Отдел ''Массаракш'' Антон Иванович Первушин
        Антон Иванович Первушин
        Игорь Минаков
        Максим Хорсун
        #
        Антон Первушин Игорь Минаков Максим Хорсун
        Отдел ''Массаракш''
        Обитаемый остров - 4

«Антон Первушин, Игорь Минаков, Максим Хорсун "Отдел "Массаракш"»: АСТ, Астрель, TERRA FANTASTICA; Москва, Санкт-Петербург; 2011
                Аннотация
        Однажды светлой ночью на планету Саракш спустилась железная птица, из чрева которой вышел молодой бог. С тех пор жизнь шестипалого мутанта по прозвищу Птицелов, бывшего свидетелем этого, вошла в крутой вираж. Радиоактивные руины, населенные южными «выродками», таинственные кризис-зоны, спецлагеря для неблагонадежных, сто¬лица бывшей Страны Отцов, северный океан и подземные обиталища упырей - вот лишь немногие этапы большого пути маленького мутанта. От
«выродка» до агента сектора оперативного реагирования в «Проекте "Массаракш"». От полного невежества до раскрытия тайны своего происхождения. От страха перед солдатами до победы над зловещим Темным Лесорубом. Из всех этих испытаний Птицелов вышел с честью. Ведь честь для него - не пустой звук.
        Проект Аркадия и Бориса Стругацких

«Обитаемый остров»
        От мутанта до герцога - одна жизнь
        Антон Первушин, Игорь Минаков, Максим Хорсун
        Отдел «Массаракш»
        Пролог

«Птицеловом меня зовут. Кто зовет? Да все зовут… Так меня мать с отцом назвали, а другого имени не дали. И в деревне величали Птицеловом, никто не объяснял - почему… А теперь и объяснять некому. С севера пришли солдаты да убили всех. Кроме меня. Меня тогда в деревне не было. Я-то дома вообще не сидел. Я любил по лесу бродить… Опасно? Ну да, одни упыри чего стоят. На солдат еще можно нарваться. Но были те, кто похуже упырей и солдат… Отец мой в духов лесных верил, в Неназываемых. Дескать, детей они крадут. Вернее, не крадут даже, а выманивают. Неизвестно - чем. Дети по ночам спящими к ним выходят. Но я их не очень-то боялся. Я ведь не ребенок… Про Темного Лесоруба я позднее узнал. Темный, потому что черный весь, как головешка… Так что ничего я в лесу не боялся, кроме солдат. У солдат - автоматы… Упыри? У них своя жизнь, у меня своя, держись от них подальше - и все. Я любил рыбу в реке ловить, хотя есть ее нельзя… Не знаю, зачем тогда ловил… Рыба, она всегда молчит. А значит - не врет. Не люблю, когда врут. А люди врут бесперечь. Даже мама с папой врали. Смешные… Что? Рассказать, что было в деревне
после солдат? Да ничего там не было… И никого…»
        Издали столб дыма походил на гриб. На огромную поганку-мутанта, под которой можно спрятаться целой деревней.

«Что это там у нас горит?» - подумал Птицелов, ускоряя шаг.
        Он перемахнул через поваленный ствол каменного дерева, захрустел задубелыми пятками по гравию старой дороги. Чем ближе была деревня, чем жирнее становилась
«шляпка», тем быстрее и легче несли Птицелова косолапые ноги. А вот на сердце становилось все тяжелее. Он уже знал, что случилась беда.
        Деревня догорала. Веселый огонь обгладывал хижины. На земле блестели гильзы. Было видно, что солдаты не мешкали. Они снесли хлипкую изгородь и сразу же из огнеметов - по домам. А по тем, кто выскакивал из горящих хижин, - из автоматов. Дорожка гильз - мертвое тело, еще одна дорожка - еще один мертвец. Солдаты били наверняка, патронов не жалели. А раненых добивали выстрелом в голову.
        Птицелов бросился к своей хижине и сразу нашел мать. Она ничком лежала возле свиного корыта. Горшок выпал из ее неимоверно длинных рук и покатился, оставив полукруг разлитых "помоев. Свиньи не успели подобрать. Они валялись здесь же - уткнув плоские рыла в землю. Хорошие были свиньи, откормленные. Мать заботилась о них, как о собственных детях. Жалко…
        Отца Птицелов отыскал в сарае. Вернее - среди головешек, что остались от сарая. Отец сильно обгорел, но Птицелов узнал его по обугленным веточкам жабр. Больше ни у кого и деревне не было такой мутации. Птицелов постоял над телом отца, подобрал уцелевшую в огне мотыгу и пошел на огород. Могилу копать.
        За деревней было кладбище. Большое. Больше самой деревни. Ведь умирали в деревне часто . И чаще всего - едва-едва успев родиться. На этом кладбище лежали два старших брата Птицелова. И три младшие сестры. Когда похоронили третью, мать сказала: все, больше я рожать не буду.
        Он хотел отнести родителей туда, к их детям. Но до кладбища было далеко. И потом, если вся деревня стала погостом, то какая разница?
        Птицелов копал долго, уже и Мировой Свет начал тускнеть. Приходилось торопиться: ночью могли нагрянуть упыри, привлеченные мертвечиной. Руки у Птицелова отнимались от усталости, но яма получилась хорошей: глубокой и вместительной.
        Он положил родителей. Подумал-подумал и начал стаскивать со всей деревни других мертвецов.
        Закапывал Птицелов могильную яму под тусклым свечением ночного неба. Черные нетопыри бесшумно кружили над свежим холмиком. А потом пошел дождь, жесткий с металлическим привкусом.
        Дождевая вода стекала по его впалым щекам - словно слезы, которые не мог пролить Птицелов, чьи глаза были лишены слезных желез.

«… Что я делал потом? Потом… Пошел куда глаза глядят. Кажется на север. Нет, умереть не хотел. Как-то не думал. Зачем? Я ведь не урод какой-нибудь. Мать называла меня «мой красавчик». А Сопливая Бунашта - заглядывалась, но издали. У матери были длинные руки. Длинные и цепкие. Она могла запросто повыдергать Бунаште волосы. А та ими страсть как гордилась. А чем ей еще было гордиться?… Отомстить? Кому? Солдатам? С автоматами! Нет, я ведь не дурачок Пишту, у которого было три глаза, а четвертый - на темени. Пишту хвастал, что видит этим глазом Мир не вогнутым, как положено, а плоским. Но ему никто не верил… Я? Я - тоже. Хотя он говорил правду… Ничего не путаю. Я точно знаю, когда человек врет, а когда говорит правду… Нет, вы не врете, хотя и правдой это назвать трудно… Да потому что Мир не может быть ни плоским, ни круглым, как шар… Ну-у… разные мутации были. У кузнеца Скибу росла из спины третья рука. Бесполезная совсем. У отца были жабры. Он мог под водой дышать. Поселковый знахарь был глухой как пень, зато точно знал, у кого где болит. Повитуха Маха ладонями видела, кто родится: мальчик или девочка. И
никогда не ошибалась… Это следующий вопрос? Ага. О железных птицах мне рассказывал Отту… Самый старый житель нашей деревни. Светлая память ему… Болтали, что Отту родился до Огненного Триба. Не знаю, наверное. Отту не был мутантом, хотя глаз у него вытек, а все тело было в шрамах от ожогов. Он рассказывал мне о больших железных птицах. Птицы эти носились по небу, рычали, плевались пламенем и роняли на деревни перья, от которых начинались пожары… Я потом видел железную птицу своими глазами. Да, она походила на тех, из рассказов Отту. «Они не махали крыльями, - говорил старик. - Крылья у них всегда были неподвижны и отогнуты назад». Отту даже показывал руками, как были отогнуты… Показать? Вот так!… Почему я его спрашивал? Не знаю, интересно было. Никогда не видел таких птиц. Дай в деревне никто не видел. Наверное, Отту и впрямь до Огненного Триба родился… Что теперь рассказать?… Как увидел ту железную птицу?…»
        Это была самая тягостная ночь в его жизни.
        Напрасно Птицелов обходил окрестности в поисках хоть какого-нибудь убежища. Деревца, что росли по берегам узкой, но полноводной реки, были хлипкими. На таких не заночуешь. Здешние деревца не годились даже для того, чтобы вырезать из них приличную дубину. И вообще этот лес казался каким-то… ненастоящим. Обманчивым. В нем таилась угроза.
        Пахло под деревьями не палой листвой и грибами, а железом. Гильзами стреляными пахло, а еще - ржавчиной и мазутом.
        Птицелов притулился под речным обрывом, там, где торчащие из глины корни образовали подобие грота. Втиснулся кое-как в небольшую впадинку, подобрал под себя ноги. Загородился локтями и попытался уснуть.
        Тихо плескались о берег мелкие речные волны. Гортанно перекликались в лесу упыри. А потом где-то высоко-высоко родился протяжный гул, и этот звук показался мутанту продолжением зыбкого сна. Снилось Птицелову, что лежит он на спине железной птицы, которая плавно уносит его на немыслимую высоту. И земля внизу становится плоской, а потом края ее начинают выгибаться исполинской опрокинутой чашей, медленно смыкаясь в серебристый шар, вроде воздушного пузырька на брюшке паука- водолаза…

…Леденящий душу вой вышиб Птицелова из сна. Земля затряслась. Со свода пещерки посыпались комки сухой глины, Оглушенный и растерянный выскочил он из ненадежного убежища.
        Вой повторился. Над противоположным берегом реки взвился огненный перст; вонзился и рассек небо, оставив после себя колонну медленно оседающего дыма. И тотчас тусклое ночное свечение затмила яростная вспышка. А следом - еще одна! Птицелов обхватил голову и бросился в траву. Ему захотелось стать крохотным, как муравей, чтобы страшная сила Огненного Гриба, о которой он с малолетства наслушался жутких историй, не настигла его, не испепелила дотла.
        Но на этот раз обошлось без Огненного Гриба.
        Птицелов перекатился на спину: в небе расплывались черные кляксы. Из клякс выскользнул серый матовый конус с двумя парами заостренных крыльев.
        Железная птица?!
        Птицелов вскочил, бросился вверх по обрыву. Опасливо высунулся из-за кромки.

«Птица» выплеснула из-под днища струи плотного дыма. Вихрь из песка, травы, веток и всякого мусора на несколько мгновений закрыл крылатый конус. Раскачиваясь, будто плоскодонка на речной стремнине, «птица» степенно оседала, дымные струи становились все короче и толще. Наконец она коснулась земли.
        Шипение, которое издавали струи, смолкло. «Железная птица» окуталась белым паром, отчего бока ее заблестели.
        Птицелов смотрел во все глаза.
        В боку конуса появилось круглое отверстие, размером с большое дупло. Из отверстия на покореженную землю пал белый луч. На мгновение свет затмился: кто-то выглянул изнутри «птицы».
        Птицелов затаил дыхание.

…Он отчетливо видел этого человека. Рослый - на две головы выше Птицелова - молодой парень. Голый, если не считать коротких серебристых штанов. Он упер кулаки в мускулистые бока и смотрел на реку, но Птицелову казалось, парень уставился ему в душу. И это было страшно. Птицелов и сам не понимал - почему? Он подумал, что с таким любопытством и разочарованием мог бы смотреть тот, кому мама молилась перед сном. Она ласково называла его: «Боженька, истинный и милосердный»…
        А может, тот самый Неназываемый, которому отец тайком от матери жертвовал свиную кровь и пшеницу.
        Птицелов оттолкнулся от кромки обрыва, ссыпался в воду и рваными саженками поплыл к другому берегу. Он сожалел, что у него не было жабр, как у несчастного отца - мутанта по прозвищу Сом.

«…Испугался, говорите? Да еще как! Я же никогда такого не видел! Да и вы бы испугались!… Что решил, что решил… Бежать решил… Нет, не на север пошел. На юг. Подумал: пусть там упыри и дикие мутанты… Лучше уж с ними, чем рядом с этим коричневым молодцом, что летает на железной птице и голым разгуливает по земле…»
        Часть первая
        Мутант
        ГЛАВА ПЕРВАЯ
        Птицелову не нравилось жить в развалинах, Птицелов любил простор.
        Если бы не Лия, давно ушел бы на север. Но Лия не осилит и половины пути, Лия нынче ведра воды из колодца вытащить не может. Отец запретил ей возиться в огороде, поднимать тяжести и выходить из дома без присмотра.
        Дядька Киту жену похоронил, когда Лия на свет появилась. А теперь пуще всего за дочку боится. День ото дня слабеет Лия. Днем не ест, не пьет, а ночами - кровью исходит.
        Да и как бы приняли ее на Севере? Времена хоть и изменились, но люди остались прежними. Нравы остались прежними. Если он, Птицелов, каким-то боком сойдет за не шибко красивого парня, то чьего рода-племени Лия северяне раскусят в два счета. А он, дурень, на первых порах мечтал вывезти ее из поселения и устроить в госпиталь на границе, где раньше гвардейцев лечили. Размечтался. На порог бы не пустили Лию. Хорошо, если бы позволили побродить по гарнизонному поселку да убраться подобру-поздорову. Слухами земля полнится. Говорят, пляшет в петле наш брат-мутант, подвернись он под горячую руку, как и раньше, плясал. Без суда и без следствия в пляс его пускают. Веревку на шею - и на столб с перекладиной.
        В общем, нельзя Лие никуда идти. А раз так, то и он останется.
        И здесь ему дело отыщется.
        На охоту ходить. Упырей отгонять. Дядьке Киту по дому помогать. Да и за Лией глаз да глаз теперь нужен.
        Птицелов шел замусоренными пустырями. Сумрачные развалины уничтоженного войной города таяли вдали. Босым шестипалым ступням с твердокаменными подошвами были не страшны ни ржавые гвозди, ни битое стекло. Босые шестипалые ступни всякое знавали: и угли, и горячий пепел, и снег. Но теперь жизнь пошла еще круче, чем раньше. День прожил, и на том спасибо. Правда, кому спасибо - непонятно.
        Стена леса темнела справа, стена леса темнела слева. А прямо - череда пустырей, отделенных друг от друга старыми заросшими окопами и полосами кустарников.
        Пожухлая трава с каждым шагом становилась ниже и ниже. Горячее дыхание ветра из южной пустоши - ощутимее. Железного и стеклянного мусора попадалось меньше, потом он исчез совсем. Трава исчезла тоже. Под ногами Птицелова стелилась серая земля. Не земля - спекшаяся корка.
        А косточек всякого разного зверья, помершего здесь в разное время… Куда ни посмотришь - косточки, растрепанный мех полуистлевших шкурок и оскаленные клыки.
        Потом заблестело, зарябило, будто впереди озеро было.
        Птицелов увидел Стеклянную Плешь - километровое пятно блестящего шлака. Рядом с проплешиной нельзя было долго оставаться ни человеку, ни мутанту. Ни зверю, ни гаду. Здесь невидимое зло, погубившее миллионы душ, а детей тех немногих, кто умудрился выжить, - искалечило и обезобразило, было по-прежнему сильно.
        На берегу этого неподвижного озера сидел щуплый человечек.
        Бесформенное платье из мешковины. Линялый платок на лысой голове. На тонюсеньких ногах - разбитые ботинки военного образца.
        - Лия! - позвал Птицелов.
        Он уже не шел, он бежал, поднимая за собой пыль.
        Лия обернулась. Посмотрела на Птицелова долгим взглядом, словно силилась узнать, кто-то к ней несется. Словно вдруг позабыла Птицелова.

…И совсем была бы она хорошенькой, если бы по опухшие веки и раздутые от рождения надбровные дуги. Если бы не молочная бледность кожи и сетки порванных сосудов на щеках. если бы не болезненная худоба…
        - Ополоумела, девка! - выпалил с ходу Птицелов. - Ты как сюда забрела? Рыба малоумная!
        Лия отвернулась, поглядела на свое расплывчатое отражение в зеркале неживого озера. Птицелов уселся рядом, схватил ее за хрупкие плечи, развернул к себе. Пылко обнял, затем отстранил. Оглядел с ног до головы: цела ли? не обидел ли кто?
        - Никогда! - хрипел он ей в лицо и тряс за плечи. - Никогда не ходи сюда больше! Не уходи из города сама! Из дома не выходи сама! Безголовая! Безголовая! Безголовая! Как тебе отец наказывал?
        Лия болталась в руках Птицелова безвольной куклой.
        - Как ты здесь очутилась? - спросил, переходя на шепот. - Ну?
        - Не помню, - ответила Лия, глядя в сторону.
        Врет, подумал Птицелов. А ведь знает: мне врать - что воду в ступе толочь. Он поглядел на Стеклянную Плешь. Эта зеркальность… Эта неестественность… От нее кружилась и болела голова. И ни с того ни с сего вспыхивало перед глазами. Какие-то белые вспышки… Скорее бы отсюда…
        Сама пришла? Или кто-то помог? Довел кто-то, а?
        Не помню.
        Врет! Врет!
        - Скажи, что ты тут забыла? Нельзя здесь никому быть! Здесь - смерть! Это место даже птицы облетают!
        Не отвечает. Отворачивается. Набухает на носу капля крови, срывается тонкой струйкой по синюшным губам. Лия вытирает кровь рукавом: для нее это дело привычное. Вон и рукав давно замызган, щелочью не отстираешь.
        - Лия… - простонал Птицелов. Выудил из кармана драной ветровки коробочку. Открыл, вытряхнул на ладонь две пилюли. - Держи! - Птицелов без обиняков всунул одну пилюлю Лие в губы, а вторую разжевал сам.
        Рассыпчатая! Горькая! Застревает в зубах и забивается под язык!Зато - верная защита от невидимой дряни, которой пропитаны здешний воздух, земля и вода
        - М-м-м… - замычала Лия. Выплюнула разжеванную пилюлю, два раза кашлянула. Задрожала всем телом, отодвинулась от Птицелова, и ее сразу же вырвало.
        - И весь день ни крошки не съела… - укоризненно проговорил Птицелов.- Ну нельзя же так…
        - Ела я.
        - Зачем ты обманываешь?
        Птицелов снова сграбастал Лию за плечи.
        - Так, девка. Идем отсюда.- Поднялся сам, поставил на ноги ее. - Здесь и здоровому станет дурно. А тебе, чихалка, и подавно.
        - Брось. Оставь, - попросила Лия вялым голосом. - Мне тут лучше.
        - Лучше? - удивился Птицелов.
        - Мне лучше, - повторила Лия. - Ну, оставь, ну пожалуйста. Мне тут дышать не больно.
        И ведь не врет! Птицелов мотнул головой. Как такое может быть? Обманула саму себя да поверила? Ну, наверное…
        Лия поглядела Птицелову в глаза. И Птицелов вдруг увидел, что зрачки у нее серебрятся, как серебрится, отражая Мировой Свет, проклятая проплешина, как светятся зрачки лесных упырей.
        Стало холодно отчего-то Птицелову. Хоть и ветром горячим из пустошей веет. И штаны добрые на Птицелове, и куртка, какая-никакая. Л заледенело в груди, точно под ребрами стужа зимняя поселилась.
        Ну ладно. Ты это… Пойдем, что ли…
        Лия вдруг выгнулась дугой, повисла на сильных его руках. Посмотрела за спину Птицелова и улыбнулась, не стесняясь плохих зубов. Никогда еще Птицелов не видел, чтобы она так кому-нибудь улыбалась.
        Птицелов обернулся.
        На дальней стороне проплешины - на противоположном берегу застывшего озера - стоял человек. По крайней мере, издалека чужак выглядел, как человек. Только был он явно выше обычных людей: здесь и расстояние не могло обмануть. «Мутант, - подумалось Птицелову. - Другие тут не ходят…» В руках человек сжимал нечто длинное, блестящее с одного конца. Топор с широким лезвием?
        И тут Лия принялась царапаться и отбиваться. Располосовала Птицелову щеку, едва глаз не выдрала. Хватанула зубами за жилистое запястье - и до крови.
        - Пусти! Пусти! Ненавижу тебя! - выплевывала она обидные слова окровавленным ртом. - Чтоб ты сдох, упырище косолапый!
        Птицелов не проронил ни звука. Он даже не поглядел на беснующуюся девчонку. Взял ее в охапку, особенно не церемонясь. И потащил назад - в разрушенный город.
        Подальше от Стеклянной Плеши, возле которой смерть - в своем праве. Подальше от высокого незнакомца с топором.
        Дядька Киту, не делал я Лие ничего дурного.
        Птицелов сидел на земле, повесив голову. И боку, куда ему ткнули мотыгой, горело огнем. Киту стоял над Птицеловом: чешуйчатые руки (крещены на груди, и без того кривое лицо от негодования вот-вот развалится на две половины. Рядом с Киту переминались с ноги на ногу сочувствующие. Таких набралось около десятка. Кое-кто, предвкушая потеху, прихватил с собой дедовское ружье.
        Ничего дурного я с ней не делал, - повторил Птицелов. - Ты ведь меня знаешь, я ведь никогда не вру…
        А чего харя разукрашена, а? - зазвучал визгливый голос соседки Киту - свинорылой Пакуши. - Кому ухо чуть не оторвали, а? У кого лапищи покусанные?
        - Да, ты уж объясни толком, Птицелов… - забубнил Хлебопек.- Нехорошее дело выходит. Разобраться бы надо…
        Разобраться! - простонал Птицелов. - хотя бы сперва разобрались, а уж потом мотыгой тыкать! - Он с мольбой поглядел на Киту. - Не уводил я Лию за пустыри! Не делал я этого! Нашел я ее там! Нашел! Дома Лии не было, и вроде сердце екнуло. Помнишь, дядька Киту, ты сам запретил ей куда-то уходить, потому как зачастила она на окраины?
        Уходила она на пустыри, Киту? - стали спрашивать отца Лии. - А чего она забыла на пустырях, Киту?
        Ответил не шибко разумный юнец Рудо - вроде обычный человек на вид, но два и два сложить не может. Работал он золотарем, потому был вечно грязен и вонюч.
        А крысы всегда из дома уходят, когда смерть свою почуют.
        Свинорылая Пакуша отвесила Рудо звонкий подзатыльник и отправила «в массаракш».
        Я так и подумал, - ответил Птицелов, потупясь. - Чего бы она сидела сиднем над шлаками? Ну, думаю, укоротить себе век собирается. А… а потом… - горло неожиданно сжал спазм. Птицелову очень хотелось рассказать о великане с топором, которому, как милому, улыбалась Лия. Но то ли ревность, то ли какое иное темное чувство лишило его дара речи.
        Ну, чего мычишь, остолоп? - проговорил дядька Киту. Было видно, что он уже остыл. И строжится для виду: чтоб лицом в грязь перед сочувствующими не ударить. - Подымайся и иди с глаз долой. Узнаю, что сызнова дочуру на пустыри водил, так возьму ружжо и руки-ноги отстрелю поганые.
        Птицелов встал, поглядел дядьке Киту в разновеликие глаза. Потом вздохнул да поплелся в свою хибарку, придерживаясь за бок.
        Ребро небось сломали. За просто так, за здрасти.
        Парень- то правду обычно говорит, -взялся размышлять Хлебопек. - Ни разу не сдыхал, чтоб брехал он. Как Рудо, к слову. Или как ты, Киту.
        Обычно… - протянул дядька Киту. - Как же, как же…
        А захотел бы снасильничать деваху, так за памятник затащил бы вечерком. Всех дел-то? Какой толк тянуть ее на пустыри, а потом - еще дальше?
        А Птицелову захотелось оглянуться, только не позволил себе. Так и ушел он узкой улицей: расчищенное полотно серого бетона змеилось между вымоченными грудами каменных обломков, от них и по сей день несло гарью.
        Малая площадь, колодец-журавль. Детки рисуют мелом на битом асфальте. Девочка и мальчик. Девочка, как Лия, лысенькая, худенькая, с грустными глазами и распухшими коленками. А мальчик - вполне нормальный карапуз. Только говорит отчего-то басом, как мужик. 11тицелов пригляделся: ба! - так никакой это не карапуз. А мужик и есть. Карлик Прыщ. Учит девочку рисовать похабщину всякую.
        Дать бы Прыщу пинка под пухлый младенческий зад! Чтоб асфальт пропахал курносым носом до самого колодца. Так заголосит же благим матом! И вновь соберутся сочувствующие. Мол, не стыдно ли? Сам лобешник здоровый, почти нормальный, а маленького несчастного человечка обижаешь. И мотыгой под ребра, мотыгой!
        Прошел мимо Птицелов. Дальше, дальше…
        Хибарку он отстроил себе сам. Хлама сподручного вдоволь было: бери - не хочу. Нашел каменную коробку от одноэтажного дома. Перестелил железом крышу, дверь навесил почти новую, в окна - где стекло вставил, а где пленкой затянул. Внутри прибрал - впрочем, ему нужна была всего-то одна комната: чтоб в ней печурку приспособить да матрац ватный у стеночки положить.
        Не любил Птицелов жить в развалинах, любил он простор.
        Лес, горы, степь, полупустыню - но никак не спаленные дотла дома, в которых жили когда-то нормальные люди.

…Перед хибаркой была широкая балка - словно земля в центре города разверзлась, обнажив скрытые под асфальтом и слоем щебня трубы. Пузырилась на дне жидкая грязь, торчали из грязи шишковатые спины ящеров- мясоедов. Ящеры редко выбирались из балки, а питались они неосторожными упырями и панцирными крысами, что сновали по подземным ходам.
        По краям балка заросла карликовыми деревцами и колючим кустарником. Если стать у края, что ближе к хибарке Птицелова, то можно увидеть лачугу, в которой Киту и Лия живут. Вечно у них во дворе на веревках пеленки умиггоя. Лия под себя их подкладывает, когда кровь хлестать начинает.
        Сжималось у Птицелова сердце, стоило только вспомнить о Лие. И нежность, и обида, и жалость, и страсть: все бурлило, смешивалось и перемешивалось. Кипело, рвалось наружу.
        Поглядел- поглядел он на лачугу Киту и свернул к себе домой.
        Птицелова ждали.
        Бошку возился в его огороде, подвязывал ветви кустов томатной ягоды. Подставляет горбыль, потом узенькой полоской ткани- раз- другой, и не кривится больше ветка. Обвислые щеки Бошку - в розовом соке. Подвязывал, видать, и угощался в то же время. Но Птицелов на Бошку был не в обиде - пусть лопает на здоровье, если хочется.
        - Пришел? - спросил мутант. - Ну, не притащили без дыхания, и то хорошо.
        Птицелов отворил калитку, шагнул во двор.
        - Ребро мне, кажись, сломали, - пожаловался он.
        Опустился на нижнюю ступеньку крыльца. Бошку продолжал копаться в огороде.
        - Чужой ты здесь, Птицелов. Потому-то и получается, что завсегда в крайнего тебя превратят. Хочешь помидорину? Вкусная…
        - Нет! - Птицелов скинул ветровку, стянул через голову латаный-перелатаный свитер.
        Поглядел на левый бок и сразу обнаружил темно-красное пятно.
        - На вдохе боль чувствуешь? Ну-ка попробуй! - распорядился Бошку. - А ежели нет, то ничего смертельного не стряслось. Кто это постарался? Киту?
        - Нет. Рудо.
        - С него, дурачка, станется. Не бери близко к сердцу. До свадьбы заживет. А что Киту?
        - Ну, покричал. Ну, успокоился. Сволочь колченогая!
        - Оклеветали, побили - подумаешь! Да не переживай так, Птицелов. Когда ты объявился в наших краях, Киту с Лией хоть мясо есть начали. Никто из охотников с ними не делится, а ты делишься. А раньше питались-то они чем? Что на огороде прорастет да тем, что в развалинах найдут. От довоенных консервов и стало Лие худо - как пить дать, Птицелов, от них. Она с рождения слабенькая. А тут еще всякую дрянь в себя заталкивать приходится. Но ты молодчина. Добычей делишься, за Лией горшки выносишь.
        Ничего не сказал Птицелов. Вздохнул только.
        - Ты перевяжи бочину покрепче, - посоветовал Бошку. - Легче станет, не так тянуть будет… Ну взыграло отцовское сердце, - продолжил он, приспосабливая горбыль под тяжелую от полуспелых плодов ветку, - дочка пропала. Пометался туда-сюда. А тут ведет ее Птицелов- чужак и почти нормальный. У самого- лицо поцарапано, руки покусаны. И чего это она тебя так?
        Возвращаться не желала. Билась, как рыба о песок.
        Воспоминание о человеке, ждущем чего-то пли кого-то- неужели Лию?- на дальней
        стороне Стеклянной Плеши, отозвалось болью и висках. Птицелов зажмурился и потер лицо ладонью.
        - Чего бы это?… - словно сам себя спросил Бошку. - Жизнь с Киту, само собой, - не сахар, но лучше все-таки, чем смерть за пустырями.
        - Скажи, Бошку. Чего ты меня всякий раз чужаком называешь? Или я - не такой же урод неприкаянный, как ты? Как Хлебопек или как Пакуша? - проговорил Птицелов с укором, не отнимая от лица ладоней.
        Бошку почесал затылок.
        - Называю тебя так, потому что врать неохота. Сам по себе ты такой проницательный или этот дар у тебя - вроде третьего глаза… Не знаю. Знаю только, Птицелов, что в наших краях ты долго не задержишься. Ты, Птицелов, хе- хе, птица перелетная. Всем это ясно, как день погожий. И мне, и другим.
        - Вот те раз! - Птицелов встрепенулся. - Как это - не задержусь? А куда, по-твоему, я денусь? На кого Лию брошу?…стоит высокий человек. И вроде топор у него в руках. А лица не видно - темное пятно…
        - Птицелов-Птицелов… Пройдет еще немного времени и даже Лия тебя не удержит… Ну… Перестанет держать… Понимаешь?…
        - Еще бы, - Птицелов поджал губы. - Лучше б ты врал, Бошку.
        - Соль в том, Птицелов, что не я, а ты врешь. Самому себе. И лжи этой не ощущаешь. Ведь ты - почти нормальный. Тебе обувку подыскать, и волен шагать хоть до самой Столицы. Никто не остановит. Не заподозрит. Но ты живешь с нами на пепелище, делишься добычей с немощными. И, похоже, совсем потерял голову от девчонки, которой и до зимы не дожить. Местные чувствуют неладное и ждут не дождутся, когда ты проколешься. Ведь каждому… хе-хе… хотелось бы быть почти нормальным. Каждый из нас хотел бы быть тобой, Птицелов.
        Птицелов поглядел на свои ступни. Пошевелил пальцами - всеми двенадцатью. Он специально не носил обувь. В детстве деревенские мальчишки здорово колошматили его, обзывая «нормальным». Вот и приходилось выставлять уродство напоказ. Чтобы считали своим, Чтобы знали, на чьей он стороне.
        - Слушай, Бошку. Как… как…- Птицелов шумно сглотнул, помолчал, потом договорил, стараясь не обращать внимания на боль, от которой почти ослеп и оглох. - Как у вас называют тех, кого… кого обычно не называют? Дядька Киту был не только колченогим, но и криворуким. Лачугу собрал кое-как. Стены кривые, шифер на крыше подогнан хуже некуда. Как дождик, так внутри сразу потоп. Лия у него на земле лежала - на тряпке влажной, как дворняга, - пока Птицелов не отыскал для нее диван без ножек. Перерыл развалины вдоль одной из улиц - костяков человеческих среди них оказалось уймища! - но нашел-таки. На горбу волок через весь город. Никто ведь не помогал. Говорили, ты, мол, здоровый. Почти нормальный. А народ тутошний - болезненный, слабый. Некоторые ведро воды поднимут, и сердце останавливается. Потом платок отыскал для Лии. Линялый, зато из настоящей шерсти. А Лия до того лысенькую голову марлей какой-то застиранной покрывала. Обрадовалась платку девчушка - глазенки округлились, губки задрожали! Ревела, жаловалась: дескать, отродясь у нее такой вещицы не было. Оно и понятно: дядька Киту целыми днями по
подвалам и квартирам разрушенным рыщет. В поисках водки в бутылках с императорскими вензелями. На вещички для дочери времени не хватает.
        Птицелов подошел к лачуге. Поглядел на щелястую дверь. За нею в единственной комнате чадила керосиновая лампа. Узкие полосы света падали на крыльцо.
        Хлопали на ветру пеленки Лии. Все - в плохо застиранных пятнах. Птицелов потрогал одну. Сухая. Снял с веревки белье, сложил аккуратно - как мать учила.
        Поднялся на крыльцо, толкнул дверь.
        Открыто! Опять - открыто!
        Сколько раз он просил их запираться! Упыри так и шныряют, стоит только Мировому Свету померкнуть.
        Лия привстала с дивана, поправила платок. Птицелов оглянулся: дядьки Киту не было.
        - Птицелов… помоги тебе бог… - Лия забрала у него пеленки, положила на диван.
        Птицелов заметил, что в тазу у нее уже замочены несколько тряпиц.
        - Худо тебе? - спросил, отводя взгляд от таза.
        - Мне было худо. А теперь отпустило, - ответила Лия, и Птицелов с облегчением понял, что она не врет.
        - Ты ела что-нибудь?
        - Да ела, ела! - Лия отмахнулась. - Я ведь чаю заварила! Я ждала, вдруг тебе захочется зайти. Будешь чай? Сахару вот только нету…
        - Что ты ела, Лия?
        - Да кашку пшеничную, - снова махнула рукой девочка. - Папа выменял у фермеров пшенички. Так что сытая я, отобедала.
        Потом она опустилась на диван. Положила маленькие кулачки на колени и опустила голову, самом деле - рыба малоумная,
        - Птицелов. Ты же сердишься на меня, да?
        Заныло в груди у Птицелова. Присел он рядом с Лией, обнял за плечи. Покусанная рука мыла, а ранки, оставленные зубами девочки, сочились.
        - Что там стряслось, чихалка? У проплешины? Как ты очутилась в эдакой дали?
        Лия молчала долго. Потом обронила: - Я не понимаю…
        Эта полуправда вызвала какой-то болезненный резонанс в чуткой ко лжи душе Птицелова.
        - Успокойся, худышка. Я не сержусь. Просто расскажи, как так получилось.
        Я не понимаю, Птицелов! - повысила она голос и сразу закашлялась.
        Он погладил ее сутулую спину.
        У нас в деревне… ну, там где я жил раньше… - начал Птицелов через силу. - Мы никак не называли их… Говорили- Неназываемые. И все понимали, что это значит.
        Лия нахмурилась. - Это означало, что… если дать им имя, го они станут частью нашей жизни,- продолжил Птицелов. - А так Неназываемые - лишь сон. Кошмар, который приходит с ночью да развеивается поутру. А если кто-то на следующий день не находил своего ребенка, то… Что ж. Кому-то следовало крепче запирать дверь.
        - Птицелов! - отозвалась Лия. - Но ведь я - Не ребенок! Мне четырнадцать лет! Иные замужем в мои годы!…
        Птицелов обнял девочку. Ощутил щекой, как мягок платок на ее голове.
        - Я боюсь наступления зимы, - хотелось сказать ему, - потому что зимой, быть может, придется уйти. Ведь больше незачем будет оставаться здесь. Не для кого.
        - Бошку рассказал, что и у вас, случается, дети пропадают.
        - Глупый! Детей упыри утаскивают, - сказала Лия. Сняла с плеча руку Птицелова, привстала. - Давай, лучше чаю тебе сделаю. Не к ночи разговоры эти. Как бы беды не накликали.
        - Человек… - проговорил Птицелов, его неожиданно начало трясти. - Высокий… С лицом темным… И топор, что ли, в руках держит. Я видел!
        - А, это… Это - Темный Лесоруб, - ответила Лия почти нежно. - Так люди смертушку в наших краях кличут. - Она поставила помятый чайник на чугунную печурку. Зашумела, забулькала сразу же горячая вода. - Ходит позаглядывает в окна. Как женишок.
        - Смерть? - подпрыгнул Птицелов. - Ходит по ночам? Так не бывает!
        Он- то знал, что смерть путешествует на армейских грузовиках. Смерть прячется в головах солдат, заставляя их нажимать спусковые крючки автоматов. Это смерть быстрая, беспощадная, гремящая и плюющая огнем.
        А есть еще другая смерть - та, что таится в Стеклянной Плеши. Медленная, ленивая. Тихая-тихая.
        Для этих смертей - что ночь, что день.
        Есть еще Неназываемые, которые уводят детей в лес. Зачем, правда, непонятно.
        Вот и Колдун говорит, что Лесоруб - никакая не смерть, - Лия наморщила лоб, вспоминая слова Колдуна. - Лесоруб- не смерть,- проговорила важно.- Лесоруб- иная жизнь. Только некоторым такая жизнь хуже погибели.
        Она плеснула в кружку заварки, залила кипятком.
        - Смерть - не смерть. Жизнь - не жизнь. Ты совсем меня задурила, чихалка! - признался Птицелов. - Я знаю лишь то, что видел своими глазами. Этот Лесоруб, Лия, был у Плеши. И ты - ты! - ему улыбалась!
        - Какой ты шумный, Птицелов. Не кричи, а то мне больно внутри. Выпей лучше чаю. И… и уходи. Ночь уже, упыри вышли на охоту.
        Ну спасибо, - буркнул Птицелов. Потом встрепенулся: - А может, я… Уходи-уходи, - Лия вымученно улыбнулась. - И папа тебе рад не будет.
        - Но… я…
        Зима идет. Не доживет до зимы. Уйду отсюда.
        Ладно. И чаю не попил…
        Птицелову сны снились редко. И чаще всего он был им не рад. Лучше бы они не снились вовсе.
        Всякий раз Птицелов оказывался в разоренной гвардейцами деревне. Он спешил уйти в лес, но что-то не давало ему это сделать. Он возвращался к могиле и принимался раскапывать ее руками. В голове стучала одна мысль: похоронил мать живой! А ведь положил ее и отца на самое дно! Летели вверх комья земли, ухали ночные птицы, шумел лес. Он копал, копал, копал. Но тел не было - только какой-то мусор: пакеты, мокрый картон, пустые бутылки, объедки, среди которых копошились черви. А потом словно рябь проходила по могиле, Птицелов не успевал ничего понять, как розовая младенческая ручка с тремя похожими на гусеницы пальцами уже сжимала его ладонь…
        Но в эту ночь ему приснилось нечто необычное.
        Огромное, ярко освещенное помещение. Света столько, что в нем можно потеряться, как в тумане. И отовсюду слышится детский плач. Куда ни поверни голову, куда ни отступи. Ни куда не деться. затем его позвали.
        - Птицелов!
        Силуэт Лии мелькнул в световой дымке и канул в никуда.
        - Лия!
        Дверь вышибли. А ведь он всегда запирал ее на засов! Упыри, подумал Птицелов. Своего ружья у него не водилось, для охоты ему каждый раз одалживал Бошку. Поэтому под матрацем Птицелов держал мясницкий тесак - немного ржавый и чуть-чуть гнутый, но острее бритвы.
        Спрыгнул с лежанки, выставил тесак перед собой .
        Потом медленно положил тесак на пол, выпрямился. Поднял руки. Дядька Киту целился в него из двустволки. Кривое лицо мутанта было красно и снова как будто собиралось развалиться на половины.
        - Где она, Птицелов?
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        - Вот здесь он ее ждал! - сказал Бошку, тыча корявым пальцем в траву.
        Птицелов наклонился, внимательно осмотрел указанное место, но ничего особенного не заметил, только неглубокие отверстия в земле, вроде тех, что оставляют медведки.
        - Не вижу, - пробормотал Птицелов.
        - Да вот же, вот! - Бошку присел и стал совать палец в норки медведок. - Его это следы, видишь? На ходулях он, понял?!
        - И впрямь, - проговорил Киту. - Ямки через весь пустырь тянутся.
        Теперь и Птицелов увидел, что «норок» слишком много. Двумя неровными рядами они огибали оплавленный памятник, тянулись вдоль улицы и исчезали в кустарнике, который рос на обширном пустыре, где раньше был оперный театр. Иногда ямки пересекались едва заметными следами босых ног. Эти отпечатки узеньких, почти детских ступней Птицелов узнал сразу.
        - Убью, гада! - прорычал Киту, взводя кур- к и дедовского дробовика.
        - Если догонять, то сейчас, - рассудил Бошку. - Не могли они далеко уйти. Думаю, не дальше болот.
        - Идем, - сказал Птицелов, потирая рукавом лезвие тесака.
        - Сейчас, - отозвался Бошку. - Только Хлебопека с Колотуном свистну…
        Он вставил пальцы в лягушачий свой рот и оглушительно свистнул. Из-под полуобрушенного свода собора вырвалась стая нетопырей, заполошно заметалась в белесых сумерках и потянулась к лесу.
        Хлебопек и Колотун появились не сразу. Зевая и почесываясь, подбадривая друг дружку тычками, они вылезли из подвала бывшей парикмахерской, вооруженные, готовые к похо ду.
        Бошку придирчиво оглядел свое воинство: два тесака, два ружья, один лук. Годится.
        - Куда идем? - осведомился Хлебопек, подслеповато озираясь.
        Хлебопек страдал куриной слепотой, но по лесу мог ходить и с закрытыми глазами, знал там каждую травинку.
        - Вон у него дочку увели, - кивнул Бошку на Киту. - А у него, значит, подружку, - кивок в сторону Птицелова.
        - Лию! - ахнул Колотун.
        - Жалко ее, хорошая была девка, - заключил Хлебопек.
        - Ты брось ее хоронить, - накинулся на него Птицелов. - Жива ведь еще!
        - Да я чего? Я ничего, - забормотал Хлебопек.
        - Пойдемте, сынки, а? - проговорил Киту, заглядывая охотникам в глаза. - Может, догоним еще?
        - Догоним, - рассудительно откликнулся Бошку. - Отчего не догнать…
        Они двинулись вдоль цепочки следов. Пересекли площадь, углубились в кустарник на пустыре. За пустырем начинался лес, который по привычке именовали Императорским парком. От настоящего парка остались лишь редкие деревья. Все остальное заросло карликовыми уродцами с жесткой листвой. По весне уродцы цвели алым цветом. Сейчас цветов не было. Откуда они возьмутся - осенью-то?
        Охотники шли споро. Птицелов старался не отставать, но ему приходилось приноравливаться к шагу старика Киту, который ковылял, опираясь на дробовик. Да и у самого Птицелова бок побаливал, не шибко разгонишься. Но о боли он не думал. Сейчас в мыслях у него была только Лия, которая не хотела жить. И потому, даже дома сидя, ждала…
        Птицелов споткнулся, столь поразительна была осенившая его догадка.
        Но разве это возможно? Сидеть и ждать, когда появится Лесоруб?…
        Птицелов покрепче сжал тесак: только бы добраться до этой твари…
        Лес совсем поредел и отступил от тропы. Сама тропа стала шире и прямее, поднимаясь в гору. И покрывала ее теперь не палая листва, а сверкающая в сумеречном свете пыль.
        Дядька Киту рассказывал как-то, что за Императорским парком начинается дорога, которая, если достаточно долго идти, обязательно приведет к Норушкиному карьеру. Когда-то в нем добывали мел для строительства. А перед самой войной мел добывать перестали, и в карьере поселились норушки. Их было видимо-невидимо. Больше, чем сейчас нетопырей. Сам Киту знал об этом лишь по рассказам матери, Которая девчонкой любила с подружками бегать к карьеру, глазеть на птиц. После бомбежек, чумной эпидемии, нашествия упырей и других бед в те места перестали ходить даже охотники. Незачем. Вряд ли там осталось вообще что-либо живое, тем более съедобное.
        А потом с Севера понаехали солдаты и штатские. Понавезли каких-то машин громадных, решетчатых столбов. День и ночь над карьером стояла пыль и дым коромыслом. Местных не подпускали и на пушечный выстрел. Проныры - разведчики сказывали, что машинами этими дырку в земле пробивали. Глубокую-преглубокую. Но когда Отцов на Севере скинули, дырку долбить перестали. А штатские и солдаты разбежались.
        И вот теперь следы человека с топором, совершенно отчетливо различимые в белой пыли, вели именно к Норушкиному карьеру.
        - Вот он! - вдруг шепотом крикнул Бошку, останавливаясь.
        Шедший следом Хлебопек сослепу ткнулся ему в спину.

«Где? Где? Где?» - наперебой забормотали Колотун, Птицелов и Киту.
        - Да вот же он! - прошипел Бошку, указывая на темный силуэт впереди.
        Странный человек с непропорционально маленький головой стоял неподвижно, странно кособочась, вытянув тощую руку поперек тропы.
        А ну- ка…
        Киту оттеснил Птицелова в сторонку, вышел вперед, вскинул дробовик, прицелился. Несколько секунд он плавно водил стволами вверх-вниз, потом опустил ружье и сплюнул под ноги.
        - Слепошарый ты, Бошку, - с досадой сказал он. - Хуже Хлебопека. Виселица это, понял!
        - И впрямь виселица, - сказал Колотун. - Эх, Бошку, Бошку… Все загомонили разом. Бошку невнятно оправдывался. Киту, Колотун и Хлебопек наперебой его попрекали.
        Птицелов подошел к виселице.
        Столб с перекладиной. На верхушке столба продырявленная солдатская каска, которую они приняли за голову. С перекладины свисает обрывок веревки.
        Птицелов вернулся к товарищам.
        - Эй, вы, - сказал он. - Хватит трепаться. Идти надо!
        Те замолчали, повернулись к нему, уставились, будто впервые видели.
        - Раскомандовался, - проворчал Бошку, все еще раздосадованный своим промахом. - Кидали мы таких командиров…
        - Охотнички, - не остался в долгу Птицелов. - Если мы перед каждым столбом стойку будем делать, не догоним гада.
        - Столбом, - передразнил его Хлебопек. - много бы ты понимал, сосунок… Да на столбе этом отцов и братьев наших вешали.
        - Знамо, вешали, - сказал Киту. - Для острастки, чтоб носу своего не совали в Норушкин карьер…
        - Э-э, погодьте, - всполошился Колотун.- Так туда, значит, нельзя?! Так что ж мы- Дочку мою туда увели, - проворчал Киту и, сильно прихрамывая, поковылял вперед.
        На такой высоте Птицелов еще не бывал. Раньше все по лесам да по болотам с пустырями бродяжничал, а настоящие горы были далеко. Теперь же все было как на ладони: позади - призрачные развалины города, среди которых ютился поселок мутантов, слева раскинулись болота - мертвая черная жижа. Справа - тускло отблескивающая Стеклянная Плешь. Впереди смутно белели меловые утесы. Где-то там среди них скрывался Норушкин карьер. Туда, если верить дырчатым следам, Темный Лесоруб увел Лию. А скорее всего - унес. Ее следы давно уже пропали.
        Поначалу преследователей пропажа следов похищенной девочки даже обрадовала. Решили, что охотник за детьми отпустил добычу. Кинулись искать по кустам, выкликали Лию, да все без толку. Трусоватый Колотун предложил вернуться. Дескать, дома уже сидит девка, а мы тут шаримся. Но на Колотуна накинулись Хлебопек с Киту.
        Соображаешь, что мелешь?! Если бы она домой пошла, мы б ее сто раз встретили!
        Птицелов резонно заметил, что и одного раза было бы достаточно и что, скорее всего, Лесоруб подхватил Лию на руки: ведь она не ахти какой ходок.
        Мутанты поохали, покряхтели, почесались и согласились: да, не ходок девка. Неча время терять, идти надо. И пошли. Но чем выше вбирались они в предгорья, тем медленнее переставляли ноги. Утомились, а главное - страшно им стало, Никак виселицу забыть не могли. Да и самого похитителя опасались. У них, конечно, супротив его топора ружья, да тесаки, да лук со стрелами, а все-таки боязно. Лесоруб ведь.
        Птицелов, чтобы подбодрить их, затянул песню - единственную, какую знал:
        У мертвецов пустые глаза,
        Сжатые белые зубы,
        Их не тревожат ни гром, ни гроза,
        Только - посмертные трубы,
        Что призовут из безвестных могил
        Всех, кто загинул без вести,
        Без поминания - всех, кто любил,
        Жил и сгорел в этом месте…
        Допеть он не успел. Тычок в незаживший бок заставил его умолкнуть.
        - Нашел о чем распевать, чужак! - прошипел Бошку.- Накличешь на нашу голову…
        - Кого? - удивился Птицелов.
        - Кого-кого, - пробурчал мутант. - Непогребенных, вот кого!
        - А чего их бояться, - сказал Птицелов. - Под развалинами непогребенных этих… до самой Столицы частокол можно выстроить…
        - Понимал бы что, - не унимался Бошку. - Одно слово - чужак!
        - Да ты не обзывайся, объясни толком…
        Бошку поозирался боязливо, затем потянулся к уху Птицелова лягушачьими губами.
        - Те, кто под развалинами, не опасны, - прошептал он. - Дома они у себя померли, понял?! Все равно что погребены, как положено. Принц-герцог, когда с нами жил, над ними даже отходную читал, заместо священника… А непогребенные - это те, кто на дороге этой сгинули. Или в болотах, или там, где Плешь сейчас… Понял?
        - Угу, - отозвался Птицелов. - Только чего их бояться, все одно - мослы да черепушки…
        - Старики сказывают, - вклинился в разговор Хлебопек, - души непогребенных в упырей вселились. Думаешь, почему их упырями кличут?! То-то! Упыри и есть. Не погребли их по обряду, не отпели даже. Вот они и лютуют теперь.
        - А по-моему, байки все это, - сказал Птицелов. - Бабские суеверия… Упыри - это всего лишь большеголовые мутанты. И ничего больше. Так, говорят, сам Колдун считает…
        - Сам он мутант большеголовый, - непочтительно отозвался Киту. - Помнится, принц-герцог говорил, что упыри до Гриба были обычными псами. Преданными, понятливыми, ласковыми… А после- в них словно бес вселился. Лаять и хвостами вертеть разучились. Зато бурчат теперь, почти по-человечески. Ушлые стали, любой капкан обойдут за версту… И человечиной не брезгуют, сам знаешь…
        - А куда это подевался, ваш принц-герцог - спросил Птицелов, чтобы сменить тему.- Только и слышу: принц-герцог то, принц-герцог се, а самого в глаза не видал…
        - Уехал он, - откликнулся Бошку. - Как Башни и сломались у северян, так и уехал. В Столицу подался.
        Что же это он, благодетель, бросил вас, что ли?
        Не трепи, чего не знаешь, - окрысился вдруг Колотун.- В Столицу он подался, тебе говорят, у новых властей за нас, сирых, просить. Помощь чтоб какую, пилюль, жратвы, одежонки подбросили чтоб…
        - И давно?
        - Да перед самым твоим приходом отбыл.
        - Давненько, - заключил Птицелов. - Может, и забыл уже о вас… сирых.
        - Как щас перетяну по хребтине! - вменился дядька Киту. - Не знаешь ты принца- герцога, а вякаешь! Ничего он не забыл! Ходит там, пороги обивает, болезный, медальками своими бренчит, ради нас старается… Думаешь северяне из-за мутантов-выродков так сразу все дела свои бросят?! Как же, держи карман шире!
        - Ничего я не думаю, - огрызнулся Птицелов. - Что я, северян не видел?
        - Не видел, так увидишь, - невпопад отозвался Бошку. - Тихо!
        Гортанные возгласы, переходящие в подвывание и нечеловеческий хохот, нарушили тишину ночи. Они раздавались то тут, то там - со всех сторон сразу.
        Мутанты остановились, сгрудились, выставив оружие, до рези в глазах всматриваясь в полумрак.
        - Так тебя перетак, - заныл Бошку. - Накликал беду, мясоед тебя задери… Говорил же, не тревожь непогребенных, мутант шестипалый…
        - Отобьемся, - не слишком уверенно заявил Птицелов.
        Как же, отобьешься ты от них ночью, - пробурчал Киту, половчее перехватывая дробовик чешуйчатыми ручищами. - Ночью для них, людоедов проклятых, самая охота…
        - На дороге они нас точно порвут, - рассудил Хлебопек. - К скалам надо отступать.
        - И верно, - поддержал дружка Колотун. - Заберемся повыше, не достанут.
        Теснясь и подталкивая друг друга, они двинулись к ближайшему утесу. Почти человеческие выкрики и почти звериный вой раздавались все чаще, но казалось, что издали. Может, упыри просто пугали людей? Насмехались над ними на упырьем своем языке, а нападать и не думали?
        Как бы ни так. Мутанты успели пройти лишь несколько шагов, и путь им преградили серые тени. Упыри двигались бесшумно, и стало понятно, что бормотание, вой и хохот, что доносились отовсюду, были лишь звуковой завесой. Обычная тактика
«большеголовых мутантов»…
        Киту вскинул ружье и не целясь пальнул по ближнему зверю. Двустволка ахнула дуплетом. Эхом отозвались скалы, заодно подхватив жалобный визг раненого упыря. Ружье дядьки Киту было заряжено самодельными патронами, начиненными самодельной же картечью. Убойная штука. Только перезаряжать долго… Киту достал из сумки новые патроны, переломил ружье, но зарядить не успел. Откуда-то сверху - надо думать, с ближайшего утеса - нa него обрушился упырь.
        - Массаракш! - заорал чешуйчаторукий и покатился в пыль, стараясь стряхнуть с себя матерого зверя.
        Упырь не отставал, колдовским образом оказываясь сверху, как бы Киту ни вертелся.
        - Сейчас-сейчас… - лепетал Колотун, бестолково размахивая тесаком. Он никак не мог попасть по упырьей шее.
        - Отвали, дурень! - крикнул ему Хлебопек. - Целиться мешаешь…
        Колотун оглянулся и ахнул. Хлебопек натягивал тетиву. Куриная слепота не мешала Хлебопеку метко стрелять. Тем более - с двух шагов. Колотун порскнул в сторону.
        - Дзень! Вжик! Хрясь!
        Стрела вошла упырю в бок. По самое оперение. Киту стряхнул с себя мертвого зверя. Птицелов помог ему подняться. Оглянулся. Бошку добивал прикладом третьего упыря. Больше зверей поблизости не оказалось, но те, что держались в отдалении, выли теперь не столько насмешливо, сколько угрожающе.
        - Щас… попрут… - задыхаясь, проговорил Киту. - Эх вы… вояки…
        - А я чо? Я ничо, - забормотал Колотун. - Я б сразу ему башку снес, но он же крутился, как…
        - Заткнись, - оборвал его Бошку. - Все с тобой ясно!
        - А ты, сам-то, - буркнул Хлебопек, - чего прикладом-то? Патроны берег?
        - Ага, - осклабился Бошку. - В ближнем бою прикладом сподручнее…
        Мутанты замолчали, переводя дух и оглядывая поле боя, которое осталось за ними. Пока - за ними.
        - Разделиться нам надо, - предложил Птицелов. - Трое в погоню, остальные прикрывают.
        - Дельно! - отозвался Бошку. - Да всем и не прорваться.
        - Я остаюсь, - сказал Киту. - Бежать придется быстро, а куда мне с моей ногой… Уж лучше я тут… Пока жив буду, не пропущу ни одной твари.
        - Правильно, - согласился Хлебопек. - Я тоже останусь. Колчан битком. Авось до утра продержимся, а там, глядишь, упыри на ночлег свалят.
        - Ладно, - проговорил Колотун. - Вы уж постарайтесь, мужики, их не пущать, а?
        - Не дрейфь, - отмахнулся чешуйчатой лапой Киту.- А ты, сынок,- обратился он к птицелову, - найди дочку-то. Одна она у меня…
        - Найду, отец, - пообещал Птицелов.
        - Валите отсюда побыстрее, - сказал Хлебопек. - Нам пора оборону занимать.
        Он полез на небольшой скальный останец с раздвоенной вершиной. Взобрался, протянул руку Киту. Птицелов с Колотуном подсадили старика.
        - Валите, валите! - крикнул Хлебопек сверху.
        Ночные сумерки поблекли, и стало видно, как с трех сторон стекаются к мутантам серые тени. Будто грязная река вышла из берегов.
        Птицелов, Бошку и Колотун рванули вверх по дороге. Их попытались остановить. Двое молодых упырей метнулись под ноги. Птицелов взял на себя того, что справа. Клацнув зубами, упырь попробовал ухватить мутанта за лодыжку, но промахнулся. И это стоило ему жизни. Тесак у Птицелова был хороший. Им стальной прут перерубить можно, не то что шею. Упырь умер без звука.
        Второй вздыбился, как дрессированный, на задние лапы. Бошку прикладом раздробил ему нижнюю челюсть, а неуклюжий Колотун отсек хвост. Захлебываясь черной кровью, зверь покатился в пыль. Булькающий звук, похожий на человечий вопль, огласил окрестности. Но мутанты не прислушивались. Они были уже далеко от места схватки.
        Позади раздался выстрел, второй, засвистели стрелы. Жутким похоронным воем отозвались упыри.
        Мутанты наддали.
        - Все! Не могу больше, - прохрипел Колотун, валясь в пыль.
        Бошку последовал его примеру. Птицелов протащился еще несколько шагов, но почувствовал, что если немедленно не остановится, ноги откажутся ему служить. Но в пыль он валиться не стал. Надо было осмотреться.
        Мировой Свет с каждой минутой становился ярче. Изъявленные норами стены карьера сверкали, как колотый сахар. Дорога плавной спиралью спускалась в искусственную котловин, дно которой скрывалось в тумане. Из тумана торчала проржавленная стрела буровой вышки и гигантский ковш шагающего экскаватора.
        Птицелов прислушался: ни выстрелов, ни воя упырей. Наступило утро, и бой, видимо, закончился. С тем или иным результатом.
        Назад пойдем, подумал Птицелов, посмотрим, что с мужиками сталось. Вдруг выжили?
        Он не особенно в это верил. Упырей было много, а выстрелов не слышно давно. Наткнется Лия на обратном пути на останки отца, что тогда будет? Впрочем, для начала надо отыскать саму Лию.
        - Эй, Птицелов! - хрипло окликнул его Бошку. - Иди к нам. Перекусим.
        Они перебрались на плоские валуны, что окаймляли дорогу. Запасливый Бошку достал из заплечного мешка еду. Разложил на тряпице сыр, мятые помидоры, печеные овощи, ломти хлеба с вяленой олениной. Колотун присовокупил флягу с травяным настоем. У Птицелова жратвы не было, зато он имел в загашнике кое- что получше. Порылся в карманах, выложил на импровизированный стол плоскую жестяную коробку.
        - Что это? - полюбопытствовал Колотун.
        Птицелов приподнял крышку и показал содержимое коробки мутантам.
        - Табак! - ахнул Бошку. - Где взял?!
        - Места знать надо, - усмехнулся Птицелов, доставая аккуратно сложенный газетный лист.
        - Эх, покурим!…
        Табак в поселке был большой редкостью. Птицелов нашел эту жестянку, когда копался в руинах Публичной библиотеки. Библиотека не пользовалась среди мутантов популярностью. Читать они не умели. Книги брали лишь на растопку, а больше в библиотеке, по их мнению, и взять было нечего. Птицелов придерживался иной точки зрения. Читать его научил в свое время старик Отту - единственный грамотей в родной деревне Птицелова. Но у самого Отту была всего одна книга, которая называлась «Краткое и весьма нравоучительное жизнеописание славнага императора-самодержца Кирогу II». И хотя в книге не хватало половины страниц, Птицелов перечитывал ее раз десять. Придя в поселок мутантов, он первым делом стал рыскать в поисках книг, и ему указали на развалины Публички. Книги там лежали неопрятными заплесневелыми грудами среди куч битого кирпича и щебня. Многие - с обугленными обложками. Бомба, что превратила центральную часть города в руины, взорвалась далеко от библиотеки, но ударная волна смела стены, обрушила внутрь здания великолепный стеклянный купол, которым горожане очень гордились. А световая вспышка подожгла
книги. Совсем не сгорели они лишь потому, что были плотно набиты на стеллажах, да так вместе со стеллажами и повалились.
        Роясь в книгах, он нашел вход в подвал, где, вероятно, были помещения библиотечных служителей. Время и непогода пощадили эти скромные каморки. В них Птицелов обнаружил массу интересных и полезных вещиц. Там же он и разжился жестянкой с табаком. На скелет владельца в полуистлевшем мундире муниципального служащего Птицелов не обратил внимания. Еще один скелет среди десятков тысяч. Подумаешь!… утанты в два счета разобрались со снедью. Свернули по самокрутке, с наслаждением затянулись медвяным дымком. Что ждет впереди - неважно. Важно, что сейчас выдалась минута покоя, граничащего со счастьем. Сахарный блеск меловых обрывов вдруг потух. Над краем котловины начали собираться клочковатые тучки, чреватые нудным осенним дождем.
        - Как думаешь, Бошку, догоним мы гада? - спросил Птицелов, поглядывая на хмурящееся небо.
        - Теперь точно догоним, - ответствовал мутант - Вон его следы. Куда ему деться?
        Колотун боязливо покосился на дно котловины, все еще затянутое туманом. Густым, плотным, будто слежался за много лет.
        - Как мы его найдем, в этаком молоке? - вопросил Колотун.
        - Развиднеется, - лениво отозвался Бошку.
        Птицелов глубоко затянулся, обжег губы и сплюнул окурок.
        - Идти пора, мужики! - сказал он. - Мы тут лясы точим, а Лия там, может, от страха сама не своя…
        Мутанты сразу поскучнели. Начали собираться. Видно, что им страсть как не хотелось спускаться в котловину, где неподвижными клубами стоял странный туман. У Птицелова тоже было тревожно на душе. Что-то подсказывало ему: не стоит туда идти. Не то чтобы опасно там, а как-то… неправильно, что ли?… Не по-человечески. Но Птицелов помотал головой, вытряхивая непонятно откуда взявшуюся в ней тревожную муть, взял тесак на изготовку и решительно зашагал вниз. Он шел не оглядываясь. Он знал, что товарищи тащатся следом, так они громко сопели и вздыхали. Охотнички, думал Птицелов, и как они только к дичи подбираются? Ведь за версту же слышно! Дорога становилась все круче. Ноги теперь сами несли Птицелова. Последние метры он преодолел почти бегом, но у кромки тумана, который был не совсем туман, а может, совсем туман, мутант остановился.
        Неподвижным этот «туман - нетуман» выглядел только сверху. Здесь же, на дне карьера, он дна заметно «дышал». Медленно, в едином ритме вздымался и опадал, как исполинская белая грудь спящего великана. Птицелов присел на корточки, коснулся тумана ладонью. Отдернул, будто его током ударило. Поднес руку к глазам. Ладонь была покрыта крохотными каплями, как испариной. И в каждой капельке горела огненная точка. Птицелов посмотрел вверх. Небо затянуто тучами, вот-вот пойдет дождь, однако капли у него на ладони отражают Мировой Свет. Как это может быть?
        - Что это у тебя? - спросил Бошку, глядя Птицелову через плечо.
        - Не знаю, - пробормотал тот.
        - Упырь меня задери, - проговорил Бошку, если я туда пойду…
        Птицелов покосился на него.
        - А как же Лия?
        Бошку махнул костлявой лапищей.
        - Пропала твоя Лия… И мы в этом проклятом месте пропадем, как пить дать!
        - Значит, не пойдешь?
        Бошку покачал нечесаной гривой.
        Не обессудь, Птицелов, не пойду… Боязно что-то.
        - А ты, Колотун?
        Но Колотун лишь хлопал глазами и пятился.
        - Ладно, - сказал Птицелов, распрямляясь. - Ждите меня… нас здесь.
        - Ружжо возьми, - предложил Бошку.
        Птицелов отмахнулся: обойдусь, дескать.
        Зажмурился. Набрал в легкие побольше воздуху. И шагнул в странный туман, будто в отравленную реку.
        Этого Птицелов ожидал меньше всего.
        Едва поверхность «тумана-нетумана» сомкнулась над ним, он очутился в… лесу. В самом настоящем лесу, вроде того, что по эту сторону Голубой Змеи. Впрочем, нет. Таких лесов не осталось больше нигде. Раньше были, старик Отту рассказывал, а теперь - нет. Высокие деревья с ярко-желтыми стволами и темно-зелеными кронами. Сквозь листву пробивается небывалый в Мире бело-зеленый свет. Играют на разлапистых ветвях папоротников световые пятна. Птицелов выдохнул пыльный воздух мелового карьера и вдохнул тот, что был здесь, - сладкий, напоенный незнакомыми ароматами, чистый. Его хотелось пить или даже есть. Кромсать сочными ломтями и запихивать в себя сколько влезет.
        У Птицелова пошла голова кругом. В какой-то миг он начисто забыл о том, зачем сюда проник. Засмеялся, как несмышленыш, заметался между истекающими янтарным соком стволами, заорал, как полоумный. Дурни, мы дурни… Зачем жить там, где отравлены воздух и вода?… Зачем рожать уродов, обрекая их на недолгую жизнь рядом с неумолимой смертью?… Ведь вот - безопасное место!… Он же совсем рядом - Норушкин карьер!… До него дойдут даже дети!… А больных и старых можно унести на носилках… Надо обязательно привести сюда Лию… Пусть другие откажутся, не пойдут… А Лию обязательно надо привести… Здесь она выздоровеет, пополнеет, станет красавицей… А если не захочет или не сможет прийти, принести на руках… И пусть кусается, сколько сил достанет…Птицелов замер, будто споткнулся. Довольное бормотание, в котором вместилось столько бессвязных мыслей, оборвалось. Птицелов вспомнил, что Лия уже здесь. Именно сюда прицел ее Темный Лесоруб, чье прозвище - другое ими смерти. И не привел даже, а принес, потому что она не могла или не хотела сюда идти. Не могла или не хотела… Хотеть удел живых… а мертвые не могут ни хотеть идти,
ни просто идти… Если это место смерти, подумал Птицелов, то лишь покойникам открыта сюда дорога. Значит, я тоже мертв?! Растерзан упырями на пути к Норушкиному карьеру… Хорошо, а Бошку, Колотун и остальные? Их же здесь нет!
        Ясность не приходила, мысли путались и переплетались, завиваясь одна вокруг другой. Он осмотрелся заново, уже не как восторженный несмышленыш, а как разведчик и охотник. Что мы видим перед собой? А видим мы просвет между деревьями. Птицелов, крадучись, прячась за стволами, пробрался к поляне. Диковинная поляна - на ней темнее, чем в лесу… Ветви деревьев сплелись наверху в колышущийся купол, сквозь который едва пробивались зеленые лучи. Птицелов не сразу заметил Темного Лесоруба. Лесоруб стоял посреди поляны - неимоверно высокий, на длинных и тонких, будто ходули, ногах; весь черный, отливающий вороненой сталью, как пистолетный ствол. Плечи у Лесоруба были непропорционально широкими, а руки - толщиной с порядочное бревно. В правой руке он сжимал топор с широким закругленным лезвием, а на левой… Птицелов едва не зарычал от ненависти. На левой Темный Лесоруб держал Лию, издалека похожую на замызганную тряпицу, небрежно перекинутую через могучее предплечье. Лесоруб стоял к Птицелову спиной, и мутант пожалел, что не взял у Бошку ружье. Пальнуть бы в эту спину дуплетом, подхватить Лию и деру! Но
пальнуть было не из чего. Птицелов с сомнением оглядел свой тесак: разве что… подкрасться сзади? подсечь гаду сухожилия? Только где у него сухожилия, на ходулях этих? Зеленый свет вдруг померк, будто его выключили. Раздался пронзительный мяукающий вой: «Мряу-мррряяяууу». Темный Лесоруб попятился. В сумраке над головой Лесоруба затеплилась яркая точка, и потек от нее вниз и в стороны жидкий лиловый свет. Поначалу прозрачный, деревья сквозь него было видно, свет все струился и струился, покуда не превратился в здоровенный конус вроде термитника, но высотой с Башню. А как превратился, тут же начал твердеть, остывать, меркнуть. Хриплый мяв армии незримых тварей постепенно затих. Дохнуло холодом - даже не холодом , а крепким морозцем, какого не бывает в южных краях. Птицелов поплотнее закутался в драную ветровку, но это мало ему помогло. Он посмотрел на Темного Лесоруба и не поверил своим глазам. От Лесоруба шел пар. Теплым облаком, словно ватным одеялом, пар окутал и Лию.
        Птицелов опешил: зачем согревать мертвую?!
        Но Лия не была мертва. Он увидел, как замызганная тряпица на руке Лесоруба зашевелилась. Приподнялась голова на тонком стебельке шеи, бессильные руки стали искать опору.
        В нижней части конуса образовалось отверстие: небольшое, круглое. Из него на заиндевелую поляну выпал сноп света. Это отверстие и этот свет живо напомнили Птицелову виденную им железную птицу и коричневого бога на берегу Голубой Змеи.
        Неужели красивый молодой бог прилетел за тощей, лысой, кровохаркающей мутанткой?!
        - Лия-аа!
        Птицелов выскочил на поляну, занес над головой ржавое оружие… но не успел сделать и трех шагов.
        Лесоруб швырнул девушку в светящуюся дыру - небрежно, будто полено в топку, - и повернулся к Птицелову. На лезвии его топора играли блики. Но Птицелов словно и не заметил этого. Он завороженно смотрел, как зарастает отверстие в конусе. И как конус медленно тает в зеленоватом сумраке.
        Порыв горячего ветра хлестнул Птицелова по лицу и привел в чувство. Он увидел занесенный топор и черное безглазое лицо Лесоруба
        Попятился, наткнулся на ствол поваленного дерева. Обогнул его, цепляясь за смолистую кору. Споткнулся, заорал благим матом и… вывалился из тумана в Норушкин карьер.
        - Птицелов! - возопил Бошку, бросаясь на ему навстречу. - Живой, чудила!
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        Холоден был и пустынен Мир до начала Мирового Света…
        Птицелов поглядел на птаху с желтым клювом. Ему вдруг стало стыдно за свое имя.
        - Бесконечна пустыня, хранящая в себе зерна Мировых Светов, - прошамкала клювом птаха. - В этой пустыне скрыт и вопрос и ответ. Ваш разум силится отыскать смысл и всякий раз признает свое поражение. Пытаясь расширить границы познания, вы вступаете в конфликт с собственным миропониманием и вынуждены ставить перед собой еще более сложные вопросы. Совесть побуждает вас к действию, в то же время разум сбит с толку. Вы вынуждены мыслить доселе недоступными категориями, и все ваше естество противится этому. Но ваша совесть не дает поблажки, она побуждает еще сильнее, и задача усложняется по экспоненте, со временем становясь абсурдной. Попробуйте систематизировать свои знания, свои чувства и свои мысли. Предполагаю, что у вас возникнет ряд вопросов меньшего, чем основная задача, масштаба. Решив их, вы одолеете половину пути. А пройдя половину пути, вы не позволите себе отступить.
        Птаха расправила крылья, гаркнула в лицо Птицелову хрипло и совсем не умно. Взлетела с насеста, перелетела к дальней стене подвала и уселась на кормушку. Закачался от порыва ветра единственный масляный светильник. Затрепетало красноватое пламя, грозя погаснуть. Угрюмый ящер-мясоед выполз из скрытого тьмой угла. Поставил на бедро Птицелова когтистую шестипалую лапу, разинул пасть и высунул раздвоенный на конце язык. Птицелов обмер. Мясоед обнюхал тесак, который обнаружился у человека за поясом. Несколько раз быстро коснулся лезвия языком.
        Упыриную кровь чует, догадался Птицелов; по его лбу катились капли ледяного пота. Ах, добыча-добыча-добыча моя… Да, твоя, но не я. Упыря тебе хочется?… Иди себе, охоться за упырями в балке. Как делают твои дядюшки и тетушки. У меня за поясом нет упыря…
        Мясоед зашипел, нехотя отошел в сторонку. Взмахнул шипастым хвостом и посеменил в самый темный угол. Цок-цок-цок - застучали его когти.
        И только после того, как мясоед удалился на безопасное расстояние, Птицелов разглядел Колдуна.
        Колдун сидел на циновке, расстеленной прямо на бетонном полу. Скрестил ноги, точно варвар из южной пустыни, и будто бы дремал. Большая и, несомненно, очень тяжелая голова была опущена, подбородок упирался в щуплую грудь.
        Птицелов растерялся. Прежде беседовать с этим человеком ему не доводилось. Птицелов знал, с каким трепетом к Колдуну относятся жители поселка и мутанты с близлежащих ферм, и поневоле проникся к нему странной смесью почтения и страха. И все-таки он пришел, чтобы беседовать с Колдуном, а не с его домашними зверушками. Или Колдун полагает, будто дело столь пустяшно, что дать совет в силах и желтоклювая птаха?
        - Я еще не задал вопрос, Колдун…
        - Вы - Птицелов, сын Сома, умевшего дышать под водой. Чужак, охотник и разведчик, знающий лесные тропы по эту сторону Голубой Змеи. Вы положили отца и мать на дно общей могилы, ваша нерожденная сестра была в тот момент еще жива, именно она будит вас по ночам, являясь в кошмарах. Я знаю все вопросы, которые вы можете задать.
        - Я бежал через лес, не разбирая дороги, - голос Птицелова задрожал; до сих пор он никому не рассказывал о том, что случилось после похорон жителей деревни. - На север… и не знаю почему. Я шел к реке. Потом я увидел… Увидел… Я должен знать: куда они забрали Лию?
        - Это и есть та самая неразрешимая задача. Попробуйте идти от частного к целому.
        Птицелов лихорадочно размышлял. Пожалуй, мыслить в таком ключе было еще сложнее, чем читать книги.
        - Откуда прилетают железные птицы? - медленно, слово за словом, проговорил он.
        Птаха перестала долбить клювом кормушку. Прошамкала:
        Из черной бесконечной пустыни, хранящей зерна Мировых Светов.
        Птицелов тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Конечно, с ним говорила не птаха. С ним говорил Колдун. Не поднимая головы и даже, кажется, не дыша.
        - Из черной пустыни? - переспросил Птицелов. - Что ж. Значит, железные птицы - это зло… - Он покивал головой, ожесточаясь. - Как мне отыскать эту пустыню? Куда мне идти? На север? На юг? Наверное, на юг… Ведь черная пустыня лежит за южной пустошью, так? За землями варваров? Когда-то я мыслил подобным образом. Тайное становится явным, стоит лишь направить взор свой вверх - сквозь облака и Мировой Свет. Нет, взгляд не упрется в обитаемую твердь верхней полусферы, как вы сейчас подумали…
        Птицелов прикоснулся к виску, отступил на шаг. На миг ему отчаянно захотелось на свежий воздух - сбежать из этого провонявшего зверинцем подвала.
        - Если вы намерены бежать всякий раз, едва столкнетесь с неизвестным, то вам стоит остаться в поселке. Однако полагаю, вас привлекает иная судьба. Молодой человек, который не утратил хладнокровия в разоренной деревне. Молодой человек, который не побоялся бросить вызов Смерти-с-Топором. Наконец, молодой человек, представляющий собой образец крайне редкой позитивной мутации. Я склонен предполагать, что вы способны на многое. На гораздо большее, чем просто спасение обреченной девочки,
        Птицелов уцепился за последнюю фразу.
        - Вы знаете, как найти Лию?
        - Равновесие нарушено, наш многострадальный мир раскачивается, будто маятник. Я имел возможность лицезреть человека, ответственного за дестабилизацию. Он и его спутник посетили поселок. Человек, назвавшийся Маком Симом, замышлял войну против Страны Отцов. Только он не знал, чьими руками осуществить задуманное. Исходя из нынешних обстоятельств, я заключаю, что его авантюра увенчалась успехом.
        Бошку рассказывал Птицелову об этой парочке - об улыбчивом безумце и его друге-солдате. Безумец Птицелова не интересовал, а вот в глаза солдату он бы поглядел. Спросил бы его: «Помнишь ту деревню?…» И почувствовал бы сразу, отвечает ли солдат правду или бесстыдно лжет.
        Человек, который заключил сделку с совестью, не был рожден под замкнутым небом Мира. Он прибыл из черной бесконечности. И был поражен количеству и разнообразию миров, умещенных в его голове. Узнайте же, что тот, кто посетил нас, и бог из железной птицы, встреченный вами на берегу Голубой Змеи, - один человек.
        - Один… бог?
        - Один человек, - повторил Колдун. - И только он сможет ответить на вопрос, откуда прилетают железные птицы. И куда они уносят людей.
        - Хорошо, Колдун… Спасибо вам… - Птицелов сглотнул. - Где мне отыскать… этого человека?
        Колдун ответил не сразу. В воцарившейся тишине Птицелов отчетливо услышал, как потрескивает фитиль в масляной лампе; как тихо- тихо курлычет, пристроив желтый клюв под крыло, птаха. Как возится в самом темном углу мясоед.
        - Я все понял. Мак Сим прибыл в наш мир, чтобы нарушить шаткое равновесие. Вы же, Птицелов, сын Сома, вернете Миру равновесие. Вы защитите нас. Всех - и мутантов, и нормальных. И тех, кто только полагает себя нормальным. От чужаков, что прилетают на железных птицах.
        - Колдун, мне нужно знать…
        - Вы найдете его в Столице…
        - В Столице?!
        Ой- ой, далеко и опасно. Времени уйдет уйма, пока он дотопает до Столицы на своих двоих, пока преодолеет все кордоны и преграды. А Лие сейчас помощь нужна! Вот в этот самый момент!

