Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Панов Вадим : " Четвертый Сын " - читать онлайн

Сохранить .
Четвертый сын Вадим Панов
        Вадим Панов
        Четвертый сын[1]
        Ворожба закончилась. Растаяло видение, оборотившись медленными кругами на воде. Разбежалось увиденное, но еще не наступившее, рассыпалось в ничто, притаилось до срока в темных углах, куда не добирается огонек лучины, исчезло, оставив только след в памяти.
        Очень глубокий след.
        С тяжелым вздохом Гаруса отодвинула от себя плошку и тихонько выругалась, использовав, само собой, человековские ругательства - в языке народа Мышиных гор грубые выражения отсутствовали. А затем, не сумев облегчить душу одними только словами, женщина грубым жестом смахнула глиняную плошку на пол, резко вскочила и принялась яростно топтать ни в чем не повинную посудину, выплескивая из себя ненависть, злобу и страх - все, что подарила ей ярость.
        - Скоты! Уродливые скоты! Обожравшиеся селедкой звери!
        Полная ушла, веселись, ралан хей!
        Полная ушла, ралан хей! Ралан хей!
        А тот, кто полную не взял,
        Тому Расмус Углежог лишь половинку дал.
        Полная ушла, веселись, ралан хей!
        Орали снизу пьяные человеки.
        На первом этаже трактира, в низеньком душном зале, пропахшем отрыжкой и потом, шло гульбище: то ли именины справляли, то ли похороны. Обалдевшие от длинной северной зимы крестьяне и лесорубы прикончили не один бочонок пива, разбавили его глёгом из кислого дешевого вина и теперь горланили песни, да хватали за бока толстых собутыльниц. Довольные повизгивания последних смешивались с воплями мужиков.
        - Уроды! - Гаруса сжала кулаки. - Ублюдки!
        В Мышиных горах праздники справляли иначе - организм нигири алкоголь не принимает, потому сородичи Гарусы веселились по-настоящему, не затуманивая головы всякой дрянью. Смеялись, танцевали и пели искренне, потому что хотели смеяться, танцевать и петь. Потому что праздник. Впрочем… Мышиные горы далеко. А пьяные человеки рядом.
        Да плевать на человеков!
        Будущее, отвратное и беспощадное будущее, открывшееся в ворожбе, занимало мысли колдуньи.
        Два месяца. Через два месяца Хельга скажет: «Он виноват!» - и все будет решено. Ничего не поправишь. Ничего не изменишь.
        Два месяца.
        Ворожба на столь короткий срок получалась великолепно, видна была каждая деталь, каждая фраза, каждый жест. И еще она была очень точной. Все будет именно так. Хельга скажет: «Он виноват!»
        - Твари!
        Гаруса взвыла, но тут же закрыла рот руками - услышат! - бросилась на кровать, уткнулась лицом в подушку, заглушила тоскливый крик пером и вонючей тканью, в которую его завернули.
        Два месяца!
        Подождать? Но хватит ли времени? Завтра его увезут. Конечно, можно узнать куда, можно добраться до своих и все рассказать. Старейшины обязательно постараются помочь, но ворожба… Ворожба показала, что Хельга скажет: «Он виноват!» А значит, старейшины не успеют.
        И если кто-то и может все изменить, то только она, Гаруса. Ей решать, что случится через два месяца. Только ей.
        Колдунья прошлась по малюсенькой комнате. Стол, три шага вдоль кровати - дверь, разворот, три шага вдоль кровати - стол, разворот… Лучина едва освещает потемневшие от времени стены, хорошо еще, что не сырые. Пахнет всеми, кто останавливался в этой конуре до нее, всеми сразу и каждым по отдельности. Запахи сливаются в привычную вонь придорожных трактиров, на которую обращают внимание лишь случайно оказавшиеся здесь изнеженные аристократы да чистоплотные нигири.
        «Два месяца!»
        Как же трудно решиться…
        До Мышиных гор рукой подать. Дорога займет не больше четырех дней, но… Но этот путь Гаруса собиралась совершить не раньше, чем через неделю. Вернулась гнилая лихорадка, которую женщина подхватила еще летом, в столичных болотах, и заставила нигири задержаться в человековском городишке. Болезнь вымотала, лишила сил, превратила черную татуировку на лице в серую.
        Лихорадка.
        Гаруса понимала, что четыре дня верхом, да еще зимой, ей не вынести. Болезнь еще не ушла. Болезнь выпила почти все соки. Болезнь…
        «Ты думаешь не о том!» - резко одернула себя колдунья.
        И сама удивилась мысленному окрику.
        «Если не торопиться и ехать медленно, то шанс есть. Два дня до Хуснеса, день до Федхе, и день до отрогов. Бразар не болен, все это время он отдыхал, он справится».
        «Четыре зимних перехода?»
        И она вдруг поняла, что решение принято.
        Как же просто все оказалось. Сказать: «Надо», и согласиться: «Да, надо». Неуверенность, страх, жалость к себе - ерунда. Ведь она действительно должна это сделать, просто должна, такое емкое слово - должна… И сделает. А значит, долой неуверенность, страх и жалость к себе. Слезы высохли. Рыдания, вызванные бессильной яростью, ушли. Ибо ярость обрела силу. Те капли, что еще оставались в теле женщины. Теперь она знала, что делать, и думала только об этом.
        «Четыре зимних перехода?»
        «Я справлюсь».
        «Умрешь в пути!»
        «Посмотрим».
        «Скоро Отиг! Что будет, если он застанет тебя в дороге?»
        «Не застанет! Я успею!»
        «У тебя нет сил ехать верхом».
        «У меня есть ремни: привяжусь к седлу и доеду».
        «Не хочешь поворожить на свое будущее?»
        Рука машинально потянулась к валяющейся на полу плошке. Налить воды, узнать…
        Гаруса покачала головой: «Хватит на сегодня ворожбы. Все, что нужно, я уже знаю. А моя судьба в моих руках».
        Она переступила через плошку и стала собираться. Нужно расплатиться с хозяином трактира, снарядить Бразара и… и кое-что забрать.

* * *
        Обитатели Мышиных гор отличались от людей. Или люди отличались от них? Весь вопрос в том, кто был первым? Человеки забыли ответ, они вообще плохо помнили прошлое, а нигири не хотели им напоминать. Не боялись, не опасались, а именно не хотели. Потому что знали - забудут. Вот и казалось всем, что это не люди отличаются от нигири, а наоборот: нигири от людей.
        Беличьи уши с пушистыми венчиками кисточек; огромные, синие, как тысячелетний лед Грейсварангена, глаза; щебечущие, похожие на птичьи, голоса… Но самое главное - магия. Давно ушедшие боги отняли у людей способность к волшебству, а вот у нигири она осталась. Покрытые черными татуировками колдуны умели вызывать ветер и утихомиривать его, управлять косяками рыб и стадами диких оленей, излечивать от болезней и страшных ран и находить железо. Они много чего умели, колдуны с синими глазами, а люди не любят тех, кто умеет больше них. Короли и герцоги улыбались старейшинам нигири, обещали мир и вечную дружбу. А по ночам их вассалы жгли деревни синеглазых колдунов и убивали детей с беличьими ушками. Магия помогает в жизни, но не делает всемогущим. Волшебник в состоянии справиться за раз с десятком бойцов, но что делать, когда в деревню врываются три сотни обезумевших насильников? Когда горят все дома? Когда кричат все женщины? Когда из ночи летят стрелы, и, брызгая слюной, лают натасканные на нигири собаки?
        Спасаясь от человековской злобы, маленький народ переселился далеко на север, заперся в скалах и не особенно привечал гостей. Сами нигири, случалось, заезжали в селения, даже до столицы добирались - выгнав чужаков с плодородных земель, человеки позабыли о ненависти, - а вот люди в Мышиные горы не стремились.

