Углём и атомом Александр Владимирович Плетнёв
        Адмиралы Арктики #3
        Разобравшись с боевым дозором японцев в Беринговом море, корабли Рожественского дошли до Петропавловска-Камчатского, где, совершив короткую остановку, направились дальше на непосредственный «театр боевых действий».
        Сопроводивший корабли адмирала Рожественского вплоть до Авачинской бухты ледокол «Ямал» должен был уже возвращаться обратно - арктическим путем на русский север, но…
        Неожиданно вмешались новые силы и обстоятельства… и третья сторона, которой уж очень было любопытно - что это за такое «секретное ледовое судно» появилось у русских. Любопытно настолько, что исполнителям на месте были даны весьма радикальные приказы…
        Александр Плетнёв
        Углём и атомом
        , 2021

* * *
        Век вчерашний, год старинный
        Выйду и - по б?регу
        Строки повторяю.
        Я минуты берег?,
        А года теряю.
        Начало века двадцатого неотвратимо врывалось в столицу Российской империи телеграфным стрекотом, зуммерами телефонов, клаксонами автомобилей, праздничными зрелищами уже не монгольфьеров, а полноценных дирижаблей, модой на кожаные одежды шоферов… или пилотов аэропланов.
        Утренний Петербург… улочки, улицы, проспекты, площади. Где воистину «смешались люди, кони» - замысловатый снующий хаос из всяческих упряжек, понурых и понукаемо-рысящих лошадок: повозки, пролетки, конки-трамвайчики.
        И признаки технического прогресса: локомобили, бензиновые, газолиновые ландо.
        И звуки-звуки - людской гомон, гудки, цокот копыт, свистки.
        И запахи-запахи - конские потные, машинные выхлопные, вокзально-паровозные, сдобно-булочные ресторанные.
        Дома, особняки, дворцы… такие узнаваемые, и такие незнакомые на придирчивый и пожирающий взгляд. Не послеблокадная Ленинградская реставрация, а дореволюционно-имперская, исконно Санкт-Петербургская - свежая, натуральная «обертка», отделка, облицовка, покраска: камень-дерево-бумага…
        И люди-люди - изысканное вежливые, важные деловые, разночинные простецкие, мужицкие неотесанно-чесночные. Опрятные, неряшливые… всякие.
        Усы, усы, бородки, бороды - мужчины… встречные и проходящие: мундиры, пальто, накидки, сюртуки, шляпы, фуражки, картузы, пиджаки, подпоясаны рубахи, да брюки в сапоги.
        И дамы, сударыни, словно селедочки-стайки гимназисток: манто, платья, до пят юбки, зонтики и шляпки.
        На перекрестках заправски-важные городовые, околоточные, а за чугунными с завитушками воротами классически не без хмельного дыхания дворники.
        Блеск фасада с разодетыми господами… и нищая милостыня у церквей.
        Дворцы… и ветшалые окраины.
        Роскошь и убожество.
        В эти уже стылые дни, кутаясь в под стать времени года и века одежды… одежды не всегда практичные, грубоватые, но добротные и… основательные, что ли. И как ведется, непременно выражающие твой статус и положение.
        В эти осенние дни Александр Алфеевич Гладков разрешал себе вот так иногда за бременем дел и несвойственной нынешним временам суетой, выйти спозаранку из дома на Ружейной. Либо, проехав в карете пару-тройку улиц… на набережную ли, на площадь иль проспект по выбору, приказав кучеру остановиться, пройтись пешком, впитывая вместе с утренним воздухом дыхание эпохи. На свою оценку и просто в наслаждение, на слух, на ощупь… как, взяв изящно-вычурную позолотой телефонную трубку, услышать на коммутаторе милый незнакомый голос и, подобрев, просить: «Ах, барышня, соедините…».
        И слышать-привыкать ко всем этим: «позвольте», «будьте любезны», «премного благодарен», «не извольте сумлеваться». Когда расхожие в быте «бог» и «боже», с прочими «вот те крест», подавались по-иному, вкладывая глубинные смыслы.
        А еще слышать иногда вслед «чудит барин»… очевидно, совершив очередной хроноляп.
        И думалось: «вот все оно ходит, бегает, ездит - живое, руками щупать, глазами смотреть, флюиды вдыхать! А все одно нет-нет, да и ловишь себя на мысли: ты на экскурсии в историю и их давно всех нет - умерли!»
        А потому и осознаешь окружающее, как еще «не свое», и вроде уже и не «чужое», скорей пока «не принятое», а только терзаемое… головокружительно и бесповоротно.
        Неужели бесповоротно?
        «Гнать, гнать этих мух из головы, покуда есть задачи. Есть дело… и дела!»
        А дела… это толкать прогресс…
        Дела - это фабрики, заводы, верфи. Казенные и частные.
        Посмотришь - цеха, ангары, стапеля! Вроде бы размах, притязания и… господи, какая же убогость. Если с оценки перспектив и ставленых задач.
        Кронштадт, Адмиралтейские верфи, Невские, другие…
        Заводы: Обуховский, Путиловский, Ижорский и дальше, дальше…
        Инженеры: удивленные увлекшиеся… и зажатые сомневающиеся.
        Мастеровые, работяги: рукастые, хваткие… и криворукие. В массе и по отдельности.
        Полигоны, испытательные площадки, офицеры, чины - морские, армейские: заносчивые и недоверчивые, снисходительные и упрямые, с гордым «честь имею» и вынужденным (когда им бумажкой царской перед носом) «исполним» или «рад стараться».
        В общем… как-то так.
        И снова чиновники, чиновники в погонах - а они тут практически все в ранге: важные и спесивые, угодливо-подобострастные, порядочные и радеющие, хваткие и жадные.
        Как там говаривал неувядаемый Ося Бендер: «мы чужие на этом празднике жизни».
        В точку!
        Или, может, просто мало времени прошло, чтобы нажить друзей?
        «А не поздновато ли для вашего возраста, господин Гладков - особо уполномоченный ЕИВ, опекаемый не менее дюжиной тайных агентов “охранки”, не считая открытого сопровождения жандармскими чинами, заводить новых друзей?»
        О нет! Если не друзей, то хотя бы уж единомышленников. А достойные люди всегда есть! С любопытством, энтузиазмом, пониманием.
        Но врагов-то уж точно теперь наберется. Среди дворцовых прихлебателей, например. И это при всем при том, что сам царь-самодержец тебя-то и не особо жалует! Скорее терпит по необходимости.
        А жандармская опека - в ней, несомненно, есть нужда и целесообразность, но людей окружения решительно отпугивает. Вот потому и существуешь в определенной социальной изоляции.
        И потому даже сержант-морпех, которого знать не знал на ледоколе, а вот теперь, поди ж ты - «за своего». Хроноземляки!
        Контакты с ним (с сержантом, а ныне целым штабс-капитаном Богатыревым) были постоянные, покуда он на полигоне гвардейского корпуса дрессировал свое подразделение. Готовил к обкатке на японцах.
        Вот и пер в его учебный центр все, по сути, кустарно-экспериментальные - минометы, ручные гранаты, автоматическую стрелковку, бронежилеты с касками, вплоть до камуфляжки с берцами. И пулеметы флотские на новые облегченные станки переточенные. Да тачанки-растачанки. Все, до чего руки (на скорую руку) и возможности при нынешних промышленных мощностях дотянулись.
        По изначальному замыслу морпеха в Петербург отправляли как демонстратора вооружений XXI века. Командир его, лейтенант Волков, выбирал кандидатуру, исходя из необходимых характеристик в столь неоднозначной миссии, учитывая, с какими персонами придется общаться. Но сержант оказался молодцом. Без дури, не переоценивая себя, когда выкристаллизовалась идея сформировать подразделение нового образца, лишь оговорился:
        «Я ж взводный, не более! Куда мне ротой командовать? Мне самому еще учиться!»
        Однако не отказался. Понимал чертяка, какие перед ним перспективы открывались.
        Ну, и вступил в «партию», иначе говоря - окрестился, присягу принял, звание получил, усики отрастил. Все чин чинарем.
        Звание получил не без каких-то там известных ранговых сложностей. Но за особым рескриптом императора, чтоб придать вес такому нужному специалисту - сразу в штабс-капитаны!
        А учитывая, что его подразделение разрослось от роты практически до полноценного батальона, с приданной артиллерией (тоже, кстати, эксклюзивной доработки), конным и вообще несусветь - автомобильным обеспечением, повышение ему гарантировано.
        И солдатиков гоняет так, что только дым коромыслом, по-серьезному, вплоть до двоих погибших на учениях, не считая десятка раненых.
        Потери не в заслугу, конечно, но при обкатке нового оружия такое случается неизбежно.
        В общем… морпех оказался понятней и родней, нежели кто-то из аборигенов.
        Сели как-то с ним на полигоне в палатке, с приво зом очередного литья из чугунины - более удачной партии гранат для минометов. Дело было к вечеру - ужин, по-походному, с бутылкой, да и залили «горькую».
        Парень удивил:
        - Мне на эту войнушку на Дальний самому надо до зарезу - проверить, чему я их научил. И справлюсь ли?! А еще показать и доказать некоторым тут «мундирам», как работают фланговые пулеметы и… - и махнул рукой, - тут все надо показывать. Не берут они многое просто на веру. Особенно кто чинами повыше. И даже царское распоряжение им не указ. Бьюсь, бьюсь, а толку. Своих-то вымуштровал, офицеров просил помоложе - так и выделили вполне нормальных ребят, неглупых. А вот господа енералы… мать их! Блин! И напиться по-нормальному ни с кем нельзя…
        - Отчего же?
        - Да меня и так уж достало - постоянно контролируешь себя. А по пьяни тем более боюсь, что болтну чего лишнего - откуда я, и вообще…
        Помню, как на ледоколе кто-то мысль выдвигал - валить в Америку и оттуда России помогать. Мы потом в кубрике с парнями даже дообсуждались до корпуса наемников из-за границы. Да и вы ж говорили, что пока на Руси танки, подлодки, самолеты освоят, «запад», как всегда, вперед убежит.
        - Ты эти мысли вслух не говори, про «валить в Америку». Тем более что не очень они и умные… мысли эти.
        - Да понимаю я. Скушали бы там нас. Всем скопом и по отдельности. Так ведь и тут могут. Насмотрелся на господ полковников-генералов. Словно я на их место мечу или метю. Х-хэ.
        - И все одно - не болтай. Болтун находка для…
        - Шпиона? - Пьяно оскалился.
        - Для «охранки».
        И почти синхронно оглянулись… каждый за свое плечо - тонкий брезент военной палатки свободно пропускал все звуки снаружи: топот солдатских ботинок, командные окрики, лошадиное ржание, лязги и стуки амуниции.
        А жандармский эскорт Гладкова где-то тут же рядом отирался. И вполне мог «греть уши».
        Что характерно, подобная доверительность теперь имела место быть и с еще одним пребывающем в Петербурге «попаданцем».
        Точнее «попаданкой» - Богдановой, медичкой, на которую раньше в «атомфлоте» смотрел скорей сурово по-стариковски (хотя вправе ли?).
        А ныне встретишь - прям родные!
        Да и уж не вертихвостка, а дама, да еще и претендующая на ученые степени в медицине.
        Наталья Владимировна в Царском Селе тоже частый гость - мальца-наследника смотрит. Пересечься с ней не всегда удавалось, но порой, вот так и накоротке, случалось обмолвиться парой фраз.
        - Здравствуйте, Наталья. Что там за переполох был в покоях цесаревича?
        Глянула из-под ресниц переспелыми вишенками:
        - Добрый день, Александр Алфеевич. Да, у малого, Алексея-наследника, очередное обострение.
        - А не пройтись ли нам по аллейке, от ушей лишних? - тут же предложил негромко, взглянув на часы - до назначенной встречи время еще было.
        Степенно шли, под ручку даму взяв.
        - Так что же там случилось с цесаревичем?
        - Ничего фатального. Мальчик больной и абсолютно здоровым никогда не будет. Я делаю все, что могу в доступных медицинских средствах. Иногда случаются рецидивы. А эта… - что-то сугубо нецензурное утонуло в змеином шипении, - простите, стерва взъелась. Она думает, что я всесильна, раз из будущего.
        - Тихо, тихо, милейшая, нам ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям и тем более выражать их.
        - Проблема в том, что они просто не знают, как оно было бы без квалифицированного медицинского вмешательства. У больного и трети того не наблюдается, что случалось в реальной истории. А для нее любой чих ребенка - это уже катастрофа.
        - Ты, Наташенька, дело это не запускай. А то недолго, и до Распутина доживем. Говорили мне, что во дворце уже какой-то юродивый объявился. Очередной целитель?
        - Клоака средневековая! Помешанные на мистике, святых, блаженных… экстрасенсы поповские! Право, не знаю, целитель ли? Какой-то пророк-прорицатель. Грязный, нечесаный, ходячая инфекция. Я категорически запретила пускать его в детскую. Косятся теперь уроды, крестятся, за спиной шепчутся. Недавно вообще в спину услышала «нерожуха». Тоже мне - нашли в чем обвинить.
        - Чужие мы тут. Хорошо, если позже обживемся. Я хоть и по технической части, а тоже хватает всего этого… я бы сказал, классового непонимания. Дворянчики нас видят насквозь - что кровь не благородная. Народ, как и положено, быдлится. Кто мы для них? - баре. Средний класс-сословие - сторонится. Но тут понятно - при мне постоянно жандармы. И даже заводчане-инженеры держат дистанцию, хоть и вежливо - по имени отчеству и в рот заглядывают, как водится, преклоняясь перед нашей кажущейся иностранщиной.
        - Скажем, и у меня охрана постоянно приставлена, - изобразила глумливую улыбку, - дюжие усачи гвардейцы…
        - Ну-ну, - подыграл.
        - Не «ну-ну», а «но-но!» Я себе ничего не позволяю. У меня великое медицинское будущее! Но как же мне эти шовинисты-мужланы при академических званиях осточертели. А ведь не блондинка! И спорят, и против прут, бороды в клочья, не потому, что не согласны, а просто наперекор. Потому что баба! А раз баба - значит, дура.
        - Ну. Не без истины ж…
        - Да знаю! Кто ж спорит. Но не в науке ж-ж-ж! - С непередаваемой смесью - огрызнулась, усмехнувшись. Сквозя этим «ж-ж-ж» почти с издевкой, но и… без особого кусачества.
        - Так уж все плохо? - Поднял бровь на вполне цветущую женщину, мелькнув мыслью: «да, по здешним меркам бездетная баба-нерожуха “за тридцать”, это даже у дворянчиков моветон».
        - Да не так уж, чтоб во всем-с, - смеется глазами-колючками.
        - Ох, уж эти ваши дамские штучки. Не забывайте, женское счастье ориентировано на чувства. Медицина медициной, наука наукой, а любовь нечаянно нагрянет…
        Промолчала, проведя украдкой взглядом по фигуре собеседника - не в тех отношениях, да и возраст почти отеческий, чтоб упражняться в словоблудстве.
        На том и расстались, расходясь по своим делам.
        Не оглядываясь, бередя: «Появилась, насладила и ушла, оставив приятное послевкусие».

* * *
        Помяни черта, он тут как тут! Блаженный дурачок со страждущим лицом выскочил не пойми откуда, кривляясь, брызжа слюной, осеняя себя крестом, лепеча на старославянском - едва разобрал про какие-то «беды на Русь-матушку и проклятья на голову пришлого».
        Гладков ускорил шаг, оставив юродивого позади, с укоризной взглянув на двух приставленных жандармов, дескать, «почему не оградили».
        Поспешил - император ждет - краем глаза замечая, что сегодня на территории и по периметру как-то уж многовато гвардейцев.
        Царь Николай, как всегда, не соответствовал парадным портретам, развешенным на безбрежье российских чиновничьих кабинетов.
        Сегодня так и особенно заметно - мешки под глазами, старее, отечней и желтее кожа. За версту несет от усов якобы дорогим благородным табаком… вот уж действительно - пепельница.
        Движения немного рассеяны. Поздоровался с гостем. Сел в кресло, предложив легким хозяйским жестом: на столике курево, слегка початая янтарная с рюмашками, в отличие от стереотипа - кусковой черный шоколад к прикусу[1 - Гладков, видимо, ожидал к коньяку так называемую «николашку» - лимон, присыпанный сахарной пудрой и молотым кофе.].
        Только вот нерадостный совсем царь всея Руси, задумчивый, словно гнетущийся, томимый чем-то:
        - Я иногда удивляюсь, как вы осторожно присаживаетесь. Не бойтесь - мин нет.
        - Что вы, ваше величество. Для меня это музейные экспонаты. В прошлый, хм… далекий раз я здесь бывал на экскурсии, и эти диванчики отгораживала веревочка, а также возбраняющие надписи «садиться запрещено».
        - И как он через сто лет? Дворец? Чернь и пьяная революционная солдатня не разграбили?
        «Ого! - подумал Гладков. - Раньше он таких тем избегал. Уж про «чернь» от него ни разу не доводилось слышать».
        - Музей есть музей, ваше величество. Тогда, пытаясь вдохнуть эманации эпохи, прочувствовать, как жили, пусть и избранные люди, все одно натыкался на плесень веков. Сейчас же, - Гладков окинул взглядом помещение, провел рукой по спинке кресла, - все естественное, живое и как бы на своем месте. Вот там, в стеклянной витрине висели платья императрицы и чьи-то военные кители. Наследника или ваши. А рядом увеличенная фотография всей семьи Романовых: Николай Александрович, э-э-э… в смысле, вы. Ваше фото с супругой и детьми…
        - Прекратите! - Скрытое раздражение самодержца, наконец, вышло наружу. - Вы обо мне говорите как о неживом. Понимаю, что я для вас лишь часть истории. Вот и наслаждайтесь тем, что общаетесь с этой самой историей.
        Александр Алфеевич попытался смягчить тон:
        - Все, что с нами происходит (и произойдет), уже прожито кем-то, описано в книгах и хрониках. А мы… мы, пусть даже зная об этом, все так же ломимся вперед, словно ступая по чужим следам, где легко, где упрямо, повторяя уже совершенные ошибки.
        - Или делая новые, еще более фатальные, - невесело дополнил самодержец. И после паузы: - Вы не задумывались о том, что ваше появление в этом времени - всего «Ямала», со всеми технологиями, планами переустройства России, прогрессорством, - Николай выделил это слово, указав кивком на выложенную гладковскую папку с очередным отчетом, - приведет к еще худшим последствиям?
        - Я и предлагал проводить коррекцию осторожно, с компенсациями, чтобы не раздражать Его, - и Гладков вскинул глаза, указывая вверх, явно намекая на Бога.
        Император с прищуром уставился, буквально впился взглядом в собеседника.
        Гладков, немного напрягшись, понял, что этот глубоко верующий человек придирчиво пытается разглядеть хотя бы намек на кощунство… а потому согнал с лица все эмоции - полная серьезность.
        Сверление глазами продолжалось недолго. Наконец Романов выдохся, словно сдулся - взгляд поник, плечи опустились:
        - Судьбу не изменить, - венценосная рука, маскируя минутную слабость, вяло отыскала наполненную рюмку.
        Александр Алфеевич незамедлительно поддержал монарха, опрокинув в рот свою порцию алкоголя, а перед глазами встал юродивый:
        «Твою мать! И чего ж так люди ведутся на всех этих шарлатанов-кашпировских? Что этот очередной “козельский дурачок” напророчил, что царь буквально в лужу уселся - не пошевелить?»
        - Компенсации, коррекции, - тянуче передразнил государь, - все мы рабы божьи, жалкие игрушки в руках Господних. Но я знаю - вы атеист, потому скажу на вашем языке: само мироздание противится и берет свое. Вот, взгляните.
        Гладков принял лист бумаги, судя по заглавию - докладная жандармского управления. Бегло прочитал, уже давно не спотыкаясь на ятях. Суть - убит Плеве, и что поразительно, тем же исполнителем-эсером, который по логике должен был находиться или в тюрьме или в ссылке.
        - От судьбы не уйдешь! - Фатализм из самодержца так и пер.
        - Тем не менее месяца три у нее выторговали, разве нет? В той истории господина Плеве, по-моему, убили в июне. Или июле… точно не вспомню.
        - А если мы, вмешавшись в Божий промысел, в гордыне своей человеческой сотворили нечто неугодное… и за эту отсрочку последует наказание? Еще суровей? Когда вы объявились… из своего будущего века, я узрел в этом ниспослание нам надежды Господней в годину трудных испытаний. Но теперь мне открыли глаза…
        (Гладков проклял всех пророков вместе взятых).
        - …святой старец, провидец! - гнул между тем Николай. - Он говорил о еще больших бедах, кои ожидают Россию…
        Воспользовавшись паузой, Гладков попробовал сбить этот пораженческий настрой монарха:
        - Про то, что Россию постигнут бедствия (сиречь войны), можно писать с периодичностью в 10 - 15 лет, и не промажешь!
        - Отец мне завещал крепить самодержавие. Буду следовать сему! Все будет идти, как предначертано. Соизмеряя, что ваше вмешательство уже сломало тот порядок, коий был положен Господом. Но я не желаю, чтобы эти изменения приобрели лавинообразный и неуправляемый характер. Вы меня понимаете?
        - То есть… - на мгновенье Александр Алфеевич потерял дар речи, - все программы сворачиваем? Столь катастрофично?
        Романов устало взглянул на собеседника, подрагивая губами, видимо желая что-то сказать, но осекся. Потом все же вымолвил:
        - На кону жизни. Многие жизни. И пока не будет обеспечена безопасность, не следует предпринимать необдуманных решений.

* * *
        В Царском проторчал до позднего вечера.
        Несмотря на то, что Романов что-то там для себя окончательно решил, Гладков располагал да и просто обязан был все терпеливо выслушать. И уж затем обоснованная аргументация «попаданца» вылилась в попытки убедить и доказать, в спонтанные споры, прерываемые обедами-перемириями.
        Маститые историки утверждали, что Николай II не любил, когда ему навязывали чужое мнение, но ведь известно, что «слушающий человек» всегда прислушивается.
        Так что никакой катастрофы пока не было, кое-чего «выторговать» удалось… пусть и «осетра основательно урезали».
        Больше всего Гладков боялся, что будут похерены все северные проекты. Так как именно там собирались строить субмарины. Там же планировалась закрытая научно-производственная зона, военно-морская база, верфь и, в конце концов, парковка «Ямала». Туда собирались тянуть «железку». Там же, на Коле имелись алюминиевые руды, необходимые для производства «крылатого металла».
        И царь, словно желая удалить все, что связано с пришельцами, подальше от центра империи и столицы, в этом плане не особо кочевряжился.
        Денег на разработки тех же высокотехнологичных двигателей внутреннего сгорания, которые можно уже будет ставить на авто - и бронетехнику, на самолеты (особенно на самолеты), выделить обещал.
        Но размах был уже не тот.
        А ведь в средствах нуждались в том числе разработки в сфере радиоэлектроники, в химической промышленности и… там по пунктам воз и тележка.
        Тем не менее жучара-монарх не отказался вложиться на правах дольщика в коммерческие проекты по бытовухе (включая косметику и всякую канцелярскую чушь) - то, что собирались по большей части гнать на экспорт.
        А по поводу всего остального?
        Что там царь всея Руси сказанул? - «…все будет идти, как предначертано».
        Но Гладков нисколько не сомневался - необходимый толчок уже дан! Фундамент, как говорится, подстелен.
        Что? - те новации, что двинули в металлургию, царь прикажет зарубить?
        Да сами заводчане не поймут.
        И Тринклер завелся, что тот дизелек[2 - Густав Васильевич Тринклер - создатель первого в мире бескомпрессорного дизельного двигателя.]. Черта с два его с пути теперь свернешь.
        Будут в России свои трактора! Примитив пока, но на это время и технический уровень самое - то! Тем более что в реальной истории, в шестнадцатом году, власти империи и без того дали команду на их производство. Подумаешь, пойдет дело чуть раньше!
        А к Великой войне прочность, легирование и другие наработки со сталью, при данном заделе, выведут на нужный уровень, и пойдет техника уже на нормальном гусеничном ходу. Глядишь, и удивим немчиков танковыми клиньями.
        Еще бы озаботиться закладкой заводов по производству боеприпасов, чтобы потом в «снарядный голод» втридорога не закупать за границей.
        А еще, а еще… и таких «а еще» была все та же целая «тележка» и вот такая столечка!

* * *
        Потом прибыл Федор Карлович Авелан, и переключились на морскую тему. Тут адмирал по-своему подыграл настырному «пришельцу».
        «А что? - рассуждал Александр Алфеевич. - Освоение и производство турбин, нефтяных котлов - надо? Надо.
        Понятно, что будут колоссальные трудности, и пусть первые образцы можно уже приглядывать за рубежом, хотя они там (их инженеры) тоже идут, по сути, методом тыка. Но благодаря электронной библио теке имеются уже готовые, без конструктивных ошибок компоновки и схемы. А на кое-что стоит и вовсе привилегии взять.
        Заказать отдельные, самые трудоемкие узлы на немецких или английских заводах. Для конспирации и по уму вообще бы у разных фирм, но как уж получится… и лепить все уже на месте.
        Начинать пока с малого, апробируя новации на типа «Новиках», которые наверняка уже будут «Супер-Новиками»[3 - Эскадренные миноносцы типа «Новик» с паротурбинными силовыми установками и паровыми котлами высокого давления, отапливаемыми только жидким топливом. Развивали скорость полного хода до 36 узлов. Пожалуй лучшие корабли этого класса из участников в Первой мировой войне.].
        А эксклюзивный метод расчета форсунок котлов поставит Россию впереди всех европейцев… это как минимум экономия топлива и прибавка скорости судна.
        Электросварка уже запатентована. На «западе», если и попытаются что-то слямзить в обход патента, лет десять провозятся, прежде чем выйдут на оптимальные параметры.
        Бесспорно, и самим, конечно, придется промудохаться с технологической отточкой, но двое из экипажа ледокола проработали инженерами на судоремонтном как раз по профилю. Так что специалисты есть. Зато корабли будут сразу со сварным корпусом. Как следствие - большая продольная прочность, а стало быть, возрастет долговечность и время эксплуатации. А если и бронепояс включить в силовой набор, так это еще несколько тонн освободившегося веса.
        Определенно - все эти технологии изначально освоить на малых тоннажах, на эсминцах, крейсерах.
        Крылов там возится со своим опытовым бассейном - подкинуть ему чертежи[4 - Крылов А. Н. - русский ученый-кораблестроитель.]. Дело быстрей пойдет. Затем… с учетом того, что с линкорами просто демонстрацией[5 - Речь идет о концепции «Fleet in being» - демонстрация только наличия мощного флота сдерживает агрессивные намерения политических оппонентов.] обойтись не удастся, и зная, как русские долго запрягают, озаботиться с закладкой корпусов уже года через три. А то и раньше, но произведя необходимую оптимизацию и расчеты. Заранее делать проекты под башни и орудия больших калибров - как раз ко времени «обуховские» подоспеют[6 - Имеется в виду Обуховский завод, специализирующийся на орудийном производстве.].
        Но если все реализовать - игрушки-монстрики получатся замечательные! Все-таки линкор сейчас это самый весомый инструмент в политике и на море. До нормальных авианосцев еще лет двадцать раком-боком».
        Гладков, нацепив на нос очки, перелистывал так тяжело давшиеся преференции.
        Согласно бумагам, по предварительной оценке имперских денег на флот выделялось не меньше, чем планировалось, но теперь количество переходило в качество - при заметном сокращении, а точней переформатировании дорогостоящей линкорной программы.
        В общем, денек выдался нелегким.
        И это еще не обговаривали артиллерийские вопросы, минное вооружение - парогазовые движители. И новую начинку в боевые части - тринитротолуол.
        Пункты в плане (того, что было еще надо, и необходимо и обязательно) доходили до двухзначных чисел.
        Но главное - вроде бы переломить пессимизм Романова удалось.

* * *
        - Тихой сапой дело сдвинем, один черт, - пробормотал, успокаивал себя Гладков, уже следуя из Царского Села домой.
        За размышлениями время шло быстро. За окном совсем стемнело. Карету немного потряхивало, сказывалось усиление (более жесткое) рессорной подвески. По времени должны уже был показаться огни Петербурга.
        Отодвинул шторку, заглядывая через стекло вперед:
        - Странно. Может, ехали из-за темени медленней? Тут такая светооптика у транспортных средств, что проще факелом дорогу освещать.
        Поменял позу на более удобную, и снова вернулся к размышлениям, медленно, в раскачку кареты погружаясь в дрему:
        «Интересно, а Романов свои бабки из английских банков выведет? Ведь знает, как его братец двоюродный Георг V прокинул с предоставлением убежища. А еще надо бы накрутить хвосты местным россейским банкирам-спекулянтам.
        Нет, какие-то социальные преобразования в России и без нас намечались. Хорошо бы и их ускорить с оглядкой на советский опыт, и чем черт не шутит - китайский начала XXI века.
        А вот всяким “парламентам”, “думам” и прочим говорильням с “манифестами” царь волю давать явно не собирается. Иначе - “здравствуй, революция”! А к чему ведут государственные перевороты, мы уже видели. Не надо!
        Тем более что свержение царя организовали отнюдь не большевики и даже не эсеры, а бестолковые буржуины-либералы. А эти доморощенные демократы, при своей ко всему еще и управленческой некомпетентности, быстро сольют “проект Ямал” на “запад”, объявив, например, общемировым достоянием. Суки!
        При таком раскладе, чем отдавать ледокол англам или другим “просвещенным”, так лучше уж “шоб никому не достался” и… стоп! Стоп, черт меня подери!»
        Оказывается, все это время, пока ехали, в мозгу ворочалась сонной мухой одна свербящая неспокойность! И вот теперь эта мысль проснулась и как назойливое насекомое заметалась, стуча пульсом в голову, словно в застекленное окно.
        Показалось ему или нет?
        Понятно, что царь свое слово держит, играя в благородство. Но тип он по-своему продуманный и, очевидно, немало поднаторевший в дворцовых интригах.
        В последнее время Николай все чаще, да едва ли уже не при каждой встрече, муссировал тему, что надо всему «Ямалу» с экипажем идти в казну. Людям давать присягу на верность, становиться подданными. Со всей причитающейся мутотой… куда входит обещанное дворянство, звания-чины, возможно, должности, аттестации, естественно потянут под алтарь принимать веру. Дескать, не будете же вы всю жизнь в подвешенном состоянии?
        Что это рано или поздно случится, Гладков и сам понимал. При той линии, что они выбрали, это просто… ну, просто неизбежно.
        «Но как говорят: будет день - будет пища! Дайте ледоколу вернуться с Тихого океана, а там уж поглядим».
        А тут Николаша почему-то за целый день и словом не заикнулся!!!
        Муха свое о стекло-подкорку отбила, отмучила. Теперь вылез червячок сомнений! И подозрений!
        «А вдруг этот юродивый ностердамус, что присосался к царской семейке, насоветовал помазаннику вообще избавиться от пришельцев, от греха подальше? Утопят “Ямал” залпом в упор, мы и знать ничего не узнаем? А меня, Богданову и морпеха, если тот пулю не словит - там где-нибудь у реки Ялу держать в узде куда как проще, нежели сотню беспокойных голов экипажа ледокола, где у каждого свой норов, свои взгляды и интересы».
        От этих мыслей Гладков аж похолодел.
        «И предупредить я никак не могу, если выйти на сеанс связи. Мы даже таких условных словечек не предусматривали. Если только нахрапом проорать кэпу - “бегите”!
        А если я ошибаюсь? И у царя и мысли подобной не было? Ну не совсем же он дурак убивать курочку с золотыми яичками?
        Бля-я-я!!! И что делать?»
        И вдруг вспомнил, что сегодня с какого-то перепугу на территории дворца было так много гвардейцев.
        «И кстати! А мой личный эскорт?»
        Двоих жандармов он знал - они всегда при нем, а вот остальные… пусть он и не особо приглядывался:
        «Вроде бы новенькие. С чего бы? И вообще, - прислушался к звукам снаружи. - Почему не слышно мостовой петербуржских улиц… давно бы уж пора?»
        Выстрелы снаружи прозвучали негромко, но от неожиданности резанули по ушам.
        Первое, что сделал, так это незамедлительно заперся изнутри, вмиг вспотев адреналином.
        Перемещаться по Петербургу, окрестностям, по делам, быстрей, конечно, на авто, какими б несовершенными они в эти годы ни были. Но преимущество большой кареты заключалось в том, что под его личным присмотром ее бронировали, даже днище! В двери вставили толстые, заказанные из Германии стекла, установив на окна быстро задвигающиеся бронешторки. Загнал на «путиловский», и там втихаря от посторонних глаз и языков за день все сделали. Потому и подвеску пришлось усилить. Да и лошадок тягловых теперь на пару увеличили. Но теперь его можно было взять только либо охренительным фугасом, либо из пушки. У террористов такого девайса отродясь не водилось.
        Рука скользнула под сиденье, нажимая потайную клавишу - еще одна предусмотрительность. Тайничок. «Калаш» туда бы не поместился, да и кто бы ему дал в дорогу сей громоздкий артефакт. А вот из арсенала морских пехотинцев еще на «Ямале» выделил «грача» - пистолет, о котором знали единицы[7 - Полуавтоматический самозарядный пистолет Ярыгина.].
        Вообще-то он как стрелок не очень. Потому даже на предложение Ширинкина обзавестись револьвером ответил отказом. Намеренно и специально. Теперь надеялся, что никто не ждет, что он вооружен.
        Оставалось только выяснить - кто такие, чего им надо? Сразу его убивать, швыряя бомбы, не стали, значит, это не террористы.
        Карета остановилась. Послышались крики. Голоса. Топот. Лошадиное ржание.
        Все почему-то ждал, что заговорят на английском… или еще на каком, но нет - лопочут по-русски.
        Те там, снаружи подергали дверцу, сплевывая, переругиваясь.
        Ладонь, сжимающая рукоять пистолета, в нетерпении совсем вспотела.
        «Пираты»
        Крейсерская война, рейдерская, каперство - названий набралось достаточно… суть концепции: перекрыть торговые коммуникации воюющего государства, остро зависящего от морских поставок. Существовали так называемые «крейсерские правила» и «морское призовое право», регламентировавшие поведение капитанов военных судов по отношению к торговым.
        Рейдерская доктрина флота Российской империи, изначально строившаяся из расчета на противостояние с Англией, в этой текущей войне с Японией, рядом закономерных причин так или иначе все равно затрагивала интересы Великобритании.
        Во-первых, как «главного морского перевозчика»…
        К «во-вторых» можно было отнести самое очевидное - Лондон стоял за спиной Токио в этой разыгравшейся на дальних берегах военной драмы.
        Тем не менее будем честными - помимо того, что грузы военного назначения широким потоком шли в Японию, нередко торговые транспортные суда (по большей части именно английские) «самоотверженно» прорывались в блокадный Порт-Артур… очевидно, из соображений продать подороже.
        Наряду с запланированными рейдерскими операциями «Владивостокского отряда крейсеров» на коммуникациях вблизи японской метрополии (со всеми рисками натолкнуться на встречные действия противника), высшее командование Российского императорского флота решило расширить зону войны, перехватывая суда с военной контрабандой там, где боевые корабли Микадо могли объявиться только в гипотетических страхах штабистов под шпицем. А потому против «купцов» вполне годились быстроходные грузопассажирские суда, переоборудованное во вспомогательные крейсера, естественно вооруженные.

* * *
        Еще пятнадцатого июня вспомогательные крейсера «Дон» и «Урал» вышли на крейсерскую операцию в Атлантику. Два рейдера обогнули Англию вокруг Шетлендских островов, оказавшись ближе к концу месяца на траверзе мыса Финистерре, что является крайней западной точкой испанского побережья. Далее им надлежало разделиться, начав прочесывание торговых путей и досмотр судов на предмет контрабанды.
        Так было в реальной истории.
        В нашем же случае командир крейсера «Урал» капитан второго ранга Истомин имел иной приказ - совершив промежуточный заход в испанскую бухту Виго, где русский морской агент передал ему телеграмму от Адмиралтейства. Пополнив запасы угля и провизии, «Урал» направился в сторону Гибралтара, имея целью рейдерства Красное море.
        В это же время из Севастополя вышел пароход Доб рофлота «Петербург».
        В известной истории «Петербург» сопровождал практически одноклассник «Смоленск». Эти два в дальнейшем вспомогательных крейсера основательно «пошалили» на торговых путях в Красном море, задержав нескольких британских и германских судов с контрабандным грузом для Японии, спровоцировав тем самым небольшую панику среди судовладельцев.
        Дело было не совсем чисто - в связи с тем, что крейсера прошли через турецкие проливы под видом торговых судов и только потом были зачислены в состав ВМФ России, законодатели морских прав - англичане - возопили в «праведном» гневе, объявив их действия нелегитимными.
        Дошло до серьезных дипломатических трений между Россией и Британией, что в итоге вынудило прекратить крейсерские операции в Красном море, а арестованные суда вернуть.
        Сейчас же управляющий Морским министерством Ф. К. Авелан, имея представление о будущих проблемах, однако не желающий отыгрывать назад, решил провернуть все иначе.
        Более того, понимая, что англичане все одно найдут повод к дипломатическим претензиям, склонился к более дерзким импровизациям (предложения исходили от молодых штабистов)… чисто по-русски[8 - Ф. К. Авелан имеет шведские корни.], махнув рукой: «семь бед - один ответ».
        Как бы там ни было, «Петербург» (коммерческий на взгляд и флаг пароход) проследовал к Босфору - судовой беспроводной телеграф, боевые прожектора - все это было снято, орудия укрыты вместе со снарядами и орудийными станками под углем.
        Угля, кстати, загрузили столько, что вода доходила до нижних иллюминаторов.
        Экипаж, с расчетом на призовые команды, был увеличен более чем в два раза. Офицеры и матросы переодеты в гражданское - при проходе через турецкие проливы, вся эта ряженная как попало братия праздно шаталась на палубе, дабы у таможенных служб не возникло подозрений, что под «мирной овечкой» скрывается «серый волк».
        О команде можно было бы сказать отдельно… набранная из разных экипажей черноморской дивизии, зачастую призванных из запаса, штрафников и прочих разгильдяев, представляла из себя колоритное зрелище - хмурых, неразговорчивых мужчин, среди которых попадались настоящие морские волки. Командир судна, зная, какая миссия ему положена, видел в этом определенную закономерность и некий перст судьбы.
        Миновав Босфор и Дарданеллы, пароход уже через три дня стал на якорь у входа в Суэцкий канал. Приняв лоцманов, наконец, подняли военный флаг и вымпел, объявив тем самым свой статус. Впрочем, тут же их и спустили, чтобы никого преждевременно не пугать и не тревожить.
        Так что из Суэца уже вышел не «Петербург», а вспомогательный крейсер «Днепр» под командованием капитана второго ранга Скальского Ивана Грациановича.
        Команда неспешно устанавливала на штатно предусмотренные места орудия. Был развернут судовой телеграф, фонари электрической ночной сигнализации и два рея для дневной.
        А еще через сутки, в условной точке в стороне от интенсивного судоходства и лишних глаз, произошла встреча с подельником - вспомогательным крейсером «Урал».
        Два дня корабли простояли борт о борт - бывший «Петербург», путем добавления фальшивой, но быстросъемной трубы, характерных бутафорных изменений в надстройке и, особенно в носовой части, а также некоторой возней с мачтами, приводили в вид хотя бы отдаленно похожий на собрата по оружию.
        По замыслу морского штаба «Днепр» должен был проводить свои рейды, маскируясь под легитимный вспомогательный крейсер «Урал», чтобы хоть в этом случае ни у кого не было повода придраться.
        Если же произойдет встреча с военным кораблем, всегда можно вовремя сменить ложную личину на свою, пусть и полузаконную.
        Если случится казус, что якобы вспомогательный крейсер «Урал» засветится в разных частях Красного моря одновременно, так то еще доказать надо. Мало ли чего взбреднулось шкиперам торговых судов.
        Что касается будущих «жертв»… на самом деле рассчитывать на то, что капитаны «торгашей» не заподозрят разницу между двумя судами, можно было только на первое время.
        Однако вся операция и не предполагалась как долгосрочная… зная скоропостижную ответную реакцию «главных гарантов безопасности морской торговли».

* * *
        К концу вторых суток переделки, перелицовки, перекраски два капитана, два командира, стоя на мостике, прея от жары, глядя, как матросы, голые торсом, успевшие обгореть, повязавшие на головы платки или старые обрезки тельняшек… короче, живописные, как самые настоящие пираты, сошлись во мнении:
        - Одеть на мачты паруса попутным ветром! И лихие сорвиголовы по вантам - что те корсары карибских одиссей! А?!
        - И, эх! Поднять «Веселого Роджера» - вперед под «пятнадцать человек на сундук мертвеца!»
        - Скажете тоже, Иван Грацианович, - хохотнул Истомин, - «Веселого Роджера». Не подобает нам. Но для пущей демаскировки стоило бы нарисовать череп с костями на той трубе, которая у вас фальшивая. И я бы в свою очередь приказал своим людям изобразить подобное на «Урале». Чай не флаг, а баловство. Зато все будут помнить только этот знак, не обращая внимания на мелкие недочеты в нашей идентичности.
        - Возможно, возможно-с. Вся эта затея Авелана Федора Карловича немного сомнительна, однако, надеюсь, там, в штабе руководствовались вескими причинами.
        - Не боитесь быть уличенным в пиратстве?
        - Да ни боже мой. Для этого еще уличить потребно. Двойные документы и инструкции выданы в полной мере, - Скальский покряхтел, изображая смех, - так что, Михаил Константинович, побуду периодически вами! Нам главное быть начеку и поддерживать беспроводную связь. И, кстати, носовую часть под клипера проще будет чуть видоизменить вам - на «Урале». Не находите?
        А под корму мало кто смотрит…

* * *
        На следующее утро быстроходные рейдеры вышли на «большую дорогу» - началась охота на «купцов».
        Согласуя свои действия шифрованной морзянкой, два «разбойника» практически перекрыли узкое горло Красного моря, стараясь не пропустить ни одно подозрительное судно.
        За время крейсерства план по досмотру и аресту контрабанды был перевыполнен раза в два с половиной. Было проверено более 40 судов, треть из которых отправили с призовыми командами в Либаву.
        В мировой прессе поднялась недовольная шумиха, полетели статейки из-под пера, зарубежные газеты запестрели рисунками злодеев русских под пиратским флагом.
        Захват пароходов, помимо того, что всколыхнул английскую прессу, спровоцировал массовые возмущения со стороны пароходных компаний. Поползла вверх цена страховки морских перевозок, и в первую очередь это ударило по карману альбионцев.
        Лондон выставил России дипломатические ноты и протесты, ко всему отреагировав самым самым естественным для себя образом - уже в сентябре крейсера-скауты Королевского флота зашли в Красное море, пытаясь пресечь действия русских пиратов.
        Откровенно «запахло жареным»…
        Однако два русских рейдера дерзко, на грани фола, еще полмесяца водили за нос английских капитанов, и только ближе к середине октября свернули операции в Красном море. Тем более что к тому времени давление Великобритании на российское правительство возымело свое действие.
        Ко всему «Урал» имел частые поломки машин, команды вспомогательных крейсеров изрядно вымотались, сказывались тяжелые климатические условия - жара, люди спали на палубах, так как в кубриках было порой невыносимо. С появлением английских военных кораблей росло напряжение, требовалось быть особенно внимательным в довольно тесной акватории Красного моря. Особенно в темное время суток. Орудия держали постоянно заряженными. В итоге уже просто не хватало матросов на призовые партии, в связи с чем последние задержанные с контрабандой суда решено было топить.
        Распоряжение Петербурга «возвращаться в Либаву» было принято с радостью.

* * *
        Это был их последний день в Красном море.
        На «Урале» вылезла очередная поломка. Крейсер с одной работающей динамо-машиной уже отбыл, втянувшись по всем штурманским расчетам в Суэцкий залив.
        «Днепр» по договоренности держал дистанцию, следуя позади в сотне миль, все еще находясь в Красном море.
        Шли, поддерживая 15-узловый ход, используя лишь две трети котлов, придерживаясь пока в стороне от основных торговых путей, которые по слухам уже довольно плотно опекали английские военные суда, встречаться с которыми, вестимо, желания не было.
        На вахте старшим прапорщик по морской части, судя по фамилии Кисель - из малороссов, призванный из торгового флота на время войны. Таких «временных офицеров» на вспомогательном крейсере было больше дюжины. Поначалу кадровые офицеры смотрели на них свысока, а то и вовсе посмеивались - за их простоту и незнание тонкостей офицерского этикета. Но вскоре, поучаствовав в стычках с нередко строптивыми экипажами задержанных судов, собранная с миру по нитке команда спелась, найдя общий язык.
        На мостик поднялся командир, вахтенный доложил об отсутствии каких-либо неприятностей, с ходу предложив:
        - Иван Грацианович, пора бы снимать фальшивую трубу. Зайдем в канал вслед за «Уралом», схожие с ним по виду, вызовем ненужные подозрения и разговоры. Да и в реестре у нас их две указано…
        - Успеем, - благодушно взглянул на хронометр капитан и добавил к месту или не к месту: - Стемнеет скоро.
        Через четверть часа сигнальщик известил, что наблюдает дымы на носовых румбах.
        Некоторое время сближались с неизвестным судном на контркурсах, не делая пока каких-то выводов - кто это может быть. Лишь вахтенный офицер высказался, ощерившись:
        - А ведь зная, что на торговых маршрутах бродят русские каперы, какой-нибудь продуманный шкипер с контрабандой в трюмах мог решить обойти стороной.
        - Скажете тоже, «каперы!» Мы на службе, - улыбнулся в усы Скальский, помня, как их только не называли возбужденные газетчики: «пираты», «флибустьеры», «корсары» и просто «бандиты». «Каперами», кстати, тоже, что звучит ни лучше ни хуже.
        - Не удивлюсь, если это окажется какой-нибудь «Эклипс», а то и «Хайфлайер»[9 - «Эклипс», «Хайфлайер» - тип крейсеров 2-класса британского Королевского флота.]. И нам действительно следует срочно менять личину.
        - Судно отворачивает! - прокричал сигнальщик.
        - Впрочем - нет! Все-таки вы правы, это хитрый «торгаш». Идем на перехват. Лево руля. Ход «полный!» Боевая тревога!
        - Но позвольте! - Глаза прапорщика смеются. - Нам же приказано возвращаться в Либаву?
        - Все верно! Приказ был «возвращаться», что мы, согласно курса, и делаем, - капитан второго ранга Скальский принужденно согнал улыбку, лицо его заострилось, приобретя хищные черты, - но другие приказы он не отменял. Не так ли?
        Нагнали быстро, однако корыто под британским торговым флагом упрямо не слушалось сигналов остановиться, тут же затрещав в эфир «морзянкой», не скрывая открытым текстом, извещая, что его «преследует русский разбойник».
        - О! Да у него даже телеграф есть! А наш-то «маркони» что?[10 - «Маркони» - общепринятое на российском флоте прозвище телеграфных и радиосвязистов.] Прозевал? Дайте ему под нос из трехдюймовки! - флегматично приказал Скальский.
        - Будет нам еще один придурок-капитан, как на «Малакке», - ворчал ревизор крейсера мичман фон-Шварц, обычно возглавлявший досмотровые партии.
        После первого же выстрела «британец» застопорил ход, впрочем, не прекратив жаловаться, взывая в эфире. Пока его, наконец, не забили помехами своей станции.
        Крейсер «дамокловой» неизбежностью лег в дрейф в кабельтове, грозя орудиями, выслав вельбот к подозреваемому.
        Вооруженная команда поднялась на борт, растекаясь по палубе, досматривая трюмы.
        Вскоре фон Шварц вернулся с докладом:
        - Контрабанда однозначно! Груз - броневые листы, части судовых машин, динамо, а на закуску динамит. Много. Пункт доставки на ящиках - Йокогама, Сасэбо! И… как я и говорил - еще один сумасшедший шкипер. Бегал, за руки хватал, еле сдержался, чтоб по зубам не дать! И этот пригвоздил к флагштоку английский флаг, заявив, что если его сдерут, это будет считаться оскорблением британской короны[11 - Реальный случай с капитаном парохода «Малакка» при досмотре и аресте.]. Ха-ха! А я его и «успокоил», что трогать британскую тряпицу не станем - лоханка так под «Юнион Джеком» на дно и уйдет!
        - Да уж! - согласился командир. - Людей для призовой команды у нас уже просто нет.
        «Запрягали», как всегда, неторопливо, а потом понеслось вскачь!
        Узнав, что его судно собираются топить, британский шкипер совсем слетел с катушек - его пришлось связать, препроводив под замок на русский пароход.
        А остальному экипажу едва намекнули, что заряды в трюме у ящиков с динамитом уже заложены, как те, ударившись в панику, буквально горохом посыпались в шлюпки.
        Уже возвращался последний вельбот, увозивший русских фейерверкеров[12 - Собственно «фейерверкер» (нем. Feuer и Werker - работник огня) относился к унтер-офицерским чинам.], как вдруг сигнальная вахта огорошила новостью:
        - Дым с запада!
        С запада, же потемневшего закатом, а потому чужое судно заметили с опозданием.
        - Принять вельбот, и уходим на полном ходу, - немедленно распорядился командир, - не нравится мне этот «новенький с запада». Скоро стемнеет окончательно, а ночи здесь - глаз выколи. Успеем убежать.
        Пары поддерживали, ход набирало штатно, но…
        - Медленно, медленно, - кривился Скальский.
        От «купца» «Днепр» отошел пока всего кабельтов на семь, а приближающийся корабль уже просматривался надстройками.
        - Шибко быстро идет, паразит! - Вахтенный опустил бинокль, взглянув на командира. - Все британский шкип, бисова душа! Успел докричаться своей морзянкой до кого-то так нежелательного для нас.
        - Да чего уж тут гадать. Судя по всему, узлов двадцать выжимает. Так? Не меньше. Эх-хе… накаркал я какого-нибудь «Дидо» на нашу голову. Прикажите взять на румб право.
        Русский рейдер, изрядно задымив из труб, доводя ход до полных возможных девятнадцати узлов, намеренно прикрывался бортом лежащего в дрейфе обреченного минированием судна, чуть забирая на румб право… потом влево. Потому как преследователь тоже совершал маневры, открывая себе углы.
        - Он часом не стрелять по нам собрался? - Командир опустил бинокль, взглянул на часы, затем на артиллерийского офицера, руководившего закладкой подрывных зарядов. - Вы на сколько замедление поставили?
        Тот выглядел несколько озадаченным, если не растерянным:
        - Да уж должен был взлететь на воздух…
        - Черт побери, - заволновался старший офицер, - британский крейсер пройдет мимо и слишком близко от «купца!» А там динамита - мама не горюй!
        - Срочно сигнальте ратьером, телеграфом, - мигом понял, что тем самым хотел сказать лейтенант, - предупредите, чтобы держался подальше от этого тазика с динамитом! Обошел его стороной! Если сейчас рванет…
        Рвануло!!!
        Вспучив, разметав обломки, закрыв за огненным смерчем весь вид на нагоняющий британский крейсер. Понять, попал ли тот под удар, было пока невозможно.
        Тем неожиданней был всплеск, вставший по левому борту «Днепра». Еще одно падение снаряда зафиксировали с большим недолетом.
        - Право на борт! - прохрипел Скальский. - Кусается, падлюка.
        - Сдурел он, что ли? - удивленно вскричал старший офицер. - Приготовиться к бою?
        Командир не ответил, вглядываясь за корму. Связываться вспомогательному крейсеру с вполне себе боевым кораблем резона не было. Накатывала спасительная ночь, предоставляя возможность затеряться в ней и уйти от погони.
        А выстрелов больше не последовало. С чего вдруг «британец» открыл огонь, оставалось только догадываться, надеясь, что у кого-то просто не выдержали нервы.
        На самом деле так почти и произошло. С небольшими нюансами. Английский капитан, которому было поручено по возможности препятствовать бесчинствам русских крейсеров, получив тираду по беспроводному телеграфу от задержанного «купца», двинул на всех парах на выручку. Естественно, объявив «боевую тревогу» и приказав зарядить орудия. Впрочем, понимая, что огня открывать нельзя… по крайней мере нежелательно. Завязывать бой в его планы не входило.
        Видел он и мигающее световыми сигналами предупреждение об опасности, но счел его хитростью русских, так и не отвернув с опасного курса.
        А когда рвануло и обломки посыпались на палубу, ошалевшая прислуга носового орудия успела произвести два выстрела, прежде чем «добежала» команда «прекратить!».
        Один из обломков, упавших на палубу крейсера «Дидо» (русский капитан угадал прям в точку) был столь велик, что нанес весьма неприятные повреждения. Поэтому погоню было решено прекратить. Тем более ночь…
        Темень, как и положено в низких широтах, опустилась почти стремительно. Русский рейдер, выписав широкий полукруг, держа угасающие остатки зарева от взорванного судна на левом траверзе, лег на курс выхода из Красного моря. К Суэцкому заливу.
        - Замечательный финальный аккорд! А? Иван Грацианович? - Оглядываясь, улыбался мичман фон Шварц.
        Дорога, ночь, луна-фонарь…
        Вжавшись в сиденье, Александр Алфеевич обратил внимание, что непроизвольно затаил дыхание.
        «Инстинкты, блин!»
        Заставил себя дышать глубже.
        В щель прикрытой шторки, сквозь толстое стекло кареты наблюдал пока лишь подсвечиваемые керосиновыми фонарями силуэты, что сновали туда-сюда.
        Иногда свет падал на лица чужаков… лица, которые ни о чем не говорили - не узнавал.
        Подолбив в дверь уже основательней, не добившись желаемого, те, там снаружи отступили. Возня вокруг кареты продолжалась: голоса, блики фонарей, стуки, топот.
        Попытку открыть двери повторили уже более остервенело, начав бить по стеклу. Похоже, что рукояткой револьвера. Или прикладом винтовки…
        «Ага! Хренушки!»
        Но торопливо надавил на рычаги, закрывая внутренние защитные металлические жалюзи. Задернув и тряпичную шторку, в странных инстинктивных побуждениях - как будто закрыться еще и этим.
        Снова выстрелы, смачно шмякаясь свинцом в бока кареты, пугающим звонким хрустом по стеклу - выдержало? Лопнуло!
        Затрещала дорогая облицовка, загрохотало по металлу, послышались удивленные возгласы. Забарабанили по крыше (кто-то залез наверх)… с тем же результатом.
        Наконец обратились непосредственно к нему - голос уверенный, явно начальственный, и вполне вежливый:
        - Господин Гладков. Александр Алфеевич! Милейший! Как же это вы так предусмотрительно-то? Неужто весь экипаж заблиндировали? Вы бы вышли к нам, любезный. Утешьте наше любопытство - всего лишь поговорить… и поезжайте своей дорогой!
        И как в противовес этому умиротворению, вмешался дельный, злой, а потому особо неприятный и резкий голос:
        - У нас бочонок пороха. Взорвем под каретой, не думаю, что вы сие переживете, господин хороший! Затем обольем керосином и подожжем!
        И заговорили чуть тише меж собой, намеренно или не обременяясь, но Гладкову было слышно:
        - Через полчаса если он не прибудет к себе - его хватятся. Начнут искать. И так по объездной пустили, времени уж сколько прошло.
        - И?
        - В конце концов, велели, если что - не миндальничать. С мертвого спросу меньше.
        Александр Алфеевич намеренно часто и глубоко задышал - насытить кислородом мозг… думать, думать!
        Появилось предательски давящее клаустрофобией ощущение - бронированный сейф на колесах, но уже не как надежда, а гроб… последнее пристанище. Самое паршивое, что с ним даже перестали разговаривать, завозившись в том числе и под днищем кареты.
        «Неужели все-таки закладывают свою обещанную бочку пороха? А думал, что начнут упрашивать, торговаться. Там, глядишь, время потянуть, и его действительно должны были бы разыскивать. Если, конечно, господа из “охранки” не в доле.
        Неужели не блеф, и его сейчас реально подорвут? Тут, смотря какой заряд - и вполне, что одной контузией не обойдется. Да и клепаный корпус просто не выдержит и… “нас извлекут из под обломков”! Что делать, бля, что делать?»
        Рука снова скользнула в потайной бардачок, нащупав два плоских магазина к пистолету и совершенно неожиданно какой-то кругляш. Баллончик!
        «Откуда?!»
        И сразу вспомнил - морпех ему всучил на той посиделке за бутылкой на полигоне.
        «Точно! Я ж по пьяни захомячил его в тайничок и забыл».
        Светошумовая граната легла в ладонь, нащупались кольцо и скоба. Другая рука массировала рукоятку пистолета. В голове зрело крайностью и импровизацией.
        «А была, не была! Кажись, суки, не блефуют. Коль нужен был бы им живым, могли и всей каретой в тихое место умыкнуть, и там уж без спешки вскрыть, как консервную банку».
        Зацепился за кольцо, еще раз проверил пистолет, вытерев о бархат сидений вспотевшую ладонь.
        «Будет вам сюрприз и восемнадцать патронов в автоматическом режиме - пуля за пулей!»
        Осторожно и тихо сдвинул засов, дернул колечко, выталкивая «гостинец» наружу. Зажмурился.
        Бахнуло! С отсечкой по ушам… свет все ж пробился сквозь неплотно прикрытую шторку, чуть зарозовев тонкой кожей век.
        «Суки, всех порешу!» - Пиная ногой дверь, выскакивая в отчаянной уверенности, приседая, сжимая пистолет двумя руками.
        Фигуры чужаков с воплями корчились на земле в свете оброненных фонарей и пары смолящих факелов.
        Сухие выстрелы, вспышки и дерганье ствола добавили ору, скулежа, предсмертного хрипа. Патронов не жалел.
        «Главное… главное добить! Перебить всех, пока они в таком состоянии!»
        Фигуры темные, неузнаваемые, как не людские, все происходит на вскипевшем адреналине, а потому никаких пресловутых рефлексий от убийства - просто жмешь, жмешь на курок, переводя ствол от одного к другому… кто еще шевелится. В горячке с первого раза шмаляя куда-то не туда: «Живучие, заразы!»
        Сзади грохнуло выстрелом! Не попали! Не вжикнуло даже!
        Упал, откатился за карету, слыша, как клацнул нервно передергиваемый затвор, шипение мата-ругательства и сиплой команды:
        - Обходи его слева!
        В голове пульсировала догадка: «Этот стоял за каретой, и светошумка его едва зацепила! Кому это он кричал? Там еще один?»
        Взгляд стелился по земле под днищем. Увидел за спицами колес ноги - ноги пошли, пошли в обход…
        Сменил магазин. Взвел - и прямо по этим безликим ногам, потом еще два выстрела в мешок свалившегося с воплями тела.
        «Там еще один!» - Перекатился, затаившись, вглядываясь в серость ночи.
        Тот, «еще один» оказался самым осторожным. Или продуманным, никак себя пока не проявляя.
        «Ага! - С облегчением, увидев метнувшуюся прочь тень. - Самым трусливым».
        Догонять не было сил. Вроде и не бегал, а дыхалка сбилась от постоянного стискивания зубов и задержки дыхания при пальбе.
        «Да и возраст…»
        Тот знал, куда убегать. Там в темноте, видимо, стояло лошадино-колесное средство передвижения. Пролетка или еще чего. Хлестанул кнут, со свистом и криком «но-о, пошла!» споро уцокало, затихло.
        «Значит, дорога там».
        Навалилась тишина. Полежал еще чутка, прислушиваясь, вычленяя звуки, кажущиеся с перепугу странными, среди которых понятны только мягко всхрапывающие лошади.
        Запах гари, пороховой, от факелов, уносило легким ветерком, примешивая тинистый, речной, плеском недалекой заводи. Ночь прозрачная, звездная, но желтый глаз луны чуть в дымке дает мутноватый отсвет и шансы не споткнуться.
        Осторожно… «ну его, от подранка чего вдруг еще прилетит…» встал на полусогнутых… еще раз, с оглядками прошелся, попинал трупы. Хладнокровно не пожалев пяток пуль для «контрольных». Взял один из фонарей. Осмотрел - кто в гражданском, кто в форме. От вида убитых подергивало спазмами. Дальше разглядывать было противно. Воняло.
        «Ну и чьи это ребята? Неужели царь команду дал? Глупости! У него полно иных рычагов».
        Обошел по большей окружности. Чуть в стороне лежали еще два трупа. Этих узнал - постоянно приставленные к нему жандармы.
        Это уже не его работа - в эту сторону он не стрелял.
        «Вот и думай, чья эта акция! Но хоть одно успокаивает - по всей логике царь тут все-таки не замешан. А если все сложней и проще? Сказал своим из охраны… да тому же Ширинкину, дескать, не желаю я этого господина Гладкова больше видеть! А те и исполнили со всем верноподданническим рвением?»
        От этих мыслей накатила пустота безысходности.
        «А если так, то зачем… ну, на фига тогда все?»
        У задних колес с удивлением обнаружил заявленный бочонок, оказавшийся на самом деле ящиком. Внутри мешочки с порохом.
        «А ведь мог и рвануть от шальной пули».
        Только сейчас сообразил, что лошадей отвязали.
        «Зачем? Хотя… может, кто пожалел животину, если уж собирались взрывать карету?»
        Бедолаги лошадки после светошумки от испуга понесли. И умчали бы дальше, но одной не посчастливилось сломать ногу, упавшим грузом удержав всю упряжку.
        Подошел, встречаясь с их поблескивающим шальным испугом глазами.
        «Назад уже не впрячь. Не умею. И верховой езде так и ни разу не озаботился обучиться».
        Раненая лошадь болезненно тонко хрипела. В кино обычно таких, чтоб не мучилась, достреливают, но рука не поднялась. Ну, вот совсем не поднялась.
        «И как теперь отсюда выбираться? Куды, блин ехать-идти?»
        Ко всему холоднуло, потянув ветерком.
        «Короче!»
        Вернулся к карете, вытащив верхнюю одежду, все ценное и важное. Взглянув на звезду-компас, уверенно двинул в сторону Петербурга.
        Совсем не тихий Тихий
        Навстречу не чая - столетием в ретро!
        Под солнцем одним, и одни у причала -
        Отважных фрегатов, бок о бок от ветра,
        Космическим ветром бы пьяно качало.
        Весь путь до Петропавловска-Камчатского эскадру гнал попутный ветер - прям закрывай глаза, представив: мачты скрип и рей, тугие паруса!
        Но в данном случае и месте царствовала другая романтика - сталистое небо было ненастно, сея дождевыми шквалами, укрыв за почти нулевой видимостью, как и сам океан, так и вообще любые яркие краски.
        Серые в немыслимых пятнах камуфляжа корабли как никогда вписывались в эту картину похмельного художника.
        А шли ходко, тоннаж кораблей Рожественского вполне спокойно позволял им переносить приштормовое состояние. Пожалуй, только «американцу» - промысловику-браконьеру, плетущемуся в кильватере, с его утлыми тоннами водоизмещения и слабосильной паровой машиной приходилось несладко.
        Подстегиваемый сквозящим со стороны кормы ветром дым из труб сбивало вниз, он обтекал надстройки кораблей, провоняв мостики гарью, клубясь дальше, обгоняя эскадру. Зиновий Петрович, периодически инспектируя своими визитами «ходовой», словно не замечал этих мелких неприятностей и был доволен:
        - Есть в том упование, что сей ветер разгонит всех промышляющих, всех нежелательных свидетелей в здешних водах. Так глядишь, и пройдем нераскрытыми для постороннего глаза.
        Вместе с «нордом» пронизывало заморозками, моряки сигнальных вахт, обветренные Арктикой, пренебрежительно терпели, бравируя… тем не менее радуясь постепенному, по мере спуска к югу, потеплению.
        Не оглядываясь на то, что с каждой милей они были ближе к войне и возможной «смертушке», боевой дух, подогретый первыми победами, зашкаливал.

