Эпохи холст - багряной кистью Александр Владимирович Плетнёв
        Адмиралы Арктики #4
        Как правило, планы, составленные на бумаге в штабах, сталкиваясь с реальностью, никогда не срабатывают так, как задумывались. И зачастую «заказанную музыку играют не по тем нотам».
        И вот корабли 1-й Тихоокеанской эскадры покидают Порт-Артур, выходя в море, навстречу японским силам, навстречу генеральному сражению. Удастся ли Витгефту в новой редакции выстоять? Успеет ли Рожественский так, как задумывалось, вступить своим отрядом в решающий момент? Или адмирал Того сможет разбить русских по частям…
        Александр Владимирович Плетнев
        Эпохи холст - багряной кистью
        Роман

* * *
        
        
        Порт-Артур, база Императорского флота России на Тихом океане
        Экспансивные интересы Японии распространялись на многое, включая разделённый полуколониальный Китай, Маньчжурию, всю Корею, не говоря уже о других нереализованных фантазиях алчущих имперских стратегов-генералов.
        Но именно Порт-Артур в русско-японской войне 1904 - 1095 годов был ключевым местом - как опорная крепость, как военно-морской форпост. И как место базирования 1-й Тихоокеанской эскадры, обстоятельства для которой не особо изменились к данному моменту и сроку… невзирая на «подсказки из будущего», несмотря на предпринятые усилия экипажей по подготовке кораблей к выходу в море и к бою. К сражению, которое виделось неизбежным и, возможно, роковым.
        Контр-адмирал Витгефт Вильгельм Карлович - командующий, так и не избавившийся от приставки «временный» (по крайней мере, мысленно уж точно), полностью осознавал, что встречи с боевыми отрядами Того не избежать и возглавить эскадру придётся по-настоящему.
        Он по-прежнему не верил в себя как во флотоводца, сомнительно относился к подробнейшим наставлениям и рекомендациям из Санкт-Петербурга… Впрочем, намеревался неукоснительно их выполнить и добиться этого (чуть ли не пошагового) выполнения от подчинённых.
        «Вновь подтверждаю… к неуклонному исполнению вывести эскадру из Порт-Артура, следуя на соединение с отрядом Рожественского, по возможности вступив в бой с неприятелем и даже ценой потери кораблей нанести ему решительное поражение.
        Возвращение эскадры в Порт-Артур с неминуемой гибелью судов в обстреливаемой гавани, а также интернирование любого корабля, не потерявшего возможности к сопротивлению, ляжет тяжёлой ответственностью перед законом, падёт несмываемым бесчестием на Андреевский флаг и российский флот.
        Содержание настоящей телеграммы сделать известным всем адмиралам и командирам.
        Его императорское величество Николай II».
        Получив это окончательное и неоднозначное высочайшее понукание, исполняющий обязанности командующего Тихоокеанской эскадры Российского Императорского флота на Тихом океане контр-адмирал Витгефт отдал приказ - коротко и бесповоротно: «…на рассвете».
        Вытерпев остаток дня и бессонную ночь, с рассветом, уже немало «исцарапанные» огнём осадных 120-миллиметровых пушек, последние эскадренные корабли стали выходить на рейд. Проглатывая напоследок и вдогонку эдакие «пинки в зад» - залётные японские снаряды, что пробивали утренний туман и наставленную дымовую завесу, шлёпаясь то тут, то там в воду, на удивление всего лишь дважды зацепили концевого «Севастополя». Впрочем, не особо серьёзно. Уходя, «Севастополь» ещё бил по горе Высокой, поддерживая крепостные пушки, что перемешивали с землёй японские позиции.
        Наутро Стесселем был назначен штурм.
        Снова сомневаясь: «не сдюжим, совсем будем избиты, потеряем суда в решительном бою, что прочит нам Авелан», Вильгельм Карлович Витгефт только удивлялся оптимизму «штабного издалёка», вменяющего ему действовать «так» вначале и ни в коем случае не «эдак» потом, в то же время оставляя место «здоровой инициативе по своему усмотрению».
        «Какое противоречие! А спросят с меня! За всё спросят с меня!» - сетовал контр-адмирал, сдерживая досаду и нервическую зевоту, так как за ночь едва прикорнул на пару часов. И отчаянно проклинал весь Дальний Восток с его желтопузым населением, и обречённый Порт-Артур с его мелководными фарватерами, и японских богов, которые здесь, на своей территории, оказались сильнее всех православных икон и молебнов, и общую бестолковость, по деликатности своей не бранясь громко и вслух, когда сильным течением корабли протащило по собственному минному полю, удивительным образом и будто знаком свыше миловав от происшествий.
        И снова брал себя в руки. И снова удивлялся странным точечным подробностям петербургских инструкций:
        «Уж не знаю, откуда им там, с берегов Невы видно, но чего только стоит предупреждение о незакрытых люках бронепалубы „Полтавы“. Поразительно!»
        Поразительно попахивало мистикой! Ради интереса (надо ж, у него ещё и на столь праздные интересы нашлось желание!) сделал запрос командиру «Полтавы» уже в море, когда окружающие Порт-Артур грязно-бурые высоты пропали в дымке.
        И извольте - открыт люк! По халатности ли… а скорей обормоты трюмные оставили себе лазейку на случай потопления корабля.
        И совершенно обидным и неприятным было дополнительное нравоучительное послание, за подписью самого государя лично Вильгельму Карловичу: «Ни в коем случае в распоряжениях по эскадре и среди офицеров в риторике… не придерживаться упаднических настроений. Не помышлять о поражении и интернировании».
        Тут же, во строках ниже, подсластил: «Верим в победу, уповаем на ваш талант стратега!»
        «Что, признаться, польстило, - вымученно сам себе улыбнулся контр-адмирал, - приятно-с».
        А ещё: «Беречь себя и бой вести исключительно из боевой рубки».
        «Ну, надо ж! Как дитятю малого опекают!»
        За выходом русского флота следили блокадные суда противника - едва бриз погнал утреннее марево, недалече обозначился японский миноносец. Подобно крадущемуся мелкому хищнику он нагло скользнул ближе и, удовлетворившись своим наблюдением, так же быстро удалился, «заверещав» открытой «искрой».
        Вскоре на горизонте завились дымы крейсеров - какие-нибудь «Хасидате» и «Мицусима», судя по их однотрубности.
        «Конечно, Того уже извещён, какие корабли вышли в море и какой курс нами взят», - опустил и снова поднял бинокль Вильгельм Карлович. Не испытывая по поводу осведомлённости противника никаких эмоций - ни досады, ни тревоги.
        Эскадра выстраивалась в походный порядок - кильватерная броненосная колонна во главе с флагманским «Цесаревичем», следом шли «Ретвизан», «Победа», «Пересвет» под флагом младшего флагмана контр-адмирала Ухтомского, затем «Севастополь» и «Полтава».
        Крейсера «Аскольд», «Паллада», «Диана» пристроились позади. Кроме «Новика», который забежал вперёд гончим наблюдателем.
        Миноносцы, все, какие смогли привести в боеспособное состояние, держались по траверзу «больших дядей», выстроив свою «детскую» кильватерную колонну.
        Совет флагманов, собранный контр-адмиралом Витгефтом, состоялся накануне с вечера, продлившись до поздней ночи.
        - Довожу, господа, до вас обновлённый план похода со всевозможными… уж простите, со всевозможными «если». В первую очередь, если враг на выходе преградит нам путь равными либо превосходящими силами (в чём у меня нет ни малейшего сомнения), нам предписывается дать решительное сражение, стремясь на соединение с отрядом Рожественского. К сожалению, в изменившихся условиях встреча с Зиновием Петровичем намечена в условленном месте близ острова Квельпарт, что в пятистах милях от нашего нынешнего расположения. В этом же случае стоит рассчитывать на подоспевшие владивостокские крейсера, прошедшие Корейским проливом. Но прежде хочу обрадовать, при очевидности, что данная информация является пока секретом! Господа, Рожественский подойдёт всеми тремя броненосцами!
        Среди последовавшего оживившегося офицерского ропота, тем не менее, выделялось мнение, что «эскадрой решено пожертвовать, отправив на неравный бой, в то время как Рожественский придёт на готовенькое».
        - Даже если это так, сие не лишено разумности, - уверенно возразил начальник штаба контр-адмирал Матусевич. - Заглядывать надо за горизонт тактики - в стратегию! Отчаянно сражаясь, мы, быть может, потопим несколько неприятельских кораблей, тем самым ценой собственных потерь облегчим дело для новейших броненосцев Рожественского.
        - На «несколько» я не рассчитываю… - заикнулся было Витгефт, но осёкся, вспомнив категорическое царское «не унывать». Вместе с тем тоскливо призадумавшись: «Эх, боюсь, скорей всего побьём, покалечим мы в линии друг дружку с тем или иным невразумительным результатом. Было бы непростительным легкомыслием допускать, что Того позволит наносить вред своим кораблям до изнеможения - уйдёт паразит в Курэ да в Сасэбо на „лечение“. А нам куда? Доползут ли израненные корабли до Владивостока? Эх, если бы Стессель опрокинул врага с Высокой. Можно было бы дать судам ремонт в Артуре».
        То, что ремонтировать всяко будет чего, уж сомнений не было. Тут же вспомнил строки из рекомендательных указаний петербургского штаба: «Ввиду возможности потери управления и командования флагманским броненосцем принять дополнительные меры по дублированию командования эскадрой».
        Снова не понимал: «Вот что за чертовщина-мистика? Вне сомнения, что Того, как и я, намерен со всей возможностью расстрелять флагманское судно. Но откуда они взяли, что у „Цесаревича“ будут перебиты рули с последующей циркуляцией хода? И как вот мне сейчас на совещании младшим флагманам это преподнести? Сочтут, что спятил их адмирал! Не могу же я выдать за спятивших штаб и самого государя? Хм… однако зная склонность императора ко всякого рода прорицателям…»
        - А на что же нам рассчитывать? - вернул из краткой задумчивости голос Ухтомского.
        - В линейном бою огонь рассредоточим согласно строю, от «головного» корабля противника до «концевого», - сдержав вздох, объявил командующий, - при охвате с кормы либо с носа бьём по возможности и сообразности.
        Есть несомненное искушение поразить флагманский броненосец Того - «Микасу», поскольку голова она и есть голова. Дай ей хорошенько по мозгам, по хэйхатировским мозгам, так и глядишь - не сдюжит супостат. Невольно будет судить по своему состоянию о неприятностях по всей эскадре. Однако более двум бить по одному не рекомендую, дабы не путаться в собственных всплесках.
        - При рассредоточении огня не то что утопить, сильно измолотить бронированный корабль весьма сложно, - заметил Матусевич.
        - Броненосцы - да, - согласился Витгефт, - а вот броненосные крейсера Дэвы… вот этих, если подвернутся - подпустить и лупить смертным боем, пока не убежали из-под накрытий! А там дай бог ночь и дело за миноносцами. Для того их всех и берём. Минным силам атаковать подранки ночью, затем немореходным миноноскам отступать в Порт-Артур. Нас же - подранков, - выдавил скрепя сердце адмирал, - будут прикрывать крейсера. Посему бронепалубникам ни под каким видом с более сильным противником в бой не ввязываться, укрываясь за бронированной колонной. Ваши пушки, господа, пригодятся нам в ночных атаках.
        И главное! Что бы ни случилось, эскадра поддерживает генеральный курс. При видимой потере управления «Цесаревича» (вдруг!) командование немедленно принимает младший флагман и переходит на «Пересвет».
        Самым большим желанием Витгефта было довести свои корабли до места рандеву… любой ценой, где с облегчением передать командование эскадрой (или то, что от неё останется) - либо Рожественскому, либо Дубасову, который должен прибыть туда же с владивостокскими крейсерами.

* * *
        Пробило четыре склянки - десять утра.
        Отпустив тралящий караван, флагманский корабль, подняв сигнал «Флот извещается, что государь император приказал нам…», лёг на курс, ведущий в сторону Корейского пролива.
        День обещал быть солнечным, но ясным ли?
        Уже к 11 часам дня с приартурских высоток эскадра напоминала о себе только обильным дымным затемнением на горизонте.
        В бухте Белый Волк под прикрытием канонерских лодок «Гиляк» и «Отважный» ползали тральные суда, вылавливая японские мины. Бухта не простреливалась с японской стороны, и здесь могли отстояться последние уцелевшие суда Порт-Артура. Сюда же, несмотря на все безнадежности и царские приказы, могли вернуться израненные корабли Тихоокеанской эскадры.
        Осторожный и прагматичный Витгефт не исключал такой вероятности.
        В Порт-Артуре артиллерийская канонада сменилась где дружным, где захлёбывающимся «ура!», ружейным треском, хлопками самодельных бомбочек!
        Людская масса, бегущая, падающая, отступающая и снова бросающаяся вверх, упрямым беспокойным муравейником осаждала занятую японцами гору Высокая.
        За непомерно заваленные борта «Цесаревича» прозвали «пузаном». Особенно если смотреть на броненосец со стороны кормы…
        Способный выдать более восемнадцати узлов, вожак русской «стаи» умеренно держал десять узлов, подстраиваясь под тихохода «Полтаву» и «наглотавшегося» воды «Ретвизана».
        Японцы появились не одновременно, но как будто со всех сторон, сжимая дымную погоризонтную петлю.
        Два крейсера-«мацусимы», естественно, никуда не делись, маяча на левом траверзе, не прекращая работать телеграфом.
        Витгефт не счёл нужным глушить их передачи за бесполезностью сего занятия, мягко отмахнувшись от флаг-офицера:
        - Пусть им… не перебивать.
        Продолжали сновать туда-сюда на разном удалении и направлениях японские миноносцы, которые до этого попытались атаковать тралящий караван и были решительно отогнаны «Новиком».
        Теперь же основательно загустело чадом из угольных топок слева впереди и сзади на правой раковине - по-видимому именно оттуда стягивались главные силы Того.
        Создавалось неприятное зловещее впечатление, будто обкладывают со всех сторон.
        «Однако… - вглядываясь, накрутив колесико бинокля на лучшую чёткость, оценивал адмирал, навскидку прикинув, - пока далеко до них… более ста кабельтовых. Определить, кто и что, будет возможным спустя некоторое время».
        Поначалу Вильгельм Карлович суетливо вышагивал на мостике, дабы лично рассмотреть в оптику сгущающуюся угрозу. Но потом, очевидно, устав, уж только принимал доклады, оставаясь на левом крыле, по всему виду снова впав в апатию, игнорируя даже приятные ароматы - кто-то расстарался заказать кофий и сдобу с камбуза, понимая, что скоро будет не до перекуса. А командующий и ухом-носом не повёл, фатально готовый воспринимать исключительно другие запахи - угля, пороха, гари и, наверное (наверняка), ядовитой шимозы.
        Командующий, слушая очередные уточнения - откуда, сколько, какими силами и курсами приближается враг, больше оглядывался назад, на вытянувшиеся в колонны корабли своей эскадры, словно ещё раз пытаясь заручиться силой и уверенностью - сдюжим ли, одолеем ли врага?
        Ветер дул в северо-восточном направлении, погода всё более становилась ясной, барометр шёл в рост, и дым неожиданно легко уносило вверх, позволяя рассмотреть нагнавшее эскадру госпитальное судно, выделявшееся согласно Гаагской конвенции белым окрасом.
        В приватной беседе с капитаном госпитальной «Монголии», коя наверняка не стала откровением для остальных офицеров эскадры, адмирал просил «в случае гибели какого-либо корабля всенепременно бежать на спасение команды, вызволяя из воды! Уж вас-то не посмеют тронуть. Только ради бога ночью светитесь всеми огнями, а то засветят вам басурмане миной самодвижущейся по случайности… с них станется».
        Флагманский броненосец вдруг рыскнул на курсе, его словно пьяного повело в сторону от генерального курса.
        - Что такое? - вопрос командующего прозвучал тихо, что не укрыло явные недовольные нотки.
        Командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Иванов уже орал в амбушюр переговорного устройства, запрашивая причину неуправляемости судна.
        Минутами позже, будто лениво призадумавшись, бронированный утюг начал возвращаться на место.
        - На «норд-осте», по всей видимости, главный броненосный отряд Того. Пересекают наш курс! - спустя пятнадцать минут доводил свои соображения Матусевич, лишь слегка выдавая волнение в голосе. - Идут не меньше пятнадцати-шестнадцати узлов. Намерения понятны!
        «Нетрудно догадаться, - мысленно соглашался адмирал, - сие по британским рецептам, пользуясь большим ходом, насесть на нашу „голову“, да ещё и против солнца встать».
        - Перестроиться в боевой порядок. Противник слева, - несплаванность эскадры не подразумевала со стороны Витгефта каких-либо сложных манёвров.
        «Цесаревич» выбросил флажные сигналы, и считавший приказ «Новик» покинул своё авангардное место, встав между «Аскольдом» и «Палладой». Одновременно миноносцы начали переход на правый борт колонны броненосцев, на время перестроения превратившись в разрозненную суетливую стаю.
        - С «Ретвизана» подтверждают, что переборки держат воду, - известил младший флаг-офицер.
        - Поднять ход ещё на три узла! Иметь тринадцать!
        Бронированная колонна чуть растянулась. Ведущий «Цесаревич» кинжальной массой водоизмещения резал море, ни единым вздрогом не реагируя на бьющие в скулу волны, что забрасывали бак брызгами. Самые рьяные из них долетали искрящейся взвесью до носовой башни, грозно довернувшей стволы-хоботы главного калибра на левый крамбол.
        - Бой неизбежен, - зачем-то сказал Матусевич, красноречиво взглянув при этом на командующего, словно хотел спросить: «…не будем как-то либо уклоняться, либо маневрировать, дабы оказаться в более выгодной конфигурации, при данном курсе схождения с противником?»
        В этот момент Вильгельм Карлович вспоминал «макаровские наставления», где говорилось о глазомере - «хорошем морском глазе» и здравомыслии, что подскажет рациональное решение.
        «Как лучше - пойти напролом, как можно быстрей миновав противника? Пусть и под сосредоточенным огнём… Или всё же сподручней встретить тоговскую „палочку над Т“ строем фронта?»
        И он ссутулился, скривился лицом, не забывая по прежним выходам в море, насколько топорно маневрирование и управление эскадрой:
        «Отвернуть, довернуть… вовсе сломать строй. Когда ещё эти подозрительные миноносцы по курсу…»
        Тут «Цесаревич» неожиданно снова потащило в сторону.
        В этот раз адмирал не сдерживал своего раздражения, бросив Иванову:
        - Капитан первого ранга, извольте разобраться и восстановить управляемость судном!
        Флагманский броненосец выкатывался из строя, и следующие за ним корабли были вынуждены стопорить ход. Строй смешался, общая скорость эскадры упала.
        Оглянувшись, Витгефт увидел, как «Ретвизан» принял влево, «Победа» уклонилась вправо, «Пересвет» соответственно отвернул на румб левее. До «Севастополя» и «Полтавы» эта «ёлочка» не докатилась просто из-за того, что они немного отставали, успев замедлиться.
        Всё это безобразие длилось несколько минут, ровно до того момента, когда флагман снова занял своё место.
        Однако конвульсии по русской колонне продолжались! Теперь завиляла «Победа».
        - Это чёрт знает что! - всегда деликатный Витгефт добавил ещё пару забористых, исключительно морских выражений. Переведя взгляд в сторону прущего на пересечку противника (пока, слава богу, далёкого), адмирал задался вопросом, обращаясь ко всем офицерам штаба:
        - Как думаете, они видят нашу неуправляемость и беспомощность в манёвре? Сейчас бы им в самую пору резко сократить дистанцию и…
        - Далеко. Возможно, не замечают, - предположил Матусевич и указал рукой по курсу эскадры, где сновали миноноски противника, - а вот с этих нашу сумятицу однозначно заметили. И «маркони» докладывают, что «частят передачей» пронырливые! Забить эфир?
        Впрочем, предложение прозвучало неуверенно, понимая, что поздно - все, что надо, уже передано. К тому же строй эскадры восстановился. «Победа» вернулась на место.
        Общий ход снова пошёл вверх, достигнув тринадцати узлов.
        - Да! Это «первый» - главный - отряд Того в составе основных броненосных сил! - громко доложил младший флаг-офицер мичман Эллис. - Головным, судя по всему, «Микаса». И… они отворачивают!
        - Как отворачивают?!
        Все вооружённые биноклями офицеры как один подняли их к глазам.
        - Действительно! Приняли от нас в сторону.
        «Глазомер», - снова вспомнил Витгефт, оценивая дистанции, скорости и углы схождения-расхождения, не без удовольствия выразив:
        - Либо Того что-то перемудрил со своей «палочкой»… - и подозрительно покосился в сторону курсовой линии - странные эволюции японских миноносцев не давали покоя, - либо заманивает нас. Господа, а не ставят ли мины те паразиты впереди по курсу?

* * *
        В каждодневной неприхотливости и суровом стоицизме, в традиционной склонности к фатальному взгляду на жизнь… всегда помня (зная), что же для японца и настоящего самурая является высшим смыслом жизни, Хэйхатиро Того неуклонно верил в особое покровительство богов… и саму Судьбу, что в итоге приведёт сынов Ямато к победе.
        Сказать «задолго» было бы неправильно… Неправильно, но именно задолго до японо-китайской войны 1894 года и первого личного опыта сражений на море…
        …присовокупив к этому опыт в немногочисленных пока морских стычках с русскими…
        …еще, будучи кадетом на «Хэмпшире»[1 - Проходя морское обучение в Англии, Того в том числе совершил кругосветное путешествие на британском крейсере «Хэмпшир».], будущий адмирал Хэйхатиро с неуловимым и присущим японцам презрением ко всему варварскому, так или иначе, вполне принимал практицизм и прагматизм западной военно-морской концепции, как и видел её очевидные недостатки. Например то, что корабельная артиллерия несёт в себе слишком малую мощь для скорого уничтожения боевого корабля противника.
        Пожалуй, только одно оружие, придуманное материалистами-европейцами, вписывалось в самурайский эталон искусства войны и соответствовало японскому духу…
        Это самодвижущиеся мины Уайтхеда, которые в своём боевом применении подобны стремительному колющему удару катаны, так удачно поразившие вражеские корабли на рейде Порт-Артура.
        Это в том числе минные банки, на которых гайдзины получали неожиданную невидимую подводную смерть, а потонувший «Петропавловск» унёс с собой особенно опасного противника - адмирала Макарова.
        Впрочем, эффективность минных постановок подтверждалась обратным ходом - в «Чёрный день» японского флота, когда коварный враг ответил тем же и два великолепных броненосца были потеряны[2 - 2 мая 1904 года (по старому стилю) императорский флот Японии понес самый тяжелый урон в русско-японской войне - броненосцы «Хацусе» и «Ясима» наскочили на якорные мины, выставленные минным транспортом «Амур».].
        Поэтому уповать только на «решительный артиллерийский» бой с вышедшей на прорыв эскадрой Витгефта командующий Объединённым флотом посчитал недостаточным. Мины заграждения, сброшенные без якорей на курсе русской эскадры, были ставкой на удачу… впрочем, как и многое, многое на войне. Шанс, что хоть один корабль артурской эскадры наскочит на мину, несомненно, имелся.
        Трезвая оценка вероятностей оставляла всё на волю богов, и Того, за полнейшей невозмутимостью, хранимой на лице, в том числе исключительно для подчинённых, скрывал постыдную надежду, ожидая, что всё пойдёт по плану, что русские последуют в незатейливую ловушку.
        Стоит сказать, что, невзирая на заявленную воинственность командующего японским флотом, в большей степени Хэйхатиро всё же хотелось избежать серьёзной схватки. Поэтому Того приказал пока держать дистанцию - отвернуть колонну на три румба влево, надеясь, что нерешительный русский адмирал, как уже однажды случилось, снова испугается и с обречённостью повернёт обратно в Порт-Артур, под снаряды осадной артиллерии генерала Ноги.
        Тем самым это позволит уберечь японский флот от неминуемых в бою повреждений. Избавит от потерь в личном составе.
        В любом случае сберегается ресурс машин и оружия, которые понадобятся, когда враг приведёт новые корабли с Балтики. Кстати, при совершенно непредсказуемой занозе во всех оперативных раскладах - Рожественском.
        Громкий крик сигнальщика предвосхитил то, что и сам адмирал сумел увидеть - головной броненосец противника чуть показал свой профиль. Отворачивают?
        «Да! Так и есть!»
        Командующий Объединённым флотом выдал свою досаду лишь ещё больше сузившимися глазами и шевелением губ, бормочущих проклятья.
        Три десятка разбросанных плавучих мин - впустую! Их теперь разнесёт течениями и волнами по морю - неожиданный смертельный привет для случайных судов (а случайных тут ходит немного).
        Теперь всё манёвренное «заигрывание» перед противником оказывалось бессмысленным, и следовало срочно совершить разворот, снова выводя эскадру на выгодную конфигурацию боя.
        Русские вопреки надеждам не отвернули совсем.
        «Значит, Витгефт, несмотря ни на что, намерен пробиваться! Значит, серьёзной баталии не избежать», - Того всё ещё сохранял невозмутимость.

* * *
        Завязка боя почти до мелочей напоминала известный из несостоявшейся истории так называемый «Бой в Жёлтом море», за датой 10 августа (28 июля по старому стилю) 1904 года.
        И ничего, что на два месяца сместился график и на дворе уж октябрь… К началу которого японский флот лишился пары зубов - «Адзумы», «Нанивы», да ещё одного у далёких чукотских берегов - «Акаси».
        Чуть больше поизносили машины у более активно эксплуатируемых японских кораблей… Обросли ракушкой днища, что возможно, аукнется некоторым потерей лишнего узла полного хода. Впрочем, обстоятельства и условия, несмотря на двухмесячную с небольшим отсрочку практически не изменились. Не изменились и действующие лица.
        Да и вообще, как уже было однажды подмечено «заинтересантами в теме», история (или реальность) обладает некой формой предопределённости, она консистентна, тягуча и не склонна так легко поддаваться на изменения. А если где и прогнулась под предвзятым давлением, норовит упрямо отыграть назад.
        Для них там, в Петербурге, и непосредственно для Авелана «Бой в Жёлтом море» глядел с бумаг распечатанной хроникой, стрелками и условными значками, дополнительным анализом (с учётом накопившихся изменений) и даже вариативностью.
        И понятно и логично, что ему - радеющему начальнику Морского министерства - хотелось переиграть… а точнее подыграть Витгефту.
        Но и поднывало у Фёдора Карловича сомнениями и опаской: «а ну как там - на востоке, да в открытом море всё уж по-другому… и командующему на месте уж наверняка виднее, а он (Авелан) своими советами-инструкциями только порушит весь задел».
        Ведь несмотря на всю тиражируемую Витгефтом флотоводческую посредственность, всю его «осторожность с перегибом», сумел же он провести первую фазу боя почти идеально, выиграв у хвалёного «мастера» Того как минимум по очкам.
        Поэтому препроводительные шифрограммы с наставлениями командующему 1-й Тихоокеанской эскадрой были даны по ключевым вопросам - как экстракт. Оставляя их реализацию на откуп, возможно и сомнительному, но предопределённому витгефтскому «как поведу, так и будет»[3 - Имеется в виду ответ Витгефта на вопрос командира «Севастополя» Н. О. Эссена: «Как он (командующий) поведёт бой?»].

* * *
        На мостике «Цесаревича», даже с учётом подозрения, что миноносцы противника готовят некую пакость, странным курсовым изменениям 1-го отряда Того объяснения не находили. Количество боевых единиц противника было известно и уже непосредственно с 90 кабельтовых посчитано.
        И нетрудно было догадаться, что к четырём броненосцам присоединились крейсера «Ниссин» и «Касуга».
        Фактически японская колонна, сделав небольшое уклонение, всё же пересекла генеральный курс русской эскадры, а дальше…
        А далее пошли тягучие танцы с бубнами на воде. Где «бубнами» выступали орудия главного, а затем и среднего калибра. А «танцевали» две эскадры, да на подтанцовках неподалёку крутились пара японских крейсерских отрядов и россыпи миноносцев, исчертив пространство боя пенными полосами - кильватерными прямыми… кривыми… коордонатными…
        Витгефт монументально, совсем незаметно сутулясь, стоял у леерного ограждения, подставив лицо ветру. Ветер запустил свою лапу в бороду адмирала, но лишь слегка теребил короткие, побитые сединой волосы.
        Оптика позволяла увидеть, как вытянутые профили вражеских кораблей стали одновременно точно скукоживаться…
        - Створятся! - взволнованно заметил это изменение в строе японцев младший флаг-офицер. - Противник совершил поворот «все вдруг»!
        - Нуте-с, господа, - естественно, Витгефт тоже следил за чужими эволюциями, - что уж сказать, весьма филигранный разворот. А мы столь слаженно смогли бы?
        Вопрос если и не был риторическим, то стал таковым, так как офицеры походного штаба воздержались от ответа. Смущённо или тактично - понимали, что без должной практики скорее «нет», чем «да».
        - Не нравятся мне эти миноносные движения, - так и не дождавшись ответа, проворчал адмирал, - командуйте склонить курс к осту.
        Плавно (не до резких приёмов)… последовательно (а так и задумывалось), буравя кильватер впередиидущего мателота, русские корабли один за другим повлекло влево.
        К тому моменту, по приказу командующего, шустрый «Новик» опять забежал вперёд и теперь с него частили-семафорили, что якобы наблюдают нечто плавающее на волнах. Ожидаемые мины?
        Японские корабли успели развернуться и снова выстроили колонну, теперь следуя практически параллельно эскадре Витгефта.
        В среднем дистанция между эскадрами составляла семьдесят-восемьдесят кабельтовых.
        С этого предела японцы и открыли огонь.
        Русские ответили.

* * *
        - С «Полтавы» семафорят «двенадцатидюймовая бомба попала в корму»! - известил адмирала начальник штаба. - Снаряд не разорвался, но имеются затопления в отсеках! Вильгельм Карлович, пора в рубку.
        - Попали? С восьмидесяти кабельтовых? Невероятно! Это случайность…
        - Ваше превосходительство! Приказ государя - увести вас в рубку на время боя, - переходя на официоз, напомнил Матусевич. - Пошто мы дополнительно её блиндировали, чтобы вам тут сгинуть от шального снаряда?
        И видя, что упрямый адмирал никак не реагирует, в сердцах нажал:
        - Побойтесь Бога! Мы с вами пожили… - Матусевич кивнул на младший состав, что необходимо находился при штабе командующего, - но зачем молодых подвергать-то?..
        Очередной пенный всплеск вздыбился совсем недалеко от борта броненосца. Ветер донёс противный горелый запах и мелкие единичные капли, доставшие до замершего у ограждения мостика Витгефта. Вцепившись руками в леерную перекладину, он провожал взглядом оседающий водяной колосс - казалось, эта недолетевшая смерть имеет какую-то притягательность, будто влечёт его.
        «Николай Александрович прав. Я в этот раз готов принять на себя всю ответственность, вплоть до… Но эти… мальчики - совсем безусый сигнальщик и мичман Эллис… я не должен их тащить за собой».
        Отыскав взглядом вестового, Вильгельм Карлович попросил того сходить к нему в каюту:
        - Там на письменном столике портрет моей жены. Принесите, голубчик, его в рубку. И мы, господа, между тем туда же, в рубку, пожалуй, и спустимся. Негоже не выполнить приказ государя.
        Однако спешить не стал, немного задержавшись, ещё раз зацепившись биноклем за вражескую колонну, озаряемую короткими вспышками и кудловатыми шапками выстрелов… уже без оптики одним прищуром (глазомером) оценив тактическую ситуацию.
        Переждав очередной рёв носовых двенадцатидюймовок «Цесаревича», он промолвил:
        - Командуйте поворот через… - запнулся, перегадал, поправился: - Приготовиться к повороту… к бою на левый борт.
        Через пятнадцать минут русская эскадра повернула к югу на восемь румбов.
        Флагман уверенно резал воду, подрывая таранным форштевнем шипящий бурун.
        На смене галсов туда-сюда по ветру мотыляло флаги - боевые на стеньгах, сигнальные на фалах. Дымы, обильно валящие из труб, стелило то в корму, то в бок, то в сторону бака, на чих и чертыхания сигнальщиков… на чертыхание командующего, когда застилало обзор и в носу першило угольной гарью.
        Периодически гремело главным калибром. Периодически падали чужие снаряды, поднимая грязно-белые водяные фонтаны - не близкие, не далёкие… донося до ноздрей вонючку-шимозу.
        Японцы отреагировали очередным «все вдруг».
        В целом общий рисунок эскадренных эволюций был не замысловатым, но содержательным: Того, «гарцуя» на шестнадцати узлах, пытался охватить голову русской эскадры.
        Витгефт (всё же несмотря на основной приказ из Санкт-Петербурга «дать бой») всячески уклонялся, «работая» на разрыв дистанции, «сберегая корабли», здраво считая, что на больших расстояниях меньше будет повреждений.
        В итоге после резких витгефтовских зигзагов на ост, на зюйд и снова на восточные румбы… и тоговских отыгрываний две колонны наконец сошлись на сорока-пятидесяти кабельтовых, что давало доступную уверенность стрельбы уже и из шестидюймовок.
        Пусть накоротке! Пусть и ненадолго!
        Выходило, что при суммарной скорости обеих эскадр - это всего… всего лишь девять минут уверенного короткодистанционного огневого контакта!
        Одно в утешение - стычка происходила не в самых выгодных для японцев контркурсах, на которых русские комендоры стреляли лучше.
        Волоча угольные шлейфы, две встречные колонны частили посверками выстрелов, окутывались пороховыми газами, озарялись редкими вспышками первых попаданий посреди взбесившегося недолётными всплесками моря.
        За короткие и одновременно длинные девять минут жизнь всех причастных оказалась неожиданно насыщенной - грохотом орудий, ором команд, проклятьями и матом, работой мысли и мышечными напряжениями.
        Потели, лоснились кочегарские спины, выкашливали пороховые газы комендорские глотки, белели костяшками офицерские пальцы, сжимавшие в избыточных объятиях «цейсы»!
        Боевые расчёты башен и батарей развивали предельную скорострельность, спеша нанести как можно больший урон противнику.
        Правда, сблизиться даже на сорок кабельтовых - четыре мили (почти семь километров) - это тебе не на прямой… не на «пистолетный» выстрел выйти!
        Да и не всё что в запале, остервенении, на издыхании слалось во врага, долетало, попадало, поражало… иначе говоря - являло положительный статистический процент.
        Могло быть и хуже…
        Рубка «Цесаревича», да ещё и дополнительно заблиндированная, конечно же не давала тот необходимый обзор, что был необходим Витгефту, переживавшему о своей неопытности водить «вживую» эскадры. Адмирал, казалось, до сего момента наблюдавший за боем с пассивной безучастностью, подался вперёд к обзорной прорези, боясь пропустить, упустить нить событий.
        Отличить отдачу орудий и встряску железного левиафана-броненосца от попадания вражеского снаряда практически было невозможно. Только доклад в повышенных тонах, почти в крике (невольном и понятном в грохоте орудий) флаг-офицера извещал - в них попали!
        - Возгорание на спардеке!
        И взведённый пружиной доклад сигнальной вахты:
        - Наблюдаю пожар на «Пересвете»!
        И радостный противовес:
        - Взрыв на «Микасе»!
        Стреляли как могли, не лучше и не хуже, нежели там, в неведомой им реально-нереальной истории.
        И не суть, что шестидюймовки за неэффективностью этого калибра по толстокожим броненосцам теперь не частили по «Микасе» и другим его «английским товарищам»[4 - Все четыре японских броненосца - «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Сикисима» - выходцы с английских верфей.]. Нет-нет, да и всё равно постреливали!
        Не было теперь такого ярко выраженного нажима на японский флагман главным калибром, рассредоточив огонь десяти- и двенадцатидюймовок на все четыре вражеских броненосца.
        Что характерно, это не изменило особо статистику (и случайность!) попаданий - просто теперь не мешали друг другу, сбивая пристрелку всплесками мателотов. Придерживались, как минимум старались, определённой системы: пристрелявшись на схождении по «Микасе», русский флагман сигналил на идущий следом мателот все выработанные данные по дистанции и углу наводки.
        Пройдя траверз первой мишени, продолжая ещё достреливать из кормовых орудий - «достать самого Того», старший артиллерийский офицер «Цесаревича» уже нащупывал, вводил в приоритет своих орудий следующего в японской линии - «Асахи».
        Затем «Ретвизан» и следом очередной вступающий на место корабль колонны принимал эстафету, выцеливая уже без грубой пристрелки и куда как точнее.
        Не всё проходило, как бы оно хотелось, как было на репетиции, но маленькие удачи стали накапливаться буквально с первых минут этой скоротечной девятиминутной сшибки на контргалсах.
        «Цесаревич» уже сам успел схлопотать не меньше пяти снарядов.
        Бледный Витгефт на каждый ответный залп носовой башни размеренно постукивал по рубочной обшивке, не замечая боли в крепко сжатом кулаке, костеря плохой обзор, выглядывая силуэты японских кораблей, всё дожидаясь - не взметнётся ли столб дыма, не полыхнёт ли удачным попаданием.
        И всё казалось, что свои комендоры не достают, недопопадают, не дотягивают до скорострельности и точности проклятых узкоглазых! «Эх… без навыков и тренировок за время стоянки на внутреннем рейде Артура многому не научишься! И слишком быстро всё происходит… и слишком скоро в прицелах уже следующий во вражеской линии!»
        «Цесаревич» уже прошёл траверс четвёртого в строю японского броненосца, когда адмирал дождался вожделенного и явного результата своего огня - кормовой мостик «Сикисимы» окутался дымом и оранжевыми языками пламени.
        «Попали, черти!» - восхитился.
        И тут же донёсся радостный довесок от сигнальщиков, углядевших:
        - Видим взрыв на «Фудзи»!
        Следующими за полыхнувшим пожаром «Сикисимой» в японской колонне шли броненосные крейсера.
        «Вот они, крейсера-„итальянцы“ - это доступная добыча, коей при удаче можно причинить немало вреда, порази под дых двенадцати дюймовым! Кто там первым - „Ниссин“ или „Касуга“?»
        - «Касуга», - известил вооружённый зрительной трубой Матусевич, словно услышал немой вопрос командующего, - у него носовая одноорудийка.
        - Всем бортовым залпом, - негромко приказал Витгефт, словно боясь спугнуть накатывающий на линию огня крейсер, - прямо по «Касуге» - пальба!
        Практически без каких-либо пауз орудия перенесли огонь на новую цель. Кроме, пожалуй, кормовой башни, ещё досылающей на отходе по «Сикисиме». И японский крейсер буквально скрылся во всплесках. Вдобавок к обстрелу подключился «Ретвизан», жахнув носовыми.
        - Глядите!..
        На мгновение, выйдя из-под накрытий, «итальянец» показал свой изъеденный снарядами борт. Но не это так обрадовало сигнальщика - уродливо торчащий огрызок ствола носовой башни, которая курилась дымом, и покосившаяся единственная мачта, угрожавшая вот-вот завалиться… Крейсер рыскнул влево, по всем признакам сбросив ход, выходя из строя, тем самым и из-под накрытий, сбивая пристрелку.
        Впрочем, при всём желании старарт уже выкрикивал:
        - Переносим огонь на следующий в линии!
        «Ниссин», с которого увидели проблему на «впередиидущем», вынужденно покатился вправо, опасаясь вскоре столкнуться с мателотом, тем самым сближаясь с русским строем… и будто по случайности налетел на серию недолётов!
        Досадно, что шестидюймовок…
        Заплясавший на шканцах пожар вызвал громкое «ура», докатившееся эхом до машинных и кочегарских внутренностей флагманского броненосца!
        А между тем «Цесаревич» уже практически покинул сектор для оптимальной стрельбы. Ещё лаяла редким рыком кормовая башня, но капитан 1 ранга Иванов приказал «задробить», не без досады мотивируя:
        - Только снаряды разбрасывать попусту.
        Там, по корме, позади флагмана, эстафету по «итальянцам» приняли «Севастополь» и «Полтава». В том числе зацепились… сцепились в драке концевые крейсера, издалека, мелко и осторожно покусывая подранков.

* * *
        Сейчас, на данный горячительный момент, когда надежда отделаться «малой кровью» истекала этой самой кровью, Хэйхатиро Того предпочёл традиционным японским проклятиям скупую английскую брань, которую неизбежно подцепил в кадетские годы, как… как неприличную болезнь в одном из борделей Портсмута.
        Чужеродные слова не вышли дальше гортани, застряв где-то за кадыком, не уронив достоинства перед подчинёнными, не покоробив слух сэра Уильяма Пэкинхема отвратительным акцентом, который всегда появлялся у Хэйхатиро в гневе.
        А гневаться было от чего.
        Несмотря на всю выучку и упорство… как бы ни безупречно маневрировал 1-й броненосный отряд, «белый варвар» - адмирал Витгефт, который (что уж тут говорить) не воспринимался как достойный противник, который управлял своей эскадрой в самой элементарной, едва ли не топорной манере, совершенно непостижимым образом сумел сохранить неуязвимые и выгодные позиции.
        Девять же последних минут на встречных курсах для Того оказались неприятным откровением - русские последовательно прошлись по его бронированной колонне весьма точным и чувствительным огнём… никого не обделив.
        На контркурсе «белый» адмирал его не только обыграл, а уходил в разрыв дистанции. И теперь всё надо было начинать сначала.
        Понимая необходимость как можно быстрее совершать очередной эскадренный разворот и бросаться вдогон, Того всё же не удержался и приказал склониться на два румба вправо, рассчитывая потрепать хвост колонны противника, где ютились бронепалубники.
        Их быстро и удачно накрыли - эти «худосочные» концевые крейсера (хоть дистанция и была весьма велика), вынудив круто отвернуть и на полном ходу уходить из-под обстрела. А Хэйхатиро не без удовольствия отметил, как дважды был поражён крейсер «Аскольд», у которого слетела одна из труб после метких выстрелов «Сикисимы».
        Мстительное удовлетворение длилось недолго!
        Дым застилал обзор с флагмана на концевые корабли колонны, поэтому сигналы, поднятые на мачте «Ниссин», разобрали не сразу. Принимая надлежащие доклады от командиров о повреждениях, полученных в ходе боестолкновения, до командующего Объединённым флотом, наконец, по цепочке добралось сообщение о бедственном положении крейсера «Касуга».
        На сигнальных фалах «Микасы» немедленно взвился приказ: «К исполнению поворот на ост все вдруг!»
        Недавний боевой цейтнот прошёл, в свою очередь и Витгефт затребовал сводку по ущербу от огня неприятеля.
        В отличие от японского оппонента, что творится в хвосте его колонны, Вильгельм Карлович вполне доступно мог наблюдать. Видел отставший японский броненосный крейсер… Заметил, как в понятном и закономерном желании добить повреждённый вражеский корабль сбавили ход два концевых броненосца его эскадры. Разглядел вдалеке неуловимое изменение линейной конфигурации основного отряда Того, уже начавшего свой манёвр на разворот.
        - Закрепить бы дело, - Матусевич чувствовал колебания командующего, предложив с вороватым энтузиазмом: - утопить бы итальянского басурманина. А?..
        - «Севастополю» и «Полтаве» занять место в строю, - Витгефт был непреклонен, - не успеют добить. Провозятся, а потом опять не успеют, но уже присоединиться к нам. Тихоходы. А неприятель будет на хвосте и…
        Его прервал громкий крик сигнальной вахты:
        - Есть! Влепили!
        Над японским крейсером вился пар и языки пламени на юте. Медленно, лениво повалил чёрный дым.
        - Да неужто продырявили супостату котлы?! Ход-то теряет, кажись!
        - Не тонет?
        - Никак нет.
        - Ваше превосходительство! Сигналят с «Севастополя»: «Просим поддержать минной атакой!»
        - Решайтесь, Вильгельм Карлович! - Искусителем вился начальник штаба. - Такой момент. «Старички» наши пусть потихоньку отходят, поддерживая огнём. А миноноски, коль задачу выполнят, от «утюгов» Того завсегда удрать успеют. Второй отряд там как раз недалече!
        Матусевич хотел ещё добавить, что «надо только быстро решать, немедленно решать…», но Витгефт и сам, по-видимому, это понимал:
        - Второму…
        Да… второй отряд миноносцев был ближе к противнику, следуя в хвосте первого.
        Во второй отряд были переведены все миноноски с изношенными машинами, не держащими заявленный номиналами ход. Витгефт намеревался при необходимых обстоятельствах использовать их лишь единожды - в ночной атаке. И возвращать в Порт-Артур. И теперь считал, что в дневной атаке, когда скорость многое может решить, не только проскочить под огнём противоминной артиллерии, но и на отбеге после дела лучше направить на выполнение задачи более ходкие суда.
        - Второму отделению первого отряда миноносцев - атака!
        «Слишком сложно, - подумал Матусевич, быстро репетуя команду, - разберут ли сигнал?»
        Сигнал разобрали вполне. Только начальник 1-го миноносного отряда капитан 2-го ранга Елисеев решил сам возглавить второе отделение, выведя на удар пять своих судёнышек.
        - Ввиду близости и многочисленности противника получившие повреждения и потерявшие ход миноносцы не вызволять! - неслось вдогон распоряжение командующего. - Самоутопить и дожидаться спасения от госпитальной «Монголии».
        Сигнал приняли и по-своему поняли на «Аскольде».
        Или не поняли.
        Выбросив разноцветные флажки, сообщая миноносному отряду о поддержке, крейсер развернулся и, увеличив ход до двадцати узлов, двинул на японцев.
        - «Аскольд» присоединился к минной атаке! - немедленно информировали командующего.
        Витгефт, глядя в бинокль, и сам увидел, как, подняв белый бурун, красавец-крейсер самоуправным почином контр-адмирала Рейценштейна возглавил атаку миноносок.
        Однако не стал препятствовать, проворчав:
        - Надеюсь, Рейценштейн знает, что делает.

* * *
        Всё-таки русские снаряды что-то сумели сломать в отлаженности действий японских моряков и английских машин, которыми они управляли.
        Выполнение эволюции прошло нечётко, «Фудзи» повлекло слишком близко к «Асахи», тот шарахнулся на флагман, едва не протаранив. «Микаса» и вовсе сломал строй.
        Взгретые русскими, получившие по пару-тройке «плюх и синяков» угрюмые японские корабли виновато рыскали, пытаясь наладить порядок - выполнение манёвра фатально запаздывало.
        Хэйхатиро Того было стыдно перед тактично молчаливым Пэкинхемом.
        Застыв каменным лицом, командующий Объединённым флотом даже не оглядывался назад - что там происходит с его броненосными крейсерами. Смотри не смотри, но пока броненосцы не развернутся, пока не подойдут на дистанцию уверенной стрельбы, ничего он поделать не может.
        Отряд вице-адмирала Дэва успевал раньше, но четыре бронепалубных крейсера против двух броненосцев аргумент слабый, даже невзирая на приданный в усиление броненосный «Якумо».

* * *
        Помощь «итальянцам» запаздывала ровно на те немногие минуты, которые и были нужны Рейценштейну и Елисееву.
        Всё действо происходило в течение менее получаса!
        Миноносцы быстро и вовремя нагнали «Аскольда», прикрывшись его бортом. В том числе и от беснующегося беглой пальбой «Ниссина». Нормально (теплично) бить тому не давали «Полтава» и «Севастополь», на отходе грохоча в его сторону главным калибром.
        Командиру крейсера капитану 1 ранга Такэути и без того хватило одного ранее полученного двенадцатидюймового «чемодана», чтобы понять - участь «Касуги» не исключение.
        Прикрыть мателот, не подставляя своё судно под обстрел двух русских броненосцев, было непросто. Поэтому он держался на приличном удалении, постоянно шарахаясь от падающих вокруг снарядов, тем не менее остервенело паля по распластанному силуэту русского крейсера, что прикрывал атаку миноносцев.
        Минная атака - это бой накоротке, это на резкой стычке… дневной бросок - и вовсе почитай нахрапом.
        Маленькие скоростные кораблики - командиры мичманы и лейтенанты… молодые, отчаянные, лихие. Будущие капразы и адмиралы, чёрт побери! Если дослужатся… ежели выживут!
        Минари резали воду, заливаясь бурунными брызгами, разбивая волны, сглатывая ус из-под форштевня их лидера-крейсера. На него команды судёнышек, пожалуй, должны были молиться… когда вокруг сыпались всплески, когда он бедолага вздрагивал, принимая на себя огонь «Касуги», бьющего всем, чем мог дотянуться, особенно опасными шестидюймовками.
        Хронометры щёлкнули двадцатиминуткой - наступал момент маленькой убийственной кульминации.
        «Аскольд», выжав из машин двадцать два узла, стремительно несся на противника, стеля трубодым практически горизонтально, пылая пожаром на шкафуте, в брызгах из-под форштевня, под душем кипящих накрытий, беспрестанно долбя носовым плутонгом.
        Флагманский миноносец «Выносливый» (брейд-вымпел Елисеева) резал стальным клювом-форштевнем едва ли не вровень, нос к носу! Четвёрка второго миноносного отряда шла борт о борт - руку протяни!
        Когда до подранка оставалось не более пятнадцати кабельтовых, «хищники» выскочили из-под борта крейсера и, рассыпавшись строем фронта, доводя ход до полного возможного, кинулись в атаку.
        «Касуга» едва ли держал семиузловый ход, волоча за собой вялые дымы от множественных возгораний, тем не менее продолжая отстреливаться… не очень бойко, но часть орудий ещё были в работе.
        Наверное, там, у прицелов-казёнников, их - узкоглазых - потряхивало и лихорадило, должно быть на адреналиновом пике бросало к инстинктам - осознание, что и маленькие суда несут в себе не менее сущную смерть, оставалось за гранью анализа. И стволы, как на магнит, наводились на более крупную цель, уводя прижатые к воде миноносцы в тень внимания, пока те не вышли на ударную прямую.
        Миноносцы «летели», даже не пытаясь стрелять из своих погонных пушечек (огневую поддержку обеспечивал «Аскольд»), практически не уклоняясь от вздымающихся фонтанов воды.
        Уже на дистанции «в упор» пошёл в циркуляцию «Бесшумный», получив «прямой в нос», секундами погодя выбросив флажки «не могу управляться».
        Горел «Бурный», проседая на корму, отстрелив мины со слишком большого расстояния.
        «Касугой» давно уже управлял кто-то из младших офицеров, после влетевших в рубку «двенадцати дюймов» с «Полтавы», выкосивших подчистую командный состав.
        Перед японским офицером стояла дилемма - продолжать отворачивать от наседающих русских или открыть углы для уцелевшей артиллерии и тем самым подставить борт.
        Эти его терзания были актуальны ровно до того момента, когда из-под рвущегося вперёд русского крейсера не выскочили «гончие», за минуты сократив дистанцию, овеявшись белыми пороховыми зарядами выстрелов мин Уайтхеда.
        Две мины добежали пузырящимися дорожками, ударив в борт практически рядом, взметнув у ватерлинии грязный клок, предсмертно встряхнув крейсер. Когда осели столбы воды, огромную пробоину в борту «Касуги» уже не было видно - быстрый крен спрятал её под водой. Корабль, заглотив тонны воды, стал медленно оседать, неуверенно заваливаясь набок.
        Не дожидаясь окончательного результата (хотя и так всё было ясно), русские с деловитым спокойствием вышли из боя.
        Три уцелевших миноносца и «Аскольд», выписав циркуляции, быстро уходили в сторону дымов 1-й Тихоокеанской эскадры. Спасать моряков с подбитых миноносцев не стали, поскольку с севера уже приблизились крейсера Дэвы, начав с запредельной дистанции кидать недолётом снаряды. Показались и броненосцы Того, усиленно коптящие, насилующие машины… опоздавшие.
        Ближе всех оказалось госпитальное судно, спешащее вызволить «своих» из воды. Миноносно-крейсерский отряд разминулся с ним практически на контркурсах.
        На палубу «Монголии» высыпал медперсонал и матросы экипажа, приветствуя победителей.
        Выбросив в ответ пестрящие сигнальные флаги, миноносцы наконец-то разрядили свои носовые пушки в салюте. Вслед за миноносками прошёл отставший крейсер. На «Аскольд», на первый взгляд, признаться, страшновато было смотреть, однако лишь «на первый» - всё же немецкая постройка несла немалый запас прочности. На нём ещё тушили пожары, матросы по возможности приводили корабль в порядок, заделывая пробоины.
        Уже потом, погодя, командир корабля предоставит контр-адмиралу Рейценштейну отчёт о не меньше пятнадцати попаданиях, полученных за время этой атаки.

* * *
        От японцев первыми к месту гибели «Касуги» подошли вездесущие миноносцы, рыская, подбирая своих уцелевших матросов.
        Всего в четырёх кабельтовых качалась на воде белая с красными крестами на борту госпитальная «Монголия», уже закончившая свои дела.
        Спокойный и уравновешенный капитан Измаил Дмитриевич Костюрин-Охотский приказал на всякий случай поднять сигналы «не требуется ли квалифицированная медицинская помощь?»… что, впрочем, осталось без внимания. Не дождавшись ответа, развернувшись, пароход взял направление на зюйд-ост.
        Вот тут неожиданно один из японских миноносцев, выписав дугу, попытался отжать госпитальное судно с курса. Выглядело это немного, как «моська и слон», даже, несмотря на повёрнутые в сторону «русского» стволы пушек.
        По первым минутам Измаил Дмитриевич заколебался перед такой откровенной демонстрацией и уж было хотел отменить распоряжение на увеличение хода. Однако запершился в горле, закашлялся - «Монголия» шла прежним курсом, прибавляя в скорости, и, будто давя массой, вынудил миноносец уйти с дороги.
        Японцы, выскочив на палубу, размахивали кулаками, кричали проклятия, но что-либо иное сделать не посмели ввиду горбатящихся надстройками броненосцев Того, где находились цивилизованные европейские наблюдатели.

* * *
        Сражение агонизировало, растянувшись на несколько миль разными группками кораблей.
        Расправившись с броненосным крейсером, русский отряд быстро ретировался - миноносцы, развив полный ход, вскоре соединились с «Севастополем» и «Полтавой», которые, срезая угол, постепенно на тринадцати узлах догоняли главные силы.
        Немного поотставший двадцатиузловый «Аскольд» пока не спешил присоединяться к броненосцам, всё норовили достать с шестидесяти кабельтовых бронепалубники 3-го отряда вице-адмирала Дэва, нарисовавшиеся с северных румбов.
        Дэва подтянул более серьёзную артиллерию, несомую броненосным крейсером «Якумо», который с дистанции сорок кабельтовых открыл огонь по концевой «Полтаве».
        Броненосец «Полтава» имел ещё довоенную репутацию лучшего (призового) по стрельбе на Тихоокеанской эскадре и с первых же ответных выстрелов кормовой башни накрыл «Якумо», причинив тому существенные повреждения, в том числе в живой силе. Японский крейсер тотчас отвернул, выйдя из соприкосновения.
        Первый броненосный отряд Того плёлся позади… медленно, слишком медленно навёрстывая дистанцию, в итоге задробив стрельбу, отклонившись вправо, казалось, и вовсе прекратив на время преследование.
        Причина была в том, что Того ненавидел кильватерный (линейный) бой. Его азиатская, вся его японская утончённая (как он сам считал) природа противилась этому - с угрюмой обреченностью встать друг перед другом, орудия против орудий, броня против брони, и тупо бить, бить… и тупо получать, получать! Как в английском боксе… грубом, почти примитивном, где нельзя извернуться, обойти со спины, ударить ногой.
        Как ни хотел Хэйхатиро с ходу взять реванш, ему необходимо было собрать весомые силы. Броненосные крейсера в эскадренном бою теперь виделись несколько слабым звеном, но это была вынужденная мера, иного решения японский адмирал не видел. «Касуга» выбыл, «Ниссин» получил некоторые повреждения, что уменьшали его боевые возможности. Следовало поставить в линию «Якумо» и, возможно, «Асаму».
        Эти меры требовали времени.
        А время между тем перевалило за полдень.
        Русские целеустремлённо следовали своим курсом.

* * *
        Пожар на «Цесаревиче» был практически потушен. На других судах эскадры, где и были возгорания, справились быстрее, лишь на «Победе» ещё что-то дымило без признаков видимого огня и волнений.
        Витгефт, приняв у командиров кораблей доклады о повреждениях, только удивлялся благоприятным ответам, так как во время боя эффект, чинимый японскими снарядами, выглядел устрашающим.
        Только в «Цесаревич» попало семь снарядов, в «Ретвизан» - чуть больше. Получили по одному - пара «Пересвет» и «Севастополь».
        Неразорвавшийся двенадцатидюймовый вызвал затопления нескольких кормовых отделений у «Полтавы», что никак, однако, не повлияло на ход броненосца, уверенно держащего четырнадцать эскадренных узлов.
        Пройдясь с начальником штаба по кораблю с целью личного осмотра, Вильгельм Карлович непраздно полюбопытствовал:
        - Что вы думаете по столь слабым разрушениям на наших судах?
        - Думаю, что наши воинствующие поэты применяли в большинстве фугасные заряды, кои броню не брали - большой пшик при разрыве, вонючка-шимоза и кучи осколков, а шкуру нашу попортить им не по силам.
        - «Воинствующие поэты»? - с удивлением переспросил Вильгельм Карлович и следом же догадался: - А-а-а, вы имеете в виду их национальные трёхстишья-хокку. Занятно…
        - Мы же, - продолжал Матусевич, - окромя отправленного на дно крейсера (вот уж благое дело!), со слов сигнальщиков - выбили кормовую башню на «Сикисиме». По докладу Эссена, знатно повредили «Ниссин»… и есть у меня подозрения, что и «Микасу». Иначе бы наш желтолицый визави не стал бы отставать и временить с новой дракой.
        Адмирал с тревогой оглянулся в сторону кормы… и дальше, где по горизонту наползали дымы отставшего противника. Отставшего, но преследующего! Что вновь обострило чувство облавы и неизбежности следующего сражения. Прокашлявшись, промолвил:
        - Однако прискорбность того факта, что «японец» стрелял точнее, нежели наши комендоры, неоспорима. Вот и выходят нам боком редкие морские учения.
        На траверзе флагмана следовал «Аскольд», представ во всей избитой «красе». На его палубе продолжали сновать фигурки матросов, убирая провисшие растяжки от потерянной трубы, с гиканьем натягивая порванные, бойко грохоча (было прекрасно слышно) молотками по железу, ставя многочисленные латки.
        И несмотря на все эти ранения, вытянутый худой корпус крейсера, режущий форштевнем и плавными обводами стискивающий его океан, бросался в глаза своей бойцовой стремительностью. Особенно на контрасте с «Цесаревичем», который со своими покатыми лоснящимися боками выглядел, как погрузившаяся в воду туша бегемота, степенно отфыркивающаяся пеной из-под кормы.
        Когда миноносцы и крейсер догнали кильватерный строй и на сигнальных фалах затрепетали флажки, извещающие о победе, от корабля к кораблю прокатилось дружное «ура».
        Флагман немедленно ответил адмиральским флажным: «Приветствую вас с поражением врага, благодарю командиров, а также команды судов, включительно всех младших офицеров и нижних чинов, за проявленное умение и доблесть. Государю будет отправлено прошение на предоставление наград отличившихся».
        С крейсера какой-то бедовый матросик мигом отсемафорил: «рад стараться!», и было видно, что - рады… стараются!
        «Вот барбосы!» - Вильгельм Карлович воодушевлённой странностью почувствовал своё единение с экипажами… приобщение к важному, если не сказать геройскому делу. Вместе с тем, ещё раз поглядев на крейсер, покачал головой:
        - Неужели стоило бросать крейсер в столь неприятно опасную атаку?
        Матусевич неопределённо повёл плечами и постарался развеять сомнения командующего:
        - Елисеев докладывал, что кабы не поддержка «Аскольда», неизвестно, сколько бы вернулось его судёнышек. И вообще удалась бы атака…
        - А ведь если осмыслить, - задумчиво проговорил адмирал, - это новый тактический ход миноносных атак - при поддержке минного же, а и лучше бы хорошо защищенного быстроходного крейсера, выступающего и как контрминоносец, и как огневое, лидирующее и отвлекающее обеспечение. Даже в ночных баталиях. Нет?..
        Начальник штаба поплыл лицом, не найдясь, что сказать, а Витгефт снова оглянулся назад, вскинув бинокль - вражьи дымы никуда не делись. Надеялся увидеть светлое пятно - нагоняющую «Монголию», но тщетно:
        - Задержал японец наше судно Красного Креста. Неужто арестуют?
        На мостике появился вестовой:
        - Ваше превосходительство, в кают-компанию просят. Извольте отобедать…
        - Да-да, - отреагировал адмирал, отгоняя дурные мысли, - пойдёмте, Николай Александрович, подкрепимся, пока есть короткая оказия.
        В кают-компании деловито стучали вилки, ножи.
        Несмотря доставленный урон противнику и малые собственные потери (что, естественно, вызывало оживление, крепя веру в успех), никто не сомневался в скорой новой стычке с неприятелем. А потому жевали усердно, будто принимая топливо и боеприпасы, стараясь побыстрей «заправиться»… Впрочем, с удовольствием не брезгуя вином и негромкими тостами за удачу и победу.
        Вильгельм Карлович как обычно вкушал степенно, молчаливо слушая переговаривающихся офицеров. В конце концов, испросив у сменившегося на вахте флагманского штурмана лейтенанта Азарьева: «Дымы Того по прежнему на северо-западе?» - и получив утвердительный ответ, решил превратить застолье в маленькое короткое совещание штаба.
        - Как, думаете, будут развиваться действия противника, господа?
        - Догонит. Вступит в бой на курсе. Обгонит. Завернёт закорючку свою излюбленную, охватывая голову, - отложив вилку, рублено, словно дожёвывая, изложил свою версию Матусевич.
        - Наши действия? - Оглядел офицеров Витгефт, включая младших, призывая высказаться и их.
        - Придерживаться прежней тактики, нанося возможный ущерб артиллерией, продолжив уклоняться поворотами от противного, - осторожно предложил мичман Эллис.
        - Того уже по второму, третьему кряду разу не проведёшь, теперь морда самурайская будет учитывать наши манёвренные ответы, - засомневался Матусевич, - прежнюю ошибку не допустит.
        - А ежели он просто будет биться строй на строй, в кильватерных линиях?
        - В этом случае, да и в любом, своими четырьмя броненосцами супротив наших шести ему придётся опять поставить крейсера в линию, - вмешался Азарьев, - несмотря на то, что один раз его уже проучили. Проучим ещё…
        - Не может он не воспользоваться преимуществом хода… полезет на охват, - покачал головой Витгефт.
        Услышав семикратный удар судового колокола, адмирал достал из кармашка собственный хронометр, сверив время, и, пробормотав себе «вот уж и день за половину перевалил», выдал громче - для всех:
        - А если японец на сближение пойдёт, поскольку не добился результатов на дистанциях? Не стоит ли нам тогда плавно уклоняться? Дабы уберечь корабли от сильного огневого воздействия, серьёзных повреждений по корпусу и, главное, сохраняя мелкую артиллерию, которая нам понадобится от ночных атак миноносцев. Тем самым дождавшись ночи, мы ложными поворотами и удержанием высокой скорости оторвёмся от неприятеля.
        - Уклоняться - сие будет нежелательно - оттеснит нас с курса… - как можно авторитетней заявил Матусевич, тут же расставив на столе из обеденных принадлежностей примерный ход эскадр, задвигал условными манёврами, - а вот если бы нам навстречу поворотом «вдруг» на два-три румба, таранным… Отвернёт японец, как пить дать.
        Но если не рисковать, следуя генеральным курсом, то разумею, догнавшего нас врага следует встретить, развернувшись на отходе строем фронта, тем самым подвергая неприятеля огнём всех наших кормовых башен. А там как бог положит!
        - На коротких же дистанциях вижу только один плюс, - поёрзав, бросил взгляд на штабиста сомневающийся Витгефт, - господа, вы обратили внимание… хм, заметили, что наши снаряды только булькают всплеском в воду, но не взрываются? И не рикошетируют. В то время как японские дают множество осколков и при ударе вблизи судна.
        - Да-да, - подхватил командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Иванов, - от такого огня имеем раненых матросов, занятых тушением пожаров.
        - Есть мнение… - Вильгельм Карлович снова подумал о поразительной осведомлённости Петербурга и метких предупреждениях Авелана, - есть мнение, что наши снаряды имеют тугое ударное приспособление, заведомо плохо срабатывающее на дальних расстояниях. Так что сближение с неприятелем повысит процент поражения при попаданиях.
        И вдруг недовольно обратился к командиру «Цесаревича»:
        - А вы, Николай Михайлович… не подведут ли рулевые механизмы? Того, в понимании, что мы прорываемся, непременно приложит все усилия и будет давить именно на флагманский корабль!
        А ежели вдруг «Цесаревич» снова потеряет управление? Сие дурно скажется на всей эскадре и может привести к необратимым последствиям!
        В военную косточку подчинение вбито с училищ. И более того! Следование за вожаком заложено в саму суть организации армии, флота, равно как и другой военной структуры, уходя корнями в первобытные времена.
        Подрастерявший авторитет своими заявлениями о несклонности и неумении водить эскадры, контр-адмирал Витгефт после удачно проведённого боя теперь в глазах подчинённых честно набирал его обратно.
        Покрасневший каперанг вскочил, вытянувшись, позабыв о недоеденном, готовый идти проверять-перепроверять лично!
        Милости не последовало (коль вознамерился - иди), но уже менее хмуро командующий вспомнил:
        - И ещё я слышал доклад старшего офицера-артиллериста, что в носовой башне совершенно недостаточная вентиляция во время стрельбы. Постарайтесь, пожалуйста, что-нибудь сделать в этом отношении.
        «Пожалуйста» прозвучало в ледяных тонах.
        Вытянувшееся лицо командира «Цесаревича» выражало: «как можно в море исправить, по сути, заводскую недоработку?»
        - Поручите это дело младшим офицерам и комендорам. Народ у нас смекалистый, чего-нибудь придумают, кроме как постоянно менять прислугу, дабы дать ей отдышаться. Губим матросиков.
        Поиграв в суровость, Вильгельм Карлович, будучи довольно мягким человеком, всё же немного отступил:
        - Простите, Николай Михайлович, но кто как не командир отвечает за вверенное ему судно.
        Дверь за Ивановым закрылась в молчаливом внимании, только лейтенант Азарьев, навёрстывая упущенное, позвякивал ложечкой в кофейной чашке.
        - Итак, - решил подбить итог Витгефт, - боюсь, что в несплаванности эскадры не осилим мы слаженно поворот на противника. Сломаем порядок в кучу малу. Посему будем придерживаться прежней тактики, отклоняясь, но следуя прежним генеральным курсом… даже если с флагманом случится заминка, кою я уже высказал капитану первого ранга Иванову. Сие всенепременно передать по всем кораблям эскадры. Крейсерам и миноносцам, как уже ранее, переходить на правый либо левый борт от броненосцев, под защиту.
        Предложение развернуться строем фронта также отвергаю - мало того что скорость хода опустим, так ещё и вовремя последним моментом не успеем перестроиться в кильватер, коль неприятель охватит фланг. Впрочем… Эссен и Успенский сумели показать вполне удачное оперативное взаимодействие силами двух своих тихоходов. Поставим их в хвост крейсерам…
        - Но тогда первыми под огнём окажутся откровенно слабые «Пересвет» и «Победа», - весьма бестактно перебил командующего Матусевич.
        - Ненадолго, Николай Александрович, ненадолго. Как только Того откроет огонь по нашим «концевым», «Севастополь» и «Полтава» займут своё место в строю и полноценно вступят в бой.