* * *
        Бразар коротко всхрапнул и, неловко переступив, остановился.
        - Еще чуть-чуть, - едва слышно попросила Гаруса. - Пожалуйста, еще чуть-чуть.
        Но видела - мольбы напрасны. Тарвагские скаковые козлы славились силой, невероятной выносливостью и чутьем. Они безошибочно шли по тропе, укрытой снегом любой толщины, распознавали припорошенные полыньи и легко скакали по обледенелым скалам. Длинная густая шерсть надежно защищала от морозов и козла, и всадника: случись буран, они садились на снег и пережидали непогоду тесно прижавшись друг к другу. Зима - родная стихия странных тарвагских скакунов, в северных землях им нет равных. Нет.
        Вот только буран не случился. Зато выскользнул из-под раздвоенного копыта камень, и Бразар потянул заднюю ногу. Потянул так, что с трудом поднялся - тогда они завалились в снег - и долго тряс поврежденной ногой, надеясь привести мускулы в порядок. Исцелять Гаруса не умела, просто заглушила магией боль Бразара и вновь приказала скакать к горам.
        Позволить ему идти шагом Гаруса не могла - наемник совсем рядом.
        Первые человеки, которых послал за ней староста Гунса, прекратили погоню в тот же день. Потеряли след, безмозглые стражники, утопили в незамеченной полынье одну из казенных лошадей, переругались - колдунья потратила часть магии, чтобы подслушать их разговоры - и ни с чем вернулись в городок. Пить пиво в ожидании весны. Однако обрадоваться такому исходу дела Гаруса не успела. Едва стражники повернули назад, как их место занял другой человек. Молчаливый одиночка, которого трактирщик из Хуснеса - этот разговор колдунье также удалось подслушать - назвал Леннартом Изгоем. И этот преследователь был куда опаснее предыдущих - Гаруса чуяла угрюмую ауру безжалостного охотника за головами, непонятно каким ветром занесенного в северное захолустье.
        «Это судьба, - усмехнулась нигири, соскальзывая со спины вымотанного козла. - Предсказания должны сбываться, иначе в них нет смысла».
        Лихорадка, лишившая ее сил - вывернувшийся из-под копыта камень - страшный наемник за спиной. Колечки случайностей, нанизанные на исчезающее время. А в финале - невозмутимый Орвар Большое Брюхо. Но сожалеть не о чем - Гаруса сама выбрала свой путь.
        Женщина подошла к пошатывающемуся козлу и правой рукой - левой она прижимала к груди объемистый меховой сверток - ласково потрепала его по морде.
        - Устал, Бразар?
        Скакун снова всхрапнул и ткнулся Гарусе в плечо.
        «Зачем спрашиваешь, хозяйка? Неужели не понимаешь?»
        - Я все понимаю. А ты?
        Козел вздохнул. Он тоже все понимал.
        Тарвагские звери не только сильны и выносливы - они умны. А уж те из них, кому доводится служить колдунам, со временем начинают улавливать и мысли, и эмоции хозяев. Бразар чуял смерть, дышащую им в спину. И видел смерть, ждущую впереди. Бразар все понимал, но не обвинял Гарусу, добрую хозяйку, приведшую его к гибели. Потому что знал: она протянет ненамного дольше. Лихорадка в ее глазах была лишь отражением пламени, что разгоралось внутри. Смертельного пламени.
        Посреди заснеженного поля, на лютом ледяном ветру двое обреченных смотрели в глаза друг другу. Нигири и зверь. А по их следу шел безжалостный человек.
        - Мы должны идти, - прошептала женщина. - Иначе все напрасно. Абсолютно все.
        Она умела найти правильные слова, добрая хозяйка Гаруса, приведшая их к гибели. Упрямство - черта, может, не лучшая, но в какой-то момент только оно способно придать сил. Только оно. И еще злость.
        На этот раз Бразар фыркнул. Не устало, не уныло - яростно.
        «Моя смерть не будет бессмысленной!»
        И ударил копытом по снегу.
        Он бодрился, бодрился из последних сил, потому что знал: без него добрая хозяйка не продержится и двух часов. Пока он рядом - есть надежда. Пусть даже он не может скакать. Пусть. Пока он рядом - ей проще. Значит, он должен быть рядом, пока может.
        - Отдохни чуть-чуть, - тихо сказала Гаруса. - А я попробую уравнять шансы.
        Скакун с наслаждением опустился на снег - эх, поспать бы! - женщина положила рядом с Бразаром меховой сверток, укрыв его от пронизывающего ветра, и отошла шагов на десять назад, по следам, что оставил на снегу козел.
        - Надеюсь, человек, ты будешь достаточно туп, чтобы попасться в мою ловушку.
        Гаруса сняла меховые рукавицы, подула на вмиг закоченевшие руки и принялась медленно - пальцы сводило на стылом ветру - увязывать в полотно магические нити. Один узелок, второй… Две красные сплетаются с черной. Белую почти не видно, но она нужна.
        «Сосредоточься, Гаруса! Без белой нити ничего не получится! Четыре! Четыре узелка на ней!»
        В рукавицах или перчатках полотно не сплетешь, а на морозе пальцы деревенеют мгновенно. Перестают слушаться, теряют ловкость. Четыре узелка на едва различимой в пурге белой нити - как четыре ледяные вершины, на которые нужно взойти обнаженной. А ведь ее еще нужно сплести с остальными, выложить на снегу злой узор, налить в него яду. И все - на ветру, незащищенными руками. Будь сейчас лето и будь у нее больше сил, Гаруса приготовила бы наемнику ловушку получше, сплела бы не полотно на земле, а шатер из тонких нитей, в котором запутались бы и конь, и всадник. Но сейчас даже ядовитый платок дался женщине с огромным трудом. Небольшой, плохо замаскированный, он лежал прямо на следах Бразара. Стоит преследователю проехать в стороне, и усилия Гарусы пропадут - сшитое непослушными пальцами полотно останется нетронутым, поджидая другого прохожего.
        - Надеюсь, человек, ты будешь достаточно туп, чтобы попасться в мою ловушку, - повторила женщина, обращаясь то ли к скачущему за ней убийце, то ли к богам. - И не сразу поймешь, почему твой конь споткнулся.
        Если конь Леннарта ступит на платок, а сам он не поторопится спрыгнуть, то погоня на этом прекратится. Если наемник окажется шустрым, погибнет только скакун. Если же убийца проедет в стороне…
        Об этом Гаруса думать не хотела.
        Закончив колдовать, она вернулась к Бразару, уселась перед ним и тихонько заплакала. Не от отчаяния - у нее еще были силы продолжать борьбу, не от боли - руки, обожженные ледяным дыханием зимы, еще не успели согреться, еще ничего не чувствовали. Вполне возможно, они никогда ничего не почувствуют. Почернеют, и…
        Да какая разница, что станет с руками? Жить-то осталось…
        Гаруса плакала, чтобы набраться сил. Чтобы выдавить из себя и отчаяние, и боль, и безнадежность, и жалость к Бразару. Плакала, чтобы избавиться от беспросветной тьмы, поглощающей душу. Плакала, чтобы выдавить из себя слабость.
        Потому что до тех пор, пока внутри горит огонь, даже смертельный, она не проиграет. Не сможет проиграть.
        Скакун потерся носом о плечо женщины.
        - Да, Бразар, нам надо идти, - согласилась Гаруса, утирая слезы. - Надо идти. Мы должны добраться до отрогов до темноты…
        Ничего не чувствующими руками она прижала к груди меховой сверток и, пошатываясь, пошла за ковыляющим козлом.
        «До темноты, Бразар, у нас есть время только до темноты. Мы должны добраться до отрогов до того, как наступит Отиг…»
        Но понимала: не успеют.

* * *
        Самая длинная ночь в году. Самая холодная. Самая страшная.
        Просто Отиг.
        Одно из тех правил, что существовали с зарождения мира, - ночь, отданная под абсолютную власть тьмы. Непреступная стена, отгораживающая людей и нигири от порождений зла, падала, и создания мрака становились полноправными хозяевами заснеженных просторов. Играла бесконечную свадьбу Ледяная Невеста, весело губя попавших в хоровод горемык. Мчалась по полям Дикая Охота, до смерти засекая припозднившихся путников кнутами или травя адскими псами. Угрюмый Расмус Углежог перетирал несчастных в стылый черный порошок, а рыжая бестия Дагни Два Сапога задорно топтала людей в вихре кровавого танца.
        Просто Отиг.
        Ночь тех, кому ненавистны и люди, и нигири.
        Спастись от сумрачных тварей можно было лишь в доме, у горящего очага, крепко накрепко закрыв дверь и повесив на окна тяжелые ставни. Так повелели древние боги, и это было еще одно нерушимое правило: если у тебя есть крыша над головой, ты выживешь. И поэтому самую длинную в году ночь люди не спали. Сидели у очага, подбрасывая в спасительное пламя смолянистые поленья, ели оленину с брусникой, пили пахнущий миндалем и гвоздикой глёг и вели длинные разговоры о Тех, Кто Прячется В Ночи. В первые часы бдения с детства знакомые байки казались страшными, почти правдивыми; истории о пропавших во время Отига приятно щекотали нервы, мурашками бежали по коже, вызывая желание опрокинуть еще кружечку и поведать свою собственную сказочку: «Случилось это прошлым годом в Федхе…» - на самом деле - слышанную в детстве от бабушки. Постепенно хмель ударял в голову, голоса становились громче, таинственный шепот сменялся раскатами хохота, и вот уже Ледяную Невесту называют старой девой, Охотника - браконьером, получившим хороший урок от храброго лесника, Расмуса - неудачливым олухом, не сумевшим продать подмоченный
уголь заезжим купцам, а кровопийцу Дагни - ненасытной шлюхой.
        Утро люди встречали по-разному. Кто-то просыпался в объятиях красотки - через девять месяцев после Отига в северных землях регулярно случалось массовое прибавление детишек. А кто-то вылезал из-под стола, оглядываясь, чем бы опохмелиться.
        Может, именно поэтому Отиг стали считать праздником?
        Хотя какое это веселье, если нельзя выходить из дома?