…Но не стоит забывать, что Мак Сим, вероятно, не единственный пришелец из черной пустыни. Как одна капля воды предвещает начало ливня, так и чужак, пришедший извне, может оказаться лишь первой каплей грядущего нашествия… Позволю себе напоследок дать вам несколько советов. Прежде всего, не пытайтесь добиться ответов силой - боюсь, что в таком случае вы потерпите поражение. Думайте, используйте обстоятельства. И научитесь врать, в конце концов! Загрубеть должна ваша совесть, покрыться коркой!
        Птицелов почесал голову.
        - Спасибо, Колдун.
        Ему не ответили.
        - Я пойду, Колдун?
        Подняв голову, Птицелов увидел, как отражается огонек светильника в узких зрачках жутковатого обитателя подвала. Мутанта, которому подчиняются и прислуживают животные, птицы, гады. Равно как и жители здешних развалин, окрестных ферм и деревень.
        - Птицелов! Вы ведь не знаете, почему родители вам дали такое имя? Не знаете… Что ж, идите. Впрочем, погодите. Еще одно. Не заблуждайтесь: железные птицы, которых вы видели - вовсе не железные. Они живые, как мы с вами…
        Они сидели у края обрыва. Курили и кидали камни в мясоедов, замерших с открытыми пастями на дне балки.
        - Я помню Мака Сима, - сказал Бошку. - Твердый он был… Как бы сказать… Думал много… Хотя мысли у него были - оторви и выбрось. Вроде и умные, но, если глянешь с другой стороны, так ничего умного не увидишь. Вроде во благо старается, а опять с другой стороны глянешь: так всем только хуже станет… Как будто вчера он родился… Вернее, позавчера, потому что успел смекнуть и про Башни, и про то, что мы - вовсе не злыдни. Вот… Не верится, что повязан он с поганым Лесорубом. Хоть убей - не верится. Такой, как Мак, не может быть заодно с похитителем детей. Птицелов хмуро попыхтел самокруткой, нащупал в траве булыжник. Запустил им в приглянувшегося ящера. Угодил прямехонько в пасть. Глупый мясоед с лязгом захлопнул челюсти и зарылся в жижу по самые глаза.
        - Да и погиб он наверняка, - продолжил Бошку. - Куда бы его ни понесло - в южную пустошь, к морю навстречу островитянам… Везде - смерть. Никак нельзя уцелеть. Варвары его или рабом сделали, или съели, ежели месяц голодный выдался. А островитяне - они, поговаривают, еще хуже. Они любят глядеть, как люди мучаются. Пытают пленников ради потехи: выпустят мутанту кишки, потом ржут, когда тот силится их обратно в брюхо себе засунуть.
        На севере о наших краях небось говорят то же самое, - резонно заметил Птицелов. - Мутанты-людоеды зверствуют… да еще невидимая смерть со Стеклянных Плешей.
        А вот и узнаешь. В любом случае, поглядеть на Столицу тебе не повредит, - Бошку прищурился. - Парень ты головастый, от нормального человека ничем не отличаешься… почти. И опять же дар имеется. А с ним, с даром этим, и в Столице не пропадешь. Если Колдун посылает тебя в Столицу, значит, надо идти. И не сомневайся, братец, ведь Колдун - он никогда и ничего не говорит попусту. И не ошибается.
        - Он меня не обманывал… - задумчиво проговорил Птицелов.
        Тем более не сомневайся.
        - Но Лия! - воскликнул Птицелов и с силой запустил камнем в следующего мясоеда. Камень с глухим стуком врезался в бронированную спину и отскочил. Мясоед спросонья схватил своего соседа за хвост. Несколько минут мутанты наблюдали за жестокой схваткой ящеров.
        Потом Бошку вздохнул.
        - Что Лия? Ты сам сказал, что в Норушкином карьере ее больше нет. Сама по себе Лия в лачугу не вернется. Нужно искать, куда унесла ее проклятая железная птица…
        - Птица - не железная, птица вроде как живая.
        - Да? Ну дела… Только вот Мак не поможет найти тебе Лию, если он жив. - Бошку для убедительности постучал по колену ребром ладони. - Не связан он с Лесорубом. Не одна это шайка! Но если Колдун сказал идти в Столицу, значит…
        - …надо идти, -договорил Птицелов без энтузиазма.
        - ~ Надо идти. Пока зима не настала. Пока на границе всем сыто и тепло. А позднее не пропустят. -Бошку вдруг замялся. - Слушай, а табачок у тебя остался? Остался! Вот радость- то… А давай еще по одной, а?
        - Да тут совсем немного, Бошку.
        - Ну по последней, а? Птицелов поглядел на другую сторону балки. Как-то по особенному жалко и сиротливо выглядела лачуга колченогого Киту в тусклом свете пасмурного дня. Мотались на веревке три пеленки - их Лия повесила сушиться перед тем, как увел ее Лесоруб. Да, наверное, так и случилось: она вышла, а женишок с топором - тут как тут.
        Неожиданно дверь домишки Киту распахнулась. Птицелов торопливо сунул в карман жестянку с остатками табака, вскочил на ноги. Некто выбрался, пятясь, из лачуги. Медленно, шажок за шажком, принялся спускаться по ступеням невысокого крыльца. Этот «некто» волок за собой тяжелый диван Лии.
        Птицелов уже мчался в обход балки.
        - Погоди! - крикнул ему вслед Бошку. - Птицелов! Ну погоди же, шестипалый!

…Свинорылая Пакуша наморщила свое и без того не сильно привлекательное лицо. Оскалила желтые зубы, защелкала ими, как давешний мясоед. Растопырила короткие сильные пальцы, которые оканчивались твердыми, как сталь, ногтями. Она собиралась биться за диван до последней капли крови.
        Едва Птицелов двинулся вперед, как Пакуша завизжала на всю улицу:
        - Пошел вооооон!
        Птицелов едва успел отшатнуться - когти свинорылой сверкнули у него перед носом.
        - Помогиииите! - завопила Пакуша. Ей принялся вторить криком младенец в чьей-то лачуге. - Люди! Спасииииите!
        Дурачок Рудо уже спешил ей на помощь. Вместо мотыги на сей раз он прихватил загнутый на одном конце обрезок арматуры. Из лачуги Киту выбрался Карлик Прыщ. С собой лжемладенец прихватил всего ничего - кое-что из утвари да зимний плащ. Увидев, что Птицелов и Пакуша сошлись нос к носу, он принялся подливать масла в огонь.
        - Убивают! - закричал карлик прокуренным басом. - Чужак Пакушу убивает!
        Птицелов поглядел на карлика и сплюнул от досады. Как только шестипалый отвернулся, Пакуша ударила его кулаком в больной бок. Птицелов охнул и отступил.
        - Пошел вооооон! - крикнула ему в лицо свинорылая.
        Тут и Рудо подоспел. Замахнулся на Птицелова арматурой, заговорил с напыщенной деловитостью:
        - Я тебя учил уму-разуму? Учил? - он взмахнул арматурой. - И ты опять?… Опять?… - Рудо целил Птицелову в голову; Птицелов же уклонялся и отступал. - Снова мозги тебе, чучело вправить надобно, так? Ну да ладно, научу я тебя, упырище! Научу!
        Подбежал Бошку.
        - Пакуша! Птицелов! Остыньте все! Птицелову снова пришлось отпрыгнуть: арматура врезалась крюком в пыль у его босых ног.
        - Рудо! - Бошку поймал золотаря за предплечье. - Я тебя сам сейчас учить буду! - он выдернул из рук Рудо арматурину и, не глядя, зашвырнул железяку в балку. Потом вцепился в его грязную рубаху и без обиняков встряхнул пару раз.
        Заметив, что Птицелов снова надвигается на Пакушу, Бошку преградил ему путь.
        - И ты тоже отойди! - он схватил Птицелова за плечи, толкнул его головой, заставляя пятиться. - Уйдем! Уйдем, Птицелов!…
        Не успел Птицелов толком возразить, как Бошку заговорил ему на ухо:
        - Ты чего, дружище?… Совсем взбесился, да? Ты же знаешь, что никто из них, - он указал рукой на лачугу Киту, - не вернется… Ну в ближайшее время, так точно. Чего бучу поднимаешь? - Бошку отпустил плечи Птицелова, поправил на нем ветровку. - Позволь стае жить по своим законам, Птицелов! Не будь дурнем! Вон народ на тебя глазеет…
        На улице действительно стало людно. Мутанты выползали из лачуг, подвалов, шалашей и сходились на шум. Одетые в рванину и обноски, грязные, убогие создания. С выражением обиды на весь мир и жажды справедливости в мутных очах. А неугомонная Пакуша изо всех сил старалась, чтобы шум не прекращался.
        - Вы поглядите на него! - голосила на весь поселок. - Пригрели упыря на свою голову! Сам почти нормальный, а на честную несчастную женщину руку поднимает! Рожа обнаглевшая! Сейчас мужики подойдут, так хайло тебе начистят еще как начистят!… - Пакуша зацокала языком, предвкушая расправу над Птицеловом. - Отожрался на наших харчах! Поселок обожрал! Сами не доедали, кормили его - сиротку! А он хайло отрастил на полверсты! И теперь это хайло на честных людей раскрывает! Хамло! Хамло!
        Больно было и стыдно Птицелову.
        Ему всегда было больно и стыдно, когда он слышал чужую ложь. Вроде врет другой человек, а нехорошо ему - Птицелову.
        На том диване остались пятна крови Лии, Пакуша же по-хозяйски расселась на нем, подтянула под себя ноги, одновременно она продолжала говорить, говорить, говорить… наверное, в тот день не отыскалось бы в поселке места, где не был слышен ее визгливый голос.
        Птицелов отступил.
        Опустил голову, поплелся к лачуге Киту. Бошку последовал за ним, опасаясь, как бы чего еще не стряслось.
        Награбленный скарб не умещался в коротеньких лапках карлика Прыща, возле калитки
        он все- таки уронил пару горшков. Подбирать не стал, зыркнул на Птицелова да прытко сделал ноги. Сердце Птицелова заныло: горшки были чистыми-чистыми. Ему представилось, как Лия -бледная, больная - драит их песком и моет в холодной воде. Поправляет предплечьем съезжающий на лоб платок и снова - чистит, драит…

…Открыл щелястую дверь и заглянул внутрь лачуги. У Киту вроде бы и вещей-то было немного… Однако незваные гости учинили знатный беспорядок. И воняло там еще так, что глаза слезились: то ли Пакуша напотела, то ли карлик Прыщ взопрел, копаясь в чужом тряпье.
        Птицелов обнаружил, что чугунную печурку тоже кто-то успел свернуть и утащить. А ведь она - тяжеленная. Вот и верь теперь местным, что, дескать, они - хилые и болезненные, что ведро воды им поднять невмоготу.
        Из развороченного дымохода на пол высыпалась сажа. На земляном полу темнел прямоугольный оттиск, оставленный диваном.
        Погром и тишина.
        Тут даже Бошку присвистнул.
        Птицелов открыл дверь, подставил половинку кирпича, чтобы она не закрылась и проветрилась лачуга поскорее. Распахнул единственное окно. Принялся неизвестно зачем поднимать и расставлять на места банки- склянки. Тут соль, тут жир, тут огарок свечи, тут сухой горох…
        Бошку повздыхал-повздыхал да вышел.
        - Уйду, - думал Птицелов. Сегодня же уйду. На север, в Столицу или еще дальше. В черную пустыню без конца и края. Следом за железной птицей, что вовсе не железная, а из плоти и крови, как я. Сколько бы миров не скрывалось в той пустыне, я обязан побывать в каждом из них. Я найду Лию. Или отомщу за нее…
        А действительно - сколько тех зерен Мировых Светов может быть посеяно в бесконечной пустыне? Птицелов силился представить, но получалось у него неважно. Чаще всего ему виделась разрезанная пополам головка сыра. В сыре были дырочки - миры-пузыри. В таком случае выходило, что пустыня - твердая. И что пространства, отделяющие миры-пузыри друг от друга, - это толстенные перегородки.
        Для птиц - даже для железных птиц - каждая такая перегородка стала бы непреодолимой. Птица - ведь не червь. Птица не сможет прогрызать себе ход в твердом сыре…
        Размышляя таким чином, Птицелов не услышал, а точнее - не понял, что Пакуша уже заткнулась. Замолкла неожиданно, словно ей закрыли рот ладонью, словно вдавили свиным рылом в обшивку украденного дивана. И что мутанты за стенами лачуги больше не бормочут невнятные угрозы в адрес шестипалого чужака, а скорее хнычут в безбрежной тоске обреченных на никчемную жизнь и мучительную смерть.
        Кто- то поднялся на крыльцо.
        Кто- то застыл на пороге, буравя спину Птицелова взглядом.
        Птицелов обернулся.
        Дядька Киту едва держался на ногах. Правая сторона асимметричного лица была превращена в месиво одним ударом когтистой лапы. Глаз вытек, сквозь разодранную щеку виднелись зубы, ухо висело на лоскуте кожи. Левая рука от предплечья до кончиков пальцев обмотана окровавленной тряпкой, раны на ногах перевязаны самодельными бинтами.
        В правой руке Киту сжимал двустволку. Винтовке тоже досталось: приклад в щепки, ствол согнут.
        - Лия! - позвал Киту. - Лия, ты вернулась?
        Он вошел в комнату, уставился единственным глазом на учиненный соседями погром. Потом поглядел на Птицелова, снова заревел:
        - Лия! Где ты, тростинка?
        - Нету ее, дядька Киту… - сказал Птицелов мрачным голосом.
        - Нету? - переспросил Киту.
        - Не вернули…- признался, опустив голову. - Я не вернул…
        Киту взмахнул винтовкой.
        - Не вернул? Как это - не вернул? Ты же обещал? Ты же как сын мне обещал! Ты клялся!
        - Я слишком поздно-догнал Лесоруба! - заорал в ответ Птицелов. - Лию забрала железная птица! Я ничего не мог поделать!
        - Железная птица! - выдохнул Киту. Потом заревел: - А умнее ничего не мог придумать, грамотный ублюдок?! Меня упыри на куски рвали, я думал: спину тебе прикрываю, пока ты дочку спасаешь! А ты? Ты же клялся!
        - Я -ничего не успел сделать, - повторил Птицелов, чувствуя, как пылает лицо от прилившейся крови. - Но я вернусь в Норушкин карьер… Я все исправлю! - выкрикнул в лицо несостоявшемуся тестю.
        - Исправишь?! Исправишь?! Что ты можешь исправить?! Оживить мою тростиночку? - Киту в порыве ярости оторвал висевшее на лоскуте кожи ухо и кинул им в Птицелова. - Пошел вооооон! - крикнул, точь-в-точь повторяя интонации Пакуши.
        Птицелов кивнул. Шмыгнул носом. Потом обошел Киту и встал на пороге. В какой-то миг ему захотелось обернуться и проблеять что-нибудь в духе «Прости меня, бога ради!». Захотелось да расхотелось.

…Он молча спустился во двор. Поплелся к калитке, мимоходом замечая, что мутанты, созванные кличем Пакуши, никуда не разошлись. Что они смотрят на него, разинув кривые и беззубые рты, распахнув мутные разновеликие глаза.
        А потом в лачуге грянул выстрел. Кроваво- черные брызги выплеснулись через открытое окно и окропили хилый огород Киту.

«Вот и все, - прозвучал в голове Птицелова голос Колдуна. - Еще одна смерть на этом шаре. Еще одна свежая могила на нашей земле. И в ответе за нее пришельцы из черной бесконечной пустоши. Чужаки, которые повидали множество миров…»
        И через миг Птицелов понял, что решить противоречие он сможет, вывернув сырную головку мироздания наизнанку. Тогда миры- пузырьки превратятся в миры-шарики, а непреодолимые «сырные» толщи - в пустоты. В таком случае железные птицы, которые, конечно, на самом деле совсем не железные, смогут порхать от одного шарику к другому беспрепятственно.
        Мысль эта показалась Птицелову не лишенной логики, и он дал себе слово обдумать ее на досуге. Благо, времени для размышлений на пути в Норушкин карьер у него будет предостаточно.
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
        Миновав дебаркадеры железнодорожной станции, Птицелов оглянулся. Руины города скрылись за неверным маревом рассвета. За ними и выше блестела заплата Стеклянной Плеши. А еще выше угадывались утесы Норушкиного карьера, где летающее полуживотное-полумашина похитила у Птицелова единственную любовь. Если бы Птицелов умел плакать, он заплакал бы, такая тоска сжала его сердце. Но плакать он не умел, поэтому лишь половчее подогнал лямки вещмешка, поправил ремень ружья, подаренного Бошку, и зашагал на север.
        Дорога была хорошей, гораздо лучше той, что привела Птицелова к руинам города больше года назад. Правда, на каждом шагу попадались рытвины, заполненные черной мертвой водой, а сквозь трещины в бетонных плитах торчали сухие стебли колючки, но кто обращает внимание на такие пустяки? По этой дороге можно шагать хоть целый день без передышки. Надо только по сторонам поглядывать. Мало ли какая нечисть бродит по окрестным лесам. Друг Бошку, что снабдил его на дорожку не только ружьем из своего арсенала, но и припасами, сказывал, что главное - добраться до засеки, а там разведчики. Глядишь, и подсобят, если что…
        Птицелов шагал легко, перепрыгивая через рытвины, обходя стороной ржавые обломки на обочинах. Прошлое отодвигалось назад, задираясь вместе с горизонтом, расплываясь туманными пятнами. Вот растаяло злобное мурло Пакуши. Вот пошла рябью простоватая физиономия Бошку. Вот личико Лии с набухшими надбровьями подернулось дымкой. А вот и разваленное вконец зарядом самодельной картечи лицо дядьки Киту превратилось в кровавую кляксу. Только чистый строгий лик Колдуна с плотно сжатыми губами и зрачками змеи не желал растворяться в прошлом. Смотрел пристально, будто требовал: ступай, Птицелов, на север и делай, что должен. И Птицелов ступал:
«шорх-шорх-шорх» - шаркали по бетону подошвы добротных армейских ботинок, которые Птицелов откопал в развалинах военного склада.
        Мировой Свет наливался дневной силой. Лес по обеим сторонам обочины стряхивал утреннее оцепенение, оживал. Закряхтели, запорхали разнообразные птахи. Петь они давно разучились. С тех пор как встал над Миром Огненный Гриб. Кто-то громадный неповоротливый завозился в зарослях справа. Птицелов снял ружье с плеча, прислушался. Подрагивали верхушки деревьев, осыпалась серая осенняя листва, но в этой возне не чувствовалось угрозы. Напротив, сквозило неподдельное добродушие, словно ворочался в берлоге, устраиваясь поудобнее, огромный плюшевый медведь. Птицелов видел такого медведя среди руин магазина детских товаров. Его поразило, что игрушка может быть настолько большой - с взрослого мутанта ростом. Помнится, Птицелов хотел даже подарить медведя Лие, но едва он дотронулся до игрушки, как та рассыпалась рыжим удушливым прахом.
        Он постоял, подождал, покуда неуклюжая громада притихнет, и продолжил путь. Битая- перебитая бетонка скатывалась с юга и взбиралась на север. Птицелов чувствовал себя ручным зверьком, на потеху неведомого хозяина вращающим обод исполинского колеса. Он видел однажды такую забаву, и она показалась ему отвратительной. Но выбора у него было не больше, чем у зверька, а колесо - значительно тяжелее.
        - Ничего, ничего, - думал Птицелов, дробя каблуками комья подсохшей грязи, дайте только срок, доберусь до Столицы. А там выясним, кто здесь хозяин. Пришельцы там не пришельцы, пузырьки не пузырьки - вы у меня за все ответите. И вернете Лию, как миленькие. Никуда не денетесь…
        Птицелов замедлил шаг, остановился, воровато огляделся окрест и саданул себя кулаком по лбу.
        - Вот дурень! Кого я обманываю? Самого себя?! Кто и за что мне ответит, а?! Если я Лию отбить не сумел даже у Лесоруба. А ведь он всего лишь прислужник у пришельцев. Это ж ясно, как Мировой Свет! Не Смерть-с-Топором, как думают эти малахольные, а - слуга, раб! Не человек он и не мутант, это ж видно. Наверное, тоже живая машина, как и железная птица, которая не железная… Не важно, что он такое, - важно, что создатели Лесоруба сильнее сильных. Сильнее упырей и солдат, вместе взятых. Тысяч упырей и тысяч солдат!
        Глаза чесались неимоверно, но рыдать ему было не из чего. Он вспомнил Сопливую Бунашту из своей родной деревни. Бунашта была хоть и уродливой, но веселой девкой. Все мужики деревенские к ней хаживали. Их не смущало даже, что Бунашта непрерывно истекает слезами, отчего и прозвали Сопливой. А еще он вспомнил, как снова ходил к Норушкиному карьеру. Устыдился. Поплелся выполнять обещание, данное мертвому теперь дядьке Киту. Ружье прихватил. Сам не зная зачем. Расстрелять Лесоруба самодельной картечью. Отомстить. Отвести душу. Да толку-то от его стыда и воинственного пыла. Не нашел он ничего в карьере - ни тумана, ни чудного леса, ни Лесоруба. Ржавый экскаватор, глыбы известняка, пыль и все!
        Э- эх…
        - Стой где стоишь!
        Птицелов очнулся от горестных мыслей, обернулся. За спиной у него возник солдат с автоматом. Странный какой-то солдат. Ободранный, грязный. Вонища от него, как от мутанта. Даже хуже. Все знаки различия оборваны. Не поймешь, кто это: рядовой, капрал, офицер? На одутловатой физиономии - многодневная щетина. Глаза злые, голодные, неспокойные. Мечутся туда-сюда. Глаза труса.
        - Ствол, тесак, мешок на землю! - скомандовал солдат.
        Птицелов не шелохнулся.
        - Давай, давай, деревенщина, - потребовал солдат. - А не то угощу пулей.
        Птицелов счел благоразумным повиноваться. Одичал, видно, солдатик. От своих отбился, что ли? Заблудился?
        Солдат кинулся к его вещам, сгреб, не спуская с Птицелова неспокойного взгляда. Запустил исцарапанную замызганную руку в вещмешок, выхватил кусок вяленой козлятины, впился желтыми зубами, заурчал. Птицелов брезгливо смотрел, как стекают по солдатскому подбородку тягучие слюни. Нет, таких солдат он еще не видел. Там, у Голубой Змеи, они бравые. В черной ладной форме, в беретах набекрень, пряжки и нашивки сияют. А это что? Это вонючий пес, избитый хозяином и пинками выгнанный со двора. Или - беглец. Сбежал из части. Как таких называют? Дизир… дезер… Не вспомнить сейчас. Бродит, скотина, по дороге, грабит прохожих. Как он меня назвал? Деревенщиной! Из деревни, значит… Да, я из деревни! Из деревни, которую такие же вот ублюдки сожгли, а мирных ее жителей - расстреляли. Может, ты и стрелял, пес?! Угостил мою маму пулей?!
        Подкованным мыском тяжелого армейского ботинка Птицелов с размаху врезал солдату по обслюнявленному подбородку. Брызнула кровь и обломки плохих зубов. Солдат как-то по-детски всхлипнул, опрокинулся навзничь. Вскинул автомат, но Птицелов с ходу вышиб смертоносную железяку» Наступил солдату на руку и ударил в висок. Ногой. В черепе беглого солдата что-то хрустнуло, он дернулся и затих. В открытых глазах его застыла боль и детская обида на несправедливую судьбу. Птицелов попятился. Тошнотворный ком подкатил к горлу.
        Убить человека, пусть даже и солдата, грабителя, это не то же, что убить упыря. Птицелов отбежал к обочине, рвотный спазм скрутил его пополам…
        Когда к нему вернулась способность воспринимать окружающее без кровавой мути в глазах, Птицелов распрямил согбенную спину и увидел рядом с трупом солдата группку мутантов. Они покачивали большими, одинаково лысыми и бугристыми головами, одобрительно цокая и подхихикивая. Мутантов было трое, и они были хорошо экипированы. Утепленные куртки мехом внутрь сидели на крепко сбитых телах как влитые. За спиной у каждого висел колчан с луком и стрелами, а в руках поблескивали начищенной сталью карабины. Армейские многозарядки, не чета дедовским дробовикам из арсенала Бошку. Да и росту они были завидного. Для мутантов.
        Разведчики, догадался Птицелов.
        Самый маленький из разведчиков, видимо, почувствовал его взгляд, обернулся. Оскалился приветливо, подкатился на коротких кривых ногах.
        - Фермер съел солдата, так ему и надо! - объявил он.
        Птицелов непонимающе уставился на разведчика. Чего он несет, какой еще фермер?
        - Что уставился, как лунь? - вопросил мутант. - Разум что ль, зашел за ум?
        - Это у тебя, видно, зашел, - огрызнулся Птицелов. - Тоже мне поэт нашелся… Придворный рифмоплет его величества короля воров Отул Сладкоголосый.
        - Если фермер мне хамит, будет мною он убит! - выпалил разведчик, вскидывая карабин.
        Остынь, Шестипалый! - подал голос второй разведчик. Подошел, уставился на Птицелова бельмастыми зенками. - Не видишь, что ли? Не в себе парень.
        - Точно, не в себе, - подтвердил Птицелов. - А откуда ты…
        - Мне Бельмастый - не указ, - перебил его рифмоплет, - надо, сделаю на раз.
        Но карабин опустил.
        - А здорово ты его, - сказал Бельмастый. - Дезертира-то. Развелось их сейчас, почище упырей… Чем ты его так? Неужто ногами?!
        Птицелов неопределенно дернул плечом. Ему не хотелось обсуждать убийство.
        Рифмоплет вдруг присел на корточки, потрогал ботинки Птицелова, поцокал, воззрился на владельца добротной обуви снизу вверх.
        - Как водится промеж людьми, ботинки эти щас сними! - призвал он.
        Пошел ты!…
        Бельмастый сокрушенно пожал плечами.
        - Придется снять, паря, - сказал третий разведчик, незаметно подошедший к Птицелову со спины. - У Шестипалого прохоря давеча прохудились, не держат воду. А нам в худых прохорях никак нельзя.
        - Глаголет истину Затворник, - возвестил рифмоплет, - ботинки дали течь во вторник.
        - Да я сам… - начал было Птицелов, но осекся.
        В спину воткнулось что-то твердое.
        - Не дури, - посоветовал Бельмастый. - Хорошие у тебя ботинки. А зачем тебе такие? Навоз давить. Так вон в его… - он указал карабином на труп, - дезертирских говнодавах сподручнее будет.
        Сапоги солдата выглядели куда как хуже «прохарей» рифмоплета, но Птицелов спорить не стал. Разведчики не шутили, это ясно. Он сел прямо на бетон, начал разуваться. Когда стаскивал правый ботинок, толстый носок зацепился за что-то и слез с ноги.
        - Глянь-ка?! - ахнул Бельмастый. - Свой!
        Что и говорить, умеют жить разведчики!
        За узкими, больше похожими на бойницы, окнами холодно мерцала белесая ночь. Шумел ветер в кронах. Гортанно перекликались упыри. А здесь, в хижине, пылал огонь в очаге, красноватые отсветы плясали на закопченных бревенчатых стенах, булькала в котелке наваристая похлебка. В предвкушении ужина мутанты дымили самодельными цигарками.
        - И куда тебя несет? - вопрошал Бельмастый. Наросты на глазах его отражали свет очага - ни дать ни взять упырь красноглазый. - Оставайся-ка ты лучше с нами. Парень ты, я гляжу, не хилый. С дезертиром вон управился… Будешь четвертым. Мы тебя научим дичь загонять. Покажем заповедные тропы. Скучно станет, блокпост подорвем. Или санитарную машину перехватим. Там, в машинах этих, такие девахи ездят… Ммм… Не чета нашим мутанткам кривоногим…
        Птицелов опустил голову, чтобы бельмастый разведчик не заметил недоброго блеска в его глазах. Мутантки ему не нравятся, видите ли…
        - Не могу я у вас остаться, - сказал Птицелов. - Дело у меня.
        - Какое дело может быть у мутанта на Севере? - проговорил орудующий у очага Затворник.
        - Дело мутанта на Севере, - сымпровизировал Шестипалый, - болтаться на висельном дереве.
        - Колдун меня послал, - ответил Птицелов.
        - А-а, ну если только Колдун… - протянул Бельмастый. - Тогда, конечно… Супротив Колдуна не попрешь.
        Помолчали. Затворник снял котелок с огня и тут же подвесил другой - для чая. Из какого-то закута принес глиняные миски - курильщики поспешно загасили цигарки, - сунул в нетерпеливые руки, наполнил аппетитным варевом, разложил на чистой тряпице деревянные ложки и ломти хлеба - насыщайтесь, друзья-подельники. Мутанты оживленно заскребли ложками.
        Птицелов поддел краешком ложки пахучего варева, подул, попробовал. Закатил глаза. Умопомрачительно вкусно. Мелькнула предательская мыслишка: а может, и впрямь остаться тут, на засеке? Живут разведчики не худо. Сыты, одеты, вооружены. Нигде, ни в родной деревне, ни в городских руинах, не видел Птицелов такой жизни… А на Севере и вправду в петлю можно угодить. Запросто. Сказывают, конечно, что правительством это строжайше запрещено, но вряд ли из Столицы не видно, как в Приграничье с мутантами обращаются.
        Но мыслишка мелькнула, отозвалась короткой тянущей болью в груди и пропала. Не мог Птицелов обмануть Колдуна. Да и самого себя не мог. Где-то там, в непредставимых черных безднах, томится Лия. А он тут у камелька рассиживается, ест от пуза, о лучшей жизни помышляет. Нет, переночевать, поблагодарить хозяев, и в путь.
        Птицелов доел похлебку, принял от Затворника глиняную чашку с чаем. Никакие мысли, ни предательские, ни самые что ни на есть праведные, не могли испортить благодушного настроения. Завтра видно будет, сказал он себе.
        Птицелов налился чаем по самые уши, поблагодарил радушных хозяев и выразил желание
«чуток завести глаза».
        Ложись, кто тебе не дает, - откликнулся Бельмастый. - Там вон в углу лапник брезентухой накрыт. Почитай, перина…
        - Угу, - пробормотал Птицелов, поднимаясь.
        - Спать ложись, шестипалый братуха, - изрек Шестипалый, - будем тебя сторожить мы вполуха.
        Глаза слипались. Он добрел до постели и уснул, едва коснувшись головой брезента.
        Во сне все смешалось. И дневные впечатления, и прошлые переживания. Воспоминания и мечты. Мелькали в каком-то диком хороводе упыри. Лесоруб колол дрова на заднем дворе деревенского дома, а папаша Сом относил их в сарай. Лия обливалась слезами, как Бунашта, и все норовила пальнуть из автомата в мечущегося Бошку. Железная птица на дымных струях опускалась рядом с оплавленным памятником, открывала круглую светящуюся пасть, и Птицелов протягивал ей миску с похлебкой. «Дело мутанта на Севере, - прокаркала птица голосом Колдуна, - болтаться на висельном дереве». И кто-то мерзко захихикал в ответ. А кто-то сдавленным голосом проговорил: «Тише ты, Шестипалый, братуху разбудишь».
        Птицелов вздрогнул и понял, что уже не спит. За стенами хижины бесновалась непогода. В бойницы тянуло сквознячком. От очага расплывался жар. Рядом храпел разведчик. А два других сидели у огня, шептались, сдвинув головы. Сквозняк раздул угли, на уродливых лицах мутантов заплясали отсветы. Птицелов узнал шептунов: Бельмастый и рифмоплет Шестипалый. Стараясь не выдать себя неосторожным движением, Птицелов прислушался.
        - Не нравится он мне, - сказал Бельмастый. - Странный какой-то… На ногах дюжина пальцев, прямо как у тебя, а не наш. Печенкой чую.
        - Завалил солдата он, - заметил Шестипалый, - значит, крепок и силен.
        - Да, нам бы такой пригодился, - ответствовал Бельмастый, - но не хочет же оставаться. На Север идет, а там солдаты. Заложит он нас, как пить дать.
        - Ты, Бельмастый, прав, заложит, - согласился Шестипалый. - При такой красивой роже.
        - Колдун, говорит, его послал, - продолжал Бельмастый. - А зачем, спрашивается, Колдуну посылать кого-то на Север? Колдуну на Севере ничего не надо. У него и на Юге все есть. А чего нет, зверье доставит… Выходит, врет нам Птицелов. Может, он давно к солдатам перекинулся, а? Может, это они его послали про нас поразнюхать? Что скажешь, Шестипалый?
        - Коль нам пришелся не по нраву, - откликнулся рифмоплет, - перо в бочину и в канаву!
        - В лес отнесем, - сказал Бельмастый. - А там упыри подберут.
        Они легко и бесшумно поднялись. Сверкнули красными бликами ножи, хорошие армейские тесаки, но Птицелов был уже наготове. И когда Бельмастый наклонился над ним, Птицелов откатился в сторону, вскочил, сорвал со стены карабин.
        - Стоять, свинорылые! - крикнул он и Демонстративно передернул затвор.
        - Что?! Где?! - переполошился спросонья третий разведчик.
        Узрев едва ли не перед самым носом ствол карабина, Затворник воздел руки и застыл с открытым ртом.
        - Ты чего, паря? - пробормотал Бельмастый, пряча нож за голенище. - Приснилось что?
        - Я все слышал, упыри вонючие, - сказал Птицелов. - Совсем озверели в лесах, своего брата-мутанта нe жалеете.
        - Если ты нам друг и брат, - заметил Шестипалый, - возвращай ружье в обрат.
        - Заткнись, рифмоплет, - откликнулся Птицелов. - Из-за моей обувки да ружьишка старого жизни меня решить хотите… Думаете, я тупой?… Вояки сраные…
        - Мужики, вы чего?! - спросил Затворник, который так ничего и не понял в этой мизансцене. - Какое ружьишко? Птицелова ружьишко? Дык из него только мелких птах стрелять…
        - Ты вот что, Птицелов, - сказал Бельмастый. - Остынь. Не тронем мы тебя, пошутили…
        - Врешь, Бельмастый, - сказал Птицелов. - Меня не проведешь, я вранье чую. А ну, пропустите!
        Он перешагнул через Затворника, все еще не могущего взять в толк, что происходит, и крадучись вдоль стен, не спуская глаз с разведчиков, пробрался к выходу. Толкнул задом дверь, вывалился наружу.
        - Ты, Затворник, глупый гусь, - услышал Птицелов напоследок, - за тебя еще возьмусь…
        Дверь захлопнулась. Не разбирая дороги, Птицелов кинулся в лес. Он понимал, что так просто ему уйти не дадут. Оставалась одна надежда, что до утра разведчики из своей хижины носу не высунут, упырей побоятся. Птицелов, конечно, тоже боялся упырей, но выбора у него не было. И на засеке упыри, и в лесу. Только те, которые на засеке, похуже лесных будут.
        Никогда не слышал, чтобы четвероногие упыри своих жрали. А вот двуногие…
        Перемахивая через трухлявые стволы, ныряя под толстые сучья, нависающие над узкой звериной тропой, что вела от хижины в чащу, Птицелов жаждал лишь одного - уйти от засеки как можно дальше. Едва рассветет, разведчики кинутся в погоню. Из-за карабина и добротных ботинок. А пуще всего - из-за боязни, что беглец наведет на них солдатский патруль.
        Не такая уж и плохая мысль, подумал Птицелов ожесточенно. Они мне никто. Они уже не мутанты даже, а звери лесные. Из-за таких, как они, солдаты лютуют. И байки про кровожадных южных упырей среди северян из-за таких вот разведчиков…
        Он едва успел затормозить. Взбил тучу палой листвы, шлепнулся на задницу, выронил карабин.
        Ну вот, успел подумать Птицелов, прямо как в маминой сказке: от Лесоруба ушел, от разведчиков ушел, а от тебя, упырь лесной…
        Матерый упырь, преградивший ему путь, сел на задние лапы, вздел пушистую морду к мутному фосфоресцирующему небу и захохотал.
        - Люди, - проворчал упырь, обнюхав карабин. - Много железа, мало мозгов. Птицелов все еще сидел на заднице - ни жив ни мертв. И все-таки скорее жив, чем мертв. Огромный упырь, самый крупный из всех, что Птицелову доводилось встречать, судя по всему, настроен был дружелюбно.
        Когда упырь отсмеялся - хотя смех этот мало напоминал человеческий - он принялся разглядывать Птицелова, свесив лобастую голову набок, вывалив длинный черный язык. И не было в его облике ничего, внушающего ужас. Правда, большой. Громадный просто.
        - Выродок? - спросил он. - Охотник?
        - Да, - признался Птицелов.
        А чего врать?
        Упырь широко раззявил черную пасть, блеснув редкими зубами. Не поймешь, то ли зевнул, то ли припугнул. Захлопнул пасть, клацнув клыками. Спросил:
        - Охотников моего народа убивал?
        Птицелов понурил голову. Вот так вопрос.
        Жизни и смерти вопрос.
        - Случалось, - ответил он.
        Круглые глаза-плошки упыря озарились внутренним огнем. Сердце Птицелова пропустило пару ударов, тело стало ватным. Безразличие охватило мутанта, но вдруг все прошло. Упырь погасил взор, отвернул морду.
        - Правильно, - пробурчал он. - Колдун так и сказал: мутант, который не врет. Встретишь, испытай его, сказал Колдун. Если соврет… не тот.
        Птицелов промолчал. Звери лесные, ящеры болотные, птахи небесные, мыши летучие - все прислуживали Колдуну. Этим никого не удивишь за Голубой Змеей. Но никто никогда не сказывал, что Колдуну прислуживают упыри.
        - Мне идти надо, - сказал Птицелов. - Если позволишь…
        - Погоня за тобой, - отозвался упырь. - Трое. Очень злые. Выродки.
        - Догадываюсь, - вздохнул Птицелов. - Убить меня хотят.
        - Голодны? - поинтересовался упырь.
        Птицелов хмыкнул.
        - Сыты, - сказал он. - Опасаются они меня. И ботинки им мои глянулись.
        Упырь, яростно почесав за ухом, обронил:
        - Люди никогда не сыты.
        Птицелов не стал спорить.
        - Идти мне пора, - повторил он с тоской. - Светает.
        - Идем! - Упырь мотнул тяжелой башкой. - Провожу до заставы.
        И он бесшумно потрусил вперед. Птицелов подобрал карабин, зашагал следом. Шли быстро, не слишком петляя. Видно, упырь хорошо знал дорогу к человеческому поселению.
        Мировой Свет усилил накал. Потянуло утренним холодком. В лесу пробуждались птахи, перекликались простуженными голосами, но испуганно замолкали, когда упырь и мутант приближались к их гнездовьям. Впрочем, Птицелов не тешил себя иллюзиями. Птахи боялись исключительно упыря. Его все боялись - даже медведь-лакомка спешно покинул усыпанные сладкими ягодами заросли, стоило упырю оказаться неподалеку. Птицелов слегка запыхался, стараясь поспеть за проводником, но был рад радехонек. С таким спутником нигде не пропадешь. Но вот они перемахнули через кювет и выбрались на дорогу.
        - Застава там! - Упырь приподнял могучую лапу и-показал направление. - Ступай.
        - Как тебя зовут? - спросил Птицелов. - У тебя есть имя?
        - У последнего щенка есть имя, - отозвался упырь. - Назови сначала себя.
        - Меня зовут Птицеловом.
        Упырь фыркнул, помотал лобастой башкой, как будто его опять разбирал смех.
        - Зови меня Псоем из клана Итрчей, - сдавленным голосом произнес он. - Это мое почти настоящее имя.
        - Хорошо, Псой, - сказал Птицелов. - Я запомню.
        - Запомни, - буркнул упырь и добавил: - Мы еще встретимся, Ловец Птиц!
        И канул. Только когти шарахнули по бетону. Птицелов проводил его взглядом. Вздохнул, поддернул ремень карабина и зашагал на север.
        ГЛАВА ПЯТАЯ
        Заставу Птицелов увидел, как только вышел из-за поворота, оставив за спиной заросли лещины и пахнущий грибами валежник.
        По обе стороны от старого шоссе возвышались два неказистых здания из серого бетона: в один и в два этажа. Над двухэтажным развевался черно-желтый флаг и торчала мачта радиоантенны, а в окнах одноэтажного не хватало стекол. Чуть в отдалении трепетало на ветру полотно армейских палаток. Возле них стояла какая-то машина, скрытая под камуфляжной сеткой.
        Двое часовых неторопливо выдвинулись навстречу Птицелову.
        - Ружбайку давай сюда, - сказал один из них. - И торбу тоже.
        Птицелов сделал так, как ему приказали.- Сам кто будешь? - спросил второй. - Из фермеров?

…Вся прежняя жизнь Птицелова проходила среди мутантов. С рождения он привык видеть рядом с собой изуродованных созданий. Мать с неестественно длинными руками. Отец, который умел дышать под водой. Кузнец Скибу - из его левой лопатки росла недоразвитая ручка. Дурачок Пишту с четырьмя глазами, одни из которых - на затылке. Пакуша со свиным рылом вместо носа. Добрый, но страшный, как божий гнев, друган Бошку. Лия - очень тонкая и очень красивая в нечеловеческой своей красоте.
        Раньше северян Птицелову доводилось видеть все больше издалека и то - сквозь прицел. Пошли как-то с Бошку и Хлебопеком на оленя и едва не наскочили на каких-то очень важных дядек в сопровождении взвода черноберетников. «Дядьки» установили в лесу железные ящики со стеклышками, а потом удалились, оглядываясь украдкой, как недоросли, что затеяли шкоду. Явно замышляли недоброе. И против кого? Против мутантов ведь… Других на той стороне Голубой Змеи - раз-два и обчелся. Птицелов, Бошку и Хлебопек тогда вдребезги разломали эти ящики да помочились на них. В поселок вернулись очень довольные собою. Хотя и без добычи.
        Похожий на грязного борова дезертир - не в счет. Он был уродливее и грязнее самого чудовищного мутанта: гнилая изнутри коряга, не человек.
        А здесь - двое парней. Рослые, с правильными чертами лица и пропорциональным телосложением. Внезапно Птицелову показалось, что он видит перед собой живые статуи титанов из Публичной библиотеки.
        Неужели эти красивые люди расстреливали безоружных мутантов? Из огнеметов - по хижинам, из автоматов - по мутантам, что ополоумели от ужаса! А потом - контрольные для тех, кто еще дышал…
        Внезапно Птицелов почувствовал к ним - краснощеким и упитанным - жгучую ненависть. Он прищурил левый глаз, поглядел на одного солдата, прищурил правый - зыркнул на другого. Сзади за поясом у него оставался верный тесак. Лезвие как будто ожило, налилось нестерпимым жаром - так просилось оно наружу.
        - Язык проглотил?
        Что ж, теперь придется обвыкаться. Выбирать нужно, брат-мутант. Что важнее - отыскать и попытаться вывести на чистую воду пришельцев или мстить каждому встречному
        солдату?
        Когда- то он помогал матери ухаживать за свиньями. И огородничал по мере сил -вплоть до дня похищения Лии. Поэтому с какой-то стороны он был фермером. Пожалуй, тут никому врать не нужно.
        - Фермер… - выдохнул он.
        - Имя?
        - Птицелов, сын Сома, - проговорил с вызовом.
        Солдаты заулыбались так, словно услышали скабрезную шуточку.
        - Чего-чего?
        Птицелов повторил.
        - А человеческое имя у тебя есть?
        Помотал головой. Поглядел вопросительно: мол, долго ли соображать будете?
        Солдаты сразу поскучнели.
        - Как это нет нормального имени? Не положено так! Это только у мутантов, массаракш, нет имен. Давай, парень, не мели чушь. На границе шутки шутить себе во вред только.
        - Я и есть мутант. Не признали, что ли? Из долины Голубой Змеи! - Птицелов развел руки в сторону: мол, полюбуйтесь, если не видели. - Иду на поселение. Хочу поближе к людям перебраться. Потому как право имею! - позволил он на последней фразе нахальную нотку.
        Солдаты переглянулись.
        - Мутант? - переспросили Птицелова. - А ты ничего не путаешь? Не слишком-то ты и похож…
        - Как я могу?»
        - Ну вот… Притащился на наши головы! Из-за тебя на карантине куковать придется! Не заразный хоть? Нет? Язв нету? Птицелов опять помотал головой.
        - Ну пошли тогда! Раз на поселение, массаракш… - бурчали солдаты. - Прутся всякие, и всем - на поселение, массаракш! Слушай, а ты точно мутант?
        - Точно, точно.
        Сначала его привели к двухэтажному зданию. Им навстречу вышел третий солдат, был он чуть старше сопровождающих Птицелова и держался на порядок увереннее. Солдаты обращались к нему «господин капрал». В нескольких словах да в пяти-шести
«массаракшах» они передали суть разговора с Птицеловом. В это же время в окно выглянул усатый человек в мундире с офицерской шнуровкой. Он приоткрыл раму, вопросительно поднял седые брови.
        - Разрешите доложить, господин штабс- ротмистр! - обратился к нему капрал. Получив в ответ холодный кивок, он продолжил: - При пересечении государственной границы задержан мутант! Идет из долины Голубой Змеи. Называет себя Птицеловом. Говорит, что направляется на поселение, поближе к людям. С собой имел армейский карабин системы «варинару» и вещмешок с личными вещами.
        Офицер смерил Птицелова презрительным взглядом.
        - Зарегистрировать и сдать в санобработку! - распорядился он, а затем добавил с издевкой: - Гляди, не нахватайся от него вшей, капрал!
        Так точно, господин штабс-ротмистр!
        Часовых сменили, солдаты отправились к одной из палаток, а капрал завел Птицелова внутрь одноэтажного здания.
        Перед тем как перешагнуть порог, Птицелов поглядел на лес, на пасмурное небо. Дураком он не был, и солдатам не доверял ни на грош. Боязно ему было идти в застенок послушным телком, но другого выбора, похоже, не оставалось.
        - Шагай, массаракш!

…На такие «хоромы» - со старой побелкой на потолке и облупившейся краской на стенах - он и в развалинах мутантов насмотрелся. Птицелова удивило, что нормальные люди живут и работают в таких же нищенских условиях. Впрочем, удивило несильно, потому как понимал, что здесь, в самой глухой из всех глухих окраин, дворцов ему не увидеть. Капрал распахнул оббитую жестью дверь, указал рукой на железную лестницу, которая вела в полуподвальное помещение. Птицелов, скрепя сердце, ступил на ржавые ступени. Внизу воняло плесенью, застоявшейся водой и мочой. Тепло было и парко, почти как в баньке у старого Отту, только жару чуток не хватало.
        В свете тусклой лампочки - настоящей электрической! - Птицелов увидел узенькую комнату. В противоположной стене - две двери, одна была заперта, вторая приотворена. Две потертые скамьи, пустая вешалка и железный ящик - вот и вся обстановка.
        Приоткрытая дверь распахнулась до конца, навстречу капралу и Птицелову вышел человек в шуршащей накидке из черной материи. Был он всклочен, небрит и глядел красноглазым упырем, которого посреди дня выдернули из логова.
        - Чего забыли? - неприветливо поинтересовался он.
        - Мутант из долины Голубой Змеи! - бойко отрекомендовал Птицелова капрал.
        Человек в накидке поморщился, словно мучило его похмелье, поднес палец к губам, призывая громкоголосого капрала говорить тише. Вытянул из кармана резиновые перчатки, натянул на холеные руки. Из другого кармана вынул складной лорнет, развернул, оглядел Птицелова с головы до ног.
        - Это никакой не мутант, - сказал утомленным голосом.
        - Мутант, - возразил капрал. - Он сам так сказал.
        - Темная деревенщина, - проговорил человек, не разжимая губ. - Не ведает, что мелет…
        - Мутант он или нет, - капрал пожал плечами, - а первичную санобработку и карантин никто не отменял. Ты же сам знаешь, Вику, таков приказ командующего округом.
        - Не Вику, а господин младший штабс-ротмистр! - с угрозой проговорил человек в накидке. - Только я отвечаю перед командующим округом и департаментом медицины за радиологическую и биологическую безопасность перемещенных лиц. И, соответственно, только мне, массаракш, судить, кто они такие - мутанты, упыри или низложенные Неизвестные Отцы! А ну, смирно, капрал! Напра-во! Нале-во! Вольно! Так-то… - он оживился. - Распустили армию! Выродки! Ваш командир - аграрий, по стечению обстоятельств напяливший на себя мундир! Солдаты - слюнтяи и ротозеи! Вы знаете, что такое первичная санобработка по-нашему? Это значит, что прямо во дворе вы должны были стащить с него штаны и окатить из водомета дезактином!
        - Вику, пожарный насос год как в ремонте…
        - Смирно! Кру-гом! Ать-два! Кру-гом! Ать- два!
        Капрал так невольно и застыл по стойке «смирно». Птицелов же недоуменно оглядывался по сторонам да бил на себе комаров, которых оказалось в теплой и сырой комнатке, что летом на болотах. Но через миг и до него дошла очередь встречать грудью порцию словесной картечи.
        - Чего крутишь головой? - бросил человек. - Чего уши развесил? Чего слушаешь то, что не полагается слушать? Раздеться! Раз-два! Одежду - в ящик!
        - Как так - раздеться? - опешил Птицелов.
        - Вопросов не задавать! Не озираться! Выродок! Это еще нужно уточнить, из какой это долины Голубой Змеи тебя принесло!
        Птицелов стал стаскивать с себя одежду. Бросил в ящик залатанную ветровку, что верой и правдой служила ему не один год, вытащил из-за пояса тесак. Зашелестело доброе стальное лезвие, радуясь тому, что его наконец-то достали на свет.
        - Куда это? - спросил у застывшего капрала.
        Вику выронил лорнет и присел так, словно ему двинули ногой под дых.
        - Массаракш-и-массаракш! - проговорил сдавленным голосом. - Вы куда смотрели, гельминты безглазые?
        Капрал схватился за кобуру. А Птицелов улыбнулся:
        - Тут сталь хорошая, имперская. Вернете мне потом, лады?
        Тесак забрал капрал. Пока Птицелов раздевался, Вику ходил вокруг мутанта, делая замеры при помощи маленького приборчика, умещавшегося в ладони. Приборчик трещал и хрипел.
        - Ну! Покажите мне здесь хоть какую-нибудь мутацию! - воскликнул Вику, когда вся одежда Птицелова оказалась в ящике под крышкой с нарисованным черепом на фоне поганки-мутанта. - Вы видите, капрал, хоть одну морфологическую аномалию? Где антропометрические нарушения, диспропорции и асимметрии?
        Видя замешательство капрала, Птицелов пришел ему на выручку:
        - У меня шесть пальцев на ногах.
        - И что? - насел на него Вику. - И что, спрашиваю? У моего прадеда тоже было по шесть пальцев на ногах! У племянника - по шесть пальцев на ногах! И кем они были, и кто они есть? Прадед - начальник канцелярии Императорского Адмиралтейства; награжден тремя орденами за заслуги. Племянник - кадет бывшего военного училища имени Доблести Отцов, а ныне - защитник Отечества, младший ротмистр, гордость семьи, служит в гвардейской танковой дивизии. А вы говорите: шесть пальцев!… Шесть пальцев - это, между прочим, признак благородства. Аристократическая кровь дает о себе знать таким образом! Вы, часом, не аристократ ли? - он сверкнул лорнетом в сторону нагого Птицелова.
        - Он сказал, - ответил капрал, - что зовут его Птицелов и что он сын некого Сома. То есть фамилии своей не знает. Ничего-ничего, - стоял на своем Вику, - Маршала от инфантерии при дворе Кирогу Второго звали Белка Сердцеед. Имя нисколько не помешало ему сделать карьеру. Так… Открыть рот! Закрыть! Сколько лет?
        - Чего? - не понял Птицелов.
        - Сколько лет тебе?
        - А… - Птицелов почесал затылок. - Шестнадцать прошлой весной стукнуло.
        - Шестнадцать? - Вику снова поднес лорнет к лицу. - Никогда бы не дал… Здоровый такой конь, лет на двадцать пять выглядишь. - Он покопался в кармане накидки, вытянул за кольцо связку ключей. Подошел к запертой двери, открыл замок. - Раньше порядок был: мутанты не подходили к заставе и на пушечный выстрел. А теперь - блажь! Видите ли, для борьбы с разрухой необходимо мобилизовать все имеющиеся ресурсы. Вот и прут с юга, точно медом у нас намазано… А наше сердобольное правительство, в котором одни выродки, массаракш, готово впустить во внутренние районы кого ни попадя… На каждой заставе поставили по медработнику в воинском звании. Я, видите ли, обязан оказывать помощь беженцам с юга, в том числе - мутантам. Кроме этого, на мне первичная санобработка и дезактивация… Впрочем… чего это я распинаюсь перед тобой, неучем?… Тряпье твое фонит ведь. И хорошенько, к слову, фонит! Сам тоже фонишь. Так что, марш под душ и не забудь помыть за ушами!
        - Туда? - Птицелов указал рукой на открытую дверь.
        - Туда-туда, - ответил Вику нетерпеливо. - Как с кранами обращаться, надеюсь, знаешь? Или ты совсем… Птицелов, сын Сома?
        - Справлюсь, не вчера родился.
        - Вот умница. Вперед!
        Едва Птицелов переступил порог, Вику захлопнул дверь и запер замок, Птицелов пожал плечами и огляделся: свет в это помещение проникал через ряд зарешеченных окошечек под самым потолком, В половине из них не было стекол. Неровные стены облюбовала разноцветная плесень - грибкам здесь явно нравилось, С ржавых труб капало, цементный пол оказался мокрым и холодным.
        Птицелов повернул единственный обнаруженный кран, и из-под потолка потекла в несколько вялых струй теплая, перенасыщенная химией вода. От нее резало в глазах и пекло во рту, Под таким душем Птицелову стало дурно.
        Он поспешно выключил воду, приковылял к дверям…

…Как он и опасался, они были заперты.
        Пришлось стучать. Долго стучать: кулаком, пяткой, лбом… А удушливый пар заволакивал тем временем комнату плотными клубами. Птицелов почувствовал, что его покидают силы. Что он вот-вот свалится на пол. Закроет глаза и забудется, уйдет, растворится в химическом тумане.
        Ему все же открыли.
        Выволокли наружу - едва живого, задыхающегося, невменяемого.
        В узенькой комнатке помимо капрала и Вику присутствовали двое автоматчиков и усатый штабс-ротмистр. Птицелову всучили в трясущиеся руки комбинезон - ярко-оранжевый с черными вставками. Надевать его пришлось при помощи капрала. Под дулами автоматов.
        А- потом, когда его выводили наружу, Птицелов услышал за спиной голос штабс-ротмистра:
        - Шпион?… В мое дежурство?! Массаракш!…

…Птицелов бежит под дождем через ночной лес.
        Мимолетный простор опушки, стена колючего кустарника, чаща. Перед глазами мелькают ветви, стволы деревьев, обросшие мхом камни и неглубокие балки. Все вокруг - сине-черное, мокрое, топкое. Вкрадчиво шелестит дождь, а он бежит, хрипит и кашляет на ходу.
        Он бежит.
        За его спиной осталось пепелище и общая могила, поглотившая всех, кого он знал…
        Да- а… Еще одно доселе неизвестное, недокументированное преступление Неизвестных Отцов против своего народа всплыло на поверхность, -глубокомысленно произнес бригадир
        - Аару. - Произвол военной диктатуры, потакающий бесчинствам Боевой Гвардии - как же мне знакомо… До боли в почках знакомо! Эту запись мы обязаны сегодня же передать командующему округом. Полагаю, он переадресует ее Департаменту Пропаганды. Граждане Свободного Отечества должны знать, с чем именно боролись герои революции…

…В тускло светящемся небе расползались две кляксы. Послышался раскат далекого грома. Гул в поднебесье набрал силу, превратился в пугающий рев. Самой железной птицы видно пока не было, но Птицелов знал: она вот-вот появится. Вывалится из-за облаков - округлая и стремительная - запляшет над землей на дымных лиловых струях…
        Птицелов невольно сжал подлокотники кресла.
        Диковинный ящик показывал его прошлое четко и беспристрастно. Сколько раз Птицелову попадались похожие устройства среди развалин, но и в голову не приходило, что при помощи них можно творить эдакие чудеса. Все, что он когда-то видел, оживало на серебристой поверхности экрана в цвете и звуке.

…Коричневый пришелец выбрался из отверстия в боку железной птицы. И с чего Птицелов взял, будто он - бог?… Чужак! Всего лишь чужак, вторгшийся из черной бесконечной пустыни, как порой южные варвары вторгаются в долину Голубой Змеи…
        - Это видение является следствием травматического шока, - высказался штаб-врач Таан. - Сейчас аппарат показывает вымышленную реальность, подмену. Объект же уверен, что в действительности с ним все так и было. Парень потерял голову, когда хоронил своих близких. На самом деле он лежит без чувств в какой-нибудь канаве, а эта опустившаяся с небес штуковина - бред чистой воды. Техник, промотайте чуть вперед, пожалуйста!

…И точно - валяется на старых шкурах. Вокруг то ли руины, то ли свалка. А может, то и другое сразу. Лысый мутант с лягушачьим ртом поит больного отваром. Пришептывает утешительные словечки. Добрый друган Бошку! Стреляет в небо искрами костерок, освещает фигуру худенькой девочки, которая остановилась за спиной Бошку и глядит на Птицелова. На голове вместо платка - застиранная марля, в темных глазах сверкают слезы.
        - Лия!…
        Кажется, он закричал. Кажется, он рванулся вперед, точно надеялся, что сквозь светящееся оконце в волшебном ящике ему удастся просочиться в прошлое. Но он был крепко-накрепко зафиксирован в кресле. Руки и ноги - в ременных петлях, голова…
        - Мутанты… - младший штабс-ротмистр Вику поморщился. - Как их много! Не знаю, как вы, но меня тошнит от этих рож, господа!

…Мутантов действительно было много: Лия, Киту, Бошку, Рудо, Хлебопек, Колотун, Пакуша, Прыщ. Грязные, полуголодные, полуживые, полумертвые…
        Вы видите? - штаб-врач щелкнул по экрану пальцем. - Опять бредит!
        Птицелов заскрежетал зубами. Задергался из стороны в сторону, точно в припадке.

…Его снова заставили пережить свой позор! Вонзили в незаживающую рану грязный крюк и потянули! Потянули, выдергивая жилы, выламывая кости!
        Чудовищный Лесоруб забросил Лию внутрь железной птицы. Повернулся к Птицелову, взмахнул топором с закругленным лезвием. И вновь Птицелов увидел в том лезвии отражение своего перепуганного лица.
        Он попятился, провалился сквозь серебристую дымку. Очутился в пыльном карьере. На руках у друзей…
        - Все, - сказал доктор. - Катарсис! Техник, выключить*
        Птицелов обмяк в кресле, на искусанных губах вспузырилась пена.
        - Да-а… - протянул бригадир. - Да-а…
        Какое- то время они молчали. Потом штаб-врач приказал техникам освободить
«подозреваемого» от датчиков ментоскопа. Птицелов что-то промычал, когда к нему прикоснулись обтянутые латексом руки, но глаза не открыл.
        Бригадир сел за стол, достал трубку, кисет и занял дрожащие руки делом.
        - Я не заметил в воспоминаниях этого несчастного ни хонтийских танков, ни субмарин островитян, - пробурчал он. - У меня сложилось впечатление, что всю жизнь этот парень носа из лесу не высовывал. Что скажете, младший штабс-ротмистр медицинской службы?
        Вику рассеяно улыбнулся.
        - В наше время бдительность не наказывалась.
        - В ваше время! - всплеснул руками бригадир.
        - Шесть пальцев на ногах - незначительное отклонение от нормы! Оно могло послужить прекрасным прикрытием шпиону! - продолжал стоять на своем Вику. - С мутанта ведь - взятки гладки. Посудите сами! Я действовал в интересах безопасности Отечества!
        Штаб- врач Таан подпер кулаками бока.
        - Послушайте меня, Вику! Завязывайте с алкоголем, я очень вас прошу, завязывайте! Вас отправили на самую дальнюю заставу, но вы и там умудрились дать маху. Отправить вас еще дальше? Да ведь некуда! Разве только терапевтом-добровольцем к тем несчастным мутантам, от которых вас тошнит, за Голубую Змею, в радиоактивные районы…
        - Нет уж, господин штаб-врач… Лучше тогда - в джунгли на раскорчевку…
        - Молчать, Вику! Вашего мнения никто не спрашивает! - Штаб-врач принялся мерить комнату шагами. - Вы посчитали тронутого умом мутанта - шпионом Островной Империи! Вы - блестящий выпускник Медицинской Академии Столицы! У меня просто слов нет, чтобы выразить степень разочарования вами как своим подчиненным! Или вы полагаете, будто у нас есть время и необходимые ресурсы, чтобы подвергать ментоскопированию каждого беженца с юга? Отвечайте, Вику! Считаете или нет?
        Вику вяло улыбнулся.
        - Нет, господин штаб-врач.
        - Тогда заткнитесь и слушайте!
        Бригадир вынул изо рта трубку, которой дымил во время перепалки двух медиков.
        - Хватит, Таан! Достаточно! А вы, Вику, ступайте! - он указал на дверь. - Продолжайте службу! На этот раз дисциплинарных взысканий не последует, но имейте в виду, Вику!… - бригадир пригрозил младшему штабс-ротмистру пальцем, словно мальчишке.
        Вику откланялся и вышел, хлопнув дверью.
        - Каков, а! - бригадир затянулся. - Вику, Вику… Старая гвардия! Не перевоспитать и батогом.
        Штаб- врач кивнул. Он подошел к Птицелову, положил пальцы на сонную артерию. Вынул из кармана френча хронометр на золотой цепочке, поднес циферблат к длинному носу.
        - Как он? Крепко досталось? - поинтересовался Аару.
        - Вторичный шок. Ничего, парень крепкий. Выдюжит.
        Насколько я понимаю, Таан, этот Птицелов - ваш клиент. Как распорядитесь с ним обойтись? Медалью нас не наградят, если мы пропустим во внутренние районы сумасшедшего мутанта.
        Таан потер ладонью гладковыбритые щеки.
        Мутант безвреден, клянусь честью. Разве что слегка радиоактивен. Предлагаю действовать согласно стандартному предписанию: если он желает переселиться поближе к людям, пусть сначала заработает такое право. А я организую ненавязчивое наблюдение. К концу положенного срока станет ясно, стоит ли его подпускать к нормальным людям.
        Бригадир погрыз мундштук трубки.
        Следовательно, в лагерь для перемещенных лиц? На раскорчевку джунглей или на борьбу с наследием старой войны? Можно на то и на другое. Полагаю, так мы не нарушим ни одной директивы.
        - А вы голова, Таан, - бригадир усмехнулся.- Приведите парня в чувство и сообщите, что он - не шпион Островной Империи. Глядишь, обрадуется.
        Часть вторая
        ДЕЛИНКВЕНТ
        ГЛАВА ШЕСТАЯ
        Грузовик шел всю ночь. Раскачивался на ухабах, проваливался по самые ступицы в рытвины, залитые черной жижей. С небес беспрестанно сеялась мелкая морось, и брезентовый тент над кузовом уже не держал влаги. Из-за тряски и сырости никто не сомкнул глаз, но когда грузовик достиг цели, желающих покинуть это ненадежное убежище не нашлось. Кроме солдат охраны, которые хотя и выглядели, как мокрые курицы, но не посмели ослушаться начальства.
        Старший по команде, бывший гвардеец капрал Панди, который всю дорогу просидел в сухой кабине, дал очередь поверх тента и проорал, надсаживая глотку:
        Вылезайте, свиньи брюхатые! Стройся! Чихая и кашляя, понося черными словами погоду, судьбу и начальство, дэки полезли наружу. Построились. Панди, кривя физиономию, оглядел строй.
        - Массаракш, - процедил он. - Жертвы аборта, а не солдаты.
        Позволю себе заметить, господин капрал, - простуженным голосом проговорил домушник по кличке Облом, - мы не солдаты, а делинквенты. По-старому, воспитуемые.
        Дэки недружно заржали.
        - Разговорчики в строю! - рявкнул Панди. - Для меня вы что солдаты, что делинквенты, что воспитуемые, один черт - свиньи… Слушай мою команду. Равняйсь! Смирна-а!
        Строй делинквентов качнулся из стороны в сторону и замер в прежнем виде. Панди несколько мгновений буравил дэков свирепым взглядом, потом махнул рукой.
        Задача следующая, воспитуемые, - сказал он. - Прочесать квадрат 23/07. И собрать все, имеющее отношение к технике. Найденное складывать у грузовика. Вопросы есть?!
        В строю загомонили:
        - Да тут этой техники видимо-невидимо…
        - И не говори, брат-сиделец, тут в семьдесят девятом такого понастроили…
        - Того и гляди на растяжку нарвешься…
        - Что я им - юный друг Отечества - металлолом собирать?…
        - Значит, вопросов нет, - подытожил Панди. - Правильно, мы не на философском факультете, - добавил он, явно кому-то подражая. - Если хотите жрать, будете работать. Нет находок, нет пайки.
        - А что жрать-то? - поинтересовался Облом. - Нам даже сухого пайка не выдали.
        Полевая кухня прибудет к обеду,- ответствовал Панди. - Тогда же прибудут палатки и специалист, который ваши находки будет осматривать. Кто найдет что-нибудь стоящее, будет переведен на юго-запад… Хватит болтовни, массаракш! - вдруг взъярился Панди. - Воспитуемые, круу-гом! К сбору металлолома прии-стуу-пить!
        И без того неровный строй делинквентов в оранжево-черных комбинезонах заколыхался, распался на отдельные кучки. Задымили цигарки. Самые деловитые из дэков начали настраивать металлоискатели. Кто-то затянул: «Уймись, мамаша-а…».
        Благодетели, - пробурчал Облом, раскуривая волглую цигарку.- На юго-запад они переведут, мезокрылов кормить…
        - А что это, мезокрылы? - рассеянно поинтересовался Птицелов, думая о своем.
        - Гадины трехметровые, - пояснил Облом. - Между лапами перепонка. Прожорливы, страсть…
        - Там хоть тепло? - спросил Птицелов, плотнее стягивая завязки капюшона.
        - О да, - сказал Облом. - Этого не отнять… Опять же в лагерях там и бабы живут, красота. И вид на жительство в центральных районах заработать можно. И деньги платят… - Он покосился на Птицелова, с задумчивым видом озирающего окрестности. - Ты чего, брат-си- делец?
        - Места знакомые, - проговорил Птицелов.
        - Знакомые? - переспросил Облом. - А может, ты знаешь, где лучше искать?
        - Может, и знаю, - отозвался Птицелов.
        - Дык чего стоим? - взбодрился Облом. - Идти надо… Найдем что ценное, глядишь, и впрямь на4 юго-запад пошлют… Это было у мо-оря, - фальшиво запел он, - где ажурная пена-а…
        - Сапоги бы надо, - сказал Птицелов. - По реке придется шариться… Правда, это не основное русло Голубой Змеи, а всего лишь один из притоков, но все-таки…
        - Откуда знаешь?
        - Видел я тут штуку одну, - сказал Птицелов. - Думаю, ее обломки ищут…
        - Ага… - Облом со скрипом поскреб в густой щетине на подбородке. - Подорвали
        ее?
        - Может, и подорвали, - проговорил Птицелов. - А может, сама рванула. Но один обломок, здоровенный такой, в реку плюхнулся. Я только успел из воды вылезть, а штуковина как шарахнет! Пламя до небес, дым, и куски во все стороны, а один прямо в реку…
        - Место помнишь?
        - Помню, - вздохнул Птицелов. - Но в воду лезть, в такую холодрыгу, бррр…
        - Щас организуем, - проговорил Облом. - Господин Панди!
        - Чего тебе, - буркнул тот.
        - Разрешите обратиться, господин гвардии капрал!
        Панди изо всех сил попытался сохранить безразлично-суровое выражение на лице, но губы его против воли расползлись в улыбку.
        - Обращайтесь, воспитуемыи, - милостиво разрешил он.
        - Есть идея, господин гвардии капрал.
        - Говори!
        Мне один кореш, из местных, сказывал, что воспитуемые тут какую-то странную хреновину подорвали, при Отцах еще. И что деталь от этой хреновины в реку свалилась. Так вот мы с Птицеловом обмозговали это дело и решили деталюху извлечь. Что скажете, господин гвардии капрал?
        Панди напустил на себя важный вид, надул губы.
        - Угум, - промычал он. - Инициатива похвальна… Действуйте, воспитуемые!
        - Дык как действовать, господин гвардии капрал, - проныл Облом, - если вода активная, а у нас ни сапог, ни перчаток резиновых?