* * *
        Когда-то, в своей кадетской молодости Хэйхатиро Того считал, что если собрать воедино японский дух и механические достижения Запада, можно достичь любых победных вершин.
        В науке крылась необузданная сила. Однако учёные редко давали быстрые ответы, требуя новых данных, исследований и знаний.
        Японский мистицизм открывал глаза на все секреты мира.
        И всё то время… все годы, особенно те, что прошли в странах западных варваров, только укрепляли в нём убеждение в преимуществе восточного подхода. Преимущество магии японского духа.
        Допуская, что логика… человеческая логика она одна - одна на всех, он никогда не забывал прислушиваться к тем исключительным знакам и намёкам, которые подают боги.
        И опять, как привык ещё с юношеских лет, Хэйхатиро снова обращался к самой сущности понятия «судьба»… В сложные для себя минуты, часы, сам того не желая, строил просветлённые и туманно-претенциозные диалоги, помогавшие ему если не принять правильное решение, не избежать каких-то ошибок, но верить, что это наименьшие из возможных в данной ситуации бед.
        В этот раз он будто что-то упустил - вырванный из сна, из давно забытого состояния покоя и постоянного тревожного ожидания, в неизменности и изменчивости ситуаций, едва припоминая собственный выдуманный диалог, что возник в его голове на той короткой грани между пробуждением и сном.
        Этот день начался ещё затемно - вестовой растормошил его с донесением, доставленным китайской джонкой: «Сегодня утром русские выходят».
        Пробуждение было тяжёлым, и только звенящим отголоском звучали в голове молчаливые вопросы к Великой Богине. А та, вуалируясь мягкостью белокожей гейши, играла в снисходительные иронические ответы:
        - Да!.. - Улыбалась.
        - Именно поэтому… - Смеялась.
        - Конечно!.. - Хохотала.
        Вот только не успев ухватить эту призрачную периферию сна, ему становилось совершенно непонятно - что «да», что «поэтому», что в конечном итоге «конечно»!
        Ещё два месяца… месяц назад командующий Объединённым флотом был уверен, что его путь ведёт к победному концу, тайно гордясь, что желание и стремление что-то доказать «учителям» было похоронено во внутреннем духовном превосходстве и гордости.
        А их покровительственные намёки «не оставить дело без своего присмотра», подкрепленные весомо выжидающей эскадрой в Вэйхайвэе, скорее порождали лишь невнятное чувство унижения, нежели давали сумеречную гарантию благоприятного исхода всей этой рискованной войны с мощной европейской державой. Если вообще верить во всю их хитрую дипломатическую полуложь.
        Месяц назад что-то изменилось, надломилось в ткани бытия и времени - он внутренним восприятием почувствовал деформации и треск разрываемых нитей в судьбах отдельных людей и целых стран.
        И сейчас в погоне за противником Хэйхатиро не покидало ощущение, что это не он, а они - это их корабли надвигаются кормой вперёд с неторопливой двухузловой неумолимостью, и к кому будет применимо слово «рок», в самом трагическом контексте, ещё не решилось.

* * *
        Крылья мостиков «Микасы», протянувшись по всей ширине корпуса, позволяют едва ли не заглядывать за борта. Фигура адмирала привычным столбиком замерла на левой стороне… с приличествующим окружением штабных офицеров, вестовых, сигнальщиков.
        Командующий Объединённым флотом, всем своим видом выражая невозмутимость и целеустремлённость - в прямой осанке и взгляде на медленно растущие в сетке бинокля абрисы кораблей противника, лишь слегка подёргивал бородкой, кивая на доклад младшего флаг-офицера, явившегося с дешифровкой телеграммы по «Касуге».
        - … Повреждение носовой кочегарки и машины, пробоины в носовой оконечности с затоплениями, приведшие к невозможности поддерживать необходимый ход, что усугубило…
        Доклад всё тёк, а командующий принимал, осмысливал данность: «Слабозащищённая оконечность крейсера на двенадцатидюймовые попадания, естественно, не рассчитана… что в итоге в цепи событий привело к его гибели».
        - … Артиллерия перед вражеской минной атакой частично была выбита, включая бездействующие башни главного калибра, - продолжал лейтенант, - основные разрушения нанесены снарядами диаметром не меньше чем в двести пятьдесят четыре миллиметра. Спасти удалось двести двадцать семь членов экипажа, включая одиннадцать офицеров…
        «Вот так - почти триста японских моряков отправились на дно… послушать, о чём поют рыбы», - мелькнул в голове совершенно бесстрастный подсчёт, непроизвольно сдобренный скорбной поэтичностью.
        И только сейчас адмирал увидел стоящего в паре шагов британского советника.
        «Много ли он успел услышать? Не очень-то приятно расписываться в собственных неудачах».
        Хэйхатиро не удержался, чтобы болезненно не поморщиться.
        Сэр Уильям Пэкинхем, находясь на эскадре при адмирале монитором и советником, на время боя, не снисходя до формальности и комментариев своих поступков, спустился в рубку… что, впрочем, не давало повода обвинять его в несмелости. Сейчас же он, в боевую паузу, снова взошёл на мостик, строча в своём блокноте вслед за изложением фактов.
        «Англичане тренируются и получают опыт за счет наших потерь, - не без неприязни подумал Того о союзниках… и оправдал: - Спору нет - их интересует, как себя показали корабли британской постройки и какова разрушающая сила русских снарядов. Вплоть до того, насколько крепки „итальянцы“ против двух полноценных броненосцев».
        - … Враг потерял два минных быстроходных судна, - между тем следовал тексту докладной телеграммы офицер, - госпитальный пароход после снятия с его борта комбатантов (кроме четырёх тяжелораненых) отпущен.
        Того мысленно фыркнул… пренебрежительно и будто ощутив на языке кислое: «Жалкая маленькая месть за целый крейсер. За подобные мелочи Катаока мог бы и не отчитываться. Имея конкретный приказ, несложный в исполнении».
        Лейтенант уже зачитывал следующую сводку - собранные и обобщённые видимые повреждения у противника… многие из разряда «предположительных», по вполне понятному желанию выдаваемые за «действительные», и потому Хэйхатиро слушал вполуха, больше концентрируя внимание на реальной вражеской эскадре, заметив там какие-то движения…
        И поднял руку, призывая лейтенанта помолчать…
        Адмирал до рези, до брызнувших слёзных капелек в глазах всматривался в бинокль, затем потребовал у адъютанта более мощную зрительную трубу.
        Нет! Русские не изменили эскадренное построение, лишь концевые броненосцы - те, что расстреляли «Касугу», перешли на траверз впередиидущим мателотам, фактически встав в хвост к лёгкому отряду.
        - Они убирают их из линии! - воскликнул адъютант, высказывая ту мысль, что возникла у большинства из наблюдавших за русскими. - В бою с «Касугой» и в последней стычке нам удалось основательно повредить их! Это самое очевидное.
        «Так ли это?» - До сего момента Того раздирали сомнения! «Желаемое» и «действительное»?!
        Почему-то он рассчитывал на более явные результаты огневого воздействия, при лучшей меткости своих комендоров.
        Русские броненосцы хорошо покрывались шапками разрывов от попадания японских снарядов, не менее замечательно горели, однако это никак не сказалось на их ходе и практически никак на средней скорострельности.
        В ответ…
        Когда и какой калибр прилетал в ответ, Того узнавал по звуку, чувствуя удары в корпус… ощутив, как тычок в основание надстройки, добежав по соединениям железных конструкций, ударил настилом мостика в подошвы ботинок, потряхивая внутренности живота.
        «Внутренности живота, ждущие своего благородного сэппуку», - произнеся мысленно подобное, Хэйхатиро удивился - это прозвучало, пожалуй, слишком по-западному.
        В конце концов, он даже был готов отпустить русскую эскадру - влиять на основной район боевых действий, привязанный к обречённому Порт-Артуру из далёкого Владивостока, было откровенно затруднительно.
        Сохранить свои корабли японский адмирал желал не менее его русских оппонентов, и потерянный корабль как-то не добавлял оптимизма… докладные о полученных повреждениях остальных судов тоже. Слишком дорогое это удовольствие - иметь полноценную боевую эскадру.
        Вот только недавний разговор с сэром Уильямом, который недвусмысленно выразил пожелания союзников-кредиторов и «учителей» из адмиралтейства на Темзе, толкал его к грубому столкновению вместо тонкой тактической игры.
        Хэйхатиро бросил короткий взгляд в сторону, где стоял дылда-англичанин. Возвышаясь над всеми японцами, он казался ещё более надменным и чопорным, что и без того было присуще всем альбионцам.
        Несмотря на видимые почти приятельские отношения с британским посланником, в общем восприятии адмирал не делал разницы между ним и остальными белыми варварами. И где-то в глубине души верил, что настанет день, когда «ученики» достойно ответят «учителям», сойдясь в бою.
        «Только, наверное, это буду уже не я, - промелькнуло в адмиральской голове, не имея в виду чего-то фатального - просто возраст, просто - время! И неожиданно снова почувствовал, как призраком сэппуку заныло в животе, - или это виноват сливовый соус, что был подан на обед?»
        Возвращая оптику к глазам, он снова стыковал «желаемое» и «действительное», предполагая в двух броненосцах «подранков».
        «Иначе зачем их уводить из боевой линии? Очевидная логика тактики предполагала бы перестроение всей броненосной колонны русских… например, уступом».
        «Якумо» уже занял своё место, пристроившись вслед за «Сикисимой», потеснив пострадавший «Ниссин».
        А вот «Асама» всё ещё оставался на северных румбах и не поспевал встать в строй.
        «Однако далее медлить с атакой нельзя, - не оборачиваясь к подчинённым, Того жестом приказал увеличить ход. - Медлить с атакой - только приближать время, когда солнце уйдёт за горизонт. И русские уйдут… воспользовавшись покровом ночи. Уйдут, несмотря на самый реальный (как он считал) ночной боевой инструмент - многочисленные японские миноносцы».

* * *
        Ближе к пяти часам пополудни эскадры находились примерно в пятидесяти милях от восточной оконечности полуострова Шантунг.
        Впереди лежало Жёлтое море.
        Цепочка японских кораблей заходила с правой раковины русских.
        «Микаса» рвался нависнуть на траверс «концевого» вражеской колонны, опознанного как броненосец «Пересвет» и младший флагман неприятельской эскадры.
        Орудия молчали.
        Того распорядился пока не открывать огонь, боясь спугнуть противника на преждевременное уклонение и маневрирование, намереваясь догнать русских, став на параллели вровень со вторым концевым судном в колонне (судя по всему, броненосцем «Победа»), и уж тогда по ходу движения обрушить на врага башенные и бортовые залпы.
        Британский подданный, господин Пэкинхем, ссылаясь на свои проверенные источники, снова забубнил, что эти два «систершипс» несколько уязвимей остальных русских броненосцев, перечисляя слабые места…
        Японский командующий вежливо кивал - всё это он уже слышал и не однократно.
        Ими займутся последующие мателоты.
        Цель - «Цесаревич», на котором держит флаг Витгефт.

* * *
        Пространство боя сужалось!
        Если взглянуть на происходящее с высоты птичьего полёта - шальным глазом воображаемой чайки…
        Или цифровым… с уплывшего в арктические широты беспилотника (кто из сражавшихся ныне помыслил бы о таком)…
        Или потом при «разборе полётов» суровыми начальственными взглядами следственной комиссии министерства - на исчерченные линиями и пунктирами движения отрядов…
        Было бы видно, что картина боя окончательно приобрела классическую конфигурацию травли.
        Убегающие и догоняющие!
        Одни рвутся в атаку, другие лишь отбиваются!
        Как там на той же комиссии было (будет… и будет ли?) сказано: «Эскадра не сражалась, а терпела бой».
        Из Артура - без веры, от отчаяния… отчаявшись, но веря!
        И всё же с облегчением: «и наконец… и слава богу!»
        Потом воспряв: «Да нешто, братцы… да мы японца… не так уж страшен чёрт и одного уж утопили».
        Тогда как души жёлтые напротив уверенность сменили на сомнения… и снова на решимость. В этой решимости - отчаяние целой нации, стеснённой в границах берегов и традиций…
        «Тенно Хэйка Банзай!»
        Росло, теперь накапливаясь наново, напряжение, кусая губы до крови, водя желваками… глотая, сплёвывая тягучим ожиданием.
        Сближались, сходились две эскадры… замирая кровью в жилах, бросая в кровь адреналином.
        И назревало пониманием, что серьёзной будет драка… наверное, наверняка на выбывание!

* * *
        Уже после полудня обдувало, посвистывало «умеренным», волнуя море до четырёх-пяти баллов.
        Стотридцатиметровая туша японского флагмана испытывала мерную продольную качку, иногда ловя отдельную волну, бодая, подбрасывая на полубак брызги, достававшие до мостика.
        Дальномерный пост выдал очередное показание дистанции:
        - До «концевого» русского тридцать два с половиной кабельтовых!
        Башни-орудия ворочались, но не стреляли.
        Противник тоже шёл молча.
        Несмотря на высокий надводный борт «Пересвета», горбатящийся до кормового мостика, резкое снижение профиля к ютовой части создавало иллюзию, будто броненосец присел на корму, прижался к поверхности моря, изготовившись к бою.
        Того видел, как на нём поднялись стеньговые Андреевские флаги, едва уловимо ползли на нужные возвышения стволы орудий.
        Носовая башня извернулась на борт под наибольшим возможным углом назад, асинхронно двигая стволами, словно шевелящий усами жук, взяв на прицел непосредственно «Микасу».
        «Будто бы лично меня», - немного с усмешкой подумал Хэйхатиро.
        В этот момент гайдзины ударили - орудия их кормовой башни, направленные куда-то за корму «Микасы», без пристрелки, дуплетом выкинули вспышкой грязно-жёлтый клок дыма.
        Докатился прерывистый раскат.
        Снаряды-«чемоданы» зачастую почти видимы, провисая чёрными точками на полубаллистике… но только не в бинокль - в оптику за ними не уследить, и Того просто скосился назад, ожидая результат. И удивился, увидев неожиданно близкие падения у «Фудзи», накрывшие бак корабля брызгами осевших всплесков.
        Отвлёкшись, адмирал пропустил момент выстрелов по «Микасе», даже не вздрогнувшему, проглотившему сразу два попадания куда-то в борт, - только белые дымы колыхнулись в районе каземата, тут же унесённые ветром.
        - Попадания средним калибром! - донёсся надрывный голос флаг-офицера.
        Следующими летели десятидюймовые, прошелестев выше, казалось, что совсем рядом, лишь смертельным дуновением коснувшись щеки адмирала, шлёпнувшись фонтанами за правым бoртом.
        Старший артиллерийский офицер японского флагмана отдал приказ на открытие огня самостоятельно.
        Бой начался.
        Теперь рёв собственных залпов заглушил все иные звуки. На грани понимания Того услышал торопливое предложение сэра Уильяма последовать в более безопасную рубку и даже что-то ответил ему, пытаясь перекричать рявкнувшие носовые орудия.
        Англичанин отрицательное дёргание головой понял правильно и с гордым носом кверху удалился вниз.
        Того тут же о нём забыл, напряжённо выискивая прорехи в дыму своих же орудий, ожидая, когда можно будет рассмотреть результаты огня.
        А как только в паузе между залпами пороховые клубы рассеялись, с мостика «Микасы» к очередному досадному удивлению увидели, как отстоящие навскидку в десять-двенадцать кабельтовых на траверзе русского кильватера якобы повреждённые броненосцы хватко покатились вправо, норовя занять своё прежнее место в колонне.
        Манёвр выполнялся почти идеально - попеременно паля башенными залпами, «Севастополь» и «Полтава» споро и одновременно величаво вписывались в кильватерную линию… даже не «просев», соблюдая эскадренную дистанцию между собой и впередиидущими.
        Был ли этот незатейливый ход Витгефта удачным? Да чёрт его знает!
        Наверное, на мостике «Микасы» вполне бы и оценили разом изменившееся рассредоточение огня в некой выгоде для противника, и некоторое снижение давления на «пересветы».
        Всё это уже было отмечено промежду прочим… Того только отмахнулся!
        Главной целью ему виделся флагманский корабль противника - чтобы свалить врага, надо его обезглавить, а потому «ход полный»! Продолжать, продолжать опережение русской колонны.
        Единственное, что неприятным беспокойством теребило и раздражало японского адмирала - эта парочка громил, уже вкусив «лёгкой крови», в итоге снова окажется против броненосных крейсеров.
        Обе эскадры развили максимальную скорострельность. Попадания следовали одно за другим!
        В десятках всплесков от недолётов, получая своё, русские корабли окутывались шапками разрывов - слетали стеньги, волочился дым, сразу же занимались пожары!
        Однако Того уже не питал иллюзий - возгорания тушили, замолкшие орудия вскоре снова начинали «грызть» его корабли.
        Подняв ход до пятнадцати узлов, довернув на два румба вправо, Витгефт по-прежнему сохранял выгодный сектор обстрела. А уже через полчаса эскадры бились на дистанции двадцать два кабельтовых, на плавно сходящихся курсах.
        В то время как японские головные корабли вели концентрированный огонь по «Цесаревичу»… да ещё основательно перепадало «Пересвету», поскольку на нём развевался флаг Ухтомского, сам «Микаса» оказался под жесточайшим обстрелом практически всей русской линии.
        В течение тридцати минут в японский флагман встряло более двадцати разнокалиберных снарядов, где пробивая рваные дыры, не детонировав, где оставляя палевые сажей отметины, где штатно и безжалостно куроча, ломая, убивая…
        Обе башни «Микасы» были уже не в состоянии вести положенный огонь! Носовая и вовсе прекратила свой «вечный маятник» - вверх-вниз[5 - На «Микасе» для перезарядки орудий главного калибра требовалось опускать стволы на уровень +5 градусов.].
        Доклады боевых постов… и «добегавшие» сообщения с других кораблей эскадры только подтверждали, что он (Хэйхатиро) что-то делает не так!
        «Что-то не так, да падут на головы гайдзинов демоны!»
        Сам Того - стекающие по лицу и куцей бородке капли, в мокром истрёпанном осколками мундире, шипящий на неловкого санитара, что спешно наматывал проступающий кровью бинт… за спиной услужливый матрос со сбитой адмиральской фуражкой. Для самого Того всё - сотрясаемый взрывами корабль, слепые визгливые осколки, стылые брызги накрытий, пульсирующая боль, в конце концов… Всё это подводило к мысли, что ещё час такой бойни, и он будет вынужден выводить истрёпанные корабли, признав поражение!
        В щёлочках… в чёрных угольках адмиральских глаз дотухали всполохи залпов, расплываясь в неоправданных надеждах и последних доводах.
        Нахождение в удобной наблюдательной позиции и весь его опыт всё-таки позволял усмотреть, что интенсивность стрельбы упала не только на японской эскадре. И оставалось только верить, что враг не в лучшем состоянии.
        Оттолкнув едва закончившего санитара…
        «Микаса» почему-то кренится, уходя из-под ног… Что это?! Ах! Нет! Это не очередная пробоина под ватерлинию и тонны принятой воды… что-то временное с управлением - серый мастодонт возвращается на прежний курс, качнув в другую сторону.
        Снова отцепившись от подставившего плечо санитара, переступая через окровавленные тела и зловещие лужи, командующий ухватился за леерный поручень, всматриваясь… Ставя себе условную черту, границу, зарубку - до которой…
        До которой ещё столько-то времени - получасье? Больше?
        До которой столько-то оборотов винтов и накрученных миль - к исходу?
        Ещё столько-то залпов… снарядов - отправленных (метко?) и ответных… полученных.
        И если, демон их всех забери, врагу по силам сохранить боевой порядок и курс…
        И если будет продолжать отвечать огнём на огонь…
        То всё!
        К чёрту эту черту перейдя - выходить из боя… уводить избитые броненосцы в Курэ, в Сасэбо! На ремонт наскоро - успеть к появлению Рожественского… и капитально к приходу Небогатова.
        Отмеряющий свою незримую, условную грань… Сам на грани - дёргающей болью в осколочной ране и подкатывающей тошноте, командующий Объединённым флотом не знал, на каком пределе всё держалось…
        Да и на русских кораблях не догадывались.

* * *
        Русская колонна шла едва ли не по линеечке, никак не маневрируя. Японцы пристрелялись, обильно пятная корабли фугасами.
        Как желал Того, «Цесаревичу» неизменно доставалось, то и дело получая с кормовых углов. Снаряды не пробивали броню, но сотрясения и осколки делали своё дело, нарушив механизацию, вынудив башни кормового плутонга перейти на ручное управление.
        А тем временем история продолжала отрабатывать свой, правда изрядно подпорченный, сценарий.
        Хронометры перевалили за шестой час, когда 305-миллиметровый снаряд, ударивший в фок-мачту, прошёлся осколочно-огненной метлой по мостику русского флагмана.
        Мостик был пуст, но!..
        Контр-адмирал Витгефт, в силу того, что противник пошёл на обострение и эскадра терпела сильный огонь, видел необходимость манёвра. Требовалась быстрая оценка обстановки, а обзор с рубки был весьма плох.
        Не обращая внимания на едва ли не хватающих его за руки штабных, командующий решительно вышел на нижний мостик. Там его и сшибло взрывной волной. И вовсе скинуло бы вниз, не зацепись он за ограждение… обдатый шимозным жаром, окровавленный, беспомощный, но живой!
        Подхватили, понесли… осторожно, потом спеша, ибо время шло на минуты, секунды… в лазарет. Донесут ли?
        Следом вели на подгибающихся ногах Матусевича - тому тоже «посчастливилось».
        Поспешив вслед за командующим с намерением, несмотря ни на что, затащить упрямца-адмирала обратно: «Не бравируйте без нужды, Вильгельм Карлович!», начальник штаба по слепой случайности поймал свой осколок.
        Управление вынужденно принял капитан 1-го ранга Иванов, приказавший не оповещать по эскадре о выбывших адмиралах, понимая, что именно сейчас эскадра нуждается в «ведомом» и смена командующих повлечёт к смятению и бестолковости.
        Вот только совершать какие-либо эволюции строя поостерёгся, несмотря на предложение штабных.
        Эскадра продолжала идти прежним курсом, паля по всей возможности, подвергаясь ответному огню.

* * *
        К исходу шестого часа на иных кораблях на вид живого места не было. Флагманы («Цесаревич» и «Пересвет») порой совершенно пропадали в клубах бурого, чёрного дыма… шимоза иногда подкрашивала картину зеленоватым… ядовитым.
        А сквозь завесу гари пробивались всполохи ответных выстрелов, попаданий-разрывов, огненные языки пожаров… Летели куроченные обломки - всё, до чего могли достать фугасы: железо надстроек, дерево шлюпок, обшивка труб, дефлекторы вентиляторов, части рангоута, листы и стальные тросы дополнительного блиндирования, которые, кстати, честно «отрабатывали» своё предназначение.
        Постепенно (когда и наскоро что-то удавалось починить) выходила из строя артиллерия.
        Правый борт «Ретвизана» отстреливался лишь парой двенадцати- и шестидюймовок.
        На «Победе» замолкли одно 254-миллиметровое и три 152-миллиметровых орудия.
        «Пересвет», которому основательно доставалось, на время прекратил огонь носовой башней, а средний калибр на стреляющий борт совсем заткнулся… Под градом беспощадных осколков комендоры, матросы кувалдами и матом пытались хоть что-то привести в годность.
        Артиллерия «Севастополя» практически не пострадала, тогда как огневая мощь «Полтавы» убыла на треть.
        После поднятия эскадренного хода до пятнадцати узлов (впоследствии сниженного на полтора узла) эта парочка начала отставать, поначалу собрав на себя огонь сразу пяти кораблей противника.
        Однако Того рвался обойти вражеский строй, и вскоре два концевых броненосца русской колонны сцепились с хвостом японской. Это привело к тому, что «Ниссин», схлопотав подряд три разнокалиберных снаряда, дымящий грудой железа на месте кормового мостика, на время покинул строй, ускользая из-под накрытий. Вынужден был, «поёживаясь», вилять на курсе «Якумо», которому пришлось терпеть всю мощь кормовых ракурсов «Севастополя». А сунувшийся было с северных румбов «Асама», напоровшись на залпы доселе не обстреливаемых левых бортов «концевых» русских, поспешил отвернуть. Потянув за собой шлейф дыма, «герой Чемульпо» теперь боязливо огибал побоище, норовя в итоге пристроиться в строй кильватера первого отряда.
        Что касается главных броненосных сил Того, то и тут 1-я Тихоокеанская не осталась в долгу. Более того, по ошибке японского адмирала именно «Микаса» пострадал больше всего, по мере опережения последовательно подставляясь под огонь всей русской колонны.
        Самому же Хэйхатиро чертовски везло - снаряд большого калибра, разорвавшись на переднем мостике, разметал окружение адмирала, оставив самого с небольшим ранением.
        Но уже молчали обе башни главного калибра, покрытые копотью и оспинами попаданий… даже не ворочались.
        Да и бортовые казематы «Микасы», что ранее вызывали нарекания по защищённости, «выдохлись» до едва ли не единственной уцелевшей палящей шестидюймовке.
        В целом распределение огня «шесть на шесть» давало свои положительные результаты - ни один из японских кораблей не избежал ответного огня. Ни один не вёл стрельбу в тепличных условиях «необстреливаемого».
        Ко всему японская шимоза «подыгрывала» за русских - помимо повреждений от вражеских снарядов имелся ущерб от собственных. У «Сикисимы» носовая башня красовалась огрызком одного орудия из-за детонировавшего в стволе снаряда. «Асахи» мог похвастаться сразу двумя обрубками на корме.
        В общей сложности японцы лишились более трети своих орудий, в том числе и главного калибра. Имелись и другие повреждения, включая пробоины ниже ватерлинии… Впрочем, с вполне переносимыми затоплениями.
        Тем не менее Того полагал ситуацию если не критической, то близкой к тому… или мягче - патовой.
        Дальше будет надрывное «перетягивание каната».
        Без явного результата. С тяжёлыми последствиями.
        - С далеко идущими последствиями, - безрадостно подчеркнул адмирал, не обращаясь ни к кому - для себя, - гайдзины укрылись в своих бронированных коробках, и ни пробить эту крепость, ни вытащить их из щелей не представляется возможным.
        Понимал, что лукавит, опуская тот момент, что и моряки микадо, пожалуй, кроме него, части офицеров и пожарных партий, в основном без нужды на палубу не высовывались (о людских потерях адмирала не информировали… не до того).
        Глядя на чужие корабли, сравнивая, даже издалека в бинокль, неизменно казалось, что они терпят больше от огня, нежели свои. Однако тонуть ни один из них не собирался. Даже затоплений особых - кренов или дифферентов - у противника не замечалось.
        «Впрочем, как и по японской эскадре, - признал Того, - будет сэру Уильяму материал для отчёта в Адмиралтейство и пища для размышлений. Современные мощные корабли оказались крепче, чем сила оружия, которое они несут. По крайней мере, артиллерийское. Вопрос - как действовать дальше?»
        Ринуться на сближение, вынудить отвернуть, выбив, выведя что-то из вражеского строя, а возможно и утопив, вплоть до тарана, ценой гибели или серьёзных повреждений своих кораблей (что наверняка случится), Хэйхатиро считал неприемлемым.
        Сравнивая на перспективу, Того находил за русских единственный весомый аргумент - у них был резерв на Балтике.
        У Японии - лучшая материальная база для починки судов в портах метрополии и…
        «И прозрачные обещания британцев», - напоминание о возможной помощи англичан скорей укололо, нежели успокоило.
        Японский командующий терялся в выборе:
        «Совершить ещё попытку в ранее выбранной тактике маневрирования с охватом „головы“ русских?
        Тактике далеко не безупречной в исполнении, надо сказать. Или продолжать кильватерный бой и ожидать… чего?»

* * *
        …Отступая в метафизику.
        Японский адмирал уже перешагнул ту свою условную границу, после которой собирался отворачивать, признав тактическое поражение. Однако тянул, тянул, ожидая чего-то, оглядываясь первобытным мистическим чутьём на смутное воспоминание из сна - ночную подсказку… Намёк на некую предопределённость и стечение обстоятельств.
        Взывал ли Того к богам, к Аматерасу? Слышала ли его эта древняя желтолицая дама?
        Или… если уж заговорили о какой-то предопределённости, то тут, пожалуй, стоит вспомнить о более узкоспециализированном божестве, что подвязалось именно на «неотвратимости».
        Вот и отстукивали метрономом, били набатным колоколом и тихими ходиками хроночасы Ананки-неизбежности, норовящей свести игру к старым правилам. Иначе чего бы ей прямоносой[6 - Ананке (Ананка) относится к пантеону греческих богов. Греческие носы даже с точки зрения европейцев имеют характерные черты.] тут в этих далях вообще делать.
        Однако чего-то хмурилась гордая гречанка, в непонимании щуря глаза (уж не япона ли всё же мама?), подмечая - что-то идёт не по её мерилам, обходя её божественную компетенцию.
        А «телега истории» (уместна ли такая аллегория на море) карабкалась, скрипя несмазанными осями, виляя шатанием, по чуть-чуть, понемножку… норовя выбиться из накатанной исторической канвы… канавы и проложить новую колею.
        И кто же там такие строптивцы, что полагают… Располагают?
        Неужели вызов греческой богине?! Или самому Творцу?!
        Да, где он, тот Творец…
        Как и где они - Ананка или Аматерасу?
        Ушли пристрелочным шестидюймовым в «молоко» - мимо.
        Без оглядки.
        Без интереса - разбирайтесь-де сами.
        Неужели сами?!
        Или нет? Или нет, и как говорится, человек полагает, а кое-кто располагает?
        Что ж, долой мистику, вернёмся к железу и плоти.
        Или к закону больших чисел?

* * *
        К исходу шестого часа некоторое тактическое преимущество 1-й Тихоокеанской было утрачено - японская колонна: «Микаса» обогнал по траверсу русский флагман, его практически уже обошёл и следующий «Асахи». Накатывал «Фудзи»…
        Капитан 1-го ранга Иванов, понимая всю лёгшую на него ответственность, прислушиваясь к рекомендациям штабных офицеров, приказал переложить руль, имея целью короткое уклонение «лево на борт».
        «Цесаревич» уже начал плавно реагировать, когда в просвет боевой рубки, разметав лохмотьями дополнительное блиндирование, ворвался огненный и осколочный шквал разорвавшегося снаряда!
        Ударило вспышкой, повалив всех, кто был, на пол!
        Очумелые звоном в голове, не замечая в шоке боли… кто мог, шевелясь, поднимался на ноги, шатаясь, падая…
        Кто стонал не в силах, ворочаясь… Кто молчал уже навсегда безвольным телом…
        Привод рулевого управления оказался заклинен, повалив броненосец в крен на циркуляции…
        На циркуляции до момента, пока в железных недрах, боевых постах кому положено не сообразили, что «команды не поступают… запросы без ответа»!
        До скачущих и таких тягучих минут, пока добравшийся до опалённой рубки старший офицер не принял командование… Пока не перевели управление на центральный пост, где имелся рабочий машинный телеграф, но ни черта не было видно по окружающей обстановке… И когда выяснилось, что с рулевым управлением опять какая-то чертовщина.
        Оказалось, что курс держать удаётся лишь машинами!
        И всего этого не произошло… Флагман продолжал выписывать циркуляцию, вводя в заблуждение мателоты, командиры которых посчитали, что Витгефт предпринял «новый маневр»… «кардинальный манёвр»…
        … пока не пришло понимание…
        - Чёрт побери! Господи! Кажется, «Цесаревич» потерял управление!
        И кто-то:
        - Да ведь командующий не раз талдычил об этом перед боем!
        Может, поэтому не было никакой лишней сумятицы. Оценка ситуации среди командиров, офицеров - здравая! Действия - целесообразны.
        Но… раздрай был неизбежен!
        Было дёрнулся, потянулся вслед за флагманом «Ретвизан», но его командир каперанг Шенснович возвращает броненосец на прежний курс! Тоже вспомнив настойчивое витгефтовское: «…если флагман потеряет управление, сохранять строй!»
        С теми же мыслями в рубке «Победы» внимательно и последовательно держали в кильватер «Ретвизану». Всё ждали, когда вице-адмирал Ухтомский на «Пересвете» оценит ситуацию и примет командование на себя:
        - Следить за младшим флагманом!
        А тот ждал, что вот сейчас «вожак» оправится, вернётся в строй, что управление эскадрой восстановится… само собой.
        На «Цесаревиче»… на нём что-то пытались сделать, отрабатывая машинами! Но всё что смогли - довершив разворот, двинули в обратном направлении.
        Бронированный «пузан» (а из-за этой своей особенности и без того валкий) шёл вдоль строя, виляя как пьяный, наводя шороху на всю эскадру. Отпрянула «Победа» во избежание столкновения. Резко сбавил ход, травя пар, «Пересвет», уклоняясь вправо.
        Командир «Севастополя» Николай Оттович Эссен и вовсе решил: коль строй нарушился и ситуация неясна, и противник вот-вот воспользуется неразберихой… неразбериху надо внести в стан врага, атаковав, а там… дай бог, кривая вывезет!
        «Севастополь» тоже повернул вправо - на сближение, продолжая палить по «концевым» японцев.
        Чуть отстающая «Полтава» репетовала манёвр, поддерживая огнём.
        Впрочем, пальба ни на минуту не утихала ни на одной из сторон. Там…
        …Там шестидюймовый пробил борт «Якумо» под фок-мачтой на уровне ватерлинии, круша скос, переборку, разорвавшись в машинном отделении.
        …Там второй подряд удар чего-то крупнокалиберного в броневой пояс «Сикисимы» вызвал течь и фильтрацию воды в кормовых отсеках.
        …Там, на «Цесаревиче» было не до того! Там, наконец, выбрасывают сигнал: «Адмирал передаёт командование младшему флагману!» Пытаются обуздать непослушное судно. Пытаются влиться в строй… получается не ахти!
        С незатухающими пожарами, кренясь, броненосец выписывает новый коордонат, по дуге прорезав строй эскадры, проходя по корме «Севастополя».
        Сигнал о передаче командования на «Пересвете» принимают, репетуя приём полномочий: «Следовать за мной», но его сигнальные флаги по эскадре не распознают, не разбирают!
        Раздрай был неизбежен!

* * *
        Того понял - дождался! Сразу поверил - это оно!
        Восторжествовал, почувствовав, как кровь приливает к лицу и… озадачился - что?
        Что происходит?
        Русский флагман потерял управление?! Очевидно!
        Повреждён и уступает место мателоту?! Скорей всего!
        Или вообще - Витгефт отказался от прорыва, уводя эскадру обратно?
        Но почему ж остальные… куда их к демонам несёт - остальных?
        Стиснув крепче бинокль, будто выжимая из него большую кратность, Хэйхатиро пытался отследить и хоть что-то понять в том намечающемся эволюционном хаосе, что медленно постигал эскадру противника.
        Главный фигурант и цель - «Цесаревич», выписав разворот, вышел из-под огня, повернув назад.
        Часть русской колонны неправильным строем фронта приняла на зюйд, словно нацелившись наперерез «концевым» японского отряда, а там слабое звено - крейсера.
        В то время как ставший «головным»… «Ретвизан» (всплыла подсказка) продолжал движение прежним курсом.
        «Микаса» уже склонялся к северу, увлекая за собой остальные корабли в охват русских. Того видел - противник всё-таки подставился, смешавшись!
        Видел хорошую возможность - срезать угол, сокращая дистанцию до пятнадцати кабельтовых, и бить! Почти в упор, продольно, бегло.
        «Было бы чем», - всплыло ещё одно напоминание… неприятное - о потерях в артиллерии.
        Уже час как не закладывало, не звенело в ушах от залпов носовых орудий главного калибра «Микасы». Громыхало только с бортового каземата.
        Уже хотел отдать приказ: «Последовательный поворот…»
        Громыхнуло ответным от русских, судя по силе шестидюймовым где-то в районе машинного отделения, выбросив белое, быстро рассосавшееся облако пара.
        На что лишь раздражённо повёл плечом, уже открыл рот - приказать «последовательный поворот…» и… замешкался, успокаивая себя двумя долгими вдохами-выдохами, возвращая трезвость мысли.
        Не мог командующий Объединённым флотом позволить себе поддаваться азарту и непродуманному риску.
        Адреналиновое отрезвление вернуло чувствительность, и Хэйхатиро поморщился, прекращая судорожный нажим на полированную поверхность бинокля. Шепча проклятья и снова морщась, трогая запястье… бинт, из-под которого подёргивало болью.
        От этих осторожно-нервных прикосновений делалось ещё больнее - злило, злость находила выход удовлетворением, когда серые, местами окутанные дымом силуэты вражеских кораблей красились вспышками попаданий. Там…
        …Там снаряд попал в кожух кормовой трубы «Севастополя», повредив часть паропроводных труб, выведя из работы одну из кочегарок. Ход броненосца упал до шести узлов.
        …Там бессильной вспышкой лопнул 305-миллиметровый фугас, ударив в носовую башню «Пересвета», что уже и без того вращалась только вручную.
        …Там, несмотря на упование многих комендоров, целившихся «на глазок», артиллерийские офицеры, успевая считывать по секундомеру, корректируя по дальномеру, горланили в телефон данные.
        Там…
        Впрочем, таких подробностей Того не видел, досадуя на всплески недолётов, дым, затрудняющие оценку обстановки.
        Пока русские шли строем кильватера, всё было просто и очевидно. Теперь же, когда они скучились и ползли кто куда, перекрывая всю панораму друг другом, своими дымами, адмирала посетили сомнения.
        Непонятность в эволюциях противника с предполагаемым сокращением дистанции могла привести к непредсказуемой свалке!
        В голове сложилась, мигом задвигалась воображаемая картина: на морской глади серыми фигурами корабли… свои, чужие! Кто? Куда? Повороты, уклонения - «последовательным», «все вдруг», вразнобой! А в итоге… неразбериха!
        Ближний бой! То, чего он опасался, чего категорически требовалось избежать. Потому как беспорядок только на руку противнику! Потому что лёгкие силы русских - миноносцы в оперативной близости, буквально под рукой, в то время как его…
        Особенно когда вот-вот упадут сумерки… и ночь.
        Ночь ещё не упала. Упала капля, Хэйхатиро почему-то сразу понял - дождя, холодом пробежав по щеке.
        Вскинул голову, оглядел по горизонту - совсем незаметно вместе с потемневшим востоком небо затянуло дождливыми тучами.
        «Ночь упадёт быстро», - эта мысль несла оправдание, намекала на несостоятельность продолжения артиллерийского боя в клинче… чреватого - и не решился!
        Приказа на обострение курса, на сближение не последовало.
        Японская колонна продолжала следовать по широкой дуге, садя из всего доступного, пока вражеские порядки находились в разладе и смятении.
        Однако эта идиллия избиения длилась недолго… Минуты три, пять…
        Вдруг «головной» «Ретвизан» резко повернул на зюйд-ост и, быстро набирая ход, пошёл наперерез, прямо в траверс японскому строю. Тем самым отвлекая, принимая огонь на себя.
        «Словно смертник!» - Того снова не замечал боли в раненой руке, вкогтившись в бинокль.
        Этот самоотверженный бросок «Ретвизана» лишь прибавил уверенности в правильности решения - держаться от противника на дистанции.
        Адмирал не сомневался, что одинокий корабль против всего его отряда практически обречён. Надолго ли его хватит?
        Тем не менее «русский» шёл сквозь вздымающиеся водяные столбы будто неуязвимый, подняв большой бурун у форштевня, на полных оборотах вываливая из труб густые клубы дыма, провоцируя, вызывая тревогу угрозой тарана - его траектория пересекалась с хвостом колонны, всё с теми же крейсерами.
        Встречный огонь «Якумо» был бешеным, но по результатам совершенно беспорядочным. По «русскому» бил ещё «Сикисима», но так хорошо заметные шимозные фугасы обходили смельчака стороной - японские комендоры в быстросменяемой дистанции не успевали прицелиться, навестись, вовремя произвести выстрел!
        - До него двенадцать с половиной! - каркает голос с дальномера, повышая тональность. - Дистанция двенадцать с половиной кабельтовых!
        Словно в невозможном замедлении Того видит, как, не выдержав, стал заранее уклоняться многострадальный «Ниссин», несерьёзно попыхивая одинокой шестидюймовкой.
        …Слышит противный шелест - откуда-то прилетает снаряд, тупым ударом встревает в палубу полубака «Микасы» и, будто подумав секунды, взрывается, выкинув чёрный столб дыма и ошмётки настила, смрадным дуновеньем и мелкой щепой дотянувшись до мостика.
        …Провожает взглядом опадающий всплеск очередного недолёта, уходящий за корму по мере движения «Микасы».
        Возглас флаг-офицера, указывающего рукой, снова возвращает внимание командующего на атакующий броненосец. Тот неожиданно отвёл руль, кренясь на циркуляции, оставив все наконец пристрелянное - кишащее всплесками за кормой.
        Выписав крутой разворот, вражеский броненосец уходил, разрывая дистанцию, задействовав на отстреливании кормовую башню.
        Опустив бинокль, Хэйхатиро Того смотрел ему вслед.
        На двенадцати кабельтовых (чуть больше морской мили) движения «русского» казались особенно быстрыми, какими-то… бандитскими. А учитывая, что это корабль водоизмещением тринадцать тысяч тонн, выглядел он как свирепый кабан, особенно когда «проседал» на нос, закидываясь лохмотьями брызг из-под форштевня и целыми накатами волн, заливающих полубак.
        «Вероятно, он получил пробоину и набрал воды, - пришла запоздалая мысль, - что не особо и заметно, учитывая, что большинство боевых судов северных варваров обладают повышенной мореходностью. Так или иначе, своё чёрное дело он сделал».
        Японский адмирал вновь взялся за оптику, перенеся взгляд на дальние корабли противника… Солнце клонилось к горизонту - выскочив из-под туч, малиновое светило хорошо осветило их, почти чётко очертив.
        Вражеские броненосцы успели собраться в кулак… нет - в колонну, но это снова был кулак!
        И пусть японский отряд во главе с «Микасой» грозно продолжал движение по большой дуге, явными намерениями давая понять противнику: «Не пущу!»
        «Всё? - Это был скорей не вопрос, а утверждение: - Всё!»
        Сейчас русский кильватер согласно тактике первой фазы боя, повернув на нужные румбы вправо, пройдёт на встречных курсах, выдержав (а Того не сомневался, что выдержит) короткий бой. И перед ними - ночной простор Жёлтого моря.
        Выскользнули!
        Разворот вслед японского броненосного отряда - хоть «последовательный», хоть «все вдруг» - попросту запаздывает.
        Надо будет догнать врага, вновь завязывать перестрелку в невыгодной конфигурации… а там уж наступает ночь и всё - дневной бой… артиллерийский бой окончен.
        К тому же арсеналы японских кораблей, согласно докладам, использованы более чем на две трети.
        Можно честно признать свой тактический проигрыш.
        Остаётся лишь беречь броню… и кровь.
        Хэйхатиро качнуло, замутив в голове - ощутил нечто похожее на похмелье…
        «Боевое похмелье», - уточнил для себя.
        «Микаса» уверенно резал податливую волну, шипела вода, обтекая обводы по ватерлинии, настил палубы отрабатывал по ногам работу машин. Мостик свежо задувало встречным и немало притихшим юго-западным ветром.
        Вот только имея перед глазами замершую носовую башню, опалённую палубу, изъеденные взрывами надстройки, принимая доклады о других повреждениях, Хэйхатиро Того понимал, что флагманский броненосец из грозной боевой единицы превратился практически в груду нестреляющего железа, тем не менее сохраняя свою надменную красоту.
        Хотелось добавить - английскую.
        Сзади, как специально послышалась английская речь - мистер Пэкинхем!
        «Знает, когда появляться».
        - Я вижу, вам удалось повергнуть противника в бегство, адмирал!
        Адмирал проявил вежливость, обернувшись к представителю «дорогих» союзников, подумав, что тот под «бегством» подразумевает дымящий на отходе «Ретвизан»…
        Но тут разом заговорили офицеры штаба, обращая внимание командующего!
        Бой продолжался, но даже на звук - затухал. Обе силы… эскадры как бы выдохлись. В том числе и потому, что увеличилась дистанция!
        Но оказалось - враг предпринял манёвр уклонения влево (что Хэйхатиро тоже вполне допускал), однако на этом не остановился, ни с того ни с сего продолжая разрывать дистанцию!
        И?.. Неужели?!
        Русские… Адмирал снова глотал расстояние оптикой. Их построение и эволюции оставались не безупречными.
        …Растянувшись по сложной кривой, ползла колонна броненосцев.
        …Отдельно двигался «Ретвизан».
        …Дальше за ними виднелись крейсера и изгибающаяся вереница миноносцев.
        Адмирал Того стоял, смотрел, ждал…
        Небо тонуло в сумерках, хмарилось тяжёлой нависающей тучей. Где-то там в её недрах, вобрав в себя собратьев, набрякнув весом, сорвалась вниз капля, пробив насквозь густое дымом небо, метко попав в покрытый копотью нос японского адмирала, стекая грязной дорожкой в усы.
        «Будет ливень», - Хэйхатиро Того стоял, смотрел, ждал, сумев терпеливо замереть, не шелохнувшись, с биноклем, забыв к демонам о ране. Пока не уверился, что русские, повернув на 180 градусов, окончательно уходили! Только тогда нарочито сдержанно (а внутренне торжествуя), прокашлявшись, он отдал приказ:
        - Поднять сигнал: «Курс - зюйд-ост». Эскадре отходить в Сасэбо, - негромко дополнив: - То малое, что было можно - сделано.
        Он не знал…
        Впрочем, об этом чуть позже.
        А пока…
        «Микаса», а с ним и весь 1-й броненосный отряд с неторопливой последовательностью, словно сами себе не веря, покидал пространство боя, изъезженное корабельными брюхами, порезанное килями, порубанное винтами, изгаженное угольной, пороховой, мелинитовой сажей.
        На хвосте русских ещё висели крейсера 3-го и 5-го отрядов, стреляя, кусая по-шакальи, пытаясь помешать их отходу.
        Но день неумолимо угасал, наступало время малых хищников - миноносцев.
        - То малое, что было можно - сделано, - одними губами проговорил пятидесятишестилетний японец, командовавший на мостике «Микасы», теперь позволивший себе ощутить смертельную усталость.
        Вспомнив о той черте, что сам для себя наметил, после которой готов был отвернуть, уже мысленно добавил: «Дойдя до предела и зайдя за…»

* * *
        Командующий Объединённым флотом Японии не знал, на каком пределе всё держалось у противника. Да и сами там, на русских кораблях, не догадывались - не на всех… и не все.
        Как бы кто там ни спорил о роли личности в истории - в «за» и «против»… Но именно военная структура, где всё подчинено командиру (на крайний случай штабу), как ничто другое подчёркивает, насколько личностное мнение, физическое состояние и просто настроение одного человека может влиять на развитие событий.
        Тем более когда на кону судьба всего сражения.
        С японской стороны всё зависело от решений самого Того.
        С русской, к сожалению, всё разбилось на частности - от единоначалия к ранговым замещениям, до вынужденной инициативы.
        Несомненно, выходка (в хорошем смысле слова) капитана 1-го ранга Шенсновича, бросившего свой «Ретвизан» в критической ситуации на прикрытие эскадры, достойна оценки как «смелая».
        Можно сказать и «лично смелая» - вполне! Даже опуская тот момент, что «отчаяния одиночки» тут не было - капитан 1-го ранга надеялся, что за ним последуют и остальные корабли эскадры, поддержав. Да и в забронированной рубке человек себя ощущает если не до конца в безопасности, то весьма защищенным. И уж будем честными - фатализмом мы склонны скорей бравировать, он бродит в наших головах сторонкой. Не японцы мы…
        Так вот.
        В реальной истории осколок от разорвавшегося японского снаряда, попав в живот командира «Ретвизана», вызвал у того контузию брюшной полости. Надо сказать, что это боль… сначала дикая, потом сильная, ноющая, пульсирующая, которая вторгается в мысли, мешая нормально и правильно думать, принимать адекватные решения.
        И будучи в муторном состоянии, по-прежнему наблюдая расстройство и отсутствие какого-либо видимого управления эскадрой, Шенснович позволил «личному» повлиять на «общее» - отдаёт приказ уходить в Порт-Артур, по сути, и тем самым увлекая за собой остальные корабли.
        В итоге долгий и упорный бой сошёл к бездарному бегству.
        Тут ещё можно добавить, что лично у Шенсновича было разрешение Витгефта «при неприятных обстоятельствах возвращаться»… как и у всей эскадры - вплоть до интернирования.
        Однако в нашей истории подобные вольности адмирал Витгефт не раздавал за категорическими запретительными «подзатыльниками» из Петербурга… от самого государя.
        Но имеем то, что имеем - люди те же… Ситуация практически такая же, и сумела она (сука) подойти к такому же критическому порогу.
        Поэтому вернёмся к тому, о чём не знал командующий Объединённым флотом Японии Хэйхатиро Того. К тем частностям трагической неуверенности и упрямого долга, от которых зависели жизни и смерти, судьба первой Тихоокеанской, и как бы ни всей войны, и…
        И, пожалуй, оборвём. А то и так в конце с пафосом переборщили.

«Ретвизан»
        - Не гневите бога, Эдуард Николаевич!
        Заподозрить в малодушии командира после таранной атаки, пусть и не удавшейся, старший офицер не мог. Но видел, в каком состоянии тот пребывает, настаивая на отправке в лазарет.
        А тут ещё вдруг это его объявление:
        - При наличных повреждениях нам остаётся только возвращаться в Порт-Артур.
        Командир «Ретвизана» каперанг Шенснович, оставаясь в боевой рубке, не находил себе места, кривясь, морщась от боли. Встанешь - шатает. Сядешь - щемит, не усидеть.
        Резь, закрутив в узел кишки, прорывалась то рвотными, то гальюнными спазмами. То отпускала благом, холодеющим бисером пота на лбу.
        Для него специально притащили тяжёлое кресло из кают-компании - вот только так, привалившись, полуприсев, было более или менее терпимо. И немного возвращалась ясность мысли, а с ней досада и какое-то опустошение.
        Его порыв - на прорыв не поддержали!
        Того перекрыл южные румбы очередным охватом, и избитая эскадра снова «под ножом».
        Считая Витгефта не самым удачным командующим эскадрой, а уж Ухтомского и вовсе… понимая, что у самого мысли, как манная каша, капитан 1-го ранга всё же полагал, что следует выводить эскадру из боя, сохранить!
        Но, несмотря на приказы сверху, полагал, что остаётся один путь - возвращаться в Порт-Артур.
        При опасениях по поводу затоплений в носовой части «Ретвизан», сбавив ход, уже на тринадцати узлах обходил изломанный строй броненосцев, склоняясь к северу.
        - Да как же так, Эдуард Николаевич! - В тоне старшего офицера ещё сохранялись недоуменные и просящие нотки. - Ведь приказ был - только вперёд!
        - Полноте…
        - «Пересвет» воротит на норд, - донеслось с мостика, - за нами идут!
        - Потеряем бездарно все, что навоевали нынче. Японец тоже избит. Видали «Микасу»?! - Теперь офицер заговорил возмущённо и упрямо. - Посрамим честь русских моряков!
        - «Цесаревич»! - кричит сигнальщик. - «Цесаревич» выбросил флажный сигнал!

«Пересвет»
        Не переставая кидать в надежде взгляды на «Цесаревича» - не взлетит ли там адмиральский флаг, собрать эскадру в некое подобие строя Ухтомскому всё же удалось.
        Собственно, необходимость этого понимали все командиры кораблей, по возможности быстро становясь в прежнем порядке. Только что пропуская младшего флагмана вперёд «головным». А вот дальше…
        Состояние «Пересвета» было чуть ли не хуже «Цесаревича». Да и Ухтомский не особо порывался идти на обострение с противником - обе эскадры продолжали вяло перестреливаться на расходящихся курсах, практически не нанося друг другу вред.
        И когда Шенснович… в общем, стоило только «Ретвизану» обозначить своё главенство, Ухтомский легким решением последовал за новым ведущим. И словно оправдываясь, с облегчением завёл в рубке говорильню о несостоятельности дальнейшего сражения из-за бедственного состояния кораблей. С ним молчаливо и хмуро соглашались. Люди устали. Адреналин вышел криками, потом, злостью, а новый надпочечники ещё не наработали.
        И только кто-то из младших офицеров, у которых остался ещё запал, пытались поднять голос, почти точь-в-точь повторяя вопросы, что негодующе прозвучали в рубке «Ретвизана»:
        - Да как же так?!

«Цесаревич»
        «Цесаревич» участия в перестрелке с броненосцами Того и полезшими с двух направлений крейсерами не принимал. Плохо удерживаясь на курсе, он следовал чуть в стороне строя.
        Его ближайшие мателоты намеренно держались от такого «шатуна» подальше.
        Доклады о состоянии корабля капитана 2-го ранга Шумова (что принял командование) не радовали. Собрав на мостике старших специалистов судна, он решил посоветоваться о дальнейших действиях.
        - Полагаю, что при такой избитости много мы не навоюем, - в совершенном скепсисе высказался лейтенант Кетлинский, - ни Рожественскому мы не в помощь, ни до Владивостока, думаю, не доберёмся.
        - Для эскадры мы только обуза, - согласился с ним старший механик броненосца, быстро перечислив основные беды по своей части, - в левой машине погнут гребной вал, котлы в передней кочегарке порушены, трубы опять же посечены, будет перерасход угля и ход дадим, хорошо, если восемь узлов.
        - И?.. - мрачно спросил Шумов.
        - Закончится это тем, что издохнем мы на переходе, и будут нас либо на буксире тащить, либо придётся уходить в нейтральный порт на ремонт.
        - И нас тотчас интернируют. На такое позорище мы пойти не можем, - весь перебинтованный старший артиллерийский офицер лейтенант Ненюков возмущённо дёрнулся и зашипел от боли, - глаза боятся, руки делают! Дай бог, починимся в пути. Орудия среднего и главного калибра в действии, от миноносок отобьёмся! И вообще - с чего же нам не воевать?
        - «Ретвизан» шпарит на норд! - раздался голос матроса сигнальной вахты. - И Ухтомский отворачивает вслед за ним!
        - Неужели возвращаемся в Артур?! Да как можно?! - Слова негодованием застряли в горле.
        - Там это… - влетел запыхавшийся вестовой, - адмирал очнулись, в памяти. Кличут кого… кто нынче за главного!

«Асколъд»
        - Что-о-о!!! - Буквально перед выходом эскадры повышенный в звании до контр-адмирала Николай Карлович Рейценштейн олицетворял собой исключительную решимость! Продуваемый мостик растрепал бороду, фуражка надвинута на лоб, глаза с прищуром… горят!
        Пока ещё колонна броненосцев двигалась по дуге, забирая к норду, Рейценштейн полагал, что это обманное уклонение до наступления ночи. А там…
        Но когда на «Пересвете» вместо сбитых стеньговых фал от поручней мостика потянулась «строчка» сигнальных флагов…
        - Эскадра возвращается в базу, - немного растерянно перевёл сигнальщик.
        - Что-о-о!!! Обратно в артурские лужи?! Да лучше на дно, нежели снова под снаряды сухопутов?! Труса праздновать станем? Нет ходу нам назад! Слушай мою команду! Поднять исполнительный: «Следовать за мной»!
        - Глядите, - подал голос матрос с крыла мости «Цесаревиче» подняли адмиральский! Сигналят флажным и семафором!
        «Цесаревич» целенамеренно выдвинулся из строя, следуя между колонной броненосцев и лёгкими силами.
        Адмиральский флаг, проелозив на фале, словно намекая, что командующий ранен, едва трепыхался, провисая. Однако сигнальный набор расцвёл к удовольствию многих положительно. Посверкивало, моргало семафором, дублируя:
        «Внимание по эскадре! С наступлением необходимой для скрытности от противника темноты судам, совершив обманный манёвр, провести разворот с возращением на прежний запланированный курс. Прожекторами не светить, держать темноту и скрытность.
        Миноносцам ночью отыскать и атаковать вражеские броненосцы. Предполагаемый курс противника на зюйд, зюйд-ост.
        После - второму отряду миноносцев возвращаться в Порт-Артур, первому следовать к месту установленного рандеву.
        Крейсерам прикрывать эскадру от миноносных сил противника.
        „Диане“ действовать согласно ранее поставленной задаче.
        Помоги нам Бог. Контр-адмирал Витгефт».

