«Рубин» прерывает молчание Богдан Петецкий
        #
        Богдан Петецкий

«Рубин» прерывает молчание

1.
        - Пеленг!
        Фрос дернулся в кресле, словно хотел сорвать привязанные ремни. Пальцы его руки повисли над пультом связи. В кабине потемнело.
        Я заметил краем глаза движение Моты в сторону экрана и в тот же самый миг мой взгляд приковал пульсирующий зеленый огонек.
        Пеленг! След нашего собственного мира в лабиринте галактических коридоров. Присутствие людей, которые ждут тебя, которые приняли корабль и поведут его туда, где будет ветер и тучи, солнце, горизонт и земля под ногами.
        Только вот эта твердь внизу давно перестала быть нашим миром. Его жители перерезали нить, связывающую их с Землей, одной из тысяч планет, прицепившейся к ближайшим звездам. Станция на мертвом спутнике, последний пост материнской цивилизации хозяев системы, замолчала четыре года назад. Батареи ее лидеров, остронаправленных передатчиков и техноновых антенн ждали, слепые и глухие, вплоть до момента, когда в зените, не выше, чем в четырех тысяч метров, блеснет над ними огонь кормовых дюз «Рубина».
        Нонсенс! Невероятность такая же очевидная, как факт, что пеленгационный передатчик станции начал передачу.
        Я сосредоточил внимание на небольшом прямоугольном экране, нижнюю часть которого заслонял широкий шлем Моты. Сомнений быть не могло!
        - Нонсанс, - повторил я вслух. - Должны были придумать что-то получше.
        - Кто? - буркнул Мота.
        - Именно, кто?
        - Курс? - дошел до меня возбужденный голос Фроса. - Идем также и дальше?
        Никто не ответил. Голова Моты заслонила почти весь экран калькулятора. Огоньки индикаторов беспокойно затрепыхались. Из глубины корабля, из-за грузовых и энергетических отсеков донеслось нарастающее и глухое гудение.
        Медленно, как бы нехотя, символ ракеты сходил с линии, протянувшейся по середине главного экрана. Это был ответ. Мы не воспользуемся приглашением, от кого бы оно не исходило.
        - Тучи, - зазвучал в наушниках спокойный голос Моты.
        Я поднял голову. Объективы автоматически перешли на инфракрасный. Контуры кратеров и горных вершин стали резче, чернота вакуума осталась над нами. Еще двадцать, тридцать секунд и автоматы скорректировали трассу полета.
        Я почувствовал, что мои мышцы расслабляются. Смена коррибора, когда корабль уже стоит на огне, не принадлежит к приятным маневрам. И к безопасным - тоже. Движение значительно большем расстоянии от поверхности. А сейчас под нами уже виднелось, как на ладони, мелкое и обширное углубление со сглаженными краями, в которые целились огненные пальцы выхлопов.
        - Тучи, - повторил Мота.
        Я снова оглядел экраны. Да, тучи! Плотная, бело-золотая масса, напоминающая бесконечно огромный комок жира.
        Мы уже были под ними. В зените чернело словно уменьшающее выходное отверстие вертикального колодца. Дорога «Рубина»! Кроме него - ни следа какого-нибудь одиночного облака, хотя бы одного, гонимого ветром пара! Могло показаться, что мы застряли между двумя почти дотрагивающимися друг до друга шарами: одним - напоминавшим мертвые спутники больших планет нашей системы, и другим - не похожим ни на что, вероятно плоским, словно спрессованным невообразимой силой.
        Я изменил положение экрана, разыскивая глазом край этой уже немного потускневшей плоскости и внезапно меня охватило чистейшее изумление. Несколько секунд я не двигался, потом машинально потянулся к пульту и отодвинул изображение.
        Щит туч под нами образовал правильный и уменьшающийся на глазах круг. Его края сначала медленно, потом все быстрее убегали вверх, закругляясь. Одновременно же центр надувался, как баллон гигантских размеров. Его цвета пригасали, становились матовыми, ясное золото перешло в красноту, смешанную с фиолетовым. Но и это было иллюзией. На поверхности шара, который образовали в этот миг тучи, ложилось только отражение чистого неба, странно потемневшего, лишенного натуральной перспективы как бы замкнутого в пространстве стеной черного стекла.
        Я всмотрелся в этот расширенный до абсурда горизонт и изумился снова. Вокруг тут над нашими головами вырисовывались острые и частые контуры континентов. Планета, к которой мы направлялись, окружала нас своей скорлупой, замыкала внутри сферического пространства, построенного из собственных континентов и океанов. Я перенес взгляд выше. Баллон туч отдалился и приобрел окраску мнимого небосвода. Еще минуту я мог угадать его очертания, после чего купол горизонта замкнулся над нами, показывая повисшее под прямым углом отражение поверхности планеты. Но этот не было отражением. Мы знали атмосферу сателлита, на котором устроена станция. И не только атмосферу. Знали на память данные, касающиеся температуры химического состава скал, излучения, чего-то там еще. Мы не знали, что ожидает нас на этом шаре, но могли с точностью до мелочей сказать, в каком это произойдет окружении. Это лишь мое зрение позволило застать меня врасплох. Одно дело - знать, другое - увидеть. Мир, который поглотил нас, выглядел, словно бы перенесен в действительность из горяченного бреда.
        Огоньки индикаторов пригасли раз, и второй. Завибрировали компрессоры, гонящие кислород в скафандры. Догоняющее снизу, словно изнутри горы гудение, перешло в постоянный и резкий грохот. Я слишком долго смотрел в верхний экран. От меня сбежал момент, когда неизвестный грунт стал местом нашей посадки.
        Один удар, от которого у меня мурашки побежали по затылку, и внезапная тишина! Замирающее, едва слышное шипение дюз. Передаваемая объективами картина планеты на миг размазалась, потом вновь стала резкой. Стали!
        - Так, - сказал Мота. - Так это выглядит!
        Никто из нас не ответил. Сидели без движения, не спуская взглядов с окошечек датчиков. Шли секунды. Грунт держал крепко, уверенно. Температура панциря падала. Дым и пыль, поднятая выхлопом, опадали, показывая окружающее место посадки и пейзаж. И тишина!
        Пальцы Моты соскользнули с пульта. Раздался характерный писк /анализаторов/ аммортизаторов кресла, и тело пилота приняло сидячее положение.
        - Так… - повторил он. Откинул голову назад, отстегнул ремни и, высоко поднимая плечи, потянулся так, что на груди у него что-то затрещало. Потом он встал и низко наклонившись, охраняя шлем от удара о повисшие над экраном узлы кабелей, прошел в сторону сумматора, который теперь на грунте снова стал глазным координационным центром всей бортовой аппаратуры. Через минуту оттуда донеслось первое щелканье переключателем.
        - Мне и в голову не приходило… - заикнулся Форс и замолчал.
        Я отвернулся. Надо же, в голову ему не приходило!
        Наушники в моем шлеме внезапно ожили.
        Взорвался хриплый визг сигналов, непонятные смертные слова, мяукающие призывы автоматических кодов, характерный треск, что свидетельствовало о близости солнца…
        Машинально я искривился, скинул ремни, может чуточку резче, чем нужно, и встал.
        Голоса затихли, как обрезанные ножом. По-настоящему мы не должны бы прерывать прослушивание. Могло случиться, что из обрывков разговоров, которые вели между собой жители системы, мы до чего-то докопаемся, о чем должны знать, чем в спокойную минуту займемся записывающей приставкой. Но это прослушивание Земля вела неустанно, более семидесяти лет. Факт, что мы трое перенеслись в непосредственную близость к передатчикам на сателлит единственной обитаемой планеты здешнего солнца, не менял в основном ничего. Наивно было бы считать, что мы услышим нечто, что избегало до сих пор внимание мощных радиотелескопов, установленных за орбитой Трансплутона.
        Так или иначе, почти всю дорогу, все датчики пульта связи оставались погашенными и тихими. Конечно, если не считать пеленга, который после четырех лет молчания внезапно очнулся, словно люди отправились оттуда на долгую прогулку, а как раз сейчас вернулись. Притом, это не появление корабля земного призвало их к порядку. Насколько наши приемники молчали потому что от их непрестанного беспорядочного шума у нас пухли головы, настолько молчание передатчиков «Рубина», целенаправленное было признано условием удачи экспедиции. А по крайней мере достижение нами пункта, который теоретически давал шанс проведения необходимых операций.
        На экране что-то двинулось. Из-под его нижнего края медленно появились три небольших пятна. Автоматы! Я с минуту смотрел, как они ползут, неловко переваливаясь через обнаженные скальные выходы, обломки каменных глыб, низкие широкие кучи, словно оставленные давно вымершими гигантскими кротами. Выше я предпочитал даже не смотреть. Еще успею освоиться с этим видом.
        Автоматы исчезли из поля зрения, удаляясь в трех различных направлениях, чтобы пройдя несколько сот метров, создать посты заслона. Когда мы получим от них первые сообщения, когда калькуляторы нанесут данные на записи, привезенные с Земли, а в окошечке сумматора выскочат ряды цифр, мы будем меть возможность покинуть корабль.
        - Если пеленг! - сказал Фрос, показывая на экран связи. - У тебя есть координаты?
        Мота кивнул.
        - Более-менее двадцать пять километров на юго-восток, - буркнул он, не отрывая от пульта сумматора своего взгляда. - Это в прибрежной зоне.
        - Станция, - бессознательно вырвалось у меня. - Конечно, станция! А что бы еще?
        - Как это станция? - взорвался Фрос. - Кто? Вианден? Мыкин? Тот третий? Подождите,
        - он щелкнул пальцами. - Как же его звали?
        - Тэллар, - ответил после короткого молчания Мота.
        В его голосе мне почудилась неохота. - Попросту станция, - добавил он, - может это они. Проспали эти четыре года и сейчас им стыдно. А может нет! Думаю, вскоре ты можешь убедиться!
        Фрос замолчал. Я присмотрелся к нему. Он сидел, неестественно выпрямившись, нацелив подбородок в верхний край экранов. Его длинные тонкие пальцы нервно барабанили по раме пульта. Ремни его кресла валялись на полу. Если бы я его не знал, то подумал бы, что он боится. Но это не стоило принимать в расчет. И не только относительно Фроса.
        Я взглянул на часы и вдруг понял, что не запомнил момента приземления.
        - Сколько до выхода? - спросил я.
        - Девять минут, - тотчас ответил Мота.
        - Стереотип? - бросил я, поглядывая на табло сумматора. С моего места я не мог видеть результатов.
        - Стереотип, - как это буркнул Мота.
        - Все в порядке, - добавил Фрос. - Через пять минут разворачиваю антенну. Может - он заколебался. - Может, мы должны подождать до ночи? Сигнализация…
        - Как они тут после захода солнца? - прервал я его, обращаясь к Моте. Тот подумал немного, потом отрицательно помотал головой и пожал плечами.
        - Достаточно по другому, - буркнул он, - чтобы иметь хлопоты. Как бы это сказать… Он писал дугу хлопоты, - темно и прозрачно. Много из это поняли? - он усмехнулся и добавил быстро. - А вообще не рассчитывайте на то, что я уже здесь был… Ясно?
        - Я уже это слышал, - буркнул я.
        Трудно забыть! Он начал уже во время первого совещания, а затем не пропустил ни одного случая, чтобы как следует вбить это нам в головы. Просидел тут десять лет десять лет водил взглядом по морям и континентам, окружающим его со всех сторон, противоречила всему, к чему он привык в своем мире, противореча всему, что говорили чувства и человеческий рассудок. Десять лет вслушивался в так хорошо знакомые и все же чужие, голоса жителей соседней планеты, торчащей в самом центре солнечной экосферы системы! Он знал, что подсознательно мы будем ожидать от него уверенности в передвижении по этой земле, если уж не подробной информации, как себя вести, чтобы сделать ее более гостеприимной. Но уж если предостерегал, чтобы не ожидали слишком многого от его опыта, мы могли иметь уверенность, что речь идет о чем-то большем, чем определенного типа предусмотрительность, которая заранее охраняла бы его от возможной неудачи! Как никак о месте, в котором мы оказались сейчас, это говорило больше, чем любые описания!
        - Тем более, нет смысла ждать, - начал я. - Считаю, что при обязательной для нас радиотишине важнейшей будет возможность поддержания связи, хотя бы только оптической, чем вероятный риск, что нас обнаружат. Впрочем, - добавил я, пожимая плечами, - если по тому шуму, который мы создали при посадке, они не взяли нас на мушку, то это значит, что мы можем станцевать перед ними канкан - так и так ничего не заметят.
        - Именно, - прошипел Фрос, - если… Ну, хорошо! - бросил он уже другим тоном, как бы отвечая самому себе, - открывая зонтик.
        Я перенес взгляд на экран. Контуры пейзажа внезапно поползли, заволновались, после чего приблизились, наполнились цветами. Рельеф территории приобрел новую перспективу, на склонах горных хребтов заблестели невидимые до той поры скальные останцы, ледники и пятна растительности. Исследование окружения приняли на себя мощные кольцевые фотоантенны «Рубина». Мы могли теперь это себе позволить без опасений, что приемники, установленные на ближайшей планете, перехватят лидаровые конуса наших локаторов. Дальнейшая конспирация могла принести больше вреда, чем пользы. Было, впрочем, более чем сомнительно. смонтировали ли жители системы на этой планете какие-либо перехватывающие устройства. Их собственная раса насчитывала не более чем полтора миллиона жителей, они развернули едва лишь пару урбанизированных центров, и пройдут наверняка сотни лет, прежде чем демографические давления пробудят в них дух исследования… Даже если именно благодаря ему они оказались в этой системе.
        Так. Все это правда, если не принимать во внимание мелочи. Факт, что оставленный на этой земле земной исследовательский и наблюдательский пост замолчал четыре года назад. Умолкли, чтобы отозваться пеленгационным кодом точно в тот момент, когда
«Рубин» входил в верхние слои атмосферы этого мира.
        Ни минутой раньше! Мота был прав.
        Этот передатчик не привел в действие ни один из членов персонала станции, то есть бывшего персонала.
        Наше задание было простым. Детски простым. Принять станцию. Перенять на ближайшие десять лет обязанности наблюдателей при первой галактической колонии Земли. Скажем, бывшей колонии. Что до окончания службы предыдущей смены? Ну и что? Очевидно, если бы при случае, в свободную минуту удалось бы установить что, собственно, приключилось с нашими предшественниками, никто не имел бы ничего против. Только так! Совершить посадку, подплыть к станции, установленной в прибрежной зоне южного океана на четвертом континенте, привести в действие связь исследовательскую аппаратуру и приступить к обычным занятиям. А что касается той тройки… Что ж, если они мертвы, то и так ничем им не поможешь. Нигде не сказано, что мы должны безусловно разделить их судьбу. Но если бы их здесь не было - ни живых, ни мертвых… да, тогда дела могли немного усложниться.
        Довольно! Известно, что мы полетели так или иначе. Люди достаточно хорошо знают свою историю и себя, чтобы оставить в покое жителей звезды, которые, когда-то, улетая с Земли, забрали с собой наследство всех поколений материнской цивилизации.
        - Идем, Мур, - бросил Мотра, протискиваясь в сторону корридора.
        Я машинально проверил состояние энергетических центров индивидуальной аппаратуры и преобразователя излучателя.
        Фрос повернул голову. Он производил впечатление, что его не интересует ничего, кроме результата, появившегося на экране сумматора. Я мог бы верить, что он хотел бы пойти с нами, что, по всей видимости, не имело значения. Как логик-кибернетик, отвечающий за связь и бортовые информационные системы, он знал, где его место. Впрочем, он еще находится достаточно. Если успеем.
        Прошло добрых несколько минут, пока над дверью люка блеснул зеленый свет. Атмосфера как в лаборатории. Девяносто девять процентов двуокиси углерода!
        Люк отворился бесшумно. Я сделал шаг вперед и стал на полукруглой платформочке лифта. Я смотрел все то время под ноги. И только под ноги.
        Наушники затрещали. Мота откашлялся и буркнул что-то невразумительное.
        - Что ты говоришь?
        - Панцирь, - пробормотал он, показывая головой. Я присмотрелся к темно-поблескивающей обивке корпуса. Лифт плавно двигался вниз, пятна и следы сажи на панцире, оставшиеся после приземления в атмосфере, сливались в короткие рваные полосы. Их было немного.
        - В порядке, - сказал я.
        - Именно, - пробормотал он.
        Я понял и перестал интересоваться кораблем. Внезапно мне показалось, что внешний микрофон принес далекий отзвук сирены. Я быстро осмотрелся и увидел сползающий с ближайшего возвышения на местности, кружащийся клуб мелкой пыли. Это только ветер.
        Платформа мягко притормозила и остановилась в нескольких сантиметрах над поверхностью земли. Я машинально выпрямился и стал на отполированной выхлопом скале. Не оглядываясь, я сделал несколько шагов назад - вперед.
        - Подожди, - донесся до меня голос Моты, он добавил. - Проверим направление.
        Я остановился. Медленно, словно наводлазерный излучатель на цель, я поднял голову и посмотрел в небо.
        Его не было. Над нашими головами висела рельефная карта, плохо повешенная и грубо уменьшенная. Она была везде. В радиусе нескольких километров местность казалась плоской. Но из-за верхушек ближайших гор торчали склоны следующих. За ними тоже были горы, видные уже от подножья. Дальше, а точнее, выше земли поднималась во всех направлениях. Плохо сказано - земля. За каким-то там очередным горным хребтом светлел простор океана. И также не простор. Его противоположный берег, видный как на ладони, перекал вид уже над нашими головами и шел дальше, сходящийся полукружьем к зениту.
        Горы начинали свисать пиками как сосульками, невероятно резко демонстрируя рельеф долин и граней, ледников и потоков, словно на самом деле речь шла об оригинальной росписи или рельефе, украшающим купол строения, возведенного людьми, а не пейзаж противоположного полушария планеты. Эти висящие в зените океаны и континенты на самом деле отделяли от смотрящего расстояния не в сотни, а в тысячи километров. Планета по величине не уступала Меркурию.
        Всю внутреннюю часть этого заменяющего землю горизонт и небо шара наполнял странный свет, выделявший даже мельчайшие детали на отдаленных континентах, одновременно темный. Так, словно место атмосферы заняла тут литая глыба стекла или какого-нибудь черного хрусталя, идеально прозрачного, с неизвестными физике отечественными свойствами. Горы, реки, долины, водопады и пустыни, области, поросшие лесами, все это было и бесцветным, и томно-фиолетовым одновременно, такой же цвет приобрел воздух.
        Я подумал о тех, десяти годах, которых мне должно хватить, чтобы освоиться с этим окружением, и понял, почему Мота зарекался от возможного расчета на его опыт. Ни один из нас не упрекал его в этом: но сейчас я действительно осознал его правоту.
        Я почувствовал его ладонь на плече. Я не слышал, когда он подошел. Он окинул взглядом значительную часть горизонта, после чего повернул голову в мою сторону, улыбнувшись. Мне показалось, что он слегка кивнул.
        - Ну? - услышал я его слегка охрипший голос.
        Я пожал плечами.
        - Я знал более-менее чего ожидать, - буркнул я не очень уверенно. - Об этом позаботились!
        Позаботились - вот подходящее слово. Нас обрабатывали одиннадцать месяцев. Сделали все, чтобы чувствовали себя тут как дома. Скажем, почти все.
        - Можно бы привезти сюда школьные экскурсии, - добавил я через минуту. - Образцовый пример атмосферы с высоким показателем преломления. Двуокись. В свое время что-то подобное искали на Венере.
        - Именно, - буркнул он.
        Это было, кажется, его излюбленное словечко. По крайней мере с некоторых пор.
        Наушники тихо зазвенели и раздался чистый голос Фроса:
        - Что делаете? Предполье свободно. Ни следа движения. Нужны данные?
        Мота поднял голову и уставился на склоны ближайших пригорков. Он стоял так несколько секунд. Наконец, более сильный порыв ветра словно разбудил его. Он слегка встряхнулся и двинулся вперед.
        - Добро, Фрос! - пробормотал он, отойдя на добрый десяток шагов. - Следи за этим предпольем. Кроме этого ничего с тебя не требуется.
        - Пока! - добавил я вполголоса.
        - Пока, - согласился Мота.
        Дозаторы кислорода в вентилях баллонов работали безупречно. Шлось легко, несмотря на давление, значительно превышающее земное. Может, уравновешивало его уменьшенное тяготение? Или попросту конструкторы скафандров попали наконец в десятку? Нас экипировали новейшими моделями, поспешно испытанными на каком-то из сателлитарных полигонов.
        Первые пригорки, которые казались так близко, буквально рукой подать, в действительности были отделены от места посадки на добрых восемь километров.
        Стоя на вершине плоского, куполообразного возвышения, в десятый раз я мысленно пробежал список бортовых транспортных средств «Рубина». Он не был слишком длинным, но меня удовлетворили бы первые попавшиеся вездеходы.
        - Металл, - пробормотал Мота.
        Я посмотрел в его сторону. Он стоял с низко опущенной головой, всматриваясь в окошечко калькулятора.
        Я приблизился и заметил, что датчик ферроиндукционного индикатора засветился оранжевым светом.
        - Станция?
        - Нет… Залежи.
        - Хочешь тут копать?
        Он промолчал некоторое время, манипулируя на миниатюрном пульте, двигая пальцами в грубых шероховатых рукавицах, а потом внезапно резким движением захлопнул кожух аппарата и поднял его на ремне. Что-то кольнуло меня.
        - Это неожиданно? - спросил я.
        Он уверенно покачал головой.
        - Не знаю, - сказал он с колебанием в голосе. - Конечно, здесь есть пласты руды. Некоторые я сам доанализировал… на всякий случай, - усмехнулся он неожиданно. - А вот эти должны быть исключительно богатыми. Жаль… - он прервал себя.
        Жаль! В этом весь Мота. На борту - фотоник в «штатском» - экзобиолог, он имел, собственно говоря, только одну страсть: бродить по свету. А скорее, по всем возможным светам! Он улыбался часто, но наиболее открыто и сердечно, когда открывал для себя растения, минерал, не встречавшегося ранее цвета, новую деталь в пейзаже. При всем том эта страсть была последней, в которой его можно было подозревать, когда встречаешь его в первый раз. Он был двухметрового роста с бицепсами борца-тяжелоатлета, светлыми, почти белыми волосами, всегда зачесанными в противоположном направлении к тому, к которому они имели естественную склонность и широкими пухлыми ладонями: он производил впечатление добродушного силача, предающегося легким размышлениям о ближайшем ресторане. При улыбке лицо его становилось почти мальчишеским, хотя ему было под шестьдесят.
        - Мота, Мурки! - зазвенел в наушниках взволнованный голос Фроса. - Потерялся пеленг! Слышите?
        - Как это потерялся? - спросил Мота. Он повернулся в сторону уже невидимого
«Рубина», словно хотел взглядом пробурить цепь холмов и панцирь корабля, чтобы проверить, не горячка ли случаем у Фроса.
        - Они перестали передавать.
        - Это хорошо, - сказал я немного погодя. Я пояснил: - На четыре года будем иметь покой!
        - Может, пустить зонд? - не выдержал Фрос. - С низкой орбитой, только над станцией?
        - Нет!
        Это прозвучало как звук захлопнувшейся двери. Но Фрос знал так же хорошо, как и мы, что появление над станцией разведывательного аппарата должно было окончательно нас расконспирировать. Он был более выбит из равновесия, чем этого требовала ситуация. Видимо, потихонечку он питал определенные надежды в связи с этими пульсирующими на плато огоньками, которые так неожиданно приветствовали нас на орбите планеты. Может он думал о той тройке - о Мыкине и других?
        Мы двинулись дальше.
        Перед нами сейчас стелилась обширная равнина, замкнутая низкими холмами, за которыми была уже загибающаяся кверху поверхность океана.
        Выше маячили очертания далекого континента. Еще час, может полтора и наступит ночь.
        Дорога шла посреди мелкой долины между пологим склоном и поросшими ступенными растениями холмами, тянувшимися шеренгами к равнине. Прослушивание принесло только шелестящие отзвуки ветра. Плоскогорье передонами, окружающее его широким кольцом, пригорки, открытые части океана - все это производило впечатление, что с первых же дней существования системы этой земли не тронул взгляд живого существа. А ведь не дальше, как в пятидесяти километрах пятьдесят четыре года назад поселились люди. Они получали небольшое, но мощное, хорошо оборудованное и вооруженное убежище, панцирную станцию, предусмотрительно отдаленную от суши, установленную на движущемся кольце, передвигающемся по пламентовой колонне, вбитой в дно океана.
        В середине колонны, словно капиллярные сосуды в стебле растения, проходили трубопроводы, доставляющие топливо водяным печам и автоматам снабжения. Я не помню фамилий первой тройки, которая осталась на этой базе на полные десять лет. Экипаж станции менялся пять раз.
        Пятьдесят лет в сообщениях, плывущих к Земле, повторялись почти идентичные данные, касающиеся окружения станции и жителей соседней планеты. Планеты людей, которые покинули Землю, чтобы добыть для нее новые миры, а потом не захотели об этом вспоминать.
        Последний склон. Верх перевала, а скорее широкой седловины между двумя горбами прибрежных взгорий, поднимался на расстоянии не более пятидесяти метров.
        Каждый шаг наш открывал все более близкие просторы океана. Он был ржаво-фиолетовым, казался холодным и каким-то густым.
        Ветер немного набрал силы, его шум временами переходил в верхние регистры.
        Мота внезапно остановился. Он поднял правую руку и мгновение стоял без движения. Наконец он опустил руку, послал мне мимолетный взгляд и потянулся к пульту калькулятора.
        Пока он измерял данные измерений, прошло несколько минут. Все это время я молчал. Несмотря на то, что вокруг царил нерушимый покой, окрестности были знакомы мне черезчур. Рельефная карта на базе Церере, откуда мы стартовали, правильно передавала не только местности, но и каждый излом скалы, углубление, почти каждый камень или кучу мусора, представляющий здешний мох.
        Уже добрых несколько километров я узнавал возвышения, которые мы миновали, мог бы даже назвать расстояния их от станции, не говоря уж об определении, в котором следовало ее искать. Но если Мота считает, что следует что-то проверить, то не буду ему мешать. Он тут был. Можно сказать, что он возвращается к себе. Видно, он действительно не уверен в собственном опыте. Или, возможно, имеет его слишком много.
        Эта глыба справа, выше середины седловины, была вырисована на карте с фотографической точностью. Даже ее размеры соответствовали пропорциям окружению. По середине скалы проходила светлая трещина. Ниже - вздутие и глубоко врезанная плита, образующая широкий фундамент. С противоположной, невидимой пока стороны похощая ступенька переходила в просторную достаточно глубокую колею.
        - Девяносто метров, - сказал Мота, затем обратился: - Фрос! Что с этим пеленгом?
        Наушники застрекотали. В голове у меня пронеслась мысль, что мы остались одни. Что
«Рубин» покинул эту планету, или же попросту исчез, как те трое со станции. И это была дурацкая мысль.
        - Тишина, - наконец отозвался Фрос. - Ни следа сигнала! Если не считать голосов тех, с Третьей.
        Так! Третья планета системы не молчала. Минует несколько десятков, может быть, и несколько сотен лет, и местная сеть связи растянется на остальные планеты, те, что находятся ближе к солнцу, чем эта, и дальше, сейчас мертвые, едва касающиеся экосферы, пока им некуда торопиться. У них достаточно хлопот. Даже если они сами себе их натворили.
        - Идем дальше, - буркнул Мота не то мне, не то Фросу.
        - Слышу вас хорошо, - раздалось из кабины «Рубина», - но хуже с локализацией. Видите море?
        - С первой минуты, - буркнул я.
        - Я имею ввиду побережье? Станцию?
        - Угу…
        - Еще несколько шагов, - ответил Мота.
        Наушники снова зажужжали.
        Наступила тишина.
        Вершина была рядом. Метр, другой и наши тени сравнялись с краем грани. И с некоторого времени я заметил, что море начинает менять цвет. Мелководье, - подумал я.
        Но это не было мелководье.
        Мы сделали еще три, может быть, четыре шага и оказались на плоской плите, полого спадающей к недалекому пляжу.
        Она была каменистой, тут и там отмеченная как бы призмами гравия, грязно-фиолетовая, темней, чем ведущая к ней равнина.
        Море, однако, от самого берега приковывало взор грязноватой зеленью.
        Мота остановился как вкопанный. С необычайной для него поспешностью передвинул у себя на плече панель калькулятора.
        - Что-то новое? - спросил я.
        Он только нетерпеливо помотал головой.
        Несколько секунд он производил и проверял вычисления, после чего поднял голову и огляделся.
        Слова были излишни. Куда только достигал взгляд, перед нами расстилалось пустое пространство океана.
        Мне показалось, что в отдалении, где зелень прибрежных вод мутнела и гасла, я различаю отражение свисающих с небосклона пейзажей. Но там нам нечего было искать. Зато здесь, где Мота просидел десять лет в панцирной, образцово экипированной станции, откуда еще два часа назад шел в эфир регулярный целенаправленный код, виднелось только море, покрытое зеленоватым кожухом как бы редковатой травы. Эта зелень была здесь чем-то настолько необычным, как вид голубого газона в Лондонском парке.
        Мота еще раз окинул взглядом побережье потом дал мне знак рукой и отступил на несколько шагов. Я пошел за ним.
        Мы широкой дугой обогнули седловину, а после поднялись на ней снова, на этот раз выходя и подножья той глыбы, торчавшая как одинаковая башня. Не прошло и пяти минут, как мы вступили в тень, падавшую со скального козырька.
        - Что ты хочешь делать? - спросил я приглушенным голосом.
        - Подожди…
        Он низко наклонился и медленным шагом шурша рукавицами по каменной плите, гладкой в этом месте, словно отполированной с помощью воды, начал огибать скалу.
        Я подождал несколько секунд и пошел по его следам. Снова перед моими глазами был простор океана, где по точным координатам или картам, исправляемым десятилетиями, должна была находиться станция. Седловина немного расширялась в этом месте, за глыбой еще продвигалась еще на метр, а может полтора, под гору и только потом переходила в скатывающийся к пляжу склон.
        Поэтому ниша у подножия скалы получила что-то вроде хорошо укрепленного бруствера. Это был не самый плохой наблюдательный пункт. При условии, что в поле зрения должно было разыграться или проявиться что-то, что следовало наблюдать.
        Мота стоял с минуту, сгорбившись, словно баллоны на его плечах внезапно потяжелели, после чего пробормотал что-то невразумительное себе под нос и удобно улегся на бок с головой, повернутой в сторону пляжа. Потом он ободряюще поглядел на меня и показал на место рядом.
        Грунт здесь покрыт был тонки слоем утрамбованной пыли. Лежать на нем было неплохо, особенно после нескольких сасов марша. Наши ноги находились внутри скального навеса, голова и плечи покоились на естественной насыпи. Мы могли бы лежать так неделю. Во всяком случае, двадцать четыре часа. Именно на столько оставалось кислорода в плоских профилированных баллонах, являвшихся, как и скафандры, новейшими достижениями конструкторов.
        - Тут приятно, - пробормотал я. - Что это - та зелень в море?
        Мота долго молчал. Наконец он пошевелился, поправил ремни на плечах, зашипел, словно у него что-то заболело, и объяснил:
        - Это именно та неожиданность, которую ты так выпрашивал! На этот раз настоящая! Не как те залежи…
        Мне потребовалось порядочно времени, чтобы собрать мысли.
        - Нигде здесь ты ничего такого не видел раньше?
        - Угу…
        Наушники коротко щелкнули, мгновение головы нам сверлили перемешанные сигналы, потом раздался звонок и нетерпеливый голос Фроса, спрашивающего:
        - Что с вами? Видите станцию?
        Мота снова вздохнул и не спеша потянулся к аппарату на плече.
        - Видим океан, - сказал он беззаботным тоном. - Дай координаты станции!
        - У тебя же они есть… что случилось? - удивился Фрос.
        - Есть, - буркнул Мота. - Ну так?
        Наушники помолчали, после чего Фрос, голосом на полтона выше, начал перечислять данные.
        - Хорошо, - прервал его в какой-то момент Мота, все время всматривающийся в экранчик калькулятора. - А пеленг?

«Рубин» подал координаты. Мота кивнул, поднес к глащам из боковой стенки аппарата прицел, подержал его так с минуту, после чего закрыл крышку калькулятора и сказал:
        - Запиши. Одиннадцать часов шестнадцать минут бортового времени. Непосредственное наблюдение источника эмиссии подтвердило предположение, что он находится на месте локализации станции. Океан окрашен в зеленый цвет, по крайней мере, в прибрежной полосе. Станции нет…
        - Как это нет? - прервал его Фрос.
        - Попросту, нет, - выручил я Моту.
        - Вы попали точно? - голос Фроса выдавал напряжение. - Как это нет? - повторил он не очень осмысленно.
        Никто из нас не ответил.
        - Записал? -поинтересовался Мота.
        - Да, - щелкнуло в наушниках. - Может быть, все же послать зонд?
        - Подожди, - сказал Мота. -Пока вышли нам трансер, с двойной экипировкой. Сделаем здесь вроде базы…
        - Не забудь о компрессорах, - добавил я, - пригодятся!
        Мота посмотрел на меня. Усмехнулся и кивнул.
        - Да, - бросил он. - Пойдем под воду!
        - Если там ничего нет, - отозвался через несколько секунд Фрос, - я могу передать корабль автоматам. Я хотел бы это увидеть.
        - Сам говоришь, - буркнул я, - что здесь ничего нет. Пока внутри трансер!
        Наушники умолкли. Наступила тишина. Даже ветер успокоился. Мы лежали друг против друга, лениво обводя взглядами пляж и просторы океана. Шли минуты. Ничего не происходило. Зашло солнце, внезапно, как на Земле вблизи экватора и атмосфера вокруг словно загустела. Но видимость по-прежнему была хорошей.
        Почерневшие контуры суши, взметающийся ввысь океан, повисшие над нами просторы противоположного дневного сейчас полушария все обрисовывалось четко и выразительно, как под затемненными прозрачными стеклами.
        Я поглядел вверх и подумал о звездах.
        Мота заметил мое движение и проследил за моим взглядом, потом он легонько кивнул, словно соглашаясь с чем-то и пробормотал:
        - Здесь никогда нет звезд…
        - Жаль, - пробормотал я.
        - Жаль, - повторил он как эхо.