* * *
        Бразар двигался медленно, настороженно, фыркая едва ли не на каждом шагу. Он наклонил голову, выставив перед собой витые рога, и смотрел исподлобья, готовый в любой момент атаковать или отразить удар противника.
        Еще невидимого, но уже находящегося где-то рядом. Тенью перелетающего над заснеженными деревьями, с шипением вьющегося меж стволов, изредка выглядывающего из-за сугробов. Противника древнего, как мир, и злого, как мир свихнувшийся.
        Впрочем, в эту ночь мир действительно сходил с ума.
        Отиг.
        Который запершиеся в домах человеки называют праздником.
        Чтоб он никогда не наступал, проклятый.
        Гаруса шла справа от скакуна. Меховой сверток с одной стороны прикрывает мощное тело козла, с другой - женщина. Вторая рука свободна, на первый взгляд безоружна, но в ладони клубятся магические нити. Случись нападение, нужно только стряхнуть рукавицу, выкрикнуть пару слов - и в противника полетит пучок раскаленных молний. Мощный пучок, который сожрет всю оставшуюся у Гарусы магию. Но создания тьмы глупы, они не поймут, что ведьма выдохлась. Пропустив удар, они отступят и пойдут следом, завывая, шипя в бессильной злобе, но не рискуя атаковать снова. Создания тьмы глупы и трусливы. Главное - не промахнуться в первый раз.
        «Не промахнусь, - пообещала себе нигири. - Один раз точно не промахнусь».
        К счастью, ночные твари избегали нападать на путников. Шуршали, шипели, таращились, но не атаковали. Учуяли мага и решили пока не связываться. Несмотря на свою тупость, понимали, что раскаленные нити - это не человековское оружие, неспособное причинить вред бесплотным, от пучка не уйти.
        - Ты нашел дорогу?
        Бразар фыркнул, и Гаруса уловила виноватые нотки.
        «Не нашел».
        И этот факт беспокоил женщину гораздо больше, чем шныряющая вокруг нечисть, - они заблудились. Заплутали в нескольких лигах от границы Мышиных гор, в местности, которую Бразар знал как свои копыта. Но дорогу потерял. А значит, рядом скрывается кто-то очень сильный и очень опасный - мелкая нечисть неспособна заморочить голову тарвагскому зверю.
        - Нас ждет неприятная встреча, Бразар.
        Короткий всхрап, уверенный и спокойный: «Будем драться».
        Он не ел с утра, дрожал от усталости, плохо владел поврежденной ногой и поэтому не испытывал ни малейшего страха. Откуда взяться страху, когда знаешь, что умрешь?
        И тут же наклонил голову еще ниже: «Враг!»

* * *
        - Хум-хум-хум.
        Все поменялось в мгновение ока.
        Только что они, проваливаясь в снег, шли меж деревьев, сугробов и похожих на сугробы кустарников. И вот перед ними широкая, расчищенная и утоптанная дорога. Только что вокруг шныряли сумрачные твари - теперь не слышно ни шороха, ни шипения. Только что на небе в редких разрывах между тучами мелькали тусклые звезды и мрачная луна Отига - сейчас над головой разливалась беспросветная тьма.
        «Начинается!»
        Гаруса прекрасно понимала, что дорога - порождение Отига, точнее, сил, что выбрались из мрака, а еще точнее - самых мощных сил. Впереди их ждет полная неизвестность, вполне возможно - участь, по сравнению с которой меч наемника покажется детской забавой, но… Но ты идешь, ты жив, ты надеешься. Участь, она ведь или случится, или нет, а меч идет следом. Так что лучше дорога.
        - Хум-хум-хум.
        Басовитое бормотание, как выяснилось, издавал тролль.
        Лохматую гору путешественники заприметили издалека, но с дороги решили не сходить - в конце концов, чем раньше они кого-нибудь встретят, тем быстрее все прояснится. К сожалению, не прояснилось. Тупое создание, издающее сшибающую с ног вонь, занималось делом - чистило и без того идеально вычищенную дорогу широкой деревянной лопатой. Судя по всему, кто-то забыл отменить приказ, и бедолага, вместо того чтобы веселиться с остальными тварями, вынужден трудиться не покладая рук.
        Увидев путников, тролль в очередной раз выдал грустное:
        - Хум-хум-хум.
        И вежливо приподнял обтрепанную войлочную шляпу с широченными полями, мгновенно став похожим на человековского крестьянина, выпрашивающего деньги на пиво.
        Глаза печальные. Тяжело работать в праздник…
        Трудолюбивую скотину путешественники обошли по широкой дуге; тролль не возражал, вернулся к своему занятию. Но еще через полсотни шагов Бразар вновь замер: на широкой дороге стояли три белоснежные собаки. Широкогрудые, с пушистой, густой шерстью, мощными телами и длинными лапами. Пасти ощерены в звериной улыбке, демонстрирующей длинные клыки, свешиваются красные языки, по которым стекает желтоватая слюна, глаза горят.
        Враг?
        «Собаки, - поправила себя Гаруса. - Всего лишь собаки».
        Враг появится позже.
        Бразар тоже понял, что зря забеспокоился. Фыркнул, извиняясь перед хозяйкой за напрасно поданный сигнал тревоги, сделал шаг вперед и презрительно посмотрел на псин: «Что, хвостатые, будем драться?»
        Тарвагские звери и так-то не подарочек для сумрачных ублюдков, а уж если хозяйка-колдунья аккуратно вплетала в растущие рога магические нити, то мелким тварям с козлом лучше не связываться. Псины здоровы, но их лобастые головы едва доходят до груди Бразара - очень удобно и для удара копытом, и для укола рогом.
        «Подеремся?»
        Нет, не станут.
        Поняв, что нагнать на путников страху не получилось, собаки расступились, а желтоглазая сука мотнула головой и тявкнула.
        - Нас приглашают в гости, - вздохнула Гаруса.
        Бразар фыркнул, гордо вскинул голову и уверенно шагнул вперед.