* * *
        Возвращаясь на Тихоокеанский театр военных действий, пожалуй, стоит снова описать декорации.
        Взглянув на карту, условно от широты Петропавловска-Камчатского и ниже, можно увидеть, что с геологической точки зрения Курильская гряда, Японский архипелаг и далее Рюкю (Ликейские острова), типичные островные дуги, отделившие континентальную плиту Евразии от океанической коры Великого океана, тем самым образовав отдельные акватории - окраинные моря: Охотское, Японское, Желтое и Восточно-Китайское.
        Весь этот изломанный островной пояс - от самой южной точки Камчатского полуострова, до острова Окинава архипелага Рюкю… (или уж доведем до острова Формоза[13 - Формоза - историческое название острова Тайвань.], и тогда общая длина пояса составит примерно 4000 км) словно бы отсекает собою зону боевых действий, ограничив выход из окраинных морей в большие воды Тихого несколькими проливами.
        А чтобы совсем уж не усложнять, можно обобщить позиционные конфигурации сторон, нарезав их в виде операционных линий, которые (что японская, что русская), были завязаны на Ляодунский полуостров, с «вишенкой на этом торте», пусть и сомнительной, под названием Порт-Артур.
        Японская «силовая линия» опиралась на хорошо оборудованные порты, протянувшись от Хакодате, далее на базу ВМФ Сасебо, и вплоть до тактической якорной стоянки на Эллиотах.
        Что же касается русских, то…
        Когда неизбежность скорого начала войны с Японией стала очевидной, наместник Алексеев принял решение, которое разные эксперты оценили по-разному - во Владивосток были переведен отряд крейсеров, тем самым, хорошо ли плохо ли, разделив Тихоокеанскую эскадру.
        К чему это привело?
        К очевидному: тонкая оперативная линия - от Владивостока, через Корейский и Цусимский проливы к главной военно-морской базе Порт-Артуру, являвшая из себя, пожалуй, основную транспортную артерию российского обеспечения, вынуждала японцев держать на этом направлении необходимо превосходящие силы.
        Хэйхатиро Того прекрасно видел и понимал все плюсы и минусы такой позиционной расстановки.
        С одной стороны, появлялась возможность разбить русских по частям, с другой стороны - фактор неопределенности действующих на японских коммуникациях владивостокских крейсеров под командованием контрадмирала Иессена. И, кстати, в какой-то мере «владивостокцам» в рейдерских операциях и удалось это осуществить.
        Более того, крейсера, покинув приматериковые моря, пройдя Сангарским проливом, теперь могли дергать за ниточку третью линию. Операционную сомнительность, которую командующий японским флотом прекрасно видел - где главным препятствием для русских была удаленность от баз обеспечения.
        Потенциальную угрозу Токио (ко всему еще и достаточно защищенному) со стороны тех же крейсеров-рейдеров из Владивостока японский адмирал рассматривал со снисходительно-ироничной миной. Досель.
        Теперь же, с появлением фактора «арктического отряда» Рожественского, Того все больше ощущал неприятное и смутное беспокойство.
        К месту действий
        После Командорских островов шторм выдал последние свои вздохи и уже к Авачинскому заливу совсем отпустил эскадру, всхлипывая остатками былого.
        Качало от силы в четыре балла, выхолощенный северным ветром воздух давал горизонт миль на пять. В связи с этим на кораблях усилили вахты сигнальщиков, дозорный «Рион» забежал вперед, только дымы и видать.
        Нес свою радиолокационную службу и «Ямал», но с ледокола честно предупредили, что мелкие деревянные суда, особенно на фоне береговой черты, будут малозаметны. Чего, не так чтоб уж серьезно, но все ж опасался Рожественский.
        Оторванность камчатского края от центра России, практическая бесконтрольность со стороны столичных департаментов, отсутствие кораблей береговой службы, стационарных инспекционных станций - все это вело к постоянному хищническому лову лососевых в устьях рек в период нереста. Естественно, что среди всей этой браконьерской шушеры затесались японские агенты, производя разведку берегов Камчатки, собирая информацию, касающуюся оборонительных возможностей полуострова.
        Время нереста, конечно, уже миновало, но были все основания полагать, что в связи со слухами об «арктическом походе» узкоглазые неизбежно захотят попромышлять в близлежащих водах.
        Более того, теперь, после факта засыла дозорных кораблей в Берингово море, не исключался вариант, что и тут Рожественского будут ждать какие-нибудь не самые приятные сюрпризы.

* * *
        О какой-либо обороне Петропавловска-Камчатского, приди сюда японцы по-серьезному, говорить не приходилось.
        По счастью, северное направление для японцев являлось даже не второстепенным, а так… постольку-поскольку. И если захват Владивостока рассматривался лишь в качестве серьезного аргумента при переговорах о мире, то на регионы более высоких широт, невзирая на природные богатства земель, лежащих под русской короной, интересы сынов Ямато по большей частью распространялись, как говорится, «на пожрать».
        Хоть и не совсем чтобы так!
        После победы в войне 1904 - 1905 годов (в известной истории) Япония воспользовалось этим моментом в полной мере. В том числе почерпав отсюда средства для выплаты долгов кредиторам[14 - Из истории: в 1909 году Япония поставила под свой контроль всю камчатскую промышленность. Количество японских промысловых шхун достигло 200, обеспечив вывоз рыбы на миллион пудов.].
        Тем не менее в мае 1904 года узкоглазые совершили наглую и исключительно «геройскую» вылазку, высадив десант с четырех шхун в устье реки Озерная на Охотском побережье Камчатского полуострова. То бишь в глубоком тылу Петропавловка.
        Сто пятьдесят солдат при двух орудиях - а вокруг ни души!
        Стали лагерем, окопались, выставили пушки, подняли знамя, торжественно объявив весь полуостров «землей Микадо».
        Двинув взвод в близлежащий поселок Явино, не застали никого и там - предупрежденные жители ушли в горы.
        Командир экспедиционного отряда лейтенант Гундзи скалил редкие зубы - а ну-ка: «полный успех и никакого сопротивления!».
        Прозвучало торжественное «банзай» - очередное победное поднятие флага на часовеньке, и рядом столб с надписью на ломаном русском… дословно: «эта земля уже принадлежался Японию, Тэнно, хэнка банзай! Кто тронет это тынь - будет убита!»
        И подпись: «Командира японского войска Сечу Гундзи».
        Полтора месяца оккупанты торчали у Озерной, не решаясь двинуть вглубь полуострова.
        За это время к их лагерю подтянулись местные силы ополченцев - две дружины, всего 88 человек. Японский отряд был окружен, завязался бой.
        Потеряв в перестрелке убитыми три десятка человек, остальные самураи успели попрыгать в шлюпки, добраться к шхунам, в итоге бежав на остров Шумшу.
        Там располагалось якобы японская рыбацкая деревня, а на самом деле форпост, откуда можно было снова пытаться организовывать наступательные движения на камчатском полуострове.
        Именно туда, на Шумшу Рожественский и рекомендовал «наведаться» исполняющему обязанности начальника Петропавловского уезда Гребницкому Н. А.
        Не единолично, конечно, а в составе вооруженного десанта, при поддержке корабельной артиллерии.
        Свое предложение Зиновий Петрович озвучил уже потом, мимоходом, на борту броненосца «Князь Суворов» на рейде в Авачинской бухте.

* * *
        К широтам ниже все больше довлел туман, и по местным условиям вход в узкое горлышко Авачинской бухты представлял собой непростую задачу. Рожественский в своей подозрительности на происки противника вполне допускал захват порта японцами, минимум - минирование фарватера.
        Как назло, ни одного суденышка, дабы вызнать, какова обстановка в Петропавловске, на подходе к цели обнаружено не было. Просить господина Чертова провести разведку летающей машиной адмирал счел ненужным, а скорей в гордости зазорным. Тем более что на месте, над горлом бухты и сушей вилось заметное марево, предполагая ограниченную видимость с высоты полета.
        Первым пустили американский браконьерский пароход (который не жалко, вдруг мины), за ним американский же угольщик. Следом шли «Маньчжурия» и «Воронеж». Броненосцы двигались с небольшим запозданием и интервалом. «Ослябя» - замыкающим.
        «Рион» и «Ямал» остались в патрулировании и дозоре.
        Первые же наблюдательные посты - Петропавловский маяк, а затем на мысах Бабушкин и Раков, организованные административной властью для наблюдения за морем, показали, что бухта и порт находятся под контролем российских властей.
        На их флагштоках вился российский триколор.
        Да и у сигнальных пушек возились явно не азиаты - те же, в свою очередь, поначалу нечтоже сумняшеся на чудной вид броненосцев, выкрашенных полосами и пятнами, наконец рассмотрев андреевские флаги, приветственно махали руками.
        Курьерские шлюпки уже унесли вести в Петропавловск - первая «тревожная» о подходе неизвестных судов, еще не распознанных, вторая «торжественная» - когда определилась национальная принадлежность пришельцев.
        Так что на причалах гостей уже ждали.

* * *
        Подернутая маревом Петропавловская гавань казалась пустынной, туман загадочно прятал все границы, но два широкобрюхих парохода под американскими флагами обнаружились сразу.
        - Вот они! Ваше высокопревосходительство, - немедленно оповестил Игнациус, опытным взглядом опознав углевозов, - обещанные суда с углем-с. Отрадно!
        Рядом, у совершенно негодных для погрузки-выгрузки причалов, понурился архаичный пароходик да пара зарифленных шхун. Суетились встречающие на пристани.
        - Будут чествовать…
        Неожиданностью было стоящее в глубине бухты крупное судно с клиперным носом, трехтрубное, с изящ ными обводами, с Андреевским флагом на корме.
        - «Лена!» - снова подал голос Игнациус, едва удалось прочитать название на борту. - Вспомогательный крейсер. Из Владивостока?
        На реях крейсера поползли сигнальные флажки, с него семафорили.
        В ответ с борта флагмана прозвучал выстрел из салютной пушки.

* * *
        В первую очередь Рожественского заботила бункеровка, на что было сроку вытребовано - сутки. Кому этим заняться, естественно, нашлось.
        Сам же адмирал принял местного уездного начальника, прибывшего в сопровождении отставного штабс-капитана, руководившего камчатской обороной.
        Чуть погодя пришвартовалась шлюпка с «Лены», явив капитана второго ранга Берлинского (командира корабля) и чиновника особых поручений, по виду жандармского типа.
        «Ну-с, что тут? - Зиновий Петрович внимательно ознакомился с предъявленными бумагами. - Так и есть, господин жандарм в чине статского советника. Одначе держится как минимум на “действительного”[15 - Следующий чин - действительный статский советник.]. Только, пожалуй, молод он для следующего чину. И непрост. Да отделение прописано в документе какое-то новое… судя по англицизму, “специальный”. Ну-ну».
        Грифы на предъявленных «жандармом в штатском» бумагах стояли самой наивысшей инстанции. И допуск у него имелся соответствующий.
        Цель прибытия вспомогательного крейсера, согласно рескрипту, именовалась «миссией, имеющей касательство ледового судна “Ямал” секретной конструкции». И признаться, вызвала у Зиновия Петровича некоторое двоякое чувство, в котором явно преобладало недоумение. И непонимание.
        «И да бог бы с ним, - с натяжкой отмахнулся адмирал, нахмурившись, - не моя сие компетенция. В Петербурге знают, что делают».
        Приказав отбить дополнительную телеграмму в столицу, подозревая, что ответ придется обождать, так как на берегах Невы сейчас глубокая ночь, Рожественский решил вначале расспросить начальника уезда и его помощника: обо всем, что касается противника - появлялись ли военные корабли, вспомогательные шпионские суда, случались ли вылазки, десанты, стычки?
        И был удовлетворен пространным докладом. Более того, повествование оказалось даже занимательным.
        «Да уж, - невольно дивился Зиновий Петрович, - местечковые копеечные баталии - сотня на сотню! Необученные ополченцы рыбаки-охотники, большинство которых из коренных народностей. Против такой же сборной рыбьей чешуи, только что с ружьями - японские солдаты, решившие, что на правах войны можно прийти и пограбить! Однако ж смотри ты… дали супостату отпор по всем статьям. Повсеместно! Не чета куропаткинскому стоянию. И прозябанию порт-артурской эскадры».
        - Так вы говорите, на Шумшу у них форпост?
        - Так точно, - штабс-капитан, даром что в отставке, а выучку сохранил, щелкнув каблуками.
        - А чего ж не выбили противника с острова, коль такие молодцы?
        Штабс-капитан дернул шеей виновато. Переглянулся с начальством, скосив взгляд на стоящих чуть в сторонке господ со вспомогательного крейсера:
        - Так, ваше высокопревосходительство… средств на то не имеем. У японца на берегу укрепления, артиллерия, а у нас шиш.
        Рожественский все понял, дополнив про себя: «шиш с маслом». Неприязненно взглянул на командира «Лены»:
        - Что ж вы, капитан второго ранга, почитай тут как уж неделю. При боевом корабле, при пушках, а позволяете неприятелю сидеть у вас под боком. Отчего ж не совершили рейд?
        И презрительно пропуская ответное «…простите, считаю невместным подвергать судно риску до выполнения особого предписания», с ходу предложил камчатцам:
        - Пароход замурзанный на две тысячи тонн, что в составе пришел, видели? Браконьерский американец - подлежит конфискации. Забирайте, приписывайте к своей…
        - …к компании «Камчатское торгово-промышленное общество», - немедленно прозвучала подсказка.
        Рожественский вальяжно кивнул, довольный собой и своим государственным подходом:
        - Пушки я вам выделю, из тех, что на «Маньчжурии»… из японских. Хлам откровенный, но вам и того с лихвой. Воюйте. Будет у вас шиш, но теперь с маслом.
        Отдав необходимые распоряжения, дождавшись, когда уездный глава и его помощник покинут адмиральский салон, Рожественский тем не менее нарочито тянул время, стоя у иллюминатора с папиросой.
        Жандармов он не любил.
        «Да и капитан этот… второго ранга, как там его - Берлинский, откровенно не произвел впечатления. Не вояка. Извозчик. Допуска у него, судя по бумагам, к секретам нет - гнать долой».
        Докурил, уткнув пепельницу и, сцедил не оборачиваясь - поймет:
        - Оставьте нас.
        Едва за Берлинским хлопнула дверь, Зиновий Петрович резко повернулся и как можно бесцеремонней спросил:
        - И?
        На рожественское «и?» статский советник отреагировал одной мимикой… и это было свое, более ярко выраженное, если не вызывающее «и?».
        «Какой осторожный нахал», - не менее осторожно констатировал Зиновий Петрович. И решил надавить:
        - Вы знаете, с чем вам придется встретиться… или столкнуться, если будет угодно?
        В ответ лишь степенный кивок.
        - Это очень… - адмирал не нашелся словом, - хм, своеобразные люди. И не только по стилю речи.
        - Я уже имел опыт общения. И знаю, о ком и о чем идет речь. В полной мере.
        - Вот как? - Рожественский снова вспомнил о сопроводительных бумагах жандарма. - Ну что ж, извольте. Задавайте свои вопросы. Времени мало, а у меня и без того хлопот хватает.
        И следующие пять минут отвечал на вопросы.
        Сквозь зубы… бесясь на грани… сдерживаясь.
        Потому что помнил, ЧЬЯ подпись стояла под поручительством жандармского чина.
        Впрочем, и сам статский советник оказался с понятием - не зарывался. Вопросы были поставлены умно, как к третьему лицу, словно в сторону…
        А Зиновий Петрович, принужденно отстранившись, превратился в сплошное отрицание… на каждый вопрос.
        …
        - Нет. Никакого отхода от оговоренных соглашений и планов я не заметил. Кроме инцидента с британским крейсером.
        …
        - Нет. Ручаться, что «ямаловцы» причастны к пожару на «Бервике» не могу.
        …
        - Не видел смысла находиться на головном ледоколе во время прохождения Арктикой, поскольку не имею опыта ледовой проводки. Соответственно, в своей некомпетентности, не вправе отдавать какие-либо распоряжения капитану «Ямала».
        …
        - Никаких политических или иных похожих вопросов не обсуждалось. Государственное устройство, как и будущее Российской империи в беседах не затрагивались. Об императоре, о его семье разговоры не вели. Еще раз подчеркну, судно потомков я посещал исключительно в рабочем порядке, для согласования дальнейшего маршрута и действий.
        …
        - Доверительных отношений наладить и не пытался. Увольте-с.
        …
        - Исключено! Поверьте, американцев они не любят с полной искренностью, - и, уловив паузу, решительно вбил клин: - Вы удовлетворены, наконец?
        - По большей части…

* * *
        В открытый иллюминатор уже вовсю вливались характерные звуки - началась погрузка угля. Повизгивала лебедка, ворочалась стрела для подъема паровых катеров, совсем отчетливо слышалось, как какой-то матрос покрикивает на подающую сторону, при этом безбожно матерясь.
        - Экий барбос, - рассеянно поворчал Зиновий Петрович: «Знает же паршивец, что орет почитай в открытые окна адмиральского салона».
        В другой раз досталось бы разошедшемуся горлопану «на орехи», но сейчас в голове довлели иные мысли. Ответ из Петербурга, наконец, пришел и удивил.
        Ожидалось, ни много ни мало, прибытие самого генерал-адъютанта его императорского величества наместника на Дальнем Востоке Алексеева.
        «Во как!»
        Для чего конкретно прибывает Алексеев, можно было не гадать, но дополнительных объяснений не последовало. Статский советник удовлетворился самим фактом (стало быть, осведомлен), лишь уточнил ориентировочное время, когда ждать корабль с генерал-адъютантом.
        Выспрашивать подробности у жандарма Зиновий Петрович посчитал унизительным. Однако рассуждая здраво: «Предположим, что потомкам будут предлагать… возможно, просить и сулить, дабы “Ямал” продолжил опекать радарами и дальней связью эскадру. Так как не клеится у них в Петербурге с планами выловить на живца-“Ослябю” всего Камимуру. А то и вовсе… вот дурень - как же сразу не догадался! Пора их - путешественников по столетиям, без роду, без племени - вообще в казну брать, чтоб присягнули со всей ответственностью и верноподданностью. Для того и столь важную персону посылают. А то вольница разбойная, право слово».
        Построив вполне логичную версию, Зиновий Петрович немного успокоился, плеснул из початой бутылки, неторопливо раскурил папиросу, открыл пошире иллюминатор, высунувшись: «где там этот неугомонный матершинник? Сейчас я ему…»
        Однако ж явившего лик адмирала вмиг углядели и, не растерявшись, грянули дружное «ура!».
        «Вот черти!» - Улыбаясь, погрозил кулаком. Такие они - лавры, пусть маленьких, но побед! Окинул сытым прищуром вокруг - все ли идет как должно, и вернулся к столу, к пепельнице, к «початой» и к нолитому.
        «Нет, не клеится. Что-то тут другое. Какая-то совсем уж несуразица. Для чего предварительно гнать “Лену” с чиновником особых поручений?
        Допустим, наместник задерживался - возможно! Зная Алексеева - тот наверняка заберет для своей особы самый лучший крейсер во Владивостоке - “Богатырь”. Который вот-вот должен выйти из ремонта. Вот и причина задержки.
        Но тогда зачем на “Лене” полурота жандармов? Для защиты наместника чересчур. Конвойная?
        Или, как всегда, они там в Петербурге в Морском штабе замудрили-перемудрили?
        И еще факт - на категорическое заявление об уходе эскадры, едва закончится бункеровка, не дожидаясь наместника (вот только не хватало ему перед Алексеевым расшаркиваться и время терять), статский советник и бровью не повел.
        “Неискренность“ - это первое, что наворачивалось на ум. Душком несет от этой “миссии, имеющей касательство ледового судна “Ямал“ секретной конструкции».
        Но мое ли это дело?»

* * *
        Устойчивый северный, а главное, почти попутный ветер гнал шхуну под всеми парусами… так что иногда порывами основательно кренил, шлепая волной о борт.
        Касуми Исикава спешил, рискуя, бормоча обещания, что, вернувшись, воздаст молитву в храме древней матери первого императора, сейчас же непрерывно поминал милость духов моря, держась столь близко к береговой черте, сколько позволяло чутье бывалого рыбака - не налететь на камни, миновать отмели.
        Русский патрульный появился из марева словно призрак, словно гайдзины овладели методом крадущегося ниндзюцу, одев целое судно в необычные одежды, сливающиеся текучими разводами с границей воды и тумана.
        Касуми Исикава успел приказать переложить руль и гик, ложась в дрейф, чтобы замереть на фоне береговой черты, на фоне скал, надеясь, что русские примут грязные, латаные паруса шхуны за эти самые серые скалы, где гомонят тучи припозднившихся к перелету птиц.
        Это было крупное судно, наверняка с низкой осадкой, оттого русский капитан не осмеливался идти ближе к берегу, к отмелям и подводным рифам. Иначе шхуну Исикавы заметили бы.
        Не заметили… постепенно удаляясь контркурсом, утопая в дымке, оставив после себя медленно таявшую копоть сожженного угля.
        Теперь снова можно было подхватить устойчивый ветер и поспешить, донести весть на Шумшу, где ждет большая шхуна (не чета его «старушке») с паровой машиной, выдававшей все 12 английских миль. И тогда удастся передать и предупредить о приходе русских военных кораблей. Больших кораблей.
        Касуми Исикава правильно рассчитал, оставив шхуну в укромной отдаленной бухте, подкравшись на ялике как можно ближе к воротам в залив, где был главный порт носатых варваров. И оставаясь незамеченным, направив зрительную трубу, посчитал каждое судно в длинном неторопливом кильватере, без труда опознав в «концевых» боевые корабли класса не меньше броненосца.
        - Один, два… три, - бормотал Исикава, смаргивая, думая, что это слеза накатила на глаз, и от этого очертания кораблей противника кажутся столь смазанными. Еще не зная, что он пока единственный из японцев знает, что дошли «три», а не «один».

* * *
        Примерно через полчаса «Рион» в условной точке совершит разворот, ложась на обратный курс. Ход обоснованно держали малый, патрулируя в опасном тумане, вблизи берега, без лоцмана и точных карт.
        Хитрого японца на рыбацкой шхуне крейсер уже не нагонит.
        Цепной реакцией влечась…
        Войду, мой этот мир иль мною не заслужен.
        Ступлю, переступлю на лезвие нож?,
        Где грань сойдет на «нет» - где тонко, там где ?же.
        Оглянешься в «недавно», перешагнув в «уж?».
        - Вот уж не думал, что наша ядерная топка добредет до широты Петропавловска.
        - У-у-у, - неопределенно промычал Шпаковский, раскуривая, втянувшись, не вынимая, сквозь зубы, - так нормально все - с температурой… тьфу, блин! Потухла, мать его, с моросью этой.
        Реактор молотил в оптимальном режиме, конденсаторы охлаждались штатно - температура забортной воды держалась в приемлемых показаниях (+9,5°) и согласно сезону обещала только падать[16 - Охладительная система реакторов использует забортную воду и рассчитана на максимальный температурный показатель в 10 градусов по Цельсию.].
        Воздух же стыл заметно быстрее, гонимый «нордом», потому комфорт перекуров на палубе был обманчив.
        - Арктика пусть и колюча морозами, но чиста и дышится легче, - Чертов шумно втянул воздух, морща нос, - уж скорей бы назад.
        - А я… веришь - нет, за всю службу ни разу на Тихом не был, - в голосе Шпаковского что-то треснуло, словно тоской по молодости.
        - И че?
        - Интересно. Всегда интересно попялиться на новые места. Пусть север сравнительно и однообразен.
        - Не особо-то ты так напялишься, - кэп повел подбородком, намекая на видимость, - когда с полумилю, когда в прорехах тумана на две-три, - а к берегам нам подходить вообще ни к чему… хватит, что среди поморов ославились. Тут что ль еще аборигенов пугать? Тем более земли бесконтрольные. Хоть и не сезон, я имею в виду промысловый, но ходят все кому не лень. Японцы, американцы…
        Лежали в управляемом дрейфе, «растопырив уши», РЛС. В другой бы раз ни в жизнь так не подумалось, а тут - постоянное не прекращаемое служение вдаль смотрящим в интересах Зиновия только и вызывает подобные аллегории.
        «Рион» патрулировал ближе к берегу. Поначалу ему регулярно сбрасывали целеуказания по высветившимся на радаре засветкам, и он гончей кидался с проверками. Но потом выяснилось, что это, за исключением двух рыбацких шхун, неожиданно многочисленные стаи не отлетевших пернатых.
        Находиться здесь, в районе Камчатки, да и на Тихом в целом, «Ямалу» смысла уже однозначно не было - отдавали последнюю дань ответственности и вежливости, пока корабли Рожественского насыщались антрацитом.
        А тут Петербург вдруг огорошил едва ли не директивой. Директивой, потому что сухой и официальной: «ожидать прибытия наместника» и еще какого-то «фрукта».
        Оказалось, что «фрукт» - чин особых поручений, уже в Петропавловске на борту вспомогательного крейсера «Лена».
        В общем - «ждите визитов, встречайте!!!».
        - Щемит мне, - ежился не от ветра кэп, - за каким чертом сюда несет целого наместника? Порядки тут наводить? Определенно причина в нас. И хорошо если только плюшки раздавать.
        - А что еще? Единственное, вдруг увяжется с нами идти через Арктику. И то! Всего лишь очередной капризный высокопоставленный турист.
        - Капризный?
        - Да он же в Харбине целым паровозо-составом стоял на путях… с кучей адъютантов, денщиков, охраной.
        И на адрес Рожественского поступило однозначное распоряжение. Его уже не озадачивали какими-то тонкими промежуточными операциями, а приказывали не мешкая следовать к Порт-Артуру. Так как там обстановка вышла к горячей терминальной стадии! После того, как генералы Линевич и Гриппенберг (надо ж, а о Куропаткине ни слова!) нанесли поражение японской армии при Ляоляне, давление противника на Порт-Артур только усилилось. Видимо, японское командование решило во что бы то ни стало покончить с крепостью, дабы освободить и перебросить свои войска на локализацию русского наступления.
        - Люди переживают…
        - По поводу? - Чуть дернулся Чертов.
        Начальник безопасности успокаивающе покачал головой, зная, что капитан подспудно ожидает, когда ж в экипаже начнутся психологическая ломка от самого факта «попадания»:
        - Гадают, какой путь выберет Рожественский - в обход всего архипелага Тихим океаном или в проливы и через Японское море?
        - А-а-а. И чего, спрашивается, голову преждевременно забивать? Управятся с бункеровкой за сутки - завтра к полудню покинут бухту и двинут на юг, предварительно согласовав с Петербургом… а там и с Владивостоком и Витгефтом, включая ориентировочное время промежуточных рандеву и выхода к Артуру. Радейка ж через нас идет, вот и узнаем.
        - И на том наше сотрудничество с Зиновием прекращается… - в голосе помощника слышится неожиданное сожаление.
        - И ничего страшного. Обходились же они как-то одними телеграфами, без всяких наших ништяков.
        - Энтузазиам. Народ радеет, идейки всякие высказывает. Даже «соколовцы» обмолвились, что у них имеется резервный радар на беспилотники.
        - И что… отдать Рожественскому? Марсовым на «Суворов» поставить? Угробят вместе с броненосцем.
        - И я о том же им втолковал. Это ж не только ценный прибор, но и спеца надо будет отправлять. «Утюги», может, и внушительно выглядят, но доверия ни Зиновию, ни железякам его бронированным у меня нет - потонут к чертям.
        С темнотой (а стемнело из-за тумана быстро и довольно густо), как специально дождавшись, появился гость - на экране радара после пары мелких шхун, шмыгнувших к «норду», замерцала весьма крупная засветка.
        Случилась в этом явлении какая-то бесовщина… из-за тумана ли, или банально прозевали, но не было, не было, а потом на тебе - раз (!) и сразу дистанция до объекта десять миль, с зюйд-оста. Ходкий достаточно - до 12 узлов кочегарил, курсом прямехонько на Авачинскую бухту.
        Подумали и дурное, вплоть до японца-противника, но больше полагали, что не иначе наместник на крейсере поспешает.
        Оповестили «Рион».
        Троян Петр Аркадьевич, видимо, имел похожие сомнения - в эфире прошла трескотня морзянки, но неизвестное судно на запросы отмалчивалось. «Рион» между тем выписывал дугу, с расчетом на всякий случай отсечь чужаку возможность ретирады.
        Наводили по радару со всей военной осторожностью, но вскоре с «Риона» сообщили, что наблюдают огни судна. Осветили прожекторами - выяснилось, что это пароход «Ротондо», зафрахтованный КПТО в Североамериканских штатах[17 - Компания «Камчатское торгово-промышленное общество».]. Прибыл из Сан-Франциско с грузом продуктов, товаров и угля для камчатцев.
        Еще одни сутки в копилку ожидания…

* * *
        Следующий день высветлился на грани нуля морозцем, зато горизонт отскочил на шесть миль и далее…
        Далее уж дымка брала свое, фантазируя лежащими на западе землями Камчатки. Восток вспух белым пятном солнца, что ползло вверх, уменьшаясь… сверху невидимые кричали косяки, отлетающие к югам.
        - Наши «маркони», - Шпаковский хмыкнул - жаргонное «маркони» звучало для этого времени особенно актуально, - с флагманскими «на вась-вась»[18 - И в XXI веке жаргонное название радистов - «маркони».]. Говорят, за ночь все кому треба углем накидались, хм… стахановски. Воды залили, котлы подшаманили. Местные им харчей подкинули из промысловых выгод… на радостях - как-никак силушка, защитники-заступники в лице целого адмирала с эскадрой.
        А о нас никто не почесался… неблагодарный Зинова.
        Далее.
        «Рион» тоже с полуночи уголь добирает, его сменил «Ослябя».
        А поскольку Рожественского из Петербурга подпнули исключительно прямолинейно, то вот-вот должны выходить.
        - А чего ж молчат? - Андрей Анатольевич находился в той приятной стадии утра, когда кровь уже побежала, тело размялось, желудок еще не требовал, но намекал. - В смысле, чего Рожественский молчит? Он-то, по логике, должен нас сосватать на рандеву с «Леной», где сидит какой-то хмырь особых поручений. Или как? Или что? Не в бухту ж нам идти.
        - Наша ль печаль? - Пожал плечами помощник. - Думаю, придет нужда - телеграфируют.
        - Ладно, подождем, - не стал настаивать кэп и, помолчав, вдруг «перекинул стрелки»: - Я с ужина рано ушел…
        - Я видел.
        - Так уж и видел?!
        - А как же - целый капитан! - Не без подкола: - Как такого не заметить.
        - И чего нового вывели наши доморощенные прогрессоры?
        Столовая в последнее время на ледоколе оказалась самым общественным местом, где озвучивались идеи и соображения, строили планы, куда в подвахту переносили все дискуссии, засиживаясь допоздна.
        Капитан эти футуристические тренировки ума молчаливо и с интересом поощрял, считая, что они единят экипаж, а подчас в спорах позволяют спускать пар неустойчивым умникам.
        - Э-э-э, - потянул Шпаковский, припоминая, - там же столько всего, что…
        - Про то, чтобы набирать за границей разных головастых, рукастых и перспективных, навроде всяких будущих гениев-опенгеймеров, я еще застал, - уточнил Чертов.
        - И не одобряешь, - уловил интонацию помощник.
        - А зачем? Своих умных голов хватает. Дать только им возможности и направления.
        Да и… вот представь - выкрали бы наши в «сорок пятом» Брауна, тот, что фон и Вернер. Так и тыкали бы в нас пальцем, дескать, немец Гагарина запустил, а русские - сплошь лапти. Мда…
        Там, на столовской экспресс-говорильне помню, чегой-то про нефть заговорили, но меня сморило слегка. Я и ушел.
        - Да, собственно… - Шпаковский наморщил лоб, - если обобщить, мысля была такая: самые рентабельные залежи нефти пока еще не открыты - те, которые Саудовские. Сейчас это никому не нужная куча песка, которую можно прихапать за всего лишь кучку золота.
        - Не удержит их Россия. Там Суэц, там бритты рулят. Авантюра, - моментально нашел слабое место Чертов.
        - А если кинуть англам как кость - совместные разработки? Да чтоб не сильно они за японцев цеплялись в этой войне? Тем более что «Антанта» на носу.
        - «На носу», - передразнил кэп, - с носом и оставят. Все одно кинут, вытеснят.
        - Один черт, не наше и нам не достанется. Так хрена ль? Зато прекратятся настойчивые изыскания нефти в Иране, а значит, хоть частично снимется напряжение на южных границах империи. Поулягутся страсти и вокруг Бакинских месторождений.
        - Вот-вот. Сейчас Россия с этого источника снимает самые сливки и стрижет купоны. Выгодно ли будет терять такие доходы? Тут не только геополитика.
        - Один черт, недолго этот эксклюзив продлится! Наши в компах нарыли - через четыре года в Иране-Персии забьет первый промышленный фонтан.
        - В таком случае, ваша правда, информировать надо. Впрок бы… Тем не менее нашему «научно-прогрессивному совету» следует подготовить подробные материалы и, как тут заведено…
        - И предоставить всеподданнейший бла-бла на имя Е.И.В., - перебивая, «подпел» в хорошем настроении Шпаковский, расплывшись в улыбке, - работа уже ведется. Люди озадачены!

* * *
        Если перевести время на местный часовой пояс, то где-то после часу пополудни Рожественский стал выводить свои корабли и суда из бухты.
        На причалы высыпали петропавловцы, провожая эскадру. Скупо бахали салютные пушки - по мере снятия с бочек броненосцев, увитых сигнальными флажками, с парадно построенными на палубах матросами. С берега отвечали, вплоть до самочинной ружейной пальбы в воздух - люди увидели мощь и силу державы, и это не могло не волновать гордостью.
        «Рион», еще прибитый угольной пылью, уже дополнил «Ослябю», выдвигаясь в дозорный авангард.
        Остальные выходили медленно, степенно, друг за другом: «Суворов», «Александр».
        «Маньчжурия» - скорей эскадренный транспорт, чем вспомогач, ремонт машин с использованием запасов с «Воронежа», обещал судну стабильный средний 15-узловый ход. Возможно, при надобности раскочегарили бы и большее, но пытать машины на то нужды не видели.
        Замыкающий «Воронеж» тащить с собой из-за тихоходности желания не было, но как судно обеспечения пароход был все же еще актуален.
        Произошла интенсивная переброска сообщений и докладов по дальсвязи.
        Рожественский извещал Петербург о выходе.
        Петербург (в лице Авелана) капал на мозг Зиновия наставлениями.
        Но за всем прослеживалось желание и надежда четкого графика: дат, контрольных точек, допустимых (плюс-минус) погрешностей.
        Тут, на «Ямале», уже никто и не зарился на словесные ставки - просчитали целесообразность маршрута в обход Японского архипелага, так как проливы непредсказуемы, опасны минными банками и «торжественно» встречающими. А время неумолимо поджимало.
        Дождались, и Зиновий Петрович лично жаловал общением в эфире, переговорив с капитаном ледокола.
        После вежливых «попутного ветра» - одним на юг, другим на север, а адмиралу отдельно «побед и славы», наконец дано было некоторое разъяснение по поводу рандеву с «Леной» и визитом чиновника особых поручений.
        Командир вспомогательного крейсера Берлинский просил отсрочки, ссылаясь на неполадки в машинах. Связь обещал держать по беспроводному телеграфу, для чего тут же был произведен (для проверки) обмен условными сообщениями - связь была.
        - Открытым текстом? - немного удивились в радиорубке на морзянку, вопросом обернувшись к капитану.
        Чертов лишь пожал плечами.
        А небо совсем прояснилось, и с всеобщего согласия (молча переглянувшись) решили проводить эскадру, совершив пролет над ордером беспилотником.
        Чувствуя необъяснимую предвзятую торжественность.
        «С чего бы?».
        Присовокупив к этому порыву обоснованную рацио нальность - а почему бы и не поглядеть морское пространство по курсовому маршруту эскадры, насколько позволяла дальность летающей машины.
        Предупредив, естественно, адмирала.
        «Птичка» проходила на полукилометровой высоте, медленно набирая высоту.
        Изображение качественное. Моргало красным в уголку экрана - велась запись.
        Кильватерная колонна, оставляя широкую белую полосу, безбожно чадя обеспечителями (словно они вообще одной угольной пылью заряжены), терялась, терялась, уменьшаясь с набором высоты на просторах океана.
        Зиновий отреагировал, приказав приветственно сменить «набор»[19 - Флажные сигналы.].
        Знатоки из «ямаловцев» даже что-то там прочитали торжественно-возданное.
        Картинка убежала вперед.
        «Рион» дымил, пенил мористее, и прошли лишь над «Ослябей».
        Крыльями и тут не покачали, однако и Бэр вслед проявил сентиментальность, зная, что могут сфотографировать - запоздало что-то флажно отсигналил.
        Потом уж, когда «моторчик» пробежал на возможную дальность, доложили на прием командующему, что на сто миль море пустынно.
        «Счастливого пути!»
        На том почитай и попрощались.
        Назревая ситуацией…
        Пошли вторые сутки. «Ямал» болтался в море в двадцати милях от берега, к югу от входа в Авачинскую бухту. Упаси боже подумать, что громилу водоизмещением в двадцать три с лишком тысяч тонн болтало на волнах - болтались ожиданием.
        Видимость по горизонту держалась в пределах десяти километров. Море продолжало оставаться пустынным, а если на радаре и загорались метки, то ближе к прибрежной полосе - каботажные движения.
        Эфир молчал, лишь шурша треском далекой неизвестной грозы.
        Однажды сами послали запрос морзянкой (в конце концов, следовало определиться), так с «Лены» с задержкой ответили, что «продолжают производить починку машин».
        - Тянут, - вздохнул нетерпеливый Шпаковский, взглянув на капитана, - ждут, когда наместник пожалует.
        В ночь на вторые сутки вахтенный занес в журнал запись о крупном объекте на радаре, появившемся с южных румбов.
        Неизвестное судно двигалось осторожно («явно по счислению» - заметил кто-то из соображающих в штурманских делах), держась сравнительно далеко от берега, пройдя всего в пяти милях от «Ямала». Ночь была по-северному непроглядная, курс «неизвестного» не пересечный, поэтому с ледокола пока пассивно наблюдали, и даже якобы видели всполохи - предположили, что включался навигационный прожектор.
        Продолжали вести наблюдение.
        А едва забрезжил рассвет, судно сориентировалось и скользнуло в Авачинскую бухту.
        - Будем надеяться, что это крейсер с Владика. Наместника привез.
        Так оно и оказалось, поскольку спустя четыре часа поступил запрос с «Лены» на координаты рандеву.
        Дали в «квитанции» направление по компасу. Дистанцию указывать не стали, решили сами подойти ближе… ожив, тронувшись мягко, даже корпусом не задрожав, запенив море на «среднем».
        - Какой все ж век неспешный, - без следа досады констатировал Шпаковский, когда только по прошествии двух часов РЛС, наконец, выдала движение у мыса Безымянный - южного створа в Авачинскую губу.
        Капитан промолчал.
        К этому времени опять легли в дрейф, так как до берега оставалось не больше десяти миль. Суша проглядывалась узкой темной полосой, посеребренной выше лучами солнца.
        - Три, - доложил вахтенный, глядя на монитор радара, - селектирую три цели.
        И чуть погодя:
        - Одна на «зюйд» - кто-то из местных, очевидно… а две к нам - те самые гости.
        - Двое? Целая компания, - Шпаковский выразительно посмотрел на кэпа.
        Тот лишь мотнул головой. Ушел на перекур, заодно выглядывать дымы.

* * *
        - «Рюрик!»
        - А что тебя удивляет?
        - Наши знатоки предполагали, что уже будет отремонтирован «Богатырь». И именно его, как более быстроходный корабль, Алексеев для себя любимого отожмет.
        Броненосный и вспомогательный крейсера, как строем уступа подходили, так и застопорились - «Рюрик» совсем рядом, наполнив среду звуком машин, звякнувшими склянками, боцманскими дудками, долетавшими голосами… «Лена» отступом по его корме, тоже не больше чем в двух-трех кабельтовых.
        Теперь оба медленно разворачивались, создавая подветренный борт для спуска шлюпок.
        - Бля-я-я, - покачал головой Шпаковский, - а народу, особенно на вспомогаче, словно на базаре. Все выползли поглазеть.
        На «Рюрике» медлили, возились со шлюпбалками и двумя паровыми катерами.
        На «Лене» же справились быстрей - две шлюпки, поднырнув под бушпритом, побежали дружными хэкающими (ближе было слышно) взмахами… вместительные, в каждой пассажиров не меньше десяти человек.
        - Целое нашествие, - покачал головой Чертов, - зачем к нам на борт такую ораву? Я не понял - это жандармская форма? На кой черт их так много?
        - Я ж говорю, наместник путешествует с размахом, включая охрану. По истории, примерно в это время царь снял Алексеева с наместничества, и тот отправился в Петербург. Ну, точно с нами через Арктику решил. Или Николаша ему назначил.
        - Придется принять, - а скепсис лишь рос.
        Шлюпки уже отирались у трапа. Под бортом слышались окрики боцмана ледокола.
        Его голос звучал настолько буднично и заурядно, словно каждый день принимал императорских жандармов - хмурых служивых, выряженных по всей форме. У некоторых дурацкие шашки или палаши. И все, кстати, при кобурах - с револьверами, не иначе.
        Глядя на все это, действительно, что нашествие, боцман медленно закипал (это ж ему размещать всех - те еще хлопоты) и уже не особо деликатничал перед неуклюжими сухопутами:
        - По одному, по одному! Что вы как беременные пингвины!
        Полезли - затопало по железу, загрюкало по настилу…
        Параллельно слышны короткие команды парней Волкова, обеспечивающих контроль и порядок.
        Чертов навис на леере, заглядывая вниз:
        «Ну, да - морпехи молодцы! Команду получили - знают, что делать. А то черт их знает, этих царских держиморд с наганами… налицо - явный количественный перебор. Хозяйничать на ледоколе никому не позволим».
        Последним из шлюпки двинул тип в штатском - гладкий, опрятный, прилизанный пробор, черные усики, с аккуратным портфелем, во виду чинуша.
        «Столичная штучка», - догадался Андрей Анатольевич.
        Чиновник поднял голову, глаза - две пуговки блеснули антрацитами. Брякнул что-то матросу на кормовой банке.
        Тот отмахал коротко флажками.
        «Кому? Ага - на “Рюрик”».
        Вскоре из-за кормы крейсера появился катер, попыхивая длинной трубой.
        Тоже немало пригруженный… и компания пестрей. Главным выделяется солидный важностью и весом господин - однозначно сам Алексеев - стоит, прямой, цепляясь за поручень, борода чуть всклокочилась на ветру.
        - Орел… генерал! - Голос Шпаковского из-за спины. - Хотя постой, на воде, да на палубе он адмирал.
        Тоже в звании. И адъютанты - эполеты-аксельбанты при нем. И опять охрана, да еще и с карабинами. Серьезненько опекают начальничка.
        - Что наши знатоки-РЯВщики об Алексееве… с ним можно дело иметь?
        - По-разному. Не без самодурных загонов - за глаза величают Его Квантунское Величество. Но получается, что далеко не дурак.
        - А жизнь его… как там вообще сложилась? - Андрей Анатольевич неопределенно повел подбородком, но помощник понял:
        - В той, нашей реальности?
        - Да. Его тоже большевики ухандокали?
        - Не-ет. Не успел застать. В семнадцатом ушел, так сказать, своим ходом, - Шпаковский хмыкнул и неожиданно закашлялся, показывая по-детски пальцем: - Ё-мое! А пузан в рясе-то зачем? Точно поп? Ну да… поп.

* * *
        Голос генерал-адъютанта, адмирала, наместника Е.И.В. на всем русском Дальнем Востоке соответствовал статусу и импозантности, звуча басовито и важно:
        - Ну-ка, братец…
        Даже боцман внизу притих.
        Образ Алексеева, его реакция на огромное, нетипичной архитектуры судно ничем бы не отличалась от поведения того же Дубасова или царя Николая.
        Да, да! Поначалу все до смешного повторялось: невольное удивление (зрачки, характерная мимика), попытка не подать виду, дескать, «и не такое ви дели».
        Присовокупим к этому неоспоримое желание показать, кто тут все-таки самая главная и важная персона, от кого зависит «быть иль не быть».
        В этом господа-превосходительства были до болезненности одинаковы.
        Так и наместник - предстал осанисто, без наивности, лишь начальственная длань взгляда… веря или не веря (а сам факт путешествия во времени любого мог бы выбить из колеи), но, конечно же, не смея сомневаться в той информации, которой его снабдил спецкурьер из Петербурга.
        А удивление и изумление, конечно, были! Было, да вышло все, когда по десятому, двадцатому… в сотый раз перечитал царское послание. В каюте «Рюрика», от Владивостока до Петропавловска.
        Самым существенным являлось то, что наместник прибыл с определенной конечной миссией, получив четкие директивы за подписью Е.И.В., в связи с чем изначально имел предвзятое отношение к «населению» корабля из будущего.
        Стоит оговориться, что те самые царские инструкции предлагали решить проблему «пришлых» по возможности самым мягким способом. Но уж если вдруг все пойдет по противному сценарию, полномочия позволяли действовать ультимативно и жестко, ставя условия при имеющихся аргументах. На то и жандармы с «Лены», на то и личные гвардейцы, и пушки крейсеров.
        Обоснования поступить с потомками так, а не иначе, изложенные в высочайшем рескрипте, Алексеев счел вполне разумными, логичными и естественными. И сомнений каких-то быть не могло!
        Первое. Порядки, заведенные в империи, не допускают никакого вольного статуса. Посему все «пришлые» должны присягнуть на верность императору, и по возможности принять православную веру.
        Став подданными, они тем самым получают полную и безоговорочную защиту империи, ее вооруженных и полицейских сил. А также все причитающиеся поощрения, награды, высокие звания и чины, согласно уложениям и табелю.
        Второе. Пришельцы являются не только благом, но и источником большой опасности. Как носители непозволительных идей, но перво-наперво являясь лакомым куском для иностранных держав. Тем самым представляя из себя дестабилизирующий фактор в мировых отношениях, могущий привести к нешуточным геополитическим противостояниям и военным конфликтам.
        И третье - последний довод, если наместнику придется брать капитана ледокола в крутой оборот… это поставить господина Чертова и его ближайших помощников перед фактом, что императору известно о нестабильных политических взглядах в экипаже. И что ряд членов команды ледокола намереваются захватить власть на судне и перегнать его в САСШ.
        А посему! Во-первых, во-вторых и в-третьих, обеспечение порядка и охраны объекта империя принимает на себя. Экипаж - обязать к содействию.
        Только взглянув на представших перед ним людей, адмирал решил не наводить мути и интриг. Личное мнение о пришельцах еще не успело сложиться, но Алексеев вполне доверял собственноручной монаршей приписке, соглашаясь:
        «Не лебезят, держатся просто. Пожалуй, даже слишком просто для достоинства. Однако оценка верная - никакого почтения».
        Это его даже не раздражало в понимании нетривиальности действительности и обстоятельств.
        И рубанул по-военному. Без экивоков:
        - Властью, данной мне Его Императорским Величеством, имею предписание…
        «Вот так, значит!» - Выслушав тираду… взбрыкнули бунтом, заскребли наждаком мысли, полетели ножи-взгляды - Чертов исподлобился на торжественного и многозначительного его высокопревосходительство.
        И в этой его многозначительности легко можно было угадать: «присоединяйтесь, господа, а не то…».
        «Вот так, значит, - накатило уже более спокойное, потому как подобный расклад ожидался. Другое дело, что позже, по возращению на Мурман, - другое дело, что на фига так выпячивать силу?»
        Пришло запоздалое понимание: «А ведь это удар по моему авторитету перед экипажем!»
        Колыхались позади важной фигуры адъютанты. Остались за кадром… за дверью жандармы, гвардейцы личной охраны - тесно в малом конференц-зале.
        «Но бородатого авторитета это не смущает - уверен? …самоуверен? …смел?»
        И вернулась злость.
        «Да все эти сатрапы парням Волкова на один зуб, дай только знак… не пожалев обивку! Вот только против, сука, пушек не попрешь».
        И панорама из иллюминаторов представляла подтверждение.
        «Вон он - серый лебедь “Рюрик”. Коптит, пары держит. Стволы в сторону, по-походному, но торчат весомо, только повернуть, довернуть на цель при надобности!
        Но каков же царь - так по-скотски. Или дурак. Или там другие силы подвязались?
        Или “англичанка гадит?” Или это самое естественное и рациональное решение для империи, для любого государства - хапать? У вас, господа-товарищи, есть равное право на выбор - никакого выбора, никакого права!»
        Гнев застил разум.
        Пауза затянулась… нечто уже чувствовалось в воздухе, тянуло вязкостью напряженного ожидания.
        «Водки жирануть, что ль? - подумалось совсем невпопад. - Совсем невпопад, черт, надо что-то отвечать, а я о ерунде. Вона, как все напряглись».
        Звук тренькнувшего телефона внутрисудовой связи спугнул стаю мыслей, заставив вздрогнуть.
        Трубку взял начбезопасности. Выслушав, лаконично озвучил:
        - На радаре наблюдаются два объекта, с зюйд-оста. Судя по курсу и скорости, скоро мы будем в пределах их видимости.
        И глядел, пряча превосходство, как повело компасы взглядов - наместника и свиты адъютантской, на иллюминаторы… за иллюминаторы.
        - Зюйд-ост там, Ваше высокопревосходительство.
        А его высокопревосходительство хмурит, щурит левый, целя правым прицелом. Незнакомое слово «радар» проглотил, не заметив, поняв основное - обнаружены неизвестные суда. Буравит взглядом навыкате водную гладь - вдаль, предполагая увидеть дымы. Дергает бровью, услышав вкрадчивое предложение капитана.
        - Пожалуй, нам следует отойти мористее к норду. Не стоит показывать кому попало ледокол.
        Кто-то из адъютантов услужливо извлекает бинокль, перешептываясь, ропщут:
        - На горизонте ни облачка, ни дыма.
        Адмирал тяжело засопел - читаются мысли… и те же ножи ответные, недоверчивые, подозрительные, накручивая себе, распаляясь:
        «Что за выдумки, что за уловки? Господин Чертов изволит тянуть время? Или вдруг думает сбежать, надеясь на ходовые качества или еще чего? Какая глупость. Намекнуть ли ему о государевом позволении на случай казусной ситуации… вплоть до применения артиллерии? Нет, не отвертеться вам, господа пришельцы из будущего!»
        - У нас имеются приборы, которые видят на двадцать миль, - натянутое объяснение капитана, слегка презрит усмешкой, - не верите? Пройдемте на ходовой мостик - покажу.
        Приборы, аппараты, лампочки, экраны и осознание, что сие есть продукт технологий из будущего, в другой раз - бог весть, повергли бы Евгения Ивановича в трепет любопытства.
        Да только бесили снисходительные нотки (словно с дитем малым) объяснений принципов работы оных электронных машин, а потому зеленые светящиеся точки, что ползли по черному экрану, казались совсем неубедительными.
        - Склонен полагать… - застряло в адмиральской глотке - «морочит мне голову, наглец». И вспылил: - Вздор! Мы не стронемся с места, господин капитан, пока не придем к конечному решению!
        «А говорили, адекватный, - Чертов хмурно переглянулся с помощником, - а говорили, не дурак! Или налитый психом и спесью индюк не врубается, черт бы его побрал?»
        И забыв обо всех правилах такта, предложил без обиняков:
        - Давайте, ваше высокопревосходительство, пройдем в радиорубку, у нас с Петербургом есть связь, - подчеркнул, нажав, - голосовая. Вы переговорите с Авеланом… с самим императором, если…
        - Да как вы смеете?! - вспыхнул генерал-адмирал, едва не захлебнувшись. Черт его знает отчего? От того ль, что к нему обратились столь неподобающим образом, или что императора затронул?
        А позади нервно дергался чин особых поручений - сверлил своими пуговками, уже который раз порываясь что-то сказать. Да лишь губами шлеп-шлеп - поперек наместника пойти не решаясь, а…
        А все ж сподобился, даже не предметно, а одним обращением к … прося за …:
        - Ваше высокопревосходительство! Ваше высоко… - становясь на сторону чужаков - видимо, в теме был, разумел «петербуржец», к чему может привести упрямое непонимание наместника, - сие есть разумное предложение.
        В радиорубку все-таки прошли, сделав запрос, установив контакт с Царскосельским пунктом. Вот только Авелана на месте не оказалось. Не застали. А звать императора не осмелились… ни сами (наместник: «да как так можно!»), ни там, в Царском.
        А время вышло.
        - Дымы на горизонте!

* * *
        Алексеев не оттаял - не тот человек, чтобы быстро менять настроения, тем более добреть. Но офицера на «Рюрик» отправил с приказом командиру крейсера:
        - Катер под трапом. Капитану первого ранга Трусову идти на сближение, досмотреть, кто такие. Ежели что, заворачивать их. Нечего им тут!
        Перешли на ходовой мостик. В этом случае петербуржский чиновник снова проявил строптивость и полномочия, приватно забубнив что-то адмиралу - расслышалось лишь «взять роспись об умолчании», и часть свиты наместника осталась в конференц-зале. С другими людьми, с позволения Алексеева, статский советник быстро проводил инструктаж, открыв свой портфельчик, шелестя бумагами.
        И непременно следом известив капитана судна, что допуск у свитских по-прежнему остается в грифе «Немо» - то есть «тайно построенное судно», и… «ни о каких путешествиях во времени! Молчок! В том числе всем, всем из экипажа, кто будет контактировать с вновь прибывшими».
        Засновали шлюпки и катера.
        Вышла небольшая заминка (на полчаса), так как Алексеев пожелал иметь обратную связь с крейсерами, полагаясь исключительно на своих телеграфистов. Нужного специалиста пришлось специально дожидаться с «Рюрика». Этим же катером прибыли два сигнальщика.
        Наконец броненосный крейсер, с все еще с зависшим на талях паровичком, начал свое неторопливое движение, ложась на курс перехвата.
        Заворочался «Ямал», выбирая направление от противного. Рядом пристраивалась «Лена», начиная поддавать в топки.
        - Господин капитан, - наместник продолжал «играть» роль сурового и подозрительного «смотрящего», видимо, стараясь не сильно напирать властью, но… не получалось, - ход будем держать по вспомогательному крейсеру «Лена». Берлинский докладывал, что машины у него не совсем исправны - не более шестнадцати узлов.
        «Рюрик» уже заметно прибавил, поднаддал, пеня из-под кормы, отдаляясь, все больше распаляясь сносимым вбок угольным выхлопом.
        А на «Лене» действительно было что-то с машинами, так как пароход набирал ход очень медленно, неимоверно коптя одной из труб.
        - А ведь они сменили курс, - сначала задумчиво, потом уже громче заметил Шпаковский, - явно заметили дымы «Рюрика», да и «Лена» чадилка та еще! И двинули к нам! Что-то это крайне подозрительно. Не находите?
        Алексеев тоже переминался у монитора РЛС, теперь уже с большим доверием наблюдая за всеми метками-перемещениями: уходящего «Рюрика» и двух неизвестных.
        Радар показывал очевидную правду - два чужих корабля очевидно увеличили ход и в свою очередь легли на курс сближения.
        - Не меньше четырнадцати узлов! - уверил оператор, указав на бегущие циферки, выдаваемые аппаратурой.
        - Право руля! Курс 50! - приказал Чертов.
        Диспозиция была немного щекотливая: по левому борту в шести милях тянулась полоска суши, загибаясь к северу, охватывая выступом полуострова Шипунский. Следуя прежним курсом, связка «Ямал»-«Лена» оказывалась как бы зажата между берегом и чужаками. Но и новый курс вел к невольному сближению. Особенно если преследователи возьмут правее, срезая угол, выходя на перпендикуляр.
        Старпом поднял трубку пронывшего телефона, выслушал и известил:
        - Приняли радио с «Рюрика»: «на запросы по беспроводному телеграфу не отвечают».
        - Они ведут себя весьма подозрительно! Почему молчат? - Наконец у Алексеева пробилось замешательство, - либо телеграф у них не исправен, либо отсутствует… что притянуто за уши. Неужели японцы?
        На «Лене», видимо, тоже получили рюриковскую морзянку и теперь усиленно репетовали - флажно и ратьером.
        - Это корыто выдаст обещанные шестнадцать? - Чертов поминутно оглядывался на плетущийся на левой раковине вспомогач. Сказал вроде бы никому, но понятно, кто объявлял о «шестнадцати узлах».
        Алексеев только задышал шумней… в общем, наладить конструктивное общение не получалось.
        - Сколько до них миль? - осторожно спросил статский советник.
        Капитан сухо ответил.
        Переминаясь с ноги на ногу, петербуржский чиновник откровенно не находил себе места, видимо, просто устав стоять. А присесть особо и некуда было. То есть совсем…
        Офицеры свиты адмирала, понятно, были более стойкими «оловянными солдатиками», все больше озирались, разгадывая техническое убранство ходового мостика ледокола.
        Единственное, начали (почему-то конфузясь) тихонько отпрашиваться в гальюн. Дежурный морпех по одному выводил их из помещения.
        Дистанция с преследователями между тем медленно, но неумолимо сокращалась.
        - А ведь они нас могут уже видеть, - заметил Шпаковский, - красную точку. А?
        - Вполне уж, - согласился кэп, - после японских крейсеров в Беринговом я не удивлюсь, что и вовсе ищут конкретную «красную точку». А еще «Лена» нас «палит» своим кадилом. Чего она так дымит?
        Вопрос опять был задан в пространство, но приближенный офицер из свиты в полковничьем звании подсказал:
        - Машины плохи. И уголь-с мусорный в ямах.
        На лаге, наконец, показало - 16.
        - Поджечь на юте бочку соляры, типа мы такие, как все, коптим, как все углежоги? А? - Шпаковский вопросительно поглядел на капитана.
        Реакция не успела последовать. Пока взвешивали эффективность такой маскировки, неожиданно выдал удачный вариант статский советник, что было несколько удивительно для сухопута:
        - Ваше высокопревосходительство. Полагаю, имеет смысл приказать Берлинскому переставить «Лену» по правому борту ледокола. Тем самым дым ее скроет столь приметное судно.
        Алексеев, после паузы раздумья, дернул головой, принимая предложение.
        Один из офицеров, козырнув, выскочил на крыло мостика, где дневали сигнальщики с «Рюрика».
        Вскоре «Лену» неуклюже повело вправо, подрезая кильватерный след «Ямала», выводя на новое место.
        Ветер был северный, чуть… на румб-два от запада, и теперь дым выигрышно стелился практически в нужную сторону.
        Если до этого, при желании выйдя на крыло мостика, можно было наблюдать еще что-то воочию, сейчас же весь вид перекрывал коптящий вспомогательный крейсер.
        - С «Рюрика» телеграф! - достаточно громко оповестил старпом. - В одном из кораблей опознали тип «Аполло!»
        По мостику среди адмиральской свиты пронесся вздох-шепоток, почти с тенью облегчения - признаться, все уж откровенно ожидали японцев. И только статский советник да наместник вдруг тревожно переглянулись.
        - Что такое «Аполло?» - заподозрил неладное капитан.
        - Британский бронепалубный крейсер.

