включая состав суда. И если прокурору в первые же три минуты не удастся сбить эмоциональный подъем и вернуть суд в накатанное годами рутинное русло, обвинение может потерпеть поражение.
        Прокурор прекрасно все это понимал, более того, ему казалось, будто судья, старый хрен, поверил дурацким восточным басням, иначе не стал бы думать перед тем, как отклонить каракули индийской полиции. Поэтому он теперь ставил себе целью доказать не виновность подсудимого, а то, что оправдательный приговор или отправка дела на доследование могут повредить судье лично.
        Он начал с того, что обнаружение рубина окончательно проясняет все обстоятельства. Ибо если до сих пор еще можно было задаваться вопросом, что же могло привести Серова, известного хладнокровием и расчетливостью, в состояние неконтролируемого бешенства, то теперь ответ налицо.
        Александр Петрович насторожился: «неконтролируемое бешенство» - это состояние аффекта. Для чего же обвинитель по собственному почину выдвигает смягчающее обстоятельство?
        Далее прокурор заявил, что не настаивает на обвинении по первому эпизоду, и признал ошибочность выводов следствия об идентичности обоих эпизодов. Одинаковый характер увечий жертв в двух разных случаях вполне объясняет известное в судебной психиатрии явление так называемой маниакальной фиксации. Заключается оно в том, что преступник, даже вопреки своим интересам, давая лишние нити следствию, на каждой очередной жертве воспроизводит одну и ту же картину увечий. Примечательно, что исходная картина, так сказать «клише», с которого «печатаются» последующие преступления, не обязательно дело рук самого преступника, оно может быть результатом «чужого» преступления или, например, транспортной катастрофы. Маниакальная фиксация действует на подсознательном уровне и потому наиболее наглядно сказывается в состоянии аффекта.
        А, вот оно что, заметил про себя Александр Петрович.
        - Каково бы ни было происхождение увечий жертвы первого эпизода, - продолжал прокурор, - соответствующая картина зафиксировалась в подсознании Серова и сработала, как только он впал в состояние аффекта.
        Затем последовали еще рассуждения на ту же тему, в подтверждение каковых были предъявлены крупные, весьма впечатляющие фотографии, предъявлены так, чтобы все могли наглядеться вдоволь. Всем было ясно, что эти омерзительные снимки здесь ни к селу ни к городу, но они свое дело сделали: психологическая атмосфера резко изменилась.
        Почувствовав это, обвинитель пошел в решающую атаку:
        - Сегодня прекрасный адвокат, известный своей изобретательностью, и трое знаменитых ученых рассказали нам увлекательную восточную сказку. Замечу, что, по странному совпадению, мудрецов в восточных сказках обычно бывает именно трое. Но я спрашиваю, какое отношение имеет эта сказка к человеку, у которого на руках кровь жертвы, не в переносном, а в буквальном смысле слова? Не вполне понятна и научная логика этих построений. Если, например, камень А может в Индии убить человека, следует ли отсюда, что совершенно другой камень Б может убить человека в России? И с каких пор «может убить» означает «убил»? Кто-то должен был это видеть. Но свидетели видели, что убил не камень, а человек. Мы знаем судебные казусы, когда вместо подлинного преступника осуждали другого, невиновного человека. Но осудить вместо человека минерал, хотя бы и дорогостоящий, - таких новаций в юриспруденции еще не бывало. В голову сразу приходят средневековые процессы над мышами и саранчой, но они, по крайней мере, существа живые. Если же мы научимся сажать на скамью подсудимых неодушевленные предметы, если мы создадим такой
прецедент, с правосудием, как таковым, будет покончено.
        Прокурор покинул кафедру, и настала очередь защитника. Судья его речь слушал вполуха, хотя и доброжелательно. Он даже рассеянно кивал, когда адвокат говорил о том, что самого момента нанесения тяжких телесных повреждений никто не видел, и что улик недостаточно, и что подсудимый никакими маниакальными синдромами не страдает, о чем имеется заключение психиатрической экспертизы. Александр Петрович сказал все, что ему полагалось сказать, но чувствовал: его слова не достигают сознания судьи. Тот уже полностью сориентировался в сложившейся ситуации.
        Суд удалился на совещание.