* * *
        По дороге пришлось пройти около ста шагов. Трусившие следом псины зыркали зло, но благоразумно не приближались: понимали, хвостатые, что тарвагский зверь не упустит возможности наподдать зазевавшейся твари по окороку, а связываться не хотелось. Рога, копыта, пучок раскаленных нитей в ладошке нигири - нет уж, увольте, найдем другую дичь, послабее.
        Закончилась дорога на большой поляне, окруженной старыми осинами с омертвевшими, высушенными вершинами и обломанными нижними ветвями. Вдоль деревьев шла невысокая ограда, сложенная из речных камней, а внутри виднелись покосившиеся могильные плиты.
        Заброшенное человековское кладбище. Типично для них: закопать мертвых где попало, плюнуть и уйти. И забыть.
        «Ложь, - покачала головой Гаруса. - Все вокруг - ложь. У отрогов Мышиных гор никогда не было человековских погостов. Меня обманывают».
        Псины осторожно просочились мимо Бразара и побежали к центру кладбища, к большому костру, к тем, кто грелся у огня.
        К настоящим врагам.
        - Мы должны пройти, - твердо сказала нигири.
        Кто бы ни сидел у костра, кто бы ни встал на их пути.
        «Я должна пройти, и я пройду!»
        И никаких сомнений, никаких колебаний, никакой робости. Если ты дружишь со страхом, тебе не дано принимать смелые решения.
        Скакун кивнул, но с места не сдвинулся: сделать первый шаг должна хозяйка.
        Гаруса неспешно выпустила из ладони нити, позволив им втянуться обратно, откинула с головы капюшон и медленно подошла к костру.
        - Вам неведомы законы гостеприимства, поэтому я возьму ваш огонь без спроса.
        - И не пожелаешь нам здравствовать? - удивился толстяк, одетый лишь в драную собачью шубу и грубые штаны.
        - Вы не живете, вы существуете, - презрительно отозвалась нигири. - Зачем вам здоровье?
        - Тебе бы оно не помешало, - протянул толстяк, разглядывая обмороженные руки колдуньи. - Больно?
        - Не твое дело.
        Она уселась на ближайшую к огню шкуру, положила меховой сверток на колени, расстегнула шубу и вытащила из-за пазухи маленький бурдюк с молоком, согретый теплом ее пылающего в лихорадке тела.
        Сидящие у огня промолчали даже тогда, когда из свертка послышался плач. Гаруса спокойно открыла ребенку лицо - возле костра можно было не опасаться мороза - и принялась осторожно кормить проголодавшееся дитя.
        - Гх-км… - откашлялся толстяк. Он почесал огромный живот и с улыбкой оглядел товарищей. - Я же говорил, что будет весело.
        И вцепился зубами в сочную свиную ножку.
        - Нравится, когда тебя унижают? - угрюмо осведомился чернобородый мужчина, одетый в грязную дубленую куртку и такие же штаны.
        - Нравится, когда меня не боятся, - неразборчиво промычал толстяк - его рот был набит мясом.
        - Вот и развлекался бы с ней в одиночку.
        - Кто же знал, что вы припретесь ко мне в гости?
        Чернобородый ощерился, хотел выругаться, но его опередила приятельница - рыжеволосая женщина, щеголявшая по зимнему лесу в тонком зеленом платье с глубоким декольте и в бархатных остроносых полусапожках, украшенных пошлыми блестками.
        - Она нас боится, Орвар, - холодно произнесла рыжая, высокомерно разглядывая кормящую ребенка Гарусу. - Ей страшно.
        Стоящий за спиной хозяйки Бразар презрительно продемонстрировал красотке желтые зубы.
        - Не за себя, Дагни. - Орвар Большое Брюхо покачал лысой головой. - Нигири боится не за себя.
        - Какая разница? Она боится, а ты обещал нам нечто необычное.
        - Никто не виноват, что вы не способны увидеть необычное!
        - Не зарывайся, Орвар!
        - Хватит вопить, Сив[2] разбудите, - пробурчал щуплый молодой человек, восседавший на шкурах в окружении трех собак. Лицо у него было неприятное, одутловатое, а вот серые глаза притягивали: в них читался глубокий ум и тут же - бешеное, безумное веселье. Замечательные глаза. Очень больные.
        Сделав товарищам замечание, Охотник потянулся и с неожиданной мягкостью поправил шкуру, под которой спала некрасивая молоденькая девчонка.
        Будить чокнутую невесту никто не хотел.
        Дагни Два Сапога прошипела ругательство и вернулась на свое место рядом с Расмусом. Орвар одобрительно кивнул и принялся грызть появившиеся из воздуха свиные ребрышки. Углежог сделал вид, что отвлекся, и принялся расспрашивать рыжую, что же, собственно, произошло.
        Последний же из сидевших у костра обратил на появление Гарусы ровно столько же внимания, сколько и спящая Сив. Широкоплечий мужчина, расположившийся неподалеку от Охотника, сидел, положив руки на гарду вонзенного в снег меча, и не отрываясь смотрел на огонь. То ли думает о чем-то, то ли спит с открытыми глазами, то ли плевать ему на все.
        Тем временем нигири накормила ребенка, укачала его - малыш зачмокал и быстро уснул, - положила сверток на шкуру, поднялась и без спросу зачерпнула кружкой отвар из висящего над огнем котелка. Гарусе нужно было подкрепиться, выпить горячего, ей было безразлично, что булькает в котелке, но почувствовав с детства знакомый запах медового свунса - традиционного напитка нигири, - не сумела сдержать довольную улыбку.
        «Вовремя!»
        - Нравится? - осведомился Орвар, поглаживая всклокоченную, цвета ржавчины бороду.
        - Слишком много корицы, - отозвалась женщина.
        - Зато и меда я не пожалел.
        По телу разлилось приятное тепло, делая тяжелыми и руки, и ноги, и голову. Хотелось сидеть у огня вечно. Никуда не спешить. Ни о чем не думать. Ни за кого не бояться. Тишина и покой. Умиротворение. Сон…
        Вечный сон.
        Гаруса стряхнула с себя дрему. Отшвырнула кружку, угодив в лоб не ожидавшей такого Дагни - Орвар тонко захихикал, - резко повернулась и положила руку на меховой сверток. Он здесь. Спит. Все в порядке.
        Ей есть за кого бояться.
        Бразар фыркнул, подтверждая, что тоже бодрствует.
        Колдунья вновь повернулась и встретилась взглядом с Большим Брюхом.
        «Не расслабляйся, Гаруса, все только начинается!»
        «Правильно, - подтвердили маленькие, спрятанные глубоко под тяжелым лбом глаза Орвара. - Все только начинается. Держись, нигири!»
        - Спасибо, что позволили отдохнуть, - ровно произнесла женщина. - Но злоупотреблять гостеприимством не в моих правилах.
        - Занятное слово: злоупотреблять, - протянул Охотник. - Зло употреблять. Внутрь или снаружи?
        - Употреблять во зло, - усмехнулся Орвар, облизывая лоснящиеся салом пальцы.
        - Тебе бы только употреблять, - скривилась Дагни.
        - Ага, - подтвердил Большое Брюхо. - Лучше быть гурманом, чем убийцей.
        - Пожиратель падали.
        - Я пожираю, а ты мне ее доставляешь. Кто из нас лучше?
        - Ты лопаешь слишком много человечины, - заметил Охотник. - Пропитался гнусной моралью. На самом деле мы должны обсуждать не кто из нас лучше, а кто хуже.
        - Скучно.
        - Перережь себе вены. Станет веселее.
        Они надоели друг другу до чертиков и, судя по всему, способны были препираться бесконечно. Гаруса демонстративно зевнула и поинтересовалась:
        - Так я пойду? - И спокойно выдержала взгляды четырех пар глаз.
        - Ну что, братья, отпустим гостью? - ухмыльнулся Орвар.
        - Давай отпустим, - согласился Расмус, тяжело глядя на нигири. - Пусть идет.
        Злоба, полыхнувшая из-под черных бровей, не сулила Гарусе ничего хорошего.
        Теперь женщина четко понимала расклад сил: сейчас она на кладбище, во владениях Орвара, который почему-то не склонен причинять ей вред. Или хочет поиздеваться, поглумиться над попавшей в ловушку Отига Гарусой, но, судя по всему, готов предоставить ей шанс. А вот стоит шагнуть за ограду, как рядом появится Расмус, сумасшедший угольщик, большой любитель перетереть добычу в черную пыль. И все знали, что нигири чернобородый ненавидит больше человеков. Потому что…
        - Хочешь со мной встретиться, Углежог?
        - Позабавиться, - уточнил Расмус.
        Его рыжая подружка скорчила гримасу, показывая, что ей забава тоже доставит удовольствие.
        - И не боишься? - холодно осведомилась женщина.
        - Боюсь? - Чернобородый расхохотался. - Я прихлопну тебя, как муху, татуированная дрянь.
        - Можешь прихлопнуть. - Гаруса усмехнулась. - Но станешь ли?
        - Ты не первая нигири, из которой я сделаю полмешка угля.
        - Но я первая нигири, которая способна пережечь на уголь тебя. - Женщина с вызовом посмотрела на Расмуса. - Ты ведь знаешь, кто я.
        Бразар угрожающе фыркнул, напоминая, что драться грязной твари придется не только с хозяйкой.
        - Колдунья. - Углежог сплюнул. - Тем лучше. - Сжал кулаки. - К тому же ты слаба и трясешься в лихорадке.
        - Это тебя особенно радует, не так ли, Расмус Грязный Трус? Ты ведь не нападаешь на сильных колдунов нигири, которые плевать хотели на Отиг. Обходишь их стороной.
        Чернобородый зарычал.
        - Смелая, - коротко высказался Охотник.
        - Глупая, - презрительно бросила Дагни Два Сапога.
        - Отчаянная, - угрюмо произнес Орвар, обгладывая очередную кость. - Она будет драться до последнего. И козел ее - тоже. А когда закончится магия, она станет рвать когтями и зубами. - Рыгнул и закончил: - Я бы на твоем месте поостерегся трогать мою гостью, Расмус.
        - Ты издеваешься? - Чернобородый задохнулся от ярости. - Да я ее…
        - А ты загляни в будущее, грязнуля, - издевательским тоном предложила Гаруса. - Посмотри, чем закончится наша схватка.
        Предсказания не давались ночным тварям. Они знали все, что было раньше, знали все, что было сейчас, но грядущее… Смотреть вперед им не разрешалось.
        - Она ворожила! - тревожно воскликнул Углежог.
        И кто знает, что увидела? Уж не потому ли колдунья ведет себя столь нагло, что уверена в победе? Что предсказание показало гибель знаменитого Расмуса? Нигири кажется слабой, но кто знает, на что способна татуированная дрянь? Опять же - козел. Таращится из-за спины хозяйки да рогами поводит. А в два витых кинжала наверняка вплетены магические нити…
        Размышления Углежога столь явно отразились на его физиономии, что Охотник не выдержал - беззвучно заржал, повалившись на оленью шкуру. Заулыбались псы, вывалив из пастей языки. Хихикнул Орвар, но тут же закашлялся, подавившись очередным куском. Даже мечник, что до сих пор играл в статую, и тот шевельнулся.
        Покрасневшая Два Сапога вскочила на ноги:
        - Расмус, выдери эту дрянь! Брюхо не посмеет вступиться! В конце концов, сейчас Отиг, мы в своем праве!
        - Да, Расмус, будь мужчиной, победи едва живую женщину, - немедленно встрял толстяк. - Убей ее. Тебе ведь нетрудно.
        - Я сам решу… - начал было чернобородый.
        - Ты будешь решать в угольной яме! - рявкнул Орвар так, что с окружающих кладбище осин посыпался снег. - А сейчас ты у меня в гостях!
        Расмус втянул голову в плечи. Два Сапога, ожидавшая от приятеля большего героизма, с независимым видом уставилась на холеные ногти.
        - Я же просил - потише! - Охотник обеспокоено посмотрел на заворочавшуюся Сив. - Невеста проснется - приставать начнет. Оно вам надо?
        Оно оказалось никому не надо.
        Дагни на цыпочках подкралась к спящей и умело просвистела ей в ухо мелодичную колыбельную. Девушка неразборчиво пробормотала несколько слов, перевернулась на другой бок и затихла.
        Дальнейший разговор продолжали громким шепотом.
        - Ты специально ее привел! - Углежог ткнул грязным указательным пальцем в Брюхо.
        - Ага, - подтвердил тот, объедаясь свиными ушами.
        - Я бы с удовольствием прошла мимо, - вставила Гаруса. - Охота была в Отиг по гостям шляться. Да еще с ребенком.
        - И попала бы к братцу Расмусу. - Орвар ответил чернобородому его же жестом: направил на Углежога толстый указательный палец, с которого капал жир. - Который и ребенком бы не поперхнулся.
        - Решил надо мной поиздеваться? - угрожающе проскрипел Углежог.
        - Поиграть, - уточнил Большое Брюхо. - Хотел повеселиться.
        - Я тебе покажу «поиграть»!
        - И что же ты мне покажешь?
        - Толстый братец забывает, что нас двое, - вкрадчиво произнесла Два Сапога.
        Расмус приободрился. Но ненадолго.
        - Орвар не один, - подал голос мечник.
        Углежог поскучнел. Дагни выругалась. Гаруса поняла, что чего-то не поняла. Бразар шумно выдохнул, без колебаний принимая в ряды еще одного бойца. Большое Брюхо улыбнулся, вгрызаясь в аппетитнейший окорок. Охотник удивленно поднял брови, но промолчал, зато принялся рассеянно ерошить шерсть лежащей рядом суки.
        - Зачем тебе, Ингольф? - осведомилась Два Сапога.
        - Мое дело, - коротко отозвался мечник, по-прежнему глядя на огонь. И повторил: - Орвар не один.
        Гаруса тихонько перевела дух.
        «Что все это значит?»
        - Колдунья моя, - злобно сказал Расмус. - Она шла ко мне.
        - Ошибаешься, братец, она шла ко мне, - вздохнул Большое Брюхо, которого еще называли Повелителем Кладбищ, и пристально посмотрел на женщину: - Не так ли?
        - Смотря что ты имеешь в виду, - тихо отозвалась нигири.
        - Ты знаешь, что я имею в виду.
        - Все идут к тебе, братец, - грубовато бросил Расмус. - Все попадают на кладбища.
        - Но никто не торопится, не лезет без очереди, а когда приходит время, всеми силами старается избежать участи. И вот… - Орвар замолчал, не спуская глаз с женщины, которая машинально положила руку на меховой сверток. То ли пыталась защитить, то ли набраться сил. Продолжать невысказанную мысль Большое Брюхо не стал. Жестко заявил: - Я сожру твою плоть и обглодаю кости, колдунья.
        - Я знаю.
        - Не останется ничего.
        - Я знаю.
        - И тебе будет очень больно. Ведь смерть - только начало, потом прихожу я.
        - Вечноголодное пузо.
        Орвар так посмотрел на Расмуса, что тот прикусил язык. Углежог надеялся, что толстяк вернется к разговору с нигири, но Большое Брюхо решил приструнить вякнувшего грязнулю:
        - Ты забываешь, братец, что я буду есть до тех пор, пока будет кого есть, - медленно протянул Орвар. - Рано или поздно у меня в зубах окажутся все. Даже те, чья плоть существует только в Отиг.
        - А потом пожрешь себя? - осведомилась Два Сапога.
        - «Потом» для тебя не будет, так что какая тебе разница?
        - Почему ты ей помог?! - не выдержал Расмус. - Зачем привел сюда?
        Гаруса с интересом посмотрела на толстяка. Тот невозмутимо почесал объемистый живот, икнул, принимая из воздуха жареную курицу, и снисходительно объяснил:
        - Потому что ты бы ее убил, Расмус. И тем самым помог бы наемнику.
        - Наемника убила бы я, - усмехнулась Два Сапога. - У мужлана горячая кровь.
        Губы Дагни налились бордовым, в зеленых глазах мелькнуло безумие… безумная жажда. Гаруса презрительно скривилась.
        - Собачками этих тварей, - рассеяно пробормотал Охотник. - На снегу догонят, покатятся, кровь во все стороны брызжет, красота!
        И сжал кулак, прихватив шкуру суки. Та заскулила.
        - Скучно, - вздохнул толстяк. - Из года в год одно и тоже, никакой фантазии. Чем же вы отличаетесь от тех безмозглых созданий, что носятся сейчас по миру?
        - Мы среди них главные, - напомнила Два Сапога.
        Орвар саркастически хмыкнул и перевел взгляд на нигири:
        - Кстати, твоя шутка удалась, женщина: наемник потерял коня и теперь тащится по лесу на лыжах.
        - Я рада, - ровно ответила Гаруса.
        - Не торопись, - предостерег ее Большое Брюхо и вернулся к любимым родственникам: - Чего решили?
        Расмус переглянулся с Дагни. В их взглядах читалась бессильная злоба: они не имели власти на территории Повелителя Кладбищ и были вынуждены принять его условия.
        - Как мы будем играть? - выдавил из себя чернобородый. Словно гноем сплюнул.
        - У них гонка, - спокойно начал Орвар, с наслаждением дробя зубами птичьи косточки. - Гаруса торопится к Мышиным горам, Леннарт пытается ее перехватить.
        - Леннарт Изгой? - перебил его внимательно слушавший разговор Охотник. - Наемник из Гренграса?
        - Да, - подтвердил Большое Брюхо.
        - Туповат, - поморщилась Два Сапога.
        - Зато честен, - буркнул Расмус.
        - И упрям, как тарвагские тягловые бараны, - сообщил Орвар, ласково разглядывая прилетевшую из темноты баранью голову в чесночном соусе.
        - Неплохой боец, - закончил Ингольф. - Для простолюдина, конечно.
        - Так вот, - продолжил толстяк, - мы продадим смертным помощь. Подчеркиваю: продадим. Я подсоблю женщине, вы - наемнику. Посмотрим, кто окажется удачливее.
        - Мне нравится, - кивнул Охотник. - Жестокая игра.
        - Получается, мы никого не убьем? - разочарованно заметила Два Сапога.
        - У других кровь выпьешь, - проворчал Орвар. - Отиг длинный.
        Немного успокоившись, Расмус огладил черную бороду, пожевал губами, обдумывая следующую фразу, после чего веско произнес:
        - Я определю, чем заплатит нигири.
        Он согласился на предложение Орвара, но, судя по тону, от этого своего условия отступать не собирался.
        Гаруса поджала губы.
        - Договорились, - кивнул Большое Брюхо.
        - Ты заплатишь за помощь остатками своей магии, татуированная сука, - затараторила Дагни. На ладони рыжей появился тусклый ледяной шарик: - Заставь его засиять.
        И покосилась на Углежога. Тот кивнул, одобряя выбор подруги.
        - Это очень высокая цена, - после паузы произнесла нигири.
        - А у тебя нет выхода, ушастая, - усмехнулась Два Сапога.
        Глаза Дагни засверкали, ноздри раздувались, губы подрагивали в предвкушении ответа. Два Сапога не сомневалась, что ответ будет положительным, - Гарусе действительно некуда деваться, и рыжая упивалась властью над женщиной.
        «Пусть не получилось убить - зато мы ее замучаем. Орвар прав: так веселее».
        - Сначала мы определим, что я получу за остатки магии.
        - Чего же ты хочешь?
        - Об этом я скажу только Орвару.
        И прежде чем Расмус успел открыть рот, нигири и толстяка накрыла снежная пелена.