* * *
        Был ли повод у командира крейсера «Рюрик» капитана первого ранга Евгения Александровича Трусова испытывать какие-либо сомнения?
        Отнюдь… приказы от наместника Алексеева поступили весьма однозначные и четкие. Хоть и не стал адмирал снисходить до глубоких объяснений и вдаваться в подробности, сославшись на совершеннейшую секретность.
        Основное, что понял Евгений Александрович - суть миссии к Петропавловску была связана с беспримерным походом Рожественского Северным путем и с американским судном ледового класса, обеспечившим сей рискованный проход.
        Правда, то, что пришлось увидеть, превзошло все ожидания, дало пищу для размышлений… но его ли дело досужие рассуждения?
        Задача - задержать неизвестные суда, досмотреть… заступить им путь, наконец, дабы исключить возможность следования к месту рандеву, не виделась особо сложной.
        Кто бы мог бороздить прибрежные, практически территориальные воды империи в этой глухомани? Транспорты, промысловики… скорей американские, если уж не российские. Даже окажись это японцы… пусть военной принадлежности, Трусов ни в коем случае не допускал, что адмирал Того направит в эти северные широты что-то серьезней вспомогательной гражданской переделки или устаревшего крейсера низкого ранга.
        И потому, конечно, удивился, когда сигнальщики доложили, что несомненно видят характерные силуэты военных кораблей. А когда они сменили курс, показав профиль, каперанг и вовсе расстроился. Так как выполнить приказ по задержке судов теперь было невозможно - в одном из кораблей был опознан британский бронепалубник типа «Аполло».
        «Англичан просто так не попросишь, де - “проваливайте”, не в драку же с ними ввязываться», - Трусов пытался рассмотреть идущий уступом, заметно дальше, а потому пока неопознанный второй корабль. Не оборачиваясь, приказал:
        - Отбейте телеграмму наместнику. И на два румба влево! Вездесущие лимонники, чтоб им!.. Почему же они молчали и продолжают не отвечать на запросы?
        «Рюрик» все еще шел навстречу «британцам». Сходились на тупых курсовых углах.
        Евгений Александрович подумал, что скоро надо будет совершить поворот.
        Поднял бинокль, пытаясь нащупать резкость, ему вдруг показалось, что «встречные» взяли еще правей по своему борту.
        «Неужели они сами отвернут, в конце концов?»
        Сверху раздался крик старшего сигнальщиков:
        - Вторым четырехтрубный!
        - А это уже серьезней, господа. Да и сейчас уже видно - нечто более крупное.
        На мостке офицеры заспорили, кто же это может быть, вспоминая, какие корабли у Royal Navy по нынешнему времени базируются на китайских военно-морских станциях. Достали справочник.
        Когда до ближайшего было уже не больше двадцати кабельтов, капитан первого ранга приказал:
        - В поворот.
        «Рюрик», слегка заваливая на циркуляции, выписывал дугу, с целью стать с «британцами» в одну курсовую линию, удерживая их за кормой на раковине.
        В это время определились со вторым «англичанином».
        - Вторым все-таки «Кресси»[20 - Броненосный крейсер «Кресси» силуэтом схож с более слабым бронепалубным типом «Диадем». В том числе и с более сильным типом «Дрейк». В основном из-за четырехтрубности.]. А двухтрубник, скорей всего, «Пик». Но поскольку уверенности нет, пока он не назвался, пусть остается «Аполло», - перед старшим штурманским офицером были распахнуты справочники Ллойда и Джейна.
        - Отстучите наместнику и поприветствуйте этих невежд-джентльменов, - распорядился Трусов, проворчав вслед: - Что-то не спешат они называться. Не нравится мне, как они себя ведут. Отсемафорьте им ратьером… сигнальными флагами, в конце концов. Надо поставить точки над «i».
        - Н-н-да, - прогундел старший офицер капитан второго ранга Хлодовский, протягивая командиру бинокль, - а вы обратите внимание на флаги ближайшего двухтрубника.
        - А что флаги? Я их вообще не наблюдаю. Лишь непонятный с такого расстояния «набор».
        - Вот именно. Если бы не справочник и данные по британскому флоту в Вэйхайвэе… это вполне мог оказаться (издалека, конечно) и японский… да хоть «Сума».
        - Скажете тоже… «Сума», - возразил Трусов, однако призадумался.
        Русский крейсер завершил маневр и фактически лег с оппонентами на параллельный курс, следуя небольшим уступом впереди.
        Поступил доклад от радиотелеграфистов, зафиксировавших обмен сообщениями в эфире, подчеркнув, что «искрят исключительно шифром».
        - Вот как! - только и прокомментировал Трусов… как констатацию. - Вот, значит, как.
        До «Аполло» по правой раковине было уже не больше трех миль.
        Тот, кого нарекли «Кресси», будучи отдаленным мателотом, отступал на четыре-пять кабельтовых. Сказать бы для красивого антуража, «утопая в дымке», так нет - видимость была почти идеальной и световое «морзе» ратьера из-под фока «британца» частило более чем приметно.
        Но нечитаемо.
        - Это не нам, - внимательно смотрели и докладывали рюриковские сигнальщики, - абракадабра - шифрует барбос.
        По понятным причинам на мостике «Рюрика» прочно оккупировали правое крыло, наблюдая за сомнительной парочкой. По узлам шли с ними практически вровень. Лаг размеренно постукивал, показывая 14,5.
        Из радиорубки еще дважды отчитались о перехваченных шифровках, пока совсем не удивили, объявив, что их глушат.
        - Быть того не может! Вы не путаетесь там в своих проводах-лампах?
        - Никак нет!
        - Никак чертовы англичане подличают? - Евгений Александрович оглянулся с вопросом к Хлодовскому. - И как это понимать?
        Старший офицер протянул руку, указывая на раковину:
        - По-моему…
        Британские крейсера заметно ускорились.

* * *
        - Таким образом, что и требовалось… - не стал договаривать Андрей Анатольевич, потому что присутствие военных кораблей Великобритании в этих водах можно было объяснить однозначной причиной.
        «Причина - эскадра Рожественского? А британцы выступили дозорным отрядом? В помощь своим союзничкам японцам? Да ладно! Тут и не надо быть параноиком, чтобы понять - жечь уголь, наверняка из своего кармана, англосаксы попусту не станут. Ледокол ищут. Нас ищут».
        - Лучше бы это были корабли микадо, на худой конец, - тихо прожужжал над ухом Шпаковский, - япов так и вовсе, при правильном подходе, перетопить и все дела. Шито-крыто! А против бриттов… они нас - красную тряпку для двух бычков уже видели (в хорошую подзорную трубу или визир мощный, что там у них есть?). И будут нагонять по возможности. Сколько сейчас до них? Сорок кабельтовых? Охренеть. Недаром кто-то из наших боялся попасть под «высопоставленную некомпетентность» из контекста «забивать гвозди атомоходом», или вот тебе - чистая подстава! Так от глупости вскоре и будем чапать в компании альбионцев. А наш расфуфыренный носитель адмиральских эполет и пырхнуть не посмеет - прецедент, война-с! Короче. Вредительство и головотяпство.
        - Тихо ты, услышит, - едва разжал зубы Чертов. Поцеплялся взглядом к наместнику, к статскому, к дымящей в кабельтове лоханке, к зеленым искоркам на мониторе:
        «Тянуть дальше недопустимо! “Лена” нас только тормозит. Надо давать максимальный ход и отрываться от излишне любознательных джентльменов. Нельзя им позволить детально нас рассмотреть. Это, я вижу, понимает господин-неженка из Петербурга (приказать, что ли, подать ему стулку, а то сейчас бедолага в обморок свалится). А вот наместник ничего не хочет понимать - набычился своим упрямым лбом и эмоциями. А эмоции, бля, тянут эмоции».
        Так и хотелось высказать все, что думаешь! Однако ж:
        - Ваше… - прокашлялся, чтоб смягчиться, - Ваше высокопревосходительство, ситуация выходит из-под контроля и в конце концов обернется чреватыми последствиями. «Лена» нас сдерживает. Ледокол может выдать до двадцати узлов.
        Адмирал тянул, колебался с ответом, на статского поглядывал. Адъютанты струнками вытянулись - чуют напряжение. Старпом опять тем временем с радиорубкой оттелефонился, рот уж открыл - хотел доложиться, да Алексеев, наконец, как сам из себя клещами:
        - Видите ли, господин Чертов. В Петербурге… м-мэ, император располагает сведениями, что у вас на судне назревает бунт… неповиновение, а ледокол намереваются угнать в САСШ.
        У Чертова, у помощников, у вахтенных, у всех, кто слышал, челюсти так и отвисли!
        А наместник, став жестче, додавил:
        - Берлинский ко всему имеет еще один чрезвычайный приказ, не подчиняющийся телеграфным и флажным: «ни в коем случае не допустить вашего ухода, с правом стреножить судно “Ямал” выстрелами под нос или в корму».
        Стояли, переваривали добавочку, глазами хлопая… оказалось, что еще не все!
        Снова старпом:
        - Доклад радистов! Они глушат телеграфную частоту. Беспорядочной морзянкой.
        И это еще было не все…
        - Они режут! На радаре - взяли еще правей на два румба!
        На мониторе было видно, что чужие корабли разрывают между собой дистанцию и интервал, меняя строй.
        - Подняли на четыре узла!
        Что удивления не вызвало - тип «Аполло» по паспорту ходил почти на девятнадцати.

* * *
        Белое облачко выстрела на баке «Аполло» не вызвало дурного в мыслях. Впрочем, старший офицер, не отнимающий бинокля, сразу сделал замечание:
        - На салютную не похоже. На баке у него шестидюймовка. Как будто… - не успел закончить - командир подхватил, перебивая:
        - Холостым ствол прогрели!
        И как в подтверждение - по борту, где у бронепалубника располагались стодвадцатимиллиметровки, забелило дымом. Отдаленный «Кресси» вторил, сжигая порох, прогревая в стволах, но на него сейчас не смотрели! Все на мостике русского крейсера ахнули (!) - «Аполло» уже успел выпалить боевым из бакового орудия в сторону «Рюрика». Хорошо, что пока «в сторону» - снаряд упал с недолетом в двух кабельтовых, вскинув вверх сноп воды.
        И оказалось, что столь неожиданная подлость не вызвала удивления - только ругань и незамедлительные команды. Словно от англичан того и ждали, правда, все же только в мыслях, в разговорах: «а вот представьте, господа, если…».
        Орудийная прислуга была на месте по боевому расписанию, а приказ «зарядить» опоздал. Это давало противнику (а как иначе теперь их называть) минутное, трех-, пятиминутное преимущество - недолеты посыпались один за другим.
        Но «Алярм!» уже проорали - «Рюрик» набирал ход, вываливаясь на «лево руля».
        А далее произошло совсем вопиющее!
        - Смотрите!
        На гафеле «Аполло» вздернулось, затрепетав белое с красным полотнище - японский «хиномару»[21 - Флаг Японии (яп.
        ниссе: ки, «солнечный флаг»). В Японии его также называют хиномару (яп.
        , «солнечный круг»).].
        - Вот вам и точечка над «i», красная - солнце восходящее, - неожиданно тихо проговорил Трусов. И почему-то улыбнулся, тоже тихо… неулыбчиво.
        С чего бы улыбаться Евгению Александровичу? Может, оттого, что теперь можно исполнить… попытаться исполнить приказ «не подпустить к “красному ледоколу” чужие корабли?» При равных ли, сомнительных ли шансах в бою «одного» против «двух?»
        Поди пойми.
        Снял фуражку, белым платком смахнул с высокого залысенного лба холодный бисер неожиданного пота. Фуражку взад, очки поправил. А на вопрос Хлодовского: «Какая собака укусила альбионцев?», подумал:
        «Покусанные, не покусанные, но что ж такого в этом ледоколе, что британцы сами как с цепи сорвались? Чистое пиратство под прикрытием “хиномару”.
        Ну а наш старичок-“Рюрик” и постоять за себя может, случись что… мало не покажется!»
        Перемотка. Месяц с лишним назад…
        В начале сентября адмирал был удостоен аудиенции у короля Англии Эдуарда VII.
        Сидел, ждал, сжимая папку, взгляд опустив, ведя одному ему видимую полоску по старинному паркету, слушая, придумывая звуки - как из ближайшей залы, так и из дальних анфилад:
        …дзинь - дворцовых распорядков колокольчик.
        …массивной, высоченной дверью, еле слышно - хоп (не хлоп).
        …звяк - сервисом-сервизом прислуга на подносе.
        …далеким боем - бэн-н-н. Часы ли, колокол? Как будто Биг Вестминстерского[22 - Биг Бэн - название башни Вестминстерского дворца.].
        Однако маятник не зря отбил. Час - время аудиенции. И точность - вежливость…
        Секретарь - дворцовый призрак, заставил вздрогнуть:
        - Его Величество ждет. Прошу…
        Ах да! Забыл сказать - кто… Джон Арбетнот Фишер, адмирал Королевского военно-морского флота Великобритании! Прошу люби… нет! Не прошу - ни любить, ни жаловать. Не наш сей человек. А в 1904 году и подавно не за нас.
        Это его стараниями, в целях ослабления влияния России на Тихоокеанском театре, взращивался японский флот. Его советам следовал «злой гений» Хэйхатиро Того.
        Иные скажут - это их (великоангличан) интересы.
        Скажут, что Фишер в своем праве.
        И вообще достойный муж!
        И вообще, вояка… и его, Фишера слова:
        «Война не имеет правил… Суть войны - насилие. Бей первым, бей сильно, бей без передышки!»
        Это он потом, кстати, перед Великой войной проблему растущего немецкого флота предлагал решить превентивным образом - уничтожить внезапным нападением в базе (знакомо?).
        Ну что ж… оценим, покиваем. Но щеку-то подставлять не станем. Противник он и есть противник. Враг он и есть.
        Итак, в начале сентября первый лорд адмиралтейства Джон Фишер (прозвище Джеки) был принят в Букингемском дворце королем Англии Эдуардом VII.
        Хотя, простите, еще не «первый», еще не лорд… пока еще просто главнокомандующий в Портсмуте. Однако самый вероятный преемник нынешнего «первого», да что там «вероятный» - фактически утвержденный в британских властных кулуарах. Так что уж недолго - в октябре ему в новую должность.
        Итак…
        - Вы просили о личной аудиенции не для того, что уведомить меня о кардинальных изменениях в военно-морской судостроительной программе России, - совершенно утвердительно констатировал монарх.
        - Да, ваше величество.
        - Так что ж…
        - Пересмотр проектных параметров боевых кораблей - это лишь следствие. Причина же… причина является темой нон грата в Адмиралтействе… даже в неформальных беседах с иными высокопоставленными лицами. Кроме всего прочего, в этом деле завязаны военная и дипломатическая разведки. Однако у меня имеются свои источники информации, по крайней мере, по морской тематике, тем более что дело имеет касательство непосредственно кораблей и неизвестно откуда-то взявшегося судна. Далее с вашего позволения выскажу… выложу свои версии, выводы. Сочтете ли после этого меня сумасшедшим…
        - Оставьте лирику, Джеки, - прервал Эдуард, - перейдем к делу, опустив предысторию, хотя детально следует разбираться и в этом. Что вы обо всем этом думаете? Я имею в виду «откуда он взялся?». И что вы там получили из ваших источников?
        - Простите, позвольте немного издалека, - и адмирал поспешил, без паузы, понимая, что времени у него мало: - Еще в 1903 году, как начальник Портсмутских верфей, я был ознакомлен с предложением итальянского инженера Витторио Куниберти по проекту «идеального линейного корабля для Британского флота».
        Скажу сразу - концепция революционная, перспективная, логично вытекающая из последнего опыта и докладов британских офицеров-наблюдателей при японской эскадре, где наши желтолицые друзья обкатывают теоретические наработки Адмиралтейства Королевского флота.
        - Что это за «идеальный линейный корабль?»
        - Мощная броня, единая артиллерия крупного калибра. От себя добавлю, обязательный переход на жидко-нефтяное отопление и использование турбин Парсона для достижения высоких ходовых характеристик.
        - Так, так…
        - Естественно, я не мог не заинтересоваться и, как это водится, делал наброски по архитектуре корабля, расположению артиллерии. Советовался и технически консультировался с главным конструктором Портсмутской верфи Уильмом Гардом. Понятно, что все это происходило на уровне рисунков, черновиков. И чтобы перейти к чему-либо серьезному, требовались сложные основательные расчеты и масса работы.
        Фишер достал из папки листы, выкладывая перед монархом.
        - Теперь же, три дня назад я получаю от агента из Санкт-Петербурга вот эти бумаги. Как видите, это даже не чертеж, а общая концепция. Но главное… будь я проклят! Это мой корабль!
        - Выкрали… - бросил Эдуард.
        - Ни в коем случае! Здесь есть места, о которых я только думал… продумывал, еще даже не успев изобразить. Повторюсь - это мой корабль! Уже готовый, довершенный, вылизанный, черт возьми! Более того! Здесь красным подчеркнуты проектные ошибки и дополнения!
        - И? - Это несколько нетактичное «и» из уст короля прозвучало почти зловеще.
        - Кто-то побывал в грядущем и привез сюда это! - Вся фигура напряженного адмирала выражала вызов и напор, - «красный ледокол!» Иного объяснения у меня нет. Иначе - привет от мистера Уэллса!
        - Мне всегда, Фишер, в вас нравилась смелость… и смелость ума, - откинулся в кресле венценосец, - и вы не один в подобной версии. Сумасшествие пока оставим за дверью. Что вы предлагаете? Или я неправильно понял ваш настрой?
        - В первую очередь, русские полезли во льды не от своего природного «авось», а имея на руках известный козырь в виде ледокола… хм, из будущего. Поэтому непременно следует надавить на нашего узкоглазого героя Тоги, дабы отправить дозор к Берингову проливу. Второе. Если имеет место быть… сам по себе ценный артефакт, то ни в коем случае нельзя оставлять мероприятие без контроля, а послать в том числе и свои военные корабли. Очень… с большой надеждой рассчитываю на нашу агентуру в столице Российской империи. В том числе допускаю, и это было бы хорошим плюсом, если что-то удастся выловить в мутной воде возможностями японской разведки на Дальнем Востоке. И я почти уверен, зацепка будет!
        Эдуард воззрился в молчаливом вопросе.
        - Но представьте… переход через льды, а впереди еще более тысячи морских миль.
        Необходима бункеровка, проверка механизмов, машин. У русских там Петропавловск - гавань и порт. Возможная точка остановки - Командорские острова. Интенсивность радиотелеграфных сообщений выдаст прибытие кораблей. По-прежнему остается версия, что это все же «американцы» и после проводки эскадры Рожественского ледокол направится в сторону САСШ. Придется немного распылить силы.
        - Хорошо. Доверяю вашему опыту моряка. Логика в ваших резонах очевидна. А как вы видите развитие политической ситуации?
        - Преждевременно говорить о «политическом развитии ситуации», пока мы не располагаем полноценными доказательствами! - оскалился Джеки. - Мы не знаем, что у них в копилке! Но из того, что поют нам самоедские барды - о «красном дьяволе», то как русские легко пошли на север, не побоявшись рискнуть тремя броненосцами, и вот эти интересные факты (кивок на рисунки, чертежи)… царю Николаю надо поставить условие!
        - Делиться, - подхватил, перебивая монарх, - поставить условие: делиться! В случае упрямства давить тем, что информация попадет к сильным державам Европы. И тогда то, что единолично прибрал русский император, будет взято коалиционной силой.
        Широко расставленные глаза Джона Фишера буквально вперились в монарха:
        - Нам нужны доказательства. Само судно, откуда бы оно ни было и что бы оно из себя не представляло! Если у макак ничего не получится в Беринговом море, ориентироваться следует на Петропавловск-Камчатский. Узловое место. И тогда под дулами орудий броненосцев Королевского флота…
        - Боже, Фишер, да вы, должно быть, спятили?![23 - Цитата Эдуарда VII обращенная к Дж. Фишеру, только по другому поводу.] Только войны нам с русскими сейчас не хватало! А если всему найдется не столь экстравагантно-фантастическое объяснение?
        - Воспользуемся опытом Елизаветы Первой - покровительницы адмиралов-пиратов. Я думаю, в разведке Его Величества, как и на флоте найдется нещепетильный человек, который сможет возглавить это непростое дело, подняв на вверенных ему кораблях любой флаг - хоть берберский, хоть японский, хоть «Веселый Роджер!»
        Эдуард округлил глаза - на «роджера» ли, или на «берберский»… однако воздержался от восклицаний!
        А адмирал гнул дальше:
        - Делиться с французами? С подымающими голову немцами? Австрияками? С кузенами из-за океана? Уж лучше уничтожить артефакт и концы в воду! В прямом смысле. Русские уже доказали, что не умеют хранить тайны, раз у нас есть это, - адмирал указал на разбросанные по столу листки, - и единственное условие царю Николаю, которое я вижу - все… ВСЕ перевозится в британскую метрополию. Все секреты и технологии будут у нас. А медведя будем подкармливать подачками.
        - Не забывайте, Фишер, что Николай Романов мой родственник.
        Замечание прозвучало неубедительно. Король Великобритании и сам не заметил, как на яростную словесную эскападу адмирала весь подобрался, подавшись вперед. Теперь он снова откинулся в кресле, призадумавшись:
        «При русском дворе всегда есть люди, которые жаждут союза с Англией. Если куш окажется столь велик, а Николай II заупрямится, всякое может случиться. С Николаем. А там… как подарок - уступить русским Японию. Будет им победа, народ ликует и чествует нового императора».
        Уже уходя, адмирал, обернувшись, спросил:
        - Он действительно из будущего?
        - Сомневаетесь все же? - Король снисходительно улыбнулся. - Правильно. Вот и привезете нам доказательства.
        Версты, мили ворочай (Авачинский залив)
        Вспоминается неподражаемое «Война - это… война!»[24 - Фраза из фильма М. Захарова «Тот самый Мюнхгаузен».] Почти лирика, кабы не скучная проза.
        Немного архаичный своим рангоутом, с поднятым океанским полубаком, высоким фальшбортом, с расположенной побортно (по старинке) и откровенно слабо защищенной артиллерией, «Рюрик» тем не менее нес на себе кучу стволов. Только бей да бей, да в цель попадай, успей заткнуть вражьи пушки, иначе…
        Британский бронепалубник в 3600 тонн водоизмещения для него вообще не противник.
        А вот против крейсера «традиционного типа», коим являлся «Кресси» - а это лучше бронированный, с артиллерией в башнях, более ходкий, да и… просто более свежей постройки корабль, - «Рюрик» рассчитан не был.
        Впрочем…
        Преимущество неожиданности, первых выстрелов, пока русские спешили-мешкали со своими орудиями, англичане прохлопали. Практически в прямом смысле - пушки хлопали-стреляли, но ускорившийся на уклонении «Рюрик» раз за разом уходил даже из-под накрытий.
        Ко всему, желая обрушиться на подставившуюся «жертву» артиллерийской мощью сразу обоих кораблей, «просвещенно-опытные мореплаватели» допустили тактическую ошибку и бестолково путались в своих и мателотных всплесках.
        Еще один казус, что случился у «джентльменов», казалось, был и вовсе мимолетен: на маневрировании их крейсера в какой-то момент (весьма тягучий для кое-кого) створились, тем самым подставляясь под продольный огонь.
        Однако этой оплошностью (по случаю) немедленно воспользовался Трусов.
        «Рюрик» переброшенным рулем покатил носом вправо, открывая углы для бортовых батарей, где дорвались, отыгрались заждавшиеся комендоры: в семь стволов… в три и еще один[25 - В данной конфигурации боя «Рюрик» с кормовых углов мог вести огонь одним 203-мм орудием, семью 152-мм и тремя 120-мм. Вспомогательную артиллерию опускаем.].
        Бортовой плевок унес десяток «крученых нарезами», вздыбил частоколом воду вокруг да около «Аполло»… сука, так и не задев, летели они дальше, падали, падали, перелетом таки достав «Кресси», перекричав восторженным «ура!» сквозь орудийный бой откликом десятка глоток.
        А капитан первого ранга Трусов смотрел на разброс непопаданий, ненакрытий, вслед сбегающему на форсаже, набравшему почти сдаточные 18 узлов бронепалубнику, понимая, на какую цель тот вострился.
        И не особо-то… о, нет, конечно, радовался этому удачному попаданию в «Кресси» - что может больше радовать военного моряка в бою, как не всплеск твоего снаряда на «теле» вражеского корабля, пожар, а там глядишь и опрокинутый кверху киль (мечтайте)!
        Но заваленная труба за фок-мачтой на «британце» - это что? Это потеря им преимущества в узлах, с 20 - 21 до, дай бог «рюриковских» 17.
        Вот только понимал Евгений Александрович - никуда «Кресси» от старичка-«Рюрика» убегать не станет. Привяжется, скует боем, не пуская туда, куда умчал клятый «Аполло».
        И еще раз подумал: «Что ж такого в этом “красном ледоколе”, что британцы как с цепи сорвались?»

* * *
        На ходовом мостке «Ямала» после заявы наместника все как-то сдвинулось волной, людской рокировкой.
        Императорские подданные (свита) безотчетным животным инстинктом сбились в одну кучу, ощетинившись… хорошо, что хоть не стволами.
        Еще не «подданные» (?) - усиленной вахтой по местам… руководители служб, кто был уместен, капитан - центром.
        Морпехи и без того на контроле у дверей, но видно, что усилились. Наизготовке.
        Пожалуй, только статский советник отдельно в сторонке. Ему все-таки из «штурманской» кресло-вертяшку вытащили. Сидит, пот смахивает с лица.
        Капитан… Чертов Андрей Анатольевич физически ощутил прилившую кровь к лицу:
        «Только пулять бы никто не вздумал, посекут аппаратуру к чертовой матери».
        Замерло молчанием, напряженными сузившимися зрачками, пробами, просчетами вариантов.
        О, нет! Первым порывом было - дать в рыло (озвучено из-за спины свистящим шепотом Шпаковского!).
        Скрутить всю эту аксельбантную сволочь. Наместника - заложником.
        Пушки «Лены?» Привязать золотопогонников к леерам - пусть стреляют.
        «Беда в том, что все это сомнительно, глупо и только на руку англам… что, мать их, с каждой минутой только ближе! Неужели Алексеев верит, что английский крейсер, догнав ледокол, пристроится бочком на траверзе и будет “фотографировать?” Наивно было бы думать!»
        И тут же параллельно пробивалось благородным возмущением, в желании призвать к здравомыслию:
        «Объяснить, втолковать всю надуманность каких-то побегов в САСШ. Вдолбить Алексееву, что поскольку он остается на ледоколе, с кучей жандармов, то типа все под его контролем (ха!) и потому бег к американам невозможен. Уговорить спустить катер, отправить доверенного полковника к Берлинскому. Отменить радикальные приказы. И рацию нормальную, кстати… с оператором в придачу. Потому что… епть!»
        Потому что вон они, на мониторе искорки. Появляются, гаснут. Вокруг «Рюрика», а затем около британских меток. Вон они, всплески от падения снарядов!
        Чего боялись - случилось!
        - Нечто я и ожидал! - Чертов едва не стукнул по консоли кулаком и вполоборота крикнул: - Поглядите на это!
        Алексеев, уже безоговорочно верящий технике, не заметив полнейшей непочтительности, припал к экрану, получив объяснение, бормочет возмущенно:
        - С ума сошел Трусов, зачем стрельбу открыл? - И затыкается, понимая, что русский крейсер, несомненно, лишь отвечает выстрелами на выстрелы.
        А между тем «Рюрик» явно отставал и, судя по всплескам, лупился с оппонентом знатно. И некогда было даже подумать, кто им там противостоит.
        - Радио пробилось! - кричит (чего орать-то?) старпом, не отрываясь от трубки. - Англичане подняли японские флаги!
        - Вот так, господа, без реверансов, - Алексеев нервно гладит, чуть теребит бороду. С возмущением, с негодованием. С облегчением?
        «Под японским флагом» - это уже некая ясность! Намеренья выказаны! Это не война со всей Англией, а вероятней всего неофициальная акция!
        Взгляд капитана метался, менялся от внимательного на монитор до на зыркающий в наместника:
        «Не так бы и много эти лишние четыре узла, на которые ускорился “Аполло”, если бы не его курс, пересекающийся под острым углом с беглецами».
        Андрей Анатольевич даже не поморщился на это, применимое им к «Ямалу»-«Лене» слово «беглецы», что вздулось пузырем на поверхности трясины-ситуации.
        «В которую нас затащил этот скотина наместник. И что он сейчас прикажет Берлинскому? Защищать ледокол? Вспомогач против бронепалубника? Даже ценой своей гибели. Это и так подразумевается! Бритты вряд ли собираются оставлять свидетелей своему пиратству!»
        - Вадик! - коротко позвал кэп, туманясь в сторону взглядом - мысли лихорадило. - Наши напалмовые энтузиасты, ты говорил, и с дымзавесой пытались химичить?
        - Ну…
        - Палки гну! Получилось у них чего-нибудь?
        - Бочку вонючки наварганили.
        - Давай и их вместе с радистом на «Лену». Что б были готовы в момент по сигналу свое кадило развести! Атмосферное давление мне нравится - видишь, как из труб низом стелет… а мы еще подкинем дымовой завесы. Прикроемся покуда…

* * *
        На ходу, на волнении спускать катер не рискнули - захлестнет, черпанет.
        Закрытая, танкерного типа шлюпка в этом случае была предпочтительней. Ее и вовсе можно было бросать на воду, чего делать, естественно, не стали. Спустили, как положено, со свитским полковником на борту, с радиостанцией, и с 200-литровой бочкой реагентов, дающих густой искусственный дым.
        Алексеева долго убеждать не потребовалось - его, наконец, проняло. Кивал, тряс бородой, соглашаясь, принимая пояснения капитана.
        Шлюпка - оранжевая «сарделька» - шустро побежала под моторчиком к привязавшейся (вяжущей) в кабельтове «Лене», ход которой, кстати, упал на полузла.
        - А ты знаешь, - подняв голову от экрана РЛС, Шпаковский заговорил задумчиво, почти печально, - рвани мы сейчас от «Лены», выйдем из-под дымзавесы.
        Тут и штурман показал… по-простому, прямо на карте карандашом: линии, стрелки, быстрые столбики цифр… расчета времени, скорости:
        - Приходится огибать полуостров. Был бы еще ветер западный, и дым сносило вбок… А так, добавив ход, «Ямал» однозначно выходит из дымового прикрытия.
        - Вижу, я вижу! С таким раскладом мы в течение получаса, если не больше, будем маячить под дулами… чужих пушек, - капитан специально выделил «чужих пушек», взглянув на Алексеева, дескать, «а сейчас под дулами вспомогательного крейсера Российской империи».
        - С чего ты взял, что он сразу шмалять начнет, - Шпаковский еще надеялся, - мы-то им целыми нужны. Может, успеем к темноте выскочить? Подержим его накоротке, типа вот-вот и догонит. А к сумеркам дадим максимальные…
        - Один-два узла преимущества, это почти ничего. А цель мы чересчур заметная. Куда ни пальни - попадешь!
        - И что будем делать?
        - Бес его знает! - Капитан задумчиво поглядел в стелящийся по горизонту дым. - Пока пусть приготовят «Миля» к взлету. Чтоб по первой отмашке, если стрельба вдруг начнется… сами понимаете - техника хрупкая.
        «Лена» теперь держалась немного впереди «Ямала». До заката оставалось еще уйма времени. Небо неожиданно безоблачное, густого серо-индигового цвета, пароход продолжал его исправно (неисправно) пачкать. Но дым - да, удачно тянуло низом.
        Мнилось, что не «Ямал» прикрывается этой завесой, а «британец» прячется, подкрадываясь.
        Всплеск от падения снаряда блеснул белым столбиком совершенно неожиданно, далеко, в семи кабельтовых на «ост». Почти по курсу. Даже не вызвав эмоций. Только недоуменно пялились, озирались… и понятно было, кто стрелял, но неясно, зачем столь бессмысленно, наобум.
        - Нервничают?
        - Запросто. Мы-то их отслеживаем на радаре, а для них же ни хрена не видно. Вот и лупят по нервам. Запугивают.
        - Русская рулетка.
        - Не до шуток. А ну-ка прилетит?
        С семиминутной паузой снова всколыхнуло дымную взвесь, вскинув воду… тоже далеко и неопасно.
        - В белый свет, - заметил Алексеев, успев поднять бинокль, - судя по всплеску, калибр небольшой.
        Что произошло дальше, можно отнести к случайности, к какой-то дьявольской невезучести, но никак не к статистике!
        Звук - короткое шипение извне… и грохот взрыва прозвучали почти слитно!
        Удар поколебать многотонную махину ледокола был не в состоянии, но все вздрогнули, и показалось, вздрогнуло само судно.
        С «ходового» в иллюминаторы сразу было видно - попало куда-то в баковую часть, внизу блеснуло вспышкой, вскинуло черное кубло, потянуло в носы пороховой гарью.
        Первым успел вылететь с мостика наружу на крыло мостика Шпаковский:
        - В борт! Ниже среза!
        Дым уже снесло, лизнуло пламенем и тут же погасло.
        - Послать людей! Доложить о повреждениях! - Капитан заставил себя быть спокойным. Давалось с трудом. - Еще! И еще! Бочки с соляркой за борт! Контейнеры с боеприпасами переформировать.
        Заговорили разом офицеры, затрезвонили телефоны, громко переговаривался взвинченный старпом. Вахтенный доложил о падении очередного снаряда. В этот раз в полумиле на кормовых углах.
        Пока происходила беготня, капитан направил свой справедливый гнев на, как он считал, непосредственного виновника, сиречь наместника. Правда, выражалось это лишь холодным, убийственным тоном:
        - Ваше высокопревосходительство, судя по тому, как застрял «Рюрик», на выручку он нам идти не спешит. Не может. В состоянии ли «Лена» нас защитить? Долго ли продержится безбронный вооруженный пароход против боевого корабля? Беда в том, что не станет «британец» с ним возиться, оставит за кормой, за нами погонится. И знаете, как будет? Нас нашпигуют снарядами. Исковеркают. Принудят - влепят куда-нибудь знатно, так что мы потеряем ход. Просто не представляю, как это будет. «Ямал» судно большое, крепкое, но не рассчитанное на артиллерийский бой. Так вот! Нас, натыкав снарядами, останавливают. Дальше что? Досмотровая партия. Так? Мы-то ее выбьем. Всю. Ай… минутку…
        Чертов, махнул рукой стоящему у двери морпеху:
        - Где Волков?
        Лейтенант был недалеко и немедленно явился на зов.
        - Готовь. Всех своих парней. Крупняк. Гранатометы. Все! Не знаю, как будет, но следует быть готовым ко всему. К худшему.
        Капитан снова повернулся к застывшему адмиралу:
        - Досмотровую партию… да что там, думаю, полноценный абордаж мы отобьем. Но тогда снова заговорят пушки крейсера. Не удивлюсь, что английский капитан под японским флагом вообще имеет приказ при неблагоприятной обстановке утопить «объект», и дело с концом. А мы против пушек ничего даже сделать не сможем. Ничего! Кстати, а подобного приказа у Берлинского нет - в случае угрозы захвата ледокола, топить? Можете не отвечать. Вот только вопрос, имею ли я право распоряжаться жизнями своих людей? Вы боялись, что секреты уплывут в САСШ. Что ж, получайте - до нас доберутся англы.
        Влетел боцман:
        - Ничего серьезного. Удар принял на себя выступ фальшборта. Искорежило. Палубу кромсануло. Но пожара не было. Не шимоза.
        - Пока ничего серьезного, - Шпаковский тоже спускался осмотреть место попадания, - но надо что-то делать, командир.
        - Да-да, - дернул головой Чертов, проглотив это «командир»… не оборачиваясь, продолжая глядеть на наместника, - единственный наш шанс - разыграть карту «Лены», с вашего приказа Берлинскому. Приказать ей идти в бой, а мы пока пытаемся удрать. Но что-то мне не верится, что все будет ладно.
        - Я отдам необходимые распоряжения командиру вспомогательного крейсера, - выдавил бледный лицом Алексеев.
        - Связь с «Леной» установили?
        - Да, вывели на мостик «голосовую», - ответил старпом и указал на вошедшего начальника радиотехнической службы, - да только вот…
        - Связь установили, но я не об этом, - с ходу начал тот, - я уже докладывал, что мусорную частоту глушили, но были еще шифрованные сообщения.
        И все бы ничего, но пеленговали передачи еще и с «норда», списывая их на отражение сигнала от суши. А если нет?
        - Обложили, - донеслось притихшее.
        - Что? - Тупанул, не сразу въехал кэп, - Что-о-о??!! Не слишком ли круто для англо-аборигенов?
        - Я лишь счел нужным предупредить.
        Все вдруг разом заговорили…
        - …выйдем из-за тени полуострова - радар покажет.
        - …или беспилотник кинуть?
        - …вертол! Его так и так надо с судна снимать.
        - Следуя этим курсом, мы по-любому оказываемся на виду под пушками «Аполло», - вмешался мрачным фактом штурман.
        В довесок вахтенный щелкнул на пульте кнопкой «громкой», куда был заведен рабочий канал с «Леной». Послышался голос оператора, объясняющего правила пользования техникой: «…по завершении своей фразы вы должны обозначить ее конец словом “прием”. Далее…»
        - Тихо все! Выключи пока! - остановил галдеж капитан. - Говорит штурман.
        - Давайте к карте!
        Штурман не стал тащить всех на левое крыло мостика, где располагался его стол. Кинул комканную от нервов карту на пульты, начав чертить кривые линии и стрелки.
        - Стало быть, так! До «британца» всего двадцать один кабельтов. Если мы будем следовать прежним курсом, через минут сорок в этой точке мы с ним сходимся на минимальных дистанциях. Не будь дурак, он уйдет на наветренную сторону и начнет долбить по «Лене». И по нам, если мы не спрячемся в дым, уходя по ветру. Тут вопрос в густоте и интенсивности дымовой завесы и насколько долго хватит «Лены». И, естественно, от шального не гарантированы. Бой так и так неизбежен. И ситуация - ж… - штурман не стал произносить простонародное слово, покосясь на адмирала, - предлагаю поддать еще как можно из топок для пущего дыму и бросать «Лену» навстречу «Аполло». Попытаться использовать преимущество радара, вывести вспомогач на выстрелы в упор, да хоть на таран, черт возьми. Торпед нет? Жаль. А мы, при удаче, проскакиваем у «британца» за кормой и ломимся на максимуме в отрыв на южные, восточные румбы. Пока дым да драка…
        - На юго-восточные румбы? Та же хрень, только вид сбоку, - Чертов оторвался от штурманской схемы, мрачно поглядев на подчиненных, на шумно сопящего адмирала, за иллюминатор на мателот. Показалось ли, нет - на правом траверзе упала очередная плюхана обум от «британца». - Ладно… командуйте Берлинскому.
        Углем и атомом… порохом и сталью
        Барометр падал, от этого дым, набирая влажность, тяжело стелился над океаном.
        Казалось, куда уж больше, однако кочегары «Лены», кидая в топки исключительно угольную пыль, наддали так, что от парохода потащило ветром нечто вообще невообразимое.
        Это не преминуло сказаться на скорости. Ход упал еще на пол-узла.
        Положив «курсовой» на зюйд-ост, перестроились.
        Вспомогательный крейсер выдвинули вперед. Поднявшаяся волна теперь била ему в борт, выбрасывая пенные брызги, клокоча от форштевня в кильватер, неожиданно раскачивая столь немаленькое судно.
        Лаг «опустили» на двенадцать узлов, ветер гнал из труб черное, косматое, плотное, унося вперед и вбок, от этого казалось, что пароход старается изо всех сил, но едва ползет.
        Алексеев лично подвизался на руководство и взаимодействие с «Леной», скорее лишь для того, чтобы не торчать на мостике «статистом без дела». «Ямаловцы» только приветствовали - Берлинский все никак не мог взять в толк, как это его корабль будут направлять со стороны. Не верил, не понимал, сомневался, даже препирался, не видя грозное начальство воочию. Начальство срывалось на ор, даром что надрывать связки можно было как в обычную телефонную трубку!
        «Ямал» отступил в кильватер, сместившись, оттянувшись на правую раковину - с резоном прикрыться дымом, не дай бог оказаться на линии огня, когда между двумя крейсерами начнется перестрелка.
        Позиционную картину, естественно, предоставлял радар, который показывал, что «Аполло» тоже снизил ход до шестнадцати узлов.
        Но совсем уж непонятно было, что происходит с «Рюриком» и его противником. Судя по меткам на мониторе, за последние полчаса два корабля практически не ушли с пятачка боя, кружа на циркуляции, словно два сцепившихся бульдога.
        Радиотелеграмм от Трусова больше не поступало. Это принималось как должное. По нынешним временам корабельная телеграфная станция - капризное, хрупкое устройство… тем более в условиях боя.
        Сближались. Расчет строился на том, что «Лена» сделает кроссинг, ставя дымовую завесу и, воспользовавшись потерей видимости у противника, по наводке РЛС ледокола, выйдет на позицию неожиданного, желательно кинжального огня.
        Дистанции и скоростные показатели выводили время контакта в 20 - 25 минут.
        Двадцать минут это почти ничего, мизер… время просто сжалось в кулак, белея костяшками ожидания!
        Ответственным на РЛС был старпом, выдавая каждую минуту данные:
        - Восемнадцать кабельтов!
        - Держим курс!
        На мостике мелькнул командир «вертушки» Шабанов, с ним быстро переговорил-пошушукался Шпаковский, вернулся, став подле капитана:
        - Все. Дал добро на взлет. Горючки им, если что… и покружить на экономных до прояснения обстановки, и до Петропавловска с лихвой… если дело совсем будет дрянь.
        - Морпехов выделил?
        - Нет. Но на борт взяли всю летную группу, техников… и зброю выделил из военных контейнеров.
        - Зброя - это по-каковски?
        - А хрен его помню - польский, украинский, чешский… какая, к черту, разница.
        Вариант использовать «вертушку» по-боевому - с тем же напалмом или еще как, отмели после коротких дискуссий…
        «Миль» осторожно поднялся с кормы, но прежде чем уйти, спрятаться с глаз долой на экономный потолок, повисел напротив мостика ледокола.
        Алексеев, его сопровождающие, потеряв всякую степенность и выдержку, так и прилипли к иллюминаторам, не пытаясь прикрыть «отвалившиеся» в удивлении челюсти.
        Сумасшедшая стрекоза, задержавшись всего на два вздоха-аха, ушла на высоту.
        - Зачем? - спросил у Шпаковского кэп и сам же нашелся ответом. - Да… с «Лены» бы и так увидели. А этих… гостей наших, надо бы припустить, чтоб знали свое место.
        Чертов и без того уже обратил внимание на изменившееся отношение офицеров свиты, ставшее более уважительным.
        «Еще бы! После отлупа наместника… понаглядевшись на техническое оснащение судна. А теперь пожалуйста - винтокрыл».
        - Двенадцать кабельтов, - противным голосом проговорил старпом.
        Капитан, не оборачиваясь, громко спросил (кто должен - откликнется):
        - По «Аполло» данные отыскались?
        - Извольте, - из-за спины учтиво нарисовался офицер в морской форме (капитан первого ранга), выложив на консоль лист со скупыми контурами корабля, - сие по памяти, но точно-с. Калибры в дюймах.
        Глянув мельком, Андрей Анатольевич передал Шпаковскому - тот хоть и из подплава, но военный, должен больше понимать.
        - Как думаешь, насколько тянется шлейф от «Лены?»
        - Скоро узнаем.
        Две метки на мониторе неумолимо сходились, в том числе определяясь все ближе к центру развертки радара - местоположению «Ямала».
        - Десять кабельтов! - Голос старпома от монотонного дрогнул… задергался. - Он отклоняется к осту!
        - Вот! «Бритт» заметался! Начинает огибать, уходить от дымовой завесы, - Шпаковский резко повернулся к Алексееву, - «Лене» следует набрать пару узлов, резко! Кроссинг!
        Команда ушла. Замерли, наблюдая. Точность прибора позволяла отслеживать вплоть до тюленей и всяких мишек полярных, не то что две плавучие стометровые и более лохани.
        - Черт возьми! «Лена» не вытягивает! «Аполло» быстрее! Уклоняется вправо!
        Донеслось! Из-за плотного, почти осязаемого дыма гулко, глухо заколотило канонадой, казалось, что черная завеса, создаваемая «Леной», колышется этими воздушными ударами.
        Это только казалось - далековато все же…
        Зато на радаре вокруг сблизившихся меток испещрилось мелкими короткоживущими светлячками.
        - Они обстреливают друг друга! Вижу всплески от падений снарядов!
        - Связь! Что там происходит?
        Вспомогательный крейсер, наконец, раскочегарился до необходимых ходовых показателей и, как задумывалось, накрыл «палочкой» английский корабль.
        А значит, и завесой. Радар дым показать не мог, но сами мысленно дорисовывали, согласно направлению ветра. В пределах разумного оценивая жирную полосу достоверно до километра. С шириной в треть… в половину.
        А там уж как ветер порвет, развеет… клочья.
        Вот только вспомогач вместо того, чтобы продолжать циркуляцию, отвернул на норд, ковыляя, натурально, почти стопорясь - умная техника эрэлэски отсчитывала «доплером», показывая в углу экрана бегущие цифры: «семь узлов… пять…».
        Рядом высвечивалась зеленым колонка цифр по объекту № 2, и старпом громко оповещал о любых изменениях:
        - «Аполло». Курс прежний, ход «уронил!» Десять… восемь!
        - Связь с «Леной!» - требует… струной звенит капитан. - Что там у них случилось?
        Запрос-ответ, разумеется, проходил закономерный путь (мостик - рубка), озвучивался по мере поступления, урывками, рвано, дергано, неполно:
        - …обстреляны противником…
        - …получили повреждения…
        - …пробоина ниже ватерлинии…
        - …вынужден замедлить ход…
        - …ответным огнем добились…
        - Все, - мрачно хрипнул Шпаковский, - «Лена» нам не защитник. Надо было все ж с вертолом и напалмом тему мутить.
        - Английскому крейсеру перепало? Он ход скинул…
        - Не верю! Он просто в дыму плутает, боится столкнуться.
        Андрей Анатольевич подался чуть вперед, отступил. В голове выметнулось: «Что дальше? Что вскоре произойдет неизбежно!»
        Тихий мат едва слетел с губ. Дрогнули ресницы… взгляд потонул в неожиданно поплывшей воображаемой картинке.
        Жесткой, убийственной!
        Снаряды взбивают фонтаны у ватерлинии ледокола, бьют в высокий борт, рвут, корежат тонкий металл надстройки. Лопаются стекла, лохмотьями антенны, пылающим шлейфом на юте из ангара вертолетная горючка, команда мечется, борясь с пожарами. Гибнет под осколками. А ты, не имея возможности ответить, только и можешь, что обреченно убегать, отплевываясь кильватерным следом.
        Мерзкое ощущение бессилия!
        Затем взгляд капитана уперся в нос ледокола. Нос, который он водил на все румбы и стороны. Который повидал немало препятствий. Вспомнился тот клык-айсберг, что взяли «на один зуб» в прошлую навигацию.
        В решении была не спонтанность, не трезвый расчет - привычность.
        Привычность того, что периодически делал последние двадцать лет!
        Лед топтал!
        И сейчас собирался.
        Притопнуть. Притопить!
        Но не воду замерзшую, а железо. Не одно и то же, но…
        А остальное? - детали… мелкие и покрупней! На них ни времени, ни возможности. Все учесть за столь короткое время невозможно. По ходу приложится… если что.
        - Дым, - пока тихо промолвил капитан, - если там еще хорошее задымление…
        - Что ты задумал? - Уже подозревая это «что», вздернулся помощник.
        - Шабанова на связь. Быстро! Пусть сверху высветит бортовой РЛС обстановку, и непосредственно «бритта». И оценку мне по задымленности. Быстро!
        Ответ с «вертушки» пришел незамедлительно. Просторечиво:
        - Ни хрена там не видать. Кубло пердячье…
        - Лево руля. На лаге - 18. Курс на «Аполло!» Волкова на мостик! - Чертов схватил гарнитуру связи с «вертушкой». - Вова, мы пойдем давить его! Понял?! Подстрахуй, если что, отвлеки, в конце концов! Повиси, пусть на тебя пялятся. Но не рискуй. Машиной не рискуй. Низко не спускайся. А то всю дымовуху лопастями раздуешь!
        Если бы подобный исход не обсуждали, пусть не на этот случай, но давеча, ранее, было бы удивление. А так… Шпаковский извлек черкатню морского офицера, отыскал взглядом этого самого каперанга, взглядом, просительным кивком позвал:
        - Слышали, уважаемый? Толкуйте, что тут да как.
        - Не забывай, Анатолич, - предостерегает штурман, - сверху с «вертушки» вид совсем другой, а мы дура здоровая, нас, невзирая на дым, раньше увидят!
        Спеша, топоча берцами, прибыл лейтенант Волков. Капитан быстро посвятил его в замысел:
        - Гони всех своих на нос. Позиции по баковым сторонам. Снайперки, пулеметы, крупняк какой есть, РПГ. Орудия на нем не в башнях, важно выбить прислугу, чтобы мы снаряд не схлопотали. Сильного удара постараемся избежать, но приготовьтесь, пристегнитесь карабинами к леерам, распоркам.
        - Сошками там не зацепишься.
        - Не знаю, зови боцмана, кумекайте, хоть приваривайте на скоряка.
        - А если катер на воду и авангардом? Причесать с «Корда?»
        - Ща, - Чертов повернул голову к помощнику, корпящему с офицером над рисунком «Аполло». - Вадим, есть что? Коротко.
        - Значит, так, - с готовностью откликнулся Шпаковский, - конечно, есть искушение переехать его пополам. Весу в нем на три с половиной тысяч тонн, против наших двадцати трех - скорлупа, но… Побортно у него натыкано разнокалиберок, да и с оконечностей развернет 152-мм и влепит. А вот если выскочить на него с кормы да задавить сразу, бортовые стоят не в спонсонах и стрелять назад не в состоянии. Ко всему винты при удаче вполне достаем.
        - Мин - рогатых страшилок на корме нет? - обеспокоился штурман. - А то мы носом сядем. А они кэ-эк жахнут.
        - Мин нет. А вот кормовой торпедный аппарат на главной палубе вроде бы имеется.
        «Ямал» уже «глотал» дым. Почернело, помрачнело за бортом, потянуло жженым, печной гарью. Захлопывали двери наружу. На мостике включилась мерцающая подсветка. Старпом втолковывал о решении капитана Алексееву и офицерам. Те косились, тянулись, как стебли колыхались… после вида вертолета готовые ко всему.
        - Катером? - снова заикнулся Волков, неуютно оглянувшись на потемневшие иллюминаторы.
        - Паршиво, - замотал головой Шпаковский, глянув и получив поддержку у офицера, - у «Аполло» фальшборт высокий. И вообще, учтите, защита на пушках стоит весьма толстая. Ее «кордовской» пулей не возьмешь. А вот с верхотуры ледокольного носа они будут как на ладони. И еще, вот тут у него в оконечности пушки в 57-мм торчат. Стреляют через вырезы-порты в корпусе. Учтите.
        - Все, все. Бегом. Время! - подстегивал капитан и, как спохватившись: - На «Лену» передать, категорически, задробить стрельбу. Любую!
        Старпом как метрономом считывал показания с радара.
        Шли, как призрак, впотьмах, в клубах дыма. Отголосив «громкой» по внутренним службам, каютам, отвыв сиреной «ледовой тревоги».
        Видимость, если честно, «гуляла» порой до того, что и плотно рассредоточившихся на носу морпехов не всегда различали.
        На «Лену» Берлинскому дали приказ: кровь из носу, но двинуть на ост и чадить, чадить, иначе…
        К чести офицеров свиты, под одобрительный кивок наместника, один полковник тут же вызвался, выступив:
        - Можете рассчитывать на моих гвардейцев!
        Шпаковский весьма невежливо буркнул, дескать, непрофессионалы только мешать будут. Но капитан, отведя его чуть в сторонку, предложил иное виденье:
        - Знаешь. Общий враг… просыпаются скрытые, хранимые в генах установки от предков, что выходили против монгольского нашествия, забыв соседские распри. В общем, к чертям лирику! Это сплачивает. Это может нам пригодиться. Займись. Расставь их на верхней палубе, оттуда сектор будет хороший. Лишняя пуля не помешает.
        Переместились на центр мостика, поближе к рулевому.
        За ручки управления вызвался стать штурман:
        - Дай я. У меня расчет посекундный уже в голове сложился.
        Андрей Анатольевич не возражал, кивнул, обратил внимание, что гости-имперцы в невидящие глазницы-иллюминаторы пялятся - бельма навыкате, губами шлепают (молятся?).
        У самого в ушах шумит - плещется кровь в артериях, виски вторят сердечным толчкам, пульсируют!
        Кадык сглатывает неожиданно голодную слюну:
        «Сожрать бы кого! Ща сожрем.
        Перед контактом с крейсером “полный назад” и “стоп!” Нам сильный удар не нужен.
        Мы его мягко.
        Как лед.
        Как на лед.
        Наползем, подомнем. Система отработана на самых толстых пластах. Только сейчас льды заменило водоизмещение железа.
        Покроем, как мартовский кот самочку. У англов “корабль” женского рода.
        Вот! Самое оно!»
        - Заполнить кормовые балластные цистерны!
        А в голове пульсировали слова: «Риск и победа».
        Под которыми смело можно было выводить: «Риск и катастрофа».
        - Вижу кильватер! - хрипит рация морпехов.
        Связь с «Леной» на передачу-распоряжение: «На ост, шевелить винтами!».
        И это правильно, это своевременно, так как «Аполло» хоть ползет на семи узлах, но стремится выскочить из завесы. На «британце» и не подозревают, что их с противниками разделяет всего три кабельтова (это фиксирует радар). Берлинскому бы приказ дать: «стреляй!», да жаловался он, что чуть ли не крен 20°, и пушки в воду глядят.
        Связь с «вертушкой» на прием:
        - Вы у меня на радаре! Цель на радаре. «Ямал» я спущусь на пол-кэмэ с траверза. Открою отвлекающий!
        - Дистанция три кабельтова! - накаляет старпом.
        Скорость ледокола - восемнадцать узлов! Тридцать три километра в час! До цели три кабельтова - полкилометра! Меньше минуты!
        Из дымной плотности показалась, почти вывалилась… серая понятная конструкция.
        - Вот он!
        - Бл-л!
        С кого это полуматерное «бл-л» слетело, никто и не обратил внимания. Даже благородия ухом не повели. Все внимание на противника.
        Чертов тоже тиснул зубами - надеялся, что «тучка-тучка» скроет их до самого притыка!
        А тут с полукилометра… и уже почти четко - корма, высокий срез, мутнеет грот, надстройка, трубы. Дым лоскутами, черной ватой…
        И эта реальность на вид оказалась… показалась далеко не простой и легкой.
        «И нас - громилу - тем более уже заметили! Неужели успеют пальнуть? Успеют!»
        Сердце билось, вылетало… предынфарктно, ленью неспортзальной, крепким кофеем, одышкою на трапах. Голосило протестом… запоздалым, досадным:
        «Что творим! Что, твою ж мать, творим! Атомоходом-микроскопом, как деревянным молотком! Будь ты проклят, генерал-адъютант Евгений Иванович, говорил же тебе, гаду, уходить было надо!»
        Край глаза ловит всхрап старпома и перекошенное, пученное капиллярами лицо наместника.
        «Это я что - вслух вырвалось?»
        И все это мелькнуло, вспыхнуло в голове и на языке до того, как…
        Тявкнули одиночки-снайперки, задолбил «Корд». Два «корда!»
        Вслед треск «калашей» сливался гвалтом, вспышками, посевом гильз…
        Страшилка на корме в 152-мэмэ повернута на борт (где где-то «Лена»), и уж повелась описывать стволом и замерла… прислуга валится, сметается под рикошетные метелики с казенника, искрами с орудийного щитка - не дать им развернуть, не допустить до…
        Совсем невидимый… почти невидимый, лишь хлест винтов, лишь с хмари с высоты дорожки-трассеры в два «пэкаэма», сбивая краску, щекоча ее серую… в тела, надстройки, в черте куда! А между тем…
        Разбоем-разнобоем свинец дробил по кормовому срезу, шлепками, звоном по железу, наверно попадая… пропадая в тех самых подозрительных портиках с торчащими 57-мм пушками, прежде чем…
        И прежде чем успели дожать, дожалить, пушки пальнули… куце окутавшись невзрачным, белодымным, непонятно куда, попав ли?
        Попав!
        Но разбираться куда - потом!
        А на этом - все!..
        Догнали! Нос ледокола уже навис.
        Профи-молодец-молодчина штурман выверенно, учитывая обоюдную скорость, отыграл руками-ручками на пять, на пять с плюсом, идеально бы…
        Хотя ты поищи тот идеал! «Аполло-Пик» успел, вильнул «задом». Не так чтоб сильно и успел, не так чтоб сильно и вильнул, но…
        Удар (все же удар, а как иначе) пришелся в скулу кормы под острым углом, скрежетом, содроганием сминая, проламывая стык борта-палубы.
        А дальше знакомый аттракцион - махина ледокола полезла вверх, как в горку, давя, мостясь, прогибая верхнюю, главную палубы. В пулеметную какофонию вторгся противный до зубовного зуда скрежет, стон металла о металл!
        Остается только представить, если кому из бриттов «посчастливилось» увидеть, как на траверзе образовалась в закручивающихся винтовых вихрях эфемерная летающая машина, пульсирующая чечеткой трассеров… а со стороны кормы из клубов дыма возник, что тот адский призрак, обрушившись зубастой пастью, кося свинцом из десятков пулеметов.
        «Полный вперед», что был отдан на английском с характерным лондонским акцентом на мостике «Пика», еще бурлил воду под кормой, под брюхом крейсера.
        «Ямал» подыгрывал винтами, не давая ускользнуть - держать, давить, пока вода не найдет себе пути, заливая внутренности жертвы.
        «Пик» уже терял ход, горел, разгорался, после термобарических гранат «эрпэгэшек», после местных детонаций. Помимо дифферента навалившийся ледокол еще и кренил его на левый борт, сам начав медленно сползать из-за округлых обводов своего ледокольного корпуса.
        - Соскальзываем, соскальзываем! - мычал штурман, как будто лично, на собственных плечах нес махину, и сам же отыгрывал ручками управления винтов, продолжая наседать, толкая монстр-ледокол вперед, тем самым разворачивая придавленного «британца» поперек.
        Морпехи, набросав на баке гильз, пустых рожков, коробов, использованных труб от «шмелей», перебегали, смещались на левый борт, продолжая свое убийственное дело.
        Избитый «Пик» медленно «беременел» водой, садясь на корму.
        - Дойдет… - проговорил завороженным голосом Алексеев - предупредил: - Затопит котельные, вода дойдет до котлов… может рвануть.
        Чертов смотрел на дифферентометр:
        - Достаточно! Реверс.
        Но корабль и судно разобрались меж собой сами - корма бронепалубника ушла под воду, «отпуская». И ледокол сполз, закачавшись полудрейфом, отходя, отдаляясь от места трагедии.
        «Пик», избавившись от нагрузки, вдруг взбрыкнул последним «вздохом», подвсплыв многострадальным «задом» и уж затем кормой вперед продольно начал безнадежное скольжение в воду.
        Агония на удивление длилась недолго, с полчаса. Пожар целиком охватил шкафут, высокий бак тонущего, не давая толком рассмотреть - лишь звуки, хлюпы, взрывы, крики, пока палубу окончательно не залило океаном, а остатки воздуха вырывались из различных отверстий, выбрасывая клокочущие фонтаны. Фигурки людей метались среди этой катастрофы, прыгая в воду, цепляясь за что попало.
        И вот уж только торчком мачты, бурлит водоворотами, пузырится, комками-пятнами, головами-точками, мотает что-то по поверхности. Вскоре и это ушло с глаз, оставив спасательные круги, фрагменты деревянной обшивки, выживших и еще что-то не желавшее тонуть.
        Где самым примечательным выделялся неведомо как оторвавшийся, расправившийся на волнах флаг Страны восходящего солнца.