* * *
        Будто терзаемый переживаниями даже в бессознательном состоянии, свою волю Вильгельм Карлович выказал прямо с больничной койки, едва очнувшись.
        Надолго, правда, его не хватило, снова повергло в беспамятство…
        Засуетившийся старший врач броненосца, злой как чёрт, выгнал всех посторонних из лазарета, с полным вниманием обратившись к важному пациенту.
        Зато вполне оправился контр-адмирал Матусевич. Отвергнув помощь, покряхтывая на трапах, он поднялся в боевую рубку.
        Признаться, настроение всё же у Николая Александровича было кислое - в какой-то мере сказывалось ранение. Не добавляли оптимизма перечисленные судовые неисправности и повреждения. Потом, правда как-то угомонилось - люди «засучили рукава», восстанавливая и корабль, и собственный настрой.
        В итоге именно ему - флагманскому начальнику штаба - пришлось взять командование эскадрой на себя.
        Так как, по всей видимости, Ухтомский не горел подобным желанием. По крайней мере, первое, что тот сделал, это отослал рапорт о неспособности «Пересвета» возглавить эскадру «вследствие сбитых стеньг и невозможности доходчиво передавать флажные сигналы».
        Но пока «Цесаревич» продолжал двигаться вне строя.
        Матусевич ждал лишь доклада, когда наладят управление кораблём с помощью румпель-талей, способом, уже имевшим отработку на учениях в случае отказа рулевых приводов.
        Движение эскадры ночью, как и обманные манёвры, и уклонения от минных атак, были обсуждены с Витгефтом накануне… как и особая задача «Дианы».
        Как и другие нюансы.
        «Цесаревич» выбросил сигнал: «С заходом солнца следить за флагманом».
        За этим пошла череда распорядительных светосигналов, кстати, с обязательным требованием «подтвердить приём» - Николай Александрович почему-то опасался недопонимания и несогласованности, считая, что эскадре в столь сложных условиях всенепременно необходимо сохранить строй - даже ночью.
        - Гуртом и батьку бить легче, - по-простецки пытался шутить, поправляя интеллигентное пенсне.
        Пока эскадра «делала вид», что возвращается в Порт-Артур.
        После ночного разворота на прежний генеральный курс, при эскадренной скорости, определённой по самым тихоходным судам - восемь узлов (а придерживаться её наказывалось и тем, кто отобьётся от стада), по всем предварительным расчётам выходило, что утро застанет корабли на трети пути от ранее помеченного места рандеву, что близ острова Квельпарт.
        Вопрос - поспеют ли туда владивостокские крейсера и (или) отряд Рожественского - оставался открытым… и чаянным. В связи с чем для командиров кораблей Матусевичем был назначен промежуточный утренний контакт по широте-долготе.
        - Не дай бог, новая встреча с Того и снова бой, - переживал контр-адмирал, - посему надо держать эскадру кулаком.
        Хотя… определённые резоны разойтись с броненосным отрядом Того были.
        - Ход у них всё одно должен быть поболе нашего.
        Расчёт возлагался на то, что корабли японской линии понесли значительные повреждения и поспешат на ремонтные базы метрополии. А ещё штабные офицеры составили примерную калькуляцию, заверяя, что японцы имеют сильно растраченный боекомплект, как и сложности с топливом.
        - У нас, замечу, тоже с углём будет перерасход, - качал головой начальник штаба, - и даже броненосные крейсера Камимуры, попадись на пути, в нашем теперешнем состоянии представляют немалую угрозу. Будем надеяться, что «владивостокцы» их займут и потрепят.
        Ратьером был вызван начальник отряда миноносцев.
        «Выносливый» подошёл к борту на расстояние голосовой связи, и контр-адмирал уже подробней обсудил с капитаном 2-го ранга Елисеевым план ночной атаки. Как то: выбор направлений поиска, пути отхода для одних и дальнейшего следования на зюйд для других. Но в целом всё сводилось к тому, что миноносным отрядам придётся действовать по способности.
        Произошёл обмен сообщениями с «Дианой». Командир крейсера капитан 2-го ранга Ливен заверил, что он и экипаж готовы исполнить всё до конца.
        Всё, что мог Матусевич, это пожелать удачи - дело им предстояло опасное, самоотверженное, а потому Ливен в случае тяжёлой ситуации имел карт-бланш на любые решения.
        «Главное, чтобы сие рисковое предприятие оказалось оправданным и прошло по-намеченному», - Николай Александрович коротко, но с чувством перекрестил направо от рубки, где в кильватере «Паллады» шёл крейсер «Диана».
        С северных румбов давно показалась «Монголия» - ну, надо ж, кого уж и видеть не надеялись. Подойдя ближе, госпитальное судно, получив свою порцию распоряжений, развернулось и экономичным ходом, торжественно светясь всеми возможными огнями во избежание недоразумений и провокаций со стороны противника, взяло курс на Порт-Артур.
        Всё для того же - обмануть! Дескать, куда эскадра, туда и я!
        Что до флагманского броненосца - связь с машинным отделением из рубки, наконец, восстановили. Кинули новые провода линии на мостик. И теперь хриплый голос мичмана Драгана в телефонном устройстве извещал: «ждём команд».
        - В ночь, ежели спокойная будет, управимся вполне доступно, - проверив слышимость, успокоился Матусевич, - но без машинного телеграфа в бою будет не комильфо, господа… и с этим, естественно, будет необходимо что-то сделать. Я настоятельно прошу-с… хм, приказываю!
        «Цесаревич», слегка ускорившись, двинулся на своё законное место в голове колонны.
        Время было 19 часов, небо провисало тучей, казалось - темнело окончательно и мрачно. Лишь закат на горизонте упрямился красной поволокой, неизбежно багровея. А тем временем на востоке море окончательно утратило зелёные оттенки, становясь аспидно-серым.
        Артиллерийский бой вконец свёлся к редкому беспокоящему постреливанию между крейсерами.
        По эскадре, пользуясь паузой, банили салом натерпевшиеся интенсивной работой крупнокалиберные стволы. Готовились к отражению миноносных атак, приводя в порядок, когда и скорым ремонтом, малые орудия… готовились к неразберихе ночного боя.
        С неба - дождь…

* * *
        Дождь начался с крупных увесистых капель, что сорвались вниз, словно спеша умыть побитые сражением корабли от копоти и крови. Именно что спеша, так как ливень намекал быть скоротечным, как и предстоящая ночная драка.
        Бледное отрешённо-почтительное лицо флаг-офицера в полумраке контрольных ламп походило на театральную маску:
        - … готовы к немедленной атаке, - закончил он свой рапорт.
        Хэйхатиро Того отвернулся, елозя тусклым взглядом по разбитому помещению ходового мостика, некогда укрытого от продувных ветров… Ныне - снаряд, попавший в основание фок-мачты «Микасы», разнёс…
        «Разнёс тут всё к оранжевым лохматым демонам», - не столь раздражённо, сколь кисло констатировал адмирал.
        Осколки стекла уже вымели, виднелась чудом уцелевшая тумба компаса и измятые переговорные трубы, мерцающие медью в тусклом свете.
        «А освещение подвели, по-видимому, новое», - Хэйхатиро внимательно склонился к наскоро составленной схеме движения русских кораблей и расположения японских миноносных сил. Отряды истребителей стянулись, обступили вражескую эскадру, выйдя на рубежи… Готовые.
        Командующий вскинул голову, поведя вправо-влево, оценивая погодные условия - солнце ещё не село, запад резал багряным лезвием заката. А вот с восточных и южных румбов можно было смело атаковать - там линия горизонта совсем слилась… Слилась дождём и морем.
        - Главная ошибка западных цивилизаций, что они всегда шли наперекор природе. Наперекор возводя плотины, пробивая сердце гор туннелями или, как в Голландии, отбирая у моря его законное, засыпая зыбкой сушей. В то время как мы - дети великой гармонии - знаем, что нельзя преодолеть непреодолимое[7 - Ямато в переводе с японского - «великая гармония, мир».]. - Философствующий адмирал заметил, что говорит свои (возможно, сокровенные) мысли вслух, и продолжил монолог внутри себя: «Нельзя противостоять землетрясению… Нельзя усмирить океан или перекричать ураган… Нельзя бросить вызов самому проявлению божественной сущности. Можно лишь попасть в такт, в ритм этого движения, обращая в свою пользу. И пусть сейчас мы не столь зависимы от попутных ветров, подобно тому, как в древние времена японские рыбаки расставляли свои паруса… и поныне. Ни одно естественное земное явление нельзя сбрасывать из расчётов и со счетов. И тогда природа всегда будет на нашей стороне, как уже случалось, когда „божественный ветер“ разметал суда вторжения с материка - монголов, что звали себя Юань Улс[8 - «Божественный ветер» -
камикадзе. Название тайфуна, который в 1274 и 1281 годах разметал корабли монгольского нашествия на подступах к берегам Японии.].
        А сейчас дождевой фронт догонит отступающие на норд русские корабли и…»
        И чуть скрипучий голос снова стал слышим, более того - звучал приказ, а палец шуршал по бумаге тактической карты, выбирая выгодно расположенные отряды миноносцев:
        - Сейчас дождевой фронт накроет отходящие на норд русские корабли. Пользуясь чем, отрядам - «второму», «первому» броском выйти на врага с восточного направления, как раз на их побитые в линейном бою борта… атаковав неожиданно из-под ливня. «Девятому» действовать с зюйда.
        Того прошествовал на крыло мостика, бросив ещё один (тут уж острый) адмиральский взгляд назад, где пока угадывались (еле-еле) тёмные пятнышки чужих броненосцев.
        Скоро… скоро смесь дождя и ночи совсем их проглотит.
        «Поглотила бы их пучина…»

* * *
        Торпедная, или, как тут принято говорить, «минная» атака на движущиеся, отстреливающиеся, пусть и по броненосному тяжело маневрирующие цели не могла не уложиться в среднестатистические проценты «успеха - не успеха».
        Дистанция до вражеской колонны была условно известна!
        Растворившись в дождевой взвеси, рассыпавшиеся строем фронта, японцы выходили «вслепую»… на взводе отсчитывая секунды, напряжённо ожидая, поминая богов и демонов!
        И совершенно неожиданно, буквально нос к носу встретились со своими русскими визави, выскочив друг на друга в мельтешащей ливневой сечке.
        Противоборствующие судёнышки на полном ходу разошлись контркурсами, как ни абсурдно - каждые по своим делам!
        Серые стремительные - мимо серых стремительных!
        По невероятной случайности избежав таранов!
        Оторопело, впопыхах забабахав из пушек… да только при суммарной скорости под девяносто километров в час, взаимный артиллерийский огонь не привёл ни к каким результатам!
        Однако вспыхнувшая в ночи пальба привлекла внимание на больших кораблях.
        На броненосцах довернули на вспышки стволы.
        Что-то заметили на крейсерах, идущих второй колонной чуть впереди. Рейценштейн приказал отвернуть вправо уступом - по его расчётам выходящие на траверс броненосцев японские дестроеры подставляли свои борта.
        Комендоры на крейсерах предусмотрительно выставляли мушки на упреждение по горизонту.
        «Жёлтых» целенаправленно ждали!
        В это же время четыре миноносца капитана 2-го ранга Ядзимы (9-й отряд), следовавшие с зюйда, вошли в соприкосновение с «концевыми» плетущейся колонны русских.
        И отвернули! Вынужденно обходя их справа для удобного ракурса стрельбы в борт.
        Проливная метла косыми струями прошлась по угрюмым железным громадам броненосцев, заливая верхние палубы, до нитки пробрав матросов, замерших у противоминных орудий.
        Дождевой фронт, исхлестав морские волны - вода к воде, пузырясь бульбами, разбавив солёное пресным, уходил влекомый ветром, обманув расчёт и надежды старого японца, что бросил свои лёгкие силы в атаку.
        Слишком светло ещё… всё ещё на глазу!
        Заиграло и вспыхнуло, заметалось лучами прожекторов, увязая в капельном мельтешении бледными пятнами света… и потухло за бесполезностью.
        Но вот они - мышастые тени - появились по правому борту!
        С десяток белых бурунов, взбитых остроносыми форштевнями, на русских кораблях увидели вовремя, открыв беглый беспорядочный ураганный и, наконец, результативный огонь, заставив занервничать отчаянных японокомандиров, задёргаться расчёты у минных аппаратов, вынудив… Вынудив (среди кипящих накрытий, огня и дыма попаданий, визга осколков) - изделия Уайтхеда были пущены с большой дистанции!
        Пыхнув белёсым порохом минных выстрелов, все восемь японских истребителей, разбившись на отряды, заложили лево-правый развороты, бросаясь наутёк, лавируя впритирку к близким всплесками, проглатывая меткие вспышками - по случайности калибра мелкого и не очень эффективного.
        Там на решётках настила продуваемых мостиков, у разряженных аппаратов, на палубах, у тявкающей мелюзги - пушчонок ждали, что вот полыхнёт! Попадёт хоть по одной цели, ударив, вздыбившись водяным столбом у борта…
        Тщетно!
        Атака безрезультатна, бездарна, постыдна - ни одного поражения! Впору резать жилы… животы-харакири!
        Серые… да, нет - чёрные силуэты броненосцев неуязвимо буравили море прежним курсом, посверкивая контрминным огнём.
        Там, на мостиках-рубках, лорнировали биноклями офицеры, истошно орали сигнальщики: «Есть попадание - второй слева!», хрипели взмыленные усачи-комендоры: «Товсь! Пли!», видя, что потрёпанные, но на ходу, японцы ускользают, усиленно дымя, добавляя черноты из труб в седую черноту наползающей ночи.
        Всем на русской стороне надеялось, что там, в дождливой мгле, кто-то, но зароется носом в воду, паря полуживо… и продолжали палить вдогон, достав-таки!
        Шестидюймовый совсем незаметно, не разорвавшись, вошёл в корму отстающего «Икадзучи» - миноносец повело в сторону, в циркуляцию, вовсе закрутив будто волчком! Сделав лёгкой мишенью.
        Судёнышко растерзали в считанные минуты.
        Возможно, атаковав бы сразу четырьмя единицами концевую «Полтаву» или следующий в строю «Севастополь», капитан 2-го ранга Ядзима, возглавлявший 9-й отряд, и добился чего-нибудь лучшего. А так… «Полтава», стопорясь, сбрасывая пар, по-утюжному уклоняясь влево, пропустила четыре двадцатисемиузловые сигары по носу. Смертельно опасные «уайтхеды», оставляя за собой слегка фосфорический след, бесследно исчезли в барашках волн. Финита ля…
        «Севастополь»!
        Кормовая ГК-башня «Севастополя», заклинившая ещё с линейного боя, смотрела чуть вбок, нелепой распальцовкой стволов. Народ мудохался, вынимая встрявший между мамеринцем и основанием осколок.
        Одно 305-миллиметровое орудие оставалось, ну надо ж… заряженным!
        На «Севастополь» выходили двое, с раковины, аккурат на директрису обездвиженной кормовой!
        Не дело главному калибру гоняться за мелочью! Но когда взвыло сиреной, бдящий комендор, увидев, что настырный среди всплесков супостат буквально сам напросился в прямой прицел, не отказал себе в удовольствии!
        Миноносец будто сам налетел на вздыбившийся столб воды! Громила-снаряд пробил ему скулу ниже ватерлинии, прошёл насквозь котельное, машинное, вывалив кусок правого борта, так и не взорвавшись (что немудрено), канул на глубину вместе с железными лохмотьями.
        Выскочив из пены и брызг, длинное узкое тело скользило по инерции, заваливаясь набок, теряя ход. Немедленно получив прямые в упор из чего-то мелкокалиберного, загораясь, ярко, жарко, брызжа! И тут же гася в белых клубах пара, проваливаясь на дно.
        А на сигнальных мостиках между тем успели испытать пяток неприятных минут, проследив пузырящийся след от второго «узкоглазого» до собственной кормы, почти услышав… почти на воображении ощутив (помянув чёрта!), как тупо оно ткнулось в борт!
        И!.. Взрыва не последовало!
        Переводили дух, вытирая взмокшие лбы: «не сработало!», «пронесло!», поминая уже «другого» - на которого крестятся!
        Отстрелявшись, японцы схлынули, ушли как давешний ливень. Унося с собой и на себе очаги возгораний, пропадая во мгле. Потеряв на виду двоих… и одного без свидетелей - флагманский «Аотака» капитана Ядзимы, паря, переваливаясь на волнах, подбитый, потерянный, забытый, отбившись от стаи, медленно погружался в воду.
        Поле битвы смещалось к северо-западу, оставляя за бортом некогда отважных (будем честными), после - несчастных, вцепившихся во что попало, коченеющих, отходящих насовсем.
        Никто их уже не спасал.
        Узкая полоска заката схлопнулась, опуская темноту ночи южных широт.
        Последний раз вякнул и заткнулся заунылый ревун тревоги.
        Погасли редкие прожекторы, стрельбу задробили.
        Корабли 1-й Тихоокеанской эскадры окончательно погрузились во мрак.

* * *
        Японские линейные силы уходили.
        Все корабли, что участвовали в линейном бою - броненосцы, включая крейсера «Ниссин» и «Якумо», требовали докового, как минимум - базового, ремонта. Особенно замены стволов.
        Из бронированного менее всего пострадал «Асама» - крейсер, вполне успешно выдававший на лаге восемнадцать узлов, влился в отряд быстроходных бронепалубников контр-адмирала Дэвы, коего командующий Объединённым флотом оставил при себе в качестве дозора.
        Флагманский «Микаса» уводил вереницу-кильватер на юго-восток, всё дальше унося Хэйхатиро Того по направлению к берегам Японии, оставляя позади поле боя.
        Или всё же «акваторию боя»?
        Мысленный взгляд хмурого японского адмирала охватывал более широкую область, покрывая всю оперативную зону:
        …в первую очередь прилегающие к Ляодунскому полуострову морские пространства, бухточки-заливы, взаимно минированные, взаимно протраленные (и по кругу), где ещё действовали суда противника, вступая в стычки с его кораблями;
        …прослеживаемые линии коммуникаций, маршруты связи, в том числе и второстепенные пути снабжения, с вездесущими китайскими джонками и даже прорывами крупных торговых судов, доставлявших в осаждённую крепость припасы;
        …перевалочный порт Далянь и летучие якорные стоянки (у тех же Эллиотов), где временно базировались блокадные силы флота микадо, куда сейчас следует 5-й боевой отряд Ямады, где займут свои дежурные позиции крейсера контр-адмирала Того (Масамичи Того - его младшего брата);
        …и конечно, главный центр преткновения - Порт-Артур, форпост, куда возвращалась русская эскадра.
        Душило Хэйхатиро смятение, извечное подозрение к вражьим помыслам - уж очень неожиданно легко Витгефт отступил, нет ли в этом хитрости и коварной уловки. И некое сомнение - враг пусть и потрёпан, но остаётся в узловом месте, тогда как ему с его основными кораблями придётся «прохлаждаться» в далёких портах метрополии. До поры.
        Того будто физически наблюдал, представив броненосцы гайдзинов видом сверху - спрятавшиеся за темноту, молчаливые, непроглядные ни ратьерным сигналом, ни искрой кочегарной, ни бликом, ни звуком медяшки надраенной. Выслеживаемые хищными стайками-отрядами его лёгких сил - более сорока единиц миноносцев и дестроеров, скрытых в полном затемнении, позиционно обступивших русских.
        Командиры боевых отрядов имели порядок и разработанный план действий с разных направлений, последовательно и поотрядно.
        Но никто не сомневался, что все эти планы действуют лишь до первой… второй… и может быть, третьей атаки! А потом о секторальности и организованности можно будет забыть - всё сведётся к произволу ночного боя, где каждый отряд фактически будет сам за себя. Когда противник начнёт активно маневрировать, обманно менять курс.

* * *
        Вступив в ночь, на 1-й Тихоокеанской сократили интервал между кораблями до полутора кабельтовых, чтобы впередиидущий мателот был адекватно виден… как минимум тёмным массивным силуэтом.
        Последовательность и время обманных поворотов по эскадре были заранее обговорены, но непременно дублировались белыми флажками матроса-сигнальщика, что давал отмашку на начало и конец эволюции.
        На мостике «Цесаревича» - поредевший штаб в составе почти всех возможных ключевых офицеров.
        На крыльях, марсах - усиленная вахта сигнальщиков, бдящих, высматривающих по кругу - назад, вперёд, по траверзам, в первую очередь - не появится ли противник.
        - Ну что, Николай Александрович? - Капитан 1-го ранга Иванов самостоятельно «выписался» из лазарета, вернувшись к управлению кораблём - вопросительно взглянул на Матусевича: - Первую атаку отразили. По-моему, темень что надо! Миноносок неприятеля не наблюдается…
        - Давайте, - немного неуверенно, но согласился контр-адмирал.
        Команда ушла. На балконе кормовой надстройки матрос отмахал флажный сигнал на «Ретвизан». Там репетовали на следующий мателот… и так далее. Одновременно подобную отмашку - «к повороту» - принял Рейценштейн на «Аскольде».
        - И на «Диану»… нашу богиню охоты, извольте дать необходимое распоряжение, - немного нервически присовокупил начальник штаба, взглянув на хронометр.
        Свой приказ получил и капитан 2-го ранга Ливен.
        Совершали «последовательный» всего на два румба.
        Матусевич опасался резкого маневрирования, разбив весь разворот, возвращающий эскадру на генеральный курс, на несколько плавных двухрумбовых склонений траектории, с интервалами в получасье - при восьми узлах эскадренного хода выходило, что через каждые четыре с небольшим (туда-сюда) мили. И конечно, при условии, что в моменты обманной смены курса колонна будет вне контакта с миноносцами противника.
        По сути, эскадра должна была выписать полукруг, больше похожий на многогранник с тупыми углами. По крайней мере, именно такой вышла прокладка на штурманской карте. Но это в идеале, а там…
        - Как бог даст, - вздохнул начальник штаба, снова поведя рукой в крестоначертании… в сторону отряда крейсеров, - немаловажная и большая надежда у нас именно на Ливена - его чёткие действия и его везение.
        Идея ли это самого Витгефта, или разнарядка из Петербурга, Матусевич, честно говоря, не знал. Суть - фактически пожертвовать бронепалубным крейсером… малым ради большего.

* * *
        В то время как эскадра начала последовательный поворот, «Диана» отделилась от отряда, сохраняя условный курс на Порт-Артур. Пройдя в получасовом одиночном затемнении, бронепалубник демаскировал себя, осветившись вокруг боевыми прожекторами. Более того, начав палить из пушек в пустоту, намеренно привлекая к себе внимание.
        Пошумев таким образом, крейсер снова погрузился в безмолвие, резко сменив курс, тем не менее сохраняя вектор движения на «норд-вест» к Ляодуну. По истечении очередного интервала (по милям и по времени) «Диана» снова демаскировала себя, открыв огонь… Теперь палить стало по кому - японцы клюнули на приманку.
        - Этой ночью нас будут топить, господа! - обращаясь к офицерам, капитан 2-го ранга князь Александр Александрович Ливен был нарочито хладнокровен. Он, согласно приказу, готов был создать шумную баталию, вплоть до того, что (коль случится пропустить минный удар… и не один) пожертвовать кораблём, сражаясь до конца.
        Четвёрка японских миноносцев, бросившись на проявившую себя цель, набирала полный ход, неосторожно выбросив снопы искр из труб.
        Несмотря на режущие глаза лучи собственных прожекторов, с боевого марса атакующих заметили. Быстроходный крейсер легко уклонился от минных залпов, обстрелял противника и, потушив огни, резко сменил галс, пропадая в ночи на очередную тридцатиминутку, чтобы вскоре опять показать себя, уводя японцев всё дальше от основной эскадры.
        Ливен понимал, что теперь - обложенный со всех сторон - может импровизировать как бог положит.
        Крейсер гарцевал!
        Делал пару последовательных уклонений влево, «кричал» о себе, стреляя, освещаясь… и пропадал из видимости!
        Снова появлялся, уже на милю-две левее… правее… И опять уходил на полуциркуляции, стараясь окончательно запутать противника.
        - Главное нам не схлопотать «уайтхеда» в борт, господа, - повторял командир корабля, - и внимание в котельных, чтоб в угле не пылинки! Никоим образом не выдать себя на обманном отходе искрой из трубы!
        Уже два раза удавалось огнём артиллерии поджечь вражеские истребители. Один совершенно очевидно запарил, теряя управление. И так хотелось добить вражину узкоглазую. Но капитан 2-го ранга всякий раз охолаживал молодых да рьяных.
        Отбив очередную атаку, крейсер выключал боевые прожекторы, дробил стрельбу и бросался в новый обманный отрыв на резкой смене галса.
        Вот на таком резком отходе одна явная победа уже была за русскими моряками - совершенно случайно и неожиданно подвернувшийся однотрубный миноносец был буквально перерезан пополам!
        С криками «ура»! Чуть не поплатившись!
        Идущий в паре истребитель выпал из поля зрения, выскочив из темноты, почти в упор пустив мины - только и узрели две бледные вспышки отстрелов из аппаратов. Расстояние было мизерное, и видимо взрыватели попросту не успели взвестись… следы от «уйатхедов» даже не увидели, настолько короток был их пробег, лишь кто-то божился, что слышал тупой стук в борт! Брехал, конечно…
        От азиатской дури команда миноноски бросила своё судёнышко на таран, паля из носового орудия. «Диана» изящно увернулась! Супостат, получив подряд три снаряда, прыснул в сторону, потянув за собой шлейф пожара.
        - У нас течь в баковой части! - заявил отправленный на проверку после случайного тарана минный офицер.
        - Серьёзная?
        - Никак нет! Залило носовую кладовую! Незначительное проникновение воды в соседние отсеки. Насосы справляются.
        - На руль право десять! - Ливен был похож на довольного кота. Несмотря на все опасности, ему явно начинала нравиться эта игра в кошки-мышки, где «Диана» эдакая когтистая кошка…
        «Мышек уж больно многовато!» - Расслабляться Александр Александрович и не думал.
        Репетование с мостика ушло на рулевую машину, все ощутили, как крейсер поволокло в сторону.
        «Диана» в который раз выпала из видимости.
        А появившиеся миноносцы противника попусту рыскали там, где вот только что резвился русский крейсер. Какой-то из японских командиров не побоялся, включив свой прожектор, начать шарить по чёрной поверхности моря.
        - А ведь хорошая мишень! Нас ищет? С утопленника кого разыскивает-спасает? Или… намеренно басурманище подставляется? А?.. - Старший артофицер с хитринкой поглядывал - то назад, где блуждал японский прожектор, то на командира.
        - Но нас-то на такой мякине не проведёшь, - в свою очередь немного озабоченно улыбался князь. Сейчас Ливен думал о том, сколько им удалось оттянуть на себя миноносных сил противника. И ещё было беспокойство - вскоре командиры японских дестроеров поймут, что ведут борьбу не с колонной кораблей… и даже не с одиночным броненосцем, а с крейсером. В конце концов, заметят количество труб… да и силуэт опознают во вспышках выстрелов.
        Они и заметили. Но всё одно лезли, как мотыльки на свет. Так как вот она - цель!
        А возможно, надеялись обнаружить рядом с крейсером и главные мишени. К тому же наверняка сказывалось расстройство боевых порядков японских отрядов, отсутствие централизованного командования.
        Да и «Диана», появляясь то в одном месте, то в другом, создавала впечатление рассыпавшегося строя русских. И что важно - упорно следующего к артурской базе.
        Даже средняя скорость (перемещения хаотически возникающих то тут, то там огневых стычек), вследствие постоянного размашистого зигзагирования, с учётом того что «Диане» приходилось порой и вовсе откатывать назад, не превышала шести узлов, что в логике соответствовало эскадренному ходу потерпевших повреждения в линейном бою броненосцев.

* * *
        Тем временем 1 - я Тихоокеанская эскадра вполне успешно довершила свой разворот и удалялась в нужном направлении. Сумев сохранить строй за мелкими неурядицами - лишь растянулись, не соблюдая положенные интервалы из-за, скорей технических, проблем. Терялся и снова возвращался отряд Рейценштейна.
        За всё время случился всего один выход шальных японских истребителей на идущих в стороне «Аскольд» и «Палладу». Успешно отбитый.
        Уже утром с «Новика» доложили об уничтожении одного дестроера… Впрочем, сомнительного подтверждения.

* * *
        - Противника не наблюдаем!
        - Котлы держат пары на марке!
        - Поступление воды в носу остановили!
        - Расход снарядов к шестидюймовкам… трехдюймовкам…
        И тому подобные - дальнейшие штатные, боевые рапорты и доклады.
        На мостике «Дианы» скучать не приходилось, и время на удивление шло незаметно, давно перевалив за полночь.
        Ночь безлунная, беззвёздная, затянув небо где-то там, на верхотуре, тучами. И Ливен не знал, радоваться ли этому - японцы наверняка не видят картины целиком, не представляя, что эскадра-то тю-тю!
        Но в то же время, вглядываясь в полнейшую темень, так и мерещились полчища миноносной саранчи, что вилась, разыскивая крейсер.
        Чуть ранее в такие тактические паузы, когда противник терял «Диану», Ливен, помня о главной поставленной ему задаче «отвести угрозу от броненосцев», приказывал врубать прожекторы, открывать бестолковую пальбу, снова зазывая «мотыльков» на свет. Сейчас же, когда время (очередной взгляд на хронометр) совсем повело стрелками к трём, можно, смело набрав полные обороты, уходить, оставив японцев с носом.
        Вопрос - куда?
        Ливен имел разрешение вернуться в Порт-Артур.
        «Но какого чёрта! Мы можем легко нагнать эскадру».
        - Где мы примерно? - вопрос был задан колдовавшему над картой старшему штурманскому офицеру. Но тот с озадаченным, совсем очумевшим лицом, испещрив бумагу линиями-закорючками, беспомощно и виновато пожал плечами.
        - Совсем запутался, Александр Александрович, - смены галсов… сами понимаете.
        В этот момент, коротко взвывший сигнал боевой тревоги был разбавлен частыми хлопками выстрелов!
        - Миноносцы справа!
        Постоянное бдение, напряжённое внимание, бессонная ночь всё-таки сказались.
        На сигнальщиках была большая ответственность - не прозевать врага, но и ложную тревогу объявить не допускалось.
        Утомились и офицеры… Устала прислуга у орудий.
        В эту паузу между стычками экипаж вообще немного расслабился - крейсер уже минут сорок шёл никем не замеченный. Командир корабля в своих раздумьях временил с новыми играми: «я тут, кто на меня!»
        Выскочившая из темноты пара дестроеров успела выстрелить из аппаратов, отвернуть и кануть в ночь среди частокола всплесков (и ни одного ответного привета)!
        Крейсер под ор команд потащило в сторону на уклонении и вдруг дёрнуло, качнув от вздыбившегося в районе кормы взрыва самодвижущейся мины!
        После полученного удара экипаж впал в паническое замешательство - хаотично плясали лучи прожекторов, артиллеристы палили почём зря, наступила неразбериха, пока Ливен не прокричал:
        - Задробить стрельбу, потушить огни! Лево на руль!
        Кренясь на крутом повороте, подраненный корабль уходил, прячась во мраке.
        Однако японцев больше не объявилось.
        Тренькнул телефон - сообщили, что заливает кормовую динамо-машину, вода проникает в румпельное.
        Обозначился крен в пять градусов и… остановился!
        - Пробоина между сто пятым и сто двадцатым шпангоутами! - поступил горячий доклад. - Дыра пять на три - не меньше! Есть раненые.
        «Догонять эскадру теперь однозначно не суждено, - мгновенно сообразил Ливен, - теперь не до игр и важно дойти до Артура! Беда только в том, что и японец будет нас поджидать… и возможно, разыскивать именно на этом курсовом направлении».
        - Где мы… хоть примерно? - снова замученный вопрос к штурману, который согнулся над своими картами, подсвечивая ручным фонариком.
        - Думаю, должны уже выйти в залив Жёлтого моря.
        - Думаю, - ворча, передразнил командир и, чуть поведя взглядом по скучившимся офицерам, как бы советуясь: - Если японец нас не перехватит по пути, то уж точно устроит встречу у Артура.
        - А если зайти в Чифу, починиться?.. - предложил минёр.
        - Ага, - затряс головой штурман, - проторчим сутки, двое… и нас, как «Варяг», будут уже поджидать…
        Истошный крик прервал дискуссию:
        - Миноносцы слева!
        Крик, дробящийся на несколько голосов - с марса, с крыла мостика, вторя с нижних балконов, утонул в глухом ударе, что выкинул грязный водяной колосс почти напротив носовой надстройки. Горячий дух взрывчатки и мелкодисперсная водяная пыль окатили офицеров. Кто-то присел, кто-то упал… Матерился старший артофицер, оскальзываясь на мокром, приноравливаясь к новому крену.
        «Вот теперь уж точно всё!» - восстанавливая равновесие, цепляясь за поручень, озирался Ливен.
        Второй удар под ватерлинию для крейсера водоизмещением под семь тысяч тонн мог оказаться смертельным.
        Ещё били вдогон уходящему противнику пушки - миноноски япошек, будто укусив гадючьим наскоком, быстро ретировались, лишь один помаячил скупым, быстро погашенным воспламенением.
        Спрямившись, «Диана» болезненно скособочилась на левый борт, при этом на все десять градусов, и норовила крениться дальше. А значит, дыра и повреждения более чем серьёзные.
        Внизу слышалась авральная топотня, по-морскому и черно бранились, громче всех - голос боцманмата вперемешку с обрывками команд. Слышались скрипы, стуки по металлу, будто в кузнице, глухо уходящие в трюмные помещения. За борт шумно, сразу в три потока, полилось из водоотливных отверстий, откачивая воду из затопленных внутренностей корабля.
        Команда боролась за живучесть.
        Казалось, сейчас на этот шум снова выскочат миноносцы.
        Ан нет - пропали! Что было странно!
        Ночь таращилась пугаными глазами в полную черноту, что так и хотелось сказать: темно, как у негра… Да только в ходу ли сей анекдот про ефиопов африканских в далёком тысяча девятьсот четвёртом?!
        С мостика назад глянуть - тело корабля матово, серо, совсем пропадает в темноте к юту. Только кормовой флагшток пробивается… и то на фоне пены кильватера.
        По траверзу на «ост» что-то смутное - две скользнувшие тени… мимо.
        Не заметили.
        И с «Дианы» предусмотрительно стрелять и выдавать себя прожекторами не стали.
        - Всё, господа, лихое рейдерство закончилось, - голос командира был отрывист, скрывая досаду. - Так всё удачно, и вот на тебе… два раза подряд.
        - Не свезло! В самое кубло влезли. Им предугадать наш маршрут несложно.
        Ливен лишь покосился на штурмана, тяжело ворочая думами.
        Следовала череда докладов из утробы корабля, ситуация менялась - ход упал, однако на плаву держались. Крен спрямили до семи, но оставались вопросы.
        «Какой ход сможем держать при вышедшей из строя машине, при двух пробоинах, чтобы не допустить поступление воды в смежные отсеки?
        Туго будет нам прорываться к Артуру. Тут и не дожидаясь рапортов - что там, как там и что можно сделать, надо думать о пристанище. Хоть в нейтральном, но ближайшем порту. А то и вовсе как бы не пришлось выбрасываться на берег!
        А тут ещё одна напасть - из румпельного тревожат. И на штурвале заметили - крейсер тяжело стал слушаться руля».
        - Что ж, пошалили, теперь самим бы ноги унести. Отвоевались, господа! В Артур нам путь заказан, ежели так на нас наскакивать будут через каждую милю.
        - В Чифу? - правильно поняли командира.
        - Да. Иного пути избежать катастрофы я не вижу. Одно радует! Коль мы на себя, как вы говорите, всё кубло собрали, стало быть, наш ночной променад под прицелами минных аппаратов уж точно запутал японца.

* * *
        На самом деле кое-кого с японской стороны правильные подозрения посетили.
        Это был Того.
        Масамичи Того.
        Контр-адмирал (считая себя необычайно прозорливым) шёл своим отрядом, держась на траверзе русского госпитального судна «Монголия». В расчёте, что этот конвенционно светящийся плавучий островок может притянуть к себе разбежавшиеся русские корабли.
        Оказалось, что русские - нет, а вот японские…
        Расстреляв свой боезапас в ночных атаках, когда поотрядно, когда отбившимися одиночками, миноносцы флота микадо спешили на перегруппировку в Талиенван[9 - Это, по сути, «за углом» от Порт-Артура. Талиенванский залив, в глубине которого располагался порт Дальний (нынешний Далянь), оккупированный японцами.].
        Светящееся топами судно неизменно оказывалось в сфере их внимания.
        Находящийся поблизости на крейсере «Идзуми» Масамичи имел возможность принимать рапорты от ретивых командиров дестроеров и сделать соответствующие выводы из разрозненных фактов ночной неразберихи. Понимая, что идёт в противоречие с приказом и поставленной задачей, контр-адмирал посчитал оправданным повременить с отходом на блокадные позиции к Порт-Артуру, почти угадав, куда двинет Витгефт: «Сомнительно, что русская эскадра сможет держать большой ход, тогда как я со своим отрядом легко нагоню её. Рассвет будет мне судьёй: увижу главные силы врага - предупрежу командующего. Если же на пути к корейским проливам броненосцев противника не окажется (а многие дымы либо выдадут их, либо нет), я всегда успею вернуться на исходную к Ляодуну. В конце концов, несколько часов роли не играют».
        Крейсера 6-го боевого отряда повернули на зюйд.
        В 4:00 они прошли всего в трёх милях от «Дианы»… не замеченные, не заметив.

* * *
        К утру посвежело ветром, устойчиво задув с севера, что при двух пробоинах было не в радость.
        «Диана» сохраняла пятиградусный крен на левый борт. Приходилось держать не более девяти узлов, иначе переборки трещали, не держали. Зато сменив курс на вест, избавились от внимания японцев.
        По здравому разумению выходило всё верно - их в основном пытались искать на пути следования к Порт-Артуру.
        С этим спокойствием командир и часть офицеров, валящиеся от усталости с ног, отправились по каютам, по койкам. Получила послабление и команда, только что в трюме всё ещё возились с распорками и пластырями.
        С рассветом внимание вахты (не появится ли опять японец!) ориентировалось на левый борт - там должны были проступить берега Шаньдунского полуострова.
        Штурман обещал:
        - До Чифу шестьдесят-семьдесят миль.
        Каково же было удивление марсовых, когда в рассеявшейся утренней дымке суша обозначилась на правом траверзе.
        - Мать честна! А где мы? Неужель мы так бяжали, что незаметно у Артура оказались?
        Подняли командира, подтянулся старший офицерский состав.
        Поначалу встревоженные, потом недовольные, совсем не отдохнувшие, заспанные, поднялись на мостик. Уставились в бинокли, глядели на карту, испещрённую ночными каракулями штурмана.
        - Это получается, что мы всё ещё в Жёлтом море. Справа-то Шаньдун, но южный берег… - штурман спросонья выглядел совершеннейше виноватым, - и маяк мы не из-за тумана не разглядели. Просто не дошли.
        - То-то я смотрю бриз какой-то неправильный, - устало улыбнулся вахтенный офицер[10 - С утра бриз дует от берега.].
        - Стало быть, господа, мы идём не в Чифу, а в Циндао, - не стал делать трагедии командир. Зевнув в сторону, в кулак… подставив лицо ветру, Ливен встряхнул головой и предложил: - Кто как, а я… заснуть всё одно уже не получится. Посему кто со мной - сменим вахту. Но для начала предлагаю взбодриться крепким кофеем.
        Просто «по чашечке», естественно, не отделались. Что-то куснули-закусили, а там и кок подоспел, расстарался, сервировав. Организмы, оказывается, после ночных стрессов изголодались.
        Крен на застолье не сказался, посуда по скатерти не ездила, только приборы недовольно позвякивали, когда корпус крейсера подрагивал на волне.
        - Циндао… - Ливен совсем ожил лицом - сошло покраснение, разгладились мешки под глазами, распрямлялись нафабренные кайзеровские усы. - Как думаете, немец даст нам время поправить корабль?
        - Да вроде ж почти в друзьях…
        - Ага, у немчуры свои политические прусаки-тараканы в головах!
        - Входите, - это уже было постучавшему в дверь матросу.
        Лицо появившегося на пороге вестового не несло тревоги, скорей, выражало сожаление, что господ офицеров отрывают от трапезы.
        «Разрешите доложить» было прервано жестом старшего офицера:
        - К сути, голубчик.
        - Там, вашбродь, дымы на осте…
        Переглянулись.
        Прозвучало бы «миноносцы… слева… справа или ещё где», не так бы забеспокоились.
        А вдруг это японский крейсер? Крейсера? Для покалеченной «Дианы», даже с сохранением полного орудийного залпирования, это может закончиться неприятностями.
        Ливен вполголоса выругался, откладывая салфетку:
        - Полагаю, господа, придётся подняться наверх.
        Снаружи стало ещё свежее.
        Солнце почти печёт, полоса берега обозначена серой дымкой - миль двадцать.
        Младший штурманский офицер выдал координаты и примерные часы до Циндао.
        «Диана» дымит двумя трубами - одна машина по-прежнему вне работы.
        Немного обнадёжили трюмные: «переборки выдержат и двенадцать», и отыграли заднюю: «но лучше не надо».
        Всё так же тягуче на руле, неполадки с кормовой динамо-машиной и ещё какие-то мелочи.
        Крейсер заметно качает на продольной волне, и когда клонит на левый, и без того накренённый борт, наступают неприятные минуты - будто вот-вот повалит дальше.
        На мостике все хватаются за поперечины, пристраиваясь с биноклями и зрительными трубами.
        Уже через пятнадцать минут стало понятно - всё-таки миноносцы. Понятно, что японские - навязчивые, деловито догоняющие… как у себя дома.
        - Отряд из четырёх! - Первыми различили с марса. Потом и сами с мостика разглядели.
        - Нас, господа, прямо никак не оставляют без внимания, - Ливен сохранял невозмутимость. - Что скажете?
        - Днём? Против четырёх? Отобьёмся. Пусть на руле у нас запаздывание и ход не полный. Их вон, видите, как на волне пенит.
        Однако чем ближе был противник, тем меньше (с оглядкой на ночные боевые авралы и две уже полученные пробоины) оставалось оптимизма.
        Японские кораблики, приблизившись наскоком, уравняли скорость, следуя строго по корме «Дианы», на дистанции, при которой пристрелочные залпы кормового плутонга крейсера можно было назвать бесполезными - снаряды падали с большим разбросом.
        В бинокль хорошо было видно, как сбавив ход до девяти узлов, миноносцы утратили свою стремительность, периодически окуная носы в волну, заливаясь по самую палубу. И всё же сохраняя свою некую хищную опасность. И судя по дыму, пары держали на полный ход.
        - Им волнение только мешает. Но и нам вести прицельный огонь будет сложно, - став серьёзным, заметил командир, - и на уклонении против восьми самодвижущихся мин, если они додумаются до одновременного залпа… а вдруг сплохуем?
        - И что? - спросил вахтенный начальник.
        - Прикажите открыть все люки, а трюмным быть готовым бежать наверх. При подрыве всем спасаться по способности. Третью мину мы однозначно не переварим.
        Словно взяв паузу, посовещавшись (а видимо, так и было), японцы резко пошли в атаку, рассыпаясь фронтом, забрызгиваясь из форштевней до самых мачт, кидая дым из топок до искр.
        Орудия «Дианы» стали бить чаще и всё так же безрезультатно. Пока.
        Однако дистанция сокращалась, и по мере приближения противника всплески стали ложиться кучней.
        Росло напряжение.
        Серые точки миноносцев превратились в узнаваемые силуэты.
        Ближе… ближе - уже десять кабельтовых!
        И вдруг они резко отвернули, ложась на разворот, показав узкие приземлённые профили.
        Через минуту было очевидно, что японцы окончательно взяли обратный курс, некоторое время ещё сохраняя высокую скорость, а потом и вовсе опустив на «экономические» узлы.
        - И что это было? - В голосе Ливена удивление и явно полезшее вверх настроение.
        Теперь уж каждый норовил чего-нибудь сказать, ощутив облегчение ввиду уходящей угрозы:
        - Разведка!
        - Понимает узкоглазый, что себе дороже…
        - Видали? Уходят с таким видом, будто вспомнили о недоеденном сасими и недопитом сакэ в какой-нибудь японской ресторации… что тут как будто буквально за углом.
        - Да-да, - поддакнул кто-то, с нервным смешком, - дескать, ща перекусим, а к ночи вернёмся.
        - И не одни! А с «Асамой» и сворой бронепалубников по нашу душу, - опять вспомнил о «Варяге» старший штурманский офицер. - Я так думаю - поняли, что днём у них ничего не выйдет. И время просчитали, что к ночи мы уже будем в Циндао.
        Царское Село
        (забегая чуть вперёд)
        Иногда Александру Алфеевичу Гладкову казалось, что император всея Руси Николай II немного того… живёт в каком-то своём мире, не испытывая особых волнений о проблемах государственных. Сам Алфеич, несмотря на кучу своих технических мероприятий и прочих производственных головняков, предпочитал и обязательно старался поддерживать частый контакт с Авеланом. Особенно сейчас, когда там, на Дальнем Востоке, Витгефт вывел эскадру из Порт-Артура! И вот-вот должен нарисоваться Рожественский! Туда же на соединение вышли крейсера из Владивостока!
        По всем грубым расчётам бой 1-й Тихоокеанской эскадры с силами Того наверняка уже произошёл! И не сегодня-завтра следовало ждать новостей (плохих ли, обнадёживающих)…
        А царь…
        Вот сегодня - Гладков приехал пораньше в Царское Село. Авелан уже с раннего утра находился в помещении, оборудованном под центр связи… Зато государь (как успели шепнуть на ухо), позавтракав, преспокойно прогуливался по саду.
        И только часам к одиннадцати изволили пригласить к себе в кабинет для отчётов и каких-то обсуждений.
        - Сообщает наш морской агент из САСШ, - начал доклад Фёдор Карлович, - получена телеграмма из Кагосимы (это японский портовый город) - Рожественский благополучно вышел в Восточное море… или Восточно-Китайское море, если будет угодно.
        - То есть как из японского порта? - Романов сидел за столом, разложив перед собой какие-то бумаги.
        Приглядевшись, Гладков сумел понять, что часть из них - это распечатки с принтера и какой-то свой (государев) список.
        - Тут нами был придуман некий нестандартный ход, - стал пояснять управляющий Морским министерством, - нынешние войны, современные войны, это в немаловажной части - связь. Связь - это управление и координация войсками… эскадрами в нашем случае.
        Авелан покосился на пришельца из будущего, а Николай чуть кивнул, понимая, с чьей подачи сие заявление.
        Генерал-адъютант продолжал:
        - Как мы знаем из шумихи в иностранной прессе, Рожественский, следуя вдоль японского тихоокеанского побережья, не забывал потрошить купцов на предмет военной контрабанды, забирая в приз, а то и топя.
        Идея была такова, что капитану какого-либо задержанного судна, возможно, уличённого в запрещённом грузе, либо за небольшую мзду предлагалось отправить телеграмму из ближайшего порта (совершенно невинную на взгляд, но содержащую кодовые слова) на наш конспиративный адрес в САСШ. А уж там…
        - Насколько у вас всё… хм, оперативно, - быстро поняв суть, с уважением склонил голову император. А по тому, как он произнёс «оперативно», было очевидно - слово это ему откровенно нравилось. - Есть ли новости от Витгефта? Командиров кораблей? У них там проигрышного отступления или позорного бегства к нейтралам, интернирования не произошло, как в…
        Романов метнул многозначительный взгляд на человека из будущего, затем украдкой на свои записи… При этом из царских уст слово «интернирование» прозвучало особо криво.
        - Известно мало, - Фёдор Карлович немного задёргался, - был нелёгкий бой. Витгефт обманным манёвром убедил японцев, что возвращается в Порт-Артур, а ночью вернулся на курс к месту рандеву. Об этом сообщили командиры слабомореходных миноносок второго отряда, которые единственные вернулись на базу. Ещё и госпитальное судно «Монголия». Это также подтверждается телеграммой от князя Ливена - командира крейсера «Диана». Из Циндао.
        - Из Циндао?.. - Бровь самодержца недовольно взметнулась.
        - В ночном бою крейсер «Диана» получил существенные повреждения с предполагаемым ремонтом не на день-два и…
        - И что Ливен? - перебил Николай. - Решил интернироваться?
        Гладков увидел, как Романов взял стальное перо и что-то добавил к своему списку, снова вопрошая:
        - А что ж так - вся эскадра цела, а вот князь Ливен… какого он звания? Капитан второго… Так вот, все корабли следуют согласно приказу, а «Диана» вдруг столь избита, что капитан второго ранга Ливен бежит в нейтральный порт. Как понять?
        - У экипажа «Дианы» и лично Ливена была особая миссия в ночном сражении с миноносными силами противника - отвлекать врага, вызывая огонь на себя. От этого и повреждения крейсера соответствующие, - отчеканил Авелан и коротко, но вразумительно разъяснил тактическую задумку.
        Выслушав, император задумчиво покачал головой:
        - Пожертвовать лёгкой фигурой?.. А ведь что ни говори - образчик истинного искусства боя. Морского боя.
        Гладков опять обратил внимание, что Романов взялся за перо, зачёркивая недавнюю запись.
        Постучавшись, вошёл адъютант - срочно был необходим начальник штаба. Пришли новые телеграммы, требующие немедленного ответа.
        Государь отпустил Авелана, обратив теперь всё внимание на Гладкова:
        - Ваше предложение с «Дианой»?
        - Только лишь предложение, ваше величество.
        - Надеюсь, исполнение было достойное, а то знаете… - хозяин государства откинулся в кресле, с презрительным небрежением подщёлкнул пальцем лист со своими записями, - наконец, у меня дошли руки до цусимского позора.
        Да и вообще, при ознакомлении с «геройствами» некоторых морских (и не только) офицеров складывается впечатление, что большинство выпускников военных заведений только и умеют по ресторациям-балам жалованье транжирить да мундиром щеголять. А как до своего истинного предназначения доходит - защищать Отечество… умирать, в конце концов, не побоюсь столь радикальной апофеозы, так ни умения воевать, ни чести не знают. Слыханное ли дело флаг Андреевский спускать, а вражеский, макак богопротивных, поднимать!
        Романов постучал пальцем по терзаемому листу:
        - Все эти господа более не продвинутся по служебной лестнице! Будут тянуть службу в лучшем случае на второстепенных ролях. А кого и разжаловать потребно. И пусть они не совершили ещё той трусости, что сделали там - у вас… веры им нет!
        Только тут Александр Алфеевич, приглядевшись, прочитал во главе императорского списка фамилию Небогатова, начертанную размашисто, словно со злостью. А внизу вполне разобрал недавно внесённое и наскоро заштрихованное…
        «Это он и Ливена хотел… Круто. Так тогда в этот перечень - вторым столбиком некомпетентности и бестолковости - тех, кто посылал эскадры на обречённую бойню. Впрочем, так ли уж обречённую, при правильном подходе к делу? Учиться военному делу надо настоящим образом, господа офицеры. Изучать матчасть и противника».
        - Тот же контр-адмирал Небогатое, - между тем рек царь, - показал себя как хороший организатор, умеет проводить учебные стрельбы, образцово перегонять эскадры? Пусть ему! Но в бой его посылать я теперь бы поостерёгся. Вечно ему быть на втором плане, в тыловом обеспечении.
        - Он помимо своей воли был выставлен перед неисполнимыми условиями, - понимая, что это в принципе не его дело, Гладков всё же решил занять маленькую оппозицию, - спас от бесполезной смерти многие жизни.
        - По уставу ещё Петра Первого, сдача в плен корабля, не потерявшего возможности к сопротивлению, не может быть оправданной ни при каких обстоятельствах. Сдача в плен - несмываемое бесчестие и позор русскому оружию! На столетия! Они военные. Их долг был умереть, если ничего другого нельзя было сделать!
        Окончательно впавший в раздражение император встал, подойдя к окну, заложив руки за спину.
        Постояв так буквально минуту, успокоившись, он неожиданно заговорил более грудным и подрагивающим голосом:
        - Много раз перечитывал всё то - полученное из ваших источников. Отдельное спасибо за то, что предоставили разные мнения, как оправдывающие, так и оскверняющие. Это по-честному.
        Я много думал. Вывод…
        Не мог я отказаться от престола. Не в той ситуации.
        Пусть бы в другой раз, при иных, более благоприятных обстоятельствах, но не мог я оставить в трудную годину войны государство без руководства. Должен был понимать, что это приведёт к анархии, к разгулу и гибели. Что, собственно, и произошло!
        Допускаю, что меня допекло. Держали под арестом, давили.
        Допускаю, что меня шантажировали (голос дрогнул) семьёй. Но…
        Но там что-то говорилось о подписи карандашным грифелем… а я никогда!..[11 - Манифест об отречении Николая II был подписан карандашом, что ставит под сомнение собственноручность подписи.]
        А значит, документ об отречении чистая подделка.
        Романов повернулся к застывшему от таких излияний гостю из будущего. Вскинул подбородок:
        - А значит, и я не сдавался! И готов был умереть.
        Дальний Восток
        Утро застало эскадры, боевые отряды и отдельные корабли основательно разбросанными по акватории Жёлтого моря.
        Броненосцы Хэйхатиро Того действительно оторвались от русской эскадры настолько, что с «Микасы» дымы русских едва угадывались на горизонте.
        Хотя командующий Объединённым флотом и подумывал послать какой-нибудь быстроходный крейсер посмотреть - кто это там такие!
        Ночью японскую эскадру атаковали русские миноносцы, не особо рьяно и совсем уж малым количеством боевых единиц. Тем обидней было, что «Сикисима» каким-то случайным образом поймал торпеду, потяжелев на пятьсот тонн воды, получив крен, спрямлённый контрзатоплением. Теперь броненосец немного задерживал эскадру, поддерживая всего двенадцать узлов.
        Впрочем, Того на большее в маршевом эскадренном движении пока не рассчитывал. Пользуясь утренним затишьем на море, он даже позволил на целый час застопорить ход, чтобы на «Сикисиме» исследовали повреждение (удар пришёлся на уровне ватерлинии, расколов бронеплиту) и провели работы по заделыванию сравнительно небольшой пробоины.
        Русские потеряли всего один миноносец, который под утро обнаружили крейсера контр-адмирала Дэва, со мстительным удовольствием добив, даже не сделав попытки заполучить трофей (впрочем, ввиду угрозы русские всё равно открыли кингстоны).
        Остальных и след простыл.

* * *
        Первая Тихоокеанская эскадра с рассветом удачно собралась в колонну, подтянув отставший хвост, собирая всех «своих», кто заплутал впотьмах.
        Ночью корабли продолжали проводить ремонт, но со строжайшим запретом - не шуметь, чтоб ни звука! Наводя порядки только в глубоких утробах броненосцев.
        Все внешние разрушения, те же дыры в изуродованных дымовых трубах, стали латать лишь поутру.
        Несомненно, стоит отметить, что успешно удалось решить проблему остойчивости «Пересвета», принявшего много забортной воды в подбашенное отделение носовой башни, залившей в том числе отсек торпедного аппарата.
        Поутру обнаружились два русских миноносца. За ними сбегали крейсера, приведя к кильватеру. Это оказались «Бойкий» и «Грозовой» из первого отряда, получившие во время ночной атаки на броненосцы Того повреждения и потому не ушедшие вперёд к намеченной точке рандеву.
        В штабе эскадры пока не знали, что с ними делать - ход «подранки» держали совсем не миноносный. Впрочем, под стать эскадре.
        Ничего вразумительного о ночной атаке командиры сказать не могли, как и что сталось с остальными миноносцами отряда.
        - Дай бог, справились с делом, и ушли к Квельпарту, - понадеялся Матусевич.
        Начальник эскадры со «штабными» всё поглядывали-разглядывали в добрую оптику на задымление впереди по горизонту, понимая, что это, по всей видимости, злокозненный японский адмирал со своими ушедшими вперёд броненосцами. Однако посылать в разведку того же «Новика» и не подумали. Нечего привлекать беду.
        А вот когда что-то замаячило на горизонте по корме, вырастая дымами, подумали радостно: уж не «Диана» ли нагоняет?
        Но вскоре поняли - нет. Многовато дымов.
        Вот на этих неизвестных поглядеть стоило.
        Получив команду, «Новик», выписав пенную кривую, помчал на разведку.
        Но нам-то известно, что позади русской эскадры замаячил Масамичи Того. И было ему недалеко и недолго.

* * *
        Давешний дождь лишь смягчил, смазал перепад температур, обещая к полудню не больше шести градусов плюсом. До южных широт докатилась своенравная барышня осень, хмурясь густой облачностью, непокойно задув ветрами, погнав барашками волны, проносясь залётной крикливой чайкой, затрепав флагами и вымпелами, заставляя сигнальщиков кутаться в штормовки, офицеров надевать тёплые тужурки.
        Солнце давно оседлало сизое по восточному горизонту марево, подсветив косыми лучами идущие колонной броненосцы, выявив (словно обнажив) все полученные в бою раны.
        На кораблях, под руководством старших офицеров и судовых специалистов, устраивали комиссию - совершали обход, обследуя надстройки и борта, вооружившись писчими принадлежностями, блокнотами, записывая, документируя повреждения для последующего предоставления докладных «под шпиц», в высшие морские инстанции.
        Хуже всех, наверное, выглядел «Пересвет». Если все корабли эскадры в той или иной степени несли на себе палёные следы японских фугасов, то «Пересвету» ко всему ещё будто прошлись по «причёске», обрезав, уполовинив обе мачты, а с ними все растяжки, антенны, сигнальные фалы. Почему-то именно это больше всего бросалось в глаза.
        Похожая, но своя беда была на флагмане. Помимо накладывания заплат на издырявленные трубы (это практически по всем броненосцам) на «Цесаревиче» пытались что-то сделать с ослабевшей передней мачтой, крепя, натягивая дополнительные тали. Подбитая японским снарядом, она грозила свалиться, увлекая за собой часть носовой надстройки.
        К привычным судовым звукам - к шелесту забортной воды, подвыванию ветра в стеньговых фалах и растяжках - добавился неприятный болезненный скрип-скрежет расшатанного фока.
        Матусевич и часть офицеров штаба на время работ (от греха) перебрались на ют в рубку вахтенного начальника, что на кормовом мостике, покуда ветер вбок и не чадит, коптя взад.
        Здесь тоже не обошлось без разрушений. Разорвавшийся снаряд оставил повсеместно свои следы - пробоину в настиле палубы, сорванную с петель левую дверь, разломанный железный шкаф и измочаленный осколками мягкий волосяной диван, почему-то ещё не выкинутый за борт.
        Взглянув на матросскую суету вокруг фок-мачты, «красующейся» гипертрофированным тяжеловесным боевым марсом, Матусевич, наверное, только сейчас оценил всю нелепость этого французского изыска Лаганя[12 - Французский инженер-кораблестроитель А. Лагань, проектировавший «Цесаревича».]:
        - Ведь ещё в Артуре собирались срезать всё к чёртовой матери! Ну точно скворечник-изба на курьей лапе, прости господи! На «Пересвете» и «Победе» сподобились, а тут-то чего?
        - Сравнили, - едва слышно пробормотал командир корабля Иванов, - на «пересветах» оно и поменьше, и попроще было.
        - Д-а-а, эти одороблы теперь никак без портового крана не снять! - Николай Александрович отвернулся с видом «глаза б мои не видели!», обращая внимание назад в кильватер, теребя - то поднимая, то опуская - бинокль.
        Броненосцы в колонне порой заносило, выкатывая из строя… на немного, совсем на малость, что иногда позволяло видеть их лоснящиеся влагой бока - серые в оспинах от японских снарядов, и торчащие стволы казематных батарей, и внушительные башни, выставленные по-походному.
        «Мы всё ещё чего-то стоим…» - рождалось у кого-то в голове, на грани уверенности и вопроса.
        «Аскольд» и «Паллада» шли по правому траверзу колонны.
        По левому в самом хвосте держались два миноносца. И в оптику на головном «Бойком» вполне отчётливо был заметен след пожара на баке, слегка покорёженный, будто свёрнутый в сторону мостик. Однако носовая трёхдюймовка торчала гордо, стволом под «сорок пять».
        Там же на мостике, у ратьерного фонаря, торчали матрос и офицер - чего-то сигналили, переговариваясь с концевой «Полтавой», что была как раз по их борту.
        - Маленькие судёнышки, сила которых в скорости, которую они утратили, - вдруг с лёгкой хрипотцой проговорил флагманский артиллерист лейтенант Ненюков, - прижались к строю «больших дядей», став под бронированную защиту. С иного, например, женского взгляда, коему здесь не место, это смотрелось бы трогательно. Не находите?
        - Нагнали вы романтизму, Дмитрий Всеволодович, - Матусевич с нескрываемым сожалением поглядел на тридцатипятилетнего офицера - того донимали раны. Он стоически терпел, болезненно морщился вымученными улыбками, отвлекаясь вот на такие эмоциональные эскапады. Контр-адмирал пожал плечами и добавил:
        - Девичьи взгляды уплыли вместе с «Монголией». Женщины в нашей жизни на военное время присутствуют, как редкие минутные радости. Лёгкие и проходящие.
        - Может, наша жизнь и вовсе состоит из этих и всяких маленьких сиюминутностей, - лейтенант осторожно поправил сползший бинт на руке.
        - Вам бы в лазарет… на перевязку. Глядите - уж и кровь опять проступила.
        Ненюков легкомысленно мотнул головой, дескать «обойдусь»… снова указал на малотоннажную парочку:
        - Признаться, думал, что после ночных атак командиры миноносок предпочтут вернуться к эскадре, подойдя к назначенному утреннему месту сбора.
        - Так ещё Вильгельм Карлович рекомендовал начальнику минного отряда скорей следовать к Квельпарту, - вмешался в разговор командир «Цесаревича» Иванов, удивившись, что флаг-офицер об этом не знал.
        - А я так и приказал, - подтвердил Матусевич, - да! А вдруг Рожественский уже там. Таким образом, он будет информирован о постигших нас событиях. И может, поспешит навстречу, в помощь. Да и какой нам толк от миноносцев с пустыми аппаратами.
        - А что мешало бы нам отдать свои… эскадренные? - сам вдруг удивился от такой очевидности Иванов. - Как раз на «Ретвизане» или на «Пересвете», насколько мне известно, не все мины «Уайтхеда» были списаны на берег.
        - Я исходил из вышеперечисленных причин, - нахмурился Николай Александрович, углядев здесь намёк на адмиральские ошибки. Вообще возмутившись: - И как вы себе это представляете - перегружать сигару в шестнадцать футов длиной при такой качке? А вот Зиновий Петрович вполне сможет перезарядить миноносцы у Квельпарта. Где-нибудь с подветренной стороны или в заводи. И углём-с пополнить заодно.
        - Да и нам бы угля не помешало, - примирительно вздохнул каперанг, - а то доклады трюмных прямо-таки пугают.
        - М-м-да, - всё так же хмуро согласился контр-адмирал, - наши углежоры потребляют, просто жуть берёт. Как бы в критический момент не оказаться на голодном пайке.
        В это время на «Бойком» и «Полтаве» о чём-то договорились! Броненосец немного выкатился из строя, выбросив флажный набор.
        - Я что-то не разберу, - щурил левый глаз Матусевич.
        - Запрашивают на «кратковременное уменьшение хода», - подсказал Иванов, - для… сам не разберу.
        - Добро, - не стал артачиться исполняющий обязанности командующего, - не праздности ради ж… покуда всё спокойно.
        Получив разрешение, «Полтава» плавно, почти незаметно стала отставать. Чуть погодя «Бойкий», несмотря на немалую болтанку, подошёл к самому борту броненосца, подставляясь под нависшую кран-балку с раскачивающимся грузом. «Посылку» (что-то затянутое в крупноячеистую сетку) подцепили багром и по мере травления «конца» затащили на палубу миноносца.
        - О! Им и волнение нипочём! - Это уже подал голос старший минный офицер лейтенант Пилкин, досель стоявший молча.
        - Цирк, да и только, - хмыкнул Матусевич, - что они творят?
        - Побило им в котельных что-то, - пояснил Иванов, скорей догадываясь, в чём причина всех этих движений, - вот и подсуетились чем-то для починки. На броненосцах всяко больше материала и запасов. Хм! Но мину, пожалуй, я бы не рискнул таким образом.
        Приняв груз, «Бойкий» отвалил в сторону, взяв хорошо влево, догоняя «Грозовой», снова образовывая с ним маленький кильватер. Было видно, как матросы на юте распустили связку, извлекая какие-то железяки.
        Вальяжная «Полтава», маяча за мачтами впередиидущих, догоняла колонну чуть дольше.
        Больше никто никаких рискованных эволюций не совершал.
        По-прежнему держали эскадренных девять узлов.
        Курс зюйд-ост-тень-зюйд, 146 градусов.
        Далее к норду, заметно смещаясь к западным румбам, всё увеличивалось и росло дымами. В ту же сторону почти на глазах уменьшался «Новик».
        - Несомненно, нас нагоняют наши узкоглазые недруги, - настраивал всё ещё бесполезный бинокль Матусевич.
        - Да, - не стал спорить Иванов, хотя и допускал, что это могло быть обильно чадящее грязным углём торговое судно. - Полагаете крейсера… «собачки»? Или те бы уже нас настигли?
        - «Новик» должен как что - сообщить по «искровой».
        Оба покосились на телефон. Все покосились…
        - Аппарат-то рабочий? - Иванов взялся за трубку, намереваясь вызвать рубку телеграфной связи.
        Пощёлкав клавишей, выругался: - Молчит проклятущий!
        - Вестового слать! - Заозирался контр-адмирал. - Где люди?
        Вестовой объявился сам, уже с новостью:
        - Разрешите доложить, ваше высокопревосходительство. Приняли с «Новика»! Четыре крейсера у нас на хвосте, - матрос явно дословно не запомнил и гнал отсебятину. Впрочем, не греша против истины: - Один опознан…
        Тут матрос совсем замялся и выпалил:
        - …опознан как «Сукасима»… э-э-э, виноват, запамятовал.
        - «Ицукусима»?..
        - Навроде того… - и немедленно поправился: - Так точно!
        Переглянулись!
        - Крейсера Катаоки? - быстрее всех сообразил Иванов. - «Старички». Я вижу от них лишь одну неприятность!
        Вдруг прорезался «неисправный» телефон. Схвативший трубку Ненюков репетовал новое сообщение с «Новика»:
        - «Идзуми», «Сума», «Ицукусима» и ещё какой-то бронепалубник о двух трубах! «Новик» обстрелян и держит дистанцию!
        Никто не оспаривал - «Новику» с его «тонкой шкуркой» - под снаряды противника соваться противопоказано.
        - Я вижу одну неприятность от японского отряда, - повторил Иванов, - поспешать донести Того о нашем местоположении и курсе. Предлагаю натравить Рейценшейна. «Аскольду» и «Палладе» вполне по силам задержать их. И непременно забить «искрой» эфир, дабы они не смогли телеграфировать сообщение.
        - Получится ли заглушить японца - то неведомо. А вот интенсивной работой своих «маркони» мы выдадим себя уж точно, - высказал сомнение Ненюков.
        - Другого не остаётся, - Матусевич уже принял решение, кивком подзывая сигнального старшину, - так и поступим! Только Рейценштейну не следует увлекаться погоней - вдруг это ловушка! Однако отогнать от эскадры соглядатаев следует неприметно - нечего им видеть наши повреждения, чтоб потом доложить Того.