2.
        Разбудил меня холод. Не открывая глаз я потянулся к климатизатору. Манипулируя правой рукой у левого плеча, я перевалился на спину и только тогда осознал, что место рядом со мной пусто.
        Я сел и осмотрелся. Моты не было. Обеими руками я взялся за шлем и потряс головой. Прием действовал нормально. Я подтянул ноги, выпрямляясь, и в этот момент в наушниках послышался его голос:
        - Пока ничего больше сделать не можем! Иди сейчас спать. Мы тебя разбудим перед рассветом!
        Я понял, что он разговаривает с Фросом.
        - Где ты? - спросил я.
        - Что случилось? - забеспокоился Фрос.
        - Ничего, - буркнул Мота. - Конец связи…
        - Где я? - это было уже для меня. - Недалеко.
        Я услышал звук шагов, шорох трущейся о камень рукавицы, и из-за края глыбы показалось светлое пятно шлема. Без слов он вернулся на прежнее место рядом со мной, сел и уставился перед собой.
        Я спал не больше часа. Несмотря на это, сна не было ни в одном глазу. Меня охватило чувство нетерпения, хотелось двинуться, сойти на пляж, поискать следы чьего-то присутствия в этом черно-фиолетовом запустении.
        Я глубоко вздохнул и опомнился.
        Мота был прав. Единственное, что мы могли сделать, - это ждать.
        - Теперь ты отдохни, - сказал я. - Что это было?
        - Пришел трансер. Я оставил его там, под скалой, на противоположной стороне. У нас теперь достаточно средств, чтобы вразумить… кого следует!
        - А кого следует? - поинтересовался я.
        Он усмехнулся.
        - Если хочешь спать, - пробурчал он вместо ответа, - иди в машину. Нет смысла торчать здесь и тратить кислород баллонов.
        - Сейчас твоя очередь, - возразил я.
        Он молчал несколько секунд, потом тяжело двинулся, выпрямился и без слов пошел вдоль глыбы.
        - Я буду на фонии, - дошел до меня его голос, когда он сам исчез из глаз. - И в случае чего будет достаточно, если ты что-либо скажешь. И ты даже не обязан сразу кричать…
        - Ничего не скажу, - обиделся я. - Ты спи спокойно!
        Со стороны океана не долетал ни малейший шум, но его поверхность не была гладкой. Пусто. Более пусто, чем мог бы себе вообразить кого-то, прибывающий из мира, населенного людьми.
        И однако, это тоже наш мир. Его хозяева привезли сюда полный багаж традиций земной цивилизации, память его упадков и взлетов.
        С тех пор, как еще в лицее я узнал, историю колонизации Альфы, во мне укоренилось убеждение, что дело это было по меньшей мере преждевременным. Двести тридцать… Нет, даже двести тридцать один год тому назад Землю покинули те восемь огромных примитивных сигар, каждая из которых унесла к звездам пятьдесят людей. Только потому, что техника это позволяла, что первая и единственная разведка в системе Альфы представила после возвращения ее третью планету, как правдивый рай из книжки для детей, что среди современников нашлась группа людей, по их мнению, овеянных духом открывательства, а по-моему, просто неприспособленных добровольцев, не было чуть ли не двести раз больше, чем могли вместить ракеты.
        Полет тогда длился восемь лет. И закончился полным успехом. Приходящие с ближайшей звезды сообщения распаляли воображение молодежи и публицистов. Стало модным философствование на тему развития дорог земной цивилизации. Ставилось под сомнение приспособительская нацеленность разумной деятельности поколений со времен мифического Ноя… Как фактографическая иллюстрация служили корреспонденции эмигрантов, среди которых первую скрипку начали играть биоматематики и генетики…
        Развилась разновидность космического диалога, которая должна была показать людям, как далеко они отстали и отошли от единственно правильной линии развития, заданной им природой. Наконец, кто-то мудрый сказал, что наша адаптационная модель образовывалась в условиях, полностью отличных от тех, что будут у людей, заселяющих сейчас иные миры. Что Земля создавала эту модель на пустом месте, а ее давние обитатели, располагая первоосновами того, что можно назвать сознательным мышлением, и увеличенные орудиями, которые только что появились в их жизни, и так проявили беспримерную эволюционную динамику. Что нет смысла, в конце концов, посылать людей к звездам, если по прибытию на место они должны засыпать нас деструктивными и демагогическими размышлениями на тему ценности их и наших традиций, нашей - но уже не их - цивилизации. Не прошло и года, а эта развитая специалистами реплика, стала обязательным толкованием официального отношения Земли не только к ее эмиссарам, но также, а может и прежде всего, к ее истории. О том, что в конце концов не колонисты с Альфы, а оставшиеся на нашей родной планете
публицисты развязали весь этот псевдофилософский диалог, казалось, забыли. А вскоре и действительно забыли. Место энтузиазма заняли неохота и снисходительность. В прессе появлялись целые серии анекдотов о «благословенных наивных», которые отлетели к звездам, чтобы с них поучать ближних своих, чего они стоят, в действительности и как должны жить. Остаток дополнила разница, естественная в тех условиях технологического прогресса, какой совершался на Земле и в каких условиях адаптации в полностью новом окружении был возможен на Альфе.
        С этой направленностью двинулись в сторону Центавра очередные очертания. Их отлет был в мае, кажется, четырнадцатого мая сорок лет назад. Еще жили люди, даже немалая группа, которые участвовали в церемонии прощания с двумястами, на сей раз стоместными кораблями на ольберской базе Луны. Я читал, что тогда раздавались голоса протеста, критикуя позицию, какую заняли в официальных кругах, предстартовых заявлениях заняли координаторы новой эмиграционной экспедиционной экспедиции по отношению к хозяйствующим на Альфе уже более восьмидесяти лет участникам первой вылазки. Однако, в сопоставлении с тоном сообщений и господствующими везде настроениями эти голоса раздавались как бы в пустоте. Представители Старой Земли улетели уверенными в себе, оснащенные наиновейшими достижениями науки, орудиями и автоматами, которые их предшественниками даже не снились. Если не раздалось слово «пацификация», то - есть «умиротворение», то благодарить за это следует не столько дух земного братства, сколько обстоятельства, которые никто перед стартом не взял во внимание. А именно, большинство второй группы колонистов вообще
не считало себя эмиссарами своего мира. Так как насколько взгляды, о которых я только что вспомнил, вызвали в этих людях ощущение высокомерия по отношению к первым эмигрантам, настолько память аргументов, которые приводили обе стороны во время недавней дискуссии о приспособительных процессах, была на Земле, особенно в некоторых кругах, все еще очень свежа, а мнения на эту тему, значительно более разноречивые, чем можно было судить на основе официальных заявлений.
        Все эти обстоятельства дали знать о себе раньше, чем кто-либо мог ожидать.
        Уже после двух недель полета внезапно без каких-либо предупреждений со стороны борта штабной ракеты экспедиции пришла срочная депеша, содержание которой опубликовали немедленно все ежедневные газеты. Ее авторы поскупились на инвективы покинутому ими миру. Они только констатировали, что вместе решили создать в системе Альфы качественно новую цивилизацию и что проникновение земного влияния неизбежное в случае дальнейшего поддержания свободной связи, не говоря уже о возможных связях и очередных волнах эмиграции, в лучшем случае задержало бы реализацию этого предприятия. Они сказали, что их достаточно, чтобы спокойно и последовательно развивать приспособительские процессы согласно биологическим и психическим предрасположениям человека. То есть, не так, как их предки. Последнее не было, однако, сказано, но смысл депеши не оставлял ни тени сомнения. Они отделялись от собственной истории. Иначе говоря, не хотели иметь с нами ничего общего.
        Заявление, впрочем, длинноватое и окрашено множеством аргументов эпически-философской природы, сконструированных достаточно логично, чтобы ввести в заблуждение средне подготовленного читателя, имело больше тысячи подписей. Можно было вести различные домыслы о судьбе тех, кто отказался от участия в афере и не позволил использовать свое имя в этом, мягко выражаясь, сомнительном вызове Старой Земли. Было также более, чем ясно, что большая часть, если не большинство участников экспедиции поставили подпись ради сохранения покоя. И то, и другое, к сожалению, ничем не меняло ситуацию: то, голос которых решал, засмотревшиеся в будущее, очарованные видением иной жизни, несли к звездам чувства и стремления, образовывавшие, следует признать, на протяжении веков движущую силу прогресса. Но не только! Так как они начинали с отрицания уроков истории - чему со стороны землян в конце концов могло сопровождать обычное любопытство, только оно - или, что заставляло уже забыть о терпении, с программного терпения по отношению к хозяевам мира, который они присваивали. Если принять во внимание, что эти хозяева были
представителями той самой расы и сравнить и сопоставить эти два факта, этические предпосылки присланного с борта ракет заявления показались, по меньшей мере, в странном свете. При этом, нельзя было сбросить со счета то обстоятельство, что огромное большинство авторов конвенции этой новой и отличной от земной цивилизации, действовало от чистого сердца. В этом отношении кое-что объяснял состав обеих экскурсий. На сколько в первой участвовали большей частью люди, знакомые с космическими полетами, в большинстве своем больше молодые ученые, пилоты с семьями, энтузиасты, но с хорошей теоретической подготовкой и открытыми умами, на столько через восемьдесят два года ракетная техника продвинулась вперед, что средний член экипажа не должен был в крайнем случае даже иметь определенную специальность. Полетели, конечно, ученые и конструкторы, но большая часть эмигрантов была собрана скорее случайно. Ее составляли члены разных товариществ, главным образом любителей природы, кружков любителей чего-то там, философствующие молодые люди их групп общих интересов и не слишком ясно отдающие себе отчет, о чем идет речь,
женщины. Как я уже говорил неприспособленные.
        То есть таким является мое личное мнение.
        Ясное дело, Земля не приняла покорно решение координаторов второй эмиграционной экспедиции. В дело пошли все технические средств, какими располагали сателлитарные станции связи. Непрерывным потоком вслед за удаляющимися кораблями плыл ручей взываний, аргументов, просьб, а в конце - и угроз. Использовались как только возможно голоса оставленных эмигрантами членов их семей и друзей! Перед микрофонами становились крупнейшие земные авторитеты. Взывали к людской солидарности и тому подобным идеям. Экипажи запугивались изоляцией от новых, ожидаемых достижений науки и техники, что было уже полностью бессмысленным предприятием, так как тем ничего не оставалось и не хотелось. Так или этак, все аппеляции, объяснения и напоминания оказались ни на что не годными. Поначалу принимались ответы, в которых без малейших изменений или дополнений повторялись аргументы, перечисленные в первой депеше. Потом прекратилось и это. Корабли прервали связь.
        Земное общество закипело. Лихорадочные дискуссии и совещания охватили буквально всех. Подняли головы те публицисты, которым официальны заявления на тему закономерностей приспособленных процессов в прошлом и их экстрополяций закрывали перед этим поле действий. Если дело не дошло до крайне острых споров, то только потому, что в одном соглашались все. Нельзя бескритично поддаваться ходу запущенных событий. Нельзя допустить, что бы эта большая, в конце концов, группа людей, вышла из-под влияния и контроля нашей цивилизации. И это, как минимум, по двум поводам.
        Во-первых, никто не имеет права снимать с себя ответственность даже за капризных детей, а во-вторых, человек слишком хорошо знает свои собственные возможности, чтобы не заглядывать в соседний огород…
        Сейчас эмигранты демонстрируют позицию полного безразличия по отношению к Земле. А как это будет через 10 лет? через 100? Когда их «ткачественно новая» цивилизация почувствует в свою очередь, что на третьей планете Альфы сделалось немножко тесновато?
        Тем не менее, миновало следующих 11 лет, прежде чем было принято решение о посылке экспедиции вмешательства. А точнее говоря, решение было принято раньше, но труднее оказалось договориться о ее составе и полномочиях. В конце концов полетела одна ракета с экипажем в несколько десятков человек, в состав которого, кроме специально обученных техников защиты, вошли восемь известных ученых.
        Экспедиция потерпела полное фиаско.
        Тот-час же после посадки корабль был окружен кордоном вооруженных и наглухо закрытых машин, а его экипаж проинформирован, что им запрещается сходить на Землю. Все усилия завязать диалог оказались напрасными. Не раздалось ни слова в ответ. В поле зрения за все время стоянки ракеты не появился ни один человек. Пилотам даже не было разрешено вывести машины для пополнению запасов топлива, так что для обеспечения себе возможности возвращения на Землю корабль должен был приземлиться на одной из ближайших планет.
        Была выбрана соседняя, вторая планета системы, где анализаторы с корабля обнаружили обилие редкоземельных элементов. Как оказалось, это был главным образом лютин. Незадачливые парламентеры наполнили им энергетические отсеки ракеты и, как побитые собаки, тронулись в обратный путь, однако, именно во время пребывания на этой планете, контингенты и моря которого окружали меня со всех сторон в эту минуту, у них появился новый замысел. На Земле он был подхвачен достаточно энергично, тем более, что это было по сути единственное, что еще можно было сделать. А именно, было решено установить на второй в ближайшем планетарном соседстве земной колонии, исследовательско-наблюдательную станцию. Так и сделали. Правда, прошло еще больше десятка лет, прежде чем со второй планеты поплыли в направлении Земли первые сообщения. Но задержка не имела значения. Технический прогресс колонии на девственной планете требовал не лет, а уж столетия, чтобы достичь степени, когда материнский мир должен будет считаться с ними по-настоящему.
        Сообщения были интересны. Опираясь главным образом на данные подслушивания радиопередач, экипажи станции сообщили о конфликтах, вспыхивающих между старыми и новыми поселенцами. В этом отношении земные ученые безошибочно предвидели развитие событий. В первые годы происходили довольно-таки острые конфликты, доходило даже до вооруженных столкновений, однако никогда эти трения не переходили в глобальную уонфронтацию - если можно применить такое выражение на планете, все население которой не превышало нескольких десятков тысяч человек. То, что с течением времени число колонистов выросло до полутора миллиона, не меняло соотношения сил. Постепенно столкновения угасли, уступая место изоляции. Сообщения становились все более монотонными. Летели годы, сменялись экипажи, убывало поколение, помнившее первые полеты людей к звездам, а новые поколения воспринимали сложившуюся ситуацию как очевидную и естественную. Прилив интереса к бывшей колонии наступил относительно недавно, когда пост на второй начали перехватывать обрывки сведений о людях, живущих в воде, дышащих разряженными газами, проникающих без
бронированной защиты в различные среды. Эти явления можно было объяснить издавна известными возможностями генетической инженерии. То, что наш мир в определенный момент сознательно отбросил эти возможности, - дело этики, а не биоматематики или биохимической техники. Самое большое - бывшие наши земляки стали нам еще более чужды. Чтобы поставить точки над «и»: многим людям они теперь показались отвратительными. Однако, что заставляло задуматься, так это то обстоятельство, что такие эксперименты вели не как можно было ожидать, участники второй экспедиции, которые в свое время мотивировали свое отделение от старого мира собственной программой развития приспособительных процессов, но как рах их предшественники. И больше того, встречаясь с полным неподдельного отвращения презрением со стороны более поздних поселенцев. Отвращения, которое в перехваченных, лапидарных впрочем, публикациях приобретало иногда характер грозного в своем значении обвинения.
        И именно в тот момент, более чем неожиданно, станция на второй замолкла. Без предупредительного сигнала, без призыва о помощи, без единого слова, которое позволило бы делать предположения о судьбе экипажа.
        Я поднял голову и пробежал взглядом по линии берега.
        Что бы тогда ни случилось, это случилось не в ином месте, как на этом черно-фиолетовом океане, край которого был передо мной. В пределах досягаемости взгляда - ни следа присутствия живого существа. Ни единого брошенного куска пленки, пустого контейнера, забытого инструмента. Ничего!
        А ведь катастрофа, которая могла бы погубить станцию, в расчет приниматься не могла. Если бы на панцирный грио базы рухнул метеорит монструальной величины, если бы провалилось дно моря или взорвались термоядерные реакторы или что-либо другое, осталась бы мертвая культя ствола с рваными краями. Сделанный из пламентового сплава он попросту не мог целиком подвернуться уничтожению. Нет. Станция опустилась под воду, спокойно и безопасно, как это и предвидели конструкторы, размещая жилую часть на скользящем вдоль ствола кольце. Объяснение должно было быть очень простым. Простым, и одновременно, менее привлекательным. Поэтому мы играли в кошки-мышки с жителями Третьей, подходя с погашенными рефлекторами антенн и без связи, даже без пеленгационного кода.
        Поэтому мы с Мотой совершили двадцатипяти километровую прогулку, вместо того, чтобы после запуска зонда быстро и удобно двинуться к цели в кабине трансера. Эта станция, невидимая сейчас, жила. Иначе откуда бы взялся внезапно перехваченный после четырех лет молчания ее пеленгационный сигнал. Но каким было сейчас содержание этой жизни? Чему она служила?
        - Ну, хватит, - внезапно раздался прямо над моим ухом спокойный голос Моты. - Теперь ты…
        Я подскочил! Первым моим стремлением было желание сесть, напряженно выпрямившись. Моя ладонь сама потянулась к кобуре излучателя.
        - Чего, - забурчал он, подходя ко мне ближе. - Ты спал?
        Добрую минуту я не мог ответить. Я глубоко вздохнул, чувствуя, что на моей щеке начинает стекать струйка пота.
        - Нет, - сказал я наконец, стараясь овладеть голосом и добавил: - Задумался… когда-нибудь подстрелю…
        Через потемневшее стекло шлема я заметил на его лице усмешку.
        - Проспись пока что, - выговорил он, - и тогда может пройдет. Через два часа начнет рассветать!
        Я огляделся. В колорите окружения ничего не изменилось. Никакая более светлая полоса над горизонтом не предвещала наступление дня. Два часа… Может быть, даже меньше. Мы не будем ждать, пока сделается полностью светло. Я сказал ему об этом.
        - Тем более, - ответил он. - Ну, исчезни!
        Я встал. Огибая скалу, я останавливался пару раз, чтобы глотнуть кислорода. Все еще ощущалось ускоренное сердцебиение. Это угрожающее окружение действовало. Несколько дней одиночества здесь могли дорого обойтись!
        Трансер стоял боком к глыбе, сильно накренившись на левый борт. Я скорее нащупал, чем увидел ступени на кожухе дюз и поднялся к люку. Люк был замкнут. Где-где, а на этой планете следовало экономить кислород!
        Я захлопнул за собой створки люка, уселся в кресло. Длинный полукруглый экран был погашен. Под ним виднелась узкая полоса открытого стекла. Ниже, на пульте, пульсировал один бледный огонек. Пеленг! На этот раз знакомый, свойский! Дорога до родного корабля!
        Несколько секунд я сидел без движения. Потом поднялся, проверил синхронизацию связи, после чего снял шлем и растегнул блузу скафандра. Только тогда я удобно улегся, подложил руку под голову, сказал себе, что нисколько не хочу спать, и закрыл глаза.
        Разбудил меня какой-то отзвук, словно бы снаружи. Я протер лицо ладонями и поспешно просмотрел показания датчиков.
        Ничего!
        Лампочка кода вызова пульсирует в нормальном ритме. Сигнал вызова погашен. Стекло под экраном словно бы посветлело.
        Я посмотрел на часы. Спал почти час! А должен был два! Почти два!
        Так или этак - слишком рано для побудки.
        Отзвук повторился! На этот раз сомнения не было. Кто-то находился рядом с машиной и что-то делал у ее боковой стены.
        Я поспешно надел шлем и загерметизировал скафандр. Потом, как только мог, тихо проскользнул в башенку.
        Это был Мота!
        Он стоял на вздутии центральной части корпуса и стучал пальцем в стекло. Поначалу я видел только этот мерно двигающийся абсурдно увеличенный палец. Немного не хватило, чтобы я рассмеялся! Но я не сделал этого. Вовремя опомнился. И осознал, что если он выбрал такой способ установления контакта со мной, то сделал это ради шутки.
        Не дожидаясь, когда автомат даст сигнал о прекращении подачи кислорода, я открыл люк.
        Он стоял прямо передо мной, наклонившись, с головой, втянутой в плечи. Окинул меня внимательным взглядом, потом повернулся и сделал знак следовать за ним. Сам медленно двинулся вперед, осторожно, высоко поднимая колени, словно шел вброд по незнакомой разлившейся воде.
        Невольно я начал повторять его движения. Миновали добрых полторы минуты, прежде чем мы достигли края глыбы. Если бы за этим краем сидела мышь, ни один звук не предупредил бы ее о нашем приближении.
        Море посветлело. Ясно были видны розоватые полосы ветра на его поверхности. Одна из них охватывала сужающейся дугой низкую бочковатую конструкцию, торчащую на расстоянии около двухсот метров от берега.
        Машинально я оглянулся на Моту. Он стал на колени в углублении, закрытом со стороны пляжа естественной насыпью и всматривался в станцию. Его лицо приобрело незнакомое мне выражение. Он прищурил глаза, его губы сошлись в узкую щель. Десять лет - это порядочное время! Можно научиться называть домом такую металлическую коробку. И даже здесь… Или именно здесь…
        Я присмотрелся внимательней. Станция не принимала сплющенный тор. Я знал, что его диаметр превышает сорок метров, хотя сейчас в перспективе, наполненной темно-фиолетовым светом, строение казалось намного меньше. Прямо над поверхностью моря, его опоясывал узкий помост, разновидность галерейки, окруженной низкой балюстрадой. Кроме этого, стены конструкции были гладкими и глухими. Ее приоткрывала слегка выпуклая плита, увенчанная тарелками антенн. Прямо перед нашим наблюдательным пунктом чернел овал открытого сейчас люка.
        Я пробежал взглядом по пространству, отделяющему базу от суши, и мое внимание привлек какой-то бесформенный силуэт, неподвижно лежащий на пляже в двух-трех метрах от берега. На первый взгляд могло бы показаться, что кто-то бросил там большой и не слишком плотно набитый мешок. Но это был не мешок.
        Дрожь пробежала по моей спине. Медленно перенес я взгляд на Моту и понял, что он с первой минуты смотрел именно на эту темную точку на плаже. Не о базе он думал, стискивая губы, словно боясь слов, которые могли выдать его чувства.
        Шли секунды. Мы не двигались, молчащие, укрытые в мелком углублении, по видимости
        - в безопасности, не видимые ни с моря, ни с суши. Могли бы торчать так день и даже дольше. Если бы именно в этом состояло наше задание. И если бы не Фрос.
        Я услышал легкий, подавленный вздох.
        Мота отступил на шаг ниже, припал к скале и начал ее обходить.
        Скоро перед нами вырос угловатый корпус трансера, и только тогда до меня дошло, что ночь была уже за нами.
        Равнина, которую мы прошли вчера, пешком, яснела солнечным блеском, если считать за таковой фиолетовый полусвет, наполняющий огромность сферического пространства планеты.
        Мота задержался только на несколько минут. Он окинул взглядом темный панцирь машины, кивнул головой, словно хотел сказать, что все в порядке, и быстрым шагом пошел вниз по склону. Прошел с десяток метров, потом пустился бегом.
        Сто, двести, триста метров!
        Пот стекал мне в глаза, баллоны невыносимо били по спине, башмаки были такими тяжелыми, словно грунт под ними превратился в болото. По седловине, между двумя взгорьями, отдаленная на каких-нибудь пол километра от места, где мы остановили машину, была вот-вот. Мота замедлил бег. Некоторое время он еще поспешно взбирался, как бегун, который уже дойдя до финишной прямой должен еще погасить инерцию, после чего остановился. Выпрямился и оглянулся на меня. Я подошел и тоже остановился. Несколько секунд мы тяжело и глубоко дышали. Наконец, Мота повернулся в сторону седловины и мотнул головой. Я кивнул, подтянул ремни снаряжения и не спеша двинулся под гору. Через несколько шагов я положил ладонь на рукоять излучателя и сгорбился. Еще два-три метра - и из-за широкой гряды показались контуры станции.
        Она находилась сейчас сбоку и чуть ближе к суши. Мешковатый силуэт на пляже был невидим, его закрывали низкие широкие холмики, рассиданные по прибрежной равнине.
        Осторожно, чуть не ползком, мы все время, прикрытые склонами, подходили к пляжу.
        Наконец, мы достигли места, с которого открывался вид на предполье нашего старого наблюдательского пункта.
        Я остановился. Мота подполз ближе и тоже замер.
        Мешковатый предмет, лежавший на гальке, внезапно ожил.
        Я увидел очертания головы с различимым белым пятном лица. Что-то стиснуло мне горло. В тот же самый момент я почувствовал ладонь Моты у себя на плече.
        Я повернул было голову, но меня удержало уловленное краем глаза движение в океане.
        Да, это был человек! Человек? Это существо, медленно поднимающееся из воды, без скафандра, без шлема, хотя бы обычной маски ныряльщика, словно для того, чтобы зачерпнуть в легкий глоток чистой двуокиси углерода? Человек?
        Я услышал далекий, приглушенный голос. И ответил другой. Человек на пляже снова шевельнулся. Он сел с ногами, неуклюже выброшенными перед собой. И ждал. Тот, в море, заторопился. Он уже шел на мелководье, показывая лишенные обуви и покрытые какой-то белой субстанцией ступни. Он покачнулся раз, второй, споткнулся и приостановился, чтобы вернуть равновесие. Ожидавший поднялся на локтях. Несколько секунд он балансировал, словно борясь с тяжестью собственного тела, потом снова упал на гальку. Тот, в море, увидев это, припустил бегом. Несколько секунд из-под его ног летели еще брызги воды, потом он выбрался на пляж.
        - Вперед, - услышал я, и прежде, чем успел подумать, увидел, что Мота, сжимая ладонь на рукояти излучателя, бежит в сторону чужаков. Я двинулся за ним и, только оставив за собой несколько десятков метров, увидел силуэт третьего обитателя станции.
        Он стоял на окружающем ее подножии карниза и, наклонившись через балюстраду, смотрел в направлении берега. Его голова находилась в продолговатом белом шлеме, внизу переходящий в свободный, как бы слишком просторный скафандр. В какой-то момент он шевельнулся. Я уловил легкий блеск. Подумалось, что забава становится опасной, и я ускорил шаг, чтобы догнать Моту. Но ничего не произошло, только микрофон принес странно искаженные голоса, словно бы далекий зов. Слишком поздно.
        С разбега я взбежал на склон последнего холмика, напоминавшего старую осевшую дюну, и услышал знакомый голос, твердое звучание меня даже удивило!
        - Лежать спокойно! Я ничего вам не сделаю!
        Мота стоял без движения. В вытянутой перед собой руке он держал излучатель. А человек, который вышел из моря, медленно уселся на пляже в нескольких метрах дальше. Как и первый, он не пытался ни защищаться, ни убегать. Он оперся на локти, свесил голову на грудь и застыл в неподвижности.
        - Подожди здесь, - бросил я, не останавливаясь. Я пробежал мимо них, направляясь к берегу. Нетрудно было понять, почему Моту изменил намерения и вместо того, чтобы потихоньку подплыть к базе, сразу же атаковал тех, которые ее покинули.
        Он сориентировался в том, что они не все в состоянии оказать нам сопротивление. В их движениях была видна слабость, они вели себя как люди крайне истощенные или тронутые тяжелой болезнью. Беглого взгляда было достаточно, чтобы дисквалифицировать их как противников. По крайней мере, в их теперешнем положении. Речь сейчас шла только о том, чтобы они не успели спрятаться в базе. Мы могли быть уверены, что опередим их.
        Другое дело - этот третий! Я чувствовал уже под ногами слой воды в несколько сантиметров, когда он исчез в открытом люке.
        - Стой! - крикнул я, поднимая излучатель. Я находился уже не далее чем в ста пятидесяти метрах от лесенки в несколько ступеней, ведущей на галлерею.
        Человек в скафандре заколебался. Секунду он стоял неподвижно, заполняя собой весь контур люка, после чего внезапно, словно что-то решил, высунулся и потянулся к рукоятке замка. И тогда я выстрелил! Не в того! Я протянул ровную черточку по стене конструкции в двух метрах от края люка.
        Это подействовало. Он замер на момент, потом скорчился, словно стал ниже ростом, сделал шаг вперед и оперся руками на балюстраду.
        Не задерживаясь, я дал ему знак рукой, чтобы он так и оставался, пока я не подойду. Я протянул руку к редуктору и открыл кран…
        Когда я почувствовал, что блуза моего скафандра наполнилась воздухом, я упал на воду и с высоко поднятым излучателем, все время направленным в сторону фигуру на галерейке, поплыл в направлении станции…
        В какой-то момент я услышал в наушниках, а потом через усилитель наружного микрофона нарастающий высокий звук. Я поглядел наверх. Из-за холмов вырвались светящиеся полосы. До меня донесся характерный оборванный свист сигнальных автоматов и сразу же за ним спокойный голос Мота:
        - Оставь в покое зонды! Можешь уже говорить…
        Я понял, что Фрос не выдержал напряжения, и когда датчики дали ему знать, что кто-то из нас открыл огонь, он все же запустил аппарат.
        - Видишь меня? - спросил я. - Если будешь себя хорошо вести, тоже поплаваешь.
        - Вижу, - ответил он серьезно, слегка охрипшим голосом. - Что случилось?
        - Мы их взяли, - сказал Мота. - Запрограммируй аппараты и приезжай!
        - Одной машиной? - спросил он. Мне показалось, что в его голосе прозвучало облегчение.
        - Да… или подожди, - заколебался Мота, потом решил. - Возьми два вездехода. Может быть, нужно будет кого-нибудь подвезти.
        Я доплыл до станции. Ее стены громоздились надо мной. Я видел уже посеревшую линию погружения, поматовевшие захваты на балюстраде, провода антенн. Я видел лицо человека, стоявшего перед входом. За стеклом странного и неуклюжего шлема оно мне показалось белым, как мел. Он не смотрел на меня. Его взгляд блуждал по холмам, на момент задержался на кружащемся над станцией зонде, после чего вернулся и остановился на пляжной группе.
        Я ударился ногами о последнюю ступеньку лестницы, повернулся и через несколько секунд был уже наверху. Не опуская руки с излучателем, я сделал несколько шагов в сторону жителя системы Альфы.
        Я остановился. Все говорило о том, что станция наша. Мы выполнили первый этап задания. Он не оказался слишком трудным. Скорее наоборот. Эта легкость заставляла задуматься. Во всяком случае они были под нашим контролем.
        - Ну, скорее, - донесся до меня нетерпеливый голос Моты. Я поглядел в сторону и увидел всю тройку, взбиравшуюся по склону в направлении одиночной скалы.
        - Что ты хочешь сделать? - спросил я, хотя намерение Моты было уж черезчур явным. Он, видимо, пришел к такому же выводу, так как не ответил.
        - Я проверил переключатели, - в голосе Фроса звучало подавляемое возбуждение. - Я уже еду!
        Человек, стоявший рядом со мной, шевельнулся. Машинально я выше поднял излучатель, но он покачал головой, несколько секунд что-то делал со шлемом, после чего одним простым рывком открыл лицо.
        Я присмотрелся к нему и в изумлении и внезапно отдал себе отчет в том, что я имею дело с кем-то очень молодым. Его сильно побледневшее, запавшее, чтобы не сказать сильно исхудавшее лицо могло принадлежать мальчишке шестнадцати - семнадцати лет. Он шевельнул губами. Я ожидал несколько минут, потом подкрутил усилитель.
        - Нас четверо, - услышал я слова, сказанные тихим, но разборчивым голосом.
        Я застыл. Родной язык прозвучал для меня тут, в устах существа, дышащего двуокисью углерода, расхаживающего по этому невероятному миру без какой-либо защиты, как провокация.
        - Что ты говоришь? - спросил я у Моты.
        - Я ничего не говорил, - ответил Фрос.
        Я молчал. Нет, он уже не был мальчишкой! Черт знает, сколько ему лет! Может, они все так выглядят?
        Внезапно я опомнился и резко бросил:
        - Где этот четвертый?
        Человек с открытым лицом жестом указал внутрь станции.
        - Четвертый? - пробурчал Мота.
        - Какой четвертый? - поинтересовался и Фрос.
        - Один сидит внутри, - объяснил я. - Собираюсь туда войти!
        - Подожди!
        Я поглядел в сторону суши: остававшаяся там тройка исчезла из вида. Я услышал какие-то невразумительные звуки и участившееся дыхание Моты. Я понял, что они уже около машины.
        - Не двигайся! - напомнил я без всякого повода тому, что стоял рядом. Он поднял голову и устремился на меня вопросительным взглядом. Глаза у него были большие, темно-синие. В них была печаль. Это было определенно больше, чем я мог мечтать. Разве для того отправляешься к звездам, чтобы встречать такие взгляды?
        На склоне замаячила фигура Моты. Он шел быстрым шагом, раскачиваясь всем телом. Он всегда так ходил. Руки его свободно болтались по бокам. Они были пусты. Его излучатель торчал на своем месте, в застегнутой кобуре на поясе.
        Когда он входил в воду, пробуя ее зеленоватую поверхность, с седловины поднялось облако пыли. Даже сюда донесся стон работающих двигателей на максимальной мощности. Фрос не жалел вездеходы.
        Он вылетел в седловину как на гонках, оттолкнулся от земли и пологой дугой полетел вниз.
        - Побьешься! - пробормотал я.
        - Кто… ага… , - сразу же сориентировался Мота и добавил. - Оставь! Ему причитается немного движения…
        В то время, как Фрос останавливался на пляже, снова поднимая тучи пыли, Мота доплыл до лесенки. Я помог ему взобраться и пропустил его вперед, оставшись у люка.
        - Веди! - бросил я человеку с открытым лицом на внутренность корридора. - И спокойно… Понимаешь? - добавил я еще.
        Он кивнул головой. Краем глаза я уловил взгляд Мота.
        В нем, когда он приглядывался к незнакомцу, блеснуло любопытство. Но лицо у него было добродушным. Мне пришло в голову, что малого не достает, чтобы он еще улыбнулся тому. Не знаю, почему, но это привело меня в раздраженное состояние.
        Внутри станции царила тьма, пред собой я видел только спину и слепой затылок шлема этого, в скафандре. Впрочем, вблизи этот скафандр оказался обычным рабочим комбинезоном, сшитым из какого-то синтетического материала, вероятно, не лучших изолирующих свойств. Он был лишен всякой аппаратуры.
        - Мота, Мур, - сказал Фрос. - Что у вас?
        - Оставайся там, где ты есть! - услышал я ответ. - Ну, хорошо… - тянул Мота. - Только спокойно… Руки перед собой…
        Только через несколько минут я сориентировался, что он обращается уже не к Фросу.
        - Все у вас - пробурчал я. - Они вежливы, как дети.
        Загорелись лампы.
        Я остановился и осмотрелся. Кабина была сконструирована в форме довольно широкого кольца, ее внутренние стены опоясывали уходящую вглубь колонну.
        Датчики и экраны, разбросанные по всему помещению, были погашены. Лампы светили еще несколько секунд, потом начали бледнеть, сначала медленно, потом все быстрее. Свет перешел в слабое тление, которое совсем вскоре погасло.
        Мрак показался теперь еще более непроницаемым.
        - Слушай, Фрос, - зазвучал из глубины голос Моты. - Запрограммируй вездеходы и оставь их на берегу на приличном расстоянии друг от друга. Пусть ведут наблюдение и держать с нами связь с «Рубином», сам же возьми трансер и приезжай сюда. Только не заглядывай в грузовую камеру. Нам нужны энергетические узлы и генераторы. Здесь уже ничего нет. Ничего… , - повторил он чуть погодя приглушенным голосом.
        В темноте передо мной замаячил чужой, неуклюже вытянутый шлем. Я зажег рефлектор и увидел белое, как мел, лицо чужака. Из глубины, из-за колонны доносились до нас какие-то звуки. Я услышал словно тяжелое мурлыканье, и внезапно в белом пятное от моего прожектора показалась фигура человека. Как и этот, что стоял рядом, он был одет в мешковатый комбинезон и шлем. двигался он медленно, как-то неуклюже. За ним светлел скафандр Моты.
        - Все у нас, - повторил я бессмысленно. - Обошлось без больших хлопот!
        И прошло некоторое время, прежде чем он ответил:
        - Угу.
        - Они подозрительно покорны, - заметил я недоверчиво.
        - Ничего удивительного, - голос Моты звучал холодно. - Они подыхают с голода!

3.
        Ракета стояла на краю маленькой скальной платформы, у подножия стометровой стены, темной, изборожденной глубокими царапинами покрытой оспинами беловатых брызг. Круто наклонившаяся, она создавала впечатление разбитой. Корпус ее дюзы до половины был погружен в камень. Если бы экипаж посадил корабль на несколько сантиметров дальше, ничто не спасло бы его от капотирования.
        - Натворили дел, - заметил я.
        Человек, сидящий в кресле по середине, между мной и Фрос, беспомощно повел головой.
        - Кто пилотировал? Ты?
        - А какое это имеет значение, - Фрос пожал плечами. - Кто бы тут ни сел, он уже наверняка не будет стартовать. Я бы дал им диплом только за то, что они ухитрились сдвинуть этот комод с места. У них там есть музей, наверное…
        - Подожди, - прервал я. - Пусть ответит!
        Секунду царило молчание. В конце концов лицо чужака дрогнула. Его губы двинулись.
        - Громче! - рявкнул я.
        - Мы нашли инструкцию, - повторил он тихо, с усилием.
        Я поглядел на Фроса. Он подался назад в кресле, выпрямился и уставился на своего соседа, словно тот внезапно запел.
        На его лице читалось недоверие.
        Они нашли инструкцию, вывели корабль на стартовую площадку и полетели.
        Корабль, построенный двести тридцать лет назад. И достаточно посмотреть на конструкцию дюзы и чудаковатого вида формы, охватывающую длинный, похожий на иглу, нос. Разве что этот реликт служил им все время. Но в сообщениях, передаваемых со станции, не было ни малейшего упоминания, что Третья пробуеи достичь соседней планеты.
        - Ты уже летал? - спросил я. - Или это была премьера?
        - У вас есть еще пригодные для полетов корабли? - дополнил мой вопрос Фрос.
        Житель Альфы шевельнулся, но ничего не сказал.
        - Когда за вами прилетят? - невольно повысил я голос.
        Тишина. Мною медленно овладевала ярость. Я поднял руку. Все еще глядя перед собой, я размахнулся…
        - Оставь! - голос его - Фроса истерически ломался. Краем глаза я увидел его движение и почувствовал на своем запястье хватку его пальцев. - Оставь! - повторил он немного тише. - Это человек…
        Секунду я сидел без движения, потом коротким рывком освободил руку.
        - Именно это я хотел бы знать, - буркнул я. Подождал минуту, потом пробежал взглядом по индикаторам и встал.
        - Оставайся здесь, - обратился я к Фросу спокойным голосом. - И не расчувствуйся! На нехватку неожиданностей мы и так не можем жаловаться… А ты - со мной! - добавил я, задевая взглядом молчаливую фигуру в центре.
        - Ничего ты там не узнаешь, - пробормотал Фрос.
        Я не ответил, перебросил ноги через борт и соскочил на скалу. Отошел на несколько шагов, убедившись, что хоть скала и блестит, как отшлифованная, но все же дает ступням достаточно надежную опору, и повернулся в сторону вездехода.
        Пришелец с Третьей вел себя так, словно первый раз в жизни ему пришлось положиться на силу собственных мышц. Он плоско уселся или улегся на борт и старался опустить ноги, но стиснутые на рукоятках ладони отказались ему повиноваться, он закачался и не меняя позиции, не пробуя даже поднять головы, тяжело упал на землю. До меня дошло сдавленное ворчание Фроса и в первый раз мне пришло в голову, что разница мнений по поводу альфианской колонии к которой на Земле уже успели привыкнуть, может вместе с людьми перенестись даже сюда. Что касается меня, то я без сожаления смотрел на этого «человечка», что корчился сейчас у моих ног, стараясь встать на ноги. Я не видел ни малейшего повода, по которому я мог бы желать хорошего самочувствия существу, которое причинило насилие над своей собственной человеческой природой, чтобы только достать земной экипаж, дежурящий на соседней планете. Не говоря уже о родителях, которые взялись выкормить такое творение.
        Он наконец поднялся, выпрямился и посмотрел на меня. В его взгляде не отражалось ничего, ни одно известное мне чувство. И не следа боли, нетерпения, протеста.
        Я отвернулся и без слов двинулся к краю обрыва, над которым мы остановили вездеход. Его стена возвышалась не менее, чем на двести метров над дном скалистого ущелья или скорее широкого распадка, застланного плоскими гальками. Воды не было видно, но весной туда должен был спадать стремительный поток.
        Спуск не доставил мне хлопот: почти на самое дно вела наклонная полка, которую при нужде можно было форсировать даже наземной машине. Три или четыре последних метра я оставил за собой, съезжая на слегка наклоненной колонне. Перейдя дно ущелья, я обернулся, чтобы проверить, как справляется наш молчальник, тем более, что перейдя край обрыва он исчез из поля зрения Фроса. Его дела шли не худшим образом. Он как раз уселся на колонну и собирался съезжать. Но поворачиваясь в его сторону, я машинально пробежал взглядом по скалистой стене, которую только что миновали. Я застыл в неподвижности.
        Вид был настолько необычен, что на минуту я забыл обо всем другом.
        Край, над которым оставался вездеход, едва выделялся на фоне заменяющего небо фиолетового изображения антиподов. Но уже в нескольких километрах ниже почти горизонтальной линией бежала лишь слегка волнистая лента режущей глаза желтизны. В первый миг я подумал о слюде, но цвет скалы был слишком светлым, ее блеск не был достаточно чистым. Я вспомнил, что кора планеты изобилует редкоземельными элементами. Может, какая-нибудь жила магнита?
        Но дело этим не исчерпывалось. Широкой радужной дугой перерезала стену выбегающая из подножья полоса голубого лазурита, в верхней точке словно бы подсвеченного бледным золотом. В замкнутом лазурном полукруге виднелась хрупкая, покрытая сотнями миниатюрных кратеров, красновато-черная скала из группы габборо. Ерунда!
        Не встречается такое близкое соседство стольких разных формаций! В довершение всего, погашенных как в тесте в каком-то невозможном темно-фиолетовом базальте.
        Человек с Третьей управился с колонной и стал рядом со мной. Я пришел в себя и повернулся в его сторону. Меня поразило выражение его лица. Оно было не менее бледным, чем на рассвете, когда мы увидели его в первый раз. Но теперь его оживляло чувство, граничащее с радостью. Глаза его горели, он стоял и смотрел на цветную скалу перед нами, как художник, которому удалась картина.
        Меня охватил холод. Я отступил на шаг и показал ему на устье не слишком крутого желоба, который, как я уже заметил из кабины вездехода, выводил прямо на корабль. Он окинул меня мимолетным взглядом, после чего без единого жеста двинулся в указанном направлении. Я предпочитал иметь его перед собой, по крайней мере, до тех пор, пока мы не выберемся снова на открытое пространство.
        Желоб не был грязным, шлось нам легко, как по лестнице. Когда я поднимал голову, то видел только спину шагающего все медленнее чужака. Еще один последний, гладкий, словно отесанный камень, и мы стали на скальной полке. Только тогда я выпрямился, глубоко вздохнул и осмотрелся.
        Ширина полки не превышала тридцати метров. Ее ёжий коай проходил над цветной скалой. На противоположной стороне, прямо из плоскости вырывалась в гору вертикальная или даже слегка нависающая стена. За стеной узкое вверху устье желоба. Просвет между скальной стеной и корпусом ракеты показывал нагромождение глыб, уходящее в пропасть. За распадком, немного ниже уровня платформы виднелся прямоугольник вездехода со светлым пятном шлема Фроса.
        Вокруг, куда ни глянь, острые скальные иглы, мощные башни, усаженные ребристыми склонами, Хребет должен быть молодым, он вырастал из приморской равнины, не предшествуемый никакими предгорьями, и какими холмами, покрытыми растительностью.
        Но такой территории среди гор, от которых даже сейчас веяло дикой суровостью и угрозой, приземлились пришельцы с Третьей. Это было сумасшедшее предприятие, лишенное всяких шансов на успех. Я назвал бы его самоубийственным, если бы существовала хоть тень подозрения, что выбор места приземления сделан сознательно.
        Я сделал несколько шагов вперед.
        Поверхность плиты спадала в сторону ракеты широкими ступенями с низкими закругленными гранями, образуя как бы застывшее озеро. Ее украшали разлетавшиеся радиально углубления, там и тут заполненные скальной массой. Я сошел с нее на несколько метров и дотронулся до панциря. Мне не требовалось напрягать память, чтобы вспомнить строение кораблей этого типа. Описания оборудования первой эмиграционной экспедиции были достаточно распропагандированы в сотнях тысяч различнейших публикаций от школьных учебников до плакатов и сувенирных галографий. Еще меньше труда требовало преставление ситуации, возникшей при приземлении. Непрерывно работая дюзой главной тяги, корабль растопил слой камня и вплавился в него кормой на глубину не менее десяти метров. Ее корпус был теперь неестественно укороченный, но несмотря на это в сравнении с нашими машинами, кружащими по всем возможным орбитам солнечной системы, он казался огромным. Нос ее почти пропадал из поля зрения, отбрасывая тень на стометровой скалистой стене, словно стрелка гигантских солнечных часов.
        В таких сигарах люди отправлялись к звездам!
        Не следовало мне сюда приходить. Достаточно было бросить взгляд из кабины вездехода, чтобы убедиться, что тут они сказали правду. Корабль, на котором они прибыли со своей планеты, не вернется туда никогда. Его панцирь не будет тереться об атмосферу, чтобы ринуться в пустоту.
        А о том, чтобы вырвать ракету из скальной трясины в этих условиях и этом окружении, мог думать только сумасшедший. Не говоря уже о том, что перенесение отсюда корабля в вертикальной позиции на какую-либо площадку, с которой с грехом пополам удалось бы стартовать, превышало возможности даже земных спасательных отрядов, оснащенных многими вспомогательными конструкциями…
        Нет, эта четверка останется на этой планете, окружающей их отовсюду, как самая ловушка! Конечно, если они действительно прибыли на этом корабле с Третьей. И если, кроме него, здесь не приземлились другие! Не приземлились или не приземлятся через несколько дней или недель.
        Эту последнюю возможность, казалось, исключало состояние, в котором мы застали чужой экипаж. Лишенные жизненной энергии, они не смогли пустить в ход ни термоядерный реактор, ни синтезаторы в отсеке снабжения. День за днем, час за часом их организмы сгорали, как костры, в которые не подбрасывают больше веток. Приспособленные, как звери, больше того - как растения, в убийственной для их расы среде, они попросту умирали с голода.
        Я водил взглядом по хрупкому, выжаренному как кость, панцирю и внезапно, как можно только неожиданно, во мне проснулся пилот. Мне стало жаль корабля!
        - Вы что-нибудь слышали о холодной посадке? - спросил я со злостью.
        Он повернул лицо в мою сторону. Его брови пошли вверх. Ждал.
        - Ничего не знаешь, правда? - прошипел я. - Тебя завели в ракету, сунули в руки инструкцию и включили зажигание. И ты не спросил, сохранился ли у вас хоть кусочек другого корабля, кроме этого! Ты понятия не имел, кого здесь встретишь! Ты просто прилетел подышать двуокисью углерода, так как твои родители пришли к выводу, что воздух очень уж человеческий! Случайность… чистая случайность, что здешняя атмосфера - как раз двуокись углерода и что ни на одной планете, кроме этой, не было земной станции! Говори, или…
        - Слушай, Мур, - в голосе Фроса звучало замаскированное беспокойство, - надо возвращаться. У Моты на шее трое… Может, из них удастся что-то выжать!
        - Я из них выжму, - буркнул я. - Только в средневековье не разрешалось проводить опытов со зверями…
        - Наконец-то я услышал это, - внезапно раздался тихий голос рядом со мной. Он казался едва слышным, может быть потому, что его несли не радиоволны, а наружные микрофоны.
        - Что ты услышал? - рявкнул я.
        - Давайте возвращайтесь…. - повторил в наушниках Фрос. - Мота может иметь хлопоты с теми…
        - С первой минуты, - голос чужака зазвучал чуть живее, - меня заставляло задумываться ваше поведение. Вы пустили аппаратуру. Дали нам есть. Пробуете с нами говорить, вместо того, чтобы выбросить нас снаружи и захлопнуть люк. Это что-то новое в наших взаимоотношениях, правда? Я знал, что вы ведете какую-то игру. Теперь я понял. Вы ищите старый экипаж станции. Чего-то ожидаете от нас. Но не можете выдержать терпеливо. Не получая сразу нужной вам информации, помимо воли начинаешь говорить своим обычным языком. Зря трудитесь! О делах, касающихся города, вы не узнаете от нас ничего. Мы и так туда не вернемся. А тех, со станции, поищите скорее у себя…
        Он замолчал. Секунду переводил дыхание, после чего глухо закашлялся. На его лбу заблестели капельки пота. Разговор явно давался ему с трудом. Я заметил так же, что когда он открывал рот, у основания шеи, под воротничком комбинезона, у него выступают какие-то шишки или наросты, словно пузыри. В соединении с тонкими чертами его лица, взглядом, звучанием слов, было в этом что-то, вызывающее отвращение.
        Но в тот момент мое внимание привлекло только то, что я услышал. Недоразумение!? Я открыл рот, чтобы ответить и внезапно мне пришло в голову, что нет смысла спешить. На объяснения всегда будет время. Может, как представители их конкурирующего звена, мы узнаем больше, чем солидарно игнорируемые земляне. Если, конечно, это едва живое существо, которое так неуклюже хозяйничало в нашей станции, не хитрит. Недоразумение могло быть видимым, а все, что только я услышал - обыкновенным камуфляжем. Посмотрим!
        - Что он сказал? - заинтересовался Фрос.
        - Ничего особенного, - буркнул я в ответ. - Он удивлен, что мы с ним разговариваем, вместо того чтобы плеваться от отвращения и вывезти их в какую-то пустыню и там оставить…
        Потребовалось некоторое время, прежде чем Фрос понял о чем идет речь.
        - Мур, скажи ему…
        - Он знает все, что надо… пока, - прервал я. Говоря одновременно в передатчик и внутренний микрофон, я не хотел вдаваться ни в какие объяснения. - Но мы же уничтожили свои корабли, - обратился я к жителю Третьей, - правда? Если все так как ты говоришь, то нас тут попросту нет, что ты об этом думаешь?
        Он молчал довольно долго, прежде чем ответить.
        - Вы здесь… Значит, корабли у вас все же есть. Вы построили новые…
        - А вы их не строите?
        Тишина. Чужак отвернулся. Его лицо оказалось в тени ракеты. Белое, как мел, исхудавшее лицо с большими, спокойными глазами. Я почувствовал новый прилив раздражения. Еще раз мой взгляд прошел вдоль корпуса до окружающей нас формы. Ее верх сливался с темнеющей скалой. Та в свою очередь врастала в какие-то горы или пригорки, свисающие из зенита вместо туч. Милый край, нечего сказать! В нескольких метра ниже места, где начиналось сужение носа, в корпусе виднелись очертания люка. Его створка была слегка приоткрыта, словно тому, последнему, выходившему из кабины, что-то помешало ее прикрыть. Я охотно заглянул бы внутрь, с целью бросить взгляд на информационные системы и оборудование. Кое-что они должны все же сделать за двести тридцать лет. Но при том состоянии, в каком находился корабль, нельзя было и мечтать попасть наверх. Ободранные направляющие лифта торчали, вплавленные в скалу. Платформа жалко висели где-то на полпути к почве. Бог знает, как они оттуда слезли! А чтобы вернуться, требовалось соорудить леса длиной по меньшей мере в сорок метров. Без инструментов и энергии это было полностью
нереально. Впрочем, кто знает, может, мы еще придем сюда, когда станем уже обычным экипажем исследовательской станции.
        Я повернулся и без слов двинулся в сторону желоба. Перед восхождением на противоположную стену ущелья, я подождал нашего доходягу и помог ему одолеть колонну. Иначе говоря, я выпихнул его наверх, как мешок. Наклонную полку он одолел уже собственными силами.
        - Садитесь, - утешился Фрос, когда мы показались на краю цветной стены.
        - Дальше, - буркнул я, не глядя в сторону тяжело дышащего чужака. Тот послушно подошел к вездеходу, сжал ладонями край борта и неуклюже подскочил. Он попробовал снова, с большим размахом, отбился животом от ограждения и обязательно полетел бы на спину, если бы Фрос не схватил его за руку и мощным рывком не втянул в кабину. Пришелец с Третьей окинул его взглядом, в котором отразилось удивление.
        Я же пожал плечами и одним броском оказался в кресле.
        - Почему ты сказал… - неуверенно начал Фрос, - то-есть откуда ты знаешь, что он считает нас…
        - Поезжай, - холодно прервал я его. - Сам говорил, что Мота ждет. Здесь нам нечего больше делать… и говорить, - добавил я.
        Он секунду приглядывался ко мне с нескрываемым неудовольствием, потом вздохнул, наклонился и включил двигатель.
        Все расстояние, отделявшее нас от побережья, мы проехали в молчании. Это было недолго. Жители Альфы сели, а точнее свалились на расстоянии неполных шестидесяти километров от базы. Если бы они шли по пеленгу, то не показали себя с лучшей стороны, как навигаторы. Впрочем, так или иначе, они разбили корабль. Трудно поверить, что после всего этого они смогли не только достичь места назначения, но вдобавок захватить оберегаемую автоматами станцию. Даже если ее экипаж как раз куда-то отправился.
        Фрос вызвал Моту. Ответ пришел тотчас.
        Связь, которая по неведомым причинам прервалась по соседству в горах, снова действовала исправно.
        Моте особенно нечего было нам сообщить.
        Он сказал, что у него все в порядке и добавил, чтобы мы подогнали вездеход, если не хотим опоздать к ужину.
        Упоминание об ужине было ко времени. Мы оба с Фросом с утра во рту не имели ничего. Видимо, это пришло в голову не мне одному, так как вездеход внезапно увеличил скорость. Береговая линия океана внезапно выросла на глазах. В глубине, там, где водное пространство искривлялось, переходя в стену шара, маячили темно-розовые тени туч. Благодаря нам в пейзаже произошла перемена, словно мы внезапно увидели что-то знакомое и поэтому, наверное, я подумал, что возвращаемся домой.
        Трансор, в котором мы покинули станцию, не ожидал на пляже. Его мрачный угловатый корпус торчал, пришвартованный к галерейке, тут же у ступеней, сходящих к воде. И однако, дверца люка тут же приоткрылась, мы увидели знакомую фигуру в светлом скафандре. Через минуту мы уже сидели на панцире, держась за торчащие из башенки, ручки. Я расположился так, чтобы лишить чужака доступа к воде. Я не забывал, что он чувствует себя в ней, как мы на прогулке на тихом курорте.
        В кабину я вошел последним. Глянул на Моту, который уже успел раздеться после возвращения с галереи и без раздумья сбросил шлем. Я глубоко вздохнул и только тогда подумал о наших непрошенных гостях.
        Они сидели в креслах, придвинутых к длинному полукруглому столу. Перекрещивающиеся на их груди ремни были крепко сцеплены за спинами, но руки у них оставались свободными. На столе перед ними стояла пустая посуда. Жилось им не худшим образом!
        Я пригляделся к их лицам. Они изменились. С них отступила бледность, они казались более здоровыми и полными. Глаза у них ожили. Все трое имели густые темные волосы, спадающие на воротники комбинезонов. Ни у одного на голове не было шлема. Дышали кислородом.
        - Ага, - буркнул Мота, перехватив мой взгляд, - это им было необходимо. И это, - он указал на пустую посуду.
        - И все же, - бросил я, - я читал когда-то о парнишке, которого воспитали волки и который очень гордился тем, что является одним из них. А потом не мог жить ни в лесу, ни среди друзей. А ведь даже волки дышат тем же кислородом, что и мы…
        - Не всегда, - услышал я тихий голос за своей спиной. Без особой охоты я повернулся и встретил взгляд того, который сопровождал нас в дороге до их корабля.
        - Не всегда, - повторил он. Его лицо по-немногу приобрело цвет. В глазах появилась тень улыбки.
        - В ракетах вы дышите, например, почти чистым кислородом. Если бы не это, наша система была бы до сих пор необитаемой.
        - Жаль, - резко сказал я, - что об этом не подумали раньше. Без вас тут могло бы быть очень неплохо!
        - Ты так думаешь? - спокойно спросил один из чужаков, сидящих за столом. - Не знаю. Считаю, что человеческая мысль пробивает себе пути в космосе только вместе с человеком. А трудно допустить, что мы когда-нибудь сможем создать искусственную атмосферу во всей вселенной!
        - Апостол мысли, - фыркнул я, - со встроенной аппаратурой фотосинтеза и жабрами! Разденься! - бросил я тому, что стоял около меня.
        Житель Альфы замер.
        - Чего ждешь? - прошипел я. - Скидывай этот мешок!
        - Мур, ты с ума сошел! - взорвался Фрос.
        - Спокойно, ребята! - голос звучал так, словно Мота как раз засыпал.
        Моя рука рванулась к излучателю.
        - Ты слышал?
        Лицо чужака помертвело. Его руки двигались медленно, словно к каждой из них было привешено по железной гире. Сантиметр за сантиметром он тянул хвостик замка-молнии, бегущей вдоль странного, словно бы липкого соединения.
        - С каких пор ты не ел? - услышал я за спиной приглушенный голос Фроса.
        Ответило молчание. Это был один из вопросов, на которые они упорно отказывались отвечать. Не хотели, чтобы мы знали, когда они вошли в станцию. Иначе говоря, сколько уже они сидят на Второй.
        Так мог быть сложен земной парнишка! Ну, скажем, шестнадцатилетний! Не слишком спортивный и скорее слабенький. Если бы не то обстоятельство, что такие худые не встречаются даже среди тяжело больных ребят. И если бы не сбегающие от шеи к животу продолговатые утолщения, покрытые кусками свободной, словно натянутой кожи.
        Мы долго не отрывали от него глаз. Даже Фрос, забыв о протестах, сделал два шага вперед.
        - Я охотно осмотрел бы его изнутри, - пробормотал я. Мота шевельнулся.
        - Сказал бионик, - спокойно промолвил он.
        Он обернулся к нагому дистрофику. - Ну, хватит! Здесь тепло, но ты и так не загоришь! Одевайся! Ужин ждет!
        Чужак без спешки натянул комбинезон. Я пожал плечами и пошел к столу. Фрос постоял еще немножко, потом тяжело вздохнул, потер лицо ладонями, словно сгонял с него отпечатки, снова и не слишком осмысленным взглядом обвел кабину. Мота указал ему место у стола.
        - Поедите, - сказал он чуть погодя, - и я вам кое-что покажу. Садись, - сказал он, не оборачиваясь, пришедшему с нами.
        Дистрофик присоединился к своим, которые ту сцену, которая разыгралась минуту назад, приняли без единого слова, или жеста, и сел в кресло. Мота пробормотал что-то невразумительное, подошел к нему сзади и привязал к спинке.
        - Ешь, - сказал он, подвигая ему миску. - И пусть у тебя не отбивает аппетита эта мелочь, - он показал на натянутые ремни. - Сам понимаешь, мы не хотим, чтобы нас постигла та же участь, что и предыдущий экипаж…
        - Именно, - бросил Фрос с набитым концентратом ртом. - Что именно?
        - Спроси, - посоветовал я с иронией. - За десертом, может, соизволят тебе объяснить!
        - Они нас принимают за… - начал Мота.
        - Я знаю, за что они нас принимают, - прервал я его. - Предлагаю оставить это на потом.
        Мота поднял брови и уставился на меня. Его лицо выражало колебание.
        - Ты так думаешь… - буркнул он. - Ну, не знаю… - добавил он словно про себя. - Знаешь что, - внезапно сменил он тон, - эта зелень в море не что иное, как планктон… Они привезли с собой какие-то колонии и подкормку. Еще несколько недель, и тогда бы они смогли нас накормить.
        - Но до тех пор они бы умерли с голода, - констатировал Фрос.
        Я проглотил последний кусок и обратился к Моте.
        - Ты хотел нам что-то показать.
        Мота кивнул головой, пробежал взглядом по молчавшей четверке на другой стороне стола и двинулся в сторону пульта под экраном связи. Секунду он что-то делал около записывающей приставки, потом выпрямился и вдавил клавишу.
        - Не столько показать, - пробормотал он, обращаясь к нам, - сколько дать послушать. Прошу…
        Экран ожил. В его верхней части проскочили какие-то числа, после чего поле перекрыли светящиеся волнистые линии. Одновременно ожил соединенный с аппаратурой записи громкоговоритель.