…Панди чертыхнулся и знаком подозвал рядового:
        - Э-э, как тебя там…
        - Рядовой Boxy!
        Слушай мою команду, Boxy! Там у водителя должен быть комплект химзащиты, - сказал Панди. - Приказываю изъять.
        - Есть изъять!… Только, господин капрал…
        - Что только?!
        - Не даст он, - промямлил солдат. - Известный жмот… Вы бы сами попросили, господин капрал, а?
        - Массаракш! - прорычал Панди. - Распустились при новой власти… Была бы здесь Гвардия, я бы с этого жмота шкуру содрал бы. Для комплекту…
        Панди повернулся на каблуках, бросился к кабине грузовика, из которой торчали здоровенные ножищи в керзачах.
        Облом, давясь от беззвучного смеха, ткнул Птицелова в бок: дескать, гляди, что сейчас будет.
        Вблизи керзачей бравый капрал сразу как-то усох, ссутулился весь и стал что-то быстро говорить - дэки не расслышали толком, что именно, но судя по интонации, что-то льстивое. Руки капрала, обычно будто пришитые к бокам, так и летали, так и летали.
        Водитель грузовика был из вольнонаемных и нрав имел крутой, а кулаки - пудовые. В лагере его боялись все, включая высокое армейское начальство. Выслушав словоизлияния капрала, керзачи благославляюще шевельнулись. Панди немедленно распрямил спину, жестом подозвал рядового Boxy.
        Через час, нагруженные полным комплектом химзащиты, миноискателем и специальным освинцованным мешком, Облом с Птицеловом в сопровождении рядового Boxy тащились к берегу Голубой Змеи.
        - Ты почему не сказал капралу, что это я видел… м-м… хреновину? - поинтересовался Птицелов.
        - Чудила, - хмыкнул Облом. - Скажи я, что ты из местных, капрал бы тебя загонял, как ломового мерина. По всему квадрату! А так денек провозимся, другой, третий, и все на одном месте… Сечешь?
        - Не очень, - признался Птицелов.
        - Эх, темнота… - покачал Облом кудлатой башкой. - Сразу видно, мутант с периферии… Эй, солдатик! - окликнул он Boxy. - Насвайчиком не богат? Не угостишь бедных делинквентов, идущих класть живот во имя науки?
        Рядовой Boxy пошарил по карманам, извлек тощий пластиковый пакетик. Протянул его Облому.
        - Благодарствуйте, служивый! - отвесил Облом дурашливый поклон.
        Он аккуратно открыл пакетик, осторожно вытряхнул на заскорузлую ладонь горстку темно-зеленых зерен.
        - Будешь? - предложил он Птицелову.
        - Не-ет, - проговорил тот. - Не хочется.
        - Да ты и не пробовал небось?
        - Не пробовал, - согласился Птицелов.
        - Потому и не хочется, - заключил Облом. - Смотри и учись, пока я жив, доходяга!
        Он ловко собрал зерна насвая в щепоть и заложил за оттопыренную нижнюю губу. Одобрительно замычал, показал солдату большой палец.
        - А почему «во имя науки»? - спросил Птицелов.
        Облом пробубнил что-то невнятное, тряхнул головой. Толку от него было сейчас немного, и Птицелов стал глазеть по сторонам, заново открывая знакомые места. Низкорослый подлесок, страхолюдные ямы, заполненные черной жижей, торчащие вкривь и вкось ржавые фермы пусковых установок, воронки от давних и недавних взрывов, бетонные колпаки капониров. Странно было все это видеть третий раз в жизни. Первый - в далекой уже, хотя не прошло и года, дикой юности. Второй - на экране машины, умеющей заглядывать в душу. И третий - теперь вот. Неужто будет и четвертый, и пятый?
        А вдруг я проклят? И до конца дней суждено мне. возвращаться на место, где однажды узрел я бога, выходящего из чрева железной птицы?
        Не бог это, тут же напомнил Птицелов себе, а пришелец. Человек из плоти и крови, но чужой.
        - Почему во имя науки, спрашиваешь? - пробормотал Облом, выплюнув насвай.
        - Ну да…
        - А для кого мы железяки эти собираем, как ты думаешь?
        Птицелов пожал плечами.
        - Откуда мне знать.
        - Либо для столичной Академии наук, - веско произнес Облом, - либо бери еще выше - для самого Департамента Специальных исследований! Там, я слышал, до сих пор Странник заправляет… Вот ведь не берет человека никакая напасть. И при Отцах свои делишки обтяпывал, и при Комитете…
        - Слушай, Облом, - сказал Птицелов. - И откуда ты все знаешь?
        Облом покосился на рядового Boxy, с самым рассеянным видом бредущего поодаль, и наклонился к уху Птицелова.
        Откуда, не скажу, - проговорил он, - но ты слушай и мотай на ухо, желторотик, ума-разума набирайся… - Он отстранился и нарочито громко осведомился: - Долго мы еще будем тащиться по этой грязюке, Птицелов? Где она, Голубая твоя, массаракш, Змея?!
        Река обмелела В самом глубоком месте вода доставала Птицелову по пояс. Но ходить по дну ее было сущим мучением, ноги в тяжелых резиновых бахилах засасывало илом. Сменяя друг друга через каждые полчаса, Птицелов с Обломом выволокли на берег груду разного хлама: снарядные гильзы, хвостовую часть ракеты «земля-воздух», несколько черепов, мотки колючей проволоки и прочий ржавый да костяной хлам, неизвестного происхождения. Облом уже сам был не рад, что вызвался на эту работенку. Другие дэки натащили к грузовику кучу разных подозрительных железяк, в которых с увлечением рылся длинный, как жердь, штатский в блестящем балахоне до пят. Добыча Облома с Птицеловом не вызывала у штатского ничего, кроме презрительной усмешки. Капрал был недоволен, а водитель грузовика посматривал на беззастенчивых эксплуататоров его великолепного комплекта химзащиты, как ревнивый муж на соблазнителя жены. На третий день безуспешных поисков Облом сказал Птицелову:
        - Все, с меня хватит! Попрошусь на другой участок. И тебе советую.
        Они валялись на берегу, грязные, как черти, не в силах поднять ни руки, ни ноги. Даже курить не в силах.
        - Будь по-твоему, - проговорил Птицелов. - Если сегодня ничего не найдем, завтра попросимся на другой участок.
        Облом покосился на него в недоумении.
        - Ты собираешься еще раз лезть в эту жижу?!
        - Угу, - отозвался Птицелов. - Осталось обследовать во-он тот бочажок у правого берега… Видишь, там кустики на водой склонились?
        - Вижу, - отозвался Облом, - но я туда не полезу, не обессудь.
        - И не лезь, - буркнул Птицелов. - Я сам.
        - Как хочешь, - буркнул Облом, смеживая веки. - Я подремлю чуток…
        Он повернулся набок и захрапел. Солдатика, который все эти дни, пока дэки ковырялись в реке, неотступно сопровождал дефицитный комплект, тоже сморило.
        Птицелов несколько минут посидел, наслаждаясь покоем.
        Припекало. В хилых прибрежных зарослях копошились пичуги. Надо было вставать и лезть в воду. Птицелов с огромным трудом заставил себя подняться, натянул резиновые доспехи, взял багор. Подумал и решил противогаз не надевать. Ну его, этот мешок для удавленника…
        Бухая бахилами, спустился к воде.
        Этот приток Голубой Змеи, и прежде-то не слишком полноводный, теперь совсем захирел. Мутно-зеленые воды его медленно волокли между глинистых берегов всякий мусор. Ходил слушок, что выше по течению воздвигли плотину для строящейся гидроэлектростанции и что время от времени шлюзы открывают и сбрасывают воду, тогда по старому руслу катится пенный вал, сметая все на своем пути. Птицелов представил себе, что в этот момент он возится в жидкой донной грязи, увязнув в ней по колено, и ему стало не по себе. Но он подавил страх. Бог не выдаст, свинья не съест. А находка «деталюхи» может сказаться на его судьбе в лучшую сторону. Приказ Колдуна явиться в Столицу никто не отменял, но появление в оной надо еще заслужить
        Птицелов осторожно сполз с глинистого берега в реку. В этом месте было глубоко, и он сразу погрузился в нее по грудь. Вода была такой холодной, что даже дыхание перехватило - массаракш! Мелкими шажками, чтобы, не приведи Мировой Свет, не напороться на какую-нибудь ржавую железяку на дне, Птицелов двинулся к бочажку. Они с Обломом уже давно обшарили то место в реке, куда упал обломок железной птицы, и ничего похожего не обнаружили. Тогда Птицелов предложил искать ниже по течению. Ведь водосбросы могли утащить «деталюху» с места погружения. И довольно далеко. Но поиски ниже по течению тоже ничего не дали. Остался лишь невзрачный бочажок, где, как приметил Птицелов, вода закручивалась воронкой. Если и здесь нет обломка, то дальше искать бесполезно.
        Он постоял на самом краю бочажка, наблюдая, как крутятся на его поверхности щепки и прошлогодние листья. Надо бы потыкать багром, но Птицелов почему-то никак не мог решиться. Боялся разочарования. А вдруг нету здесь ничего? Что тогда? И дальше гнить на «фронте борьбы с наследием старой войны»? Среди дэков поговаривали, что на этом фронте получают вид на жительство главным образом в Мировой Свет. Радиация, автоматические стрелковые системы, что до сих пор не сгнили, противопехотные мины и газовые «хлопушки», которые не рассыпались в прах. Не говоря уже о диких зверях; не говоря о вспыхивающей временами между дэками поножовщине и эпидемиях дизентерии. На юго-западе тоже не сахар, конечно… но там делинквенты вкалывают по контракту и шанс получить вид на жительство в центре все же велик. Только бы повезло…
        Он наудачу потыкал багром и сразу на что- то наткнулся. Большое, твердое, оно слегка подавалось под нажимом, словно не лежало на дне, а плавало.
        - Спокойно, - сказал себе Птицелов, - без паники! Это, может, обыкновенный топляк…
        Он постарался подцепить находку крюком, и после нескольких попыток ему удалось это сделать. Птицелов потянул багор на себя, но находка не поддалась. Что-то держало ее. А заодно и багор.
        - Массаракш, - прошептал Птицелов. - Коряга, как пить дать…
        Он приподнял багор, налегая на древко всем телом. Наконечник багра показался из воды лишь на мгновение, но и этого хватило, чтобы заметить тонкие, отливающие металлом, сегментированные щупальца, которые обхватывали древко.
        - Массаракш! - проорал Птицелов, едва не бросив багор.
        Эхом донеслась ответная брань. Не выпуская добычи, Птицелов покосился на берег, где бестолково метались полусонные Boxy с Обломом.
        - Что там у тебя?!
        - Застрял?!
        - Нашел, кажется! - отозвался Птицелов. - Веревку давайте, массаракш и массаракш!
        Они провозились довольно долго, у Птицелова руки закоченели, но багор он выпустить боялся, вдруг нечто - с - металлическими- щупальцами уплывет? Откуда у него взялась уверенность, что это именно «деталюха», а не какой-нибудь водный мутант, Птицелов и сам объяснить не смог бы. Скорее всего, из туманного представления о живых машинах. Ведь и Темный Лесоруб выглядел почти как человек, почему бы у детали железной птицы не оказаться щупальцам?…
        - Только не сорвись, - заклинал он.
        - Совсем рядом на воду шлепнулась веревочная петля.
        - Бабы криворукие, - пробормотал Птицелов.
        Теперь хочешь не хочешь, а одну руку придется освободить. Он изо всех сил стиснул древко левой, а правой быстро набросил петлю на себя. Та-ак, теперь переменим руки, чтобы петля затянулась под мышками, а не на локтях… Годится…
        - Тяните, доходяги! - крикнул он.
        - А-а, - донеслось с берега, - ща-ас…
        Веревка дернулась, натянулась, петля захлестнула подмышки. Хорошо хоть, что толстая резина защитного комбинезона не давала грубому вервию врезаться в кожу.
        - Эй, ухнем!
        Птицелова сдернули с места, и он, потеряв опору под ногами, погрузился в вонючие воды с головой.
        - Массаракш вашу…
        Фыркая и отплевываясь, Птицелов вынырнул, ощущая, как горит кожа, и нестерпимо чешется в носу. Противогаз, оставленный на берегу, теперь не казался Птицелову мешком для удавленника.
        Опять таблетки горстями жрать, с тоской подумал он. И волосы сбривать, а ведь только отросли. Массаракш и массаракш1
        Отмытый до скрипа, начисто выбритый, воняющий дезактином, голодный и злой, Птицелов выбрался из палатки санобработки. И вытаращил глаза.

«Когда же они успели столько наворотить?» - подумал он, дивясь масштабу произошедших в лагере изменений. Пять палаток возвышалось на пятачке вокруг разложенных на брезенте находок. В двух палатках жили дэки - оказывается, привезли новую партию. Одна палатка была отдана под полевую кухню. Еще одну занимала охрана во главе с капралом Панди, А в мятой располагалось нечто вроде лаборатории, при которой неотлучно находился столичный эксперт. Там же стоял полугусеничный вездеход с генератором в кузове. Толстый черный кабель вился от генератора к лаборатории.
        После беглого осмотра «деталюху», больше похожую на мутанта неизвестной породы, отволокли в палатку к эксперту. Вымотанных до полусмерти, но счастливых Птицелова с Обломом загнали на санобработку, А после оставалось лишь набить брюхо, подымить махоркой да завалиться спать. Но оказалось, что у начальства свои виды. Едва делинквенты затолкали в себя по миске бобов с тушенкой и с отвращением выпили по кружке йодового чая, как на пороге кухни вырос рядовой Boxy и сообщил, что господин капрал велят воспитуемым Птицелову и Облому предстать пред светлыя очи эксперта. Поминая всуе интимные отношения капрала со всеми его близкими и дальними родственниками, дэки вылезли наружу. На ходу раскурили самокрутки.
        Столичный специалист встретил их у входа в лабораторную палатку, сияя, как намасленный блин.
        - Мое имя Гонзу, - представился он. - Доктор технических наук Гонзу Мусарош.
        - Гы, почти что Массаракш, - прокомментировал Облом вполголоса, и, ощерив не слишком зубастую пасть, отрекомендовался: - Облом, с вашего позволения, сударь. Уголовник. Чем могу?
        - А вы? - спросил Мусарош у Птицелова.
        Тот смутился. Что он мог о себе сказать?
        Южный выродок. Мутант из-за Голубой Змеи. Вот и все.
        - Птицеловом его кличут, - встрял Облом. - Он парень стеснительный, но настойчивый. Ведь это он ту самую деталюху в речке нашел.
        - Позвольте искренне поблагодарить вас от себя лично и от лица сотрудников нашего Отдела! - с жаром произнес доктор Мусарош.
        - Какого такого Отдела? - простодушно поинтересовался Облом.
        Эксперт растерялся. По лицу его было видно, что он сболтнул лишнего.
        - Прошу ко мне, - сказал он. - Извольте, так сказать, полюбоваться на дело рук своих…
        - Да мы уж вроде налюбовались, господин ученый, - протянул Облом. - Пока волокли эту дуру, сто потов сошло… Верно, Птицелов?
        Тот промолчал.
        - Поверьте, усердие ваше будет по достоинству вознаграждено, - заверил его Мусарош. - И потом… такого вы видеть не могли…
        - А ну если так, - Облом подмигнул Птицелову, - тогда конечно…
        Мусарош откинул полог палатки, жестом пригласив делинквентов войти. Пришлось принять приглашение.
        Да, такого они еще не видели. На длинном, обитом жестью столе возвышался огромный аквариум, литров на сто пятьдесят, заполненный синей жидкостью. От аквариума тянулись разноцветные провода и исчезали в металлических ящиках, которые сдержанно гудели и перемигивались разноцветными лампочками. То, что плавало в аквариуме, Птицелов поначалу принял за диковинную рыбу. Угловатое создание, покрытое сизыми бахромчатыми отростками, сквозь стекло таращило на людей выпуклые бельма, усыпанные множеством крохотных красно-фиолетовых кристаллов.
        - Смотрите, что сейчас будет, - заговорщическим тоном проговорил доктор Мусарош.
        Он приблизился к аквариуму и приложил к стеклу костлявую длань. Несколько мгновений создание оставалось совершенно безучастным и вдруг выбросило пучок щупалец. Птицелов против воли ахнул. Это были те самые щупальца, что обхватили багор. Но когда Облом и Boxy, пыхтя от усердия и осыпая окрестности отборнейшими массаракшами, вытащили на берег и Птицелова, и багор, и «деталюху», щупальца исчезли - на прибрежном песочке лежала облепленная черно-зеленой тиной глыба не пойми чего. И вот теперь ее, значит, отмыли! Ну-ну…
        Эксперт отнял ладонь от аквариума, зачем- то внимательно осмотрел ее и даже обнюхал, после чего сказал:
        - К сожалению, вы не можете, коллеги, оценить по достоинству всей грандиозности своей находки…
        - Где уж нам… - пробормотал Облом.
        Доктор Мусарош виновато улыбнулся.
        Даже я не могу осмыслить сейчас всю ширь открывающихся перед нашей наукой перспектив, - возгласил он. - Понимаете, коллеги, по-видимому, мы имеем дело с… - он ткнул пальцем в аквариумное стекло, «деталюха» немедленно отреагировала выбросом пучка щупалец. - Отдельным узлом квазиживого механизма! Не исключено, что возникшего в этих скорбных местах в результате неведомых нам автоэволюционных процессов!
        - Видал?! - брякнул Облом.
        Тот безразлично пожал плечами. Железная птица, полуживотное-полумашина, очень похожая на ту, что похитила Лию, - и только-то! Птица мертва, убита взрывом, и она не в силах помочь ему спасти любимую девушку. Нужно найти ее пилота, если только он уцелел.
        Доктор Гонзу Мусарош, видя совершенное равнодушие в глазах «коллег», осекся. Порылся в бумагах на своем столе, извлек мятый лист официального бланка. Откашлялся.
        Впрочем, я пригласил вас сюда не для научного диспута, - сказал он. - Мне поручено вручить лицам, которые сделают наиболее ценную для науки находку, это постановление о переводе их на контрактную службу в Особом Юго-Западном округе. С правом жительства по окончании срока контракта в центральных районах Свободного Отечества. Осталось лишь вписать имена. Ваши имена, господа делинквенты. С чем вас и поздравляю!
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
        Гарнизонный поселок заваливает снегом. Крупными хлопьями кружит он, оседая на жестяные крыши, на затянутую брезентом технику, на строевой плац. Под порывами ветра раскачиваются фонари на проволоках, протянутых над плацем. Мечутся тени, и кажется, что на перекладине турника болтается тело повешенного мутанта. Но это лишь в который раз пытается подтянуться под присмотром хмурого Панди новобранец. Остальные ежатся в строю, проклиная в мыслях погоду и солдафона-капрала, вздумавшего устраивать занятия по физподготовке в метель.
        Обуреваемый скукой, Облом пялится на это безобразие через окно казармы, дожидаясь возвращения Птицелова. Потому что, масса- ракш, каша стынет в манерке, хотя и заботливо укрытая его, Облома, бушлатом. Второй раз разогревать ее на камбузе не позволят, у них, массаракш, экономия дров. И какой это, массаракш, умник из революционного их Комитета решил, что экономика для того, чтобы экономить?! Как взбесились все. Дрова экономят, крупу экономят, махорку экономят, дизельное топливо берегут пуще глаза. Из-за этой, массаракш, экономии их с Птицеловом держат в гарнизонном поселке всю зиму. Солярки у них, видите ли, не хватает, чтобы отправить двух делинквентов по этапу. А ведь давно могли оказаться на борту баржи-самоходки, из тех, что на юго-запад ходят… Массаракш!… Экономы… Лучше бы сэкономили на кормежке и куреве для двух бездельников, придурки…
        Впрочем, Птицелова не назовешь бездельником. Вон он как на науку налегает. Штаб-врач господин Таан, по совместительству - преподаватель курсов социальной адаптации, на Птицелова не нахвалится. Еще бы! Зубрит мутоша, аж от зубов отскакивает. Книжки в гарнизонной библиотечке глотает, как ящер-мясоед панцирных крыс. Господин Таан все свободное время на него тратит, на выродка южного. Он, правда, и к Облому прицепился было со своей адаптацией, но он, Облом, калач тертый, ему, Облому, вся эта наука побоку. Облом и сам кого хошь научит родину любить. Но господину штаб - врачу такие подробности знать необязательно.
        Пусть думает, что домушник по кличке Облом просто непроходимо туп.
        Массаракш! Да где этот Птицелов шляется?! Опять у штаб-врача собеседует или подался к вольнонаемной поварихе мадам Козу на камбуз? В рамках помощи персоналу, так сказать. Тогда для кого же я кашу берегу, если у самого живот подводит с голодухи?! Облом потянулся было к бушлату, но окоротил себя. Ведь неправда это, вовсе Птицелов не у поварихи. Хотя та и положила на него глаз. С Тааном он опять разговоры разговаривает. О сущности всего тщетного. Или наоборот, о тщетности всего сущего. Кто их разберет. Облом попытался как-то выспросить у Птицелова, о чем тот с господином штаб-врачом по душам треплется, но мутоша шестипалый такую околесицу понес, что слушать тошно.
        Облом нащупал в кармане кисет с махоркой. Вышел на крыльцо казармы покурить. Компанию ему составить было некому. Остальные гарнизонные дэки были кто на нарядах, кто на занятиях. Натаскивали их в военном деле, как ни странно. В солдаты готовили, почитай всех, кроме Птицелова с Обломом, которым ломилась раскорчевка. Что хуже, неизвестно. Лично Облому забриваться в солдаты не хотелось. Вон их как гоняют! Как человек опытный и кое-что смыслящий в мирополитике, Облом понимал, что усердие господ командиров неспроста. Жди по весне событий. Не напрасно правительственное радио день-деньской вещало о вечной и нерушимой дружбе Свободного Отечества с Пандейской Республикой. Значит, либо совместно кинутся на Хонти, либо ожидают крупномасштабного вторжения Островной Империи. А скорее всего - и то и другое. Сожрать Хонти, дабы удвоить ресурсы. И уже совместными усилиями отражать натиск «человеконенавистнического режима пиратского архипелага», как говорится в официальных радиореляциях.
        М- да, самое время драпать на юго-запад. Туда не сунутся даже имперцы. Нечего им там делать сейчас. Это в прошлую войну за устье Голубой Змеи основательная драчка шла. Чудесный курортный край, белые города на берегу южного океана, морские круизы, речное, железнодорожное и воздушное сообщение с центральными районами страны, ночные клубы, дансинги, уличные кафе, жадные до молоденьких мальчиков-южан бледнокожие столичные аристократки, разноязыкий говор, музыка, шелест кредитных билетов…
        Эх, молодость-молодость… Куда это все запропастилось? Проклятые атомные бомбы. Один миг - и райское местечко превращается в радиоактивный ад. Забитое трупами русло Голубой Змеи, оплавленные руины курортных городов, на мраморных плитах набережных «тени» аристократок, что сгорели в ядерной вспышке. И как сносит горячим ветром в океанскую даль пылающий остов «непотопляемого» дирижабля
«Империя»…
        Такое не забывается.
        Облому, которого в те дни никто так не называл, повезло. Светская львица преклонных лет вывезла его на личном аэроплане в Столицу. Сняла ему квартирку, давала деньги, а главное - познакомила с нужными людьми. Старого доброго императора, который довел страну до атомной войны с соседними государствами, разъяренная толпа выволокла на улицу и порвала на мелкие клочья. Облом оказался среди самых активных «народных мстителей». И вот уже он - во главе вооруженного до зубов отряда - врывается в особняк своей благодетельницы. Она не умоляла о пощаде. Она смотрела на него с холодной брезгливостью. И он не стал возражать, когда ребятам захотелось позабавиться с гордячкой.
        Такое тоже не забывается.
        Облом выплюнул обслюнявленный кончик цигарки и вдруг увидел напарника, бредущего через плац.
        - Нога за ногу, массаракш! А я его дожидаюсь, все глаза проглядел. Массаракш и массаракш!
        Птицелов хоть и был голоден, не спешил в казарму. Беседа с штаб-врачом не выходила у него из головы. Сегодня господин Таан был как- то особенно разговорчив. И грустен. Странное сочетание, если подумать. Обычно грустные молчаливы. Хотя много ли Птицелову доводилось видеть грустных людей? Мутантов, да. Мутанты, они по жизни обиженные. На всех и вся. На Мир, на солдат, на соседей, на родителей, на детей, на себя самих. А вот люди разные бывают. Злобные, задумчивые, беззаботные. Умные, как господин штаб-врач. И хитрые, как Облом. Облом - человек с тайной. Птицелов это остро ощущал. Не то чтобы напарник врал бесперечь, но что-то в себе берег. Для личного употребления.
        А вот случай господина Таана сложнее. Птицелову не хватало ни опыта, ни знаний, чтобы разобраться в случае господина Таана. Штаб-врач не врал, не таил в себе что-то, не предназначенное для посторонних. Птицелову казалось, что у господина Таана не было даже мелких грешков, которых полным-полно у любого смертного. И тем не менее святым штаб- врача язык не повернется назвать. Любил он и выпить, и в картишки с господами офицерами перекинуться. Но при этом отличался от них чем-то неуловимым, какой-то запредельной серьезностью во всем, что касалось дела. Не было в нем этого пренебрежительно-ироничного отношения ко всему в Мировом Свете, присущего гарнизонной элите.
        А больше всего Птицелова подкупало, что не было в господине штаб-враче Таане настороженно-брезгливого отношения к мутантам. Ведь мутант - не человек по определению. Вешать мутантов запрещено, но плюнуть вслед и суеверно омахнуть лоб растопыренной пятерней, чтобы удача не покинула, - в порядке вещей. Отказать мутанту в положенной по закону помощи нельзя, донесут доброжелатели, вовек не отмоешься, но вывесить на дверях злачного заведения табличку «Не для мутантов» - в порядке вещей. Не принять на работу с перспективой получения вида на жительство в центральных районах невозможно, но не выдавать этого «вида» под разными предлогами - в порядке вещей.
        Так вот, к штаб-врачу Таану все это не относилось. Он ни словом, ни тем более делом не показывал Птицелову, что относится к нему как к недочеловеку. Скорее - как к ребенку, которого еще многому нужно научить, но ведь Птицелов в сущности и был ребенком. Беседы их с врачом проходили по-разному. Птицелов чаще всего рассказывал о том, что пережил и видел. Господин Таан - о Мире, его прошлом и настоящем, о мирографии и истории, о диковинных существах, что обитали в нем в далеком прошлом, и не менее диковинных существах, обитающих в нем сейчас. Когда штаб-врач говорил об этом, глаза его сияли, как два Мировых Света, а речь становилась плавной и гладкой, будто Таан читал в открытой, но невидимой для Птицелова книге. И это продолжалось у них из вечера в вечер, до сегодняшнего дня.
        Сегодня разговор получился особенным. Господин Таан эту особенность никак не обозначил, но Птицелов ее почувствовал. Наверное, потому, что штаб-врач был особенно грустен. Началось с того, что Таан попросил Птицелова снова рассказать о себе: от момента, когда он, Птицелов, остался сиротой, и до того, как увидел на берегу реки железную птицу. Слушал внимательно, задавал вопросы. Иногда странные, вроде: почему Неназываемых так называют? Решил зачем-то проверить Птицеловов дар распознавать ложь. И тоже как-то странно. Сказал: «Мир представляет собой поверхность огромного шара, без всякой опоры висящего в пустоте». И не соврал ведь! То есть Птицелов почувствовал, что господин штаб-врач верит в это искренне, нисколько не сомневаясь в истинности этого более чем сомнительного утверждения.
        Птицелов вспомнил слова Колдуна о множественности Мировых Светов, рассеянных в пустоте, и собственную умозрительную картинку вывернутого наизнанку сыра. Прямо как в песне, которую в казарме напевали дэки: «Эх, массаракш, массаракш, еще много массаракш…».
        Все эти песенки, картинки, туманные прорицания Колдуна - что они объясняют в Мире? Да почитай что ничего. Даже железных птиц с коричневыми пилотами. Подумаешь, пришельцы из другой дырочки в толще сыра! Ведь сказано же в книгах, что в толще земли есть обширные пустоты, заполненные расплавленным камнем. А значит, могут быть и тоннели между мировыми пузырями, сквозь которые железные птицы проникают в наш Мир! Спросить об этом у господина Таана? Не стоит, пожалуй. Он и так вон печален сегодня. Как будто вынужден вести эту беседу с мутантом не по своей воле, а по чьему-то приказу. Не напрасно всю дорогу Птицелова не покидало ощущение, что при разговоре присутствует кто-то третий - невидимый, но могучий, вершитель судеб.
        Но больше всего Птицелову запомнилось окончание разговора с господином штаб-врачом.

«Должен тебе признаться, дружище, - сказал Таан, - что в последнее время активно хлопочу о твоем переводе в Столицу…»

«Меня? В Столицу?! - не поверил Птицелов. - Без вида на жительство?!»

«Это труднее всего, - отозвался штаб- врач. - Бюрократия страшная, такая при Отцах и не снилась… На ключевых постах сидят отъявленные генофобы… Ну те, которые мутантов ненавидят… Они цепляются к каждой закорючке в бумагах. Дело движется, но медленно…»

«Да уж, - ухмыльнулся Птицелов. - Вот если бы вы, господин штаб-врач, написали прошение о моем повешении, тогда да, тогда дело бы двигалось гораздо быстрее…»

«Шутишь? - невесело улыбнулся Таан. - А мне не до шуток… Но, слава Мировому Свету, я нашел одно ведомство, которое может быть заинтересовано в сотрудничестве с тобой, Птицелов…»

«Медицинское? - спросил Птицелов. - На нарах поговаривают, что столичные врачи набирают мутантов-добровольцев для проведения опытов…»

«Да, есть такое дело, - грустно покивал господин штаб-врач, - но ведомство, о котором я говорю, занимается не медициной, а некоторыми фундаментальными научными проблемами… Я не могу тебе объяснить толком, чем именно. Не компетентен…»
        Соврал! - удивился Птицелов.

«Главное, они могли бы предложить тебе хорошую работу, - продолжал господин Таан, не замечая смятения, отразившегося на лице мутанта, - место в общежитии при своем институте, хороший оклад… Говоря коротко, сегодняшний разговор я записывал на магнитную ленту…»
        А вот теперь не соврал!

«Пленку эту я передам в то самое ведомство, куда, кстати, уже отправлял твои ментограммы, - воодушевился штаб-врач. - И если там примут положительное решение, то готовься к переезду, господин Птицелов!»
        Жри, жри, Птицелов, - приговаривал Облом. - Наводи тело.
        Птицелова не нужно было подгонять, он сметал кашу с проворностью кочегара у паровозной топки. Каша была еле теплой, жирной и пересоленной, но выбирать не приходилось.
        Набив брюхо и утолив жажду чаем, Птицелов почувствовал неодолимую дремоту, но Облом был беспощаден.
        Э! Э! - крикнул он. - Погодь спать… Кто за тебя посуду будет мыть? Неизвестный Отец?!
        Птицелов осоловело воззрился на напарника. Некая неясная мысль возникла в дремотном сознании мутанта, но не успела оформиться.
        Чего уставился?! - накинулся на него Облом. - Бери сервиз и марш на водоколонку!
        Птицелов со вздохом поднялся, сгреб с дощатого стола манерку, ложки и миски, втиснул ноги в резиновые боты и вывалился на улицу.
        Там заметно потемнело. Снег валил все гуще. На плаце никого. Видимо, Панди сжалился над новобранцами и отвел их в тепло.
        Согбенный в три погибели, Птицелов примялся мыть посуду под ледяной струей из водоразборной колонки. Получалось плохо. Жир не желал растворяться в холодной воде.
        Где бы раздобыть песочку? Ага, у новой вышки на днях вывалили целую кучу…
        Птицелов взял с собой одну миску, оставив остальную посуду у колонки, и побрел к пулеметной вышке. Часовой наверху не смотрел внутрь периметра, его интересовала только темная щетина леса, подступающего к забору слишком близко, чтобы обитатели гарнизона могли чувствовать себя в безопасности.
        Птицелов наклонился к песочной куче, смахнул снег, вонзил край алюминиевой миски в смерзшийся песок. Сверху донесся глухой стук и короткое «хэ-эк». Что-то мягкое свалилось с вышки и шлепнуло Птицелова по темени. Он машинально поднял странный предмет и не сразу понял, что это обыкновенная солдатская шапка.

«Эй, ты! Заснул, что ли?» - хотел крикнуть мутант, но вовремя прикусил язык.
        Через высокий забор, забранный поверху колючей проволокой, перемахнули две серые тени. К ним почти сразу присоединилась третья - спустившись с вышки.
        - Бельмастый будь на стреме, - прохрипел знакомый голос, - да не дай волю дреме.
        - Разведчики! - ахнул Птицелов. - Явились! Неужто по мою душу?!
        - А ты, Затворник, братка, - продолжал Шестипалый, - на вышку лезь в обратку!
        - А ты? - поинтересовался Затворник.
        - А я, как самый ловкий, - вдохновенно рифмоплетствовал главарь, - нырну-ка в их кладовку.
        - Лады, Шестипалый! - буркнул Бельмастый.
        Они рассредоточились. Затворник снова взобрался на вышку. Послышался скрип турели. Мутант-разведчик разворачивал пулемет внутрь периметра. Бельмастый и Шестипалый быстро пересекли плац. Поднялись на крыльцо гарнизонной канцелярии. Птицелов понял, о какой кладовке шла речь. В канцелярии сейф, а в сейфе - гарнизонная касса. Разведчики решили разжиться казенными деньжатами.
        Что делать? Птицелов вспомнил, что дневальным в канцелярии сейчас рядовой Boxy. Он солдат, конечно, но парень неплохой, свойский. И насваем всегда угостит, и от мутантов не воротит нос. Да и чего ему воротить, вырос ведь в Приграничье, с детства насмотрелся уродцев… Жалко парня. Да и не его одного. А ребята? А господин штаб-врач?
        Разведчики поковырялись в замочной скважине какой-то железкой. Дверь бесшумно отворилась.
        Птицелов взглянул на миску, которую все еще сжимал в окоченелых пальцах.
        - А, была не была!
        Он свистнул со всей мочи и метнул миску вдоль плаца. Затворник среагировал мгновенно. Коротко прогремел пулемет, затряслась вышка. Продырявленная посудина отлетела к забору. Бельмастый и Шестипалый выскочили из канцелярии. Скорострельные карабины в их руках ходили ходуном. Искали цель. Птицелов догадывался, какую именно, но дело было сделано. Гарнизон ожил. Забухали сапоги, послышались команды. Разведчики бросились к забору.
        - Затворник, прикрой! - рявкнул Бельмастый и вдруг увидел Птицелова, - Бот так встреча! - проговорил разведчик. - Ты что это, паря, шухер подымаешь?
        - Вали, Бельмастый, эту гниду! - призвал его подельник. - Он нам нанес смертельную обиду.
        - А ты заткнись, уродец шестипалый, - отозвался Птицелов, - пока тебя не слопали шакалы…
        - Массаракш! - взревели разведчики в унисон.
        Черные зрачки карабинов уставились Птицелову в лоб. Гулко раскатилось эхо выстрела. Бельмастого швырнуло вперед, он налетел на Птицелова и сбил его с ног. В то же мгновение снова ожил пулемет на вышке. Дробная очередь охлестнула плац, как свинцовая плеть. Фонтанчики снега обозначили ее путь. Послышались проклятья и редкие ответные выстрелы. Шестипалый заметался. Драгоценные секунды упущены. Через забор сигать поздно. Не обращая внимания на оглушенного Птицелова, который вяло ворочался, придавленный телом убитого разведчика, Шестипалый залег за песочную кучу, начал отстреливаться.
        - Меня не взять, солдатики, задаром, - бормотал он в рифму, - я не к таким привык судьбы ударам…
        Да, прищучить разведчиков было непросто. С пулеметной вышки простреливался не только плац. Затворник для острастки дал очередь по крышам, зацепил хоздвор, выбил стекла в окнах медчасти. За спиной Шестипалого был надежный забор, который незаметно не перелезешь. Самое умное - взять мутантов измором. И ротмистр Туур, который командовал выкуриванием разведчиков из гарнизона, так и намеревался поступить. Он приказал своим людям держать злоумышленников под методичным, хотя и редким обстрелом. Пусть отвечают, выродки. Ведь патроны у них рано или поздно закончатся. А у гарнизонных вояк целый цейхгауз в запасе. Но вмешалось провидение, которое не иначе как с дуру приняло облик делинквента Облома.
        Едва началась пальба, Облом сиганул в окошко казармы с непростреливаемой стороны и бросился в офицерское общежитие. Ворвался в комнату штаб-врача, который спешно укладывал медицинский саквояж, и заорал:
        - Птицелов там, ва… ваше превосходительство!
        - Таан посмотрел на дэка с недоумением.
        - Где там, господин Облом, говорите толком?!
        - Под вышкой этой треклятой, которую диверсанты захватили, - пояснил Облом, переведя дух. - Черт меня дернул послать его посуду мыть на колонку. В аккурат к появлению этих выродков… Убьют парня ни за что, ни про что. А жалко, толковый же парень…
        Штаб- врач несколько мгновений раздумывал, потом сунул Облому свой саквояж.
        - Идемте! - сказал он.
        Они выбежали из общежития, прижимаясь к стенам бараков, миновали хоздвор и вышли в тыл защитникам гарнизона. Солдаты залегли кто за колесами грузовика, кто за металлическими бочками из-под горючки. Подвиги совершать никто не рвался. Дали залп и спрятались. Пусть себе тявкает пулемет с вышки и огрызается одиночными выстрелами Шестипалый.
        Заслышав шаги, ротмистр Туур, который сидел на корточках за грузовиком, оглянулся.
        - Очень хорошо, Таан, - проговорил он. - Капрала ранили. Осмотрите, будь любезны.
        Штаб- врач присел на корточки рядом с Панди. Правая штанина капральского галифе пропиталась кровью.
        - Потерпите, капрал, - сказал он. - А вы, Облом, снимите с него сапог. Да аккуратнее. Не коснитесь раны.
        Облом довольно ловко стянул с Панди сапог и даже разорвал штанину.
        Штаб- врач мельком взглянул на развороченное колено, кивнул, словно был удовлетворен увиденным. Вытащил из саквояжа стерилизатор, открыл его, надел одноразовые резиновые перчатки. Велел Облому:
        - Ногу ему держите!
        Дэк вцепился в капралову лодыжку. Бравый воин морщился, шипел массаракшами, но терпел. Таан омыл рану, наложил повязку. И тут стрельба стихла. Ротмистр поднял ладонь, прислушался.
        - Отстрелялись, что ли? - пробормотал он.
        Вдруг со стороны вышки донесся глумливый голосок Шестипалого:
        - Мутант мутанта не обидит, когда свободу он увидит!
        Штаб- врач и ротмистр переглянулись: что за бред? Туур дал знак своим людям быть наготове.
        - Погодите! - сказал Облом. - Это же Шестипалый, разведчик. Мне Птицелов о нем рассказывал. Разговаривает исключительно в рифму.
        - И что? - буркнул ротмистр. - Патронов у них, похоже, не осталось. Мы их оттуда выкурим в два счета… Приготовиться!
        Постойте, ротмистр! - сказал штаб- врач. - Я, кажется, понял… Он взял делинквента Птицелова в заложники.
        - Мутанта, - процедил Туур.
        - Человека, - возразил Таан. - И грозит убить его, если мы их не отпустим.
        Ротмистр обмахнулся.
        - Одним выродком меньше, - сказал он. - Пусть убивает, я своими людьми ради него рисковать не стану.
        Штаб- врач смерил его взглядом.
        - Да вы, я вижу, генофоб, господин ротмистр, - сказал он.
        - Называйте, как хотите, - отозвался Туур. - Вы тут недавно, господин штаб-врач, а я уже два десятка разменял. Всяких мутантов повидал…
        - Вот именно, что всяких, - вздохнул Таан и поднялся.
        - Что вы задумали, Таан? - встревожился ротмистр. - Назад!
        Окрик ротмистра Туура не достиг ушей штаб-врача. Взметнулась пыль. Охнул солдатик, который едва успел пригнуться. По плацу словно снежный смерч пронесся. И одновременно ударил пулемет с вышки
        Не кончились у разведчиков патроны.
        - Массаракш! -· прошипел ротмистр. - За мной!
        На ходу стреляя из двух автоматов сразу, Туур ринулся за штаб-врачом Тааном. Следом подхватились и солдаты. Поднялась такая пальба, что Облом поневоле зажал уши. Он не слышал даже, как захлебнулся пулемет. Как брякнулось с вышки тело Затворника. Как заверещал что-то не в рифму Шестипалый и перестал рифмовать навсегда. А когда Облом оставил свои уши в покое, то услышал лишь оглушительную тишину.
        Снежная пыль улеглась. И Облом увидел, что солдаты сгрудились на самой середке плаца, понурые и непривычно тихие. Облом подошел к ним, протиснулся.
        На снегу лежал гарнизонный штаб-врач господин Таан. Грудь его была разворочена пулеметной очередью. Рядом на коленях стоял Птицелов, поддерживал штаб-врачу голову. Стремительно синеющие губы Таана шевельнулись.
        - Передайте… - произнес он… - А-э… эспаде… - и добавил еще что-то на непонятном Облому языке.
        Но мутантов на барже обнаружилось не так уж и много. Поговаривали, что в отношении.
        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
        Река плавно загибалась вверх и у горизонта сливалась с облаками.
        Два дня и две ночи баржа шла по течению, но небес так и не достигла.
        Делинквенты разгуливали по палубе, из-за тесноты они толкались и беззлобно переругивались. А если не разгуливали, то сидели, свесив ноги за борт. Или лежали валетами с цигарками в зубах, уставясь на недосягаемые облака.
        Ну и болтали о том, о сем.
        Народу в делинквенты забрили всякого. Дезертиров, что отсиживались в лесах Приграничья, пока не рухнула власть Отцов. Разоренных фермеров с крайнего юга. Беглых уголовников всех мастей. И, само собой, мутантов, «детей войны и радиации» действовала специальная директива - не пропускать хилых и нежизнеспособных дальше Приграничья. И вроде как новое правительство не пожалело денег на хоспис, дабы мутанты могли «уйти» по-человечески. Хотя вокруг этого хосписа всякие слухи роились…
        Болтали, значит, о мутантах, что расплодились, как кролики, и прутся теперь в Отечество, чтоб лет через сто одни мутанты в нем жили. О политике болтали, о повальном кумовстве в правительстве: мол, раньше Отцы воду мутили, а теперь Кумовья, у которых за спиной - лагеря и отсидки. Обсуждали ситуацию на границах. Спорили, уж не затем ли везут их в юго-западные джунгли, чтоб расчистили они площадки для новых Башен? Башен, которые будут всем Башням - Башни! Оборонный периметр, понял? Депрессивное излучение, массаракш! Направленного, массаракш, действия. Против Островной Империи, естес-сно! Против кого же еще?
        Среди делинквентов прохаживались охранники с карабинами наперевес. Они должны были защищать дэков от нападения из леса, особенно остерегались диких мутантов и варваров-людоедов. И те и другие действительно могли набедокурить - ради еды, лекарств и амуниции кинуться грудью на винтовки. Кормили дэков консервированными бобами в свином жире, охранников - тушенкой и сухарями. Такой паек стоял поперек глотки, но выбирать не приходилось. Жили делинквенты на палубе, ночи коротали в старых спальных мешках. Если собирался дождь, ставили тенты. Нужду справляли за борт. Трюм баржи был до упора забит мешками с токсичными гербицидами, поэтому на нижние палубы никого не пускали.
        Конечно же, охранники и дэки не спешили найти общий язык. То ли силен в них был дух противоречия, то ли им просто нравилось, когда котел с человеческими страстями томится на медленном огне. В первую же ночь пути за борт пришлось выкинуть двух уголовников: перед этим их показательно нашпиговали свинцом шестеро охранников. За драку ли, за сквернословие - никто толком и не понял. В общем, вели себя неподобающим образом.
        А во вторую ночь на баржу напали упыри.
        Сначала они сопровождали посудину вдоль берега, подвывая и бормоча на нечеловеческом своем языке. Потом разом кинулись в воду. Дэки тогда перепугались: завопили благим матом, заметались по палубе, точно скот безмозглый.
        Скользили по воде лучи прожекторов, грохотали выстрелы. Охранники честно отрабатывали свой хлеб. Но попробуй, попади в стремительную тень, что мчит, как торпеда, под гладью ночной реки.
        Упыри утащили всего трех дэков и трех охранников. Долго еще звучали над ночным лесом крики обреченных. А остальные решили, что легко отделались.
        Начался третий день пути.

…Леса да развалины справа и слева. Развалины да леса. Чем дальше на юго-запад, тем. живее и зеленее лес. Тем выше деревья, тем страстней обвивают лианы и плющи оплавленные железобетонные конструкции теперь уже непонятного назначения.
        Несколько раз баржа проплывала между опорами разрушенных мостов, похожих на обезглавленных великанов. Кипели буруны вокруг обломков, грудами лежащих на дне.
        Наверное, какой-то неисправимый романтик эпохи рассвета Империи дал Голубой Змее такое название. А она, река, и есть змея - серо- зеленая, ядовитая. И плывут ныне по ней трупы отравленных животных. В этой воде выживали лишь гигантские рыбы: усатые и черные, как смола; от головы до хвоста в половину баржи длиною. Они тыкались в борта тупыми мордами - или из любопытства, или им не нравилось, что ржавая посудина на допотопном атомном движке вторглась на их территорию. Делинквенты тогда ругались и охали, охранники палили по воде и тоже ругались.
        Чем дальше баржа продвигалась на запад, тем больше живности стало встречаться на берегах. Была она зубастой и привычной к радиации. Огромные крысы без страха кидались в воду, переплывали Голубую Змею от берега до берега. На водопое показывались бронированные многоглазые вепри. Гудели и бесновались в зарослях тростника насекомые-переростки.
        И тепло становилось, С каждым часом - теплее и теплее.
        Птицелов обычно проводил время на носу баржи. Свесит ноги за борт и глядит на плавный подъем реки. И на живность клыкастую посматривает. Каждому дэку выдали по вышедшему из копировального аппарата экземпляру «Краткого определителя флоры и фауны в рисунках» за авторством профессора Шапшу, но на убогих иллюстрациях не было и половины тех тварей, что высовывались из джунглей. Словно этот профессор Шапшу в другом мире жил. Например, в том, откуда прилетают железные - живые птицы…
        Довоенное издание, - пояснил Облом. Он подсел к Птицелову, подложил под зад пресловутый «Определитель». - Бедняга Шапшу… Знал бы, какой зверинец дожидается его описания в активных джунглях, так может и не повесился бы в камере.
        - Что ты бормочешь? - без особого интереса спросил Птицелов. - Тебя послушаешь, так ты в Отечестве каждого гада знаешь.
        - В бывшей Стране Отцов - может быть, - согласился Облом. - В Отечестве - нет. Слушай, а ты чего в ботинках сидишь? Давай снимай! Пусть грибочки на пятках воздухом подышат! Все и так знают, что ты - мутант. Снимай, не то спаришь конечности!
        Сам он для примера постучал босой пяткой по ржавой обшивке.
        Зарокотало вдали, загудело. Птицелов встрепенулся, испуганно уставился на небо: не расползаются ли по нему чернильные кляксы?
        - Ты чего глазами задергал? - удивился Облом. - Это же - вертолеты! Ты вертолетов никогда не видел? Вот деревня, хата с краю! Привыкай!
        Вертолеты пронеслись над баржей, и все, кто находился на палубе, на какое-то время одурели от воя двигателей и грохота винтов. Птицелов вскочил на ноги, ему стало настолько не по себе, что он готов был броситься за борт - щучкой в тухлую воду Голубой Змеи.
        Такого он действительно никогда не видел.
        Сначала на малой высоте прошли две черные и узкие, точно лезвия ножей, машины. Глядели вперед стволы скорострельных пушек, в боевой подвеске ждали своего часа ракеты «борт-поверхность». Несомненно, это были хищники неба.
        Затем над рекой появились гиганты - два двухвинтовых вертолета. Они тащились медленно, неуклюже, их окрашенные в защитный цвет корпуса стонали от нагрузки: к вертолетам на паутине тросов было подвешено нечто решетчатое.
        Облом вытянул руку вверх, заговорил что-то, распаляясь с каждым словом. Но Птицелов его не слышал. К нему вернулся слух, только когда вертолеты исчезли за плавной волной горизонта.
        - Наши! - кричал кто-то в истерике. - Жги-гуляй, братва! Наши идут! Жги-гуляй, врагу наподдай! Ура, братва!
        Кто- то запел «Боевую гвардию», тут же началась потасовка, и охранникам пришлось палить в небо.
        - Ты чего, мутоша? - Облом встряхнул Птицелова за плечи. - Совсем худо, да?
        Птицелов отстранил домушника. Облом понял, что молодой делинквент пытается уяснить что-то важное для себя. Старается, скрипит извилинами, да только все тщетно. Знаний мало, и не структурированы они, опыта не хватает,., да и какой у него мог появиться опыт - в радиоактивных развалинах? Как крыс готовить на костре, разве что.
        - Железные… птицы? - выдавил наконец Птицелов.
        Вертолеты на самом-то деле не очень походили на железных птиц чужаков. Скорее - на железных стрекоз.
        - Да ну тебя, идиот! - Облом оскалился. - Вчера с пальмы спустился, мутоша?
        К ним подошел седовласый дэк по прозвищу Фельдфебель. Высокий и статный, он всегда вел себя с особым достоинством, будто бы по сей день носил черный мундир с унтер-офицерской шнуровкой.
        - То вертолеты «Гнев» и «Тайфун», - пояснил он. - Приняты на вооружение во время второй пятилетки правления Неизвестных Отцов. Успешно проявили себя в последней хонтийской кампании…
        - Пшел вон! - бросил Облом.
        Фельдфебель не понял.
        - Проваливай, отцовская подстилка! - Облом принялся размахивать маленькими и совсем не внушающими опасения ручонками.
        - А у нас в Береговой Охране тоже интересный случай был, - вдруг подал голос дэк, что сидел неподалеку.
        Птицелов, Облом и Фельдфебель обернулись: Рубанок редко что-то рассказывал. Наверное, потому, что всем и так было известно о его прошлом. Пилот, сбитый над территорией Хонти. Угодил в плен, бежал, в одиночку перешел через хребет Большого Седла. В Стране Отцов обвинен в шпионаже и сослан на лесозаготовку, где заслужил свое прозвище. После революции условно реабилитирован, переведен в делинквенты. Имеет право переселиться в центральные районы, если выдюжит три года на раскорчевке. А он наверняка выдюжит, такие в огне не горят.
        - Железные птицы, говоришь… Что ж. Может быть. Устами мутанта, как говорится… Был я и патруле, шел над побережьем Земли Крайних. Штурман дает мне азимут, сообщает - мелкая метка у них засветилась на «искалке». Подозревают, что перископ это. Я меняю курс, включаю эхолот, перехожу на низкую. И вдруг на эхолоте прямо буря какая-то. Все рябит, стробирует - все равно что накрылся прибор. Сбрасываю я скорость, хочу своими глазами посмотреть, что же там подо мной, кроме льдин? Море вдруг вспухает! Перед носом вертолета проносится что-то вроде живое, но блестящее, как начищенная латунь… Ну я тогда подумал, почти как и ты. Дракон, подумал. Местные племена чучуни, например, до сих пор верят, будто в их заливе дракон живет. А потом гляжу и понимаю, что это никакой не дракон, аэроплан неизвестной конструкции. Ни у кого таких нет. Даже у островитян нет.
        - Кончай ложки гнуть, Рубанок. Тертый мужик ведь, не доходяга… - Облом покачал головой.
        - Мужики за «колючкой» робы шьют, - огрызнулся Рубанок. - А я никогда не гну ложки, мурло ушастое. После этого случая и меня, и всех, кто в тот день на «вышке» дежурил, через ментоскоп прогнали. Доходяга такой худосочный - с кислой мордой и в пенсне дедовском - заправлял допросом. И фамилия у него была такая неблагозвучная. На ругню похожая… С нас, к слову, даже подписку о неразглашении взяли.
        - Так чего же ты мелешь? - Облом ощерился.
        Страны больше нет, соответственно, и подписка - тю-тю, - ответил Рубанок и зачем-то подмигнул Облому.
        Птицелов прочистил горло и высказал свое мнение:
        - Рубанок правду говорит. Все так и было.
        Облом не упустил возможности поддеть Птицелова:
        - Слушай, а давно в ваших краях на адвокатов учат? До войны академию открыли или уже после? А может, во время?…
        - Я, Облом, академий не кончал. Просто я всегда знаю, когда правду говорят, а когда ложки гнут, - пояснил Птицелов простодушно.
        - По глазам, что ли?
        - Знаю, и все тут.
        - Ладно! - Облом быстро схватил правила игры. - Я домушник. Я родился в военном госпитале. Я знаю наизусть все три поэмы Отула Сладкоголосого. - Он поглядел с прищуром на Птицелова. - Где я тут правду пробренчал, а где ложки гнул?
        - Ложь, ложь, правда, - ответил Птицелов без раздумий.
        Рубанок тихонько засмеялся. Сплюнул за борт, поднялся и пошел себе цигарку стрелять. За ним поплелся Фельдфебель. Облом присвистнул. Помрачнел лицом, заиграл желваками.
        - Признавайся, доходяга, с самого начала знал, что я не домушник?
        - Да, - ответил Птицелов.
        - Ну мутоша! Ну учудил! - прогундосил Облом под нос. - Опасный ты тип, как погляжу. Простак простаком на рыло, а на самом-то деле…
        - Дальше, доходяга! - орали охранники наперебой. - Читай дальше, массаракш, не то снова макнем!
        Скользил по палубе луч прожектора. Позднее было уже время, но никто не спал. Мокрый, замерзший и злой до черных глаз Облом стоял на табуретке. Перед ним сидели полукругом свободные охранники, за охранниками расположились дэки. Кто-то дымил цигаркой, кто-то скреб ложкой по дну консервной банки, выбирая последние капли свиной подливы, кто-то хихикал, как заведенный. Облому не хотелось, чтоб его снова макали лысиной в активные воды Голубой Змеи, поэтому он декламировал, выпучив от усердия глаза:
        Пускай накатит и ударит
        Об узкий мыс зеленая волна,
        Печально выбросит на камень
        Труп чучуни-рыбака…
        Кто- то запустил в чтеца пустой консервной банкой. Банка звонко щелкнула Облома по лбу.
        - Не верю! - заревел начальник охраны. - С выражением, массаракш!…
        Облом переступил с ноги на ногу, поежился. В мыслях он проклинал Отула Сладкоголосого за то, что тот написал три дурацкие поэмы. Одновременно он возносил хвалу Отулу, ведь тот написал всего три поэмы, а не одиннадцать, как, например, Цвег Ехидна.
        Так лежит он дни и ночи,
        Разлагаясь на брегу,
        И слепые черви точат
        Гнилую внутренность ему…
        Облом сбился и с ненавистью поглядел на Птицелова - тот стоял вместе с мутантами чуть в стороне от основной группы дэков. «Хватило же ума не сболтнуть при доходягах, что я и Цвега Ехидну - наизусть! Кто же заложил? Фельдфебель?»Охранники и дэки загудели. С их мнением приходилось считаться.
        Он придет к тебе под вечер,
        Скалить зубы под окном,
        В скорбный час погаснут свечи,
        Он заберется прямо в дом.
        Если только не желаешь
        Ты печального конца,
        Век живи себе, как знаешь,
        Не впуская мертвеца.
        Слушатели заулюлюкали, разразились аплодисментами. Фельдфебель сунул два пальца в рот и громко свистнул.
        Начальник охраны демонстративно передернул затвор карабина и пальнул в небо.
        - Так, доходяги! - зазвучал его менингитный голос, как только дэки умолкли. - Сказали господину Облому спасибо, побрызгали в речку и - спать! Вторую поэму Сладкоголосого мы послушаем завтра. После ужина попрошу не опаздывать. Разошлись, доходяги!
        Облом слез с табуретки. Рассеянно покивал в ответ на сумбурные слова благодарности. Забрался в свой спальник и до утра скрипел зубами, страдая от холода и позора.
        Птицелов тоже подумал о том, чтобы отправится на боковую, но ему помешали - шестеро угрюмых типов обступили со всех сторон: не сбежать, не вывернуться.
        - Братка, тут консультация твоя нужна, - проговорил самый угрюмый из них по кличке Колотый - весьма опасный уголовник. - Ты ведь не откажешь в помощи друзьям-дэкам?
        - Скорее всего, нет… - буркнул Птицелов
        Тут, мутант, дело такое щекотливое… - продолжил Колотый.- Общак прохудился, Доходяги, которые за ним приглядывали, говорят, что ничего не видели. Мол, никто к обща к у лап не тянул. Стало быть, кто-то из них ложки гнет. Укажешь кто и иди себе спать.
        Кольцо разомкнулось, к Птицелову втолкнули двоих дэков. На доходяг они не походили - были плотными, широколицыми, круглоголовыми. Несмотря на отменную физическую форму, эти двое имели вид битых крыс. И вели себя должным образом.
        - Эй! Что за сборище? - заволновался один из охранников. - Упырей решили подрал нить?
        - Погоди упырями пугать, начальник! - отозвался Колотый. - Сейчас пожелаем доброй ночи друзьям-дэкам - и спатки!
        - Ладно, не затягивай с лобзаниями… - бросил охранник, удаляясь.
        Подозреваемым дэкам дали по оплеухе. Сначала одному, потом - второму.
        - Бренчите, гниды!
        - Я ничего не видел, - пробасил первый.
        - Массаракш! Не видел, не видел я… - забормотал второй, и ему еще раз врезали по бритому затылку.
        Птицелов закусил губу. Он понимал: если подвяжется выступать судьей в щекотливых вопросах уголовников, то рано или поздно схлопочет пером по горлу. А если не подвяжется, то перо его найдет прямо сейчас. Кинут еще тепленьким за борт, и поминай как звали. Допустимые потери среди делинквентов во время транспортировки уже подсчитаны и внесены в сопроводительную документацию.
        - Они правду говорят, - выдавил Птицелов - Оба.
        - Чего? Оба? Да ты ложки гнешь, доходяга косолапый! - забубнили уголовники.
        - Я не гну ложки, - ответил Птицелов,
        Он всегда ощущал боль и стыд, едва услышит чужую ложь. Он ожидал, что расплата за собственное вранье будет подобна адским мукам. Но ничего такого с ним не случилось. Ни толчка совести, ни душевного колика. Оказалось, что, чутко ощущая неправду, он вполне способен врать три короба Такой вот односторонний дар.
        - Смотреть лучше за общаком надо было! - почти выкрикнул Птицелов. - У этих двоих - глаз не хватило!
        - Ну ладно, - угрюмые типы стали еще мрачнее - Иди пока. Спи. Если чего, мы тебя кликнем…
        Зато двое обвиненных дэков глядели Птицелову в глаза преданно, с уважением, замешанном на полном стакане страха. Побитые псы пританцовывали, желая угодить новому хозяину.
        Их чувства понять было нетрудно, потому что они оба говорили неправду.
        Угрюмая братия наконец рассеялась. Птицелов перевел дух. Раскатал валик спальника и забрался внутрь.
        Но глаза закрыть не успел: кто-то осторожно толкнул его в бок. Послышался свистящий шепот:
        - Эй, достопочтенный!
        Птицелов высунулся из спального мешка. Оказалось, что рядом с ним на корточках сидит незнакомый дэк. В фосфоресцирующем свете ночного неба Птицелов увидел, что дэк этот немолод и морщинист, как печеный картофель. В глазах незнакомца как-то необычно отражался свет ночного неба, и Птицелов ощутил тревогу. Уж не буйный ли Циркуль - псих с непредсказуемым нравом и походкой кукольного человечка - пожаловал к нему в гости? Циркуля все сторонились - даже уголовники и мутанты. Делинквент, условно-освобожденный, так как пятеро убитых им офицеров были, как ни крути, пособниками порочного режима Отцов.
        - Не боись, достопочтенный господин, это я -Циркуль…
        И вновь Птицелов не посмел ругаться вслух. Он слышал, что сам доктор Таан был против того, чтобы отправлять Циркуля на раскорчевку. Принесло ведь…
        - Кушать хочешь? - дэк пододвинул к Птицелову открытую консервную банку. - Половинку тебе оставил - можешь пересчитать до зернышка. А по ночам оно ведь особенно кушать хочется, да?
        Что верно, то верно. У Птицелова мгновенно забурчало в животе. Конечно, еда эта препаршивая. Но срок годности всего-то в прошлом году закончился, значит, нужно брать, ежели предлагают, и не жаловаться.
        - Чего надобно? - спросил Птицелов, подтягивая банку к себе.
        Циркуль быстро-быстро потер небритый подбородок.
        - Чего надобно мне, тем не будешь ни сыт, ни богат, - проговорил псих скороговоркой. - Слышал от хороших людей, будто умеешь ты отличать, что правда, а что брехня. Правда - брехня, брехня - правда, да? - он захихикал, вытер выступившую на глазах влагу. - Молодец! Молодец, достопочтенный. Я ведь псих знатный. Меня даже в «Волшебном путешествии» два раза показывали. Вернее, не меня, а мою бредятину. Ментоскописты белугами ревели! Да, белугами, ты не удивляйся, достопочтенный.
        - Слышал от хороших людей?… Птицелов мысленно хлопнул себя по лбу. Никак, Облом отомстил?
        - А вот ты кушай бобочки, достопочтенный, мягкие, жирненькие бобки, и слушай, что я тебе рассказывать стану. Выслушаешь, тогда скажешь, кто такой Углу Кроон, прозванный Циркулем за то, что выдергивал людям глазные яблоки тем самым инструментом. Больной он на голову или на какое иное место? - и Циркуль снова захихикал. - Понимаешь, очень важно знать, - он снова перешел на свистящий шепот, - что есть моя жизнь? Правда или ложь?
        Птицелов прикинул, что в случае чего с одним сумасшедшим он как-нибудь да управится. Сунул пальцы в консервную банку и приготовился слушать.
        - Я только прилягу рядом, - Циркуль принялся моститься под боком у Птицелова. - А то, сам знаешь… - он ткнул пальцем в сторону кормовой надстройки, на которой сияли прожектора. - Очень не хочу, чтоб на нас обратили внимание!
        - Только не сильно прижимайся! - проворчал Птицелов.
        - Я ведь механизатор, - начал Циркуль. - Сызмальства при сельской технике. Образование на тракторном дворе получал и в поле. Любил я землю - ту, что незараженной осталась, век бы на ней трудился. Трактор у меня был атомный - мощный, зверюга. Пахал я на нем, культивировал и сеял. Вот, и возвращался однажды с сева через Хренов Яр - есть в наших краях такое местечко, вечно там туман и грязь. Застрял на ночь глядя, хоть и машина у меня была - зверюга, а не машина. Хотел подмогу вызвать, да в рации транзистор хлопнулся. Что ты будешь делать? Пешим ходом далеко не уйдешь - упырь сцапает. Сижу я, в общем, себя корю - зачем поехал через Хренов Яр? Потом вижу: светло за деревьями стало. Вроде как машина подъехала и дальним светом через деревья бьет. Ну, я на радостях выскочил, не подумав. Помчался, как бабочка, на огонек. И вижу: навстречу мне из света идет… Вроде человек, только высокий. Топор в руках держит. Ну, тут я слегка струхнул. И человек - не маленький, и топор на секиру похож. Хотел назад бежать, была у меня в кабине монтировка припасена…
        Циркуль перевел дыхание. Поглядел на Птицелова, а тот замер с выпученными глазами. Забыл даже, что полон рот бобов и что надо бы жевать.
        - Хочешь сказать, я - брехло чокнутое? - снова зашептал Циркуль.
        Птицелов сделал над собой усилие и проглотил бобы.
        - Говори дальше, - потребовал он сиплым голосом.
        - Дальше-дальше! - глаза Циркуля заблестели. - А дальше самое сочное начинается. Всем было интересно, что там дальше. Дальше - золотая серия «Волшебного путешествия»!
        Птицелов выбросил за борт банку с остатками снеди. Сграбастал Циркуля -· опасного и непредсказуемого психа - за грудки:
        - Рассказывай, что было потом!
        По палубе скользнул круг света - кто-то навел на них один из прожекторов кормовой надстройки.
        - Эй, милые! - окликнули с мостика. - Заканчивай семейную ссору! Утром, массаракш, будете выяснять, кто из вас навонял под одеялом!
        Циркуль оскалился, показал пеньки зубов. Птицелов разжал пальцы, и псих упал на спину. Очутился я в каком-то мешке. Было тесно, и я очень испугался. Подумал, что меня похоронили заживо, - забормотал Циркуль, как будто в трансе. - Как только я об этом подумал, мешок стал расширяться: расти вверх и в стороны, Не успел я удивиться, а уже вдруг понял, что мне можно встать и даже размять косточки. Я пошел вперед и - будь я проклят! - мешок тоже начал двигаться! Я шел, шел. Час, другой, а все на месте. Как, массаракш, хомяк в колесе. Ни туда, ни обратно, а все время на одном месте. Я очень устал, потому что было непонятно сколько времени и куда я шел. Потом захотелось спать, лег на пол и уснул. А проснулся,когда почувствовал, что с руками моими что-то не так. Мне показалось, будто что-то забралось под кожу и теперь ощупывает каждую жилку и каждую косточку. Я затрепыхался и начал кричать, потом вдруг до меня дошло, что это вроде медосмотра и что бояться не нужно. Странно, но я сразу успокоился. Перестал кричать и встать больше не пытался. А медосмотр уже перешел на горло, потом - на грудь и живот. Было
неприятно, но почти не больно. Я опять начал беспокоиться: у меня ведь камень нашли в мочевом пузыре, ну, после войны врачи нашли. Думал, как бы этот медосмотр его не потревожил и не передвинул… Но все обошлось. Только уснул.

…Ему почему-то снились коровьи туши. Ряды растянутых за лапы бурых коровок. На коровок было жалко глядеть: словно поработал над ними начинающий мясник, у которого ко всему прочему руки не из того растут. Он плыл мимо туш по ярко освещенному коридору - не шел, а именно плыл, словно был невесом, - и происходило это: по его воле. У Кроона больше не было воли. Ни воли, ни страха, ни ожиданий. Гул в ушах и больше ничего. Кроон стал сродни коровьих туш. Только мясник с ним еще не поработал. Не успел, наверное.
        Впереди заметались тени.
        Страх так и не пришел, когда его подхватили за руки и потащили вперед по коридору. Углу Кроон хорошо их разглядел. Так разглядел, что вовек не забудет. Они были низкорослыми и фигурами походили скорее на подростков, чем на взрослых людей. Руки и ноги - короткие, но сильные. Неестественно большие и круглые головы покрыты серебристым мехом. Лица тоже оказались почти детскими: мягкие черты, маленькие рты и носы. Но глаза…
        Глаза были нечеловеческими. Желтые, с узкими зрачками глаза змей.
        Едва Углу Кроон заглянул в их тревожную желтизну, как тут же проснулся.
        Но на этом его кошмар не закончился…

…Увидел, что одна сторона мешка, из которого я никуда не делся, стала прозрачной, - шептал Циркуль, глядя на светящееся небо. - Мне, как и раньше, было боязно, но любопытство раздирало непреодолимое. Я подошел к этому окну и посмотрел сквозь него. Я увидел черноту, засеянную ледяными искорками, словно чернозем - просом. Я увидел малую часть чего-то огромного, округлого. И будто бы пенного, точно пенная шапка в кружке пива. Я стоял, вытаращившись. Стоял очень долго, на моих глазах пенная белизна вдруг стала ослепительной, а затем - заблистала начищенным золотом. И после этого над округлостью точно электросварка вспыхнула. То поднялась над пенистой громадиной новая искра. Она была в миллион раз ярче других ледяных искорок, разбросанных по черноте. Она выглядела так, словно весь Мировой Свет собрали неводом с небес, а потом сжали, стиснули, скомкали в одну точку. В лицо мне дохнуло жаром, прозрачная сторона мешка тут же потемнела, уплотнилась, и я снова оказался в сумраке.
        Циркуль лег на бок, сунул руку под ворот комбинезона, стал там копошиться, словно вшей ловил.- Я очнулся на рассвете в кабине трактора, - заговорил он торопливо. - Вроде бы ничего не изменилось, вроде уснул старый дурак за баранкой. Ан нет! Кругом следов упыриных - тьма! Дали бы они мне выспаться - держи карман шире! Я-то не на танке въехал в Хренов Яр, а на тракторе. Там ветровое стекло большое и сеточка за ним стальная - знаю, что любой упырь ее мигом в клочья порвет. В общем, достали бы меня из кабины, будь я в ней. Понимаешь? Достали бы и кишки мои на ветках развесили! И что тогда? Тогда выходит, будто не было меня в Хреновом Яру той ночью! Он наконец вытащил руку из комбинезона. Поднес сжатый кулак Птицелову под нос.
        Разжал пальцы - на грязной ладони поблескивал каменный обмылок с острыми, как бритва, краями.
        - Вот оно - мое золотце! Гляди! Гляди! - не мог успокоиться Циркуль. - Я его теперь всегда с собой ношу. Память о том, как меня в гости - ха-ха-ха! - пригласили. Это камень, который до той ночи сидел в моем мочевом! А они вынули каменюку из брюха и в карман пиджака подсунули! Чтоб помнил, массаракш! Чтоб помнил! - Циркуль схватил Птицелова за плечо. - Теперь ответь, правду я тебе рассказал или нет? Ответь мне сейчас же!…
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
        Циркуль вскрыл вены на рассвете следующего дня.
        Оказалось, что нести бремя заново открытой истины не легче, чем держать на плечах небесную твердь. Остаток ночи Циркуль размышлял, глядя на мерцание глади Голубой Змеи. Он перебирал свою жизнь от голопузого детства, омраченного войной, до оранжево-комбинезонной действительности этих дней. Неожиданно Циркуль понял, что быть сумасшедшим преступником в нынешнем мире проще и удобнее, чем пытаться идти навстречу неизвестности, взирающей на тебя сквозь приоткрытую дверь в прошлое.
        Ведь он давно привык считать те воспоминания бредом. Страшной, абсолютно не привязанной к реальности бессмыслицей.
        Правда…
        Правда - не просто горькая пилюля. Это яд, и нужную дозировку рассчитать порою невозможно.
        В дело пошел заветный камешек с острыми краями. Инструмент, конечно, не самый удобный, но Циркуль зарылся в спальник с головою, стиснул зубы и пилил, пилил, пилил… Раны получились недостаточно глубокими, и Углу Кроон больше часа терпеливо истекал кровью, притворяясь спящим. Когда же началась побудка, все тайное стало явным.
        Медик дэков не сопровождал, но и среди них нашлась пара-тройка бывших врачей. Так что бледного и неспособного сопротивляться Циркуля вынули из спального мешка. Крепко- накрепко перетянули нерадивому самоубийце истерзанные запястья бинтами из индивидуальных медпакетов, что отыскались у охранников. Затем напоили настоящим сладким чаем и перенесли в тень от кормовой надстройки отлеживаться.
        - Лучше вы б его повязали, парни, - предложил дэкам-врачам Облом, которого нынче все называли Обломом Сладкоголосым. - Поймешь тут, какой расклад у этого психа на уме.
        А еще через несколько минут после этого на баржу напал мезокрыл, и всем стало не до полуживого сумасшедшего. Циркуль все-таки оказал дэкам напоследок медвежью услугу: тварь выследила посудину по запаху его крови.
        Птицелов привык иметь дело с диким зверьем долины Голубой Змеи: и с нормальными животными, и с мутантами. Со стремительными убийцами ящерами-мясоедами приходилось состязаться в реакции и скорости. С ночными чудищами - упырями, которые - к чему кривить душей? - были разумнее некоторых людей, он бился, используя хитрость. Да чего с ним только не случалось в пропахших старым железом лесах! А тут Птицелов попал впросак и понял, что цена его прежнему опыту - ломаный грош.
        Мезокрыл не был похож ни на одно виденное им животное.