* * *
        По горизонту темнело, намекало, наливалось дождем… с севера, с востока, на юге и даже на ожидающем заката западе. Барометр падал, мелкодисперсная, незаметная человеческому восприятию влага уже давно гуляла в воздухе, тяжеля, прибивая дым все еще поддымливающей «Лены».
        Когда, наконец, развеялось, пароход оказался совсем рядом, слегка скособоченный, перепачканный сажей, и только Андреевский флаг на кормовом флагштоке отчаянно плескался, стряхивая с себя котельную гарь.
        - Враль Берлинский, - заметил кто-то из офицеров, - крен у него не больше десяти градусов.
        Подано это было с нарочитой непринужденностью, кою, было бы у кого желание, легко удалось бы заметить. Да только до чужих ли рефлексий?
        Учитывая, что хроноаборигены, те так будто «кирпичом по башке» - находились в состоянии основательного эйфорического… хм (!), и слово-то лучше русско-могучего тут и не вставишь! Если уж корректно, впору будет сказать «эйфорического озвездинения!»
        Да! Именно так!
        Навал, наезд, когда гора ледокола оседлала, пусть малый, но все же боевой крейсер придавив, смяв, словно корыто-тазик.
        Невиданная скорострельная пальба с рук, из ручного оружия. Метание с плеча ракет, которые несли разрушения почище пятидюймовок… об оружии бы поговорить отдельно, но вот представилось внимательно и долго лицезреть летающую машину!
        Не накоротке неожиданно (появилось чудо и исчезло в небе).
        Не в дыму - не пойми что.
        А вот так - поедом поедать-глазеть. Замерев приоткрытыми ртами, восторгаясь, крестясь.
        С мостика… кто и биноклем подсуетился.
        С палубы… с застрявшим в глотке окриком-приказом «стройси!» - жандармам и гвардейцам, сжимающим еще горячие «мосинки».
        Так что смотрели не столько на воду, где разбросал свои останки крейсер, сколько прилипли взглядами к «здоровенному насекомому» - вертолет совершал странные (уж на чей взгляд) эволюции в воздухе, похожие именно на загадочные, непонятные для человеческого разума метания стрекозы. На самом деле было очевидно, что Шабанов просто кружит над местом потопления, осматривая, наверняка теша любопытство.
        «Однозначно и рисуясь немного», - ни снисходительности, ни осуждения - данность… Чертов, без какого-либо эмоционального выражения, ровным с хрипотцой голосом выпростал:
        - Шабанову возвращаться.
        И все ж добавил раздумьями, недовольно водя головой, разминая шею:
        - Лишь горючку палит.
        А в голове отпускало:
        «Не пойму - покачивает что ли это “Ямал” на океанских волнах, или тебя, Андрей Анатолич, чуть водит от хруста шейного остеохондроза? Или потряхивает нервически после всего? А? А ведь когда орудия на корме “британца” огонь открыли, признайся - сдрейфил слегка. За себя или за судно, аппаратуру… попади снарядом прямо в мостик? Сука-страх защемил где-то в районе живота, сползая, проваливаясь вниз, ухнув!.. А туда ему и дорога - в пятки гаду. Пик адреналинного возбуждения миновал. Отпустило. Почти. И “Пик” опустило. На дно. Сколько там глубины? Метров сто, больше…»
        Распоряжения уже отданы, как на автомате, пока перематывал в голове все чрезвычайное:
        - Водолазов, боцкоманду…
        - Осмотреть места повреждений. От тарана, навала, от попаданий снарядов…
        - Есть ли потери среди личного состава?
        «Надо ж, - удивился, - не “экипажа”, а по-военному - “личного состава”. Эк тебя пробрало - завоевался… довоевался».
        - Смертельно…
        - Что? - Не расслышал кэпа штурман.
        - Ничего, - мотнул головой. Смертельно хотелось… даже не водки - водяры. Стаканяку.
        И без команд с мостика дело уже делалось - все, что необходимо, обязательно.
        Тренькал ежеминутно внутрисудовой телефон.
        Звенели, басили и… тоже хрипели голоса вахтенных, старпома - докладами, соображениями, комментариями.
        Примчался посыльный, следом и сам боцман.
        Чертов слушал, почти не вникая, по интонации боцмана понимая, что ничего серьезного и легко отделались.
        - …вмятина от рикошета в скуле с правого борта.
        - …дырка от снаряда в районе бакового грузового твиндека над креновыми цистернами.
        - …замяли точечно форштевень при ударе, аккурат под «улыбкой». И борозда ниже.
        - …целостность корпуса не нарушена. Течей нет. Сейчас водолазы осматривают килевую часть.
        - Там еще один снаряд схлопотали, - появился слегка взмыленный, но улыбающийся Шпаковский, - когда только успели. В надстройку на уровне шлюпочной палубы, вмазав в тренажерный зал.
        - И чего?
        - Да блин, все блины разметало. Как теперь боцман будет свою штангу тягать…
        - Не смешно. Что он делает?
        Вопрос был обращен наружу, в сторону висящей над водой «вертушки».
        Из открытой задней рампы «Миля» свесилась «хрень на палочке» - «кошка» на тросе. Булькнув вниз, потянулась вверх уже с добычей - обвисшим на крюках японским флагом.
        «Вот оно че он крутился!»
        - Трофей! - продолжал чему-то радоваться Шпаковский. - Пленных брать будем?
        «Ямал», стоял бортом к накатывающим волнам и все же (и потому) слегка раскачивался на их океанском размахе.
        Северный ветер, «норд», срывая редкие барашки, нес на поверхности следы, остатки кораблекрушения - обрывки, обломки, людей… почти прямо на инертный в своем полудрейфе ледокол и… мимо.
        Взглядом с воды - чужая молчаливая громадина черного борта с навершием красной надстройки, проплывающая рядом… рукой подать, но неотвратно и безнадежно мимо.
        И взглядом из воды - отчаяния и надежд, затмивших недавний ужас… и страх бессилия в попытках удержаться на поверхности, хватаясь за дерево палубного настила, цепляясь коченеющими пальцами, мертвой хваткой. Мертвой…
        С верхотуры мостика видно, как морпехи прибирают за собой, сметая гильзы… почти беспечны, ржут меж собой.
        Боцман, вот вроде только что тут, а уже там, на баке, размахивает руками, что-то втирает готовящемуся к спуску водолазу.
        - Господин Чертов, э-э-э, капитан!
        Обернулся - офицер, каперанг, имперски припараженный, одна рука по шву, другая тискает бинокль. В тоне вопрос, без недоумения, удивления - устали благородия удивляться. Лоб только гребенкой морщин, подергивая бровью - работа мысли.
        «Так и думал, что моряк первым заведет об этом, - догадался Андрей Анатольевич и ненавязчиво зыркнул на адмирала, - а Алексеев-то чего? Неужели не понимает? Ага! Понимает, но не до конца».
        Наместник не дал договорить подчиненному:
        - Склонен полагать, что плененных англичан размещать на секретном судне будет не совсем разумно. Если вы не намерены заняться спасением, я прикажу Берлинскому - пусть подойдет на «Лене» и вызволит из воды кого успеет.
        - Никто… никого… спасать… не будет, - четко и раздельно произнес Чертов, внутренне матерясь: «начинается!»
        - Как так?
        И каперанг (брови совсем вверх) не сдержанно:
        - Но позвольте, как можно?
        Разговор немедленно привлек всеобщее внимание. Особенно свитского эскорта.
        «Ну, что… схарчу я вашу порядочность, веру и миропонимание!» - Злость только нарождалась, и говорил пока не все, что хотелось:
        - В нашем случае следует поступать не «как можно», а «как нужно». Я опущу тот момент, что британцы действовали фактически пиратским образом…
        - Вот именно, - перебил Алексеев, - нам потребны свидетельства сему вопиющему факту!
        - Как раз таки свидетели нам не нужны, - перебил в отместку, - неужели вы не понимаете? Они видели… да только один вертолет, то бишь летающую машину - этого уже достаточно, чтобы заткнуть любые рты. Любые! Никто ничего не должен об этом знать!
        Статский советник деликатно, но безотлагательно отвлек наместника в сторону, став ему, как змей искуситель, что-то нашептывать, сверля, постреливая своими глазами-пуговками. А капитана поддержал Шпаковский, видя, что тот сейчас перейдет на мат и личности:
        - Господа. Не будем сейчас поминать о том, что никто не заставлял англичан являться сюда, затевать свои темные делишки, - и равнодушно, едва ли не обыденно добивал: - Утопли, и пес с ними. Поделом им.
        - Жестоко, - тяжело выдавил капитан первого ранга, - простые моряки…
        Все невольно дернули головами в сторону иллюминаторов. Уцелевших с «британца» снесло уже на кабельтов и больше, растащило. Виднелись лишь непонятные темные точки на волнах, самыми заметными мелькали красно-белые спасательные круги. Кто-то отчаянно махал руками.
        «Водки, - снова пальнуло в голове. Андрей Анатольевич даже сглотнул, - и жрать! И в туалет! Сколько времени пролетело! И не заметил как! Вот они - скрытые резервы-закутки организма! Сольем остаточный адреналин в гальюн! Как же удачно прискакал Вадик… спихну на него все разборки и треп!»
        Вадик же жег, добивал, прикрываясь цинизмом:
        - И хорошо, господа, что им еще не удалось спустить шлюпки. Иначе, поверьте, пришлось бы расстреливать. Да, да, уважаемые. Вы не ослышались! А так всю грязную работу за нас сделает холодная вода! Потому как никто не должен ничего знать о судне под названием «Ямал!» Это самый большой секрет для всего мира… - Шпаковский запнулся, глянув на слушающих офицеров, - даже вы не должны были видеть того, чего не должны. Но увидели…
        Оглядку и оговорку помощника капитана поняли сообразно.
        - То, что довелось лицезреть и узнать, совершенным образом поражает, - степенно заговорил гвардейский полковник, - все это наводит на изрядные размышления. Прошу прощения, вопросов задавать не стану, предупрежден-с. О соблюдении секретности ни в коем случае спорить не смею. Недаром мы давали роспись о неразглашении. Но мои нижние чины, жандармы, экипаж «Лены»… позвольте, но летающую машину трудно было не заметить.
        - Ну… это хотя бы свои… русские люди, - «купил» внемлющих имперцев Шпаковский.
        Шумно, прекращая всякие споры, вернулся к разговору Алексеев. Чиновник из Петербурга старался не зря - мнение наместника переменилось:
        - Все! Насколько сие неблаговидно, но озвученные аргументы обоснованны. Дело государственной важности. Последствия нашего благородства могут оказаться неблагодарными и… - и рубанул рукой, пресекая возражения, - на войне, как на войне.
        - Я соскользну, - наконец нашел лазейку Андрей Анатольевич, шепнув помощнику, моля не моля, но изнывая.
        - Да ради бога, кэп, - мало ли куда приспичило человеку.
        - Помоги, займись, а я сейчас. Быстро. Вот достали! Смертельно…
        - Чего?
        - Ничего, - смертельно хотелось…

* * *
        Спустился к себе в каюту. Налил, не стакан, конечно - рюмаху, жахнул. Чувствуя, как оно прокатилось по пищеводу, как обычно и всегда проходит «первая». Смачно впился зубами в яблоко.
        За дверью послышались голоса, шум.
        Выглянул - уперся в камуфляж морпеха.
        - Тут… - боец полувиновато, полурешительно. За его спиной… наместник.
        - Чего вам… ваше высокопревосходительство? - чуть не брякнул «тоже водки?». Оставаясь в дверях, не приглашая.
        Алексеев даже не поморщился, начав строго, однако вполне приязненно:
        - Господин Чертов. Петербург далеко, там, в столицах не совсем правильно оценивают обстановку, вводя государя в заблуждение. Я буду ходатайствовать перед… - и запнулся. Сквозь фасад одетого на лицо расположения вдруг проступает настоящее, - простите, это неправильные слова. Андрей Анатольевич, позвольте вас так…
        - Тогда и я вас - Евгений Иванович…
        «Что там штурман сказал? “Вырвалось у тебя - ты его гадом… ай, не проглотит, ай, не простит”».
        Проглотил. Простил. Может, и удастся с ним по-нормальному, по-человечески».
        - Главное ведь не слова - дела. Ведь так? - Капитан смотрел прямо, открыто. И неожиданно предложил… впрочем, почему же неожиданно: - Водки выпьете?

* * *
        По возращению на мостик, после беседы «как быть дальше» с Алексеевым - сразу, с ходу:
        - Надо выслать беспилотник на разведку. Поглядеть, что там с «Рюриком».
        - Уже, с пару минут как, - Шпаковский деловито указал в сторону инженера-оператора, не забыв у него осведомиться: - Как там?
        - Скоро, - отозвался тот, не отрываясь от монитора, - полета всего ничего, до цели четырнадцать миль.
        - Молодцы, - Чертов почти не удивился, - чьей нуждой такая оперативность?
        - Вот именно, что «нуждой». Сначала сами создают проблему, а потом от нас же чего-то хотят. Статский всенепременно возжелал провести перепись со всем гвардейским и жандармским личным составом о сохранении тайны. И дальше с визитом отправиться на «Лену». Под роспись. А бланки у него закончились.
        - Так напечатали б…
        - Обойдется. Полпачки А4 пожертвовали - хватит. Пусть от руки катает.
        А за «Рюрик» морячок, капраз из штаба наместника? волнуется. Связи нет. На радаре без движения, словно они там друг перед другом как два ковбоя с револьверами. Всплески периодически вспухают. Представляешь, нахал, просил «вертушку» послать.
        - С соображением!
        - Ага. «Лену» гнать… считай, что на убой. Берлинский-то дюжину выдать обещал стабильно, накоротке до четырнадцати узлов, крен спрямил, но, естественно, толку там от этой лоханки. Да вон сам глянь.
        Вспомогательный крейсер вяло поддерживал пары в полуторакабельтовых, повернувшись правым бортом, который и принял на себя английские снаряды. Каких-то особых повреждений видно не было, но у ватерлинии отиралась шлюпка, возились матросы, махали топорами. Крен действительно практически отсутствовал.
        - Ты не сказал, что у нас с подводной частью? Водолазы…
        - Ты не спрашивал. Да все в порядке. Нижняя часть у нас крепкая. Фактически только краску поцарапали. Выше, правда, есть замятые места. У этого покойника-бронепалубника, сам видел, корма высокая, метров пять, а мы форштевнем нехило приложили, как раз в стык верхней палубы и борта - там ребро. Трещина под «улыбкой» все же образовалась. Не смертельно даже для льдов. Тут другое, мы чуть не накосячили. Ребята «РЯВщики» нарыли, да поздновато спохватились. На «Пике» торпеды на корме и юте…
        - Я помню.
        - Так вот у них БЧ - лиддит, хрень еще та, взрывчатка неустойчивая. Мы когда елозили форштевнем по палубе, давили в том числе минные аппараты и сами боеголовки… короче, рвануть могло, мама не горюй. Представляешь?
        Капитан склонил голову, словно действительно представлял, как оно могло бы. Но комментировать не стал. Оглянулся:
        - А где все?
        - В столовку гостей водим малыми группами… ораву кормить. Сейчас штабные пошли. А то не мостик ходовой, а дизель - так у них у всех в животах бурчало. А ты? Подхарчиться не желаешь? Весь день на ногах.
        - Да я уж заку… перекусил на досуге, - отказался капитан, стараясь дышать в сторону.
        - Понятно, - чуть скривил губы Шпаковский, - а то думаю, «чего так долго?».
        - Как долго? - Капитан мазнул взглядом по раскрытому журналу, где вахтенный успел отписать все по часам. - Ух ты! Час без малого! И не заметил.
        - Алексеев за тобой пошел. Пообщались?
        - Поговорили. Договорились. Потом расскажу.
        - А куда ты его дел? Закопал?
        - Да туда же, в столовку. Сейчас явится. Водка водкой, а сухомятку не жалует.
        - О-о-о-о! - наигранным возмущением протянул Шпаковский. - Пока мы тут службу тянем, они там «беленькой» балуются. Я к тому, что цепного статского…
        - Цепного?
        - Ну так, статский советник, «цербер» из какого он там… 3-го отделения. Стережет, главный ответственный за грифы секретности. Я предупредил его насчет кино - видео с беспилотника. Просто с фантастикой для местных это уже совсем перебор. Пусть наместник смотрит, и достаточно. Остальные - дисциплинированно в сторонке. А то и вовсе лишних с мостика гнать.
        - Толку уж.
        - Но все ж…

* * *
        Смотреть пока еще было не на что, и Шпаковский быстро объяснил совершенно невозмутимому наместнику техническую суть происходящего:
        - Будет вид сверху с летающей машины. Представьте, что кинематографические картины передаются по беспроводному телеграфу.
        «Птичка» шла высоко, солнце било сбоку, с запада, ложась лучами на подернутые дымкой полосы волн… серые, иссиня-зеленые.
        Край экрана уже что-то выхватывал, темнел дымами.
        - Нам бы этот туман чуть раньше.
        - Так всегда затягивает… на это время суток - к концу дня.
        - А сколько до заката?
        - Час с лишним. Или чуть меньше… как раз из-за влажности и облачности по горизонту.
        Один из кораблей горел и, судя по отсутствию кильватерного следа, потерял ход. Угадывался наклон мачт, что говорило о крене. Более разобрать было невозможно.
        Его оппонент (на нем тоже наблюдались задымления) повис по корме, развернувшись бортом, практически на дистанции пистолетного выстрела (уж так виделось с высоты).
        Вспышки выстрелов пропадали за пороховыми клубками, что периодически и регулярно выносило от борта - корабль вел убийственный продольный огонь.
        - Приблизь картинку, - приказал капитан, - или опустись ниже, там пальба, не услышат.
        Беспилотник пошел вниз, совершая полукруг, подавая другой ракурс.
        - Трехтрубник, - голос Алексеева с полушепота сорвался на хрип, закашлялся, - в лучшей позиции трехтрубник. Значит…
        Адмирал не договорил. Трагичность ситуации была очевидной.
        Картинка на экране наплыла, предоставляя наглядность и относительные детали.
        «Рюрик» находился в совершенно плачевном состоянии, худшим из всего был дифферент на корму, который рос прямо на глазах.
        - Да как же так! Кто ж его так! - вскричал адмирал в естественном желании поглядеть на обидчика. - Вы можете повернуть вашу машину, дабы…
        Оператор услужливо повел джойстиком.
        - У него было четыре трубы - одна сбита! - Наместник обернулся к стоящему в сторонке, снедаемому любопытством капитану первого ранга: - Кто у британцев в Вэйхайвэе о четырех трубах? Запамятовал я…
        - «Кресси» и «дрейки». Броненосные крейсера! - моментально нашелся офицер, буквально дернувшись вперед - ах, как ему хотелось посмотреть!
        - Да идите уж, - махнул Шпаковский.
        - Орудия на оконечностях в башнях! Девять дюймов, - быстро заговорил каперанг, найдя себе место перед экраном, - сильный противник.
        - А ведь и ему досталось, - медленно вывел Алексеев, - носовое орудие молчит, бойный борт изъеден не меньше, чем у «Рюрика». Труба сбита, остальные посечены. Наддал Трусов «владычице морей».
        - Только тонет.
        Корма крейсера ушла в воду по самую палубу, океан заливал пожары на юте, исходя белым паром. Продолжали вспухать вспышки попаданий. Совсем близкие всплески.
        - Что же он творит! Понятно же - не жилец «Рюрик!» Зачем же долбит и дальше. Что делает, ирод!
        Несчастный крейсер помимо полного оседания на корму стал заваливаться на бок.
        Смотреть на погибающий русский корабль было больно. Нос задирался выше, показался изгиб таранного форштевня, и, видимо, добившись своего, «британец» наконец задробил стрельбу.
        Вокруг уже кишело мелкими предметами, очевидно экипаж спасался по возможности, судя по всему, на избитом корабле не осталось ни одной целой шлюпки.
        Победитель все это время надменно возвышался мачтами неподалеку. Свои пожары на нем успели потушить, и даже небольшой дифферент на нос спрямили, гады.
        «Рюрик» тонул еще минут двадцать, мучительно, под гробовое молчание наблюдающих. Последними скрылись кончики фока, в хорошо видимом сверху закрученном водовороте.
        - Судьба ему, видать, - загадочно проговорил Шпаковский и тревожно взглянул на капитана. - Темнеет.
        Чертов с пониманием кивнул и уже было обратился к Алексееву. Но тот вновь воскликнул:
        - Что он делает?
        Английский крейсер неторопливо двинул на норд-ост, покидая место гибели «Рюрика».
        - Очевидно, то же, что и мы, - мрачно подтвердил Андрей Анатольевич, - а точней «не делает». Никого спасать не собирается. Не оставляет свидетелей. Ни одной шлюпки с «Рюрика» я не вижу. А при такой температуре воды - переохлаждение и…
        - А ведь этого могло не быть. Англы, не увидев «Ямал», наверняка в драку бы не полезли. А? - Само вышло из Шпаковского… не остановить. Понятно, в чей адрес.
        Алексеев стоял прямо. Слишком прямо. В этой его прямоте была вина… сквозило виной. Молчаливое гордое самобичевание:
        - Четырнадцать миль. «Лене» при всех обещанных час ходу. Сколько они продержатся в такой воде? Час продержатся?
        - Скоро совсем стемнеет. Мы на «Ямале» на полном ходу добежим быстрее, - предложил капитан.
        - И «вертушкой» можно по-быстрому перекинуть надувных плотиков. Сколько можно.

* * *
        Специфика ледокола определяет способность быстро раскручивать двигатели на полные обороты. И наверняка для тех, кто глядел с «Лены», многотонный гигант с красной надстройкой буквально сорвался с места.
        Боцман тут же доложил, что через разрыв в форштевне захлестом волн, хоть и незначительно, но попадает вода, подтапливая форпик.
        Балласт снова перелили в кормовые цистерны, приподняв слегка пострадавший «ямаловский» нос. Людей направили - устранять проблему. Проблемку.
        Подняли «Миля», набрав, загрузив необходимое.
        Настраивались принимать с воды намерзших людей, отогревать. Организовывали временные пункты по размещению. Готовили лазарет для раненых. Работали крайне оперативно, в другой раз сказали бы «в цейтноте», но после навала, бойни с «Пиком» все казалось почти будничным, просто в другом ключе.
        Четырнадцать миль на 20 узлах «Ямала» это меньше часа, а могли еще накинуть узел. И накинули. Температура забортной - восемь на плюс. За это время фатального переохлаждения у людей не наступит (если только у тех, кто потерял много крови).
        - Основную проблему я вижу в отсутствии надежды у моряков посреди океана, - рассуждал Шпаковский, - а ну как человек, несмотря на инстинкт выживания, побарахтавшись, коченея в навалившейся темноте и безысходности, решит «все одно помирать, помощи ждать неоткуда», перекрестится и… «прощайте, братцы».
        По поводу переброски вертолетом спасательных средств на место гибели «Рюрика» даже немного поспорили, но, естественно, коротко, так как время тут было определяющим фактором.
        Спасшихся предполагали не меньше полутысячи человек. В этом случае то, что доставит вертолет - это почти что ничего.
        - Ты там не вздумай у них над головами висеть, страшного страху наводить, - перекрикивал набирающий обороты «Миль» везде успевающий начальник безопасности, - у людей смертельная смерть холодной пучиной под ногами, а тут еще и сверху непонятно что свистит, воет, лучом прожектора шарит. Так и до ужасного ужаса недолго!
        Тем не менее загрузили «вертушку» по полной - на внешнюю подвеску взяли спасательную закрытую шлюпку на 88 мест (в ней два «ямаловца» в гидрокостюмах экипажем), в салон, насколько позволяла вместимость и общая грузоподъемность, - контейнеры с самонадувающимися плотиками.
        Но основной расчет делался на стойкость и терпение русского моряка.
        - Прибыв на место, по высадке на воду, - наставлял Шпаковский, - включаете подсветку, иллюминацию, мать ее так, и немедленно в громкоговоритель - повторять, повторять, чтобы каждый, возможно, уже отчаявшийся, услышал, что «спасательное судно скоро будет, надо лишь продержаться полчаса».
        В идеале в первую очередь на плотики следовало грузить раненых, но оставалась опасность паники, перегруза, переворачивания спассредств и вполне бестолковых потерь. Да и сама задача тянуть людей из воды в «надувашку», которую они и в глаза ни разу не видели, представляло собой непростое дело.
        А еще следовало принять меры, чтобы плотики не разнесло по морю… ищи потом сей ценный артефакт.
        Опускались сумерки. Как уже было замечено ранее, тянуло туманом, барометр обещал вообще дождь и усиление ветра, вплоть до штормового. Так что все только радовались, что природа подзадержалась с этой непотребной на данный момент оказией.
        Штурман отмечал мили-дистанции, отсчитывал часы-минуты:
        - Врубать прожектора при сгущающемся тумане можно без опаски - «англосакс» к тому моменту, как мы будем на месте, учапает достаточно далеко.
        За английским крейсером следили самым ответственным образом, так как расходились с ним практически на контркурсах. Подумывали даже взять немного «право на борт», но наконец свалившаяся ночь избавила от этого небольшого осторожного крюка. С «Леной» связь была стабильная, голосовая, и пароход вели по нужной ниточке оптимального курса.
        А «британец», судя по данным РЛС, целенаправленно уходил на северо-запад. Тут стоило бы оговориться - слово «целенаправленно» относительно его движения звучало преувеличенно резво. Метка на радаре ползла едва на шести узлах.
        Алексеев все терзался за потерю «Рюрика», имея, видимо, и какой-то «пунктик» по поводу «владычицы морей». Узнав о явно охромевшем противнике (а с чего бы ему идти столь малым ходом), выразился все еще недовольно, но уже со справедливым злорадством:
        - Намяли все ж ему бока «рюриковцы», - и вдруг вспомнив оброненное помощником капитана словечко, тревожно спросил: - Что вы имели в виду, говоря «судьба ему?»
        - У вас допуск «царский», - не спешил объяснять Вадим Валерьевич, - но, как я понимаю из вашего вопроса, всей… хм, полной информацией вы не владеете.
        - Да, его высокопревосходительство, естественно, не в курсе, - подключился Чертов, - хотя я в том числе кратко довел хронику до первой революции и поражения в войне на Дальнем Востоке… времени ж мало было, да и инфой перегружать не хотел.
        Алексеев на проскакивающие сленги пришельцев терпеливо помалкивал, ждал.
        После расправы с «Пиком», на судне, как и должно, возобладал авторитет капитана.
        И не то чтобы его высокопревосходительство утратил важность и значимость - в глазах наместника после всего произошедшего статус капитана поднялся неизбежно. Как и уважение к его старшим помощникам. И ко всему экипажу.
        Вместе с тем Шпаковский как-то скупо, без особого энтузиазма, поделился:
        - Был бой. «Рюрик» выдержал около пяти часов в составе еще двух «владивостокцев» - «России» и «Громобоя» против шести крейсеров Камимуры. А потом не меньше часа с перебитыми рулями, практически неуправляемый лупился с японцами в одиночку. В общем… не сдался. Открыли кингстоны.
        - А как же «Громобой», «Россия?» - возмутился (или усомнился) адмирал.
        - Потом, потом, - успокаивающе поднял ладони капитан, - будет досуг, обо всем узнаете, почитаете, изучите в подробностях.
        - А я все-таки не возьму в толк, - медленно заводился Шпаковский, - мне непонятно! Неужели этот «Кресси» или «Дрейк» настолько сильнее «Рюрика», что бой так быстро закончился не в пользу нашего крейсера?
        - Это мы узнаем, вызволив людей из воды, - насупился адмирал, - единственное, что вижу - у Трусова был приказ не пустить чужаков, тем более противника, к «секретному судну». Он подикось и резал курс супостату, сходясь на близкие дистанции, получая раз за разом крупным калибром. И выполнил приказ до конца.
        - Да и не так чтоб совсем быстро, - поправил капитан, - если вахтенный правильно время указал в журнале от начала зафиксированных всплесков, - больше трех часов. Да, да. А просвистело все как будто всего за тридцать минут!
        - Доклад, - чеканно оповестил старпом, - «вертушка»: «груз доставил, ребята начали работу. Возвращаюсь».
        - И опять я не пойму, - не мог успокоиться Шпаковский, склонившись над рлс-монитором, отслеживая смещение английского подранка на северные румбы, - по логике, он тоже должен был нахвататься от «Рюрика», домой ковылять, а ты смотри какой… плетется упрямо. На что рассчитывает? Нас перехватить? С «Пиком» встретиться?
        - А ты не думал, что… - Чертов запнулся, сам задумался. Пауза была недолгой, - сигнал шифром с норда был? Был.
        - Да ладно! Ты ж сам не верил.
        - Очевидно, что столь радикальные решения и действия англичан основывались не на пустом месте. Очевидно, что командир отряда крейсеров имел не менее жесткие инструкции, коль полез в драку, я так понял, не обладая подавляющим преимуществом, - при этом капитан метнул взгляд на адмирала за подтверждением, - значит, кто-то или что-то у них на северном направлении есть! Все говорит о заранее спланированной акции.
        - Прям такие вумные и продуманные эти альбионцы, что меня аж приплюснуло в собственной неполноценности! - крысился помощник.
        - Согласись, спрятать факт «Ямала» оказалось весьма проблематично. Осмелюсь предположить, что основное «протекание» произошло в Петербурге, - еще один взгляд на его высокопревосходительство, - при дворе императора, в его окружении.
        Алексеев «проглотил» упоминание о монархе в столь невыгодном контексте и только-только спохватился - сказывалось зашоренность мышления… у него, видимо, так и не уложилось в голове, что можно прямо сейчас, непосредственно из радиорубки «Ямала» провести сеанс связи с Петербургом:
        - Как же я мог позабыть! О произошедшем… о вероломстве со стороны Великобритании следует тотчас донести государю! Вы позволите… мне немедленно надо воспользоваться вашим беспроводным телефоном!
        - В таком случае поспешите - разница в часовых поясах. Уйдут на покой, не дозвонитесь.
        - Всенепременно! - заторопился адмирал и лишь на миг его решимость поколебалась. - Боже правый! Ежели дело зайдет слишком далеко, сие может вылиться в огорчительные для империи события!
        Проводив взглядом покинувшего мостик наместника, Шпаковский скептически поджал губы:
        - Лишь бы там, в Петербурге, от возмущения не засыпали Лондон дипнотами. А то и вовсе не пошли на разрыв.
        - Не думаю, - покачал головой капитан, - скандал раздувать Петербургу невыгодно. Огласка самим не нужна. Иначе вопрос ставится ребром - из-за чего весь сыр-бор. И тогда обязательно всплывает ледокол. А так… И островитяне, полагаю, за Ламаншем будут помалкивать, неспроста ж они «работали» под японским флагом. И Алексеев, думаю, горячиться не станет. Видел, как он стопорнулся - «огорчительные для империи события». Все ж неглупый дядя, понимает.
        - Все такие прошаренные, - процедил преисполненный досады помощник, - англы, те, которые едва не подловили нас. Царь-батюшка, который «надавил», решив прибрать «Ямал» с потрохами (потроха - это и мы с тобой в том числе). Алексеев опять же. Чего ж мы полезли в ловушку - изначально под императорский «наезд», не подстраховавшись? Получив в довесок последствия в виде рискованно угробленного «Пика», едва сами не угробившись. От дури?
        - Мы не от дури. Мы потому, что нам деваться некуда. Или предлагаешь к амерам бежать?
        Вопрос, естественно, был риторическим. Капитан, глядя на недовольного помощника, решил добавить, немного успокаивая:
        - Могу только заметить, что действия лимонников далеки от безупречности. Вместо того чтобы к нам прорываться, потрепав «Рюрик», «англичанин» в него словно бульдог вцепился. Сам же плюхи получая, вполне несовместимые.
        И выдержав паузу, Андрей Анатольевич улыбнулся от неожиданно пришедшей мысли:
        - А согласись, что стычка с бронепалубником принесла нам дополнительное очко.
        - Епть! Да мы, с учетом постзнаний, технологий для кого-то вообще сплошное огромное очко!
        - Мне всегда нравился твой юмор.

* * *
        - Мы на подходе! - предупредил штурман.
        - На «малый», - прошла команда.
        «Ямал» подал протяжный гудок… в ночь, в туман. Сигнал упования, обещанного спасения.
        Прежде чем включили прожектора, увидели мутные в ночном мареве огоньки, метелики-лучи фонарей спасательной шлюпки.
        Четыре мощных снопа света прорезали темноту, «обнюхивая» поверхность океана, слепя, отбрасывая тени, высветив оранжевые бугорки плотиков.
        Колыхалось, кишело на волнах людское многоголовье.
        Подходили осторожно, на «самом малом». По бортам судна уже были готовы, собравшись у лееров, лебедок, талей, но все одно забегали, затопотали по трапам, палубам.
        - Приготовиться к приему людей! - репетовалось, разносилось по «громкой».
        - Примем на борт - фильтрация, - не замечая, что повторяется, выговаривал капитан, - всем, кто здоров - дать противопростудного и готовить к пересадке на «Лену».
        - Водки бы им для сугрева, - предложил посерьезневший начальник безопасности. О водке серьезно он говорил редко, поэтому тут же сгладил свой эмоциональный промах, обратившись к успевшему вернуться адмиралу: - Ваше высокопревосходительство, у нас сорокоградусной на такую ораву едва ли найдется. Уйдет подчистую весь запас медицинского спирта. Как жить дальше?
        - Прибудете на Колу - возмещу казенной, - после разговора с государем настроение у наместника было явно испорчено. На мостике царил полумрак, но все равно было видно его неспокойное раскрасневшееся лицо.
        - А если у кого воспаление легких? Тут по уму не водку, а антибиотик или… - Шпаковский не договорил, спросив у капитана: - Раненых будем с собой возить? До выздоровления?
        - Пока… да. Но в итоге - всех на «Лену» и в Петропавловск.
        Алексеев кивал - именно так… оговорено, согласовано.

* * *
        Лучи резали ночь, выплясывая кругами по волнам - черное на контрасте море, шлюпки, катера, кочующее волнующееся людское море.
        Вокруг ледокола, легшего в дрейф, творился сущий бедлам. И на палубах. И в помещениях… каютах. И в медблоке. На камбузе.
        В коридорах «Ямала» на верхнем и жилом ярусах стало тесно - то тут, то там измокшие, дезориентированные, но счастливые своим спасением матросы, офицеры.
        Говор, возгласы, тела - стоячие, сидячие, шевелящиеся.
        Лужи, мокрая одежда… матерящийся боцман (естественно, местный).
        Вызволенных из воды отпаивали горячим и, кстати, в основном не чаем, не водкой, а раздавая пластиковые стаканчики с лапшой и бульоном быстрого приготовления - их на ледоколе было в избытке.
        - Проследить за оставленным мусором, - не забыл предупредить Шпаковский, - пластик не тонет. Палево!
        Адмирал спустился вниз принимать личное участие… оказывать начальственную поддержку, вселять бодрость и уверенность, так сказать.
        Всех еще не вытащили, когда, наконец их догнала «Лена». Дело бы пошло быстрее, но теперь начался обратный процесс - сбагривали «мокрое нашествие» на, по сути, грузопассажирский пароход. Мест там только в III классе больше тысячи.
        Туда же намеревались сплавить жандармов и часть свиты наместника.
        И сплавили, в конце концов.

* * *
        Спустя два часа аврал сошел на нет. Боцман еще гонял подвахтенных для наведения последнего марафета. На борту «Ямала» из «рюриковцев» оставались лишь те, кто был размещен в медблоке, задержались кое-кто из офицеров крейсера (с ними общался Алексеев и его штабные).
        Статский советник, у которого были свои специфические функции (по обеспечению секретности), если не успел составить поименный список спасшихся, то общее количество людей подбил. Включая подобранных «Леной».
        - И ты знаешь, что самое любопытное? - заметил Шпаковский, ознакомившись с отчетом. - Я специально уточнил, сколько людей уцелело с «Рюрика» после боя в Корейском проливе.
        - Догадываюсь, - сразу сообразил капитан, тем не менее проявив интерес.
        - Практически идентично! Что тогда, что сейчас! Это что получается - история такая упрямая и жестокая сука?
        В ответ лишь задумчиво пожали плечами.
        - Правда, есть маленькое, но существенное отличие в плюс, - не менее задумчиво дополнил помощник, - капитан первого ранга Трусов в том бою погиб. А ныне он держит ответ перед нашим высокоуважаемым адмиралом. Вот так!

* * *
        А в Петербурге, и в частности в Царском Селе, после доклада Алексеева о военной стычке с кораблями Royal Navy (пусть и под японским флагом) случился, видимо, переполох.
        Можно только представить, как взъерошенный царь Николай («Война - это… война!») срочно вызывает министра иностранных дел, возможно военных, ну и кого там еще, кто нужен при вероятном обострении ситуации. Наверняка присутствовали все «посвященные».
        Наместник снова (по вызову) отправился в радиорубку.
        В свою очередь и господин Чертов «имел удовольствие» провести содержательную беседу с императором Российской империи Николаем II.
        Впрочем, ничего конкретного в решениях принято не было, в конце концов, ночь взяла свое. На том конце «провода», в царскосельском совещательном кабинете (или зале) сообразили, что «коварные альбионцы» не обладают такой оперативностью и дальностью связи. Даже с учетом наличия посыльного скоростного авизо в английском отряде (во что мало верилось), информация о том, что произошло и произойдет близ Камчатки, до Лондона дойдет с серьезным запозданием.
        У Петербурга в этом случае всегда есть как минимум пять дней форы.
        «Ямал» и «Лена» оставались в той же условной точке недавнего боя, подрабатывая машинами на волну в дрейфе, контрольно переговариваясь на закрытой частоте, перемигиваясь скупыми огоньками.
        Собираясь вначале отправить «Лену» в Петропавловск, наместник повременил. Решил дожидаться распоряжений следующего дня - что там надумают в столице.
        Вспомогательный крейсер был удобен под боком как оперативный и достаточно мобильный ресурс.
        Да и пушки какие-никакие на нем имеются.

* * *
        - Ну и денек! С ног валюсь!
        - Какой денек! Ночь уж! Третьи склянки. Пошли по стопочке и в койку, - капитан устало сполз с кресла, потянул спину. Уже как на икону, взглянул на показания радара, - единственное, я бы предпочел отойти всей нашей компанией чуть мористей. Так и мерещатся атакующие крейсера с трех румбов. Бред! Ладно. Завтра день покажет. И в Петербурге как раз определятся.
        - Что тебе Николаша во время сеанса напел? - Вопрос помощника буквально утонул в зевке.
        - Говорил уж - когда сели с наместником «по душам, за жизнь»…
        - Под водочку?
        - Ага… а под нее уж он божился, что выполнял исключительно инструкции из Петербурга (царя, как верный пес, не упоминал, не подставлял). А тут Николай, нисколько не задумываясь, что адмирал может находиться в радиорубке, стал гнать на Алексеева, дескать, он неправильно понял «мою монаршью волю», типа отсебятину-инициативу проявил, «по собственному почину», вы на него не серчайте, это от чрезмерного усердия.
        - Звиздит, как дышит!
        - Еще бы! У Алексеева рожа как у вареного рака, но молчит - понятно, что государево сохранение лица важней. А далее ампиратор завел с самой что ни на есть венценосной подачей: «ваши действия признаны героическими», за спасение «рюриковцев» отдельно плезир. Ну и опять же «упование на бога» и прочая церковно-верующая лабуда. Но ничего конкретного. Короче… завтра все. Правда с утра видна.
        Впрочем, на минутку замолчав, припоминая, кэп все же высказал:
        - Но кое-что меня совсем удивило. Он, Николя, вдруг выдал про то, что «ваше появление в этом мире, со всеми технологиями, планами переустройства России, может привести к еще худшим последствиям». Дескать, пример - взбрык британцев. И он-де, царь всея Руси, считает, что «нельзя вмешиваться в божий промысел, нарушая устои и миропорядок».
        - Вот тебе раз!
        - Вот тебе два!
        - Вот тебе между! Офигеть! А наш адмирал Алексеев, между прочим, мечет молнии, всенепременно жаждет отомстить за «Рюрик» - добить «британца».
        - Знаю. Интересно, как и чем? Тут вообще неизвестно, что с английским крейсером, - Чертов в который раз глянул на рлс-монитор, - и что там на северных румбах прячется? Радиорубка исправно ловит слабые сигналы. Кодированные. Ладно. Вахту сдали. Пошли уж.

* * *
        «Что прячется на северных румбах», выяснилось буквально вслед… не успели и мостик покинуть.
        - Андрей Анатольевич! Вызывают в лазарет.
        - Меня? - Мозг явно уже спал, иначе с чего такой переспрос?
        В медицинский блок, конечно, спустились вдвоем.
        - Что у вас тут, Игорь Викторович?
        Несмотря на загруженность, встретил их Кацков, главный судовой врач, сразу проведя к одной из коек.
        - Да вот… поступил один очень тяжелый. Переохлаждение. Мы его немного откачали (а сразу обратили внимание, что одежонка у него вроде как иного покроя), он очнулся и давай лопотать по-английски… и по-русски ни в какую. Все какую-то крысу и Крысю поминает.
        - Прошу прощения, - голос с соседней койки. Действительно, что один голос, - сплошь перебинтованный, белым лицом, два глаза только светятся. Представился: - Мичман Ширяев, Александр Владимирович. Это матрос с английского корабля. Он немного бредит, но то, что упоминает - это название броненосного крейсера Королевского флота «Кресси». Простите.
        - Вот так-так, - чуть не присвистнул Шпаковский, - то-то мне ребята из боцкоманды говорили, что одного морячка вообще бог знает где в отдалении выловили. Вообще случайно! Видимо, во время боя выпал… а? Стало быть, он и есть… этот англичанин. И его же надо непременно допросить. Срочно, пока не окочурился.
        - Да он едва-едва дышит, - за вялым возмущением врача притаилась клятва Гиппократа.
        - Так надо, - совершенно серьезно поддержал помощника капитан, - война. Делайте, что хотите, хоть наркотой качайте, но нам нужна информация.
        Через полчаса подтвердилось - да, да, именно броненосный «Кресси». Но самым важным из узнанного оказалось то, что у Командоров стоит крейсер «Дрейк» - еще один броненосный. Плюс вспомогательное судно - угольщик-обеспечитель и плавмастерская в одном лице.
        - Ничего не скажешь. С размахом англы подошли к делу. А? Капитан? Вот куда чапал подранок!
        - Почему чапал? - Капитан тяжело моргал уставшими глазами.
        - А он совсем задохся, - Шпаковский покачал головой, как зашатавшись (тоже заморенный), - с мостика сообщили. Такое впечатление, что в дрейфе… то вроде проползет немного, сволочень. Хм. Но Командоры… я опять в прострации. Требуется консультация, или наших знатоков, или местных. Сколько до Командоров? Миль триста. Нынешние судовые телеграфы на такую дальность бьют? Черт… а с другой стороны, если бритты «подошли с размахом», могли и под такое дело поставить на крейсера что-то мощно-передающее. Так?
        - Так.
        - А «Кресси», ну точно что «Крыся» - ему радейку во время боя однозначно раздолбало. Молчит - заметил?
        - Заметил. Молчит, - односложно, с трудом сдерживаясь… хотелось зевнуть, прикрыть глаза. Зажмуриться. Спать хотелось!!! Оглянулся, словно очнулся - все еще медблок. Пахнет характерно - больничкой, не принюхаться ни в жисть.
        А на столике мензурка - благодетель Кац плеснул разбавленного.
        Поднял глаза:
        - Пошли?
        - Пошли. Но Алексеева, наверное, следует поставить в известность про Командоры. Если он не спит.
        Алексеев… и сам вымотанный, оказалось еще не спал - тыкался-мыкался в незнакомой обстановке, в выделенной ему каюте, пробавляясь дармовым коньяком из капитанских запасов.
        Несмотря на уже почивальный вид, сообщение отправил, чтобы, как только там, в столице, проснутся, расчухаются, важная информация уже лежала на столе.
        И на том всё! Наконец, свалились в койки. Вмяв тяжелые головы - умы-безумия в подушки. Протянув уставшие ноги, а чтоб без них - без задних ног.
        До рассвета оставалось не более четырех часов.

* * *
        Еще до рассвета вахта занесла в журнал, что английский крейсер, удерживаемый на пределе дальности радара, так и не выйдя на траверз мыса Шипунский, окончательно застопорил ход.
        Медленно, но с заделом и замахом поднимался обещанный барометром ветер-волнение. Для начала баллов на пять… до шести.
        Светало и засвистало дружно. Светало на востоке, засвистало с норда, уже на семи по шкале Бофорта. Да с порывами.
        Понесло. Волны громоздились, доходя в максимуме до пятиметровой высоты, срывались на гребнях пеной. Пена ложилась, бежала неспокойными дорожками по ветру.
        Оба судна стояли носом на волну, разбивая накаты форштевнями, подбрасывая брызги до мостиков, вежливо кивая приштормовому океану носами. «Лена» так вообще разошлась в этом кивании, порой зарываясь по бушприт.
        - Гляди. А его, походу сносит. Как там его - «Кресси», - тыкнул вахтенный матрос в монитор с радарной разверткой, - если шторм усилится - тут ему и конец! Как думаешь?
        В ответ не думали, точнее, думали, но не о том. Глядели на время - дать ли еще поспать капитану или посылать человека… будить.
        Решили все ж повременить.
        Дрейф чужого корабля под действием ветра и волн длился недолго. Там как будто нашли силы, сумев дать ход, но не наперекор стихии, а отвернув на запад, ориентируясь на береговую полосу южной стороны полуострова Шипунский.
        - Такое впечатление, что он хочет от шторма прикрыться. За полуостров уйти, на подветренную спрятаться, - не унимался, продолжал говорливый вахтенный, - совсем плохо ему. Может, сам издохнет. Или на камни сядет. Но днем вряд ли. В конце концов, англичане хорошие, в смысле… опытные моряки.

* * *
        Петербург тянул. Радиорубка снова отметила отдаленную морзянку, но «царское село» помалкивало. Пока.
        Сменилась вахта. Шкворчал, заваривал, разнося запахи камбуз. Позвякивала на качке посуда в столовой.
        За «окном» шел дождь, молотя каплями по стеклам иллюминаторов, смешивая небесные брызги с морскими, долетавшими из-под форштевня.
        Курить на открытом всем ветрам воздухе - только носом хлюпать. Пошли в специально отведенное под курилку место.
        - Адмирал еще не появлялся, - промежду прочим заметил Шпаковский.
        Капитан не сразу отозвался - набивал курительную трубку. А раскурив, только промычал что-то нечленораздельное, попыхивая.
        - И пусть спит, - вел дальше помощник, - знаешь… сколько на мою память возили начальства, и из правительства, и туристов, но что наместник, что когда Романов приезжал, все время какое-то неуютное ощущение. Словно к тебе в дом приехали незваные родственники… даже не так, приехала теща! И не выгонишь, и не расслабишься - в одних трусах по кухне не походишь.
        И опять не дождавшись комментариев, продолжил изливать:
        - Давеча кто-то из «киповцев» припоминал из прочитанного мемуарного про Николашу. Это такой тип оказывается - вчера мог кивать, улыбаться посетителю-просителю, а на завтра в отставку уволить. Тут только радуйся, что не Сталин - отставкой бы не отделались. Я это касательно нашей ситуации. Когда Романов у нас в гостях был, вполне себе по-умному беседы разговаривал. В здравомыслии, в логике… внимал, соглашался. Известное дело, что «идти в казну» нам так и так «грозило». С чего только вся эта преждевременная возня была - статский, наместник, жандармы, прочее? Кто там ему - Романову на уши подсел, чего напел про нас? Че молчишь?
        - Надоело об этом думать. Давай лучше о чем-нибудь отвлеченном, но умном.
        - Умном? - Злился. С недосыпу? На погоду? От неясностей? - Хорошо! Ум уму рознь. Мужской, бабский… Ум вообще человека опирается на три столпа: …память, что является накопленным опытом, логику, как инструмент рассуждений, и интуицию - природное чутье, чертовски необходимое, когда пасуют память и логика.
        Андрей Анатольевич лишь бровь вздернул - «к чему это Валерич вдруг?»
        - Мозг мужчины ориентирован на логику, - сыпалось из помощника, - женщина, будучи более приземленной, полагается на интуицию. А меж ними зримая и незримая борьба инь и янь. И что интересно, зачастую баба выигрывает в спорах. Потому что, пока мужик построит логическую цепочку (типа: скажу, что пошел туда, дабы встретиться с тем… и так далее), она мгновенно интуитивно видит ситуацию и… уже ожидает своего благоверного со сковородкой в руке.
        Шпаковский вроде как закончил и неожиданно рассмеялся. Но невесело, чуть ли не зло, закашлявшись.
        - Ты чего? - не понял капитан.
        - Представил императрицу Аликс со сковородкой. Уж не она ли там мозг ему правит? Тянет на себя одеяло?
        - «Англичанка гадит» - ты к этому ведешь? Веришь?
        Не ответил. Потому что и верил, и не верил, тут так вообще вопрос не в вере, а в фактах, информированности. Стоял, смолил сигаретку.
        А через час пришел вызов и соединение с штабом в Царскосельском.
        Все, что там нарешали (уж наверняка коллективно) и к каким выводам пришли, озвучивал Авелан.
        На месте диалог вел Алексеев.
        Директиву, подлежащую ответственнейшему исполнению, получал он же.
        Участие в деле «Ямала» предусматривалось априорно, что было ясно из задачи, ставленной Алексееву.
        Однако капитан судна, господин Чертов, исключительно деликатно и дипломатически оказывался вне прямого распорядительства из Петербурга.
        Федор Карлович, видимо, зачитывал по бумаге, понятно, что императорского рескрипта. Сухо, военно-канцелярским языком:
        «В связи с тем, что Великобритания, получив через шпионов или иными способами некие прерогативные факты о секретном судне “Ямал”, а также по косвенным данным, имея подозрения на его истинное происхождение, сколь решилась на вызывающую беспрецедентность, повлекшую за сим несчастья в виде военной атаки на русские корабли, и потопление “Рюрика”, следует устранить причину настойчивого иностранного интереса. Сиречь уничтожить ледокол в свидетельстве противной заинтересованной стороны или сторон.
        Посему генерал-адъютанту Его Императорского Величества наместнику на Дальнем Востоке адмиралу Алексееву Евгению Ивановичу надлежит неотложно провести операцию по имитации потопления секретного судна “Ямал”.
        Для чего обязывается императивно выкупить одно из американских судов, имеющее необходимое водоизмещение, стоящее в Авачинской бухте у Петропавловска-Камчатского, доставившее ранее уголь для эскадры адмирала Рожественского.
        Возвести строительным лесом надстройки и формы подобные ледокольному судну “Ямал”, окрасить в соответствующий цвет, дабы издалека судно походило на вышеупомянутый “Ямал”.
        Далее, имеющимися силами и при необходимом содействии настоящего судна “Ямал”, организовать демонстративный подрыв и утопление имитационного судна, соблюдя при этом все условия предосторожности и конфиденциальности».
        - Вот тебе раз! - оторопело пробормотал Шпаковский, «висевший» за спиной капитана.
        Было там еще в зачитке Авелана «в дальнейшие военные контакты с британскими кораблями не вступать во избежание провокаций расширения конфликта», но начбезопасности, едва дослушав, подсел на уши капитану: - Трындец, Анатолич! С одной стороны, вроде логично - утоп ледокол, и дело с концами. Какие вопросы к России и лично к царю. Надолго ли? Вскоре опять «протечет» в верхах, углядят нас у стенки на Коле. И полезут шпиены. А имитация… это ж действительно целая операция. Представить! С помощью радара, а по уму и разведки с беспилотника вывести корыто на вид англам. Подорвав, экипаж как - на быстроходных катерах с «Ямала» скрытно эвакуировать? А море совсем не спокойное. Когда этот шторм уляжется? Или, скажем, взорвать его можно и дистанционно. Но ведь халтура налицо! Причина взрыва - котлы? И ни одного выжившего, если англичане поспешат к месту, вылавливать улики? И вообще, кто у них там, в Петербурге такой хитропродуманный с этой имитацией?
        - Да кто… есть кому! - догадался капитан. - Гладков в том числе. Или ты думаешь, что кто-то из окружения царя, или он сам так свободно оперирует возможностями радара, беспилотника или нашими «зодиаками?» Мне другое не нравится. Нам давно уж пора валить отсюда. Там и самолет Леваневского дожидается, и вообще слишком тесно тут стало от того же английского внимания. А нас опять в дело тянут.
        - А я бы…
        - Что «а ты бы?»
        - «Кресси» нельзя оставлять. У него был бой с русским крейсером. Английские матросы, в конце концов, проговорятся. Будет скандал, разбирательство и «шито-крыто» не получится. А сцену утопления «красного корабля» можно и перед «Дрейком» разыграть.
        - Ты, наверное, в детстве в войнушку не наигрался! И службы в подплаве тебе, видимо, мало в итоге оказалось. Не навоевался? Ну-ну - не навоевался!
        Чертов рассерженно запнулся, увидев, что адмирал слушает, прислушивается, хочет что-то сказать, но деликатно не перебивает. Прочистив горло для паузы, спросил:
        - Так что, ваше высокопревосходительство Евгений Иванович? Будем планировать?
        - Неправ государь, - выговорил наместник, протирая платочком вспотевший лоб. И тут же поправился: - Видимо, неправильно ему советуют. А ваш помощник верно мыслит. Нельзя оставлять в свидетелях экипаж английского крейсера. Так же как нельзя оставлять «Рюрик» неотомщенным.

* * *
        Шторм гулял два дня, добрав в пике до семи баллов.
        Два дня назад, после получения распоряжений из Петербурга, не особо долго проводя согласования, наместник отбыл с «Леной» в Петропавловск.
        При пересадке с борта на борт адмирала чуть не угробили. Забирала его шлюпка со вспомогательного крейсера, и уже при подъеме на талях качкой ее основательно ударило о борт. Все сумели удержаться, даже раненный в руку Трусов, а вот именно самый главный пассажир умудрился выпасть. И чем бы оно там закончилось (могло и вовсе фатально), если бы предварительно на «Ямале» не настояли всем надеть спасательные жилеты.
        В воду тут же полетели «концы», и «оранжевый поплавок», мертвой хваткой вцепившись в одну из спасательных пуповин, был извлечен на палубу.
        Радиостанцию на вспомогаче оставили прежнюю - «укэвэшку» малой дальности, но «соколовцы» обрадовали инициативой, установив на один из беспилотников ретранслятор связи. По их расчетам радиогоризонт «расходился» пропорционально потолку БПЛА и дальность коммуникации должна увеличиться чуть ли не в три-четыре раза, ограничиваясь только мощностью передатчиков.
        Однако из-за погоды проверок и проб пока не проводили, остерегаясь потерять «птичку». По этой же причине не стали смотреть, что там с чужаком-крейсером, отследив его на радаре примерно до входа в бухту Бечевинская (оказывается, английские моряки про тутошние берега и воды кое-что знавали, коль так адресно укрылись от шторма).
        «Лену», тяжело переваливая на волнах, понесло под парами в Петропавловск. Алексеев спешил претворять план по дезинформации противника.
        Из посторонних на «Ямале» остались лишь раненые в лазарете.
        - У них там хоть красной краски столько отыщется? - собственно, и не требуя ответа, задался Шпаковский, глядя вслед пароходу, теряющемуся в сплошных дождевых полосах.
        Помолчав немного, добрав в своих домыслах аргументов, вынес незатейливый пессимистичный вердикт:
        - А жидковато у них с неоглаской получится, весь Петропавловск будет знать. Там и иностранцы какие-то вроде еще стоят. Хм! Если только выкупленный угольщик на переоборудование не увести в отдельную бухту.
        - Наверняка так и сделают. Есть там закуток - за полуостровом Крашенинникова, аккурат там, где потом Вилючинск возвели, - штурман, как всегда, блистал географическими познаниями, - но один пес этот театр с потоплением на виду у англосвидетелей - едва ли на месяцы. А потом начнут «копать» на Мурмане, приди мы туда. Вот к этому времени надо, кстати, и нам масть сменить - из красного в шаровый.
        - Наконец-то. А я сразу говорил…
        - Поводов для опасений не предвиделось. А вообще, если они у себя при дворе (или где там еще в столицах «сквозит?») меры не примут по выявлению утечки, толку от этого спектакля - ноль!
        - Это да.
        На мостик шумно заявились двое - старший механик АППУ и электрик. Те самые энтузиасты, не разлей вода «РЯВщики».
        - Вадим Валерьевич, - провокационно улыбаясь, обратились к начальнику безопасности, - мы знаем, вы же записи ведете! И как Трусов наместнику отчет давал по бою «Рюрика». Дайте послушать! Интересно ж…
        - Ничего там особо захватывающего. Да и печально слушать о проигранном бое, - спустил серьезным тоном Шпаковский, - просматривается другое - довольно любопытная тенденция, скажу, метафизического характера. Вам когда на вахту… с вахты?
        - После четвертой.
        - Вот после и приходите с флэхой - скину. Ваше мнение по фактам будет особо любопытно. Слишком много совпадений, даже на мой непрофессиональный в исторической базе взгляд.
        - Э-э-э-е!
        Любители исторических морских баталий спорить и настаивать не стали.
        Ушли, разочарованные отсрочкой.
        - Метафизика… это ты о чем?
        - Да вот - факты, фактики! Склонна матушка-история, сука упрямая, к инертности. Словно сопротивляется на попытки изменения событий, людских судеб, кораблей… и как бы не государств и империй. Про последний бой «Рюрика» в той, нашей истории, я поменьше знаю, чем эти двое, - Шпаковский кивнул вслед ушедшим, - но как главное, характер попаданий примерно тот же: в румпельное отделение… отсюда заклинивший руль, сбитый ход, вымолоченная артиллерия. Короче… то же самое сволочное стечение обстоятельств, и что вообще поразительно, если очевидцы не врут - практически в той же последовательности! Единственное, кингстоны им уже не было нужды открывать.
        «Рюрик». Оглядка
        …убегает ретроспективой в день вчерашний…
        Морской бой - это не драка на кулаках… шальная, скоротечная.
        Корабли на информативность рулей, на обороты машин, в эволюциях коордонатов ли, иль других циркуляций, реагируют тягуче.
        Даже самые быстрые в бою - снаряды, расстояние до цели покрывают за несколькосекундный, шевелящийся на губах артофицера отсчет.
        И в нашем случае боестолкновения «Рюрика» с «Кресси», растянутом на три с половиной часа, в том числе - когда почти всегда находилось время на переваривание докладов, на обдумывание решений, на завершение маневра корабля.
        И когда случался дефицит его, этого времени, и наступал цейтнот (во всех отношениях)… и когда происходила полнейшая неразбериха под грохот близкого взрыва и убийственный свист осколков в уже полуоглохших ушах… командир крейсера капитан первого ранга Трусов сохранил обобщенное, но достаточно полное представление обо всех ключевых моментах сражения.