«Остался в кабине, - говорил приглушенный голос, характерное звучание которого было нам уже несколько часов даже слишком хорошо знакомо. - Дари и Лон привели наконец в действие подъемный механизм, и станция выпрыгнула на поверхность. Но у них не было уже сил взобраться по колонне, и они отправились отдохнуть на берег. В ту же секунду на холме появились Новые. Их было двое. Они обезвредили Дари и Лона, после чего обстреляли базу. Дари боялся, что их убьют, поэтому не сопротивлялся. Я не могу затопить станцию. Они уже в кабине. Сделайте что-нибудь, если можете. Входит Зара…»
        Из громкоговорителя донесся тихий скрежет и наступила тишина.
        Мота подождал немного, потом снова наклонился над пультом. Экран погас, словно задутый.
        - Что они делали под водой? - спросил у Моты Фрос.
        - Сидели там несколько дней. Так считаю я, но они сами не хотят говорить. - Моты пожал плечами. - Лишенные притока энергии, они не сумели привести подъемник в действие из кабины. В то время, как тот, вы же знаете, действует автоматически. Достаточно освободить захваты. Они вышли наружу, и им удалось. Но так при этом наработали, что не имели уже сил сказать нам «добрый день»…
        - Понимаю! - выкрикнул Фрос. - Пеленг! …
        Мота кивнул.
        - Да. Они нажимали клавиши по очереди и соединяли провода, приводили в действие одну за другой все системы станции. И в конце концов они кое-чего достигли. Может, не совсем того, что им требовалось, но именно этим способом мы на «Рубине» приняли внезапно чистый код вызова станции. После долгого перерыва батарей всегда немного подзаряжаются. Помните, когда мы сюда вошли, хватило энергии даже на то, чтобы горели лампы. Не на долго, но все же. К сожалению, - Мота повернулся, медленными шагами подошел к столу, и сел напротив молчаливой четверки. - К сожалению, - повторил он, - как вы раз заблокировали пульт с пеленгационным передатчиком, так его и оставили. Депеша, которую вы прослушали, последний вопль о помощи с борта атакованной станции в минуту, когда агрессоры были уже в нескольких шагах. Есть в этом нечто героическое, как вы считаете? - вставил он. - Так вот, депеша эта не дошла до адресата. Ее не повторила ни одна из антенн, направленных в сторону третьей планеты. Она сделала только пи-пи-пи и заморгала заленым глазом, если в радиусе каких-нибудь двух парсеков случайно болтается какой-нибудь
заблудившийся корабль… Так, мои милые, - он наклонился, поставил локти на стол и провел по ним взглядом, - удалось вам, как говорил один из моих начальников. - Посмотрите, - продолжал он, не меняя тона, - это Зара, это - Лон, - он по очереди указывал на сидящих движением головы, - это наш героический радист Клоен, в таком случае ты, - он повернулся к последнему из четверки, который сопровождал нас в вылазке к разбитому кораблю - Дари. Сходится?
        Тот, к кому он обращался, смерил его взглядом, потом едва кивнул головой. Он кончил есть и выпрямился в кресле, натягивая связывающие его ремни.
        - Прекрасно! - продолжал Мота с улыбкой. - Теперь наша очередь. Вон тот, - он немного повернул голову, - зовется Фрос, логин-кибернетик. Если бы вы еще хотели поговорить с вашими, обратитесь к нему. Он не включит пеленг вместо антенны… Этот,
        - он поглядел на меня, - это Мурни. Мы говорим коротко: Мур - бионик и пилот. Что же касается меня, знаете, как меня зовут. Я - экзобиолог и фотоник. Мне шестьдесят лет, и я разбираюсь в шутках, но не все понимаю. А сейчас, когда мы уже завязали знакомство, послушайте. Только два вопроса. Во-первых, в твоей радиограмме - он сделал движение в сторону человека, которого представил как Клоена, - ты применил слово «Новые». Речь наверняка идет о колонистах, которые прилетели со второй экспедицией. Отсюда вывод - вы являетесь посланцами Первой колонии. Впрочем, не в том дело. Новые! После ста пятидесяти лет они для вас стали все еще новые! Если не ошибаюсь, эта ваша скорлупа имеет поверхность на несколько тысяч квадратных километров больше, чем Земля. Вас, дружочек, полтора миллиона, может ты мне скажешь, когда в конце концов, черт вас возьми, вы перестанете грызться между собой? Подожди, - поднял он ладонь, - это только одно. Во-вторых, - продолжал он,
        - это наша станция. Мы здесь у себя, не вы! И я не припомню, чтобы мы кого-нибудь приглашали. Когда кто-нибудь войдет в твой дом, - говорил он, не спуская взгляда с Клеена, - ты имеешь право требовать, чтобы он объяснил тебе, для чего это сделано. Особенно, если застанешь его там вместо друзей, которых там оставил. Эту кожуру, - топнул он об пол, который отозвался глухим металлическим эхом, - построила Земля довольно давно. Она почти в моем возрасте. Все это время мы ни разу не пробовали вмешиваться в ваши дела. Не высовывали носа за орбиту этой планеты. Очередные экипажи прилетали сюда с ясным приказом - искать с вами контакт. Нет так нет! Пока в какой-то день станция не пустеет! Я знал тех трех, которые тут были. Честные исследователи, не какие-то там авантюристы. Прилетаем - и кого мы застаем? Великолепную четверку молчальников! Вдобавок, с разбитой музейной реликвией и подыхающих с голоду! Ну, хорошо! Скажем, это не вы. В таком случае - кто? И для чего? А прежде всего где они… если живы? …
        На последних словах Мота понизил голос.
        Я внезапно понял, почему именно его прислали сюда с нами. Наверняка, не только из-за того, что он просидел здесь несколько лет.
        По всей спине до шеи по мне промаршировало стадо холодных мурашек.
        - Поймите, - продолжал он уже нормальным тоном, - мы должны знать, где те, что были здесь и что с ними стало. Даже, если вы не все знаете, мы должны вытянуть из вас все, что удастся. Попросту мы не имеем другой возможности. А я очень бы не хотел, - он сделал паузу и быстро добавил, - впрочем, и не будет нужно. Правда?
        Некоторое время царило молчание. Мы сидели без движения, меряя друг друга взглядами. Я не думал ни о чем. Хотел только, чтобы все эти вступительные церемонии закончились и мы могли бы заняться чем-либо конкретным. А прежде всего - пойти спать.
        Я внезапно почувствовал себя уставшим.
        Не верилось, что какая-то отцовская тирада могла принести что-то большее, чем просто потерю времени.
        - Ты спрашивал перед тем, - услышал я тихий голос тогда, когда увидел лицо того, которого называли Дари, понял, что он обращается ко мне, - о наших кораблях: летаем ли мы, какие у нас навигационные устройства и так далее, потом ты мне приказал раздеться. Вы смотрели на меня так, словно никогда не слышали о нашей молекулярной биологии… о генетической инженерии. Теперь он говорит, - он выставил подбородок в сторону Моты, - что вы с Земли. Если это правда…
        - Видишь, - воскликнул Фрос, - я же говорил…
        - Конечно, правда, - буркнул Мота.
        - Если так, - продолжал Дари, - то не удивляйтесь, что мы не хотели с вами разговаривать. Вы не знаете господствующих у нас отношений…
        - Кое-что знаем, - вставил я.
        - Кое-что - да, - согласился он. - И не надейтесь, если вы из города Новых, что узнаете у нас что-то, что касается нас самих. Мы не имеем никакой гарантии, что вы не завяжите с нами контакт, а может, и больше… ведь они вам ближе, чем вы к нам. Почти сто лет разницы. Именно эта разница научила нас, в каких диаметрально противоположных направлениях развиваются наши цивилизации… И если даже вашу от Новых отделяет сто лет…
        - Сто сорок девять, - пробурчал Мота. - Или сто пятьдесят, - продолжал представитель, которого-то там поколения первой земной эмиграции, - то эта разница в свою очередь касается только вас и их. Для нас она означает несущественные нюансы. Достаточно было того, что встретило нас со стороны пришельцев с Земли… Я должен так их называть, так как именно так мы их приветствовали… то есть, мои деды. Вы уже более или менее знаете, что из этого получилось…
        - Ваши впечатления, - начал Фрос, но Мота прервал его нетерпеливым жестом руки.
        - Оставь! - бросил он. - О философии поболтаем как-нибудь в другой раз. Продолжай,
        - кивнул он в сторону Дари.
        - Уже кончаю. Не знаю, что скажут на это те, с кем я сюда прилетел, - он бросил беглый взгляд в сторону своих молчаливых товарищей, - но я о наших внутренних делах с вами разговаривать не буду. Это мой ответ на твой первый вопрос, - обратился он к Моте. - Зато, что касается земного экипажа этой станции и его судьбы могу тебя заверить, что ни один из нас и никто вообще из нашего Города не несет ответственности за то, что произошло, чтобы это ни было. Когда мы пришли сюда, люк был открыт, а в кабине ни живого духа. Не знаем ничего наверное, в лучшем случае - развивали некоторые домыслы… и ими можем с вами поделиться. Но перед этим вы должны нас убедить, что вы действительно прилетели с Земли. Покажите нам ваш корабль. Это все!
        Мота медленно выпрямился. Слова… слова… слова… - промелькнуло у меня в голове. Кто это сказал? Герой какой-то классической трагедии. Не помню.
        Я с удивлением констатировал, что слова пришельца с Третьей не произвели на нас слишком сильного впечатления.
        - Согласен, - сказал Мота деловым тоном. - Мы постараемся вас убедить. Пусть это будет первое действие. Так как еще и вы должны убедить нас, что не имели ничего общего с тем, что постигло здешнюю команду.
        - Понимаю, - серьезно ответил Дари.
        Я машинально кивнул головой. Такой подход к делу казался мне приемлемым. Пока.

4.
        Я вызвал автоматы. Платформа лифта, мягко набирая скорость, поплыла вниз. Микрофон принес звук высокого прерывистого сигнала. Компрессоры шлюза пошли в ход.
        Мота дотронулся до плеча человека с Третьей, сидевшего рядом с ним, - в кислородных скафандрах, взятых для них со склада станции их стало невозможно различать - после чего повернул голову в сторону второго вездехода, стоявшего несколькими метрами дальше.
        - Один из вас может поехать со мной наверх, - буркнул он. - Но только один!
        - Не нужно! - раздался ответ. В наушниках голос чужака звучал глубже. Сильный, низкий голос человека, которого чем попало из равновесия не выведешь.
        - Я того же мнения, - сказал я вполголоса. - Возвращаемся, - бросил я уже громко.
        - Ваш корабль, - с колебанием в голосе сказал чужак, - приспособлен для передвижения по суше?
        Теперь я его узнал. Голос принадлежал тому несчастному связисту, который напугал Фроса пеленгационным кодом, вместо того, чтобы уведомить Третью о нашем приближении. Как его представил Мота? Да, Клеем.
        - Не вижу ни малейшего повода, - резко начал я, - по которому мы должны бы вам…
        - Нет, - Мота даже не подождал, пока я кончу. - Нет, - повторил он, - но он может плавать.
        - На скольких метрах? - заинтересовался другой голос.
        Я услышал смех Моты.
        - Видишь, Мур, - сказал он с притворным сожалением. - Я делаю, что могу, а они… - Он вздохнул, - Нет, ребята, - снова заговорил он нормальным тоном, - пока хватит! Ваша очередь!
        Некоторое время в наушниках царило молчание. Микрофон приносил шелест пересыпаемых песчинок. Когда мы покидали океан, атмосфера была неподвижной, словно сгустившейся. Может, на этой планете ветры дуют только в глубине континентов?
        - Вернемся, - отозвался новый голос. На этот раз я не имел хлопот с его идентификацией. - Он прав, - говорил Дари. - Чем меньше будем мы знать друг друга, тем лучше. Не стройте дорог там, где должна быть тишина!
        - Ага. Время изречений, - иронически заметил я. - Но с этой тишиной у тебя не вышло. Было время, когда кто-то говорил с нами из этой системы. И вполне разумно. А мы ничего, только подставляли уши. Так, как сейчас…
        - К делу, ребята, - прозвучал сонный голос Моты.
        - Вот именно, - подхватил я. - Если надо возвращаться, то давайте. Тут мы ничего не выстроим.
        - Поворачиваю, - решил наконец Фрос.
        Его вездеход двинулся, описал узкую дугу и помчался в сторону побережья.
        Не дожидаясь, пока Мота кончит передавать импульсы боротовым аппаратам, я погнался за ним.
        - Скажи им, - отозвался молчавший до сих пор Зара, когда от места приземления
«Рубина» нас отделяло уже несколько километров. - Все равно, сейчас или в станции. Трата времени…
        Какое-то время никто не принимал вызова.
        Вездеход немилосердно трясло на равнине, усеянной торчащими из плотной пыли камнями. Несмотря на это, я не замедлял ход, чтобы не ехать в пыли, поднятой первой машиной.
        - Хорошо, - начал наконец Клеен. Его голос звучал не совсем уверенно. - Так вот, - он замолчал. Снова наступила тишина. Я бы дал голову на отсечение, что он хотел сказать «как мы решили» и в последний момент прикусил язык. Машинально я поискал взглядом Моту. Он прикрыл глаза и незначительно шевельнул ладонью.
        Не было сомнений, что наши мысли бегут одной дорогой. Чужаки просидели всю ночь в складной камере на самом дне станции, среди ящиков с запчастями и разобранными машинами. У них было достаточно времени, чтобы просеять всю информацию, которая, по их мнению, могла нас удовлетворить. Согласовать каждое слово. Достаточно было поместить в кладовой один микрофон, чтобы сейчас поблагодарить их за милость. К сожалению, ни одному из нас это не пришло в голову. И я даже знаю - почему. Перехват тахдаровых конусов и радиоволн - это почетная и ответственная служба. Подслушивание на расстоянии в парсеки. Но через стену? Ни один приличный человек не падет так низко. А мы все же считаем себя приличными людьми. Логика типичная для нашего мира. Мота прав. Не осталось ничего другого, как лишь покивать головой.
        - Дари сказал правду об этом подставлении ушей, - начал после перерыва Кленн, - мы принимали все сообщения, которые шли оттуда на Землю. Все это не должно удивлять…
        - замялся он от смущения.
        - Не должно, - буркнул Мота, - и не удивляет. Говори дальше!
        - Думаю, что нет, станция поддерживала с ними связь открытым кодом. Специально, чтобы не давать таким, как эти тут, повод для нетерпения.
        - Раньше вас, - в голосе Кленна неизвестно почему появилось облегчение, - мы сориентировались, что станция замолкла. У нас, может быть, связь немного похуже, но мы ведь ближе, правда? - он затих, как будто ждал ответа.
        Никто не отозвался. Клеен помолчал немного, набрал воздуха и заговорил дальше.
        - Так вот, непосредственно перед разрывом связи ваши приемники перехватили какие-то сильные неиндентифицированные импульсы. Приходили они отсюда, со Второй. Это мы установили твердо. И даже больше. Наши астрофизики пришли к выводу, что источник этих сигналов или помех следует искать вблизи вашей станции, в радиусе, не превышающим триста километров. Это последнее вычисление было бы, конечно, невозможно, если бы не факт, что поведя столько лет прослушивание, мы имеем точные данные, касающиеся зависимостей, происходящих при связи между двумя планетами. Единственным объяснением, которое у нас появилось, было - катастрофа. В первое время мы думали о взрыве внутри самой станции. Но оператор, дежуривший у самой направленной антенны, принял всего несколько ничего не говорящих тресков, которые в случае крайней нужды могли означать внезапное усиление солнечного ветра. И именно, сравнивая его фотограмму с записями других, более слабых радиомаяков, мы сумели в конце концов локализировать источник излучения. Конечно, с большим приближением. Ну, и полетели! Так как даже если сей временный рост излучения не имел
ничего общего с самой станцией, то рядом с почти одновременным исчезновением связи было ясно, что пострадал ее экипаж. Мы пустили в ход корабль… он старательно сохранялся, главным образом, в учебных целях… - Клеен говорил все медленнее, делая между словами паузы. - Выбрали нас четверых… и сохранились инструкции, которые пополнили наши компьютеры…
        - Все ясно, - прервал я. - Жаль только что компьютеры у вас хуже, чем антенны. Что это, собственно говоря было?
        - Не знаю, - ответил он после недолгого молчания. - В последней фазе полета мы утратили стабильность… Результат ты видел. В последний момент Зара повернул ракету носом вперед и дал полное ускорение.
        Да, это звучало, по крайней мере, достаточно убедительно.
        - Открыл дюзу главной тяги? - спросил я, хотя ответ напрашивался сам собой.
        - Да.
        - И что? Ситуация была такая, что он забыл перейти на холодное топливо? Так вы что, ни о чем уже не думали?
        - Он маневрировал до последней секунды, - тихо ответил Клеен. - Мы упали в метре от стены, прямо над пропастью. Если бы не он…
        - Вам здорово везло, - внезапно отозвался Мота. - Если бы Зара повернул устойчивость на несколько секунд раньше, то есть если бы ему показалось, что он ее вернул, ему хватило бы времени на смену привода. И вы перешли бы на холодную тягу и в данный момент лежали бы в каком-нибудь овраге, и вероятно, вверх ногами. Так как корабль, который теряет стабильность за несколько минут до приземления, не обретет ее уже до конца. Даже если у управления сидят такие ассы, как вы, - добавил он серьезным тоном, - а так вы влезли в скалу и притом достаточно глубоко, чтобы корабль остался на вертикали. Скажем, почти вертикали… а сейчас кончай с теми сигналами, - голос его зазвучал на полтона выше. - Мы уже знаем, что вы отправились на взятой из школьного музея ракете, что бы спасать людей? Это больше, чем мы могли ожидать, по крайней мере после того, чем вы угощали нас до сих пор. Ну, хорошо. А дальше?
        - Дальше… - Клеен заколебался, - практически, ничего. Большая часть бортовых приборов, антенны, энергетические агрегаты отказали, мы пошли к ваше станции и…
        - И садили цветы, - закончил Мота.
        Клеен подняли руки жестом выражения бессилия.
        - Именно, - подтвердил он. - То есть делали то, что только удастся, чтобы ускорить развитие планктона. Применяли подкормку… в конце концов это была наша единственная возможность.
        Так. Мы не должны были ему напоминать что эта возможность в действительности же равнялась нулю. Он знал об этом также хорошо, как и мы.
        - Вы помните координаты пункта, в котором ваши специалисты локализовали источник эмиссий? - спросил Фрос.
        - Вы туда доберетесь? - уточнил я вопрос.
        - Думаю, что да… - ответил после секундного колебания нерешительно Клеен. - Наши карты, правда, остались в кабине корабля.
        - Доберемся, - отрезал Дари.
        - Это хорошо, - спокойно ответил Мота.
        Наушники замолкли. Вездеход как раз взбирался к широкой седловине с одинокой скалой, из-под которого я впервые увидел своими глазами потомков людей, которые покинули Землю. Покинули и отреклись от нее, так как их разочаровали их земляки, которые на неполную сотню лет дольше подвергались влиянию материнской цивилизации в ее натуральной среде. А потом отреклись также и от своего человеческого по крайней мере, в биологическом значении этого слова. Ну, и в конце концов, мирно сидят около нас, послушные, как дети и рассказывают, как двинулись в космос без учебы, без оборудования, на архаической развалине, чтобы только поспешить на помощь земному экипажу, единственной миссией которого в этой системе было донести нам вовремя, что эти с Альфы планируют какую-нибудь подлость. Осталось только сесть и заплакать.
        Я остался позади. Фрос ехал уже краем плажа, когда мы все еще подскакивали на склоне, покрытом углублениями в виде неаккуратных конусов. Мота сидел неподвижно с головой, наклоненной вперед, словно хотел дать понять, что мир перестал для него существовать. Внезапно, не меняя позы, он коротко бросил:
        - Где это?
        Прошло некоторое время, пока Клеен сориентировался, что вопрос был обращен к нему. Его определил Дари.
        - Думаю, на плоскогорье, что находится между тем скалистым хребтом, который вы уже знаете, и здешними Альпами. Круг радиусов в триста километров - это не шутка, но большую часть его поверхности занимает океан. В то время, как произошло это, вероятнее всего на суше.
        - Остановись, Фрос, - Мота поднял голову и поглядел перед собой. Вездеход резко сбавил скорость, прокатился еще несколько метров и остановился.
        - Что случилось?
        - Подожди… Мур, как у тебя?
        Я уставился на его лицо, не знал, о чем идет речь. Внезапно я понял и быстро проговорил:
        - Нормально!
        - А ты, Фрос?
        - Все в порядке! Думаю, что чем скорее, тем лучше!
        - Угу… Нужен будет рабочий трансер - у меня такое впечатление. - Мота повернулся к Клеену, - что вы очень хорошо знаете, где находится то, что мы ищем. Тем лучше, поедем водным путем. Сомневаюсь, чтобы вы когда-нибудь имели дело с веревками и крюками. Я мог бы, правда, дать вам инструкцию, - в его голосе невозможно было почувствовать даже след иронии, - но приятное попозже! Ну, высаживаемся! Фрос, подтянитесь еще на сто метров. Установите вездеходы так, как вчера, и проверьте настройку лидаров. Пока что мы хотим иметь покой.
        Я подумал, что речь идет не только о покое, но ничего не сказал. Попробуем найти то место, о котором говорили чужаки. Если такое место существует. Потом посмотрим!

