Рассказы о привидениях Наталья Поваляева
        Мы с вами, уважаемый читатель, люди образованные и потому знаем, что привидений не существует. Нельзя же вот так взять и признаться: кто-то крадет у нас пуговицы. Подвывает ночью под окном и скрипит в шкафу. Делает губами такой звук, как будто из бутылки вынимают пробку. Хуже того: кто-то съедает наши пирожные! Вы наверняка сами помните подобные случаи: вот только что они (пирожные) были - и вдруг нет. Ну, и кто это сделал? Герцог Веллингтонский? Но в этой книге вы, наконец, найдете правдивое изложение дел. С подробностями и наглядными картинками.
        Наталья Поваляева
        Рассказы о привидениях
        Бешеная Сьюки и устричный кот
        Горничная Сьюки Джоунз отошла к праотцам в канун Рождества, наевшись несвежих устриц (хотя миссис Ризли, кухарка, ее предупреждала!). Спустя месяц после этого прискорбного события на всех рыбных рынках Лондона уже судачили о проделках Бешеной Сьюки - так торговцы устрицами прозвали призрак отравившейся любительницы деликатесов. Бешеная Сьюки не пропускала ни одного базарного дня, иной раз успевая за день посетить до пяти рынков в разных концах города и навести там шороху. Более всего доставалось устричным рядам - Сьюки мстила за свою безвременную кончину, опрокидывая прилавки с товаром, подбрасывая под ноги продавцам и покупателям гнилые апельсиновые корки и скользкие рыбьи потроха (результат: пять переломов ног, одиннадцать переломов рук и тридцать восемь растяжений - и это за один месяц!) и поджигая тележки для развоза товара. Народные средства вроде сушеных кроличьих лапок, чеснока, толченого зуба девственницы или отвара из лягушачьих шкурок не помогали, даже крестное знамение - и то не могло осадить неугомонную Сьюки. Некоторые торговцы устрицами, подсчитывая еженедельные убытки, всерьез
подумывали о том, чтобы переключиться на продажу чулок, табаку или, скажем, скобяных изделий.
        В один из таких дней, когда Бешеная Сьюки была особенно активна, доктор Сэмюель Джонсон, составитель знаменитого «Словаря английского языка», любитель женщин, остряк и балагур, направился на рыбный рынок, чтобы собственноручно купить свежих устриц для своего любимого кота Ходжа. Идя по Флит-Стрит, доктор Джонсон, как обычно, разговаривал сам с собой и яростно жестикулировал, чем немало фраппировал прохожих, иные из которых лишь чудом успевали увернуться от увесистых кулаков размахавшегося лексикографа.
        Добравшись до рынка, доктор Джонсон тотчас же направился к рыбным рядам, где всегда брал прекрасные свежие устрицы у одного и того же торговца - мистера Мозли. Однако, продравшись сквозь толпу к прилавку, доктор Джонсон с удивлением уставился на ровные ряды щеток для обуви, которые помещались ровно там, где на протяжении последних трех лет высились горки аппетитных устриц. Над щетками маячила кислая физиономия обычно веселого и бодрого мистера Мозли.
        - День добрый, Мозли! - приветствовал торговца доктор Джонсон.
        - Добрый, если вам угодно, доктор Джонсон, сэр, - замогильным голосом ответствовал Мозли.
        - Друг мой, да на вас лица нет! И потом, скажите мне ради всего святого - что здесь делают эти щетки?! Куда подевались ваши замечательные устрицы?
        - Ах, не спрашивайте! Это все Бешеная Сьюки! - мистер Мозли скривился так, словно у него болели все коренные зубы сразу, и поведал доктору Джонсону историю о мести отравленной горничной.
        - И что же, Мозли, как теперь быть? - растерялся лексикограф.
        - Я знаю только одно, сэр - на этом рынке устриц вам уж не найти. Придется мистеру Ходжу привыкать к треске да хеку.
        И действительно - сколько не мыкался доктор Джонсон по рынку, устриц сыскать ему не удалось. Понуро, с треской подмышкой, вернулся ученый домой. Кот Ходж недоуменно обнюхал треску, а потом смерил хозяина таким взглядом, что бедный доктор Джонсон в тот день ничем уж не смог заниматься, а только сидел в креслах у камина да горестно взирал в окно.
        В отличие от своего хозяина, Ходж предаваться меланхолии не собирался - напротив, он собирался действовать, и как можно скорее. Ну, сами подумайте - пять лет кормиться отборными свежайшими устрицами, и вдруг - треска! За что, позвольте спросить?!
        Убедившись, что хозяин мирно посапывает в кресле, накрывшись вечерним выпуском «Таймс», кот Ходж черным ходом выбрался на улицу и отправился на рыбный рынок. Торговля там уже заканчивалась, под прилавками тут и там валялись рыбьи головы, потроха и скелеты, среди которых сновали бездомные ободранные коты. Вонь стояла такая, что если бы у Ходжа был сюртук, он непременно вынул бы из кармана надушенный носовой платок и заткнул им свой нос. Но сюртука с надушенным платком в кармане у Ходжа не было, зато была цель - выяснить, куда и по чьей вине подевались устрицы.
        Для этого нужно было поговорить с одним из местных ободранцев. Отбросив сословную гордость, Ходж направился к полосатому корноухому коту, который спрятался под тележкой и терзал селедочный хвост.
        - Привет, Том! - позвал корноухого Ходж. Всех бездомных котов зовут «Том» - так уж заведено.
        Корноухий оторвался от хвоста и хмуро поглядел на Ходжа. Желание надрать задницу этому наглому домашнему фраеру вступило в конфликт с желанием выказать свою осведомленность и компетентность, и в итоге победило последнее.
        - Ну что ж, облизок, слушай, - снисходительно сказал корноухий, и Ходж решил пропустить «облизка» мимо ушей - ради дела.
        Спустя десять минут Ходж знал достаточно для того, чтобы разработать план действий и приступить к его осуществлению. Ему было известно, где искать Бешеную Сьюки (на чердаке дома мистера и миссис Грин, у которых и служила горничная до того скорбного момента, как отведала несвежих устриц), и как она выглядит (привидение средней прозрачности, невысокое, коренастое, одето в платье горничной и изрядно засаленный передник, карманы которого набиты устричными раковинами).
        Забраться на чердак дома четы Гринов Ходжу труда не составило - одна из веток развесистого платана, росшего во дворе, удобно упиралась прямо в чердачное окошко. Чердак был битком набит всякой рухлядью, которая громоздилась вдоль стен, валялась под ногами и даже свисала с потолка. Непросто было среди этого кавардака разглядеть Бешеную Сьюки, но Ходж все же сумел. Бывшая горничная спала в треснувшем деревянном корыте, укрывшись старым форменным сюртуком мистера Грина. Ходж на мягких лапах подобрался к изголовью и тихонько потрогал лапой нос Бешеной Сьюки. Та, не раскрывая глаз, поморщилась, чихнула и резко села в корыте. Несколько секунд Ходж и привидение молча взирали друг на друга, затем Бешеная Сьюки, окончательно проснувшись, сказала:
        - Экий ты пузырь! Когда это, интересно, Грины успели таким котярой обзавестись?
        - Мисс, не будучи постояльцем этого дома, я пришел сюда специально для того, чтобы встретиться с вами! - молвил кот Ходж и галантно распушил усы.
        - Святые угодники! - всплеснула руками Сьюки. - Говорящий кот!
        - Однако странно, мисс, - обиделся Ходж, - понравится ли вам, если я в свою очередь удивлюсь говорящему привидению?
        - Да ладно, не куксись, - Сьюки улыбнулась и погладила Ходжа по голове, и стало ясно, что когда она не изображает из себя ангела мщения, то может быть довольно милой. - Ну, выкладывай, зачем пришел.
        Ходж изложил причину своего визита подробно и обстоятельно: рассказал, как с младых когтей привык вкушать на обед устрицы, как хозяин - большой, между прочим, человек, ученый и мастер изящной словесности - не считал зазорным собственной персоной приобретать этих устриц на рыбном рынке, и как все рухнуло в один момент, когда в миске Ходжа вместо привычных устриц оказалась треска.
        - И что мы имеем теперь? - возвысив голос, вопрошал Ходж. - Я вынужден голодать, а хозяин, не в силах выдержать страданий своего любимца - то есть меня, - забросил все свои научные изыскания и медленно чахнет в кресле у камина. Лексикография в опасности!!!
        Последняя фраза была хоть и эффектной, но лишней - Сьюки не знала, что такое «лексикография», а потому ей было совершенно до лампочки, в опасности она или нет. Однако пламенная речь кота Ходжа ее умилила и тронула, и она сказала:
        - Ладно, пузырь, я верну устрицы на рынки Лондона, но только при одном условии. Ты будешь время от времени навещать меня! Как тебя зовут?
        - Ходж, мисс! - радостно отрапортовал кот. - И я почту за честь наносить вам визиты!
        На следующее утро торговцы всех рыбных рынков города обнаружили одинаковое послание, выложенное на пустующих прилавках устричными раковинами:
        «Я больше не злюсь. Сьюки»
        Возблагодарив небеса, устричные торговцы возвращались к покинутым прилавкам; пирамиды переложенных льдом свежайших устриц вырастали тут и там скорее, чем грибы после дождя. А в полдень того же дня доктор Джонсон обнаружил на крыльце своего дома корзинку с двумя дюжинами устриц и запиской:
        «Я снова в деле! Мозли»
        А купленную доктором Джонсоном треску Ходж отнес в качестве подарка корноухому коту с рыбного рынка.
        Аббатство Финчли
        Леди Маунтбридж овдовела, когда ей исполнилось сорок три года. С тех пор она пребывает в неизменно приподнятом настроении и наслаждается одиночеством в аббатстве Финчли - огромном викторианском особняке, доставшемся по наследству от усопшего супруга.
        Однако сразу же следует отметить, что одиноким существование леди Маунтбридж кажется лишь посторонним - главным образом, обитателям окрестных селений. Любой житель Йоркширской равнины с удовольствием поведает вам, что после того, как лорд Маунтбридж сковырнулся с лошади во время лисьей охоты и сломал шею, хозяйка Финчли заперла себя в мрачном имении и съехала с катушек или, как принято говорить в этих местах - обрюквилась, а за тридцать пять лет вдовства положение лишь усугубилось. На самом же деле леди Маунтбридж и не думала обрюквиваться - напротив, никогда ранее она так не развлекалась, как в последние тридцать пять лет.
        Что же до одинокого заточения, то тут жители Йоркширской равнины сильно заблуждались: у леди Маунтбридж была компания, и компания эта ни разу за тридцать пять лет хозяйку Финчли не разочаровала. Кто же это? - спросите вы. Наверное, компаньонка - молодая, прекрасно воспитанная и столь же прекрасно образованная девица из приличной, но обедневшей семьи? Ха-ха-ха! - рассмеемся мы. Не для того леди Маунтбридж двадцать три года терпела старого, скучного, вечно брюзжащего, похожего на потертое седло, подагрического лорда Маунтбриджа, чтобы после счастливого избавления от него обречь себя на вечное вязание, инспектирование огородов и обсуждение романов Диккенса в гостиной у камина! Нет, у леди Маунтбридж был совсем иной друг, но обо всем по порядку.
        Однажды, спустя три месяца и две недели после прискорбного события, приключившегося с лордом Маунтбриджем, леди Маунтбридж внезапно проснулась среди ночи от странного ощущения, что в комнате кто-то есть. И действительно, в комнате был кое-кто - леди отчетливо видела его очертания в лунном свете, струившемся сквозь узкое стрельчатое окно ее спальни.
        - Гарри, старая калоша! - воскликнула леди Маунтбридж.
        - Марджори! - глухим, словно со дна бочки, голосом ответило привидение лорда Маунтбриджа - а это, как вы уже догадались, было именно оно.
        - Какого черта ты приперся, Гарри?! - ничуть не пугаясь призрака, строго спросила леди Маунтбридж. - Кто тебя звал?!
        - Скучаешь ли ты по мне, Марджори? - спросило привидение, зависнув возле умывальника.
        - Да с чего мне скучать? - возмутилась леди Маунтбридж. - Ты, Гарри, как был болваном при жизни, так болваном и остался, как я погляжу. Нечем заняться, что ли? Если так - отправляйся лучше в Сассекс к кузине Бетти и пугай ее, старую перечницу!
        Сказав это, леди Маунтбридж свесилась с кровати, пошарила рукой по полу, нащупала тапок и прицельно метнула его в привидение. Тапок пролетел сквозь бывшего лорда Маунтбриджа и попал точнехонько в кувшин для умывания, который тотчас же упал и разбился вдребезги. Однако привидение ничуть не испугалось, и уходить явно не спешило. Леди Маунтбридж озиралась в поисках более основательного метательного снаряда, как вдруг створки ее гардероба со скрипом раскрылись, и оттуда выплыло второе привидение.
        - Ну, ты совсем сбрендил, Гарри, черт тебя подери! - воскликнула леди Маунтбридж. - Кого это ты с собой притащил?!
        Однако второе привидение не было спутником покойного лорда Маунтбриджа. Это был призрак семнадцатилетнего юноши по имени Билл Кроссби, который в прошлом году, на Троицу, утопился в пруду из-за несчастной любви к дочери местного бакалейщика. Билл уже давно прижился в имении Финчли, но не показывался на глаза хозяйке, не зная наверняка, обрадуется ли она компании или, наоборот, испугается. Но сейчас, видя, что леди Маунтбридж не рада визиту своего покойного супруга, Билл рыцарственно выплыл на середину хозяйской спальни и молвил:
        - Одно ваше слово, миледи - и я вышвырну вон этого наглеца!
        - Валяй! - сказала миледи и уселась поудобнее на кровати, словно на трибуне ипподрома в ожидании очередного забега.
        Билл повернулся к призраку усопшего лорда, и стал резко увеличиваться в размерах, одновременно нависая над соперником и замогильно подвывая:
        - У-у-у-у-у-у-бира-а-айся в-о-о-о-н, в-о-о-о-о-о-он!!!
        Призрак лорда, надо отдать ему должное, не испугался этих спецэффектов, смерил презрительным взглядом Билла и с достоинством удалился, растворившись в стене.
        После этого состоялось официальное знакомство Билла и хозяйки имения. Леди Маунтбридж спросила, отчего Билл поселился именно в аббатстве, а не, к примеру, в доме отвергшей его возлюбленной? На это Билл отвечал, что первым делом, конечно, отправился именно к Флоренс Браун, но девушка так пронзительно и противно орала всякий раз, когда привидение утопившегося воздыхателя появлялось в ее спальне, что Билл, фигурально выражаясь, плюнул и убрался восвояси. А Финчли он выбрал потому (здесь привидение стыдливо потупилось), что его всегда манили роскошь и удобства.
        - Но если вы против, миледи - я уйду! - пылко завершил свой рассказ Билл.
        Леди Маунтбридж на минутку задумалась, а потом спросила:
        - А в шахматы ты играть умеешь?
        - Еще как умею! - ответило привидение и мило улыбнулось.
        - Ну, тогда оставайся! Только вовсе не обязательно ночевать в моем гардеробе, - сказала хозяйка Финчли. - Думаю, ты можешь занять спальню лорда Маунтбриджа, а если он вдруг заявится - кинь в него кубком Оксфордского чемпионата по гольфу, он там стоит на каминной полке, слева.
        Так они и зажили душа в душу, леди Маунтбридж и призрак юного утопленника Билла. По вечерам они долго сидят в гостиной и играют в шахматы, а днем гуляют - главным образом, по парку, прилегающему к имению Финчли. Билл рассказывает леди Маунтбридж о своей нечастной любви, а леди - о противном лорде Маунтбридже. Леди Маунтбридж, которой теперь далеко за семьдесят, любит повторять, как она рада тому, что у нее есть уникальная возможность «из первых рук» узнать все о жизни привидений. Когда придет мой черед, говорит леди Маунтбридж, уж я не ударю лицом в грязь и буду точно знать, как себя вести! Билл смеется в ответ, а потом просит леди Маунтбридж не торопиться в мир призраков.
        А лорд Маунтбридж, обидевшись на нерадушный прием, больше в Финчли не появлялся. Как ни странно, он прислушался к совету бывшей супруги и отправился в Сассекс, к кузине Бетти. Кузина, конечно, сперва, как и положено, призрака пугалась и даже пару раз для приличия упала в обморок, но потом призналась, что давно была влюблена в лорда Маунтбриджа и дико завидовала его супруге. Так что теперь кузина Бетти и привидение лорда Маунтбриджа тоже живут душа в душу - кузина вяжет или вышивает, а лорд рассказывает ей про лисью охоту.
        Добрые дела герцога Веллингтонского
        - Ну, и кто это натворил?! Не иначе - Герцог Веллингтонский?! - лорд Бризли, грозно сдвинув брови, нависал над служанкой Лиззи Хопкинс, которая, в свою очередь, судорожно всхлипывая и комкая намоченный слезами край фартука, нависала над останками веджвудской чашки.
        - Ума не приложу, сэр, как это вышло, - причитала Лиззи. - Я не хотела…
        - Зато я отлично знаю, как это вышло, - прогремел лорд Бризли. - Когда у прислуги кривые руки, у хозяев, как правило, чайные сервизы тают на глазах! Стоимость чашки будет удержана из твоего жалованья! А теперь проваливай с моих глаз долой!
        Лиззи Хопкинс ушла, давясь слезами, а кухарка Доркас, бывшая свидетельницей этой сцены, бросила на хозяина взгляд, яснее ясного говоривший «Чтоб ты сдох, старый хрыч!»
        Нужно признать, что подобное пожелание (правда, в различной стилистической аранжировке) мысленно или вполголоса посылали все обитатели Бризли-Холла его хозяину хотя бы раз в день. Лорд Бризли был исключительно неприятным человеком, и одной из его многочисленных неприглядных черт была склонность в минуты недовольства поминать герцога Веллингтонского.
        - Куда это подевался мой монокль! По-видимому, его спёр герцог Веллингтонский! (Своему камердинеру)
        - А что, герцог Веллингтонский объявил сегодняшний день выходным? (Садовнику, присевшему на пять минут глотнуть из термоса чаю)
        - Двадцать пять фунтов за платье! И кто, по-вашему, будет оплачивать этот счет - герцог Веллингтонский? (Супруге, леди Бризли)
        - Куда это вы так вырядились? Неужто на свидание с герцогом Веллингтонским? (Дочери, мисс Энн Бризли)
        В устах лорда Бризли герцог Веллингтонский выходил совершенно парадоксальной фигурой: он, с одной стороны, был виновен во всех случаях поломки или уничтожения домашней утвари, а с другой - служил недосягаемым идеалом и беспристрастным судьей. Все домочадцы давно уже свыклись с незримым присутствием великого полководца, однако вряд ли кто-то мог предвидеть, что присутствие это однажды может стать зримым.