        Александр Петрович исподтишка наблюдал за прокурором, который выглядел весьма довольным. Еще бы, ведь он сумел нажать одновременно на две уязвимые точки судьи: нежелательность осложнений с начальством за два года до ухода на пенсию и всем известную нелюбовь к новаторам и оригиналам. Прокурор скорее всего не понимал, что главное-то было не в этих конкретных соображениях, хотя они, конечно, работали, а в жесткой запрограммированности мозга судьи на отграничение рационального от иррационального. Все, что делал адвокат на процессе, по сути, было попыткой внушить судье, что иррациональное - всего лишь чужое рациональное, и, к сожалению, неудачной попыткой.
        Впрочем, Александр Петрович испытывал в основном положительные эмоции: как-никак, он за эти три дня заставил обвинителя совершенно изменить свою цель. Если в начале тот имел в виду максимальное наказание и надеялся даже вырулить на расстрел, то теперь ему было на подсудимого наплевать, и хотел он одного - не допустить, чтобы вместо человека осудили камень. Ради этого он оставил судье лазейку в виде относительно мягкого приговора. А вот профессор Горн, наоборот, добивался осуждения камня-убийцы, и только этого. Получалась забавная ситуация. В случае мягкого приговора, в чем адвокат был почти уверен, получится, что защитник и обвинитель, оба сразу, хотя каждый по-своему, выиграют, а профессор, в общем-то в этом деле посторонний, - проиграет.
        Адвокат нашел взглядом Горна и поразился. Профессор был в ярости: губы плотно сжаты, нижняя челюсть подалась вперед, на скулах играли желваки мускулов, по всему лицу проступили красноватые пятна. Этот человек не привык и не умел терпеть поражения. Он был, видно, из тех, кто, проиграв теннисный матч, разбивает ракетку об землю тут же на корте.
        - Суд идет, - объявил секретарь.
        Горн чуть помедлил и потом не встал, а, казалось, был выброшен пружиной из кресла и сразу застыл в упругой стойке. Боец, воин, подумал Александр Петрович, недаром предки мечами размахивали.
        Судья огласил приговор. По первому эпизоду подсудимый оправдан, по второму - признан виновным. Мера наказания - восемь лет строгого режима.
        Александр Петрович сразу же подошел поблагодарить судью за прекрасное ведение процесса: он никогда не пренебрегал мелочами.
        - У вас тоже получилось неплохо, - ответил тот, флегматично пожевав губами, - вам бы режиссером работать… в театре.
        Далее адвокат успел сказать осужденному ободряющие слова насчет апелляции, тот выслушал его равнодушно и, ничего не ответив, отвернулся. Примерно такая же реакция последовала на попытку поговорить с ним его жены, Дианы, что ее, как показалось Александру Петровичу, не очень огорчило. Условившись с ней обсудить дальнейшие действия завтра, он отправился искать Горна.
        Профессор беседовал в коридоре со своими коллегами и, когда адвокат попробовал обратиться к ним с несколько церемонными словами благодарности, беззаботно засмеялся:
        - Не смешите нас, Александр Петрович. Здесь все - нормальные люди. Я думаю, раз уж нас обозвали восточными мудрецами и вообще записали в одну команду, нам надлежит вместе поужинать.
        По пути адвокат подметил небольшую странность в поведении Горна. Обычная для него легкая рассеянность уступила место собранности, взгляд внимательно отслеживал обстановку на улице, а движения сделались экономными и пружинистыми. Горн скорее всего бессознательно привел свой организм, как биологическую машину, в состояние готовности к любым неожиданностям. Александр Петрович с огорчением думал, сколько же адреналина сейчас в крови у этого человека: вот так и случаются инфаркты.
        За столом все четверо сначала избегали говорить о камнях и убийствах, но в конце концов, по извечным законам психологии, и то и другое проникло в их беседу. Однако об этом никто не жалел, настолько интересные вещи рассказывал доктор Косамби. Адвокат понимал по-английски с трудом, и Горну приходилось давать ему пояснения. Речь шла о воспитателях камней. Тайны этой редчайшей профессии передавались в семье от отца к старшему сыну, и за всю историю Индии было только два таких рода. Известны не только камни-стражи и камни-убийцы, они использовались и для других целей, как-то: защита от яда в пище и от укусов змей, поддержание мужской силы, остроты зрения и лечение некоторых болезней. Применялись помимо красных камней изумруды, сапфиры, топазы и бирюза. Отсюда, надо думать, и пошли многочисленные поверья, что такие-то камни оберегают от таких-то болезней - это уже фольклорная интерпретация. Случаи воспитания алмазов неизвестны, - возможно, они ему не поддавались. Любопытно, что сами воспитатели охранных камней не боялись и могли входить к ним ночью, - правда, при условии соблюдения предписанных ритуалов
и постов.