* * *
        Фрос с Лоном и Зарой уселись в кабине перед экраном. Клеену и Дари Мота указал место впереди, на крыше грузовой камеры. Сам стал на кресле, выставив голову из открытой башни. Я расположился с тыла, прямо над водой. Временами я чувствовал удары мелких капель в покрытие скафандра, машинально думая о купании. Дал бы не знаю что за кусочек честного земного моря с обычной соленой водой, песком и скалами.
        Климатизация скафандров действовала на этот раз действительно хорошо, тем не менее, в полдень температура атмосферы превышала шестьдесят градусов. Конструкторы сделали все, что в человеческих силах. Но единственным настоящим изолятором и дальше оставался вакуум.
        Трансер мягко мчался над поверхностью океана, взбивая воду эластичной подушкой силового поля и оставляя за собой широкий пояс пены. Мы отошли от берега на несколько сот метров, после чего взяли курс на маячивших вдали скалистых гигантов. Приближался полдень и уже в третий раз я вынужден подтянуть краны, увеличивая доступ кислорода. Мысль о купании порой становилась невыносимой.
        После получаса полета над водой горы стали видны резче, потемнели. Их отражение в воде напоминало свеженарисованную картину, поблескивающую мокрыми красками. Они были сейчас с нашего левого борта. Они обрывались прямо над океаном, спадая с высоты двух, а может быть, и двух с половиной тысяч метров вертикальными обрывами. Незаметно они стали оставаться позади, открывая обширное плоскогорье, затянутое фиолетовой мглой. Еще несколько минут, и в перспективе начало вырисовываться прямая белая линия берега.
        - Подходим? - спросил Фрос.
        - Подожди, что скажут хозяева, - буркнул Мота. - Ну, как? - бросил он, повышая голос. - Начинаем или едем дальше на юг?
        Никто не среагировал. Я приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть сидящую впереди двойку. Они были повернуты ко мне спинами, но их неподвижные фигуры выдавали напряжение.
        - Подтяни еще вдоль берега, - решился наконец Мота, не дождавшись ответа.
        Трансер снова описал дугу, удаляясь все дальше от горного хребта, закрывающего дорогу по суше с территории, окружающей станцию, в направлении южного плоскогорья. Довольно долго мы ехали в молчании.
        Фрос вел теперь трансер по касательной к линии побережья, чуть выпуклой и образующей впереди широкий плоский мыс.
        Суша приближалась. Изредка раскиданные валуны с закругленными лбами, каменистый пляж, под ним как-бы невысокий порог, а дальше идеально плоская, напоминающая аэродром равнина. Ничего, чтобы задерживало взгляд, что привлекло бы для более близкого знакомства с местностью!
        Доходящий снизу шум внезапно затих. Машина мягко закачалась, немного еще двигаясь по инерции, раз и второй задела днищем поверхность воды, после чего села как большая, опускающаяся на землю птица. Снова закипела выбрасываемая из-под кормы вода. Скорость резко падала, Дари и Клеен должны были основательно стискивать ладони на перилах, чтобы не полететь вперед…
        Наконец, трансер утратил ход и остановился на расстоянии каких-то ста метров от берега.
        Мы были на месте.
        - Думаю, нам надо бы разделиться, - предложил Клеен, взбираясь к башенке. Он вцепился пальцами в край люка и выпрямился, балансируя на широко расставленных ногах.
        Голова Моты исчезла в люке. Еще раз затрещали двигатели. Трансер лениво развернулся перпендикулярно линии берега. Секунду ничего не происходило, потом машина содрогнулась. Из-под правого борта вылетела узкая светящаяся полоса. Мы не будем разделяться, во всяком случае, пока не обыщем километр за километром всю область плоскогорья фотонным объективами зондов.
        Клеен закачался и снова сел. Дари поднял наконец голову и, заметив нитку выхлопа, старался догнать взглядом разве дыхательный аппарат. Я подумал, что стоит спуститься в кабину и посмотреть на экран, но мне не хотелось двигаться. Впрочем, я предпочитал не выпускать из вида эту, как бы замершую в ожидании, двойку на носовом кожухе.
        Вслед за первым зондом отправился второй. В кабине царило молчание. То есть в картинках, передаваемых на экранах, не было ничего заслуживающего внимания. Если ситуация не изменится…
        Легко вообразить, что нас ждет, если зонды не наткнутся на след чего-то, что так потрясло жителей соседней планеты, что они не поколебались поставить все на одну карту, чтобы только посмотреть на это вблизи, Если только весь этот шум не возник благодаря ошибке альфанских наблюдателей. Ошибки, дополненной впоследствии на месте, но уже исключительно для нас… Если… если…
        Вот именно! Мы должны иметь уверенность! А это означает, что так или иначе мы завяжем более близкое знакомство с районом плоскогорья. Приблизительно говоря, две недели езды.
        - Угу… - пробормотал внезапно Мота. - Подкрути…
        - Видел? - взорвался Фрос. - Это же…
        - Молчи, - отрезал Мота, - давай еще раз!
        Минута тишины и очередное сотрясение…
        Светящиеся полосы стреляли теперь равномерно. Одна… другая… третья…
        - Достаточно, - сказал со вздохом Мота. - Ты замерил?
        - Да. Едем?
        В голосе Фроса зазвучала какая-то нотка, которая мне не очень понравилась. Не горячился, не кричал. Говорил тихо, словно боялся, что кого-то разбудил.
        - Внимание, - бросил Мота, - отправляемся!
        - Что это? - бросил вполголоса Дари.
        Никто не ответил. Тяжелая машина, набирая скорость, скользнула над прибрежным мелководьем. Еще несколько секунд - и шум воды перешел в характерное вибрирующее шипение. Трансер вспорхнул вверх, потом тяжело закачался и двинулся напрямик через бескрайнюю пустыню плоскогорья.
        Поездка продолжалась не более двадцати минут. В какой-то момент из кабины донеслось неопределенное молчание, и машина резко сбавила ход. Я внимательно огляделся, но в поле зрения не было ничего, что могло бы свидетельствовать о нашем приближении к цели.
        - Все внутрь! - раздался внезапно голос Моты.
        Это что-то новенькое! Я встал и дал знак чужакам, чтобы они шли вперед. Когда Клеен исчезал в люке, я перехватил взгляд Дари. Его закрытое стеклом шлема лицо было белым, как тогда, когда я увидел его впервые. А ведь теперь кислорода ему хватало. Он не чувствовал пионерского наслаждения разумного существа, которое вымыслило изменение своего организма в соответствии с требованиями среды, вместо того, чтобы поступать наоборот. И это не внезапный вызов Моты был причиной такой бледности, в его глазах я чувствовал страх.
        Я замкнул за собой люк и втиснулся меж кресел. Бледно светился экран, показывая пустое пространство, без единого возвышения, без единой складки местности, за которой что-то могло скрываться. Я уже хотел спросить Моту, почему он запихал нас в кабину, когда мой взгляд упал на прибрежный щит над пультом управления. Как голубой светлячок ровно светилась контрольная лампочка ферроиндукционного датчика.
        - Немного этого, - заметил я, поглядев на экранчик калькулятора перед креслом Фроса.
        - Немного, - признал Мота. - Масса равняется примерно массе этого, - он ударил ладонью о пульт. Я понял, что он имеет в виду машину.
        - Ты никогда тут не был?
        Он молчал секунду, потом ответил:
        - Угу… Тут нет никаких залежей…
        - Видите что-нибудь? - раздался голос кого-то из чужаков за нашими спинами.
        - Металл, - не оборачиваясь бросил Фрос. Он добавил. - Прямо перед нами. Наверное, вы были правы. Вы и ваши астрофизики…
        - Пока мы имеем металл, - возразил я. - Что до правоты, то еще посмотрим…
        Воцарилась тишина. Фрос не убрал ладоней с пульта управления, но двигатели шли непрерывно на максимальных оборотах.
        Мы пролетели так еще полкилометра, прежде чем в далекой перспективе замаячили какие-то очертания. На первый взгляд казалось, что кто-то разбросал там призму камней.
        - Медленней, - буркнул Мота. - Пальцы Фроса подскочили на клавишах. Трансер затормозил так внезапно, что я полетел головой вперед, ударяясь кской о край полки над экранами. На этом бы не кончилось, если бы меня в последний момент не поддержал. Я бросил взгляд на датчики и застыл в неподвижности. Около голубого искристо загорелся красный сигнал тревоги. Излучение…
        - Стоп! - бросил Мота.
        Машина с ядовитым свистом тормозных дюз задрала корму и замерла.
        - Сколько?
        Я поглядел на экран калькулятора.
        - Две сотых рентгена, - сказал я. - Почти ничего…
        - Иди первым, - буркнул он. - Не задерживайся! Когда дойдет до пяти сотых, поворачивай! Тогда подумаем, что делать дальше!
        Без единого слова я начал протискиваться к люку. Я должен был подождать, пока Фрос заблокирует защитные автоматы. Импульс, идущий с датчика излучений, вызывал ситуацию, когда механизм люка нельзя было привести в действие обычным способом.
        Я вылез в конце концов на панцирь машины, соскочил на почву и, не выпуская указатель дозиметра, светящегося под краем глема, двинулся вперед.
        - Как там, Мур?
        - Без изменений, - сообщил я. - Ноль ноль два.
        - Выходите, - бросил Мота как бы с облегчением.
        - Мы должны идти за ним? - прерывающийся голос Клеена свидетельствовал, что космонавт с Третьей как раз занимается гимнастическими упражнениями в узком проеме люка.
        - Все, - уточнил Фрос.
        - Подожди! - слова Моты падали как удары. - Вы все четверо в пятидесяти метрах за Муром. И ни шагу ближе! Ты, Фрос, подождешь минуту и так же выйдешь. Трансер тут, в безопасности, я думаю.
        Это последнее, подчеркнутое, не прозвучало притягательно. Может быть, поэтому в наушниках воцарилась внезапная тишина.
        Прямо передо мной, на расстоянии не превышающим ста метров, темнела широкая впадина. Ее подозрительно гладкие края открывали скалистую основу. Она была белой, как мел. Слева и справа, куда только достигал взгляд, лежали разбросанные камни различной величины. Между ними лохмотья рыжего песка, перемешанного с пеплом и сажей. Там и тут просвечивающие лужи застывшего стекла.
        Я шел все медленнее. Ставя ноги осторожно, легко, словно опасаясь, что каким-то неосторожным движением призову из прошлого повторение трагедии, свидетелем которой было это место. Что касается ее характера, то сомнений почти не было. Я достаточно навидался подобных картин на всех возможных сателлитарных полигонах. И судя по размеру воронки и радиусу разброса останков, а так же по тому, что вообще какие-то уцелели, взрыв не был слишком сильным.
        Я взглянул на датчик и остановился.
        - Ноль ноль три, - бросил я.
        - Вижу.
        Я огляделся. Микрофон молчал. Из этого я заключил, что остальные тоже приостановились. Внезапно я почувствовал легкое прикосновение к рукаву. Машинально повернул голову: позади стоял Мота.
        - Я же говорил, что как-нибудь я тебя подстрелю, - буркнул я и испугался собственного голоса. Хотел откашляться, но издал только какой-то сухой скрежет. Словно в горле у меня застрял комок сухих стеблей камыша.
        Он не ответил. Вообще не обратил на меня внимания. Стоял, слегка сгорбившись, с лицом, повернутым на запад, туда, где земля не носила уже следов взрыва. Так, по крайней мере, казалось. Когда я проследил за его взглядом, мне бросились в глаза очертания какой-то конструкции. Я не мог сопоставить ее ни с чем конкретным, но все же было в ней что-то знакомое…
        Не знаю, когда, но я уже двинулся и медленным размеренным шагом пошел вперед.
        Все больше позади оставался кратер, окруженный шлаком и выжаренной скалой, все яснее рисовались контуры странной конструкции, назначение которой все еще оставалось для меня неясным. Она должна была быть свидетелем сцены, которая разыгралась на этом плоскогорье. Торчащие из нее перекрученные прутья и рваные края листов были достаточно выразительны.
        Я сделал еще несколько шагов и внезапно понял. В долю секунды я узнал рисунок соединений шасси, погнутые ступицы привода, амортизаторы…
        Вездеход! Ничего удивительного, что с первой секунды эта перекрученная масса железа показалась мне знакомой. Он прибыл сюда вместе с людьми. Преодолел на борту галактического корабля пространство, разделяющее звезды. Служил экипажу, несущему службу на этом негостеприимном мире. Когда же произошло что-то, заставившее людей предпринять экспедицию на плоскогорье, и притом так внезапно, что они даже не успели уведомить Землю, он послушно привез их сюда. И тут остался…
        Но не один. На расстоянии нескольких метров за останками машины темнели на ровном, словно утрамбованном, грунте небольшая продолговатая фигура. Между разодранных половинок шлема просвечивало что-то белое. Немного дальше торчала вверх нижняя часть кислородного баллона. Он косо воткнулся в землю, словно какой-то сумасшедший использовал его как копье.
        Ноги несли меня дальше, хотя я отдавал себе отчет в том, что должен остановиться и подождать Моту. Я миновал обломки вездехода и, не думая ни о чем, шаг за шагом приближался к этому беспомощно брошенному скафандру, слишком просторному сейчас для того, чтобы он в себе вмещал. Наконец, я остановился. Краем глаза я видел, что за первой виднеется вторая, такая же, фигура, а дальше есть и другие, но я не мог оторвать от этой белой массы, что виднелась из-под разорванных волокон шлема.
        За моими плечами раздался сдавленный крик. Я услышал топот ног и тяжелое дыхание бегущего человека. Я не повернулся. Около меня промелькнула тень. За первой - другая.
        - Это Вулен, - выдохнул Клеен.
        Я медленно поднял голову. В нескольких метрах дальше я увидел силуэт стоящего на коленях над трупом человека, и в этот самый момент до моего сознания дошло, что я никогда в жизни не слышал имени «Вулен».
        - Это Толлер, - раздался тут же за мной голос Моты.
        Я повернулся. Секунду он смотрел мне в глаза, потом кивнул головой и, словно словно отвечая на мой вопрос, сказал:
        - Его аппарат. Он никогда с ним не расставался.
        Я снова посмотрел под ноги.
        Тут же около шлема виднелся белый когда-то ремень, оборванный ровно, как отрезанный ножом… вырванный в половине зажима поддерживал большой старомодный футляр. Я выпрямился и повернул голову в сторону Моты, но уже не застал его на прежнем месте. Он стоял в нескольких метрах дальше, всматриваясь во что-то, что так же было когда-то человеком. Внезапно он низко наклонился. Секунду я видел только баллоны на его плечах, потом он взял, поднимая на откинутой ладони какой-то небольшой предмет, издалека напоминающий зажигалку. Он приглядывался к нему несколько минут, потом, расстегивая карман на груди, буркнул:
        - Мыкин, я его знал…
        - Этот второй - это Рон… - раздался в наушниках слабый голос Клеена. - Не подходи, Дари! Не нужно…
        - Мыкин, - повторил Мота, - Теллер и Мыкин!
        - А Вионден? - очень тихо спросил Фрос. Я поднял голову. Его высокая стройная фигура виднелась на расстоянии добрых тридцати метров. Стоял, как каменный.
        - Не знаю, - сказал после небольшого молчания Мота. - Нет его! Пока…
        Что-то толкнуло меня.
        - Как это? - сказал я не своим голосом. - А те?
        - Те? - повторил он как эхо.
        Я мгновенно окинул взглядом группу, окружавших два оставшихся тела. Стоящих ближе всех шевельнулся. За стеклом шлема мелькнуло лицо Дари. Секунду он мерил нас взглядом. Потом начал внимательно осматривать территорию, словно что-то разыскивал. Но кроме разбитого вездехода, нас и этих четверых, плоско лежащих на грязном песке, в досягаемости взгляда никого и ничего не было.
        - То? - еще раз повторил Мота. - Это не наши…
        Я почувствовал на коже струйки пота, я еще не понимал. Спал только, что случилось что-то, что подтверждало мои наихудшие предположения. Мое отсутствие доверия…
        Я пришел в себя. На долю секунды я перестал видеть. Меня охватила ярость. Ах, вот как!
        Без раздумья я рванулся в их сторону. Споткнулся, полетел головой вперед несколько шагов, обрел равновесие и уже был около них. Вот они! Я схватил первого, но сознавая, кто это, обеими руками вцепился ему в скафандр на груди и начал его трясти, вкладывая в это всю силу.
        - Так!? - прошипел я. - У вас было прослушивание?! Приняли импульс взрыва и уже знали, что это как раз здесь? Станция замолкла, так вы полетели спасать людей, да? Только людей? Несмотря на то, что не занимались полетами. Но имели ракетных техников, пилотов! Ничего только хранившиеся в качестве наглядных пособий корабли, которыми ваши протопласты прилетели с Земли? Что там! Вы были бы здесь раньше нас, если бы не пустые животы! Мы явились бы сюда на готовое, правда? А это - я отодвинулся, только теперь у меня перед глазами замаячило лицо Клеена, и подскочил к белеющим на земле костям, - это с неба свалилось, да? - заорал я. - И тот, второй!
        - Оставь, Мур! - голос Фроса дошел до меня как через вату. - Сейчас это уже не имеет смысла…
        - Смысла? - подхватил я. - Посмотрим…
        Я положил руку на кобуру. - Пока здесь лежат только двое… - я понизил голос. - Немного маловато на тот случай, если бы сюда хотели приезжать пилигримы. И чтобы вы себе некоторые вещи вбили в головы как следует! Будете готовы?
        Ни один не ответил. Даже не двинулись. Стояли как вкопанные, с упущенными головами. Один только Клеен всматривался в меня широко открытыми глазами. Его губы двигались, но до меня не донесся ни один, даже самый малый тихий звук. Атмосфера была неподвижна. Везде вокруг господствовала абсолютная тишина.
        Именно так, - мелькнуло у меня в голове, - должны выглядеть кладбища для тех, которые отправляются к другим звездам.
        Я почувствовал, что мышцы мои слабеют, меня угнетала тяжесть шлема, охотнее всего я сорвал бы его с головы, прошел бы куда глаза глядят сто… двести шагов и упал бы на песок и уснул. Машинально я потянулся к затылку и увеличил приток кислорода. Я ждал чего-то, что должно было случиться, хотя с каждой минутой во мне росло сознание, что жду я напрасно.
        - Погибли сразу, - дошел до меня невыразительный голос Моты. Я оглянулся.
        Склонившись над скафандром Теллера, он водил трубкой дозиметра. - Но даже если бы и уцелели во время взрыва, - продолжал он, выпрямляясь, - они не имели никаких шансов…
        Да, конечно, - скользнуло у меня в голове. - Зачем об этом говорить?
        - Возьми их, Фрос, - Мота медленно шел в сторону Клеена, не спуская с него глаз. - Возьми их и смотри им на руки. Они у них не для парада. Хуже с головами. Вы и в самом деле думали, - он остановился так близко, что Клеен непроизвольно заслонился рукой, - что кто-то из нас поверит в эту чепуху о направленных антеннах, которые смогут локализировать источник секундного сигнала на соседней планете? И в этот ваш внезапный припадок солидарности, который вас так потряс, что несмотря на то, что вас с нами разделяло, вы пошли на верную смерть, чтобы только проверить, что им уже нельзя ничем помочь? Верю, что речь шла о станции. На это согласен. Но не о людях! Вы догадались, что ваша первая, или какая там по очереди, экспедиция наделала дел, и вы прилетели посмотреть, не удастся ли случайно воспользоваться оказией? Вы сделали это. Разбили корабль! Мы нашли вас умирающими с голода. Все это правда. И все же ваша миссия достигла успеха… по крайней мере до определенного момента. Если бы не отсутствие энергии, вы приготовили бы нам теплый прием, разве не так? Может быть, даже горячий! Очень горячий! Прекрасный
план. Овладеть станцией, перенять ее снаряжение и получить контроль… может быть, даже над всей системой на долгие годы. Вы великолепно сознавали, что означает для одной из сторон, сражающихся на вашей планете, посадить в земную базу свой экипаж. Ну, а потом…
        - Я же говорил, - в голосе Дари чувствовалась горечь, - что нужно было сказать им правду. Объясни им теперь, если сумеешь…
        - Мы прилетели, чтобы спасать наших, - сказал после секундного колебания Клеен. - Было два корабля - больше мы не имели. Мы знаем координаты точки приземления - это как раз тут. Я не хотел, чтобы вы знали о наших попытках… о том, что мы летали.
        - Но ведь, - сразу же отозвался Фрос, - вы же сами привели нас сюда. Как вы могли думать, что сумеете скрыть от нас все это?
        - Именно так я и сказал тогда. Что, когда мы сюда приедем, вы и так узнаете правду, - Клеен заговорил теперь все быстрей, - мы считались с этим. Но до тех пор, пока сами не знали ничего наверное, я предпочитал не говорить. Поймите, мы не можем допустить, чтобы Новые узнали о наших кораблях! Тогда вы застали бы здесь не нас, а их!
        - Это, конечно, большая разница, - саркастически заметил Мота. - Но не знаю, для нас ли…
        - Да, - с убеждением ответил Клеен. - Так как это не было так, как ты говоришь. Мы просто…
        - Ну, хорошо, - отрезал наконец Мота. - Пока хватит! Верю, что у вас есть что нам сказать. Может быть, мы еще послушаем эту вашу новую версию… в свободное время! Сейчас у нас есть дела поважнее. Я уже вспомнил о гуманитаризме. Идем со мной, Мур!
        Я не среагировал. Мои мысли ползли лениво, как клубы дыма, через которые моментально просвечивали фрагменты образов, какие-то лишенные логического смысла видения, исчезали, появлялись вновь, уже в измененных очертаниях…
        Они отрезали себя от истории. Своей, земной истории. Они и другие. Полетели к звездам искать новое качество жизни! И сразу же на пороге оказались отброшенными на столетия. Это же абсурд! Полная чепуха! Эта экспедиция и наше пребывание в скорлупе на планете, где лучше всего чувствует себя вот так… я задел взглядом темнеющие на земле грубые трупы. Что тут мы, собственно ищем? Мы и те, что полетели искать счастья вдали от своих, как опостывшие друг другу любовники? Что мы еще хотим проверить? Для кого это? Если бы действительно речь шла о чем-то новом! Но они только копируют жалкую, хотя, может быть, победную в эффекте неразбериху, какая была уделом их предков, тех самых, от которых они открещивались… Это не может быть правдой! Если бы мне только удалось собрать мысли… Понять, где торчит скрытый смытый смысл этого фарса, изобилующего трагическими эпизодами…
        - Мур!
        Я опомнился, потряс головой и быстро оглянулся.
        Мота был уже у трансера. Он открыл люк инструментального ящика в нижней части корпуса и, низко наклонившись, минуту рылся в ее внутренностях. Я не успел пройти и половину пути, когда он выпрямился. На землю упали два продолговатых предмета. Я сразу узнал их. Две обычные стальные саперные лопаты, какие применяются после песчаных бурь для устранения завалов.
        Он пригляделся к ним, буркнул что-то невразумительное и снова углубился в открытый ящик. Через минуту рядом с первыми появились еще две лопаты. Мота старательно закрыл ящик, огляделся, поднял голову и добытые инструменты - орудия и двинулся в мою сторону. Я ускорил шаг, подошел к нему и взял из его рук две лопаты, словно хотел освободить его от слишком большой тяжести. Мы не задержались ни на момент.
        - Я бы… может, я тоже, - заикнулся было Фрос и умолк.
        - Не спускай с них глаз, - сказал я. - Ты же знаешь теперь, на что они способны.
        - Подожди, - добавил Мота. - Это уже не долго!
        Я остановился у трупа Теллера, наклонился и острием лопаты начертил на земле продолговатый треугольник. Потом, не глядя на остальных, начал копать.
        - Возьми это, - дошел до меня в какой-то момент приглушенный, словно неохотный голос Моты. Машинально я поискал его взглядом. Он стоял перед сбившимися в кучу чужаками и подавал им саперки. Две. Две для нас и две для них. Счет сходился. Если бы такой счет вообще существовал.
        Клеен держал лопатки на вытянутых руках и приглядывался к ним, словно не знал, что с ними делать. Наконец он повернул голову.
        - Где? - услышал я его голос.
        - Может быть, там, где это произошло, - ответил кто-то нерешительным голосом.
        - Ты так считаешь, Лон?
        Не хотят, чтобы они лежали рядом с нашими, - пробежало у меня в мозгу. Я принял это без гнева. Попросту констатировал сей факт. Я отвернулся и спокойно ударил лопатой в твердый, словно смешанный с мелким гравием грунт второй.
        - Сделаем это там, где они лежат. И я считаю что все это обсуждение бессмысленно!
        - Ты так думаешь?
        - Он прав, Клеен…
        Пригодилась бы кирка. Острие лопаты звенело, наталкиваясь на камни, соскальзывало. Бросить каждую грудку земли требовало максимального усилия, подпираемого тяжестью всего тела. Тут же рядом ритмично ударяла саперка Моты. К этим звукам чуть погодя присоединились дальнейшие. Я подумал, что как ни просторна и широка эта планета, единственное, что сейчас нарушает ее тишину, это смешанный лязг лопат. Но нет! Эти голоса ничего не меняли. В них так же была тишина пространства.

* * *
        Через час я стоял, повернувшись спиной к невысоким продолговатым призмам, и смотрел, как Мота прячет саперки в инструментальном отсеке. Захлопнув крышку, он не направился однако в нашу сторону, а влез на панцирь и исчез в открытом люке. Я слышал его неровное ускоренное дыхание. Раздалось характерное шипение стартеров, и машина медленно тронулась с места, поворачивая нос в направлении залитого стеклом кратера. Створка люка закрылась с громким стуком.
        - Немного отойдите в направлении моря, - донеслось из кабины. - Тут все же постоянно это ноль ноль три.
        Я бросил взгляд на окошечко дозиметра, я забыл о нем. Несколько минут больше или менее не играет, по правде говоря, роли, но здесь и так нечего было больше делать.
        - Пройдем, Фрос, - сказал я. - Пусть они идут впереди!
        - Подожди минуточку…
        Я оглянулся. Они стояли перед насыпанными ими возвышениями, низко наклоняя головы. Один около другого, ровно, как в шеренге. Я невольно пожал плечами. Подождал несколько секунд и бросил:
        - Хватит! Нужно было подумать прежде, чем вы состряпали эти взрывающиеся гробы.
        Прежде даже, чем вы прервали контакт с Землей. На вашем месте я бы задумался об этом. Но не здесь. Фрос, убеди их…
        - Поймите, - тихо отозвался Дари. - День кончается.
        Я поглядел вверх. Атмосфера, заполняющая шар планеты, уже снова сгустилась. Затертые контуры континентов и морей заслоняли полосы туч.
        - Любопытно, - зазвучал переполненный горечью и словно бы злостью голос, который я в первый момент не узнал, - а нам тоже насыплют такие холмики? Как вы думаете?
        Они промолчали на это. Я тоже. Только Фрос заворчал, протестуя, впрочем, без убежденности.
        - Не знаете? - Теперь я узнал его. - Это был Зара. - Конечно, вы не знаете. И они сами не знают…
        - Идите быстрей, - рявкнул я. Они как раз проходили мимо меня, направляясь в ту сторону, где еще секунду назад стоял трансер. Ни один из них не одарил меня взглядом, но шаг они ускорили. Фрос следовал за ними на расстоянии нескольких шагов. Все вместе напоминало сцену какого-то исторического фильма. Пленники, ведомые по пустыне, пробуждающие однако не большое сочувствие, чем конвоирующий их солдат. Нонсенс!
        - Подождите! - раздался вдруг голос Моты. - Я уже возвращаюсь!
        - Нашел что-нибудь? - быстро спросил Фрос.
        - Угу…
        Чужаки неспокойно завертели головами.
        - Что-то… или кого-то? - бросил я, поглядывая в сторону машины.
        - Нет.
        Створка люка приоткрылась. Мы увидели двойной ствол фотонового бинокля, а за ним верхнюю часть шлема. Не высовываясь из-за панцирной защиты башни, Мота с минуту рассматривал территорию. В какой-то момент я вдруг заметил, что антенны лидара дрогнули и чуть-чуть изменили положение.
        - Есть что-нибудь? - нервничал Фрос.
        - Стартовая площадка. Такой маленький и выжженный круг… и разваленная несущая конструкция. Но от корабля ни следа.
        - Может, именно там они приземлялись, - сказал я, - и ничего больше?
        - Нет, - ответил он категорично. - Скорее был небольшой корабль. Тот, который лежит тут… растертый в порошок, если не испарившийся. Кроме него - вездеход! Тоже один. А стартовая площадка чиста. Это значит…
        - Возвращайся, - прервал я его, - ты же сам говорил, что здесь постоянно ноль ноль три.
        - Хорошо, - согласился он после недолгого молчания. Секунду мы видели его руку тянущуюся к ручке люка, потом затрещали двигатели, трансер повернулся на месте и легко покатился в нашу сторону.
        - Так это поле… - начал Фрос, но я его прервал стремительным движением руки.
        - Не можешь подождать? - прошипел я. - Мало тебе еще?
        - Воцарилась тишина.
        Мота, видимо, не закрывал на замок люка, так как едва трансер остановился, над башней снова показалась его голова.
        - Садитесь, - буркнул он. - Самое время возвращаться. Мы сюда вернемся… но не скоро. По крайней мере, так мне кажется… Ну, Фрос, - добавил он, меняя тон.
        Вызываемый приблизился к машине, оглянулся раз, потом второй, наконец потряс головой и быстрым плавным движением вскарабкался в башню. Не дожидаясь, пока он исчезнет в кабине, я занял свое место с тыла. Я смотрел, как Клеен, за ним Дарни - оставшаяся двойка - располагаются на крышке грузовой камеры. На этот раз ни одного из них не пригласили внутрь.
        Фрос наверняка уже находился в своем кресле перед пультом управления, но трансер все еще стоял без движения. Мота, высунувшись наполовину из башни, всматривался в невыразительные с этого расстояния прямоугольные холмики чужой земли.
        Он внезапно перегнулся через борт и положил ладонь на плечо сидящего ближе всех Клеена.
        - Посмотрите туда, ребята, - сказал он своим нормальным как бы сонным голосом…
        Призыв был излишним, поскольку чужаки, все, сколько их было, не спускали взглядов с места, которое он им показал. Несмотря на это, он повторил:
        - Посмотрите туда. Присмотритесь хорошенько. Так выглядят объединившиеся люди, и только так! Правда? Особенно, если их делит что-то большее, чем, например, цвет волос. Так думаете? Так вот, это не правда, - продолжал он тем же тоном. - Так уж складывается, что мы на Земле знаем это очень хорошо. Неправда? Но именно этому, - он повысил немного голос, - вы еще должны научиться…

5.
        У нас было только два корабля, - повторил Клеен, словно это было чем-то, что мы должны были особенно хорошо запомнить. - Мы построили их в институте связи… и никто не думал о производстве в большом объеме. Но ими заинтересовались бионики. Они как раз проводили некоторые опыты… - он запнулся.
        - Мы кое-что слышали о ваших опытах, - сказал Мота. - Впрочем, достаточно к вам присмотреться, как вы тут существуете. Я хотел бы только знать, ваши бионики… скорее всего генетики, приготовили вас исключительно с мыслью о земной станции? А может, у вас есть еще какие-то планеты с подобной атмосферой?
        - Не исключительно, во всяком случае не в том смысле, в каком ты говоришь, - начал с колебанием в голосе Клеен, но его прервал Дари:
        - Да, - бросил он коротко, - это в конце концов ближе всех расположенная планета и раньше или позже она должна была стать территорией исследований… для нас или для Новых. Что бы вы сделали в такой ситуации? Все же Земля держит здесь станцию чтобы, как вы говорите, не быть застигнутой врасплох… если только на самом деле об этом идет речь… Наш взгляд на адаптационные процессы, в конце концов, касаются только нас самих. Мы считаем, что этические критерии, все эти барьеры… в основе своей анатомические, обожествляемые Новыми, это обычная чепуха. Но речь не об этом. Я хочу только, чтобы вы поняли, что раз уж мы решили заинтересоваться Второй и тем, что на ней делается, простейшей дорогой для нас было приспособление организмов будущих исследователей к господствующим тут условиям. Вы, естественно, поступили бы иначе… но мы не будем об этом дискутировать… Мы пробовали поначалу… поначалу.
        - С нами? - запротестовал с неподдельным негодованием Фрос. - Когда?
        - Не с вами тремя… - уступил Дари. - Но как я говорил, оставим это… во всяком случае мы построили эти корабли, проделали несколько полетов, буквально несколько, так как не хотели выдать себя перед Новыми, потом дали им специально подготовленный экипаж…
        - Выведенные, - буркнул я.
        - Выведенные экипажи… - повторил он, потом добавил спокойно. - Для нас, видишь ли, это слово звучит иначе, чем для вас…
        - И так, вы посадили людей в эти гробы, - продолжал как ни в чем не бывало Мота, - и устроили им проводы с оркестром! Конечно, вы знали гипотетическое место приземления. Так что, когда ваши радиотелескопы приняли импульс взрыва, вам не нужно было слишком много ломать головы, чтобы его локализировать. И что дальше?
        - Как я уже говорил, - сказал Клеен. - И единственное, что мы могли сделать, чтобы спасти четверку наших…
        - Все-таки не людей, - вставил я ядовито.
        - Четверку? - удивился Фрос.
        - Да, - ответил Клеен. - Кабины кораблей были двуместные. Нам оставалось только на все махнуть рукой и начать заново, или попробовать их найти. Мы выбрали второе. А поскольку мы только четверо были приспособлены…
        - Больше у вас таких нет, - подхватил я. - Это хорошо! Сколько потребуется, чтобы вывести следующих? Лет тридцать, нет? Все же не вышлют младенцев?
        - Мур, оставь в покое… - обрушился на меня Фрос.
        - Не знаю, - ответил Дари. - Не рассчитывайте на это чересчур. Наша биология отличается от вашей…
        - Мы должны были участвовать в следующей экспедиции, - прервал его Зара. - Корабли будут готовы через каких-нибудь пять - шесть лет…
        - Но экипажи - нет, - буркнул Мота. - Разве что вы захотите выбраться во второй раз… пока что не о чем говорить. Ну, кончайте! Были какие-нибудь сигналы перед катастрофой?
        - Никаких!
        - Если только это правда, - пробормотал я.
        - Правда, - убежденно сказал Дари, - мы знаем столько же, сколько и вы. Мы утратили связь, а через какой-то месяц умолкла и ваша станция. Это все!
        - И тогда вы полетели? - спросил Мота, словно хотел удостовериться.
        - Тогда мы полетели, - подтвердил Клеен. - Вы видели ракету? Знаете, что было дальше. Мы не имели энергии и…
        - Хорошо, - Мота внезапно встал и выпрямился. - Пока хватит, - бросил он тоном, закрывающим дело.
        Он прошел к противоположной стенке кабины и остановился перед экраном связи.
        Минуту он вглядывался в молчании в темную и матовую плоскость, потом вздохнул. Я знал, о чем он думает. Мы все еще не установили контакта с Землей. Но иначе мы не могли. Использование хотя бы пеленгационного передатчика равнялось объявлению всему здешнему миру, что люди вернулись. Этого нельзя было допустить, особенно после того, что мы услышали минуту назад. По мнению этих, здешних «Новые», как они их называют, не имеют ни малейшего понятия, что кто-то на их планете интересуется межпланетными полетами. Но действительность может быть гораздо менее красивой. Пусть им кажется, тем и другим, что Вторая все еще мертва и пуста. Обо всем они узнают в нужное время. Ни на день раньше.
        - Мы обдумаем эту новую вашу версию, - Мота наконец оторвался от экрана и сделал несколько шагов в сторону стола, - а прежде всего подождем. Может быть, вы снова будете вынуждены что-то вымыслить? Так или эдак, пора спать! Просим вниз!
        Первым встал Дари. Он отодвинул кресло и шагнул в сторону Моты, вытягивая перед собой руки, словно что-то ему подавал.
        - Ты забыл о ремнях, - в его голосе задрожала едва уловимая нотка укора. Мота поднял брови.
        - Спите спокойно, - буркнул он. - Там, вы в безопасности…
        - И мы тоже, - добавил я. - Тут, наверху!
        Дари простоял секунду без движения, потом опустил плечи. Он отвернулся и без слов двинулся вслед за остальными, которые уже исчезли в тесном коридоре, ведущем на нижние этажи.
        - Вам действительно хочется спать? - поинтересовался Фрос, когда мы остались одни.
        - Что касается меня, я охотно куда-нибудь пошел бы. В меру возможности, подальше…
        - Никаких препятствий, - пожал я плечами и заметил. - Я тоже еще не сонный. Но вот прогулок мне на сегодня хватит. Тем более, как мне кажется, нас ожидает неплохая поездка. Так как не знаю, что бы мы могли другого сделать…
        Фрос собрал пустую посуду и бросил ее в открытое приемное окно кухонного автомата, откуда через мгновение донеслись приглушенные звуки, напоминающие звон овечьих колокольчиков в загоне.
        - Что мы, собственно, знаем? - сказал он с озабоченностью в голосе, возвращаясь к столу. - Приземлились два корабля с Третьей. Один тотчас же взорвался…
        Не тотчас же, - поправил я, - ведь наши там их не под. Должно было пройти какое-то время, пока они оказались на месте.
        - Разве что как раз были на плоскогорье и…
        - Все трое? - фыркнул я. - Нонсенс!
        - Если мы отбросим все малоправдоподобные гипотезы, то что нам останется? - вставил Мота, вытягивая из-за стола одно из кресел.
        Он поставил его недалеко от наших и приготовился ко сну. Потом улегся на спину и положил руки под голову, закрыв глаза. По выражению его лица свидетельствовало, что до сна ему далеко.
        - Как иначе ты объяснишь, - взъерошился Фрос, - то, что там произошло? Почему ехали на обычном вездеходе, без панциря? Потому, что ничего не ожидали. Внезапно увидели приземляющиеся корабли. Приблизились и… может, впрочем, раньше перехватили какие-то сигналы…
        - После чего один из кораблей сделал «бум», - вставил Мота. - Мыкин и Теллер погибли, а раненый Вианден отправился пешком через горы… Тогда оставшиеся в живых попросту улетели…
        - Послушайте! - Фрос вскочил и сел в кресле. - Если он…
        - Лежи спокойно, - Мота приподнял на мгновение веки и лениво шевельнул головой.
        - Это было четыре года назад. Он должен был получить такую дозу облучения, что так или эдак не ушел далеко. Отыскать его… Ну что ж, какой-то шанс есть, ферромагнитные датчики не пригодятся. В нашем снаряжении почти нет металла. Максимум, мы можем запрограммировать автомат со встроенным «гейгером». Таким, на малые дозы. Если попадет на след, будет идти по нему, - пока не найдет. Сделаем это завтра. Так как если бы его здесь не оказалось… На - Всей планете, - добавил я.
        - На всей планете, - повторил он серьезно, - то это означало бы, что мы должны поспешить с той прогулкой, о которой ты вспоминал. Четыре года… Хм…
        - Но они же не вернулись! - почти крикнул Фрос, - иначе те, с Третьей, не выслали бы спасательной экспедиции. А в этом они не лгут. Голову даю на отсечение, что они знают о судьбе своего второго корабля не больше, чем мы.
        - Может быть, эти, здешние, не знают, - согласился Мота. - Но это вовсе не означает, что второй корабль не вернулся. Третья больше Земли. А они не имели связи… допускаю, что во время взрыва снесло антенны… или их навигационные устройства, и так достаточно примитивные, не были исправлены. Но сказать, что они вернулись к своим. Может быть, блуждают по горам где-нибудь в другом полушарии, может, торчат на острое или в поясе вечных льдов, а может…
        - Гостят, так называемых у тех, которые ближе нам, - дополнил я.
        - Именно, - буркнул Мота. - И чем больше об этом думаю, тем менее веселой кажется мне эта версия. Не хотел бы я быть в его шкуре… если бы это оказалось правдой.
        Мы молчали довольно долго. В какой-то момент Фрос встал и начал ходить по кабине.
        - Может поеду, приготовлю корабль, - он нервно потер руки. - Высплюсь там и утром.
        - Садись, - сказал я. - Если автомат найдет тело Виандена, незачем будет лететь.
        - Ну, а те, что внизу?
        Я пожал плечами.
        - Будет лучше, если останутся тут. Вы слышали, что они говорили. Предположим, что они сразу приступят к этим генетическим манипуляциям, тогда все равно пройдет по меньшей мере двадцать лет, пока вырастет поколение, приспособленное к здешнему климату… невольно я впал в саркастический тон. - Но корабли они построят значительно раньше. Если мы заберем их с собой, они буквально валятся им с неба. Вдобавок, они знают станцию, приобрели уже некоторый опыт… нет, считаю, что их место здесь.
        - Как ты это себе представляешь? - поинтересовался Мота. - А кроме того, когда корабли будут готовы, они могут использовать обычных людей и дать им нормальное кислородное снаряжение.
        - Могут, - ответил я. - Но если до сей поры поступали иначе… Впрочем, в скафандрах и в кислородных кабинах они будут иметь ограниченное поле маневра… так же как и мы. Шансы сравняются, иначе… вообразите, например, конфликт с существами, которые чувствуют себя одинаково хорошо в кислороде, в двуокиси углерода и в той мерзости, которая заполняет здесь моря? Так, я могу себе это вообразить, могу, но не хочу. А что касается того, что с ними сделать… что ж, спроси Фроса. Я не хотел бы трогать его чувство!
        - Мы должны взять их с собой, - тотчас же среагировал Фрос. - Оставлять даже моральную сторону… это произведет хорошее впечатление.
        Я рассмеялся. Коротко и не слишком естественно.
        - Впечатление! - фыркнул я. - Пожалуй ста! Очередной апостол в системе Альфы. Но это не миссионерская станция. А у нас есть кое-какие другие дела, кроме исправления глупостей прошлых поколений… во имя солидарности и так далее. Ты забыл, что говорил при старте? Впрочем, - добавил я после паузы, - если полетим, то и так не все. Кто-то должен следить за станцией… присмотрит и за инвентарем…
        Фрос шарахнулся, гневно потряс головой но не отвернулся, не ответил.
        - Так, - пробормотал через минуту Мота, обращаясь словно бы к себе. - Один из нас должен остаться тут. Не следует повторять одну и ту же ошибку… два раза.
        В таком случае, кто полетит? - спросил Фрос.
        - Ты хотел скорее спросить: кто останется, правда? - усмехнулся я. - Пожалуйста, кого ты предлагаешь? Не стесняйся…
        - Ты, кажется, уже знаешь очень хорошо, - кто останется, - ответил он спокойно. Слишком спокойно. В его голосе прозвучала печаль.
        - Пойми, Фрос… - начал я, но Мота не дал мне кончить. Он тяжело вздохнул, повернулся на правый бок и погасил свет.
        - Хватит! - буркнул он. - Спокойной ночи! Посмотрим, что найдет автомат… если он что-либо найдет. А сейчас - спать!

* * *
        Меня разбудил какой-то звук. Не открывая глаз, я немного поднял голову и прислушался. Тишина. Я подумал, что это, наверное, шевельнулся во сне Фрос, и, успокоившись, уронил голову обратно. Ударился я затылком довольно сильно, и, ошеломленный, задержал дыхание.
        Что это, черт возьми? Кто-то разобрал кресло! Секунду назад его подушка находилась выше!..
        Резкий толчок внизу, словно какая-то невообразимая сила дернула закрепленную в базальтовом дне колонну станции.
        Еще один толчок и короткое невыносимое колебание, от которого желудок у меня подъехал к горлу. В долю секунды я облился потом. Бросился вслепую вперед, попав босой ногой вперед в подпорку стола.
        Острая боль привела меня в себя. Я остановился и огляделся.
        В кабине огни были погашены. Несмотря на это ее внутренность наполнял странный цветной свет. Края пультов и рычаги, металлические муфты соединений, люки пнемоприставок - все выглядело, как сделанное из фиолетового стекла, наполненного раскаленным до светимости газом. Экраны бросали светлые полосы, светлые полосы, цветные лучи смешивались, вращались, изменяя очертания помещенных в кабину предметов и придавая им видимость движения.
        Тут же рядом со мной раздался глухой стук. Сразу же следом - сдавленный вскрик и звуки борьбы, словно кто-то пытался выбраться из поваленной палатки. Что-то болезненно ударило меня в углубленное минуту назад место. Я зашипел и обернулся. Во время! Я еще успел отскочить и поддержать Фроса, который с наклоненной головой находившийся уже в шлеме, летел как раз в мою сторону, напрасно стараясь освободить руки, запутанные в проводах и шлангах его собственного скафандра.
        - Спокойно, - раздался приглушенный голос Моты. - Ничего не происходит. Это только буря…
        Я посмотрел туда, откуда доходил его голос. На фоне экрана, облитый фиолетовым полусветом, его силуэт напоминал фантастическое приведение из какого-то фильма.
        Он стоял на расстоянии нескольких шагов от пульта, качаясь на широко расставленных ногах.
        - Это только буря, - повторил он. - Но наденьте скафандры. Станция была лишена некоторое время энергии… может произойти замыкание. А через минуту пойдем под воду…
        - Под воду? - спросил не слишком осмысленно Фрос.
        Мота медленно наклонил голову.
        - Угу… пока же идите посмотрите.
        Я машинально шагнул вперед. В этот момент станцию тряхнул очередной толчок, сильнее предыдущего. Я закачался, но шел дальше. Из коридора, ведущего к нижним этажам, дошел какой-то металлический звук. Я обернулся и увидел, что Фрос уже полностью в скафандре, быстрым шагом пересекает кабину. Я догадался, что он намеревается сделать, но вмешаться было уже поздно. Впрочем, те, внизу, не ждали приглашения, так как лишь только двери отворились, в коридоре замаячили знакомые силуэты. Я услышал, что Фрос что-то говорит им, но не понял слов.
        Внезапно воздух прошил чудовищный, огромный шум. Кабину наполнил визг смешанных звуков, какое-то дудение, трески, как будто-бы гигантские искрящиеся переключатели, прерывистый вой сирен тревоги, соединенные с мокфонами передатчиков, отголоски урагана, несущие с собой отчетливые вызовы радиооператоров.
        Я молниеносно бросился в сторону экранов и поискал Моту взглядом. Он стоял спокойно, словно нигде и ничего не происходило, и улыбался. Его правая рука покоилась на одном из глушителей пульта связи.
        - Ионосферная буря, - буркнул он. - Так это выглядит во всем диапазоне дециметровых волн. Неплохо, а?
        Он убрал руку. Внезапная тишина, не менее ошеломляющая, чем минуту назад вторжения импульсов, атакующих сейчас антенны станции.
        Мне потребовалось несколько секунд, чтобы опомниться. Я услышал позади себя приглушенные голоса чужаков, но не обратил на них внимания.
        - Магнитная тоже? - добавил я, показывая движением головы на светящиеся края экранов.
        - Угу, - подтвердил Мота. -Свет приходит из верхних слоев атмосферы. Здесь только отражения. Но это не все.
        Его ладонь протянулась к миксеру наружных микрофонов. Еще до того, как плоская рукоятка заняла верхнее положение, в мои уши ворвался глухой, вибрирующий грохот. Он шел в таких низких регистрах гаммы, что временами переставал быть слышимым. Но именно от него дрожали панцирные стены конструкции, весящей, приблизительно говоря, каких-нибудь двести тысяч тонн.
        - Ветер? - завопил я чуть ли не в ухо ему, стараясь перекричать гром.
        Он кивнул головой. Секунду стоял в той же позе, словно любуясь этим пронзительным звуком, который человек наверняка не мог безнаказанно слушать дольше нескольких секунд. Потом он отключил микрофоны и жестом указал на экраны.
        Картина, видимая на прямоугольных попаромических экранах, изображала безумие. И вместе с кружащимися полосами фиолетового света кипели мрачные, почти черные фигуры, освещаемые секундными всплесками, словно прокладывающими себе дорогу из невыразимой глубины. Временами изображение исчезало, прошитое кустистым взрывом ртути, то снова, потемневшее внезапно, делилось на ритмично скачущие пояса, убегающие к верхнему краю экрана.
        - Ваше разведение планктона, - буркнул в какой-то момент Мота, не поворачивая головы, - будете начинать заново. Продержится месяц… может, два. Такие пейзажи встречаются здесь довольно часто. Сам я насчитал почти сотню… в течение десяти лет.
        Правда! Для него в этом нет ничего нового!
        Меня охватило спокойствие. Я отошел на несколько шагов, чтобы охватить целостность картины, видимой на экранах. Понемногу она начинала меня привлекать. Раз и другой проглянуло передо мной в пепельном танце форм и красок элементы какой-то сильной, грозной гармонии.