        Вот как это было.
        18 октября, сразу после обеда, лорд Бризли вошел в библиотеку, чтобы выкурить сигару и просмотреть вечерние газеты, однако последних не обнаружил. Открыв дверь так, чтобы камердинер и дворецкий могли слышать, лорд Бризли громко спросил у книжного шкафа:
        - Интересно, и где же газеты?! Видимо, их съел герцог Веллингтонский!
        - Совершенно верно, - прозвучало за спиной лорда Бризли.
        Сомнений быть не могло - в библиотеке был кто-то еще! Лорд Бризли испуганно подпрыгнул, выронил сигару и монокль, и медленно обернулся. Увиденное заставило хозяина Бризли-Холла всплеснуть руками и грузно осесть на пол возле одного из книжных шкафов: в кресле у камина, удобно положив ногу на ногу, сидел герцог Веллингтонский и с аппетитом дожевывал газетный лист.
        - Добрый вечер, дражайший лорд Бризли! - сказало привидение. - Вы столь часто упоминали меня, что я решил самолично нанести вам визит! Вы рады?
        - А… ы… - лорд Бризли, издавая бессвязные курлыкающие звуки, кое-как поднялся на четвереньки и дополз до ближайшего кресла.
        - Вижу, что рады, - констатировал герцог Веллингтонский. - Нет-нет, не стоит тянуться к звонку - кроме вас, меня никто не увидит, дорогой лорд. И если вы станете настаивать, что видели меня во плоти, сидящим в вашей библиотеке и жующим ваши газеты - сами знаете, где вы окажетесь очень скоро. Не скрою, такой поворот устроил бы многих в Бризли-Холле. Но вряд ли он устроит вас, не так ли?
        Лорд Бризли открыл рот и, не издав ни звука, закрыл его.
        - Ну, вот. Так-то лучше, - сказал герцог Веллингонский и откинулся на спинку кресла так, словно собирался продекламировать стихотворение. Но декламировать не стал, а вместо этого высказал следующую мысль:
        - Мне кажется, мой дорогой Бризли - вы же не против, если я стану так вас называть? - так вот, мне кажется, что вам необходимо в корне менять стиль вашего общения с домочадцами. В противном случае я стану сопровождать вас ежеминутно и сделаю вашу жизнь невыносимой - почти так же, как вы сделали невыносимой жизнь ваших родственников и ваших слуг!
        Лорд Бризли вжался в кресло и дрожал мелкой дрожью, постукивая зубами.
        - Ну-ну, - примирительно сказало привидение, - не стоит так пугаться. На самом деле, быть любезным и великодушным не так уж и сложно. Вы справитесь! Я в вас верю. Итак, удачи вам, а мне уже пора откланиваться - я слышу шаги в коридоре!
        И действительно, к библиотеке кто-то приближался. Герцог Веллингтонский сделался прозрачным и медленно растворился. В тот момент, когда он полностью исчез, в библиотеку вошел дворецкий Лиддл.
        - Вечерние газеты, сэр, - почтительно склонившись, сказал он. - Прошу меня простить за задержку, сэр, но почтальон принес их только сейчас…
        Дворецкий стоял с обреченным видом, готовый получить порцию брани с неизменным поминанием герцога Веллингтонского, однако, к своему изумлению, услышал нечто прямо противоположное:
        - Ну что вы, Лиддл, какие пустяки, - и лорд Бризли растянул рот в подобие улыбки. - Можно подумать, герцог Ве… я хотел сказать - ничего страшного, если я прочту «Таймс» на полчаса позже заведенного времени. Думаю, это не потрясет основы, хе-хе…
        - Да, сэр, - суконным языком промямлил ошеломленный дворецкий и вышел вон.
        В течение последующих дней обитатели Бризли-Холла только и делали, что удивлялись переменам в характере хозяина дома.
        Так, леди Бризли неожиданно получила в подарок от мужа чек на пятьдесят фунтов, врученный со словами «Я думаю, дорогая, что вам надо развлечься и… э-э-э… обновить ваш гардероб».
        Мисс Бризли также получила чек на круглую сумму и - что ее порадовало особенно - разрешение выезжать в Лондон на отцовском «Бентли».
        Камердинер и дворецкий получили по коробке прекрасных сигар и одну бутылку виски на двоих.
        Садовник получил пачку настоящего индийского чая и разрешение делать два получасовых перерыва в течение рабочего дня.
        А служанка Лиззи, получая свое еженедельное жалование, обнаружила, что из него не было вычтено ни пенни, каковой новостью она тут же и поделилась с кухаркой Доркас. «Хм, тут не обошлось без герцога Веллингтонского, помяни мое слово», - сказала Доркас, как всегда, прозревая истину.
        Гостья из темноты
        Маленькая Милдред Берри ужасно боялась темноты, и никто не мог с этим ничего поделать. Родители сочиняли для Милдред истории про Добрую и Нестрашную Темноту, которая живет в детской и послушным детям показывает самые увлекательные сны на свете. Бабушка и дедушка дарили Милдред книжки, в которых рассказывалось про храбрых девочек и мальчиков, которые отважно спали в полной темноте и за это получали в подарок куклу, модель корабля, самокат, щенка или котенка. Милдред не имела ничего против того, чтобы получить в подарок щенка, но бросаться ради этого в пасть Темноте она не собиралась.
        Каждый вечер повторялось одно и то же: мама укладывала Милдред в постель и готовилась выключить свет, но тут начинался концерт:
        - Нет, нет, мамочка, пожалуйста, не выключай!
        - О, Милдред, ну не начинай снова! Как же ты заснешь, если я оставлю свет?
        - В темноте я тем более не засну! Там чудовища!
        - Ну, полно, детка, ты же уже большая!
        (Это было особенно несправедливо: когда шестилетняя Милдред просила родителей купить ей пони, они говорили, что для пони она еще слишком маленькая. А для Страшной Темноты, значит, уже вполне большая?)
        - Там чудовища! Чудовища!
        - Ну, какие чудовища? Где?
        - Везде! Под кроватью, за шторами, в гардеробе, за креслом, в умывальнике…
        - Ладно, довольно, Милдред. Я оставлю открытой дверь.
        Тем всегда и заканчивалось - мама оставляла дверь в коридор открытой, и так немного света попадало в детскую. Но темные неосвещенные углы все равно таили массу опасностей.
        О каких чудовищах говорила Милдред? О, это была целая бандитская клика! Под кроватью жил мистер Трилобит. (Это слово Милдред как-то услышала от папы и решила, что так может называться только чудовище; вспомним, как выглядит трилобит - и согласимся, что Милдред была недалека от истины!) Трилобит никогда не сидел на месте - все время елозил, шуршал и скрипел половицами. Иногда он утаскивал под кровать тапочки Милдред, и утром их никак не удавалось выудить!
        В узкой нише между гардеробом и окном жила мадам Жердь: худющая, словно палка, на голове - старомодный чепец с лентами, во рту - страшные желтые клыки, а на руках - длинные-предлинные ногти, похожие на когти. Мадам Жердь постоянно клацала зубами, заунывно подвывала и скребла когтями по оконному стеклу, производя звук, от которого по спине бежали толпы гигантских мурашек-мутантов.
        В гардеробе обосновался мистер Колода. Он был толстый, страдал одышкой (точно как папин друг мистер Пердью), а еще его постоянно бил озноб. От озноба мистера Колоды дрожал весь гардероб, позвякивал ключ в замочной скважине, а иногда сами собой распахивались дверцы.
        Умывальник оккупировало противное существо по имени Ослиная Задница. Милдред знала, что это нехорошие слова, и вслух их никогда не произносила. Зато их постоянно произносила вслух кухарка - Ослиной Задницей она называла посыльного, который вечно приносил не ту ветчину или неправильный мармелад. Но Ослиная Задница из умывальника была почище посыльного. Она дула, свистела и жужжала в сливную трубу, отчего труба надрывно булькала в ответ, и хотя родители уверяли, что это «самый обыкновенный засор», Милдред отлично знала, что все дело - в Ослиной Заднице.
        За креслом жила мисс Пробка - щупленькая беззубая старушка, которая умела губами делать такой звук, как будто из бутылки вынимают пробку. Как бы вам понравилось, если бы в ночной тиши, в темноте, прямо за креслом, раздался бы такой звук? То-то же.
        В общем, не зря Милдред боялась темноты, и только глупые взрослые ничего не понимали. Впрочем, им-то бояться было нечего - папа и мама спали вместе, в одной постели! Однажды Милдред заявила, что будет спать вместе с ними, но все, как попугаи, заладили, что так делать нельзя - и папа с мамой, и бабушка с дедушкой, и горничная Роззи, и кухарка, и даже посыльный Ослиная Задница!
        Милдред лежала в кровати, натянув одеяло до самых глаз, и прислушивалась. Вот. Слышите скрежет? Это мадам Жердь взялась скрести когтями по стеклу. Так, а вот мистер Трилобит заерзал под кроватью. За креслом хлопнуло - мисс Пробка взялась за дело. В умывальнике булькнуло - проделки Ослиной Задницы. Только что-то мистера Колоды сегодня не слышно…
        Вдруг Милдред услышала шаги. Тихие шаги в коридоре. Они приближались к детской, и это не были шаркающие шаги папы или четкие, звонкие каблучки мамы. Все ближе, и ближе, и ближе. Милдред села в кровати и замерла от страха. Но вскоре испуг сменился изумлением: на пороге детской стояла маленькая девочка. Выглядела она лет на шесть-семь - то есть была ровесницей Милдред.
        - Ты кто? - шепотом спросила Милдред.
        - Меня зовут Дина. Можно к тебе?
        - Заходи!
        Дина вошла в детскую и приблизилась к кровати.
        - Забирайся сюда, - сказала Милдред и похлопала по одеялу.
        Дина уселась на кровать.
        - Что ты здесь делаешь? - спросила Милдред. - Как ты сюда попала? Роззи забыла запереть дверь?
        - Двери мне не помеха, - ответила Дина и засмеялась. - Но вообще я живу тут давно.
        Милдред была озадачена. Она доподлинно знала, что до нынешней ночи была единственной маленькой девочкой во всем доме. Но вот теперь Дина говорит, что живет в доме давно?
        - Ты - моя незаконнорожденная сестра? - блеснула догадкой Милдред. Она слышала обрывки разговоров взрослых и знала, что иногда у людей внезапно обнаруживаются родственники, и чаще всего такие внезапно обнаружившиеся родственники считаются незаконнорожденными.
        Дина снова засмеялась в ответ, но потом резко стала серьезной и сказала:
        - Обещай мне, что не испугаешься, и не будешь визжать.
        - Ну-у-у… ладно, обещаю, - пообещала Милдред, но про себя решила, что если случится что-то страшное, то завизжит непременно. Обещание обещанием, но кто ее, эту Дину, знает - вот и двери ей не помеха, а это подозрительно!
        - Я - привидение, - Дина сделала эффектную паузу.
        Милдред открыла рот, но кричать или визжать все же не стала. Потом подумала немного, и сказала:
        - Ты не страшное привидение и совсем не старое! Вот бабушкина подруга, миссис Невилл, жаловалась, что к ней все время является призрак ее прапрадедушки, который дожил до девяноста трех лет. Вот это, наверное, жуть!
        Помолчали.
        - А почему я тебя раньше здесь не видела? - возобновила беседу Милдред.
        - Я пряталась на чердаке.
        - Ой, и как тебе только не страшно там, в темноте?
        - Совсем не страшно. Чего бояться темноты?
        - Как - чего?! - Милдред вскрикнула в полный голос, позабыв об осторожности, и испуганно прикрыла губы ладошкой. Потом продолжила громким шепотом:
        - Разве ты не знаешь, что в темноте прячутся чудовища? Ты же привидение! Ты должна это знать!
        - Вот именно! Я привидение, и как привидение уверяю тебя - никаких чудовищ в темноте нету!
        Милдред недоверчиво поглядела на свою собеседницу и спросила:
        - Да? А как же тогда Трилобит?
        - А, этот, - беспечно махнула рукой Дина. - Никакое он не чудовище. Самый обыкновенный подкроватный дух - питается крошками от печенья, закатившимися под кровать мелочами и пауками.
        - Так вот, значит, кто съел пуговицу от моего синего платья! А я ее обыскалась везде! - ошеломленно пролепетала Милдред.
        - Конечно, съел - Трилобит обожает пуговицы! - уверила Дина.
        - А мадам Жердь? Она тоже не чудовище? - спросила Милдред.
        - Конечно, нет, - сказала Дина. - Она - стражник окна!
        - Стражник окна! - эхом повторила Милдред.
        - Именно. Всю ночь напролет она смотрит в окно, и как только злые духи, витающие в ночи, вознамериваются заглянуть в комнату, мадам Жердь стуком ногтей по стеклу отгоняет их прочь. Клыки ей также нужны для устрашения непрошенных гостей! - объяснила Дина.
        - Ну, а мистер Колода? - горя нетерпением, спросила Милдред.
        - Мистер Колода - дух гардероба и борец с молью. Когда он трясет гардероб, моль, усевшаяся было со всеми удобствами на пальто или свитер, падает на пол! Когда такая тряска происходит постоянно, моли надоедает, и она подыскивает себе новое пристанище.
        - О, надо попросить мистера Колоду пожить два-три дня в мамином гардеробе, а то она жаловалась, что моль съела ее новую меховую горжетку! - сказала Милдред. - Но скажи мне, неужели даже Ослиная Задница - не чудовище?
        - И Ослиная Задница, и мисс Пробка - самые обыкновенные домашние духи, - уверила Дина. - Ослиная Задница отвечает за все водосточные трубы в доме - продувает их, чтобы они не засорялись. А мисс Пробка просто слишком старая - когда-то давным-давно ее постукивание было зачем-то нужно, но теперь уже никто не помнит - зачем. И сама она тоже этого не помнит, но делает - по привычке.
        - Как хорошо, что ты пришла и все мне объяснила, - сказала Милдред. - Теперь я вижу, что в темноте действительно нет ничего страшного, а даже наоборот!
        - Здорово! - сказала Дина. - А ты не будешь против, если я время от времени буду тебя навещать? Мы могли бы поиграть в лото или в узелки…
        - Конечно, приходи! А то от папы с мамой не дождешься, чтобы они со мной поиграли, а бабушка с дедушкой играть и вовсе не умеют, только рассказывают истории про каких-то кузин и двоюродных внучатых племянников, которых я никогда в глаза не видела!
        - Отлично! Тогда до завтра! - сказала Диана. - Мне закрыть дверь в коридор?
        - Закрывай! - храбро разрешила Милдред.
        Она удобно улеглась, укрылась одеялом, и мысли стали кружиться в ее голове, словно стеклышки калейдоскопа.
        «Интересно, а если уронить на пол карандаш, Трилобит съест его?»
        «А зачем мадам Жердь подвывает, если злые духи за окном ее все равно не слышат?»
        «Раз я теперь не боюсь темноты, я могу попросить у мамы и папы щенка!»
        А потом Милдред, наконец, крепко уснула.
        Заберите свое привидение!
        Стояла темная грозовая ночь.
        Дождевые потоки заливали оконное стекло, словно слезы - лицо безутешной вдовы; оголенные ветви деревьев, узловатые, будто руки покойников, зловеще скреблись по подоконнику; ветер уныло завывал в трубах, а небо то и дело освещалось молниями, похожими на зарево далекого пожара. «И шагу не пройдешь, со страху портков не обделавши», - говорили обычно жители деревушки Хайер Пикстон, характеризуя подобные погодные условия.
        Однако в гостиной нотариуса Биллингса было уютно и тепло, весело потрескивали поленья в камине, и погодные условия за окном вовсе не мешали хозяину и его гостю вести приятную беседу. Гостем был партнер мистера Биллингса, совладелец нотариальной конторы «Биллингс, Флетчер и Коул», мистер Флетчер. Что же касается мистера Коула, то его никто никогда в глаза не видел, и злые языки поговаривали, что мистер Биллингс и мистер Флетчер придумали третьего совладельца для солидности, но сейчас не об этом.
        Потягивая херес, партнеры обсуждали курьезное дело, с которым совсем недавно им пришлось столкнуться. Некий мистер Лиджинс, владелец особняка «Ивы», что в трех милях от Хайер Пикстон, подал иск на фермера Джулиуса Фаста, обвиняя последнего в том, что он «подбросил свое фамильное привидение во владения мистера Лиджинса с целью нарушения душевного спокойствия его родственников и для приведения в упадок семейного бизнеса истца». Далее в иске говорилось о подброшенном привидении. Оказывается, у фермера Фаста была полоумная бабка, которая постоянно глотала вещи - пуговицы, монеты, наперстки, пробки, чайные ложечки, монокли, запонки и т. п. Причем с течением времени габариты проглатываемых вещей увеличивались, и кончилось тем, что старушка отдала Богу душу, проглотив кофемолку. Некоторые фольклористы и литературоведы полагают даже, что именно образу бабушки фермера Фаста и обязана своим появлением знаменитая песенка «Жила-была старуха, что проглотила муху».
        Спустя месяц после смерти глотательницы по деревне пошли слухи, что старушка вернулась - теперь в виде привидения, и продолжает пожирать все, что попадается ей на глаза. Активнее всего поддерживал эти слухи Джулиус Фаст, внук глотательницы - каждый день у него была новая история о похождениях покойной родственницы. Некоторые обитатели Хайер Пикстон подозревали, что фермер придумывает все эти небылицы, чтобы получать бесплатную выпивку в пабе, но дальнейшие события убедили даже самых заядлых скептиков в том, что привидение старухи существует.
        Однажды мистер Лиджинс, хозяин особняка «Ивы», спустился ночью в кухню, чтобы попить воды, и к своему ужасу и негодованию обнаружил там призрак бабки фермера Фаста, которая с завидной сноровкой и скоростью поедала кухонную утварь. Мистер Лиджинс схватил чугунную сковороду, которую призрак еще не успел проглотить, и, размахивая ею и оглашая кухню громогласными проклятиями, бросился преследовать незваную гостью. Привидение ретировалось, однако спустя два дня вновь появилось в «Ивах» - на сей раз в комнате супруги мистера Лиджинса. Проснувшись среди ночи, миссис Лиджинс увидела прямо возле своей кровати призрак старухи, который сноровисто поедал украшения из шкатулки, стоявшей на прикроватном столике. Миссис Лиджинс закричала и лишилась чувств, на крик прибежала дочь супругов Лиджинс, восемнадцатилетняя Айрис, и тоже лишилась чувств. В общем, когда на место событий прибыл сам мистер Лиджинс, он обнаружил два бездыханных тела и пустую шкатулку. Семейный доктор, мистер Барри, быстро привел в чувство миссис и мисс Лиджинс, а вот драгоценности исчезли бесследно.