* * *
        - Ты обязан сказать, чем ей помог, - угрожающим тоном заявил Углежог, наблюдая за удаляющейся нигири.
        - Не обязан, - отрезал Орвар.
        - Вдруг ты перенесешь ее в Мышиные горы?
        Чернобородому очень хотелось, чтобы ведьма сдохла.
        - Я мог бы перенести ее без лишних разговоров, - покачал головой толстяк. - Но это было бы неинтересно. Не волнуйся, братец, я чту правила: Гаруса пойдет к Мышиным горам сама, без магии. И Леннарт легко ее догонит. - Орвар взял в руки кусок говядины. - Кстати, не забывай, Расмус, что цену Изгою выставлю я. И эта цена - меч Леннарта.
        И выразительно посмотрел на Ингольфа.
        Два Сапога перехватила взгляд толстяка и нахмурилась. Охотник прищурился. Ингольф остался невозмутим. Углежог же, поразмыслив над предложением Большого Брюха, возмутился:
        - Чем же он ее зарежет?
        - Придумает что-нибудь, - махнул рукой Орвар. - Или вы ему подскажете… На самом деле, нам пора определиться с куда более важным вопросом: на что спорим?
        - Если выиграет наемник, ты отдашь мне свою знаменитую собачью шубу, братец, - предложил Расмус. - И весь следующий год проходишь в одних штанах.
        Толстяк похлопал себя по животу, подумал, высасывая из косточки мозг, после чего кивнул:
        - Хорошо. Но если победит нигири, я спилю у Дагни каблуки с сапог. Пусть она в следующий Отиг будет похожа на идиотку.
        - Я с тобой не спорила, жирный ублюдок! - завопила рыжая.
        - Ты подруга Расмуса.
        - Но не его вещь!
        - Да, Брюхо, придумай что-нибудь другое, - примирительным тоном предложил Углежог и покосился на проснувшуюся Сив: - Не хочешь заключить пари, сестричка?
        - Я хочу замуж, - честно ответила некрасивая девушка, хлопая редкими ресницами. - Пойдешь?
        - Я замуж не хожу, - ответил чернобородый, на всякий случай отодвигаясь от приставучей Невесты подальше. - Я в жены беру.
        - Возьми меня, - предложила Ледяная Невеста. - Я хорошая…
        - Дорогая! - возмутилась Два Сапога, услышав предложение Сив. - У тебя совесть есть?!
        - У меня мужа нет, - всхлипнула та. - Танцую, танцую, а муж все не приходит.
        - На танцы только прохвосты слетаются, - с умным видом заявил Орвар. - Хорошего мужика прикармливать надо.
        И принялся облизывать пальцы.
        - А тебе жена не нужна?
        - Ты готовить не умеешь.
        Невеста запустила в жидкие волосы тоненькие пальчики и беззвучно заплакала. Дагни уселась рядом с Расмусом и они о чем-то зашептались. Большое Брюхо ковырялся в зубах, ожидая, когда из темноты прилетит следующая перемена. А Ингольф и Охотник, отодвинувшись как можно дальше от товарищей, негромко вели собственную беседу.
        - Как ты думаешь, что попросит наемник? - поинтересовался мечник, бесстрастно разглядывая одну из собак Охотника.
        - Коня, разумеется, - усмехнулся тот. - На лыжах ему нигири не догнать.
        - А он очень хочет до нее добраться, - вздохнул Ингольф.
        - Так сильно, что не побоялся отправиться в путь накануне Отига, - подтвердил Охотник.
        Мечник помолчал, а затем твердо произнес:
        - Я хочу ей помочь.
        Охотник сжал ухо желтоглазой суки - та удивленно посмотрела на хозяина, - однако ответил собеседнику прежним, спокойным тоном:
        - Нигири сама решила, что купить на остатки магии. Разговор окончен.
        - Будет лучше, если Леннарт умрет, - холодно сказал Ингольф.
        Сказал решенным тоном.
        - Хочешь вмешаться в спор Орвара и Расмуса? Грязнуля будет недоволен.
        - И что он сделает? Убьет меня?
        Охотник расхохотался:
        - Хорошая шутка, Ингольф! - И тут же стал серьезным: - Но я не хочу ссориться с Углежогом. Мне нравится дикость грязнули.
        - Для меня это очень важно, - прорычал мечник. - Разреши мне поединок.
        Несколько секунд мужчины буравили друг друга взглядами, после чего Охотник отвел взгляд, погладил плюхнувшегося на место обиженной суки кобеля и грустно улыбнулся:
        - Наконец-то.
        - Что ты имеешь в виду? - насторожился Ингольф.
        - А ты не понял? Или боишься, что понял неправильно?
        - Что ты имеешь в виду? - требовательным тоном переспросил мечник.
        - То, что сказал, - ответил Охотник. - За те восемьсот лет, что я вынужден терпеть твое общество, ты впервые сам вызвался на бой.
        «Те восемьсот лет…» Понимание заставило Ингольфа вздрогнуть:
        - Так просто? Я должен был сам…
        - Нет, человековское отродье, не просто, - жестко перебил мечника Охотник. - Ты должен был САМ: и душой, и телом. Каждой своей частичкой. И самое главное - ты должен был захотеть победить. Даже не так: тебе нужна победа любой ценой.
        - Ты не позволишь мне убить наемника! - Мечник скрипнул зубами.
        - Нет, Ингольф, не так: ты сам должен будешь сделать выбор. - Охотник издал издевательский смешок: - К тому же все говорят, что Леннарт крутой боец.
        - Крутые бойцы не шляются по северным пустошам и не ночуют в клоповниках, - отрезал Ингольф. - Крутые бойцы живут южнее, в столице и богатых марках, где много преступников и много охотников за головами. Там крутость проверяется другими бойцами, не менее сильными. О Леннарте же складывают легенды пропахшие селедкой рыбаки да пастухи. Ему хватает этой славы.
        - Он силен и победил многих воинов.
        - Где простолюдин мог обучиться высокому искусству? - высокомерно осведомился мечник. - Я убью его без твоей помощи, убью даже с закрытыми глазами, убью и помогу нигири дойти до Мышиных гор. Ублюдок Расмус отнял у нее магию, но я верю - она дойдет. У нее глаза горят. Она дойдет.
        - Но почему?
        - Мое дело, - в третий раз за вечер повторил Ингольф.
        - Если убьешь Изгоя, тебе придется бродить с нами еще тысячу лет!
        - Я уже проклят, - напомнил мечник. - Тысячей лет больше, тысячей меньше… Мне давно все равно.
        - Ставишь тысячу лет проклятия ради чужой женщины?
        И снова во взгляде Ингольфа появилось высокомерие. Даже - Высокомерие. И обращено оно было не к простолюдину, что топтался сейчас на лыжах, умело ведомый ночными тварями, а к самому Охотнику, одно только имя которого наводит страх на людей. Ингольф смотрел на Охотника так, что тот начал понимать разницу между тварью и человеком.
        - Гаруса - мать, - произнес мечник. - А у матерей нет национальности и рас.
        - Кажется, теперь я понимаю, что именно заинтересовало Брюхо в этой истории, - пробормотал Охотник, отводя взгляд. - Мать, да?
        - Я рожден женщиной, - продолжил Ингольф. - Пусть я проклят, но этого не забыл. Я был воином, но сражался только с воинами. Мои руки по локоть в крови, но это кровь равных. Это кровь воинов!
        Не было больше проклятого мечника, бездушного и безразличного. Перед Охотником сидел рыцарь, заплативший огромную цену за нарушенное слово, но не забывший, что такое честь. Или наконец-то вспомнивший, что такое честь. Рыцарь, который больше всего на свете хотел исполнить главный долг воина: выйти на бой, чтобы защитить.
        - Разреши мне поединок! Расмус не посмеет воспротивиться: ты держишь нити моего проклятия, ты в своем праве. Разреши!
        - Ты хочешь победить?
        - Я обязан победить.
        - Орвар, - покачал головой Охотник, восхищаясь толстым уродом. - Хитрый обжора Орвар… он все предусмотрел, потребовал меч… А я все не мог понять, чего он на тебя так пялится… Теперь Грязнуля и Сапоги подумают…
        - Что подумают? - не понял рыцарь.
        - Не важно. - Охотник посмотрел Ингольфу в глаза. - Я ждал этого момента восемьсот лет, рыцарь. Я ждал, когда ты сам, не по принуждению, не по приказу, а по зову сердца, по велению души, по требованию совести захочешь выйти на поединок. По-настоящему захочешь. А потому не могу тебе отказать. Ты сразишься с Леннартом.
        - Спасибо!
        - Не спеши радоваться. - Охотник вновь стал спокойным и чуточку рассеянным. - Ты очарован Гарусой, но ты не разглядел главного: иногда, мой друг, победа и смерть шествуют рука об руку. Подумай об этом, проклятый рыцарь.