… Большой универсализм и одновременно ускорение метаболических процессов… - дошли до меня слова кого-то из чужаков, сказанные более громким шепотом.
        - Это бесполезно, - отчетил другой голос. - Принудительная автокорректура тканей годами еще останется фантазией. Может, если применить неорганическое сырье… понимаете, иная энергетика связей…
        - Мы пробовали, - я узнал голос Зары, - в матрицы вписывать высокомолекулярные производные металлов, и вы знаете, что из этого вышло…
        Минуту царила тишина.
        - Во всяком случае, это был бы шаг вперед, - ответил Клеен. - Адаптация в условиях избыточного давления…
        - Хотите туда выйти? - спросил внезапно в полный голос Мота. - Пожалуйста! Только вы должны поспешить. Ну?
        - Почему выйти? - не понял Фрос.
        - Именно об этом они говорят, - пояснил со злой улыбкой я. - Думаю, вам не следует им мешать, - добавил я. - Речь идет о важнейших экспериментах… если я что-то из всего этого понял?
        Воцарилось молчание. Мы оба с Мотой повернулись спинами к экранам. Перед нами почти на расстоянии вытянутой руки были лица чужаков, освещенные теперь танцем светящихся цветных полос. Их неподвижные силуэты производили впечатление статуй, участвующих в странном экспрессионистском спектакле. В глубине рисовался бледный словно выцветший скафандр Фроса.
        - А вам не хотелось бы? - упал внезапно сказанный сильным, слегка задиристым тоном, вопрос Лона. Стоящий около него Клеен сделал быстрое движение рукой, словно хотел его задержать. Секунду никто ничего не говорил.
        - В конце концов мы могли бы это сделать, - голос Моты снова стал сочным. - В скафандрах…
        - В скафандрах! - повторил с презрением Лон. - И куда бы вы пошли? На берег? Немного дальше? А туда, откуда плывут эти голоса, которые мы только что слышали? А звезды? А все пространство? И его вы тоже хотите покорить в скафандрах?
        - Успокойся, Лон, - тихо сказал Дари. - Эта буря действует на твое воображение.
        - Почему же? - запротестовал Фрос. - Говорите…
        - … Но чуть погодя, - продолжал за него голос Мота, - Это началось в час шестнадцать местного времени, - он оглядел табло хронометров. - А сейчас…
        Стал слышен отдаленный шум компрессоров. Посуда в кухонном автомате забренчала.
        - Идите ближе, - Мота отодвинулся, открывая экран. Его ладонь покоилась на пульте. Пальцы он держал приподнятыми и нависшими над широкими красным клавишем.
        Прямоугольник внезапно пригас. Картина отдалилась, набрала перспективу. Можно было различить кипящую поверхность моря, более темную полосу суши и туч. Внезапно в глубине возникла какая-то монолитная и заслоняющая горизонт стена и быстрее начала набирать высоту. Она заслоняла поочереди все более низкие области моря, все выше взбирающиеся очертания далеких континентов, и только тогда я понял, что вся эта громада несется с огромной скоростью в направлении к станции. Я открыл рот для крика, но в ту же самую долю секунды пальцы Моты упали на красную клавишу, шум компрессоров стал не так выше, и пол ушел у нас из-под ног. Через экран прошла одна черная полоса, потом его поверхность покрылась светлым, невозможно мелким пеплом. Стены кабины застонали под ударом, но он прошел без эха, словно все конструкции с нами вместе покрывали толстый слой ваты. Еще секунда, замирающее мяуканье компрессоров, сгиб ног в коленях, чтобы удержать растущую тяжесть тела, и пол замер. Станция опустилась на дно океана.
        - Ну, пока только это… - констатировал Мота, протягивая руку к выключателю. Зажглись все лампы. Жмуря глаза, ослепленные ярким светом, мы отыскали свои кресла и сели. Понемногу ко мне возвращалась способность видеть, но пере моими глазами все еще была та стена, катящаяся на микроскопический обломок, каким казалась с ним рядом станция.
        - Это какая-то песчаная буря? - спросил я слабым голосом.
        Песчаная и какая хочешь - засмеялся в ответ Мота. - Однажды это застигло меня на суше. Едва откопали… автоматы вязли, как при копке глубинных колодцев. Сними это, Фрос! - добавил он не меняя тона - давление в норме. Все в порядке…
        Фрос очнулся. Он потянулся рукой ко лбу и был явно ошеломлен, наткнувшись на стеклянную оболочку шлема.
        - А, черт! - заметил он как бы с удивлением.
        Мота снова засмеялся, открыл створку камеры снабжения, вынул стакан, наполнил его водой и залпом выпил. Потом, потирая руки, прошел через кабину и упал в кресло. Видно было, что он в отличном настроении.
        - Наконец-то мы вместе… - сказал он обводя взглядом чужаков. - О чем это мы говорили? …
        Я поднял голову и присмотрелся к нему.
        Он был в веселом настроении, правда. Но его взгляд оставался настороженным.
        - Уже третий час, - сказал я неприятным тоном. - Или слишком поздно, или слишком рано. Для всего, кроме сна! Ты так не считаешь?
        - Подожди, - включился Фрос. - Сейчас и так не заснем!
        - Как это… - бросил я, но уже без убежденности. Я понял, что стою на безнадежной позиции.
        - Вспомнил! - утешился Мота. - О пространстве. О том, что в скафандрах мы как улитки, обреченные на ползанье по одному огороженному дворику. Бедные, слепые улитки! Так?
        - Видишь? - Клеен обратился к Лону. В его голосе задрожала нота острого упрека.
        - Не злитесь, - Фрос протянул к ним руки словно о чем-то просил, - садитесь!
        Клеен окинул взглядом указанное Фросом кресло, но остался и дальше стоять без движения. Один Дари без раздумий двинулся, выбирая место тут же около Моты.
        - Я пытаюсь понять, - Фрос обошел кресло и положил руку на спинку. - на чем все это основывается? Вы вмешиваетесь в генетические коды, формируя будущие эмбрионы по своему желанию. Оснащаете их жабрами, органами, позволяющими усваивать двуокись углерода, наверняка сможете запрограммировать людей с крыльями и черт знает каким еще. Это мы знаем … и предполагаем, что бы мы не занимались оценками, так как мы знаем то, что на этой дороге не придем ни к чему. Но о чем, в конце концов, идет тут речь? Согласны, вы можете достигнуть этим каких-то промежуточных целей… Скажем, - он описал рукой дугу. - свободу передвижения хотя бы на этой планете, овладению морской средой… и так далее. Не верю, однако, что вы так далеко отошли от норм, не этических, не будем говорить об этике, но попросту культурных, только для этих сиюминутных выгод. Мы слышали, впрочем, вы и не делали из этого тайны, что ваша наука ставит в качестве исходного в приспособленных процессах адаптирование технологических существ к имеющимся условиям, а не как, например, наша - наоборот. Но это ведь тоже не может быть целью… вы понимаете, что я
имею ввиду. Как это все помещается в ваших общественных науках? К чему вы стремитесь?
        Мы не ждали слишком долго. Клеен только секунду всматривался в лицо Фроса, словно желая прочесть по нему его настоящее намерение, потом потряс головой.
        - Ты странно ставишь вопрос, - сказал он очень тихо. - Цивилизация… общественные науки. А чем же являются общественные науки? Для нас это, между прочим, все, о чем ты говорил?
        - Прекрасно, сынок! - замурлыкал Мота. - Мы тоже имеем кое-какие взгляды на общественные науки, и смею утверждать, что если бы не именно этот взгляд, ты сидел бы теперь на Земле и размышлял, чем завтра накормить семью. Не будем набавлять себе цену. Лучше ответь на вопрос Фроса. Мы не тянем вас за язык, чтобы вы перечисляли ваши институты, космические полигоны, технологии и так далее. Но это-то вы можете сказать. О чем в конце концов идет речь?
        - О… - Клеен протянул это «о», насколько ему хватило воздуха и легких, и замолк. Он беспомощно оглянулся на остальных, после чего, махнув рукой, сел в ближайшее кресло. Он наклонил голову и спрятал лицо в ладонях.
        - О времени, - твердо бросил Дари.
        - О времени? - Фрос машинально выпрямился, выражение его глаз выдавало полное ошеломление. - Как ты это понимаешь?
        Дари задержал взгляд на неподвижной, как бы болезненной, фигуре Клеена. Было даже черезчур хорошо видно, что эта картина не доставляет ему удовольствия. Он подумал и ответил, пожимая плечами:
        - Очень просто! С ходом времени все более высокие количественные барьеры прогресса цивилизации превращаются в одинаково быстро растущие качественные чественные барьеры. Что является последним, а может быть, только актуальным в данное время порогом, перед которым стоит человечество? Количество времени! Именно количество, измеряемое от нуля до бесконечности. Количество, которое, однако, для нас определяет качество. Для нас это очевидно и, думаю, что и вы отлично знаете, о чем я думаю, даже если и имеете свое собственное мнение. А почему дело обстоит именно так? Разве вам не достает знаний? Технических возможностей?… Нет! Вам не хватает отваги. Это значит, так было до сих пор! Такое наследство мы получили от вас. Рассуждения Новых, когда именно кто-то тратит человеческие черты, является ли существо, имеющее жабры, еще человеком или уже нет, а может становится зверем только тогда, когда, к примеру, имеет жабры и хвост, наполняют жалостью. К сожалению, это должна быть бдительная жалость, так как мы соседствуем, на одной и той же планете и… но это уже другая история.
        - Это другая история, и - вмешался я, - для нас так же интересна, как и первая. Что это значит «бдительная жалость»? Что, убивая друг друга, говорите: «извините»? Иной вариант игнорируете?
        Дари думал с минуту, потом сделал неопределенный жест головой.
        - По-разному бывает, - буркнул он.
        Это мы знаем. Но как сейчас? Что, к примеру, сделает ваш геолог, когда где-то там, в безлюдье, встретит такого же, как он сам, одинокого исследователя с другой стороны?
        Клеен внезапно опустил руки от лица и усмехнулся.
        - Они редко ходят в одиночку… - сказал он с иронией. - Что сделает? Ничего! Будут делать вид, что не заметили друг друга… Мало правдоподобно, что они начнут разговаривать. Хотя случается и так. То, о чем мы говорим, касается скорее… - он заколебался, - организации. В наиболее общем смысле этого слова…
        Так. Картина отношений, господствующих на Третьей, какой она вырисовывалась из рассказов ее жителей, наверняка не была привлекательной. А если еще знать их происхождение и историческое развитие…
        - Ну, хорошо, - Фрос явно терял терпение, ожидая, пока мы наконец вернемся к главной, по его мнению, теме. Он передвинул кресло поближе к Дари и присел на краю подушки, наклоняясь в его сторону.
        - Ты говоришь об отваге, - начал он, нервно ломая пальцы. - А кем били те, что прилетели сюда? Трусами? Почему именно им вы противопоставляете вашу… бескомпромиссность?
        - Хорошо, - шарахнулся от него Дари, - ну прилетели и что дальше?
        - Именно, - буркнул Мота. - Дальше - это уже ваши делишки. Отваги вам, может, и хватает, но…
        - Я говорю не об этом, - внезапно разозлился он. - Это только эпизоды… с некоторой точки зрения. Раньше или позже мы с этим справимся…
        - Вы должны торопиться, - заметил я, - уж раз придаете такое значение времени…
        - По тому времени, - подхватил Клеен, - которое нам и вам замыкает дорогу прогрессу. Перспективы…
        - Ты наверняка преувеличиваешь, - не выдержал Фрос. - Мы достигли немалого. И не почиваете на лаврах. Динамика человеческой мысли является неповторимым явлением в природе. Ее героизме становится виден в полной мере именно лишь на фоне времени жизни единицы.
        - Становился, - с нажимом прервал Дари - становился! Не становился! Не только героизм, но и красота, которые чаруют вас когда вы становитесь перед пирамидами. Они всегда относятся к прошлому. А что дальше? Возьмем хотя бы внешнее направление развития. Пространство? А что это значит? Ближайшие звезды? Хорошо. А потом? Квазаровцы, тахионовые корабли? Пусть будет. Это увеличивает область действия до размеров галактики, и конец! Вопрос космоса является вопросом времени, это ясно как дважды два четыре. Но космос - это только лозунг. Предлог! Если мы когда-то признаем границу непреодолимой, мы можем попрощаться со всем.
        Некоторое время царило молчание. Мота лежал навзничь с руками на голове и смотрел в потолок. Фрос вжался немного глубже в кресло. Чужаки обмерялись короткими взглядами и застыли в неподвижности.
        - В том, что вы говорите, - отозвался я наконец. - Может быть, есть какая-то идея, если уже не идеология. Только не новая… Представляете себя так, словно до вас никто не подумал о перспективах цивилизации. Тем временем с начала мира люди не делали ничего другого. Первый полет на Луну продолжался именно столько, сколько требуется современным кораблям, чтобы пересечь орбиту Юпитера и вернуться на Землю. Теоретически мы в состоянии пересечь границу Галактики… а ведь мы в состоянии еще и на большее - это не последнее ваше слово. Временем интересовались ваши общие предки - астрономы, физики, гуманисты очень давно. Его математическими зависимостями и… смыслом.
        Пусть вам не кажется, что вы так уж очень оригинальны.
        - Мы вовсе не хотим быть оригинальными, - парировал Дари. - Наоборот! Мы сознательно удерживаемся в районе экстропаляции… только мы расширили его границы. А скорее мы не признаем этих границ… мы хотим идти в определенном направлении потому, что это следует из вашего выбора, и не по недостатку возможностей. Если ты не видишь разницы… - он замолк и уставился на меня пытливым взглядом. Но не ждал ответа. Набрал воздуха и продолжал дальше.
        - Не удивляйтесь, что мы среагировали так живо, когда вы вспомнили о скафандрах. Они являются для нас символом консерватизма… судорожного цепления за традиционную среду. Если уж нельзя иначе, то по крайней мере создадим заменитель этой среды в миллиметровом слое вокруг кожи, в баллонах на спине, в аппаратуре корренции. И не только консерватизма. Так же непримирения с существованием непреодолимых границ… я говорил только что. Емкость баллона ограничивает поле вашей деятельности и стрелка манометра напоминает, что вы являетесь пришельцами… в каждом почти мире, кроме одного - Земли. Разве это не отсутствие отваги? Разве человек не должен стремиться к тому, чтобы его мысль охватывала пространство как сейчас, скажем, эту кабину? Так как речь идет не именно о мысли и только о ней, о динамике наших информатических структур, а не их форме или вообще орудиях, какими являются элементы ваших организмов. Так, как преобразовали орудия по мере прогресса цивилизации, также мы должны поступить с нашими легкими, сердцем, со строением тканей и чем там еще, если не хотим в конце концов достичь благосостояния систем,
полностью отчуждением друг от друга. Это значит, отрезанных от доступа информации, удовлетворяющихся существованием.
        - Любопытный подход, - замурлыкал Мота. - Весьма любопытный! Но мне как-то кажется что где-то я это все слышал … или читал? Что ты только что говорил, Мур? А, помню! Что очень трудно выдумать что-либо новое…
        - Да, читал, - принял призов Клеен, - наверняка, не раз и в разнообразном освощении. Ну и что же из этого? Разве кто-нибудь пробовал что-то большее, чем говорить или писать? Молчишь? Тогда подскажу тебе: нет, не пробовал! Мало того, в дискуссиях на эту тему высказывалось о том, много повсеместно известных и уважаемых специалистов. Еще во времена, когда никому и не снилось заселение Альфы… У вас тоже есть книги. Не было нехватки голосов, представляющих уже тогда нашу сегодняшнюю точку зрения. Они воспринимались деловито и спокойно. Никто не раздирал одежду, никто не кричал, что это отказ от человечности, деградация и разрыв с культурной традицией и так далее. Все происходили в салонной атмосфере -
«слова уважаемого коллеги возбуждают во мне смешанные чувства»… «высоко ценю авторитет высокоученого предыдущего оратора, но»… - знаете, как это бывает. Но как только кто-то рискнул перейти от слов к делу, когда мы проводили лишь первые опыты, какие-то мелкие корректуры генетические кодов, тотчас же вы обозвали нас выродками, которых следует уничтожать как болезнь. Решения о будущем человеческих существ без их участия! Критерии подбора родителей! Определение, что вы обращались с нами, как со зверями, были бы слишком мягким, так как зверей вы…
        - Потише, - резко сказал Мота. - Что это значит, «мы»? Чего вы хотите от нас?
        - А кто? - фыркнул молчавший до сих пор Зара. - Кем были Новые, когда прибыли на Третью? Воспитанниками старой Земли. Может, не совсем верным, но для них речь шла совсем о другом… Во всяком случае, к вам они относились так, а не иначе, выступая с позиций представителей земной цивилизации… которую поглощали и формировали почти на сто лет дольше, чем наши. Так что мы имеем право говорить «вы».
        - Хорошо, хорошо! - в голосе Моты не зазвучала хоть одна нотка возмущения, - оставим это. Нигде не сказано, что мы обязаны любить друг друга. Я, по крайней мере, обойдусь без этого. Так что же с этим временем?
        Никто не ответил. Мота подождал минуту потом сказал, подняв голову:
        - Кончайте, если уж начали. Я догадываюсь, какую связь имеет все эти эксперименты, которые яко бы будят в нас отвращение с решением вопроса времени. И к чему вы стремитесь? Но вы жалуетесь, что мы плохо вас ценим, так что я не хочу совершать еще одну ошибку. Ну?
        Клеен пошевелился в кресле и откашлялся, но его опередил Дари.
        - Мы хотим достичь приспособительного универсализма. Но динамического! Прокладывать человеческой мысли дорогу в бесконечность вселенной, оснащая наши организмы способностью мгновенной адаптации ко всем появляющимся в ней средам…
        - И к вакууму? - быстро вставил Фрос. Его глаза блестели. Он тяжело дышал, как после бега на длинную дистанцию.
        - Да… а даже прежде всего к вакууму, - ответил Дари. - Это значит, к тому, что на обыденном языке называется пустотой - материи межзвездной и межгалактической. А решение проблемы времени находится не в другом месте, а именно в пространстве… - он остановился и подумал. Наконец вздохнул и беспомощно развел руками.
        - Я не смогу это ясно изложить, - сказал он извиняющимся тоном, - впервые разговариваю с кем-то, настолько далеким… - он запнулся.
        - Несориентированными, - подбросил я. Он кивнул, соглашаясь.
        - Да… Это значит, так далеко чуждым нашей жизни и нашим делам… попробуйте себе досказать то, чего я не умел выразить… ну, то есть, мы вернулись к теории тахионов. Знаю, знаю, это уже не только теория… но ее сегодняшнее применение не выходит за рамки орудия. Говоря о возвращении к теории, я имею ввиду первоначальный ее самый общий облик, представляющий тахионы, как частицы, которые при скорости света имеют бесконечную энергию и момент, а тратя энергию, ускоряются и наконец, дойдя до бесконечно малой энергии, достигают бесконечных скорости.
        - Путешествия во времени, - буркнул я.
        - Так это когда-то называлось, - усмехнулся Дари. - Почему бы нет? С одним ограничением. Но на том уровне эволюции, которого достигли все, кто тут сидит…
        - Даже вы? - вставил я ядовитым тоном.
        - Конечно! - сказал он серьезно, - то, что мы сделали, это только… не о чем говорить, - махнул он презрительно рукой. - Но и через это нужно было пройти!
        - Ну, конечно, - фыркнул я. - Преобразование человеческих организмов так, чтобы могли они вести себя как тахионы или другие частицы, это кое-что большее, чем жабры и какие-то мешки для дыхания двуокисью углерода. Настолько большее, что мне вас жаль! Временами вы производите впечатление, что у вас вроде все винтики на месте. К сожалению, при ближайшем рассмотрении…
        - Ну, что ж, - не позволил закончить мне Клеен, - могу только напомнить, как издевались над людьми, которые пробовали сконструировать летающий аппарат тяжелее воздуха…
        - Действительно! - воскликнул я, - не подумал я об этом! Разница, сказал бы, не велика! …
        - Минутку, минутку! - нетерпеливо сказал Фрос. - Ведь каждый микроорганизм, который окажется за границей планетной системы, - все равно какой, - тотчас же получит дозу ультрафиолетового и жесткого излучения в десять в пятой степени раз большую смертельность. А что уж касается структур более сложных…
        - Именно, - подхватил Дари. - Для нас вообще речь не идет о микроорганизмах. А структуры высшего порядка характеризуются меньшими адаптационными способностями, не правда ли?
        Так вот, не всегда… как видно на прилагаемой картинке. Впрочем, это только дорога… Но мы не позволим увести нас с нее. Никому!, … - добавил он с нажимом.
        - Это хорошо, - буркнул я. - Может, когда и встретимся… через, скажем, тысячу лет. Мы как раз будем возвращаться с края метагалактики и размышлять, что делать с остатками так мило начатого дня…
        - Я - нет! - сказал с убеждением Мота. А Фрос разразился коротким нервным смехом.
        - Не смейся, - упрекнул я его суровым тоном. - Неуместно! Они здесь о вечности… или скорее о жизни в бесконечности, а ты.
        - Именно, - буркнул Мота. - В конце концов, все сошло на философию. Что, однако, может такая одна маленькая буря. Все мы свернуты по одну сторону, и мы и вы…
        - Законы физики, - Фрос внезапно опечалился, - одинаковы для всех районов вселенной. По крайней мере, для всех известных районов. Еще в двадцатом веке выдвигалась гипотеза о жизни, основанной на скоплении элементарных частиц… без участия леток. И в том же двадцатом веке эту гипотезу опровергли. Во всяком случае она стала непригодна с важной точки зрения, - он взглянул на Клена. - Доказано было, что такие частицы должны были бы соединиться между собой и сосуществовать во времени, - последние слова Фрос проскандировал. - А следовательно, даже если бы вы хотели распылить человечество на элементарные частицы, что является вполне очевидной утопией, но что вообще-то еще не было бы наиболее сложным способом осуществления вашей идеи, и так ничего бы из этого не вышло.

… что и требовалось доказать, - припечатал Мота.
        - Посмотрим… - буркнул Дари. - Но мы же начали этот разговор…
        Долгое время царило молчание. Наконец, Мот зевнул, потянулся так, что у него все кости затрещали и поглядел на часы.
        - Пять минут пятого, - вздохнул он. - Вы знаете как называется величайший враг прогресса? То, что называется консерватизмом. Нехватка смелости? Нет, мои дорогие! Болтливость самая обыкновенная болтливость!.. - повторил он.
        - Почему? - запротестовал Фрос. - Это было очень интерес но!
        - Интересно, да, - прервал его Мота. - Но очень ли? Может быть, я не умею оценить,
        - повернулся он к Клену, - все тонкости хода мысли? Одно дело, если бы мы сидели на террасе какого-нибудь приличного заповедника и тянули через соломинку кофе с мороженым. Наверняка, я хотя бы старался поспеть за вашими воображениями… Дело в том, что тут все время бродит у меня в голове одна мысль, а скорее - один вопрос. Что именно привело вас на эту планету? То есть, что определило, что ваша экскурсия дошла до цели? Двуокись углерода и это свинство в море, или идеальный полигон для свеже «приспособленных», катастрофа корабля… первого корабля, - он это подчеркнул,
        - или же эта наша бедная скорлупа? - он похлопал по подлокотнику кресла.
        - Станция, - быстро ответил Дари, - а уж наверняка нежелание завладеть ею. Мы не ищем конфликта с Землей. В конце концов, - усмехнулся он, - конфликт тоже является форой контакта…
        Мота сел и выпрямился. Черты лица его затвердели.
        - Если это правда, - бросил он, - мы должны были взаимно кое-что доказать. Мы вам показали корабль, а вы обманули нас. По крайней мере, пробовали. Ну, прошу, скажите сейчас, что мы должны сделать, если автоматы не нападут на след Виандена? Где его искать? У вас или у тех, которых вы называете Новыми? А может, еще где-либо? А может ли мы полагаться на вашу информацию? Черт его знает! Как далеко вы решите зайти… во имя этого вашего времени или чего там. Вы постоянно повторяете
«мы - вы» и «мы - они», все время имеете какие-то претензии. Что было, то было. Мы же, как тут сидим, не искали вас и не приглашали. Вы присылаете сюда корабли, которые взрываются и убивают наших. Если это случайность. Потом вы учите нас, на чем основывается прогресс. А я хотел бы знать, достиг ли Третьей корабль, который стартовал отсюда с двумя уцелевшими членами вашего экипажа. Примем, что их действительно было четверо, и быть может, с Вианденом! И не приземлился ли он в вашей, как вы говорите, Городе?
        - Нет! - просто бросил Клеен.
        - Нет! - повторил Дари.
        Мота не спускал взгляда с их лиц. Молчание затягивалось, из-за пульта донесся одиночный щелчок переключателя. Автоматы самостоятельно корректировали давление, в зависимости от условий, господствующих снаружи.
        - Поверили бы вы на моем месте?
        Дари встал. Он оттолкнул кресло словно со злостью и сделал шаг в нашу сторону.
        - Не знаю! - резко сказал он. - И не думаю, чтобы это имело большое значение. Если вы захотите лететь туда, вы и так должны будете узнать, как те живут, какую носят одежду и так далее. Твои сомнения бессмысленны. Вы должны спросить об этом нас и волей-неволей приспособиться к тому, что мы вам скажем. У вас просто нет другого выхода.
        Мота тоже встал. Минуту они смотрели в глаза друг другу. Машинально я положил на кобуру излучателя руку. Но ничего не произошло. Лицо Моты медленно расслаблялось. Его плечи опустились. Он набрал воздуха, отвернулся и, не глядя ни на кого из присутствующих, бросил:
        - Фрос! Отведи их вниз…

6.
        Верхний слой дыма и пыли, наполняющий их котловину, издалека выглядел как зеркало покрытого грязной пеной озера. Но чем ближе, тем ясней различались волнующиеся в ней полосы, попеременно темные и почти белые, временами раздергиваемые сильными течениями. Окружающие долину землистые холмики, погруженные в эту угрюмую трясину до половины склонов, производили впечатление печального и молчаливого кордона.
        У меня болели все кости. Всю дорогу я проделал в довольно-таки странной позиции - держа левую ногу снаружи машины. Это последствия бури. Оставленный на суше вездеход, подхваченный стеной пыли, от которой мы сбежали в воду, ударился бортом о выступающую из склона скалу. Мне нужно было бы что-нибудь с этим сделать перед выступлением в дорогу, но едва я убедился, что двигатели работают нормально, я двинулся в путь, не снимая ноги с педали газа. Пролетел почти восемьдесят километров, отделяющую застланную дымом котловину от океана.
        Я перекатился через последнюю котловину и сбавил скорость. Видимость ухудшалась с каждым метром. Я включил рефлекторы, вернее, один из них, такие как остальные пострадали во время бури, но это не слишком пригодилось.
        Микрофоны приносили нарастающий грохот из равномерного шума временами пробивалась вибрация буровых агрегатов и компрессоров, скрежет тяжелых манипуляторов, стонущий вой сигналов. На момент все утихло, и внезапно атмосферу потряс сильный грохот, массы пыли; смешанные с тучами гальки и обломков скал, поднялись в кустистом взрыве, увлекая за собой первоначальные дым и пыль, и, набрав высоту, начали раздуваться в виде придавленного гриба. Открытое дно углубления показало широкие мелкие канавы, в которые уходили опущенные плечи эскалаторов, несколько плоских перерабатывающих машин и два транспортера на монсттруально огромных колесах. Один из них, тяжело нагруженный, как раз полз к низкой седловине, выводящей из замкнутого холмами пространства в сторону, где в неполных сорока километрах отсюда стоял «Рубин».
        На краю дороги, более-менее напротив склона, где катился сейчас вездеход, виднелась маленькая фигура Фроса. Смотря в сторону, где минуту назад взрыв из скального ложа очередную порцию лютения, он что-то объяснял следящим автоматам. Я видел его не более нескольких секунд, сразу за этим машины все двинулись,
        Котловину снова наполнил адский визг, из-под клубов пыли зубы экскаваторов и лапы транспортеров поднимали тучи пыли, которые вскоре заслонили дно углубления и окрестные склоны. Я ехал еще минуту, тараща глаза, приготовившись, что из тучи появится внезапно масса какого-нибудь бульдозера или автоматического переработчика, наконец остановился.
        - Фрос! - позвал я. - Фрос, слышишь?
        Наушники ответили далеким, заглушенным звуком. Скафандры не имеют устройства, которое позволяло бы выключать микрофоны… Как будто бы из соображений безопасности.
        - Фрос, я иду к тебе!
        На этот раз мне удалось выловить несколько слов ответа.
        - Будь осторожен… канавы… лучше всего обожди…
        Я объехал место, с которого доходили те звуки, наиболее заядлой суеты и достигнув подножья противоположного склона, свернул в сторону, где, как я помнил, стоял Фрос со своими автоматами.
        - Отзовись, Мур! - раздалось в наушниках скафандра. - Где ты?
        - Недалеко! - сказал я.
        - Ты уже знаешь…
        - Ты сидишь тут с утра, - прервал я. - Так дай и другим поработать…
        - Не нужно, - голос был ближе. - Уже кончаю. Последний транспорт. Автоматы вернулись?
        - Нет! -буркнул я. - Когда вернутся, Мота даст нам знать. Наверное, сам придет…
        Я прошел еще несколько шагов и увидел прямо перед собой появившиеся из пыли очертания шлема. Не успел я отдышаться, как Фрос наклонился и дал знак автоматам. Котловину охватила тишина. Через минуту снова стал слышен звук работающих двигателей и удары металлических зацепов о скалы, по сравнению с предыдущим взрывом и визгом это был едва лишь звуком, шумом. Я понял, что машины и агрегаты строятся в колонну перед отправлением в обратную дорогу на корабль. Вскоре я мог в этом убедиться собственными глазами. Пыль начала опадать, окружающие долину холмы ошеломляюще быстро набирали резкость.
        Фрос подождал, пока последняя машина направится на дорогу к седловине, потом спросил:
        - Что делают те?
        Я пожал плечами.
        - Не знаю. Может опять? Вчера они перенесли несколько сильных впечатлений!
        - Не только они! - бросил он понуро.
        Да, не только они! Но мы не брали на себя труд обращать кого-нибудь к нашему способу видения мира и будущего. Не должны были объяснять ложь, которая обязана была затереть образ того, что в действительности случилось на Второй перед нашим прибытием. Я сказал ему об этом.
        - Ты удивляешься? - бросил он. - Думаешь, что мы на их месте поступили бы иначе?
        - Не удивляюсь, - буркнул я. - И, значит, не знаю, что было бы, если бы я бегал по дну или вдыхал двуокись углерода. Мой вездеход остался на том склоне, - изменил я тему и показал движением руки направление. - Пойдешь со мной?
        Он вздохнул, но ничего не сказал.
        Мы пересекли дно котловины, обходя раскинувшиеся выкопы, и начали восхождение.
        Когда местность стала более плоской, Фрос внезапно остановился. По инерции я едва не свалил его.
        - Что случилось? - спросил я со злостью.
        - Ничего, - ответил он. - Я только подумал… - он замолчал. Минуту он без звука двигал губами, потом вздохнул.
        - Что с тобой, черт возьми! - злился я.
        - Ничего, - буркнул он наконец. - Раздумываю, не правы ли они…
        - В чем? - спросил я резко. - В том, что открестились от Земли или что убили тех, двоих… все равно, случайно или нет! А может, в том, что считают нас реакционерами.
        - Ты знаешь, о чем я говорю, - сказал он возбужденно. - Не то, чтобы я должен принять за чистую монету все, что они вымыслили. Но… - он заколебался, - я хотел бы посмотреть поближе, как они это делают. Увидеть институты. Послушать, как дискутируют, когда в своем кругу…
        - Последнее будет, скорее всего, трудновато, - заметил я довито. - А то касается их институтов… скажи им, пусть они пригласят тебя. В конце концов, с них причитается. Обещай им, что проводишь их до дому, если они позволят тебе помочь побыть немного у себя. Я же вижу, к чему ты ведешь.
        Я повернулся к нему спиною и двинулся в сторону вездехода. Он был уже недалеко. Над ним, в несколько десятков метров вверх, светлело широкое седло перевала. А дальше, по прямой линии, в сотнях, может быть, в тысячах километрах отсюда, видимые как на ладони, очертания береговой линии океана, охватывающего две трети поверхности противоположного полушария. После вчерашней бури атмосфера была чистой, как хрусталь. Насколько хватало взгляда, - ни следа тучи.
        Я услышал позади учащенное дыхание. Он догнал меня и приостановился.
        - Мур…
        Я шел дальше. Даже не оглянулся.
        - Мур, - повторил он с нажимом.
        Я добрался до вездехода и расположился за рулем. Подождал, пока он займет место в кресле рядом, после чего присмотрелся к нему хорошенько. Может, чуть дольше, чем требовалось
        - Знаю, что ты хочешь сказать, - я старался говорить спокойно. - Что это тоже люди, только они имеют немного другие взгляды, чем ты и я, что они немало пережили и в конце концов, не может их вот так, попросту убить. Это значит, не может их оставить на произвол судьбы. Из чего уже неизбежно следует, что мы обязаны доставить их на Третью. Так вот, заметь, что я тебе скажу, - невольно я повысил голос. - Во-первых, не обязаны! Мы не были посланы для установления контактов с чужой цивилизацией, с которой Земля до сих пор не сталкивалась. Во-вторых, мы не только можем, но и должны их убить, если решим, что другая альтернатива будет связана с риском. Так как мы не имеем права рисковать. И, наконец, я считаю, что пока мы не найдем Виандена, все равно - живого или мертвого, - на этой планете или на Третьей, и так не над чем раздумывать. Помнишь, что Мота говорил вчера о болтливости!
        Он не ответил.
        Я спокойно вывел вездеход задним ходом на седловину и повернул. Нам не было нужды ехать через опустошенную котловину. Дорога по горам была короче. Конечно, не для слишком тяжелых машин.
        Когда мы прибыли на место, в отверстии грузового люка исчезал последний экскаватор. Внизу ожидали еще два переработчика на гусеницах в сопровождении уже безработных автоматов.
        Мы подождали, пока последняя машина съедет с широкой, усаженной соединенными подпорками платформы, потом поехали вверх. Ни во время езды, ни на корабле, ни в последующие часы, которые прошли у нас в проверке информационных узлов и бортовой энергетики, ни один из двух нас не отозвался ни словом.

* * *
        Корабль был готов к полету. Грузовые отсеки, полные лантакидов, подвергнутых предварительной обработке, обеспечивали запас топлива, достаточного для многократных перелетов на Землю.
        Лазерные батареи и преобразователи антиматерии имели энергетические резервы в нетронутом состоянии. Переключатели и системы автоматически функционировали нормально. Кабина блестели чистотой, климатизаторы выбрасывали воздух с примесью питательных веществ. Запасами же воды и концентратов можно было напоить и накормить экипаж большой орбитальной станции.
        Мы кончили осмотр криогеничесих соединений системы охлаждения, тогда из навигационной донесся первый сигнал вызова. Я понял, что это Мота, и вместо пульта пошел прямо в направлении шлюза. Я отблокировал автоматы и подождал несколько минут, когда над входом не загорится зеленая лампочка. В дверях я чуть не столкнулся с Мотой. Он был уже без шлема и выглядел так, словно всю дорогу с побережья прошел пешком.
        - Как у вас? - буркнул он, минуя меня в тесном коридоре, ведущим в навигационную. Не ожидая ответа, он толкнул двери, огляделся и пошел прямо к креслу. Тяжело сел, вдохнул полной грудью воздух и подержал его в легких, словно наслаждался его свежестью.
        - Что ты делал? - спросил я.
        Некоторое время он еще сидел без движения, потом махнул рукой.
        - Ерунда! - пробурчал он. - Проверил системы станции, немного поговорил… был и на плоскогорье.
        - На плоскогорье?
        - Угу…
        В эту минуту в кабину вошел Фрос. Он быстро приблизился и остановился сразу за моей спиной.
        - Ну и что? - бросил он.
        Мота помолчал подольше, потом поднял плечи и сцепил пальцы, охватывая ими затылок.
        - И ничего, - сказал он так тихо, что я едва расслышал.
        - Ничего… - шепнул как эхо Фрос.
        - Автоматы? - бросил я, хотя этого уже не потребовалось.
        - Автоматы сделали, что могли, - буркнул в ответ Мота. - Там попросту нет никаких следов, ведущих в горы… или еще куда-нибудь. Я был на месте… Несколько часов.
        Я понял, почему ему так срочно потребовалось кресло.
        - Ты вспоминал, что вы говорили… - начал после паузы Фрос. - Они сказали что-нибудь новое?
        Голова Моты совершила полоборота, словно он хотел отрицать и внезапно раздумал.
        - Как сказать, - проговорил он, растягивая слоги. - Говорили, как живут… на Третьей. Не столько они, сколько те, Новые, - он выговорил это слово с трудом с особым акцентом, как если бы оно с трудом сходило у него с губ. - Нарисовали несколько карт… и все.
        - Это немало, - пробормотал я. - При условии, что там есть хоть крупица правды.
        Мота внезапно повернул голову и смерил меня острым взглядом.
        - В одном они не лгали во всяком случае, - сказал он спокойно, - что у нас нет другого выхода, кроме как опираться на их информацию.
        В кабине воцарилась тишина. Издалека, словно снаружи корабля, доходил едва слышимый отзвук падающих капель. Холодильные агрегаты, выключенные на время осмотра, возвращались к нормальной работе.
        Молчание затягивалось. В какой-то момент у меня появилось впечатление, что мы сидим так несколько часов. В действительности прошли секунды.
        - Значит, летим, - прошептал наконец Фрос. Его голос звучало глухо. Он откашлялся и повторил чуть громче: - Летим…
        - Летим, - сказал я с нажимом. Мота шевельнул головой, словно хотел дать знак что понял, о чем идет речь, но ничего не сказал.
        - Так что летим? - не выдержал в конце концов Фрос. - Тянем жребий? Сейчас поищу,
        - он повернулся и выбежал в коридор. Мы услышали, как он спотыкается о порог в проходе и жилой части, потом наступила тишина.
        - Тянем жребий? - спросил я вполголоса.
        Он молчал. Можно было подумать, что он заснул.
        В глубине хлопнули двери, послышался шум шагов, приглушенный эластичной облицовкой пола, и какие-то слабые звуки, как будто кто-то забавлялся пересыпанием бисера. В кабину вошел Фрос, с порога вытягивая к нам руки, на ладони которых лежало четыре кубика для игры в кости.
        - Только один бросок, - говорил он, подходя к плоской подставке пулта. - Ты и я, - он поглядел на меня приглашающе.
        Да! Я или он! Ясно было, что Мота полетит в любом случае.
        - Ну? - Фрос кивнул мне, показывая на белеющий на серебристой плите кубик. Машинально я сделал шаг вперед.
        - Оставьте! - вздохнул Мота. - Не в этот раз. Не будет никакого жребия. - Мур! - он повернулся ко мне боком, - я не во всем с тобой согласен, но…

…там, где особенно не о чем размышлять, - подсказал я, - и где не следует разводить лишних церемоний, ты незаменим! - он внимательно всматривался в меня без улыбки. - Именно так, - буркнул он.

* * *
        Мы стартовали на следующий день в тринадцать часов местного времени. Мота не вел уже никаких «разговоров». Даже Фрос отказал себе в удовольствии нанести визит на нижний этаж станции. Ночь мы просидели у калькуляторов. Полет будет проходить с применением тех же средств предосторожности, что и предыдущий. Но если отказ от пеленгации и связи действительно должен был увеличить шансы застать врасплох человечество Третьей, то и разговора не было о выходе на орбиту. Коридор входа следовало наметить с точностью до миллиметра кратчайшей, даже если и не самой надежной дорогой. Мы должны свалиться из зенита в точно определенный пункт на дневном полушарии. Благоприятным обстоятельством был обнаруженный аппаратурой станции рост плотности солнечного ветра в районе Альфы, что до определенной степени облегчало введение в заблуждение устройств перехвата.
        Их, ничего не ожидавшие экипажи, могли прочитать записи, как следствие обычных при таких обстоятельствах возмущений.
        Карты Третьей, годами не корректировавшиеся не давали никакой гарантии правильного выбора места приземления. Но у нас не было ничего надежнее. Немного опираясь на них, немного на наброски, сделанные чужаками, а немного просто на интуицию, мы выбрали в конце концов место, достаточно удаленное от города Новых, однако, не настолько, чтобы дорога до него сушей должна была занять не больше нескольких дней. Это была территория между двумя горными хребтами, вероятно, труднодоступная, где, как могло казаться, немногочисленным жителям, совершенно нечего было делать.
        Полет проходил по плану. Он не был приятным. Никто не мог предвидеть, как раз вернутся события, когда мы станем лицом к лицу с людьми, которые не только отреклись от Земли, но уже один раз не позволили нашему экипажу хотя бы подышать воздухом своей планеты. Кроме того, нам разносил черепа неустанный шум смешанных голосов, мелодий и сигналов. На этот раз мы не могли себе позволить выключить радиоперехват. Существовал ничтожный шанс, что в случае обнаружения корабля их наблюдателями, эти последние передадут какое-нибудь сообщение или скажут что-то, что нас предупредит, чтобы мы уже не забавлялись в конспирацию.
        Мы ввалились в атмосферу на такой скорости, за которую на любом полигоне нам пришлось бы расплачиваться месячным лечением в тихом домике, окруженным спокойным, тихим и милым пейзажем. Температура в кабине подскочила до шестидесяти градусов, вой компрессоров заглушил даже голоса, доходящие снаружи. Из линии надира мы вывели корабль на высоте не более пяти тысяч метров. Перегрузка на дуге на добрых несколько секунд лишила меня способности видеть. Когда картина на кормовом экране приобрела контуры, корабль шел уже спокойно, на вид неподвижный, похожий на повисший в воздухе. Земля была рядом.
        Стреляющие ввысь острыми пиками скалистые склоны ползли все выше и выше, горы замыкались над нами и вокруг нас. Внезапно все застыло. На этот раз я даже не ожидал этого последнего, едва ощутимого толчка. Как только я увидел, что на пульте загораются контрольные огоньки опор, я выбросил наружу все антенны.
        Тишина. Мота включил микрофоны. Слабые знакомые звуки, как всегда, когда автоматы исследуют целостность грунта, состав атмосферы, температуру. Ускоренное щелканье переключателей, посапывание остывающих сопел.
        - Пока это, - буркнул Мота, отстегивая у себя ремни.
        - Ты запеленговал? - спросил я.
        Он кивнул.
        - Да. Там, - он указал рукой точку на сетке, откуда плыли к нам радиоволны.
        Там был город.
        - Прямо на север, - пробормотал я вполголоса. Встал и сбросил шлем. Потом некоторое время я работал с компьютером. Прежде, чем он примет опеку над кораблем, мы должны быть уверенными, что приготовленная заранее программа введена в его память, и сделано это надлежащим образом.
        Когда я кончил, Моты уже не было в кабине. Со стороны шлюза доходил странный однообразный звук. Я последний раз окинул взглядом датчики, проверил положение переключателей в приставках памяти и на пульте связи, вынул из контейнера специально приготовленные резервные комплекты энергетических узлов личной аппаратуры и излучателей, потом, старательно закрывая за собой двери, вышел в коридор.
        Этот звук, словно от плохо натянутой струны - это был ветер. Люк шлюза был распахнут настежь. Камера, обычно освещенная светом одной ксеоновой лампы, была полна солнца.
        Через овал люка я увидел Моту. Он стоял с обнаженной головой, опираясь на низкий поручень платформы подъемника и водил взглядом по окрестностям. Его волосы в резком солнечном свете стали абсолютно белыми. Их пряди забавно развевались как это можно видеть на некоторых снимках, когда их авторы хотят создать настроение спокойствия и тишины, умиротворенности.
        Я остановился рядом с ним и глубоко вздохнул. В первый раз за многие месяцы мог я это сделать на открытом пространстве, не уменьшая запаса кислорода за спиной.
        - Хорошее место для отдыха, - заметил я, оглядевшись.
        - Хорошее, - пробормотал он вполголоса. - Идем!
        Спускаясь вниз, я не переставал поглощать взором пейзаж. Впереди, на расстоянии более-менее полутора километров темнели величественные массивы гор. Вершины, соединенные гирляндами рваных граней, светились на солнце серебряными пятнами льда и снега. Подножие, из которого они выростали, уходило по мере того, как понижалась платформа, за ближайшие небольшие пригорки, украшенные глыбами, напоминающими юрские останцы. Их светлые, словно известковые стены местами приобретали цвет чистой деликатной розовости. Слева, в глубине, перспективу загораживал хребет, под прямым углом отходящий от главного и соединяющийся с горами, замыкающими долину с востока. На противоположной стене виднелся узкий просвет, показывавший на значительном отдалении узкую поблескивающую полоску реки. Примерно в трехстах метрах от места посадки лежало первое из целой шеренги озерков, до обманчивости напоминавших маленькие альпийские пруды.
        Только отсутствие ив и устилающей равнину редкая торчащая щетина, по всей видимости заменяющая тут траву, напоминали, что мы не на Земле.
        Да, эта трава могла вернуть к действительности любого, кто, увлеченный пейзажем, хотел бы улечься на склоне и наслаждаться тишиной гор. Мы убедились в этом в первый момент после первых ее шагов. Острые, лишенные листьев прутья зацеплялись за штанины скафандров, а когда на них наступишь, лопались с сухим неприятным треском или неохотно пригинались, затем внезапно выпрямились с силой отпущенных пружин. Они вырастали непосредственно из беловатого, каменистого грунта на равных расстояниях и как раз так, что между ними нельзя было поставить ступню.
        Мы преодолели несколько десятков метров высоко поднимая ноги на манер цапель на мелководье, потом Мота остановился.
        - Это ни к чему, - буркнул он. - Тем лучше. Не будем задерживаться…
        Конечно же, нет! Даже если в его голосе зазвучала нотка сожаления.
        - Может, на севере будет иначе, - утешил я его.
        Он не ответил. Протянул руку к плечу и включил аппаратуру. Лифт, на котором мы спустились, вздрогнул и пополз вдоль корпуса, направляясь к нише под люком. В нескольких метрах ниже медленно опускалась тяжелая плитка грунтового лифта. Еще момент - и из открытой грузовой камеры высунулся массивный корпус трансера. Кроме самой тяжелой из наших машин на платформе нашлось еще достаточно места для небольшого вездехода.
        Мы поедим в город достаточно экипированными. Не только для встречи с людьми, которые захотят обменяться с нами взглядом.
        По общему решению я сел на место за рулем вездехода. Я бегло ознакомился с установленной на его задней стенке сигнализационную таблицу, которая должна была заметить нормальную связь, проверил топливо и размещение добавочного снаряжения, затем, не оглядываясь, двинулся. Я миновал по широкой дуге два первых прудка, заполненных зеленоватой и не слишком прозрачной водой, и взял курс прямо на север. В какой то момент я увидел в зеркале заднего вида словно бы облако пара. Трансер набирал скорость, оставляя за собой выдуваемую из торчащей травы росу. Когда горы по обеим сторонам долины сбежались, оставляя узкий каменистый проход, на три четверти залитый мелким ручьем, я оглянулся.