* * *
        Один из крейсеров противника - «Аполло» уходил на ветер. Срываемый с его труб дым превращал уменьшающуюся точку бронепалубника в мутное пятно. Оттуда, из пятна, еще постреливало ретирадное орудие, но по мере удаления обслуга и сама, видимо, не надеялась попасть в цель.
        Трусов в свою очередь приказал прекратить стрельбу вдогон, как бесполезную. Понимая, что главный противник на правой раковине - весьма серьезный, превосходящий их по многим показателям «Кресси».
        Относительное равенство в скорости обеспечили в самом начале боя, удачно проредив броненосный крейсер Его Величества на одну трубу. Однако англичане сохраняли некоторое преимущество. Не на много - на узел, и медленно нагоняли по правой раковине, удерживая, впрочем, дистанцию.
        Характеристики оппонента лежали перед Трусовым журналом-справочником Джейн.
        Евгений Александрович вновь перечитывал, бормоча, выискивая слабые места, хотя наверняка уже помня их наизусть:
        - Бронирование: башни, казематы, рубка, траверзы, пояс…
        «На такой дистанции пояс в оконечностях у него, пожалуй, одолеть еще можно.
        Если главным калибром.
        И вполне шестидюймовками.
        А о стодвадцатках, что во французских миллиметрах, и говорить не стоит - едва ощекочат.
        Но прикажи, не прикажи - целить мерзавцу в носовую оконечность… тут вообще попасть в силуэт уже радость».
        Обоюдно обменивались залпами.
        Почему-то пока обоюдно безрезультатно. При маневрировании сбивался прицел.
        Пристреливались, роняя снаряды вокруг да около, вздымая водяные всплески, подбираясь накрытиями. Все ближе.
        Вот уже летят осколки и брызги. Шибает в нос дым сжигаемого пороха.
        Превосходство «Рюрика» в количестве стволов было недолгим, темп стрельбы упал, полуоткрытые казематы уже успели нахвататься от близких разрывов, пока…
        Пока окончательно не пристрелялись! Оба! Как сговорившись.
        И пошли первые на результат… на поражение.
        В «Рюрик» - болезненными тычками и дрожью, криками команд: «выяснить, доложить, устранить!».
        В «Кресси» - скудными издалека вспышками и черными шапками дыма.
        И потому кажется, что в тебя так часто, а в него (серую, почти неуязвимость) так мало! Но это только кажется.
        «Англичанин», кутаясь клубами пороховых газов из стволов, уже рвался на траверз, повернув кормовую башню, и вот-вот готов был подключить ее к обстрелу.
        - Не бьем мы его, Евгений Александрович! - почти ныл, в досаде, в чаянье старший артиллерийский офицер. - Броня у него. И в башнях девятидюймовки! Ей-богу, на таких кабельтовых не бьем мы его.
        - Не исполним приказ! - напомнил сам себе Трусов. Под дрожь старого корпуса от очередного попадания, под тарабань-барабань осколков.
        Становилось горячо!
        - Право руля!
        «Рюрик» рыскнул на сближение. Тут либо - на дистанцию, когда эффективность артиллерии дойдет до нужных параметров, либо…
        Английский капитан рисковать не стал, дав команду отклонения, и более - забрал еще круче вправо, тем самым все-таки открывая себе и кормовые углы. Немедленно заявила о себе башня на юте.
        На какое-то время два корабля сошлись в классическую линию, всаживая друг в друга бортовые залпы, пятная друг друга всполохами меткости, когда из десятков снарядов, выпущенных в противника, единицы находили свою статистическую вероятность.
        По сути, дистанция, на которой велся бой, по-прежнему оставалась для русского корабля менее выгодной. Пробить основной пояс «британца» не могли даже 203-мм пушки главного калибра.
        Сбивая «Кресси» с курса, задача «не пустить к “красному гиганту” чужаков» частично решалась. Частично, потому что бронепалубник задержать не удалось.
        Но и подставляться под безответный огонь Трусов считал глупым, вполне допуская разрыв дистанции, дабы лишить «англичанина» преимущества его башенных девятидюймовок.
        Евгений Александрович стоял, слушая, чувствуя, как саднит… попадает в тебя («в корабль, в корабль, пока не в тебя»)! Слушая, чувствуя, как ты (корабль) вздрагиваешь отдачей орудий батарейной палубы, лупящих в максимальной скорострельности.
        Копоть и гарь периодически застилали рубку, свербя в носу чихами.
        - На руль - лево десять! - едва действительно не чихнув, приказал каперанг.
        Команду отрепетовали, и «Рюрик» плавно покатился влево, выходя из-под накрытий, сбивая и себе пристрелку.
        Как два злых, но осторожных кота, два крейсера сцепились, отлупасили друг друга когтистыми лапами и отскочили, выгнув спины, шипя, скаля зубы.
        Добежавшим по подошвам тычком Трусов отметил очередной удар - прилетело, взорвалось! И неожиданно, вместо на «десять», корабль завалился в левую же циркуляцию!
        - В чем дело? - дернулся командир.
        - В чем дело? - уже кричал в амбушюр переговорной трубы младший минный офицер.
        Оконечности у «Рюрика» фактически были безбронными. Кормовое отделение, где располагался руль, не прикрывалось даже бронепалубой.
        Снаряд вошел ниже ватерлинии, разбив рулевые приводы, и лишившийся управления крейсер пошел в резкий поворот.
        Противник на какое-то время оказался исключительно на кормовых углах, вне обстрела бортовых батарей, неспособных теперь вести ретирадный огонь.
        Едва поступил доклад о повреждениях, командир отдал приказ:
        - Перейти на управление машинами!
        Старший офицер отстранил от рукоятей машинного телеграфа вахтенного, исполняя, тяжело, с запозданием уводя в обратную циркуляцию упрямящийся крейсер. Снова получая… чувствительно получая от бьющего продольным огнем «Кресси».
        Упала скорость. Имелись затопления в румпельном и рулевом отделениях. Сумбурно докладывали о людских потерях, разбитых орудиях, механизмах, пожарах, пожарах.

* * *
        Окидывая взглядом палубу, где среди дымных лоскутов просматривались наспех присыпанные песком красные кляксы крови, вваленный кусок фальшборта и искореженная двенадцатифунтовая пушка, споро утекающий вниз тандем с носилками, кэптен Уорден, не сдержавшись, выругался на старшего офицера:
        - Какого черта там, у противоминной, делала прислуга?
        - Это не… - попытался оправдаться подчиненный, но не договорил, встретившись с холодным взбешенным взглядом.
        То, что бой будет непростым, командир корабля Его Величества «Кресси» капитан 1-го ранга (Captain) Фредерик Александр Уорден не сомневался.
        «У него много пушек! Крейсер 1-го класса! Но, черт меня забери, эта русская лохань вместе с тем уже откровенное старье! Неуклюжих русских били и бьют… и кто! Азиаты! Желтопузые японцы! Пусть и обученные офицерами флота Великобритании! Нам ли, лучшим морякам мира, бояться азиатов, только что белых?! Вопрос в цене! В цене победы».
        И потому английский офицер вполне оправданно для себя считал, что исход драки предрешен. Эта уверенность при более близком взгляде на высокие борта-мишени противника, нелепый парусный рангоут, только крепла.
        Действительность оказалась жесткой!
        Первый, совершенно неожиданный «приветик», снесший трубу, обострил чувство реальности. Но бой есть бой, место случайностям в нем бесспорно тоже имеется.
        А русские между тем развили бешеную скорострельность, пользуясь в том числе большим количеством стволов. Всплески от недолетов мешали вести прицельный огонь! А потом стало прилетать, долбя по железу! Все чаще! И посыпались в боевую рубку доклады.
        Внешне хладнокровный кэптен Уорден мысленно молился на «железо Круппа»[26 - Крупповская броня - тип поверхностно укрепленной стальной брони, разработанной компанией Круппа.], что держало пояс, траверзы, башни, казематы.
        Пока снаряды противника разбивались о броню, порой даже не взрываясь, неся лишь контузионные повреждения. И все же находили слабые места, «поплясав» пожарами по палубе, надстройкам, первыми ранеными и убитыми. Проскакивали пробитием в неудачно подставленный нос корабля, где «закрасовались» две дыры, спешно заделываемые командой.
        И косились угрюмо английские моряки на развевающийся «хиномару», памятуя почти традиционное в начале боя от старшего офицера: «Англия ждет от вас исполнения долга».
        Одна труба уже торчала жалким огрызком, стеля жидкий дым по самой палубе и спардеку. Теперь взрыв очередного снаряда разлапился чуть дальше в основании третьей и четвертой труб. Они устояли, но получили с десяток осколочных отверстий, потянув из них тонкие струйки черноты.
        Пришлось сбросить ход. Разорвать контакт, отвернув. Это немедленно повлекло все выстрелы на «мимо», не отменяя периодически вздымаемые водяные столбы накрытий.
        Наступила короткая передышка.
        И немедленная реакция со стороны обособившегося в боевой рубке, чуть в стороне, чтобы не мешать, столичного хлыща. Ни разу, кстати сказать, даже не дрогнувшего в коленях при близких взрывах, что делало честь его храбрости и выдержке.
        Вот теперь он отлип от бинокля, переведя свой водянистый вопросительный взгляд на командира корабля. Словно прилипнув.
        Нет. Он и слова не сказал, только взглянул. И без того уже все разговоры, все инструкции выложены, все приказы озвучены, все варианты обмусолены.
        Задачи и точки над «i» поставлены.
        И без слов Фредерик Уорден понимал красноречивость взгляда:
        «Сэр, нам следует покончить с русским крейсером и идти за “красным судном” вдогонку».
        Молчал кэптен, катая мысли в голове, как горький противомалярийный хинин во рту:
        «Этот столичный хлыщ, ничего не понимающий в морском деле, даром что выряженный в морской мундир с погонами коммандора[27 - Звание Commodore в Королевском флоте на ступень выше Captain.], однако имеющий более чем высокие полномочия… и приказ из Лондона… и право настаивать на его исполнении, толкает нас к опасному положению».
        Хотелось ему высказать насчет цены… что «русский», прежде чем удастся что-то сделать с ним, сам успеет натворить дел! Про то, что до ближайшей ремонтной базы (японской) неблизко. Тысяча миль по неспокойному на этот сезон морю.
        «Что? Вы настаиваете, сэр? Любой ценой? Ну, что ж…»
        И потому звучала команда «лево руля». Тем более…
        «Да неужели!» - с надеждой припал к биноклю кэптен, да и минный офицер уже долдонит о том же!
        О, да! Противник, с учетом подсевшей его кормы, странно «вальсирует».
        Тут недолго догадаться - управляется машинами.
        - Сэр! Поиграем с ним в кошки-мышки! - влез в нетерпении артофицер. - Теперь, пользуясь его затруднением в эволюциях, можно бить с удобных дистанций и ракурсов, с острых углов!
        «Когда его бортовая артиллерия будет работать лишь четырьмя из восьми, - продолжил мысленно Фредерик Уорден, отдав соответствующие распоряжения, - а второе восьмидюймовое орудие вообще всегда можно держать в мертвой зоне! Всего бы его загнать в мертвую…»
        А «русский», виляя «хвостом», весьма удачно маневрировал, огрызался… как минимум, получив еще раз или два в свой высокий борт и уже притопленную корму. И было видно, что уже не все казематные орудия в шесть дюймов ведут огонь. Пожары брызгали красными, палевыми языками, пропадая, возгораясь вновь.
        Надломилась, слетела передняя труба, в облаке пороховых газов, дыма, пара, что тут же сказалось на скорости.
        «Поиграем, поиграем с “русским” в кошки-мышки, - твердил Уорден, которому пришлась по вкусу идиома подчиненного, - или… э-э-э… все же в кошки-кошки?»
        И как в наказание за самоуверенность или в подтверждение мыслям под ногами тряхнуло, будто от взрыва мины!
        - Катастрофа в батарее левого борта! - Крик на высокой ноте[28 - Возможно, английский вестовой употребил слово «annihilation» - уничтожение.].
        Снаряд влетел в каземат шестидюймового орудия, детонировав со всеми приготовленными боеприпасами. Удар вынес наружу изрядный кусок борта практически у самой ватерлинии. Волна била, захлестывая, заливая по мере…
        - Сэр!!!
        Запаниковало - выйти из игры! Но…
        Во-первых - за спиной стоял ряженный «коммодором» столичный хлыщ… и приказы метрополии! А еще ко всему остро взыграло, возобладало помянутое кем-то английское упрямство!
        Крен на борт «гулял», корабль раскачивало, кидало на курсе… команда в надрыве сил делала все, что могла, подводя к пробоинам деревянные щиты, крепя распорки, клинья - то справляясь, то снова уступая напору забортной воды.
        Старший артиллерийский офицер уже дважды докладывал о чрезмерном расходе снарядов. Но кэптен Уорден лишь качал головой - приказать снизить темп стрельбы он не мог.
        Бой продолжался.

* * *
        Бледный болью, осколочной раной в руке, легкой контузией, каперанг Трусов припал к смотровому проему рубки, где в редких всплесках водяных столбов дымил, тянул длинные шлейфы, горел местами, но продолжал палить британский крейсер.
        Докладывали… сами видели из посеченной осколками рубки, что «британец» тоже потрепан и отвечает не всем арсеналом, снизив темп и интенсивность стрельбы.
        - Выдохлись, поиздержались, подломились лимонники! А? Евгений Александрович, - бодрился вернувшийся с перевязки младший минный офицер.
        Командир лишь молча кивнул, не разделяя: главный козырь английского крейсера - хорошо защищенные башни - продолжали кидать снаряды.
        Меняя галсы, «Кресси», сволочь, словно привязанный висел «на хвосте». На всяческие попытки держать его на траверзе «британец» вертел свои коордонаты, и «Рюрик» в задаче «не пропустить» вынужден был оттягиваться, всякий раз разворачиваясь к противнику кормой. В нее и прилетало в основном.
        Вот опять совсем близко от борта шлепнулось очередным, окатив палубу водой.
        Заклинившую лопасть руля старшина отделения бог весть какими экзерсисами смог поставить, закрепить прямо.
        Вывел из затопленного «румпельного» людей наверх, поднялся в боевую рубку, лично доложился!
        Управляли, варьируя оборотами левой и правой машин, что хоть как-то позволяло менять циркуляции, разворачивая крейсер к противнику то одним бортом, то другим. Тяжело, инертно, а потому всякий раз получая больше, чем удавалось ответить самим, теряя артиллерию, людей, живучесть.
        Понимали все… и командир корабля, капитан 1-ранга Трусов лучше всех понимал, что чем дальше, тем будет сложней, будет только хуже.
        После того, как разворотило трубу, осколками повредило котел, затем еще один котел, упала тяга и ход, маневрировать, уклоняться от наседающего с выгодных ракурсов «Кресси» становилось все невыносимей.
        Артиллерия полуоткрытых казематов была уже больше чем наполовину выведена из строя, и огрызались, били в ответ по возможности.
        В какой-то момент воспряли, когда у противника всполохом заалело в районе полуюта, где орудийный каземат… подумали, что вот оно - «золотой» снаряд.
        Почти! Дым слизнуло, показав приличную дыру в борту. Теперь и «британец» сбросил ход, кренясь, сам стал неуклюж.
        Дружного «ура» не получилось - весь экипаж был на пределе, заливая пожары, пытаясь «оживить» попорченные орудия, снося раненых вниз.
        Контузия пульсировала ноющей болью в голове, легкой тошнотой. Каперанг Трусов видел, путался и снова чувствовал - дальше тупик! Прореженной артиллерией добиться, выстрадать ничего не получится. Даже при удаче.
        «Учитывая, что паршивец оказался гораздо крепче, чем полагалось… впрочем, почему бы нет.
        Но вот! Может, вот он, момент, случай, пока проклятый альбионец чуть “приспустил штаны”, латая дыру, сбросил ход?»
        - Зарядить минные аппараты! - прохрипел громко, командно, вызволив новой надеждой внутренние силы, - ход полный, в машинном - не жалеть угля. Минная атака, черти!
        Заложив циркуляцию, «Рюрик» устремился на сближение, разбивая выпрыгивающим из воды таранным форштевнем волны. Присевший на корму, словно пришпоренный, почти красивый, если бы не легкий крен - изгрызенные, опаленные борта, сбитый грот и одинокая труба… но однозначно в отчаянии грозный, своими не прекращающимися пожарами, во всплесках накрытий, гневно рявкая баковой шестидюймовкой, подключив к бою 203-мм орудие в спонсоне правого борта.
        Взрыв снаряда, попавшего в заряженный минный аппарат, единомоментно детонировавшей мины был ужасен, разметав все вокруг на палубе, образовав в борту крейсера огромную дыру… корабль стал принимать воду, кренясь градусов до шести, кренясь больше! Заливало!
        Без управления рулями тягуче вошли в обратную циркуляцию, сумев пустить мину (торпеду) из оставшегося исправного аппарата.
        Безрезультатно.
        Крыса-«Кресси» легко увернулся, пропустив за кормой оставляющую пузырящийся след стремительную тень.
        «Рюрик!»
        Довершая очередной коордонат, русский крейсер, форсируя, изнывая вибрацией, резко увеличил ход, ринувшись на противника, получая на сближении очередной девятидюймовый снаряд.
        - Таран, - убийственно спокойно, с фатальностью в голосе, под визг осколков, вскрики раненых приказал Трусов.
        Наверное, это отчаянье! А может, и ошибка. Запас плавучести у корабля в двенадцать тысяч тонн сохранялся, несмотря на здоровенную «рану» в борту после детонировавшей мины. Машины позволяли хоть как-то маневрировать.
        Только вот орудий, годных к стрельбе, осталось совсем мало.
        Таран не удался. Несмотря на то что «британец» и сам с потерей хода - не без труда ушел с атакующего курса отчаянного «русского».
        Англичане, поднявшие «хиномару», наверняка понимали - одной артиллерией долго бы пришлось молотить, добивать, чтобы утопить «русского». А там и ночь скоро…
        Пустил торпеду.
        - Мина по левому борту! - донеслось истошное с мостика, где рисковали под осколками сигнальщики.
        Машинный телеграф звякает, добавляя обороты на один винт, реверс на другой!
        Нос неуклюже повело в сторону от опасности.
        «Не успеваем! - сжал кулаки Трусов, оценивая, что попадет опять в многострадальную корму. - Совсем чуть-чуть не успеваем!»
        Оставалась еще надежда, что мина соприкоснется под углом и не сработает взрыватель.
        Сработал!
        Крейсер подвспух в потяжелевшей корме. Его качнуло, накренило, кинуло в обратку. Из-под борта выкинуло белопенное вверх, оседая, сверзаясь тоннами воды.
        Резко пошел дифферент. Скорость окончательно упала до жалких трех узлов, вяло потащило влево - молотил только один винт.
        - Корабль тонет!
        Оконечность совсем скрылась под водой. Пылал полубак, горел деревянный настил. Части такелажа. Много, слишком много на «Рюрике» всяческого деревянного.
        - Всем спасаться по возможности!
        Евгений Александрович взглянул на хронометр:
        «Три с половиной часа! Три с половиной, а пролетели на вдох и выдох».
        Вдох вначале.
        И выдох… вот - в конце.

* * *
        «Русский» так просто не сдавался.
        «Ах, простите! О сдаче и речи, видимо, быть не могло - не давался!» - поправился кэптен Уорден и опустил бинокль. Расстояние до чужого крейсера было настолько близким, что оптика была уже без надобности.
        Об этом израненном избитом «русском» можно было бы подумать в уважительном тоне, как о достойном противнике.
        Не получалось. Стойко держалась злость… и не проходила. Чувство удовлетворения от вида тонущего вражеского корабля было подмочено.
        Слишком уж досталось «Кресси». Десятки убитых и раненых. Уцелело едва ли половина артиллерии. Даже носовая башня, раз за разом замолкая от контузий, в том числе прислуги, вконец задробила стрельбу.
        «И это еще с учетом, что русские снаряды по какому-то счастливому для нас року не всегда взрывались… лично видел холостые дыры».
        Последний бросок противника «ва-банк» - в торпедную и таранную атаку, легко, но не без натянутости парировали. На уклонении сорвало наспех возведенные деревянные щиты в разрушенном детонацией борту. И пока справились с фильтрацией, да что там «фильтрацией», полноценным затоплением нескольких отсеков - корабль добрал воды на сотни тонн, просев до нижних казематов. Пришлось задраивать портики.
        Как с такими повреждениями довести крейсер до дружественного порта, кэптен Уорден даже не представлял.
        О расстрелянном боекомплекте девятидюймовок и думать не хотелось. А надо бы!
        Как в напоминание, мощно жахнуло кормовое башенное орудие. «Кресси» возвышался мачтами в каких-то двух кабельтовых от окончательно обреченного корабля.
        С пистолетной дистанции разорвавшийся 170-килограммовый снаряд намеренно и метко добавил дыру ниже обнажившейся ватерлинии подранка, куда хлынула вода.
        Русский корабль тонул медленно.
        Так или иначе, дело шло к логическому концу. Но следовало поторопиться - что-то там нехорошее показывал барометр.
        Продолжали слышаться хлопки выстрелов двенадцатифунтовых пушек откуда-то из района менее пострадавшего юта.
        Уж в этих мелкокалиберках кэптен Уорден смысла не видел, но не стал осекать, ничего не сказав артиллерийскому офицеру. В чем-то понимая горячность своих подчиненных, которые вымещали накопившееся раздражение, а может, и досаду. Тем более что…
        - Кэптен! Доделайте свою работу! Добейте его. И надо спешить, следовать за… объектом! У нас более важная задача! - сказал (приказал!) ему лондонский куратор.
        Флотский мундир на нем немного потерял лоск - очевидно попав под холодный душ накрытия.
        А Уорден все же не удержался от сарказма:
        - Что вы говорите?! «Спешить?» У нас выведены из строя четыре котла, сбита труба. Но самое скверное, сэр, это затопления - и принятые на борт многие тонны воды. Огромная пробоина в борту, а наложенная защита больше семи узлов не выдержит. Еще есть повреждения ниже ватерлинии в носовой части! А барометр падает - очевидно, разыграется непогода, которая добавит нам хлопот, с такими-то повреждениями. Через час наступит ночь, и найти кого-либо в открытом море будет весьма затруднительно. Невозможно! После боя наша радиотелеграфная станция на передачу не работает. Но и приема нет. «Аполло» молчит. Могу только гадать, где он и что с ним. Ранее с большими помехами удалось принять «квитанцию» от «Дрейка», от сэра Джона Джеллико. Следовало сразу дать приказ его отряду идти сюда. Сейчас бы его помощь не помешала. Но вы велели оставаться ему на позиции у Командорских островов. Теперь же наладить связь едва ли удастся.
        - Настолько серьезны повреждения?
        - Истинно так!
        - Операция должна продолжаться! - Куратор задергался, утратив свое хладнокровие, и с вызовом уставился своими болотными глазами. - Или вы намерены возвращаться?
        - К сожалению, даже реши я сейчас вернуться к берегам Японии, где можно было бы провести соответствующий ремонт… - Уорден замялся, задвигал желваками на скулах, нехотя подытожив: - Боюсь, мы не дойдем, сэр. Единственная наша надежда на плавмастерскую в составе отряда Джеллико. Так что идти нам так и так на северные румбы.
        Куратор из Лондона повернул голову - взгляд наружу, где все еще на плаву держался русский крейсер. Немного задержался, прищурившись, оценивая:
        - В таком случае добейте уж его, черт побери! Чтобы на нем не осталось ни одной шлюпки или иного серьезного средства к спасению. И следуйте, куда наметили.
        Капитан первого ранга Фредерик Уорден, конечно, помнил о предварительных условиях и инструкциях. Приказы из метрополии были весьма радикальны. Однако решил высказать:
        - Это уже похоже на бесчестное преступление.
        - Вы выступили под японским флагом. Не забывайте. И случись скандал, командованию и правительству придется отказаться от вас. И мы… - куратор, наконец, помянул не «вы», а «мы», - становимся преступниками. Пиратами.
        - И вы в том числе, - не отказал себе в удовольствии вкрадчиво подчеркнуть кэптен.
        - И я в том числе.
        ВОЗВРАЩАЯСЬ ДВУМЯ ДНЯМИ ВПЕРЕД
        Шторм удовлетворился двумя днями. Волны еще бесились, а ветер… едва утихомирился ветер, пустили беспилотник.
        Узкую чешуйчатую рябью кишку бухты Бечевинская, окруженную скалистыми сопками с причудливыми тенями, не сразу-то и обнаружили с обзорной пятикилометровой высоты. Да и видимость из-за легкого марева над сушей была неидеальной.
        Средняя ширина бухты полтора километра, в максимуме - два. Длина - десять.
        Вроде бы немного, но и крейсер увидели не сразу.
        Не там искали - «Кресси» не дошел и до середины акватории, приткнувшись на отмель по правому берегу, в трех с половиной километрах от створа.
        Нос корабля вылез на песчаную гальку, привалившись на борт с заметным креном.
        Собрались начальниками служб на мостике, совещательно, наблюдая за перемещением беспилотника и картинкой с его камеры.
        Обсуждали непринужденно, легко… наверное, увиденное к сему располагало.
        Перед отбытием в Петропавловск адмирал Алексеев определенно выразил желание поквитаться с британцами. Даже вопреки распоряжениям из Петербурга.
        Обратился с просьбой к господину Чертову, обходительно и решительно:
        «Ежели “ямаловцы” поспособствуют нейтрализации вражеского корабля, то он (Алексеев) будет в неоплатном долгу к уже имеющемуся совершеннейшему расположению».
        Признаться, Андрей Анатольевич был категорически против влезания «Ямала» и даже морпехов в очередную заваруху.
        Теперь же плачевный вид английского крейсера снимал риски.
        - Это он что, ночью с побитыми прожекторами налетел на банку?
        - Трусов говорил - они ему дыромаху в борту такую высверлили, что не удивлюсь, если «бриташа» еле доковылял до спокойной воды и сам выбросился на мель, - неизвестно чему, а верней, известно чему, радовался Шпаковский.
        На палубе крейсера происходило людское движение. Возле борта притерлась одинокая шлюпка - возились и там. А лагерь на берегу засекли по поднимающимся струйкам дыма.
        - А они, по-видимому, в знатной заднице. Следует обрадовать наместника. Он же гром и молнии метал, так хотел взять реванш за «Рюрик».
        - И Трусов горячился, если помните: «его можно брать голыми руками, мы избили его не меньше нашего, а мои “рюриковцы” зело злы на месть». Но главное, уверял, что у «англичанина» БК[29 - БК - боекомплект.] почти весь вышел, - поспешил напомнить Шпаковский.
        - В таком случае при столь серьезном крене - навскидку градусов пятнадцать, когда одни стволы смотрят в воду, другие на сопки, и без помощи наших морпехов справятся, - заявил кэп, - вот пусть прям «Леной» заходят в бухту и молотят из всего!
        - А башня-то на юте все еще опасна, - присмотрелся старший помощник, - и обратите внимание, они флаг опять британский подняли. А это может быть проблемой.
        - С чего бы? Связи у них нет. Никто их тут искать не станет. Если всех пустить в расход, то никаких проблем.
        - А смогут? Народ-то богобоязненный, у офицериков честь и прочее. Одно дело в бою загнобить, да «концы» спасательные не кинуть по завершении. Утопли и утопли. А тут почитай зачистка. Легкораненых добивать придется.
        - Пусть местных камчадалов подключают, - поддержал капитана штурман, - народ без предрассудков. Да и петропавловцы. Память у них хорошая, даже через поколение. Сколько тут прошло после Крымской? Должны помнить, как от англо-французского десанта отбивались.
        - Все равно пожалеют. Пленят, а потом морока… кто-то сбежит, кто-то еще что, - уже без особого энтузиазма рассуждал начбезопасности… и сам же искал варианты, - значит, гнать пленных вглубь материка на прииски рабами-работниками. А крейсер по-тихому пионеры на металлолом растащат. Шутка.

* * *
        После штормового ветра с норда возобладал Тихий океан - главное субрегиональное дыхание атмосферы, задув умеренным… уверенным… восточным.
        Надолго ли умеренным?
        По горизонту слегка хмарилось, над материком все еще висели дождевые тучи, да и потолок неба, местами голубой, все больше был с кучевой проседью.
        Продолжало пошатывать на волнах килевой качкой.
        На вертолетной площадке - полузачехленный «Миль» с открытыми створками капота для доступа к движку. Возятся пилоты и обслуживающий персонал.
        В том числе, при участии морпехов, оборудовали место под штатное размещение «Корда» - распоряжение начальства, с формулировкой «на всякий случай». Можно сказать, «дули на воду» после экстрима с бронепалубником. Да и всей критичности истории с английскими крейсерами.
        Тут же на площадке «соколовцы» со своей беспилотной техникой, которые в удобстве эксплуатации своих «птичек» (взлет - посадка) закономерно «прописались» в вертолетном ангаре: установили на правый борт катапульту, настроили второй БПЛА с ретранслятором связи, протестировали системы. Запросили на мостик подтверждение.
        - Андрей Анатольевич, - отозвался с трубки вахтенный, - звонят с юта. Пускать?
        - Да. Конечно! - ответил за капитана начбезопасности.
        - Спрашивают - тот, что за бухтой присматривает, его вертать?
        - Э-э-э… - замешкался помощник.
        - Нет пока. Пусть повисит в экономном режиме, - занято, просматривая вахтенный журнал, ответил уже сам Чертов, - сейчас связь с наместником установим и все, что видим, онлайн озвучим. Так оперативней получится.
        - Думаешь, наместник там на стреме, только и ждет? - усомнился Шпаковский. - Да и связь, это такое дело…
        - Я-я-я… м-м-м… поторопил бы… - не поднимая головы, с третьего захода «родил» кэп, - поторопил бы я события. «Дрейк» регулярно каждые три часа выходил шифротелеграфом, видимо, взывает к подельнику «Кресси».
        Мощность сигнала говорит, что крейсер все еще у Командоров. Но откуда мы знаем, какие были договоренности и планы у бриттов? Может, поморзянят, поморзянят, да и попрутся сюда. И про Бечевинскую бухту - на «Кресси» явно знали, а вдруг и на «Дрейке» шкипер окажется таким же подкованным в местной гео графии? Опять же нельзя исключать, что на подранке восстановят передатчик, и тогда…
        - И тогда надо тут же забить мусором радиоволну, - немедленно отреагировал начальник связи, - мои ребята денно и нощно дежурят, отслеживают эфир. Пойду, кстати.
        - Пойди.
        - А мы пока по кофе! Свежак из зерен намолол! «Потрапезничаем?» - зная, что не откажутся, предложил штурман.
        - Валяй.
        - И на меня! - напоследок взвыл начсвязи. - Я вернусь…
        Крылатому ретранслятору до необходимой точки коммуникации по горизонтали всего тридцать километров. Гористая топография полуострова, закрывающая Авачинскую бухту, требовала подъема дрона на большую высоту.
        Но на все про все - двадцать, от силы тридцать минут.
        - Птичка уже на месте, а контакта-то нет! - Заявился из радиорубки начальник службы.
        - О, дела! Может, ретранслятор того?
        - Нет. «Несущая» идет, - качнул головой в ответ, - не надо было раньше времени нашего парня с «Лены» снимать. Там, он говорит, «маркони» местный - и сам «тяжелый» на все новое, и в помощниках у него совсем недоучка-студент.
        - Не тянет? Или того… закоротил чего?
        - Велика премудрость, - недовольно буркнул начсвязи.
        - Я же говорил, я же говорил, - дважды повторил Шпаковский, - скоро сказка сказывается…
        - Прекрати, - оборвал капитан и, хмурясь, вполне в логике предположил: - Если там кондуктор-телеграфист один, он и не на вахте может оказаться, а аппаратуру нашу и вовсе выключил.
        - Отстучать им на телеграфной частоте? - подумал вслух Шпаковский. - Так радиоэхо и до Командоров мазнет. Вдруг на «Дрейке» всполошатся? Сюда почапают.
        - Подождем, - решил Чертов, - эй! Где там кофе?
        - Уже! - Обозначился с необходимым штурман и сам же стал разливать по кружкам, наполнив мостик ароматом:
        - Так что - ждем? …пьем?
        - Ждем.
        - В таком случае вы мне вот что разъясните! Понимаю, история с англичанами, как и вообще с нами, выходит за пределы обыденности. Но Алексеев… штудировал я давеча про Его Квантунское Величество. Преизрядно воинственный дядька был, прожектами царя засыпал, вплоть до нанесения флотом по япошкам упреждающего удара, равно как они «приголубили» порт-артурскую эскадру. Но супротив императорской воли и политики Петербурга пойти не осмелился. А тут, ты гляди - вопреки приказу, всенепременно решил разделаться с обидчиками. Обстоятельства?
        - Наверное, тут и я в какой-то степени его подтолкнул, - звякал ложечкой Чертов, - успел уже немного рассказать - как оно будет (или было) в истории.
        - А я вот гляжу, наш штурман медленно, но уверенно переходит на манеру эпохи, - улыбаясь, подметил Шпаковский, - в плане - изъясняться.
        - Ну, дык… пообщаешься, нахватаешься от всяких гостюющих. Обратили внимание, что и наместник иногда уже вставляет наши «измы».
        - Людское свойство социума - вбирать и раздавать, - сфилософствовал кэп, - но сама тенденция мне нравится. Если он принимает «наше» - невольно становится на нашу сторону. Лишнее лобби при дворе не помешает. Я ему (когда в привате потолковали) коротко про Первую мировую, про союзничков-не союзничков, откуда ружьишки для революционеров и на чьи денежки. Тока-тока до «февральской» и отречения не дошел, а он не удержался от фатального соблазна - спросил, когда ему предстоит, как ты, Вадик, сказал, «своим ходом». Ну, я и сказал.
        - И на фига?
        - Так уж получилось. Он, ясное дело, погрустнел, но адекватно… мол: «я уже немолодой человек, все одно мне недолго». И даже обрадовался, что еще больше десятки коптить…
        - Есть связь! - прервал вахтенный на телефоне.

* * *
        Описать состояние английского корабля, его положение относительно берега, крен, количество уцелевших стволов, место стоянки от входа в бухту, место лагеря на берегу, рельеф прилегающей местности - все это просили… требовали обстоятельно и пристрастно. Сначала Алексеев, затем гарнитуру выпросил Трусов, опять передал адмиралу, продолжая виться «за кадром»: «ваше высокопревосходительство, спросите…».
        - Загорелись! - уважительно подметил лейтенант Волков. - Серьезненький подход. Профессиональный. Живьем брать демона будут. В смысле абордажить.
        - А им иначе никак. У них на «Лене» калибры, если только в упор долбить, - со знанием дела просветил штурман, - ночью подойти и с пистолетной дистанции из всех стволов. У англа бортовые батареи и в спонсонах орудия, даже на максимальном угле возвышения, вряд ли будут опасны - крен! А вот башни… видели - у носовой ствол градусов на пятнадцать вверх торчит.
        - Трусов докладывал, что носовую башню они заставили замолчать, - вставил свои «пять копеек» Шпаковский, - да и видок у нее весьма потрепанный. Впрочем, и починить вполне смогли. Кормовая, зараза, как раз на выход торчит. Он же, как шел, так и ткнулся в берег под острым углом.
        - У нас в снаряге к гранатометам есть кумулятивные боеприпасы. Подойти сперва по-тихому на «зодиаке» авангардом и сжечь, короче, нейтрализовать башню. Да и ночи нынче темные, а мы с ПНВ «Лену» выведем на прямой прицельный бой, - в тоне Волкова поднывало желанием - в рейд хотел. Однако уже был в курсе заявления капитана: «все, мы свою долю участия в военных заварушках исполнили, покрыли с лихвой. Не считайте меня уж каким-то особо мнительным, но чуется мне, что лимит везения мы исчерпали».
        А потому и говорил лейтенант, косясь то на начальника безопасности, который поддерживал все военные начинания, то с затравкой на кэпа, типа «а вдруг клюнет?».
        Не клюнул. Но услышал, судя по сурово поджатым губам:
        - Все. БПЛА пока вернуть. Ждем. Вахта в режиме наблюдения - через радио и РЛС. Если что, я у себя.
        Начбезопасности, Вадим Валерьевич… тоже не поддержал, совершенно нейтрально прокомментировал:
        - Интересно, о чем подумал Трусов, когда мы данные онлайн давали - что у нас дозорный отряд на сопке сидит и каким-нибудь гелиографом инфу о противнике передает?

* * *
        Наместник и его «мстительный отряд», как не замедлил поерничать Шпаковский, объявился только через четыре с половиной часа, но еще засветло.
        Двум точкам на радаре не удивились, посчитав, что с «Леной» выдвинулся уже подготовленный для имитации «Ямала» бывший американский угольщик. Однако вскоре определили, что метка на мониторе совсем не «жирная», а наоборот - идет что-то совсем малотоннажное.
        После подставы, вылившейся в стычку с английскими крейсерами, ко всем неясностям относились с особой подозрительностью, и как только УКВ-связь стала приемлемая, запросили разъяснений.
        На диалог вышел сам Алексеев, и пока «Лену» с сопровождением вели по радару к месту дрейфа ледокола, адмирал внес ясность: в целях усиления сил, вспомогательному крейсеру придан вооруженный пароход на две тысячи тонн с местным экипажем и дружиной из ополченцев, та самая промысловая шхуна-браконьер, что перехватил и привел в Петропавловск «Рион».
        Оказывается, радеющий за дальние границы империи Зиновий Петрович «подарил» сей конфискат камчатской администрации. По рожественской-же доброте душевной «дабы чинить хищническому рыбо - и звероловству препятствие и догляд», выделил на вооружение судна пушки с перехваченной у японцев «Маньчжурии».
        Пушки не ахти какие, но донимаемые постоянным браконьерством американских промысловиков, а в связи с войной так просто разбойничьими набегами японцев, камчатцы с энтузиазмом установили вооружение на дареное судно, без затей переименовав его в «Камчадал». И даже успели сходить в рейд на Шумшу, где в пух и прах разгромили японский гарнизон, вернувшись с пленными и трофеями военного назначения.
        - Я ж говорю, - радовался чужим успехам Шпаковский, - «отряд мстителей», неуловимых. Лихой народ!

* * *
        Два парохода легли в дрейф на правом борту.
        Шлюпка с «Лены задержалась немного у неказистого однотрубника, на палубе которого, впрочем, заметно выпячивались пушки и, приняв людей, мягко под веслами пошла к «Ямалу».
        В этот визит на борт атомохода наместник ступил с немногочисленным сопровождением, которое, однако, подобранно было и уместней, и более по делу.
        Сразу узнали офицеров штаба Алексеева - каперанга и гвардейского полковника.
        Затем по трапу, несмотря на перебинтованную руку, взлетел Трусов.
        - Берлинского я отстранил от командования крейсером, - просветил о кадровых перестановках адмирал, - есть нарекания по службе. Ныне «Лену» принял капитан первого ранга Трусов Евгений Александрович. Временно. Прошу любить и жаловать.
        Из «рюриковцев» был еще мичман, командующий абордажной партией.
        И еще двое из местных, представленных как шкипер вооруженного парохода «Камчадал» и начальник камчатской обороны - отставной штабс-капитан, возглавлявший отряд ополченцев и казаков.
        - Срок нам вытребован невесть какой, но сие лихое дело всенепременно сподручней провести нынешней же ночью, - решительно заявил адмирал.

* * *
        Необходимости выдвигать свои соображения «ямаловцы» особо и не видели, все было выложено в бумажной наглядности.
        - Пользуясь темнотой, с помощью радара, мы незаметно для противника выведем «Лену» на минимальную дистанцию огня. А дальше вы уж сами, - Чертов слегка прихлопнул по столу, - собственно, вот и весь расклад!
        Карта с известными промерами глубин бухты и рельефом прилегающей местности оставалась «скатертью» на месте. Поверх лежали дополнительные топографии. А вот распечатанные на принтере фото английского крейсера, схемы и наброски плана разошлись по рукам.
        Разумеется, никаких экранов, мониторов и прочей техномашинерии - штаб заседал в отведенном для таких встреч малом конференц-зале.
        И без того камчадалы, хоть и давимые авторитетом адмирала, украдкой и открыто (мать честная!) озирались кругом, пока шли по коридорам.
        Трусов и его мичман, явно скованные присягой и «обетом», данным одному въедливому статскому советнику, вопросов лишних не задавали, что не отменяло порой неосторожных комментариев:
        - Сии снимки сделаны с воздушного шара? Британцы вас при этом не заметили?
        Объяснять принципы рлс-наведения, понятное дело, не стали, как и другие технические достоинства, обозначив как данность. Наверное, это было главной проблемой при планировании и обсуждении операции, вызывая у того же Трусова естественное непонимание, а вместе с этим и недоверие.
        Найти ночью саму бухту, пройти в створ меж двух мысов, один из которых неспроста назван «мыс Ловушек», не смея при этом включать прожектора, задача не просто рискованная - практически невыполнимая.
        А потому и проявлял настойчивость капитан первого ранга Трусов:
        - Простите, господа, а «радара» это…
        Понять его можно, ему в бой идти, ему в бой вести, а неизвестный фактор, от которого зависит первоначальная стадия операции, является лишь словами и обещаниями странных и загадочных людей. Пусть заверенных и поддержанных Алексеевым.
        Он и пришел на помощь переглядывающимся «ямаловцам», не знающим, в какой степени лучше дать объяснения:
        - Это секретное устройство по типу «кошачьего глаза», способное уличить корабль противника в темноте. И в тумане, если надобно.
        Но как бы там ни было, бывший командир «Рюрика» даже при неприятном стечении обстоятельств проявлял полную решимость атаковать англичан и непременно «вернуть должок»…
        Его поддерживал весь экипаж, вызвавшись в абордажные команды, полностью заменив обслугу орудий вспомогательного крейсера. Да и в «машинном» «рюриковцы» устанавливали свои порядки.
        - Вижу в том божью справедливость, - сурово, что и пафосом не назовешь, заявил Евгений Александрович.
        Горячий план ночной атаки немного остудил шкипер «Камчадала». Уже немолодой, обветренный океаном моряк, а по факту вооружения парохода - полноценный командир (чем явно гордился)… самый настоящий камчадал, так как в его скуластом лице угадывалась та самая смесь русской крови и представителей местных этносов. Степенно поглаживая бородку, он вежливо молчал. И заговорил лишь, когда непосредственно испросили его совета:
        - Я бывал в этой бухте. Фарватер не шибко знаю, однако быстро не пройдешь.
        - А у нас карта «устаревшая», - шепнул Шпаковский капитану, - хм, на сто лет вперед.
        - …но самое усомнительное, - продолжал шкипер, - так это тихость, на которую вы надеетесь. Там сопки высокие, бухта как в мешке, ветер уже стихает, к ночи совсем заштилит, стук машин, даже на «самом малом», над водой будет слышно далеко.
        - Вот видишь, - теперь Шпаковский шептал лейтенанту Волкову, - получается, что вас на моторках услышат раньше, чем вы успеете подойти на меткие выстрелы. И тогда - до первого луча прожектора с «Кресси!» Окажетесь «голыми» перед винтовочным и пулеметным огнем.
        - Это да. Башней за нами не угнаться, да и не думаю, что расчет в ней будет ночь куковать. А вот легкое оружие в связи с близостью берега мобилизовать могут. По крайней мере, я бы так поступил точно.
        Замолчавший Волков выглядел немного озадаченным. Или виноватым.
        - Тут с применением РПГ есть тонкий подвох… кумулятивная струя, как поражающий фактор, для сквозняка орудийной башни корабля не очень эффективна, там и объем внутреннего пространства немаленький.
        - Но обслуге все одно ж достанется?
        - Напугает уж точно, - усмехнулся лейтенант, не договаривая, - и…
        - И все же?.. - правильно понял Шпаковский морпеха.
        - И все же считаю, что наш выход имеет смысл - как вариант выигрыша времени, пока не подойдет на прямой выстрел «Лена». А если кумулятивная струя там, в башенных потрохах, в пороха попадет, то дело считай сделано.
        Между тем адмирал подводил итоги, поторапливал:
        - Что ж, господа, увы, риски есть. Что уж - «а ля герр…». Высадить разведчиков для рекогносцировки на месте - сие правильно. Однако промедление и перегляд операции на следующие сутки чреват изменением условий. В конце концов, британцы могут откачать воду из трюмов и выправить крен. И тогда с вводом в строй бортовой артиллерии опасность будет иная. Не забывайте и про «Дрейк» у Командоров.
        - Сказать бы «сверим часы», - вставил свое напоследок Чертов, наверное, вспомнив киношный штамп, - но необходимости в том нет.

* * *
        За иллюминаторами ночь уже за полночь. Густо, черно, в небе ни звездочки, только пара раскачивающихся на волнах топовых огоньков «Лены», да единственный фонарь отстоящего на кабельтов дальше «Камчадала».
        От борта ледокола отвалила шлюпка, возвращаясь, развозя гостей. Вслед спустили свою, в которую загрузился Волков с полувзводом.
        Алексеев остался на «Ямале».
        Решение отправить силовую группу - морпехов, было принято в последний момент, когда лейтенант предложил отработать по крейсеру с берега, выдвинувшись вместе с отрядом ополченцев и казаков.
        - Эта чертова орудийная башня из-за крена немного в неудобной позиции для выстрелов, но вот с этой скалы достаем, - указывал он точку на фотографии, - дистанция в самый раз, не больше двухсот метров.
        - Практически у лагеря, что разбили англичане.
        - Ими займутся казаки. Да и с «ночниками» дозоры снять можно без труда, если бритты их выставят.
        Чертов поупрямился, но уступил. Тут неожиданно сыграло роль слово наместника, не забывшего, как убийственно отработало вооруженное формирование «Ямала» при атаке бронепалубника… чем его высокопревосходительство оказался «премного впечатлен!».

* * *
        Есть такое затасканное выражение «покров ночи». Но в данном случае именно оно лучше всего и подходило.
        Под густым покровом ночи два судна, исключительно скрытно перемаргиваясь ратьером, дабы не потерять друг друга в открытом море, проследовали в сторону берега, оказавшись на траверзе мыса Входной.
        До сей поры за ними приглядывали «ямаловской» РЛС, лишь изредка контрольно переговариваясь по радио, так как направление по компасу не требовало особо напрягаться с правкой курса.
        Вступив же в бухту, боевая парочка переходила под наблюдение радара беспилотника, который заблаговременно выпустили барражировать над местом операции.
        Продвинувшись вглубь акватории всего на четверть мили, затемненные, словно два призрака, «Лена» и «Камчадал» легли в дрейф, спустив шлюпки, высадив на берег диверсионно-штурмовой отряд.
        Среди дружинников из местных охотников и рыбаков нашлись те, кому доводилось бывать на полуострове, в том числе и в бухте Бечевинская. Сейчас они выступали в роли проводников.
        До прибившегося к отмели крейсера - три версты - по прибрежной гальке, порой огибая недоступные скалы, углубляясь в сушу, проходя меж сопок, пересеченной местностью.
        Над бухтой слоился туман, видимость была шагов на десять… меньше. Шли очень осторожно - боялись банально переломать ноги на каменистом маршруте.
        Лейтенант Волков вел своих людей компактной группой, буквально вслед за проводниками. О приборах ночного виденья, то бишь биноклях-«кошачий глаз» знал лишь штабс-капитан… больше местным ни говорить, ни объяснять ничего не стали.
        И без того, уже на берегу, экипировавшись по полной, натянув шлемы, приводя в надлежащий вид маскировку, переговариваясь в гарнитуру (в том числе с «Леной» и «Ямалом»), они вызывали среди ополченцев и казаков вполне понятные шепотки-пересуды. Однако камчатский народ оказался весьма стоек на изумления. Да и дело обязывало сохранять тишину и внимательность к окружающей обстановке, а не пялиться на каких-то там «ночных демонов».
        Лишь те немногие, которые оказались рядом, увидев размалеванные тактической краской лица, непроизвольно перекрестились, бормоча молитвы-заклинания.
        Шкипер «Камчадала» оказался прав - несмотря на меняющуюся плотность тумана, слышимость была весьма ощутимой. Шуршала галька под подошвами идущей вслед-вслед почти сотни человек. Всхлипывал всплеском слабый прибой, вылизывая камни. Пробивались далекие, совсем непонятные звуки.
        Однажды, показалось ли, нет - сверху донеслось жужжание моторчика.
        В ассортименте сменной оснастки БПЛА нашлась и инфракрасная камера. То есть можно было вести отряд с непосредственным целеуказанием: «до объекта по прямой кэмэ двести и т. д.». Однако туман забивал четкость изображения, вот поэтому приходилось опускать машину ниже.
        Невзирая на все технические ухищрения, английский пикет почуял (именно что почуял) проводник - два матроса Королевского флота, засев за скалой, положив винтовки подле, беспечно дымили табаком. Этот дым и унюхал опытный охотник-камчадал.
        Казачки (среди них были отставники из пластунов) тут же вызвались взять супостата в ножи.
        Волков возражать не смел. Лишь группой сместились правей, откуда можно было получше разглядеть британский дозор, предоставив для этого дела одному из казаков «ночник».
        - Двое, - на самое ухо прошептал лейтенант. И уже штабс-капитану и своим парням на пальцах показал: «обойдем по дуге, продвинувшись чуть вперед».
        Впереди по расчетам была та самая скала, с которой он намеревался стрелять по крейсеру из РПГ. Следовало провести осторожную разведку.
        Сам «Кресси» уже виднелся мачтами (в ПНВ, естественно), чуть потягивая дымком, поддерживаемых в рабочем состоянии дежурных котлов. Долетали явно механические звуки. Можно было только предположить, что работает помпа или британцы даже ночью проводят какие-то работы по восстановлению своего поврежденного корабля. По команде лейтенанта «двойка» темными сгорбленными фигурами скользнула вперед на взгорок за сопку… и тут уже ужами метнулись обратно, выбросив пальцами условное: «трое!», на выдохе шепотом продублировав в гарнитуру:
        - Трое. Сорок метров. Похоже, смена караула. Один будет офицером - берем?
        Волков дал «добро». Сам едва уловил, как сзади отработали казачки - сдавленно зашипело-забулькало зажатым перерезанным горлом, да шаркнуло по камням, забившись в агонии, поднывая.
        «Ай да пластуны!»
        Насадка-глушитель у него на пистолете Ярыгина уже накручена. У передовой «двойки» оружие тоже бесшумное. Роли в таком деле понятны.
        - Офицер будет концевым, - прошелестел в рацию лейтенант, - отсекаете. А караульных на ствол. Я подстрахую.
        Два доселе маячивших силуэта морпехов притаились за валунами подле условной тропы.
        Ждать недолго.
        Весь отряд - условно полусотня человек ополченцев и казаков, успевших подтянуться к авангарду, сохранять идеальную тишину, наверное, в принципе не могли - кто-то кашлянул, кто-то, неудачно оступившись, совершил осыпь камней.
        До ушей английского офицера звуки долетели. Видимо, подумав на своих, ждущих смены матросов, он недовольно командно разразился тирадой и резко оборвал ее, от неожиданности почти по-русски ойкнув, когда выметнувшийся со стороны морпех сбил его, валя наземь.
        Хлопки выстрелов через глушитель слились в короткую череду, откидывая, ломая фигуры караульных, вскрикнувших, со стуком уронивших винтовки. Подскочивший Волков успел лишь контрольным уложить одного еще шевелящегося, и дело было сделано.
        Тихо, но в сердцах матерился боец, возившийся с офицериком.
        - Что такое?
        - Ну, надо ж как неудачно! Глядите. Не повезло.
        Британец, заваленный морпехом, лежал, уткнувшись головой в каменюку, почернив ее мертвенным блеском растекшейся крови.
        - Готов?
        - Готов, - убрал руку с пульса на запястье боец.
        - Черт с ним, - сплюнул лейтенант.
        Сзади запыхавшись, на взгорок поднимался штабс-капитан и отличившиеся казаки - поднявшись выше, осматривали диспозицию… почти не таясь, так как увидеть их со стороны противника не могли.
        В лагере англичан горели костры, была видна баковая (вся носовая) часть корабля, рядом блуждали какие-то тени - британцы не спали.
        Волков коротко обрисовал момент и еще раз донес до командира дружины предварительную договоренность:
        - Ваша задача напасть на лагерь и не допустить бегства… ищи их потом по всему полуострову. Атаку начинаете после того, как мы вот оттуда сверху пальнем по крейсеру ручными ракетами.
        Получив ответный кивок, поправив тубус гранатомета, лейтенант скомандовал своим:
        - Все по местам. «Двойки» - одна левый фланг, вторая - правый. Прикрывать. Мы наверх, на позицию. Передать на «Лену» - пусть выдвигаются. Оповестить «Ямал».

* * *
        С мостика казалось, что носовая часть «Лены», как острым клювом продолжения оконечности бушприта словно вынюхивала, протыкала густеющую туманом ночь, погружаясь, пропадая в темноте.
        «Камчадал» следовал в кильватере, для него на кормовом срезе горел закрытый фонарь, заметный только шкиперу и сигнальщикам мателота.
        Для набранных десяти узлов шли практически в нулевой видимости, зная, что берег где-то совсем рядом, близко, и ни черта не видно - ни темного нагромождения сопок, ни отмелей, ни рифов. От этого пробирало до шевеления волос на затылке под фуражкой.
        Спокойный, почти механический голос в динамике изумительного радиотелефонного аппарата постоянно доносил окружающую ориентировку:
        - До цели - миля сто. Берег - четверть на правом борту. Руль два градуса влево.
        Оставалось только принимать на веру их «кошачий глаз», что их ведут без ошибки.
        Однако капитан первого ранга Трусов Евгений Александрович не так боялся наскочить на камни, сколько не исполнить задуманное. И более того, сев на мель, оказаться беспомощным на виду пушек противника.
        Затем отсчет пошел в кабельтовых - когда двинули на сближение, смещаясь от фарватера в сторону берега. И была надежда, что там, где прошел «Кресси», «Лена» не заскребет днищем, не распорет борт о скалу.
        Звучит новая дистанция и рекомендация-команда на сброс хода. Однако каперанг и сам понимал, что скоро давать «полный назад», дабы погасить скорость сближения во избежание сильного удара. И конечно, приготовиться к беглому огню из орудий - подавить все, что возможно. И даже готов был получить один, и боже упаси, два-три убийственных девятидюймовых в ответ, не считая мелких калибров, надеясь, что большое водоизмещение и стальной корпус парохода это проглотит.
        Абордажная команда в опасении гибельных потерь размещена у подбойного борта, укрыта за мешками с песком, до главного момента, когда произойдет соприкосновение.
        А дальше, как в былые века, почти пиратская экзотика - «в борт ударились бортом», с «кошками», перепрыгиванием на чужую палубу, с воплями, с винтовочной и револьверной пальбой, блеском холодного оружия.
        Впрочем, пусть и экзотика, но абордаж все еще сохранялся в списке статей морского устава.
        Обслуга давно готова, замерла у орудий, глядя во мрак, когда вспыхнут чужие… свои прожектора, в ожидании немедленно отреагировать на команду.
        «Интересно, - нервно покусывал губу Трусов, - у них после боя много ли уцелело ламп? Бог весть! Полагаю, не очень, но… должны быть запасные».

* * *
        - Радио с «Ямала», - сообщил боец на связи, - предупреждают: «судя по интенсивности инфракрасного излучения на берегу - в лагере от пятидесяти до ста человек».
        Секундная пауза на осмысление и… Волков вызвал старшего правофланговой «двойки»:
        - «Углич!»
        - На связи!
        - Так, Серега. Напарника к штабсу! Предупреди - в лагере до сотни рыл.
        - Есть.
        - И это… у вас как раз по пэкаэму, выбери позицию, и поддержите их пулеметным огнем.
        В ответ снова короткое «есть!», но лейтенант уже не слушал:
        «С чего бы им там стольким делать на берегу? А может, оно и к лучшему - лагерем на виду, чем выкуривать лишних сотню из отсеков.
        Отработаем по крейсеру, а вслед осколочными и термобарическими по лагерю вмажем, если у казачков затык случится».

* * *
        Четкий, без намека на хрипоту помех голос из громкоговорящего устройства радиостанции в очередной раз оповестил о дистанции и направлении на цель.
        В этот раз Трусову показалось, что чуть громче.
        «Неужто там неведомый наблюдатель, невероятным образом видя скорую развязку, тоже волнуется?
        Два кабельтова! Совсем близко! Но хоть глаз выколи, провалиться мне!»
        Под ногами вибрировала палуба, стучали машины, шипение воды по обводам, как шипение змеи перед броском.
        Их должны были услышать. Однако вопреки прогнозам старожила-шкипера о «тихой безветренной гавани», сверху вдруг задуло, налетело порывистым шквалом, засвистело в мачтах, в растяжках такелажа.
        Лоскуты тумана вмиг уволокло, обнажив, пробив чернильный обзор до самой суши, угрюмо намекнувшей о себе таящимися сопками.
        «Кресси» же предстал темным контуром - вот он! Знали… знали, куда смотреть, а еще из-за того, что там за ним, на берегу что-то подсвечивало, мерцало.
        Удивление, что их вывели точно на цель, осталось «за кадром» уже второстепенной мыслью - бритты незамедлительно отреагировали, точно у них стоял пост для наблюдения за акваторией.
        На крейсере взвыл сигнал тревоги, блымнули огоньки, в силу резанул прожектор - заметался пугливым лучом, мазнул, вернулся, уперся в борт «Лены».
        В ответ вспыхнул встречный прожекторный сноп, нащупывая главную угрозу на юте темного силуэта «Кресси».
        Дружно, разом ударили 120-мм орудия, трехдюймовки, озарив, стеганув оранжевыми всполохами по сетчатке.
        Руль на полрумба вправо - изрыгающую огонь «Лену» несло на корабль противника.