* * *
        Выбросив флажный набор, подтверждающий получение приказа, два крейсера плавно «откололись» от эскадры, чтоб, совершив разворот «все вдруг», лечь на курс перехвата. Оказавшийся таким образом в хвосте «Аскольд» немедленно обошёл мателота - Рейценштейн возглавил отряд. К тому моменту стало окончательно понятно, что японские бронепалубники намереваются обойти русскую эскадру по правому траверзу.
        «Аскольд» и «Паллада», набирая полный ход, упреждающим курсом убегали в сторону северо-запада, буквально на раз-два-три теряя резкость очертаний…
        Оставленный ими кильватерный след быстро «подмели» ветер и волны.
        В эфире началась усиленная работа - шум, треск, попытка глушить все станции… забив помехами в том числе и свои.
        Только что с «Новика» успели передать - одни из крейсеров (всё тот же «Ицукусима») покинул японский отряд, судя по курсовой линии, возвращаясь куда-то туда… к Артуру.
        Посовещавшись, в штабе Матусевича выдвинули единственную версию, почему:
        - Катаока там или не Катаока командует, - перед контр-адмиралом лежал справочник Джейн, - но если они решили прорваться к ушедшему вперёд Того, самый тихоходный у них «Ицукусима» будет, несомненно, сдерживать. Могу ещё допустить, что это посыльный за миноносцами, чтобы те могли настигнуть нас в следующую ночь.
        Да только успеют ли?
        О том, чтобы бросить «Новик» вдогонку за одиночкой, никто и не заикнулся - предприятие сомнительное и долгое.

* * *
        Как такового крейсерского боя на виду эскадры не получилось - едва японцы узрели, что к ним устремились две дымящие точки, быстро вырастающие до вполне обоснованных силуэтов, они немедленно рванули на вест. Тем не менее не отказываясь от желания догнать броненосный отряд своего главнокомандующего. Поэтому встреча (самое малое на пределе дальнобойности шестидюймовок) должна была произойти. А там уж вопрос терпения и упрямства оппонентов.
        Вскоре японцы скрылись за горизонт. Последними их наблюдали с «вороньих гнёзд». Стали пропадать и «Аскольд» с «Палладой», пока ещё помечая себя извечным демаскирующим фактором угольных топок - дымом.
        На кораблях эскадры отбили очередные склянки.
        Уже давно тянуло запахами с камбузов, приятно раздражая оголодавшие организмы, призывая к обеду.
        На всех судах понемногу поправили дело с дымоходами - теперича у ответственных старших механиков малость перестала «болеть голова» сумасшедшим расходом угля. Повышенно, но терпимо!
        Временно командующий эскадрой Матусевич продолжал нервически поглядывать в сторону, где скрылись с глаз крейсера, однако его пристойно успокаивали:
        - Рейценштейн пусть и злой до драки, но глупостей не натворит. Сказано «не увлекаться», так и будет.
        Адмиральскую столовую, после того как там по чрезвычайной необходимости были размещены раненые, очистили и наскоро привели в порядок. Однако контр-адмирал приказал всем свободным офицерам на столование собраться в кают-компании.
        Время обеденное.
        Крейсерами…
        Они практически вышли им на траверз - той далёкой кильватерной цепочке кораблей, что уже легко можно было посчитать… каждый отдельный силуэт. И не было сомнений - это все шесть вражеских броненосцев эскадры Витгефта, что покинули Рёдзюн… или Порт-Артур, как его назвали англичане и именуют враги.
        Резвый дозорный крейсер-скаут противника угрозы не представлял… легко отогнанный - висел на раковине, доступный по дальности для шестидюймовых орудий, но практически невозможный как мишень. «Концевой» в кильватере «Акицусима» периодически кидал по нему снаряды, да и только - снаряды беспокоящие, но совершенно бесполезные.
        Зато увидев два крейсера, идущие на пересечку с весьма решительными намерениями, Масамичи Того понял, что «от этих просто так не отвяжешься». Принимать равный бой контр-адмирал не собирался (не ту задачу он себе поставил), однако гайдзины сами дали шанс немного их потрепать!
        Некогда пятитрубный крейсер («Аскольд» - услужливо подсказал старший офицер) заметно вырвался вперёд - и этим можно было воспользоваться, разыграв короткий бой «три против одного»!
        Лёгкий «Новик», что следовал как рыба-прилипала на безопасном расстоянии, Масамичи в расчёт почему-то не брал.

* * *
        Подняв на стеньгах боевые флаги, «Аскольд» быстро сокращал дистанцию, разрезая встречную волну, нагоняя противника под острым курсовым углом.
        При виде подкреплений приободрился «Новик».
        Вот только «Паллада» отставала.
        - Наша «богиня отечественного производства» едва ли выдаст ход, сравнимый с неприятельским, - без каких-либо эмоций констатировал командир «Аскольда» капитан 1-го ранга Грамматчиков и как бы промежду прочим заметил: - Уже можно бить пристрелочным.
        Рейценштейн, не отрываясь от зрительной трубы, кивнул.
        Носовое орудие тотчас бахнуло - расчёты ждали лишь отмашки! И следом же, получив поправку по целику, второй выстрел.
        Удовлетворившись близко лёгшим всплеском, Грамматчиков разрешил стрельбу на поражение:
        - Носовому плутонгу - огонь!
        «Аскольд» ударил в семь стволов! Пороховой дым быстро сносило назад, развеивая к полуюту.
        Старший артиллерист отдавал команды непосредственно с мостика… в рупор, громко голосом, раздувая ноздри на ветру, будто бы упиваясь рокотом выстрелов, солёными брызгами, но конечно, лучшим обзором, чем из боевой рубки.

* * *
        Масамичи специально приказал подпустить зарвавшийся русский крейсер ближе, на дистанцию уверенного огня, пока не открывая огонь.
        Японские корабли растянулись уступом… безответно, терпеливо выжидая, не обращая внимания на всплески, что стали падать совсем рядом.
        Вот уже на крайнем «Акицусиме» - клоком дым, подбросило шлюпочные обломки, лизнуло огнём, забегали фигурки, полетели за борт остатки пылающего дерева.
        Первое же попадание, как пинок! На мостике флагманского «Идзуми» каркает короткая команда. Стеньги выбрасывают флажный приказ.
        Три «японца» все вдруг довернули на четыре румба влево, открывая для себя углы бортовых батарей и даже носовых, выплёвывая заготовленное.
        В тот же момент самоуверенный Масамичи Того понимает, что немного недодумал!
        Довернув, его корабли стали бортами к волне - на крупной зыби крейсера давали размахи до шести градусов на каждую сторону, сбивая наводку, крайне затрудняя ведение прицельного огня.
        Море вокруг «Аскольда» заплясало, однако снаряды неопасно ложились широким разлётом.
        Крейсер, забрасываясь пеной из-под форштевня до самого мостика, неуязвимо летел на противника. В отличие от япошек, идущий на волну, он имел более устойчивую платформу для стрельбы, что немедленно сказалось!
        Взлетели ошмётки на юте «Сумы», разметав расчёт кормового орудия - ствол перекосило в сторону, понуро ткнув в палубу. Ещё раз отметили «Акицусиму»… всполохом скупым, но радующим глаз!
        А ещё кусал исподтишка с кормовых углов «Новик». Имея превосходство в скоростных характеристиках, лёгкий крейсер менял углы на зигзаге, подключая артиллерию то одного, то другого борта.
        Теперь там, на мостике «Идзуми», узкоглазому контр-адмиралу наверняка пришлось обращать внимание на этот рьяный крейсер-недомерок.
        - Сорок… тридцать пять… тридцать… - диктовали с дальномера кабельтовы до противника.
        Дистанция сокращалась, закономерно стали попадать и японцы. Вспух ответный взрыв на баке головного русского.
        Окатило водой, посыпалось, забарабанило железом по железу - «Новик» в очередной раз вильнул, выскользнул из-под накрытий.
        Снова в «Аскольд» - сразу два подряд встряло в полубак! Полыхнуло гарью, осколки стеганули по надстройке, что-то вжикнуло, влетев в рубку, к счастью, никого не задев.
        - Пристрелялись! - Рейценштейн покрепче нахлобучил фуражку… Борода всклокочена, глаза бешеные, горят!
        - Да при чём тут пристрелялись! В три борта бьют… по нам концентрируют, вот и прилетает, Грамматчиков косился на контр-адмирала, надеясь, что тот прикажет сбавить ход, дабы подтянулась и «Паллада».
        Крейсер по-прежнему бил залпами носового плутонга, вздрагивая от собственных выстрелов, вздрагивая от попаданий.
        - Двадцать кабельтовых! - огласили с дальномера.
        - Несём большие потери, Николай Карлович, - не выдержал каперанг, тем не менее стараясь быть как можно спокойнее, - не дай бог, хода крейсерского лишимся!
        Рейценштейн игнорировал.
        Как будто вещественным напоминанием где-то над головой жахнуло, в визирной щели мелькнула часть такелажа, проносясь на растяжке мимо и возвращаясь маятником, с грохотом ударяясь о рубочный козырёк.
        От неожиданности контр-адмирал отпрянул, выдав что-то злое ругательное.
        - «Паллада» подоспела. Пытается кидать… - лаконично известили наблюдатели, - недолёты.

* * *
        «Всё! - решил Масамичи. - Достаточно!»
        «Головной» русский горел по миделю, но не отступал, лупя беспрестанно.
        Скаут тоже получил несколько попаданий, однако продолжал висеть на хвосте.
        Подпускать «третьего» свежего, что уже бил недолётами - дорого станет. И без того только в «Идзуми» попало четыре снаряда. «Сума» горит… и никак не потушат.
        - Отряду на четыре румба вправо!
        Японцы отвернули к «весту», показав корму… и будто бы ещё накинули узел-два!
        «Паллада» сразу потеряла надежду кого-то достать, безнадёжно отставая.
        Огонь стал реже - сказывалась частично выбитая артиллерия. Что у одних, что у других.
        - Труханул японец! - радостно воскликнул матрос на штурвале и, увидев недовольно зыркнувшего вахтенного офицера, потупился, пробормотав: - Виноват, вашбродь.
        - Что будем делать, Борис Николаевич? - Кривился Рейценштейн, понимая, что дальнейшее преследование ничего не даст. Однако хотел услышать об отступлении из чужих уст.
        - Был приказ не увлекаться, - Грамматчиков сохранял невозмутимость, на самом деле не очень жалуя контр-адмирала, потому и не допуская с ним панибратских вольностей, - если бы по меньшей мере одному ход сбить - тогда бы и расправились. А так…
        - Согласен. Тем более попаданий более не вижу. Совсем редко и не метко стреляем. Командуйте.
        «Аскольд» расцвёл новым флажным сигналом, ложась в циркуляцию.
        С небольшим запозданием выписал дугу «Новик», не отказав себе в удовольствии дать «на посошок» всем бортом. И даже попав - сигнальщики зафиксировали взрыв на крейсере, что шёл под адмиральским флагом.
        - «Идзуми»! Прямиком ему под фок-мачту всадили!
        А тут ещё и беспроводной телеграф прорезался.
        - Приказ с флагмана! Требуют немедленного возвращения!
        Эскадренным девятиузловым
        По уложениям императорского флота России обязанность «пробы» с матросского камбуза лежит на командире корабля, старшем помощнике или на старшем вахтенном.
        Сегодня на начштаба эскадры снизошла блажь - решил провести личную проверку.
        Столовались офицеры в адмиральском салоне - туда прямиком кок и подал поднос с парящей тарелкой.
        Впрочем, Матусевич к ритуалу-правилу явно собирался подойти формально, однако распробовав борщец, причмокнул:
        - Оставь голубчик, довкушaю.
        Офицеры, гомоня за столом, первым делом открывали бутылки, хлопая пробками, хрустально позвякивая бокалами.
        - Господа, дозвольте поднять тост… Бог весть, за успех, - стараясь быть будничным, провозгласил Матусевич. - Того, злодей наш противостоящий, так и не обозначился. Очевидно, пострадал не меньше нашего…
        - Ох, не накаркайте, Николай Александрович, - стуча по дереву, улыбался свежеперебинтованный лейтенант Ненюков, - ещё не вечер.
        Наверху свистали-досвистывали боцманские и унтер-офицерские дудки… Матросы гремели мисками-ложками, располагались кто где, повахтенно чередуясь, иные прямо у орудий, балагуря, - все наслаждались временным спокойствием.
        Добавляло своего вкуса это «временное подвешенное»… да кто из матросиков в такие психологические материи вникал по необразованности. Может только что на подсознании, непроизвольно…
        А так… Ну, нема спокойствию!
        Едва сменились свежим глазом на «марсе», так сразу и озадачили:
        - Дымит, кодысь, кто-то на горизонте! Аккурат по курсу!
        «Вытащили» начальство из застольного комфорта. Им - «вашбродям», чутка разомлевшим да хмельным, бравирующим с шипучки французской, нос «Цесаревича» так и вовсе «моцной грудью разбивал волны»!
        Но как бы там ни взбреднуло Матусевичу со своих польских кровей про «моцный», беспечное быстро выветрилось из головы:
        - Что видите?
        К тому времени не вдруг, но незаметно горизонт подёрнуло маревом. Тянуло зябкой сыростью. Естественно, видимость упала.
        - Далече ещё! - кричали с раскачивающегося марса смельчаки. - Двое их вроде было… да маята проклятущая наползла.
        Тут как одно к другому сложилось - с «Бойкого» отмахали флажно, что, де, «машины починили, и ход необходимый дадут».
        - Так тому самый резон - послать предупредительной разведкой миноносец, - предложил лейтенант Ненюков.
        Матусевич, как и не услышал, сменил бинокль на зрительную трубу… впрочем, и ею неудовлетворённый. Водил туда-сюда - то в направлении, где марсовые чужаков углядели, то пытаясь отыскать канувшие за линию крейсера Рейценштейна.
        - Я по надежде вдруг подумал, что это могли быть передовые корабли Рожественского. Но - нет! По времени, очевидно, не стыкуется.
        - Простите, - несколько бестактно перебил Иванов, - но у Зиновия Петровича три броненосца и…
        - И доброволец «Рион», например. Или что-нибудь призованное, - чуть недовольно повысил голос контр-адмирал, - но не о том речь! Ежели там впереди дозор японцев… резон их крейсерами отогнать. Посему зазывайте телеграфом «Аскольд» со всей компанией обратно. А «Бойкий»… ладно, пусть сбегает, осмотрится.
        Миноносец обогнал эскадру и шустро умчал вперёд, оставляя в небе грязный, недолгий, гонимый ветром дымный хвост.
        Вскоре судёнышко мягко растворилось в сизой пелене.
        Минут сорок было спокойно.
        - Кажись, стреляют! - неуверенно пробасил старшина сигнальщиков, чуть наклонив голову, прислушиваясь.
        На мостике флагмана напряжённо ждали, выглядывая в оптику.
        - Вот там! - указал Ненюков. - Чуть правее!
        Там, чуть правее, действительно что-то замаячило - тёмная размытая точка…
        Миноносец словно выпрыгнул из тумана, белея буруном и отчаянным проблеском ратьера. Вокруг него вставали белыми столбиками всплески от падения снарядов.
        - Японцы!
        - Что он сигналит?
        - «Собачки»! - коротко перевёл сигнальный старшина.
        Японские крейсера проглянулись едва-едва… серыми абрисами, заходя с большим интервалом по фронту, как две кусучие мухи. Вспышки выстрелов были почти незаметны, лишь дымом тянуло от бортовых залпов.
        А вот для «Бойкого» они оказались сравнительно рядом. Миноносцу по виду было несладко. Он то и дело совершал лёгкие коордонаты, уклоняясь от накрытий, однако оторваться от преследователей никак не получалось.
        - Не вытягивает на ходу, - волнуясь, с досадой, зло щерясь, комментировал старшина, - не в добро машины видать, мать их растак, починили. Забьют супостаты.
        Офицеры молчали.
        Очередной залп лёг совсем близко, закрыв миноносец всплесками… Думали, уж всё, но юркий кораблик снова выскочил без какого-либо видимого вреда.
        - Дать главным калибром? - Ненюков метнул вопрошающий взгляд на контр-адмирала. - Попасть так с ходу не попадём, но пугнём…
        - Погодите… сейчас, - Матусевич ждал, прикусив губу, водя биноклем, воскликнув: - Так! Вот!
        - Отворачивают! - с радостным удивлением вскричал старшина. И указал правее: - Так точно, понял!
        На правом фланге в дело вступили новые силы! Крейсера Рейценштейна (все три) выскользнули из серой пелены для узкоглазых сюрпризом, сразу же открыв огонь.
        Дистанция была пока порядочной, попаданий наверняка ещё не случилось, но японцы ввязываться в драку были не намерены - быстро легли на курс отхода, форсируясь. Только дым и остался.
        «Аскольд» и «Новик», оставив позади «Палладу», на какое-то время тоже вошли в полосу тумана.
        Ненадолго…
        Не прошло и четверти часа, как два силуэта вынырнули из пелены, отказавшись от преследования.
        Возвращались они разрозненно - впереди коптил «Бойкий», следом «Паллада», которую нагоняла быстроходная парочка.
        - Что-то на Рейценштейна не похоже. Быстро он отступил.
        - Видимо, навоевался. Скоро узнаем.
        - Теперь Того уже точно будет знать, что мы не ушли в Порт-Артур, - Матусевич отдал бинокль юнге-горнисту, извлёк из кармашка на кителе очки, принявшись протирать стёкла. - Одно радует - туман низовой густеет. Так, глядишь, вообще незаметными пройдём.
        - М-м-м… - незначительно протянул лейтенант Ненюков, - будет вам, Николай Александрович, так волноваться. Коли и припёрся бы Хэйхатиро… время к трём пополудни, какой уж бой, когда туда-сюда и опять ночь.
        «Микаса» и иже с ними
        Первым предупреждением был «Идзуми», невесть как оказавшийся не там, где ему положено было быть, сбросивший сообщение в эфире… открытым текстом, коротко, что говорило о важности и срочности.
        Но сначала радиотелеграфисты доложили об «искровом шуме», что глушил работу их «телефункенов».
        Штабные офицеры ещё только высказывали свои подозрения, а он уже знал… догадался!
        Хэйхатиро Того не без оснований считал: невзирая на выбывшую из линии боевую единицу (броненосный крейсер), отступление эскадры противника в Порт-Артур можно было назвать более чем тактическим выигрышем. И даже победой - при необходимых условиях осадная артиллерия Ноги сделает всю тяжёлую работу, избавив японский флот от рисков неизбежных потерь.
        «Теперь же выясняется, что и эта, неявная, условная победа уплыла, позволив лишь притронуться к ней, подразнив».
        Оставалось корить себя за чрезмерную осторожность, изругав распоследними ругательствами.
        Но что можно было сделать в той ситуации? Идти на сближение эскадрой на эскадру чревато свалкой и ещё большими повреждениями собственных судов.
        Опускающаяся ночь ставила крест на артиллерийской дуэли.
        Противник показал готовность идти на таран и жертвенность размена один к одному, чего японский флот себе позволить не мог.
        И всё бы оно так - обоснованно и в какой-то мере разумно, но почему же, демоны забери, его не покидало гнетущее чувство чего-то безвозвратно упущенного, единственного и исключительного, после которого уже не будет и шанса вернуться к прежнему.
        Жизнь… вся его жизнь, годы учёбы, верность микадо, военные победы вдруг превратились в красивую бессмыслицу существования, за которыми следует только наказание.
        В первую очередь назначенное самому себе.
        Поседевший висками адмирал вдруг представил себя одинокой сосной на голой скале у подножия Сакурадзимы[13 - Сакурадзима - гора, расположенная на острове Кюсю близ Кагосимы - родного города Хэйхатиро Того.]. Или одним из стариков, что каких-то сотню (меньше!) лет назад голодной зимней порой уходили умирать в горах без названия.
        Только что он по-самурайски мог бы прихватить с собой ритуальный кусунгобу[14 - Кусунгобу - японский ритуальный кинжал.].
        Да, да… как будто вариативный рисунок дальнейших решений сузился до последней необходимости, подойдя к крайнему порогу - смерти.
        Как всегда подобный всплеск эмоций пролетел за несколько секунд бешеной работы мозга! И ни один мимический мускул не дрогнул. И ни один офицер, из тех, кто находился на мостике флагманского «Микасы», не уличил своего командующего в потере лица.
        Нет! Пропустив через себя понимание произошедшего, Хэйхатиро Того не был потрясён, скорей раздосадован, что дал провести себя таким элементарным приёмом. Что и хитростью не назовёшь.
        Но всё же и даже подумывал: «а не была ли та полная неразбериха во вражеском строю импровизированной инсценировкой, чтобы заставить его поверить. Поверить в желаемое».
        А русские вот так просто и незатейливо - с наступлением ночи преспокойно повернули на прежний курс.
        Но больше всего удручало, что его тактические предположения (с подачи союзников) о безнаказанном и эффективном расстреле неприятеля с дальней дистанции оказались ошибочными.
        Раздражало (к стыду), что он поддался голосу своего тела, своих ощущений - не стоило судить о бое по повреждениям собственного флагманского корабля, которые особенно чувствительны, когда ты находишься на открытом мостике…
        …и слышишь каждый удар и взрыв вражеского снаряда,
        …и каждое вздрагивание многотонного броненосца,
        …и вдыхаешь гарь и запах смерти, что выкосила ближайших, но слава богам, минула тебя!
        А ведь на «Микасе», помимо других разрушений, за ночь едва успели заделать серьёзную пробоину, остановив поступление воды. Иначе поднявшаяся с утра крупная зыбь грозила дальнейшими затоплениями, вплоть до фатальных для корабля.
        Так ли силён боевой урон русских?
        Учитывая, что они упрямо следуют намеченному пути, сомнительно.
        Более обстоятельный, уже шифрованный доклад с «Идзуми» доносил, что эскадра Витгефта держит примерно десятиузловый ход. Что для них типично.
        Подойти на близкие дистанции крейсерам 6-го отряда не дали, а в оптику каких-то особых кренов, дифферентов, проседаний ниже ватерлинии зафиксировать не удалось.
        А значит, и хвалебные доклады командиров миноносцев об успешных ночных атаках не выдерживают критики реальности.
        Посланные в дозор к подозрительным загоризонтным дымам «Такасаго» и «Кассаги» ситуацию не прояснили. Русские крейсера сопровождения успели в оба конца, отогнав разведку.
        Теперь контроль над ситуацией - как скользкий налим в руках незадачливого рыбака.
        И полная прострация в планах, пока не появятся новые данные и можно будет взвесить на чашах весов противостоящие силы.
        И лишь малым, скорей эфемерным, утешением было (а это, во-первых, во-вторых и в-третьих) то, что главные оперативные линии на море всё-таки сходились именно к Порт-Артуру. Базируясь же на Владивосток, морские коммуникации противника растягивались, что приводило к расходу топлива, износу материальной части судов и портовых мощностей. Что непременно скажется запаздыванием по времени и реакции на любую военную операцию.
        Если только война вообще не перейдёт в иную стадию.
        Но, так или иначе, любая стадия, если это не ПОБЕДА или на крайнюю меру выгодный для Японии мир, может обернуться большим бременем, если не финансовой катастрофой.
        И тогда вступят в игру союзники (шесть броненосцев в Вэйхайвэе, в частности). И тогда (если они вступят) Япония надолго впадёт в кабальную зависимость от Англии.
        Если вступят.
        Ещё вчера («вчера» - несколько условно) он допускал, что те шесть броненосцев являлись бы аргументом непрямого давления на русских, демонстрацией, так называемым «fleet in being»[15 - Fleet in being (англ.) - имеющийся в наличии флот. Смысл идиомы: флот только самим фактом присутствия влиял на любые военные планы потенциального противника.].
        Но что-то у альбионцев произошло близ Камчатки, что было явно связано с беспрецедентным и загадочным походом Рожественского Северным морским путём.
        Контакты разведок (японской и английской) имеют и обратную сторону, и кое-что просачивалось в информационном поле из британских закулисьев. Нечто невероятное, не поддающееся логическому пониманию западного мироустройства. И даже восточного… божественного японского мистицизма.
        Не к месту заявившийся сэр Пэкинхем застал его меряющим шагами адмиральский салон… Возвышаясь своей долговязостью, произнося глупые английские слова соболезнования.
        Да-да. Это было в шифротелеграмме с «Идзуми» - сообщение о «смертельном ранении» Масамичи Того, его младшего брата. Из которого он взял и понял главное - «смертельное».
        Но меньше всего он нуждался в этом сочувствии европейского варвара.
        «Сочувствие» - слово перекатывалось в голове на разных языках… английском… русском…
        Что он, этот гайдзин, понимает в чувствах японца!
        И кипящие мысли о долге и достойной смерти истинного самурая застряли, как горькие слова, в горле.
        Оказалось, что эта вежливость и трагическая лирика британца не главное. Господин наблюдатель и советник пришёл по делу, с вполне практичным и насущным вопросом: «Что вы, уважаемый Хэйхатиро, намерены предпринять, чтобы довести дело до конца, разгромив эскадру противника?»
        И предлагал, и рекомендовал… исключительно тактично, но за всем этим хозяйски торчат британские деньги и интересы. А кто платит, тот и заказывает… Попутно за всем этим проглядывали и стратегические планы императорской ставки, директивы, затрагивающие его - командующего Объединённым флотом - компетенцию.
        Большой тяжёлый стол в адмиральском салоне застелен полной картой, со всем театром боевых действий. С метками военных баз, якорных стоянок, известным местоположением эскадр и отрядов. Пунктирами направлений, условными штрихами блокадных границ, оперативных и коммуникационных линий.
        По всему виду выходило, что арена активной войны окончательно расширялась.
        На стыке Жёлтого и Японского морей узел соприкосновения - Корейские проливы. Там крейсера из Владивостока и отряды Камимуры.
        Восточное море - здесь неизвестный фактор - Рожественский.
        Жёлтое море, эскадра Витгефта - её курс, скорость… и боеготовность со знаком «вопроса».
        На сорок миль впереди следует его 1-й боевой отряд и крейсера Дэвы.
        Теперь, потворствуя «пожеланиям» вышестоящих инстанций, придётся повременить с поспешностью ухода в ремонтные доки метрополии, но…
        Вступать сейчас… в новый бой, когда день уже шёл на убыль, когда основные миноносные силы так далеко у Ляодуна, не имеет смысла.
        Время и погода - неблагоприятны.
        Корабли - не в лучшем состоянии.
        Боеприпасы - минимум.
        Экипажи… хоть на команды и японский дух он мог положиться.
        Сторонние факторы - неясны.
        Сторонние факторы - Рожественский.
        А ошибка - чревата.
        Восточно-Сибирское море
        Все предположения оправдались, и термометр показывал ниже как минимум на пять градусов, чем могло бы быть в двухтысячных годах на это время года.
        По курсу атомохода лежало характерной пятнистости ледовое поле, сформированное из небольших спаянных, смёрзшихся меж собой льдин.
        Вся эта «прелесть» легко кололась, ломалась, крошилась, оставаясь за кормой пережёванной кашей. Чтобы вновь быть прихваченной морозом, покрываясь свежей коркой, темнея заметным кильватерным следом.
        Спешили.
        «Ямал» сохранял приличный ход, почти как по открытой воде. Однако вахта на мостике внимательно следила за ледовой обстановкой. В раскинувшейся впереди однородной сморози могли попадаться многолетние увесистые льдины или вмёрзшие айсберги, прячущие солидные «бороды» своей подводной части. При высокой скорости ледокола налететь на такой «сюрприз» было бы нежелательно.
        После острова Врангеля на удивление установилась тихая погода. Где-то в высях бледного неба формировались снежинки, что неспешно падали, танцуя в нагретом воздухе, источаемом ледоколом.
        Солнце в лёгкой дымке пронизывало до горизонта, но не резало глаза. И от этого всего веяло каким-то праздничным, словно бы новогодним, настроением.
        - Как будто вернулись домой, - сказал кто-то из вахтенных.
        На мостике и в штурманской рубке всё ещё непривычно и безнадежно моргал «поиск» системы спутниковой навигации. Шипел безмолвным хаосом эфир.
        Польстившись на безветрие, «кинули» в небо беспилотник, без особой надобности, но огляделись сверху… ледокол - одинокая красная точка на белом безбрежье.
        Как уже было сказано - спешили. В море Лаптевых ждал самолёт Леваневского.
        Экипаж втянулся в обычную полярную рутину - вахта за вахтой.
        На борту были ещё и гости-пассажиры ибн «туристы»… в общем, посторонние.
        Для начала из нештатных - девять человек лазаретных «рюриковцев», медленно идущих на поправку (двое отошли).
        Вдобавок после операции с «Саванной» вынуждены были оставить парочку матросов-механиков. На них, соображающих в паровых машинах, имел виды подшкипер, рассчитывая включить в команду трофейного барка, что отстаивался у острова Визе. Хотя в этом вопросе - прихватизации у императорского флота служивых людей - возникали большие сомнения.
        Ещё прижился самоед-карел, что был взят в плен на том самом «Харальде».
        Пока торчали на траверзе Петропавловска, думали сплавить его на берег - пусть бы там байки про «большой красный корабль» местным охотниками и рыбакам-камчадалам рассказывал. Вне всякого сомнения, что на Колу он уже никогда бы не вернулся.
        Но заступился подшкипер, поручившись за «хорошего парня», проча и его в команду барка.
        Единственный офицер из многочисленной свиты наместника, взятый в арктический переход (капитан 1-го ранга), вскоре нашёл достойное занятие, плотно засев за изучение перспектив развития флота и морской тактики.
        Полудюжина гвардейцев во главе с полковником - охрана Алексеева - по большому счёту маялась бездельем. Начальник безопасности ледокола, естественно, оставить так это не мог и поручил их лейтенанту Волкову:
        - Займи этих усатых мoлодцев. Хоть их тренируйте, хоть на них тренируйтесь, но чтобы никаких праздношатающихся.
        Ещё был поп!
        Так уж получилось, что священнослужитель получил определённую свободу передвижений по судну и мотивировал свои надобности не только приобщением народа к вере и прочим теологическим учениям, а высказав кэпу весьма разумное доводы:
        - Вам, сын мой, и всем заблудшим во времени душам, придётся приноровиться к нынешнему веку, к новому ладу жизни. И я буду тому помощью. Познав ваше житие, быт, их суть и юдоль, укажу на неугодное поведение, дам совет, как вам вести себя с мирянами. Да и в Табели о рангах кое-что соображаю.
        В целом батюшка тишайше и ненавязчиво сумел влиться в коллектив. Правда не обходилось и без курьёзов.
        Благоразумно не пытаясь соваться в технические отсеки и помещения управления, в основном проводя беседы с членами команды в общественных местах ледокола, однажды он набрёл на звук, пробивающийся из каюты, где Вадик Шпаковский предавался своему увлечению рок-музыкой.
        Очень иеромонах впечатлился!!
        Ну и конечно же сам генерал-адъютант, полный адмирал Алексеев, Евгений Иванович.
        Поначалу его высокопревосходительство показался весьма беспокойным пассажиром, но после всех экскурсий по атомоходу, с осмотром технологичных диковинок, предпочёл заняться более насущными для империи вопросами. Касаясь, естественно, тематики флота и армии. Но и политики. Для этого кое-что нашлось в судовой библиотеке, но в основном с ним работали энтузиасты, знакомя с материалами из электронных носителей информации.
        Немалую долю свободного времени «высокий гость» отнимал непосредственно у капитана - поскольку именно старший на корабле, как говорится, был «по чину» его высокопревосходительству.
        Ради такого дела Андрей Анатольевич Чертов просто был вынужден самообразовываться по истории Российской империи, знакомясь с материалами уже по ходу.
        Такие беседы кэпа с генерал-адмиралом, как правило, проходили в кабинете или малом конференц-зале. Нередко совещательно.
        Но вот сегодня спокойно, за чаем, за мерцающим экраном компа и угасающим днём в иллюминаторе.
        Алексеев выглядел немного бледноватым, а шумно дышать, видимо, это его обычная привычка.
        Намедни, буквально вчера, его высокопревосходительство температурил «за тридцать восемь»… сегодня заметны лишь остаточные явления.
        Это, кстати, был четвёртый случай подобных заболеваний на ледоколе среди хроноаборигенов. Судовой врач бил тревогу, что возможно, виной эволюционировавшие вирусы двадцать первого века, к которым их организмы оказались не готовы.
        С другой стороны, тот же Алексеев, несмотря на предложение тёплой куртки и адекватного для Севера головного убора, упрямо оставался во флотских форменных одеждах. А интересуясь и осматривая судно, часто выходил на верхние палубы, где и мог получить переохлаждение и простуду.
        - Возраст избавляет от такого волнительного недуга, как способность удивляться, - адмирал зажимал чайную кружку двумя ладонями, по-простецки дуя на горячее содержимое. - К чести говоря, когда на тебя один за другим сваливаются достижения технического гения человечества, начинаешь привыкать. Следующее заявление едва ли не ожидаемо, при этом иные так и остаются за гранью понимания.
        - Кое в чём мы и сами не разбираемся, что не мешает всем этим преспокойно пользоваться.
        Это было маленькое отступление, почти лирический перерывчик. Основная тема беседы крутилась вокруг войны с Японией и далее…
        - Так вот, - в продолжение заговорил хозяин каюты, - противостояние на Дальнем Востоке напрямую завязано на Запад. Гадючий политический клубок и змеиные головы именно там. В первую очередь - Англия. Во-вторых, Германия и её союзники. Явные и потенциальные.
        - Потенциальные? - переспросил Алексеев.
        - Грядущая Первая мировая война показательна. Многие малые страны колебались, чью сторону принять, но геополитические предпочтения налицо. Возьмём Турцию. Для турок нынешняя русско-японская - это отсрочка поползновений Российской империи в сторону проливов - Босфор и остальные, с дальнейшим выходом в Средиземное море.
        - Что вам известно?.. - Мигом нахмурился адмирал и тут же осёкся. - Ах, я всё забываю. Просто это совершенно секретная информация.
        - В 1903 году была образована некая «Комиссия по захвату черноморских проливов». Так? - Чертов вещал почти монотонно, выковыривая сведения из вчерашнего прочитанного. - И тут у меня вопрос: если бы не русско-японская, не случилась бы такая же провальная русско-турецкая?
        - Били мы раньше турок и в этот раз бы… - нетерпеливо возмутился наместник.
        - Уверены? - Капитан с трудом скрыл в скептицизме презрение. - Думаете, англичане не вмешались бы? Сюда же присовокупите интересы германцев. И австрияков, что естественно. Всё рядышком. Европа под боком. Сейчас немцы вроде как на русской стороне. Всё из-за того, что им выгодно, если российский флот и армия завязнут на Дальнем Востоке.
        - «Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана»[16 - Фраза, сказанная германским императором Вильгельмом II русскому царю Николаю II, с определённым намёком разграничения сфер влияния.], - процитировал Алексеев, - а памятуя зачитанное из… - кивок в сторону раскрытого ноутбука, - немцу верить никоим образом нельзя. Что ж они так всё лезут и лезут к нам? Сколько уж били их, сколько уж раз Европа пыталась взять Россию-матушку войною, да всё одно впросак оказывались. Неужто страху не имеют?
        - Лаптем Россию мыслят. Вы понимаете, о чём я? - Скривил губы капитан. Адмирал кивнул, лишь обозначив ответную улыбку. - Боятся, но считают колоссом на глиняных ногах… всякий раз - отсталой, неповоротливой, рассчитывая на блицкриги, лучшую организацию своих армий, более совершенные оружие и технику. А в итоге войну заканчивал Ванька-пехотинец. Но будем честными - не всегда.
        Опустим татаро-монгол, ливонско-польские, шведские туда-сюда, и с турками не всегда победой выходили. Как и с Наполеоном мирились до поры[17 - Имеются в виду: Ливонская война (1558 - 1583), с поляками (1609 - 1618), со шведами (1610 - 1617), (1656 - 1658), неудачная война с турками (1710 - 1713) и Тильзитский мир с Наполеоном, заключённый вследствие тяжёлых поражений русской армии.]. Но вот уже Крымская война была показательна. Очень похоже на нынешнюю, с теми же кадровыми проблемами в руководстве, логистической растянутостью.
        По мне, так вообще не влезать бы России в войны лет эдак двадцать, поднимая экономику. Кто там из министров сказал: «Россия при настоящих обстоятельствах должна избегать войны, пока не будет задето её достоинство»[18 - Столыпин П. А.]. А?..
        - Нельзя не воевать периодически. Армия без войны хиреет, - мрачно заметил Алексеев, - генералы и офицеры превращаются в паркетных шаркунов.
        - Резонно, - согласился Чертов, - да и Маньчжурия лакомый кусок. Немало богата на ископаемые, карту вам показывали: уголь, металлы, в том числе редкоземельные, золото по речным берегам. Упускать такое…
        - И в плане сельского хозяйства, начнись какая долгая, уже известная будущая война на западе - Жёлтороссия оказалась бы своеобразным тыловым ресурсом. Уж мне ли не знать, - не без доли важности заверил наместник, - сии земли присовокупить к России было крайне желательно. Посему рост империи был необходим, да и неизбежен.
        Империя как костёр. Перестань его питать, он умрёт. Будет тлеть углями, пока не истончится. А вы говорите «не воевать»! Ты объясни костру, что надо умерить жар, аппетиты.
        - В таком случае, если уж заговорили аллегориями, то империи развиваются, как всё сущее: молодое хищное, зрелое опытное и дряхлое умирающее. Вы же читали историю Британии вплоть до конца двадцатого столетия.
        - О да! - воскликнул адмирал. - Признаюсь, поучительно был заинтересован! Не удержался заглянуть за горизонт событий.
        У Андрея Анатольевича немного вытянулось лицо, помня, что этот термин - «горизонт событий» из астрофизики… Впрочем, догадавшись о случайности его в устах наместника.
        - Британская империя после Первой мировой уже была, что те старики, пребывающие на иждивении собственных детей… своего неблагодарного бастарда - США. Или как пока ещё САСШ. Вторая мировая доконала - детки отобрали у старушки всю недвижимость, едва вообще не списав в дом престарелых. По беззубости Англия уж не могла пережёвывать колонии и рынки.
        Подумав, Андрей Анатольевич добавил:
        - Жизнь империи ещё можно продлить свежей кровью…
        - Свежей кровью? - Прищурился адмирал.
        - Да. Но свежая кровь зачастую приводит к смене власти. Или к революциям.
        - Но революция это гибель империи.
        - Наполеон сохранил. И Сталин в какой-то степени.
        Про Сталина, как и про судьбу царя с семьёй, и про всё остальное, Алексеев знал.
        И кстати, выслушивая сногсшибательный поток информации о гибели самодержавия, государства, вынес всё вполне достойно, по-военному - ни аха, ни вздоха. Скрипел зубами, но ни слова, ни комментария.
        Сейчас сидел, задумавшись, теребя опустевшую фарфоровую кружку, разглядывал смешной рисунок на её боку.
        - Подлить? - Капитан предупреждающе взялся за заварник.
        - Коньяку… - ответом… просительно, зная, что…
        - Вам нельзя.
        Антибиотики заболевшему адмиралу судовой врач не стал давать, но для лечения использовал какие-то лекарства, при которых алкоголь нежелателен.
        - Ваш политический прогноз в случае победы над флотом Того… и под Артуром? - Наконец Евгений Иванович вышел из задумчивости, немного сменив тему.
        - Признаться - в прострации. Пока против России открыто (но опять же, лишь погавкивая) выступают только англичане. Но она (Россия) им понадобится как союзник в скором столкновении с Германией. В то же время Британия перед Первой мировой войной до последнего юлила, словно бы рассчитывая отсидеться за Ла-Маншем, чем подтолкнула Вильгельма к решительным действиям.
        - Тонкий ход развязать войну? - Вскинул голову адмирал.
        - Вероятно. Но я к тому, что джентльмены тонко чувствуют момент. Вроде бы и нет им резона объявлять войну будущему союзнику против Германии, но Вильгельм к большой драке ещё не готов. И время пока терпит. Поэтому Лондон вполне может указать место зарвавшимся русским, а потом, сыграв на политических взаимовыгодах, протянуть руку дружбы в рамках Антанты.
        - Получается в случае успеха нашего дела в войне против Японии, при настоящем политическом настроении, без учёта вашего появления из будущего, и так всенепременно следовало бы опасаться открытого давления со стороны Англии?
        - Более того. Как бы не противодействия! Есть одна скверная зацепка по намерениям англичан. Вполне документальное сообщение в прессе от 1905 года. Одну секундочку…
        Пододвинув ноут, Чертов быстро нашёл искомое и зачитал:
        - «Британское правительство уведомило японские власти, что находящиеся в настоящее время в китайских водах английские броненосцы отозваны в Европу ввиду того, что положение на Дальнем Востоке не требует присутствия там сильного флота».
        И это аккурат после того, как была разгромлена Вторая Тихоокеанская эскадра и у России не осталось никаких существенных морских сил в том регионе.
        Показательно?
        А у нас всё куда как сложнее - «Ямал».
        Судя по всей серьёзности и беспрецедентности операции по захвату ледокола (попытки захвата), бритты обладают некой достоверной информацией о необычном происхождении артефакта. Так?
        - Допустим.
        - А потому в случае успеха России в войне с Японией они могут в том числе и шантажировать: делитесь или мы поддержим своих узкоглазых союзничков «добрыми английскими» пушками.
        - Я вчера разговаривал по дальсвязи с Авеланом Фёдором Карловичем, - вспомнил адмирал, - дошли сведения, что Вильгельм германский приглашает государя нашего на приватную встречу.
        - Да? Неужели тевтонцы что-то тоже пронюхали? - Чертов немного сыграл удивление - вчерашний разговор наместника с Царским Селом, конечно, был подслушан.
        - И… тевтонцы, - подчеркнул Алексеев, - там, в Петербурге, вокруг наших чинуш из министерств каждой твари по паре, как выразился Фёдор Карлович. Французы, американцы… и даже шведы с норвежцами засуетились.
        - Любопытство скандинавов можно списать на активные движения на Севере России. В первую очередь это основание морской базы на Коле, железнодорожное строительство, и если всё по плану - освоение месторождений в Финляндии. Всё вблизи их границ. А вот остальные игроки…
        - Братец Вилли… - Алексеев даже не поморщился на такую фамильярность, - заигрывает с Николаем Александровичем Романовым по-родственному. Французы опираются на союзнические договоры и финансовую зависимость от займов. Своя скрипка у американцев и прочих австрияков. И англичане. Эти недолго думая попытались взять силой. Все будут зариться на лакомый кусок. Сначала по отдельности, а вот потом…
        А что если они, не договорившись с Николаем Вторым, договорятся между собой? И создадут временную коалицию против России? А вот это будет пострашней, чем даже проигрыш в «маленькой победоносной». Сколько протянет наш блеф с потоплением якобы «красного судна», сиречь подставной «Саванны»? Думаю, недолго.
        Или нам вообще пока нельзя показываться на берегах Мурмана? Эдак с полгодика, покуда улягутся страсти. Пока нормальная база не появится… с тройной охранной зоной.
        Тренькнул телефон, так неожиданно, что оба вздрогнули. Переглянулись, будто в единомыслии, что это радиорубка по дальней связи, и сейчас принесут весть об объявлении Российской империи войны злокозненной Великобританией, а то и всей Европой вкупе с САСШ.
        Капитан поднял трубку - начальник безопасности:
        - Я сейчас подойду!
        И по голосу Шпаковского сразу понял - что-то произошло. А едва с кротким стуком открылась дверь, спросил:
        - Что? - Поведя бровью, дескать, «может, надо выйти от посторонних ушей?».
        Но Вадим Валерьевич, зыркнув на Алексеева, всё же решил, что можно при наместнике:
        - У нас ЧП. Не досчитались одного члена экипажа. Предварительное - по-быстрому - расследование показало, что он покинул ледокол ещё у Петропавловска.
        - Как? Куда?
        - Вероятно, проникнув на вспомогательный крейсер «Лена». Либо когда с «Кресси» пушки перегружали. Либо с лазаретными перемещениями.
        - Кто?
        - Вот, - на стол легла папка «Личное дело», - никогда бы на него не подумал.
        Потёмки чужой души
        Ретроспектива. Ледокол «Ямал»
        Я смотреть только молча могу,
        У окна, словно на берегу.
        Я туда бегу…
        - Спирт? - Мимика, интонация и довольная реакция на подтверждающий кивок были настолько похожи на «никулинские» из «Кавказской пленницы», что оба дружно заржали.
        Засели в каюте у Петровича, как теперь случалось, сойдясь, почти сдружившись в спорах по любимой злободневной РЯВ-теме. Тем более что Петрович (старший механик АППУ) занимал «отдельную», что позволило, вот как в данный момент, поуютствовать за бутылочкой без посторонних халявщиков и… «и понарушать дисциплину», закрывшись от начальственного ока. Естественно - в подвахту.
        Сам Вадик (Вадим Николаевич Тютюгин), будучи простым электриком на ледоколе, делил каюту со сменщиком. И пусть тот был на вахте… в общем, всё одно у Петровича было лучше во всех отношениях.
        - Спирт, спирт. Только развёл по спиртометру на сорок градусов… и щепотка сахара для мягкости, - облизывающимся голосом дорисовал застольную импровизацию Вадик, - всё как положено.
        Разлили, опрокинули, засипев от крепости.
        - Ух ты, дерёт, не помогла твоя щепотка сахару, - Петрович быстро закидал что-то со стола в рот, закусывая. - Где взял?
        - У дохтура.
        - Да ладно! И от каких это щедрот наш эскулап сподобился? Да ещё в такие-то времена… я имею в виду военные.
        - Поллитровку я на «Лене» в лазарете у местного врачевателя выпросил, когда помогал раненых с «Рюрика» свозить. Он и задарил.
        - Так прям и испросил? Так прям и задарил? - Поморщился хозяин каюты… то ли от возрастного, почитай стариковского скепсиса, то ли от «второй опрокинутой».
        - На дюжину презиков выменял, - занюхивая, коротко выдал Вадик и, увидев немного нахмурившееся лицо товарища, успокоил: - Там ни дат, ни других компроматных надписей. Если только орфография в палево…
        За непринуждённым трёпом бутылку добили. Стало… однозначно хорошо!
        - Да-а-а. Всё же долгие перерывы в потреблении зелья имеют свои плюсы - считай, с одной бутылки и пробрало до необходимого! Как в молодости!
        - Поначалу одной и на троих хватало, - припомнил Тютюгин.
        - Потом одна на двоих… и уж маловато казалось, - подхватил стармех.
        - А там годы тренировок - и пол-литра на рыло не всегда в тему, требуя догнаться.
        - Инфляция… - иронично подытожил Петрович. И на всякий случай озаботился: - Ты ж это… пол-литра спирта, если разбавленных - две получается?
        - Обижаешь… - на стол почти с театральным стуком была поставлена вторая, требующая продолжения. Но открывать Вадим её почему-то не стал, вдруг взглянув с серьёзной паузой на собеседника… пытливо, как за последним советом:
        - Я решился…
        Петрович сразу понял, о чём речь. Свёл брови, молчал, поглядывая в сторону, в темноту иллюминатора.
        За бортом остатками дурной погоды плескался Авачинский залив.
        «Ямал» почти неслышно отрабатывал машинами - всё ещё стояли дрейфом у камчатского полуострова Шипунский, в нескольких милях от входа в бухту Бечевинская.
        Там снаружи дела шли к концу.
        Скоро эскадра Рожественского уйдёт к Порт-Артуру. Сам ледокол отправится опять через Арктику и где-то на Мурмане встанет на стоянку-прикол. Скорей на вечную.
        - Я… - заговорил Вадим… и всего-то той паузы две-три секунды, а в голосе уже не предположительное «я решился», а упёртая уверенность «я решил»!
        - Я решил! И момент подошёл! Говорят, с «британца» на «Ямал» будут передавать какие-то пушки. Вот во время перегруза можно будет спрятаться в трюме «Лены».
        А ещё лучше вместе с «рюриковцами» из нашего лазарета. Насколько я знаю, несколько человек из «тяжёлых» достаточно поправились и их спишут. Дня два-три меня не хватятся, а там уже будет поздно. Вертол за мной уж точно не погонят. Прикроешь, если что, на эти три дня?
        - Ты меня подставляешь, - мрачно выговорил стармех, выдернув бутыль из рук собеседника, нервно разлив по рюмкам, - после тех козлов, что к янки свинтить собирались, служба безопасности бдит, сам знаешь как.
        - Но не настолько! Всё одно бардак. То раненые, то гости в чинах постоянные, то наши с оборудованием на «эбээры»[19 - Эбр - эскадренный броненосец (интернет-форумский сленг РЯВщиков).] шастают. Я ж сам и командировался пару раз на «бородинцев».
        Да и чего я тебя подставляю? Это так - на всякий случай. Я и без того уже мастеру все уши проныл, типа фурункулы донимают и в лазарет залягу. А мой сменщик - тот даже не почешется зайти проведать. Не контачу я с ним, хоть и в одной каюте бытуем.
        - М-м-м… нехорошо ты поступаешь, - Петрович, наверное, хотел сказать нечто другое, но выдавил лишь это.
        - Да какого дьявола я должен следовать выводам и решениям капитана, даже если они поддержаны большинством команды! - вспылил Вадим, вздохнул, тут же остыл и, примиряя, поднял рюмки: - Давай.
        Выпили, но уже без прежней лёгкости. Закусывая, жевали, словно перемалывая.
        - У меня другое видение ситуации, - немного заводясь, продолжил Тютюгин, - с личностной точки зрения. На хрена я вообще живу? Жил! Что в той жизни я мог совершить?
        На работу ходишь, ходишь. И даже если она тебе нравится, эта работа… всё одно ты раб обязанностей. Или раб денег. Даже если ты творческий человек… один чёрт, рано или поздно вся эта художественная возня превращается в работу, ремесло. Так там ещё и муки творчества…
        - Фантазии! Погоди, а ты…
        - Я ж в художку ходил, - Вадик дёрнул головой, дескать «не отвлекай», - моя фантазия бродит далеко! Помню, как-то ради прикола жене сказал… бывшей: улететь бы на Марс, пусть в один конец, лишь бы… в общем, как говорится, «увидеть Париж и умереть»!
        Бесспорно - фантазии, но ведь увлекательно. Только представить - другая планета! И ты топчешь эти неведомые пески и камни, смотришь на чуждый горизонт сквозь стекло скафандра!
        В конце концов, это был бы поступок! Нежели прозябать остаток жизни за пивом.
        - А она? - Уточнил: - Жена?
        - Нет - говорит. Ребёнка хочу, говорит.
        - Она права… права в своей природной логике.
        Вадик отмахнулся, де, «погоди ты, не сбивай», быстро налил и, не чокаясь, махнул до дна:
        - И вот представь - мы попадаем, боком, раком ли… да, не на Марс! Это даже по-своему лучше, чем Марс! Тут жить можно! Такой шанс выпадет, бляха-муха… да это даже не шанс! Это невероятие! Детское чудо! И что?! Меня опять начинают строить. Родители учили, запрещали, за меня решали: это делай так, это - эдак!
        Жена помыкала, потом бросила… А я хочу сам за себя решать! Как в детстве, помню: мальчишки старшие учили, учили на велике ездить. Ни фига не получалось! А я рано утром втихую вышел во двор, нажал на педаль и поехал! После этого и понял великое целебное слово для психики - «я сам»! Я не спорю и верю - у кэпа благие намерения, но… могу я делать то, что хочу?! Давай ещё по одной.
        Возбуждённый, захлёбывающийся своими эмоциями собутыльник ещё что-то говорил, говорил, сумбурно перескакивая… о своих оставшихся там детишках (троих!), снова о стерве-супруге, о несбывшихся мечтах и опять о каких-то бабах…
        Но стармех его почти не слушал, чего уж… по второму, третьему, а теперь и вот тебе - пьяному разу.
        Петрович завидовал. И не абстрактным бабам, коих перепробовал по жизни Вадик, от которых теперь только и все впечатления, что «галочки» в списке. Другому завидовал… не зло, по-«белому», может, чуть печально по хмельной душевности.
        Он (да пусть так и останется - Петрович)… он в детстве зачитывался «Порт-Артуром», «Цусимой», лепил из пластилина броненосцы-кораблики. Потом увлечение не пропало, с приходом интернета только во вкус вошёл - старые фотографии, документы, фотоподлинники! А следом, вторым дыханием и третья волна - альтернативки-читалки, форумы, обсуждения и даже под седину попытки чего-то своё изобразить, клацая по «клаве».
        И тут, как ком снега на голову!
        Вдруг оказаться не то что рядом, а в самой гуще, в самом непосредственном контакте с этим хобби - интересным прошлым.
        Волосы ерошил в потрясении на затылке!
        И такая досада!
        Ладно, начальство… пёс бы с тем Николашкой, но с Дубасовым лицо в лицо довелось пообщаться, на Рожественского посмотрел (в негативном предубеждении). А Вадик так и вообще… все три броненосца посетил, устанавливая всякую электрику - переходники, преобразователи на переменный ток. Можно сказать, руками щупал. По палубам, трапам ходил. С настоящими гальванёрами, мичманами, унтерами Российского Императорского флота перекуривал. Вдыхал жар котельных и, так сказать, настоящий запах истории.
        А ему, Петровичу, по-видимому, так и торчать в недрах атомохода. Поскольку узкий и ценный специалист.
        И вот теперь Вадик совсем огорошил.
        Зрел, зрел, болтологией занимался, и на тебе - решился. Решил.
        Собрался свинтить с ледокола. Ни много ни мало на эскадру Рожественского.
        Влиться во все «прелести» боёв русско-японской.
        И не боится же, чертяка!
        А вот сам Петрович, в возрасте «за два года до пенсии», при всём желании, без оглядки и башки ломануться в быт другой эпохи не рискнул бы.
        Старый стал… задор и дурь уж не те. И профответственность другая, как ни крути.
        Чёрт! И всё же…
        - Воля твоя, Вадик, но свинью ты кэпу своим побегом подложишь. Может, официально отпросишься? Заявление подашь… впрочем, глупость, конечно.
        - Так я ж не к врагам! К своим!
        - Смотрю я на тебя - сорок лет, а пацан ты ещё. В детстве мы верили, что будем жить вечно, да только совсем не думали об этом, гоняя голыми пятками по дворам. Сейчас…
        Да ты понимаешь, что если станут тонуть «утюги»… - На «утюги» покривились оба. - Тебя могут и порешить… свои же, чтобы в плен не попал, так как ты сам по себе ценный компромат-артефакт.
        - Понимаю.
        - И ещё, - всё же пытался отговорить, - ты там кому-то нужен? Что ты можешь предложить?
        - Я на «Князе Суворове» нормально так с Коломейцевым… язык общий нашли. А он у Рожественского флаг-офицер. Капитан второго ранга. У меня в ноуте…
        - Зачем тебе ноут? Рожественскому столько в бумаге с принтера передали (мы ж с тобой и формировали), что хватит на лет пять смаковать.
        - Я решил!
        «Ямал». Где-то в районе Великой Сибирской полыньи
        - Что там у тебя с попом приключилось?
        - Так шастает где не надо, - хмыкнул Шпаковский, - он, ясное дело, постучался… А я ж не слышу!! Тут пауза между треками - он, видимо, за приглашение «войти» принял. Ну и вошёл. Потом летел по трапам, ужаленный децибелами.
        - И прямиком ко мне, - тоже не сдержал улыбки Чертов, - «бесовская музыка»!
        - Наезжал? - удивился Вадим Валерьевич.
        - Ещё чего. У него другие методы. Говорит: «по музыкальной гармонии можно понять духовный мир поколения».
        - Ха! Не лишено разумности. Поставить бы ему рэп… да ещё какой-нибудь доморощенный россиянский - бесталанный полудебильный речитатив, тут уж точно бы проникся деградантами от музыки. Вообще меня удивляет! Я хоть парням и говорил (всем в экипаже довёл), чтобы думали, прежде чем что-то языками ляпать! И чтоб видео всякие с фильмами из личных запасов напоказ нашим «туристам» фильтровали! Но неужели ни один шутник ещё не поставил батюшке жуткие ужастики или чего-нибудь типа «Порнократии»?
        - Не такие уж они безвинные в эти времена были. Ничего страшного. Правда, это пока мы на своей территории. А ступим на землю, под скипетр, тут-то за нас и возьмётся инквизиция.
        Андрей Анатольевич махнул рукой, дескать «ладно уж», переводя тему:
        - Что там у нас по беженцу?
        - Авелану сообщили, - начал отчёт начбезопасности, зачем, собственно, и явился, - только если этот тип, Тютюгин, окажется на эскадре, думаю, Рожественский и без наших воплей знает, что делать. И понимает всю серьёзность ухода информации на сторону. Будет держать его у себя на флагмане, а то и взаперти. Соответственно, как ноут, так и всякая бытовая артефактная мелочь, что он с собой прихватил, входят в список уничтожения при угрозе захвата противником. Как и сам «беглец-заяц», если что. Только попадёт ли он к Рожественскому? После телеграммы Авелана во Владик, как только «Лена» прибудет в порт, этого путешественника арестуют, и все дела. Под личную ответственность Дубасова.
        - А дальше - поездом под конвоем в Питер? На Мурман? Через всю страну.
        - А другого я не вижу, - развёл руками Шпаковский.
        - М-м-м… чудило, - вырвалось у кэпа, - утечку по нашему экипажу удалось предотвратить?
        - Да! Из осведомлённых только начальник связи. И есть подозрение на меха старшего - он с нашим «дезертиром» в последнее время чаще всех общался. Сам он отнекивается, «дурака» включает, дескать, «знать не знаю» - тёртый калач. Сказано - «дед»[20 - Дед - жаргонное название на флоте старшего механика.]. Но мой намёк на крайние меры понял правильно.
        Чертов кивнул, отвернувшись к иллюминатору.
        Проблема беглеца имела ещё один аспект - внутренний. Это дурной пример для всего экипажа. Ушёл на сторону один, будет соблазн и у ещё кого-нибудь. Ко всему ещё, чёрт возьми, урон авторитету начальства на судне.
        Самое простое решение, как сохранить лицо, предложил, как ни странно, наместник:
        - Господа, как я понял, сей прохиндей является не только специалистом-гальванёром, но и имеет некие знания по нынешней войне. В таком случае можно представить, что это был не самочинный побег, а санкционированное капитаном поручение. Дабы оказывать посильные консультации Зиновию Петровичу. Правда Рожественский слывёт крутым нравом (Алексеев усмехнулся), так что скорей пошлёт советчика куда подальше.
        Но это уже частности.
        В иллюминаторе за бортом проплывал весьма крупный айсберг, белеющий на солнце оплывшими гранями.
        «Надо втык вставить рулевому, - подумал Чертов, - уж больно близко проходит. Ведь с наветренной прёт дура-глыба».
        Великая Сибирская полынья даже в более минусовых погодных условиях оставалась «полыньёй». Лишь исхудала в ширину - тянулась извилистой кишкой, забитая плавающими льдами.
        А поднявшийся северный ветер нередко гнал вот таких вот кристальных шатунов.
        - …так что, - возвращается голос помощника, - можно сказать, «беспорядок возглавили», коль не смогли пресечь! Молодец наш «его высокопревосходительство». Соображалка у него работает - хороший ход предложил.
        Взгляд капитана давно помутнел, витая в других сферах. Продолжая глотать пространство до самого горизонта, он вдруг спросил:
        - Всё-таки какими силами нас сюда забросило? Из двухтысячных в русско-японскую. Вчера Алексеев в разговоре ввернул словосочетание «горизонт событий». Но не в понятии астрофизики, конечно.
        Он, перелопачивая гору файлов, заваленный данными, просто не в состоянии так быстро охватить весь исторический период. Поэтому из него это прозвучало как некая отдалённая информационная перспектива, которая лежит вне первичного осмысления.
        А я вдруг подумал… в башке эдакое - бум! Нечто «устами младенца»…
        Горизонт событий - воображаемая граница. Как-то он там делится на «горизонт событий прошлого» и на «горизонт событий будущего». «Горизонт событий прошлого» в свою очередь разделяет явления сущего на «изменяемые» с «неизменными». Это… как будто про нас!
        Для нас существует наше прошлое 1904 года. По крайней мере, оно было, оно у нас в файлах и памяти! И более - до сих пор существует в квантовом исполнении, так сказать.
        Мы его видим здесь и сейчас, щупаем его руками, но оно уходит за горизонт событий по мере изменений, что мы же и внесли. То есть переходя из состояния «неизменное» в «изменяемое».
        - Запутанно, но пока принимаю, - успел вставить Шпаковский.
        - Далее! Существует и «горизонт событий будущего»! Граница - почти цитирую, разделяющая события, о которых можно что-либо узнать, хотя бы в отдалённой перспективе, от событий, о которых узнать уже ничего нельзя! И снова, чёрт меня побери, про нас!
        Это те события, которые в наших знаниях произойдут. Они и текут вроде бы своим чередом, но! С теми изменения, что мы несём, некоторые из них уже не произойдут - уйдут за горизонт событий, будь я неладен!
        - Да-а-а! Где тот психдиспансер, который по тебе плачет. Ты это всё запиши, мы эти твои измышления потом с нашими любителями-теоретиками причешем. Даже любопытно, хотя ни черта, прости, непонятно! Могу лишь присовокупить ко всему тобою сказанному и уже отмеченному!
        Первое! Примем то, что ткань времени неотделима от материи и вещества, - привет Эйнштейну. Второе! Казалось бы, всё сущее есть цепь случайностей и нелепиц - это уже по товарищу Брэдбери. Однако!
        Это третье! Однозначно существуют неизменяемые события!
        Как то: царь Николай не перестанет любить своих детей и жену… и совершать эмоциональные ошибки. «Рюрик» всё равно находит свою гибель. Факт налицо и по загривку! А гипотетический шимозный снаряд ищет своё, помеченное историей, место воронки!
        То есть замечена некая странность и коварство времени, как физического явления - упругость. Как минимум сопротивление и гибкость!
        Резюме: единственной, почти невесомой бабочки может оказаться недостаточно, чтобы сломить ход событий![21 - Ну, мы-то понимаем, что речь идёт «бабочке, что изменила мир», Рэя Брэдбери.]
        Для этого надо приложить усилия. Дабы, мать её, создать квантовость, которая, может быть, и создаст что-то новое в этом хреновом мироздании! Блии-и-ин! Аж припотел от ни хрена непонимания! К бесам! К собаке бешеной!
        Пойду я. Пойду?
        - Иди.
        - Коня мне! Водки мне! - с весёлой придурью неслось из коридора… уже за закрытой дверью.
        «Адмирал Арктики»
        Всё думал: «…Выйдем в Восточное море, отдохну немного».
        По карте тут, проскочив мимо северной оконечности Кюсю, до Квельпарта двести с лишним миль. Пустяк, но обширно. В том смысле, что здесь вероятные пути эскадры для противника предсказуемы лишь отчасти.
        И можно было бы дать себе небольшой передых.
        Не получалось.
        И если Рожественский не торчал на мостике, часто засыпая прямо в кресле… то и у себя в каюте (а чаще в адмиральском салоне, среди карт и кучи бумаг) покою не находил.