«Рубин» уменьшился до размера высокого обелиска. Его нос блестел в лучах солнца, как посеребренный. Нижняя часть корпуса оказалась в падающей от гор тени. Я ехал с головой, повернутой назад, пока он не исчез у меня из глаз, заслоненный скальными воротами. Потом я повернулся, пробежал взглядом по шкалам индикаторов и ускорил ход.

* * *
        Мы ехали без перерыва четырнадцать часов. Когда небо на восходе посветлело и я мог наконец убрать лицо от окуляра ноктовизора, мои глаза застилал молочно-голубой туман. О рефлекторах, дело ясное, мы должны были забыть.
        - Все равно.
        - Если так, - заключил он, - то я подожду. Предпочтения иметь приятное впереди…
        Я без слов опустил спинку кресла. Еще услышал, как Мота встает и пролазит между креслами, намереваясь, по всей видимости, вернуться в свою кабину через ограждения из датчиков и экранов. Но толчка, когда он перескакивал на панцирь трансера, я уж не почувствовал.
        Проснулся я сам. Секунду я пробовал воскресить образы, которые в последние мгновения еще пронеслись перед моими глазами, но безуспешно. Я помнил только, что дело происходило во время ежегодного съезда пилотов в Амальфи под Салерно и что чья-то невинная по виду повесть, по мере того как развивалась, оплетала меня все теснее сетью оскорблений и угроз, хотя должна была касаться кого-то абсолютно чужого. В какой-то момент я понял, что не найду ответа на эти обвинения, но что моего ответа никто из присутствующих и не ждет, что все против меня. Я решил обмануть их бдительностью и вырваться… но не успел осуществить этого. Теперь я не мог не только припомнить о чем шла речь во всей этой истории, но и лиц людей, тех лиц, которые во сне я видел рядом со своим и которые еще приближались. Это не был приятный сон или приятное пробуждение.
        Я встал, расправил кости и прошел в кабину трансера. Мота, увидев меня через объективы камер, буркнул что-то и умолк.
        Я проглотил кусок концентрата и перед следующим глотком сказал.
        День начался внезапно, как на Второй. Но пейзаж, который он открыл, был для нас совершенно новым. Горы остались далеко позади. Насколько хватало взгляда, расстилалась слегка волнистая равнина, равномерно заросшая щетинистой травой. Изредка на расстоянии примерно двухсот метров друг от друга росли деревья. Это значит - что-то, что трудно было назвать иначе, хотя с настоящими деревьями они имели мало общего. Они выглядели как воткнутые в землю огромные и сильно вылинявшие страусовые перья. Их кроны, или скорее оперения, производили впечатление легких и развевающихся, но когда, проезжая под такой свисающей кистью, я провел по ней ладонью, на рукавице, сделанной из жаропрочного стекловолокна осталась глубокая царапина.
        Из-за горизонта блеснул солнечный диск.
        Я проехал еще несколько десятков метров и увидел в зеркальце, что Мота подает мне какие-то знаки. Я оглянулся. О по-настоящему подходящему месту нечего было и мечтать. Я высмотрел немного сбоку от направления движения два плоских горба, непосредственно соседствующих друг с другом.
        Не раздумывая особенно, я свернул в их сторону, и введя машину в мелкое углубление между ними, остановился. Не прошло и полминуты, как что-то слегка ударило в зад вездехода, подтолкнув его на несколько сантиметров. Мота, по всей видимости, был сыт по горло знакомством с местной травой.
        - Кто спит первым? - спросил он, свалившись в кресло рядом со мной.
        - Чего ты ждешь? Еще несколько часов, - я машинально посмотрел на небо, - и мы будем прощаться с этим очаровательным уголком. Ты уже сонный?
        Он покачал головой. Это могло означать, что ему вообще расхотелось спать, если бы такая интерпретация не была явным нонсенсом.
        - Мы двинемся около полуночи, - сказал он наконец. - Осталось всего двести пять - десять километров. Ближе чем в пятидесяти и так не оставим имущество. Значит, спешить некуда. Я отосплю свое… с надбавкой!
        - Откуда ты знаешь, что как раз двести пятьдесят?
        Вместо ответа он только передвинулся в кресле, открывая пульт, за которым сидел.
        Его устилали листки пленки, наброски и один цветной прямоугольный лист, в котором я узнал старую карту Третьей.
        - Наброски, - пояснил он. - Все сходится. Ни один картограф не сделал бы это лучше… по памяти.
        - Посмотрим сначала, как далеко этой памяти хватает. Если они хотели ускорить шутку, то не могли фальсифицировать трассу с первых километров. Мы слишком рано обнаружили бы, что в траве пищит. А в той траве, - я описал рукой широкую дугу, - может многое пищать.
        - Пока тихо, - ответил он, - за исключением одного этого места.
        Я управился с кубиком концентрата, напоминающего прессованный камыш и движением головы показал на карту.
        - Как мы войдем в город?
        Он повернулся в прежнюю позицию, заслоняя собой пульт. Минуту он вглядывался в какую-то точку на разрисованном от руки листке пленки, потом вздохнул.
        - Умеешь плавать? - спросил он равнодушным тоном.
        Я кивнул.
        - Умею! А так же нырять, взбираться на скалы и ездить на велосипеде. Знаю дзюдо. Зато не умею летать! Не могу также стать невидимым!
        Он поднял голову и искоса посмотрел на меня.
        - Думаю, тебе и не понадобится плыть…
        - Во всяком случае, мы уже знаем, что я пойду в город, - сказал я. - Согласен! Так и должно быть, но не думаю, что ты должен будешь ждать в пятидесяти километрах. В случае чего, это уменьшит шансы… и речь идет не обо мне. То есть не только обо мне, - поправился я. - Там есть река, правда?
        Я наклонился и стал искать место на карте, которое участники второй эмигрантской экспедиции выбрали для основания поселения.
        - Даже две… - он провел пальцем вдоль линии, переходящей в большое пятно. Оно обозначало море или скорее большое бессточное озеро. Недалеко от устья река образовывала вилку, охватывая небольшой клочок суши. В этой дельте располагался Город.
        - Всегда одно и тоже, - сказал я. - От первого городища, заложенного на каких-то болотах, через поселения на сваях, да замков и крепостей, прицепившихся к каким-то
«орлиным гнездам». Если бы это я должен был построить поселение, до которого никого не хотел бы допустить из тех, кому этого захочется, я выбрал бы что-нибудь этакое… - я оглядел окрестности. - И даже нет, - продолжал я. - Должно быть более плоско. Идеально плоско. Вода затрудняет доступ, но создает и нежелательные возможности ловкачей, оснащенным, скажем скафандрами. В горах легко найти укрытие, ущелье, хотя бы скальную расселину и подойти так, чтобы даже птицу не вспугнуть. А на равнине? Разве что под землей… - Я замолчал. У меня появилась одна мысль.
        - Если бы применить крота… - пробормотал я.
        - Значит, можно под землей?
        - Нельзя, - ответил я сам себе. Они должны быть начеку… не перед нами, конечно же, но перед собственными соседями, не лишенными темперамента, если судить по тем, которые сейчас развлекают Фроса рассказами о путешествиях во времени. Кроты применяются сотни лет. Наверняка о них не забыли. Но по этим рекам ведь время от времени что-нибудь плывет? Какие-нибудь деревья, ветки… ведь они должны иметь лодки…

…парусные, - прорычал Мота. - Вроде бы у них много парусных лодок. Такое хобби!
        - Прекрасное хобби, - сказал я с удовольствием. - Особенно для кого-то, кто в белый день, лежа брюхом вверх на борту и насвистывая старое танго, позволил бы ветру нести себя прямо к пристани.
        - Не обязательно день, - буркнул Мота, - на воде приятнее всего бывает вечерами.
        - Ты прав. Да, это мысль!
        - Вот именно. Как раз по этому я пришел к выводу, что ты не должен будешь плыть.
        - Ничего. Я забыл тебе сказать, что полжизни провел под парусом…
        - Я сразу догадался, - заметил он. - Как только как следует подует, ты дичаешь. Я заметил это во время последней бури…
        - Или ты идешь спать, - проворчал я, - или я возвращаюсь в вездеход!
        - Не возвращайся, - сказал он с ноткой сожаления в голосе. - Разбуди меня на закате. Мы поужинаем и снова поговорим немного…

7.
        Ночь была светлой, как на северном побережье Норвегии в конце мая. С первых минут езды я не трогал ноктовизора. По небу двигались молочно-белые облака, почти неразличимые днем возвышения вырастали немного выше, в воздухе блуждал слабый горьковатый аромат, словно бы от винного уксуса. Два или три раза из-под колес вездехода вырывались какие-то небольшие животные.
        Шел четвертый час, когда достигнув вершины очередного горба, я увидел перед собой поперечную направлению езды беловатую линию. Я резко затормозил, зажигая одновременно сигнал на сигнализационной таблице позади машины.
        Мота остановился в нескольких метрах от меня.
        - Ну, что говорят об этом твои наброски чужаков? - спросил я.
        - Ничего, - буркнул он. - У меня там только выезды из города. Это какой-то подъездной путь к обрабатываемым территориям, каменоломням или чему-нибудь в этом роде.
        - Или на полигон, - сказал я. - Наверняка, у них есть какие-нибудь казармы или сторожевые посты вокруг города. При их добрососедских отношениях…
        - Ну и что?
        - Ничего. Кроме того, что дороги могут быть под наблюдением!
        - Мы же не будем ими пользоваться, - пробурчал он. - Только этого нам и не хватало еще…
        На это я промолчал. Я подал машину немного вперед и выскочил, перебросив ноги через борт. Я услышал сухой треск, закачался и наверняка завязал бы более близкое знакомство со здешним майским лугом, если бы не зацепился рукавом за основание ладарового щупа. Я забыл о траве. Траве?
        Почти не отрывая стоп от земли, я двинулся вперед и облегченно вздохнул, остановившись на гладко утрамбованной и словно бы усыпанной мелким гравием покрытием.
        Это была узкая переферийная дорога, напоминающая некоторые тракты в земных заповедниках. Она шла по прямой линии с запада на восток. Или наоборот… как кто захочет. Слева и справа она исчезла во мгле, заслоняющей горизонт.
        - Ну? - крикнул Мота.
        Я пожал плечами и повернул назад. Влез на кресло и тотчас же двинулся.
        Сразу за дорогой Мота дал знак, что останавливается. Я тоже задержался, потом задним ходом приблизился к трансеру.
        - Каменоломня или полигон, - пробурчал он, слезая с панциря, - пусть не знают, что здесь шляется кто-то…
        Он вернулся по следам колес вездехода, наклонился и начал отступать задом, выпрямляя сломанные стебли растений. Он как раз добрался до покрытия, и, перейдя его, взялся за последний отрезок нашей трассы, когда на восходе, в отдаленной перспективе, появилась светящаяся точка. Он заметил ее одновременно со мной. Выпрямился и окинул молниеносным взглядом неподвижные машины. Я знал, о чем он думает, но для бегства было слишком поздно.
        Пятно света, видимое поначалу, как слабый одинокий огонек, раздвоилось и как бы удлинилось, целясь в нас узкими бело-желтыми полосами. Даже если бы мы уже двигались и на полной мощности двигателей, мы не успели бы уйти из поля зрения прежде, чем подъезжающие подъедут на место, где мы стояли. Ночь была слишком ясная.
        - Мота, - мой голос звучал незнакомо, - они не должны отсюда уехать!
        - Ложись! - бросил он в ответ. Я заколебался. - Ложись! - повторил он уже на бегу, мчась в сторону трансера. Внезапно я понял. Это не значит, что я послушался. Но сразу я прыгнул в вездеход, не заботясь уже о траве, чьи острые концы ранили мне ноги повыше щиколоток, я схватил с сиденья излучатель и только тогда, пробежав несколько шагов, в направлении дороги, я упал, рефлекторно закрывая лицо локтем. Я выбрал борозду, выдавленную колесами машины, и так искололся немилосердно, но я не обращал на это внимания, не чувствовал даже боли.
        Мота захлопнул люк башни. Я услышал лихорадочный треск двигателей. Трансер двинулся задом, выбрался на дорогу и повернул, становясь носом в сторону подъезжающих.
        Они были уже близко. Настолько близко, что должны были видеть непонятную для них конструкцию, блокирующую проезд. Несмотря на это, они не уменьшили скорость. Я наблюдал за их действиями без волнения… Трансер выдержит удар любой массы, какую здесь можно принимать в расчет.
        Силуэт чужой машины обрисовывался все яснее. Она была небольшой. Напоминала собой скорее узкую лодку на несколько пассажиров. Когда она подъехала поближе, я заметил, что она катится на трех колесах.
        Одно, еле заметное, выступало из-под заостренного носа, другой спадающего к земле. Два других, непропорционально больших, были прицеплены сзади, уже за кабиной, что была предназначена для пассажиров.
        Они не могли меня заметить. Даже если бы сумели оторвать взор от трансера, так как трава была достаточно высокой. Мне же было достаточно немного поднять голову, что бы через редкие стебли видеть все, как на ладони.
        Наконец лодкообразная машина замедлила ход, молниеносно гася скорость, словно водитель в последний момент сориентировался и увидел, что дорога закрыта. Я однако не заметил, что ее колеса хотя бы на минуту бороздили, неподвижные по шершавому покрытию. У них должны иметься другие способы. Но их техническое оснащение интересовало меня только с одной точки зрения.
        - Стоять! - услышал я голос Моты, ненатурально пронзительный усилением. - Выходите!
        Тишина. Прожекторы чужой машины стояли неподвижно, заливая корпус трансера светом. В их блеске глубокой чернотой выделялся приподнятый люк дула спаренного излучателя.
        - Выходите! - снова загремел мегафон. - Ничего с вами не случится! И не советую убегать…
        На этот раз реакция наступила тотчас же.
        Еще не отзвучало последнее это слов Моты, как по переднему панцирю трансера проскочили голубые огоньки. До меня долетел громкий сухой треск, словно ребенок, пробегая, вел палкой по штакетнику…
        Секунда тишины, - и звук повторился. Теперь он продолжился несколько дольше. Искорки перескочили выше, достигли башенки.
        Следя взглядом за ними, я увидел, что раструб одного из излучателей незначительно изменил положение.
        - Эй, там, - резко бросил Мота. - Кое-что вам покажу! Обернитесь…
        Я машинально пробежал взглядом перспективу дороги, по которой прибыла машина. Я не нашел ничего, кроме одинокого страусиного дерева, растущего на расстоянии каких-нибудь шестидесяти метров. Я не успел подумать, что речь не может идти о чем-либо другом, как башню трансера и дерево соединило на долю секунды нитка огня.
        Пространство прошила одна-единственная вспышка, тысячекратно ярче света прожекторов чужой машины, потом наступила темнота.
        Прежде чем я снова обрел способность видеть, я услышал на дороге какие-то голоса. Я протер глаза, и, моргая, приподнялся на локтях.
        - Пусть никто не двигается, - прозвучало из громкоговорителя. Я понял, что это
«никто» относится в первую очередь ко мне и снова укрылся в траве.
        Рядом с лодкообразной машиной виднелись две фигуры. Я не заметил, когда они покинули кабину. Должны были очень спешить. А, впрочем, ничего удивительного. От дерева, в которое ударила единичная серия малого лазера, осталось лишь развевающееся облачко дыма.
        - Откройте это! - сказал Мота. Его голос звучал уже нормально.
        Пассажиры машины беспомощно шевельнулись.
        - Крышка, - пояснил Мота. - Хочу увидеть что там в середине.
        Они не тянули время. Один из них повернулся и протянул руку внутрь машины. Покрывающая кабину легкая, словно бы брезентовая крышка тотчас свернулась, исчезая под кожухом колес. Даже с места, на котором я лежал, я мог убедиться, что машина пуста.
        - Теперь два шага вперед! - скомандовал Мота. - И раздеваться! Живее, тогда не замерзнете!
        Жители Третьей поглядели друг на друга.
        Их колебания, однако, длились не более нескольких секунд. Вид стертого с лица земли дерева должен был глубоко врезаться им в память.
        - Твоя очередь, Мур, -раздался голос из громкоговорителя. - Только так, чтобы ты не оказался между мной и ими…
        Я встал. Лица голых повернулись в мою сторону. Руки они все еще держали поднятыми вверх, сведенными на затылках.
        - Отдохните, - сказал я спокойно, направляясь в сторону дороги. Я не спешил, внимательно ставил ноги, стараясь не задевать твердые стебли растений.
        Медленно, словно опасаясь ловушки, они опустили руки. Когда я был уже близко, один из них, повыше ростом, сделал полшага вперед.
        - Что это значит? - тихо спросил он. Тон, который он применил, противоречил сказанным словам. Они были твердыми, но звучали так, словно кто-то умирающий от жажды просил о маленьком глотке воды.
        - Через минуту узнаете, - буркнул я и добавил помягче. - Ничего особенного. Вы попросту встали нам поперек дороги. Это плохо, но что ж… Вам ничего не грозит…
        Я приказал им отойти на несколько шагов потом обыскал их одежду. Она была сделана из старинного материала, покрытого словно бы мелкой чешуей. В зависимости от того, как я ее держал, она то свисала как мятая тряпка, то снова становилась твердой, что я никаким способом не мог выпутать руки из его изгибов. Но кроме этой странной особенности материала, в ней не было ничего; чем я должен был бы заняться.
        - Возьмите свои вещи, - сказал я отступая на шаг. - Что дальше? - спросил я, повысив голос.
        - Закрой их в грузовой камере… или нет, подожди! Я выйду помочь тебе, - слова Моты сопровождал лязг открываемого люка. Через секунду над куполом башни показалась его голова.
        - Вынь излучатель! - бросил он резко, окинув нас резким взглядом.
        Я не думал, чтобы это потребовалось, но повиновался.
        - Еще одно… - замурлыкал он, снова исчезая в кабине. Он не пробыл там больше минуты. Когда я увидел его снова, он держал на плече плотно свернутый шнур из стекловолокна. Он выбросил его не панцирь и соскочил. Потом, взяв конец шнура обеими руками, он подошел к людям, которым мы так беспардонно прервали ночную поездку.
        - Отвернитесь, - бросил он. - И вытяните руки назад.
        Я не был этим восхищен. Одно дело те создания, на Второй, а другое - существа, представляющие тут земную цивилизацию, даже если только в собственном представлении и в отрыве от прошлого. Кроме того, эти, в противоположность к чужакам, находящимся в нашей станции, были здесь в конце концов у себя.
        Они позволили себя связать без сопротивления. Я заметил, что более высокий из них, тот, который уже раз дал нам пробу своего голоса, несколько раз открывал рот и держал его так некоторое время, словно в замешательстве. Может, он удивлялся, что ничто не приходит ему в голову.
        С его товарищем дело обстояло несколько иначе. Он дословно трясся от страха. Трясся это слабое определение. Его тело дергали какие-то неритмичные судороги, со лба и висков стекали широкие струйки пота и видно было, что он из последних сил держался на ногах. Поначалу я не обращал на него внимания, но потом это начало меня раздражать.
        - Что с тобой происходит? - бросил я, когда он проходил мимо, ведомый Мотой и трансеру. - Я же сказал, что мы ничего вам не сделаем. Возьми себя в руки. Жизнь состоит не только из приятных вещей, - добавил я философски. - Я предпочел бы сейчас слушать музыку, чем позволять накалывать этой вашей траве. Пока что мы должны взаимно друг друга. Потом пойдем туда, откуда пришли, вы и мы. Перестать щелкать зубами, для этого нет повода! Подумай о дантисте!
        Мне не показалось, что эта неделовая все же тирада произвела на него хоть какое-то впечатление. Впрочем, мои последние слова достигли их, когда они уже сидели в грузовой камере. Сразу же за этим Мота с размаху захлопнул люк и отряхнул ладони, словно измазал их чем-то.
        - Займись травой, - буркнул он.
        - Хорошо. Езжай теперь первый!
        Несмотря ни на что, я хотел иметь перед собой эту грузовую камеру с ее непоседливым содержимым.
        Мота исчез в башне. Трансер дрогнул и легко покатился на несколько метров вперед. Он еще не остановился, когда снизу из-под него высунулась изящная лапа манипулятора. Через две минуты странная машина была прикреплена к заднему панцирю.
        Я был в половине пути до вездехода, когда меня ударил горячий ветер из дюзы. И шумя всеми двигателями, трансер шел прямо, словно выстреленный из ружья, на север. Я вскочил в кабину вездехода и двинулся.
        Мы не уехали далеко. Через какой-нибудь час после встречи на дороге Мота замедлил ход, свернул влево, и высмотрев место между двумя возвышениями на местности, затормозил. Я подъехал совсем близко, как и прошлым утром и заглушил двигатель.
        - Спим? - спросил я.
        - Хм, - покрутил он головой. - Об этом забудь. Они могли иметь в этом ящике радио или еще что-нибудь в этом роде. Они же тебе не сказали и не скажут. Теперь мы должны действовать быстро!
        Я немного подумал.
        - Сколько осталось до города? - спросил я наконец.
        - Что-то около семидесяти.
        - Пусто… - огляделся я. - Они ничего не сеют? А что они собственно едят? Может эту траву?
        - Рыбу, - ответил он серьезно. - Так говорили те. У них есть и посевы, но только в прибрежном поясе.
        - Много должно быть этой рыбы, - заметил я. - Странно, суша словно выметена от всего, что живет.
        - Не знаю, что могло бы жить на этих лугах, - пробормотал он уныло. - Ну, давай их, - бросил он, меняя тон.
        Я обошел магину и после короткой стычки с замком поднял крышку грузовой камеры.
        - Выходите, - сказал я. - Время для утреннего кофе…
        Тишина. Я наклонился и заглянул. Они сидели, неловко выпрямившись, один около другого, и всматривались в меня, широко открывая глазами. Неожиданно во мне поднялась злость.
        - Вылазьте, Новые! - резко бросил я. - Не ждите, что вам помогут. Ну, давайте, - говоря это, я вытянул пред собой руку.
        Я действительно хотел им помочь, поскольку в позиции, которую они должны были принять, не только встать, но и двинуть головой было почти невозможно. Грузовая камера - это не салон. Вдобавок, во время экспедиции, в которую отправляются с запасным комплектом снаряжения.
        Как по команде они отвернули головы. Я стоял секунду, не зная, в чем тут дело, а потом моя рука упала. Я понял, что они брезгуют. Умирают со страха, и одновременно не могут подавить чувство отвращения.
        Это было больше, чем я мог ожидать. Я рявкнул на них. Отступил на шаг и повторил вызов.
        Это подействовало. Они наверняка набили себе не одну шишку, поднимались и падали, спотыкаясь об элементы конструкции, но вылезли. Я подождал, пока они займут место на задних сиденьях вездехода, потом сам сел впереди, заботясь о том, чтобы ни на момент не оставлять их из вида.
        - Нам требуется кое-какая информация, - сказал неприятным тоном Мота, меряя их неприязненным взглядом. - Мы не замышляем ничего плохого, мы прилетели, чтобы забрать из вашего города нашего человека, который вообще не мечтает о том, чтобы там оставаться. Мы его заберем, и никто нас больше тут не увидит. Но если дело должно обойтись без авантюр, вам нужно войти в город тихо. Вот этот, - он указал на меня пальцем, - сделает так, как вы ему посоветуете. Пойдет, устроит свое дело и вернется. Тогда мы вас отпустим. До тех пор вы останетесь здесь со мной. Точнее
        - не здесь, а ближе к городу, откуда я мог бы показать… но где сам не был бы замечен. Вы укажете нам только место. Кроме того, мы возьмем вашу одежду. Это будет одолжение. Есть у вас в машине какие-либо карты?
        Я ожидал, что они будут молчать. Это прозвучало бы смешно, если сказали бы, что я на это рассчитывал, но так, пожалуй, и было. Впрочем, это не имеет значения.
        Они ответили сразу. То есть тот, первый, который меньше боялся. Я вслушивался в его слова, выговариваемые со страшным и мягким акцентом, словно он читал вслух гекзаметры и упивался их красотой. Это не был приятный тон. Не для кого-то, кто хотел бы вступить с ним в разговор, такой, в котором мнение партнера можно трактовать серьезно. Даже если это было бы мнение, отличное от нашего. Я слушал, как он говорил, и невольно подумал о «наших» чужаках на станциях. Они не были их друзьями. Не принадлежали и к нашим. Жаль, что сумели вести себя настолько… благородней, чем эти тут. Да, благородней. Именно так я подумал.
        - У нас нет карт, - пропел житель Третьей. - В город вы войдете без труда… особенно в нашей одежде. Разве мы и дальше будем замкнуты в этом тесном помещении? Там душно - пожаловался он.
        - И дальше, - твердо бросил Мота. В его глазах загорелись какие-то недобрые огоньки. Я его таким не знал. - Говори дальше, - рявкнул он.
        - Что вы хотите знать? - воскликнул с нескрываемой тревогой тот, второй. Это были первые слова, которые он произнес с той минуты, когда мы задержали их на дороге.
        - Ты… Как тебя зовут? - Мота обратился к тому, что повыше, словно не заметив, что его товарищ вообще что-то говорит.
        - Наан, - выдавил спрашиваемый.
        - Как? Нааан? - Мота специально произнес это долго. - Или нет? Или Нан?
        - Наан, - повторил человек из города.
        - Пусть так. Тогда слушай, Наан. У тебя есть яхта?
        - Что?
        - Спрашивая: у тебя есть яхта? - в голосе Моты звучала нескрываемая злость. - А может, я должен сказать - яаахта? Теперь понимаешь?
        - Есть, - поспешно ответил Наан.
        - Большая?
        - Ну, нормальная, - видно было, что он не хочет нас провоцировать, но не очень понимает, в чем дело.
        - Значит, вы производите один тип лодок? - спросил я.
        Наан с облегчением вздохнул.
        - Так. У нас есть яхты… но по реке плавают только солнечники…
        - Что?
        - Солнечники, - повторил он принужденно. Он пояснил. - Так они называются.
        - Солнечник - это символ устойчивой погоды, - пробормотал словно про себя Мота, однако достаточно громко, что бы были сомнения в направленности этого высказывания.
        - Понимаю, - поддакнул я движением головы. - Значит, у тебя есть такая лодка. Какая парусность?
        - Двадцать метров.
        - Двадцать? - невольно удивился я. - У вас что тут, постоянно дуют ураганы?
        - Оставь! Он и так не понимает о чем речь, - выручил смелого моряка Мота. - Где ты живешь?
        - Первый порт, - раздалось в ответ.
        - Первый порт, - повторил Мота. - Это хорошо. По крайней мере известно, что над водой. Далеко от пристани?
        - У меня пристань у дома… - выдохнул он из себя. - Он точно так же… - он указал на своего молчащего товарища.
        - Прекрасно! - чем больше удовлетворения было в словах Моты, тем более уныло они звучало. - А теперь иди со мной, - бросил он, показывая на башню трансера. - Покажешь мне это на карте. Поговорим об адресах, семьях и так далее. У нас масса времени, - он сказал это так, чтобы требовалось немного усилий, чтобы поверить в это человеку по имени Наан это удалось без труда. Не мешкая, он направился в указанном Мотой направлении.
        - Я могу кое о чем спросить? - пугливо осведомился тот, что пониже, когда голова его товарища исчезла в люке.
        Я поглядел на него не очень поощряюще.
        - Вы ставите вопросы, - «зарыдал» он, - словно не знаете города… Прибыли с оружием на такой тяжелой машине… Обращаетесь с нами, как… - голос у него истерически сломался. Он замолк и закусил губу. Не было сомнений, что еще минута - и он расплачется как ребенок.
        - Как с вами обращаемся?! - разозлился я на его слова. - Но ведь кто-то вроде тебя даже сможет понять, что мы должны тут сделать свои дела… касающиеся только исключительно нас. Мы вас не трогали. Кстати говоря, все не так, как ты думаешь… и пусть тебе хватит того, что мы не знаем вашего города.
        Не по нашей вине оказался тут человек, которого мы хотим оттуда извлечь. И он сам тоже не имел ни малейшего намерения оказываться у вас на дороге… так получилось. Разные вещи случаются с людьми, которые летят к звездам. Может ты слышал об этом?
        - Но что я имею с этим общего? - выговорил он. - Какое вы имеете право… простите,
        - испугался он. - Я не хотел…
        - Говори нормально, черт побери! - гаркнул я.
        - Ну… - он заколебался на мгновение, а потом начал говорить очень быстро. Выбрасывал из себя слова, словно в нем прорвалась какая-то громоздящаяся там плотина. Предложения, выговариваемые высоким прерывистым голосом, сливались в отчаянный многотонный вой.
        - Именно, право, - «рыдал» он. - Никто не имеет право принуждать говорить. Вы не подумали об этом? Теперь мне будет плохо. Это недостойно человека, этот тесный ящик наполненный острыми предметами, духота… ведь мы же хотели как можно скорее быть дома! В своем доме! А ты еще говоришь, что вы не желаете нам ничего плохого…
        - он замолчал, перепуганный. Резко отступил и быстро присел, словно закрываясь от удара.
        Я окаменел. Добрую минуту никак не мог собрать мысли. Это уже превосходило всякое воображение.
        - Ты же мог не говорить, если теперь тебе должно быть плохо, - прошипел я наконец.
        - Не бойся, ты не причинишь своему городу и его жителям никаких хлопот. Почти никаких. В конце концов, если это должно было так дорого обойтись, ты мог молчать. Я знаю таких, у которых ни одно из слов не вышло бы из горла…
        - Как это? - спросил он со стонущим упреком, - ведь он, - кивнул головой в сторону трансера, - приказал нам говорить! А перед этим угрожал оружием… Страх, принуждение, насилие… как звери! Да, - запел он, - звери!!! Мы знаем, что о вас думать!
        Я был сыт по горло. Руки у меня сами сжались в кулаки. Я подумал, что покажу этому щегольку, что такое насилие. Что его…
        Я остановился. Нет. Так правильнее. Они у себя. У себя, что означает очень далеко от Земли. И тут останутся. Я машинально шевельнул головой, словно почувствовал тяжесть кислородных баллонов. В конце концов я успел привыкнуть. Нормальная экипировка не на худших, если бы кто-нибудь спросил.
        - Послушай, парень, - я старался владеть голосом, - я мог бы сказать, что чуток неприятностей еще никому не повредил. А тебе поможет, как никому другому. Но я не прилетел сюда, чтобы заниматься вашими характерами. Еще день-два и мы исчезнем. Пусть тебе кажется, что нас тут нет. Тебе удастся это без труда, так как ты и без того живешь как во сне… глупом, конечно, но ведь никто не отвечает за свои сны. И договоримся, что нас нет. Не существует…
        Являемся комарами из твоего сна. Скоро вернешься и все будет как прежде. Вернешься к своему дому над рекой и какой-нибудь Ваанне, к «солнечникам» с двадцатью метровым парусом и будешь потихоньку размышлять, что же сделать, чтобы было еще приятней. А может, и нет. Да, размышления - это не для тебя. А сейчас…
        Меня прервало громкое мурлыканье Моты и глухой стук. Я обернулся и увидел их обоих позади себя. Разговор отложили, видимо на потом. Но не бездельничали. Ваан был в сером рабочем комбинезоне. Выражение «был в нем» как никогда точно передавало суть дела. Он вызывал в памяти высохшее ядро, торчащее в старой ссохшейся, но тем не менее все еще слишком большой скорлупе.
        Мота подошел ближе и повернулся кругом, как женщина, которая надела новое платье.
        - Идет мне это? - спросил он.
        - Очень, - объявил я с убежденностью. - Но старайся не дышать.
        Ответ был к месту. Поблескивающая полупрозрачными чешуйками блуза обтягивала его широкий торс, как эластичный бинт, наложенный не обязательно опытной, но зато не лишенной силы рукой.
        - Теперь ты, - буркнул он. - Ну! - обратился он к моему плаксе, - небольшой маскарад.
        - Еще одна неприятность, - сказал я, - сбрасывая комбинезон.
        Я стоял в одних плавках, держа перед собой клубок странного материала. Я осмотрел его со всех сторон, напрасно разыскивая какую-нибудь застежку. Я наткнулся на округлый, словно бы надутый ворот, но его задачей было плотнее охватывать шею. О том, что бы просунуть туда голову, нечего было и думать. В конце концов я высмотрел ручку, напоминавшую старомодный замок-молнию. Я дернул, и блуза внезапно напыжилась словно бы мелкими острыми раковинами. Это был не тот путь. В нетерпении я дернул сильнее. Треснуло, и блуза расползлась сразу на три части. Присматриваясь к их краям, в какой-то момент я машинально приложил их друг к другу. Они прилипли, как намагниченные, слившись в монолитный материал. Я понял, что блузу можно расстегивать или скорее раздирать в любом месте, а потом достаточно соединить отдельные части, чтобы все вернулось в нормальное состояние.
        Я тотчас воспользовался этим открытием. Уже одетый, я снова попробовал потянуть за ту ручку, которую в первый момент принял за замок. Я услышал тихое шипенье как бы выходящего воздуха и заметил, что все чешуйки становятся дыбом, открывая кожу. Таким образом, вместо куртки на мне была не слишком густая сетка из открытых раковин. Я передвинул ручку в прежнее положение, и раковины тотчас же закрылись, издав тот же самый звук, что и перед этим.
        Я развлекался этим странным замком с минуту, не пробуя понять, как это было устроено. Этот костюм, как говорится, продуваемый и плотный одновременно, несомненно был сделан очень изобретательно, однако показался мне немного черезчур хитрым и что-то слишком удобным.
        Я еще раз разорвал блузу и надел пояс с излучателем, энергетическими узлами и аппаратурой связи. Ничего не вышло. Он раздул чешуйчатую ткань так, что это должно было привлечь внимание даже наименее наблюдательных жителей города.
        Впрочем, когда я там уже окажусь, Мота и так не сможет говорить со мной. Не только из-за легкости пеленгации радиоволн, но и динамик, который мог зазвучать в самый неподходящий момент, тоже следовало принять во внимание. Глупостью бы было затыкать себе уши наушниками. Хватит, если в случае неблагоприятного поворота дел я сам успею предупредить его. Возьму один микрофон, установленный на коронке зуба, как это делается на Земле во время проведения сложных технических операций, когда руки должны быть свободны, а внешние условия не позволяют применять шлем.
        Я вернулся в вездеход и удобно расположился в переднем кресле. Мота подумал немного, потом показал нашим Новым места сзади. Сам он сел около меня. Я понял, что он сыт по горло ездой в закрытой кабине. Я проверил телеуправление трансера и на секунду закрыл глаза.
        - Не спи сейчас, - тотчас же услышал я, - может быть позднее, над рекой…
        - Не сплю, - ответил я, не раскрывая глаз. - Едем?
        Он не ответил. До меня дошел далекий шум: я подумал, что трансер начинает двигаться с места, и, возможно, что завтра в это же место и время все будут уже позади.
        Проснулся я внезапно, словно под впечатлением какого-то толчка или звука. И в первую секунду я не очень-то понимал: где нахожусь. С левой стороны, едва на расстоянии вытянутой руки передвигалась какая-то бесцветная масса. Я услышал странные отзвуки, словно хлопанье, и быстро поискал взглядом Моту. Он сидел на свое место и не смотрел в мою сторону. Внезапно я почувствовал на лице холодные капли и опомнился.
        Вездеход двигался по руслу мелкого ручья. С левой стороны, прямо из воды выростала вертикальная глинистая стена, высотой по меньшей мере десять метров. С правой тянулся ряд страусовых деревьев, на этот раз растущих плотно друг около друга. Кое-где они соприкасались не только своими кронами, но и стволами, образуя какой-то нескладный и плотный плетень. Дорога эта была, как говорится, замаскированная. Я подумал, что Наан и его пугливый компаньон первое задание выполнили на «пять», и почувствовал новый приступ раздвижения. Я оглянулся. Они сидели, как и прежде, по возможности в наиудобнейщих позах, какие им позволили связанные руки.
        Я прошелся взглядом над их головами вдоль дороги, которую мы оставили за собой. Ручей тек по прямому руслу, по всей длине глубоко врезавшемуся в глинистый грунт. По виду неба я решил, что проспал примерно час.
        Пространство перед нами начало светлеть. Берега сблизились, но в близкой перспективе обрывались, открывая залитую солнцем площадку, покрытую словно бы слоем серебра. Мы подъехали к реке.
        - Сколько до города? - спросил я, устраиваясь поудобнее в кресле.
        - Уже город, - уныло буркнул Мота.
        Мы проехали еще несколько десятков метров, потом вездеход притормозил и подъехал к склону. Деревья справа кренились, угрожая упасть. Но в воде не было ни следа стволов. В противоположность видимости они должны были мощно укрепиться корнями в болотистом грунте.
        Трансер опередил нас и остановился.
        Пальцы Моты секунду неподвижно висели над пультом, наконец он решился, подвел машину еще немного вперед и установил ее под вертикальным обрывом, образующем в этом месте что-то вроде мелкого залива. Перед нами оставалось не больше, чем десять метров каменистого дна, после чего воды ручья делали резкий поворот, смешиваясь с ленивым течением реки.
        На ее противоположном берегу раскинулся город. Куполообразные возвышения расступались, открывая приплющенные крыши, большей частью расположенные низко над землей, спутанные нитки коммуникационных трасс, белые, почти светящиеся стены. Над всем этим возносились стройные силуэты нескольких башенок, напоминающих обелиски или минареты, увенчанные луковицеподобными утолщениями. Подробности были неразличимы, река образовывала тут разлив шириной по меньшей мере полтора километра. О лучшем наблюдательном пункте мы не могли и мечтать. И не только наблюдательном.
        - Дай бинокль, - попросил я, когда уже затих шум двигателей и вездеход застыл, втиснутый между глинистой стеной и кормой трансера.
        - Зачем? - буркнул Мота. - Осмотришь все это вблизи…
        Он, однако, подал мне то, о чем я просил, после чего тотчас же перелез на панцирь тяжелой машины и занял место под башенкой.
        Я не успел даже пробежать взглядом линии побережья, когда в поле зрения показался странный, овальный парус. В тот момент он представлял для нас что-то несравненно более заслуживающее внимания, чем мягкие линии альфианской архитектуры.
        Я отвел от глаз ненужный бинокль и кивнул Маану.
        - Возьми второго, - сказал я шепотом, - и возвращайся в багажник, туда, где вы ехали перед этим. Люк останется открытым, но чтобы я вас не слышал, как вы дышите…
        Я подождал, пока они займут назначенные места, после чего сам перескочил на трансер и уселся рядом с Мотой.
        - Рано выплывают, - заметил я.
        - Угу…
        Я подтянулся на руках и наклонился в сторону Наана.
        - Это и есть «солнечник»? - спросил я вполголоса.
        - Да, - ответил он поспешно.
        Я вернулся в прежнюю позицию и уставился на одинокую лодку. Она шла в довольно значительном расстоянии от берега и уже проходила мимо нас, направляясь мягким траверсом в сторону города, пониже места, расположенного на продолжении линии русла нашего ручья. Я проводил ее взглядом, пока она не исчезла за ближайшими деревьями и сказал:
        - Понятия не имею, как этим маневрировали. Ты когда-нибудь слышал о яйцеобразных парусах?
        - Какая разница? Кусок полотна и руль. Управишься… - ответил он категоричным тоном.
        Я замолк, конечно, управлюсь. Хотя бы только потому, что должен это сделать. Это достаточно убедительный повод, даже в худших ситуациях.
        Шли минуты, из минут складывались часы. Мы лежали почти без движения, водя взглядом по опустевшей реке. Ни разу ни один из этих, в багажнике, не прервал молчания. Они только немилосердно вертелись, каждым жестом давая знать, как они сильно страдают, полусидя - полулежа, со связанными руками на твердой конструкции. Боюсь только, что им не удалось произвести на нас желаемого впечатления.
        Наконец, после полудня, из-за глинистого обрыва, так близко от берега, что в первую секунду я глупо и машинально отдернул голову, укрываясь за башней, выплыла плоская лодка с закругленными бортами и широким приподнятым носом, несущая один оранжево-золотистый парус.
        В мелком кокпите, выстланным какой-то мясистой словно бы надутой тканью, виднелась голова одинокого яхтсмена.
        Мота молниеносно слез с панциря и без спешки двинулся в сторону устья. Он миновал край склона и отошел к середине русла. Вода и дальше едва доставала ему до колен.
        Человек в лодке должен был его уже заметить, однако плыл дальше, наслаждаясь тишиной, солнцем, запахом воды, который и действительно был неплох. Трансер с находящимися в нем пассажирами и скрытый за ними вездеход, заслоненные изломом обрывистого берега и деревьями, со стороны реки увидеть было невозможно. Во всяком случае кому-то, кто привык уделять окружению столько внимания, сколько жители виднеющегося за рекой города.
        Мота прошел еще несколько шагов и поднял руку.
        - Очень извиняюсь… - начал он не слишком громко сверхвежливым тоном. Прозвучало это в его устах так необычно, что я невольно должен был усмехнуться. Волк, показывающий лапу, одетую в козью шкуру.
        Лодка поравнялась с нами и медленно начала уходить к противоположному краю русла. Еще минута, и она исчезнет из поля зрения, оставляя нас в неуверенности, а действительно ли человек у руля не заметил укрытых под обрывом машин, или только оказался хитрее нас?
        Мота сделал еще несколько шагов вперед входя уже в воды реки. Вода поднималась все выше и выше, секунду назад до половины бедра и теперь она уже доходила до того места, где у него под блузой был пояс с энергетическими узлами. Покрытый чешуей материала - это все же не скафандр. Он не мог идти дальше.
        Внезапно он закачался и плоско ударил ладонью о поверхность воды, словно хотел на нее опереться. Из его горла выплыло растянутое рыдание:
        - Ооочень проошу…
        Это подействовало. Парус лодки немного сдвинулся. Человек, сидевший на корме, потянулся к рычагу и ленивым движением повернул ручку к себе. Нос лодки описал широкую дугу.
        Мота стоял спокойно и ждал. Торча по пояс в воде, скорченный и сгорбившийся, он делал все, что мог, чтобы произвести впечатление кого-то, кто, лишенный помощи, непременно должен был погибнуть. Яхтсмен находился на расстоянии неполных пятнадцати метров. Уже только двенадцати. Десяти…
        Я спокойно смотрел, как житель города Новых маневрирует парусом. Оранжево-золотое яйцо было послушно каждому его жесту, словно законом ему был не ветер, а невыраженное намерение человека. Управление этим квази-парусом шло исключительно через механизмы, спрятанные в мачте. На борту не было ни кусочка веревки. Собственно руль представлял собою какую-то конструкцию, смонтированную из целой системы переключателей. Я мог бы присягнуть в том, что держать его ручку во время сильнейшего шторма не требует приложения силы, большей, чем та, которую может выжать из себя двухлетний ребенок. Не было сомнений, что Мота оказался прав. Я управляюсь без труда! Что не значит - что с удовольствием!
        Лодка остановилась. Я видел, как человек на корме медленно поднимает голову и поглядывает на Моту вопросительным взглядом. Он носил на голове что-то вроде полупрозрачного тюрбана, края которого образовывали затеняющий лицо козырек. Его грудь и спину покрывали свободно свисающие куски похожего на тонкую вуаль материала, сцепленные на плечах округлыми эполетами, украшенными вышитыми или наклеенными цветами.
        - Что-нибудь случилось? - спросил он тихим голосом, немилосердно растягивая гласные.
        - Очень извиняюсь, - повторил свое Мото, осторожно хватаясь за борт лодки. Очень медленно тормозимая ленивым течением яхта начала двигаться к берегу. Голова Моты сантиметр за сантиметром перемещалась к корме. Наконец она заслонила голову человека, сидящего в кокпите. Тот немного приподнялся. Его ладонь упала на борт яхты. Он наклонился к незнакомцу, который так неожиданно вырос в воде, чтобы помешать ему…