        Однако окончательно терпение мистера Лиджинса лопнуло после того, как он среди бела дня зашел в свой кабинет и обнаружил там прожорливое привидение, методично поедающее письменные принадлежности с рабочего стола хозяина «Ив». На следующее утро мистер Лиджинс подал иск в контору «Биллингс, Флетчер и Коул». Положение осложнялось еще и тем, что мисс Айрис Лиджинс и мистер Роджер Фаст, сын фермера, были влюблены друг в друга, что приводило мистера Лиджинса в бешенство.
        Джулиус Фаст, естественно, свою вину отрицал - мол, привидение само ходит, где хочет, разрешения не спрашивает, а если старушке «Ивы» приглянулись больше родной фермы - так что тут поделать?
        В общем, дело обещало быть сложным, но, кажется, эти сложности лишь приятно будоражили мистера Биллингса и мистера Флетчера.
        - Как вам кажется, коллега, - сказал мистер Биллингс, - не придумал ли Лиджинс всю эту историю ради страховки? Я слышал, дела его последнее время идут не слишком хорошо, а «Ивы» нуждаются в серьезном ремонте - зима не за горами…
        - Что ж, это вполне может быть! - согласился мистер Флетчер. - Если драгоценности миссис Лиджинс были застрахованы…
        - …То ради хорошей страховки ее супруг вполне мог нагородить весь этот огород!
        - Ну да, а кухонную утварь и письменные принадлежности, якобы съеденные привидением, выбросил или спрятал где-нибудь, для отвода глаз…
        Партнеры помолчали, обдумывая эту версию.
        - Но, с другой стороны, - нарушил, наконец, молчание мистер Биллингс, - доктор Барри подтвердил под присягой, что обморок миссис и мисс Лиджинс был настоящим - значит, дамы все же что-то видели. Что-то, что напугало их до потери чувств!
        - Да-а-а, - задумчиво протянул мистер Флетчер. - Но все же не представляю себе! Неужели фермер Фаст упаковал призрак своей бабки в мешок из-под картошки и под покровом тьмы притащил его в «Ивы»!
        - Вы правы, коллега - это невероятно, - сказал мистер Биллингс. - Прямо не знаю, что и сказать. Пожалуй, самым надежным источником информации в этом деле была бы сама старуха, но как привлечь к судебному разбирательству привидение?
        Партнеры немного посмеялись и вновь наполнили бокалы. Разговор постепенно свернул в иное русло, и история с призраком была временно позабыта.
        Однако, когда мистер Биллингс и мистер Флетчер поспорили по поводу точной формулировки какого-то закона и отправились в библиотеку, чтобы свериться с кодексом, призрак сам напомнил джентльменам о себе - причем самым недвусмысленным образом. Когда партнеры вошли в библиотеку, они с изумлением обнаружили там пожилую даму в каком-то подобие старинной ночной сорочки, которая пыталась засунуть себе в рот мраморное пресс-папье со стола мистера Биллингса. Увидев двух мужчин, привидение спешно вынуло неподатливое пресс-папье изо рта и поставило его на место, стыдливо потупив глаза.
        - Всякий раз даю себе слово не делать этого больше - и не могу сдержаться! - посетовало привидение.
        - Э-э-э… добрый вечер, - сказал мистер Биллингс, который умел в любой ситуации сохранять хорошие манеры.
        - Да, добрый, - неуверенно поддакнул из-за спины мистера Биллингса мистер Флетчер.
        - Господа, я старая больная женщина - то есть, старое больное привидение! И я пришла к вам в такую погоду вовсе не для того, чтобы съесть ваше пресс-папье! - сообщила старуха.
        - Мы так и догадались, - сказал мистер Биллингс. - Давайте все присядем и поговорим.
        Все присели - мистер Биллингс и мистер Флетчер - в кресла, а старуха просто зависла в воздухе, поджав колени.
        - Итак, что же привело вас к нам? - светским тоном спросил мистер Биллингс.
        - Да все дело в этом глупом иске! - вскричало привидение. - Мистер Лиджинс совсем сбрендил, если считает, что нас, призраков, можно подбросить, словно бандероль! Мы сами выбираем, где нам обитать, и приходим и уходим по собственному усмотрению!
        - Я так и думал! - воскликнул мистер Флетчер, обрадовавшись, что его предположения подтвердились.
        - И правильно думали, молодой человек, - похвалило нотариуса привидение. - Но я залезла в дом к этому напыщенному индюку не случайно! Вы, верно, знаете, что мой правнучек - Родди, такой славный мальчик! - и Айрис Лиджинс любят друг друга и хотят пожениться?
        - Да, это известно решительно всем в Хайер Пикстон! - хором сказали мистер Биллингс и мистер Флетчер.
        - Ну вот! Они такая красивая пара, даже удивительно, что у эдакой жабы мистера Лиджинса уродилась такая славная дочка! Но этот бурдюк хочет поломать жизнь бедным деткам! Ему, видите ли, Родди не хорош! Вот я и решила тут немного подсобить. А вы, господа, мне поможете - теперь я вижу, что этот иск даже на руку!
        - Каким же образом мы поможем вам? - удивился мистер Биллингс.
        - Вы передадите мистеру Лиджинсу мои условия! - сказало привидение. - Он дает разрешение на брак Айрис и Родди, и тогда я, так и быть, оставлю «Ивы» в покое. И даже верну то, что съела - не нужны мне их кастрюли и драгоценности! Вот, в знак моих добрых намерений - передайте мистеру Лиджинсу, - и с этими словами старуха вынула изо рта бриллиантовое кольцо миссис Лиджинс.
        - Что ж, мадам, мы сделаем так, как вы желаете - и как можно скорее! - заверил мистер Биллингс.
        На следующий день в нотариальной конторе «Биллингс, Флетчер и Коул» состоялось ознакомление мистера Лиджинса и мистера Фаста с условиями старухи-глотательницы.
        - Ну, дает бабка! - только и сказал мистер Фаст, улыбаясь в усы.
        Реакция мистера Лиджинса была более основательной. Хозяин «Ив» бегал по кабинету, размахивая руками, грозил всем физической расправой и разорением, и только после того, как мистер Биллингс предъявил ему кольцо, немного остыл.
        - А какие у меня гарантии, что после свадьбы старуха больше не заявится ко мне в имение? - спросил, наконец, мистер Лиджинс.
        - Она дала честное слово! - сказал мистер Флетчер так, словно речь шла о честном слове самой королевы.
        - С ума сойти! Я должен верить честному слову привидения! - вновь завелся мистер Лиджинс.
        - Боюсь, у вас нет иного выхода, - сказал мистер Биллингс.
        Еще немного для проформы поупрямствовав, мистер Лиджинс согласился на условия привидения. И вскоре уже вся деревушка Хайер Пикстон готовилась к свадьбе Айрис Лиджинс и Роджера Фаста.
        В день свадьбы, вернувшись из церкви, миссис и мистер Лиджинс обнаружили на ковре в гостиной живописную груду из кухонной утвари, ювелирных украшений и письменных принадлежностей - привидение, как и обещало, вернуло все до последней вещицы. А саму старушку с тех пор больше никто в Хайер Пикстон не видел.
        Моя последняя герцогиня
        Леди Сэвидж льстила репутация покровительницы талантов и богемной светской львицы, поэтому, не жалея собственных сил, а также денег лорда Сэвиджа, каждую среду в своем доме на Риджентс-стрит она устраивала салон. Художники, поэты, музыканты - все лондонские знаменитости, а также те, кому в скором времени предстояло ими стать, с радостью пользовались гостеприимством эксцентричной дамы. И хотя в искусстве, по молчаливому согласию гостей, леди Сэвидж не смыслила ровным счетом ничего, обеды самопровозглашенная меценатка давала отменные, вино и коньяк выставляла самого высокого качества, на сигары не скупилась - так чего еще было желать?
        Однажды апрельским вечером (как раз была среда) гости салона, плотно отобедав, вели в гостиной спор по поводу того, кого из «мастадонтов» викторианской поэзии потомки будут почитать более - лорда Альфреда Теннисона или мистера Роберта Браунинга?
        Леди Сэвидж, выглядевшая в своем зеленом атласном платье с кистями и в тюрбане с пером, слово попугай в компании ворон, вступила в дискуссию:
        - Полагаю, Теннисон слишком сентиментален и романтичен! Чего только стоят эти его «Королевские идиллии»! Мне ближе Браунинг, да и вам, господа, я полагаю, он должен быть милее - сколь часто люди искусства становятся героями его стихов!
        - Вы правы, мадам, - поспешил подлизаться к хозяйке салона мистер Эбинизер Спринг, толстоватый лысеющий человечек лет пятидесяти, мастер любовной лирики, прославившийся благодаря поэтическому сборнику «Песни под луною». - Вспомним хотя бы «Мою последнюю герцогиню»: вроде бы повествуется о загадочной смерти прекрасной юной аристократки, а главный герой, тем не менее - портрет!
        - А отчего вы решили, что герцогиня эта была непременно юна и прекрасна, мистер Спринг? - спросил вальяжно развалившийся в креслах мистер Генри Баррет, молодой, подающий надежды портретист, «свежее приобретение» салона леди Сэвидж. Мистер Баррет был чрезвычайно хорош собой, чем и объяснялся тот факт, что его порой непростительно развязные манеры и обычай всем перечить легко сходили ему с рук.
        - Но, позвольте, в тексте об этом ясно сказано, - капризным тоном парировал мастер любовной лирики и процитировал по памяти:
        Вот на стене портрет моей жены,
        Последней герцогини. Вы должны
        Признать: он несравненен. День деньской
        Трудился Фра Пандольфо, и живой
        Она предстала, хоть её уж нет.
        - Ха! Здесь говорится о совершенстве портрета, а не о красоте герцогини! - воскликнул мистер Баррет, и в глазах его запрыгали озорные чертики. Леди Сэвидж ласково посмотрела на молодого красавца, и, ободренный этим взглядом, художник продолжил:
        - Может, этот Фра Пандольфо решил польстить герцогине и приукрасил ее - уж мы-то, портретисты, знаем, что без умения приукрасить объект в нашем деле не продержаться!
        Тут и там в зале послышались смешки, и только сэр Джошуа Ригби, почетный член Королевской Академии искусств, гневно тряхнул седой шевелюрой, яростно смял в пепельнице сигарету и пробубнил себе в усы что-то о «наглом молокососе».
        - Какой же вам видится герцогиня, дорогой друг? - спросил мистер Эбинизер Спринг, саркастически интонируя «дорогого друга».
        - Я думаю, она была противная толстая тетка, интригами и обманом добившаяся брака с герцогом! Целыми днями она курила папиросы, посыпая пеплом дорогие ковры и прожигая обивку на мебели в доме герцога, ругалась с прислугой и заигрывала с молодыми конюхами, вульгарно скаля зубы, два из которых были золотыми.
        - Полноте, мистер Баррет, - хохоча, сказала леди Сэвидж и легонько стукнула художника веером по руке. Восприняв это как поощрение, мистер Баррет добавил:
        - Но худшим из всего было то, что герцогиня ужасно храпела! Неудивительно, что после долгих бессонных ночей герцог обезумел и умертвил опостылевшую супругу!
        В общем, Генри Баррет весь вечер был в центре всеобщего внимания, и домой, в скромную квартирку в Челси, он вернулся весьма довольным и изрядно набравшимся хозяйского коньяку.
        С трудом выпутавшись из плаща и кое-как скинув ботинки, Генри Баррет прошел в тесную студию и оторопело уставился на мольберт, стоявший посреди комнаты. Днем, перед тем, как отправиться на прием к леди Сэвидж, художник закончил важный заказ - портрет леди Джулии Бриск. Лорд Бриск, который неизменно присутствовал во время всех сеансов, был доволен тем, как продвигается работа, и обещал заплатить мистеру Баррету пятнадцать фунтов. Это позволило бы художнику забыть о деньгах на ближайшие два, а то и три месяца.
        Портрет леди Бриск был полностью завершен, и художник собирался, вернувшись от леди Сэвидж, покрыть его лаком. Теперь же, глядя на мольберт, Генри Баррет не верил своим глазам, потому что за время его отсутствия портрет совершенно преобразился. Вместо миловидной леди Бриск с полотна взирала толстощекая тетка средних лет с папиросой в зубах. Кружевной воротник ее голубого платья весь был усыпан пеплом, а дополнял неприятную картину презрительный взгляд. В общем, с мольберта на художника взирала та самая «последняя герцогиня», сомнений быть не могло.
        Мистер Баррет энергично тряхнул головой, но видение не исчезло. Тогда, решив, что он просто переборщил с коньяком, художник завесил картину тряпицей и отправился спать.
        Однако уснуть мистеру Баррету не удалось. Сначала из студии донеслись тяжелые шаги и странные вздохи, похожие на одышку. Решив, что это ходит мучающийся бессонницей сосед с верхнего этажа, художник накрыл голову одеялом и приготовился уснуть вот что бы то ни стало, но тут из студии раздался храп. То, что храпели именно в студии, не оставляло сомнений. Мистер Баррет встал с постели и на цыпочках прокрался из спальни в студию.
        Тряпица, которую он совершенно точно накинул на мольберт, теперь лежала на полу, а изображенная на портрете герцогиня развязно подмигнула мистеру Баррету и растянула рот в улыбке, обнажая два золотых зуба. Всем своим видом она как бы иллюстрировала строки Браунинга:
        Бывало, часто, свой чудесный взгляд
        Дарила, улыбаясь, наугад.
        Казалось, всё вокруг её пленит:
        Неважно, кто иль что…
        Чтобы покончить с навязчивым видением, мистер Баррет схватил краски и кисти и принялся мазок за мазком закрашивать противное лицо. Однако скрыть презрительную золотозубую ухмылку все не удавалось, и обезумевший художник, отбросив кисти, стал втирать краску в холст голыми руками. Красный, зеленый, синий, оранжевый - мистер Баррет не разбирал цветов, думая лишь о том, чтобы слой краски был достаточно плотным. Но герцогиня не спешила покидать свое пристанище; в конце концов, художник почувствовал дурноту, упал и прямо возле мольберта забылся тяжелым сном.
        Проснулся мистер Баррет от настойчивого стука в дверь.
        Весь перепачканный красками, с лихорадочно горящими глазами и осунувшимся лицом, художник отправился открывать визитерам, коими оказались леди и лорд Бриск.
        Леди, горя нетерпеньем, тотчас же проскользнула в студию, не обращая внимания на невнятный лепет художника; лорд двинулся следом.
        «Все пропало», - подумал мистер Баррет, и был прав. Леди Бриск, увидев на мольберте вместо своего портрета жуткое месиво из всех цветов спектра, в обмороке мягко осела на пол, а ее супруг, размахивая тростью, страшным голосом орал на мистера Баррета, бессильно прислонившегося к стене, обещая стереть его в порошок, ославить на весь Лондон и пустить по ветру.
        Когда супруги Бриск, наконец, убрались восвояси, мистер Баррет на четвереньках, стараясь не глядеть на мольберт, прополз из прихожей в спальню, где спустя три дня его, отощавшего и совершенно безумного, и нашла квартирная хозяйка в сопровождении констебля. Художник сидел, завернувшись в одеяло, на кровати, и, раскачиваясь из стороны в сторону, бесконечно повторял одно и то же: «Конец настал улыбкам».
        Два месяца в клинике доктора Нила, признанного специалиста по нервным болезням, вернули мистера Баррета к жизни, однако кое-что в художнике переменилось навсегда: он перестал писать портреты, полностью сосредоточившись на натюрмортах, снес букинисту полное собрание сочинений Роберта Браунинга, прекратил посещать салон леди Сэвидж (тем самым смертельно обидев последнюю) и более никогда, никогда, никогда не улыбался.
        Призрак оперы
        Неприятности начались во вторник.
        Утром, только переступив порог театра, директор Ковент-Гардена Оливер Массель узнал о том, что прима труппы, сопрано мисс Ариадна Саутгейт слегла с инфлюэнцей и вечером выступать решительно не может. Срочно отправили курьера к мисс Флоренс Перкинс, чтобы она готовилась к замене. Однако курьер, прежде чем отправиться к дублерше с посланием, успел поделиться новостью с рабочим сцены, тот - с бутафором, бутафор - с костюмершей, а та, в свою очередь - с мисс Розамунд Войзи. Так что курьер не пробежал еще и половины пути от театра до дома мисс Перкинс, а мисс Розамунд Войзи уже сотрясала рыданиями стены кабинета мистера Масселя, обвиняя всех в подлом заговоре, грязных интригах и преступном желании свести ее, восходящую звезду мировой оперы, в могилу. Мисс Войзи полагала, что заменять слегшую Ариадну Саутгейт должна именно она, а не «эта кокотка» Флоренс Перкинс.
        С трудом отделавшись от восходящей звезды, мистер Массель узнал, что в бутафорском цехе накануне праздновали именины одного из работников, и в итоге на службу сегодня явились только трое из девяти, да и явившиеся не вполне трудоспособны.
        Затем директору доставили письмо из банка, а в нем - чек, отправленный мистером Масселем неделю назад в счет оплаты цветочных композиций для оформления вечерних постановок. В письме говорилось, что данный чек не может быть принят банком, так как неверно оформлен и заверен. Это означало, что цветочных композиций не будет.
        Но все эти досадные мелочи были лишь прелюдией к настоящим неприятностям, которые оккупировали Ковент-Гарден вечером.
        Шикарная публика заполняла фойе театра, готовясь насладиться вавилонскими страстями «Семирамиды» Россини; лампы изливали желтый свет на сверкающие бриллианты дам и лысины кавалеров; мисс Флоренс Перкинс в гримерке уже нарядилась вавилонскою царицей и трепетала в ожидании своего выхода, как вдруг из зрительного зала стали доноситься тревожные голоса.