        Горн слушал индуса с таким напряженным вниманием, что забыл о еде, но продолжал вертеть в руках вилку, и вдруг, повинуясь игре его пальцев, массивная вилка из нержавеющей стали согнулась почти под прямым углом. Уловив недоуменный взгляд адвоката, а затем и двух остальных собеседников, Вадим Михайлович подверг вилку тщательному осмотру, не спеша ее разогнул и счел необходимым прокомментировать событие:
        - Очень странно, студенческая забава… Я давно уж забыл, а вот руки вдруг сами вспомнили, ни с того ни с сего.
        Так уж ни с того ни с сего, промелькнуло в мыслях у адвоката. Невзначай ввернув пару простодушных вопросов, он перевел разговор на отвлеченные проблемы индийской философии, чем вызвал некоторое неудовольствие Вадима Михайловича. Впрочем, с ужином уже было покончено и настала пора разъезжаться по домам.
        Сперва Горн отвез доктора Косамби в гостиницу, затем доставил домой второго ученого и, распрощавшись с ним, повернулся к Александру Петровичу с решительным видом:
        - Ну что, поехали?
        Адвокат сразу понял, о чем идет речь, но ответил с некоторой осторожностью:
        - Смотря что вы имеете в виду.
        - Я имею в виду лабораторию, - жестко сказал профессор.
        - Мне пора домой, - Александр Петрович тоже перешел на категоричные интонации, - день и так был тяжелый.
        - Да вы что же, не понимаете! Завтра он попадет в хранилище - и все, больше мы ничего не узнаем! - С высоты своего роста Горн нависал над адвокатом и, как казалось последнему, излучал свирепость. - Если не поедете, обойдусь и без вас.
        «Ну прямо боевой слон, - подумал Александр Петрович, - надо же, такой респектабельный ученый, а в душе, оказывается, головорез».
        Адвокату пришлось сдаться - он вдруг испугался, что этот сумасшедший в лаборатории учинит нечто непотребное над камнем, в благополучии которого Александр Петрович был кровно заинтересован.
        - Чего вы, собственно, добиваетесь, - ворчал адвокат, пристегивая ремень, - для моего подзащитного мы сделали все, что могли.
        - Мне чихать на вашего подзащитного. По нему давно плачет веревка, это видно невооруженным глазом. Меня интересует исключительно рубин.
        - Рубин, в конце концов, - мертвая вещь, кусок камня. Он вам ничего не расскажет.
        - Не расскажет, так покажет, - пробормотал сквозь зубы профессор. - А что касается мертвой вещи, то вы не представляете, насколько современной науке не ясно, что - мертвое и что - живое.
        - Это не важно, - адвокат не желал быть втянутым в отвлеченную дискуссию, - важно, что за месяц камень ничего особенного не показал.
        - Вот, вот, я с ним провел столько времени, и вечерами, и ночью, - в голосе профессора звучала обида, - он на меня не реагирует.
        Некоторое время он вел автомобиль молча, затем усмехнулся:
        - Я бы мог безнаказанно ограбить сокровищницу Великих Моголов… Мне пришло в голову, может быть, вы… может, вам удастся его расшевелить.
        - Что?! - Адвокат непроизвольно потянулся рукой к дверце машины.
        - Я не собираюсь оставить вас с ним один на один, я знаю, на это вы не пойдете. Речь идет об исходном, инициирующем моменте. Если мы здесь имеем дело с каким-то процессом накачки от энергетических полей человека, достаточно будет короткого стартового контакта.
        Машина остановилась.
        - Если бы вы знали, как мне все это не нравится, - вздохнул Александр Петрович, открывая дверцу.
        В вестибюле седовласая пожилая дама, сторож, пила чай в компании сухонького печального старичка. С привычкой профессора иногда работать в позднее время здесь все давно освоились, и его появление с адвокатом не вызвало ни малейшего удивления.