…Нечто огромное, ромбовидное. Очень быстрое и очень верткое. Злобное и кровожадное. В то же время - расчетливое, способное выверять перед атакой каждый удар.
        Если это мутант, то чье семя дало ему жизнь?
        Как ни верти головой, а мезокрыл постоянно ускользал от взора и оказывался за спиной. Он взмывал к небесам, а затем нырял вниз, приноравливаясь для нападения. Он менял направление полета непредсказуемым образом. Птицелов заметил лишь перепончатые крылья с розовой мембраной и длинный хвост вроде как с костяной пилой на конце.
        Охранники били в «молоко». Карабины трещали безостановочно. В этой хаотичной стрельбе - одновременно и во все стороны - ощущалось отчаяние. Охранникам казалось, что мезокрыл неуязвим и что редкие пули, которые нашли цель, для мерзкой твари не опаснее мыльных пузырей.
        Кто- то всадил очередь в кормовую надстройку -загремели по палубе осколки стекол, взорвались прожекторы. Дэки метались туда и сюда, уходя от ромбовидной тени. Дэки толкались, падали и топтали друг друга. В узких люках, через которые можно было попасть на нижние палубы, и на трапах возникли заторы. Те делинквенты, что угодили в эти нехитрые ловушки, орали благим матом, дергали руками- ногами. А проклятое чудище, ощутив беспомощность людей, бесновалось еще сильнее.

…Хвост с пилой на конце разит без промаха. Взмах ·- и хлещет на палубу дымящаяся кровь. Взмах - и еще один человек принимается биться в агонии. Тень уносится вверх, вслед ей звучат запоздалые выстрелы. А руки, сжимающие карабин, с каждой секундой ощутимее дрожат. А глаза застилает предательская пелена, и твой друг падает с рассеченной головой…
        В конце концов, охранники запаниковали и прекратили стрелять. Забегали вместе с дэками, потом кто-то из них зарылся с головой в парусину свернутых тентов, кто-то спрятался за рангоутом, счастливчики заняли тесные отсеки надстройки.
        Птицелову, Облому и Фельдфебелю повезло: в первые же минуты паники они забрались под упавшую на палубу шлюпку. Их попытались было достать за пятки ушлые уголовники, но Птицелов, не глядя, ткнул кулаком один раз, затем - второй. Это помогло - блатные убрались.
        Лишь когда все карабины замолчали, мезокрыл приземлился на палубу.
        Птицелов смотрел сквозь щель, как чудище - чешуйчатое, серо-зеленое - бочком приближается к Циркулю. Был мезокрыл высотой в половину кормовой надстройки, и - что удивительно - крылья у него отсутствовали напрочь! Птицелов понял, что тварь не летает, а парит, как воздушный змей, благодаря прозрачной перепонке между длинными передними и короткими задними лапами.
        Шаг, другой…
        Мезокрыл шел, как калека: выгибаясь и подергиваясь всем телом. В то же время он был могуч и ладно скроен, хоть и отвратителен на вид. Маленькая голова, большую часть которой составлял твердокаменный клюв, моталась на змеиной шее из стороны в сторону. Точно не могла удержаться в одном положении и мгновения! Извивался параллельно палубе хвост с окровавленной пилой на конце. Под лапами мезокрыла корчились раненые люди, но бестия глядела только на Циркуля.
        Точно ради него мезокрыл и напал на охраняемую баржу.
        А Циркуль стоял, придерживаясь одной рукой за обшивку надстройки. Стоял и улыбался - Птицелов был готов дать голову на отсечение, что так оно и было! - улыбался чудищу, как доброму знакомцу. А в другой руке он сжимал тяжелый армейский пистолет, потерянный кем-то из охранников.
        Мезокрыл дернулся в сторону сильнее прежнего, и Птицелов увидел, как темнеет его перепонка, теряя прежнюю розоватую прозрачность. Один за другим прозвучали восемь выстрелов. Циркуль успел разрядить обойму, прежде чем пилообразный наконечник хвоста описал полукруг и вонзился делинквенту в грудь.
        А после мезокрыл развернулся, проковылял к борту, перевалился через него. У самой воды развернул перепонки, отыскал восходящий поток и полетел к стене джунглей. Правда, как-то неловко и низковато.
        Птицелов отбросил шлюпку. На него тут же зашипел Облом: дескать, почем продаешь корешей? Но перепуганные дэки уже выбирались из щелей, в которых они прятались, словно тараканы. Следом показались охранники: они бормотали ругательства, посмеивались нервически.
        - Один - ноль в пользу южных джунглей, - высказался Облом. - Однако гвардия и предположить не могла, что поражение будет столь сокрушительным…
        Охранники подбирали брошенные карабины, пересчитывали патроны. Бормотали удивленным тоном: «Ты видел, как я ему засадил? Половину рожка - в грудину, но хоть бы хны паскуде!…» А у самих все еще зуб на зуб не попадал…
        - Хороши, бойцы! - пенял им Фельдфебель. - Не зря ли на вас столько тушенки уходит?
        Фельдфебелю сейчас же врезали прикладом по зубам, повалили на палубу и принялись воспитывать по ускоренному методу. Остальные дэки пришли в неистовство. Одетая в оранжевые комбинезоны толпа двинула на помощь Фельдфебелю, охранникам же пришлось занимать круговую оборону.
        Облом прочистил глотку и неожиданно для всех гаркнул:
        - Стоять, доходяги!
        Оказалось, что голос у лжедомушника может быть не только сладким, но и вполне командирским. И вроде бы даже привычным к тому, чтобы раздавать указания направо и налево.
        Чего разбренчался, гнида? - отозвался начальник охраны и прицелился в Облома.
        Мезокрылов в этих краях, что мух над навозом, - продолжал шпарить Облом командирским голосом. - Кровь скорее смойте с палубы, массаракш! Дождетесь, пока каждая тварь в джунглях нас не учует. Мы теперь не на севере, если вы до сих пор не заметили.
        Начальник наморщил лоб, соображая. Затем улыбнулся и щелкнул пальцами.
        Не прошло и минуты, а Облом уже драил палубу, высунув от усердия язык. Ему помогали еще шестеро дэков. Остальные занимались погибшими и ранеными. Тела убитых мезокрылом охранников пришлось бросить за борт. За борт отправился и Циркуль, ему так и не смогли разжать пальцы, столь сильно вцепился он в рукоять пистолета. Девятерых раненых перенесли под тент. Были они очень плохи: пила на хвосте мезокрыла с легкостью рассекала и плоть, и кости. Дэки-врачи лишь почесывали затылки.
        Тут операционная нужна, оборудование, медикаменты… - ответил один из них на вопрос начальника охраны.
        Шкипер - крепко пьющий малый, обычно и носу не казавший на палубе, - связался с Курортом и пролепетал в перемотанную изолентой трубку просьбу о помощи. Дежурный офицер южного аванпоста Курорт весьма ехидно ответил, что выслать вертолет для прикрытия баржи - непозволительная роскошь.
        - А вы уверены, что это был мезокрыл, а не крыслан? - поинтересовался офицер. - Редкий мезокрыл долетит до середины Голубой Змеи, знаете ли… У них ограниченный ареал обитания… Впрочем, ниже по течению находится бывшая Императорская биологическая станция. Там найдете и врачей, и операционную. Заодно будет с кем обсудить необычное поведение мезокрыла.
        - Ну, массаракш… - просипел шкипер, после чего смочил горло половиной стакана краснухи.
        Было не так просто изменить последовательность в алгоритмических цепях автоматического навигатора. Шкипер долго-долго рылся внутри воняющей горелой изоляцией машины размером с гардеробный шкаф, потом швырнул на стол гаечный ключ, вытер испачканные смазкой руки об тельник и запил успех еще одной половинкой стакана краснухи. Завалился спать и захрапел так, что слышно стало даже на палубе.
        Баржа двинулась к берегу. Возле причала, потерявшегося в зарослях тростника, была сделана незапланированная остановка.
        Ветви деревьев-исполинов нависали над рекой сплошным козырьком. С ветвей спускались жилистые лианы, мирно шуршала густая листва. В кронах возились бесчисленные птахи, какие-то земноводные плескались возле берега. Ветерок раскачивал высоченный - намного выше борта баржи - тростник Дэки нехотя построились в две шаткие шеренги. Губастый начальник прошелся по затененной палубе туда-сюда. Судя по выпученным глазам и перекошенному рту, терзали его нешуточные сомнения. Делинквенты устало роптали да били на себе комаров, под тентом стонали и монотонно требовали воды раненые. Уцелевшие охранники не спускали глаз с джунглей. От напряжения они обливались потом, но не смели отвести глаз от зеленой стены.
        Начальник, казалось, никак не соберется с духом. Все прогуливался да почесывался. Делинквенты, коротая время, стали обмениваться насваем и шуточками. Наконец в коротко остриженной голове созрело решение.
        - Бывшие солдаты, офицеры, полицейские, егеря, охотники, шаг вперед… - проскрипел начальник, ни на кого не глядя.
        Роптания прекратились. Дэки принялись удивленно переглядываться.
        Затем из строя вышел Фельдфебель, а потом - Рубанок. За ними следом рванул бандит Колотый, и его шестерки тоже не заставили себя долго ждать.
        - Колотый, вернись на место… - буркнул начальник охраны.
        - Чего за бока, начальник? - окрысился уголовник. - Ты ведь баянистов спрашиваешь, а не петухов парашечных! На место, сказал! Баянист вшивый! На тебя этот приказ не распространяется!
        Так бы и сказал, - Колотый вальяжно отступил. - Чего ложки гнуть? Так ведь и ответить можно…
        Птицелов тоже сделал шаг вперед.
        - Я охотник, - ответил на немой вопрос начальника.
        - Хорошо, - тот с силой хлопнул себя по щеке, а потом состроил гримасу и счистил размазанного комара. - Кто еще, доходяги?
        Рядом с- Птицеловом встал Облом.
        - И ты, Сладкоголосый? - округлил глаза начальник.
        Облом рассеянно усмехнулся:
        - Да приходилось ружьишко в руках держать, шеф.
        - Коли ты с ружьем поладил, шагай вперед, а я - в засаде! - начальник неожиданно хохотнул, вытер слюну, выступившую на толстых губах. - Здорово это я придумал? Твоя школа, Сладкоголосый. Будешь на нарах вспоминать: мол, обучил рифмоплетству одного очень-очень хорошего человека.
        - Чего делать-то нужно? - перебил начальника Облом.
        Тот выставил указательный палец:
        - Ты, ты… ты и, пожалуй, ты, Сладкоголосый, - палец поочередно указал на Рубанка, Фельдфебеля, Птицелова и Облома. - Я выдам вам карабины и патроны. Пойдете и проверите, что там со станцией, - он махнул рукой в сторону причала. - Если все в порядке, дадите отмашку. Мы же перенесем раненых… нужно отделаться от них как можно скорее.
        Птицелов поглядел на джунгли, на сплошную стену из переплетенных ветвей и лиан. И быстрее забилось сердце: опротивели ему теснота и грязь на ржавой барже, опротивели воровское наречие и консервированные бобы. А здесь, совсем близко, кипела зеленая пена листвы - в нее можно было нырнуть с головой. Пробежаться по земле босиком, ощущая, как похлопывает тебя пониже спины верная винтовка. Пробежаться так, как бегал раньше: по лесным тропкам, в погоне за дичью. С друганом Бошку или сам… А потом вернуться в поселок. Завернуть во двор к Кривому Киту. Увидеться с Лией. Посидеть рядом с ней, обняв за хрупкие плечи. Послушать, как трещат дрова в чугунной печурке и шипит чайник.
        Никогда больше… Чернота отделяет прошлое от настоящего. Черная пустыня без конца и края. И нет такой железной птицы, что перенесла бы его на отогнутых назад крыльях из южных джунглей к огоньку, возле которого ждет его Лия. Ждет вечно, но не может дождаться.

…Никто из названых дэков не высказался против решения начальника. Даже Облом с видом знатока принялся осматривать карабин «варинару». Снял, затем снова вставил рожок, проверил затвор, поглядел, не сбит ли прицел.
        Птицелов взобрался на трап, что соединил баржу с причалом. К мутанту сейчас же подлетели стрекозы. Поглядели на чужака радужными глазами, покрутились перед лицом и улетели прочь. Птицелов принюхался: из джунглей сладко пахло цветами, прелой листвой и чуть-чуть - болотной тиной. От причала убегала дорожка, выложенная бетонной плиткой. На стыках Плит выросли деревца и роскошные кустарники. До станции, очевидно, было рукой подать.
        Облом хлопнул Птицелова по плечу; они переглянулись и сошли на причал.

…Углубились на несколько шагов в джунгли и сразу же потеряли баржу из виду. Да что там баржу - Голубой Змеи не видно стало. Даже запах воды перестал ощущаться.
        - Пойдем-пойдем, корешки, - взялся подгонять дэков Облом. - Один вверх поглядывает, второй пусть на кусты пялится.
        Они шли вдоль заросшей тропинки минуты две, не больше. Потом прямо из зарослей проступила железная решетка. Толстые прутья обвиты лианами и плющом, поэтому дэки не сразу сообразили, что именно преграждает им путь. Дорожка обрывалась здесь же - скорее всего, под зарослями скрывались ворота.
        Птицелов отдал карабин Облому, поплевал на ладони и без лишних разговоров взобрался на забор. Уселся, свесил ноги.
        За оградой он обнаружил круглую площадку. На глаз прикинул диаметр - шагов тридцать от края до края. Площадка когда-то была забетонирована, но со временем бетон растрескался. Из трещин торчали теперь скелетированные ветви кустарников и пожухлая трава. «Гербициды…» - решил Птицелов. Ему стало очевидно, что, сдав джунглям ограду, обитатели станции из последних сил обороняют свое жизненное пространство.
        В центре площадки выступал колпак капонира. Птицелов пригнулся к забору, почти лег на него: ему показалось, что в темноте за амбразурой вспыхнул огонек сигареты.

…Струя ослепительного пламени выплеснулась Птицелову в лицо.
        Нет, не в лицо. Иначе превратиться бы Птицелову в пепел: столь высокой была температура горения. Залп из огнемета прошел ниже; вспыхнули и стали паром лианы на железных прутьях забора. Птицелов свалился внутрь ограждения.
        Во второй раз огнемет не выстрелил. Наверное, стрелок решил сэкономить заряд.
        Зато застрекотал автомат. Короткими очередями, зло, отрывисто: раз-два… раз-два- три…
        Птицелов распластался на бетоне. Замер, зажмурился и слушал, как поют пули, рассекая воздух над головой.
        Сначала он подумал: что же будет с ребятами? А потом: да какая это, массаракш, научная станция?! На военный объект напоролись! Теперь положат всех и имен не спросят…
        Пропел рикошет, лицо обдало каменной крошкой. Птицелов поморщился и чихнул. Из капонира ответили длинной очередью.
        Наконец стрелок угомонился. Но Птицелов не тешил себя надеждой: он понял, что боец в укрытии ждет, когда чужак приподнимет голову или зад.
        - Не стреляйте! - заорал тогда Птицелов. - Я - делинквент! Служу Свободному Отечеству! Друзья, не стреляйте!
        Стрелок выжидал.
        - Делинквент я! На раскорчевку двигал! - снова воззвал Птицелов.
        Он не очень-то рассчитывал докричаться до обитателей станции. Но не ждать же пока пристрелят?!
        - На нас мезокрыл напал и ребят потрепал очень сильно… Не стреляйте! Офицер из Курорта сказал, что у вас можно оставить раненых… У нас раненых много, не доживут они до конца пути. - И вновь - тишина в ответ. Только шуршит листва, перекликаются растревоженные стрельбой птахи и едва слышно ругается Облом за забором.
        - На раскорчевку отправили… Мутант я! Птицеловом зовут. Свой, друзья! Не стреляйте!
        Раздался столь громкий визг, что у Птицелова заложило уши. С ветвей взлетела переполошенная стая, пронеслась над капониром темной тучей. Затем усиленный громкоговорителем голос произнес задумчиво:
        - Птицелов, говоришь?…
        - Да! Точно! - закричал Птицелов. Он не знал, хорошо ли, что стрелок знает его имя, или наоборот, плохо.
        - Встать!
        - Дудки! - отозвался Птицелов. - Вы же меня враз срежете.
        - Встать, выродок! И лапы вверх! Не то из огнемета пройдусь по периметру!
        Птицелов поднялся. Ситуация до зубовного скрежета напоминала встречу с Шестипалым и разведчиками в заснеженном гарнизоне. Тогда пулю ни за что, за просто так схлопотал доктор Таан - милейшей души человек и умница. Кто пострадает сейчас?…
        Облом? Рубанок? Фельдфебель? Или его - Птицелова - путешествие закончится прямо здесь?
        Он вдруг поймал себя, что думает в этот момент не о худышке Лие, не о похитителях людей, которым, видимо, посчастливится уйти от возмездия, и не о змееглазом Колдуне. А о том, как сильно его не радует перспектива присоединиться к раненым на барже, что подыхают нынче от боли, жажды и жары под тентом. Лучше уж пуля в лоб, чем, массаракш, такой расклад!
        - Шагай вперед! - приказал голос. - И лапы!… Лапы, массаракш, поднять!
        Пошел. На негнущихся ногах. Спотыкаясь об трещины и цепляясь штанинами за ветви кустарников.
        Возле капонира он увидел узкую дугу траншеи. Разбитые ступени вели вниз. Птицелов наклонился - бронированная дверь, через которую можно было попасть внутрь капонира, была открыта. А у порога стоял высокий молодой человек в черной накидке и целился в Птицелова из автомата.
        - Вот так встреча, мутант! Спускайся, поболтаем о мезокрылах!
        Птицелов подчинился. Не опуская рук, встал на ступени. И неожиданно его словно холодной водой окатили:
        - Доктор Вику!
        - Не доктор Вику, а господин младший штабс-ротмистр! Спускайся давай, нечего крысланов приманивать!
        Бронированная дверь с лязгом стала на место. Птицелов оказался под бетонным куполом.
        Первое, что цепляло взгляд, - это россыпи стреляных гильз на захарканном полу. Потом Птицелов увидел небритого солдата, меланхолично курящего в обнимку с баллоном от тяжелого огнемета. Был солдат грязен и не по уставу расхлюстан - хуже делинквента, честное слово! А судя по концентрированному запаху браги и насвая, не первые сутки пьян, И тут Птицелов догадался, что именно благодаря этому факту он, мутант, до сих пор жив. В другое время накрыл бы боец нарушителя объемным взрывом, огнемет-то у него что надо, в танковой броне дырку прожжет. В другое время боец не сказал ни слова. А Вику крякнул, поднял тяжелую створку люка, мотнул головой, требуя следовать дальше, на подземный этаж. Ничего доброго это не сулило…
        - Погодите, Вику!
        Птицелов отступил. Рядовой тут же насторожился - словно цепной пес, в присутствии которого вздумали бранить хозяина. В мутных глазах появилась осмысленность, покрытые фривольными наколками ручищи тут же потянулись к автомату.
        - Вы меня не слышите, Вику? Да у нас раненые погибают! Нечем даже боль ослабить!
        Птицелов ощутил прилив жгучей ярости. Полуживые от беспробудного пьянства солдатики в сердце южных джунглей вздумали вести себя так, будто они командуют по меньшей мере округом! Конечно, неделя в скотской тесноте да на тухлых бобах ослабила его, но он сейчас возьмет их обоих да треснет для острастки лбами, чтобы искры из глаз! Не помогут автоматы!
        - Спокойно, выродок! - Вику заметил, как побелело у мутанта лицо. - Нужно будет, поднимем из Курорта вертолет медслужбы. И запас морфинчика у нас тоже имеется. Но все это массаракш! - он сплюнул сквозь зубы. - Давай так, сначала мезокрыл, а потом уже твои умирающие друзья. По рукам? Или потолкаемся сначала, как петухи на ярмарке?
        После трех месяцев, проведенных на соседних нарах с Колотым и его дружками, последнее сравнение показалось Птицелову исключительно мерзопакостным.
        - Пошли, выродок мутировавший! - Вику уже спускался по лестнице. - Покажу нашу кухню, раз уж посчастливилось тебе не изжариться на заборе!
        Подземный уровень оказался просторным и на удивление как следует освещенным. Лампы сияли на каждом углу, где-то поблизости работало радио на «Народной волне». Передача принималась с сильными помехами, но голос диктора звучал отчетливо. Речь шла о субмаринах Островной Империи, и некий приглашенный специалист скучающим голосом доказывал, что военно-морские силы Свободного Отечества в возможном конфликте будут иметь преимущество благодаря новейшему вооружению и беспрецедентно высокому боевому духу моряков.
        Птицелов посмотрел на план эвакуации, помещенный на стене под стеклом, и понял, что станцию снабжает энергией портативный атомный реактор. Эти северяне не могли обойтись без грязных реакторов даже в такой дыре, как затерянная в джунглях биологическая станция! Научись они делать реакторы совсем маленькими, так в каждый ручной фонарь засунули бы!
        Вику тем временем разложил на столе, прямо поверх грязных тарелок и переполненных пепельниц, подробную карту дельты Голубой Змеи.
        - Мы здесь, - желтый от никотина палец указал на отмеченную стилизованной короной область под синей лентой, которая условно делила карту пополам. - А вот здесь - болота, облюбованные мезокрылами… - Палец скользнул по концентрическим кругам, уперся в центр наименьшего. - Когда же произошло нападение?
        - Сегодня… - Птицелов пришел в замешательство, едва бросил взгляд на один из стеллажей, что окружали зал по периметру.
        На полках ровненькими рядами стояли прозрачные емкости, из-за стекла пялили бельма и кривили пасти заспиртованные головы. Мутанты-животные. Самые-самые разные… А на втором стеллаже - вообще страх! Детеныши! Щенки да птенцы, головастики да кутята…
        - Так что же, выродок? - Вику поднес к глазам лорнет.
        - После побудки почти сразу и набросился… - договорил Птицелов.
        Вику отложил лорнет, взялся за линейку и карандаш. Прочертил отрезок от станции до точки на ленте Голубой Змеи. Затем отыскал в стакане с поломанными карандашами и чернильными перьями циркуль, воткнул ножку в болото мезокрылов, начертил еще один круг - самый широкий.
        - А это уже что-то… - пробормотал он, снова берясь за лорнет.
        - Что? - с готовностью отозвался Птицелов.
        - Это означает… - Вику жестом смертельно уставшего человека протер глаза. - Что я запутался окончательно!
        Сказал и уселся на табурет.
        - Вот послушай, выродок! Теоретически популяция мезокрыла могла распространиться на всей этой территории, - Вику дернул за край карты, - самое большее за пять лет. Мезокрыл в здешних джунглях - на вершине пищевой цепи. От него даже тигры в кусты драпают! Несомненный интеллект, забота о детенышах, сложные взаимоотношения внутри стаи… Но мезокрылы сидят на своих болотах, точно их за хвост кто-то держит. Время от времени одна или две особи совершают точечные атаки на объекты вне ареала - как правило на людей. Две недели назад мезокрыл напал на корчевщиков, полтора месяца назад - на ученых из экспедиции академика Ватуша Каава. - Вику пересчитал лорнетом концентрические круги. - У меня складывается впечатление, что мезокрылы - это что-то вроде штурмовых аэропланов, а… - он постучал лорнетом по передним зубам. - А их болота вроде аэродрома, где они постоянно базируются! - Вику вопросительно поглядел на Птицелова: - Ты что-нибудь понимаешь, выродок?
        - Почти ничего, - признался Птицелов. - Я ведь малограмотный мутант из долины Голубой Змеи. Я умею читать и писать печатными буквами свое имя.
        - Но ты ведь Птицелов! - Вику хлопнул себя по коленям. - Ты должен разбираться в поведении летающих и планирующих тварей!
        - Раненые, Вику! - напомнил Птицелов. - Мужики кровью истекают, пока ты разглагольствуешь!
        - А вот приходится разглагольствовать! - Вику достал из кармана накидки добрую порцию насвая и, прежде чем сунуть за губу, произнес обвиняющим тоном: - Спасибо Таану! Это его стараниями самый перспективный выпуск- пик Медицинской Академии Столицы очутился на краю Мира в компании вечно поддатых солдафонов и старшего научного сотрудника, который, как и ты, выродок, способен только на то, чтобы написать свое, массаракш, имя печатными, массаракш, буквами! К несчастью, этот бездарь вызван на ковер в Столицу. Но если бы он был здесь, ты мог бы оценить уровень его компетентности…
        - Таана убили, - сообщил Птицелов.
        Вику взмахнул лорнетом.
        - На мою судьбу сей печальный факт никак не повлияет! - сказал он, выплюнув насвай. - Я здесь занимаюсь устойчивыми мутациями. Не единичными трехголовыми волками или двухвостыми бобрами, а популяциями крысланов, мезокрылов, плюющихся ос, панцирных крыс. И, ты знаешь, мне понравилась эта работа! Тут скрывается какая-то загадка. И ответ на нее можно найти научным способом. Отсутствует переходное звено, понимаешь ли! Сто лет никто не знал о мезокрылах, а потом - бац! - они появились! Самозародились, красавцы! Выплюнули их радиоактивные болота под Мировой Свет! Сначала я предполагал, что крысланы и мезокрылы относятся к биологическому оружию, подброшенному на Крайний Юг континента диверсантами Островной Империи. А потом в нашу лабораторию попали образцы тканей: парочку токующих мезокрылов расстреляли из ракетометов солдаты и сдали ошметки нам. Мы исследовали геном и пришли к заключению, что мезокрылы не связаны родственными связями ни с одним видом из тех, что живут сейчас на поверхности Мира. Я не исключаю, что мезокрылы существовали в далеком прошлом, а сейчас каким-то образом природа вернула их к
жизни, но это лишь моя гипотеза, не подкрепленная фактами…
        - Вику, заткнись! - вскипел Птицелов. - Ты же лекарь! Где морфин? Где пилюли? Пойдем со мной, я тебе покажу, что твой любимый мезокрыл сотворил с девятью здоровыми людьми!
        Вику уронил лорнет. Кряхтя, опустился на корточки, затем залез под стол.
        - Кстати! Какого рода было нападение? - спросил он, оставаясь под столом. - Как ты думаешь, мезокрыл охотился? Защищал территорию? Или это был приступ немотивированной агрессии?
        Наконец, он показался. Тщательно очистил линзы лорнета от паутины, подышал, протер лацканом кителя. Поднес к глазам, присмотрелся.
        Потом вдруг побледнел, затем позеленел и снова выронил лорнет. На этот раз не так удачно: Птицелов услышал, как хрустнуло стекло.
        - Лейб-врач Вику! - просипел хорошо знакомый голос Птицелов обернулся - на ступенях стоял Облом собственной персоной. Растрепанные волосы Вику поднялись дыбом, младший штабс- ротмистр вытянулся стрункой.
        - Господин… - выдавил он. - Господин…
        - Отставить! - с ленцой бросил Облом. - Лейб-врач Вику! Немедленно вызвать вертолет медслужбы, а затем приступить к осмотру раненых.
        Вику отвесил поклон.
        - Так точно! Разрешите идти?
        - Выполняйте!
        Доктор кинулся в соседнюю комнату. В сей же миг послышался треск рации.
        Птицелов сбросил со стола карту, отыскал в пепельнице бычок подлиннее, чиркнул спичкой об ноготь.
        - Лейб-врач? - спросил он между затяжками.
        Облом покачал головой, присел на ступеньку.
        А ведь отличным специалистом был!… Массаракш, так я и боялся: доведут щенка до Крайнего Юга водка и насвай. Так и получилось. И не болтайте, будто Облом в людях не смыслит…
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
        Барж в затоне скопилось видимо-невидимо. Ржавыми левиафанами лежали они в рыжей с прозеленью воде. С жалобным скрежетом терлись поношенными бортами, когда ветер с залива нагонял высокую волну. Днем над затоном стоял удушливый смрад, и лишь по ночам прохладный бриз с недалекого моря оттеснял облако вони и можно было вволю надышаться.
        Баржа с партией делинквентов торчала в затоне третий день. Кто-то на берегу, в городишке, крыши которого с трудом можно было различить в знойном мареве, не торопился решить дальнейшую судьбу дэков. Самые отчаянные из уголовников рискнули отправиться в самоволку - воспользовались обстоятельствами, ведь охрана тоже одурела от духоты и вони. Перелезая с баржи на баржу, самовольщики добрались до берега и пропали. Думали, что навсегда. Увы!
        На следующий вечер к барже подошел серо-зеленый патрульный гидроход Береговой охраны. Поглазеть на это чудо техники высыпали все. Посудина выглядела впечатляюще. Широкий корпус, окантованный резиновой «юбкой» воздушной подушки, пара винтов в кольцевых кожухах на корме, скошенная назад рубка, носовая скорострельная пушка и автоматический зенитный пулемет на поворотной консоли. Экипаж оказался судну под стать. Четверо плечистых морпехов помогли взойти на баржу невысокому подтянутому господину в щеголеватой офицерской форме без знаков различия, перебросили с гидрохода шесть дерюжных мешков и поднялись на борт сами. Коротко рявкнула сирена, всполошила реющих над затоном крысланов, и энергичный молодой голос, усиленный репродуктором, возвестил:
        - Эй, на барже! Говорит командир патрульного гидрохода Береговой охраны лейтенант Фишту. Ставлю вас в известность, что на территории Особого Юго-Западного округа действуют законы военного времени. Поэтому, во избежание новых недоразумений, предлагаю впредь не покидать борт без разрешения коменданта спецлагеря номер десять восемьдесят один господина Туску! Слава Отечеству!
        Под «юбкой» взбурлила вода, гидроход приподнялся, взревели воздушные винты. Окатив дэков вонючими брызгами, судно Береговой охраны очистило фарватер.
        - Чего это нам притаранили братишки? - вопросил Рубанок. Он присел на корточки рядом с мешками, пощупал дерюгу. - Неужто, мясца свежего… - дэк вынул складной нож, вспорол мешковину. Из прорехи вывалилась грязная кисть с синей татуировкой в виде пронзенного кинжалом сердца на тыльной стороне. - Да это никак Колотый! - проговорил Рубанок. - Ай да братишки…
        Дэки кинулись к остальным мешкам. Вскоре на палубе лежали трупы всех шестерых уголовников, ушедших намедни в самоволку. С перерезанными глотками.
        - Чисто сработано, - оценил Фельдфебель. - Даже патронов тратить не стали.
        Начальник охраны растолкал делинквентов, осмотрел трупы и жестом велел отправить их за борт, но никто не пошевелился. Все смотрели на вновь прибывшего коменданта. Господин Туску поморщил нос, откашлялся и произнес:
        - Отныне, господа делинквенты, вы под моим началом. Поэтому впредь никаких самоволок, если не хотите подписать контракт с преисподней…
        - Сколько можно, гражданин комендант?! - громко сказал Облом. - Мы тут скоро все и так передохнем, и без самоволок. Жара, гнус, вода тухлая, консервы просрочены, реактор фонит… А тут еще трупы выбрасывай в стоячую воду.
        Дэки зароптали. Комендант сделал знак своим людям. В сгустившейся тишине, которую не нарушали даже возбужденные вопли крысланов, предвкушающих пиршество, отчетливо клацнули затворы.
        - Молчать! - взревел корабельной сиреной комендант. - Пока вы под моим началом, будете пить и жрать, что я вам дам, и делать, что я скажу. Понятно?!
        Он обвел тусклым, как ночное небо, взором вверенный ему контингент. Ропот стих.
        - А ты, Облом, - добавил начальник охраны баржи, - за то, что без спросу раззявил пасть, будешь опять услаждать наш слух поэмами Сладкоголосого. Как там у него? Приди ко мне, мой голубочек, воткни в горшочек свой цветочек?
        Дэки дружно заржали. Начальник, довольный произведенным эффектом, а пуще того, улыбкой на холеном лице коменданта, переждал смех и велел:
        - Трупы убрать.
        - Правильно, - подтвердил комендант. - И коль вы собираетесь устроить концерт, я со своей стороны ставлю ведро краснухи! Так сказать, на помин души всех, кто не достиг этих благословенных берегов, а равно и тех, кто без разрешения на них высадился.
        Дэки одобрительно загудели.
        - С вашего разрешения, господин комендант, - снова встрял начальник охраны, - я прикажу коку пожарить свежатины… Да не бледнейте, девочку - добавил он, увидев, как вытянулись рожи некоторых дэков, - не будете вы жрать своих подельников. Пусть их крысланы жрут. Мои парни прошлой ночью выловили выдру-мутанта. Здоровенная тварь, мяса на всех хватит.
        - Одобряю! - отозвался комендант. - Проводите меня, господин начальник охраны… ммм… в каюту.
        - Вот сюда, пожалуйста! - Начальник охраны, широким местом отворил дверь в кубрик, зыркнул на дэков и скомандовал: - Все, разошлись!
        Довольные исходом конфликта, дэки расползлись по углам А самые услужливые подхватили тела мертвых товарищей и без лишних церемоний пошвыряли их за борт. Следом спикировали крысланы. Поднялся невообразимый гвалт. Твари, похожие на оперенных крокодилов, рвали мешки, клочья человеческой плоти и друг друга. К привычной вони добавился запах падали. Дэки и охранники спешно задымили цигарками. А шкипер самоходки врубил через громкоговоритель гимн Отечества, который в другое время никто и слушать бы не стал. Гвалт удалось заглушить, а вонь лишь слегка разнообразить. Но и то хлеб.
        Птицелов и Облом ушли на корму, подальше от пиршества крысланов и патриотических воплей репродукторов. Забрались на бухту полусгнившего каната от плавучего якоря, закурили.
        - Массаракш, - пробурчал Облом. - И чего я полез?! Нашел у кого справедливости добиваться…
        - Ну так начальство же, - откликнулся Птицелов.
        - Начальство… - хмыкнул его напарник. - Это Боос Хлыщ - начальство?!
        - Какой такой хлыщ?
        - А этот вот, который командует теперь, - горестно проговорил Облом. - Боос Туску по кличке Хлыщ. Столичная шпана, привлекался за изнасилование, но вовремя перешел на сторону мятежников. Потому до суда дело не дошло…
        - Похоже, ты хорошо его знаешь…
        - Еще бы… - пробормотал Облом. - Он у меня в приемной дневал и ночевал в ожидании приказа…
        Птицелов воззрился на него, разинув рот.
        - Чего уставился? - буркнул Облом. - Я в свое время был большим начальством… Думаешь, этот Хлыщ меня не узнал?
        - Не знаю…
        - А я уверен, что узнал, - сказал Облом. - А тут еще наш громила-начальник влез со своими стихами, будь они трижды не ладны…
        - Понимаю, - отозвался Птицелов. - Мне и самому тошно.
        - А тебе с чего, мутоша? - поинтересовался Облом. - Тут, конечно, вонюче до крайности и вообще, но тебе-то не привыкать. Ты ничего другого и не видывал. Это я в Хрустальном дворце на зеркальном паркете с дамочками кренделя выписывал, игристые вина хлестал и куропатками закусывал…
        - Да не от вони мне тошно, - перебил его Птицелов. - Совесть меня мучает. Знаешь, что это такое?
        - Слыхал, - отозвался Облом. - Еще в первом классе гимназии… А с чего это она тебя замучила?
        - Вот слушай…
        И Птицелов как на духу рассказал Облому о похищении Лии.
        - Девчонка погибла, - ответил на это Облом. - Не тешься пустой надеждой, Птицелов. Обманывать тебя ведь нет смысла?
        Птицелов помотал головой.
        - Тогда и самому себе не лги, - продолжил Облом. - Я знаю, о чем говорю.
        - Вот интересно, почему ты так уверен?
        - Много знать хочешь, мутоша, - буркнул Облом и харкнул в реку.
        - Циркуля они вернули, - пожал плечами Птицелов. - Может, и Лию тоже… - он вдруг встрепенулся, неожиданная мысль ввела его в ступор. - А если я сейчас здесь, а Лия… Лия вернулась…
        Ему захотелось прыгнуть в воду. Затем рвануть сквозь джунгли - подальше от оранжевых комбинезонов, от ржавой баржи, от грязно-зеленой реки. Домой! Домой…
        А потом подойти к Колдуну и спросить: откуда у тебя, мил человечище, такие глазищи? Желтые-желтые, с узким зрачком змеи. Как у тех человечков из кошмара Циркуля. Из нормального такого и вполне реального кошмара…
        - Значит, вид на жительство - это не единственное, о чем ты мечтаешь? - усмехнулся Облом. - Слушай! А отправь-ка почтового голубя в свои края. Вдруг она и на самом деле вернулась!
        - Да иди ты… - буркнул Птицелов, темнея лицом.
        - Поверь мне, друг-мутант, и не задавай лишних вопросов. - Облом огляделся: не подслушивают ли их? Никого поблизости не оказалось. - Они давно уже никого не возвращают… - проговорил громким шепотом. - Раньше возвращали, а теперь нет. Почему - не известно. Понял?
        Не врал Облом, и рад был бы Птицелов, чтобы хитрый дэк ему «ложки гнул», как частенько делал раньше. Но нет, излагал чистую правду.
        - И теперь не скажешь, откуда все это знаешь?
        - Не клянчи, мутоша, все равно не скажу.
        - Ладно… - сказал Птицелов. - А еще меня совесть мучает из-за Циркуля.
        - Из-за Циркуля-то с чего?!
        - Он спросил меня: правда ли то, что его похитили, или просто бред?
        - А ты?
        - Ля сказал, что правда.
        Облом присвистнул.
        - Так ты думаешь, он из-за этого и вены?…
        - Не знаю, - буркнул Птицелов.
        - Да не парься ты, мутоша,- сказал Облом - Он в любом случае, законченный псих был… Не даром же в «Волшебном путешествии» участвовал Профессор Мегу на него нахвалиться не мог…
        - А ты и про «Волшебное путешествие» знаешь? - удивился Птицелов.
        - Еще бы! - Физиономия Облома расплылась в самодовольной улыбке. - Я эту бодягу и придумал!… Что, ложки гну, а?!
        Птицелов потряс головой.
        - Не-ет…
        - То-то!
        Помолчали.
        Мировой Свет быстро тускнел. На круче замерцали редкие огоньки городка. Птицелову невольно вспомнился рассказ покойного Циркуля - чернота, засеянная ледяными искрами. Вздохнул: не похоже. Обычные тусклые огоньки среди развалин. Почти как у них в поселке мутантов. Только здесь электричество есть. Даром, что от города осталась лишь кучка жалких домишек. Большая деревня, а не всеимперская здравница, массаракш…
        - А я ведь местный, - сказал вдруг Облом. - Родился на Курорте, вырос, бабу впервые здесь же попробовал… Роскошный город был. Не город даже, а целое ожерелье городов вдоль побережья. А какие виллы тут были! Белые лестницы каскадами спускались к морю. А на лестницах - светлокожие северянки… Аристократки! Они тебе деньги, подарки разные, а ты им - отдохновение от постылых мужей и столичной скуки. Как сыр в масле катался. Деньжата стал копить, думал дело свое небольшое начать, жениться на хорошей бабе, чтоб детей нарожала… А потом в восемьдесят четвертом какая-то сука… одну бомбу за другой… Ведь так и не дознались кто… Бомбовозы шли без опознавательных знаков. Наши, правда, не остались в долгу - вдарили сразу по всем, у кого было атомное оружие. А потом на всякий случай и по тем, у кого не было… И завертелось…
        - А как ты в Неизвестные Отцы попал? - спросил Птицелов.
        Облом покосился на него, хмыкнул.
        - Догадался все-таки, - сказал он. - Попал, не стану врать. Бесполезно… Но это длинная история. И не для посторонних ушей.
        - Я никому! - пообещал Птицелов.
        - Верю, мутоша, - отозвался Облом. - После всех наших с тобой массаракшей - верю. И потом ты ведь не просто мутант. Ты мутант с биографией. Знаешь, что это такое?
        Птицелов не успел ответить. Из вонючего воздуха соткался перед ними Штырь - худой, как жердь, делинквент, метивший в десятники и поэтому усердно выслуживавшийся перед начальством.
        - Вот вы где прохлаждаетесь! - просипел он заложенным горлом. - А там господа начальники жаждут приобщиться к прекрасному…
        Облом взвыл. Поднялся тяжело. Пробурчал:
        - Будь проклят этот Отул и тот день, Птицелов, когда я решил испытать твой дьявольский дар…
        - Ступай, ступай, Облом Сладкоголосый, - проговорил Штырь почти ласково. - Нечего свое красноречие на всяких мутантов тратить. Да и ты, Птицелов, не засиживайся. А то ребята вмиг всю водяру выхлещут. С них станется.
        Чем больше груза вытаскивали дэки из трюма, тем дальше им приходилось бегать. Сначала вынимали те гербициды, что лежали сверху, потом пришлось одним грузчикам спуститься в трюм и подавать мешки на палубу, а остальным - перетаскивать их по деревянному и не слишком широкому трапу на соседнюю баржу. По мере освобождения от груза, баржа всплывала все выше, и вскоре груженые делинквенты сновали сверху вниз, а порожние - снизу вверх.
        Мешки были тяжеленные - килограмм под восемьдесят каждый. А ухватить их толком не за что. Так и норовят выскользнуть, обжигая ладони, из рук да брякнуться в забортную жижу. Доставай потом. Комендант так и сказал: кто уронит, будет самолично нырять и втаскивать мешок на баржу. А как его вытащишь, когда глубина метра два с крышкой? Вот и пыхти, изворачивайся. И делинквенты пыхтели. Кто посильнее был, таскал мешки в одиночку, кто послабее - с напарником.
        Птицелов мог и в одиночку, но Облом, который не выспался с перепою, не поднял бы и полмешка - пришлось подсобить приятелю Правда, напарник из него был никудышный, Облом то и дело останавливался, ронял мешок на палубу, стонал, утирал обильный пот, мученически хватал воздух раззявленным ртом, потрясал обожженными ладонями. Птицелов терпеливо ждал, радуясь передышке, но другие дэки поглядывали на них неодобрительно: чего, дескать, филоните? Сказано же, чем быстрее разгрузим баржу, тем скорее отправят на берег в бараки. А там жратва по солдатской норме, чаю хоть залейся, да не йодового, а настоящего, и нары с соломенными тюфяками. И, не выдерживая этих взглядов, Птицелов хватался за мешок, волоком тащил его к трапу, потом взваливал на плечи и переносил в трюм другой баржи, куда велено было перегрузить проклятые гербициды.
        Только к позднему вечеру выволокли последний мешок. И сами - неопрятными, дурно пахнущими мешками - повалились кто где стоял. Комендант весь этот знойный мучительный день провел в каюте. Перед отбоем он, зевая, осмотрел опустелый трюм. Хмыкнул одобрительно, поднялся на верхнюю палубу, усеянную телами изможденных дэков. Подошел к полумертвому от усталости Облому, который сидел в стороне от других, прислонясь к причальному кнехту. Присел рядом на корточки, легонько хлопнул делинквента по лбу.
        - Чего тебе? - пробормотал тот, с трудом разлепляя веки.
        Увидев, кто перед ним, Облом попытался вскочить, но комендант придержал его. Вынул из кармана ухоженного кителя портсигар, раскрыл, протянул дэку.
        - Ну что, Калу-Мошенник, - тихо проговорил он, - тяжек хлеб простого воспитуемого?
        - Делинквента, господин комендант, - пробормотал Облом, выковыривая заскорузлым пальцем сигарету. - Революция отменила это позорное для гражданина Свободного Отечества звание.
        - Ишь ты! - восхитился комендант. - Гладко излагаешь. Всегда силен был по этой части. Телом хлипок, а глотку драть здоров. Помню, как ты нас на погромы вдохновлял. Любо-дорого было послушать. И на акции любил ездить, особенно в богатые дома… Куда спрятал награбленное, господин бывший Неизвестный Отец? Поделись со старым соратником, не жадничай.
        - Нечем мне делиться, господин бывший штурмовик, - проговорил Облом. - Отняли у меня все, еле ноги унес…
        Неужели?! - изумился Туску. - А если я попрошу господина Птицелова выступить третейским судьей? Этот губошлеп, начальник охраны, утверждает, что мутант запросто отличает правду ото лжи.
        - Запросто, - кивнул Облом. - Но я говорю правду.
        - Верю, - сказал начальник. - Раз не боишься разоблачения… Одного не пойму, Калу, как ты утек от подельников-то? Я, к примеру, уверен был, что кончил ты свои дни в красной комнате. Изрек Папа свою коронную фразу насчет непослушного чада, вынул Странник из кобуры «герцог» двадцать шестого калибра, и - прощай, Калу-Мошенник!
        - Вот ему, Страннику, и спасибо, - ответил Облом. - Предупредил, что Умник с Дергунчиком на меня зуб имеют и при каждом удобном случае Папе на мозги капают… Вижу, ты многое знаешь, Хлыщ. Не боишься?
        - Кого? Тебя?! - Боос закатился в беззвучном хохоте. - Или подельников твоих, что в петле сплясали? - продолжал он. - Я теперь служу Свободному Отечеству, понял?! Верой и правдой. Если тебя это хоть немного утешит, Калу, могу признаться, что собственноручно вздернул Умника на Башне! Господина государственного прокурора, хе-хе… Видел бы ты, как он обгадился… А вечерком бабу его посетил… Ох, и злоохочая старуха оказалась, ммм… Не то что твоя тощая выдра… Что, Калу, помнишь графиню, а? Я, к примеру, очень хорошо помню, как ты тогда в будуар заглянул, где мы с ребятами графиню твою по кругу пользовали. Посмотрел, благожелательно эдак покивал и аккуратненько дверь за собою притворил. Что зыркаешь? Не было, скажешь?
        - Не скажу, - буркнул Облом. - Оставь ты меня в покое, Мира ради, Боос. Без тебя тошно…
        - Тошно ему, - усмехнулся комендант. - А мне на тебя смотреть радостно, веришь?
        Хлыщ не дождался ответа от бывшего своего шефа, хохотнул благодушно, поднялся. Окинул орлиным взором контингент, прочистил горло и рявкнул:
        - Подъем, грязные свиньи!
        Дэки отреагировали вяло, и тогда комендант кивнул морпехам. Они набросились на дэков почище мезокрылов. В ход пошли приклады, кулаки и каблуки с подковами. Через пять минут на палубе выстроилась неровная, глухо огрызающаяся шеренга.
        Внимание! - воззвал Боос Туску. - Слушайте меня внимательно, господа воспиту… делинквенты. Командование аванпоста Курорт проявило неслыханную заботу о вас, выродки. Вас переводят в специально отведенные казармы, где вы сможете полноценно отдохнуть и посетить баню!
        - «Баню!» - волной прокатилось по рядам дэков.
        - Да, вы не ослышались, дефективные! - продолжал, выдержав ораторскую паузу, комендант. - Вас ждет баня, качественная жратва и…
        - Выпивка?! - с надеждой в голосе произнес Фельдфебель.
        - И сюрприз! - сказал Боос Хлыщ. - А теперь круго-ом! Марш!
        Дэки неуклюже развернулись и, грохоча говнодавами, побрели к трапу. Тем, кто оказался в арьергарде, не повезло. Пришлось ждать, когда вслед за контингентом на пришвартованную рядом баржу перейдет охрана во главе с начальством и вечно поддатым шкипером. Трап был один, а чтобы добраться до берега, нужно было пересечь не менее шести барж. Птицелову с Обломом выпало перетаскивать трап.
        - О чем с тобой комендант беседовал? - тихо спросил Птицелов.
        - Устроил вечер приятных воспоминаний, массаракш, - ответил Облом. - Поизмываться захотелось, выродку…
        - Сочувствую, - сказал Птицелов. - Как думаешь, о каком сюрпризе он трепался?
        - А кто его знает, - отмахнулся Облом. - От него чего угодно можно ожидать. Хлыщ - большой мастер сюрпризов. И исключительно гадких… Э-эх, знал бы тогда, что выкормлю гаденыша на свою голову, сослал бы в Приграничье - с дикими южными выродками воевать. Или, что еще лучше, - отражать десанты Островной Империи. Пока он был в моих руках…
        - А теперь ты в его! - Птицелов хихикнул. - А в твоих - трап.,.
        - Смеяться будешь завтра, - откликнулся Облом, - когда за баню, жратву и сюрприз с нас что-нибудь эдакое стребуют, что нынешняя разгрузка покажется детской забавой…
        Городок встретил дэков тишиной. Свет в большинстве домов был погашен, но там, где главная улица выгибалась коромыслом, сияли огни и слышалась музыка. Делинквенты вертели башками, похохатывали, принюхивались. Предвкушали. Усталость и озлобленность как рукой сняло. Подгонять их больше не было нужды. В казармы ворвались едва ли не бегом. Никто не обратил внимания на то, что ворота за ними были немедленно заперты, а на часах встали не охранники с баржи, а строевые солдаты. До того ли было дэкам, только что узревшим рай на земле?
        Пахло банными вениками и какой-то вкуснятиной, которую большинство контингента раньше и не нюхало. Под широким навесом были накрыты столы. На полевой кухне хлопотали армейские повара. А из полуоткрытых дверей барака доносились чьи-то голоса. Странно высокие и тонкие. Делинквенты, которых охранники, по безмолвному приказу Бооса Туску, опять построили, взволнованно крутили носами, пихались, подмигивали друг дружке, не решаясь произнести вслух то, что вертелось на языке у каждого.
        - Позволю себе, господа делинквенты, - вновь заговорил комендант, - еще раз привлечь ваше внимание. Сейчас вы снимите вонючее тряпье, которое будет немедленно отправлено в топку. Взамен получите новое обмундирование, вплоть до исподнего, обуви и головных уборов. Разумеется, сначала вы должны тщательно вымыться. Кроме того, настоятельно рекомендую избавиться от лишних волос на теле, в коих полно… ммм… паразитов. Если хотите, конечно, понравиться вашим дамам…
        - Бабы! - не выдержал Штырь. - Клянусь Мировым Светом, как чуял!
        Дэки дружно взревели. На землю полетели лохмотья, в которые за время рейса превратились оранжевые комбинезоны.
        Тихо- о! -рявкнул Боос Туску.
        Дэки дружно смолкли. Разгневать своего благодетеля сейчас, в двух шагах от счастья…
        Еще минутку, господа делинквенты, - сказал комендант. - Хочу предупредить вас, что насилия над женщинами я не потерплю. Многие из вас - опытные сидельцы и знают, что положено по закону за изнасилование.
        - Кто бы говорил, - буркнул Облом.
        - Поэтому, - продолжал Туску, - настоятельно рекомендую придерживаться принципа взаимного и добровольного согласия. - Он подмигнул Облому и со всей мочи гаркнул: - Гуляйте, доходяги!
        - Да здравствует господин комендант! - выкрикнул Штырь, и его сиплый голос потонул в общем реве.
        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
        Комендант спецлагеря номер десять восемьдесят один господин Боос Туску с удовольствием производил смотр вверенного ему контингента. Теперь это была не банда грязных, заросших нечистой щетиной, дурно пахнущих скотов, а вполне себе бравые делинквенты в чистых, отутюженных, оранжевых с белыми кругами на спине и груди комбинезонах. У каждого дэка за спиной - вещмешок с сухим пайком на три дня, запасом патронов и аптечкой, на плече висит автоматический карабин, а на поясе - мачете. Форменные армейские кепи зажаты под мышками. Чисто выбритые головы делинквентов сияют, отражая Мировой Свет. Лица лучатся полным довольством жизнью, собой и начальством.
        Через несколько часов те из них, кто останется жив, снова будут грязными и недовольными судьбой, но это не имело значения. Сильнейшие выживут. А именно такие нужны будут на раскорчевке в дельте Голубой Змеи, где радиоактивные джунгли ведут непрерывную атаку на цивилизованные земли и где нужно проложить просеку под линию башен противобаллистической защиты. На этот раз - настоящих башен ПБЗ, без дураков! Впрочем, они и при Отцах были настоящими, только использовали их в антинародных целях, массаракш…
        - Внимание, господа делинквенты! - начал комендант. - Командование поручило мне сообщить вам приятную новость. Срок вашей службы за право получения вида на жительство в центральных районах Свободного Отечества сокращается до одного года!
        - Ура! - отреагировали дэки. - Служим Отечеству!
        Комендант переждал взрыв ликования и продолжил:
        - Однако сокращение срока вам еще предстоит заслужить! - Туску прошелся взад- вперед вдоль строя. - Ваша задача зачистить квадрат девяносто один дробь шестнадцать от животных-мутантов, представляющих серьезную угрозу мирному труду граждан Свободного Отечества. Вопросы есть?
        - А как, господин комендант, отличить мутанта от немутанта? - спросил Рубанок. - Лично я в здешних краях впервые…
        Туску махнул холеной рукой.
        - Ибо сказано, - возгласил он, - убивай всех, Господь узнает своих!… Еще вопросы?
        - Кто возглавит нас, господин комендант? - поинтересовался Облом.
        - Вы и возглавите, с вашего позволения, господин Облом, - сказал Боос Хлыщ, усмехаясь.- Вы, насколько мне известно, человек опытный.
        - Массаракш! - буркнул Облом, но возражать не стал.
        - Великолепно! - откликнулся комендант. - Если вопросов больше нет, даю вводную. Выступаете немедленно. На границе квадрата выстраиваетесь цепью и начинаете прочесывать территорию по направлению с северо-востока на юго-запад. Методично отстреливая или уничтожая другим, удобным для вас способом представителей мутагенной фауны. Чтобы облегчить вашу задачу, командование приняло решение предварительно выгнать животных из укрытий посредством обстрела джунглей с борта военного вертолета. Будьте максимально осторожны, чтобы не попасть под дружественный огонь. Завершить зачистку следует до наступления темноты. Выполнив поставленную перед вами задачу, вы должны выйти к притоку Голубой Змеи в точке, указанной на карте, которую я передам вашему командиру, господину Облому. Там будет ждать патрульный гидроход Береговой охраны, который доставит вас уже к месту постоянной дислокации, а именно в спецлагерь номер десять восемьдесят один. Кстати, там же, в лагере, вас будут поджидать ваши подруги, с коими вы, я надеюсь, имели удовольствие познакомиться минувшей ночью.
        Нестройный гул прошел по рядам дэков: имели, дескать, удовольствие, как же. Штырь пихнул локтем немедленно покрасневшего Птицелова и зашептал:
        - И Малва твоя наверняка там будет, а, мутоша?
        - Иди ты, - огрызнулся Птицелов.
        - А что? - не врубился Штырь. - Шикарная шмара! Мне б такую… И чего она на тебя глаз положила, на шестипала косолапого, а?
        Птицелов наступил надоедливому дэку на ногу, тот тихо взвыл и немедленно отстал.
        - Ну-с, господа делинквенты, - сказал Туску, - желаю вам удачной охоты! Господин Облом, соблаговолите подойти ко мне для получения карты и дополнительных инструкций.
        Облом подошел к коменданту. Тот протянул ему карту-трехверстку, испещренную красными стрелами. Карта напоминала план сражения. Облом взял ее двумя пальцами, внимательно просмотрел.
        - На бойню посылаешь, Хлыщ, - тихо проговорил он. - Не жалко тебе мужиков?
        - А с чего ты взял, Калу? - развязно поинтересовался бывший подчиненный. - План операции предусматривает не более двух процентов потерь от общего числа ликвидаторов.
        - Знаю я эти планы, - пробурчал Облом. - Штабные небось составляли? В восемьдесят четвертом они тоже не более двух процентов потерь закладывали, надо думать. А чем кончилось, известно!
        - Заткнись, Калу! - резко сказал комендант. - Не корчь из себя Отца-Народно- го-Благодетеля. Не идет тебе… Если хочешь выжить, постарайся выйти вот в эту точку. Видишь, крестиком помечено? Прочих предоставь судьбе.
        - Ну и гнида же ты, Боос Хлыщ!
        Это мы еще посмотрим, кто из нас гнида, - спокойно отозвался Туску. - Банкуй, господин Облом. Желаю тебе выйти в дамки!
        Облом демонстративно плюнул ему под ноги, повернулся к строю и скомандовал:
        - Братва, слушай мою команду! Крууу-гом! Шагом арш!
        Натянув на бритые головы кепи, брякая снаряжением, шаркая подошвами, натыкаясь друг на дружку, делинквенты-ликвидаторы кое-как развернулись и побрели в сторону джунглей, зеленой стеной нависающих над городком.
        - Эй, Рубанок! - выкрикнул Облом. - Трави балладу!
        Бывший пилот приосанился, прочистил горло и затянул:
        Нас матери рожали из-под плетки,
        Опасен путь проштрафившихся рот…
        И остальные дэки подхватили:
        И снова ни жратвы нам и ни водки,
        Но мы идем в огонь - за взводом взвод!

«Баллада» возымела действие. Спины выпрямились, плечи расправились, животы подобрались, подошвы перестали шаркать. Сброд стал походить на отряд. Печатая шаг, делинквенты покинули городок, пересекли заброшенную железнодорожную ветку, углубились в заросли кустарника. Перед самой стеной леса Облом приказал рассыпаться цепью и быть начеку. Строй дэков ощенился карабинами и в полном молчании стал приближаться к опушке. Вдруг Облом, который шагал впереди цепи, остановился и поднял руку. Дэки замерли.
        Издалека пришел звенящий грохот. С каждой минутой он усиливался. Самые глазастые различили темную точку на фоне заляпанной серо-зеленым кривизны Мира. А потом и все кому не лень увидели в знойном мареве расплывчатые очертания боевого вертолета. По мере приближения они становились все отчетливее. Черная клякса, дрожащий овал, хищный силуэт. И вот горячий ветер срывает кепи с дэковских голов. Летающий хищник прошел над цепью ликвидаторов и завис перед стеной джунглей. С направляющих пилонов сорвались ракеты, вломились в заросли, и спустя несколько секунд тяжкий множественный удар поколебал воздух и землю под ногами дэков.
        Облом рявкнул: «Ложись!», но ликвидаторы и так попадали, будто кегли. Над лесом встало облако дыма пополам с листьями, плодами, ветками и затмило Мировой Свет.
        Выпустив ракеты «борт-поверхность», экипаж «вертушки» перешел на пулеметы. Загрохотало, зазвенело, дождем посыпались гильзы. Казалось, что в зарослях орудует исполинским секатором сумасшедший садовник. Верхушки деревьев, ветки и сучья без видимого смысла и разумной цели приносились этим садовником в жертву, а заодно - и разная мелкая и не очень живность, имеющая обыкновение селиться на деревьях. С крупнокалиберными пулеметами шутки плохи.
        Птицелов изо всех сил зажимал уши, но не утратил любопытства, а потому видел, как два мезокрыла на бреющем атаковали смертоносную «железную стрекозу». В считанные мгновения они были превращены в кровавый фарш. Та же участь постигла и тигровых шершней. Полосатые, поросшие густым ворсом брюшки громадных насекомых были начинены ядом под завязку, изогнутые жала в локоть длиной судорожно подергивались, но это было все, что тигровые шершни могли противопоставить свинцовой буре. От насекомых осталось еще меньше, чем от мезокрылов.
        Наконец грохот пулеметов стих, последние гильзы брякнулись в дымящуюся траву. Вертолет развернулся и направился к базе. Оглохшие, обильно припорошенные дымящимися листьями и отсеченными ветками, делинквенты лежали ни живы ни мертвы. Облом, как и положено командиру, поднялся первым. Вслед за ним вскочили Птицелов, Фельдфебель и Рубанок.
        - Подъем! - прохрипел Облом, которого теперь лишь издевательства ради можно было назвать Сладкоголосым.
        Дэки нехотя начали подниматься. Выглядели они неважно, подутратив тот солдатский лоск, который еще час назад так радовал господина коменданта.
        - Пошевеливайтесь, ребята! - приговаривал Облом. - Пора приступить к прочесыванию квадрата… как его бишь…
        Девяносто один дробь шестнадцать, - услужливо подсказал Штырь, которому было все равно, кто им командует; он чтил любое начальство.
        Вот именно, - продолжал Облом. - Короче, следуйте за мной, орлы. И не зевайте, доходяги, а то неровен час какая-нибудь мутагенная тварь вздумает поиграть вашими гнилыми отростками. Приберегите их для женского контингента, который ждет вас не дождется в спецлагере! Вперед!
        Воодушевленные столь зажигательной речью, делинквенты вломились в покореженные заросли. И сразу стало ясно, что без мачете в джунглях не пройдешь и шагу. Вертолет наломал дров в самом буквальном смысле. Бойцам пришлось стать лесорубами. Добром это, разумеется, кончиться не могло.
        Птицелов увлеченно рубил ветки неведомого ему растения, которые напоминали мохнатые зеленые щупальца, усеянные пышными голубыми цветами, и не видел, что за ним наблюдает круглый бирюзовый глаз с тремя зрачками. Глаз этот рос на длинном стебле, внешне мало отличающемся от зеленых «щупалец». И когда Птицелов наклонился, чтобы срубить эту глазастую ветку, нечто охватило его лодыжки.
        Массаракш, - пробормотал он, выдираясь из клубка клейких нитей, облепивших сапоги.

«Ракш- ракш-ракш», -вкрадчиво передразнил мутанта тихий, почти бесплотный голос.
        Трехзрачковый глаз уставился на Птицелова, и тот почувствовал странное оцепенение. Опустив руки, он с полным безразличием смотрел, как клейкие нити поднимаются все выше
        и как под воздействием неведомого токсина начинает растворяться плотная, армированная пластиком ткань комбинезона.
        - Ах ты, падлюга! - прорычал смутно знакомый голос.
        Бирюзовое око на стебле дернулось и отлетело в кусты.