        Вскоре выяснилось, что каким-то невообразимым образом медные номерки на креслах оказались в полнейшем беспорядке. После первого ряда шел сразу восьмой, затем пятый, потом одиннадцатый и так далее. С нумерацией кресел внутри ряда дела обстояли не лучше: «28», «15», «2», «14», «14», «30»… С некоторых кресел номерки и вовсе были сняты! Градус напряжения постепенно нарастал, служительницы театра сбились с ног, улаживая то здесь, то там разгорающиеся конфликты. В итоге мистеру Масселю пришлось самолично выйти на сцену и обратиться к публике с извинениями за доставленные неудобства и просьбой усаживаться в свободном порядке. Стоит ли говорить о том, что до самого конца постановки атмосфера в театре оставалась накаленной, удовольствие от общения с прекрасным было испорчено, и только один человек искренне радовался происшествию - не задействованная в спектакле мисс Розамунд Войзи.
        После спектакля мистер Массель загнал в зрительный зал всех работников, бывших на тот момент в здании театра, и, утирая пот со лба, севшим от злости голосом сообщил, что никто не выйдет из этого зала и не вернется домой до тех пор, пока все таблички не окажутся на положенных местах.
        Всю ночь кипела работа. Трое похмельных бутафоров, десять рабочих сцены, два буфетчика, пять официантов, четыре костюмерши, трое гардеробщиков, служители дамской комнаты и комнаты для джентльменов, два билетера, две уборщицы, секретарь мистера Масселя и сам мистер Массель, вооружившись отвертками, отвинчивали и привинчивали, отвинчивали и привинчивали. К восьми утра следующего дня все было исправлено, и обессилевшая ремонтная бригада была отпущена по домам.
        Однако в среду вечером история повторилась снова. Обезумевший мистер Массель носился в проходах между рядами, пытаясь утихомирить разъяренных зрителей, но те не желали утихомириваться. Кое-где словесные перепалки перерастали в мелкое рукоприкладство: один джентльмен ударил другого лорнетом, а тот, в свою очередь, ответил звонкой оплеухой; дама стукнула чужого кавалера сложенным веером по лбу - и моментально получила сдачи от дамы этого самого кавалера; в районе первых двух рядов две дамы фехтовали скрученными в трубочку программками. В общем, спектакль был сорван, деньги за билеты пришлось вернуть, а мистер Массель, закрывшись в кабинете, думал, как лучше поступить - застрелиться или, прихватив театральную кассу, бежать в Бразилию? (Последний вариант, признаемся, мистер Массель обдумывал неоднократно на протяжении последнего года, причем к театральной кассе, как правило, прибавлялась еще и мисс Флоренс Перкинс).
        Однако, прислушавшись к себе, мистер Массель понял, что желание узнать, что же за гнида подстроила весь этот карнавал, сильнее желания стреляться или бежать в Бразилию, пусть даже и с мисс Флоренс Перкинс. Поэтому директор решил лично патрулировать зрительный зал после того, как там завершится ремонтная кампания.
        Мистер Массель заступил на пост ровно в полвосьмого утра. В пустом зале гуляли сквозняки, и вскоре, чтобы согреться, директор принялся бродить по проходам. Ровные ряды бордового плюша убаюкивали, давали о себе знать и две бессонные ночи. Мистер Массель и сам не помнил, как улегся на кресла в третьем ряду, как закутался в бархатную занавеску…
        Спустя два часа крепкий сон директора Ковент-Гардена был прерван странными скребущими звуками. Мистер Массель резко вскочил и едва не упал, запутавшись в занавеске. Посмотрев туда, откуда доносились звуки, директор увидел фигуру человека, согнувшегося над спинкой кресла.
        - Эй, ты что там делаешь, гад?! - вскричал мистер Массель и коршуном метнулся к незнакомцу.
        Незнакомец тем временем медленно выпрямился и повернулся к директору. В одной руке у него была отвертка, а в другой - только что отвинченная медная табличка с номером.
        - Ты кто такой, а? - кричал мистер Массель, несясь по проходу и размахивая кулаками. - Ну, сейчас я тебе кишки выпущу! Башку сверну! Вредитель!
        Незнакомец молча стоял на месте, не делая никаких попыток ретироваться. Когда же мистер Массель добрался до него и уже занес кулак, метя в левое ухо, незнакомец печально вздохнул и молвил:
        - Не надо, мистер Массель, не утруждайтесь. Ваш кулак не достигнет цели.
        - Ах, не достигнет?! - мистер Массель изо всех сил двинул в ухо наглецу, но вместо сочного удара получилось вот что: кулак директора просвистел в воздухе, и мистер Массель, резко завалившись вперед, потерял равновесие и распластался в проходе.
        - Что за черт?! - стоя на карачках, вскричал директор.
        - Не черт, - вновь вздохнул незнакомец. - Я привидение.
        Мистер Массель, наконец, поднялся на ноги и уставился на незнакомца.
        - Привидение?
        - Да. Давайте присядем, и я вам все объясню.
        Незнакомец отложил отвертку и табличку, сел в кресло и сложил руки на коленях.
        - Да уж, объяснить определенно придется! - пробубнил мистер Массель, но гнев его куда-то улетучился, и директор с удивлением обнаружил, что ничуть не злится на этого странного незнакомца. И следующий вопрос он задал почти дружелюбным тоном:
        - Ну, так чем вам не угодили наши таблички? Между прочим, ущерб за вчерашний вечер - триста сорок три фунта и десять шиллингов! Это не считая сверхурочных, которые мне придется заплатить за ночные работы!
        - Но это и было моей целью - причинить театру ущерб! - вскричало привидение с неожиданной горячностью. - Во вторник вечером я наблюдал за суетой в зале, укрывшись в верхнем ярусе, и сердце мое ликовало! А вчера, когда стало ясно, что спектакль сорван, я даже забылся и захлопал в ладоши!
        - Как мило, - прокомментировал мистер Массель, стремительно утрачивая обретенное было благодушие и снова сжимая кулаки.
        - Но уже сегодня утром, вновь придя сюда, я принялся отвинчивать таблички скорее по привычке, и радость покинула мое сердце…
        - Жалость-то какая! - съязвил директор.
        - Я вдруг понял, что месть не принесет мне успокоения, - как будто не замечая реплик директора, продолжало привидение. - Да и кому я навредил? Все эти люди - они ни в чем не виноваты. Не они нанесли мне смертельную обиду и подвели меня к краю бездны.
        - А кто подвел? - поинтересовался мистер Массель. - И какого рода обида, позвольте узнать?
        Незнакомец уселся поудобнее и начал повествование:
        - Когда-то я работал в этом театре, бутафором. Вас тогда здесь еще не было, директором служил мистер Родерик Тонбридж. Так вот. У меня, знаете ли, был голос, и весьма неплохой, - как бы опасаясь, что мистер Массель станет оспаривать это утверждение, привидение заговорило быстрее. - Поверьте, это не я вообразил себе, меня прослушивал сам синьор Сантини! И конечно, мне хотелось петь. Я говорил с мистером Тонбриджем, просил его дать мне спеть всего лишь один разок, в хоре! Заметьте, я не просил сольных партий!
        - Да, да, продолжайте, - сказал мистер Массель, мысленно прикидывая, как бы поступил он сам, если бы к нему явился бутафор и стал проситься на сцену. - Что же ответил вам мистер Тонбридж?
        - Мистер Тонбридж сказал, что если всякий бутафор станет лезть на сцену Ковент-Гардена, то оперное искусство вскоре окажется в плачевном состоянии. Он приказал мне выкинуть блажь из головы и отправляться красить колесницу фараона. Я уже не соображал, что делаю, и сказал мистеру Тонбриджу, чтобы он сам шел и красил, если ему так надо. Ну, понятное дело, меня тут же рассчитали, и я оказался на улице. Платить за комнату было нечем, сбережений у меня не было. Полуголодный, я с утра до вечера шатался по улицам Лондона, пугая прохожих своим бормотанием. Ночевал, где придется - в парках, на рынках, под мостами. И однажды, совсем потеряв рассудок от голода и горя, я прыгнул в Темзу…
        Тут привидение сделало драматическую паузу, и мистер Массель, чтобы не разочаровывать собеседника, тяжело вздохнул и покачал головой.
        Помолчав, бывший бутафор продолжил:
        - Ну, потом я все думал, думал, и решил, что этот мистер Тонбридж во всем виноват - он меня свел в могилу! И жажда мести обуяла меня. И хотя я узнал, что мистер Тонбридж сам отправился к праотцам через год после меня, я все равно желал мстить - пусть не директору, так театру. Ну, а дальше вы знаете…
        - Да уж, знаю, - с чувством сказал мистер Массель. - Ну, и чего же вы хотите от нас? От меня лично? Что мы должны сделать, чтобы вы оставили в покое таблички? Потому что еще одного такого вечера, как вчерашний, Ковент-Гарден не переживет. Вы хотите погубить Ковент-Гарден?
        - Я уже сам не знаю, - горестно понурился бывший бутафор.
        - Как вас зовут? - спросил директор.
        - Джон Харви, - еле слышно отозвалось привидение.
        - Что же, мистер Харви, нам с вами делать? Вы по-прежнему мечтаете петь?
        - Нет, уже не мечтаю. Привидения не поют, знаете ли.
        - Тогда вот что: поступайте к нам на работу. Будете Призраком оперы! - воскликнул мистер Массель, осененный догадкой.
        - А что я буду делать?
        - Да что хотите - можете везде ходить, являться посетителям и работникам. И членам труппы! У нас есть одна тут… зовут Розамунд Войзи. Если напугаете ее пару раз - буду лично вам обязан! В общем, не мне вас учить, что делать привидению! Изучите наш репертуар - и можете устраивать костюмированные явления в виде персонажей опер. Это идея! Но только, чур - никаких манипуляций с табличками! Распорядок работы театра и его имущество неприкосновенны!
        - Что же, я согласен!
        Мистер Харви и мистер Массель скрепили договор рукопожатием, и с того вечера все в Ковент-Гардене вернулось на круги своя. (Не считая мисс Розамунд Войзи, которая вдруг стала жаловаться на то, что ее преследует призрак Уильяма Шекспира, но это уже совсем другая история).
        Фото с привидением
        Мистер Калеб Найтли, хозяин фотоателье на Стрэнде, слыл настоящим кудесником. На его фотокарточках никогда не было никаких двойных подбородков, закрытых или, наоборот, выпученных глаз. Его фотокарточки умели чудесным образом скрывать тот прискорбный факт, что дама на полфута выше своего кавалера. Младенцы на фотокарточках мистера Найтли никогда не плакали, а пожилые леди и джентльмены, даже если им и случалось позабыть дома вставную челюсть, выглядели так, словно вовсе не совершали этой досадной оплошности. Мистер Найтли умел так выставить свет, что старый сюртук с вытертыми локтями и лоснящимися лацканами или поношенная шляпа с потрепанными бумажными цветами и проеденной молью лентой смотрелись дорого и респектабельно. Наконец, мистер Найтли умел даже в самых, казалось бы, безнадежных случаях, придать лицам своих клиентов глубокомысленное или оживленное выражение. Стоит ли удивляться тому, что фотоателье Калеба Найтли не испытывало недостатка в клиентах, среди коих порой встречались особы дворянских кровей. Так, графиня Вустерширская, возжелавшая сделать фамильное фото по случаю рождения третьего
внука, выбрала для этой почетной миссии именно Калеба Найтли и, судя по слухам, осталась чрезвычайно довольна результатом.
        Но однажды таинственное и необъяснимое событие чуть было не положило конец процветающему бизнесу мистера Найтли.
        Началось все дождливым октябрьским вечером, когда фотограф уже отпустил домой своих помощников и собирался закрывать ателье. Дверной колокольчик резко звякнул, и в студию ворвалась миссис Пибоди. Вода потоками струилась по ее плащу, так что вскоре на полу растеклась внушительного размера лужа. Мистер Найтли грустно смотрел на лужу, в то время как миссис Пибоди гневно смотрела на мистера Найтли, сжимая в руках коричневый бумажный конверт с логотипом ателье. В этом самом конверте, насколько помнил Калеб Найтли, утром того же дня миссис Пибоди получила свое фото и была им совершенно удовлетворена. Фото было сделано для мистера Пибоди, которому предстояло по долгу службы отбыть на полгода в Индию, и миссис Пибоди хотела, чтобы у супруга было ее фото. Однако сейчас в облике миссис Пибоди ничто не говорило об утреннем настроении. Она вынула из конверта фотографию и, потрясая ею перед самым носом мистера Найтли, закричала, срываясь на фальцет:
        - Мистер Найтли, как вы могли?! У меня нет слов, чтобы передать все мое возмущение! Я пришла к вам, полагаясь на вашу репутацию, а вы! Вы разрушили мой брак, вы погубили меня!
        - М… ми… миссис Пибоди, - бормотал ошеломленный фотограф, пятясь и нервно поправляя узел галстука, - право же, я не понимаю, о чем вы…
        - Не понимаете?! - взвизгнула разъяренная супруга колониального чиновника. - Вот я о чем!!!
        С этими словами миссис Пибоди сунула фотографию прямо в нос мистеру Найтли. Присмотревшись, фотограф сперва нахмурился, а потом и вовсе выпучил глаза и раскрыл рот.
        - Ага! - издала победный клич миссис Пибоди, наблюдая реакцию мистера Найтли. - Вот и мой супруг сделал то же самое: нахмурился, выпучил глаза и раскрыл рот!
        На фотографии была запечатлена миссис Пибоди в зеленом бархатном балахоне, ниспадающем античными складками, удачно маскирующими некоторые недостатки фигуры означенной дамы. На голове у миссис Пибоди была маленькая черная шляпка с пером, на плечи накинута шелковая шаль с кистями. Миссис Пибоди стояла, левой рукой опираясь на гипсовый муляж ионической колонны, а правую театрально приподняв так, что казалось, будто дама собирается продекламировать лирическое стихотворение или спеть душевный романс.
        Именно так выглядела фотография утром, когда мистер Найтли показывал ее миссис Пибоди, однако теперь на ней появилось кое-что еще. А точнее - кое-кто. Рядом с миссис Пибоди стоял невесть откуда взявшийся джентльмен приятной наружности, но в ужасно старомодном сером костюме. Правой рукой он нежно обнимал супругу колониального чиновника за талию, а в левой держал лорнет.
        - О господи Иисусе, - упавшим голосом пробормотал мистер Найтли, - ничего не понимаю…
        - А уж как я-то ничего не понимаю! - сварливо пробубнила миссис Пибоди. - А вот мой супруг, кажется, истолковал это единственно возможным образом! Хлопнув дверью, он умчался в свой клуб, где пребывает до сих пор, и что-то подсказывает мне, что ночевать он сегодня не вернется! А виноваты во всем вы, мистер Найтли!
        - Но, позвольте…
        - Вы, вы! И завтра я собираюсь подать на вас в суд!
        С этими словами миссис Пибоди покинула студию, а растерянный мистер Найтли еще долго крутился вокруг своей камеры, заглядывал внутрь, отвинчивал и завинчивал обратно объектив, бормоча под нос: «Не понимаю! Нет, не понимаю!»
        Следующим утром история с таинственным господином в сером костюме получила свое развитие. Все двенадцать снимков, сделанных накануне, оказались испорченными точно так же, как и фотография миссис Пибоди - решительно на всех появился загадочный господин в сером костюме. Так, на фотографии миссис Бэмбридж с внуком он, стоя позади, обоим наставил «рожки». На свадебной фотографии мистера и миссис Линдсей он вальяжно обнимал и жениха, и невесту. На фотографии мистера Астона, нотариуса, серый костюм и вовсе утратил всякий стыд и уселся прямо на колени к почтенному стряпчему, глумливо при этом высунув язык. В общем, все утро бедный мистер Найтли вынужден был отбиваться от разъяренных клиентов. Работать в таких условиях было совершенно невозможно, поэтому после обеда фотограф повесил на дверь ателье табличку «Закрыто», отпустил помощников, укрылся в кабинете и бессильно опустился в кресло, обхватив голову руками. За все двенадцать испорченных снимков пришлось вернуть деньги, а ведь израсходованных материалов никто не вернет! Такие убытки! И это, чувствовал мистер Найтли, только начало - когда слух о
таинственной порче фотоснимков разнесется по городу, ателье можно будет закрывать.
        - Мне ужасно жаль, что все так обернулось, - послышался грустный голос откуда-то сбоку, и мистер Найтли подскочил как ошпаренный и даже вскрикнул «Мама!», поскольку во втором кресле внезапно обнаружился господин в сером костюме - тот самый, который испортил все снимки, сделанные накануне.
        - Кто вы?! Что вы здесь делаете?! Как вы сюда попали?! - визгливо вопрошал фотограф, прикрываясь, словно щитом, огромным блюдом для фруктов, расписанным в итальянском стиле.
        - Зовите меня мистер Грей, - сказал господин в сером костюме и почему-то печально вздохнул. - Я - привидение.
        - При… при… привидение? - переспросил мистер Найтли и скосил глаза в сторону двери, ведущей из кабинета на черную лестницу. Если изловчиться и треснуть этого ненормального блюдом по голове, то можно выгадать пару секунд и добежать до двери, а там вниз по лестнице - и в полицейский участок, что прямо за углом…
        - Не надо бить меня блюдом, - все также печально молвил мистер Грей, - и полиции не надо. Я не причиню вам вреда…
        - Да? А кто испортил все вчерашние фотографии?! - забыв об опасности, вскричал мистер Найтли.
        - О, поверьте мне, я не хотел! - мистер Грей заговорил так горячо, словно от его слов зависела вся его будущая судьба. - Мне просто было любопытно… Знаете, когда я был жив - а я жил в этом самом доме, еще до того, как тут обосновался портной мистер Дауни, который позже и продал вам это помещение, - я очень увлекался всякими изобретениями и открытиями. Но такого аппарата, с которым вы так виртуозно управляетесь, в мое время и в помине не было!
        Мистер Грей остановился, чтобы перевести дух, а мистер Найтли, по-прежнему глядя на собеседника с подозрением, тем не менее, отложил в сторону блюдо и присел назад в кресло.
        - Сначала я просто рассматривал все, что тут у вас есть - по ночам, когда ателье уже было закрыто. Но потом мне ужасно захотелось, чтобы меня сфотографировали! И вот я стал потихоньку пристраиваться к тем людям, что приходили к вам делать снимки. Мне казалось, что ничего страшного в этом нет. Но сегодня, когда я услышал, как все эти люди кричали на вас, я понял, как ошибался. Я так подвел вас! Простите ли вы меня? Могу ли как-то загладить свою вину?