        Пройдя в дальний конец темного коридора, они оказались в кабинете Горна. Тот сразу направился к сейфу, и раздалось глуховатое лязганье замка.
        - Вот он. - Профессор протянул на ладони рубин Александру Петровичу.
        Адвокат сделал шаг назад.
        - Ну что же вы? Попрощайтесь с ним! Если вам и удастся еще когда-нибудь на него взглянуть, то уже только через стекло витрины.
        - Я лучше умру, чем притронусь к этому камню.
        - А вы ему, кажется, понравились… Выключите, пожалуйста, свет.
        - Ни за что.
        - Да бросьте вы это. - Профессор сам дотянулся до выключателя. - Видите, появилось слабенькое свечение… ну-ка, цып-цып-цып… а теперь стоп, - он снова включил люстру, - нужно устроиться поудобнее.
        Он направился в свой любимый рабочий угол, положил рубин на стол и, секунду подумав, включил диктофон.
        - А теперь погасите свет.
        Адвокат не шелохнулся.
        - Я же сказал, погасите свет, - повторил профессор ровным голосом, но так, что Александр Петрович уже не рискнул ослушаться. Профессор не сказал ему даже «спасибо», он просто забыл о его существовании.
        - Эта запись сделана двадцать первого ноября в двадцать три часа ноль две минуты. - Профессор говорил в диктофон в размеренном лекторском ритме, от которого веяло скукой.
        Александр Петрович, стоя в темном кабинете у двери, чувствовал себя совершенным идиотом. Он не вникал в занудную лекцию профессора, его вдруг захлестнула непонятная тоска, и когда ему показалось, что где-то рядом с профессором он видит красноватые вспышки, это не вызвало у него интереса, а ощущение тоски усилилось, и заныло в груди.
        Нет уж, с меня хватит, подумал Александр Петрович и стал медленно пятиться к двери. Она, открываясь, скрипнула, но Горн не заметил дезертирства адвоката, он говорил в диктофон все громче и увлеченней.
        К столику в вестибюле, где все еще шло чаепитие, Александр Петрович добрел, держась за сердце:
        - У меня, кажется, приступ… вы не вызовете «скорую»… скажите, академику плохо… чтоб поскорее.
        Его просьбу сейчас же исполнили, а самого уложили на кожаный диванчик и сунули под язык валидол.
        «Скорая помощь» приехала быстро, и как раз в тот момент, когда врач с помощниками входил в вестибюль, со стороны кабинета профессора донеслись отчаянные крики и звуки ударов. Медики прямиком побежали туда, вместе с дамой-вахтером, а вслед за ними заковылял и Александр Петрович, поддерживаемый сердобольным старичком.
        Когда они наконец добрались до кабинета, Александр Петрович увидел лежащего на полу Горна, вокруг которого хлопотали медики. Они успели уже подключить и настроить электронную аппаратуру реанимации, но, судя по лицам и репликам, вернуть профессора к жизни не удавалось.
        После десяти минут бесплодных усилий врач констатировал смерть от инфаркта.
        Диктофон продолжал работать. Адвокат остановил его, вынул кассету и сунул в карман; в общей суете никто не обратил на это внимания.
        Горна подняли с пола и поместили на диван, причем оказалось, его рука мертвой хваткой сжимает рукоять геологического молотка. По щеке от правого глаза стекала струйка крови.
        - Посмотрите, пожалуйста, что у него с глазами, - попросил адвокат.
        Врач глянул на него удивленно, но поочередно поднял пальцами веки покойного. Левый глаз был в полном порядке, а правый как-то странно провалился. Врач наклонился, чтобы разглядеть получше, что там такое, и с изумлением обнаружил, что глазное яблоко рассечено ножевидным осколком прозрачного красного материала.
        - Стекло? - спросил врач, обращаясь почему-то к Александру Петровичу.
        Адвокат с ужасом оглядел кабинет. Рубина на столе не было, зато на полу валялись во множестве мелкие осколки красного камня. Молоток в руке мертвеца не оставлял сомнений: этот сумасшедший одним ударом молотка разбил все расчеты Александра Петровича.
        - Нет, не стекло, - простонал он и схватился за сердце.