* * *
        На десяти узлах эскадренного хода самым простым способом «поспешать», не насилуя при этом машины, было двигаться оптимально кратчайшим путём. Разумеется, смирившись с тем, что противник просчитает столь неприхотливый курс и будет готов отреагировать, поджидая на маршруте.
        Рожественский резонно полагал, что пока есть угроза выхода 1-й Тихоокеанской из Порт-Артура, Того не посмеет отвести от блокадных линий свои основные (броненосные) силы.
        Выставить минные банки, как и организовать мобильную засаду миноносцами, можно было лишь в предполагаемых местах прохода у южной оконечности японского архипелага. Либо сразу за Кюсю, либо на пути, огибая остров Якусима и прочую мелочь.
        И даже в этом случае Зиновий Петрович не верил, что его оппонент пожертвует большое количество миноносцев и судов дозора, перебросив их от Ляодуна.
        При всей обоснованности доводов, возникало естественное сомнение: «Всё зависит от того - что японцам вообще про нас известно?! И ежели знают про все три корабля линии, при обоснованном желании расправиться с нашими силами по частям, всё равно первостепенной задачей является эскадра Витгефта».
        Ветер с океана влёк повышенную влажность, холод и, как следствие, туманы, которые особенно были явны к вечеру и по утрам. Это давало надежду, при горизонте днём не более пяти-шести миль, проскочить, не встретив лишних глаз.
        Телеграф уже разнёс весть о рейдирующих русских кораблях, разогнав каботажников. Однако это не коснулось трансконтиненталов, которых предупреждение застало уже в опасной для них зоне.
        На второе утро после прохождения широты Токио большой пароход под коммерческим флагом Нидерландов неожиданно выплыл из непроглядной утренней дымки на траверзе ядра эскадры.
        «Рион» и «Ослябя» из-за тумана его просто пропустили, не заметили, поскольку шли сами невидимые где-то впереди, «расчищая дорогу», молчаливые «морзянкой», скрытно поддерживая связь по УКВ потомков.
        Нёсший флагманскую вахту капитан 2-го ранга Коломейцев, оценив положение и классифицировав судно как товарно-пассажирское, приказал поднять морские стяги «третьей республики»[22 - Французские.].
        Голландский пароход неспешно проплыл мимо по корме, с его мостика пялились в бинокли, несмотря на ранний час, на палубах стали появляться люди.
        Посмотреть, конечно, было на что - угрюмая, подёрнутая туманными лоскутами кильватерная колонна, где в голове два боевых высокобортных корабля под невообразимой раскраской… пятнами и полосами.
        Потом Коломейцев объяснял адмиралу своё решение:
        - Наличие сотни-двух пассажиров-некомбатантов предполагает такие хлопоты и сложности с призованием… в общем, сами понимаете, ваше высокопревосходительство.
        А не окажись на этом «голландце» запрещённых грузов, право не знаю, какие предлоги сыскали бы для задержания.
        - Это ж как же вам такая мысль пришла - чужим флагом прикрыться?
        Кавторанг потупился, заметим - нимало не смущаясь.
        - Что ж, - смягчился Зиновий Петрович, - что есть, то есть. Наши «бородинцы» с французского образца проектировали. Больше всего и походят по виду. Только голландцев, быть может, вы и обманули, а вот по их пришествию в японский порт всё выяснится довольно скоро.
        Впрочем, Рожественский высказал всё это без особого расстройства. Во-первых, чуть больше чем через сутки рассчитывали уже быть у Квельпарта. Во-вторых, Зиновий Петрович считал, что противнику уже давно (наверняка или почти) всё известно.
        Вероятные минные банки у Кюсю эскадра прошла прямо, грубо, напролом, выставив жертвенными тральщиками запризованную «Миннесоту», а следом «Воронеж».
        Довольствуясь, что миновали все эти подозрительные узости в дневное время, быстро полутуманом, а не затемнённые в ночь ползком, боясь по неправильному счислению выскочить на скалу или ещё какую отмель. И… ни одной «рогатой», ни одной вражеской миноноски.
        Единственное попавшееся там на «зуб» «Риону» вспомогательное дозорное корыто под «хиномару» было быстро нагнано, бегло обстреляно, подожжено.
        Японский капитан явно переоценил силы и, главное, ходовые качества своего судна - паровой шхуны с архаичным рангоутом. Не справившаяся с пожарами команда не артачилась, спустив уцелевшие шлюпки на воду, сдавшись в плен, предварительно открыв кингстоны (кто бы сомневался). Однако спешащие покинуть бедствующее судно японские матросы явно не утруждали себя безупречным выполнением приказа… либо задвижки оказались настолько проржавевшими, что недостаточно открылись - уходящие русские ещё долго могли наблюдать за кормой горящий «Мару».
        Когда же ориентируясь на недавнюю канонаду, к месту подошёл номерной японский миноносец (старый, трофейный, доставшийся после войны с Китаем, едва развивавший тринадцать узлов), его команда застала лишь догорающий остов и уходящий, пропадающий в дымке хвост русской колонны.
        К вечеру этих же суток эскадра Рожественского вышла на оперативный простор Восточного моря.
        Важно отметить, что уже на самом закате «Рионом» был задержан британский почтовый пароход, следующий в балласте на Кагосиму. С ним и передали послание на телеграф (заплатив шкиперу) - через адресат русской миссии в САСШ условное сообщение для Петербурга. С капитаном судна лично разговаривал Пётр Аркадьевич Троян, сразу оценивший циничную и продувную натуру шотландца.
        - Мистер… сколько, по-вашему, заплатят японские чиновники, чтобы получить новость о встреченном вами русском рейдере?
        Эскадра как раз огибала по большой дуге место задержания британского парохода, но многочисленные дымы не могли быть незамеченными.
        Рыжебородый лис, мигом сообразив, о чём может идти речь, не задумываясь, назвал сумму.
        Чуть поморщившись, Троян выложил перед собеседником в полтора раза больше.
        - Надеюсь, я могу полагаться на вашу честь?
        - Несомненно, сэр! - Вид денег так пришёлся по душе шкипу, что он расщедрился на бесплатную информацию. - Сэр! Предположу, что это вас заинтересует: пятью часами назад мной был встречен корабль его величества крейсер «Талбот», следующий курсом на ост.
        Троян, докладывая по радио на «Суворов» о выполненном задании, конечно, отметил и этот факт. Так как возник неслучайный вопрос:
        - Не к поискам ли нашей эскадры они подключились? Англичане?
        Дымы за кормой обнаружили с вечно отстающего «Воронежа», когда до Квельпарта оставалось совсем ничего - примерно сто двадцать миль. Немедленно отсемафорили сообщение на флагман.
        Дымы росли - кто-то зримо и целенаправленно нагонял эскадру, сменив курс на сближение.
        - С оста, - отметил Игнациус. Рожественский был у себя в каюте, на мостике «правил» командир корабля. - Неужто тот самый британский крейсер, что упоминал прохиндей шкипер?
        Наперехват развернули «Ослябю».
        Набрав полный ход, броненосец ушёл навстречу неизвестному судну.
        И вскоре Бэр не обрадовал.
        - Василий Васильевич! - известил мичман, «сидящий» на УКВ-радиостанции. - С «Осляби» докладывают: так и есть - «Талбот».
        Благими намерениями и авантюрными помыслами
        Петрович, да и не только, назвал бы это «безответственностью» и был бы прав.
        Это умение - просачиваться через препоны жизни-в нём выпестовали сначала родители, почти тиранской опекой, потом всякое начальство, включая двухгодичное армейское, а там и благоверная, успев довести до окончательного развода.
        Кто-то бы ещё обозвал это инфантилизмом… Да ради бога!
        «Вы меня учите, как жить, я буду кивать и притворяться. И поступать, как хочу, в конце концов!»
        Не вдаваясь в академические философии, Вадик Тютюгин понимал это как самоорганизацию психики, нашедшей свою гармонию в мире-социуме. Порой мазохистически принимая правила игры, а чаще попросту переступая через чужие интересы, научившись идти по жизни легко и даже беззаботно. Оставались ещё какие-то общечеловеческие понятия и ценности… Но авторитет родаков был настолько подавляющ! Казалось, они никогда не совершают ошибок… даже возрастных, когда старея, болея, тем не менее не показывали виду, что уступают свои доминирующие позиции.
        Друзья оказались приходяще-уходящими… по смене интересов.
        Дети? Своих детей он, конечно, любил! Тут и против инстинкта не попрёшь, и вообще…
        Но чем дольше они (дети) оставались с мамой, тем сильней отдалялись, а он «папа Вадик» всё больше становился для них (с маминой подачи) неудачником.
        А вообще в глубине души он считал, что «цветы жизни» должны развиваться немного сорняком. Чересчур перецелованные в попу, они вырастают избалованными эгоистами.

* * *
        Немалые тонны водоизмещённого вместилища судна и некий бардак, что сопутствовал ротации и смешению команд (новые «рюриковцы» плюс прежние «доброфлотовцы»), помогли ему ненадолго.
        Суровые матросики во главе с боцманом обязательным порядком наткнулись на «зайца» в трюмных потрохах, высветив фонарём и прояснив, что «кадысь сей хороняка не англичанин и вродясь не шпиён японский, и не каторжанин беглый - руки белы», без рукоприкладства, но оборотисто препроводили к командиру.
        Главное было то, что «Лена» стояла уже на рейде Петропавловска, а «Ямал» уж был далеко и точно вне зоны действия беспроводного телеграфа.
        А значит, его путь в приключения начинается, назад возврата нет! Надеялось - не торчать теперь на «задворках» событий, по редкому вызову кэпа на мостик для консультации по флотской теме 1904 года, а глядишь, со всем чувством значимости стоять в боевой рубке почти наравне с командиром боевого крейсера.
        И пусть для «военной косточки» - императорского офицера - ты штафирка, но удивить есть чем. Определённо есть чем.
        Правда, всё оказалось не так радужно, как хотелось, и его «предприятие» могло подвиснуть - «Лена» едва не ушла куда-то к Охотску.
        Слава те… не ушла!
        Хотя без того возжеланные морские бои владивостокских крейсеров или броненосцев Рожественского откладывались на неопределённое время.

* * *
        Пробилось солнце, осветив влажную палубу, заиграв на медяшке. Радостно и тепло!
        А капитан 1-го ранга Трусов Евгений Александрович томился… изнывало всё у него - не улыбалось ему волочиться временной плавучей тюрьмой для двух с половиной сотен британских моряков. Тысячу вёрст дурным морем только до Охотска.
        Думалось, колебалось, скрепя сердце - вроде и служба и некое обязательство…
        Но и отказаться - и можно бы, и нужно бы…
        «Петербуржцу» (статскому чину тайных дел) он напрямую не подчинён. И прямого приказа от наместника как такового не было - лишь устное пожелание в запале других серьёзных дел: «…удовлетворить по возможности потребность, оказать содействие транспортировкой».
        Да и вообще гоже ли, пусть и вспомогательный, но крейсер отвлекать на столь никчёмное дело, когда и «Камчадал» справится.
        То, что чинуше столичному да жандармам его не в комфорте плыть на столь мелком корыте, так не сахарные, не растают. Британцам так и вовсе в тесном вонючем рыбном трюме поделом - пусть попробуют, как невольников африканских (и не только) рабством свозили в Новую Англию.
        Что же касается подписки о сохранении секретов государственных, так матросики его, до самого последнего юнги, всё, что необходимо, уж помарали чернилами, кто грамотный и кто неграмотный. Не вовек же держать судно и команды в этих отдалённых землях? Сомнительно, что это как-то и в необходимой мере поспособствует сокрытию тайн.
        На самом деле и если честно, стремилось Евгению Александровичу во Владивосток. К бытовой устроенности, в том числе наконец принять нормальную ванну по-домашнему, да и просто надеть своё, чёрт побери! А то…
        Когда праведным азартом затевалась операция против «Кресси», всякие мелочные физические неудобства не замечались - накинул поданную кем-то тёплую форменную (чужую) тужурку, аккуратно натянул на перебинтованную голову деформированную, но заботливо высушенную в «котельном» фуражку, свою, кстати…
        И в ночь! Крадясь узким заливом на тихом ходу, тревожась ожиданием схватки!
        А затем по сигналу, в лучах прожекторов, горячкой ослепляющего боя… огонь в упор… на абордаж!
        Сейчас же всё как к месту - не месту навалилось. И рана вдруг разболелась ноем и чёсом.
        Только что лишь доктор успокоил: «Хорошо, голубчик, стало быть заживает».
        Статский попервой пырхнул недовольством, дулся щеками, но в итоге быстро скис, натолкнувшись на решительный взгляд капитана 1-го ранга.
        Оказалось, что и у камчадалов имелась оказия сбегать на Охотск. Так что всё вполне благополучно срослось, согласовавши с местными губернскими интересами.
        Арестантов перевели с борта на борт в нелюдимой бухточке, коих тут предостаточно, и пароходик благополучно ушёл.

* * *
        День медленной неотвратимостью набирал силу.
        Судно оживало - звоном рынды, топотнёй, голосами, стуками.
        Приняв командование вспомогательным крейсером, капитан 1-го ранга Трусов пребывал в недоумении ввиду столь безалаберного отношения прежней команды к судовым механизмам.
        Впрочем, как говорится, в своём глазу бревна не видеть, в чужом соринку замечать… «Рюрик» тоже не блистал идеальностью машин. Однако, взявшись за дело, его «рюриковцы», прочистив трубки и прочую дымогарную требуху, в итоге сумели пустить в нормальную работу большую часть котлов Бельвиля, обещав крейсерского ходу до шестнадцати узлов. Даже на худом угле.
        На шкафуте у британских трофейных пушек завозились матросы артдивизиона. Старший артиллерийский офицер просто не мог «пройти мимо», когда для ледокола снимали добычу с «Кресси» - чего ж добру пропадать в глухомани!
        И поживился в свою очередь парой трёхдюймовок.
        «Лена» обособленно стояла на рейде Петропавловска, свесив в сонном утреннем безветрии кормовой Андреевский флаг. Уже дважды туда-сюда сбегала к причалам шлюпка - квартирмейстеру забота справить то, что не успели в прошлую стоянку в порту.
        Крейсер принимал снабжением дополнительные припасы - что под расписку на казённый кошт императорского флота, что за наличность с сохранённой чудом судовой кассы «Рюрика». И ещё всё необходимое, в том числе для личного обихода офицеров и матросов. Ведь «последний парад принимая», в чём были «по первому сроку» - в том и прыгали в воду с тонущего корабля.
        Ныне внешний вид совсем срамота - кто в чём, с миру по нитке.
        И офицерский состав - просто никакой в ряду эстетики!
        Кои, кого на «Ямал» списали, в их же иноземной одежонке (когда там выдавали чего сухое, да так и не потребовали обратно). Кто в трофейном с «Кресси» (тут ещё статский из Петербурга лютовал запретом), предупреждая - не приведи кому в «английском» на берег сойти под иностранные взгляды с судов приарестованных.
        За бытовой мелочовкой отправили особую команду по всей форме едва ли не строем, во главе с боцманом и ревизором, закупая по длинному списку.
        Другое дело, что Петропавловск большим и необходимым ассортиментом похвастать не мог, особо для господ офицеров.

* * *
        Беглец с ледокола стоял «вольно», с лёгкой улыбкой и глазами, обещающими много чего… ох, много!
        Тех ответов на те вопросы, что беспокойно жалили на «красном ледоколе» с названием «Ямал», бросались в глаза инородностью технического исполнения мерцающих экранов, глубиной и качеством радиотелефонной связи!
        И других диковин… с уверенной догадкой - «так не делают нигде в мире, такого не сделают нигде в мире». Но, чёрт побери, не смея спросить, наткнувшись на «предупредительное» наместника и «категоричное» статского чина: «Вопросов не задавать, лишнего на сторону не болтать, все домыслы, капитан 1-го ранга, будьте любезны оставить при себе!»
        Беглец… конечно, это был человек с ледокола - эти странные, манящие тайной люди. Странный, манящий тайной корабль.
        Тайны - это дела статского и…
        Его бы (такого необъяснимо секретного, глядящего с многообещающей улыбкой) сразу к статскому свести, но… Но не гнаться же за «Камчадалом», когда уж сутки прошли.
        Тем более, формально в подписке «о неразглашении и соблюдении» подобного не предусматривалось. Подумаешь, какой-то беглец, подумаешь, с какого-то судна.
        Впрочем, покривив душой, пунктик в гербовой бумаге всё же был: «…и все, что будет у офицеров, либо нижних чинов артефактного найдено, подлежит всенепременному изъятию» и т. д. с представлением под опись всё тому же статскому.
        Ещё приписочка: «…либо подлежит уничтожению при невозможности…»
        И когда трюмный старшина выставил на стол рюкзак:
        - При нём нашли… чудны там безделушки.
        А он (беглец) сразу, беспокойно:
        - Осторожно!
        Там… одного взгляда хватило!
        Сломленный магией невероятных загадок, уж и не помышляя о другом, каперанг принял для себя неоднозначное решение:
        - Спасибо, братцы. Можете быть свободны. Всем язык держать за зубами. Оказией чаркой отблагодарю.
        Когда потомок (что уж, «карты на стол» - потомок!) раскрыл свой чудо-прибор с экраном…
        Когда Евгений Иванович справился с полушоком…
        Когда выслушал, увидел, снова выслушал и снова увидел, осмыслил… и всё-таки впал в ступор!
        И пусть не покажется странной эта формулировка - «полушоком»!
        Что ни говори, совсем полной оторопелости не было, откровения потомка легли в подготовленную почву. Несмотря на сонмы дел, вспоминая все подробности и мелочи, подмеченные в рубке ледокола, капитан 1-го ранга раз за разом возвращался к неспокойному вопросу: «Кто это были и что это было?»
        Выдумывая самые смелые гипотезы.
        А когда в копилочку подозрений легла одна монетка, «подозрения» почти превратились в «прозрение». В невероятную и пока несмелую «догадку»!
        Монетку с годом чеканки 2015 принёс озадаченный гальванёр Савельев:
        - Энто, вашбродь, я сыскал в одежонке заморской, что нам на сухое выдали, когда из воды на ту красную махину вытягнули, спаси господи.
        - Это ты правильно сделал, братец, что мне её принёс. Вот тебе обещанная «синенькая» за сознательность и дисциплину[23 - «Синенькая» - в царское время пятирублёвая (изумрудно-синего цвета) купюра.]. Более никто ничего не находил?
        - Никак нет. И я… и то случайно ущупал. За подкладкой в дырочку провалилась.
        И всё равно!
        Стоило подумать обо всём этом здраво, ум за разум заходил!
        Он всё пытался этому подыскать сравнение: вот как будто прийти в церковь на воскресную службу, а Иисус вдруг бы ожил с креста и стал вести беседы лично, вместо батюшки.
        Всё равно - несоизмеримо! Иначе!
        Между тем беспощадный потомок продолжал, решив совсем убить фактами!
        И ведь убил! Выложив обстоятельства последнего боя… в той, другой, жизни.
        Разъяснив, что изменило реальность. И кто изменил.
        И как бы оно было бы, если бы…
        Показав списки: «…погибших на крейсере „Рюрикъ“ 1-го августа 1904 года».
        Где приговором: «Трусов Евгений Александрович, командир корабля капитан 1-го ранга, смертельно ранен в боевой рубке». Это именно то, что ввело в ступор.
        Потому что поверил. Потому что чувствовал, потому что приходили бредовым видением сны. Потому что ощутил, что смерть коснулась… не жаром взрывчатки и резью осколков, не холодом волн увлекая на дно. Хотя и это всё было. Она, щерящаяся костяшным оскалом, будто за спиной постояла и отступила до поры.
        Пришелец же из далёких далей в довесок «обрадовал»… печально, тревожно, проникновенно: «Только вы теперь осторожно. Ткань истории она упрямая. Вам теперь поберечься надо!»
        Да неужели! Чтобы Трусов труса праздновал?!
        И если ещё оставались сомнения - за сутки «Камчадала» догнать и сдать «беглеца-потомка» со всеми артефактами статскому от греха и к чёртовой матери! То теперь!..
        И что нам теперь всё жандармское отделение - голубые мундиры?
        Что они нам и что мы им? Когда тут такое!

* * *
        Над заливом лёгкое парение. «Лена» едва хлюпает боками, не колыхнётся.
        Вадик Тютюгин дымил местной папироской, облокотившись на планширь, с удовольствием втягиваясь, уже привыкнув к крепости табака.
        Очарование… нет, не начала двадцатого века - здесь ещё вся середина «девятнадцатого»!
        Уже цивилизуемый, но всё ещё дикий край. А на его взгляд так и по-прежнему полная экзотика прошлого века. Прошедшей эпохи, в которую теперь надо будет вливаться, вживаться, вгрызаться. И хорошо, что не с бухты-барахты, а постепенно.
        И корабль лишь малая частичка этого мира, своего рода тренировочный полигон. Чтобы плавно приноровиться к быту, к местной гигиене - надолго ли ему бритвенных станков хватит, да носков нормальных, да и ещё всякой всячины из личных запасов?
        Но главное приучиться к людям, к манерам речи, к этикету… тому же столовому, чтоб в кают-компании не стыдно было появиться.
        Вот тот же каперанг Трусов, глядя «широко открытыми глазами» на него - человека из будущего (!), уже тихо и снисходительно посмеивается, с добродушием поучая.
        Но и мы не лыком шиты! И не обязательно из-за ноута с цветными движущимися картинками. И высшее (ещё советское) образование тут скорей как подспорье! Сама суть и факт столетия вперёд… и бум информационного развития - вот это вам не баран чихнул!
        Это особенно заметно обратной реакцией, когнитивностью и прочими диссонансами, когда мы по-нашенскому, «по-бразильски» к-э-эк загнём! И наш пятидесятилетний офицерик императорского флота просто не тянет в восприятии некоторых вещей. Глазами лишь за очочками своими круглыми лупает!
        Но что действительно повезло - Трусов этот личность увлекающаяся, незашоренная. Даже на отвлечённые темы - от космогонии до теперь космонавтики.
        Хотя на придирчивый взгляд даже чересчур - лучше бы морской тактикой больше интересовался, возвращаясь к делам приземлённым.
        Или правильней будет к приводнённым?
        В общем, выходило так, что за Рожественским уже не угнаться. У того фора в шесть суток.
        И крейсера под командованием Йессена (или Дубасова?): «Россия», «Громобой», «Богатырь» - наверняка ушли к Квельпарту.
        А «Лену» - великолепный рейдер, во Владивостоке вечно то в траление, то ещё в какую бестолковую дурь гоняли.
        Вот Трусов и решил, в конце концов - в рейдерство!
        А что? И Вадика это устраивало - лихая романтика пиратства.
        Название только для капера не очень - «Лена». Почему-то всё хотелось звать, на худой конец, по-старому - «Херсон». Особенно первый слог нравился. А вот «Хер… сон» вам на коммуникациях!
        Крейсер, даром что вспомогательный - большой, по-своему шикарный корабль. С хорошей скоростью хода и дальностью действия. Три палубы, стальной корпус, трубы чуть отведены назад, что наряду с клиперным носом и многообещающе торчащими стволами орудий придаёт судну хищный норов.
        А ещё и команда одета кто как.
        И командиру-капитану голову не белым бы бинтом, а цветастым платком перевязать… и попугая (пиастры!) на плечо - пираты, да и только!
        Докурил. Папироса превратилась в бесформенную цигарку - полетела вниз.
        Кэп «ямаловский» увидел бы - наорал как минимум. Не любил он этого - гадить окурками.
        Гавань совсем открылась от тумана, обнажив всю акваторию.
        У пирсов самые заметные - пара жирнобрюхих закопчённых угольщиков под флажными «звёздно-полосатиками» САСШ.
        Там-сям россыпью куцая однотрубная мелочь с холодными котлами. И парусные шхуны - не лес мачт, но много всякого, разномастного. Кто-то уж приподнял, потянул вверх грязно-белые паруса.
        Дальше из-за утренней дымки постепенно открывался порт, причалы, добротные припортовые строения и всякие неказистые сараюхи.
        Выше в сопку лепятся, теснятся жилые домишки Петропавловска.
        Город подёрнут печным дымком, донося к морским запахам смоль пилёного дерева и сырость вчерашнего дождя, и… чеснока.
        Блин! Это боцман прошёл мимо, дыхнув нутром… зараза.
        О! Уже свистит, свистит в свою свиристелку.
        Забегали!
        - Выбрать якоря!
        Всё. Наконец, уходим!
        - Знатные у вас, Вадим Николаевич, портки, - всё тот же боцман - лыбится с поддёвкой в усы. - Сменяем?
        Его величества крейсер-второклассник «Талбот»
        - Это то, о чём нас предупреждали?
        Нос крейсера на хорошем ходу выбрасывал тучи брызг. Иные капли долетали до мостика, и уже дважды пришлось вытирать линзы бинокля.
        Сэр Левис Бэйли, капитан 1-го ранга, командир бронепалубного крейсера, не докучал себе геройскими или стройным позами - стоял, чуть привалившись к лееру. Тем более что так меньше качало и резкость навести лучше.
        Ему нравились эти сравнительно тёплые воды. Не нравились местные нравы.
        Нравились японские гейши. Не нравилась отдалённость от европейской цивилизации.
        Русские влезли своей медвежьей лапой куда не следует? У его величества найдутся рычаги прищемить немытую конечность.
        Дело идёт к спрогнозированному концу - прекрасно.
        Появились любопытные факты - интересно. Но не настолько, чтобы улыбаться и терпеть эту скверную морось тумана. Потому ответ звучал с высшей степенью брезгливого неприятия. О нет! Не в сторону помощника. А вообще!
        - Склонен согласиться. Это то, о чём нас предупреждали.
        - Теперь нам следует предупредить наших узкоглазых друзей, - терпеливо вещал старший офицер корабля, - командовать поворот на Сасэбо?
        - Куда так торопиться? - Кэптен деланно сложил брови домиком. - Давайте поглядим поближе. Посчитаем их «по головам». Судя по дымам - отряд большой.
        В этот момент дозорный корабль, что выдвинулся им навстречу, не дойдя до крейсера две мили, видимо удовлетворившись увиденным в оптику, вдруг высветился профилем.
        - Бог мой! - утратил свою напускную вальяжность Бэйли. - Это класс «Пересвет», или?..
        И не нашёлся, что сказать…
        - Резкий заложили! Уходит! Возвращается в авангард! - озвучил минный офицер, держа бинокль у глаз. - Не подскажете - какая боевая раскраска кораблей Императорского флота России?
        - И вы заметили? - Кэптен Бэйли снова «включил» снисходительность. - Надо же! И об этом предупреждали. Вот поэтому, джентльмены, мне так желается поглядеть на это поближе. Успеем к японцам. Прикажите подкинуть там, в машинном! Добежим быстро - они идут экономическим.
        Нагоняли по кратчайшему - практически вслед, пока наблюдая створящуюся колонну русских.
        И дальше - дымными точками, разошедшиеся фронтом одиночки.
        - Обратите внимание, - заметил Бэйли, - идут грамотно! Основной строй, а вдалеке это их дозорные корабли, перекрывают курсовые углы на девяносто градусов. Нас же идентифицировать направили скоростной крейсер…
        - Очевидно «Ослябя», - подсказал минный офицер.
        - Да, - тряхнул головой кэптен и усмехнулся, - были бы мы японцы, нас бы уже топили.
        Нагнав чуть растянувшуюся колонну - на раковине не более чем десять кабельтовых, «Талбот» миновал траверз отставшего транспортного клипера.
        Последовательно шёл большой двухтрубник.
        - Русские взяли «американца» в приз. «Миннесота», - прочитал название на борту старший офицер и не сдержался, взглянув далее: - Матерь божья! Какой сумасшедший художник над ними потрудился!?
        «Жирные» бока американского транспорта приоткрыли главный вид - на два броненосца!
        - Матерь божья, - повторил помощник, - видел я в Африке лошадей в полоску! Но это…
        - Лево на руль. Это стоит пристального внимания!
        Бинокль уже был не нужен. Смотрели жадно, молча, медленно переваривая увиденное.
        - Так, так! Это класс «бородинцы». Вторым «Александр Третий», головным «Князь Суворов»! - разобрал названия на кормовых срезах минный офицер.
        - Ближе! Нам необходимо совершить фиксацию. И сделать достойные снимки на дагерротипы! Прикажите вынести фотографический аппарат.
        Поравнявшись с флагманским броненосцем, британский крейсер теперь держался не более чем в пяти кабельтовых.
        «На взгляд русских, это по меньшей мере должно выглядеть бестактным, - не вдруг подумал Левис Бэйли, - флажки выкинули, предупреждая! И насколько хватит их терпения? Но будь я проклят! Они же должны понимать - кто правит морями».
        Почему-то при последнем мысленном утверждении самодовольной усмешки не получилось.
        - «Князь Суворов» - флагман! - объявил очевидное старший офицер, указав: - Адмиральский флаг! А вот там, на мостике, вероятно, и сам Рожественский.
        И зачем-то явно нервно помахал рукой.
        Вблизи, на сизом фоне неба, подсвеченная солнцем, совсем свежая раскраска в горизонтальную изломанную полоску придавала русскому кораблю ненастоящий, словно бы игрушечный вид. И тем не менее…
        - А им не нравится, - напряжённо выдавил Бэйли, - ещё бы…
        «Суворов» давно и согласно морскому этикету выбросил приветственный флажный набор.
        Затем предупредительный, дескать, «ваш курс ведёт к опасности!».
        Теперь же, когда «Талбот», уравняв скорости, шёл по интервалу почти борт в борт, выдерживая пятикабельтовый интервал, носовая башня «русского», медленно ворочаясь, лениво легла на сторону, повернувшись на траверз. Будто недовольно поглядев на незваного попутчика.
        - Чёрт возьми, - воскликнул минёр, - что за вызывающее поведение! Они же понимают, что мы - это мы!
        Из уст молодого офицера это прозвучало как минимум наивно!
        - Стволы, обратили внимание, расчехлены. Смотрят зрачками чёрными. Жуть!
        - Проклятье! - Бэйли неуютно передёрнул плечами. - Но, признаться, они в своём праве. Достаточно, пожалуй! Снимки на дагерротипы сделали?
        - Так точно.
        - Достаточно, чёрт вас возьми! - повторил, шумно засопев. - Право руля! Разорвать дистанцию.
        Затем вдруг объявил:
        - Мы не идём в Сасэбо!
        - Почему, сэр? Ведь…
        В этот момент «русский» дал выстрел, дёрнув всех рвением!
        - Холостой! - мгновенно определил (хотя с чего бы) помощник. Впрочем, конечно, это был холостой!
        - К чёрту узкоглазых! - резанул Бэйли. - Идём в Вэйхайвэй. Дагерротипы обязательно следует доставить курьером в Англию. Срочно.
        - Вы находите этот попугайский камуфляж… - старший офицер произнёс слово «камуфляж» почти во французском исполнении, - достойным внимания для адмиралтейства?
        - Вполне. В этом что-то есть. Я наблюдал за тем дозорным крейсером специально невооружённым глазом. И скажу вам, с двух миль не смог сосредоточиться на очертаниях корабля. Так что командуйте. Ход полный. Курс - триста двадцать градусов.
        У Квельпарта (Чеджу)
        С выходом в Восточное море, предвидя, что скоро личному составу понадобятся все силы, Рожественский прекратил проводить артиллерийские и пожарные учения, дав экипажам отдых. Также по его особому распоряжению был усилен паёк.
        «Кормят как на убой…» - не могли не шуткануть нижние чины, кто хмуро, кто зло щерясь.
        Впрочем, упадка настроений никто не показывал и не ощущал. Причины - досель сопутствующий успех похода.
        Из-за «Талбота» пришлось выказать намерение следовать к корейским проливам, отклонив курсовую линию к норду. Но ненадолго.
        «Британец» скрылся с глаз долой довольно быстро. Его ещё наблюдали, преследуя с «Риона», чтоб не выкинул какой фортель. Но тот явно поспешил курсом на Вэйхайвэй.
        - Если бы «англичанин» не ушёл, а продолжал отслеживать нас, прямо и не знаю, что бы пришлось делать, - за приватным обедом поделился адмирал с Коломейцевым.
        - Да неужто?.. - Видя доброе настроение Зиновия Петровича, принял игру флаг-офицер.
        - Да нет, конечно, - вещал адмирал, не прекращая почему-то лосниться благостью, - но спутал бы нам клятый «Талбот» все планы и импровизации, лихоманка их, «лимонников», забери.
        Напомню: как бы там ни планировали и ни надеялись в Петербурге, а аппетиты и замашки у них велики, истинным искусством было бы нам нагрянуть, когда Витгефт и Того измордуют друг друга. И пусть у нас всего три корабля - однако непотрёпанных, с полными арсеналами и хорошим ходом.
        - И хорошо подготовленных! - поддакнул Коломейцев, стараясь всё же осторожно высказывать сомнения. - Ой, Зиновий Петрович, тут не искусство и не расчёт, тут наше русское «авось» играет. Кому повезёт, у того и петух снесёт!
        До заката оставалось ещё три часа, когда эскадра подошла к Квельпарту.
        Предварительно там покрутился вездесущий «Рион», к всеобщему удовольствию обнаружив миноносцы - все три дошедшие до места встречи: «Выносливый» «Беспощадный» и «Властный».
        Линия побережья острова прямая - ни заливов удобных, ни бухт. Миноносники отыскали маленький закуток-заводь на юго-западной стороне, там и организовали якорную стоянку.
        Не обошлось без казуса - появление непризнанного «расписного чуда» было воспринято брандвахтой закономерно колоколами тревоги.
        Пары держали! Стоящий мористее «Выносливый» немедленно пошёл наперехват.
        Низкий хищный силуэт, плохо различимый на фоне острова, вызвал на «Рионе» ответную тревогу - российские «форели» и японские «хиябусы» были схожи[24 - Японские миноносцы типа «Хиябуса» и российские типа «Форель» строили по французскому однотипному проекту.].
        В общем, успели дать по выстрелу, прежде чем разглядели Андреевские флаги.
        Уж переморгнувшись световыми сигналами - радости не было границ!
        Свои! Рожественский пришёл!
        Место стоянки оказалось более или менее выгодно и удобно - всё же прикрывало от непогоды. С подветренного берега волна была слабее, и можно было спокойно проводить бункеровку.
        К тому же остров выступал как бы естественным прикрытием от взглядов противника, появись те (отряды Того) с северных направлений иль Камимура с восточных румбов.
        Немного провозившись с расстановкой кораблей (миноносники подготовились и заранее предупредили о промеренных глубинах), немедленно затеяли погрузку угля.
        Броненосцы расстались с остатками мин Уайтхеда, сгружая их на пришвартованные к высоким бортам малые судёнышки.
        Первым прибыл на флагман командир отряда капитан 2-го ранга Елисеев, предоставив отчёт командующему - все, что знал о дневном бое 1-й Тихоокеанской и результатах ночной атаки.
        Рожественский, если и сомневался в правдивости победного донесения, у него имелся дополнительный ресурс - было с чем сравнивать, заглядывая в данные «ямаловцев» по «бою в Жёлтом море».
        Зиновий Петрович рассуждал здраво, полагая, что более настойчивые действия Витгефта, естественно, могли привести к большим повреждениям у кораблей русской эскадры, но и противник потерпел несомненные беды.
        В ответ на новость о потоплении «Касуги» довольно крякнул, со значением взглянув на Коломейцева, который косился с ответным пониманием (оба с оглядкой на документы из будущего).
        - Полагаю, слаб сейчас Того.
        С расстройством узнали о неприятностях в Артуре, о занятых «японцем» доминирующих высотках, осадной сухопутной артиллерии, обстрелах гавани и порта.
        - Ожидаемое решение вопроса исхода войны в благоприятном смысле мыслимо только при удержании Артурской крепости и главное - порта с его производственными мощностями. Первая Тихоокеанская во Владивостоке будет чиниться до второго пришествия!
        - Да и нам… ежели и у нас случатся потери в материальной части? И не дай бог, боевые?
        - Так и будет, - хмурясь, ворчал адмирал, - так и будет. Но наша задача ныне побить Хэйхатиро с его броненосцами.
        Потом чертили на карте курсивы, линии. Считали маршруты, время, узлы скорости…
        - Малость не успели? - нервничал Рожественский. - Неужто ушёл Того к метрополии? Или?..
        - Думаете, уже где-то к востоку. Ближе к своему Сасэбо?
        - Если ход двенадцать-четырнадцать держал, то да!
        - Если! Но ведь всё может быть, - теперь флаг-офицер был склонен к большему оптимизму.
        - Стало быть… - теребил бороду командующий, - скоро всё одно темнеет! И уж смысла не вижу. А завтра на рассвете… нет! До рассвета! «Маньчжурию» - на норд дозором! «Рион» на восход… на ост.
        Ещё до рассвета - на востоке едва побледнело - «Рион» и «Маньчжурия» осторожно ушли по тёмным водам.
        Ещё до полноценного рассвета, когда красный горизонт вполне видимо очертил остров как ориентир, совершенно неожиданно пришёл миноносец «Бесстрашный», рискованно начав помигивать световыми сигналами. Впрочем, почему «рискованно»? С нужными опознавательными «сигналами рандеву» был ознакомлен.
        Ему ответили.
        «Бесстрашный» прибыл из Циндао и принёс благоприятные вести - Стесселю удалось выбить японцев с преобладающих высоток.
        Пришла депеша из Петербурга. Объединённым эскадрам и отдельным кораблям можно было… и приказывалось после баталий возвращаться в Порт-Артур.
        База Германии на территории Китая Циндао. Сутки назад
        Айнс!
        Немцы встретили хорошо. Оркестром. Важными административными персонами на причале. Даже дамы какие-то мелькали платьями и кружевными зонтиками.
        Цвай!
        Губернатор объявил, что «Диане» разрешена шестидневная стоянка. А узнав о преследовавших крейсер японских миноносцах, чтобы избежать ночных атак, любезные хозяева перевели пострадавшее судно на внутренний рейд.
        Драй!
        С подошедшего баркаса портовые специалисты уже осматривали «рану» в боку корабля, слышались гавкающие возгласы на дойче «о-о-о… колоссаль!», качали головами, тем самым давая понять, что за шестидневку с ремонтом не управиться.
        На рейде обнаружилось ещё одно российское судно из состава порт-артурской эскадры - миноносец «Бесстрашный» под командованием лейтенанта Трухачёва.
        Лейтенант уже отбил короткую телеграмму в Петербург. Поведал и Ливену о своих злоключениях.
        После атаки на броненосцы Того (честно признаться - неудачной) «Бесстрашный», отбившись от отряда, напоролся на японские истребители, ввязавшись в перестрелку. Получил три снаряда в ютовую часть на отходе. Из повреждений всего-то серьёзного - разбитая ретирадная пушка, подырявленные трубы. Остальное мелочи. И идти бы к месту рандеву, но осколками выкосило обслугу, изрядно поранив.
        - Не довезём, вашбродь! - сокрушался старшина. - Им бы в лазарет и побыстрей. Помрут часом.
        Трухачёв Пётр Львович был человеком, как говорится, «без лоска», любил выпить, а выпив, мог наорать, а то и в зубы дать провинившемуся матросику. Но по-человечески оказался с жизненно правильным понятием.
        Искать ночью корабли Тихоокеанской эскадры, где наличествовали необходимые лазареты и квалифицированный персонал, - почти невыполнимо. А вдруг и найдя (уж поди, под утро), перегрузить раненых людей на ходу тоже было далеко не просто.
        Посовещавшись с помощником, решили, что по расстоянию зайти в бывший китайский Киао-Чао (Циндао) предпочтительней.
        Добежали к утру. Раненых сдали в местный германский госпиталь, встав на мелкий ремонт.
        Немецкое гостеприимство длилось недолго.
        На следующий день, утром (рано утром!) капитана 2-го ранга Ливена вызвал губернатор и, ссылаясь на повеление кайзера Вильгельма II, потребовал: «Диане» закончить ремонт в течение трёх суток… иначе - разоружиться. «Бесстрашному» - немедленно покинуть порт, так как двадцатичетырехчасовой срок уже вышел.
        И если учесть, что время было семь утра и Берлин ещё спал, то возникало мнение, что всё у немчуры было решено загодя. Или не спали там, кому надо?..
        Ливен предварительно отбил телеграмму на имя управляющего Морским министерством в Петербург. Следом вторую. И зная, как долго всё происходит у столичных чиновников, вернувшись на корабль, объявил решение германских властей как принятое к факту:
        - Иного нам, господа, не остаётся. За три дня не управимся. А выйдем в таком состоянии - на корм рыбам. Погода испортилась.
        Возмущение офицеров на несуразность немецких требований (крейсеру, начавшему ремонт, необходимы было хотя бы те шесть выделенных дней для возможности выйти в море) Ливен презрительно отмёл, заявив, де, германцы в своём праве, им видней.
        В кают-компании шептались, что «командир наш оказался та ещё сволочь - вспомнил о своих остзейских корнях, вот и плюёт через губу».
        Телеграмма из российского морского ведомства пришла исключительно быстро (там тоже не спали?).
        Петербург на выпад Германии отреагировал спокойно, разрешив крейсеру разоружиться.
        Ливен выступил перед построением, объявив, что «в сознании свято и честно исполненного долга перед престолом и родиной, ввиду стечения неблагоприятных обстоятельств, нам позволено прекратить боевые действия».
        Отыграл торжественно оркестр, спустили флаг. Засвистали дудки, разгоняя матросов по дивизионам. Экипаж приступил ко всему необходимому при интернировании - начали выгрузку на берег боеприпасов, снимали замки с орудий, свозили под опись револьверы и винтовки, оставив лишь часть для караульной службы.
        Всю эту вялую катавасию буквально след в след догнала следующая телеграмма из столицы за подписью Авелана.
        Приказ: демонтировать трёхдюймовое орудие с крейсера, установив на миноносец вместо повреждённого ретирадного. А также передать самодвижущиеся мины Уайтхеда.
        Трухачёв же лично получил дополнительную секретную часть.
        Тотчас начались авральные работы, с молчаливого согласия портового начальства и якобы разрешения аж из самого Берлина, продлившего срок пребывания «Бесстрашного» на три часа.
        Губернатор Циндао снова посетил порт, приватно посетовав Ливену на строгие императорские директивы и искренне (с виду уж точно) посочувствовав русским миноносникам.
        Оказалось, ему донесли, что на внешнем рейде замечены боевые суда, принадлежность которых сомнений не вызывала.
        В подтверждение этого вскоре в акваторию заявился миноносец под «хиномару».
        Приняв по всем правилам на борт таможенную службу, «японец» однако на внутренний рейд не пошёл - видимо, удовлетворившись разоружением крейсера, тотчас удалился.
        О том, чтобы позволить русским морякам переждать до темноты и выйти из порта в ночь, немцы и не заикнулись.
        Педанты - сказали «айн, цвай, драй - ещё три часа», значит, только три.
        «Бесстрашного» поджидали.
        Немцы услужливо донесли о двух «японцах»: две дымящие точки в десятке кабельтовых, стоящие носом к выходу с внешнего рейда - «Акацуки», что приходил на разведку, и второй какой-то…
        Помня о преследовавших «Диану» четырёх миноносцах, лейтенант Трухачёв боялся, что ещё двое будут скрываться вдали на подхвате. Но их было только двое. Или целых двое… тут как повернуть.
        Как военная удача повернётся.
        И шанс, надо сказать, прорваться был… даже выйдя против четырёх.
        Поскольку уже при волнении в четыре балла миноносец весьма скверная платформа для собственной артиллерии.
        А море качало на все «пять»… баллов. И этих, поджидающих, было всего двое!
        Пробежав по горизонту биноклем и ничего более не увидев, командир тихо скомандовал:
        - Полный вперёд.
        Затяжной драки не получилось. Японцы почему-то сглупили… из самоуверенности - двое против одного. Им бы на параллель лечь и бить, пользуясь преимуществом стволов и ходовых качеств.
        А они наперерез кинулись и проскочили, разойдясь на контркурсах мимо! Из-за крутой волны так и не добившись попаданий. Впрочем, и братушки-комендоры «Бесстрашного» тоже безбожно мазали. И только потом, когда самураи заложили циркуляции, началась погоня. Вот тут и пригодилась ретирадная трёхдюймовка.
        Вырвавшийся вперёд, догоняющий японский истребитель напоролся на удачно выпущенный снаряд, запарил с перебитой главной магистралью и закономерно начал отставать. Зато стрелять стал метче - всплески вставали то с одного борта удирающего судна, то с другого.
        Второй, это оказался «Сиратака», имел совсем слабую артиллерию и выжимал едва двадцать восемь узлов… против двадцати семи «Бесстрашного».
        И снова русские оказались метче. Вспышка на баке «японца» смела, исковеркала фигурки на открытом мостике, и противник, немедленно зарыскав, отвернул. Затем и вовсе прекратил преследование.
        - Эх! - Помощник командира, не скрывая веселья, смотрел вслед отвалившим японцам. - Это как же так удачно узкоглазые по нам ни разу-то, а?
        - Свезло нам, что приблудные это были, - Трухачёв деловито пытался придать достойный вид промокшей и обтрёпанной шальным осколком тужурке.
        - Как это?
        - Разнотипные. Один производства «Ярроу», а второй немецкой постройки - у него ход меньше. А стало быть, из разных отрядов. Пока второй нагонял нас, мы и стреножили сцуку «Акацуку»! - И пояснил со знанием дела: - А мазали они потому, что нос кидает на волну больше, чем корму. Мы устойчивей для прицеливания были.

* * *
        От Циндао до Квельпарта по прямой триста семьдесят миль, но разгулявшееся море не позволяло миноносцу держать большие узлы.
        Двигались по счислению, и когда по расчётам цель была близка, ход и вовсе пришлось сбавить на «малый», опасаясь в тумане налететь на сушу.
        Уж с рассветом разглядев тёмное пятно острова Квельпарт, осторожно пошли в обход, моргая сигнальным фонарём по кодам, что дал Авелан в секретной телеграмме.
        Кстати, ночью «Бесстрашный» прошёл всего в миле мимо неторопливо бредущей порт-артурской эскадры.
        Стык морей, Квельпарт и игроки-участники
        Что малотоннажке миноносцу в дурную погоду совершеннейшая болтанка (и бедолаги вахта - в солёных брызгах с головы до ног), то тушам броненосцев вестимо нипочём - давили море, не замечая трёх-, четырёхметровых волн.
        «Не замечая» - скажите это «трюмным» из дивизиона живучести, что бились с полуночи, заделывая давшие течь ранее заведённые пластыри.
        Витгефту в лазарете вдруг поплохело… Он то впадал, то выходил из беспамятства, звал Матусевича, спрашивал-бредил: «Доживёт ли эскадра до рассвета?», вероятно, спутав первую ночь после боя со второй, всё переживая за неприятельские минные атаки.
        Не было японских миноносцев.
        Отстрелялись в прошлую ночь, они ушли к Артуру. Очевидно, на бункеровку и пополнение израсходованного боезапаса.
        Когда забрезжило на востоке, 1-й Тихоокеанской до Квельпарта оставалось около шестидесяти миль.
        Где-то там по левому борту за глубокой дымкой и горизонтом пряталась Корея. Штурмана, завидев на левом траверзе (уж за кормой) один из крайних островков, что россыпью окаймляли южную оконечность Корейского полуострова, примерно определили расстояние до материка в те же шестьдесят миль, отметив этот ориентир на карте, детальней уточнив маршрут эскадры.
        Между тем солнце подразогнало туман. Сигнальные вахты шарили по горизонту, пока никаких посторонних дымов не обнаружив.
        Очевидно, что до поры…
        Того не мог не направить разведчиков… каких-нибудь «собачек».
        А там, может, и сам нагрянет.
        И тогда грянет…

«Микаса»
        Хэйхатиро устал.
        Не физически, хотя и раны мелко покусывали, зудели, дёргали при резких движениях, ворочая в бессоннице тело, а с побудкой…
        Утром из-за этого всего такое понятие, как «ясность мыслей», отсутствовало напрочь!
        Это утро для Хэйхатиро ещё бродило остатком ночи, темнотой за иллюминатором, тусклым отголоском рынды. И скорей можно было только догадаться, что время едва перевалило за «собаку»[25 - «Собачья вахта».]. Сна всё равно уже не было, и мысли-думы вымороченно бродили ещё в постели… долёживая, вынашивая, рождая простые решения, не утруждая себя разработкой сколько-нибудь нетривиального оперативного замысла.
        От того приказы поднявшегося на мостик адмирала, казались уже сформированными, хотя и односложными. И выводы соответствующими:
        - Со всей очевидностью Витгефт ведёт свои корабли во Владивосток. Его нужно и можно перехватить в корейских проливах. Поэтому, не доверяя беспроводному телеграфу, следует послать быстроходный крейсер - предупредить Камимуру и Уриу, чтобы раскинули сеть на параллели Фузана против ожидаемых владивостокских крейсеров.
        После серии приказных световых сигналов с флагмана «Такасаго», резво набрав, растворился в покрасневшем горизонте на ост.
        Задача по вскрытию местоположения эскадры Витгефта выглядела сложней и требовала привлечь больше лёгких сил - с одной стороны, предсказуемость курса русских облегчала задачу по обнаружению, но демоны этих варваров разбери - куда он (Витгефт) уклонился за ночь? Как проложит свой «пунктир»?
        Именно потому на это направление следовало отправить все остальные имеющиеся лёгкие крейсера.
        «Кассаги» и «Читосе» контр-адмирала Дэвы, принявшего в кильватер бронепалубники 6-го отряда («Акицусиму», «Ицукусиму» и «Идзуми»), получив ратьером собственное задание, развернулись и ушли призрачной цепочкой на запад. Чтобы там, построившись фронтом и увеличив интервалы, с рассветом отыскать вражескую эскадру. И уже не теряя, держать на «привязи» дозора. Вплоть до…
        «Вплоть до чего» - Того ещё и сам не решил.
        Терзался: правильно ли он поступил, отправив «Суму» в ближайший порт метрополии с приказом призвать телеграфом из-под Ляодуна тридцатиузловые истребители 1-го, 2-го и 3-го отрядов…
        Неправильно, потому что поздно спохватился - надо было ещё вчера.
        Ещё вчера надо было и посыльного отправить к Камимуре.
        И «Суму» надо было ещё вчера, но…
        Но, так или иначе, тело Масамичи Того, переданное на борт «Сумы», найдёт землю предков, упокоившись.
        Не нравилось, что разослав с этими необходимыми задачами бронепалубники, сам он на некоторое и неопределённое время остался без лёгкого прикрытия. Будто без глаз. Впрочем, это не критично, на экстренные моменты в отряде наличествуют броненосные крейсера.
        Теперь дело за временем!
        Теперь всё решится (или разрешится!) - когда и как отреагирует Камимура. Как скоро на горизонте появятся дымы его крейсеров - броненосные десятитысячетонные «Идзумо», «Токива», «Ивате».
        Хотя там, на параллели Фузана, тоже прятались вопросы. Произошла ли попытка прорыва «владивостокцев» навстречу Витгефту? Если да - удалось ли Камимуре пресечь, отогнать, повредить… потопить, наконец?
        Расклад «три» против «двух» даёт на то хорошие шансы. Если присовокупить к тому ещё и лёгкие силы - «Такачихо», «Ниитака», «Цусима»… авизо «Тихая» и миноносцы.
        Если «России» и «Громобоя» всё же не случилось на море, то бронепалубники вице-адмирала Уриу придётся оставить в патруле. Но миноносцы, даже старые тихоходные и трофейные китайские, в обязательном порядке все перебросить на оперативную позицию к проливам.
        Теперь дело за временем!
        Беспокоило другое - здесь и сейчас!
        Уголь. Боеприпасы. Состояние кораблей первой линии. И главное состояние артиллерии.
        Доклад вахтенного флаг-офицера по результатам судовых комиссий о количестве неисправных орудий удручал. К боевым потерям прибавлялись факты разрыва стволов, главным виновником которых являлся нестабильный продукт Масатики Симосэ[26 - Масатики Симосэ - артиллерийский инженер. Благодаря его методу смешения тринитрофенола с алюминием, взрывчатое вещество в японских снарядах было названо «шимозой».].
        И то ли ещё будет…
        Хэйхатиро Того в который раз ловил себя на мысли, что не хочет ввязываться в новый эскадренный бой. Ушёл бы давно «полным»-возможным в Сасэбо, была б его воля.
        Только какая может быть воля у связанного совестью и долгом воина?
        Долгом, который искренне считал самурайским. Более того…
        …Когда божественный Тенно лично говорит склонившемуся в поклоне старому адмиралу: «Я верю в ваше искусство флотоводца - победить врага, защитить священные земли Ниппон и сохранить эскадру».
        …Когда вслед поступают неоднозначные телеграфные директивы императорского штаба.
        …Когда звучат недвусмысленным довеском намёки кредиторов-союзников.

* * *
        Своим беспокойным примером командующий перебудил весь штаб эскадры - на мостике «Микасы» один за другим стали появляться флаг-офицеры.
        Слегка мятые лицами, ёжившиеся в утренней сырости. Слышались сдержанные приветственные голоса.
        И надо же - сэру Уильяму Пэкинхему тоже не спится. Доносится и его «гуд монинг» - встал слева за спиной, шелестит своим неизменным блокнотом, переговариваясь с кем-то из штабных офицеров… на своём - английская речь для выпускников Этадзимы привычная практика[27 - Этадзима - город в Японии, где располагается военная академия Императорского флота Японии.].
        Воздух насыщен влагой, и видимость простиралась не более чем на четыре мили.
        Однако ветер в пять баллов обещал разогнать дымку. Море будто дышало будущим штормом, и палуба мостика «Микасы» слегка «гуляла» под ногами.
        Впрочем, начальник штаба капитан 1-го ранга Симамура, щурясь на мутное пятно солнца взглядом опытного моряка, уверял, что шторма не будет.
        Вскоре, с медным пятикратным боем склянок, восток окончательно посветлел, расползаясь по всему небосводу наступившим утром.
        Справа по курсу показалось что-то тёмное, протяжённое…
        Сверившись с картой, определили - Квельпарт, который по мере того как эскадра дальше тянулась к востоку, всё явственней проступал из марева… Эдакой слойкой - белая полоса прибоя, затем серое очертание суши, а над этим мутно-белёсая шапка облачности.
        Чуть мористее к осту от острова, на пределе - одинокий дымок, что волочил едва уловимый силуэт.
        Пароход.
        Издалека, из-за марева и не понять - отдаляется, приближается ли?..
        Чуть погодя, на пытливый взгляд, выходило, что эскадра под острым курсовым углом всё-таки его догоняла.
        Всплыло лёгкое беспокойство, нахмурилось и… было презрительно подавлено.
        - Купец? - вслух же предположил адмирал, предлагая поупражняться в бдительности подчинённым. - Или промысловое?
        Подчинённые почтительно помалкивали.
        Хэйхатиро счёл преждевременным гнать броненосный крейсер («Асаму» в данном случае), жечь уголь, отвлекаясь на одиночку.
        Решил выждать.
        Судно, судя по вялому дыму, шло не торопясь - вскоре его можно будет нормально разглядеть в бинокль, а там и нагнать при подозрении.
        Заведённый морской ритуал докладов с боевых постов корабля ещё продолжался, когда, наконец, телеграфом пришло сообщение от контр-адмирала Дэвы - отыскали, установив местоположение эскадры Витгефта.
        За лаконичностью строк шифровки, зачитываемых офицером связи, угадывалось, домысливалось происходящее: контрдействия крейсеров противника на появившуюся японскую разведку… и лёгкое недоумение Дэвы, ввиду того, что русских обнаружили несколько далее к западу, чем рассчитывалось.
        Очевидно, дело было так: с левофлангового «Кассаги» под контр-адмиральским флагом заметили неясные дымы и смело двинули на сближение; им навстречу бросился передовой вражеский дозор («Аскольд» или «Новик»), возможно, даже произошёл обмен недолётными залпами; затем подоспевшие бронепалубники японского отряда, в свою очередь, заставили русских отступить под прикрытие орудий броненосцев.
        Вот такое осторожное прощупывание.
        Следующее обстоятельное донесение (с курсом и скоростью неприятеля) подтвердило это воображаемое «недоумение» - русские продолжали идти, излишне много забирая на южный румб.
        Такую «прокладку» русских можно было списать на незнание вод.
        Того и сам порой не видел особой необходимости рисковать, даже имея опытных лоцманов - пройти створы между многочисленными островками и банками, что рассыпаны у оконечности Корейского полуострова всегда было непросто.
        Всплывал логичный вопрос, в естественной подозрительности: «А если они не пойдут проливом Чеджу, а обогнут Квельпарт с юга?»
        Вон он - сейчас остров серой бугристой линией медленно полз на правом траверзе не более чем в пяти милях.
        Того мысленно дорисовал «пунктир» Витгефта до Квельпарта и…
        «В обход?.. Зачем такой крюк? И что это им даст?»
        Смутные догадки стали выстраиваться в некую картинку.
        Переведя окуляр зрительной трубы в поисках недавно замеченного дымка, адмирал констатировал, что неизвестное судно по-прежнему находится на пределе видимости. Будто нарочно - на грани опознания, всё так же лениво дымя на крамболе.
        «Это вспомогательный крейсер Рожественского, - вдруг всплыла чёткая и отточенная как клинок мысль, - дальнее, внешнее кольцо брандвахты у временного места стоянки! Места рандеву! Где Квельпарт выступает точкой привязки! Оранжевые демоны!!»
        Несмотря на прохладу, адмирал почувствовал лёгкую испарину, покрывшую лоб, едва слышно, одними губами, озвучив:
        - Так вот зачем Витгефт склоняется к югу! Затем чтобы соединиться с Рожественским!
        Теперь эта очевидность лежала настолько на поверхности, что оставалось лишь корить себя - почему раньше до этого не додумались! Ни в штабе эскадры. Ни он лично!
        Теперь, когда факты собраны в уверенную версию, и стоило взглянуть на карту - Квельпарт (Чеджу) просто напрашивался своим расположением на узловое место.
        Сбивало только с толку отсутствие у острова удобных бухт для стоянки.
        Того крепко сжал шероховатую поверхность зрительной трубы, будто кожаную намотку рукоятки катаны.
        Сейчас всё решали время и правильные, выверенные действия!
        В такие критические моменты Хэйхатиро переставал думать, как японец, отвлекаясь на глубокое (европейцы назвали бы «философское») осмысление сущего. Сейчас необходимо было включить рациональные, вбитые ещё с учёбы в Англии штампы. Сейчас ему в помощь был сам английский язык, сформированный чёткими, не терпящими интерпретаций значениями.
        «Первое. Надо доподлинно увериться, что там впереди дымит дозорный крейсер Рожественского!»
        И ничего не объясняя (о своих догадках) подчинённым, будто бы боясь спугнуть призрачную удачу, адмирал указал на дымящую вдалеке цель:
        - «Асаме» полным ходом догнать, установить принадлежность! В телеграфной рубке - приготовиться перебить шумом любые передачи в эфире!
        Через двадцать минут броненосный крейсер, обгоняя колонну с трёхузловым превосходством, прошёл всего в полутора кабельтовых по правому борту флагмана.
        Того мимоходом отметил, что высокие накаты достают до нижних казематов корабля, по такому случаю задраенных наглухо.
        Оставалось набраться терпения и ждать - как поведёт себя неизвестное судно.