* * *
        Бразар умер в тот самый миг, когда на горизонте появились заснеженные пики Мышиных гор. Когда Гаруса решила, что предсказание по каким-то причинам оказалось ложным и ее безумное предприятие может завершиться удачно. Когда она улыбнулась.
        Именно в этот момент Бразар остановился, коротко выдохнул и медленно опустился на землю, аккуратно сложив в коленях ноги. Отдых у костра ночных тварей не прибавил скакуну сил, зато наполнил ложной уверенностью в себе. И холодным дыханием Отига. Покинув заброшенное кладбище, козел, несмотря на протесты Гарусы, помчал рысью, торопясь унести хозяйку от ночных тварей, а уж когда они вышли на знакомую дорогу, то и вовсе погнал без оглядки.
        И не выдержал.
        - Прости…
        Нигири провела рукой по витым рогам, в которые когда-то вплетала магические нити, коснулась лба Бразара, отвернулась и, поудобнее перехватив меховой сверток, побрела к возвышающимся на горизонте горам. По колени проваливаясь в снег. Стискивая зубы. Чувствуя за спиной дыхание наемника.
        Примерно через пятьдесят шагов Гаруса стала задыхаться, а одежда под шубой насквозь промокла - сказывалась незалеченная лихорадка. Голова кружилась, перед глазами плыли разноцветные круги, а пот, выступающий на лбу, на ветру мгновенно превращался в лед.
        Она перестала видеть горы. Но знала, что они где-то впереди.
        Она перестала чувствовать руки, которыми прижимала к себе меховой сверток. Но знала, что не выронила его.
        Шептать не получалось - губы не слушались.
        Могла лишь повторять мысленно: «Не зря… Это все не зря… Не зря…»