«Юга- юга-юга», -провыло, лишенное единственного глаза создание и вдруг выпустило Птицелова. Клейкие нити, что облепили мутанта почти до поясницы, пожелтели и отвалились.
        - Птицелов! - воззвал к мутанту полузнакомый делинквент. - Надо когти рвать! Попадало во!…
        Острота восприятия медленно возвращалась к мутанту. Он сообразил, что перед ним стоит тот самый дэк, который врал, что не прикасался к воровскому общаку. Один из двух.
        - А-а, где… этот… - пробормотал Птицелов. - Ну твой… напарник?…
        Дэк провел заскорузлой от крови ладонью по лицу и всхлипнул.
        - Спекся Прыщатый… - проговорил он. - Пила летающая… башку ему сбрила… начисто…
        Он опять всхлипнул. И Птицелов увидел, что вместо носа у дэка окровавленная нашлепка. И вид этой нашлепки окончательно вернул мутанта к реальности. Он услышал, что джунгли сотрясают тарахтение скорострельных карабинов, визги, рычания, массаракши, крики о помощи и предсмертные стоны. Сизые пласты порохового дыма висели между искалеченными ветвями, словно знамена поражения. А поражение было полным. Мутагенная фауна, взбешенная обстрелом и вторжением чужаков, пожирала их, раздирала на части, душила, обливала смертоносными ядами - мстила. Казалось, на делинквентов восстали сами джунгли, а может, и сама природа! Кто разберет в этом аду? Во всяком случае - не Птицелов.
        Он пришел в себя очень вовремя. Медленно и почти величаво вращаясь в воздухе, вдоль прогала, который образовался после взрыва ракет, пролетела зазубренная штуковина, впрямь похожая на пилу. Птицелов крикнул: «Пригнись!» - и бросился вперед, чтобы повалить дэка, который в это время пускал пузыри размозженным носом. Но пила опередила мутанта. С отвратительно сочным хрустом вломилась она в череп уголовника. Делинквент повалился навзничь. Птицелов наклонился к нему, попытался вытащить пилу, но понял, что это бесполезно. Дэк вцепился слабеющими пальцами в рукав его комбеза и прошептал, выталкивая вместе со словами розовую пену:
        - Прыщатый подломил общак, а я… я его покрывал… Веришь?
        - Верю! - соврал Птицелов уже мертвому И в следующий миг забыл о нем. Из верхнего яруса джунглей, верхом на лиане, слетела многорукая обезьяна. Она скалила желтые клыки и угрожающе размахивала длинными мускулистыми лапами - ив каждой держала по
«летающей пиле».
        - Ах ты, падлюга! - невольно повторил Птицелов слова умершего дэка.
        Карабин в его руках вздрогнул. Обезьяна завизжала и свалилась на землю, где ее немедленно принялись пожирать панцирные крысы.
        На исходе шестого часа зачистки из ликвидаторов осталось лишь четверо. Остальные разбежались. Драпанули обратно в город. Но далеко не все - многие остались в джунглях: жратвой для их, джунглей, обитателей или в виде охотничьих трофеев, как посмотреть…
        Птицелов, Облом, Фельдфебель и Рубанок тоже с удовольствием драпанули бы, но им не настолько повезло. Огибая небольшую рощицу, насмерть задушенную хищными лианами, они наткнулись на карстовый провал, откуда через равные промежутки времени выпрыгивали один за другим черные щетинистые клубки, с душераздирающим воем уносящиеся к раскаленному небу. А когда дэки повернули назад, то обнаружили, что путь им пересекает невесть откуда взявшаяся канава - неширокая и с виду не слишком глубокая, но заполненная оранжевым, пузырящимся, гулко булькающим месивом. Из канавы несло падалью, словно в ней гнили сотни трупов.
        Рубанок примерился было с разбегу перемахнуть через нее, но,Облом поймал его за рукав.
        - Погоди, брат-сиделец, - пробормотал он.
        Подобрал сухую ветку, бросил ее через канаву. Беззвучно полыхнуло пламя, и ветка обратилась в пепел.
        - Видал? - буркнул Облом. - С тобою то же самое стало бы…
        - Массаракш! - выругался побледневший Рубанок. - Как ты только догадался, командир?
        - Это, ребятушки мои, не просто джунгли, - ответствовал Облом. - Это кризис-зона!
        - Что еще за дерьмо?! - поинтересовался Фельдфебель, деловито перезаряжая карабин.
        Облом ответил не сразу. Благодарный за спасение, Рубанок протянул ему свой мешочек с насваем, и Облом заложил за губу основательную порцию. Пришлось ждать, пока он не выплюнет подношение. Вновь обретя способность внятно излагать мысли, Облом проговорил:
        Всего вам не понять, братья-сидельцы… Образования у вас не хватит. Попытаюсь объяснить максимально доходчиво. Кризис-зоны - это аномальные образования на поверхности Мира. Здесь не всегда действуют законы природы… Вернее, действовать-то они действуют, но с искажениями, что ли?… Вон Птицелов побывал в такой на Юге, где при Отцах сверхглубокую скважину бурили… Верно, мутоша?
        Птицелов кивнул рассеянно. Ему было не до того, он вертел в руках какую-то штуковину. Странная, надо сказать, штуковина Полый цилиндр с асимметрично расположенными отверстиями. Из отверстий ощутимо веяло теплом. Если посмотреть цилиндр на просвет, то видно, что внутри перекатываются мерцающие голубым светом зерна Птицелов даже попытался вытряхнуть их через отверстия, но у него ничего не вышло.
        - Брось, Птицелов! - крикнул Облом. - Массаракш ее знает эту хреновину. Вдруг радиоактивная?
        Птицелов спешно отшвырнул цилиндр, нарвал травы и принялся оттирать руки.
        - Вот видите, уважаемые! - патетически воскликнул Облом. - Зон этих на материке обнаружили немало. Три на юге, две на севере, одну на северо-востоке. Про зону на юго-западе я прежде не слыхал, но, судя по всему, нам, господа делинквенты, выпала честь в ней очутиться.
        - Тоже мне честь, - процедил Фельдфебель. - Чай не на императорском смотре…
        - Именно честь, господин Фельдфебель, - продолжал Облом. - Благодаря хреновинам вроде той, что подобрал Птицелов, наша цивилизация шагнула впе…
        - Тихо! - оборвал его Птицелов.
        Дэки прислушались. Где-то далеко, на пределе слышимости, гудели воздушные винты.
        - Опять вертушка? - предположил Рубанок.
        - Как же, дождешься, - скривился Облом. - Станут они ее второй раз посылать. Экономить надо! Слыхал? А вертушка твоя одного топлива жрет, будь здоров…
        - Это гидроход! - крикнул Птицелов. - Братцы, это за нами!
        - За нами… - повторил Облом с непонятной интонацией, то ли сомневаясь, то ли сожалея о чем-то.
        - Тогда надо идти, - сказал Фельдфебель. - Торчим тут, как виселицы на плацу… Смотри в свою карту, командир. Далеко нам еще?
        - Массаракш ее разберет, - пробормотал Облом, разворачивая трехверстку. - Гляньте, братья-сидельцы, может, поймете что… Вы ж бывшие гвардейцы.
        Фельдфебель и Рубанок склонились над картой. Птицелов ничего ровным счетом в картах не смыслил, поэтому предпочел озираться окрест, чтобы никакая тварь не застукала дэков врасплох. Поводя стволом карабина, мутант напряженно прислушивался. Гул воздушных винтов гидрохода то становился громче, то затихал. И в этом же ритме сердце Птицелова то колотилось, как бешенное, то замирало. Птицелову очень хотелось выбраться из этого гиблого места. И как можно скорее. Смыть с себя кровь, пожрать, отоспаться… Да и Малву хочется повидать. Она, конечно, совсем не похожа на Лию - сильная, бешеного нрава, крутобедрая и большегрудая. Сладкая…
        Птицелов помотал головой, отгоняя воспоминание о вчерашней - массаракш, неужели всего лишь вчерашней?! - ночи…
        Бывшие гвардейцы в компании с бывшим Неизвестным Отцом после долгого и нудного пререкания наконец-то определились с маршрутом движения.
        Лады, братья-сидельцы, - подытожил совещание Облом, - давайте выбираться, пока Мировой Свет еще светел. Не выйдем вовремя на точку, гидроход ждать нас не будет. Эта сука, комендант, готов всех нас здесь положить и новых дэков набрать. Эх, с каким бы удовольствием я его завалил… выродка позорного…
        - А что тебе мешает? - поинтересовался Рубанок.
        - Сам знаешь что, - отозвался Облом. - Статья седьмая дельта-прим уложения о наказаниях…
        - Да, статья серьезная, - вздохнул Рубанок.
        - Все, пошли, - отрезал Облом. - Первым идет Фельдфебель. За ним я и Птицелов. Рубанок в арьергарде. Смотреть в оба!
        И они пошли - карабины наготове, головы крутятся, как волчки, - перепрыгивая через ручьи, пролезая под стволами поваленных деревьев, реагируя на малейший шорох. Как ни странно, но джунгли притихли. Ни одна тварь не показывала носа. Может, тоже услышали гул винтов гидрохода и приняли его за боевой вертолет? Сообразительные такие твари. Вроде той обезьяны, которая умела метать бумеранги, изготовленные из нижней челюсти крыслана. Кем, спрашивается, изготовленные? Наверняка - самой обезьяной.
        Птицелов вспомнил рассуждения пьяницы Вику о популяции мезокрылов. Древние, видите ли, твари, невесть как восставшие из небытия. А может, не восставшие? Может, завезенные? Чужаками из других Миров! Вдруг и мезокрылы, и обезьяны с бумерангами, и эта тварь, умеющая заколдовывать взглядом единственного, но о трех зрачках глаза, - все они завезены из соседних Пузырей или - Дырок в Мировом сыре?! Вместе с хреновинами, что продвинули, видите ли, цивилизацию… Птицелов чувствовал, что недалек от истины, но ему не хватало знаний.
        Учиться мне надо, думал Птицелов, пробираясь под низко свисающими ветками. Господин Таан, упокойся он в Мировом Свете, многое мне дал своими лекциями, но настоящее знание там, в Столице! Вот куда нужно обязательно попасть. Да ведь и штаб-врач хотел этого… И Колдун… Странно, что между ними общего? Ничего, вроде. Кроме того, что оба хотели, чтобы я обязательно оказался в Столице…
        - Просвет, ребята! - крикнул Фельдфебель. - Клянусь, там просвет! Река!
        Не дожидаясь, пока остальные сообразят, что к чему, дэк по кличке Фельдфебель ринулся вперед, не разбирая дороги. Он не успел пробежать и нескольких метров. Мирные с виду лианы, свисающие по обе стороны тропы, проворно сцапали делинквента и вздернули высоко, к самым кронам. Фельдфебель закричал, забился, уронил карабин, выхватил из-за пояса мачете и попытался перерубить лиану, которая держала его за правую ногу. Лиана натянулась, как струна. Она даже завибрировала, зазвучала на басовой ноте. Но когда делинквент взмахнул мачете, еще одна безобидная с виду лиана обхватила его запястье. Раздался хруст, Фельдфебель подавился и выронил мачете. Все это заняло считанные секунды.
        Когда трое других дэков прибежали на крик, они не сразу сообразили, что плотно спеленатый кокон у них над головами - это опутанное хищными лианами тело их товарища. Первым догадался Рубанок, да и то лишь потому, что споткнулся о карабин, оброненный Фельдфебелем.
        - Гвардия своих не бросает! - заорал Рубанок и принялся палить по лианам.
        Стрелял он довольно метко. Ошметки древесины вперемешку с липким, остро пахнущим соком летели во все стороны. Но выстрелы не освободили Фельдфебеля, а только разворошили колонию лиан-хищников. Стремительные плети их засвистели в воздухе, отрезая делинквентов от берега.
        - Придурок! - накинулся на стрелка Облом. - Они всех нас сейчас передушат!
        - Гвардия не сдается! - огрызнулся Рубанок и добавил просительно: - Прорывайтесь, братишки, ладно?… Я их задержу-у…
        - Идем! - буркнул Облом Птицелову.
        Они ринулись в еще не затянутый лианами просвет, беспрестанно нажимая на спусковые крючки. Из чащи им вторил карабин Рубанка. Пока еще вторил!
        Птицелов выскочил на узкую песчаную полосу берега первым. И сразу же увидел гидроход. У самой кромки, всего лишь в десятке метров - огромный, надежный, мощный…
        - Облом! - заорал Птицелов. - Наши!
        Но бывший Неизвестный Отец не отозвался. Птицелов, замирая от ужаса, обернулся. Облом был рядом, он ничком лежал на песке, судорожно за него цепляясь, и несколько хищных лиан без спешки волокли его обратно в заросли. Птицелов с воплем бросился к лианам, принялся бешено молотить по ним прикладом. Он оглох от собственного крика и поэтому не слышал, как ожило носовое орудие гидрохода и первые зажигательные снаряды разорвались в гуще смертоносного леса.
        Часть третья
        М-АГЕНТ
        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
        Шипастая и клювастая тварь пала с верхнего яруса джунглей. Кудлатой голове старшего корчевщика угрожала нешуточная опасность. Птицелов вскинул ствол, поймал на мушку чешуйчатый бок хищника и нажал на гашетку. Жахнуло. Ослепило оранжевой вспышкой. Эхом отдалось в обглоданных эрозией скальных останцах. Запахло паленым. Стих на мгновение сводящий с ума гвалт: корчевщики бросили треп и песни, кинулись занимать оборону по боевому расписанию. Вышколены они были самой жизнью - тут ни один инструктор руки не приложил, самим пришлось научиться всем маневрам и прочим премудростям.
        Раненый мезокрыл свалился на землю. Заклекотал - ну явно от досады. Перевернулся, как заправской морпех, взгромоздился на лапы. Хвостом, утяжеленным костяной пилой, рассек воздух. Еще миг, и слетела бы голова Птицелова с плеч, а там и до Облома бы очередь дошла. Мезокрылы никогда не оставляют выбранную жертву в покое. Прут дуром, даже если из прожженного брюха дымящиеся кишки свисают.
        Птицелов снова сжал гашетку и подержал палец на тугой кнопке секунд пять. Для верности.
        Мезокрыл попытался удрать, подпрыгнул, но его обугленный труп остался болтаться под ветвями, запутавшись в лианах.
        - Дура безрукая!
        Спасенный Облом принялся метать громы и молнии. Не иначе как с перепугу! Зачастил короткими руками, выбираясь из грязевого омута, куда провалился по грудь.
        - Ты же мне чуть голову не отстрелил, упырь косоглазый!
        Птицелов демонстративно плюнул на раскаленный ствол огнемета.
        - Уймись, мамаша, - сказал он. - Иначе взаправду башку снесу.
        Облому очень хотелось сказать, что он думает о всяких сосунках, но он сдержался: позиция была не самая лучшая, да и Птицелов не раз доказывал, что не лыком шит. Хоть и года не прошло, как «с дерева спустился», до сих пор в силу привычки вертолеты с аэропланами «железными птицами» называет…
        Ладно, - пробормотал Облом примирительно, - с меня причитается, мутоша…
        Джунгли как будто ждали этих слов. А потом разразились привычной какофонией: воплями, свистом, рычанием, чавканьем… Джунгли устрашали и верещали от страха, рыком возвещали победу и выли, разочарованные поражением, рвали клыками сочную плоть и меланхолично перетирали столь же сочную зелень. И в этом оркестре торжествующей жизни-смерти как-то не очень уверенно вели свою партию секиры корчевщиков.
        Из- за бурелома показалась сутулая фигура Штыря. На лагерных харчах Штырь немного отъелся, но нарастить на себе вдоволь мяса так и не смог. По-прежнему ходил доходягой из доходяг, зато с гонором отменным. Такого гонора, как у Штыря, не отыскать ни у кого на всем Крайнем Юге.
        - Что за пальба, братки?
        Мезокрыл надумал позавтракать обломовским котелком, - пояснил Птицелов, показывая стволом на обугленного ящера. - Пришлось жахнуть…
        - Ага. - Десятник без интереса оглядел убитого хищника и спасенную, но оставшуюся без волосяного покрова голову Облома. - Стало быть, так, доходяги, - деловито начал он. - За потраченный без разрешения заряд полагается тройной штраф, а за убитого мезокрыла - премия. Стрелял ты, - огрызок указательного пальца уперся в мускулистую грудь Птицелова, - выходит, тебе и отвечать. А так как в летуна попал тоже ты, то и премия твоя. Один вычесть из трех, останется два. Так? Стреляя, ты спасал шкуру Облома, верно? - Он вопросительно посмотрел на старшего корчевщика, тот нехотя пожал покатыми плечами. - Выходит, один штраф по справедливости полагается ему. Вопросы есть? Вопросов нет…
        - Вопросы есть, - возразил Облом. - Ты, Штырь, как был пальцем деланный, так и остался. Хоть, массаракш, в десятники записался.
        - Я не услышал здесь вопроса, Сладкоголосый… - Штырь почесал низ живота; он всегда так делал, когда чуял назревающую драку.
        На пару корчевщиков выдается один огнемет, но стрелять без команды коменданта запрещено! Ну скажи ему, мутоша! Где логика? Где смысл?
        Штырь закатил глаза. Он-то думал, что его действительно сложным вопросом собираются озадачить. Что ему, говоря по-лагерному, отвечать за что-то предстоит. А тут - пустой треп.
        - Огнемет выдается на пару корчевщиков согласно директиве командующего округом! - заорал Штырь так, что Облом невольно втянул голову в плечи. - Ты, тупой говорливый мешок с короткими руками! Думай, что спрашиваешь!
        - В штабе округа не дураки сидят! Сам ведь закорючку ставил, мол, «с приказом командующего ознакомлен».
        - А стрелять тогда почему нельзя? - встрял рассудительный Птицелов.
        - И мутоша туда же! - Штырь треснул себя кулаком по лбу. - Стрелять без команды нельзя, потому что директиву командующего «О надлежащей экономии боеприпасов» никто не отменял! В случае, если вашей никчемной жизни угрожает опасность, следует внятно и громко позвать коменданта, а затем обороняться с помощью секиры или самострела, пока комендант не прибудет и не оценит степень угрозы! - Десятник сдернул со спины, а затем продемонстрировал Облому и Птицелову самодельный арбалет.
        - А зачем тогда армейские огнеметы выдавать?… - пробубнил допытливый Птицелов.
        - Потому что положено так!
        - Но стрелять не положено, верно?
        - Стрелять не положено!
        - Ну и катись отсюда! - пихнул вдруг Штыря Облом. - Раз не положено!… Катись, доходяга, пока в чайник тебе не треснул! Поймешь сразу, что у нас положено, а что нет!
        - Массаракш! - сплюнул Штырь, зыркнул на Птицелова и удалился.
        - Бугор дрисливый! - прокричал ему вслед Облом. Лианы затрещали, заныли обиженно, дэки обернулись и увидели, как труп мезокрыла валится в грязь. Не сговариваясь, они расстегнули клапаны комбезов и помочились на мертвого ящера.
        - Ух, хорошо! - крякнул Облом, а потом извлек из балахона потертый кисет и протянул его напарнику.
        - Угощайся, мутоша, - сказал он. - Свежак… Вчера у Слепоухого выменял.
        Птицелов вытряхнул на ладонь крохотную щепотку насвая, заложил ее за нижнюю губу. Подношение пришлось кстати, теперь можно было не разговаривать.
        Но Облом, видимо, так не считал. Он вдруг выплюнул свою порцию и проговорил:
        - Слушай, Птицелов! Слепоухий вместе с этим насваем еще и слушок подбросил.
        - Ка…аой ашшо слушох? - проговорил Птицелов, давясь горькой слюной.
        - Будто на тебя из Столицы запрос пришел.
        Птицелов тоже выплюнул свою порцию и спросил уже внятно:
        - Ну и что?
        - Как это что?! - изумился Облом. - Такие запросы на кого попало не приходят. Думаешь, у столичных буквоедов о нас всех голова болит? Как бы не так! Они о нас и знать не знают, а если и знают, то только худое. Мы для них - перебежчики, дезертиры, уголовники. Короче, мутоша, я тебя предупредил…
        Птицелов вяло отмахнулся: дескать, в кубрике после смены и не о таком можно услышать. Но поневоле насторожился. Насторожишься гут… Облом - калач тертый, понапрасну шум поднимать не станет.
        Вспомнился почему-то дезертир - дорожный грабитель, встреченный неподалеку от поселения мутантов. Как ни крути - первый человек, которого Птицелов отправил на тот свет. А точнее - не отправил, а просто забил ногами, как ядовитого гада.
        Надо же, никогда не вспоминался покойничек. А теперь вспомнился.
        Неужели всплыло?
        Да быть такого не может… Или все-таки может?
        - Ладно… Пора вкалывать, - сказал Облом. Он поплевал на покрытые застарелыми мозолями ладони, взялся за отполированную рукоять секиры. - И-и-эх! Мас-с-саракшшш!
        Удар получился под стать замаху. Лезвие секиры косо вонзилось в ствол гигантского страусового дерева. Еще замах - и еще удар. Птицелов едва успел пригнуться: щепа пронеслась у него над головой и будто арбалетный болт вонзилась в нежную кору щуполеандра, что рос неподалеку. Щуполеандр болезненно вздрогнул, голубые цветы на гибких ветвях свернулись в трубочку.
        - Я те… - выдохнул Птицелов, демонстрируя напарнику здоровенный кулак.
        - Не зевай, доходяга, - мгновенно откликнулся старший корчевщик. - Хочешь пайку, вкалывай! Мировой Свет еще сияет над твоей безмозглой головой!
        Птицелов перебросил огнемет за спину, потуже затянул ремни портупеи, чтобы массивный бак не колотил пониже спины, и подхватил свою секиру.
        - Ну, держись, - буркнул он.
        Мировой Свет и впрямь предвещал долгий день. Размытые края мировой сферы пылали, как кузнечное горнило. Мангровые заросли отчаянно сопротивлялись вторжению людей. Чтобы жить, а тем более чтобы процветать на бескрайних болотах, надо было обладать исключительной жизненной силой. Даже растения здесь были хищниками: они душили друг дружку лианами, гноили в тени широких листьев, заражали спорами грибов-фитофагов, выдергивали соседей с корнями из богатой минералами и удобрениями почвы. Что уж говорить о животных, разнообразие которых не поддавалось никакому учету.

«Краткий определитель флоры и фауны в рисунках» за авторством профессора Шапшу содержал изображения более трехсот видов летунов, а еще - двести пятьдесят пластунов и полторы сотни ползунов. Но в первую декаду работы на расчистке новичок убеждался, что проку от «Определителя» ноль без палочки. Даже подтереться нельзя, ибо бумага глянцевая.

…От микробиологической агрессии с грехом пополам защищали ежедекадные прививки, от макробиологической - реакция, меткий глаз и твердая рука. Корчевщики не делали исключений и для травоядных тварей, если те подворачивались под секиру. Тем более что некоторые разновидности вполне безобидных ползунов в период гона становились опаснее своих извечных врагов - крысланов или плюющихся ос.
        Плюющиеся осы для краткости именовались просто плюосами. Каждая взрослая особь - небольшая радужнокрылая бестия - умудрялась выделять смертоносный токсин, от которого не помогали никакие антидоты (а их в распоряжении дэков было не так уж и много). Зависнув в паре метров от потенциальной жертвы, плюоса испускала мутную струю яда. Животное или несчастный делинквент, что угодили под струю, немедленно начинали разлагаться заживо. Плюоса откладывала в тело жертвы сотни яиц, и личинки питались тленом, поскольку не могли сразу же перейти на нектар медоносных орхидей, которым были сыты их родительницы.
        Люди боялись плюос так же сильно, как и мезокрылов. Поэтому, когда раздался низкий механическим гул, многие корчевщики прекратили работу и в очередной раз приготовились к отражению атаки. Птицелов окликнул напарника и взялся за огнемет. А Облом оставил секиру в дереве и вытащил арбалет из заплечного колчана.

…Он появился в дальнем конце просеки - там, где под бдительным оком вольнонаемной охраны трудились сучкорубщицы. Мировой Свет бил в глаза и мешал разглядеть, что же это надвигается со стороны южного побережья. Только ясно стало: не плюосиный рой. Как ни странно, сучкорубщицы не испугались неизвестного летуна, хотя на расстоянии было видно, что тварь превышает размерами мезокрыла. И уж совсем Птицелов удивился, когда услышал радостные крики.
        Он заслонил глаза козырьком ладони и увидел приветственно воздетые женские руки. А над ними на малой высоте плыл диковинной формы летательный аппарат…
        И как будто сердце кольнуло: что-то подобное он уже видел. Когда? Неужели в той другой жизни, когда обитал на радиоактивных пустошах? Или, быть может, еще раньше? До того черного дня, когда пришлось положить на самое дно могилы мать и отца?
        - Где и когда?…
        Облом опустил арбалет, сплюнул себе под ноги.
        - Тьфу ты, - проговорил он. - Я думал, что-то серьезное, а это…
        - Что это? - спросил Птицелов, приходя в себя. - Говори толком!
        - А то не знаешь, - усмехнулся Облом. - Бабий извоз… Вертолет-подзалет! За очередным пометом прибыл.
        Вертолет величаво прогудел над головами дэков и скрылся в той стороне леса, где на борту списанного барражира был устроен передвижной лагерь корчевщиков.
        За деревьями коротко взывала сирена.
        - Баста! - обрадовался Облом. - Преждевременный конец смены по случаю прибытия подзалета!
        Птицелов перебросил огнемет через плечо, подобрал секиру и, не обращая внимания на мешкающего напарника, зашагал по просеке в сторону лагеря. Смешался с толпой таких же, как он, грязных и усталых корчевщиков.
        А потом в его локоть вцепились чьи-то сильные пальцы.
        Конечно же, это была Малва.
        - Куда торопишься, мутоша? - спросила она, на ходу прижимаясь к нему горячим телом. - Уж не на свидание ли к той рыжей стерве, что строила тебе вчера косые глазки?
        - Клевета, - отозвался Птицелов. - Кто- то на меня наговаривает.
        Малва никогда в общем-то не нравилась ему. Широкоплечая, как мужик; с огромным задом и толстыми волосатыми лодыжками. Дитя помоек Приграничья. Воровка и бывшая проститутка.
        Но перед ее бешеным темпераментом просто невозможно было устоять.
        Птицелов в общем-то и не пытался. Ведь Лия, скорее всего, давно мертва. Похитителям Лии он обязательно отомстит…
        А может, и не отомстит… На кой ему это надо? Текут деньки в заботах, и нет времени поминать прошлое. В конце концов он честно заработает вид на жительство, переберется поближе к Столице и станет жить-поживать на правах гражданина. На работу устроится с полным социальным пакетом. На завод или на стройку- где еще нужны крепкие руки? Ну а после работы в библиотеку ходить станет, в театр и кинему.
        - Клевета, говоришь… - промурлыкала Малва, но только не ласково, а со скрытой угрозой, как мурлычут сытые тигрицы. - А вот приходи-ка на поздней зорьке в лупарню, там и посмотрим, наговаривают или нет.
        - Приду, приду, - пообещал Птицелов.
        А сам подумал: лучше повода улизнуть из барака после отбоя и не придумаешь. Ай спасибо, Малва!
        Чтобы продемонстрировать свои намерения, он сгреб подружку в охапку и смачно поцеловал в бледные от хронической болотной лихорадки губы. По неровной колонне корчевщиков пронесся одобрительный гул. Теперь никто не сомневался, что этой ночью гамак Птицелова будет пуст.
        Бывший десантно-транспортный барражир королевской Гвардии возлежал приплюснутой тушей на обширном прогалине. Широкая пасть грузовой аппарели была отворена: добро пожаловать домой те, кто сумел выжить и сегодня! Пятна коррозии покрывали некогда гладкие матовые борта. На четырех выносных консолях застыли покореженные воздушные винты. Казалось, в джунгли опустилось невиданное здесь доселе летающее чудовище да так и уснуло.
        У аппарели дэков остановил охранник - здоровенный детина в красно-желтом комбинезоне. В руках - карабин, на поясе - газовые гранаты.
        - Ты Птицелов? - поинтересовался детина, заступив мутанту дорогу.
        - Положим, - ответил Птицелов, отстраняясь. - Чего тебе, жирняга?
        - Не положим, а так точно, перхоть сирая! Топай к коменданту, доходяга, да живо у меня! - рявкнул охранник.
        Почти весь местный контингент заводился с пол-оборота. Что поделаешь, жара, радиация, нервы и дурная компания…
        Детина попыталась было врезать Птицелову сапожищем под зад, но тот дураком не был и ловко увернулся. Разочарованный, детина махнул рукой и попытался прицепиться к Малве.
        - Спешишь, цыпочка?
        - Тебя не спросила!
        - Может, заглянешь в кантину, а? У нас там и брага есть, и травка, и кое-что еще… в штанах…
        - Сдай свою скалку коку, а то у него пропажа на камбузе.
        Корчевщики оценили шутку мгновенно. У кока действительно пропала с камбуза скалка, о чем тот всем прожужжал уши. Хохот делинквентов перекрыл даже вечный многоголосый вопль джунглей, и сконфуженный охранник предпочел убраться восвояси.
        Птицелов прошел через заставленный ящиками грузовой трюм, сдал огнемет и секиру каптенармусу, а потом неспешно направился к рубке. От военной чистоты и порядка, что царили на борту барражира в бесчеловечные времена Неизвестных Отцов, не осталось и следа. Узкие коридоры были едва освещены. Металлические стены пахли сыростью. Краска повсеместно облупилась, перед входом в раздевалку кто-то наблевал. Причем утром, но до сих пор никто не потрудился убрать. Небось и тут без команды коменданта - никуда. Вот и приходилось перепрыгивать. Туда идешь - прыгаешь, назад 11дешь - опять прыгаешь. Как будто на расчистке не напрыгались…
        Он оббил грязь с подошв, оправил комбинезон и постучал в дверь бывшей командной рубки, ставшей теперь резиденцией управляющего лагерем.
        - Вызывали? - спросил с порога.
        Комендант Туску был не один. У стола, на котором раньше, наверное, раскладывали карты, а сейчас громоздились заккурапии с бумагами и разные канцелярские принадлежности, сидел незнакомый Птицелову мужчина в желтой куртке со следами споротых гвардейских нашивок. Птицелов вспомнил, что видел в одном из старых журналов цветную фотографию: группа пилотов в таких же куртках на фоне башенного орудия. А под фотографией имелась подпись: «"Янтарные орлы" на борту золотознаменного противолодочного крейсера-вертолетоносца "Молот Отцов"».
        Голова и лицо незнакомца были идеально выбриты. Единственными признаками волосяного покрова оставались брови - реденькие и белесые. «Янтарный орел» цедил из запотевшего стакана шипучку, на корчевщика он не взглянул.
        - Запрос на тебя пришел, - сказал Туску. - У ж не знаю, кому ты понадобился наверху, - он показал на покрытый мигрирующей плесенью потолок, - но велено отправить тебя, Птицелов, вместе с «подзалетом»… Хе-хе-хе… Я хотел сказать, - он поглядел на молчаливого незнакомца, - на транспортном вертолете специального назначения.
        Незнакомец втянул щеки, почесал переносицу аккуратно постриженным ногтем.
        Разрешите поинтересоваться, господин комендант? - Птицелов дождался ответного кивка и спросил: - Означает ли это, что я заработал вид на жительство?
        Туску замялся. Принялся перекладывать бумаги и стопки в стопку. Наконец вздохнул и проговорил:
        Отныне тобой занимается иное ведомство. Какие там на тебя планы - спросишь сам. Мне этого знать не полагается, да и не хочется: своих забот невпроворот. Так что ступай себе с миром! Посети наш бардачок напоследок. А я пока нарисую тебе сопроводиловку. - Комендант еще раз вздохнул. - Жаль, конечно, с тобой расставаться. Корчевщик ты справный - не скажешь, что выродок и мутант. Жалование выплачу по контракту, то есть по сегодняшний день включительно. Можешь идти! - он мотнул головой в сторону двери. - Отдыхай пока что!
        Озадаченный Птицелов вышел в осевой коридор и поплелся в сторону камбуза. Вспомнилось предупреждение Облома. А затем - залитое кровью лицо дезертира. Все одно к одному клеилось… У трапа на верхнюю палубу его окликнул Штырь:
        - Эй, доходяга!
        Птицелов обернулся.
        - Ну? ·
        - Не нукай, - буркнул десятник. - Помоги лучше.
        - Чего делать-то?
        - «Подзалет» в ангар закатить… Подъемник заклинило.
        Они поднялись на верхнюю палубу, где на слегка накренившейся платформе подъемника стоял тот самый летательный аппарат. Теперь он больше напоминал огромную жабу - заморыша: плоская голова с выступающими куполками глаз, раздутые задние конечности, отвислое брюхо и тонкие передние лапки. Одни дэки, разобрав тяжи, прикрепленные к шасси «под- залета», растаскивали их в разные стороны. Другие пристраивали к платформе легкие металлические направляющие.
        - Чего стоишь? - буркнул Штырь, видя, что корчевщик мешкает.
        - Штраф снимешь? - спросил Птицелов.
        Штырь крякнул, почесал в затылке и сказал:
        - Ладно, черт с тобой!… Значит, из трех с тебя снимается два. Один в счет премии…
        - И с Облома сними! - потребовал Птицелов.
        Десятник воззрился на него, точно на воскресшего Неизвестного Отца.
        - Как скажешь, - отозвался он, переварив услышанное. - Иди работай! Тоже мне, блаженный выискался…
        Когда Птицелов вернулся, в кубрике уже ужинали. Голодные делинквенты дружно скребли ложками в солдатских манерках. Птицелов сел на свое место, и Облом пододвинул к нему нетронутую порцию.
        - Э-эх, - протянул он, с завистью поглядывая на то, как напарник управляется с кашей, - разве ж это еда? Вот, к примеру, в фактории Гнилые Зубы был один трактир, и назывался он «Багор», вот там подавали настоящую еду. Представляешь, Птицелов, филе морской свиньи под ядовитым соусом… честное слово, так и назывался - ядовитый соус. С ним, знаешь ли, лучше не перебарщивать. При мне один доходяга на радостях полмиски себе набуровил, хоть трактирщик и предупреждал его, сам слышал. Так и выбросили бедолагу в Отвальную лагуну. А там спруты жирные такие, от переедания, их еще отлавливают потом для адмиральской столовой. Деликатес, говорят…
        Птицелов молча доел кашу и потянулся за кружкой с йодовым чаем. Облом еще распространялся на излюбленную тему - о нравах и быте довоенного Курорта, а остальные дэки принялись отпихивать скамьи и поносить последними словами жадюгу кастеляна, выделявшего для камбуза слишком мало продовольствия. Такой сценой заканчивался у них каждый ужин. Традиция, массаракш…
        Птицелов выпил одним махом чай и тоже хотел подняться, но Облом вдруг дернул его за рукав и прошептал:
        - Ну, зачем тебя Хлыщ-то вызывал?
        - Похоже, откинулся я, - ответил Птицелов.
        - Вот-те раз… - повесил нос Облом. - Выходит, Слепоухий не зря болтал про запрос? Это что же получается, досрочное расторжение договора, так?
        - В самую точку, - отозвался Птицелов.
        Как бы там, - Облом почесал обожженную макушку, - не прознали что-то о твоих прошлых делишках.
        - О каких прошлых делишках?
        - Я почем знаю! Жил же ты за счет чего-то, пока не забрили в дэки! Парень ты крепкий, с ружьем обращаться, гляжу, умеешь. Мог и заставы пощипывать, мог гоповать на дорогах. Ну, не мое это дело в общем… Кто из нас без греха? - Облом хохотнул с деланной веселостью. - Да здравствует новый порядок! Да сгинет память о Неизвестных Отцах, как о дурном сне! За убийство или за изнасилование сейчас закатывают в медленно застывающий цемент или в растворитель опускают. Снимают на пленку и по телевидению крутят вместо «Волшебного путешествия»… «Раскаиваться поздно!» - так программа называется. Это самое пакостное. Хотя нет, самое пакостное оказаться на «гондолах». Знаешь, старые такие субмарины, с реакторами на медленных нейтронах. Так вот, эти самые медленные нейтроны медленно так тебя разлагают. Видел я как-то покойников с «гондол», три ночи потом спать не мог. Все равно что ходячие мертвецы из кинемы, только уже не ходячие…
        - И за что же попадают на эти самые «гондолы»?
        - За убийство государственного чиновника, брат. Преступление первой степени. Статья седьмая дельта-прим уложения о наказаниях… Надеюсь, ты никого из госслужащих не грохнул, а?
        - Типун тебе на язык… - прошипел Птицелов, разглядев в остатках чая лицо убитого дезертира.
        Они поднялись из-за стола, потопали в свою секцию. Свет в потолочном колодце быстро тускнел. Вот-вот должны были зажечься «автолампы» - хитроумные приспособления на аккумуляторах, накапливающие за день энергию Мирового Света. Самые нетерпеливые из дэков пытались наудачу бросать игральные кости, но в сумерках крохотные зарубки на гранях разглядеть было невозможно. Игроки спорили из-за каждого броска и дергали Птицелова, желая, чтобы он выступил судьей. В конце концов, он показал всем увесистый кулак, скинул ботинки с шестипалых ног, взобрался в гамак и прикрыл ладонью усталые за день глаза.
        - Эй, Птицелов, - окликнули его. - Вставай! Пора научить этих сосунков, как следует швырять кости в дырявую задницу фортуны… Ты че, спишь?… Ну спи, спи, набирайся сил для Малвы…
        К полуночи, когда корчевщики угомонились, Птицелов открыл глаза и тихонько выбрался из гамака. В два мягких прыжка преодолел расстояние от своей секции до двери, с нарочитой небрежностью опрокинув забытую кем-то на столе железную кружку. От шума немедленно проснулся Снулый Карась - штатный стукач коменданта - и уставился бельмами на Птицелова. Было очевидно, что в подсознании сонного стукача немедленно отпечатался образ крадущегося к выходу корчевщика, который намылился ублажить свою похоть. Завтра же об этом станет известно Хлыщу в числе других мелких нарушений договорного устава, как то: игра в «огранку» на деньги, излишне эмоциональное обсуждение текущей финансовой политики руководства, покуривание разрыв-травы вместо употребления разрешенного насвая.
        - Стучи, стучи, милый, подумал Птицелов, выскальзывая за дверь. Мне твой стук не сильно повредит. А вот тебе - не знаю. Знаю только, что напрасно ты, братец, считаешь, что лучше быть грешным и здоровым, чем святым, но мертвым. Оно ведь по-всякому повернуться может…
        На верхней палубе было чуть-чуть прохладнее, чем внизу. Бледно фосфоресцировало небо. От его свечения даже тени выглядели расплывчатыми, словно неуверенными в себе. На выпуклостях моторных кожухов застыли часовые. Внутрь периметра они, скорее всего, не смотрели. Как правило, их внимание целиком и полностью приковывали джунгли, поэтому Птицелов шел почти не скрываясь. Он уже собирался свернуть к командной рубке, проникнуть в которую можно было через верхний люк, если знать, как его открыть, когда из тени носового киля вышла женщина.
        Светлые ее волосы в темноте казались припорошенными пылью, а глаза будто притаились в черных впадинах глазниц. Она мелко дрожала - было слышно, как выбивают неровную дробь хищно оскаленные зубы. Это была Малва, захваченная врасплох приступом болотной лихорадки. Птицелова она не замечала, а он растерялся, не зная, как поступить. Бросать ее здесь было нельзя: того гляди, язык свой проглотит. А если не бросить, считай, сорвалась ночная вылазка…
        Он все- таки выбрал Малву. Взял ее за крупные плечи и легонько потряс. Ее зубы выбили дробь иной, нежели прежде, частоты.
        - Муу-тооо-шаа, - проговорила она, - уу- вв-е-дддиии мяа-а…
        - Сейчас, Малва, потерпи, милая…
        Теперь мешкать было нельзя. Птицелов взвалил женщину на плечо и понес в единственное место на барражире, где в ночное время было чисто и безлюдно - на камбуз.
        Пришлось вновь идти через нижнюю палубу. В этот час лампы были отключены. Птицелов несколько раз запнулся о комингсы и поскользнулся-таки на блевотине. В довершении всего - наткнулся на часового, невесть зачем охранявшего бывшую офицерскую кают-компанию. Наверное, там ночевали «Янтарные орлы». К счастью, охранник бессовестно дрых с карабином в обнимку. Его храп органично вплетался в сонное бормотание ночных джунглей.
        Птицелов тихонько подергал дверь камбуза.
        Заперто.
        Ну, не беда! Тут пригодилась дэковская привычка запасаться всем, что может когда-нибудь пригодиться. Птицелов вынул из кармана самодельную отмычку, присел перед замочной скважиной.
        На камбузе стоял запах прогорклого комбижира и жженой каши. Тускло поблескивали большущие котлы, похожие на голову Облома, который, кстати, как-то обмолвился, будто кок держит в кладовке матрас.
        Матрас вскорости обнаружился. Был он набит высушенными водорослями и на вид казался почти новым.
        Птицелов уложил Малву. Затем расстегнул на ее груди куртку и принялся массировать шею и плечи. Прошло немало времени, прежде чем зубная дробь во рту Малвы утихла, а дыхание стало ровней. Корчевщик не успел опомниться, как сучкорубщица обняла его за шею и прижала к большой, пахнущей творогом груди.
        А потом они лежали в кромешной тьме кладовой. Шуршали в вентиляционных трубах панцирные крысы; из лупарни доносилась веселенькая зудящая мелодия. Гомонили ночные джунгли.
        - А ведь я к тебе шла, Птицелов, - сказала Малва, голос ее был непривычно тих и даже чуть-чуть нежен. - Новость хотела сообщить… Но прихватило меня, массаракш, на улице. Если бы не ты, околела бы вместе… вместе с ребеночком.
        Новость оказалась столь ошеломляющей, что Птицелов даже не удивился.
        - Чего ты ложки гнешь?- захихикал он, как идиот.
        - Ребеночек у нас будет, - пояснила Малва. - Мутантик маленький. Третий месяц поди пошел…
        Вот уж действительно - новость, - Птицелов отстранил Малву, сел, зашарил руками, выискивая комбинезон.
        - А ты не бери в голову, - отозвалась Малва, и по тону ее нельзя было понять раздосадована ли она тем, что Птицелов не изволит вопить от восторга. - Растить тебе его все равно не придется.
        - Как же ты сама… здесь?
        - Зачем же сама? - удивилась Малва. - И почему здесь? Коменданту я, как и положено, доложила. «Янтарный орел» прилетел, а значит, прощай болото…
        - Постой. - Птицелов оставил в покое молнии на комбинезоне, поглядел на запрокинутое лицо женщины. - Что это за небывальщина такая? Зачем это вас забирают на спецвертолете?
        - Всякий знает, что наши дети рождаются в «Теплой лагуне», - пояснила она. - Это уж потом каждый попадает туда, куда судьба забросит… И правильно, по-моему. У детей должно быть счастливое сытое детство. Лихорадки и упырей на их век еще хватит.
        - А как же ты, Малва? Что будет с тобой?
        - Со мной-то? Да ничего не будет. Отдохну, подлечусь. Там же чистый рай… Это вам, мужикам, не повезло - до конца срока по болотам кантоваться. А нам, бабью, стоит лишь залететь…
        - Выходит, ты нарочно?
        - Залетела-то? Понятное дело. Хватит уж тут гнить да вас, вонючек, ублажать… Ты, мутоша, не расстраивайся, без дела надолго не останешься. Вон косоглазая как на тебя заглядывается. Я ей, правда, перед отправкой космы-то повыдергаю…
        - Зачем?
        - Чтобы знала, как на моего парня косяки кидать.
        - А вот и не придется ей космы выдергивать.
        - Почему это?
        - Потому это…
        Потом Птицелов долго молчал. Сосал на- свай, сплевывал на бумажку. Малва молчала тоже. Через какое-то время она начала посапывать. Птицелов осторожно, чтобы не разбудить, поднялся, снял со стены поварской ватник и укрыл им женщину. Верхний люк в командную рубку Птицелов заприметил уже давно. Снова пригодилась дэковская отмычка. Створки разомкнулись с тихим шелестом, и Птицелов очутился носом к носу с комендантом. Туску полулежал в кресле, зеленая форменная рубаха была расстегнута до пупа. Струя теплого воздуха из кондиционера волновала волосы на брюхе. В руке Хлыщ сжимал стакан, на дне которого темнели остатки краснухи. Глаза коменданта были подернуты черной тоской - такая всегда находит, если переборщить, дозой. Казалось, что Туску настолько далек от происходящего вокруг него, что ничего не стоило бы взять с письменного стола пресс-папье да размозжить его бугристую голову и… спокойно уйти. Пожелай Птицелов так сделать, его бы ничего не остановило. Но он, памятуя о «гондолах», не собирался причинять коменданту какой-либо вред. Хотя и не мешало поквитаться с этой сволочью за ребят, что полегли ни
за что ни про что в треклятом квадрате девяносто один дробь шестнадцать. Птицелов быстро перебрал сваленные на столе заккурапии. Главным образом это были разнообразные финансовые документы: счета должников, черновики бухгалтерских отчетов, сметы. Птицелов быстро проглядел некоторые из них, наконец, наткнулся на то, что искал. Это была заккурапия, на клапане которой значилось: «Делинквент Птицелов (сын Сома)…».
        Птицелов быстро перелистал страницы. Здесь была вся история его пребывания в лагере. Договор, квитанции на штрафы, копии доносов Снулого Карася. Ага, вот и предписание: «Коменданту СЛ 1081. По запросу ДСИ. Срочно подготовьте к отправке делинквента Птицелова спецтранспортом "Янтарных орлов"». Поперек текста красовалось размашистое факсимиле самого прокурора Особого Южного Округа. - Не шибко вы дорожите «справными корчевщиками»…
        Он уже знал, зачем прилетают в лагерь «Янтарные орлы». Осталось выяснить, что означает это сокращение - ДСИ. В нем-то вся соль и заключалась.
        Почему- то Птицелов был уверен, что тут ему может помочь Облом.
        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
        Зеленая пена бурлила за бортом - спецвертолет мчался над джунглями. Два пилота элитного подразделения «Янтарные орлы» заставляли машину лететь наперегонки с ветром. Похожая на уродливую кляксу тень текла через непроходимые росли, по просекам, рассекающим пятнистое полотно тропического леса, по сияющим отраженным светом проплешинам болот… и нигде не задерживалась даже на миг.
        Птицелов не отрывал глаз от тени. Он сидел, прижимаясь лбом к холодному стеклу. От высоты и скорости захватывало дух. Птицелов в жизни не испытывал ничего подобного и боялся, что больше не испытает. В те минуты он до судорог завидовал высокомерным
«Янтарным орлам», завидовал всем, кто имеет дело с вертолетами и аэропланами. Даже всадникам железных птиц - пришельцам из других миров - тоже немного завидовал. И почти не ненавидел. Ненависть отступила на задворки души, вытесненная искренним восторгом.
        А внизу проносились стаи крысланов - уродливые твари не могли соревноваться с машиной ни в скорости, ни в силе. Мелькали лагеря дэков, обширные зоны расчисток, шагающие экскаваторы. Мелькали заставы и научные станции. Мелькали башни ПБЗ - да не те, что были раньше, а новые, поставленные на службу народу.
        Грохотали винты, выли двигатели, свистел воздух. Малве было страшно, Малву укачивало, Малва стискивала запястье Птицелова сильными пальцами с крохотными ноготками. А Птицелов видеть не видел ее страданий, он - обычно молчаливый мутант - что-то непрерывно говорил. Говорил, говорил, говорил… Рассказывал, что видит. О том, что на душе творится, рассказывал. Малва не слышала Птицелова, она была оглушена ревом машины. Она жалась к его твердому плечу, бормотала молитвы и заклинания-обереги, кусала губы и глотала слезы.
        Пять других женщин вели себя точно так же. Вот только не к кому было им прижиматься, их мужики остались в джунглях да на болотах - дэки, десятники, охранники, вольнонаемный персонал, солдаты и офицеры.
        Вот и глядели девки на Малву с неприкрытой завистью.

…Зеленая пена джунглей отступила, схлынула. Вертолет пронесся над затоном, где до сих нор теснились ржавые баржи-самоходки, потом - над Курортом. Сначала внизу был новый город - скопление неказистых зданий и ровные ряды лагерных бараков; сразу за ним - старый город: мили разрушенных кварталов, радиоактивные руины и череда воронок, заполненных стоячей водой.
        Набережная Курорта ушла под воду. Волны разбивались о развалины, лизали битые плиты. Из воды торчали перекошенные столбы, старые стены, облюбованные чайками, памятники великим деятелям времен Империи - куда же без них?

«Жаль, Облом, тебя нет с нами… - подумалось Птицелову. - Сейчас бы пару баек застольных об этих улочках, о набережной, которую почти уж не видать… О том, как ты радовался здесь жизни - молодой, лихой и беззаботный. До войны. До того как ты стал штурмовиком. До того как стал Неизвестным Отцом - Калу- Мошенником. Но судьба твоя - гнить на болотах, друг-дэк. Быть может, свидимся еще. Если продержишься до конца срока, и если меня не разберут, как бычью тушу на бойне, в подвалах, этого самого ДСИ, и не разложат по баночкам…» Облом стал мрачнее тучи, как только Птицелов произнес это проклятое сокращение - ДСИ. Низвергнутый Неизвестный Отец думал- думал, а потом и выложил: «Ложки гнуть не стану, мутоша. Только спокойнее на расчистке срок мотать. Мезокрылы, Штырь да Хлыщ - твари одной крови, но куда им со Странником тягаться?… Но ты, если карта ляжет, не дрейфь! Порядки, крути не крути, а не те, что при Папе были. Кому-то стало вольготнее, а кто-то кантуется почище петуха парашечного, массаракш! Закрыли "Волшебное путешествие", открыли "Раскаиваться поздно!". Госчиновникам разрешили ездить на хонтийских
иномарках, но завод "Машиностроитель" распродали по кирпичику и винтику непонятно кому. Странник силен - но не так, как прежде. Пособник режима Отцов все-таки. Просто его отрасль никто принять не может, там сам черт ногу сломит, и ставленникам нового режима пока образования не хватает, чтоб отправить Странника на покой… Ты, мутоша, запомни главное: станут подсовывать бумажки для подписи - отправляй куда подальше! Станут говорить, мол, ты как никто другой подходишь для эксперимента, результаты которого крайне важны для Свободного Отечества, - смело показывай кукиш! Пусть оближутся! Станут сулить пенсию, социальный пакет, льготы по инвалидности - уши не развешивай: покойнику пенсия не сильно нужна… Они, конечно, угрожать возьмутся. Может, по морде разок-другой врежут - Стран- пик это дело любит,- а потом переведут на общественные работы: полы в моргах мыть да дрова в печи крематориев подбрасывать. Так, глядишь, срок и отмотаешь. Выпустят на волю гражданином, и гуляй!»

…А внизу уже играло бликами море: зеленое-зеленое, загнутое вверх у горизонта. Проносились пятна мазута, расплывшиеся на поверхности тонкой пленкой, проносились искореженные4 остовы кораблей, отнесенные течениями и штормами на мелководье.
        Неожиданно корпус спецвертолета задрожал пуще прежнего, рев двигателей слился с низким и могучим гулом.
        Птицелов помимо воли ахнул - «Янтарных орлов» обогнала пятерка боевых вертолетов
«Гнев». Похожие на черных стрекоз машины направлялись к кораблю, абрис которого показался Птицелову неожиданно знакомым. Мутант удивился, ведь до этого момента он никогда не видел морских кораблей. А потом до него дошло: там, внизу, рассекал острым носом зеленую воду сам «Молот Отцов»! Золотознаменный противолодочный крейсер-вертолетоносец с фотографии в старом-престаром выпуске «Гвардейца».
        Спецвертолет пролетел над просторной палубой «Молота Отцов». Исчезли за хвостовым винтом башенные орудия крейсера, исчезли боевые вертолеты, и гул их сошел на нет, растворился вдали. «Янтарные орлы» тем временем все дальше забирались на юго-восток. А потом на загибе горизонта вырисовалась нечеткая линия. Приближалась коса - полоса размытого песка, отделявшая лагуну от моря.
        Вода в лагуне казалась неподвижной - зеленое зеркало, в котором отражалась стремительная жаба спецвертолета. Мелкая волна набегала на песчаный берег.
«Янтарные орлы» сбавили скорость и стали снижаться. Птицелов погладил Малву по щеке: не робей, мол, прилетели вроде! А сам опять расплющил нос о стекло. Внизу была площадка, окруженная аккуратненькими домиками с балконами, кондиционерами и мраморной облицовкой. За домиками возвышались каменистые сопки, покрытые пожухлой травой. Там и сям виднелись приземистые деревья с кронами, похожими на зонтик.
        Тряхнуло. Шасси вертолета коснулось бетона. Заныли двигатели, сбавляя обороты. Щелкнул замок, и выгнутая дверь отошла вверх. В кабину ворвался теплый ветерок и по-свойски облапил мокрые от пота бока семерых делинквентов.
        Птицелов спрыгнул на площадку, подал руку Малве.
        Малва, придерживая юбку, чтобы не задрало ветром на потеху встречающим, выглянула наружу.
        А встречали их двое господ в мундирах, а с ними еще один - штатский. Военные были загорелыми, щекастыми, усатыми и, очевидно, вполне довольными жизнью. Довольными до такой степени, что животы обоих едва вмещались в кители, как будто сами господа офицеры не первый месяц на сносях ходили.
        Штатский на фоне господ офицеров выглядел бледной молью. Тощий, сутулый, прямые волосы - объемистой копной, видать, все времени не находил, чтоб парикмахерскую наведаться. Острый нос, глубокие складки по обе стороны поджатой верхней губы. Портфельчик, пиджачок клетчатый, брючки наглаженные. Туфли блестят.
        Один из офицеров поднял руку.
        - Сударыни залетные, сюда! - проговорил он громко, с наигранной веселостью. - Сударь делинквент, туда! - указал на штатского, как показалось Птицелову, с очевидным пренебрежением.
        Штатский шагнул вперед. Птицелов мельком взглянул на него и отвернулся. Взял Малву за плечи, посмотрел в ее бледно-голубые глаза. Сколько же раз он за прошедшие месяцы глядел в эти самые глаза…
        - Ну что, мутоша… Будем прощаться? - прошептала Малва.
        Птицелов кивнул. С Лией он попрощаться не успел, хотя сердце и чувствовало приближение чего-то неотвратимого…
        Малва - не Лия, но от чего такая боль? Почему тогда стоит он на перекрестке чужих взглядов под раскаленной белизной неба, на берегу зеленого моря с черными мазутными пятнами - моря безграничной тоски, моря одиночества и неприкаянности - и не может отвести от нее глаз?…
        - А сыночка я твоим именем назову, - всхлипнула Малва.
        Ее слезы - еще один удар под дых.
        Малва- Малва, думал он, рожденная на помойке дешевой проституткой от роты стройбата. Воровка и потаскуха… Все должно быть не так. Иначе. Не в другой, а в этой жизни…
        - Массаракш!
        А сейчас она сменила комбинезон дэка и надела свое единственное платье. Было оно ей чуть-чуть мало, и ниток приличных не нашлось, чтобы зашить дыры на плечах, пришлось починить грубой нитью черного цвета…
        В горле перехватило, и язык не слушался, но Птицелов сумел ответить:
        - Не нужно. Назови его нормальным именем… зачем пацану-то страдать, ежели папка мутошей был?
        - Ладно, как скажешь… - Малва уткнулась мокрым лицом в его горячую шею. - Вот и договорились, дорогой мой…
        Птицелов взял ее за подбородок, повернул к себе и поцеловал в губы. В бледные губы женщины, больной болотной лихорадкой. Да не так, как целовал прежде, а по-настоящему поцеловал, с чувством. И на этот раз не ощутил ядовито-сладкого послевкусия, присущего Малве, а лишь соленую горечь слез…
        В здании, куда привел его штатский, было тихо и вроде даже безлюдно. Едва слышно гудели кондиционеры, гораздо громче жужжала муха, силясь пролететь сквозь оконное стекло. И пахло в коридорах не очень хорошо - химией какой-то. Птицелов мгновенно насторожился.
        Заметив, что его подопечный водит носом, штатский пояснил:
        - Здесь красили недавно… Ну, ремонт. Понимаешь, дикарь? Ремонт!
        Говорил он сквозь зубы, точно одолжение делал. Не понравились они друг другу с первого взгляда - мутант Птицелов и этот штатский по имени Васку Саад.
        Что такое ремонт, Птицелов понимал. Но не доводилось ему обретаться в хоромах, где свежей краской пахнет, ведь жизнь прежняя, считай, на свалке прошла.
        Васку толкнул дверь,
        Там душ, - он указал на загородку из матового стекла, - а здесь чистая одежда. - На столике у окна лежали пиджак, брюки, темная сорочка, проштампованное белье. На вешалке едва заметно покачивался от тока кондиционированного воздуха серо-зеленый плащ. - Приведи себя в порядок, а я подготовлю бумаги.
        - Я ничего подписывать не буду! - с ходу предупредил Птицелов, припомнив наставления Облома.
        - Подписывать? - удивился Васку. - Кому нужны твои крестики? Все министры в Столице!
        Птицелов почесал голову, потом скинул дэковский комбез и нырнул в душевую.
        Вода текла чуть теплая… но чистая! Такая вода в южных джунглях только сниться могла, а в поселке мутантов и подавно.
        Он от души поплескался под тугими струями, отыскал полотенце. Вытерся, вышел из кабинки и примерил одежду.
        Как будто на него шили! Наверное, в лагерной канцелярии сообщили его размеры. Трусы со штампом на заднице. На штампе ·- то самое проклятое «ДСИ»… Ладно. Вот носки - настоящие! Никем не ношенные! Не портянка какая-нибудь, а хэбэ! Так… Сорочка с маленькими пуговками. Брюки мягкие, ремень пластиковый, ботинки… Не говнодавы разношенные, а ботинки - обувь благонадежного гражданина. Массаракш! На комбез, небрежно сброшенный на скамью, и смотреть тошно!
        Васку тоже был удовлетворен тем, насколько изменился подопечный дикарь. Он покивал, походил вокруг Птицелова, помог расправить рукава пиджака.
        - Так. А теперь - к делу, - он достал из портфеля бланк, заполненный чьей-то размашистой рукой. - Вот приказ о твоем назначении на должность. Отныне ты являешься. Регентом сектора оперативного реагирования отдела «М». Твой непосредственный начальник ПК- господин Оллу Фешт. Поздравляю. Как делинквент и соискатель на получение гражданства, ты обязан подчиниться. Подписей не нужно. Пока что нет.
        - Что будет с Малвой? - спросил Птицелов, ослабляя непривычно тугой воротничок. Пальбы у него были более привычны к секире, чем к пуговкам, поэтому нить лопнула, а пуговица зазвенела по кафельной облицовке пола.
        Васку проводил пуговицу взглядом. А потом пожал плечами и скривил рот.
        - Беременными особами мы не занимаемся. Спроси у сотрудников ДСИ, если они тебе встретятся.
        Птицелов хмыкнул.
        - А разве вы не одна шайка-лейка?
        ДСИ - ненасытное брюхо, а наш Отдел - желчный пузырь, который обеспечивает этому брюху регулярную изжогу.
        - Ну хорошо, - Птицелов переступил с ноги на ногу, - А что мне нужно будет делать?
        - В данный момент - слушать, смотреть и мотать на ус! Идем! - и он круто повернулся, пошел прочь из раздевалки: тощий, злобный, переполненный какой-то колючей энергией…
        Двухминутная пробежка по безлюдным, вымытым до стерильной чистоты коридорам… Двустворчатая дверь отворяется с неуверенным скрипом… Темнота, мерцание мониторов, в несколько рядов закрепленных на стене…
        - Наш мир жесток, - сказал Васку. - Кому, как ни тебе, мутант, знать это?
        Словно раскаленными клещами рванули сердце…
        Малва стояла под душем. Она расставила крепкие ноги и выгнула спину от удовольствия… Да, для дэка из южных джунглей такой душ - божественный источник. Фонтан молодости!
        - Что… - хотел было задать вопрос Птицелов.
        Но не успел. Все стало и так понятно.
        Он увидел- через тот же самый монитор - как дверь в душевую распахнулась. В наполненную паром комнату вошел человек в накидке из черного материала. В руке он сжимал любимое орудие полицейских - резиновую дубинку.
        Малва обернулась, в тот же миг дубинка взлетела.
        Человек врезал Малве по лицу. Молча, без предупреждения, без всяких объяснений… Женщина упала на колени. На залитом водой кафеле стали расползаться темные пятна.
        Птицелов метнулся к Васку. Длинные мускулистые руки выставлены вперед. Похожие на к слезные штыри пальцы готовы полосовать и рвать хилую плоть тощего на куски.
        Васку отклонился. Легонько стукнул сухонькой ручкой по твердокаменному плечу, в развороте ткнул кулачком второй мутанту в левый бок. И Птицелов врезался в стену. Уперся липом в тот самый монитор. Выплюнул на экран слюну вместе с кровью, захрипел, понимая, что задыхается, что сердце вот-вот лопнет, как перезрелая томатная Ягодина.
        А Васку поставил ногу в начищенной туфле ему на спину. Вытащил из подмышечной кобуры сверкающий хромом пистолет. Прижал ствол к бритому затылку мутанта.
        - Смотри, смотри, массаракш!

…Дубинка взлетала и падала. В Малве, рожденной на помойке южного Приграничья, было много жизни. И она вытекала из ее обнаженного тела на кафельный пол в переполненной паром душевой. Малва - воровка и потаскуха - могла дать фору в драке любому мужику. Но первый удар стал слишком уж большой неожиданностью…
        - Смотри и запоминай! - шипел Васку. - Как сотрудник сектора «Оперативного реагирования», ты обязан держать язык за зубами. Что бы ты ни увидел, свидетелем чему бы ты ни стал, ты молчишь и подчиняешься. Молчишь и подчиняешься, понял? Тебе - дикарю и выродку - предоставлена честь иметь дело с вещами, которые составляют основу государственной безопасности Свободного Отечества. Ты должен знать, что в случае разглашения, неподчинения или профессиональной непригодности вслед за тобой на самое дно могилы ляжет эта шлюха и ваш ублюдок! Я знаю, ты умеешь отличать правду от лжи. Скажи, что я лгу! Ну! - он ударил Птицелова рукоятью пистолета в ухо. - Скажи, дикарь, что я лгу!
        Нет… ты не лжешь! - прохрипел Птицелов.