* * *
        Время тянулось.
        «Минуты ползут неуклюжими черепахами, перебирая лапами-секундами», - всё же позволил себе поэтическую аллегорию кто-то на мостике «Микасы».
        Кто?
        Догадайтесь.
        Казалось, «Асама» не разогнался до шестнадцати, не набрал восемнадцать, а то и девятнадцать узлов, а словно замер на серо-зелёном фоне, лишь только жирно сжигая кардиф.
        - Работу чужой телеграфной станции не фиксируют? - задаёт вопрос командующий.
        Ответ - нет. И чуть погодя на повторный нетерпеливый - нет!
        - Запросите контр-адмирала Дэву - эскадра Витгефта на прежнем курсе - 135?
        Ответ - да. И чуть погодя на повторный уповающий - да!
        - Уходит! - кричат и дублируют телефоном с боевого марса. - Судно уклоняется на зюйд!
        С мостика тоже наблюдают, тоже видно - уходит, явно подкинув в топки.
        - Он убегает за остров! Это русский! - Догадка, наконец, посещает начальника штаба Симамуру, вызывая возбуждённое шевеление среди остальных офицеров. - А за Квельпартом… Рожественский?! Так?!
        И смотрит на своего адмирала.
        Адмирал молчит.
        Вспомогательный крейсер противника, утонув в мареве, уже отслеживался только по собственным дымам, что не желали рассеиваться в стылом воздухе. Вслед ему полным ходом коптит броненосный крейсер…
        И были все основания подозревать, что ходовые возможности у этих двух одинаковы.
        Молчать, конечно, не получается - Того будто ломтями режет команды:
        - Как только мы уверенно станем для вражеского дозорного вне пределов видимости, командуйте эскадре разворот на вест. Кораблям следовать в кильватере. Полным ходом! «Асаме» продолжать преследование - капитану первого ранга Ясиро Рокуро передайте шифром: «Провести разведку с южной стороны острова. Ожидаются броненосные корабли противника»![28 - Капитан 1-го ранга Ясиро Рокуро - командир крейсера «Асама».] Известите о том же контр-адмирала Дэву. Немедленно!
        И выверенной паузой, после репетования команды, уже более детально поясняет, пряча торжество в холодной непроницаемости:
        - Рожественский стоит за Чеджу! - Тонкая подзорная труба как указка - выписывает круги и тычет в направления. - Нам необходимо как можно быстрее обогнуть остров с запада, появившись неожиданно. Тем самым отсечь, перерезать ему путь на соединение с Витгефтом. Рожественского важно успеть разгромить до подхода порт-артурской эскадры!
        - Прекрасная стратегическая концепция, - доносится голос англичанина, специально выделившего слово «концепшн». Сумел ли он разобрать речь адмирала, либо сам до чего-то додумался, но высказался верно: - Прекрасная стратегическая концепция - разбить противника по частям!
        Застывшее лицо Того всё-таки ломается трещинками раздражения - чудится ему в похвале английского советника покровительство.
        «Наша школа», как бы говорит сэр Уильям, улыбаясь со значением.
        Долговязый британец придвинулся:
        - Даже если у «адмирала Арктики»… - Вы слышали, как прозвали Рожественского в прессе? - не заявленный «пересвет-класс», а опознанный контр-адмиралом Мису «бородино-класс», против семи в линии ему не выстоять.
        - Мне нет дела до напыщенных фигуральных титулов, - находит выход своим эмоциям озлившийся японец и мысленно соглашается: «А вот против последнего заявления не поспоришь!»
        Нервно зуммерит телефон… Секунды вслушиваясь, дежурный офицер каркает:
        - Сообщение из рубки телеграфа - кто-то забивает «искрой» эфир!
        «Вот оно! - дыхание Хэйхатиро неожиданно сбивается - а ведь грыз ещё чёрный змей сомнения, что упоминание о русских рейдерах могло подвигнуть какого-нибудь купца с контрабандой убегать от любой тени. - Но вот оно - сомнений более нет!»

* * *
        «Микаса» практически уже миновал траверс острова - очерченный край суши виделся по обильному пенному прибою с восточной, наветренной стороны. Русский же крейсер совсем замылился, да и горизонт считай навскидку - едва дотягивает до ста кабельтовых. Может, чуть больше.
        Старший вахтенный офицер переглянулся с начальником штаба - командующий отдал приказ «…станем для вражеского дозорного вне пределов видимости, командуйте эскадре разворот…», но адмирал припал к подзорной трубе, сам всё видит, сам на контроле. Сейчас сам отдаст отмашку!
        В этот раз с марса кричать не стали - дежурный офицер, подняв трубку телефона, неуверенно доложил:
        - «Марсовые» наблюдают на два румба правее «Асамы» подозрительное затемнение, похожее на дым.
        Того послушно реагирует, чуть сместив направление взгляда:
        - «Асама»? С «Асамы» это видят?
        - Эфир по-прежнему глушат!
        На мостике «Микасы» все напряжённо всматриваются в горизонт.
        Минуты тянулись, и Хэйхатиро, скосившись на хронометр, ещё раз позволил себе отвлечься: «На берег времени выползла очередная ленивая черепаха!»
        - «Асама» отворачивает! - доложили с марса. - Наблюдаем вражеское судно!
        - Сэр… - подал голос Пэкинхем, - господин адмирал. Это всё так похоже на классическую засаду с заманиванием. Если там окажется русский «класс-пересвет»…
        «Это может стоить Ясиро Рокуро нескольких неприятных минут, - мысленно довёл Того, - его крейсер едва даст девятнадцать узлов. И „русский“, если это „Ослябя“, если у него всё в порядке с машинами, может некоторое время держать приемлемую для удачного обстрела дистанцию. Если бы не высокие волны, заливающие нижние казематы „Асамы“, можно было бы сказать, что бой на равных. Но и „на равных“ нам не нужно. Есть перевес, почему бы им не воспользоваться».
        Спустя очередную порцию напряжённых минут уже можно было различить «нечто» тянущее полосу густого дыма - русский корабль держал хороший ход.
        «Асама» убегал. И вот те оранжевые посверки вдали не что иное, как артиллерийская дуэль!
        «Думай, думай… господин адмирал, - зло передразнил британца Хэйхатиро, - адмирал Арктики уже себя обнаружил!»
        И была досада: «И мы себя обнаружили».
        Заманчивый замысел провалился - увидев всю японскую броненосную армаду, Рожественский, несомненно, пустится в отступление.
        «И у него два пути, а по сути один, который, к сожалению, приведёт в объятия Витгефта».
        Отдавая приказ, Того уж про между прочим подумал: «Конечно, обход острова с запада уже не имеет смысла!»
        После рваного адмиральского приказа «эскадре - последовательный на зюйд… ход полный…» и гортанного репетования палуба под ногами заметно поехала влево - поворот почти под девяносто градусов.
        «Микаса», увлекая за собой колонну, двинул на сближение.
        С дальномерного поста пошёл отсчёт дистанции. Параллельно шла оценка ситуации по «Асаме» - оценивали условное расстояние между крейсером и… Так и не понятно было, кто этот «русский».
        По ходовым качествам, очевидно, что всё-таки «Ослябя». И по трём трубам, которые пока различались с трудом.
        «Да, - вжимаясь в оптику, вспомнил Того, - Сотаро Мису докладывал… об обманной дымовой трубе и об обманной покраске вражеского броненосца».
        Командующий почти не слышал офицера дальномерного поста, вещающего каждые три минуты. Не обращал внимания на доклад вахтенного об исполнении… Не разбирал торопливую английскую речь чего-то пытающегося донести британца.
        Адмирал, стараясь придать устойчивость позе и стабилизировать подзорную трубу, считал залпы.
        «Русский» бил залпами!
        Были это вспышки выстрелов? Или вспышки попаданий - когда белые всплески, если снаряды падали рядом с кораблём, и те едва заметны?!
        Но очевидно - «русский» бил залпами.
        Списать ли на дистанцию и дурную (наплывами) видимость, но показалось - вражеские снаряды падают заметно чаще.
        - Сэр! Вы тоже это заметили? - снова спик инглиш.
        «Ах. Сэр Уильям… о том же! Хороший у него бинокль. Или зрение».
        И тут пришло объяснение.
        Марсовые «прохлопали», и «второй» вынырнул оттуда же, откуда и «первый»! Из-за острова!
        - Сэр! Второй! - И с виду хладнокровный британец выдал фальцетом: - Ещё один броненосец!
        «Боги! Неужели?! Неужели Рожественский сам лезет в драку! - вспыхнуло и уже более спокойно констатировало: - Что ж. Видимо, мы оба искали встречи. И оба нашли её».
        Снова появился шанс «бить врага частями»!
        - Наблюдаем ещё один вражеский корабль! - донеслось запоздалое от сигнальной вахты. Оживились офицеры на мостике. Лица у всех заострились злой решимостью.
        - Дистанция восемьдесят кабельтовых!
        И совсем громом прозвучало, когда «марсовые» известили… когда в накрученных кратностях оптики выплыл, буквально вслед второму, третий броненосец.
        Теперь жёлтые лица совсем побледнели, а расширившиеся зрачки выдали притаившуюся тревогу - память о вчерашнем бое (с визгом осколков, кровью и смертями) никуда не делась. Повисла какая-то совершенно неуместная и неестественная для скорой схватки пауза.
        Даже дальномерщики примолкли.
        - Всё-таки… все три прошли. Арктикой. И пришли… - это прозвучало очень задумчиво и очень по-английски - мистер Пэкинхем.
        Вспомогательный крейсер «Рион»
        В отличие от японцев, Троян Пётр Аркадьевич весьма быстро идентифицировал, кто и что встретилось ему в дозоре.
        Сигнальщики определили, что это колонна.
        Боевая колонна.
        Было ещё сомнение, что это 1-я Тихоокеанская, но в головном опознали «Микасу». Большего и не требовалось. Хотя «маркони» и без того давно уж ловили работу телеграфа японскими кодами. Но надо было убедиться воочию.
        Вспомогательный крейсер лёг на параллельный с опережением курс, держась от противника на грани фактической видимости. И рекомендованно шёл с небольшими отклонениями на руле, что по замыслу должно было создавать то самое мерцание камуфлирующей раскраски.
        Сами-то они на «Рионе», как и по всему рожественскому отряду, судовым беспроводным телеграфом практически не пользовались… в конспиративных целях.
        Поскольку наличествовали иные средства связи.
        И мичман телеграфист на «Рионе» имелся по такому случаю - не штатный из прапорщиков-добровольцев, а прикомандированный с «Суворова» кадровый офицер[29 - Прапорщиками по морской части называли офицеров, призванных из торгового флота.]. Молодой, гоношистый и донельзя секретный специалист. Впрочем, как и доставленная аппаратура - монтировал её в отдельной каюте прикомандированный инженер с «Ямала»… Долго гонял - «тестировал», наладил, отчитался, отбыл. Для удобства даже «соплю» телефонную кинул в «ходовую» - чтоб прямая линия с командиром была.
        «Голосовая связь на двадцать восемь миль!» - важно тогда представил сие новшество новенький мичман, точно личную заслугу.
        Теперь у новоиспечённой радиорубки (не путать с телеграфной) на постоянную обосновались парные караульные… то ли жандармы переодетые, то ли матросы с жандармскими повадками.
        И откуда таких только берут?
        Но Пётр Аркадьевич был категорически инструктирован: «…в случае захвата и даже утопления вверенного судна всё содержимое „особой каюты“ подлежит первоочерёдному уничтожению».
        О визуальном контакте с противником требовалось немедленно сообщить на флагман.
        На запрос установления связи мичман по телефону пробурчал что-то невнятное, брякнув «сейчас буду».
        - Остров загораживает сигнал, - заявил по прибытию, - надо обогнуть его и выйти на прямую видимость с «Ослябей». Я послал условные «щелчки» и ответ принял.
        Говорил что-то ещё про «импульсный режим», «уверенный приём», «ретрансляторы»… надо сказать, упоённо говорил, нравилось ему умными словечками козырять.
        Невозмутимый Троян оборвал - знаю, дескать:
        - Последовательный набор щелчков, что та же морзянка. Не так ли? Если на «Ослябе» приняли и ответили, значит, всё по плану - передадут предупреждение на флагман. А пока…
        Пётр Аркадьевич склонился к амбушюру переговорного устройства:
        - Прибавьте в машинном!
        - Как войдём в зону уверенного сигнала, немедленно вас извещу, - теперь уж немного виновато проблеял связист.
        Капитан 2-го ранга смотрел на этого безусого офицера и немного жалел. Про зажигательные «термитные» заряды в радиорубке он знал. Как и знал, что случись, не дай бог, захват судна, пленения этого мичмана допустить нельзя.
        «Наверняка те самые караульные и не допустят». А если у них не выйдет, то и он (Троян) расписку на то давал… наделённый револьвером в придачу.
        Эта часть подписанного обязательства до сих пор жгла ему руки. И тревожила. Нет ли у кого в экипаже и на него подобной «росписи».
        - Идите, мичман.
        - Вашблагородь, Пётр Аркадьевич, - заглянул на мостик старшина, - там сигнальщики говорят - кто-то по нашу душу. Того-супостат на нас крейсер натравил.
        Торопливо, неуклюже двинув плечом зазевавшегося старшину, Троян вышел на крыло мостика, выглянув за корму.
        - Да. Дымит, сволочь!
        Быстро вернулся, проорав в переговорное устройство, соединяющее с «машинным»:
        - Ход «самый полный».
        Так же резко взялся за телефон - надо было поторопить с установкой связи. Тут уж пришлось подождать, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу - мичман, видимо, ещё не дошёл к себе.
        Флагман. Эскадренный броненосец «Суворов»
        - Ваше высокопревосходительство, - ординарец осторожно постучался в адмиральскую каюту, - благоволите подняться наверх! С «Риона» докладывают…
        Зиновий Петрович приспособился бриться с вечера, так что на мостик явился скоро, лишь обдав для бодрости лицо ледяной водой. Однако набрякшие мешки под глазами выдавали почти хроническое недосыпание - и голова тяжела, и в ушах шум, и голос сипл.
        - Говорите.
        - Поначалу телеграфисты стали ловить эфирные передачи, судя по почерку, японские «телефункены», - немедленно начал докладывать вахтенный, - потом с «Осляби» поступило сообщение, что «Рион» «отбил условным» о контакте с противником. На данный момент достоверно подтверждено - к норду от Квельпарта обнаружена колонна кораблей в количестве шести или семи единиц. Головным «Микаса». Идут проливом Чеджу, курсом девяносто. Сигнал с «Риона» до нас не добивает, но «Ослябя», как пояснил связист, выступает в роли… э-э-э… ретранслирующего звена!
        Подойдя к распластанной карте, Рожественский быстро оценил расстановку: курсовой «пунктир» противника, позицию «Осляби», патрульный сектор «Риона» и его заявленное местоположение.
        Затем совершенно естественным желанием проделал три шага, открыв дверь, выходящую на крыло мостика, подставляя лицо свежему ветру, глубокими вдохами насыщаясь кислородом. Всего десять градусов тепла по Цельсию взбодрили, выгоняя «свинец» из головы. Выглянул - что там за бортом…
        Море рябило, несмотря прикрывающие от ветра высокие берега суши. Однако корабли на якорях стояли как влитые, завивая сизым из труб - держали пары. И не просто… «Александр» выкидывал уже гуще, раскочегариваясь.
        Просыпалось звуками и под ногами, донося котельный гуд и машинные стуки.
        - Я распорядился поднять до марки, как вы и приказывали, - пояснил вахтенный флагманский офицер.
        - Всё правильно. Выбрать якоря. Свистать всех наверх.

* * *
        Накануне командующий провёл очередную штабную игру, кои с некоторых пор повадился практиковать, зазывая в адмиральский салон офицерский состав.
        Не сразу подобные «посиделки» вышли в рабочую атмосферу - то молодые мичманы робели, то адмирал порой бесился, встречая, по его мнению, излишнее сопротивление начальственному авторитету. Но, как говорится, вода камень точит. Всё притирается.
        Тема последней (или «крайней», если будет угодно) штабной проработки была: «Перехват Того после боя с Витгефтом наличествующими силами, сиречь тремя броненосцами».
        Пользуясь стоянкой у Квельпарта, на флагман прибыли командиры и старшие офицеры с «Осляби» и «Александра». На большом столе как всегда «лоскутным одеялом» карты, справочники Джейн, рабочие тетради, карандаши.
        - Условия таковы, господа, - огласил адмирал, - против нас четыре броненосца, три броненосных крейсера. Иначе говоря - семеро против трёх! Бронепалубную мелочь рассматривать не станем, так как в линейном сражении принимать участие их капитаны поостерегутся. После боя с первой Тихоокеанской эскадрой японцы понесли несомненный урон. Самое важное - у них имеется убыль в артиллерии, в том числе от детонации собственных снарядов. Сию убыль я оцениваю на треть минимум. И не спрашивайте меня, чёрт побери, откуда такие умозаключения!
        При этом Рожественский бросил дежурный взгляд на своего доверенного флаг-офицера Коломейцева, с которым они перед этим приватно спорили - не следует ли увеличить потери японцев, посчитав, что Витгефт в этот раз мог доставить большие неприятности врагу. Однако здраво сошлись во мнении, что если даже и так, то времени у противника было предостаточно - как минимум на восстановление разбитых орудийных станков, как и на заделывание пробоин… в той же степени и на локализацию затоплений.
        В общем, не стоит недооценивать узкоглазых.
        - Что касается наших действий, - вдохновенно продолжил адмирал, - первое, что мне видится. Профилактика котлов и прочего машинного хозяйства показала, что суда наши в хорошем техническом состоянии и способны развивать заявленный полный ход. Действие отрядной «тройкой» позволяет активно маневрировать, выбирая выгодные позиционные положения и углы против более неповоротливого противника. Что скажете, господа?
        На установку командующего немедленно посыпались замечания собравшихся:
        - Три против семи?!
        - Против нас будут концентрировать бой семь кораблей, в то время как нам придётся либо обратное - рассредоточение огня, либо оставлять какие-то из вражеских судов в исключительном состоянии необстреливаемых.
        Кто-то из молодых мичманов тут же сделал расчёт:
        - Если предположить у японцев убыль артиллерии в треть, всё равно у них будет двойное преимущество.
        - А ежели противник умело использует против нашей манёвренности скоростные качества своих броненосных крейсеров, разделив собственную эскадру на два отряда? Тем самым, кстати, избежав путаницы во всплесках, что должна быть при стрельбе сразу из семи единиц строя.
        - Значит ли это, ваше высокопревосходительство, - вдумчиво и официально испросил командир броненосца «Император Александр III» капитан 1-го ранга Бухвостов, - что если в скором времени обнаружится эскадра Того, мы вступим в бой, не дожидаясь соединения с Витгефтом? Риск - столь малым выходить против всей эскадры Того… большой и неоправданный.
        И вот сейчас, выводя корабли, адмирал вспоминал основные аргументы, что он высказывал в пользу генерального сражения, не дожидаясь подхода Витгефта.
        - Риск?! Согласен! Но не настолько. Несомненно, выгодное численное преимущество у нас будет только при соединении с первой Тихоокеанской (уж опустим состояние некоторых кораблей эскадры, возможно, что не самое боеспособное). Но если мы хотим иметь господство на море (а мы хотим!), то будем вынуждены принять бой и в конфигурации «три на семь»! Нам нельзя упускать шанса добить подраненного противника. Хочу ещё добавить к положительным факторам. Расход боеприпасов у Того - раз! Выгодные погодные условия - два! Так как на японских броненосных крейсерах нижние казематы со всей очевидностью будет заливать водой, что вынудит вывести их из действия. Итак! В данных условиях я бы по-прежнему настаивал на манёвренном бое, на больших дистанциях, при активных эволюциях с частой сменой позиции, тем самым сбивая пристрелку противнику.
        Нам это, замечу, грозит в меньшей степени, так как секретные электронные дальномеры позволят быстро определять данные по неприятельским целям.
        Могу лишь с огорчением добавить, что ничего однозначного не бывает, а все бравые схемы имеют свойство рушиться после первого же выстрела. И тогда придётся ориентироваться в быстроменяющейся ситуации на глазок и на удачу. Поэтому в планировании следует исходить из наихудшего сценария.
        Командную игру, конечно, провели. Но никто из присутствовавших так до конца и не поверил, что адмирал поведёт отряд в баталию со столь сомнительным раскладом. Когда же утром проорал сигнал тревоги и примчавшиеся на мостик офицеры встретились с бешеным взглядом своего командующего, все почему-то сразу поняли, какой именно бой их ждёт, вспомнив вчерашнее штабное заседание.

* * *
        Снявшись с якоря, с поднятыми сигнальными флагами «Суворов» двинул вдоль береговой черты. Громада железа, утюжащая взъерошенное крупной зыбью море, пока ещё медленно и тягуче набирала ход. В кильватере пристроился мателот, не менее угрюмым носом поднимая бурун. На четыре румба позади траверза «Александра» тянулась короткая (всего из четырёх), прижатая к воде цепочка миноносцев.
        - Итак! Прошу внимания! - Рожественский опёрся руками в стол с расстеленной картой. - Того следует курсом девяносто градусов. С выходом из пролива Чеджу он по расчёту повернёт на Сасэбо.
        То бишь на восток-юг-восток. Зона боевого контакта с противником окажется в пятидесяти милях за юго-восточной оконечностью острова! Но только из «тени» Квельпарта нам выдвигаться не менее двух часов. Позиция «Осляби» впереди в часовой форе. Я намерен выйти наперерез вражеской эскадре и дать бой! Готовимся, господа!
        Готовились!
        Боевые посты занимали по штатному расписанию. Элеваторы подавали заряды к орудиям. Главного и среднего калибра. Порты бесполезных на больших дистанциях трехдюймовок были наглухо задраены. Как и задраены двери, иллюминаторы и все другие технические отверстия. Прислуга малого калибра оставалась внизу. На крыльях мостика сигнальщики, что те рыцари средневековья - в шлемах и тускло лоснящихся сталью кирасах. Пожарные расчёты отсиживались за бронёй в полной готовности… в полной, в том числе панцирной экипировке - глядя друг на друга под скупым светом потолочных плафонов, матросы невольно крестились, шепча молитвы Николаю Угоднику - заступнику на море.
        Доклады стекались на ходовой мостик, покуда адмирал временил с уходом в боевую рубку.
        Накануне, вчерашним же днём, собрав штабных и судовых офицеров, командующий устроил разнос.
        Давно Рожественский, в известной своей вспыльчивости, не срывался на подчинённых… но вот, пожалуйста! Для начала Зиновий Петрович безадресно заложил круто просоленным матросским матом, чтоб прониклись (офицеры невольно втянули животы, выпячивая подбородки).
        Затем уж перешёл к теме своего недовольства:
        - Господа! Я давеча сидел над бумагами, в том числе одолевая отчёт по материальной части эскадры, и… - Адмирал намеренно приостановился - тяжёлая пауза буравила строй не выспавшимися глазами. - Всё бравируем, господа? Шлемы вам не по нраву пришлись? А когда японский снаряд разбился о броню боевой рубки и завизжали осколки, видел я, как повжимали дурные головы в плечи! Но если вам приспичило марку друг перед другом держать, то подумали бы о нижних чинах! Матроса-сигнальщика на носилках унесли. Двое убитых из пожарного расчёта. И ещё двое тяжелораненых, не считая мелких порезов.
        А вы? Всё боитесь, что засмеют вас на флотах?
        Сговорились? И ревизор помалкивал. И боцман…
        Командующий извлёк списки, зачитав:
        - Для личной защиты в довесок к шлемам… панцири Бенадитти количество двадцать штук на судно. Следуя названию - италийской выделки. А также панцири неизвестного изобретателя - тридцать штук. Характеристики: вес - семнадцать фунтов, толщина - три с половиной… хм, во французских миллиметрах. Опытовая стрельба выявила, что с пятидесяти шагов не пробивается пулей, оставляя лишь углубления.
        Адмирал снова обвёл взглядом притихший строй, уже чуть подобрев:
        - Не бойтесь. Не стану я вас заставлять напяливать на себя сии черепашьи доспехи. Допрежь на себе попробовал - неудобственная конструкция, да и… Определённо недостойны будем мы в забронированных рубках, обвешанные железом. Потому оставим персональную защиту лишь нижним чинам, несущим боевое дежурство снаружи во время боя. Пусть оно и будет стеснительно да неуклюже, особливо для пожарных расчётов. Однако командиров дивизионов непременно принудить к использованию. И провести учения-тренировки, дабы привыкли к новой амуниции. И ещё!
        Пожалуй, что сие нововведение сгодится миноносникам на сквозных мостиках. Это необходимо довести сейчас. А на перспективу - обслуге барбетных и открытых орудий на крейсерах.
        Так что после баталии будет уместно провести отчёт комиссии по эффективности.

* * *
        Два броненосца след в след как привязанные с интервалом в два с половиной кабельтова резали море.
        Разгорячённое ожидание спрессовалось в тридцать пять миль… в четырнадцать узлов на лаге… в час… ещё в полчаса… и ещё тридцать минут, разделённых радиосообщениями от передового дозора.
        Шли вдоль островной полосы, предупредительно держась от ориентиров суши в двухмильном минимуме… как бы ни хотелось Рожественскому срезать круче, сократив время выхода в боевую зону.
        «С одной стороны Квельпарт вулканического происхождения с характерными прибрежными глубинами, - рассуждал нетерпеливо адмирал, - на то указывали ямаловские карты на тонкой бумаге. Но сто лет… а ну как за сто лет имела место быть сейсмическая нестабильность, изменившая рельеф дна, с неучтенными скалами и отмелями. Но видит бог - главное испытание ждёт впереди!»
        Признаться, несмотря на всю свою аргументированную уверенность перед подчинёнными, Рожественский испытывал вполне объяснимые сомнения и даже неуверенность.
        «Не опрометчиво ли? Всё-таки три против семи! Не излишне ли мы доверяем данным с „Ямала“ по повреждениям Того?»
        - Ваше высокопревосходительство… Зиновий Петрович, чай, кофе желаете? - доносится голос.
        - Спасибо… - ответ невпопад, лоб морщится в раздумьях.
        Флаг-офицер уставился, не понимая - «спасибо» прозвучало как «спасибо, нет», но могло быть и «спасибо, да»…
        - Да, - приходит запоздалая и опять непонятная поправка.
        Что «да» - чай или кофе?
        И на усмотрение офицера, фарфор с парящим чёрным кофе принимается, а мысли командующего продолжают: «Не чересчур ли мы надеемся на лазерные дальномеры? Хотя недавний бой с „Адзумой“ был показательным - по меткости, по выучке экипажа, по хорошо показавшим себя новым взрывателям к бронебойным снарядам. Положим… Положим, Того я изобью».
        Почти незамеченный кофе обжигал шумными глотками, поскольку мысли жгли сильнее: «А ежели ответная стрельба противника причинит неожиданные беды? Что приведёт к долгому простою у мастеровых, при известных ремонтных мощностях Порт-Артура, когда там же нужда чиниться всей первой Тихоокеанской… наверняка побитой немало. Растянется сей ремонт на несколько месяцев. И тогда надежды на господство на море весьма призрачны. К тому времени и японцы что-то предпримут… восстановят силы».
        Кофейный осадок заскрипел на зубах.
        Корабль шумно ломился таранным носом сквозь волны.
        Время сжималось пружиной!
        - Мало спите? - посочувствовал адмиралу Коломейцев.
        - Плохо, - внёс хмурую поправку Рожественский, - сплю плохо. Нервничаю. Порой ночью склянка звякнет, а я, как старый пёс в будке… вздрагиваю.
        - Сообщение с «Риона»! - лаконично доносит вахтенный офицер. - К нему наперехват выдвинулся неприятельский крейсер. Троян уходит!
        Впереди по курсу уже маячил дым и узнаваемый силуэт «Осляби».
        Отряд вышел из подветренной зоны, попав в полосу, где, огибая остров, ветер дул по-особенному свирепо.
        Флагманский броненосец встретил волну левой скулой, и стёкла ходового мостика мигом стали покрываться бисером мелких капель, что летели из-под форштевня. Кто-то отдал распоряжение, и вахтенные матросы периодически смахивали влагу чистым полотном.
        «Александр» не отставал, весь в брызгах, набирая и возвращая морю потоками из шпигатов.
        Совсем «весело» приходилось миноносцам, что запрыгали в бурунах с наката на накат.
        - Это ненадолго, сейчас выйдут из полосы, - не преминул заметить Игнациус, с участием глядя на бедолаг миноносников.
        Через тридцать минут дальше к горизонту нарисовался стремительный абрис вспомогательного крейсера, уходящего круто к зюйду.
        Кто-то позади спустил с языка:
        - Эк Троян улепётывает.
        - Бэр просит разрешение атаковать крейсер противника!
        - Разрешаю!
        «Ослябя» стронулся, давно готовый, доворачивая на румбы к норду. На цель! В корме, а затем у носа корабля забелело лишней пеной.
        Однако разрыв между ним (авангардом) и основным кулаком отряда («Суворовым» и «Александром») продолжал сокращаться, покуда броненосец набирал свой полный ход.
        Все, вскинув оптику, внимательно следили за эволюциями «впередиидущего». Было заметно, как заворочалась его носовая башня, поднимая стволы, выбирая углы по целеуказанию. Тем не менее, куда он метит, ещё не видно - очерченный скалами край острова по-прежнему перекрывал директрису на взгляд с флагманского мостика.
        - Ба! Палит!
        - Ваше высокопревосходительство! Бэр докладывает, что вступил в бой с крейсером. Тип «Асама».
        - Да вон он!
        Вид на профиль «Асамы» открылся скорей неожиданно - «японец» заложил поворот влево, выписывая размашистую циркуляцию, тем самым окончательно выйдя из «тени» Квельпарта.
        - Семьдесят кабельтовых! - с ходу определили дальномерщики. - Сокращаем.
        Рожественскому хотелось крикнуть «самый полный вперёд!», да куда уж полнее. Только что сами взяли на два румба левей, чуть срезая.
        Вновь забили колокола, зашёлся паровой ревун тревоги!
        - «Главным» достанем, - провокационно немного нудящим тоном заметил Игнациус.
        - Доставайте, - не по-уставному дал согласие командующий, - только с Бэром, с его артофицером согласуйте - бейте попеременно залпами, дабы не путаться во всплесках.
        Ходовой мостик заголосил всеми необходимыми исходными, командами, перекликаясь дистанцией, смещением, согласованиями по радио, коррекциями, репетованиями, разрешением на открытие огня. Но прежде чем носовая башня «Князя Суворова» выбрала необходимое положение, а стволы поднялись на заметные углы возвышения, изготовившись к открытию огня, адмирал успел дать ещё одно распоряжение:
        - Желаю, чтобы шло постоянное дублирование и правка наших штатных приборов целенаведения. Также приказываю привлечь дополнительно личный состав из молодых мичманов от артиллерии, дабы по эскадре было больше людей, имеющих опыт пользования штатными дальномерными средствами, наученных расчётам по стрельбовым таблицам, по новой методе и на предельных дистанциях. Учитесь, господа, воевать имеемым оружием, а не данайскими дарами, коих всего по одному на судно. А то мало ли - вдруг придёт в негодность по естественной ли причине, или от вражеского огня? Что тогда?
        Про «данайские дары» было уже сказано немного тише в сторону понимающего Коломейцева.
        Ранее, ещё в случае с «Адзумой», практиковали беспристрелочный огонь главным калибром, без применения предварительной корректировки шестидюймовками. И сейчас, когда дистанция для меньшего калибра была предельная… запредельная - применили этот уже испытанный приём.
        Дождавшись оговорённого «окна» в пальбе «Осляби», первым жахнуло левое орудие носовой башни ГК[30 - ГК - главный калибр.].
        Старший артиллерийский офицер совершенно невозмутимо смотрел на хронометр - семнадцать секунд, подъём бинокля:
        - Хорошо! Накрытие! По корме! - И тут же орёт в телефон: - Смещение по целику влево «два», нет, бери «три»! Залп!
        Ударило по ушам, извергнув по носу сноп огня.
        Снова, вроде как заметная чушка, вырвавшись из пороховой гари, понеслась по дуге в семнадцатисекундный полёт. И опять белый столбик всплеска выскочил, закрыв корму вражеского крейсера.
        - Чёрт! Накрытие! Ещё раз недолёт.
        - Дистанция большая, а япоша видно поднажал. Запаздываем с расчётом.
        Дробь! Очередь Бэра!
        «Ослябцам» свезло больше. Да и дистанция у них была на «пятидесяти», что позволяло подключить средний калибр.
        - Попали! По миделю! Под вторую трубу!
        «Асама» выбросил клок дыма, обильно посверкав оранжевым. Пламя опало быстро, но дымный шлейф длинно низом потянулся по ветру. Крейсер огрызался, выбрав целью исключительно «Ослябю», засыпая море вокруг «русского» всплесками. Между тем красавец-полосатик «Ослябя» шёл неуязвимый, отрываясь периодическими залпами.
        «Суворов» пособлял реже - дистанция снова увеличилась до «семидесяти» и разбрасываться двенадцатидюймовыми было расточительно.
        Однако эта дуэль длилась совсем недолго.
        - Ваше высокопревосходительство! Глядите!
        Слева по борту… условный горизонт определили за сотню кабельтовых - вот почти на том пределе и замаячило… закучковалось, выглянув из-за оконечности острова.
        - Это броненосцы Того!
        Показалось действительно - куча! Но, конечно, это было не так - выполняя последовательный поворот, японские корабли створились неправильной дугой, смещались, из дымки выныривали новые участники.
        - Грозно! - вскинув бинокль, воскликнул Игнациус, покосившись на замершего изваянием командующего.
        Рожественский лишь коротко кивнул. Поворот Того круче к зюйду при обнаружении «Осляби» был ожидаем.
        - Сто десять кабельтовых! - более точно определили с дальномеров.
        - Дробь по «Асаме», - приказал адмирал, - «Ослябе» прекратить преследование. Отряд привести к необходимому единству действий, организовав кильватерный строй.
        Зиновий Петрович скривился, вдруг не находя лучшего решения, как совершить эволюцию сближения именно «Ослябе» - выписать разворот, ложась в кильватер. Либо сбросить ход, позволив основным силам его нагнать.
        Капитан 1-го ранга Бэр, получив приказ, выбрал второе.
        Глядя на это медленное сближение, командующий внёс поправку:
        - «Ослябе» разрешается стать «головным».
        И чуть погодя, торжественно оглядев всех, объявил:
        - Господа! Полагаю атаковать противника! Благослови Господи!
        И грянул!
        В любых планах остаётся место случайностям. И даже если просчитывать эти переменные, у них - «просчитанных» - находятся уже свои непредвиденности.
        Пространство боя сужалось, съёживалось, точно на прихотливо сожамканной карте, сводя корабли, отряды и целые эскадры. Связывая их милями прямой и непрямой видимости, кабельтовыми артиллерийских дистанций… и временем, которое теперь не ползло стрелкой, отмеряющей «часы», а заскользило по циферблату неумолимой «минутной»… и вот-вот заставит смотреть только и исключительно на скачущую «секундную».
        За пятнадцать минут «Ослябя», сбросив до «малого», был нагнан двумя «бородинцами» - мателотные интервалы отряда выровнялись в четверть мили.
        Ход в приказном порядке согласовали на отметке «12», присматриваясь, «прицениваясь» к противнику, что усиленно дымил на левом крамболе.
        За пятнадцать минут Того сократил расстояние до «русских» со ста десяти кабельтовых до семидесяти.
        Для японцев, мнящих себя самураями, они, эти три вражеских корабля - в гордом кильватерном строю, с неопределёнными, размытыми силуэтами, не побоявшиеся бросить вызов численно превосходящему противнику, - были уже практически на дистанции открытия огня. Ещё немного и…
        И глядя на это, и помыслив об этом, только плотнее сжимались губы выходцев Этадзимы, в непонятном нам (нам - не азиатам неяпонцам) национально-этническом психотипе:
        …решимости сразиться и победить… и не меньшей одержимости умереть,
        …и чёрт ли бог его знает - какое желание в этих желтокожих головах преобладало,
        …умирали ведь… почти счастливыми!
        Для русских тоже близился свой час. Господа офицеры на мостиках, в боевых постах управления артиллерией, на сигнальных площадках, неуютно ссутулившись, суровели ожиданием, выставляя на первое место от триединой клятвы «веру», помня «отечество» и совсем откладывая на потом «царя».
        Ёжились от холода матросы у пока молчащих орудий, скинув лишнюю одежонку - скоро в башнях будет жарко - упаришься! Во всяком случае, умирать никто не собирался. И в смертушку-погибель свою, собственную никто не верил - бог не выдаст, узкоглазый подавится.
        Символически, и что уж говорить - фактически стоя друг против друга, поёживались и оба командующих. Но совсем незаметно - оба слишком хорошо были вышколены, чтобы обнаружить своё хоть малое колебание.
        Оба адмирала были схожи… в мыслях - оценивая, переоценивая и недооценивая силы. Свои и противника.
        Хэйхатиро Того…
        Не видя запредельной опасности, только тихо радуясь и удивляясь - само идёт в руки, сдержанный японец всё же болезненно водил плечами, разминая спину, затёкшую от долгой нарочито прямой позы. Всё пытаясь понять, с чего такая самоуверенность (или безрассудность) оппонента. Что (подскажите боги) в этих трёх русских кораблях не так?
        И находил первобытным наитием ответ - свежие силы? Да! Они шли, как три молодых льва на потрёпанный, пусть и более многочисленный прайд! С повадками этих зверей его познакомили всё те же «просвещённые…», хм, и не менее заядлые охотники во время учёбы в Гринвиче.
        Аналогия со львами ему даже понравилась, поскольку укладывалась и в технические параметры - представшие перед ним вражеские броненосцы совсем недавно сошли со стапелей, точно молодые самцы, покинувшие свой «балтийский прайд»!
        …И не нравилась… хотя бы словом «самцы» - много чести.
        А ещё брезжило мнительным холодком, рождая предательскую мысль: «уйди он ранее по возможности полным ходом в Сасэбо, этой внушающей некие подозрения встречи можно было бы избежать».
        И напряжённый, и нарочито степенный Рожественский…
        Бычился, двигая желваками: картинки, рисунки штабных игр и прочие данные на бумаге - это одно! А вот когда воочию, когда кратность бинокля, в разы увеличив, бросила в глаза сумрачные угловатые абрисы вражеских кораблей!.. Ух!
        Много это - когда семь против всего трёх! А следов недавнего боя на «японцах» издалека совершенно не видно - ни серьёзных повреждений, ни даже обещанных обрубков стволов… вроде бы. Только кажется-видится, что вон они - башни «Микасы» да следующего «Асахи» зловеще шевелятся, взводясь на изготовку. Покуда там остальные корабли колонны теряются в задымлённом кильватере.
        И море синее, зелёное, серое…
        Оно ёжилось, морщинилось волнами, под изменчивым ветром, погнавшим противные барашки, ещё вчера бы показавшиеся весёленькими.
        Даже небо словно зашлось в конвульсиях - то сплошной свинцовый покров, то в разрывах облаков особая на контрасте пронзительная лазурь, а то и вовсе набрякнув дождливыми тучами - накрапывая.
        Сказать бы, что само небо смотрело хмуро на перспективы двух адмиралов, не зная, на кого поставить - «кто кого»! Да только непонятно, кого под «небом» подразумевать - пантеонный японский набор во главе с Аматерасу-о-миками… или одухотворённый иконообраз с приличествующей бородкой и нимбом.
        Ещё бы тут добавить, что у кого-то из адмиралов, а как бы и не у обоих, глядя на синюшный тучами горизонт, зрела на периферии здравомыслия осторожная мыслишка - повернись дело в неблагоприятную сторону, всегда можно выйти из боя, скрывшись за пеленой дождя.
        В общем…

* * *
        - Зиновий Петрович. А впереди «Ослябю» ставить не опасно ли? - мимоходом высказался Игнациус. - Того будет бить по «головному». В середину бы его, я имею в виду не Того, а «Ослябю».
        Эта маленькая поправка каперанга прозвучала немного комично, несмотря на всю серьёзность близившегося боя. Вахтенный офицер - молодой лейтенант - даже подавил нервный смешок.
        Рожественский же изобразил нечто похожее на рычание, но промолчал, обратив всё внимание к оптике.
        - Сейчас уж перестраивать - сутолоку создадим, - вроде как за адмирала ответил Коломейцев, - успеем ли? Враг близко. Да и… подозреваю, что «японец», зная трёхтрубный «Ослябю» как более слабый корабль, всё одно будет уделять ему повышенное внимание, надеясь выбить из строя. Господи, да их семь! А у нас далеко не длинный кильватер - почитай все гуртом идём. Так что, господа, на каждого из нас хватит шимозы.
        - Именно, - коротко согласился Рожественский, не отрываясь от зрительной трубы. И вдруг замер, всем видом говоря «внимание!». - Сдаётся мне…
        Колокола громкого боя уже отбили… без какого-либо заметного суетного результата - все расчёты давно пребывали на боевых постах. Орудия заряжены и поставлены на «товсь»!
        Три русских корабля, подняв стеньговые флаги, шли в кильватерном строю, чуть увеличив дистанцию между собой, сходясь с противником под острым углом, приготовив к бою левый борт.
        До открытия огня оставались считанные минуты - когда дальномерщики выдадут необходимую дистанцию.
        По сути, Рожественский хотел провести быстрый «кроссинг-Т», на дистанции пятьдесят пять кабельтовых повернув «все вдруг» вправо, обрушив на «голову» японцев бортовые залпы. «Быстрый», потому что «кроссинг» по определению долгим быть не может, а Того наверняка тотчас отвернёт влево, выстраивая классическую линию.
        Линейного боя Зиновий Петрович категорически хотел избежать!
        - Наше преимущество, - ранее доносил он подчинённым, - в темпе манёвра и средствах связи, сиречь - оперативности управления отрядом. Вдобавок электрические дальномеры дадут пять али все десять процентов преимущества на начало пристрелки. Мало, согласен, но дадут же… Учитывая и то, что дистанция «50 - 55» отрабатывалась нами ещё по айсбергам. И весьма успешно!
        Собственно, время для поворота на «палочку» уже наступило, дальномерщики (и на штатном приборе, и на «электрическом») одновременно известили о необходимой дистанции.
        До сего момента Того вёл свою эскадру предсказуемо, идя на сближение, уверенный в своём численном преимуществе. И орудия его пока молчали, чем подтвердилось как минимум одно тактическое условие - у японцев мало снарядов, и они не намерены ими разбрасываться с дальних дистанций, с сомнительной точностью попаданий.
        Идущий в середине строя «Суворов» поднял на фалах «набор», по всем каналам прошло репетование (эскадренные команды подавались по УКВ-радио и дублировались флажно). Все три корабля, подняв на лаге два узла, повернули на четыре румба вправо, образовав строй уступа, развернув бортовую артиллерию на «голову» вражеской колонны.
        Именно в этот момент сигнальщики подтвердили то, что сумел уловить в подзорную трубу адмирал - «Микаса» затеял плавное отклонение вправо!
        - Целить не в «головного»! - немедленно, переходя почти в крик, приказал Рожественский. - Бить по второму!
        В данном случае это было достаточно разумное и, главное, быстрое решение. Мало того что выставленная «палочка» позволяла дать всего три, может четыре залпа… А затем отряд на четырнадцати узлах всяко выходил из выгодного позиционного положения. Так ещё и в этот момент «Микаса», оповестив свои мателоты о последовательном уклонении вправо, начал совершать эволюцию, что наверняка бы сбило правильные целики. А вот следующий за ним «Асахи» ещё продолжал прямое движение, следуя к месту поворота и… падению русских снарядов. Точно бы телок на убой…
        Эх, ещё попасть бы!
        Однако «Ослябя» уже успел выбросить «пристрелочный» по «Микасе», и адмирал тут же незамедлительно сделал вынужденное уточнение, не желая сбивать впередиидущему расчёты по цели:
        - Бэру - продолжать огонь по флагману! «Суворов» и «Александр» - целить по второму в японской колонне!
        - На румбе шестьдесят пять! - подтвердил отрядный курс вахтенный флаг-офицер.
        - Дистанция до «головного» полета!
        - Орудия на левый борт - девяносто!
        - Зиновий Петрович, в рубку? - вопрошающе проговорил Коломейцев.
        - Нет пока, - огрызнулся Рожественский, слившись с подзорной трубой.
        - Левая носовая - пристрелочный! Огонь! - громко оповестил старший артофицер.
        «Суворов» выплюнул на пробу - находящаяся на спардеке по траверзу мостика башня выдала одиночный хлопок, почти не затронув ожидавшие нечто подобного уши.
        Короткая пауза к результату и…
        - Недолёт! Прицел полста, по целику право пять!
        Старарт быстро выдавал корректировку, сверяясь с таблицей, перекрикивая разноголосье попеременных докладов с дальномеров.
        Телефон управления огнём разносил данные по цели в плутонги левобортной группы и комендорам башен главного калибра.
        - По готовности-и-и-и!..
        - Главным и средним - залп!
        Вот теперь броненосец вздрогнул основательно, заложив по ушам, тягуче качнувшись отдачей.
        Бортовой плевок полностью закрыл видимость в дыму. Впрочем, вездесущую пороховую гарь тут же унесло ветром.
        - Есть накрытие!
        - Товсь!
        «Александр» уже бил в частокол всплесков, полностью закрывших «Асахи».
        - Есть! Отлично!
        Все увидели вспухший бутон взрыва на полубаке японского броненосца.
        «Ослябя» в этот раз, видимо, добился лишь близких накрытий. Выйдя из всплесков, «Микаса» что-то кинул в ответ, сумев подключить и казематы. Однако снаряды японского флагмана упали с таким большим недолётом, что на них и не обратили внимания.
        Такой же неудачной серией «пристрелка-залп» отыгрался «Асахи».
        Директриса наведения для остальных кораблей японской колонны была перекрыта головными кораблями. Перекидной огонь никто затевать не пытался - стреляли, выходя в поворот, но на маневрировании сбивали себе пристрелку, и всё, что добивало, падало широким разбросом едва ли в трёх кабельтовых от русских броненосцев.
        После рёва собственных орудий несерьёзные, как в шутихе, приглушённые хлопки далёких ответных выстрелов доносились с запозданием, добегая звуком-свистом и уж только тогда детонацией от удара об воду.
        Тем не менее Коломейцев снова задёргал адмирала:
        - Зиновий Петрович, в рубку?
        Чёрт возьми, выпалил тот в ответ, на такой дистанции и отсюда ни черта не видно, а уж из заблиндированных щелей и подавно! Не нахожу опасности, покуда «японец» стреляет столь редко и косо! Ну, коль угодно, извольте! Господа, фуражки долой! Надеть защитные каски!
        Сделав всего по три залпа, отряд слаженно совершил поворот, стремясь разорвать дистанцию.

* * *
        «Кроссингов» Хэйхатиро Того не боялся! В недавнем бою с Витгефтом он осознанно удостоверился, что «палочка» на больших дистанциях практически малоэффективна. Единственное в данном случае попадание в «Асахи» тому подтверждение.
        Если бы…
        «Если бы не столь неожиданная плотность накрытий», - Того принимал это лишь к осмыслению, пока помалкивая. Ждать ли от Рождественского чего-то нового и иного?
        Ныне, как и досель, русские снаряды не давали много осколков, только однажды окатив фонтаном брызг мостик «Микасы». В этот раз они детонировали при ударе об воду, и, пожалуй, более запоздало, нежели японские, уходя глубже.
        К стыду, первым на это обратил внимание британский советник, «козырнув» словечком «гидро-удар».
        Суть - подводная детонация под бортом корабля могла вызвать скрытые повреждения корпуса, а потому «трюмным» был дан приказ провести инспекцию внутренних отсеков.
        Примерно о том же донёс капитан 1-го ранга Ясиро Рокуро, командир «Асамы».
        Подробней - от взрыва десятидюймового снаряда вблизи кормы крейсера образовались проймы в стыках бронеплит, что привело к течам и фильтрации воды в румпельном отделении. Какое-то время (по докладу Ясиро) пришлось даже перейти на управление машинами.
        Благодарение богам - справились!
        Крейсер, убежав от русских, выписал большую дугу и теперь медленно оттягивался назад, следуя на параллели, возвращаясь к своему месту в кильватере.
        - Одно попадание в «Асахи»! - со значением провозгласил начальник штаба капитан 1-го ранга Симамура. Впрочем, не став повторять уже известный результат этого единственного попадания - снаряд проломил два с половиной дюйма броневой палубы в районе полубака, нанеся значительные внутренние повреждения, к счастью, не сильно сказавшиеся на боеспособности корабля.
        - Всего одно, - поправился Симамура и неожиданно почти дословно повторил мысль адмирала: - Не наглядно, если бы не столь неожиданно быстрая пристрелка и кучность накрытий.
        - Да, - выдавил из себя Хэйхатиро, оставив сей факт без комментариев. В свою очередь признав, что русские безупречно выполнили поворот в «палочку», залпирование и столь же быстрый отворот (снова «все вдруг»), и явно добавили узлов, разрывая и без того скоротечный огневой контакт.
        «Этот день будет долгим, томительным… и значимым», - констатация возникла из ничего, на ощущении… на безумстве веры в собственный миф бытия когда-то простого мальчишки, носящегося по улочкам Кагосимы, а ныне совершенно важного и целостного адмирала Объединённого флота империи.
        - Такое впечатление, что хвалёный «адмирал Арктики» не ожидал напороться на броненосный костяк японской эскадры, - совершенно ненавязчиво приблизился Пэкинхем, - а едва узрел, позорно пытается бежать.
        Хэйхатиро готов был согласиться, всё же сочтя этот короткий боевой эпизод в завязке всего лишь стычкой и немного поумерив собственные докучливые опасения.
        Всё становилось на свои логические места - действительно, встретив более сильный отряд, русский адмирал предпочёл выйти из боя. И совершенно не позорно, а вполне благоразумно.
        Три точки на линии горизонта, показав корму, держали строй фронта в идеально равных интервалах. Будучи не более чем в семидесяти кабельтовых, они даже не пытались вести стрельбу из кормовых орудий, что в какой-то степени показалось Хэйхатиро немного издевательским, учитывая выгодное проектное расположение артиллерии для ретирадного огня на русских «бородинцах».
        Впрочем, и «Микаса» молчал. И адмиралу меньше всего хотелось, чтобы британский подданный сейчас вдруг спросил о причине такой пассивности японской артиллерии.
        Нос флагмана флота микадо, разрезая волну, выбрасывал пенные тучи брызг, заливая бак. Вода уходила в шпигаты, задерживаясь пузырящимися лужами на изъеденной недавним сражением палубе. В выступающем барбете носовой башни «красовалась» грубо наклёпанная листовая латка в месте попадания русского снаряда. Обожжённые порохом стволы смотрели прямо и вполне грозно. Оспин от вражеских осколков на них практически не наблюдалось, но проведённая ревизия выявила изъяны у левого орудия, могущие привести к разрыву металла. А вот кормовая башня была выведена из строя полностью, и все попытки что-либо там привести к боеготовности оказались тщетны.
        Как бы там ни было, Того по-прежнему собирался отсечь Рожественского от западных румбов, приказав прибавить ход до «самого полного», не утруждаясь пока перестроениями и без того растянувшихся кораблей эскадры. Ввязываясь в этот бой (который по логике должен был превратиться в преследование противника), японский командующий предварительно и в обязательном порядке потребовал доложить о состоянии кораблей своей эскадры: может ли он рассчитывать на заявленный максимальный ход? В приблизительных порядках…
        В первую очередь его волновал поймавший самодвижущуюся мину «Сикисима».
        Ответ командира корабля обнадёжил: «…заведённые ранее щиты держат, подкрепили и смежные переборки, фильтрация воды умеренная».
        Вторым в сомнительном списке был «Фудзи» - самый старый и скорее самый уязвимый из броненосцев линии. Однако наименее повреждённый. Полученное в бою всего одно попадание лишило броненосец двух шестидюймовых орудий, что стояли на открытой палубе. Зато все четыре ствола главного калибра были в действии.
        Командир броненосца сообщил, что они сделают всё возможное, чтобы обеспечить кораблю 15-узловый ход.
        «Четырнадцать - и то было бы хорошо. На большее, предположу, рассчитывать и не стоит», - подумал тогда японский командующий. И помня о незащищённых оконечностях броненосца, решил поставить его в кильватер «Сикисиме», тем самым надеясь уменьшить на него вражескую огневую нагрузку.
        - Слабый в носу «Фудзи» будет в тени строя! - пояснил он своё решение начальнику штаба. - Мы изобьём врага, приняв ответный удар на первые три корабля линии. А когда ситуация подойдёт к критической точке, меньше всех потерпевший броненосец подключит свою, пусть и медленную артиллерию главного калибра[31 - На «Сикисиме», сравнимо с другими более новыми броненосными «систершипами» японской эскадры, стояли устаревшие артиллерийские системы, обладающие меньшей скорострельностью.].
        Крейсера довершат выполнение задачи. К этому моменту «Микаса» уже поднял отметку до «четырнадцати», и дрожащая стрелка неуверенно ползла дальше. Мателоты удовлетворительно не отставали.
        Пэкинхем всё-таки спросил:
        - Почему мы не стреляем?
        Хэйхатиро отметил про себя это «мы» и, придав лицу самое приязненное выражение, ответил:
        - Не хочу их раньше времени спугнуть. А потом… русские броненосцы, если и наберут паспортные ходовые показатели, долго не продержатся на максимуме. Нам же следует их нагнать. До уверенной дистанции… сэр.

* * *
        На отходе Рожественский велел «снаряды попусту не кидать»!
        И только «Ослябя» смачно разрядил кормовые орудия главного калибра - результат бездарно затерялся где-то за «Микасой» перелётом.
        Задробили.
        Капитан 1-го ранга Бухвостов, командир «Александра», глядя на молчание флагмана, так же подтвердил «дробь» уже изготовившимся комендорам.
        - Вот етиш ты, - только чесали макушки «башенные», набрасывая на плечи бушлаты, - а баяли продыху не будет. А оно воно как - ущипнули разик супостата и тикать… мать!..
        - Погоди, ещё настреляемся.
        - Вашбродь, а покамест передых наметился, можа мы перекурим по одному да до ветру сходим?
        На мостике «Суворова» шли доклады о расходе снарядов и, пожалуй, излишне возбужденные комментарии по минувшей стычке.
        - Сколько добились попаданий, как думаете, Пётр Владимирович? - Бросал довольные взгляды вахтенный мичман.
        - Одно точно, - лаконично открестился старший артиллерист, - но за всплесками… трудно сказать.
        - Да будет вам, - поддержал оптимистическую эйфорию Коломейцев, - как минимум пару в «Асахи» влепили.
        - Будь на его месте «Микаса» - не повезло бы Хэйхатиро нашему Того. А?..
        Следить за висевшим на хвосте противником можно было, только выйдя на крыло мостика, и весь штаб, и в большинстве судовые офицеры высыпали на удобное в данном случае правобортное. Стоит заметить, лишь только наткнувшись на сигнальщиков, брутально фасонивших в стальных нагрудниках и касках, господа с запозданием потянулись за ремешки своих шлемов, расстёгивая, упрямо считая «железяки зафитильно нелепыми» (кто-то, ёрничая, именно так и ляпнул-с).
        Вышедший следом Рожественский тоже отдал головной убор ординарцу, однако лишь только для того, чтобы вытереть взмокший лоб (не от жары, понятно - на нервах):
        - Не до шуточек, господа. Враг за кормой зрим. И не отстаёт.
        Затем обратился к командиру корабля:
        - Василий Васильевич, сейчас мы на ретираде не стреляем, да и японец молчит. Но сие ненадолго. Озаботьтесь достойным управлением отрядом на такие моменты из кормовой рубки.
        И снова нахлобучив шлем, взялся за подзорную трубу, серьезнейте наводясь на горизонт.
        Японская эскадра завершала последовательную эволюцию, начатую «Микасой», и наблюдалась теперь под острым углом, показав всю количественную весомость, растянувшись кильватерной цепочкой.
        Что ж… невзирая на расстояние, производила сильное впечатление.
        Всё ещё заметно курился истончаемым дымом пожара «Асахи». Следом распластались на волнах «Сикисима» и «Фудзи». Далее два броненосных крейсера в хвосте. И только «Асама» маячил отдельной точкой на траверсе колонны, будто неприкаянный.
        - Видится мне, раскусил Того наш план рандеву с порт-артурской за Квельпартом, - Рожественский кивком подбородка указал в сторону противника, - будто нарочно склоняется к весту! Будто курсовую нам подрезает! А?.. А ну-ка… - Зиновий Петрович запнулся, то примеряясь к оптике - всматриваясь, то чуть отстраняясь - охватывая перспективу, словно бы колеблясь.
        Наконец обернувшись к подчиненным, он обратился одновременно к командиру корабля и старшему флаг-офицеру:
        - Определённо склоняется к весту! А ну-ка возьмите отрядно на три градуса вправо - необходимо выровнять линию с неприятелем. Далее! Ход уменьшить на два узла, дадим им нас нагнать. Дистанция поворота «все вдруг» всё та же - пятьдесят пять. Огонь открывать на пятидесяти. К бою приготовиться на левый борт.
        «Как на левый борт?! - Мелькнуло в округлившихся глазах флаг-офицера. - Это ж… курс ухода от Квельпарта!»
        А тем временем положенное исполнение приказа разносилось по судну.
        И далее по отряду!