* * *
        Тусклое солнце нехотя, словно по приговору суда, выползло на небо. Начались пустоши Рьякванда - граничащая с Мышиными горами холмистая область. Тропа змеилась меж склонов, огибая базальтовые глыбы, в обилии валяющиеся по всему Рьякванду, и за одной из них Леннарт обнаружил тарвагского козла. Черный зверь лежал на снегу, аккуратно сложив под себя ноги, так, словно устроился отдохнуть. Но бока не вздымались - мертв. Нигири осталась без скакуна.
        Довольный Изгой привстал на стременах.
        За этой глыбой холмы стирались, превращая Рьякванд в равнину, тянущуюся до самого горизонта, над которым возвышались пики Мышиных гор, и уходящая от павшего козла цепочка следов была видна как на ладони.
        И даже…
        Несмотря на тусклое солнце, снег все равно слепил глаза, и темную точку на белом полотне наемник разглядел не сразу.
        Догнал!
        Леннарт зловеще усмехнулся, чмокнул губами, приказывая коню двигаться дальше, но тот неожиданно уперся. Изгой опустил взгляд и вздрогнул: путь ему преграждал широкоплечий мужчина. Остроносый и рыжеволосый. Изгой никогда не видел этого лица, но узнал одежду и меч.
        Перед ним стоял проклятый Ингольф.
        «Так вот что потребовал нигири за остатки магии!»
        Проклиная тварей, выманивших у него меч, наемник спрыгнул на землю, снял варежки и, оставшись в перчатках, взял в правую руку длинный нож, а в левую, расстегнув застежку, тяжелый плащ.
        Ингольф ждал, благородно позволяя сопернику подготовиться к схватке. Стоял, не чувствуя холода, бесстрастно наблюдал за приготовлениями противника, и думал…
        «Иногда победа и смерть шествуют рука об руку».
        «Для меня смерть станет победой, избавлением. Но на этот бой я вышел не для себя…»
        Наемник сделал шаг, и проклятый рыцарь совершил простенький выпад вперед. Легко читаемый и нарочито медлительный.
        «Это тот самый бой, в котором мне позволено проиграть. Но, черт побери! Я ХОЧУ его выиграть!»
        Спасти Гарусу!
        Леннарт оказался сбоку от начавшегося разворачиваться воина и дважды быстро ткнул ножом, метя в печень. Тут же проворно отпрыгнул назад, избегая ответного удара. Который не последовал.
        Ингольф увидел кровь на клинке противника, но боли не почувствовал.
        Охотник по-прежнему за спиной.
        «Хочет поиграть? Но зачем?»
        Размышляя, рыцарь принялся выписывать перед наемником восьмерки, заставляя того отступать в снег.
        «Что Охотник имел в виду, говоря о хитроумии Орвара? Брюхо не раскрыл приятелям, что именно купила у него нигири. Но потребовал в уплату меч. Меч! Хотя не собирался выводить на бой Ингольфа. Орвар…»
        Простолюдин перешел в атаку и попытался набросить на голову рыцаря подбитый барсучьим мехом плащ. Ингольф легко уклонился от тяжеленной одежды, медленно пролетевшей на уровне его пояса, и продолжил размышления.
        «Орвар обманул Расмуса! Углежог и Два Сапога подумали, что он продал Гарусе мою помощь. А на самом деле?»
        Теперь наемник швырнул плащ под ноги рыцарю, задумавшийся Ингольф оступился, Леннарт тут же оказался рядом, левой блокировал меч рыцаря, зажатым в правой ножом ударил Ингольфа под мышку, затем под грудину, сбил с ног и навалился сверху.
        «Меня убивает простолюдин! - На рыцаря накатило бешенство. Восемьсот лет он жаждал смерти, но умереть вот так, от руки мелкого наемника, от удара кабацкого ножа? - Лучше промучиться еще тысячу лет!»
        Ингольф врезал Изгою в висок, затем в челюсть, отшвырнул в сторону, откатился сам, вскочил на ноги, подхватив выроненный меч. И…
        Ему не мешали ни расстояние, ни слепящий глаза снег. Он увидел. И в тот же миг понял, почему его не позвали. Понял.
        «Иногда победа и смерть шествуют рука об руку…»
        Барахтающийся в снегу наемник был прекрасной мишенью и для рубящего, и для колющего удара, но Ингольф медлил.
        «Гордость или долг? Умереть от руки простолюдина или помочь женщине?»
        Гордость?
        Нет.
        Рыцарь воткнул меч в снег и скрестил на груди руки. Его битва окончена.
        «Догадался?» - прошелестел из-за спины Охотник.
        «Я не должен ей мешать».
        «Прощай, Ингольф…»
        «Убирайся!»
        Тихий ответный смешок…
        И в тот же миг он почувствовал нанесенные Изгоем раны. Понял, что сил не осталось, что снег стал красным от его крови.
        И, несмотря на дикую боль, улыбнулся.
        А еще через мгновение рассыпался черным пеплом.

* * *
        Леннарт спрятал нож, отряхнул и набросил на плечи плащ, вскочил в седло и бросил взгляд на север. И удивленно приподнял брови.
        Идущая через равнину цепочка следов прерывалась неподвижной темной точкой. Нигири не ушел, не добрался до гор.
        «Я победил?»
        Мысль почему-то не доставила привычной радости. Был у этой победы какой-то странный привкус.
        Изгой погнал коня к лежащему на снегу телу, шагов за двадцать спрыгнул на снег и, прислушиваясь к крику младенца, подбежал к добыче. Не шевелится. Леннарт присел на корточки и откинул с лица нигири капюшон.
        Женщина.
        Узорчатая татуировка на лбу и впалых щеках, глаза закрыты, словно нигири уснула, просто уснула, а на губах - Изгой мог бы поклясться! - на губах застыла улыбка. Спокойная улыбка.
        «Проклятый староста!»
        Изгою уже доводилось ловить женщин, но ни поимка Роксаны, знаменитой воровки из столицы, ни удачная охота на Подлую Марту, отравившую трех своих мужей, не вызвали у него никаких эмоций: головы - они и есть головы. Тем более в тех случаях он доставлял пойманных в тюрьму живыми и здоровыми. Здесь же…
        Чувствуя себя очень и очень неуверенно, Леннарт поднял со снега горланящий меховой сверток и осторожно покачал его на руках. Как ни странно, подействовало - наступила тишина. А еще через секунду послышалось довольное чириканье.
        Сердце Изгоя громко стукнуло и провалилось в ледяную бездну.

* * *
        - Сначала мы определим, что я получу за остатки магии.
        - Чего же ты хочешь?
        - Об этом я скажу только Орвару.
        И прежде чем Расмус успел открыть рот, нигири и толстяка накрыла снежная пелена.
        Шатер, сотканный из миллиардов снежинок, надежно отгородил женщину и Брюхо от остальных тварей. От огня и от верного Бразара. Они остались втроем: Орвар, Гаруса и мирно спящий ребенок.
        Чужаки, застрявшие в лесу в ночь, когда мир сходит с ума.
        - Ты знал, что я захочу уединиться, - заметила нигири. - Ты слишком быстро построил шатер.
        - Ты умная женщина, - в тон ей отозвался толстяк. - Ты все просчитала.
        - У меня нет сил, чтобы драться, вот и приходится думать.
        - А если бы были силы - дралась?
        - Да, - твердо ответила колдунья.
        - Почему? - Впервые за много-много веков Орвар позабыл, что должен жевать. Подался вперед, не спуская с женщины напряженного взгляда. - Почему?
        - Почему? - Гаруса усмехнулась. - Вот почему.

* * *
        - Убить проклятую тварь!
        - Смерть выродку!
        Проявившееся в воде будущее покинуло плошку, выросло, заполонило комнату. Она стояла среди толпы и птицей парила над ней. Она видела всех сразу и каждого по отдельности. Одновременно. Она слышала их крики, их пронзительные голоса: и мужчин, и женщин. Она видела их глаза. И она чувствовала их эмоции. Ярость, ненависть, злоба и… страх. Страх вел их вперед. Не ярость, не ненависть, не злоба, а именно страх. Он делал их яростными и злыми, он заставлял ненавидеть и придавал сил.
        - Пожалуйста… не надо…
        Растрепанная молодая женщина не могла плакать - слезы закончились. Не могла кричать - сорвала голос. У нее не было сил вырываться из рук мужчин, что стояли рядом. Она могла лишь умолять.
        - Прошу вас… пожалуйста…
        - Ты знаешь закон, Хельга, - мрачно произнес помощник королевского прокурора. - Твоей вины нет, тебе ничего не грозит.
        - Я прошу не за себя.
        - Ты не должна просить.
        - Я не могу.
        - А мы не можем ничего сделать без твоего согласия.
        - Можете!
        - Но тогда ты ответишь вместе с ним.
        - Нет! - Это крикнул стоящий в первом ряду пожилой мужчина в дорогом камзоле.
        Директор королевской труппы.
        И Хельга и помощник прокурора одновременно посмотрели на него.
        - Олав, он же ни в чем не виноват, - прошептала Хельга.
        Мужчина сначала отвел взгляд в сторону, даже голову опустил, а потому получилось не в сторону, а вниз и вбок, словно пытался стряхнуть с себя ее мольбу. Но потом неожиданно вскинул подбородок, и в его глазах вспыхнула уверенность. А еще - ярость, ненависть и злоба. Все, что подарил ему страх.
        - Ты знаешь закон, Хельга! Мы должны так поступить.
        - Он ни в чем не виноват, - прошептала женщина.
        Она не знала, что еще сказать.
        Олав не отозвался. Но продолжил уверенно смотреть на Хельгу, и его взгляд передавал ей ярость, ненависть и злобу. Передавал ей страх. Страх всей толпы и его, Олава, страх. И это было хуже всего. Хельга была готова драться со всеми, но не с ним. Только не с ним!
        - Он виноват. - Очень-очень медленно произнес мужчина. - Таков закон, Хельга, он виноват.
        И ее плечи опустились.
        Помощник королевского прокурора хотел что-то добавить, но понял, что не время. Промолчал.
        Олав вытер рукавом появившиеся на глазах слезы и твердо произнес:
        - Он виноват.
        Это было последнее. Хельга словно очнулась. Из ее глаз исчезли и ярость, и злоба, и страх. Взгляд потускнел, стал покорным.
        - Да, - прошептала девушка. - Он виноват.
        Толпа взвыла. Олав снова опустил голову. Помощник прокурора вздохнул и громко объявил:
        - А теперь, люди, сделаем то, что велит закон!