        Мистер Найтли призадумался. Фото с привидением? В этом что-то есть! Одно дело - обнаружить незнакомого типа на снимке, на котором никаких посторонних не предполагалось, и совсем другое - эксклюзивная фотография с призраком! За это, пожалуй, можно взять в два раза больше, чем за обычное студийное фото…
        Пока фотограф думал, мистер Грей внимательно смотрел на мистера Найтли и, казалось, легко читал его мысли. Спустя десять минут все детали будущего совместного предприятия были оговорены, и на следующее утро витрину ателье украшал большой рекламный плакат:
        ФОТО С ПРИВИДЕНИЕМ!
        Спешите! Только у нас
        вы можете сфотографироваться
        с настоящим привидением!
        Гарантированное появление
        призрака на вашем снимке через два часа
        после его изготовления!
        Стоимость одной карточки -
        1 шиллинг и 2 пенса.
        И уже спустя два дня мистер Найтли с лихвой восполнил все свои потери, а через неделю поток клиентов так возрос, что пришлось нанимать еще одного помощника.
        Приходила миссис Пибоди, снова грозилась подать на мистера Найтли в суд, однако мигом ретировалась, когда фотограф потребовал с нее доплату, поскольку снимок с привидением стоит в два раза дороже, чем обычное фото.
        Вскоре в Лондоне стали появляться и другие ателье, предлагающие услугу «Сфотографируйся с привидением», но всем было доподлинно известно, что настоящее, гарантированное привидение есть только в ателье мистера Найтли!
        Смуглая леди сонетов
        - Я отравлюсь! - кричал молодой поэт Лоуренс Смайли, поднимая стакан с джином.
        - Да не отравишься ты! - задорно кричали в ответ его приятели и тоже поднимали стаканы.
        Шел уже четвертый час попойки - в кабачке поэтов «Сломанное перо», что в Челси, праздновали провал второго сборника стихотворений Лоуренса Смайли. Газета «Таймс» обвинила мистера Смайли в подражании Бодлеру (и действительно, название сборника - «Ариэль и Умбриэль» - наводило на размышления!); газета «Гардиан» упирала на стилистическую неровность письма и невнятность образов, а также на общую пессимистическую направленность произведений; а журнал «Панч» вместо рецензии поместил карикатуру на молодого поэта: на рисунке Лоуренс Смайли был изображен в виде сумасшедшего звездочета, вокруг которого летают кругами башмак и ночной горшок, олицетворяющие, видимо, тех самых Ариэля и Умбриэля.
        - Они все - тупые мещане! Им не понять тонкой души поэта! - кричал Лоуренс Смайли, вливая в себя очередную порцию джина.
        - Да где уж им понять! - поддакивали приятели мистера Смайли, тоже творческие личности: мистер Джозеф Чизвик был автором коротких рассказов о тяготах жизни шотландских ловцов мидий, а мистер Невил Кодуэлл сочинял истории о морских путешествиях, хотя сам никогда дальше Ричмонда не выезжал.
        - Моя беда в том, что у меня нет возлюбленной! Нет музы, которая дарила бы мне крылья! - надрывался мистер Смайли, нетвердой рукой накладывая себе в тарелку жареных почек. Официантка Пегги, обладательница веселого нрава и пышных форм, подмигнула Лоуренсу, как бы намекая на то, что она не против на одну ночь стать его музой и подарить ему крылья, но автор «Ариэля и Умбриэля» этих маневров не заметил.
        - У Данте была его Лаура! - все больше распалялся мистер Смайли. - У Петрарки - его Беатриче!
        - Только наоборот, - заметил Невил Кодуэлл, морской путешественник.
        - Обмен музами по обоюдному согласию, - прокомментировал Джозеф Чизвик, знаток жизни шотландских ловцов мидий, и зашелся беззвучным хохотом.
        - А вообразите, друзья, что было бы, если бы у Данте был его Петрарка! - развил тему Невил.
        - А у Лауры - ее Беатриче! - довершил картину Джозеф, и оба приятеля, толкаясь локтями, захохотали в голос.
        - А у Шекспира была его Смуглая леди! - не унимался Лоуренс Смайли.
        - О, теперь в яблочко, - хором одобрили Невил и Джозеф.
        - Вы такие же болваны, как и все вокруг, - вяло пробормотал Лоуренс Смайли, подпирая рукой подбородок. - Я пойду утоплюсь.
        - Гляди-ка, травиться уже передумал! - притворно удивился Невил и пригласил Джозефа разделить удивление.
        Спустя четверть часа трое приятелей, покачиваясь и спотыкаясь, покинули, наконец, «Сломанное перо», и отправились по домам.
        Лоуренс Смайли шел по набережной, продолжая начатую в кабачке обвинительную речь в адрес тупых мещан, как вдруг увидел, что от парапета отделилась какая-то фигура и направилась прямо к нему. При ближайшем рассмотрении фигура оказалось молодой и довольно симпатичной дамой, стройной и смуглолицей.
        - Привет труженикам пера! - игривым тоном приветствовала Лоуренса дама, чем тут же поставила его в тупик.
        - Д… добрый вечер, - выдавил он наконец. - А вы кто?
        - Я? - дама удивилась и даже как будто слегка обиделась. - А разве по мне не видно?
        - Нет, - чистосердечно признался Лоуренс.
        - Вы там, верно, джин с пивом мешали, в этом вашем «Сломанном пере», - недовольно поморщилась незнакомка. - Ну, так вот, я - Смуглая леди сонетов!
        Лоуренс Смайли разинул рот, но так и не смог издать ни звука. Подождав немного, дама раздраженно сказала:
        - О, черт! Похоже, я зря утруждалась. Но ты же сам два часа назад ныл, что тебе нужна муза! Мы с Ларой и Бетти бросили жребий - кому идти, и вот мне выпало. А тут такой радушный прием!
        Лоуренс непослушными руками ослабил узел шейного платка и, наконец, прохрипел:
        - Вы что же - та самая?
        - Ну конечно, а какая же еще, - нетерпеливо ответила дама и решительно взяла молодого поэта под руку. - Ну что, пойдем сразу к тебе или погуляем немного, встретим рассвет или что там вам еще нужно, поэтам, для вдохновения? Есть не хочешь? А то я знаю тут место одно неподалеку, открыто всю ночь и кормят вполне прилично. А вот выпивки тебе на сегодня явно хватит. Ну, так что?
        Обессилевший Лоуренс, практически повиснув на Смуглой леди сонетов, суконным языком произнес лишь одно слово - «Домой!», и больше не вымолвил ни звука.
        По прибытии домой Лоуренс, не снимая верхней одежды, скрючился на диване и перестал подавать признаки жизни. Смуглая леди сонетов еще немного побродила по комнате молодого поэта, заглянула в ящики письменного стола, рассмотрела фотографии на каминной полке, нашла на подоконнике яблоко, с аппетитом съела его и выбросила огрызок в окно. Затем уселась за письменный стол, взяла несколько листов чистой бумаги, обмакнула перо в чернильницу и принялась писать.
        Она писала, не отрываясь, до самого рассвета, и в результате исписала мелким почерком пять листов с обеих сторон. Поставив последнюю точку, Смуглая леди сонетов аккуратно завинтила крышку чернильницы, убрала перо, веером выложила исписанные страницы на середине стола и, поцеловав спящего Лоуренса Смайли в лоб, растворилась в воздухе.
        От поцелуя Смуглой леди молодой поэт моментально проснулся и вскочил с дивана, причем с удивлением отметил, что никаких последствий вчерашней попойки в «Сломанном пере» не ощущает.
        Но где же дама? Он отлично помнил, что пришел сюда не один, а со странной незнакомкой, которая пыталась уверить его в том, что она - призрак той самой Смуглой леди сонетов! Какой бред, однако. Видно, это ему все же примерещилось. Надо бросать пить, да и Джозеф с Невилом плохо на него влияют…
        Тут Лоуренс заметил исписанные листки на письменном столе. Он взял их в руки, долго вертел и так, и эдак, и наконец начал читать.
        То, что он читал, заставляло его смеяться и плакать; вспоминать все, что с ним было, и одновременно забывать обо всем; чувствовать себя всемогущим божеством и ничтожным клопом; дышать полной грудью и задыхаться; желать покончить со всем прямо здесь и сейчас - и жить вечно. Закончив читать, Лоуренс схватил перо и бумагу, и принялся писать. Он писал, прерываясь лишь на еду и сон, один месяц, три недели и два дня. Его приятели Джозеф и Невил, скучая в «Сломанном пере», уже решили, что их неуравновешенный друг на самом деле утопился в мутных водах Темзы, как и обещал, но вскоре они увидели рецензии в газете «Таймс», а потом и в газете «Гардиан». Там критики на все лады хвалили третий сборник стихов мистера Лоуренса Смайли со скромным названием «Венок сонетов». Отмечалась свежесть и новизна поэтического слога, яркость и оригинальность метафор, стилистическая отточенность и ясность мысли. Самому мистеру Смайли предрекалось большое будущее на небосклоне современной поэзии, и выражалась надежда, что ранние, неудачные опыты автора навсегда канули в прошлое.
        А вскоре и сам мистер Смайли появился в «Сломанном пере», чтобы отпраздновать с приятелями - на сей раз успех, а не провал. Но сколько бы джина ни выпивал с того дня Лоуренс Смайли, он никогда не пьянел, и никому никогда не рассказывал о той странной встрече на набережной реки Темзы.
        Герцог Первый и Герцог Второй
        Дженнифер Хэрроу выбрала день своего двенадцатилетия для того, чтобы сообщить маме важную новость - ей стал являться призрак Герцога.
        Гости разошлись, миссис Хэрроу как раз убирала со стола остатки праздничного угощения, а служанка Энни относила их в кухню. Застыв на мгновение с вазочкой цукатов в руках, миссис Хэрроу повернулась к дочери и, стараясь быть одновременно мягкой и ироничной, сказала:
        - Дженни, ну ты же знаешь, что призраков не бывает!
        - Бывает!
        - Ты уже взрослая! Не придумывай. Вот, лучше помоги мне отнести это на кухню.
        - Пусть Энни отнесет! А ты лучше дослушай!
        Энни, которая удобно прислонилась к буфету и собралась было слушать историю про призрака, нехотя взяла вазочку и потащилась на кухню, бубня под нос что-то про «несносную пигалицу». Миссис Хэрроу отодвинула стул от обеденного стола и села. Когда Дженнифер упрямится, сладить с ней невозможно - лучше потерпеть и дать ей «выпустить пар».
        - Ну, слушаю!
        - Герцог являлся уже пять раз! Он приходит всегда по ночам! Я не стала говорить тебе сразу - хотела проверить, точно ли это он. Но теперь я знаю - это точно Герцог!
        - Как же ты это знаешь?
        - А вот так! Во-первых, я его гладила! И он мурлыкал! В точности так же, как когда был живой!
        - Ох, дорогая, - миссис Хэрроу грустно улыбнулась, но продолжить ей Дженнифер не позволила.
        - Погоди! Вот ты не веришь, а все потому, что вы, взрослые, только и знаете, что не верить! А Герцог позавчера со мной спал всю ночь! А перед тем, как заснуть, умывался, наверное, не меньше часа! А еще он играл с моим чулком и спустил две петли - а ты думала, что это я порвала! А еще…
        - Хватит, Дженни, - прервала этот поток миссис Хэрроу, и в голосе ее появился металл. - Поверь, мне тоже очень не хватает Герцога. Но все эти выдумки про кота-привидение…
        - А кто же тогда, по-твоему, выпил всё молоко? - нисколько не теряясь, спросила Дженнифер. - Я вчера вечером налила полную миску и поставила вот тут вот, возле буфета. А сейчас в ней пусто!
        Дженнифер сунула маме под нос миску - действительно, пустую, - и спросила:
        - Ты же не думаешь, что это миссис Кук вылакала?
        Миссис Хэрроу живо представила себе, как кухарка - тучная пожилая женщина, - кряхтя и чертыхаясь, становится на карачки, наклоняется к миске и принимается лакать молоко, время от времени отрываясь от этого занятия и воровато оглядываясь по сторонам. Не сдержалась - сначала сдавленно прыснула, а потом громко рассмеялась. Дженнифер праздновала маленькую победу:
        - Вот, видишь! И раз миссис Кук этого не делала, то остается только Герцог!
        Миссис Хэрроу вздохнула и обняла Дженнифер, но Дженнифер, которая считала себя уже слишком взрослой для родительских нежностей, ловко выпуталась из объятий и отправилась в свою комнату.
        Дженнифер ждала Герцога - для него она припасла две сардинки, украденные прямо из-под носа миссис Кук, но призрак кота так и не появился в спальне девочки. Зато он появился в спальне миссис Хэрроу.
        Та как раз закончила все дела, смахнула несуществующую пыль с фотографии мистера Хэрроу, покинувшего этот мир пять лет назад, и улеглась в постель с увесистым томом Джордж Элиот (миссис Хэрроу не признавала «пустячного» чтения для дам, и для личной библиотеки выбирала только «серьезных» авторов). Но вдруг она услышала странные звуки, шедшие от двери - как будто кто-то скребся в нее с другой стороны.
        - Дженни, это ты? - позвала миссис Хэрроу, но ответа не получила. Звуки же не стихали. Нахмурившись, миссис Хэрроу отложила книгу, встала с постели, подошла к двери и медленно приоткрыла ее. В коридоре не было ни души, только по ногам как будто потянуло сквозняком. Миссис Хэрроу захлопнула дверь и поспешила в еще не остывшую постель. Но, забравшись под одеяло, она почувствовала под рукой что-то мягкое и определенно живое.
        - О господи Иисусе! - вскричала миссис Хэрроу.
        - Мя-я-я-у! - отозвалось привидение, и в воздухе медленно проступили черты крупного полосатого кота.
        - Герцог! - со смешанным чувством испуга и радости прошептала миссис Хэрроу. Кот тем временем на мягких лапах пробрался к самому лицу хозяйки и потерся шерстяной головой о ее щеку. Миссис Хэрроу погладила Герцога, и он тут же «включил» мурлыканье.
        - Ох, Герцог, - сказала миссис Хэрроу так, словно ей надо было рассказать коту кучу новостей, но неожиданно для себя она опустила голову на подушку и крепко уснула, а рядом с ней, лежа на боку и вытянув все четыре лапы, похрапывал Герцог.
        Протирая глаза, Дженнифер спустилась в столовую.
        - Доброе утро, ма!
        - О, Дженни! - миссис Хэрроу помешивала кофе с таким загадочным выражением лица, словно в чашке был по меньшей мере волшебный эликсир, позволяющий перемещаться во времени. - Знаешь, я думаю, миссис Кук окончательно оправдана - она не выпивала то молоко! Теперь я сама в этом убедилась!
        Миссис Хэрроу сделала театральную паузу, а Дженнифер, недоверчиво глядя на маму, сонным голосом спросила:
        - Да? И кто же предоставил алиби нашей дражайшей миссис Кук?
        - Герцог!
        Миссис Хэрроу осталась вполне довольна произведенным эффектом - Дженнифер смотрела на маму во все глаза и даже слегка приоткрыла рот.
        - Он приходил? К тебе?!
        - А почему это он не может придти ко мне, - сказала миссис Хэрроу, уязвленная таким неподдельным изумлением дочери. - Приходил, и очень даже запросто.
        - И что вы делали? - все еще недоверчиво спросила Дженнифер.
        - Мы… ну… мы, знаешь ли, как-то сразу заснули, - сконфуженно призналась миссис Хэрроу.
        - Да, Герцог действует получше снотворного, - кивнула головой Дженни. - Ну, и кто был прав?
        - Ты, ты, дорогая, - рассмеялась миссис Хэрроу и поцеловала дочку в лоб. - Я думаю, знаешь… а что, если… не будет ли Герцог против, если у нас в доме появится маленький котенок?
        - А мы у него давай спросим! - вскричала Дженнифер, которая даже заикаться боялась о новом коте. - Мы бы назвали его Герцог Второй! Давай сегодня же вечером вместе и спросим!
        - Так и сделаем, - сказала миссис Хэрроу, и они принялись завтракать.
        Английская королева и плащ адмирала Нельсона
        Жила-была английская Королева вторая. В Англии, как известно, было за всю многолетнюю историю страны так много королев, что их принято именовать не только буквами, но и цифрами, чтобы не возникало путаницы во время научных конференций по истории. Так вот - жила-была Королева вторая, и был у нее любимый плащ.
        Это был адмиральский плащ, причем не просто так - плащ какого-то там неизвестного адмирала, а самого адмирала Нельсона! Королева этот плащ всегда надевала, чтобы фотографироваться. И в молодости далекой надевала, и потом, уже когда прошло больше полувека ее пребывания на троне, все равно надевала один и тот же плащ.
        Подданные недоумевали - мол, и почему это наша любимая Королева все время в одном и том же плаще фотографируется? Решили, что Королева вторая так делает для того, чтобы выглядеть моложе. Плащ же от времени ничуть не изменился, так на фоне плаща может показаться, что и Королева сама тоже не так уж и изменилась за полвека!
        А муж Королевы, который сам королем не был (такие в Англии законы: если муж - король, то его жена - не королева, и наоборот; это для того придумано, чтобы семейная жизнь монархов не было скучной, застойной, чтобы в ней было всегда напряжение и драйв), супруге своей немного завидовал, а потому не упускал возможности подколоть ее по какому-нибудь поводу. Плащ был как раз хорошим поводом.
        Не раз муж Королевы говаривал своей супруге: «Вы бы, дорогая, пальто себе новое купили бы, что ли, а то ходите в одном и том же. Вот вам пятьдесят фунтов стерлингов из вашей же казны, съездите на Портобелло-роуд, на распродажу!» А Королева вторая в ответ глядела на мужа с презрением и так отвечала: «Вам если надо пальто - вы и езжайте, а мне и так хорошо! И потом, это не пальто, а плащ. Польт у меня полно - вон, целый гардероб; по триста восемьдесят три фунта стерлингов в год на средство от моли тратить приходится! А плащ этот особенный, и я, сколько захочу, столько и буду его носить, на то я и королева. А вы - никакой не король, так что не указывайте мне, что делать, идите лучше газон косить (ну, или другое какое-нибудь обидное занятие придумывала, в зависимости от времени года)!»
        А однажды на Королеву вторую решил оказать давление Парламент (это супруг Королевы подговорил там всех). Члены Палаты лордов поставили на повестку дня вопрос - мол, зачем Королева ходит в одном и том же плаще, позорит нацию! Надо, мол, принять закон и заставить Королеву вторую от плаща отказаться раз и навсегда. Позвали Королеву, чтобы ей о своем решении заявить. Королева пришла в своем любимом плаще, и в своей ответной речи Палате лордов была немногословна - пообещала, что если ее лишат удовольствия ходить в плаще, то она тогда примет закон, запрещающий членам Палаты лордов входить в здание Парламента через восточный вход, а самих лордов сошлет в Палату общин. Все так испугались этой угрозы, что тут же про закон о плаще позабыли.