* * *
        Изменение по дистанции на дальномерах вдруг оказалось особенно резким! Всё потому, что «Микаса» и иже с ним продолжали наращивать обороты, доводя ходовые показатели до максимальных, а тут и русские вдруг сбавили ход, что суммарно составило до трёх-четырёх узлов разницы.
        Немедленно доложили на командирский мостик, не скрывая азарта загонщиков - врагу не скрыться!
        А вот плавное смещение целей вправо, с марсов и сигнальных мостиков кораблей флота Ниппон зафиксировали с запозданием.
        Первый факт только вызвал хищную улыбку у Того…
        Второй породил неожиданную вспышку гнева - Хэйхатиро выругался.
        Негромко, но слышали.
        Все уже заметили, что резкая, со склонностью к раздражительности, смена настроений командующего стала особенно… особенно выражаться! Что говорило - адмирал на пределе.
        Этому, кстати, способствовал тихий, но на повышенных тонах спор с начальником штаба, считавшим, что не следует выжидать оптимальной дистанции, а следует бить! Бить, пусть беспокоящим, пусть не очень точным огнём, но бить и добиться…
        - Комендоры флота микадо всегда отличались лучшим мастерством на больших дистанциях, - шипел Симамура. И далее понёс нечто из сказанного кем-то и когда-то, и уж повторенное и перецитированное, вплоть до штабных «лампасов»: «Стреляйте, стреляйте, и последний снаряд принесёт победу». В общем, в этом духе.
        Того прервал этот словесный «фонтан» рыком начальственного авторитета. И отстранившись, молчаливо нахохлился: «Витгефт ещё не скоро доплетётся до Квельпарта. Это факт! Вот только время всё равно на стороне противника! Если Рожественский к тому же всё больше будет отклоняться на вест к порт-артурской эскадре навстречу. Что вполне обоснованно и разумно. Несомненно, мы его догоним и навяжем бой! Но сколько у нас будет времени, чтобы разгромить врага? Подозреваю, что крайне мало».
        Так рассуждал японский адмирал, признаться, уж и склоняясь к радикальному мнению своего помощника - попытаться достать «адмирала Арктики» на дальних дистанциях, несмотря на нужду в боеприпасах и такой пугающий ущерб от этих проклятых боеприпасов!
        А враг!..
        Если смотреть невооружённым взглядом - три русских корабля представлялись бесформенными размытыми силуэтами, не позволяющими определить ни класс, ни тип. И это несмотря на лучшую видимость на восточной стороне горизонта. Но если взять мощную подзорную трубу, то можно даже оценить элементы их боевой раскраски. Особенно тогда, когда они легли на перпендикулярный галс, показав борта.
        «Это то, о чём докладывал контр-адмирал Мису, - догадывался Того, - вот поэтому сигнальщики не сразу заметили их плавное смещение. Любопытно».
        - Это несёт в себе некую иллюзию - их ка-муф-ляж! - донёсся голос на правильном английском с заявочкой на французскую картавость[32 - Слово «камуфляж» французского происхождения.].
        «Сэр Уильям как рыба-прилипала. То приклеится со своими комментариями, то идёт в молчаливом кильватере, выжидая куска пищи… для размышлений, - почти брезгливо стряхнулось с мыслей, - но он прав, к бесам его душу - такое впечатление, что Рожественский опять начал какой-то манёвр! Или нет?!»
        - Я так и не пойму, чего он добивается, - снова взвился начальник штаба, добавив по-английски, специально для ушей европейца-советника, - его действия не укладываются в здравомыслие. Он же должен понимать, что слабее, и всё равно…
        - Скорей непредсказуемы, - перебив, внёс свою версию Хэйхатиро - тоже не на языке сакур и сакэ.
        - А мне кажется, - немедленно подключился британец, правильно поняв лингвистический намёк, - что вся непредсказуемость Рожественского, как и всех русских, от того, что они сами не знают, каким будет их следующий шаг.
        - Тем неожиданней для нас, - с чего-то вдруг разозлившись, отрезал адмирал и требовательно спросил у дежурного: - Какова дистанция?
        - Меньше шестидесяти.
        Что-то подозрительно ёкнуло… вспомнилось, что ранее «палочку» и открытие огня русские «сыграли» на «пятидесяти пяти».
        «А если опять?!» - стрельнуло догадкой.
        И всё равно, увидев злые глаза начальника штаба капитана 1-го ранга Симамуры, откашлявшись, «упрямый и главный» на мостике выцедил:
        - Огонь пока не открывать, беречь стволы. К демонам вас всех…
        Три русских корабля легли в поворот единовременно, словно перетекли из состояния «анфас» в состояние «профиль». Этот манёвр неожиданно озадачил японского адмирала - не в западный галс, а наоборот!
        Пристрелочный выстрел на далёком «головном» сверкнул практически тотчас!

* * *
        - Но почему «левый борт»? - Вскинул брови Коломейцев. - В штабной игре мы…
        - Да, - перебил Рожественский, - на бумаге получалось нечто подобное разногалсовой «змейке»! А вы обратили внимание, что Того, стремясь наперерез, оказывается весьма близко на траверзе острова.
        - Хм, - оценил конфигурацию Игнациус, - такого подарка, как посадка своего судна на мель, Хэйхатиро нам не сделает. Будет либо прямо переть, либо начнёт отворачивать влево, вынужденный стрелять только из носовых плутонгов. Казематы останутся вне игры!
        - Вот именно! В любом случае создать маневрированием равного ответного количества стволов в залпе он не успеет! Так как сам я более двух делать не намерен!
        «Ослябя» продолжал быть «головным», дав пристрелочный и выдав данные целеуказания по радио на мателоты. Передача артиллерийских данных с корабля на корабль это не бог весть какое новшество. Даже Витгефт, как мы знаем, использовал этот приём, добившись определённых (неплохих) результатов.
        Преимущество отряда Рожественского было в оперативности связи и…
        Что ни говори, боевая практика это самая лучшая практика для огневых расчётов, куда включены те самые связисты, и дальномерщики, и быстрый расчёт, и уже «набитые» стрельбовые таблицы.
        Пристрелочный был исключительно удачным, дотянувшись до японского флагмана!
        Поразить цели на такой дистанции с первого выстрела - это, можно сказать, вообще нонсенс.
        Кое-кто это попадание, конечно, списал на случайные причуды баллистики, что не отменяло самого факта. На «пятидесяти» снаряды летят не по прямой, а по полого-навесной дуге, падая на цель под острым углом, и несут свойство поражать не только в борт, но и в палубу!
        Стреляли фугасным, поскольку рассчитывать, что на «пятидесяти» бронебойный снаряд пробьёт толстую поясную или барбетную броню, особо и не стоило, тем более шестидюймовый.
        Впрочем, палубное железо шестидесятичетырехмиллиметровой толщины изделия Виккерса, как оказалось по факту, вполне поддалось и фугасу.

* * *
        Нередко видимая удача для кого-либо и в чём-либо является следствием предварительной подготовки и долгой работы. И тогда всё идёт, как надо и как хочется… и снаряды попадают, куда нужно и даже выше статистической вероятности.
        Впрочем, люди, которым просто везёт… везёт, несмотря на легкомысленную пассивность и пренебрежение к очевидному - к таким применимо некое понятие веры с толерантным названием «судьба».
        В плане «поберечься» Хэйхатиро Того не предпринимал никаких потуг - торчал во время боя на открытом мостике, тем не менее в известной истории сумев избежать не только смерти (что действительно «гуляла» вокруг него), но и тяжёлых ранений. Что ж… в нашем случае применить к японцу русское слово «везение» будет скорее неуместно. Да и «удача» как-то больше кивает на греческую «фортуну».
        Да что там судьба… или если уж сказать более по-японски: чтящий Кодекс и древние самурайские культы, Хэйхатиро Того ходил под покровительственным дыханием своих богов! Во как!
        Очередной будто шальной шестидюймовый снаряд с «Осляби» протяжным свистом оборвал свой полёт, взорвавшись прямо за фоком флагманского «Микасы».
        Не особо великое количество собственных осколков восполнили обломки элементов спардека, сбивая с ног, иссекая офицеров, сигнальщиков, рулевого. Взрывом подкинуло стрелу шлюпочного крана, и она, развернувшись, с грохотом обрушилась в полуметре от оглушённого адмирала.
        Раненые, убитые, орущий бранью британец с разбитым при падении лицом - и только главный сэнсэй слегка очумело тряс звенящей головой. Его немедленно, чуть ли не силком потащили вниз, в боевую рубку, прочь от опасностей. И возразил бы он, упрямый, да только приборы управления на мостике оказались в большинстве разбиты, утрачена связь с боевыми постами.
        Да! Боги берегли старого адмирала.
        Следующий залп обрушился на «Микасу», вспенив воду накрытием и сразу двумя попаданиями в район полубака и носовой надстройки. Один шестидюймовый врезался точно в мостик, разметав дополнительную защиту из свёрнутого брезента и двухдюймового троса, сумасшедшими мускулами детонации торсионно закрутив поручни, за которые совсем недавно держался японский командующий. Второй, уже двенадцатидюймовый, ударив в носовую башню, броню пробить не смог, оставив обгорелую каверну. Контуженая обслуга ползала на четвереньках, размазывая текущую из ушей кровь.
        На удачный целик летела новая порция! Так и напрашивалось в чаяниях - «прихлопнуть Того»!
        …Эти «чемоданы» упали уже у борта - «Микаса» чьей-то прозорливой и рискованной, а может, и случайной волей покатился вправо, сбив прицел русским.

* * *
        На двенадцати узлах диаметр циркуляции растянулся под два кабельтовых, клоня корабли заметным креном на левый борт.
        Отстрелявшись, выписав на неспокойной воде равные пенные кривые, русские броненосцы выполняли запланированный манёвр отхода, коий благородно бы назвать «разрыв дистанции» или «выход из огневого контакта», а по-простому - резво бросились в бега (если слово «бросились» применимо к тяжёлым многотонным махинам).
        Усиленные кочегарные вахты держали пары на марке, позволяя легко варьировать ход с двенадцати до шестнадцати узлов. Кардиф перерасходом летел в топки, источая из труб жирные клубы дыма. Винты лопатили море, оставляя широкий пузырящийся след. Высокие баки, полубаки из-под форштевней забрасывало солёным крапом, местами заливая с наветренного борта.
        В этот раз японцы били вдогон, при относительно разомкнутом строе используя и перекидной огонь, что ввело в работу больше стволов, но ни в коей мере не способствовало точности.
        Комендоры микадо безнадёжно запаздывали в пристрелке…
        Пальба вообще носила скорей беспорядочный и будто бы эмоциональный характер.
        Однако два снаряда упали по случаю вполне близко, вздыбив распадающийся кильватерный след за «Суворовым». Они эффектно рванули при ударе об воду, вместе с белопенным всплеском выбросив жёлто-зелёные клубы - шимоза! Дующий в спину русским ветер донёс её гадкие запахи.
        Верный Коломейцев уж и не заикнулся в напоминании адмиралу - поберечься.
        Что Рожественский - тот был буквально на взводе, шумно раздувая ноздри, вдыхал стылый воздух, высматривая за корму, пошевеливал губами мысли, не замечая, что особо прущие из него вполне внятно бормочет:
        - Не числом, а умением супостата. Озлобился самураишко! Получил пару плюх, ишь… палит, бесится. Но какая бестолковщина, господа!
        Последнее «господа» стоящий подле адмирала Игнациус воспринял как призыв к комментариям:
        - Как «Микаса» потерял управление, покатив прямиком на изобаты, уж понадеялся я, что божьей волей - его на камни в итоге. Ан нет, выправили жёлтые черти.
        - Если они там есть, эти изобаты и камни, - ворчливо остудил Зиновий Петрович.
        - Но поглядите - опять створятся! Ударить?!
        - Куда уж! На дальномере за шестьдесят! - отверг предложение Рожественский, назидательно обосновывая: - «Кроссинг» на больших дистанциях имеет только одно преимущество - концентрация на «головном». При том разомкнутом строе, что держит Того, использовать створение не получится. Снаряд летит по дуге и падает там, где падает. Иначе говоря, прошить по настильной весь вражеский строй одной пулей не выйдет. Да-с! - И признался, впрочем, без какого-либо расстройства: - Но вы правы! Рано мы отвернули.
        И кисловато улыбнулся:
        - Во всяком случае, что уж сделано, то сделано. И без того потрепали узкоглазых.
        - Ведь попали-то прямиком в надстройку флагмана! - поддакнул Коломейцев. - Может, и Того… того? Видели, какая у них сумятица возникла!
        - А «Микаса» совсем перестал бить носовой! - вставил свои дифирамбы старший артиллерийский офицер.
        Командующий только осклабился. Пока всё шло хорошо!
        Совсем скоро неприятельский огонь стал спорадическим, затем и вовсе прекратился. Японская эскадра перестраивалась строем пеленга и на эволюциях слегка сбила себе ход. И теперь тянулась, медленно сокращая, навёрстывая… по кабельтову, по полмили.
        Броненосцы расползались, выкатываясь один из-за другого, и уже сейчас все четыре могли вести погонную стрельбу, кабы не дистанция.
        Концевые крейсера сместились влево во фланг отдельным боевым отрядом. Однако вперёд не лезли.
        - Никто и не рассчитывал, что Того будет долго терпеть наше издевательство, - хорохорился Рожественский. Хотя лёгкая досада проскользнула - уж больно удобно было «грызть» противника с выгодных позиций, не подвергаясь достойному ответному огню.
        - Правый пеленг, - примерился Коломейцев с каким-то особым оценивающим прищуром, - они выстроились правым пеленгом!
        - И что?
        - Мы по-прежнему собираемся придерживаться подобной тактики?
        - Несомненно.
        - В таком случае первое, на что хочу обратить внимание, противник ещё на некоторое время имеет ограниченность манёвра на правый траверз, там, где изобаты.
        - Согласен, - снисходительно кивнул адмирал.
        - Однако если мы повернём в «палочку» на вест, броненосный отряд Того лёгким двухрумбовым доворотом влево открывает себе углы вплоть для кормовых орудий главного калибра. - Кавторанг дал знак ординарцу, что стоял наготове с писчими принадлежностями, взял у него планшет и уверенно наметал на листке вероятные пунктиры и секторы огня. - Вот смотрите… примерно так - пеленг с «S» на «SE»![33 - Румбы компаса: S - зюйд (юг), SE - зюйд-ост (северо-восток).] А вот если повернём на ост, у него возникнут сложности с эволюциями в повороте. Или перекроет своим же мателотам директрису.
        Рожественский скептически изучил чертёж своего флаг-офицера, выбрал другой карандаш, оказавшийся красного цвета, и размашисто вывел стрелки:
        - Если мы повернём на восток, Того просто будет следовать прежним курсом, лупя по нам бортовыми батареями. Или вовсе… повернёт «лево руля», отрезая! Чёрт возьми! Ну, это же положительно наглядно! - воскликнул адмирал, злой и одновременно довольный своей правотой. - Я уже говорил - отваживает хитрый самурай нас от Квельпарта! Хм. А не ведомо ли ему, что Витгефт совсем близко? А?.. А ежели действительно первая Тихоокеанская уж на подходе?
        Все, словно сговорившись, перевели взгляд на траверс, обозревая пространство левее суши, где - а вдруг, дымы «артурцев»!
        Впрочем, на столь скорое появление кораблей Витгефта никто и не надеялся.
        Лишь дальше почти прямо по носу скользила стайка своих миноносцев, с напряжением поддерживая на крупной зыби строй и ход. И ещё в более заведомой безопасности резал волны «Рион».
        - Конечно, мы не пойдём на поводу у Того, - безапелляционно заявил командующий, будто монолитом развернувшись всем корпусом в сторону кормы.
        Задумался. Нахмурился.
        Признаться, Зиновий Петрович ожидал, что после боя с Витгефтом хотя бы один броненосец линии неприятеля поимел повреждения, повлиявшие на ходовые качества. «Что сбило бы им весь практический эскадренный ход».
        Однако наблюдение и замеры такой уверенности не давали. «Прут, нехристи, не остановить!»
        Получалось, что при неблагоприятных сценариях (помня о данных Джейн) вражеские корабли однозначно будут иметь резерв скорости, как минимум в один узел. «А потому, так или иначе, выступают в роли эдаких загонщиков! Что бы там ни предполагать об их потерях в артиллерии, мощь четырёх броненосцев, надвигавшихся уступом, никто не отменял».
        Идеальность японского строя лишь портил «Фудзи», то отставая, то выравнивая интервальность, срезая на манёвре углы. Чуть правее и далее, не менее разлапистыми силуэтами и существенным довеском обособились броненосные крейсера. «Быстроногие», под десять тысяч тонн, с вполне серьёзными восьмидюймовками главного калибра.
        «Встреться они без главных линейных сил Того, им бы только и оставалось, что уносить ноги. Но если с востока подоспеет Камимура, дело примет совсем иной… дурной оборот. Не мог Того не позвать Камимуру, - совершенно уверенно решил Рожественский, - а интересно…»
        И на всякий случай спросил:
        - Мы по-прежнему глушим «искрой» эфир?
        - Так точно.
        - А не попробовать ли нам достучаться до «Маньчжурии»?
        Предложение, естественно, было истолковано как приказ, принято в ответственность старшего флагманского офицера, убежав по исполнительной цепочке.
        Следовало оповестить, в том числе и мателоты, что также усиленно «фонили» на телеграфных беспроводных частотах (надо сказать, что ознакомившись с перспективами радиоборьбы, Рожественский подошёл к этому делу со всей серьёзностью, даже на таком неприхотливом уровне). Теперь дело было за «маркони»-телеграфистами, когда они наладят свои приборы, отстучат-отморзянят сообщения, получат ли - не получат «квитанции». И скажут-доложат «да» или «нет»!
        При этом не стоило забывать и о работе вражеских станций, как в противодействии, так и в оперативном использовании, полагая, что Того вполне может скидывать ориентировку Камимуре, если он действительно где-то поблизости. Связаться же телеграфным сигналом с «Маньчжурией» было вполне по силам, поскольку японцы, отправляя судно в дозорно-патрульную экспедицию в северные широты, снабдили трофейный пароход улучшенной станцией, с большей дальностью действия.
        А пока продолжали мешкать, наблюдая, как броненосцы японской эскадры постепенно сокращают расстояние.
        Монотонность докладов дальномерных постов поднималась на тональность выше по мере умаления показаний:
        - Шестьдесят!
        «Шестьдесят» - и флагманский «Суворов» и держащие интервал на траверсах мателоты ещё могли сохранять некоторый промежуток времени… и мили-кабельтовые на зюйдовый курс.
        До отметки и окрика «пятьдесят пять!».
        Они не знали…

* * *
        Они не знали, что «Маньчжурия» ещё каких-то полтора часа назад на всех парах, заклепав клапана, надрываясь кочегаркой и машинами, бешеной скачкой по волнам улепётывала от крейсера-«собачки» контр-адмирала Дэвы.
        На полуюте парохода пылал пожар, сбитый грот увлёк за собой все растяжки антенн, и о каком-то налаживании связи не могло быть и речи.
        Командир вновь возвращённого под Андреевский флаг вспомогательного крейсера допустил ошибку - завидев дымы неизвестных кораблей, беспечно позволил им подойти слишком близко, уповая надеждой, что это передовой дозор Витгефта. И шансов убежать у «Маньчжурии» при максимальных восемнадцати против паспортных двадцати с половиной узлах «Читосе», что Дэва выделил в погоню за «русским», не было.
        Потому что не было этих «восемнадцати»…
        Впрочем, и японский бронепалубник на крупной зыби сам едва давал девятнадцать. Успев метко влепить двумя снарядами при первом контакте, переваливающийся с волны на волну пятитысячетонный крейсер теперь лишь сеял всплесками вокруг да около убегавшего «русского».
        Погоня затягивалась, всё дальше уходя на вест, что никак не стыковалось с планами командира 3-го боевого отряда.
        Контр-адмирал Дэва получил телеграммой совершенно однозначный приказ - следовать к Квельпарту, где могла ждать более жирная добыча, где флот микадо, вероятно, схватился с отрядом коварного Рожественского, и его, Дэвы, крейсера могут понадобиться, за полным отсутствием других лёгких сил.
        Так и не настигнув вражеское вспомогательное судно, «Читосе» был отозван и поспешил вдогон основному отряду.

* * *
        Боевые корабли под «хиномару» появились неожиданно, свалившись как снег на голову!
        «Воронеж» и «Миннесота», стоящие на якорях, под вялыми парами, без брандвахты, не имели никаких шансов.
        Всё, что и могли переполошенные команды, это спешно стронуть, попытавшись направить пароходы к берегу, посадив их на мели.
        Крейсера вели обстрел.

* * *
        Смелое упрямство гайдзинов, не пожелавших сдаться и под огнём выбросивших свои суда на сушу, не могло не расстроить Дэву Сигэто. Но не так чтоб очень.
        «Корабли эскадры Витгефта сюда, конечно, заглянут, - полагал он, - и даже бросят якоря! Но не думаю, что у русских будет время и резон всерьёз заниматься спасением повреждённых пароходов… ввиду близости баз японской метрополии. Так что неуклюже заваленные набок транспортники ещё вполне могут оказаться трофеем для Японии».
        - Русские тут не хозяева! - объявил контр-адмирал ожидающим распоряжений офицерам.
        Не стал Дэва в том числе оставлять и «Ицукусиму» для призования и пленения матросов противника, сочтя это не только излишним, но и опасным. Изношенные машины старого бронепалубника выдавали от силы тринадцать узлов. И в одиночку, как скоро появись здесь дозорные быстроходные крейсера порт-артурской, ему без шансов.
        Поэтому, покидав снаряды и добившись умеренных повреждений и пожаров, японцы поспешили на ост, уверенные, что больше нужны там…
        …Там, где главные силы Объединённого флота сцепились с отрядом Рожественского.

* * *
        На «шестидесяти» третий в строю, то бишь «Сикисима», произвёл выстрел.
        Думали - началось!
        Думали - пуганый «японец» решил упредить и начать первым!
        Однако выстрел оказался единичным. Пока.
        - Пуганый, - с усмешкой подтвердил старший артиллерист. И пояснил: - Произвёл залп для проверки расстояния. Не доверяют дальномерам.
        - Телеграф? - коротко спросил адмирал.
        - Работы наших не отметили. Только японские - шифром и «открытым».
        - Ну, так и включайте снова свои «глушилки» к чертям собачьим… нечего им! - Рожественский даже не стал спрашивать, о чём там открытым текстом балаболят японцы. Видно было, что расстроился, будто ждал лучших новостей.
        И далее без перехода… хмуро и рублено:
        - К повороту… поднять исполнительный «к повороту на правый борт все вдруг»! Дистанция выполнения вам известна. Орудия на «товсь», заряд тот же - новый бронебойный для «гэка», средний калибр - фугасный. Точки прицеливания - верхние концы труб, мачты. Разделение огня справа.
        И только дождавшись, когда откричатся команды и каждый, кого касалась задача, известит о выполнении, командующий засобирался, призывая офицеров:
        - Вот теперь, господа, пойдёт горяченькое! Проследуем в боевую рубку.

* * *
        Тихо поминая всех зловредных духов за плохую видимость из проёмов боевой рубки, Того наблюдал за вражескими кораблями и ждал их следующего поворота, в целом правильно нарисовав для себя общую тактику флотоводца-оппонента - на отходе периодически создавать преимущество концентрированного огня в положении «кроссинга».
        «И получается у него это на редкость отточенно и резво. Предугадать направление следующей „палочки“ Рожественского - значит вовремя отреагировать и достойно ответить», - заключил Хэйхатиро, распорядившись внимательно следить за любыми изменениями в эволюциях вражеских кораблей. Сам он с такого расстояния разглядеть, например, поворот башен главного калибра русских на тот или иной борт не рассчитывал - надеялся на молодых глазастых матросов сигнальной вахты и лучший обзор с марсов.
        Японский адмирал, конечно, не видел рисунок Коломейцева, но не хуже других понимал все плюсы и минусы того или иного направления, что мог выбрать Рожественский. И естественно, предпочёл, чтобы русские повернули на восток… тем самым попадая под огонь его броненосцев (пусть и носовым плутонгом) и под полные залпы 203-миллиметровок придвинувшихся крейсеров.
        Ко всему в этом случае вражеский отряд гарантированно отсекался от Квельпарта.
        - Этот «адмирал Арктики», - в голосе Симамуры прозвучало презрение, - самонадеянный длинноносый варвар, если будет продолжать в том же духе. Единственный способ избежать нашего возмездия, это бежать на полных парах спрямлённым курсом, а не петлять, как…
        Начальник штаба не успел договорить - его прервал крик сигнальщика:
        - Русские повернули!
        Как и ранее загибая резкой циркуляцией, при этом ничем не выдав намерений - башни ГК приводились в сектор стрельбы уже по ходу. По ходу пристрелки. Пристрелкой били все три броненосца, каждый по своей разобранной цели.
        Сам Того отреагировал адекватно, довернув нос флагмана на три румба… и ещё круче в поворот. Однако (в отличие от рисунка Коломейцева) предпочёл более простую эволюцию, выстраивая обычную линию.
        Цели корабли противника выбрали не мудрствуя - первые три броненосца.
        Концевой «Фудзи» оказался необстреливаемым кораблём, как и крейсера, уверенно доступные лишь для главного калибра русских, который понятно, что был занят более весомыми оппонентами.
        Того не видел, где шлёпнулись «пристрелочные», но залп не замедлил ждать!
        Окрасившись огненными выхлестами, три далёких броненосца окутались клубящейся пороховой гарью, продолжая некоторое время оставаться в собственном дыму.
        Практически одновременно выплюнули языки пламени и все японские корабли.
        Давно загнав в глубину души трепет ожидания смерти, старый адмирал неожиданно поймал себя на том, что неподконтрольным разуму инстинктом самосохранения с замиранием ожидает падения вражеских снарядов. Эта проклятая внутренняя дрожь будто выглядывала из закоулков его грубо отёсанной сущности, мешая концентрироваться на другом - Хэйхатиро силился разглядеть результат огня своих кораблей.
        С ревом прилетело, заволакивая все звуки раскатами детонаций - упали чужие снаряды.
        «Микаса» не отреагировал ни звуком, ни характерным вздрогом.
        Тем более не отреагировал и он - суровый сэнсэй.
        Давно оглохшие уши и настроившийся на звуковые удары мозг будто бы за сценой уловили голос вахтенного, что на повышенных обертонах извещал:
        - Попаданий нет! По другим кораблям эскадры попаданий не наблюдается!
        Актуальность этого факта лишь мазнула удовлетворением и ушла в небытие, как и сами промахнувшиеся снаряды - впереди были новые испытания, новые встречные залпы.
        Больше расстроило, злой и ноющей досадой, что и японские комендоры не добились успеха.
        Три тёмных силуэта вышли из дымов подчёркнутые белыми всплесками недолётов, даже без намёка на «царапины» (уж разрывы шимозы заметили бы точно), и тут же разрядились полным бортовым, кутаясь в новую пороховую завесу.
        Второй залп русских лёг более кучно, всего в полукабельтове от борта и по носу «Микасы», заслонив белыми колоссами весь вид. А когда они тяжело и будто нехотя осели ниспадающими потоками, Хэйхатиро увидел, что русские опять отвернули.
        «Микаса» успел дать два выстрела из носового орудия, прежде чем накрыл форштевнем разводы всё ещё пузырящегося места падения русских снарядов. Не менее бегло били остальные корабли отряда, испятнав волны вокруг русских грязно-белыми столбиками всплесков. А «Микаса» уже ворочал нос вправо, вслед убегающему врагу, на стеньгах флагмана вился распорядительный флажный сигнал по эскадре.

* * *
        Следующие сорок минут противостоящие отряды выписывали практически идентичные и неизменные по конфигурации эволюции, образуя на штурманских картах вполне стройную картину боя.
        Рожественский продолжал «резать» так называемую «змейку», отбегая на полном ходу строем фронта, затем, дойдя в показаниях дальномера до - 55 (50), поворачивал корабли в «кроссинг», залпировал и снова бросался в шестнадцатиузловый отрыв. Признаться, не всегда добирая до этих «шестнадцати» - корабль под пятнадцать тысяч тонн не спринтер.
        Того догонял в строе пеленга. На «палочку» реагировал типично - выстраивал корабли в кильватер, в линию огня. Едва русские отворачивали, японский броненосный отряд совершал «все вдруг» за противником.
        При этом общий вектор противостояния кабельтов за кабельтовым, миля за милей сползал на зюйд.
        Все эти прихотливые курсовые линии двух эскадр, то сходящихся, то разносящих огневой контакт, вместе с тем приводили к неуклонному сокращению дистанции.
        Того терял время на перестроении в кильватер, но резал на угловом сближении.
        Рожественский терял его - время - на «палочке»! И понимая это, вынужденно укорачивал момент «кроссинга», ограничиваясь порой полузалпами.
        Пальба теперь велась непрерывно - не только из линейных положений, но в том числе и на отходе-догоне.
        Стоит заметить, что (на догоне) для японцев совершенно неудовлетворительно. Поскольку даже на отходе русские корабли по мере необходимости могли провести неуловимую перекладку руля на пять-десять градусов. В том числе, чтобы не позволить противнику использовать выгоду от анфиладного накрытия. Надо сказать, весьма сомнительного.
        Резкое маневрирование «русской троицы» приводило к тому, что комендоры флота микадо банально не успевали с наведением орудий и пристрелкой. Если вражеские снаряды падали достаточно близко с претензией на пристрельность, командиры с разрешения Рожественского имели право на индивидуальное уклонение. Не нарушая общего отрядного строя и курса, естественно.
        Конечно, эти непродолжительные коордонаты скорей были умозрительны.
        Не наступили ещё времена застокабельтовых дистанций…
        Не та была филигранность наводчиков…
        Не та точность приборов прицеливания, дающих немалые погрешности и случайности.
        Не та информативность на рулях громил-броненосцев, то бишь быстрота реакции уклонений, учитывая скорость подлёта и разброс снарядов.
        Да и полноценного залпирования у японцев не всегда случалось - паля хорошо если в два, а в случае с «Микасой» в одно орудие главного калибра, включая довеском по паре 152-миллиметровых носового плутонга верхнего каземата.
        Особую «радость» узкоглазым наводчикам доставлял пресловутый ослепляющий камуфляж, который эффективно «работал» именно на этих лёгких уклонениях!
        Впрочем, надо быть честным - столь активное маневрирование играло и в обратную сторону и не могло не сказаться на меткости русских артиллеристов. Несмотря на те самые «электрические дальномеры» и прочие наработки, попадания в японские корабли носили нестабильный, скорей уж выхолощенный характер. Но они случались… эти попадания! Уж однозначно чаще, чем у…

* * *
        «Демон Арктики», - самое мягкое, что мысленно произносил Хэйхатиро в адрес Рожественского.
        Какой бы сценарий сражения он ни строил, соперник играл свой распланированный сюжет. Если ещё вначале при завязке боя японский адмирал мог достойно оценить чёткие и смелые действия врага, то по прошествии часа всё сдержанное самурайское благородство улетучилось. Слетело, как отцветающая сакура на ветру.
        «Микаса» громыхнул поредевшим бортовым залпом. Ветер донёс раскаты орудий идущих позади мателотов… Видимые, угадываемые тёмные чушки снарядов ушли в небо, теряясь - всё внимание на результат…
        Тихий ропот проклятий!
        Очередной с таким трудом нащупанный на линейном курсе прицел, выверенная поправка целика - пошли прахом, расплескав море недолётами за кормой русских.
        Три вражеских броненосца, укорачивая интервалы маневрирования в скоротечных «кроссингах», дав лишь единственный беспристрелочный полный залп, уходили в поворот и отрыв.
        Влившись в ропот стоящих рядом в боевой рубке подчинённых, Того пытался найти объяснения - почему прекрасно обученным комендорам и наводчикам 1-го отряда броненосной эскадры, вышколенной прислуге дальномерных постов в этом непростом бою до сих пор ни разу не удалось поразить ни один корабль противника?!
        «Извивается, как угорь на жаровне, проклятый демон! - Сжимал кулаки адмирал. - Но почему же?!.»
        К непониманию, к вспышкам бешенства вместе с ожесточённостью приходило постыдное ощущение беспомощности. Ввергая в оцепенение перед каким-то непостижимым превосходством врага, который, в отличие от японских артиллеристов, шаг за шагом добивался попаданий, сам же дьявольски ускользая из прицелов.
        И дело было не в наносимых повреждениях… они, кстати, к уже имевшим место быть пока не несли в себе особо серьёзных и угрожающих боеспособности кораблей последствий.
        Сам факт - тебя раз за разом бьют…
        Тебя бьют, ты силишься, отвечаешь, но катана лишь шипит, раздирая воздух!
        «В нашем случае - море… раздирая море!» - мрачно поправился адмирал, погружаясь в глубь своих ощущений, пытаясь разобраться и подавить тревожные эмоции. Эмоции, что где-то в глубине азиатской желтокожей низкорослой души зрели комплексом неполноценности перед величием европейской цивилизации… перед белыми варварами… перед рыжими гайдзинами… будь они прокляты!
        Безнаказанность!
        Во всём этом проглядывала какая-то невыносимая безнаказанность!
        Как когда-то «чёрные корабли» коммодора Перри, совершая экспансию запада на восток, беспрепятственно расстреливали берега Ниппон, так и сейчас «Микаса» проглотил очередной «шестидюймовый» - убитые и раненые в правом каземате, выведенное из строя орудие среднего калибра. А ещё ранее взрыв на спардеке, разбив навесное оборудование… без возгораний. И уже третий раз поменяли обслугу в носовой башне ГК.
        А до этого «Асахи» - двенадцатидюймовый взорвался на поясной броне. Без пробития, но вдавлена броневая плита, спровоцировав фильтрацию воды… пока в границах локализации. Сквозная дыра в передней трубе.
        «Фудзи»…
        Что-то там было о «Фудзи», но адмирал уже не слушал, заранее поняв, что «Фудзи» в норме. В пределе нормы… даже когда тот или иной «концевой» в русском отряде удосуживался перевести огонь на необстреливаемый броненосец.
        Рассматривая в оптику эти уродливые (иных эпитетов не нашлось) своей боевой раскраской, будто заговорённые и тем неуязвимые, и тем до сих пор безнаказанные вражеские корабли, Того вспомнил произошедшее с командиром крейсера «Адзума», капитаном 1-го ранга Фудзии Копти.
        Информация пришла уже после отчёта контр-адмирала Мису, засекреченными рапортами уцелевших офицеров погибшего корабля.
        Оказавшись в подобной ситуации, когда расписанный демоническими зигзагами, заведомо сильный броненосец избивал израненный крейсер… сломленный позором поражения Фудзии Коити - он просто… потерял рассудок! Размахивая фамильным мечом, он бегал по мостику в безумной уверенности, что гайдизны непременно намерены захватить крейсер абордажем! И чтоб тот не достался врагу…
        Даже не факт, что вражеский броненосец удачно применил бы самодвижущиеся мины…
        И оставался некий шанс самим нанести ответный минный удар, и ещё…
        И ещё всякие «ещё» и всякие «если»!
        А когда сомнительный в преждевременности приказ «открыть кингстоны» был исполнен и «Адзума» уже безвозвратно шёл ко дну, несчастный капитан совершил ритуальное самоубийство.
        Командующий провёл сжатым кулаком от пояса к груди и скованно передёрнул плечами, брезгливо отстраняясь от сравнений, изгоняя из головы ухмыляющихся бесов.
        Даже озираясь на осколки переживаний прошлого, в свои пятьдесят шесть, из которых тридцать три он носил погоны, успев немало повидать на военном поприще, подобных душевных катастроф Хэйхатиро Того себе и помыслить не мог.
        Дистанция дальномера в боевой рубке «Микасы», колеблясь, дошла до отметки «45».
        - Адмиральский флаг на «среднем»! - известили с сигнального мостика.
        Почему-то при всё более прорисовывающихся деталях эту только сейчас удалось разглядеть. И принять это решение Рожественского, как очевидно оптимальное - поставить флагманский корабль в неизменной середине, тогда как при постоянной смене галсов «головной» мателот оказывался «концевым» и обратно.
        Теперь Того конкретно всматривался в идущий в середине «Суворов», словно надеясь увидеть там изворотливого визави. И был наконец вознаграждён, легонько хлопнув в ладоши, вознося благодарности богам - вражеский броненосец украсился характерным цветком и густым дымом разрыва японского снаряда. Наконец-то!
        - Это «Асахи»! - тут же известил вахтенный, что и без пояснений было известно - какой именно корабль линии вёл огонь по «среднему».
        И получал, кстати, от него же.

* * *
        Рубка «Суворова»…
        Вестибулярный аппарат давно уже настроился - тело клонилось, как податливый тростник, сохраняя «поплавок» вертикального положения, когда многотонный броненосец отыгрывал инертной массой на волнах то продольной, то бортовой качкой. Когда же судно особо заметно кренилось на циркуляции, ноги будто впивались в настил неспокойной палубы, а руки даже не порывались схватиться за что-нибудь - удержаться. Тем более что крикучие исполнительные команды предупреждали об очередном повороте.
        Раскаты отдельных выстрелов и мощные лязгающие тычки залпов врывались сквозь прорезь рубки, доходя запоздалым эхом через пустоты отсеков и металлическую отдачу корпуса.
        Удар фугаса прозвучал… ощутился иначе! Это понималось не только органами чувств, а самим фактом - попали!
        - Ах, ты!.. Зафитилил-таки, поганый!
        Влетело в высокий борт примерно на траверсе фока под штатной площадкой для сорокасемимиллиметровки. Блики огня мазнули отсветом по глазам, заклубилось, потянуло уже знакомым, перша в носоглотках.
        Где-то там внизу сорвались с места, побежали на верхнюю палубу, спеша осмотреть повреждения, тушить пожары, если таковые обнаружатся.
        Точка поворота! «Точка» с диаметром циркуляции в два кабельтова!
        На смене галса обстреливаемый борт оказывался вне сектора вражеских орудий, бой вёл кормовой плутонг, громыхая-паля на ретираде. Можно выскочить из рубки - глянуть, что ж там, чёрт побери… куда попало?
        Попало - вогнутое пятно обгорелой краски на теле корабля, пылающий брезент поверху шестивёсельного яла, копошатся неуклюжие фигурки, направляющие поток шипящей воды из шланга. Громкой руганью старшины это дело прекращают, и горящая шлюпка летит с отпущенных талей вниз, уткнувшись носом в воду… уплывая за корму. О чём и доложил вернувшийся вахтенный.
        - Мазал, мазал, а тут, поди ж ты - вложил свою самурайскую душу! - Капитан 1-го ранга Игнациус по виду нисколько не расстроился. Впрочем, особо не с чего. Один убыток - шлюпка, - за такой выстрел Того должен комендору чарку сакэ преподнести!
        - Не вижу ничего забавного, - хрустом сжал-разжал челюсти Рожественский, тяжёлым взглядом покосившись на колдующего у лазерного дальномера офицера. - Сколько?
        - А?.. - Вскинул голову мичман - совсем юнец, что-то уловив, не понимая - к нему ли обратились - не к нему? Лупая глазами в полумраке рубки.
        - Сколько до «головного», спрашиваю?
        - Сорок.
        - Вот теперь повоюем! Сейчас пойдёт кордебалет. Налопаемся!
        - А?.. - Снова оторопел дальномерщик - у него явно что-то было со слухом… приглушило, видать, малость.
        Рожественский только плечом повёл, отворачиваясь. В другой бы раз за это «А?» вставил…
        - «Сорок», - будто только вспомнил старший артиллерист, - скоро… уже можно поднимать из погребов боеприпасы со старыми взрывателями.
        Рёв подлетающих снарядов был краток - у левого борта встали два всплеска.
        - Накрытие! - Командир корабля резко сменился в лице, немедленно приказав рулевому: - Право на борт!
        - Это крейсера бьют! - известил вахтенный офицер. - До них все «шестьдесят», как бы не больше, а поди ж ты, пристрелялись черти косоглазые. Нащупали!
        Следующая пара снарядов прилетела через тридцать секунд! И практически тут же обрушилась ещё одна и ещё пара… теперь в кабельтове по траверсу и дальше на раковине.
        Игнациус чуть подождал и, посчитав, что сбил врагу целики, приказал обратно «на румб влево».
        Поторопился!
        Били действительно крейсера, их восьмидюймовые снаряды даже шипели на подлёте как-то по-другому. А этот так и почти визжал, будто зная, что не промахнётся. Обрушился прямо на голову!
        По крайней мере, всем, аж слегка присевшим, втянувшим свои шлемные головушки в плечи, так и показалось. Бедолага мичман-дальномерщик, наверное, совсем оглох.
        Рубку заволокло дымом и бранью!
        - Откройте дверь! Дайте сквозняк! - чей-то надрывающийся кашлем голос.
        - Вставай, вставай! Ранен, что ль, паря? - в ответ будто лошадиный всхрап.
        - Все целы? Ваше высоко… Зиновий Петрович?!
        - Все, все, - хрипел будто схаркивал Коломейцев, - ни царапины! Вони только! По-моему, в мостик…
        - Ходовую рубку разнесло к чёртовой матери! - Взмыленный вахтенный успел проветриться снаружи.

* * *
        После потери «Касуги» произошла переоценка устойчивости броненосных крейсеров против мощной артиллерии полновесных броненосцев.
        Поставив во главе отряда командира крейсера «Якумо» капитана 1-го ранга Мацумото Аринобу, Того приказал ему держаться на пределе дальности боя среднего калибра русских. Расчёт был в том, что таким образом противник будет лишён возможности провести пристрелку, что сделает сомнительным и точность огня из орудий десять-двенадцать дюймов. Умаление веса залпа крейсеров, исключающего их собственные 152-миллиметровки, адмирал посчитал оправданным - стрельба несколькими кораблями по одной цели, с привлечением среднего калибра, ведёт к путанице во всплесках.
        Полноценно ввести в дело крейсерский отряд японский командующий собирался в переломный или ключевой момент. И даже не в крайний. До крайностей японский командующий доводить не хотел.
        Эскадра, возглавляемая «Микасой», уже миновала выступающую восточную оконечность острова. Вероятные отмели теперь не угрожали, по правому траверзу открылось пространство для маневрирования, и Того приказал крейсерскому отряду переместиться на другой фланг. Тем самым создавая возможность тактического отжима отряда Рожественского от Квельпарта.
        Что до Мацумото Аринобу… выполняя, по сути, приказ «не высовываться», капитан 1-го ранга увидел в своём временном назначении редкий шанс отличиться, вдруг представив на своих погонах контр-адмиральские хризантемы.
        Ему не надо было выводить сложные манёвренные «змейки» и прочие кривые - «Якумо» с кильватерными мателотами просто держался позади во фланге броненосцев, соблюдая приличествующую дистанцию, делая кратковременные «набеги» для уверенной стрельбы из 203-миллиметровок.
        По три залпа за минуту - расход оперативного башенного боекомплекта главного калибра. Затем скорострельность шла на убыль, пока заряды подавались из погребов. Но, как правило, это уже было не существенно, поскольку русские, задавшие тон всей это игре на галсах, не удерживались в прицелах ни одной лишней минуты.
        Снаряды падали, шлёпались (иначе и не назовёшь) мимо, без видимой для противника угрозы. Когда же давление крейсеров становилось особенно настырным, тот или иной, как правило, замыкающий вражеский броненосец переносил часть плутонгового огня, отгоняя докучающих парой выстрелов… зачастую кроя неожиданно близкими, но неопасными недолётами «головной» «Якумо». Или кладя перелёты… как оказалось, в последействии - более удачные перелёты, дотягиваясь до мателота - «Асамы».
        Наконец Мацумото Аринобу нащупал алгоритм движений вражеского отряда! Пользуясь большей скоростью, он ловил моменты, выводя свои крейсера на позицию стрельбы во время отбегов противника, размещаясь на остром кормовом угле, так, чтобы видеть в прицелах бортовую проекцию чужих броненосцев, но не попадать в угловые секторы их жутких носовых ГК. В то время когда «кормовые двенадцатидюймовые» русских, как правило, были заняты более серьёзными целями с «Микасой» во главе!
        По каким-то свойственным только войне совпадениям или логическим закономерностям, наконец, действенные залпы крейсеров совпали с первыми удачными выстрелами комендоров «Асахи».

* * *
        А «Микаса» был уже всего в пределах тридцати пяти кабельтовых! Это три-пятьсот мили… или всего шесть с половиной километров, между прочим!
        Бой резко вошёл в стадию, когда взаимные попадания посыпались одно за другим!
        Оптические дальномеры теперь стали лишь второстепенным дополнением к прямой пристрелке по всплескам, когда уже и в хороший бинокль было видно, на сколько делений править целик! Обоюдная скорострельность опережала окрики поправок с артиллерийских постов, порой полагаясь только на личный «глазок» комендоров-наводчиков!
        Того приказал усилить огонь по «среднему» в строю - по флагману.
        Теперь по «Суворову» били «Асахи» и «Сикисима». Это облегчило положение уже основательно горящего «Осляби». В этом раскладе наименее доставалось «Александру».
        Японские фугасы гоняли пожарные партии по палубам русских кораблей то к одному очагу, то к другому, довеском пополняя лазареты пациентами.
        Находили сволочи (фугасы сиречь), где потоньше, дырявя - в оконечностях, в вечной проблеме дымовых труб и дефлекторов, сеча осколками остальной навесной такелаж, иногда даже пробивая 52 миллиметра бортовых плит… (или японцы извлекли из погребов-запасников бронебойные?).
        Но уж «бронебойные русские» по кораблям флота микадо теперь работали, как положено, сквозя бронеплиты куда как серьёзней и существенней. Детонируя нередко при ударе (новые взрыватели), бризантностью вдавливая и проламывая плиты… или штатно (снаряды старого образца) пробивая толстошкурое железо, взрываясь во внутренних отсеках!
        Ждал ли Рожественский «золотого снаряда»? В надежде на те самые «русские бронебойные»? Да чёрт… или бог его знает!
        Дистанция была уже вполне доступна и для мелочовки - 75-миллиметровых пушек, заряженных фугасными гранатами. И даже так мало ранее заметные пожаровоспламенения на «японцах» отмечались всё чаще и чаще.
        Временами «Ослябя» или «Александр» переносили огонь на настырные крейсера, которые по горячке боя подсовывались под 152-миллиметровки. Но наглядно лишь влепили по «Якумо». «Немца» от детонации в кормовой башне спасла только иная, нежели чем на «англичанах», и более безопасная система обеспечения боеприпасами в бою[34 - На крейсерах типа «Асама», построенных в Англии, часть боекомплекта находилась в орудийных башнях. «Якумо» был построен в Германии, и на нём имела место быть другая конструкция башен, где подача боеприпасов осуществлялась из более безопасных погребов, расположенных ниже ватерлинии.]. Однако всё последующее время сражения она так и молчала - эта парочка восьмидюймовок на юте.
        Вообще (сей факт подметили ещё в начале боя) японцам не везло почему-то именно на кормовые башни главного калибра.
        Пока расстояние между эскадрами было велико, с мостиков русских кораблей делали лишь осторожные предположения. Но теперь, прильнув к биноклям, считали - сколько орудий, на тот или иной борт, стреляет у противника?!
        Подсчитывали кропотливо, сбиваясь и снова начиная заново (величина была непостоянной, поскольку контуженые вскоре снова начинали вести огонь).
        Младший артиллерийский офицер с торжественным придыханием однозначно выдал заключение:
        - «Асахи», «Микаса» - кормовые барбетные ГК молчат! На оба ствола! Носовая - и у «Сикисимы»! Казематы…
        Недоговорил!
        Как японцам не фартило с кормовыми башнями, так русские в эту войну фатально получали по мостику или боевой рубке флагманов. Или… неужели в деле пресловутые японские боги, что не оставляли попыток подыграть «своим»?
        Надстройку «Князя Суворова» уж в который раз тряхнуло ударом, завеяло ядовитыми вихрями, несколько осколков взвизгнуло, влетев в щель рубки.
        Кто-то вскрикнул - мичмана за электрическим дальномером слегонца зацепило!
        - Ты как? Службу потянешь?
        - Смогу, смогу, - таращился с испуга восковой безусостью, - прибор лишь бы цел.
        - Да вроде в порядке, стоит твоё драгоценное!
        Рожественский тряс отсушенной рукой, уронив исковерканный бинокль, его громкая брань слилась в сплошной нечленораздельный поток!
        К адмиралу бросились оказывать помощь, но он, засунув кисть за борт мундира, будто к сердцу, отстранил всех, потребовав новый бинокль. Только лицо бледнее стало - стыл статуей, «цейс» к глазам!
        В «цейсе», в оптическом приближении «Микаса», как израненный кабан, истекая пенистой слюной из клюзов… приседает, то вновь приподымается на накатах. Да так, что орудия нижних казематов с наветренного борта заливает волна, забивая - они давно в силу этого в частичном, попеременном бездействии. То стреляют, то молчат!
        Крыло мостика истрёпано разрывом снаряда, и всё равно по всему вытянутому блиндированному балкону снуют смелые макаки-фигурки.
        Ниже, где-то там в тёмном проёме боевой рубки притаился злой гений или просто упрямый в безысходной необходимости адмирал - Хэйхатиро Того, и на фалах бьётся его очередной флажный распорядительный сигнал.
        Дальше, где-то там за целёхонькими трубами, курится вялый, но неугасающий пожар.
        Ближе, передним планом носовая башня - один ствол понуро приспущен, зато второй после каждого выстрела приводится в почти горизонтальное положение на перезарядку и снова изрыгает огонь!
        «Суворова» текущим и текучим движением уносит в поворот, вся картина уходит за корму. Край глаза цепляет вздыбившиеся два подряд всплеска по траверсу не более чем в полукабельтове. Грохот их детонации даже не интересен - неопасен, ухо фоном и важным пониманием ловит фальцет дальномерщика, что орёт «до головного тридцать!», и не менее оглохший ор старарта в амбушюр, переключившегося на стрельбу по броненосным крейсерам, пока ретирадный огонь ведёт кормовой пост.
        Не замечающее усталость тело вдогон чувствует вибрацию нового удара-попадания в борт или куда-то ещё (с этим разбираться вахтенному и докладывать).
        Рожественский нервничал, поглядывая на хронометр - сражение сводилось на всё более близкую дистанцию. В том же ритме активного маневрирования (только что плечо эволюций укоротилось), на четырнадцати узлах, корабли за три-четыре минуты покрывали милю и ложились в поворот, меняя галс. Беспрестанно лупя… и получая.
        «Ослябя» горел сразу в трёх местах, что сказывалось на маневрировании всего отряда. Бэр вообще попросил временно снизить ход… без подробностей, коротко обозначив: «Машины!»
        Основательно чадил в ютовой части «Суворов», из-за чего невозможно было стрелять из орудий кормовой башни. Лишь «Александр» двигался без всяких эффектных фейерверков, правда, уже не так частя залпами.
        «Пойдёт ли он до конца? - рвало голову тревогой. - Того? Пойдёт на генеральное сближение, давя массой и количеством, невзирая ни на что?»
        Зиновий Петрович встряхнулся, выгоняя лёгкую мутящую одурь, сосредотачиваясь.
        «Этого нельзя ни в коем случае допустить! При всех видимых и скрытых потерях, японская эскадра в сумме по-прежнему располагает большим весом залпа.
        Корабли?.. Не верю! Не утопит! Броненосцы не так-то легко утопить!
        Но измочалит до потери всего! Пусть и сам харакирщик чёртов огребёт! Вот только…
        Только у косоглазых и Сасэбо, и Куре! Их не в пример быстрей поставят на боевые кили. А мы так и будем прозябать в долговременном ремонте».
        И опять взгляд на стрелки часов.
        Бой «на короткой» длился чуть больше двадцати минут! Всего… а будто вечность!
        Двадцать пять!
        Полчаса.
        Ещё пять минут!
        Рожественский готов был уже дать приказ - отворачивать и на «максимально полных» уходить, отрываться! Позволить своим кораблям иметь большие лишения он не мог.

* * *
        Когда японские броненосные крейсера перешли на правый фланг, Коломейцев забил тревогу:
        - Ваше высокопревосходительство! А если Того направится к месту стоянки обеспечителей? Или бросит туда быстроходный крейсер?
        Рожественский болезненно и скептически кривился, держа паузу, задавшись вопросом: «А с чего бы ему туда двигать? Мы-то тут! Но если вдруг… тогда „Воронеж“ и призовая „Миннесота“ будут обнаружены».
        - Свяжитесь телеграфом с транспортами, - вытянул из себя адмирал, - пусть снимаются с якоря и уходят!
        Понимая, что дело с установлением «искровой» связи могло оказаться небыстрым, Коломейцев, потеребив некоторое время телеграфную рубку дозвонами, поспешил доложить:
        - Ваше высокопревосходительство! Зиновий Петрович! «Воронеж» молчит, не отвечает. Да и на «американце» стояла хоть и захудалая, но рабочая станция. Тоже молчит. Не нравится мне это. Может, направить туда с опережением «Рион»?
        - Начали глушить японцы?
        - Никак нет. Японцы… «маркони» докладывают, что как только убрали помехи, японцы активизировали переговоры шифром.
        - Хорошо. Распорядитесь на «Рион».

* * *
        Злой гений Хэйхатиро Того (пусть будет злым, подарим ему «гения») не меньше Рожественского был задёрган собственными сомнениями, почти тактильной болезненностью ощущая каждое очередное вбивание в борт корабля бронебойной кувалды.
        «Микаса» терпел. Упрямым расчётом своего повелителя, оставаясь на острие в строе пеленга, флагман получал больше всех. Того намеренно принимал удар на себя, «поставив камушек» на «Фудзи»[35 - Сказать бы «поставил фишку», но в нашем случае, видимо, подразумеваются игральные камушки игры «Го».].
        «Почти не понёсший повреждений старик „Фудзи“ дотянет бой, - рассуждал он, - а подоспевшие крейсера Дэвы, дождавшись ночи, довершат дело минными атаками!»
        А «Микаса»? Невзирая на имевшиеся пробоины в границе ватерлинии, корабль не потерял ходовых качеств. Хуже было с артиллерией. Из четырнадцати шестидюймовок фактически стреляли только пять-шесть! И одно орудие главного калибра! Близкая дистанция на какое-то время позволила включить в дело противоминные 76-миллиметровые пушки, которые для русских скорей-то и были что слону дробина.
        Терпел жёсткий прессинг «Асахи».
        Сигналил «Сикисима» - о временной невозможности держать эскадренный ход. Требовалось сделать «небольшой шаг назад», устранить опасные повреждения, ввести по возможности в строй выбитые орудия, дать передышку экипажам, тем, кто надрывался в казематах и башнях. И в машинных. И котельных…

* * *
        Погода между тем…
        Ветер не особо усилился, хотя рвал барашки норд-остом с прежней силой.
        В высоких эшелонах дули свои течения, заволакивая, затемнив уже весь восток горизонта, срываясь каплями и шквалами-предвестниками!
        Барометр - «погодникъ» по-тогдашнему - безразличными откалиброванными пружинами гнул свою стрелку книзу!
        Видимость была бы совсем дрянь, бейся они, русско-японцы, на прежних дальностях! Но и без того объективы дальномеров и командирской оптики всё время марались в пороховом чаду залпов и кардифовом труб. С них (с объективов) то и дело смахивали тряпицами размазанную брызгами грязь, сопровождая домовитым матерком или азиатским камланием, возвращая к действу.
        Всего тридцать пять - сорок минут интенсивной драки на коротких дистанциях, когда главное требование «заряжай да бей, пока враг в прямой наводке», и показатели «попал ли» - «мимо ли» нечаянно начали клониться к последим, вернее к «всё реже и реже»! Что у одних, что у других…
        Реже орудий в залпе… режет слух разнобой упавшей скорострельности! Обслуга у казёнников, в угаре пороховых газов надрывая жилы, выдыхалась, уставала… и глаз замыливался - у тех, кто крутил верньеры наводки!

* * *
        Неожиданно японский адмирал нашёл переменный компромисс.
        Ранее было подмечено, что Рожественский всем своим змеиным эволюционным курсом продолжает придерживаться южного направления. Хотя по логике должен уже двигать к Квельпарту. За Квельпарт! Возможно, виной тому был северо-западный ветер.
        Начальник штаба капитан 1-го ранга Симамура ещё в начале боя обратил внимание:
        - На кроссингах пороховой дым их собственных орудий проносится норд-остовым ветром вдоль стреляющего борта. А при неудобном галсе он вообще задувает им прямо в прорези башен, в казематы.
        Сейчас же вдруг стало очевидным, что этим отступлением ровно на юг Рожественский допустил тактическую ошибку - японская эскадра давно миновала восточную оконечность Чеджу и вышла на широту южной границы острова. Теперь можно было повернуть к западным румбам и окончательно отсечь самонадеянного «адмирала Арктики» от Витгефта. Буде тот на подходе.
        «Таким образом, - мысленно заключил Того, отдав соответствующее (к повороту) распоряжение, - мы и паузу возьмём, на некоторое время разорвав близкий артиллерийский контакт. И жертву не упустим. - И критически усмехнулся: - Не громко ли сказано „жертва“? Хотя… как горят! Хм! А с трёх миль зигзаги камуфляжа по меньшей мере смотрятся нелепо».

* * *
        Японцы вместо ожидаемого догоняющего пеленга-фронта потянули кильватер на вест, продолжая тем самым неприятно бить линией-кроссингом по уходящим.
        Однако недолго. Дистанция рвалась внезапной паузой и небольшим передыхом!
        Рожественскому хватило одного взгляда на «курсовую» противника, чтобы снова заявить:
        - Да понятно, что он хочет. Я уже говорил - режет нам западные румбы!
        - И не только, и не только, - отрывисто, прильнув к биноклю, замечал Коломейцев, - видится мне, они тоже ход сбавили.
        - Думаете, кого-то зацепили хорошенько?
        - Ну не впустую же столько метали, - выразительно ввернул старарт.
        Всего за четверть часа Рожественский вывел корабли из зоны действия среднего калибра. Затем повернув «все вдруг» вправо, на параллель с противником, в линию, развернув башни ГК, создал даже перевес в дальнобойных стволах.
        Впрочем, ненадолго - броненосные крейсера по флажку по сигналу встали в кильватер «Фудзи», добавив к весу свои восьмидюймовки.
        А пока две эскадры якобы и будто «переводили дыхание», справляясь с пожарами и другими ремонтопригодными неприятностями. Эта пауза нужна была всем. Всему противостоящему…
        И железу - остыть, пробанить, опреснить-испустить ли, набрать пары…
        И людям - захлебнуть ссохшие глотки… иль излить и утереть пропотевшие поры.
        Углядев это короткое «окно», Зиновий Петрович тотчас решил им воспользоваться и осмотреть судно, хотя бы с высоты надстройки, чтобы наглядно иметь представление, насколько тяжелы повреждения. И оценить общую способность к дальнейшему бою.
        Из рапортов - бездействовали по одной-паре шестидюймовки на оба борта. От выбитых пушек мелкого калибра адмирал отмахнулся, считая, что сейчас они не имеют значения.
        Стянув шлем и поправив волосы, он попросил у ординарца фуражку и засобирался наверх, бросив Игнациусу и старшему артиллеристу:
        - Командуйте.
        «Флажки» увязались следом[36 - Флажки - флагманские офицеры (морск. жарг.).].
        После попадания японского фугаса на мостике царил сущий кавардак.
        Было дёрнувшийся к адмиралу мичман, руководивший наведением хоть какого-то порядка, был остановлен усталым жестом - мол, «занимайтесь».
        Ниже по палубам сновали фигурки матросов, под управлением старшего офицера и боцмана извлекая осколки, выгребая щепу палубного настила, правя гнутое железо… за борт летели обломки.
        Пожар на юте угомонили, в воду (под воду) ушла ещё одна, в этот раз двенадцативёсельная шлюпка, избитая близким взрывом до непотребного вида.
        Остервенело стучали молотками, закрывая железом дыры в посечённых трубах и дефлекторах. На юте ещё курились отдельные очаги, там тоже велись авральные работы.
        - Кормовую башню «главного», чёрт… заклинило, - запоздало вспомнил Коломейцев, - смотрит на левую раковину градусов на пятнадцать.
        Одиночным, будто с оттяжкой ударила по ушам носовая двенадцатидюймовка - это «развлекался» старарт.
        Рожественский попытался догнать взглядом полетевший снаряд, но не смог отыскать его на тёмном фоне неба - увидел уже место падения.
        Японская колонна шла с опережением, поэтому стреляющий почти по траверсной прямой «Суворов» пометил хвостовой крейсер. Белый всплеск выскочил у того из-под кормы более чем накрытием.
        Прикинув дистанцию, Зиновий Петрович подумал, что… «неплохо!».
        На левом траверсе сиротливо скользили кильватером миноносцы.
        «Рион», получив задание, торопливо удалялся на вест.
        Рожественский недолго провожал его взглядом, уж отвернулся, как вдруг услышал со стороны сигнальной вахты - матрос извещал мичмана:
        - Вашбродь, а там куда «Рион» побежал, кажись, дымит что-то.
        Не успел поднять болтающийся на шее бинокль - взглянуть, вахтенный, сорвав трубку, доложил:
        - Троян по «голосовой»! С запада «собачки»!
        Сообщение с «Риона» при должном домыслии можно было бы принять за паническое. Вспомогач уже развернулся и улепётывал под защиту родных калибров.
        Его обстреливали.
        Троян доложил о трёх малых крейсерах, выдал навскидку тип и, судя по имеющимся разведданным, это был корабли из отряда Дэвы.
        Вскоре увидели их и сами - из хмари нарисовались тёмные абрисы японских бронепалубников. Два крейсера шли авангардом, ещё два отстали размазанными дымными метками. Авангардные бесперспективно палили по «Риону». Тот же, имея большее водоизмещение, легче глотал неспокойные волны, медленно, но уверенно отрываясь.
        Рожественский зажато выругался:
        - «Воронеж» вызывать… можно уж и не пытаться.
        Все молчали!
        Мысленно дорисовав, каким курсом скорей всего прошёл Дэва - представили участь, постигшую пароходы обеспечения.
        Уж, каким образом там могли объявиться японские крейсера, можно было только гадать, но, так или иначе, первая вина за такую оплошность лежит на командующем.
        А Рожественский не был бы Рожественским, если хоть кривинкой на лице в том признался, вмиг, вспылив, недолго думая, спустил собак на штабных:
        - Ну и какого рожна, господа офицеры, я держу целый походный штаб… стоеросовых голов? Для того, чтобы узкоглазый поедатель угрей застал нас со спущенными штанами?
        Почему никто не угадал, что японец может обойти Квельпарт с севера? Или только я должен всё знать, обо всём помнить и всё предвидеть?
        Оправдываться, конечно, никто и думал. Переминались с ноги на ногу.
        Паузу прервал выскочивший на мостик старший артиллерийский офицер, начав сугубо сдержанно:
        - Ваше высокопревосходительство!
        - А-а-а, Пётр Владимирович? - откликнулось его высокопревосходительство, будучи на взводе. И уже чуть отходчивей: - Хорошо клали.
        - Два приличных накрытия имели быть, - дёрнул улыбкой старарт, и… - Зиновий Петрович…
        Кинув взгляд в сторону дымящих крейсеров Дэвы, артиллерист запальчиво предложил:
        - Зиновий Петрович, а если влупить по «собакам», как ближе подойдут? Эдак с «семидесяти»? А они подойдут, я уверен! Они ж не пуганые… и более! Это ж японцы-самураи, мать их! Уж видит бог, поверьте мне, подлезут нагло, подставятся под наши двенадцатые дюймы. А при нашей стрельбовой наработке… можно одним удачным сразу целый крейсер угробить!