6.
        - Пристань имеет очертания подковы, - говорил я шепотом, стараясь не двигать губами.
        До берега было еще добрых сто метров, но в опускающемся сумраке я мог не заметить кого-то, кому вид человека в лодке, рассказывающего самому себе, что он видит и что делает, наверняка заставил бы задуматься.
        - Огибаю волнолом, - продолжал я. - Вижу проходящий по середине подковы… низкий помост, у которого стоят яхты. Их действительно много. Быть может, лодки имеют и свои постоянные места у мола, но не буду его больше ни о чем расспрашивать, - я машинально взглянул в сторону фортика, где в темноте маячил невыразительный продолговатый предмет - силуэт, в котором кто-то, не сориентированный, не рассмотрел бы очертаний человеческой фигуры. - Все лодки стоят под парусами, - сказал я еще, - и я плыву в первый же просвет между ними. Это пока все. Отзовусь уже из города, - закончил я.
        Побережье, с которого сбегал плоско положенный на воду помост, сияло сотнями ламп. Они не были слишком яркими. На гладкой поверхности реки едва поблескивали слабые цветные дорожки, не доводящие тот свет даже до половины длины разведенных плеч волнолома. Мне не без труда удалось высмотреть свободное место у помоста и вывести туда лодку так, чтобы бортами не задеть соседних. Я заметил уже до того, что из носов всех причаливаемых лодок торчат какие-то палкообразные прутья или манипуляторы. Каждый из них заканчивался воронкообразным утолщением, прикрепленным к плите помоста. Я встал, и, держась за край паруса, прошел на нос лодки, увязая по щиколотки в мягкой эластичной обшивке, часть которой я должен был оторвать от пола, чтобы прикрыть то, что находилось в форпике. В этот момент от носа отскочила словно бы длинная планка, узкая как клинок. Она пролетела, на миллиметр разойдясь с моей головой и с громким чавканьем прилипла к помосту. Я подождал немного, а потом опустился на колени, что бы вблизи присмотреться к такому странному швартовому. Утолщение на конце планки оказалось разновидностью резиновой
присоски. Все устройство во время плавания плотно прилегало к обшивке носа. Видимо, оно выскакивало, когда лодка попадала дном в какой-либо зацеп или вытянутую поверхность воды веревку. Это был автомат. Обычный механизм, только снова немного чересчур хитрый, как на мой вкус.
        Я встал и прошел на помост. Топнул. Не слишком сильно. Ответило приглушенное тупое эхо. Плита была выложена каким-то мясистым, скользким материалом, похожим на те, из которых делают скафандры для аквалангистов. Я еще стоял, прислушиваясь, когда сразу позади меня раздался сонный и удивительно мягкий голос:
        - Ты опоздал…
        Я окаменел. Первое, что мне пришло в голову, что меня приняли за кого-то другого. Кого-то, кто забыл о назначенной встрече. Но голос мог с таким же успехом принадлежать и человеку, который ожидал «нашего» одинокого моряка, а сейчас узнал его лодку и пришел пожаловаться.
        - Не так уж и поздно, - ответил я на всякий случай, стараясь максимально растягивать гласные. Не помню, чтобы когда-либо мой голос звук так мило.
        - Пройди, пожалуйста, - прозвучало в ответ.
        Я вздохнул с облегчением. Во всяком случае, этот не из тех, кого я обязан знать.
        - Да, уже иду, - сказал я вежливо. Я отвернулся и поднял с палубы приготовленный там сверточек. Это была та серебристая чешуйчатая блуза, которую я взял с собой на всякий случай, не знаю, как жители города одеваются с наступлением ночи. То, что было на человеке из лодки и что сейчас развевалось на моих спине и груди, могло быть костюм, предназначенным исключительно для прогулок под парусом.
        Я выпрямился и в этот момент увидел лицо человека, который напомнил мне об опоздании. Оно было взяло в какую-то прямоугольную рамку, замкнутую сверху куполообразный шлемом. Мои движения тотчас же стали плавными. Наверно, им нельзя оставаться на воде после захода солнца.
        Речь может идти как об безопасности самих водников, так и опасение, чтобы ночью не подплыл кто-нибудь из конкурирующего города. Если у меня спросят документы…
        Я выпрямился, как человек, которому надоело долгое, ленивое времяпрепровождение и, послав человеку в шлеме извиняющийся взгляд, спокойным, но не слишком медленным шагом двинулся в сторону города. Пятнадцать, двадцать метров… Ничего. Тишина. Я глубоко вздохнул. Мне оставалось только питать надежду, что их стражники не имеют обязанности обыскивать подплывающие вечером лодки. Если бы он заглянул в форпик…
        Я ускорил шаг. Лампы побережья сверкали все ярче. Их свет открывал каменные укрепления набережной и сразу за ними широкую дорогу, замкнутую, высокой бетонной стеной. С каждым шагом все выразительнее рисовались торчащие из нее тарелки и фермы антенн. Я подумал, что мы были правы, отказывая себе в роскоши двусторонней связи. За мой направленный передатчик-малютку я мог быть спокоен. Тем не менее город не был так доброжелателен к пришельцам, как следовало из рассказов его жителей, отдыхающих сейчас в багажнике трансера.
        С помоста на набережную вели удобные широкие ступени с закругленными краями.
        Я вышел наверх и потихоньку оглянулся. Я опоздал, нужно было об этом помнить. Насколько хватало взгляда, на всем бульваре, кроме меня, не было ни одной живой души. Я мог торчать и крутить головой, соображая, какое направление выбрать. Сразу, не задерживаясь, я свернул в сторону, где в глубине суши виднелось небольшое, по моей оценке, скопление огней.
        Я наискось пересек бетонную плоскость, отделяющую реку от опоясывающей город стены, и оказался в абсолютной темноте…
        Свет ламп шел по верху, освещая край набережной и узкую ленту воды. Зато под стеной лежала глубокая тень.
        Я шел теперь медленнее, не стараясь даже ступать чересчур тихо. В какой-то момент, без всякой мысли, я вытянул руку, чтобы провести ею мимолетно по стене, как это делают дети, пробегая рядом с изгородью или машиной. Внезапно что-то кольнуло меня. Я отдернул руку и задержался. Потом поднеся пальцы к глазам, я приблизился к черной, словно покрытой сажей стене. Вдруг я почувствовал в подушечках пальцев едва уловимый резонанс, словно я держал их вблизи дрожащей мембраны. Я отступил и попробовал снова. Тоже самое!
        Не думаю, чтобы прикосновение к стене грозило кому-либо незнающему ее свойств, поражением. Быть может, ее поверхность представляла собой своеобразную сигнальную аппаратуру? Серьезное нарушение электромагнитного поля давало им знать, что на набережной появился чужой! Так или иначе, но мне повезло. По крайней мере везло до сих пор!
        Я двинулся дальше.
        Все было как минуту назад, только эхо моих шагов раздавалось немного громче. В какой-то момент я потер лоб и убедился, что он влажный. А ведь это только начало!
        Сверху, из-за стены пришел какой-то звук. Словно кто-то легонько толкнул свободно висящую металлическую плиту. Я задержал дыхание, но не сменил темпа шага. Звук не повторился. Но только его появление заставило меня осознать, что вся набережная погружена в идеальную и ненатуральную тишину. Если учесть, что всего в одном шаге, тут же за этой дрожащей стеной, лежал почти миллионный город, было в этой тишине что-то внушающее ужас. Влага на моем лбу собралась в капли. Я почувствовал на виске первую холодную струйку. Но я шел дальше.
        Через несколько минут дорога передо мной начала светлеть. На реке появились посвечивающие пастельными лампочками буи, набережная расширялась, образуя обширную, полукруглую площадь. Чуть позднее показались очертания волнолома. Он окружал значительно больший бассейн, чем тот, в который вплыл я… когда это было? Час назад? Два?
        Машинально я посмотрел на часы. Девять минут. Именно столько времени прошло с той минуты, когда я ввел захваченную на противоположном берегу лодку к ее материнской пристани. Надо признать, что до сих пор успел я немного. Но ведь это только девять минут!
        Передо мной был порт. У низких серпообразных помостов толпились цветастые яхты. Но за ними маячили пузастые и приплюснутые очертания каких-то больших барок или кораблей. Две ближайшие были опоясаны светящимися бусинками окон. Первый признак жизни на этой застроенной пустыне.
        В круге света, под одной из ближайших ламп показалась фигура человека, увенчанная шлемом, напоминающим изогнутый полукругом цилиндр с прямоугольным вырезом для глаз, носа и рта. Стражник! Он должен был заметить меня порядочно времени тому назад.
        Я отошел от стены и вышел на освещенное пространство. Только теперь я увидел перед собой широкие ворота в замыкающей набережной стене. К ним вел поднимающийся к городу пандус, наверняка плоскость, по которой спускались на воду лодки и небольшие корабли. Быть может, были проходом и для пешеходов. Как бы то ни было, ворота были закрыты все равно. Их гладкие плиты поблескивали в свете рефлекторов. В одном из двух крыльев я заметил чуть приоткрытую калитку. Не было больше сомнений, что я попал наконец-то в нужное место. Но стражник знал об этом так же хорошо, как и я. Когда я чуть-чуть изменил направление, он шевельнулся и сделал два шага в мою сторону, особо не спешил.
        - Уже поооздно, - запел он мягко. - Очень поооздно…
        Я послал наилюбезнейшую из моих улыбок, делая одновременно правой рукой широкий жест, который должен был объяснить ему, откуда я тут взялся. Не ожидая результатов этих операций, я повернулся и пошел прямо в направлении ворот. Через несколько шагов я снова оглянулся и снова улыбнулся, потом незаметно ускорил шаг. На ходу я ломал голову, когда он двинется за мной. Пандус поднимался мягко, я уже видел широкую, покрытую какой-то тканью ручку у замка, узкую щель, из-за которой шел слабый свет, золотистые, словно полированные планки. Тишина. Стражник не двигался со своего места на набережной. Наконец, я почувствовал под пальцами губчатое покрытие ручки, толкнул легко дверцу и поставил ногу на широкий, едва обозначенный порог. В тот же самый момент, я увидел перед собой знакомый шлем и услышал певучий голос, полный мягкого упрека.
        - Ты опоздааал…
        На этот раз я оказался не на высоте.
        Я шарахнулся назад, как от удара, врезался плечом во фрамугу калитки, роняя сверточек, который все время стискивал подмышкой, и с размаху уселся на бетонной плите. По крайней мере, хотя бы раньше, чем я еще осознал, в чем дело, я смог спеть тоном чуть выше, чем применяемый обычно:
        - Извиняюсь…
        Никто не ответил. Я подождал секунду и, не поднимая головы, начал собираться. Не слишком поспешно. Мне требовалось время… Оно мне требовалось более чем когда-либо. В конце концов я мог войти в город среди бела дня и позволить провести себя в какое-нибудь центральное управление. Если я поступил иначе, то это только потому, что мы не имели никакой гарантии, не хотят ли Новые, не считаясь с последствиями, поставить все на карту, как они однажды уже поступили. Многое за то говорило, что нужно узнать их немножко получше, прежде чем переходить к действиям. Нельзя было исключить и возможности сделать свое дело втихую, путем похищения Виандена. Если он действительно находился в этом городе, его жители не имели повода содержать его как обычного узника. Ему попросту некуда было убежать. Все эти выводы были связаны с проникновением вглубь стен. Перечеркнуть все эти возможности обычной оторопью и нападением было таким идиотизмом, что я едва не разразился истерическим смехом. Но внезапно я перестал бояться. Меня охватила чистейшая злость. Я встал, отряхнул с моих плеч флаги и решительно двинулся вперед. Я
прошел через калитку и еще несколько метров быстрым шагом, то есть до места, на котором поперек моей дороги выросла фигура человека в цилиндрическом шлеме.
        - Куда идешь?
        - Извиииняаааюсь, -… повторил я. Он присмотрелся ко мне внимательней. Я помолчал немного в надежде, что он скажет что-либо, на что я смогу ответить, но ничего такого не произошло. Мы стояли друг против друга, и я видел, как его постепенно начинает тревожить неясное пока подозрение.
        - Доомоой, - рискнул я наконец, - я живу в Пеервооом Поорту…
        Стражник отступил на шаг. Секунду он мерил меня взглядом, потом сказал:
        - Ведь ты опооздааал…
        В его голосе слышалось полное изумление.
        Все указывало на то, что мне нужно его чем-то занять, что-то сделать, вызвать такую ситуацию, которая вынудит его говорить. Я был приготовлен давать ответы. Не завязывать разговор. Это была почва, на которой я смог споткнуться, даже не зная этого. Я ее боялся.
        Машинально я потянулся к левому боку и обнаружил отсутствие своего узелка. Я обернулся, возвратился к воротам и наклонился, поднимая пропажу. Я слышал, что человек в шлеме поспешил за мной, но умышленно не обратил на это внимания. Я выпрямился и пробовал блузу, которая развернулась во время падения, придавая ей первоначальные очертания, я сложил рукава и взялся за воротник, когда услышал что-то похожее на подавленный вздох или стон. Я глянул в сторону стражника и онемел. Он стоял с вытянутой вперед головой и всматривался в мою чешуеобразную блузу широко открытыми глазами. Плечи у него опали. Он обмяк, словно из его тела убрали все кости. Его губы шевельнулись, из них снова выплыло не то рыдание, не то какое-то отчаянное зевание. Не было сомнений, что он взволнован до глубины души, и что в такое состояние его привел вид костюма, взятого у человека, который ночью пересекал щетинистые степи этой планеты.
        Я вернулся к прерванному занятию, поместил рулончик подмышкой и решительно перешагнул порог ворот. Он отскочил с места как сдутый, освобождая мне проход. Когда я миновал его, тут же у моего уха раздался рыдающий, полный страха голос:
        - Прошу ваас прооостить…
        Следовательно, я - уже вы, промелькнуло у меня в голове. Это хорошо. Даже, возможно, чуточку слишком хорошо. Мой «резервный» костюм становился таким образом бесполезным. Как предусмотренный для особо привелигированных, он должен был обращать на себя большое внимание, чем мне хотелось бы.
        Но реакция стражника доказывала кое-что большее. Она давало более выразительную оценку организации общественной жизни Новых, чем это могли бы сделать все жители другого города вместе взятые, представителей которых мы застали в станции на Второй. Я подумал о Фросе. Тот нашел бы здесь доводы для довольства. Не было и тени сомнения, что время в городе Новых означает нечто, что общество первой волны эмиграции не принимало во внимание в своих исследовательских планах.
        Эта мысль пришла не во время. Я шарахнулся от нее и ускорил шаг. Я даже не посмотрел в сторону молчащего, скорчившегося стражника, который делал все, что мог, чтобы раствориться в тени. И для которого мое поведение, по всей видимости, стало, наконец, понятным и нормальным.
        Стена, отгораживающая город от набережной, оказалась наружной стеной приземистого кишкообразного строения, окружающего всю обитаемую часть острова, а во всяком случае достаточно длинного, чтобы оно вместило все возможные средства обороны, от радиопеленгаторов до излучателей дальнего действия. По крайней мере, именно такое назначение строений пришло мне в голову, когда я выходил из слабо освещенного закоулка, замкнутого воротами, на обширную, усеянную лампами площадь. Прямо, впереди виднелась плотная стена перьевых деревьев, расступающихся, чтобы пропустить относительно узкую дорогу, ведущую к центру города.
        Я перешел площадь наискосок и вошел в тень, падающую от деревьев, которые чуть не мели кронами покрытые улицы. Отзвук моих шагов сразу зазвучал иначе. Я глянул под ноги и заметил, что бетон уступил место эластичной ленте, покрытой тонким слоем чего-то шереховатого. Она была шириной каких-нибудь три метра и обрамлена с двух сторон выпуклой белой планкой. Я сообразил, что иду по выключенному в это время движущемуся тротуару.
        Дорога начала подниматься сначала полого, потом все более круто, направляясь к вершине ближайшего холма. И дальше аллея и лес, или скорее парк, в котором из гущи деревьев изредка пробивался слабый свет фонаря, были словно вымершие. Тишину не нарушал ни малейший шум, хотя бы далекий отзвук уличного движения. Словно через долгое время после закрытия туристского сезона я вошел в область хорошо сохранившихся руин.
        Слева между деревьев выбежала другая неподвижная лента, поблескивая белыми планками и присоединилась к моей. Через несколько десятков метров парк кончился на каком-то узком перекрестке. Из мрака выступали повторяющиеся бесконечно округлые, приплюснутые крыши домов. Они сбегали со склонов, взбираясь на следующие холмы, исчезали за их вершинами, везде одинаковые, неуклюжие, словно притоптанные. Под каждой размещались одна-две низкие лампы, из-за чего они производили впечатление подсвеченных изнутри. Каждая имела и кучу собственных страусовых деревьев.
        Я миновал перекресток и, шагая все время прямо, добрался до вершины подъема. И слева, и справа тянулись теперь шпалеры низких живых изгородей, сплетенных из стеблей той самой травы, что росла на незаселенных землях, только вроде бы постройнее. Все также царила абсолютная мертвая тишина. Дома производили впечатление как будто их жители уже несколько часов были погружены в глубочайший сон. Я поглядел на часы. Девятый час местного времени. Девятый час вечера. Хоть бы из-за какой-нибудь травянистой оградки дошел лай пса, что ли. Я машинально усмехнулся. Такие мысли посещают человека, когда он проходит ночью через старые, много лет уже покинутые земные деревни. Насколько я знаю, ни первая, ни вторая эмигрантские экспедиции не имели на борту никаких зверей. О собаках и разговоров не было. Я никогда и не думал, что их отсутствие может оказаться чем-то важным.
        Аллея, по которой я шел, сбегала в довольно узкую долину и перед следующим холмом сворачивала вглубь острова. Большую часть ее поверхности занимали теперь движущиеся тротуары, к которым все время присоединялись новые. Наконец, когда дорога оказалась между крутых склонов, они разбежались влево и вправо уступчивыми тропками, обозначенными на нескольких равных уровнях. Раз и второй они пересекли шоссе подвешенные на толстых приземистых столбах, напоминающих местные деревья. По мере того, как я приближался к центру острова, виадуков становилось все больше. Все это производило впечатление, словно коммуникационные артерии города приспосабливались плавным образом для пешеходного движения. На свободной от тротуаров ленточке дороги, не знаю, поместились бы друг рядом с другом две машины, похожие на ту, которая дожидалась теперь лучших времен в русле ручья.
        За очередной дугой дорога переходила в широкий бульвар, вдоль которого тянулись ярко освещенные строения. Они отличались от тех, на холмах, были больше, а во всяком случае - обширнее. Склоны внезапно обрывались, открывая панораму центра. Цилиндрические здания вились вдоль выгнутых улиц, сплетались друг с другом и расступались, охватывая овальные площади, украшенные какими-то скульптурами или памятками. Еще несколько минут я шел в прежнем направлении, потом свернул в более широкую, чем другие, поперечную улицу с полосой низко подстриженной травы. Тогда и донесся до меня первый звук, который и удалось мне уловить в этом городе с той минуты, когда таким необычным образом я прошел через его ворота. Один из тротуаров, взбирающийся к ближайшей эстакаде, был в движении. То есть кто-то им пользовался.
        Я отвык от хождения и имел право, если бы кто-то спросил. Я вступил на катящийся тротуар и вздохнул с облегчением. Проехал метров двадцать и подумал о Моте. Отзвуки, который издавали бегущие под плитой ролики, становился временами едва слышным, тем не менее улицы и далее были как вымершие, а строения, которые я миновал, напоминали скорее контору, чем жилые дома.
        - Порядок! - отозвался я шепотом. Выражение - «отозвался» не передаст верно существо дела. Скорее замычал себе поднос. И кто-нибудь, кто меня случайно подслушал, мог подумать, что какой-то перезрелый франт, возвращаясь с удачного свидания, напевает себе под нос. Если они, ясное дело, ходили на свидания. Картина города в девятом часу вечера на второй месяц весны позволяла в этом сомневаться.
        - Следи за теми, двумя, - напевал я дальше. - Они важны. То, что было надето на них, служит опознавательным знаком и открывает тут все двери. Помнишь, я упоминал тогда о полигоне? Может, они возвращались с какой-нибудь инспекции? В городе я еще никого не видел. Подхожу к центру. Не могу говорить громко, так как вокруг абсолютно тихо. Кончаю. Это город смерти…
        Последнее предложение я выплюнул из себя под влиянием порыва. Только когда я услышал свой собственный рыдающий шепот я дал себе отчет в том, что сказал. Слишком рано для оценок. Если таковые вообще потребуются. Несмотря на это я чувствовал что сказал не правду. Новых, как их называют существа, населяющие вместо с ними этот мир, прибывает. Город наверняка развивается. Но нет в нем и капли характера. Нет той искры, которая рождает озарения!
        Я задумался. Тротуар как раз описывал пологую дугу, впадал в какой-то воздушный пассаж, покрытый прозрачной крышей, сделанной словно бы из одного куска стекла. Передо мной передвигались невысокие витрины магазинов или выставочных залов, скорее пустовавшие: место товара и оборудования занимали цветные таблицы с надписями. Через каждые несколько метров стояли пузатые ящики автоматов с подсвеченными табло.
        Пассаж открывался внезапно. Я въехал на обширную площадь, оплетенную тротуарами, подвешенные на трех, а местами даже на четырех уровнях. Эстакада окружила фронтом какого-то толстого выпуклого строения в нижней части показывавшего цветное нутро, полное светящихся таблиц, потом приземлилась на улице.
        Я сошел с бегущей ленты и задержался на краю свободного пространства.
        Ширина площади наверняка превышала пятьдесят метров. Справа ее ограничивала стена высокого здания, украшенного светящимися картинками. На противоположной стороне она исчезала в перспективе, образуя что-то вроде центральной магистрали. Уже до того, несмотря на размах, с которым планировалась застройка этого места, я получил впечатление, что, забираясь в пассаж, оставляю центр города. Я решил дойти до ближайшего перекрестка и вернуться туда, откуда приехал. Я прошел десять шагов и внезапно увидел перед собой людей. Я остановился как вкопанный.
        Мужчины! Трое мужчин в каких-то не то плащах, не то пелеринах, широких, развевающихся, спускающихся складками до колен. Их волосы темнели на фоне освещенных витрин, как погашенные лампы. Они были уже близко. Шли величественно, можно сказать, передвигались. Ни один из них не посмотрел в мою сторону. Их головы плыли ровно, неподвижно, как лодки на спокойной воде.
        Они как раз миновали меня. Я не приглядывался, но получил впечатление, что они смотрели прямо перед собой, а скорее, нет, не смотрели, что их глаза, устремленные в перспективу площади, были равнодушны ко всему, что могло делаться в поле зрения. Они прошли мимо меня, не производя ни малейшего шума. В голове у меня промчалось, что они являются патрулем какой-нибудь службы, а три пелерины - это просто мундиры. Но нет! Почти сразу, на некотором расстоянии, на другом уровне я увидел движущуюся по тротуару фигуру женщины и ниже, на противоположной стороне площади, направляющуюся в мою сторону пару. У всех были одинаковые костюмы. Их движения были идентичны. Те же самые невидящие глаза, мертвые лица, тихие ровные шаги.
        Даже женщина и мужчина, пересекающие в эту минуту плиту площади, казалось, не знали о присутствии друг друга. Они шли на расстоянии метра друг от друга и не удостоили спутника ни единым взглядом.
        Я двинулся вперед. Миновал угловое строение и свернул в идущую наискось, довольно широкую улицу, проходящую более-менее параллельно к тому пассажу, который я пересек минуту назад. Вдоль освещенных витрин тянулись тут всего лишь два тротуара. На высших уровнях их не было вообще, зато людей все время прибывало. Словно, я, наконец-то, попал в то единственное место, где жизнь не гасла вместе с солнцем. Если, однако, решаясь на подпольное проникновение в город, я не исключал возможности завязать какие-то, по-видимости, обычные разговоры, то теперь с этой возможностью я мог попрощаться окончательно. Даже в местах, где проходило мимо друг друга несколько людей, не раздавалось ни единого слова. И ни одно лицо не повернулось в мою сторону. Я не заметил, чтобы кто-нибудь хотя бы раз взглянул на человека, идущего рядом с ними. Мысль, что можно зацепить какую-то из этих идущих мумий, была явной нелепостью.
        Передо мной теперь виднелось здание, освещенное лучше других. Время от времени кто-нибудь проходил мимо больших светящихся табло и исчезал в глубоких, воронкообразных воротах. Я подошел и задержался возле одной из застекленных витрин, представлявшей гигантских размеров афишу.
        Она была сделана из какого-то мягкого тонкого материала, напоминающего серый китайский шелк и задрапированного нерегулярными складками. Всю его плоскость наполняли цветные круги, находящиеся в неустанном движении. Они заходили друг на друга, расступались, показывая серебристый, как бы фосфоресцирующий фон, то снова смешивались, производя впечатление, что обмениваются цветами. Цвета были пастельными, слабыми. Внизу афиши виднелись какие-то знаки и разбросанные буквы, кружащиеся в том же самом медленном движении, что и цветные пятна выше. Я вглядывался в них некоторое время, прежде, чем мне удалось прочитать одно слово
«концерт».
        Я заглянул вглубь ворот. Они образовывали что-то вроде закоулка между крыльями строения. По середине виднелось небольшое свободное пространство, словно арена с чем-то напоминающим старомодные солнечные часы, стрелку которой венчала одна лампочка, колющая глаза ярким оранжевым светом. Арену окружали широкие кресла, установленные в три ряда. Лишь в некоторых торчали неподвижные силуэты людей.
        Я огляделся. Ни в окрестностях рекламной витрины, ни в округлом фоне я не заметил никакой стойки или окошечка, напоминающего кассу. Я выпрямился и, смотря прямо перед собой, вошел вовнутрь. Миновал коридор и вышел на площадку над прозрачной крышей. Воздух был здесь такой же свежий, как и на улице, в нем висел какой-то непонятный запах.
        Я не сумел бы его определить, ни даже полностью подтвердить с уверенностью его присутствие, но осознал, что он возбуждает во мне нетерпение. Однако, для них он наверняка был тонким и успокаивающим.
        Я миновал несколько кресел и расположился приблизительно напротив выхода в последнем ряду. Спинка откинулась далеко назад. Но когда я захотел сменить позу, послушно последовала за моей спиной. Подлокотники соседнего кресла находились не ближе, чем в пятидесяти сантиметрах. Между рядами оставался просвет, достаточный, что бы можно было пройти вперед, не глядя под ноги.
        Я скрестил на груди руки и ожидал. Не знаю, как долго. С улицы каждую минуту кто-то входил, преимущественно мужчины по-одиночке, но места передо мною все время оставались свободными. Внезапно свет пригас. На площадку упала розовая подсветка. Лампа, на верхушке прута, торчащего из установленной по середине ринга конструкций запылала ярким блеском, потом начала мигать. Движение в фойе прекратилось. Круги света вокруг совсем потемнели, осталась только та оранжевая лампа, вспышки которой становились все чаще, все более навязчивыми. Внезапно отозвалась одна, поначалу едва слышимая струна скрипки. Звук ее нарастал, раздавался вокруг, а одновременно как бы приходил из дальней дали, из пространства, со всех направлений сразу.
        Он проникал в мельчайшие нервные волокна: которые, казалось, принимали его частоту и отвечали резонансом, означающим безумие. Оранжевые вспышки превратились во взрывающиеся под веками заряды. Акустический фон, на котором пульсировал уже не свет, а звезда, ритмично взрывающееся солнце, обессиливал, в нем был ужас и не дающее определить себе одиночество, но не было силы. Едва я это подумал, как почувствовал прикосновение чьей-то руки на плече.
        Я медленно повернул голову и посмотрел назад.
        - Извинииите… - дунул мне в ухо тишайший из возможных шепотов. Я почувствовал на висках холод и сориентировался, что кто-то, кто стоит позади, накладывает мне на голову наушники. Я поглядел чуть осознанней и увидел молодую девушку. Двигая пальцами, словно она проводила хирургическую операцию, она прикрепила к моим вискам легкий аппаратик, вынутый из подлокотника кресла. Только теперь я заметил, что все, находящиеся в зрительном зале, имеют на головах плоские наушники, соединенные наверху спиральной сеточкой.
        Я хотел поблагодарить девушку извиняющимся жестом, но ее облик внезапно размазался: вместо лица, окруженного длинными, блестевшими в оранжевом свете волосами, я видел перед собой каррикатурально раскидистый, словно наблюдаемый с огромного расстояния, и оказался в воздухе. Нет, в пространстве. И не то, чтобы я там оказался. Я сам был этим пространством.
        Не существовало места, о котором я мог бы сказать, что меня там нет, не существовали планетные системы и галактики, перестало существовать время. Какой-то миг я еще чувствовал, что со временем что-то не в порядке, что есть альтернатива, которая должна мне помочь противостоять тому, что я ощущал, я пробовал собрать мысли, но напрасно. Минуту я боролся - может быть долю секунды, может быть целые годы, это не имело теперь ни малейшего значения - и поддался течению, минующему все известные миры, которые я охватил уже самим собой, но за которым существовало иное представление о пространстве, словно бы могли существовать друг рядом с другом две бесконечности и словно сейчас именно и должно было произойти их соединение.
        Я не слышал музыки, знал только, что музыка является единственным способом выражения состояния, в котором я оказался… От нее зависит, достигнет ли мое существование цели, к которой стремилось, хотя каждая попытка определения этой цели равнялась ее отрицанию. Я одновременно желал этого и чувствовал, что в пространстве, в котором я был, и которым я был, есть целая вечность звуков, что я могу ею распоряжаться, как мне только захочется. А так же, как бы я ни назвал это музыкальное пространство сейчас и в будущем, я не совершу ошибки, поскольку это не каким-то поводом является невозможным. И снова не было в этом ощущений силы, не было и радости. Я подумал звук и услышал его, не то, чтобы он зазвучал в этот момент, он существовал бесконечно долго, прежде, чем я его призвал, и будет существовать, когда я его уже отправлю, выбирая новые голоса, как трубы органов.
        Мое состояние подверглось изменению. Я и дальше был вечностью, но теперь выраженной в плоскости. В плоскости - в обычном значении этого слова бесконечной… я чувствовал эту бесконечность подушечками пальцев, всеми органами чувств, но одновременно отданную на милость другой бесконечности, такой же плоской, как я, которая растянулась подо мной и молниеносно преобразилась в какую-то невообразимую и огромную силу.
        И дальше я выбирал звуки, лепил медленную мелодию, но одновременно она развивалась сама, я действовал по наказу ее звучания, которое стремилось в точно определенном направлении. Ни законы гармонии, ни какие-либо другие не имели с этим ничего общего. Мое тело набрало связности и начало реагировать на окружение. Я был плоскостью, помещенной в каком-то безмерном мире, зависимой от его законов. Я мог бы сравнить себя с бесконечным, неслыханно легким слоем какой-то ткани, более летучей, чем паутина, но все же подчиненной законом физики. Суша подо мной позеленела и на мгновение ока она покрылась миллиардами больших цветов, расположенных по окраске одноцветными пятнами, словно бы правильными кругами.
        Она была все ближе. Но этот не она поднималась ко мне. Плоскость, которой я был, заволновалась, я не чувствовал ветра, хотя в воздухе было движение и оно возникало словно бы под влиянием моей собственной тяжести, которая и была причиной того, что я опускался все ниже и ниже, еще паря над цветущим лугом, однако уже предчувствуя момент, в который я столкнулся с его поверхностью. Я пробовал обороняться при помощи звуков, но те зазвучали слабо. Они и на долю секунды не задержали моего падения. Луг был рядом. Я почти чувствовал боль, которую причиняло мне прикосновение цветов, пронзающих лепестками ткань той плоскости, которая была мной, слишком непрочной, чтобы что-либо могло задержать ее падению. Музыка начала пригасать и внезапно я осознал, что умираю. Это смерть. Чудаческая, происходящая словно бы вне времени, но полностью действительная и необратимая. Смерть.
        Эта мысль встряхнула меня. Сверкнула, как искра, на долю секунды давая сознанию контакт с реальным миром. Этого хватило. Я лихорадочно потянулся к вискам и содрал с головы ту аппаратуру, которую поместила там девушка из персонала этого концертного зала, или как кто хочет назвать то место, куда люди приходят красиво умирать.
        Мне было достаточно. Даже показалось, что я уже понимаю все. Что не требуется мне ничего больше, чтобы избавиться от иллюзий. Я пойду теперь туда, где дело решится, может быть, жестоко, но быстро. Я должен был сделать это сразу.
        Я встал. Я уже не заботился о сохранении видимости. Впрочем, в тот же самый момент спектакль окончился. Все вставали с мест. Сделалось тесно. Я поглядел на часы. С минуты, когда я перешагнул порог этого закоулка и уселся в кресло, миновало точно шесть минут, ни секунды больше.
        Я взял себя в руки. Не сейчас! Я не могу рискнуть реакцией этого умершего собрания на шок, каким было бы обнаружение среди них чужака. И при том настолько чужого…
        Я посмотрел на лица людей, покидающих зрительный зал. Они были также неподвижны как и прежде. Казалось, ничто не способно их оживить. Невольно я пожал плечами. Фантоматика! Что то, что на Земле делать запрещено. Поначалу это был закон, изданный для защиты реального мира. Быстро однако это стало делом этики. А также эстетики… В бегстве от действительности, ублаготворении искусственным способом любых инстинктов, программированных желаний, вымышленных эмоциональных состояний есть в сущности что-то отвратительное.
        Я вышел на улицу. Люди расходились, немые, ступая беззвучно на мягких подошвах, исчезали в боковых улицах, как привидения.
        Я двинулся в сторону, с которой пришел.
        В какой-то момент я задержался, словно остановленный какой-то мыслью.
        - Смерть вне времени, - буркнул я вполголоса. - Чепуха!
        Я пошел дальше. Вокруг меня снова сделалось пусто. Ни с того, ни с сего в ушах у меня зазвучали слова Дари: «речь идет о времени»… Я усмехнулся.
        - Смерть! - сказал я громко. - Смерть.
        И испугался. Хорошенькое дело!
        - Порядок, Мота! - пробормотал я громче, чем следовало, - я похожу еще с полчаса. Но не рассчитывай, что это что-нибудь даст.
        Я прошел еще несколько метров, потом высмотрел в изломе стен нечто вроде приступки, уселся на ней. Достал из-под свисающей с меня ткани кусок концентрата и отгрыз порядочный кус. Жуя, с набитым ртом, я еще пробормотал:
        - Наведи прицелы на один из этих минаретов. А лучше всего - на два! Потом отдохни. Но через полчаса проснись и уже не засыпай. Ты мне потребуешься!