…Дубинка взлетала и падала…
        - Ты осмыслил и понял все, что я тебе сказал?
        - Да… я понял… отпусти… те…
        - Что?
        - Я… подчиняться… Я никому…
        - Ха-ха! Добро пожаловать в Отдел «М»! А знаешь, что означает «М»? - Васку наклонился. - «Массаракш»! - прошипел он. - Отдел «Массаракш», выродок!
        Васку убрал ногу со спины Птицелова. Перебросил пистолет из руки в руку, подошел к пульту переговорного устройства, щелкнул тумблером. Заговорил с деланным возмущением в голосе:
        - Что вы себе позволяете?! Эй, вы, в душевой! Немедленно прекратите это зверство! Я буду жаловаться вашему начальству! Мясник! На расчистке сгною!
        Затем он убрал пистолет в кобуру. Повернулся к перхающему кровью Птицелову. Проговорил спокойно-спокойно, словно речь шла о линьке любимой собачки:
        Если бы ты проявил благоразумие с самого начала, дикарь, бабе твоей не пришлось бы ломать кости. А так… Даже не знаю теперь, как скажутся эти травмы на здоровье плода…
        Васку привел Птицелова в столовую. Просторный зал был пуст, но на нескольких столах дымились тарелки с супом. Очевидно, тут с минуты на минуту ждали появления едоков.
        Проклятый доходяга в клетчатом пиджачке, как выяснилось, аппетитом обижен не был. Он заказал себе ребрышки, жаренные на пальмовом масле водоросли и жгучий гарликовый напиток. Пихнул Птицелова в бок. Мол, твоя очередь меню листать.
        - Спасибо… Не буду… - кое-как выдавил Птицелов.
        На самом деле он ел в последний раз в лагере, хоть и трудно было назвать едой кашу из отрубей, в которую для сытности добавлены опилки - делинквентов кормили все хуже… Васку развел руками: дескать, ничего не понимаю! Выбрал столик у окна, уселся. Посолил, поперчил ребрышки и принялся чревоугодничать. Он обсасывал косточки, особым образом наматывал на вилку длинные водоросли, шевелил кончиком острого носа, работая челюстями. Его рот то превращался в длинную полосу, то сжимался в жирную точку, то разверстывался черной пещерой, а глаза были пусты и точно туманом подернуты…
        Птицелов отвернулся, уставился в окно. Нарочито мирный пейзаж за стеклом угнетал. Уж лучше бы во дворе темнели виселицы в три ряда. Так было бы без обмана. А здесь, как выяснилось, куда ни плюнь, всюду обман.
        В жиденькой тени зонтичных деревьев - детская площадка. Качельки, песочница, низкий турник. А дальше - полоса пляжа и зеленое море стеной. И даже кто-то плещется возле берега, не боясь радиоактивного заражения (а может, тут и море чистое?), кто-то сидит на песке, подставив плечи Мировому Свету, и любуется сопками. Но то, наверное, офицерские жены. Беременных дэчек здесь - дубинками в душевых…
        - Не одобряю я твое расположение духа, - пробубнил Васку. - Скоро переедешь в Столицу. Отдел тебе паспорт человеческий справил. Начнешь новую увлекательную жизнь.
        Противно было Птицелову слушать тощего. И какое-то подозрение закралось в его душу, будто Васку и те солдаты, которые расстреляли безобидных мутантов в родной деревне, - одного поля ягоды. Наверное, и для Васку мутант- не человек, а ходячий кусок червивого мяса.
        Отдел «Массаракш»! Названия точнее не придумать. Только не мир у них вывернут наизнанку - души их стылые, проклятые вывернуты…
        Не стоит убиваться из-за делинквентки, - продолжал Васку. - Да и ребенок, если он все-таки родится, даром тебе не нужен. Ты бы их все равно больше никогда не увидел…
        Скрипнула дверь. Зашелестели мягкие шаги. Какая-то женщина объявила: «Вот здесь, дамы, вы будете принимать пищу. Четыре раза в день, минута в минуту… Для вас было разработано специальное меню, блюда будут вкусными, но главное - полезными…»
        Впрочем… - Васку бросил вилку в опустевшую тарелку. - Да вот же она! Можете еще раз попрощаться. Только не превращайте свою жизнь в многосерийную мелодраму, иначе этаж затопит слезами.
        Птицелов едва не перевернул табурет. Клацнули железные ножки по плитке пола, зазвенела посуда.
        - Спокойно, молодой человек… - процедил Васку тоном усталого полицейского, которому в конце смены приходится ловить за шиворот невменяемого от насвая хулигана. Ему пришлось поднять руки: гарликовый напиток выплеснулся из стакана и грозил намочить рукава пиджака.
        Сначала Птицелов воззрился на женщину в накидке из синей материи. Это была строгая особа средних лет, с приятной, а точнее - располагающей внешностью. Она мимоходом взглянула на встревоженного парня в цивильной одежде и прошла мимо, задрав нос. За ней семенили пять непривычно тихих делинквенток.
        И Малва - шестая.
        На Малве была голубая безрукавка и черная юбка в складочку. Чистые волосы, чистая кожа, постриженные ногти - такой Малву Птицелов видел первый раз в жизни. От прежней Малвы остались, пожалуй, курчавые волосы на толстых щиколотках.
        Он кинулся вперед, схватил растерянную подругу за плечи. Повернул ее правым боком, повернул левым…
        Целая! Ни кровоподтека, ни ссадины, ни пятнышка! Будто бы не ее без жалости только что лупили дубинкой в душевой!
        - Ты чего, мутоша? - Малва захлопала ресницами. - Уже соскучился, да? И готов был вопрос -сорваться с губ, но Птицелов вовремя остановился. Он вдруг четко осознал, что тощий не обрадуется, если прозвучат лишние слова. И тогда дешевый обман превратится в жуткую реальность.
        Птицелов позволил себе лишь один невинный вопрос:
        - К-как тебе здесь, Малва?
        - Очень нравится, - ответила Малва и не соврала. - Мне нужно идти, мутоша. - Она улыбнулась. - Нам тут показывают, что к чему…
        - Хорошо, - Птицелов отступил. - Иди- иди. Дай только еще разок на тебя взгляну!
        - Гражданин! - обратилась к Птицелову женщина в накидке. - Вы отнимаете мое время! Отпустите Малву, иначе я запишу на ее счет первое дисциплинарное нарушение!
        Птицелов вернулся за стол.
        - Видишь, дикарь… - Васку пожевал губами. - М-м… Это в лесу за деревней и в лагере среди дэков ты был круто сваренным. А здесь… У нас в Столице свои методы. Куда тебе?… Молчи и подчиняйся. Впрочем, первый урок ты уже усвоил. Я ожидал, что ты сразу проговоришься. Но нет. Молодца! В своих же интересах стараешься. В их интересах… - он указал пальцем на Малву, которая в тот момент глядела, открыв рот, на салаты, выставленные в витрине. - Глядишь, и встретишь когда-нибудь Малву и звереныша своего - да не голодранцем из леса в Приграничье, а гражданином с окладом, социальной страховкой и собственной квартирой…
        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
        Руководитель Отдела «Массаракш» профессор Поррумоварруи с раздражением отпихнул от себя пачку бухгалтерских документов. Он терпеть не мог всякой финансовой отчетности, и вообще любой цифири, если она не касалась сферы его научных интересов. Как едва ли не самое счастливое время в жизни вспоминал профессор годы, когда его Отдел был лишь скромным подразделением в обширном Департаменте специальных исследований и ему, Поррумоварруи, приходилось отвечать исключительно за научные данные, а никак не за данные бухгалтерии. Но с тех пор много воды утекло из Голубой Змеи. Формально оставаясь под патронажем ДСИ, Отдел «М» превратился в самостоятельный институт с весьма приличным бюджетом и собственной кадровой службой.
        Кадры, как и при Отцах, по-прежнему решили все, и руководитель Отдела считал своим долгом хотя бы бегло знакомиться с досье потенциальных сотрудников. Это вам не налоговые декларации- заниматься кадровыми вопросами куда как приятнее. Все равно что перебирать артефакты, доставленные из новой кризис-зоны. Острое ощущение прикосновения к тайне и предвкушение открытий. Разумеется, большинство сотрудников Отдела не представляли собой ничего таинственного и достойного изумления. Талантливые выпускники столичного университета, коих еще надо учить и учить, прежде чем из них выйдет толк. Не менее талантливые исследователи и инженеры из других ведомств, которых нужно не столько учить, сколько переучивать. Не говоря уж об охранниках, шоферах, уборщиках, секретаршах и гак далее. Нет, настоящие
«артефакты» всегда появляются неожиданно. Можно сказать - из ниоткуда! Вот как сейчас…
        Профессор с кряхтением придвинул к себе объемистую папку… Заккурапию, как любили называть эти вместилища документов молодые сотрудники. В Столице быстро входило в моду все хонтийское. Поррумоварруи моды этой не одобрял, но, как человек справедливый, не мог не признать, что хонтийское словечко в данном случае точнее отражает реальность… Развязал тесемки, откинул верхний клапан.
        - Та-ак, анкета… Имя: Птицелов, сын Сома… Необычное даже для мутанта из-за Голубой Змеи имя… Волей-неволей вспоминается мифическое племя Птицеловов, от которого не осталось никаких следов… Хотя что считать следами… Дальше… Результаты медико-биологического обследования. Отклонений от морфологической, антропометрической, интеллектуально-психической нормы не обнаружено. Так-так-так… Почему тогда мутант?… На ногах по шесть пальцев?! Они там, в Приграничье, совсем идиоты?. Шестипалость- распространенный атавизм, этому учат на первом курсе. Во времена Империи шестипалость считалась признаком высокого происхождения. Династия Фуулзевелу гордилась тем, что в ее роду шестипалым был каждый четвертый. В частности, таковым слыл легендарный завоеватель хонтийцев и пандейцев император Кирогу Второй. Выходит, наш Птицелов высокородный?! А что, очень может быть… До войны за Голубой Змеей было немало поместий знати… Впрочем, чушь. Какие там поместья высокородных, если лет за тридцать до ядерной бойни в тех краях стали воздвигать Крепость - укрепрайон высокой степени автономности с двумя атомными электростанциями и
несколькими вспомогательными реакторами? Хотя, если Птицелову хочется, пусть будет высокородным… Что у нас по нему дальше?… Ментограммы. Ну это мы отложим на сладкое…
        Та- ак, расшифровка магнитофонной записи, сделанной штаб-врачом Приграничного гарнизона Тааном… Так-так-так… Ну зверства солдат мы опустим… Неназываемые, похищающие детей… Хм… Либо это обычное суеверие диких выродков, либо проявление активности кризис-зоны. Хорошо, посмотрим, что там дальше… Отличает правду от лжи -со стопроцентной вероятностью. Любопытно, но надо будет протестировать. А то знаем мы этих приграничных медиков - они готовы в любые чудеса поверить, в хождение по воде… Впрочем, Таан, Таан… Имя знакомое… Ну как же! Проходил по сектору «Грязевики». Помню, помню… Грязевик- наблюдатель. Данные генетического анализа лишь незначительно отличаются от контрольных образцов. Отличия эти легко объясняются расовыми и индивидуальными особенностями грязевиков. От обязательного ментоскопирования Таан не уклонялся, но, скорее всего, во время этой процедуры включал другую память - искусственную, наведенную. А искусственная память, как известно, может быть только у грязевиков.
        Правда, известно это лишь в теории, увы. Ни одного живого грязевика в наши руки так и не попалось. Да и мертвого - тоже. Тот же Таан был убит в стычке с выродками, но до тела его добраться не успели… Исчезло тело из морга. Похитили. Кому, спрашивается, нужно похищать труп гарнизонного штаб-врача? Ясное дело, кому!
        Вообще не везет Клаату и его ребятам. Землю роют, почти как при Отцах горняки на прокладке сверхглубокой шахты, а толку?… Они, конечно, сразу жирный кусок отхватили - ментограммы незабвенного Мака Сима. С этих ментограмм и пошел весь сектор «Грязевиков», ну а потом началась пробуксовка. Картинки картинками - пусть даже весьма яркие, реалистичные, - но фактический материал фактическим материалом. Правда, есть еще рисунки Мака Сима и записи, где он говорит на своем, якобы горском, хе-хе, наречии. И образцы его генетического материала, которые теперь считаются эталонными. Уже немало - хотя бы потому, что позволяют выявлять грязевиков на уровне генотипа… Ладно, дальше… Птицелов рассказывает, как он наблюдал посадку на поверхность Мира «железной птицы». То есть корабля, на котором предположительно прибыл к нам Мак Сим… А что, если судить по описанию этого мутанта, очень даже похож… «См. ментограмму номер…» Посмотрим-посмотрим…
        Что у нас еще по мутанту Птицелову?… Гм, побывал в двух кризис-зонах? Ничего себе! Бедолага. Без спецоборудования и вооруженной охраны… Бр-р… Ладно, в Норушкин карьер он попал случайно… Погнался за каким-то Темным Лесорубом - вероятно, мутантом… А вот какая сволочь загнала делинквентов в квадрат девяносто один дробь шестнадцать - в «Южный парк»?! Это ж чистая смерть!… Точнее, чаще всего грязная и мучительная… Ага, комендант СЛ 1081, некто Боос Туску… Постой, а не тот ли это Боос Туску, который отличился во время мятежа Неизвестных Отцов? Очень может быть… Действительно, сволочь редкостная… Ладно, не мое это дело. Пусть с ним Комиссия по ликвидации разбирается… Наше дело пристроить шестипалого мутанта Птицелова, сына Сома, к делу… Но для начала полюбуемся на его ментограммы… Чует моя печенка, полезным будет он человеком в нашем деле…
        Профессор нажал клавишу на селекторе.
        - Нолу, рыбка моя, - проворковал он, - пригласи на четыре часа в просмотровую начальников секторов: грязевика, технолога и оперативника.
        - Хорошо, господин профессор, - отозвался селектор невыразительным голоском секретарши. - Клаата, Мусароша и Фешта в просмотровую в четыре часа.
        - Совершенно верно, рыбонька, - подтвердил Поррумоварруи.
        Профессор глянул на часы. Пожалуй, он успеет еще полистать стенограмму вчерашнего заседания в Академии. Старому Поррумоварруи доставляло какое-то извращенное удовольствие чтение такого рода документов. Руководителя Отдела «М», скрывавшего под строгим мундиром государственного советника первого ранга татуировку горского вождя, забавляли эти древние черепахи, выходцы из Имперской академии, которые до последнего седого волоса отстаивали ветхую теорию Мирового Пузыря, или, как ее называли молодые М-агенты, Мирового Флокена. Флокен - он флокен и есть… Дефект в массовом сознании. Ну ладно, невежественной толпе простительно принимать очевидное за истинное, но эти-то господа академики не на радиоактивной же помойке нашли свои мозги!… Ага, и профессор Каан выступил… Жив еще, оказывается, старых! амфибрахиозавр… Чего это он через слово поминает покойного Шапшу? «Мой большой друг, истинный ученый, профессор Шапшу… Ну-ну… Помню, как вы грызлись на кафедре палеонтологии по поводу идентификации любой маломальской фоссилии, как собаки за кость, ей-ей…
        - Господин профессор, - пролепетал селектор, - все уже собрались…
        - Бегу, Нолу, - буркнул Поррумоварруи, - бегу, глубоководная моя…
        Профессор пригладил обеими руками курчавую шевелюру, что было совершенно бесполезно - жесткие, как пружинки, волосы по-прежнему торчали во все стороны. Подмигнул пучеглазому и криволапому, как мутант, деревянному божку, что примостился среди позолоченных корешков, и вышел в приемную.
        Нолу работала, ее некрасивые руки грациозно летали по клавишам пишущего агрегата, выбивая пулеметную дробь с такой скоростью, что целый взвод не смог бы поднять головы, окажись он под таким обстрелом. Профессор обогнул стол, воровато оглянулся и с жадностью престарелого греховодника облапал скудную грудь секретарши. Нолу, не отрываясь от клавиатуры; наспех клюнула горца в смуглую тугую щеку, но этим и ограничилась. Поррумоварруи вздохнул и побрел к двери.
        - Да, Нолу, - вспомнил он на пороге. - Придут новости с Полигона, немедленно извести меня! Слышишь? Немедленно!
        - Не беспокойтесь, господин профессор, - откликнулась секретарь и выдала очередь такой интенсивности, что руководителя Отдела «М» мигом вынесло за дверь.
        На экране мельтешило прошлое мутанта по прозвищу Птицелов. Воспоминания, разрозненные мысли, мечты, игра воображения - все вперемешку. Поди разбери, где тут подлинная действительность, а где - мнимая. Впрочем, аналитики разберутся. Не впервой, Хотя следует признать, что эти полевые ментоскопы - довольно-таки варварские устройства. Ни тебе системы распознавания образов, ни дефрагментатора мнемонических уровней, ни градуированной шкалы достоверности. Но и в таком примитивном варианте зрелище захватывало. Даже прожженные, видавшие виды циники - начальники секторов - и те смотрели, затаив дыхание, словно мальчишки на сеансе в кинеме. Да и профессор Поррумоварруи, признаться, увлекся. Поэтому, когда включили свет, участники совещания некоторое время молчали, погруженные в себя. Первым очнулся глава Отдела.
        - Ну-с, коллеги, какие будут мнения относительно, скажем так, профориентации нашего мутанта? - спросил профессор.
        - Разрешите мне, шеф? - проговорил начальник сектора «М-технологий».
        Поррумоварраи благосклонно кивнул.
        - Спасибо! -оживился Мусарош. -Я имел честь лично познакомиться с господином Птицеловом. Ведь именно он - тот самый делинквент, который обнаружил биотехнологический узел номер шестнадцать. Благодаря этой находке нам в общих чертах стала понятна схема работы регенератора топливно-энергетической системы, которая, как известно…
        Руководитель Отдела поморщился.
        - Гонзу, будьте так любезны, - сказал он, - увольте нас от подробностей, не относящихся к делу.
        - Извините, профессор, - пробормотал Мусарош. - Я лишь хотел сказать, что такому человеку, как господин Птицелов, я мог бы сме ло поручить руководство поисково-исследовательской партией.
        - Так уж сразу и руководство? - усмехнулся плотно сбитый крепыш Оллу Фешт, начальник сектора «Оперативного реагирования».
        - Ну… - замялся Мусарош. - Придется, конечно, подучить кой-чему, но смелости, смекалки, а главное, упорства ему не занимать! И не вам, господин Фешт…
        - Если по существу вам сказать больше нечего, - перебил его Поррумоварруи, - дайте возможность высказаться другим.
        - Извините, - буркнул Мусарош и сел на место.
        Следом, не спрашивая разрешения, поднялся темноглазый и гибкий Пуул Клаат, возглавляющий сектор «Грязевики». И заговорил быстро, заикаясь и слегка по-хонтийски взлаивая:
        - У технологов и так хват-тает без- бездельников-п-поисковик-ков… Рыт-ться в мус- соре болын-шого ум-ма не н-надо… Эт-тот Пт- тицелов - нах-ходка д-для м-моего с-сектора… Уст-танов-вил д-доверит-тельные от-тношения с-с г-гряз-зевик-ком… Он-н п-прирожд-денный контакт-тер… Я т-требую…
        Клаат задохнулся, махнул рукой и опустился в кресло. Профессор вопросительно посмотрел на Фешта. Тот пристально рассматривал безупречные ногти на своих холеных пальцах. Поррумоварруи кашлянул, тогда Оллу Фешт с видимым сожалением оторвался от созерцания ногтей.
        - Собственно, я уже позаботился об этом мутанте, - проговорил он. - Как только Саад доложил мне о нем, я принял решение взять Птицелова в свой сектор… К сожалению, - продолжал Фешт в тишине, не предвещавшей ничего хорошего, - донесение с Приграничья несколько подзадержалось. Птицелова упекли в спецлагерь, где его могли сто раз ухайдакать. Но, к счастью, все закончилось благополучно.
        Начальник сектора оперативного реагирования вернулся к своим ногтям. Пауза, вызванная шокирующей новостью, завершилась. Разразилась гроза.
        - Я протестую! - взвизгнул Мусарош. - До каких пор оперативный сектор будет своевольничать? Шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на ваших топтунов, господин Фешт! Превратили научное учреждение массаракш знает во что!
        - В-в с-самом д-деле, - выдавил из себя Клаат. - С-сколько м-можно, Ф-фешт-т!
        - А вы, шеф? - воззвал к Поррумоварруи технолог. - Почему молчите вы?!
        - 3-зачем н-нас от-торвали от-т д-дел?! - вопросил грязевик. - Ес-сли в-все реш-шено!
        Глава Отдела «М» молчал, на его непроницаемо-смуглом лице горца невозможно было что-либо прочесть.
        - Позвольте, шеф, я им объясню, - произнес ровным голосом Фешт. - Собственно вас, господа, пригласили для ознакомления с секретными материалами. В числе прочего бреда им видели эпизод появления в Норушкином карьере иномирового корабля. Насколько я понимаю в вашей тематике, Мусарош, этот тип иномирохода был вам до сих пор неизвестен?
        Технолог раздраженно дернул худыми плечами.
        - Я так и думал, - продолжал оперативник. - Желаете, господа ученые, заполучить такой корабль не по частям, а целиком? Л также, если повезет, и его экипаж?… По главам вижу, что желаете. В таком случае вы должны признать, что мутант по кличке Птицелов принесет гораздо больше пользы в качестве агента!
        Снова установилась тишина, но на этот раз - тишина внимающая.
        - Я вижу, - подытожил Фешт, - мы достигли полного взаимопонимания. Осталось выполнить кое-какие формальности. - И начальник сектора «Оперативного реагирования» достал из изящной кожаной заккурапии несколько листков.
        - Массаракш! - прошипел начальник технологического сектора. - Опять эта идиотская подписка о неразглашении!
        Технолог и грязевик без всякого энтузиазма подмахнули бумаги, после чего покинули просмотровую. Отправились зализывать раны, нанесенные их самолюбию.
        - Это самоуправство! - рявкнул Поррумоварруи, когда они с Фештом остались наедине. - Мало того что вы не согласовали своих действий со мною, так еще изволили выставить меня дураком перед подчиненными!
        Начальник сектора «Оперативного реагирования» вяло отмахнулся.
        Бросьте, господин профессор, - сказал он. - Вы прекрасно знаете, какую организацию я представляю в Отделе «М». И знаете, что от этой организации в немалой степени зависит финансирование ваших баснословно дорогих исследований. Поэтому мой вам совет; не вмешивайтесь в мои дела, если хотите и дальше ковыряться в кризис-зонах в свое удовольствие.
        Горский вождь изо всех сил стиснул подлокотники кресла.
        С каким удовольствием он всадил бы нож- репейник этому наглому светлокожему в глотку! А после, наступив правой ногой на грудь мертвого врага, пропел бы боевую песню Шиуоалау. Но увы, безвозвратно прошли те времена, когда племя Пожирателей Пламени
        приводило ужас на жителей долин. Остыл пепел в капищах, забыты сказания, патиной покрылась бронза метательных дисков. Горцы, рожденные быть воинами, знахарями, жрецами и хранителями знаний, превратились в фермеров, рабочих, чиновников, профессоров даже… х-хе-хе…
        - Извините, Фешт, - пробурчал он.
        - Ничего, я вас понимаю, - великодушно изрек оперативник.- Предлагаю в дальнейшем не тратить время на пустые пререкания. Тем более что дел у нас по горло. Насколько я могу судить, мы впервые столкнулись с непосредственной деятельностью иномирян, которых нельзя отнести к расе грязевиков.
        - Мыслите верно, - одобрил профессор.- Грязевики появились в Мире сравнительно недавно. Сразу после ядерной войны. А вот кризис-зоны известны еще со времен Первой Империи. Не секрет, что сделанные в них находки подстегнули развитие нашей науки и технологий…
        - Это мне известно, - перебил Фешт. - Меня, как вы понимаете, не наука с техникой интересуют. Меня интересует, как взять этих иномирян за кадык. Ладно, с грязевиками мы церемонимся. Лично мне это не нравится, но они, по крайней мере, нам помогают. Пусть и тайно… Кхе-кхе… Точнее, они думают, что тайно, и нас это вполне устраивает. А вот с этими, которые натравливают на наших граждан Темных Лесорубов, по-моему, церемониться не следует. Здесь мы столкнулись с актом прямой агрессии.
        Поррумоварруи поднял седую бровь.
        - Вас интересует судьба мутантов? - спросил он.
        - И мутантов тоже, - не моргнув глазом, ответил оперативник. - Сегодня Лесорубы шарят среди мутантов, а завтра они будут похищать детей и женщин в наших городах. Вам нравится такая перспектива, профессор? Мне - нет! Поэтому не станем мешкать. Мои ребята разработали план операции «Мутаген», предусматривающий захват и принудительное изучение иномирянина, обитающего среди мутантов за Голубой Змеей.
        Вы имеете в виду…
        - Да, мутанта, известного нам под кличкой Колдун.
        Ну- у, это еще нужно доказать, что он иномирянин, -отозвался Поррумоварруи. - Сами понимаете, что видения умалишенного уголовника Кроона по кличке Циркуль еще не доказательство.
        - Вот и докажем!
        Профессор крепко задумался. С одной стороны, как интеллигент старой закваски, он презирал представителей спецслужб, считая их людьми недалекими и бессмысленно жестокими, но, с другой стороны, в предложении Фешта был резон. Ментограммы Циркуля и Птицелова поразительно совпадают в части, касающейся загадочного Лесоруба. Ну а о совпадении внешнего облика мутанта Колдуна и иномирян из ментограммы того же Циркуля и говорить не приходится…
        - Ну так что, профессор? - вкрадчиво проговорил оперативник.- Поддержите мое предложение перед Советом попечителей?
        - Пожалуй, поддержу…
        - Свободное Отечество вас не забудет!
        - Ладно, чего уж там, - отмахнулся Поррумоварруи. - Готовьте документы. Завтра я отчитываюсь перед Советом, и…
        - И вам понадобится как-то объяснить, куда вы вбухиваете такие огромные средства? - подхватил Фешт. - Ведь, насколько я знаю, дорогой Поррумоварруи, проект
«Полигон» по смете выглядит значительно скромнее. О чем Совету попечителей хорошо известно.
        - Массаракш, - пробурчал профессор. - Вам, я гляжу, известно тоже!
        - Служба такая, господин профессор, служба… - Фешт широко улыбнулся. - Операция
«Мутаген» - прекрасный повод прикрыть левые отчисления. План захвата иномирного шпиона, без всякого сомнения, впечатлит господ попечителей. Я постараюсь, чтобы он их впечатлил.
        - Будь по вашему, - профессор поднялся и вышел из просмотровой.
        Он чувствовал себя совершенно разбитым. Эх, старость, старость… Любой подонок может выкручивать тебе руки. А ты будешь терпеть и даже улыбаться. Бросить бы все к дьяволу, уехать в горы, отыскать родимое пепелище. Построить домик, благо деньги есть, бродить по отрогам, дышать чистым горным воздухом, а не этим смогом, в котором вся таблица химических элементов, включая изотопы… Забрать с собою Нолу, откормить ее по-настоящему - чем черт не шутит, вдруг еще родит мне маленького крикливого горца, нового вождя племени Пожирателей Пламени… Но увы, не вырваться. Столько дел, которые необходимо довести до конца или хотя бы до логического завершения. Например, «разговорить», как выражается Клаат, грязевика, получить от проклятого иномирянина прямую, а не косвенную информацию. Увидеть, как работает простенький биотехнологический агрегат, пусть только на испытательном стенде. Наконец, завершить собственный, многие годы лелеемый труд, подержать в руках шершавый ледериновый переплет монографии «Сравнительный структурно-лингвистический анализ языка иномирян». И еще - Полигон…
        Вспомнив о Полигоне, Поррумоварруи ускорил шаг. Почти ворвался в приемную, но вопрос, готовый сорваться с толстых губ, умер на полпути. Нолу была не одна. На жестком стуле для посетителей, поджав косолапые ноги, сидел не слишком складный, деревенский по виду парень в сером костюме, обтягивающем его мускулистые плечи. Парень во все глаза пялился на секретаршу, а та цвела, будто роза в осеннем саду, и тараторила без умолку. Несла какую-то сентиментальную чушь. Заметив профессора, Нолу испуганно смолкла. Парень оглянулся, вскочил, опрокинув стул, уставился на темнокожего горца в золотых очках на широком мясистом носу.
        - Это наш новенький, шеф, - пролепетали секретарша. - Прошу любить и жаловать. Птицелов… - Нолу неожиданно прыснула. - Сын Сома… Сотрудник сектора «Оперативного реагирования».
        Вот тебе и высокородный!
        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
        - Зовут меня Поррумоварруи. Но ты можешь обращаться ко мне «господин профессор», - сказал начальник Отдела «М» Птицелову.
        - Я понял вас, господин профессор.
        Птицелов пристроился на краю кресла для посетителей и впился до белых ногтей в жесткие подлокотники. Напротив него восседал Поррумоварруи. Птицелов ощущал, что этот немолодой мужчина за столом, заваленным бумагами, - действительно большой человек. И не потому, что носит мундир государственного советника первого ранга Словно печать власти горела на чересчур смуглом челе; словно дикое, но укрощенное пламя дремало, свернутое петлями, внутри тучного тела.
        - Давайте поговорим начистоту, Птицелов… - профессор позволил себе благодушный тон; он увидел в округленных глазах молодого сотрудника почтительный трепет. - Я родился в горской деревне. Вы родились в деревне мутантов. А теперь мы оба носим костюмы. Мир меняется, люди меняются. Так и в вашем появлении у нас нет ничего противоестественного.
        - Да, господин профессор.
        Поррумоварруи прищурился.
        - Васку сделал вас слишком сговорчивым. Мне это не очень-то по душе… - он щелкнул клавишей на селекторе. - Нолу! Два чая, рыбка!… У оперативного сектора, - продолжил Профессор, - свои методы. Я не собираюсь оправдывать или осуждать действия Оллу Феш та и его подчиненных. Их работа почти всегда приносит результат. И только последнее имеет значение для безопасности граждан Свободного Отечества. Что касается ваших личных интересов, то здесь вы должны быть совершенно спокойны - вам с нами по пути. Вы верите мне?
        - Да… - Птицелов на миг замялся. - Вы говорите правду.
        - Как вам Столица? Вы уже устроились?
        Птицелов вымученно улыбнулся.
        - Столица…
        Когда они с Васку вышли из железнодорожного вагона, была уже ночь. Фосфоресцирующее свечение неба - очень яркое и очень верное в долине Голубой Змеи и южных джунглях - здесь оказалось тусклым, задавленным рассеянными лучами, льющимися из окон, фонарей и газосветных трубок реклам, как душат джунгли любую нежную поросль. А еще было много дыма - клубы черного угара висели над асфальтом, превращая людей в невидимок, стоило тем отдалиться друг от друга на несколько шагов…
        Потом долго ехали на двухэтажном автобусе. Сквозь окна город было не рассмотреть; в грязных стеклах отражались лица пассажиров. Все казались до крайности раздраженными, и когда Птицелов, который доселе не знал, что такое давка в общественном транспорте, наступил кому-то на ногу, их с Васку вытолкнула на улицу разъяренная и скорая на расправу толпа…
        - Мне выделили комнату, - сказал Птицелов. - В общежитии при ДСИ… - он вдруг улыбнулся и добавил: - Таких здоровенных тараканов, как там, я видел только в южных джунглях.
        Поррумоварруи усмехнулся.
        - Да, эти в ДСИ вечно что-то химичат… - невпопад бросил он.
        В кабинет вошла Нолу. Поставила перед профессором и Птицеловом по дымящейся чашке, кивнула в ответ на «спасибо» и удалилась.
        - Вот! - Поррумоварруи мелькнул белой ладонью, схватил чашку. - Теперь давайте о деле. - Он подул на чай, вытянув толстые губы трубочкой.- Поскольку мы никуда не торопимся, я начну издалека…
        Птицелов пригубил чай и сразу же обжег язык. Поспешно отставил чашку - до лучшего часа.
        - Я происхожу из племени Шиуоалау, - Поррумоварруи не произнес, а скорее пропел название племени. - Испокон веков мы жили на высокогорьях и наблюдали за небом над Миром. Поверьте, молодой человек, мы были дикарями, язычниками, огнепоклонниками, но природе Мира наши жрецы знали гораздо больше, чем ученые царств, что позднее сплотились в Первую Империю. Небо в те далекие времена не пылало привычным вам и мне Светом, а имело особую прозрачность. В темное время суток было видно перемещение ночных светил - бледных и мелких, а днем - великое путешествие с востока на запад Ослепительного Лиска. Когда жрецы моего народа накопили достаточно данных, родилась особая наука - наука о движении строении и развитии ночных и дневных светил. Все мало-мальски значительные события документировались - наносились резчиками на гранитные стелы, их до сих пор можно увидеть в заброшенных городищах, если подняться на хребет Большого Седла. Потом произошло нечто непоправимое…- Поррумоварруи нахмурился, потер переносицу.- Резчики сделали следующую запись… - он процитировал по памяти:- «Ввело духов света в гнев, «ми мудрейшие
из мудрых Народа безнаказанными взирают на деяния их. Пришли из великой черноты осколки миров, лежащих в запределье, и зажгли небеса над Миром, дабы никто ничем не мог разглядеть сквозь завесу эту»…
        Птицелов слушал внимательно. Новые сведения он тут же соотносил с теми, что успел на копить с момента появления первой в его жизни «железной птицы».
        Жрецы Шиуоалау были уверены, что люди живут не внутри Мирового Пузыря, так называемого Флокена, а на поверхности Мировой Сферы. Вот, полюбуйтесь-ка… - профессор выдвинул один из ящиков стола, вынул из него и положил на раскрытую заккурапию знакомую штуковину: сверкающий шар, обвитым змеем, который закусил свой хвост. Темный палец с бледно-розовым ногтем толкнул змея, и тот заскользил вокруг сферы, то опускаясь, то поднимаясь. - Шар - это Мир, змей -: это Слепящий Диск, источник Мирового Свети. Наклон шара по отношению к голове змеи обусловливает смену времен года. Кто только небеса зажглись, истинная природа Мира оказалась скрыта от людей. До недавнего времени скрыта…
        - Это золото? - спросил Птицелов.
        Поррумоварруи поджал губы с некоторым разочарованием.
        - Золото, - он бросил «штуковину» обратно в ящик. - Вы понимаете, о чем я веду речь, Птицелов?
        - Да, господин профессор. Только я читал несколько книжек… Они, правда, были не новые. В гарнизонной библиотеке читал, да.,, будто теория Мирового Пузыря единственно верная, а прочее - ересь от невежества и слепоты людской.
        - Первая Империя паровым катком прошлась по цивилизации горских племен. Знания, накопленные жрецами за тысячелетия наблюдений, были осмеяны и оплеваны людьми, которые по сути являлись долинными варварами…- Поррумоварруи хмыкнул. - В дальнейшем горцы ассимилировались и забыли о том, что когда-то знали. Впрочем, не все.
        Птицелов кивнул, осторожно взял свою чашку. Чай уже можно было пить не обжигаясь.
        - Между прочим, история эта получила продолжение в наши дни, - сказал профессор, - и я принимал в ней непосредственное участие. В. предпоследний год правления Неизвестных Отцов одна из сверхсекретных программ Департамента специальных исследований дала совершенно неожиданный результат. На юго-восточном побережье была построена первая радиопеленгаторная станция широкого диапазона, ее намеревались использовать для заблаговременного обнаружения флотов Островной Империи. Откуда должны были появиться корабли врага, исходя из теории Мирового Пузыря? Конечно же, сверху! Поэтому антенны направили в небо, и что ты думаешь?… - Поррумоварруи вынул из заккурапии пожелтевший от времени лист и принялся читать: -
«На длине волны четырнадцать метров обнаружен источник постоянного радиоизлучения неизвестного происхождения. Мощность радиоизлучения усиливается и ослабевает с периодом полные сутки». - Начальник Отдела «М» отложил лист в сторону. - В ДСИ сумели очертить форму источника радиошумов, обработали ее, нанесли на карту и получили один в один - Серебряную Дорогу жрецов Шиуоалау. Вот, посмотрите…
        Поррумоварруи протянул Птицелову лист, на котором были изображены какие-то наползающие друг на друга кляксы. А профессор уже вкладывал в руки своего нового сотрудника качественную фотограмму древнего барельефа.
        Небольшое сходство между кляксами на современном изображении и фотограммой работы древних резчиков имелось. Вот только не мог Птицелов пока сложить два и два. Не понимал: каким образом их сложить?
        - Вот так жители Мира заново открыли свое небо… Улавливаете важность этого события, Птицелов? Мы заглянули за светящуюся завесу, установленную над нами неизвестно кем и неизвестно для чего. И увидели за ней не горную поверхность противоположной стороны Флокена, а бесконечную пустыню. И в этой пустыне - миллиарды далеких объектов, из которых состоит Серебряная Дорога. А потом мы сумели расслышать неумолчный говор дневного светила Мира - Ослепительного Диска…
        Профессор помолчал и добавил к сказанному:
        - Я участвовал в проекте в качестве эксперта по культуре горских племен. Помогал собрать воедино разрозненные фрагменты. Сопоставлял координаты источников помех с небесными картами Шиуоалау. Естественно, Отцы все держали в секрете. И Комитет Спасения Отечества не спешит распространяться на эту тему. Людям хватает инфляции, пустых полок в магазинах и изматывающего ожидания неизбежной войны с Островной Империей. Каково им будет узнать, что вдобавок ко всем бедам они еще и живут в Массаракше? А какие впечатления у вас самого? Головка не кружится?
        - Нет, - ответил Птицелов. - Я чего-то такого ожидал. Ну я, правда, не догадывался, что это можно как-то… ну… обосновать.
        Обосновать можно. И это уже сделано. Едва древняя космогоническая доктрина оказалась реабилитированной, возник вопрос: как же жить дальше? - Поррумоварруи положил ладонь на грудь. - Каково место Мира в бесконечной цепи иных миров? Чего нам ждать из-за завесы? Каких угроз или, наоборот, благ? Вот тогда и появилась идея создать организацию, которая занималась бы изучением якобы несуществующего М-мира.
        - Мира, вывернутого наизнанку? - переспросил Птицелов.
        - Да, - профессор кивнул. - Кроме решения вопросов чисто теоретического характера, мы ищем и опрашиваем свидетелей появления иномирян, собираем артефакты, которые имеют иномировое происхождение.
        Птицелов встрепенулся.
        - Та штуковина из Голубой Змеи… Ну… с щупальцами которая?… Она у вас, да?
        - У нас, - подтвердил профессор. - Господин Мусарош и поныне глубоко признателен вам за работу. Он, кстати, горячо рекомендовал вас и даже готов был предложить вам должность командира поисковой группы. Вот только Оллу Фешт опередил господина Мусароша, забрал вас в сектор «Оперативного реагирования». Господин Фешт вообще очень быстр и решителен.
        Поррумоварруи на миг задумался, стоит ли Птицелову рассказывать что-то еще. Поглядел на пучеглазого божка и решился: Фешта перевели в Отдел «М» из контрразведки, после того как он начал «копать» под начальника ДСИ - самого Странника! А ведь докопался бы! Если за Странником и водились какие-то прегрешения, Фешту все стало бы известно. Вообще Фешт настолько хорош, что я его побаиваюсь,- признался профессор.- Если ему взбредет в голову, что я - иномирянин… Даже не знаю, чем смогу доказать обратное!
        Птицелов и профессор улыбнулись друг дру гу. Птицелов - несколько растерянно, а Поррумоварруи - с легкой грустью. Смуглый горец, обремененный ученой степенью, задумался о чем-то своем.
        - Господин профессор! Иномиряне… очень похожи на нас, да? - Птицелову было трудно доставить правильный вопрос, но он старался изо всех сил.
        - Грязевики действительно внешне неотличимы от жителей Мира, - пояснил Поррумоварруи. - Но грязевики - одна из рас иномирян. Да, они хитрые, изворотливые, однако не самые могущественные из незваных гостей. Мы, кстати, в состоянии отличить грязевика от обычного человека. Но для этого необходимо будет задействовать лабораторию. Ах, вот еще!- профессор сложил пальцы щепотью и прикоснулся ко лбу. - Запамятовал! Вам нужно будет сдать кровь на анализы.
        Птицелов напрягся. Он словно наяву услышал вкрадчивый голос Облома. «Не подписывай… Не соглашайся… Не те времена…» - шептал друг-дэк.
        - Нет, Мы не проводим над мутантами медицинских экспериментов, - сказал Поррумоварруи, разглядев на лице молодого сотрудника тревогу. - Вы мне верите?
        - Да, господин профессор, - признал Птицелов. - Верю.
        - Вот и прекрасно. - Профессор хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, поднялся. - Зайдите в лабораторию на минус - первом этаже прямо сейчас. Я же надеюсь, что эта беседа пойдет вам на пользу, ибо, по моему глубокому убеждению, агент должен быть осведомлен. В нашем деле действовать вслепую опасно.
        - Спасибо, господин профессор, - Птицелов замялся, а потом все-таки прибавил: - Вы на многое открыли мне глаза.
        - Ступайте же, молодой человек! Желаю вам поскорее найти общий язык с остальными сотрудниками Отдела и плодотворно поработать!

…Как только Птицелов закрыл за собой дверь, начальник Отдела «М» включил селектор.
        - Нолу, и какое впечатление произвел на тебя этот мутант?… Ага, и на меня тоже… недурственное… Дай мне, будь добра, лабораторию.
        В динамике селектора прозвучали первые ноты государственного гимна, потом на связь вышел заведующий лабораторией.
        - Сейчас к вам спустится человек… - предупредил Поррумоварруи. - Да, это я его направил. Возьмете у него кровь и проведите тест… да, на принадлежность к Миру сему грешному. И еще… Нет, не все… Ряд династических тестов… Широкие сословия, принадлежность к основным родам, да… Я знаю, что долго… Времени у вас столько, сколько потребуется, ибо вопрос не принципиальный, просто вдохновение нашло… Выполняйте, друг Мой… Да-да, это приказ!
        - Для меня массаракш - слово ругательное… И всех… кого принесло оттуда, я по умолчанию считаю врагами… ох… Отечества,- пропыхтел Оллу Фешт, выжимая штангу из положения лежа; рядом стоял молчаливый Васку Саад и подстраховывал шефа, придерживая гриф штанги одной рукой. - Некоторые в нашем… уф… Отделе полагают, будто грязевики лучше прочих иномирян и якобы нам… помогают. А я хочу спросить… Чего они, массаракш, пода налетели? Кто их сюда звал?… Уф! А если и налетели, почему скрываются? Почему не вышли на контакт с официальными властями?… Уф! Ладно, Отцы их не устраивали… Но если они до сих пор в тени… значит, Комитет Спасения Свободного Отечества им тоже не подходит… следовательно, грязевики продолжают выжидать, пока в стране снова не произойдет смена власти… Уф-уф! Придерживай, массаракш!…
        Васку подхватил штангу и опустил гриф в крепления.
        Фешт сел.
        А может, они втайне помогают мятежникам или хонтийской сволочи готовить новый государственный переворот, - сказал он, потирая бицепсы. - Если так, то моя прямая обязанность, как офицера безопасности, - найти и пресечь! Пресечь и покарать!
        Васку подал шефу запотевшую бутылку минеральной воды и вафельное полотенце. Фешт сделал несколько крупных глотков, смахнул пот с лица и шеи.
        - Я видел твои ментограммы, сынок, - Фешт указал на Птицелова горлышком бутылки. - В горячих делах ты побывал, в настоящих делах, скажу тебе! И в штаны не наложил. Побольше бы таких! - Он встал, отбросил полотенце, а Васку уже поднес ему свежую сорочку; Фешт сунул руки в рукава, принялся торопливо застегиваться. - Я когда увидел это ууу… массаракш - страшилище с секирой… Ну, думаю, парню в его жизни досталось. Но ничего, сынок, мы тут все - единомышленники. Хочешь выяснить, что с твоей девчонкой стало? Хочешь поквитаться с нелюдями? И мы того же хотим…
        - Я хочу знать, что будет с Малвой и моим ребенком.
        - Массаракш… - бросил Фешт, заправляясь, - Ничего с ними не будет, если язык распускать не станешь. Ты же должен понимать, сынок, с какой дрянью нам приходится иметь дело! Нам необходима ну хоть какая-то страховка! Мы ведь тебя - ты, браток, не обижайся! - на помойке нашли. Мы ведь тебя пока совсем не знаем! Самому тошно, что так приходится поступать с хорошим парнем, честное слово!
        Васку подал Фешту сигарету. Шеф взял ее губами, а Васку сейчас же щелкнул зажигалкой.
        - Ты тоже хорошенько подумай, - продолжил Фешт. - Читал я досье на эту Малву. Шалава та еще. Не знаю, какая она для тебя, а ты для нее - пятисотый. Или тысячный. Нужно ли тебе такое счастье да с приплодом в подоле? Сделаем, если нужно… А если нет, так в Столице самку найдешь. Из ДСИ, например. Там знаешь, какие головастые? И страстные? не знаешь… Так узнаешь - правда, Васку?
        - Правда, шеф, - Васку Саад растянул сухие губы.
        Птицелов повесил нос. Ему стало дурно от полуправды, в потоке которой его настойчиво топил новый начальник.
        - А ты не развешивай нюни! - Фешт подошел к Птицелову и крепко встряхнул его за плечи. - Много веков мы верили, будто живем и не тужим внутри Мирового Пузыря, защищенные бесконечностью тверди со всех сторон. А теперь что? Оказывается, мы цепляемся за поверхность шара, несущегося в пустоте под перекрестным огнем массаракша! Вот где в пору взгрустнуть, сынок. А ты… Из-за бабы, которая тебя на кашу и чистые трусы променяла… Но не раскисай, братка! Глядишь, вернем твою птичку - Лию твою ненаглядную, ради которой ты на чудовище иномирян с ржавым тесаком пошел!

«Внимание! Говорит Штаб гражданской обороны Столицы! Радиационная опасность! Радиационная опасность!»
        Буфет на цокольном этаже Отдела «М» опустел в два счета. Птицелов торопливо выскреб остатки жира со дна тарелки, залпом выпил стакан кислого молока и вышел в коридор последним. Из железного шкафчика-пенала с личными вещами вынул респиратор, повесил его на шею. Потом нашел на полке небольшую коробочку с индивидуальными средствами медицинской защиты, сунул в карман. Снял с крючка брезентовую куртку, с крупными буквами «ДСИ» на спине. А толпа уже текла вниз по бесконечной лестнице, через подземные этажи Отдела «М», в карстовую полость, где было оборудовано бомбоубежище. Птицелов увидел на лестничной клетке широкую спину профессора Поррумоварруи. Главу Отдела, как обычно, сопровождала Нолу - рыбонька с двумя заккурапиями под мышками. За Оллу Фештом спешил Васку: в одной руке противогаз шефа, в другой - блок сигарет. Птицелов тоже позаботился о запасах - прихватил из своего ящика армейскую флягу с водой и то, что он купил сегодня в магазине: буханку черного хлеба да пару банок овощной икры с просроченным сроком годности. Хлеб и икру он планировал съесть на ужин, иного в магазине возле общежития купить
было нельзя. Но кто знает, сколько времени им придется просидеть в бомбоубежище? Не пропадать же добру! Хорошо, если все минует… А если взаправду хонтийцы или имперцы врезали по Столице и ракеты уже на подлете?

«Внимание! Радиационная опасность! Радиационная опасность!» - звучало из каждого динамика, а динамиков было много. Птицелов спускался в числе последних, за его спиной с лязгом захлопывались тяжеленные стальные створки, на каждой из которых был изображен гриб-мутант и человеческий череп…Простая побелка на стенах, яркие лампы без абажуров. Гул системы очистки воздуха, шелест лопастей. Просторное помещение: в центре - скамьи рядами, как на вокзале, вдоль ^ ген - двухъярусные нары, как в бараке дэков. На скамьях сидели типичные пролетарии в потертой одежде, чиновники в строгих мундирах, врачи в накидках из черного материала, сотрудники лабораторий в накидках из темно- с и него. Птицелов на миг опешил: собранные вместе, эти люди нисколько не походили на работников одного ведомства. Тем не менее они переговаривались друг с другом, как старые знакомцы, и поглядывали в сторону динамиков системы оповещения, ожидая услышать нечто большее, чем просто записанный на магнитную ленту голос.
        Оллу Фешт громко разговаривал по настенному телефону. Рядом на нарах сидели Васку, начальник сектора «Грязевики» Клаат и шеф технологов Мусарош.
        - Направление, я вас спрашиваю!… - орал Фешт в трубку. - Это достоверно установлено?…
        Клаат смерил Птицелова взглядом, хлопнул ладонью по нарам.
        - С-садись с-с-с нами… Эх… Хотел из-з тебя т-та-акого к-контактера с-сделать…
        - Контактера?- переспросил Птицелов, присаживаясь.
        - Г-грязевиков л-ловить з-за й-й-й… - Клаат округлил глаза.
        - Яйца, - подсказал Васку и добавил: - А мы его и так на грязевиков натаскиваем.
        - И к-как ус-спехи?
        - С занятий уходит битый, но счастливый. - Васку пожал плечами. - И чем больше его мутузишь, тем он счастливее. Одним словом, выродок.
        - Да-а, - поддакнул неизвестно кому Мусарош. - Контактер должен быть с кулаками.
        Фешт наконец перестал орать и повесил трубку. Сел рядом с Васку и объявил:
        - С юга радиоактивное облако принесло. Может, мимо пройдет. А может, массаракш, прямо через Центр. Надо ждать, в общем. Наружу нос лучше не высовывать.
        Шеф технологов сверкнул стеклышком дедовского пенсне.
        - Радиоактивные осадки… - процедил он презрительно. - Разруха… Потерянное поколение мутантов… Вот что происходит, если в кризис-зону идет не профессионал, а питекантроп.
        Питекантроп как раз умело воспользовался ядерной дубиной, - высказался Васку. - Использовал ее на полную катушку.
        Мусарош вздохнул.
        - Вот именно что на полную.
        - Был я на прошлой неделе в охотничьем поселке на плато Горячего Снега, - сказал, зевая, Фешт. - Мутантусов, братцы, там развелось! И сплошь - дикие. Из избы без ружья не выйдешь - из-за каждого угла выпрыгивают. 11оровят зубами хватануть за горло да на перевал утащить. Голодно паскудам, видимо, живется. Укусы их, кстати, заживают отвратительно. Рана гниет, заразы в ней полно, без уколов не обойдешься. А я докторов с иголками на дух не переношу!
        - Отку-ку-ку-да они только б-берутся?… - Клаат развел руками.- Д-двадцать л-лет прош-шло п-после войны! А их у-уже, ка-как мух над по… по… по…
        - Покойником, - подсказал Васку. - А в долине Голубой Змеи - еще больше.
        - Неотвратимое влияние кризис-зон на биологию Мира, - проговорил менторским тоном Мусарош. - Никуда нам от этого, господа, не деться.
        - Ну вы тоже скажете, Гонзу! - возразил Фешт. - О кризис-зонах знали еще до Первой Империи, а мутантусы расплодились в наше время. И только нам отвечать за это перед потомками!
        - У-у-у них со-социальная с-структура своя, н-натуральное пр-производство и об-обмен. С-скажи, Пти-ицелов?
        - Ага, - подтвердил Птицелов. - Живем мы общинами. Кто-то - главный, кто-то - не пришей упырю хвост… Фермеры скот выращивают. Но на него смотреть противно, а уж есть… Я, например, не ел. Я на охоту ходил. И помидорную ягоду выращивал.
        - Влияние кризис-зон, - повторил Мусарош. - С одной стороны… А с другой - революционное внедрение атомной энергетики во все сферы. И, как следствие, каждый год - аварии, выбросы в атмосферу. Мы, господа, слили чужое и свое в один котел и водрузили его на огонь. А теперь снимаем пенку.
        - Господа, вы желаете овощной икры? -спросил Птицелов, чтобы хоть как-то поучаствовать в беседе шефов.
        - А давай сюда! - Фешт взял одну банку. Осмотрел выцветшую этикетку, проверил дату изготовления на крышке. - Клаат, вы желаете отведать просроченной овощной икры?
        - Н-нет! - ответил Клаат. - Ч-чур меня! Б-ботулизм!
        - Экий вы привередливый, Клаат, - Фешт вернул банку Птицелову. - Ваш хонтийский акцент вызывает у меня непроизвольное желание выхватить «герцог» и начать палить во все стороны. Ботулизм вы знаете, а голод - не знаете!
        - А я думаю, - продолжал о своем Мусарош, - что вокруг каждой зоны колючку нужно было натянуть и гвардейцев поставить! Чтобы ни одна прямоходящая обезьяна внутрь ограждения не пробралась. А если бы пробралась, то чтобы там и осталась! Никто бы не узнал, что это такое - ядерная дубина! И тракторы наши прекрасно бы работали на бензиновых движках. И грязевики не слетелись бы сюда, как стервятники на падаль.
        - Но, господин Мусарош! - подал голос Птицелов. - Разве недостаточно было расправ… в прошлом?
        - О как! - отозвался Васку. - Мутант решил подбросить нам идеологическую свинью! П-ти-ицелов н-не знает, - сказал Клаат, - о ва-важности к-кризис-з-з-з…
        - Зон, - подсказал Васку. - Господин Мусарош, вы еще не проводили с мутантом занятий?
        Мусарош качнул головой и привычным жестом поймал соскользнувшее пенсне.
        - Не имел такой возможности, господа.
        - Н-ну ч-что М-м-м…
        - Массаракш, - подсказал Васку.
        - Нет! - отмахнулся Клаат. Зажмурился и проговорил: - М-м-у-у-сарош. О-о-откроем Пти… Пти… - он снова закрыл глаза, - Птицелову г-государственную т-тайну?
        - Да какая это тайна? - махнул рукой Оллу Фешт. - Государственная тайна - то, что Странник - иномирянин. А о кризис - зонах слышали все мало-мальски грамотные люди.
        Мусарош опустил голову.
        - То, что Странник - иномирянин, это не государственная тайна, а чья-то паранойя.
        Фешт принял вызов. Улыбнулся, ответив на сверкание пенсне блеском превосходных зубов:
        - А много ли вам приходилось иметь дело с государственными тайнами, умник?
        - Умника на башне подвесили, - парировал Мусарош. - Каждый объект, с которым работает мой отдел, есть государственная тайна в чистейшем виде.
        - Гонзу, вы преувеличиваете, - Фешт погрозил коллеге пальцем. - Долгие годы свалочники, минуя кордоны, пробирались в кризис - зоны и выносили оттуда всякие побрякушки. Каждый второй делец на черном рынке имел дело с той же концентрацией государственных тайн, что и вы.
        - Вот-вот, разошлись побрякушки по Миру, - сказал Мусарош, - и закончилось это попустительство ядерным ударом по Курорту. Я же говорю, питекантропы. - Он повернулся к Птицелову. - Дело в том, что с бытующими по сей день представлениями о природе Mиpa мы не могли изобрести ядерное оружие. Распад ядра невозможно даже представить, не имея массаракш-модели атома. Но откуда бы она взялась, когда все полагали, что живут внутри Флокена?
        - Ну да, - Фешт усмехнулся. - Калу-Мошенник первым из Неизвестных Отцов додумался использовать артефакты из кризис - зон для нужд народа. Это его заслуга, что ментоскопировать стали везде и всех. Даже в захолустьях Приграничья. А потом он придумал «Волшебное путешествие». Блистательную карьеру, доложу вам, братцы, сделал. Только жадность доходягу погубила, - вдруг по-дэковски выразился он. - Вздумал продать технологию пандейцам, еле-еле ноги от контрразведки унес.
        - Т-теперь д-дэк, - заметил Клаат. - К-кто бы мог п-поду-умать, г-господа.
        Черты желчного лица Васку обострились пуще обычного.
        - Отдал концы Калу - Мошенник, господа.
        Птицелов подпрыгнул и ударился головой о верхние нары.
        - К-как? К-когда? - проговорил он, заикаясь, почти как шеф грязевиков.
        Васку с любопытством поглядел на Птицелова, потом рассказал:
        - Мезокрыл его подсек на расчистке. Три дня пролежал Калу в лагерном госпитале. В клинику Курорта его решили не перевозить. Зачем гонять вертолет ради какого-то дэка?
        - Само собой, само собой… - Мусарош с задумчивым видом почесал подмышку.
        - Вот и конец Калу-Мошеннику, - Оллу Фешт щелкнул пальцами, Васку сейчас же подал ему портсигар. - От судьбы долго не побегаешь.
        А Птицелов, не говоря ни слова, встал и ушел в противоположную часть бомбоубежища. Он понимал, что рискует навлечь на себя гнев начальства. Причем шефов всех трех основных секторов сразу. Но он не мог больше оставаться вместе с ними. Какая, массаракш, карьера?…
        У него друг погиб! А они - «от судьбы не побегаешь» Птицелов сел на свободные нары, обхватил голову руками. Уставился красными сухими глазами на разношерстную толпу сотрудников Отдела «М». И сидел так час или даже дольше. Сидел до тех пор, пока вновь не ожили динамики системы оповещения:

«Внимание! Говорит Штаб гражданской обороны Столицы! Отбой тревоги! Внимание! Отбой тревоги!»
        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
        От общежития на территории Департамента специальных исследований до скромного трехэтажного, если не считать подземных уровней, здания Отдела «Массаракш» рукой подать, и Птицелову не часто приходилось пользоваться транспортом. Тем более что персонального средства передвижения ему не полагалось. Да и вообще из-за проблем с финансированием таковые могли себе позволить лишь глава Отдела, да начальники секторов. Поррумоварруи разъезжал на черном лимузине модели «С-16», который сам же профессор без всякой почтительности именовал «имперским хламом». У Фешта был прекрасный пандейский двухколесный «Зартак» - нечто среднее между мотоциклом и автомобилем. Остальные довольствовались кто мотоциклами, а кто и велосипедами. У Птицелова не было даже велосипеда, но он не слишком жалел об этом. Если приходилось выбираться в город, ходил пешком или втискивался в общественный транспорт. Иногда подбрасывало начальство.
        Столица не то чтобы нравилась Птицелову, но притягивала его. Своей многолюдностью, разнообразием строений. Он никак не мог привыкнуть, что такой большой город и не в руинах. Ни грязь переулков, ни толчея на тротуарах, ни вечный смог над крышам, ни промозглая сырость не смущали мутанта. К грязи ему не привыкать, а толчея - ничто по сравнению с теснотой делинквентского барака. Да и смог пополам с дождем - сущие пустяки, если вспомнить дрожание радиоактивного воздуха над Стеклянной Плешью или безжалостный зной мангровых джунглей в устье Голубой Змеи. а не разворочено ядерным взрывом, как за Голубой Змеей. В театрах пели или разыгрывали эпизоды вымышленной жизни - пели люди, а не ветер, несущий радиоактивную пыль; лицедействовали настоящие актеры, а не полусумасшедшие выродки. В кинеме кривлялись на экране, а не на сцене, как в театре. Птицелов не особенно понимал разницу между этими двумя способами развлечь праздную публику, но в кинему заходил реже. Его смущали таблички «Не для мутантов». И хотя никто не заставлял его на входе снимать ботинок, каждый раз Птицелов чувствовал неловкость, вплоть до
поджимания всех двенадцати пальцев.
        Нет, в театрах таких табличек не вешали, да и в музеях с библиотеками - тоже. В отличие от кинемы эти заведения были государственными. А государственная власть в лице Комитета Спасения Отечества запрещала генофобию. Повсюду в общественных зданиях были развешаны красочные плакаты с изображением розовощекого здоровяка, обнимающего за плечи хилого уродца с искривленной от счастья физиономией. Однако подпись под этим изображением вгоняла Птицелова в хандру:
        Мутант - не выродок ужасный,
        Он брат твой, добрый и несчастный!
        Впрочем, кроме него, мало кто обращал на эти плакаты внимание. А на мутантов обращали. И не всегда - доброжелательное. Ведь, как известно, бьют не по плакату, а по морде. Несколько раз Птицелову приходилось заступаться за собратьев. Силы ему было не занимать - «, 11асибо раскорчевке. А искусству уличной драки его обучал Васку, который на добровольных началах был инструктором по рукопашному бою. У него тренировались все сотрудники сектора, да и сам Оллу Фешт не брезговал. Васку Саад дрался здорово. Птицелов сумел оценить это в день приезда в Столицу, когда толпа каких-то угрюмых мужиков, воняющих потом, перегаром и солидолом, выпихнула из двухэтажного автобуса двух «интеллихентов». К несчастью для мужиков,
«интеллихентами» оказались Васку с Птицеловом. Мутант успел засандалить промеж глаз двум или трем самым нетерпеливым, когда в центре жаждущей учинить расправу толпы будто бомба рванула. В один миг Васку сделался похожим на многорукую обезьяну из кризис- зоны, только этой «обезьяне» бумеранги были без надобности. Васку и без бумерангов гвоздил так, что черепа трещали да брызгала фонтаном юшка. Не прошло и нескольких секунд, как драка кончилась. Оказалось, что у агента Васку Саада не шесть и не четыре, а всего две руки, что дышит он ровно, словно до этого нюхал цветочки, а не дрался с целой толпой, и что на нем ни единой царапинки - даже кожа на костяшках пальцев не содрана.
        Васку подмигнул остолбеневшему Птицелову и сказал:
        - Видал, выродок?
        - Научишь?! - выдохнул Птицелов.
        Васку покачал головой.
        - Этому не научишь, - проговорил он. - Я тебя другому научу, желторотик. Менее эффектному, но не менее эффективному.
        - Спасибо! - откликнулся Птицелов. - Буду рад!
        - Посмотрим, - сказал Васку, глядя на мутанта как-то по-новому. - Посмотрим, будешь ли ты рад, потому что придется попотеть…
        И Птицелов потел. А куда деваться?! Инструктором Саад был безжалостным. Часто после тренировки Птицелов пластом валялся на общежитской койке, а ведь надо было идти еще на занятия по ориентированию, парадоксальной баллистике, спецметодам ведения слежки, допроса, вербовки и прочим премудростям разведывательной и контрразведывательной службы. Не говоря уже о математике, правописании, основах мирографии и иностранных языках. Да ладно бы только иностранных. Сам профессор Поррумоварруи преподавал новоиспеченным сотрудникам Отдела «М» язык грязевиков. Это вам не пандейский с хонтийским и даже не наречие Архипелага - это такая абракадабра, что язык сломишь и мозги вывихнешь. Птицелов зубрил как мог. Даже на занятиях по разминированию и на стрельбище повторял про себя, будто птица-балаболка: «Ках назваецца вашша… Сколико агенттоо вашшй разведдке… Ках ползовацца этоой тегхникои…».
        Словарь языка грязевиков - книжица довольно тонкая. Попробуй выкачать из иномирянина сколько-нибудь ценную информацию, пользуясь столь ограниченным словарным запасом? Тем* более - из матерого разведчика. На это никто и не рассчитывал. Рядовых агентов обучали наречию грязевиков на тот счастливый случай, если удастся захватить, к примеру, пилота корабля, не знающего ни одного из трех официальных языков Свободного Отечества. Правда, ни пилота-грязевика, ни самого корабля никто, кроме Птицелова, в Отделе «М» в глаза не видел. Вернее, пилота-то как раз видели. Мак Сим был человеком не просто известным в стране, а донельзя популярным. Как же! Избавитель от ненавистного ига Неизвестных Отцов! Истребитель зловещего Центра! Фотографии Мака Сима постоянно мелькали в телепередачах. Старые фотографии, сделанные еще во время суда над выродками-террористами, Режиссер Тээд Боон сконструировал завлекательную кинему, где чего только не было: и побег из лагеря, и схватка с белой субмариной, и битва с хонтийскими танками, и подрыв Центра. В главной роли снялся сам Васку Штеф, который был похож на настоящего Мака
Сима не более, чем армейский сапог на женскую туфельку.
        Само собой, принадлежность «героя революции» к иномирному племени грязевиков была строжайшей государственной тайной. Мак Сим перестал появляться в ДСИ сразу после уничтожения Центра, но оперативному сектору было известно, что Мир он не покинул. Время от времени полевые агенты присылали донесения из разных краев, где были замечены следы «героя». И как раз сегодня в секторе раздался телефонный звонок - в Столицу доставлено очередное донесение. Курьер должен был передать пакет сотруднику Отдела «М», знающему специальный пароль, в пивной на стыке улиц Третьей Котельной и Второй Пригородной. Телефонам и рациям Оллу Фешт в таких случаях не доверял. Грязевикам ничего не стоило перехватить любую передачу или звонок. Сами же они пользовались какой-то дьявольской системой связи, не использующей электромагнитных волн. М-агенты вообще не узнали бы ни о каких передатчиках, если бы универсальный термоэмиссионный преобразователь, который грязевики применяли в качестве источника питания для своих устройств, не сбрасывал избыточную энергию в микроволновом диапазоне.
        Забрать депешу Фешт поручил Птицелову. Узнав об этом, мутант вспотел похлеще, чем на тренировках у Саада. Первое настоящее задание! Пусть и пустяковое с виду. Вернее, это Птицелов думал, что пустяковое, пока Фешт не нагнал на него страху, грозя всевозможными карами за утрату сверхсекретного документа. Поэтому выходил Птицелов за ворота ДСИ с опаской. В погоню за Темным Лесорубом он пускался куда как с меньшим волнением. Да и в радиоактивные джунгли на раскорчевку ходил как ни в чем не бывало. Л сейчас на окраине Столицы и средь бела дня по пустынной правительственной трассе Птицелов вышагивал так, словно это была Стеклянная Плешь, по берегам которой сидели упыри, разинув редкозубые пасти. Массаракш! Не могли, что ли, дать велосипед? Или подбросить до города? Конспирация, будь она неладна!
        Но вскоре Птицелов расслабился. Волнение улеглось, он даже принялся насвистывать
«Славься Отечество наше свободное…». И когда гладкая, без единой щербинки, правительственная трасса пересекла столичную кольцевую дорогу, забитую несколькими рядами ревущих, извергающих струи вонючего выхлопа машин, Птицелов чувствовал себя как при обычной вылазке в город.
        Он шагал по обочине уже несколько часов. Ноги гудели, хотелось пить, да и съеденный в столовой завтрак оставил о себе лишь воспоминания. Воздух окрест кольцевой дороги был такой, что затошнило даже ко всему привычного мутанта. Дождевая морось смешивалась с выхлопными газами, создавая ядовито-серый туман, сквозь который едва пробивались лучи фар. Птицелов брел, как сомнамбула, почти уже не помня, куда и зачем идет. Поэтому, когда за спиной взвизгнули тормоза, он и ухом не повел.
        - Эй, парень! - окликнули его. - Садись, подвезу!
        Птицелов оглянулся. Из «лягвы» - крохотной малолитражки болотного цвета с брезентовым верхом - почти по пояс высунулся водитель. Немолодой, даже лысина в морщинах, на груди поблескивают то ли значки, то ли медальки.
        - Тебе куда? - спросил он, когда мутант подошел.
        - На Вторую Пригородную.
        - Повезло тебе, парень, - сказал старик. - Я почти в ту же сторону. Давай залезай…
        Он отворил дверцу с левой стороны, и Птицелов кое-как втиснулся. Пассажирское креслице было жестким и неудобным, колени уткнулись в раму лобового окна, но выбирать не приходилось - не профессорский лимузин.
        - Поехали!
        Старик нажал на педаль, малолитражка затрещала, заперхала, затряслась, вклинилась в общий поток, и они «поехали».
        Птицелов украдкой разглядывал старика. Рослый дедуля - как он только в эту самоходную жабу помещается?
        На владельце «лягвы» был старый имперский френч с двумя переплетенными латунными змеями на лычках. На груди и в самом деле были медали, глухо побрякивающие при каждом рывке автомобильчика. В медалях Птицелов мало что смыслил, но немедленно проникся уважением к старику. Заслуженный дедуля. Видимо, бывший офицер императорской армии.

«Дедуля» тоже покосился на него. В серых глазах бывшего офицера затаилась мудрость пополам с застарелой усталостью.
        - Мутант? - спросил он.
        Птицелов опешил.
        - Д-да, - выдавил он. - А-а… как вы догадались?
        - Я полжизни провел среди мутантов, - ответил старик. - Правда, в большинстве своем они не такие красавцы, как ты… Несчастные порождения нашей безответственности, - продолжал он, помолчав с минуту.- Знаешь, парень, я почти уже не помню довоенного времени, хотя на память пожаловаться не могу… Я не помню лиц жены и детей. Не помню вкуса обыкновенной чистой воды, не говоря уже о более изысканных напитках. Не помню, как пели птицы в весенних лесах в пойме Голубой Змеи. Помню, что пели, а не скрипели и перхали, как сейчас, но не помню, какие у них были голоса… М-да… Многого не помню, зато до сих пор стоит у меня в ушах гром военных оркестров и выкрики оголтелых патриотов в день объявления войны… Ты даже представить себе не можешь, парень, как тогда все радовались! Выпячивали воинственно груди, размахивали кулаками, скандировали: «Смерть врагам!» А кому, спрашивается, смерть, если никто даже не знал, кто начал эту треклятую войну?! Бомбовозы, что нанесли первый атомный удар по Курорту, не имели опознавательных знаков и не вели радиопереговоров со своей базой. В эфире звучала лишь Вторая симфония Роода…
Ты, разумеется, никогда не слышал этой музыки…
        - Слышал, - буркнул Птицелов. - В театре…
        Старый офицер изумленно поднял реденькие брови.
        - Вот как, - проговорил он. - Прости, парень. Не знал я, что бывают настолько образованные мутанты. Ты, может быть, и читать-писать умеешь?
        - Умею, - отрезал мутант. - Так что там с этой симфонией?
        Старик хмыкнул, но продолжил:
        - Симфонию передавала неизвестная радиостанция, которая находилась на самом Курорте. И бомбовозы выходили на цель, используя ее как радиомаяк… Запеленговать этот маяк успели, но…
        Бывший офицер умолк, видимо заново переживая события почти четвертьвековой давности.
        - Но было поздно?
        - Да, - отозвался старик. - Первая бомба упала на площадь Тысячи Фонтанов - одну из самых красивых площадей в Мире. А может быть, самую красивую… За два года до войны мы с семьей провели на Курорте незабываемый отпуск… Там такие пляжи были, парень. Песок - золото с алмазами. А море… Я даже представить себе не могу, что там теперь творится…
        - Джунгли там, - сказал Птицелов. - Мутанты звериные… В море лучше не купаться, сожрут. Или заразу подхватишь…
        - Ого, - удивился владелец «лягвы». - Ты, я вижу, мутант бывалый. Как тебя зовут, парень?
        - По паспорту?- поинтересовался бывалый мутант. - Или как папа с мамой называли?
        - Как папа с мамой…
        - Птицелов я, сын Сома.
        - Будем знакомы! - Старик протянул ему широкую ладонь. - А меня…
        - А вас называют принцем-герцогом! - выпалил Птицелов.
        От неожиданности старый офицер едва не въехал в бампер ползущего впереди автобуса.
        - Угадал, Птицелов, - пробурчал принц- герцог. - Вижу, ты всюду побывал… Как там сейчас, за Голубой Змеей?
        - Как сейчас, не знаю, - отозвался мутант. - Я там давно не был. Но когда уходил, было плохо. Просо почти не родится. Упыри покою не дают. Детей рожают по-прежнему, но почти все они младенцами мрут…
        - Как и всегда, - печально покивал лысиной старик. - А наши там как? Бошку, Хлебопек, Киту?… Жива его Лия-то?
        Птицелов нахмурился, сжался весь. Отвечать ему не хотелось.
        - Чего молчишь?
        - Лию украл Темный Лесоруб, - пробурчал он.
        Принц- герцог вздохнул.
        - Понятно… - сказал он. - Умерла, значит, девчонка… Бедняга Киту. Без дочки, наверное, совсем закис…
        - Киту застрелился, - откликнулся Птицелов. - Не пережил пропажи дочки… Хлебопека упыри загрызли. А Бошку жив. Был, по крайней мере…
        - А Колдун?
        - Жив, думаю, - ответил мутант. - Что ему сделается?…
        Помолчали. «Лягва» сползла с кольцевой на радиальное шоссе, где машин было меньше. Принц-герцог наддал. Машинешка его завизжала, как резаная, но побежала прытче. Потянулись рабочие предместья - серые одинаковые пятиэтажки, бесконечные бетонные ограды заводов, пакгаузы, заросшая бурьяном узкоколейка. На железнодорожном переезде пришлось пережидать военный состав. Тянулись и тянулись из заводских ворот платформы, груженные боевой техникой. Техника была укрыта брезентом, но с одного танка брезент сполз, показав броню красно- бурого цвета.
        - Возвращаться мне надо, брат Птицелов, - сказал принц-герцог. - Там мое место. А здесь я только время теряю. Правда, удалось достать кое-какие лекарства да из одежды кое- что… Приеду не с пустыми руками. А в общем зря полгода потерял. Никому не нужны в Столице дикие выродки. Тут своих проблем хватает… Да и чиновники… Смотрят на мои имперские медальки, как солдат на вошь, и бумажками от меня отгораживаются…
        - Возвращайтесь, принц-герцог, - сказал Птицелов. - Ждут они вас. Думаю, им не столько лекарства и тряпки нужны, сколько вы сами…
        - Мудро рассуждаешь, - похвалил его старик. - Непростой ты мутант, Птицелов. Далеко пойдешь…
        - Угу, - буркнул Птицелов. - Остановите на углу, пожалуйста…
        Принц- герцог сбросил скорость, аккуратно припарковался к тротуару.
        - Прощай, Птицелов, - сказал принц-герцог. - Может, еще свидимся.
        - Спасибо вам, принц-герцог, выручили, - отозвался мутант. - До свидания!
        Они пожали друг другу руки, и Птицелов выбрался под дождь. Едва не упал - ноги затекли. Автомобильчик принца-герцога взвизгнул, выстрелил струей черного дыма и исчез за поворотом на Третью Котельную. Птицелов повертел головой, увидел вывеску
«Пиво и рыба» и, нетвердо ступая, направился к ней.
        Курьер выглядел как обычный завсегдатай пивных в рабочих предместьях. Худой, сутулый парень. Землистого цвета угреватое лицо. Черные полукружия под красными от хронического недосыпа глазами. Кожаная куртка вытерта на локтях - профессиональная отметина водителя-дальнобойщика. Был ли курьер на самом деле дальнобойщиком, Птицелов не знал. Да и не интересовало его это. Главное, что парень в шоферской куртке полностью соответствовал фотографии, которую Фешт показал Птицелову утром. И только этим отличался от других, точно таких же работяг, коротающих в пивной обеденный перерыв.
        Птицелов взял со стойки кружку темного, выложил монету, в нерешительности потоптался, выискивая, где бы притулиться, и неспешно направился к столику курьера. Тот даже не удостоил его взглядом - сидел, выложив вытертые локти на изрезанную клеенку, и с тупой скукой глядел в замызганное окно.
        - Можно? - поинтересовался мутант.
        Курьер утвердительно буркнул. Птицелов опустился на скрипучую скамью, отхлебнул изрядный глоток и пробормотал:
        - Массаракш… Опять теплое…
        - Не нравится, не пей, - чуть помедлив, отозвался курьер.
        Птицелов облегченно выдохнул. Отзыв соответствовал паролю. Теперь нужно было подождать, когда курьер уйдет, уронив на пол бумажник. Но парень в шоферской куртке не торопился. Пива у него в кружке было полно, и он медленно цедил почти черную горькую жидкость, после каждого глотка тщательно вытирая губы. Впрочем, Птицелов тоже не торопился. Пиво вопреки паролю было прохладным и для пересохшей глотки казалось слаще нектара. Наконец, курьер осушил свою кружку. Поднялся. Пожалуй, слишком поспешно с точки зрения науки о конспирации. Шагнул к двери, толкнул ее, впустив запах и шум улицы. Что-то небольшое, но весомое шлепнулось на пол у самого порога. Птицелов скосил глаза - бумажник! Подскочил.
        - Эй, водила! - крикнул Птицелов. - Лопатник потерял! Он подобрал бумажник и вышел на улицу. Курьер быстрым шагом направлялся в ближайшую подворотню. Птицелов запаниковал. Поведение курьера не укладывалось в рамки инструкции. Что делать?! Вообще он должен взять косолапые ноги в руки и мотать с места встречи как можно быстрее. Так велит конспирация. А что, если курьеру просто приспичило по малой нужде? Терпежу не стало. Кто его знает, сколько он проторчал в «Пиве и рыбе», покуда Птицелов пешкодралил, а после еле-еле тащился на принц- герцогской «лягве» по забитой до отказа кольцевой? И что скажет Оллу Фешт, когда Птицелов припрется в Отдел «М» без донесения, зато с рапортом о подозрительном поведении курьера. Массаракш с ней, с инструкцией! Птицелов бросился за курьером. Влетел в темную подворотню. И немедленно получил удар под дых. Нет, уроки Васку Саада не прошли даром. Птицелов сумел увернуться, и в развороте засветить пяткой по чей-то смутно белеющей физиономии. Однако противник оказался тоже не лыком шит. Ощущение было таким, словно по лодыжке врезали арматуриной. Нога мигом онемела. Птицелову
с трудом удалось сохранить равновесие. Он прислонился к стенке, готовый биться насмерть.
        Все ясно - на первом же задании он умудрился попасть в ловушку грязевиков. И сейчас его отметелят, потом затолкают в машину и увезут в такое место, где даже Оллу Фешт его не найдет. Л может, и искать не станет. Зачем? Невелика птаха! Доступа к гостайнам практически не имеет. О деятельности Отдела «М» известно ему немного. Вот только поверят ли в это грязевики? В глухой темноте подворотни зажегся фонарик. Луч попрыгал по стенам, уперся Птицелову в лицо. Мутант не стал зажмуриваться. Пусть видят, что он не собирается рыдать от ужаса и бессилия. Хотя бы потому, что природа обделила его слезными железами.
        - Спокойно, агент! - велел знакомый голос. - Я Саад.
        Луч фонарика задрался, высветив острый нос, глубокие вертикальные складки, вздернутую верхнюю губу.
        - Массаракш! - прошипел Птицелов.
        - Тихо, тихо, парень, - сказал Васку. - Это была штатная проверка. Ты прошел ее, хотя и нарушил инструкцию. Впредь будь умнее. Инструкции, они, если хочешь знать, кровью писаны. Чаще всего кровью погибших дураков… Да не кисни ты, Птицелов. У тебя еще будет возможность показать себя в настоящем деле.
        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
        Из зарешеченного, но широкого окна можно многое увидеть. Бурая кочковатая равнина задирается к тускло-металлической крышке неба. Домики из неокрашенного бруса стоят ровным строем вдоль единственной в поселке улицы. А дальше, за забором из колючей проволоки - бетонированное поле аэродрома, где дремлют, развесив лопасти, тяжелые транспортные вертолеты. Еще - провода и шпили антенн на башне диспетчерской службы.
        За домами виднеются остроконечные шалаши из разноцветных шкур. Суетливые женщины снуют между шалашами. Степенно прохаживаются мужчины - рыбаки, охотники и пастухи. Странные низкорослые животные с тяжелыми ветвистыми рогами щиплют мох. Если открыть форточку и принюхаться, почуешь запах дыма и рыбьего жира. И тут же через улицу пронесется ватага чумазых полуодетых - лето, чего там! - детишек, чтобы наперебой поковыряться в отбросах пищеблока.
        Чучуни приходили к Полигону целыми стойбищами любопытства ради: «Чего тут насяльники понастроили?»- и в надежде продать нехитрые товары: вяленую рыбу, солонину, резную кость морского зверя.
        Таким увидел Птицелов это самое засекреченное в Отечестве место. К загадочному монтажно-испытательному корпусу его не подпустили- не тот уровень допуска, а больше смотреть здесь было и не на что. Если, конечно, не считать океана, что лежал от Полигона в десятке километров, ничем не напоминая южное море: свинцово-серый, с сахарными клыками плавучих айсбергов, угрожающе кренящихся над бухтой. На побережье Птицелова, правда, не тянуло. Слишком холодно для южного выродка. Поражало, что уроженцы Земель Крайних не боятся плавать по неприветливым этим подам. И на чем?! На утлых челноках из грубо выделанной кожи, туго натянутой на легкие деревянные каркасы. На них чучуни ходили и к дальним островам добывать морского зверя, и в открытое море - охотиться на китов.
        Трудно было поверить, что малорослый, худой, подслеповато моргающий узкими слезящимися глазами старик - охотник на морского зверя. В тесной комнате комендатуры было накурено, хоть багор вешай. И Птицелов в конце концов сжалился над старым чучуни - открыл форточку. Допрос шел уже полчаса, а старик все никак не мог взять в толк, чего от него хотят «насяльники», хотя всеми силами старался угодить.
        - Тусэй все скажет, насяльник, - повторял он как заведенный, - только мало-мало бей Тусэя…
        Никто бить его не собирался, но, видимо, у старика был опыт общения с контрразведкой или, по крайней мере, с каким-то ее аналогом, потому что от каждого резкого движения чучуни вздрагивал и заслонялся рукавом облезлой кухлянки.
        - Расскажи, Тусэй, о кальмарах, - потребовал Васку, - о которых поварихе в столовой рассказывал.
        Старик оживился. Перестал моргать и вздрагивать. Похоже, рассказывать о кальмарах ему было в удовольствие.
        - Голод в стойбище был, - начал он напевно. - Охоты мало-мало. Зверь ушел. Рыба ушел. Ребятишки, бабы, старики, молодые - все жрать хотят, И тогда Тусэй сказал: пойдем в студеное море, подстережем морского зверя, никого жалеть не будем. Самец, самка, детеныш - всех острогой бить будем. Жир будет, мясо будет, шкура будет - перезимуем. Встали молодые охотники, сказали: веди нас, Тусэй! Остроги наши остры, брюхи - пусты. Добудем зверя…
        Васку поморщился и сказал:
        - Эти песни ты поварихе пой, Тусэй! Глядишь, поделится едой. А нам про кальмаров расскажи. Не надо про голод. Не надо про молодых охотников. Не надо про студеное море. Расскажи, как встретил кальмаров. Какие они были? Сколько? Что делали?
        - Ночь была, - заговорил Тусэй в прежней манере, будто его и не перебивали. - Туман был. Холод был. Льдины о баркас терлись, как белек о мамкины титьки. Молодые охотники спали. Сильно-сильно уставшие были. Тусэй старый, спать не мог. Холодно. Руки ломит, ноги ломит. Какой тут сон? Видит Тусэй, из воды лес растет. Удивился: откуда в студеном море лес? Льдины есть. Скалы есть. Лишайник на скалах есть. Леса - нет. Да еще из воды прямо. Стволы толстые, в баркас толщиной, белые. Шевелятся. На каждом будто тарелки. Голова Тусэя поместится. А из тарелок - свет синий, лучами бьет. Такие на больших железных баркасах бывают - прожектора называются. Стволы шевелятся. Прожектора воду лучами щупают. Один луч на Тусэя упал. Хороший луч, теплый. Сладко стало Тусэю. Будто молодая баба потрогала… А потом видит Тусэй, из воды глаза смотрят. Бледные, как у дохлой рыбы, только зрачки черные желтой бахромой обметаны. Такой бахромой девки кухлянки украшают. Молодым охотникам шибко нравиться хотят… Страшно Тусэю стало. Сообразил, старый сивуч, что не лес это, а ика-ика руки растопырил. Ика-ика жадный. Рук много. Все
хватает, что попадется. А после клювом на части рвет и глотает, глотает, глотает…
        - Ты говорил, Тусэй, - вновь перебил его Васку, - что ика-ика был не один.
        - Верно, насяльник, -подтвердил старик, - ика-ика не один был. Когда Тусэй растолкал молодых охотников, те с перепугу за весла взялись. Шибко гребли. Однако куда ни греби - всюду ика-ика руки растопырил и лучами шарит. Страх сильный взял Тусэя и других охотников тоже. Духи моря разгневались - помирать надо. Весла бросили, на дно баркаса легли - смерти ждать. Да так до рассвета и пролежали. А наутро туман ушел. Ика-ика ушел. Страх ушел. Море веселое стало. Живы охотники. Рыбы и зверя морского добыли - на всю зимовку хватило…
        - Ну ладно, Тусэй, - сказал Васку Саад. - Можешь идти. Если понадобится, мы тебя найдем.
        Старик- чучуни вскочил, начал мелко-мелко кланяться. Забормотал:
        - Тебе, насяльник, спасибо… Насяльник добрый… Совсем не бил Тусэя… Тусэй не забудет… Рыбу, мяса, кость резную - все насяльнику принесет. Приведет девку добрую - чистую, толстую…
        - Птицелов! - рявкнул Васку. - Выставь этого старого… с-сивуча за дверь! Массаракш…
        Когда Птицелов вернулся, Васку стоял возле открытого настежь окна, задумчиво попыхивая цигаркой.
        - Что ты обо всем этом думаешь, Птицелов? - спросил он.
        - Думаю, это обычные рыбацкие байки, - отозвался мутант. - На Землях Крайних, я слышал, и не о таком балакают…
        Васку помолчал. Цигарка в его губах быстро дотлевала.
        - Я так не считаю, - сказал он. - Слишком громоздко для рыбацкой байки.
        Птицелов пожал плечами: дескать, начальству виднее.
        - В любом случае, мы обязаны проверить, - продолжал Васку. - Не нравятся мне эти кальмары…
        - Думаешь, это могут быть иномиряне? - поинтересовался Птицелов. - Ну те самые, которые не грязевики…
        - Здесь все может быть, - отозвался Васку. - Здесь кризис-зона, агент! Гравитационная аномалия - дырка в нашем сыре. Через эту дырку мы рано или поздно пробьемся наверх. И увидим небо в алмазах… - Васку умолк, выбросил окурок на улицу и с треском захлопнул раму. - Я свяжусь со здешним руководством, - сказал он сухим официальным тоном, - и потребую для нас судно. У них есть списанная с флота
«гондола», Защита реактора на ней так себе, но мы с тобой выдержим. Верно, мутоша?
        Птицелов гулко сглотнул горькую слюну. В голове его вихрем пролетели слова покойного Облома: «Самое пакостное, оказаться на "гондолах". Знаешь, старые такие субмарины с реакторами на медленных нейтронах. Так вот, эти самые медленные нейтроны медленно так тебя разлагают. Видел я как-то покойников с "гондол", три ночи потом спать не мог. Все равно что ходячие мертвецы из кинемы, только уже не ходячие…»
        - Так точно, господин старший агент! - рявкнул он, чтобы заглушить страх.
        - Ну, ну, - отмахнулся Васку. - Мы не в армии… В общем, я буду тут хлопотать. А ты потолкайся среди местных техников и инженеров, послушай, о чем говорят. Может, что интересное услышишь. Мотай на ус, а сам старайся помалкивать. Прикинься дурачком. Тебе ведь это не трудно?
        После долгого рабочего дня инженеры и техники Полигона набивались в небольшую харчевню на окраине поселка. Стекались сюда в основном холостяки, которым не перед кем было отчитываться. Их никто не ожидал к ужину, но никто и не попрекал за позднее возвращение. Иногда заглядывали и семейные - пропустить стаканчик-другой, поболтать с приятелями, послушать новости. Новости извергал старенький телевизор с экранчиком не больше чайного подноса. Когда Птицелов вошел в харчевню, сделав над собой некоторое усилие, потому что на двери висела табличка «Не для мутантов и чучуни», телевизор показывал потрепанный боевой корабль Южного флота.
        - «…носец "Герой Революции" получил пробоину ниже ватерлинии. В настоящее время экипаж собственными силами устраняет последствия взрыва…» - бодро вещал диктор.
        Старший инженер расчета заправки Пуут, завидев, что Птицелов мнется у порога, показал ему на место рядом с собой.
        - Садись, столичная штучка! - гаркнул он без всякого приветствия. - «Герой Революции»… Надо же!- продолжал инженер, тыча двузубой вилкой с обкусанным ломтем оленины в сторону телевизора. - Это же бывший «Молот Отцов», который при императоре именовался «Гордым Зартаком»… Знаю эту посудину, сопливым практикантом вкалывал на ее постройке.
        Птицелов хотел сказать, что не так давно ни дел крейсер-вертолетоносец на плаву, но, вспомнив наказ Васку, прикусил язык. Пусть уж лучше Пуут языком чешет. Он это хорошо умеет делать. И агент-мутант старательно развесил уши, всем своим видом выражая искреннее внимание к словам собеседника. А Пууту только этого и надо было.
        - Какой корабль был в свое время! - продолжал он. - Загляденье! Изотопный реактор третьего поколения. Микроволновые детекторы-излучатели позволяли обнаружить любую воздушную цель - свою или чужую. Турели автоматических зенитных установок на подшипнике скольжения…- Пуут изрядно отхлебнул краснухи. - В семьдесят девятом, когда «Зартак» закладывали, эти технологии были наиновейшими… В боевых условиях они себя полностью оправдали. Их потом стали в Крепости применять… Представляешь, паря? Реактор, который двадцать лет может давать энергию без дозаправки теплоносителем. Автомат-наводчик, снабженный микроволновым детектором. И турель на подшипнике скольжения, который не нуждается в смазке! И все дела!… Идеальная оборонительная система! Через нее и муха не проскочит, не то что аэроплан или, скажем, ракета. - Инженер отхлебнул еще краснухи, речь его сделалась немного невнятной, но красноречие оставалось безотказным. - Наша противобалли… стически… кая защита оказалась лучшей в Мире… но, увы… не помогло. Противник применил против нас ракеты, управляемые смертниками… Они не на порохе, как наши… на резине,
понимаешь, паря? Это не совсем резина, но… по составу близко… эффективная скорость истечения выше… Такие ракеты… боеголовку большую… Мы сейчас, паря… технологию эту… на вооружение… Наше «Изделие номер семь»… на резине…
        Инженер Пуут вдруг ткнулся лицом в столешницу. Опустелый граненый стакан в его темной от графитовой смазки руке жалобно хрустнул. Пуут не обратил на это внимания. Он уже спал.
        Птицелов осторожно вынул треснутый стакан из его пальцев и отнес к барной стойке. Бармен, ни о чем не спрашивая, выставил перед мутантом кружку пива.
        - Отрубился Пуут, - резюмировал бармен, рассматривая испорченный стакан на просвет. - И трехсот грамм не осилил, бедолага…
        - А что так? - вскользь поинтересовался Птицелов.
        - Да аврал у них на «Семерке». Готовят очередной испытательный пуск. Неделю уже не спят толком, - бармен, как и следовало ожидать, был в курсе всех событий, происходящих на секретном объекте. - Придут ко мне, перекусят наскоро и назад… А сегодня, видно, попустило их, краснуху стали заказывать. Да не выдерживают нормы…
        - Эй, парень, иди сюда! - окликнули Птицелова с дальнего стола, где сидели шестеро молодых техников.
        Мутант забрал свое пиво, подошел к ним. Техники потеснились, освобождая ему место на длинной скамье.
        - Ты, говорят, умеешь отличить брехню от правды? - сказал длинный, как жердь, Пашт - механик с аэродрома.
        - И откуда только узнали? - удивился Птицелов.
        - Ну, умею, - сказал он, помедлив, будто бы для придания весу.
        - Рассуди нас, парень! - продолжал механик.
        - Виру, - он ткнул пальцем в тощую грудь диспетчера метеослужбы, - хвастает, что на управляемом парашюте он якобы поднимался вдоль вихревой зоны на два километра. И якобы видел там Ослепительный Диск из сказок этих… как их бишь, Шиу… олу… Пожирателей Пламени в общем. Ну не брехло ли?!
        - Сам. ты брехло! - угрюмо отозвался Виру. - А я что видел, то и говорю!
        - Ну, гость залетный, что скажешь? - вопросил Пашт.
        - Он правду говорит.
        За столом воцарилась тишина. Механики, операторы, конструкторы уставились на Птицелова, словно на пророка Суута, вещающего из огненной пещи.
        - Этого не может быть! - отрезал аэродромный механик. - Виру подмазал тебе.
        Птицелов пожал плечами. Ему было все равно.
        - Не увиливай, Пашт, - буркнул чертежник Поол из конструкторского бюро. - Гони Виру сотню. Соблюдай уговор.
        Остальные свидетели пари забормотали: правильно, дескать, был такой уговор: проиграл - плати сотню. И все дружно ее пропивают.
        - Нет, погодите, парни, - продолжал упираться Пашт. - Врет столичник, не может быть там, - он ткнул в низкий, недавно побеленный потолок, - никакого Диска! Байки все это.
        - А я читал, - заговорил юстировщик оборудования карлик Муун, - что Шиуоалау в своих мифах описывали редкое природное явление атмосферной дифракции,
        - Это что еще за массаракш такой? - спросил Пашт, заподозрив новый подвох.
        - Иногда образуется что-то вроде воздушной линзы, - пояснил карлик, - и весь Мировой Свет концентрируется в сравнительно небольшой диск.
        - Сговорились, - буркнул механик. - Насочиняли сказок, чтобы у меня сотню вытрясти.
        Он встал и двинулся было к выходу, но здоровенный Поол ухватил его за рукав.
        - Деньги на бочку!
        Пашт швырнул на стол скомканную сотенную купюру и ушел, хлопнув дверью.
        - Вот чудила, - в сердцах обронил Виру. - Когда это я ему врал?…
        - Муун, не в службу, а в дружбу сгоняй к бару, закажи пивка, а? - попросил Поол. - И скажи этому мироеду, пусть креветок вяленых подаст и рыбки копченой. Наел задницу, приходится самим бегать…
        Карлик сгреб выигранную сотню и поскакал к барной стойке. А Птицелов, глядя Виру в глаза, спросил:
        - А что такое вихревая зона?
        Если повернуться на левый бок, то перед глазами окажется ржавая труба главного воздуховода, если - на правый, то в красном свете аварийных ламп увидишь желтую физиономию старика-чучуни, спящего на соседней шконке. Если посмотреть вниз на палубу, то от вида жирно отблескивающей воды станет тошно. Лучше всего лежать с закрытыми глазами, а еще лучше - дрыхнуть без задних ног. Но, несмотря на усталость, сна нет ни в одном глазу, потому что где-то внутри беспрерывно работает счетчик, отсекающий секунды жизни. Тридцать секунд прожитых на «гондоле» равняются примерно получасу вольного существования на свежем воздухе и подальше от дырявого реактора.