* * *
        Лейтенант Волков сомневался, что обслуга британцев будет у орудий.
        «Наверняка побегут по боевым постам только после объявления тревоги.
        А вот когда башня начнет шевелиться или ворочать стволом, значит, боевой расчет на месте, снаряды, картузы - все, что является необходимой уязвимой целью. Вот тогда и… Поразить бы сам ствол, сделав там дырку - его при первом же выстреле разорвет, но рассчитывать на такую идеальность попадания абсолютно не стоило. А жаль!»
        Еще, будучи на «Ямале», спросил у разбирающихся ребят, куда, в какую часть башни лучше бить - где происходит подача зарядов из погребов, где толкутся заряжающие, где приткнулся наводчик? Получалось, что куда ни стреляй, шансы удачно «зафитилить» одинаково равны. И увеличивались, если приложиться в «четыре руки», сиречь залпом в четыре гранатомета.
        «Да что уж… с двухсот метров без вариантов - целиться в середину, а там неизбежной косорукостью гранату один черт уведет чутка».
        Британский крейсер в зеленом цвете ПНВ лежал как на ладони.
        Вяло, беспечно вышагивали, как будто без цели, по скособоченной палубе матросы - похоже, брандвахта.
        И на берегу вокруг скупых костров фигуры людей, какое-то движение. Раскиданы шатры-палатки.
        «Ща забегают! - с легким злорадством подумал Волков. - “Лена” уже на финальной прямой. Сейчас начнется!»
        Лейтенант предусмотрительно подсунул поближе брезентовый портплед с запасными «выстрелами» к РПГ. Вскинул тубус гранатомета на плечо, подправил планку дальности, примерился, готовый нажать спуск.
        …первая всполошилась природа. Неожиданно задуло ветром, подвывая в скалах, всклокочив лоскуты тумана. Четкость изображения в «ночнике» обострилась.
        И уж следом взвыла сирена. Метнулись лучами прожектора. «Лена» во мраке выдала себя еще и вспышками выстрелов.
        - Пошла! - мигом доложил боец по левую руку - у него был более выгодный ракурс наблюдения. - Пошла кормовая во вращение! Быстро отреагировали!
        - Огонь! - коротко скомандовал лейтенант, поймав в прицел неуловимо заворочавшуюся приплюснутую таблетку башни, спустил со ствола реактивную гранату.
        Не отслеживая результат - немедленная перезарядка!
        Внизу началась настоящая свистопляска - это когда в ПНВ бликует, слепя!
        И когда невооруженным взглядом - вспышки за вспышкой, в глазах рябит, мельтешит, путает, не разобрать!
        Но «Кресси» однозначно получил из РПГ в башню!
        И по-любому получил от комендоров «Лены» - разрывы густо пятнали стоячего «британца». Убийственно точно, учитывая, какая была дистанция!
        К пушечным бабахам добавилась трескотня - там, у подножия на берегу развернулась атака на лагерь.
        Вот тут и случилось то, чего почему-то не предусмотрели.
        Английская команда по тревоге разбежалась по своим боевым постам, в том числе к казематам правого, накрененного к берегу правого борта - задранные стволы пушек оказались способны вести огонь, ударив по ополченцам и казакам.
        Не так-то и прозорлив был экипаж «Кресси» - судя по вспышкам, палило в одиночку, откуда-то с верхней палубы, где стояла мелочевка. Но этого оказалось достаточно, чтобы сорвать атаку. Попав больше под кучу осколков от дробящих скалы снарядов, камчатцы залегли.
        Потом подключилось второе, третье орудие, лупя правда совсем вразброс, куда-то в сторону - прислуга просто не видела целей, боялась засандалить в собственный лагерь.
        Удалось ли что-то повредить выстрелами гранатометов… Или же расстрел в упор из 120-мм орудий с «Лены» окончательно контузил любые попытки британцев ответить, сбить стремительный навал русского корабля, но ни одного залпа в сторону моря англичане сделать не успели.
        Десять тысяч тонн «Лены» добежали… вскользь скулой, с треском, скрежетом ударили в район бака, по инерции доводя корму, бортом по всей длине наваливаясь на отклонившийся в крене корпус «британца».
        Под ружейную пальбу полетели «кошки», найтовя концы, подтягивая, прижимая два корабля друг к другу.
        Кишащая муравейником абордажная команда потекла на вражескую палубу.
        К этому моменту Волков успел тщательно прицелиться и выбить одну частящую по ополченцам пушку на верхней палубе. Туда же, в район кормового каземата перезарядившиеся бойцы метнули по паре термобарических гранат. Более стрелять по крейсеру было чревато, можно было угодить в заполонивших палубу «рюриковцев» - а по виду они явно давили жалкие попытки англичан противопоставить организованный отпор.
        Хуже было на берегу. Там британцы сумели воспользоваться артиллерийской поддержкой, заняв оборону за естественными укрытиями, и били дружными ружейными залпами, что говорило о централизованном, офицерском командовании. Ко всему их продолжала поддерживать казематная пушка.
        В конце концов, до нее добралась абордажная команда, заткнув.
        А засевшая на скале волковская «четверка», отстреляв последние «выстрелы» к РПГ по лагерю (благо остатки были термобарические), пустила в ход подствольники, кладя гранаты эффективным навесиком в самую неприятельскую гущу.
        Почувствовав слабину, камчатская дружина, озлобленная потерями, с ревом кинулась в бросок.
        - Ну, все! Хана им, - Волков перевел прибор на крейсер - там все активное действо переместилось в трюмы… на добитие, пленение. На палубе лишь небольшое неторопливое движение - раненые ли, или просто по наклонному настилу не очень-то попрыгаешь.
        «Лена» крепко прижата, притянута канатами. Буквально за ее «спиной» маячит «Камчадал».
        - Тащ лейтенант, - тревожно известил боец по правую руку, - я что-то не слышу больше наших пэкаэмов.
        Волков хотел поправить, что по лагерю бить уже нельзя - там все перемешалось.
        Но боец добавил:
        - …и ребята по рации не отвечают!
        Лейтенант сам быстро щелкнул на передачу:
        - «Углич!» «Углич!» Ответьте!
        Безрезультатно.
        - Твою ж мать!
        Поспешили вниз к подножию сопки, впрочем, не забывая об осторожности, прикрывая друг друга.
        Первого нашли быстро…
        - Что?!
        Склонившийся над телом морпех едва покачал головой… но было понятно.
        Волков сквозь зубы шипел проклятия и маты, озираясь - где командир «двойки?»
        - Тащ лейтенант, - донесся голос из темноты, - а Серега жив. Похоже, контузия.
        Кинулись туда, и только боец, осматривавший убитого товарища, озадаченно тормознулся.
        - Их, видимо, накрыло снарядом, - бинтовал руку пострадавшему боец, - с того лядского каземата, что долбил куда попало. Вот шальной и прилетел.
        - Что с ним?
        - Посекло малеха. И говорил уж - контузия. Все признаки.
        - Серьезно? - Припал рядом на колено лейтенант. Склонил голову… так и хотелось сказать «буйну». Нет - виноватую. И не по Сереге - этот выкарабкается. Вот «второй номер» - тот все… «двухсотый».
        Так и пошло в эфир:
        - «Ямал!» У нас один «трехсотый», легкий, - и тяжело через паузу: - и один «двухсотый».
        Молчание, пауза в ответ. Затянувшаяся, зажатая пауза. Наконец высвободив, не закончив:
        - П… - очевидно, «повторите», но чего уж тут повторять, когда четко по-военному доложили.
        Поголовно, поименно всех морпехов на «Ямале» не знали! Но уже отождествляли как «своих», оторванных от своего времени, заброшенных в чужое… варясь в общем «котле».
        И теперь эта потеря примерялась в том числе на себя, и резала ножом по сердцу и восприятию.
        По крайней мере, капитан… Чертов реагировал на это именно так:
        «Теряем людей. Я теряю своих людей!»
        - Требуется эвакуация? - чуть погодя последовал его сухой вопрос.
        - Отбудем штатно, - не менее скованно ответил Волков. Без всяких «почти», только понятно, что с двумя «единицами» на носилках.
        Может, и хотел чего добавить, но канал с «Ямалом» перебил настойчивый оперативный вызов. Зов! Говорил боец, оставшийся с убитым:
        - Командир! У нас проблема!

* * *
        При других обстоятельствах капитан кэптен Фредерик Александр Уорден ни за что бы не задумал такой риск - войти в совершенно незнакомую бухту, ночью, не зная ни глубин, ни возможных рифов, щупая акваторию и береговое нагромождение скал лучами прожекторов и грузилами лотов. Только и была надежда вся - на относительно подробную карту с обозначенным вырезом акватории, да на старого опытного уоррента, которому случалось бывать в этих широтах.
        К тому часу уже еле ползли, управляющий момент на руле был мизерный и отрабатывали фактически одними машинами. Поэтому промер лотом глубин оказался своевременно корректен.
        Состояние корабля Его Величества «Кресси» оказалось много хуже, чем первоначально докладывали. Крен достигал уже более двадцати градусов, и вода продолжала поступать, несмотря на усилия экипажа.
        В конце концов, в выкриках нервных докладов, найдя первую же подходящую отмель приемлемой, Уорден решился отдать приказ - выброситься на берег.
        Хоть и «выброситься» сказать было бы не совсем правильно - на «самом малом» днище уныло зубовно проскрежетало, заскользило, носовая часть корабля чуть приподнялась, вползая на прибрежную гальку. Фактически просто сели на грунт, как шли, так и привалившись на правый борт.
        Тем не мене, это спасло корабль от полного утопления и дало благодарную передышку, оставив беснующийся ночной океан за высокими сопками.
        Искать виновных на стороне - знакомое свойство психики.
        Фредерик Уорден - не исключение, и обоснованно считал, что в столь невыгодное положение (и это мягко сказано) их вогнали несуразные, неадекватные для той обстановки приказы, исходящие непосредственно от столичного куратора.
        Впрочем, легче от этих самооправданий не становилось. Виновных потом назначат в Лондоне, и кэптен подозревал «кого». Но так или иначе, именно ему надо будет выбираться из этой отвратительной переделки.
        Телеграф пока не удалось полностью починить. Хрупкий аппарат работал только на прием, и обнадеживающим фактором регулярно фиксировали шифротелеграммы от «Дрейка»… хриплыми помехами, слабым, пробивающимся через материковые возвышенности сигналом, но…
        Но беда в том, что Джеллико представления не имел, где их искать.
        И кэптен Уорден здраво принимал неизбежное - придется рассчитывать только на свои силы. Рассчитывать, что Джон Джеллико случайно заглянет в эти глухие места, было бы сомнительно. Тем не менее Уорден распорядился организовать пост наблюдения за морем и выбрать для этого оптимальную точку - на мысе при входе в бухту. В конце концов, и враг не дремлет.
        С утра, едва забрезжил рассвет, чумной сигнальщик брандвахты случайно в бинокль высмотрел постороннего на близлежащей сопке, по виду охотника из местных. Всполошил вахтенных, поднял дежурных караульных.
        Прежде чем организовали вылазку в погоню, предусмотрительный абориген исчез. Поиски ни к чему не привели.
        На сумбурном (после ночных бдений) штабном совещании кто-то напомнил, что русские и тут, в северных широтах, имеют боевые столкновения с японцами. Появление аборигена могло быть случайным, но не исключали и дозорную разведку. А если по их душу?
        Совершенно запоздало вспомнили, что до сих пор на стеньге мокрой тряпкой болтается «хиномару» - немедленно заменили на британский «юнион джек».
        Выставили караул для обозрения ближайшей акватории. Организовали пикеты со стороны суши.
        Саб-лейтенант, командующий отрядом морских пехотинцев, вообще предпочел устроить лагерь на берегу, несмотря на весьма мерзкую погоду, так как ремонтные работы на корабле создавали не меньше проблем. Учитывая, что кубрики его людей пострадали и были затоплены.
        Эту сборную полуроту пехотинцев (на взгляд Фредерика, откровенного отребья, набранного по портовым кабакам) назначили на «Кресси» специально под миссию. Практически перед самой отправкой. Из-за них пришлось потеснить собственных матросов. В связи с чем… и в том числе, за время похода между пришлыми и членами экипажа уже неоднократно затевались драки. Судовой карцер не простаивал… как, кстати, и лазарет.
        Поэтому Уорден только был рад на время избавиться от таких беспокойных соседей. Тем более что помощники из них в ремонтных работах оказались никудышные.
        А для несения службы брандвахты на крейсере был свой штатный вооруженный личный состав.
        Выставленного наблюдения за акваторией кэптен посчитал достаточным, зная, что больше ничего серьезного (в плане кораблей) у русских на севере нет. Не считать же бывший гражданский пароход, утыканный десятком устаревших и слабых пушек, существенной угрозой.
        «Если русские про нас каким-то образом прознают… посмеют ли они повторить наш беспримерный ночной подвиг? - позволил себе легкую улыбку капитан, устало готовясь ко сну. - А уж днем выносные посты предупредят! И если уж вдруг что-то наметится, то не завтра, не послезавтра, и однозначно не ночью, а на рассвете - вот уж время для тайных и неожиданных дел. Впрочем, не в нашем случае. Кто о нас тут знает, кроме того, надеюсь, случайно забредшего алеута? И вообще сомневаюсь - был ли он? Не померещилось ли замученному вахтой сигнальщику?»
        В общем, день прошел… тяжелый, занятый в напряженных работах, валящий с ног.
        А далеко за после полуночи, уже на начало «собаки» сморенного, почти убитого сном Фредерика Уордена сорвали с койки сигналом и истошным криком вестового:
        - Тревога! Русские идут!
        - Это какие-то исчадия ада! - вскрикнул кэптен, выслушивая на бегу запыханный доклад, застегивая на ходу китель, громыхая ботинками по трапам. Если честно, не веря.
        «Да как же так? Сначала “Рюрик” - что ж, я готов признать паритет. Достойный противник. Теперь же вообще нечто - ночной рейд вспомогательной посудины!»
        А выскочив на палубу, убедился… и сразу опознал в лучах прожекторов - оно самое!
        И флаг - распятый диагональный крест на белом!
        - Да как же так? - вторил вслух, но вскрик давно тонули в грохоте орудий.
        Удар о борт взбрыкнул настилом палубы несильно, но достаточно, чтобы потерять равновесие.
        И уже сидя, суча ногами, чтобы вскочить, заладилось глупой растерянностью:
        - Да как же так?!
        «Какая-то посудина, дылда здоровенная, заведомо не противник в эскадренном бою. Но черт меня подери, это не отменяет убойной силы абордажного захвата!»
        Дикий рев поваливших на палубу штурмовиков цепенил кровь! Пальбой и вакханалией!
        Первая растерянность прошла и, выхватив револьвер, Фредерик палил, почти не целясь, в галопирующую массу.
        Его, схватив за рукав, буквально силком увлекли из-под удара (кто-то из подчиненных), потащили на полубак. Но и там творился сплошной погром… визгом пуль, полупонятным в русском исполнении воплем «полундра!».
        Отстреливаясь, отступая… уступая настоянию вахтенного мидшипмэна (совсем еще молодого из недавних гардемаринов) «уходить в укрытие», он сам загнал себя в трюм.
        В револьвере закончились патроны, впору было просто выкинуть бесполезную железяку, но оружие еще вселяло иллюзорную уверенность… действительно, что иллюзорную - толку от пустого барабана.
        Русские определенно захватывали корабль, и поделать с этим он ничего не мог - полная потеря управления личным составом.
        И полное подавление воли к сопротивлению у этого самого состава - люди просто не видели выхода, зажатые в отсеках, в беспомощно приткнутом на отмели корабле, в богом забытой бухте, на черт знает какой северной широте.
        Он их понимал, о боже, как он их понимал, скатываясь ниже по трапу:
        «А мы даже затопиться не можем!»
        Перед глазами в полумраке аварийного освещения мелькали лица его матросов, офицеров, двери, комингсы, задрайки.
        «Где мы?»
        - Я приказываю! К погребам! Взорвать!
        - Сэр! Мы погибнем… - истерил мидшипмен.
        - Пшел вон! Я сам!
        - Сэр! Мы не успеем подняться наверх! Мы все погибнем!
        - Прочь! - Уорден, пошатываясь, двинул вниз по сходному трапу.
        Правый рукав кителя набухал кровью. Неведомо как полученная рана (в горячке и не заметил), наконец, дала о себе знать, немного отрезвив распаленного капитана. Вспомнились доклады артиллерийского офицера.
        «Погреба девятидюймовых орудий… кормовой, да и носовой опустошены. А мы где? Сейчас мы ближе к казематным правого борта, частично затопленным. И боеприпасов там тоже уже практически нет. Большой “бух” не получится. Взрывом даже не удастся повредить вражеский корабль, прилипший абордажем!»
        Сверху доносились грохот, удары, лязг металла.
        «Как они взламывают задраенные двери? Скорей всего, малыми подрывными пороховыми порциями. Какой прагматичный и продуманный подход, - со злым сарказмом подумал Уорден, - а ведь, черт меня побери, он им не нужен, корабль Его Величества “Кресси”. Слишком проблематичный трофей. За которым будет тянуться длинный хвост.
        Оставят они его здесь, растаскивая на куски. Либо сами взорвут. Только что не утопнуть тут ему на этом месте.
        А мне что - достойно погибнуть со своим кораблем? Но достойно не получится. Ни мне, ни крейсеру - останется ржавый остов, навалившийся на галечную отмель, в далекой русской бухте на потеху аборигенам.
        Взорву я сейчас погреба… и?
        Взрывом убьет еще десяток, если не больше английских матросов. И вот этого молокососа мидшипмена. И ради чего? Ради хлыща из Лондона?
        Значит, плен? Русские - народ милосердный. Правда, с “Рюриком” мы поступили мало того, что сомнительно по-пиратски, так еще и бесчестно, не по-джентельменски, недостойно моряков. Но кто узнает? Все концы ушли в холодную воду океана, и ночь скрыла все следы.
        Можно даже состроить оскорбленную мину - по какому праву совершено нападение на корабль Его Величества?»
        Эти домыслы безысходного самоуспокоения в один миг рухнули, когда после предупреждения «сдаемся!», в открытую дверь, перешагивая через комингс, повалили злые, потные, пропахшие порохом абордажники - на бескозырках матросов, к изумлению и подкатывающему ужасу, Уорден увидел… разобрал надпись кириллицей - «Рюрикъ».

* * *
        Услышав в наушнике «Командир! У нас проблема!», лейтенант Волков неприятно, предательски вздрогнул.
        «Проблема» - это не значит «внимание», «тревога» или «непосредственная опасность». Однако что-то такое в голосе подчиненного было…
        Быстрым шагом вернулся к склонившемуся над телом бойцу.
        Приглушенный свет фонарика бегал по снаряжению погибшего, мелькал вокруг, выискивая… не находя.
        - Его кто-то обшарил!
        - Чего-о!?
        - Рация выдернута, разъем болтается. Подсумки вскрыты, выворочены и… пулемет не вижу, - фонарик снова загулял по кругу пытливым пятном, - не могло железяку при взрыве далеко откинуть.
        Теперь Волкову хватило беглого взгляда, чтобы понять - боец прав, бой на большой дистанции не предполагал чрезвычайности и экстрима, чтобы в запарке выдергивать, тянуть из себя запасные обоймы. Но слишком уж беспорядочно выглядела экипировка.
        - Проверь его внимательно на предмет ран. Не приложил ли к нему кто руку? - распорядился лейтенант и взбежал на ближайшую возвышенность, встав во весь рост, обозревая в ПНВ. Наитие и логика работали в паре. Его не интересовал затухающий бой у британского лагеря, где еще частили выстрелы.
        - Смотреть всем! Ищем!
        «Если кто-то поживился трофеем, он наверняка понесет ноги либо в тылы, либо вглубь полуострова».
        - Вон он!

* * *
        Потом, когда все закончилось, и на «Ямале» был собран импровизированный штаб, произошел всесторонний «разбор полетов», касательный этого чрезвычайного происшествия. С привлечением статского советника - к вопросам о секретности, а также представителей камчатцев, так как в деле был замешан местный из ополчения.
        - В «ночники» мы его увидели, - докладывал Волков, - я логично предположил, что это кто-то, кто знает эти земли - уж больно шустро он уходил. Пока он двигался между сопок, мы его вели, но дальше… полного представления о местности у меня не было, и он вполне мог скрыться из поля видимости.
        - Но догнали же…
        - Пуля догнала. Я понимаю, что поторопился, и следовало брать его живьем, но дистанция была уже непростая, в том числе и для «ночника». Как его потом отыскать, и какими силами? К тому же у меня раненый оставался на руках…
        - Опознание убитого установило, что это некий Димитрий Власов из бывших ссыльных, ныне вольный на поселении, промышляющий зверо - и рыболовством, - совершенно канцелярским языком включился статский советник, читая по бумаге, - со слов камчатских представителей власти, имел неоднократные связи с иностранными промысловиками, ведущими, в том числе браконьерский лов рыбы…
        - Кто ж тут без этого, - тихо буркнул штабс-капитан, - но этот так вообще лихой человек был.
        - А ежели «лихой», чего с собой на серьезное дело взяли?
        - Скорей лишенец недоделанный, - хмуро поправился начальник камчатской дружины.
        - Хм, - продолжил между тем петербургский чиновник, - по свидетельству очевидцев, вышеуказанный Власов в преддверии боевой операции контактировал с членами команды судов-угольщиков, ранее прибывших из САСШ. Вопрос, были ли действия злоумышленника случайны, по собственному почину, либо же имелся особый умысел по указке иностранных подданных, причастных к разведывательным службам?
        - На теле моего бойца никаких ран, кроме смертельно-осколочных, не обнаружено, - угрюмо довел Волков, - что подтвердил судовой врач.
        - Простите, господа, - высказался Алексеев, - положительно не верю я в такую сметливость американцев. Скорей имеет место быть лишь шпионство и соглядатайство. А бывший ссыльный оказался человеком, как тут уже сказали, лихим - увидел, что можно смародерничать, прихватить, что плохо лежит, погреть руки, вот и…
        - Но и янки, ежели они имеют касательство к шпионским службам, могли посулить дурню чего-нибудь, раз он так кинулся на хабар. Следует точно установить, с кем из американцев имел контакты сей негодяй, и пощупать их за… в общем, вытрясти из них все, что необходимо. Не миндальничая. Дело слишком важное, чтобы оставлять за собой хвосты.
        - Более того, надобно допросить и провести необходимые процедурные беседы со всеми участниками вылазки, - вздохнул статский советник, понимая, на кого ляжет эта работа, - выяснить, не есть ли еще среди дружинников агенты, подобные Власову. Вот вы можете поручиться за каждого из ополченцев?
        Вопрос был адресован начальнику камчатской дружины.
        Тот не нашелся, что сказать.
        - Я тут вот что подумал, - нахмурился Чертов, - предположительно британцы захотят замять дело с «Рюриком» и с их крейсерами. Подчеркну, это предположительно. А если что-то пронюхают американцы? Представляете - корабли военного флота Российской империи вступили в бой с Роял Нэви. Это не только сенсация, но и повод для шантажа.
        - И что вы предлагаете? - Наместник слегка опешил от такой версии событий. Тут для него еще замаячило императорским взысканием за самоуправное решение по захвату «Кресси», и как бы вообще не монаршим разносом. А ежели случится дипломатический скандал или не дай бог вооруженный конфликт, то и отставке будешь рад.
        - Сроки прошли уже достаточные. Эскадра Рожественского наверняка в графике следования и скоро о ней и без того будет известно. Думаю, до возвращения всех участников этой нашей бойни в Петропавловск все иностранные суда, что стоят в Авачинской бухте и гавани, следует отпустить. Или изгнать. В таком случае мы избежим утечки информации вовне.
        - До поры, - совсем нерадостно уточнил статский.
        - До поры, - согласился Чертов.

* * *
        Включив все имеющиеся лампы, «Лена» заливала светом захваченный корабль со всем максимальным усердием. Пара прожекторов в том числе уставились на ту часть побережья, где до недавнего был разбит палаточный лагерь.
        Сейчас там царил полный разгром - все раскидано, порушено, еще тлели, чернели обгоревшие шатры, отвращением смерти лежали тела убитых, деловито сновали ополченцы, собирая оружие, выковыривая для себя трофейную добычу.
        Подсвеченные лоскуты тумана причудливо обволакивали мачты кораблей, срываясь дуновениями ветра, стелясь над сушей, над водой… и с утихшей всякой пальбой, создавали иллюзию тайных происков в скрытой от посторонних глаз бухте.
        Дело на этой стадии еще велось самое насущное - на борт вспомогательного крейсера продолжали сводить, нести раненых. В основном «легких», а вот «тяжелых» - Трусов и, в частности, старший судовой врач «Рюрика» Николай Солуха, помня о лазарете «Ямала», запросили по радио капитана ледокола оказать посильную медицинскую помощь.
        Тяжелораненых переправляли на «Камчадал».
        Взяв на борт в том числе и отряд лейтенанта Волкова, пароход спешно вышел из бухты.

* * *
        «Груз» на «Ямал» принимали, не переправляя шлюпками - это было бы крайне нежелательно для раненых. А поступили без затей… впрочем, вполне затейно - с ледокола стрелой крана на палубу «Камчадала» опустили пустой армейский контейнер, куда укладывали носилки с людьми. И уж потом все мягко перекочевывало на борт атомохода.
        Тем временем незаметно подкрался рассвет.
        Чертов осмотрительно решил расширить горизонт наблюдения, приказав пустить на северо-восточные румбы БПЛА. Да и сам «Ямал» следовало отвести мористее, как только закончится прием раненых.
        - Я теперь после стычки с крейсерами полный параноик, - полушутя, полусерьезно заявил он своим начальникам службы, - теперь хренушки нам оказаться зажатыми у берега, как в мешке без свободы маневра.
        Алексеев всенепременно засобирался посмотреть трофей.
        И как уже совещательно вывели - трофей сомнительный, провокационный и, по сути, не особо-то и нужный.
        С ним же по понятным причинам отправился и статский советник.
        - И я, наверное, сбегаю на берег, - неожиданно предложил Шпаковский, - на трофейные «скальпы» полюбуюсь… на «Кресси», что там у него за пушки стоят, вдруг пригодится «Ивану этот серый волк?» Наш сурьезный адмирал, как я понял, едет с нами северным морским путем, так как сие есть поручение царя. И сам же предложил установить пару-тройку на ледокол для защиты своей особы.
        - А чего ты ерничаешь? - вступился за наместника Чертов. - Погоди, будет утро в Петербурге, доложится он государю про захват, тот ему кэ-эк втыкон вставит за самоуправство. А пушки? Толку? Те, которые 152-мм, конечно, достойные штучки, но это ж дуры весом под пятнашку тонн. Представь геморр, демонтировать, снять такую… а уж установить на «Ямал» со всей сопутствующей структурой, куда входит и система подача боеприпасов - это целое дело. Про подкрепление палубы я уж не говорю. И для чего? От боевого корабля парочкой орудий не отбиться. 76-миллиметровки в таком случае вообще баловство. Ко всему… как там у Чехова: «Если на сцене висит ружье, то…». В общем, будут пушки, обязательно появится искушение пострелять. Ну их нафиг.
        - Все-таки ты, Андрей, человек сугубо гражданский, - с легким покровительством заметил помощник, - ты вспомни, что у нас припрятано у острова Визе. Паровой барк «Харальд!» Вот на нее я бы стволы и поставил. Загляденье вышла бы посудина. И по массе эти трехдюймовки «Лена» снимет непринужденно. И нам на борт положит.
        - Все-то у тебя продумано, - явно соглашаясь, проворчал капитан, - валяй уж.

* * *
        Несмотря на изначальную «накачку» личного состава «не жалеть противника» и общий настрой «рюриковцев» - отомстить подлым альбионцам, пленных оказалось очень много. Почти двести пятьдесят человек. И практически все моряки - из команды «Кресси».
        Когда угасли последние стычки на корабле, кои и ожесточенными были в основном только в самом начале захвата… и потом, когда уж сдавшиеся английские басурмане полезли из низов - безоружные, покорные, жалкие… смертным боем бить их перестали.
        А вот британскую морскую пехоту, что стояла лагерем, камчатская дружина, после того как их основательно «пощипали» из пушек и ружейным залпированием, вырезали подчистую. Особенно расстарались рассвирепевшие казаки, порой просто добивая сдающихся прикладами.
        Для надзора и конвоирования пленных с «Камчадала» высадилась дополнительная полурота жандармов.
        Что бы там ни говорили про «царских сатрапов», и как бы их ни хаяла либерально настроенная интеллигенция, подход у блюстителей порядка к иностранным гражданам, оказавшимся замешанными в военной и подрывной деятельности по отношению к Российской империи, имел сообразную уставным уложениям специфику.
        А еще штаб-ротмистр, командовавший полуротой, как увидел знакомую надменность на лицах британских офицеров, решил отыграться за все кастовое неприятие и презрение к фискальству со стороны своих - российских выпускников армейских и морских училищ.
        Всех пленных без разбору и не делая разницы - высокий чин он или простой матрос - загнал в трюм в общие помещения.
        Прибыв на место, Алексеев в первую очередь потребовал капитана «Кресси» на допрос.

* * *
        Кэптен Фредерик Уорден о какой-либо цивилизованности даже не заикался. Зная больше, чем его офицеры, предоставил им на откуп эти бесполезные и бессильные протесты.
        Моряки с «Рюрика», в конце концов, действительно оказались милосердны.
        Но потом на охрану поставили российскую надзорную полицию.
        Командовавший ими четырехзвездочный садист выгнал пленных рыть могилы для британских морских пехотинцев, что были варварски перебиты жуткими казаками.
        При этом самым возмутительным и издевательским образом офицеров наравне с простыми матросами заставили махать лопатами, долбя невыносимо каменистую и склизкую почву. Стаскивать в ямы задеревеневшие трупы.
        Двух членов экипажа корабля Его Величества - минного и артофицера, категорически отказавшихся исполнять свинские приказы, увели поигрывающие нагайками казаки… судьба их осталась неизвестной, больше их не видели. А те, у кого еще оставалась вера в авторитет Британии, поняли, что солнце, которое не заходит над империей, сюда не заглядывает.
        Солнце и не выглядывало с самой рассветной хмари. Затем вообще наползли низко висящие тучи, посыпавшие унылую ледяную морось.
        К чести русских морских офицеров, жандармскому хаму было сделано замечание на столь неподобающее отношение к высоким чинам, пусть и пребывающих в статусе плененного противника.
        Ответ штаб-ротмистра мигом остудил потуги молодого мичмана с «Рюрика».
        А кэптену Уордену и возроптавшим высоким британским чинам специально перевели нарочитый отлуп жандарма:
        - Небось, когда вас в море-океян окунули и бросили подыхать, забыв о негласных морских конвенциях, вы, господин мичман, о благородстве не вспоминали.
        Вскоре командира «Кресси» вызвали на допрос - в бухте появился небольшой однотрубный пароходик, очевидно доставивший высокое российское начальство.
        С удовольствием бросив наземь успевшую натереть мозоли лопату, Уорден последовал за конвоем.
        Допрашивали его несколько офицеров во главе с адмиралом, представившимся наместником русского Дальнего Востока Алексеевым.
        И двое в штатском. В другой бы раз Фредерик обратил внимание на необычную одежду одного из них, но промокнув, промерзнув, лишь тупо отвечал на вопросы, мечтая о чашке чего-нибудь горячего, усталой мыслью отметив:
        «А эти невежды даже не предложили ничего. Что уж тут говорить о джентльменском обращении с офицерами Королевского флота».
        Вопросы русских удивления не вызвали.
        - Чем вы, капитан Роял Нэви, руководствовались, когда подняли японский боевой флаг и напали на российские корабли?
        «Что ж, - обреченно подумал Уорден, - я обязан сказать, что все произошедшее, совершено по моей инициативе, в собственной блажи, или из личной ненависти к русским. Да какая к дьяволу уже разница! После этого я немедленно становлюсь разбойником, пиратом и лишь экипаж может рассчитывать на оправдание, сославшись, что выполнял приказы обезумевшего капитана».
        Говорить о полученных распоряжениях из Лондона он не имел права, а все письменные приказы, инструкции и полномочные бумаги, которые предоставил агент из метрополии, после ознакомления были демонстративно уничтожены.
        «Делать нечего! Интересы Великобритании превыше всего!»
        - Сэр, - медленно, совершенно нехотя, вымучивая из себя, заговорил кэптен, - на меня вдруг нашло помутнение рассудка, и я решил атаковать корабли Российской империи.
        - Да неужели! - усмехнулся в бороду адмирал. - В таком случае могу вас обрадовать - вы все объявляетесь бандитами и годитесь под расстрельную казнь. Или как истинные пираты - на виселицу.
        - Простите, сэр, но я бы попросил более благосклонно отнестись к экипажу. Они лишь выполняли мой приказ.
        - Да что вы говорите?! И офицеры, и матросы, увидев поднятый «хиномару», не задались вопросом, что творит их капитан, вдруг почувствовавший себя самураем? А что вы скажете на это? Это нашли у вас в каюте, - высокопоставленный русский протянул исписанный лист с титульным заглавием, печатью, - от первого лорда вашего адмиралтейства, разрешение капитану крейсера «Кресси» на любые радикальные действия по отношению к судам и объектам Российской империи, на территории и вне… и так далее.
        Первым желанием кэптена Уордена было изорвать улику, и он только удивился, что русский адмирал так легко и без опаски дал ее ему в руки.
        «Джентльменство джентльменством, но интересы Британии…»
        И только пробежав по тесту глазами, вдруг сообразил:
        «Что-то не так!»
        Уж и позабыв о навязчивом желании: «чаю, чашку горячего…», Уордена сосредоточился:
        «Это не тот документ, что показывал куратор! От другой инстанции и… И что это, будь я проклят, значит?»
        А потом, вчитавшись, по мелким, якобы незначительным деталям, вдруг понял, что это ненастоящее. Фальшивка.
        «Боже мой! Это что?»
        Самое естественное было заподозрить в коварстве противника:
        «Русские затеяли игру и ложной бумагой хотят из меня выдавить признание?»
        А потом выплыло неожиданным пониманием:
        «Да этот же специально! Специально подброшено ко мне в каюту куратором! И когда этот лондонский проныра только успел? И среди пленных я его не видел. Хотя он может содержаться с другими группами, в других трюмных помещениях. Но как же хитро! Это получается, что русские, даже подав в суд на Британию за действия “Кресси”, будут с позором осмеяны, уличенные в предъявлении фальшивого документа! По логике и подпись, и печать, все будет указывать на обман. Господи Иисусе! Так и я теперь могу сослаться на эту подделку, оправдываясь, что выполнял приказ».
        Фредерик Уорден совершенно искренне загордился теми умными головами в Лондоне, которые придумали столь хитроумный финт. В голове кэптена непроизвольно заиграл гимн «Правь, Британия, морями».
        Впрочем, закончившийся первым куплетом.
        Снова заговорил сидящий напротив него грузный бородатый русский:
        - Это нашли у вас в каюте. И что странно, даже не в сейфе. Слишком просто и наглядно, не находите? И у меня есть все основания полагать, что сей опус ненастоящий. Липа. Посему… - неожиданно тяжело вздохнул адмирал, утратив всякую нарочито поданную веселость, - так или иначе вы, господин капитан, и вся ваша команда отправитесь на каторгу. Не обессудьте.

* * *
        Не понимал Шпаковский эти реверансы с английским капитаном. Утомили они его. Вышел покурить… фактически ушел. Надоело.
        - Все их мягкие методы ничего не дадут, - чиркая зажигалкой, щурил глаз на сорвавшийся в лицо дымок.
        Выйдя на верхнюю палубу, с удивлением увидел, что к демонтажу 47-мм пушек с английского крейсера уже приступили.
        - Шустро сработали!
        - А это, уважаемый Вадим Валерьевич, согласно распоряжению Евгения Ивановича, - встал рядом штабной алексеевский каперанг, - ежели не пожелаете вы на свое судно сии 12-фунтовки установить, камчатцы с радостью их себе заберут.
        - Пожелаем, - в сторону сказал Шпаковский, подумав о своем, с интересом разглядывая корабль английской постройки.
        В дневном свете «Кресси» обнажил все свои «синяки и ссадины»: рваные леерные лохмотья, искореженные лопнувшие листы брони, ожоги пожаров, огрызок трубы, изжеванные вентиляционные раструбы… и круглые отверстия от неразорвавшихся русских снарядов. В совокупности с приваленным к отмели креном это создавало эффект, что «британцу» основательно вломили.
        «Но эффект не эффективность, - подумал Вадим Валерьевич, вполне объективно оценивая бронированную “коробку”, - не навались “Лена” неожиданно ночью, все прошло бы не так гладко».
        - Сюда по уму загнать пару важных и авторитетных генералов из артиллерийского управления, чтобы посмотрели, оценили наглядные факты воздействия русских снарядов.
        Каперанг, лучше знакомый с российскими реалиями, как и со всей внутренней «кухней» ГАУ[30 - ГАУ - Главное артиллерийское управление.], не нашелся, что и ответить.
        А странный гость с необычного судна перешел к теме допроса британского капитана:
        - А официальные документики, похожие содержанием на ту провокацию-фальшивку, что так удачно подвернулась в капитанской каюте, у этого кэптена однозначно были. Ибо как-то своеобразно он себя повел. Заметили?
        - Заметил.
        - А значит, и человек был, который их доставил. Надо допросить кого-нибудь из нижних чинов, кто по должности вхож на мостик, и выявить агента с метрополии. Сам кэп и офицеры скорей не скажут, патриотично заупрямятся. Не пытать же их…
        И пояснил, увидев непонимание собеседника:
        - …с пристрастием.
        Ухмыляясь:
        - …загоняя иголки под ногти.
        И как ни в чем не бывало - на вытянувшееся лицо каперанга:
        - …но есть и более гуманные способы выбить правду. Если будет угодно.
        И перевел тему, указав в сторону берега, где пленные продолжали копошиться с ямами и телами:
        - Что они там делают?
        - Похоронная команда, - пояснил подошедший сзади и услышавший вопрос адмирал.
        - Хм! - Шпаковский морщил лоб в раздумьях, глядя на возню на берегу. - Скажите, ваше высокопревосходительство, а операция с имитацией потопления все еще в силе? Судно готовится?
        - Это конечно, Вадим Валерьевич, - заверил Алексеев, - леса-надстройки возвели быстро. Заминка вышла с покраской, пока шторм тучи гонял, заливая Авачу дождями. Куда ж там мазюкать, поплывет-с краска. Смывало все. Но на сие время, думаю, наверняка все справили, как задумывали.
        Адмирал вдруг тяжко вздохнул, впрочем, взял себя в руки:
        - Мне еще ответ держать перед государем за содеянное. Вдруг император отменит какие-либо прежние распоряжения в связи с новыми обстоятельствами. Как вернемся на «Ямал» - мне следует немедленно переговорить с Петербургом. Доложить. Надеюсь, что «победителей не судят» - не осудят. Затем… или лично, или пошлю кого с поручительным письмом за «Саванной» - это так американский угольщик называется, что под операцию с подменой выкуплен. Тут как раз закончат демонтаж, погрузку боеприпасов для ледокола и прочее. Долго возиться с трофейной поживой нам невместно. Времени нет. Потому как сохраняется опасность прихода «Дрейка». Были ли у англичан планы на эту бухту, или «Кресси» случайно сюда забрел, доподлинно мы пока не установили. А капитан, как там его - Уорден, молчит стервец. Жандармского штаб-ротмистра на него натравить, что ли?
        Каперанг и Шпаковский переглянулись, а наместник, немного отдышавшись, в нескрываемой досаде продолжил:
        - Юлит, негодяй. А скажет «да» - не поверю. И скажет «нет» - тоже не поверю. Так что Джеллико вполне может заглянуть сюда, даже после нашего отвлекающего маневра с «Саванной»… дай бог бы нам спланировать и провести операцию наиудачнейшим образом, - Алексеев перекрестился.
        - Представляю, - Шпаковский даже глаза закатил, - бухта, туман, перед британцами предстает картина - побитый, с унылым креном корабль Его Величества, без экипажа, на берегу свежие могилы. Но это не все люди. Где остальные? А места гиблые! Чем не «Летучий голландец?» А?
        Адмирал насупился, не оценив таинственности романтики:
        - Вот потому, если «Дрейк» сунется сюда, Джеллико будет ждать сюрприз. На «Лене» имеются мины заграждения - поставим их на входе по фарватеру.
        - А местные случайно не вляпаются? - нашелся каперанг. - Ведь не удержатся. Народ лихой! Положительно приплывут поживиться дармовщиной. Погубим людей почем зря.
        - И поделом бы подлым, - рассердился адмирал, - да только разминируют тем самым ловушку. Придется глубину установки подобрать с учетом приливов, чтобы местные рыбаки и промысловики на своих скорлупках, если что, поверху прошли. У крупного корабля осадка, разумеется, значительней. Но знать им об этом не следует. Напужать, что все заминировано, и точка! А пока суть да дело - сезон штормов. А после сюда потребно будет высылать судно и избавляться от улики.
        - Надо прекратить захоронение, - неожиданно заявил Шпаковский, показав сигаретным бычком в сторону берега. И не дожидаясь недоуменных вопросов, пояснил: - Если мы потопим «Саванну» перед носом Джеллико, он непременно поспешит осмотреть место утопления. И что - ни одного трупа? Так что… тела нам понадобятся. Работка, конечно, предстоит грязная - выбрать жмуриков без огнестрела, переодеть…
        И замолчал, подняв руку, как говоря «погодите, дайте подумать!»
        - Погибшие в основном пехота морская у англичан, так? Призовая, считай, команда. Ага, отлично! И мудрить много не надо. Представим, что «Саванну» - якобы артефакт-«Ямал» доблестные британцы с «Кресси» захватили. Экипаж пленили, заперев в трюмах. Так? И двинули на рандеву к Командорам. Но плененный экипаж сумел освободиться, вооружиться, началась перестрелка, а потом и вовсе «большой бух!» - так не достанься ты, замечательное судно, никому! Потому и огнестрельные ранения, потому и живых никого! А остальное пусть англичане сами додумывают: …что? …как? …где делся «Кресси?» …куда запропастился «Пик»…
        Но взрыв для демонстрации гибели якобы «Ямала» нужен аховый! Так что с этого подранка все возможные и ненужные снаряды, пороховые припасы, картуза перегрузить в трюм жертвы, то есть «Саванны».
        А вот трупы британских морпехов (и моряков можно в том числе - чем больше массовка, тем лучше), пока надо поместить в холодильники «Лены».

* * *
        Изначально было понятно, что вся идея - вывести некую посудину, загримированную под «Ямал», и утопить на недоступном виду перед противником, основывалась на возможностях использования радара. И, несомненно, БПЛА.
        Но и в остальном, раскидав варианты и так и эдак, пришли к выводу, что получить гарантии оптимального исполнения задуманного лучше и оперативней будет, опять же, задействовав локационную технику ледокола.
        Одной из тонкостей плана была эвакуация с подготовленного к взрыву судна тактической команды - необходимого количества людей для управления и поддержания хода.
        - Для отхода нужен скоростной «Орлан». Если им уходить на штатном паровом тихоходном катере, то придется все устраивать поближе к берегу, иначе не успеют удрать от «Дрейка». И бережок в таком случае нужен без прибоя и рифов. Лучше с бухтой или заливом. Попробуй подгадай. Короче - не вариант. Учтите еще то, что «Саванну» утопить желательно - где поглубже.
        - В общем куча условий и сплошные «если», - предварительно вывел Чертов, - если «Дрейк» у Командоров - это одно! Если же Джеллико уже ушел оттуда и двигается в каком-то… да в любом направлении - другое! Если погодные условия будут штормовые или близкие к тому, то путешествие на катере будет слишком опасным. Хотя барометр пока не пугал падением.
        - «Саванну» еще довести до места надо, - напомнил штурман, - брать кочегаров и других механиков из аборигенов - значит, оставлять их на ледоколе до самого Мурмана. Мы, как я понял, после этого дела - все… уходим на север?
        - Пару толковых механиков прихватить вполне можно - пригодятся, - подмигнул капитану Шпаковский, явно с намеком на трофейного «Харальда», - а так, наберем команду из своих. Ничего, покидаем уголек, помахаем лопатами, попотеем.
        - Кто помахает? - с усмешкой спросил штурман - сухощавый начбезопасности на дюжего кочегара не катил никак. - Ты помахаешь?
        - Я! - С вызовом выпятил грудь Шпаковский. И кивнув на каперанга из алексеевского сопровождения, добавил: - И в паровом анахронизме среди наших найдутся адекватно разбирающиеся люди!
        - Мы помахаем, - в голосе лейтенанта Волкова угрюмая безапелляционность, - все равно силовая группа на борту необходима.
        - Простите великодушно, господа, - подал голос наместник, - но и я имею представление о работе паровой машины, и в клапанах, и в показаниях манометров разбираюсь.
        - Какое-то время пароход можно потащить за «усы», - сделал дельное предложение штурман, - просто поддерживая пары в котлах.
        - Разумно, - согласился Чертов, - но «зодиак» или «орлан» для эвакуации не подойдут.
        Подумав немного, безапелляционно предложил:
        - Значит так! Берем моторную «восемьдесят восьмую», естественно, перекрасив с крикливого оранжевого цвета на неприметный. Ставим на нее нормальный двигун. Тут все - и вместимость шлюпки на уровне, и безопасность закрытого типа, если волнение начнется. И гаки для подъема вертушкой штатные. Далее. Выводим «Саванну» по четкой корректировке БПЛА и радаров на ту дистанцию, где бритты все что нужно увидят. И не увидят, чего не нужно, с учетом качества кратности самых мощных визиров на «Дрейке». Подрыв произвести уже из шлюпки дистанционно по радиокоманде. Операцию планируем с расчетом на наступающие сумерки и ночь. Шлюпку подбираем «вертушкой», наводясь по радиомаяку.

* * *
        Подслушав… дослушав весь диалог между Алексеевым и Николаем II, начальник безопасности спустился на четвертый ярус, постучав в каюту капитана.
        - Ты? - без затей спросил Андрей Анатольевич.
        - Я, - уже бесцеремонно цмыкал ручку Шпаковский.
        Было открыто.
        - Чай? - спросил немного разочарованно, взглянув на скромный, в плане потребления вовнутрь, капитанский стол.
        Чертов даже не поморщился на разгильдяйские намеки.
        - И как там адмирала нашего, свет Евгень Иваныча Ляксеева… из Села Царского за деструкцию «Кресси» - хулили, хвалили, медалькой оделили, или?..
        - Или! - Хохотнул Шпаковский. - Охренели! Но телиться по обыкновению будут еще долго! Так что все остается в силе. И поездка Алексеева с нами туристом до Колы в том числе. Радует, что свору всю свою, я имею в виду свиту штабную, жандармов, охрану, он оставляет тут, на Дальнем Востоке. С собой берет лишь каперанга, полковника с полудюжиной гвардейцев и… попа! Того самого, что с ним попервой приезжал, да мы благополучно сбагрили со всем свитским табором.
        - Почему поп? Зачем поп? - поперхнулся чаем капитан.
        - Царь Николай приказал ему - взять! И никаких гвоздей! Оказывается, это какой-то иеромонах, специально прибывший аж из самого Петербурга. Это у тебя точно чай? - на всякий случай поинтересовался помощник.
        - Чай, чай, - не поддался на провокацию кэп, усмехнувшись, - сухой закон до Беринга.
        - Лютуешь, капитан, - делано скорчил рожу Шпаковский, - ладно. Так вот, этот поп, то бишь иеромонах… ты знаешь, у меня еще тогда сложилось впечатление, что он в теме, откуда мы.
        Чертов приподнял брови, ожидая продолжения:
        - Царский засланец?
        - Если из самого Питера, почему бы нет. Дело в том числе как было? Мы когда со всем алексеевским нашествием «на ножах» еще были - жандармов и гвардейцев на морпеховских стволах контролировали… до «Пика», да и после. Этот смиренно-бородатый преспокойно (благочестивый весь из себя), на мостик не вострясь, попросился с народом-экипажем по душам в общедоступных местах беседы провести. В курилке, в столовке, и тэдэ…
        - В общем, понятно, - махнул рукой Андрей Анатольевич, - «попу гармонь, козе баян, икона папуасу»[31 - Из песни В. Высоцкого.]. Надоть ему сколачивать паству-электорат, да души наши спасать… заблудшие во времени. Пусть ему… Тем более сочувствующие-верующие у нас в экипаже найдутся… тот же штурман. Ха, даже у меня где-то в ящиках бюро крестик завалялся. В конце концов, поп - не полурота жандармов и не снаряд под форштевень.

* * *
        От бухты Бечевинская, даже с заходом на «Ямал» (небольшой крюк мористее), до Петропавловска-Камчатского всего 60 миль. Разъездному «Камчадалу» сбегать туда и вернуться с «Саванной», даже на 12 узлах - плевое дело.
        Однако время уходило, истрачивалось, отбирая то в одном, то в другом…
        Сам выход из Авачинской губы парохода, покрашенного под загадочное красное судно, следовало обставить со всеми секретностями и предосторожностями от посторонних глаз. Затем, по прибытию к месту, на «Саванну» следовало погрузить подрывные заряды, что являлось делом опасным, непростым и соответственно небыстрым.
        В общем, был день - практически его остаток, насыщенный переговорами по дальсвязи, планированием, подготовкой к важной операции.
        Был вечер и ночь. Для кого-то - в трудах перегруза с борта на борт всего необходимого.
        И было утро… утро следующего дня, когда «Камчадал» и «Лена», прогудев, выбросив прощальные флажки, ушли по направлению к Авачинской бухте.
        Вспомогательному крейсеру надлежало избавиться от толпы пленного компромата, отправив их на «каторжную соль» Охотска, и уж после, все так же под командованием капитана первого ранга Трусова Евгения Александровича, следовать во Владивосток.
        Прогудел в ответ и «Ямал». Протяжно вторил, завыл паровой тифон «Саванны».
        Два красно-черных, в общем-то, не очень похожих судна уходили на норд.
        Разница в размерах стала особенно заметной, когда слегка поддымливающий пароход приткнулся носом к корме «брата»-гиганта, образовав сцепку.
        ВЫШЕ К НОРДУ. АНГЛИЧАНЕ
        Позиция для отряда, возглавляемого Джоном Рошуортом Джеллико, была назначена близ Командорских островов. Именно что назначена, сходить с нее он имел право лишь при ограниченных и крайних стечениях обстоятельств.
        Отряд под командованием кэптена Фредерика Уордена должен был при обнаружении «объекта» вести (сопровождать) его на норд, подальше от признаков цивилизации, где при установлении необходимо благоприятных условий британским капитанам предписывалось остановить судно, досмотреть и арестовать. Попросту захватить - как без всяких экивоков понял сэр Джон.
        Откуда в Лондоне узнали и были уверены, что некое судно непременно будет следовать в северную часть Тихого океана, кэптен Джеллико представления не имел, доверяясь вышестоящему начальству.
        На возможное, а скорее очевидное боевое охранение искомого «объекта» были простые и четкие приказы… признаться, вызвавшие закономерную гордость за свою страну, империю, могущую попрать всякие международные правила в собственных интересах.
        Впрочем, ничего серьезного в эскорте у русских не полагали, учитывая неудачное течение войны для России на Дальнем Востоке - в самом крайнем варианте пару, а то и вовсе один вспомогательный крейсер.
        Усиление «Рюриком» оказалось неприятной новостью.
        Лаконичные шифротелеграммы от Уордена принесли ожидаемое - «объект» обнаружен! И неожиданное - «Кресси» и «Пик» вступили в бой.
        Джеллико догадывался, что заставило Фредерика Уордена атаковать русских по незапланированному сценарию… точнее «кто». И если ранее Джон только обрадовался, что не на его борту находится столичный представитель с правом вмешиваться в командование отрядом… то сейчас наоборот - именно теперь, в связи с изменившимися обстоятельствами, вышестоящий куратор мог бы отменить императивный приказ «торчать у Командоров ровно столько-то». И распорядиться отправиться навстречу крейсерам Уордена.
        Выход из строя беспроводного телеграфа во время боя Джеллико допускал.
        Даже сразу на обоих кораблях.
        Делал скидку на не вовремя разыгравшийся шторм.
        Но совсем не мыслил, что два крейсера Его Величества могут потерпеть поражение от более слабого противника. Пусть здравый смысл и говорил, что победа могла оказаться не совсем легкой.
        А время шло, и становилось очевидным, что без эфирной связи позиция «Дрейка» со вспомогательным судном у Командоров становится для кораблей отряда Уордена основополагающе ориентирной… как место гарантированного рандеву.
        Океан большой, дни коротки, видимость при таких погодных условиях колебалась, падая порой до пяти миль. Выйдя на разведку, можно было запросто разминуться и потеряться друг для друга, дыми не дыми на весь горизонт.
        Поэтому Джеллико упрямо продолжал оставаться у Командоров, разделив зоны патрулирования с судном обеспечения к востоку и западу от островов.

* * *
        Четвертые сутки и еще один день безрезультатного болтания в море… подчищая угольные ямы, выжигая кардиф, подходя к пределам временных лимитов, к пределам терпения.
        В ответ на регулярные запросы по радиотелеграфу - лишь треск далеких атмосферных разрядов. Да контрольные отстуки ключом станции судна-обеспечителя, ведущего дозор в Камчатском проливе, что между Командорами и материком.
        То, что для Джеллико вначале показалось таким нетривиальным, рискованным, в какой-то степени опасным, и что уж там говорить - даже авантюрным мероприятием, в итоге превращалось в унылое ожидание неизвестно чего.
        Была… оставалась тревога за отряд кэптена Уордена, но не настолько, чтоб… Все же не дети малые, а опытные офицеры, обученные исполнительные экипажи, крепкие боевые корабли Королевского флота.
        На борту «Дрейка» на флагманских совещаниях выдвигалась даже версия, что «объект» уже захвачен и срочно уводится в необходимом сопровождении в Вэйхайвэй.
        Однако кошки скребли, выцарапывая:
        «А вдруг все совсем не так? А вдруг? Потому что молчит… молчит эфир».
        Отряд Джеллико продолжал исполнительно оставаться на позиции.
        Ждать, не появятся ли дымы «Кресси», дымы «Пика».
        Или дымы «красного корабля», рисунки и фотографии, которого постоянно находились на мостике, у сигнальщиков. В инструкциях говорилось, что «объект» может и не оставлять дыма во время движения, но… верилось в это с трудом. «Как же так, совсем без дыма?» - осмотрительный, до излишней осторожности сэр Джон Джеллико обладал трезвым умом, однако никак не технического, инженерного склада… в общем, без фантазий.

* * *
        А на горизонте по-прежнему никого!
        Надвигающийся сезон штормов разогнал даже промысловые шхуны, повстречалось лишь одно захудалое японское корыто, которое досмотрели и с богом отпустили.
        «Еще двое суток, бункеровка и… - расхаживал по салону кэптен, прихлебывая чай из большой фарфоровой кружки, - и что “и?” От Командоров мы смело можем уходить. Но как быть с отрядом Уордена? Где их искать? Зайти бы в русский Петропавловск, и что-нибудь вызнать… А ну как встретят стрельбой?.. И не салютных пушек, а?.. Будь мы хоть трижды под английским флагом… а то и вовсе - с обозлившихся и злопамятных русских станется - пальнут из чего-нибудь… даже времен Восточной войны![32 - «Восточной войной» британцы называют Крымскую войну 1853 - 1858 годов. Тогда объединенная англо-французская эскадра в том числе безуспешно пыталась захватить Петропавловск-Камчатский.] Впрочем, флагманский штаб нисколько не сомневался - орудия крейсера, добрые английские пушки разнесут там все в пух и прах! По данным разведки - в Петропавловске крыть “Дрейка” нечем. Вот только тогда настоятельное пожелание Лондона “не усугублять конфронтации и не афишировать действия”, выполнить не удастся».
        Кэптен в тревоге продолжал вышагивать, мягко ступая по выстланному в салоне ковру. Его, казалось бы, бездонная кружка чаю (кстати сказать бы «сдобренного ромом») уже показывала дно, и для того чтобы дохлебать остатки, Джеллико приходилось ее опрокидывать, поднимая выше, запуская вовнутрь свой длинный нос.
        Ковер под ногами чуть-чуть повело в сторону, качнув, боднув переносицей край фарфора. Конечно, это не ковер - крейсер ложился на другой галс, становясь как-то по-другому к волне.
        «Возвращаемся на исходную патрулирования? - предположил он, взглянув на хронометр. - Не рано ли?»
        И вестовой тут - заявился, доложив, что вахтенный офицер просит командира на мостик.
        Последний глоток, взгляд на зеркало - «все ли в порядке с породистым носом», и вперед, наверх, вслед за матросом.
        Поднимаясь по трапам, кэптен понял, почувствовал по характерной вибрации и еще по неуловимо уловимым признакам, что крейсер набирает ход.
        «Ого! Что ж там такое, что вахтенный исполнил мой же приказ на случай… Черт возьми! На случай!.. Неужели?!»
        До него, наконец, дошло. Поспешил, опережая вестового, топоча по ступеням, помогая себе руками о поручни.
        - Дымы. Небольшие, но… - на мостике взволнованно известил вахтенный, пригласив к мощному визиру.
        Здесь уже собралась любопытствующая офицерская компания - люди уж пятые сутки изнывали в ожидании и неизвестности.
        - Прошу, взгляните. Похоже, что наш, э-э-э… клиент.
        Припав к уже выставленной оптике, Джеллико сначала узрел нечто темное на горизонте, затем понял, что же так возбудило вахтенного офицера - «красное» никак не вписывалось в цветовую гамму океана.
        «Оно! Кто будет еще таким колером вымарывать судно».
        Пошарив взглядом по горизонту, и не найдя более ничего, констатировал для себя некое разочарование. Но на всякий случай спросил:
        - Один? Больше никого?
        Офицеры поняли, что имел в виду капитан, видимо между ними уже имело место быть обсуждение - сурово, без каких-либо комментариев отрицательно покачали головами… английских кораблей так и не было.
        - Курс? - спросил, но и так видел, что крейсер пошел на перехват. - Сколько до него?
        Наши
        Собственно, БПЛА уже можно было возвращать. «Дрейк» обнаружен. «Саванну» навели. РЛС ледокола вполне отслеживает и контролирует позиционные положения. Англичане только…
        - «Саванна», - позывной для команды на пароходе-имитаторе решили дать по названию судна, - вы его видите?
        - Так точно, «Ямал». Давно.
        - И вас по идее должны. Ближе подходить нежелательно.
        - Понял, «Ямал». Ложусь на ост, покажем им профиль.
        Однако почти незамедлительно последовало новое сообщение:
        - Все, «Саванна». Клюнули! Сменили курс, держат на вас!
        И еще через минуты, после «отсечки» на радаре:
        - Бритты подняли ход до 20 узлов! Слишком быстрые, гады! До заката еще до фига. Отходите, тяните время.
        - Понял «Ямал».
        Пароход, показав профиль, довел циркуляцию, ложась на обратный курс, держа догоняющий британский крейсер на корме.
        «Дрейк»
        - Сэр! - Дальномерный пост докладывает. - Они пытаются уйти.
        Джеллико и сам успел заметить, не отрываясь от бинокля, как черно-красный абрис на горизонте снова сжался в малозаметную точку. Чуть больше и задымив.
        - Сколько до них?
        - Восемь с половиной!
        - До заката?
        - Два… два тридцать! Но если туман…
        - А туман уже намечается, - Джеллико всматривался в дымку по горизонту, - можем не успеть. Дать максимальный ход. В котельном, машинном - выжать все, что можно! На телеграф не отвечают?
        - Никак нет!
        Однако погоня продолжалась недолго. Уже через сорок минут, когда до цели оставалось меньше шести миль и, не удержавшись, Джеллико скомандовал открыть предупредительный пристрелочный огонь из носового орудия, «красное судно» вдруг отвернуло вправо, показав борт.
        - Сэр! - вскричал сигнальщик у визира. - По-моему, они застопорили ход!
        - Огонь прекратить! Приготовить досмотровую партию!
        На видео и радарном оке
        Конечно, беспилотник продолжали держать над обреченным пароходом.
        Так спокойней - когда видишь, что там происходит.
        - Вот сволочи! Из орудия лупят, - не осуждая, не возмущаясь - констатируя. Потому что мимо.
        Всплески вставали самое близкое… и до трех кабельтовых едва дотягивали.
        - Косорукие, - столь же спокойным тоном ответил помощнику Чертов.
        - Ага! - Теперь Шпаковский задорно ухмыльнулся, делясь бодрым взглядом с адмиралом, также наблюдающим по монитору, - про этих-то «косоглазые» не скажешь.
        БПЛА висел не высоко. Совсем выше висели тучи. Картинка, передаваемая с камеры, позволяла разглядеть до деталей - вплоть до оружия в руках морпехов.
        Продолжали с легким волнением смотреть за происходящим.
        - Все, легли в дрейф.
        На «Саванне» возились недолго, так как до этого пару репетиций с шлюпбалками парохода предусмотрительно отработали.
        - Спустили шлюпку.
        Последний человек скользнул вниз, «рубя концы». Сизая, в небольших разводах тушка отвалила от борта и, выбив пену из-под чернеющего на корме подвесного движка, двинула в противную сторону от серого силуэта «англичанина», усиленно дымящего на полном ходу.
        Очевидно, что уходили, прикрывались высокими надстройками-пустышками «Саванны». А на пароходе разгорался пожар - всем деревянным конструкциям следовало дать хорошенько выгореть.
        - А пожар в тему, - заметил Шпаковский, - как прикрытие. На полтора отойдут и инициируют.
        Кильватерная полоска от моторки вдруг выписала крюк.
        - Они возвращаются!
        - Черт побери! Что случилось?
        - «Саванна», «Саванна», что случилось? Почему возвращаетесь? - немедленно вызвал кэп.
        Ответ тонул в реве движка. Слышно было только что-то невнятное «человек… человек!»
        - Приблизь, приблизь, - зачастил оператору капитан, - что там у них?
        Шлюпка, подойдя к корме парохода, замедлилась, выписав разворот - по виду брали еще что-то на борт.
        - Они что, совсем рехнулись? Забыли кого-то?
        Пожар бушевал уже вовсю. Пламя полностью охватило полубак, надстройку, перебираясь к миделю.
        - Чего они возятся? - совсем разнервничался адмирал.
        - Спокойно, спокойно, ваше высокопревосходительство, - но по напряжению в голосе не скажешь, что капитан сам спокоен. Снова взяв гарнитуру и громче, чем бы надо, запросил: - «Саванна», ответьте. Что случилось?
        - Все. Уходим, - прозвучало в ответ и снова взревело движком.
        Шлюпка рванула прочь от парохода, выбрасывая пенные усы. Потянувшийся за ней кильватерный след был немного повиливающий.
        - Не приспособлена эта лоханка для таких скоростей, - пояснил Шпаковский.
        - Сколько там до «Дрейка?» Уйти за пределы видимости успевают?
        - С лихвой.
        Наконец на том конце радиоэфирной связки сообразили - прикрыли люки, ограничив вой двигателя. И уже вполне внятно вышли на связь, докладывая:
        - У нас посторонний. Англоговорящий. Матрос.
        - Чего? - протянул Шпаковский, вытаращившись на динамик «громкой». - Статист-труп ожил?
        При упоминании «трупов» все невольно, кто поежился, кто передернул плечами. А все дело в том, что поскольку идея с мертвыми подкидышами была забракована судовым врачом, точнее подкорректирована, то пришлось подстраховаться - на пароход загрузили совсем «свежих» или вот-вот доходящих от полученных ран и смертельных контузий. Выглядело это крайне цинично, не по-христиански, несмотря на профессиональное медицинское заключение, что пациенты все равно не жильцы.
        - Поясните, «Саванна», - прокашлявшись, попросил капитан.
        - По прибытию. Мы подрываем.
        - Добро.
        Крейсер Его Величества «Дрейк»
        Всего пять выстрелов, легших с таким большим разбросом, за которые кэптену Джеллико непременно захотелось устроить основательный разнос комендору, и артофицеру заодно, сделали свое дело. Судно покорно легло в дрейф.
        «А крейсеров Уордена так и не видно, - бинокль выписал полукруг по горизонту, - подозреваю, что всю тяжелую работу сделал они, а приз достанется мне».
        Сэр Джон мог с чистой совестью признать, что в его мыслях промелькнуло сожаление.
        До чужого судна оставалось меньше пяти миль.
        Белый дымок показался сначала в районе полубака, подозрительно густея, повалив желтоватыми клубами, заволакивая шкафут. И как это бывает, когда жар добивается своего, дым поредел, зато!.. Казалось, что красная надстройка заплясала алым, порываясь взвиться вверх - ее жрали яркие языки пламени.
        Огонь разгорелся неожиданно быстро и, можно сказать, весело.
        - Мы точно в него ни разу не попали, сэр, - вытянулось лицо артофицера. Досель он оправдывался за промахи, теперь, казалось, за обратное.
        Пожар быстро охватил все судно, единственное - пока не добравшись до кормы. Но полыхая так, что возникли сомнения - останется ли трофей хоть в какой-то товарной кондиции?
        И пусть до цели оставалось уже всего пару миль, пламя, дым скрыли все детали и черты… зато, наконец, разглядели обещанный оскал, нарисованный в носовой части.
        Вот в этот момент горящий пароход словно вспух, разбрасывая себя вверх и в разные стороны. Донесся жуткий грохот взрыва.
        - Святые угодники!
        Горящие обломки летели, падали, шлепаясь в воду, взбивая брызги.
        После такого взрыва надеяться на то, что что-то уцелеет и останется на поверхности, даже и думать не стоило. Мелькнула в водяных фонтанах и бурунах торчком уходящая на дно корма и все! Ветер разметал языки пламени, дымы, белые остатки пара.
        Крейсер не сбавил ход. Спешили. Надо было выловить хоть что-то.
        Подходя к месту катастрофы, стали попадаться первые разбросанные обломки - обгорелые куски древесины. Много и порой густо. Единицы сумели подцепить, но не более - боднув форштевнем некоторых из них, отбрасывали буруном, их влекло мимо, вдоль борта, иногда ударяя о темную полосу ватерлинии.
        Подошли ближе к эпицентру, отработав «полный назад», застопорили ход, продолжая движение на небольшой циркуляции.
        Море кишело мелким мусором. Спустили шлюпки, работали баграми, сетями.
        Вытащили спасательный круг с надписью кириллицей и на английском.
        Обрывки бумаг с текстами - несомненно на русском… пока непереводимом, не до того - все, что могло иметь хоть какую-то информационную ценность, собирали в припасенные мешки.
        Ничего, в Лондоне разберутся.
        Но главное, подняли на борт тела. С десяток мертвых тел и потом еще несколько.
        Все в пробковых жилетах, не давших им пойти на дно.
        Все оказались в британской форме морских пехотинцев и матросов с «Кресси».
        Их узнали, опознали.
        - Сэр, - не надо было звать судового врача, чтобы понять, - сэр, у большинства огнестрельные ранения.