        - Случай сложный, - нахмурился врач, - я обязан вызвать милицию. - Он подошел к письменному столу и поднял телефонную трубку.
        - А потом займитесь, пожалуйста, мной, - кротко сказал Александр Петрович, - ведь вас для меня вызывали.
        Закончив разговор, врач подошел к адвокату.
        - Веселенький у вас институт, - пробурчал он, приставляя стетоскоп к груди Александра Петровича. - Ничего страшного, но не надо так волноваться. Посидите спокойно, все пройдет. - И адвокат получил еще одну таблетку валидола.
        К приезду милицейской бригады он оправился от потрясения настолько, что уже в совершенстве управлял интонациями голоса:
        - Будьте осторожны. Перед смертью профессор Горн разбил молотком рубин огромной ценности. Потребуется идентификация этих осколков. - И единым, картинным и плавным жестом Александр Петрович указал на разметанные по полу красные брызги камня и геологический молоток в руке покойника.
        Майор милиции ошарашенно смотрел на осколки:
        - Так это тот самый рубин, что ли? - Он был наслышан о сенсационном процессе.
        На следующее утро адвокату пришлось выпить внушительную порцию кофе, чтобы подавить в организме остатки выпитого на ночь снотворного. За кофе он пришел к выводу, что утраченное вознаграждение за находку рубина было журавлем в небе, юридически сложным казусом, представлявшим ему лишь шанс, весьма непростой для реализации. Зато воробей в руке присутствовал вполне реально.
        Для начала он позвонил Диане, договорился о встрече и намекнул, что для нее есть прекрасные новости, но, конечно же, в этом мире ничего не дается даром.
        Затем адвокат написал ходатайство в суд. Не рядовое кассационное заявление, а ходатайство о возобновлении дела по вновь открывшимся обстоятельствам. Он с удовольствием представлял заранее взрыв общего любопытства в судейских кругах и переполох в прокуратуре.
        Ощутив состояние психологического комфорта, Александр Петрович решил, что теперь без вреда для своей нервной системы может прослушать вчерашнюю кассету. Вставив ее в магнитофон, он инстинктивно сел от него подальше.
        Сначала шло хамское «я же сказал, погасите свет», потом сухое «эта запись сделана…» и всякое академическое занудство насчет молекулярной решетки кристалла и высоких внутренних напряжений в нем, но дальше начинались конкретные наблюдения профессора:
        - Пока ничего не вижу, но точно чувствую местоположение кристалла, могу уверенно, не нащупывая, коснуться его. Проверяю… действительно так. Я его воспринимаю как некий энергетический сгусток. Если закрыть глаза или заслониться рукой, он остается в поле восприятия. Поток энергии усиливается, возникает ощущение тепла, оно обволакивает, притягивает, невольно расслабляет. Теперь понятны показания сержанта, что камень якобы «подзывал» к себе в темноте.
        Наступила пауза, заполненная невнятными шумами, шуршанием и тихим постукиванием, затем профессор пробормотал:
        - Да, определенно имеется обратная связь, раньше это не наблюдалось, - и снова пауза.
        - Возникло слабое розовое свечение, оно пульсирует с периодом в несколько секунд… полагаю, один из ритмов моего организма… от этого свечения рука и бумага экранируют… впрочем, не полностью, контуры ощущаются по-прежнему.
        Некоторое время профессор молчал, и было слышно его учащенное энергичное дыхание.
        - Происходит нечто странное… адекватно описать не могу, - голос Горна звучал неуверенно, даже смущенно, - разрушение, нет, скорее изменение метрики пространства… выворачивание пространства наизнанку… теперь я внутри кристалла… одновременно внутри и снаружи…
        Возбуждение профессора нарастало, он ускорил речь и говорил все громче, почти кричал:
        - Происходит круговое движение, будто разматывается бесконечная красная лента. Еще одна. И еще! Ощущение страшной угрозы. Одновременно звук. Жуткий багровый звон! А-а! Нет! Этим меня не проймешь!
        Александр Петрович чувствовал, что надо убавить звук, но не мог заставить себя подойти к магнитофону.
        - Мы о них ничего не знали! Они лезут в глаза! Они сверлят мозг! Нет! Этого ты не получишь! Свет! Дайте свет!