* * *
        - Я умею видеть будущее, - вздохнула Гаруса. - Через два месяца малыш совершит свое первое чудо и человеки поймут, что у него есть магический дар. И убьют его. - Поправилась: - Убили бы. Через два месяца.
        - Если бы ты не вмешалась.
        - Да. Если бы я не вмешалась.
        Орвар с легким удивлением посмотрел на зажатый в руке окорок, но в пасть его не потянул. Не хотелось. Ничего не хотелось. Перевел взгляд на женщину и негромко сказал:
        - Знаешь, мне приходится есть одно только мясо. День за днем, век за веком. Иногда хочется овощей, хочется попробовать, каковы они на вкус, но мне нельзя. Я должен есть мясо. Я не могу нарушить ход вещей. Я, Орвар Большое Брюхо, Повелитель Кладбищ, тот, кто останется в конце всего, почти равный древним богам - я не могу нарушить ход вещей. А ты, слабая, жалкая, неумелая колдунья, - можешь.
        - Я изменила только то, что касалось меня.
        - Этого достаточно. Ты - можешь.
        Орвар сожрал ветчину, принял из темноты рябчика в малиновом соусе, но снова выдержал паузу в приеме пищи.
        - Тебе не дойти до Мышиных гор.
        - Я знаю, - спокойно ответила Гаруса.
        - Ты бы не дошла даже с магией, которую мы у тебя отняли, - уверенно произнес толстяк.
        - Я знаю.
        Большое Брюхо покачал головой:
        - В тебе нет страха, женщина, в тебе совсем нет страха.
        - Я умираю, Орвар. Бояться надо было раньше.
        «Когда принимала решение».
        - Да, именно тогда. - Толстяк насупился и сдавил рябчика так, что хрустнули пустотелые птичьи косточки, а между пальцев кровью потек малиновый соус. - Никому из детей Тьмы не дано видеть будущее, но я знаю, когда и кто ко мне придет. Очень скоро ты станешь моей.
        Гаруса молча кивнула.
        - Но еще четыре дня назад у тебя было двадцать три года, женщина. Ты их сожгла в этой скачке. Ты их сожгла, но до Мышиных гор не дойдешь. Даже с магией.
        - Я должна была так поступить, Орвар.
        - Ради него? - Брюхо наконец-то обратил внимание на ребенка.
        - Да, ради него.
        - Открой малышу лицо, - неожиданно попросил толстяк.
        Гаруса, не колеблясь ни секунды, откинула мех и позволила Большому Брюху изучить спящего младенца.
        - Когда-нибудь я обглодаю твои кости, малыш, - после длинной паузы произнес Орвар. - Но не сегодня. И не завтра. - Брюхо поднял взгляд на женщину. - Он чужой тебе, Гаруса. Он человек.
        - Он ребенок, - твердо сказала нигири. - У детей нет национальностей и рас.
        - Для матерей.
        - Я мать.
        - Неужели?
        - В Мышиных горах живут три моих сына.
        - Настоящих сына, - уточнил толстяк.
        - Настоящих, - подтвердила женщина. - Но этот - тоже настоящий. - Гаруса не хотела продолжать говорить, но… Но вдруг поняла, почувствовала, что Орвар должен знать: - Он настоящий, потому что когда-то мне предсказали, что я умру за своего четвертого сына.
        И Большое Брюхо отступил. Сделал шаг назад, раскрыл рот и долго, почти минуту смотрел на колдунью, прежде чем заорать:
        - Ты не беременела? Да?! Отвечай! Ты родила троих сыновей и остановилась. Да?! Ты…
        - Теперь все неважно. - Нигири устало махнула рукой и улыбнулась, глядя на спящего малыша. - Он мой четвертый сын, Орвар. Он мой ребенок.
        - По какому праву?
        - Я его мать.
        - У него есть мать!
        - Она от него отказалась.
        - Еще нет.
        Это случится через два месяца. Подозрения перерастут в уверенность, человеки поймут, что ребенок обладает способностями к магии, и его убьют. Потому что таков закон. Человеки хотят быть одинаковыми, они боятся магов, боятся, что не смогут их контролировать. Простые человеки опасаются, что маги наведут на них порчу, короли - что маги отнимут у них власть. И поэтому есть закон.
        Любой, кто способен к магии, должен умереть.
        Детей сжигали на кострах, но прежде… прежде матери должны были отказаться от них. Оставить их без защиты, без любви. Оставить их один на один со сворой человеков, которые назвали свой страх праздником Отиг. Перед смертью малышей лишали всего. Потому что до тех пор, пока за обреченного младенца кто-то готов отдать жизнь, казнь является убийством.
        - Он будет магом, - пробормотал Орвар, вновь уставившись на малыша. - Сильным магом. Но если… - Брюхо осторожно протянул руку, его палец прошел сквозь мех и коснулся руки ребенка, оставив на коже малыша черную родинку. - Если когда-нибудь ему потребуется помощь, он ее получит.
        И отвернулся. От нигири отвернулся, пытаясь скрыть выражение, появившееся на плоском лице. Но женщине не нужно было видеть, ей достаточно было уловить интонацию, чтобы все понять: Орвар Большое Брюхо, безжалостный Повелитель Кладбищ, бессмертный пожиратель плоти и один из сильнейших порождений Тьмы только что узнал, что такое мать. И теперь хотел понять: что это - быть отцом.
        Под снежным шатром стояла семья: нигири, ночная тварь и человек. Мать, отец и их сын.
        - Спасибо, - прошептала Гаруса.
        - Я сделал это не для него, - глухо пробубнил Орвар, впиваясь зубами в мясо. - Я сделал это для тебя.
        На женщину он по-прежнему не смотрел.
        - Я и говорю: спасибо.
        Вернувшись к привычному занятию, Брюхо успокоился. Он сожрал рябчика, тут же получил следующую порцию - целого поросенка, - и в голосе появилась прежняя уверенность.
        - Так что же ты хочешь, Гаруса, убившая себя ради четвертого сына? Чего ты хочешь за остатки магии, которая тебя не спасет? Вылечить козла, чтобы он отыскал дорогу домой и принес в него младенца?
        - Не получится, - покачала головой женщина, приговаривая к смерти верного Бразара. - Мороз крепчает, а идти еще довольно далеко. Ребенок не переживет дорогу. Рядом с ним должен быть кто-то, кто согреет его теплом своего тела. Кто будет слушать его дыхание.
        - Но и перенести тебя в горы я не могу.
        - Не можешь или не хочешь?
        - Я не позволил Расмусу убить тебя, придумав эту игру, - объяснил Орвар. - Но нарушить правила не имею права: я помогу тебе, он - твоему преследователю.
        - Расскажи мне о Леннарте, - попросила Гаруса. - Ты не видишь будущего, зато хорошо знаешь прошлое. Кто этот наемник?
        - С его помощью я получил много пищи, - осклабился Большое Брюхо. - Остальные его характеристики ты слышала: туповат, но честен. Упрям. Хороший воин. Леннарт мечтал стать рыцарем, но кто же посвятит простолюдина? Он немного озлоблен, но в глубине души еще надеется на чудо.
        - Почему он Изгой?
        - Потому что не такая скотина, как остальные человеки.
        - Почему он рискнул погнаться за мной накануне Отига?
        - Потому что ему сказали, что ты украла ребенка.
        - Для него это важно?
        Орвар не ответил. Оторвал кусок мяса и принялся жевать, выразительно глядя на Гарусу: разве и так непонятно?
        - Леннарт мечтал стать благородным рыцарем… - задумчиво протянула нигири.
        - Да, - подтвердил толстяк.
        - Честь для него не пустой звук.
        - Возможно.
        - Пытаясь спасти ребенка, он не испугался Отига…
        Решение пришло внезапно. Обрушилось лавиной, захватило разум и твердо заявило: «Я - правильное!»
        - Я знаю, что потребовать за остатки магии, - решительно произнесла Гаруса. - Наложи на ребенка чары на остаток пути: пусть любой, кто его увидит, принимает его за сына моего народа.
        Несколько секунд толстяк обдумывал слова женщины, а потом вдруг заржал. Не засмеялся, не захихикал, а именно заржал. Как конь. Как человек, услышавший невероятную шутку.
        - Ты умна, Гаруса! Этот кретин Углежог даже не представляет, насколько ты умна!
        - Ты сделаешь?
        - Разумеется! - Он вытер слезы рукавом собачьей шубы: - Я сделаю, Гаруса, я все сделаю. И… - Орвар помолчал. Стал серьезен. И даже проникновенен. - Я ведь по-разному могу грызть. Могу дробить каждую косточку, причиняя невыносимые страдания. А могу лишь коснуться, собирая ненужную больше плоть. Твои кости я обглодаю очень аккуратно, Гаруса. Ты ничего не почувствуешь, ты просто уснешь. И еще я дам знать твоим родичам, они позаботятся о твоем четвертом сыне.
        - Это больше, чем я просила.
        - Это все, что я могу для тебя сделать.

* * *
        Сердце Изгоя громко стукнуло и провалилось в ледяную бездну.
        Дрожащими, в один миг ставшими непослушными пальцами Леннарт развернул первый слой многочисленных одеял и увидел беличьи ушки с пушистыми венчиками кисточек и синие, точно тысячелетний лед Грейсварангена, глаза.
        Ясные, незамутненные глаза маленького нигири.
        Староста Гунса не врал, но и всей правды не сказал. Вор действительно украл ребенка, но своего ребенка. Мать спасала дитя.
        Изгой скрипнул зубами и едва удержал рвущиеся наружу ругательства - он никогда не сквернословил при детях. Чувствуя себя последним дерьмом, Леннарт посмотрел на мертвую женщину, на горы, к которым она так спешила, и вновь встретился взглядом с младенцем.
        - Птик-чик-мирк.
        - Да, - глухо согласился наемник, - вполне возможно.
        Каким образом кроха попала к директору королевской труппы? Что он собирался делать с младенцем нигири? Какая разница? Леннарту было плевать на это. Даже если малыша везли к самому королю, даже в этом случае.
        Плевать.
        - Я виноват перед тобой, маленький нигири, я крепко перед тобой виноват. Я не смогу ничего исправить, но… но будь я проклят, если не закончу путь твоей матери.
        Леннарт из Гренграса по прозвищу Изгой взобрался в седло и, осторожно прижимая сверток к груди левой рукой, направил жеребца к Мышиным горам.
        notes
        Notes
        1
        Взаимосвязан с рассказом Алексея Пехова «Лённарт из Гренграса». См. сборник «Убить Чужого».
        2
        Сив - невеста (норв.).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к