* * *
        Как-то так само собой получилось, что тон в радиоэлектронной борьбе задали русские. Давайте назовём это именно так, столь более концептуально - «радиоэлектронная борьба».
        Потому что на 1904 год представление о чем-то подобном уже имело место быть - сигналы неприятеля успешно глушили помеховой «искрой». Ну а обременённый знаниями из будущего Рожественский так и вовсе подошёл к этому вопросу максимальным образом - включив в работу сразу три мощных станции, с каждого броненосца.
        И когда во время боя вдруг единичным порядком случались сбои (на том или ином корабле, шальным ли осколком, сбивавшим антенну или просто весьма посредственным качеством хрупкой аппаратуры), хоть одна станция, но выполняла свою функцию.
        Японские телеграфисты за этим постоянным эфирным хаосом глушить даже и не пытались - пассивно шли в кильватере активности противника, ловя моменты, когда русские бывало соизволяли снять радиопротиводействие, успевая лишь коротко дать свои «точки-тире».
        Того требовательно пытался отыскать в эфире хоть намёк на Камимуру. Но всё, что и удалось перекинуться телеграммами с контр-адмиралом Дэвой, поставив тому одну, а затем другую задачу.
        По крайней мере, Дэва успел сообщить о русских транспортах у Квельпарта.
        - Значит, я был прав, - ровным голосом заключил японский командующий.
        Любые, даже такие незначительные подтверждения расчётов привносили в шаткие планы необходимые проценты устойчивости.
        Штурман принёс выкладки с милями и цифрами, представив свои заключения.
        Широта-долгота места в Жёлтом море, где Дэва встретил крейсерский дозор, предыдущие контрольные координатные точки прохождения порт-артурской эскадры, давали примерный средний эскадренный ход Витгефта. По самым оптимистичным (для русских) сценариям, к Квельпарту он подойдёт лишь к закату. А судя по погоде, стемнеет ещё раньше.
        - Значит, время дожать Рожественского у нас есть, - объявил адмирал штабным офицерам, - учитывая, что…
        …Русские тоже и весьма значительно сбавили ход.
        Сейчас японская эскадра, миновав траверс вражеского отряда, ушла вперёд на тридцать кабельтовых, оттянувшись вправо на все девяносто, дабы избежать беспокоящего огня с «Суворова».
        - Ещё немного, - донёс до подчинённых адмирал, - выгадать двадцать-тридцать кабельтовых и можно давать команду на сближение, ложась в охват «головы». Рожественский уже показал хорошую манёвренность и так просто «палочку» против себя не допустит. Станет уклоняться, но тем самым окончательно потеряет оперативную возможность прорваться к Квельпарту!
        «Что нам и требовалось», - мысленно закончил этот решительный спич командующий… однако далеко не так браво.
        Замкнувшись в себе, обременённый ответственностью, не имеющий права на ошибку адмирал попробовал поймать свою тревогу за хвост, вспоминая из докладов:
        …сколько стреляло на борт у врага… сколько в совокупности у него, обобщая, насколько стало меньше от начального;
        …а у «Микасы» от близких падений двенадцатидюймовых открылась старая, полученная ещё от «витгефта» рана - заделанная пробоина в броневой плите главного пояса, внизу шла борьба по живучести, работали помпы;
        …и нечто подобное было у «Сикисимы» - отыграли последствия минной атаки, и только сейчас третий мателот выбросил сигнал, обещая в скором времени устранить течи в отсеках и дать необходимый ход.
        «Искушение сильного против слабого оказалось немного обманчивым», - признался себе Хэйхатиро. Взявшись за бинокль, отыскал на горизонте дымы отряда Дэвы - бронепалубники - небольшое подспорье. Рассчитывать в эскадренном бою на их пушки, конечно, особо не стоит, даже обрати русские внимание на эти лёгкие крейсера. Но четыре дальнобойных восьмидюймовых орудия «Кассаги» и «Читосе» будут отвлекать и заставят понервничать. Дэва смелый командир.

* * *
        «Рион» уверенно уходил от преследователей, растянув полосу дыма, сносимого ветром и скоростью. Следом, поотстав, выжимали не меньше девятнадцати узлов два передовых крейсера Дэвы. «Суворов» с мателотами шёл навстречу на параллели, пока с незаметным угловым схождением на встречных двенадцати узлах.
        При суммарной скорости сближения с бронепалубниками Дэвы (в привычной нам метрике - это под шестьдесят километров в час) на дистанцию «семьдесят кабельтовых» они выходили буквально через каких-то пятнадцать минут.
        - Имейте в виду, - предупредил Рожественский артиллериста, - сблизимся до семи миль, я прикажу подкинуть узла на три и довернуть. Так мы их ещё больше врасплох повергнем.
        Впереди «Ослябя» наконец справился со своими очагами возгорания, флажно сообщая об устранении поломок в машине. Этого только и ждали - «носовая» «Суворова» утробно завыла приводами, переводя хоботы стволов на другую сторону, замерев на острый крамбол, где резали воду «собачки» Дэвы.
        Стеньгами флагмана побежал дублирующий распорядительный сигнал.
        Отряд увеличивал ход, уклоняясь на три румба к зюйду, одновременно размыкая строй левым уступом на остром угле.

* * *
        Затишье наслаждало недолго!
        Выскочил чертиком флаг-офицер, оглушённый в недавнем бою, излишне громко рапортуя:
        - Дистанция до русских!.. Они прибавили ход и очевидно склоняются к юго-западу!
        Того поднял бинокль: первое, что напрашивалось - Рожественский, предвосхитив, намеревается избежать охвата.
        Пристрастный взгляд выявил и иную цель - Дэва?!
        На каких дистанциях тренируют стрельбу комендоры Императорского флота России, секретом не являлось. Тридцать кабельтовых - оптимальный порог.
        1-я Тихоокеанская эскадра примерно это и показала.
        Боевые расчёты Рожественского проявили лучшую выучку - пятьдесят кабельтовых. Удивив… даже не столько точностью, сколько быстротой пристрелки.
        Дэва об этом не знал.
        «Дэва смелый командир, - мысль повторилась уже с беспокойством, - будет бравировать и нарвётся на двенадцатидюймовые залпы! Его следует упредить!»
        Эфир беспроводного телеграфа опять верещал взбешённой неразберихой русских помех. Поэтому на левом (неповреждённом) крыле мостика «Микасы» замигал языком Морзе мощный прожектор - надеясь, что сигнальщики «Кассаги» с запредельного расстояния смогут разобрать и прочитать короткое сообщение. Начало передачи светового сигнала с «Микасы» совпало с далёкими пристрелочными хлопками с русских кораблей по крейсерам Дэвы.

* * *
        В своём профессиональном кураже старший артиллерист «Суворова» лейтенант Пётр Владимирович Владимирский, конечно, не питал большой надежды, что бронепалубники подойдут более чем на шестьдесят кабельтовых. Поэтому на пристрелку средним калибром и не рассчитывал, готовясь бить сразу главным.
        В рубке происходило расчётно-артиллерийское священнодейство!
        Обновили сверку дальномеров, каждые тридцать секунд шёл доклад по дистанции, шелестели стрельбовые таблицы, мелькали цифры расчётов, вымеряя пересекающиеся «курсовые» и угловую скорость схождения.
        Время выхода на огневой контакт исчислялось минутами.
        - На румбе двести пятьдесят!
        - Дистанция до «головного» семьдесят!
        - Шестьдесят пять кабельтовых по прицелу!
        - Товсь!
        - Пристрелочны-ы-ый!..
        Гахнула одиночным носовая башня!
        Старарт привычно отсчитывал по хронометру секунды, не пытаясь и глядеть вдаль - куда упадёт! И без него хватает смотрящих!
        - Падение! Мимо!
        Электронный дальномер исключительно точно выдавал данные по всплеску, и мичман-оператор сразу заорал поправками:
        - Шестьдесят по прицелу! Целик пять влево упреждением!
        - Огонь! - Привилегия старшего артиллериста!
        Успели перезарядить - били дуплетом, выбросив в огне и дыму две более чем трехсоткилограммовые тушки, умчавшиеся, почти видимые в своём парном полёте.
        А за кадром уже звучал бубнящий голос младшего артофицера, склонившегося с телефонной трубкой в руках - шла передача стрельбовых данных на мателоты.
        Пока старарт ловил свою азартную удачу, Рожественский смотрел в другую сторону. Скребло на душе у Зиновия Петровича, царапало кошками - оглядывался, будто пытаясь понять и оценить степень боеспособность вражеских кораблей - что можно ждать от соперника.
        «Оглядывался назад» - скорей фигурально, так как разомкнутая колонна Того совершала последовательный поворот на правом траверсе. И даже имела опережение.
        Под давящими сизыми небесами мрачный абрис флагманского «Микасы» таинственно частил вспышками семафора.
        На первые же выстрелы по крейсерам Дэвы японский адмирал отреагировал более острым углом поворота, а вся его колонна стала перестраиваться в пеленг - вытянутые силуэты кораблей почти в последовательной синхронности съёживались до лобовых проекций.
        «Микаса» сверкнул выстрелом, покрывшись клубком дыма. Секундами позже, шепелявым свистом, почти гудом, не долетев около трёх кабельтовых, снаряд упал.
        - Не разорвался, - спокойно заметил Коломейцев.
        - Бывает, - Рожественский казался флегматичным, - сколько до них? До «головного», до «Микасы»?
        - Уже примерно семьдесят, - навскидку выдал Коломейцев, - видимо, прут на нас, набирая… вот срам им в глаза!
        Последняя эмоция была в адрес очередного выстрела со стороны японских броненосцев - новый всплеск вздыбился совсем недалеко за кормой «Александра».
        - Накрыл фактически!
        - Пойдёмте в рубку, - Зиновий Петрович подставил лицо сорвавшимся дождевым каплям, выгоняя устаток, и наконец, удосужился глянуть - что ж там старарт настрелял по крейсерам.
        Первым шёл, очевидно «Кассаги» под контр-адмиральским флагом, уж насколько можно было разглядеть трепыхающийся брейд-вымпел на стеньге.
        Дуплет-залп лёг хорошо, ещё не успел опасть всплесками, примерно туда же врезался «ослябовский», а следом с «Александра»!
        Старший артиллерист флагман лейтенант Петр Владимирович впился в бинокль, веря, рассчитывая, надеясь, что вот сейчас среди белопенного выкинет огнём и дымом!
        Крейсер выскочил из-под накрытий, заваливаясь… Заваливаясь на циркуляции, целёхонький! На фалах полз панический флажный набор мателоту: «в поворот»!
        На кильватерном (два кабельтова интервала) «Читосе» сигнал или неправильно прочитали, выполняя «последовательный», а не в категоричный «все вдруг»…
        …или не сообразили…
        …или просто времени на реакцию у них не оставалось (пока там внизу отреагируют на машинный телеграф)!
        Крейсер попадал аккурат в предыдущую прицельную сетку!
        Залп носовых башен ГК на русских кораблях произошёл практически одновременно.
        «Читосе» уже вывернул руль, дав знатного крена! В этот момент его накрыло! Как минимум два двенадцатидюймовых упали, слившись всплеском, закрыв крейсер почти по миделю!
        Но в этот раз и ожидаемо сверкнуло, выпростав дымом, завихрив… для бронебойного очень уж даже эффектно, когда в клубящемся чаду, в разные стороны летели ошмётки, и что-то крупное продолговатое выписывало в воздухе сальто-мортале, белобрызгами обрушившись далеко в стороне!
        Корабль продолжал движение - пена опавших всплесков уже бугрилась за его кормой.
        А когда ветер, наконец, рассеял дым, предстала волнительная картина.
        Двенадцатидюймовая тушка подловила крейсер на крене циркуляции. Но и без того на шестидесяти кабельтовых Ньютон загнул траекторию снаряда баллистикой, вогнав в карапасный скос под прямым, самым что ни на есть оптимальным углом![37 - Карапасная, то есть выпуклая броневая палуба.] Этот боеприпас был из «новых», с чутким взрывателем - не «заметив» фальшборт, успев проткнуть верхнюю палубу, он детонировал при ударе о бронестык, продавив железо вниз обширным куском, зацепив сразу часть машинного и котельного отделения. Густое облако пара тому свидетельство!
        Наверное, для пятитысячетонника двенадцать дюймов бронебойного это катастрофа… однако прихлопнутый крейсер оставался на ровном киле, без кренов и дифферентов, без особых следов пожара, лишь окутавшись испарениями, да покосившаяся задняя труба исходила дымом и…
        Чёртова «собачка» даже сохранила ход. Думали-глядели, что инерцией, ан нет! Навскидку ковыляла инвалидом на пяти-семи узлах, своим «японо-собачьим» везением избежав следующих «подарков»!
        - Добьём! - нарезал новые целевые указания старший артиллерист.
        - Отставить! - В рубку ввалился Рожественский.
        - Но как же?.. - взвыл Владимирский.
        - Оставить! Того на пятки наступает с норда!
        Доказательством в рубочной щели по правому борту колыхнуло падением очередного японского крупнокалиберного снаряда.
        - Орудия правобортной группы товсь! - Тут же приказал артиллерийский офицер, смирившись. - Данные по цели! Живо!
        Командующий нашёл взглядом Игнациуса, зыркнув в сторону флагманских:
        - Ложимся в «кроссинг» и… следом приготовиться к левому повороту! На отходе машинному - «самый полный»!
        Голосовые команды посыпались одна за другой. Носовая башня покатила вправо.
        Владимирский, проорав в трубку указания применительно боеприпасов по броненосцам, дёрнул головой, с нескрываемым сожалением покосившись в сторону, где парил, дымил, но продолжал движение недобитый крейсер.
        - Никуда, Петр Владимирович, ваша хромая «собачка» не денется, всё равно у нас на курсовых румбах - как на плахе! - успокоил его адмирал. - Коль сочтёте, что дотянемся средним калибром нестреляющего борта - извольте, бейте!

* * *
        «Кассаги» как вильнул вправо, так и убегал в расчёте обогнуть место сражения большим размахом, забирая к юго-востоку, к востоку.
        «Читосе», грязно кутаясь жжёным кардифом, лихорадя, попеременно, словно дёрганый калека - то опуская до трёх, то набирая до семи узлов, за своим флагманом не последовал.
        Вероятность прорваться под защиту броненосцев мимо русских кораблей, командир подбитого крейсера оценил как убийственную и видел только одно направление: уходить от нависшего за кормой врага курсом от противного, как можно дальше по прямой.
        Припозднившиеся с востока «Акицусима» и «Идзуми» легли на правый галс, прибрав обороты, заняв выжидающую позицию.
        «Микаса» моргал повторяющимся сигналом «держаться на безопасной дистанции».
        Они и держались. При всём желании прикрыть повреждённый крейсер они были не в состоянии.
        И вообще в первое время между разбросанными японскими отрядами и отдельными кораблями царило непонимание.
        Того из прорези боевой рубки лишь увидел, что в крейсер попали, что он продолжает движение, оценить его ходовые возможности по первому времени было невозможно. Да и всё внимание адмирала, нервно теребившего бинокль, было сосредоточено на вражеских броненосцах. Он катастрофически остро ощущал необходимость ускорить события, а тут время и вовсе ещё больше прибавило к своему скачу.
        Дождевой фронт уже довлел над японской колонной…
        «Скоро он доберётся до кораблей Рожественского, нависнув над всем полем сражения, и тогда в ливневых шквалах и переменчивой видимости бой получит ещё один непредсказуемый фактор».
        - Прибавьте ход, - приказал Того.
        - Доложили, что обстрелянный крейсер - «Читосе». Сигналит ратьером о потере хода, - известил Симамура, - Рожественский своим боевым курсом продолжает ему угрожать. Мы можем потерять корабль.
        - Тем более - «ход полный»! - Того с несвойственной ему экспрессией, будто истый полководец (флотоводец), вытянул вперёд руку, в сторону «бликующих» на манёвре вражеских кораблей.
        А русские рисовали уже известную курсовую геометрию - ложились в «кроссинг»!
        Всё повторялось?

* * *
        В этот раз чёткое выполнение отрядного маневрирования было нарушено.
        Три корабля кильватером на перпендикуляре «привязывались» пристрелочными к «головному» «Микасе», а поймав целики, сотрясались залпами, сами продираясь через ответные шлепки накрытий!
        - «Ослябя»!
        - Что, чёрт возьми?
        Корма впередиидущего медленно, почти неуловимо приближалась! Но с прогрессией!
        «Ослябя» опять чадил пожаром, хотя думали: чему ж, чёрт возьми, там ещё?.. Всё, что могло там дать пищу для огня, уж давно должно было выгореть!
        Впрочем, очаг оказался небольшим и быстро был забит струями воды.
        Катая папиросу в пальцах, так и не закурив, Рожественский ловил в зауженной щели рубки стеньги мателота, ожидая флажного оповещения (что ж случилось?), впопыхах позабыв, что можно выйти в «голосовую» по УКВ.
        Напомнили.
        - Ваше высокопревосходительство! - Дежурный стоял у гарнитуры радиокоммутации.
        Адмирал, в два шага приблизившись, выхватил у него трубку, желая лично задать вопросы:
        - Что у вас там опять?.. - «Мать-перемать» почти сорвалась с языка.
        На том конце «провода» оказался сам командир корабля.
        Выслушав короткий доклад, Рожественский мрачно спросил:
        - Сколько?
        Услышал «четырнадцать» и… пауза! В трубке различались громкие окрики - команды, доклады «ослябовской» боевой рубки, Бэр переговаривался с машинным отделением через амбушюр… затем голос прорезался чётким:
        - Четырнадцать не дам. Хорошо, если тринадцать, а так…
        Зиновий Петрович психом бросил трубку, волком окинул прислушивающихся штабных:
        - У Бэра опять что-то с машинами, - и уточнил с печальной справедливостью: - Не от вражеского огня. Загоняли мы «Ослябю» на переходе в дозорах! Посему… Настоящим - рассчитываем на двенадцать узлов, а значит, о преимуществах скоростного манёвра можно забыть. Командуйте «левый все вдруг», теперь нам придётся по возможности выкраивать каждый кабельтов на отбеге. Вот душу его мать пенькой с нахлёстом!
        И дальше сугубо флотски-фольклорно!
        Хлестнув разрозненным залпом, три броненосца валились в резкую циркуляцию.
        Того, пользуясь как минимум трёхузловым преимуществом, смог бы в кратчайший срок сократить дистанцию, если бы не пытался прикрыть «Читосе» на угловом отсекающем курсе.
        - Бросился как бешеный! - воскликнул Игнациус. Казалось, каперангу всё нипочём - ха! Любимую «собачку» обидели!
        Японцы били беглым, введя в дело бортовой средний калибр - курсовой угол это позволял. Броненосные крейсера отпочковались отдельным отрядом, тоже беспрестанно паля. Море плясало всплесками, и просто удивительно было, что в этой вакханалии не случилось ни одного попадания. Как с одной, так, похоже, и с другой стороны.
        Хотя некая (занесённая в вахтенный журнал) дуэль произошла!
        На «Суворове» ударила заклиненная кормовая башня, вероятней всего, инициативой старшего комендора, поймавшего момент на повороте.
        Прилетело «Сикисиме», куце выдав дымком из потрохов левого борта!
        Словно в отместку, один из ответных снарядов срезал комендорскую рубку на крыше башни, не разорвавшись… беспорядочным шелестом рикошета по высокой дуге шмякнувшись в воду! Внутри башни от удара полопались, разбились приборы, циферблаты, иссеча мелкими осколками прислугу.
        Зато она стала вращаться… вручную и в узком диапазоне.
        В другой раз Рожественский не замедлил бы вновь насесть на «голову», но отрядная скорость из-за «Осляби» упала, и командующий счёл лучшим на данный момент удерживать большую дистанцию склоняясь к востоку, тем самым надеясь снизить процент попаданий в свои корабли.
        …«Читосе», кстати, выходил из зоны поражения.
        Впрочем, «подранок» этот Рожественского особо не волновал - мелочь!
        Командующий, тяжело ступая, вышел из рубки на левобортный балкон, махнув рукой «флажкам», дескать, «останьтесь».
        Ветер сразу пробрал холодом, мелкими брызгами, адмирал ссутулился, но в большей степени от глубокой минорности настроения.
        «Плевать на бронепалубник! Линейный костяк - вот основная цель и задача! Несомненно „Микасу“ со товарищи уже удалось основательно нашпиговать снарядами. И больше половины, как бы не две трети орудий у японцев молчат! Факт! Но черт, черт! Никого загнать на дно не удалось!»
        Кулак в досаде стукнул по леерному ограждению, вызвав болезненное шипение:
        - Проклятье!
        Так легко доставшаяся победа над броненосным крейсером «Адзумой» где-то внутри теплила надеждой, что и в этот раз удастся.
        «При этом… не обманули потомки - стоило удалить по возможности всё пожароопасное, заблиндироваться по самое не могу, и „бородинцы“ (судя по докладам) вполне крепко держат удар.
        Чёрт возьми! Даже трёхдюймовой толщины броня на средних дистанциях упорствовала японским фугасам крупного калибра».
        Во время недавнего осмотра он лично видел следы от таких попаданий - неглубокие оплавленные язвы на теле корабля.
        И вот теперь охромевший «Ослябя» ставит крест на всех усилиях и надеждах. Даже малая компенсация - «Читосе» - видимо, соскочит с крючка.
        Окинув взглядом всю северо-восточную часть моря, Зиновий Петрович оценил видимость по горизонту в две-три мили.
        «Если сейчас отвернуть к востоку, можно сравнительно шустро - три четверти часа и нырнуть в полосу ливня… ищи-свищи! Того, конечно, будет преследовать, но баталия сойдёт на нет. Но тогда это что ж… замри, душа, остановись, сердце?! А так рассчитывал… Или всё же повернуть вправо на „кроссинг“ и биться до последнего? И продолжать бой в условиях непогоды, сойдясь на короткие дистанции? А то и к чертям в свалку… в скоротечных наскоках японских крейсеров. А против них - миноноски!»

* * *
        Примерно о том же думал Того.
        «В таких погодных условиях бой примет непредсказуемый характер. Крейсера будут действовать внезапными набегами в минные атаки из-под дождя! У русских же в деле миноносцы, которые менее стойкие противоминному огню, но будут более мобильны и менее заметны - чем опасны! Шанс получить в борт ниже ватерлинии от маленького кораблика выше. А потому придётся держать часть бронепалубников подле в качестве активной защиты. В итоге сражение сведётся к спорадическим стычкам и завянет… Завянет, как чайная роза в сухом стакане».
        Видя скорый исход, навёрстывая время, японский адмирал выжимал из броненосцев все возможные узлы. Крейсерскому отряду приказал выходить на дистанцию среднего калибра - время пришло!
        - Ход по эскадре - до самого полного!
        - «Сикисима» сигналил, что при повышенном ходе имеет сильное поступление забортной воды! - отчуждённо, словно нехотя, напомнил начальник штаба.
        Адмирал стопорнулся, задумавшись на миг, и…
        Понимая, что командир броненосца просто так делать такие заявления не будет, догадываясь, чего тому станет выполнение приказа, всё же настоял:
        - Поднять эскадренный до шестнадцати! «Фудзи» отстанет, но ненадолго, надеюсь!
        Взглянув на помощника и встретив его понимающий и солидарный взгляд, только сильней укрепился в своих радикальных решениях!
        Не нравилась ему динамика боя! Скорострельность, интенсивность, а главное точность огня с японских кораблей, несмотря на сокращение дистанции (что подошла к сорока кабельтовым), даже снизилась! И адмирал видел тут причину в усталости долгого и изнурительного противостояния.
        Последние четверть часа ни одного меткого выстрела!
        Он тут же бессознательным порывом выцарапывал, искал объяснения и оправдания: «Дождь! Морось и водяная пыль ухудшила, видимость!»
        При этом как всегда - своё было видно! А то, что снизилось качество огня и у противника, воспринималось как справедливая данность!

* * *
        Рожественский вообще уже не замечал деталей!
        Давило почерневшее тучами небо!
        Давили мысли.
        Японские снаряды взрывались при ударе об воду, иногда падая недалеко и вполне близко, визжа осколками, клубы шимозы добавляли эффекта, и казалось, что враг одолевает. И этого было достаточно для упавшего духом адмирала.
        Будто на деревянных ногах, он вернулся в рубку и уже открыл рот, собираясь приказать выходить из боя:
        - Что ж, господа…
        - Ваше высоко…
        - Что? - Сил на праведный гнев, что его перебили, не осталось.
        - «Сикисима»! Отстаёт! Вывалился из строя!
        Приняв у кого-то тут же поданный бинокль, Рожественский быстро отыскал необходимое.
        Да! Третий в линии «японец» вышел из боевого порядка!
        Понять, что с ним происходит, было совершенно невозможно. Если только обратить внимание на сильно уж забрызгиваемый, вплоть до заливаемого полубака, нос.
        «Но все эти корабли британского проекта и без того имеют низкую посадку», - скептицизм не покидал Зиновия Петровича. Он помнил о живучести броненосца водоизмещением пятнадцать тысяч тонн.
        Тем более «Микаса» продолжал вести эскадру, несмотря ни на что. Ситуация не намного улучшилась!
        - «Асама»! - воскликнул Игнациус, вытянув руку. - Он в хвосте крейсерского отряда! Смотрите!
        Повёл по указке биноклем, не находя, надеясь, что крейсер, хоть и броненосный, но похлипче будет! Думал: «Да неужели золотой снаряд?! А-а-а…»

* * *
        Оказалось что недавно натерпевшемуся «железу» много не надо!
        Не всегда взрываясь, снаряды 1-й Тихоокеанской молотили в борта японских кораблей, расшатывая бронеплиты, выбивая заклёпки.
        Новые взрыватели к боеприпасам в отряде Рожественского были более чувствительными и поставленными на достаточно вымеренное замедление. Так что зачастую и детонация в воде под бортом вражеских кораблей несла свой маленький, но существенный вклад.
        Для «Сикисимы» трагедия началась во время ночной атаки с подрыва самодвижущейся мины в носовой части судна по траверсу башни ГК, пришедшегося в пояс. Броневая плита лопнула, сочилась внутрь забортной водой, но держалась. Невзирая на бравый доклад командующему о локализации проблем, до конца справиться с поступлением воды не удалось - помпы продолжали работать.
        В новом бою броненосец получил несколько снарядов, разорвавшихся в районе верхних палуб. И ещё с дальних дистанций - в броневой пояс выше ватерлинии.
        Корабль держался!
        Однако вкупе с накрытиями, что нередко приходились на пострадавший борт, эти укусы и существенные удары медленно делали своё дело, расшатывая конструкцию.
        Затем случилось крайне неприятное попадание двенадцатидюймового снаряда, перетряхнувшее все временные щиты, распорки, задраенные переборки, что уже едва держали напор воды.
        Пострадавшая бронеплита сорвалась с креплений, съехав вниз.
        Приказ Того «дать полный» додавил!
        Броненосец выкатился из строя, снизив ход до безопасного.
        Внизу, в трюмах, у «водоотливных» всё начиналось заново.
        «Асама» нёс свою беду после стычки с «Ослябей», когда повреждение в румпельном отделении вынудило временно управляться машинами. Затем по ходу боя сказались те самые перелёты, что падали зачастую близ кормы корабля, продолжая гидроударами разрушать уже недавно разрушенное. Вода снова хлынула к рулевой машине, а перо руля и вовсе оказалось заклиненным на сторону. Эту отметину оставил именно тот, двенадцатидюймовый с «Суворова», когда старший артиллерист «развлекался» на предельных дистанциях.
        Маневрирование в отряде, когда приходилось отрабатывать реверсами винтовой группы, стало практически невозможным.
        Отстав, «Асама» брёл в стороне, пока трюмные пытались добраться до затопленного отсека.
        А там, под брюхом крейсера до поры выжидала своей очереди ещё одна неприятность.
        Взрывом деформировало одну из лопастей гребного винта. Вскоре крутильными колебаниями левобортная группа пойдёт вразнос, возникнут биения вала в дейдвуде, поступление забортной воды через разбитые сальники. Опасаясь дальнейших разрушений ахтерштевня, левую машину придётся остановить. В итоге крейсер будет принят на буксир.
        Но это случится позже.
        А пока…

* * *
        Сражение для Того разбивалось, фрагментировалось кусками.
        …«Сикисима» сломал строй, вывалившись, отстав…
        …«Асама» завилял, как будто принял в румпельное не морскую воду, а крепкое сакэ. Вышел из пространства боя!
        Говорят, что русские адмиралы в гневе разбивали бинокли. Не только русские.
        Командующий стоял, смотрел, чёрт его знает - веря ли всё ещё в пантеон и японский дух, шевелил губами, проговаривая:
        - Три, три… - Затем, так же бесстрастно: - Три и два…
        Наверное, списывая боевые единицы из линии, оставляя эти «три и два»! Три броненосца и два броненосных крейсера.
        Ему подали новый бинокль, но он и невооружённым глазом видел - Рожественский отреагировал на выбывшие корабли! Сразу повернув в «палочку», тем самым увеличив количество стволов и плотность огня.
        И дистанция уже вышла на тридцать кабельтовых. Так что снаряды вновь посыпались от одних к другим и обратно, лопаясь о борта и надстройки.
        Того чувствовал скорый финал всей этой драмы, продолжая молча упорствовать, даже когда Симамура прошипел:
        - «Фудзи»!
        И даже не оглянулся и не спросил: «что и почему»? И без того догадываясь «почему», представив «что»!
        «Фудзи» занял место третьего в кильватере и практически тотчас попал в прицелы с русского «кроссинга»!
        «А что я хотел от „старика“ и его слабых оконечностей!»
        Хэйхатиро видел, как бил «Александр», будто желая возместить досель практически не обстреливаемому кораблю всё, что тот недополучил. Носовая и кормовая башни главного калибра русского броненосца будто соревновались в скорострельности!
        Воображение почему-то рисовало злых кряжистых бородачей у казённика, остервенело славших снаряд за снарядом!
        Не такой уж он и старый был, спущенный со стапелей в Англии в 1898 году броненосный корабль «Фудзи». Однако усталый адмирал, на тридцать шестому году Мэйдзи ставший командующим Объединённого флота, в своих догадках был прав.
        За весьма короткий промежуток броненосец получил три крупнокалиберных снаряда в пояс и один с нещадным разрушением в носовую оконечность, что привело к затоплению торпедного (минного) аппарата и прилегающих помещений, к временной потере скорости и выходу броненосца из линии.
        Того…
        Если ещё получасье назад скупые намёки лукавых богов допускали некоторую раздвоенность, то сейчас вся их иллюзорная магия исчезла, оставив лишь голый скелет реальности.
        С выбыванием «Фудзи» сражение для Того перестало быть осмысленным в рентабельности, угасая самопроизвольно, мысленным самотёком… когда заканчиваются ресурсы, топливо, боеприпасы, силы и желание.
        А точкой возврата стал разрыв ствола носовой башни «Микасы» - его феерически ампутировало ровно посередине, порывом ветра вбросив в щели боевой рубки все «прелести» начинки «японского двенадцатидюймового». Да так, что большинство находящихся у «руля» эскадры, включая самого Того, на какое-то время выключились из действа, исходя надрывным кашлем.
        Именно после этого посеревший лицом адмирал тихо проговорил: «Эту разбитую чашу сегодня нам не склеить», приказав эскадре выходить из боя.

* * *
        Эфир всё так же был забит русской морзянкой, и «Микаса» вынужденно частил ратьером, собирая разрозненные силы.
        «Читосе» основательно удалился, выдавая себя лишь тёмным пятнышком на мглистом горизонте. И можно было надеяться, что крейсеру удастся скрыться от противника, надумай тот пуститься вдогон.
        «Идзуми» и «Акуцисима» специально оставались в прямой видимости, ожидая приказов световыми сигналами. А получив, рванули «под крыло» флагмана.
        Где-то на юго-восточных румбах затерялся «Кассаги».
        Того надеялся на осторожность и рациональность Дэвы, ожидая вскоре увидеть его на осте.
        Ещё был отставший тихоход «Ицукусима», который при неблагоприятных, а скорей уж случайных обстоятельствах мог пересечься с русскими боевыми кораблями. Оставалось только полагаться на благоразумие командира крейсера.
        Японский адмирал вновь формировал походное построение.
        «Асахи» следовал за флагманом прежним порядком - вторым мателотом.
        Оправившийся «Фудзи» занял место третьего.
        Потяжелевший набранными тоннами забортной воды «Сикисима» замыкал.
        Крейсера выстроили кильватер по левому борту колонны броненосцев.
        Повернув на норд-ост, японцы, по сути, разрывали огневой контакт, тем более что и отряд Рожественского в этот момент совершал свой уже отработанный отбег на повороте «все вдруг». И могло бы показаться, что это обоюдное желание - разойтись.
        Но оказалось, что это ещё не всё!

* * *
        - Одни демоны перестали копошиться в мозгу - ушли, на их место пришли новые!
        Из уст командующего это прозвучало как брань!
        Хэйхатиро Того, сопровождаемый офицерами штаба, поднялся на мостик, откуда взирал на корабли своей эскадры, стягивающиеся в единое целое, на оставшиеся позади, сменившие галс силуэты броненосцев Рожественского.
        «Но что бы там ни было, я не буду больше колебаться и менять решение! Эскадра уходит в метрополию!»
        Вслух же повторил: «Эту разбитую чашу сегодня нам не склеить!», ощущая за спиной сверлящее недоумение подчинённых - «почему?», не смевших ни словом, ни жестом показать свою непочтительность.
        Даже Симамура, постоянно ворчащий начальник штаба капитан 1-го ранга Симамура, был будто парализован этой жертвенностью командующего, принявшего на себя пусть тактическое, но всё же поражение.
        Семь японских кораблей линии так ничего и не смогли сделать с вражескими тремя!
        «Этот день - день позора для флота империи!» - Вслух этого говорить Симамура не стал.
        Двумя кильватерными колоннами, выдерживая, несмотря на покалеченные и охромевшие корабли, чёткие интервалы, эскадра уходила в дождь на ост. Гордо, будто в свойственной японцам манере, сохраняя лицо. Но на этом испытание позором не закончилось!
        Не веря своим глазам, с мостика «Микасы» смотрели, как три русских броненосца, довершив разворот, легли на курс перехвата!
        Боевую тревогу на японских кораблях не отменяли, но с разрывом дистанции с противником и прекращением огня, офицеры частично вывели личный состав на осмотр повреждений и наведение порядка на палубах.
        Визгливые свистки боцманов и тревожные паровые гудки разогнали матросов по своим боевым постам, незаряженные орудия снова приводили в боевую готовность, элеваторы подавали в башни запас зарядов.
        А Того ждал ещё больший моральный удар - один из броненосцев отряда Рожественского вышел из строя и, развернувшись, стал удаляться в южном направлении. Против всей японской эскадры выступили всего два боевых корабля!
        В этот раз офицеры не смогли сдержать свой возмущённый и воинственный ропот, однако тут же заткнулись - мертвенное молчание командующего быстро навело дисциплину.
        - Прошу прощения, джентльмены, - Пэкинхем не был связан подобными учтивыми условностями, - я всегда считал, что лучший способ понять характер нации - встретиться с её представителями в бою. Британские моряки смелые люди. Японские в том числе доказали, что могут достойно сражаться. Но этот… адмирал Арктики, по-моему, он просто безумец!
        - Отворачивает…
        - Что, простите?
        - Они отворачивают, - зло повторил Симамура.

* * *
        Рожественский и сам бы не смог объяснить свой… наверное, это был порыв!
        Враг бежит и всё такое!.. Впрочем, порыв быстро угасший, ввиду того, что враг весьма быстро организовался, все его корабли снова оказались в строю.
        Ко всему ещё и погода, которая бесповоротно портилась.
        Да и ввязываться в новый бой при потере скорости и гибкости манёвра из-за тринадцатиузлового «Осляби» вусмерть умотавшийся Зиновий Петрович счёл неразумным.
        Однако просто представив, каково сейчас Того, как сейчас наверняка бесится его японский оппонент, не мог отказать себе в этом мстительном порыве: «Поле боя осталось за мной!»
        Поэтому, предварительно отослав Бэра на добитие потерявшегося на южных румбах бронепалубного крейсера (подключив к задаче поиска и «Рион»), некоторое время продолжал вести два броненосца прежним курсом.
        - Извините, Пётр Владимирович, - устало улыбнулся адмирал старшему артиллеристу, - фактически это был ваш законный трофей, но пусть уж Бэр и Троян! У них, как говорится, рука набита и взаимодействие в дозорах налажено.
        - Да будет уж, - махнул рукой не менее умаявшийся Владимирский.
        - Ваше высокопревосходительство, - в рубку явился старшина сигнальной вахты, - ваше распоряжение на миноноски передали!
        По правому борту было видно, как подходивший поближе для приёма указаний флагманский «Выносливый» под брейд-вымпелом кавторанга Елисеева уж нагнал миноносный отряд, став во главе, украсившись распорядительным флажным набором.
        Малые судёнышки, прибитые низкими силуэтами к волнам, сиротливым кильватером уходили в свой поиск.
        - Ну, что, господа, - сухо объявил адмирал, - на сегодня, думаю, всё. Командуйте поворот. Будет нам дёргать Того за бородку, нервировать.
        Это будто послужило сигналом, снимая напряжение, мол - всё закончилось… во всяком случае, на этот раз!
        Все задвигались - рубка вдруг сразу стала тесной. Слышались реплики и разговорчики. Снимали потяжелевшие каски, улыбались, устало и удовлетворённо.
        Пожалуй, только Рожественский морщился, недовольный исходом боя. Но молчал.
        Не унывающий Игнациус, раздав необходимые распоряжения, отправил вестового за горячим кофе и как бы ещё не за чем-то…
        Корабли рисовали циркуляцию, выравнивая по компасу курс на Квельпарт.
        Палубы наполнялись матросами. Башни становились по-походному, и обслуга уже деловито начинала банить стволы. Снизу, сверху слышались голоса, хлопали двери.
        В рубке стало ещё теснее - заявилась команда гальванёров, наводить коммутацию - тянуть новые провода в разбитую «ходовую».
        Командующий со своим штабом поднялся на мостик.
        Японцы уходили. Их корабли ещё угадывались дымным хвостом.
        - А ведь со стороны наш демарш - двинуть двумя кораблями против целой эскадры, наверное, выглядел, как последний «гав» Моськи на Слона, - легковесно заметил Коломейцев.
        Рожественский, так и не дождавшись по результатам боя украшения дня - поверженного тонущего вражеского броненосца, уже немного остыл. Фыркнул дымом папиросы более или менее благосклонно:
        - Скорей уж хулигански… Фантазёр вы, Николай Николаевич. Однако замечу, что и «слон» не тот что бы, и «моська» кусуча зело была, да и «гав», надеюсь, равновероятно не последний. Если бы ещё миноносникам выгорело дело…
        На отходах, постфактум
        «Действовать сообразно обстановке и на своё усмотрение!»
        «Вполне разумные вольности, - соглашался на такую постановку приказа командир отряда миноносцев капитан 2-го ранга Елисеев, - минная атака днём, пусть и в дождь, пусть и в ливень, это не одно и то же, что ночью».
        Видимость хоть и падала порой до полумили, но в непредсказуемых разрывах дождя оставалась неприемлемой для скрытного подхода на дистанцию безопасной атаки.
        - Да ещё и волна ход крадёт узла на два-три, - говорил он командиру «Выносливого», - сунемся сейчас, расстреляют нас по бестолковщине. Моё мнение - пока море проглядывается, надо отыскать неприятеля и, оставаясь по возможности инкогнито, преследовать! До сумерек.
        А уж потом…
        На японские корабли немного заплутавший отряд вышел случайно, выскочив из полосового ливня… И видимо, обоюдно неожиданно.

* * *
        Того перестроил эскадру, поставив лёгкие крейсера с наиболее минноопасного направления.
        Левый траверс и хвост броненосной колонны прикрыл отряд по главе с «Якумо».
        Не оглядываясь на угрозу русских миноносцев, курс был выбран прямым на Сасэбо.
        Адмиральская голова на флагманском «Микасе» рассуждала в той же аргументации, что и голова кавторанга на флагманском «Выносливом».
        Того посчитал, что по светлому выгадает лишние мили до метрополии. А уж по тёмному, если приспичит - тогда и предпринять курсовые уклонения.
        Весь этот чёткий походный порядок был нарушен «Асамой» - сигналом на стеньгах: «Не могу управляться!»
        Того не хотел терять эскадренный ход, лишь опустил до семи узлов, покуда с подошедшего «Ниссина» подавали на «охромевший» мателот канаты, заводя перлини. К тому времени препятствий работе беспроводного телеграфа уже не было, что позволяло флагману поддерживать связь с отставшими кораблями. Процедура взятия на буксир по столь дурной погоде, естественно, не могла не затянуться, превратившись в сущее мучение для боцманских команд. Наконец, после нескольких неудачных попыток крейсера двинули сцепкой.
        В то время когда остальная эскадра успела уйти на мили вперёд.

* * *
        Русские миноносцы выскочили из дождевого шквала на тандем «Ниссин» - «Асама», как четыре растаращившихся от неожиданности мышонка на двух ощетинившихся котов!
        Четыре сереньких маленьких - на пару серых здоровенных!
        Почти в упор! И от этой неожиданности, отчаянно и сумбурно почти залпом отстрелявшись, отвернули в спасительный ливневый шквал, догоняемые таким же беспорядочным от внезапности огнём!
        Уходя, Елисеев… да что уж - все на русских минарях, сквозь шипение в обводах воды, во всепокрывающем гуде дождя, за остаточной японской пальбой… ожидали, вслушиваясь, пытаясь угадать хоть один взрыв от своих мин - таким желаемым результатом!
        И вроде бы даже расслышали…
        И само собой перезаряжались, намереваясь провести повторную атаку.
        Но ни до сумерек, ни позже в ночном барражировании по предполагаемому курсу противника так никого и не обнаружили.
        Уж честно выкатав уголь, повернули к Квельпарту.

* * *
        Не успей на «Асаме» перерубить «концы», там бы вся служба крейсера и закончилась.
        Мины в сталкивающихся волнах и без того повели себя совершенно непредсказуемо…
        …видели - как два смертельных веретена прошли носом крейсера…
        …слышали тычок в борт на баке - неразорвавшейся…
        …и валились с ног - от встрявшей следом, сработавшей, как надо!

* * *
        Две шифротелеграммы (с «Ниссина»: «…подверглись нападению двух вражеских миноносцев»… и с «Асамы»: «…атакован шестью дестройерами, имею пробоину ниже ватерлинии, судно на плаву») были сколь лаконичны, столь и противоречивы. Во второй угадывался характерный экспрессивный подтекст!
        Получив сообщения, Того проклял!.. В который раз!.. И русских миноносников, в частности, за отсутствие здравого смысла, бросившихся в дневную атаку!
        Вынужденный, ввиду неумалённой опасности, предпринять ряд курсовых уклонений.
        По кораблям эскадры взвыла минная тревога!
        А дождь уже вовсю сливал тучное небо в море… косыми, гуляющими ветром струями!
        Темнело, сумеречно скрадывая, грезя в ливневой густоте дымами и тенистыми силуэтами вражеских миноносцев! И мнились сигнальщикам гортанными окриками, что «там - за кормой!», что «там - по траверсу»!
        И серая эскадра, ныряя в полосы широкого дождевого фронта, петляла размашистыми переменными галсами.
        На одной из таких эволюции вдруг обнаружили, что отстал «Сикисима».

* * *
        Уже трижды… и более раз с броненосцев открывали противоминную стрельбу по теням. И даже рапортовали, и, судя по этим рапортам, все наличные миноносцы гайдзинов утоплены!
        Однако бросавшиеся в поиск лёгкие крейсера всякий раз никого не находили, и бдительность продолжала терзать бессонницей сигнальные вахты и расчёты противоминных орудий.
        С приходом густоты ночи тени исчезли. А находящийся почти в сомнамбулическом состоянии адмирал всё никак не мог уснуть. Уже трижды… и более раз самолично запрашивал радиотелеграфную рубку.
        И ждал!
        Слушая завывание ветра и шум дождя. Усталые рапорты штабных офицеров. Короткие «точки-тире» дозорных крейсеров Дэвы. Контрольные «шифры» где-то отставших «Ниссина» и «Асамы».
        И молчание «Сикисимы».

* * *
        Три потрёпанных броненосца пришли в Сасэбо рано утром.
        «Якумо» немного ранее, ещё на траверсе островов Гото отсалютовав флагману, отделился от эскадры и направился в ремонтные доки Куре.
        «Ниссин» и «Асама» объявились позже, встреченные портовыми буксирами на рейде.
        Равно, как спустя ожидаемые сроки телеграфом вышел на связь и привёл свои броненосные крейсера Камимура… и уж затем, добрав угля вместе с бронепалубниками Дэвы, вновь сформированным отрядом был отправлен на поиски, разведку и дозор.
        Понимая, какую картину у Квельпарта, скорей всего, увидят разведчики Дэвы, оставить без внимания факт близости вражеских эскадр и отрядов Того не мог.
        По-прежнему оставался вопрос, куда вообще двинут русские адмиралы - обратно в Порт-Артур или во Владивосток?
        Уже в море Камимуру и Дэву срочной телеграфной шифровкой ждала коррекция!
        В гавань Сасэбо ещё одним потрёпанным свидетельством войны зашёл авизо «Тихая». Рассыльное судно вице-адмирала Уриу доставило очередные неприятные новости.
        Две новости! Первая - владивостокские крейсера прошли мимо дозорной сети Уриу. Можно даже сказать, «прорвались», так как имел место быть короткий бой… на встречных, расходящихся, догоняющих курсах. Второй плохой новостью было то, что в составе русского отряда оказался крейсер первого ранга «Богатырь», долженствующий по данным разведки всё ещё пребывать ремонтом в доке.
        Причина, почему 23-узловый «Богатырь» не стал догонять и добивать заведомо слабого и более тихоходного «Тихаю», виделась лишь в одном - владивостокцы спешили!
        Спешили на соединение с Рожественским и Витгефтом!
        И пусть корабли русских эскадр прошли через бои и имели повреждения, случилось то, чего так хотел не допустить японский адмирал - враги собрали все свои морские силы в кулак.
        С учётом имеющихся фактов перехватить «владивостокскую» тройку восточнее Чеджу Камимуре и Дэве уже не удавалось. Более того, теперь им следовало опасаться встретить объединённый и более сильный русский отряд.
        В связи с этим малым флагманам предписывалось провести разведку предполагаемого места стоянки противника у Квельпарта с ещё большей осторожностью. Ну и, конечно, оставался вопрос поиска пропавших кораблей.
        Пока вернулся лишь один из потерявшихся - «Ицукусима», ставший свидетелем гибели «Читосе».
        Выдававший на лаге от силы четырнадцать узлов «Ицукусима» (в общем-то и того не выдавал), отстав от основного отряда Дэвы, прибыл в район сражения двух броненосных эскадр, когда уже основательно шёл дождь, по сути, выйдя на звуки вдруг заслышанной канонады.
        Командиру этого уже устаревшего крейсера было чего опасаться, и он действовал крайне осмотрительно, не спеша ввязываться в драку.
        Доносящаяся неопознанная пальба будто бы достигла пика, затихая… и вдруг оборвалась грохотом победного взрыва!
        «Ицукусима» продолжал двигаться малым ходом на прежний пеленг, делая осторожный огибающий крюк, внимательно следя за морем, утроив сигнальную вахту, которая и успела в пелене дождя разглядеть удаляющийся серой тенью крупный военный корабль с характерным высоким бортом, что дало однозначный и печальный вердикт - из этой схватки победителем вышел враг.
        Проведя поиск на месте недавнего боя, из воды удалось поднять лишь несколько предметов, опознав в погибшем крейсер «Читосе» и… портрет императора в деревянной раме! Что было воспринято как знак свыше, что вызвало священный трепет, едва ли не затмив утрату целого корабля!
        Но все эти новости в один миг были выбиты из головы командующего страшным грохотом.
        Доклад командира «Ицукусимы» Того принимал под стуки молотков на верхней палубе флагмана.
        «Микаса» уже сох днищем в доке.
        Пристраивали к «стенке» «Фудзи».
        Буксиры-чернушки правили к ремонтному месту «Асамы».
        Броненосец «Асахи» оставался на внутреннем рейде, вяло источая дымок из передней трубы. К левому борту корабля «приклеилось» принайтовленное портовое судно, нависнув стрелой крана. Велись какие-то работы.
        На вопрос Того дежурный офицер доложил, что якобы извлекают неразорвавшийся двенадцатидюймовый снаряд. Адмирал лишь на секунду отвлёкся, чтобы уточнить, и уже спиной принял звуковую волну взрыва. А когда обернулся, увидел выметнувшийся грибовидный клуб дыма, летящие обломки и изломанные фигурки матросов.
        «Асахи» наваливался на портовое судно, кренясь. Из его утробы, сотрясаясь кряду вторичными детонациями, вырывались новые лоскуты пламени и фрагменты корпуса.
        Как потом установили - ввиду нахождения в безопасности на внутреннем рейде, расслабленный экипаж уже успел открыть какие-то люки и водонепроницаемые двери, дав возможность огню распространиться!
        Придавленный стальным бортом пароход-портовик первым забурлил, погружаясь в воду, а «Асахи»… Израненный броненосец, тяжело валясь на бок, вдруг настолько неожиданно быстро опрокинулся, что на его оголённом борту не появилось ни одной спасавшейся фигурки!
        Малая глубина не дала броненосцу окончательно перевернуться, так и оставив его лежать практически на боку, обнажая в отливы часть обросшего ракушкой днища.

* * *
        «Сикисима» умирал без свидетелей. Тяжело и мучительно.
        Всё началось (мы помним) с минной левобортной пробоины, и каждое последующее событие, что происходило с кораблём, ложилось новым звеном в цепь последовательностей, ведущих к его гибели.
        Попадания в артиллерийском бою по несчастливой случайности или в силу закономерности маневрирования приходились на уже пострадавший левый борт. Крупнокалиберные снаряды если и не пробивали пояс, то взрываясь, жутко сотрясали корабль, вдавливая бронеплиты, проминая деревянную прокладку под стальными листами, расшатывая, срывая с заклёпок.
        Один двенадцатидюймовый, попав прямиком в заделанную ранее дыру, оставленную самодвижущейся миной, силой взрыва сметая все установленные щиты, распорки, подкреплённые перегородки, свёл на «нет» всю ранее проделанную работу.
        Но и с этим справились! Частично! Сумев вернуться в кильватер, покидая с эскадрой поле боя.
        Курс, которым эскадра возвращалась в метрополию, неизменно держал обречённый корабль покалеченным левым бортом к волне. А та с истинно природным равнодушием и неистовостью накатывала, била… мягко и мощно… с каждым разом внося новые незаметные, но неумолимые разрушения.
        И ни командир, ни офицеры аварийных партий не подозревали, на какой тонкой грани держится судно.
        Противоминная тревога внесла ещё одну злую лепту в трагедию корабля и экипажа. На одной из смен галсов сигнальная вахта прозевала флажное репетование исполнительного сигнала на впередиидущем мателоте. «Сикисима» продолжал катить к норду, что, кстати, было более щадящим курсом - принимая волну на правую скулу. Но вскоре выяснилось, что корабль остался один. Передающая часть беспроводной станции радиотелеграфа вышла из строя ещё в начале боя - слышали, как их вызывают, но ответить не могли!
        В условиях потери отряда и утраты связи с флагманом командир броненосца, как положено, повернул на ост к берегам Японии. Снова подставляясь волнам.
        И ситуация продолжала усугубляться.
        Водоотливные устройства работали на пределе, как и на пределе работала команда, готовая ладонями вычерпывать из корабля жестокое море. Особенно когда коротили динамо-машины и отказывали помпы.
        В бортовых коридорах - коффердамах (некогда там был уголь, но корабль уже подъел основные запасы, выбрав и эти) - свободно гуляла вода, просачиваясь через расшатанные переборки, растекаясь по всей длине судна, находя себе пути-лазейки палубами выше.
        Агония продолжалась не один час!
        На продольных размахах качки вскоре стали показываться винты и рули - корабль начинал рыскать в потере управления и хода. Вскоре эти «качели», всякий раз глубже окунающие нос, привели к тому, что винты уже едва касались волн, бессильно взбивая белопенный гоголь-моголь, бесполезными и нелепыми лопухами лопастей вращаясь в воздухе.
        В какой-то момент неуправляемый, обездвиженный корабль стал лагом к волне, всё тем же несчастным левым бортом и… это был конец!
        Размахи пошли бортовой качкой, оголяя тёмно-красное зловещее брюхо. Одна за другой стали сдавать переборки, окончательно замкнуло цепи - остановились помпы.
        Стало очевидно, что корабль тонет.
        Командир приказал экипажу спасаться, кто как может, иначе - по способности.
        Люди посыпались с палуб в холодную воду, цепляясь инстинктами за жизнь и за обломки. Кто-то остался внизу, будучи запертыми в трюмах за стальными переборками.
        Уцелевших шлюпок к тому моменту на судне осталось немного - пара гребных катеров, тридцатифутовая гичка и паровой барказ.
        Катера, имевшие осколочные пробоины, сразу набрали воды по самые уключины. Опрокинулась перегруженная гичка, и только паровой барказ с частью офицеров и портретом императора оставался на плаву.
        С него, отплыв на безопасное расстояние, ещё могли наблюдать гибель корабля.
        Принятые тонны забортной воды тянули броненосец вниз с дифферентом на нос и уж потом с креном на левый борт.
        Не все покинули корабль, и одним из них был командир. Будто желая отсрочить момент, он, карабкаясь по наклонной палубе на ют, забрался к самой оконечности. Сжимая в руке фамильный меч, едва удерживая равновесие, он будто колебался, примеряясь к ритуалу. А рядом никого не оказалось, чтобы помочь.
        Море уже было совсем близко, подступая… и сверху не переставая лилось проливным.
        Им оставалось жить - минуты! Кораблю и человеку! «Сикисима» медленно запрокидывал корму, погрузившись уже за мидель, ухая, пузырясь пеной, выбрасывая гейзеры фонтанов, будто сердитый кит, начиная проваливаться всё быстрей, уходя экспрессом… И только одинокая фигурка на самом верху, вцепившись в кормовой флагшток, вскинув сверкнувший клинок в последнем фанатичном отчаянии, выкрикнув уже в водоворотах…
        Что?
        «Банзай», видимо![38 - В понятии «фанатизм» (совершенно дискредитированном здравыми выходцами западных культур) есть нечто привлекающее уважением - в самоотверженности, в сознательной или отчаянной решимости идти на смерть, в способности пересилить инстинкты и страх. А что до выкриков…Японское «банзай» («десять тысяч лет» в переводе), суть - пожелание долголетия.И есть в этом что-то правильное и созвучно-понятное! Помните в фильме «В бой идут одни старики», когда в смертельном пикировании наш лётчик кричит: «Будем жи-ить!»? Не то же ли самое?!М-да-а. А теперь на миг представьте на том же месте эксплуатацию во всём невежестве какого-нибудь «аллах акбар»… или по меньшей мере нелепое даже в собственном контексте самостийное «слава героям».Ну и «хайль» туда же… до кучи.]

* * *
        Пропавший броненосец японцы искали долго, посылая шхуны, юркие миноносцы, вспомогательные суда, в том числе и к островам корейского архипелага, питая последнюю надежду, что «Сикисима» мог где-то выброситься на берег. Лишь спустя четыре месяца местные рыбаки нашли на одном из островов Гота обломки барказа. Надписи на его бортовых частях кое-что прояснили. О находке были информированы военные моряки, произведены новые поиски, в основном силами тех же местных рыбаков. Но ни одного спасшегося, ни каких-либо иных останков так и не обнаружили.
        Японское командование предприняло все меры, чтобы скрыть гибель броненосца.
        И только спустя год после войны, стараниями доброхотов англичан, информация просочилась в прессу.
        Война ещё была на слуху, адмиралы и прочие каперанги уже успели исписать тома трудов по тактике применения флота, рисуя линии огня и пунктиры эскадренных эволюций. Новая подробность только подсыпала пороху, вызвав очередные военно-морские дискуссии.
        Что ж… а Рожественскому можно было только посочувствовать - запоздалая победа не так сладка.
        Впрочем, уже на следующий день после боя у Квельпарта (Чеджу) новость о взрыве, затоплении и выходе из строя «Асахи» (как минимум на полгода) облетела телеграфом все известные агентства.
        …и ещё немного послесловом
        Конечно, это было ещё не всё.
        Война ещё не закончилась.
        Оставались броненосные крейсера Камимуры, подкреплённые лёгкими силами, включающими отряды бронепалубников и многочисленные стаи миноносцев.
        Японские мастеровые и верфи ускоренно ремонтировали повреждённые корабли, а Токио изыскал (не без покровительства союзников-альбионцев) возможность закупить дополнительную пару боевых кораблей броненосного класса.
        Впрочем, успеют ли их перегнать на ТВД?..[39 - Театр военных действий.]
        Вместе с тем главные сражения происходили на суше… на подступах к Порт-Артуру, а также на политических фронтах: в кулуарных и официальных переговорах «правящих домов», на личных встречах монархических особ… в тонких играх Большой политики Великих империй.
        Всё это, в той или иной мере, потребует отдельного освещения.
        В следующей…
        notes
        Примечания
        1
        Проходя морское обучение в Англии, Того в том числе совершил кругосветное путешествие на британском крейсере «Хэмпшир».
        2
        2 мая 1904 года (по старому стилю) императорский флот Японии понес самый тяжелый урон в русско-японской войне - броненосцы «Хацусе» и «Ясима» наскочили на якорные мины, выставленные минным транспортом «Амур».
        3
        Имеется в виду ответ Витгефта на вопрос командира «Севастополя» Н. О. Эссена: «Как он (командующий) поведёт бой?»
        4
        Все четыре японских броненосца - «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Сикисима» - выходцы с английских верфей.
        5
        На «Микасе» для перезарядки орудий главного калибра требовалось опускать стволы на уровень +5 градусов.
        6
        Ананке (Ананка) относится к пантеону греческих богов. Греческие носы даже с точки зрения европейцев имеют характерные черты.
        7
        Ямато в переводе с японского - «великая гармония, мир».
        8
        «Божественный ветер» - камикадзе. Название тайфуна, который в 1274 и 1281 годах разметал корабли монгольского нашествия на подступах к берегам Японии.
        9
        Это, по сути, «за углом» от Порт-Артура. Талиенванский залив, в глубине которого располагался порт Дальний (нынешний Далянь), оккупированный японцами.
        10
        С утра бриз дует от берега.
        11
        Манифест об отречении Николая II был подписан карандашом, что ставит под сомнение собственноручность подписи.
        12
        Французский инженер-кораблестроитель А. Лагань, проектировавший «Цесаревича».
        13
        Сакурадзима - гора, расположенная на острове Кюсю близ Кагосимы - родного города Хэйхатиро Того.
        14
        Кусунгобу - японский ритуальный кинжал.
        15
        Fleet in being (англ.) - имеющийся в наличии флот. Смысл идиомы: флот только самим фактом присутствия влиял на любые военные планы потенциального противника.
        16
        Фраза, сказанная германским императором Вильгельмом II русскому царю Николаю II, с определённым намёком разграничения сфер влияния.
        17
        Имеются в виду: Ливонская война (1558 - 1583), с поляками (1609 - 1618), со шведами (1610 - 1617), (1656 - 1658), неудачная война с турками (1710 - 1713) и Тильзитский мир с Наполеоном, заключённый вследствие тяжёлых поражений русской армии.
        18
        Столыпин П. А.
        19
        Эбр - эскадренный броненосец (интернет-форумский сленг РЯВщиков).
        20
        Дед - жаргонное название на флоте старшего механика.
        21
        Ну, мы-то понимаем, что речь идёт «бабочке, что изменила мир», Рэя Брэдбери.
        22
        Французские.
        23
        «Синенькая» - в царское время пятирублёвая (изумрудно-синего цвета) купюра.
        24
        Японские миноносцы типа «Хиябуса» и российские типа «Форель» строили по французскому однотипному проекту.
        25
        «Собачья вахта».
        26
        Масатики Симосэ - артиллерийский инженер. Благодаря его методу смешения тринитрофенола с алюминием, взрывчатое вещество в японских снарядах было названо «шимозой».
        27
        Этадзима - город в Японии, где располагается военная академия Императорского флота Японии.
        28
        Капитан 1-го ранга Ясиро Рокуро - командир крейсера «Асама».
        29
        Прапорщиками по морской части называли офицеров, призванных из торгового флота.
        30
        ГК - главный калибр.
        31
        На «Сикисиме», сравнимо с другими более новыми броненосными «систершипами» японской эскадры, стояли устаревшие артиллерийские системы, обладающие меньшей скорострельностью.
        32
        Слово «камуфляж» французского происхождения.
        33
        Румбы компаса: S - зюйд (юг), SE - зюйд-ост (северо-восток).
        34
        На крейсерах типа «Асама», построенных в Англии, часть боекомплекта находилась в орудийных башнях. «Якумо» был построен в Германии, и на нём имела место быть другая конструкция башен, где подача боеприпасов осуществлялась из более безопасных погребов, расположенных ниже ватерлинии.
        35
        Сказать бы «поставил фишку», но в нашем случае, видимо, подразумеваются игральные камушки игры «Го».
        36
        Флажки - флагманские офицеры (морск. жарг.).
        37
        Карапасная, то есть выпуклая броневая палуба.
        38
        В понятии «фанатизм» (совершенно дискредитированном здравыми выходцами западных культур) есть нечто привлекающее уважением - в самоотверженности, в сознательной или отчаянной решимости идти на смерть, в способности пересилить инстинкты и страх. А что до выкриков…
        Японское «банзай» («десять тысяч лет» в переводе), суть - пожелание долголетия.
        И есть в этом что-то правильное и созвучно-понятное! Помните в фильме «В бой идут одни старики», когда в смертельном пикировании наш лётчик кричит: «Будем жи-ить!»? Не то же ли самое?!
        М-да-а. А теперь на миг представьте на том же месте эксплуатацию во всём невежестве какого-нибудь «аллах акбар»… или по меньшей мере нелепое даже в собственном контексте самостийное «слава героям».
        Ну и «хайль» туда же… до кучи.
        39
        Театр военных действий.