«Вот сволочь, - в который уж раз безнадежно подумал Птицелов, - долго он нас еще будет мурыжить здесь?…»И впрямь - сколько можно! Ведь всю акваторию обшарили. Киты, сивучи, рыбьи косяки - этого добра навалом. А вот ики-ики - ни одного! А Васку будто взбесился.«Никто, - говорит, - носу на берег не покажет, пока хотя бы одного "кальмара с прожекторами" не засечем».Ладно,мы, М-агенты, нам по службе положено, Все равно еще два, максимум три дня в этой ржавой банке просидим, таблетки горстями пожрем, и на берег. А морячки ради чего страдают? Им и так кому по три, кому по четыре года лямку исправительной службы тянуть. А старый Тусэй с какой радости здесь гниет? Ну сволочь же этот Васку!… Хотя нет, что ни говори, а настоящая сволочь тот, кто такое наказание придумал. Поскорее бы уж окончательно списали эти посудины. Сколько их осталось на ходу после Прибрежной войны? Не более пяти. По крайней мере, так утверждает мичман Маар…
        - Массаракш…- Чего стонешь? - спросил кто-то.
        Птицелов открыл глаза - ага, он все-таки задремал! - и уставился на некогда черную, теперь серую от грязи и прожженную в нескольких местах кислотами робу матроса. Как там бишь его зовут?… Ни дать ни взять - мертвец из кинемы. Ходячий. Пока…
        - Что? - переспросил мутант.
        - Стонешь чего, говорю?
        - Не знаю, - отозвался Птицелов, - приснилось что-то…
        - А-а, - протянул сквозь зевок матрос. - А я думал, печень прихватило… От этих таблеток печень садится на раз… А если ничего не болит, вали в рубку, освобождай шконку…
        - В рубку?! - обрадовался Птицелов. - Мы что? Выше ватерлинии?
        - Выше, выше, - пробурчал сонным голосом матрос, - Топай наверх, там тебя твой
«насяльник» ждет не дождется…
        Птицелов мешкать не стал. Выбрался из шконки, натянул непромокаемый плащ, потер затекшую физиономию. Зеркал на субмарине не было. Вернее, имелось одно - в каюте у командира. Большинство морячков щеголяло бородами, одинаковыми в своей неухоженности. Умывались редко - мыло ценилось на вес золота. Птицелов отвык уже от этой всеобщей неряшливости. Столичная штучка. Массаракш!
        Наверху было изумительно свежо. Студеное море слегка штормило. Волны жирно отблескивали в Мировом Свете и тяжело перекатывались через широкий корпус субмарины, обдавая брызгами ходовую рубку. Вахтенный помощник мичман Маар, что нес вахту у штурвала, кивнул Птицелову. Васку Саад, который находился здесь же, не удостоил младшего практиканта вниманием- вперил пытливый взор на прокидывающийся морской горизонт.
        Птицелов извлек портсигар, предложил вахтенному помощнику. Тот вытащил цигарку, вставил в губы. Птицелов, прикрывая огонек жигалки ладонью, помог ему прикурить и закурил сам. Встречный ветер раздувал тлеющие кончики цигарок, унося дым в открытое море.
        За время плавания Птицелов успел перезнакомиться со всем экипажем «гондолы». И выслушать историю каждого. Все они были почти одинаковы. История вахтенного помощника Маара отличалась тем, что он воспитывался в «Теплой лагуне». А по окончании школы был направлен в Морское училище. После белоснежных корпусов школы-интерната, разбросанных в живописном беспорядке меж зеленых кущ, после чистейших аквамариновых вод Теплой лагуны, после сытой и почти беззаботной жизни военно-морская база, где располагалось училище, показалась Маару маленьким грязным городишком на берегу узкой, загаженной отбросами бухты, а училище по сравнению со школой - почти тюрьмой. Первый год учебы дался ему тяжело. Муштра, зубрежка, изматывающая физподготовка, и снова - муштра, зубрежка, физподоготовка. Потом Маар втянулся, почти привык. Увольнительные в город: кинема, библиотека, харчевни, а потом куда деваться? - и портовые лупарни несколько скрашивали унылое существование морского курсанта. Через три года долгожданный выпуск, мичманские серебряные лычки, назначение на корабль… И злополучная драка.
        Откуда Маару было знать, что этот жирный боров, заправленный краснухой по самую макушку, этот сын сучкорубщицы, посмевший насмехаться над свежеиспеченными мичманами, этот вонючий крыслан, наотмашь ударивший девушку, которую перед тем пытался облапать, - окажется государственным служащим, уличным инспектором движения? Формы на нем не было, а вел он себя не как госслужащий, а скорее как делинквент, который только - только вернулся из гиблых мангровых болот и совершенно обалдел от вольной жизни. Ну откуда было знать Маару, что этот здоровяк-инспектор окажется столь хрупким созданием, что деревянная его голова не выдержит удара о деревянную же скамью? К сожалению, незнание чего-либо не освобождает… Так вместо золотознаменного крейсера-вертолетоносца «Молот Отцов» Маар очутился на борту «гондолы».
        Встречный ветер усилился. Волны стали захлестывать рубку все чаще. Пыхтя и бормоча ругательства, из чрева субмарины поднялся командир лодки- разжалованный контр-адмирал Алу Вуул по прозвищу Одноглазый Волк. Он встал рядом с Птицеловом, тяжело лег грудью на планшир и тоже уставился на гори- к шт. Краем глаза Птицелов разглядел только хищный контр-адмиральский нос Особенно нахальная волна ударила в субмарину с такой силой, что та вздрогнула. Одноглазый Волк пошатнулся, вцепился белыми, почти бескровными пальцами мутанту в плечо.
        - Курс?! - проорал он прямо в ухо Птицелову.
        - Зюйд-зюйд вест, господин контр-адмирал! - отрапортовал мичман.
        - Дерьмовый ветер, - ответствовал на это Вуул. - Встречка. Зря только сальники палим…
        Вахтенный отмолчался.
        - На рассвете ляжем в дрейф, - продолжал бывший контр-адмирал. - В пятидесяти кабельтовых отсюда будет островок. А там бухточка. Устроим банный день. Заросли грязью, опаршивили все. Стыдно смотреть. Команда голодранцев, а не моряки… Что скажешь, господин Саад?
        У Птицелова аж под ложечкой заныло, так захотелось пусть на несколько часов, но оказаться на твердой земле, подальше от гребаного реактора. Содрать с себя все грязное, провонявшее да выстирать, ну и самому отмыться.
        Он посмотрел на небо. Мировой Свет на глазах становился ярче. Занимался новый день, который, судя по всему, обещал быть теплым.
        - Пожалуй, - буркнул старший агент Отдела «М». И поманил Птицелова.
        Нос субмарины внезапно задрался, и мутант едва не сбил Одноглазого Волка с ног. Бывший контр-адмирал по-отечески придержал его за шиворот и толкнул прямиком в объятия Васку.
        - На острове будь под рукой! - проорал тот, стараясь перекрыть шум ветра. - Можешь понадобиться!
        Островок был неказист. Меньше мили в квадрате. Бухта полумесяцем, окаймленная песчаным пляжем. И роща вечнозеленых каменных деревьев. Откуда они здесь взялись, совершенно непонятно. Не иначе реликты Доледниковой эпохи. Для субмарины бухточка была мелковата, поэтому на вожделенный берег переправлялись небольшими партиями на двух резиновых плоскодонках. Птицелову повезло попасть в первую партию.
        Вода оказалось более или менее сносной - очевидно, остров омывало теплое течение. Птицелов выстирал обмундирование и запас белья дегтярным мылом. Разложил пожитки сушиться на песке, а сам отправился прогуляться по острову.
        Белый, мелкозернистый, чуть влажный песок рассыпчатыми колбасками выдавливался между пальцами босых ног. Морской ветер овевал впервые за много дней выбритое лицо - Одноглазый Волк расщедрился настолько, что приказал доставить на берег личное зеркало, правда, приставил к нему охрану. Что еще нужно для счастья? Пожалуй, только одно - никогда больше не возвращаться на борт проклятой «гондолы». Но об этом не стоило и мечтать…
        Прибыл очередной рейс с жаждущими омовения подводниками. Вместе с ними приплыли и Васку со старым чучуни. Тусэй за время плавания совсем сдал. Равнодушно глядел окрест, даже каменные деревья его не заинтересовали.
        Погубит Васку старика, ожесточенно подумал Птицелов.
        - Ботинки надень, выродок шестипалый, - буркнул Васку, поглядев на босые ноги мутанта.
        - Сырые они, - откликнулся Птицелов.
        - Значит, наденешь сырыми, - сказал старший агент. - Мог бы и грязным походить, ничего бы с тобой не случилось… Короче, Птицелов, мы идем в лес, и ты с нами.
        - А зачем? - брякнул мутант.
        - Вопросов не задавать…
        Васку резко повернулся и зашагал к опушке. Тусэй с видом обреченного на заклание поплелся за ним.
        Все ясно, подумал Птицелов. Этот «банный день» понадобился вовсе не контр-адмиралу. Значит, Васку что-то знает об этом острове… Неужели, здесь гнездятся «кальмары с прожекторами»?
        Натянув сырые ботинки, Птицелов кинулся следом. И не пожалел, что послушался начальства. Подножие рощи было усыпано сухой хвоей и чешуйками коры каменных деревьев. Шагать по ним босиком все равно что по битому стеклу. А пятки мутанта, привыкшего уже к нормам городской гигиены, утратили былую заскорузлость. Птицелов нагнал шефа и чучуни, пристроился позади бредущего старика. Тусэй еле тащился, механически переставляя кривые ноги. К счастью, идти оказалось недалеко. Внезапно открылась поляна, почти невидимая из- за плотной стены деревьев. Птицелов бы ее и не заметил, но Васку, похоже, хорошо знал, куда идти. Кроны смыкались над поляной, образуя вечнозеленый купол. Мутанту живо вспомнилась очень похожая поляна в таинственном лесу, который то ли был на самом деле, то ли привиделся ему в Норушкином карьере. У Птицелова даже мелькнула дикая мысль, что вот-вот прямо из ниоткуда появится «железная птица», но он отмел эту мысль. Слишком уж нелепой она была.
        Васку подошел к небольшому валуну, что лежал точно посередине поляны. Буркнул:
«Помоги!», ухватился за шершавые бока валуна. Птицелов бросился помогать. Попыхтев немного, они откатили каменюку в сторонку. Под камнем обнаружилась поржавевшая железная крышка с кольцом. Васку ухватился за кольцо, напрягся - от напряжения вздулись жилы на лбу, - потянул на себя, раздался душераздирающий скрип, и крышка отползла в сторону. Под нею оказалась квадратная яма. Старший агент присел на корточки, запустил в яму длинные руки и выволок на Мировой Свет объемистый баул из серебристой ткани.
        Старик- чучуни оставался безучастным, а Птицелов выпучил глаза.
        - Это называется схрон, господин младший агент! - поучающим тоном произнес Васку Саад. - Создаются схроны в далеких от основной базы местах. И, как правило, содержат разные необходимые в нашем деле вещи. Инструменты, оружие, навигационные приборы и прочее. Данный схрон принадлежит лично мне, никто в секторе о нем не знает. Так что цени оказанное доверие и держи язык за зубами.
        - Так точно, господин старший агент!
        - Вольно, - отмахнулся Васку.
        Он расстегнул на бауле застежку-молнию и начал доставать какие-то коробки. Судя по виду, сделаны они были из пластика, а запирались на хитрые замочки с цифровыми колесиками. Васку отгородился от мутанта плечом и принялся быстро вертеть колесики, щелкать замочками, отворять коробки. Из самой маленькой он извлек диковиною вида шприцы и два комплекта ампул. Одни ампулы были наполнены прозрачной жидкостью, другие - мутно-желтой.
        - Сними с Тусэя кухлянку, - приказал старший агент.
        Птицелов подошел к старику-чучуни, начал стаскивать с него облезлую оленью шубу. Тусэй не сопротивлялся. Похоже, он впал в транс.
        - Положи его на землю,- велел Васку.
        Птицелов выполнил и это приказание, предварительно подстелив под старика его же кухлянку. Тусэй покорно улегся, уставясь в зеленый купол из ветвей. Старший агент присел рядом и сделал несколько уколов - в вену на локтевом сгибе и в шею. Уколы возымели немедленное действие. Старый охотник глубоко вздохнул и безмятежно смежил пергаментные веки. Птицелов наклонился к нему - услышал ровное спокойное дыхание. Тусэй спал.
        - Засучи рукав, - приказал Васку.
        Мутант непонимающе уставился на него.
        - Чего пялишься?! - зашипел старший агент. - Засучи рукав, говорю! Универсальный антидот вколю. Многовато дряни мы подхватили на этой лоханке, понимаешь?
        Птицелов кивнул и закатал рукав тельняшки. Васку вогнал ему в вену мутно-желтую жидкость, а потом сделал укол и себе.
        - Присядем, - буркнул старший агент и опустился на валун. - Старика мы оставим здесь… - проговорил он. - Да не зыркай ты так, мутоша!… Ничего ему не сделается. Поспит часов десять, а когда проснется, будет здоровее прежнего. Я ему сыворотку вколол специальную. Без нее он через пару дней окочурился бы. Прибудем на Полигон, сообщу Береговой охране - заберут. А пока не мешай мне…
        Он снова принялся возиться со своими коробками. Зашуршал, защелкал. Птицелов смотрел во все глаза. Васку достал цилиндрический контейнер размером с трехлитровую банку, свинтил крышку и переложил туда содержимое кожаной сумки, с которой не расставался все плавание, - кассеты с ментограммами (интересно, чьими? , прозрачную коробку с пробирками для биологических образцов и две бобины с магнитофонной лентой. После старший агент плотно навинтил крышку обратно, закрепил контейнер в какой- то сложной подвеске. Подвеску с контейнером он прикрепил к некоему свертку молочно-белого света. От мешка шел короткий патрубок, и к этому патрубку Васку подсоединил газовый баллон вроде тех, что используют водолазы.
        Завершив манипуляции, Васку Саад сказал:
        - Сейчас ты поможешь мне вынести все это на берег, младший агент. Не на тот берег, где морячки драют свои мослы, а на противоположный. Оттуда мы запустим аэростат, - он ткнул пальцем в мешок. - После чего можешь считать себя действительным агентом сектора оперативного реагирования Отдела «Массаракш». Понятно, Птицелов?
        - Понятно, - откликнулся мутант. - Только как быть с Тусэем?
        - Я же тебе объяснил, деревенщина…
        - Простите, господин старший агент, - проговорил Птицелов. - Но вы сказали, что старик проспит еще часов десять. А к ночи температура упадет, и чучуни даст дуба.
        - Массаракш… - прошипел Васку. - Я совсем упустил это из виду… Благодарю за сообразительность!
        - Рад стараться, господин старший агент, - сообщил мутант.
        - Вот возьми! - сказал Васку и бросил к ногам Птицелова свернутый спальный мешок. - Упакуй старого сивуча с головой, в таком мешке можно на льду спать хоть сутки. И не возись долго, покуда нас морячки не хватились. Мне лишние вопросы ни к чему…
        Интересно, думал Птицелов, натягивая на Тусэя спальник, а как ты объяснишь адмиралу, что бросил старика на необитаемом острове? Да и аэростат морячки тоже могут заметить, с какой стороны острова его ни запускай… Мутант попытался представить розу ветров в этих водах и вдруг будто воочию увидел схему динамики воздушных масс в районе гравитационной аномалии, наспех набросанную на салфетке диспетчером метеослужбы по имени Виру. И явственно услышал пьяное его бормотание:
«На границе вихревой зоны устойчивый восходящий поток, понимаешь? Если подойти умеючи, то можно подняться очень высоко! Выше, чем любая вертушка… Выше, чем Личный Его Императорского Высочества Принца Кирну Четырех Золотых Знамен Именной Бомбовоз "Горный орел"… Собственно, наши конструкторы на это и рассчитывают. Их сверхдирижабль должен поднять "семерку" на предельную высоту, а уж там включатся бустеры… Впрочем… тс-с… я тебе этого не говорил…»
        Следовательно, и аэростат Васку поднимется очень высоко, но зачем?!
        Часть четвертая
        ЧЕЛОВЕК
        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
        - Контакт! - коричневый увалень ослепительно улыбнулся.- Необходим контакт, понимаете? Контакт! Да ничего вы, Бегемот, не понимаете…
        Птицелов поставил видеомагнитофон на паузу. Лицо самого известного в Мире грязевика дернулось и застыло, перечеркнутое узкой полосой помех. Каким-то особенно неприятным показалось оно Птицелову в сумрачной комнате видеоархива: один глаз прищурен, второй - нет, губы приоткрыты, вот-вот на них появится то ли оскал, то ли улыбка.
        Иномирянин, грязевик, чужак.

…В видеоархив Птицелов проник тайком - использовал лагерную сноровку, подготовку агента и опыт охотника из долины Голубой Змеи.
        Изготовить дэковскую отмычку не трудно, если у тебя руки не кривы и инструменты имеются. А в лабораториях и мастерских Отдела - лучшие инструменты, какие только можно достать в пораженном разрухой Свободном Отечестве. Во время практических занятий со спецами Мусароша Птицелов незаметно выточил целый набор превосходных отмычек. Зачем он это сделал, понял позднее - когда лежал в темноте на койке в своей комнате. Огромные тараканы ползали по полу, шуршали лапками по вчерашней газете, на которую были выложены остатки овощной икры, приправленные ядом. А он думал, думал, думал…
        Фешт отказал ему в доступе к материалам по грязевику Маку Симу. Фешт отказал ему в доступе к материалам по собственной персоне. Фешт даже беззлобно побранил Птицелова за то, что тому в голову взбрело обратиться с подобной просьбой. Конечно, рядовые агенты вправе знать лишь то, что им полагается, но зачем же загонять в тупик? А Фешт упорно загонял его в тупик!
        Когда в Столице началось плановое отключение электричества, Птицелов уже стоял под дверями архива У него было полминуты, прежде чем Отдел переведут на вспомогательный генератор, прежде чем снова оживут камеры наблюдения. Замок в дверях был непрост, но лжедомушник Облом когда-то дал ему пару ценных уроков… тицелов включил запись собственной ментограммы. И задохнулся от нахлынувших разом фантомных ощущений.
        Снежная пыль вьется над пустынным плацем… И такое же белое лицо штаб-врача Таана… Яркая-яркая кровь… Безвольная рука тянется из снежной пыли, пальцы стискивают локоть Птицелова…
        И как будто холод того дня проник сквозь толстые стены архива! Заставил Птицелова стучать зубами и ежиться. А в ушах зазвучало эхо прогремевших в прошлом выстрелов.

«Передайте… а-э… эспаде…» - сказал Таан, а потом что-то добавил на незнакомом языке.
        Вернее, это тому Птицелову, который толь- ко-только примерил комбез делинквента, язык был незнаком. Сейчас-то Птицелов понимал, что Таан говорил на языке грязевиков! Сколько суток ему пришлось насиловать уши этой тарабарщиной, не похожей ни на один из официальных языков Отечества! Теперь он узнает характерные звукосочетания даже в рыночной толпе, гомонящей на всех языках Мира.
        Таан! Штаб-врач, любитель посудачить о жизни, рассказать о том, о сем. Он казался таким порядочным и добросердечным человеком. Друг - почти такой же, каким был покойный Облом. Только в отличие от Облома Таан не распространялся о своих любовных похождениях и о геройствах во время мятежа Отцов. И Таан оказался грязевиком! Что же это делается?! Самый человечный человек из всех, кого он знал в Мире, - иномирянин! Выходит, Фешт прав и грязевики везде, куда ни плюнь!
        Разобрать бы, что он сказал перед смертью…
        Птицелов отмотал пленку, снова запустил магнитофон.
        На этот раз в конце фразы он различил слово «контакт». Да - контакт! Мак Сим тоже любил повторять это слово.
        Хорошо, берем бумагу, стило и пишем: «контакт».
        Что там дальше? Вернее, что сначала?
        Какое- то вовсе незнакомое слово… Птицелов несколько раз повторил его шепотом, запоминая. Затем запустил пленку с Маком Симом. Слушать пришлось долго, Мак говорил много, но еще больше -улыбался. Птицелов вдруг понял, что никак не может понять: правду ли излагал грязевик перед камерой или врал напропалую? А потом Мак, посмеиваясь, начал петь, и в одной из строф Птицелов услышал искомое слово!
        Трудно дело птицелова:
        Заучи повадки птичьи,
        Помни время перелетов,
        Разным посвистом свисти.
        Но, шатаясь по дорогам,
        Под заборами ночуя,
        Дидель весел, Дидель может
        Песни петь и птиц ловить

[Стихотворение Эдуарда Багрицкого.]
        Птицелов поглядел в пухлую тетрадь с расшифровками и интерпретациями. Листы в ней были пожелтевшими и потертыми - очевидно, многим пришлось ломать головы, прежде чем тоненький словарик увидел свет под тремя грифами секретности.

«Песня ловца птиц, предположительно имеет ироничный характер».
        Значит, Таан назвал его имя! Уж не подозревает ли Фешт, что мутант из долины Голубой Змеи - грязевик?!
        А потом Таан сказал слово, которое имелось в списке модальных глаголов, разработанном профессором Поррумоварруи.
        Выходит, «Птицелов может (или способен)… контакт»?
        Птицелов способен на контакт!
        Он потер подбородок, хмыкнул. Фразу решил не записывать - вдруг найдет кто? Лишних вопросов не оберешься.
        Снова запустил собственную ментограмму. Таан ведь успел сказать еще три или четыре слова. Так, глагол, который обозначает присоединение, приближение. Пусть будет
«присоединить». Далее - предлог или союз. Предлог! Ах, молодчина профессор Поррумоварруи! Сделал таблицу предлогов грязевиков! Все просто и понятно.
        - Присоединить к… - прошептал Птицелов, глядя на остановившееся изображение.
        - …к Отделу «М», -подсказали ему.
        Птицелов вздохнул, неспешно обернулся.
        За его спиной стоял Васку Саад. Губы старшего агента сжались в бледную полосу, а в глазах застыла ртуть.
        - Так. Шпионим понемногу? - поинтересовался он язвительно.
        - Ага, - Птицелов постучал себя по лбу костяшками пальцев, - в собственных воспоминаниях шпионю.
        - Встал и пошел! - приказал Васку.
        - Господин старший агент, я понимаю, мне сюда нельзя, - Птицелов поднялся, - но я только хотел…
        - Заткнись, выродок! - буркнул Васку. - Ты проник сюда, когда не работали камеры, - это понятно. А как ты намеривался выйти обратно? Или ждал бы сутки, пока опять не выключится электричество?
        Птицелов опешил. О путях отступления он действительно не подумал. Упустил, потерял голову от дерзости затеи. Увлекся, одним словом - мутоша. Наверное, он и впрямь самый бесталанный агент.
        - Хватит пялиться! Пошли. Камеру я выключил.
        Осталось только задумчиво почесать нос и потопать следом.

…В лаборатории Мусароша было сумрачно - как в любом другом помещении Отдела в этот час. Тускло светили дежурные лампы по периметру, плескался в бассейне глазастый модуль корабля Мак Сима. Васку положил ладонь на стекло, модуль вытянул навстречу сегментарное щупальце, фиолетово-красные кристаллики глаз заблестели ярче - модуль не любил одиночества и всегда радовался появлению людей. А Васку уже прошел дальше, встал между электронным микроскопом и лазерным спектрометром. Скрестил руки на впалой груди.
        - Ты чего творишь, отродье? - зашипел он. - Ты знаешь, какая ситуация сейчас в стране? Ты знаешь, что агенты Хонти готовят новый государственный переворот? Ты знаешь, что грязевики прописались в Столице и выписываться не собираются? Ты знаешь… Убери, массаракш, лапы от аквариума!
        Птицелов отдернул ладонь от стекла, модуль помахал ему щупальцем. В это мгновение он выглядел не частью огромной живой машины, а маленьким любознательным животным.
        - Если… - Птицелов прочистил горло. - Если грязевик Таан рекомендовал меня Отделу
«М», это может означать только одно. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы это понять!
        Васку выдавил из себя сардоническую усмешку.
        - Да что ты можешь понимать, мутоша?
        В Отделе «М» действует грязевик! - прошептал Птицелов.
        Его прошиб озноб, едва эта мысль оформилась в голове. Он поглядел сначала на аквариум, в глубине которого сияли глаза модуля, потом - на Васку. Старший агент поигрывал желваками, с трудом сдерживая ярость.
        - А Фешт знает? - спросил еще тише Птицелов.
        - Фешт знает! - ответил Васку обычным язвительным тоном. - И Поррумоварруи знает. И главы всех секторов. Лишь выродку из долины Голубой Змеи знать этого не полагается.
        Птицелов встал напротив Васку Саада. Низкорослый, крепкий, длиннорукий мутант напротив тощего, страдающего хроническим разлитием желчи старшего агента.
        - Я вам вместо живца понадобился? - поинтересовался Птицелов.
        - Дурак! - Васку отступил. - Учишь его, учишь. А он как был валенком, так и остался. Фешт тебя для иного дела бережет. Все тебя, балбеса, для другого дела берегут. А он - «вместо живца»!…
        - Для какого дела? - Птицелов почувствовал недоброе.
        - Уж не на «гондолу» ли его собираются отправить еще раз? Чтобы на ногах по седьмому пальцу выросло?
        - Грязевики грязевиками, - Васку поморщился. - Мы обязательно обнаружим их лазутчика, а когда обнаружим, то… не завидую я этой сволочи…
        - Господин старший агент, так для какого же дела меня бережет весь Отдел?
        - Что, спать сегодня не сможешь?
        - Не смогу… - буркнул Птицелов.
        Шагай тогда в зал для совещаний. Там главы секторов собрались, и даже Поррумоварруи заглянул на огонек. Им всем по странному стечению обстоятельств тоже не спится. Вот пойди и выясни, зачем ты им всем нужен!
        - Хорошо, господин Саад, - Птицелов склонил голову. - Как скажете, господин Саад. Вот только…
        - Что, массаракш, еще?
        - Я не до конца понял… Он сказал «передайте эспаде». А потом уже - «Птицелов способен на контакт».
        Васку пожал плечами.
        - И что тут неясного?
        - Что такое «эспаде»?
        * * *
        - Действительно ли Колдуну подчиняются звери и птицы? - спросил Фешт.
        - Так точно, - проговорил Птицелов, повесив нос.
        Он был уязвлен и обижен - Фешт устроил ему разнос в присутствии других шефов и самого профессора Поррумоварруи. Не стесняясь в выражениях, Фешт напомнил Птицелову ряд разделов из должностной инструкции сотрудника Отдела. В основном - те пункты, которые касались свободы перемещения агента во время чрезвычайной ситуации. «Где ты, выродок, должен находиться в это время?» - вопрошал его Фешт.
«В общежитии, ждать распоряжений…» - бубнил Птицелов в ответ. «Так почему же старший агент, господин Саад, тебя, ублюдок, там не находит, а? Господину Сааду пришлось перевернуть вверх дном проклятый тараканник, а заодно - две лавочки, забегаловку и лупарню в ближайших окрестностях. Почему он нашел тебя, хонтийскую шлюху, в здании Отдела, хотя ты и не получал распоряжения остаться здесь на ночь?!
        «Простите, господин Фешт! - бормотал младший агент. - Этого больше не повторится!
        «Само собой, массаракш, не повторится, - ворчал начальник сектора. - Иначе я тебя…»Перед ним на столе лежали две фотограммы. Обе были яркими и чрезмерно контрастными - такие снимки обычно выходят из аппаратуры ментоскопа. На одной фотограмме бы запечатлен Колдун - маленький, затаившийся в тени человечек с клювастой птахой на плече, на другой - два нечетких карлика на фоне узловатой машины непонятного назначения. Колдун перекочевал на светочувствительную эмульсию из воспоминаний Птицелова, а карлики - из ментограммы покойного Углу Кроона, знакомого Птицелову под прозвищем Циркуль. То, что Колдун имеет некоторое сходство с иномирянами, которые зачем-то похитили, а затем непонятно для чего вернули Циркуля, Птицелов сообразил еще во время незабываемого путешествия по Голубой Змее.
        - Способен ли Колдун подчинять волю людей? Ну?
        - У меня нет таких сведений, господин Фешт. Впрочем, я не исключил бы такую возможность.
        - Слышишь, Гонзу! - обратился шеф сектора оперативного реагирования к Мусаро- шу. - Научили выродка разговаривать! Он, видите ли, не исключил бы такую возможность!
        Мусарош поправил пенсне и поглядел в свою чашку. Вместо чая в ней обнаружился подсохший сгусток заварки.
        - Да прекратите вы! - профессор Поррумоварруи взмахнул рукой, будто хотел стряхнуть прилипшую к пальцам паутину. - Молодой человек ведь принес свои извинения!
        - И-именно! - взвизгнул Клаат.
        - Каково отношение мутантусов, живущих в поселке, к Колдуну? - продолжил Фешт.
        - Ну… его…
        - Без «ну»!
        - Так точно, господин Фешт. Колдуна почитают. Ему преподносят дары. К нему обращаются за советом. Он не отвечает лишь тогда, когда вопрос кажется ему незначительным и мелким. В остальном, он всегда помогает: когда сеять, каких животных-мутантов следует скрещивать, чтоб получилось жизнеспособное потомство.
        - Возьмутся ли мутантусы за оружие, чтобы защитить Колдуна?
        - Что вы, господин Фешт! Какое у них оружие! Пара ружей…
        - Отвечать на поставленный вопрос! - гаркнул Фешт.
        - Я не могу сказать точно, господа… - Птицелов в отчаянии принялся озираться; шефы были невозмутимы, Поррумоварруи барабанил толстыми пальцами по столешнице. Это ночное совещание с каждым мгновением нравилось Птицелову меньше и меньше. - Я могу лишь предположить, что некоторые мутанты встанут на защиту Колдуна. - Он вспомнил рябое лицо Бошку и добавил: - А некоторые… гм… отдадут за него жизнь.
        Фешт фыркнул. Потянулся за сигаретами.
        - Здесь нельзя курить, Оллу! - со слезой в голосе произнес начальник Отдела.
        - Да бросьте вы, профессор! - Фешт щелкнул зажигалкой. Затянулся, выдохнул сизое облако и сказал, глядя на свое отражение в оконном стекле: - Так я и предполагал, братцы. Иномирянин захватил власть над мутантами, и просто так нам его не достать.
        Птицелов тоже глядел в черноту за оконным стеклом. Он не видел блеска огней на далеких многоэтажках и заводских трубах - он видел, как идут солдаты по улицам разрушенного войной города, как падают в грязь мутанты: мужчины, женщины, дети… даже домашние, массаракш, животные! Неужели этот кошмар повторится опять? И вновь кому-то придется рыть одну могилу на всех. Но не ему. Да, не ему, ведь Птицелов теперь - птица столичная. И моется он раз в неделю! И костюмов у него - целых два! Один - в шкафу, второй - на нем.
        - С-сле-едует о-отложить!- заявил Кла- ат. - Ма-ало д-данных. Нам н-нужен агент с… с… с…
        - Среди, - подсказал Васку.
        - С-спасибо! С-сре-еди му-му-танто-ов!
        Вопрос о необходимости операции «Мутаген» не обсуждается! - рявкнул Фешт. - Я слишком близко подобрался к этому членоголовому и не отдам его никому! А агент, - он кивнул в сторону Птицелова, - перед вами стоит. Но, братцы, беда в том, что невозможно за отпущенный срок слепить из полудикого выродка специалиста! Все мы старались, а Саад больше других. Продолжать ждать мы не можем! Никак нет! Сегодня Колдун здесь, а завтра - сгинет в массаракше! И концы в воду!
        - Так почему же, господин Фешт? - залепетал Птицелов. - Позвольте мне поговорить с Колдуном. Я постараюсь склонить его к сотрудничеству с Отделом!
        - А для чего мы с тобой возились? - Фешт выпустил в сторону Птицелова огромное облако дыма. - Только, дружбанчик, кишка у тебя тонка дельце обстряпать. Не та, понимаешь ли, квалификация.
        Васку Саад прочистил горло. Оторвал костлявый зад от стульчика, на котором он сидел в темном углу, как паук.
        - Позвольте, шеф! - он поднял руку, точно школяр. - Я бы с удовольствием поработал с этим выродком.
        Клаат, Мусарош и Поррумоварруи переглянулись. А Фешт прикурил новую сигарету от огонька предыдущей. Всем своим видом он демонстрировал, что окончательное решение предстоит принимать только ему.
        В поселок мутантов следует отправить экспедицию, - высказался Мусарош, - официальным путем, как вы понимаете. Мои люди не прочь поработать на воздухе. К тому же сейчас самый сезон: жара спала, а до дождей еще далеко. Я готов выслать партию для поиска биотехнических артефактов в долине Голубой Змеи не позднее следующего дня.
        - Отставить! - отмахнулся Фешт. - Десять лабораторных крыс - жиденькое прикрытие. Им только рабочим с «Машиностроителя» голову морочить. Или делинквентам баки забивать. А у мутантов - чутье звериное. Вон, на него поглядите!- он указал сигаретой на Птицелова. - Да не подпустят выродки ваших людей к Колдуну на ружейный выстрел! Рассказывайте мне тут…
        Мусарош всплеснул руками, подхватил пенсне и ничего не ответил.
        - А ск… ск… ско-олько лю-удей вам н-на- до? - спросил Клаат. - О-сто?
        - Господин профессор! - обратился Фешт к начальнику Отдела «М». - Сколько нам нужно? Сто человек? Больше? Чтобы мои агенты растворились, исчезли на фоне говорливой и вечно пьяной толпы?
        - Не сочтите за труд пояснить, где я найду вам столько народу? - сказал профессор. - Отдел наш невелик. Без помощи ДСИ, как вижу, не обойтись.
        Фешт поморщился.
        - Нам только ДСИ не хватало!
        - Гу-гуманитарную м-ми-ми…- Клаат вспотел от переживания.
        - Миссию, - подсказал Васку и продекламировал с ехидцей: - «Мутант - не выродок ужасный. А брат твой - добрый и несчастный».
        - Милосердие - это не по нашей части, - буркнул Мусарош.
        Поррумоварруи задумался. Потом сказал, глядя в стол:
        - Слышал я об одном человеке, господа. Он немолод… И многим он может показаться странным донельзя… Все пороги оббил в Комитете Спасения Свободного Отечества. Печется о благе мутантов, но при этом мутантом не является.
        - Ну-ну, - поддержал профессора Фешт. - Я тоже кое-что слышал об этом юродивом.
        - Почему сразу «юродивом»? - возмутился Поррумоварруи. - Старик - бывший военный врач, хирург и умница. Ни один десяток лет прожил среди мутантов. Судьба так распорядилась! А теперь хлопочет, чтобы мутантов в жилищной программе Свободного Отечества не забыли, чтобы приличная больница и школа в их краях появилась. Чтобы продовольствием и одеждой снабжали централизовано…
        - …И весь Мировой Свет в придачу, -Мусарош покачал головой. - Пустая затея! Этот человек ничего не добьется. Времена не те.
        Времена никогда не были «те», - вздохнул профессор, - для просителя и жаждущего справедливости…
        Птицелов тоже сразу понял, о ком идет речь. Старик в имперском френче с латунными змеями на лычках. На груди - медали, на лысине - морщины, в глазах - застарелая грусть. Покровитель мутантов, принц-герцог.
        - Он ничего не добьется, - согласился с Мусарошем Поррумоварруи, - если мы ему не поможем.
        - А чем можем помочь Отдел «М»? - усмехнулся Мусарош. - Мы не имеем особого влияния на Комитет. О нашем существовании знает далеко не каждый.
        - Походатайствуем за мутантов перед Странником, - предложил Поррумоварруи. - А тот проведет нужное решение через бюрократические лабиринты Комитета.
        - Странник… - пробормотал Фешт. - Вот к кому я обратился бы за помощью в последнюю очередь!
        - И тем не менее Странник имеет ощутимое влияние на Комитет.
        - Но если Странник о чем-нибудь прознает! - Фешт откинулся на спинку кресла. - Мы ведь не хотим, чтобы Колдуна препарировали без нашего участия? По глазам вижу, что не хотим…
        Поррумоварруи хмыкнул, поправил очки на мясистой переносице.
        - Давайте суммировать, господа, - начал он усталым голосом. - Заручившись поддержкой Странника, мы сможем инициировать масштабную гуманитарную операцию в долине Голубой Змеи. Не пройдет и месяца, в пресловутом поселке будет больше нормальных людей, чем мутантов. Никто не обратит внимания на двух наемных сотрудников - господина Саада и Птицелова. Последний, кстати, вернется трудиться на благоустройстве родных пенатов в статусе полноправного гражданина.
        Шефы покивали. Васку Саад поерзал на стуле.
        - Вот таким гуманным образом, братцы, чужая территория станет нашей, - подхватил Фешт. - Все обойдется без митингов и пальбы. Ведь армия благожелателей, считай, вызвана самим орденоносным покровителем мутантов. Господином… как там его?
        Шефы пожали плечами, Поррумоварруи снова хмыкнул и ничего не сказал. А Птицелову стало жаль принца-герцога. Старик жизнь посвятил, чтобы несчастным и убогим мутантам жилось хоть чуть-чуть, но легче. Шефы замыслили грандиозный обман, а ложь во благо - как ни крути, все равно ложь. Да и Колдун - персона загадочная. Виноват ли он в том, что похож на иномирякина? Вон грязевиков вообще не отличить от людей… тицелов устроит встречу с Колдуном, - продолжил Фешт. - Беседовать с выродком будет старший агент. - Он яростно раздавил окурок в чашке из сервиза Нолу. - Как жаль, что проклятый Странник сделал мою персону публичной. Я бы сам, - Фешт потянулся, - провел операцию. Слышишь, Васку? Посчастливилось же - когда-нибудь твоя кислая рожа появится в учебниках! Только не раньше чем мы снимем с этого массаракша гриф секретности…
        - Не забывайте, в какой стране мы живем, - бросил хмурый Мусарош. - Много воды утечет, прежде чем удастся начать операцию.
        - С-странник, - бросил Клаат и поглядел виновато на Фешта.
        - Насколько мне известно, - проговорил профессор,- соответствующая программа давно лежит под сукном в столе председателя Комитета. Как только он ее подпишет, все завертится.
        - Ладно, - Фешт снисходительно кивнул. - Вы, профессор, вместе с вашим драгоценным Странником отвечаете за то, чтобы через месяц в долине Голубой Змеи появились люди и техника, причем в достаточном количестве. Об остальном позаботятся мои орлы, - он поглядел на Птицелова и Васку.
        - Я согласен, господин Фешт, - сказал Птицелов.
        - А тебя, массаракш, никто не спрашивает! - оскалился тот.
        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
        День за днем по старой разбитой бетонке подъезжали к приграничному гарнизону грузовики, автокраны, самоходные платформы с тяжелой строительной техникой, передвижной госпиталь, автобусы, ГарнР130нный гараж не был рассчитан на такое количество машин. А казармы не могли вместить всех прибывших с автоколонной людей. Пришлось разбить лагерь за пределами охраняемого периметра, что только прибавило командиру гарнизона ротмистру Тууру головной боли. Как прикажете обеспечивать безопасность всей этой кодлы? И как назло - сплошь строители, шоферы, механики, врачи, учителя…
        Одно хорошо - среди этих шпаков оказались и женщины. Подчиненные Туура повеселели. А то ведь при всех весомых достоинствах мадам Козу нельзя рассчитывать, что оная почтенная повариха обеспечит женским вниманием целый гарнизон. Одних драк из-за нее за последнее время случилось не меньше сотни. И одна драка, увы, имела весьма печальные последствия. Капрал Панди не поделил прелести поварихи с рядовым Рудо - мутантом из-за Голубой Змеи, принятым на службу в приграничную часть. Панди отполировал мутанту мослы и выбил ему бубну, но и Рудо в долгу не остался. Прокрался ночью в казарму и воткнул в грудь спящего капрала нож-репейник. А ножи эти, дикарские, даже опытные полевые хирурги не берутся извлечь из тела пострадавшего, только патологоанатомы. Бравый капрал скончался в муках. Убийцу судили военно-полевым судом под председательством бригадира Приграничного округа господина Лару. Судебное разбирательство длилось недолго. Дело было ясным. Рядового Рудо повесили.
        И теперь Тууру очень хотелось надеяться, что при таком обилии женщин до поножовщины во вверенной ему части не дойдет. Иначе ему, ротмистру, век не дождаться перевода в Столицу.
        Впрочем, «женский десант» оказался не единственным сюрпризом для командира гарнизона. Следом за колонной к части подкати легкий вездеход на полугусеничном шасси. Дежуривший на КПП капрал Boxy позвонил и штаб. В голосе его звучало столь искреннее волнение, что ротмистр решил было: явилось высокое армейское начальство с внеплановой проверкой. И поспешил навстречу, едва не забыв на вешалке берет. Правда, когда стало ясно, что на вездеходе приехали все те же шпаки, Туур с трудом сдержался, чтобы не сказать капралу пару ласковых. Потом разглядел, кто именно приехал, и забыл о своем намерении.
        Рядом с тощим, сутулым, остроносым субчиком топталась и жмурилась на Мировой Свет знакомая личность. Ротмистр хмыкнул. Да это ведь не кто иной, как шестипалый мутант и особо отличившийся делинквент по прозвищу Птицелов! Выглядел он как и другие спецы из автоколонны, но опытный взгляд кадрового военного сразу определил: неспроста здесь появился мутант. Ох, неспроста. Да и все остальные - тоже. Столько времени правительство не интересовалось судьбою диких южных выродков, и вот поди ж ты! Впрочем, не его, ротмистра, это дело. Его дело выполнять приказ штаба Округа. А в приказе сказано четко: всячески споспешествовать гуманитарной миссии.
        Ротмистр взял под козырек, представился:
        - Командир гарнизона Туур! С кем имею честь?
        Остроносый смерил офицера неприветливым взглядом, пожевал губами и процедил:
        - Старший геофизик Саад, а это… - он повел рукой в сторону мутанта, - это мой помощник Кроон.
        Мутант заметно вздрогнул и уставился на «старшего геофизика» выпученными глазами.
        Он что, впервые услышал собственную фамилию?
        Ага, подумал Туур, знаем мы таких геофизиков. Ясно, как Мировой Свет, - контрразведка! Попал, выходит, делинквент Птицелов в теплую компанию… Интересно, что они здесь вынюхивают? Шпионов Островной Империи? Ну-ну…
        - Ну что ж, господа, - произнес ротмистр тоном гостеприимного хозяина, - с прибытием! Капрал Boxy распорядится, чтобы вас устроили с максимально возможным в здешних условиях комфортом. А в час дня жду к обеду. До встречи, господа!
        Туур снова откозырял, четко, как на плацу, развернулся и направился в штаб. Капрал подмигнул мутанту:
        - С прибытием, мутоша! Экий ты важный стал. Начальство!
        - Ты, Boxy, как я погляжу, тоже, - не остался в долгу Птицелов. - Давно капральские лычки таскаешь?
        - Третий месяц уже, - ответствовал Boxy. - С тех пор как Панди наш преставился…
        - Как так?
        - Да так, выродок один бедолагу репейником чик-чик…
        - Покажут мне сегодня мою комнату или нет? - ледяным тоном поинтересовался Васку.
        - Виноват, - вяло отозвался капрал. - Прошу!
        Повсюду, насколько хватает глаз, шесты с ржавыми касками - красно-коричневые пятна на темно-зеленом фоне.
        Немало же народу здесь положили, подумал Птицелов. Дивизию - не меньше. Нападения упырей и диких южных выродков, восстания воспитуемых, автоматические пулеметы и мины-ловушки в лесу, лучевое поражение и эпидемии. Служба в Приграничье опасна - это знает каждый солдат Свободного Отечества; знает и хуже смерти боится перевода на южную границу. Мутант, бывший делинквент, а ныне младший агент сектора
«Оперативного реагирования» Отдела «Массаракш» попросил капрала Boxy показать ему, Птицелову, гарнизонное кладбище. А зачем, не сказал. Капрала просьба эта нисколько не смутила. Замирая по стойке смирно возле одинаковых с виду, заросших редкой травкой холмиков, он охотно рассказывал о тех, кто под ними покоился. Имена и истории трагической гибели рядовых, капралов, даже ротмистров сыпались из него, как из дырявого котелка. Продемонстрировал Boxy и отдельную группку захоронений. От остального кладбища ее отделяла траншея, и на могильных шестах не было касок.
        - Кто здесь лежит? - поинтересовался Птицелов.
        - Приговоренные к смертной казни военно-полевым судом, - солидно ответствовал капрал. - И напавшие на гарнизон мутанты… Да ты же знаешь их, при тебе дело было…
        Птицелов кивнул. События памятного зимнего вечера промелькнули перед ним. Вот он затаился за кучей песку. Вот повалился на него, убитый выстрелом в затылок мутант-разведчик Бельмастый. Вот мчится через простреливаемый пулеметными очередями плац лучший человек Мира - грязевик и штаб-врач Таан. Вот он наткнулся на свинцовый рой, пошатнулся, грустно подмигнул Птицелову и повалился навзничь. Грязевик подставился под пули ради спасения жизни какого-то выродка!Никогда мне этого не понять, подумал Птицелов.
        - А вот здесь, - Boxy показал на отдельную могилку рядом с оградой, - лежит мутант Рудо, что капрала Панди зарезал. Повесили его, Рудо то есть…
        - Угу, - буркнул Птицелов, и добавил: - Дело мутанта на севере - болтаться на висельном дереве…
        Boxy коротко хохотнул, оценив юмор.
        - А где похоронили штаб-врача? - спросил Птицелов.
        Какого еще штаб-врача? - удивился капрал.
        - Ну как же! - воскликнул мутант. - Штаб-врача Таана, которому всю грудь очередью разворотило… Ну, когда мутанты-разведчики напали…
        - А-а, - Boxy округлил глаза. - А ты не знаешь, разве? Жуткое дело… Пропало тело Таана, прямо с ледника утащили. А кто - неизвестно!
        - С какого ледника? - опешил Птицелов.
        - Ну ротмистр наш, господин Туур, - начал рассказывать капрал, - велел тело штаб- врача на ледник положить. Впредь до прибытия комиссии из штаба Округа. Мы с рядовым Пеелом, санитаром, приказ выполнили. Заперли ледник как положено, а ключ отдали командиру. А на следующий день, уже после того как вас с Обломом отправили по этапу, буря снежная поднялась. Мирового Света не видно. Трое суток мело не переставая. Ветер завывал, будто тысячи чертей. И вот стою я ночью на вышке, в карауле, холодно - зуб на зуб не попадает. Слышу, гудит что-то наверху. Гляжу, в небесах пламя как будто поблескивает, точно паяльную лампу раскочегарили. Лампа эта все ниже и ниже, а гудит все тоньше и тоньше. Не гудит даже, а свистит. И как будто яйцо птичье - только огромное, с вышку мою высотой, прямо за оградой гарнизонной опускается. И открывается в яйце дырка, и вылезает оттуда какой-то тип, с головы до ног черный, как головешка. Я, знамо дело, ору: стой, кто идет! Вернее, мне кажется, что ору. Горло-то у меня перехватило, вместо уставного оклика сипение какое-то вырывается. А черный тип между тем шмыг к ограде и
перемахнул через нее в два счета. И вот он уже во дворе. Я умом понимаю, что стрелять надо, для острастки хотя бы, но руки служить отказываются. Не от страха, а как будто оцепенение на меня нашло. Торчу, будто чурка с глазами, - ни крикнуть, ни стрельнуть. Обернуться и то не могу. Что он там, этот черный, за моей спиной делает, ведать не ведаю. Не знаю, сколько прошло времени, но вот черный опять появился. И уже не с пустыми руками. Держит он, значит, на плече продолговатый мешок, тоже черный. И, судя по всему, тяжеленный. Но типу этому хоть бы хны. Сиганул обратно через забор, и к яйцу. А оно как подскочит, фррр, и сгинуло в метели. Меня тут же отпустило. Я заорал, как чокнутый: «Стой, кто идет!» И пальнул в воздух…
        Boxy замолчал, заново переживая события давней ночи.
        - И что дальше? - спросил Птицелов, внимающий капралу, будто тот был самим пророком Суутом.
        - Ну что дальше… - нехотя отозвался Boxy. - Суматоха поднялась. Прибежал начальник караула с дневальными. Что да как, зачем стрелял? Я доложил: так, дескать, и так. Меня сгоряча на губу. А потом, когда выяснилось, что тело Таана с ледника исчезло, выпустили. Приезжал какой-то тип, допрашивал, а сам заика заикой. Пока врубишься, чего ему нужно, поседеешь. Потом под ментоскоп меня сунул. Выпотрошил и укатил. На этом все и кончилось. А по гарнизону приказ вышел: труп штаб-врача Таана похитили упыри-людоеды. Удвойте бдительность. И благодарность мне - за неусыпность на боевом посту. Так-то вот…
        Неусыпность, подумал Птицелов, едва сдерживаясь, чтобы не съездить простаку капралу по уху. Грязевик под самым носом высадился и труп своего собрата выкрал, а ты только глазами лупал… За такую неусыпность вешать надо… За яйца!
        Битая- перебитая бетонка скатывалась с севера и взбиралась на юг, но теперь Птицелов не чувствовал себя зверьком, на потеху неведомого хозяина вращающим обод исполинского колеса. Теперь колесо вращала тяжелая техника. Первая партия гуманитарной миссии ДСИ ползла, добивая гусеницами и массивными колесами старую военную трассу. Вездеход оперативников возглавлял колонну. За рулем сидел Васку, насвистывал гимн Отечества, отбивая такт пальцами на руле, искоса поглядывая на хмурого младшего агента.
        - Чего кислый такой? - спросил наконец он.
        - Так просто… - буркнул Птицелов.
        - А все-таки?
        Чего это ты вздумал меня фамилией мертвеца называть? - проговорил мутант. - Думаешь, ротмистр меня не узнал?
        - А-а… - усмехнулся Васку. - Извини, так получилось… Да и плевать на этого солдафона…
        - Если уж понадобилось тебе, - отозвался Птицелов, - мог бы мою паспортную фамилию сказать.
        - Да вылетела она из башки напрочь, - продолжал оправдываться Васку Саад. - А этот Циркуль, Кроон то бишь, все время на уме… Не он сам, конечно, а его ментограммы.
        - Ментограммы как ментограммы, - пробурчал Птицелов.
        - Не скажи, выродок, не скажи… - хмыкнул Васку. - Понимаешь, Птицелов, мы много лет пытаемся нащупать хоть какую-то ниточку… Хотя бы кончик, за который можно было бы ухватиться и вытянуть на Мировой Свет всю эту потустороннюю нечисть, которая загадила Мир кризис-зонами, а теперь, как выяснилось, еще и похищает наших людей. Детей наших, массаракш-и-массаракш!
        Васку Саад яростно стукнул кулаком по рулю, вездеход вильнул и чуть не загремел в придорожную канаву.
        Я одного не пойму, - проговорил Птицелов. - Мы так жаждем добраться до Колдуна, подозревая его в связи с иномирянами, хозяевами Темного Лесоруба, и при этом сквозь пальцы смотрим на грязевиков, которые действуют почти в открытую. Мы даже знаем некоторых из них в лицо. Так почему не арестуем? Не допросим, не выведем на чистую воду?
        Старший агент усмехнулся.
        - Экий ты кровожадный, - сказал он. - Прямо как господин Оллу Фешт. Его тоже хлебом не корми, дай залезть по локоть во внутренности грязевика… Почему не выведем на чистую воду, спрашиваешь?… Ты видел ментограммы Мака Сима? Видел его мир? Мир голубого неба, где днем сияет Ослепительный Диск, на одном из наречий грязевиков - «сонце». А по ночам над этим миром плывет другой, совсем небольшой мир-спутник, который грязевики называют «луна». А еще ночью там видны мерцающие точки других далеких миров, именуемые «ссвессды». Но не только этим прекрасен мир грязевиков. Главное - там чистые леса, моря, реки. Там большие светлые города, которые не лежат в руинах, и жители их не роются на радиоактивных помойках…
        - И что с того? - спросил Птицелов. - Откуда мы знаем, что грязевики не строят собственное благополучие на несчастьях других? Зачем им покидать свой чистый уютный мирок, чтобы прилететь сюда к нам, где реки грязны, а воздух смертоносен? Что они ищут здесь, где не видны ни «сонце», ни «луна», ни «ссвессды»?
        - Ты задаешь хорошие вопросы, Птицелов, - произнес Васку, помолчав, и в голосе его прозвучало уважение. - Я бы даже сказал, настоящие вопросы. Ответить на них со всей определенностью я не могу. Я лишь выскажу тебе рабочую гипотезу, которой руководствуются в секторе «Грязевики». Грязевики покидают свой чистый уютный мир, чтобы нам помочь. Они хотят, чтобы мы тоже видели дневное и ночные светила, не боялись купаться в морях и реках, могли дышать без опаски.
        - Но какая им от этого выгода?
        - Никакой, - ответил старший агент. - По крайней мере, материальной. Вполне возможно, что помогают они нам просто потому, что иначе не могут.
        Птицелов покачал головой.
        - Не верю я в это, - сказал он. - Добро и милосердие не совместимы с тайной деятельностью.
        - Ишь как ты заговорил, - откликнулся Васку. - А если они не хотят, чтобы мы знали об этой помощи? Если они опасаются противодействия своей миссии? Ведь тот же Фешт с удовольствием будет ставить палки в колеса любому, кто ему неподконтролен. И он не один такой.
        - Все равно, - буркнул Птицелов.
        - Ладно, думай как хочешь, - проговорил Васку. - Умонастроения у тебя правильные. Для агента сектора «Оперативного реагирования»… И все-таки ответь мне на один вопрос, мутоша. Не хотелось бы тебе побывать в мире грязевиков?
        Птицелов недоверчиво поглядел на старшего агента Саада. Что это? Издевательство или очередная проверка? Но старший агент Саад смотрел на дорогу, и в глазах его что-либо прочесть было невозможно.
        - Ну? Что скажешь?
        Птицелов набрал побольше воздуху и выпалил:
        - Если будет такой приказ, господин старший агент!
        Васку потрепал его по плечу.
        - Молодец, младший агент Птицелов, - сказал он. - Иного ответа я и не ждал.
        Бошку битый час тискал и мял его, то прижимая к бочкообразной груди, то отстраняя от себя. Охал, ахал, даже слезу пустил. И всю дорогу причитал: «Живой, Птицелов, глазам не верю! Живой, чудила!»
        - Ладно тебе, - бормотал растроганный Птицелов. - Ну живой, что тут такого…
        - Да мы же похоронили тебя давно, - бормотал Бошку. - Думали, сгинул наш Птицелов, порастаскали упыри косточки по норам. Грешным делом, не поверили принцу-герцогу, который видел тебя в Столице. Думали, может, это какой другой Птицелов, сын Сома, там объявился…
        Птицелов фыркнул.
        - Очень логично, - сказал он. - А разве не говорил тебе принц-герцог, что расспрашивал он меня о вашем здесь житье-бытье? О Хлебопеке, о Киту, о Лие, о тебе…
        - Ну да, ну конечно… - забормотал Бошку, виновато разведя руками.
        - А в общем-то ты прав, - задумчиво произнес Птицелов. - Тот Птицелов, который ушел когда-то отсюда, давно умер. Загрызли его упыри, утонул он в Голубой Змее, сожрал мезокрыл на расчистке - тысячью способами умер он… И не вернется…
        - Мудрено говоришь, - отозвался Бошку. - Мы в столицах не обучались - нам не понять… Это ты Колдуну втирай…
        - А где он сейчас? - спросил Птицелов таким безразличным тоном, словно речь шла о заурядном мутанте.
        - Прячется где-то, - ответил Бошку. - За день до вашего приезда собрал колдунские свои пожитки и слинял в неизвестном направлении. И Лию с собой прихватил…
        - Что?! - встрепенулся Птицелов и схватил дружбана за грудки. - ЛИЮ?! ОНА ВЕРНУЛАСЬ?!
        - Ну да, давно уже… - вяло трепыхаясь, ответствовал Бошку. - Как снег сошел, так и объявилась… Наши-то окрысились на нее, особенно свинорылая Пакуша… Уходи, говорит, порченая, к Лесорубу своему возвращайся…
        - Убью старую суку!
        - Остынь, - отмахнулся Бошку. - Что с нее взять, со свинорылой-то?… С тех пор как Рудо пропал на Севере, она совсем умом тронулась…
        - А почему Пакуша Лию порченой назвала?
        Бошку потупил глаза, принялся скрести мраморную плитку на полу бывшей церкви задубелой пяткой.
        - Ты только эта, Птицелов… - пробормотал он, - не серчай на нее, ладно?
        - Да с какой стати?
        - На сносях она, друг-мутант, - ответил Бошку. - На девятом месяце уже, Колдун сказывал… Вот-вот родить должна.
        Птицелов молчал как громом пораженный. Обрывки смутных чувств, несвязных мыслей, туманных воспоминаний кружились и осыпались кусочками смальты, будто какой-то безумец долго и упорно складывал мозаику, а потом взорвал ее толовой шашкой. Коровы, ободранные неведомыми мясниками, мешались с короткорукими и змеиноглазыми карликами. «А ведь я к тебе шла, Птицелов, - сказала Малва, и голос ее был непривычно тих и даже чуть-чуть нежен. - Новость хотела сообщить… Если бы не ты, околела бы вместе… с ребеночком».
        - Колдун ее почему к себе забрал? - продолжал разглагольствовать Бошку. - Кроме него, никто Лию твою защитить не смог бы. Даже я. У меня что? Одни кулаки да стволы ржавые, а у Колдуна - авторитет!… Да и не подобраться сейчас к нему. Разведчики сказывали, опять Темный Лесоруб объявился…
        Птицелов его уже не слушал.
        - Погоди ты, - оборвал он приятеля.
        Бошку заткнулся, засопел обиженно. Но младшему агенту сектора «Оперативного реагирования» Отдела «М» было не до обид приятеля. Обходя медлительные бульдозеры, которые вот уже третий день, невзирая на визгливые протесты ящеров-мясоедов, засыпали щебнем глубокую балку, к друзьям приближались принц- герцог и Васку Саад. Покровитель мутантов и старший агент оживленно беседовали. Грохот и поднятая бульдозерами пыль были им нипочем. Ничего они вокруг не замечали. И парочку мутантов не должны были заметить. Но когда поравнялись с ними, сразу остановились, не прерывая, впрочем, разговора. Принц-герцог держал под мышкой толстый рулон чертежных синек, на которых - Птицелов это знал - были планы строительства нового поселка. Васку держал на плече длинноствольный пистолет-пулемет.
        - А-а! - воскликнул принц-герцог, завидев Птицелова. - Мой юный попутчик! Вот ведь какие дела, сын Сома. Сказал бы кто мне полгода назад, что правительство вспомнит наконец о самых несчастных своих подданных - не поверил бы! А сейчас! Развалины сносят, проклятый овраг засыпают, коллеги проводят всеобщую вакцинацию населения. И это только самое начало!…
        - Извините, господин военврач, - проговорил Васку, - но мне нужно сказать несколько слов… вашему юному знакомцу.
        Он оттащил Птицелова в сторонку, сунул ему в руки пистолет-пулемет.
        - Это еще зачем? - опешил мутант.
        - Задание тебе будет, младший агент, - сказал Васку. - Нужно разведать проходы в метрополитен. Есть у меня одна мысль…
        - Сделаю, господин старший агент, - откликнулся Птицелов. - Только оружие мне зачем?
        - А то ты не знаешь, что в здешнем метро упыри живут.
        Мутанты стояли возле зияющего пролома в городской мостовой. Раньше, до Огненного Гриба, здесь был верхний вестибюль станции «Оперный Театр», но от самого вестибюля ничего не осталось, и в наклонный тоннель, где когда-то струились бесконечные лестницы эскалаторов, можно было попасть лишь через эту дыру. Сами эскалаторы давно рассыпались ржавым прахом, но ветер нанес в тоннель огромную кучу земли, прелой листвы и разного мусора. Из пролома тянуло гнилью пополам с запахом псины. На мягком мергеле виднелись свежие отпечатки лап.
        Бошку поводил носом, поморщился, оглушительно чихнул.
        - Ты как хочешь, Птицелов, - сказал он, - а я в эту упырью дыру не полезу.
        Птицелов хмыкнул:
        - Струсил что ли, охотничек?
        - Струсил не струсил, - уклончиво ответил Бошку, - а почем зря голову класть тоже не хочется.
        - Ладно, - отмахнулся Птицелов. - Сиди здесь, я один пойду!
        - А может, ну его, этот тоннель? - сказал Бошку. - Тебе какое задание было? Найти проход в метро! Ты и нашел. А лезь-то туда зачем?
        - А вдруг дальше ходу нет, - сказал Птицелов. - И получится, что я схалтурил. У нас, у are… геофизиков так не делается.
        Бошку в сердцах махнул корявой ухватистой лапой.
        - Э-эх, - вздохнул он. - Был мутант, сделался солдат. Раньше свободно шел, куда хотел, а теперь - только по приказу…
        Птицелов не стал спорить. В сущности, дружбан прав.
        - Полезу я, - сказал младший агент. - А ты сиди наверху, Бошку. Если до вечера не вернусь, отыщи Васку и сообщи: сгинул мутоша в подземелье. А вернусь, спустишь веревку.
        - Да я бы с радостью с тобой полез, - принялся оправдываться Бошку, - да жалко помирать. Новая жизнь начинается. Я, может, женюсь теперь. Вот на Лие твоей и женюсь. Мне все равно, от кого у нее дите…
        Птицелов показал ему кулак.
        - Я тебе женюсь!
        - Да пошутил я! - усмехнулся друг-мутант. - Я это к тому, если тебя, геошизика, упыри в метро загрызут…
        - Все, я пошел, - сказал Птицелов. - Если что, не поминай лихом!
        Он спустил нога в пролом, оттолкнулся, полетел вниз, ухнул в мягкую кучу по пояс Включил фонарик. Осмотрелся. С потолка свешивались корни деревьев - словно толстые белые щупальца ики-ики, уходили они в безвидную глубь тоннеля.
        Пожалуй, при некоторой сноровке и впрямь можно добраться до нижних горизонтов.
        - Эй! - донесся сверху голос приятеля. - Как ты там?!
        Птицелов задрал голову. Лицо Бошку на светлом фоне пролома казалась лишь смутно различимым пятном, не больше старой монеты.
        - Порядок! - отозвался Птицелов.
        Смотри там…
        Птицелов промолчал, повозился, выбрался из земляной кучи, пошарил лучом фонаря. Обнаружил узкую, но неплохо утоптанную тропинку. Упыри! Больше некому было тут ее протоптать, Может, сказать Бошку, чтобы кинул конец веревки? Ну уж нет…
        Цепляясь за корни, мутант начал спускаться. Поминутно останавливался, прислушиваясь. Шебуршали панцирные крысы, где-то капала вода, чуть слышно посвистывал ветер в жерле тоннеля. Последнее не могло не радовать: просторно ветру - просторно человеку. Настораживало только, что запах упырей становился все гуще, смешивался с запахом тлена. Птицелов поправил портупею с пистолетом-пулеметом за спиной, посмотрел вверх. Пролома уже не было видно. Лишь смутный отсвет лежал на корнях.
        - Ладно, сказал себе мутант, прорвемся.
        Он сделал еще несколько шагов по тропе, как вдруг споткнулся, упал и заскользил на брюхе все быстрее и быстрее. Глаза, нос и рот Птицелова мгновенно оказались забиты какой- то вонючей дрянью. Фонарик, будто живой, вырвался из пальцев, закувыркался, канул в обширную черную яму, бессмысленно кромсая темноту электрическим лучом. Судорожно шаря руками, Птицелов ухватился за первый попавшийся корень. Его развернуло по инерции, ноги повисли в пустоте.
        - Массаракш, - прохрипел он, надсадно кашляя и отплевываясь.
        В ответ раздался гортанный возглас. Дохнуло чем-то техническим, кто-то крепко ухватил мутанта за шиворот и выволок на ровное место. Горячий шершавый язык прошелся по лицу мутанта, слизывая грязь.
        - Я же говорил, что мы еще встретимся, Ловец Птиц, - прорычал упырь.
        Ни жив ни мертв смотрел Птицелов в красные угольки звериных глаз.
        - 3-зд-др-раствуй, Пс-сой, - выдавил он.
        - Добро пожаловать на территорию клана Итрчей! - произнес Псой и тут же спросил: - Зачем пожаловал?
        - Начальство приказало, - буркнул Птицелов, и пояснил: - Глава моего клана…
        Псой расхохотался. Его дикий хохот, точно безумная птица, заметался под сводом, сверху посыпались комья земли, и один комок довольно чувствительно огрел мутанта по макушке.
        - И глава твоего клана собирается пройти по территории моего? - поинтересовался упырь.
        - Да, - буркнул мутант.
        - Дело ваше, - откликнулся Псой. - Клан людей выбирает свой путь. Клан Итрчей - свой. Если пути кланов пересекутся, кто может сказать, чем закончится эта встреча?
        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
        Нетопыри носились над опушкой. Мохнатые, крупные - такие, словно их кто-то специально откармливал. Возмущенные пришествием людей на своей территории, они пищали вопросительно: мол, чего надо? Чего здесь?
        Птицелов вертелся с боку на бок, но никак мог устроиться в спальнике. То камень в бок упрется, то коряга какая-нибудь. То птица возьмется ухать в ветвях прямо над головой. То Мировой Свет обретет необычную для ночной поры яркость и примется слепить глаза, проникая сквозь зажмуренные веки.
        Васку исправно подбрасывал хворост в костерок. Пламя трещало, высоко взлетали невесомые оранжевые искры. По-домашнему шумел над костром закопченный чайник.
        Старший агент сидел, укрывшись плащом. В одной руке - дымящаяся кружка, в другой - карабин. Когда затекали ноги, он начинал расхаживать туда и сюда. Ступал Васку с необычайной легкостью и совершенно бесшумно. Из-под натянутого по самые брови кепи поблескивали белки глаз, отражая свечение ночного неба. Бдит старший агент.
        И Птицелову было спокойно за свою шкуру. Начал он потихоньку проваливаться в сон. Опять деревеньку свою старую увидел. Опять опустился на колени перед общей могилой, и вновь показалось ему, что земля едва заметно колышется. Тревожно заперхали невидимые во тьме птахи. Быть может, во сне Птицелова, а может - на самом деле. Он поднял голову и тут же ощутил, как запястье стиснул ледяной браслет. Поглядел под ноги и обомлел: из свежей могилы тянулась ручонка и тремя неестественно длинными пальцами крепко держала его за руку. Потом земля раздвинулась, показалась наружу лысенькая шишковатая головка, а за ней - острые плечи, ребристая грудь, рахитичный животик, кривые ножки. Новорожденное дитя улыбнулось Птицелову, подмигнуло желтыми змеиными глазами. И метнулось на четвереньках под сень ночного леса. «Ли-и-и-я, - проревел упырь Псой, который, очевидно, поджидал новорожденную во тьме. - Я ту-у- ут!»
        Птицелов проснулся. Завозился в спальнике, перевернулся с боку на бок… а потом распластался на земле и замер, прислушиваясь.
        Васку с кем-то разговаривал. Вполголоса, озадаченно, даже несколько растерянно - ни разу Птицелов не слышал таких интонаций у язвительного и самоуверенного старшего агента. Васку как будто оправдывался.
        - …Твердотопливные ускорители для «семерки» мы прозевали, -говорил он. - Так уж повелось, что тундра не попадала в поле нашего зрения. Горский профессор хитер, но Фешт вовремя раскрыл его авантюру с «Полигоном». Я связался с ДСИ по поводу этой резины и получил ясную инструкцию: ни во что не вмешиваться.
        - И как вам перспектива?…
        - Не в моей компетенции давать оценку инициативам из области парадоксальной баллистики. В районе Земли Крайних находится обширная кризис-зона, и сила тяжести в геометрическом центре ниже на девять-десять процентов. Быть может, что-то у них получится… Впрочем, не знаю… Не знаю я! Меня больше интересуют ики-ики - пришлось провести поиск на «гондоле»… А «семеркой» мне заниматься не с руки. То, что мне поручили, выполнил - запустил аэростат на границе аномалии с маяком и образцами… И потом - я же ксенобиолог, а не геофизик. Пусть Раулингсон со своей группой занимается аномалией, раз на Поверхность он больше не ходок.
        - Интересный, как выясняется, регион - тундра. Кризис-зона, ики-ики, если, конечно, они не выдумка чучуни. Впрочем, глубокое ментоскопирование покажет… Была б моя воля, перебросил бы столичных агентов на север…
        Птицелов нащупал рукоять пистолета-пулемета, рывком расстегнул спальник и сел.
        Васку действительно был не один. Рядом с ним сидел и пил чай из кружки Птицелова незнакомый человек. Не молодой и не старый, статный, с обильной проседью в коротких волосах - он напоминал офицера в отставке. Носил человек клетчатый комбинезон простого рабочего, и Птицелов в другое время решил бы, что это один из участников гуманитарной миссии. Заблудился или стряслось с ним что-то, он и вышел на костерок Васку.
        Вот только незнакомец не выглядел так, будто у него за плечами - ночное приключение. Наплевать ему было на окутанный тьмой лес, а вой блуждающих неподалеку упырей его ничуть не смущал.
        Сидит, мусолит губами края кружки и в ус не дует. Озирается с таким видом, будто этот лес и все твари-мутанты, затаившиеся во тьме, принадлежат ему и уже порядком надоели. А работяги-миссионеры, как известно, всего боятся и даже по нужде ходят втроем: один сидит, дуется, двое с ружьями стоят, охраняют. Чтобы ящер-мясоед ногу не оттяпал или чтобы упырь не утащил в логово на потеху прожорливым щенкам.
        Да и судя по разговору, который вел незнакомец с Васку, не был гость в клетчатом комбезе человеком случайным.
        А вот чужую кружку брать - неосмотрительно. Вдруг ее владелец заразный? Тут все- таки долина Голубой Змеи, а не санаторий «Теплая Лагуна».
        - Не спится? - обратился Васку к Птицелову. - Рассвет скоро, пора бы проснуться…
        - Это кто? - Птицелов кивнул в сторону «рабочего».
        - Мой хороший знакомый, - Васку, как обычно, говорил только правду. - Он поможет нам установить контакт с Колдуном.
        Птицелов тут же смекнул, что происходит нечто непредусмотренное планом проведения операции. И этот незнакомец ему решительно не понравился.
        - С чего бы? - Птицелов убрал руку с вороненой стали пистолета-пулемета. - А Фешт в курсе? - спросил он, поднимаясь на ноги.
        Зазубренное лезвие коснулось кожи чуть пониже уха.
        - Стояли звери около двери… - послышалось плотоядное шипение: будто ящер-мясоед подкрался сзади!
        Птицелов застыл на полусогнутых ногах. Руки разведены в стороны, глаза выпучены - как у пугала огородного. Он узнал этот язык! Он и в толпе не спутал бы столь нехарактерное для жителя Свободного Отечества произношение!… А чья-то рука уже потянула из расстегнутой кобуры его оружие. Вот незадача!
        - Васку! - Птицелов задохнулся от негодования.
        Он не знал, что и подумать. В голову настойчиво лезла одна и та же мысль: предательство! Но зачем?… Васку Саад! Правая рука Оллу Феш- та! Да не может такого быть!
        - Вдохни-выдохни, - пробурчал Васку. - Хоть раз поступи как подготовленный агент, а не как тряпка!
        - …в них стреляли…
        Птицелов понял, что его обставили, как щенка. Кто-то подобрался к нему сзади на расстояние удара, а он - охотник, делинквент и агент - ничего не почуял.
        Позор! На всю долину Голубой Змеи позор! На все южные джунгли и Столицу - позор!
        Лезвие опустилось к подбородку, сбривая с шеи Птицелова лоскут кожи. Птицелов поморщился: он лихорадочно вспоминал замысловатые приемчики, которым его обучил Васку… Но всякий раз приходил к мысли, что ничего не успеет сделать. Ведь это только в кинеме герой из такого положения может перебросить недруга через плечо и ахнуть об землю. А в действительности попробуй он провести захват… Лезвию потребуется пройти очень короткий путь, чтобы достать артерию.
        - Лева, бога ради! - выкрикнул незнакомец в клетчатом комбинезоне, глядя на Птицелова. - У него - кровь! Уберите штык! Немедленно уберите!
        Птицелов услышал шелест выдоха. Лезвие сверкнуло отраженным светом и исчезло. Кто-то легко шагнул вбок, и перед переносицей Птицелова возникло дуло его собственного пистолета-пулемета.
        - …они умирали!!! -выпалил похожий на девчонку юнец. - БУМ!
        Птицелов невольно моргнул. Юнец показал зубы, поднял оружие дулом вверх, отступил - не по-мужски стройный, тонкорукий, легкий. Бледный и самодовольный.
        - Лева, уйдите в тень!
        Юнец тряхнул необыкновенно черными и гладкими для жителя Мира волосами, а потом отступил во мглу, клубящуюся под деревьями.
        - А вы, - он поглядел Птицелову в глаза, - не стойте истуканом! Пожалуйте к костру, погрейтесь!
        Васку поворошил угли палкой.
        - Кто это юное дарование, Геннадий Юрьевич? - спросил он с ухмылкой. - С эдаким расторопным гвардейцем, наверное, и по лесам нашим разгуливать не боязно?
        - Стажер… - процедил человек в комбинезоне не без досады. - Он привыкает к насваю, поэтому ведет себя странновато. Не обращайте внимания! Ждет его блистательная карьера, предвижу… В Островной Империи… Что ж, специалисты нам всякие нужны и… всякие важны! - добавил он, глядя в темноту.
        - Познакомьтесь, - Васку снова ухмыльнулся, и Птицелов подумал, что никогда прежде Васку не улыбался больше чем два раза подряд. - Это местный специалист по контактам… гм… наш младший научный сотрудник Птицелов.
        - О-о-о! - протянул человек в комбинезоне. - Птицелов! Символичное имя!
        - А это господин Первый, - Васку указал на своего знакомца. - Отныне операцией командует он.
        Птицелов же ломал голову, как выкарабкаться из ситуации. Была некая надежда, что его в очередной раз проверяют, что Саад или Фешт устроили новый экзамен и теперь потешаются втихую, глядя на его терзания.