        В общем, последнее слово в споре по поводу плаща всегда оставалось за Королевой. Королева очень ценила этот плащ, а почему - знали только она сама и ее супруг.
        Дело в том, что по ночам из плаща, висящего в специальном шкафу, вылезало привидение адмирала Нельсона. С этим привидением Королева вторая дружила, а ее муж привидения боялся. Поэтому, когда адмирал Нельсон появлялся, муж Королевы быстренько забирался в шкаф, где плащ висел.
        Пока супруг боялся в шкафу, Королева спрашивала у Нельсона советов по всяким важным государственным делам (кстати, идею с запретом входить в Парламент через восточный вход Королеве именно Нельсон подсказал!). Нельсону, в свою очередь, было интересно узнать, что нового произошло в стране за то время, пока он служит привидением. Ну, Королева ему все подробно описывала.
        Потом, когда беседа их завершалась, муж королевы и привидение адмирала Нельсона менялись местами.
        Так что теперь понятно, почему Королева так любила этот плащ - он был символом прекрасной и долгой дружбы!
        Повестка дня
        - Господа, господа, прошу вашего внимания! - возвысив тоненький дребезжащий голосок, крикнул сэр Альберт Сауснорт и ударил в миниатюрный медный гонг. За овальным столом моментально воцарилась тишина - сэр Альберт, бессменный Председатель Клуба, пользовался непререкаемым авторитетом у присутствующих. При жизни он был членом Королевской коллегии адвокатов, и прославился тем, что ввел знаменитую триста сорок восьмую поправку к Уложению, согласно которой выгуливать собак всех пород крупнее мастиффа после пяти часов пополудни разрешено исключительно в западной части Риджентс-парка. Сэр Альберт покинул земной мир в возрасте восьмидесяти семи лет, и, таким образом, был самым старшим членом Клуба.
        Прочистив горло, сэр Альберт обратился к притихшему собранию:
        - Позвольте ознакомить вас с повесткой дня…
        Раз в месяц все привидения Лондона собираются в своих клубах, чтобы обсудить текущие проблемы, вынести благодарности или порицания отличившимся, оказать помощь нуждающимся, поздравить брачующихся и так далее, и тому подобное. Если позволяет бюджет клуба, то за официальной частью следуют угощения и танцы. Место собраний всякий раз меняется. Так, в прошлый раз Клуб под председательством сэра Артура заседал в заброшенном здании хлопковой биржи на южном берегу Темзы, а ныне - в читальном зале библиотеки Британского музея.
        - Господа, первым пунктом нашей сегодняшней программы заявлено дело мистера Боулза, - возвестил сэр Артур и сделал скорбное лицо.
        Мистер Боулз при жизни служил гувернером в состоятельных и аристократических семьях Лондона, был бойким и смышленым молодым человеком, но, к сожалению, имел непреодолимую слабость к противоположному полу - причем особенно привлекали его замужние дамы. В сочетании с авантюризмом данная слабость однажды привела мистера Боулза к печальному и трагическому финалу: муж леди Октавии Тренч, застав свою жену в объятиях гувернера, нанятого для обучения троих отпрысков семейства, пришел в неистовство и тут же, на месте застрелил коварного совратителя из средневекового арбалета, висевшего на стене в память о славных предках лорда. (Славные предки отметили это событие роскошной попойкой во время очередного собрания Клуба любителей средневекового оружия.) Так мистер Боулз досрочно оказался среди призраков, однако нельзя сказать, что новый статус изменил характер молодого человека к лучшему. Из достоверных источников сэру Артуру стало известно, что, поселившись в доме почтенного семейства Пратчетов в Баттерси, мистер Боулз трижды нарушил один из важнейших пунктов Призрачного устава, категорически запрещающего
пугать детей до четырнадцати лет.
        - Встаньте, мистер Боулз, - грозно пропищал сэр Артур, и молодой человек встал, стеснительно озираясь по сторонам.
        - Признаете ли вы, что тринадцатого января сего года вы напугали семилетнего мистера Ричарда Пратчета, явившись ему ночью в виде одноногого и одноглазого пирата Дьюки Сакса, повешенного на платане, что растет прямо напротив окна детской?
        - Признаю, - промямлил мистер Боулз под осуждающий гул собрания.
        - Признаете ли вы далее, что двадцать седьмого февраля сего года вы вновь напугали маленького мистера Пратчета, сидя у него в шкафу и завывая замогильным голосом «Ри-и-чи, вы-ы-ыпусти меня отсюда!»?
        - Признаю, - рассматривая носки своих ботинок, еле слышно сказал бывший гувернер, но его ответ потонул в негодующих восклицаниях почтенных членов Клуба.
        - Спокойствие, спокойствие! - призвал всех к порядку сэр Артур. - Признаете ли вы, что пятнадцатого марта сего года вы в третий раз напугали Ричарда Пратчета, когда тот удил в пруду неподалеку от дома, появившись перед мальчиком в виде восставшего со дна утопленника?
        Никто не расслышал ответа мистера Боулза, потому что члены Клуба, позабыв о хороших манерах, вскакивали с мест, выкрикивали проклятья в адрес «чертова молокососа Боулза», который «всех нас позорит», и требовали самой страшной кары для нарушителя.
        Посулив отменить неофициальную часть собрания (банкет и танцы), если все сей же час не угомонятся, сэр Артур вновь обратился к мистеру Боулзу, который от стыда уже не знал, куда деваться:
        - Я также вынужден напомнить вам, мистер Боулз, что это далеко не первый раз, когда вы нарушаете Призрачный устав! Надо ли мне напоминать о ваших похождениях на вилле «Лавры» в Челси, где вы соблазнили почтенную миссис Холлоуэй, являясь ей ночью в облике лорда Байрона? А между тем вам отлично известно, что, согласно Призрачному уставу, привидения могут соблазнять живущих только в своем собственном обличье! И я могу назвать еще как минимум пять эпизодов, которые иначе, как грубым нарушением устава не назовешь. Но пугать ребенка - это уже переходит всякие границы!
        К концу этой речи мистер Боулз дрожал так, что слышно было, как стучат его кости. Непутевый гувернер ждал, какое наказание назначит собрание.
        - На правах Председателя Клуба, - сказал сэр Артур, - я предлагаю отныне и навсегда лишить мистера Боулза права селиться в жилых домах! Кроме того, в следующем номере «Призрачного вестника» наш собственный корреспондент, мистер Парксон (означенный господин приподнялся со своего места и поклонился присутствующим) опубликует осуждающий мистера Боулза материал. И, конечно, сегодня мистер Боулз не сможет принять участие в неофициальной части нашего собрания!
        Все одобрительно загомонили, а мистер Боулз, повесив голову, медленно растворился в воздухе - нарушителям Призрачного устава полагается покинуть собрание сразу же после оглашения приговора.
        Сэр Артур дал членам Клуба еще несколько минут для того, чтобы они могли выплеснуть эмоции, а затем вновь призвал к тишине, ударив в гонг.
        - Следующий пункт был внесен в нашу программу по просьбе почтенной миссис Скоупс, - сэр Артур взмахнул рукой, и пожилая седовласая женщина в старомодной форме служанки, стесняясь, встала и неловко поклонилась собравшимся. - Вот уже несколько лет она обитает в доме мистера и миссис Рейли. Помимо мужа и жены, в доме проживают их дети - трое мальчиков и две девочки, а также престарелый отец мистера Рейли, за которым миссис Скоупс ухаживает, потому что… а впрочем, дадим лучше ей слово - и она расскажет нам, в чем там дело!
        Миссис Скоупс встала, привычным движением вытерла руки о фартук и начала свой рассказ - сначала медленно и с трудом подбирая слова, но постепенно распаляясь и говоря все быстрее и быстрее:
        - Этот Рейли - я говорю о сыне, а не о старике - держит гуталиновую фабрику. Дела у него идут будь здоров, и дом весь ломится от мебели и всякой дребедени, а хозяйка его - миссис Рейли, то есть - вся увешана драгоценностями, что твоя рождественская елка! Так вот… старика своего они не смотрят! Старику восемьдесят девять, ну и, понятное дело - и глаз уж не тот, и слышит плохо. Но это бы еще ничего. Вот уж третий месяц, как старик Рейли начал чудить - то книгу отнесет на кухню да сунет в духовку, то принесет в свои покои сковороду да спрячет ее под подушку… В общем, забываться стал старик, вот сынок и удумал сбагрить его - ну, сами понимаете, куда! А старику там кранты настанут тут же, а молодому Рейли только того и нужно - денежки-то папины он спит и видит! Только и ждет, когда папаша чего-нибудь посерьезнее отчубучит - потому и не нанимает сиделку! Ну, я-то за старым присматриваю, про что молодому хозяину невдомек - вот и сковородку эту я вовремя успела из-под подушки умыкнуть, и книжку из духовки, но я уж с ног сбилась! В общем, трудно мне одной стало со старым хрычом справляться, потому прошу
господ членов Клуба подсобить мне, а не то сынок со своей благоверной уделают папашу.
        На этом миссис Скоупс умолкла, как будто удивившись собственному красноречию.
        - Дадим объявление в «Призрачный вестник»? В раздел «Требуются»? - предложил собственный корреспондент Клуба мистер Парксон.
        - Думаю, это самое лучшее, - одобрительно кивнул сэр Артур. - Так что, миссис Скоупс, не пройдет и недели, как найдется вам кто-нибудь в помощь. Вы уж сами там поработайте с кандидатами, выберите самого подходящего.
        - Вот спасибочки, уж неделю я продержусь, ничего! - и миссис Скоупс уселась на место, довольно кряхтя.
        - А теперь перейдем к приятной части нашего заседания, - сиропно улыбнувшись, молвил сэр Артур. - Среди членов нашего Клуба есть герой - да, да, настоящий герой! Мистер Пеннифазер, прошу вас, покажитесь собранию!
        Маленький человечек в пенсне и бесформенном сюртуке поднялся с места и, вжав голову в плечи, принужденно поклонился присутствующим.
        - Дамы и господа, мистер Пеннифазер, проявив исключительную отвагу, предотвратил дерзкое ограбление «Лондонского и шотландского банка»!
        По залу пронеслось гулкое дружное «О-о-о!»
        - Как многие из вас знают, мистер Пеннифазер при жизни тридцать два года прослужил скромным клерком этого банка, и после вступления в ряды нашего Клуба не захотел изменить место своего обитания. И вот, три дня назад, совершая свой обычный ночной обход здания банка, мистер Пеннифазер обнаружил входную дверь вскрытой, а двух ночных сторожей - связанными и оглушенными. Поспешив в хранилище, мистер Пеннифазер обнаружил там четверых грабителей, которые с помощью хитроумного приспособления уже взломали решетку и успели упаковать в мешок несколько золотых слитков. И тут мистер Пеннифазер, временно став видимым и надев при этом личину Гнилого Гарри (помните ту историю с обезображенным трупом, найденным в подвале мясной лавки в Сохо?), тихонько кашлянул за спинами у грабителей. Те оглянулись и, не успев даже вскрикнуть, пали от ужаса в обморок. Стремительно вернувшись к входу в банк, мистер Пеннифазер, не забыв снова сделаться невидимым, развязал сторожей, которые уже начали приходить в себя, и тут же вернулся в хранилище, где тщательно связал бездыханных грабителей. После этого наш герой поднялся на крышу
банка, крикнул оттуда несколько раз во все горло «Караул! Грабят!» и спустился назад в хранилище - стеречь пленников до прибытия полиции. На следующий день все газеты писали о храбрых сторожах, которые в неравной схватке скрутили четырех грабителей и сдали их властям. Но мы-то с вами знаем имя истинного героя! Давайте же поприветствуем его!
        Присутствующие разразились бурной овацией, а мистер Пеннифазер, видимо, не привыкший к такому вниманию, стоял с таким виноватым лицом, словно он не предотвратил ограбление крупнейшего банка, а стащил на базаре пирог со свининой. Наконец страдальцу позволили сесть на место, а сэр Артур снова ударил в гонг.
        - Нас ждет еще одна приятная новость! - провозгласил он. - Мисс Нора Палмер и мистер Фицпатрик решили пожениться!
        «Ура! Ура! Поздравляем молодых!» - разнеслось под сводами читального зала библиотеки Британского музея.
        - А теперь, - силясь перекричать общий гомон, вновь подал голос сэр Артур, - самое время перейти к неофициальной части нашего собрания! Угощение ждет нас в зале египетской скульптуры!
        И ударил в гонг.
        Призрак портретной галереи, или Где вы, мистер Хоуп?
        Дэйли Ньюз, 18 сентября 1889 года
        Акт вандализма в Национальной портретной галерее
        Вчера, 17 сентября сего года, жителей Лондона глубоко потрясла весть о последних событиях в Национальной портретной галерее. Как сообщают наши источники, близкие к Скотланд-Ярду, утром 17 сентября, перед открытием галереи, смотрители зала портретов конца 18 - начала 19 века, совершая обычный утренний обход вверенной им части коллекции, обнаружили, что два экспоната подверглись акту бессмысленного и наглого вандализма: леди Эмме Гамильтон черным угольным карандашом были пририсованы пышные усы, а портрет адмирала Нельсона обзавелся огромными ослиными ушами, выполненными в той же технике, что и усы леди Гамильтон.
        Вызванные тотчас же агенты Скотланд-Ярда тщательно обыскали все помещения, но никого, кроме пришедших утром на службу работников галереи, не обнаружили. Расследование поручено одному из гениев современного сыска - инспектору Джону Таури. Мистер Таури прославился своим невероятным умением раскрывать психологическую подоплеку преступления; вот и относительно данного происшествия он выдвинул предположение, что преступник, возможно, одержим маниакальной ненавистью к адмиралу Нельсону или леди Гамильтон.
        Так что же это? Поступок умалишенного или вполне осознанная месть несправедливо уволенного работника галереи? Ваш покорный слуга и вся редакция Дейли Ньюз будут следить за развитием этой истории! Персиваль Хоуп
        Дэйли Ньюз, 20 сентября 1889 года
        Теперь Джейн Остин - кто следующий?
        История с порчей экспонатов в Национальной портретной галерее, описанная вашим покорным слугой позавчера, получила продолжение! Новой жертвой неизвестного вандала стала Джейн Остин. Портрет знаменитой романистки, выполненный ее сестрою, Кассандрой Остин, оказался весь исчеркан угольным карандашом: платье мисс Джейн Остин украсили тридцать восемь маленьких паучков, фон картины заполнили сорок три мухи; не забыл преступник и про усы, но, в отличие от леди Гамильтон, знаменитая романистка обзавелась деликатными усами типа «Шевалье», столь модными сегодня среди Лондонских джентльменов.
        Как и в предыдущий раз, тщательный обыск помещений галереи не принес плодов, что же касается «психологической» теории инспектора Таури, то она, судя по всему, рассыпалась в прах, поскольку маловероятно, чтобы маниакальная ненависть к адмиралу Нельсону могла бы как-то соединиться с маниакальной же ненавистью к Джейн Остин.
        Как уверяют наши источники, близкие к Скотланд-Ярду, полиция собирается установить ночное дежурство в залах галереи. Что ж, возможно, эта мера принесет свои плоды, и злоумышленник будет схвачен!
        Тем временем в реставрационной мастерской галереи идет работа над восстановлением испорченных портретов. Работники галереи надеются, что вскоре обновленные экспонаты займут свое прежнее место в экспозиции.
        А мы продолжаем следить за развитием событий! Персиваль Хоуп
        Дэйли Ньюз, 21 сентября 1889 года
        «Галерейный вандал» водит полицию за нос!
        «Галерейный вандал», как его уже успели окрестить жители Лондона, снова нанес удар - на сей раз жертвой стал портрет короля Георга III. Преступник сменил технику и воспользовался белилами и кистью, с помощью каковых на треуголке Его Величества каллиграфическим почерком было выведено ругательство, которое мы здесь не станем воспроизводить. Скандальности всей истории придает тот факт, что надругательство над портретом было произведено буквально под носом у нашей доблестной полиции, которая всю ночь несла дежурство в залах галереи. Инспектор Таури отказался давать какие-либо комментарии по поводу нового происшествия, сказав лишь, что следствие продолжается и есть результаты, которые пока не оглашаются в интересах дела.
        Тем временем лондонцы живо обсуждают дело «галерейного вандала», а некоторые даже пытаются извлечь из него выгоду. Так, некий мистер Астли, хозяин паба на углу Фарингтон Роуд и Розбери Авеню, оперативно переименовал свое заведение, ранее известное как «Пес и бубенцы», в «Леди Гамильтон и усы», и даже успел заказать новую вывеску - аляповатую копию портрета леди Гамильтон из Национальной галереи с пририсованными усами. Конкурент мистера Астли, владеющий пабом «Три короны», решил не отставать от модной тенденции и переименовал свое заведение в «Адмирал Нельсон и ослиные уши». Оба заведения, по слухам, пользуются бешеной популярностью у публики, и за один день принесли хозяевам двухнедельную выручку.
        А в Челси букмекерские конторы уже предлагают гражданам делать ставки на то, чей портрет станет следующей жертвой «галерейного вандала». В связи с этим буквально за один день каталоги Национальной портретной галереи исчезли с прилавков книжных магазинов и превратились в букинистическую редкость.
        Пока полиция уклоняется от комментариев, жители Лондона выдвигают собственные версии, самой популярной их коих неожиданно стала версия о том, что картины в галерее портит призрак. Именно поэтому, мол, его никто не видел - ни служащие галереи, ни полицейские агенты. Есть версии и относительно природы данного призрака. Так, мисс Аманда Пауэлс, известная спиритка, утверждает, что во время вчерашнего сеанса, проведенного в ее доме на Брик-Лейн, ей удалось войти в контакт с «галерейным вандалом», и тот якобы оказался художником, которому не заплатили за выполненную для галереи работу, отчего он оказался без средств к существованию и в отчаянии бросился с Лондонского моста в Темзу. И вот теперь призрак утопленника мстит галерее за свою трагическую судьбу.
        Но мы-то с вами, уважаемый читатель, люди образованные и потому знаем, что привидений не существует. Хотя, похоже, что такая версия очень по душе нашей доблестной полиции, которая пока не преуспела в поимке «галерейного вандала».
        Что принесет нам завтрашний день? Держим руку на пульсе событий! Персиваль Хоуп
        Дэйли Ньюз, 23 сентября 1889 года
        «Галерейный вандал» напугал смотрительницу до потери сознания!