9.
        Парнишке могло быть года четыре. Коротко подстриженные черные волосы падали ему на лоб, образуя растрепанный сейчас чуб. Он был одет в такую же пелерину, как и взрослые, украшенную на плече стилизованным цветком, словно вырезанным из картона. Он появился из-за угла, как приведение, и заметив меня, остановился в нерешительности.
        Он простоял так некоторое время, затем подошел на шаг поближе, нахмурил брови. На его широком лице отразилась сосредоточенность. Он заложил руки за спину, и, забавно выпрямляясь, прошептал:
        - Извините…
        Кажется, здесь знали только одно это слово.
        - Извините, - зашуршало снова. В голосе малыша зазвучала бы вроде нотка удивления.
        Мне внезапно захотелось смеяться. Я пролетел эти дурацкие два парсека, похоронил двух моих предшественников на планете, которая окружала их могилы со всех сторон. Прибыл сюда, прокрался в город благодаря странной блузе, взятой у одного из его жителей, все для того, чтобы единственным, кто заинтересовался мною, оказался четырехлетний мальчик. Это уже не только абсурд! И чистейший фарс к тому же!
        - Что ты тут делаешь, - спросил я, невольно понижая голос. - Уже поздно…
        Не иначе, - промелькнуло у меня в голове, среагировал бы стражник у ворот.
        Парнишка поежился. Он опустил руки и свалил на бок голову. Но ничего не сказал.
        Сцена затягивалась. Черт знает, что сделает такой малыш, если я не исполню его ожиданий. Я мог сюда прибыть как враг. Но не похититель детей! Идиотизм.
        Внезапно у меня забрезжила мысль. Да, это способ. Кто знает, не простейший ли из всех возможных.
        Я поднялся, подошел к мальчику и опустился на одно колено. Не дотронулся до него. Что нет, то нет.
        - Я провожу тебя домой. Где ты живешь? - предложил я.
        Это ему не понравилось. Он отступил на полшага и нахмурился.
        - Я пойду с тобой, повторил я, вставая на ноги. - Ну, веди…
        Ребенок не дрогнул.
        Я беспокойно огляделся. Взять его за руку, потянуть за собой. А куда именно? Глупая история!
        - И что с тобой делать? - сказал я больше в свой адрес, чем ему.
        Парнишка дрогнул.
        - Ты странно говоришь, - прошептал он тоном упрека.
        Действительно, странно. Я забыл о гласных.
        - Ты считаешь, что страаано? - запел я.
        Он перестал хмуриться. Его руки снова отправились за спину.
        - Купи мне сооля… - пожелал он.
        Можно было этого ожидать. Этого и еще множества других вещей.
        - Пойдем, - кивнул я ему. - Веди меня туда, где есть сооле…
        - Не знаешь? - удивился он. - Дай лиилы, я сам пойду.
        Ага! Конечно, лииле же проще. Любопытно, где их носят. Костюм, который я имел при себе, был лишен каких-либо складок, не говоря уж о карманах.
        - Пойдем вместе, - сказал я. - Ну, веди, - повторил я с надеждой в голосе.
        На этот раз он не тянул. Повернулся на пятке и исчез за тем самым изломом стены, из-за которого вышел. Я двинулся за ним.
        Мы не ушли далеко. Как раз перед вторым или третьим домом вдоль освещенных витрин виднелась шеренга пузатых, округлых ящиков, которые не могли быть ни чем иным, как автоматами. Парнишка задержался и посмотрел на меня поощрительно.
        - Ну, - сказал он слабым голосом. - Дай лииле…
        Я подошел и стал рядом с ним. На высоте человеческого лица в бочке виднелось овальное стеклышко, за ним темнели какие-то небольшие предметы. Повыше размещено тоже, что скорее всего было микрофоном. Под окошечко находился ряд клавишей.
        - Знаешь, -сказал я не глядя в его глаза, - кажется, у меня нет лииле…
        Я ожидал протеста. Пусть и громкого. Но на рожице парнишки отразилось только чистейшее ошеломление.
        - Как это нет? - выдавил он. - Достаточно сказать…
        Я решился.
        - Я не отсюда, - сказал я твердо, испугался и добавил более мягким тоном. - Это сложное дело. Извини за сооле. Получишь их в другой раз. А сейчас проводи меня к твоему дому. Слишком поздно уже, чтобы ты один ходил по городу, - добавил он хитро.
        Он был слишком ошеломлен, чтобы запротестовать. Постоял некоторое время, словно должен был глубоко обдумать сложившуюся ситуацию, потом повернулся без слов и двинулся вверх по улице. Я догнал его и сказал:
        - Посмотри, все уже спят. На улицах пусто. Может ты был с родителями и потерялся? Ты уверен, что попадешь домой?
        Он подождал немного, потом буркнул оскорбленным тоном:
        - Никто не спит…
        Я решил ни о чем не спрашивать. Я желал только, чтобы то, что должно было случиться, случилось быстрее.
        Я долго не ждал. Сразу за вторым углом парнишка свернул вправо и ступил на катящийся там тротуар, который вскоре вынес нас между стенами на склон одного из ближайших холмов. Не прошло и трех минут, а с левой и с правой сторон показались травянистые живые изгороди, за которыми таились прикрытые грибообразными крышами домики. Тротуар поднимался дальше. В отдалении заблестела поверхность воды. Да, на этом месте можно было построить настоящий город. Город, в котором хотелось бы вечером выйти из дома, зайти к друзьям, посмотреть на небо и прогуляться до пристани. Или попросту пойти посмотреть на реку. А ведь есть еще то море или озеро, на которое мне не дано было даже взглянуть.
        Перед одним из домов, тут же на вершине холма, парнишка ловко соскочил с тротуара и не поворачиваясь подошел к низкой калитке, сделанной из какого-то полупрозрачного материала. Ее верхняя планка была украшена небольшими шарами, переливающимися всеми цветами радуги. Он дотронулся до одного из них, по крайней мере, так мне показалось, и вошел на тропку, выложенную словно толстым слоем плюша или же бархата. В тот же самый момент передняя полукруглая стена дома раздвинулась и на фоне падающего изнутри дома света вырос темный силуэт женщины. Парнишка замер, только на секунду. Я успел продвинуться в сторону дома, на каких-нибудь два-три метра, когда поворачиваясь и показывая на меня пальцем, он закричал обвиняющим тоном:
        - У него нет своей лиили! И он не отсюда! Я хотел сооле!
        Фигура в открытой стене заволновалась. Я сделал еще один шаг и остановился. До меня дошел приглушенный звонок словно бы телефона. После чего от двери дунуло тихое:
        - Извините…
        - Он сказал, что у него нет лиили! - тянул свое парнишка.
        Правда, что это была его месть за сооле, которых он не получил. Правда, что я стремился к созданию именно такой ситуации. Но в поведении малыша было что-то большее, чем обычная детская реакция, вызванная пережитым разочарованием. Я не пробовал определить это точнее. Тем не менее, хорошо, что наши дети другие!
        Я выпрямился. Конец прогулкам. Время попрощаться с этим городом и с этими людьми. Попрощаться, или…
        - Я прибыл с Земли, - бросил я, глядя в сторону фигуры, лицо которой и в дальнейшем оставалось невидимым. - Поэтому, не имею этого, как там… лиили, - объяснил я. - Я хочу сконтактироваться с властями города… Внимание, Мота, - продолжал я тем же тоном. - Я проводил встреченного на улице ребенка домой. Говорю с его матерью… если это можно назвать разговором. Буду стараться говорить. Если я замолчу больше чем на три минуты, ты знаешь, что делать. Я не имею ни малейшего желания оставаться здесь. Никому этого не желаю, - мой голос перешел в ядовитое шипение.
        Тишина. Женщина, перед ней ребенок, а в трех метрах далее - я. За моей спиной открытая калитка. Не дальше, чем в пяти шагах. В первый раз с захода солнца я почувствовал холод.
        С улицы долетел какой-то шелест. Ничего больше. Никакого сигнала, шума двигателя, шагов. Я оглядывался и увидел две головы, торчащие в цилиндрических формах шлемах, едва открывающих половину лица. Дальше, перед калиткой виднелась какая-то машина, напоминающая на первый взгляд карусель. И не слишком большая. В креслах, прикрепленных на плоском шите вдоль его окантовки, были люди. Перед каждым из них, на прямоугольной стойке укреплена какая-то продолговатая конструкция. Все целились сейчас в мою сторону.
        Я сделал шаг к молчаливым фигурам в шлемах.
        - Я с Земли, - повторил я. - Мне нужно поговорить с вашими властями. Сразу же потом я улечу. Мы не имеем намерения вмешиваться в ваши дела. Я должен был, однако, принять определенные меры. Город окружен. Если мы придем к соглашению, вам ничего не грозит. Только не пробуйте меня перехитрить. Я имею связь с нашими отрядами. И в случае чего вы в тысячную долю секунды перестанете существовать вместе со всем, что вы тут понастроили!
        Они не двинулись. Словно их не касалось то, что я сказал. И что вообще что-то говорил. Я скосил глаза в сторону дома. Силуэт женщины по-прежнему заполнял собой прямоугольник, возникший в результате того, что стена расступилась, но парнишки уже не было. Я не слышал, как он уходил.
        Я снова повернулся к прибывшим. Ничего не изменилось. Округлая машина, нашпигованная стволами, люди, сидящие без движения, словно ожидающие, что зазвучит шарманка, и круг двинется, увлекая их в мир иллюзий. Те двое, передо мной, производящие впечатление, что не очень хорошо знают, что будет дальше. Я был сыт по горло этим.
        Я сделал шаг вперед. Они отступили, но не ушли с дороги. Я вынужден был остановиться.
        - Внимание, Мота! - сказал я. - Уже тут. Какая-то плоская тарелка с компанией полицейских. Стоят и ждут, что я сделаю. У меня нет оружия, - сменил я тон и поднимая руки, чтобы они могли хорошенько осмотреть меня. В падающем от дома свете засверкала чешуя блузы. Они подняли головы. Глаза их расширились. Я опустил руки и усмехнулся.
        - Я взял это у одного из ваших, - сказал я. - Он в безопасности и просит, чтобы вы были вежливы. Иначе он никогда уж не увидит своего города.
        Я не успел кончить, когда один из них нагнулся, взял блузу в обе ладони и осторожным движением притянул к себе. Я отдал ему ее без сопротивления. Потом он отступил, освобождая проход.
        Я набрал полную грудь воздуха и двинулся вперед. Проходя в открытую калитку, я услышал какой-то тихий голос, доносящийся со стороны дома. Звучало это, как вышептанное кем-то, кто через секунду должен умереть:
        - Извините…
        Один из людей, сидящих на платформе, встал, я подошел и, не спрашивая ни о чем занял его место. Никто не запротестовал… Только человек в кресле передо мной повернулся и направил мне в грудь дуло оружия, установленного перед тем, который и уступил мне место. Я пожал плечами. Сразу же машина двинулась. Точнее говоря, взлетела. Она была чем-то вроде аппарата на воздушной подушке с идеально заглушенными двигателями. Она двигалась низко над поверхностью грунта и должна была держаться посередине свободного пространства между лентами тротуаров.
        Всю дорогу никто из команды этого летающего щита не отозвался ни словом. Человек, сидящий против меня, уставился в турель своего оружия. Как и остальные, он производил впечатление манекена. Впрочем, вся эта машина, загруженная неподвижными людьми, бесшумно плывущая по улице вымершего города, среди плетеных живых изгородей, страусовых деревьев, под безлунным небом, все время светлым, как перед зарей казалась не более реальной, чем тот бесконечный цветастый луг из фантастического спектакля.
        Уже давно мы двигались прямой узкой улицей, пересекающей парк. Если это была не дорога, по которой я шел после преодоления ворот, то во всяком случае, могла быть ею. Те же самые узкие ленточки тротуаров, обрамленные белыми планками. Изредка просвечивающие сквозь деревья фонари. И то же самое кишкообразное строение, охватывающее город. Я увидел его на несколько секунд, прежде чем машина вплыла внутрь освещенного желтыми рефлекторами туннеля. Он был длинным. И все же, однако, я попал в другое место. Мы ехали все время прямо, и если бы строение, которые нас окружали, соседствовали с известными мне воротами, мы уже давно оказались бы на пристани. И даже над водой.
        Все равно. Та часть города, или другая, это не имеет значения. Устье ручья с местом стоянки трансера я найду с завязанными глазами. В конце, концов, хватит одного моего слова, и дорогу мне укажет ракета.
        Туннель внезапно осветился. Мы въехали в округлый холл с плоской крышей. Это была частная бетонная крыша. Никакого стекла или чего-нибудь в этом роде. Стены украшали узкие отверстия, приводящие на мысль бойницу в старинных замках. За ними, прямо напротив, устья туннеля, находились только широкие полукруглые двери, сделанные не панцирного металла. Словно внезапно, ни с того, ни с сего сменили сказку, в которой я выступал. С чудаковатой, полной неопределенной угрозы, но печальной и задумчивой, на унылую, но зато твердую расположившуюся в действительности. Только давних эпох.
        Машина описала дугу, проезжая под стеной, потом замедлила ход и выехала на середину круга, где и остановилась. Щит с прикрепленными к нему креслами осел на бетонный пол.
        Раздался один оборванный звук как бы лопнувшего колокола и фигурки вооруженных людей выпрямились. Они встали. Я не заметил, чтобы кто-нибудь из них опоздал хоть на долю секунды. В неизменной позиции остался только человек, сидящий напротив меня. Было даже чересчур понятно, что нас двоих не касается движение, которое началось внутри бункера.
        Команда покинула машину и сгрудилась под панцирными воротами. Снова раздался короткий металлический звук, и стальная плита исчезла, словно сдутая, открывая с слабо освещенную нишу. Без спешки люди покинули круглый зал. Первым шел тот, кто взял у меня блузу. Я не заметил, однако, чтобы кто-нибудь давал какие-то приказы.
        Этого момента ждал мой опекун. Он встал и, не заботясь об окружении, не меняя даже положения ствола, поспешил за остальными. Я двинулся за ним. Однако, я не ушел далеко. В метре перед воротами он задержался, обернулся и подсунул мне к глазам плоско выпрямленную ладонь. Я остановился. Ожидал, когда услышу шепот «извините», но он ничего не сказал. Зато я смог поглядеть ему в глаза. Они были никакими. Не слишком уж и большие, черные зрачки застыли неподвижно, метясь в верхушку моей головы. Не думаю, чтобы что-либо из того, что он видел, доходило до его сознания. И так, по всей видимости, и должно было быть. Он делал свое дело, как хорошо запрограммированный аппарат.
        Он постоял так еще несколько секунд, после чего без единого жеста в мою сторону опустил ладонь и вошел в нишу, где уже находились все его товарищи. Едва он перешагнул порог, стальная плита ворот вернулась на свое место. Я остался один.
        Не могу сказать, как долго я торчал без движения, бездумно всматриваясь в гладкую поблескивающую сталь и прислушиваясь, как будто я действительно надеялся что-либо услышать. Наконец, я опомнился. Машинально протер глаза и огляделся вокруг.
        Свет, пронизывающий внутренность зала казался шедшим как бы из самого материала из которого были сделаны стены. Куда бы я ни посмотрел, я должен был жмуриться как будто именно в этот момент смотрел в направленный на меня прожектор. Но тут не было никаких прожекторов. Белые стены с несколькими десятками одинаковых отверстий, через которые в случае крайней нужды смогла бы протиснуться исхудавшая крыса. Я заглянул в ближайшее. С освещением, во всяком случае, они не имели ничего общего: узкая щель, ведущая в никуда. Заделанная наглухо, словно замурованная. Посередине покинутая машина. Округлая, как и все здесь. Плоский щит с небольшой выпуклостью в центральной части, несущей на ободе ряд обитых черным материалом кресел. Брошенное оружие, как бы бесполезное без обслуги. За машиной - устье туннеля. Все еще открытое, искушающее перспективой, и обозначенной мягким желтоватым светом. Но я не затем позволил себя сюда, чтобы возвращаться той же самой дорогой, не достигнув ничего.
        Я попробовал восстановить в памяти положение выхода туннеля и его длину. Но напрасно. Не хватало пунктов ориентации. Земные критерии были тут так же пригодны, как, скажем компас.
        В который раз я окинул взглядом стену и меня внезапно ударила мысль, от которой по спине у меня промаршировали ледяные мурашки. Эта крепость или караульная была построена не для развлечения. Пусть ее, что для условий войны тысячелетней давности. Но в одном отношении она была и могла оказаться даже чересчур современной. И достаточно хороша, чтобы я уже никогда не увидел ручья, где меня ждал Мота.
        Экран. Если для строительства они применили достаточное количество металла…
        Я стоял секунду как пораженный молнией.
        Тишина стала почти осязаемой, я поддался впечатлению, что зал медленно, неумолимо наполняет какая-то клеистая жидкость.
        Поведение людей, мертвенность города, неподвижность, все это действовало парализующе, даже если знаешь, что уйти - это только вопрос времени. Это время могло сейчас немного протянуться. Как та плоскость во время «концерта». На одну бесконечность.
        Я откашлялся и ненатуральным беззаботным тоном сказал:
        - Внимание, Мота! Меня привезли в подземный зал какого-то бункера. Это одно из строений на краю города, входящих в систему обороны. Я приехал сюда на таком подносе с креслами. Они сошли с них и пошли себе. Я один. Жду! Но если бы ты спросил то я не имею намерения ждать слишком долго. Может, в конце концов кто-нибудь соизволит мной заняться. Если нет, пусть батареи на правом крыле развалят несколько башенок, тех, с округлыми крышами. Или сожгли их лодки на пристани. Надеюсь, они сумели связать это с моим визитом.
        Я кончил. Секунду я вслушивался в увеличенное эхо моего голоса, которое трепетало между стенами и унеслось вглубь туннеля.
        Тишина. Мота не мог ответить. Даже если до него дошло то, что я сказал. Если нет, и так не о чем задуматься. А если здесь, видимо, требуют более убедительных аргументов.
        Тишина. Я не должен нервничать. Это уменьшает шансы. Я в лучшей ситуации, чем люди, которые находятся за этими стенами. У них есть я. И только я! Скажем, еще Вианден, если это правда. Я являюсь угрозой для города. Для всех них. Я должен быть терпеливым. Это я их пережду, не они меня!
        Да. При одном условии. Если Мота слышал мой голос. Если эти стены не слишком хороши для наших передатчиков.
        Я глубоко вздохнул и подчеркнуто медленным шагом подошел к плоской машине. Я расположился в первом краю кресле и опустил веки. Тот час перед моими глазами появилась картина города, который я только что оставил. Я не хотел о нем думать. Меня нисколько не касается, как они живут и умирают. Оценка их понятий и амбиций - не мое дело. Во всяком случае, ничто меня к ней не принуждает. Но в конце концов не требуется много знать, чтобы догадаться о чем тут идет речь. Ни о чем. Такова правда. Их ничто не касается.
        Ну, хорошо. Если так, они не должны придавать значения моему присутствию. При условии, что они не признают его более, чем эпизодом, в конечном счете угрожающем лишь их любви к покою. В этом я их мог бы убедить. Если бы, конечно, случилась такая оказия.
        Я широко открыл глаза. Еще секунда - и я бы заснул. Я поглядел на часы. Через два с половиной часа начнется день. Два с половиной часа - это ничего особенного. Их можно просидеть над книгой. Даже не заметив этого. Проболтать в клубе. Побродить с псом по парку.
        Тишина. Режущий блеск несуществующих прожекторов. Черные стены в щелях, опоясывающие ротонду юронированным обучением, желтоватое устье туннеля и этот идиотский круг с твердыми креслами с низкими подлокотниками. Секунду я присматривался к торчащему на расстоянии вытянутой руки дулу их оружия. Но мне не хотелось двигаться, чтобы попробовать отгадать, как оно действует. Отделились от Земли, пожалуйста. А правда в том, что и они и все, что их касается, нисколько не касается меня. И настолько нисколько, насколько это возможно. И даже больше.
        Чего они боялись, не позволяя земному экипажу покинуть корабль? Это, по крайней мере, сейчас ясно. Достаточно пройтись по улицам их города в девятом часу вечера. И не нужно даже встречать перепуганного стражника или парнишку, выпрашивающего у всех «сооли». Можно равнодушно миновать приманивающую цветастыми, движущимися пятнами афишу, приглашающую на фантастический концерт. И именно в этом и есть причина, из-за которой я со всей большей неприязнью отношусь к жителям Второго города. Из-за которого время, вместо того, чтобы сглаживать споры, разделяло и разделяет их все больше. Как же это просто. Их ничего не интересует. Только это. Если чуть-чуть подумать, то можно из этого сделать даже идеологию. Можно обобщить чувства, или именно их нехватку, а потом надстроить это обобщение нормами поведения, опытом, организацией повседневной жизни, ба, даже соответственно препарированными социологическими исследованиями, культурой, искусством… Это умирание в образе бесконечной плоскости, опускающейся на цветущий луг было в своем роде красиво. Концерт… да, и музыка. Это не был спектакль для нищих. Что нет, то
нет. И тем хуже.
        Ну, хватит: хуже, лучше… какое это имеет значение. Пусть развлекаются, как хотят, без меня. Без нас. Именно об этом идет речь. В этом городе на одного жителя больше нормы. В эту минуту - на двух.
        Я встал. Меня охватила злость: уже три четверти часа я торчу в этом бетонном колодце. Легко сказать, три четверти…
        - Слушайте! - рявкнул я. - Я прибыл с Земли. У вас тут есть член экипажа нашей станции на Второй. Пусть он придет ко мне. Потом мы вместе покинем город и не вернемся, разве что вы нас к этому принудите. За рекой стоят наши батареи. Вы что-либо слышали об антиматерии? Выбирайте! Или вы сегодня отдадите Виандена, или я вам покажу, как умирать на самом деле. И я не собираюсь больше ждать. У вас есть для ответа минута. Считаю до десяти! Потом дам сигнал открыть огонь. Раз…
        Тишина. У меня в голове пронеслось, что не только Мота, вообще никто не слышал, что я сказал. Что их ни в малейшей мере не задевает то, что я сделаю. Что дело со мной они считают законченным.
        - Два!..
        - Три…
        - Четыре…
        Из-за ворот дошел какой-то звук. Я задержал дыхание. Ничего. Ослепительный свет. Белый бетон. Тишина.
        - Пять…
        - Шесть…
        Я чуть не крикнул. Полукруглые ворота дрогнули и бесшумно пошли вверх. Между их нижним краем и полом возник небольшой просвет. Достаточный, чтобы видеть ноги стоящего в нише мужчины. Должен ли я был счесть это ответом?
        - Семь…
        - Восемь… Внимание, Мота! - поднял я голос.
        - Девять…
        Ступни в странных, плотно прилегающих к ноге ботинках, двинулись. Но дальше за воротами царило молчание. Ждали. Не могу их разочаровывать. Разве что буду вынужден. Сейчас увидим.
        -Десять!
        Ничего. Секунда, две, три…
        Ступни человека за воротами затрепыхались, потом передо мною оказались пятки, откуда-то словно бы сверху, до меня дошел слабый звук, который я ни с чем не мог сопоставить. Секунду не происходило ничего. Ступни вернулись в прежнюю позицию и застыли.
        Я подождал еще несколько, может, несколько десятков секунд. Если в ближайшую из минут ситуация не изменится, мне останется только туннель. Небольшая возможность, но не единственная.
        Позади я услышал шаги. Тяжелые, мощные не какое-нибудь там скольжение или подкрадывание на цыпочках. Я медленно повернул голову. В туннеле замаячила фигура мужчины в светлом комбинезоне. Она приближалась. Еще пять шагов.
        Он вошел в пространство, залитое светом и задержался. Он был с непокрытой головой. Жмурил глаза, пораженные светом. Его исхудавшее лицо имело черты суровые, чужие. Не потому, что я его прежде никогда не встречал. Ошибка была исключена. Передо мной стоял настоящий человек. С Земли. Им мог быть только Вианден.
        Я присмотрелся к нему. Из под расхристанной на груди рубахи просвечивала тренировочная футболка. Была изношена в лохмотья. Рукав блузы держался на одной, тонкой как нитка, полоске материала. Широкий вырез, начинающийся под поясом, показывал голую кожу на бедре. Меня охватил холод. Если это…
        Он перехватил мой взгляд. На его лице промелькнула тень усмешки.
        - Нет, - возразил он охрипшим голосом. - Это на Второй, во время взрыва… Потому я и здесь.
        Прошло некоторое время, пока до меня дошло то, что он сказал. Значит, наконец-то я знаю, почему мы не застали его на базе. Он должен был лететь с теми. И это был его единственный шанс. Разорванный скафандр. Наверное, взрывная волна швырнула его на останки вездехода, или хотя бы на выстилающий то плоскогорье гравий.
        У нас будет достаточно времени на объяснения. Нужно только выбраться из этого погреба или бункера.
        Я повернулся на пятке и сделал несколько шагов в направлении ворот. Их нижний край висел неподвижно в полутора метрах от пола. Ступни в мягких ботинках были на месте.
        - Вылазь, быстро! - бросил я. - Внимание, Мота! - продолжал я тем же самым тоном. Уже есть Вианден. Сейчас пойдем отсюда, но не один. Так, как мы и решили, попрошу, чтобы нас проводили. Если не заходят, ты должен будешь повторить…
        Я не знал, что именно он должен будет повторить, но не сомневался, что предупредительность жителей города нашла какой-то стимул, благодарить за который я мог только наши излучатели.
        Ворота не двинулись. Я услышал словно бы вздох, и тут же над ступенями показалась чья-то голова. Потом на бетон легли две растопыренные руки. Неловко, ползком, показался из ниши мужчина в серебристой чешуйчатой блузе. Точь в точь такой же, как то, что мы забрали у пассажиров лодки на колесах.
        - Знаешь его? - спросил я, не оглядываясь в сторону, где стоял Вианден.
        - Угу, - буркнул он. - Впрочем, неважно.
        Наверняка. Достаточно того, что на нем мундир, который открывает все ворота.
        - Позови еще несколько таких, как ты, - бросил я, отступая на шаг. - Скажем, еще двоих. Слышишь? Двоих в таких же блузах, что и твоя. И чтобы были не менее важными. Он немного подумал. Но не дольше, чем несколько секунд. Повернулся, стал на колени и воткнул голову в нишу. Он сказал что-то, что я не расслышал. Подождал немного, потом задом вылез из ворот и выпрямился. Не прошло и полминуты, как в просвете над порогом показались следующие головы. Похоже было на то, что в нише, что прилегала к залу, собрался весь штаб города.
        Теперь у нас было четверо. Одного роста и в одинаковых блузах. У все были темные волосы и вытянутые слегка аскетичные лица. Их глаза оставались неподвижными.
        - Садитесь, - бросил я, указывая на щитовидную машину. - Поедите с нами. Посмотрите, как мы улетаем. Можете нам помахать. Но это не обязательно. Так должен я сказать, что мы сделаем, если вы попробуете с нами шутить? Нет? Это хорошо.
        Я подождал, пока они займут места в креслах, и кивнул Виандану. Тот заколебался.
        - Еще те, двое… - сказал он. Он всматривался в меня, словно хотел догадаться, о чем я думаю. На его лице отразилось напряжение.
        Ладно. Раз он так считает. Это я могу для него сделать.
        - Слышали? - обратился я к тому, кто первым пролез под воротами. - У вас тут есть еще двое. Когда мы расстанемся, нам будет грустно. Возьмем тех, по крайней мере. А всем для утешения останется их корабль. Вы сможете переделать его под беседку. И мы слишком долго ждать не будем, - закончил я тоном угрозы, поскольку ни один из людей, сидящих неподвижно выпрямившись в креслах не шевельнулся.
        Молчание. На этот раз дольше, чем тогда, когда я пожелал возвращения Виандена. И я подумал, что нам не стоит перетягивать струну. Если мы сейчас уйдем, цель полета и так будет достигнута. Но… в конце концов, если бы не команда того кораблика, Вианден лежал бы сейчас под точно такой же призмой из камней, как Мыкин и Пеллер. Я его понимал.
        - Мота, - сказал я убедительно, - они, кажется, собираются сказать «нет». Ты должен будешь отговорить их от этого… я дам знать когда.
        Тишина.
        Я решил, что подожду минуту и начну считать. Они один раз уже убедились в том, к чему это приводит…
        Один из четырех встал. Наконец-то я заметил в его глазах проблеск жизни. Это был первый момент с тех пор, как я сел в лодку, когда лицо жителя города что-то выразило. Глаза заблестели у него как стекло. Он сжал губы в тонкую линию. Неправда, что вы чужды все без исключения человеческого чувства.
        Не сходя с машины, он выдавил из себя какой-то не артикулированный звук. Ответило эхо. Он стоял секунду, выпрямившись, с глазами, устремленными на устье туннеля. Внезапно отвернулся и сел.
        Их шаги были бесшумными. В некоторых отношениях все жители Третьей были похожи друг на друга. Но только в некоторых.
        На этих двух были мешкообразные комбинезоны в плачевном состоянии. На голове одного из них виднелась солидных размеров повязка, скорее кусок грязной ткани. Они выглядели так, словно все эти четыре года не видели ни кусочка концентрата. Однако, они жили. С неопределенной точки зрения это больше, чем они могли ожидать. Но они не были из тех, которые любят умирать. Даже под музыку.
        Они вошли в круг света и уставились на Виандена. Тот сделал несколько шагов в их сторону, и, показывая на меня, движением руки, сказал:
        - Это Мур. Мы забираем вас отсюда.
        Они взглянули на меня. Ни один из них не считал, что должен улыбаться. Они не реагировали, как дети. Но мыслили достаточно быстро, чтобы понять ситуацию и не заставлять нас дожидаться. Когда они подходили к машине, на ее плите возникло движение. Люди в рыбьих блузах поспешно пересаживались на кресла, расположенные по возможности подальше от тех, на которых я указал вновь прибывшим. Я сделал вид, что не замечаю этого. По лицу Виандена промелькнула резкая гримаса, не гнева и не веселья. Но ему не до смеха.
        - К пристани, - спросил я, располагаясь в кресле последним. Я выбрал тоже самое кресло, в котором прибыл в эту подземную западню. Ствол оружия, установленного перед ним, все еще целился в мою грудь. Не было, однако, сомнения, что оружие им не понадобится больше. Они охотно и с чувством облегчения избавятся от нас.
        Впрочем трудно удивляться. Едва мы только покинули жерло туннеля, как увидели стоящие над городом два столба черного дыма. Между деревьев и строений бегали языки огня. Бункер оказался плохим радиоэкраном. Мота не проспал. Может, он слушал меня даже чересчур внимательно. Я, однако, был последним, кто бы его в этом упрекнул.
        Ворота были распахнуты настежь. Не та, которыми меня покорно впустили вглубь строений. Но это не имело значения.
        - Теперь раздобудьте лодку, - сказал я когда прямо перед нами, на расстоянии в сто метров заблестело зеркало реки, - хорошую лодку, - добавил я с нажимом, и не
«подсолнечник» или какую-либо другой цветочек.
        Такую, чтобы мы удобно разместились. Все…
        Мы остановили машину и сошли на побережье. Почти тотчас же со стороны устья показалась обширная баржа, плоская и тяжело лежащая на воде, словно бы нагруженная песком. К ее бортам были прикреплены несколько десятков таких же торчащих конструкций, как те, что находятся перед креслами округлой машины на воздушной подушке.
        Дно лодки оказалось неожиданно глубоким. Места кресел здесь занимала толстая губчатая резина. К сопровождающей нас четверке присоединился человек в цилиндрическом шлеме и короткой зеленоватой пелерине, который привел этот гроб. Трудно понять, для чего это могло им служить. Его скорость не превышала пяти узлов. Мы, правда, плыли против течения, но оно тут было слишком слабым.
        Когда дно лодки заскрежетало о камни около устья ручья, я приказал им выпрыгнуть в воду. Они послушались без колебаний. Вианден сразу тронулся в сторону Моты, который наблюдал нашу высадку с башни трансера. Вианден влез на панцирь и что-то говорил. Я заметил, что Мота кивает головой, словно соглашается на что-то.
        Я выскочил вслед за ними и оказался по пояс в воде. Я оттолкнул борт лодки, которая неохотна была принята течением реки. Потом я сбросил с себя украшенную цветочками рубашку и ополоснул себя водой. Она была теплой.
        Жители тихого города стояли, сбившись в тесную группу под простыми деревьями на склоне, против двух наших машин. Несколько ближе, где-то посередине ручья задержались двое космонавтов, которые забрали со Второй Виандена, оставив там один из своих двух кораблей, разнесенный на кусочки и его экипаж. Направо массивная глыба трансера, а на ней две фигуры. Тоже люди. Эти, там, под деревьями, те, с запрограммированными их родителями органами для дыхания двуокисью углерода, и те, на земной машине. Информация для размышлений философской природы, если бы у кого была охота. И время.
        Люк грузовой камеры трансера был раскрыт настежь. Из нее торчали три головы, лишенные какого-либо выражения лица.
        Яхтсмен и та двойка, которая наткнулась на нас ночью.
        - Влазьте внутрь! - бросил я в сторону Новых, показывая на багажник. - Быстрее! И чем скорее вы будете иметь это позади, тем для вас лучше!
        Они огляделись. Быть может, искали те батареи и отряды, которые я приказал Моте держать наготове. Я не стал объяснять им их ошибку. Может, благодаря этому им удастся сохранить хоть каплю уважения к самим себе?
        Я как раз с удовольствием приглядывался к ним, когда услышал позади себя шаги.
        К багажнику приближалась два протеже Виандена. Я что-то буркнул и показал им задние сиденья вездехода. Когда они занимали места, я перехватил брошенный Мотой украдкой взгляд. Он наблюдал за мной с высоты башни. По его лицу промелькнула улыбка, потом он быстро повернул голову.
        Я пожал плечами. То, что эта двойка, которая вернулась со Второй, поедет с нами, было очевидно.
        Я захлопнул люк багажника осторожно, чтобы не расплющить кому-нибудь голову, потом кивнул Моте.
        - Вперед! - крикнул я.
        Над горизонтом как раз показался солнечный диск. Очередной день нашего пребывания на Третьей. Последний! По крайней мере, в этой экспедиции.

* * *
        Дорога проходила нормально. Температура воздуха упала на два-три градуса, ветер шевелил страусиные перья деревьев, только трава торчала надутая, неподвижная как обычно.
        Я машинально поправил наушники и спросил:
        - Ты все время слышал меня хорошо?
        - Угу, - буркнул он. - Особенно, когда ты жаловался, что у тебя нет лииле…
        Невольно я вынужден был усмехнуться.
        - Что это такое, Виан? - спросил я, - какие-то деньги? Чековая книжка?
        - Понятия не имею, - буркнул он в ответ. - У меня не было случая, платить за что-либо…
        Улыбка исчезла с моего лица. Я снова почувствовал холод на шее и спине.
        - Ты ни разу не был в городе?
        - В городе! - Вианден зашипел, словно обжегся. - В городе! - повторил он. - Я услышал, быть может, десять предложений. За четыре года. Ничего, только мой собственный голос. Особенно, когда я считал эти годы… месяцы… часы… Для того, чтобы не сойти с ума…
        Мы довольно долго молчали. Наконец Мота откашлялся и спросил:
        - Они держали тебя в бункере?
        - Зачем же? - в голосе Виандена зазвучала горькая ирония. - В моем распоряжении был целый дом… Там даже было дерево… И ванная, окна… и это все. Ни единого стула. Ни малейшей мебели. Ничего. Гладкие стены. На полу полметра матраца… вы не имели понятия, что это значит - не иметь возможности время от времени постоять на чем-нибудь твердом. Куда ни посмотришь - стена. Порядочная стена, высотой метров в пять. Впрочем, что тут говорить? Не иметь четыре года хоть обрывка чего-нибудь, чтобы вычистить зубы. Починить скафандр. Сам не знаю, как вышло, что я не разучился говорить. Наверно потому, что разговаривал сам с собой.
        - Они ничего не хотели знать? - спросил я чуть погодя с недоверием. - Ни о чем не спрашивали?
        Он промолчал. Мне нечего было и ожидать что он ответит.
        - Вообще-то они были вежливы, -продолжал он через некоторое время. - По-своему, конечно… Следили, чтобы не дотронуться до меня… я регулярно получал еду. Присылали ее мне по какому-то наклонному колодцу, проделанному в стене. Уходили с моей дороги… если какой-нибудь из них оказывался поблизости. Так они приходили убирать, а как же? Были вежливы… - повторил он особенным тоном.
        - А те, двое? - спросил Мота.
        - Не знаю. Я их не видел ни разу. Думаю, что их дела шли несколько хуже.
        - Как это было, - спросил я, - когда они прилетели на Вторую? А может, ты устал говорить?
        - Тут нечего много рассказывать, - в его голосе зазвучало раздражение. - Устал? Поверь, я выспался на всю жизнь! Четыре года на матраце… - он замолчал. Молчал секунду, потом продолжил нормальным тоном. - Как было? Что ж, мы проводили геологические раскопки, исследования на плоскогорье…
        - Все трое? - прервал его Мота.
        - Да, так как мы вызвали Теллера, который оставался в базе, чтобы он привез резервный комплект зондов. Нам не хотелось возвращаться, а поскольку на всем континенте царило идеальное спокойствие…
        - На чем он приехал? - спросил я. - Там же был один вездеход…
        - Прилетел на моторке. Она оставалась на воде… не знаю, что с ней произошло…
        - Зато я знаю, - пробормотал себе под нос Мота. - С того времени над плоскогорьем прошло по меньшей мере пятьдесят бурь. Говори дальше…
        - Мы не заметили, как они высадились. Я имею в виду первый корабль. Мы увидели только вспышку… не слишком далеко. Может, километрах в пятидесяти. Ясное дело, мы поехали туда. Тем временем, это еще не был конец игры. Теллер и Мыкин пошли вперед… там были люди. Кто-то стоял на коленях и призывал нас, размахивая руками…
        - Живые? - прервал я в полном изумлении.
        - Конечно, живые. Я остался, чтобы страховать, но видел, как они двигались. Пробовали встать. Тогда мне показалось, это ужасающим. Понимаете, у них были открыты головы… Подбежали к ним Теллер и Мыкин, подбежали в тот момент, когда я заметил второй корабль. Еще высоко. Виден был только огненный хвост стреляющей дюзы… они шли на химическом топливе… но вы же все уже знаете. Я увидел их и не успел даже никого предупредить, когда произошел второй взрыв. Видимо, остался какой-то бак. Ну и все. Я очутился в кабине их корабля… они упали, знаете? Взрывная волна была слишком сильной. Утратили стабилизацию и…
        - Да, - буркнул я. - Это их специальность.
        - Но каким-то чудом им удалось стартовать. Это я уже знаю по их рассказам. Они вернулись, но не точно туда, куда намеревались. Упали в реку… и они нас уже имели. Это все.
        - Все… - как эхо повторил Мота.
        Я положил голову на спинку и ускорил ход. Как это он сказал? Были вежливы! Да, те и эти… На свой лад.
        От гор шел режущий глаза блеск, словно бы целый их хребет покрыл свежий слой льда. Солнце стояло в зените. Лужицы светились. Могло показаться, что на их дне поразмещали зеленоватые лампы.
        Панцирь «Рубина» стал почти белым. Люк грузового лифта отбрасывал узкую прямоугольную тень, которая вскоре исчезла. Машины и автоматы расположились в грузовых отсеках.
        Платформа экипажа все еще неподвижно лежала на траве. Тишину нарушало только добегающее из устья дюзы потявкивание переключателей. Автоматы вели последний осмотр перед стартом. Мота наверняка торчал уже в своем кресле перед главным экраном. Около него были заняты еще два места. Когда мы с Вианденом въедем наверх, сделается тесновато. Но не так, как в багажнике трансера во время его последнего путешествия.
        Они стояли друг подле друга напротив, не дальше чем в пяти шагах от нас. Если мы должны сдержать слова, им нужно уйти. И не задерживаться, пока они не достигнут скальных ворот, замыкающих долину.
        Я отвернулся и шагнул на плиту лифта.
        - Пойдем, Виан, - пробормотал я. Облокотился на поручень и в последний раз пробежал взглядом окрестные вершины. Они были прекрасны. Но, по сути дела, ничто не тянуло меня к ним. Красота - это еще не все!
        - Ну, иди же, - буркнул я нетерпеливым тоном.
        Он даже не дрогнул. Стоял передо мной, повернувшись ко мне спиной и всматривался в молчавшую группу жителей тихого города. Не обычных зрителей. Следящих за соблюдением права. И участвующих в его создании, наверно.
        Я услышал бормотания. Голова Виандена медленно закачалась влево и вправо, словно он чему-то удивлялся. В этом жесте не было возмущения. Я расшифровал его скорее как проявление недоверия. Такого, с которым принимаешь к сведению нечто поразительное, но что, тем не менее, существует в действительности.
        Внезапно он дрогнул. Я снова услышал его голос. Из протяжного ворчания мне удалось выловить слова: «…были вежливы».
        Он наклонился вперед и застыл. Секунда, две, три… Я его уже не подгонял. Ждал.
        Сверху дошел короткий металлический звук, закончившийся глухим стуком. Мота втянул антенны.
        Этот звук решил дело. Вианден наклонился еще ниже, потом прыгнул вперед. Он настиг стоящего ближе всех человека в чешуйчатой блузе, схватил его обеими руками за плечи и повернул к себе задом. Затем, без слепки, обдуманно, как будто он выполнял задание, требующее большой точности, он дал ему сочного пинка. Не было сомнения, что он вложил в это действие все сердце и немалые силы.
        Я должен был отвернуться. Не хотелось, чтобы он видел, как я усмехаюсь. Одновременно у меня в голове пронеслось, что произошло то, именно то и только то, что заслужили жители «тихого» города. Если бы я год думал, как воздать им по справедливости, ничего лучшего я бы не придумал.
        - Были вежливы… - услышал я над ухом шепот Виандена. Он даже не запыхался. Попросту сделал свое.
        - Что, черт возьми, - заворчал Мота, который раз перевернув установку соединений,
        - прогуляться пошел он, что ли?
        Фрос не отвечал. «Рубин» остался уже в добрых нескольких километрах позади. Вскоре мы окажемся на низком перешейке на самом краю надморской равнины, где из-под одинокой скалы мы впервые увидели жителей Альфы.
        Но времена изменились. Всю дорогу мы принимали пульсирующий в регуляторном, усыпляющем ритме пеленг станции. Не было уже разговора о радиотишине, маскировке и выключение микрофонов. У нас был честный прямой полет по хорошо изученному коридору, уверенный и не слишком долгий.
        Мы не трогали трансера. Если он будет нужен, автоматы пришлют его, куда мы захотим. Мы поместились всей пятеркой в одном вездеходе. Если же кислородные баллоны за спиной, трудно было бы даже жаловаться на тесноту. Но это едва минуты. Не о чем говорить.
        Фрос молчал. Конечно, могло произойти несчастье. Однако еще одно стечение обстоятельств, еще один странный несчастный случай, это было бы на один случай больше, чем нужно. Все имеет свои границы. Теория вероятности.
        - Полетишь? - неожиданно буркнул Мота, не глядя ни на кого из нас. В первый момент я не знал, о чем идет речь.
        Он медленно повернул голову и уставился на меня вопросительным взглядом. Тогда я понял.
        - А как же… - шарахнулся я, - …ты все время к этому вел…
        - Это хорошо, - сказал он спокойно. - Это мне не по годам, так околачиваться ночами по плохим дорогам. Я подожду вас. Поговорю себе… с нашими. Думаю, Вианден составит мне компанию. На его месте я не торопился бы обратно…
        Виан не ответил. Останется, ясное дело. Даже, если бы он хотел лететь, мы не могли на это согласиться. Он должен пройти комплексные исследования, отдохнуть…
        А следовательно, я лечу с Фросом. Этот шкуру с них сдерет! Он не удовольствуется чем попало. Кто знает, может, женится и вырастит стадо красивых мальчишек, которые, вместо того, чтобы выпрашивать сооле и обижаться, что кто-то не имеет лииле, будут жить среди межзвездной материи, как мы на островах Тихого океана. Фрос…
        Что бы ни сделал, мы не будем злоупотреблять их гостеприимством. Есть поводы, ради которых они должны нас принять иначе, чем их соседи. Но наше место здесь, на Второй. Десять лет - это много, но не так много, чтобы любой ценой искать товарищество. Может, когда-нибудь…
        Седловина была рядом. Последний склон, чуть большее оживленное торможение двигателей и внезапная тишина.
        На побережье царило движение. Фрос стоял в маленьком каноэ где-то на полпути между пляжем и станцией и помогал прокладывать толстый стеклянный канат трем людям, погруженными в воду по окошки шлемов. Четвертый, с непокрытой головой, сидел на берегу и отдыхал.
        Фрос увидел нас и поднял руку. Потом он отпустил канат и что-то сделал со своей личной аппаратурой. Наконец-то мы услышали его голос.
        - Это вы? - крикнул он. - Прошу прощения, зазевался! Я переключил аккумуляторы на усиление. Строим волнолом. Этот планктон, знаете… - он замолчал.
        Я соскочил с вездехода и медленным шагом двинулся в сторону скальной башни. Я миновал ее и шел дальше. Седловина постепенно превращалась в грань. Не слишком уж острую, но крутую. Я отыскал пальцами ручку крана и увеличил поступление кислорода. Я глубоко вздохнул. Высмотрел впереди торчащую в сторону моря глыбу, подошел и расположился на ней как в кресле.
        Надо мной, направо, налево, всюду, куда ни посмотри, виднелись моря и континенты Второй. Планету, которая окутывает пришельца своим плащом, словно замыкает его в сложенных ладонях. Планеты угрюмых красок, сурового фиолета. Я блуждал взглядом по узкому каменистому пляжу, океану, взбирающемуся к зениту, по горным хребтам на противоположном полушарии. И внезапно, полностью неожиданно для себя, я нашел в этом пейзаже красоту. Немного дикую и немного унылую, но свободную от фальши и понятную каждому, кто покинул Землю, чтобы ей служить.
        Я выпрямился, руками оперся о бедра. И кто-то, кто наблюдал за мной, мог подумать, что я становлюсь в позу хозяина. Я не чувствовал себя хозяином. Ни с того, ни с сего в моих ушах зазвучали слова Дари, сказанные в кабине станции сразу после бури. «Мы сознательно удерживаемся в области экстраполяции, только расширив ее границы. Мы хотим идти в определенном направлении, потому что это следует из нашего выбора, а не из-за нехватки других возможностей».
        Дари. Для него имеет значение время. А для меня? Я никогда над этим не задумывался. Во всяком случае, что-то для меня имеет значение. Неважно, что он, как и я, пришел со своим выбором на свет. Он его подтвердил. Хотя бы тем, что он здесь, что вступив в этот странный и прекрасный мир, проломив барьеры, ограничивавшие мысль или подсознание поколений, которые вписались в его генетический код.
        А я? Одно не подлежит сомнению. Я тоже здесь. А кроме того, твердо известно еще, что наша встреча не была случайной. И не последней!