* * *
        Перед тем как провалиться за горизонт, багровый полудиск светила неожиданно проглянулся в слоистой прорехе облачности. День уходил.
        На крейсере включали прожектора, продолжая неторопливые эволюции на «самом малом», высвечивая световыми пятнами почерневшую водную поверхность безымянного морского кладбища.
        Курсировали шлюпки, маяча огоньками. Опустился туман и, отходя далеко, фонари на шлюпках мутнели бледными пятнами. Бледными призраками.
        Джеллико недолго оставался на верхней палубе, внимательно осмотрев выловленное, мельком брезгливо косясь на трупы.
        - Живых нет, - не спросил, утвердил, не удивляясь этому после такого взрыва. Задаваясь себе вопросами, делая предварительные выводы, вслух, чтобы слышали офицеры. Надеясь, что его поправят или выскажут свои соображения.
        - Очевидно, Уорден все-таки захватил «объект», иначе откуда на нем призовая партия и матросы с «Кресси». Предположу, что взятый в плен экипаж каким-то образом сумел завладеть оружием, пытаясь вернуть контроль над судном. Отсюда огнестрельные ранения. Но почему подобрали только английские тела? Почему судно пыталось уйти от нас? Оно неоспоримо было гражданским. Откуда на нем столько взрывчатки? И где «Кресси» и «Пик», черт меня подери? И еще куча «почему». Но пусть с этим разбираются в Лондоне!

* * *
        «Дрейк» оставался на месте до утра, продолжая нарезать круги в попытках выловить хоть еще что-то важное, на самом деле поджидая вызванный из Камчатского пролива обеспечитель.
        А уже на следующий день, соединившись, отряд взял курс на «зюйд». Впереди предстоял долгий путь до британской военно-морской станции в Вэйхайвэе. С промежуточными заходами в японские порты, откуда будут отправлены телеграммы, и где кэптен Джеллико с прискорбием узнает, что корабли под командованием Фредерика Уордена так и не объявились.
        И возможно, на этом полпути отряд сэра Джона и завернули бы, приказав отправляться на поиск пропавших, если бы…
        Если бы российское морское ведомство не распространило официальное сообщение о том, что…
        «Шестого числа октября месяца сего года, в целях оборонного упрочнения нашего на берегах Восточного океана, по распоряжению Его Императорского Величества самодержца Николая II, направлен в инспекционную поездку по Камчатскому приморью наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев Е. И., в составе отряда военных судов: крейсера 1-ранга “Рюрик” под адмиральским флагом и вспомогательного крейсера “Лена”.
        В ходе миссии близ полуострова Камчатский Авачинского залива крейсер “Рюрик” подвергся внезапному нападению со стороны двух военных кораблей императорского флота Японии, один, из которых был опознан как бронепалубный “Сума”. Тип второго определить не удалось, тем не менее установлено предположительное сходство с броненосным крейсером английской постройки, кои несколькими единицами закуплены Японией для своего флота.
        В ходе продолжительного боя, длившегося более семи часов, японские крейсера были потоплены, однако смогли причинить крейсеру “Рюрик” тяжелые повреждения.
        Вследствие этой неравной схватки корабль был вынужденно выброшен командой на берег.
        По причине наступившей ночи и разыгравшегося шторма, кого-либо из японских экипажей спасти не удалось».
        Японская сторона немедленно выпустила коммюнике с опровержением, утверждая, что никаких броненосных крейсеров флота Микадо в том районе нет, а «Сума» честно несет службу в составе 4-го боевого отряда 2-й эскадры Соединенного флота.
        Однако умолчав о пропавших в безвестности трех вспомогательных судах во главе с бронепалубным «Акаси».
        Ну а главные интриганы-виновники тихо помалкивали, обдумывая следующий ход, исключительно правильно поняв намек о «предположительном сходстве с броненосным крейсером английской постройки».
        «Ямал»
        Этап возращения команды «Саванны» провели даже без вертолетных сложностей - спокойно по темноте пересеклись и непосредственно подняли шлюпку на борт. При этом метка «Дрейка» на развертке радара помигивала всего в трех с половиной милях, а туман оказался так к месту, что без всяких опасений включили навигационные огни.
        - Ну, показывай, лейтенант, что за фрукта ты привез, - встретил с трапа Шпаковский.
        Фрукт был на всякий случай стреножен по рукам, на глазах повязка, его поддерживали, чтоб не грохнулся.
        - Ведите его в каюту на второй палубе. Ту, что для пленных. Я сейчас подойду, - приказал начбезопасности и снова обратился к Волкову: - Пошли сначала на мостик - доложишься.
        - Ща, - Волков отдал свой «калаш» одному из бойцов и вернулся к поджидающему Шпаковскому. - Пошли.
        - Так и? Что за тип?
        - Мутный он, - после небольшой паузы, начал командир морпехов, - я сначала думал, что это кто-то из «рюриковцев», заблудившийся в трюмах… или кто там еще мог заниматься погрузкой взрывчатки. А оставлять по-любому было нельзя.
        - Верно мыслишь! Если б и не утоп - сцапали англы, и допросили бы, и вся возня с этой «Саванной» коту под хвост.
        - И я так подумал. Выловили его уже из воды, подняли, он прокашлялся и давай по-английски вякать. Назвался трюмным из американского экипажа.
        - Во как! - удивился Шпаковский. - И как же он?..
        - Допрашивал его алексеевский каперанг - у него с английским получше. Говорит, что напился, упал, ударился, головой. Провалялся в беспамятстве.
        - Ага, «поскользнулся, упал, очнулся - гипс!..» Знакомо. Так. А почему мутный?
        - А мой парень его рану осмотрел - ссадина скользящая, гематомы нет. Как и признаков сотрясения мозга. И…
        - Погоди, дорогой, - прервал Шпаковский, толкая дверь, - пришли. Сейчас тебе по второму кругу все рассказывать. Капитану.
        На мостике их встретила внимательная аудитория. Хотя каперанг уже был тут и, понятно, кое-что успел рассказать.
        - Так вы думаете, что этот американец врет и засел там, в трюмах, неспроста? - едва ли не с порога начал наместник. - Подозреваете, что он является шпионом САСШ?
        Волков повторил свои сомнения по поводу натуральности ранения подозреваемого и добавил:
        - Не очень-то он похож на простого трюмного. И вообще у меня сложилось такое впечатление, что этот носатый жук знает русский язык. Уж больно уши торчком. Но помалкивает, не желая в том признаться, оставляя как козырь. И еще. Может, я не совсем понимаю реалий эпохи, но какой матрос будет таскать с собою постоянно паспорт моряка? Вот… нашли у него при обыске.
        Лейтенант достал из бокового кармана чуть влажную бумагу, прочитав:
        - Сэйлор… то бишь матрос. Ага, вот имя - Георг Рели, э-э-э… Сидни…
        - А ну-ка, позвольте мне энтот документ, - попросил штурман, принимая, молча вчитываясь, лишь шевеля губами, хмурясь, удивленно вскидывая брови. - Да не может быть!
        - Что? - в свою очередь удивились остальные.
        - Это не американский шпион, господа. Это… - штурман наморщил память, - это Соломон Роземблюм, он же агент британской разведки Сидней Рейли!

* * *
        За ночь «Ямал», обогнув Командоры с востока, вышел в Берингово море.
        Впереди были мили пути, сначала до пролива, отделяющего Евразию от Северной Америки. Затем Арктика, знакомая и незнакомая, потому что столетней давности, потому что более холодная. Надеялись проскочить по-легкому, не особо, впрочем, волнуясь. Хотя одно все ж волновало - сколько провозятся с самолетом Леваневского. Который можно и не найти уж вовсе.
        До Берингова пролива ходу на полтора суток. Курс - прямой норд-ост. Море чистое, на радаре - никого. В наушниках приемников лишь шелест эфира и грозовые разряды.
        После «великих дел и военных экзерциций» - редакция с подачи известного ехиды Шпаковского, наступили «выходные дни».
        Наместника и его штабных потихоньку «вербовали», «подсадив на информационную иглу» библиотеки и памяти компьютерных файлов.
        Проводились «работы» и с остальными «товарищами» из местных - как с теми, кого взяли намеренно, так и с теми, кто затесался по случаю.
        Для штатного же экипажа потянулись заурядные вахты с вкраплениями подвахтенных дел и просто быта.
        Из трофейных 12-фунтовых пушек установили всего одну («для интересу» - слова боцмана). Хотели заняться перекраской надстройки, но постоянные моросящие дожди отбивали все практичные начинания.
        К тому же океан опять взбрыкнул приштормово… потом разыгрался нормальненько, эдак на семь-восемь баллов! Но не то у них водоизмещение, чтобы напрягаться.

* * *
        - Такая досада, - завел Шпаковский, мостясь поудобней.
        Засели в капитанской каюте, смаковали бутерброды с икрой лосося, под скромный чай.
        - Такая досада, - повторил уже чуть невнятно, жуя, - Алексеев-то… собираясь с нами Арктикой путешествовать, с собой вкусностей всяких, деликатесов брал, о крепком я уж и не говорю. И все пропало на «Рюрике».
        - Ну, хоть от камчадалов досталось - немного дичи, рыба да бочки с икрой, - Чертов густо, со степенным удовольствием накладывал на хлебец оранжевые полусклеившиеся шарики - несостоявшиеся рыбные жизни.
        - Что там пропало на «Рюрике», дело десятое. А вот чего это мы с тобой, Анатолич, все чай да чай? Кое-кто обещал «сухой закон» лишь до Беринга. А мы уже в Беринговом море!
        - Так я пролив имел в виду, - капитан слегка опешил от такой изворотливости.
        - А не было конкретики! Посему я в своем формальном праве! Давай доставай. Все равно океан пуст, радар пасет, вахта бдит! Сутки, полтора до «плеча», так сказать.
        - Хрен с тобой, - кэпу и самому, видимо, хотелось, - давай по маленькой.
        - И по пять заходов, - радостно поддержал помощник.
        Водка пошла в дело, с выдыхами, кряканьями, с возгласами «будем» и «хороша чертовка». И грузанула после первых же трех.
        - Я красную - не очень люблю, а черную с трудом помню из детства, - на лице Шпаковского появилась ностальгическая улыбка. Улыбка из чистой перетекла в слегка глумливую… или похотливую.
        - Ты чего? - с ленцой спросил кэп, больше отвлекаясь на еду.
        - Вспомнил одну. Не икру, естественно, - усмехнулся, - бабенку. Там как раз дело с икрой было.
        Он хотел, видимо, рассказать, но Чертов махнул рукой, дескать, «знаю я твои похождения», проговорив мимоходом:
        - Не представляю - как ты теперь будешь в эти времена? С бабами. Ты ж всегда вольный был, то с одной, то с другой…
        - И с постоянным «шерше ля фам»[33 - Cherchez la femme (франц.) - буквально «ищите женщину».], - выразил Вадим, нисколько не бахвалясь, скорей наоборот - недовольно, - пока молодой был, так и девочки вполне молоденькие были, у которых замужество хоть и в неизменных базовых планах, но и погулять еще охочи. Вот и гулял. Гулял, гулял, а время-то идет и, начиная эдак с сорока происходит постепенная, планомерная сдача позиций, по возрастной категории дамочек. Худенькие двадцатипятилеточки тобой уже не интересуются. А там и вовсе подкатил приполтинник! По возрасту себе искать? Так извини, меня визуально и тактильно такие «аппараты» не вдохновляют. И так, блин, годы не к половому буйству, а тут еще к-э-эк скинет с себя одежонку, к-э-эк затрясет отсутствием талии - у меня вмиг сплошное невозбудилово. Пропадает, в общем всякое… И при этом, какая бы ни была, все туда же - дай! И прагматизм, и меркантильность… А продажной любовью и вовсе брезгую… да и неспортивно.
        - Женская меркантильность заложена в генах еще с первобытных времен, - философски заметил Андрей Анатольевич, - самка всегда выбирала удачного, сильного охотника, кто прокормит и ее и потомство.
        Шпаковский досадливо махнул рукой - типа: «знаю»:
        - Дай уж докончить, коль спросил.
        Шумно отхлебнув остывший чай, продолжил:
        - Вот потому и хочется, потому и тянет на свеженькую беляночку с ясным взором, чистыми мыслями. Чтоб утром взглянуть на нее, посапывающую на кровати, и как в стишках тех:
        Еще спишь, постели мяты,
        Личико в подушку спрятав.
        Сны еще не поняты.
        Потому что у меня ты,
        Ну, такая соня ты.
        - Хорошо, - оценив, кивнул Чертов, - мечтатель, блин.
        - И где я бы взял такую там, в нашем сумасшедшем айфоновом мире? Со своим полтинником за плечами и не нажитыми миллионами.
        - А в этом мире, стало быть, рассчитываешь найти, старый ты хрен? Ну, получишь титул, звание… и? Женщины во все века одинаковы, почитай хотя бы «Анну Каренину».
        - Женщины одинаковы. Эпоха другая, - хмельная тяжесть сменилась наигранной ухмылкой, - вдруг найду верную русоволосую православушку на преклонность свою?
        - Слова-то какие находишь - «православушку».
        - О православии, - начбезопасности пьяно выставил указательный вверх… подержал, подержал, потом плавно опустил, указывая себе в рюмку - наливай типа.
        Налил.
        Выпили.
        - Иеромонах… надо ж - выговорил. Так вот, иеромонах! Наблюдение за ним… - и Шпаковский подчеркнуто уточнил: - В том числе и за ним, веду постоянное.
        - Это понятно…
        - Не такой он уж и благостный дедок. Да и дедок ли? Просто борода его старит. А так, сущий волк в овечьей шкуре. Когда Соломону, сиречь Сиднею Рэйли, «прогулку по доске» устроили, я думал, он возопит «не по-божески!»[34 - Прогулка по доске - вид казни, когда осужденный шел по доске, один конец которой выдавался в море.] Так нет! Слова против не сказал.
        - А я не удивлен. Для попа, при практикующемся ныне в Российской империи цензе оседлости, иноверец из жидовского племени - красная тряпка.
        - Вот-вот. Иноверец. Знаешь к кому этот церковник практически сразу докопался? К вахтенному матросу, Стасу Ломову.
        - А что с ним не так?
        - Да баловство - рунами старославянскими увлекается. Вот поп и углядел болт у него на пальце с символикой Перуна или Сварога, или еще какого-нибудь Мокши.
        - А ты знаешь, - задумчиво проговорил капитан, - я вспомнил, как еще Николаша при посещении о чем-то подобном вопросы задавал. И еще все спрашивал, почему «красные звезды?».
        - Ага. Пентаграмма, оккультистика, бесовский знак! Я порылся в библиотеке про гонения, что церковники устраивали. Много не нашел, но скажу тебе - РПЦ хоть и не инквизиция, но позиции свои держит рьяно! Инославных, староверов, язычников, вплоть до лютеран-католиков, с государственной подкрепой - и на каторгу, и в ссылку, по полной программе. У нас многие на «англичанку гадит» думают, в свете последних событий, а я вот прикинул - а не Синод ли воду мутит? А вдруг?
        - Это из-за Стаса-то?
        - Да откуда мы знаем, что у этих мракобесов за пазухой и чем они мотивированы?! Лей давай…
        На просторах империи
        За веру, царя и отечество! И никак иначе. Именно в таком обязательном порядке. Никакого там тебе «кесарю кесарево, а Божье Богу». Налицо полный симбиоз и взаимная поддержка: Церковь - государственная, помазанник - божий.
        Враги внешние? Эти завсегда были и будут. С этими справятся - армия, флот, правое дело!
        Внутренние? Социал-демократы - «сицилисты?» А пожалте, господин Ульянов, на три года в ссылку. В административном порядке. Всего лишь.
        Зато враги веры православной… к этим иной подход!
        За тайный переход в лютеранство или иеговизм можно было отправиться на каторгу на все четыре пятилетки.
        Ого - разница! Не находите?
        Но это инославные. Православным, будь то старообрядцы, раскольники, приходилось и того хуже.
        А еще перепадало чувашам, якутам и прочим самоедам… за камлания и бубны, за деревянных идолов и божков.
        Знамо дело, что не от государственной «машины». В этих случаях орудовала «инквизиция» РПЦ.
        Церковь являла собой целую сеть, раскинутую по всей подвластной ей земле… куда добрели монахи, куда дотянулся свет христианской веры и православия.
        Где скромно появлялись скиты, уверенно - обители и монастыри, торжественно - церкви. Распространяя учения, поучения. Благословляя и наказывая.
        А обратной связью - поэтапно, неспешно, курьерами, когда имперской почтой, письмами, донесениями, отчетами - стекались знания, новости… информация (если сказать более понятным и емким словом, прижившемся в цифровом веке).
        Непосредственно эта, вызвавшая особое внимание новость, пришла с северных земель, простирающихся за Печорой, за Обью, за Енисеем, где проистекают совсем незнакомые и малоизвестные по названию речки Хета, Хатанга. С земли Таймыр, населяемой инородцами-самоедами, с полуострова, выходящего берегами в северные моря - Карское и Лаптевых.
        Именно где-то там, на берегу большой воды, орочоны (так себя называют эвенки, владеющие оленем) подобрали чужака нуучи[35 - Нуучи - на языке северных народов название «русских». Или просто европеоидов. Или вовсе «пугало».]. Не просто чужака, а чужака странного, обмороженного, почти неживого, потерявшего разум, потерявшего речь, лишь бессвязно мычавшего, как малолетний ребенок.
        Выходив тело, но так и не выправил душу найденыша, местный шаман велел везти его в монастырь бородатых монахов белой веры, что стоял выше по течению реки.
        В обители, через время, незнакомец заговорил… пока бессвязно, как в бреду.
        А когда наступали моменты просветления - начинал излагать осознанно, понятно, порой совершенно непонятные вещи, послушав которые, игумен Свято-Троицкого Туруханского монастыря приходил в смятение.
        Велев со всем тщанием записывать со слов блаженного, сам настоятель немедленно отправил письмо в московскую епархию святейшему.
        Ответ пришел быстро. Митрополит московский настоятельно просил доставить странного человека в столицу, присовокупив все имеемые записи. А еще было велено сохранять полную и совершеннейшую тайну.
        Не доглядели святые отцы да иноки, сопровождавшие «живую посылку» - сбег! Как загадкой появился, так загадкой и пропал, близ Тихвина на перегоне между Вологдой и городом Петра.

* * *
        Читая, вчитываясь, осмысливая изложенное в полученных записях, митрополит Антоний архиерей Санкт-Петербургской епархии, испытывал полнейшее нервное неверие.
        И не поверил бы, и не стал бы «бить тревогу», если бы не ряд многозначащих, подтвердившихся фактов.
        И от того - недоумение и ужас! Так как выходило (из всего зачитанного со слов неизвестного), что порушатся устои самодержавия и церкви!
        Царь-самодержец, его семья, тысячи святых отцов подвергнутся гонениям и мучительной смерти.
        Опустеют в сей юдоли, пойдут на слом храмы и церкви. Вера будет подменена иной безбожной догмой.
        История церкви знает немало пророков, прорицателей, блаженных, предсказывающих будущее.
        Ознакомившись с записями, митрополит пришел к тому же выводу, что и ранее Туруханский игумен - это не просто пророчества!
        Сие свершившееся грядущее!
        А вещавший человек сам оттуда, из будущих лихолетий, каким-то неведомым образом оказавшийся в нынешнем настоящем. Найденный на далеком берегу ледяных морей. Морей, с которыми в последнее время было много шумихи. Ажиотажа, связанного с проходом эскадры адмирала Рожественского, с появлением загадочного судна.
        Рисунки этого судна случайно ли, не случайно оказались и у первейшего духовного лица Святейшего Синода.
        «Красное, черное, злобный оскал. Что-то в этом есть бесовское, - подумалось еще тогда митрополиту, - суть омерзительные происки Диавола? Есть ли между всем этим связь - между найденышем и “красным судном?” Очевидно, есть!»
        А еще была поездка императора на Север, о цели которой - как и где она проходила, доподлинно не известно.
        А еще были слухи, намеки и просто досужие разговоры, проистекавшие из самого двора, из окружения самодержца.
        И сам император Российский, окруживший себя тайным сговором приближенных лиц.
        Что даже духовник царя протоиерей Иоанн Янышев, исповедью и просто попыткой душевного разговора ничего выведать не смог.
        Лишь когда раб божий Николай Александрович Романов, изнываемый под грузом свалившихся на него тягостных знаний, сам созрел, обратившись к митрополиту за советом, все (все ли?) рассказав… Поведанное государем только усилило сомнения и тревогу… и это мягко сказано. Шок! Одно невероятное наложилось на другое - кому вера, кому подозрение?
        И не скрываются ли за благими посулами пришлых безбожников помыслы против веры православной, самодержавия, устоя государственного?
        Ведь все говорило о том, что найденный на краю ледовой пустоши человек из экипажа судна-ледокола… какие бы он оговорки ни допускал. А не являются ли его откровения истинными намерениями пришельцев из грядущих годин?

* * *
        Дождь унялся, лишь каплю сорвет.
        Проседая по обода в дорожную слякоть, телега и не понукаемая лошадка медленно тащились по Тихвинскому тракту, где-то на подходе к мостку через речку Волхов.
        Будто бы дремавший возница, поравнявшись, разглядев, все ж окликнул промокшего путника:
        - Кудысь путь держишь, святой отец?
        - В столицу.
        - Далече собрался. Седай, подвезу малость до плеча у Чудово. Верст двенадцать. А там звыняй, не по пути.
        Буркнув благодарность, грузный, в потяжелевшей промокшей одежде - грубой поношенной рясе, бородатый путник на удивление легко запрыгнул на телегу, примостив рядом с собой вещевой тощий мешок, стряхнув влагу с головного убора и бороды.
        Сигизмунд Александрович Леваневский еще не знал, как ему поступить по прибытию в Санкт-Петербург. Подмывало явиться в родной дом, предстать перед родителями… но что он им скажет?
        «Эх, хотя бы со стороны поглядеть, а став на ноги, непременно помочь! Помогать… хотя бы тайно! А идти… Идти, пожалуй, надо сразу к товарищам».
        Кое-какие адреса социал-демократов он помнил.
        «Вот только поверят ли? Сразу все рассказывать ни в коем случае нельзя. Сначала показать себя, зарекомендовать». От того, скольких ошибок можно было избежать, захватывало дух.
        А еще в глубине души порывало сразу податься в авиацию - ведь его знания по самолетостроению воистину революционны!
        А революция в империи и без него произойдет.
        Океаны. Перепутье
        В дыхании Тихого океана, как и в дыхании любого другого океана, ощущаешь запах водорослей, рыбьей чешуи… и свежих ветров, что вздымают белые барашки, омывая прибрежные рифы и упрямые обводы кораблей. А еще тех ветров, что приносят позабытые скрипы такелажа давно ушедших на закат парусников Магеллана, Дежнева, Беринга и других…
        Ледокол входил в пролив. Справа темнел остров Ратманова, слева дымкой виднелась земля Чукотки. Впереди уже белели не только отдельные льдины, а километровые поля.
        А позади оставался Тихий океан, прощаясь безветрием, прощая спокойной водой, печалясь туманом.
        Поднялись наверх, на мостик.
        Оглядываясь, Вадим Валерьевич говорил с неуловимой иронией и притаившейся грустью:
        - Знаешь… а нам после «Пика» можно звездочку на борту рисовать, как летуны в Отечественную за сбитые.
        - Пожалуй, - отозвался капитан ледокола.
        - А знаешь, после крейсеров и «Пика» в частности, «Харальд» - все то, что случилось в Баренцевом море, включая «Бервик», детская шалость.
        - Знаю.
        - А знаешь… - и не стал продолжать. И только вздохнув, промолвил: - Уходим. Уходим… песня мне вспоминается. Не про нас, но… «Мы уходим, уходим, уходим» - знаешь?
        - Знаю.
        - И еще другое… и тоже не про нас.
        Мы уходим, нет смысла просто,
        Отрываясь с земли, ввысь умчась.
        Мы уходим по утренним звездам,
        Рыкнув выхлопом, к ветру кренясь.

* * *
        Тихий океан оставался позади. Как и осажденный Порт-Артур, и Квантун.
        И Того со своим Соединенным флотом.
        И Рожественский, о котором уже заговорили все телеграфные агентства и запестрели заголовками газеты.
        Рожественский и его отряд
        Изящное великолепие рангоута бригов и фрегатов, обводы их корпусов определялись в силу податливости корабельной древесины, необходимой вместительности и интуитивно выработанным за столетия требованием к мореходности. Это правило касалось даже внушительных многопалубных испанских галеонов. Проглядывалось даже у поздних многопушечных линейных кораблей - монструозных высокобортных туш, оснащенных (включая добавочные лиселя) просто-таки гороподобной белопарусной оснасткой.
        А «лебединой песней» парусного кораблестроения оказались клипера, от которых на трансконтинентальных линиях требовалась скорость… как можно большая скорость, даже в ущерб грузоподъемности.
        Оттого все клиперные суда имели острые носовые обводы, вогнутые ватерлинии и шпангоуты.
        Их скошенный форштевень как будто скользил над волнами, отсюда и название от английского clipper - стригущий. Стригущий волны.
        А затем паруса неизбежно вытеснили машины.
        «Рион» был наследником именно этой школы - океанский лайнер, заточенный под скоростные качества.
        Переоборудованный во вспомогательный крейсер, он удачно вписывался в концепцию быстроходной гончей.
        К тому же пароход оказался в превосходном состоянии.
        Следуя передовым отрядом с «Ослябей», «Рион» по первому же окрику сигнальной вахты о любом подозрительном затемнении на видимом горизонте быстро набирал полный ход, бросаясь в дозорную проверку.
        В такие моменты, вздымая форштевнем бурун, отбрасывая белый кильватер, срывая дым в горизонтальную полосу, судно казалось особо стремительным.
        Особенно в сравнении с товарищем по авангарду «Ослябей».
        Один летит по волнам… другой утюжит их, поскольку форма носа броненосца это уже иная концепция - запоздалые заблуждения военных корабелов о таранных сшибках.
        Ко всему командир «Осляби» Владимир Иосифович Бэр щадил механизмы, в целом следуя выбранному Рожественским эскадренному ходу - 12 узлов.
        И потому, когда «Рион» вот так на «полном» проходил вблизи мателота, и вовсе создавалось впечатление, что бронированный утюг словно замер на шагреневой ряби океана. Даже кильватерную полосу за его кормой быстро разбивали мелкие барашкопенные волны, вызванные непостоянными дурными порывами - следствие того, что ниже к «зюйду» холодные северные ветра сталкивались с восточно-тихоокеанскими воздушными течениями, смешиваясь, постоянно меняя направление.
        От этого и волочащийся из труб дым, в конце концов, развеивало в непредсказуемые стороны. И вымпелы на мачтах трепало то туда, то сюда.
        А позади, отставая на десять миль, следовали тяжелые основательные «бородинцы», и только маскирующая раскраска придавала им слегка «веселенький», очень уж иной концептуальности вид. А так, если по-честному - буравящие таранными носами воду, дымящие… и мрачные. Как и сам командующий эскадрой адмирал Рожественский, наверное, вставший в это утро не с той ноги. Бывает…
        Встретить в море идущий встречным курсом «Рюрик» Зиновию Петровичу совсем не улыбалось, так как изъяви Алексеев желание рандеву и разговоров, последует неуместная потеря времени. С другой стороны, поступили бы свежие новости о японцах - нет ли их кораблей в проливе Лаперуза, коим по логике и должен был проследовать «Рюрик». Рожественский, поступи благоприятная информация, все же не исключал возможности выскочить в Японское море и соединиться с Владивостокским отрядом крейсеров.
        И потому в дневное время эскадра продолжала двигаться вдоль Курильской гряды, несмотря на вероятность быть замеченной какими-нибудь упрямыми не по сезону промысловиками.
        Какое-либо иное оживленное судоходство до самого Хоккайдо Рожественский не ожидал.
        А пока по ходу движения проводили учения, дабы продолжать шлифовать взаимодействие кораблей, особенно с использованием полученных от потомков оперативных голосовых радиостанций и «электрических» дальномеров.
        Для чего следовавшие в хвосте колонны суда обеспечения погнали на траверзы, с приказом маневрирования по дистанциям.
        Одновременно с этим команды, изготовив броненосцы к бою, проводили перестроения, артиллеристы отрабатывали наведение орудий, происходила очередная сверка штатных дальномеров.
        Прочий экипаж по расписанию практиковал пожарные и «водяные тревоги».
        И так за полудень, пока на судах не отыграли «отбой», склянки не отбили «обед» и «бачковые» потянулись на камбуз[36 - Столовых на кораблях российского флота не было, дежурные «бачковые» с пищевыми бачками получали на камбузе на свой «бак» - стол, пищу, прием которой осуществлялся в кубриках и палубах.].
        В целом адмирал был доволен учениями, единственное, что капитан «Воронежа» уже в конце поднял сигнал о каких-то неполадках в машинах. А вернувшись в кильватер, незадачливое судно едва волочилось.

* * *
        Еще двое суток пути.
        Практически все время от Петропавловска Рожественский, презрев усталость, находился на мостике, порой там и ночуя. Не особо жалуя офицерскую кают-компанию, он иногда запирался с Коломейцевым в своем салоне, и после таких приватных посиделок частенько подкидывал офицерскому составу новые задачки.
        «Ямаловцы» от щедрот, вместе с радиостанциями и лазерными армейскими дальномерами, оделили адмирала целым ящиком различной документации по морской тактике последующего столетия. Естественно, делая упор на морские артиллерийские сражения в нынешней русско-японской войне… и на торпедно-минную тактику… и на зарождающиеся силы подплава, включив туда же тактико-технические характеристики противостоящих японских кораблей. И не только…
        Зиновий Петрович, еще будучи в гостях на ледоколе, лично наблюдал, как небольшая настольная полиграфическая машина под своеобразные рабочие звуки выдавала один лист за другим, с напечатанными текстами и рисунками.
        - Вот это следует размножить и распространить среди офицеров, - адмирал выложил аккуратную стопку, - дабы внесли в свои записи боевые элементы судов противника. И силуэты для сигнальщиков в том числе. Ибо в справочнике Джейн есть недочеты.
        Коломейцев уже было собрался отправиться выполнять поручение…
        Рожественский задержал, заговорив с присущим общечеловеческим желанием поделиться:
        - А вот взгляните на это… весьма любопытно. Только обнаружил. Вот такие корабли будут строить через четверть века.
        Флаг-офицер взял новые листы, оценивающе впиваясь глазами - какой моряк не захочет посмотреть на будущие корабли… или корабли будущего:
        - Приземистые, как миноноски, но…
        - Это японские крейсера тридцатых, сороковых годов постройки сего столетия. Класс - «тяжелые». По нашему рангу - броненосные. Под одиннадцать тысяч тонн водоизмещения. Обратите внимание на размещение артиллерии - 8-дюймовки. Ход до тридцати пяти узлов… слыхано ли.
        - Красивые, - только и вымолвил Коломейцев.
        - Там, - Зиновий Петрович надавил, чтобы офицер понял, где это «там», - они воевали уже с американцами. В сороковых. А у нас уж и не знаю, как будет. И наша задача не допустить, чтобы сии красавцы шли супротив нас. И вообще не допустить, нагнув, загнав страну Ниппон в…
        Адмирал не договорил, рубанув рукой, почему-то раздражаясь, кивком отсылая подчиненного.

* * *
        Пройдя за очередной день и очередные 140 миль, втянулись в ночь.
        Встретить сейчас «Рюрика», соблюдая радиомолчание, было не то что маловероятно - немыслимо.
        Ночью корабли собиралась в более компактную кильватерную колонну, придерживаясь разумной светомаскировки.
        Следуя в обход Японских островов, курсовая линия эскадры будет постепенно отклоняться восточнее от Курильской гряды, к утру выведя на северо-восточный траверз Хоккайдо. Примерно в 100 милях от берега.
        Эти адмиральские расчеты неожиданно нарушил «Воронеж».
        Вахтенному офицеру пришлось срочно будить командующего.
        Доклад о произошедшей неприятности прибывший на мостик Рожественский выслушал весьма спокойно. Суть - следовавший концевым «Воронеж» просигналил о поломке в машинах, резко отстал, продолжая помаргивать из темноты.
        Бросать судно, естественно, не стали, и флагманский офицер, послав вестового за адмиралом, приказал сбавить ход по эскадре до пяти узлов - ровно с такой скоростью полз концевой угольщик.
        - Ей-богу, его проще утопить, - выслушав соображения офицера, промолвил полусонный Зиновий Петрович, даже не сорвавшись на недовольство, скорей досадуя, - отпустив его столь малым ходом в Корсаковский пост на Сахалине, и даже обратно в Петропавловск, мы рискуем той же самой потерей судна, приди его машины с совершенную негодность. Однако не исключено, что его попросту могут захватить японцы! Ведь так? А ежели кто-то из экипажа болтнет чего лишнего? Про эскадру, «бородинцев», про ледокол, в конце концов. И переход северным морским путем… К тому же вопрос снабжения остается первостепенным, а на «Воронеже» уголь и боеприпасы.
        - Погода тиха, утром обещается туман. Станем под перегруз, - спокойно предложил Коломейцев, - на «Маньчжурию». По завершению на нее же перевести экипаж охромевшего парохода.
        - Капитан «Воронежа» просил дать ему время. Божится, что починит машины. Лишь бы не на ходу, в дрейфе, - осторожно вмешался вахтенный офицер.
        Рожественский окончательно проснулся, начав соображать быстрей, вызнавая:
        - …как долго до рассвета?
        - …местоположение эскадры?
        - …запросите Бэра - сколько его судно еще может принять угля? «Ослябя» у нас самый прожорливый.
        И получив необходимые ответы, распорядился:
        - Одобряю! Перегружаем бункеры и припасы «Воронежа». Аврально. Но если обещанный ремонт не поспеет к сроку, придется судно утопить.

* * *
        Меры предосторожности от «чужого глаза» соблюдались в адекватной мере.
        Ночь не была прозрачной, но и туман, как водится, наступал и густел перед рассветом.
        С отошедших мили на три мористее броненосцев мутное зарево совершавшихся перегрузочных работ вполне наблюдали, намеренно удерживая дрейф в пределах дистанции видимости. А вот сигнальщики ходившего кругами в дозоре «Риона» докладывали, что уже на трех с половиной светлое бельмо в темноте едва заметно. И то если знать, куда глядеть.
        По счислению, согласно с курсовой линией, место эскадры определяли примерно в восьмидесяти милях от островной Курильской дуги, не доходя до траверза Хоккайдо все сто пятьдесят. Опять же - примерно.
        Ошибались!
        Неточность вкралась, скорей всего, во время учебных эволюций - эскадра прошла меньше расчетного, оказавшись сравнительно недалеко от острова Уруп.
        Об этом пока не знали.

* * *
        Сумеречный рассвет благодаря туману затянулся, а корабли еще принимали груз.
        Продолжали, пыхтя, сновать от борта к борту баркасы, стоял рабочий говор и переклички. Скрипели тали с перекинутых стрел Темберлея, гремя, стуча в аврале, неся над водой звуки… звуки, которые случайно нашли неслучайные уши.
        Бредущее неподалеку судно со словом «Мару» в названии сменило курс.
        С «Воронежа» доложили, что неисправности устранили, но Рожественский не стал отменять работы, так как, облегчившись, пароход менее подвержен нагрузкам и дольше продержится в походе. Да и гарантий, что поломок больше не случится, не было.
        «Маньчжурия» еще набирала… еще полтонны угля, еще два десятка ящиков… еще и шабаш.
        Бэр решил - хватит! «Ослябя» основательно просел в воду выше ватерлинии. Педант и чистюля Владимир Иосифович отдал распоряжение на приборку.
        Скользившее на десяти кабельтовых в сизой дымке тумана судно, «переглядевшая», уставшая за ночь сигнальная вахта проморгала.
        Оно появилось подобно серому привидению, на грани наблюдения, не приближаясь, пройдя немного траверзом, и словно удовлетворившись увиденным, шмыгнуло в марево. Пробив тревогу на «Ослябе», Бэр замешкался, засомневавшись, так как один из сигнальщиков ошибочно принял лениво провисший японский флаг за «красный полосатик» Североамериканских штатов.
        Владимир Иосифович немедленно запросил по голосовому радио флагман и немедленно же получил втык от адмирала, хотя Рожественский сам виноват - прямого приказа палить во все, что шевелится, без дознания, от него не поступало.
        Разрядив баковые трехдюймовки - в туман, в «молоко», не особо надеясь подловить этим залпом незваного гостя, «Ослябя» начал движение.
        Кинулся вдогон и «Рион». Капитан 2-го ранга Троян Петр Аркадьевич, исходя из ошибочного определения места эскадры, взял направление больше к западу. И, в конце концов, пробежав несколько миль, разглядел сквозь разогнанный утренними бризами туман скалы Урупа. Левее темнела полоска самого крупного острова архипелага - Итуруп… или по-японски Эторофу.
        Трояну одного взгляда на карту хватило, чтобы понять ошибки навигации, и он немедленно приказал переложить руль. «Рион» покатился влево. В то время как…
        В то время как японское судно, только лишь по случаю установления на него двух старых трехдюймовок, называемое «вспомогательным крейсером», спешно уходило, забирая больше к зюйду - именно там лежал Хоккайдо и конечная северная точка японских телеграфных линий, совсем недавно подведенных к Нэмуро-си.
        Хорошо зная эти акватории, подводные скалы, неглубокие проливы между островами, капитан «Кагава-Мару» рассчитывал легко скрыться, погонись за ним русские.
        А пока еще стоит туман, надо было спешить.
        Спешить донести, что ему удалось обнаружить корабли гайдзинов.
        Спешить наикратчайшим путем сократить дистанцию, чтобы быть уверенным, что слабосильный беспроводной телеграф, установленный на «Кагава», добьет эфирным сигналом до приемной станции в Нэмуро.
        Напрягая, еще больше щуря веки, покрытые мелкими трещинками времени, уже далеко не молодой японский шкипер рассматривал выданные перед походом рисунки силуэта русского броненосца… и крейсера «Рюрик», который тоже мог оказаться в этих водах… и остальных вспомогательных судов хитрого русского адмирала, который сумел добраться сюда неведомыми северными путями. Сравнивая, напрягая память, с тем, что выплыло перед глазами из тумана. С презрением подмечая:
        - Нерадивые носатые обезьяны не соизволили довести покраску своего корабля до конца.
        От этого высившийся над водой броненосец был безобразен, будто покрыт нелепыми лишаями. Однако опознать боевой корабль по орудийным башням было несложно. Как и догадаться в предназначении двух других пароходов.

* * *
        «Японца» увидели только тогда, когда над морем окончательно прояснилось, и туман отступил… увидели дымом на юго-западных румбах. Догнать его шансы были, что «Рион» и пытался делать, превосходя оппонента минимум узлов на пять, наверстывая упущенное время и восемь миль подаренной противнику форы.
        - Упустили? - На мостике флагмана Рожественский, как сыч, восседал в кресле, принимая сообщения и доклады. Казалось - закипал, сверкая глазами, однако вопреки своему обыкновению на брань не переходил, лишь в голосе скребло железом. - Выражаю свое глубокое неудовольствие, господа.
        - Может, это действительно был «американец?» - все еще надеялся Коломейцев, впрочем, не особо настаивая. - Но тогда с чего бы ему столь поспешно бежать?
        А потом поступил доклад от телеграфистов, что они фиксируют передачу шифрованной морзянкой. И уже не было никаких оснований сомневаться - почерк японский.
        - Забить эфир?! - Флаг-офицер вопросительно смотрел на адмирала, решительно готовый отдать необходимый приказ.
        А Рожественский почему-то медлил. Адмирал думал. Думал и колебался:
        - Предупреждение уже ушло. Забей мы его сигнал беспорядочной морзянкой, это станет еще одним предупреждением. Не надо думать, что японцы глупы - поймут, с чего вдруг такая чехарда в эфире.
        Он встал, склонился над картой:
        - Так говорите, мы вот здесь? Едва прошли траверз Урупа?
        И не дожидаясь ответа, выпрямился:
        - Тем более надо поспешать. Прикажите судам обеспечения становиться к нам в кильватер. Эскадра следует намеченным курсом, согласно плану. Передайте Трояну: сильно не увлекаться погоней. Не думаю, что его ждет засада, но по правому борту у него острова и не исключено - множество подводных рифов. Как бы не наскочил.
        УКВ-радиостанция до «Риона» уже не добивала, о чем сообщил мичман - оператор радиостанции.
        - Отстучите беспроводным, - отмахнулся адмирал, - все одно уже нашумели.
        - Позвольте, Зиновий Петрович, - удивился Коломейцев, - так мы отпустим его, этого японского соглядатая?
        - Соглядатая? - все так же задумчиво переспросил Рожественский. - А что он видел?
        Заданный вопрос повис в воздухе, так как штабные офицеры не особо понимали, что именно хотел услышать командующий.
        Тогда адмирал сам ответил:
        - «Ослябю» и транспорты, судя по заверениям Бэра. Ровно то, что ждут наши противники с результатов дезинформационной игры Петербурга. К сожалению, все наши красивые планы… планы, что нам прочили из Петербурга, сменились вынужденным следованием за обстоятельствами - порт-артурская эскадра оказалась под угрозой обстрела осадной артиллерии, и нам необходимо, не отвлекаясь на иные боевые столкновения, спешить на усиление и выручку. Теперь же представьте, что произойдет, узнай японцы о появлении «Осляби» близ Сангарского пролива?
        Рожественский снова замолчал, давая возможность ответить штабистам.
        - Вероятней всего, Камимура бросит на перехват два-три броненосных крейсера, - сразу же нашелся Коломейцев. И тут же сделал вывод: - Что облегчит задачу Владивостокского отряда.
        - Совершенно верно.
        - Но, Зиновий Петрович, это определенно положительный, но косвенный эффект, - в расстроенных чувствах продолжил офицер, - разыграть бы эту неожиданную карту и обрушиться на Камимуру всеми тремя броненосцами…
        - Увидев всех наших трех, убегут-с узкоглазые - ход у них больший, - тут же выказал сомнения Рожественский, - и тогда уж точно приход «бородинцев» под Артур не станет неожиданностью.
        - Телеграмма с «Риона!» Сообщает: «Вынужден замедлить ход из-за риска налететь на рифы. Открыл огонь по противнику на дальней дистанции».
        А Рожественский продолжал задумчиво теребить пуговицу на кителе:
        - Предположим… хм… хм! А ну-ка, прикажите Трояну оставить в покое этого несчастного японца, он нам (этот узкоглазый) еще пригодится. Кое-что попробовать все же стоит. Попробовать хитро сыграть. А?
        Офицеры почтительно замерли с планшетами в руках, сверля начальство глазами, не смея спросить, что же задумал командующий.
        - Японцы, конечно, перестраховщики, - взгляд адмирала блуждал по разложенной штурманской карте, - но это работает в обе стороны. Не станет Камимура сильно оголять блокаду Владивостока, сочтет, что против одного «Осляби» («Рион» в расчет можно не брать) достаточно двух элсвикских броненосных крейсеров[37 - Элсвикские крейсера - от названия верфи в Элсвике в Великобритании, где они были построены.]. Так? Я - полагаю. А как там говорят азиаты, война - искусство обмана? Вызовите боцмана, нам надо сделать некоторые приготовления. Японцы будут ждать нас, а мы будем ждать их.

* * *
        За светлое время суток, к неторопливым сумеркам, неторопливые русские вышли на параллель Хоккайдо, находясь от острова в пятидесяти милях к востоку.
        Все это время капитан «Кагава-Мару» неотступно следовал у них на правой раковине. Однако удерживая приличную дистанцию, так как, однажды набравшись смелости, едва попробовав подойти ближе, был немедленно изгнан быстроходным русским клипером, что ранее преследовал его у островов и даже обстрелял, добившись одного попадания в ютовую часть.
        Почему крейсер тогда так легко от него отстал у Эторофу и ныне не пытается настичь, явно имея лучшие ходовые качества, шкипер «Кагава-Мару» не знал, списывая это на нерешительность русских и на благоволение богов.
        Ведя наблюдение в зрительную трубу, он регулярно отсылал сообщения по беспроводному телеграфу в Нэмуро, подтверждая, что это, несомненно, предсказанный командованием трехтрубный броненосец и быстроходный вспомогательный крейсер.
        Увиденных в рассветном тумане транспортов с ними уже не было.
        «Типичные угольщики - отгрузились и убрались, - логично умозаключил шкипер. И в который раз поднимая подзорную трубу: - А вот боевые суда…»
        Вот тут совсем не кадровый морской офицер, а некогда рядовой шкипер рыболовного флота по достоинству оценил хитрую покраску противника.
        «Мерцающая» - так бы он ее обозначил.
        Возраст сентиментален, и на языке завертелась хокку о словно текущих, сливающихся с волнами кораблях. Впрочем, излагать поэзией о варварах и врагах старый японец счел недостойным.
        «Судя по их курсу, русские целенаправленно идут Тихим океаном в обход всего японского архипелага. Без намеков на уклонение мористее, оставляя пролив Цугару далеко побоку. Если их намерения не изменятся, и за ночь не изменится курс, то…»
        Простого капитана вспомогательного судна командование не посвящало в свои высокие планы и замыслы, но нетрудно было догадаться, что русским готовят встречу.
        Оставалось только молить богов, чтобы утром они оказались…

* * *
        Утром они оказались там, где их ждали.
        К исходу ночи эстафета телеграфной переклички «Кагава-Мару» с Нэмуро перешла уже непосредственно на крейсер «Ивате».
        Спешащий от Хакодате младший флагман второй эскадры контр-адмирал Сотаро Мису был лаконичен и требовал обстоятельности.
        Но пока ночь выедала глаза, а «Кагава-Мару» слепо шел, привязанный к компасной линии курса противника, можно было лишь уповать на беспечную прямолинейность адмирала Рожественского. Перекладкой руля всего на румб влево, за темное время суток он легко мог затеряться на тихоокеанских просторах, но…
        Когда засветлел восток, с «Кагава-Мару» пришло радостное сообщение: «Враг обнаружен!» Лишь отклонился к западу на незаметную пару миль, но эта маленькая фора лишь незначительно отсрочивала выход японского ударного отряда на дистанцию огня.
        А когда утренний туман, наконец, рассеялся и прорезался горизонт, стоя на мостике, слившись с биноклем, контр-адмирал Сотаро Мису, наконец, тоже увидел. И не сдержал торжествующей улыбки, просто представив, как, должно быть, шокирован противник, обнаружив у себя на правой скуле даже не дымы, а вполне угадываемые абрисы его крейсеров.
        Для контр-адмирала Мису нетерпеливое предвкушение безупречного перехвата и завязки боя… боя, в идеальных условиях обеспеченно выигрышного, делало время «медленным» - тягучим в этом дрожащем ожидании.
        Казалось, медленно, перемалывая винтами океан, режет воду флагманский крейсер «Ивате», чья палуба дрожит под ногами.
        И слишком медленно растет в глазах серый, то расплывающийся, то очерчивающийся силуэт - несомненно это он, теперь уже обреченный броненосец «Ослябя».
        Время еще оставалось «медленным», даже когда «быстроногий» клипер, что объявлен российским морским ведомством как вспомогательный крейсер «Рион», нежданно следовавший много позади - на правой раковине своего броненосного мателота, а потому не сразу замеченный, налетел на бедолагу «Кагава-Мару», обрушившись залпами.
        Однако не стал задерживаться у полыхнувшего пожаром, потерявшего ход судна, а нагло стал приближаться к его крейсерам, подбираясь с левого борта.
        Контр-адмирала Мису понял, в чем тут необходимость, и мог поклясться, что русский капитан сейчас смотрит, считает - какими силами пожаловал противник. Однако не стал размениваться - отдавать приказ «отогнать стрельбой наглого русского». Броненосные «Ивате» и «Адзума» шли молча, не обращая внимания на всякую мелочь.
        Но теперь вполне можно было «показать зубы» главному противнику, и контр-адмирал коротко бросил:
        - Ход «самый полный!»
        И разрешающе кивнул старшему артофицеру.
        По «Риону» отстрелялись бронепалубники «Такачихо» и «Нанива», следовавшие второй колонной левым уступом.
        «Русский», не став искушать судьбу, выписав циркуляцию, пустился в бега.
        Тем не менее не преминув на отходе осыпать новыми залпами «Кагава-Мару», доведя его положение до обреченного.
        «Это корыто потеряно для Японии, - без сожаления резюмировал контр-адмирал, - но его экипаж достойно выполнил свой долг и задачу. Боги все видели… воздастся».
        Отвлечь силы на спасение людей он не мог.
        «По логике, сейчас, получив с “Риона” паническую телеграмму, - Мису усмехнулся, - Рожественский должен отвернуть в безнадежной попытке разорвать дистанцию…»
        Однако «Ослябя» продолжил следовать прежним курсом, и показалось ли - нет, но броненосец вроде бы даже отклонился к весту. Поваливший из его труб дым говорил, что там, в его котельных знатно подкинули в топки.
        А потом он, вдруг резко повернув, пошел на сближение!
        Это был подарок (враг сам шел в ловушку)… и не очень - в японском Императорском флоте не любили бой на контркурсах.
        Безумец?
        Храбрец?
        Что ж, тем достойней будет победа!
        Японские крейсера открыли огонь с дистанции 70 кабельтов, разнобойно осыпая всплесками вражеский корабль.
        «Такачихо» и «Нанива» оттянулись, отставая, занимая безопасную позицию на правой раковине концевого «Адзумы».
        «Русский» начал стрелять с 50 кабельтов. При общей скорости сближения примерно в 35 узлов это произошло спустя четыре минуты.
        Вот именно тогда время из состояния «медленно» перешло в пульсацию «быстро».
        Старший артиллерийский офицер «Ивате», руководя огнем, ранее уже получал доклады, что наводчики не могут сфокусироваться и поймать дистанцию. За все время добились лишь одного попадания, на которое «русский» даже не «дрогнул». Остальное все мимо, мимо… едва обрадовав парой накрытий.
        Орудия броненосца тоже пока никак не отметили «Ивате», но оказалось, что они били исключительно по идущему следом мателоту.
        - Попадание в «Адзума!»
        Сотаро Мису оставил на мгновенье наблюдение за противником, чтобы оглянуться назад.
        Как раз в кильватерной полосе кучно встали два высоченных всплеска, полностью закрыв крейсер. Опав, они показали неприятную картину - носовая башня «Адзумы» нелепо топорщила стволы, один вверх, другой в сторону, на баке медленно тлел пожар. Неожиданно точно прилетел еще один снаряд, выметнув пламя и дым откуда-то из спардека перед задней трубой.
        Броненосный крейсер плавно вывалился из строя и стал отставать.
        Еще четыре минуты, и дистанция дошла до метки 30 кабельтов.
        «Близко! Слишком близко!»
        Сотаро Мису, сжав кулаки, уступил, приказав отворачивать вправо, помня, зная, что русских комендоров обучали именно на «тридцать».
        Теперь противники сходились контргалсами. Броненосец открывал свой борт и сектор для кормовой башни. Вот тут контр-адмирал и заметил то, о чем, оказывается, настойчиво пытались сообщить с бронепалубников, с которых каким-то образом раньше сумели увидеть некоторое несоответствие.
        Еще при наблюдении за вспомогательным крейсером противника контр-адмирал обратил внимание на его словно резаную кусками раскраску. Несомненно, и «Ослябя» был расписан подобным образом, что делало его невообразимо неузнаваемым.
        К тому же, сближаясь, броненосец шел под острым углом, показывая по большей части свою носовую проекцию. И как теперь (наконец!) догадался Сотаро Мису, хитрая черепаха Рожественский поставил на свой корабль фальшивую трубу! Неслыханно!
        Как теперь (о боги!) с запозданием понял контр-адмирал - перед ним не «Ослябя», которого первоклассные японские броненосные крейсера, да еще в придачу с бронепалубниками гарантированно били… уничтожали.
        По всей очевидности, перед ним был хорошо забронированный и главное - с 305-мм орудиями главного калибра…
        - Это «Суворов!» - вымолвил оторвавшийся от бинокля побелевший лицом старший офицер.

* * *
        Принимая оперативную идею Петербурга, Рожественский понимал ее как всего лишь оперативную, считая, что главный противник для броненосцев - броненосцы.
        Однако, несмотря на приказ «спешить в Порт-Артур», решил все же сыграть, заранее дав себе зарок в затяжной бой не ввязываться - реализовать преимущества калибра и брони… и адью!
        Приди же японцы тремя «тяжелыми» крейсерами, адмирал ничем особо не рисковал, имея в запасе еще два корабля линии (как бы припрятанные за видимыми милями), за исключением того неприятного факта, что в этом случае состав его отряда будет бесповоротно «засвечен».
        В то же время, где-то в глубине разумения, Зиновий Петрович все же не особо надеялся провести эскадру гарантированно незамеченной. Слишком оживлен каботаж. И самое скверное - активны трансконтинентальные грузопассажирские рейсы в Японию. Любую японскую рыболовецкую лайбу, естественно - топить, но встретив нейтрала, рот ему не заткнешь.
        Вот если бы вдоль восточного побережья страны Ниппон прошла метла паники рейдеров-призовиков, тогда еще может быть…
        «Так дай Бог хоть тут огорошить японца, - решил Рожественский, - и выбить хоть одну боевую единицу неприятеля. Почему бы нет!»
        А вообще Зиновий Петрович считал, что поддался «авантюрно-боевому настрою» (как он сам для себя назвал), что тянулся за ними от Берингова первыми победами - потопленными и захваченными судами противника. И это касалось не только молодых и охочих до драки офицеров его штаба… и командиров кораблей… и остальных чинов, включая нижних. Сюда укладывались и точечные профессиональные действия отряда морских пехотинцев потомков, и удачливая воинственность камчадалов. И даже храбрая жертвенность японского вспомогательного судна, капитан которого, несмотря на все риски, сопровождал их и передавал данные по беспроводному телеграфу.
        Словно какой-то воинственный дух витал над всем регионом.
        Это еще Рожественский не знал о пиратской атаке британцев, при далеко неоднозначных шансах «Кресси» против «Рюрика».
        Об отчаянном таране-навале «Ямала».
        Там, у Камчатки уже «задушили» «Пик», вырвали «око за око» у «Кресси».
        Там еще предстояло разыграть комедию перед «Дрейком»…
        Сейчас же… «Князь Суворов» грозно втягивался в дело!
        Распорядившись установить фальшивую трубу, адмирал велел еще и покрасить их все (трубы) сажей:
        - Дабы противник исключительно увидел их и сосчитал. А то мы своей маскирующей раскраской сами себя обманем. Затем смоем из брандспойтов.
        Выскочивший вперед «Рион» «прочитал» состав японского отряда, опознав два основных противника - броненосные крейсера. Сообщил на флагман и быстро ретировался, едва не схлопотав.
        Выждав несколько минут, «Князь Суворов» лег на боевой курс.
        Рожественский, сверкнув глазами, приказал:
        - Всех за броню!
        И совершенно категорически:
        - Всем надеть… офицерам и боевым расчетам надеть каски!
        И сам показал пример, нахлобучив на голову, кстати, шлем русского образца со здоровенным, на всю лобную часть гербом какого-то драгунского полка. Шишак уже был предварительно спилен денщиком.
        Поглядывая друг на друга, не пряча глупые ухмылки, по-новому принялись экипироваться и остальные офицеры.
        Адмирал был сосредоточен, серьезен… если не решительно угрюм.
        Начало боя было скоротечным, параллельные контркурсы обеспечивали быстрое сокращение дистанции. На тридцати кабельтовых Рожественский рассчитывал использовать снаряды с тугими колпачками.
        Японцы открыли огонь первыми.
        Молчаливого терпения на ответ хватило всего на три с лишним минуты, команда пробежала по короткой цепочке, и броненосец вздрогнул носовыми орудиями главного калибра.
        Началось!
        Обмен всплесками, накрытиями, спокойный доклад о попадании в борт по миделю… без пробития, и наконец, к сухим репликам старшего артиллерийского офицера добавились радостные возгласы!
        - Есть поражение!
        Не выдержав, японцы стали отворачивать, при этом «концевой» в колонне, получив еще один «гостинец», начал отставать.
        Минутой погодя Коломейцев осторожно спросил:
        - Почему мы не били по головному?
        «Может, я ошибаюсь», - подумал адмирал, но вслух этого не стал говорить:
        - Хотелось, чтобы флагман как можно дольше не знал, какой у нас калибр. Впрочем, уже все равно. Вижу, что-то там отчаянно сигналят с бронепалубников - наверное, заметили, что встретились не с тем, кого ожидали.
        В рубке броненосца все с интересом и надеждой наблюдали за противником.
        Получалось, что если японцы, отбегая, будут придерживаться этих румбов, то «Суворов», как самый настоящий загонщик, выводит их на засаду «Осляби» и «Александра».
        Рожественский только подивился такому охотничьему раскладу, однако…
        Однако японцы предпочли отвернуть, склоняясь к западу.
        - А жаль! - в азартной досаде вымолвил Коломейцев.