        Лишь один день передышки дал нам «галерейный вандал», и нанес очередной удар, причем какой!
        Вчера утром, перед самым открытием галереи, смотритель Джонатан Коуп в сопровождении полицейского агента Пирса вошел в зал портретов конца 18 - начала 19 века, где совершались все предыдущие преступления, и обнаружил там жуткую картину: скульптурный портрет Чарльза Джеймса Фокса сброшен с постамента и разбит вдребезги, а рядом с осколками лежит бездыханное тело напарницы мистера Хоупа, смотрительницы миссис Фелиции Гри. Правда, самые страшные опасения не подтвердились - миссис Гри была не мертва, а пребывала в глубочайшем обмороке, причиной коего стал сильнейший испуг.
        Усилиями доктора Стенхоупа бедную женщину удалось привести в чувство, и спустя два часа с нею уже беседовал инспектор Таури. Миссис Гри поведала невероятную историю! Якобы вечером, 21 сентября, она совершала обычный обход перед закрытием галереи. Посетителей уже не было, в залах царила мертвая тишина, как вдруг послышался странный скрежет из зала, соседствующего с тем, в котором находилась смотрительница. Женщина тут же пошла на звук и не поверила своим глазам: возле бюста Чарльза Джеймса Фокса, спиной к смотрительнице, стоял молодой человек с длинными волосами - «богемной наружности», как выразилась миссис Гри. Двумя руками обхватив тяжелую мраморную скульптуру, обладатель длинных волос пытался сдвинуть ее с места - с явным намерением столкнуть с постамента. Смотрительница подошла к преступнику почти вплотную, но тот, казалось, ничего не слышал и не видел. Тогда миссис Гри кашлянула, чтобы привлечь к себе внимание, и тут молодой человек обернулся. Последнее, что запомнила миссис Гри перед тем, как лишиться чувств, было жуткое распухшее синее лицо «посетителя», безумный взгляд и мерзкая щербатая
ухмылка. Более ничего бедная женщина рассказать не могла, рыдания душили ее, и доктор Стенхоуп настоял на том, чтобы допрос был прекращен.
        Итак, неожиданным образом версия мисс Аманды Пауэлс, спиритки, нашла подтверждение в свидетельствах миссис Гри. Но так ли все просто? Инспектор Таури вновь уклонился от официальных комментариев, однако наши источники, близкие к Скотланд-Ярду, сообщают, что инспектор имеет большие подозрения по поводу самой свидетельницы - миссис Гри. История о призраке кажется мистеру Таури весьма неуклюжей попыткой скрыть собственную вину. Что, если смотрительница сама испортила все экспонаты, находясь во власти некоего маниакального психоза?
        Что же, вашему покорному слуге такая версия кажется более правдоподобной. Не в силах более оставаться в стороне от расследования, я собираюсь (с разрешения редакционного начальства и директора Национальной портретной галереи) провести несколько ночей в зале портретов конца 18 - начала 19 века. Может быть, репортерская закалка позволит мне увидеть то, что ускользает от глаз ищеек из Скотланд-Ярда.
        Итак, ждите следующих репортажей, на сей раз - прямо с места событий! Персиваль Хоуп
        Дэйли Ньюз, 30 сентября 1889 года
        Таинственное исчезновение репортера
        Редакция Дейли Ньюз с прискорбием сообщает, что так и не получила никаких известий о пропавшем неделю назад мистере Персивале Хоупе, нашем сотруднике. В ночь с 23 на 24 сентября он заступил на дежурство в зале портретов конца 18 - начала 19 века, и последний раз его видела смотрительница мисс Роуз, временно сменившая на этом посту находящуюся под следствием миссис Гри. Мистер Хоуп весело шутил, говорил, что не прочь «сразиться с трухлявым призраком» и «намять ему призрачные бока». Утром же 24 сентября мистера Хоупа в зале не оказалось, а рядом со стулом, на котором время от времени сидел репортер, нашли номер Дэйли Ньюз от 21 сентября. В статье Персиваля Хоупа, помещенной в этом номере, фраза «Но мы-то с вами, уважаемый читатель, люди образованные и потому знаем, что привидений не существует» была жирно подчеркнута красным карандашом, а рядом был поставлен вопросительный знак.
        Ни тем утром, ни позже мистер Хоуп так и не объявился ни в редакции, ни дома. Привлеченная к розыску репортера полиция также не преуспела. Однако мы сохраняли надежду на то, что наш коллега все же будет найден, живой и невредимый.
        События же вчерашнего вечера заставили нас содрогнуться. Как вы помните, после случая со скульптурным портретом Чарльза Джеймса Фокса порча экспонатов в Национальной портретной галерее прекратилась, что окончательно утвердило полицию во мнении, что преступления были совершены смотрительницей миссис Гри. Однако вчера вечером, совершая привычный обход, мистер Джонатан Коуп и мисс Роуз обнаружили в нише между 17 и 18 залами новый портрет, которого ранее здесь определенно не было. Мисс Роуз, рассмотрев полотно, высказала предположение, что изображенный на нем молодой человек - не кто иной, как репортер Дэйли Ньюз Персиваль Хоуп. Это предположение подтвердилось после прибытия в Национальную галерею пяти представителей нашей редакции во главе с вашим покорным слугой.
        Объяснить все вышеописанное пока не берется никто. Инспектор Таури, сказавшись больным, заперся в своем доме в Блумсбери и категорически отказывается от общения с прессой. Миссис Гри выпустили из-под ареста, поскольку, находясь в заточении, она никак не могла нарисовать и тем более повесить в галерее портрет мистера Хоупа. Общаясь с журналистами, смотрительница заявила, что если бы полиция прислушалась должным образом к ее словам, «ничего бы этого не было».
        Итак, дело «галерейного вандала» становится все более и более запутанным. Кто распутает его? И где же наш коллега мистер Хоуп? Главный редактор Дэйли Ньюз м-р Джозеф Бэрроуз
        Стрелок на Пикадилли, или О пользе путеводителей
        Арчи Морнинг раскрыл путеводитель и прочел:
        «Площадь Пикадилли, являющаяся крупнейшим транспортным узлом Вестминстера, была сооружена по проекту архитектора Джона Нэша в 1819 году на месте дома и сада, принадлежавших леди Хаттон. Главная достопримечательность площади - Мемориальный фонтан, возведенный в память о лорде Шафтсбери, известном политике и филантропе. Памятную композицию венчает фигура обнаженного крылатого стрелка работы Альфреда Гилберта. По задумке скульптора, данная фигура должна была изображать Антэроса - бога бескорыстной любви. Но жители Лондона сразу же переименовали скульптуру в Купидона, придав всей композиции неуместно игривый, чтобы не сказать - фривольный - смысл. Если встать лицом к Монументу, то по правую руку можно увидеть…»
        Тротуары Пикадилли - не самое удобное место для неторопливого чтения путеводителей, и поэтому Арчи Морнинга то и дело толкали и пинали, а один господин даже высказался в том духе, что, мол, вы бы еще кровать здесь поставили, мистер, при этом обдал молодого человека запахом джина и кислой капусты. Но Арчи не унывал и лишь в меру своих сил уворачивался от налетающих на него со всех сторон прохожих.
        Вдруг совсем близко раздался шум - визгливо кричала женщина, слышались хохот и улюлюканье, кто-то командным голосом, перекрывая общий гомон, призывал позвать полисмена. Арчи захлопнул путеводитель и поспешил на шум - молодой человек был чрезвычайно любознателен и во время своего краткого визита в столицу хотел успеть как можно больше. Пробравшись к источнику шума, коим оказалось питейное заведение под названием «Веселый Купидон», Арчи Морнинг быстро выяснил причину всеобщей ажитации: прямо посередине деревянной вывески над входом в заведение - точнехонько в тучной фигуре аляповатого розового Купидона - торчала стрела. Причитающей женщиной оказалась хозяйка «Веселого Купидона», которая с интонациями профессиональной трагической актрисы исполняла плач на тему непосильных трат на восстановление вывески; остальных же, главным образом, волновал вопрос о происхождении стрелы.
        Из обрывков разговоров почтенной публики Арчи понял, что данный случай таинственного появления стрелы - уже не первый. Молодой человек решил во что бы то ни стало выяснить все подробности, и принялся вежливо, но настойчиво расспрашивать окружающих, пропуская мимо ушей обидные реплики вроде «А ты что, не местный, что ли?», «Газеты читать надо!» и т. п. В результате удалось узнать, что обстрел площади Пикадилли начался в минувшую среду, и первой мишенью, пораженной таинственным стрелком, оказалась буква «Т» в вывеске театра «Критерион». Через день, в пятницу, стрелой был разбит фонарь на углу Шафтсбери-авеню (стрелу нашли в пяти ярдах от фонаря). Выходные прошли без происшествий, но уже в понедельник утром атака возобновилась - на сей раз мишенью стала дверь магазина готового платья для джентльменов. Эксперты-криминалисты тщательно исследовали стрелы, но ничего определенного сказать не смогли - кроме того, что это совершенно идентичные стрелы.
        Тем временем к «Веселому Купидону» прибыла полиция. Стрела была извлечена, упакована и тут же отправлена экспертам, причитающую хозяйку затолкали, наконец, внутрь заведения, чтобы взять у нее показания, а зевак прогнали с тротуара. Однако возбуждение масс было слишком велико, чтобы так просто его погасить. Единогласно постановили переместиться в паб «Корона и бубенцы» и продолжить там прения по поводу личности стрелявшего. Арчи решил присоединиться к обществу - уж больно удивительной была история, и хотелось узнать, что думают по этому поводу местные жители.
        - Это какой-то малахольный с крыш палит, - сказал джентльмен в серой клетчатой накидке, когда все расположились за столом и сделали по первому глотку темного пива.
        - А я так думаю, что это все ирландцы, помяните мое слово, - сказал другой.
        - Ага, летучие ирландцы, - сказал третий, и все покатились со смеху.
        На удивление Арчи, версии, предлагаемые за столом, не отличались оригинальностью. Все сводилось либо к сумасшедшему, либо к ирландцам (китайцам, японцам, индусам и т. п.) Рассеянно глядя в окно, молодой человек машинально раскрыл путеводитель - и точно на той странице, на которой остановился. Арчи прочел: «… по проекту архитектора Джона Нэша в 1819 году на месте дома и сада, принадлежавших леди Хаттон», затем поглядел в окно на фигуру Купидона в центре площади, затем снова перечитал отрывок в путеводителе…
        - Я знаю, кто стреляет! - вскричал Арчи так громко, что автор версии о летучих ирландцах от неожиданности чуть не пролил на себя остатки пива. Все уставились на молодого человека в ожидании откровений.
        - Ну, то есть, мне кажется, что я догадался, - смущенный всеобщим вниманием, сказал Арчи. - Я думаю… в общем, не кажется ли вам, что стреляет тот, в чьих руках лук?
        - Вот это догадка! - притворно восхитился Клетчатая Накидка. - А мы-то думали, что стреляет тот, в чьих руках бидон с молоком!
        Все захохотали, но Арчи не собирался сдаваться так просто.
        - Вы не поняли меня! Стреляет тот, у кого лук в руках постоянно! Поглядите в окно!
        Все послушно повернулись к окну. Поняв, что имеет в виду молодой человек, все просто закисли со смеху.
        - Стреляющая статуя! Нет, я не могу! - сползал под стол сосед Арчи.
        - Мне кажется, стреляет не сама статуя, а вселившийся в нее дух! - тихо проговорил Арчи.
        Смех мигом утих.
        - Дух? Чей дух? - вкрадчиво спросил вылезший из-под стола сосед Арчи, и по выражению глаз собеседников молодой человек понял, что любой его ответ приведет лишь к одному результату - новому взрыву всеобщего веселья. Однако он решил идти до конца:
        - Да вот хотя бы леди Хаттон! Вот тут в путеводителе написано, что площадь была заложена на месте, где раньше стоял ее дом… и сад… Может, дух этой леди вселился в статую Купидона, чтобы отомстить за разрушенный дом?
        Последние слова Арчи потонули в дружном хохоте. Неожиданно хозяин «Короны и бубенцов», который все это время прислушивался к беседе о таинственном стрелке, покинул стойку и подошел к веселящейся компании.
        - Парень дело говорит, - угрюмо сказал хозяин, и все разом стихли. - Не иначе, призрак леди ярится. Вот и когда строили площадь, тоже много всякого было… То каменщика плитой придавит - еле откачали, то рабочий с лесов навернется - по сю пору хромает…
        За столом воцарилась тишина. Все уставились в свои стаканы, стараясь не смотреть друг на друга. И только Арчи не унимался.
        - Как же остановить призрака? - спросил он. - Ведь кто знает - может, завтра этой леди наскучит стрелять по фонарям да вывескам, и она начнет целиться в людей?
        - Так-то оно так, - сказал Клетчатая Накидка, - да только что мы-то можем? Как задобрить призрака? Небось, в твоем путеводителе про это не пишут!
        Все задумались. Подперев щеку кулаком, Арчи Морнинг смотрел в окно, на бронзового Купидона, как бы спрашивая у него совета. Спустя некоторое время - достаточное для того, чтобы собеседники Арчи осушили по второй пинте - молодой человек робко предложил:
        - А что, если как-то увековечить память о леди Хаттон? Она ведь тут жила, а теперь ничто не говорит о ней - все названия на площади напоминают только о лорде Шафтсбери да о Купидоне! А ей, может быть, обидно!
        - Ага, давайте переименуем площадь! - призвал сосед Арчи, и все снова загоготали.
        - А мне нравится идея, - сказал хозяин заведения и дружески хлопнул Арчи по плечу, так что молодой человек чуть не клюнул носом в свой стакан. - Мне давно уже хотелось переименовать свое заведение! А то «Корон и бубенцов» по стране - пруд пруди! А «Леди Хаттон» - то, что надо!
        И хозяин удалился писать письмо своему знакомому художнику, чтобы тот, не откладывая, приступал к рисованию новой вывески.
        - Глупости все это, - заявил Клетчатая Накидка. Все молча допили пиво и разошлись кто куда, а Арчи, попрощавшись с хозяином будущей «Леди Хаттон», отправился осматривать собор Св. Павла.
        На следующее утро, завтракая в недорогом отеле, Арчи Морнинг развернул газету и прочел следующее:
        Леди Хаттон пошла на мировую!
        Жители Лондона будут рады узнать, что таинственный обстрел площади Пикадилли прекращен. Сегодня утром хозяин пивной, ранее именовавшейся «Корона и бубенцы», закрепил над входом в свое заведение новую вывеску «Леди Хаттон», на которой надпись, выполненная готическими буквами, окружала точную копию мишени, какие используют для стрельбы из лука. Как только последний гвоздь был забит, а стремянка убрана, точно в «десятку» нарисованной на вывеске мишени вонзилась стрела. В отличие от четырех предыдущих стрел, найденных на площади Пикадилли, эта была выкрашена в белый цвет, а на древке имелась надпись «Good Luck!». Хозяин пивной и все очевидцы сочли это хорошим знаком - призрак леди Хаттон больше не злится. Стрелу решено было оставить в мишени в качестве украшения, а всем очевидцам этого радостного события хозяин поставил по пинте пива бесплатно. Надеемся, что стрела, вонзившаяся в вывеску новоиспеченной «Леди Хаттон», будет последней!»
        Арчи Морнинг дочитал статью и слегка покраснел от удовольствия - ведь именно он помог докопаться до сути в этом деле с таинственным стрелком! Если бы не его путеводитель, никто бы и не вспомнил о леди Хаттон! Однако, с сожалением подумал молодой человек, в его родном городке Литтл Каст вряд ли хоть кто-нибудь поверит во все это…
        Вилли Фиббз и Рождественское чудо
        - Угадайте, сколько весит гусь, и получите его в подарок!
        - Крендели с маком! Имбирные пряники!
        - Порадуйте своих детишек! Купите апельсинов!
        Более всего на свете посыльный Вилли Фиббз любил эти предрождественские дни, когда обычная для Сити уличная толчея окрашивалась в праздничные тона, а запах гари, лошадиного навоза и гнилых овощей растворялся в аромате пряностей и горячего вина с корицей. Вилли нравились шутливые перепалки торговцев и покупателей, нравилось, ловко лавируя между прохожими, замечать свое мимолетное отражение в нарядных витринах магазинов. Даже мелкая снежная крупа, зарядившая с самого утра - и та радовала Вилли, несмотря на то, что два дырявых свитера и проеденный молью шарф согревали не очень успешно в этот морозный день. Ну, ничего - скоро, совсем скоро Вилли сделает себе королевский подарок, и мерзнуть больше не придется.
        Целый год Вилли Фиббз откладывал понемногу от своего скудного жалования, потому что у него был план. Он не хотел всю жизнь работать посыльным; ему всего пятнадцать, и он мог бы - да, да! мог бы! - добиться большего. Если бы только у него были пальто и сюртук. Дело в том, что Вилли страстно мечтал устроиться на работу в контору «Дэбенхэм и сыновья: курьерские рассылки, выправление и перепись документов, секретарские услуги». Вилли не раз слышал рассказы о том, как простые ребята - в точности такие же, как он сам - начинали в этом агентстве курьерами, но, проявив похвальное рвение и смекалку, получали возможность бесплатно обучиться машинописи и азам делопроизводства. Один из таких ребят, говорили, стал теперь большой шишкой в Сити. Но была одна загвоздка - мистер Дэбенхэм, лично проводивший собеседования со всеми кандидатами, высшей добродетелью почитал опрятность и чистоту, и оборванцев не пускал даже на порог своего заведения. Так что, как ни крути, а выходило, что пропуском в мир большого бизнеса была, прежде всего, приличная одежда.
        И вот сегодня вечером Вилли собирался приступить к осуществлению своего плана и для начала купить пальто. Конечно, пошить пальто у портного или купить готовое в “Магазине готового платья для джентльменов” он не мог - не такое у него было жалование. Но приобрести слегка поношенное, вполне приличное пальто из настоящей шотландской шерсти Вилли мог, и именно за этим он, выполнив последнее поручение шефа, направился в Сохо.
        Заведение мистера Рейвика предлагало широкий выбор подержанных вещей - по большей части, обноски и рвань (платья без одного или обоих рукавов, сюртуки с оторванными воротниками и карманами, непарные башмаки и т. п.), но иногда можно было найти и настоящую жемчужину. Такой жемчужиной было пальто Вилли (или правильнее было бы сказать - «будущее пальто Вилли»). Мистер Рейвик рассказал, что пальто это продал ему хозяин паба «Петух и сырная голова», что на Кэннон-стрит. Какой-то посетитель забыл свое пальто на вешалке у стойки, да так за ним и не вернулся. Хозяин паба выждал месяц и решил, что этого вполне достаточно для соблюдения приличий.