        По квартире адвоката разносились отчаянные крики. Только бы не прибежали соседи, думал он в панике.
        - А-а-а! Вот оно, главное! Вот оно! Вот оно!
        Дальше шли короткие истошные выкрики, разобрать которые адвокат не сумел, громкие удары, видимо молотком по столу - значит, профессор действовал уже вслепую, - и заключительный треск, похожий на взрыв хлопушки.
        «Вот ведь попал все-таки», - с грустью подумал Александр Петрович.
        Замыкали запись невнятные шумы и глухой стук, должно быть обозначивший падение тела, и еще через полминуты - звуки шагов и деловитые возгласы медиков.
        «Это удачно, что они тоже записаны, - отметил про себя адвокат, - так нагляднее».
        Александр Петрович хотел понять, какое же последнее слово выкрикивал Горн, для чего, уменьшив громкость, прокрутил конец записи еще дважды, при различных положениях регулятора тембра. Слово получилось очень странное, примерно такое:
        - Хей-хор!
        Адвокату казалось, нечто похожее он где-то слышал. Напрягая память, он вспомнил: в американском фильме про викингов. Это был не крик боли, а боевой клич. Да, Вадим Михайлович Горн был по натуре боец и погиб как боец: лицом к врагу и с оружием в руках.
        Приехавшую вскоре Диану адвокат встретил лучезарной улыбкой:
        - Дорогая моя, наши дела превосходны. Сегодня мы подаем ходатайство.
        - А что еще можно сделать? - спросила она без энтузиазма. - Вы и так скостили от вышки до восьмерки, я же понимаю, что это значит. И вдруг дадут больше, так быть не может?
        - Практически нет. Это запрещено законом. И уж никак не в нашем случае. - Адвокат выдержал эффектную паузу. - Вчера этот камень отправил на тот свет еще одного человека!
        Ее глаза округлились, как у ребенка, получившего шикарную игрушку.
        - Ну, мэтр, вы даете… Я торчу… - Она неожиданно влепила Александру Петровичу сочный поцелуй.
        Закончив деловые переговоры, Диана вызвалась отвезти адвоката в городской суд. По пути она уныло молчала, и, уже выйдя из ее белого «мерседеса», Александр Петрович счел своим профессиональным долгом приободрить клиентку:
        - Выше нос, девочка. Мы его скоро вытащим.
        - Я вам верю… Только, наверное… я не стану жить с Сереньким. Расхотелось, не в кайф будет… Вы не бойтесь, я, как сказала, все заплачу. - Она отпустила тормоз и медленно уплыла из поля зрения адвоката.
        В здание суда он вошел, чувствуя себя победителем, и в коридоре сразу же, как по заказу, встретил судью.
        Ответив на почтительный поклон адвоката, тот ласково спросил:
        - Апелляцию подаете?
        - Нет. Возобновление дела по вновь открывшимся обстоятельствам. - Александр Петрович помедлил, с удовлетворением наблюдая, как брови судьи поползли вверх. - Вчера этот камень убил еще одну жертву, и при свидетелях.
        - Изрядно, - произнес судья. Отступив на шаг, он некоторое время разглядывал собеседника, как произведение искусства в музее. - Жаль, очень жаль.
        - Что-нибудь случилось? - насторожился адвокат.
        - Зайдите в канцелярию, вам расскажут.
        - Но что, что случилось?
        - Я же говорю, зайдите в канцелярию. Вам все расскажут.
        Действительно, в канцелярии секретарь рассказал адвокату все. Вчера после суда Серова распорядились перевести в другую камеру. Когда его довели до нового места, он застыл перед дверью, как сонная муха, и один из конвоиров слегка его подтолкнул. Он тут же каким-то дьявольским ударом сбил с ног обоих, набросился на первого, вырвал у него глаза из глазниц и успел уже приняться за второго, когда его застрелил подбежавший офицер охраны.
        - О Боже! Во сколько это случилось?
        - Теперь-то уже все равно, - пожал плечами секретарь. - Кажется, в одиннадцать вечера, с минутами.
        Александр Петрович схватился за сердце:
        - Какой кошмар! Какое жуткое совпадение!
        - Да вы так не расстраивайтесь, - попытался утешить его секретарь, - вы сделали для него что могли, и, смею заверить, сделали блестяще!