* * *
        В ответ на отворот «Ивате» и следующего за ним «Адзумы» броненосец стал выводить левую циркуляцию.
        Получался своеобразный короткоживущий «кроссинг-Т» по корме крейсеров.
        И все, что мог сделать контр-адмирал Мису - на отходе поменять кильватер на строй фронта. Понимая, что спасение от сокрушающих 305-миллиметровок - это срочный разрыв дистанции.
        Поначалу он получался, этот разрыв, даже с пятиузловой потерей хода «Адзумы», так как Рожественский предпочел дистанции вес залпа, и «Суворов» выписывал плавную дугу, дабы удерживать углы для кормовой башни.
        Но все равно отставший «Адзума» принял на себя весь гнев главного калибра русского броненосца, целенаправленно бьющего именно в «концевого». Распределив роли и цели - боевые расчеты шестидюймовых орудий нащупывали «Ивате».
        В конфигурации всех этих маневрирований «Нанива» и «Такачихо», следовавшие на правой раковине в тринадцати кабельтовых своей отдельной колонной, также совершили перекладку руля вправо, на всякий случай отбежав от покатившего в том числе и в их сторону броненосца.
        Вот только «русского» «мелочевка» не интересовала, он был занят исключительно «вулканами»[38 - «Ивате» и «Адзума» названы в честь вулканов на острове Хонсю.], и бронепалубники безнаказанно назойливо закидывали снарядами неуязвимый и просто-таки неуловимый в прицелах броненосец - ни одного попадания! Быстродвижущийся, смещающийся на циркуляции силуэт постоянно ускользал из прицелов комендоров.
        Возглавлявшему колонну капитану 1-го ранга Вада («Нанива») маневр вражеского корабля был понятен, понятна его главная цель. Учитывая, что доселе ни единого выстрела в их докучливую сторону сделано не было. Увлекаемый центробежной силой собственных иллюзий безнаказанности и всенепременного желания поразить противника, Вада позволил своим кораблям опасно приблизиться, забыв…
        Забыв, что если есть цель «главная», то и «второстепенная» - это тоже цель.
        А ситуация изменилась… вполне закономерно, как вдруг и непредвиденно!
        Посылая бронебойные снаряды со стороны кормы, неизбежно в ту корму и попадешь, прошивая корабль вдоль так называемым анфиладным огнем, где, взламывая переборки, успевал сработать и пресловутый тугой русский взрыватель. Особенно когда на дальномерах снова 30 кабельтовых… и меньше.
        Разрывы от русских снарядов и без того малозаметны… и особенно когда детонируют где-то в глубоких потрохах корабля.
        В связи с чем попадания в «Адзуму» видно не было. Был пар… облако пара из котлов.

* * *
        Все что мог «Ивате», это кидать снаряды с дальней дистанции. Как-то иначе облегчить участь отставшего мателота Сотаро Мису считал чреватым. И без того комендоры противника пристрелялись, и во флагманский крейсер влетело едва ли не подряд три снаряда от шестидюймовок, вдобавок окатив мокрым душем самого контр-адмирала, который, подражая главнокомандующему флотом, во время боя находился на открытом мостике.
        О, нет! «Русский» тоже не оставался безнаказанным - на нем что-то горело, что-то дымилось. Сбило трубу… по иронии это оказалась именно фальшивая.
        Была надежда, когда вспышкой озарило его надстройку - попадание в район боевой рубки. Но украсившийся дополнительными пятнами, и без того пегий громила «проглотил» и это.
        Успев «убежать» на приличное расстояние, Мису до белых костяшек, до скрипа буйволиной кожи, коей был обшит бинокль, сжимал эту оптику, созерцал, ловя в фокус то размеренно выбрасывающий пальбой шапки желтоватого дыма «Суворов», то вяло огрызающийся японский крейсер… медленно его списывая… медленно, потому что надеялся - агония будет небыстрой. А то, что русский броненосец не отцепится от жертвы и постарается довести дело до конца, было очевидно.
        «Адзуму» (уже молчала и кормовая башня) без каких-либо сторонних признаков резко повело вправо. Над ним еще плотней завился белый пар… ждали взрыва котлов, однако продолжая выкатываться в сторону, крейсер просто еще больше сбавил ход.
        Прущий густым дымным чадом, буравящий носом океан, броненосец определенно выходил на «короткую» - для подбитого корабля это был приговор.
        Кусая губы, контр-адмирал Мису должен был признать, что действия Рожественского были безупречными.
        С самого начала!
        Сама завязка боя, когда корабли «полным ходом» сходились на контркурсах, предполагала эффективный огневой контакт не больше пятнадцати минут. Далее уже происходил разрыв дистанций. В таких условиях успеть пристреляться, тем более серьезно повредить «головной», затем сбить ход мателоту, русский адмирал посчитал трудновыполнимым. Поэтому сразу сконцентрировав, стрельбу главным калибром на «концевом».
        Результат?
        «Вон он, результат!» - Мису даже не счел нужным сохранять невозмутимость перед подчиненными, стукнув кулаком по ограждению заблиндированного мостика.
        Между тем запаривший «Адзума» вообще лег в циркуляцию, и уже помянутая безупречность действий противника не замедлила сказаться.
        По-прежнему наплевав на далекий «Ивате», застилаемый дымами собственных залпов, «русский» чуть довернул - с более чем полусотни кабельтов это показалось неуловимым, незначительным изменением курса. С далекого мостика японского флагмана никто не заметил отворот носовой башни и смену приоритетности цели.
        Это заметили с бронепалубников - все, кто наводил, корректировал и так алкал достучаться до противника своими «шимозными приветами».
        И достучались же, радостные… наконец-таки украсив вражеский борт оранжевыми всполохами.
        А затем узрели, соображая в короткую - в два дыхания… придыхания - паузу, когда 12-дюймовые в сечении и сорока в калибрах стволяки довернули, чуть водя по вертикали-горизонтали, пока там, в башне, накручивали, наяривали ручками наводчики, получая стрельбовые данные.
        И, возможно, кому-то показалось, что серая громада броненосца, словно почувствовав их настырные укусы, решила ответить, отмахнуться и даже случись… прихлопнуть.
        Двухорудийная башня замерла, выбрав жертву.
        Первым, пристрелочным пальнуло левое, вздыбив фонтан воды по носу «Нанивы». Крейсер секундами позже вошел в опавший пенный колосс… прямиком в пристрелянное место, куда уже летело.
        И снова русский снаряд почти не выдал ни дыма, ни вспышки.
        Зато полыхнуло следом… из нутра крейсера… циклоскопически!
        Разламывая корабль надвое!
        Так детонируют погреба!
        «Русский» вывалил бортовым залпом по шарахнувшемуся в сторону «Такачихо», который каким-то чудом умудрился избежать попаданий, и снова плотно насел на «Адзуму».

* * *
        У Зиновия Петровича было два виденья, два знания, полученные в том числе из материалов, предоставленных потомками. Где говорилось, что «потопить крейсер, имеющий водоизмещение в десять тысяч тонн, лишь одной артиллерией считается выдающимся делом в морской тактике… иначе крайне сложным».
        Ни бронепалубный «Варяг», ни броненосный «Рюрик» не смогли потопить артогнем.
        В том числе перед Рожественским лежал наглядный пример - получивший еще как минимум три 12-дюймовых бронебойных снаряда и несколько 6-дюймовых в придачу, «Адзума» стремление пойти на дно не выказывал.
        С другой стороны, противовесом был горький опыт еще не состоявшейся битвы при Цусиме.
        И тут же замечательное исключение - «Нанива», пусть и малотоннажный, но схлопотавший всего один удачный («золотой») снаряд в свою бронепалубную тушку.
        Два японских крейсера отбежали миль на восемь-десять на северо… северо-западные румбы, периодически издалека посылая безнадежные снаряды.
        «Суворов» не отвечал.
        Гоняться за этими беглецами Рожественский, естественно, не собирался.
        Зиновий Петрович то поднимал бинокль, то поглядывал на хронометр, где-то там, на периферии домыслия подсчитывая потраченный боезапас, оценивая - сколько еще придется вогнать снарядов, чтобы подранок, наконец, отправился на дно.
        - Добить ему артиллерию и выходить на минную атаку. Иначе провозимся… - читал мысли адмирала капитан первого ранга Игнациус, то и дело снимавший дурацкий шлем, чтобы промокнуть вспотевший лоб.
        Впрочем, дурацкий ли? Когда японский снаряд разбился о броню боевой рубки, осколки на себя приняло в том числе и дополнительное блиндирование. Но и малеха влетело в смотровые щели. Ранило матросов сигнальной вахты левого борта, одного сильно контузило, и попади тот визгливый кусочек металла в незащищенную голову, убыль личного состава была бы неминуема.
        А между тем «Адзума» продолжал судорожный «танец», управляясь машинами, гребя на остатках пара ополовиненных котлов, пытаясь держать направление в сторону метрополии, все еще отстреливаясь из чего-то там уцелевшего.
        Через тридцать минут, находясь под сосредоточенным огнем, он практически совсем потерял ход, снова беспомощно и медленно выводя неуправляемую дугу. Уже ничем не отвечая.
        - Играйте дробь! Приготовьте мины Уайтхеда, - приказал командующий.
        «Князь Суворов» суровым палачом пошел на сближение.
        Пожары на крейсере уже не тушили. Палубы просыпало людским муравейником… что-то бросали в воду - плавучее, кидаясь с борта вниз сами, гребя от корабля. Который начал постепенное, ровное погружение, начавшееся с кормы.
        - Сами, - волнительно выдохнул Коломейцев, - не иначе открыли кингстоны.
        - Своеобразное харакири, - поддакнул кто-то из офицеров.
        - Передайте по телеграфу на международном. Для японцев, - отреагировал Рожественский, кивнул в сторону дальних дымов, - «Препятствовать спасению экипажа не будем. Мы свой долг выполнили. Выполняйте свой».
        - Пленные? Брать не будем? - пытливо взглянул Коломейцев. - Экипаж первоклассный. Будет и дальше супротив нас дослуживать на других кораблях.
        - Нет времени, - отрезал командующий.
        - К тому же на востоке замечены дымы, а японцы постоянно работают телеграфом. Вдруг подмога к ним спешит, - поддержал командующего Игнациус.
        - Да… да. Времени нет, - еще раз подтвердил Рожественский, - и еще, господа!
        Выйдите, пожалуйста, по УКВ-связи на «Александр». Приказ младшему флагману: «Следовать намеченным маршрутом с эскадренной скоростью 12 узлов».
        И благожелательно бросил нахмурившемуся Игнациусу:
        - Не переживайте вы так, Василий Васильевич. Нагоним. Понасильничаем машины и нагоним.
        Равно как вступив в бой - на «полном ходу», так и выходя из дела, «Князь Суворов», обогнув по дуге уже просевший по палубу крейсер, поспешил на зюйд.
        При этом курсовая кривая проходила в огневых дистанциях с бронепалубником, доверчиво двинувшим к месту гибели «Адзумы».
        Русские орудия молчали. Как и было обещано.
        - Эх, - в легком тоне вымолвил Игнациус, - помня их азиатское коварство при атаке на Порт-Артур, да свинское навязывание боя «Варягу». Честное слово, Зиновий Петрович, дал бы я им залпом, несмотря на ваше заверение.
        - Не будем уподобляться этим желтолицым прохвостам, - снисходительно улыбнулся адмирал, хищно прищурившись в сторону японского корабля, спешащего на выручку «своим». - А знаете что, Василий Васильевич… прикажите поднять сигнальные флаги, так сказать на прощанье.
        Дав гудок, «Суворов» уходил на юг. На его сигнальных фалах пестрел флажный набор издевательского содержания: «До встречи в Токио!».

* * *
        Еще при завязке боя, едва раскусили хитрость противника с «Суворовым», контр-адмирал Мису немедленно отбил телеграмму об этом факте на вспомогательное судно, служившее ретранслятором между берегом и отрядом крейсеров.
        Далее, вынужденно отбежав западней, «Ивате» невольно вышел из зоны покрытия сигнала эфирного телеграфа. Ко всему, видимо, еще приложился и противник - забивая волну, препятствуя обмену сообщениями.
        Вернувшись на исходную, восстановив контакт, контр-адмирал отправил новое донесение с печальными результатами боя и запросом «как быть дальше: преследовать ли Рожественского или возвращаться на базу?».
        А пока занимались спасением команды «Адзумы», пытались хоть кого-то найти на месте гибели «Нанивы».
        Ответ от командующего так и не пришел.
        Сотаро Мису решил действовать в рамках прежних приказов - ополовиненный отряд возвращался в Хакодате.
        Адмиральская каюта броненосца «Микаса»
        Даже в те недолгие минуты медитации Хэйхатиро Того не позволял себе погружаться в глубину бездумия, не отпуская из головы мили, тоннажи, калибры… перебирая вариативный рисунок развития событий и собственных решений. И изменчивых планов.
        Когда шпионы донесли, что крейсер 1-ранга «Рюрик» покинул Владивосток, и он (Того) ошибочно решил, что цель - прорыв адмирала Дубасова в Порт-Артур…
        …и брошенные на перехват корабли Камимуры впустую избороздили Японское море в поисках…
        …а русский крейсер вскоре засекли близ пролива Лаперуза…
        …когда вслед за этим напрямую из российских источников удалось узнать, что, оказывается, это якобы инспекционная поездка по Камчатскому приморью наместника Алексеева…
        …вот именно тогда Хэйхатиро понял, что Рожественский все-таки прошел!
        Подробный отчет о бое отряда контр-адмирала Мису с русским броненосцем командующий Объединенным флотом Японии получил еще до полудня. Дважды перечитав, скованным от расстроенных чувств движением убрав с тактической карты, как с игровой доски в го два камушка… два крейсера.
        «Что ж, я подозревал, что у русских припрятана козырная карта… какая-то хитрость. Не “Ослябя”, но “Суворов!” Наверное, можно гордиться таким непредсказуемым противником. Мису заявил, что нанес броненосцу повреждения. Возможно, это так. Как и возможно, что пристыженный поражением Сотару Мису выдает желаемое за действительное».
        Была в отчете контр-адмирала некоторая непонятная составляющая… и уже потом, когда представятся более детальные донесения офицеров погибшего крейсера, она (эта непонятность) угнездиться в душе неприятным осадком и именем командира «Адзумы» Фудзии Коити.
        А пока надо думать, как перехватить Рожественского у южных проливов.
        Неожиданно пришла мысль, что у русских может быть припрятан еще какой-нибудь туз в рукаве. Тот же «Ослябя».
        - Или нет? - вслух спросил сам себя адмирал, маясь сомнением. - Не слишком ли я наделяю изворотливостью врага, который всегда действовал по-европейски грубо и прямолинейно в силу своей силы?
        Не особо ценивший изящество словесности, Того все же поморщился на такое сочетание - «в силу силы».
        - Или «да?» - переспрашивал себя и… так и не находил ответа. Азиатское начало в нем во весь рост вставало за то, что враг просто обязан кутаться в обманчивый туман дезинформации. И это же - все его «азиатское», неистребимым презрением к чужакам-гайдзинам секло этот туман в клочья, преследуя уверенностью:
        «Белые варвары превысили лимит своих уловок!»
        Сначала - заявление о потере «Осляби» во льдах…
        Затем появление броненосца близ Курильских островов…
        И вот теперь финт с подменой корабля на корабль… названия на название… «уязвимого» на «более сильного».
        Вопрос - каким образом Рожественский сумел пройти незамеченным в акваториях Беринга мимо отряда капитана Миядзи, от которого так и не было никаких вестей, Хэйхатиро Того объяснял единственным образом: русские действительно проскочили малым (заявленным) количеством кораблей. Броненосцем и вспомогательным крейсером.
        Мысль, что все дозорные вспомогательные суда, включая крейсер «Акаси», были уничтожены противником, не укладывалась в голове.
        Еще одним аргументом в пользу «одинокого броненосца» было то, что по обыкновению жадные европейцы, скорей всего, не упустили бы случая уничтожить весь отряд Мису, введя в бой все свои корабли.
        Как известно из донесения, «Суворов» не отстучал ни одной телеграммы возможному мателоту, не сделал ни одного внятного эфирного сообщения, за исключением слабых попыток забить передатчик «Ивате» работой своей телеграфной станции.
        Адмирал еще раз пробежался глазами по дешифрованному тексту, выискивая то, что могло укрыться «за» и «между» лаконичных строчек доклада.
        Контр-адмирал Мису охарактеризовал действия противника как «безупречные», по тактике… по маневрированию. И нет никакого сомнения, что Рожественский, спеша на соединение с порт-артурской эскадрой, намеренно провел бой в высоких темпах.
        Едва добившись положительных результатов, поиграв в благородство, тем более завидев появившиеся на востоке подозрительные дымы (всего лишь судно телеграфного обеспечения, связующее «Ивате» с берегом), столь же быстро покинул место боестолкновения.
        Существование еще какого-либо боевого корабля у Рожественского было неочевидным.
        «И все же, и все же!»
        Командующий Объединенным флотом Японии адмирал Хэйхатиро Того как флотоводец гением не был. Да и ворочать по морю железными водоплавающими утюгами - это не с катаной «танцевать».
        Есть классика морского боя, изученная еще двадцатипятилетним кадетом в Королевских морских учебных заведениях[39 - Будущий «великий» адмирал получил военно-морское образование в Великобритании - академия в Портсмуте и колледж в Гринвиче.] - традиционная линейная, с «изысками» в виде «кроссинга». И есть тоннажи, бронепробиваемость (или бронеустойсчивость), общие веса залпов, которые и решали, у кого «кулаки» больше.
        Потому осторожный Того не особо спешил вступать в опасное противоборство - как с равными, так тем более с превосходящими силами противника. Предпочтя в самом начале войны атаковать корабли на рейде миноносцами. Внезапно и ночью. Пусть белые варвары сколько угодно кричат о вероломстве.
        Или выставить против одиночки-бронепалубника целую боевую свору во главе с броненосным крейсером.
        Видимо, считая, что они-де (японцы) страна маленькая, против большой европейской державы им можно. Да и в военную ментальность Азии (как и всего человечества - будем честными) такая тактика вполне вписывается.
        Тут еще, кстати, к массо-кораблям надо добавить выучку экипажей, достоинства-недостатки снарядов и прочие не менее важные факторы. Однако крупных броненосных морских сражений фактически еще не случилось, а в тех стычках, что происходили, комендоры обеих сторон показали примерно одинаковую меткость.
        В общем… у японского адмирала были все основания опасаться добавления к порт-артурской эскадре еще одного корабля линии… особенно по результатам боя у Хоккайдо.
        Особенно если окажется, что у Рожественского припасены еще какие-нибудь неожиданности.
        И виделось самое простое решение - собрать все силы в кулак у Порт-Артура.
        Перевести Камимуру с его броненосными крейсерами в Желтое море, оставив на коммуникационных линиях лишь легкую завесу из бронепалубников.
        Тем более что во Владивостоке остались всего две достойные боевые единицы - крейсера «Громобой» и «Россия».
        «Рюрик» болтается где-то у берегов Камчатки, а бронепалубный «Богатырь» все еще в доке и простоит там, по донесениям шпионов, еще долго.
        Пока же Хэйхатиро Того не торопился, продолжая собирать информацию, рассматривая меняющийся расклад сил.
        На пути Рожественского были разбросаны различные суда, вплоть до рыбацких шхун, дабы отследить и установить состав русского отряда.
        Озабоченный Токио (непосредственное распоряжение микадо и Министерства флота) направил командующему циркуляр с требованием не допустить появления на восточных торговых коммуникациях Японской империи русских кораблей, могущих совершать рейдовые операции с задержанием и захватом коммерческих судов, следующих в порты метрополии.
        Однако штаб Того полагал, что, спеша к Ляодуну, Рожественскому будет не до того.
        Тем не менее нельзя было сбрасывать со счетов и «Рюрик», который, в свою очередь, мог появиться на трансконтинентальных линиях. И для этого тоже пришлось рассылать дозоры, распыляя и без того ограниченные силы вспомогательного флота.
        Но главной головной болью японского адмирала все же оставалась порт-артурская эскадра.
        В целом же время на раздумья у командующего Объединенным флотом еще имелось.
        Рожественскому, сколько бы ни было у него кораблей - один, два, три… огибать Японские острова еще более шести суток. Почти две тысячи миль пути.
        И была надежда, что за это время прячущиеся в артурской гавани корабли Витгефта удастся хоть как-то повредить, забрасывая тяжелыми снарядами осадных полевых мортир.
        Время еще было.
        Время шло и уже вынуждало нервничать, и «да ниспошлют демоны проклятье на голову гайдзинов!»

* * *
        Вскоре стали поступать донесения.
        Вопреки общему прогнозу, Рожественский не стал удаляться от восточных берегов Японии, стараясь проскочить незаметно, а грубо попер напролом, сумев в первые же сутки пути изрядно «нашуметь» на восточных коммуникациях японских островов.
        Первый «звоночек» прозвучал буквально спустя четыре часа, после того как «Суворов», расправившись с крейсерами Мису, спешно ушел на зюйд.
        Станция беспроводного телеграфа в Сендае приняла сообщение от океанского грузопассажирского парохода «Миннесота» с грузом пищевых припасов для Японии: «Задержан вооруженным судном под Андреевским флагом».
        После этого «Миннесота» замолчал.
        Широту Токио корабли Рожественского миновали уже на следующий день. Об этом, едва бросив якоря в Токийском заливе и дождавшись местных портовых чиновников, известил разобиженный капитан парохода «Кельтик». По его словам, русские вели себя исключительно по-хамски агрессивно, пользуясь правом сильного.
        Прибывший японский военный чин тщательно допросил возмущенного шкипера, и тот поведал, что под угрозой пушек вооруженного парохода «Рион» был произведен беглый досмотр судна на предмет контрабанды с угрозой ареста.
        Контрабанды на «Кельтике» не оказалось.
        Затем наглый вспомогательный крейсер стал совершать опасные маневры, едва не тараня гражданский пароход, вынуждая уйти из района.
        Капитан посчитал осмотрительным быстрее убраться с пути русских кораблей, но уже на отходе успел разглядеть двухтрубное боевое судно со следующими в кильватере транспортами.
        Также на всякий случай услужливо доложил, что на востоке еще темнело дымами, но весьма далеко, оценивая горизонт на то время суток в 14 миль.
        Третья весточка пришла уже на следующий день.
        Ночью в узостях проливов островов Идзу идущая под огнями паровая шхуна «Хиташи Мару» была высвечена прожекторами и обстреляна. Шкиперу удалось выбросить шхуну на один из ближайших островов.
        Следующий штришок в генеральной директрисе беспокойного Рожественского был отмечен с некоторым запозданием, так как свидетель - британский пароход под коммерческим флагом - долго добирался до порта назначения, имея неполадки в машинах.
        Первое донесение в штаб командующего, со слов сумбурно излагавшего английского капитана, было отправлено немедленно!
        Затем последовало дополнение.
        В конце концов, была и третья телеграмма, проясняющая главное.
        Дело же обстояло так, что груз хлопка и муки на «британце» возглавлявший призовую партию вспомогательного крейсера мичман, по всей видимости, посчитал не стоящим возни. И не задерживаясь, отбыл.
        Была объявлена категорическая просьба, суть - приказ: «пароходу немедленно уходить из этого района на вест».
        Воспрявший духом, что его не тронули (хотя формально повод был), и, видимо, решивший, что за ним стоит весь Королевский флот, английский капитан взбрыкнул, возмутившись, де, почему это он должен сходить со своего маршрута, делая ненужный крюк?
        На что с медленно выписывающего циркуляцию рейдера лаконично отсемафорили:
        «В целях вашей же безопасности - вы находитесь в зоне боевых действий».
        И в подтверждение, выказывая серьезность намерений, дополнили:
        «Наблюдаем перископ японской подводной лодки у вас по корме! Вынужден открыть стрельбу!»
        Орудие на полубаке не замедлило дважды плюнуть огнем.
        Всплески от падения снарядов, окатившие кормовую надстройку холодным душем, оказались действенным пинком, чтобы английский шкипер поднажал в указанном направлении.
        Официального японского представителя, выслушивавшего все эти излияния британца: «надеюсь, доблестный флот микадо поставит этих зарвавшихся русских на место!», больше заинтересовало описание рейдера - по словам свидетеля это было судно с одной трубой и прямым форштевнем.
        Получив данную информацию, Хэйхатиро Того сделал вывод, что Рожественский оперирует как минимум двумя вспомогательными крейсерами! Поскольку тот, что повстречался «коммерсанту», был явно не «Рион», имеющий клиперные обводы.
        То или иное количество дымовых труб на переменчивых кораблях противника адмирал теперь в расчет боялся и брать.
        А потом всплыло и название - «Маньчжурия» (третья телеграмма). И кто-то из английской команды даже разглядел на борту нечто иероглифическое, наспех замазанное краской.
        Вот тут Того, сложив два плюс два, озарившись тривиальной догадкой, испытал приступ гнева и изжоги от некстати отобеданной миски острого гюдона[40 - Гюдон (яп.) - «чаша говядины». Блюдо, состоящее из миски риса, покрытого вареной говядиной, луком. Нередко сдобрено острыми приправами.].
        Это уже было чересчур! Запоздалый, но еще один неприятный сюрприз от Рожественского!
        Молчание капитана Миядзи получало свои, по-прежнему не укладывающиеся в голове, объяснения!

* * *
        И были еще многочисленные свидетельства от мелких суденышек промысловиков, которых, видимо, ближе к закату русские попросту не заметили.
        А ведь были еще и те, кому не посчастливилось успеть укрыться в темноте.
        И опять была эта путаница с дымовыми трубами - в сумерках, в неопытности простых рыбаков, твердивших то о трехтрубном броненосце, то о двух… о двух крейсерах.
        «Что они могут понимать, эти “рыбьи кишки”, в боевых кораблях? - срывался в раздражение и желудочные колики Хэйхатиро. - Броненосцы, крейсера, да им чумазый угольщик покажется линейным гигантом!»
        Кстати, потом еще, довеском… и своеобразным отголоском, через «кривой» телеграф пришло сообщение, что «Рюрик» спустя двое с половиной суток после прохождения пролива Лаперуза был замечен на широте 50° близ острова Шумшу.
        Сопоставив расстояния, среднюю скорость хода, честно делая скидку на изношенность машин и мореходность «большого крейсера фрегатного ранга», Того пришел к выводу, что «Рюрик» никоим образом теперь не сможет догнать отряд Рожественского.
        Это оставляло еще ряд вопросов, но меняло немного расстановку сил.

* * *
        Утренний бриз заносил в открытый иллюминатор адмиральского салона свежесть, запах водорослей и звуки побудки флагманского броненосца «Микаса».
        Ранний, почти традиционный чай уже выпит, вестовой унес приборы, пятидесятишестилетний хозяин кабинета, одетый в повседневный мундир, стоял, чуть склонившись над столом.
        Тактическая карта, лежащая перед командующим, пестрела новыми значками, соединенными почти прямой линией - линией курса Рожественского. Значки - это там, где корабли русских, так или иначе, отме тились.
        Понимая, что информация о других перехваченных в приз судах придет позже - возмущенными претензиями, дипломатическими нотами… провал исполнения директивы Министерства флота «о защите восточных торговых коммуникаций империи» был очевиден.
        Предпринять что-либо против бесчинств отряда Рожественского на восточных коммуникациях Империи было крайне затруднительно. Невозможно. Нечем.
        «Встретить у проливов за южной оконечностью Кюсю! - рождалось очевидное решение в адмиральской голове, задаваясь тревожным: - Вопрос - где именно?»
        Своей прямолинейностью русский адмирал словно показывал, что и далее пойдет кратчайшим путем.
        Того этому не верил. И с этим пониманием виделась бесполезность постановки минных банок в проливах… слишком велик фронт.
        И по-прежнему оставались сомнения - сколько броненосных кораблей у Рожественского. Не желая делать резких движений, просчитав шансы, все, на что решился командующий Объединенным флотом, это выделить отряд миноносцев.
        Не мог он разбрасываться кораблями линии, отправляя их к проливам.
        - Главное на данный момент - это порт-артурская эскадра! Куда следует немедленно перевести все наличные броненосные силы, - невидящим, затуманенным взглядом уставившись в иллюминатор, проговорил Того.
        Вызванный флаг-офицер терпеливо ждал распоряжений, сверля спину командующего.
        - Вице-адмиралу Камимуре - приказ к исполнению: вторым боевым отрядом выдвигаться к Эллиотам!

* * *
        Через календарный день российское морское ведомство официально объявило о том, что «Рюрик» был потерян в неравном бою с японскими крейсерами, с упоминанием примерной классификации вражеских боевых судов, где один был опознан как «броненосный».
        В штабе Объединенного флота, зная, что никаких японских броненосных крейсеров у Камчатки нет, это заявление восприняли не иначе как «злонамеренная дезинформация!»
        И ожидали скорое появление «Рюрика» в оперативном поле.
        - Нахождение наших крейсеров в тех высоких широтах неочевидно, - соглашался Того, все еще не оставляя надежды на возвращение капитана Миядзи, держащего флаг на бронепалубном «Акаси». И уже не вслух делал оговорку, брезжа тайным подозрением: «Зато есть броненосные британские!»
        Союзнички же не спешили давать какие-либо разъяснения.
        Того деликатно поделился своими сомнениями с британским военно-морским атташе при японском штабе - капитаном 1-го ранга Пэкинхемом.
        С «прописавшимся» на флагмане «Микасе» сэром Уильямом у Хэйхатиро были достаточно теплые и уважительные отношения. Однако возвышающийся на целую голову, внешне невозмутимый, поблескивающий неизменным моноклем джентльмен, по виду со всей искренностью (хотя демоны разбери этих длинноносых акачихе)[41 - Акачихе - так презрительно в Японии иногда называют европейцев, переводится как «рыжий».] заявлял, что не обладает необходимой информацией.
        Отправленные им же (Уильямом) в Вэйхайвей шифровки остались без разъяснительных комментариев.
        И Того пришлось сделать то, чего он так не любил - спешно менять планы.
        В эфир полетела телеграмма, возвращая уже стронувшиеся главные силы Камимуры на исходные позиции.
        Санкт-Петербург. Двенадцать верст налево
        Я осень все понять не мог,
        Покуда ждал до той поры.
        Но листья собраны в костры,
        Как будто кто-то осень сжег.
        Осень в Царском Селе сорила листьями. Голые, крючковатые ветки деревьев, оседланные скребущим вороньим карканьем, покачиваясь на ветру, печально царапали серое придождливое небо.
        Главный любитель-истребитель ворон нет-нет, да и косился на неубиваемых пернатых своим прицельным неприятием. Затем снова опускал взгляд, завидев засыпы падшей листвы, специально сходил с расчищенной дорожки на газон и с шуршащим удовольствием разбивал их желто-красное море «форштевнем» своих кавалерийских сапог.
        Мерной, тихой поступью.
        «Такова она - поступь империи… неторопливым монаршим шагом», - подумал Александр Алфеевич Гладков, вынужденный следовать рядом с государем, чувствуя, как за низкие борта щегольских штиблет попадает влага.
        - Как вы думаете, господин Гладков, почему произошли революции в России? И пятого года и семнадцатого?
        По безапелляционному тону Николая Александр Алфеевич понял, что от него не ждут ответа - сейчас царь будет излагать свою версию и виденье вопроса.
        Так и вышло - лекторской паузой, продолжая размеренно ворошить начищенным хромом пестрое увядание природы, монарх минутой позже заговорил:
        - Империя как стая. Несмотря на церковные вериги, обуздывающие людские страсти, люди - это дикая стая, бессознательно живущая по законам природы. Инстинктами. Стая идет за сильным, отринув, презирая слабого. Проиграна война с Японией - стая норовит сменить вожака, виня его в поражении. Неудачи на фронте в 1916 году - и снова бегущие за Акелой (как там, у Киплинга) волки норовят цапнуть «главного» за задние ноги, хвост. Оттолкнуть, самим выбиться вперед. Любая самочинная или внешняя дискредитация императорской власти вызывает немедленный отклик, и в первую очередь у элиты, которая имеет непосредственную причастность к власти, влияние и рычаги. В том числе силовые. Не эсеры и большевики - главные виновники в политических катаклизмах империи. Февральскую революцию организовали «волки» из элит, кстати, уже известные… благодаря вашим откровениям из будущего. Предательство этих (многих из приближенных) меня скорей удручает. Я честно пытаюсь осмыслить и понять, что ими двигало. В других обстоятельствах и условиях многие из них (действительно умные и целостные люди) поступили бы иначе, но… Конечно, и это
уже решено, большинство опорочивших себя постепенно будут выдворены из власти, уволены со службы. Доверия им более не вижу. Однако это не значит, что их место не займут другие… новые. Вполне вероятно, что не лучше прежних. К сожалению (или во благо), жизнь - борьба! И почивать на лаврах, давая слабину, никоим образом нельзя. Это как с женщинами - всегда в их глазах надо быть непогрешимым героем. Иначе они разочаровываются и начинают смотреть на сторону. Почему я это все говорю? Дело имеет касательство к нападению на вашу персону. Вы своего рода оказались на острие реформных начинаний. Планы индустриализации России, поддержка отечественной промышленности, отказ от закупки различных промышленных товаров у иностранных производителей, кое-кто тут же сопоставил с родом вашей деятельности, с влиянием на мое мнение, хоть я и стараюсь не сильно приближать вас, дабы оградить от лишнего внимания… В вашей чрезмерной активности увидели опасность и ущемление своих интересов. В том числе и меркантильных, так как… э-э-э, имеют неплохие барыши на ввозе иностранного.
        - Кое-кто? - попытался уточнить Гладков, подметив неудобную «э-э-э»-заминку собеседника.
        Николай поморщился, но немедленно ответил:
        - Простите, но я не могу назвать вам имен. Поверьте, эти люди вас больше не побеспокоят. Более того, они отправятся в ссылку, - и с беспомощным вздохом добавил: - За границу. Александр Алфеевич не стал настаивать на конкретике, поняв, что за силовой акцией стоит кто-то как бы не из самой царской семьи. Однако не удержался, прозондировав хотя бы одно из направлений:
        - Я думал, тут будет английский след с утечкой фактов о «Ямале», в свете последних событий на Камчатке…
        - Непосредственно с нападением на вашу карету - нет, - немедленно заверил самодержец, - хотя, конечно, господа с Альбиона (и не только) всегда присутствовали где-то рядом, суя свой нос. Честно говоря, весьма естественно было ожидать, что беспардонные джентльмены одним платоническим любопытством не ограничатся. Но чтобы так… Право, неслыханно! И в свете последних событий у берегов Камчатки, сами понимаете, придется «занимать оборону» и здесь - в сердце империи. На некоторых направлениях, что находит возможным дознавать Ширинкин, все оказалось неожиданно запутанно и сложно. Имея факты из будущего, стоило только копнуть - там такое всплыло, что пришлось реорганизовывать, да, по сути, расширять штат охранных ведомств, открывая новый отдел. Меры по обеспечению безопасности, конечно же, усилены. Так же, как полностью заменили вашу охрану. Как и уволены жандармские чины, кои были уличены в бесчестии. Но пока, господин Гладков, вам придется исключить поездки в Петербург, по верфям и заводам. Обойдетесь порученцами.
        - Учитывая, что большинство программ и без того приказано свернуть… - буркнул Гладков, отворачивая недовольно лицо, увидев - по тропинке спешил флигель-адъютант, придерживая фуражку и что-то уставно болтающееся в ножнах.
        Топот услышал и Николай, обернувшись, остановился.
        Лицо офицера «кричало» о срочности доклада, запыхавшись, он отбарабанил весь ритуал обращения к монаршей особе, перейдя к сути:
        - Сообщение из Порт-Артура! Генерал-адъютант Авелан говорит «срочно!».
        - Пойдемте, просто так Федор Карлович беспокоить не станет, - озабоченно бросил Николай собеседнику, направляясь к зданию, где размещался узел связи, как и общий штаб.
        Даже спеша монарх умудрялся сохранять степенность походки.
        - Английская сторона уж очень навязчиво интересуется здоровьем наследника Алексея, - Николай вдруг сменил тему. При этом «тему», которую ни разу не затрагивал в разговорах с Гладковым.
        - Это лишь говорит о том, что они однозначно знают о «мине», заложенной под ваше престолонаследие.
        - Наталья Владимировна уверяет, что при соблюдении определенных режимных условий и медицинской профилактики симптомы можно… м-м-м, коагулировать. Он сможет полноценно жить, - царь-отец горько усмехнулся, - замечательный малыш.
        Александр Алфеевич оставался в вежливом молчании.
        - Гордясь своими детьми как продолжателями дела, мы тем самым будто расписываемся в собственной смертности, - вдруг поделился откровением Николай.
        И со всей серьезностью показал, что весь этот его разговор имеет четкую направленность:
        - Несомненно, мы заявляем и любым образом даем понять, что мальчик здоров. Это к теме «вожака стаи» - народ ни в коем случае не должен знать о слабой крови наследника царского рода.
        «Ого! - удивился Александр Алфеевич, всегда считавший Романова немного “травоядным”, - Действительно альфасамцовость в нем прорезалась, что ль?»
        Но вслух лишь сказал устало:
        - Ну, вы-то здоровых детей мужского пола иметь не сможете. От этой жены. Алексею… ему до наследников еще дожить надо.
        Император на это замечание лишь вспыхнул глазами:
        - Есть мнение, что мы вообще поторопились! Поторопились афишировать некоторыми медицинскими «изобретениями» госпожи Богдановой. Британцам не с руки кричать о Королевском генетическом изъяне, но исследования с группами крови нашим «профессором в юбке» дадут пищу для догадок.
        - Ее медицинские программы тоже свернут? - Гладков увидел, что они практически пришли - у входа в здание уже вытянулся караул.
        Заметил и монарх, останавливаясь с намереньем довершить приватный разговор:
        - Кое в чем ей придется поступиться. Пока. Сейчас ученые светила к ее новаторствам особенно пессимистичны, так что на этой стадии дискредитировать некоторые преждевременные труды весьма легко… надеюсь, погубив интерес к исследованиям и других медикусов. И тут дело не только в моих личных интересах и интересах царского рода. Грядет мировая война. Давать в руки противнику медицинские знания, которые на порядки сократят его потери среди раненых в военных госпиталях, мы не имеем права! - и резко оборвал, дав понять, что тема исчерпана, повернулся, направляясь в здание штаба.
        Гладков чуть замешкался, изумившись очередным «ого!», подумав, глядя на прямую фигуру в военной шинели, которой лихо откозыряли бравые караульные:
        «А мы, оказывается, умеем быть практично жестокими!»
        Всегда честно считавший «последнего Романова на троне» не просто мягким, а едва ли не мямлей, профукавшим Империю, Алфеич вдруг понял, что… вот лично он, каперанг некогда Краснознаменного флота, чуть прихвативший штабным полковником ублюдочные ельцинские времена, ни разу не послал своих подчиненных на смерть. Как и ни разу не отдавал приказа - убивать. Ну, вот не довелось…
        «В отличие от этого, несомненно, трагичного в истории России человека. Которому придется еще не раз…»

* * *
        После того как пути «Ямала» и «Арктической эскадры» разошлись, возможность дальней связи с Рожественским, естественно, была утеряна. Сам управляющий Морскими делами империи Федор Карлович Авелан теперь мог бы перебраться в свой кабинет - в министерство на Сенатской, оттуда и отслеживать развитие событий на Дальнем Востоке. Однако предпочел остаться на новом месте, в основном удерживаемый «невыездными» из Села «ямаловскими» материалами по перспективам развития флота, поскольку по долгу службы занимался еще и этими вопросами.
        - Ранее Стессель докладывал, - сухо начал Авелан, - что противник, обстреливая город и окружающие морские бассейны со стоящими в них нашими судами, досель вел огонь 120-миллиметровыми орудиями. Огонь перекидной - потому неточный и неприцельный. В том числе на японской стороне было замечено аэростатное оборудование, подобное тому, что было установлено нами в Порт-Артуре вкупе с мощной станцией беспроводного телеграфа «Телефункен». Но очевидно, что узкоглазые суетятся не для передачи дальних эфирных сообщений - это все делается для управления огнем с закрытых позиций. И все бы ничего, учитывая случайность накрытий и терпимость попаданий. Да только есть сведенья от нашего агента в Мозампо, что японцам помогают германские специалисты, так как сами басурмане не очень ладят с этим сложным воздухоплавательным оборудованием.
        - Германские? Ну, братец Вилли… - зло пробормотал Николай. Вроде бы тихо, однако все услышали.
        - В контрбатарейной борьбе, - продолжил Авелан, - эти меры позволили противнику частично подавить нашу мортирную батарею № 13, переброшенную с Золотой горы - с морского направления на сухо путное.
        Еще Стессель жалуется, что возвращение на корабли моряков, временно списанных на береговые укрепления Порт-Артура, не замедлило сказаться на обороне крепости в худшую сторону.
        Ко всему удачное наступление Гриппенберга и Линевича с Ляоляна не оттянуло японские войска от крепости, как ожидалось, а наоборот - противник только усилил нажим. И даже в этом случае «желтых» удавалось сдерживать…
        Управляющий Морским министерством сделал короткую паузу, посуровев лицом, выкладывая поверх своих бумаг новый лист:
        - Ночью пришла срочная шифротелеграмма, следом более подробное донесение! Японцы неожиданным штурмом взяли доминирующую высоту - гору Высокая. Не буду говорить, в какую цену это им стало, но все попытки отбить позицию не увенчались успехом. Теперь огонь 120-мм орудий становится прицельным, ситуация вышла к опасному пределу и на судах уже есть повреждения. Плюс японцы начали срочную передислокацию 11-дюймовых осадных мортир, а это и вовсе чревато! Мы попросту совершенно бездарным образом можем потерять боеспособность кораблей до подхода отряда Рожественского.
        - Что предпринимает контр-адмирал Витгефт? - помолчав, спросил император. - Какие соображения для выправления сей беды есть у вас, Федор Карлович?
        - Часть кораблей перебазирована на внешний рейд. Это временно вывело суда из-под тяжелого обстрела. Тем не менее, это ненадолго - японские орудия достреливают, к сожалению, и туда. Я же думаю - вывод эскадры в море в самый скорейший срок является мерой в высшей степени желательной.
        - В море! - Решимость Николая вдруг потухла. - Прорываться во Владивосток? Но тогда Рожественский, подойдя к Артуру, окажется со своими тремя кораблями против всего флота Того. Даже с учетом, что Витгефту удастся как-то повредить суда противника, мы будто подставляем врагу наши эскадры по частям. Неприемлемо! Но каковы вообще ожидаемые сроки подхода Рожественского?
        - Если исходить из последних сообщений международной прессы о «бесчинствах русских рейдеров на восточных коммуникациях Японии», а кроме Зиновия Петровича там больше некому быть… и ежели не произойдет каких-либо непредвиденных задержек - Рожественскому еще надобно не меньше пары суток, чтобы его отряд вышел на оперативный простор Желтого моря.
        Федор Карлович лишь на секунды призадумался, тут же отыскав самое простое и приемлемое решение для установления контакта «Арктической эскадры» с Порт-Артуром:
        - Во всяком случае, Витгефт может выслать «Новик» навстречу с предупреждением, что Тихоокеанская эскадра покинула артурскую гавань. На то имеем две оговоренные точки рандеву.
        - Простите, - подал голос Гладков, - а есть точная информация по повреждениям артурских кораблей от артобстрела, наряду с общей боеготовностью?
        - По боеготовности, в частности, штатному комплектованию орудиями, уже докладывалось ранее - все мелкие калибры свезены на сухопутный фронт. «Средние» же, что были сняты в пользу армии, по возможности возвращены на корабли. На боевых судах удалено все лишнее, горюче-огнеопасное… дополнительно заблиндированы боевые рубки, установлены щиты у открытых орудий. Эскадра уже приняла уголь, воду и прочее снабжение на дальний маршрут - Витгефт был предупрежден о скором выходе и соединении с Рожественским. Теперь по потерям от осадной артиллерии. Данные неполные, но в общем, - Авелан прибегнул к помощи конспекта, - до двадцати попаданий непосредственно по кораблям, не меньше десятка близких накрытий. Это пока малым, то бишь средним калибрам! «Ретвизан» получил пробоину - принял 500 тонн воды. Есть внешние повреждения, а также людские потери на других кораблях. Пострадал сам командующий, Вильгельм Карлович получил легкое ранение при попадании снаряда в боевую рубку флагманского броненосца «Цесаревич». И опять не повезло крейсеру «Баян»… собственно, Витгефт разумно решил вывести корабли в бухту Белого Волка,
что недоступна для вражеского обстрела с суши, однако посланные на разведку «Баян» и канонерская лодка «Отважный» обнаружили, что бассейн бухты просто кишит минами. На отходе крейсер наскочил на мину, заполучив пробоину по правому борту. Затоплены угольные ямы, кочегарки. Корабль с потерей нормального хода в море выйти уже не в состоянии.
        На какое-то мгновенье Авелан опять замолчал, копаясь в своих бумагах, перекладывая их, сравнивая… сдвигая брови и вскидывая - хмуро и удивленно:
        - Вот ведь какая оказия выходит! Сходится! И «Ретвизан» объявленные тонны воды принял, и ранение Витгефта, и «Баян», невзирая на все усилия и предупреждения, небоеспособен. Все, как было в тех событиях, что передали с… - генерал-адъютант бросил взгляд на «ямальского» представителя, - что нам попало из хроники грядущего. Практически все повторяется, черт меня побери!
        - Вот и я о том же! - воскликнул Гладков, заметив, насколько последняя эмоциональность Авелана вызвала гримасу недовольства у Романова, который, на память, «черта» не то что всуе, а вообще никогда не упоминал.
        «Или тут дело в другом? Что ж, Авелан начал, я доскажу. Боюсь, что после этого Николашу, с его-то фатумом и верой в предначертанное свыше, еще больше перекорежит».
        И повторил уже более уверенно:
        - Вот и я о том же! Есть мнение, что континуум истории, то есть цепь непрерывных событий реальности, обладает собственным упрямством! Не желая меняться… с трудом поддаваясь на наши попытки вмешаться и исправить ее с оглядкой на послезнания!
        Александр Алфеевич видел, как при его словах о «неизменности истории» царь помрачнел, дернул рукой, осеняя себя крестом! Но упрямо продолжил:
        - Потому не удивлюсь, что прорыв Тихоокеанской эскадры во Владивосток не удастся и все пойдет максимально приближенно к уже случившемуся сценарию так называемого «Боя в Желтом море!» Ведь поглядите, какая сволочь!
        - Кто? - оторопел Авелан.
        - Да история же! - Со стороны, наверное, казалось, что человека из будущего посетил злой азарт. - Всего бы три дня и с появлением отряда Рожественского гарантированно обеспечивается необходимый перевес, чтобы переломить ход всего. Всего! Но нет! Эта гуттаперчевая мерзавка буквально понуждает, выгоняет Витгефта из базы раньше. При этом, как я понял, и Владивостокский отряд запаздывает, так как должен был выйти с расчетом на эти два-три дня.
        - Вы хотите сказать, что и Витгефт обречен, несмотря на наше предупреждение в бою находиться рубке, не смея показываться на мостике, и… - на Романова было больно смотреть.
        - Не факт, - Гладков понимал трагические переживания «последнего русского императора». И обнадежил, найдя первый попавшийся пример: - «Рюрик» погиб, но Трусов выжил.
        Возникала тяжелая пауза, наверное, необходимая каждому, чтобы обдумать… понять.
        Хроноаборигенам - запутанные рассуждения пришельца из будущего.
        Сам же Гладков витал в иных сферах, припутав к своим умозрениям чистую фантастику:
        «По всей вероятности, если применительно к настоящей реальности в азимовском МНВ[42 - МНВ - терминология книги «Конец Вечности» А. Азимова. «Минимальное необходимое воздействие» - воздействие приводящее к изменению текущей реальности.] - “минимальное” надо менять на “максимальное”. Не подталкивать ее маленькими шажочками, а двигать под зад со всей дури! Вот тогда ход истории действительно переломится».
        Наконец Авелан, будучи обремененный непосредственной ответственностью, вымолвил:
        - Так или иначе, во Владивосток следует отправить срочную телеграмму: «Крейсерам выходить!» Но при неясных результатах столкновения эскадры Витгефта с противником смысла в посыле «Новика» не вижу!
        - Что же делать? - В этот раз Николаю удалось придать нейтральность своему голосу.
        Снова возникла пауза… слышно было только, как шумно дышал Авелан, словно гоняя воздух через всю свою богатую пышноусую растительность… да отстукивали минуты громоздкие напольные часы.
        - А можно я скажу, как самый младший по званию? - немного провокационно предложил Гладков. Разрешительный монарший кивок, вкупе с пристальным взглядом, был получен. - Так вот! Конечно, эскадру надо выводить из огня осадной артиллерии. Выводить в море. Выводить на бой! Будем исходить из того, что история инертна и будут иметь место повторения уже произошедших событий. Посему в целом ситуация аналитичная - мы знаем, как оно было, рассчитывая как минимум на сходный результат. Пусть прошло два месяца, но практически все параметры сохранены, включая и не сильно изменившиеся погодные условия. Корабли прошли предварительную подготовку, снижающую уровень потерь, однако в обратку получены некие повреждения от осадной артиллерии. Не так ли? У нас был предварительный план, который вылился из дезинформационной игры «северного похода». Суть: завязка сражения Тихоокеанской эскадрой, нанесение повреждений кораблям Того. Затем внезапным появлением полноценного отряда Рожественского на конечной стадии боя наносится решающий удар.
        По результату - овладение морем. Но согласитесь, честной оперативной устойчивости плана у нас все же не было. Слишком много факторов влияло на его идеальное исполнение, от самого простого - допуская, что состав отряда Рожественского станет известен, или, что он задержится, опоздает.
        - Но не на трое суток, - не удержался от замечания император, - насколько мне известно, в секретном пакете Витгефту на такие случаи, если дело пойдет иначе, были присовокуплены определенные поправки. Но не на трое суток.
        - Ваше императорское величество! - Авелан встал, с полной серьезностью заявления. - Полностью согласен с нашим «гостем издалека». Негоже нам портить корабли в гавани от осадной артиллерии. Посему нахожу возможным придерживаться первоначального плана. Получив же дополнительные инструкции, даже с не совсем приятными изменениями, полагаю, Витгефт сможет… обязан провести баталию с выигрышным результатом. В том числе есть смысл умолчать о том, что Рожественский не поспевает. Пусть будут уверены, что подмога будет. А то как раз уверенности нашему Вильгельму Карловичу и не хватает.
        Бравые нотки в голосе Авелана никак не задели самодержца. Скорей наоборот. Он в свою очередь раскрыл папку с хрониками порт-артурской обороны, пробегая глазами по уже не раз читанным строчкам:
        - Оптимизма вашего я категорически не разделяю. Это касается в первую очередь вопроса удержания крепости как базы флота. Ремонтной, подчеркну, базы… так как Владивосток не имеет необходимых мощностей. Уверен, что кораблям Витгефта после боя будет необходимо восстановление. Еще неизвестно, какие оказии по технической части случились у Рожественского. А что мы имеем в настоящий момент? - Император с укором и почти неприятием взглянул на человека из грядущего. - Досель я верил, что мы идем по лучшему пути! Теперь видите, к чему привело вмешательство в цепь событий. Мы знаем - гора Высокая - это ключ к Порт-Артуру! Овладение сей высоты противником есть начало конца! И произошло это на месяц раньше!
        Александр Алфеевич открыл рот, собираясь ответить, но счел, что лучше промолчать. За него выступил Авелан, в принципе высказав сходные предложения:
        - Пока противник не организовал капитальную оборону на высотке, следует немедленно, любой ценой отбить позицию. Стесселю…
        - Стесселю! - Неожиданно покрасневший монарх потряс распечатками «порт-артурской эпопеи». - Стесселю, который бездарно сдал крепость - мой личный приказ! Пусть хоть сам в атаку идет с шашкой наголо! Но если не отобьет высоту - быть ему под трибуналом и судом! Или вовсе… заменить бездаря!
        Авелан, зная, к чему приведет руководство Стесселя, уже неоднократно предлагавший снять того с должности, среагировал быстро и со вздохом облегчения - «наконец-то государь соизволил принять столь необходимое решение», честно не понимая, почему этого не произошло раньше.
        На вызов явился адъютант, которому была продиктована очередная срочная телеграмма на отправку в Порт-Артур.

* * *
        В следующие часы между Царским Селом и Порт-Артуром велась интенсивная переписка - нытье Стесселя и гневные государевы «метания молний».
        Перепало и Витгефту, который в связи с неблагоприятным изменением в планах снова приуныл.
        Романова вся эта возня с шифротелеграммами порядком утомила и начинала раздражать.
        - Стесселю дам последний шанс! Что касается флота… ежели сие сможет взбодрить нашего нерешительного командующего эскадрой, поведайте по строжайшему секрету, что его ждет сюрприз! Намекните, что Зиновий Петрович к месту рандеву подойдет на трех боевых судах.
        Ободряющая депеша подкреплялась и конечной Высочайшей волей:
        «Вновь подтверждаю… к неуклонному исполнению вывести эскадру из Порт-Артура, следуя на соединение с отрядом Рожественского, по возможности вступив в бой с неприятелем и даже ценой потери кораблей нанести ему решительное поражение.
        Возвращение эскадры в Порт-Артур с неминуемой гибелью судов в обстреливаемой гавани, а также интернирование любого корабля, не потерявшего возможности к сопротивлению, ляжет тяжелой ответственностью перед законом, падет несмываемым бесчестием на Андреевский флаг и российский флот.
        Содержание настоящей телеграммы сделать известным всем адмиралам и командирам.
        Его Императорское Величество Николай II».

* * *
        Что ж… очевидно, что там, на Дальнем Востоке, в ближайшие дни назревала большая, если не генеральная драка.
        Конец третьей книги
        notes
        Примечания
        1
        Гладков, видимо, ожидал к коньяку так называемую «николашку» - лимон, присыпанный сахарной пудрой и молотым кофе.
        2
        Густав Васильевич Тринклер - создатель первого в мире бескомпрессорного дизельного двигателя.
        3
        Эскадренные миноносцы типа «Новик» с паротурбинными силовыми установками и паровыми котлами высокого давления, отапливаемыми только жидким топливом. Развивали скорость полного хода до 36 узлов. Пожалуй лучшие корабли этого класса из участников в Первой мировой войне.
        4
        Крылов А. Н. - русский ученый-кораблестроитель.
        5
        Речь идет о концепции «Fleet in being» - демонстрация только наличия мощного флота сдерживает агрессивные намерения политических оппонентов.
        6
        Имеется в виду Обуховский завод, специализирующийся на орудийном производстве.
        7
        Полуавтоматический самозарядный пистолет Ярыгина.
        8
        Ф. К. Авелан имеет шведские корни.
        9
        «Эклипс», «Хайфлайер» - тип крейсеров 2-класса британского Королевского флота.
        10
        «Маркони» - общепринятое на российском флоте прозвище телеграфных и радиосвязистов.
        11
        Реальный случай с капитаном парохода «Малакка» при досмотре и аресте.
        12
        Собственно «фейерверкер» (нем. Feuer и Werker - работник огня) относился к унтер-офицерским чинам.
        13
        Формоза - историческое название острова Тайвань.
        14
        Из истории: в 1909 году Япония поставила под свой контроль всю камчатскую промышленность. Количество японских промысловых шхун достигло 200, обеспечив вывоз рыбы на миллион пудов.
        15
        Следующий чин - действительный статский советник.
        16
        Охладительная система реакторов использует забортную воду и рассчитана на максимальный температурный показатель в 10 градусов по Цельсию.
        17
        Компания «Камчатское торгово-промышленное общество».
        18
        И в XXI веке жаргонное название радистов - «маркони».
        19
        Флажные сигналы.
        20
        Броненосный крейсер «Кресси» силуэтом схож с более слабым бронепалубным типом «Диадем». В том числе и с более сильным типом «Дрейк». В основном из-за четырехтрубности.
        21
        Флаг Японии (яп.
        ниссе: ки, «солнечный флаг»). В Японии его также называют хиномару (яп.
        , «солнечный круг»).
        22
        Биг Бэн - название башни Вестминстерского дворца.
        23
        Цитата Эдуарда VII обращенная к Дж. Фишеру, только по другому поводу.
        24
        Фраза из фильма М. Захарова «Тот самый Мюнхгаузен».
        25
        В данной конфигурации боя «Рюрик» с кормовых углов мог вести огонь одним 203-мм орудием, семью 152-мм и тремя 120-мм. Вспомогательную артиллерию опускаем.
        26
        Крупповская броня - тип поверхностно укрепленной стальной брони, разработанной компанией Круппа.
        27
        Звание Commodore в Королевском флоте на ступень выше Captain.
        28
        Возможно, английский вестовой употребил слово «annihilation» - уничтожение.
        29
        БК - боекомплект.
        30
        ГАУ - Главное артиллерийское управление.
        31
        Из песни В. Высоцкого.
        32
        «Восточной войной» британцы называют Крымскую войну 1853 - 1858 годов. Тогда объединенная англо-французская эскадра в том числе безуспешно пыталась захватить Петропавловск-Камчатский.
        33
        Cherchez la femme (франц.) - буквально «ищите женщину».
        34
        Прогулка по доске - вид казни, когда осужденный шел по доске, один конец которой выдавался в море.
        35
        Нуучи - на языке северных народов название «русских». Или просто европеоидов. Или вовсе «пугало».
        36
        Столовых на кораблях российского флота не было, дежурные «бачковые» с пищевыми бачками получали на камбузе на свой «бак» - стол, пищу, прием которой осуществлялся в кубриках и палубах.
        37
        Элсвикские крейсера - от названия верфи в Элсвике в Великобритании, где они были построены.
        38
        «Ивате» и «Адзума» названы в честь вулканов на острове Хонсю.
        39
        Будущий «великий» адмирал получил военно-морское образование в Великобритании - академия в Портсмуте и колледж в Гринвиче.
        40
        Гюдон (яп.) - «чаша говядины». Блюдо, состоящее из миски риса, покрытого вареной говядиной, луком. Нередко сдобрено острыми приправами.
        41
        Акачихе - так презрительно в Японии иногда называют европейцев, переводится как «рыжий».
        42
        МНВ - терминология книги «Конец Вечности» А. Азимова. «Минимальное необходимое воздействие» - воздействие приводящее к изменению текущей реальности.