        - Смею вас заверить, - скрипел, словно старая калитка, мистер Рейвик, - что «Петух и сырная голова» - заведение во всех отношениях достойное, так что пальто это принадлежало, несомненно, настоящему джентльмену! Какая шерсть, какая выделка, вы только пощупайте!
        Вилли с удовольствием щупал. Затем был долгий торг - мистер Рейвик, тот еще выжига, поначалу просил аж двадцать шиллингов и три пенса! Но Вилли тоже был не дурак поторговаться, и в итоге пальто сменило хозяина за шестнадцать шиллингов и пять пенсов, к обоюдному удовлетворению всех сторон.
        Придя домой, в свою тесную каморку с одним окном, выходящим во внутренний двор с сараем для угля и дров, Вилли первым делом примерил пальто. Зеркала у него не было, поэтому он снова вышел на улицу и, словно поджидая кого-то, несколько раз прошелся мимо витрины табачной лавки. Один раз так залюбовался собой, что застыл перед витриной, разинув рот, так что хозяйка лавки решила выйти на улицу и узнать, чего надобно этому странному господину в пальто и почему он вот уже пятнадцать минут без дела отирается возле ее витрины.
        Вернувшись в свою каморку, Вилли снял пальто, бережно разложил его на кровати и стал поглаживать ткань. Шерсть была мягкая, гладкая, очень приятная на ощупь, и поэтому Вилли насторожился, когда под его рукой что-то звучно хрустнуло. Вот здесь, справа, в подоле, в самом низу! Руки явно нащупали что-то между тканью и подкладкой. Вилли сунул руку в правый карман пальто и обнаружил там дыру. Вот, значит, что! Сунул руку поглубже в дыру, и вскоре выудил оттуда старый помятый конверт.
        - Ну и дела! - воскликнул Вилли и принялся осматривать находку. Конверт был надписан, но не заклеен - так, словно кто-то собирался отправить письмо, но забыл это сделать. Надпись на конверте гласила:
        От кого: мистер Фредерик Риз-Джонз, эсквайр (адрес не указан).
        Кому: Миссис Мэри Тингхэм, Сидни-Стрит, 18/2.
        Поколебавшись немного, Вилли открыл конверт и вынул сложенный вчетверо листок. Конечно, читать чужие письма не хорошо - он знал это. Но любопытство оказалось сильнее. «Прочту только самое начало - просто, чтобы понять, о чем речь», - убедил себя Вилли и развернул письмо.
        Дорогая Мэри!
        Вот уже год и пять месяцев минули со времени нашей последней встречи, закончившейся столь печально, и чем больше я думаю об этом, тем явственнее понимаю, что виноват во всем лишь я, я один. Пойми, моя дорогая - отцы порой теряют голову, когда речь заходит о судьбе их дочерей. Признаю, я говорил непростительные вещи, и все мои нападки в адрес мистера Тингхэма были лишены всяких оснований. Не знаю, сможешь ли ты простить меня, Мэри, но возможно, наша встреча могла бы…
        Вилли сложил письмо и задумался. Конечно, все это его совершенно не касается, и если рассудить здраво, то следовало бы просто сжечь письмо, да и забыть о нем поскорее. Но почему-то Вилли не торопился уничтожать листок. Он посмотрел на пальто, висящее на крючке возле входной двери, и вдруг явственно увидел Фредерика Риз-Джонза, эсквайра. Пышные седые волосы, высокий лоб, вокруг рта - глубокие морщины, придающие лицу строгость, настороженный взгляд темных глаз. Вилли моргнул, и видение исчезло. Конечно, завтра воскресенье, и можно было бы с утра прогуляться в Кенсингтон и отыскать эту миссис Тингхэм. Может, за доставку этого письма будет какое-либо вознаграждение… Но, с другой стороны, они ведь собирались с ребятами потолкаться с утра на Рождественской ярмарке в Челси, а потом выпить эля в «Рожке и утке»…
        «Ладно, - решил Вилли, - выйду пораньше, заскочу на почту да и отправлю письмо. И сразу на встречу к ребятам!»
        Однако поутру Вилли ни на какую почту не пошел, а вместо этого наскоро выпил чаю, натянул новое пальто, сунул в левый (не порванный) карман письмо и отправился прямиком в Кенсингтон. Если бы его спросили, почему он изменил решение, принятое накануне, он не смог бы ответить внятно - словно какая-то сила вела его этим утром, и противиться ей он не мог.
        Дом номер восемнадцать на Сидни-Стрит оказался внушительным двухэтажным особняком на две семьи. У каждой был свой отдельный вход, и Вилли в нерешительности остановился перед той дверью, к которой была прибита медная цифра «2». Наконец, собравшись с духом, он взял до блеска начищенный дверной молоток и постучал.
        Дверь открыла миловидная женщина лет тридцати. Взгляд ее остановился на новом пальто Вилли - но не долее, чем на пару секунд.
        - Что вам угодно? - приветливо спросила она.
        Вилли судорожно сглотнул и робко спросил:
        - Миссис…э… могу ли я видеть миссис Мэри Тингхэм?
        - Это я, - ответила женщина и с интересом уставилась на Вилли. - Чем могу служить?
        - Кто там, Мэри? - из глубины дома послышался мужской голос, и Вилли чуть было не рванул с крыльца и не припустил бегом, вниз по улице.
        - Здесь какой-то молодой человек! - ответила Мэри Тингхэм, обернувшись, а затем добавила, снова глядя на Вилли:
        - Это мой муж, Гарри. Я думаю, вам лучше войти в дом.
        Вилли решил, что все равно уже пропадать, и последовал в прихожую, но Мэри повела его дальше - в комнату, которую Вилли, не очень хорошо разбиравшийся в планировке богатых домов, определил для себя как «салон».
        - Мой муж, Гарри Тингхэм, - представила Мэри.
        - Вилли. Вилли Фиббз! - ответил Вилли.
        Последовало рукопожатие и предложение присесть.
        - У меня есть для вас письмо, - сказал Вилли и, достав из кармана конверт, передал его Мэри.
        Ей хватило мимолетного взгляда на конверт, чтобы понять, от кого он. На лице Мэри Тингхэм отразились смятение и испуг. Муж взял ее за руку.
        - Откуда у вас это письмо? - севшим голосом спросила женщина.
        И Вилли стал рассказывать - он хотел, чтобы вышло подробно и обстоятельно, но получалось довольно сумбурно и сбивчиво. Однако никто не прерывал его, не задавал вопросов - Мэри и ее муж жадно ловили каждое слово.
        Затем Мэри развернула письмо.
        Пока она читала, слезы текли по ее щекам. Дочитав, она выпрямилась, передала письмо своему мужу, а затем посмотрела на Вилли:
        - Это ведь его пальто, моего отца?
        - Да, мэм. То самое, которое нашел хозяин паба…
        - Знаете, Вилли, полтора года назад мы с отцом очень сильно поссорились. Я повстречала Гарри, мы хотели пожениться, но отец был категорически против! Гарри был небогат, и отец считал, что он охотится за приданым. Это были несправедливые, ни на чем не основанные обвинения, и я пыталась защитить Гарри… Во время последней встречи мы с отцом наговорили друг другу кучу ужасных вещей, и с тех пор больше не виделись. Я вышла замуж, дела Гарри пошли в гору, мы купили этот дом… Но отец не знал ничего этого, - Мэри всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и продолжила:
        - Он умер полтора месяца назад. Удар настиг его прямо на улице, и когда его нашли на мостовой, он был уже мертв. Помню, коронер, говорил нам, что на отце не было пальто, но мы тогда решили, что его просто стянули какие-нибудь бродяги…
        - Невероятно! - сказал Гарри Тингхэм. - Если бы вы, Вилли, не купили это пальто, мы бы, наверное, так никогда и не узнали о том, что мистер Риз-Джонз так переживал эту ссору и так раскаивался… Как грустно…
        - Более всего грустно от того, что отец так никогда и не узнает, что я простила его. Что мы с Гарри простили его…
        Миссис Тингхэм взяла со стола фотографию в серебряной рамке и протянула ее Вилли.
        - Это мой отец.
        Взглянув на фотографию, Вилли обмер - на него глядело то же лицо, которое привиделось ему вчера вечером. Но об этом обстоятельстве он решил умолчать.
        Затем миссис и мистер Тингхэм долго благодарили Вилли и, как он ни отбивался, заставили его отобедать с ними, так что ни на Рождественскую ярмарку, ни на встречу с друзьями Вилли уже не успевал. Но вот что удивительно - расстроенным по этому поводу он себя вовсе не чувствовал, а даже наоборот. Покинув чету Тингхэм, Вилли неторопливым шагом дошел до Гайд-парка и долго бродил там вдоль Серпантина. Домой он вернулся уже затемно и, почувствовав невероятную усталость, сразу улегся спать.
        Той ночью пошел первый снег - не белая крупа, не ледяная морось, а настоящий, похожий на гусиный пух, снег, который не таял на мостовых и на крышах, и вскоре улицы ночного города из черных превратились в серебряные.
        В доме мистера и миссис Тингхэм было тихо. Гарри давно спал, а Мэри сидела возле камина, снова и снова перечитывая письмо. Вдруг какая-то тень скользнула по каминной полке.
        - Гарри? - вполголоса позвала Мэри Тингхэм.
        - Нет, это не Гарри, - донеслось до Мэри, и тут она увидела, что в кресле в дальнем, неосвещенном углу комнаты кто-то сидит. Испуг быстро сменился узнаванием.
        - Папа? Это ты?!
        - Это я. Только не пугайся. Я не злое привидение. Я даже два с половиной часа просидел в телефонной будке на углу, ожидая, пока все соседи улягутся, и я смогу пробраться сюда незамеченным. Не хотелось никого пугать…
        - Папа…
        - Мэри…
        А снег все валил и валил, и какой-то подвыпивший джентльмен, выходя из паба «Петух и сырная голова», не удержался и слепил снеговика прямо на крыльце полицейского участка.

* * *
        Проснувшись следующим утром, Вилли обнаружил на столе огромный сверток. Коричневая оберточная бумага была крест-накрест перевязана бечевкой, под которую был подсунут конверт, на котором было написано «МИСТЕРУ УИЛЬЯМУ ФИББЗУ». Насколько Вилли помнил, никогда в жизни никто не называл его «Уильямом», и уж тем более «мистером» - тем приятнее было держать в руках этот явно дорогой конверт из тисненой голубой бумаги. Внутри конверта лежали две карточки. Надпись на первой гласила:
        Уважаемый мистер Фиббз!
        Мы с мужем хотели бы еще раз выразить Вам нашу глубочайшую признательность за Ваш вчерашний визит. Надеюсь, вы не откажетесь принять от нас небольшой подарок, который, мы надеемся, поможет вам в осуществлении Ваших планов на будущее.
        Веселого Вам Рождества и счастливого Нового года!
        Всегда Ваши, Мистер и миссис Тингхэм
        Нетерпеливо разорвав обертку, Вилли развернул подарок и не сдержался - отскочил на середину комнаты, подпрыгнул и, кажется, вдобавок ко всему захлопал в ладоши. В свертке оказалось прекрасное серое пальто из настоящей шотландской шерсти, выделки еще более деликатной, чем на пальто мистера Фредерика Риз-Джонза, с кожаными заплатками на рукавах и настоящими костяными пуговицами. Но, развернув пальто, Вилли обнаружил, что под ним лежит кое-что еще. Здесь Вилли вновь исполнил туземный танец с прыжками и хлопаньем в ладоши, потому что «кое-чем» оказался великолепный форменный сюртук с блестящими серебряными пуговицами. Обе вещи имели метки одного из дорогих магазинов на Бонд-Стрит. Вилли захотел тут же примерить и пальто, и сюртук, как вдруг вспомнил о второй карточке, вложенной в голубой конверт. Надпись на ней гласила:
        Молодой человек!
        Позвольте выразить вам благодарность за то, что передали дочери мое письмо. Я надеюсь, что Ваши надежды на улучшение условий работы оправдаются в наступающем году.
        Также ставлю вас в известность, что я забрал у Вас свое пальто - здесь иногда бывают такие сквозняки! А мой ревматизм с переменой места жительства никуда, увы, не делся.
        Однако я думаю, что эта утрата не очень огорчит Вас - мне стало известно, что Мэри и Гарри приготовили для Вас подарок.
        С наилучшими пожеланиями, Мистер Фредерик Риз-Джонз, эсквайр
        Вилли посмотрел на вешалку возле двери и увидел на ней только свою кепку и проеденный молью шарф. Пальто и правда исчезло, но Вилли лишь улыбнулся. Сразу после Рождества он напишет мистеру Дэбенхэму и попросит назначить встречу.
        А пока Вилли собирался натянуть на себя оба дырявых свитера и отправиться, как обычно, на работу.
        Воскресное чаепитие
        - А слыхали, милочка, что учудил наш старый приятель Бен Липскотт в почтовом отделении на Чаринг-Кросс?
        - Нет, не слыхала! Какие, однако, изумительные эти миндальные корзиночки! И до чего ароматный чай! Достойное заведение, в следующий раз можно пригласить сюда миссис Тубз и Салли Данхэм, а то они, неровен час, совсем закиснут там, в своем Ричмонде… Так что там Бен? Он же, если мне память не изменяет, в свое время служил почтальоном как раз в этом самом отделении - на Чаринг-Кросс?
        - Именно так! Проработал двадцать восемь лет без нареканий - вплоть до того прискорбного случая со взрывом парового котла, ну, вы наверняка слышали…
        - Да, да, дорогуша, я помню этот случай - такое несчастье…
        - И вот теперь, вообразите, Бен Липскотт вбил себе в голову, что он снова может получить место! В том же самом почтовом отделении!
        - Разрази меня гром!
        - Вот и я так же сказала, когда услышала эту историю! Однако, это еще далеко не все. Позвольте, я подолью вам чаю. Сначала Бен написал письмо управляющему - мол, так и так, чувствую себя по-прежнему работоспособным и готов в любой момент приступить к исполнению обязанностей…
        - Воображаю, какой там сделался переполох! О, и шоколадный пудинг у них недурен!
        - Ну, поначалу-то переполоха не было - и управляющий, и его секретарь решили, что кто-то просто глупо пошутил. Однако после первого письма последовало второе, за ним - третье, за третьим - четвертое, и тон этих писем становился все более раздраженным, а затем и вовсе стал угрожающим. В пятом письме Бен выражал негодование по поводу того, что его послания остаются без ответа, и обещал, что если и это письмо будет проигнорировано, то он перейдет к активным действиям.
        - Надо же! И кто бы мог подумать, что тихоня Бен Липскотт способен…
        - Вы, милочка, послушайте, что было дальше! Через неделю после пятого письма управляющий явился утром на службу первым и обнаружил, что все поверхности в помещении почты, включая даже гипсовый бюст Ее Величества и спрятанные в углу за конторкой сапоги посыльного Спайкса, обклеены почтовыми марками! Вообразите - стены, столы, пол, потолок - решительно все! Злоумышленник - а это, несомненно, был наш Бен - израсходовал весь запас почтовых марок, какой был в отделении, причем интересно вот что: самыми дорогими марками - по три шиллинга и семь пенсов за штуку - был обклеен бюст Ее Величества, а самыми дешевыми - по пенсу за дюжину - стол управляющего!
        - Что ж, Бену не откажешь в чувстве юмора!
        - Ха-ха-ха!
        - Ха-ха-ха!
        - Понадобилось два дня, чтобы отклеить все эти марки, и конечно, использовать их по назначению уже было нельзя - такие убытки! Но Бен на этом не остановился!
        - Продолжайте же, дорогуша, не томите!
        - Пять дней назад все тот же управляющий в час открытия отделения обнаружил, что все посылки и бандероли, аккуратно упакованные и подготовленные к погрузке в почтовый вагон накануне вечером, оказались вскрыты, а их содержимое в беспорядке разбросано по полу!
        - Господи Иисусе!
        - Две детали особенно приглянулись газетчикам: шарф из шотландской шерсти, в который был заботливо укутан бюст Ее Величества, и апельсиновый мармелад, вывернутый из банки и тщательно размазанный по письменному столу и стулу управляющего.
        - Ну, Бен! И неужто после этого он на что-то надеется?!
        - Так и это еще не все! Позавчера Бен снова навестил отделение - причем не ночью, а когда было присутствие!
        - Матерь Божья! И что же, его видели?!
        - О, будьте покойны, милочка - видели, да еще как! Причем Бен приготовил для визита свое последнее обличье!
        - Последнее?! Он совсем спятил!
        - Можете себе представить! Обличье человека, рядом с которым взорвался паровой котел! Конечно, были обмороки, истерики… Отделение пришлось закрыть, управляющий мечется между полицией и страховым агентством, но мы же с вами понимаем - в таких случаях никогда ничего нельзя доказать…
        - Да уж… Ну, будем надеяться, что Бен уже утолил свою жажду мщения, и вскоре успокоится… А скажите, дорогуша, кто посоветовал вам это дивное место? Давно не ела я такой прекрасной выпечки!
        - Рада, что вам здесь по душе! Эмили Чизвик рассказала мне об этом заведении. Она здесь служила официанткой полтора года назад, бедное дитя, упокой господи ее душу…
        - Да, да, такая печальная история с Эмили! Но до чего славное кокосовое печенье! Непременно позовем сюда миссис Тубз и Салли Данхэм в следующее воскресенье!

* * *
        - Флоренс! Ты куда провалилась, чтоб тебя черти съели!
        - Я здесь, миссис Три! Я готовлю чай для третьего столика!
        - Какого же черта ты готовишь чай для третьего столика, когда господа за восьмым уже двадцать минут ждут своего заказа! Они уж два раза жаловались!
        - Но миссис Три! Я же давным-давно все приготовила для них! Чай, шоколадный пудинг, кокосовое печенье и миндальные корзиночки! Вон же поднос на стойке!
        - Да?! А ты глядела на тот поднос?! Нет? Так погляди! Пустой чайник и куча крошек!
        - Ох, миссис Три… не понимаю… я же точно все клала… ума не приложу…
        - Обещаю тебе, Флоренс Дигби, что если ты сейчас же не включишь мозги и не вспомнишь, для чего тебе глаза, то кончишь свои дни, как Эмили Чизвик! Она вот тоже так - вечно спала на ходу и, в конце концов, угодила под экипаж! Бегом к восьмому столику!
        - Да, миссис Три!