…Но почему же эти люди говорят правду?…
        Эх, врезать бы ногой по костру! Так, чтоб угли ударили Васку в лицо, затем навалиться на Первого, скрутить и использовать в качестве живого щита. А потом уже решать, что делать с юнцом, которому, считай, подарил свое оружие.
        Васку Саад почуял недоброе. Черты его лица заострились, а ухмылка мгновенно испарилась.
        - Только попробуй, - пригрозил он, перехватывая карабин. - Мне не нужны потери на последнем этапе операции.
        - Садитесь же, Птицелов! - прикрикнул на мутанта Первый, точно так же, как прикрикивал на своего стажера. - Если вас обидело, что я кружку взял без спроса, то простите. А вот пистолет, милый мой, у вас было необходимо забрать - тут ничего не поделаешь. Тоже прошу извинить! Вы ведь сначала жмете на курок, а потом уже задумываетесь. Садитесь, не отнимайте у нас время!
        - Это где… - Птицелов замялся, подбирая нужный тон, - это в каком же, массаракш, мире людям вместо имен дают номера?
        Первый хмыкнул.
        - Молодец! Суть ухватываете быстро.
        - Мы грязевики, Птицелов, - сказал Васку, раскуривая сигарету. - Какой следующий вопрос? Знает ли об этом Фешт?…
        Птицелов рассмеялся. Он поглядел на угли в костре сквозь туманную поволоку, застелившую глаза. От костра веяло жаром, но Птицелова знобило.
        - Нет! - ответил он, борясь с нервическим смехом. - Следующий вопрос: ках назваецца вашша…
        - Птицелов, - Васку поморщился, - твои мысли на лице написаны. Ну-ка, соображай: это не проверка! Будь сейчас проверка, я врезал бы тебе по бритому затылку, ибо ты давно провалился.
        - Возьмите себя в руки, Птицелов! - воззвал Первый. - Мы друзья. Давайте, я окачу вашу кружку кипятком и налью вам чая. После этого мы вместе подумаем, как сделать так, чтобы людей Мира больше не похищали страхолюдины из других миров. Или вы не верите, что грязевики работают во благо вам подобных?
        - Верит-верит, - пробурчал Васку. - Он правду от неправды отличает получше некоторых ментоскопов в Отделе. Правильно я говорю, младший агент?
        - Не знаю, - выдавил из себя Птицелов. - Грязевиков трудно понять. Вроде говорите правду, а на самом деле оказывается…
        - Ага! - Васку желчно рассмеялся.
        - А кто это вообще придумал, Диего? Грязевики… - Первый словно попробовал слово на вкус. - Звучит не очень приятно!
        - Работал в Отделе «М» толмачом бывший турбиностроитель с севера - головастый, гад. Самородок! - Васку затянулся сигареткой, прищурился, вспоминая. - Он первый и обосновал, почему некоторых иномирян не отличить от обычных граждан и в каких целях они используют свою похожесть. А потом его
        Странник на чаепитие позвал, и дело с концом… в Отдел парнишка не вернулся.
        - Не из наших? - Первый наклонил голову на бок.
        - Нет, что вы! - Васку бросил окурок в костер. - Я же говорю, самородок. Местный, значит.
        - А Рудольф что сказал?…
        Грязевики! Птицелов усилием воли подавил в себе панику. Действительно - грязевики!
        И что теперь делать?
        Он обхватил плечи руками, наклонился над углями. Грязевики болтали о своем. Они вели себя непринужденно и почти беспечно. Так, будто бы были здесь хозяевами. Будто век жили в радиоактивном лесу под фосфоресцирующем небом. Будто каждый день засыпали и просыпались под вой упырей. А он столько шел, чтобы разобраться. Добиться справедливости. Вернуть Миру равновесие. Когда-то он был полудиким мутантом, которого угораздило наблюдать появление «железной птицы» - массаракш-корабля грязевика. Потом он был охотником, добытчиком и защитником. Но недолго. Та, кого он оберегал, оказалась в плену у иномирян. Не у грязевиков - у других, не похожих на жителей Мира… Он носил комбез делинквента и кулаками отвоевывал себе нары. Потом он стал жителем Столицы с паспортом и своим углом в общежитии. С работой в оч-чень важном заведении и двумя костюмами. Все это для того, чтобы оказаться с иномирянами нос к носу. И вот двое из них сидят перед ним. Впору разочароваться.Одним иномирянином оказался Васку Саад - с ним Птицелов проработал бок о бок немало дней. Мерзкий, язвительный тип. Очень сильный, несмотря на
болезненную худобу, гений рукопашного боя. Но ничего больше! От Васку Саада всегда разило после тренировки, он пил пилюли от разлития желчи, брал в буфете обеды в долг, сам штопал дырки на пиджаке, которые регулярно прожигал сигаретой. Второй - работяга в клетчатом комбинезоне. Разве что лицо не испитое, как у здешних строителей, а свежее, здоровое. Но тоже - ничего необычного. Такого встретишь в автобусе, в очереди, на эскалаторе в метро… Толкнешь, наступишь на ногу… обругаешь, если толкнет или наступит на ногу он. И… ничего больше.
        Такие же, как все…
        Наверное, он тоже стал богом. Или все в этом Мире - боги? А он только-только осознал свое место?…- Чего задумался, агент? - Васку снова ухмыльнулся. - Не ожидал, что с грязевиками придется чаи гонять?А Первый поглядел на Птицелова и сказал тихо:
        - Он разочарован, Диего.
        - Еще бы! - фыркнул Васку. - С упырями жить - по-упыриному когти точить. Разочаруешься…
        Он не договорил. Встрепенулся. Поспешно поднялся на ноги, вытянул шею, вглядываясь во тьму. Можно подумать, будто «старший агент» был способен видеть в темноте…Они появились бесшумно. Просочились сквозь заросли лещины, как два призрака, и не зашуршала листва, не треснула под ногами сухая ветка. Только шарахнулись в стороны, истошно пища, нетопыри. Мужчина и женщина. Одинаковые дорожные плащи расстегнуты, полы колышутся от ветерка. Высокие ботинки со шнуровкой мокры от утренней росы. Птицелов подпрыгнул, словно его ужалил мутант-скорпион из южных джунглей. На какой- то миг ему отчаянно захотелось броситься через опушку в лес - подальше от этих двоих… ведь их здесь просто не могло быть! Порождения радиоактивного леса, марева Стеклянной Плеши! Сейчас-сейчас Мировой Свет обретет дневную яркость, и они растают! Они… Друг, который умер у него на руках. И женщина, оставшаяся на противоположном конце континента! Но штаб-врач Таан был жив и даже оброс жирком. Гладковыбритые щеки лоснились, в глазах блестели задорные искорки. Он поднял руки, точно собирался обнять Птицелова.
        А Малва была… Была совсем не такой, как прежде. Строгая и подтянутая. Глаза спокойные и… умные? Волосы собраны в тугой хвост. Глядит неласково, точно не его
«мутантика» носит под сердцем. Птицелов сделал шаг навстречу. Нелегко ему дался этот шаг. Будто с края обрыва ступил. И летит теперь, упиваясь свистом ветра…Летит - навстречу массаракшу. Понимая, что обратного пути в привычный мир для него уже нет.
        - Им ты поверишь наверняка, Птицелов, - сказал Первый.
        Стажер Лева вышел из своего укрытия. Поприветствовал пришедших взмахом руки, в которой был зажат пистолет незнакомой Птицелову модели.
        - Меня зовут Айзек Раулингсон, - сказал штаб-врач Таан. - Я - контактер-наблюдатель, выполнял миссию в Приграничье. Занимался перемещенными лицами, обладающими положительными мутациями. Такими людьми, как ты, друг мой. Пока однажды не произошел досадный инцидент, свидетелем которого ты стал. Не гляди на меня так - не умер я, брат. Меня вылечили. Хотя, скажу тебе честно, еще не до конца. Еще поваляться бы мне на койке. Но труба зовет, и тут ничего не поделаешь.
        - Я - Марта Крайски, инспектор Комиссии по контактам, - сказала Малва. - Я должна была вести наблюдение за санаторием «Теплая Лагуна». Ты помог мне туда попасть… - затем она нахмурилась. - О ребенке не думай. Не было никакого ребенка - забудь! И быть не могло.
        Но… но…
        Птицелов не знал, что ему делать. Она обманывала! Хотя знала, что Птицелова обмануть нельзя! Но ребенка у нее действительно больше не было. Куда же он,
«мутантик», мог деться?
        Весь его мир рушился на глазах. Хотелось шагнуть в костер, ибо жар пламени казался единственной реальной вещью на этой опушке.
        - Меня зовут Диего Эспада, я - сотрудник СГБ, хотя это тебе ни о чем не говорит, - сказал Васку Саад. - Бить тебя по почкам, обзывать, заламывать на тренировках руки мне никогда особенно не нравилось - такова моя работа. Хотя в этом что-то было! - он рассмеялся, и морщины на его угрюмом лице разгладились. Язвительная маска слезла, облупилась, точно старая краска; под ней оказалось лицо совершенно другого человека: доброжелательного, интеллигентного.
        Эх, господин старший агент! Тебе на театральной сцене выступать! Или в кинеме…
        - Меня зовут Геннадий Комов, - Первый неторопливо встал, подошел к Птицелову. - И, как сказал Диего, с этого момента операцией руковожу я.
        - К-какой операцией? - прошептал Птицелов.
        - Нам всем пришлось бросить свои задания и отправиться в долину Голубой Змеи… - сказала Малва.
        Нет, не Малва. Марта Крайски. Ну и имена у этих грязевиков… Как же, интересно, называется их проклятая планета?

…Поскольку эта операция имеет первоочередное значение. Колдун не менее интересен нам, чем вашему Отделу «М».
        - Мы тоже ловим «железных птиц», Птицелов, - улыбнулся Раулингсон.
        - А еще… мы хотели бы поближе познакомиться с твоим другом - упырем Псоем, - продолжил Комов. - И подружиться с ним. Как думаешь, получится?
        - Нет, - ответил Птицелов. - Псой вам кишки размотает.
        - А мы все равно попробуем. Имеется у нас сахарная косточка для его собачат…

«Добрый боженька! Тебе молилась моя мама! Ты пощадил меня и провел невредимым через все опасности Мира! Не отвернись сейчас, не оставь раба твоего, рожденного мутантом!»
        Она была реальна.
        Птицелов несколько раз протягивал руку и сжимал Малве плечо. Марте…
        - Марта, что ты сделала с нашим «мутантиком», негодница?
        Она не отвечала, она отбрасывала его руку. Разговаривала только с другими грязевиками. Его в упор не замечала.
        Марта… Холодное имя. Неприветливое. Чужое.
        Перед глазами все плывет. Я схожу с ума. Добрый боженька!…
        Имперские барельефы на стенах вестибюля метро. Дородные женщины в платочках собирают урожай. Строители возводят дворцы до небес. Солдаты маршируют. Их лица мужественны и честны - они еще не превратились в радиоактивный пепел. Сотни бомб не успели упасть на цветущие земли.
        Мертвецы! Кругом мертвецы! Мертвецы взирают со стен…
        А под ногами хрустят кости. Черепа детей, черепа взрослых - скольких же мутантов оприходовали упыри?! Клочья серой шерсти носит сквозняком над курганами из битой штукатурки. Колоны снизу пожелтели от частых меток.
        Здесь суверенные владения упырей. И люди попадали в это метро только для того, чтобы стать пищей.
        Жуткое место! Запах псины и тлена. Добрый боженька!… Лица на барельефах замараны кровью. Милосердный боженька! Чересчур много свалилось на несчастного мутанта! Бежать надо… К Мировому Свету, пока недалеко ушли от поверхности. Бежать, массаракш, ведь иномиряне, массаракш, кругом - иномиряне!
        - Хватай его, Диего!
        - Стой!
        - Спрячь скорчер, Лева! Не смей палить, щенок!
        - Бей, Марта! Бей сильнее! Так! Ничего, он крепкий. Не сломается!

…Птицелов лежал, уткнувшись лицом в груду обглоданных костей. Малва держала его за плечи, Васку что-то быстро говорил на языке грязевиков. Птицелов не понимал ни слова. Как же, в сущности, он мало знал об этих коварных созданиях, притворяющихся людьми!
        Васку сделал ему укол. Воткнул иглу в зад через одежду, с силой вдавил поршень шприца. И Птицелов глухо завыл, выгибаясь всем телом.
        Эхо заметалось по тоннелям и коридорам. Заставило дрожать свод вестибюля, а потом переросло в рев звериного полчища.
        Сотни лап вспахали когтями наносы из бетонной крошки. Сотни глаз вспыхнули во тьме, отражая скудный свет.
        Малва отпустила Птицелова. Встала, отряхнула ладони и спряталась за спиной у Васку. Господин «старший агент» прижал к плечу приклад карабина. Он поглядел в просвет одного коридора, потом повернулся, как танковая башня, заглянул в следующий проход.
        Следом за Мартой поднялся Птицелов. Хоть ноги и руки его будто бы превратились в студень, но паника отступила, не оставив и следа. Птицелову даже стало любопытно, чем все закончится, и немножечко смешно.
        А упыри уже заполонили вестибюль. Из-за тяжелого звериного духа стало нечем дышать. И впору было не смеяться, а рыдать, стенать и умолять о пощаде. Но грязевики и бровью не повели - встали спина к спине, закрыли собой Малву и Птицелова. Чего-чего, а мужества иномирянам было не занимать.
        Комов что-то сказал своему стажеру. Лева бросил в ответ короткую фразу и похлопал по изъятому у Птицелова пистолету-пулемету. У самого Комова, очевидно, оружия не было.
        Упыри знали, что такое винтовки и пистолеты. Они не стали атаковать в лоб. Они принялись кружить вокруг пришельцев, постепенно сжимая кольцо. Они высматривали пылающими глазами уязвимые места у вооруженных грязевиков и примерялись, как бы половчее расправиться с безоружными. Чтобы запомнилось: к ним, упырям, редко заглядывают гости.
        - Зови вожака, Птицелов! - приказал Комов. - Я знаю, у них должен быть вожак.
        Птицелов замялся. Он смотрел на серые мохнатые спины, на опущенные головы и грязные хвосты. Он понимал, когда кольцо сомкнется, иномирян не спасет оружие и сверхчеловеческая сила. Если он промолчит, останки пятерых иномирян смешаются с останками мутантов.
        Пятеро грязевиков и один житель Мира. Справедливый размен. Необидный…
        - Зови! - Малва пихнула его в бок. - Чего застыл, мутоша?
        Птицелов протянул руку, отодвинул Комова и Васку. Вышел из-за спин грязевиков.
        - Псо-о-ой! - заорал он, сложив ладони рупором. - Где ты? Псо-о-ой!
        Огромный упырь прыгнул ему навстречу. Пасть, способная в два счета перекусить Птицелову шею, была приоткрыта, от языка шел пар.
        В следующий миг стажер Лева схватил Птицелова за ворот и оттащил назад. К Псою шагнул Комов. Упырь вытянул шею и оскалился.
        - Я пришел к тебе со своим кланом, - Комов опустился на корточки так, чтоб его лицо было на одном уровне с мордой Псоя. - Здесь есть Вожак, Охотник, Травник, Самка, Щенок и Пленник. Клан мал, и ты не покроешь себя славой, если погубишь его.
        Текли мгновения, но Псой не нападал, хотя и продолжал скалиться.
        - Мы пройдем через твою территорию, - сказал Комов. - Но она нам не нужна, потому что большая. А у нас есть своя - маленькая. Вспомни, как Мак Сим отпустил тебя и охотников с миром. И верни долг.
        Псой мотнул головой.
        - С вами нет… Маххх Сима… - пророкотал он. Потом морщины на его морде разгладились, черные мясистые губы наползли на клыки. - А пусть… щенки… позабавятся…
        В тот же миг рядом с Псоем появился молодой упырь. Он прошелся туда и сюда, присматриваясь к грязевикам. Под гладкой шерстью перекатывались литые мускулы. Затем щенок зевнул, продемонстрировав всем угольно-черное небо - верный признак лютого зверя. Птицелов так и не понял, дал ли Комов стажеру какой-то знак, или тот по собственной воле стащил с себя куртку, выронил на пол оружие и кинулся вперед. Псой чуть слышно заворчал и отпрыгнул в сторону. Молодой упырь боднул стажера лобастой головой и легко подбросил его в воздух. А когда Лева упал на спину, навалился на него сверху, собираясь сорвать с грязевика лицо медвежьим поцелуем. Но потом что-то случилось. Щенок взвизгнул. Поднял голову, посмотрел на Псоя в очевидном замешательстве. Псой фыркнул, потрусил вперед, намереваясь рассмотреть, что же произошло? Остальные упыри тоже перестали выписывать круги, остановились и загалдели. Псой поднял уши и склонил голову набок.
        - Он… что?… - пролаял изумленно. - Выкусывает Щекну блох?…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
        Тоннель обрывался. Рельсы ржавыми языками свешивались в яму, где громоздился смутно различимый остов пассажирского состава. Лучи фонарей высветили продолжение тоннеля в противоположной стене. До нее было метров двадцать. Не перепрыгнуть. Даже со сверхспособностями грязевиков, которые они не раз демонстрировали во время перехода по длинным запутанным штрекам бывшего метрополитена, - не перепрыгнуть. Уверенные в себе иномиряне слегка растерялись.
        Комов с отсутствующим видом щелкал по клавишам миниатюрного счетно-решающего устройства. Лева, сдвинув кислородную маску на лоб, болтал с молодым упырем Щекном. Птицелов только дивился: когда юный грязевик успел так наблатыкаться в зверином наречии? Больше длинноволосому болтать было не с кем, остальные упыри два часа назад без всякой видимой причины перестали сопровождать «клан людей», беззвучно канув во тьму бокового штрека. Малва-Марта изучала электронную карту-схему метро. Фонарик на ее шлеме сиял, как… Птицелов опробовал свежее для себя сравнение… Ссвес-сды!
        Васку с Тааном, то бишь Эспада с Раулингсоном, сидели на краю пропасти и вполголоса что-то обсуждали. Птицелов прислушался, но почти ничего не понял. Это был один из множества диалектов языка грязевиков.
        - Фонит изрядно, - проговорил Эспада. - Прямое попадание, как пить дать… Неудивительно, что данные навигатора в этой части схемы особенно невнятны…
        - Мы выдержим, - ответил Раулингсон. - А вот мутанту нашему придется лошадиную дозу антидота вколоть…
        - Ничего, дома подлечат, - пробормотал «старший агент». - И потом, он такой же мутант, как и ты, Айзек… Завлаб наш в Отделе «М» поделился: Птицелов, оказывается, прямой потомок герцога Хаззалгского!
        - Это который Крепостью командовал?
        - Он самый… Супруга его жила при гарнизоне. Был у покойного герцога такой бзик: семья офицера должна разделять с ним тяготы службы… Видимо, приемные родители-мутанты нашли Птицелова в бомбоубежище Крепости.
        - Надо же… - «штаб-врач» усмехнулся. - Судьба мифологического персонажа, а не южного выродка… Кстати, в таком случае ему должно быть сейчас лет двадцать пять, а не семнадцать…
        - Двадцать три, - уточнил Эспада, - но есть любопытный нюанс. Наш завлаб назвал его «биохронизмом»… Хороший термин, ты не находишь?
        - Пожалуй, - согласился Раулингсон. - И в чем же заключается сей биохронизм?
        - Завлаб, разумеется, ничего не понял, - продолжал Эспада. - Да и откуда ему было знать о замедлении жизненных процессов при межпространственном переходе.
        - Ого! - воскликнул Раулингсон. - Воздействие кризис-зоны?
        - Скорее всего, - кивнул Эспада. - И судя по его ментограммам - той самой, куда мы направляемся.
        - Норушкин карьер? Понимаю, - проговорил «штаб-врач». - Кстати, мы отвлеклись… Пора решить, как мы попадем на ту сторону…
        И он ткнул лучом ручного фонаря во тьму радиоактивной ямы.
        - Я тут кое-что подсчитал, - сказал Комов. - Если разделимся на две группы, переправа не займет много времени.
        - Состав групп? - поинтересовался Эспада.
        - Мы с Айзеком провешиваем переправу, берем с собой Птицелова и перебираемся на ту сторону. - Он кивнул в сторону ямы. - Ты, Марта и Лева с упырем…
        - Киноидом, - пробормотал Раулингсон.
        - Киноидом? - согласился Комов. - Хорошее название для этих милых зверюшек. Научное.
        - Да уж получше, чем упырь, - пробормотал Эспада.
        - Итак, - продолжал Комов, - вышеназванные участники экспедиции, включая киноида, возвращаются к обходному штреку. Марта, обходной чист?
        - Сигнал не слишком устойчивый, - пробормотала женщина. - Многовато радиоактивной грязи, но интравизор показывает, что северо-западный тоннель свободен от завалов…

«Итрависсорр», повторил про себя новое слово Птицелов.
        - Я не пойму, Геннадий, почему мы не можем пойти по обходному штреку все вместе? - сказал Эспада. - Или вместе переправиться здесь?
        - Можем, - отозвался Комов, - но в этом случае на точку мы выйдем лишь к ночи. Потеряем время. А если разделимся, основная группа будет на месте уже через пару часов. По крайней мере, успеем разбить лагерь и установить детекторы… Подвесная переправа же пригодна только для тех, у кого есть руки.
        И он показал на юного киноида, задумчиво выкусывающего блох - видимо, недовыкусанных Левой.
        - Разумно, - поддержал Раулингсон.
        - Если других вопросов и предложений нет, приступаем к выполнению моего плана, - резюмировал Комов. - Связь между группами через нуль-с.
        Эспада, Марта и Лева поднялись, надели рюкзаки. Не тратя времени на рукопожатия и прочие церемонии, канули во тьму штрека. Молодой упырь поводил лобастой башкой, будто в сомнении, но тоннель донес до него серию щелчков и гуканий, и Щекн поспешил на призыв. Цокот когтей по заплесневелым шпалам затих вдали. Комов кивнул Раулингсону. Тот достал из рюкзака устройство, похожее на ружье с толстым коротким стволом и револьверной обоймой. Прижал приклад к плечу, прицелился немного выше противоположного входа в тоннель. Нажал на курок. Грохот выстрела больно ударил по ушам. Посыпалась каменная крошка, жерло тоннеля заволокло пылью. Что-то засвистело и звонко с оттяжкой вонзилось в бетон на другой стороне ямы.
        - Кажется, получилось, - проговорил Раулингсон. - Геннадий, проверь, пожалуйста.
        Птицелов присмотрелся. От «ружья» грязевика к противоположной стене тянулась тонкая блестящая нить. Комов ухватился за нее, подергал.
        - Прочно, - сказал он. - Давай второй!
        Раулингсон снова припал к своему ружью.
        Опять выстрел. На этот раз Птицелов успел зажать уши. И зажмуриться.
        - Готово! - сказал грязевик.
        Птицелов открыл глаза.
        Раулингсон прикрепил к потолку тоннеля блок, перебросил через него трос. Тем временем Комов прицепил к тросу страховочную амуницию.
        - Я пойду первым, - сказал он. - Потом переправим рюкзаки. После них пойдет Птицелов.
        Младший агент и глазом не успел моргнуть, как господин Первый облачился в страховку и, быстро перебирая трос руками, оказался на той стороне ямы.
«Штаб-врач», не теряя времени, прицепил рюкзаки, крикнул Комову. Вскоре и рюкзаки были переправлены. Настала очередь Птицелова.
        - Не сдрейфишь? - поинтересовался лже-Таан.
        Птицелов в ответ сплюнул под ноги. Раулингсон потрепал его по спине и помог разобраться в путанице страховочных ремней.
        - Принимай, Геннадий! - крикнул «штаб- врач».
        Сделав несколько шагов, Птицелов потерял опору. Повис в черной пустоте, среди которой «звездой» горел фонарь Комова. Страха Птицелов не испытывал, ощущения его были несколько другими. Он вдруг представил, что висит в том самом невообразимом пространстве, что заключает в себе Серебряную Дорогу и другие миры. Один-одинешенек, забытый всеми. А может быть, напротив, все люди, сколько их есть в Мире, думают сейчас о нем, плывущем в холодной пустоте, напряженно прислушиваются к радиоприемникам, не отходят от телевизоров, сметают с лотков свежие выпуски газет - ждут новостей о нем, Птицелове, сыне Сома. О нем и о его подвиге. Отечество слышит, Отечество знает…
        - Заснул, что ли? - спросил Комов, втаскивая Птицелова в тоннель.
        Тот и впрямь будто впал в дрему. Из этого полусна вытаращился на господина Первого, будто бы в первый раз увидел. Комов был с головы до ног перепачкан сажей, отчего выглядел мерзостно и даже зловеще…
        - А-а, понятно, - пробормотал Первый.
        Он надвинул на лицо Птицелова кислородную маску и нажал на впускной клапан. Свежая струя ударила младшему агенту в ноздри и мгновенно привела в чувство. Птицелов благодарно замычал. Комов похлопал его по плечу и принялся перетаскивать Раулингсона.
        Никогда я к этому не привыкну, подумал Птицелов. Невозможно привыкнуть, что существа, которые выглядят как люди, разговаривают, ведут себя как люди, на самом деле вовсе не люди. Нелюди! А может, все это вранье - насчет множества мировых шаров? Старик Поррумоварруи искренне заблуждается, находясь в плену суеверий своего племени. А остальные? Остальные обмануты грязевиками. Существами, рожденными из грязи. Точнее - пришедшими из бесконечной тверди, окружающей крохотный пузырек Мира! Тесно им там, страшно, вот и лезут на Мировой Свет…
        В тоннеле стало светлее. К ним присоединился Раулингсон со своими фонарями.
        - Вперед, - сказал Комов, подогнав лямки рюкзака.
        - А переправа? - спросил «штаб-врач».
        - Оставим, - отозвался Первый. - Некогда нам с нею возиться.
        И не оглядываясь, пошел вперед. Лже-Таан взвалил на плечи рюкзак, легонько подтолкнул Птицелова в спину.
        - Ну что встал как вкопанный? - пробормотал грязевик. - Первый приказал вперед, значит, вперед.
        - А руки за спину завести не требуется, господин штаб-врач? - поинтересовался Птицелов.
        - Что-что? - переспросил Раулингсон.
        - Ладно, проехали, - буркнул Птицелов и зашагал вперед.
        Как и приказано.
        После двенадцати с гаком часов, проведенных в бывшем метрополитене, заваленном человеческими костяками, пометом нетопырей, панцирных крыс и упырей-киноидов, особенно остро ощущаешь, как сладок воздух надземного мира. Нет, что ни говори, а техника у грязевиков первоклассная. Если бы не их портативные кислородные приборы, Птицелов бы и пару часов не продержался в этом могильнике. И без того ему хватит кошмарных снов до конца жизни. Одно дело, когда роешься в городских развалинах в поисках чего-нибудь полезного и порой натыкаешься на останки застигнутых ядерным взрывом горожан, другое - когда видишь эти самые останки десятками тысяч.
        Метро - надежное убежище, если нужно укрыться от радиоактивного дождя. В Столице, во время воздушных тревог, в просторные, щедро освещенные залы метрополитена спокойно спускаются все, кто не приписан к специальным бункерам. Но во время глобальной ядерной войны метро превращается в смертоносную ловушку. Птицелов как-то прочел довоенный роман, автор которого живописал эдакий подземный мирок, почти идиллический, где, мужественно преодолевая трудности, обитают счастливцы, выжившие во время атомной катастрофы. Интересно, где смертушка настигла этого борзописца? Не исключено, что в метрополитене. Среди стона, молитв и проклятий, посылаемых к бетонированным небесам. Среди десятков, а то и сотен тысяч людей, умирающих в просторном каменном мешке, где погас свет и отказала принудительная вентиляция, а выходы завалены обломками городских зданий…
        Птицелов покосился на грязевиков. Комов и Раулингсон вели себя так, словно и не проблуждали половину суток в затхлом подземелье. Вместо того чтобы как можно быстрее покинуть узкое урочище, куда вывел их штрек метрополитена, они спокойно принялись снимать с себя пластиковые комбинезоны. А потом - сворачивать и складывать их в особый контейнер, на корпусе которого перемигивались зеленый и оранжевый огоньки. «Штаб-врач» назвал этот процесс утилизацией. Комбинезоны были тонкими, но прочными. Птицелову тоже такой достался, и он уже подумывал над тем, чтобы заныкать одежку, но не тут-то было.
        - А ты чего ждешь? - спросил его лже-Таан. - Снимай! Незачем на себе грязь активную таскать.
        Младший агент сообразил, что дело не только в радиоактивном загрязнении - иномирянам не хотелось отдавать в руки аборигена ничего своего.
        Сами небось тоннами вывозят наше добро, подумал Птицелов с неприязнью. Набивают трюмы своих массаракш-кораблей картинами, статуями всякими… Растаскивают по домам и музеям…
        Раулингсон заглянул ему в глаза. Усмехнулся проницательно. Птицелов поспешно содрал с себя комбез, бросил ему под ноги.
        Спутник показывает характерную для гуманоидов биотермическую активность в километре к западу, - пробормотал Комов, не отрывая взгляда от электронного навигатора.
        - Наши? - спросил «штаб-врач».
        Первый покачал головой.
        - Гуманоидов только двое, - сказал он. - И они в состоянии относительного покоя…
        Колдун, понял Птицелов. И Лия!
        - Ну так что, Гена, идем? - спросил Раулингсон.
        - Да, да, Айзек… - пробормотал Комов. - Сейчас… Я вот только не пойму… Спутник зафиксировал еще один объект. Биотермическая активность почти нулевая… Хм, некий объект, довольно крупный, движется нам навстречу…
        - Машина? - поинтересовался Раулингсон.
        - Что-то вроде… - отозвался Первый. - Сигнал слабый… Спутник скоро скроется за горизонтом… Дает только относительные размеры и скорость передвижения… Немного быстрее пешехода…
        - Темный Лесоруб! - выпалил Птицелов.
        Комов воззрился на него с изумлением.
        - Что еще за… - проговорил он.
        - Кажется, я понял, Геннадий, - встрял лже-Таан. - Это было в его ментограмме… Эпизод «Норушкин карьер».
        - Вспомнил, - отозвался Первый. - Предположительно антропоморфный автомат Странников.
        - Он самый, - подтвердил Раулингсон.
        - Очень интересно! - оживился Комов.
        Будет вам щас интересно, мысленно позлорадствовал младший агент. Отняли у меня пукалку, а своей у вас нету. Пукалки у вашего придурошного Левы остались и у Васку-Эспады… А где ваши Лева и Эспада, ау-у!…
        Но охота злорадствовать у Птицелова пропала сразу, как только путь им преградила, отсвечивая вороненым туловом, Смерть-с-Топором.
        - Ого! - сказал Комов. - Здоровенная дурында…
        Раулингсон выхватил портативную кинокамеру, припал к видеоискателю. Лесоруб бесшумным скользящим движением приблизился к ним на расстояние шага. Своего шага. Навис над людьми. Взметнулся топор. Крак! - вонзился он в скальный останец, как раз в том месте, где мгновение назад стоял Комов.
        - Черт, - прорычал Первый. - Не люблю агрессивных автоматов…
        Лесоруб вытащил топор из скалы, развернулся на месте и едва не сшиб подвернувшегося под ноги Птицелова.
        - Держись от него подальше! - крикнул младшему агенту грязевик.
        Птицелов и рад бы, но в узком урочище не особенно разбежишься. Если только обратно в штрек?
        - Давай туда! - приказал проницательный Комов.
        В это время Лесоруб тщетно пытался достать топором Раулингсона, который кузнечиком скакал со своей камерой. Летели искры, каменная крошка стояла облаком, столбообразные скалы падали, как подрубленные деревья. При этом на лезвии чудо-топора - ни царапины.
        Младший агент не стал испытывать судьбу, кинулся обратно к штреку. Но не сделал и нескольких шагов.
        Сначала его обдало волной знакомых запахов - псины, тлена и чего-то неуловимо технического. Потом прямо на опешившего Птицелова выскочили упыри-киноиды. Самая жуткая и клыкастая их разновидность. Младший агент едва успел отпрянуть в сторону. При этом он споткнулся и опрокинулся на спину. Киноиды перемахивали через него и сразу кидались в бой. Страха эти чудовища не ведали. Они вцеплялись Лесорубу в тонкие лодыжки, вспрыгивали на грудь, старались добраться до горла. Однако даже сабельные их клыки не могли причинить «антропоморфному автомату» сколько-нибудь существенного вреда. А вот он упырям-киноидам - мог. К каменной крошке примешались кровавые ошметки. Птицелов не успел еще подняться, когда к его ногам подкатилась отрубленная голова саблезубого упыря.
        Бой был неравным, но звери не сдавались. Как ни странно, им удалось все-таки уязвить Темного Лесоруба. Из основания его шеи вылезла гофрированная трубка, из которой струился то ли газ, то ли пар. Безглазая голова поворачивалась теперь рывками, но на боеспособность автомата Странников это не повлияло. Главное, что удалось сделать киноидам, - отвлечь Лесоруба от людей.
        Комов спокойно стоял в сторонке, наблюдая за титанической битвой. А Раулингсон тщательно фиксировал ее на пленку. Спокойствие грязевиков подействовало на Птицелова, как ушат ледяной воды. Он понял, что антропоморфный автомат Странников вовсе не противостоит грязевикам: они на одной стороне, а он, южный выродок Птицелов, сын Сома, и отважные упыри - на другой. И так будет всегда!
        Зарычав, почти как упырь, Птицелов схватил первую попавшуюся каменюку, пока не зная, в кого ее метнуть: в Лесоруба или в ближайшего грязевика.
        - Стояли звери около двери, - пробормотал у него за спиной до отвращения знакомый голос. - А ну-ка, оборванец, замри!
        Птицелов невольно подчинился. В плечо ему уткнулись острые мальчишечьи локти. Юный грязевик выставил из-за уха младшего агента длинный ствол диковинного оружия, которое Эспада-Саад называл «скорчером».
        - Шелохнешься, - прошептал Лева в Птицеловово ухо, - башку отстрелю… Зажмурься!
        Птицелов снова подчинился. Он чувствовал, что этому длинноволосому пацану нельзя не подчиниться. Это не Раулингсон и не Эспада - убьет не задумываясь. Недаром Комов прочит его в Островную Империю!
        - Вот и умница, - проговорил Лева и нажал на гашетку.
        Скорчер выплюнул красно-лиловую молнию, и окрестности огласил короткий, но яростный гром. Птицелова будто кувалдой по голове огрели, лишь с огромным трудом удержался он на ногах. Волосы на его голове встали дыбом, а в глазах еще долго плясали лиловые силуэты.
        Вороненый корпус Лесоруба лопнул, тонкие ноги подломились. Вращаясь, словно пропеллер, отлетел далеко-в сторону топор, а голова свечою вонзилась в зенит.

…Придя в себя, Птицелов с удивлением осознал, что не оглох и не ослеп. Что кто-то заботливо усадил его на рюкзак и сунул в руку флягу. И что народу в урочище прибавилось: возле обломков поверженного Темного Лесоруба топчутся Диего Эспада и Марта Крайски, а Раулингсон показывает им какой-то полый цилиндр с асимметрично расположенными отверстиями, из которых торчат иголки ослепительно-голубого света. Очень знакомая штуковина, где-то он, Птицелов, ее уже видел… А еще он услышал, как Комов отчитывает Леву за самоуправство. Тот стоит, набычившись, занавесив лицо черными немытыми патлами; к его ногам жмутся уцелевшие в схватке с автоматом Странников упыри, и чуть в отдалении с обиженной мордой восседает на собственном хвосте киноид Щекн - достойный отпрыск главы клана Итрчей.
        Ревнует, подумал Птицелов, прикладываясь к фляге.
        Краснуха обожгла ему глотку, но мигом примирила с действительностью.
        - Рано или поздно вы должны были прийти ко мне, - пропищала птаха-слепыш, поудобнее устраиваясь на плече Колдуна.
        В тесной карстовой пещере было темно. Масляная лампада, подвешенная на вбитый в ракушечник крюк, освещала разве что самое себя. Но, как ни странно, Птицелов отчетливо видел хозяина, будто бы озаренного каким-то внутренним светом.
        Колдун сидел, подогнув под себя ноги, на тростниковой циновке. Короткие руки его покоились на животе. Змеиные глаза строго смотрели на собеседника. Комов расположился напротив в точно такой же позе, но при этом чувствовал он себя совершенно непринужденно, словно беседовал не с существом из иного Мира, а с Эспадой или, скажем, Раулингсоном. Птицелову оставалось только позавидовать безмятежности господина Первого. Сам он чувствовал себя как на угольях. Больше всего ему хотелось встать и убежать. Отыскать Лию, которая бродила где-то, несмотря на быстро сгущающиеся сумерки. Где она, Птицелов спросить у хозяина пещеры почему-то не решался. Словно запрещало что-то.
        Да и не интересен он Колдуну. А уйти нельзя, Птицелов остро почувствовал это. Ведь сейчас будет сказано что-то важное. Может быть, самое важное из того, что ему довелось услышать за этот насыщенный событиями год.
        - Мак Сим был первым, - продолжал чревовещать Колдун. - А там, где появился один, обязательно появятся и другие. Но вы - не он. Вы не такой, как он. Мак Сима мучил конфликт совести и долга, а в вас я этого конфликта не ощущаю. Вы живете в мире с самим собой и со всем множеством Мировых Светов. Это прекрасно…
        - Что же тут такого прекрасного? - подумал Птицелов ожесточенно. Грязевик в мире с самим собой, потому что чувствует себя владыкой всех этих бесчисленных Мировых Светов…
        - Когда я отправлял Птицелова в Столицу, - бормотала птаха, - я полагал, что там он встретит Мака Сима, но вышло даже лучше, чем я рассчитывал. В конце концов, Мак Сим выполнил свою задачу, нарушил равновесие Мира, но кто-то должен вернуть ему устойчивость…
        - Помнится, ты утверждал, что это сделаю я, - продолжал мысленный диалог с Колдуном Птицелов. Хотя какой из меня возвращатель устойчивости?., восстановитель равновесия?… Я всего лишь жалкий южный выродок, мутант шестипалый…
        - Я рад, что теперь дело равновесия в надежных руках, - сказал Колдун. - Но я заболтался. У вас, уважаемый Геннадий, вероятно, есть ко мне вопросы.
        - Вы правы, - отозвался Комов профессорским тоном. Птицелову на миг почудилось: в этой темной пещере, загаженной пометом нетопырей, вдруг каким-то образом очутился столичный горец, государственный советник первого ранга профессор Поррумоварруи. - Вопросов много, уважаемый Колдун. И я, признаюсь, рассчитываю на вашу искренность.
        - Мне нечего скрывать, - пророкотал Колдун.
        - Благодарю, - сказал Комов. - Мой первый вопрос: вы уроженец Саракша?
        Вот так сразу! - неподдельно восхитился Птицелов. Железная хватка у этого грязевика!
        - И да, и нет, - ответил Колдун, доставая из небольшого мешочка на поясе кусочки вяленой рыбы и скармливая их птахе. - Моя мать родилась на поверхности Мира, но меня зачала в другом месте.
        - Как Лия?! - хотел было спросить Птицелов, но хозяин Пещеры неожиданно вперил в него взор. Пригвоздил к месту.
        - А в каком именно месте? - поинтересовался Первый. - Хотя вы, разумеется, не можете этого помнить.
        - Отчего же? - сказал Колдун. - Прекрасно помню. Это был осколок чужого Мира. Он обращался вокруг Саракша по вытянутой окружности. В самой дальней точке этой окружности он проходил над безжизненными скалами одного из двух малых миров-спутников. А в самой ближней - почти касался газовой оболочки Саракша.
        - А что вы еще помните, уважаемый Колдун?
        - Помню существ, которые во многом напоминали меня нынешнего, - напевно произнес змеиноглазый мутант. - Помню, как они заботились о моей матери, в чреве которой я пребывал. Помню, как они прощались с нею перед возвращением на Саракш. Это было трогательно.
        Если бы не гипнотическое воздействие Колдуна, который не спускал с него своих нечеловеческих глаз, Птицелов вскочил бы и выкрикнул, что короткорукий чревовещатель нагло врет! Осколок чужого Мира - правда, но трогательная забота и слезливое прощание - ложь. Значит, мать Колдуна мучили? Ставили жестокие опыты?! Значит, и с его Лией поступали точно также?!
        - Тот самый корабль или… гм… осколок, на котором вы были зачаты, все еще вращается вокруг Саракша? - спросил Комов.
        Легкая улыбка тронула губы Колдуна.
        - Вам лучше знать, - проговорил он. - Ведь вы недавно прибыли из межмировой пустыни, а я - давно.
        - Хорошо, - пробормотал грязевик, судя по тону, слегка разочарованно. - Я сформулирую вопрос иначе. Вы когда-нибудь видели схожие корабли здесь, на поверхности Мира?
        Колдун не спешил отвечать. Он по-прежнему смотрел на Птицелова, но значение его взгляда изменилось. Теперь он больше не удерживал младшего агента на месте, но и не приказывал выйти. Не приказывал, хотя ждал от него именно этого.
        Птицелов не смог встать, ноги у него были ватные. Он выбрался из пещеры ползком, и на самом выходе услышал, как Колдун вновь солгал грязевику: «На поверхности Мира я не видел кораблей иномирян».
        Далеко уползти Птицелов не сумел. Ошеломительно свежий после лампадного чада и вони мышиного помета воздух лишил его остатков сил. Куда бы он ни посмотрел, отовсюду ему мерещились змеиные глаза Колдуна.
        Птицелов прислонился спиной к обломку ракушечника и так сидел несколько минут, впитывая ароматы ночного леса, темной стеной окружающего убежище. Постепенно морок отпускал. Руки и ноги вновь стали послушными, а в голове зашевелились вялые, будто змеи после зимней спячки, вопросы.
        Где Лия? Почему Колдун лжет грязевику? Скоро ли все это закончится, массаракш-и-массаракш?!
        В плечо ему вдруг вцепились крохотные острые коготки. Птицелов вздрогнул, открыл глаза, осторожно скосил взгляд. На плече у него сидела слепая птаха - перебирала лапками, разевала клюв. Тихий, на грани восприятия голос, проник в сознание Птицелова.

«Лии нет здесь… Я отправил ее в поселок, к принцу-герцогу… Подальше от вашей экспедиции… Не бойся за Лию, Птицелов, Псой надежно ее стережет… Он не даст и волоса упасть с ее головы… Ты спрашиваешь себя, почему я солгал иномирянину?… Потому что я сам наполовину иномирянин… Ты знаешь, что иномирянам доверять нельзя… А если и можно, то лишь наполовину… Прощай!…»
        Птаха отпустила уже порядком истерзанное плечо младшего агента и упорхнула обратно в пещеру. Птицелов остался сидеть в полнейшем обалдении. Он даже не заметил, как из пещеры вышел господин Первый. Постоял над ним в раздумье, пробормотал:
«Любопытный малый этот Колдун, надо будет пригласить его к нам…», потом сунул под нос Птицелову какую-то остро пахнущую дрянь. Младший агент встрепенулся, вскочил. Ноздри горели. Глаза отчаянно чесались. Он бы заплакал, если бы умел.
        - Ого, - сказал Комов с уважением. - Ни слезинки! Выходит, ты и вправду потомственный герцог Хаззалгский, унаследовавший шестипалость от предка по материнской линии, славнага императора Кирогу Второго. И не только шестипалость, но и фамильную редукцию слезных желез. «Глаза императора оставались сухими, как южная пустыня,- процитировал грязевик книгу, по которой Птицелов когда-то научился читать,- даже в тот прискорбный миг, когда любимые его Стальные Эскадроны до последнего всадника утонули в зыбучих дюнах, охраняющих подступы к столице злополучнага княжества Ондол». - Господин Первый покровительственно похлопал потомственного герцога по плечу. - Ну-ну, не таращьте так фамильные глаза, ваше высочество, они вам еще пригодятся… Ведь им предстоит увидеть лучший из возможных миров - планету под названием Земля!
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
        Ветер гудел над меловыми утесами. Мировой Свет мерцал, будто ночное освещение в общежитии ДСИ. Косматые тучи плыли в сторону Столицы, суля горожанам бессонную ночь в бомбоубежищах под стенания сирен радиационной тревоги.
        Васку Саад, он же Диего Эспада, прохаживался по краю просторной поляны, на которую должен был приземлиться массаракш-корабль грязевиков. Господин «старший агент» садил сигарету за сигаретой, да время от времени отвечал что-то на своем языке Малве-Марте, которая, судя по интонациям, бранили его за пристрастие к местному табаку. Таан-Раулинг сон лежал на земле, в одной руке он держал кусок известняка, в другой- странную лупу без стекла. Бывший штаб-врач изучал окаменелости, покусывая от усердия губы. Хотя что там можно разглядеть, если в лупе нет линзы?… Комов сидел, прислонившись спиной к скальному останцу, - и всем казалось, будто он дремлет. Молодой стажер пристроился рядом с ним и пытался читать вслух колонку новостей из старого выпуска «Гвардейца», но ветер трепал страницы и мешал Леве сосредоточиться на пока что незнакомых канцеляризмах.
        Грязевики отдыхали. Они ждали появления с небес фантастического транспорта, как ждет трамвая иной горожанин. Рабочий день закончился, премия - в одном кармане, в другом - бутылка краснухи, ай да я, в общем… только устал сильно. Где же этот трамвай? Чего так долго?…
        Птицелов тоже спрятался от ветра за останцем. Уселся на свернутый спальник, вытянул ноги. Ему так хотелось курить, но… не просить же сигарету у грязевика!
        То, что осталось от Темного Лесоруба, грязевики разложили на двух плащах и на пожелтевшей газете «Слово Отцов». Птицелов старался не глядеть на останки человекоподобной машины иномирян, однако помимо воли его взгляд то и дело останавливался на оплавленных обломках. Спинной кожух, похожий на жесткие крыльца жука, местами отошел, под ним поблескивали стеклянистые трубки да пузырьки. Грязевики очистят гарь, разложат пузырьки по пробиркам, а через год-другой научатся выращивать таких же страшилищ. И разбредутся они по Миру, словно тараканы по кухне, - не переловить, не вывести. Но это будет, как говорится, уже другая история.
        Птицелов прощался с Миром.
        Прощался с меловыми утесами, окруженными пылевой взвесью. С ветром пустошей Приграничья и небесным светом. С сухим ковылем и даже с камнями, покрытыми разноцветными лишайниками.
        Молча прощался, без лишних эмоций. Улыбаясь и посасывая травинку.

…Потом грязевики посмотрели вверх, и Птицелов посмотрел вверх. Вроде все было как прежде - тучи неслись с юга на север, сверкал в прорехах Мировой Свет. Но грязевики что-то учуяли, и Птицелов, как ни странно, тоже что- то учуял. Васку перестал вышагивать, сорвал с головы кепи, и ветер тут же взлохматил его волосы.
        - Ребята, кажется, за нами опять самосвал прислали, - сказал он, углядев что-то в небе. - Ну что тут поделаешь!…
        Птицелов встал. Ноги сейчас же заныли, требуя, чтоб отдых продолжился. Но он не мог усидеть на месте. Ему стало страшно и одновременно - жутко любопытно. Доставшиеся от предков инстинкты требовали, чтобы он бежал отсюда как можно скорее и по возможности подальше - за Голубую Змею, в южные джунгли или тундру чучуни. Но он оставался агентом Отдела «М», а любой агент - исключая разве что Васку Саада -голову бы положил, лишь бы увидеть корабль иномирян вблизи.
        Лишь бы пощупать «железной птице» перышки…
        Малва- Марта выудила из кармана плаща косметичку. Открыла плоскую крышку, деликатно подцепив ее ноготками, и принялась прихорашиваться. Комов вышел из сонного оцепенения. Кряхтя, поднялся, поглядел на фрагменты Лесоруба так, словно в первый раз увидел. А Раулингсон подошел к Птицелову и положил руку ему на плечо.
        - Не горюй, друг мой, - сказал бывший штаб-врач. - Придет время, и ты обязательно вернешься… Сюда…
        Птицелов поглядел Таану в глаза. Чутье на ложь не всегда срабатывало, когда дело касалось грязевиков. Но если срабатывало, то уж срабатывало…
        Тень пала с небес, подобно атакующему мезокрылу. Тень двигалась столь стремительно, что Птицелов почти сразу же потерял ее из виду.
        Ни надсадного рева двигателей, ни шума винтов, а тень - все ниже и ниже. Только тонко свистит ветер, рассекаемый короткими крыльями.
        Васку и стажер принялись колдовать над останками Лесоруба. Они что-то перекладывали, что-то накрывали оставшимися плащами. Ветер крепчал, поэтому им приходилось кричать, подкрепляя слова жестами.
        В то же время массаракш-корабль грязевиков снизил скорость, заложил вираж над утесами, а затем завис над поляной. Птицелов вспомнил, о чем ему рассказывал капрал Boxy: может, корабль грязевиков и действительно походил на яйцо высотою с башню ПБЗ. Может быть. Может, Таана-Раулингсона действительно сумели вылечить, хотя обломки ребер грязевика тогда торчали наружу, и сквозь дыру в груди виднелись наполненные кровью легкие. Тоже может быть…
        Малва отвернулась к останцу, натянула капюшон и прикрылась им. Малве не хотелось, чтоб пыльная круговерть подпортила свежий макияж. Устройство, которое Комов держал у лица, для радиостанции было слишком маленьким, тем не менее главный грязевик об этом не догадывался и громко говорил в него. От этого нечеловеческого языка Птицелова уже начало тошнить.
        Массаракш-корабль повис над поляной. Его корпус то раздувался, то сжимался - создавалось впечатление, будто «железная птица» дышит. На плоскостях коротких крыльев мигали позиционные огни.
        Раулингсон продолжал сжимать Птицелову плечо. Короткие волосатые пальцы стискивали руку куда сильнее, чем просто для того, чтобы поддержать и ободрить. Что ж. Если грязевики способны зарастить развороченную пулеметной очередью грудь…
        Из округлого брюха корабля выдвинулись две пары когтистых лап. Толчок! И до небес взметнулась меловая пыль, застыл, мгновенно покрываясь льдом, ковыль. Комов, Васку и стажер прикрыли лица руками…
        Птицелов ударил доктора Таана - друга, обогревшего когда-то мутанта без рода и племени. Ударил Раулингсона - грязевика, лазутчика, отъявленного вруна. Коротко, без замаха. Кулаком - в сердце. Во имя истины! Врачи иномирян наверняка смогут оживить своего агента еще раз…
        Раулингсон выпучил глаза. Лицо грязевика стало белым, словно склоны меловых утесов, окружающие поляну. В голубых глазах застыла боль, одинокая слеза скатилась по гладко выбритой щеке.

…Птицелов метнулся вперед. Запрыгнул на останец, оттолкнулся от мягкого известняка одновременно руками и ногами. Выпущенная вслед пуля выбила из меловой глыбы фонтан пыли.
        Но он уже мчался к утесам. Быстро, как ветер. Еще быстрее - как луч света.
        Над ухом фыркнуло, щелкнуло по барабанной перепонке. И только потом за спиною прогремел второй выстрел.
        Птицелов не останавливался. Он знал, что в него стреляет Эспада: из армейского карабина «варинару», одиночными. Даже не по ногам - господин «старший агент» не умел промахиваться, а в «молоко», для острастки.
        Но Птицелов не внял предупреждению и побежал еще быстрее. Ветер пустошей стал верным союзником, ветер подталкивал беглеца в спину. Были бы крылья, Птицелов взлетел бы над утесами.
        Бежать, бежать, бежать! Не оглядываясь. Иного не оставалось! Прочь от темного живого корабля. Прочь от навязанного выбора. Прочь от судьбы иномирянина.
        Я вам не Тусэй, господа насяльники, меня так просто не увезешь!
        У Птицелова не было глаз на затылке, как у некоторых мутантов, но он как будто воочию видел Эспаду. Грязевик стоял на останце - высокий, тощий. Он прижимал приклад к плечу и держал Птицелова на мушке. Поглаживал пальцем спусковой крючок. Бормотал ругательства на родном языке, дергал острым носом. А потом ни с того ни с сего бросил карабин в одну сторону, плащ - в другую, спрыгнул с останца и, не обращая внимания на удивленные крики остальных грязевиков, припустил за Птицеловом.
        Проворный, легкий. Злой, как бешеный упырь! И в портупее у него - «герцог». Последний аргумент на тот случай, если Птицелов окажется расторопнее…
        Белесая земля пружинила под ногами, утесы двоились и троились перед глазами. Грохотали подошвы тяжелых ботинок, грохотало сердце, точно бубен шамана чучуни. Птицелов слышал за спиной равномерный топот: грязевик несся, как атомный локомотив. Откуда в его тощем и болезненном теле столько сил?
        - Стой! - закричал Эспада, не жалея дыхания. - Дурак! - он сразу же споткнулся и приотстал.
        Птицелов заскрежетал зубами, вытянул шею и наподдал еще. Вверх по взгорью, через сухой ковыль, потом по желто-зеленым мхам. Через облако меловой пыли, по старому следу от тяжелых траков.
        Затем - по каменистой дороге, ведущей на дно искусственного котлована.
        Массаракш! Куда это меня занесло? Норушкин карьер!…
        Белые, стены - в норках. На дне - ржавая громада буровой установки. Высоченная стрела покачивается от ветра и уныло постанывает. В тени буровой лежит ковш шагающего экскаватора. Земля вокруг тяжелой машины усыпана битым стеклом и проржавевшими узлами и приборами.
        - Птицелов! - взвыл Эспада. - Погоди! Дикарь чертов! Ты все неправильно понимаешь!
        Грязевик не унимался. Преследовал беглеца, будто автомат с программным управлением. Он медленно, но неумолимо сокращал дистанцию.
        Птицелов обернулся. Эспада был растрепан, на лице застыла свирепая гримаса, а в глазах сверкало пламя.
        И в следующий миг Птицелов поплатился за то, что отвлекся на преследователя. Он споткнулся, потерял равновесие и вылетел с дороги. Кубарем покатился по крутому склону, увлекая за собой камни и грунт.
        Упал на дно карьера - в пышный пылевой наст неподалеку от экскаватора. Тут же вскочил на ноги, сделал два шага и снова упал. Поднялся на четвереньки, поглядел назад: грязевик был тут как тут. Эспада тяжело дышал и даже держался за правый бок.
        - Будь ты проклят! - прохрипел Птицелов; он был с ног до головы измазан известью, из разбитого носа и губ сочилась кровь.
        - Молокосос! Ты ничего не знаешь о нашем мире! - заорал Эспада. - Ты ничего не знаешь о нас!
        - Массаракш! - Птицелов сплюнул, поднялся.
        Он стоял перед Эспадой на трясущихся ногах, грязный, оборванный, потерявший человеческий вид, но не забывший о человеческом достоинстве.
        - Как я могу что-то о вас знать, если вы каждый раз врете?
        - Тебе оказывают честь, дикарь безмозглый! - Эспада подошел ближе. - За тебя Раулингсон поручился! А ты его убил, кретин убогий! Руки бы тебе оторвать и упырям скормить!
        - Таана все равно вылечат… - Птицелов попытался улыбнуться, но не тут-то было: ему показалось, что каждую мышцу на разбитом лице свело судорогой.
        - Ну не знаю! - язвительно ответил Эспада, став на какое-то время опять Васку Саадом. - Ты, выродок, ему миокард перебил! А Раулингсон и мухи не обидел в вашем самом паскудном из Миров!
        - Я не отправлюсь с вами! - закричал в ответ Птицелов. - Убирайтесь в свой масса- ракш!
        - А чего же ты раньше не сказал? - нарочито изумился Эспада. - Зачем нам головы морочил? Я бы тебя пристрелил, и дело с концам! Способен он, видите ли, на контакт! Кишка у тебя тонка, заморыш! Не дорос ты до контакта, мальчик из леса! - он вынул «герцог», передернул затвор. - Или ты пойдешь со мной, или останешься в этом карьере навсегда. Я тебе не нянька! Это твой последний шанс!
        - Отпусти меня, кто бы ты ни был! - Птицелов отступил на шаг.
        - Не могу, - Эспада вздохнул. - Ты видел наши лица…
        - Опять лжешь! - с ненавистью выдохнул Птицелов.
        - Не тебе судить, чучело! Иномиряне - те, кому подчинялся Темный Лесоруб, - заперли вас в Мире, как пауков в банке. И смотрят сверху на вашу грызню, изредка подбрасывая очередную смертоносную игрушку. Они вводят в вашу бурную среду реагенты и собирают пенку для лабораторного анализа. Зачем они так поступают, не ведомо никому! Мы же помогаем вам, не жалея жизней! Нам приходится быть такими, как вы, хоть это нелегко, а временами - даже омерзительно! Нам приходится быть вами! Не смей обвинять меня и моих друзей в том, что мы слишком похожи на вас! Эта похожесть нам дорого обходится. Пойди спроси Марту: легко ли ей было выдавать себя за подстилку для делинквентов? Спроси! Она - там! - Эспада взмахнул рукой с пистолетом в сторону стены. - Помочь вам - это не зуб гнилой выдернуть. Нам нужно полностью раскрыть механизм ваших общественных процессов! Разложить факторы по полочкам! Получить доступ ко всем нервным узлам! И лишь потом, когда будет учтен каждый нюанс, мы сможем обратить ситуацию вспять! Когда появится на свет, окрепнет и встанет на ноги поколение, не знакомое с войной, мы уйдем из этого мира!
А пока - мы боремся вместе с вами и за вас! А ты заладил: обманываете-обманываете! Слушать противно, честное слово!
        Птицелов покачал головой и едва устоял на ногах. Его сильно тошнило, и меньше всего хотелось вникать в слова грязевика, но вникать приходилось, ведь желание разобраться в играх иномирян никуда не делось.
        - Сотрясение, как пить дать… - отстраненно подумал Птицелов, ощупывая ссадины на затылке.
        Если ты хочешь понять, почему нам приходится обманывать, если ты хочешь узнать правду о природе мира - не те скупые догадки, с которыми канителятся Поррумоварруи, Мусарош и Клаат, а настоящую правду, - идем со мной! Если хочешь помочь своему миру, идем со мной! Ты вернешься сюда, имея знания и опыт. Ты станешь одним из нас, и вместе мы избавим эти выжженные земли от войны и ненависти!
        И впервые Птицелов усомнился в истинности своих устремлений. Впервые грязевику удалось докричаться до задушенного страхом и безысходностью разума обитателя многострадального Острова. И, быть может, бывший мутант, а ныне - потомственный герцог последовал бы за бывшим господином старшим агентом, а ныне - лазутчиком иномирян. Быть может…
        Лицо Эспады неожиданно озарилось лиловым светом. Грязевик растерянно заморгал, отступил на шаг, а затем еще на шаг. От экскаватора и от стрелы буровой через карьер протянулись иссиня-черные тени.
        - Фрррр-мряяяу! - услышал Птицелов за спиной. Он обернулся и успел увидеть, как уплотняется световой конус, обретая материальность и превращаясь в похожую на термитник башню.
        Еще один массаракш-корабль?!
        Птицелов сплюнул: что-то зачастили они сегодня… Видимо, действительно грядут большие перемены.
        В боку «термитника» возникло круглое отверстие - словно глаз светящийся открылся. Несколько секунд ничего не происходило, только холодно стало до такой степени, что на обшивке экскаватора засеребрился иней.
        Потом из люка выбрался, отвесив низкий поклон меловым скалам, Темный Лесоруб. Он был как две капли воды похож на своего предшественника, оставшегося в виде оплавленных обломков в руках у грязевиков. Только черная броня его на вид казалась влажной и какой-то… клейкой, будто только что раскрывшаяся почка.
        Автомат иномирян обвел слепым взором срезы стен, ржавую карьерную технику. Затем развернул секиру так, что световой блик лег Птицелову на лицо.
        А следом из массаракш-корабля выпрыгнул второй Лесоруб - еще один брат-близнец.
        Подкрепление подоспело…- пробормотал Эспада, потемнев лицом. Затем решительно выдернул из «герцога» обойму, а пистолет бросил в пыль. - Там в стволе остался один патрон. На руках мне тебя не унести… Так что… не поминайте лихом, ваше высочество! Добро пожаловать в массаракш, если конечно уцелеешь!
        Эспада повернулся к Птицелову спиной. И в следующий миг - метнулся прочь. Побежал, как автомат с программным управлением. Быстро, даже быстрее, чем прежде. Взлетел по почти отвесной стене - тонконогий и тонкорукий паук, - выбрался на дорогу. И сразу исчез из поля зрения Птицелова. Только дробный топот и шелест срывающихся по склону камней указывали на то, что он рвет себе жилы, силясь покинуть Норушкин карьер как можно скорее.
        Птицелов, шатаясь, подбрел к пистолету, нехотя наклонился и поднял его.
        Два Лесоруба приближались. Они шли, как почетный караул - нога в ногу, в точности повторяя движения друг друга. И отсветы Мирового Света играли на лезвиях их чудовищных топоров.
        Птицелов повертел пистолет в руках.
        Тут Васка-Эспада дал маху. Сколько ни кичился грязевик собственной важностью и всезнанием, но не разобрался он в тонкостях человеческой души.
        Имеет ли право Птицелов пустить себе в висок пулю, когда Лия вернулась и нуждается в его помощи и защите? Когда принц-герцог и друг Бошку дожидаются его возвращения в новый поселок? Когда он выяснил всю правду об иномирянах и ни с кем не поделился знаниями? Профессор Поррумоварруи ждет в своем кабинете, задумчиво вращая золотую змейку вокруг сферы Мира, а на полке возле пучеглазого идола горят ароматные свечи…
        Птицелов сунул «герцог» за пояс.
        Лесорубы были уже рядом. Они прошли мимо покрытого инеем экскаватора. Под ногами, похожими на ходули, хрустело битое стекло. Безглазые головы глядели на Птицелова и видели его насквозь.
        Птицелов наклонился. Крякнул, подхватил секцию карданного вала от экскаватора - она валялась в пыли рядом с другими извлеченными из машины узлами. Секция была тяжелой - как штанга, с которой упражнялся Оллу Фешт. В другое время Птицелов пожалел бы спину, но сейчас он рванул трубу с шарниром на одном конце, словно та ничего не весила. Замахнулся, ощущая прилив азарта. Зазвенела сталь…

…по сути, грязевик Эспада заблуждался, когда утверждал, будто ему, Птицелову, оказывают честь. Быть «извлеченным» из Мира сейчас - означает стать дезертиром. Ничтожным трусом, который поддался на увещевания почти всемогущих грязевиков и променял друзей на мнимую безопасность и мудрость миров массаракша. Много ли чести в том, чтобы жить и умереть дезертиром, которого однажды кто- нибудь ухайдакает на старой заброшенной дороге?… В конце концов придет время и жители его Мира сами проложат путь за светящуюся завесу, скрывающую небеса, - в тот самый массаракш. Сами! Без помощи грязевиков и несмотря на козни этих с секирами наперевес…
        Лесорубы одновременно подняли топоры.
        - Я - Птицелов, сын Сома! - выкрикнул младший агент Отдела «М», размахивая стальной трубой. - Знайте, отродья массаракша! Я живу здесь! Я - человек. Герцог! Я - Птицелов, сын Сома!…
        И ему почудилось, что слова его подхватила бесчисленная рать. Заревела, разразилась боевым кличем Империи. Что солдаты в касках, шинелях, с карабинами в руках - те, которыми командовал его настоящий отец, - спешат на призыв и что бок о бок с солдатами шагают одетые в рванье мутанты, вооруженные ржавыми ружьями, копьями, луками… Они тоже полны решимости драться за своего герцога и за свой Мир. Рать встала за спиной Птицелова стеной, и он почувствовал прилив сил.

…Выбил топор из лап первого Лесоруба. Свалил с ног другого…
        Он по- прежнему был один.
        This file was created
        with BookDesigner program
        [email protected]

14.01.2012